Вот вам история, рассказанная мудрецом, который сам почти ничего толком не понял. История о любви, боли, глупости и милосердии. История, герои которой только и делают, что удивляют друг друга, а иногда – самих себя. И это, честно говоря, лучшее, что может случиться с человеком.
a80683d9-3d76-102b-838a-b2b8826265d3 Горе господина Гро Амфора Санкт-Петербург 2007 978-5-367-00611-7

Макс Фрай

Горе господина Гро

…all these moments will be lost in time…

“Blade Runner” by Ridley Scott

Триша сидит у чердачного окна, не шевелится, почти не дышит. Внизу, в саду, разговаривают гости – Макс и его старый друг. Вообще-то она вовсе не собиралась за ними следить. Даже не знала, что они дома, думала, все где-нибудь гуляют, и эти двое тоже. Она-то нарочно осталась приглядеть за “Кофейной гущей”, потому что иногда заходят старые клиенты – если никого не застанут, будет обидно. И действительно, сперва, еще утром, появилась Фанни, а потом и Марк к ней присоединился, сидели, рассказывали новости, а Триша слушала и помалкивала, о гостях она никогда не болтает, пусть даже и с друзьями. Может быть, сами когда-нибудь столкнутся здесь нос к носу и познакомятся, это совсем другое дело.

Вскоре после полудня Фанни и Марк ушли, и Триша как раз собиралась перебрать камешки для морского чая, но услышала наверху какие-то подозрительные шорохи, пошла на чердак поглядеть, что стряслось, а там ничего особенного, просто ожили мертвые бабочки, в этом доме вечно кто-нибудь оживает, Триша уже привыкла. Пришлось открывать окно и выпускать их наружу, чтобы не шуршали и не топали. А в саду, почти под самым окном, гости беседуют, причем Макс сидит на дереве, а Шурф Лонли-Локли – на старых качелях; строго говоря, качели-то совсем новые, но если бы Триша не знала, что Франк повесил их вчера утром, ни за что не поверила бы: выглядят они так, словно уже много лет тут висят, рассохшиеся, скрипучие, уютные, как и положено старым садовым качелям, даже слово какое-то на спинке нацарапано, на неведомом языке, и почти стерлось уже, как будто от времени.

Так вот, гость сидит на качелях, а Макс – выше, на дереве, поэтому разговаривают они достаточно громко, и Трише на чердаке все слышно, ну вот буквально каждое слово. На стук оконной ставни они внимания не обратили – то ли решили, что ветер развлекается, то ли так увлеклись беседой, что не заметили ничего. И конечно, раз уж все так удачно сложилось, Триша теперь отсюда ни за что не уйдет. А что подслушивать нехорошо, так этого ей Франк никогда не объяснял, уж он-то прекрасно знает, что подслушивать – очень даже хорошо, интересно и поучительно, к тому же от чужих секретов пока еще вроде бы никто не умирал, а от любопытства, говорят, были случаи.

– …ты же знаешь, я из тебя душу вытрясу, – голос Лонли-Локли при этом звучит не угрожающе, а почти виновато. Дескать, и рад бы не вытрясать ее из тебя, но ничего не поделаешь, придется.

– Вытрясешь, пожалуй, – соглашается Макс. – При условии, что она у меня есть. А что ж, давай, тряси, заодно и проверим.

– Ты сам-то понимаешь, что версия, будто от твоего взгляда рушится Мир, не выдерживает решительно никакой критики? Ты, конечно, могущественное существо, но не настолько. Тоже мне преемник Лойсо Пондохвы выискался. Смотрю и плачу.

– Правда? А мне казалось, вполне ничего получилось. Во всяком случае, мое объяснение не вызывает никакого желания проверять, так ли это. Проще махнуть рукой и оставить все как есть.

– Это при условии, что тебе поверят.

– Ну, Джуффин-то, между прочим, поверил.

– Не обольщайся. Просто не захотел ввязываться в бессмысленный спор. Можно подумать, ты его первый день знаешь. Сэр Джуффин Халли достаточно мудрый человек, чтобы понять: уж если ты сочиняешь столь немыслимую чушь, лишь бы не возвращаться в Ехо, лучше оставить тебя в покое до тех пор, пока не выдумаешь причину получше.

– Ну видишь! – радуется Макс. – Вот ты сам все и объяснил. Приятно иметь дело с мудрым собеседником.

– Э нет. Это Джуффин мудрый. А я просто умный. Поэтому не делаю вид, будто я тебе поверил, апрошу объяснить все по-человечески. Силком я тебя домой не потащу, сам знаешь. Но мне нужно понимать.

– Легко сказать – объясни по-человечески. По-человечески я и самому себе объяснить не могу.

– Себе можешь не объяснять. А мне – будь добр.

На этом месте оба начинают смеяться. Триша не понимает почему, но тут уж ничего не поделаешь, у старых друзей всегда полно общих историй, воспоминаний и шуток, понятных только им двоим, а высовываться сейчас из окна и расспрашивать значит испортить себе все удовольствие. Нет уж.

– Ладно, – наконец говорит Макс. – Тебе – это святое, действительно. Только учти, внятно все равно не получится. И слишком много придется принимать на веру.

– Это условие как раз не представляется мне неприемлемым.

– Ладно, сейчас проверим. Если для начала я скажу, что всякая реальность – живое существо, совершенно не похожее на человека, конечно, но тоже обладающее индивидуальностью, а значит, собственными желаниями, устремлениями, представлениями о возможном и невозможном… ну или ладно, может быть, не всякая реальность такова. Поскольку речь идет о нашем Мире, будем говорить только о нем. Ну что, такая дичь укладывается у тебя в голове или?..

– А почему, собственно, дичь? Подобные гипотезы многократно формулировали выдающиеся мудрецы древности и их последователи. Считается, что наиболее убедительно идею разумного мироздания изложил бродячий принц Аллой, младший сын Халлы Махуна Мохнатого, в легендарной книге “Песнь обо всем”. Рукопись ее, к сожалению, считается утраченной, поэтому современным ученым приходится довольствоваться фрагментами, которые обильно цитируют в своих сочинениях ученики Аллоя. Строго говоря, положение о разумности и индивидуальной воле мироздания лежит в фундаменте многих традиционных научных воззрений, и, насколько мне известно, до сих пор никому не удалось его более-менее убедительно опровергнуть. Ну что ты так на меня смотришь? Можно подумать, я говорю нечто из ряда вон выходящее.

– Именно это ты и делаешь. Несколько слов – и смутная, но мучительная тайна, которую я, чего уж там, считал одним из признаков прогрессирующего безумия, вдруг превращается в общеизвестную банальность, у студентов-первокурсников небось скулы от скуки сводит, когда им все это излагают. Уфф.

– Ну, положим, к изучению наследия Аллоя обычно приступают лишь на последних курсах – что в Университете, что в Высокой Школе, без разницы. Все же древние тексты чрезвычайно сложны для восприятия. А в остальном – да, ты абсолютно прав. Такая постановка вопроса свидетельствует скорее о проницательности, чем о безумии. Ну или о начитанности, но это явно не твой случай.

– Ладно, уже легче. А если я скажу, что с точки зрения Мира меня больше нет, вернее, не может быть, – как тебе такая идея?

– Я отвечу, что вряд ли могу с этим согласиться, хоть и странно это – не соглашаться с реальностью, частью которой являешься. С другой стороны, если Мир действительно обладает индивидуальностью, волей, желаниями и представлениями о возможном, ему должна быть присуща и способность ошибаться. Но это всего лишь теория. А для начала я спрошу: с чего, собственно, ты так решил?

– Ну как – с чего. Я же действительно туда возвращался – всего на несколько минут, в башню Мохнатого Дома, как уже рассказывал. Хотел убедиться, что действительно могу вернуться, если захочу; ты же знаешь, я с тех пор, как сбежал из Тихого Города, между Мирами не путешествовал, боялся. Думал почему-то, стоит только сунуться в Хумгат и – добро пожаловать домой, в смысле, в Тихий Город. Сам не знаю, с чего я это взял, но был совершенно уверен и три года сидел смирно. Очень длинных года, между прочим, не чета вашим, по триста шестьдесят пять дней в каждом, теперь не понимаю, как выдержал и, главное, зачем? Ну, сам дурак, да… И тут вдруг появляется Меламори, говорит, можно возвращаться в Ехо, если хочется, – ничего себе новость! Ясказал, что подумаю, как-то набрался храбрости и наконец решился проверить, получится или нет. Все получилось, Хумгат по-прежнему дом родной, никто там на меня не охотится, иди куда пожелаешь, да вот хотябы и в Ехо. Я, понятно, ломанулся туда на радостях – а толку-то. Ничего там от моего взгляда, конечно, не растаяло, тут ты абсолютно прав. Просто я сразу почувствовал – как бы тебе объяснить? – мощное сопротивление среды. Я бы и сам рад думать, что это просто игра воображения, но ощущение было скорее физическое, а тело-то не обманешь… Ну вот смотри: если я сунусь в костер, мне станет очень жарко, потом появятся ожоги, потому что я не приспособлен для жизни в огне, и огонь об этом, скажем так, осведомлен. Можно заставить его изменить мнение – это, собственно, и есть магия, ну то есть одно из ее проявлений. Я, конечно, не в огонь попал и ожогов не заработал, а все-таки сразу стало ясно, что я больше не приспособлен для жизни в Мире, вернее, он больше не приспособлен к тому, чтобы я там находился, да как ни назови, один черт. И даже если существует магия, с помощью которой можно уладить эту проблему, я о ней ничего не знаю. Ты хоть примерно понимаешь, о чем я?

– Примерно понимаю.

– И, знаешь, при этом у меня было совершенно четкое ощущение, что Мир в шоке от моего появления. Испуган и возмущен. Дескать, что такое? Этого не может быть! Уберите немедленно, или я за себя не отвечаю! Как-то так. Вот я и убрался, пока мы оба не сошли с ума окончательно – в смысле, и я, и реальность. Я один – это еще куда ни шло.

– По правде сказать, мое желание понять пока превосходит способность это сделать. Но, в любом случае, ты правильно поступил, что сбежал. Даже если тебя просто подвело воображение. В таком деле лучше не рисковать.

– Рад, что ты так думаешь. Значит, не нужно будет с тобой спорить. Я это, сам знаешь, не люблю и не очень умею, а ведь пришлось бы.

– Ну я же с самого начала сказал, что силком тебя домой не потащу. Тем более лично мне от этого никакой выгоды. Все равно в Тайном Сыске я больше не служу. И в своем бывшем доме в Новом Городе не живу. И в трактирах сидеть мне теперь по статусу не положено. И к тому же я целыми днями занят. Виделись бы раз в год в лучшем случае. А сюда я, пожалуй, буду выбираться несколько чаще.

– Надо говорить “гораздо чаще”. И не только говорить.

– Просто я стараюсь казаться неназойливым гостем. Боюсь, когда дойдет до дела, заставить меня отсюда уйти будет гораздо трудней, чем уговорить вернуться.

– Не стану притворяться, будто твое признание стало для меня серьезным ударом.

– Вот и хорошо. Притворство не самая сильная твоя сторона. Но погоди, я еще кое-чего не понимаю. В частности, что все-таки случилось с крышей Мохнатого Дома? Хочешь сказать, ты ее специально разрушил, чтобы потом было сподручнее врать?

– Да нет, конечно. Просто… ну, ты имей в виду, я тогда очень испугался. Нет, хуже, чем просто испугался, это был такой ужас, хоть замертво падай. Нервы у меня, ты знаешь, ни к черту, а в последние годы, я имею в виду, с тех пор как выбрался из Тихого Города, совсем беда. Ну, я тебе рассказывал, какой ценой мне это далось, так что можешь представить… И тут я вспомнил, как наш с тобой общий приятель Лойсо Пондохва говорил, что гнев сильнее страха и лучшая защита от него, дескать, из перепуганных мальчиков выходят самые злые колдуны, да я и сам уже не раз в этом убеждался. Поэтому дал себе команду разозлиться, и все, конечно, у меняполучилось. Дескать – ах так, не желаете меня тут видеть?! Ну я вам сейчас устрою! Хороший был приступ ярости, качественный, вон даже потолок от моего взгляда рухнул, и счастье, скажу тебе, что я не в окно в тот момент смотрел. Зато, когда полетела штукатурка, я вполне пришел в себя и смог убраться восвояси. В общем, можешь считать, что сперва мы с реальностью немного подрались, то есть я двинул ей в глаз и тут же сбежал. Нечего сказать, герой.

– Да уж. Зато такое объяснение вполне согласуется с моими представлениями о твоих возможностях. В связи с этим последний вопрос, потом оставлю тебя в покое.

– Звучит как угроза.

– Расценивай просто как обещание сменить тему. Я, собственно, просто хочу понять, почему ты не рассказал правду Джуффину? И меня сперва зачем-то пытался обмануть. В то время как, на мой взгляд, в твоем рассказе нет ничего такого, что необходимо скрывать любой ценой.

– Ну сам подумай.

Макс умолкает; до Триши доносится тяжелый вздох.

– Я же не знал, что у вас про мыслящую, одушевленную реальность даже в учебниках написано, – наконец говорит он. – Думал, все, приехали, мое безумие окончательно вышло из-под контроля и дальше будет только хуже. Погоди, не перебивай, не такой уж я паникер. Это, к сожалению, был далеко не единственный признак. Скорее просто последняя капля. Я же почти каждый день просыпался, не понимая, кто я, где нахожусь, что было прежде, как тут все устроено и что в связи с этим следует делать. Вернее, еще хуже: у меня было слишком много противоречащих друг другу версий, одна другой достовернее. Как будто я живу не одну, пусть даже очень запутанную и непростую, жизнь, а несколько дюжин одновременно. К счастью, к тому времени, как это началось, я успел кое-что записать. Поэтому можно было понять, на какие воспоминания стоит опираться, а от каких следует поскорее избавиться, если выйдет. Выходило, к слову сказать, не очень, но, по крайней мере, я мог делать вид, будто со мной все в порядке.

– Не знаю, что и сказать. Ты, возможно, удивишься, но, на мой взгляд, с тобой действительно все в полном порядке. Если бы ты был безумен, я бы заметил. Но, по-моему, ты в неплохой форме; с учетом всех предшествующих обстоятельств, я бы сказал, – в отличной.

– Ну да, теперь-то все хорошо – здесь, в Городе. Он мне на пользу, а я, кажется, на пользу ему. Франк говорит, мое присутствие – что-то вроде клея, и я, наверное, понимаю, что он имеет в виду, хотя пока стараюсь не задумываться. Так что на какое-то время проблему можно считать решенной, а дальше будет видно. Но еще несколько дней назад я был твердоуверен, что моя неудавшаяся попытка вернуться в Ехо, вернее, бурная ссора с якобы восставшим против меня Миром – скверный симптом. И признаваться Джуффину: ой, я тут у нас сошел с ума, спасайте немедленно! – мне не хотелось. Поэтому и сказал ему первое что пришло в голову, лишь бы отстал, тем более это, пусть с оговорками, а все-таки часть правды. Я, видишь ли, уже привык справляться сам. Или не справляться. Но все равно сам. Хорошая привычка, не стоит от нее вот так сразу отказываться.

– Да. Это я могу понять. И возразить тут нечего. Действительно чрезвычайно полезная привычка.

– Рад, что ты со мной согласен. В награду покажу тебе канатную дорогу. Ту самую, помнишь?

– Если я скажу, что забыл, ты поверишь?

– Вообще-то я любому твоему утверждению поверю, по старой памяти. Но да, мог бы не спрашивать.

Душераздирающе скрипнув напоследок, качели останавливаются, Макс, чертыхаясь, слезает с дерева, и они уходят, а Триша остается на чердаке, наедине с чужой тайной. Есть вещи непонятные настолько, что их не только обдумывать – запомнить невозможно. Но она отлично знает, как следует поступать с такими сокровищами. Достает из своего сундука красную стеклянную бутылку – подходящее хранилище для тайны. Если заткнуть ее пробкой и запечатать сургучом, совсем отлично получится.

В сумерках в “Кофейную гущу” зашла Алиса, которая живет в большом доме на холме. Триша ей всегда рада, а уж сегодня – как никогда, потому что гости возвращаться не спешили и Франк куда-то запропастился, а она не привыкла подолгу сидеть одна, пару часов – с удовольствием, а потом лучше бы все-таки кто-то появился. Ну вот Алиса и появилась, сидела до темноты, а когда начала собираться, из сада пришел Франк, и все окончательно встало на свои места.

Гости вернулись совсем поздно. Историй на этот раз никто не рассказывал, просто болтали, поэтому кофе Франк не варил, обошлись Тришиным морским чаем, всем очень понравилось, хвалили наперебой, не зря она, выходит, камешки перебирала, старалась. Хорошо.

Кое-как одолев свою порцию лимонного пирога, Триша вдруг почувствовала, что страшно устала, и первой отправилась в спальню, но заснуть почему-то не смогла. Ветер, весь вечер хлопавший ставнями и скрипевший древесными стволами, к ночи окончательно вышел из себя, принялся по-разбойничьи свистеть, злорадно завывать в трубах и швыряться черепицей.

Триша сперва потрясла свою копилку с песенками – тщетно, копилка молчала, не желая соперничать с ветром, так что пришлось жечь лампу и разглядывать шарики из цветного стекла; под конец она даже начала было штопать полосатый носок, оставшийся от кого-то из гостей, да бросила дело на середине, чего с нею то ли очень давно, то ли вообще никогда не случалось. Поглядела в зеркало, увидела в собственных глазах страх, испугалась еще больше, накинула длинную, до пят, вязаную кофту и пошла искать Франка. Он, конечно, будет насмешничать, и поделом ей, нашла чего бояться – ветра, вот дурочка! Ну и пусть себе смеется, на здоровье. Зато рядом с Франком не страшно, лишь бы только нашелся, по ночам он редко дома сидит, ох.

Стоило выйти из флигеля в сад, тут же оказалось – ничего страшного не происходит. Ну ветер, подумаешь. Не такой уж и сильный, как казалось, пока сидела взаперти, затворив окна, прислушиваясь к свисту и грохоту. Собственно, и Франка теперь искать не обязательно, зато можно пойти на кухню, приготовить себе чай из птичьего крика, липового цвета и сушеных ягод – если уж все равно вышла.

Обогнув дом, Триша увидела, что в кухонных окнах все еще горит свет, потом услышала, как Франк говорит: “Да ну тебя, не выдумывай, этот ветер всегдадует просто так, ради удовольствия дуть, к томуже я, грешным делом, слишком плотно его покормил”, – и стало понятно, что там, на кухне, происходит очередной Самый Интересный в Мире Разговор, который ни в коем случае нельзя пропустить, а значит, опять придется тихонько стоять за дверью и слушать. Такой уж сегодня выдался день.

– Я рад, что буря не из-за меня, – говорит Шурф Лонли-Локли. – Но все равно. Если я вот прямо сейчас не возьму себя в руки и не уйду, завтра меня палкой отсюда не выгонишь, и послезавтра не выгонишь, и вообще никогда, а ты ведь и трудиться не станешь.

– Не стану, – соглашается Франк. – Но и держать тебя силком не собираюсь. Я примерно представляю, что это такое – дела и обязательства. Они тебя даже отсюда за шиворот вытащат, и вообще откуда угодно. Сочувствую. С другой стороны, ты вернешься когда пожелаешь. Не вижу никаких препятствий. Дорогу ты уже знаешь, письменные приглашения больше ни к чему; впрочем, и в приглашениях, как я понимаю, недостатка не будет, если что.

Гость молчит. Он, наверное, сейчас вопросительно смотрит на Франка, или разглядывает свои руки, или просто уставился в окно. Тут одного слуха мало: стоя за дверью, не поймешь, как и зачем молчит человек.

– Все это как-то уж совсем хорошо, – наконец говорит он.

– Это нормально. – Триша по-прежнему не видит лиц, но чувствует, что Франк улыбается. – “Совсем хорошо” в том виде, как я это себе представляю, тебе пока не светит. Не сейчас.

Они молчат. Триша думает: а не зайти ли все-таки в кухню? Спросить, не нужно ли чего, приготовить чай, посидеть вместе. Но любопытство пересиливает. Ясно же, что при ней они не станут продолжать этот разговор, а начнут какой-нибудь другой, и не потому, что ей нельзя знать чужих секретов, просто беседа вдвоем и беседа втроем – совсем разные вещи, и те, которые вдвоем, обычно и есть самые интересные, так уж все устроено.

– Думаю, ты будешь навещать нас очень часто, – тем временем говорит Франк. – Я не то чтобы настаиваю на таком развитии событий, я его просто предвижу – и полностью одобряю. Твое присутствие здесь более чем уместно. Ты очень нравишься Городу. Ему, собственно, почти все новички нравятся, но обычно его чувства сродни симпатии, какую испытывают добродушные люди к чужим детям и кошкам. С тобой – не то. Ты в его глазах – важная персона.

– Ты сейчас говоришь удивительные вещи.

– Говорить неудивительные вещи и без меня найдутся охотники.

Они снова молчат. Триша, затаив дыхание, ждет продолжения.

– Я отдаю себе отчет, что мой вопрос может показаться бестактным, – наконец говорит гость. – Но помнишь, я не раз говорил, что очень не люблю не понимать. Так вот. Про тебя, Франк, я вообще ничего не понимаю. И очень хочу спросить, кто ты, хоть и осознаю, что…

– Да ладно тебе, – перебивает его Франк. – Вопрос как вопрос. Закономерный и естественный, я бы сказал. Другое дело, что ответов на этот вопрос великое множество. И я не уверен, что знаю ответ, который тебя устроит.

– А ответ, который устраивает тебя самого, существует?

– Ну, видишь ли, меня вообще все устраивает. Мне-то все равно.

– Да, следовало ожидать, что ты так скажешь.

– Но это не значит, что я не постараюсь тебе угодить. Тебе-то действительно требуется все понимать или хотя бы иметь возможность обещать себе, что когда-нибудь поймешь. Так уж ты устроен, а переделывать тебя – не моя работа. И не факт, что это вообще нужно – переделывать тебя, я имею в виду… Хочешь еще чаю?

Судя по тому, что в кухне воцарилась тишина, нарушаемая лишь глухим перестуком посуды и звонким журчанием льющейся воды, отказываться от предложения гость не стал.

– Я – возможность, – наконец говорит Франк. – Я – то, во что, теоретически, может превратиться твой друг, если обуздает две непобедимые стихии – время и себя. Но превратится он или нет, неведомо, а я уже есть, потому что, согласись, глупо было бы с моей стороны сидеть на месте и ждать, пока кто-нибудь в меня превратится… Не смотри на меня так, я, разумеется, не Макс, чудесным образом заявившийся сюда из какого-нибудь невообразимо далекого будущего. Никакого будущего, к слову сказать, нет и быть не может, зато есть великое множество рек времени, которые то текут параллельно друг другу, то вдруг сливаются в один мощный поток; этот Город построен именно в таком месте, поэтому и только поэтому тут возможно все, в том числе я – смутная, но многообещающая возможность, которая реализовалась совершенно самостоятельно, сама по себе, без какого-либо участия заинтересованной стороны. И имей в виду, то, что ты услышал, – далеко не единственный верный ответ на твой вопрос. Просто наиболее уместный в данных обстоятельствах.

– Не хотелось бы тебя разочаровывать, но понятным твой ответ назвать сложно.

– Другие еще хуже, – смеется Франк. – Уж поверь.

Потом они молча пьют чай, а Триша стоит открыв рот, потому что теперь она тоже ничего не понимает – и это про Франка-то, который, сколько она себя помнит, всегда где-нибудь рядом, так что до сих пор у нее и вопросов никаких не было, кто он такой. Франк – он и есть Франк, этого вполне достаточно. Хорошенькое дело, думает она, Франк и не Франк вовсе, а какая-то “возможность”. Ну а я тогда, интересно, кто? Еще одна “возможность”? А все остальные? Ну ничего себе! Любопытство сгубило кошку – так, скорее всего, сказал бы сейчас Франк, если бы узнал о ее терзаниях, но он не знает, а если и знает, виду не подает, сидит себе на кухне с гостем, чаю ему подливает. И правильно, потому что уже минуту спустя Триша думает: а, ладно, какая разница, кто как себя называет и что о себе рассказывает. Я – это я, а Франк – это Франк, ничего не изменится, хоть тысячу непонятных слов произнеси, а если вдруг изменится, то уж точно не от слов. Зато со словами гораздо интереснее, такого можно напридумывать, что – ой!

– Знаешь, – тем временем говорит гость, – здесь, в этом Городе, на твоей кухне, я, пожалуй, готов согласиться с чем угодно, в том числе с вещами, которых не понимаю. Более того, даже с собственной неспособностью что-то понять я вполне могу примириться. Я, конечно, все равно стараюсь, но это скорее по привычке, а по большому счету мне все равно. Но этот “большой счет”… Макс сейчас сказал бы, что он открыт на мое имя только в местном банке, и больше нигде. Поразительное все-таки место этот твой… ваш… наш Город.

– Есть такое дело, – соглашается Франк. – Хорошее вышло местечко. Сам иногда удивляюсь. Впрочем, я всегда был уверен, что сотворение нового мира должно начинаться не с начала, а откуда-нибудь с середины и продолжаться потом не только вперед, а во все стороны сразу. Так и работа спорится веселей, и результат куда забавней, правда?

– Все же “забавными” я обычно называю несколько иные вещи.

– Неважно, что и как ты называешь. Важно, как ты себя чувствуешь.

– О да. Здесь я чувствую себя практически белым листом. Человеком без прошлого, почти новорожденным. Память, насколько я могу судить, мне не отказывает, но пока я рассказывал о себе – вчера, например, – чувствовал себя лжецом. То есть все это, конечно, происходило, вопрос – с кем? И ответ мне, имей в виду, совсем не нужен. Не со мной – и хорошо. Наконец-то. Я, если можно так выразиться, не могу простить своему прошлому тот факт, что оно у меня было. Не потому что оно мне не нравится, кое-что до сих пор очень нравится, а со всем прочим вполне можно жить. Но все равно это довольно нелепо – иметь одно-единственное прошлое. Лучше уж вовсе никакого. Вот Макс давеча мне пожаловался, что по утрам его одолевают противоречивые воспоминания о вчерашнем дне, словно несколько жизней одновременно проживать приходится. Говорил, очень трудно с этим справляться. А я слушал и, знаешь, скорее завидовал, чем сочувствовал. Поменялся бы не глядя, честно говоря.

– О, это совсем не проблема. Даже меняться ни с кем не придется. Прошлое, видишь ли, пластично и переменчиво, – говорит Франк. – Ты даже вообразить не можешь насколько. Особенно здесь. Знаешь, в этом Городе есть дома, пустые, но уютно обставленные; если в такой дом сунется из любопытства сосед или случайный прохожий, дверь будет заперта, а вот перед гостем, которому позарез необходимо стать кем-нибудь другим, она сама распахнется. А там, внутри, такой уютный желтый свет и запах ванили, слегка приправленный дымом, захочешь – не пройдешь мимо, потому что сразу ясно: это твой дом. Войдя, обнаружишь, что чайник уже закипает на плите, в камине трещат уголья, а домашние туфли непременно окажутся впору, и теплый хлеб в духовке – в точности такой, как ты всегда любил. Останешься, поужинаешь, заночуешь в этом доме, а поутру вспомнишь, как провел здесь детство и юность, бегал за пряниками на Сладкий рынок и в лавку на углу, смотреть книжки с живыми картинками, ходил в Подводную школу, которую специально построили на дне озера, чтобы детям не хотелось прогуливать уроки, а потом расчувствуешься, чего доброго, сядешь писать письмо родителям, которые – ты будешь в этом совершенно уверен – до сих пор живы-здоровы, просто переехали в другой город, надо бы, кстати, как-нибудь выбраться их навестить. Понимаешь, да?

– Пожалуй. Интересные дела у вас тут творятся, однако. Ничего не скажешь. А кстати, если я все-таки поеду навещать этих гипотетических родителей, которые якобы переехали? Они где-нибудь обнаружатся?

– Будешь смеяться, но, скорее всего, да. Они, и твои бывшие одноклассники, и старик учитель, господин Тракк, который в незапамятные времена рассорился с буквой “в”, и с тех пор его ученики стараются употреблять ее пореже, а если все-таки случится нужда, пишут криво и неразборчиво, зато все прочие буквы выводят, как истинные каллиграфы. Словом, все, о ком ты вспомнишь, найдутся, стоит только пожелать, – если, конечно, по дороге к родителям ты не заночуешь еще в каком-нибудь зачарованном доме – тогда наутро тебе будет не до них. А подобный исход весьма вероятен. Я уже хорошо знаю, каких чудес и сюрпризов следует ожидать от этого Города, но в здешних окрестностях, честно говоря, такое творится, что я сам пока не до конца разобрался. Надеюсь, Макс составит мне компанию, а может быть, и ты со временем присоединишься. Буду рад.

– Спасибо за приглашение. Хочется верить, однажды я смогу его принять.

Помолчав, гость спрашивает:

– Я правильно понимаю, что в зачарованных домах остаются ночевать добровольно? Или это ловушки?

– В каком-то смысле, конечно, ловушки. Но это слово обычно употребляют, когда хотят сказать, что человека хитростью заманили в опасное и враждебное место. А наши зачарованные дома вовсе не враждебны; прошлое, которое они предлагают страннику, обычно приходится ему впору и по сердцу, с ним куда как легче, чем с тем тяжким грузом, который приходилось влачить прежде. Личность и характер, сформированные тяжелыми и запутанными обстоятельствами, остаются, а самих обстоятельств как не бывало, мало ли что может присниться под утро – оцени, какой роскошный подарок! Ну и все прочие ловушки этого Города скорее сродни обаятельнойулыбке, чей обладатель, конечно, без приглашения вламывается в твою жизнь и в твое сердце, но вряд ли можно сказать, что он сделал это обманом. Обаятельная улыбка – часть правды о человеке; обычно – немаловажная часть. Я понятно объясняю?

– Вполне. Впрочем, я сам мог бы вспомнить, что реальность всегда похожа на своего создателя, тогда и вопросов не возникло бы. Скажи, а много ли находится желающих играть в такие игры? Я имею в виду, ночевать в этих ваших зачарованных домах? Насколько я знаю людей, они должны очень бояться столь радикальных перемен.

– Ну, видишь ли, когда человек попадает в Город, свита привычных страхов вынуждена оставить его на границе, такую контрабанду наша таможня не пропускает. Здесь вполне возможно испытать подлинный ужас, в чем ты, как я понимаю, убедился на собственной шкуре. Но бояться неведомо чего просто по привычке? Немыслимо, недопустимо, невозможно – пока ты в Городе, конечно. Поэтому желающих, могу тебя заверить, предостаточно. Раньше все здания в Городе в той или иной мере обладали описанными свойствами. Теперь почти все они заселены. Нормальные жилые дома, у каждого своя немудреная, но трогательная история, все как везде. А как ты думаешь, откуда бы еще взяться в новорожденной реальности простым, так сказать, горожанам, мирным обывателям? Сюда часто заносит неприкаянных, не слишком счастливых людей, которым страстно хочется считать свою прежнюю жизнь пустым, ничегоне значащим сном. По правде сказать, многим это совершенно необходимо, иначе невозможно будет иметь с ними дело, да и сами они вряд ли уживутся с собой. Ну и Город идет им навстречу, он у нас, как ты уже мог заметить, весьма гостеприимен. Когда-нибудь сам попробуешь – если захочешь, конечно. С твоей привычкой к самоконтролю можно не опасаться влипнуть всерьез. Так – развлечешься и бросишь, когда надоест.

– Да, думаю, это будет чрезвычайно интересный опыт. Но – не сейчас, пожалуй.

– Конечно не сейчас. Когда-нибудь, я же говорю. Жителям и гостям Города позволительно думать, будто у них впереди вечность. В обычных обстоятельствах от такой идеи, прямо скажем, больше вреда, чем пользы. Но здесь эта роскошь вполне по средствам каждому.

Франк еще не договорил – там, за дверью, а на Тришино плечо ложится его горячая рука. Обернувшись, она, как и следовало ожидать, видит перед собой Франка, а на кухне по-прежнему звучит его голос. Такого, честно говоря, еще не случалось, но, если подумать, удивляться тут особо нечему.

– Все самое интересное ты уже услышала, – почти неразличимым шепотом говорит Франк и дружески подмигивает, чтобы она не смущалась. – Теперь иди спать. Ветер уже почти утих, не будет тебе мешать.

Триша молча кивает и, бесшумно ступая, уходит к себе, но прежде чем заснуть, достает из сундука еще две стеклянные бутылки, зеленую и другую, почти прозрачную, цвета только что заваренного чая. Ей совсем не хочется оставлять чужие тайны при себе до утра. Лучше уж сразу спрятать, заткнуть пробкой, запечатать сургучом, так ей будет спокойнее.

А утром она мало что может вспомнить; если бы не три разноцветных стеклянных сосуда, в которых теперь, если потрясти, со стуком перекатываются чужие тайны, Триша вполне могла бы подумать, что все эти тревожные разговоры – просто чужой сон, приснившийся ей по ошибке. Здесь, в Городе, это часто случается, названия улиц, переулков и мостов меняются гораздо чаще, чем печатаются новые карты, поэтому сны вечно путают адреса, топчутся растерянно в подворотнях; устав искать тех, кому предназначены, они снятся кому попало, но никто не досадует на путаницу, так даже интереснее.

За завтраком собрались вчетвером – Шурф Лонли-Локли сдержал-таки обещание, отправился домой, заниматься своими загадочными делами. Триша долго терпела, потом не выдержала и напрямик спросила Макса: а еще каких-нибудь гостей ты пригласишь? Потому что к хорошему быстро привыкаешь, и теперь даже думать не хочется, что новых людей и новых историй долго не будет.

– Прекрасно тебя понимаю, – кивнул он. – Еще вчера ночью отправил очередную открытку. Так что будут тебе гости, Триша. Все будет.

Обещание его прозвучало довольно мрачно. Непонятно, то ли гости ожидаются неприятные, то ли истории у них скучные. Но этого не может быть, Триша точно знает.

– У тебя такой вид, словно ты намерен принести себя в жертву ради наших развлечений, – сочувственно говорит Меламори. – Что, видеть никого не хочешь?

– Знаешь, сам не пойму. Да нет, не то чтобы не хочу, скорее мне все равно, хотя, теоретически, я же должен подпрыгивать от нетерпения и восторга. Но не подпрыгиваю почему-то. Вероятно, в моем исполнении спокойствие выходит похожим на скверное настроение. Но это не оно, честное слово.

– Тогда ладно, – соглашается Меламори. Но глядит на него недоверчиво.

– Да, отсутствие энтузиазма тебе совсем не к лицу, – улыбается Франк. – Девочки уже ждут конца света, зуб даю. Так что ты, будь любезен, все-таки подпрыгни от нетерпения и восторга, хотя бы пару раз. Чтобы разрядить обстановку. А то со стороны твое спокойствие сильно смахивает на усталость и равнодушие. С чего бы? Ты дома, жизнь, можно сказать, только начинается, все будет как пожелаешь, – самое время для восторженных прыжков. Нет?

– Теоретически – да, самое время, – говорит Макс. – А на деле пока не выходит. Ты прав, здесь, сейчас я дома, и все будет, как я пожелаю, а я, конечно же, ничего не желаю, потому что у меня и так есть абсолютно все, что нужно для счастья. Спасибо, заверните, я возьму с собой.

– Сейчас ты скажешь, что этого мало, – смеется Франк.

– Нет. Я скажу, что этого много, даже слишком, потому что меня – мало. Ну то есть гораздо меньше, чем требуется, чтобы вместить этот Город, всех вас и еще пару-тройку отсутствующих в придачу. Если я позволю себе любить еще что-то или кого-то, неважно, меня разорвет в клочья, будете потом с Тришей рукодельничать долгими дождливыми вечерами, сшивать меня как лоскутное одеяло.

– Ничего, – говорит Франк. – Надо будет – сошьем. Лучше прежнего.

– Кто бы сомневался. Ладно, не бери в голову, я скоро вырасту, и все в меня поместится. Причем учти, вторая чашка кофе поместится в меня прямо сейчас. И не хочу, конечно, пугать тебя заранее, но предвижу, что третья – тоже.

– Что в тебе по-настоящему прекрасно, – говорит Меламори, – так это умение несколькими словами разрядить напряженную обстановку, которую перед этим сам же и создал, причем на пустом месте. Который год тебя знаю, а до сих пор на это покупаюсь. Невозможно устоять.

В сумерках Триша отправилась на рынок за серыми яблоками. Давно собиралась испечь с ними пирог, удивить гостей, но купить серые яблоки можно только вечером: от солнечного света они мгновенно теряют аромат, становятся рыхлыми, приторно-сладкими и быстро, буквально за пару часов, сгнивают окончательно. Поэтому когда в садах на окраине среди прочих деревьев появляются огромные черные чехлы, это значит, что созрел новый урожай серых яблок и у входа на рынок поставили специальный ночной прилавок для торговцев, – самое время мешать тесто для пирога и отправляться за лучшей в мире начинкой. Хорошо, что фонари и лампы этим яблокам не страшны, а то пришлось бы покупать их в каком-нибудь темном подвале и пирог потом печь на ощупь. А так – просто дополнительное удовольствие, почти приключение. Все нормальные люди ходят на рынок с утра пораньше, а тут вдруг – на ночь глядя. Чудеса.

Все это она по дороге объясняла Меламори, которая вызвалась составить ей компанию, сказала, не нагулялась за день. По идее, ноги должны бы уже гудеть, но не гудят, что хочешь с ними делай. И по-прежнему ужасно интересно, куда сворачивает вон та улица, и вот эта, и еще та – да сколько же их тут?! Невозможно остановиться.

Поэтому на рынок они пошли вдвоем, а обратно решили возвращаться кружной дорогой, даже заблудились немножко, ровно настолько, чтобы зайти в кафе, перевести дух, съесть по порции орехового мороженого и сообразить, наконец, что нужный мост – вот же он, в двух шагах. Хорошо хоть корзину с яблоками под столом не забыли на радостях.

А когда они вернулись, в “Кофейной гуще” уже сидел новый гость, худощавый господин средних лет, с узким как бритва лицом, по-птичьи пронзительным взором и крупным, породистым носом. Он довольно сердито втолковывал что-то Максу и Франку, те же слушали его с нескрываемым удовольствием, причем Франк уставил стол едой, не дожидаясь, пока все соберутся, – ну и дела!

Триша думала, Меламори сейчас обрадуется и побежит обниматься с хмурым незнакомцем, ну или хотя бы просто поздоровается, но та замерла на пороге и с удивлением разглядывала гостя.

– Ты бы нас все-таки познакомил, Макс, – наконец сказала она.

Тот поглядел на нее с нескрываемым изумлением; потом рассмеялся и схватился за голову – одновременно.

– Слушай, ну конечно, ты же его не узнала! Якак-то не сообразил, что ты никогда не уезжала из Ехо в компании сэра Кофы. За пределами столицы он всегда выглядит именно так;[1] я думал, что узнал об этом последним, а ты, выходит, до сих пор не в курсе. Надо же.

– Так это вы, Кофа? – вздохнула Меламори. – Простите, вас совершенно невозможно узнать – впрочем, как всегда. Но здесь-то зачем менять внешность?

– Ты так и не поняла, – укоризненно сказал гость. – До сего дня я полагал тебя более-менее сообразительной. Здесь я в кои-то веки таков, каким родился. Знакомый тебе облик – просто маскарад, как и все остальное, с той лишь разницей, что от него не так-то просто надолго избавиться. Собственно, отъезд из столицы – единственный известный мне способ. Все-таки мой покойный отец был очень хорошим колдуном, хоть и употребил немалую часть жизни на то, чтобы избавиться от собственного могущества. Ну что ты так на меня уставилась? Конечно это Хумха меня заколдовал, кто же еще. Сперва пробовал перевоспитать, но не преуспел. И решил: если уж единственный сын совершенно не соответствует его представлениям об идеальном наследнике, это дело можно поправить, для чего же еще существует магия. Я сам, разумеется, остался таким, как был, переменились лишь внешность и манеры, но, по крайней мере, смотреть на меня отцу стало несколько приятнее. Ты удивлена? Напрасно, родительская любовь еще и не до такого людей доводит. Твой собственный папочка, будь уверена, поступил бы с тобой точно так же, если бы сумел. Но куда ему до Хумхи.

– Корва-то? Ну нет, вряд ли. Мне кажется, в глубине души он доволен, когда мне удается повернуть все по-своему. Это наглядно доказывает, что я пошла в него, а значит, по большому счету, Корва все-таки получил что хотел.

– В таких случаях обычно говорят “тебе виднее”, но я-то знаю, что ты до сих пор склонна его идеализировать.

– И все-таки в данном случае мне действительно виднее.

– Наивность – неотъемлемая черта молодости. Сколько раз давал себе слово не вести серьезных разговоров с людьми, которым еще не исполнилось трехсот…

– Еще считается, будто вдали от Ехо у сэра Кофы портится характер, – вставил Макс. – Но знаешь, по-моему, эти слухи весьма преувеличены.

– Да ну? Я бы не сказала.

– Он не портится, – сурово отрезал гость. – Просто становится таким, как следует. А не таким, как нравится всем вам.

– Ладно, договорились, – кивает Меламори. – Все равно я вам очень рада. Хорошо, что Макс вас сюда вытащил.

– Не “вытащил”, а пригласил. Таскают котят за шкирку.

– Ну да, конечно, пригласил. Не придирайтесь по пустякам, Кофа. Перед вами у нас гостил сэр Шурф, большой любитель точных формулировок, я еще дух перевести не успела, а теперь и вы туда же. Давайте лучше познакомлю вас с Тришей. Сегодня вечером она, можно сказать, самый главный человек в этом Городе и вообще во вселенной, потому что собирается испечь для нас пирог с серыми яблоками. Я их всю дорогу нюхала, и знаете что? Думаю, даже вы будете приятно удивлены.

– Здравствуй, Триша, – очень серьезно говорит незнакомец. – Я чрезвычайно рад с тобой познакомиться. Тем более что судьба предстоящего вечера целиком в твоих руках. Отнесись к этому серьезно, очень тебя прошу.

Триша страшно смутилась, пискнула что-то совершенно неразборчивое, даже сама толком не поняла, что собиралась сказать, и поспешно удрала к плите. Хорошо все-таки, что затеяла пирог. Под этим предлогом можно сколько угодно прятаться за стойкой – по крайней мере, до тех пор, пока пирог не будет готов, но к тому времени она, наверное, хоть немножко привыкнет к этому новому гостю. Такой строгий, ужас.

Строгий-то он строгий, но угощение Франка наворачивает за обе щеки, сопровождает каждый кусокодобрительным комментарием. Ну, значит, не так все страшно, думает Триша, значит, с ним можно поладить. И историю какую-нибудь он, наверное, все-таки расскажет, а как иначе?

Меламори как будто мысли ее прочитала.

– Франк уже сообщил вам о стоимости ужина? – спрашивает она. – Или для вас даже он решил сделать исключение?

– Он бы, вероятно, так и поступил, если бы я счел цену слишком высокой, – важно говорит Кофа. – Однако я был приятно удивлен. Не так уж часто случается, что расплатой за удовольствие становится еще одно удовольствие. Я очень люблю рассказывать, нашлись бы охотники слушать.

О. Вот это хорошая новость. Триша плясать готова, но вместо этого она начинает проворно резать яблоки. Надо поспешить с пирогом, обидно было бы пропустить начало истории из-за этой возни. Франк наверняка догадывается о ее волнении и громко говорит гостю:

– Прибережем вашу историю к пирогу. Уверен, эти два шедевра будут достойны друг друга.

– Ваша уверенность в высоком качестве будущего пирога – серьезная рекомендация, – важно кивает Кофа. – По предварительным итогам дегустации ваших закусок я склоняюсь к тому, что вы один из трех лучших поваров, каких мне доводилось встречать на своем веку.

Франк удивленно приподнимает бровь.

– Я бы не прочь познакомиться с двумя другими.

– Оба, к сожалению, уже умерли.

– Ну это как раз не препятствие, – беспечно отмахивается Франк.

– Пожалуй, вы правы, – поразмыслив, соглашается Кофа. – По крайней мере, в некоторых случаях смерть действительно не препятствует новым знакомствам. Я лично убедился в этом, когда… Кстати, возможно, именно об этом имеет смысл рассказать, забавная вышла история, хотя сперва показалась мне подлинной катастрофой. Но я еще подумаю.

– А для разминки давайте-ка порцию городских сплетен, прямо сейчас, специально для меня, – говорит Макс.

– Хочешь свежих сплетен? Да пожалуйста. Тебе вчерашние или, скажем, годичной давности? Или еще более выдержанные?

– Мне, будете смеяться, об изменениях в Кодексе Хрембера. Представьте себе, негодяй, ради которого я готов умирать трижды в день и даже, если понадобится, остаться без ужина, этот злодей, ваш новый Великий Магистр Ордена Семилистника, обладатель каменного сердца, именующий себя моим лучшим другом, прогостил здесь без малого три дня, но так и не выбрал времени рассказать мне о своих текущих делах. Говорит, дескать, странно было бы, оказавшись в ином мире, тут же завести беседу о работе. Жалкие оправдания, правда? А теперь он ушел и оставил меня тут страдать от любопытства – притом что пытки на моей памяти были строжайше запрещены все тем же Кодексом Хрембера. Или Шурф эту статью уже отменил? А что ж, с него бы сталось.

– Насколько мне известно, не отменил. Конечно, сэр Шурф у нас всегда был с причудами, а уж теперь-то… – снисходительно ухмыляется Кофа. – Но, по большому счету, его можно понять. С его точки зрения, речь действительно идет о повседневной рутине. Но тебе, не сомневаюсь, все это очень интересно.

– Мне, между прочим, тоже, – говорит Меламори. – Я последние годы, можно сказать, проспала. Новости узнавала исключительно из газет. А если учесть, что газет я почти не читала, поскольку, когда я говорю “проспала”, это вовсе не метафора, а факт…

– Да помню я, помню. Ты в Доме у Моста появлялась реже, чем я, хорошо если раз в три дня, и вид при этом имела совершенно огорошенный, как будто не из собственного дома в центре столицы вышла, а из Шиншийского Халифата вчера приехала. Самое удивительное, что Кеттариец не урезал твое жалованье; все-таки слухи о его трепетном отношении к королевской казне весьма преувеличены… Кстати, удивительная закономерность. Как только человек начинает уделять чрезмерное внимание так называемой Истинной магии, он тут же перестает читать газеты. Иногда я начинаю думать, что это ваше единственное серьезное достижение. А все эти хваленые путешествия между мирами и прочие сомнительные развлечения – лишь необязательный побочный эффект.

– Святая правда! – прочувствованно говорит Макс. – Все так и есть. Чего только не выдумают люди, лишь бы избавиться от нездорового пристрастия к чтению периодических изданий.

– Подлизываешься, – вздыхает Кофа. – Чтобы я не передумал рассказывать. Да не передумаю я, не переживай. Трубку вот только набью… А нашим хозяевам не слишком скучно слушать про чужие дела?

– Ну что вы. Нам с Тришей все интересно, – улыбается Франк. – Все понемножку.

– И ничего, если по большому счету? Мудрый подход… Собственно, самое интересное в истории о поправках к Кодексу Хрембера – ее начало. Я имею в виду, как Шурф стал Великим Магистром Ордена Семилистника. Это же твоя работа, Макс. Нуфлин перед смертью завещал тебе, так сказать, ключ от своей резиденции.[2] В смысле, заклинание, отворяющее врата и сердца всех Старших Магистров заодно. А ты цинично надругался над последней волей покойного, подарил его посмертное послание Кеттарийцу – на мой вкус, это была чересчур злая шутка, даже для тебя.

– Ну уж – “чересчур”, – улыбается Макс. – По-моему, у Нуфлина не было иллюзий на мой счет. Он неплохо разбирался в людях и прекрасно понимал, что я все расскажу Джуффину. Но другого выходау него, в сущности, не было. Он же планировал украсть у меня тело, заранее приготовил все к своему триумфальному возвращению, но поскольку я проявил недюжинное упрямство и все-таки доставил его в Харумбу, Нуфлину пришлось позаботиться, чтобы Орден Семилистника не остался без Великого Магистра навсегда.

– И это тоже правда. В общем, когда дошло до дела, началось настоящее веселье. Сперва Кеттариец убалтывал сэра Шурфа. На это, конечно, стоило поглядеть, а в особенности – послушать. Обоим было ясно, чем все закончится, но каждый отыгрывал свою партию в полную силу: Джуффин – так, словно опасается потерпеть поражение, Шурф – как будто у него есть надежда улизнуть. Как свидетель я им благодарен, знатно развлекли; как человек практического склада до сих пор недоумеваю, зачем было так стараться. Спектакль затянулся, в конце концов Джуффин призвал на помощь леди Сотофу, и тем же вечером у Ордена Семилистника наконец-то завелся новый Великий Магистр, в связи с чем над столицей всю ночь полыхала радуга в три дюжины цветов, горожане были в восторге, до утра никто не ложился, а художники с тех пор только эту грешную радугу и рисуют, даже те, кто прежде специализировался исключительно на портретах, совсем сбрендили. Старейшие члены Ордена, конечно, сперва были в шоке от такого нового начальства, но Сотофа их быстро утихомирила. Тем бы все и кончилось, если бы Его Величество Гуриг не соблаговолил подарить вечную жизнь Клекке Нумину, старейшему из своих придворных, старик еще его отца когда-то обучал не то арифметике, не то правилам поведения на горшке. Благодаря немыслимой щедрости Короля[3] почтенный старец отправился в Харумбу, встретил там покойного Магистра Нуфлина и, конечно, пересказал ему свежие новости. Что тут началось! Уж не знаю, как Нуфлин уломал стражей Харумбы переправлять в Ехо его письма и доставлять ему ответы, но он это сделал. Возможно, им просто показалось, что это будет забавно, – что ж, так оно и вышло. На моей памяти такое случилось впервые, да и люди постарше не припомнят, чтобы покойники из Харумбы докучали живым перепиской. А тут гневные послания обрушивались на головы всех причастных к назначению Шурфа, одно за другим. Дескать, как посмели передать руководство Орденом Безумному Рыбнику? Соединенное Королевство и весь Мир в опасности, сделайте что-нибудь, пока не поздно, и все в таком духе. В конце каждого письма фигурировал список былых преступлений нового Великого Магистра – что самое смешное, далеко не полный. Шурф был очень недоволен столь легкомысленным обращением с фактами его биографии, говорил, если уж берешься ворошить прошлое, следует позаботиться о точности.

– Вообще-то странно, что его назначение так задело Нуфлина, – говорит Макс. – Он должен был бы понимать, что это – наименьшее из возможных зол. Я вот одно время почти всерьез планировал сделать Великим Магистром Ордена Семилистника своего приятеля, если он вдруг вернется из Ташера, куда я его с горем пополам сплавил. Это, казалось мне, отличный способ раз и навсегда решить вопрос с его содержанием и квартирой и таким образом снять с себя тяжкое бремя ответственности за благополучие господина Андэ Пу.

– Ты имеешь в виду этого толстого поэта, которого теперь полагают величайшим просветителем Ташера? Как же, помню его. И могу вообразить масштабы катастрофы. Впрочем, не сомневаюсь, что Сотофа сумела бы как-нибудь предотвратить эту беду. Насколько я понимаю, последнее слово, в любом случае, было за ней.

– Еще бы. А кстати, ей-то покойный Магистр Нуфлин присылал свои письма протеста?

– А как же. Он всем писал, кроме разве только самого виновника переполоха. Сотофе, Королю, Джуффину, Почтенному Начальнику Угуланда Маливонису и всем своим Старшим Магистрам. И тебе, между прочим, тоже, хотя старый Клекка, по идее, должен был бы ему рассказать, что тебя больше нет в Ехо. Но самое главное, Нуфлин не поленился сделать копии всех писем и отправить их в “Королевский Голос”. Рогро, ясное дело, ни за что не упустил бы шанс опубликовать “письма с того света”; впрочем, насколькоя знаю, ему никто особо и не препятствовал. Сэр Шурф был совершенно счастлив: надеялся, после публикаций начнутся волнения среди горожан и ему придется уйти в отставку, возможно, даже удалиться в изгнание – о, у него были грандиозные планы! Конечно он просчитался. Как только выяснилось, что покойный Нуфлин Мони Мах решительно не одобряет кандидатуру нового Великого Магистра, Шурф стал всеобщим любимцем. Приемную Иафаха по сей день регулярно заваливают цветами, подарками и письмами влюбленных девушек, а в первые дни после публикации посланий Нуфлина там, говорят, творилось нечто невообразимое: новоиспеченные поклонники и поклонницы Шурфа с вечера дежурили у Явного входа в надежде передать подарок лично. Он-то от них прятался – в смысле, ходил по своим делам Темным Путем и горя не знал, а дежурные Младшие Магистры все на свете проклинали. Столичные модники вдруг переняли его манеру одеваться и говорить, и в кои-то веки бездумное увлечение пошло им на пользу – послушал бы ты, сколь изысканно изъясняются сейчас в трактирах, по крайней мере, в Старом Городе! Вместо брани сплошь цитаты из древних рукописей. Его пса немедленно пригласили выступать перед студентами с лекциями о современной литературе, а леди Хельна могла бы сколотить состояние, за деньги пуская всех желающих посмотреть на бывший дом нового Великого Магистра. К счастью, ее будущее и без того вполне обеспечено.

– Я всегда знал, что Дримарондо далеко пойдет, – смеется Макс.

– Ну, положим, быть начитанной говорящей собакой в просвещенном государстве – позиция, весьма выгодная сама по себе. А тут еще с бывшим хозяином повезло, причем во всех отношениях… В общем, ты уже понял, что возмущенные письма Нуфлина сослужили Шурфу прекрасную службу, хоть и не оправдали его тайных надежд. К тому моменту как поток корреспонденции иссяк – по моим сведениям, леди Сотофа Ханемер, для которой, как известно, нет ничего невозможного, лично посетила старика в Харумбеи его успокоила, причем, ты сам понимаешь, это был жест милосердия, а не практической необходимости, – так вот, к тому моменту новый Великий Магистр Ордена Семилистника был уже самым популярным человеком в Соединенном Королевстве. И остается таковым по сей день. Это, надо сказать, очень помогает ему в работе. Потому что одно дело внести в Кодекс Хрембера кучу поправок, я бы сказал – поблажек. И совсем другое – начать применять нововведения на практике. В такие моменты обычно сразу появляются обиженные, несправедливо обойденные и просто любители пошуметь, которым толькоповод дай. Но пока, хвала Магистрам, все идет как по маслу.

– А что идет-то? – нетерпеливо спрашивает Макс. – Вот именно этого я и не смог добиться от Шурфа: чтобы он по-человечески мне объяснил, что там у вас творится. Какие теперь порядки?

– Коротко говоря, нынешние порядки все еще далеки от совершенства, но, следует признать, теперь они куда более разумны, чем прежде. Руки людям более-менее развязали, но вседозволенностью Эпохи Орденов, хвала Магистрам, не пахнет. Отменять все запреты на использование Очевидной магии не стали, и правильно сделали. Риск был бы велик, а практической пользы немного. Рядовым обывателям магия высоких ступеней недоступна, да и не нужна, посколькудля решения повседневных проблем двадцатой, скажем, ступени за глаза достаточно. Помнишь, ты присутствовал при историческом решении, когда ввели послабления для поваров? Ну вот, а теперь Белая и Черная магия, не превышающая двадцатую ступень, разрешена повсеместно и доступна всем. Детишки, сам понимаешь, совершенно счастливы, а их родители, особенно те, что помоложе, спешно обучаются азам, чтобы хоть как-то справляться с потомством.

– Ага, – кивает Макс. – Ну да, так уже веселее. Но это, как я понимаю, не все?

– Конечно не все. Было бы неразумно запрещать гражданам колдовать в свое удовольствие, когда запрет перестал быть жизненно необходимым. Но при этом следует учитывать, что все люди разные. Одни достаточно разумны и ответственны, чтобы пользоваться Очевидной магией вообще без ограничений. Другим лучше бы даже о дозволенной младенцам двадцатой ступени не помышлять – все вокруг в щепки разнесут и сами покалечатся от чрезмерного усердия. Соответственно, речи быть не может о каком-то общем законе для всех. Поэтому теперь комиссии, состоящие из специально подготовленных экспертов, проводят собеседования с каждым совершеннолетним гражданином Соединенного Королевства, пожелавшим использовать очевидную магию высоких ступеней, и по результатам выдают персональные разрешения.

– Ни фига себе, – изумленно говорит Макс. – То есть каждый должен сдать что-то вроде экзамена? Могу себе представить, какие очереди выстроились! И, боюсь, большинство желающих умрут от старости, прежде чем…

– Ну ты даешь. Сколь ужасающие картины способно, оказывается, породить твое воображение! Конечно, все происходит не так быстро, как хотелосьбы, и люди последними словами клянут орденских бюрократов; меж тем о Великом Магистре я слова дурного до сих пор не слышал, все же удивительно, насколько выгодно, оказывается, быть человеком, которого публично порицал покойный Нуфлин… Но все-таки в первый день минувшей весны, когда обнародовали поправки к Кодексу Хрембера, было твердо обещано, что ожидание не продлится больше года. И мне кажется, это обещание будет выполнено. Год еще не закончился, а граждан без разрешений по пальцам пересчитать можно, по крайней мере, у нас, в столице. Ну и конечно, никто не стоит в очередях, что за дикая фантазия. Всякий желающий просто сообщает об этом письмом, и ему тут же назначают дату и время собеседования.

– То есть за год разберутся со всем населением Соединенного Королевства? Поразительно. Как же Шурф справляется? То-то он о работе вспоминать не хотел.

– Ну не сам же он со всеми беседует. Шурф подошел к делу не как бюрократ, а как ученый – собственно, этого от него и ожидали. Он разработал довольно простой и, судя по отзывам, почти безошибочный метод, который позволяет в ходе беседы с незнакомцем быстро определить, с кем имеешь дело. А потом, в перерывах между переписыванием Кодекса, обучал будущих экзаменаторов. Почти всех членов Ордена припахал, даже Сотофиных девочек – неслыханное дело, прежде она ни за что не разрешила бы своим ученицам тратить время на такую ерунду, но к Шурфу питает необъяснимую слабость, даже, кажется, прощает ему тот факт, что бедняга сдуру родился мужчиной. Хотел бы я знать, чем он ее купил?.. Кстати, по моим наблюдениями, комиссии работают совсем неплохо. Не думал прежде, что в Семилистнике столько толковых ребят. Ну или сэр Шурф оказался на редкость хорошим педагогом. Так что теперь его вызывают только в особо трудных случаях, которых, конечно, тоже хватает, но это уже вполне посильный объем работы.

– Знаю я его педагогические приемы, – ехидно говорит Макс. – Небось приходил на занятия в Перчатках Смерти, а защитные рукавицы снимал на пороге аудитории. В такой нервной обстановке я бы сам чему хочешь научился – буквально в считанные секунды.

– Нет, это вряд ли, – серьезно говорит Кофа. – Я бы знал.

– А кстати, по какому принципу дают эти дурацкие разрешения? – спрашивает Меламори. – Я так толком ничего и не поняла. Отец вообще никуда не ходил, ему в первый же день прислали разрешение колдовать без каких бы то ни было ограничений. Он еще смеялся, дескать, это из-за родственных связей: брат в Семилистнике, дочка в Тайном Сыске – в кои-то веки и от меня польза вышла. Но маме никто ничего не присылал, а когда она изъявила желание предстать перед комиссией, ее приняли на следующий же день, но разрешение выдали всего до сороковой ступени, больше – ни-ни. А ведь у них с Корвой, скажем прямо, общие родственники! Злая она была как я не знаю кто. Дескать, кругом враги, аристократию притесняют, куда катится этот мир, и все в таком духе. Наверное, до сих пор не успокоилась.

– Ну, положим, ты сама должна понимать, что родственные связи помогли скорее твоей матери, чем отцу. Ее болезнь[4] не была для тебя секретом, я правильно понимаю? Ну, хвала Магистрам, значит, я не совершу бестактность, если скажу, что для исцелившихся безумцев разрешение на использование магии до сороковой ступени – немыслимая поблажка. Обычно им вообще не на что рассчитывать, пока с момента выздоровления не пройдет хотя бы полсотни лет. Так что думаю, за нее-то как раз твой дядюшка Кима и похлопотал перед комиссией, втайне от нового начальника. Что-то еще будет, когда Шурф об этом узнает… А твой отец с самого начала был внесен в особый список талантливых колдунов, у которых не было неприятностей с законом с момента введения Кодекса Хрембера. Таких набралось немного. Я сам принимал участие в составлении списка, вернее, немного помогал Джуффину и Сотофе, которые этим занимались. Чтобы могущественный колдун, не вступая в Орден Семилистника, пережил Эпоху Кодекса без единой неприятности с законом – немыслимо! Однако все же нашлись герои. С одним из них ты, девочка, состоишь в близком родстве.

– Корва просто слишком высокомерен, чтобы нарушать закон, – смеется Меламори. – Рисковать не головой, а, в худшем случае, несколькими годами заключения в Холоми – это ниже его достоинства.

– Не сомневаюсь. Так или иначе, в списке фигурировало всего три с половиной дюжины имен, причем большинство – совсем молодые, жителей столицы – всего четверо, остальные провинциалы, это тоже очень показательный момент. Им решили предоставить полную свободу действий. Джуффин сказал, что готов пойти на известный риск, лишь бы не препятствовать развитию столь выдающихся талантов. Я советовал ему быть осторожнее – вотще, разумеется. Ну, время покажет, кто из нас был прав… Да, так вот, все эти законопослушные гении получили свои бумаги в первый же день, одновременно с членами Ордена Семилистника и сотрудниками Тайного Сыска. Еще несколько дюжин подобных разрешений было выдано по итогам собеседований с одаренными колдунами, чья репутация была слегка подмочена, без фатальных, так сказать, последствий. Кстати, Макс, помнишь ту девчонку, которая подбила приятелей помочиться на Иафах?[5] Ну, дочка Агорры Тек из Канцелярии Забот о делах Мира, ты еще потом ее с приятелями самолично увозил в изгнание…

– Ага. После того, как вы арестовали их в Квартале Свиданий. Веселая была история. Конечно, я помню Айсу, – улыбается Макс. – Такая хорошая. Получила лицензию на неограниченную магию? Если так, я рад за нее.

– Получила, да. Вместе с разрешением вернуться в Соединенное Королевство до истечения десятилетнего срока изгнания. Впрочем, сколько там того срока оставалось… Теперь Кеттариец думает, не зазвать ли ее в Тайный Сыск, чтобы не болталась без присмотра. Хорошая девочка и способная, кто бы спорил, но очень уж молодая и глупая.

– Ну, положим, вдали от дома люди обычно быстро взрослеют. Но взять ее в Тайный Сыск – о да, это отличная идея.

– Может быть, и так. Не знаю. Это ваши с Кеттарийцем дела. Ну или теперь только его.

– Второе, – мягко говорит Макс. – А я просто любопытствую, на правах всеобщего дальнего родственника из провинции. Так, значит, разрешение использовать очевидную магию без ограничений получили самые талантливые и, скажем так, достаточно благоразумные. Логично. А гениальные злодеи? Что с ними?

– Сказать по правде, их в Соединенном Королевстве почти не осталось. Все же мы неплохо работали все эти годы. Несколько самых одиозных стариков, поспешивших вернуться из изгнания, остались вовсе без разрешений, равно как и законченные болваны, которые, разрешай им или нет, все равно ничему путному не выучатся. Пусть себе колдуют на кухне, если сумеют, целее будут. Кстати, вот забавный момент: был пущен слух, будто абсолютно все, кому не выдали разрешений, представляют собой потенциальную опасность для государства – ну просто прямые наследники Лойсо Пондохвы, смотреть страшно и по имени после заката лучше не называть. Я сам немало поработал, распространяя по просьбе начальства сию нелепую информацию. Видишь ли, Джуффин с Шурфом решили, что надо дать этим беднягам возможность гордиться собой. Дескать, таким образом унизительный, в сущности, запрет превращается в почетную награду. Гуманное решение, кто бы спорил.

– Они совершенно правы, – вздыхает Макс. – Чем безнадежней болван, тем сильнее в нем потребность считать себя центром мироздания. Сам таким был когда-то. Хвала Магистрам, не очень долго. А все-таки.

– Болваном ты, конечно, был, – ухмыляется Кофа. – И не факт, что это уже в прошлом. Но безнадежным – никогда. Не твой случай.

– Просто вам не посчастливилось наблюдать меня в некоторые особо прекрасные моменты. Но ладно, не обо мне речь. Давайте дальше, что там еще смешного с этими разрешениями?

– Много чего. К примеру, наметилась прелюбопытная тенденция. Некоторые добропорядочные горожане, получившие разрешение на использование магии до шестидесятой ступени, – это самый популярный вариант, золотая середина, почти все приличные, в меру способные и более-менее образованные люди такое получают, – так вот, те из них, что помоложе, порой врут приятелям, будто им вовсе не дали никакого разрешения. И глядят при этом многозначительно, дескать, оцените, с кем связались, начинайте бояться. И ведь не проверишь: информация подпадает под закон о неприкосновенности личной тайны. Ну вот, знакомые такого “шестидесятника” косятся на него с уважением, сочувственно вздыхают, поминают недобрыми словами бюрократов из Семилистника, а потом в один прекрасный день он совершает ради дамы сердца несложный фокус тридцатой, скажем, ступени – и бедняжка навсегда покорена его храбростью и пренебрежением к закону. Думает, надо же, как рисковал человек! Очень удобно.

– Класс! – говорит Макс. – Просто слов нет. Какие изощренные умы. Я бы ни за что не додумался. Но это что ж, выходит, всю жизнь комедию ломать придется? А вдруг надоест?

– Когда надоест, можно сказать, что сходил на повторное собеседование, предварительно подкупив экзаменаторов. Благо всякий недовольный результатом имеет право обращаться в комиссию второй, третий, четвертый раз – словом, хоть до конца жизни, пока не надоест. Правда, не чаще, чем раз в три года, но это, сам понимаешь, не слишком долгий срок. Поэтому, если послушать разговоры в трактирах, можно подумать, будто полгорода сидит без разрешений, тогда как согласно статистике таких пока всего несколько сотен.

– Как же все-таки хорошо, что мне не нужно никакого разрешения! – вздыхает Макс. – Фиг бы мне его дали. Шурф всегда любил надо мной причитать: “Как ты до сих пор жив?” – и полагал единственной гарантией моей безопасности пожизненное заключение в Холоми, на худой конец – домашний арест. Так что пришлось бы уходить в партизаны, скажем, в Магахонский лес, благо светлой памяти Джифа Саванха оставил там после себя прекрасные, комфортабельные норы…[6] Слушайте, а кстати, как же это все контролируется? Я имею в виду – ну вот, люди получили разрешения, все начали колдовать, и в один прекрасный день некто применяет магию восьмидесятой ступени, при этом разрешение у него всего до сороковой. И что дальше? Как об этом узнают? У него что, лампочка во лбу загорится? Или на специальном пульте где-нибудь в подвалах Иафаха сирена взвоет?

– Считается, что примерно так все и есть. И тайная комната в Иафахе, и, как ты изволил выразиться, “лампочка во лбу”, невидимая для всех, кроме посвященных, конечно, и прочие глупости в таком роде. Чтобы слухи выглядели убедительно, мы уже инсценировали несколько показательных арестов. Специально нанятые моими агентами нарушители покаянно били себя в грудь, взывали к судейскому милосердию, потом платили в казну положенные штрафы, получали официальное Уведомление о Прощениии, овеянные славой бунтарей, отправлялись по трактирам пропивать полученные накануне гонорары. Прекрасные были спектакли. И жители столицы остались довольны. Люди очень любят, когда за нимиследят, хоть и утверждают обратное. Внимание властей, конечно, причиняет известные неудобства, зато и льстит чрезвычайно. Надеюсь, наши граждане никогда не узнают, что на самом деле за ними никто не следит. Наблюдение установлено только затеми, чьи действия могут быть по-настоящему опасны, а таких в наше время немного. А нормальному человеку придется хорошенько потрудиться, если он захочет – не то что превысить разрешенную ему лично ступень, а хотя бы реализовать все дозволенные возможности. На самом-то деле даже шестидесятая ступень Очевидной магии, особенно Белой, – почти недостижимая вершина для подавляющего большинства. Особенно сейчас, когда магических Орденов больше нет и люди вынуждены учиться всему чуть ли не с нуля. Знаешь, сколько платных курсов открылось в столице? Счет уже перевалил за сотню, и это только начало. Сэр Шурф, как я понимаю, раздает свои разрешения в расчете, что тайная надежда когда-нибудь нарушить закон окажется серьезным стимулом для самосовершенствования. Это свидетельствует, что он все еще очень молод и, как следствие, наивен. Впрочем, поживем – увидим.

– А кто преподает на этих курсах? Неужто герои Смутных Времен?

– Те еще “герои”. В лучшем случае Младшие Магистры распущенных Орденов, а как правило – бывшие орденские метельщики. Впрочем, пусть пока будут. Надо же с чего-то начинать. Шурф носится с идеей открыть Высокую Школу Иафаха для тех, кто хочет изучать магию, не вступая в Орден. Сотофа, насколько мне известно, уже согласилась – при условии, что набором студентов будут заниматься ее “девочки”. Я не ахти какой оптимист, ты знаешь, но день открытия этой школы буду считать началом нового золотого века Соединенного Королевства. И не я один.

– Ох ты черт! – тихонько вздыхает Макс. И умолкает, мечтательно уставившись в потолок. – Да, хорошо будет. Просто слов нет. Поглядеть бы, каким станет Ехо пару сотен лет спустя!

– Ну так и поглядишь, если сильно захочешь. О,кстати. Совсем недавно было одно замечательное происшествие, тебе должно понравиться. Некий Галла Кокк, молодой человек не без способностей и при этом крайне неуравновешенный, тот самый вариант, когда безумием еще не пахнет, но принимать меры предосторожности уже давно пора, и хорошо если еще не поздно, – да, так вот, этот способный юноша явился за своим разрешением, и членам комиссии сразу стало ясно, что случай непростой. То ли до сотой ступени давать ему разрешение, то ли, напротив, не выше сороковой. Словом, надо звать начальство. Явился сэр Шурф, который с подобными проблемами знаком, хвала Магистрам, не понаслышке, и решил: никаких разрешений юному гению не давать, пока не приведет в порядок собственную голову, а там – поглядим, что с ним делать. Тут же договорился с Абилатом, что пришлет к нему “интересного пациента” – так он выразился. По идее, юноша должен был плясать от радости: как же, к самому Королевскому знахарю на прием попал, без денег и даже мало-мальски полезных знакомств. Он, собственно, и плясал, но совсем по другому поводу: решил, будто является самым могущественным колдуном в Соединенном Королевстве, вон как Великого Магистра Ордена Семилистника перекосило при встрече! К Абилату он, ясное дело, не пошел, вместо этого заперся в дедовском особняке на окраине Левобережья, где всего за несколько дней успешно преодолел грань между неуравновешенностью и подлинным безумием. После чего переменил внешность, вышел на площадь Побед Гурига Седьмого, на закате, когда там особенно людно, и объявил во всеуслышание: я – сэр Макс, я вернулся, потому что хочу быть вашим новым Королем. А если вы не согласны – что ж, придется устроить конец света, и почему бы не начать прямо сейчас? Конечно, самозванца немедленно разоблачили и утихомирили, благо это было не слишком трудно. Забавно вот что: Шурф отдал приказ обращаться с буяном крайне бережно, не зашибить ненароком и даже бранных слов не говорить – все-таки сэр Макс, хоть и фальшивый. Все участники операции были чрезвычайно тронуты. А ты?

– Я, пожалуй, тоже. А что с ним теперь?

– Ну а как ты думаешь? Размещен со всеми удобствами в Холоми, лучшие знахари столицы к его услугам. Говорят, есть надежда со временем привести парня в более-менее адекватное состояние. Хотя, конечно, твои Смертные Шары в этом смысле были гораздо надежнее. Но тут уж ничего не попишешь, тебя с нами больше нет.

– Ну хоть в каком-то виде я там у вас присутствую, – улыбается Макс. – И то хлеб.

– Не обольщайся. Первым делом бедняге вернули его первоначальный вид. А то стражи Холоми очень нервничали. Да и знахари чувствовали себя рядом с ним неуютно.

– Хорошо, что я эту историю уже не застала, – вздыхает Меламори. – Мне бы тоже было неуютно.

– Да, все случилось то ли накануне твоего исчезновения, то ли на следующий день. Джуффин, кстати, сразу сказал, это добрый знак. Дескать, теперь, пожалуй, и настоящий сэр Макс найдется. И оказался прав. Хотя домой ты, как я понимаю, не спешишь?

– Меня и здесь неплохо кормят, – ухмыляется Макс.

– Кстати да. Судя по запаху, который вот уже четверть часа щекочет мои ноздри, эта кухня – одно из наилучших мест во вселенной. Ничего удивительного, ты всегда умел устроиться.

– Запах – это пирог, – неожиданно для себя поясняет Триша. Ей, чего греха таить, ужасно приятно, что строгому гостю нравится аромат ее стряпни. – Сейчас, – торопливо добавляет она. – Уже готов!

Франк поднимается из-за стола, чтобы помочь ей достать пирог. Заодно наполняет водой самую большую джезву. Поразмыслив, снимает с полки маленькую кастрюлю, в которой всегда варит горячий шоколад. Вот это сюрприз! Франк очень редко уступаетТришиным просьбам смешать кофе с шоколадом, а зря, потому что очень-очень вкусно выходит. И сейчас все в этом убедятся.

Несколько минут спустя, закончив все приготовления, Франк ставит на стол свои песочные часы. Сэр Кофа косится на них с любопытством, но вопросов не задает, причем Триша готова поспорить, он вовсе не стесняется расспрашивать, когда чего-то не знает, просто сейчас не хочет оттягивать момент, когда пирог будет разрезан и разложен по тарелкам. Его можно понять, аромат горячих серых яблок – это нечто невообразимое, его нельзя описать словами, зато и забыть невозможно, если хоть однажды попробовал.

Гость берет тонкий ломтик пирога, кладет в рот и замирает, прислушиваясь к ощущениям.

– Кофа, – взволнованно говорит Макс, – если вы немедленно не скажете, что вам вкусно, у меня разорвется сердце.

– Не преувеличивай. Ничего у тебя не разорвется, – сурово ответствует гость. – Впрочем, пирог действительно великолепен, – добавляет он, отвешивая поклон Трише. – Надеюсь, плата за угощение вас не разочарует.

Триша, окончательно смутившись, кивает, потом мотает головой – дескать, не разочарует, я заранее знаю! Вслух, однако, не говорит ничего: все человеческие слова перезабыла, надо же, какая досада.

– Кофе, – говорит Макс. – Еще вы должны попробовать кофе. Это невероятно круто. Сегодня Франк добавил в него шоколад, кардамон, розовые бутоны и еще что-то загадочное.

– Всего лишь мускатный орех, – пожимает плечами Франк. – Тоже мне великая загадка. Но в сумме должно быть неплохо.

– Весьма своеобразный напиток, к такому сперва надо привыкнуть, а уже потом оценивать нюансы вкуса, но мне, пожалуй, скорее нравится, – объявляет гость. И, помолчав, добавляет: – Особенно если с пирогом.

Расчувствовавшись, Триша отрезает ему еще один, самый большой кусок. Убедившись, что его ближайшее будущее обеспечено, гость наконец приступает к рассказу.

Горе господина гро

История, рассказанная сэром Кофой Йохом

Разумный человек никогда не станет утверждать, будто точно знает, с чего началась та или иная история. Даже не будучи в состоянии отследить все причинно-следственные связи между событиями, происшествиями и разговорами далекого прошлого и делами наших дней, он, по крайней мере, способен допустить, что они существуют – пусть даже за пределами его компетенции. Я достаточно разумный человек, поэтому когда я говорю: “Эта история началась с того, что…” – подразумевается, что с этого она началась лично для меня.

Так вот, для меня эта история началась с того, что однажды ночью ко мне явился призрак покойного отца.

Должен сразу сказать, что такого рода события происходят у нас в Ехо нечасто. То есть о существовании призраков осведомлены все, но мало кто их видел. Для того чтобы человек после смерти стал призраком, требуется стечение целого ряда довольно необычных обстоятельств; в исключительных случаях бывает достаточно воли покойного, но могущественные колдуны редко изъявляют желание обрести столь неполноценное и некомфортное продолжение жизни, а прочим такой фокус просто не под силу. Мой отец, Хумха Йох, оказался идеальным кандидатом в привидения. Могущества и знаний ему было не занимать; безумия, которое окружающие из уважения к его былым заслугам деликатно называли эксцентричностью, – тем паче.

Мне вообще с ним исключительно повезло – если, конечно, принять за аксиому точку зрения, что вынужденная необходимость с ранних лет противостоять родительскому деспотизму чрезвычайно полезна для формирования характера. Характера, сформировавшегося у меня благодаря Хумхе, хватило бы на несколько дюжин юношей – если бы его излишки можно было бы раздавать нуждающимся, как остатки ужина.

Чтобы вам стало более-менее понятно, насколько непросто было иметь дело с призраком моего отца, придется вкратце рассказать, что он представлял собой при жизни. Начать следует с того, что Хумха носил звание одного из Семи Великих Основателей Ордена Семилистника. Я специально подчеркиваю, что речь идет именно о звании; факты, мало кому, впрочем, известные, выглядят несколько иначе.

Когда Нуфлин Мони Мах решил основать новый магический орден, ему едва перевалило за полторы сотни – даже по нынешним меркам очень немного, а в ту эпоху он считался катастрофически, непозволительно, я бы сказал, бесстыдно молодым. Амбиции его уже тогда были непомерны; впрочем, основания на то имелись немалые. Нуфлина считали лучшим в поколении, причем, насколько я могу судить, это была явно заниженная оценка. По-хорошему, сравнивать его следовало не с ровесниками, а с могущественными стариками.

К юношам всегда относятся снисходительно; в большинстве случаев это совершенно справедливо, но порой случаются исключения. Молодой Нуфлин Мони Мах, как показали дальнейшие события, заслуживал чрезвычайно серьезного к себе отношения, но большинству его современников это было неведомо. Казалось бы, какое ему до них дело, да? Но это означало, что ему не светит заполучить в свой Орден по-настоящему могущественных колдунов.

Собственно, большой бедой такое положение дел не назовешь. В подобной ситуации оказывались все будущие Великие Магистры в самом начале пути. Становление магического Ордена – дело столетий, а не дней; вполне естественно, что первыми адепты набираются обычно из людей молодых и неопытных, а во что они превратятся много лет спустя и каковы будут их ученики, зависит от Великого Магистра. Но Нуфлин не желал ждать так долго. Он хотел с первого же дня иметь при себе лучших из лучших – и хоть ты тресни.

Положим, при личной встрече ему всегда удавалось показать себя с превосходной стороны, но даже находясь под сильным впечатлением от знакомства, опытные колдуны не изъявляли желания вступить в новый орден и, таким образом, официально признать превосходство Нуфлина. Хотя сотрудничество с ним многим представлялось перспективным, а некоторым даже соблазнительным. Если верить очевидцам, в ту пору он был воплощением магической силы и, что куда более важно, – живым обещанием. Для всякого мало-мальски восприимчивого колдуна присутствие Нуфлина было чем-то вроде порции бодрящего зелья, а это, как известно, первый признак хорошего Великого Магистра, самое необходимое для такой роли качество. Говорят, некоторые старики весьма настойчиво предлагали Мони Маху основать тайный Орден, в духе древних времен: без резиденции, отличительных знаков и строгой иерархии. На таких условиях они могли бы и совместной ворожбой насладиться, и лицо сохранить. Но молодой Нуфлин, как я уже говорил, был чрезвычайно амбициозен и действовать под покровом тайны наотрез отказывался. Он с самого начала хотел власти и почестей, еще неизвестно, чего больше.

В конце концов, Нуфлин Мони Мах придумал прекрасный выход из положения, простой и изящный. Он выбрал нескольких могущественных колдунов из тех, что прониклись к нему наиболее глубокой симпатией, и предложил им стать номинальными основателями Ордена Семилистника. Сам же он намеревался поначалу носить официальное звание их общего первого ученика – при условии, что вскоре, скажем, сотню лет спустя, господа основатели уйдут в почетную отставку, сохранив за собой все мыслимые и немыслимые привилегии, и настоящий Великий Магистр официально займет свое место.

Это была очень хорошая идея. Она сулила будущим основателям максимум почестей без всяких хлопот; ну и для молодого Нуфлина официальное звание любимого ученика семерых Великих Магистров было весьма лестным: прежде еще никому из молодых колдунов не удавалось найти себе столько учителей сразу, даже легендарного Короля Мёнина в юности обучали всего трое стариков, причем считалось, что ему несказанно повезло. То есть в глазах общественного мнения молодой Нуфлин Мони Мах поднялся куда выше, чем если бы просто основал новый Орден.

Таким образом, дело уладилось ко всеобщему удовольствию. Мой отец стал одним из Семи Великих Основателей Ордена Семилистника и до сих пор фигурирует в этом качестве во всех учебниках истории. Чем он там на самом деле занимался, я понятия не имею.

Я не раз слышал, что долгое сотрудничество с Нуфлином Мони Махом не пошло на пользу никому изего официальных “учителей”. Тут, конечно, надо учитывать, что в последние столетия сложилась традиция плохо отзываться о Нуфлине и предполагать на его счет все самое наихудшее, на что только способно воображение; по сей день всякий порядочный человек полагает своим нравственным долгом хотя бы дважды в год неодобрительно высказаться о покойном Великом Магистре Ордена Семилистника и ждет того же от своих родных и друзей. С другой стороны, откровенной клеветы в болтовне наших горожан много меньше, чем может показаться. В частности, не секрет, что в последние годы своего владычества Нуфлин Мони Мах тайком подпитывался жизненной силой своих Магистров, тогда как священная обязанность главы магического Ордена – делиться с подчиненными собственным могуществом. Затем, собственно, и создавалась жесткая иерархия в Орденах, а вовсе не для того, чтобы тешить самолюбие старших. Другое дело, что утверждение, будто Нуфлин всегда действовал подобным образом, представляется мне весьма сомнительным. На таких условиях никто не согласился бы иметь с ним дело в ту пору, когда магических орденов в столице было больше, чем сапожных мастерских, а для поступления практически в любой из них не требовалось ничего, кроме доброй воли и минимальной восприимчивости к магии. Впрочем, вот прямо сейчас я вдруг сообразил, что на правах официального ученика Семи Великих Основателей Нуфлин, пожалуй, действительно мог заграбастать изрядную часть их могущества, не преступая рамки дозволенного, а, напротив, подчиняясь традиции. Это многое объясняет, о да.

Но не буду отвлекаться. О прошлом отца я знаю немногим больше, чем рядовой студент Университета: лет сто он был одним из Семи Основателей и Великих Магистров Ордена Семилистника, потом, согласно первоначальной договоренности, ушел в почетную отставку, после чего какое-то время продолжал жить в орденской резиденции, где пользовался бесчисленными благами и привилегиями, соответствующими его особому положению. Но в один прекрасный день Хумха объявил, что ему все надоело, занятия магией бессмысленны и опасны для здоровья, мудрому человеку приличествует брать пример с обычных горожан и вести простую жизнь, после чего покинул Орден, дабы вести эту самую “простую жизнь” – как он ее себе представлял.

Для начала надо было обзавестись домом. То есть у него уже был старинный особняк на Левобережье, доставшийся по наследству от родителей, но отец полагал, что нормальный, простой человек не должен прятаться от мира за высокими стенами фамильной резиденции. Поэтому Хумха избавился от особняка и приобрел дом в Старом Городе, неподалеку от Пустой площади, которая сейчас называется в честь побед покойного Короля; впрочем, пожив там несколько дней, он решил не мелочиться и выкупил весь квартал – чтобы ему не мешали соседи. Вскоре он понял, что прохожие ему тоже мешают, и недолго думая защитил свои владения заклинаниями столь великой мощи, что птицы падали замертво, пролетая над его домом, а жители ближайших улиц перебрались жить кто к родне, кто в гостиницу, чтобы избавиться от головной боли, страшных снов и прочих досадных неприятностей. Справедливости ради следует заметить, что, когда к отцу наконец явилась делегация окрестных жителей и Королевских чиновников с жалобами на неудобства, он очень удивился, что его скромные заклинания возымели столь мощный эффект. Сперва не хотел им верить, кричал: “Я – простой горожанин, мне не по силам чудеса, о которых вы рассказываете!” Но в конце концов, конечно, усовестился и снял заклятие. Однако горожане этот проклятый квартал еще лет триста стороной обходили, на всякий случай. Мало ли что.

Уладив, таким образом, вопрос с недвижимостью, отец приступил к следующему пункту своего плана – принялся искать жену. Завести семью – это, казалось ему, очень важно. Нормальная, обычная женщина, без задатков ведьмы, смирные, послушные дети, желательно, чтобы звезд с неба не хватали, а достигали жизненного успеха старанием и трудолюбием, – такую идиллическую картинку он себе нарисовал. Хумха к тому времени совсем свихнулся, если вы еще не поняли. Ну, сам-то он, конечно, полагал, что наконец-то узрел истину и исцелился от былых заблуждений. Все безумцы в этом уверены, или почти все.

Так вот, с женитьбой отец, скажем прямо, сел в лужу. Моя мама была в ту пору совсем юной и, как положено девицам в этом возрасте, чрезвычайно легкомысленной особой. Замужество казалось ей интересной игрой, которую всегда можно будет бросить, если надоест. В конце концов, она так и поступила: незадолго до моего двадцатого дня рождения[7] сбежала от Хумхи с молодым гвардейским генералом; говорят, отец заметил ее отсутствие не то на третий, не то на четвертый день и даже обрадовался, решив, что теперь он с полным правом может считать себя простым человеком: от могущественных колдунов небось жены с военными не убегают. Хвала Магистрам, мамина жизнь устроилась как нельзя лучше; когда я повзрослел, мы с ее новым супругом стали большими друзьями, прекрасный был человек и погиб как герой в самом начале Смутных Времен. Впрочем, не о нем речь. И вообще забегать вперед не годится.

Женившись, отец с рвением взялся за домашнее хозяйство. Это, казалось ему, единственная область, ради которой простому человеку следует изучать магию. А потом, соответственно, применять. Мать рассказывала мне – уже потом, когда я вырос и стал гостить в ее новом доме, – что жизнь рядом с Хумхой была полна сюрпризов. Приготовленные им изысканные блюда имели обыкновение затевать бурную ссору прямо на обеденном столе, выясняя, кто достоин быть съеденным в первую очередь, а иногда, напротив, с громкими воплями удирали от едоков, умоляя о пощаде; предметы туалета слонялись по дому, канюча: “Меня уже полгода никто не надевал!” – причем некоторые чувствительные скабы из тарунского расписного шелка время от времени убегали к реке топиться; кровать могла среди ночи разбудить спящего, объявив, что ей хочется побыть в одиночестве, а двери открывались только после долгих уговоров, причем попадались такие строптивые, что в охраняемые ими комнаты годами никто не заходил. Отец при этом искренне полагал, что именно так и должны протекать будни простогогорожанина: бесконечные хлопоты по дому и никаких особых чудес. Он был чрезвычайно доволен собой.

Потом родился я. Первую дюжину лет все было более-менее в порядке – просто потому, что Хумхане слишком мной интересовался. Он довольно смутно представлял, как следует обращаться с младенцами, и спохватился только после того, как я начал делать подозрительные, с его точки зрения, успехи в учебе. Приглашенные в дом учителя пели дифирамбы моим способностям, а отец зубами скрипел от досады. Превратить меня в тупицу он, хвала Магистрам, так и не решился, ну или поленился, кто его разберет, но был крайне удручен. Я, наверное, единственный ребенок в мире, чьи самые первые достижения всерьез огорчали отца. С другой стороны, только поэтому я занимался столь усердно – сама по себе учеба не казалась мне таким уж увлекательным делом, но более эффективного способа досадить Хумхе я в ту пору выдумать не мог.

Дело кончилось тем, что к отцу явилась целая делегация из Ордена Семилистника. Заслуженные Магистры принялись упрашивать Хумху отдать меня в послушники. Он сперва твердо заявил, что не потерпит в доме сына-колдуна, но поскольку мама к тому времени уже благополучно удрала со своим генералом, а от меня было слишком много шума, Хумха позволил себя уговорить. Он поставил только одно условие: как можно дольше продержать меня в послушниках и никогда, ни при каких обстоятельствах не делать Старшим Магистром. Не удовлетворившись честным словом былых соратников, заставил их оформить обещание письменно, еще и к Нуфлину за подписью отправил. Это, насколько мне известно, совершенно уникальный документ. Больше никому за всю историю Соединенного Королевства не понадобилось заключать столь дурацкий договор с каким бы то ни было магическим орденом. Вопреки распространенному мнению, люди далеко не всегда искренне желают добра своим детям, но обычно считают необходимым соблюдать хоть какие-то видимые приличия, а потому ломают потомству жизнь исподволь, тайком и документальных свидетельств стараются не оставлять.

Забегая вперед, скажу, что Хумха, сам того не ведая, оказал мне неоценимую услугу. Если бы не его дурацкое требование, лишившее меня всякой надежды на мало-мальски пристойную карьеру, я бы, пожалуй, не покинул Орден Семилистника в возрасте ста с небольшим лет, когда обучение было успешно завершено и всем, включая мое начальство, было совершенно непонятно, что делать дальше. Обычно к отступникам относятся неприязненно, но мое положение вызывало искреннее сочувствие, так что меня отпустили с миром, твердо пообещав, что в случае нужды я получу любую помощь и поддержку, как если бы остался в Семилистнике. В обмен с меня взяли клятву не вступать больше ни в какие ордена – обычное в таких случаях условие. Впрочем, можно было обойтись и без клятвы: меньше всего на свете мне хотелось поступать в какой-то дурацкий орден и начинать все заново. Я твердо знал, чего желаю от жизни: бездельничать и путешествовать по Миру, причем и то и другое – с максимальным комфортом. Поразительно разумная позиция для столь молодого человека. До сих пор сам себе удивляюсь.

Избранный мною образ жизни требовал солидного финансового обеспечения. Хумха был богат, оставалось найти путь к его кошельку, который, увы, можно было проложить только через отцовское сердце. О том, чтобы ограбить родителя, не могло быть и речи: совесть моя ничуть не протестовала, но в области изготовления охранных амулетов Хумхе в ту пору все еще не было равных, а самоубийственные проекты никогда меня не привлекали.

Поэтому я разработал простой и прекрасный план: памятуя, как огорчали когда-то отца мои выдающиеся успехи в учебе, попросил бывших начальников по секрету сообщить ему, будто мне пришлось покинуть Орден по причине недостатка способностей. Дескать, мальчик хороший, старательный, но бездарь редкостная – даже не верится, что в детстве казался таким талантливым. Как жаль.

Люди охотно верят хорошим новостям, вот и отец поверил им на слово. Он принял меня с распростертыми объятиями, на радостях сперва даже предлагал поселиться в его доме. Но я благоразумно выбрал жилище на противоположном конце выкупленного квартала; Хумха, которому понадобилось всего несколько минут, чтобы оправиться от острого приступа отцовской любви, встретил мое решение с нескрываемым облегчением. А когда я объявил, что желаю немедленно поехать на Уандук с целью осмотра тамошних достопримечательностей, он чуть в пляс не пустился. Это же несколько дюжин дней пути только в один конец, даже на очень быстроходном судне. Долгая разлука со мной представлялась отцу прекрасной перспективой. Мне, впрочем, тоже.

Характер у нас обоих был не сахар, но какое-то время мы худо-бедно уживались. Я много путешествовал, и даже возвращаясь в Ехо, подолгу гостил у приятелей, так что беспокойства от меня было куда меньше, чем от среднестатистического юного балбеса. Разве что за деньгами исправно приходил, но Хумху это, хвала Магистрам, не смущало. Он загодя навел справки и выяснил, что у простых зажиточных горожан очень часто вырастают никчемные сыновья-бездельники, которых, хочешь или нет, а приходится содержать. И был доволен своими успехами: наконец-то в его жизни все как у людей!

История, которую я собираюсь вам рассказать, произошла много позже, поэтому не стану сейчас в подробностях вспоминать свою юность, хотя интересных и поучительных событий случилось в ту пору немало. Но все же буду краток. Основная проблема – в контексте наших своеобразных отношений с отцом, разумеется, – состояла в том, что я уже в ту пору был очень неплохим колдуном. А если сделать скидку на возраст, неопытность и отсутствие незаурядных учителей, так и вовсе отличным. До отца мне, конечно, было еще далеко, зато, в отличие от Хумхи, я вовсе не намеревался зарывать свои таланты в землю.

Кроме того, я с детства испытывал искренний интерес к людям, обожал совать нос в чужие дела и по мере возможности их улаживать, причем исключительно ради собственного удовольствия – надо же как-то развлекаться. Еще в бытность свою послушником Ордена Семилистника я не раз утрясал ссоры, распутывал интриги и помогал отделываться от неприятностей – не только своим ровесникам, но и взрослым Магистрам. Это меня забавляло, помогало упражнять ум и одновременно давало мне некоторую власть над окружающими. Принимая в расчет мой юный возраст и более чем скромный статус, можно представить, насколько важным казалось мне последнее обстоятельство. Авторитет мой особенно вырос после истории с одним Старшим Магистром, которого долгое время считали пострадавшим от таинственного проклятия и тщетно пытались исцелить или хотя бы установить личность околдовавшего его недруга, пока я не выяснил, что загадочные припадки бедняги объясняются всего лишь чрезмерным пристрастием к неизвестным в Соединенном Королевстве уандукским любовным пилюлям. Удивительно, но никому, кроме меня, в головуне пришло элементарно соотнести регулярные обострения его плачевного состояния с прибытием торговых кораблей из Куманского Халифата, проследить за передвижениями несчастного за стенами Иафаха, расспросить знающих людей в порту и, наконец, подкупив уборщика, как следует порыться в покоях больного. Так, собственно, всегда и случалось: ничего из ряда вон выходящего я не предпринимал, но почему-то постоянно оказывался единственным человеком, способным задавать простые вопросы, находить удовлетворительные ответы, делать логичные выводы и совершать разумные поступки. Постепенно я стал своего рода знаменитостью – в узком кругу собратьев по Ордену, конечно, но все-таки.

Впрочем, в Ордене Семилистника в ту пору царили не слишком строгие порядки, так что уста моих старших коллег не были связаны клятвой молчания за порогом резиденции. Поэтому они при случае охотно рассказывали обо мне родственникам, друзьям, возлюбленным и просто случайным собутыльникам. Так, собственно, и создаются репутации; ничего удивительного, что, возвращаясь в Ехо из очередной поездки, я всякий раз обнаруживал гору писем и приглашений не только от приятелей, но и от совершенно посторонних людей; большинство оказывалось завуалированными просьбами о помощи, прочие были продиктованы желанием заранее свести полезное знакомство – мало ли, вдруг пригодится. Это было, чего греха таить, приятно. Когда тебе чуть больше сотни лет, внимание и уважение окружающих льстят самолюбию, и ничего тут не поделаешь.

Ну и сами по себе чужие проблемы нередко оказывались чрезвычайно интересными. Я любил решать сложные логические задачки, действовать, полагаясь исключительно на чутье, мне тоже очень нравилось, а проделывать то и другое одновременно – вообще ни с чем не сравнимое удовольствие. Уж всяко не хуже приключений, ради которых я путешествовал, так что перерывы между моими поездками становились все продолжительней. Я и сам не заметил, как начал задерживаться в столице на полгода, а то и больше. Я разыскивал пропавших людей, зверей, драгоценности и амулеты, помогал избавиться от наложенных втайне проклятий, прекращал опасные сплетни и способствовал распространению полезных слухов, обнаруживал подлинных инициаторов неприятных происшествий и помогал оправдаться невиновным. Все это было очень кстати, поскольку городская полиция в ту пору годилась только разнимать пьяные драки – да и то при условии, что их затеяли портовые нищие, а не Младшие Магистры провинциальной резиденции какого-нибудь задрипанного ордена, – так что горожане выкручивались как могли, а могли они только махнуть рукой, ну или позвать человека вроде меня. Проблема состояла в том, что я был один и к тому же то и делокуда-нибудь уезжал. Впрочем, эти обстоятельстватолько повышали мою ценность в глазах окружающих.

Поскольку я не имел обыкновения брать плату за свои услуги, заинтересованные лица навсегда оставались моими должниками; несмотря на молодость, я понимал, что это куда более весомый вклад в собственное будущее, чем именной сейф в Управлении Больших Денег, и был совершенно прав. Некоторые тогдашние истории продолжают окупаться до сих пор, а ведь четыре с лишним столетия прошло, даже не верится.

К слову сказать, именно тогда я понял, что мне нравится приводить мир в порядок. Я никогда не был добросердечным человеком; искренне интересуясь людьми, я не испытывал к ним ни любви, ни даже сочувствия, тем не менее мне нравилось улаживать их дела и восстанавливать справедливость. Точно так же я отношусь к собственному жилищу: не могу сказать, будто я к нему так уж привязан, порой по дюжине дней кряду не появляюсь дома, однако мне совершенно необходимо знать, что там все в порядке, вещи стоят на своих местах, кухня сверкает чистотой, а слуги сыты, довольны и не переутомлены работой. Это, разумеется, является не главной целью моей жизни, но совершенно необходимым условием ее правильного течения.

В присутствии отца я продолжал притворятьсябессмысленным болваном. По правде сказать, не слишком старательно. И расставался с этой ролью, как только выходил из дома, полагая, что о происходящем за пределами своего квартала Хумха никогда не узнает, благо никаких газет в ту пору не было, а завести дружбу с соседями, которые боялись его как огня, отцу так и не удалось. Самое поразительное, что в этом отношении я оказался абсолютно прав: о моих успехах Хумха узнал много позже; говорят, именно это открытие его и доконало, но я, честно говоря, сомневаюсь. Избранный им образ жизни кого угодно мог загнать в могилу, отец еще на удивление долго продержался.

Вот если бы Хумха умер в ту пору, когда я жил рядом с ним, я бы счел обвинения в свой адрес более-менее справедливыми. Отношения наши день ото дня становились все хуже. Обычная история: отец полагал, что я недостаточно хорош для высокого звания его наследника, мне же казалось, что быть единственным сыном Магистра Хумхи Йоха – серьезное несчастье, что-то вроде неизлечимой болезни, и я был недоволен ничтожными размерами регулярных компенсаций. Мы умудрялись досаждать друг другу, почти не встречаясь, благо для ссор вполне достаточно Безмолвной речи, было бы желание.

В конце концов, Хумха решил, что никчемный бездельник вроде меня должен обладать более покладистым характером. Дескать, если от тебя нет никакой пользы, пусть хотя бы удовольствие будет. Теоретически, это правильный подход. Проблема в том, что никчемным бездельником я отродясь не был, но кто ж виноват, что старик отец принял мое притворство за чистую монету. И решил немного мне помочь – превратить в симпатичного, обаятельного, приятного во всех отношениях господина. Конечно, простому горожанину, каким стремился стать Хумха, колдовать не к лицу, но чего не сделаешь ради блага своего ребенка. Родительская любовь – страшная сила, я всегда это говорю.

В один прекрасный день отец позвал меня на обед. Сколь бы напряженными ни были наши отношения, я всегда с удовольствием принимал его приглашения к столу, потому что в кулинарном искусстве Хумхе не было равных. С детства приученный к наилучшему, я никак не мог привыкнуть к другой кухне. Это сейчас я способен наслаждаться разнообразием и прощать несовершенства, а в молодости полагал всех прочих поваров чуть ли не отравителями и использовал всякую возможность поесть отцовской стряпни – единственное мое пристрастие, которое Хумха всецело одобрял и поощрял.

Среди поданных к столу блюд было несколько незнакомых. Меня это не насторожило: отец любилэкспериментировать и вечно придумывал что-нибудь новенькое. Даже когда густой суп с какими-то неведомыми травами оказал на меня воздействие, схожее с опьянением, я не почуял подвоха, а порадовался дополнительному удовольствию. Съел полную тарелку, откинулся на спинку кресла, наслаждаясь непривычным для меня благодушным настроением. Только когда Хумха принялся внимательно меня разглядывать, а потом одобрительно произнес: “Ну вот, совсем другое дело”, – я смутно заподозрил неладное. Но поскольку чувствовал себя как нельзя лучше, суетиться не стал, спокойно завершил трапезу, поддерживая скучный разговор о хозяйственных делах и ценах на Сумеречном рынке, вежливо поблагодарил отца, принял от него тяжелый кошель, порадовался внезапному приступу щедрости – он редко отказывал мне в деньгах, но никогда прежде не давал их по собственной инициативе, – попрощался и отправился к себе, удивляясь, как плохо сидит на мне одежда. То ли слишком тесная, то ли слишком длинная, так сразу не разберешь, а ведь полчаса потратил на одевание и, вроде, был вполне доволен результатом. Хорошо еще, думал я, что Хумха, вопреки обыкновению, не взялся критиковать мой гардероб – сегодня мне, пожалуй, пришлось бы с ним согласиться.

Только дома, поглядев в зеркало, я обнаружил, что стал заметно ниже ростом, шире в кости и плотнее. Лицо тоже изменилось почти до неузнаваемости; присутствующие здесь мои юные коллеги могут засвидетельствовать, насколько мой обычный, с их точки зрения, облик отличается от настоящего – того, что вы видите сейчас. Удивительное дело, я совсем не рассердился и почти не встревожился. Благодушие мое было несокрушимо. Я набил трубку, сел в кресло и принялся спокойно обдумывать случившееся.

Что все эти неожиданные перемены – дело рук Хумхи, я не сомневался с самого начала. И суп с травами тут же вспомнил – то-то я после него как пьяный был, нормальная реакция крепкого организма на колдовское зелье. После недолгих размышлений я пришел к выводу, что несвойственное мне прежде спокойствие и философский, так сказать, взгляд на вещи – тоже следствия отцовской ворожбы. Впрочем, соображать это непривычное состояние не мешало, скорее наоборот – что ж, и на том спасибо.

Хумха и прежде не раз предпринимал попытки исправить меня при помощи магии, помнится, как-то раз даже в каменную статую превратил, прослышав о моих скромных подвигах на поприще морского пиратства. Дело выеденного яйца не стоило, обычная мальчишеская шалость, но отец был потрясен до глубины души. Потом, конечно, остыл, устыдился и вернул меня в прежнее состояние, а я был так зол, что несколько дней кряду всерьез обдумывал планы мести, пока не отвлекся на более интересные дела. Однако я всегда понимал, что все эти его выходки продиктованы скорее всплеском эмоций, чем тщательно продуманной стратегией, и, по большому счету, совершенно безобидны, что-то вроде пощечины, символизирующей беспомощность и уязвимость самого агрессора.

Теперь же, когда отцу удалось не просто наказать меня, но переделать в соответствии с собственными представлениями об идеальном сыне, я впервые совершенно на него не рассердился, просто отметил, что на этот раз дело зашло слишком далеко. Хумха перегнул палку, превысил полномочия, сунулся куда его не просили. И несмотря на то что результат мне скорее нравился, следовало предпринять меры, чтобы подобное не могло повториться. Проще говоря, уносить ноги.

Я набил еще одну трубку, послал зов своему приятелю, которого несколько дней назад проводил в Куманский Халифат, снабдив многочисленными рекомендациями и советами, вкратце обрисовал ситуацию, спросил, могу ли я пожить в его квартире, пока буду искать себе подходящее жилье, и получил согласие. Сборы не отняли много времени. Одежда, сшитая на прежний рост, была мне теперь ни к чему, сентиментальной привязанности к сувенирам я не испытывал, книги предпочитал по мере надобности брать в библиотеке Иафаха, пользоваться которой мне позволили и после ухода из Ордена, а к амулетам, изготовленным Хумхой, я дажеприкасаться не хотел. Собрал деньги, драгоценности и курительные принадлежности, взял сумку под мышку, вышел из дома и больше никогда туда не возвращался.

Конечно, я предпринял немало попыток стать таким, как прежде. Собственная внешность всегда была мне более-менее безразлична, я то и дело менял ее при каждом удобном случае, для дела или просто так, чтобы развлечься, а неведомые прежде спокойствие и благодушие скорее нравились, чем нет, но все-таки я предпочел бы избавиться от последствий отцовской ворожбы. Этого требовало мое чувство собственного достоинства. Однако ни я сам, ни мои приятели из Семилистника, к которым я в конце концов обратился за помощью, не смогли ничего поделать. Все-таки Хумха Йох был великим колдуном, куда нам всем до него.

Я всегда неплохо разбирался в естественных науках; знания эти позволили мне выдвинуть гипотезу, что по мере удаления от Сердца Мира чары, наложенные Хумхой, должны рассеиваться. Не откладывая в долгий ящик, я съездил в Ландаланд, убедился в своей правоте и возликовал, но, поразмыслив, решил, что пока не испытываю желания навсегда переезжать из столицы Соединенного Королевства в провинцию или за границу. Тем более что новый облик и прилагающееся к нему настроение были скорее приятны и удобны, чем нет, а теперь, когда я нашел способ от них избавиться, все это стало хоть немного походить на добровольный выбор.

Виновнику моих метаморфоз я написал письмо и вежливо, но твердо сообщил, что отныне не желаю иметь с ним никаких дел, денег больше не попрошу, а при первом же удобном случае непременно верну все, что брал прежде. Отец был совершенно ошеломлен таким поворотом, он бомбардировал меня письмами, которые я сжигал не читая, чуть ли не ежедневно пытался связаться со мной при помощиБезмолвной речи, но к тому времени я преуспел в создании защитного барьера, так что задушевный разговор, на который он, не сомневаюсь, рассчитывал, так и не состоялся. Многие, я знаю, считали меня бессердечным, и это довольно близко к правде: я не испытывал ни гнева, ни сочувствия, лишь колоссальное облегчение от принятого решения никогда больше не встречаться с отцом и не иметь с ним ничего общего. Что сделано, то сделано, думал я, но наступать второй раз на те же грабли я не стану. Мало ли во что он превратит меня в следующий раз. Нет уж, хватит.

Обещание вернуть отцу потраченные на меня деньги я выполнил – выплатил долг Хумхе всего за шесть лет, благо почти сразу получил прекрасную должность при Королевском дворе. Репутация – великое дело, я сам не ожидал, что все окажется настолько просто: стоило лишь задуматься о том, как ябуду теперь зарабатывать на жизнь, и блестящие предложения посыпались на меня одно за другим, оставалось выбрать самое выгодное. А двор Его Величества Гурига Седьмого представлялся мне весьма неплохим местом, по крайней мере для начала.

За несколько дюжин лет я сделал блестящую карьеру при дворе, заодно спас несметное число репутаций и даже пару-тройку жизней, обзавелся немыслимым количеством вечных должников и непримиримых врагов (нередко в одном лице), после чего наконец понял, что придворная жизнь мне смертельно надоела, и, к неописуемому изумлению Короля, позволил интриганам отправить меня в отставку. Его Величество с уважением отнесся к моему выбору и не стал вмешиваться, однако, прощаясь, выразил надежду, что у меня найдется время и желание послужить ему в каком-нибудь другом качестве, а в каком именно – это я должен решать сам. В переводе с придворного языка на человеческий это означало обещание назначить меня практически на любое место, которое я захочу занять. Ясказал, что серьезно обдумаю это великодушное предложение, и отправился на Уандук – с тех пор, как отцовская стряпня стала мне недоступна, я утешался воспоминаниями о мастерстве куманских и шиншийских поваров, так что выбрать подходящее место для отпуска было несложно. Тем более что древние секреты Уандука интересовали меня почти в той же степени, что и местная кухня; убедившись к тому времени, что на нашей угуландской Очевидной магии свет клином не сошелся, а выдающихся способностей к так называемой Истинной у меня, увы, нет, я решил при случае сунуть нос в тайные дела куманцев и, скажу без ложной скромности, вполне в этом преуспел.

Очарованный открывшимися возможностями, я первое время всерьез подумывал посвятить остаток жизни неспешным путешествиям из Куманского Халифата в Шиншийский и обратно, но довольно быстро заскучал по столичной суете, веселой магии Сердца Мира и, смешно сказать, по благодушному, снисходительному к чужим слабостям умнику, в которого я там превращался. Так что несколько лет спустя я вернулся в Ехо и тут же принялся искать себе новое занятие. Проблема состояла даже не в том, что уандукские похождения и покупка дома на Гребне Ехо изрядно истощили мой кошелек, просто с возрастом я обнаружил, что для человека моего склада долгое безделье куда более утомительно, чем повседневные труды.

Ответ пришел сам собой и оказался для меня совершенной неожиданностью.

Вскоре после моего возвращения в доме ближайшего соседа, симпатичного старого купца Мухрая Бьятты, случилось несчастье. Таинственный грабитель, достаточно умелый и могущественный, чтобы усыпить бдительность нескольких дюжин охранных амулетов, пробрался в дом, вынес оттуда сундук с драгоценностями, а хозяина, когда тот попытался ему помешать, недолго думая превратил в огромную рыбу и выпустил в Хурон – это я уже потом выяснил, а поначалу считалось, что старик бесследно исчез. Полицейские, как всегда, бездействовали, а когда родственники Бьятты стали скандалить, требуя расследования, недолго думая арестовали его внука, который жил в доме деда, – дескать, если парень не пострадал, значит, он и есть преступник. Тот факт, что молодой человек был владельцем доброй половины украденных ценностей и занимал комнаты на третьем этаже, куда грабитель попросту не добрался, во внимание принят не был. Мальчика заперли в одном из подвалов Управления Полного Порядка и почти сразу о нем забыли, на допросы не вызывали, даже кормили через раз.

Дело кончилось тем, что отчаявшиеся родственники моих соседей обратились ко мне, и я с удовольствием принялся за дело. Не вдаваясь в детали, скажу, что нашел и грабителя, и почти все украденные вещи, и, что оказалось самым трудным, самогостарика, вернее, рыбу, в которую он превратился; вернуть ему прежний вид я не сумел, но тут пригодилась моя старинная дружба с ребятами из Семилистника, так что Мухрай Бьятта снова стал человеком, хотя от привычки спать в бассейне, насколько мне известно, не избавился до самой смерти. Ну да невелика беда.

Но сложнее всего оказалось убедить полицейское начальство взять под стражу пойманного мною грабителя и, соответственно, выпустить Бьятту-младшего. Дескать, знать ничего не желаем, мало ли кого вы тут нам привели, настоящий преступник уже давно арестован, вот, кстати, пора бы его опять допросить, вдруг признается.

Отчаявшись добиться от полицейских мало-мальски разумного поведения, я запер грабителя в собственном подвале, благо с моими охраннымиамулетами он справиться не мог, и отправился к Королю. Роль ябедника никогда меня не прельщала, но уж больно эти дурни из полиции меня рассердили. Ну и мальчишку надо было выручать, как ни крути.

Король внимательно меня выслушал и тут же все уладил, а мне сказал буквально следующее: вместо того чтобы жаловаться на существующее положение дел, следует его изменить. И добавил, что в роли начальника полиции Правого Берега от меня будет куда больше пользы, чем от любого другого гражданина Соединенного Королевства. Дескать, он сам теперь удивляется, почему не подумал об этом раньше, да и я хорош: давно мог бы понять, что это занятие подходит мне куда больше, чем любое другое.

Сказать, что я был изумлен, значит ничего не сказать. Но открыто возражать Королю не решился, только попросил дать мне время на размышления. Гуриг согласился, но велел не упускать из виду: пока я думаю, нынешний начальник полиции будет по-прежнему занимать свое место, потому что выгнать его взашей – дело нескольких минут, но заменить, увы, некем. Это был очень серьезный аргумент. Я-то намеревался тянуть паузу как минимум полгода, но пришлось уложиться в два часа, да и те я потратил в основном на прощание с мечтами о спокойной, размеренной жизни и необременительных трудах на досуге. Впрочем, если бы я был способен заглянуть в будущее и своими глазами увидеть, что мне предстоит, я бы, пожалуй, все-таки сбежал обратно в Куманский Халифат, на худой конец занялся бы там торговлей рабами – а что, прекрасная профессия, и дней свободы от забот уж всяко побольше, чем у полицейских.

Однако я был все еще молод и неопытен, а потому никуда не сбежал.

Добрая дюжина лет ушла у меня только на то, чтобы полностью сменить кадры. Ясно, что Городская Полиция – не магический Орден, лучших из лучших туда на службу не зазовешь, как ни старайся. Моя задача выглядела куда скромнее: найти и набрать к себе хоть мало-мальски сообразительных, здравомыслящих и способных к обучению людей. Но особенно высоко я ценил в подчиненных храбрость и – я знаю, это признание в моих устах прозвучит довольно неожиданно, – доброе сердце. Полицейский, которого легко напугать, смешон; полицейский, равнодушный к чужому горю, страшен – эта нехитрая формула будет весьма неуместно выглядеть на страницах ученого трактата, зато на практике – самое то, цены ей нет.

Отбирая и обучая своих ребят, я учился вместес ними. В сущности, я оказался совершено не готов к своей роли. Кто бы мог подумать, что изо дня в день поддерживать порядок на городском рынке много сложнее, чем распутывать хитроумные придворные или даже орденские интриги. А если учесть, что рынков в столице несколько дюжин, можно представить, насколько серьезно я влип. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что в первые годы был всего лишь меньшим злом, чем мой одиозный предшественник, – невелико достижение. Но время всегда работает на того, кто готов учиться, не жалея себя, так что уже пару лет спустя слово “полицейский” перестало звучать в устах горожан как оскорбление. Люди понемногу привыкали к мысли, что в случае неприятностей можно смело обращаться в Управление Полного Порядка: не факт, что там непременно помогут, но, по крайней мере, в подвале не запрут и пинком на улицу не вышвырнут, а внимательно выслушают и даже кружку камры нальют в утешение. Ну а когда вмешательство полиции приносило реальную пользу, на нас смотрели как на великих чудотворцев, сколь бы скромным ни казалось это достижение нам самим. Прошло еще немного времени, и столичные мальчишки начали с удовольствием играть в полицейских, а бывшие приятели, прекратившие со мной всякие отношения, когда я вступил в должность, принялись слать письма с извинениями; впрочем, у меня не было времени их читать. Да что там письма, о смерти родного отца я узнал из ежевечернего рапорта о прискорбных происшествиях, не требующих расследования, а потом до конца года не мог выкроить полдня, чтобы получить причитающуюся мне по завещанию часть наследства – впрочем, более чем скромную. Работа захватила меня целиком, к тому времени я как раз научился получать от нее такое удовольствие, что окончательно перестал мечтать не только об отставке, но даже об отпуске. Уйти и пропустить все самое интересное?! Ну уж нет.

К началу бурной эпохи, которую теперь называют Смутными Временами, вверенная мне Правобережная полиция была уже более-менее готова к тому, чтобы совершить невозможное. Конечно, о поддержании идеального порядка в столице государства, где полным ходом идет гражданская война, не могло быть и речи. Но в том, что большая часть зданий избежала разрушения, ремесленники, знахари и торговцы продолжали заниматься своими делами, уличные грабежи не стали нормой, а в порт по-прежнему заходили иноземные торговые корабли, есть наша немалая заслуга. Слушая легенды, которые до сих пор рассказывают обо мне в столице, я и сам с трудом в них верю, хотя кому как не мне знать, что все это не просто правда, но малая и, положа руку на сердце, не самая интересная ее часть.

После принятия Кодекса Хрембера я принял предложение Джуффина Халли и занял место МастераСлышащего в Тайном Сыске, уж больно хороши были предложенные условия: увлекательная работа, особое положение, одно из самых высоких жалований за всю историю Соединенного Королевства, почти неограниченные представительские расходы и свободное расписание. Впрочем, с точки зрения моего нового начальства, это заманчивое словосочетание означало круглосуточную занятость, так что тут я, конечно, дал маху.

Кроме всего, я с самого начала прекрасно понимал, что самое интересное теперь будет происходить на этой половине Управления Полного Порядка. А возможность быть в курсе последних новостей я всегда считал немаловажной частью платы за мой труд.

Как и следовало ожидать, мои старые, опытные сотрудники не ужились с новым начальством и с удовольствием воспользовались возможностью уйти в почетную отставку, поэтому нынешняя городская полиция – это уже, конечно, совсем не то. Но худо-бедно работает, людям особо не вредит – и хвала Магистрам. В любом случае, меня это уже давно не касается. Я – живая легенда, историческая реликвия, какой с меня спрос.

К тому моменту, о котором пойдет речь, я уже почти четыре дюжины лет прослужил в Тайном Сыске. Это означает, что по-настоящему трудные времена давно миновали. Соединенное Королевство оправилось от последствий Смутных Времен и войны за Кодекс, граждане худо-бедно, а привыкли соблюдать новые законы, самые отчаянные мятежники сидели в Холоми, а прочие пребывали в изгнании и, хвалаМагистрам, навещали столицу далеко не каждый день. Я стал регулярно ночевать и даже завтракать дома – неслыханная роскошь. Это что, Джуффин даже жениться как-то ухитрился, а ведь мое так называемое свободное расписание выглядело таковым только на фоне его напряженного графика. Впрочем, если верить слухам, его жена вечно была занята какими-то невообразимыми делами, о которых никто ничего толком не знал, зато фантазировали, не ведая меры. В столице ее боялись куда больше, чем самого Джуффина, к которому, в конце концов, просто успели привыкнуть. Ребята из Семилистника, помнится, вовсю судачили, будто Кеттариец сдуру женился на древнем Магистре, похитившем прекрасное женское тело после того, как до дыр износил собственное. Зная Джуффина много лет, не думаю, что он мог так ошибиться; с другой стороны, с него бы вполне сталось совершить подобный поступок совершенно сознательно. Впрочем, все это не моего ума дело, пусть он сам рассказывает вам о своей семейной жизни, если пожелает.

Народу в Тайном Сыске тогда было поменьше, чем теперь: я, Джуффин Халли, Ренива Калайматис, его секретарь и официальный представитель Ордена Семилистника в одном лице, покойный Мастер Преследования Тотохатта Шломм и Шурф Лонли-Локли, который в те дни еще носил Мантию Смерти и официально считался самым опасным существом в Соединенном Королевстве, – это все. Джуффин, помню, вечно зудел, что еще пара-тройка сотрудников ему бы не помешала, да где их, дескать, взять, и был по-своему прав. Зато все мы состояли в Тайном Сыске с момента его создания и за сорок пять лет успели отлично сработаться. Когда я был начальником Правобережной полиции, запутанные расследования и опасные стычки казались мне желанным отдыхом от непрерывного обучения бестолковой молодежи, с тех пор я превыше всего ценю в коллегах способность понимать меня и друг друга с полуслова, а нам, как правило, взгляда было достаточно. Особенно хороши были ежедневные совещания, которые обычно начинались в полной тишине и завершались три минуты спустя фразой Джуффина: “Ну да, можно и так”. Позже, когда у нас все-таки появились новые сотрудники, старой гвардии пришлось стать гораздо многословней; впрочем, в этом тоже можно находить определенное удовольствие.

Моя должность в Тайном Сыске называется “Мастер Слышащий”; строго говоря, она была придумана специально для меня, с учетом моих склонностейи пожеланий. По сей день моя основная обязанность – знать, что происходит в столице. Смотреть, слушать, сопоставлять и анализировать факты, делать верные выводы, прогнозировать развитие ситуации и вмешиваться, когда сочту нужным. Сказать по правде, я всю жизнь занимался этим для собственного удовольствия, просто Джуффин дал мне возможность развернуться как следует. Он вообще великий мастер добиваться от людей максимальной отдачи; как я понимаю, его великий секрет состоит в том, чтобы требовать от каждого человека именно то, что он хочет делать – даже если сам об этом пока не догадывается.

С точки зрения стороннего наблюдателя, моя работа представляет собой череду непрерывных развлечений. Целыми днями я разгуливаю по городу, сижу в трактирах, делаю покупки на рынках и в модных лавках, скучаю на Королевских приемах, навещаю старых приятелей, завожу новые знакомства, регулярно заглядываю в Квартал Свиданий, пляшу на чужих свадьбах, играю в кости с матросами и наслаждаюсь, посещая концерты. Это, ясное дело, далеко не все, но в общих чертах – достаточно. Изменять внешность я, хвала Магистрам, научился еще в юности, поэтому мое присутствие всегда и везде кажется уместным и никого не смущает. Понятно, что интересуют меня не столько развлечения, сколько чужие разговоры и мысли – к вашему сведению, большинство людей довольно громко думают. К сожалению, по большей части о ерунде, хотя встречаются и занимательные случаи. Разумеется, мне пришлось обзавестись множеством агентов, способныхвнимательно слушать и убедительно говорить, а в случае нужды – действовать, но, хвала Магистрам, у меня неплохое чутье, благодаря которому я сам обычно оказываюсь в нужное время в нужном месте и довольно редко пропускаю по-настоящему интересные вещи.

Обычно, когда мне вдруг приходит в голову бросить все дела на самотек, вернуться домой пораньше и как следует выспаться, это означает, что ночь в столице будет скучная – в наилучшем, с точки зрения стража порядка, значении этого слова. Однако дождливым осенним вечером сорок пятого года Эпохи Кодекса я, сам того не ведая, отправился домой лишь потому, что самому интересному событию этой ночи предстояло случиться в моей собственной спальне.

Поначалу ничто не указывало на возможность такого поворота: я отпустил слуг отдыхать, принял ванну, напился камры и с удовольствием почитал в постели – роскошь, которую в те времена нечасто мог себе позволить. А когда решил, что на сегодня хватит, и обратился к лампе с просьбой погаснуть, в спальне появился призрак моего отца, Хумхи Йоха, и спутал все мои планы – если бы только на ближайшие часы!

Но об этом я пока не догадывался, а потому воззрился на привидение с любопытством и даже симпатией. Не могу сказать, будто меня так уж мучила совесть, и все же я не раз думал, что зря не попрощался с умирающим стариком по-человечески. Если учесть, что служебное положение и в те дни обязывало меня быть в курсе всех городских новостей, проморгать кончину собственного родителя было как минимум непрофессионально, а делать промахи я никогда не любил. И вдруг жизнь предоставила мне шанс исправить ошибку, пусть даже с опозданием на две сотни лет.

Тем временем призрак отца моего заговорил. Тон его был самый торжественный.

– Сын мой, – объявил он, – наконец мы встретились!

– Доброй ночи, – вежливо ответил я. Немного помолчал и осторожно спросил: – Чем обязан?

Мне, конечно же, хотелось немедленно выяснить, самостоятельно он превратился в привидение или благодаря чужой помощи? Намеренно или случайно? И, если уж на то пошло, где ошивался столько лет? Обычно если человек по какой-то причине становится призраком, это происходит сразу же после его смерти, и он принимается досаждать живым немедленно, не дожидаясь даже собственных похорон. Но мне показалось, что будет неделикатно вот так сразу обрушиваться с расспросами. Тем более, зная Хумху, я не сомневался: если он захочет поведать мне о своих делах, будет довольно трудно не выслушать его историю во всех подробностях. А если не захочет, то и расспрашивать бесполезно.

– В последнее время мы с тобой редко виделись и мало общались, – сказал призрак. – Виной тому твое мальчишеское легкомыслие и моя чрезмерная погруженность в домашние дела. Но теперь все будет иначе.

Я был милосерден и не стал напоминать отцу, что мы перестали видеться после того, как он меня заколдовал. С живым человеком я бы, пожалуй, не стал церемониться, но перевоспитывать мертвого – безнадежная затея.

Призрак отца моего тем временем продолжал:

– Я скверно исполнял свой родительский долг, уделял тебе мало внимания. Ты водил компанию с неподходящими людьми и плохо питался. Хвала Магистрам, все еще не поздно исправить. Ты молод, да и я полон сил.

Я призадумался. Интересно, понимает ли Хумха, что умер два с лишним столетия назад? И решил с максимально возможной деликатностью прояснить этот момент.

– Ты уверен, что еще не поздно? – спросил я. – Рад, что ты полон сил, но я не так уж молод. Со дня твоей смерти прошло больше двухсот лет, а…

– Что мне какие-то двести лет, – надменно сказал призрак. – Мой счет идет на тысячелетия.

– Да? – Крыть было нечем. – Ладно, тогда все в порядке. Кстати, извини, что разговариваю с тобой, лежа в постели. Сейчас встану и оденусь.

– Зачем тебе одеваться? Ты же собирался спать. Уже очень поздно. Мне не нравится твоя привычка так поздно ложиться, и никогда не нравилась. Но, по крайней мере, ты не засиделся до рассвета, как прежде, и это отрадно. Спи, я найду чем занять себя до утра. Еще наговоримся.

Я приуныл. До этого момента я был совершенно уверен, что призрак отца моего благополучно исчезнет на рассвете, как это принято у большинства его собратьев по несчастью. Не то чтобы это было для них жизненно необходимо, просто днем призраки становятся практически невидимы; я всегда подозревал, что от этого страдает их чувство собственного достоинства. Если уж мертвец болтается среди живых, значит, он хочет нашего внимания. А тут – такая досада, никто его не замечает.

Но Хумху, судя по всему, такая перспектива совершенно не смущала.

– Отдыхай, сын! – с пафосом сказал он. – А я буду охранять твой сон. Прежде я небрежно исполнял свой родительский долг, но теперь твердо намерен исправиться. Вот увидишь.

Я внутренне содрогнулся от такого обещания, но решил, что выспаться, в любом случае, не помешает. Грядущий день, судя по всему, готовил мне великое множество утомительных сюрпризов.

– Ладно, – согласился я. – Если так, хорошейночи.

Я еще хотел попросить его оставаться в спальне, не бродить по дому и не пугать слуг. Но вовремя прикусил язык. Зная Хумху, я мог не сомневаться, что он непременно поступит наперекор моей просьбе. А так ему, возможно, просто не придет в головукуда-то уходить. Тем более он же вознамерилсяохранять мой сон – вот и хорошо, значит, будет при деле.

Потом я закрыл глаза и уснул. Я отдаю себе отчет, что мало кто стал бы спать в подобных обстоятельствах. Но я давно приучился подчинять свои поступки необходимости, и если уж принял решение отдохнуть, могу спать хоть на ходу, хоть на потолке, да хоть посреди поля битвы, укрывшись парой-тройкой хороших защитных заклинаний. И, конечно, визит покойного отца не был событием, способным лишить меня сна. Еще чего.

Проснувшись на рассвете, я обнаружил, что призрака в спальне нет. У меня, впрочем, не было ни малейшего шанса счесть его визит сновидением, поскольку сны мне не снятся никогда. Мои коллеги, я знаю, полагают, будто я много теряю. Однако мне кажется, что это единственный способ хорошо отдохнуть. Какой смысл спать, если во сне приходится суетиться, как наяву?

В общем, мне оставалось гадать: то ли Хумха успел придумать себе более увлекательное занятие, чем запоздалое исполнение родительского долга, и отправился восвояси, то ли решил осмотреть мой дом с целью выявления максимального числа недостатков. Зная его, я предположил второе и в связи с этим задумался, сколько у меня осталось слуг. Вчера было трое, но уборщик пуглив, а повар чрезвычайно обидчив. Одно неуместное замечание, и он начнет паковать вещи, благо в столице немало желающих переманить его к себе. До сих пор он работал у меня исключительно из профессионального азарта. Скажу без ложной скромности, найти платежеспособного едока, настолько искушенного в кулинарных тонкостях, как я, было в те дни непросто. Но короткий диалог с Хумхой – и пребывание в моем доме покажется повару куда менее привлекательным, уж я-то знаю. Одна надежда на дворецкого. Старик Кнейт пережил вместе со мной Смутные Времена, а в те дни в моем доме то и дело случались вещи похуже, чем визиты докучливых призраков. Небось не сбежит. Может, и остальных уговорит остаться. А может, и нет. Вот ведь не было печали!

Терзаемый мрачными размышлениями, я отправился в ванную. Теплая ароматная вода немного улучшила мое настроение. Когда я перебрался в третий по счету бассейн, благоухающий шиншийской красной солью, откуда-то из-под потолка раздался удрученный вопль призрака:

– Ты по-прежнему пользуешься дрянными уандукскими благовониями! Неужели ты не знаешь, что куманские рабы, озлобленные своей прискорбной участью, тайком от хозяев мочатся на них, дабы досадить свободным людям?

При жизни отец тоже был непримиримым противником уандукских товаров. Откуда он взял эту чушь насчет куманских рабов – ума не приложу. Любая малограмотная торговка с Сумеречного рынка вас засмеет, скажи при ней такое. А он, старый, образованный, могущественный человек, – и нате, вбил себе в голову. Но переубеждать его, ясное дело, было совершенно бесполезно. Тем более теперь, когда он уже умер.

– Это не куманские, а шиншийские благовония, папа, – вздохнул я. – В Шиншийском Халифате нет рабства. Не думаешь же ты, будто куманские рабы пересекают Красную пустыню Хмиро специально для того, чтобы испортить шиншийские товары?

– С них бы сталось, – упрямо буркнул призрак. – Уверен, именно так они и поступают. А ты, как последний дурак, покупаешь эту дрянь, только потому что иностранная. Поразительная недальновидность.

Все-таки двести лет загробного существования совершенно его не изменили, даже удивительно.

– Послушай, – твердо сказал я. – Есть способ избавить тебя от страданий, которые ты испытываешь, наблюдая, как я оскверняю свое тело уандукскими благовониями. Для этого достаточно покинуть ванную и подождать меня в столовой или в любом другом помещении, которое покажется тебе подходящим для этой цели. Тем более что я привык принимать ванну в одиночестве.

– То-то и оно, – многозначительно хмыкнул призрак. – Жениться тебе давно пора, вот что.

Сделав столь неожиданное заявление, он, судя по воцарившемуся молчанию, все-таки удалился – очень любезно с его стороны.

Выбравшись из ванной, я тщательно оделся, в надежде, что хотя бы мой костюм не станет предметом гневного осуждения. И отправился поглядеть, что происходит в доме. Предварительные прогнозы у меня были самые мрачные.

Дворецкий ждал меня на пороге ванной. У старика имеются свои оригинальные представления о правилах хорошего тона. В частности, он полагает совершенно недопустимым беспокоить меня Безмолвной речью без крайней нужды – то есть, когда я дома, все вопросы улаживаются только при личной встрече, причем, не желая быть назойливым, старик инсценирует как бы случайные столкновения; их тщательное планирование и осуществление отнимают у него немало времени и сил, зато, как я понимаю, помогают оставаться в тонусе, и хвала Магистрам.

Вот и сейчас Кнейт предпочел подкараулить меня в коридоре.

– Насколько я понял, у нас в доме гость… – осторожно сказал он. И вопросительно на меня уставился.

– Да уж, – вздохнул я.

– В таком случае мне необходимо знать, что следует подавать вашему гостю на завтрак? Подходит ли ему обычная пища?

Его подход к делу привел меня в восхищение. Язнаю не слишком много людей, чьей естественной реакцией на встречу с призраком будет вопрос: “Что подавать ему на завтрак?” Все-таки с Кнейтом мне очень повезло; старая школа сама по себе – великое дело, но он даже на фоне своих ровесников настоящее сокровище.

Дворецкий тем временем продолжал:

– И если наша еда ему не подходит – а я подозреваю, что так оно и есть, – то чем его кормить? Я попробовал вежливо выяснить у него самого, но ваш гость не стал со мной разговаривать. Мне показалось, он был недоволен, что я его расспрашиваю. Надеюсь, я не совершил бестактность.

– Нет-нет, – заверил его я. – Все в порядке, вы поступили абсолютно правильно. Просто многие люди после смерти ведут себя довольно эксцентрично. Им нелегко бывает смириться с новым для себя положением; часто они сердятся на живых просто потому, что мы, в отличие от них, все еще живы. Думаю, в этом дело.

Докладывать дворецкому, что покойный и при жизни не являл собой образец сдержанности, я не стал. Не ахти какой секрет, конечно, про Хумху вам любой городской сплетник еще и не такое расскажет, но посвящать в свои семейные дела слуг – это все-таки перебор. Кнейт был бы шокирован, а его нервы следует беречь.

– И все-таки как быть с завтраком? – настойчиво спросил он.

– Думаю, достаточно просто поставить на стол лишний прибор, – решил я. – Призраки, насколько мне известно, вообще ничего не едят, но отцу будет приятно, что о нем позаботились.

– А.Так это ваш отец? – Открытие несколько выбило дворецкого из колеи. Он, не сомневаюсь, предпочел бы и дальше оставаться в неведении.

– Мой покойный отец, – кивнул я. – В противном случае я бы не позволил ему находиться в моем доме. Избавиться от призрака, хвала Магистрам, не слишком сложно.

Кнейт понимающе кивнул, одарил меня взором, преисполненным сочувствия, и отправился за посудой.

Впрочем, в столовой Хумхи не было. Проклиная все на свете, я пошел его искать. В некоторых случаях иметь большой дом не слишком удобно – к примеру, когда нужно быстро найти там почти невидимое существо. Поразмыслив, я отправился в библиотеку. Это было верное решение: отец с обиженным видом кувыркался среди стеллажей. Ничего удивительного, библиотека – самая темная комната в доме, так что призрак там почти так же хорошо виден, как ночью. Я же говорил, все они ужасно не любят оставаться невидимками.

Призрак встретил меня градом упреков.

– У тебя так мало книг… – укоризненно сказал он. – И у меня сложилось впечатление, что все они попали к тебе случайно. Возможно, ты их крал. Да, этому я бы не удивился! Во всяком случае, я не вижу тут никаких следов систематического подхода к чтению. А ведь когда-то ты совсем неплохо учился.

Я не стал напоминать Хумхе, что мои успехи в учебе не вызывали у него энтузиазма. Спор с покойником по-прежнему казался мне совершенно бессмысленным занятием. Вместо этого я сообщил, что собираюсь завтракать, так что если он желает составить мне компанию – добро пожаловать. Но времени для разговоров у нас будет совсем немного, потому что мне пора на службу.

– И это меня весьма печалит, – откликнулся отец. – Мой наследник зарабатывает на жизнь тяжким трудом. Какой позор для семьи.

– Ну, положим, ты не оставил мне особого выбора, – сухо сказал я. И отправился в столовую.

Призрак последовал за мной, причитая, что да, было дело, погорячился при составлении завещания, отписал большую часть состояния дальним родственникам, специально чтобы мне досадить, но теперь, когда он вернулся, все еще можно исправить в мою пользу. Разве нет?

– Во-первых, насколько мне известно, они уже благополучно все промотали, – сказал я, принимаясь за еду. – Или почти все. Собственно, на здоровье. У меня, хвала Магистрам, прекрасная служба, и Король щедро за нее платит. Всего на дюжину корон меньше самого большого официального жалованья за всю историю Соединенного Королевства. Не так уж плохо.

– И даже тут ты не смог стать первым! – огорчился отец. И с любопытством спросил: – А у кого нынче самое большое жалованье?

– У моего начальника, разумеется.

– У начальника?! У тебя есть начальник? Ты, конечно, покрыл себя несмываемым позором, когда поменял место при дворе на службу в городской полиции, но там ты, по крайней мере, не подчинялся никому, кроме Короля. Что произошло? Тебя понизили в должности? Я всегда знал, что ты плохо кончишь.

Он был безутешен.

Если бы подобный разговор состоялся, когда Хумха был жив, я бы давно выставил его за порог, ну или сам ушел бы, хлопнув дверью, в зависимости от места действия. Но его нынешнее положение казалось мне столь жалким, что я поневоле преисполнился сочувствия. Многие люди боятся призраков, но причиной тому невежество и отсутствие опыта. Они не подозревают, насколько обычно беспомощны и ранимы эти существа. Встречаются, конечно, исключения, но их немного. И я сомневался, что Хумха принадлежит к их числу, а то бы он мне тут уже устроил веселье, одними разговорами дело не ограничилось бы. Так что жалость моя была куда сильнее раздражения; к слову сказать, именно это мне больше всего не нравилось. Жалеть того, кто действует тебе на нервы, – такая постановка вопроса еще вчера показалась бы мне совершеннейшей дичью. И вот, нате вам.

– Не молчи! – вопил тем временем призрак. – Немедленно объясни мне, что случилось? Не мучай меня! Не томи! Скажи правду, почему тебя понизили?

– Не надо так изводиться, – вздохнул я. – Строго говоря, меня повысили. Хлопот стало меньше, денег и уважения больше – по-моему, это неплохой показатель. И подчиняюсь я только Почтеннейшему Начальнику Малого Тайного Сыскного войска. Да и это, по правде сказать, чистая формальность. Мне никогда не отдают приказов, только обращаются с просьбами.

– В таком деле формальностей быть не может, – упрямо возразил призрак. – Иерархия есть иерархия. И если твой начальник не смеет тебе приказывать, это означает, что он – мягкотелый тюфяк, ничего больше… А что это за сыскное войско такое? Впервые слышу. И почему оно именно малое? Кроме него есть еще и большое? Которое занимается более важными делами? Но тебя туда не взяли? Какой позор! И как в таком случае ты можешь утверждать, будто тебя повысили?!

– Долго объяснять, – сказал я. – Слишком многое изменилось в столице с тех пор, как ты… гхм… перестал следить за новостями. В любом случае, никакого “большого сыскного войска” нет, а “Малое” названо так потому, что нас там всего четверо, не считая секретаря. Считается, что мы настолько могущественные люди, что справимся с любыми проблемами вчетвером, и мы действительно превосходно справляемся, так что успокойся, пожалуйста. Кстати, если хочешь, перед уходом я попрошу своего дворецкого прочесть тебе лекцию по истории. Пусть расскажет, что у нас произошло за последние двести лет. Он очень разумный человек и прекрасный собеседник.

– Ты предлагаешь мне опуститься до болтовни со слугами? – возмутился отец. – Такого я не ожидал даже от тебя.

– Слуга слуге рознь. Впрочем, как хочешь.

– А кстати, это он приготовил тебе завтрак? – надменно спросил призрак. – Нечего сказать, хороший слуга. За такую работу его следует сослать на каторгу как отравителя.

– Завтрак приготовил не дворецкий, а повар. Он у меня, увы, не лучший в столице, но в первую дюжину все-таки входит. – Я вспомнил восхитительные отцовские обеды, ради которых так долго мирился с его склочным нравом, и откровенно добавил: – Но до тебя им всем, конечно, далеко. Никакого сравнения. Счастье, впрочем, что я не Король. Таких скверных поваров, как в замке Рулх, еще поискать.

– Да, династия Гуригов всегда славилась демонстративным пренебрежением к собственным желудкам, – оживился Хумха. – Ничего хуже дворцовой кухни вообразить невозможно. Впрочем, я слышал, что нынешний Король время от времени переодевается простым горожанином, чтобы тайно пообедать в каком-нибудь приличном трактире.

– Ты, как я понимаю, говоришь о покойном Короле. Впрочем, по моим сведениям, его сын частенько проделывает то же самое.

– Молодой Король, должно быть, еще совсем мальчишка, – надменно заметил призрак. – Однако приятно слышать, что он способен на столь разумные поступки. Хотя публичная казнь дворцового повара была бы более эффективным решением.

Ну хоть в одном вопросе мы с отцом были совершенно солидарны.

Однако из дома я вышел в скверном настроении. Было ясно, что Хумха вознамерился остаться со мной, по меньшей мере, очень надолго. Слово “навсегда” в моем лексиконе отсутствует, и все же я был довольно близок к тому, чтобы постичь наконец его ужасающее значение во всей, так сказать, полноте.

Я пересек мост Гребень Ехо, на котором стоит мой дом, вышел на Большую Королевскую улицу, завернул за угол и увидел стайку детишек, совсем мелких, в прежние времена таких не выпускали на улицу без старших, но после войны за Кодекс многое изменилось, поэтому особо удивляться было нечему. Я и не удивился, только отметил про себя, что дети выглядят мрачновато, да и ведут себя странно: не кричат, не смеются, не играют, а молча сидят на краю тротуара, поджав под себя ноги, и внимательно, исподлобья разглядывают стену ближайшего дома из лилового уриуландского кирпича. Впрочем, тут же подумал я, скорее всего, это какая-нибудь новая детская игра – откуда мне знать, чем развлекают себя детишки, которых никто не обучает магии. Наше-то детство, как ни крути, было повеселее. Кодекс Хрембера хорош, когда нужно привести к порядку ополоумевших взрослых Магистров, а о детях никто не подумал, как всегда. Магия нужна им для игр, а игры – для нормального развития. Страшно вообразить, что вырастет из этой угрюмой малышни. Надо что-то с этим делать прямо сейчас, пока не поздно, и даже если поздно, все равно надо.

Эти соображения я немедленно вывалил на Джуффина Халли, столкнувшись с ним на пороге Дома у Моста. Он, кажется, очень удивился.

– Прежде дети вас совсем не интересовали, – наконец сказал он.

Я пожал плечами. Дескать, мало ли что было прежде.

– На самом деле, насколько я знаю, все не так плохо, – заметил Джуффин. – Дозволенных ступеней магии вполне достаточно для большинства детских игр. Кто очень захочет, научится, когда подрастет, остальные – перетопчутся. Кстати, в провинции так было всегда, и ничего. Я сам начал колдовать, прямо скажем, не с пеленок. В таком деле, вопреки общепринятому мнению, опоздать невозможно.

Это, конечно, был серьезный аргумент. С Джуффином Халли мало кто может тягаться. В Смутные Времена, когда он был наемным убийцей и официально считался государственным преступником, хоть и выполнял порой заказы старого Короля, я к нему и подступиться не мог. Признавать этот факт мне было крайне неприятно – ровно до тех пор, пока он не уничтожил самого Лойсо Пондохву, Великого Магистра Ордена Водяной Вороны. После этого мне изрядно полегчало: обидно бывает, если тебе не по плечу трудное дело, но глупо досадовать, когда не удается совершить невозможное. А ведь Джуффин родом из Кеттари, города в графстве Шимара, это довольно далеко от Сердца Мира, так что колдовство там – серьезная, трудная работа, детишкам уж точно не по плечу. И, как оказалось, ничего страшного, при желании можно не только наверстать упущенное, а еще и обогнать столичных сверстников.

– Так что можете смело выкинуть эту проблему из головы, – подытожил Джуффин. – Само как-нибудь уладится, вот увидите. Хотя… Знаете, я бы поглядел на этих детишек, которые вас так встревожили. Любопытное должно быть зрелище.

– Вовсе не обязательно, – отмахнулся я. – Думаю, детишки тут вообще ни при чем. Просто когда у человека скверное настроение, он все рассматривает в определенном ключе. Ни о какой объективности не может быть и речи. А я сегодня с утра сильно не в духе.

– Да, вижу. На вас это совершенно не похоже. Последний раз на моей памяти вы были не в духе… А вот даже и не припомню когда. Знаете что, Кофа? Я ни на миг не сомневаюсь, что вы легко справитесь с любой своей неприятностью и с доброй половиной моих заодно – если таковые у меня возникнут. А все равно идемте, выпьем камры, покурим, поболтаем. Ваше хорошее настроение – одно из самых ценных сокровищ Соединенного Королевства. Не факт, что я действительно способен его поднять, но обязан хотя бы постараться.

Вообще я понимаю, почему мои младшие коллеги относятся к Джуффину примерно как арварохцы к своему Мертвому Богу. Он как никто умеет поддержать человека в трудную минуту – и словом, и делом. Думаю, он специально этому учился, такие таланты врожденными не бывают. Всегда выбирает единственно верный тон, говорит именно то, что вы хотите услышать, помощь не навязывает, но ясно дает понять, что в случае чего подстрахует. В итоге человек приобретает не столько возможность переложить свои проблемы на плечи Джуффина, сколько уверенность в благополучном исходе и желание действовать. Оптимальный результат.

К счастью, в моей жизни трудные минуты случаются не так уж часто, а то и я, чего доброго, со временем тоже приобрел бы привычку взирать на Господина Почтеннейшего Начальника влюбленными глазами. А это уже ни в какие ворота.

Однако в тот день я был рад заручиться его поддержкой. К тому же в кабинете Джуффина всегда найдется кувшин свежей камры из “Обжоры Бунбы”. Тамошний повар немного уступает моему, когда дело касается супов и подливок, но камру варит превосходную, хоть рецепт у него воруй. И ведь Кодекс Хрембера ни разу со дня его принятия не нарушил, поразительный человек.

Поэтому я с удовольствием принял предложение Джуффина. Все лучше, чем за утренним совещанием в Городской Полиции наблюдать, а ведь я ради него сюда шел. Но решил махнуть рукой: если у них там произошло что-нибудь из ряда вон выходящее, сами расскажут. Кто их выручать будет, если не я?

– Интересные дела творятся, – сказал я, набивая трубку. – Вы когда-нибудь слышали, что призрак покойного может появиться не сразу после его смерти, а двести с лишним лет спустя?

Бровь Джуффина медленно поползла вверх.

– Ну, положим, я много чего слышал, – наконец сказал он. – И видел не так уж мало. Но новость, прямо скажем, из ряда вон. Это что ж получается, Магистр Хумха собственной персоной пожаловал обратно в Мир? Я правильно вас понял? То-то Нуфлин обрадуется.

– Нуфлин может спать спокойно, – отмахнулся я. – Призрак, в отличие от живого Хумхи, на редкость чадолюбив. Как я понимаю, он явился с того света исключительно ради сомнительного удовольствия быть рядом со мной. Будь у меня братья и сестры, можно было бы составить график дежурств, но увы.

Поскольку Джуффин, как мне показалось, недостаточно проникся ужасом моего положения, я добавил:

– Уверен, Хумха не увязался за мной в город только потому, что днем его почти не видно. Я давно подозревал, что призракам это крайне неприятно; похоже, так оно и есть. Но в сумерках он, не сомневаюсь, с удовольствием ко мне присоединится. Хорош я буду, нечего сказать: весь такой из себя неприметный господин, с привидением за спиной. Чудо маскировки. Что с ним делать, ума не приложу. Не убивать же. Все-таки отец. Ну и потом, убивать того, кто уже однажды умер, нелепо и немилосердно. Вы, я знаю, придерживаетесь другой точки зрения, но…

– Да нет, почему, – неожиданно возразил Джуффин. – Мне, конечно, доводилось заниматься и такими вещами. Но не могу сказать, что это мне нравится. Когда есть хоть малейшая возможность оставить призраков в покое, я так и поступаю. Собственно, в большинстве случаев с ними можно договориться; моя деловая переписка с начальницей Гажинского Тайного Сыска тому свидетельство, хоть и своенравная она девица.

Я понимающе кивнул. С легкой руки Джуффина наше отделение в Гажине было – собственно, и по сей день остается – укомплектовано исключительно призраками. Подробностей я толком не знаю и знать не желаю,[8] поскольку для того, чтобы начать активно интересоваться делами провинций, мне пришлось бы разорваться на несколько частей. Но факт, что Гажин с тех пор быстро сделался самым благополучным городом Соединенного Королевства, а тамошний Тайный Сыск чуть ли не ежегодно удостаивается Королевской Награды.

– Совершенно не понимаю, что с ним делать, – вздохнул я. – С живым-то можно было рассориться и хлопнуть дверью, что я, собственно, не раз проделывал. А теперь жалко. По-хорошему, призраку вообще не стоит находиться среди живых людей. Я не раз слышал, что рядом с нами они постоянно испытывают смутное томление и острую зависть…

– Большинство людей, уверяю вас, испытывают ровно то же самое при жизни, – ухмыльнулся Джуффин. – Смутное томление и зависть – да-да, именно так, мне рассказывали. А у меня очень надежные источники.

Кто бы сомневался. Но отцовское влияние понемногу давало о себе знать, поэтому я сварливо спросил:

– С чего бы им томиться? И кому завидовать?

– Да хоть бы и нам с вами. Люди чувствуют, что в их жизни могло бы быть гораздо больше всего: магии, приключений, неожиданностей, побед, событий, снов, свершений, возможностей, денег, в конце концов. Не думают об этом с утра до ночи, конечно; то есть, как правило, вообще ни о чем таком не думают, но чувствуют, и ничего с этим не поделаешь. Отсюда смутное томление. А ребята вроде нас, в чьей жизни действительно несколько больше магии, приключений, горячих пирожков и прочих занятных вещей, мозолят им глаза, собственным примером напоминая, что все возможно, подстрекая к переменам, которых, скорее всего, никогда не будет. С этой точки зрения мы с вами – страшные люди, Кофа. А вовсе не потому, что Тайные сыщики и злые колдуны. Это как раз ладно бы.

Я так удивился, что не стал возражать. Вообще-то до сих пор мы с Джуффином нечасто говорили по душам. По большому счету совсем никогда, только о текущих делах, благо их хватало. Ну и потом, вокруг Джуффина всегда крутилось достаточно желающих внимательно выслушать все, что он скажет. Так что он распрекрасно без меня обходился.

– Как бы там ни было, а призраку еще труднее, чем живому, – наконец сказал я. – Жалко Хумху. И чего ему на том свете не сиделось?

– Думаю, он просто очень хотел вас увидеть, когда умирал. А когда могущественный человек чего-то страстно хочет в момент смерти, дело плохо. Скорее всего, добьется на свою голову. Ну и на чужие головы, не без того.

– Да уж, – вздохнул я.

Помолчали. Наконец я сказал:

– В принципе, есть прекрасный выход из этой ситуации. Отправьте меня в отпуск на год-другой. Уеду в Куманский Халифат, давненько я там не был. А Хумха пусть себе сидит в Ехо. Долго не выдержит, он нетерпеливый. Плюнет на все и пойдет улаживать какие-нибудь свои мертвецкие дела.

– А почему, собственно, вы думаете, что он не последует за вами? – удивился Джуффин. – Неужели настолько ненавидит Куманский Халифат?

– Вообще-то недолюбливает, как и все прочие страны, но это дело десятое. Призраки не могут удаляться от Сердца Мира на такое большое расстояние, разве нет?

– Нет-нет, что вы. Это, конечно, очень распространенное заблуждение, но удивительно, что вы тоже так думаете. На самом деле призраки могут шляться где пожелают – да хоть бы и по иным Мирам.

– Да? Надо же. Вот и шлялся бы в свое удовольствие, – проворчал я. – Все веселее, чем изводить меня.

– Если я правильно понимаю проблему, изводить вас, с его точки зрения, – самое интересное и увлекательное занятие, какое только можно выдумать, – заметил Джуффин.

– Боюсь, вы все правильно понимаете, – вздохнул я. – Что ж, в таком случае вам следует привыкать к мысли, что пользы от меня теперь будет гораздо меньше. Я, конечно, попробую уговорить Хумху не мешать мне работать, но, по правде сказать, сомневаюсь, что от переговоров будет толк. Он, пожалуй, только обрадуется. Ему, знаете ли, кажется, что служба унизительна для меня. Все утро выяснял, почему меня взяли в Малое Тайное Сыскное войско, а не в “большое”. И, кажется, так и не поверил, что никакого “большого войска” не существует. Думает, я – жалкий неудачник и вру, чтобы не сгореть от стыда.

– О! – восхитился Джуффин. – Как это прекрасно! – Увидел выражение моего лица и исправился: – В смысле, интересно. Извините, Кофа. Японимаю, что вам – не очень.

– Да, интересного мало. Все это я уже не раз слышал. Прежде я думал, смерть меняет людей настолько, что в них не остается вообще ничего человеческого, так что и вообразить невозможно, каконо…

– Всякое бывает, – неопределенно сказал Джуффин. – И так, и этак. – Он улыбнулся каким-то своим мыслям и вдруг спросил: – А вы нас познакомите? Сочту за честь.

– Не прикидывайтесь. Какая там честь. Вам просто любопытно.

– И это тоже. Ну и потом, возможно, я найду к нему подход. Мало ли.

Вообще-то Джуффин действительно умеет договариваться с людьми – по крайней мере, с тех пор, как перестал убивать их по дюжине в день. Но найти общий язык с моим отцом? Немыслимо. Однако я не стал вот так сразу обрубать ему крылья. Пусть попробует, действительно.

– Если мои наихудшие прогнозы оправдаются, после заката Хумха изъявит желание меня сопровождать. – Я вздохнул. – Так что присоединяйтесь в любой момент. Если же он все-таки будет благоразумен и останется дома, приходите в гости. Только учтите, отец вряд ли будет с вами любезен.

– В тот день, когда я начну страдать от нелюбезного обращения, мне придется наложить на себя руки, чтобы избавить этот прекрасный Мир от очередного надутого болвана, – пожал плечами Джуффин. – Но, честно говоря, не хотелось бы погибнуть в цвете лет по столь пустяковой причине, так что я, пожалуй, возьму себя в руки и не стану придавать значение манерам сэра Хумхи.

– Очень хорошо, – кивнул я. – Но мое дело – честно предупредить.

На этом мы расстались. Я решил не терять времени даром, благо днем в городе происходит ничуть не меньше интересных событий и разговоров, чем ночью. А обязанностей моих, хвала Магистрам, пока никто не отменял.

День хоть и не задался с утра, а сложился совсем неплохо. Я наконец узнал, куда делись древние талисманы семьи Шайхоров, случайно украденные вместе с фамильными драгоценностями. Опознал в моряке, сошедшем с тарунского корабля, СтаршегоМагистра Ордена Лающей Рыбы, приговоренного к пожизненной ссылке. Краем уха услышал о каких-то загадочных уандукских приворотных зельях, внезапно наводнивших столицу, не поленился, сходил на Сумеречный рынок, нашел зелья совершенно безопасными и почти бесполезными – все-таки наши падкие на экзотику обыватели слишком переоценивают достижения древней любовной магии кейифайев, которая, строго говоря, только на них самих и действует. Встретил старого приятеля из Семилистника, который тут же рассказал мне, что Великий Магистр Нуфлин Мони Мах подумывает оставить Кеттарийца без секретаря, поскольку Ренива за сорок с лишним лет так ни разу и не предоставила никакой компрометирующей информации о своем начальнике – и какой, спрашивается, от нее в этом случае толк? Эту тревожную новость я немедленно сообщил Джуффину, пусть принимает меры. Лишить нас общества леди Ренивы Калайматис – это был бы серьезный удар по безопасности Соединенного Королевства. До сих пор удивляюсь, что мы без нее все-таки не пропали – потом, позже, еще дюжину лет спустя, когда леди Сотофа Ханемер велела своей воспитаннице вернуться в Иафах, и тут даже Джуффин ничего не смог сделать. То ли они с Сотофой тогда были в ссоре, то ли, напротив, в сговоре, их никогда не поймешь, и какое же счастье, что слежка за этой парочкой не входит в круг моих повседневных обязанностей.

Словом, уже через пару часов после полудня у меня появились веские основания считать, что я успел немало сделать для Соединенного Королевства и теперь могу заняться собственными делами, то есть ненадолго зайти домой. Сердце у меня весь день было не на месте, хотя дворецкий, которому я несколько раз посылал зов, старательно меня успокаивал. Но я должен был сам взглянуть, что там творится: как ведет себя призрак отца, не пакует ли вещи повар, не помер ли с перепугу уборщик? Я решил, что, если реальное положение дел окажется хоть немного лучше моих самых мрачных прогнозов, это вполне можно будет расценивать как хорошую новость – именно то, что мне сейчас требуется.

Приближаясь к дому, я снова увидел компанию детишек, которую приметил утром. Они все так же сидели на краю тротуара и молча разглядывали лиловый дом – можно было подумать, что я проходил мимо всего несколько минут назад. Совпадение, подумал я, наверняка они все это время бегали, играли, орали, как и положено детям, и только теперь сели перевести дух.

По правде сказать, эти детишки здорово мне не нравились. Будь они взрослыми людьми, я бы, пожалуй, арестовал всю компанию, повинуясь голосу сердца, а дальше пусть Джуффин разбирается, что с ними делать. Обычно интуиция меня не подводит, так что можно не слишком опасаться неприятностей, которыми чреват всякий арест невиновного человека. Но детей я никогда не принимал всерьез, поэтому раздраженно пожал плечами и пошел дальше.

Дома все было более-менее в порядке – насколько это вообще возможно. Призрак, глубоко оскорбленный тем фактом, что я оставил его в одиночестве ради какой-то дурацкой службы, сидел в библиотеке и вслух ругал авторов собранных там книг, всех по очереди. То обстоятельство, что обвиняемые в помещении отсутствовали и, следовательно, не могли узнать о его бесчисленных претензиях, Хумху совершенно не смущало: по словам дворецкого, он громил их труды с неиссякаемым задором уже не первый час и останавливаться на достигнутом явно не собирался.

Я присоединился к старику Кнейту, который с нескрываемым удовольствием подслушивал под дверью, и смог по достоинству оценить полемический пыл отца. Особенно мне понравилось, как Хумха поступал в тех случаях, когда книга была ему незнакома. Он безапелляционно заявлял, что автор, чье презренное имя ему неизвестно, безусловно, не мог написать ничего достойного. А тот факт, что книга чем-то приглянулась его непутевому сыну – то есть мне, – неопровержимо доказывает, что там содержится откровенная чушь, поэтому читать ее совершенно не обязательно, и так все ясно.

Полчаса спустя я решил, что вполне могу вернуться к делам. На цыпочках пересек коридор и с колоссальным облегчением вышел на улицу. Жизнь понемногу начинала казаться мне более-менее терпимой процедурой. Книг у меня, хвала Магистрам, много, а отец только вошел во вкус.

Мрачные детишки по-прежнему сидели на том же месте. Некоторое время я их внимательно разглядывал, потом решительно отвернулся – в конце концов, у них наверняка есть родители, вот пусть и беспокоятся, какое мне дело – и пошел дальше, дав себе слово при случае непременно выяснить, кто живет в доме из лилового кирпича на углу Большой Королевской улицы и Сырого переулка и все ли у этих людей в порядке.

Когда я говорю “при случае”, это обычно означает, что таковой случай будет создан в ближайшее время, причем, скорее всего, моими собственными руками – хотя всякое, конечно, бывает. Однако на сей раз меня отвлекли. В первом же трактире, куда я зашел, приняв облик милой леди средних лет, закутанной в полупрозрачное от ветхости лоохи, вдруг обнаружился Джамис Прёк, бывший послушник Ордена Стола на Пустоши, знаменитый не столько своимимагическими деяниями, сколько пристрастием к карманным кражам.

Вообще-то гоняться за карманниками – обязанность полицейских. Но Джамис Прёк – о, это был совсем особый случай. У него имелась одна любопытная склонность, своего рода изюминка: он обожал красть у людей их последние деньги. Я имею в виду, самые последние, без которых – хоть в петлю. То есть жалкая горсть из кармана бедняка всегда привлекала Джамиса гораздо больше, чем дюжина туго набитых кошельков из сундука зажиточного горожанина. Некоторый шанс стать его жертвой был лишь у тех богачей, которые способны искренне страдать от самой ничтожной финансовой потери; вопреки общепринятому мнению столь трепетное отношение к собственности среди богатых людей большая редкость, хотя, конечно, чего только не случается.

То есть Джамисом руководила не алчность, не нужда и даже не азарт, а страсть к мучительству. Люди с подобными склонностями обычно становятся убийцами, работорговцами в Куманском Халифате или мелкими государственными чиновниками, однако и на своем скромном месте парень старался как мог, себя не щадил, других – и подавно – целеустремленный юноша, ничего не скажешь. И ведь добился своего, сеял куда больше горя и страданий, чем все прочие городские карманники, вместе взятые. При этом, что самое замечательное, возиться с его поимкой полицейские ленились. Дескать, все равно за такую мелочевку его больше чем на год в Нунде не запрешь, да и награды от пострадавших не дождешься – ну и какой тогда смысл возиться?

Поэтому мне пришлось взять дело в свои руки. Ядовольно быстро собрал достаточно фактов, чтобы упечь Прёка за неоднократное намеренное доведение до самоубийства, а за такое дело у нас можно огрести похлеще, чем за применение магии двухсотой ступени на центральной площади столицы. То есть теперь мне оставалось только изловить гаденыша, и тут – пожалуйста, вот он, собственной персоной, еще и к карману моему подбирается, болван несчастный, то-то я сейчас развлекусь, даже жаль его немного.

Развлечение и правда вышло знатное, к тому же в Мире не так много преступников, чьи дела я принимаю близко к сердцу, и поймать одного из них самолично было чрезвычайно приятно. Так что в сумерках, после того как мы с Джуффином закончили допрос и отдали жалкие остатки моей добычи ребятам из Канцелярии Скорой Расправы, я на радостях отправился в “Герб Ирраши”, придав себе облик изможденной старухи, достаточно отталкивающий, чтобы никому в голову не пришло нарушать мое уединение.

Настроение у меня было самое благодушное. Янамеревался тихо отпраздновать свою маленькую победу в обществе превосходных иррашийских десертов, перевести дух и через час вернуться к делам. Но не тут-то было.

Когда в трактире появился призрак Хумхи, у меня еще оставалась слабая надежда, что он меня не узнает. От меня даже Джуффин шарахнулся, когда я покидал Дом у Моста, спросил: “Кофа, а вы, часом, не перегнули палку?” – в его устах это наивысшая похвала. Но отцовское сердце не подвело, призрак метнулся ко мне и завопил: “На кого ты стал похож?! Что с тобой сделали, сынок? Тебя заколдовали? Я знал, что это добром не кончится!”

Публика таращилась на нас во все глаза, поэтому пришлось бросить деньги на стол и спешно покинуть трактир. Хумха устремился следом, провожаемый дружным визгом завсегдатаев “Герба Ирраши”. В столице Соединенного Королевства почему-то считается хорошим тоном бояться призраков, так что никто не потрудился держать себя в руках.

Пришлось отправляться к Горбуну Итуло, где каждому посетителю выделяют отдельный кабинет и не задают никаких вопросов, кроме одного: не требуется ли добавка? Туда не только с безобидным, хоть и шумным сверх меры призраком отца можно заявиться – если бы мне пришло в голову отпраздновать День Середины Года в компании двух дюжин только что воскресших мертвецов, которые наотрез отказываются оставаться на кладбище, я бы повел их прямиком к Итуло, куда ж еще?

Впрочем, оживших мертвецов сюда, насколько мне известно, никто не водил, зато молодой Король еще при жизни отца проложил себе Темный Путь в дальний кабинет этого трактира, и правильно, надо же ему где-то по-человечески ужинать; в комнате у входа, по моим сведениям, частенько пировал в одиночестве старшина портовых нищих, а в большом зале для многолюдных компаний собирались то молодые Магистры Ордена Семилистника, то тайком вернувшиеся в столицу мятежники – и, заметьте, никто никому никогда не мешал.

Сам я частенько заходил к Итуло, и не только потому, что после принятия Кодекса Хрембера Горбун до последнего своего дня оставался лучшим поваром Соединенного Королевства; старые умельцы из Семилистника и хитрюги из закрытого Кулинарного клуба не в счет, они-то продолжали использовать для готовки магию высоких ступеней, а Итуло обходился двумя-тремя дозволенными. Но дело, повторяю, было не только в моем трепетном отношении к его поварскому искусству. Для того, кто умеет подслушивать не только обычную болтовню, но и Безмолвную речь, не говоря уже о чужих мыслях, этот трактир был бесценным сокровищем. В уединении люди всегда дают себе волю, причем, когда удается комфортно устроиться на чужой территории, к примеру в трактире, человек, как правило, расслабляется куда больше, чем в собственной спальне, – вот ведь парадокс. Поэтому добрую половину полезныхчужих тайн я узнал именно у Итуло, в ожидании очередной перемены блюд. До сих пор жалею – не столько о том, что хозяин заведения с какого-то перепугу вдруг повадился готовить и подавать клиентам паштеты из человечины, сколько о том, что присутствующий здесь сэр Макс об этом быстро пронюхал и прикрыл лавочку.[9] Очень я был на него сердит, хотя виду, конечно, не подавал. Окажись я на его месте, постарался бы замять дело, но что было, то прошло, и я уже почти примирился с этим прискорбным обстоятельством.

Но в ту пору трактир Горбуна Итуло благополучно украшал собой столицу Соединенного Королевства, а я числился среди постоянных клиентов и имел что-то вроде персонального пароля, который сообщал прислуге на входе, – очень удобно, когда меняешь облик по дюжине раз на дню и уже сам едва помнишь, как выглядит твое лицо, но при этом желаешь пользоваться всеми преимуществами завсегдатая. Поэтому меня сразу узнали и отвели в только что освободившийся кабинет, а отца моего вежливо не заметили, хотя призрак громко ругался, от избытка чувств метался в разные стороны, кувыркался как ненормальный, словом, привлекал к себе внимание всеми возможными способами.

– Знаю, что ты не станешь прислушиваться к моим советам, – сказал я, когда мы наконец остались вдвоем. – И все-таки ты ведешь себя очень неосторожно. Призраку не следует…

– И это ты мне говоришь?! – возмутился отец. – Несчастный мальчишка, по глупости превратившийся в уродливую старуху?

– Не по глупости, а по необходимости. Работа у меня такая, внешность приходится менять очень часто. Смотри.

Я закрыл лицо рукой и быстро, всего за пару секунд вернул себе обычный облик. Для меня эта процедура не сложнее умывания, но со стороны, насколько мне известно, выглядит очень эффектно. Даже Хумха ненадолго притих. Мне показалось, он стал коситься на меня с почти невольным уважением; впрочем, скорее всего, я выдаю желаемое за действительное.

– Какой же ерундой ты занимаешься, – наконец сказал он.

Но хоть верещать перестал, и на том спасибо.

– Перемена облика – лишь малая часть моей работы, – объяснил я. – Но совершенно необходимая. Когда хочешь знать все, что творится в городе, следует позаботиться, чтобы тебя самого никто не узнавал.

– Знать все, что творится в городе? – брезгливо переспросил призрак. – Твоя работа – подслушивать сплетни?

– Можно и так сказать. Если очень хочется сказать именно так.

– Мне кажется, тебе следует срочно сменить работу, – безапелляционно заявил Хумха.

– Мало ли что тебе кажется, – вздохнул я. – Тебе сейчас нужно думать о себе, а не обо мне. Если ты собираешься задержаться в Ехо, имей в виду, призраков здесь не жалуют. Поэтому вот так запросто появляться на улице – как минимум неосторожно. Если кто-нибудь из горожан испугается и вызовет одного из моих коллег, а меня в этот момент не будет рядом… Нет, даже думать не хочу, чем это можетзакончиться. Видишь ли, уничтожение призраков нынче не считается преступлением. Скорее наоборот.

– Если ты решил меня попугать, будь любезен, сочини что-нибудь другое, – отмахнулся отец. Подумал и язвительно добавил: – А еще лучше, снова превратись в старуху. Ничего ужаснее я в своей жизни не видел. И после смерти тоже.

Я вдруг понял: а ведь он действительно очень испугался, когда решил, будто меня насильственно заколдовали злые люди. И кричал и ругался с перепугу, а вовсе не потому, что нашел еще один прекрасный повод для ссоры. Ну, скажем так, не только поэтому. Я всегда подозревал, что отец меня любит – в свойственной ему причудливой манере, а все-таки. И это, пожалуй, было хуже всего, потому что, в отличие, скажем, от карманника Прёка, я совсем не люблю мучить людей. И смотреть, как они мучают себя сами, без посторонней помощи, я тоже не большой любитель. А Хумха, как я понимаю, подготовил немало представлений на эту тему.

– Очень жаль, что ты мне не веришь, – сказал я. – Ехо – опасный город для призраков, по крайней мере, ночью, когда вас все видят. Днем – еще куда ни шло.

Тем временем мне принесли еду, и Хумха тут же ухватился за возможность сменить тему – принялся с энтузиазмом ругать повара. Некоторые его замечания показались мне вполне конструктивными, но в целом он, конечно, был несправедлив к бедняге Итуло. Хорошо, что тот оставался на кухне, да и подавальщица поторопилась покинуть кабинет, в противном случае мне было бы очень неловко.

Пока призрак бушевал, я послал зов Джуффину. Решил, что сейчас самое время для знакомства, все равно заниматься делом мне нынче ночью никто недаст; к тому же я очень надеялся, что Джуффин убедит Хумху вести себя более благоразумно. Потому что избавиться от докучливого призрака я был, конечно, не прочь, но все-таки не любой ценой. Пока еще нет.

“А, значит, сэр Хумха уже вас нашел, – обрадовался Джуффин. – Рад за него. К нам уже поступило несколько жалоб, но я велел Шурфу не принимать их близко к сердцу. Сказал, что этот беспокойный призрак наша с вами забота. Он возрадовался и сделал вид, будто отправился в Квартал Свиданий, но я-то, увы, давно не питаю на его счет никаких иллюзий. Конечно, он уже сидит в университетской библиотеке, было бы с кем побиться об заклад, поставил бы сотню корон”.

“А из „Герба Ирраши“ вам тоже жаловались?” – мрачно спросил я, вспоминая неприятную сцену.

“Пока нет”.

“Значит, скоро пожалуются, готовьтесь. Но имейте в виду, мы уже не там”.

“Приятно слышать. Не люблю это заведение. А где вы теперь? Дома?”

“У Горбуна Итуло, благо тут не принято шарахаться от призраков. Присоединяйтесь, если не передумали”.

“Я передумал? Смеетесь? Сейчас буду. Закажите для меня… Впрочем, нет, ничего не нужно, я сам”.

Джуффин появился через полчаса. Очень вовремя: Хумха к этому времени подустал перечислять изъяны поданной мне еды и искал новый повод для беседы. Ничего более оригинального, чем моя злосчастная судьба бесталанного холостого неудачника, ему на ум не приходило, а эта тема успела надоесть нам обоим. Тем более что отец понемногу начал понимать, что дела мои вовсе не так плохи, как ему хотелось бы. В частности, он не мог не оценить расположение моего жилища. Дом на Гребне Ехо, единственном застроенном жилыми зданиями мосту, прямо скажем, мало кто может себе позволить. Да и трое слуг в городской квартире – это по столичным меркам всегда считалось почти расточительством. Конечно, случаются исключения: некоторые аристократические семьи, владеющие дворцами на Левом Берегу, их дюжинами нанимают, но это все же большая редкость, нормальные люди даже в загородных особняках парой помощников обходятся, и ничего. Поэтому на общем фоне я, можно сказать, роскошествовал. Эти неопровержимые факты понемногу разрушали милую отцовскому сердцу картину мира, в центре которой помещался никчемный, опустившийся без его присмотра и руководства, глубоко несчастный я, но сдаваться и признавать очевидное старик, конечно, не собирался.

В общем, Джуффин пришел очень кстати.

– Вот, – объявил я, – познакомьтесь, господа. Джуффин, это мой покойный отец. Папа, это и есть Господин Почтеннейший Начальник Малого Тайного Сыскного войска, о котором я тебе уже рассказывал.

– Сразу видно, что не “большого”! – язвительно сказал Хумха. Пригляделся к Джуффину и высокомерно заметил: – Типичная шимарская внешность. Даже не верится, что вы – столичный житель.

– А я и есть шимарец, – подтвердил Джуффин. – Родился в Кеттари, – гордо прибавил он.

Ему, как и прочим уроженцам Кеттари, почему-то кажется, что родиться в этом городке – большое достижение, на фоне которого меркнут все прочие людские деяния. Но тут, конечно, нашла коса на камень. Сэр Хумха Йох всю жизнь полагал величайшей заслугой рождение в столице Соединенного Королевства. Людей, которым это по каким-то причинам не удалось, он считал существами жалкимии беспомощными, вполне подходящими на роль прислуги в домах столичных бедняков, – и это, пожалуй, все.

– Ага, значит, вы родом из Кеттари, – холодно кивнул Хумха. – Так я и думал. Мой бесталанный сын служит под началом приезжего. Худшего позора для семьи я вообразить не мог. А вы, молодой человек, значит, руководите столичными олухами. Что ж, неплохая карьера для провинциала, примите мои поздравления.

Джуффин пришел в неописуемый восторг. Его можно понять. Обычно при знакомстве с ним люди ведут себя совсем иначе. Даже я, помнится, чувствовал себя не в своей тарелке, когда вскоре после принятия Кодекса Хрембера он впервые пригласил меня на дружеский обед. И ведь прекрасно знал, что речь пойдет о перспективах моего перехода из полиции в Тайный Сыск, причем Джуффин настолько заинтересован, что я могу выдвигать любые условия. То есть в ходе нашей встречи я находился в заведомо сильной позиции, а все равно ежилсяпод его тяжелым взглядом; потом-то, конечно, привык.

Но Хумха умер в ту пору, когда имя Джуффина было еще мало кому известно, а до тяжести чужих взглядов ему еще при жизни никакого дела не было, так что он внес в непростую жизнь Господина Почтеннейшего Начальника приятное разнообразие. Вон даже “молодым человеком” назвал – такого обращения Джуффин лет шестьсот уже не слышал, я полагаю.

– Полностью разделяю ваше негодование, – сказал он, взирая на моего отца с неподдельной нежностью. – Нахальство провинциалов не знает границ. А в последнее время, я имею в виду, после войны, мы окончательно распоясались. Понаехали невесть откуда – и ну сразу командовать! Самому тошно. С другой стороны, ничего не попишешь, такова злая судьба столицы Соединенного Королевства. Один провинциал в свое время обнаглел настолько, что построил этот город. Говорят, самолично закладывал первые камни своими немытыми деревенскими лапищами. Представляете, какой это был кошмар? Воспитанные барышни из древних аристократических семейств по сто лет в обмороках лежали от возмущения.

Отец явно не ожидал такого напора и был выбит из колеи.

– Провинциал построил Ехо? – наконец переспросил он. – Ерунда. Как такое может быть? Что вы несете?!

– Ну как же, – оживился Джуффин. – Одна из самых прискорбных страниц истории Соединенного Королевства, неужели вы не в курсе? Его Величество Халла Махун Мохнатый родился Магистры знают где; некоторые историки утверждают, что вообще в лесной пещере, хотя этому я, как пламенный патриот и сторонник монархии, конечно, никогда не поверю. Но, во всяком случае, определенно не в Ехо, это приходится признать. Он, конечно, был могущественным колдуном и величайшим из древних Королей, но родиться в городе, который еще не был построен, ему оказалось не под силу.

– А.Халла Махун. Ну да, конечно, Его Величество никак не мог родиться в Ехо, – растерянно согласился отец.

После этого он умолк так надолго, что мы с Джуффином успели спокойно изучить меню, сделать заказ и даже немного поговорить о работе. Мне было интересно, зачем вернулся в столицу Магистр Тарих Арун, тот самый, из Ордена Лающей Рыбы, которого я случайно заметил в порту. Потому что арестовать-то я его успел, а разговорить – нет. И потом весь день страдал от неудовлетворенного любопытства.

Пока мы трепались, призрак молча болтался где-то под потолком, не привлекая к себе никакого внимания. Я подумал, что если так пойдет и дальше, мне придется уговорить Джуффина ненадолго к нам переехать. Ну или хоть по вечерам на кружку камры заглядывать. И тогда я, возможно, сойду с ума не так быстро, как планировал до сих пор.

– Когда вы говорили про короля Халлу Махуна, вы смеялись надо мной, – наконец сказал Хумха.

Вид у него при этом был обиженный донельзя; будь мне свойственно злорадство, я бы счел это зрелище упоительным, а так даже немного посочувствовал бедняге. Ведет себя как ребенок, и кажется, иначе просто не умеет.

– Есть немного, – согласился Джуффин. – Но и над собой тоже. Не сердитесь, сэр, такая уж у меня манера. В свое время я обнаружил, что смеятьсянад людьми – прекрасный способ не убивать их чаще, чем требуется. Когда-то это было для меня довольно актуально, теперь насущная необходимость миновала, а привычка осталась. Даже покойный Король в свое время был вынужден с этим смириться, а нынешний, кажется, ценит ее превыше моих деловых качеств, так что вы в хорошей компании.

– Вы позволяете себя смеяться над Королем? – изумился отец.

– Время от времени, – покаянно доложил Джуффин. – Ничего не могу с собой поделать.

– А над моим сыном вы тоже насмехаетесь? – неожиданно оживился Хумха.

– Ну да. А чем он хуже Короля?

– Надеюсь, это идет ему на пользу, – одобрительно сказал призрак. – С молодежью иначе нельзя.

Я с удивлением понял, что эти двое вполне могут найти общий язык. Но уже не был уверен, что это действительно хорошая новость.

– Вообще-то мне не слишком нравится, что мой сын служит в каком-то “малом войске”, – тем временем говорил отец. – Я знаю, что он молод, ленив и звезд с неба не хватает. И все же мне кажется, он заслуживает лучшей участи.

– О да, – согласился Джуффин. – Мне тоже так кажется. Но, к сожалению, Королевский трон пока занят. И кресло Великого Магистра Ордена Семилистника тоже. А почетная пенсия за особые заслуги, которую Его Величество в любой момент готов предложить вашему сыну, хоть и велика, а все же гораздо меньше его нынешнего жалованья. Кроме того, без работы сэр Кофа быстро заскучает.

На отца было жалко смотреть. Он окончательно растерялся и даже рассердиться толком не мог.

– Почетная пенсия? За особые заслуги? За какие такие “особые заслуги”?! Вы опять надо мной смеетесь?

– Ну что вы, – холодно сказал Джуффин. – Есть вещи, которыми не шутят. Королевская почетная пенсия – одна из таких вещей. Неужели сэр Кофа не сказал вам, что столица уцелела в ходе гражданской войны почти исключительно благодаря его стараниям?

– Он мне даже о гражданской войне ничего толком не рассказал, – обиженно заметил призрак. – Так, обмолвился вскользь о какой-то смуте…

– У меня не было времени, – объяснил я. – События двухсот лет за завтраком не перескажешь. К тому же ты все равно не веришь ни единому моему слову. Какой смысл?

– Думаю, Кофа, вам следует взять День Свободы от Забот, чтобы насладиться общением с отцом, – сказал Джуффин.

В голосе его звучала неподдельная забота, зато рожа была ехидная донельзя, в точности как в старые времена, когда я очень хотел его арестовать, но не мог, и он об этом знал, а я знал, что он знает, и это делало ситуацию совершенно невыносимой.

Я адресовал ему яростный взгляд. Дескать, спасибо, порадовали несказанно, а теперь, пожалуйста, возьмите свои слова обратно. Немедленно!

– Ну один-то день вы можете провести вместе с отцом, – мягко сказал Джуффин. – Хотя бы для того, чтобы рассказать новости. “Возможно, получив большую дозу внимания, сэр Хумха немного угомонится и даст вам нормально работать”, – добавил он, воспользовавшись Безмолвной речью.

“Плохо вы его знаете. Только войдет во вкус и решит, что теперь так будет всегда, – возразил я. – Станет таскаться за мной с утроенным энтузиазмом, сутки напролет”.

“Поживем – увидим, – заключил Джуффин. – Что толку спорить заранее?”

Остаток вечера он употребил на то, чтобы призвать Хумху к осторожности. Объяснял, дескать, призраки такие чудесные и могущественные существа – естественно, наши горожане их боятся. А после столетней смуты в Соединенном Королевстве стали почитать спокойствие граждан наивысшей ценностью, поэтому теперь приходится защищать их от любых волнений.

Надо отдать должное, он ловко вел свою партию: безмерно льстил призраку, одновременно воскрешал в нем былые симпатии к простым обывателям, одним из которых отец так страстно стремился стать, и заодно взывал к чувству долга, благо при жизни Хумха всегда старался быть законопослушным гражданином – как он это себе представлял. Я молча наблюдал за выступлением Джуффина и внутренне ему аплодировал, хоть и не слишком верил в успех.

Однако его старания не были напрасны. По крайней мере, призрак согласился отправиться домой в закрытом амобилере, а это дорогого стоило. До сих пор я был уверен, что против отцовского упрямства бессильны любые разумные доводы. Теперь же я начал понимать, почему пару лет назад Король потребовал, чтобы Джуффин бросил все дела и занялся подготовкой его встречи, а позже и переговорами с Завоевателем Арвароха. И кому мы обязаны столь нежной и взаимовыгодной дружбой с желтоглазыми варварами, я тоже уяснил. А думал ведь – что за ерунда, какой из Кеттарийца дипломат, с его-то манерами недавно остепенившегося разбойника. Вообще-то я редко ошибаюсь в людях, можно сказать, почти никогда, но с Джуффином, случается, до сих пор попадаю впросак. Порой я думаю, он нарочно меня дразнит, по старой привычке, хотя убегать от меня ему уже давно не нужно.

Поклявшись вернуться задолго до рассвета, я отправил отца домой, попрощался с Джуффином, который любезно вызвался его подвезти, на скорую руку переменил облик и пошел обратно, в “Герб Ирраши”, скорее из упрямства, чем по нужде. Ничего особенного я от этого визита не ждал, просто хотел вернуться в трактир, откуда мне пришлось спешно ретироваться под вопли призрака, остаться неузнанным и провести там столько времени, сколько пожелаю. А то отложится в памяти как место, где я потерпел неудачу, буду потом его недолюбливать, а это при моей профессии совершенно недопустимо. К тому же дома меня ожидал очередной раунд переговоров с Хумхой – на таком фоне перспектива бездарно убить остаток вечера в иррашийском кабаке выглядела весьма привлекательно.

Выглядел я теперь как безобидный выпивоха средних лет, изрядно потрепанный жизнью, но все еще при деньгах. “Герб Ирраши” – не самый дешевый трактир в Ехо, желающие поесть за счет Короля, так уж сложилось, почти никогда туда не заходят; впрочем, столичные богачи это место тоже не слишком жалуют; следовательно, тому, кто не хочет выделяться на фоне постоянных клиентов, следует выглядеть достаточно обеспеченным человеком, но особо не шиковать. Я настолько идеально вписался в обстановку, что трактирщик довольно долго в упор меня не замечал, хотя я занял табурет у барной стойки, под самым его носом. Потом, конечно, извинился, принес кружку отличного свежего вэра и еще маленькую, не больше двух глотков, порцию все того же вэра в отдельной рюмке – комплимент от заведения. У них принято так делать, когда клиенту пришлось долго ждать. Если бы у меня был собственный трактир, я бы, пожалуй, перенял эту их манеру: для хозяина невелико разорение, а людям всегда приятно получить эту дополнительную рюмку – пустяковый, а все же подарок, и хорошо.

Я сидел, курил трубку, неторопливо потягивал вэр, прислушивался к разговорам других посетителей. Ничего особенного я от них нынче вечером не ждал, но в моем деле все может пригодиться; сколько раз случалось, что невзначай сказанное слово, дурацкая шутка или внезапно переменившееся выражение лица становились ключом к решению сложной задачи – потом, позже, иногда много лет спустя. И ведь никогда заранее не знаешь, что важно, а что нет, так что спасибо приятелям из Семилистника, которые по старой дружбе исправно поставляют мне снадобья, укрепляющие память, а то пришлось бы мне регулярно нарушать Кодекс Хрембера радипользы дела, а потом строчить на себя покаянныедоносы и платить в казну бесконечные штрафы, благо на заключение в Холоми такой проступок все же не тянет.

– …никогда не знаешь, чего ожидать от людей, – говорил своей спутнице старик, сидевший у окна. – Габа Гро, казалось бы, добрейшая душа, ради чужого ребенка в Новый Город пешком бежать готов, а до собственной внучки дела нет…

Услышав знакомое имя, я встрепенулся и стал слушать внимательно. Знахарь Габа Гро когда-то был моим приятелем; теоретически, таковым он оставался и по сей день, в смысле, мы не ссорились, просто, после того как в самом конце Смутных Времен погибла его жена, которую Габа любил больше жизни, он сильно затосковал, перестал видеться с друзьями, совсем забросил работу, разогнал учеников и помощников, несколько лет сидел затворником, носа на улицу не показывал, а у меня совсем не было времени его навещать, потому что именно тогда началась вся эта свистопляска с Кодексом Хрембера, я поступил в Тайный Сыск, и единственным моим старым знакомцем, на общение с которым мне удавалось выкроить несколько минут, был я сам, да и то далеко не каждый день.

Потом до меня долетали разные слухи – дескать, у Габы отыскалась внучка. Была, оказывается, у него когда-то любовная связь, от которой родился ребенок, вроде бы сын, которого знахарь никогда не видел, а теперь дочку этого таинственного сына прислали в столицу, к деду. Девочка, если верить рассказам общих знакомых, была нелюдимая и неразговорчивая, глядела исподлобья и вид имела диковатый, но Габа рядом с ней внезапно приободрился;с другой стороны, а что ему оставалось делать? Сперва начал ежедневно выходить с внучкой на прогулку, видеться с людьми, а потом понемногу вернулся к работе, и хвала Магистрам: он прекрасный знахарь, таких мастеров в Ехо хорошо если несколько дюжин наберется, а как специалисту по детским болезням ему вообще нет равных – дети так редко болеют и при этом лечить их настолько трудно, что мало находится желающих связываться, а у Габы Гро всегда была достойная уважения позиция: “кто, если не я?” Ну и прожить на свете он успел довольно долго, было время набраться опыта. В общем, когда Габа вернулся к делам, в столице только что праздник с карнавалом не устроили. Впрочем, несколько больших фейерверков на Левом Берегу, говорят, было.

И это, пожалуй, все, что я знал о своем старом приятеле. Однажды, помню, я его встретил, вернее, увидел мельком, на бегу, Габа как раз покупал своей внучке мороженое на Гребне Ехо. Я отметил, что выглядит он совсем неплохо, обрадовался, но остановиться поболтать не вышло: я следил за очередным ссыльным Магистром и выглядел как один из городских нищих – прямо скажем, не лучший момент для дружеской встречи. Впрочем, от старых приятелей мне не так уж много надо: знать, что они более-менее в порядке, – вполне достаточно, а беседы за кружкой камры вполне могут подождать еще пару столетий, мне не горит.

С этой точки зрения парочка у окна оказала мне прекрасную услугу. Из их разговора следовало, что Габа по-прежнему жив, здоров и работает, – вот и славно. А что там у него вышло с внучкой, мне дела нет, хотя… А что, собственно, с его внучкой?

– …ребенок вернулся домой за полночь, – продолжал старик, – и это, между прочим, не в первый раз. Я не то чтобы специально слежу, но, ты же знаешь, по вечерам, когда нет дождя, я люблю пить камру и читать на крыльце, хочешь не хочешь, а их дом как на ладони. Я не выдержал, спросил Габу наутро: как же так, почему девочка по ночам по улице бродит? А он, такой довольный, аж сияет, говорит, сейчас, хвала Магистрам, не Смутные Времена, в городе безопасно, пусть ребенок играет с друзьями сколько захочет, и вообще мне, дескать, некогда, – и был таков. Оно конечно, не Смутные Времена, но мои внуки на закате уже дома, и не то чтобы у нас в семье такие уж строгости, скорее наоборот.

– Все-таки дед, не мать, – вздохнула его спутница. – Своих детей никогда не было, откуда ему знать, как их воспитывать?

– Ну и нанял бы ей няню. Не бедняк, может себе позволить. И учителей пригласил бы. А то девчонка целыми днями шляется по городу, и знаешь, честно говоря, я сомневаюсь, что она умеет читать.

– Да ну тебя, не выдумывай. Может, он сам ее и учит, – предположила женщина.

– Разве что по ночам. Днем-то обоих дома не застать.

Я невольно вспомнил компанию угрюмых детишек возле лилового дома. К этим, похоже, тоже учителей не приглашают. Интересно, чем они будут заниматься, когда вырастут? Обедать в трактирах за счет Его Величества и развлекать своими проделками Городскую Полицию? Тоже дело, конечно. Однако мы в их возрасте проводили время с большейпользой. В наше время общественное положение человека целиком зависело от его познаний в магии. Лентяй и неуч обрекал себя на заведомо жалкое существование, а такая участь не привлекала даже совсем глупых детишек. Нынче, конечно, неучи в почете, из них, как известно, получаются наиболее законопослушные граждане, хвала Кодексу Хрембера…

Я поймал себя на том, что думаю с отцовскими интонациями, слегка ужаснулся, но и посмеялся над собой, конечно. Хорош, нечего сказать.

Домой я вернулся вскоре после полуночи. Решил порадовать Хумху. Ну и устал порядком. Длинный был день, хлопотный и, в целом, неплохой – если исключить пару-тройку эпизодов.

К моему изумлению, Джуффин сидел в нашей гостиной. Призрак расположился напротив. Сперва я не понял, чем они заняты, а в следующий миг удивился еще больше: эти двое играли в карты. Ну, положим, что “Крак” – главная слабость Господина Почтеннейшего Начальника, известно не только мне. Джуффин, когда только приехал в столицу, картами на жизнь зарабатывал, быстро приобрел репутацию самого ловкого шулера всех времен, хотя, насколько я понимаю, шулерство тут ни при чем, просто он незаурядный игрок. Возможно, величайший из живущих. После того как карты перестали быть его профессией, Джуффин полюбил их еще больше. И как только закончились Смутные Времена, а вместе с ними его карьера наемного убийцы, дал себе волю. Покойному Королю, по многочисленным просьбам подданных, даже пришлось издать специальный указ, запрещающий Джуффину играть в карты в общественных местах. И хвала Магистрам, что так, потому что это действительно форменное безобразие – когда Почтеннейший Начальник Тайного Сыска каждый вечер облегчает карманы честных граждан в первом попавшемся трактире; при этом горожане боятся его настолько, что отказаться от предложения сыграть партию-другую не решаются. Кстати, этим указом Джуффин по сей день гордится куда больше, чем всеми Королевскими наградами, вместе взятыми. Считает, такой запрет – наивысшая оценка его таланта игрока. И по-своему, конечно, прав.

В общем, с Джуффином-то все ясно. Однако чтобы Хумха играл в “Крак” – такого я никогда прежде не видел. Вот ведь как бывает, думаешь, что знаешь людей как облупленных, а тут родной отец после смерти сюрприз за сюрпризом преподносит, вот уж воистину – век живи, век учись.

Все это, впрочем, ладно бы. Само по себе внезапное влечение Хумхи к картам меркло на фоне того, что ему удавалось удержать их в руках. Общеизвестно, что призраки не в ладах с материальным миром. Они легко проходят сквозь стены и прочие предметы, встающие на их пути, зато совершенно беспомощны, когда надо, к примеру, взять в руки палку – если, конечно, данная конкретная палка не представляет собой особым образом изготовленное колдовское оружие, специально предназначенное для призраков. Однако же глаза меня не обманывали – отец держал в руках карты и как раз собирался сделать ход.

– Кофа, это вы? Уже вернулись? – Джуффин выглядел донельзя довольным и одновременно слегка смущенным, как пьяница, которого застукали в винном погребе. – А мы тут прекрасно проводим время, – добавил он. – И, с вашего позволения, продолжим. Я только во вкус вошел.

– Не отвлекайтесь, – строго сказал призрак. – Забираю ваше трио.

– Это одна из самых прискорбных новостей, какую мне когда-либо доводилось слышать.

Стоит ли говорить, что выражение лица Джуффина совершенно не соответствовало его словам, улыбка выходила за пределы лица и, кажется, не собиралась останавливаться на этом достижении. Хорошо еще, что у меня довольно просторная гостиная, а то край его улыбки, чего доброго, мог бы вывалиться за окно.

Я понял, что любые мои попытки вести себя как положено гостеприимному хозяину только испортят этим красавцам остаток ночи, и решил оставить все как есть. Отправился в столовую, потребовал свежей камры и “Королевский Голос” – газеты в ту пору еще были экзотической новинкой и выходили раз в полдюжины дней, поэтому читать их было одно удовольствие, не то что теперь, когда они делаются в спешке и статьи заказывают кому попало, лишь бы не осталось чистых страниц.

Примерно через час я осторожно заглянул в гостиную, увидел, что игра в самом разгаре, и отправился спать, благословляя Джуффина и неведомого изобретателя карточной колоды, о котором доподлинно известно лишь одно: у этого человека была пропасть свободного времени и не слишком много идей насчет того, как его следует тратить.

Я не привык так рано ложиться, к тому же обычнодовольствуюсь двумя-тремя часами сна, поэтому проснулся задолго до рассвета. Призрака отца моего поблизости не было, из чего я заключил, что игра, скорее всего, продолжается. На радостях подремал еще час, потом потребовал завтрак в постель, словом, прекрасно провел время. Наконец оделся и отправился в гостиную. Джуффин все еще был там, но, к моему немалому изумлению, в одиночестве.

– Хорошего утра, Кофа, – приветливо улыбнулся он. – Я как раз собрался уходить.

– А Хумха?

– Он устал и отправился в вашу библиотеку. Говорит, лучшего убежища не придумаешь, книги в этом доме явно никого не интересуют, поэтому уединение гарантировано.

– В каком-то смысле он прав, – кивнул я. – Времени на книги совершенно не остается. Кстати, никогда прежде не слышал, что призраки спят.

– Они и не спят, но отдыхать им порой все-таки нужно.

– Приятно слышать, – зевнул я. – Потому что мне тоже нужно отдыхать, желательно – каждый день. Кстати, большое вам спасибо. Нынче ночью вы меня натурально спасли.

– Да не за что, – пожал плечами Джуффин. – Язаботился о собственных интересах. Давно у меня не было такого хорошего партнера для игры. Мне даже почти не приходилось поддаваться, чтобы время от времени позволять ему выигрывать, а это большая редкость. Ну и ваш отец, смею думать, остался доволен. Говорит, полторы тысячи лет так не развлекался.

– Слушайте, – сказал я, набивая трубку, – все понимаю, кроме одного: как он карты-то держал?

– Сейчас увидите. – Жестом ярмарочного фокусника Джуффин извлек колоду не то из небытия, не то из-под собственного ногтя. Протянул мне, но мои руки прошли сквозь карты, я не смог их ухватить.

– Единственная в Мире колода-призрак, – подмигнул Джуффин. – Чтобы создать ее, мне пришлось собственными руками убить свою любимую колоду, а потом исполнить некоторые ритуалы, в точности, как я сделал бы это с человеком. Нет, на самом деле, с картами намного сложнее, особенно на первом этапе, – поди убей то, что никогда не было живым. Чрезвычайно интересная и непростая задача, до сих пор горжусь, что мне удалось ее решить. Правда, до сих пор не мог найти для этой колоды достойное применение. Несколько раз играл с нашими гажинскими коллегами, но ребята, при всем моем уважении, никуда не годятся – как игроки, я имею в виду. Даже Манта в этом смысле совершенно безнадежна, а уж как я на нее рассчитывал… Зато сэр Хумха приятно меня удивил.

– А уж как приятно вы оба удивили меня, – улыбнулся я. – Спасибо вам. Заходите почаще, оставайтесь подольше. Правда, при таком раскладе ваша жена меня, пожалуй, возненавидит, но до убийства, надеюсь, все же не дойдет, а мне того и надо.

– Возненавидит? С чего бы? – искренне удивился Джуффин.

– Ну как. Должны же вы хоть иногда показываться дома.

– А я и показываюсь – иногда. Тем более она почти все время проводит на Темной Стороне, так что дома я или нет, это вопрос, занимающий исключительно моего дворецкого. А Кимпа, насколько я успел его изучить, очень любит побыть один, так что все в порядке.

Я озадаченно покачал головой. Не то чтобы я всерьез полагал, будто семейная жизнь Джуффина Халли хоть немного похожа на общепринятые представления о браке. Но жена, круглосуточно пропадающая на Темной Стороне, – это, на мой взгляд, как-то уж слишком причудливо. Хотя кто их знает, как они там на этой своей Темной Стороне время проводят и что при этом чувствуют? Может, это все равно что в загородное поместье уезжать, устав от столичной суеты.

– Теперь буду ходить к вам в гости, как на службу, – серьезно сказал Джуффин. – Пока сэру Хумхе не наскучит играть со мной в карты, вы сможете спокойно работать по вечерам. Днем-то его практически не видно, так что пусть гуляет, если припечет, невелика беда.

– Ну это как сказать, – проворчал я. – Вряд ли в его присутствии я смогу уделять должное внимание всему, что происходит вокруг.

– Вы, Кофа, еще и не такое сможете, – заверил меня Джуффин. – Знаю я вас… Хотя все это, конечно, не дело – я имею в виду намерение сэра Хумхи всегда быть рядом с вами. Пару раз в год навещать – еще куда ни шло. Я думал, всем понятно, что взрослые дети должны жить отдельно от родителей.

– Вот-вот. А призраки – отдельно от живых.

– И это тоже, – согласился он. – Ладно, выкрутимся как-нибудь. Бывали мы с вами и в худших ситуациях.

– Вы – возможно. На свой счет я не так уж уверен.

– Правда? Это вы серьезно говорите? Не для красного словца?

– Вполне серьезно. Любая проблема кажется мне скорее развлечением, чем бедой, когда я вижу приемлемый для меня способ ее устранить. Иногда этот способ представляется чрезвычайно сложным, но как раз трудности меня не пугают. А сейчас я в тупике. Особенно после того, как вы объяснили, что призрак вполне способен последовать за мной хоть на край Мира. Пока я думал, что могу сбежать от Хумхи в Куманский Халифат, было гораздо проще его терпеть.

– В крайнем случае, попробовать-то всегда можно, – вздохнул Джуффин. – Вдруг он не захочет путешествовать? Ну, мало ли.

На этой оптимистической ноте мы распрощались. Джуффин отправился домой, спать. А я – в Дом у Моста, чтобы подменить его до полудня. Мы рассудили, что, если даже Хумха за мной туда увяжется, ничего страшного, пусть. Управление Полного Порядка – куда более подходящее место для буйного призрака, чем любой из столичных трактиров. В случае чего, всегда можно сделать вид, будто ты его только что изловил.

Однако призрак меня не преследовал, и вообще утро прошло на диво спокойно. Конечно, несколько часов кряду протирать скабу в служебном кабинете – тяжелое испытание, но я позволил себе небольшой перерыв, прогулялся на половину Городской Полиции, поболтал с коллегами, узнал добрую сотню малоинтересных новостей и полдюжины занимательных – неплохой улов, не из каждого трактира с таким можно выйти. Поэтому когда Джуффин занял наконец свое кресло, я покинул Управление Полного Порядка в умиротворенном настроении. И отправился домой проведать Хумху. Размышления о том, как сложатся его отношения со слугами, не давали мне покоя. Зная отца, я опасался, что, отдохнув и освоившись, он примется за домашние дела с утроенным энтузиазмом.

Угрюмые детишки снова сидели напротив лилового дома, но я был так занят своими мыслями, что почти не обратил на них внимания, только подумал раздраженно: хоть бы они побегали, что ли, или в мяч поиграли. Так нет же, сидят и сидят. Если бы это были мои дети, я бы предпочел видеть их лесными разбойниками, честное слово!

Предчувствия меня не обманули. Повар уже заканчивал паковать вещи. Дворецкий был совершенно безутешен: вчера ему кое-как удалось успокоить коллег, пообещав, что сварливый призрак прогоститу нас недолго – как я понял, старик и сам на этоочень рассчитывал. Однако нынче утром Хумха вломился в кухню, устроил скандал, а напоследок заверил повара, что намерен остаться в этом доме навсегда и самолично проследить за питанием своего сына, тем более что он, то есть я, как выяснилось, важная персона, можно сказать, последний гарант спокойствия и безопасности Соединенного Королевства. Здорово все-таки ему Джуффин промыл мозги; с другой стороны, кому от этого стало легче? Такой уж человек Хумха: чем больше он старается принести пользу, тем разрушительней последствия.

Сказать, что я рассердился, – ничего не сказать. Яначал понимать, что имеют в виду люди, когда говорят про ярость, – до сих пор столь сильные чувства были мне неведомы и представлялись чем-то вроде вздорного каприза. Однако теперь мысль о том, что сэр Шурф способен в один миг испепелить призрак моего родителя, казалась мне скорее привлекательной, чем прискорбной. Боюсь, меняостановило только нежелание посвящать в свои семейные дела еще одного чужого человека. Ну и Джуффин, пожалуй, не одобрил бы столь скорое истребление своего партнера по картам – угораздило же меня их свести!

– И кто, интересно, будет теперь для меня готовить? – спросил я Хумху, который как ни в чем не бывало кувыркался под потолком в библиотеке.

– Разумеется я, – надменно ответствовал он. – А кому еще можно доверить столь важное дело?

– Каким образом ты собираешься готовить? Ты можешь взять в руки сковородку? А нож? А кусок мяса? Вот то-то и оно.

Призрак, однако, ничуть не смутился.

– Твои замечания довольно бестактны, – заметил он. – Не следует лишний раз напоминать о моем прискорбном положении. Ты, в отличие от меня, все еще жив, но это скорее твоя удача, чем заслуга, так что нечего задирать нос. Тем не менее ситуация не представляется мне безвыходной. Во-первых, посуду можно соответствующим образом заколдовать, я уже наводил справки, и твой собственный начальник признался, что подобный поступок не выходит за рамки его представлений о возможном и допустимом. Он практичный человек, как все шимарцы, этого у них не отнять. И если я попрошу его помочь нам с кухонной утварью, он, надо думать, не откажет. Во-вторых, можно просто нанять покладистого повара, который будет следовать всем моим указаниям. Так даже проще: я буду готовить чужими руками, то есть использовать их как своего рода прихватку – не только для горячей сковороды, а вообще для всего.

Я призадумался. Вообще-то я бы не отказался от Хумхиных обедов. Когда-то они были чудо как хороши. И я ни на миг не сомневался, что под его руководством любой начинающий кулинар быстро начнет творить подлинные чудеса. Однако я не хотел идти на уступки. Если сегодня я, соблазнившись посулами, отпущу повара, то завтра, чего доброго, сам уйду из собственного дома, босой и простоволосый, в ночной скабе, куда глаза глядят – нет уж, спасибо.

– А почему бы тебе не обучить моего повара? – наконец спросил я. – Все лучше, чем ссориться. Зачем искать нового, когда этот – один из лучших в своем роде?

– В сообществе профессиональных отравителей? – язвительно спросил отец. – Ни на миг не сомневаюсь, что там он абсолютно на своем месте. Уважаемый, надо думать, человек, мастер своего дела. Но к плите его подпускать нельзя. Твое счастье, что я вмешался и спас тебя от этого профана. Потом опомнишься, еще спасибо скажешь. Отвратительный, никчемный неумеха со вздорным характером – вот кто до сих пор хозяйничал на твоей кухне.

Он бы еще долго поносил беднягу, да я не дал.

– Что бы ты ни говорил, а факт остается фактом, мой повар – один из лучших в столице. Такими людьми не разбрасываются. Поэтому сейчас я попробую уговорить его остаться и…

В этот момент громко хлопнула входная дверь. Явыглянул в окно и увидел, что мой повар усаживается в амобилер, украшенный фамильными гербами Блиммов. Музыканты на заднем сиденье уже изготовились услаждать слух вероломного беглеца по дороге к новому пристанищу. Ну да, хитрец Корва давно к нему подбирался, даже подарки ко Дню Середины Года присылал, хотя такое, вообще-то, принято только между родственниками и близкими друзьями. Ну вот, пришел его час.

Пару раз скрипнув зубами, я подавил в себе острый приступ почти немотивированной, зато непримиримой ненависти к столичной аристократии в целом и семейке Блиммов в частности. Ни единого завалящего проклятия не обрушил я на головы их потомков до двенадцатого колена, а ведь дело того стоило, никто меня не осудил бы. Но служебное положение вынуждает меня быть чрезвычайно щепетильным в такого рода вопросах.

– Ладно, – мрачно сказал я Хумхе, – твоя взяла. Он уехал, и от новых хозяев я его, пожалуй, уже не сманю, не тот случай. Коли так, пойду обедать в “Сытый скелет”. Закажу там вчерашний суп на голубом сале и пирожки с гугландским болотным мхом. Если хочешь, можешь составить мне компанию и полюбоваться на дело своих рук. Надеюсь, живот у меня начнет болеть еще за столом.

Конечно, я преувеличивал. Не так уж скверно готовят в “Сытом скелете”, есть в Ехо трактиры и похуже. Однако Хумха ужасно расстроился, а мне того и требовалось. Говорю же, я был зол, как никогда в жизни. Потому что дом я заводил с одной-единственной целью: обустроить в этом несовершенном Мире как минимум одно место, где все всегда в полном порядке. Теперь такого места больше не было.

Выходя, я хлопнул дверью еще громче, чем повар. Не могу сказать, что этот поступок поднял мне настроение, но успокоиться помог. Прежде я никогда не совершал столь бессмысленных жестов и не слишком верил в их эффективность, поэтому опыт оказался, как ни крути, интересным. Я едва удержался от искушения вернуться и хлопнуть дверью еще раз – соблазн был велик, но я представил, как комично буду выглядеть, и это меня остудило.

В трактир я зашел, не изменив внешность. Что толку, если вскоре сюда заявится призрак моего отца и начнет громогласно выяснять отношения? Чем бежать от разоблачения, не доев обед, лучше с самого начала открыто продемонстрировать всем, кто я такой. Тайному сыщику все с рук сойдет, и в Дом у Моста с жалобой никто, пожалуй, не побежит, а мне того и надо.

А усевшись за стол, я тут же встретился взглядом со старым знакомым и обрадовался встрече. В кои-то веки от моего настоящего облика больше пользы, чем от маскировки.

Тари Фтанн служил когда-то под моим началом в Правобережной полиции, а после окончания Смутных Времен воспользовался возможностью досрочно уйти в отставку, благо размеры Королевской пенсии его совершенно устраивают, а безделье не угнетает. Впрочем, важно в данном случае другое: Тари всегда был великим сплетником, можно сказать, вдохновенным. Но при этом не имел склонности завираться, всегда своевременно отделял факты от собственных домыслов, а это, по правде сказать, довольно редкое качество; с годами у меня сложилось впечатление, что большинство людей распространяют информацию исключительно ради удовольствия ее искажать, и это, конечно, очень мешает в моей работе.

Одним словом, Тари представлялся мне сейчас идеальным сотрапезником, беседа с которым искупала все ужасы предстоящего обеда. Я, видите ли, привык есть в заведениях вроде “Сытого скелета” исключительно в обмен на полезные сведения, и если бы не эта встреча, чувствовал бы себя довольно глупо: хотел досадить Хумхе, а наказал почему-то себя.

Тари сразу понял, что я не прочь поболтать, в смысле, готов слушать, и тут же перебрался за мой стол. О моих делах он даже спрашивать не стал – то ли из чувства такта, то ли, как это часто случается с записными сплетниками, считал, что знает обо мне куда больше, чем я могу рассказать. Но скорее всего, ему просто не терпелось сообщить последние новости о наших бывших сослуживцах: один умер, причем, говорят, от проклятия, наложенного еще в Смутные Времена, а что ж, и так бывает, у другого родилась дочка; бывший курьер, да-да, тот самый одноглазый мальчишка, с отличием закончил Высокую Школу и теперь пишет для “Королевского Голоса”, а наша Тилли Шлапп наняла корабль и уже совершила несколько рейсов в Ташер, возит оттуда пряности, горя не знает, дом на Левом Берегу купила вот буквально только что, летом, – большущий, с садом. Интересно, с укумбийскими пиратами она договорилась, или талисманов хороших раздобыла, или ей просто везет?..

Я слушал, кивал в нужных местах, одобрительноили печально – по обстоятельствам. Обед, кстати, был не так уж плох, зря я все-таки не верил в здешнего повара. До совершенства ему далеко, но растет на глазах, молодец.

– А леди Брину помнишь? – спрашивал тем временем Тари. – Ей, бедной, сейчас несладко приходится.

– Почему несладко? – удивился я. – Как такое может быть? Совсем на нее не похоже. Даже не верится.

Дело в том, что я очень хорошо помнил Брину Клайвис. Такую поди забудь. Красотка, умница редкостная, храбрая как дюжина подвыпивших Младших Магистров, только, в отличие от них, глупостей никогда не делала. Одна из лучших моих офицеров, работала – как в куклы играла, до сих пор приятно вспоминать. Сотофа Ханемер на Брину заглядывалась – в том смысле, в каком она всегда заглядывается на способных девочек: дескать, как славно было бы забрать ее в ученицы. Но Брина всегда полагала магию инструментом, а не целью, и уж никак не делом своей жизни, хотя могла бы далеко пойти, – я, конечно, не Сотофа, но хорошую ведьму сразу видно, великой мудрости тут не надо. Однако о поступлении в Орден Семилистника не могло быть и речи, тем более что в конце Смутных Времен Брина по уши влюбилась в какого-то мальчика из КуманскогоХалифата, не то купца, не то простого моряка; едва дождавшись окончания войны, выскочила за него замуж и была такова – в смысле, вышла в отставку. Язнал, что они остались в Ехо, несколько раз видел их в Старом Городе – ребята были похожи скорее на влюбленных студентов, чем на супругов, живущих вместе не первый год, – но специально делами Брины не интересовался. Жива, здорова, довольна, и хвала Магистрам.

– У нее муж заболел, – сказал Тари. – И кажется, дело плохо. Не то Искру утратил, не то просто симптомы похожи, знахари один за другим к ним ходят, никто ничего не понимает и сделать не может.

– Плохо дело, – я покачал головой. – Надо бы ее навестить. Конечно, от меня в таких делах толку мало, но я могу попросить Абилата…

– В смысле, молодого Королевского знахаря? – изумился Тари. – А так можно? В смысле, Король разрешает ему лечить простых горожан?

– Насколько я знаю, Абилат особо и не спрашивает. Лечит кого сочтет нужным. Ну, положим, если он вдруг срочно понадобится Королю, тогда, конечно, все прочие дела придется бросить. Но молодой Гуриг, хвала Магистрам, болеть не приучен. И придворным своим не велит. Во всяком случае, жаловаться на здоровье теперь считается при Дворе плохим тоном. А знахарю без работы оставатьсянельзя. Так что он только рад будет, если я попрошу.

– Мне в голову не приходило, что так можно. А то бы я тебе давно зов послал. Ну, в смысле, сразу, как узнал. Он, вроде, уже полдюжины дней болеет или даже больше…

– Тогда так, – сказал я. – Вот тебе дюжина горстей, заплати за мой обед, а я побежал. Куда еще откладывать. Где они живут?

– На улице Красных Крыш, в Новом Городе. Причем у их дома крыша не красная, а, знаешь, такая пестрая, как перья ташерской индюшки, в общем, перепутать невозможно. Очень удобно, когда первый раз к ним в гости идешь.

– Узнаю руку Брины, – невольно улыбнулся я. – Любит она выпендриваться – так чтобы с пользой для дела.

С Хумхой я столкнулся уже в дверях. Он, надо думать, сперва обижался на сыновнюю неблагодарность, сидя дома, а потом смекнул, что гораздо интереснее будет страдать у меня на глазах. Впрочем, “на глазах” в данном случае не совсем точно сказано, до вечера было еще далеко, так что отец оставался невидимым, поэтому я сперва в него шагнул и только потом понял, что случилось. Отпрянул тут же, конечно, – очень уж неприятно соприкасаться с призраком. Не могу сказать, что именно мне так не понравилось, потому что это не больно, не мокро, не холодно, не горячо – то есть можно долго перечислять, на какие неприятные ощущения это не похоже, а что толку, все равно объяснить не получится. И по правде сказать, я бы предпочел до сих пор не знать, как оно бывает.

Но я быстро взял себя в руки. Нельзя было допустить, чтобы Хумха меня задержал. Поэтому я сразу сказал, торопливо и твердо:

– Прости, я очень спешу, у меня неотложное дело. Можешь идти за мной, можешь подождать дома, пока я вернусь, вообще делай что хочешь, хоть с дворецким моим ругайся, а если непременно нужно со мной, придется подождать до вечера.

Выпалив все это, я аккуратно обошел место, где по моим расчетам мог находиться призрак, и направился к дому, вернее, к мосту, где на специальной площадке у въезда обычно стоит мой амобилер. Я им почти не пользуюсь, но в Новый Город пешком ходить – нашли дурака.

– Надеюсь, ты передумал есть этот омерзительный суп с голубым салом? – скорбно спросил призрак откуда-то сверху.

– Не передумал. Просто я его очень быстро съел, – мстительно сказал я. – Одним глотком, как горькую микстуру, чтобы не мучиться.

– Можно подумать, я когда-то поил тебя горькими микстурами! – оскорбился отец.

– Ты – нет. Но в Ордене пришлось пару раз хлебнуть. По-моему, тамошние знахари специально портили вкус лекарств, чтобы послушникам жизнь медом не казалась.

– Наверняка так оно и есть, – подхватил призрак. – Очень на них похоже. Заметь, я никогда не хотел отдавать тебя в Орден Семилистника! Ты сам просился.

– Это так, – миролюбиво согласился я. – Сам просился и сам оттуда ушел, когда надоело. Все сам. А теперь извини, мне надо побеседовать с одним человеком.

Хумха что-то еще говорил, но я его уже не слышал. В моем случае пропускать чьи бы то ни было слова мимо ушей – это, можно сказать, подвиг. Наоборот куда как проще. Слышать все, что говорят мне, при мне и даже втайне от меня, – мой врожденный талант, развитый к тому же столетиями упорной работы. Но когда действительно надо, многое становится возможным.

Я сосредоточился и послал зов Абилату Парасу, Главному Королевскому Знахарю, чье имя некоторые суеверные горожане используют вместо пилюль – твердят вслух, пока не полегчает; самое поразительное, что некоторые от этого действительно выздоравливают, такова сила самовнушения. Когда Джуффин из каких-то неведомых мне соображений привез этого парнишку из Гажина,[10] мы все сперва решили, что это наш будущий коллега, и, конечно, много с ним возились. К тому времени как выяснилось, что Абилат вовсе не собирается поступать в Тайный Сыск, а готовится к сдаче экстерна на знахарском отделении Королевской Высокой Школы, он успел стать для всех нас чем-то вроде любимого, рано осиротевшего племянника. Я лично подыскал ему первую квартиру в Старом Городе, недорогую и удобную, а потом водил по столичным трактирам, показывал, где можно прилично пожрать за небольшие, в сущности, деньги. Разумеется, после того как Абилат сделал фантастическую, на мой взгляд, карьеру при Дворе, мы почти перестали видеться, но это ничего не меняло. Дружба не измеряется числом совместных обедов; я всегда ценил людей, которые это понимают. Хотя обеды дружбе, безусловно, не вредят, кто бы спорил.

Впрочем, для того чтобы подсунуть Абилату нового пациента, дружить с ним вовсе не требуется, достаточно просто послать зов и рассказать, что в столице обнаружился больной, которого никто не может вылечить. Абилат всегда с радостью хватается за все непростые случаи, готов возиться с умирающими сутки напролет, даже когда сам не верит в благополучный исход; думаю, от полного истощения его спасает только звание Главного Королевского Знахаря: люди просто не решаются обратиться к нему за помощью. Думают, не положено.

Вот и теперь, выслушав меня, Абилат очень рассердился, что его не позвали раньше. Ладно, положим, сам больной и его жена имели полное право растеряться, но коллеги, все те знахари, которых приглашали в дом, – почему никто не удосужился посоветоваться? Неужели личное самолюбие может быть важнее, чем благополучие пациента?! Поэтому в ходе переговоров я услышал такое количество бранных слов в адрес столичных знахарей – полгода в порт можно не ходить, ничего нового я там уже не услышу. Я вообще не подозревал, что мальчик знает все эти ругательства; впрочем, при Королевском дворе еще и не такому научат.

В итоге мы с Абилатом договорились встретиться в доме Брины; по моим прикидкам, мы должны были добраться туда почти одновременно. Практической нужды в моем присутствии теперь не было, но я решил воспользоваться случаем и навестить бывшую коллегу. Утешать скорбящих – не мое призвание, но когда речь идет о старых сослуживцах, это совсем иное дело. Встречаясь, мы одним своим видом напоминаем друг другу об очень трудных временах, когда нам хватило силы и стойкости не просто уцелеть, но повернуть все по-своему и стать победителями, а такие вещи о себе лучше не забывать вовсе или хоть вспоминать почаще, особенно когда трудные времена возвращаются – теперь для тебя одного.

Кратчайший путь от “Сытого скелета” до Гребня Ехо понятно какой: через Сырой переулок на Большую Королевскую улицу. Завидев впереди дом из лиловых кирпичей, я с досадой вспомнил, что до сих пор не дал себе труда разузнать, кто там живет. Вряд ли это действительно важно, но рассеянностью я прежде не страдал. Сразу видно, насколько меня выбило из колеи вынужденное сожительство с призраком.

Однако недовольство собой не помешало мне с некоторым облегчением отметить, что угрюмых детишек на тротуаре больше нет. Значит, придумали себе наконец-то новую игру и разбежались, давно бы так.

И тут мое внимание привлекла совсем другая уличная сценка: молодой полицейский пытался поднять с мостовой взъерошенного старика в неопрятном домашнем лоохи, а тот как мог отбивался и бормотал что-то невнятное, подвывая на гласных. Я подумал, что старик смертельно пьян – не то чтобы обычное дело, а все же порой случается, – так что их возня вряд ли стоит моего внимания. Но вопреки этому здравому соображению подошел поближе и спросил полицейского, в чем дело. Мальчик сразу меня узнал, отпустил старика, вытянулся по струнке, как на Королевском приеме, и отрапортовал:

– Сам ничего не понимаю, сэр! Иду, вижу, господин Пликс по мостовой ползает, плачет. Спросил, не нужна ли помощь, он не отвечает. Честно говоря, мне кажется, он вообще не понял, чего я от него хочу. Я решил, что бы там ни случилось, а надо помочь ему зайти в дом, нельзя человеку в таком виде на улице оставаться, правда?

– Зайти в дом? А он где-то рядом живет?

– Ну да, прямо здесь, – и полицейский указал на дом из лиловых кирпичей.

– Вот оно как, – озадаченно сказал я.

Вообще-то, давно мог бы привыкнуть к стремительности, с какой меня находят ответы на вопросы – в тех редких случаях, когда я по какой-то причине не спешу искать их самостоятельно. Можно подумать, сама жизнь стремится во что бы то ни стало меня переупрямить: нет уж, хочешь не хочешь, а будешь знать обо мне все, в мельчайших подробностях! Вообще-то очень удобно, кто бы спорил.

Выдержав некоторую паузу, я спросил:

– Если я правильно понял, вы знакомы с этим господином. Такое с ним регулярно случается?

– Ох, нет, – полицейский помотал головой. – Что вы. Вообще никогда. Я-то с господином Пликсом действительно знаком, но совсем по другой причине, и, боюсь, он меня уже не помнит. Сразу после войны за Кодекс, я еще мальчишкой был, к ним часто приезжал племянник из Уттари, мы случайно познакомились на улице и крепко подружились, ходили друг к другу в гости, а тетя Фина, жена господина Пликса, – ну, в смысле, мне-то она не тетя, но я так привык ее называть – делала для нас домашние конфеты в виде…

В виде чего были эти грешные конфеты, я так и не узнал, потому что в этот момент старик вдруг притих, уселся на мостовой, подобрав под себя ноги, и спокойно, очень внятно произнес:

– Прости мальчик, конфет сегодня не будет. Фина умерла. Такая беда.

Он зачем-то попытался улыбнуться, потом тихо заплакал и сквозь слезы, тоном обиженного ребенка добавил:

– Обещала, что не умрет, а сама умерла. Как так можно?

Молоденький полицейский ахнул, а я, признаться, даже немного растерялся. Люди по-разному реагируют на смерть близких, чего-чего, а подобных сцен я в своей жизни насмотрелся, но такой смеси страдания и беспомощности очень давно не видел.

– Когда она умерла? – спросил я, опускаясь на корточки рядом со стариком. – Совсем недавно?

Он вздрогнул, как будто мой вопрос был дуновением зимнего ветра, но ответил сразу:

– Только что. Лежит там, дома, такая тихая, и не дышит. Я сперва думал, уснула, не стал будить, а потом пригляделся – умерла. Вот так просто – взяла и умерла.

– Она болела?

Господин Пликс задумался. Потом лицо его прояснилось, он покачал головой.

– Нет, не болела. – Он сообщил это радостно, как хорошую новость, которая могла помочь делу. – Просто устала. Так и сказала мне: я очень устала. И легла полежать. Три дня лежала, но говорила, все хорошо и знахаря звать не надо. Обещала, что отдохнет как следует и скоро встанет. А сама умерла, непонятно как и зачем.

Судя по описанным симптомам, жена старика утратила Искру, хотя мне было известно всего несколько случаев, когда утратившие Искру умирали столь скоропостижно. Впрочем, кто знает, сколько времени леди Фина превозмогала хворь, делала вид, будто все в порядке. Старые дамы нередко являют миру такие чудеса стойкости, о каких даже в древних легендах не прочитаешь.

– Я правильно понимаю, он убил свою жену?

Вопрос Хумхи прозвучал совершенно неожиданно – не только для старика и полицейского, но и для меня самого. Я как-то ухитрился забыть о его присутствии – сам удивляюсь.

– Не беспокойтесь, господа, это просто призрак, он со мной, – сказал я, чувствуя себя полным идиотом.

Потом задрал голову к небу, где, по моим расчетам, парил Хумха, и ответил:

– Нет, я так не думаю.

– Потому что ты молодой, наивный, не знаешь жизни и веришь всем на слово, – укоризненно заметил отец. – Обычно к старости супруги успевают так надоесть друг другу, что вопрос заключается лишь в том, кто первым решится…

Несчастный вдовец окончательно ошалел и теперь таращился на меня глазами будущего пациента Приюта Безумных. Полицейский держался получше, но было видно, что он тоже напуган. И без того все плохо, а тут еще голос из ниоткуда всякие неприятные вещи говорит, да так безапелляционно, что поневоле начинаешь ему верить. Я понял, что ради блага этих двоих мы с Хумхой должны удалиться – чем скорее, тем лучше.

– Значит, так, – сказал я. – У меня… вернее, у нас неотложные дела. Поэтому ты, мальчик, – как тебя, кстати, зовут?

– Хахта Ромм, сэр.

– Замечательно. Ты, Хахта, отведешь господина Пликса в дом, вызовешь кого-нибудь из своих коллег и дежурного знахаря… Хотя что толку от ваших дежурных знахарей? Смерть он, конечно, засвидетельствует, а причины установить – с этим, боюсь, будет гораздо хуже. Не говорю уже о том, что твоему знакомому нужна квалифицированная помощь. Дырку в небе над моей головой, не соображу, кого бы сюда позвать – так чтобы и толковый, и душевный, и приехал быстро, не торгуясь?..

Ответ на этот вопрос тут же вывернул из-за угла и торопливо затопал к нам. Невысокий, смуглый, зеленоглазый старик в теплом не по сезону лоохи. Мой приятель Габа Гро, собственной персоной. Только вчера весь вечер слушал сплетни его соседей, надо же какое совпадение!

– Кофа, – удивленно сказал знахарь. – Ты уже тут. Неужели все так серьезно? Старую леди убил кто-то из мятежных Магистров? Я-то думал, она просто…

Я удивился еще больше, чем он.

– Так ты не случайно мимо шел? Знаешь, что здесь умерла леди? Это твоя пациентка?

– Нет-нет, не пациентка, – Габа покачал головой. – Но да, я пришел не случайно. Моя внучка играла с друзьями где-то тут поблизости и видела, как из дома выбежал человек в слезах, стал кричать: “Она умерла!” Дети, конечно, испугались, разбежались кто куда. Девочка пришла домой и все мне рассказала. Я решил сходить посмотреть, чем могу помочь. Я так понял, нужно, чтобы кто-то позаботился о вдовце. Облегчил страдания. Это важно.

Ну да, Габа хорошо знал, о чем говорит. Сам побывал в этой шкуре. Конечно, он сразу побежал спасать товарища по несчастью, иначе и быть не могло.

– Очень удачно, что ты пришел, – сказал я. – Как раз стоял, думал, кого бы из знахарей сюда пригласить, а тут ты. Знаешь что? Ты, пожалуйста, и тело заодно осмотри. Наверняка сумеешь установить причину смерти – в отличие от полицейского знахаря. А если не сможешь разобраться, сразу так и скажи, стесняться тут нечего, бывают очень сложные случаи, с ними кроме моего начальника вообще никто связываться не желает. Работу оплачу в любом случае, по расценкам Тайного Сыска, так что не беспокойся…

– Да ты что, Кофа, – укоризненно поморщился Габа Гро. – Когда это я беспокоился о деньгах? Заплатят – хорошо, не заплатят – забуду еще до конца года, ты же меня знаешь.

– Потому и говорю, что хорошо тебя знаю. Забудешь про деньги, а я потом буду по всему городу рыскать, чтобы тебе их отдать.

– Зачем рыскать? Всегда можно послать зов. И адрес у меня не изменился с тех пор, как ты в последний раз заходил.

– Хорошо, – кивнул я, – учту. А сейчас прости, мне надо бежать. Я уже и так задержался дольше, чем рассчитывал. Увидимся.

– Конечно, – сказал Габа Гро. – Все будет в порядке, ты же знаешь, на меня можно положиться.

– Знаю, – согласился я.

– Ловко подстроено, – сказал призрак.

Пока я почти бегом преодолевал два квартала, отделявшие меня от вожделенного амобилера, он благоразумно помалкивал. Понимал, что я все равно пропущу его речи мимо ушей. А теперь, когда я сел за рычаг и стал понемногу выруливать со стоянки, воспользовался моментом, чтобы вправить мне мозги.

– Ловко подстроено, – машинально повторил я. Осознал смысл сказанного и встрепенулся: – Что именно ловко подстроено?

– Сам не понимаешь? – снисходительно спросил отец. – Ясно как день: этот знахарь в сговоре с убийцей. Специально подгадал момент, чтобы явиться на место преступления и предложить помощь. Как я понимаю, низкая квалификация полицейских знахарей ни для кого не секрет?

– Не секрет, это правда. Но все остальное ерунда. Старик не убийца, это совершенно очевидно.

– Дураку все кажется очевидным, – проворчал призрак.

– Наверное. Но не так плохи мои дела, чтобы делать выводы на основании собственных поверхностных впечатлений. Вспомни, когда я был совсем молодой, ты сам учил меня распознавать, говорит собеседник правду или врет. Ну, короткий взгляд исподлобья, заклинание из трех букв, которое достаточно сказать про себя, помнишь? Чуть ли не единственный урок, который ты мне преподал. Кстати, большое тебе за это спасибо, очень полезный оказался навык. И почему-то почти никто из моих знакомых этого не умеет, хотя, казалось бы, так просто…

– Хочешь сказать, ты усвоил мою науку? – недоверчиво спросил Хумха. – Я решил, это для тебяслишком трудно, и не стал мучить нас обоих уроками.

– Ну да. Но мне хватило одного занятия. Ты уж извини, я в ту пору часто притворялся глупее, чем на самом деле. Мне казалось, тебе приятно считать меня тупицей. Потому что… Неважно почему. По каким-то непонятным мне соображениям. Мне это не нравилось, но я старался лишний раз тебя не огорчать.

– Просто я желал тебе добра, – объяснил призрак. – От Очевидной магии больше вреда, чем пользы. Мне это давно стало ясно, до остальных дошло гораздо позже, да и то не до всех… Твой начальник успел мне рассказать, почему началась гражданская война, чем она закончилась и какие теперь у вас порядки, так что я в курсе. Рад, что все в конце концов повернулось по-моему. Но очень жаль, что мой единственный сын избрал себе профессию, которая вынуждает заниматься магией даже теперь, когда это запрещено законом. Лучше бы ты оставался полицейским.

– Ничего не попишешь, так уж получилось, – смиренно сказал я.

Ввязываться в бесполезную дискуссию о магии не было ни малейшего желания. По крайней мере, не сейчас. Я хотел спокойно подумать. Что-то в нашем коротком разговоре с Габой Гро мне не понравилось. Какое-то несоответствие, на которое я сперва не обратил внимания, потому что голова была занята совсем другим – что ж, тем хуже для моей головы. В наказание ей теперь придется понять, в чем тут дело.

– Ну ладно, предположим, этот неприятный старикашка не убивал свою жену, – сварливо сказал призрак, как ни в чем не бывало возвращаясь к прерванному спору. – А все равно появление знахаря было ловко подстроено, не сомневайся. Хоть и непонятно зачем – если ты не обманываешь ни меня, ни самого себя, когда твердишь, будто старик не убийца.

– А вот тут я с тобой, пожалуй, соглашусь, – вздохнул я. – Мне тоже кажется, что-то тут не так. Но что именно?

– Да ты вспомни, как он объяснил свое появление: дескать, внучка сказала. Где это видано, чтобы знахарь по собственной воле сорвался с места и понесся сломя голову к чужому пациенту только потому, что ему ребенок что-то там рассказал…

– Стоп! – До меня наконец дошло. – Ребенок. Внучка. Вот оно. Ну конечно. С детьми она, значит, играла возле лилового дома. Небось одна из этой милой компании. Хорошая девочка, ничего не скажешь, но дело даже не в этом… Если мне не изменяет память, ее прислали к Габе не то в восьмом, не то в девятом году Эпохи Кодекса. А сейчас у нас сорок пятый. За это время она должна была изрядно подрасти, ей уже в Высокую Школу поступать пора и мальчишкам глазки строить, а не с малышней по улицам носиться. Как же я сразу не сообразил?

– Что ты там бормочешь? – сердито спросил призрак. – При чем тут внучка? Я говорю, странное поведение для знахаря…

– Да нет, поведение как раз вполне нормальное, – отмахнулся я. – Хороший знахарь, узнав о чужой беде, часто предлагает помощь прежде, чем его попросят, тем более тут особый случай. Габа Гро сам совершенно обезумел, когда потерял жену, много лет потом опомниться не мог, так что знает, каково это, и сочувствует; словом, тут все понятно. А вот что происходит с его внучкой – вопрос, ответ на который мне очень хочется получить.

– Твой начальник очень неплохо играет в “Крак”, – проворчал отец. – Обычно талант игрока свидетельствует о недюжинных умственных способностях. Чего я в толк не возьму – почему в таком случае он считает тебя, растяпу, гениальным сыщиком? Или просто хотел сказать мне приятное?

– Вообще-то Джуффину Халли не свойственно стремление во что бы то ни стало сказать собеседнику приятное, – холодно заметил я. – Боюсь, он говорил тебе чистую правду. Никто не принуждает его терпеть меня на службе. Был бы недоволен, за сорок с лишним лет нашел бы способ от меня избавиться, не сомневайся.

– Ну, если так, значит, сегодня просто не твой день, – Хумха гнул свое. – Вот увидишь, знахарь появился там неспроста.

– А знаешь, наверное, ты прав, – сказал я.

Сам не понял, как это у меня вырвалось. Обычно так быстро я не сдаюсь.

Добившись моей капитуляции, призрак так удивился, что умолк. Ну и хвала Магистрам.

Но я согласился с ним вовсе не из дипломатических соображений, просто вдруг осознал, что моя интуиция целиком на его стороне. Отцовские рассуждения о знахарях, которые не станут помогать кому попало, пока их не попросят, – это, конечно, полная ерунда. Просто Хумхе, надо думать, всю жизнь не слишком везло на знакомства с приличными людьми, бывает.

Но тут такое дело: с некоторых пор в моей жизнипочти нет места бессмысленным случайностям. И если уж вышло так, что я много лет не встречал Габу Гро и ничего о нем не слышал – разве только сам расспрашивал общих знакомых, – а потом вдруг судьба взялась столь упорно нас сводить, подсовывая мне то его соседей, то самого Габу собственной персоной, значит, мне следует обратить на него пристальное внимание. Тут одно из двух: или с самим Габой что-то неладно, или он обладает чрезвычайно интересной для меня информацией. Ну или все сразу, и так бывает. Ладно, поглядим, что на этот раз.

Тем временем мы наконец въехали в Новый Город. Признаться, я не в восторге от этого района. То есть дома там красивые, просторные и при этом дешевые, ничего не скажешь, и улицы широкие, и парки с каруселями, и трактиров больше, чем в Старом Городе, причем попадаются очень неплохие, – в общем, приятное глазу и удобное для жизни место получилось, могу понять людей, которые отказываются от скромной квартирки в Старом Городе ради трехэтажного особняка в Новом за те же деньги. А все же не дело это, когда из одного центра столицы в другой даже в амобилере приходится добираться целый час, а о пешем походе и думать не хочется, один выход – Темный Путь. Но этот фокус мало кому доступен, а мне, к примеру, просто не слишком нравится, я еще в Смутные Времена на три сотни жизней вперед Темным Путем набегался, поэтому, когда есть выбор, предпочитаю перемещаться более естественным, так сказать, способом. Хотя времени на дорогу, конечно, ужасно жалко. Поди реши, как лучше.

Словом, Новый Город расположен слишком далеко от Старого. Левобережье, которое во времена моей юности считалось пригородом, и то насколько ближе. Понятно, что тут ничего не поделаешь, после окончания войны за Кодекс население Ехо выросло непомерно, и всем этим людям надо где-то жить – а все-таки городу не следует быть таким огромным. Не дело это. И уследить за ним стало трудно. Счастье еще, что почти все по-настоящему опасные колдуны, за которыми надо постоянно присматривать, столь же консервативны, как я сам, Новый Город тоже не слишком жалуют, так что мотаться туда-сюда по делам мне не каждый день приходится, а то рехнуться можно было бы.

– Слушай, – сказал я отцу. – Ты, конечно, все равно сделаешь по-своему, а все-таки я очень тебя прошу, будь великодушен, не пугай людей, к которым мы сейчас приедем. Им и так несладко: один умирает, другая не может с этим смириться, третий – если, конечно, уже добрался – пытается совершить чудо. Не пугай их, пожалуйста. Самое главное, воздержись от криков, что дом полон отравителей. И вообще от любых криков. Ладно?

Призрак какое-то время молчал. Наконец деловито спросил:

– А если я буду молчать, ты прекратишь злиться на меня из-за повара?

Сперва я даже сообразить не смог, о чем речь. Совсем из головы вылетело. Наконец вспомнил давешнее прискорбное происшествие, заново огорчился, но взял себя в руки. Что сделано, то сделано, чего уж теперь.

– Ладно, – объявил я. – Повар забыт. Найму молодого, негордого, за гроши. Будешь его всему учить, если не передумал.

– Я-то не передумал. Лишь бы ты сдержал слово и больше не ныл.

– Сдержу, не сомневайся, – пообещал я.

А что мне еще оставалось?

Дом Брины Клайвис был невелик, всего в два этажа, но хорош даже на фоне просторных соседских построек. Сложенный из синих кирпичей, с витражными окнами, крытый расписной тарунской черепицей, он был построен на самом берегу Хурона и окружен цветущим садом. Впрочем, Брина всегда умела устроиться: свой крошечный кабинет в Управлении Порядка она, помню, обставила так уютно, что я, когда выдавалась свободная минута, захаживал к ней выкурить трубку и чувствовал себя потом отдохнувшим, словно домой на полдня вырвался.

Хозяйка дома ждала меня на крыльце. По выражению ее лица я сразу понял, что Абилат уже приехал, и только потом заметил его амобилер, оставленный в стороне, чтобы не мешать другим желающим припарковаться возле дома. В этом весь Абилат: став одной из самых важных персон в Соединенном Королевстве, мальчик по-прежнему всерьез озабочен тем, чтобы никому не помешать. Качество настолько редкое, что вызывает у меня не столько уважение, какого, безусловно, заслуживает, сколько оторопь.

– Кофа, – сказала Брина. – Ну ты даешь, начальник. Королевского знахаря прислал. Я чуть ума не лишилась, когда он приехал.

Шагнула мне навстречу и обняла крепко-крепко, от всей души.

– Ума ты лишилась гораздо раньше, – проворчал я. – Почему не связалась со мной сразу же после того, как первый знахарь объявил, что дело плохо? Ты же знаешь, я могу помочь – в этом деле и вообще в каком угодно.

– Прости, – кротко сказала она. – Я думала, ты теперь слишком занят, чтобы…

– Конечно, я слишком занят. И если бы ты позвала меня на семейный обед, мне, скорее всего, пришлось бы отказаться. Но в тот день, когда я, сославшись на нехватку времени, откажусь помочь в беде старому другу, надеюсь, кто-нибудь милосердно пристрелит меня из бабума и избавит этот прекрасный Мир от очередного никчемного надутого индюка.

– Кофа, – твердо сказала Брина. – Вот этого не надо, пожалуйста. Я не думала о тебе плохо. Просто не сообразила, что ты тут чем-то можешь помочь. Прости.

– Да ладно, – вздохнул я. – Вообще-то я почти ничего не сделал, просто рассказал Абилату, что в городе появился неизлечимый пациент. А ему только того и надо. Ты, кстати, и сама могла бы его позвать, без разницы.

– Главного Королевского Знахаря? – изумилась Брина. – Да ладно, не заливай.

– Серьезно тебе говорю.

– Во дела, – вздохнула Брина. – А я как последняя дура по городу бегаю, ищу, какому еще недоучке денег предложить в обмен на плохонькую надежду…

– Если есть хоть малейший шанс, Абилат его вытащит, – твердо сказал я. – Возможно, уже через пару часов будет как новенький. Заодно и познакомимся с твоим мужем. Пора бы уж.

– А разве я вас не знакомила? – удивилась Брина. – Надо же. Всегда была уверена, что… А,ладно. Конечно познакомитесь.

Я видел, ее здорово отпустило. Вся эта наша дурацкая болтовня о знакомстве – такие разговоры не ведут у постели умирающего. А ей только это и было сейчас нужно: почувствовать, что никакого умирающего в доме нет, а будущее, напротив, есть – не обязательно прекрасное, зато и не страшное. Обыкновенное. Именно то, что требуется.

– Где у тебя можно посидеть, покурить? – спросил я. – А то на крыльце стоять – дело хорошее, конечно. Если не очень долго.

– Пошли, – улыбнулась она. – Только не в гостиную, а в беседку. Ты уж извини, но твой знахарь велел, чтобы в дом никто не заходил, пока он не позовет. Даже меня выпер.

– Да? – удивился я. – Надо же. Ну и методы у него теперь.

– Кувшин с камрой остался на кухне, – вздохнула Брина. – Это очень плохо. Но выпивку я все-таки прихватила. – Она достала из кармана лоохи бутылку, заполненную примерно на четверть. – Совсем мало, зато это настоящее укумбийское пряное бомборокки. Не ташерская подделка.

– Живем, – кивнул я.

В садовой беседке мы просидели часа два. Вообще-то я не намеревался задерживаться так долго, но решил, если уж приехал в такую даль, глупо будет уйти, не дождавшись Абилата. К тому же не стоило сейчас оставлять Брину одну. Ждать, бояться и надеяться в одиночку – скверное занятие. Вдвоем – еще куда ни шло.

Призрак отца моего, удивительное дело, держалслово, вел себя тихо. Ни разу не вмешался в наш разговор, даже когда Брина между делом сказала, что им с мужем очень нравится, как стали в последнее время готовить в “Сытом скелете”. Могу себе представить, каких усилий стоило отцу не закричать: “Так вот почему ее муж умирает!” – и тут же потребовать, чтобы я сам немедленно показался знахарю, благо с момента моей трапезы в этой дрянной забегаловке прошло всего полтора часа, а значит, спасение еще возможно, хоть и маловероятно, чего уж там.

Но он, повторяю, промолчал. Поразительно.

Наконец на тропинке, ведущей от дома к беседке, появился Абилат. Стоило мне увидеть его лицо, я сразу понял, что вдовой моя Брина в ближайшее время не станет. Ну и хвала Магистрам. Успели, значит.

– Хороший день, Кофа, – улыбка Абилата была усталой и рассеянной, но вполне лучезарной. – Как же я рад, что вы меня сюда позвали, потому что при всем уважении к коллегам не думаю, что… – Он осекся и уставился куда-то вверх, в дальний угол беседки. – Ох, простите, сэр, я вас не сразу заметил. И вам, конечно же, хорошего дня!

То есть, надо понимать, для него призрак не был невидимым, даже при дневном свете. Ничего себе.

– Приятно видеть воспитанного молодого человека, – откликнулся Хумха. Свойственные ему сварливые интонации, впрочем, никуда не делись.

Брина, хвала Магистрам, не обратила внимания на их переговоры. Ее сейчас интересовало совсем другое. Абилат прекрасно это понимал, поэтому торопливо сказал:

– Знаете, леди Брина, я думаю, теперь все будет хорошо. Сэру Хийике уже лучше, он спит, и вы его, пожалуйста, не будите.

Хийика, значит. Чудное имя, даже для уроженца Куманского Халифата. Интересно, из какого он города? Вряд ли из Кумона, хотя все может быть, конечно… Я только теперь понял, что до сих пор не знал, как зовут мужа Брины. Ну или давным-давно выкинул его имя из головы как ненужную информацию. Если мои друзья хотят, чтобы я знал по именам их домочадцев, им следует связывать свою жизнь с мятежными колдунами, на худой конец – с городскими нищими, фальшивомонетчиками или придворными Его Величества, тогда я буду в курсе всех перипетий их семейной жизни, а так – извините, не выходит.

– Мне теперь нужно кое-что сделать, – говорил тем временем Абилат. – Чтобы, так сказать, закрепить успех. Но не здесь, в смысле, не у вас дома. То есть я хочу сказать, что сейчас уйду, а вы отдыхайте. Больному ничего давать не нужно, я имею в виду, никаких лекарств, но если проснется и попросит поесть, вы ему, конечно, принесите, что сам захочет, никакой особой диеты не требуется. И да, амобилер я пока тут у вас оставлю, вы не беспокойтесь, я его вечером сам заберу, заодно проверю, как у вас дела… Сэр Кофа, вы меня простите, пожалуйста, но мне надо срочно увидеть Джуффина. Для леди Брины у меня были хорошие новости, а вот для него скорее плохие. Что-то неладное творится, он вам потом расскажет, ну или я сам расскажу – вечером, вы только пришлите мне зов, хорошо? Обязательно!

Он отвернулся, уставился в потолок, вежливо поклонился – как я понимаю, попрощался с Хумхой, – потом вышел из беседки и тут же исчез. Ушел Темным Путем. Уже выучился, значит, прокладывать его самостоятельно, на моей-то памяти все больше готовыми тропами пользовался. Молодец, что тут скажешь.

– Такой молодой мальчик, да? – сказала Брина, разглядывая тропинку, где только что стоял Абилат. – Бывает же… Слушай, Кофа, он действительно сказал, что все будет хорошо? Мне не померещилось?

– Так и сказал, – кивнул я. – А мог бы и не говорить, у него на лице все было написано. Где это видано, чтобы знахарь от безнадежного больного такой довольный выходил?

Она неуверенно кивнула, криво улыбнулась и вдруг разревелась – в голос, взахлеб, почти торжествующе, так плачут маленькие дети, пробудившись от плохого сна, не столько от страха, сколько на радостях, что кошмар оказался ненастоящим. Прежде я только однажды видел Брину в слезах – в тот день, когда был принят Кодекс Хрембера, она ревела в точности как сегодня, бурно, зато недолго. Потом, когда успокоилась, объяснила: всегда была уверена, что не доживет до окончания гражданской войны. Не то предсказал ей какой-то шарлатан, не то сама придумала. И когда поняла, что война все-таки закончилась, следовательно, приговор отменяется, расплакалась от облегчения. И вот теперь тоже.

– Прости, Кофа, – сквозь слезы сказала она. – Это я зря. Держалась-держалась и вдруг расслабилась, позорище…

– Правильно сделала, – сказал я. – Реви давай, горе мое, говорят, для здоровья очень полезно давать волю чувствам. Тем более мне все равно ехать пора. Уже часа полтора как пора, если честно.

– Даже в дом не зайдешь? – Брина так огорчилась, что перестала плакать. – Теперь-то можно. Там камра на кухне, на жаровне стоит. Вкусная.

Конечно, я зашел. Мне, кроме всего, еще и любопытно было поглядеть, как она устроилась в этом своем синем домике. Когда еще выберусь.

Осмотрев холл, кухню, обе гостиные – дневную и вечернюю – и опоясывающую дом веранду, выпив две кружки камры, по части которой Брина могла бы дать фору почти всем столичным поварам, я наконец откланялся, взяв с нее клятву держать меня в курсе дел – не только сегодня, но и вообще всегда.

– А почему ты сам на ней не женился? – спросил призрак моего отца, едва мы отъехали от дома Брины.

Я, признаться, даже растерялся. Странная постановка вопроса.

– А зачем бы мне на ней жениться?

– Ну как – зачем? Она же тебе нравится.

– Еще как нравится, – подтвердил я. – Но ты учти, мой бывший заместитель, а ныне Второй Начальник Канцелярии Забот о Делах Мира сэр Тренки Нон нравится мне еще больше. И что прикажешь делать?

– Как такое может быть?! – опешил призрак. – В нашем роду не было кейифайев! И в роду твоей матери их тоже не было, я все дотошно выяснил, прежде чем взять ее в свой дом.

– Ну при чем тут кейифайи? – вздохнул я. – Брина, Тренки и еще несколько дюжин человек, работавших со мной в Правобережной полиции во время войны за Кодекс, до сих пор нравятся мне куда больше, чем все остальные люди, с которыми я знаком. Но все же не настолько, чтобы на них жениться. Я понятно объясняю?

– Ага. То есть эта женщина тебе не нравится, – заключил Хумха. – Странно, мне показалось…

– Давай будем называть вещи своими именами, – предложил я. – Когда ты говоришь “нравится”, ты имеешь в виду “влюблен” или что-то в таком роде. Это не так. Брина – старый друг, вот и все. Ну, как для тебя… – я осекся, поскольку понял, что не сумею подобрать пример. У Хумхи на моей памяти не было не то что друзей – добрых знакомых. Даже со своими коллегами из Семилистника он виделся редко, неохотно и уж точно не по собственной инициативе.

– Как для меня – кто? – заинтересовался отец.

– Не знаю, – вздохнул я. – Может, и никто. Тебе виднее. Ну не родился же ты таким, каков есть. Был когда-то молодым, глупым, заводил друзей. Скажешь, нет?

– Мало ли что было давным-давно. Я уже толком и не помню.

Еще бы. Уж пару-то тысяч лет он на свете прожил, хотя точно его возраста не знал никто; думаю, Хумха и сам в какой-то момент сбился со счета.

Призрак явно утратил интерес к разговору и умолк. Воспользовавшись паузой, я отправил зов Джуффину, но его, судя по всему, больше не было в этом Мире. Ушел небось на эту свою Темную Сторону, а может, просто в Холоми по делам отправился, в стенах Королевской Тюрьмы Безмолвной речью пользоваться совершенно невозможно. Хотя первое вероятнее, если учесть, что Абилат рванул к нему с какими-то загадочными новостями.

Все это, по правде сказать, мне очень не нравилось. Плохие новости, с которыми бегут не ко мне, а к Джуффину, – это должны быть Очень Плохие Новости, с большой буквы. Ну и потом, я не люблю неприятности, которые выходят за пределы моей компетенции. Пока я не начал работать в Тайном Сыске, вообразить не мог, что некоторые насущные проблемы можно решить только на Темной Стороне, куда мне путь заказан. Неприятное открытие, чего уж там. Кому бы такое понравилось?

Но мне, хвала Магистрам, и здесь было чем заняться. Поэтому я послал зов своему приятелю Габе, выяснил, что его дела близятся к завершению, и предложил встретиться в ближайшем трактире – да вот хоть в “Белом Доме” на Большой Королевской, заберу у него официальное заключение о смерти, заодно поболтаем, выпьем по кружке камры, столько лет не виделись толком, это никуда не годится.

Габа согласился. Мне показалось, что без особого энтузиазма; впрочем, возможно, я просто отвлек его в неподходящий момент. Обычно я распознаю такие нюансы Безмолвной речи, но “обычно” не означает “всегда”; да и потом, сейчас мне от него требовался не энтузиазм, а всего лишь согласие встретиться, поэтому – ладно.

О трактире “Белый Дом” следует рассказать отдельно. До сих пор жалею, что его хозяин Тони Край оказался таким непоседой – закрыл процветающее дело всего через дюжину лет и умотал неведомо куда, не оставив после себя ничего кроме воспоминаний – чрезвычайно приятных, надо отдать ему должное.

И ведь, на первый взгляд, ничего особенного, трактир как трактир. Ну да, в отличном месте, выпивка превосходная, зато половину блюд в рот взять невозможно; впрочем, вторую половину мне не раз удавалось разжевать и даже проглотить без особого волевого усилия, а это уже неплохо. Небольшой полутемный зал, в любое время суток освещенный разноцветными фонарями, на стенах географические карты каких-то неведомых и, скорее всего, несуществующих земель. По вечерам в “Белом Доме” играли музыканты, причем репертуар был совершенно непредсказуемый – с кем хозяина угораздило вчера договориться, тот сегодня и выступает: заезжий иррашийский лютнист, девочки из дворцового оркестра или бродячий сельский дудочник – Тони все были по вкусу; как-то раз он даже приволок в трактир настоящего арварохца, который как завел на закате песню о воинских победах своего клана, так и горланил ее до утра, невзирая на жалобы отчаявшихся соседей, поскольку прерывать историю о героях и битвах на середине арварохские законы чести не дозволяют, а петь тихо он, как и все его соотечественники, был физически не способен.

А порой – всякий раз это случалось неожиданно, без предупреждения – в трактире звучало воистину прекрасное пение. Я уж насколько равнодушен к музыке, а и меня, помню, пробирало до дрожи. Причем певицу никто никогда не видел, только слышали голос, льющийся откуда-то сверху, приятный, сильный, глубокий; его обладательница могла бы сделать блестящую оперную карьеру, если бы захотела, но об этом и речи быть не могло. Я-то знал, что так развлекается подружка Тони, юная леди из очень знатной семьи, – потому и пела тайком, не показываясь публике, что родителям о ее похождениях знать не следовало. А прочие посетители думали, это какая-то хитроумная древняя магия, не связанная с силой Сердца Мира, а потому не подпадающая под запрет, – именно то, чего, по мнению горожан, следовало ждать от Тони Края.

Вообще имя этого скромного трактирщика было окружено таким несметным числом слухов и легенд, что я не раз бывал сбит с толку и кидался проверять новую информацию. Оно и неудивительно: о Тони даже мне было известно очень немного. Такой занятный белобрысый парень неопределенного возраста, очень обаятельный, скверный рассказчик, зато замечательный слушатель, самую скучную семейную историю, рассказанную косноязычным пьяницей, принимал с искренним восторгом и благодарностью, причем, в отличие от меня, совершенно бескорыстно. Я имею в виду, что ни для собственной выгоды, ни для иных каких-то дел он полученные сведения не использовал, просто слушал, как ребенок сказку, и все. Люди любят внимание, так что без посетителей Тони не оставался никогда, даже в Первый День Года, когда столичные жители по традицииотсыпаются после предпраздничных хлопот, ему приходилось открывать трактир не позже полудня – чего не сделаешь для полудюжины постоянных клиентов, которым без завтрака в “Белом Доме” свет не мил.

Собственно, почему мне так толком ничего и не удалось вызнать о Тони – он был хорошим приятелем Джуффина Халли и, как я понимаю, перебрался в Ехо по его приглашению, даже жил поначалу в его доме на Левобережье. И трактир свой открыл не без помощи Почтеннейшего Начальника Тайного Сыска, уж я-то, не сомневайтесь, выяснил, чьими деньгами была оплачена аренда помещения. Джуффин на моей памяти частенько помогал землякам, но Тони – совсем другой случай, в его жилах не отыскалось бы и капли шимарской крови, тут двух мнений быть не может, знаю я их породу. Откуда на самом деле приехал Тони и куда потом отправился, я до сих пор понятия не имею – Джуффин умеет хранить секреты, свои и чужие, какие доведется, ничего с этим не поделаешь.

Как бы там ни было, а местечко получилось отличное, один из немногих столичных трактиров, куда язаходил порой без всякой надобности, просто отдохнуть и послушать пение. К тому же, если и была в столице многолюдная забегаловка, куда можно преспокойно заявиться в обществе призрака, так это “Белый Дом”. Тони только обрадуется удивительному происшествию, а завсегдатаи решат, что это очередная выходка хозяина, благо он порой еще и не так чудит; впрочем, все Тонины чудеса были совершенно невинными. То сотни пестрых бабочек под потолком летают, то зеркала вдруг перестают отражать посетителей, то выпивка в стаканах начинает менять цвет, сохраняя, впрочем, вкус и крепость, то деревянные суповые миски зазеленеют по краям свежими побегами – в общем, всякие милые пустяки, в Эпоху Орденов так многие развлекались, а теперь один только Тони ухитрялся фокусничать, не нарушая закон, обходился несколькими дозволенными ступенями магии – между прочим, я до сих пор не понимаю, как это ему удавалось.

Наверное, мне не следует так подробно объяснять, почему я назначил встречу в трактире, который и без всех вышеперечисленных достоинств подходил для этого как нельзя лучше, – просто потому, что находился совсем рядом с домом из лиловых кирпичей, где Габа возился с новоиспеченным вдовцом. Но мне, чего уж там, только повод дай вспомнить, каким славным местечком был “Белый Дом”, и посетовать, как мне его не хватает.

Отцу, как и следовало ожидать, в трактире сразу не понравилось, о чем он не постеснялся громогласно объявить. Тони изумленно покосился на меня из-за стойки: он уже успел привыкнуть к моим похвалам, а тут – на тебе. Пришлось объясняться:

– Это не я ругаюсь. Это призрак. Он со мной. Никого здесь не обидит… разве что словом. Извини, Тони. Имей в виду, я не разделяю его мнение, а не спорю только потому, что устал.

Трактирщик, как я и ожидал, обрадовался, энергично закивал, потом задрал голову повыше и приветливо улыбнулся.

– Можете ругать “Белый Дом” сколько пожелаете, сэр, если это доставляет вам удовольствие, – сказал он Хумхе, который в полутьме зала наконец-то стал более-менее видимым. – Я, в свою очередь, буду рад выслушать все ваши замечания.

От столь любезного обращения призрак растерялся и умолк. Непросто ругаться с покладистым собеседником, а на дружескую болтовню отец, как я понимаю, не был настроен.

– Все-таки ты совершенно не умеешь отличить хороший трактир от скверного, – сердито сказал он мне, когда я устроился за столом в дальнем углу. – Вечно суешься Магистры знают куда, смотреть противно. Счастье еще, что я теперь лишен обоняния, могу себе представить, какой чад тут стоит… Или хороших трактиров больше не осталось?

– Боюсь, в этом смысле дела обстоят не слишком утешительно, – кивнул я. – Вчера вечером мы с тобой были в лучшем и, кстати, самом дорогом трактире столицы – где я тебя с Джуффином познакомил, помнишь? Там, как я понял, тебе тоже не слишком понравилось.

– Не слишком, – проворчал Хумха. – Тесные комнаты вместо общего зала, хмурая прислуга, и даже по внешнему виду блюд заметно, что повар находится под сильным влиянием уандукской кухни, а это не дело. Самый лучший трактир, говоришь? Скудные какие-то настали у вас времена. Вовремя я умер. Как чувствовал, что ничего хорошего этому Миру больше не светит.

Я хотел было сказать отцу, что при всех недостатках новой эпохи дела наши все же обстоят не настолько ужасно, чтобы ложиться и помирать, но вовремя прикусил язык. Если покойник считает свою смерть хорошим и своевременным событием, немилосердно доказывать ему обратное. К тому же мой приятель Габа Гро уже стоял на пороге и, прищурившись, озирался по сторонам, высматривая меня. Я привстал и призывно помахал рукой; Тони тут же ухватил его за локоть и всучил поднос с моим заказом: он обожал при случае взваливать на клиентов свои обязанности – не то чтобы так уж ленился, но полагал, что это оживляет атмосферу, и был по-своему прав.

Знахарь безропотно взял поднос и пошел к моему столу, опасливо косясь в угол, где крутился Хумха.

– Это призрак моего покойного отца, Габа, – сказал я, втайне проклиная все на свете.

Джуффин Халли считает, что любому человеку полезно иногда почувствовать себя идиотом. По его мнению, это весьма освежает. Не спорю, в малых дозах оно действительно неплохо. Но чувствовать себя идиотом по несколько раз на дню – это все же перебор.

– Вижу вас как наяву, сэр, – пробормотал мой приятель. От растерянности даже глаза рукой прикрыть забыл. Хумха не удостоил его ответом.

Габа адресовал мне вопросительный взгляд. Дескать, что за дела?

– Так надо, – твердо сказал я.

Это нехитрое заклинание не имеет никакого отношения к Очевидной магии, однако работает безупречно: избавляет от дальнейших расспросов, даже когда имеешь дело с очень настойчивым собеседником. Вот и сейчас Габа Гро понимающе кивнул, уселся за стол и перешел к делу. Достал из кармана самопишущую табличку, протянул мне.

– Тут мое заключение, – сказал он. – Составить его было совсем нетрудно.

– И какова причина смерти? Судя по тому, что я успел услышать от ее мужа, бедная леди утратила Искру. Так?

– Правильно. Видишь, ты и сам эксперт хоть куда. Вполне мог бы сэкономить казенные деньги.

Я отмахнулся – дескать, отстань ты со своей экономией – и спросил:

– А это вообще нормально? Я имею в виду, умереть от утраты Искры всего за два-три дня.

– Ненормально, конечно, сам знаешь. Но случается и так, если человек стар или ослаблен другой хворью. Тем более я не думаю, что леди Фина болела только два дня. Скорее всего, она уже давно чувствовала слабость, но не подавала вида, думала, все само пройдет, если не обращать внимания. Многие люди, утратив Искру, поначалу считают, что это просто упадок сил, даже знахаря не зовут. С другой стороны, им от нашего брата немного пользы, только и можем что напугать страшным диагнозом и немного отсрочить смерть.

Я молча кивнул. Вообще-то мне было известно несколько случаев, когда утратившие Искру окружали себя толпами знахарей, поглощали микстуры чуть ли не ведрами и жили, вернее, медленно умирали еще много лет, но, честно говоря, такой жизни не позавидуешь, лучше уж, если очень боишься смерти, позвать хорошего колдуна и стать призраком – все веселее. Хумхе вот, судя по всему, такое состояние очень даже нравится. К сожалению.

– А как старик? – спросил я. – Это ты с ним столько времени провозился?

– Ну да. Зато теперь все в полном порядке. Он, конечно, по-прежнему опечален случившимся, но уже спокоен. И готов жить дальше – столько, сколько отведено судьбой. Это, знаешь, очень неплохой результат.

– Да, – согласился я. – Результат просто отличный. А завтра утром, когда он проснется?..

– Ну как тебе сказать. Плясать от радости он, конечно, не будет, но встанет, умоется, поест, займется делами. И послезавтра тоже. И через год. В том-то и дело. Видишь ли, Кофа, я, кажется, сумел составить очень хорошее лекарство от горя. По-настоящему хорошее. Оно не отшибает память, не делает человека тупым и равнодушным, оно даже оставляет скорбящему его печаль, зато избавляет от невыносимой муки. Сам понимаешь, я для себя старался. Ты же помнишь, что со мной было, когда Танита погибла. Дюжину лет маялся, не знал куда себя деть, ничего делать не мог, людей ненавидел – всех, без исключения, просто за то, что они живы, а моя жена мертва. А когда на собственной шкуре выяснил, что время лечит не всех, понял: надо что-то делать. И сделал. Думал сперва, мое лекарство годится только для меня самого, но однажды столкнулся с товарищем по несчастью, вот как сегодня, рискнул, проверил – помогло. И тогда я начал понемногу его применять – в особо тяжелых случаях. Многие люди все-таки более-менее легко справляются с потерей близких. Но не все. И вот им-то я могу помочь.

– Смотри-ка, – удивился я. – В городе такие дела творятся, а я не в курсе. Все почему-то молчат.

– Понятно почему, – пожал плечами Габа. – Это не то событие, о котором станешь кричать на всех углах: ура, мой любимый человек по-прежнему мертв, но я больше не страдаю! Как-то, знаешь, неприлично даже. И никого не касается, если на то пошло.

– Ну да, пожалуй. Но ты и сам мог бы рассказать мне о своей микстуре. Я более-менее в курсе городских дел, стал бы иногда присылать к тебе пациентов. А то лекарство от горя уже есть, а страдальцы о нем не знают – как-то это неправильно. Нет?

– Да, наверное, – кивнул мой старый приятель. – Прости, Кофа. Честно говоря, я просто как-то не сообразил, что тебе это может быть интересно. Ты все-таки занят важными делами…

– Совершенно верно. И твоя микстура – одно из них.

– Наверное, – флегматично повторил он. И тут же встрепенулся, вспомнив, с кем имеет дело: – Кстати, ты не думай, я не потому молчал, что боялся неприятностей. Ничего противозаконного, всего вторая ступень Черной магии, третья Белой и несколько древних секретов, ты же знаешь, я с юности рецепты лесных колдунов и травников коллекционирую – вот, учусь теперь понемногу с ними работать… Хотя это, вообще-то, безобразие, что в Кодексе Хрембера не сделали никаких поблажек для знахарей. Мы же людей лечим, а не ерундой занимаемся.

– Говорят, это временная мера, – вздохнул я. – Мне тоже кажется, что перегнули палку. Для знахарей и поваров следовало сделать исключение. Впрочем, я еще ни разу не слышал, чтобы у знахаря, нарушившего Кодекс ради спасения пациента, были серьезные неприятности – если, конечно, не считать серьезной неприятностью беседу с глазу на глаз с Почтеннейшим Начальником Тайного Сыска. Многим, я знаю, не нравится, но все лучше, чем тюрьма.

– А Канну Ани все-таки посадили в Холоми, – напомнил Габа. – И еще Теххи Фенис совсем недавно в Нунду отправили, а Нунда – это гораздо хуже.

– Ну ты даешь. У Канны в клинике под видом пациентов две дюжины изгнанных Магистров из Ордена Стола на Пустоши прятались. И если бы только прятались… А леди Фенис совсем ерундой занималась: обманывала богатых приезжих старушек, обещала вернуть утраченную молодость, а сама только внешность им изменяла, любой хороший Мастер Маскировки такое может сделать и возьмет раз в десять дешевле. К настоящей молодости это не имело никакого отношения – ни сил, ни здоровья у бедняжек не прибавлялось, и век их не продлевался, конечно же. Одна радость, что снова красотками стали – хорошее дело, но, как я уже сказал, стоит гораздо дешевле… Так что Теххи Фенис посадили за мошенничество, а не за колдовство. С магией-то она как раз довольно осторожно обращалась.

– Вот оно как, – Габа покачал головой. – А говорили совсем другое.

– Всегда говорят совсем другое, – ухмыльнулся я. – На то и дан людям язык, чтобы искажать факты. А голова – чтобы извлекать из груды вранья крупицы правды и с их помощью восстанавливать объективную картину.

– Иногда ты рассуждаешь как разумный человек, – уважительно заметил призрак моего отца.

Я сразу же начал думать, что сказал глупость – если уж Хумха одобряет. Такая у меня с ранних лет сложилась привычка: сверять свои слова и дела с отцовским мнением. И никогда, ни при каких обстоятельствах не повторять высказывания и поступки, заслужившие его похвалу.

Габа Гро меж тем ерзал на стуле и всем своим видом старался продемонстрировать, как он торопится.

– У тебя дела? – спросил я. – Пациенты?

– Да нет, просто внучка дома одна сидит, – смущенно сказал он.

Очень вовремя. Я-то все гадал, как бы подвести разговор к этой теме.

– Она, наверное, уже почти взрослая? – невинно поинтересовался я. – Сколько лет прошло с тех пор, как ее прислали в столицу?

Приятель мой явственно переменился в лице. Насколько я мог читать его мысли, он сейчас последними словами проклинал себя за то, что вообще упомянул внучку. Больше ничего разобрать было нельзя. Люди удивились бы, узнав, каким прекрасным защитным барьером от любителей подглядывать в чужие головы является паника. Читать мысли человека собранного и сдержанного куда легче. Так что держать себя в руках полезно далеко не всегда.

– Вообще-то, ты знаешь, я не люблю распространяться о своих домашних делах, тем более о неприятностях, – наконец сказал Габа Гро. – Но если уж ты спросил… Все равно узнаешь, так что лучше от меня. Понимаешь, с девочкой все не так просто.

Об этом я, положим, уже и сам догадался.

– Она не растет, – Габа развел руками. – В смысле, не взрослеет. Какая была, когда ко мне приехала, такая и осталась. Собственно поэтому ее ко мне и прислали. Я же знахарь. И в детских болезнях хорошо разбираюсь. Если я ее не вылечу, больше некому. Пока ничего не получается. Но я не сдаюсь. Рано или поздно найдется способ. Я, кстати, еще и поэтому сержусь, что в Кодексе Хрембера нет поблажек для знахарей. Если бы можно было спокойно колдовать…

– Погоди, – сказал я. – Так что ж ты молчал все эти годы? Ты прекрасно знаешь, у меня в Семилистнике полно друзей. Запросто могу выхлопотать для тебя разрешение работать в одном из их специальных подвалов, оборудованных для колдовства. Ребята чужих неохотно пускают, но для моего друга сделают исключение.

Габа снова переменился в лице. Гримаса его менее всего была похожа на благодарность, которая мне – не то чтобы требовалась, просто казалась естественной реакцией на столь великодушное предложение.

– Спасибо, – наконец вымолвил он. – Даже не знаю, что сказать. Я уже привык обходиться своими силами, но… Все равно спасибо. Может быть, действительно попробовать? – без особого энтузиазма добавил он.

– Устал ты, как я погляжу, – вздохнул я. – Не буду тебя больше задерживать. Иди домой, Габа. А завтра на свежую голову обдумай мое предложение. Мне почему-то кажется, рано или поздно ты должен ему очень обрадоваться.

– Я уже обрадовался, – заверил меня он. – Только, ты прав, действительно очень устал. Сегодня и вообще. Понимаешь, если бы я еще знал, что делать в этих твоих подвалах… А у меня на сегодняшний день никаких идей. Знаний не хватает. Уникальный случай, возможно, впервые за всю историю Соединенного Королевства такое случилось с ребенком. Во всяком случае, в книгах я ничего подобного не нашел.

– А с коллегами советоваться не пробовал? – спросил я.

Габа поморщился и покачал головой. Дескать, было бы с кем советоваться, что они понимают.

Вообще-то, для него это совсем нехарактерное поведение. Никогда прежде я не замечал, чтобы Габа с пренебрежением относился к другим знахарям. Высокомерие и тем более зависть не были ему свойственны, как и всем настоящим мастерам. Общеизвестно, склочничают обычно те, кто ни на что иное не годится, в любом деле так.

– Если хочешь, – мягко, но настойчиво сказал я, – могу познакомить тебя с Абилатом. Он…

Как вы понимаете, я много хорошего собирался сказать о молодом Королевском знахаре. И не только потому, что я к нему привязан, как обычно привязываешься к чужому ребенку, выросшему у тебяна глазах. С Абилатом такое дело – даже если захочешь его обругать, не найдешь, к чему прицепиться, зато, когда начинаешь просто рассказывать правду, она звучит как восторженная ода, даже как-то неловко. Но Габа, услышав его имя, скривился так, словно полный рот болотной травы набрал.

– Думай что хочешь, – мрачно сказал он. – Но я уже старый человек, далеко не последний в своем деле. И я не пойду на поклон к сопливому мальчишке из Гажина только потому, что… – Он осекся, страшно смутился, поспешно встал, пробормотал: – Извини, Кофа. Я не прав. Сорвался. Но я хочу вылечить ее сам. Спасибо, что предложил помощь. Может быть, я действительно попрошу тебя похлопотать в Семилистнике насчет подвала – потом, попозже. Прости. Хорошей ночи.

Габа Гро покинул меня столь стремительно, что я не успел ничего ему ответить. Глядел, как он, натыкаясь на столы, мчится к выходу, думал – во дела.

– Ну и как? – насмешливо осведомился призрак моего отца. – Ты хоть что-то понял, горе мое?

Поначалу я принял его вопрос за голос собственного разума, а потому был честен:

– Ничего.

– Хочешь сказать, ты не заметил, что он почти все время врал?

– Еще как врал. По крайней мере, с того момента, как мы заговорили о ребенке. Именно это я и не понимаю, хоть убей: зачем?

– Не похоже, что он так уж хочет вылечить свою внучку, – меланхолично заметил Хумха. – Его, впрочем, можно понять. Оно же как обычно бывает: заводишь себе маленькое, беспомощное, симпатичное создание, кормишь его, возишься, и все для того, чтобы в один прекрасный день обнаружить в своем доме неприятного взрослого человека, который не разделяет твои взгляды на жизнь, ложится спать в неурочное время и беззастенчиво сует руки в твой кошелек, – по доброй воле ни за что такого в дом не пустил бы. Поэтому многим людям совсем не хочется, чтобы их дети вырастали. Мне, помню, тоже не слишком хотелось. Я даже подумывал, не оставить ли тебя маленьким навсегда, но тут вмешались эти безумцы, мои бывшие собратья по Семилистнику, которым вдруг приспичило сделать тебя послушником, и ты сам так канючил, просился в Орден, что я решил – ладно, пусть, может, хоть шума и суеты в доме станет поменьше.

Я содрогнулся. Ничего себе признание. Хорошо, выходит, что я был довольно противным мальчишкой. Только это меня, надо понимать, и спасло.

– На самом деле теперь-то я даже рад, что позволил тебе повзрослеть, – сказал Хумха.

Я решил, сейчас он объявит, что ему нравится взрослый человек, который из меня получился, и заранее удивился. Оказалось, мог не трудиться.

– Со временем мне бы определенно надоело возиться с ребенком, – объяснил отец. – И куда бы я тогда тебя дел?

– Ну и хвала Магистрам, – вздохнул я. – А ведь какая дурацкая могла бы у меня получиться жизнь.

– Она у тебя и так дурацкая, – проворчал призрак.

Я потребовал счет: при моем образе жизни расплачиваться с трактирщиками в конце года, как стало принято после войны, совершенно немыслимо. Очень удобно иметь кредит в двух-трех трактирах, куда наведываешься изо дня в день, но это, скажем прямо, не мой случай.

Пока Тони возился, разменивая мою корону, я попытался связаться с Джуффином, но его по-прежнему нигде не было. Я отправил зов Абилату, который обещал, что вечером расскажет мне новости, – та же картина. Вдвоем, значит, сгинули. Ну-ну.

Я вспомнил, что Джуффин рассказывал – дескать, случается, некоторые путешественники возвращаются с Темной Стороны через несколько лет после того, как ушли, причем в полной уверенности, что не прошло и часа. Представив себе такую перспективу, содрогнулся. Джуффин, конечно, в своем деле не новичок, но от ошибок никто не застрахован, к сожалению. А если Господин Почтеннейший Начальник загуляет, исполнять его обязанности придется мне – на пару с леди Ренивой, конечно, а все равно ничего хорошего. И кто, скажите на милость, будет играть в карты с Хумхой по вечерам? Нет, в таком режиме я, пожалуй, и до Последнего Дня Года не протяну.

“Белый Дом” я покинул в мрачном расположении духа. Самое ненавистное мне ощущение – когда чувствуешь, как реальность расползается по швам, будто старая скаба, так что даже штопать ее бесполезно, можно только стоять и смотреть. Загадочные намеки Абилата, странное поведение моего приятеля Габы, дурацкие откровения покойного отца, пропавший невесть куда начальник – как же это все было некстати! Одна радость, что у Брины все в порядке. Жила бы где-нибудь поблизости, я бы к ней сейчас, пожалуй, еще раз зашел, чтобы поднять себе настроение. Но не тащиться же обратно в Новый Город. Разве только Темным Путем… Нет, что-то пока не хочется.

– Давай-ка провожу тебя домой, – сказал я призраку. – Уже смеркается, еще немного, и люди начнут шарахаться от тебя с воплями.

– Столичные жители, а ведут себя как невежественные фермеры, – буркнул он. – Можешь не провожать, я сам доберусь. А то будешь потом ныть, что я тебе работать не даю.

Я ушам своим не поверил: в кои-то веки столь разумные речи.

– И все-таки давай я тебя провожу. Работа еще несколько минут подождет, а мне будет спокойнее.

– С каких это пор ты стал обо мне беспокоиться?

– С недавних, – честно признался я.

– Лучше поздно, чем никогда, – сварливо сказал отец. Кажется, он уже жалел, что так легко согласился с моим предложением.

Возле дома призрак окончательно пал духом и принялся многословно сетовать на предстоящую скуку, но тут уж я проявил твердость, развел руками – дескать, прости, ничем не могу помочь – и был таков. Стремительно пересек Гребень Ехо и свернул под мост, где можно было спрятаться от посторонних глаз и изменить облик. Но не успел. Меня тут же цепко ухватили за полу лоохи. Я еще не успел обернуться, а уже понял, кто это. У старшины наших портовых нищих дыхание пахнет медом, как у всех уроженцев Уандука. Как он ни старается перебить этот запах выпивкой, табаком и дешевой жратвой – все без толку.

– Хороший день, Коба, – сказал я. – Рад тебя видеть.

Это была чистая правда. У Кобы светлая голова, пронырливый ум и трезвый взгляд на вещи. Когда он перестает ломать комедию и прикидываться никчемным попрошайкой, ему и вовсе цены нет. При том что Коба ловкач каких мало и предлагает помощь только в тех случаях, когда это по каким-то, далеко не всегдаочевидным мне причинам выгодно ему самому, пользы от него много больше, чем от дюжины моих лучших агентов.

– Я тебя тут нарочно караулю, – сказал Коба. – Видел, как ты шел домой, чуть ли не в обнимку с каким-то мертвецом, не стал вас останавливать. Стоял, прикидывал, послать зов или подождать, пока назад пойдешь, не ломиться же к тебе в дом в таком виде. Пока думал, ты сам пришел.

– А что, призрака уже было видно? – огорчился я. – Вроде еще светло.

– Ты что ж, думаешь, я их только ночью вижу, как все? – изумился Коба. – Обижаешь.

– Ну извини, – ухмыльнулся я. – У тебя, знаешь ли, слишком много достоинств, невозможно все держать в голове… А, собственно, зачем ты меня караулил? Что-то стряслось?

– Стряслось или нет, не знаю. Но кое-что мне очень не нравится. Подумал, может, ты объяснишь, откуда в Ехо вдруг объявилось столько беспризорных детей? С чего бы? Сейчас не Смутные Времена.

Я тут же вспомнил мрачную компанию детишек, два дня кряду сидевшую напротив лилового дома, и похолодел от предчувствия. Хотя, казалось бы – ну, дети. Подумаешь. Одни играют в дурацкую, неизвестную мне игру, другие ошиваются среди портовых нищих – какая тут связь? И даже если связь обнаружится, все равно непонятно, с чего бы мне холодеть.

—“Столько” – это сколько? – спросил я, усаживаясь на влажную траву и доставая из кармана трубку.

– Больше дюжины.

– О чем ты говоришь, Коба? По моим сведениям, никаких беспризорников в столице давным-давно нет. Желающие принять в семью сироту уже в очередь выстроились, ждут годами, когда таможенники извлекут из корабельного трюма очередного малолетнего бродяжку, потому что своих бездомных детей в Ехо уже не осталось.

Он тоже уселся на траву, напротив меня, извлек откуда-то из-под драных лоохи, которые носит зачем-то по дюжине сразу, надевая одно на другое, трубку из белого подводного дерева, инкрустированную кусочками панциря арварохского жука. Сколько может стоить такая роскошь, я знаю очень хорошо: долго приглядывался к подобной вещице в ювелирной лавке, в конце концов счел цену непомерной и отступился. А Коба, кто бы сомневался, может себе позволить.

– Угости табачком, добрый человек, – уныло зачастил один из самых богатых граждан Соединенного Королевства. – Поделись с бедняком! – и лукаво мне подмигнул. Дескать, не серчай, что кривляюсь, просто надо всегда быть в форме.

Да я, в общем, так и понял.

Тем не менее табака он взял гораздо больше, чем требовалось, набил трубку, остатки по-хозяйски припрятал на потом, закурил, выпустил из ноздрей облако дыма и наконец заговорил:

– Вот и я был уверен, что беспризорников в Ехо не осталось. Да и с чего бы, времена-то нынче мирные, спокойные… И вдруг мои люди говорят, что под Собачьим мостом на ночь глядя собирается какая-то малышня. Я сходил, поглядел. Да, действительно, дети, четырнадцать штук – считать-то я, сам понимаешь, не ленив. Совсем маленькие – так, навскидку, больше двадцати никому не дашь. С виду сытые, ухоженные, все более-менее прилично одеты – домашние, словом, ребятишки. А время меж тем к полуночи, им не то что дома быть, а уже второй сон смотреть полагается. Но нет, собрались под мостом и расходиться не собираются, причем не играют, не бегают, не шумят, но и спать не укладываются, а просто сидят и молчат.

– Всегда молчат?

– При мне, во всяком случае, молчали. Я же не просто поглядел и ушел – сердце-то у меня на месте. Вышел к ним, стал тормошить, расспрашивать: откуда взялись, что здесь делают, не обидел ли кто, не напугал ли? – не отвечают. Я предложил помощь – дескать, если заблудились, только адрес скажите, куда вас доставить, – молчат, глядят исподлобья, и знаешь, нехорошо так глядят, как пленные энго,[11] которым уже три дня ни жрать, ни спариваться не давали… Ты же на Уандуке бывал, верно? И по невольничьим рынкам на границе с пустыней прохаживался? Видел там энго?

– Я их не только на невольничьем рынке видел, – мрачно сказал я, припоминая неожиданную встречу с двумя дюжинами голодных дикарей-людоедов посреди Красной пустыни Хмиро, куда мы с моими кумонскими приятелями сдуру отправились на пикник. Счастье, что я даже на таком расстоянии от Сердца Мира не совсем беспомощен, а то совсем веселая вышла бы вечеринка.

– Ну вот, тогда ты поймешь, почему мне стало не по себе. Откуда у городской ребятни такие пустые, голодные глаза, хотел бы я знать?! Вообще-то могу понять родителей, которые их не ищут. Чем с такими детишками под одной крышей жить, лучше уж пару-тройку призраков завести, вроде твоего… Словом, плюнул я на все и ушел. Думал, ну их к Темным Магистрам, в конце концов, меня не касается, но уже который день из головы не идут эти детишки.

– Значит, Собачий мост? – спросил я. – По крайней мере, понятно, почему в городе об этом ничего не знают, им же с начала Эпохи Кодекса никто не пользуется, благо тогда Бирюзовый совсем рядом построили, широкий и с фонарями… Спасибо тебе, Коба. Съезжу туда, погляжу.

– Особого смысла не вижу. Их там уже на следующий день не было, – пожал плечами Коба. – Больше ни я, ни мои люди их там не встречали. И хвала Магистрам.

– Вообще-то сразу мог бы мне зов прислать, – вздохнул я. – Сколько дней назад ты их видел?

Коба нахмурился, производя в уме подсчеты.

– Восемь, – наконец сказал он. – Но мои люди приметили их двумя днями раньше. Я, знаешь, как-то не подумал сперва, что тебе будет интересно. Ты же у нас теперь важная персона, и дела у тебя важные.

И он туда же. Нынче мои знакомые как сговорились, твердят одно и то же. Приятно, конечно, когда к тебе относятся с таким почтением и не решаются приставать с пустяками, но хотел бы я знать, с какой стати они все решили, будто сами могут безошибочно отличить важные дела от неважных? Куда как проще было бы положиться в этом вопросе на меня.

– Ладно. – Вздохнул я. – Сделанного не исправишь, хорошо хоть сейчас рассказал. Спасибо, Коба. Попробую с этим разобраться.

– Если будет нужна моя помощь, ты дай знать, – сказал он, поднимаясь. – Ну, мало ли.

– Погоди, – попросил я. – Сперва скажи мне вот что. У вас там в те дни никто, часом, не умер?

Коба совсем не удивился вопросу. Однако его ответ обманул мои ожидания.

– Нет, из моих людей никто не умер. Скорее уж наоборот.

– Воскрес, что ли? – ухмыльнулся я.

– Что-то в таком роде. Но это тебе вряд ли интересно.

– Все равно расскажи. Как-нибудь не помру от скуки.

– Не помрешь, потому что не успеешь. История уж больно короткая. Всего-то и дел, что наша пьянчужка Митти Дол вдруг ни с того ни с сего взялась за ум, несколько дней к выпивке не прикасалась, сказала – все, хватит, свое горе я уже залила. Дальше – больше. Вымыла голову, выклянчила у кого-то приличную одежду и пошла с родней мириться. То есть не мириться даже, а просто показаться, что жива-здорова, – те, как я понимаю, уже давно ее искать перестали. В общем, ушла и не вернулась. Я людей посылал разнюхать, что и как, все-таки Митти нам не чужая, плакать по ней я, конечно, не стал бы, а вот порадоваться всегда готов. И что ты думаешь, меня таки обрадовали, сказали, расцвела – не узнать, живет пока у сестры, потому что ее дом родственники сдали жильцам, чтобы не пустовал… Тебе уже скучно, вижу. Но я с самого начала предупредил, история не по твоей части.

– Не по моей, – согласился я. – Митти Дол, значит. Не припоминаю, чтобы такую искали, надо же.

– Правильно, не припоминаешь. Потому что дело было почти дюжину лет назад. И звали ее в ту пору Арая Крамм. Мало ли как она мне представилась, Митти так Митти, дело хозяйское, но я был бы не я, если бы не вызнал.

– А.Тогда помню, конечно. Печальная история.

– История как история. Очередная моряцкая вдова, таких много.

– Если бы только вдова. У нее муж был помощником капитана на “Красной рыбе”, взял с собой обоих сыновей проветриться на каникулах, до Капутты и обратно. Корабль попал в шторм, все защитные талисманы оказались обыкновенными побрякушками, судовладелец, знаешь ли, решил сэкономить, так что и щепки на память от “Красной рыбы” не осталось. Леди Арая где-то около года не верила, ждала, надеялась на что-то, хотя какая уж тут надежда, если люди на Безмолвную речь так долго не отвечают. В конце концов она и сама это поняла. А в один прекрасный день вышла из дома и не вернулась. Родственники пытались с ней связаться, ничего не получилось – вроде чувствуется, что жива, но не отвечает, хотя защитных барьеров в жизни не умела воздвигать, даже не знала, что это такое. Теперь-то я понимаю, что имя ее защитному барьеру – джубатыкская пьянь, вот тебе и вся магия… Ее сестры, конечно, кинулись в полицию, но те особо не искали. Считается, что взрослый человек имеет полное право исчезнуть, если ему так хочется… А пропажа, значит, все эти годы на тебя работала.

—“Работала” – громко сказано, – проворчал Коба. – Толку от нее было чуть. За обучение заплатила вперед, когда пришла, и на том спасибо. А то, пожалуй, до сих пор была бы должна. Ты не представляешь, Кофа, как я рад, что она вернулась домой. Я таких бестолковых попрошаек давно не видел.

– А в городе ходят слухи, что от тебя живым не выбраться, – ухмыльнулся я. – Дескать, если уж связался с Кобой – это на всю жизнь.

– Сам знаешь, какова цена этим слухам. – Он пожал плечами. – Пусть себе болтают. Как по мне, лишь бы плату за обучение отдавали, а потом пусть катятся на все четыре стороны, замена всегда найдется; да я, в случае чего, и в одиночку неплохо прокормлюсь. Только мало кому из моих бедолаг такое по плечу – взять да и начать новую жизнь. От Митти я, знаешь, тоже не ожидал, хотя ей, в отличие от большинства, было куда возвращаться. Но мне всегда казалось, она пришла ко мне только потому, что с крыши головой вниз прыгнуть не решилась, вот и выбрала для себя медленную, нестрашную, в каком-то смысле даже приятную смерть – на свежем воздухе, в хорошей компании, по пьяному делу помрешь и не заметишь. И вдруг передумала. Молодец, что тут скажешь… Ладно, пойду я. А то мало того что тебя от дел отрываю, так еще и сам время теряю зря. В начале вечера, знаешь, обычно очень неплохо подают. Как минимум, на одну корону я с тобой уже посидел.

Я понял намек, нашарил в кармане монету, протянул ему.

– Экий ты все-таки ненасытный, Коба.

– Это не я ненасытный, а работа моя такая, – строго сказал нищий. – Один раз проявишь небрежность, не воспользуешься моментом, не возьмешь свое – и все, удача отвернулась, бегай потом за ней.

Он взял мою корону, внимательно оглядел, проверил, не фальшивая ли, наконец спрятал в карман, поклонился с самым что ни на есть серьезным видом, промолвил степенно: “Спасибо тебе, добрый человек” – и был таков.

А я закутался поплотнее в лоохи и принялся снова набивать трубку. Мне требовалось побыть одному и как следует подумать. В прежние времена я бы отправился домой и заперся в библиотеке, а теперь по всему выходило, что уединиться мне больше негде – кроме как под мостом.

Одиночество подействовало на меня благотворно. Первым делом я решительно выкинул из головы историю Араи Крамм – довольно любопытная сама по себе, она не имела никакого отношения к делу. В смысле, к заинтересовавшим меня детишкам. А вот что касается истории другой молодой леди, которая, хвала Магистрам, так и не стала вдовой, на сей счет у меня была одна версия. И она нуждалась в немедленной проверке.

Я послал зов Брине Клайвис. Первым делом спросил: “Ну как? Все живы?” Выслушал подробный рассказ о том, на каком именно боку сейчас спит ее ненаглядный муженек, насколько ровно он при этом дышит и пахнет совсем как прежде, а это верный признак выздоровления, к знахарю ходить не надо; впрочем, знахарь пока не появлялся, хотя обещал, что заедет вечером, а уже стемнело – и как теперь? Ждать его, послать зов или?..

“Значит, так, – сказал я. – Вечер еще только начинается, поэтому о знахаре не беспокойся. Объявится, не сомневайся, тем более у вас его амобилер в заложниках остался. Абилат мальчик бережливый, хорошими вещами не разбрасывается. Лучше скажи мне вот что. Возле вашего дома в последнее время незнакомые дети не слонялись?”

“Погоди. А когда ты приехал, их, что ли, уже не было? – спросила Брина. – Потому что еще утром я их видела…”

“Угрюмые такие детишки, да? Не бегали, не шумели, сидели тихонько напротив дома, и все. Так?”

“Ну да, – согласилась Брина. Но поскольку всегда старалась быть предельно точной и объективной, поспешно добавила: – Понимаешь, Кофа, строго говоря, я не знаю, бегали они или нет, потому что специально за ними не следила. Но когда я выходила из дома – да, сидели смирно. Я думала, это потому, что явзрослая, а значит, в каком-то смысле, враг. Могупрогнать, накричать или даже родителям пожаловаться, вот они и замирали в моем присутствии. Поэтому ты имей в виду, я в данном случае довольно ненадежный свидетель”.

“Ничего, – сказал я. – Сойдет. Скажи лучше, когда они появились? Можешь вспомнить?”

“Давно, – сразу ответила она. И тут же исправилась: – Ну то есть это мне кажется, что давно, у меня в последнее время день за год. На самом-то деле дней восемь назад – по крайней мере, Хийика тогда еще был здоров, это точно. Я почему помню: когда они появились, дома все было в порядке и я, соответственно, могла интересоваться чем-то кроме своих дел. Спрашивала у соседей, чьи это детишки возле моего дома болтаются, но никто не знал. Странно вообще-то, потому что в нашем квартале – как в деревне: все друг друга хоть в лицо, а знают. Значит, дети пришли с какой-то другой улицы. Ясперва удивилась, что их так далеко отпускают гулять, а потом вспомнила свое детство и поняла, никто их никуда не отпускает, конечно. Сами убегают, тайком. Родителям врут что-нибудь – и вперед, к неведомым землям. В смысле, по чужим кварталам шляться. А что ж, самое настоящее приключение”.

Она еще долго могла бы разглагольствовать, тема-то благодатная, но я услышал достаточно.

“Если ты опять их увидишь, возле своего дома или в любом другом месте, даже не обязательно именно эту компанию, любых детей, которые тихо сидят на одном месте и молчат, немедленно дай мне знать, – сказал я. – Это может быть очень важно”.

“Хочешь сказать, это какие-нибудь беглые мятежные Магистры?” – переполошилась Брина.

“Я пока еще ничего не хочу сказать. Но ход твоих мыслей мне нравится. Можешь считать их беглыми Магистрами, пока я буду разбираться, кто они такие на самом деле. Главное – будь начеку. Кстати, у тебя есть слуги?”

“Нет. Мы сами справляемся”.

“Жаль. Значит, установить дежурство не получится. Тогда сама заведи привычку хотя бы раз в два часа выглядывать из дома. Если эти детишки вернутся… Понимаешь, вполне может оказаться, что для твоего мужа это вопрос жизни и смерти. Или для тебя. Или для кого-нибудь из соседей. А может оказаться, что я зря тебя дергаю. Не знаю пока. Но в таком деле лучше перестраховаться”.

“Еще бы. Конечно, я буду выглядывать, – пообещала Брина. – Я, как выяснилось, по-прежнему вполне способна проспать всего два часа, маленькими порциями, и потом весь день прекрасно себя чувствовать”.

Я мог не сомневаться, теперь она будет выскакивать на улицу каждые несколько минут. Причем скорее всего впустую. Ничего, лучше так, чем наоборот.

Распрощавшись с Бриной, я еще раз попытался связаться с Джуффином – опять безрезультатно. Выругался, но облегчения не почувствовал. В кои-то веки он нужен мне позарез – и нате вам. Но делать было нечего, вернуть своего начальника с Темной Стороны, или где там его носит, я не мог, отправиться за ним – тем более. Это, собственно, хуже всего, само-то по себе отсутствие Джуффина не такая уж катастрофа.

Я снова набил трубку и задумался. По правде сказать, мне очень не нравилось, что моя догадка подтвердилась. Я бы дорого дал, чтобы услышать от Брины, что никаких детишек возле ее дома отродясь никто не видел. После этого можно было бы с легким сердцем обозвать себя паникером и заняться наконец чем-нибудь более интересным. А теперь не выйдет.

Для начала я отправил зов Кали Мурайе. Эта бестолковая с виду, улыбчивая толстуха, недорогая целительница, в чьих карманах вечно дребезжат склянки с якобы чудодейственной изамонской мазью от простуды, с давних пор была одним из лучших моих агентов. Строго говоря, она и в знахарки-то подалась только потому, что эта профессия позволяет беспрепятственно проникать в чужие дома, чуть ли не круглосуточно отираться на Сумеречном рынке, заговаривать на улице с незнакомыми людьми и откровенно совать свой нос в чужие дела – симпатичной и безобидной ведьме все сойдет с рук.

“Слушай, ты ведь жила когда-то возле Собачьего моста, верно?” – спросил я.

“Я там родилась, выросла и чуть не состарилась. Первое, что я сделала, когда у меня завелись хоть какие-то деньги, – унесла оттуда ноги”.

“Ага, значит, я правильно помню. Очень хорошо. Скажи, там после войны все жилые кварталы снесли или что-то осталось?”

“Ну как же. Три дома еще стоят. Старая Трина Бара, у которой сынок торговлю дорогим туланским тряпьем на Розовой улице открыл, наотрез отказалась переезжать, сказала, тут родилась, тут и помру. Значит, еще лет сто, как минимум, ее дом простоит, у них в роду все крепкие, прабабка, которая по отцу, говорят, пятьсот лет прожила, хотя колдовать совсем не умела, как все драххи…[12] Рядом с ней пустой трехэтажный особняк, Тринин сын его выкупил, как бы для себя, а на самом деле, чтобы мамашу никто не беспокоил, она всю жизнь мечтала от соседей избавиться, ну вот Лайха ей сделал подарок. Он вообще неприятный тип, и в лавке у него одно гнилье, год поносишь, и все, расползлось по швам, но для матери в лепешку разобьется, она его хорошо вымуштровала…”

“Кали, – ласково сказал я. – Я знаю, что ты Лайху Бару очень не любишь, и даже догадываюсь почему, помню, как он в полицию с жалобами на твоего брата бегал. Но не завирайся, пожалуйста. Товар у него что надо, я сам иногда там одеваюсь и очень доволен. Лучше давай рассказывай про третий дом”.

“А.Ну так там же пекарня осталась, которая у самого моста. „Горячие плюшки Прити“. Раньше было бойкое место, теперь к ним почти никто не заходит. Но они не горюют, продают хлеб в трактиры, иногда в хорошую погоду возят плюшки на тележке к Бирюзовому мосту, и жаровню берут – а что ж, сказано „горячие плюшки“, значит, должны быть горячие. Но это, по-моему, больше для развлечения, дела и так неплохо идут, с трактирами выгодно…”

“Погоди. Прити – это фамилия? – спросил я. – Чья пекарня-то?”

“Фамилия, конечно. Близнецы Прити, брат и сестра, Тойхи и Шарая. Еще там четверо мальчишек – ну как, уже, наверное, не мальчишек, Тойхи с Шараей их еще в войну к себе взяли, теперь-то большие совсем должны быть, учатся, я думаю, они же осиротели в Смутные Времена, значит, им полагается Королевская стипендия… Слушай, выходит, я очень давно их не видела, надо бы разузнать, как там они все”.

“Вот прямо сейчас и разузнай. На правах бывшей соседки. Чем скорее, тем лучше”.

“Про мальчишек?” – изумилась Кали.

“В том числе. Но вообще-то меня интересует, все ли там живы-здоровы. Близнецы Прити, их мальчики, ну и про старую Трину узнай, на всякий случай. Она одна живет?”

“Вроде всегда жила одна, сын только в гости приезжал. Вряд ли с тех пор что-то изменилось, но я, конечно, узнаю, как теперь… Так что, я тогда пошла?”

“Не „пошла“, а поехала, – сказал я. – Найми амобилер, не экономь. Пешком ты из Старого Города часа два брести будешь”.

“Оттуда, где я сейчас, полтора максимум. А что, тебе настолько срочно надо про них знать?”

“Мне еще десять дней назад надо было о них знать, – сердито сказал я. – Только тогда я понятия не имел, что мне это надо. Поторопись, Кали, очень тебя прошу”.

“Считай, уже еду”.

Попрощавшись с Кали, я выбрался из-под моста и отправился в Управление Полного Порядка. Янадеялся, что судьба будет милосердна и среди дежурных полицейских найдется хоть один толковый. Вообще-то чтобы пустить меня в архив, куда сдают, в частности, отчеты городских знахарей о смертях, не требующих специального расследования, большого ума не надо. Но всякий раз, когда я вижу, какие болваны нынче служат в моем бывшем ведомстве, меня начинают терзать угрызения совести. Служба в Тайном Сыске – дело хорошее, кто бы спорил. И пользы от меня в этом качестве немало, и удовольствия куда больше. А все-таки наглядно убеждаться, что для городской полиции моя отставка стала катастрофой, не слишком приятно.

Впрочем, ладно. Сейчас, я имею в виду, в последние годы, дела там, хвала Магистрам, пошли получше, а новый заместитель Генерала Порядка[13] вообще сокровище, нарадоваться на него не могу. А в тот вечер, о котором идет речь, я так и не добрался до улицы Медных Горшков. Еще половины пути не прошел, когда в моем сознании зазвучал голос Джуффина Халли.

“Кофа, вы нужны мне прямо сейчас!”

Это прозвучало так, словно я, а не он исчез на полдня неведомо куда и вот наконец объявился.

“Вы мне, представьте, тоже, – откликнулся я. – Скоро буду в Управлении, у меня там еще одно дело есть…”

“Но я-то не в Управлении, а дома. Поэтому давайте ко мне, немедленно, ваше дело подождет”.

Вообще-то Джуффин довольно редко употребляет слово “немедленно”, причем обычно это случается с ним ближе к Последнему Дню Года, когда Господин Почтеннейший Начальник в спешке готовит годовой отчет для придворных бюрократов. Если бы многочисленные враги Кеттарийца могли увидеть его за этим занятием, они, я уверен, почувствовали бы себя отмщенными.

А еще реже он произносит фразу “ваше дело подождет”, по крайней мере, когда обращается ко мне. Предполагается, что я сам прекрасно разберусь, какое из моих дел может ждать, а какое нет; собственно, при ином отношении мы вряд ли могли бы сработаться. Так что, надо думать, там у него что-то совсем уж из ряда вон выходящее стряслось. Я понял, что придется забыть об амобилере и нестись к начальству сломя голову, в смысле, Темным Путем. Надо значит надо.

Чтобы не смущать прохожих, я свернул в первую попавшуюся подворотню. Исчезать прямо на глазах у горожан, которые пережили Смутные Времена и только-только начали отвыкать от колдовства на улицах, на мой взгляд, довольно бестактно.

Расположение комнат в доме Джуффина Халли я помнил скверно, потому что до сих пор был у него только дважды. И на всякий случай проложил Темный Путь на его крыльцо – чтобы не плутать потом по коридорам, взывая к милосердию хозяина.

Я еще не успел возвестить о своем появлении, а входная дверь уже распахнулась.

– Хороший вечер, Кофа, – приветливо сказал Джуффин. – Как же я рад, что вы не стали возиться с амобилером! Надеюсь, вы составите нам с Абилатом компанию, мы как раз заканчиваем с обедом, а потом, надо думать, немедленно приступим к ужину, потому что не жрали… Грешные Магистры, у меня такое ощущение, что целый год. Но этого, конечно же, не может быть. Уверен, когда-нибудь знахари додумаются таскать на Темную Сторону своих пациентов, страдающих потерей аппетита. Кстати, не удивлюсь, если маги древности предпринимали свои первые путешествия на Темную Сторону именно с этой целью, а по ходу дела сообразили, что там можно найти и другие развлечения.

– Еще, уверен, от молчаливости эти ваши путешествия очень помогают, – проворчал я. – Вы же тараторите, как дюжина школьниц во время перемены.

– Есть такое дело, – благодушно согласился Джуффин. – А также от хронической усталости, беспричинной печали и поисков смысла жизни. Будьте великодушны, Кофа, потерпите, какое-то время я буду еще более невыносим, чем обычно. Знали бы вы, как мне сейчас хорошо.

– То есть вы так срочно вызвали меня специально для того, чтобы продемонстрировать свое прекрасное самочувствие? – изумился я. – А как же загадочные плохие новости Абилата? Хотите сказать, вы уже все уладили?

– Ни хрена мы толком не уладили, – беззаботно сказал Джуффин, распахивая передо мной дверь, ведущую в гостиную. – Более того, я пока даже не понимаю, с какого конца за это браться. И за что именно следует браться, представляю довольно слабо. Но все эти прискорбные факты не оказывают решительно никакого влияния на мое, как вы изволили выразиться, прекрасное самочувствие. Таково целительное воздействие Темной Стороны на молодой, неокрепший организм.

В устах пожилого респектабельного господинапоследняя фраза прозвучала особенно восхитительно. Конечно, кому как не мне понимать, что внешность не имеет никакого значения, всякий мало-мальски могущественный колдун сам выбирает, как ему следует выглядеть в тех или иных обстоятельствах. Собственно, я сам когда-то был свидетелем мгновенного превращения молодого и наглого Кеттарийского Охотника в симпатичного благодушного старика, а все-таки в образе Господина Почтеннейшего Начальника Джуффин Халли выглядит чрезвычайно убедительно, даже я то и дело забываю, что это просто иллюзия, вроде моих ежедневных превращений.

Стол в гостиной ломился от блюд, посреди этого великолепия сидел Абилат и уписывал за обе щеки кусок кеттарийского блинного пирога совершенно несусветных размеров. Джуффин жестом фокусника извлек из воздуха чистые столовые приборы, протянул их мне, подмигнул, сказал: “Вооружайтесь” – и сам набросился на еду. Однако нагуляли ребята аппетит.

– Мы с вами попали в скверную компанию, сэр Кофа.

Голос раздался из дальнего угла гостиной. Только теперь я заметил, что в кресле у окна сидит жена Джуффина. Я искренне обрадовался встрече и одновременно содрогнулся. Леди Рани вызывала у меня весьма противоречивые чувства даже в ту пору, когда была одной из множества легкомысленных юных особ при дворе покойного Короля, куда мы с нею поступили почти одновременно. Изысканные манеры девочки из хорошей семьи причудливо сочетались в ней с характером прямодушным, как у старого моряка, и непреодолимой тягой к эксцентричным выходкам. Мы, можно сказать, подружились, по крайней мере, леди Рани быстро смекнула, что со мной стоит советоваться по всем более-менее важным практическим вопросам, а я любил ее за острый язык, нелепые выходки и храброе сердце, но при этом чувствовал себя неуютно, оставаясь с ней наедине. Она была ненадежна, как топкая болотистая почва, – не в делах, конечно, тут на нее как раз можно было положиться, – а по самому большому счету. Я хочу сказать, рядом с леди Рани у меня никогда не было уверенности, что твердый пол под моими ногами непременно останется таковым, мало ли, что до сих пор как-то обходилось. Да и расставшись с ней, я потом еще какое-то время всем телом ощущал зыбкость и ненадежность Мира – того гляди, все вокруг исчезнет и нам, живым, придется бесконечно долго падать в какую-то немыслимую бездну, поскольку иных занятий у нас не останется; потом, конечно, все становилось на места – до следующей встречи.

Пожалуй, я понимаю, почему Кеттариец так быстро с ней спелся – в этом смысле они очень похожи; другое дело, что Джуффин человек опытный и свою ненадежность вполне успешно маскирует, но я-то все равно загривком чувствую. Кстати, не удивлюсь, если им-то как раз вместе становится спокойно, как всем родственным душам, – при условии, что они вообще способны испытывать ощущения, хотя бы отдаленно напоминающие покой.

– Эти двое – совершеннейшие чудовища, – продолжала говорить леди Рани. Такая уж у нее была манера: ухватиться за первую попавшуюся абсурдную идею и обсуждать ее подолгу, почти всерьез, как насущную проблему, требующую немедленного решения. – Видели бы вы, сколько они уже сожрали. Боюсь, покончив с запасами продовольствия, они примутся за нас. Впрочем, я помню, что однажды вы уже сражались с каннибалами и вышли победителем. Это меня немного успокаивает.

– Не говори ерунду, – строго сказал ей Джуффин. – Когда это я тебя ел? Не было такого.

– Все когда-нибудь случается впервые, – вздохнула она.

– Это не страшно, если я не скажу ничего остроумного? – мрачно осведомился я. – А вместо этого сразу начну вас всех расспрашивать, что происходит. Или рассказывать свои новости, как пожелаете.

– Последнее вас, пожалуй, спасет, – заметила леди Рани. – Эти невоздержанные обжоры просто помешаны на новостях. Пока все не узнают, ни за что вас не съедят.

– Она права, – согласился Джуффин. – Более того, в обмен на новости мы с вами даже ужином поделимся. Ну что вы, в самом деле, сидите, как на Королевском приеме, Кофа? Кимпа очень хороший повар, когда в настроении. По идее, вы должны бы это помнить.

Кстати да, святая правда. Старик, которого Джуффин именует своим дворецким, но при этом загружает любой домашней работой, в том числе кухонными делами, готовит просто превосходно. И Кодекс Хрембера ему до одного места: у потомков шимарских оборотней имеются какие-то свои старинные рецепты, в которые нормальным людям лучше нос не совать. Не то чтобы по-настоящему опасно, просто ум за разум заходит от этой их древней белиберды – но ведь работает, вот что поразительно.

– Извините, леди Рани. Сейчас в этом помещении появится третье прожорливое чудовище, – сказал я. – Невозможно не поддаться искушению.

– Ничего, – отмахнулась она. – Чудовищем больше, чудовищем меньше. Мне не привыкать к дурной компании. Вы не стесняйтесь, Кофа, ешьте на здоровье, мало ли что я болтаю. Просто я с некоторых пор ем только на Темной Стороне, здесь мне все как-то не идет впрок. Так что сейчас во мне бушует лютая зависть ко всем присутствующим.

Я только и мог что тихонько вздохнуть от изумления. Вот, значит, как. О такой диете я прежде не слышал. Чего только люди над собой не проделывают, свихнуться можно.

– Давайте рассказывайте, – потребовал Джуффин. – Аппетит к информации у меня тоже разыгрался. Не тяните.

– Детишки, – сказал я. – Те самые, о которых я вам вчера говорил. Не зря они мне так не понравились.

Джуффин понимающе кивнул, Абилат, напротив, глядел с недоумением, но вопросов, хвала Магистрам, задавать не стал, а то, пожалуй, мой доклад затянулся бы до полуночи.

– В доме, напротив которого они сидели, сегодня днем умерла женщина, остался безутешный вдовец. Действительно безутешный, много я в своей жизни видел чужого горя, а все равно меня проняло. Теперь самое замечательное. Напротив дома больного, с которым Абилат сегодня возился, такие же угрюмые детишки сидели почти дюжину дней кряду. И только сегодня куда-то исчезли, как я понимаю, перед самым моим приездом.

– А, я понял, о ком вы говорите, – обрадовался Абилат. – Когда я приехал, там на улице действительно сидели какие-то дети. Я подумал, в молчанку играют.

– Это как? – хором спросили мы с Джуффином. Леди Рани снисходительно взирала на нас из своего темного угла. Уж она-то, не сомневаюсь, знала правила очень многих игр.

– Ну как… – Абилат заметно смутился. – Все одновременно умолкают. Кто первый заговорит, тот проиграл, даже если его вынудили обстоятельства – например, отец мимо шел, позвал. Или, бывает, иногда еще договариваются не двигаться, правила те же: кто первый с места сойдет, тот дурак.

– И все? – изумился я.

– А смысл? – спросил Джуффин.

Абилат пожал плечами и смущенно сказал:

– Вы вообще имейте в виду, я это не сам выдумал.

– Учтем, – кивнул Джуффин. – Живи коли так. Кофа, что дальше?

– Восемь дней назад Коба видел похожих детей под Собачьим мостом, причем его люди приметили их двумя днями раньше. Сидели там ночью, одни, без взрослых, молчали. Коба пытался их разговорить, ничего не вышло. Может, и правда играли в какую-то свою “молчанку”, а может, нет. Говорит, у них глаза как у голодных энго – а ведь Коба не отличается ни пылким воображением, ни страстью к преувеличениям. Он начал нервничать и счел за лучшее оставить детишек в покое; на следующий день их там уже не было. Так вот. Возле Собачьего моста, как я сегодня выяснил, не все снесли, там еще стоят три дома, два из них – жилые. Я отправил одну свою подружку разузнать, что у них творится, по-соседски, благо она там когда-то жила. И не удивлюсь, если выяснится, что в пекарне Прити недавно были похороны. Ну, поглядим, по моим расчетам, скоро она пришлет зов.

Джуффин нахмурился, неодобрительно покачал головой, спросил:

– Это все? Или еще что-нибудь?

– Еще кое-что, пожалуй.

И я подробно рассказал им про своего приятеля Габу Гро, который вовремя появился на Большой Королевской улице, чтобы утешить скорбящего вдовца, а потом зачем-то напропалую врал мне про свою внучку, которая меж тем – внимание! – играла возле лилового дома с другими детьми.

– Интересно, да? – спросил я. – Об одном ребенке из этой милой компании мы уже имеем кое-какое представление. Девочка, которая за три с лишним дюжины лет не повзрослела ни на год. Чей любящий дедушка-знахарь якобы тщетно пытается ее вылечить, при этом наотрез отказывается от помощи коллег, да и возможность колдовать вволю в подвалах Семилистника не вызвала у него особого энтузиазма. Удивительная картина. Я-то думал, что неплохо знаю Габу Гро.

– Человек, – неожиданно мягко сказал Джуффин, – величина переменная. Когда кто-то все время поворачивается к нам одним и тем же боком, мы начинаем думать, будто неплохо его знаем. А однажды он внезапно развернется и – оп! – превратится в таинственного незнакомца. Если бы люди при этом еще и облик изменяли, как вы, Кофа, насколько было бы проще… Ну что вы так на меня смотрите? Да, я говорю банальности. Правда чаще всего выглядит именно как банальность. Никто никого не знает, Кофа. Некоторые очень старые и мудрые люди неплохо знают самих себя, и даже это, на мой взгляд, грандиозное достижение, все бы так.

– Вечно вы все усложняете, – проворчал я. – Ну да, человек меняется в соответствии с обстоятельствами, которые, в свою очередь, тоже постоянно меняются – просто так, ради собственного удовольствия. Когда наблюдаешь за человеком на протяжении многих лет, обычно успеваешь изучить, в какую сторону он способен измениться в том или ином случае, насколько серьезны будут изменения и как долго сохранятся. Обычно совокупность длительных наблюдений и дает нам право говорить, что мы хорошо знаем человека.

– Ага, – ухмыльнулся Джуффин. – Только право говорить все, что взбредет в голову, и без того есть у любого с момента рождения. А толку-то? Язык давно утратил былую силу, сказанное вслух не становится от этого правдой, и я, честно говоря, не знаю, хорошая это новость или прискорбная. Скорее все-таки хорошая, если учесть, какую ерунду мы говорим большую часть времени… и я – в первую очередь. Ладно, Кофа. Я, собственно, только и хотел сказать: не удивляйтесь. Сюрпризы, которые мы время от времени преподносим тем, кто думает, будто хорошо нас знает, – это нормально. Давайте вернемся к делу.

– Мне вообще-то надо в Новый Город, – смущенно сказал Абилат, отодвигая тарелку. – У меня там пациент, с которым, по моим расчетам, все в порядке, но все равно следует его навестить.

– Конечно, – кивнул Джуффин. – Иди. И будь готов вернуться в любой момент, как договаривались.

– Буду, – пообещал Абилат. – А вы пока расскажете сэру Кофе, что я нашел на Темной Стороне? Потому что я обещал.

– Обязательно расскажу. И гораздо более связно, чем это сделал бы ты, – ухмыльнулся Джуффин.

– Да уж я, пожалуй, только и могу что показать, а когда показать не могу, тогда даже и не знаю, как рассказывать, – смущенно пробормотал знахарь. Поднялся из-за стола, подцепил на ходу зажаристый пирожок, отправил его в рот да и был таков – ушел Темным Путем. Вот и молодец, Брина там уже извелась небось.

Джуффин тем временем молча набивал трубкуи начинать рассказ явно не спешил. Куда только девалась его давешняя говорливость.

– Ну и?.. – нетерпеливо спросил я.

– Я собираюсь с мыслями, – вздохнул он. – Вы же никогда не были на Темной Стороне. Если я стану говорить, что ветер на некоторых ее участках горчит, а на других замирает, вернее, рвется… Вы можете вообразить дырявый ветер, Кофа?

– С трудом, – вежливо сказал я, стараясь скрыть разочарование.

– Ну вот. А между тем это и есть главная новость. Абилат, осмотрев вашего приятеля, сразу понял, что утрата Искры тут ни при чем, хотя симптомы действительно очень похожи. Однако, когда человек утрачивает Искру, хороший знахарь наблюдает прискорбный медицинский феномен, поэтично описанный древними врачевателями как “Распахнутые Врата Смерти”, у него внутри. А в нашем случае этот, с позволения сказать, вход для смерти был открыт не в больном. Но и не снаружи, как это обычно случается с умирающими от проклятий. Где-то еще. Абилат решил, что для начала надо проверить на Темной Стороне. Хвала Магистрам, мальчик уже выучился ходить туда один, без Стража, и возвращаться в установленный срок, не зря я столько времени на него потратил. Поэтому он отправился на Темную Сторону Ехо прямо из спальни больного и обнаружил, что там – цитирую: “Дует горький, рваный ветер”, в том самом месте, которое соответствует дому ваших друзей. Абилат говорит, что никогда прежде такого не видел. Ничего удивительного, я тоже. Но у мальчика поразительное чутье, он сразу понял, что, если залатать ветер, все наладится. И вместо того чтобы хлопать глазами, взялся за дело.

Я представил себе Абилата с иголкой и ниткой – сидит на мостовой, пришивает к ветру пестрые заплаты. Зрелище вышло, прямо скажем, не совсем в моем вкусе, поэтому я помотал головой, чтобы отогнать непрошеное видение, и с упреком сказал Джуффину:

– Вообще-то вы обещали мне связный рассказ.

– Всего лишь более связный, чем это получилось бы у самого Абилата. А если бы вы слышали его вдохновенное мычание, то, не сомневаюсь, по достоинству оценили бы мои усилия. Однако следует отдать должное нашему юному другу, действует он куда лучше, чем потом об этом повествует. Вот и сейчас не растерялся, привел в порядок разрушенные участки ветра Темной Стороны, как он сам выразился, “вылечил” его. Теоретически, это не должно быть очень сложно, при должном навыке из тамошнего ветра можно лепить как из глины, а все же до сих пор я, признаться, не подозревал, что Абилат на такое способен…

На этом месте я не выдержал и схватился за голову.

– Простите, Кофа, – проникновенно сказал мой начальник. – Я не виноват, что все было именно так. Будь моя воля, я бы выдумал что-нибудь более увлекательное, в духе старинных придворных романов. Но вы же хотели услышать правду.

– О чем теперь искренне сожалею, – вздохнул я. – Ладно, значит, Абилат сбегал на Темную Сторону, заштопал там рваный ветер, а горький ветер он, надо думать, сдобрил куманской медовой подливкой, после чего больной стремительно пошел на поправку. Прекрасно. Знать бы еще, на кой мне сдалась эта информация. Я-то не знахарь… Кстати, а вы зачем туда ходили?

– Как это – зачем?! – изумился Джуффин. – Поглядеть на рваный ветер и помочь Абилату его латать. Ну или самолично убедиться, что прорех нигде больше нет. В чем я, впрочем, сомневался с самого начала. И не напрасно. Мы нашли еще четыре участка с горьким дырявым ветром и привели их в порядок… Кстати, насчет медовой подливки вы все-таки заблуждаетесь. Ничего в таком роде нам делать не пришлось. Идея сама по себе красивая, но избыточная: если устранить прореху, горький вкус ветра постепенно исчезает сам собой, без дополнительных усилий.

– Все это очень интересно, – холодно сказал я. – Но, боюсь, не мне.

– Вам тоже интересно, – примирительно улыбнулся Джуффин. – Просто пока непонятно, поэтому вы сердитесь. Имейте в виду, Кофа, я-то, конечно, своими руками залатал несколько дыр, но это вовсе не значит, будто я понял, откуда они берутся. Я вообще пока довольно мало понял. Это хоть немного примирит вас с суровой действительностью?

– Разумеется нет. Мы с вами не соревнуемся, а вместе пытаемся разобраться с непростым делом. Если бы вы все поняли, вы бы мне объяснили. А так – останусь в дураках.

– Значит, нашего полку прибыло, – ухмыльнулся Джуффин. – Ничего, разберемся. По крайней мере, сейчас ясно одно: в столице зафиксировано несколько случаев загадочного смертельного заболевания, которое имеет все симптомы утраты Искры, но сравнительно легко излечивается на Темной Стороне.

– Методом штопки горького ветра, это я уже понял. Ладно. Если я правильно представляю ситуацию, вы можете определить, какому месту в городе соответствует тот или иной участок Темной Стороны. Вы дадите мне список адресов? Надо проверить, что там творится. Если во всех этих домах были больные, которые сегодня чудесным образом исцелились, ваша версия подтвердится. А если там еще и мои детишки крутились – совсем хорошо. Или совсем плохо – как поглядеть.

– Обязательно, так и сделаем. Спасибо, Кофа. Проверить действительно совершенно необходимо. Прекрасно, если вы готовы за это взяться!

Он так обрадовался, как будто я предложил нечто из ряда вон выходящее. Вот уж воистину великим умом надо обладать, чтобы додуматься до элементарной проверки фактов. Джуффин всегда с преувеличенным энтузиазмом хвалит своих сотрудников, причем я не раз замечал, чем скромнее достижение, тем больше его восторг. Но со мной-то мог бы не стараться.

– Сколько же вы там болтались? – полюбопытствовал я. – Здесь, сами видите, прошло почти полдня. А у вас? Там, на Темной Стороне, время идет как-то иначе? Я почему спрашиваю: если бы мне понадобилось найти в Ехо предметы или явления, местонахождение которых мне заранее неизвестно, а расспросить некого, я бы потратил не один день, притом что очень хорошо знаю город. Просто он огромный. И Темная Сторона, наверное, тоже? Или нет?

– Темная Сторона Ехо почти бесконечна, – вздохнул Джуффин. – Но сегодня мы с Абилатом провели там всего несколько часов. Нам, в отличие от описанного вами случая, было кого спросить. Все четыре участка с рваным ветром нам показала Рани. Хвала Магистрам, она их еще раньше приметила. Но не сочла нужным вмешиваться.

– Я никогда не вмешиваюсь в происходящее на Темной Стороне, – подала голос леди Рани. – И ты прекрасно знаешь почему.

– Я много чего знаю, – откликнулся Джуффин. – И постепенно начинаю понимать, почему считается, будто от многих знаний происходят сплошные печали. Ничего, хорошо хоть показала, это уже большое дело. Если бы ты еще рассказала мне сразу, как только заметила…

– Почти все, что я вижу на Темной Стороне, выглядит довольно необычно. Никогда не угадаешь, что для тебя важно, а что нет. А мне все кажется одинаково важным или, наоборот, неважным, но – одинаково.

– Беда с этими ведьмами, – доверительно сказал мне Джуффин. – Слишком быстро перестают быть людьми. По большому счету, это прекрасно. Но пытаться заручиться их помощью в делах – дохлый номер. Потому что представление о разнице междуважным и неважным они утрачивают в первую очередь.

– Тем не менее даже мне понятно, что эта информация не слишком важна для Кофы, – звонкорассмеялась леди Рани. – Не морочь голову человеку!

Я и правда чувствовал себя довольно глупо. Некоторые люди любят знания как таковые и стремятся узнать как можно больше тайн – любых, чтобы было, не особо задумываясь, как ими можно распорядиться. Я же предпочитаю знания, которыми могу воспользоваться на практике. Забивать голову бесполезной информацией мне ни к чему. Я с полезной-то едва управляюсь, спасибо приятелям из Семилистника и их снадобьям, укрепляющим память.

Но тут, хвала Магистрам, наконец объявилась моя Кали. Прислала зов, деликатно осведомилась, могу ли я сейчас уделить ей время, а получив согласие, затараторила.

“Значит, слушай. У старухи все в полном порядке – а я, кстати, и не сомневалась, с такими ничегоникогда не делается. Но ты не зря беспокоился. Тойхи Прити умер семь дней назад. Утратил Искру. Всего три дня полежал и умер, знахарь, который его лечил, опомниться не успел, а если бы и успел, какой от него толк: если уж человек утратил Искру, ничего не сделаешь… Шарая говорит, чуть сама не умерла рядом с ним, ну да, они же близнецы, у нее кроме брата вообще никогда никого не было, дети не в счет. Она их, конечно, любит, все знают, мало кому из сирот так хорошо жилось в чужом доме, как этим четверым, а все равно никакого сравнения – чужие дети или собственный близнец. Тем более надо знать Шараю: она же с детства от других мужчин шарахалась, никого кроме брата рядом видеть не желала, не зря об этой парочке на моей памяти судачили всякое, и, ты знаешь, я уверена, дыма без огня не бывает, но теперь-то уж какая разница”.

“Вот-вот, – согласился я. – Что судачили, пусть останется на совести сплетников. Как она сейчас? Очень плохо?”

“Ты удивишься, но совсем не плохо, нет. Ну, не настолько плохо, как могло бы быть. Она ничего, спокойная, работает, печет хлеб, младший мальчик договорился в Университете, что пропустит год по семейным обстоятельствам, помогает ей, молодец, другие тоже заходят. Шарая говорит, сперва был настоящий кошмар, но она, хвала Магистрам, почти ничего толком не помнит, знает только, что руки и голову в кровь разбила, знахарь, который пришел ее успокаивать, потом долго возился с этими ранами – могу представить, что она с собой вытворяла… или нет, все-таки не могу”.

“Это как раз не очень важно – можешь ты себе представить или нет, – заметил я. – Факты интересуют меня гораздо больше”.

“Ну да, извини. В общем, факты я уже рассказала. Тойхи умер. Вроде, все”.

“Погоди. Еще один вопрос. Вот ты говоришь, знахарь приходил ее успокаивать. Что за знахарь? Тот, который брата лечил? Или другой?”

“А, да, знахарь! – обрадовалась Кали. – Нет-нет, не тот. Какой-то незнакомый. Зашел в пекарню за плюшками, увидел, как Шарая на полу корчится, и натурально ее спас. Поднял, привел в чувство, успокоил, раны, которые она сама себе нанесла, залечил и, кстати, денег не взял, отказался наотрез, сказал, уж он-то знает, что такое утрата, и помогать товарищам по несчастью – его единственное утешение. Совершенно бесплатно несколько часов с Шараей возился, потом уложил ее спать и ушел, так и не представился, а ей, сам понимаешь, не до того было. Наутро она проснулась, и вот, говорит, удивительное дело – умом знаю, что случилось непоправимое, а сердце от боли не рвется, только печаль осталась, светлая-светлая, как будто у Тойхи все хорошо, просто увидеться с ним прямо сейчас не получится – разве только когда-нибудь потом, позже… То есть Шарая не безумная, она понимает, что брат умер, но чувствует – так. Она думает, ей полегчало от микстуры, которую ей знахарь дал. Сладкое такое, говорит, зелье…”

“Ясно. И знахарь к ней больше не возвращался? Ну, спросить, как дела, все ли в порядке?”

“Пока не возвращался. Но он, вроде, и не обещал”.

“А как он выглядел, этот милосердный незнакомец?”

“Я не сообразила спросить. Сейчас пошлю ей зов”.

“Давай. Хотя я, кажется, и так знаю. Невысокий, худой, смуглый старик. И глаза у него зеленые, но не яркие, а цвета пожухшей травы. Ни у кого таких не видел”.

“Так это твой знакомый?”

“Старый приятель, – сказал я. – Хороший человек. И знахарь отличный. Но ты все-таки спроси”.

– Как и следовало ожидать, хозяин пекарни у Собачьего моста благополучно скончался, – сказал я Джуффину.

– Да, я слышал, – кивнул он. – Извините, Кофа. Обычно я ваши разговоры не подслушиваю. Но сейчас решил сэкономить время.

А я, кстати, и не знал, что Джуффин Халли умеет подслушивать чужую Безмолвную речь. Не то чтобы сомневался в его возможностях, просто как-то в голову не приходило, что ему это интересно.

– Ладно, – вздохнул я. – Тем лучше. Вообще-то, когда вы меня сюда пригласили, я как раз шел в Дом у Моста, чтобы порыться в полицейских архивах, посмотреть отчеты знахарей – кто у нас в последнее время умирал в своей постели и от каких болезней. Думал потом послать своих людей, чтобы вызнали, не слонялись ли поблизости наши славные детишки. И не заходил ли добрый знахарь, готовый облегчить душевные муки безутешных родственников. И знаете что? Мне кажется, это дурная работа. То есть сделать ее все равно придется, но я заранее знаю, каковбудет результат. Дети, безусловно, сидели где-нибудь поблизости, играли в эту свою “молчанку”. И знахарь, конечно же, приходил, смуглый и зеленоглазый. И помог, спасибо ему.

“Смуглый и зеленоглазый, все верно”, – эхом повторил женский голос в моей голове. Я даже не сразу сообразил, что это Кали. Спросила, значит, насчет знахаря. Ну и кто бы сомневался.

– Ну вот. – Я печально уставился на Джуффина. – Картина более-менее ясна. И при этом не лезетни в какие ворота. Можете сколько угодно рассуждать о том, что мы не знаем ни других людей, ни даже себя, но Габа Гро добрейший человек, к тому же знахарь с подлинным призванием и убивать людей не станет ни при каких обстоятельствах, хоть режьте его на кусочки. Я еще как-то могу вообразить, что под видом его внучки все эти годы скрывался какой-нибудь ссыльный колдун. Но Джуффин, вы способны представить пусть даже Младшего Магистра из провинциальной резиденции какого-нибудь задрипанного Ордена, который долгие годы скрывается, прикинувшись ребенком, и при этом не догадался немного поднапрячься и сделать вид, что ребенок взрослеет? Просто чтобы не привлекать внимания. Я – не способен. Такие клинические идиоты в Орденах не задерживались… Ну и потом, кто все остальные дети? Их же, судя по всему, довольно много. Как минимум, две группы, в каждой примерно дюжина человек или чуть больше. Что, тоже мятежные Магистры? Какая прекрасная маскировка, однако! И все это только для того, чтобы убивать мирных обывателей, не связанных ни с Орденом Семилистника, ни с покойным Королем и вообще не принимавших участия в войне за Кодекс. При этом мой приятель Габа, терзаемый, надо думать, муками совести, бегает по следам преступлений и как может утешает скорбящую родню… Нет, вы как хотите, но совершенно невозможно.

Все это время Джуффин Халли терпеливо меня слушал. Ни разу не перебил, а это на него, честно говоря, не похоже. И только когда я умолк, сказал:

– Вы совершенно правы, Кофа. Конечно, мятежные Магистры тут ни при чем, к моему величайшему сожалению. Если бы все было так просто!..

Я адресовал ему вопросительный взгляд. Дескать, если непросто – что ж, давайте, объясняйте. Но Джуффин только плечами пожал.

– Я не собираюсь строить никаких предположений, пока своими глазами не увижу этих ваших таинственных детей. Что толку фантазировать?

– Ну, во всяком случае, допросить Габу можно прямо сейчас, – вздохнул я. – И будет лучше, если это сделаете вы. Мне он, по старой дружбе, до утра будет морочить голову.

– Допросить – дело хорошее. Но я бы и на него сперва просто поглядел. И на его внучку, конечно. Очень интересно, как они проводят время, когда думают, что их никто не видит? Этим, пожалуй, и займусь, прямо сейчас. Улица Пузырей, восьмой дом, верно? А вы, Кофа, разыщите детишек, чем скорее, тем лучше. Это сейчас главное.

Ну, это мне, положим, и так было ясно.

– Одновременно поройтесь в полицейских архивах, как собирались. Важно понять, когда это началось. Ну и проверка домов, изнанку которых мы с Абилатом сегодня привели в порядок, тоже не помешает. Ну что вы так на меня смотрите, Кофа? Это вы, между прочим, сами предложили.

– Больше всего мне нравится слово “одновременно”, – проворчал я. – Это же на сколько кусков мне разорваться?

– Полудюжины, я уверен, будет вполне достаточно, – оптимистически заявил Джуффин. – Впрочем, у меня для вас хорошая новость. В моем кабинете сейчас дежурит сэр Шурф. На него возложена ответственная миссия – проследить, чтобы коллеги из Городской Полиции не растащили мою уникальную коллекцию черствых кексов из “Обжоры Бунбы”. Некоторыми экземплярами я весьма дорожу. Так вот, по моим расчетам, с минуты на минуту он дочитает книгу, которую прихватил с собой. А у меня в кабинете не то что других книг, даже свежей газеты не найдется. Поэтому сэр Шурф с энтузиазмом отнесется к любому вашему поручению.

– О, вот это хорошая новость! – усмехнулся я. – Первая за весь вечер, ну да лиха беда начало.

– Рад был вам угодить. И как только обнаружите детишек, пришлите мне зов, с удовольствием к вам присоединюсь. Рани, а ты отправляйся домой и следи за ветром. Не хмурься, я не требую невозможного, делать тебе ничего не придется. Если что, позови Абилата, он сам все исправит. А я побежал.

– Адреса, – напомнил я.

Джуффин уставился на меня с откровенным недоумением.

– Ну, адреса домов, на изнанке которых вы… – Япоморщился, поскольку не люблю рассуждать о вещах, которых не понимаю. Но особого выбора не было, и я четко, почти по слогам выговорил: – Где вы с Абилатом латали рваный ветер. Если уж мы решили выяснить, что там происходит.

– Дырку надо мной в небе, – покаянно сказал Джуффин. – Ну конечно.

Извлек откуда-то из-под стола самопишущую табличку, небрежно приложил к ней ладонь, метким щелчком отправил список через весь стол, прямо ко мне, и тут же исчез – ушел Темным Путем, не вставая с кресла. Обычно для этого даже очень опытному мастеру пару-тройку шагов сделать надо. Выпендривается он, конечно, знатно, кто бы спорил.

Мы с леди Рани остались вдвоем.

—“Домой” – это на Темную Сторону? – спросил я.

– Бросьте, Кофа. – Я почувствовал, что она улыбается. – Какая разница, что человек называет своим домом? Вас же не шокирует, когда ваши знакомые перебираются жить за город?

– Как раз это меня очень даже шокирует. Вообразить не могу, что творится в голове у человека, который добровольно соглашается променять городскую жизнь на деревенскую. Я бы, пожалуй, на второй день рехнулся. Клекот индюшек в унавоженных сумерках навевает на меня мистическую печаль. Темная Сторона по сравнению с этим – вполне разумный выбор.

– Вот то-то же! – рассмеялась леди Рани.

Она наконец покинула свой темный угол, подошла к окну, с удовольствием вдохнула ночной воздух, по-кошачьи потянулась и обернулась ко мне.

– Заберите с собой пирог, Кофа. Смотрите, почти половина осталась. Здесь его доедать в ближайшее время будет некому, а вам пригодится. Помянете еще меня добрым словом на исходе ночи.

– Что ж, как минимум одно приятное событие мне сегодня гарантировано, – улыбнулся я, заворачивая пирог в салфетку.

– Как минимум два, – серьезно сказала леди Рани. – Трубка и табак тоже при вас. Вполне можно жить.

Не знаю, что имел в виду Джуффин, когда говорил, что ведьмы вроде нее быстро перестают быть людьми. Все бы так переставали, честно говоря.

Я вышел в сад – специально ради удовольствия прогуляться до калитки по дорожке из мелких желтых камней, вдохнуть аромат осенних цветов, увядающей травы и дыма соседских костров. Все-таки нелепо устроена наша жизнь: довольно глупо быть хозяином такого роскошного сада или старинного дома, построенного прямо на мосту через Хурон, и не иметь времени этим наслаждаться. Мы с Джуффином вполне могли бы уступить свои великолепные апартаменты каким-нибудь счастливым бездельникам и довольствоваться темным чуланом на задворках Управления Полного Порядка, да хоть одним на двоих – какая разница, где жить, если появляешься дома только для того, чтобы упасть и уснуть, да и то не каждый день. А леди Рани, как я понимаю, жилье теперь и вовсе без надобности. Хотел бы я все-таки знать, каково оно – на Темной Стороне? Что там вообще есть, кроме “рваного ветра”? Хоть бы рассказали по-человечески, если уж с собой взять не могут…

Размышляя таким образом, я ступил на Темный Путь и миг спустя уже шел по нашей половине Управления Полного Порядка.

Сэр Шурф, как и было предсказано, сидел в кабинете Джуффина с книгой на коленях. Когда я вошел, он ее как раз закрывал; выражение лица у него при этом было обиженное, как у ребенка, обнаружившего, что в коробке не осталось ни единой конфеты.

– Есть срочное дело, – сказал я. – Оно ждет тебя, не поверишь, в полицейском архиве.

Шурф вопросительно приподнял бровь. В его случае это означает “чрезвычайно оживился”.

– Просмотри раздел, где хранятся отчеты о прискорбных происшествиях, не требующих дополнительного расследования. Меня интересуют все случаи смерти от утраты Искры или любого заболевания со сходными симптомами, скажем, с начала лета – в таком деле лучше перестраховаться и не пожалеть ни времени, ни себя. Не хочу ничего заранее объяснять, мне интересно, что ты сам скажешь, изучив документы.

Он молча кивнул, взял из ящика стола чистую самопишущую табличку и вышел. А я уселся в кресло, набил трубку, неторопливо ее раскурил и только после этого послал зов Кобе, который всего пару часов назад имел неосторожность предложить мне помощь – вот и славно, пусть теперь побегает, пока я перевожу дух.

“Надо срочно найти детей, о которых мы с тобой говорили, – сказал я. – Пусть твои ребята расстараются. Ты же знаешь, мы платим исправно, две короны каждому участнику поисков. И тебе двадцать за хлопоты”.

“Несерьезный разговор. Полсотни, так и быть, требовать не стану, понимаю, случай особый. Но меньше тридцати корон не возьму. И как насчет премии тому, кто первым увидит детишек?”

“Ладно, Магистры с тобой. Тридцать так тридцать. И премия. Пять корон”.

“Договорились. Если эти дети еще в городе, мы их найдем”.

“В городе, не сомневайся. И имей в виду, кроме компании, которую ты видел, скорее всего, есть еще и другие”.

“Тем лучше, значит, можно рассчитывать на несколько премий!” – Коба был в своем репертуаре. Одно удовольствие иметь с ним дело, но только при условии, что казна безропотно возмещает все твои служебные расходы. В бытность начальником Правобережной полиции я, помнится, пользовался услугами Кобы значительно реже, чем сейчас. В этом смысле работа в Тайном Сыске, конечно, непрерывный праздник: наш казначей сэр Донди Мелихаис кошелями ворочает – залюбуешься. А что при этом всякий раз за сердце хватается, оно даже и неплохо, уж на что Ехо развеселый город, а бесплатное театральное представление тут не каждый день увидишь.

Договорившись с Кобой, я принялся раздавать задания своим агентам. Честно говоря, по адресам, которые дал мне Джуффин, я бы с удовольствием прошелся сам, но выбирать особо не приходилось. Четыре дома в разных концах города; на каждый пришлось бы потратить как минимум пару часов, а люди уже скоро спать ложиться станут – что ж мне, до утра ждать?

Я успел поговорить с Кали и еще одной не менее пронырливой кумушкой, чьи выдающиеся способности уже не раз экономили мне кучу времени и сил, когда из коридора донесся пронзительный визг; секунду спустя это был уже слаженный дуэт, а причина переполоха с видом оскорбленной невинности впорхнула в кабинет.

– Уже поздно, а ты все еще не дома, – с упреком сказал призрак моего отца. – А твой начальник обещал зайти ко мне поиграть в карты – и где он?.. Только вот, пожалуйста, не начинай снова зудеть про осторожность. Я прекрасно помню, что вы оба просили меня не выходить на улицу по ночам, потому что слабоумные горожане вбили себе в голову, будто призраков следует бояться. Поэтому твой дворецкий привез меня сюда в амобилере.

– Ну хоть так, – вздохнул я. – И чего тебе дома не сидится?

– Во-первых, это не мой дом, а твой. Построен в неплохом месте, что и говорить, но этим его достоинства исчерпываются. Мне там все не по нраву, я бы устроил иначе, но ты же готов скандалить из-за любого пустяка. Во-вторых, я о тебе беспокоюсь. В-третьих, коротать вечера в обществе слуг я, уж извини, не привык, а сидеть в одиночестве… – он внезапно запнулся, умолк и после долгой паузы неохотно завершил фразу: – Мне скучно.

Но я уже и сам понял, что сперва он чуть было не сказал: “Страшно”. Я почувствовал острую жалость, которая, впрочем, почти незамедлительно превратилась в досаду – скажите на милость, теперь еще и это – моя проблема?!

– Ну слушай, – вздохнул я. – Ты же полдня за мной везде ходил, много чего видел и слышал, должен понимать, что в городе творится неладное. Люди умирают один за другим от неизвестной болезни. Естественно, мы с Джуффином очень заняты. И это, имей в виду, надолго.

– Для бестолковых мальчишек любой пустяк надолго, – проворчал призрак. – Всего-то дел – арестовать пару-тройку убийц и лекаря, с которым они сговорились…

– Извини, но это не совсем так, – холодно ответил я.

У меня не было ни малейшего желания вводить Хумху в курс дела – все равно ведь слушать не станет. Зато, можно не сомневаться, когда Коба найдет детишек и мне надо будет срочно бежать по указанному адресу, увяжется за мной, оглашая окрестности бранью и причитаниями. Прекрасно проведем время. И как, скажите на милость, от него избавиться? Разве что перчатки у Шурфа одолжить, иных идей у меня не было.

Хозяин перчаток тут же возник на пороге кабинета; вообще-то я не ждал, что он так быстро вернется, – неужели, подобно некоторым знаменитым колдунам древности, обзавелся привычкой появляться везде, где о нем думают? Да нет, все-таки вряд ли.

– Дежурные полицейские утверждают, будто по зданию Управления Полного Порядка скитается призрак, – сказал Шурф, аккуратно запирая за собой дверь. – Умоляли меня немедленно разыскать его и, таким образом, спасти человечество – в их лице, разумеется. Все же удивительно, что нынешних полицейских не приучают скрывать страх и вообще держать себя в руках, как бы ни складывались обстоятельства. При вас, сэр Кофа, насколько я помню, стражи порядка вели себя куда более достойно… – В этот момент он наконец увидел Хумху и вежливо с ним поздоровался: – Хорошая ночь, сэр.

Призрак буркнул что-то невнятное, по крайней мере, я ни слова не разобрал.

– Ну, по крайней мере, следует признать, что у господ полицейских были некоторые основания для паники, – задумчиво сказал Шурф. – Я-то сперва решил, им просто померещилось. Впрочем, данное обстоятельство совершенно не оправдывает их безобразное поведение… Это ваш гость, сэр Кофа, я правильно понимаю?

– Это мой покойный отец, – вздохнул я. – Магистр Хумха Йох собственной персоной. Папа, это мой коллега, сэр Шурф Лонли-Локли.

Я хотел было злорадно добавить, что Шурф – тот самый человек, которого обычно зовут разбираться с неугомонными призраками, но не успел.

– Магистр Хумха Йох? – переспросил Шурф. – Автор трактата “Фонетика угуландских заклинаний”?

Я был готов поклясться, что голос его дрогнул, хотя прежде не предполагал, что такое возможно.

– Хотите сказать, вы читали эту мою работу? – изумился призрак.

– И не только ее. Все тексты вашего авторства, какие смог отыскать. В частности, меня чрезвычайнозаинтересовали ваши исследования ритмических особенностей заклинаний, применяемых в кулинарии. Очень жаль, что вы не довели свои изыскания до логического завершения, поскольку изложенная там идея о существовании неких фундаментальных созидательных и разрушительных ритмов, используя которые можно принципиально изменять действие любого заклинания, кажется мне чрезвычайно важной. Уверен, что многие могущественные колдуны Эпохи Орденов, начиная с Лойсо Пондохвы, использовали эту методику, но, насколько мне известно, никто кроме вас до сих пор не попытался сформулировать теоретическое обоснование…

Хумха был почти смущен его напором. Но и доволен, конечно. И даже не пытался это скрывать.

– Вы, как я понимаю, могли читать разве что черновые наброски, – наконец сказал он. – Хоть и не представляю, где вы их раздобыли. За серьезный труд о фундаментальных ритмах Мира я так толком и не взялся. Подумал, кому это надо? В Эпоху Орденов люди окончательно утратили интерес к книжному знанию…

– И совершенно напрасно, – с несвойственной ему горячностью подхватил Шурф.

– Вот-вот.

Обо мне эти двое забыли. Можно было перевести дух, набить трубку и спокойно переговорить еще с двумя агентами – время-то не стоит на месте.

Завершив переговоры, я наконец позволил себе вмешаться в ученую беседу.

– Сэр Шурф, – вкрадчиво сказал я, – скажи честно, ты до архива-то дошел? Или с полдороги вернулся?

Он умолк и с недоумением уставился на меня. Но, надо отдать ему должное, опомнился довольно быстро.

– Ну что вы такое говорите. Разумеется, я был в полицейском архиве. Следует признать, ваше задание отняло у меня несколько больше времени, чем я рассчитывал. Прошу прощения за нерасторопность, но быстрее не получилось.

В устах человека, за полчаса провернувшего дело, на которое мне бы понадобилась вся ночь, эти извинения звучали как совершенно возмутительное кокетство. Однако, зная Шурфа, невозможно сомневаться в его искренности. И это, честно говоря, хуже всего.

– Так и знал, что ты не дашь нам побеседовать, – сердито сказал призрак. – В кои-то веки мне удалось встретить человека, наделенного редким даром глубокого понимания моих мыслей!

Вот уж воистину редчайший дар, кто бы спорил.

– Наговоритесь еще, вся ночь впереди, – вздохнул я. – Сейчас разберемся с делами, и оставлю вас обоих в покое – хоть до утра, хоть до конца года, как пожелаете.

Хумха ничего не ответил, но молчание его было вполне негодующим, от напряжения не только воздух звенел – оконные стекла дребезжали. Что-что, а такие фокусы отцу и при жизни всегда удавались на славу.

Шурф, хвала Магистрам, не обратил ни малейшего внимания на все эти страсти. Он вообще обладает счастливым умением выбирать, что замечать, а что нет; в каком-то смысле он уже давно живет в идеальном мире, где происходят исключительно интересные и важные события – причем именно в такой последовательности. Крупномасштабных трагедий и катастроф ему и там наверняка хватает, зато ни склок, ни дрязг, ни оскорбительных намеков, ни мелких пакостей нет в помине; не удивлюсь, если он уже давным-давно благополучно забыл об их существовании или вовсе никогда не знал – а что ж, я бы совершенно не удивился.

– Желая получить как можно более полную и ясную картину ситуации, я изучил все отчеты с начала года, благо их было совсем немного, – с присущей ему обстоятельностью начал Шурф. – Первый из рассмотренных мной случаев смерти от утраты Искры имел место еще весной, в двадцать восьмой день года, но, честно говоря, я не думаю, что он вас заинтересует. Сэр Аббата Швах болел несколько лет и…

– Да, знаю. Помощник его домашнего знахаря рассказывал потом в “Пьяном скелете”, что сэр Швах очень тяготился своим безнадежным положением и давно бы отказался от лечения, но хотел дождаться возвращения старшей дочки – не то из Умпона, не то из Таруна, где она несколько лет изучала какие-то экзотические искусства. Дождался, попрощался, после чего сразу перестал принимать лекарства и на следующий же день умер – чего, собственно, следовало ожидать. Давай дальше.

– События, которые, как я понимаю, являются причиной вашего беспокойства, начались семнадцать дней назад. Это похоже на эпидемию в миниатюре. Масштабы, конечно, несопоставимы, но обычно от утраты Искры в столице умирают два-три человека в год, уж никак не больше; впрочем, это вы знаете не хуже меня. На мой взгляд, двадцать три случая за семнадцать дней вполне можно считать эпидемией.

– Двадцать три? – переспросил я. – Совсем плохо дело.

Шурф равнодушно кивнул – дескать, плохо ли, хорошо ли, решайте сами, меня это не касается – и продолжил:

– Я отметил два любопытных момента. Во-первых, для всех случаев характерно стремительное развитие болезни. Вы же сами знаете, обычно смерть от утраты Искры наступает далеко не сразу. Несколько дюжин дней не предел даже для больных, не получающих никакого лечения. А хороший знахарь, должный уход и воля к жизни могут отсрочить смерть на годы.

– Да, – нетерпеливо кивнул я. – А что у нас?

– Все больные умирали в течение двух-трех дней после появления первых симптомов заболевания. Впрочем, в подавляющем большинстве случаев они вовсе не обращались к знахарям, поскольку принимали внезапные приступы слабости за обычную усталость. Ничего удивительного, люди просто не успевали разобраться, что с ними происходит.

Я вспомнил, что муж Брины Клайвис продержался больше полудюжины дней – вот это, я понимаю, богатырское здоровье! Впрочем, скорее всего, причиной тому его уандукское происхождение. Известно же, еще ни один иностранец не умирал от утраты Искры, да и в удаленных провинциях Соединенного Королевства о такой напасти знают лишь понаслышке; можно подумать, эта неизлечимая болезнь, лекарства от которой не смогли выдумать даже могущественные колдуны древних времен, – своего рода почетная привилегия уроженцев Сердца Мира. Столичным снобам вроде моего покойного батюшки следовало бы взять это на вооружение, как дополнительный повод для гордости.

– Здесь полный список умерших, – сказал Шурф, протягивая мне табличку. – Имена, адреса, род занятий, семейное положение, даты начала заболевания и смерти, фамилии знахарей, производивших освидетельствование, все как положено. Если хотите, могу прочитать вслух.

– Спасибо, – я невольно улыбнулся. – Ты не поверишь, но я все еще помню алфавит. По крайней мере, некоторые буквы определенно кажутся мне знакомыми. Так что разберусь как-нибудь.

– Мне бы и в голову не пришло усомниться в ваших способностях, сэр, – невозмутимо ответствовал он.

Вообще-то я бы не удивился, узнав, что сэр Шурф принял мое паясничание за чистую монету. Еще небось порадовался за меня от всего сердца – дескать, такой занятой человек, совсем книг не читает, а буквы, гляди-ка, до сих пор не забыл, молодец.

– Ладно, с этим, будем считать, ясно. А второй любопытный момент? – спросил я.

– Плотность событий постепенно возрастает, – туманно объяснил Шурф.

– Что ты имеешь в виду?

– Вы бы и сами это заметили, ознакомившись с моим отчетом. Смотрите, первая смерть от утраты Искры имела место, как я уже сказал, семнадцать дней назад. Следующая – три дня спустя. Еще через два дня – новый покойник. На этом перерывы заканчиваются, каждый день кто-нибудь умирает, в иные дни – сразу двое; позавчера в столице было зарегистрировано сразу три смерти от утраты Искры, вчера – то же самое. Сегодня, впрочем, отмечен только один случай, но до полуночи еще есть время. Если бы речь шла об убийце, я бы сказал, что со временем он, как говорится, набил руку.

– Меткое замечание, – кивнул я. – Спасибо, ты очень мне помог. И поможешь еще больше, если согласишься составить компанию сэру Хумхе. Дома он, знаешь ли, скучает. При этом у меня куча дел в городе, а присутствие призрака на ночных улицах крайне нежелательно.

– Об этом не может быть и речи, – согласился Шурф. И вежливо добавил: – Надеюсь, сэр Хумха не станет возражать против моего общества.

Призрак невнятно пробурчал что-то не слишком любезное, дескать, в его положении выбирать не приходится, но мы с Шурфом предпочли сделать вид, будто не разобрали ни слова.

– Ну вот и договорились, – поспешно сказал я. И направился к выходу. Ждать вестей от Кобы можно в любом трактире и вообще где угодно, лишь бы там не было Хумхи.

Сэр Шурф не рискнул оставлять призрака без присмотра и не пошел меня провожать, но почти сразу прислал зов, я еще дверь за собой закрыть не успел.

“А как мне следует держать себя с сэром Хумхой? – спросил он. – Хотелось бы, чтобы мое общество было ему приятно”.

“У тебя и без моих советов прекрасно получается. Продолжай в том же духе: восхищайся, расспрашивай, интересуйся его мнением по любому вопросу, соглашайся почаще, и старик будет совершенно счастлив. Есть только одна опасность: он вполне может решить, что обрел наконец родную душу, покинет мой дом и переберется к тебе – навеки. Ничегоне имею против, но имей в виду, у него тяжелый характер”.

“Ну, положим, это можно сказать о любом из нас”, – заметил Шурф.

Он умолк, я даже немного удивился: сэр Шурф человек вежливый, не в его обычаях исчезать из сознания собеседника, не попрощавшись, но оказалось, это просто пауза.

“Единственным известным мне обладателем по-настоящему легкого характера был мой покойный отец, – неожиданно сказал Шурф. – Впрочем, вполне возможно, что я заблуждаюсь, и с другими людьми он вел себя совершенно иначе. Но теперь можно только гадать. Отец, в отличие от сэра Хумхи, никогда не был особо могущественным колдуном – вовсяком случае, не настолько, чтобы перехитрить смерть, – так что вряд ли мне представится возможность еще раз с ним повидаться и составить объективное суждение”.

“Поверь мне, это скорее плюс, – сердито сказал я. – От подобных встреч обе стороны получают куда меньше удовольствия, чем может показаться”.

“Думаю, бывает по-разному. Но мое мнение, в любом случае, ничего не меняет. Хорошей вам ночи, сэр Кофа. И хорошей охоты”.

Он умолк, а я пошел дальше, вверх по улице Медных Горшков. Надо же, думал я, похоже, у Шурфа Лонли-Локли было счастливое детство. Мне бы такое и в голову не пришло. И с чего, интересно, я взял, будто хорошо разбираюсь в людях?

Зов Кобы настиг меня на перекрестке – я как раз размышлял, в каком из ближайших трактиров ожидание покажется мне наименее тягостным. Коба молодец, избавил меня от мук выбора.

“Наши милые крошки заседают в конце улицы Стеклянных Зверей, – объявил он. – Их там ровно дюжина. Ищем дальше?”

“Обязательно, – сказал я. – Прекрасно, Коба!” – И ускорил шаг, поскольку упомянутая улица – вот она, всего в трех кварталах отсюда, даже на Темный Путь становиться ни к чему.

Детишек я увидел сразу, благо они ни от кого не прятались. Сидели на тротуаре, молча пялились на ветхий двухэтажный дом, крытый зеркальной черепицей, которая, насколько мне известно, окончательно вышла из моды примерно за пару столетий до моего рождения. Я оглядел соседние здания, чтобы определить, какое из них пустует: когда есть хоть малейшая возможность не беспокоить людей внезапным вторжением, следует ею воспользоваться. Мне самому очень не понравилось бы, что в мой дом без приглашения вломились чужие люди – будь они хоть Тайные сыщики, хоть Великие Магистры, да хоть Его Величество собственной персоной. И вряд ли мнение остальных горожан по этому вопросу радикально отличается от моего. Но, хвала Магистрам, мое зрение позволяет не только безошибочно отличить пустующий дом от всех прочих, но и более-менее точно определить, как долго он пустует. Когда хозяев нет дома больше суток, велика вероятность, что они уехали из города и, если удача их не покинет, вряд ли вернутся в ближайшие часы.

Когда человек по-настоящему тверд в своих убеждениях, обстоятельства обычно складываются так, что ему не приходится от них отступать. Я очень не люблю беспокоить людей понапрасну, поэтому с наблюдательными пунктами мне обычно везет; так вышло и на этот раз. Четвертый дом по улице Стеклянных Зверей пустовал, самое меньшее, с лета. Из его окон, по моим расчетам, должен был открываться прекрасный вид на интересующее меня зрелище.

Справиться с охранными амулетами дело нехитрое, так что уже минуту спустя я послал зов Джуффину.

“Улица Стеклянных Зверей, четвертый дом. Яв гостиной, любуюсь видом из окна. Присоединяйтесь”.

Долго ждать мне не пришлось, Джуффин появился в гостиной прежде, чем я успел закончить фразу.

– С удовольствием, – искренне сказал он. – Вы не представляете, как мне надоел ваш приятель Габа Гро. Свет не видывал более скучного и добропорядочного обывателя – такое у меня сложилось впечатление. Приготовил ужин, поел, убрал со стола и теперь возится с детскими микстурами от кашля, бесстрашно применяя официально дозволенные ступени Черной магии – все две! А внучки его, сами понимаете, нет дома. И я не сказал бы, что господина Гро это беспокоит… Ну что, где эти ваши детишки? Ага, уже вижу.

Джуффин на несколько секунд припал к окну, кажется, даже дыхание затаил.

– Кофа, – наконец сказал он. – Это же не люди. Неужели вы сразу не поняли?

– Если бы понял, так бы вам и сказал, – сухо ответил я. – Ну и кто они в таком случае?

– Пока не знаю. Никогда прежде не видел никого… ничего подобного. Дырку над ними в небе, как же это все интересно!

Джуффин повернулся ко мне, глаза его сияли, как газовые светильники. Он был откровенно, неприкрыто, можно сказать, бесстыдно счастлив. Если бы я однажды встал перед необходимостью подкупить Господина Почтеннейшего Начальника, пришлось бы разыскать для него тайное убежище какой-нибудь неведомой доселе нежити, чем пакостней, тем лучше.

– Извините, что не разделяю ваш энтузиазм, – язвительно сказал я. – Обычно такого рода загадки начинают мне нравиться только после того, как я их разгадал.

– Я знаю, – кивнул Джуффин. – И это одно из ваших величайших достоинств. Бескорыстная любовь к загадкам – роскошь, при нашей с вами профессии совершенно непозволительная. В этом смысле я скверный пример для подражания. Ладно, оставайтесь тут, я скоро вернусь.

“Скоро” – понятие растяжимое, но в тот вечер Джуффину Халли удалось растянуть его почти на полтора часа – серьезное достижение. Так что я успел вдоволь наглядеться на неподвижных детей за окном. Ничего “нечеловеческого” я в них, увы, так и не обнаружил. Разве что дурацкое поведение. С другой стороны, люди порой еще и не такое вытворяют, дети – тем более.

Заскучав, я принялся штудировать отчет сэра Шурфа. Читать его мне было, чего греха таить, не слишком приятно. Документальное свидетельство моей некомпетентности – вот что представлял собой этот подробный список имен и адресов. Потому что моя работа как раз и состоит в том, чтобы все обо всех знать. А я прошляпил не одну, не две – двадцать три смерти за семнадцать дней. Эпидемию, по меткому выражению дотошного Шурфа. И если бы не захворал муж моей подружки Брины, я бы, пожалуй, до сих пор не спохватился. Хорош Мастер Слышащий, нечего сказать.

Впрочем, любую ситуацию следует оценивать объективно, не прислушиваясь к виноватому бормотанию совести. Всегда нужно четко понимать, где ты сам совершил ошибку, а где вмешались обстоятельства, над которыми ты не властен, – это полезно и для душевного равновесия, и, что еще более важно, для дела. Я совершенно точно знал, что в последние семнадцать дней работал точно так же, как все предыдущие годы. Не валялся в постели, манкируя своими обязанностями, не уезжал из города, не рассиживался подолгу в одном и том же месте, не витал в облаках, пропуская мимо ушей чужие разговоры. И призрак отца появился в моей спальне всего два дня назад, даром что мне кажется, будто с тех пор прошла вечность. Так что на Хумху мои промахи тоже не спишешь.

Что ж, следовательно, никаких промахов и не было. Я не слышал пересудов о внезапной кончине двадцати трех горожан только потому, что их никто не вел. Что же это за люди такие удивительные, что об их смерти все молчали как заколдованные? И ладно бы просто никому не рассказывали, но ведь не думали даже – выходит, просто не знали? Похоже на то.

Я еще раз перечитал список, вдумчиво, неторопливо. Первой жертвой стал некий Алаис Кинн. Двести семьдесят шесть лет, отставной сержант Королевской Гвардии, проживал на улице Фонарей. Жена, леди Амита Кинн, детей и других родственников нет, прислуги в доме тоже нет – что ж, выходит, и правда некому было рассказывать в городе об этом несчастье. Ладно, хорошо, предположим. Пошли дальше.

Мина Шлюйис, триста девяносто лет – весьма солидный возраст! – бывшая оперная певица. Ну как же, конечно, помню такую. Однажды, еще в бытность придворным Его Величества, я попал на ее выступление. Крошечная, хрупкая женщина с копной белокурых волос чуть ли не до пят и упоительным голосом. Даже меня, помню, проняло, хотя я не ахти какой любитель оперы. Потом оказалось, я попал на один из ее последних концертов. То ли Мине наскучила артистическая жизнь, то ли просто голос пропал, но она внезапно оставила сцену и тут же вышла замуж, причем не за одного из своих влиятельных поклонников, а за скромного чиновника Канцелярии Забот о Делах Мира; он был младше ее чуть ли не на сотню лет, только-только из Высокой Школы, совсем мальчишка. Это скоропалительное решение, принятое, как я понимаю, по велению сердца, оказалось стратегически верным. Почти все Смутные Времена эта парочка провела в Куманском Халифате, где муженек Мины и его старшие коллеги в неспешном, как заведено у куманцев, темпе налаживали нежную дружбу между Его Величеством Гуригом Седьмым и молодым халифом Цуан Афией, а в свободное от этих занятий время, то есть примерно триста дней в году, проедали казенные денежки в лучших кумонских кабаках. Ничего не скажешь, повезло ребятам. Брак их, судя по всему, оказался счастливым, по крайней мере, крепким, вот и в отчете написано: жила в семнадцатом доме по улице Злобных Замков, вместе с мужем. Сэр Бета Шух, точно, именно так его звали. Отставной младший помощник Начальника Канцелярии Забот о Делах Мира – прямо скажем, не самая блестящая карьера. Взрослые сын, дочь и внуки живут отдельно, их адреса… Кумон, Капутта? Ничего себе. Прижились, значит, в Куманском Халифате, как же я их понимаю! Хорошо, кто там у нас следующий?

Леди Атисса Каларнис, двести двадцать восемь лет, владелица обувной лавки, Тихая улица, муж Брета Каларнис, детей нет… Стоп. Лавка на Тихой улице. Как же, прекрасно помню обоих. Красивая пара. Рыжая, черноглазая женщина и совершенно седой мужчина, загорелый, как пират, с укумбийской серьгой в ухе, а все равно сразу видно, что умник, тихоняи книгочей. С магазинчиком своим носились как с любимой игрушкой, у таких торговцев и деньги оставлять приятно. И все время говорили хором – не перебивали друг друга, а именно хором, одно и то же, одновременно. Смеялись, объясняли: с нами такое вечно случается, слишком долго живем вместе. Вот рыжая-то, выходит, и умерла. Ох, как же жалко ее. Вернее, его. Ну то есть обоих.

Ага, а вот эту леди я точно не знаю. Каора Тёрли, триста один год, улица Маленьких Генералов, пятый дом. Жила с сестрой-близнецом Шаорой, мужа, детей, других родственников нет. Ну да, с близнецами так часто случается, им, если спелись, вообще никто больше не нужен. Бедная леди Шаора, в таком почтенном возрасте потерять сестру-близнеца – суровое испытание. Как сама-то жива осталась? Впрочем, ответ на этот вопрос мне, пожалуй, известен: пришел знахарь, смуглый и зеленоглазый, дал сладкое лекарство… Дырку в небе над этим пройдохой Габой Гро, во что он все-таки вляпался?

Еще один старый знакомый, сэр Брима Кроббис, улица Сизых Туч, пятьсот двадцать два года. Возраст, что и говорить, солидный, но только не для бывшего Младшего Магистра Ордена Семилистника. Все-таки чему-чему, а основам искусства долголетия у нас учили даже послушников. С Бримой вышла совершенно дурацкая история, в духе старинных поэм. Сперва закрутил легкомысленный, ни к чему не обязывающий роман с юной послушницей из Ордена Колючих Ягод, благо лютой вражды между нашими Орденами в ту пору еще не было. Напоил девчонку приворотным зельем, а она в тот же вечер – его, так что влипли оба, к обоюдному, надо понимать, удовольствию. А когда действие отравы закончилось, оказалось, что можно было не хлопотать, не в приворотном зелье тут дело, все гораздо хуже, в смысле, серьезнее. Несколько лет эти двое бегали друг к другу на свидания, пользуясь всякой возможностью, а потом решили махнуть рукой на орденскую карьеру и поженились. “Разрушить свою жизнь” – так это тогда называлось. Поскольку семейный человек не может состоять в магическом братстве, брак был – собственно, и остается по сей день – самым простым и надежным способом вылететь из любого Ордена в считанные минуты; в то же время намерение поступить в Орден всегда считалось достаточно веской причиной для немедленного развода. Я знавал людей, которые заключали фиктивные браки, чтобы беспрепятственно развязаться с Орденом, из которого иначе так просто не выйдешь, но тут был другой случай. И Брима, и его молодая жена весьма неохотно отказались от своих планов и надежд на будущее: настигшая их взаимная страсть казалась обоим скорее несчастьем, чем благословением, чем-то вроде душевной болезни, которая сделала их непригоднымидля настоящей жизни, но они сочли это велением судьбы, с которой не поспоришь, и решили покориться. Впрочем, несколько лет спустя эти двое наперебой твердили, что все оказалось к лучшему, и вообще производили впечатление очень счастливой пары, а я редко ошибаюсь в таких вещах. А теперь, значит, Брима умер, и его вдова осталась доживать свой век в одиночестве. Не позавидуешь. Ладно, поехали дальше.

Сэр Трайши Брай, отставной профессор литературы, двести двадцать шесть лет. Знакомое имя, только вот откуда? Особняк на улице Гномов – грешные Магистры, а это еще где? Небось в НовомГороде, в Старом-то я каждый миллиметр знаю. И жил он там вдвоем со старшим братом, очевидно, таким же закоренелым холостяком, как сам профессор… Стоп, так это же братья Брай! Ну как же, помню их историю. Когда они осиротели, Трайши был еще младенцем, а старший мальчик, Хайта, только-только начал учиться в Королевской Высокой Школе. Так он год добивался опеки над братом, не соглашался отдавать его родственникам, кажется, даже Королю писал – и получил-таки особое разрешение. Учебу забросил, конечно; его еще в Орден Потаенной Травы звали и, подозреваю, не только туда, мальчик-то был очень способный, – вежливо отказывался. Тогда всем казалось, парень губит свою жизнь; позже, когда началась война Орденов, говорили – что за мудрый выбор, какая сила предвидения! Но, я думаю, ничего такого Хайта не предвидел, просто ему нравилось бездельничать, интересоваться всем понемножку и ни от кого не зависеть, благо родительское наследство давало такую возможность. Зато братишку он вырастил преотличного, тот везде за ним хвостиком ходил, смешной такой, смышленый паренек. Настолько смышленый, что кафедру древней гугландской литературы получил сразу после окончания Университета, а всего дюжину лет спустявышел в отставку, чтобы заняться современной угуландской поэзией – в смысле, писать собственные сочинения. Если я ничего не путаю, наш Шурф Лонли-Локли большой поклонник его стихов… или, наоборот, яростный противник? Хоть убей, не помню, но книжку Трайши Брая я именно у него и видел. Кстати, интересно, почему о младшем Брае никто не судачил? Все-таки какая-никакая, а знаменитость. С другой стороны, литераторы нередко ведут замкнутый образ жизни, может, его друзья и поклонники только через год начнут беспокоиться и наводить справки. А что старший брат сейчас не пьет горькую по трактирам и не рыдает на груди случайных собутыльников, это как раз неудивительно. Не тот характер.

Хорошо, кто там у нас еще? Тима Бонкс, триста восемь лет, улица Королевских Прогулок, в прошлом помощник цирюльника Его Величества Гурига Седьмого. Ага, тогда я его помню. Хотя, честно говоря, помнить особо нечего. Милый человек, но совершенно невзрачный, и жена у него была такая же милая и невзрачная. Вечно сидела на скамейке в дворцовом саду, ждала, пока Тима закончит работу, и смущенно улыбалась всем, кто проходил мимо, робея поздороваться вслух. Ну вот, совершенно верно, жена Карита – вот как ее, оказывается, звали. Двое взрослых сыновей, владельцы корабельной верфи в Гажине, там же, понятное дело, и живут… Прислуги в доме нет – кстати, очень необычно для отставного придворного, обычно они по несколько слуг заводят, благо размеры пенсии позволяют, – и не ради необходимости, а больше по привычке, чтобы домашняя жизнь хоть отчасти напоминала о дворцовой суете и неразберихе. Но Бонксы как-то обходились.

Мати Кришайна – вот это имя я точно слышу впервые. Сто пятьдесят четыре года, еще совсем молодая леди, надо же. Улица Забытых Снов, художница по стеклу. Муж, сэр Шанир Кришайна, детей, родственников, слуг нет… Да что они все, сговорились – парами жить, без детей, родственников и прислуги?!

Дочитав отчет Шурфа до самого конца, я убедился – да, действительно, как будто сговорились. В списке фигурировали только пары, в основном супружеские, хотя попадались исключения – близнецы Тёрли и Прити, братья Брай и еще старушки Сулайнис; я изредка встречал их в “Белом Доме”, куда они ходили послушать музыку, думал, они сестры, а оказалось – мать и дочь. Однако исключения лишь подтверждали общее правило: в каких бы отношениях ни состояли пары, разлученные теперь смертью, это были именно пары, а не одиночки, но и не большие семьи; изредка у них имелись дети, но непременно взрослые и проживающие не просто отдельно от родителей, а Магистры знают где – в другом городе или даже на ином континенте.

Я чувствовал, что сделал очень важное открытие, хотя не мог пока сообразить, в чем именно оно состоит. По правде сказать, я не люблю, когда чутье опережает разум, но так порой бывает, ничего не попишешь.

– Прошу прощения, – наконец сказал Джуффин. Он ухитрился как-то незаметно объявиться у меня за спиной. – Не рассчитывал, что так задержусь. За это время я дважды смотался на Темную Сторону, но это сущие пустяки по сравнению с проблемой, которая возникла у меня при попытке лишить сэра Хумху прекрасного собеседника.

Я схватился за голову. Джуффин сделал вид, что не замечает моих терзаний, и жизнерадостно продолжил:

– Шурф сейчас позарез нужен на Темной Стороне, Абилат один не справляется, а Рани, как вы уже поняли, ни во что не вмешивается, может себе позволить, счастливица… Но вы, пожалуйста, не беспокойтесь, я вызвал в Управление леди Рениву, теперь они с сэром Хумхой наперебой сплетничают про общих знакомых, так что призрак вряд ли потревожит вас этой ночью. А пока Ренива одевалась и ехала, мне пришлось играть с вашим батюшкой в карты. Хорошее дело, но сегодня, честно говоря, это было немного некстати.

– С Хумхой все всегда некстати, – вздохнул я. – Он – живое воплощение самого этого понятия: “некстати”. Впрочем, не такое уж и живое… Ладно, к делу. Пока вас не было, я изучал материалы, которые сэр Шурф собрал для меня в полицейском архиве. Он вам уже рассказал?

– Вкратце. Я бы, пожалуй, не отказался почитать его отчет.

– Держите, – я протянул ему табличку. – Я тут от скуки терзал сей документ и, будете смеяться, нашел кое-что общее для всех покойников. Интересно, что вы скажете.

Джуффин изучал табличку минуты три – по его меркам, очень долго.

– Пока, пожалуй, ничего не скажу, – наконец вздохнул он. – Я вижу только один общий момент: никто из них не жил один, но это не…

– Вот именно. Хотите сказать, это неудивительно, потому что одиноких людей вообще немного?

Джуффин нетерпеливо кивнул.

– Все так почему-то думают. А факты говорят об обратном. По официальным данным Канцелярии Забот о Делах Города, на сегодняшний день больше половины взрослых жителей Ехо не состоит в браке. Многие семьи распались в Смутные Времена, а сколько с тех пор осталось вдов и вдовцов, вы и сами примерно представляете. Но дело не только в этом. Обычаи и нравы тоже изменились. Повзрослевшие дети теперь крайне редко остаются жить в родительском доме, благо заработать стало проще простого, а для того чтобы снять небольшую квартирку в Новом Городе, больших доходов не требуется, почти любой студент может себе позволить. Еще одна интересная тенденция: устойчивые многолетние союзы все реже перерастают в традиционный брак – любовники предпочитают жить по отдельности, чтобы иметь возможность обставлять каждое свидание как своего рода праздник. В старые времена такой образ жизни вели в основном адепты Орденов, для которых, собственно, не существовало другого выхода; простым горожанам это было вроде бы ни к чему, да и не всем такая свобода по карману – не секрет ведь, что люди нередко съезжаются и держатся вместе ради экономии. Но теперь почти каждыйжелающий может содержать себя самостоятельно. И вот вам результат: примерно половина совершеннолетних горожан имеет отдельное жилье. А в нашем списке таких нет вовсе. Теоретически, это может оказаться совпадением. Но, честно говоря, вряд ли.

– Просто одинокая жизнь настолько прекрасна, что нет дурных умирать от всякой ерунды, – неожиданно рассмеялся Джуффин. И добавил, уже вполне серьезным тоном: – На совпадение действительно не похоже. Вы сами как-то это объясняете?

– Пока нет. Возможно, мне не хватает информации или какого-то специфического личного опыта. Потому и рассказываю, чтобы вы тоже подумали.

– Подумаю, – кивнул Джуффин. – Чего-чего, а “специфического личного опыта” у меня предостаточно. Я бы сказал, перебор. Но не представляю пока, как это может помочь в данном деле.

Паясничает он, что и говорить, превосходно. Но время не всегда выбирает подходящее, поэтому я не стал слушать и продолжил:

– И еще одно. Собственно, самое удивительное. За семнадцать дней я ни разу не слышал ни единого упоминания о внезапной смерти от утраты Искры.

– И что с того? – настороженно спросил Джуффин. – Хотите сказать, люди по какой-то причине скрывали кончину своих близких от окружающих?

– Да нет, почему скрывали? Сообщали о происшествии домашнему знахарю, а больше, как я понимаю, эта новость никого не интересовала. Джуффин, вы представляете, насколько замкнутый образ жизни вели эти пары, если никто не сплетничал по трактирам о безвременной кончине одного из них?

– А кстати, да. Интересное наблюдение.

Джуффин снова уставился на табличку, словно надеялся, что там в любой момент могут появиться новые записи, содержащие дополнительную информацию.

– Слушайте, – сказал он несколько минут спустя. – А тут действительно есть о чем подумать. Вы молодец, что заставили меня обратить внимание на семейное положение покойных и…

В этот момент в моем сознании зазвучал голос Кобы. Орать, когда пользуешься Безмолвной речью, невозможно, но старшина портовых нищих вложил в свое сообщение столько энергии, что оно прозвучало как крик; если бы мы говорили вслух, он бы, безусловно, охрип.

“Еще нашли! Безымянный тупик в конце улицы Маятников. Их там больше двух дюжин! Двадцать шесть, если быть точным. Я сам туда не ходил, но мои ребята говорят, без выпивки такое зрелище не вынести”.

“Спасибо, – сказал я. – Какие они у тебя впечатлительные, однако”.

“Не сказал бы. Обычно этих красавцев ничем не проймешь. Так что бутылку чего-нибудь крепкого на всякий случай прихвати”.

“Спасибо за заботу, – огрызнулся я. – Что бы я делал без твоих советов?”

“Как скажешь, – невозмутимо ответствовал он. – Дело хозяйское. Мы как, продолжаем искать? Или уже всех нашли?”

“Понятия не имею, сколько их. Поэтому ищите”.

“Ладно”.

– Коба нашел еще две с лишним дюжины славных, тихих малышей, – сказал я Джуффину. – Пойдете со мной или вместо меня, или как?

– Я еще на этих не нагляделся всласть. Вы пока идите, присмотрите, чтобы не разбежались, а я к вам чуть позже с удовольствием присоединюсь.

На сей раз пришлось воспользоваться Темным Путем – улица Маятников совсем в другом конце Старого Города, туда даже в амобилере ехать четверть часа, никак не меньше.

Тупик, о котором говорил Коба, совсем короткий, там всего-то два дома по разные стороны дороги, один из красного камня, другой – из черного кирпича, оба окружены садами, по меркам Старого Города, довольно большими. Один сад – на диво ухоженный, другой выглядел как фрагмент дикого леса, неведомо как возникший посреди столицы. Заброшенный участок и черный кирпичный дом принадлежали Тутте Буркасу, Старшему Магистру Ордена Посоха в Песке, и пустовали чуть ли не с самого начала Смутных Времен: хозяин погиб, наследники, все как один, отправились в изгнание, а единственный оставшийся в Ехо родственник Магистра Тутты был слишком богат, чтобы сдавать дом внаем, и слишком ленив, чтобы приводить его в порядок. Все это я к тому, что с наблюдательным пунктом мне опять повезло – заходи и смотри сколько влезет.

Детей в тупике было очень много. Коба говорил, их тут двадцать шесть человек, а я насчитал без малого три дюжины. Все они, как водится, сидели скрестив ноги на мостовой и молча пялились на красный каменный дом, окна которого сияли мягким желтым грибным светом.[14] Зрелище, прямо скажем, не слишком воодушевляющее, но после того, как Джуффин сказал, что эти существа – не люди, их поведение вдруг перестало меня раздражать. Мне было трудно и неприятно допускать, что живые человеческие дети могут проводить время столь дурацким образом, а с нежити какой спрос.

Словом, ничего такого, чтобы вот так сразу прикладываться к бутылке, я, честно говоря, не заметил. Какой, однако, нежный и чувствительный народ эти наши столичные нищие, кто бы мог подумать. А ведь было время, у ворот резиденции Ордена Водяной Вороны побирались, и ничего. Некоторые герои даже до сих пор живы.

Я прошествовал мимо сидельцев, которые по традиции не удостоили меня вниманием, вошел в дом Магистра Тутты, ради хорошего обзора поднялся на второй этаж и устроился на широком подоконнике бывшей хозяйской спальни. Первым делом еще раз пересчитал детей – ага, уже тридцать семь человек. И тут же увидел, как из-за угла появились еще двое. Неторопливо, шаркающей стариковской походкой приблизились к остальным, молча уселись рядом, уставились на красный дом. Минуту спустя к ним присоединился новый сотоварищ. Похоже, Коба и его люди могли спокойнозаняться своими делами: загадочные детишки устроили здесь общий сбор, специально для того, чтобы избавить нас от необходимости гоняться за ними по всему городу. Что ж, очень любезно с их стороны.

Я собрался было порадовать Джуффина, но он меня опередил.

“Кофа, как там ваши детки? Мои явно куда-то засобирались. Ну и я с ними – не стоит малюткам гулять по вечернему городу без присмотра”.

“Не удивлюсь, если вам придется топать за ними до улицы Маятников. По крайней мере, у меня тут собралось уже сорок штук, и время от времени прибывают новые. Заранее вам сочувствую. Пешком тут не меньше часа”.

“Ничего, я люблю долгие прогулки. Будет хуже, если они начнут разбредаться. Следовать за ними в двенадцати направлениях одновременно будет довольно затруднительно”.

“Думаю, обойдется. Если я окажусь прав и они приведут вас на улицу Маятников, заходите в дом из черных кирпичей, я там сижу на втором этаже”.

Попрощавшись с Джуффином, я достал из кармана его пирог и с удовольствием перекусил, благо наблюдениям это не мешало. Поглядывал в окно, за которым не происходило ничего нового, и выслушивал донесения своих агентов. Одна история, как и следовало ждать, повествовала о чудесном исцелении умирающего, зато остальные мои помощники жаловались, что им не удалось разузнать ничего интересного. По указанным адресам жили немолодые супружеские пары, все у них было в полном порядке, а что иногда усталость одолевает в средине дня, так это в их возрасте неудивительно, тем более осень, погода все время меняется, то дождь, то солнце – не о чем тут говорить.

То есть эти счастливчики даже не поняли, какая беда их чудом миновала. И хорошо, что так.

Что касается детей, их видели во всех четырех местах; впрочем, в этом я уже давно не сомневался.

За пирогом и разговорами время пролетело незаметно, так что я даже немного удивился, когда в комнате появился Джуффин Халли.

– Вы были абсолютно правы, детки идут сюда, – объявил он. – Одно удовольствие за ними следить, они не обращают никакого внимания на то, что происходит вокруг. Хорошо хоть под амобилеры не кидаются… Я их только что обогнал, сейчас объявятся.

И точно, нестройная вереница вышла из-за угла. Вновь прибывшие молча усаживались на тротуар рядом со своими приятелями и принимались сосредоточенно разглядывать красный дом.

– Я по-прежнему не знаю, что они такое, – сказал Джуффин. – Но, по крайней мере, ясно, что эти существа не слишком проницательны, в этом смысле нам с ними повезло. Похоже, сейчас они просто не понимают, что происходит. Почему раньше все получалось, а теперь не получается? Вот и решили сконцентрировать все силы в одном месте. Думаю, теперь здесь собрались все, наши с вами подопечные с улицы Стеклянных Зверей были последними.

– Ага, – зевнул я. – Самое время с ними покончить.

– Покончить? Не разобравшись? – удивился Джуффин. – Нет, так дела не делаются.

– Но они же, если я правильно понял, убивают людей. Это как, ничего?

– Уже не убивают. Только тужатся понапрасну. Пока мы контролируем ситуацию на Темной Стороне, я на этот счет вполне спокоен.

– Ладно, тогда заприте их где-нибудь в подвале и изучайте всласть.

– Ваше предложение мне нравится, – вздохнул Джуффин. Выдержал эффектную паузу и добавил: – Но не очень.

– Дело хозяйское, – сердито сказал я. – Других идей у меня пока нет.

– Будете смеяться, но у меня тоже. Однако я совершенно уверен, что этих детишек пока лучше вообще не трогать.

Я, честно говоря, опешил. До сих пор Джуффин Халли не давал мне повода упрекать его в излишнем гуманизме. Мягко говоря.

– Я имею в виду, пока мы не разберемся, что они собой представляют, – добавил он. – Не смотрите на меня с такой жалостью, Кофа. Я не спятил. Меня не обезоруживает их трогательный и беззащитный вид, тем более не такой уж он трогательный, если приглядеться… А, ладно, неважно. Пришло время побеседовать с вашим приятелем – вот, собственно, что я хотел сказать.

– С Габой Гро?

– Ну да, с кем же еще. Тащите его сюда. Темным Путем – во-первых, так быстрее, а во-вторых, я хочу видеть выражение его лица, когда он выглянет в окно. Это многое для меня прояснит.

– Как, интересно, я его проведу, если он Темным Путем отродясь не ходил?

– В пригоршне принесете, – ухмыльнулся Джуффин. – Тоже мне проблема. Или вам кажется, что это невежливо?

– Поступать с живым человеком – как с неодушевленным предметом? Вообще-то, не слишком.

Джуффин оживился. Бороться с чужими предрассудками он любит даже больше, чем играть в карты.

– Ваше отношение к этому вопросу, Кофа, исторически ошибочно. Сэр Шурф мне рассказывал, он где-то вычитал, что Ульвиар Безликий придумал этот трюк специально для того, чтобы иметь возможность брать с собой в походы любимую младшую дочь. Дома ее бы сестры со света сжили, а в отцовской пригоршне совершенно безопасно, и время летит незаметно, ну и самому папаше никаких хлопот с ребенком, только иногда выпустить, покормить, сказку рассказать – и снова можно прятать. А соратники Короля Ульвиара со временем освоили его изобретение и стали использовать новое полезное умение для переноски больших, тяжелых предметов. Поэтому в данном случае правильно будет говорить, что мы обращаемся с неодушевленными предметами, как с живыми людьми. По-моему, это в корне меняет дело.

– Да ладно вам, – отмахнулся я. – Какая разница. До войны за Кодекс в Ехо считалось, что приличные люди так друг с другом не поступают. С тех пор многое изменилось, я в курсе. К тому же Габа, как я понимаю, настолько серьезно влип, что мой невежливый поступок будет наименьшей из его неприятностей.

– А кстати, вовсе не обязательно. – Вопреки оптимистическому смыслу сказанного лицо Джуффина было при этом мрачным донельзя. – Сейчас, собственно, и выясним, насколько он влип. И насколько влипли все остальные, включая нас с вами. Давайте, Кофа, не тяните.

Я вышел в коридор, а оттуда отправился прямехонько на порог дома Габы Гро. Стучать не стал, сразу вошел: Габа, как все знахари старой школы, живет нараспашку, так что попасть в дом может кто угодно, в любое время суток. Нынче принято считать, что обычай этот устарел, молодежь снисходительно посмеивается над старшими коллегами и увешивает свои жилища связками дорогих охранных амулетов; а в воровском цеху, говорят, появились беспечные невежи, способные причинить ущерб имуществу врачевателя, – в прежние времена столичные преступники даже помыслить о таком не смели. Однако если бы мне вдруг пришлось выбирать себе надежного домашнего знахаря, у тех, кто запирает дверь на ночь, не было бы ни единого шанса облегчить мой кошелек. И дело не в почтении к старым традициям, просто я знаю, что знахарь, наделенный подлинным Призванием, физически не способен заснуть, если не уверен, что любой пациент в случае нужды сможет до него добраться. А к знахарям без Призвания пусть самоубийцы ходят.

Услышав скрип дверных петель, Габа выглянул в холл. Увидел меня и, прямо скажем, не слишком обрадовался.

– Что-то случилось? – настороженно спросилон.

Я молча кивнул.

– У тебя кто-то заболел?

– Насколько я знаю, нет. Спасибо, Габа. Я по другому поводу. Начальник Тайного Сыска хочет с тобой поговорить.

– Прямо сейчас?

Сколько же раз я слышал этот вопрос в сходных ситуациях. Люди обычно не слишком удивляются, узнав, что им грозит та или иная неприятность. Но не могут смириться с тем, что вышеупомянутая неприятность собирается наступить безотлагательно, не завтра утром, не в Последний День Года, а вот прямо сейчас.

– По-хорошему, ваша встреча должна была состояться гораздо раньше, – вздохнул я. – Но поскольку пересекать Мост Времени дураков нет, прямо сейчас – это единственный разумный вариант.

Я не просто так молол языком – просто пока Габа меня слушал, я неторопливо пересекал холл и замолчал, только когда приблизился к хозяину дома на расстояние, позволяющее уменьшить его до ничтожных размеров и спрятать между большим и указательным пальцами руки. Фокус-то нехитрый, особенно когда имеешь дело с человеком, который этого от тебя не ожидал.

Несколько секунд спустя я вытряхнул свою добычу перед Джуффином.

Почему, собственно, подобный поступок считается крайне невежливым: когда возвращаешь уменьшенному человеку его прежний вид, почти невозможно застраховать его от падения. Единственное, что тут можно сделать, – сесть на корточки и аккуратно встряхнуть руку над самым полом, чтобы обошлось без ушибов. Но все равно неприятно, кто бы спорил.

– Прости, Габа, – сказал я, пока мой приятель поднимался на ноги, ошеломленно озираясь по сторонам. – У меня не было другого выхода. Ты же Темным Путем не ходишь, а время дорого.

– Хороший вечер, господин Гро. – Джуффин Халли покинул свой пост у окна и подошел к нам с улыбкой на устах, ни дать ни взять радушный хозяин, встречающий долгожданных гостей.

Габа невнятно пробормотал какое-то приветствие и уставился на Джуффина с совершенно откровенным ужасом. Кеттариец почему-то на многих так действует, даже на людей вроде Габы, которым чужая грозная репутация до одного места. Все не могу понять, то ли он нарочно так делает, то ли, напротив, никак не может избавиться от этой своей особенности.

– Прежде чем приступить к беседе, я хотел бы вам кое-что показать, – мягко сказал Джуффин.

Он приобнял Габу за плечи и слегка подтолкнул к окну, а то бы тот, пожалуй, так и стоял столбом посреди комнаты.

Выглянув в окно, Габа Гро оцепенел окончательно. Стоял и пялился вниз, на улицу, Джуффин – на него, а я, соответственно, на них обоих. Прекрасно, словом, провели время.

– Как же их, оказывается, много, – наконец пробормотал Габа.

– Для вас это новость? – спросил Джуффин. В голосе его звучало сочувствие, которое я бы назвал неподдельным, если бы не успел так хорошо изучить Господина Почтеннейшего Начальника Тайного Сыска за годы совместной работы.

– Ннну, не то чтобы, ннно… я… я их как-то ннне считал, – запинаясь, объяснил Габа. И упавшим голосом объявил: – Что-то мне нехорошо.

– Вижу. Сейчас мы это быстренько поправим, – бодро сказал Джуффин. И принялся массировать голову моего приятеля.

Я не сомневался, что он быстро приведет Габув порядок. Джуффин Халли отличный знахарь, вернее, был бы таковым, если бы имел Призвание. А так – просто умеет лечить, в придачу к прочим своим достоинствам. И когда применяет свои знания на практике, профессиональные знахари нередко чувствуют себя никчемными неудачниками. А толку-то.

– Ну что, теперь получше? – ласково осведомился Джуффин несколько минут спустя.

Габа, явно посвежевший и даже словно бы помолодевший на пару дюжин лет, как-то виновато покивал. Дескать, я понимаю, что чувствовать себя хорошо – большая дерзость с моей стороны, но ничего не могу с этим поделать.

– Очень рад. Тогда скажите, вы знаете, чем они тут занимаются? Или только догадываетесь?

– Чем-то очень скверным, это я чувствую. Но чем именно? Нет, не знаю.

– Ну как же. Пытаются убить человека, который живет в доме напротив, – охотно объяснил Джуффин. – Вряд ли сейчас из этого что-то выйдет, но как минимум двадцать три раза у них уже получилось.

– Двадцать три раза? Получилось? Убить?!

Сказать, что Габа Гро был раздавлен и уничтожен этой информацией, было бы некоторым преуменьшением. Но других слов я сейчас подобрать не могу.

– Как минимум, – подтвердил Джуффин. – Двадцать три человека, вы еще потом приходили утешать их близких, очень мило с вашей стороны. Да, да, я уже понял, что для вас это неприятный сюрприз, вы не знали, что имеете дело с убийцами, в противном случае я, пожалуй, не стал бы тратить время на разговоры. И чем же, по-вашему, они все это время занимались?

– Они… Я думал… Я думал, они играют. Все-таки дети.

– Эти твари только выглядят как дети, – резко сказал Джуффин. – Когда люди пытаются обмануть меня, я отношусь к этому с пониманием. Но зачем лгать самому себе?

Габа, бедняга, совсем стушевался.

– Пппро… – он снова начал запинаться. – Просто они похожи ннна… на детей. В каком-то смысле, они и есть дети. Ну, то есть я действительно так думал.

– Ну-ну, – вздохнул Джуффин. – Ладно, предположим. Рассказывайте с самого начала.

После этого в комнате надолго воцарилось молчание. Как я понимаю, знахарь пытался решить, что следует считать “самым началом”, а это, прямо скажем, всегда непросто. Я зевнул и принялся набивать трубку – все-таки занятие.

– История очень длинная, – наконец сказал Габа. – А вы сказали, что они прямо сейчас пытаются убить жильцов дома напротив…

– Не “жильцов” – жильца. Одного из двоих. И пусть себе пытаются. На этот раз у них ничего не получится. Так что рассказывайте, откуда взялись эти ваши милые малыши.

Габа беспомощно оглянулся на меня, явно в поисках моральной поддержки. В этом смысле мне пока было нечего ему предложить, поэтому я протянул трубку, которую только что набил. Он растерянно помотал головой.

– Спасибо, Кофа, ты же знаешь, я не курю.

– Подумал, может, пришло время начать, – вздохнул я. – Ладно, дело хозяйское. И учти, что бы ты ни натворил, единственный способ помочь это исправить – рассказать все как есть. Если я правильно понимаю, все началось с приезда твоей внучки?

– Можно сказать и так. Но… Нет, не с приезда. Она, конечно же, никогда ниоткуда не приезжала. Я… Как бы вам объяснить? Я ее из себя выпустил.

– Выпустил? Из себя?!

Я почти рассердился. Не люблю, когда люди начинают молоть чушь. Особенно если при этом от них не пахнет безумием. Джуффин, однако, оживился.

– Слушайте, – сказал он. – Ну вы даете! Была у меня такая идея, и ведь все сходилось, один к одному, а я, дурень, отмел ее как невозможную. Погорячился. Выходит, девочка, которую все считали вашей внучкой, – это ваша боль?

– Это мое горе, – кивнул Габа Гро.

Я почувствовал, что еще немного, и безумием запахнет от меня. Прекрасная перспектива. Джуффин, напротив, пришел в восхищение.

– Гениально! – выдохнул он. – Впервые слышу, что такое возможно. Человек отдельно, а его горе – отдельно, материальное, очеловеченное, очаровательно телесное. При этом, как я понимаю, вы пользовались только низшими ступенями Очевидной магии, в противном случае мы с вами встретились бы гораздо раньше. Немыслимо!

– Очевидная магия тут вообще почти не нужна. Вторая ступень Черной, в самом конце, для закрепления, так сказать, успеха.

Впервые за все время Габа заметно оживился. В его тоне вдруг появились самодовольные нотки. Ничего удивительного, в лице Джуффина он неожиданно обрел собеседника, достаточно компетентного, чтобы воздать ему по заслугам. Обстоятельства их встречи, конечно, были самые что ни на есть прискорбные, но когда еще и похвалиться своими успехами, если не сейчас.

– Скажу вам больше, – торопливо продолжал Габа, – древнюю магию Хонхоны, о которой все вдруг вспомнили после принятия Кодекса Хрембера, я не задействовал вовсе. И хитроумные уандукские фокусы мне тоже не понадобились. Я обратился совсем к другим источникам. Давно, еще в Смутные Времена, когда сожгли резиденцию Ордена Зеленых Лун, многие библиофилы по ночам ходили откапывать из-под развалин личную библиотеку их Великого Магистра, и я тоже не удержался. И мне в руки попали прелюбопытные записки Алаиса Кайи, знаменитого знахаря из Умпона, я довольно много полезных сведений оттуда почерпнул…

– Ничего себе, – изумился Джуффин. – И на Чирухте, оказывается, есть свои магические секреты. Вот уж что-что, а это для меня темный лес.

– Там, среди прочих интересных вещей, был рецепт “Как исцелиться от горя”. Я его неоднократно опробовал на себе, после того как овдовел. И по ходудела усовершенствовал. Первоначально это был способ получить временное облегчение, на сутки, не больше. Но сутки – это не выход, а то бы я и Джубатыкской пьянью обошелся. Поэтому я искал способ продлить действие лекарства. Несколько лет на это положил. И в конце концов нашел – не совсем то, на что рассчитывал; вернее, совсем не то. Но, конечно, всегда следует учитывать, что в Сердце Мира некоторые иноземные заклинания действуют совершенно непредсказуемо.

– Вот именно, – вставил Джуффин. – Следует учитывать. Святые слова. Если бы их еще в дело претворяли…

– Вообще, это вполне обычная ситуация – когда в начале эксперимента толком не знаешь, к чему он приведет, – заметил Габа Гро. – При ином подходе мы бы до сих пор жевали молодые побеги кварниса, чтобы облегчить зубную боль, и листья дерева шотт ради исправной работы желудка, тем бы наши познания в медицине и ограничивались… И потом, поймите меня правильно. Когда многолетнее горе вдруг покидает тебя, вернее, оказывается не внутри, а снаружи и выглядит при этом как красивая маленькая девочка, дурного как-то не ждешь. Напротив, кажется, что в таком виде оно тебе даже нравится.

– Ну-ну, – вздохнул Джуффин. – Не ждали, значит, дурного. Выпустили наружу свое горе и думали, оно будет жить рядом с вами, как нормальный ребенок? Расти, учиться грамоте, играть с другими детьми? Вы действительно на это рассчитывали?

– Ну да, – Габа Гро окончательно смутился. – Именно так я поначалу себе это представлял. Потому и говорил всем, что девочка – моя внучка, чтобы к ней относились, как к нормальному ребенку. А когда я понял, что нормальным ребенком она никогда не станет, было уже поздно что-то менять.

– Зато прийти ко мне и посоветоваться никогда не было поздно, – сердито сказал я. – Как к старому приятелю и человеку, который кое-что смыслит в магии и прочих запутанных делах. Дырку над тобой в небе, Габа, можно подумать, я тебя когда-нибудь подводил.

– Ннну… – Габа замялся. – Все-таки ты Тайный сыщик. Сам должен понимать, прийти к тебе – все равно что явиться в Тайный Сыск с повинной. Дескать, выручайте, я тут с умпонской магией перемудрил на досуге, заберите от меня это ужасное существо, люди добрые, и делайте с ним что хотите. А я к ней привязался. У меня никогда не было ни детей, ни внуков, ни даже племянников каких-нибудь троюродных, и тут вдруг появляется эта девочка, которая в каком-то смысле часть меня самого. Такая маленькая, красивая, спокойная… Я носился с ней как с куклой, покупал наряды и игрушки, хотя они, конечно, были нужны не ей, а мне самому – иллюзия, что в моем доме живет ребенок, о котором я забочусь. Я потратил немало времени и сил, чтобы научить ее говорить, – и ведь научил. Она не слишком любит разговаривать, но в случае нужды может сказать все что угодно. И меня понимает с полуслова. Она, конечно, очень страдала от одиночества. Нормальные дети от нее шарахались, звери тоже, я как-то взял в дом щенка и в тот же вечер унес обратно, пока бедняга не издох от страха. Да и взрослые люди едва ее выносили, хотя, надо отдать им должное, старались не подавать виду. Я не в претензии, чужое горе всем в тягость, как бы оно ни выглядело. Но девочке было очень несладко. И виноват в этом, как ни крути, только я. В конце концов, мое горе никогда не просило меня сделать его человеком.

– Человеком вы его и не сделали, – заметил Джуффин. – Мало ли кто как выглядит. И думаю, вы совершенно напрасно приписываете этому существу человеческие чувства. Вы сказали, оно… она умеет разговаривать? Вот это воистину удивительно.

– Умеет. Изредка, на людях, для виду что-нибудь произносит: я ей объяснил, как это важно – делать вид, будто она нормальный ребенок.

– Вам казалось, если это существо будет притворяться ребенком и все в это поверят, рано или поздно оно действительно станет нормальной девочкой?

– Ну да, как-то так. Но она, конечно, не стала. Ядурак, что на это рассчитывал.

– И тогда вы решили обеспечить ей хотя бы приятное общество, – понимающе кивнул Джуффин. – Вы сами до этого додумались, или она попросила?

– Всё вместе. Девочка давно хотела иметь друзей – таких, как она сама. Люди-то для нее всегда были чужими, даже я. Вечно меня расспрашивала, есть ли где-нибудь в Мире похожие существа, а если нет, нельзя ли их сделать, вернее, из кого-нибудь вынуть. Чем дольше жила со мной, тем чаще просила, иногда требовала, но обычно все-таки просила, жалобно так. Возможно, только ради этого она и выучилась говорить – чтобы объяснить мне, чего на самом деле хочет. А я, с одной стороны, был рад ей угодить, а с другой, все не мог решить, можно ли так поступать с другими людьми? Всякий ли обрадуется возможности обменять муку на спокойную жизнь под одной крышей с собственным горем? Ну и вообще, я не был так уж уверен, что мне удастся успешно повторить опыт. С собой-то всякий человек волен делать все что заблагорассудится, а знахарю и вовсе больше не на ком упражняться, но вовлекать в эксперименты пациентов – совсем иное дело… В общем, я решил, что нарочно ничего предпринимать не буду, но если когда-нибудь встречу человека, который, подобно мне, хочет любой ценой избавиться от страданий, объясню ему, что тут можно сделать, и если согласится, попробую ему помочь. Прошло еще несколько лет, прежде чем я встретил вдову Клисс…

– Алаю Клисс? Знакомое имя, – Джуффин нахмурился, потом лицо его просветлело. – Ну конечно. Жена профессора Таньши Клисса, которого убил ссыльный Магистр Зотка Пай. Нечаянно, насколько я помню; впрочем, от этого никому не легче.

– Вот-вот. Таньши и Алая были такой, знаете, редкой парой. Познакомились чуть ли не в детстве, очень рано поженились и с тех пор не расставались больше чем на несколько часов. Что ездили всюду вместе, это ладно бы, так многие живут, но она даже на его лекции приходила, занимала место в заднем ряду, сидела, слушала; наверное, сама могла бы уже эти лекции читать, если бы захотела. Когда Алая была занята и не могла прийти, студенты очень огорчались, потому что профессор Клисс сразу терял интерес к предмету и, чтобы как-то скоротать время, назначал контрольную. У них не было ни детей, ни даже близких друзей – настолько им больше никто не был нужен. Очень похоже на мой брак, мы тоже так жили, Кофа помнит… Таким людям следует умирать в один день, но это, увы, редко получается. Одному из двоих приходится оставаться в одиночестве. Врагу не пожелал бы такой участи.

– Насколько я понимаю, все двадцать три человека, умершие по милости этих славных детишек, – Джуффин кивком указал на окно, – состояли именно в таких союзах. Вы были трижды правы, Кофа, когда обратили мое внимание на их семейное положение.

– То есть, убивая, они… просто создавали себе подобных? – Габа побледнел до синевы. – А потом звали меня, чтобы я довел их работу до конца?

– Ловите на лету, – кивнул Джуффин. – Вы очень умный человек, господин Гро. Тем более удивительно, что вы только теперь начали понимать, что происходит.

Вместо ответа Габа рухнул на пол. Я сперва подумал, что правда его убила. И, честно говоря, не очень удивился. Надо вообще ничего не понимать про знахарей старой школы, чтобы подозревать их в причастности к убийствам. Для них сама постановка вопроса совершенно невыносима. Я бы сказал, несовместима с жизнью.

– Ничего страшного, я его приведу в порядок, – после беглого осмотра объявил Джуффин. – Да уж, хороши бы мы с вами были, если бы бедняга умер у нас на руках.

– А, так это просто обморок?

– Не то чтобы так уж просто, и даже не совсем обморок. Несколько более сложный случай. Но дело вполне поправимое.

– Ну, хвала Магистрам, – вздохнул я. И принялся набивать трубку.

– У некоторых людей сознание устроено чрезвычайно интересным образом, – говорил Джуффин, пока его руки энергично массировали шею Габы. – Когда оно – сознание, я имею в виду, – бывает поставлено перед фактами, с которыми не готово примириться, оно берет и – хлоп! – выключается. Привести такого пострадавшего в чувство весьма непросто. У нас в Кеттари жила одна вредная старуха, половину жизни судилась с соседом за крошечный клочок сада, шириной в три ладони. Так вот, когда суд все-таки постановил отдать спорный участок соседу, бабушка хлопнулась на пол, вот так же, как ваш приятель, и пролежала в таком виде пять лет. Пять лет, Кофа! Домочадцы все порывались ее похоронить, но знахарь не давал, говорил, жива пока. А потом, когда на нее уже махнули рукой, старуха вдруг открыла глаза, поднялась с постели, вышла во двор, поближе к спорному участку, – и ну браниться. Я сам при этом не присутствовал, но рассказывают, за два часа ни разу не повторилась. А потом снова упала и умерла, к несказанному облегчению родных и соседей. Вот что случается, когда человек не готов смириться с реальностью. Правда, хвала Магистрам, такое бывает нечасто и, конечно, далеко не со всеми. Только с законченными идеалистами.

– Вы это только что выдумали? – мрачно спросил я.

– Про старуху-то? Ну что вы. Не выдумал, а вспомнил. Правда, сам я с этой леди знаком не был, мне мой тогдашний начальник, старый кеттарийский шериф рассказывал, когда учил меня справляться с подобными припадками. Массаж-то сам по себе простой, движения освоить – раз плюнуть, а вот уяснить, в каких именно случаях следует применять это полезное знание, я без наглядного примера не мог. Опыта не хватало. А что, вполне обычная история, даже удивительно, что вы не верите, я с тех пор не меньше дюжины таких вот упрямцев собственноручно привел в порядок. Причем все они были крайне недовольны этим обстоятельством.

– Габа тоже будет недоволен, – вздохнул я. – Не представляю, как он будет со всем этим жить. Но конечно, дать ему умереть, не закончив рассказ, было бы неразумно.

– Нужен мне его рассказ, – фыркнул Джуффин. – Я и сам могу продолжить. Хотите знать, как развивались события? Ваш приятель успешно избавил от горя леди Алаю Клисс, и у его так называемой внучки наконец появился дружок. Не знаю, где его поселили, – возможно, в доме леди Алаи, возможно, где-нибудь еще, я так понял, горе не испытывает потребность все время находиться рядом со своим “родителем”, а то как бы они сутками без присмотра шлялись по улицам?.. Прошло еще какое-то время, на горизонте возникла очередная безутешная вдовица или вдовец, потом еще и еще. Габа оказывал помощь страждущим, его “внучка” обзаводилась новыми друзьями, все были довольны. В какой-то момент детишки вошли во вкус, почувствовали, чем их больше, тем лучше, вместе они – сила. Стали сами выискивать для Габы новых пациентов. Не сомневаюсь, они наделены необходимым для этого чутьем. Господин Гро, будучи человеком милосердным, не возражал: если где-то в Ехо живут люди, изнемогающие от горя, хорошо, если кто-нибудь подскажет ему их адреса.

– Похоже на то, – кивнул я. – В таком случае понятно, что случилось с Митти Дол.

– Это еще кто? – нахмурился Джуффин.

– Несчастная пьянчужка, одна из Кобиных людей. Вдова моряка с “Красной рыбы”, вы, наверное, не помните…

– Напротив, прекрасно помню. Корабль с фальшивыми амулетами; потом еще Тайный Морской Суд постановил утопить экономного судовладельца, а мне пришлось делать вид, будто я не в курсе, – случай-то особый, моряки были очень сердиты, и их можно понять. Но этот прохвост почуял недоброе и вовремя удрал, теперь отсиживается где-то на границе, под крылышком у графа Вука, в надежде, что в такую даль за ним никто не потащится. И ведь прав. Другое дело, что рано или поздно его сам Гачилло под горячую руку зашибет, но тут уж ничего не попишешь, такова судьба почти всех гостей старого графа.

– Ну вот, – вздохнул я, сраженный его осведомленностью. – Муж Митти Дол мало того что сам пошел ко дну вместе с “Красной рыбой”, он еще и двоих сыновей в последний рейс прихватил, прокатиться на каникулах. Так что она всех сразу потеряла, вот и пошла вразнос. Сбежала из дома, пила как не в себя, чтобы забыться, и как-то прибилась к Кобе – а куда еще ей было деваться? А несколько дней назад, как раз, когда нищие обнаружили детишек под Собачьим мостом, она вдруг протрезвела, сказала, что с нее хватит, привела себя в порядок и вернулась к родным. Теперь понятно почему. Эти маленькие монстры, не знаю уж, как их следует называть, ее приметили и позвали знахаря.

– Наверняка. Судя по тому, что вы рассказываете, эта ваша бедная вдова Митти нуждалась в его услугах больше, чем кто бы то ни было. Я вот спрашиваюсебя: зачем они вообще принялись за убийства? Это доставляет им удовольствие? Возможно. Но думаю, дело не в этом, просто людей, для которых вместе с любимыми умирает весь мир, очень мало – к счастью. Не смотрите так на меня, Кофа, вы и сами знаете, что к счастью. Человек рождается одиноким; строго говоря, рождение – это и есть первый шаг навстречу одиночеству, таковы правила игры, в которую нас всех втянули, не спросив; жалобы не принимаются. Вообще, довольно странно, что я вам все это объясняю, потому что вы сами в этом смысле – почти совершенство и живой пример для подражания.

– Легко быть совершенством, когда тебе некого терять, – отмахнулся я. – Вот встретил бы в свое время какую-нибудь шуструю девицу, которая сумела бы наступить мне на сердце, – и прощай, живой пример для подражания. Другое дело, что пока мне в этом смысле везло. Или не везло – как поглядеть.

– Ничего, может статься, встретите еще. Какие ваши годы. Но это ничего не изменит, сами увидите. Когда появляется близкий человек – это прекрасное событие, драгоценный подарок судьбы, желанная передышка в пути, но одиночество было, есть и остается естественным состоянием всякого живого существа. Неспособность принять личное одиночество как норму – душевная болезнь, лечить ее, безусловно, надо, но уж точно не таким способом, который изобрел господин Гро… Ладно. Я, собственно, только и хотел сказать, что страдальцев было мало; в какой-то момент нашим нетерпеливым детишкам показалось, что их число растет слишком медленно, и тогда они взяли дело в свои руки. Никто не знает, на что способны такие существа. Думаю, они и сами пока толком не знают своих возможностей, но по мере того как их сила возрастает, а опыт накапливается, ребята делают удивительные открытия, одно за другим. В какой-то момент они научились отличать людей, еще не страдающих, но потенциально способных испытывать по-настоящему сокрушительное, всепоглощающее горе. И что самое для меня удивительное, как-то сообразили, что повод можно организовать своими силами – достаточно убить одного из пары, и дело в шляпе. Не знаю, как долго они учились убивать. Может быть, на это ушли годы, а может, сразу получилось. Факт, что их затея впервые увенчалась успехом семнадцать дней назад, а дальше все пошло как по маслу. В результате мы с вами наблюдаем за этим окном пятьдесят четыре чужих горя, которые стараются организовать рождение пятьдесят пятого, а их гениальный создатель валяется на полу в отключке, поскольку не готов жить дальше, осознавая, что натворил.

Габа тут же зашевелился, движимый, надо понимать, исключительно чувством противоречия.

– Прекрасный результат, – одобрительно сказал Джуффин. – Я думал, не меньше часа придется возиться.

– Надо жить дальше, да? – Габа едва ворочал языком, но ситуацию оценивал правильно.

– Надо, – подтвердил Джуффин. – Я отдаю себе отчет, что возвращать вас к жизни – не самый милосердный жест. Примите мои искренние извинения.

– Да нет, все правильно. Наверное, я должен что-то сделать? В смысле, чем-то вам помочь.

– Для начала скажите вот что. Вы знаете, что случится, если эти существа будут уничтожены?

– Я думаю, такое невозможно, – испуганно сказал Габа. – Как вы это себе представляете? Горе нельзя просто так взять и уничтожить – ни собственное, ни чужое.

– С этой бедой мы как-нибудь справимся, поверьте. В Мире существует не слишком много вещей, которые я не могу уничтожить, и ваши маленькие приятели явно не из их числа. Меня интересует, что после этого случится с вами и со всеми остальными? Спрашиваю вас как опытного знахаря и… – Джуффин замялся, подбирая подходящее слово, – и автора этого кошмара.

– Но я не знаю. Я никогда об этом не думал. Сама постановка вопроса…

– Можете не продолжать, – вздохнул Джуффин. – Значит, не знаете. Этого я и боялся.

– Во всяком случае, я уверен, что мы не умрем вместе с ними.

– Выходит, вы большой оптимист. Лично я сейчас не уверен вообще ни в чем.

– Связь между нами, безусловно, существует. Но не такая, как вы думаете. Вот если, скажем, убить меня, мое горе умрет вместе со мной. Я, сами понимаете, не экспериментировал в этом направлении, но уверен, что так и будет.

– Предлагаете проверить?

– Конечно, если надо, – мужественно подтвердил Габа Гро.

– Да-да, прекрасная идея, – ухмыльнулся Джуффин. – И что прикажете делать, если ваше горе действительно умрет вместе с вами? Прикончить всех ваших бывших пациентов и закрыть дело?

– Я как-то не подумал, – упавшим голосом сказал Габа. – Убить всех остальных? Об этом, конечно, и речи быть не может.

– Ну, хвала Магистрам, – вздохнул Джуффин. – Я-то уж испугался, что внезапно стал самым жалостливым человеком в Соединенном Королевстве, если уж даже знахари более кровожадны, чем я.

– А вот испепелить девчонку и посмотреть, что после этого случится с Габой, по-моему, вполне здравая идея, – заметил я. – Если уж, как он сам справедливо заметил, в знахарском деле без экспериментов не обойдешься. А исходя из результатов, будем думать дальше.

– Ну вот разве что так, – задумчиво кивнул Джуффин.

Мой приятель поглядел на меня с откровенным ужасом. Я так понял, что с этого момента мне следует говорить о Габе “мой бывший приятель”, увидит на улице – кивком не удостоит. Можно подумать, я на его родную внучку покусился, а не на неведомую тварь, уничтожающую людей.

– Легко тебе говорить, Кофа, – наконец сказал он. – “Испепелить”. Раз – и все. А у меня кроме нее никого нет на свете.

– Ее у тебя тоже нет, – отрезал я. – В смысле, никакой “ее” вообще нет в природе. Есть опасное чудовище, которому ты нечаянно дал жизнь, а потом держал при себе, как разумного домашнего зверька. Чем раньше ты согласишься называть вещи своими именами, тем скорее мы сможем прекратить этот концерт, – я махнул рукой в сторону окна.

– Кккакой ккконцерт? – Габа был в таком смятении, что, кажется, окончательно перестал меня понимать.

– Кофа всего лишь хотел вам напомнить, что эти существа не просто так собрались на улице, – мягко сказал Джуффин. – Они пытаются убить человека, живущего в доме напротив. Сейчас их жертва в безопасности, потому что господин Абилат Парас любезно согласился нам помочь. Не хочу вдаваться в подробности, но он, скажем так, контролирует ситуацию. Однако это не может продолжаться вечно. Не позже чем завтра утром Король потребует его в замок Рулх – и что мы будем делать? Время, господин Гро, время – вот чего у нас с вами нет. Как всегда, впрочем. Поэтому идемте.

– Куда?

– На улицу, куда же еще. Поможете мне опознать вашу так называемую внучку. По большому счету, сойдет любой из них, но вы же не позволите мне ставить эксперимент на ни в чем не повинном человеке, да еще и вашем пациенте?

– А как-нибудь иначе?.. – беспомощно спросил Габа.

– Иначе, к сожалению, не получится. Да и так – не факт. Прогнозы у меня, по правде сказать, не самые радужные. Но мы обязаны попробовать.

Знахарь задумался. Сидел неподвижно, смотрел куда-то в стену – в точности как созданные им детишки. Джуффин его не торопил. Мог себе позволить, он-то уже знал, чем все закончится. И я тоже знал, а потому тоже помалкивал. Набивал трубку – отличное все же занятие для таких вот тягостных минут.

– Наверное, вы правы, – наконец сказал Габа. – Если других вариантов нет… Хорошо, идемте.

Он поднялся на ноги и сделал несколько неуверенных шагов к выходу. Джуффин заговорщически подмигнул мне и рванул следом за ним. Физиономия у него при этом была до неприличия довольная. Мог бы, кстати, держать себя в руках, не радоваться столь откровенно. Я же вот даю себе труд сохранять кислую мину из уважения к чужому горю, пусть даже и вконец распоясавшемуся.

В общем, они ушли на улицу, а я придвинул стул поближе к окну, раскурил заблаговременно набитую трубку и приготовился наблюдать. И обдумывать, чем я смогу помочь, если дело пойдет не так гладко, как рассчитывает Джуффин.

По правде сказать, я изумлялся его легкомыслию. Я бы сперва придумал, как увести “внучку” подальше от товарищей, ничего сложного тут нет, Габа, не сомневаюсь, нашел бы убедительный предлог. Все что угодно, лишь бы не убивать ее на глазах у остальных. Потому что детишки, конечно, выглядят абсолютно беспомощными и вялыми, но с существами, которые умеют убивать на расстоянии, одной только силой мысли, или что там у них вместо нее, я бы предпочел держаться поосторожнее. Никто не знает, как поведут себя пятьдесят четыре чужих горя, когда кто-то попытается уничтожить одно из них.

Но лезть к Джуффину с советами, когда он не просит, нет дураков, поэтому я не стал вмешиваться. Пусть поступает как хочет. Ему, будем надеяться, виднее. А если все-таки нет, пущу в ход Красный Дым, благо трубка под рукой, заклинание короткое, а эффект сокрушительный. Теоретически, можно дюжину фэтанов с одной попытки уложить, а чем эти твари хуже?

Тем временем Джуффин и Габа вышли из дома и оказались в поле моего зрения. Детишки, как водится, не обращали на них никакого внимания. Даже когда Габа принялся бродить между ними, выискивая свое горе, никто не шелохнулся. Так что знахарь преспокойно отыскал “внучку” и принялся поднимать ее с земли. Мне сверху было отлично видно, что она не сопротивляется, но и не помогает, а безучастно болтается в его руках, как тряпичная кукла; в конце концов Габа просто сгреб ее в охапку и унес.

Несколько секунд спустя окрестности на миг озарились ярким белым светом. Ну, мне-то, положим, было понятно, что это за фейерверк. А детишки, похоже, так и не заметили, что их число сократилось. Остались сидеть как сидели, даже не обернулся никто. Джуффин небось будет потом сетовать – дескать, какие скучные противники попались, никакого удовольствия.

– А вы, наверное, уже приготовились спасать меня, растяпу. Я угадал? – весело спросил Джуффин.

Они с Габой являли собой прекрасную пару, хоть сейчас в сельском театре показывай. Один бодр и азартен, как молодой охотничий кот, взявший след, другой – ходячий мертвец с равнодушным землистым лицом и пустыми глазами.

– Было дело, приготовился, – кивнул я.

– На чем остановились?

– Красный Дым, – я пожал плечами. – Чего тут выдумывать.

– Идеальное решение. Рад, что оно и вам кажется очевидным. Но, как я и предполагал, они сейчас вообще ничего не замечают, хоть на кусочки их режь.

– Они в трансе?

– Что-то в таком роде. Высочайшая степень концентрации, наш сэр Шурф был бы в восторге. Я рад, что его здесь нет. Чего доброго, еще пожелал бы взять пару уроков… А вы не стойте, садитесь сюда, в кресло, вот так, – он говорил с Габой Гро ласково, как с больным ребенком.

– Плохо дело? – спросил я.

И не хотел ведь лезть к Габе с расспросами, но не сдержался. Уж больно у него был жалкий, измученный вид.

Он молча кивнул и закрыл лицо руками.

– Сейчас вам полегчает, – сказал Джуффин. – Я сделаю. Только сперва скажите: вам плохо из-за того, что я уничтожил это… вашу внучку? Или все вернулось?

– И то и другое, – незнакомым, каркающим голосом ответил Габа. – Но я понимаю, почему вы спрашиваете. Да, все вернулось. Это следовало предвидеть. Горе, как я и говорил, неуязвимо. Утратив тело, а вместе с ним возможность находиться снаружи, оно никуда не делось, просто вернулось на свое прежнее место.

Джуффин помрачнел, кивнул, потом положил ладонь на его затылок. Несколько секунд спустя смотреть на Габу стало гораздо приятнее. Черты лица разгладились, взгляд приобрел живость, знахарь даже словно бы помолодел на дюжину-другую лет.

Он с облегчением вздохнул.

– Так вполне можно жить, спасибо. Это надолго?

– Увы, нет. Если бы я мог приносить людям долговременное облегчение, тиснул бы, пожалуй, объявление в газету и принимал пациентов каждую свободную минуту. Работа не то чтобы шибко интересная, но полезная. А скольких бед можно было бы избежать! В частности, этой, – и он указал за окно.

– Значит, все вернется? – Габа стиснул голову руками. – Скоро?

– Довольно скоро. Пара часов легкой жизни вам гарантирована, но вряд ли больше… Кофа, теперь вы понимаете, почему я с самого начала не хотел уничтожать детишек? Как чувствовал, что добром это не кончится.

– Да уж. С другой стороны, а как еще? – спросил я. – Людям, конечно, не позавидуешь. Но разве это не обычное дело – самостоятельно справляться со своим горем? Все так живут.

– Ваша правда, – согласился Джуффин. – А все-таки тут особый случай. Пятьдесят три человека, от природы наделенные незавидной способностью испытывать из ряда вон выходящие душевные муки, все пережили потерю любимых, подавляющее большинство – совсем недавно. Потому, собственно, они и влипли в эту историю. Более того, двадцать три лишились своих близких исключительно по этой причине – их выбрали за особый талант к страданию. Вернуть им их горе? Да хоть сейчас, но, положа руку на сердце, убить их было бы куда милосердней. Вы видели, что творилось с человеком? – он с излишним, на мой взгляд, пафосом ткнул перстом в Габу. – Так имейте в виду, его утрате несколько дюжин лет, а остальным будет еще хуже, на них-то все только что обрушилось.

– Не узнаю вас, – вздохнул я. – С каких это пор вы вдруг стали щадить чужие чувства?

– Так смотря чьи. Удивительно, что я вам все это объясняю, а не наоборот. Уж кто-кто, а вы должны разбираться в людях. И, пожалуй, получше, чем я. В некоторых случаях страдания действительно бывают полезны, поскольку закаляют человека. Но далеко не всякого. И у каждого “не всякого” тоже есть свой предел, после которого речь идет уже не о пользе, а о бессмысленном мучительстве. В таком деле нельзя перегибать палку. Милосердие – рабочий инструмент, владеть которым могущественному человеку совершенно необходимо.

Я, признаться, немного растерялся. Чужое горе, разгуливающее по городу и размышляющее о том, как бы преумножить свою численность, – такое еще более-менее укладывалось в рамки моих представлений о возможном. Но Кеттариец, с видом знатока рассуждающий о милосердии, это как-то чересчур. Разыгрывает он меня, что ли?

– Сами недавно говорили, что одиночество – естественное состояние человека, – наконец сказал я. – Дескать, каждый должен уметь с ним справляться.

– Теоретически – да, каждый. Я бы предпочел жить в мире, где стойкость и самодостаточность – обычное дело для всех без исключения. Но это, увы, не значит, что я в нем уже живу. А сейчас речь идет о немолодых людях, которых уже давным-давно поздно перевоспитывать, – мягко сказал Джуффин. – К тому же они – не мои ученики, следовательно, я не готов предложить им ни помощи, ни тем более перспективы. Все, что я могу сделать, – это обречь их на заведомо бессмысленную пытку. Или не обрекать. Второй вариант мне нравится больше.

– Ну так и мне он нравится больше, – сердито сказал я. – Тоже мне нашли злодея.

Я чувствовал, как нарастает раздражение, все-таки общение с Хумхой не пошло мне на пользу. Взял себя в руки, успокоился, подождал, пока вернется мое обычное благодушное настроение, и только после этого продолжил:

– Хорошо, убивать их нежелательно, я согласен. А если просто запереть в Холоми? В какой-нибудь пустой кладовой для опасных магических орудий. И пусть себе там сидят, разглядывают стены, сколько влезет, – толку-то. В Холоми вообще никакая магия не работает, с чего бы нашим детишкам быть исключением?

– Кофа, – восхищенно сказал Джуффин, – дырку над вами в небе! Почему вы сразу это не предложили? И почему я сам не сообразил? Нас с вами, часом, не заколдовали? Конечно, в Холоми полно пустых подвалов. Пусть себе сидят там, места не жалко.

Я сам только теперь, задним числом, понял, что нашел прекрасное решение. И, честно говоря, очень удивился – как могло случиться, что оно не пришло мне в голову раньше? По идее, я должен был подумать о Холоми примерно на третьей секунде размышлений. А Джуффин и вовсе на второй, он обычно очень шустрый, не угонишься. Вот уж действительно как заколдовали обоих.

– Осталось решить технический вопрос: как мы их туда доставим? В мешки и на телегу? А что, по-моему, прекрасное решение.

Джуффин вдруг поморщился как от зубной боли. Потом ухмыльнулся и тут же снова скривился. Я не сразу, но все-таки понял: кто-то прислал ему зов и разговор, судя по всему, идет непростой. И не отказал себе в удовольствии подслушать. Слушает же он мои Безмолвные беседы и не краснеет.

“…ужасно неловко получилось, он очень обиделся, – говорила леди Ренива. – И пока я придумывала, как замять оплошность, он исчез…”

Дальше я и слушать не стал. Чего уж там, все ясно. Подождал, пока Джуффин закончит разговор и поднимет на меня глаза, виноватые и смеющиеся одновременно, кивнул:

– Главное я услышал. А самое интересное, напротив, пропустил. Что такого умудрилась ляпнуть Ренива, что Хумха взвился?

– Рассказала ему что-то про Сотофины дела. Ну, какую-то незначительную ерунду, которую считает забавной, я не вдавался в подробности. И простодушно удивилась, когда Хумха объявил, будто женщины не способны на такие чудеса. То есть поймите правильно, она вовсе не собиралась ему перечить, просто ушам своим не поверила. Девочки из Семилистника с момента вступления в Орден твердо знают, что они – лучшие, так уж сложилось. Им легко быть скромными и держаться в тени – доказывать-то ничего никому не надо. И тут вдруг бедняжка Ренива встречает человека, который не менее твердо убежден, что женщины вообще ни на что не годятся. Конечно, она растерялась.

– Узнаю Хумху, – вздохнул я. – Послушать его, так вообще никто ни на что не годится. Женщины, иностранцы, уроженцы провинций, колдуны, равно как и лишенные способностей к магии, семейные люди, как, впрочем, и закоренелые холостяки, молодежь – то есть все, кому меньше двух тысяч лет, – и старики, потому что возраст не пошел им на пользу… Думаю, пора бы ему прийти к заключению, что вообще все живые люди – существа второго сорта. То ли дело призраки. При условии, что они не были при жизни женщинами, иностранцами или, да помилуют нас Темные Магистры, провинциалами.

Джуффин одобрительно ухмыльнулся:

– И ведь прекрасная жизненная позиция, не придерешься. Если учесть, что все мы в той или иной степени подвержены заблуждениям, следует выбирать для себя убеждения, которые доставляют максимальное удовольствие. Сэр Хумха – молодец. А мы с вами, Кофа, жалкие неудачники.

– Я надеюсь, это шутка? – внезапно спросил Габа Гро. – Потому что вы же не можете действительно так думать?

Джуффин мгновенно стал серьезным, хотя я видел, с каким трудом ему это далось.

– Конечно шутка. Не самая остроумная и совершенно несвоевременная. Извините, пожалуйста.

– Да нет, ничего, – вздохнул Габа. – Просто я плохо понимаю шутки.

– На самом деле, вас сейчас интересует только один вопрос, – сказал Джуффин. – Можете не задавать его вслух. Ответ – почему бы нет. Попробуйте. Если у вас получится еще раз избавиться от горя, запрем его в Холоми вместе с остальными.

– Вы правда мне это разрешите? – бедняга ушам своим не верил.

– Ну да. Какая мне разница, сколько их там будет сидеть – пятьдесят три или пятьдесят четыре? А мучить персонально вас у меня нет ни малейшего желания. С чего бы, собственно.

– Но ведь все это случилось по моей вине. Разве нет?

Вид у Габы Гро был совершенно потерянный. Кажется, если бы Джуффин стал грозить ему страшными наказаниями, он бы почувствовал себя более уверенно.

– Конечно, – согласился Джуффин. – Однако неудачный эксперимент не может быть сочтен преступлением. И в любом случае, законы Соединенного Королевства не запрещают избавляться от горя – ни законопослушным гражданам, ни государственным преступникам. Поэтому – вперед. Хоть сейчас. Пока вас снова не скрутило.

– Придется дождаться, пока скрутит, иначе ничего не получится. Но для этого нужны лекарства, – неуверенно сказал Габа. – Они остались дома.

– Ну так и отправляйтесь за ними. За углом стоит служебный амобилер Управления Полного Порядка, я его вызвал на всякий случай, чтобы был под рукой. Возница подбросит вас до дома и доставит обратно – это непременное условие. Думаю, вы сами понимаете, какую взятку должны мне предложить.

– Взятку?!

Габа окончательно растерялся.

Вообще-то Джуффин умеет разговаривать с людьми понятным и приемлемым для них языком, но Габу он как будто нарочно дразнил.

– Разумеется, – подтвердил он. – Я вовсе не так бескорыстен, как вам, должно быть, показалось. И забочусь не столько о вашем благополучии, сколько о своих интересах. Я очень любопытен. Поэтому вы должны будете проделать свой фокус у меня на глазах. Вы готовы?

– Ннну ддда, конечно. Ммможно и на глазах, какая разница, никакой особой тайны тут нет. – Бедняга не мог поверить, что так дешево отделался, даже заикаться на радостях снова начал.

– Договорились, – кивнул Джуффин, подталкивая его к выходу. – Вот и поезжайте. И возвращайтесь как можно скорее.

Когда за Габой закрылась дверь, Джуффин повернулся ко мне:

– Кофа, мне совсем не нравится ваше настроение. Так, чего доброго, из вас тоже придется горе вытряхивать.

– Мое горе и без того снаружи, – вздохнул я. – Сейчас небось заявится… Как он все время меня находит? Уму непостижимо.

– Да ну, бросьте, тоже мне нашли непостижимое. Для призрака самое обычное дело, все они те еще Мастера Преследования. Я как-то расспрашивал своих гажинских приятелей, они говорят, что видят сияющие следы, которые оставляют живые, но не на земле, а на расстоянии одного-двух метров над ней, причем это зависит не от роста, а от каких-то иных индивидуальных особенностей. Это невидимое для нас с вами сияние – и есть, с точки зрения призрака, главный признак жизни, или даже сама жизнь. Наиболее яркие и долговечные следы, по их утверждению, оставляют дети и могущественные колдуны, так что нам с вами, Кофа, от призраков не скрыться, при всем желании. А вам от сэра Хумхи – и подавно. Вы же, строго говоря, единственный смысл его нынешнего существования. Вам я, конечно, искренне сочувствую, но для вас это – просто житейская неприятность, а для сэра Хумхи – настоящая катастрофа. Я хочу сказать, так он, чего доброго, упустит все самое интересное.

– Я тоже упущу самое интересное, – сердито сказал я. – Уже вовсю упускаю.

– Вы имеете в виду, он отвлекает вас от работы? Но это и есть мелкая житейская неприятность, дело поправимое, за вас-то я спокоен. А за него – нет. Ну что вы так на меня смотрите, Кофа? Я не заступаюсь за Хумху, а просто констатирую некий малоизвестный, но вполне бесспорный факт. Видите ли, маги вообще-то очень редко становятся призраками, это считается довольно жалкой участью – и совершенно напрасно, потому что именно для могущественного колдуна такое посмертное возвращение в Мир может стать началом нового великого приключения, по сравнению с которым вся долгая, интересная предыдущая жизнь – всего лишь подготовительный этап. Но может и не стать.

– С точки зрения Хумхи, самое головокружительное приключение – действовать мне на нервы. И уж эту возможность он не променяет ни на какие перспективы.

– Похоже на то. Это меня и удручает. И ведь что самое печальное: он пришел к вам с искренним намерением помириться. Быть рядом, помогать и поддерживать. Совершил почти невозможное, вернулся в Мир не сразу, а через двести лет после своей смерти, я вообще не слышал, чтобы еще кому-то удавалось нечто подобное, – и все только для того, чтобы поймать момент, когда вы повзрослеете, забудете старое и окончательно перестанете на него сердиться. Такова сила родительской любви.

– Вообще-то, при жизни Хумха был не шибко чадолюбив, – заметил я. – Легче поверить, что его заставила вернуться в Мир невыносимая мысль о том, что я сейчас делаю все по-своему и вовсю наслаждаюсь жизнью.

– Одно другому не мешает, – задумчиво сказал Джуффин. – Как ни печально, мы с вами говорим об одном и том же. Почему-то принято считать, будто любовь – это непременно светлое и прекрасное чувство, а уж быть объектом чьей-то любви – сплошное удовольствие. Увы, это почти всегда не так. Перекроить по своей мерке и оставить при себе – вот чего обычно хотят любящие – супруги или родители, без разницы. Честно говоря, даже не знаю, кто хуже.

– Все хороши, – согласился я. – Но, честно говоря, я бы все-таки предпочел иметь дело с влюбленной барышней. С ними, в отличие от Хумхи, я обычно худо-бедно справляюсь.

– В любом случае, не отчаивайтесь. Придумаем что-нибудь, – пообещал Джуффин. – Потому что, конечно, все это не дело. Вам надо работать, а сэру Хумхе – как-то жить дальше, в новых, необычных для него, но весьма многообещающих обстоятельствах.

– Спасибо, – вздохнул я. – Он, конечно, очень мешает. Ходит за мной всюду, бурчит, отвлекает, людей распугивает. А все-таки проблема во мне, а не в нем. С тех пор как он появился, я сам себя не узнаю. Почему я так легко позволяю ему выбить меня из колеи? С какой стати так сержусь?

– Ну как – почему? В конце концов, он же вас когда-то заколдовал, – пожал плечами Джуффин. – Я бы за такое убил, а вы даже не рассердились как следует. С другой стороны, вы, как я понимаю, и не могли: в том и заключалось его колдовство – сделать вас, скажем так, более безопасным.

Ответить мне было нечего. Честно говоря, я бы предпочел сменить тему. Но Джуффина попробуй останови.

– С моей точки зрения, все вышло даже к лучшему. Благодушие оказалось вашей сильной стороной. Человек больших страстей на вашем месте в Смутные Времена долго не продержался бы. И вреда от него было бы куда больше, чем пользы. Но мало ликак обстоят дела с моей точки зрения. Я человек практический и теперь с удовольствием пожинаю плоды вашей работы, а ваша жизнь – не моя забота и не моя ответственность. Но справедливости ради должен сказать: быть заколдованным – не дело. Даже когда это на пользу.

– Не дело, – флегматично повторил я.

– Ну вот. А когда вы сердитесь на Хумху, вы наглядно демонстрируете ему, что колдовство не сработало, – Джуффин обезоруживающе улыбнулся. – И знаете что? Мне, конечно, не нравится, что вы не в форме. Я предпочитаю видеть вас совсем в другом настроении. Но хорошо, что вы не сдаетесь. С этой точки зрения я даже рад, что к вам заявился призрак отца. Для того чтобы не сдаваться, нужен противник, заочно или задним числом такие вещи не делают. Только лицом к лицу. Так что все к лучшему.

Я, признаться, был изрядно удивлен. С такой точки зрения я на эту проблему не смотрел.

– Не сдаваться изо дня в день очень утомительно, – сказал я наконец. – И, прямо скажем, в моем случае бесперспективно. Единственный выход – рассердиться как следует, одолжить у Шурфа Перчатки Смерти и собственноручно его испепелить. В смысле, не Шурфа, а Хумху, то есть его призрак… Но я пока не готов. Ради интересов дела – еще куда ни шло. Но уж никак не ради собственного удовольствия.

– Да ну вас. Кто же убивает ради собственного удовольствия? – изумился Джуффин. – Только совсем уж конченые безумцы. А это не ваша стезя. Новый Лойсо Пондохва из вас в любом случае не выйдет, и хвала Магистрам. Ну и вообще, постараемся обойтись без крови, вернее, без пепла. Положитесь на меня.

– Вы и сами знаете, что я не люблю полагаться на кого бы то ни было, кроме самого себя, – вздохнул я.

– Знаю. Именно поэтому и хочу вам помочь. В смысле, не ради удовольствия лишний раз вам досадить, просто возиться с людьми, которые всегда рады принять чужую помощь, – занятие, по большому счету, бессмысленное. Все равно что делать вклад в изамонский банк, владелец которого почти не пытается скрывать, что сядет на корабль и сбежит, как только наберет достаточно денег на несколько дюжин новых меховых шапок.

Я невольно улыбнулся, вспомнив, как недавно помогал коллегам из полиции заранее разузнать дату отъезда очередного такого жулика. Самое поразительное, что после трех громких скандалов с беглыми изамонскими “банкирами” желающие ссудить свои деньги неведомо кому, под проценты, выходящие за рамки здравого смысла, все равно находились.

– Так и знал, что вы меня обманываете, – сердито сказал призрак моего отца, влетая в распахнутое окно. – Говорили, дескать, дела, работа, убийцы, оставили меня скучать с несмышленой девчонкой, а сами сидите тут сложа руки и языки чешете.

– Сидим, чешем, – миролюбиво согласился Джуффин. – Приглядываем за детишками. Видите, сколько их тут у нас?

– Вижу, – с отвращением сказал Хумха. – Дети вообще довольно неприятные существа, но эти ваши – нечто из ряда вон выходящее. На их фоне мне даже собственный сын начинает казаться на редкость удачным ребенком.

– А разве ты не заметил, что это не дети, в смысле, вообще не люди? – спросил я. – Теоретически, ты такие вещи сразу должен подмечать.

– Я их не разглядывал, – высокомерно ответствовал призрак. – Какое мне до них дело?

– Это зрелище стоит того, чтобы уделить ему несколько минут вашего драгоценного времени, – льстиво сказал Джуффин. – Такого мир еще не видывал.

– Правда? – с брезгливым любопытством переспросил Хумха. И тут же как миленький уставился в окно, а потом и вовсе выпорхнул на улицу.

Все-таки Джуффин вертит им как хочет, подумал я. Поразительно.

Призрак отсутствовал довольно долго. Наконец вернулся, изрядно озадаченный.

– Что это вообще такое? Откуда они взялись? Зачем все это? – сердито спросил он.

Можно подумать, мы с Джуффином самолично изготовили этих детишек ради удовольствия разыграть всеведущего Магистра Хумху Йоха.

– Удивительные существа, правда? – с энтузиазмом подхватил Джуффин. – Так, можете вообразить, выглядит горе – если изгнать его из страдающего сердца и отправить резвиться на воле.

– Выражайтесь яснее, – потребовал Хумха. – Горе, вы сказали? То есть каждый отвратительный ребенок – чье-то горе, насильственно извлеченное из несчастного?

Джуффин кивнул.

– Тогда вы ошибаетесь, полагая, что такого мир еще не видывал. Это не первый случай. Я сам не был тому свидетелем, но доподлинно знаю, что мой дед, Шутта Йох, собственноручно изгнал из себя горе и утопил его в Хуроне. После смерти молодой жены он остался с двумя сыновьями на руках и так страдал, что не мог заниматься воспитанием мальчиков. Наконец он решил, что так не годится, взял себя в руки и успешно избавился от горя.

– Утопил в Хуроне, говорите? – изумленно переспросил Джуффин. – Вы уверены?

– Я, молодой человек, привык отвечать за свои слова, – отрезал Хумха. – Если бы я не был уверен, так и сказал бы: “по слухам” или “согласно семейной легенде”. Но дед вырастил не только моего отца, он и меня воспитывал. И не раз водил гулять на берег Хурона, показывал – вот на этом месте триста лет назад я утопил свое горе. Иногда выражался крепче. “Алчная тварь” – вот как он его называл. Теперь понятно почему.

– Значит, утопил. И после этого его душевные муки не возобновились? – Джуффин даже с места привстал, так ему было интересно. – Потому что я только что испепелил одно чужое горе. И его обладатель тут же снова начал страдать.

– Испепелил! – презрительно фыркнул Хумха. – Вы бы его еще из бабума расстреляли. Молодежь, что с вас взять… Мой дед был предусмотрителен: прежде чем изгонять из себя горе, изыскал способ избавиться от него окончательно. Понятно, что горе не человек, легких у него нет, следовательно, захлебнуться и утонуть оно не может. Но вода мгновенно пропитывает его насквозь и не дает всплыть на поверхность, что уже неплохо. А со временем горе просто растворяется в воде. Если вы поместите его в бассейн для омовения, вы получите концентрированный раствор горя, которым можно, к примеру, подпаивать тайных врагов – умереть не умрут, но радость утратят надолго, так что, вполне возможно, вскорости самостоятельно наложат на себя руки, если хороший знахарь вовремя не подвернется. Но река – совсем другое дело, их там сотнями топить можно, ничего не случится.

– Гениально, – выдохнул Джуффин. – Это даже лучше, чем Холоми.

– А вы собирались запереть их в Холоми? – с отвращением осведомился Хумха. – Даже не знаю, что на это сказать. Преступное легкомыслие! О Духе Холоми вы подумали? Давно он не просыпался? Соскучились? Ну так проснется, не сомневайтесь. И засыпать наотрез откажется, пока не избавите его обитель от этакой пакости.

– А что, были случаи? – изумился я.

– Хвала Магистрам, на моей памяти не было. Но нрав Духа Холоми мне известен не понаслышке. Такого безобразия он не потерпит. Хотите – проверяйте. Вам жить.

Призрак взмыл под потолок, какое-то время возмущенно там крутился, наконец уже вполне спокойно сказал:

– Все-таки это поразительно, что Соединенное Королевство, за безопасность которого отвечают неразумные дети, до сих пор цело и невредимо. Можете не оправдываться, я понимаю, что намерения ваши были самые похвальные. Но знаний вам явно не хватает. И это надо как-то исправлять.

– Непременно надо! – подхалимски поддакнул Джуффин.

Он уже, можно сказать, облизывался в предвкушении Хумхиных секретов. Впрочем, я и сам начал думать, что призрак мог бы рассказать нам немало интересного – если уж все равно так случилось, что он здесь и избавиться от него мне в ближайшее время явно не светит.

К тому моменту как вернулся Габа Гро, бледный, поникший и одновременно преисполненный надежд, Джуффин и Хумха уже успели составить учебный план, рассчитанный, к моему глубочайшему ужасу, чуть ли не на дюжину лет. Впрочем, прислушавшись повнимательней, я успокоился: искренне полагая всех безнадежными тупицами, Хумха отвел на каждую тему чуть ли не по году; зная Джуффина, я мог не сомневаться, что им за глаза хватит нескольких дней – при условии, что учителю удастся как-то смириться с понятливостью ученика.

– О! – сказал Джуффин, указывая на Габу. – А вот и мастер явился. Все в порядке? Собрали свои пилюли? Готовы?

– Да, конечно. Я бы начал прямо сейчас, если вы не возражаете. Мне уже снова тяжко, и дальше будет только хуже.

– Приступайте. Надеюсь, присутствие еще одного зрителя вас не смутит?

– Да хоть билеты продавайте, – обреченно сказал Габа. – В этой процедуре действительно нет ничего секретного, кроме одного довольно интимного момента, но… Будем считать, что мне все равно.

– Ну и отлично. Сэр Хумха, хотите поглядеть, как избавляются от горя? Если уж ваш дед проделал этот интереснейший эксперимент, не дождавшись вашего рождения…

– О чем я, к вашему сведению, никогда не сожалел, – огрызнулся призрак. – Впрочем, досуга у меня предостаточно, а развлечений немного, так что привередничать не приходится.

– Вы бы утихомирились, оба, – укоризненно сказал я. – Человеку надо сосредоточиться, все-таки серьезное дело предстоит; от горя избавляться это вам не кошку чесать. А у нас тут гвалт, как в деревенском трактире за полчаса до закрытия.

– Спасибо, Кофа, – вздохнул знахарь. – Но мне правда все равно.

Джуффин и Хумха, наповал сраженные его кротостью, тут же притихли. А я принялся набивать трубку, потому что, смешно сказать, волновался. Думал: вдруг что-то пойдет не так? К примеру, призрак, со свойственным ему талантом вмешиваться в чужие дела в самый неподходящий момент, возьмет и все испортит? И что тогда случится? Например, горе выйдет из Габы только наполовину, будет потом торчать из его груди, как молодой побег из дерева, – ужасающая картина. Рехнуться можно, честно говоря.

Вообще, у меня не слишком пылкое воображение, скорее наоборот, но в ту ночь был его, с позволения сказать, звездный час.

Габа тем временем спокойно доставал из сумки и раскладывал на полу склянки.

– Зелье следует употреблять сразу же, не давая ему остынуть, поэтому впрок не заготовишь, – объяснил он. – Я, как видите, принес все ингредиенты. Белая Смесь Морги, рыбий корень, перебродивший сок травы вейсс – сам по себе, как вы, наверное, знаете, он очень ядовит. Еще змеиный песок, каменный мед и вода из моря Укли, которая используется как жидкая основа для приготовления большинства лекарств. Ничего недоступного, как видите, сплошь снадобья из Чирухты, которые в любой момент можно купить на Сумеречном рынке.

– Из Чирухты! – фыркнул Хумха. – И вы мне будете говорить! Белая Смесь Морги – это древний угуландский состав. Доподлинно известно, что ведьма Мокрая Морги из свиты Халлы Махуна Мохнатого готовила ее для своего Короля, ибо он имел благородную привычку печалиться, когда луна поворачивает на ущерб, и это нередко мешало государственным делам. Понемногу к веселящему порошку пристрастились все молодые придворные, поскольку копировать привычки и пристрастия монархов считалось хорошим тоном во все времена. Потом какие-то переселенцы вывезли рецепт на Чирухту, а наши знахари, в свою очередь, придумали новые, более эффективные средства борьбы с печалью и постепенно забыли о существовании Белой Смеси Морги. Поэтому с некоторых пор считается, будто это традиционное снадобье знахарей Чирухты. Как же, размечтались! Не удивлюсь, если подобную историю имеют все их убогие достижения, кроме разве что какого-нибудь целебного хлёбова из мха, который имеет счастье произрастать только на этом далеком континенте…

– Ваши замечания, сэр Хумха, чрезвычайно интересны, – мягко сказал Джуффин. – И, не сомневаюсь, совершенно бесценны для всех изучающих историю Соединенного Королевства в целом и лекарственных зелий в частности. Но давайте не будем мешать знахарю. На чем вы остановились, сэр Гро?

– Собственно, на том, что сейчас мне придется приготовить лекарство у вас на глазах, поскольку сделать это заранее я не мог. Это довольно скучный процесс, уж извините.

Он достал из сумки крошечную жаровню, водрузил на нее почти игрушечную с виду колбу, плеснул туда воды из флакона, кинул несколько крупиц пресловутой Белой Смеси, отщипнул по крошке отостальных ингредиентов и принялся нагревать. В комнате сразу запахло сухой травой, мокрым песком, дешевым вином, жареной рыбой и почему-то медом – в точности, как в одном рыбацком трактире на побережье, в нескольких милях от Капутты, надо же. А ведь, казалось бы, что общего может быть между зельем из Чирухты и местом отдохновения уандукских рыбаков.

– Вот разве что сейчас будет более-менее интересный момент, – тихо сказал Габа Гро. – В зелье надо добавить, во-первых, каплю крови того, кто будет его принимать. Ну, это более-менее обычное дело, в старину так часто поступали с лекарствами, чтобы поближе познакомить их с будущим пациентом и, если можно так выразиться, помочь им подружиться. И, во-вторых, немножко земли, собранной в Сердце Мира. Причем не просто в любом месте столицы, земля с окраины точно не подошла бы, из Старого Города, наверное, тоже, из Королевского сада – уже получше, но я съездил на остров Холоми, копал у самой тюремной стены, ближе уже невозможно…

– Вот уж действительно интересный момент, ничего не скажешь, – согласился Джуффин. – Мне бы в голову не пришло. И в первоначальном рецепте этого вашего умпонского светила такого совета, как я понимаю, быть не могло. Они там, насколько мне известно, вообще уверены, что “Сердце Мира” – просто красивая метафора, а мы все тут, соответственно, чокнутые поэты, даром что могущественные колдуны… А вы-то как додумались?

– Мне, можно сказать, повезло. Зелье сперва получилось совсем слабенькое, для достижения нужного эффекта мне пришлось бы выпить залпом несколько бассейнов – непосильный для человекаобъем. Я перечитал много старинных трактатов о знахарстве и помимо прочего узнал, что лесные колдуны, жившие в этих местах задолго до того, как Халла Махун Мохнатый начал строить Ехо, добавляли в свои снадобья растения, камни и даже землю с острова Холоми – “для пущей крепости”. Очевидную магию они, как известно, не практиковали, однако нашли свой немудреный способ использовать силу Сердца Мира. И я решил – если нам теперь нельзя колдовать, самое время вернуться к древним уловкам. Это, собственно, был поворотный момент в моих исследованиях. Потом все пошло как по маслу.

– Не так уж плохо, – неохотно признал Хумха. – Значит, и нынешнее поколение способно соображать, когда очень припечет.

Габа не обратил на его похвалу никакого внимания. Сосредоточенно помешивал свою ароматную смесь, что-то тихо бормотал, склонившись над колбой. Я сперва думал – заклинания, а оказалось, он просто жалуется, рассказывает, как ему плохо, не выбирая слов, то и дело запинаясь: “Я не могу без тебя, хочу к тебе, совсем не могу больше, да что же это такое, почему тебя нет, все есть, а тебя нет, да не могу же я так…”

Я так понял, никакой специальной формулы не существовало, нужно было просто выговориться над колбой с зельем, и все. Очевидно, тот самый “интимный момент”, о котором упомянул Габа, – все же в присутствии посторонних непросто позволить себе так раскиснуть.

Наконец знахарь умолк, снял колбу с жаровни, выждал пару минут, давая зелью немного остыть, залпом его выпил, рухнул на пол, скрючился, обхватил себя руками и тихонько завыл; нечленораздельные стоны перемежались с прежними жалобными причитаниями: “не могу”, “почему тебя нет”, “хочу к тебе”. То еще представление. Знал бы заранее, вышел бы из комнаты, не настолько я любопытен.

“Видите?! Кофа, вы видите, что происходит? Смотрите на его рот”, – Джуффин воспользовался Безмолвной речью. В отличие от меня, он был в восторге от происходящего и совершенно это не скрывал.

В первый момент мне показалось, что изо рта у Габы просто течет слюна – неудивительно, если учесть, в каком он состоянии. Но приглядевшись, я увидел, что это больше похоже на сгустки серебристо-розового сияния – если, конечно, допустить, что сияние бывает густым. Когда впервые наблюдаешь какое-то явление, невольно начинаешь искать в нем сходство с уже знакомыми вещами или событиями; в данном случае опереться мне было решительно не на что, но если бы наши кондитеры вдруг изобрели мороженое, которое могут есть призраки, оно бы, ручаюсь, примерно так и выглядело.

Вспомнив о призраках, я покосился на Хумху – чего от него следует ожидать? Но тот болтался под потолком и был так захвачен зрелищем, что даже перестал делать вид, будто происходящее совершенно его не интересует.

Габа Гро тем временем сотрясался от беззвучных рыданий, которые все больше походили на агонию.

– Он… истекает горем? – шепотом спросил я.

Джуффин молча кивнул, а призрак вспомнил о своих отцовских обязанностях и сварливо сказал:

– Ну надо же, ушам своим не верю, хоть что-то ты иногда понимаешь.

Лужица серебристо-розового света стремительно росла. В какой-то момент она перестала растекаться по полу и собралась в комок, размеры которого увеличивались с почти пугающей скоростью. В какой-то момент мне начало казаться – еще немного, и горе Габы Гро заполнит всю комнату. А мы с Джуффином войдем в историю как первые в Мире люди, ухитрившиеся утонуть в чужом горе, – если, конечно, вовремя не смоемся. Впрочем, потом горе хлынет в окно, понемногу затопит весь город, погребет под собой Соединенное Королевство и, чем только Темные Магистры не шутят, весь Мир; Лойсо Пондохва был бы счастлив, жаль, не дожил, бедняга.

Но, хвала Магистрам, горе Габы Гро было все же не настолько велико, чтобы погубить Мир. Примерно полчаса спустя он внезапно успокоился, поднялся, поспешно снял лоохи и накрыл сияющий ком.

– Так надо, – объяснил он. – Здесь недостаточно темно.

– А что происходит с этой штукой при свете? – живо заинтересовался Джуффин.

– При свете эта, как вы изволили выразиться, “штука” стремится вернуться обратно, – устало сказал знахарь. – Я случайно выяснил, что нужна полная темнота, чтобы горе стало человеком… вернее, существом, похожим на человека. Когда я делал это в первый раз, она… оно захотело вернуться на прежнее место, то есть обратно в меня. Я знал, что оно этого хочет, даже примерно представлял, как все будет происходить, – в конце концов, это же не загадочное чудовище из иного мира, чьи намерения непостижимы, а часть меня самого. Но легче от этого не становилось, скорее наоборот. Оно гонялось за мной по всему дому; двери и стены для него, сами понимаете, не преграда, как и для вас, сэр, – он вежливо поклонился Хумхе. – В конце концов горе загнало меня в чулан; ну, строго говоря, не оно загнало, а я сам туда побежал. Не то чтобы всерьез рассчитывал спастись, просто уже плохо соображал от ужаса и руководствовался инстинктами, а не здравым смыслом. И хвала Магистрам, потому что это был чулан, предназначенный для хранения лекарств, которые не терпят света, поэтому лампу я там не держу. И когда я забился в угол и постарался смириться с мыслью, что горе сейчас снова заполнит меня, оно вдруг преспокойно плюхнулось у моих ног и лежало так примерно полчаса. А потом светящееся бесформенное существо исчезло, и появилась девочка.

– Это произошло мгновенно, или оно постепенно превращалось? – спросил Джуффин.

– Не знаю. В тот раз я, каюсь, очень испугался и далеко не сразу понял, что происходит. Сидел, отвернувшись к стене, все пытался решить, как лучше: попробовать перешагнуть через него и уйти или лучше не искушать судьбу? Когда наконец взял себя в руки, на полу уже лежал ребенок… подобие ребенка – да, я уже понял, что она не человек. Просто за много лет привык думать о ней как о маленькой девочке, которая никак не может вырасти.

– Да-да, ясно, я уже вижу, что постепенно, – отмахнулся от его объяснений Джуффин.

Он внимательно разглядывал, как шевелится накрытый лоохи ком. И, как я понимаю, плотная ткань не была для него преградой. Призрак отца моего тоже пялился на сверток, даже спустился поближе. Япочувствовал себя лишним на этом празднике познания. Слышать Безмолвную речь и читать чужие мысли я в свое время научился легко, а вот подглядывание никогда мне не давалось. Обычно оказывается, что это и ни к чему, но иногда, вот как сейчас, бывает обидно. Я бы, пожалуй, поглядел, как оно там превращается, – когда еще такое увижу.

Время тянулось медленно и тягостно, по крайней мере для меня. Комок, укрытый лоохи, понемногу приобретал вполне человеческие очертания, теперь это даже мне было заметно.

– Все, – наконец сказал Габа Гро. Он был на удивление бодр и почти весел. – Дело, можно сказать, сделано. Вот теперь пришло время обратиться к Очевидной магии. Это общеизвестное заклинание Сохранения Формы, всего вторая ступень Черной магии, обычно им пользуются повара и портные. Первые – чтобы нежный воздушный крем не растекся прежде времени, вторые – когда работают с деликатными тканями вроде умпонского шелка… Ну, в целом понятно, да?

Он монотонно забубнил себе под нос, осторожно поглаживая воздух в нескольких дюймах над свертком. Наконец умолк, поднял с пола свое лоохи и тут же заботливо укутал в него совсем маленькую девочку, с виду лет двадцати, не больше. Она покорно дала себя одеть, вид при этом имела совершенно безучастный, даже по сторонам не смотрела. Как только Габа ее отпустил, она заковыляла к выходу, путаясь в складках лоохи и шаркая ногами, как старушка. Останавливать ее мы не стали.

– И что теперь будет? – нетерпеливо спросилДжуффин, глядя вслед неспешно удаляющемусягорю.

– Ничего, – пожал плечами Габа. – Дело сделано, она пошла к своим. Оставаться с нами для нее удовольствие сомнительное. В первый раз я применял еще Белую магию. Несколько традиционных фермерских заклинаний, при помощи которых можно быстро и легко подружиться с домашним животным. Знаете такие?

– Будете смеяться, никогда не слышал, – признался Джуффин. – Я, конечно, почти деревенский парень, с окраины Кеттари, но наши шимарские крестьяне стараются обходиться старыми дедовскими фокусами.

– В общем, это очень простые заклинания, второй и третьей ступени. Одно прогоняет страх, вернее, притупляет чувство опасности, другое внушает привязанность. Кстати, в старые времена многие нянькина первых порах читали их над хозяйскими детьми – чтобы не робели и ходили за ними хвостиком.

– Ничего себе! – не удержался я. – И родители им это позволяли?

– Почему нет? Заклинания совершенно безобидные, не приворотное зелье какое-нибудь. На взрослых людей они вообще не действуют, а на детей влияют весьма эффективно, но недолго, от нескольких часов до трех-четырех дней, все зависит от природной твердости характера, которую обычно называют упрямством. Потом можно повторить, но обычно не приходится, дети быстро привыкают к своим нянькам и вообще к чему и кому угодно… Я, собственно, откуда это все знаю: еще в молодости, когда только начал практиковать, все думал, как бы сделать, чтобы дети меня не боялись, я же порой совсем маленьких брался лечить, а они видели незнакомого дядю и орали от страха, что, мягко говоря, не способствовало выздоровлению. И тогда я вспомнил собственную няньку и решил воспользоваться старыми проверенными методами, отлично получилось… Да, так вот, когда я увидел, что в результате моей ворожбы горе превратилось в маленького ребенка, прочитал эти заклинания, чтобы ей было рядом со мной хорошо, в смысле, не страшно и уютно. И она действительно очень ко мне привязалась, всюду бегала следом… Но сейчас это ни к чему, она же со мной не останется, я правильно понимаю?

– Правильно, – кивнул Джуффин. – А остальные ваши пациенты не захотели приручать детишек, да?

– Да. Я всем объяснял, что так можно сделать, но эта идея никому не пришлась по вкусу. Люди их боялись, просили только об одном: заберите их отсюда куда-нибудь. Я, собственно, не настаивал, воля пациента – закон. Ну и моя питомица хотела побольше времени проводить со своими, так что поначалу я забирал всех к себе. Отвел им комнату наверху, они там все вместе тихонько сидели, меня не беспокоили. Им же вообще ничего не надо, даже еды. Принесешь фруктов или сластей – едят, но неохотно, как будто тяжелую работу делают, лишь бы поскорее с этим покончить; я быстро убедился, что для выживания им питаться не нужно, и оставил ребят в покое. Потом, когда их стало больше полудюжины, они сталиподолгу гулять, иногда ночевать не возвращались; в конце концов сами нашли себе другое убежище, пустую усадьбу по дороге в Новый Город – знаете, одну из тех, чьи хозяева в лучшем случае через сто лет из ссылки вернутся, и вокруг такие же заброшенные дома, никаких соседей. Я пару раз съездил, поглядел, убедился, что там тепло и сухо, дети, вроде, довольны, и больше в их дела не лез. Мне с ними тоже, знаете, не слишком уютно было, хоть я и стыдился себе в этом признаваться.

– Еще бы, – сочувственно поддакнул Джуффин. – Они же выглядят как дети, а вы – детский знахарь. Конечно, вы до последнего старались быть им полезны или хотя бы не вредить. Чему я, собственно, удивляюсь… Знаете что? Вы, пожалуй, поезжайте домой. У вас был тяжелый день. Отдохните, если получится. Все что могли вы уже сделали.

– А вы не будете вызывать чиновников из Канцелярии Скорой Расправы? – недоверчиво спросил Габа. – Я думал об этом, пока ездил за снадобьями. Неправильно все же вот так меня отпускать. Как ни крути, а если бы не я, двадцать три человека были бы сейчас живы. А еще двадцать три – счастливы.

– Так и есть, – согласился Джуффин. – Но Канцелярия Скорой Расправы занимается преступлениями, а не роковыми ошибками. И это, на мой взгляд, правильно. В противном случае, пришлось бы взять под стражу все человечество, начиная, к примеру, с меня: все мы время от времени ошибаемся. Вы облегчали чужие страдания, предварительно проверив новое лекарство на себе, как и положено ответственному знахарю, – что с вас взять? Лично мне кажется совершенно невероятным, что вы так и не поняли, каких чудовищ породили, даже разобраться толком не пытались, но непоследовательность и отсутствие любознательности – скорее беда для ученого, чем преступление. Тем более запретной магией вы не злоупотребляли, следствию помогаете – выходит, у меня даже нет формального повода сажать вас в Холоми. Я бы и рад вас упечь, просто чтобы облегчить муки вашей совести. Но ничего не выйдет. И заранее прошу об одном: не пытайтесь выпустить наружу еще и ее. Чужая совесть, без присмотра разгуливающая по городу, – это натурально конец света.

Габа Гро, ясное дело, не смог по достоинству оценить эту шутку. Только еще больше пригорюнился.

– Не знаю, что я буду делать, когда окажусь дома, наедине с собой, – вздохнул он. – Я и с горем-то своим, как видите, за столько лет не смог справиться. А как жить с такой виной?

– Если я скажу: “Постарайтесь исправить то, что натворили”, – это будет пустая болтовня. Ясно, что ничего тут уже не исправишь. И, кстати, если мы, презрев закон, все-таки запрем вас в Холоми, легче никому из пострадавших, я вас уверяю, не станет. Отправляйтесь домой, приготовьте себе хорошее снотворное и постарайтесь выспаться. Жизнь продолжается, хотим мы того или нет. У вас, хвала Магистрам, есть ваша работа. Специалистов по детским болезням в Ехо никогда не было много, а уж сейчас по пальцам сосчитать можно. И кроме того…

Он замолчал, задумавшись о чем-то.

– Что – кроме того? – встрепенулся знахарь.

– Да так, – отмахнулся Джуффин. – Потом. Успеется. Завтра пришлю вам зов, есть один разговор. Не деловой, скорее задушевный. Из тех, что лучше вести, отдохнув и успокоившись. Так что хорошей вам ночи. Снотворное примите обязательно, считайте, это условие, на котором я вас отпускаю.

– А вы сами отведете их в Холоми? – Габа выразительно поглядел в окно.

– Справимся как-нибудь. Не такие уж мы беспомощные. Ступайте. Я скажу вознице, чтобы отвез вас домой.

Габа Гро наконец ушел. Я-то понял, почему Джуффин его так настойчиво выпроваживал. Пусть думает, будто его жуткие питомцы благоденствуют в подвалах Холоми. А что мы давеча решили утопить, вернее, растворить их в Хуроне, это его не касается. Просто немилосердно было бы докладывать о наших планах мягкосердечному знахарю. Я бы и сам так поступил. А вот от Джуффина не ожидал такой деликатности. Думал, ему недосуг беспокоиться о таких скучных вещах, как чужие глупые чувства. Но в последнее время он как с цепи сорвался, будто пари с кем-нибудь заключил, что будет удивлять меня по несколько раз на дню.

А кстати да, пари – это бы все объяснило.

– Ну вот, – Джуффин сладко зевнул и с видимым удовольствием потянулся. – Дело, можно сказать, сделано. Осталось понять, как мы будем загонять этих малышей в Хурон. Залезть в воду по самые уши и страдать там во всю мочь, чтобы сами к нам пришли? Отличный был бы ход, но не получится, в этом смысле мы с вами, Кофа, бездари и слабаки, не стоит и стараться. Вызвать, что ли, несколько дюжин полицейских с мешками? Или лучше Королевских гвардейцев? И те и другие одинаково бестолковые, провозятся до утра – и хорошо если не до полудня. Зато у полицейских красивая форма, а у гвардейцев – великолепная выправка. На ком остановиться? Да, нечасто приходится делать столь ответственный выбор!

От неожиданности я рассмеялся. Вот уж действительно, всегда бы нам такие проблемы.

– Чтобы вызвать гвардейцев, придется ждать до утра, пока откроется Королевская канцелярия, – отсмеявшись, сказал я. – Без письменного приказа они с места не двинутся. А полицейские прибудут самое позднее через полчаса. Вот вам и ответ.

Джуффин помрачнел.

– Не люблю я связываться с Городской Полицией. А ведь придется. Вдвоем мы с вами будем до завтрашнего вечера этих красавцев к реке перетаскивать. А вдруг забеспокоятся, разбегутся? Лови их потом по всему городу… Впрочем, готов держать пари, что полицейские непременно потеряют пару-тройку где-нибудь по дороге. Так что веселье в любом случае обеспечено. Увы, партия в “Крак” перед сном мне определенно не светит; сам сон, впрочем, тоже представляется весьма маловероятным событием.

Призрак, который все это время был на удивление тих, так что я почти забыл о его присутствии, вдруг встрепенулся.

– Все, хватит, – проворчал он. – Прекращайте ныть. Я вас выручу. Но при одном условии…

– Да-да-да, можете не продолжать, я догадался. Условие принимается. Все сэкономленное время я посвящу исключительно вам и картам, – Джуффин улыбался до ушей. – Могли бы не обговаривать специально, я сам только об этом и мечтаю. Где я еще такого партнера найду?

– Теперь уж, пожалуй, нигде, – польщенно согласился призрак. – Нынешняя молодежь, начиная с моего собственного сына, ничего не понимает в карточных играх.

С этими словами он выпорхнул в окно, а я в недоумении уставился на Джуффина.

– Что это он затеял? Вернее, вы оба.

– Ну как – что? Сэр Хумха нам поможет.

– Каким образом?

– Понятия не имею. Сейчас увидим. Но я с самого начала предполагал, что призраку будет гораздо легче найти общий язык с этими существами, чем живому человеку. И видел, что сэр Хумха буквально погибает от любопытства, ужасно хочет сам разобраться с нашими детишками, но ни за что в жизни не станет просить: “Дайте старику поразвлечься”. Ну и я решил ни о чем его не просить, я тоже гордый. Но дал понять, что помощь нам сейчас нужна позарез. И сэр Хумха великодушно ее предложил. Очень своевременно! Сказать по правде, я вовсе не уверен, что простые ребята вроде полицейских или гвардейцев справились бы с таким делом без ущерба для себя. Я бы их и близко к этим детишкам не подпустил.

– Скажите уж прямо, вам просто интересно, как Хумха с ними договорится и что из этого выйдет. Ясно же, что вам ничего не стоит спрятать все пятьдесят четыре горя в пригоршню одним махом и отнести к реке. Я-то все не мог понять, с какой радости вы собрались разводить канитель…

– Ну да, – невозмутимо согласился Джуффин. – Я так рассудил: сделать все сам всегда успею. Но это неинтересно. А вот поглядеть, как призрак могущественного Магистра будет справляться с чужим горем, когда еще доведется.

И вот так всегда. Если уж Джуффин Халли во всеуслышание объявляет, что не может с чем-то справиться, можно не сомневаться, это просто балаган, затеянный не то с какой-то тайной целью, не то скуки ради. Когда он действительно чего-то не может, об этом, будьте спокойны, никто не узнает.

– Да вы не на меня, вы на улицу смотрите, – нетерпеливо сказал Джуффин. – Видите, они встают с тротуара и понемногу собираются вокруг сэра Хумхи… Слушайте, Кофа, кажется, он им что-то рассказывает. Интересно что?

– Сказку на ночь, – ухмыльнулся я. – И непременно с моралью в конце. Дескать, хорошие дети должны слушаться старших, даже когда те говорят, что пора идти топиться.

– Похоже на то, – совершенно серьезно подтвердил Джуффин. – Можете попробовать послушать. Как будто это просто чужая Безмолвная речь. Думаю, у вас получится. И у меня тоже.

Из всех скверных советов, которым я когда-либо сдуру следовал, это был наихудший. Вместо более-менее осмысленной речи на меня обрушился нестройный хор такого сокрушительного тоскливого воя, что я на ногах едва устоял. Все бы ничего, но на какое-то мгновение мне показалось, что он не просто звучит в моей голове, а является частью меня, то есть я сам испытываю муку, рвущую сердце на части, и кричу тоже я сам, и… Ох, нет.

Я, впрочем, довольно быстро опомнился. Повернулся к Джуффину с твердым намерением крепко его обругать, но увидел, что он сам имеет тот еще вид. Почти жалкий, почти раздавленный – я глазам своим поверить не мог. И его, выходит, проняло.

– Простите, Кофа, – наконец сказал он. – Надо было сперва самому разобраться, а уже потом вам предлагать. Такого эффекта я не ожидал.

– Хорошую сказку им Хумха рассказывает, нечего сказать, – вздохнул я. – Счастье, что он никогда не пытался рассказать ее мне. За такое великодушие многое можно простить.

– А, так вы же ничего не поняли! – оживился Джуффин. Он уже снова был бодр и весел, на мой взгляд, даже чересчур. – Сэр Хумха ничего им не рассказывает. Он их слушает. Очень внимательно и сочувственно слушает. Небось еще и поддакивает в нужных местах. В том-то и дело!

– Слушает? – недоверчиво переспросил я.

– Ну да. А они жалуются, хором, наперебой. Встретили наконец подходящего слушателя и отводят душу. Вернее, исполняют свое предназначение. Собственно, а что еще может делать горе, кроме как жаловаться?.. Самое замечательное, что теперь мне наконец понятно, как именно они убивали. И почему собирались для этого большими компаниями – в одиночку-то не так эффективно выходит, хором куда как душевнее. И ветер Темной Стороны от их нытья становился горьким, а потом рвался в клочья – меня это совершенно не удивляет… Грешные Магистры, Кофа, как же нам с вами повезло!

– Да уж, – язвительно хмыкнул я. – Сам себе завидую.

– Напрасно смеетесь. Мы с вами только что видели, слышали и пережили нечто небывалое. И при этом сохранили жизнь, рассудок и память. Это действительно величайший подарок судьбы, лучшее, что может случиться, – горячо сказал Джуффин. – Опыт – единственная драгоценность, ради которой живет человек, даже если сам об этом не знает. Ничего подобного этому кошмару, – он кивнул в сторону окна, – никогда прежде не случалось; по крайней мере, история не сохранила об этом никаких сведений. И, смею надеяться, не случится в будущем. Я лично приложу к этому все мыслимые усилия. Но сейчас мы с вами поймали момент, оказались в нужное время в нужном месте, и теперь этот уникальный опыт – наше достояние. Большей удачи действительно невозможно вообразить.

Причем безумием от него при этом не пахло, я специально принюхался.

Удостоверившись, что Господин Почтеннейший Начальник не свихнулся, а просто валяет дурака, я поглядел в окно. Призрак по-прежнему парил в полуметре над мостовой, окруженный плотным кольцом чужих несчастий.

– Я вот чего не могу понять: как Хумха, бедняга, это терпит? – спросил я, выглядывая в окно. – Не тот у него характер.

– Ну что вы. У призраков совсем другое восприятие. Не удивлюсь, если он-то как раз просто слышит голоса, которые подробно рассказывают ему о своих страданиях. Может быть, все это даже кажется ему занимательным, кто знает.

В это время Хумха начал понемногу двигаться к выходу из тупика. Детишки потянулись за ним.

– Ага, он их уводит! – восхищенно выдохнул Джуффин. – Какой молодец! Сейчас, как я понимаю, все дружно отправятся топиться. Я пойду следом. Вы со мной? Потому что если хотите отдохнуть, я не возражаю.

Я, в общем, давным-давно хотел отдохнуть. И на детишек этих нагляделся на пару столетий вперед. Не говоря уже о призраке отца. И я даже открыл рот, чтобы попрощаться с великодушным начальством, пока оно не передумало отпускать меня на покой. Но в последний момент почему-то сказал:

– Куда же я от вас денусь.

Потому что Джуффин, как ни крути, прав. Когда еще представится случай поглядеть, как мертвый Магистр Хумха утопит в Хуроне чужое горе. Потом ведь локти кусать стану, что был не в настроении и все пропустил.

Прогулка у нас вышла та еще. Улица Маятников не так уж далеко от реки, до ближайшей набережной быстрым шагом за четверть часа дойти можно. Но о быстром шаге наши маленькие несчастья не имели никакого представления. Шли неторопливо, ступали тяжело, как будто мешки с камнями на себе тащили.

Стояла глубокая ночь, самая тихая пора, когда полночь уже давно миновала, а до рассвета еще далеко. Поэтому свидетелей этого неспешного шествия, кроме нас с Джуффином, не было. Надо сказать, горожане много пропустили, особенно жалко художников, потому что процессия детей, ведомых призраком, была по-своему очень красива. Мрачное, но притягательное зрелище.

– Слушайте, – сказал я Джуффину, когда мне надоело молча тащиться в хвосте этой похоронной процессии. – Вы вот говорили, дескать, теперь ясно, как они убивали. А я, напротив, окончательно перестал что-либо понимать. Потому что их жертвы, насколько нам известно, не жаловались на смертную тоску, только на слабость, лежали себе тихо в постели, не мучились, – и как это увязывается?..

– Распрекрасно увязывается. Они же, в отличие от нас, не прислушивались к тому, что им говорят. Захотели бы – не сумели, техника-то, прямо скажем, непростая и требует серьезной подготовки. Этому, сами знаете, даже Старших Магистров далеко не во всех Орденах учили. Поэтому ощущений, похожих на те, что пережили мы с вами, больные не испытывали. А если бы испытывали, умирали бы сразу, на месте, а не два-три дня спустя. Я покрепче многих, а больше нескольких минут такого удовольствия, боюсь, тоже не вынес бы.

– То есть они ничего не слышали, вернее, не чувствовали. Хорошо. Но тогда почему умирали?

– Они слышали, – вздохнул Джуффин. – Но не осознавали, что слышат. Сознание далеко не всегда воспринимает и обрабатывает информацию, полученную телом. Но информация от этого никуда не исчезает.

– Это примерно как накачать человека обезболивающим снадобьем, а потом нанести ему смертельную рану? И тогда он все равно умрет, но без мучений? Я правильно понял?

– Примерно так, – согласился Джуффин. – Прекрасное сравнение. Вообще-то я всегда придерживался мнения, что человек должен научиться осознавать все, что с ним происходит, но на такое почти никто не способен. И в кои-то веки это, пожалуй, оказалось к лучшему. А то совсем страшная была бы смерть. Никому не пожелаешь.

– А как насчет драгоценного опыта? – ехидно спросил я.

– Чтобы воспользоваться приобретенным опытом, надо остаться в живых. А так – что толку?

– Ну почему, некоторым и после смерти вполне может пригодиться. Взять того же Хумху – умереть-то он умер, и что с того?

– Магистр Хумха, как ни крути, один из самых умелых и могущественных колдунов за всю историю Соединенного Королевства. И это делает его исключением из всех возможных правил. Но даже очень могущественным людям не следует умирать от тоски и горя. Тем более – от чужого горя. Это уже ни в какие ворота не лезет.

Возразить было нечего.

– Кстати, если бы перед смертью сэр Хумха не был одержим печалью и страстным желанием помириться с вами, он мог бы совсем иначе распорядиться своей дальнейшей судьбой, – шепотом добавил Джуффин. – От хорошей жизни призраками не становятся, поверьте мне на слово. Уж в этом вопросе я, можно сказать, крупный специалист.

– И кто виноват? – сердито сказал я.

– Никто, конечно же. Все, что взрослый человек делает с собой, со своей жизнью и смертью, он делает сам.

– Зато расхлебывать все это обычно приходится большой компанией.

– И это тоже так. Вот ведь печальный парадокс. Но у меня есть для вас одна хорошая новость.

– Какая тут может быть хорошая новость? – вздохнул я.

Джуффин лучезарно улыбнулся.

– Мы уже почти пришли к реке.

Хумха не стал задерживаться на набережной, напротив, резко увеличил скорость и притормозил только в нескольких метрах от берега, словно бы раздосадованный неторопливостью своих новых товарищей. Детишки во всю прыть рванули за ним. Хурон, хвала Магистрам, очень глубокая река, так что все наши пятьдесят четыре горя почти сразу скрылись под водой. Вынырнуть, выбраться на берег никто не пытался. Пузырей на поверхности я тоже не заметил. Как будто камни на дно упали: были – и нет.

Мы с Джуффином переглянулись, не в силах поверить, что все оказалось так просто. Потом я уселся на парапет и принялся набивать трубку. Джуффин устроился рядом и достал свой кисет. Надо было мне послушаться Кобу и прихватить с собой выпивку, отметили бы сейчас великое избавление. Впрочем, и так получилось неплохо.

Какое-то время мы молча курили. Было темно и тихо, и призрак отца моего витал над водами. Вероятно, прислушивался к доносившимся со дна голосам. И только четверть часа спустя приблизился к нам и в присущей ему сварливой манере зачастил:

– Вы небось сами не додумаетесь, так я вам подскажу, что теперь надо делать. На ближайшие полдюжины дней поставьте стражу, здесь и ниже по течению, пусть следят, чтобы никто не полез купаться. Осенью, да еще в таком месте, и так, пожалуй, не полезут, но лучше перестраховаться.

– Вы совершенно правы, сэр Хумха, – согласился Джуффин. – Я уже послал зов дежурному офицеру полиции. Наряд скоро прибудет. Собственно, их и ждем. После этого я к вашим услугам.

– Рад слышать, – буркнул призрак, явно раздосадованный его предусмотрительностью.

– Но как же красиво вы это все провернули! – искренне сказал Джуффин. – Я говорил Кофе, какой это подарок судьбы – наблюдать за вашей работой.

– Потому что без подсказки он бы не оценил, – проворчал Хумха.

– Оценил, оценил, – вздохнул я. – Действительно отлично получилось. Смотрел и завидовал.

– Завидовать тут нечему, – отрезал отец. – При жизни я бы с ними разговаривать не стал. И тебе не посоветовал бы. И вообще никому.

– Да, мы успели составить некоторое представление, – кивнул Джуффин. И поспешно добавил: – Но только самое поверхностное. Этого было достаточно, чтобы отказаться от дальнейших наблюдений.

– И правильно. Незачем живым людям лезть в их дела. Мертвым – можно. Хотя не сказал бы, что это доставляет удовольствие.

– Они вам жаловались, я правильно понял? – спросил Джуффин.

– Можно и так сказать. Вообще-то они просто рассказывали о себе. Они все время говорят о себе. Это единственное, что они хотят и могут делать. При этом слушать друг друга они не в состоянии. Бесконечно плодят себе подобных, чтобы обрести наконец сочувствующую аудиторию, но бесполезно – новорожденные тут же принимаются алчно озираться по сторонам в поисках того, кто их услышит и пожалеет. Поэтому они и вцепились в меня. Я был первым, кто оказался способен терпеливо слушать их нытье. На то и был мой расчет.

– Вы их вот так сразу раскусили? – оживился Джуффин. – Или заведомо знали об этом их свойстве? От деда?

– С дедом мы такие вопросы не обсуждали. Но это и ни к чему. Я прожил очень долгую жизнь и довольно много знаю о том, что такое горе. Этого знания, как видите, оказалось достаточно.

Мы промолчали. А что тут скажешь?

К счастью, тягостная пауза не затянулась надолго – на набережной появился полицейский наряд. Яподробно проинструктировал ребят, осведомился, когда их сменят, прислушался к своему чутью и заключил, что все будет в порядке. Вот и славно.

– У меня есть предложение, – объявил Джуффин. – Сэр Кофа устал, а завтра ему предстоит еще один трудный день. У меня же имеется огромный пустой дом, а на утро не запланировано ни одного стоящего дела. Будьте моим гостем, сэр Хумха. Запремся в моем кабинете – и гори все огнем.

В этот момент я окончательно и бесповоротно простил Джуффину, что когда-то не сумел его поймать. Знал бы, как все в итоге повернется, оставил бы его в покое, еще и оберегал бы как мог – все-таки будущий спаситель.

– Это очень заманчивое предложение, – согласился призрак моего отца. – Но как же завтрак? Я имею в виду, кто, в таком случае, накормит Кофу завтраком? Повара-то я нынче утром выгнал. Обещал, что займусь этим сам…

– Ничего, – поспешно сказал я. – Закажу завтрак в каком-нибудь трактире, поприличней. Знаю, они все тебе не нравятся, но тут ничего не поделаешь, все равно я каждый день ем в городе, один завтрак ничего не изменит.

– Ты ничего не понимаешь в алхимии питания! Один хороший завтрак поможет пережить три скверных обеда кряду, – горячо возразил отец.

– В любом случае, я пока не успел найти нового повара. И посуду мы еще не заколдовали, так что готовить ты все равно не сможешь, только лишний раз расстроишься.

Хумха еще какое-то время колебался, уж очень велик был соблазн начать действовать мне на нервы с утра пораньше, не дав глаза толком продрать. Но благородная страсть к картам в конце концов одержала победу над низменными отцовскими инстинктами, поэтому он как миленький отправился в гости к Джуффину. А я пошел домой.

Стоило утопить в Хуроне чужое горе, и моя собственная жизнь тут же стала понемногу налаживаться. Начать с того, что Хумха был нарасхват. По ночам они с Джуффином резались в карты. Днем призрак обычно болтался в его кабинете, где вовсю развлекался, изводя нравоучениями бедную леди Рениву, чьи стойкость и невозмутимость, проявленные в те нелегкие времена, по сей день вызывают у меня благоговейную оторопь. Господин Почтеннейший Начальник практически не расставался с Хумхой, спрашивал его совета по любому пустяковому поводу, с искренним интересом выслушивал рассказы о старых временах и между делом выведал у него массу полезных секретов. Уверял меня, что давно не имел случая узнать так много любопытных вещей за один присест, и, кажется, не врал. Когда Джуффин был занят, на пути устремившегося ко мне призрака вырастал дотошный сэр Шурф с тетрадкой наперевес. Неразрешимые теоретические противоречия, то и дело вскрывавшиеся в ходе углубленного изучения фонетики угуландских заклинаний, терзали его смятенное сердце, и только Хумха был способен ненадолго усмирить эту бурю.

Таким образом, благодаря усилиям коллег я снова мог нормально работать. По сторонам, конечно, озирался несколько чаще, чем следует, к тому же обзавелся дурной привычкой чуть ли не каждые полчаса слать зов Джуффину, вызнавать, где сейчас находится и чем занимается призрак, но по сравнению с началом нашей с Хумхой совместной жизни это были сущие пустяки. Я даже как-то ухитрился найти приличного повара. До прежнего ему, конечно, было далеко, зато он обладал покладистым характером, искренней любовью к кулинарному искусству и неукротимым стремлением к совершенству. Поэтому когда призрак отца моего, преодолев все преграды и соблазны, добирался до дома и принимался изводить повара полезными советами, следуя которым можно было быстро и без хлопот загреметь лет на сто в Холоми за вопиющие нарушения Кодекса Хрембера, тот с благодарностью выслушивал поучения, а кое-что даже записывал для памяти, чем сразу же заслужил снисходительную приязнь Хумхи. Таким образом, в доме воцарился гражданский мир, первыми плодами которого стали вполне сносные завтраки.

Так прошло почти три дюжины дней. Я почти смирился с мыслью, что призрак отца останется со мной навеки, и даже начал думать, что эту беду вполне можно пережить – при условии, что Джуффину Халли никогда не наскучат карты, а сэр Шурф не сумеет обуздать снедающую его маниакальную страсть к интимным беседам о фонетике. Хотя, чего греха таить, мысль о побеге в Куманский Халифат время от времени будоражила мое воображение. Но я гнал ее прочь.

Однажды я вернулся домой, как обычно, за полночь. Хумха, по моим расчетам, должен был объявиться только на рассвете, поскольку они с Джуффином засели за карты всего три часа назад – по их меркам, едва во вкус войти успели. Однако призрак поджидал меня в спальне. Вид он при этом имел столь мрачный и торжественный, что я заподозрил неладное. Неужели умудрился разругаться с Джуффином? И как я теперь, интересно, буду жить?!

– Ну жил же ты как-то без меня триста с лишним лет, – сказал призрак.

Сперва я подумал, что он отвечает на мой невысказанный вопрос, и почти успел рассердиться – ага, значит, теперь Хумха мои мысли читать повадился! Но тут же осознал смысл сказанного и во все глаза уставился на отца.

– Ты это о чем?

– О том, что ты как-нибудь проживешь без моего присмотра. В конце концов, ты уже вполне взрослый. Молодой еще, а все-таки не ребенок.

Я ушам своим не верил.

– Рад, что ты это понимаешь, – наконец сказал я.

Хумха даже огрызаться не стал, и это было настолько на него не похоже, что я даже немного забеспокоился.

– У тебя все в порядке?

– Ну наконец-то я дождался от тебя этого вопроса, – тут же огрызнулся он.

Ага. Так уже лучше.

– А все-таки?

– У меня все в полном порядке, – отрезал призрак. – Надеюсь, ты сможешь сказать о себе то же самое, когда мы в следующий раз встретимся.

Я хотел было заметить, что это целиком зависит от того, даст ли он мне спокойно проспать пару часов, оставшихся до утра, но вовремя прикусил язык. Ясно же, что все эти разговоры неспроста. И хорошо бы наконец понять, что происходит. А Хумха, как всегда, не рвался давать подробные объяснения.

– Ну и когда же ты планируешь встретиться со мной в следующий раз? – наконец спросил я.

– Лет через сто, – небрежно ответил призрак. – Двести – это все-таки слишком много. Вдруг вы снова угодите в неприятности – ты и твой хитрый шимарский начальник. Опять какую-нибудь пакость в Холоми потащите, камня на камне от города не останется…

– Да, без тебя мы бы серьезно влипли с этим горем, – искренне сказал я. – Хорошо, что ты был рядом.

– Ну хвала Магистрам. Думал, уже никогда не дождусь от тебя этих слов. Теперь, пожалуй, можно и попрощаться.

– А… куда ты пойдешь?

Я испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, перспектива избавления от призрака отца кружила мне голову. С другой стороны, я совершенно не представлял, куда он может деться. И пожалуй, не был готов просто выкинуть его на улицу. Пропадет ведь, в таком-то виде, да еще с его вздорным характером.

– Вселенная велика, – надменно сказал Хумха. – И если верить хотя бы сотой части того, что рассказывают, там найдется немало любопытного. Благо мое нынешнее состояние подходит для путешествий куда больше, чем прежнее. В этом великое преимущество нас, мертвых, перед вами, живыми.

Я постепенно начал понимать, под чью дудку он запел. И в очередной раз поразился дипломатическим талантам Джуффина Халли. Заинтересовать Хумху чудесами вселенной и убедить отправиться в странствия – немыслимо! В прежние времена его из дома-то выманить никому не удавалось, даже в очень хорошую погоду.

– Что ж, идея сама по себе недурная, – наконец сказал я. – Ты уж, пожалуйста, береги себя. Буду рад повидаться через сто лет.

– Да ладно, не завирайся, – отмахнулся призрак. – Будет он рад, как же…

– Можешь не верить, дело хозяйское. Но в гости все же заглядывай, – великодушно сказал я. – Заодно проверишь, обрадуюсь или нет.

– Что я точно проверю, так это усвоил ли твой новый повар мои уроки. Если нет – выгоню, так и знай.

– Ладно, – кивнул я. – Тогда я не стану увольнять его до твоего возвращения. Сам с ним разбирайся.

– Наконец-то ты понял, что самые важные вопросы в семье должен решать я! – Хумха торжествовал.

Я нашел в себе силы промолчать. А то ведь если начать спорить, прощание растянется до утра и хорошо если не отменится вовсе. Достал из кисета трубку и принялся ее набивать. Весьма умиротворяющее занятие.

– Ты до сих пор сердишься, что я тебя тогда заколдовал? – неожиданно спросил призрак.

Я неопределенно пожал плечами. Сержусь, не сержусь – что это меняет?

– Я бы тебя расколдовал, если бы ты попросил, – неохотно сказал он. – Ну, может, не сразу, какое-то время спустя. Но расколдовал бы. А ты больше ни разу не зашел. И даже зов не прислал.

– Не хотел давать тебе возможности превратить меня еще во что-нибудь, – объяснил я. – Никому не нравится чувствовать себя беспомощным. Тебе тоже не понравилось бы. Скажешь, нет?

– Ну, положим, я бы никому не позволил меня заколдовать! – высокомерно заявил Хумха.

– Вот видишь – не позволил бы. Значит, понимаешь, что быть заколдованным – не лучшая участь.

– Пожалуй, – неохотно согласился призрак. – Собственно, поэтому мне очень жаль, что мы не повидались, пока я был жив. А теперь ничего не исправишь. У живых своя магия, у мертвых своя.

– Да ладно, – отмахнулся я. – Ничего страшного. Во-первых, я уже привык. А во-вторых, всегда можно уехать подальше от Сердца Мира и снова стать таким, как прежде. Время от времени я так развлекаюсь. Так что считай, все в порядке.

– Да? – с заметным сомнением переспросил отец. – Мне, знаешь, время от времени казалось, что ты не слишком рад меня видеть. Думал, все из-за того колдовства.

– Просто я привык жить один, – объяснил я. – Как и ты сам. Вспомни, ты же терпеть не мог, когда в твоем доме появлялись посторонние. Целый квартал выкупил, лишь бы без соседей жить. Я так далеко пока не зашел, но все-таки…

– Выходит, ты похож на меня несколько больше, чем я предполагал, – обрадовался Хумха. – Что ж, это неплохая новость. Возможно, сто лет спустя я наконец обнаружу, что из тебя вышел толк.

Так что он отправился в свое странствие вполне довольным, даже преисполненным надежд, и это было воистину удивительно. А я выкурил трубку и лег спать.

Пробуждение мое было безмятежным – впервые за много дней. Я целый час провел в ванной, потом долго и со вкусом завтракал, благо дворецкий любезно сходил на улицу за свежим выпуском “Королевского Голоса”. И только покончив с камрой и газетой, послал зов Джуффину.

“Наконец-то! – обрадовался он. – Я уж думал, вы до вечера не объявитесь, загуляли на радостях. Когда вы сможете ко мне зайти?”

“Да хоть сейчас”.

“Вот и славно. И захватите с собой наличные деньги”.

Я, признаться, изрядно растерялся. Неужто Господин Почтеннейший Начальник изволил проиграться в пух и прах и теперь не может расплатиться с кредиторами? И кто же он, этот удачливый соперник? Ничего себе дела.

“Сколько?” – наконец спросил я.

“Сотни корон хватит”.

Одевался я с неприсущей мне поспешностью, а к Дому у Моста несся почти бегом. Потому что смерть от любопытства никогда не казалась мне достойной кончиной. К тому же умереть именно сейчас, когда жизнь моя наконец-то наладилась, было бы чрезвычайно глупо.

Джуффин сидел в своем кабинете и сиял так, что солнечные зайчики по стенам скакали, хотя за окном было пасмурное зимнее утро.

– Во-первых, я ваш вечный должник, – сказал я. – Хумха нынче ночью откланялся. Обещал вернуться через сто лет и уволить моего повара, но беспокоиться по этому поводу я, пожалуй, начну немного позже, а сейчас…

– Вот именно поэтому я и попросил вас взять с собой деньги, – перебил меня Джуффин. – Чтобы вы не оставались моим вечным должником. Ни к чему нам с вами так осложнять отношения.

– Что?! – изумленно спросил я.

То есть я уже привык, что от Джуффина можно ожидать чего угодно и при этом учитывать, что рано или поздно он все равно ухитрится выкинуть нечто неожиданное. Но брать с меня деньги за избавление от Хумхи… Нет слов.

– Сейчас я все объясню, – он едва сдерживал смех. – Вам придется выкупить у меня свою жизнь, которую я прошлой ночью выиграл в карты у вашего батюшки.

– Вы играли на меня? Как на последнего куманского раба? – не веря своим ушам, спросил я.

– Ну, не сказал бы, что как на последнего. Лично я поставил сотню корон. Где это видано, чтобы куманские рабы столько стоили? За лучшего из лучших хорошо если дюжину корон отвалит какой-нибудь пьяный купец, не разобравшийся в ценах.

– Я чрезвычайно польщен, – ухмыльнулся я, усаживаясь в кресло. Водрузил на стол увесистый кошель с деньгами. – Есть чем похвастаться перед куманскими приятелями. Пересчитывать будете?

– Поверю на слово. Тут ровно сотня?

– Как вы и просили.

– Добавьте еще одну корону, пожалуй, – задумчиво сказал Джуффин. – Должен же я хоть что-то наварить на этой операции.

Обшарив карманы, я кое-как набрал мелочи на нужную сумму и аккуратно пересыпал ее в загребущие лапы Кеттарийца. Тот заулыбался еще шире, спрятал деньги в ящик стола и протянул мне кружку, над которой клубился благоуханный пар.

– Нынче камра в “Обжоре” как-то особенно удалась. Специально по случаю вашего освобождения.

– А теперь рассказывайте, – потребовал я. – По порядку.

– Рассказывать особенно нечего, – пожал плечами Джуффин. – У вас достаточно информации, чтобы воссоздать всю картину. Но если хотите, я готов.

– Картину-то я примерно представляю. Вы приохотили несчастного старика к азартной игре, давали ему выигрывать, чтобы он чувствовал, что силы равны, потом предложили делать ставки – дескать, так интереснее – и как-то уговорили его поставить на кон мою горемычную голову. А вот как? Что вы предложили ему взамен? Сотню корон? Неплохая сумма, не спорю, но зачем призраку деньги?

– Собственно, делать ставки предложил не я. Собирался, конечно, но не успел, он в первую же ночь заявил, что на интерес играют только неразумные дети и нищие орденские послушники. Думаете, я стал возражать? Тогда вы плохо меня знаете! – Для пущей убедительности Джуффин скорчил гримасу, символизирующую крайнюю степень алчности, но долго не продержался, снова расплылся в улыбке. – Зачем призраку деньги, говорите? Я его не расспрашивал, но догадаться несложно. Сэр Хумха, видите ли, очень переживает, что завещал почти все состояние дальним родственникам, ущемив таким образом ваши права. И, как я понимаю, хотел исправить эту несправедливость. Поскольку я поддавался ему довольно часто, сэр Хумха решил, что у него появился неплохой шанс подзаработать. Копеечкак копеечке, а лет пятьсот спустя, глядишь, целое состояние скопилось, можно приятно удивить наследника…

Я внутренне содрогнулся. Пятьсот лет, подумать только! Хорошие же у отца были планы, нечего сказать. Даже не верится, что он их изменил.

– Ну вот, – продолжал Джуффин. – Я, понятно, следил, чтобы сэр Хумха всегда оставался в небольшом выигрыше. Откладывал его деньги в специальную шкатулку, он-то не мог держать их при себе, даже в руки взять затруднялся. Но мне, хвала Магистрам, вполне доверял, пересчитывал свои сокровища всего дважды в день, а не каждые полчаса – по-моему, я произвел на него очень неплохое впечатление, как вы считаете?

Я не выдержал и рассмеялся. Ему бы на ярмарке в Нумбане выступать, конечно. Великий был бы комедиант, со всех концов Соединенного Королевства поклонники съезжались бы.

– Все, как видите, было предельно просто, – скромно сказал Джуффин. – Мне только и оставалось – дождаться момента, когда на сэра Хумху низойдет подлинный азарт. Такое рано или поздно случается с каждым игроком. Он чувствует близость удачи и снисходительно взирает на соперника, внимание рассеивается, разум туманится, а поражения заставляют его сердиться и делать все новые ошибки; надо бы срочно прекратить игру, но удовольствие от нее возрастает с каждой партией, так что встать из-за стола решительно невозможно.

– Поразительно, – вздохнул я. – До чего только люди себя не доводят. Выходит, и Хумха таков? Вот уж не подумал бы.

– Любой настоящий игрок через это проходит, – пожал плечами Джуффин. – А сэр Хумха – настоящий игрок, просто до сих пор у него не было возможности как следует развернуться. Пока не встретишь достойного соперника, любая карточная игра – довольно скучное занятие.

– Вам виднее, – согласился я. – И что, Хумха продул все свои денежки, и тогда вы предложили большую ставку?

– Ну да. Но сперва все же дал ему чуть-чуть отыграться. Чтобы предчувствие удачи превратилось в уверенность. Сказал, дескать, что это мы, как студенты, на мелочь играем. Когда, к примеру, у меня есть лишняя сотня корон. А у вас – отцовская власть над моим лучшим сотрудником, который всерьез вознамерился уйти в отставку, чтобы посвятить вам, сэр Хумха, как можно больше времени. Я отставку пока не принимаю, потому что без Кофы мы, ясное дело, пропадем, но не могу же я вечно силой удерживать человека на службе. Ну и все в таком духе. Можете себе представить.

– И он поверил, что я собираюсь выйти в отставку?

– Представьте себе, поверил. С точки зрения сэра Хумхи, вы были просто обязаны это сделать. И тянули время исключительно по причине мальчишеского упрямства.

– Ох как все запущено! – Я схватился за голову. – Даже хуже, чем я думал.

– Обычно так и бывает, – сочувственно кивнул Джуффин. – Но нам с вами повезло. Дело в том, что сэр Хумха сам уже не был уверен, что ему действительно хочется проводить с вами все двадцать три часа в сутки.[15] То есть явился-то он именно с такой целью. Но понемногу стал понимать, что в Мире есть великое множество гораздо более интересных вещей, чем домашние перебранки. Ну а я ему еще кое-что рассказал – об иных Мирах и о том, как легко путешествовать между ними, будучи призраком. Мне удалось разбудить в нем былое любопытство – качество, без которого человек никогда не станет по-настоящему могущественным магом. А сэр Хумха, что бы вы о нем ни думали, в свое время был одним из лучших.

– Знаю, – ухмыльнулся я. – Читал в учебниках по истории.

– Ну вот, – заключил Джуффин. – Потому он и решился сделать такую ставку, что искал достойный повод с вами распрощаться. Он ведь всерьез беспокоился, что без него вы будете слишком много работать, плохо питаться и никогда не женитесь. А тут такой прекрасный шанс махнуть на вас рукой.

– Даже так? – недоверчиво переспросил я.

– Ага. И я еще не сказал вам самое главное.

После этого заявления Джуффин, ясное дело, принялся набивать трубку. Я ухмыльнулся, пожал плечами и полез за своим кисетом. Еще неизвестно, кому из нас эта пауза показалась более томительной. Я-то понимал, что рано или поздно он все равно расколется, а вот Джуффин чуть не лопнул от распиравшей его тайны. В конце концов я решил быть снисходительным к своему спасителю и спросил:

– Ну и что это за “самое главное”?

Джуффин просиял:

– Он поддавался, Кофа.

– Вы уверены?

– Абсолютно. В таком деле меня не проведешь.

– В последнее время я все чаще думаю о том, что слухи о моем глубоком знании людей несколько преувеличены, – вздохнул я.

– Обычное дело, – заметил Джуффин. – Стоит решить, что достиг в чем-то совершенства, и тут же выясняется, что это только начало большого, сложного и, ясное дело, бесконечного пути. Мне-то как раз нравится, а многих, я знаю, бесит. А вас?

– Мне сейчас вообще все нравится, – улыбнулся я. – Даже о заместителе начальника полиции думаю с нежностью, хоть и распугал он мне вчера фальшивомонетчиков с улицы Трубачей, болван этакий.

На этом месте, вероятно, следовало бы поставить точку. Но, справедливости ради, должен сказать, что лично для меня эта история закончилась только весной, в тот день, когда я отправился в порт потолковать по душам с молодым начальником таможни и неожиданно встретил на причале Габу Гро, окруженного полудюжиной совсем маленьких детишек. Скажу честно: в первый момент я содрогнулся. Потом, правда, пригляделся и вздохнул с облегчением. Дети как дети, живые, смышленые и восторженные; прозрачные глаза потомков кейифайев и широкие шаровары выдавали в них уроженцев Уандука. А что притихли и жмутся к своему спутнику – так в речном порту столицы Соединенного Королевства и взрослые поначалу ищут, к кому бы прижаться, чтобы не зашибли, не растоптали, не погрузили по запарке в трюм какого-нибудь ташерского фафуна вместе с запасами провианта для команды.

– Ты уезжаешь или приехал? – спросил я.

– Я-то думал, ты теперь за каждым моим шагом следишь, – смущенно сказал Габа. – А ты, выходит, даже не знал, что меня не было в городе… Мы только что сошли на берег, и теперь я пытаюсь понять, куда подевались матросы с нашим багажом.

– Это смотря откуда вы приехали. Судя по видутвоих спутников, из какого-нибудь куманского порта.

– Совершенно верно, из Капутты.

– А таможенники уже поднимались на борт?

– Вроде нет.

– Ну, значит, ваше добро поволокли в таможню. Идем, покажу, где это. Все равно туда шел.

– Спасибо, – кивнул Габа.

Детишки намертво вцепились в его лоохи, чтобы не потеряться в толпе, и мы кое-как тронулись с места.

“Хорошая у тебя компания”, – сказал я, воспользовавшись Безмолвной речью, чтобы не смущать детей.

“Просто отличная, – подтвердил он. – Лучше не придумаешь”.

“Куманских сирот решил приютить? Ты их там на улице подобрал?”

“Купил, – лаконично ответил Габа. И, помолчав, добавил: – Всех к себе не заберешь, к сожалению. Но хоть кого-то. А этим нужнее, чем всем остальным. Мало того что сироты, так еще и рабы. Хуже не придумаешь”.

“Твоя правда. Так ты, выходит, аж до невольничьего рынка добрался? До которого из них, кстати?”

“До самого большого, на границе с Красной пустыней”.

“Дорогу-то как нашел? Местные иностранцам такие вещи обычно не рассказывают”.

“Нашел, как видишь. Мне сэр Халли очень доходчиво все объяснил. Я сперва, знаешь, как-то оробел, начал было искать проводника, но потом плюнул и поехал сам. Ничего, добрался”.

“Я, когда впервые в Куманском Халифате оказался, тоже изрядно оробел, – согласился я. – Поначалу кажется, все у них не как у людей устроено. Интересно – страсть, но при этом совершенно непонятно, как себя вести и куда деваться… Джуффин, говоришь, объяснил. Так вот что за разговор у вас был на следующий день после того, как мы разобрались с твоим горем”.

“Ну да. Сэр Халли рассказал мне о ценах на малолетних рабов на куманских невольничьих рынках. И объяснил, как туда добраться. Спасибо ему за это, мне бы в голову не пришло; я про эти невольничьи рынки только краем уха слышал, думал, там военнопленных дикарей с рук сбывают, и все… Глазам своим не поверил, когда увидел. Я-то сперва хотел взять троих, не больше, чтобы у каждого была своя комната в доме, но в итоге забрал всех, кого увидел. К счастью, детей там все-таки не очень много”.

“Ничего, – сказал я, – в крайнем случае, переедете в Новый Город. Там за половину цены твоей квартиры трехэтажный особняк с садом можно купить. Всем места хватит”.

“Я тоже так подумал, – согласился Габа. – Мне старый дом на улице Пузырей очень дорог, ты понимаешь. Но пора, пожалуй, с ним расстаться”.

“Вот и я о том же”.

– Это не твои тюки там сложены? – спросил я уже вслух, указывая на специально выгороженную площадку перед входом в Таможенное управление.

– Мои, спасибо. Идем туда, – сказал Габа своим питомцам. – И чур не разбегаться!

Маленькие куманцы еще крепче вцепились в его одежду. Разбегаться, как я понимаю, у них пока не было ни малейшего желания.

Я смотрел им вслед и думал, что вообще-то о куманских невольничьих рынках Габе должен был рассказать я, а не Джуффин Халли. Все-таки визит Хумхи здорово выбил меня из колеи, теперь даже не верится. Но тут уже ничего не попишешь.

Рассказчик обводит глазами слушателей, удовлетворенно кивает и принимается набивать трубку.

– Ста лет с тех пор еще, как вы понимаете, не прошло, – добавляет он. – Поэтому новая встреча с призраком отца мне пока только предстоит. Иногда меня снедает беспокойство за будущее повара, хотя, по идее, он уже вполне готов выдержать самый строгий экзамен. Зато я заранее рад за Хумху: вероятность того, что при следующей встрече я буду слушать его с открытым ртом, весьма велика. Мне, в отличие от него, путешествовать между Мирами пока не доводилось и вряд ли доведется. В этом смысле я, увы, совершенно безнадежен.

Триша заметила, как заговорщически переглянулись Макс и Меламори, а Франк хотел было сохранить серьезный вид, да передумал, ухмыльнулся самодовольно и лукаво, как рыночный торговец, только что втюхавший наивному покупателю сокровище, ценность которого тот пока не способен осознать.

– Совершенно безнадежны, говорите? Ладно, предположим. А еще раньше вы сказали, что никогда не видите снов. Извините великодушно, но тут вам придется выбирать: или одно, или другое.

– С какой стати? Хотите сказать, эти качества обычно не сочетаются в одном человеке? Мне-то прежде не раз объясняли, что они скорее взаимосвязаны.

– Взаимосвязаны или нет – дело десятое. Важно другое: вы уже здесь. Я имею в виду, у нас в гостях.

– И что с того?

– Ну как же, – Макс не выдержал, вмешался. – Одно из двух: или вы оказались здесь в результате успешного путешествия между Мирами, или видите нас во сне. В некоторых, исключительных случаях это, можно сказать, одно и то же, поэтому как скажете, так и будет. При большом желании можно было бы договориться, что вы нам просто примерещились, но поскольку вы здесь уже довольно давно сидите и между делом умяли добрую половину яблочного пирога, довольно трудно считать ваше присутствие обычным наваждением. Так что Франк прав, выбирайте.

– С этой точки зрения я прежде свой визит в этот дом не рассматривал, – озадаченно говорит гость. – Да, пирог – это, конечно, серьезный аргумент. Было бы обидно выяснить, что он мне просто приснился. Так что мой выбор очевиден.

Сказать, что Триша счастлива и торжествует, – ничего не сказать. Ее стряпню, чего уж там, часто хвалят, хотя на фоне такого повара, как Франк, особо не зазнаешься. Но никогда прежде ее пирог не становился краеугольным камнем чьей-то веры в реальность происходящего.

– Хотите, я вам еще один пирог испеку? – говорит она гостю.

– Всего один?

– Сколько захотите! Могу начать прямо сейчас, яблоки еще остались.

– Мне бы не хотелось вот так бесцеремонно гнать тебя к плите, – неожиданно тепло улыбается Кофа. – Но ты сама виновата. Есть предложения, от которых я никогда не отказываюсь, и твое – из их числа.

– Это же хорошо! – смеется Триша. – Знаете, как я рада, что вам пирог понравился? – И не в силах подобрать нужные слова, чтобы рассказать о своей радости, смущенно умолкает и начинает выбираться из-за стола, озираясь в поисках лукошка с серыми яблоками.

– Вы сделали правильный выбор, – говорит тем временем Франк. – Не пожалеете. Как я понял из вашего рассказа, вы любите поездить в поисках новых впечатлений, но в последнее время нечасто можете позволить себе такую роскошь. А путешествия между Мирами хороши, в частности, тем, что можно уйти на год, а вернуться всего через полчаса, никто и не заметит.

– Ничего себе, – гость изумленно качает головой. – Я-то думал, сколько времени проведешь в другом Мире, столько потеряешь дома.

– Совершенно необязательно, – горячо говоритМакс. – Я раньше тоже так думал. А оказалось… Я расскажу вам, какие тут бывают хитрости, – если уж втравил вас в эту авантюру. И знаете, что еще? У вас появился неплохой шанс шокировать Джуффина. Заметьте, не просто удивить, а именно шокировать, выбить его из колеи на целых две секунды, а если повезет, то и на все три. Жаль, я не увижу…

– Что ты имеешь в виду?

– Предложите ему вместе прогуляться на Темную Сторону.

– Это прекрасный способ шокировать меня самого. С какой стати я должен предлагать ему заниматься такой ерундой?

– Как – с какой?! Я так понял, вам очень интересно, как там все устроено. И страшно бесит, что вы туда не можете попасть. Ну и правильно, кого угодно такое разозлило бы. Все туда, понимаешь, ходят, рассказывают потом невесть что, воду мутят, а тебе говорят – извините, вам туда дороги нет. Так вот, теперь – есть.

– С чего ты взял?

– А с того! – Макс улыбается до ушей. – Если уж вы здесь, значит, теперь для вас все возможно. Говорите, не было у вас способностей к Истинной магии? Ну так теперь будут, вернее, уже есть, вот прямо сейчас. Мало ли что раньше было. Не считается!

– Макс прав, – кивает Франк. – Хотя не сказал бы, что он внятно излагает. После того как человек единожды преодолел границу своей реальности, никаких границ для него больше не существует, разве что воспоминания о том, что они были. Но с воспоминаниями вы, не сомневаюсь, как-нибудь справитесь.

– Нет, вы представляете, что будет с Джуффином?! – восхищенно говорит Макс. – Он-то привыквот так, с первого взгляда определять, кто на что способен, и тут вдруг – ррраз!

– То есть, если я правильно понимаю, ты зазвал меня в гости специально для того, чтобы устроить ему такой сюрприз? – хмурится Кофа.

– Ну да, – искренне говорит Макс. – У меня с ним свои счеты. Не такие, как у вас с Хумхой, но тоже обхохочешься. Однако и вы не остались внакладе. Мне – Джуффин, вам – яблочный пирог, Темная Сторона и все чудеса Вселенной в придачу. Чем плохо?

– Что меня в тебе всегда подкупало, так это умение правильно расставить приоритеты, – снисходительно ухмыляется гость. – Ладно уж, я обдумаю твое предложение.

body
section id="n_2"
section id="n_3"
section id="n_4"
section id="n_5"
section id="n_6"
section id="n_7"
section id="n_8"
section id="n_9"
section id="n_10"
section id="n_11"
section id="n_12"
section id="n_13"
section id="n_14"
section id="n_15"
Это не опечатка и не косвенное указание на то, что призрак намеревался расставаться с сыном на один час в сутки. Согласно системе отсчета времени, принятой в Соединенном Королевстве, в сутках именно двадцать три часа, причем каждый час имеет свою индивидуальную продолжительность, что делает ощущение времени несколько более зыбким и неопределенным, чем, скажем, привыкли мы. Историки объясняют этот факт тем, что первые часы были изобретены специально по просьбе и при активном участии древнего Короля Халлы Махуна Мохнатого, а потому измеряют не время как таковое, а его личное, субъективное ощущение времени. Возникающие в связи с этим технические сложности сформировали у жителей Соединенного Королевства привычку ориентироваться больше на такие незыблемые события, как закат, рассвет, полдень и полночь, чем на показаниячасов, которые по большей части воспринимаются как украшение интерьера, чья практическая польза далеко не всегда очевидна.