Когда у тебя три сестры, то и проблем в три раза больше, чем обычно. А если к тому же все сестры — близнецы, то количество неприятностей растет в геометрической прогрессии. Денисия, единственное разумное существо из этой четверки — как она сама о себе думала, — вечно влипала из-за своих непутевых сестриц в истории. Вот и сейчас пришлось лезть в чулан, прятаться от банкира — мужа Зойки, который терпеть не мог родственников жены. Но чего ради сестры не сделаешь! Сидя среди веников и ведер, Денисия сначала с изумлением, а потом и с все растущим подозрением и страхом прислушивалась к разговору банкира с каким-то Карлушей. Они говорили о том, как удачнее.., убить Зойку!
2003 ru ru Black Jack FB Tools 2004-12-23 B121669B-89A8-4E66-ABA1-F237AA30734B 1.0 Милевская Л. Вид транспорта — мужчина Эксмо М. 2003 5-699-00157-3

Людмила МИЛЕВСКАЯ

ВИД ТРАНСПОРТА — МУЖЧИНА

ЧАСТЬ I

Ни для кого не секрет, что самый доступный и распространенный вид транспорта — это мужчина. Кто только не ездит на нем: жены (свои и чужие), тещи (свои и чужие), деты (свои и чужие), любовницы (а теперь уже и любовники)…

Можно продолжить список ездоков. Скажу больше, этот список неисчерпаем. Почему? Да потому, что наш мужчина пошел дальше своих предшественников. Он уже не желает ограничиваться одной женой, от чего сам и страдает, получая в нагрузку лишнюю тещу, лишнего тестя… Короче, много лишней родни. Правда, он резко сократил количество детей, но его пробег от этого не уменьшился. По данным науки, современный мужчина наматывает в день до ста километров и более.

Многие из них (увы) делают это пешком...

В мире все стремительно преображается: на смену дилижансам пришли поезда, на смену поездам — самолеты, не за горами те дни, когда человечество пересядет на космические аппараты, когда столичный стиляга будет мечтать о новенькой летающей тарелке, но…

Но это ничего не меняет. Мужчина для женщины по-прежнему является главным средством передвижения по жизни — самым быстрым и, самым доступным.

Глава 1

«Шея уже затекла. Пора перекур делать», — тряхнув челкой и распрямляя усталую спину, решила Денисия.

— Кстати, Лар, как твой сынуля? — дежурно поинтересовалась она, уходя в себя и механически массируя затылок.

Лариса преобразилась. Мгновенно отодвинув от себя старофранцузский словарь, она защебетала:

— Ой, Денька, мой Зюзик становится очень забавным. В доме ремонт, а Зюзик счастлив. Лезет везде, мешается, достает Рашида вопросами. Знаешь, какое у него теперь самое любимое слово?

— Какое?

— Ебанок.

Денисия растерялась, но Лариса ее успокоила:

— Не пугайся, это всего лишь безобидный рубанок в исполнении моего сына. У Зюзика образовалась жуткая информационная жажда. Все улавливает, как губка впитывает и такое потом выдает, что все держатся за животики.

— Вот хохмач.

— Спрашивает на днях: «Папа, что такое фураж?»

Рашид объясняет: «Корм для скота и все такое…» — «Ага, — делает вывод мой Зюзик, — значит, кураж — это корм для кур».

— Гениально! — восхитилась Денисия.

Лариса зарделась от удовольствия и продолжила:

— А вчера мы были в цирке. Вдруг объявляют:

«А теперь выступит женщина-змея!» Мой Рашидик возьми да брякни: «Глянь, Ларка, коню ясно, что все женщины змеи, но эта даже не скрывает». И что ты думаешь, Зюзька подслушал и тут же, когда вернулись домой, заявил нашей соседке: «Здравствуйте, тетя Венера-змея». Та, разумеется, ушла в откат, а он ей: «Извините, все женщины змеи, но я не знал, что вы это скрываете». Я Рашида своего чуть не убила, — заключила Лариса и рассмеялась.

Денисия посмотрела на нее с завистью и сказала:

— Счастливая ты, Ларка. Всегда у тебя настроение хорошее.

— Какая я, к черту, счастливая? — отмахнулась та. — У меня на руках муж, ремонт и ребенок. Причем ребенок доставляет меньше всего хлопот.

Она глянула на часы и всполошилась:

— Денька, за дело. Что-то плохо сегодня движется наш перевод, а через два часа я должна быть в редакции. , Денисия виновато пожала плечами:

— Самочувствие скверное. Думаю, слегка переутомилась на приеме вчера. В преддверии таких приемов отдыхать надо, а я пашу без продыху. Кажется, в голове тараканы уже завелись.

— Эхе-хе, — вздохнула Лариса, — жизнь наша бешеная. Действительно можно умом тронуться при такой загрузке. День расписан буквально по минутам, везде опаздываю, все меня костерят. Раньше хоть дома относительный покой был, теперь же, когда со мной приключился этот ремонт, жизнь стала невыносима. Знаешь, подруга, крыша едет аж бегом. Пора обращаться к психиатру.

— Ой, пора!

— На кровать упаду, глаза закрою, а вместо сна звуки в ушах, ритм сумасшедший: «Гой-гой-паду-да жи-жи-ту-ру-ру…» Как тут не материться? Марш моей жизни вместо сна.

— Да ты что? — ужаснулась Денисия.

— Клянусь моим Зюзей. Вот оно, мое женское счастье. А если каким-то чудом заснуть ухитрюсь, мой тут как тут с дельным предложением.

— С каким?

Лариса горестно закатила глаза:

— Ну ты, блин, как маленькая. Известно с каким.

Какое еще дело мужику в два часа ночи делать приспичит? Не кран же чинить. И что удивительно, всегда не вовремя его на подвиги тянет. Как тут не материться? И нет чтобы с ласки начать, он сразу с угрозы. «Только попробуй мне, — говорит, — заявить, что у тебя плохое самочувствие». — «Нет, — отвечаю, — самочувствие у меня завидное, а вот самочувствие отвратительное». Он сразу в крик: «Затрахали меня твои критические дни! Через них скоро импотентом стану». Я ему: «Рот закрой, ребенка разбудишь». Вот и вся любовь.

— Он не обижается? — с тревогой поинтересовалась Денисия.

Лариса обреченно махнула рукой:

— Уже привык. Честное слово, эта гонка за бабками добром не закончится. Мой прав: скоро, блин, будем все как один припадочными, но зато в норках, бриллиантах и на «мерсах». Как тут не материться?

Вот прикинь, вчера сумасшедший гонорар получила, а радости ноль. На душе сплошной непокой. Так, без всякого удовольствия, шубку из стриженой норки себе и купила. Пришла домой, глянула в зеркало — зашибись. В редакции все бабы будут в отпаде. Одним походом в «шоп» задаваку Козлову, с ее сраным песцом, ниже плинтуса опустила. Казалось бы, радуйся, а на душе, кроме смятения и тревоги, ничего.

— Ты знаешь, то же самое и у меня, — призналась Денисия.

— Что? — испугалась Лариса. — Тоже шубка из стриженой норки?

— Да нет, у меня только смятение и тревога. Так и кажется, за поворотом беда.

— Ты даже не представляешь, как я тебе сочувствую! — вздыхая с облегчением, воскликнула Лариса.

«И есть чему», — уныло подумала Денисия.

Действительно, ощущение беды доставало с утра, и Денисия не могла понять почему. Вчера (вот повезло!) побывала у французского посла на приеме, сегодня премию получила… Конечно, не такой гонорар, как у Ларки, шубку из норки не купишь, но при нашей бедности ничего…

Можно было бы все спихнуть на погоду, но противное мокрое ненастье давно сошло, затих пронизывающий до костей ветер, ударил легкий приятный морозец, и выглянуло наконец солнышко. Оно не очень-то грело, но зато светило с ярким озорством, наполняя девичью душу Денисии иллюзией скорой весны. Казалось бы, все хорошо, но беспричинное ощущение непредотвратимого горя поселилось в груди, пугало и ныло.

Так уже было. Перед смертью матери.

Мать долго болела, все реже звучали ее наставления, все чаще ложилась вялая ее рука на стриженый затылок Денисии и с неожиданной силой тянула непокорную голову дочери к своим бледным губам. Денисия целоваться совсем не хотела.

Она рвалась от безжизненной материнской кровати к детской бесцельности и суетне, нетерпеливо приговаривая: «Ну, мам, ну, я пойду». Расходуя последние силы, мать упрямо притягивала к себе лоб дочери, сосредоточенно опечатывала его поцелуями и со словами: «Мое ты горе», — отпускала Денисию на волю, а сама, утомленная, падала на подушку и отворачивалась к стене, пряча набежавшие слезы.

Денисии говорили, что мать больна, но трагическую важность этого события понять она не могла, как не могла осознать ценности святого материнского поцелуя. Эта ценность пришла позже и слишком поздно. Тогда же, в те страшные дни, беззаботная Денисия радовалась смертельному недугу мамы, несшему ей бесконтрольность и полную свободу.

И Денисия с восторгом пользовалась этой свободой, моля бога лишь об одном: чтобы мать подольше болела. Ее беспечный веселый мир был далек от унылой, пропахшей лекарствами кровати, и для матери, как это ни жестоко, в этом мире места не находилось.

Денисия пребывала в свойственном молодости и здоровью эйфорическом ощущении подъема. Серьезных печалей не знала она пока.

Лишь в день смерти матери ей было не по себе: в груди как-то странно сдавило и долго не отпускало.

В тот день в их ежеутренней борьбе мать снова вышла победителем, но, орошая поцелуями непокорный дочкин лоб, она не сказала: «Мое ты горе». Она растерянно выпустила из себя: «Как ты будешь без меня, мое ты чудо…»

Слов этих Денисия не поняла и тут же забыла, но на уроках в школе страхом и болью ныло в груди, а когда она вернулась домой, матери уже не было.

Тот день изменил беззаботное существование Денисии, разделил ее жизнь на «до» и «после». И началось все с этого нытья под сердцем, с этого непонятного страха, с необъяснимой боли.

Почему ей сегодня вспомнился тот страшный день? Да из-за этой же боли и вспомнился.

Грустные мысли (и слава богу) прервал телефонный звонок. Звонила Степанида, сестра. Младшая.

Как всегда, обращалась за помощью.

«Иметь трех сестер — еще тот подарок судьбы», — подумала Денисия, сердито опуская трубку на теле фон и приходя к выводу, что в ее случае это даже кара господня — работать приходится за четверых.

— Что случилось? — встревожилась Лариса, замечая недовольство подруги.

Денисия сдула со лба челку и раздраженно махнула рукой:

— Родственнички замучили.

— Кто из них на этот раз?

— Степка звонила.

Лариса изумилась:

— Неужели опять просила продавать ее пирожки? Ну и наглость! Просить тебя об этом — все равно что микроскопом гвозди забивать. Дура будешь, если снова пойдешь.

— А куда деваться? — вздохнула Денисия. — Понимаешь, у Степки период такой. Ее дальнейшая судьбина решается.

— Чего ж тут непонятного, — ядовито рассмеялась Лариса. — С тех пор как твоя старшая сестрица вышла замуж за банкира, остальные будто взбесились. Всем им не хуже банкира мужей подавай.

— С тех пор как наша Зойка вышла за банкира, ты ее просто возненавидела, — удивляя подругу, вставила шпильку Денисия и тут же виновато добавила:

— А ведь когда-то ты любила ее, даже в пример мне ставила.

Лариса мгновенно разгорячилась.

— Да, — нервно постукивая пальцами по столу, призналась она, — да, с тех пор как Зойка вышла за банкира, я перестала ее любить. Встречи с ней всякий раз оставляют в душе след непоправимого горя: кому-то все, кому-то ничего. Как я живу? Что я вижу? Радуюсь шубке? Да у Зойки их пруд пруди, а я пашу, как папа Карло, за зарплату, а получается бег на месте. Просто «Алиса в стране чудес» какая-то: для того, чтобы оставаться на месте, приходится бежать в два раза быстрей. А тут Зойка со своим банкиром. Как тут не материться? А как она гордится собой! А как хвастает!

— Пусть так, — согласилась Денисия, — но что в этом плохого? Да, Зойке нашей, слава богу, повезло…

Лариса ее оборвала:

— Но это еще не повод, чтобы унижать своих подруг. Особенно тех, которые в люди ее вывели. Ха!

Из грязи да в князи! Гордится она. Было бы чем гордиться. Банкир через день ей морду бьет, а она гордится. И остальные дуры туда же, за ней. Особенно глупила Степка. Из кожи вон лезет, принцессу из себя строит, а ты давай, за нее пирожками торгуй.

Тут уж Денисия не выдержала и встала на защиту младшей сестры.

— Да, не хочет Степка упустить завидного жениха! — повышая голос, воскликнула она. — Но ведь действительно такие, как ее Гарик, на дороге не валяются. Сама понимаешь, если он узнает, кто Степка и откуда да еще кем работает, сразу шарахнется. Москвичи как черт от ладана шарахаются от лимитчиц.

— Пусть хоть работу поменяет, — уже миролюбиво посоветовала Лариса, но, не выдержав, тут же ядовито спросила:

— Почему бы удачнице Зойке не устроить младшую сестричку к своему банкиру?

Денисия, мрачнея, призналась:

— Да на нюх нас банкир не переносит. Чмошницами обзывает всех, даже здороваться брезгует.

А Степка своей работой довольна. Хозяин прилично платит, не притесняет, да и пирожками она не каждый день торгует. Раз пять в месяц, не больше.

— Степанида наторгует, — фыркнула Лариса. — Все пять дней торгуешь именно ты, добрячка, мать твою. Слушай, не выводи меня лучше, а то заматерюсь.

Это она могла — Лариска была известная матерщинница. В своей редакции такой мат гнула, что мониторы краснели. В присутствии Денисии она сдерживалась, но кто бы знал, чего ей это стоило. Вот и сейчас, беззвучно пошевелив губами, Лариска оставила все матюки в себе, полушутливо-полувсерьез перекрестила свой рот и горестно запричитала:

— Ох, Денька, попомни мои слова: уездят тебя неблагодарные сестрицы. Они, видишь ли, женихов искать приперлись в столицу, а на тебя им плевать.

Попользуются и забудут. Много Зойка о тебе вспоминает? Только тогда, когда ты ей нужна, а помощи от нее, миллионерши, никакой. А тебе надо учиться.

Ты — талант.

— Я учусь.

— Если они дают, учишься по ночам. Ты только на себя посмотри, под глазами круги, кожа бледная…

Зато сестрицы твои процветают. Эх, дура ты дура, как тут не материться. Послала бы ты их трехэтажно. Если не умеешь, обращайся ко мне, научу.

— Да ладно, — отмахнулась Денисия, — сестры они мои, и я их очень люблю. Они тоже меня любят, да и как по-другому? После папкиной смерти мы остались совсем одни. А в Москве мы чужие. В Москве чужакам особенно трудно, вот мы друг к дружке и жмемся.

— Ага, жметесь. Тут не жаться, а отбиваться пора.

Только и слышу: «Деня, сделай то, Деня, сделай это».

А ты и рада потворствовать их капризам.

Денисия вздохнула:

— Лар, зря ты невзлюбила моих сестер. Уверяю, им не до капризов. Исключая счастливицу Зойку, все они еле-еле выживают. Да и не даром я за них работаю. Сама понимаешь, мне деньги нужны. Книги стоят дорого, в общежитии места нет, за комнату платить приходится… Ну, хватит, sub specie aeternitatis <С точки зрения вечности (лат.).> это все ерунда. Давай лучше вернемся к нашему переводу, а то мой кумир Добрынина тебя точно грохнет.

— Не грохнет, она интеллигентная. И потом, она же правозащитника, вот и должна понимать, что мы имеем законное право на перекур. А поскольку не курим, то с чистой совестью (в качестве отдыха) можем спокойно перемывать кости твоих сестер.

— Уже перемыли, — буркнула Денисия и деловито спросила:

— Так как там было на старофранцузском?

Лариса послушно склонилась над рукописью, но опять зазвонил телефон.

— Кто на этот раз? — зло спросила она раньше, чем Денисия сняла трубку, и тут же предположила:

— Наверняка Федора теперь.

Предположила и не ошиблась.

— Федька просит ночью ее подменить, — растерянно прошептала Денисия.

Лариса замахала руками.

— Не соглашайся! Не соглашайся, мать твою, — гневно закричала она и тут же с мольбой добавила:

— Всеми святыми заклинаю тебя.

— Хорошо, — сдаваясь, кивнула Денисия и набрала побольше воздуха в легкие для убедительного отказа.

На лице ее отразилась мука, а с губ слетело само собой:

— Ладно, Федюнчик, так и быть, подменю.

— Э-эх! — в отчаянии рубанула воздух рукой Лариса. — Размазня ты. Денька, размазня! Как тут не материться?!

— Ничего не размазня, — обиделась Денисия. — Просто отказать никак нельзя. Федька моя приличного мужика подцепила, аж целого министра. Правда, губернского масштаба, но зато он частенько в Москву наведывается. Раньше все очень удачно у них складывалось, а тут, представляешь, он, как назло, остановился в той самой гостинице, в которой Федька работает.

— Ну ясно, — злорадно ухмыльнулась Лариса. — Федька прикинулась дворянкой до мозга костей, и свадьба уже не за горами. Теперь она спасает от удара жениха, которого в силу возраста может паралич разбить, если он узнает, что его графиня работает коридорной горничной.

Денисия, упрямо тряхнув челкой, с обидой уточнила:

— Почему коридорной? Номерной.

— Ах, извините, я не знала, что Федору повысили. Теперь она метет не коридоры, а номера! — с сарказмом воскликнула Лариса.

Денисия хотела обидеться, но не успела. Хитрая Лариска чмокнула ее в щеку и рассмеялась:

— Ой, Денька, с этой челкой ты такая забавная.

Привыкнуть никак не могу. Видела бы ты себя со стороны.

— Каждое утро в зеркало смотрюсь, — смущаясь, промямлила Денисия.

— Да, но это совсем другое. Надо видеть, как забавно ты ею трясешь. Совершенно сумасшедшая челочка.

— Да уж, наслышана. Вчера к Зойке ходила и на лестнице столкнулась с ее муженьком…

— С банкиром, — с издевательски-важным видом вставила Лариса.

Не замечая сарказма, Денисия продолжила:

— Да, с банкиром. Он обычно старается меня не замечать, а тут, увидев мою челку, не удержался и говорит: «Ах какая челка! Теперь ты вылитая телка».

— Так и сказал?

— Угу… — внезапно вспыхивая, кивнула Денисия.

Лариса расхохоталась:

— Дурацкий рифмоплет. Хотя с этой челкой ты и в самом деле смахиваешь на коровку. Этакая симпатичная Буренка…

Денисия опять хотела обидеться, но снова не успела: зазвонил телефон. На этот раз объявилась старшая сестра Зоя — легка на помине. У Денисии вновь заныло в груди от предчувствия беды. Так даже перед смертью матери не ныло.

Глава 2

— Денька, ты не забыла, что срочно должна приехать ко мне?

— Не забыла.

— Тогда давай приезжай, — капризно потребовала Зоя.

Денисия смущенно покосилась на Ларису и растерянно спросила:

— Что, прямо сейчас?

— Да!

— Но сейчас я занята.

Зоя рассердилась:

— Перестань, пожалуйста. Чем таким ты занята, что к родной сестре приехать не можешь?

Денисия тоже рассердилась.

— Знаешь что, — закричала она, — у меня нет мужа-банкира, поэтому изредка приходится самой на жизнь зарабатывать. В данный момент я занимаюсь переводом для самой Добрыниной и рассчитываю за это совсем неплохую сумму получить. Тебе она покажется смешной, а для меня это целое состояние.

— Ты обещала. Перевод подождет, завтра займешься, — отрезала Зоя.

— Повторяю, — вспылила Денисия, — у меня нет мужа-банкира!

Зоя обиделась:

— Упрекаешь? Я, между прочим, по любви замуж вышла.

— Ага, только по чьей? По своей или по его?

Лично я не представляю, как можно любить того, кто регулярно снабжает жену фингалами.

— Ага, понятно, Ларка тебя против меня настраивает. Вы ничего не понимаете. Он меня боготворит, он меня обожает, что из того, если вспыхнет иной раз от ревности, — бросилась оправдываться Зоя, но Денисия ее оборвала:

— А ты повода не давай. Если честно, сестрица, на его месте я давно тебя убила бы. Сама посуди, что ты творишь? С жиру бесишься, ведешь себя кое-как.

Зоя всхлипнула:

— Значит, ты не приедешь?

Внимательно следившая за разговором сестер Лариса показала Денисии кулак и прошипела:

— Ни в коем случае не сдавайся, мать вашу так.

— Приеду, — со вздохом ответила та. — Раз обещала явиться по первому зову, приеду.

Лариса взвыла и схватилась за голову, а Зоя взвизгнула от восторга:

— Денька, ты лучше всех! Сейчас же дуй сюда! Я с нетерпением жду! Ой, — вдруг фальшиво забеспокоилась она. — А перевод твой как же?

— Да черт с ним, завтра переведу, — успокоила сестру Денисия, принимая все за чистую монету.

— Знала бы ты, как сердце мое болит за тебя. Ночей не сплю, все думаю, думаю, как там выкручиваешься ты, сестренка. Что, совсем с денежкой плохо?

— Лишних денег никогда не бывает, — с философским оптимизмом заметила Денисия.

— Ладно, — расщедрилась Зоя, — приедешь, по-сестрински тебя подхарчу тайком от банкира.

Денисия рассердилась:

— Еще чего, обойдусь. Не нужны мне его подачки. Честно много не заработаешь, а ворованного мне не надо. Ладно, жди, прямо сейчас и выезжаю. У меня тут Ларка. Она на машине подбросит.

Зоя спохватилась:

— Да я же тебе главное сказать забыла: на дачу приезжай.

— Так ты звонишь не из квартиры? — удивилась Денисия.

— Нет. Знаешь же моего ревнивого банкира. До чего дошел, уже прослушивает все мои разговоры, Домработница на днях протирала в квартире мебель и снова нашла «жука». Я как приехала на дачу, так сразу стала звонить тебе, только с чужой мобилы.

— Но почему ты на дачу поехала?

— Какая тебе разница! — с раздражением воскликнула Зоя. — Банкир мой попросил. Сказал, что так надо. Знаешь сама, задавать лишние вопросы мне не положено. Да оно и к лучшему, что я на даче. Хоть спокойно поговорим. Банкир мой в последнее время почему-то на всех вас ополчился. Ни в какую не хочет видеть моих сестер. «Зачем они шляются к нам? — ворчит. — Небось деньги выпрашивают».

Консьержке приказал говорить вам, что нас нет дома.

— Ой, напугал, — пропела Денисия. — Я тоже не рвусь с ним встречаться, но и на дачу переться не ближний свет. Вряд ли Ларка ехать туда согласится.

— Не соглашусь, — мгновенно подтвердила Лариса и риторически поинтересовалась:

— Ну как тут не материться?

— Возьми такси, — посоветовала Зоя.

Денисия присвистнула:

— На дачу? Такси? А деньги где взять, не подскажешь?

— Деньги я тебе потом верну.

— Ха, вернешь то, чего я не имею?

— Ты же премию получила.

— И мгновенно потратила.

Зоя вздохнула:

— Ох, Денька, не жадничай. Я верну. Деньги у тебя будут. Приезжай.

— Это как? Жора, жарь рыбу — рыбы нет — Жора, жарь, рыба будет. Так, что ли?

— Ой, господи, что за проблемы? — вспылила Зоя. — Вредная ты. Не знаешь, где взять деньги, так я посоветую: у Ларки займи.

Денисия повернулась к подруге:

— Лар, на такси дашь в долг?

— За перевод вперед заплачу, — недовольно ответила та, извлекая из сумочки кошелек.

Отсчитав полагающуюся сумму, Лариса презрительно хмыкнула и демонстративно ушла, «забыв» попрощаться.

— Не обижайся, я завтра тебе все переведу, — виновато крикнула ей вслед расстроенная Денисия.

Лариса даже не оглянулась.

— Обиделась, вот беда, — прошептала Денисия, но горевать было некогда.

Надо было собираться к сестре, раз обещала.

Звонок Пыжика застал Денисию уже в прихожей — она надела пальто и со зверским усердием пыталась застегнуть поломанную «молнию» на стоптанном сапоге.

Пыжик ходить вокруг да около не любил.

— Заработать хочешь? — сразу спросил он.

— Всегда хочу, — радостно выдохнула Денисия, не прекращая борьбы с замком.

Пыжик ей по-родственному (они были из одного города) подбрасывал мелкие, но хорошо оплачиваемые поручения. Вот и сейчас он скомандовал:

— Паспорт свой прихвати и дуй ко мне. Тут наклевывается дельце часа на полтора.

— Ой, — огорчилась Денисия, — а меня уже Зойка ждет. Можно позже?

— Позже — это когда? — скептически поинтересовался Пыжик.

— Ну, часа через четыре.

— Идет, — согласился он.

— Спасибо, — возликовала Денисия и, неожиданно застегнув замок на сапоге, помчалась ловить такси.

Зоя ждала сестру с нетерпением. Это было видно по забросанному окурками крыльцу. Зоя всегда отличалась небрежностью… Впрочем, небрежность ей даже шла, особенно в одежде. Манерам ее небрежность тоже придавала неповторимую элегантность, которая так нравилась в Зойке мужчинам.

Денисия спешила. Расплатившись с таксистом, она открыла калитку и побежала по дорожке, приостановившись лишь у новенького «Феррари». Зоя всегда любила лихачить. Денисия вспомнила, как на старой Пашкиной «Яве» гоняла сестра по их маленькому городку, варварски расплескивая мутные лужи, распугивая поросячью живность и небрежно врезаясь в местную куриную тусовку. Пашка каждый раз злился, что уехала надолго, и клялся, что больше мотоцикла она не получит, а когда Зойка с небрежной своей улыбочкой подкатывалась к нему в следующий раз, сдавался мгновенно: «Забирай».

Когда это было?

Теперь Зоя стильная столичная штучка и на таких, как Пашка, смотрит с презрением.

— Ты что так долго? — с ходу набросилась она на сестру.

— Здрасте, тебе не угодишь, — рассердилась Денисия. — Скажи спасибо, что вообще приехала. Это ты чем заняться не знаешь, а у меня дел по горло…

— Спасибо, — миролюбиво сказала Зоя, сдирая с сестрицы ветхое пальтецо и чмокая ее в бледную застывшую щеку. — Ой, холодная ты какая! Чистый вурдалак!

— На улице не май.

Зоя пытливо взглянула на Денисию и неожиданно спросила:

— А как твой перевод?

Та лишь рукой махнула:

— Отстань.

— Че, отстань. Я волнуюсь. Ты что, и в самом деле с Добрыниной дружишь? Она обещала пристроить тебя в свой Конгресс?

Денисия подивилась наивности сестры:

— Ну ты даешь! Кто я такая Добрыниной? Мы с ней даже не знакомы. Это Ларка несколько раз интервью у нее брала, а я перевод ей делаю по заказу Ларки. Ларка для Добрыниной подсуетиться решила.

«Очень полезный человек, — говорит. — В будущем и тебе пригодится». Но я не поэтому, просто они с Валевым мои кумиры. Как они за правду стоят горой! — восхитилась Денисия и вздохнула:

— Ах, мечтаю стать такой, как они.

Зоя деловито заметила:

— Валев — да, а Добрынина — нет. Она тебе не подходит. Если ты рассчитываешь, что она поможет устроить твою карьеру, то мой тебе, сестренка, совет: никогда не ставь на бабу. Ставь на мужика. Хочешь, с Эльдаром Валовым тебя познакомлю?

— Ты что, его знаешь? — удивилась Денисия.

— Еще бы! Банкира моего закадычный дружок.

Нет, свою дружбу, как я поняла, они не очень-то афишируют, но Эльдар сто раз у нас дома бывал. Любит Эльдар иногда за шахматами посидеть вечерком с моим банкиром, а порой о политике под водочку старики судачат. Культурно расслабляются. Эльдар Валев имеет вес не меньший, чем Добрынина, но зато он мужик. А ты баба. Уже одно это залог симпатии.

— Много ты понимаешь, я пробьюсь и сама, — рассеянно бросила Денисия, прислушиваясь к звукам мощного двигателя, доносящимся с улицы.

А Зоя, ничего не слыша, уже нетерпеливо тащила ее за руку, приговаривая:

— Ну, пошли! От любопытства сейчас с ума сойду. Давай рассказывай быстрей, как он? Изменился?

И вообще, как все у вас прошло? Сейчас же рассказывай!

— Да погоди ты, — отмахнулась Денисия, — кажись, кто-то к дому подъехал. Слышишь, с улицы звуки? Вроде как мотор жужжит.

Зоя выглянула в окно, побледнела и ахнула:

— Господи! Муж приехал! И не один! Кого-то с собой ведет! Он же меня убьет!

— Да за что убьет? — удивилась Денисия.

— Да за то, что ты здесь. Он мне строго наказывал не таскать в наш дом никого. Прячься! Прячься!

— Прятаться? А вдруг он приехал за тобой? Закроете меня в доме, как я выбираться буду?

Зоя замахала руками:

— Какой там за мной. Он предупредил бы. Скорей всего, какой-нибудь документ ему нужен. Здесь у него сейф огромадный. Слушай, ты в чуланчик давай полезай, а я — в гостиную. На диван прилягу, пледом прикроюсь и сделаю вид, что крепко сплю. Он меня никогда не будит. Возьмет то, за чем приехал, и умыкнется, а мы сможем поболтать вволю.

— Ладно, — согласилась Денисия, — спрячусь, я тоже с ним не очень-то встречаться хочу. Показывай, куда лезть.

Зоя поспешно открыла дверь хозяйственной комнаты, там, среди веников, ведер и пыли", Денисия и устроилась. Хотя ей казалось унизительным прятаться от какого-то там банкира — надменного и не очень умного. Мало ли кого он недолюбливает — его проблемы. Но чего ради сестры не сделаешь, пришлось лезть в чуланчик. И едва Денисия спряталась, как поняла, что очень вовремя это сделала — тут же хлопнула входная дверь, и раздался медовый тенорок банкира:

— Женулька, ты дома?

Не получив ответа, он шепнул своему спутнику:

«Здесь подожди», — и, не снимая обуви, пошагал по коридору.

«Расколет банкир Зойку или не расколет?» — гадала Денисия, прислушиваясь к происходящему за пределами чуланчика.

Вскоре хозяин дома вернулся и заговорщицки шепнул своему спутнику:

— Она спит.

Тот поинтересовался:

— Крепко спит?

— Очень крепко, — подтвердил банкир. — Я ее громко позвал, но она даже не шелохнулась. Что будем делать, Карлуша? Надо бы ее разбудить.

Судя по всему, такая затея Карлуше не понравилась.

— Зачем ее будить? — испугался он, что показалось Денисии подозрительным.

«Какую гадость эта парочка затевает?» — насторожилась она.

Произошедшее в дальнейшем ее не просто потрясло. Такого кошмара Денисия не предполагала увидеть даже во сне.

Глава 3

Поначалу все было вполне безобидно. Банкир и Карлуша ругались. Шепотом. Банкир все бубнил, что его заманили обманом, речь якобы шла лишь о том, чтобы ограничиться разговором с Зоей, а теперь выясняется, что все не так.

Сидя в чуланчике, Денисия напряженно прислушивалась и ничего не понимала.

«Что — не так? Чего им от Зойки надо?» — гадала она, с удивлением обнаруживая, как за ворот свитера заползает холодок ужаса.

Совсем не трусиха — девчонкой с отцом ходила даже на кабана, — Денисия понять не могла, откуда вдруг взялся этот беспричинный страх. Банкир и спутник его — наверняка приличные и уважаемые люди. Зойка — любимая жена, к тому же она в своем доме. Ей ничего не грозит. Правда, сама Денисия прячется в чулане, но что это в самом деле за грех? За это не убивают. Разоблачи ее, конечно же, рассердится чертов банкир, но лупить Зойку не станет. Так, пошумит немного, и все. Это Денисия точно знала.

Лютует старый дурак лишь тогда, когда Зойка дает повод, когда ревность одолевает его…

«А может, Зойка как раз и дала повод? А может, банкир про Александра проведал и теперь будет допытываться? А если узнает, что к этой афере причастна и я… Мама дорогая, не дай бог», — с ужасом подумала Денисия и поежилась, и попятилась, вплющиваясь спиной в стену — дальше отступать было некуда. А ей хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться, что угодно, лишь бы не видеть семейного скандала, не слышать душевыворачивающего Зойкиного визга. Зойка так умеет визжать, как никто не умеет. Визг — ее коронка. Еще в детстве она научилась им мастерски пользоваться во всех затруднительных ситуациях….

На секунду Денисия унеслась мыслями в прошлое, вспоминая хитрющую Зойку, но тут же вернулась обратно. В прихожей по-прежнему шел спор.

— Ты что, шутишь? — шипел банкир. — Нет.

Я этого не могу. Это черт знает что такое. Если бы я знал, на что ты рассчитываешь, то никогда не привез бы тебя сюда…

— Ты и знал, — резко оборвал его Карлуша. — Зачем, по-твоему, надо было увозить ее из Москвы?

Что, мы там не могли с ней побеседовать?

— Ну-у… — растерялся банкир.

— Вот и не нукай. Все ты знал. В Москве консьержка, охрана, домработница — толпа народу. Мы не можем войти в твой дом незамеченными, а здесь нас никто не видел. Что ты трясешься? Будь мужиком.

Возьми себя в руки. Выбора у нас нет. На. Иди.

Несмотря на запредельный страх, Денисии стало любопытно, что он там такое ему дал — банкир даже заикаться начал.

— Н-нет, н-нет, — мямлил он. — Я не м-могу.

Карлуша презрительно сплюнул:

— Тьфу! Ну ты и слизняк. Неужели не ясно?

У нас нет другого выхода.

Банкир перестал заикаться и с жаром заговорил:

— Выход есть. Мы можем ей все объяснить, уговорить, она понятливая, мы ей заплатим. Клянусь, она будет молчать.

Карлуша усмехнулся и зло прошипел:

— Даже и не думай об этом. А если молчать не будет? Что тогда? Я рисковать не хочу. Речь идет о наших с тобой жизнях. Неужели ты не понял: или мы, или она? Иного не дано. Короче, не жуй сопли. Нам повезло, что она спит. Иди.

— Н-нет, н-нет, — снова начал заикаться банкир. — П-почему о-о-обязательно я? М-можно же ее, к-как бы это…

— Заказать? — удивился Карлуша. — Тебе нужны лишние свидетели? Тебе нужна канитель? Зачем, когда все так просто? Прямо сейчас вопрос и решим.

— Н-но это оп-п-пасно.

— Опасно привлекать свидетелей. Об этом должны знать только я и ты. И не трясись. Бояться нам нечего, у нас железное алиби. К тому же ты вне подозрений. Всем известно, как ты обожал жену. Оставим открытым сейф, инсценируем ограбление…

У Денисии подкосились ноги. Наконец до нее дошло со всей ясностью то, во что трудно было поверить. Ей захотелось выскочить из своего укрытия и скорей (скорей!) мчаться в гостиную, предупредить сестру, но подкосились ноги. И не слушалось тело.

Окоченевшая Денисия даже не уверена была, может ли она дышать. Против ее воли в голове пульсировало: исчезнуть, затаиться, смешаться, слиться со стенами, сделаться незаметной.

Вопрос Карлуши прозвучал из такого далека, что Денисия не сразу поняла его смысл — к тому же шумело в ушах.

— Так ты не пойдешь?

— Не смогу, — с непередаваемой болью выдохнул банкир. — Она жена моя, я ее люблю. Пощади.

— Слюнтяй, — презрительно процедил Карлуша.

Затем Денисия услышала шаги: туда и обратно.

Потом Карлуша шепнул два слова: «порядок» и «уходим». И все.

Нет, не все. Хлопнула дверь, и потом уже все.

Когда с Денисии сошло оцепенение, она подумала: «Что это за история?»

Ясно ей было только одно: банкир и неизвестный Карлуша ушли, так ни на что и не решившись.

И тут Денисию затрясло. Ее так трясло — зубы выбивали чечетку. Но, несмотря на страх и озноб, как это ни странно, потекли обыденные мысли. Буквально разрывало от необходимости сделать многое, слишком многое: надо и к Зойке бежать, рассказать ей то, что услышала, предупредить об опасности, а тут еще этот неприятный разговор об Александре…

О нем потом, да и Пыжик заждался, а вечером придется мчаться за Федору дежурить…

«Странно, — вдруг удивилась Денисия, — а Зойка-то почему молчит? Все еще притворяется, перестраховщица. Не слышала, как муженек ушел?»

Она выбралась из чулана и крикнула:

— Зоя!

Тишина.

— Зойка, отзовись, черт возьми! — рассердилась Денисия. — Нашла время шутить!

И опять тишина.

Сердце бешено заколотилось.

— Зоя, ты где? — Денисию вихрем вынесло в гостиную…

Зоя, закрыв глаза, полулежала в кресле, до самого подбородка прикрытая шотландским мохеровым пледом. В ее красивом мраморном лбу темнела маленькая дырочка, из которой струилась кровь.

— Ма-моч-ка, — жалобно пропела Денисия, хватаясь за сердце, медленно складываясь и роняя себя на пол.

Потолок бешено закрутился, но сознания Денисия не потеряла. Она лежала на полу, смотрела на этот вертящийся потолок и беззвучно плакала. Плакала от страха за себя, от жалости к сестре, и к себе, и к другим сестрам…

Сквозь страх и жалость пробивалась ненависть к банкиру и уже сквозь ненависть — непонимание: как такое могло произойти? Он же муж ее. Он же любил Зойку…

Потолок вдруг остановился, и мелькнула мысль:

«Это что же получается, убил, и все? И концы в воду?»

Денисия с унизительной ясностью осознала разницу между собой и банкиром. Разницу, созданную не природой, а обществом. Он может безнаказанно убить, а она — нет. И попробуй его разоблачи. Ей никто не поверит. В милиции ее и слушать не станут.

Может, даже сами ее и сдадут на расправу банкиру.

А почему бы и нет? Все возможно в стране, в которой одних годами держат на нарах за мешок моркови, а другим присуждают девять лет условно за краденые миллионы. Девять лет — условно! Это же смешно. Почему не пожизненное? Или, еще лучше, приговорили бы к смертной казни условно. Его уже давно казнили, а он по-прежнему ворует…

— Господи! — завыла Денисия. — О чем я думаю?

Зойка! Зоенька моя!

И тут ее осенило: «Я же труп! Труп, если вякну о том, что слышала… Что же делать? Молчать?»

Ее переполняла злоба, переполняла ненависть к банкиру. Ненависть просто сводила с ума.

«Моя сестра, моя Зойка, моя красавица мертва, а этот ублюдок, этот мешок с дерьмом будет жить в свое удовольствие?! Ну уж нет!»

Денисия вскочила на ноги и под клацание собственных зубов принялась судорожно сдирать с себя одежду. Оставшись в одних трусиках, она сбросила с Зойки плед и аккуратно ее раздела. Осторожно, стараясь не испачкаться в крови, она натянула на Зойку свой свитер, грубую драповую юбку, дрожащими пальцами застегнула «молнию» на бедре и, придав телу прежнее положение, вернула на место плед.

Осталось самое тяжелое: надеть на себя вещи сестры. Денисия подержала в руках Зойкино шерстяное платье — дорогущее, о таком невозможно даже мечтать — и, собравшись с духом, оделась.

В прихожей она отыскала Зойкину шубку и сумочку с ключами от дома, от гаража, от машины, от квартиры… От всего, что было у Зойки. Документы — Денисия знала небрежность сестры — наверняка остались в машине.

Надев на свои стройные ножки стильные Зойкины сапоги, Денисия вернулась в гостиную, глазами, полными слез, глянула на сестру, шепнула: «Прости» — и хотела уже уходить, но вдруг испуганно ахнула и бросилась в кабинет банкира за ножницами.

Возвратившись, она постояла над Зоей минуту-другую, не отваживаясь нарушить ее уже мертвую красоту, и, наконец решившись, выделила из волос одну прядь, отчаянно чекрыжнула ножницами — на простреленный лоб упала короткая челочка.

— Теперь ты, Зоенька, жива, — прошептала Денисия и, в последний раз взглянув на сестру, уже уверенно вышла в прихожую.

Накинув на плечи шиншилловую шубку, она задержалась у зеркала, придирчиво себя рассмотрела, достала из Зойкиной сумочки косметичку, тушью мазнула по ресницам, провела по губам губной помадой и застыла. «Нет, что-то не то. Челка. Опять эта челка».

Небрежно зачесав назад волосы и оголив высокий лоб, Денисия снова придирчиво себя осмотрела — а теперь то. Именно то.

«Что ж, бесстрашно вперед. Навстречу новой жизни».

Модные каблучки простучали по мраморным ступеням, распахнулась дверка «Феррари», нога решительно надавила на газ… ;

Этим событиям предшествовала целая жизнь, но один только день сыграл в жизни Денисии роковую роль. С него и начнем.

Глава 4

— Ox, молодость, молодость! — всплеснув руками, заголосила Зинаида, дородная краснощекая тетка, хозяйка огромных хохляцких грудей и толстого сизого носа.

Ее широкая лапища нырнула под фартук, извлекая бутылку. Торговка Зинаида совсем не дура была выпить, чего желала и всем окружающим.

— На вот, хлебни, — великодушно предложила она. — Ледяная, а горячит, как х.., милого.

— Нет, спасибо, — испуганно шарахнулась Денисия. — Я не пью.

— А зря, — не одобрила Зинаида. — Дело полезное, особенно если весь день одним местом трясешь на холоде. Что ж ты. Денька, явилась в таком пальтеце? — прищурив пьяные глазки, вдруг с осуждением поинтересовалась она. — Тебе еще долго жопу морозить, чебуреков-то я совсем не продала нисколечки.

Ой, непутевая. А рукавицы где?

Денисия виновато потупилась:

— Забыла.

— И передник небось забыла опять. Нет, ну шо вы за люди? Родили вас панычами, та грошив не далы. Ты зачем сюда, девка, пожаловала? Торговать аль себя казать? Рейтузы-то хоть надела, аль, как Степка, сестрица твоя, вся в кружевах заявилась? Невесты, разъядри вашу спесь. Ну-к покажи, то там у тебя на теле?

Внезапно приблизившись к Денисии, простецкая Зинаида попыталась задрать подол ее пальтеца, но неожиданно получила такой серьезный отпор, что растерялась и даже смутилась, чего не бывало с ней уж много лет, пожалуй, с тех самых времен, как, утратив невинность, лежала она на сене в хлеву на груди срамника Миколы — сто чертей ему в дышло.

— Ты шо это, девка, дерешься, — с обидой спросила она. — Я ж добра те желаю.

— И не совестно вам, тетенька, руки свои распускать, — со слезами на глазах устыдила Зинаиду Денисия, отпрыгивая на всякий случай подальше и от нее и от тележки.

— Тю-ю-ю, — удивилась хохлушка. — При чем тут руки мои? Разве про них будешь ты вспоминать, когда пиписку свою отморозишь? Ну, да Христос с тобой. Делай как знаешь. Вы же умные все сейчас, молодежь. Короче, слушай сюда. Замерзла я, до хаты спешу, некогда мне тут с тобой распетюкивать. Беляши справа, пирожки слева, чебуреки посередке. Передник свой, так и быть, оставлю тебе, но, смотри, добела постирай. Варежки тоже бери…

— Спасибо, — обрадовалась Денисия. — Все чистым-пречистым верну.

— Да тележку, смотри, катай, — зверски сдирая с себя засаленный фартук, посоветовала Зинаида. — И не молчком, а кричи, погромче кричи: "Пирожки!

Беляши! Чебуреки!" — бедово заголосила она, но, поперхнувшись, закашлялась и продолжила уже сиплым голосом:

— Вишь, что творится. Лихо мне, лихо.

Совсем я поганая стала. Азеру, кровопийцу, все здоровье свое задарма отдала, но ты, слава богу, ще молодая, глотка ще луженая у тя, не то шо у меня, старухи. Ты, девка, не стесняйся, кричи, раз сестрице взялась помогать. А то Степка, сестрица твоя, в дальний угол забьется, морду засунет себе в воротник и стоит на морозе, молчит, глазищи таращит. Кто ж у нее, у дурищи, купит? Наш хозяин потом на нее шипит, грозится уволить.

Денисия рассмеялась:

— Нет, я сюда не стесняться пришла. У меня на счету каждая минута. Буду хоть кричать, хоть плясать, лишь бы расторговаться быстрей и домой, за учебники.

— О це добре, — похвалила Зинаида. — О це наша людына. Тогда, слышь, девка, за угол заверни и мимо ресторана к прошпекту катись. Там голодных туристов пруд пруди и студенты вот-вот нахлынут.

Быстро товар им сторгуешь. И будь порезвей. Твое дело молодое: тому подморгнула, тому подмигнула, с тем пошутила — глядишь, про сдачу и забудут. Или лишний беляш сожрут. Ну, не мне тя учить. Вижу, ты не балда, не то шо Степка, твоя сестрица. Та дура-дурой. За мужиками все охотится, а надобно пробиваться своей головой. Им, кобелям, нужно одно, но от всех, а нам, бабам, надо много чего, но от одного.

Противоречия непримиримая получается, поэтому ну их совсем. Как говорится, у церкви была, никто и не полапав. Беляши справа, пирожки слева, чебуреки посередке.

Так, с прибаутками-наставлениями Зинаида и удалилась, а Денисия направилась к проспекту, толкая перед собой тележку и звонко выкрикивая: "Беляши!

Пирожки! Не зевай! Подходи! Налетай!"

Но налетать народ не спешил. Все голодные уж давно разбрелись по домам, по кухням, а на залитые неоновым светом улицы высыпал сытый люд, жадный только до зрелищ и развлечений.

Вот и брела Денисия одиноко под свою шарманку «налетай, не зевай», зябко поеживаясь на морозе и изредка дуя на застывшие пальцы. А что делать, если жадный Степкин хозяин даже мизерной выгоды упускать не желал.

В миг, когда Денисия поравнялась с фешенебельным клубом, по старинке названным Зинаидой рестораном, высокие стеклянные двери распахнулись и выпустили девицу. Денисия ахнула, до того хороша была та. Принцесса. Грива рыжих волос… Талия, казалось, вот-вот переломится — так тонка и хрупка.

Поверх черного вечернего платья щеголевато накинута белая горностаевая шубка, или накидка, или палантин, или как там у них называется — Денисия не знала. Такие наряды она видела только в кино. И девиц таких в жизни не видела. Даже Зойка-банкирша, старшая сестра, рядом с этой красоткой померкла, сама же Денисия, в старом своем пальтеце, укутанная серым платком старушечьим, покрытая утратившим белизну передником Зинки и в ее же засаленных перчатках без пальцев…

Ох, да что там говорить. И без того ясно, кем Денисия себя ощутила — провалиться сквозь землю готова была, вопреки обещаниям не стесняться. Ее бойкий задор мгновенно погас, а крик: «Беляши, пирожки!» — застрял в горле — Денисия так и застыла с открытым ртом, забыв про тележку и не в силах оторвать восхищенных глаз от нежданного чуда.

А красотка, сверкая бриллиантами и источая пьянящий аромат духов, земли под собой не чуяла и окружающих не замечала. Она, на ходу извлекая из ридикюля ключи, гордо и стремительно проследовала к автостоянке, но не успела сделать и пяти шагов, как дверь клуба опять распахнулась. На пороге вырос молодой мужчина под стать девице — стильный с головы до ног: в дорогом рединготе, с пижонским белым шелковым шарфом, с прической «к волоску волосок».

— Эмилия, прекрати! — крикнул он с ленивой небрежностью. — Своими капризами ты запарила всех уже.

Девица остановилась, испепелила пижона взглядом, ее очаровательный ротик слегка приоткрылся и.., выплюнул затейливую и продолжительную площадную брань.

— Иди ты на х..! — в заключение сказала она и дерзко подбоченилась.

Казалось бы, и все услышанное не новость, и место, куда был послан пижон, традиционно вполне, но Денисию словно громом сразило. Диалог молодых людей открыл ей глаза: оказывается, у них все то же, у этих богатых. И даже не то же, а хуже. Подруга Денисии, известная матерщинница Ларка, вряд ли смогла бы так ловко припечатать обидчика словом, а вот эта принцесса смогла. И не покраснела.

А что же пижон? Не повел и ухом — привык.

Лишь сказал:

— Эмилия, хватит, не порть мне вечер.

Принцесса же не унималась.

— Ах, вечер не портить тебе? — закричала она. — Ах, вот в чем дело! Какой потрясающий солипсизм!

А я-то думала, что интересна тебе, ты же печешься лишь о своем вечере!

И девица разразилась новым потоком площадной брани. Временами она вставляла ученые словечки — это говорило о том, что каких-никаких знаний она Солипсизм — признание единственной реальностью только своего "я", индивидуального сознания, отрицание существования внешнего мира. Здесь — высшая степень эгоизма. все же успела нахвататься. И так и сяк, украшая свою речь матерными словами, она втолковывала молодому человеку, кто он есть на самом деле. Сводилось все к одному: он эгоист, а она его жертва.

Пижон не возражал. Он терпеливо слушал, а когда принцесса замолкла, иссякнув, рассудительно сказал:

— Эмилия, пожалуйста, давай вернемся за наш столик и спокойно поговорим. Глупо выносить личные отношения на суд улицы.

Казалось бы, дельное предложение, но его благоразумие окончательно взбесило принцессу.

— У нас уже нет отношений! — взвизгнула она. — Ты меня недостоин! Я лучшая топ-модель России! Меня в Америку приглашают! Три контракта на выбор…

Пижон захохотал:

— Не смеши, там таких валом и за гроши все корячатся. Тебе это не подойдет, ты же у нас гоп-стопмодель с большой дороги, у тебя же один разговор: пистолет к виску и на бочку брюлики. Там так не принято.

— Ах, вот ты как, негодяй! Не смей, так со мной разговаривать!

— Всего лишь правду сказал.

— Правду? Найди себе… Найди себе…

Подбирая, кого бы ему присоветовать, красотка впервые оглянулась вокруг и с удивлением обнаружила, что на улице она не одна: мимо, не останавливаясь, шагали прохожие, а Денисия на пару со швейцаром исполняли роль зевак.

Вдруг поймав на себе презрительный взгляд принцессы, Денисия словно очнулась, смутилась, вспомнила про тележку и поспешно ретировалась.

— Найди себе вот такую колхозницу и издевайся над ней, говори свою правду! — мощно ударило ей в спину.

Денисия даже споткнулась, оглянулась зачем-то испуганно и (вот беда) встретилась взглядом с пижоном. Он посмотрел на нее как на пустое место и ответил принцессе:

— А что, это идея. Думаю, что ничем эта девица не хуже. Если на нее повесить столько бриллиантов, сколько их повесил лично я на тебя…

Продолжить ему не удалось. Принцесса с воплями: «На, возьми, подавись!» — принялась срывать с себя драгоценности.

Тут уж терпение покинуло молодого человека.

Он прикрикнул:

— Эмилия, хватит!

Но Эмилия окончательно завелась.

— Догони ее, догони! — кричала она, протягивая мужчине содранные с себя бриллианты. — Подари этой дурочке, пусть от счастья уписается, а я не такая идиотка, чтобы тебя ублажать!

Что было дальше, Денисия не видела — ноги несли ее туда, куда глядели глаза, а глаза глядели только вперед. Когда и принцесса, и пижон остались далеко позади, Денисия вздохнула с облегчением, сдвинула с глаз платок (он постоянно сползал) и с унылой бодростью завела шарманку:

— Беляши! Пирожки! Не зевай! Подходи!

Вдруг на ее плечо мягко легла рука, неожиданно прозвучал вопрос:

— Горячие пирожки, красавица?

Денисия оглянулась — пижон. Воротник его элегантного пальто был приподнят, и он все пытался спрятать в него от злого ветра лицо, раскрасневшееся на морозе. Пижон был очень симпатичный, но Денисия, шмыгая носом, ответила холодно:

— Пирожки как пирожки. Зачем вам они? Вы же в ресторанах едите.

— Возможно, но с чего-то надо начать разговор, вот и спросил про пирожки, что ж тут плохого?

Денисия просверлила его подозрительным взглядом, мысленно отметила, что очень знакомое лицо, и спросила:

— А зачем вам со мной разговор начинать?

Пижон не растерялся:

— А может, вы мне понравились и я вас в клуб пригласить хочу.

Глаза его смеялись, но губы были серьезны. Денисия смутилась и не знала, что отвечать, но и грубить не хотелось. Парень если и издевается, то делает это не обидно.

Словно подслушав ее сомнения, он мягко попросил:

— Правда, я собирался поужинать, но моя девушка устроила скандал и ушла. Может, вы составите мне компанию? Буду очень рад.

Денисия смущенно поправила платок:

— Да куда же я в таком виде? И работа у меня, пирожки…

Она вдруг наткнулась на его равнодушно-презрительный взгляд и осеклась.

— А пирожки я у вас все куплю, — с ухмылочкой (вот, мол, как я тебя осчастливил) сказал пижон и спросил:

— Кулек в продаже имеется?

— А как же, — возвращая себя в прежнюю роль, бойко ответила Денисия, — у нас торговля цивилизованная, найдется вам и кулек.

— Вот и положите мне, пожалуйста, в него все пирожки, — вежливо попросил молодой человек.

— Что же вы будете с ними делать? — удивилась Денисия, насчитывая тридцать штук.

— Голодным отдам.

Когда он расплатился, Денисия аккуратно накрыла крышкой термос и, довольная, покатила тележку по улице, звонко выкрикивая:

— Не зевай! Налетай! Подходи!

— Как же так? — удивился пижон. — Вы же мне обещали!

Он догнал Денисию и, одной рукой прижимая к себе доверху набитый пирожками пакет, другой — сердито потянул ее за рукав:

— Вы же мне обещали!

— Ничего я вам не обещала, — не останавливаясь и быстро двигая впереди себя тележку, спокойно ответила Денисия. — Вы с жиру беситесь, а мне работать надо. Отойдите, пожалуйста, и не мешайте торговле. Бидоны жирные, не дай бог, испачкаете свое дорогое пальто.

— Да черт с ним, с пальто, какая торговля? Я же купил все ваши пирожки!

— А беляши с чебуреками кто продавать будет?

Вы, что ли?

Молодой человек беспомощно обвел глазами прохожих и, заметив среди них мужичка, похожего на бомжа, обратился к нему:

— Братишка, жрать хочешь?

— Всегда хочу, — признался тот и пояснил:

— Постоянно нечем закусывать, потому и пьяный живу.

— Прекрасно, — обрадовался молодой человек, вручая ему кулек, — вот тебе пирожки и жуй, братан, на здоровье.

Находчиво освободившись от бремени, он догнал Денисию и потребовал:

— Красавица, продай мне все эти, как их…

— Беляши? Чебуреки? — охотно подсказала та.

— И беляши, и чебуреки продай.

— Все?

— Все!

— Что ж, отказывать не имею права.

И она продала. Теперь уже молодой человек был обременен тремя кульками и одним вопросом:

— Кому бы их подарить?

Пока он озабоченно крутил головой в поисках подходящей кандидатуры, Денисия повернула назад, энергично толкая пустую тележку к цеху хозяина. Ее поворот изумил пижона.

— Красавица! Как же так? — закричал он ей вслед.

— Вы что, не видите, я не красавица, — с обидой ответила Денисия, даже не оглянувшись.

— Да! Ты чудовище! — зло выкрикнул пижон и на какое-то время отстал от нее.

Однако он оказался упрямым и, мгновенно пристроив в надежные руки и беляши, и чебуреки, догнал Денисию, потребовав:

— Сейчас же остановитесь и бросьте свою дурацкую тележку.

Она действительно остановилась и, смерив его грозным взглядом, воскликнула:

— Как вы мне надоели!

Пижон опешил. Было очень заметно, что к такому равнодушию парень совсем не привык. Да и кто им пренебрегает? Какая-то сопливая лимитчица?

Он посмотрел на нее уже с интересом и спросил:

— Почему вы такая злая?

— Потому, что вы дурака валяете, а мне еще предстоит всю ночь пахать, — просветила его Денисия.

— Что, опять беляши? — испугался пижон.

— Нет, теперь старофранцузский. Я еще и переводами подрабатываю.

— Ах, вот оно что…

Было очевидно, что он не поверил: в глазах плутала насмешка, которую все же он старался не обнаруживать. Денисия, скромная обычно, на этот раз своим правилам изменила. Почему-то вдруг захотелось если не красотой и богатством, то хоть чем-то сразить нахала — ведь наверняка он о ней подумал:

«Врушка»..

— Honni soit qui mal у pense <Позор тому, кто дурно об этом подумает (фр.).>, — демонстрируя великолепное произношение, с улыбкой воскликнула она и серьезно добавила:

— Мне действительно надо работать.

Молодой человек мгновенно преобразился: глаза его по-доброму засияли, в манерах появилось уважение к собеседнице.

— Простите, — сказал он. — Вероятно, я слишком назойлив, но вы действительно мне импонируете. Я и в самом деле хотел пригласить вас на ужин.

Денисия огладила замусоленный фартук и зловредно спросила:

— В таком виде?

— Вы чудесно выглядите, — с чувством принялся убеждать ее молодой человек, но, сообразив, что подобное утверждение скорей выглядит как насмешка, чем как комплимент, спохватился и рассыпался в извинениях:

— Простите, я выразился как-то неловко…

— Ничего, — успокоила его Денисия, — делать глупости с умным видом — привилегия мужчин. Я не в обиде. Понимаю, ваша Эмилия вам насолила своей публичной истерикой. Теперь вам хочется ей отомстить, переспать с последним ничтожеством. Это все очевидно, понятно и для меня совсем не обидно.

Обидно то, что на роль последнего ничтожества вы почему-то выбрали меня. Как вы угадали? По внешнему виду?

Молодой человек сконфузился, а Денисия, не дожидаясь его возражений, двинула тележку вперед.

Догонять ее он не решился.

Глава 5

Домой, в свою тесную комнатку, Денисия вернулась довольная. Еще бы, что там ни говори, а сегодня ей повезло: черствый залежалый товар пройдохи хозяина в два счета сторговала, даже замерзнуть не успела.

«Если бы не пижон, — подумала она, пристраивая на плиту облупленный эмалированный чайник, — бегала бы сейчас с тележкой по улицам в поисках голодных прохожих, коченела бы, унижалась, зато теперь попью чайку, согреюсь и с наслаждением займусь переводом».

Она сладко потянулась:

— Эх! Не жизнь, а красотища!

Секундой позже обнаружилось, что не такая уж и красотища — позвонила старшая сестра Зоя.

— Денька, Сашка на днях приезжает, — радостно сообщила она.

У Денисии заныло в груди:

— Откуда знаешь?

— Письмо получила.

«Вот как, спрашивается, эта стерва Зойка при строгом присмотре, при живом муже банкире умудряется получать от любовников письма?» — подумала Денисия, но лишних вопросов задавать не стала.

— И что теперь? — сдержанно поинтересовалась она.

— Ты должна отправиться к Сашке на свидание, — категорично заявила Зоя и плаксиво добавила:

— Вместо-о-о меня-а-а.

— Еще чего, — рассердилась Денисия. — Хватит!

Даже и не мечтай!

— Ну, Денечка, солнышко, в последний разочек, — начала канючить Зоя, но Денисия решительно пресекла посягательства на свою свободу:

— Нет. Хватит в свои интриги меня впутывать.

Разбирайтесь сами.

Хитрая Зойка, мгновенно уловив радикальное настроение сестры, зашла с другой стороны. Метко попадая в самую слабую точку Денисии, она спросила:

— Помнишь, я говорила тебе про раритет, что видела у своего банкира?

Еще бы Денисии не помнить. Настоящее чудо — рукописный томик стихов на старофранцузском. Необычная бумага, изумительный переплет. Десятый век, но главное — сами стихи. Только за то, чтобы хоть раз подержать в руках этот томик, Денисия готова была заложить свою душу дьяволу. Разумеется, она насторожилась: куда Зойка клонит?

— Помню, и что? — с замиранием сердца спросила она.

— Если на свидание к Сашке пойдешь, дам тебе на несколько дней этот раритет сумасшедший.

— На сколько? — мгновенно выстрелила вопросом Денисия.

— На два дня.

— На пять! — — На пять не смогу, — вздохнула Зойка. — И так рискую. Банкир собрался раритет этот на какую-то картину менять. Самое большее — на три дня.

— Я согласна, — выпалила Денисия. — Но только прямо сейчас.

Зойка дала задний ход.

— Прямо сейчас не могу, — заныла она. — Дело идет к ночи, а раритет в тайнике на даче.

«Вот и имей с такой дурой-женушкой какие-нибудь секреты, — подивилась Денисия. — После ее заявлений тайник уже не тайник, а выставка — проходной двор», — Банкир твой дома? — деловито осведомилась она.

— Нет. Он в командировке.

— Значит, едем на дачу.

— Прямо сейчас? — растерялась Зойка.

— Нет, дождемся, пока банкир твой из командировки вернется, — съязвила Денисия. — Неужели не ясно, сейчас самое время.

Зойка зашлась от сомнений:

— Ну, не знаю, он наверняка шпика ко мне приставил опять. Повадился следить за каждым моим шагом. Вот откуда тебе звоню, думаешь? Из лифта соседнего дома, с чужого мобильного. Во конспирация.

Фээсбэшники отдыхают.

— А что плохого, если ты с сестрой ночью на дачу съездишь? — разом разбила все ее сомнения Денисия. — Сестра — не любовник. Пошумит банкир, да лапшу твою с ушей своих сам же и снимет. А куда старику деваться? Пятьдесят лет — не тот возраст, когда сильно порыпаешься. Конченый он человек, он сам раритет. Прикинь, сколько ему там осталось?

Короче, до гроба любимая ты у него жена. Все. Решайся. Или сейчас, или никогда. Вот клянусь, чтоб меня разорвало, не пойду больше к Сашке, если сейчас раритет не возьмем.

— А-а, черт с тобой, — согласилась Зоя. — Жди меня, я пчелой.

Примчалась она действительно мигом. К даче доехали тоже быстро и без приключений. Зойка всю дорогу на бешеном звуке свой любимый «Назарет» крутила, что, впрочем, не помешало Денисии сладко вздремнуть. Лишь подкатив «Феррари» под дачную калитку, Зойка толкнула сестрицу в бок:

— Денька, подъем. Я быстренько в дом смотаюсь, а ты оставайся в машине.

Не успела Денисия и глаза продрать, как простыл Зойкин дух — метеор, не девка.

Однако надолго она задержалась в доме, Денисия занервничала даже. Уже хотела сама отправиться за сестрой, но как раз в этот момент Зойка выбежала на крыльцо. Прыгнув за руль, она сорвала автомобиль с места и на зверской скорости помчалась вон, подальше от дачи. Лишь проехав с десяток километров, сбросила темп до приличного и, вздохнув с облегчением, воскликнула:

— Ну и дела!

— Что за дела? — рассердилась Денисия. — Раритет-то мой где?

— Ай, не до того, — отмахнулась Зойка. — Я там такое увидела!

Денисия злорадно усмехнулась:

— Неужели еще моложе пассию нашел наш банкир?

— Если бы, было бы полбеды. Хуже. То, что я про него узнала, просто завал.

— Неужели гомик? — изумленно присвистнула Денисия.

— Какой там. Хуже, гораздо хуже.

Сраженная Денисия, теряясь в догадках, отчаянно выдохнула:

— Групповуха?!

— Групповуха на фоне того, что я узнала, — детская шалость. Он мразь. Последний подонок. Даже не знаю, как жить с таким.

Зойка вдруг остановила «Феррари», уронила на руль голову и долго так молча сидела, не шелохнувшись. Чуткая Денисия тоже молчала, не решаясь тревожить сестринскую скорбь. Но в конце концов любопытство взяло верх над сочувствием к загадочному горю, и Денисия, поеживаясь, спросила:

— Зой, так что там произошло?

Зоя оторвала голову от руля — по щекам ее катились слезы. Денисия словно окаменела, припоминая, видела ли она когда-нибудь слезы в глазах сестры.

Сильная и порой жестокая Зойка не плакала никогда. Даже в детстве. Видимо, в этом был ее тайный протест против отцовской несправедливости.

Так и не исполнилась мечта отца — не родила ему мать сына. Слишком рано, субтильная, умерла. Вынужден был по мальчиковской программе воспитывать своих дочерей отец. Перво-наперво обозвал он их, как пацанов: Федору — Федькой, Степаниду — Степкой, Денисию вообще Денисом кликал. Одной Зойке оставил ее женский пол. Может, потому, что была она старшенькой, или из-за грации ее особой, изящества небрежного. Так мягко двинет бедром, так станет, так гордо взведет подбородок.., какой уж там пацан. Не просто будущая баба, королева.

А Зойка, не понимая, ревновала к сестрам отца, крамольничала, бунтовала, обнаруживая особый, ретивый нрав, и, уж конечно, никогда людям слез не казала. Ох и намучился с ней покойник-отец…

Можно представить, как испугалась теперь Денисия, заметив слезы в глазах сестры.

— Зойка! — в панике закричала она. — Говори сейчас же, что ты разузнала?

— Мой банкир сидит там в своем тайнике с… Ой, Денька, я не могу!

Зойка взвыла и снова поникла к рулю. Сколько Денисия ее ни пытала, так ничего а не добилась.

Зойка твердила:

— Нет, не могу, — и с ненавистью добавляла:

— Ох, мерзавец! Мер-за-вец!

В конце концов Денисии надоело.

— Хорошо, скажи хоть, что делать теперь собираешься? — отчаявшись, спросила она.

Зойка оторвала от руля голову, вытерла слезы и зло прошипела:

— Завтра выскажу все банкиру, заберу свои шмотки, и поминай как звали.

Денисия ужаснулась:

— Куда?

— Да хотя бы к Сашке.

— Дурочка, он же воюет. Куда ты к нему? В Чечню? И банкир твой совсем не дурак. Мигом разнюхает, куда ты ушла, и Сашке все о тебе доложит. Думаешь, Сашка простит?

Зойка горестно затрясла головой.

— Не простит. А что же делать? — спросила она, беспомощно глядя на Денисию.

— Самое главное — не пороть горячку, сестренка.

Уж не знаю, что ты там увидала, но, чует сердце мое, лучше о том промолчать. Сама посуди, твои высказывания что-нибудь изменят?

Зойка махнула рукой:

— Нет, конечно. Мерзавец банкир кем был, тем и останется.

— Зато у тебя в жизни наступят огромные перемены. И все не к лучшему. Нет, — подытожила Денисия, — по-любому признаваться банкиру нельзя. Тайну его подслушала, на ус намотай и помалкивай до лучших времен. Куда спешить? Кто знает, что завтра будет? Как говорил Ходжа Насреддин, завтра или падишах умрет, или ишак сдохнет, или со мной что-нибудь приключится. Может, твоего банкира на днях паралич разобьет, может, ты станешь юной вдовой.

Короче, Зойка, если клянешься держать рот на замке, без всякого раритета пойду на свидание к Сашке.

Зойка, презрительно дернув плечом, процедила сквозь зубы:

— Теперь без тебя обойдусь. Сама пойду и плевать я на банкира хотела. Пускай делает со мной все, что хочет, я его не боюсь.

Денисия вздохнула, с жалостью головой покачала и принялась увещевать:

— Глупая ты глупая. Эка невидаль, банкира она не боится. Зато Сашку потерять боишься. Если выследит банкир, куда ты ушла, считай — и Сашка все знает. Ты же год с лишним парня морочишь. Ждать обещала, а сама бегом, вприпрыжку замуж. Ах, влюбилась! Ах, разлюбила! А Сашка верит, невестой считает тебя, на мобилу звонит, письмами с фронта забрасывает, строчит стихи о любви… Эх ты, стерва! — в сердцах заключила Денисия.

Зойка взвыла, хватая сестру за руки, и лихорадочно зашептала:

— Я не стерва, не стерва, я люблю его, по-сумасшедшему его люблю, но кто виноват, что он нищий?

Я денежки собираю. Сашка придет с войны, брошу банкира, уедем туда, где он нас не найдет. Квартиру купим, машину купим, детей родим. Клянусь, Денька, все так и будет.

Болью и ревностью Денисию обожгло. Она яростно вырвалась из цепких рук Зойки и зло отрезала:

— Ну так и молчи, если есть ради чего.

— Хорошо, — решительно согласилась Зойка. — Буду молчать. Уж недолго осталось. Зато потом всем о подонке так раззвоню, что мало ему не покажется, а пока буду молчать. Скоро Сашка с войны придет, через год, вот тогда этой мрази все слезки мои отольются. Так опозорю его через Пыжика. Пыжик за информацию эту еще и приличные денежки выложит.

Мстительный задор в глазах Зойки вдруг мгновенно угас. С испуганной растерянностью она уставилась на сестру и с мольбой вымолвила:

— Денька, ты пойдешь на свидание?

— Пойду, — отворачиваясь, сердито буркнула Денисия.

— Без раритета пойдешь?

— Сказала же…

Зойка радостно взвизгнула:

— Какая ты у меня бескорыстная!

— Почему бескорыстная? — удивилась Денисия. — Ты же обещала молчать.

— Да-да, конечно, — подтвердила Зойка"

— Тогда вези меня домой. Я устала.

Глава 6

Нет, этой ночью ей не работалось. Да и сколько там до утра — вот-вот рассвет. Денисия решительно отодвинула от себя старофранцузский словарь. Какой уж тут перевод. Из головы не шла таинственная история с банкиром.

"Что же Зойка могла подслушать? Любопытно до жути. Даже Сашка Гусаров на второй план отошел.

Кстати, за этим банкиром забыла спросить, когда Александр приезжает".

Денисия зевнула: «Зеваю, а спать не хочется. Телевизор, что ли, включить?»

Ночной канал демонстрировал грудастую деву, та неплохо пела, но пошло ухмылялась и преотвратнейше трясла тощей задницей. Денисии не понравилось, но выключать телевизор она не стала. На диван прилегла, не раздеваясь, пледом укрылась и задумалась.

Обо всем. О Сашке (как он там?), о банкире (гад настоящий), о Зойке (нет от нее покоя), о Степке (до смерти пирожки надоели), о Федьке (завтра снова придется топать в гостиницу, дежурить за нее, что тоже не сахар), о Пыжике (надо к нему забежать)…

В последней мысли мелькнул пижон. Перед ним почему-то было стыдно, под ложечкой заныло чувством вины… А потом Денисия отрубилась. Не заснула, а именно отрубилась: вот она была и.., нет ее, труп — хоть из пушек пали, не разбудишь.

Проснулась так же мгновенно, как и заснула. Обнаружила себя уткнувшейся лбом в спинку дивана — вот почему тяжело дышать. И тут ее словно током прошило: голос! Знакомый голос прямо над ухом!

Замерев от ужаса и не решаясь отлепить от спинки дивана лоб, Денисия лихорадочно размышляла: где она слышала этот голос, чей он?

Будто обухом по голове сознание выдало ответ: пижон! Его небрежные интонации, словно принуждают беднягу, словно не по своей охоте трещит.

А пижон трещал, ох как трещал! Быстро и вдохновенно говорил что-то там про какие-то трудности, про права и прочие дела…

«Да на кой мне его проблемы? — рассердилась Денисия. — И вообще, как он сюда попал? Как нашел меня? Как в квартиру вошел?»

— Так ты следил за мной, наглец! — гневно закричала она и, вскочив с дивана, наткнулась глазами на холеную физиономию пижона.

Он хитро улыбался и обещал:

— Думаю, это будет для вас приятной неожиданностью.

Пижон пялился на нее с экрана телевизора, точнее, на экране. Это событие Денисия восприняла как еще большее чудо.

«Так вот где я его видела, — прозрела она. — Это же модный тележурналист Матвей Аронов. Чуть ли не каждый день крутят по ящику его программы, а он кочует из одной в другую: из развлекательной в политическую и обратно. Вон оно что! Оказывается, телезвезда мой пижон!»

Долго млеть от прозрения Денисии не пришлось — позвонила Федора, гаркнула в ухо:

— Денька, ты не забыла, что сегодня дежуришь за меня в отеле? На тебе пятнадцать номеров и три вип-персоны. Не забыла?

На экране возник знаменитый правозащитник Эльдар Валев — как всегда, элегантен, одет с иголочки. Он и был приятной неожиданностью, обещанной телезрителю Ароновым.

— Нет, про дежурство я не забыла, — не отрывая жадного взгляда от Валева, ответила сестре Денисия, — но это еще вопрос. После обеда точно тебе сообщу. Так что слишком там не расслабляйся.

— Чума-а-а-а, — капризно пропела Федора и исчезла из оглохшего уха.

Потом в это бедное ухо залезла Степка со своими чебуреками: очень интересовалась она вчерашней торговлей. Потом позвонила Зойка, но не успела открыть и рта.

— Сашка когда приезжает? — с ходу спросила Денисия и, чтобы лучше слышать, выключила телевизор, невзирая даже на Валева.

Зойка вздохнула:

— Пока не знаю сама. Он на днях должен мне сообщить. Я для него специально отдельную мобилу купила, только редко он мне звонит.

— Чаще не может, — успокоила сестру Денисия. — Сашка все-таки на войне, а не в Булонском лесу на прогулке. Банкир твой из командировки вернулся?

— Ждем-с.

— А рот на замке?

Зойка хихикнула:

— Помнишь, висел у отца на двери мастерской старинный трехкилограммовый?

— Еще бы, — усмехнулась Денисия, — он мне палец вдребезги на ноге разбил, упал, зараза. До сих пор на погоду тот палец ноет. Гиря, а не замок.

— Так вот мой рот именно на таком, — сообщила Зойка. — Я тут обдумала все хорошенько и пришла к выводу, что ты права. Надо молчать.

«Значит, точно молчать будет». Страшный груз упал с души Денисии.

— Вот и молодчина, — похвалила она сестру. — Ну ладно, потом поболтаем. Я на занятия опаздываю.

У меня сегодня зачет.

В круговерти дня Денисия намертво забыла про Матвея Аронова, а он про нее не забыл.

История с беляшами-пирожками-чебуреками позабавила Матвея Аронова, но не только. Растерянно глядя вслед уличной торговке, он почувствовал болезненный укол…

Да что там укол, удар наотмашь… Хуже — боксерский мастерский хук его самолюбию: ОНА ЕГО НЕ УЗНАЛА!!!

Не узнала, а льстецы, подхалимы, бесчисленные прихвостни, льнущие к его могущественному семейному клану, убедили Матвея, что он — секс-символ.

«Лимитчица недавно в Москву приехала, а в их деревне „ляктричества немае“, ну не смотрела она телевизор», — успокаивал себя Аронов, но это был ответ лишь на половину вопроса.

Оставалось в загадках: почему эту лимитчицу не впечатлил он сам — красавец мужчина? Может, он не в ее вкусе?

Ерунда, так не бывает. В обморок шмякнуться от счастья должна бы, беляшница-чебуречница, голытьба, позорная телка. — , Матвей настолько взвинтился, что даже поехал мириться с гоп-стоп-моделью Эмилией — назло невзрачной лимитчице… Ха, спрашивается, с чего…

Не помогла и красотка Эмилия. Утром, не успел проснуться, — в голову мысль: ОНА НЕ УЗНАЛА!

Матвей даже матерно выругался, от чего, вопреки моде, себя отучал. Нет, он неженкой не был — нормальный мужик. И все же лежал и думал: "Не нарцисс, от себя не кончаю, так к чему эти мысли?

Подумаешь, не понравился. Понравился, да виду не подала. И вообще, сколько можно о ней мозги свои парить? Всякие бабы бывают, мыслей на всех не напасешь. Да и что за дела? Выбросить дуру из головы!"

Но «дура» из головы не выбрасывалась. Так весь день ее и проносил, несмотря на то, что невпроворот работы. Даже работа не отвлекла.

Вот зацепила!

Вот обозлился!

Во заклинило!

Сам от себя не ожидал…

Матвей упрямый, долго сопротивлялся, выталкивал, выпихивал ее из головы всевозможными доводами, но бесполезно. Ближе к ночи смирился. Отправляясь на свидание к оперной примадонне — из наших, но мировая известность, из самой Италии припылила, — по привычке обкатывал будущее действо. Что примадонне скажет — что та ответит ему — пойдут куда или останутся да и прямо там, в номере…

Короче, прикидывал, размышлял — обычный мужской тренинг. Дура, разумеется, рядом, от Матвея ни на шаг, за ним телепается, щедро уснащая все его мысли язвительными комментариями. И по-французски. По-французски, которого Матвей практически не знал, слов сто, не больше — а она по-французски шпарит. Какие нервы нужны, чтобы это сносить?

Он шагал по коридору гостиницы и ругал почему-то себя, а не Дуру. Последними словами ругал:

«Мудозвон с автодозвоном, лох, заплинтусное чмо, портянка…»

С этими мыслями он приблизился к номеру примадонны и, заметив приоткрытую дверь, присвистнул:

— Фю-ють, а меня уже ждут.

Постучав, небрежно вошел и.., увидел ее, свою дуру.

Даже со спины, даже в смешной и кокетливой униформе горничной он сразу ее узнал. Нет, не узнал, скорее почувствовал. Нагло и самозабвенно она примеряла шляпку примадонны у громадного зеркала. Так увлеклась, даже не сразу просекла, что уже не одна в номере, а когда его отражение вдруг заметила, испуганно отскочила и, пряча шляпку за спиной (вот глупая, это у зеркала-то?), нервно спросила:

— Вам кого?

— Хозяйку номера, — наслаждаясь своей властью, высокомерно изрек Матвей.

Она вспыхнула:

— Так вы Аронов?

— А разве не сильно заметно?

Тут уж она смешалась совсем. Бросилась извиняться (и за себя, и за примадонну), пересыпая слова вины возгласами восхищения.,.

— Ах, это вы! Простите, я здесь прибиралась… Ну надо же, это вы! Сеньору вызвали, срочно… Сказать, не поверят, сам Аронов! Ой, мамочки! Сеньора мне приказала вещи сложить… Неужели вы и вправду Аронов?!

Ничего не понял Матвей, лжет она или действительно лишь сейчас узнала, кто он на самом деле.

И то благодаря оперной диве. Ничего не понял Матвей. Ясно было одно: его перезрелая примадонна отсутствует и явится не скоро, а тут юная горничная демонстрирует стройные ножки — зачем же зря время терять? Решение пришло мгновенно.

— Может, займемся экстремальным сексом? — спринтерски сбрасывая с себя пальто, деловито осведомился Аронов.

— Это как? — растерянно пятясь, спросила она.

— Это со мной, — ухмыляясь, ответил он и тут же, ни секунды не медля, с наглой небрежностью завалил ее на сексодром оперной дивы.

Все состоялось классически: его Дура сначала сопротивлялась, вопила, что они не знакомы, жениха поминала, девичью честь, но ему было очевидно: больше всего она боится утратить место в отеле.

— Успокойся, — шепнул Матвей, — на кой тебе эта гостиница? Ты рождена для подмостков. Звездой быть хочешь?

— Хочу.

— Сделаю тебя звездой, но небескорыстно. Истину знаешь?

— Какую?

— Если хочешь быть звездой, поработай-ка кой-чем…

Он думал, она обидится, но как бы не так. Пошла работать — сразу видно, трудолюбивая… Да и он не ленивый.

Черт возьми, что творили они — бедный сексодром! Да что сексодром — все вдребезги!

«Видела бы примадонна», — в страстном пылу сражения тел вдруг подумал Матвей, но лучше бы он так не думал.

Накликал. Явилась. Спрашивается, с чего? Обещала же задержаться…

Не задержалась. Фурией ворвалась, нарушая магию совокупления. Впервые сумел оценить Матвей силу ее уникального голоса! Наконец-то понял Матвей, чем восхищается заграница: как кричала она, его примадонна! Как кричала! Даже пощечины жгли не так, как пронзительное сопрано, пронимающее до глубины души, прошибающее сквозь мясо до самых костей — ультразвук отдыхает.

А сколько страстного драматизма: было все — от тривиального заламывания рук до радикальных попыток покинуть через окно оскверненный похотью номер. Ох и давала она им жару! И не кое-как, не спустя рукава, а с полной отдачей, с пафосом, экстатично, воплощая в реальность большое искусство…

Что там говорить, примадонна есть примадонна.

Матвей обалдел и утратил над примадонной контроль, чего с ним раньше не случалось. Бурная жизнь плейбоя многому научила: и не в таких переделках бывал, не из таких аварий выруливал, а тут сплоховал. Но зато добился, чего хотел: секс действительно удался экстремальный. За пределы номера вылетели оба: он — без брюк, она…

Совсем голая.

Правда, чуть позже примадонна остыла и выбросила ее униформу, но с мстительной угрозой сообщить о художествах горничной самому президенту.

Возникал вопрос: президенту чего? Страны или отеля? И то и другое казалось скверным. Матвей расстроился, бедняжка хуже — сразу в слезы. Жалкая, ползает по ковру, вещи свои собирает и вое-ет.

Не выдержало сердце Матвея. Прижал он ее к себе, шепнул: «А ну-ка, по-быстрому скройся», — и пошел улещать примадонну.

Всю ночь улещал.

Работал как проклятый. Трудился, не покладая…

Думал уже, не простит. Лишь под утро старушка смирилась. Отпустила его, томно вымолвив:

— Сегодня уезжаю, дружок. Удивил. В книге отзывов напишу благодарность той горничной. Как имя ее?

Матвей растерялся:

— Не знаю.

Примадонна смеялась до слез:

— Ах, нахал! Настоящий мужчина!

Прощались уже друзьями навеки. Матвей даже в верности клясться затеялся, но примадонна остановила его и, пряча влюбленность в мудрых глазах, кокетливо распорядилась:

— Ну, иди, иди уж, утомил, через месяц приеду.

Изволь не опаздывать.

Удаляясь, Матвей с наслаждением закурил и подивился: «Гениальная баба! И что старушка во мне нашла? Видимо, прав мой предок: я просто счастливчик».

И тут его осенило: «А что эта чебуречница в дорогом отеле делала? Элитное место, она же еще вчера торговала на вынос. Видать, мастерица на все руки от нужды, а не от скуки. Ну, да бог с ней, какое мне дело? Теперь про нее можно смело забыть».

В душе действительно наступила привычная и такая сладкая свобода — на лимитчицу было плевать.

Свобода, свобода, свобода…

Глава 7

Но свобода длилась недолго. На следующий день Матвей отправился по делам и наткнулся на чебуречницу — просто напасть. Она с воплями: "Беляши!

Пирожки!" — как ни в чем не бывало величаво катила свою тележку, на него не взглянув.

Как можно его не заметить?

Матвей сначала остолбенел, а потом догнал ее и, скрывая досаду, приветливо крикнул:

— Здравствуй, красавица!

Она, снова не взглянув на него, безразлично бросила: «Хелло», — и горласто продолжила: "Беляши!

Пирожки! Налетай! Подходи!"

— Да вот же я! — возмутился Матвей. — Уже! Налетел-подошел! Что ж не кормишь?

Она вынуждена была обратить на него внимание: в лице мелькнула растерянность. Мгновение — и, всплеснув руками, чебуречница восхитилась:

— Аронов! Сам Аронов! Полный отпад!

— Да, это я, — подтвердил он и сгреб девицу в охапку, утаскивая ее в авто.

Там все и состоялось. Она кричала: "Тележка!

Моя тележка!" — но не слишком сопротивлялась.

А когда Матвей успокоил ее: «Все потери тебе возмещу», — и вовсе стихла. Но отдалась как-то вяло, без огонька.

— Ну и где же твое вдохновение? — недовольно спросил он, поспешно приводя в порядок костюм.

Она, натягивая потрепанные джинсы, кивнула на лобовое стекло:

— Так люди же ходят, центр Москвы.

Матвей усмехнулся:

— Эка невидаль, люди ходят. Они ходят везде, а я летать тебя приглашаю, возноситься, парить… Нет, вижу, не хочешь ты стать звездой.

Она разволновалась:

— Страшно хочу! Приходи завтра, сам увидишь.

Я и завтра здесь буду…

— Завтра я занят, прощай. — Он многозначительно открыл перед ней дверцу.

Сникнув, она вылезла из машины и уныло покатила свою затрапезную тележку по улице. Покатила уже без прежнего задора. «Беляши, пирожки», — бубнила она вялым голосом.

«Совсем охренел, трахаю кого попало», — подумал Матвей, равнодушно глядя ей вслед и рассеянно поворачивая ключ в замке зажигания.

Благодаря своему кретинизму на деловое свидание он опоздал, о чем, впрочем, не жалел нисколько: истина дороже. Теперь нет сомнений, он по-прежнему секс-символ, доказательством "чего послужила эта убогая шлюшка.

И довольный, Аронов, газанув, помчался по улицам города. В наивной радости своей он не замечал логического прокола: если девица шлюшка, то совокупление с ней вовсе не доказывает, что он секс-символ. Зачастую даже напротив. Аронов же ликовал.

И опять недолго. Через несколько дней, утром, выходя из Большого (был там по делам), он столкнулся с ней лицом к лицу. Как обычно в таких случаях, слегка напрягся — сейчас начнет приставать, навязываться, лезть с укорами…

Но как бы не так: девица ему равнодушно кивнула и мимо прошла. Он и рта раскрыть не успел.

Мгновенно в голове Матвея появились две мысли на одну и ту же тему, можно даже сказать, одинаковые:

«Недурная у нее фигура» и «Неплохо сложена».

Вот как сильно он растерялся. Не ожидал. Изумленно остолбенев, долго смотрел ей вслед: столько, сколько позволяли прохожие. Лишь когда девица скрылась из виду, побрел к своему автомобилю, гадая, в чем секрет ее равнодушия. Тут он вспомнил, как небрежно в последний раз с ней поступил, как едва ли не пинками из машины выгнал…

Вспомнил и успокоился: «Обиделась».

И снова занозой засела девица в его голове: «Если обиделась, тогда кивала зачем? Просто прошла бы мимо, делая вид, что не заметила. Нет, так ей не годится, надо же мне продемонстрировать свое презрение. Но презрения она как раз и не демонстрировала».

Все сходилось к тому, что странная она, эта девица, совсем непонятная. Обескураживала она Матвея.

И это при всем его (многообразном) знании женского материала. Впрочем, именно знание это и послужило капканом. Другой бы, менее опытный, вряд ли странность в девице заметил.

Дальше — хуже. Несколько дней спустя, спеша по делам, Матвей снова увидел девицу в окно своего авто. Она мерзла. В обтрепанном старомодном прикиде топталась у памятника — довольно жалкое зрелище. Вывод напрашивался один: проезжай мимо — смотреть не на что. Но Матвею показалось странным, что он так часто на нее натыкается. Действительно, в мегаполисе в течение шести, от силы десяти дней уже пятая встреча. Мелькнула глупая мысль: «А если это судьба?»

Матвея передернуло. Он себя обругал:

— Типун на язык! Кто она и кто я? Между нами пропасть, бездна.

Но почему-то подумалось: «Даже имени ее не знаю».

И нога упала на тормоз. Он заспешил. «Черт, развернуться нельзя, можно только остановиться, но не возвращаться же мне пешком».

Сам не зная зачем, Матвей выскочил из авто, пошел, побежал, опасаясь, что девица уйдет — от памятника он успел прилично отъехать.

Чебуречница не ушла. Одиноко стояла, озираясь по сторонам. Матвей догадался: «Кого-то ждет». Заметив его, она слегка растерялась, но признала, кивнула и.., отвернулась.

Матвей такого приема не ожидал. Но упрям — завернул за памятник, с другой стороны зашел:

— Привет!

— Здрасте, — равнодушно кивнула она и.., опять отвернулась, даже досадливо сморщила лоб.

«Капризничает, — решил он. — Делает вид, что гордая». Матвей дернул ее за рукав и спросил:

— Как зовут-то тебя?

Она сердито оглянулась:

— Зачем вам?

Матвей напомнил:

— Мы же были на «ты».

Ее тонкие брови поползли вверх:

— Разве?

Он потерял терпение:

— Ну хватит прикидываться, мы знакомы. Даже более чем. Осталось друг другу представиться. Кто я — ты знаешь. Я тоже знаю кое-что о тебе.

В ее взгляде промелькнул интерес:

— И что же?

Матвей ухмыльнулся:

— Ты продаешь пирожки, в гостинице номера убираешь, в промежутках учишь старофранцузский…

На языке вертелось: «И порой неплохо трахаешься, если мало вокруг людей». Однако, вспомнив прошлую встречу, Матвей не решился девицу злить и закончил вполне прилично:

— Короче, ты весьма необычная особа. Так скажешь, как тебя зовут?

— А разве я не представилась?

— Сама знаешь, что нет.

Она усмехнулась:

— Что ж, так и быть, скажу. Меня зовут Денисия.

— Денисия?

— Да.

Матвей зачем-то хулигански присвистнул:

— Фю-ють.

— Что — фьють? — спросила она.

— Очень красивое имя.

Девица удивилась:

— Вы находите?

— Слушай, хватит, давай на «ты», — рассердился Матвей.

— А зачем? Думаете, мы еще встретимся?

Он внимательно всмотрелся в ее лицо и наконец заметил на красивом высоком лбу дурацкую, слишком короткую челочку.

«Раньше ее не было», — вспомнил Матвей и, не удержавшись, спросил:

— Зачем ты челку отстригла?

Она вспыхнула:

— Что, не идет?

Матвей улыбнулся:

— Да нет, ничего. Ты с ней озорная.

Подумав, он добавил:

— Но все равно необычная.

Надо было уходить, да и спешил он. Однако первая ушла она.

Загадочно взглянула на него, обронила:

— Это вы еще не все про меня знаете. Не удивляйтесь, если завтра встретите меня, к примеру, на приеме у посла Франции, — и убежала.

Матвей проводил ее растерянным взглядом и увидел, как повисла Денисия с криком восторга на крепкой шее гиганта:

— Сашка-а-а! Долгожданный мой! Мой родно-ой!

— Ну, здравствуй, любимая! Здравствуй, невеста! — прозвучал в ответ густой бас. — Заждалась? Не я опоздал, поезд подвел.

Гигант подхватил Денисию на руки и закружил, закружил, закружил… Их губы слились в поцелуе.

«Значит, его ждала. Значит, он и есть жених. Спецназовец, не иначе», — подумал Матвей, одновременно испытывая и уколы ревности, и комплекс неполноценности.

Еще бы, пигмеем он почувствовал себя рядом с этим огромным парнем: у гиганта имелось то, чего не хватает многим мужчинам.

«Такую комплекцию ни за какие бабки не купишь», — с завистью отметил Матвей, наблюдая пылкую встречу влюбленных.

Несомненно, влюбленных. Уж в чем, в чем, а в этом Матвей разбирался. Вдруг горько стало ему.

Спрашивается, с чего?

Уже в машине он набрал номер французского посольства и поинтересовался, будет ли там прием, и если будет, то когда. Ему ответили, что будет завтра вечером. Матвей обмер: «Ну и дела…»

Но, поразмыслив, он пришел к выводу, что никаких дел как раз и нет: просто девчонка случайно узнала о приеме в посольстве и ему сказанула для шика. Цену себе набивает.

Сделав такой вывод, Матвей тем не менее принял все меры, чтобы попасть на прием. Когда же среди политиков, дипломатов и прочих гостей промелькнул ее до неузнаваемости изменившийся образ, Матвей подумал: «Вот тебе и Денисия. И с послами чирикает, и пирожками на вынос торгует. Мата Хари, не иначе».

Во все глаза он смотрел на чебуречницу и с удивлением констатировал, что она красива. С собранными в сложную прическу волосами, в струящемся по статному телу платье — даже ослепительна. Во всяком случае, так ему показалось.

Очень хотелось к ней подойти, но Матвей заробел. Спрашивается, с чего? С послами по-французски говорит, но дала же ему в отеле. И потом, в авто, тоже дала безропотно, так ему ли робеть?

«Сам черт ее не разберет, эту Денисию, — потягивая чудесное французское вино, подумал Матвей. — Может, она извращенка? Платье на ней бешеных бабок стоит, не говоря о бриллиантах, так зачем пирожками торгует? И в отеле прислуживает…»

Когда она его все же заметила, Матвей напрягся: признает или не признает. Взгляд красавицы равнодушно скользнул по его лицу.

«Не признала», — огорчился Матвей.

И ошибся. Денисия снова на него взглянула и приветливо сделала знак. Он сорвался с места, не подошел — подлетел:

— Здравствуй, принцесса огорошина!

— Здравствуй, парень преткновения, — усмехнулась она и серьезно добавила:

— Хочу вам два слова сказать, для меня это очень важно, но не сейчас. Чуть позже найдете меня?

Матвей, скрывая восторг, кивнул с пониманием и отошел.

И больше ее не увидел.

После приема еще долго болтался у посольских ворот, все ждал, вдруг выйдет, вдруг затерялась в апартаментах, кто ее знает, Денисию эту? Такая способна на все…

Но не вышла…

Домой Матвей отправился с решительной уверенностью в ближайшие дни ее отыскать. Зачем, он не знал, но планировал: "В отеле администратора попытаю, у оперов поспрошаю, кто на их участке пирожки продает, да и загляну на досуге в список приглашенных в посольство. Куда она денется? Найду.

Что я, не журналюга? И не таких находил, когда припирало".

А приперло его здорово. Однако непонятно, откуда сомнения взялись. Сознание точил червь: «Не найдешь».

И червь не обманул. Не нашел Матвей Денисию.

На следующий день из вечерних новостей своего же канала он случайно узнал, что на даче Воровского — широко известного и влиятельного финансового деятеля — нашли труп его родственницы, Денисии Гронской. Огнестрельное ранение в голову. В убийстве подозревается ее родная сестра, жена Воровского — Зоя Гронская. Следствие разрабатывает бытовую версию…

Матвей похолодел. Денисия — редкое имя. Очень редкое. Охваченный плохими предчувствиями, он метнулся к редактору новостей.

— Какой-нибудь видеоматериал по Воровскому есть?

Тот нехотя промямлил:

— Да есть кое-что, оперативка, но не рекомендовали в эфир запуливать.

Матвей подался вперед:

— Покажи!

Редактор равнодушно кивнул на полки с видеоматериалом:

— Смотри, там ничего интересного нет. Сам Воровский от интервью наотрез отказался, а жена его в розыске.

— А что говорят «следаки»?

— Предполагают, что убийство произошло на почве личных отношений. Не поделили что-то сестрички.

— Посмотрим…

Жутко нервничая, Матвей вогнал кассету в гнездо, цепенея, прилип к экрану… Материала действительно было немного — кадр за кадром, и все не то, но вдруг мелькнуло ее безжизненное лицо, ее короткая челочка.

"Это ошибка, ошибка, — уговаривал себя Матвей, на видеоходе отматывая пленку назад. — Вот!

Вот!"

Он дал стоп-кадр. «Нет, не ошибка… Она! Денисия! Та же челочка…»

— Знал ее? — поинтересовался редактор, заметив, как побледнел Матвей.

— Да, видел вчера на приеме в посольстве. Хотела мне что-то важное сообщить.

Редактор оживился:

— Сообщила?

Матвей горько покачал головой:

— Не успела. Я потерял ее и потом не нашел.

— Эх, ну что же ты! — редактор с досадой резанул рукой воздух. — Знала что-то она, потому и погибла. Да-а, лоханулся ты, брат, упустил сенсацию.

— Кто ж мог предположить, что ее убьют, — растерянно ответил Матвей.

От редактора он ушел на ватных ногах. Со щемящим чувством утраты, непоправимого горя.

Спрашивается, с чего?

Глава 8

Так и не рассказала Зойка, что увидела на даче той ночью. Роковой ночью.

Так и не рассказала. Впрочем, больше Денисия и не пытала сестру, успокоилась, понадеялась на ее расчетливость, благоразумие. Да и жизнь не стояла на месте — замотали дела. И свои и чужие. То Федька загрузит своим отелем, то Степка — чебуреками. А тут еще Сашка Гусаров вот-вот нагрянет…

Ну, да это приятное. К встрече с Александром Денисия готовилась не только мысленно. Мечты мечтами, а в порядок надо себя привести: костюм в химчистку отнести, сапоги в починку отдать и прочее. С прочим было сложней, но тут в стороне не осталась и Зойка. Каждый день звонила, жужжала в ухо:

— Смотри там, Денька, не посрами, а то Сашка меня разлюбит.

Денисия сестру успокоила:

— Как же, разлюбит. Он однолюб. Раз втрескавшись, будет всю жизнь любую тебя обожать, хоть модную, хоть затрапезную.

Зойка довольно рассмеялась:

— Здесь ты права, но все же сходи в салон косметический, маникюр сделай, педикюр. Да, — спохватилась она, — ты челку себе отстригла?

— Нет еще, потом отстригу, — сердито пробурчала Денисия, не терпевшая челок.

Зойка забеспокоилась:

— Забудешь потом. Ты же у нас деловая. Замотаешься и попрешься на свидание без челки. Сашка мигом расколет тебя.

— Да нет, не расколет, не забуду я, — возразила Денисия, но Зойка оказалась права.

Чуть так и не вышло. Ведь каждый день Александра ждала, вздрагивала от каждого звонка — это Зойка, вот-вот скажет: «Приехал!» Костюм из химчистки висел на гвоздике на двери на вешалке, сапоги от сапожника стояли под ним, с набойками, до блеска начищенные. Денисия в прохудившихся ветеранах-кроссовках «чапала» по морозу, лишь бы не трогать эти обновленные сапоги…

Готовилась-готовилась, и вот — Сашка приезжает, а она не готова. Зойка примчалась с проверкой и ужаснулась: «Нет челочки!»

Сразу шум подняла, сразу в крик:

— Хочешь нас разлучить? Подставить меня? Еще на свидание припрись и скажи: «Я — Денисия, пришла вместо Зойки. И не в первый раз так делаю, вру, обманываю, цирк устраиваю». Извергиня ты! Извергиня! — набросилась Зойка на сестру с кулаками.

— Да ладно тебе, — отбивалась Денисия. — Большие дела, сейчас отчекрыжу. Ты сама уж несколько лет как не носишь этой дурацкой челки, а все требуешь от меня.

— Да, не ношу, — согласилась Зойка, — но Сашка об этом не знает. Он меня с челкой любить привык. Сейчас же покажи, в чем пойдешь, — потребовала она.

Денисия показала; Зойка снова в крик:

— Костюм?! Да разве же я надену костюм на свидание? Да еще потертый такой!

— Знаю, ты в бальном платье попрешься, — усмехнулась Денисия, — но бальных платьев нет у меня, да и Сашка их не одобряет. Вернется к себе на войну и будет душу на части рвать: как там моя Зоенька, не метет ли хвостом? В разные стороны. Ишь в каком наряде ко мне приплыла. Видать, поклонников у нее тьма-тьмущая.

Зойка ударилась в размышления, нервно сунула ноготь в рот, но, вспомнив про маникюр, одумалась и внимательно его осмотрела: не поцарапала ли? Убедившись, что не поцарапала, удовлетворенно хмыкнула и согласилась с Денисией:

— Ты права, нельзя наряжаться. Скромность украшает. Хотела тебе мою шубу дать, но не дам. Иди в своем старом пальто. Так надежней.

Потом они стригли Денисии челку, затем о детстве своем поболтали, о шалостях, матушку помянули, всплакнули…

А потом Зойка домой упылила, взяв с Денисии слово, что перед свиданием та непременно к ней забежит. Очень хотела Зойка со стороны на себя поглядеть, на ту, на прежнюю, да и дать заодно сестренке последнее наставление: как стоять, как хихикать, как кокетничать…

Будто бы в первый раз. Все равно Денисия делала все по-своему, но Сашка Зойку не разлюбил. Обожал ее, несмотря на то, что была Денисия на свиданиях вовсе не Зойкой, а самой собой — конечно, если не учитывать дурацкой челки.

Но что такое челка? Только портит лицо. Именно поэтому в глубине души Денисия надеялась, что Сашка любит ее, что ее принимает за Зойку. Впрочем, это были мечты.

На следующий день, как договорились, Денисия ждала от Зойки звонка. Александр должен был звякнуть ей и конкретно назначить встречу: место-час-день, а уж Зойка — Денисии все передать. И она передала:

— Денька, прямо сегодня, в четыре часа, у памятника…

— Ты с ума сошла! — запаниковала Денисия. — Почему так поздно предупреждаешь?

— А я чем виновата? — начала оправдываться Зойка. — Он с поезда мне позвонил: «Уже еду, приеду — сразу к тебе».

— Ясное дело, в этом весь Сашка, но ты-то, ты!

Не могла, что ли, встречу на завтра перенести?

— Не могла! Он в Москву всего на четыре часа!

— О, боже!

Денисия бросилась собираться: мыть волосы, красить ногти, глаза…

Про Степку (с ее чебуреками) вспомнила в последний момент. Какое свидание? Как раз в это время должна Денисия тележку за Степку катать по городу.

Не продаст пирожки — выгонит Степку хозяин. Останется дурища без денег и без работы.

«Что делать? Что делать?» — Денисия заметалась.

Оставалось одно: положиться на великодушие хохлушки. Нарядная Денисия помчалась к Зинаиде:

— Выручайте, пожалуйста!

Вредная Зинаида, ехидно прищурившись, пристально глянула:

— А ты куда?

— На свидание.

— Что ж раньше не предупредила?

— Сама только что узнала. Он всего на четыре часа в Москву приезжает.

— Откуда?

— Из Чечни.

Зинаида усмехнулась:

— Поэтому принарядилась?

Денисия виновато пожала плечами:

— А куда деваться?

— Правильно сделала, — одобрила Зинаида. — Привыкла Ахрюткой ходить, а теперь я вижу, что ты красавица.

Денисия замахала руками:

— Какая там красавица, вот Зойка — это да! Настоящая красотка!

— Тю-ю, вы же с ней близнецы, — удивилась хохлушка.

— Оно-то так, но Зойка нас всех красивей.

— Скажешь тоже…

— Да-да, это потому, что вы Зойку нашу не видели…

— Да все я видала, — пошло заржала Зинаида и спохватилась:

— Ладно, некогда мне здесь лясы с тобой точить. Раз дело такое — на работу пошла собираться.

И она удалилась, игриво напевая: «Ах, Зоя-Зоя-Зоя, кому давала стоя.., колечко золотое…»

Вздохнув с облегчением, Денисия помчалась к сестре. Зойка, придирчиво взглянув на нее, все сразу забраковала:

— И глаза я крашу не так, и губы не те…

— Черт с тобой, топай сама к нему на свидание, — рассердилась Денисия.

— Ладно, сойдет, — мигом пошла на попятную Зойка. — Ты, главное, это, смейся побольше. Уж больно ты, Денька, серьезная. Сашка не любит таких.

Я всегда хохочу, что бы он ни сказал.

— Знаешь ты, каких он любит, — проворчала Денисия и подумала: «Как же, стану я ржать без причины. Дуру нашла».

Уже прощаясь, Зойка забеспокоилась:

— Денька, ты что, с ним целуешься?

Та зло пошутила:

— Нет, в карты режусь и водку жру.

— Правду скажи, целуетесь?

— Конечно, я же при нем за тебя.

— И как?

— Да взасос, как еще парень с девкой целуются?

Зойка схватилась за голову:

— Мама моя дорогая! А если в постель потянет тебя?

— Сразу дам.

— Что дашь? — растерялась Зойка.

— А все, чего ни попросит, — злорадно сообщила Денисия, с сожалением понимая, что Сашка совсем не такой.

Не попросит. Вбил себе в голову, что у них с Зойкой чистая любовь: до женитьбы ни-ни. Как только Зойка выкручиваться собирается? Того и гляди, на первую брачную ночь отправит Денисию роль девственницы играть. Это как раз ее, Денисии, роль, чего никак не скажешь про Зойку.

А она, услышав признание, с кулаками набросилась на сестру:

— Ах, дашь! Дашь ему?! Вот ты какая! На! Получай! Получай!

И била так больно. Обиделась Денисия: дождалась наконец благодарности.

— Иди ты к черту! — заплакала она и, оттолкнув Зойку, умчалась. — Никуда не пойду!

— Как не пойдешь? — растерялась та, мгновенно одумываясь:

— Денька! Вернись!

— Не вернусь!

— А сюрприз у меня!

— К черту сюрприз!

— Денька, остановись! — рискованно перевесившись через перила, взмолилась Зойка на весь подъезд. — Я просьбу твою выполнила!

Денисия замерла и, запрокинув голову, уставилась на сестру:

— Какую?

— Приглашение на прием к послу Франции у банкира выклянчила, — прошептала Зойка.

— Что?

— Вместо меня ты пойдешь…

— Когда? — с трудом скрывая восторг, спросила Денисия.

— Вернешься, скажу.

Мгновенно забыв обиду, Денисия вернулась и услышала от сестры:

— Завтра.

— Зойка, ты самая лучша-ая! — взвизгнула она.

И это была правда. Знает Зойка, чем угодить сестре…

— Ой, а как же завтра? — растерялась Денисия, вспомнив, что завтра она должна перед Зойкой подробно отчитаться о свидании: что Сашка сказал, что она ответила…

— Послезавтра поговорим, — махнула рукой та. — Обидно, конечно, так не терпится, но тут уж не мы, а посол назначает день, когда у него прием.

— Ты героиня! — восхитилась Денисия, прекрасно понимая, какой подвиг совершает ради нее сестра.

Много подвигов. Сначала перед банкиром своим унижалась, на коленях ползала, вымаливая приглашение. Банкир жену любить-то любит, а напрягаться ради нее не спешит. Можно представить, каких стараний стоил Зойке прием. А потом еще надо было как-то себя уговорить от него отказаться в пользу сестры. А Зойка до всяких приемов жутко охочая, а тут еще прием у самого посла Франции, страны — законодательницы мод. Там бы Зойке блистать и блистать, а она — нет! И все ради сестры. Да еще на следующий день после свидания с Сашкой…

Как утерпит она, как от любопытства не умрет?

Загадка…

Нет, Денисия не врала — Зойка действительно героиня!

Все это прочитав в глазах сестры, Зойка благородно ее успокоила:

— Ничего, завтра ты за платьем вечерним ко мне придешь и про Сашку вкратце расскажешь, а потом уже, послезавтра, я, как выберу время, так сразу тебе позвоню. Тут уж мчись, не раздумывай, где бы ты ни была.

— Мигом примчусь, — преданно глядя Зойке в глаза, пообещала Денисия. — А туфли мне дашь? На прием нельзя без туфель, а у меня их нет. Не идти же в кроссовках. Да и те просят каши, рваные, жуть.

— Все подберем по высшему классу, — заверила Зойка. — Даже бриллианты дам поносить. Только не потеряй — банкир меня грохнет.

— Ой, спасибочки! — восторженно заскулила Денисия.

Ей очень хотелось в соответствующем виде на прием явиться. На бриллианты она и не рассчитывала: тут не до шику, лишь бы народ не шарахался.

А тут и туфли, и платье, может, еще что-нибудь: сумочку или заколку… Если так, то пойдут дела!

Конечно, Денисия зашлась от благодарности, но Зойка по-своему все поняла и сестру надменно оборвала:

— Не благодари, для себя я стараюсь. Завтра в газетах напишут, что жена Воровского среди дипломатов блистала красотой, бриллиантами и отменным французским. Ха-ха, французским, которого я отродясь не знавала. Ты уж, пожалуйста, Денька, и на старофранцузском там стишок какой вверни. Пусть знают наших.

— Вверну, — пообещала Денисия, мысленно усмехаясь невежеству Зойки, ведь на старофранцузском не говорят. — Для этого и рвусь на прием.

В «Общество старофранцузского» мечтаю пробиться, наверняка и оттуда кто-нибудь будет.

— Дай тебе бог, — пожелала Зойка и тут же пригрозила:

— А с Сашкой, смотри, не целуйся. Поколочу!

— Не нравится, иди целуйся сама, — рассердилась Денисия и соврала:

— Не слишком мне это по вкусу.

— Ну, потерпи-потерпи, немного уже осталось, — спохватившись, начала уговаривать Зойка.

И Денисия радостно полетела «терпеть».

Глава 9

Там, у памятника, с трепетом поджидая Сашку, она вдруг поняла, почему, умирая, именно за нее волновалась мать. Не такая, как сестры, Денисия, другая, совсем другая — вот что она поняла наконец…

Поняла не все сразу, конечно, а прозревать точно начала после беседы с Ароновым — откуда он только взялся, пижон, на ее бедную голову? Как черт из коробочки выскочил и давай душу ей бередить. Изуродовал, гад, свидание с Сашкой, испохабил ей все, омрачил трепом своим дурацким.

Услышав про их встречу в гостинице, Денисия похолодела, впрочем, лишь смутно догадываясь, что там произошло. Уже позже, расставшись с Сашкой, она понеслась к Федоре и узнала страшную весть:

Федька спала с Ароновым!

— Распутница! Как ты могла? — в отчаянии закричала Денисия.

Не догадываясь об истинных страданиях сестры, Федора посетовала:

— А как тут не дать, когда сам Аронов?

— О, боже! — схватилась за голову Денисия. — Оказывается, шалава моя сестра!

— Ничего не шалава, — обиделась Федька и с гордостью сообщила:

— Он обещал меня сделать звездой!

— А сделал п…ой! — впервые в жизни выматерилась Денисия.

Федора остолбенела:

— Ты че ругаешься?

— А как тут на тебя не ругаться? Ты же подставила! Подставила меня!

— Как? — изумилась Федора.

— Очень просто. Он думал, что ты — это я. Какой ужас! До рвоты противно! Сегодня с вопросами ко мне приставал, а я стою, рот открыв, ну дура-дурой.

— Так вы знакомы?!

Денисия пожала плечами:

— Не то чтобы очень. Так, один раз в ресторан меня приглашал…

— А ты?!

— А я на фиг его послала. Некогда мне с хлыщами по ресторанам ходить. Быстренько Степкины пирожки ему сторговала и помчалась перевод для Добрыниной делать. Ларка злится уже. Целый месяц ей обещаю, да никак не сделаю. Скоро Ларка меня побьет.

Толкнуть столь длинную речь Денисии удалось лишь благодаря столбняку, напавшему на бедную Федьку. Она хватала воздух накрашенным ртом и дико глаза таращила, силясь переварить нечеловеческую глупость сестры.

— Фан-тас-сти-ка! — в крайней степени изумления только и смогла выдохнуть она, но зато, когда оторопь спала, ох и песочила Федька Денисию, ох и песочила.

— Ха! Ларка ее побьет! Да я сама тебя щас побью! — завопила Федора. — Охренела совсем! Аж целый Аронов! Целый Аронов ее приглашал в ресторан, а она отказалась! Принцесса, бля! Кто ты такая? Да я сразу ему дала! Там, где стояла, там и дала! Не сходя с места! И дала бы еще, но он не просил!

— Нашла чем хвастать, — не веря своим ушам, промямлила Денисия.

Бедняжка испытала шок. Наивно всю жизнь полагая, что сестры ее (кроме ветреной Зойки) приличные девы, она прозревала опасно, до нервного тика, до боли в груди. Казалось, вот-вот хлопнется в обморок. Федора же напирала. , — Как ты не поймешь? — вопила она, желая сестре только добра. — Без денег, без родственников, мы здесь никто! Один только шанс выбиться в люди…

Денисия сестру предварила:

— Знаем твой шанс: зацепить мужика. Что, убогая? Да? На себя не рассчитываешь?

— Нет, не убогая! Просто, как все, иду по пути наименьшего сопротивления. Зачем мне лишние заморочки? Учиться, карьеру делать, корячиться — это все длинно. А я раз-два и в дамках.

— В каких дамках? В ловушке. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Зойке не так повезло, как кажется. Да и где ты путевого мужика найдешь?

Мужики вообще в нашей стране дефицитный товар, каждый день растут в цене, зато бабы — наоборот. Их у нас полное перепроизводство. Ха, приличного мужика она подцепить собралась!

— Да, хочу подцепить богатого мужика! По-твоему, я зачем в отель устроилась? Из любви к уборке?

Мания, что ли, у меня намывать полы?

Заподозрить в этом сестру Денисия уж никак не могла и молча потрясла головой.

— То-то и оно, — продолжила Федора. — Здесь мой единственный шанс приличного мужика подцепить. В элитное общество нам, провинциалкам, путь заказан, а замуж идти за такого же нищего, как и я, — сумасшествие, даже не глупость. Вот и пристроилась я в отель, что, кстати, было совсем нелегко. А как же?

Здесь только нам и путевка в жизнь. Бедные-то по таким отелям не шаблают. Вот Зойка подцепила банкира и живет припеваючи, так чем я хуже? Внешне мы одинаковые.

— Хорошо, — согласилась Денисия, — раз тебе нужно, ты подцепила. Считай, повезло: нашла богатого жениха. Не сегодня, так завтра свадьба, вот верность ему и храни. Зачем же блудить?

— Нет, ну ты смешная! Дурочкой-то не прикидывайся. Не на луне живешь. Во-первых, я не то подцепила, что Зойка, а хуже. Гораздо хуже. А во-вторых, как тут не блудить, когда обстоятельства требуют? Целый месяц приставал администратор, за задницу все украдкой щипал: «Ах, попка! Какая попка!» Попробуй ему не дать, мигом вылетишь!

Денисия посоветовала:

— А ты бы директору пожаловалась на него, глядишь, и не вылетела бы.

Федора сначала будто окаменела, а потом выпалила:

— Слушай! А это идея! Как я сама не допетрила?

Всю изломала голову, с чем бы к директору подкатить, да как тут подкатишь? Он же величина! Я ж для него пустое место. Мимо проходит и не глядит. Говорю же тебе, сестренка, они нас в упор не видят, буржуи. Смотрят на нас как на белых мышей. Администратора и того еле-еле на потрахунчик подбила. Уж как только не соблазняла его, до чего не додумывалась. Гору бабок убила на кружевные трусы. Месяц!

Говорю тебе, месяц полы в его кабинете мыла, не шваброй — руками! Месяц перед ним крутилась рачком, жопой вертела, пока заметил меня, тьфу, старый козел.

От такого признания Денисия едва не обезумела.

— Так ты сама соблазняла его?! — хватаясь за сердце, спросила она.

— А то! — рассмеялась Федора. — Сам, что ли, на меня запал-запрыгнул? Как же, держи карман шире.

За него тут вся гостиница парится. Тьма охотниц, таких же, как я. Всем что-то нужно. Да только я всех обскачу! Куда им до меня? У меня гора амбиций! Вот с директором классно ты мне подсказала. Теперь запишусь на прием по личным вопросам, пожалуюсь на администратора, да и… Короче, не буду загадывать, — суеверно остановилась Федора, — как сложится, так и сложится. Администратору дала, бог даст, и директору дам, — оптимистично заключила она.

— Бога-то хоть не поминай в делах своих грешных, — попросила Денисия, прислушиваясь к шуму в ушах.

Ей стало не по себе, дурно стало — сестрица средняя довела.

— Страшно мне, Федька, — заскулила она, — видела бы мамка тебя. Нет-нет да и подумаешь: вовремя болезная умерла. Это ж надо, какие у нас разговоры: этому дала, тому дала, даже до бога добралась.

— Да ладно тебе! — ничуть не смущаясь, воскликнула Федора. — Если бы я администратору не дала, до сих пор коридорной пахала бы. Фиг он перевел бы меня номерной. А у коридорной и работы больше, и платят меньше, и с публикой отношения совсем другие. Трудно, скажу тебе, налаживать отношения на ходу. Одно дело, когда богатей мимо тебя пробегает, а другое совсем, когда утром сама к нему вломишься с пылесосом в номер, а он лежит, от сна разомлевший, член под одеялом торчит трубой… Тут и бери его, пока тепленький!

— Кого? — сползая на пол, прошептала Денисия.

— Сначала член, а потом самого, — деловито пояснила Федора, окончательно добивая сестру.

Денисия еле успела добежать до унитаза и оставила там все, чем ее кормил в ресторане Сашка Гусаров. Страшно ее рвало, до слез, до спазмов в желудке.

Осознав, что натворила, с чувством глубокой вины Федора стояла рядом и, не зная, чем помочь сестренке, беспомощно приговаривала:

— Господи, вот ты глупая, господи, что же делать с тобой? Как уму-разуму научить? Эх, пропадешь!

Окончательно расправившись с обедом, Денисия сплюнула в последний раз в унитаз и сказала:

— Сама ты пропадешь со своими замашками. Не забывай, в мире свирепствует СПИД!

— Типун тебе на язык! — испуганно замахала руками Федора.

— Это тебе типун на язык. Наболтал твой язык мне такого, что хоть вешайся, хоть топись, — рассердилась Денисия и пригрозила:

— Если узнаю, что ты снова спала с Ароновым, зашибу!

— Бог с тобой, — испугалась Федора, — за кого ты меня принимаешь? Между прочим, ты сама виновата. В тот день ты должна была за меня дежурить.

Пообещала, да не пришла, вот бог и наказал тебя.

— Так что, будешь с Ароновым спать?!

— Нет, не буду. Как можно у сестры кобеля отбивать?

— Тьфу, пакость какая! — в сердцах сплюнула Денисия и ушла.

Куда пойдет жаловаться обиженная сестрой девушка?

Конечно же, к другой сестре. Запросто завалиться к Зойке было нельзя, поэтому Денисия отправилась к Степаниде. Отправилась с болью в душе, с жаждой упасть к сестренке на грудь да и выплакать вместе с ней их общее горе: Федька-то оказалась шалаво-ой — ой-ей-ей!

Хотела Денисия пожаловаться сестре, но как бы не так — вышло все по-другому. Простоватая Степанида обрадовалась:

— Денька, сама пришла, а то все по телефону!

Да с ходу и сообщила сестре:

— Знаешь, Денька, как мне повезло?

— Как?

— С самим Ароновым познакомилась.

— И что? — насторожилась Денисия.

— Сразу ему дала! — похвастала Степанида.

Денисия взвыла:

— У-У-У, змеи-и-и! Стервы! Шлюхи! Потаскушки! Бедная матушка, покойница! Видела бы она, каких подлых сестер мне в компанию родила!

Степанида удивилась очень-очень:

— Да что ты горюешь-то. Денька, Аронов обещал меня сделать звездой.

— У-у-у! — еще отчаянней взвыла Денисия. — Дуры вы дуры! Кому вы нужны? Размечтались! Трудиться совсем не хотят! В звезды все метят, въехать в рай норовят на чужом х..!

Доселе их Денька не умела крыть матом. Федька в этих делах была мастерица, сама Степка загинала неплохо, Зойка — тоже могла, а вот Денисия — никогда. Степанида опешила:

— Ты что, сестренка? Ругаешься, что ли?

— А как мне тут с вами молчать, не ругаться? Того и гляди все сестры мои на панель попадут!

— Тю-ю! — неосознанно подражая коллеге Зинаиде, удивилась Степанида. — Да с чего ты взяла, что мы пойдем на панель? Зойка сильно пошла? За банкира, хитрая, выскочила. Вот и мы с Федькой так же хотим. А то, что дала я Аронову, не волнуйся. Грех небольшой. Добра большого я, правда, от этого тоже не жду. Сиюминутица, ерунда. Так, блажь накатила на господинчика, вот и трахнул меня…

Слов у Денисии не нашлось, одни междометия.

— Э-э-э, ну и ну, — вздохнула она, имея в виду, что совсем ты, сестренка, б…, популярная личность в народе.

Степанида опомнилась и пояснила:

— Но звездой меня сделать он обещал. Кто его знает? Чем черт не шутит, в нашем подлунном бывает все. Глядишь, что-нибудь и обломится. Надо же как-то и нам выбиваться в люди.

Степаниде Денисия даже и объяснять не стала, что некоторым образом тоже знакома с Ароновым.

Лишь горестно покачала головой и сказала истину, которой очень верила сама и которой, как окончательно выяснилось, совсем не верили сестры:

— От жизни обломится тебе, если повыше подпрыгнешь да побольше кусок обломишь сама, а случится это, если учиться пойдешь и хорошее образование получишь. Только таким путем можно выбиться в люди, а ваши поиски богатых мужиков — это путь в рабство. Пока молодая, поиграется мужик с тобой, постареешь — выбросит и найдет другую. Не ленись, сестренка, учись-работай, на себя рассчитывай. Не ищи господ, стремись стать госпожой сама. Что за радость жить для себя? Интересно жить для людей, дела делать хорошие, полезные всем, а не только себе.

Займись стоящим, и жизнь сразу станет значительно интересней. А остальное само приложится: женихи, мужики…

«Ну и идейная Денька у нас, — подивилась Степанида, — вона какую толкнула речугу. Директор школы — тьфу против нее».

— Ага, приложится. Была халва надрывать пупок, — презрительно усмехнулась она. — Твой путь слишком длинный, а мне ждать неохота. Сразу всего хочу и себе, а не каким-то там людям.

— Хотеть не вредно…

Больше не стала распространяться Денисия перед Степанидой, ушла. Ушла мрачнее тучи. Случай с Ароновым ужасный, мерзкий, отвратительный. Сестры, как последние шлюхи, позорно себя повели, да заодно и ее опозорили. На душе было гадко, словно помоями Денисию облили.

Уже вернувшись домой и прокатывая в голове события ушедшего дня, вдруг поняла она, что Степка и с хозяином своим спит.

Поняла и сама ее оправдала: а как с ним не спать?

Выгонит. Степка его наложница, рабыня его. Власть для того и власть, чтобы ею пользоваться, и мужчины пользуются, пользуются своей властью…

Только считается, что у нас цивилизованное общество, но все приличные и денежные места почему-то занимают мужчины. Так им легче нас, женщин, держать в узде.

«Скрытое рабство, — уже засыпая, подумала Денисия. — Потому мужики и презирают деловых женщин. Это реакция их защитная: стоп! Опасно! Туда нельзя! Они же слабые, мужики, потому сильных баб и боятся, боятся им проиграть. А Сашка совсем не такой. Он все понимает. Он сильный…»

Глава 10

А утром взглянула на мир Денисия совсем другими глазами: ничего и не позор, сестры сами знают, как им жить, и пошел на фиг Аронов. Пусть думает все, что хочет. Не станет она перед ним оправдываться и вообще больше никогда его не увидит. Даже по телевизору. А увидит случайно, смотреть не станет.

Так решив, Денисия выбросила эти проблемы из головы, да и когда о них думать? Дел хватало. Были среди них и приятные, например, предстоящий прием. Позвонила Зойка:

— После четырех за платьем и туфлями забеги.

Не утерпела Денисия, забежала раньше, и вот результат: столкнулась с банкиром. Он обошел ее, как чумную, и презрительно усмехнулся:

— Ах какая челка! Теперь ты вылитая телка.

Денисия так растерялась, что на грубость вежливо вымолвила:

— Здрасте.

Не удостоил ответом банкир. Отвернулся и молча проследовал в лифт в сопровождении своей монументальной охраны.

«Вот оно, счастье, к которому стремятся Федька со Степкой, — подумала Денисия, невольно продолжая спор с сестрами. — Сегодня он презирает меня, завтра его презрение ляжет на Зойку. Он и сейчас уже жену не уважает, раз может так запросто пинать ее родню».

Однако в квартире банкира слегка пошатнулась ее уверенность в собственной правоте. И почти окончательно проиграла Денисия спор своим сестрам в гардеробной, куда впервые Зойка ее повела.

— Бог ты мой! — ахнула она. — Это же еще и не в каждом магазине увидишь столько!

Чего там только не было. Денисия даже не знала, что Зойка обладательница такого количества шуб.

А сколько обуви у нее! А платьев! Костюмов! Это ж замериться можно!

Впрочем, Зойка выбирать не дала, сразу сказала:

— Наденешь вот это и это.

И, схватив сестру за руку, в туалет потащила, подальше от «жучков». Там, среди кафеля, она гораздо уверенней себя почувствовала, спокойней. Уселась на унитаз и приказала:

— Рассказывай!

Денисия, поеживаясь, начала рассказывать, как Сашка выглядит, о чем говорили, куда водил, чем кормил. Зойка сыпала вопросами, задавала один за другим. Денисия даже начала опасаться, что опоздает на прием, но Зойка, вдруг глянув на часы, скомандовала:

— Все, хватит. Тебе пора. Завтра договорим. Прием у посла — святое.

Загрузив в пакет платье и туфли, Зойка протянула сестре коробку с бриллиантами и сказала:

— Значит, в одиннадцать вечера вернешь, чего бы тебе это ни стоило. У подъезда тебя буду ждать.

Смотри не опаздывай, долго ждать не могу. Заметит банкир — худо мне будет.

— Вовремя приду, — пообещала Денисия, внутренне торжествуя.

Проиграли ей сестры спор. На кой фиг нужны эти шмотки, если перед мужем родным приходится так трястись? Она же, Зойка, ноль без палочки. Рабыня Изаура. Вся во власти банкира. Захочет — оставит, захочет — прогонит. Уйдет сестричка в чем мать родила. Зря Зойка тратит время на своего банкира, лучшие годы ему отдает, свою жизнь молодую…

Больше Денисия об этом не думала: все мысли, все чувства поглотил прием. В тот вечер один только миг немного испортил ей настроение: миг, когда увидела она на приеме Аронова. Почему-то захотелось оправдаться, даже поманила его и начала объяснять, но, заметив его восторженное изумление, Денисия передумала, и правильно сделала.

А потом ей стало вообще не до Аронова. С ней беседовали такие люди! Такие люди! Государственные деятели! Артисты! Ученые!

В тот вечер здорово напрактиковалась она во французском. Практиковалась бы еще и еще, если бы не обещание, данное Зойке.

«Вот и кончен бал, — подумала Денисия, нехотя покидая прием, — карета Золушки превратится в тыкву, а бриллианты нужно срочно вернуть сестре».

А на следующий день — проза жизни: Ларка с ее переводом, Зойка с ее любопытством-страстями по Сашке, Федька с ее отелем, Степка и ее пирожки.

И в центре этой прозы вдруг поселились боль, страх за будущее.

"Что за боль? Что за страх? Плохое предчувствие?

Оно или не оно?" — весь день гадала Денисия.

Гадала до тех пор, пока не позвонила Зойка. Дальнейшее развивалось с такой остротой, что некогда было гадать — приходилось действовать, на ходу принимая страшно ответственные решения.

Думала, будет одно, а вышло другое. Закрутился калейдоскоп событий: приезд на дачу, встреча с Зойкой, как снег на голову банкир, его неожиданное появление с таинственным Карлушей, их непонятный спор и.., смерть сестры.

Вот такой калейдоскоп.

Калейдоскоп?

Хорошенький калейдоскоп. Жернова! Мясорубка!

Затянула Денисию и безжалостно закрутила, закрутила…

Прокрутила и выплюнула.

Очнулась выплюнутая мясорубкой-судьбой Денисия за рулем Зойкиного красавца «Феррари». На бешеной скорости мчит, а куда, не знает. Начала лихорадочно думать, складывать — что куда. И чем больше складывала, тем меньше оставалось решимости.

Той решимости, которая ее в шмотки сестры загнала да за руль усадила.

«Зачем я это сделала?» — спрашивала она себя, даже мысленно не решаясь признаться, что из-за Сашки Гусарова. То ли потрясла смерть сестры, то ли разум вообще помутился, но в минуту дурную мелькнула шальная мысль: ведь теперь не придется врать:

Денисия умерла, а она уже Зоя. Настоящая Зоя — не придерется никто. Теперь никто ей не помешает быть настоящей невестой Сашки.

А Карлуша… Карлуша пускай идет на фиг. Пусть еще поищет ее.

Та минута, затмившая разум, прошла и унесла с собой храбрость. Денисия протрезвела и спросила себя: "Зачем? И в самом деле, зачем? Пыжик во всем виноват. Не вовремя он подвернулся с дельцем своим: "Паспорт, Денька, прихвати и дуй ко мне скорей.

Тут наклевывается…" Вот и наклюнулось".

Не было бы при Денисии паспорта, было бы все иначе. Вернулась бы она домой и тихо, как мышь, сидела бы. Откуда банкиру знать, что она свидетель?

Приехала Денисия на такси, потом в чулане скрывалась…

Эх, что о том? В любом случае надо выкручиваться. Выдавать себя за Зойку — бред. Как такое стукнуло в голову? В какую минуту шальную?

«В какую? — разъярилась Денисия, пытаясь найти себе оправдание. — А не в ту ли, когда родная сестренка с пробитой башкой в кресле лежала, а хваленый ее муженек делал ноги? За что он, сволочь, грохнул ее? Грохнул-то, ясное дело, не он — тот, Карлуша, ну да какая разница? Зойки-то нет! Нет и не будет уже никогда!»

— Зойки не будет, — заскулила Денисия. — Зоюшки, Зоеньки, хитруньи моей дорогой, кокетки и хохотушки…

Мысль о том, что не увидит она больше сестры, рвала сердце на части, рождая не только острую боль, но и жгучую ненависть.

«Ничего, поквитаюсь еще с банкиром, — решила Денисия, скрипя зубами и до отказа давя ногу на газ, — будет знать, с кем связался. И до гада Карлуши я доберусь. Пусть не думают богатей, что все им дозволено, что все менты и суды у них куплены. Куплены? Хрен с вами! А мы в суд не пойдем! Обойдемся своими силами! Еще поглядим, кто кого!»

Неслась Денисия бешеным вихрем навстречу своей судьбе. Скорей! Туда! В неизвестность! Мимо мелькали машины. Встречных, за рулем обнаруживших бабу, лихорадило. Спешно давали сигналы зажженными фарами: дура, куда летишь! Скорость-то сбрось, и сама разобьешься, и нас побьешь…

Но она летела, неистовая: слезы струями по щекам, мелкой дрожью хрупкое тело… И никто не знал, что сидит за рулем не девчонка, не баба, а дикий от ненависти, страха и боли организм, беспомощный и опасный.

Клин клином вышибают. Когда раздался визг тормозов (и ее и чужих), когда «Феррари», балансирующий на двух колесах, едва не занесло в канаву, Денисия вдруг успокоилась. Хладнокровно выравнивая машину, она разъехалась с сыплющим матом встречным и больше не жала на газ: ехала ровно, спокойно.

И точно так же текли ее мысли. И сразу выяснилось, что надо делать: перво-наперво деньги из банка забрать. Остальное успеется.

Денисия, не выпуская руля, свободной рукой открыла сумочку Зои, потрясла… На сиденье выпали: связка ключей, пара сотовых, расческа, косметичка и.., все.

Все! Карточек не было!

Но Денисия знала характер сестры — Зойка жила под девизом: все свое ношу с собой. Карточки быть должны. Где они? Где?

— В документах! — догадалась Денисия.

Распахнув «бардачок», она вытащила бумажник сестры, раскрыла его: паспорт, права, пластиковые карточки. Целых пять штук.

«Узнаю запасливую Зойку», — с горькой нежностью подумала Денисия, снова давя на газ.

Надо было спешить. До закрытия банков оставалось совсем немного.

Глава 11

Деньги Денисия получила легко: все пять карточек отоварила.

Набралась неплохая сумма, но, если честно, Денисию она разочаровала. Против тех грандиозных мучений, которые Зойка испытывала от своего банкира, не деньги, а крохи, мышиные слезы. Такие, если слегка поднапрячься, заработала б Зойка сама, без муженька-кровопийцы. Еще один аргумент в пользу Денисии в ее споре с глупыми сестрами.

Получив деньги, она призадумалась: «Дальше-то что?..»

И сразу ее осенило: «Как — что? Надо забрать драгоценности, иначе не поверит банкир, что его любимая женушка здравствует. Уж что-что, а драгоценности Зойка первым делом цапнула бы. Подороже тех карточек, пожалуй, они».

Скрепя сердце отправилась Денисия в самое логово врага. Не то чтобы боялась она там встретить банкира, нет, это вряд ли… Даже если он дома, не дурак, при Елене (прислуге) не станет расправу чинить.

Да и не ждет он появления жены. Уверен, убитая Зойка на даче лежит. Улепетнуть от банкира целой и невредимой был у Денисии шанс большой, но противно. Противно в поганый тот дом ступать, туда, где страдала несчастная Зойка…

С ленивой небрежностью (подражая сестре) входя в подъезд, Денисия равнодушно осведомилась у консьержки:

— Не знаете, муж мой дома?

— Не приходили, — почтительно ответила та.

«Уже легче», — подумала Денисия и тут же нос к носу столкнулась у лифта с Еленой, с домработницей.

Та пояснила, что по поручению банкира отправляется на дачу, якобы надо оттуда что-то срочно забрать.

— Что ж, милочка, поезжайте, — опять подражая сестре, ответила Денисия, мысленно констатируя, что не терпится банкиру покончить с его грязным делом.

Грохнул жену и торопится факт сей огласке предать.

«Впрочем, мне это на руку», — подумала Денисия.

Поднявшись в квартиру, она быстро отыскала драгоценности, прихватила портрет матери, старую записную книжку Зои и уже хотела уходить, но раздался звонок в дверь.

«Кто это? Вернулась Елена? Или приперся банкир?»

На всякий случай Денисия спряталась в коридоре в платяном шкафу — если что, выход рядом. Звонки прекратились, но Денисия не шевелилась. Затаилась, еле дыша. Однако ни ковыряния ключа в замке, ни того, как открылась дверь, она не услышала. Просто вдруг совсем рядом прозвучал ненавистный голос банкира Воровского:

— Проходи, Карлуша, мы одни.

— Как думаешь, скоро она вернется? — послышалось в ответ.

— Елена шустрая баба. Раз сказано «срочно», задерживаться не будет. У меня дисциплина строгая, а там уже сам считай, сколько до дачи, — сказал Воровский.

Денисия внутренне отметила, что голос банкира не слишком грустный. Да и Карлуша, похоже, не очень-то убивается, а ведь скорей всего он друг семьи.

Хотя с чего это она так думает? Может, Зоя ни разу и не видала его.

Парочка удалилась, судя по всему, в кабинет банкира. Но дверь не закрыли, Денисия довольно неплохо слышала их голоса. Речь шла все о той же Елене.

Гадали, как она себя поведет, когда на даче труп обнаружит. Банкир склонялся к тому, что сразу ему позвонит, Карлуша же выражал опасения, что домработница дура, может не позвонить, а по глупости дернет в город. Тогда им ждать долго придется.

«Чего они ждут?» — удивилась Денисия.

Но из дальнейшей беседы злодеев ей стало ясно, что план их таков: Елена, обнаружив труп Зои, сообщает им, а они тут же звонят в милицию. В милицию, адвокату, домашнему врачу, и… Карлуша сматывает удочки. Боровский, разумеется, обезумев от горя, уже не способен следакам давать показания. Убивается, волосы рвет…

Впрочем, нет у него волос. И в состоянии он не в самом лучшем: от страха трясется. Слабак. А Карлуша боится оставлять его одного. Не одного, конечно, а с адвокатом, но Карлуша, по-видимому, кадр еще тот: все привык держать под контролем. И совсем не трус, в руках себя держит. Накачивает советами дружка, рекомендует наотрез отказаться от беседы с ментами…

Прислушавшись, Денисия поняла, что уже и не рекомендует, а настаивает, кричит:

— Никаких показаний! Скажи, что плохо тебе, что приступ сердечный. Как только Елена приедет или позвонит, сразу вызываю врача. Да, так даже лучше, сначала врача, а потом ментов. А ты, смотри, помалкивай. Сегодня вообще ничего не говори. Это нормально в твоем положении. Все поймут, погибла любимая жена. Эх, жалко, мне с тобой остаться нельзя.

— Почему? — удивился банкир.

— Негоже, чтобы в такой день нас вместе видели, — пояснил Карлуша.

— Да консьержка видела уже, и, Елена, если вернется, может увидеть.

— Бабы не в счет. Кто у них спрашивать будет?

Тем более про меня. Их сразу про Зойку начнут пытать. К тому же консьержка нас вместе не видела. Мы в подъезд заходили порознь. Не у тебя одного я здесь бываю. Я вне подозрений. Расправляться с твоей Зойкой у меня мотива не было.

Подумав, Карлуша добавил:

— Видимого мотива не было. Короче, как хочешь, но про меня знать менты не должны, и Елена твоя не должна меня видеть.

Денисия подумала: «А вот я бы с удовольствием глянула на тебя. Что ты за сволочь?»

Но приоткрыть дверцу шкафа она не решилась — слишком опасно, вдруг заскрипит.

Время шло, Елена не возвращалась и не звонила.

У Денисии от неудобной позы затекло все тело. Казалось, еще немного, и вывалится она из шкафа, что тот скелет.

«Зачем я тут сижу? — спрашивала у себя Денисия. — Бриллианты забрала, подслушала кое-что, можно дергать. Тем более что ничего нового эти убийцы не говорят».

Действительно, Боровский с Карлушей по сотому разу обсуждали, как надо себя вести, чтобы менты их не раскололи. Денисия надеялась узнать, почему они грохнули Зою, но об этом злодеи ни слова.

«Интересно, — подумала она, — что эти сволочи будут делать, когда узнают, что Зоя жива?»

И едва она так подумала, как раздался звонок и следом панический рев банкира:

— Что?! Мертва-а-а?!

— В каком состоянии сама Елена? — скороговоркой спросил Карлуша. — Если в нормальном, пусть лучше остается там.

— Да при чем тут Елена? — завопил банкир и дальше, видимо, уже обращаясь к домработнице:

— Какая Денисия? Сестра? Ничего не пойму… Как эта идиотка туда попала?

Скорей всего Елена спрашивала, что ей делать, потому что банкир проревел:

— В милицию, дура, звони! Что еще делать, если такие нам неприятности!

Карлуша разволновался:

— Какая сестра? О чем ты с ней говорил?

Боровский окончательно взбесился:

— Черти тебя на убийство надрали! На даче лежит мертвая Денисия, а не моя жена!

— Кто-кто? — опешил Карлуша. — Кто такая Денисия?

— Зоина родная сестра! Близняшка ее!

— Откуда она взялась у тебя на даче, эта близняшка? Как это получилось?

— Как угодно! — гаркнул Боровский и с обидой пояснил:

— С такой женушкой, как у меня, там мог и сам черт оказаться.

Карлуша вызверился:

— Ты сам себе выбрал такую жену. Шлюха, настоящая шлюха. Сколько раз тебе было говорено…

— Знаешь, не начинай. Легко перекладывать с больной головы на здоровую. Лучше давай вспоминай, кто был там под пледом, кого мы там кокнули?

— Да жену! Твою жену! — завопил Карлуша.

— Как бы не так! — завопил и Боровский. — Нет там моей жены! Домработница утверждает, что жену мою после видела, недавно совсем, а на даче лежит Денисия.

Карлуша выразил сомнение:

— Да как же Елена узнала, кто там лежит, если они близнецы, жена твоя и эта Денисия?

— Ее драное пальто там на вешалке висит, а в нем документы. И челочка! Челочка! Как можно было стрелять в лоб и не заметить челочки?

— Челочки? — задумчиво промямлил Карлуша.

— Да, челочки! Нет челочки у моей жены! — по-бабьи взвизгнул банкир и жалобно заскулил:

— Выходит, Зоя жива. Так где же она, моя Зоя? Елена видела ее. Зоя приходила сюда. Надо ей звонить. Надо ее найти. Если она узнает о смерти сестры, сразу поймет все. Утром у нас об этом деле серьезнейший был разговор, мы повздорили, потом я на дачу ее услал… Короче, Зойка не дура.

— Она-то не дура, да ты дурак! — взбесился Карлуша. — Ты же в комнату заходил, ты же сказал мне, что спит она, твоя Зойка! Неужели не видел челочки?

Банкир растерянно бубнил:

— Может, видел, может, не видел… Я тогда в таком состоянии был…

— Вот именно. С этой твоей молодой женой ты теперь все время не в том состоянии. Лучше скажи мне, что делать нам?

— Не знаю.

— Кого я спрашиваю? — взвыл Карлуша. — С кем советуюсь? Что ты, мозгляк, вообще можешь знать?

Теперь и я во всем сомневаюсь: Денисия там или Зоя?

— А что тут сомневаться? — промямлил Воровский. — Я по твоему совету слежку за женой устроил, вот Зоя и выкручивалась. Ей делать это просто, еще бы, четыре сестры. Как я об этом не подумал? Приказал ей быть на даче, вот она Денисию и послала вместо себя, а сама бегом к любовнику.

Карлуша презрительно хмыкнул:

— Ну ты и дурак. Слушай, ты вообще уверен, что утром со своей женой разговаривал? А жил ты с кем?

Может, эта хитрожопая Зоя какую-нибудь из своих сестер тебе подложила. А что, попросила за нее в постели твоей подежурить, а сама — налево. Не удивлюсь, если это так. Не удивлюсь, если теперь все сестры в курсе. Все сучки знают, что происходит там у тебя. Короче, убирать будем всех.

Банкир испугался:

— Как — всех?

— Всех сучек. Где уверенность, что нас видела Зоя? Может, на дачу тогда заскакивала ее очередная сестра. Черт знает! О чем ты думал, когда женился? Клонированная жена! В голове не укладывается.

Страшное дело! Так, время не терпит, — спохватился Карлуша. — Некогда мне здесь с тобой болтать. Где эти сучки живут? Давай мне их адреса.

Боровский запаниковал:

— Зачем? Что ты собираешься делать?

Раздался шлепок. Судя по всему, Карлуша залепил банкиру пощечину.

— Давай адреса! — завопил он. — Ни минуты нельзя медлить! Их надо прикончить раньше, чем эти цыпочки узнают о смерти сестры. Если они в курсе, могут кое-что сообразить. Со страха еще попрутся в милицию…

— Нет у меня их адресов, — плаксиво промямлил Боровский. — Одна в отеле каком-то горничной работает, другая — в кондитерском цехе при ресторане.

— При каком ресторане?

— Понятия не имею. Знаю только, что в центре Москвы. Та, что в кондитерском, Степанида, а Федора — горничная. Обе Гронские, как моя жена.

— Та-ак, — задумчиво пропел Карлуша, — спасибо и на этом. Я убегаю, а ты остаешься. Сиди сторожи, может, явится Зоя. Если что, сразу звони.

Мимо Денисии пронесся решительный топот, хлопнула дверь, и наступила тишина. В этой тишине вдруг раздался жалобный вой банкира. Он, как баба, рыдал, приговаривая:

— Зоенька, что ты натворила, Зоенька, Зоенька, любимая моя…

"Что делать? — растерялась Денисия и тут же решила:

— Надо выходить. Надо срочно спасать сестер".

Она бесшумно выбралась из шкафа и беспрепятственно проследовала к двери, даже открыла ее. Банкир в своем кабинете громко стенал и ничего не слышал. Можно было спокойно уйти, но Денисия повернула обратно. Захотелось взглянуть в подлые глаза банкира.

Глава 12

Вернуться толкнула Денисию ненависть (жгучая ненависть к банкиру), но лучше бы она не возвращалась. Какой сразу поднялся шум: крики, слезы, уговоры — невероятный ажиотаж.

Увидев ее, банкир с воплями: «Зоя, Зоя!» — упал на колени и начал молить.., о пощаде. Сначала Денисия испугалась, но затем, пользуясь случаем, попыталась выведать, что за разговор произошел у Воровского утром с сестрой, да какой там! Он твердил:

— Ты права, я подлец, — и ничего более.

Денисия попробовала использовать излюбленный Зойкин прием: она задрала вверх подбородок, встала в горделивую позу и надменно приказала:

— Или ты все честно выкладываешь мне, или я сейчас навсегда ухожу. Больше ты меня не увидишь.

Банкир испуганно взглянул на нее и спросил:

— А что еще я должен тебе выложить? Утром я был предельно с тобой откровенен. Теперь ты все знаешь.

Вот так раз: приехали! Не говорить же ему, что забыла все подчистую! Денисия растерялась, но виду не подала.

— Все? — строго спросила она.

Боровский нахмурился:

— Ну, не все, конечно, всего я и сам не знаю.

И зачем тебе? Зоенька, ты не представляешь, какие это страшные люди… Ты на даче была? — вдруг спросил он, бледнея.

— Я сидела в шкафу и прекрасно слышала весь ваш разговор, — заявила Денисия. — Поэтому знаю, что вы убили мою сестру.

Банкир схватился за сердце, начал вываливаться из кресла.

— Приступ, приступ, — хрипел он. — Стенокардия…

Денисия испугалась. Она страшно его ненавидела, но смерти его не желала.

— Что делать? — закричала она. — Валидол? Валерьянку? Что? Что?

— Конкор, — махнул в сторону ванной банкир. — Конкор… Ты же знаешь…

Денисия метнулась в ванную, отыскала аптечку, нашла лекарство — Боровский принял таблетку в форме сердечка, посидел немного, прикрыв глаза, и ожил.

— Зоенька, — прошелестел он, — прости меня, Зоенька. Я не в силах тебя спасти. Я слишком ими повязан. Тебе надо бежать. Возьми из сейфа денег побольше… Все! Все возьми и уезжай за границу. Когда страсти улягутся, я тебе позвоню.

— Почему я должна уезжать? — возмутилась Денисия.

— Потому, что Карлуша тебя убьет! — снова хватаясь за сердце, воскликнул Боровский.

— Убьет? Да кто он вообще такой? Кто он, твой всесильный Карлуша? Вор в законе? Мафиозо? Кто?

Кто?!

Банкир изумленно уставился на нее, схватился за голову, потом снова за сердце и как-то фальшиво запричитал:

— Зоенька, хватит, теперь ты сама все прекрасно знаешь. В нашем утреннем разговоре я ничего от тебя не скрывал. Карлуша становится невероятно опасен уже тогда, когда речь заходит о его репутации. А то, что ты подслушала, то, что ты о нас узнала, ставит его жизнь под угрозу. Его жизнь! И его, и мою. Он не верит, что ты будешь молчать. И никогда не поверит.

— Да как он вообще узнал о нашем разговоре? — удивилась Денисия. — Нас было двое, и я ему ничего не докладывала. Это ты ему разболтал?

Боровский виновато поник головой:

— Нет, Зоенька, не я. Наша квартира прослушивается. На Карлушу работает целая служба. Его спецслужба.

— Что же, они и сейчас нас слышат? — поразилась Денисия.

— Нет-нет, — успокоил ее банкир, — сейчас нет.

Я, как только узнал, сразу своих ребят прислал. Они здесь все вычистили. Впрочем, это ненадолго. Карлуша не оставит меня в покое. Ни меня, ни тебя.

— Тогда почему бы тебе его не убрать, раз он хочет моей смерти? Убери Карлушу, и заживем, как все нормальные люди.

Боровский покачал головой. В его безжизненных глазах отразилась тоска.

— Не получится, — прошептал он. — Как все нормальные люди, не заживем, Зоенька, не получится.

Я лишь пешка в их игре. Да-да, твой муж пешка. Ты была права. Я безвольный. Потому меня и выдвинули, что легко управляем. Карлуша с детства знает меня, он мой старый дружок. И он всесилен. Я не могу с ним воевать. Я устал, я болен… Мне уже на себя плевать, но я очень люблю тебя, моя девочка. Я готов тебя спасти даже ценой своей жизни. Зоенька, помоги мне встать.

Денисия протянула Воровскому руку, он поднялся из кресла и, опираясь на ее плечо, проследовал к сейфу. Набрав код и открыв дверцу, он выгреб с полок все деньги и отдал их Денисии.

— Беги, девочка, беги, — возвращаясь в кресло, призвал он. — Сейчас налетят злые вороны. Ты должна обмануть их, ты должна убежать.

Банкир был таким ничтожным, таким размазанным, что Денисия уже не могла его ненавидеть, но и жалеть его она не могла.

— Прощай, — сказала она и стремительно вышла из кабинета.

— Зоя, постой! — закричал банкир.

Она оглянулась.

— Загранпаспорт взяла?

— Я забрала все документы.

Воровский кивнул:

— Иди, девочка, иди.

Денисия двинулась к выходу, но он снова окликнул ее. И опять она оглянулась.

— Дай хоть в последний раз поглядеть на тебя, — пристально всматриваясь в ее лицо, прошептал Воровский. — Сердце сильно шалит, боюсь, немного уже мне осталось. До встречи не доживу. Дай насмотреться. Какая ты у меня красивая…

Денисии стало не по себе, мелькнула мысль:

«Вон как уставился. Не ровен час, разоблачит». Но следующей мыслью она себя успокоила: «Разоблачит, и что будет? Что он мне сделает, этот труп?»

Она решительно повернулась и теперь собралась уйти во что бы то ни было, но банкир снова позвал ее, и она опять послушно вернулась.

— Зоенька, чуть не забыл! Достань из сейфа красную папку и дай ее мне.

Денисия растерянно уставилась на полуопустошенное чрево сейфа, размышляя, нет ли подвоха. Может, передумал банкир, может, подманивает ее, может, хочет схватить?

— Зачем? — спросила она.

Воровский пояснил:

— Я контракт приготовил да чуть не забыл. Надобно тебе его подписать.

Денисия попятилась:

— Зачем?

— Если что случится со мной, по закону ты наследница. После смерти моего брата единственная наследница. Но все равно ты ничего не получишь. Они обманут тебя. Это несложно. Они могут многое утаить. Чтобы этого не случилось, я составил брачный контракт. Сам по себе документ не слишком серьезный, но зато здесь четко перечислено все, что остается тебе в случае моей смерти. Подпиши и отправь заказным письмом моему адвокату. Адрес указан на конверте. Адвокат в доле. Он получит с наследства большие проценты, поэтому твои интересы будет добросовестно защищать. Подпиши, Зоенька. Без твоей подписи контракт недействителен.

Денисия достала из сейфа папку, нехотя приблизилась к столу, подписала все необходимые документы и отскочила на безопасное расстояние. Банкир спросил:

— Боишься?

— Боюсь, — призналась она.

— Дожил, родная жена боится меня, — сокрушился он и запечатал контракт в конверт.

Протягивая его Денисии, попросил:

— Немедля, Зоенька, прямо сейчас отправь его заказным.

— Хорошо, отправлю, — пообещала она и, уже не останавливаясь, двинулась к выходу.

— Храни тебя бог, — донеслось ей вслед.

Больше она никогда не видела ненавистного ей банкира! ни живым, ни мертвым.

Глава 13

Если до этого Денисия пребывала в некоторой растерянности — не знала, куда ей податься и что предпринять, — то теперь у нее была цель: надо было спасать сестер. Только где их искать? Не нашел бы их раньше Карлуша…

Тут Денисия вспомнила, что Федька просила подежурить за нее в отеле именно эту ночь. Приехал министр-жених, следовательно, велика вероятность, что Федора готовится к свиданию: чистит перышки в своей уютной квартирке, снятой министром для амурных дел.

«Раз Федька дома, надо Степке звонить, — решила Денисия. — Рабочий день закончился, значит, и она дома. Если, конечно, не умелась к, своему Гарику».

Жених Степаниды был менее щедр, поэтому она на пару с подругой снимала скромную комнату у пенсионерки-старушки. Позвонив сестре, Денисия выяснила, что Степка отправилась к Федоре.

«Сам бог их в кучу собрал», — с огромным облегчением вздохнула Денисия.

Сестер она застала за жарким спором, зыбко балансирующим на грани рукоприкладства, что Денисию совсем не удивило. Спор с рукопашной — обычное состояние Степки и Федьки, самое выразительное проявление их сестринской любви.

На этот раз коллизия сводилась к следующему: сестрички остервенело делили Федькину шубу — скромного кролика, стриженного под норку. Несмотря на то, что шубейка была подарена женихом-министром, Степанида пылко и многоречиво считала, что пойти на свидание в кролике должна именно она и именно к своему красавцу-бизнесмену-Гарику, а старикашка-подагрик-министр подождет. Еще налюбуется, радикулитный, своей псевдоноркой, но в другой раз.

Федора, разумеется, категорически была не согласна, имея на то очень веские аргументы, из которых ее владение шубой был самым последним. Хоть Степанида и работала в кондитерском цехе у Азера, но Федора значительно лучше питалась. Стараниями ловеласа-официанта за свои красивые глазки она получала объедки из местного ресторана: каждый день трескала мясо, изредка — лобстеров, а порой даже лопала трюфели. Пользуясь преимуществом силы, без стыда и совести Федора энергично напирала, в качестве самых весомых аргументов приводя свои кулаки, которыми она грозно потрясала перед носом неустрашимой Степаниды.

Кулаки и у Степки были, но она уповала на крепкие ногти и свою правоту. Имелся договор: один раз — Федька идет на свидание в своей шубе и Степкиных сапогах, другой раз — наоборот, Степка наряжается в Федькину шубу и свои сапоги.

— Моя очередь настала! — истошно вопила она. — Был договор? Выполняй!

Но Федора никогда ничего выполнять не желала.

Не привыкла она. Потрясая кулачищами, Федька не теряла надежд вытеснить сестрицу из своего дома несолоно хлебавши. Можно представить, каким визгом сопровождала она эти надежды. Впрочем, Степанида в долгу не оставалась, благо глотка досталась ей тоже луженая.

Уже на лестнице, подходя к квартире Федоры, Денисия поняла, что сестер разливать придется водой — иначе в короткий срок девушек не успокоить. Так и вышло. Сначала она долго под дверью топталась, безуспешно звонила, а потом, когда Федька, не отвлекаясь от спора, дверь ей все же открыла, выяснилось, что сестрам не до нее. Не то чтобы они ее совсем не заметили. Заметили. Более того, обратились к ней хором, но каждая со своей проблемой.

— Денька, скажи этой скупердяйке, пускай отдаст мне свои сапоги, — потребовала Федора.

— Ну и наглая рожа! — возмутилась Степанида. — Мало что шубу свою зажала, так еще и мои сапоги себе хочет урвать. Денька, скажи ей, пусть не выделывается, пусть выполняет наш договор. Уговор дороже денег! — в довершение взвизгнула она. — Шубу гони!

— Дороже денег нет ничего, — мгновенно отреагировала Федора. — Или гони сапоги, или пошла вон!

Денька, скажи этой чуме.

Несмотря на то, что Денисия всеми возможными средствами пыталась преобразиться в Зойку, сестер она не обманула. Те, с ходу определив в ней средненькую, обращались не к Зойке, а к Деньке. Так было всегда: друг друга они не путали. Вот уж пошутила природа: отец родной…

Да что там отец, покойная матушка дочерей своих путала, чем пользовались бестии не раз и не два, но сами они всегда точно знали, кто из них кто, как их ни наряжай. Вот и сейчас не ввела сестер в заблуждение ни прическа под Зойку, ни стильные шмотки, ни шиншилла баснословной цены. Денька перед ними, и все тут. Как узнали? Загадка.

Впрочем, Денисию эта загадка не интересовала.

Ей было гораздо важнее развести сестер. Глупо было прибегать к уговорам. Любой дельный довод будто кружка воды на угли в бане — паром их возмущения так обожжет, что мало не покажется: помянут и ей все грехи, начиная с пеленок.

Прекрасно зная нрав своих родственничков, Денисия не стала даром время терять, а сразу помчалась в кухню. Набрала там в кастрюлю холодной воды да и выплеснула ее на разгоряченных сестричек. Те взвизгнули и.., зашипели. Хором, но уже на нее:

— Совсем охренела?!

— Белены объелась?!

— Ну ты и сучка!

— Вот щас тебе наподдам!

— Тихо-о-о-о!!! — во все горло завопила Денисия и, упреждая сестринские возражения, сообщила:

— Зойка наша умерла.

— Как умерла?! — после минутной паузы, прекратив таращить глаза и хватать ртом воздух, спросила Степанида.

Федора тоненько заскулила:

— Как же она? В аварию, что ль, попала?

— Девочки, хуже, — не слыша своего голоса, прошептала Денисия, — но об этом потом. Всем нам тоже опасность грозит, поэтому сматываемся прямо сейчас. Федька, хватай самое необходимое и вперед.

— Да у меня здесь все самое необходимое, — растерялась Федора и зло выругалась на покойную сестру:

— Трам-тарарам! Вечно вляпается эта Зойка! Одни от нее неприятности! — заключила она.

— Федька, цыц! — гаркнула Денисия. — Не будет вам больше от нее неприятностей. Зойка мертва, что и нам обещают, но все вопросы потом. Что стоите, открыв рты? Дергайте! Дергайте! Если б вы знали, в какую мы все переделку попали, то сейчас бы впереди своего крика неслись. Федька, где твой паспорт?!

Федора метнулась к полуразваленному бюро, вытащила паспорт, кошелек, мобильный, отдала их Степаниде и попыталась накидать в сумку побольше вещей, но Денисия не позволила.

— Жизнь дороже! — крикнула она, хватая Федору за руку и увлекая ее за собой.

Степанида послушно трусила за сестрами, всхлипывая:

— А как же шуба? А как же наша общая шуба?

— Да не нужна она никому, — на удивление трезво и щедро отреагировала Федора. — Не поняла, что ль, на нас охотятся?

Уже в машине Денисия им рассказала, что произошло с Зойкой, и сестры завыли в голос. Тогда Денисия поведала о разговоре с банкиром, и сестры вызверились на нее. Особенно лютовала Федора.

— За каким хреном ты в Зойку переоделась? — кричала она. — На кой нос в это дело сунула?

Денисия ответа на этот вопрос категорически давать не хотела — слишком неприглядный, даже страшный ответ. Она долго и героически отбивалась от нападок. До тех пор, пока не образумилась Степанида.

— Хватит уже, — одернула она беснующуюся Федору. — Что толку орать? Теперь надо думать, куда нам деваться. Чует сердце мое, не успокоится этот поганый Карлуша, пока не кокнет нас, пока нас не найдет.

Она так запросто о злодее сказала, словно была с ним знакома. Денисия загорелась надеждой:

— Степка, ты что, знаешь его?

— Да ну, — отмахнулась та. — Откуда?

— И я что-то не припоминаю, чтобы Зойка про Карлушу трепалась, — поддерживая сестру, сказала Федора. — Друг детства, говоришь?

— Так банкир утверждал. Говорил, что Карлуша друг его детства, — подтвердила Денисия.

— Стран-но, — задумчиво пропела Степанида. — Неужели детство было и у банкира?

Федора рассудила:

— Выходит, было, раз Карлуша друг детства. Или, думаешь, Боровский сразу банкиром родился?

— Но о Карлуше я никогда не слыхала, — заверила Степанида и взвыла:

— Ой, девочки, а куда ж нам деваться? У меня даже паспорта нет с собой!

Поехали к Степаниде. Не доверяя здравомыслию сестры (жадная Степка и мебель с собой попрет), Денисия сама за паспортом отправилась. Пользуясь своим абсолютным сходством с сестрой, она собралась беспрепятственно пройти в комнату Степки, но как бы не так. Хозяйка квартиры — милая интеллигентная старушенция — оказалась чрезвычайно недоверчивой особой.

— Вы кто? — преграждая Денисии путь и глядя на нее поверх очков как на совершенно незнакомого человека, спросила она.

— Теть Маш, — не растерявшись, на Степкин манер загундосила Денисия, — вы не видите, что ль, я ж ваша жиличка.

— Вижу, но прическа не та и одежда не та.

— Ой, долго ль мне шмотки сменить? Шубку сестрица подкинула, а прическу в цирюльне сварганили.

— Может, так, а может, и по-другому. Может, вы и есть та сестрица, что шубку подкинула, — с подозрительным прищуром предположила старушка.

Денисия рассмеялась:

— Зойка, что ль? Она ж богатейша. Пусть и она, дак что ей здесь у меня воровать?

Сраженная логикой, старушенция согласилась:

— Да, брать у вас, Степочка, нечего, но и вы меня тоже поймите. С тех пор как поселился над нами Реваз, грузин-бизнесмен, мой дом в двор проходной превратился. Все лезут, кому не лень. И нерадивые какие-то пошли нынче воры: номер квартиры не могут запомнить. Вот рассержусь и повешу на дверь табличку: «Бедна, как церковная крыса. Кроме болезней, нет у меня ничего, а деньги ищите на пятом этаже».

— А вы ворам отдайте свой болезни, — пошутила Денисия, но старушка задумалась, серьезно рассматривая этот вопрос.

— К сожалению, все болезни мои не заразны, — горестно вздохнула она, пропуская девушку в Степкину комнату.

Там, недолго задерживаясь, Денисия забрала сбережения сестры, ее паспорт, похватала кое-что из вещей и бегом вернулась в машину. Отъехав на безопасное расстояние, она заглушила мотор и, поворачиваясь к сестрам, спросила:

— Что будем делать?

Начали перебирать всевозможные варианты, и чем больше перебирали, тем безысходной вырисовывалась перспектива, все мрачней и мрачней становилось на душе. В конце концов умолкли и задумались.

Степка подскуливала: «Зоя-Зоя», Денисия и Федора молча вытирали слезы.

— Послушайте! — вдруг воскликнула Степка. — А может, пускай Денька своему Аронову позвонит?

Вдруг он нас спасет?

— Как? — скептически поинтересовалась Федора.

— Про нас и банкира с Карлушей в передаче своей сообщит, эти сволочи нас и не тронут. Не посмеют. А мы заодно и прославимся: сразу звездами станем, как нам Аронов и обещал.

— А куда я ему позвоню? — без всякого вдохновения осведомилась Денисия. — Будто мы коротко с ним знакомы. Я вообще его видела не больше трех раз, если не считать телевизора. И адреса своего он мне не давал.

Федора ахнула и, поковырявшись в вещичках, протянула сестре визитку.

— Что это? — удивилась Денисия.

— Все координаты Аронова, — бойко сообщила Федора.

— Ух ты! — восхитилась Степанида., — Федька, ты где их взяла?

Та смущенно поведала:

— Да когда нас примадонна полуголых вышвыривала из номера, Аронов визитки свои обронил. Я одну подняла и сохранила. Теперь пригодится.

Денисия пожала плечами:

— Вряд ли. Нет смысла ему звонить. Не станет помогать нам Аронов.

Сестры спросили хором:

— Почему?

— Опасно. Зачем ему рисковать? Кто мы ему?

— Какая разница? — возмутилась Федора. — Он журналист, а тут сенсация сама в руки прет. Короче, не выделывайся. Бери визитку и прямо сейчас звони.

Денисия визитку взяла, но звонить не спешила.

— Девчонки, — с мольбой спросила она, — на кой нам этот Аронов? Это только в книжках журналисты за правду радеют, а на самом деле они все продажный народ. Их только деньги интересуют. Говорящие попугаи, торгующие собой и оптом и в розницу. Он в одну секунду нас сдаст Карлуше. Нет, девочки, мы должны рассчитывать только на себя.

— А пошла ты! — рассердилась Федора. — Снова заладила про свою независимость. Выбрала время мораль читать. Не хочешь звонить, верни визитку. Я сама ему позвоню.

— Правда, Денька, чего ты выделываешься, — восстала и Степанида. — Может, ты и права, но я хочу знать это точно. Давай звякай Аронову, и пускай он тебя пошлет. Тогда и начнем сами думать.

— Эх вы, иждивенки, — сокрушилась Денисия. — Паразитки-лентяйки, всего и умеете, что надеяться на штаны. Ждут вас в жизни огромные разочарования.

— До этих разочарований еще надо дожить, — философски заметила Федора и гаркнула во все горло:

— А ну, блин, звони!

Денисия подчинилась, набрала мобильный Аронова, но он не отвечал. Она позвонила по другому номеру: там ей сказали, что Матвей очень занят и не может с ней говорить. Она бросила, сотовый на сиденье и горестно закатила глаза.

— Ну что? — спросила Федора.

— Практически послал, — злорадно сообщила Денисия. — В ближайшее время просили его не беспокоить: страшно занят. И так будет всегда! Хотите сами проверить?

— Да ладно, — отмахнулась Степанида, — была охота даром время терять. Скажи лучше, что нам теперь делать?

Денисия оживилась:

— Девчонки, нам сейчас что надо? Смыться скорей из Москвы. У меня есть предложение. Прямо сейчас мчим отсюда подальше, но до большого города: хоть до Рязани, хоть до Иванова. По карте посмотрим, что ближе. Деньги у меня есть, много денег. Там берем билет до Сочи, устраиваемся в пансионат и ждем, пока страсти улягутся. Потом возвращаемся и нормально живем.

— А как ты узнаешь, что страсти уже улеглись? , — ядовито поинтересовалась Степанида.

— Время от времени будем Ларке звонить, она нам расскажет.

— Нет, так не годится, — забраковала план сестры Федора. — Прямо сейчас нам уезжать нельзя. Ты с университетом должна уладить, мы со Степкой тоже работу терять не хотим.

Денисия резко ее прервала:

— Твои предложения?

Федора призадумалась, явно в чем-то сомневаясь, а потом махнула рукой:

— А, раз такое дело, расскажу все жениху-министру. Во-первых, он величина в своей местности, значит, спрячет нас надежно. Во-вторых, его можно попросить и наши дела уладить. В моем отеле он человек уважаемый. Если за меня словечко замолвит, с работы уж точно не слечу. Да и с учебой твоей отмаз придумает, и Степкиному хозяину насвистит — не уволят.

— А как же ты ему расскажешь? — ахнула Степанида. — Ты же дворянкой прикидывалась, все боялась, что он узнает, кем ты работаешь.

— А тут еще выяснится, что полно сестер у тебя и все не дворянки. Он же теперь на тебе не женится, — предположила Денисия.

— Ну и фиг с ним, — отрезала Федора. — Тут не до жиру, быть бы живу. Из истории выпутаться он поможет, а с женитьбой потом разберемся. Не захочет, другого найду. Какие наши годы.

Степанида уставилась на Денисию:

— Ну что, едем к министру?

Та представила, как придется им впутывать в очень сомнительную историю совсем незнакомого человека (на опыт сестры она не рассчитывала), и поежилась:

— Ой, девочки, не знаю.

— Да ладно тебе, — отмахнулась Степанида.

— Страшно мне, аж мурашки по коже. Не знаю.

— Да что ты не знаешь? — рассердилась Федора, — Не знает она! Досомневаешься, блин, пока нас не грохнут, как Зойку. Я вон министром своим уже жертвую.

Вдруг в голос завыла Степанида:

— Зо-о-ойка-а-а! Зоечка-а-а!

— Правда, поехали, Денька, — взмолилась Федора и, видя сомнения сестры, гаркнула:

— Езжай, мать твою, блин!

Денисия тронула с места «Феррари».

Глава 14

Министр, к удовлетворению Федоры, оказался в номере и, судя по всему, собирался на рандеву к невесте. Он был приодет, гладко выбрит, надушен, полон радужных ожиданий. Он всем своим перезрелым, дряблым мужским существом предвкушал сладость упругого юного тела, когда же «тело» явилось к нему само, он удивился и насторожился.

Денисии это сразу не понравилось. Однако Федька чужого мнения не спрашивала, потому, как всегда, имела свое. Она с ходу обрушила вагон бед на министра, после чего бедняга струхнул, едва не наделав в штаны. Его била нервная дрожь, и огоньки страха метались в глазах. В каком состоянии он пребывал, было ясно даже простушке Степаниде, начисто лишенной наблюдательности. Но Федора, увлекшись, продолжала наседать и добилась того, что министр подчистую сознался, заявив:

— Никакой я не министр.

— А кто ты? — опешила Федька.

— Начальник отдела.

— Зачем же в Москву зачастил?

— По делам дружественной фирмы, которая и оплачивает мои вояжи.

— Ага, — вдохновилась Федора, — значит, кое-какие связи имеешь! Значит, не последний ты человек!

— Не последний, — согласился псевдоминистр, — потому и не хочу влезать в вашу историю. К тому же у меня семья.

Это был гром среди ясного неба!

— Семья?! — возопила Федора.

— И большая. Теща, жена и детей толпа: три мальчика и одна девочка. Я чиновник, лицо подневольное, рисковать не могу.

Долго рыдала Федора на плечах сестер! Сбившись в кучку на заднем сиденье «Феррари», они, нахохлившись, как воробышки, выли.., каждая о своем.

О разбитых мечтах голосила Федора: «Сволочи все мужики!» О потере несбыточного причитала Денисия: «Плакала моя Сорбонна!» — «И что с нами будет теперь?» — попискивая, заходилась от страха Степанида. И все вместе они (здесь их горе сливалось в хоре) убивались о Зойке, о любимой сестре.

Что там ни говори, каждая в жизни карабкалась как могла, но втайне надеялась все же каждая на помощь благополучной сестры.

А теперь что?

Совсем в этом мире одни? Без родственников! Без крыши над головой! Без денег, без помощи. И еще нависла беда…

Первой взяла себя в руки Денисия.

— Все, хватит, — заявила она, вдоволь наплакавшись и вытирая с обветренных щек слезы рукавами дорогушей шиншиллы.

Такое ее поведение отрезвило Федору.

— Ты че Зойкину шубу-то портишь? — возмутилась она. — Горе горем, а головой-то, сестренка, думай. Негоже переводить заграничную вещь.

Уж такая Федора была практичная с детства. И Денисия с детства терпеть не могла ее практицизма махрового.

— Пошла ты, — лягнулась она.

— Да ладно вам, — рассердилась Степанида. — Нашли время цапаться. Теперь нам нельзя друг без дружки. Знаете, что я решила?

— Что?! — воскликнули разом Денисия и Федора, потому что обе не доверяли рассудку младшей сестры.

Степанида глянула на часы и сообщила:

— Через двадцать минут у меня встреча с Гариком. Он верный мужик и совсем неженатый, не такой, как этот министр. Поехали к нему, все расскажем…

— И дальше что? — фыркнув, не дала ей договорить Федора. — Умный совет нам даст твой придурок? Что-то я сомневаюсь.

— Он не придурок. С чего ты взяла?

— А кто еще может влюбиться в такую, как ты?

Посмотри на себя, ты же тормоз.

— Я, может, и тормоз, но у Гарика своя фирма, — обиделась Степанида. — И, между прочим, она процветает. О чем это говорит?

Федора презрительно фыркнула, не собираясь отвечать на глупости.

— О чем? — спросила Денисия.

Ей и в самом деле был интересен ход мыслей своей простоватой сестры.

Степанида не без важности сообщила:

— О том, что Гарик во многом петрит. И вообще, он мужик, значит, больше нас в жизни смыслит, а сами мы дров наломаем. Сами мы пропадем.

— Что вы за дуры?! — взорвалась Денисия. — Готовы слушать кого угодно! Прислушайтесь лучше к себе. Откуда такое неверие в собственные силы? Чем вы Гарика хуже?

Федора ее оборвала:

— Денька, не начинай. Знаю сама, что все мужики дебилы, поэтому мы, бабы, должны ими пользоваться. Зачем самой работать, когда всегда найдется самец, готовый пахать за тебя.

— Видела я самца твоего, — напомнила Денисия. — Он и сам лох и тебя сделал лохудрой. Так тебя лоханул, даже нам мало не показалось. Если хочешь, честно скажу. Всю жизнь тебя, Федька, умной считала. Хитрая ты — это да. Ленивая — тоже имеется, но и ума у тебя не отнять. Сильный ум и практический, поэтому в сугубо жизненных вопросах всегда я к тебе за советом шла. Даже Зойку умом ты превзошла. Порой ты мне даже мудрой казалась…

Зная свою скупую на похвалу сестру, Федора насторожилась.

— Постой, погоди! — закричала она, обрывая Денисию. — С чего это ты меня так тут нахваливаешь?

Клонишь куда, не пойму.

— А к тому и клоню, что после позора с министром ты, Федька, лучше молчи. И Степку не унижай.

Хватит, может, и дура она, но тебя поумней. Гарик ее действительно любит, а вот у тебя в любви вышел полный прокол. Как хвастала ты своим министром: и то обещал, и это купил, от любви обезумел… И я тебе верила…

— И я тебе верила, — пискнула Степанида.

— Верили все, — продолжила Денисия. — От успеха ты задаваться стала, слишком высоко себя понесла, уже министершей себя возомнила. А вышло что?

Какой-то старый пердун грубо тобой попользовался да и вышвырнул вон. Где же был твой ум, когда ты с ним связалась? Где же хитрость? Да и не нужны там они. Достаточно просто разуть глаза, и сразу стало бы видно, что он такой же министр, как я балерина. Поэтому больше ты нам советов своих не давай.

— Правильно, — согласилась Степанида. — Помалкивай, раз обосралась. Теперь мы сами будем рулить. Привыкла командовать. Иди лохом-министром командуй своим, лохудра.

Федора — сильный характер, но от предательства обеих сестер она растерялась. Сочувствия и понимания ожидала она, а вон что получила: злорадствуют, зло насмехаются, вместо того чтобы по-сестрински ее пожалеть.

— У-у, суки-и, — процедила она. — Глумитесь?

Иззавидовались все, а теперь обрадовались? Настала ваша пора? Что ж, давайте, торжествуйте! Радуйтесь моему горю! Топчите! Топчите меня..

Не смогла продолжить. Спазм сдавил горло, под насмешливыми взглядами сестер Федора запнулась и, почувствовав себя слабой, раздавленной, беззащитной, в голос, с надрывом вдруг заревела — слезы хлынули проливным потоком.

Денисия и Степанида, к злому отпору готовые, растерялись, но тут же следом, осознавая Федькину боль, завыли. Им было жалко Федору. Им было не просто стыдно, им страстно, жгуче, невыносимо хотелось, чтобы этот чертов жених превратился в министра. В министра без жены и детей, но зато с огромной любовью к Федоре. И казалось им, что все земные сокровища стоит за это отдать.

Сама же Федора, ощутив добрый отклик сестер, еще больше себя зажалела и завыла сильней. И тут же новым приступом ора отозвались ее сестрички. Так сидели они, обнявшись и поливая друг друга слеза ми. И на место жестокой щемящей боли приходила уверенность, что втроем они сила. Значит, выстоят сироты и в этой беде, значит, прорвутся в светлое будущее. И сквозь слезы засмеялись девчонки — сладкий смех, почти истома, когда радость смешалась с горем…

И вплелся в их смех, в их слезы мобильный звон.

— Мне! — хватая трубку, закричала Федора. — Мне! Мне! Он! Он!

Это был действительно он, министр… Или псевдоминистр — неважно. Важно другое: он прощения просил. Был растерян, убит, все твердил:

— Мне без тебя не жить. Ты ушла, разрыв, и я сразу понял. Все понял. Схожу с ума. Мне без тебя не жить. Только ты. Ты и я!

Федька слушала и тайком скулила, смахивая свободной рукой слезинки со щек. Она даже не стала спрашивать: «Как же дети? Как же жена?»

Сам все сказал:

— Только ты. Не волнуйся, решу. Есть силы, есть средства. Все, что хочешь, получишь: шубу норковую, двухэтажный коттедж, домработницу, автомобиль… Будешь счастлива, клянусь! Где твои сестры?

Ты одна?

— Одна, — не зная зачем, солгала Федора и добавила:

— Мои двойники куда-то умчались.

— Жду тебя. Приезжай.

«Двойники» — Денисия и Степанида, напряженно всматривавшиеся в лицо сестры, затараторили сразу, как та отключила трубку:

— Кто? Зачем? Откуда?

— Девочки, он! — со счастливой улыбкой сообщила Федора.

— Министр?

— Министр.

— Вот это да! — радостно выдохнула Степанида. — И что говорил?

— Опомнился. Просил, чтобы я поскорей приезжала. Клянется, что любит, что бросит детей и жену.

Автомобиль обещал купить. Говорил, что поможет, спрячет, надежно спрячет меня.

«А как же мы?» — прочитала в глазах сестер Федора и растерянно спросила:

— Девочки, что же мне делать? Про вас он ни слова не говорил.

Степанида оторопело уставилась на Денисию.

— Значит, всем помочь он не в силах, — отрезала та. — Отправляйся, Федька, к министру. На «Феррари» к отелю уже опасно, тачку лови и скорей поезжай. О нас не волнуйся. Нам даже лучше: было три проблемы, останется две. Я и Степка выкрутимся.

Главное, пусть не тянет министр твой, сегодня же пусть отправит тебя от Москвы подальше, а за нас ты сердце не рви.

— Ой, девочки, родные мои, любимые, спасибо! — обрадовалась Федора и следом встревожилась:

— А вы и вправду не обидитесь?

— Иди уж, не тяни, с чего нам обижаться, — криво усмехнулась Денисия, великодушно прощая маленькое предательство сестры.

И все же Федора не сразу поверила.

— Нет, правда? — спросила она.

Грубовато встряла Степанида.

— Да топай отсюда, — толкнула она сестру. — Обидитесь, не обидитесь. Хорошее время для гаданий нашла. На кой ты нужна нам, обуза? Баба с возу, кобыле легче. Давай отчаливай, министра сваво поскорей хомутай, пока с крючка пузан не сорвался.

— А вы куда?

— А мы к моему Гарику.

— Да-да, — подтвердила Денисия, — мы туда.

Нас двое, ему теперь проще.

Федора успокоилась, расцеловала сестер и, уже покинув «Феррари», снова сунула голову в дверь:

— Короче, девчонки, если Гарик вдруг не поможет, мало ли что, сразу дуйте ко мне. — Подумав, она добавила:

— А я, как устроюсь, сразу вас к себе заберу. Одна жировать не стану, я не Зойка, голодать вас не брошу…

И тут же Федора сама себе ужаснулась:

— Господи! Что я мелю! Зоенька наша погибла!

Боже мой, боже! — со слезами закричала она и деловито продолжила:

— Да не вздумайте на этой машине сделать попытку сквозануть из Москвы. На первом посту вас застукают.

— Что мы, дуры? — сердито отмахнулась Степанида. — У Гарика транспорта много, он нас как-нибудь вывезет.

— Ну, удачи вам. Я еще позвоню.

И летящей походкой Федора, игнорируя подземный переход, пересекла автостраду. На другой стороне улицы остановилась, всмотрелась в даль, перебирая на месте длинными стройными ногами, затрясла лохматой гривой роскошных волос, игриво замахала рукой, останавливая частника…

— Как на Зойку похожа, — горестно простонала Степанида, с любовью глядя на сестру. — Как похожа! Вылитая наша Зойка!

Денисия, невесело усмехаясь, спросила:

— А ты не похожа?

— А я нет.

— Вот дурная, мы же все близнецы. Одинаково отмеряла нам природа.

— Ага, а меня обделила-а, — с обидой протянула Степанида.

— Обделишь тебя, — поворачивая ключ в замке зажигания, констатировала Денисия и ехидно напомнила:

— Это ж песня, как ты с Федькой дралась за ее же шубу. Просто опера, как делили. Тот и дня не проживет, кто обидит тебя.

— Слава богу, что есть кому за меня постоять, — огрызнулась Степанида.

— Ладно, поехали к Гарику, — отмахнулась Денисия, трогая с места «Феррари».

Глава 15

Гарик имел странный вид: был всклокочен, помят, растерян… Пожалуй, даже напуган. Молодые люди на встречу с любимыми обычно не такими являются. Тем более Гарик — от природы нарцисс, модник и сноб. У него в этот вечер явно что-то не ладилось, однако, еще издали заприметив сестер, он обрадовался и закричал:

— О-о! Какие люди! Степка, я думал, ты уже не придешь, а тут сразу обе! Зоя, какими судьбами? Выглядишь просто класс!

И радость его и его состояние Денисию удивили.

— У тебя неприятности? — спросила она, подходя поближе и с изумлением обнаруживая под глазом у Гарика замазанный крем-пудрой синяк.

Он широко улыбнулся:

— Да нет. Уже нет. Все в порядке.

Бегло взглянув на Степаниду, он обратился почему-то к Денисии:

— Развлечемся, Зоенька? Командуйте, куда вас вести. Куда ты хочешь?

— Да нет, сейчас нам не до развлечений, — задумчиво ответила она. — Разговор есть. Пойдем, — Денисия кивнула в сторону «Феррари».

Гарик испуганно взглянул на нее, на машину, но пошел — явно нехотя. Едва они расселись по сиденьям, Степанида, не дав раскрыть Денисии рта, затараторила, с ходу выкладывая все подчистую: про смерть сестры, про тайну Карлуши с банкиром, про грозящую всем им опасность…

Денисия внутренне сжалась. «Выдаст, дуреха, меня с потрохами», — подумала она, не зная, как остановить словесный поток младшей сестры.

Но зря она опасалась. Несмотря на бестолковость, Степанида довольно дельно все рассказала и ни разу не ошиблась, неизменно называя Денисию Зойкой и наоборот. Она взяла себя в руки, успокоилась и была далека от истерики, а вот Гарик сдавал на глазах. По мере повествования он то бледнел, то краснел, а под конец, похоже, предался панике.

Денисия внимательно за ним наблюдала и не могла избавиться от мысли, что внутри его не просто большие сомнения разрывали, а шла какая-то борьба.

Он лихорадочно соображал. Это было видно по его то сумасшедшему, то сосредоточенному, то цепкому взгляду.

Складывалось впечатление, что Гарик уже пришел к ним с загадкой, которую Степка рассказом своим если и не помогла разгадать, то добавила нечто, проясняющее картину и толкающее на отчаянные решения. Да-да, именно на отчаянные, иначе с чего у Гарика вдруг затряслись руки? Его явно била нервная дрожь.

— А п-почему Карлуша убил Д-денисию? — слегка заикаясь, спросил он.

Ответила Степанида:

— Потому, что Зойка ее на даче вместо себя оставила. Банкир думал, что это не Денька, а его жена.

— А з-зачем ты это сделала? — удивился Гарик, уставившись на Денисию. — Зоя, з-зачем ты поменялась с с-сестрой?

— Какая разница, — рассердилась она. — Значит, нужно мне было. Слежку устроил за мной банкир, вот я и спасалась. Короче, говори, ты нам поможешь?

Если нет, отчаливай. Не пали наше время.

Гарик засуетился:

— Да-да, к-конечно, обязательно помогу. Т-только мне срочно нужно звякнуть по сотовому. Я выйду?

Денисии это не понравилось.

— Что за секреты? — спросила она.

Молодой человек смутился:

— Нет, не секреты, это по моему делу. Кое-какие распоряжения дам и буду свободен.

Она кивнула:

— Ладно, иди.

Когда Гарик покинул машину, Степанида, торжествуя, сообщила:

— Вот это мужик, не то что Федькин самозваный министр.

Денисия удивилась:

— Какой мужик? Ты что, не видишь, у него же от страха полные штаны. Руки трясутся, зуб на зуб не попадает.

— Да, он испугался, — согласилась Степанида. — У него свой бизнес, я тут такое опасное дело. Да еще неожиданно. Кому рисковать охота, но он же от нас не отказался. Напугался, но будет нам помогать.

— Хм, «напугался», — хмыкнула Денисия. — Да он пришел к нам уже напуганный. Ох, не нравится что-то мне все это.

— Да перестань ты, вечно всем недовольна. Всегда мужиков подозреваешь в плохом… Денисия сердито перебила сестру:

— И, глядя на вас, никогда не ошибаюсь. Ты как хочешь, а я…

Закончить она не успела — вернулся Гарик.

— Так, девчонки! — фальшиво демонстрируя оптимизм и радостно потирая ладони, воскликнул он. — Дело сделано! Я все уладил!

— Что сделано? Что уладил? — насторожилась Денисия.

— Да кое-кому тут позвонил…

— Кому? — насторожилась уже и Степанида.

Гарик нервно заржал:

— Девчонки! Расслабьтесь! За кого вы меня принимаете? Дружок мой склады сдает. В них есть комната для охраны. Несколько дней поживете там, пока я лучшего не придумаю. Удобства, конечно, не ахти какие, но зато гарантирую полную безопасность.

Денисия запротестовала:

— Зачем нам там жить? Не вижу смысла. Мы рассчитывали, что ты нас вывезешь из Москвы.

— У вас что, крыша съехала? — абсолютно искренне возмутился Гарик. — Вы что, голубушки, «ящик» не смотрите?

— Нам не до «ящика», — огрызнулась Степанида и тут же поинтересовалась:

— А что там?

— А там по всем каналам шуруют новость. Между прочим, Зойка объявлена в розыск как самая главная подозреваемая в убийстве сестры.

— Сволочь Карлуша! — хватаясь за голову, закричала Степанида.

Денисия же прозрела и вздохнула с некоторым облегчением.

— Так вот почему ты пришел такой странный, — сказала она, уже мягче глядя на Гарика. — Признаюсь, подумала о тебе черт-те что.

В ответ он криво усмехнулся:

— Еще бы. Я как услышал, так обалдел, а тут ты со Степкой вдруг… Чего в башке только не пронеслось. Начал врубаться тогда, когда рассказали, а до этого полный туман. Ну что, поехали? Я на машине.

Бросаем «Феррари»? Он в розыске. На нем нельзя.

— Как бросаем? — разволновалась Степанида.

Денисия задумчиво спросила:

— Ехать нам далеко?

Гарик пожал плечами:

— Да нет, не очень.

— Тогда ты поезжай, а я за тобой, — тоном, не терпящим возражений, заявила Денисия.

— Как знаешь, — ответил он, не спеша покидать «Феррари».

Неожиданно зазвонил телефон. Гарик дернулся, но Денисия пояснила:

— Это мой.

Прижав трубку к уху, она побледнела. Звонила Федора.

— Степка! Бегите! — кричала она. — Западня!

Министр меня предал! Гарик вас тоже сдаст! Их запугали! Сестрички! Спасайтесь!

— Что там за грохот? — спросила Денисия.

— Бандиты ломятся! Ой, мамочка, не могу! Вызывай ментов! Скорей! Может, успеют!

— Ты где?

— Дом под снос, рядом стройка, шестая квартира, второй этаж…

Пока Федора рассказывала, как до нее добраться, Степанида и Гарик дергали Денисию, отвлекали своими нетерпеливыми вопросами.

— Кто это? Кто? — хором кричали они.

Закончив разговор с сестрой и страшно психуя, Денисия гаркнула:

— Конь в пальто! — Но следом, бросая сотовый на сиденье, все же им пояснила:

— Подружка моя.

— Какая? — изумленно воскликнула Степанида, понимая, что телефон у сестры Зойкин, следовательно, и подружка тоже ее.

Игнорируя вопрос, Денисия сердито уставилась на Гарика:

— Так мы едем или как?

— Едем, едем, — отводя взгляд, засуетился тот. — Как договорились. Я впереди, вы — за мной.

— Да, — подтвердила Денисия.

Замявшись, он предложил:

— А может, Степка поедет в моей машине?

— Да, — обрадовалась Степанида, — может, я лучше с ним!

Денисия рявкнула:

— Нет!

Возражать не решаясь, Степанида втянула голову в плечи. Гарик тоже настаивать не посмел. Как только он покинул салон, Денисия рискованно развернула «Феррари» и дала по газам.

— Куда ты?! — завопила Степка, с отчаянием всматриваясь в остолбеневшего на тротуаре и стремительно удаляющегося Гарика.

— Так надо! Молчи! — приказала Денисия и с угрозой добавила:

— Не выводи меня из себя!

Но Степанида, не пугаясь угроз, молчать не пожелала.

— С ума сошла? — продолжала вопить она, подпрыгивая на заднем сиденье. — Куда ты несешься?

На паленом «Феррари»! Мы же договорились! Гарик хотел нас спасти!

— Твой Гарик… — начала Денисия и осеклась.

Перед ее глазами стояло его обескураженное лицо, увиденное ею в зеркальце заднего вида. Казалось, в нем, кроме растерянности и паники, было какое-то облегчение.

«Не совсем, значит, Гарик сволочь, — подумала она. — Похоже, обрадовался, что мы сбежали».

Денисия не хотела расстраивать свою наивную сестру, да и не до рассказов ей было. Убедившись, что «хвоста» за ними нет, она остановила машину и, оглянувшись, приказала Степке:

— Сиди.

Сама же вышла на улицу и позвонила в милицию, сообщила, где находится Федора и какая ей угрожает опасность. Обещали приехать.

— Что происходит? — накинулась на Денисию Степанида, как только та вернулась за руль.

— Потом узнаешь, — отмахнулась она, сосредоточенно копошась в «бардачке».

— Что ты ищешь? — спросила Степка.

— У Зойки где-то в машине был газовый пистолет. Хвастала она, что банкир подарил ей. Где он, не знаешь?

Денисия оглянулась на сестру и обмерла: прямо ей в лицо смотрело дуло этого самого пистолета.

— Разворачивай машину обратно! — потребовала Степанида.

— Чокнутая! Что ты делаешь?

— Разворачивай!

— Ах вот ты как!

Денисия бесстрашно накинулась на сестру. Слава богу, выстрелить Степанида не успела. Или не посмела. Все обошлось. Денисия в два счета ее скрутила, связав руки найденной в «бардачке» веревкой, и помчалась на помощь Федоре.

Оставив Степку в «Феррари», а «Феррари» на соседней улице, Денисия с пистолетом в одной руке и фонариком — в другой отправилась на стройку. Легко нашла дом под снос, освещая фонариком путь, вошла в первый подъезд, остановилась. Вокруг тишина и темень. Было страшно. Ни бандитов, ни милиции. Никого.

— Федька! — тоненько позвала она. — Феденька!

Ей никто не ответил. Поеживаясь, Денисия поднялась на второй этаж, посветила на двери, нашла шестую квартиру, вошла. И тут же споткнулась о что-то мягкое: мешок или куль? Посветив, она отшатнулась. Мужское тело. Первый порыв был: бежать! Но Денисия себя пересилила и склонилась: министр!

Он лежал с простреленной головой, рыхлый, безвольный, совсем неживой.

Внутри у нее все похолодело и словно оборвалось.

— Федька! — исступленно закричала Денисия, врываясь в комнату.

Она была там. Забившись в угол, лежала на грязном полу, бессмысленно прикрывая руками грудь.

Юная. Беззащитная. Бездыханная. Длинные стройные ноги разбросаны. Во лбу кровоточит дырочка.

Все восстало в Денисии и кинулось к ней, к Федоре: обнять! Прижать! Зацеловать!

Горе затмило разум, но там, в машине, сидела живая сестра, единственная уже, последняя…

Денисия вздрогнула, словно очнувшись, и со всех ног помчалась обратно.

«Улыбайся! Улыбайся! Степка паникерша! Она не должна этого знать!» — приказывала себе Денисия, прыгая за руль и на бешеной скорости срывая с места «Феррари».

— Денька, что происходит? — с заднего сиденья плаксиво пищала Степанида. — Куда ты ходила? Почему сбежала от Гарика?

— А ты хочешь парню всю жизнь поломать? — взяв себя в руки, спокойно спросила Денисия. — Ты что, не слышала? Я в розыске. Карлуша устроил.

Только представь, что будет с Гариком, если нас у него найдут.

Судя по всему, Степанида представила.

— А как же нам теперь быть? — растерянно спросила она. — Куда мы денемся? Кто нам поможет?

— Сами справимся.

— Иди ты к черту! — вызверилась Степанида. — Заладила: сами да сами. Я не умею сама! И не хочу!

— Я знаю, тебе, как всегда, мужика подавай, ходячая беспомощность, — огрызнулась Денисия, останавливая «Феррари». — Если руки развяжу, драться не будешь? — уже мягче спросила она.

— Не буду.

— Ну так знай, сейчас поедем к Пыжику. Гарик прав, на этой машине больше нельзя. Опасно. Пыжик нам и машину найдет, и квартиру. Короче, ты знаешь, он парень умный и изворотливый.

Заслышав о Пыжике, Степанида успокоилась.

— Тогда развязывай. Точно драться не буду, — сообщила она.

— А до этого, выходит, врала, — рассердилась Денисия, но руки сестре развязала.

Глава 16

Пыжик — Лешка Пыжов — устроился в Москве совсем неплохо. И деньжата водились всегда у него — приличные деньжата, — и связи были. И вообще он был парень толковый.

До шестнадцати лет Лешка жил безотцовщиной в маленьком их городке. С матерью жил, в одном доме с Гронскими. Он сильно тянулся к отцу Денисии, по вечерам с ним в шашки играл, в нарды, в шахматы.

Сестры все, как одна, терпеть его не могли на первых порах, ревновали. Когда же Пыжик подрос, он стал и девчонкам внимание уделять. Был даже в Зойку влюблен, и она взаимностью отвечала. Неизвестно, чем дело кончилось бы, может, и свадьбой, но утонула в реке его мать — молодая крепкая женщина. В одну секунду Пыжов стал сиротой, и тут-то выяснилось, что есть отец у него. И не просто отец, а большой человек, высокий пост в Москве занимает.

Уж как там все дальнейшее получилось, как проведал про сына отец, никто в городке не знает, возможно, не знает и сам Пыжов. Предполагали, что подруга матери сообщила, а может, бабка-соседка…

Неважно, главное то, что вскоре приехал за Лешкой красивый черный «Пежо» — таких в захолустье и не бывало. Он навсегда парнишку увез. С тех пор Леху там не видали, но зато если кто в Москву собирался, то к бабульке-соседке обязательно «бег» за адресом Пыжика. Пыжик всех привечал, никому не отказывал. С его же помощью и сестры в Москву перебрались. Особенно он сочувствовал (теперь) Денисии. Частенько поручения ей давал: мелкие, а платил за них хорошо. С ней он был вообще безотказный.

Зойка хоть и была невестой Сашки, но Пыжика ревновала к сестре. И все твердила:

— Не видишь, что ли, Пыж на тебя серьезно запал. Давай, Денька, вперед, не теряйся. У него бабки водятся, квартира, крутая машина, бргатый отец.

— Отстань, — сердилась Денисия, — у нас с Лехой отношения абсолютно деловые.

В общем-то, так и было. Ни разу вольности не дозволил Пыжов себе, всегда относился к Денисии с большим уважением. А если и любил, то лишь за тягу к знаниям, за усердие, за упрямство, за бескорыстие, за большую ее доброту. Он, пожалуй, единственный, кроме сестер, всегда ее узнавал, не ошибся ни разу.

Вот и сейчас не обманули его ни шубка, ни дорогие сапоги, ни манеры а-ля Зойка. Увидев Денисию, он рассердился и закричал:

— Ну ты ходишь, подруга! Я когда тебя ждал?

Просил зайти ее днем, она ночью явилась. Ладно, фиг с тобой. Все не так, как хотел, сложилось, но что теперь делать. Паспорт давай.

Денисия растерялась:

— Нет паспорта. Точнее, есть, но не мой.

Теперь уже опешил Пыжов.

— Не твой? — спросил он. — А чей?

— Зойкин, — призналась Денисия, понимая, что перед Лехой нет смысла ломать комедию.

Тут он обратил наконец внимание на шубу, на сапоги, на прическу и обозлился:

— Слушай, опять у вас маскарад? Не надоело глупостями заниматься? Сейчас звякну Зойке и выскажу ей, какая она дура. Выскочила за банкира, пусть радуется и оставит тебя в покое. Ты должна делу себя посвятить, а не выполнять ее идиотские прихоти.

Денисия до сей поры еще как-то держалась, но, услышав имя сестры, не устояла. Брызнули слезы из глаз, тяжко стало в груди, подогнулись колени…

— Ты что, телевизор не смотри-ишь? — с горестным воем спросила она.

Пыжик остолбенел:

— А что там?

Денисия рухнула на диван, зарылась лицом в подушку и такого дала рева, что бедного Леху по спине жуткий мороз продрал. Он стоял, ошарашенный, что предпринять не зная, и машинально бубнил:

— Что, блин, происходит? Что, блин, произошло?

Выплакавшись, Денисия взяла себя в руки, немного успокоилась и все, как есть, рассказала Пыжову.

Лишь по его реакции поняла она, как дела ее плохи.

Не волею случая, а по собственному упорному желанию оказался Лешка Пыжов в центре всех московских баталий и заморочек. Его знали все: газетчики, бизнесмены, спецслужбы, менты, воры-законники, чиновники, телевизионщики — все знали Пыжова. И он всех знал. Быть в курсе — его профессия, его бизнес, приносящий доходы. Через Леху пускали и «дезу», и «слив», и сам он и «дезу» и «слив» как никто мог пристроить. К нему же тайными тропами шли за «компрой»…

Он все про всех знал, а на многих имел серьезные, годящиеся для самого строгого суда улики.

Откуда он все это брал — тайна, покрытая мраком. Многое про него поговаривали, многим он костью в горле стоял, но трогать Пыжова до сей поры враги его не отваживались. Слишком спецслужбами от него несло: и своими, и чужими.

Денисия, разумеется, об этой стороне жизни своего старого друга не знала и не подозревала. Несмотря на то, что была у Пыжова большая фирма с толпой служащих и приличной охраной, сам он в ее глазах был скромным обычным парнем. Секретарши он не держал, сутками напролет не покидал своего офиса, сидел у компьютера, принимал посетителей, раздавал задания, жонглировал телефонными трубками, изредка исчезал на какие-то «стрелки».

Денисия, как и многие другие, при фирме его состояла внештатным сотрудником. Она частенько выполняла его поручения — что-то кому-то носила, у кого-то забирала пакеты, но смысла своих деяний не понимала. И про Пыжова знала одно: он как рыба в воде в этом огромном городе. Спартанец и вездеход.

И вот такой-то Пыжов, услышав ее рассказ, побледнел и сильно задумался.

— Значит, осталось вас двое, — не спросил, а констатировал он.

Леха был ползучий прагматик. Денисия поняла: ее боль, ее горе, смерть любимых сестер — для Пыжова это все лирика. Тех, что остались в живых, надо спасать. Об этом он думал.

— Значит, так, — вынес он приговор, — дела плохи предельно, но попробую вам помочь. Сюда больше ни шагу. За офисом могут следить. Есть у меня квартирка одна. Сам вас туда отвезу. И чтоб сидели мне там, как мыши. А я пока постараюсь разведать, откуда у этой проблемы ноги растут. В случае чего, хоть страшно этого не люблю, попробуем пошантажировать, ну да не будем загадывать. Варианты по ходу появятся, а пока по коням!

Уже у выхода, взявшись за ручку двери, Пыжов задумчиво посмотрел на Денисию и, изумленно качая вихрастой своей головой, сказал:

— Ну ты, мать, и попала. Никогда не думал, что конкретно тебе пригожусь со всем своим хламом.

Лишь позже Денисия поняла, что имел он в виду, когда на следующий день приехал Пыжов на их конспиративную квартиру.

— Денька, собирайся, — приказал он, — помощь твоя нужна.

— Пыжик, а я? — бросилась к нему зареванная Степанида. — Я тоже помогать вам хочу.

— А ты сиди тут тише воды ниже травы. В этом и заключается самая лучшая нам с Денькой помощь.

До одури напетлявшись по городу во избежание слежки, он отвез Денисию в святая святых, в свою архивную — так он называл анфиладу в полуподвале.

Бывший склад: тесная прихожая наверху, из которой крутая лестница ведет сразу вниз, в череду холодных комнат. Там стопками на стеллажах где аккуратно, одна на одной, где просто навалом лежали папки. Папки-папки-папки…

Денисия удивилась:

— Зачем столько бумаги тебе в наш компьютерный век?

— Глупенькая, — усмехнулся Пыжов, — это же все подлинники. Я только картотеку веду, в остальном смысла нет никакого. Пустая трата времени.

Иной раз и в картотеку не успеваю новую вещь занести, как покупатель найдется. Здесь, правда, мелочь одна. Все ценное, под спецзаказ, я держу в более надежном месте, а это под опт, даже не под розницу.

Тут только до Денисии дошло, чем ее друг занимается.

— Пыжик, ты что, информацией торгуешь? — спросила она.

— Торгую, — упрямо тряхнув чубом, словно сбрасывая с себя возможное осуждение, согласился он. — И продаю, и покупаю. И очень успешно.

— А это не опасно? — поинтересовалась Денисия.

— Чрезвычайно опасно, — признался Пыжов. — По лезвию бритвы порой балансирую, но, с другой стороны, в нашей стране просто жить и то чрезвычайно опасно, но мы же живем. — Он рассмеялся:

— Волков бояться — в лес не ходить. А я риск люблю, тащусь я под собственным адреналином. Ладно, давай, принимайся за дело. Сегодня ты должна перешерстить весь этот стеллаж.

— И что искать?

— Все, что имеет отношение к Зойкиному банкиру. Любую бумажку, даже самую незначительную, даже ту, где фамилия его случайно мелькнет, к себе в стопку откладывай. Буду анализировать. Может, и вычислим зверюгу Карлушу.

— И что потом?

— Потом на него информацию начнем шукать.

Если обнаружится компромат, считай, ты спасена.

Даже самые матерые беспредельщики под «компрой» становятся дюже сговорчивыми. Может, поэтому я еще и живой, — озорно рассмеялся Пыжик.

Денисия обвела глазами грозно застывшие в полумраке подвала стеллажи и спросила:

— Но если эти бумаги так неприятны кому-то, почему их все не сожгут?

— А их и жгут время от времени. Я тоже не лох, еще тот конспиратор, а все равно не убережешься никак. Нет-нет да и понесешь убытки.

Пыжик достал с полки папку, раскрыл ее и, потрясая бумажкой, сказал:

— За каждую вещь плачу. Считай, держу в руках не бухгалтерский счет, а бабки. И знаешь, что удивительно: иной раз у алкаша за бутылку такое куплю, что сам себе удивляюсь. Тут кадр у меня один был, жалко — спился, в банке одном крутом слесарем подрабатывал. Так он мне столько бумаг натаскал. Выпить-то парню охота.

— И ты все подряд покупаешь? — удивилась Денисия.

— Ну не все подряд, но много чего и ненужного на первый взгляд покупаю. Вот сегодня вещь одну раскопал, касаемую Воровского. Когда и где брал, забыл уж, а теперь она нам пригодится. Да-а, придется нам с тобой поработать. Ты уж извини, Денька, своих ребят я к делу твоему не могу подключить.

— Не доверяешь?

Пыжов покачал головой:

— Там, где крупными бабками пахнет, родному отцу доверять не советую. Мой аналитический отдел, поручи я ему твое дело, по ходу раскопает много такого, что для жизни твоей и даже моей совсем небезопасно. Карлуша ведь тоже не сидит сложа руки.

Кинет приличный кусок кому-нибудь из моих и узнает, что я тебе помогаю. Нет, девочка, лениться не надо.

Денисия вздохнула:

— Да-а, столько всего придется мне переворошить… Ты-то каждый день занимаешься этим. Нелегкая у тебя работа.

— Эх, — вздохнул Пыжик; — такой я бумажный червь, но в нашем деле не это самое страшное. Вот если попадутся беспредельщики-дуболомы, которые не привыкли добром договариваться, да начнут подъезжать с паяльником к заднице, вот когда приходит беда. Ну да и против этой заразы есть защита у нас.

Я уже профи в своем деле.

— Какая же защита?

— Дуболомы тоже чьи-то враги. Надо только вовремя их с цепи спустить. Короче, так и крутимся, интригуем. Ладно, ты тут тихо сиди, а я закрою тебя на ключ и вызову охрану. Рискнул, с, утра всех отпустил, чтобы тебя не видели, поэтому будь осторожна, моим орлам глаза не мозоль. Никто не должен знать, что ты здесь. Еда на столе, туалет под лестницей.

Удачи тебе.

«Да-а, страшная у Пыжика жизнь, — подумала Денисия, провожая друга грустным взглядом. — Никому он не доверяет, даже охране своей».

С этой мыслью она засела за чтение бумаг и уж больше не отвлекалась ни на что постороннее. Упорно читала одну за другой, без отдыха, без обеденного перерыва. Ломило спину, ныла шея, рябило в глазах, но Денисия не сдавалась: все читала, читала, читала, но стопка с фамилией банкира почти не росла.

Лишь вечером вернулся Пыжов, принес бутерброды и первым делом спросил:

— Кофе пила? Ела?

Тут же, сунув нос в полный термос и обнаружив засохшую пиццу, он возмутился:

— Что за дела? Двух сестер убили, а третья решила сама умереть? Голодной смертью?

— Не ругайся, — взмолилась Денисия. — Про еду я совсем забыла. Прости, заработалась.

Пыжов взвесил на руке тощую стопку, кисло усмехнулся:

— И это все?

— Я предельно внимательно читаю. Воровского очень мало тут.

— А Карлуша?

— Им и не пахнет, — виновато пожала плечами Денисия. — Читаю же все подряд. Тридцать папок уже прошерстила. Ни Карловых, ни Карловичей, ни самих Карлов и близко нет.

Пыжов запустил ладонь в свой вихрастый чуб:

— Да-а, такими темпами мы далеко не уедем. Вообще-то обязательно наткнешься на Карла. Ты до него еще не дошла. Его я прекрасно знаю, но к Воровскому он вряд ли имеет отношение. Пару Карловых тоже знаю, но все не те. И по возрасту, и по положению Воровскому они не годятся в друзья детства. Но не будем предаваться унынию. Надо работать. Я пришел тебе помогать. Спать хочешь?

Денисия отрицательно помотала головой:

— Нет!

— Тогда за дело, — скомандовал Леха. — Будем работать всю ночь.

— А Степка не заскучает одна? — встревожилась Денисия.

— Я к ней заезжал, белугой ревет. Нас хоть работа теперь отвлекает, а она осталась одна наедине со своими мыслями, но что тут поделаешь? Не можем же мы ее развлекать. А если возьмем сюда, Степанида нам не даст работать.

Денисия вынуждена была согласиться:

— Да, это так.

— Тогда вперед.

И закипела работа. С Лехой дела пошли веселей.

Он набросал схему деятельности Воровского. Обнаружились фонды, общественные организации, поползли ниточки в большую политику.

— Зачем ты все это делаешь? — удивилась Денисия.

— Чтобы если не доказательно, то хотя бы аналитически выяснить, в чем уличила Зоя банкира. Если удастся экстраполировать те события, ну то, что она в подвале увидела, считай, наполовину приблизились и к Карлуше. Возможно, и вплотную, это как повезет. А пока…

Что «пока», Денисия не узнала: откуда-то сверху раздался грохот. Похоже, яростно колотили в дверь.

Следом послышались крики:

— Открывай!

— Блин, а я отпустил охрану, — выругался Пыжов, растерянно взглянув на Денисию.

Заметив испуг в глазах друга, она поежилась и спросила:

— Кто это, Пыжик?

Он мгновенно собрался и спокойно ответил:

— Сейчас узнаем.

— Ты что, будешь им открывать? — ужаснулась Денисия.

— Смотря за чем они пришли. Не бойся, решу по обстоятельствам. Ты здесь тихо сиди. Если что, прячься за стеллажами.

Глава 17

Отсутствовал Пыжик долго. Когда сверху донеслись басовитые голоса, Денисия поняла: «Открыл!»

От страха сама не своя, она забилась в дальнюю комнату, спряталась за стеллажами, но, постояв немного, решила, что место не слишком надежное. Пораскинув мозгами, вспомнила, что в туалете, высоко, под самым потолком, есть форточка. Маленькая со всем, нормальному человеку туда не протиснуться, но Денисия подумала: «Я худышка, можно попробовать».

Одно было плохо: туалет находился в самой первой комнате, под лестницей. И все же она пошла: еле живая от страха добрела до туалета, у лестницы, ведущей к выходу, остановилась, прислушалась. Сверху по-прежнему доносились мужские голоса, но не было в них агрессии.

Денисия подумала: «Зря сдрейфила. Похоже, Пыжику ничто не грозит».

Теперь ее одолело любопытство. Настоящее женское, необоримое. Еле дыша, на цыпочках она поднялась по ступеням и припала ухом к двери.

— Как же ты Гронских не знаешь, — услышала она, — если жил с ними в одном городе?

Голос был незнакомый, выговор специфический, с легкой блатнецой. Денисия замерла, ожидая ответа, но Пыжик молчал.

— Че, язык проглотил? — грозно поинтересовался другой голос, хрипловатый бас.

— Я вам уже говорил, Гронских не знаю, — отрезал Пыжов и нехотя пояснил:

— Да, городок небольшой, но все же он городок, а не деревня. Сто тысяч народу. Если вы полагаете, что все жители друг друга там знают, то сильно заблуждаетесь.

— Но жили вы рядом, — раздалось ему в ответ.

Пыжик хмыкнул:

— Ну и что? Я пацан, они девки. С девчонками я не дружил, а к тому времени, как пришла пора женихаться, я уехал в Москву. Возможно, вы правы, и я допускаю, что мы в одной школе учились, но и это совсем ничего не меняет. Я Гронских не помню. Во-первых, по вашим же словам, я старше сестер на три года. А во-вторых, я злостным прогульщиком был, понимаете? Сам в школу редко захаживал.

Из-за двери донеслось басовитое ржание и вопрос:

— Что же так?

— Безотцовщиной рос, — с какой-то непонятной гордостью сообщил Пыжов и добавил:

— Мать на работе горбатилась, а я без присмотра хулиганил. Валял дурака, сколько душа пожелает. И это все, что в связи с тем городом могу вам сказать. Клянусь, Гронских не знаю, да и какой резон мне знакомство с ними скрывать? Пусть меня пополам разорвет, если я о сестричках не от вас только что узнал.

— Да ну? — усомнился басовитый. — А «ящик» ты принципиально не смотришь?

Но Пыжик ответить ему не успел, за него это сделал другой собеседник, тот, у которого голос с блатнецой.

— «Ящика» нет у него, проверяли. Этот все больше в компьютер глядит, — сказал он, и разговор повернул к завершению.

Пыжик клялся в своей абсолютной искренности, неизвестные угрожали, объясняя, что будет ему, если солгал, — все явно двигались к выходу. Но расстались как-то мгновенно. Денисия едва успела слететь с лестницы, как вернулся Пыжов.

— Уф, проводил! — вытирая со лба пот, выдохнул он и, увидев ее, стоящую в двери туалета, спросил:

— А ты что здесь делаешь?

— Да вот, ищу запасной выход, — ответила Денисия.

— Здесь выход один: там же, где вход.

Она кивнула наверх:

— А куда ведет эта форточка?

— Во двор дома.

— Как думаешь. Пыжик, пролезу я в нее или нет?

Он с симпатией посмотрел на Денисию, потом скептически — на форточку и усомнился:

— Вряд ли.

— Давай на спор.

Поспорили. Леха ее подсадил, Денисия протиснулась (не без труда) и.., оказалась на улице.

— Понял? — спросила она, входя уже через дверь. — А ты воображаешь, что держишь свои сокровища под запором. Охрана-то небось наверху сидит. Вниз спускается только по крайней нужде. Так что, Пыжик, если кому очень понадобится, карлика или ребенка в форточку эту засунут, он любую бумажку вытащит.

Пыжов, вместо того чтобы встревожиться за свой «хлам», вдруг обрадовался и завопил:

— Стоп! Стоп!!!

— Что — стоп? — удивилась Денисия. — Я и так стою.

— А что ты сейчас сказала?

— Сам слышал, решетку надо на форточку ставить. Любой ребенок твои документы упрет.

— Ребенок или карлик! — возликовал Пыжов.

— Да нет, карлик туда не влезет, — сама себя опровергла Денисия. — У карлика торс как у крепкого взрослого мужика. Маленький он только за счет кривых и коротких ног.

— Да ты не о том! Понимаешь, карлик! Карлик!!!

Если Карлуша друг детства, следовательно, это кличка его. Клички происходят не только от фамилий.

Я думаю, что он маленького роста. Понимаешь? У нас уже, считай, есть его примета!

— Ну, это еще не факт, — не согласилась Денисия, — но мысль дельная. С форточкой что будешь делать?

— Потом разберемся, — отмахнулся Пыжов. — Все равно теперь самые ценные вещи в другой архив перевезу. Сказать, кто сюда приходил?

— Люди Карлуши?

— Думаю, что не прямо его, но по его заказу, а ты откуда знаешь?

Денисия честно созналась:

— Подслушивала.

Пыжов ужаснулся:

— Сумасшедшая! А если бы они в подвал вломились? Ладно, обошлось, — обнаруживая испуг в глазах Денисии, заключил он. — Пока убедил их, а там посмотрим. Как думаешь, Зойка не растрепала банкиру, что знает меня?

— В связи с чем? — удивилась она. — Вряд ли банкир с ней беседы вел о ее старых друзьях.

— Да уж, — согласился Пыжов, — о чем с ней вообще можно было говорить? О брюликах и о шмотках?

— Ну зря ты так, — обиделась за сестру Денисия. — Зойка была совсем неглупая.

— И то верно, что это я? О покойных только хорошее. Тем более что Зойка и вправду была не дура.

Это интересы у нее были глупые. А гоблины эти, — вернулся он к прежнему разговору, — и в самом деле не знают, что я с вами знаком. Если бы знали, трясли бы, а они лишь осторожно пощупали.

— Но почему именно тебя?

Пыжов задумался:

— А черт их знает! Ладно, давай работать.

И Денисия вернулась к своим папкам. Леха тоже упорно рыл. К утру общими усилиями накопали: двадцать общественных организаций, три политические партии и штук триста различных 000 — обществ с ограниченной ответственностью. Ко всем так или иначе был причастен банкир.

Денисия пришла в отчаяние:

— Найти среди них Карлушу сложнее, чем иголку в стоге сена.

— Не скажи, — задумчиво возразил Пыжов. — Зоя ваша была девушкой не слишком образованной, следовательно, что?..

— Что?

— Доступное ее пониманию преступление нужно искать. Уж не знаю, кого она там увидала, в своем подвале, но ясно одно: банкир и Карлуша там точно были. И говорили они о чем-то понятном ей. Если бы речь шла о каком-нибудь экономическом преступлении, я думаю, не впечатлилась бы она так сильно.

— Нет, конечно, — согласилась Денисия. — Экономического преступления ей вообще не понять.

— Тогда подумай, что могло ее впечатлить?

— Да сто раз уже думала. Не знаю. Ума не приложу.

Пыжов рассердился:

— А ты приложи! За каким чертом всенощную здесь устраивали? Ты же лучше знаешь ее. Что это?

Что за преступление? Какого разоблачения испугался Карлуша? Может, убийство? Тогда мы не там копаем. Нужно все последние «заказухи» шерстить и с Воровским, с его раскладами их увязывать.

— Да нет, не убийство, — потрясла головой Денисия. — Что угодно, только не это.

Пыжов впился в нее глазами:

— Почему так решила?

— Да много причин. Во-первых, Зоя не такая стерва, как все о ней думают, но и не ангелом была.

Подумаешь, банкир и Карлуша кого-то там заказали.

Она, само собой, их не одобрила бы, но и слишком убиваться не стала б. Ее же, когда она из дома выскочила, буквально трясло.

— Может, испугалась?

— Нет, от ненависти. От злости. Она была в ярости. Говорю тебе, Зойка зубами скрипела.

— Но что? Что могло ее так возбудить? — закричал Пыжов.

Денисия покачала головой:

— Не знаю. Знаю только одно: нечто, связанное с бизнесом самого банкира. Когда она психовала, то твердила: «Мразь, на чем деньги делает, сука!» Это я точно помню. Больше всего ее возмущало, что он не просто преступление совершает, а еще и деньги на этом делает. Так взяло ее за живое, что хотела уйти от Воровского. Насилу отговорила, — всхлипнула Денисия. — Лучше бы я этого не делала.

Пыжов похлопал ее по плечу:

— Ну-ну, мокроту мне тут разводить прекрати.

Ни в чем ты не виновата. Кто же знал, что так получится? Давай лучше думать. Значит, убийство нам не подходит. Уже легче. Тогда что: проституция, наркотики, оружие.

Денисия фыркнула:

— Да ну, проституция.

— Почему, проституция — дело доходное, но трудно представить, что Боровский станет в эти игры играть. Тем более что его, как он признался, Карлуша втянул. А раз не по своей он воле неведомое нам затеял, значит, это нечто, связанное с оружием или с наркотой. Наркота впечатлила бы Зойку?

Денисия представила, как Зойка узнает, что ее муж причастен к торговле наркотиками, и сразу начинает лютой ненавистью его ненавидеть…

— Нет, на нее это не похоже, — вздохнула она. — В Москве нравы быстро мельчают. Ничем здесь народ не удивишь, все воспринимают как должное.

— Не только в Москве, — возразил Пыжов, — в этом смысле вся страна обмельчала. Значит, остается оружие. Что скажешь?

Денисия вспомнила Александра. Ну да, как же она сразу не догадалась? Ведь так все просто!

— Точно, — сказала она, — торговля оружием.

Зойкин жених рискует жизнью в Чечне, а банкир и Карлуша вели разговор о торговле оружием. Только это могло ее разозлить. Теперь понятно, почему она от ярости выла и рассказывать мне не хотела.

Пыжов с интересом посмотрел на Денисию и признался:

— А мне непонятно.

— Ну как же, мерзко, нехорошо получается. Зойка не просто предала своего Сашку, а еще и жила с тем, кто его друзей убивает. Во всяком случае, сильно способствует этому. Зойка презрения моего боялась.

— Ах вот оно что, оказывается, она еще чего-то боялась. Действительно, не так плоха была Зойка.

Денисия с укором посмотрела на друга и констатировала:

— Если тебе поверить, то не слишком ты ее любил.

Он невесело усмехнулся:

— Сначала любил, потом разлюбил, и, согласись, было за что. По большому счету, предательница она.

Терпеть не могу предателей. Вот ты не предашь, а Зойка… Ну да земля ей пухом, — махнул рукой Пыжов. — Что о том, девчонка отмучилась.

Денисия до сей поры пребывала в уверенности, что каждый, кто хоть раз видел Зойку, влюблен в нее до гроба и по уши, а тут вдруг случайно выясняется, что у Пыжика все не так.

— А может, ты просто ее ревнуешь? — спросила она.

— Ревную? С чего ты взяла? Да, она моя первая любовь, но теперь это в прошлом, в далеком прошлом.

— А вот Сашка до сих пор ее любит. Такую, как есть.

— Значит, дурак.

— Сам ты дурак! — рассердилась Денисия.

— Я не дурак, я другую люблю, — серьезно ответил Пыжов и так строго на нее посмотрел, что разом отпали все вопросы.

Денисия даже смутилась.

— Ладно, — сказал он, — на сегодня тебе хватит.

Вон глаза, как у кролика, красные. Пора, малышка, отдыхать.

— Ты тоже не спал.

— Я только начал работать. Если мы не ошиблись, то шагать к Карлуше надо по чеченскому следу.

Я тут, еще до этого дела, на кое-какие фирмы компромат накопал. Сильно подозреваю их в пособничестве бандитам, и, между прочим, одна из них — «Модекс» — дважды соприкасается с Воровским. Сейчас к Степке тебя отвезу и засяду за работу. Идет?

— Идет, — нехотя согласилась Денисия.

Пыжов подкатил автомобиль к подъезду, но сам выходить не стал.

— До завтра, — сказал он.. — Отдыхай.

Когда Денисия голодная и усталая вошла в квартиру, то не поверила своим глазам. Степанида, разодетая в пух и прах, кружила перед зеркалом, так радостно напевая, будто и не было у нее никаких страшных бед. Денисия возмутилась:

— Ты что делаешь, зараза? Зойку еще и не похоронили, а ты песни поешь?

Степанида испуганно зажала рот:

— Ой, прости, я больше не буду!

— Что — прости? Что — не буду? Где ты шмотки, зараза, взяла?

— Купила, — густо краснея, призналась Степанида.

Денисия остолбенела:

— Что?! Ты на улицу выходила?!

— Денечка, миленькая, не ругайся, я здесь рядом, ненадолго, на секунду, ты же вещи мои не взяла, а ходить в чем-то надо.

— Ходить по квартире? Ну ты и зараза! — разозлилась Денисия. — Я там не сплю, для нее же корячусь, а она тут глупостями развлекается. И купила все дорогое. Признавайся, где ты деньги взяла?

Степанида попятилась:

— В сумке твоей.

— Что?! Ах ты зараза! — задохнулась от гнева Денисия. — Вот я тебе сейчас! Вот задам так задам!

Но задать сестре оказалось непросто. Как метеор, носилась она по квартире, чего никак не могла сделать Денисия. Бессонная ночь вкупе с переживаниями подкосила ее, привнесла в ее движения неповоротливость и вялость. В конце концов, тщетно набегавшись за Степанидой, она упала на стул и беспомощно вопросила:

— Как же мне быть?

— Оставить меня в покое, — мгновенно посоветовала Степка.

— Ага, держи карман шире. Размечталась. И дальше собралась у меня денежки тырить?

— Деньги Зойкины, не твои. Ты их лучше по-честному раздели от греха подальше. Не одна ты наследница.

— Что? — опешила Денисия. — Разделить и отдать тебе? Чтобы ты их за несколько дней растрынкала?

Степанида обиженно поджала губы:

— Это не твое дело, как я деньги потрачу. Надо все делать по справедливости. Отдай мою долю! — вдруг взвизгнула она. — И драгоценности тоже дели!

Психическая атака не испугала Денисию.

— Фиг тебе, — отрезала она, скручивая внушительную дулю. — Еще неизвестно, как долго от Карлуши скрываться придется. Ты подумала, когда ненужные шмотки себе покупала, на что мы жить завтра будем? Эх ты, дуреха. Ветер у тебя в голове, а у меня от этого проблемы. Как я ни устала, но придется теперь из-за тебя тащиться в камеру хранения. Запомни, если деньги там украдут, ты виновата, — погрозила она пальцем сестре.

— Нам же на улицу нельзя выходить, — захныкала Степанида. — Пыжик сказал, что это опасно.

— Раз тебе не опасно, и я как-нибудь проскочу, — мстительно парировала Денисия и сокрушилась:

— Ну что ты за изверг? Я голодная. Страшно устала. Думала, приду, рухну и сразу засну.

— Так спи, кто тебе не дает?

— Иди ты на фиг! Ишь, зараза, еще издевается! — рассердилась Денисия, перекладывая пачки денег из сумки в пластиковый пакет.

— Неужели так, в пакете, их понесешь? — ужаснулась Степанида. — Потащишь по городу?

— А кто знает, что у меня там? — отмахнулась Денисия и выскочила из квартиры.

— Господи! Столько денег и все от меня спрячет!

Что тебе, жалко? — с обидой понеслось ей вслед.

С этим «жалко» и устремилась она к метро.

«Вот Степка глупая, не понимает самых простых вещей. Совсем как ребенок», — всю дорогу изумлялась Денисия.

Благополучно добравшись до ближайшего вокзала, она сразу двинулась в камеру хранения, уложила пакет в свободную ячейку и, подумав, набрала код: букву "А" и цифры дня рождения Александра. Захлопнув дверцу, укорила себя:

— Давно бы так.

И в этот момент зазвонил Зойкин мобильный, с которым, ожидая звонка, Денисия не расставалась.

«Неужели Сашка?» — с замиранием сердца подумала она.

Легок на помине, это был он, Александр Гусаров.

Глава 18

В прошлой жизни они были другие, мирные были все. Сергей налаживал сложное оборудование.

Пьетро-цыган выступал в цирке. Витяй в медицинском учился. Ерема на гитаре играл. Александр мечтал стать ученым, а Артем, считай, уже стал — поступил в аспирантуру. И до тех пор, пока не попали случайно в армию, и друг друга не знали они, и не ведали, что на роду им написано стать настоящими воинами. А ведь все, как один, служить не хотели, кроме Артема (тот сам сделал выбор), все пытались «косить». Каждый из них уже думал, что спасся: и кирзы поносить, и понюхать пороху, слава богу, уже не придется.

Но судьба распорядилась по-своему: и кирзы наносились, и нанюхались пороху, и счастливы были, когда в их сердца постучала война. Жили они себе на гражданке и вроде бы не тужили, но у каждого было в душе сомнение: что-то не так, нет настоящего дела, скучновато и тоскливо порой. Лишь теперь осознали они, для чего рождены. Веселей потекла в жилах кровь, почувствовали себя мужчинами. Раньше жили, как бабы, в комфорте и неге. За шкуры свои тряслись, эгоистами были, пустыми, бесцельными, а теперь — бойцы. Настоящая дружба, одна на всех. Настоящее дело, одно на всех. Hacтоящий риск, один на всех. И победа настоящая — тоже одна на всех.

Противно и скучно жить для себя. Безграничное самопожертвование и правое дело — вот что нужно настоящему мужчине. Остальное — наносное, цивилизации тонкий налет. Мужчине потребна война. Если он не громит врага, значит, себя убивает — водкой, наркотиками, ленью, обжорством, бабами…

Так вот они считали. Они решили жить для других и умереть молодыми. Старость, маразм, болезни — это все не для них.

Кто они? Убийцы? Герои? Романтики?

Трудно сказать, но общество без таких — сирота.

Сегодня в их группе особого назначения быть ему снайпером. Александр смазывал свое оружие не скупясь, потом долго тер все детали до блеска, напоследок клацнул затвором винтовки, крикнул: «Порядок», — и нежно поцеловал приклад. Так целуют любимую…

Впрочем, винтовку он назвал «Зоя».

Именем этим он все называл, даже гранаты, — все, что помогало выжить, что хранило его, спасало в этой подлой, жестокой и очень странной войне. Теперь уже каждый младенец знал, что позволило укорениться этой войне именно здесь, на этой земле, но знание истины ничего не меняло. Кому-то очень нужна война, а общество оказалось или слишком слабым, или попросту не захотело от нее защищаться. Отдувались они, единицы.

— Зоя — значит жизнь, — сказал Александр, с мечтательной улыбкой прижимая винтовку к себе.

Друзья переглянулись, но промолчали. Не удержался один Серега — злостный насмешник и балагур.

— Зоя — змея особо ядовитая, сымвол всех женщин, — шутливо, с чеченским акцентом пропел он, чем заслужил мягкий дружеский подзатыльник.

Заслужил и вдруг обиделся:

— Да пошел ты, Сашка, и без тебя чан трещит.

— А что так? — мгновенно отреагировал Витяй, медик-недоучка. — Кость всего, а, гляди-ка, болит.

Ну-ка, Серый, колись, в чем тут дело? Может, под костью зародились мозги?

Серега шутки не поддержал, пояснил со всей серьезностью:

— Или в разведке башку застудил, или малехо контузило. А тут этот, — он снова с обидой кивнул на Гусарова, — слова не даст сказать. Чуть что, с подзатыльником лезет. Подумаешь, правду ему рубанул.

Все бабы змеи. Кто не знает, пусть спрашивает у меня. Уж я от них натерпелся. Раз опытом добровольно делюсь, грешно награждать тумаками.

— Грешно, — разом заржали друзья.

Этот подзатыльник Александр себе не простил — вечером не стало Сереги. Подстрелили его бандиты.

До смерти усталые, грязные, насквозь промерзшие, вырвавшись из беспощадного боя, ни есть, ни спать не стали друзья — первым делом помянули Серегу.

— Ну, земля ему пухом, — чернея своим и без того черным лицом, скупо вымолвил цыган Пьетро, прозванный Шерстяным за густую растительность на всем теле.

— Спи спокойно. Серенький, — пряча в глазах слезу, отвернулся к стене чувствительный гитарист Ерема.

— Эх, теперь за всех нас там, дружбан, отоспишься, — с непередаваемой болью крякнул недоучка-медик — Витяй.

Александр просто кивнул, слегка отрывая от ящика — импровизированного стола — кружку со спиртом.

Их было шестеро — друзей не разлей вода, сплоченных общей болью и общей долей. Казалось, заговоренные, сам бог бережет. В каких передрягах только они не бывали и всегда возвращались полным составом. И черт им не брат, и видели ад, да вот, началось: второго теряют. Сначала Артем, теперь Серега.

После этого боя повез свою боль Александр далеко: в Москву за новым заданием поехал. Время такое: нет доверия никому — ни проводам, ни эфиру, ни людям. Входил в курс прямо в кабинете генерала Серова через час после встречи с любимой. Слишком короткой встречи.

Говорили недолго. На прощание генерал насквозь просверлил его взглядом, спросил:

— Ну, как там Зоя твоя?

Александр удивился:

— Откуда вы знаете про нее?

— Я все, брат, про вас знаю.

— Тогда мне и надо бы спрашивать. Видел ее почти мимолетно.

— Только так и возможно радость от женщины получить, — усмехнулся генерал и серьезно добавил:

— Поверь моему опыту, сынок. Слишком разные у нас с бабами назначения, чтобы мирно бок о бок по жизни идти. Это словно одной упряжкой сковать и коня, и трепетную лань. Так вроде поэт выразился?

— Он не так и не про это сказал, — мрачнея, буркнул Александр.

— Зато я про это. Если жениться задумал, то мой тебе, парень, совет: погоди немного. Полгода, сынок, погоди. Вот уйду на пенсию, буду на даче сидеть, деток нянчить твоих, а до тех пор… — крякнул Серов:

— Сам понимаешь.

— Пока за товарищей не отомщу, не намерен жениться, — успокоил его Александр, на том и расстались.

С новым заданием он вернулся к друзьям и спустя неделю потерял еще одного. На этот раз пришла пора гитариста Еремы лежать на земле бездыханным.

Вот такой дорогой ценой удалось узнать, кто их главный, заклятый враг: Саламбек Нахчоев по прозвищу Сокол. Да какой он там сокол — обычный шакал. На его руках кровь Артема и балагура Сереги, на руках его банды. С этим знанием явилось прозрение: их спецгруппу раскрыли. Как такое возможно? Предательство на самом верху? Невероятно!

Смерть уже не просто дышала в затылок, но и заглядывала в глаза — с насмешкой, издевательски. Но хуже всего было то, что напрасна, теперь выходит, смерть друзей: стала бессмысленной в самой своей важной стадии операция «Зевс» — цепь строго продуманных мероприятий по ликвидации основного канала финансирования бандитов. Что будет дальше, теперь не знал никто.

Отправляясь в Москву докладывать обстановку, Александр спросил у Пьетро:

— Слышь, Шерстяной, как думаешь, откуда генерал про мою Зойку выведал?

— От меня, — без тени вины признался Пьетро.

— От тебя? — удивился Гусаров и задумчиво констатировал:

— Выходит, он ничего не знает. На пушку батяня-хитрец меня брал.

— Ну да, он всех так щупает, — согласился Пьетро. — Спросил у меня, как зовут твою девушку, я ответил: Зоя. Потом он поинтересовался, откуда я знаю.

— А ты что ответил?

— Сказал, что во сне ты именем этим бредишь.

— И все?

— И все. А что еще я сказать ему мог? Ведь сам ничего не знаю.

— Ясно, — вздохнул с облегчением Александр. — А я уж думал, что слежку за мной наладили.

Пьетро нахмурился, помрачнел.

— И я тебя не осуждаю, — хлопая друга по плечу, сказал он. — Если честно, то сам теперь верю только тебе и Витяю. Батяня нам, конечно, считай, отец, но в глаза смерти мы не с ним в одном окопе глядели.

— Да уж, — согласился Гусаров, — не над его ушами бандитские пули свистят.

На этот раз Александр уехал с особо тяжелым чувством в Москву: сомнения, сомнения, сомнения. Впереди одна только радость: встреча с Зоенькой.

Черт ее дернул Степке сказать:

— Гусаров сегодня вечером приезжает.

— Только попробуй опять попереться к нему на свидание! — взвилась она.

— А ты откуда знаешь, что я ходила? — опешила Денисия и, догадавшись, разозлилась:

— Вот Зойка трепло! Сама же меня в дела с Сашкой впутала и сама же всем растрепала!

— О покойных только хорошее, — зловредно напомнила Степанида и, всхлипывая, предположила:

— Зоеньку, может, еще и земле не предали. Еще и крышку гроба не заколотили, а ты уж готова к ее жениху бежать на свидание.

Денисия вспылила:

— А что мне прикажешь делать? Я выполняла ее волю, на обман шла ради сестры. В последний год, считай, только я с Сашкой и виделась. Зойка боялась своего банкира, на пушечный выстрел не подходила к Гусарову. Теперь надо как-то ему сказать, что нет больше Зоеньки. Он же там, на своей войне, думает о ней, ждет встречи, надеется.

— А ты и дальше с ним за Зойку встречайся. Почему бы и нет? Разве не для этого ты Зойкой заделалась?

— И не стыдно тебе? — качая головой, спросила Денисия. — Думаешь, мне приятно было целый год комедию перед парнем ломать?

— Да ладно тебе прикидываться, — ехидно усмехнулась Степанида. — Я не Зойка, зря стараешься. Думаешь, не знаю, что ты по уши в Сашку втрескалась?

Теперь путь свободен, вперед! Только знай, если ты на свидание попрешься к нему, я сразу отправлюсь к Гарику. А то сижу здесь одна, как дура. Мне ничего нельзя, зато тебе все можно.

Денисия попыталась объяснить сестре, почему нельзя встречаться с Гариком, даже часть завесы ей приоткрыла, но Степанида, услышав, что жених под подозрением, невероятно взбесилась.

— Ах вот ты какая! — закричала она. — Значит, предатель мой Гарик! Значит, он плохой! У тебя все плохие! Одна ты хорошая! А Сашка не предатель? Ты же к нему попрешься! Ты не боишься, что он Карлуше тебя сдаст? А Пыжик? Его ты не боишься? Конечно, он же тебя обожает! Как может он быть предателем? Вот Гарик мой, да! Он же любит не тебя, а меня, значит, предатель!

— Что ты несешь? — растерялась Денисия. — Пыжик мне только друг.

— Он тебе — да, а кто ты ему? Не слишком ли много женихов тебе одной? И хватит придуриваться.

Ты все понимаешь. Короче, или идем на свидания обе, или не идет никто.

— Иди ты к черту, а не на свидание, — психанула Денисия. — И отстань от меня, спать хочу, всю ночь пахала.

Рухнув на кровать прямо в одежде, она мгновенно заснула.

Проснулась через пять часов, как и собиралась: сработал внутренний будильник. Рядом с ней, обхватив подушку руками, мирно посапывала Степка — соня с детства была.

— Ишь, буянка, — нежно глядя на сестру, прошептала Денисия и, чмокнув ее в румяную щеку, слетела с кровати.

Времени до свидания с Александром оставалось совсем немного. Бесшумно двигаясь по квартире на цыпочках (чтобы не разбудить Степаниду), Денисия собиралась. Вымыла голову, вздыбила на лбу короткую челку, накрасила губы, ресницы и задумалась:

«Шубу надеть или Степкино пальто? Вряд ли Сашка так хорошо разбирается в мехах, что сможет определить стоимость шубы. Скорей всего, вообще внимания не обратит. Но, с другой стороны, обратят окружающие. Нет, мне лучше быть неприметнее», — решила Денисия, срывая с вешалки Степкино пальтецо и украдкой покидая квартиру.

Памятуя об угрозах сестры, Денисия заперла дверь на два замка, а запасные ключи унесла с собой.

«Пускай попробует, дурища, теперь к Гарику смыться», — мысленно усмехнулась она и.., тут же забыла про Степаниду.

Ее ждал Александр — Сашка — Сашенька — Гусаров…

Глава 19

Денисия думала, что встреча с ним — радость, но вышло совсем по-другому. Как только она увидела Александра, сразу нахлынули воспоминания. И везде была Зоя. Он и она. Была, конечно, и сама Денисия, но на заднем, второстепенном плане, в тени. Теперь же предстояло шагнуть под солнце. Под обнажающее солнце его внимания, да еще с трагической вестью.

Оказалось, что это непросто. Одно дело Зойкой прикидываться, другое — быть с ним самой собой.

И эта «она сама» должна была встретиться с Александром Гусаровым и разговаривать с ним один на один, без свидетелей…

Ужас какой!

Такого у них никогда не бывало. Всех сестер Зои он видел редко, мельком и бог знает когда. Года два уж точно не видел и забыл, похоже, про них. А как с беседой у них не ладилось!

Не любил Александр с сестрами невесты болтать.

Так, перекинется фразой-другой для вежливости, о природе да о погоде, и — «пока!», мол, давай, подруга, отчаливай. Степанида и особенно Федька с ним еще как-то кокетничали (правда, безрезультатно), а Денисию он вообще не видел в упор. Смотрел на нее словно на место пустое. Иной раз и «здрасте» сказать забывал. То ли женщины в ней не замечал, то ли слишком заумной считал и побаивался — поди разберись, что в девчонке его не устраивало.

Уже позже, играя роль Зойки, неоднократно ее подмывало спросить, но всякий раз Денисия трусила и задать вопрос не решалась — вдруг услышит такое, после чего смутится или, что еще хуже, вспыхнет, а то и заплачет. Александр все сразу поймет и на чистую воду их с Зойкой выведет!

Короче, впервые явившись к нему на свидание не Зойкой, а ее средней сестрой, Денисия сдрейфила и растерялась. В общем-то, этого она от себя и ждала, потому и челку а-ля Зойка на лоб начесывала, потому и ресницы да губы красила. А тут еще Александр, ее увидав, просиял, обрадовался, «любимая» закричал.

Ну как тут признаться? Денисия не смогла.

Но и Зойкой прикидываться теперь, когда та умерла, казалось совсем невозможным. Невозможным казалось быть и самой собой, хотя раньше Денисия была уверена, что с Александром, вопреки советам сестры, она не играла, а собой и была.

Сейчас стало очевидно: нет, играла. И получалось нечто среднее между Денисией и Зоей: этакая мечтательно-рассудительная игривая кокетка. Но как теперь кокетку играть, когда страх и боль поселились в душе, когда мертвы Федора и Зоя?

В общем, ей было не до кокетства.

Более того, как увидела она Александра, так сразу почувствовала себя маленькой, слабой и очень несчастной. Очень захотелось о горе, о бедах своих рассказать и попросить совета, и положиться на мужскую его уверенность, на его силу, но нет. Рассказать она не могла. Особенно про гибель Зои.

«Не сейчас, потом», — решила Денисия.

Боялась запутаться, глупость сболтнуть. Да и Александр не с курорта приехал. Зачем ему лишние переживания? Помочь все равно не сможет: у него генеральский приказ и через три часа поезд.

Она решила молчать, но не смогла быть игривой.

Он заметил, спросил:

— Почему ты сегодня такая странная?

Они сидели на диване в его малюсенькой однокомнатной квартире.

— Странная? — фальшиво удивилась Денисия. — Не странная я, с чего ты взял?

— Как с чего? Не захотела идти в ресторан. По городу бродить отказалась.

— Терпеть этого не могу, — проболталась Денисия.

Он внимательно на нее посмотрел и напомнил:

— А раньше любила.

— Я и сейчас люблю, — спохватилась она, — только сегодня у меня настроение плохое.

— А почему?

— Перед тем как к тебе идти, со Степанидой сильно поцапалась. Бесцеремонная она, просто ужас.

Вот завидую кому. Наглость — второе счастье. Сама мечтаю этому научиться, но никак не могу.

Александр неожиданно вспылил. Наверняка Зойка многократно его таким видела, а вот Денисия впервые.

— Не болтай ерунды, — повышая голос, сказал он. — Наглость — это когда ты на общество кладешь один член с прибором, а на тебя падает дюжина. Вот что такое наглость. Поверь моему опыту, наглецами бывают или слишком юные, то есть неопытные, или совсем дураки. Умный человек быстро поймет, что хамом быть невыгодно У хамской выгоды слишком короткие ножки. На таких далеко не убежишь даже в наше дикое время. Ты о карьере мечтаешь, так знай: порядочность — вот двигатель настоящей карьеры.

Согласен, с порядочностью гораздо медленней и трудней, но зато и надежней. Это как долговременный вклад в банке: держать нужно дольше, но зато и проценты гораздо выше.

«Бог ты мой! — ужаснулась Денисия. — Это в какой же недобрый час я ему про карьеру-то проболталась? Зойка же никогда ни о чем не мечтала, кроме шмоток и брюликов. А что еще я ему про себя наболтала? И вообще, кого из нас он любит теперь? Меня или Зойку?»

Александр оборвал свою речь так же внезапно, как и начал. Смущенно, с вопросом, посмотрел на нее своими умными серыми глазами. «Не обиделась?» — прочитала Денисия в них и, усмехнувшись, спросила:

— Ну? И что это было?

— Что — это? — попытался прикинуться дурачком Александр.

— Да все то, что ты мне сказал. Очень пафосно.

Это что, крик души?

Он вдруг рассмеялся, повалил ее и, оседлав, сомкнул пальцы на ее тонкой шее.

— Да, это мой крик: «Души!» — пошутил Александр, делая вид, что собирается лишить Денисию жизни.

— За что? За что? — хохоча, отбивалась она.

— За то, чтобы не мечтала становиться плохой, — продолжая шутливо ее душить, кричал Александр и вдруг признался:

— Я по-настоящему полюбил тебя только тогда, когда узнал, какая ты хорошая на самом-то деле.

Она замерла, перестала сопротивляться. Он, все еще сидя на ней, уже не шутил, не душил, но и рук не убрал с ее шеи. Серьезно посмотрел на Денисию и продолжил:

— Ты думаешь так же, как я. Ты усвоила истину, которую редко кому дано усвоить: жить для себя скучно и глупо. Жизнь обретает смысл только тогда, когда живешь для других. Вот какую тебя я люблю.

И меняться не смей.

Словно током пронзило ее.

«Зоя же эгоисткой была всем известной», — мелькнула и страшная и радостная мысль.

Денисия закричала:

— Сашка! Что ты сказал?

Александр сконфузился, убрал руки с ее шеи, отмахнулся:

— Да так, ерунду. Не обращай внимания.

Она вскочила, и сколько ни пытала его, ни в какую возвращаться к этой теме он не согласился: не объяснил, не пояснил, а Денисия боялась поверить тому, что сама поняла. Выходит, с Зойкой началось у них совсем несерьезно: игривая, смазливая, доступная — кого тут любить? Это уж потом…

«Да-да, — глядя, как Александр готовится к отъезду, убеждала себя Денисия. — Он так к ней и относился, а изменил свое мнение, лишь когда к их роману Зойка меня основательно подключила. А до этого и романа-то не было: несколько встреч. Сашка и трахнуть ее не успел, как собирался вначале, а когда уже стал общаться со мной, то решил, что тут все по-серьезному, тут надо жениться. Да, так и есть. На самом деле он любит меня, но думает, что я — это Зойка. Точно-точно, с ней, с настоящей, он и часа не выдержал бы…»

Так она убеждала себя, но уверенности не было никакой — одни сомнения.

Почувствовав на себе ее пристальный сосредоточенный взгляд, Александр оглянулся и, опуская крышку кейса, виновато сказал:

— Не обидишься, малышка, если я немного с делами своими тут разберусь. Совсем немного осталось до поезда, а мне кое-что надо запомнить и сжечь. До этого времени не нашел, к тебе спешил.

— Да-да, конечно, — вскочила с дивана Денисия. — Занимайся своими делами, а я на кухне пойду приберусь да сооружу тебе побольше бутербродов в дорогу. Мне кажется, ты похудел.

Он проводил ее ласковым взглядом и, когда она скрылась в кухне, крикнул:

— Зоя! Я очень тебя люблю!

Она вернулась и, обессиленно прислонясь к косяку, прошептала:

— И я тебя…

— Иди ко мне, — нежно позвал Александр.

Она, смущаясь, подошла, он порывисто обнял ее — крышка кейса откинулась. Денисия увидела лежащую сверху тетрадь. Обычную, школьную. И надпись на ней: «Дневник». Почерк детский. Было видно, с любовью выведено.

— Что это у тебя? — удивилась она.

Александр оглянулся:

— А-а, это… Дневник чеченской девочки, погибшей от рук бандитов. Ей было тринадцать. Совсем ребенок, но эти звери так не считали. Она очень хорошенькая была. Приглянулась бандиту. Саламбеку Нахчоеву. Он пожелал сделать ее своей женой, а она хотела в школе учиться. Понимаешь, как ты, мечтала хорошее образование получить. В общем, девчушка ни в какую не соглашалась идти к бандитам и так яростно сопротивлялась, что эти сволочи ее убили.

— Какой ужас, — бледнея, прошептала Денисия.

— Да уж, — нахмурился Александр, — там немало ужасов. Кстати, — оживился он, — этот дневник я тебе и хотел отдать.

Она удивилась:

— Мне? Зачем?

— Нам он уже не нужен, а уничтожить его рука не поднимается. Помнишь, Зоенька, ты говорила что-то про подружку-журналистку…

— Про Ларку?

— Ну да. Ларке своей и отдай. Ей это будет интересно, может, сгодится для дела.

Александр достал из кейса дневник, протянул Денисии и принялся разбирать остальные бумаги. Среди них мелькнул некий план, набросанный от руки, а под планом — схема: взятые в рамочку названия фирм. и организаций, соединенные между собой жирными красными стрелками. В глаза бросилось: «Модекс» — холдинг, упомянутый утром Пыжовым.

— Там у тебя важные секреты? — спросила она.

Александр усмехнулся:

— В общем, да. А что тебя заинтересовало?

Денисия кивнула на лежащую в кейсе схему:

— «Модекс», он имеет отношение к торговле оружием?

Лицо его вытянулось:

— А ты откуда знаешь?

— Я не знаю, — смутилась она, — я просто спросила.

— Просто спросила?

Александр взял ее за руки, пытливо заглянул в глаза и приказал:

— А ну колись. О таком «просто» не спрашивают.

Ну хорошо, скажу тебе правду, — согласилась Денисия и принялась врать:

— Ларка для поднятия рейтинга решила заняться журналистским расследованием. Копает как раз под этот «Модекс». Якобы этот холдинг причастен к торговле оружием.

— Нет, — отрезал Александр, — не причастен, и зря твоя Ларка копает. Этот холдинг причастен к финансированию бандитов, а уж конкретно оружием занимаются другие фирмы, но вряд ли удастся кому-либо в ближайшее время это, доказать.

— Почему?

— Слишком крутая у них «крыша». И посоветуй своей подруге на пушечный выстрел не приближаться к «Модексу», если, конечно, она не решила покончить с жизнью таким сложным способом.

После столь резкой отповеди Денисия не осмелилась продолжать разговор. Она отправилась в кухню готовить бутерброды, Александр же занялся своими делами. Потом она его провожала. До самого поезда.

— Я буду звонить тебе, — сказал он.

— Звони чаще, — попросила она.

— Постараюсь, — пообещал Александр. — Ну иди, не люблю долго прощаться.

И она ушла. Впервые, расставшись, думала не о нем. Из головы не шел «Модекс». Денисия даже хотела сейчас же отправиться к Лешке Пыжову, но, вспомнив про закрытую в квартире Степаниду, передумала и поехала к ней. Когда она уже подходила к дому, неожиданно заверещал мобильный.

«Сашка звонит!» — обрадовалась Денисия, хватая трубку, но услышала голос банкира.

— Зоенька, ты где? — спросил он и, не дожидаясь ответа, закричал:

— Ни в коем случае не возвращайся! Если хочешь жить, держись подальше от той квартиры! Почему ты вообще не уехала, как я тебя просил?

— Что со Степкой? — закричала Денисия. — Что с ней?

— Ты ей уже не поможешь, — ответил банкир. — Спасай себя.

И Денисия со всех ног побежала к дому. У подъезда стояла толпа людей, у обочины — милицейская и реанимационная машины. Она мгновенно врезалась в толпу, расталкивая зевак:

— Что здесь произошло? Что случилось?

Ей ответили:

— Молодую девчонку убили.

— Как? — закричала она. — Как? Я же закрыла ее на замок!

— А вот открыли и грохнули, — пояснила пожилая женщина и, тараща глаза, ужаснулась:

— Родственница, что ли, твоя?

Денисия поняла, что оставаться у подъезда опасно, и растерялась: «Куда идти? Куда деваться?»

Глава 20

Она долго бродила по вечернему городу, закоченела, но, не чувствуя рук и ног, думала об одном: о предательстве Пыжика.

"Вот почему заспешил, — горько прозревала Денисия, — вот почему отсыпаться меня отправил. Решил нас со Степкой в кучу собрать, а заодно подальше с глаз своих сбагрить, чтобы не видеть убийства.

У-у, гад!"

Внутри у нее кипело. Когда точка кипения достигла наивысшего уровня, Денисия не выдержала и набрала номер Пыжова. Он был спокоен.

— Алле, — услышала она его безмятежный голос и, внутренне взрываясь, ни слова вымолвить не смогла.

«А вот поеду к нему в архивную, — внезапно решила она. — Там тепло, хоть ночь переночую. Вряд ли меня там будут искать. А если сам предатель в архивной окажется, что ж, посмотрю в глаза его подлые, и пускай хоть своими руками меня убивает. Все равно мне деваться некуда».

И Денисия отправилась к Пыжову. В архивную она влезла через форточку и, заметив свет лампы, не решилась выйти из туалета, подумала: «Неужели он здесь? Что же делать?»

Смотреть в его подлые глаза мгновенно расхотелось. Теперь, когда он был от нее в нескольких метрах, храбрость покинула Денисию.

А Пыжов был весел, поскрипывая креслом, напевал что-то себе под нос. Он корпел над своими бумагами и явно был очень доволен.

«Не сидеть же мне всю ночь в туалете, — разозлилась Денисия. — А к стеллажам незаметно никак не пробраться: на пути его стол. А, была не была», — решила она, собираясь покинуть туалет, но не успела сделать и шагу, как раздался звонок мобильного и следом голос Пыжова:

— Едешь? Он передал? Значит, везешь? Прямо сейчас? — оживленно спросил он и сообщил:

— Очень хорошо. Жду.

Денисия тоже решила ждать: Пыжов пойдет встречать гостя, а она проскочит в дальнюю комнату и спрячется за стеллажами.

Так она и поступила. Вскоре сверху донесся стук, потом по ступеням протопал Пыжов, и, как только хлопнула дверь, она выскочила из туалета и понеслась со всех ног в самую дальнюю комнату. Включила там свет, огляделась и пришла к выводу, что на ночлег очень даже неплохо можно устроиться. Если снять папки со среднего стеллажа, он вполне сойдет за кровать. Жестковато, но зато тепло.

По прошествии какого-то времени зазвонил Зойкин мобильный. Денисия думала, что это снова банкир, но ошиблась: звонил Пыжов.

— Ты где? — спросил он.

— На бороде, — ответила она и, отключив телефон, подумала: «Вот наглец. Совести хватило со мной говорить. Хочет меня выманить и грохнуть, как Степку. Прихвостень Карлушин».

Денисия погасила в помещении свет и задумалась. По всему выходило, что Лешка продался врагу, а раз так, значит, он уже знает, кто такой сволочь Карлуша. В связи с этим ее начало пробирать любопытство, очень хотелось знать, кто к Пыжову пришел.

«Высока вероятность, — предположила она, — что кто-то, связанный с Карлушей. Вот бы за ним последить… Эх, дура я дура! — загоревала Денисия. — Раньше бы догадаться, а теперь уже поздно. Раз Пыж мне звонил, значит, гость ушел».

И все же она решила вернуться и едва покинула свое убежище, как услышала голоса: один принадлежал Пыжову, другой — тоже мужской и, на удивление, очень знакомый. Рискнув приблизиться, она услышала часть разговора: оба собеседника сердечно друг друга благодарили, явно прощаясь. По какому случаю исходили оба столь взаимной благодарностью, понять было сложно, а вскоре они и вовсе протопали по лестнице вверх, оставив Денисию в полнейшем неведении.

Когда за ними захлопнулась дверь, она быстро прикинула, что, пока Пыжов выпустит гостя, пока закроет запоры, она успеет мотануться к столу и посмотреть, что тот привез. Рискнув, она обнаружила папку и, потрогав руками холодную кожу, поняла: именно эту папку гость и принес. Видимо, папка долго находилась на морозе, раз нагреться еще не успела.

Тщательно прислушиваясь к тому, что творится наверху, Денисия приоткрыла папку и ахнула. На первой странице размашисто от руки было написано:

«Компра на „Модекс“».

«То, что мне надо, — молнией промелькнуло в ее голове. — Схватить и задать стрекача через форточку».

Эта мысль ни во что существенное оформиться не успела: внезапно сверху донесся грохот. Денисия, прижав к груди папку, пулей отлетела от стола и спряталась за первый попавшийся стеллаж. А наверху поднялась суета, вскоре дверь в архивную распахнулась, кто-то торопливо протопал по лестнице вниз, вслед ему раздался шепот Пыжова:

— Где-нибудь там, за стеллажами, спрячься пока, но учти, я выключу свет.

— Выключай, я на ощупь, — послышалось ему в ответ, и комната погрузилась в темноту.

«Ага, кто-то к Пыжову пришел, и он прячет предыдущего посетителя, так же как прятал меня», — догадалась Денисия, торопливо укрывая на груди (там, где хранился уже дневник чеченской девочки) папку и застегивая под самый подбородок ворот Степкиного пальтеца.

Неожиданно шаги двинулись прямо на нее, да так быстро, что Денисия и глазом моргнуть не успела, как оказалась в мужских объятиях. Ее обдало резким запахом дорогого парфюма, чиркнуло по щеке чем-то колючим, прямо в ухо часто-часто заколотилось чужое сердце.

— Ой! — испуганно вскрикнула она.

Впрочем, испугались оба, оба вскрикнули, отскочили и задали один и тот же вопрос:

— Кто вы?

Она растерянно пятилась назад и отвечать не собиралась. Незнакомец тоже не спешил с ответом. Он чем-то слегка пошуршал, чем-то щелкнул, и ее глаза обожгло ярким лучом фонарика. Она ахнула, а незнакомец полным ужаса голосом прошептал:

— Де-ни-сия?

Удивляясь самой себе, она мгновенно отреагировала:

— Это не я!

Чем окончательно потрясла незнакомца.

— А к-кто? — слегка заикаясь, спросил он.

— Зоя, ее сестра.

— Зоя?!

Незнакомец схватил ее за руку и потащил по проходу. Задевая стеллажи и натыкаясь на невидимые в темноте предметы, они летели по анфиладе.

— Куда вы тащите меня? — пищала Денисия, безуспешно пытаясь оказать сопротивление.

Наконец они уперлись в стену. Незнакомец чертыхнулся, а Денисия злорадно поинтересовалась:

— Может, дадим кросс обратно?

— Черт, где здесь зажигается свет? — спросил он и, не выпуская ее руки, тщетно попытался нащупать выключатель. — Где-то здесь на стене. Где же он? Где?

— Поищите на потолке, — язвительно подсказала Денисия.

— Остроумием вы не блещете, — рассердился он.

— А вы умом. У вас же фонарик, — напомнила она.

— Точно, — обрадовался незнакомец и, скользнув лучом по стене, щелкнул выключателем.

Вспыхнувший свет показался Денисии яркости невыносимой, хотя на самом деле лампочки были довольно тусклые. Проморгавшись, она испытала шок — перед ней стоял Аронов.

— Матвей?! — шарахаясь, вскрикнула она.

— А говорила, что не Денисия, — усмехнулся он.

Она смутилась:

— А с чего вы взяли, что я лгала? Стараниями телевидения вас знает вся страна.

— Но те, с кем я не знаком, обычно не говорят мне «Матвей» и не шарахаются.

— Считайте, что я исключение, — оправившись от удара и успокаиваясь, ответила Денисия.

Аронов внимательно на нее посмотрел и, трогая ворот Степкиного пальто, с доброй улыбкой сказал:

— Дурацкая челочка та же, а вот прикид другой.

И глаза опухли. Плакала?

— Не ваше дело.

— Может, уже хватит ломать комедию? Честное слово, я рад, что ты жива. Без тебя как-то пусто стало… — Он сделал паузу и продолжил:

— ..ходить по улицам. Идешь себе и идешь, ни на кого не натыкаешься. Хватит валять дурака, я из тысячи близнецов тебя узнаю.

Было в его улыбке что-то такое… В общем, она ему поверила и согласилась:

— Хватит так хватит. Вы правы, я Денисия.

— А как ты здесь оказалась?

— Не могу сказать, что так же, как вы. Вы вошли в дверь, я залезла в окно.

— Здесь же нет окон, — удивился Аронов.

— Выходит, есть. Кстати, Пыжов не знает, что я здесь, — призналась она и с опаской спросила:

— Теперь вы меня сдадите?

Задумавшись, он спросил:

— А зачем ты сюда залезла?

Можно было бы на этот вопрос не отвечать, но Денисия решила, что терять ей нечего. Волею случая он увидел ее, ничего не произойдет, если узнает, что с ней стряслось. Набрав в легкие воздуха, она на одном дыхании выпалила:

— Мне жить негде. У меня было три сестры, теперь ни одной не осталось!

И заплакала.

Аронов изумился:

— Три сестры?

— Да, в нашей семье произошло чудо, — сквозь слезы сообщила она. — Мама родила пять однояйцевых близнецов. О нас даже в газетах писали. Одна малютка умерла почти сразу, от кори. Осталось четыре девочки. Вы со всеми были знакомы. Федька работала в гостинице, Степка — у Азера. За нее я пирожками торговала. Зойка замужем была за банкиром. А я в университете училась. Первой Зою убили, потом Федору жених ее сдал, а Степаниду по подсказке Пыжова застрелили, совсем недавно, сегодня…

Здесь она судорожно зарыдала и продолжить рассказ не смогла.

Аронов был потрясен. Он с ужасом смотрел на борющуюся с рыданиями девушку и ничего не мог сказать. Это было похоже на шок.

Вдруг он вздрогнул, очнулся и воскликнул:

— Тихо!

Денисия замолчала и испуганно уставилась на него, спросив:

— Что?

— Мне кажется, где-то бабахнуло.

Она прислушалась, но ничего не услышала:

— Нет, вам показалось.

И в этот момент раздался новый звук, похожий на глухой хлопок.

— Наверху стреляют! — ужаснулся Аронов и, презрев опасность, помчался обратно, освещая фонариком путь.

Денисия, сама не зная зачем, понеслась за ним, хотя логичней было бы остаться на месте — ведь глупо спешить туда, где стреляют. Впрочем, русские люди зачастую поступают именно так.

В комнате, где находился стол, горел свет, хотя Пыжов его точно гасил. Аронов резко остановился у двери, не решаясь переступить порог. Денисия налетела на него и ахнула, испуганно выглядывая из-за спины. Пыжов, скрючившись, лежал у лестницы.

Первый выстрел пришелся ему в живот, второй в голову. Наверху все двери были распахнуты — внутрь врывался шум вечернего города. Денисия прямо из подвала увидела пронзительно ясное небо и звезды.

И Аронов увидел их.

— Никого нет! Убийцы сбежали! — крикнул он, кидаясь наверх и закрывая на все замки входную дверь.

Вернувшись, он нагнулся к Пыжову.

— Жив? — спросила Денисия.

Аронов вздохнул:

— Да какой там. Контрольный в голову…

«Так и умер Пыж. Нас сдал, думал, спасется, но и его не пощадили. Собаке собачья смерть», — безразлично подумала она и спросила:

— Что будем делать?

— Милицию надо вызывать, — сказал Аронов и, взглянув на стол, присвистнул:

— Ни хрена себе, папку сперли.

— Какую папку? — спросила Денисия, осторожно нащупывая на груди под пальто свой трофей.

— Да папку я Пыжову принес.

— А что в ней было?

Аронов растерянно развел руками:

— Не знаю. Меня попросили, я передал.

— А зачем вы приходили к Пыжову?

Он замялся:

— Да так, были у нас дела.

— И касались они именно этой папки, — уверенно констатировала Денисия.

— Не-ет, — ответил Аронов и, изучающе взглянув на нее, спросил:

— Так ты думаешь, его из-за этой папки убили?

— Я этого не говорила.

— А что ты говорила?

— Ничего.

Аронов задумался. Денисия, не спуская с него глаз, тоже усиленно размышляла, как бы сбежать.

Дверь он закрыл. Она не успеет открыть и одного замка, как он ее догонит…

Вдруг он кинулся к ней:

— А ну рассказывай, что здесь произошло?

— С чего вы взяли, что я знаю? — искренне удивилась она и напомнила:

— Мы же все это время не расставались.

— Но ты говорила, что Пыжов вас сдал. Кому?

Денисия грустно покачала головой:

— Не знаю.

Он схватил ее за руки и потряс:

— Ты убила сестру?

— Нет! — закричала она. — Вранье! Ее банкир и его дружок убили!

— Но милиция разыскивает тебя!

— Не меня, а Зою. И вообще, оставьте меня в покое. Зачем вы спрашиваете? Хотите помочь?

Аронов отпустил Денисию и признался:

— Для начала разобраться хочу, кто ты: жертва или преступница.

— Я жертва. А если вы вызовете милицию, то буду труп.

— Почему?

— Что-то изнутри мне подсказывает, — грустно съязвила она.

— Но почему?

— Зоя что-то неосторожно подслушала, ее убили.

Я сидела в кладовке, она меня спрятала. Когда убийцы ушли, я с ней ролями поменялась.

— Зачем? — удивился Аронов.

— Не знаю, — всхлипнула Денисия и взмолилась:

— Пожалуйста, не сдавайте меня милиции. Лучше просто уйдем отсюда, и все.

— Так не получится. Наш общий с Пыжовым приятель, тот, который и передал эту папку, знает, куда я поехал. К тому же меня могли видеть. Сюда я не скрываясь входил. Если сбегу, у меня будут неприятности. Разумней все же вызвать милицию.

Денисия всплеснула руками:

— Но я-то влезла через форточку. Меня не видел никто, а неприятностей у меня уже столько, что хуже не будет. Пожалуйста, отпустите меня.

— Да не хочу я тебя отпускать! — взорвался Аронов.

Она опешила:

— Почему?

— Ну куда ты пойдешь?

— Какая вам разница?

— Значит, разница есть. Ты пойми, я журналист, хочу разобраться в твоей истории, помочь тебе хочу.

Денисия, сузив глаза, спросила:

— Журналистское расследование хотите устроить?

— Да, хочу.

«Врешь ты все. Любому младенцу известно, что все ваши расследования — это самые заурядные „сливы“», — подумала Денисия и спросила:

— И как же мы с вами поступим?

Аронов положил руку на ее плечо и сказал:

— Рассказывай, что с тобою случилось?

— И вы не будете милицию вызывать?

Он замялся:

— Нет, милицию вызову все равно. Ладно, давай сделаем так: ты отправишься в мою машину и спокойно там посидишь, пока я здесь закончу.

— А потом?

— А потом что-нибудь придумаем.

— Хорошо, — согласилась Денисия.

ЧАСТЬ II

Итак, мужчина для женщины — важнейшее средство передвижения по жизни. Этот вид транспорта, радуя нас разнообразием форм, размеров, цветов и оттенков (от гигантов до карликов, от жгучих брюнетов до пламенно-рыжих), зачастую исполняет лишь декоративную функцию. Иной является роскошным дополнением театральному платью, другой чудесно смотрится в интерьере квартиры, хотя многие великолепно гармонируют только с диваном. Но несмотря на то, что мужчина не оправдывает ожиданий и по движущей силе своей скорей способен везти любимую женщину не к счастью, а к могиле, все же складывается впечатление, что как вид транспорта он незаменим. Некоторые утверждают, что мужчина никогда не выйдет из моды.

Возможно, но так ли это хорошо, если нас, женщин, даже самые скоростные из них увозят совсем не так далеко, как хотелось бы, и порой совсем не туда, как уже говорилось выше. Усугубляет проблему то, что нет никакой надежды ждать от них большего. Почему? Да потому, что каждая из нас компетентно может сказать про своего: эгоист и неумеха. И уже не важно, что она с мечтательной надеждой смотрит на чужого — там все то же: неумеха и эгоист. Так стоит ли удивляться несовершенству нашего мира ? Ведь мир мы доверили строить своим мужчинам: неумехам и эгоистам.

Да, согласна, когда на слабые женские плечи вдруг ложится нечеловеческий груз современной жизни, невольно наступает шок и подгибаются колени. Мгновенно является мысль, что лучше ехать, чем идти, как следствие — поиск свободного мужчины. Но здесь резонно заметить: шок — плохой советчик. Уверяю, мужчина — не самое лучшее средство передвижения по жизни. Что — самое?

ТЫ, моя дорогая! Имея СЕБЯ, бессмысленно и опасно надеяться на какого-то там мужчину.

Скажи себе смело и четко: «Что такое — он? Вот я — это, я!»

И.., вперед!

Здесь, правда, появляется опасность, что мгновенно найдется ездок и у тебя. Но нам ли бояться? Известно любому: на женщине далеко не уедешь — где сядешь, там и слезешь. Мы, женщины, везем только тогда, когда хотим этого сами.

Каждая из нас умеет элегантно затормозить и твердо сказать: «Милый, стоп! Это твоя остановка. Дальше я поеду сама…»

Первым ласточкам, тем, которые именно так поступили, эту часть своего опуса и посвящаю.

Глава 1

Конечно же, Денисия и не подумала дожидаться Аронова. Она припустила со всех ног сразу же, едва вырвалась из архива. Куда? Да куда глаза глядят, лишь бы подальше от жуткого места.

Отбежав на безопасное расстояние и почувствовав, что страх отступил, она вспомнила про папку.

Захотелось немедленно заглянуть в нее. Отправиться в людное место Денисия не решилась и устроилась в парке на скамейке под фонарем. Озябшими и непослушными от холода пальцами она ворошила листы бумаги и жадно читала, но понять ничего не могла.

«Эх, показать бы все это Лариске, — сокрушалась она. — Я в этом деле полный профан, а уж Ларка разобралась бы, недаром несколько лет специализировалась на экономических преступлениях».

Но даже несведущей Денисии было совершенно очевидно, что «Модекс» увяз в криминале по уши, а уж в том, что имеет он какое-то отношение к ее злоключениям, Денисия и вовсе не сомневалась.

Но тогда возникал вопрос: зачем Пыжик, все дела свои бросив, кинулся доставать компромат на этот подозрительный холдинг? Если од предал Денисию, то зачем холдинг был ему нужен? Напротив, раз прищучили Пыжика, он должен быть паинькой, должен забыть о существовании «Модекса». Именно из-за холдинга его и убили, ведь, судя по беспорядку на столе, неизвестные явно приходили за папкой.

«Нет, что-то не вяжется здесь», — решила Денисия.

Утратив уверенность в предательстве Пыжова, она растерялась. Невыносимо захотелось знать, по чьей вине погибла Степанида. Спросить об этом можно было только у банкира, но с ним совсем не хотелось разговаривать. В конце концов Денисия себя пересилила и позвонила ему. Несмотря на глубокую ночь, он мгновенно откликнулся и, изумляя ее, закричал:

— Девочка моя, это ты?

— Как ты узнал? — спросила Денисия.

— Почувствовал.

— Я не разбудила тебя?

— Нет, я не сплю. Скоро утро, но заснуть не могу. Абсолютнейшая бессонница. С тех пор, как погибла наша Зоя…

— Как вы узнали? — цепенея, спросила Денисия, мгновенно переходя на «вы».

Воровский горько усмехнулся:

— Что же ты думала, девочка, я не узнаю свою жену? Переодела ее, челку отстригла, а того не учла, что все дни напролет она холила свое тело. На ее коже нет ни одного волоска, ее ногти — произведение искусства.

— Да, это так, — вынуждена была согласиться Денисия, — но когда вы об этом узнали?

— На следующий день после нашего разговора.

— Как?

— Отправился в морг и внимательно осмотрел тело жены.

— Но вы же сегодня звонили мне и называли меня Зоей. Зачем?

— Девочка моя, было бы глупо признаваться в своем прозрении в такой неподходящий момент. Я боялся, что ты мне не поверишь и наделаешь глупостей.

Раньше я тебя недолюбливал, но теперь ты мне дорога. Я действительно хочу, чтобы ты жила.

— Почему?

Воровский молчал. И тогда Денисия сделала фантастическое предположение:

— Вы рассчитываете, что я, как самая разумная из сестер, отомщу убийце вашей жены?

— Возможно. Судя по всему, вы изворотливая и совсем неглупая девица, — тоже переходя на «вы», ответил Воровский и вдруг рассердился:

— За кого вы меня принимаете? За убийцу? За живодера? Я порядочный человек! Я сам жертва!

Денисия, вопреки логике, почувствовала к нему жалость, но вопрос задала холодно, пожалуй, даже презрительно.

— Если вы порядочный человек, то, может, облегчите мне задачу и назовете имя убийцы? — сказала она, и Воровский взорвался.

— Как вы не поймете, — завопил он. — Зою и ваших сестер убил не Карлуша!

— А кто?

— Система! Наша страна — это огромная банда, живущая по понятиям и вопреки писаным законам.

Каждый член банды обязан, понимаете, просто обязан нарушать законы. Чем больше законов нарушил, тем выше поднялся, но нарушать обязаны все, абсолютно все. Каждый, живущий здесь, должен соблюдать правила игры. Тот, кто попытается жить честно, из Системы выпадает, а тот, кто против Системы пойдет, — погибнет. Зоя пошла, точнее, собиралась пойти.

Денисии стало страшно. Это был не тот страх, в котором она жила все последние дни. Новый страх был замешан на одиночестве.

Если все так, как говорит банкир, то куда идти?

Как спастись? Где искать правду? Система — это наше государство, которое банкир назвал бандой. Воровскому видней: раз сказал, так и есть. Тогда и суд, и милиция, и прокурор, и депутаты, и все-все слуги народа будут против нее — они защищают сильных, так повелела Система. Карлуша в Системе. Он защищает не только свои интересы. В этой банде он человек не последний, значит, защищает интересы своих главарей, но кто поможет ей, обычной простой девчонке?

И кто в таких случаях обязан помогать попавшим в беду? Должны же быть такие, иначе зачем люди сбились в общество? Зачем придумали государство?

Банкир говорил еще что-то, но Денисия не слушала его. Она напряженно искала ответ: «Кто?! Кто от смерти спасет?»

Ответ отрезвил: никто. Ей показалось, что общество накрыло ее невидимым стеклянным колпаком, отделяющим обреченных от тех, которые имеют право жить. Она обречена. Она не вписалась. Что-то сделала не так и теперь не нужна, опасна Системе, а значит, и обществу.

— И как мне быть? — растерянно спросила она, у Воровского.

Он вздохнул и сердито ответил, снова переходя на «ты»:

— Не знаю. Не знаю, девочка.

Она заскулила, а Боровский взорвался и закричал:

— Ты же не слушаешь меня, ты же упрямая. Ты же делаешь глупости, играешь не по правилам. У тебя земля под ногами горит, а ты ищешь Карлушу. Тебе невозможно советовать.

— Пожалуйста, — всхлипнула Денисия, — посоветуйте мне еще один раз, один только разик, последний. Я никого не буду искать, ну его на фиг, Карлушу, я очень, очень не хочу умирать. Мне страшно.

Моя душа разрывается от горя и боли. Мои сестры погибли. Все. Все-все. Я осталась одна. Совсем одна.

Я не знаю, что мне делать. Я в отчаянии.

— Бедная девочка, — ужаснулся Воровский. — Впрочем, я тоже один и тоже не хочу умирать, но, видимо, мне-то как раз умереть и придется. Сердце совсем ни к черту. А вот ты будешь жить. Я уверен.

— Правда? — воспряла Денисия. — Думаете, Карлуша оставит меня в покое?

— Нет, он не оставит, но ты должна быть умней, ты обязана его переиграть. Если жить хочешь.

— Хочу! — закричала Денисия. — Я вам верю!

Я вас во всем буду слушать! Говорите, что я должна делать?

— Э-хе-хе, — сокрушился Боровский.

Он завидовал наивности своей юной родственницы и слишком хорошо знал этот мир. И все же Воровский не стал разочаровывать Денисию, а попробовал взглянуть на ее будущее с оптимизмом.

— Вас, говоря языком классика, спасет только заграница, — сказал он, почему-то вновь переходя на «вы». — В нашей стране вы понимания нигде не найдете, да и опасно искать.

— Неужели во властных структурах совсем нет порядочных людей? — ужаснулась Денисия и, вспомнив своих кумиров, Эльдара Валева и Марию Добрынину, загорячилась:

— Есть же общественные и правозащитные организации, есть же честные люди, которые не отмахнутся, не оставят без помощи сироту!

— С чего вы взяли? — удивился Боровский. — Все живут по принципу: своя шкура ближе к телу.

Она рассердилась и, горячась еще больше, закричала:

— Не правда! Я сужу по себе. Если я сама стараюсь жить честно, то почему я должна думать, что другие хуже меня? Если бы я поступила на службу людям, я забыла бы о себе и жила бы только проблемами простого народа. В противном случае нечего и наверх карабкаться со своими идеями. Конечно, везде есть плохие люди, но к ним я не пойду. Потому у вас и прошу совета, что вы больше меня знаете. Есть же хорошие общественные организации. Вы только подскажите, где их найти? Как к ним попасть? Как к ним добраться?

— Боюсь, что в вашем вопросе ответ и содержится, — добил ее Боровский. — Если эти организации пекутся о правах и благах народа, то почему народ о них и слыхом не слыхивал? Спрашиваете у меня, как к ним добраться? Разве это не странно? Ведь бутылка «Клинского» или «Сникерс», или «Памперс» там какой — все эти «незаменимые» сообразили, как дойти до народа. Уж здесь народ точно знает, куда свои денежки нести, рассказали, сто раз объяснили, а вот кто должен народ защищать, не доложили. Тут, извините, сами, товарищи, соображайте, ищите днем с огнем. Все равно не найдете. Вот что такое все ваши общественные и правозащитные организации.

— Вы хотите сказать, что хороших людей там нет? — ахнула потрясенная Денисия.

— Да есть, — успокоил ее Боровский. — Хорошие люди везде есть: и выслушают, и успокоят, и помогут, если добраться до них успеете. Ведь все эти организации со злом борются по закону, а не по понятиям, следовательно, там одна бюрократия: на любой шаг вперед горы бумаг. Вы кричите: «Убивают!» — а вам в ответ: «Извольте подкрепить документиком, как убивают? Под какую подпадают статью?» Но даже если произойдет чудо, если вам повезет: прошибете бюрократическую стену и живы останетесь, то и здесь пользы — ноль. Не помогут вам общественные деятели в борьбе с Карлушей. Найдется добрая душа, захочет за вас заступиться, и ее за собой на дно утянете. Слишком опасна Система. Она кого угодно сметет. Вам нужно исчезнуть, на какое-то время затаиться, а потом, когда страсти улягутся, я переправлю вас за границу. Вот оттуда можно и повоевать.

— Куда отправите? — испугалась Денисия.

— В Англию.

— А если во Францию? По-французски я говорю свободно.

— Во Францию? — Боровский задумался. — Не очень мне это нравится… Впрочем… Хорошо, можно и туда. Бертран… Мой приятель, господин Машикули, думаю, поможет вам и делом, и мудрым советом.

— Бертран Машикули? Знакомое имя. Он приезжал в Россию?

— И не раз.

«Возможно, мы виделись с ним на посольском приеме», — подумала Денисия и спросила:

— Кто он?

— В прошлом видный политик. Сейчас отошел от дел, но все еще продолжает пользоваться весом. Только… — запнулся Боровский и продолжил с легким смешком:

— Хотя вам это даже на руку.

Денисия насторожилась:

— Что — это?

— Бертран старый прожженный волокита, но не пугайтесь. За рамки дозволенного, если сами не захотите, он не выйдет.

— Конечно, не захочу.

— И не надо. Вы молоды и симпатичны. Он будет рад и этому факту. Бертран в глубине души по-прежнему романтик-мальчишка. Вообще-то он, как любой политик, все больше заботится о себе и ленив на дела хорошие, но, когда речь заходит о милых крошках, здесь Бертран становится рыцарем и способен на подвиги. Да-да, вы правы, надо ехать в Париж. Думаю, Машикули будет противна одна только мысль, что столь хорошенькая девушка, как вы, может погибнуть от руки злодея. Безусловно, он вам поможет.

— Дай-то бог, — выразила пожелание Денисия.

— Бог даст, — заверил ее Боровский. — Касаемо Машикули я абсолютно уверен, а вот как вывезти вас из страны, пока не знаю. Вы сейчас где? Впрочем, нет, не говорите. Скажите только одно: вы в безопасности?

Денисия оглянулась вокруг: в парке ни души.

— Вроде да, — подрагивая от холода, сообщила она.

— Тогда подождите секунду. Я лекарство приму — сердце опять прихватило.

В трубке послышались шорох, журчание воды, тяжелые вздохи.

«Хоть бы старик не загнулся раньше, чем переправит меня во Францию», — с юношеским эгоизмом подумала Денисия.

В унисон ее мыслям Воровский пробормотал:

— Тут раньше времени коньки бы не откинуть, ну да постараемся. Вы без меня, деточка, пропадете. — И, не давая Денисии времени на расстройство, он продолжил уверенно и даже с напором:

— Документы — ерунда. Здесь проблем не будет. Визу вам тоже быстро откроют, когда придет пора, а вот где вам отсидеться — не знаю. Я, как вы понимаете, не свободен. За мной следят. Спрятать вас не сумею.

Друзья у вас есть?

Денисия всхлипнула:

— Есть, да Карлуша про всех уже знает.

— А вот и нет, — утешил ее Воровский. — Про вас он как раз ничего и не знает. Вы же убиты. Не знаю даже я. Вы такая скрытная особа. А Карлушу больше интересуют друзья моей покойной жены. Ведь она от него скрывается. Насколько я помню, общих друзей у вас с Зоенькой нет…

— Точно, — подтвердила Денисия и, сообразив, что Лариса осталась вне поля зрения Карлуши, оживилась и закричала:

— Значит, я могу отправиться…

Воровский ее прервал:

— Тише! Молчите! Не надо мне знать, куда вы собираетесь отправиться.

— Думаете, ваш телефон прослушивается?

— Я принял меры, но береженого бог бережет. Поэтому давайте поступим так: вы отправляйтесь, куда собирались, а я этим же утром займусь вашими делами. Через десять дней жду вашего звонка. Лучше ночью звоните, все равно не сплю.

— Хорошо, я обязательно вам позвоню, — пообещала Денисия.

— А я к тому времени буду знать точно, как вам помочь. Вы мне нравитесь. Похоже, вы честный и очень неплохой человек, — признался Боровский и, пожелав ей удачи, повесил трубку.

И в тот же миг Денисия вспомнила, что главного не спросила: предал ее Пыжик или не предал. По чьей указке Карлуша Степку убил?

Сначала она сильно расстроилась, психанула даже, но, подумав, решила, что это уже и не главное.

Главное — остаться в живых, а остальное успеется.

До самого утра Денисия пряталась по дворам, искала теплые закутки между гаражами, не решаясь заходить в подъезды, а когда рассвело, отправилась в метро. Спрятав лицо в высоко поднятый воротник, она смешалась с толпой, но и это ее не спасло. Как черт из коробочки, выскочила из электропоезда и прямо на нее хохлушка Зинаида, вся увешанная сумками. Выскочила и затрясла необъятной грудью, и радостно завопила на весь перрон:

— Ой, Денька! Живая! А по телику показывали, что ты убитая!

— Говорите тише, — взмолилась Денисия. — И запомните, Зоя я.

— Зоя?! — ахнула Зинаида. — А как на Деньку похожа!

Денисия сердито напомнила:

— Мы близнецы.

— Да-да, точно, — закивала головой Зинаида. — Я с перепугу забыла. А Степка-то наша где?

— Почему вы спрашиваете? — насторожилась Денисия.

— Ха! Ну, дивчина, ты даешь! Почему я спрашиваю! Потому, что пахать за нее мне не хочется. Она думает выходить на работу?

— Ну-у, не знаю…

От сомнений таких Зинаида рассвирепела и, подпирая сумками свои крутые бока, закричала:

— Ха! Не знает она, смешная! Так не мешает тебе узнать, что Азер грозился Степку уволить. Уж она мне клялась! Так клялась! Я и Азеру передала…

Денисия остолбенела:

— Как — клялась? Когда?

— Да вчера, когда энтот, Харик ее, заходил.

— Гарик к вам заходил?

— Ну да, разыскивал Степку. До чего дожила, то по Харику сохла, а то вдруг сбежала. Хлопец ко мне протоптал дорожку, кажный день заходил, спрашивал, не объявлялась ли Степка. И, главное, что интересно: только мы говорить про нее разогнались, а тут и сама она Харику своему на мобилу звонит. Просит, плачет, приди меня забери. Я, не будь дура, трубку вырвала и давай ругать ее, стерву. «Ты когда, — кричу, — на работу придешь?» А она мне: «Тетя Зина, не беспокойтесь. Скоро выйду, так хозяину и передай».

— А Гарик?

— А шо Харик? Он обрадовался и убег.

— Куда?

— Да к ней. Степка же адрес ему свой дала. Квартиру она, что ль, поменяла. Так я ничего и не поняла.

Ой, я ж на работу опаздываю, — заспешила вдруг Зинаида. — Степке привет передавай! — крикнула она и бодро шагнула в толпу.

Толпа ее приняла и понесла к эскалатору, а Денисия, обессиленная, рухнула на скамейку. Сестры, теперь уже все покойные, проиграли ей спор. Не на тех они делали ставки — не на тех и не на то.

Но в гибели Степаниды Денисия винила только себя, а вовсе не Гарика. Что Гарик? Он мужчина, эгоист, слабак. Такие в первую очередь любят себя.

Женщина для таких не человек, а игрушка, развлечение. Разве мог этот Гарик защитить невесту? Он себя не умеет защитить.

А вот Денисия уберечь сестру могла. Если бы она не пошла на свидание к Александру, если бы дома осталась, Степанида не позвонила бы своему жениху, и Карлуша не узнал бы, где она прячется…

Опять Александр! И здесь Александр! Слишком много бед наделала она из-за этой любви. В душу начал заползать незаметный еще пока холодок.

"Никогда себе не прощу, — шептала она побелевшими губами. — Никогда! — И тут же на себя разозлилась:

— Так нельзя. Не об этом должна я думать.

Потом. Казнь — потом. Упреки — потом. Все потом.

А сейчас — к Ларисе".

Глава 2

В благополучной семье Ларисы разразился страшный скандал. Гнусный, невообразимый, с воплями, оскорблениями и прочим, прочим, прочим…

Чем донял Рашидик Ларису, невозможно было понять, но, судя по его разодранному лицу, она бесстрашно сражалась, лютовала и достала-таки благоверного. Разошелся и он, да как! Даже позволил себе почесать об жену кулаки, после чего Лариса успокоилась, плюнула в его «поганую рожу», схватила на руки орущего благим матом Зюзика и укатила.., к свекрови. К Асии Махмутьевне. За город. За справедливостью и любовью.

«Может, оно и к лучшему», — смекнула Денисия и, недолго думая, прыгнула в электричку.

Лариса, ее увидев, ахнула и, зажимая ладошкой рот, вскрикнула:

— Зойка!

Хотелось сказать: «С чего ты взяла? Я Денисия».

Но пришлось молчать. Денисия лишь кивнула — на глаза навернулись слезы, спазм перехватил дыхание…

В общем, слов не нашлось.

Лариса всплеснула руками:

— Ой, бедная ты моя! Я сама вся обрыдалась!

Пойдем в мою комнату!

Там сумбурно и долго говорили сразу про все: про скандал в доме Лариски, про незаконченный ремонт, про убийства сестер, про то, что Зойка главная подозреваемая, про то, что ищут ее, и про то, что это абсурд! Абсурд-абсурд-абсурд!

— Что же делать теперь? — горестно складывая тонкие руки на плоской груди, приговаривала Лариса. — Что же делать?

— Ты не волнуйся, я к вам ненадолго, — виновато мямлила Денисия.

— Ну да, ну да, я сама здесь в гостях…

Когда жар беседы угас и обе почувствовали усталость, Денисия поднялась:

— Ну, Ларчик, не хочу навеки прощаться, но, Кто его знает, может, и не увидимся больше.

Друзья познаются в беде: Лариса замахала руками, затопала ногами, загорлопанила:

— Ты что? Сумасшедшая! Куда ты пойдешь?

— Уж найду куда.

— Даже и не помышляй! Нет, ну как тут не материться? Не ерепенься, все равно не пущу! Марию Добрынину ты подвела! Меня подвела! Перевод со старофранцузского мне не доделала! Так что, дорогуша, оставайся и принимайся за перевод. Я Добрыниной обещала, а ты мне обещала. Нет у меня таких денег, чтобы теперь дорогим специалистам платить. Знаешь, сколько за старофранцузский сдерут? Ого-го! Мало мне не покажется!

Денисия опешила:

— Как ты узнала, что я не Зоя?

— Нет, ну как тут не материться? Ты за дуру держишь меня, — рассердилась Лариса. — Как я ее узнала? Глупый вопрос. По речам твоим умным. Разве Зойка может так говорить? Конечно, я поверила сразу, а потом уж только о том и размышляла, как все на самом деле там получилось. Нет, ты не подумай, — запереживала Лариска, — я не выспрашиваю. Если захочешь, расскажешь сама, но уходить и не помышляй.

— Я за вашу семью боюсь, — призналась Денисия. — Если Карлуша прознает…

— Не прознает. Он, как я поняла, ищет Зойку, а с Зойкой мы на ножах. Это скажет любой. Так что не переживай. Здесь тебя не будут искать. Зато теперь ты переведешь наконец мне рукопись. Я увидела по телику труп твой и сразу подумала: «Ну как тут не материться? Все, Добрынина грохнет меня! Плакал наш перевод! Деньки больше нет! Где искать буду специалиста по старофранцузскому?»

— Переведу, теперь времени много, — согласилась Денисия.

— Не очень и много, — затараторила Лариса. — Добрынина скоро в загранку уезжает, и на нашу беду — с рукописью.

— Успею. За три дня переведу.

Лариса обрадовалась:

— Денька, ты гений! А как дальше жить, будем думать. Свекруху мою подключим. Знаешь, какая умная моя Асия? Ого-го! А должность у нее знаешь какая? Ого-го-го! А связи у нее какие, знаешь? Ого-гого-го! Подожди, вечером она явится с работы, сразу все на место поставит. Ого-го-го-го-го! — загоготала Лариса.

Денисия осталась в татарской семье.

У свекрови, Асии Махмутьевны, хозяйство большое — участок земли бескрайний, добротный кирпичный дом, огромная татарская семья.

Шум, гам, бесчисленная детвора и суматоха. Общаются по-разному: и по-татарски, и по-русски, и на жуткой, абсолютно непонятной смеси турецкого и бог знает какого, но сами прекрасно друг друга понимают и так же прекрасно ладят. Все заняты делом, все в движении: кто-то приходит, кто-то уходит. Во двор и из двора то и дело въезжают-отъезжают машины. В доме кипит работа: все трется, метется, чистится. В огромной кухне постоянно шипит и коптит, чадит аппетитными ароматами — поесть в семье любят.

И над всем этим женским хозяйством чрезвычайно занятой свекровью поставлен начальник: невестка Альфия, жена старшего сына. Красивая молодая татарка, крепкая, крутобедрая, сильная и духом и телом — спуску никому не дает. С утра до ночи слышен в доме ее властный и звонкий голос — командует, но все по делу. Денисия, подчиняясь и помогая, любит за ней наблюдать.

Лариса по случаю ссоры с Рашидом отпуск взяла и потому всегда рядом. Тоже чистит, метет, трет, поджидая обидчика-мужа.

Асия Махмутьевна постановила: раз виноват, пускай сам идет на поклон, тогда и подумаем, на каких условиях будем мириться.

Натирая огромный медный таз, Лариска бухтит:

— Еще попросит меня, еще поползает на коленях, будет, гад, знать, как руку поднимать на жену.

Трахает всех подряд, и я еще виновата.

Денисия испуганно ей шипит:

— Тише ты, дети вокруг.

Толпа татарчат любит крутиться на кухне: то печенье шоколадное стянут, то умыкнут пирожки с курагой. Заметив непорядок, Альфия кричит:

— Ишь саранча! Кыш отсюда! А вот я вам!

Детвора — врассыпную. Альфия строго смотрит им вслед и неожиданно смягчается.

— Киль манда, — подзывает она предводителя, белобрысого румяного мальчонку. — Вот вам печенье, всем раздай. Жуйте и телевизор смотрите, а здесь вам нечего делать. Здесь взрослые свои, не для ваших ушей, ведут разговоры.

Татарчонок доволен, хватает печенье, благодарит.

— Рях мяд, рях мяд, — радостно блещет он небесно-голубыми глазами.

В семье Асии и рыжие, и русые, и белокурые — всяких хватает. Мало только брюнетов. Но красивые все. Красавец и Ларкин Рашид. Дети же — особое достояние. Никогда раньше Денисия не видела так много ослепительно красивых детей. Все, как на подбор, ангелочки.

— Ах, что за чудо ваши детки, — умилилась она.

Альфия расплылась в счастливой улыбке:

— Нравятся?

— Передать не могу как, — заверила Денисия, усердно счищая верхний запачканный слой с разделочной доски. — Очень! Очень нравятся! Чудные детки!

— Раз так, тогда дам им печенья еще, — великодушно решает Альфия.

* * *

Жизнь текла спокойно и размеренно. Но однажды Лариса застала Денисию, лежащую на кровати, в слезах.

— Ну, Денька, ну хватит, ну что такого?

— Ага! — проревела Денисия.

Тогда Лариса упала на свою кровать и тоже давай поливать соленой рекой подушку. Денисия мигом опомнилась, забыла про горе свое и начала уговаривать подругу:

— Ларчик, прости, я не хотела тебя обижать, просто нервы сдают. Столько я пережила всего, вот и стала психованная.

— А у меня, думаешь, не сдают нервы, — провыла Лариса. — Я жить не хочу, руки наложить на себя хотела. Если бы не Зюзик, то давно и наложила бы-ы-ы-ы…

— Бог с тобой, — испугалась Денисия. — Ладно я, у меня беды горы, а ты-то с чего?

— Рашид меня броси-ил, вот с чего! А я жить без него не могу! — выпалила Лариса и уселась на кровати. — Он другую нашел!

— Какую другую?

— Галку, по даче соседку. А я-то думаю, что это он не хочет делать ремонт, на дачу, кобелюка, зачастил. «Свежий воздух» да «свежий воздух».

— Он же ездил-то не один, брал с собой Зюзика, — напомнила Денисия. — Ты сама выгоняла его.

Лариса вытерла слезы и с укором посмотрела на подругу:

— Нельзя же быть наивной такой. Зюзика он брал для прикрытия. Зюзик, кстати, Рашида и сдал.

— Как?

— А вот так. Дети хитрые и подмечают все. А вот я дура. Могла бы догадаться давно, что в доме неладно. Как-то на дачу с Рашидом приезжаю, полезла под тумбочку пыль вытирать, а там противозачаточные таблетки. Галка-сучка или нарочно подкинула, или случайно выронила.

Денисия удивилась:

— Как же это нарочно? Зачем ей это?

— А затем, чтобы меня с Рашидом поссорить.

Есть такие подлые бабы: чужого мужика затащат в свою постель, но и этого им мало.

— Почему?

— Хотят совсем развалить семью. Муж гуляет себе, а жена «тю-ю, а я и не бачу». Вот и неймется им, из кожи вон лезут, лишь бы жене глаза приоткрыть.

Но ты-то меня знаешь, — победоносно сообщила Лариса, — мне не так просто открыть глаза. Я людям верю. Таблетки нашла и спрашиваю: «Это откуда?» А он мне: «Не знаю, я их от головы принимал». Потом еще долго шутили. Я возьми и спроси: «Ты принял лекарство?» А он мне: «Две противозачаточные таблетки».

Я ему: «Зачем?» А Рашидик в ответ: «Они меня умиротворяют». Короче, любила и верила.

— Так почему перестала? — изумилась Денисия.

Лариса горестно закатила глаза:

— Это все Зюзик. С дачи приезжает и спрашивает: «Мама, а что такое блиндашь?» Ну, я, как дура, ему объясняю: «Блиндаж, сынок, это такое прочное укрытие, защищающее бойцов от огня противника…»

Видела бы ты, как удивился ребенок. "Да-а? — говорит. — А почему папа вчера на даче всю ночь нашу соседку, тетю Галю, вот так спрашивал: «Ты мне, блин, дашь или не дашь?» «Я, — говорит мой Зюзик, — все слова знаю, а вот „блиндашь“ не знаю».

Денисия ахнула и схватилась за голову, а Лариса злобно нокаутировала подушку и сквозь зубы процедила:

— Эта уродина еще и не давала ему. Какой позор!

Унижение какое!

— Ты ведь тоже отказывала ему, — припомнила Денисия. — «Тамочувствие плохое, тамочувствие плохое», — передразнила она подругу.

— Так ему и надо! — мстительно заявила Лариса. — Еще мало отказывала!

— Не удивляйся тогда, что муж согрешил.

От возмущения Лариса даже подпрыгнула на кровати:

— Нет, ну как тут не заматериться? Не будь дурой. Думаешь, это спасет? Свинья везде грязь отыщет. И в своей поваляется, и в чужой двор забредет.

Эх, перевелись порядочные мужики! Перевелись!

— В связи с этим уже возникает вопрос: были ли? — усомнилась Денисия. — Но гулять — это одно, а затеяться с разводом по-серьезному — совсем другое. С чего ты взяла, что Рашид тебя бросил?

— Сама видишь, не приезжае-ет, — складывая в плаксивую гримасу свою хорошенькую мордашку, протянула Лариса. — Уж вторую неделю я тут живу, а от него ни слуху ни духу.

— А что говорит Асия?

— Асия твердит: жди. Вот я, дура, и жду, а он там Галю на даче допрашивает: дашь — не дашь. Чертов блиндаж!

Лариса снова зарылась в подушку и собралась такого дать реву, чтобы донеслось до Москвы, чтобы и Рашидик услышал.

— Я тоже сейчас заплачу, — упредила подругу Денисия. — Из-за мужика и слезинки не проронила бы, у меня хуже горе: погибли сестры. Вот заплачу сейчас!

Шантаж помог.

— Не надо, — Лариса вскочила с кровати. — Слезами сестер не вернешь.

— Рашидика тоже, — промямлила Денисия и, притянув подругу к себе, чмокнула ее в щеку. — Ларка, я так благодарна тебе. Здесь я согрелась, оттаяла.

Если бы не ты, не твоя семья, я бы погибла, не пережила бы смерти сестер. Уже не говорю о том, что и меня достал бы Карлуша. Вы не просто спрятали меня от него, не просто меня спасли.

Лариса, открыв рот, завороженно слушала.

— А что? — спросила она.

— Вы вернули мне веру в людей. Была я в абсолютном отчаянии, а тут, в вашей семье, все такие хорошие, добрые, честные, заботливые, небезразличные, меня отогрели. Даже не хочется расставаться с вами со всеми, а завтра нужно звонить Воровскому.

— Зачем? — насторожилась Лариса.

Денисия пояснила:

— Десять дней прошло. Он сам назначил этот срок.

Пора. Он обещал переправить меня за границу.

Лариса выругалась:

— Черт! Ну как тут не материться? И Добрынина, как назло, улетела сегодня.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Денисия.

— Да утром же перевод ей твой отдала. Ты за не сколько дней перевести обещала, а успела день в день, едва ли не за пару часов до ее отлета.

Заметив в глазах подруги вину, Лариса поспешила ее успокоить:

— Да нет, я без упреков. Понимаю, как скверно на душе у тебя. Страшно даже представить: все сестры погибли, и Карлуша дамокловым мечом висит над тобой. Какие уж там переводы. Да и все обошлось.

Добрынина очень довольная улетела.

— А куда она улетела? — безразлично поинтересовалась Денисия.

— Во Францию.

— Во Францию?

— Да. Она ж редко бывает в России, — затараторила Лариса с каким-то неестественным оживлением, словно пытаясь заболтать нечто важное. — Мотается Добрынина в основном по заграницам. Там она нарасхват. Еще бы, русская правозащитница. И всегда чемодан подарков везет нужным людишкам. Ха-ха!

Там тоже взятки любят. Вот и сейчас кому-то рукопись поволокла Добрынина и уже с твоим переводом.

Вроде там у нее есть знакомый очень влиятельный, из русских, и этими вещами крепко увлекается…

Лариса вовсю щебетала и все с какими-то непонятными, странными даже ужимками: подхихикивала, подчирикивала и старательно прятала, уводила глаза от удивленного и пытливого взора подруги.

«Что она зубы-то мне заговаривает? При чем тут Добрынина?» — удивилась Денисия и, учуяв неладное, перебила хитрюгу:

— А почему ты Добрынину вспомнила?

Лариса побледнела, махнула рукой и обреченно сообщила:

— Денька, ты только не пугайся, но Асия из Москвы нехорошую весть привезла.

— Какую?

— Умер Боровский. Разрыв сердца.

Денисия похолодела.

— И Добрынина улетела, — испуганно промямлила Лариса, — а она нам теперь нужна позарез. Это единственная наша надежда. Слушай, может, я к Валеву на прием запишусь? Эльдар, говорят, тоже классный мужик.

— Что Валев? — прошептала Денисия. — Он друг Воровского. Если бы Валев мог мне помочь, Воровский к нему и направил бы, а он о Валеве не заикнулся.

Глава 3

И снова открытие (сто раз уж совершала его): надейся, дорогуша, лишь на себя. Только сейчас, узнав о смерти Воровского, Денисия поняла, как сильно она на него положилась, какую опасную надежду взрастила в душе. И вот новый удар: умер Воровский.

Что теперь?

Беспросветная тьма отчаяния!

А Лариса полна оптимизма:

— Не волнуйся, Денька, и не переживай. Не все потеряно. Во Францию, если нужно, и мы тебя переправим. Там разыщешь своего Машикули, да и к Добрыниной записочку тебе черкну. Она тоже поможет.

Рассосется твоя беда. Будем живы, не помрем.

— Что рассосется? Как переправите? — горюет Денисия.

А Лариса полна оптимизма:

— Ерунда! В нашей малине, в нашей бандитской стране переправить человечка за границу — это слов но два пальца… Как бы это по культурней сказать, чтобы не заматериться? Короче, за бабки и всю Францию к нам переправить можно, была бы нужда, а уж тебя туда — без базара. А моя Асия! Ах, моя Асия!

Ого-го, моя Асия! Она все устроит!

А Асия Махмутьевна, на беду, заболела, почти слегла, даже хуже — цистит прихватил. Инвалид полный. Какая там помощь. Беспомощная сама — от горшка не отходит и плачет от боли.

— Вот дожила, — стонет она. — Мука какая! На старости лет молодость вспомнила. Уж сто лет он меня не мучил. А теперь все как при муже: хочу, страсть как хочу и.., не могу. Тогда только не было этой страшенной боли, ну, да другая была. Охо-хо-хо, что же это такое? Хоть криком кричи. Какой злодейский цистит разыгрался, и никакие лекарства не помогают.

Бесполезна вся медицина. Альфия! Детей убери!

Опять, бесенята, подглядывают!

У матери семейства горе, а у Зюзика радость. Выгнали всех, а его, как самого несмышленого, самого младшего, оставили бабушку развлекать. Уж он анекдотов ей понарассказывал, уж сквозь слезы смеялась она. Зюзик пуще ликует: вот так чудо, бабуля не сходит с горшка! Новый приступ — Асии беда, а мальцу восторг. Прилип к бабуле, крутится, подглядывает, хохочет:

— Бабуля, опять уписалась, как маленькая! Ну, не могу! Полный выюбон!

— Вырубон, — поправляет Лариса.

— Какой «вырубон»? — сердится Асия. — Может, «отруб»? Или «отпад»? Да, лучше «отпад». Так приличней. Зюзик не выговаривает букву «эр». Ох, не могу!

Опять! Опять! — снова заходится она в крике.

— Мама, вам ванночку надо. Воды погорячей, сколько стерпите, и голой попой там посидеть, а вы не хотите, — журит свекруху Лариса.

Заслышав про голую попу, Зюзик вдохновляется, радостно подпрыгивает и кричит:

— Бабуля! Давай! Давай в ванночку! Я хочу посмотреть!

— Правильно, вам обязательно надо горячую ванночку, — поддерживает подругу Денисия. — Или я никогда от вас не уеду, скоро корнями здесь прорасту. Пожалуйста, соглашайтесь на ванночку.

Мудрая Асия давно сломала себе голову, придумывая, как сиротинке помочь. Ей жалко Денисию, но хоть убейте, хоть камнями побейте, не" знает она, как переправить бедняжку за границу, где паспорт взять.

Да еще нужно так все дела обделать, чтобы обмануть всесильного Карлушу и на свою семью не накликать беды. Вот в чем ее основная болезнь, вот от чего Асия страдает, какой там цистит! Цистит — это тьфу, ерунда. Паники бы не посеять в семье. Как увидит сиротка беспомощность Асии, совсем падет духом.

— Мама, соглашайтесь на ванночку, — гундосит Лариса.

Асия озорно машет руками и кричит:

— Нет! Не буду! Не хочу вашей ванночки! Старую задницу мою хотите сварить? Ни за что! Никогда! Нет-нет-нет!

— Да-да-да! Хотим свалить твою сталую задницу! — ликует и подпрыгивает Зюзик.

— Нет! Нет! Никогда! — вопит Асия, а сама думает: «Как? Как девчонке помочь? Не век же ей куковать в моем доме? Уж затосковала она».

Ларисе в конце концов все надоело. Она рассердилась, отшлепала Зюзика, выставила его за дверь и рявкнула:

— Мама! Никаких «нет»! Альфия уже воду греет.

— Ах, что же мне за беда? — снова запричитала Асия. — Все там горит и чего-то хочет, но не получается ничего. Все как в молодости. Ах, доля женская, как ты, черт возьми, нелегка!

Прибежала Альфия, сообщила, просунув голову в дверь:

— Мама, идите в спальню. Я там в тазик горячей кипяченой воды налила.

— Зачем там? Разве здесь я была б, когда могла бы ходить? Неси тазик сюда.

Тазик принесли.

Асия, с трудом поднимая из кресла грузное тело, важно несет его к тазику. Не стесняясь, задирает атласный халат и с бодрой песней «Цистит нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь» погружает свой белый зад в эмалированный розовый тазик. Вода выходит из берегов.

— Сварили! Сварили! — тут же кричит она, но на лице блаженство. — Изверги. Издеваетесь. Хоть дайте выпить. Жахну водочки, и мигом все пройдет.

— Мама, вам нельзя! — надсаживается Лариса.

— Альфия! — властно зовет Асия. — Водки мне!

Выпить хочу за свое здоровье!

Альфия послушно несет, безропотно наливает свекрухе полный стакашек, с поклоном протягивает.

— Ну, будем, — по-русски сообщает Асия, поднимая стакан и думая: «Ах, как душа болит за сиротку, как беспомощность тяжела. Выпью, может, чуть-чуть полегчает и мысль путевая стукнет в голову».

Она подносит стакан ко рту и вздрагивает.

— Мама, куда? Вам пить нельзя! У вас же цистит! — в отчаянии кричит Лариса.

— Тьфу! Напугала меня!

И Денисия подключилась:

— Вам нельзя, еще хуже будет, не надо, не надо, у вас же цистит.

— Да, цистит! — вторит ей Лариса.

А тут ворвался и Зюзик и тоже кричит:

— Цистит! Нельзя! Не пей! Бабуля!

Шум, гам, суета. Лариса снова шлепает Зюзика, выставляет его за дверь.

Асия Махмутьевна полна раздумий. Грустно смотрит на всех своими добрыми, чуть раскосыми глазами и решает: «А, была не была. Завтра поеду в министерство и Ваню о помощи попрошу. Никогда его не просила, а теперь попрошу. Неужели не спасет сироту-девчушку?»

— Да простит меня цистит! — скорбно гундосит она и лихо, залпом, замахивает в рот стакан. Переводит дыхание и шипит:

— За-ку-си-ить.

Альфия, доселе безмолвно стоявшая в ожидании, с поклоном протягивает закуску и виновато поясняет Денисии:

— У нас вообще-то в семье не пьют. Одна мама изредка балуется.

Асия обижается:

— Не балуюсь я! Я пью! Как сапожник!

— Как руководитель высшего звена, — подсказывает Лариса. — Как принято у нас, у русских. Мама, — обращается она к свекрови, — давай выпью, что ли, и я. С горя. — — С какого горя? — недоумевает Асия.

Лариса кисло поясняет:

— Рашид нас с Зюзиком бросил.

Асия смотрит на невестку с сочувствием и разрешает:

— Пей.

— Еще принести? — без всякого одобрения интересуется у свекрови Альфия.

Асия кивает:

— И мне. — Подумав, она добавляет:

— И Денисии.

— Нет, я не буду! Не буду! — испуганно протестует та.

Асия на протесты не взирает.

— Неси, — приказывает невестке она, а когда расстроенная Альфия выходит из комнаты, подмигивает Денисии и спрашивает:

— Чего боишься, дурочка? Я выпью за тебя.

На этот раз Альфия не стала прислуживать: поднос поставила и ушла. Лариса чокнулась с Асией, выпила и завыла:

— Ой, бедная я-а-а!

Асия с сочувствием на нее посмотрела, сказала:

«Ничего» — и заглотнула подряд две порции, крякнула и лишь после этого громогласно испросила прощения у своего цистита.

"Нет, — вдруг решила она, — в министерство я не поеду. Ваня честный мужик, но кто его знает.

Страшно. Время у нас непростое. Сунься только за паспортом, а там агенты Карлуши, ждут нас не дождутся".

— Альфия! Горячей воды добавь! — зло гаркнула она. — Кто так лечит цистит? Бедная моя задница примерзла к вашему тазу!

— Мама, я принесу! — вскочила с кровати Лариса.

Следом за ней подпрыгнул и упал на пол семейный альбом: Лариса все дни напролет лила горькие слезы над свадебными фотографиями, над своим заблудшим Рашидиком. Старые карточки рассыпались по ковру, и везде он, Рашидик, — где в панамке, где на карусельном коне, где с саблей, а где с сачком, открыв рот от усердия, ловит бабочек.

— Что там еще? — Оглянувшись, Асия рассердилась:

— Прыгаешь, как коза. Погляди, уронила альбом, фотографии все раскидала. А ну покажи, над чем это там ты льешь слезы!

Лариса бросилась собирать фотографии мужа.

С чайником в комнату вошла Альфия и чинно проследовала к свекрови. Та подняла свой зад, прислушиваясь к звуку крутой кипяченой струи, льющейся по стенкам тазика, и вдруг как закричит:

— А-а-а!

Альфия шарахнулась с чайником и замерла, привалилась к стене, стоит белей савана, с ужасом шепчет:

— Обварила-а-а…

— Обварила?! Обварила?! — паникуя, подскочила к свекрови Лариса.

Денисия от страха просто глаза зажмурила — не смогла смотреть.

— Какой там обварила! — обругала их всех Асия. — Как же, дура я зад свой под ваш кипяток подставлять.

Все удивились:

— Не обварилась? Что же кричала?

Асия, довольная, рассмеялась:

— Осенило меня. А ну-ка, Ларка, дай Гюлькину фотографию, вон там она, за стол завалилась, но даже отсюда я вижу огромные Гюлькины глазищи.

Лариса метнулась к столу, Асия же плюхнулась обратно в тазик и замурлыкала от блаженства.

— И цистит как рукой сняло, — призналась она, разглаживая на полном белом колене слегка помятую фотографию внучки своей Гюльджагеры. — Альфия, не стой у стены как приклеенная, иди глянь. На кого Гюлька наша похожа?

— На себя, — робко приблизившись, сказала Альфия. — И на мать немного. А на отца совсем не похожа.

— Иди ты, — ругнулась Асия. — Ларка, а ты что скажешь?

Лариса внимательно на фотографию племянницы посмотрела и, с укором качая кудлатой своей головой, провыла:

— Гюлька на Рашидика моего похожа! Как я раньше этого не замечала-а-а?

Асия рассердилась и вырвала фотографию из ее руки:

— Тьфу на вас! Совсем вы дурные! Ни на себя, ни на Рашида, ни на мать, ни на отца не похожа здесь Гюльджагера.

— А на кого? — спросили хором невестки.

Асия, хитро улыбаясь, кивнула на Денисию и прошептала:

— На нее.

— Гюльджагера? — не поверила Альфия. — На Деню?

— Наша Гюлька? — удивилась и Лариса. — На Деньку?

И хором обе возразили:

— Совсем не похожа. Абсолютно разные.

— В жизни — нет, не похожи, а на фото — да. Одно лицо. Посмотрите, — Асия победоносно протянула невесткам фотографию своей старшей внучки. — Одно лицо. Сам Аллах нам помог! Посмотрите!

Все, внимательно изучив фотографию и сверив ее с растерянной Денисией, пришли к заключению:

Да, на снимке Гюльджагера и в самом деле удивительно похожа на Денисию, хотя в жизни ни капельки. У Гюльки глаза только раскосые, а у Деньки — нет, а в остальном очень и очень.

Как только сей факт был установлен, произошло чудесное исцеление. Мать семейства, забыв про цистит, ванночки и горшки, приступила к делу. Она призвала к себе старшую внучку и приказала:

— Загранпаспорт свой покажи.

Гюльджагера послушно показала бабушке паспорт, за что тут же была расцелована.

— Ай, надо же! — возликовала Асия. — Еще больше здесь похожа она!

Пока внучка хлопала своими необычной красы глазищами, ничего не понимая, Асия Махмутьевна быстро здравые мысли в планы сложила и приказала:

— Вот что, Гюля, завтра поедешь в Москву насчет визы во Францию хлопотать.

Этим же вечером, как по мановению волшебной палочки, явился Рашидик. Он, смущенный, бочком просочился в комнату Ларисы и сразу напоролся на интересный вопрос, вместо приветствия заданный Зюзиком прямо в лоб:

— Папа, а что такое харя?

— Это чужое лицо, — напуганный такой холодной встречей, пролепетал Рашид.

Зюзик с непониманием уставился на Ларису, старательно прячущую горячую радость за ледяным презрением.

— Мама, разве папино лицо нам чужое? — спросил он, и Рашид сразу понял, что все это время его пригожее лицо для Ларисы было не чем другим, как харей.

Понял, струхнул и попятился, выскользнул из комнаты, сбежал к Асии за помощью. А Лариса, отпустив подзатыльник Зюзику, сказала:

— Балда, все испортил.

Потом был большой семейный совет, где вспомнили все достоинства Ларисы и Рашида. Затем прошлись и по их недостаткам. В итоге постановили: Ларке «от супружеского долга не отлынивать и на плохое „тамочувствие“ не ссылаться», а Рашиду «быть заботливым отцом и нежным мужем».

Про верность сказать забыли, но никто, кроме Денисии, этого и не заметил. Все были рады миру и, дружно пируя за татарским столом, поднимали за супругов кавказские тосты. Подвыпившая Лариса пряталась под крылом у Рашидика, счастливо жмурясь. Однако, заметив грусть в глазах подруги, она порхнула на другой край стола и, игриво толкнув Денисию в бок, сказала:

— Вот отгадай загадку, Зюзик мне только что загадал: зимой и летом одним цветом.

— Ну не знаю, — растерялась Денисия, в связи с Зюзиком ожидая подвоха. — Елочка вообще-то.

— Именно, что вообще-то. Это у всех — елочка, а у Зюзика моего зимой и летом одним цветом алкаши и педерасты.

— Педерасты? — изумилась Денисия. — А они почему?

— Потому, что всегда «голубые». Алкаши, соответственно, — синие. Почему грустишь? — спросила Лариса, шутливо щелкая подругу по носу. — Завтра Рашид поедет Гюльке путевку в Париж покупать.

Я же тебе говорила: Асия у нас ого-го! Она все устроит. Вот и устроила. Не грусти. Скоро и на твоей улице будет праздник.

Денисия натужно улыбнулась и отвернулась, пряча лицо.

— А я и не грущу, — сказала она, украдкой капнув слезой. — Конечно, будет.

Лариса упорхнула, но подошел Рашид, шепнул Денисии на ухо:

— Ты как себя чувствуешь?

— Прекрасно.

— Я тоже. Наконец я нашел к жене подход, — похвастал он. — Ты свидетель, я много лет старался: и так к ней, и эдак, а мой Ларчик, как в басне, очень просто открывался.

— Ларчик просто открывался? — удивилась Денисия. — Как?

Рашид усмехнулся:

— Оказывается, надо было пойти налево. И вот результат: помирились, и Ларчик мой счастлив.

Этой же ночью за стенкой, рыдая, ругалась счастливая Лариска: , — Как ты могла? Мама, как ты могла? Хоть бы тайком мне шепнула! Я вся исстрадалась!

Асия Махмутьевна отбивалась:

— Нельзя было, деточка, ты бы сразу с места снялась и к Рашидику улетела. Твое горе — смех.

— Ага, смех!

— Смех в сравнении с тем, что пережила эта бедная девочка. Ничего страшного с тобой не случилось.

С нами пожила, Зюзиком меня порадовала, а без тебя ей все здесь чужие.

Ничего Денисия не поняла и подумала, засыпая:

«Зачем ругаются? Почему?»

Уже потом, значительно позже, когда провожали ее в Париж всей семьей, она поняла благородную хитрость мудрой и доброй Асии. В Москве горевал Рашидик, в доме матери его страдала Лариса, но Асия детей мирить не спешила. Не хотела она добавлять страданий несчастной Денисии, всеми силами пыталась избавить ее от одиночества. И старалась не зря.

Денисия действительно успокоилась и оттаяла. И потянулась к старой татарке — та была ей как мать. Заботилась, переживала, шептала на ухо последние напутствия:

— За деньги свои не беспокойся. У меня они будут сохранней. На первое время есть у тебя, а потом, если понадобятся, вышлем. И смотри не исчезай. Чаще звони, советуйся.

Объявили посадку. Асия на всем скаку остановилась и растерянно уставилась на свою подопечную:

— Ну, с богом, девочка. Я буду молиться за тебя.

Сохранит нас Аллах.

— Дайте я вас поцелую, милая вы моя, — скрывая слезы, прошептала Денисия.

Асия Махмутьевна протянула щеку и тихонечко завыла.

Глава 4

В салон самолета Денисия вошла, почти ничего не соображая. Проводы доконали ее: слишком много эмоций, хоть и совсем неплохих. В душе смятение, ураган чувств: и благодарность, и облегчение, и страх неизвестности, и много чего еще. Как-никак, а не каждый день она под чужим именем в Париж летает. На таможне перетряслась, взгляд стюардессы показался подозрительным, все пугало ее, страшило…

В общем, полный мандраж!

Продвигаясь по проходу, полными слез глазами Денисия отыскала свое место и уселась. Не замечая вокруг ничего, погрузилась в собственные мысли, принялась перебирать в памяти, все ли сделала, не забыла ли чего.

Так увлеклась, даже не заметила, что к ней проявляет интерес молодой симпатичный мужчина — Аронов Матвей, телезвезда собственной персоной. Летит с ней одним самолетом и тоже в Париж. Такое вот совпадение. — , Он узнал ее сразу, несмотря на дурацкий парик, на очки в старомодной оправе, на смешную, но стильную шляпу — Лариска свою подарила, настояла в последний момент и, как ни сопротивлялась подруга, на голову ей натянула, шепнув:

— Для конспирации.

В этой шляпе Денисия и заснула. Шляпа сбилась на левое ухо, полями прикрыла глаза, удачно заслоняя и от света, и от внешнего мира.

«Так страус прячется глупой своей головой в песок, как эта дурочка в шляпу», — с усмешкой подумал Аронов.

Он долго за ней наблюдал, размышляя: «Но куда ее понесло? И зачем? И вообще, что все это значит?»

В конце концов Аронов решил, что нет нужды себя обнаруживать и, обратившись к стюардессе, пересел в соседний салон, подальше от глаз Денисии. Вымотанная прощанием, она спокойно спала до самого Парижа, а когда самолет приземлился, впервые ступила на землю Франции, так и не узнав, с кем туда прилетела.

При этом Аронову даже прятаться не пришлось, в таком раздрае находилась Денисия. Она по-прежнему ничего вокруг себя не замечала. Не заметила и Аронова. Пронеслась мимо него, унося на себе жуткое нагромождение несуразных вещей, от допотопных очков до стильной шляпы. Аронов с усмешкой посмотрел ей вслед и загадочно прошептал:

— Ну-ну…

А Денисия, ни секунды не тратя даром, сразу бросилась делать дела, ради которых покинула Россию. Как и было решено на татарском семейном совете, она не стала пользоваться туристической путевкой, купленной Рашидом в Москве, а отыскала отель, который очень хвалил Эльмир, младший сын Асии Махмутьевны и отец Гюльджагеры, под чьим именем и прилетела Денисия. Гостиница действительно была неплохая, подходила и ценой, и местом расположения. Устраиваясь, Денисия наивно обратилась с вопросом к молодому портье:

— Вы не подскажете, как я могу отыскать очень известного господина, Бертрана Машикули?

— А кто это? — удивился портье.

— Это политический деятель, — просветила его Денисия.

— Я политикой не интересуюсь и такого не знаю, но одно вам скажу точно: в справочнике вы вряд ли его отыщете.

— А как же его искать? — растерялась Денисия.

Портье пожал плечами:

— Не знаю. Обратитесь к администратору, может, он вам подскажет.

Администратор был старше портье и мгновенно припомнил Бертрана Машикули, даже перечислил посты, которые тот занимал, но выразил большие сомнения, что обычному человеку удастся отыскать такую важную птицу.

— Но я обязательно должна с ним сегодня встретиться! — в отчаянии воскликнула Денисия.

Администратор изумленно спросил:

— А Машикули об этом знает?

— Боюсь, что нет, — сникла она и поплелась в свой номер.

Оставалось одно: звонить Добрыниной, но и здесь Денисию поджидало разочарование. Номер, который дала ей Лариса, был долго занят, а когда наконец удалось дозвониться, трубку сняла не сама Добрынина, а ее референт.

— Мария Владимировна сейчас занята, — сообщила она и безразлично поинтересовалась:

— Хотите ей что-нибудь передать?

— Нет, не хочу, — ответила Денисия и позвонила через час.

Но снова попала на референта, и разговор состоялся тот же.

— А когда освободится Мария Владимировна? — скрывая раздражение, спросила Денисия и услышала в ответ:

— Мария Владимировна очень занята, каждый день ее расписан буквально по минутам, поэтому если у вас с ней личной договоренности нет, то вряд ли она в ближайшие дни сможет вас принять.

— Но она же правозащитник! — поразилась Денисия. — Как же она защищает права народа, если народ не может к ней попасть, так она у вас занята.

Референт вежливо пояснила:

— У Марии Владимировны есть приемные дни.

Вас записать?

— Конечно, запишите.

— Вы по какому вопросу?

— По личному, — отмахнулась Денисия. — По какому же еще вопросу я могу к ней прийти? Она же не мой начальник, производственных дел у нас нет.

— Но по личным вопросам она не принимает, — ядовито сообщила референт.

Денисия взорвалась:

— Девушка, у меня беда. Я к вам не развлекаться рвусь, мне помощь нужна. Запишите, пожалуйста, по любому вопросу. По какому вам в голову взбредет.

Какая разница? У Марии Владимировны всего два уха, и слушать меня она будет только ими, по какому бы вопросу я ни пришла.

— Хорошо, март следующего года вас устроит? — зло буркнула референт.

Денисия пришла в ужас:

— Март следующего года? Вы что, издеваетесь?

Да я просто не доживу! Это что за правозащитная организация? Вижу, вы тут бюрократы все!

Референт рассердилась:

— Если вам помощь нужна, приходите к нам и расскажите о своей проблеме, но вы же сами не хотите. Вам Марию Владимировну подавай, а она очень занята. Но у нас здесь не только она. Она президент Конгресса и не может все текущие дела решать одна.

Сейчас она вообще на заседании пленарного совета, а завтра отправится в Вену на встречу правозащитников Европы. Если вы найдете время посетить наш офис, с вами побеседуют наши лучшие специалисты и расскажут, что и как надо делать.

— Нет, мне ничего рассказывать не надо. Мне нужна Мария Добрынина! Лично! — отрезала Денисия.

— Тогда я записываю вас на март, и это при условии, что она в марте будет в Париже, — устало сообщила референт.

— Нет, спасибо. Лучше скажите, где проходит этот ваш пленарный совет.

— Этого я вам сказать не могу, да вас туда все равно и не пустят.

— Вот и поговорили! — рявкнула Денисия и бросила трубку.

«Как же Ларка связывалась с этой неуловимой Добрыниной? — удивилась она. — Впрочем, Ларка же представлялась и обрисовывала свои задачи, а я по телефону это сделать не могу».

Денисия глянула на себя в зеркало и решила, что теперь уже можно умыться, раз она никуда не пойдет.

Сидеть в номере она не собиралась (было бы глупо так поступить, попав в Париж), но для того, чтобы разгуливать по Елисейским Полям, раскосые татарские глаза не нужны, следовательно, грим, пожертвованный ей артисткой Айзой, невесткой Асии, можно смело смывать. Тем более что он изрядно ей стянул кожу.

Умывшись и сняв с себя броский наряд, надетый по совету сестры Рашида, психолога Фатьмы (чтобы пограничники и таможенники меньше на лицо глазели), Денисия скромно оделась и отправилась на прогулку по Парижу.

Нельзя сказать, что прогулка получилась веселой. На душе было тяжело, мучила неизвестность, и подкрадывалось отчаяние. Хотелось позвонить Асии или Ларисе, рассказать о своих неприятностях, испросить совета, но Денисия не хотела друзей расстраивать.

Без всякого удовольствия побродив по городу (не так она мечтала встретиться с Парижем), Денисия вернулась в отель — вся в грустных мыслях. Когда обратилась к дежурному за ключом от номера, с удивлением услышала:

— Мадемуазель Гюльджагера, вам письмо.

— Мне? — оторопела она. — От кого?

Дежурный пожал плечами:

— Не знаю. А вы внутрь загляните. Думаю, там написано.

Денисия мгновенно вскрыла конверт, жадно пробежала глазами по листку бумаги и ахнула.

«Если вы ищете господина Машикули, то вот его адрес и номера телефонов», — было написано по-русски, а ниже прилагался адрес, ряд цифр и приписка:

"Вряд ли господин Машикули ждет вас с нетерпением, поэтому советую предварительно ему позвонить.

Лучше по первому номеру".

Денисия растерянно уставилась на дежурного.

— Кто это принес? — спросила она.

— Я уже вам сказал: не знаю. Мне этот конверт доставил мальчик-разносчик, а от кого он его получил, я не спрашивал, но, если вам это очень важно, можно вызвать его и спросить.

— Нет-нет, не надо, — отказалась Денисия и поспешила в свой номер.

Там она сразу бросилась к телефону и набрала номер, рекомендованный неизвестным доброжелателем. На этот раз дела пошли живей: трубку снял не какой-нибудь референт, а сам господин Машикули.

Когда он услышал имя Воровского, то сразу припомнил, что тот недавно ему звонил и просил позаботиться об одной милой крошке.

— Не та ли вы крошка? — игриво поинтересовался господин Машикули.

— Та! Именно та! — обрадовалась Денисия.

— И что, вы действительно так милы, как расписывал мне старина Боровский?

— Что проку вам в моих словах, когда об этом можете судить вы сами? — с шекспировским пафосом изрекла Денисия.

— Мило, мило, — похвалил Машикули и сделал заключение:

— Следовательно, крошка уже в Париже.

Денисия подтвердила:

— Да, это так. Крошка не просто в Париже, она в отчаянном положении: ищет защиты и вашего благорасположения.

— Что ж, вам повезло: я болен, а потому свободен и могу вас принять. И жена моя весьма кстати в отъезде. Что? Крошка ахнула или мне показалось?

— Крошка лишь насторожилась, не более.

— Не пугайтесь, — усмехнулся мудрый Машикули, — отсутствие моей супруги вам ничем не грозит, зато очень мне, старику, полезно. Знаете ли, нервничать не рекомендуют врачи, а жена моя страшно вспыльчива и ревнива. Вряд ли ревность ее и пыл поспособствуют нашему с вами общению. Даже рекомендации старины Воровского нас не спасут. Кстати, как он там поживает? Надеюсь, в добром здравии?

«Машикули не знает еще ничего», — ужаснулась Денисия и смущенно ответила:

— Боюсь, это не телефонный разговор.

Он удивился:

— Даже так? Что ж, тогда поспешите. Вы разожгли мое любопытство, а это качество, знаете ли, присуще всем политикам.

— Я готова к вам ехать хоть сию же минуту, — призналась Денисия.

— Прекрасно, принцесса, — одобрил Машикули. — Назовите ваш отель, и я пришлю экипаж.

Глава 5

Старик жил в огромном, ошеломляюще красивом замке, окруженном древним бесплодным садом с неубранной опавшей листвой.

Несмотря на его домашний вид, Денисия мгновенно узнала Бертрана. Там, в Москве, на приеме у посла, он привлек ее внимание своими тонкими комментариями деятельности мировых политиков.

Денисия, на приеме представленная Машикули как Зоя Воровская, специалист по старофранцузскому, его покорила. Он не без кокетства остроумно и много шутил, просил называть его просто Бертран…

Возможно, поэтому она известной его фамилии и не запомнила, зато прочно врезались в память его непослушный вихор на морщинистом лбу, обширная плешь на макушке и склеротические жилки на собранных в задорную улыбку щеках. Старик был колоритен, энергичен, образован, умен — светский лев, лишившийся гривы, но не утративший желания жить и любить.

Узнал ли он ее?

Денисия терялась в догадках. Прическа, одежда, дорогая косметика меняют женщину порой неузнаваемо, но они весь вечер общались…

И Машикули глядит на нее так хитро.

Что он помнит? Что думает, знает?

«Возьму и спрошу», — решила Денисия, тем более что делом интересоваться старик не спешил, словоблудил вокруг да около, не давал и рта ей раскрыть, зато комплиментами сыпал без меры, расправляя облезлый павлиний хвост.

В общем, старый ловелас осторожно щупал ее на предмет интрижки. Денисия потеряла терпение, даже рассердилась и, не скрывая раздражения, с очевидным намеком спросила:

— Я вам еще не надоела своими пустыми разговорами?

Она хотела продолжить: «Может, перейдем наконец к делу?», но Машикули ее перебил:

— Ну что вы? Не часто доводится забытому всеми больному болтливому старику отвести душу с милой, юной и образованной собеседницей. Вы напомнили мне жену Воровского, в которую, каюсь, я с первого взгляда влюбился.

Денисия попыталась удивиться:

— Мы похожи?

Машикули кивнул:

— О, да. Она так же образованна и мила. На приеме у нашего посла мы с ней чудесно и долго болтали, а потом она так же внезапно исчезла, как и появилась, а я, уезжая из заснеженной России, увез в своем сердце ее милый и грустный образ.

— Почему — грустный? — удивилась Денисия, припоминая, что на приеме она была счастлива.

Машикули развел руками:

— Простите старика, если ошибся. Ведь это были вы?

Денисия вспыхнула:

— Я не Зоя, я Гюльджагера.

— Вы и не Зоя, и не Гюльджагера.

— С чего вы взяли? — похолодела она.

— Ну.., во-первых, вы и та девушка, которая назвалась Зоей, фактически одно лицо, — хитро прищурив глаза, сообщил Машикули.

— А во-вторых?

— А во-вторых, Боровский вас называл Денисией. Разрешите и мне вас так называть.

— Вы обманули меня? — вспыхнула она.

— Почему — обманул?

— Потому, что в начале нашей беседы вы утверждали, что Воровский вам ничего не говорил, только просил вас помочь некой крошке, и все. Остальное вы намеревались узнать от меня, — напомнила Денисия и вызвала наивностью своей добрую улыбку Машикули.

Ответ его прозвучал откровенно:

— Я лгал. Я привык. Я все время лгу. Я политик.

Политики очень хитры. Ждать от них прямодушия — по крайней мере неумно. Политика — это искусство лгать в свое благо и немножко во благо народа. Разве вы не знали?

— Нет, — она изумленно покачала головой, — нет, я не знала.

— Как же вы сами собирались политиком стать? — насмешливо удивился Машикули.

— Разве я собиралась?

— Ну да. Я вас спросил, кем мечтаете быть, и вы ответили, что хотите быть полезны народу. Я поинтересовался, кто ваш кумир, и вы признались, что Валев Эльдар и Мария Добрынина. Я вас одобрил и еще раз вам повторю: очень похвальный выбор.

— Правда? — зарделась Денисия.

Машикули усмехнулся:

— Да, это так, хотя, на мой зрелый вкус, женщине больше идет лоно семьи. Природа на нее возложила, безусловно, главнейшую миссию — продолжение рода. Муж и дети — ее идеальный жребий, остальное, поверьте, лишь суета, а политика еще и грязное дело.

Зачем вам служить народу, когда вы чудесно можете послужить семье, а через нее и обществу?

— Вы рассуждаете несовременно, — рассердилась Денисия.

— Согласен, — рассмеялся Машикули. — Я вообще устарел, я ископаемое, полезное ископаемое.

Точнее, уже бесполезное ископаемое и, простите за каламбур, очень болезное. Вот спросите, что у меня здесь, — он указал на свою спину.

— Что у вас там? — послушно поинтересовалась Денисия.

Машикули артистично закатил глаза и с протяжным вздохом ответил:

— Раньше здесь у меня были талия и стать, а теперь радикулит и пиелонефрит. И это все от политики. Ну.., и немножко от старости. Вот скажите, прекрасный бутон, зачем это вам? Хотите грязи и суеты?

— Нет.

— А чего вы хотите?

— Проще сказать, чего не хочу.

— Скажите.

— Я не хочу влачить серое и бесцельное существование. Хочу больших и важных дел, хочу служить своему народу. Поверьте, в нашей стране очень мало порядка, жить там совсем нелегко. И чем в это время занимаются мужчины, отвечающие за все и вся? Интригуют, сплетничают, каждый тянет одеяло на себя, им плевать на горе простых людей.

Машикули осуждающе покачал головой и воскликнул:

— Женщина — это цветок, политики же — шмели. Вашим нектаром полакомятся, но меда не будет.

Денисия растерялась:

— Простите за глупость, но я не поняла ваших сложных аллегорий.

— Не так уж они сложны. Политика делает женщин бесплодными и пачкает их. Вы же не станете утверждать, что Боровский ваш муж?

— Нет, конечно. Он мой родственник, дальний.

Будто не слыша ее, Машикули продолжил:

— Раз Боровский не муж, следовательно, он ваш любовник. А вы, абсолютнейшая сирота из бедной провинции, получаете великолепное образование и мечтаете о невероятной карьере. Не на этого ли влиятельнейшего мужчину вы уповаете, залетая в самые эмпиреи амбиций?

Денисия отшатнулась. Она была оскорблена таким грязным предположением и гневно воскликнула:

— Ну что вы! Как вы можете так говорить? В университет я поступила сама! Я всегда и везде пробивалась только своими мозгами и дальше так намерена жить.

— А напрасно, — грустно вздохнул Машикули и мечтательно добавил:

— Вагина в сочетании с хорошим портвейном творит чудеса.

Денисия вскочила:

— Что-то я не пойму, куда вы клоните? К чему этот пустой разговор? Я пришла к вам со своей бедой, вы обещали помощь…

— Присядьте, крошка, — строго прикрикнул Машикули, и она, испугавшись, присела.

— Да, я обещал вам помощь, — неприязненно продолжил он, — и понять не могу, чем заслужил ваш укор. Чем, по-вашему, я занимаюсь, если не пытаюсь вам помочь?

Она молча пожала плечами, а он вдохновенно воскликнул:

— Видимо, вы не правильно истолковали мои советы. Вы с чего-то решили, что я пожелал вам вреда, а на самом деле я всего лишь делюсь тем, что добыл сам годами унижений, утрат, каторжного труда, страданий и разочарований. Вы знаете, что ваши кумиры, Валев и Добрынина, редко бывают в России?

— Да, — смущенно кивнула Денисия, ругая себя в душе последними словами.

Как испорчена она, если посмела плохо подумать об этом добром и мудром человеке, как неблагодарна.

— О чем это вам говорит? — насмешливо поинтересовался Маши кули.

— Не знаю, — пискнула она.

— Прекрасно. Не знаете. А я знаю, — сказал он и — замолчал.

Она виновато спросила:

— О чем же?

Машикули сменил гнев на милость, ласково посмотрел на Денисию и сообщил:

— Это говорит только о том, что настоящая политика делается здесь, в Европе. Ваше общество напоминает мне контурные карты, которые позабыли раскрасить. В нем лишь черное и белое, добро и зло, нищие и богатые, дураки и умные. Никаких полутонов и уж тем более цветов. У вас нет главного компонента цивилизации — настоящих общественных организаций, которые действительно могли бы позаботиться о народе, а потому были бы полезны и политикам, и чиновникам, и капиталистам. Поэтому ваши общественные организации полезны только Западу, поэтому защищают все ваши правозащитники только наши интересы. Кто платит, тот и музыку заказывает. Вы наконец поняли, крошка, как я предлагаю решить вашу проблему?

Теперь уже Денисия вообще ничего не поняла, а потому спросила:

— Разве вы можете знать, как решить мою проблему, если и сути ее еще не услышали?

Старик Машикули тряхнул своим задорным мальчишеским чубом и воскликнул:

— А плевать! Я предлагаю вам все проблемы оставить там. Я предлагаю цивилизацию и карьеру, которых вам не может дать покойный господин Воровский. Да, я старше, Боровский годился мне в сыновья, но это его хватил удар, а я хоть и болезное ископаемое, но умирать не собираюсь. Так что, крошка? Идет?

По рукам?

Машикули с нежной улыбкой ожидал ответа, но растерянная Денисия не знала, что отвечать.

— Простите, — смущенно сказала она, — я не поняла. Что — идет? В чем — по рукам?

— Ну, крошка, вы меня уморили, — со смешком досады воскликнул Машикули. — Битый час вам твержу, а вы все не понимаете. Теперь уж и я не понимаю. Вот и водись после этого с русскими барышнями. Моих аллегорий она не приемлет, несмотря на все свое образование. Долго загадывала мне заумные загадки, а как я простую ей загадал, она не понимает.

Что непонятного тут? Я вам помощь свою предлагаю!

— Помощь или постель? — окончательно прозрела Денисия.

Господин Машикули вскочил и засеменил вокруг стола.

— Просто анекдот, — возмутился он. — Видимо, русским барышням тонкий намек отвратителен. Им «приходи на сеновал» гораздо понятней.

Денисия, обезумев от унижения, тоже вскочила и бросилась на старика Машикули.

— Как вы посмели? — потрясая кулачками, закричала она. — Это у вас, в загнившей цивилизации, все продажно насквозь, а я даже под угрозой смерти не буду собой торговать!

— И очень глупо, — отступая, не сдавался мудрец Машикули. — Вам бы в своих университетах новый предмет ввести: «Капитализм. Курс выживания». Вы, русские, напоминаете мне пловцов, которые учатся плавать в пустом бассейне.

— Возможно, мы плавать и не научились, — воскликнула Денисия, — но зато мы умеем за себя постоять!

— О, да! — забиваясь в угол, согласился Машикули. — Здесь вам равных нет. Бедный наш Наполеон!

И, видимо, бедный я!

Она наступала, он отступал. Неизвестно, чем дело кончилось бы, но внезапно дверь кабинета без стука открылась и вбежал, вернее, вкатился маленький кругленький человечек. Голосом, полным трагизма, он завопил:

— Мсье, ваша жена! Ваша жена!

Машикули, охваченный паникой, сгреб в охапку Денисию и, приговаривая: «О боже! Моя жена!» — зачем-то потащил девушку в спальню.

— Прячьтесь! Скорей прячьтесь! — закричал он.

— Куда? — растерялась Денисия.

В центре комнаты стояла разобранная кровать с балдахином, по стенам выстроились в ряд многочисленные платяные шкафы. Машикули распахнул первую попавшуюся под руку створку.

— Здесь прятаться некуда, — прошептала Денисия. — Одни полки.

— Сам вижу, — плаксиво откликнулся Машикули, — я пропал, если она вас увидит, мне…

Продолжить он не успел — из покинутой ими комнаты раздался кокетливо дребезжащий женский голос:

— Мой птенчик! Мой голубок! Где ты?

— Я здесь, моя курочка, — патокой разлился Машикули и, дав Денисии хорошего тычка, неистово зашипел:

— Дьявол! Прячьтесь скорей!

— А что мне за это будет? — удивляясь самой себе, спросила она.

— Что-о?!! — опешил Машикули.

— Капитализм. Курс выживания, — невинно просветила она его и деловито осведомилась:

— Если спрячусь, вы мне поможете?

Машикули дернулся и хотел было подальше девицу послать, но в этот момент вновь раздался голос его жены.

— Петушо-о-ок! — сладко пропела она из кабинета.

Отступать было некуда.

— Черт с вами, помогу, — согласился старик.

— Бескорыстно?

— Не бескорыстно, а за то, что вы хорошенько спрячетесь, — шепнул он и умчался к своей престарелой курочке.

Денисия распахнула другую створку шкафа, здесь висели пальто. В них она и забилась.

— Где ты был? Что ты там делал? — бушевала курочка.

Глава 6

Денисия бесстрашно сидела в шкафу и с интересом прислушивалась к диалогу пожилых супругов.

— Курочка моя, почему ты так рано вернулась? — упорно хотел знать муж.

— Неужели ты не в курсе? — эмоционально удивлялась жена. — Фелиция наконец умерла! Эта развратница! Эта старуха! Этот грязный разношенный башмак! С детства ее ненавижу!

— Непонятно за что.

— Она отбила моего жениха!

— Ну у тебя и память, — восхитился Машикули.

— Бертран! Почему ты на меня так уставился?

Умерла Фелиция! Ты что, не знал?

— Да, знал я, знал, — удрученно промямлил он. — Об этом гудит весь Париж. Одного не пойму, неужели ты лишь из-за смерти Фелиции так спешно вернулась? Бросила отдых, лечение?

— Да, мой петушок, а что тебя так удивляет?

Я намереваюсь погулять на ее похоронах.

— Не может быть! Что я слышу? Ты на похороны пойдешь? Ты же терпеть ее не могла.

— Я и теперь ее ненавижу, — заявила госпожа Машикули, — но на похороны пойду. Мне очень к лицу черное. И потом, мертвая Фелиция мне значительно приятней, чем живая.

— Как ты можешь так говорить? Ты, добрая католичка!

— Погоди, петушок, ты что, мне не рад? — вдруг заподозрила неладное госпожа Машикули и фурией кинулась в спальню супруга. — А-а! — закричала она. — Разобранная постель! Так-то ты время проводишь в ожидании своей курочки!

— Дорогая, не надо сцен. Не делай трагедии из пустяка.

— Все и так знают, что измена — пустяк для тебя!

И нечего этим бравировать!

Супруг испугался:

— О чем ты? Я совсем о другом!

— А я о постели разобранной! — заявила жена.

— Да, я спал. Что ж тут такого?

— Спал? Днем?

— Ты же знаешь, я сильно болен.

— Бертран! Не морочь мне голову! — взвизгнула госпожа Машикули. — Знаю я, чем ты болен, старый развратник!

Заглянув под кровать и никого там не обнаружив, Курочка кинулась к шкафам, гневно вопрошая:

— Где она?! Где?! Бертран! Признавайся!

Но признаний и не понадобилось. Госпожа Машикули, схватившись за ручку дверцы, зверски потянула ее на себя и получила отпор: дверца приоткрылась и тут же закрылась, потому что Денисия изо всех сил уцепилась побелевшими пальцами за вешалку, вкрученную с обратной стороны створки. Госпожа Машикули тянула дверцу на себя, Денисия на себя. Какое-то время они боролись, а потом озадаченная госпожа Машикули завопила во все горло:

— Бертран, помогай!

Бертран вздрогнул и, не ведая, что творит, бросился выполнять приказание.

Силе обоих супругов Денисия противостоять не смогла и кубарем выкатилась из шкафа, отчаянно ругаясь, впрочем, по-русски — госпожа Машикули так и не узнала, что она старая выдра, крокодил и замшелая истеричка. Но зато ей без всяких вопросов стало очевидно, что эта свиристелка, совратившая ее старичка-муженька, не только перед ней, перед законной супругой, не дрожит, не трепещет, но еще и гневается будь здоров.

— Ах ты дрянь! — завопила старушка, потрясая кулаками и набрасываясь на Денисию с юной бодростью.

— Не смей меня бить, выдра облезлая! — закричала Денисия, хуже репья впиваясь в дорогую прическу мадам Машикули.

Всю боль, весь ужас своих потерь она обратила в ярость и на глазах хозяина дома принялась разбирать на части его жену. Сначала она стащила с мадам Машикули парик, это было проще простого. Потом были содраны ресницы и брови, за ними пошли прочь со впалой груди подкладки четвертого номера. И так далее, и таким же макаром…

Тщетно старалась француженка Денисии соответствовать: все получалось у нее неубедительно, вяло. Зверски она только злилась да поливала ругательствами.., бедного мужа.

— Что стоишь, болван! — вопила она. — Вызывай слуг! Охрану! Полицию!

Однако мсье Машикули не двигался с места: застыл столбом и зачарованным взглядом следил за боем. Точнее, за тем, что проделывала с его злобной женой эта энергичная русская девушка, а проделывала она как раз то, что он всей душой и сам желал не раз и не два проделать, да храбрости не хватало. Унижаемый годами, господин Машикули совсем не хотел помогать жене. Более того, он пламенно болел за противника и так вошел в раж, что едва не кричал: «Так ее! Так! Ату ее! Ату! Наподдай ей, старой карге!»

Впрочем, в подначивании Денисия не нуждалась — неплохо справлялась сама: от француженки только пух и перья летели. Когда же она добралась до накладных бедер старой мумии, та взмолилась:

— Бертран! Спаси! Все прощу!

Машикули очнулся и понял: пора, дальнейшее бездействие опасно для жизни хоть и вредной, но все же жены. И пришел на помощь. С огромным трудом оттащив от добычи Денисию, он шепнул ей:

— Молодчина, беги, я завтра тебе позвоню.

И Денисия, поглядев на плоды своих рук, на истерзанную француженку, опомнилась и осознала: здесь пахнет полицией. И умчалась, ног не жалея.

А на следующее утро Бертран действительно сам позвонил, и теперь уж разговор пошел совсем в других интонациях.

— Вижу я, — усмехнулся он, — вы настоящий боец.

— Просто не люблю, когда меня пытаются бить, — аргументировала свое поведение Денисия.

— И вам не стыдно? — удивился Бертран. — Вы сами побили пожилую и больную женщину.

— Она всеми силами старалась выглядеть молодой. Считайте, что я ей поверила.

— Да, моя бедная Жозефина впала в маразм, — согласился Машикули. — Ей хочется выглядеть на двадцать пять, но мы-то с вами догадываемся, что ей значительно больше. Не знаю, были ли вы пионеркой, но, помнится, их учили, таким, как моя Жозефина, уступать место в метро и заботливо переводить старушек через дорогу.

Денисия гордо ответила:

— Пионеркой я не была, но старушек не обижаю.

И должна вам заметить, что наши старушки без нужды не кидаются с кулаками на приличных девиц.

— Я знаю, — усмехнулся Машикули, — Россия — дикая страна. Так вы полагаете, что Жозефина кидалась на вас без нужды?

— Мы же с вами просто беседовали, — напомнила Денисия.

Он не согласился:

— Нет, мы не просто беседовали, уж кто-кто, а моя жена толк в этом знает. Флюиды флирта она чует нутром и с огромного расстояния. Но я сдался и сегодня вам предлагаю в действительности деловой разговор.

— А ваша жена? — насторожилась Денисия.

— Барышня, не волнуйтесь, сегодня она нас не потревожит.

— И все же хотелось бы знать, куда вы дели свою Жозефину? :

— Она на кладбище, — с восторгом сообщил Машикули и ядовито добавил:

— На похоронах, но не радуйтесь, не на своих. Сегодня хоронят Фелицию, ее заклятую подругу, так что раньше ночи Жозефина домой не вернется. От жизни она привыкла брать все и сразу. А нам с вами грех не воспользоваться ее хорошей привычкой, поэтому поспешите собраться, экипаж я уже за вами отправил.

— Спасибо, — поблагодарила Денисия, — я тогда не прощаюсь.

— Постойте, — спешно воскликнул Машикули, — не вешайте трубку, я забыл вам сказать…

— Слушаю.

— Все документы свои обязательно прихватите.

Денисия оторопела:

— Какие документы?

— Ну те, что вы привезли из России.

— Откуда вы знаете?

— Ну, милая барышня, что ж тут не знать. Не с пустыми ж руками вы ко мне ехали, должны же быть у вас против врагов улики. Иначе как вы собрались бороться с ними?

— Хорошо, прихвачу, — задумчиво ответила Денисия и, повесив трубку, бросилась к чемодану.

Папка с бумагами была на месте, но лежали они не в том порядке, в каком она их оставила. Было очевидно, что в ее номере побывал чужой и его кто-то, вспугнул: или горничная, или она сама.

«Но Машикули к этому не причастен, — рассудила Денисия. — Говоря о документах, старик всего лишь обнаружил свою проницательность. Если бы он хотел мне вреда, то я спала бы сегодня не в своей постели, а в их полицейском участке. Вчера он в два счета расколол меня в том, что я приехала под чужим именем, так что обыск в номере явно был не по его указке».

Глава 7

Денисия слегка недомогала и чувствовала себя чуть-чуть помятой, а вот господин Машикули, несмотря на вчерашний скандал, был бодр и свеж — разумеется, настолько, насколько позволял его возраст.

— Я рад вас видеть, — с воодушевлением сообщил он, и это не было дежурным приветствием.

Он действительно был искренне рад гостье, которая ему нравилась все больше и больше.

— Как вы вчера называли мою жену? — поинтересовался он со скрытым смешком.

Денисия смутилась:

— Простите, я была не в себе и лишнего наболтала. Я вообще вела себя некрасиво.

— Некрасиво, — — согласился он, — вы верно охарактеризовали Жозефину. Говорили практически правду, а что может быть оскорбительней? Выдра, кажется, так вы сказали?

— Вроде да, — краснея, кивнула Денисия.

— Но это несправедливо, — шутливо погрозил ей пальцем Машикули. — Выдра не только моя жена.

Все самки — выдры, хоть и не все выдры самки. Поверьте опыту многострадального самца, — рассмеялся он и тут же строго добавил:

— Но хватит шуток, перейдем к делу. Рассказывайте с нуля, что там у вас стряслось. Полнейшую конфиденциальность я гарантирую.

И Денисия, не таясь, рассказала и про то, что с ней произошло, и про гибель сестер, и про догадки Пыжика, и про деятельность холдинга «Модекс».

Машикули внимательно слушал и хмурился. Было видно, что о многом он и не слыхивал, а кое-что знает и сам, но несколько с другой стороны.

— А в прессу вы обращаться не пробовали? — спросил он, когда Денисия закончила свой рассказ. — Думаю, что ваше спасение в огласке. В России появились хорошие журналисты, которых вполне может заинтересовать ваша история.

Она горестно покачала головой:

— У нас очень неумная, истеричная пресса, и я подозреваю, что в этом повинны как раз некомпетентные журналисты, которых вы хвалите.

— Нет, в этом повинны их хозяева, — просветил ее Машикули. — У нас, при всей нашей демократии, примерно то же самое. СМИ — флюгер, указывающий, куда дует ветер. Кто играет роль ветра, думаю, не надо вам пояснять. СМИ, барышня, если надо, убедят народ, что черное — белое и что покойник — живой, и наоборот. А где надо, они промолчат, просто вспомнить забудут.

Денисия смотрела на него с непониманием, пытаясь сообразить, куда он клонит.

Машикули усмехнулся:

— Опять старика не туда понесло, думаете вы.

А вот и нет, как раз туда. Я о чем вам говорю? О вашем Карлуше. Думается мне, что он представляет военно-промышленную элиту.

— С чего вы взяли?

Машикули придвинул к себе папку с документами, принесенными Денисией, но открывать ее не стал, лишь погладил кожаный верх рукой и сказал:

— Вот судите, барышня, сами. Вы тут рассказывали мне о догадках своих и вашей Ларисы. Из бумаг, мол, этих следует, что банк Воровского имел косвенные контакты с «Модексом», а «Модекс» купил у «Трансконтракта» программное обеспечение на очень крупную сумму. Кстати, «Трансконтракт» я знаю. Солидная фирма и, по моим сведениям, ничем не запятнанная, что в вашей стране большая редкость.

— Именно, — подтвердила Денисия. — Такая фирма преступникам и нужна. Вы посмотрите на их платежки. Суммы, полученные «Трансконтрактом» от сделки с «Модексом», на десять процентов меньше тех, которые «Трансконтракт» переводил в благотворительные организации в качестве спонсорской помощи. Знаете, что это значит?

Машикули кивнул:

— Догадываюсь. Вы хотите сказать, что на самом деле «Трансконтракт» ничего не продавал, а деньги всего лишь проследовали через него в благотворительные фонды и другие общественные организации.

А «Трансконтракт» за это получил десять процентов.

— Точно. Все шито белыми нитками, но придраться невозможно. Программное обеспечение — скоропортящийся продукт. Его вообще могли стереть, потерять. Что угодно. Подкопайся пойди.

— А денежки между тем ушли на благотворительные нужды, — хитро заметил Машикули.

Но мы отвлеклись.

— Я политик и потому болтлив, меня часто на менторство заносит. Давайте лучше вернемся к Карлуше, а то сам себя боюсь: как разойдусь обличать ваши нравы, остановиться вряд ли скоро смогу.

— Да-да, конечно, вернемся к Карлуше, — испугавшись, поспешила согласиться Денисия.

— Так вот, о Карлуше. С одной стороны, ваш друг Пыжик пришел к выводу, что Карлуша связан с торговлей оружием. Причем вооружает он якобы вашу же Чечню, но тогда возникает вопрос: почему так странно погибла Зоя?

— Что вы имеете в виду? — растерялась Денисия. — Смерть от пули в лоб в нашей стране уже не кажется странной. Скорей это обычное дело.

— Я знаю, Россия дикая страна, но почему Карлуша убил вашу сестру собственной рукой? Почему не послал к ней киллера?

Денисия предположила:

— Видимо, он очень спешил, очень боялся, что Зоя тайны его разболтает.

Машикули усмехнулся:

— Карлуша спешил, а вы полагаете, что киллер стреляет медленней Карлуши? Нет, Карлуша убил вашу Зою сам потому, что не мог нанять киллера, боялся, как говорят у вас, засветиться. А перед кем? Ни для кого не секрет, что в вашей стране бояться надо уже не ваших, а американских спецслужб. Они там трудятся не покладая рук и с гораздо лучшими результатами, о чем свидетельствует существование вашего покойного Пыжика. Кстати, смерть самого Пыжика я кладу в ту же корзину, что и гибель Зои. Пыжик, как я понял, был из касты неприкасаемых, а его убили. О чем это нам говорит?

— О чем?

— Только о том, что злодей Карлуша имеет непогрешимую репутацию и очень ею дорожит. Раз не побоялся замахнуться на Пыжика, значит, выхода у него не было, — сделал заключение Машикули и, потирая руки, спросил:

— Ну как, барышня, видите, как мы продвинулись?

— Не вижу, — честно призналась Денисия.

— Ну как же, — огорчился Машикули. — Я практически вам сказал, в каких кругах нужно искать Карлушу.

— В каких?

— Среди лидеров общественных правозащитных организаций. Только они кристально чисты и фанатично дорожат своей чистотой.

Денисия удивилась:

— В таком случае почему не среди политиков?

Машикули рассмеялся:

— Барышня, жизнь — это крепкий сон разума на перинах иллюзий. У вас же, милая, этот сон непробуден, так вы наивны. Я же вчера вам сто раз говорил, что нет ничего грязнее политики. Копни любого политика, особенно у вас, и найдете там все: и предательство, и воровство, и взятки. А ваши политики не чужды и откровенного криминала. Им чистота ни к чему, не она их кормит. Был бы Карлуша политиком, он лишь набрал бы номер, и вопрос, считайте, решен.

— Хорошо, — оживилась Денисия, — но почему правозащитник не может себе того же позволить?

Машикули, поражаясь такой неосведомленности, мученически закатил глаза и воскликнул:

— Барышня! Вы что, не понимаете, в какой стране живете? Откуда у вас настоящие правозащитники возьмутся? Государства практически нет, остались одни контуры. Поскольку эти контуры сидят на «трубе», им не нужны граждане. Для государства они нахлебники, которым то это, то то подавай. А государству нужна только армия, чтобы «трубу» охранять. Даже промышленность ему уже в тягость, следовательно, нет населению и работы. Поэтому в России действуют законы «малины». Я прекрасно знаю вашу страну. Там выживает сильнейший, а все слабые побоку. «Трубы», мол, на всех не хватит. Всех слабых государство, как это у вас говорят, кинуло?

— Да, — грустно подтвердила Денисия. — Так у нас говорят.

— А слабых, между прочим, в любом обществе большинство. Это дети, старики, больные и совсем не предприимчивые люди. Они нуждаются в помощи. На этой почве и процветают все общественные и благотворительные организации. Они нужны слабому большинству, поэтому сильное меньшинство вынуждено с ними считаться. Знаете, чем наш президент отличается от вашего? — лукаво поинтересовался Машикули.

— Чем?

— Тем, что наш президент старается понравиться нашему народу. Он слишком от своего народа зависим, а ваш президент больше зависит от олигархов, то есть от «трубы», поэтому он старательно убеждает свой народ, что уже ему очень понравился. А ваш народ невзыскателен: не пьет, и за то спасибо. Но вернемся к общественным организациям. Скажу прямо, все ваши общественные организации марионеточны и декоративны. Меньше всего они защищают народ, потому что не народ их содержит.

— А кто же? — удивилась Денисия.

Машикули вздохнул и устало сказал:

— Ну, чтобы не читать вам лекцию о мировой политике, коротко и поясню: это проводники политики сильнейших мира сего, а уж кто у нас сильнейший, пальцем не будем показывать. И без того все знают.

Заокеанские дельцы и спецслужбы выбирать вам политиков не могут. Тоже, конечно, влияют, но небезгранично, а вот с общественными организациями дело проще обстоит.

Денисия ужаснулась:

— Неужели вы хотите сказать, что они тоже продажны? Только продаются они не криминальным олигархам, а…

Машикули снисходительно усмехнулся:

— Во-первых, барышня, ваши олигархи в основном живут по законам. Другой вопрос, что законы по их же заказу и пишутся или не пишутся. Касаемо же общественных организаций скажу, они не продажны, но легко управляемы, поскольку зависят от веяний Запада. В наших фондах и обществах тоже не все ладно, но есть правило: лидер непременно должен быть незапятнан. Он служит высокой идее, его падение обязательно пагубно отразится и на самой идее.

Теперь вам ясно, почему так необычно ведет себя этот Карлуша? Общественные деятели уважаемые, но бедные. Карлуша, видимо, захотел больших денег. Но, с другой стороны, доброе имя — его капитал, которым он дорожит. Если американские спецслужбы проведают, что он причастен к торговле оружием, то финансовой поддержки его организация мгновенно лишится. Тогда он станет не нужен и тем криминальным воротилам, которые сейчас, пользуясь его добрым именем, тщательно его прикрывают. Они попросту избавятся от него, как от опасного балласта. Поэтому Карлуша не может обратиться за помощью ни к одному из своих покровителей. Вот почему он не нанял киллера, а вынужден был сам взяться за оружие.

— Но позже он все-таки обратился к криминалу, — заметила Денисия. — Ведь к Пыжику-то он не сам приходил.

Машикули кивнул:

— Видимо, учуяв, что под ним горит земля, Карлуша решился-таки обратиться за помощью к криминальным структурам, но сделал он это, скорей всего, опосредованно, не открывая своих настоящих проблем. Поначалу же, не зная, как далеко это дело зайдет, он пытался уладить свои проблемы сам. Но проблемы начали множиться: была опасна одна Зоя, и вот уже мешают сразу три сестры. Все это лишний раз подтверждает нам то, что Карлуша в отчаянии, раз он, уважаемая личность, вынужден был обращаться за помощью к браткам. "Точнее, к тем, у кого они имеются.

— Значит, вы полагаете, что Карлуша стоит во главе какой-то общественной организации, — уже с абсолютным доверием подытожила Денисия.

— Да, я так полагаю, — важно кивнул Машикули. — И скорей всего, организация эта правозащитная, следовательно, Эльдар Валев нам подойдет. Сейчас его нет в Париже, но скоро, я знаю, он должен сюда прилететь.

Денисия поморщилась.

— Вас чем-то не устраивает Валев? — удивился Машикули и напомнил:

— Вы же сами сказали, что он ваш кумир.

— Да, но я не уверена, что он в силах нам чем-то помочь.

— Почему?

— Потому, что он друг Воровского.

Машикули усмехнулся:

— И я друг Воровского.

Она пояснила:

— Но вас мне Боровский рекомендовал, а Валева — нет.

— Валева я вам рекомендую. Впрочем, опыт мне говорит, что вы щепетильны и чрезвычайно озабочены своей независимостью. Валев вас не устраивает потому, что он мужчина.

— Вы тоже мужчина, но к вам-то я обратилась.

Машикули отрезал:

— Для вас я не мужчина, я — старик. А Валев достаточно молод и очень хорош собой. Ладно, как хотите, и Мария Добрынина ваша нам тоже подходит.

Ее Конгресс объединяет все правозащитные организации России. Правда, сейчас она в Австрии, но, когда вернется, обязательно составлю вам к ней протекцию.

— Вы и с ней знакомы? — удивилась Денисия.

Машикули хитро усмехнулся:

— Еще бы. Я ей даже оказывал знаки внимания.

— И чем это закончилось?

— Закончилось очень по-русски. Мы напились, бедная моя печень. Потом Маша долго рыдала на моей груди, вспоминала свою неудачную юность, какой-то драматический кружок и мальчишку из хорошей семьи. Он играл приличные роли и потому ее презирал, а ей доставалось все непотребное, и она безответно его любила. Весьма интересная сказочка.

— Вся жизнь наша — сказочка с очень трагичным концом, — грустно заметила Денисия.

— Истина, — согласился Машикули, — но ее сказочка закончилась вроде счастливо. Позже, когда мальчишка вырос, она его окрутила, стала его любовницей и уже потом сама его бросила. Отомстила. Вот такая ваша Мария Добрынина.

— Поверить не могу, что она может быть причастна ко всему тому, о чем вы говорили, — задумчиво произнесла Денисия. — Что это за мир, где добро вечно борется со злом и постоянно проигрывает?

Машикули погрозил ей пальцем:

— Барышня, с вами опасно разговаривать. Вы смотрите на жизнь слишком драматично, но можно ведь взглянуть и по-другому. Это не добро вечно борется со злом и побеждает последнее, а наоборот: зло борется с добром и вечно проигрывает, а добро не борется вовсе. Оно просто живет: люди влюбляются, женятся и рожают детей. Идет обычная жизнь. У нас она чаще счастливая. У вас, думаю, тоже. В неприятности в основном попадают те, кто их ищет. А Добрынина и не подозревает, что она «в большой игре».

Она честный и порядочный человек, как проклятая работает, двигает дело, которое для нее свято. И, поверьте моему опыту, общается она только с такими же одержимыми. Чтобы вы не грустили, барышня, скажу: эта беда не только у вас, и в нашей стране то же самое.

— И у вас? — удивилась Денисия.

— Такое творится везде, — заверил ее Машикули. — Богатые могут это себе позволить. И нашими общественными организациями кто только не пользуется: и политики, и бизнесмены, и криминал. Беда вашей страны в том, что у вас от общественных организаций почти ничего не перепадает народу. Но ближе к делу. Раз Валева вы отвергли, будем разыскивать Карлушу через Добрынину. План, думаю, будет таков: вам, барышня, нужно подружиться с Добрыниной. Работая у нее, вы сможете осторожно разведать, кто из правозащитных деятелей мог быть хотя бы косвенно причастен к «Модексу» или «Трансконтракту».

Денисии такая мысль не очень понравилась.

— Не люблю я хитрить, — призналась она. — А что, если попросту рассказать все Добрыниной? Вы же меня поняли, так почему не захочет понять она?

Ведь вы очень ее хвалили.

Машикули ужаснулся:

— Вы хотите сказать Добрыниной, что в ее кристально чистые ряды затесался преступник? Грязный торговец оружием?

— Ну да.

— Простите, барышня, но это совсем неумно.

— Да почему?

— Во-первых, Маша вам не поверит, а во-вторых, она будет ужасно оскорблена и уж точно помогать не захочет. Вы только представьте: она своим сотрудникам верит, тем более лидерам. Она ими гордится, их уважает, а вы предлагаете рассматривать этих приличных людей как потенциальных Карлуш.

— Почему всех? Только мужчин возраста Воровского, — горячась, воскликнула Денисия. — Вы устроите мне встречу с Добрыниной, а я ей все скажу.

Если она честный человек, то уж сама и прикинет…

— Не смешите меня, — прервал ее Машикули. — Давайте я вам сейчас расскажу, что ваша Лариса японский диверсант. Захотите вы рассматривать ее в этом качестве?

— Нет.

— Почему?

— Потому, что это настоящая глупость, — рассердилась Денисия. — Лариса моя подруга.

Машикули озорно воскликнул:

— А у меня есть факты!

— Фактам я не поверю.

— Тогда и не требуйте от Добрыниной веры к своим словам. Нет, здесь надо с умом подойти, политически. Очень хорошо, что вам не удалось встретиться с Машей. Теперь у меня есть возможность представить вас сотрудницей моего благотворительного фонда, а уж дело, которое потребует вашего взаимодействия с ее Конгрессом, я придумаю. Маша сейчас в Австрии, но скоро вернется в Париж. Завтра я ей позвоню и узнаю…

Закончить свою мысль Машикули не успел — дверь, как в прошлый раз, распахнулась, и в кабинет снова вкатился маленький кругленький человечек.

Денисия вскочила и, опережая его, закричала:

— Что? Опять жена?!

— Жена! Ваша жена! — истерично подтвердил человечек, обращаясь к хозяину.

Машикули тоже вскочил и забегал по комнате, причитая:

— Что же это такое? Почему она так рано вернулась?

— Что мне делать? — запаниковала уже и Денисия. — Что мне делать?

— Как — что? — ужаснулся Машикули. — Прятаться! Конечно же, прятаться!

— Туда? — она кивнула в сторону спальни.

— А куда же еще, в кабинете прятаться негде, — плаксиво ответил Машикули.

Денисия ворвалась в другую комнату и обнаружила, что кровать опять в беспорядке. Она хотела поправить одеяло, но из кабинета уже раздавалось:

— Радуйся, петушо-ок! Пришла твоя курочка!

Денисии ничего другого не оставалось, как снова отправиться в шкаф.

Глава 8

На этот раз Денисия совсем не бесстрашно скрывалась от глаз Жозефины. У нее появился горький опыт. Оказывается, жены не любят находить в шкафах у своих ловеласов-мужей симпатичных и Юных особ. От этого они просто звереют.

Поскольку драться миролюбивая Денисия склонности не имела, то ей оставалось одно: горячо молить бога, чтобы он поспособствовал ей остаться в шкафу незамеченной.

Поначалу все так и было: Жозефина вдохновенно рассказывала мужу о своих страданиях. Едва она увидела свою заклятую подругу в гробу, так сразу и поняла, как та ей мила, дорога, необходима…

Прозрев, Жозефина расстроилась и вспомнила, что совсем не за этим на похоронную церемонию шла.

— Эта коварная Фелиция и здесь мне свинью подложила, — громко плакалась она мужу.

— Как это случилось? — удивился тот.

— Я хотела перед ровесницами фигурой своей похвастать, траурным нарядом и свежим видом блеснуть, а вместо этого битый час рыдала.

— Но это и правильно. Где еще поплакать, если не на похоронах?

— Правильно? — возмутилась Жозефина. — Что ты болтаешь? А мои глаза?

— А что — глаза? Плакать мы только ими умеем.

Другого природа нам не дала, — философски заметил Машикули.

— И я о том же! Естественно, глаза распухли и покраснели, появились морщины… После этого хвастать мне было нечем, я полный урод! А Фелиция, только представь, злорадно в гробу лежала, вся в румянах, в белилах, свежа, молода. Видел бы ты, как чудесно эту старую рухлядь загримировали. Она просто надо мной насмехалась…

Машикули ее перебил:

— Курочка, это понятно, да зачем ты так скоро вернулась?

Очень опасный вопрос. Денисия напряглась и подумала: «Совсем его жизнь не учит. В прошлый раз Жозефину насторожил примерно такой же вопрос».

Так вышло и в этот раз.

— Что-о?! — завопила она. — Ты не рад мне?

Опять? Опять!

И дальше по старому сценарию: фурией ворвалась она в спальню, а там:

— А-а! Разобранная кровать! Не смей мне возражать, распутник! Где она? Где?!

И давай шарить по всем шкафам.

Умудренная опытом, Денисия выбрала самый дальний от входа в комнату шкаф, но разве это спасет? Слишком мало было надежды, что Жозефина устанет и прекратит свой спонтанный налет.

— Где эта девка? — вопила она, и голос ее звучал все ближе и ближе.

Когда он прогремел совсем близко, Денисия, от страха зажмурившись, в отчаянии подумала: «Ну-у, началось!»

И ведь действительно началось.

— А-а-а! Вот оно что! — совсем по-дурному завопила вдруг Жозефина. — Вот чем ты, импотент, уже занялся! Вот до чего докатился, старый ты гом! Голубой! Педераст! Мальчиков уже начал в дом наш таскать!

Денисия, практически смирившаяся со своей участью и приготовившаяся к потасовке, удивилась и не поверила своим ушам.

«О чем говорит эта старуха? — подумала она. — О каких мальчиках? И почему перестали хлопать дверцы шкафов? Похоже, меня не ищут».

Машикули тем временем мямлил:

— Посмотри, дорогая, какой он мальчик? Вполне уже взрослый мужчина. Лет двадцать семь ему или больше. Сколько тебе, дорогой?

— Двадцать восемь, — скромно раздалось в ответ.

«Знакомый басок», — изумилась Денисия.

Жозефина же завопила:

— Бертран! Ты сказал «дорогой»! Какая наглость!

Эти бесстыжие геи спокойно воркуют, возраст свой выясняют! Вы еще целоваться начните при мне!

— Дорогая, ты все не правильно поняла! — тщетно взывал Машикули. — Этот юноша вовсе не гей.

— Да, я не гей, — подтвердил знакомый басок, обнаруживая славянский акцент.

— Не гей? А кто же ты, если прячешься в спальне моего импотента мужа?

— Я не импотент! — рассердился Машикули.

— Я натурал, — сообщил басок и предложил:

— Если хотите, могу доказать. Прямо сейчас.

— Докажите, — смягчаясь, потребовала Жозефина. — А вот докажите! Прямо здесь и сейчас!

— Извольте, — нагло ответствовал знакомый басок. — Не проблема.

Машикули затея жены не понравилась.

— Но-но, Матвей, не хамите, вы в моем доме, — возмущенно призвал он к порядку гостя и зло пояснил жене:

— Юноша прятался не от тебя.

— А от кого? — удивилась та.

После этого вопроса заговорили все хором. Машикули твердил о каком-то важном деле, которое якобы очень полезно для их семьи, некий Матвей рвался всем доказать, что совсем он не гей, а Жозефина с чисто женским упрямством пыталась на разные темы разговаривать сразу с обоими…

Короче, Денисия мало что поняла, но зато успокоилась и расслабилась, осознав, что ее уже точно не будут искать. И сразу ее начал мучить внезапно возникший вопрос: что это за Матвей прятался по соседству?

«Неужели Аронов, — подумала она, — голос похож, но как он сюда попал? И зачем он в шкафу сидел? Эх, хоть бы одним глазком поглядеть, да высовываться опасно».

А компания, ни на минуту не умолкая, начала перемещаться в соседнюю комнату, и было бы все хорошо, да тут, на беду Денисии, зазвонил ее мобильный, с которым она в последнее время не расставалась. Точнее, мобильный принадлежал не ей, а покойной Зое.

Зоя купила его тайком от Воровского специально для связи с Александром. Именно поэтому Денисия не расставалась с телефоном, ожидая заветного звонка.

И вот теперь, когда звонок наконец прозвенел, Денисия вынуждена была безжалостно отключить мобильный. Но и это ее не спасло. Музыкальная трель не скрылась от чуткого уха мадам Жозефины.

— Что-о? — завопила она. — Мальчик был не один? Там еще кто-то прячется?!

И мигом извлекла из шкафа Денисию. Драться Жозефина, памятуя о силе соперницы, на этот раз и не помышляла, но вопила с тройной силой.

Однако Денисии было не до нее. Она, не веря своим глазам, смотрела на Матвея Аронова, извлеченного из соседнего шкафа несколько ранее. Он тоже смотрел на нее, но, похоже, удивлен совсем не был.

Жозефина тем временем, не получив вразумительных разъяснений, окончательно распалилась и накинулась с кулаками.., на мужа. Машикули, спасая свои бока, вынужден был приоткрыть завесу над тайной.

— Дорогая, — закричал он жене, попеременно указывая то на Аронова, то на Денисию. — Этот молодой человек влюблен в эту крошку!

— Да-а? — поразилась Жозефина, осыпая супруга увесистыми тумаками. — Тогда почему он выбрал для встречи с ней именно твою спальню?

— Это вышло случайно! Так бывает!

— Так бывает лишь у распутников! Ты устроил здесь групповичок?!

Денисия вспыхнула, но промолчала; Аронов, наглец, не повел и ухом. Похоже, мысль француженки не показалась ему отвратительной. А вот Машикули расстроился и, вяло отражая нападки жены, взмолился:

— Дорогая, если ты бить меня перестанешь, я все тебе объясню!

— Объясняй! — смилостивилась Жозефина, слегка отступая.

И Машикули с подъемом поведал, как накануне к нему явился прекрасный юноша (Аронов) и рассказал о беде возлюбленной (Денисии). Машикули и раньше слыхал от Воровского об этой милейшей деве (о Денисии), а тут еще молодой человек (Аронов) признался, что терзает его тайная страсть, что он безмерно и молчаливо в красотку (в Денисию) влюблен и рвется в беде ей помочь, но как, не знает.

— А ты, старый сводник, как всегда, знаешь все, — зловредно заметила Жозефина.

— Ну дорогая, — виновато развел Машикули руками, — грешен я, признаю: да, я чрезмерно умен и ничего не могу с этим поделать.

Жозефина слов не нашла, лишь сказала:

— Ха-ха!

А Машикули скромно продолжил:

— От большого ума мне и хлопоты: все идут за советом, за помощью. О тебе памятуя, моя нежная курочка, я помогаю не всем, а тут такой исключительный случай. Ты же знаешь, как я на склоне лет отношусь к влюбленным. Разве мог я им отказать?

Тут уж взбунтовалась Денисия.

— Кому — им? — по-русски спросила она и продолжила, испепеляя взглядом Аронова:

— Этот повеса вам врет. Если он кого-то и любит, так лишь себя, а к делу примазывается моему только лишь ради рейтинга. А ну, признавайся, это ты в мой номер проник? — спросила она, уже грозно наступая на Аронова.

— Да, я, — тоже по-русски ответил он.

Жозефина крутила головой и ничего не понимала.

— О чем говорят эти дети? — спросила она у мужа.

— Девушка благодарит молодого человека за его любовь и просит любить ее крепче и крепче, — не моргнув глазом, солгал Машикули.

— А он что ей отвечает? — пожелала знать Жозефина.

— А он говорит, что она красотой своей похожа на утреннюю зарю и северное сияние, вместе взятые.

И что глаза у нее ярче звезд, и что губы ее нежней лепестков роз и лилий, а стан ее тоньше лианы.

— Он же не больше двух слов сказал, — поразилась Жозефина.

— Да, вот такой лаконичный у русских язык, — просветил ее Машикули. — Всего два слова, но каким их наполнили смыслом! — с патетикой воскликнул он и прозаично добавил:

— Это я еще не все перевел.

— Правда? О-о-о! Как это все прекрасно! — восхитилась Жозефина. — Как романтично! Эти дети, они просто Ромео и Джульетта!

— А почему, ты думаешь, я взялся голубкам помогать?

— Ах, петушок мой, ты настоящее чудо! — складывая на груди ладони, умилилась Жозефина.

— Да, я большой души человек, — застенчиво подтвердил Машикули, но супруга с ним не согласилась.

— Я этого не говорила, — заявила она, — но, коль ты неповинен, прости, я слегка на тебя накричала.

— Слегка?!! — хором изумились Машикули, Матвей и Денисия.

— Да, я чуть-чуть погорячилась, — игнорируя их удивление, продолжила Жозефина, — но я же не знала, что ты помогал юным душам соединиться и обрести покой, избавляя сердца их от пламенной лихорадки безответной любви.

— Ах, как она говорит, — по-русски шепнул Аронов Денисии. — Хоть бери и записывай.

Она обожгла его презрительным взглядом, отвернулась и промолчала. Мадам Машикули, заметив ее неприветливый жест, обняла Денисию и принялась ее уговаривать.

— Простите этого милого юношу, — защебетала она. — Да, он от вас прятался и подслушивал. Согласна, это нечестно, но и вы делали то же самое. Вы прятались от меня, но я же вас с Бертраном простила, потому что понимаю: вы это делали ради меня. Не хотели меня расстраивать, и я вам за то благодарна.

— Но это другое дело, — промямлила Денисия.

— То же самое, — заверила ее Жозефина и, азартно щелкнув пальцами, вдруг сообщила:

— Знаете, чем мы сейчас займемся?

Господин Машикули насторожился:

— Чем?

— Мы достанем из твоих подвалов самого дорогого вина и выпьем за счастливый союз влюбленных.

За то, чтобы все беды миновали этот союз.

Сообщение Жозефины вызвало радость лишь у Аронова. Денисия буркнула:

— Я не пью.

Бертран же, бедняга, и вовсе скис. Он был известным коллекционером и мигом представил, к какому вину подкрадывается его транжирка жена. Нет, в его планы совсем не входило поить этих русских портвейном 1935 года или еще чем похлеще.

— Марку я сам подберу, — воскликнул Бертран, с юной живостью устремляя в подвал свое старое тело.

Потом пили вино, и Денисии пришлось любоваться на то, как умеет флиртовать многоопытная Жозефина. Аронов едва говорил по-французски, и произношение его сильно хромало. Это давало подвыпившей Жозефине хорошую почву для открытого кокетства. Она приходила в восторг от каждого не правильно выговоренного им слова и отчаянно строила глазки.

Аронов, невзирая на преклонный возраст кокетки, платил ей тем же, нарочно усиливая свой славянский акцент.

Их бессовестный флирт продолжался довольно долго и не понравился ни Денисии, ни хозяину дома.

Машикули не выдержал первым и, нервно взглянув на часы, привстал со стула и сердито сказал:

— Все было чудесно, но позвольте откланяться.

Мне пора отправляться домой, меня призывают дела.

— Дорогой, ты напился, — зашлась от хохота Жозефина. — Ты напился, если забыл: это они с визитом у нас, а ты дома. Ах, он такой ревнивый! — пояснила она Аронову. — Спешит избавиться от гостей, потому что ревнив па-то-ло-ги-чески!

— Кто бы говорил? — ужаснулся Машикули и, взяв под локоть Денисию, предложил ей:

— Позвольте вас проводить.

«Давно бы уж», — подумала она, взглядом, сама не зная зачем, приглашая с собой и Аронова.

Аронов же, заметив призыв, подскочил и воскликнул с готовностью:

— Денисия, я на машине. Позвольте вас подвезти до отеля.

— Позволяю, — ответил за нее Машикули.

Денисии ничего другого не оставалось, как принять предложение, но, усевшись в автомобиль, она сразу сердито предупредила:

— Только не думайте, что между нами мир.

— Что-то не припомню, чтобы я у кого-то мира просил, — с усмешкой ответил Аронов, поворачивая ключ в замке зажигания. — И не волнуйтесь, я не намерен надоедать вам своей болтовней, — добавил он. — Как и своим обществом.

И действительно, он отвез ее в отель, не сказав больше ни слова. Она тоже молчала, не расспрашивала, не упрекала, хоть любопытство и мучило ее. У входа в отель Аронов остановился, но потом, когда она получила ключи, догнал ее, молча проводил до самого номера. Денисия, застыв у своей двери, возмутилась:

— Зачем вы идете за мной?

Аронов сердито буркнул:

— Я к себе направляюсь.

И скрылся в соседнем номере.

Глава 9

Войдя в свой номер, ошарашенная Денисия призадумалась и, осененная мыслью, метнулась на балкон.

«Так и есть, — со злорадным удовлетворением констатировала она, облокотившись о перила, вертя головой и попеременно заглядывая то к одним, то к другим соседям. — Теперь ясно, откуда упала ко мне эта телезвезда. Аронов проник в мой номер через балкон. Я оставила дверь открытой, вот он через перегородку и сиганул, наглец. Но что же это такое? — удручилась Денисия. — Нигде нет спасу от этого жулика! Неужели придется менять отель?»

Едва она так подумала, как на соседнем балконе появился и сам Аронов. Подмигнув ей, он вдруг шутливо показал ей язык, а потом миролюбиво спросил, подражая плуту Машикули:

— И долго мы, барышня, будем дуться?

Денисия отшатнулась и, презрительно хмыкнув и дернув плечом, поспешно удалилась в свою комнату.

Там она с ненавистью уставилась на стену, за которой обосновался Аронов, пару раз саданула по ней кулачком и прошипела:

— Зараза.

Больше всего в этой глупой истории со шкафами ее удручало то, что звонил Александр, а она не смогла с ним поговорить.

Когда еще он теперь позвонит?

Александр в этот день не позвонил, а вот Аронов дважды ее беспокоил. В первый раз он ее просил не принимать близко к сердцу слова Машикули, на что Денисия гневно ответила:

— Не знаю, о каких словах идет речь, но так подло пользоваться чужой бедой ради собственной выгоды может лишь ваш брат журналист. " — Я рад, что моему объяснению в любви вы не поверили, а брата у меня нет, — с горьким смешком сообщил Аронов и повесил трубку.

Денисия рвала и метала. Она не боялась его — шестое чувство подсказывало: Аронов Матвей безопасен. Он сам ищет Карлушу, ему нужна сенсация, и плевать ему на Денисию. Каким-то образом он ее выследил, подслушал, как интересовалась она Машикули, потом подкинул свое письмецо, и она, как последняя дура, повелась, позвонила старому плуту, помчалась…

Когда Аронов позвонил второй раз, Денисия строго спросила:

— Что за игру вы затеяли?

Он рассердился:

— Глупости. Поверьте, никакой игры, с чего вы взяли? Я действительно хочу вам помочь. Я и в Париж прилетел с этой целью.

Рассердилась и Денисия.

— Вы удивительный наглец, — заметно повышая голос, заявила она. — За кого вы меня принимаете?

В чем вы хотите меня убедить? В том, что из-за меня, из-за простой девчонки, из-за незнакомой особы, вы, телезвезда, бросили все дела и примчались в Париж? И я должна этому верить?

— Желательно, — промямлил Аронов.

Она поразилась:

— Желательно? Тогда, может, скажете, с чего это вы вдруг ко мне такой добрый? Только не вздумайте объясняться в любви, — грозно предупредила она. — Я не дура вам верить.

— И не надо, — миролюбиво ответил Аронов. — Ваша вера мне не нужна, тем более что я, так и быть, честно признаюсь: так совпало, что у нас с вами цели общие, вот и весь секрет. Простой девчонке нужно от мафиози спастись, а телезвезде, как обычно, сенсацию подавай.

— Я так и знала! — торжествуя, воскликнула Денисия. — В этом вы весь! Журналюга!

Аронов подтвердил:

— Да, я журналюга, но что в этом плохого? Вам-то какая разница? Главное то, что я хочу вам помочь и знаю, как это сделать. Для начала давайте обменяемся информацией, и вообще, я вам предлагаю взаимовыгодное сотрудничество.

Денисия вспылила:

— Как вам не стыдно? Снова обман! Ведете себя, как последний мерзавец!

— Э-хе-хе, опять вы гневаетесь, — протяжно вздохнул Аронов. — Спрашивается, с чего? Клянусь, я желаю вам только добра.

— И потому меня за нос водите? «Давайте обменяемся информацией», — передразнила она его и грозно спросила:

— Зачем вам моя информация? Все, что хотели, вы давно получили. Одно подслушали, другое подсмотрели. Не зря же вы два дня подряд сидели в шкафу и рылись в моих вещах. Все, что я знаю, вы теперь тоже знаете, так что вам еще от меня понадобилось?

Он понял еще в Москве, что она строптивая штучка, но такого отпора не ожидал и теперь, растерявшись, принялся кисло мямлить:

— Зря галдите, причины нет, я предложил вам сотрудничество, у меня есть план…

Денисия его оборвала.

— Ах вот оно что! — закричала она. — У вас есть план! И он требует моего участия! Все ясно! Как марионетка я вам нужна!

Аронов взорвался:

— Черт возьми! Какая вы вредная!

— Не смейте орать на меня, — приказала Денисия. — Или я трубку повешу.

Он с обидой ответил:

— Вам орать можно, а мне почему-то нельзя. А я, между прочим, Аронов. Кому же орать, как не Аронову?

— Ах вот как! Раз вы Аронов, вот и орите, а я вешаю трубку!

Он взмолился:

— Нет-нет! Не надо! Я не буду орать!

Денисия смилостивилась:

— Хорошо, так и быть, из вежливости трубку я не повешу, но, простите, честное слово, не знаю, о чем нам еще говорить. По-моему, все уже сказано.

— Вы странная. Я вас понять не могу, — признался Аронов. — Почему вы меня невзлюбили? Что плохого я сделал вам? Я предложил вам сотрудничество.

Соглашайтесь.

— Нет! — отрезала она.

Он воскликнул с отчаянием:

— Но так же нельзя! Вы мне рот затыкаете. Послушайте, что я вам скажу, и тогда принимайте решение, нужен я вам или нет.

Денисия смягчилась:

— Хорошо, говорите.

Аронов с облегчением вздохнул:

— Ну слава богу, хоть до чего-то договорились.

Так слушайте и, пожалуйста, не перебивайте. После того как мы расстались, помните, там, у Пыжова, когда вы меня обманули…

— Не понимаю, о чем идет речь, — опять рассердилась она. — Я вас не обманывала, и вообще, говорите по делу.

— Так вот, — продолжил Аронов, — когда мы расстались, я занялся вашей проблемой вплотную и многое, очень многое разузнал. Вы в курсе, что Гарика, жениха вашей сестры, тоже убили?

— Догадываюсь.

— Карлуша лютует, не щадит никого, убирает свидетелей одного за другим. Короче, рубит концы, но я кое-что нащупал. Папка, которую вы умыкнули…

Аронов осекся и после паузы извинился:

— Простите, я имею в виду папку, которая находится сейчас у вас. Она содержит интересные документы, но, если к ним прибавить мои, очень занимательная картина получится. Посмотреть не хотите?

— На что? — холодно поинтересовалась Денисия.

— На картину.

— Нет, не хочу.

— Почему? — растерялся Аронов. — Вы по-прежнему мне не верите?

Денисия пояснила:

— Просто привыкла полагаться лишь на себя.

Он отмахнулся:

— Да знаю я ваши принципы. Не хотите зависеть от мужчин. Но почему? Эта зависимость вас унижает?

— Я привыкла полагаться лишь на себя, — повторила Денисия и твердо добавила:

— Это мое дело.

Только мое. Карлуша мой личный враг.

Аронов напомнил:

— Но к Машикули вы все же обращались за помощью, почему же тогда не хотите принять мою?

— Машикули — моя ошибка, — отрезала Денисия. — Я все поняла: к кому бы ни обращалась, каждый хочет только нажиться на моей беде, каждый ищет свою выгоду. Вы тоже что-то за меня Машикули посулили, вот он к вам и добрый. А вам еще кто-то потом посулит, и так до бесконечности. Меня это не устраивает. Повторяю, Карлуша мой личный враг.

Я сама его достану, но вам спасибо за хлопоты.

— За что — спасибо? — удивился Аронов. — Мне тоже выгодно Карлушу найти.

— Извините, но вынуждена буду лишить вас лавров, — сказала Денисия и повесила трубку.

Больше он не звонил.

Остаток дня она провела в номере, размышляя над словами Аронова. Что он знает? О каких говорил документах? Что у него за план?

К вечеру ей стало казаться, что легкая беседа с ним ее ни к чему не обяжет. А в полночь Денисия, страдая, подумала, что ее любимые сестры мертвы, а Карлуша жив и продолжает творить свои подлости.

«Так имею ли я право отказываться от чьей-либо помощи? — спросила она у себя. — Особенно если эту помощь мне настойчиво предлагают. Нет, отказываться я не должна. Надо выслушать Матвея Аронова. Раз ему тоже выгодно разоблачить Карлушу, значит, мы с ним партнеры. Он не обязан мне, а я — ему», — в конце концов решила Денисия и отправилась в соседний номер.

Она долго стучала, но дверь ей никто не открыл.

Прислушалась — тишина, из номера не доносилось ни звука.

"Спит он, что ли, так крепко? — удивилась Денисия и упрямо заключила:

— Все равно его разбужу.

Назвался груздем, так и полезай в кузов. Он не спать приехал в Париж".

Она со всей силы саданула кулаком по двери; оказалось, что номер не заперт — дверь открылась.

— Эй! — позвала Денисия, осторожно переступая через порог и крадучись пересекая прихожую. — Эй, есть кто живой?

С этой фразой она вошла в комнату.

— А? Что? Я живой! — закричал Аронов, продирая глаза и выскакивая из кресла.

Было очевидно, что он там спал, но почему в плаще?

— Простите, пожалуйста, кажется, я вас разбудила, — смутилась Денисия.

— Нет, ничего, я вернулся из ресторана и слегка вздремнул после ужина прямо в одежде. Все равно раздеваться пришлось бы, — успокоил ее Аронов, отчаянно стараясь сохранить вертикальное положение.

Надо заметить, удавалось ему это плохо: он был похож на маятник.

— Вы что, качаетесь? — удивилась она.

Он замотал головой и икнул:

— Ик! Нет, я твердо стою на рогах. Ик, простите, я твердо стою на ногах.

— Да вы пьяны! — ужаснулась Денисия.

— Ни в коем случае, — уверенно возразил Аронов. — Только пару стаканчиков пропустил за ужином. Я.., ик.., очень культурно пью.

— Культурно? Да здесь и не пахнет культурой!

Как вы посмели? Я собиралась с вами о жизненно важном поговорить, а вы свински пьяны!

— Я…

— И не смейте мне возражать! Вы назюзюкались! — закричала Денисия и, похоже, совершила открытие для Аронова.

Он растерянно пожал плечами, потупился и виновато спросил:

— Да? Я назюзюкался? Вы уверены?

— Абсолютно!

— Ну, тогда простите меня за беспокойство.

С вашего позволения, я пошел.

Он действительно рискнул сделать несколько неуверенных шагов к выходу, чем привел Денисию в ужас: парня сильно штормило.

— Куда вы? — закричала она.

— Я домой, то есть в свой номер, — с достоинством пояснил Аронов.

Она всплеснула руками:

— Господи, вы в своем номере, это я к вам пришла.

Он, словно увидев ее впервые, удивленно уставился на Денисию и спросил:

— А вы мне не снитесь?

— С чего вы взяли?

— Я уже слышал нечто подобное: я пошел — куда? — домой — вы же дома.

— Да, это было у господина Машикули, — согласилась она, храбро подставляя ему свое плечо. — Все повторяется в этом мире.

— Повторяется? — обрадовался Аронов. — Значит, я завтра к вам снова приду?

Она закатила глаза:

— О господи! Нет же, вы у себя в номере. Опирайтесь на меня, и пойдемте-ка в спальню. Вам надо баиньки, вы не в России, вы не в Москве, вам нельзя в таком виде выходить на улицу.

— Вы смешная, — ответил он. — Это там, в России, нельзя, обворуют или заметут, и потом все равно обворуют. А здесь не Россия, здесь можно.

— Все равно не надо, пойдемте я вас уложу.

Денисия двинулась по направлению к двери, за которой, как она полагала, находилась спальня, но Аронов идти не желал. Он уперся и, с трудом ворочая языком, сообщил:

— Не надо мне баиньки. Душа моя просит общения. Хочу побеседовать с вами. , — Господи, о чем? О чем вы, такой", можете со мной беседовать? — спросила Денисия.

— О сокровенном.

— О сокровенном? Как в таком виде беседовать о сокровенном? Вы же лыка не вяжете!

— О сокровенном русский мужчина только тогда и может беседовать, когда лыка не вяжет, — неожиданно здраво рассудил Аронов и спросил:

— А вы знаете, что я влюбился?

— Не знаю и знать не хочу, — отрезала Денисия.

Ответ его озадачил:

— Да? Странно. А я втрескался как Дурак.

— Умоляю вас, пойдемте баиньки, — теряя терпение, призвала она. — Уже ночь. Вам давно пора спать.

Вы на ногах еле стоите.

— Да, я устал, — согласился Аронов.

Денисия обрадовалась:

— Вот спать и пойдем.

Он оживился:

— Спать? Ха-ха! Я — за. Охотно отправлюсь спать, но только с вами! Вот!

Аронов вдруг изловчился и чмокнул Денисию в губы, воскликнув:

— Одобряю.., ик.., ваше предложение.

— Фу-у! — брезгливо отшатнулась она, лишая его своего плеча, и для профилактики залепила ему увесистую пощечину.

Он качнулся, схватился за горящее лицо и с видом святого мученика сообщил:

— Есть женщины легкого поведения, а есть — тяжелого. Вы же просто супертяж. А я настоящий паинька, даже противно. Никогда так прилично не вел себя с дамами, и вот результат. Ну зачем вы меня так больно ударили?

— А зачем вы наглеете?

— Я наглею? — поразился Аронов. — Я всего лишь признался в любви. Вам, между прочим. Ах-ахах, она хмурится. Не бойтесь, насиловать вас не буду.

Я никогда никого не насилую.

— Куда уж вам, — усмехнулась Денисия. — Вас самого сейчас безнаказанно можно насиловать. Ну хватит. Пожалуйста, идите в койку, — попросила она и пригрозила:

— А то я сейчас уйду, и делайте что хотите.

Аронов встрепенулся:

— Я могу делать все, что хочу?

— Только после того, как я уйду.

— А если я лягу, вы не уйдете?

— Нет.

Он не поверил:

— Обманете, я знаю.

— Почему?

— Потому, что вы очень вредная девушка.

Денисия рассердилась:

— Что вы сказали?

— Да-да, уж я-то знаю. Вы очень вредная девушка, — бесстрашно подтвердил Аронов и грустно добавил:

— Для моего здоровья. Вы сгубили меня.

— Чем же? — скептически поинтересовалась Денисия.

Он признался:

— С тех пор как я вас встретил, я заболел: ни жить, ни работать, ни есть, ни спать, ни пить не могу.

С этими словами Аронов рухнул на пол и захрапел.

— Ну, пить, положим, вы еще можете, — скептически глядя на него, констатировала Денисия. — А все остальное и само собой расстроится, если так зверски алкоголь хлестать. При чем тут я?

Она, как любая женщина, терпеть не могла пьяных мужчин, а потому разозлилась и, с ненавистью глядя на храпящего Аронова, подумала: «Все мужики жутко ненадежный народ. Все они созданы из одних недостатков, прямо-таки ходячий порок. Вот и этот еще недавно приглашал к сотрудничеству, а теперь сам находка для шпиона. Просто удивительно, как такие уроды выживают на свете. А ведь они еще нами и правят! — ужаснулась Денисия. — Ну да, там, наверху, одни мужчины. Вот почему все так плохо в нашем мире».

Глава 10

Эту ночь она провела в его номере. Сначала мучилась в кресле, а потом, когда намяла себе бока, перешла на кровать в спальню, но дверь предусмотрительно не закрыла. Хотела видеть его, опасалась, что хмельной Аронов проснется, уйдет и бед натворит.

Истина, известная даже младенцу: пьяный мужик — дурной, какой с него спрос? А потом, как водится на Руси, будет локти кусать, да поздно.

Поднять его с пола Денисия не смогла — слишком тяжел. Даже отбуксировать волоком на кровать, как ни старалась она, не сумела, а потому самоотверженно не спала, а подремывала, частенько вскакивая и заглядывая в комнату: там ли он, не сбежал ли, спит ли.

Аронов спал, но спал беспокойно, ворочался с боку на бок, метался по полу и бормотал, бормотал что-то себе под нос, изредка вскрикивая: «Во вляпался, дурак!» Или: «Такого еще со мной не бывало!»

А однажды с нежностью произнес: «Денисия, вредина ты моя».

Она поразилась: «Неужели не врет? Неужели и в самом деле влюбился?»

Мысль эта показалась ей дикой и фантастической.

«Да нет, — отмахнулась Денисия, — влюбиться в меня он не мог. Это невероятно. Зачем это ему, когда у него такая роскошная гоп-стоп-модель? Я против нее серая мышь. Таких, как я, толпы и толпы. Аронову глупо влюбляться в меня».

Словно когда-нибудь для настоящей любви требовались здравые рациональные причины.

Денисия и сама это понимала. Любовь порой возникает не «потому что», а «вопреки». Ведь сама же она влюбилась в Александра Гусарова, а с ее стороны это не просто глупость, а даже подлость. Он Зойкин жених. Денисия подлости не переносила с детства, а вот, поди ж ты, влюбилась. Влюбилась в жениха сестры. И ничего с этим нельзя поделать.

Может, и с Ароновым то же произошло? Может, легла она ему на сердце? Так иногда бывает: серая мышь, а легла.

И чем больше Денисия об этом думала, тем реальней казались ей чувства Аронова. А тут еще присказка вспомнилась: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке».

«Жалко, если и в самом деле Матвей влюбился в меня, — с искренним сочувствием подумала она. — Он мне совсем ни к чему, а безответная любовь — одни страдания. И почему все так в жизни несправедливо: Аронов влюбился в меня, я — в Сашку, Сашка — в Зою, а Зоя умерла».

С этой горькой мыслью Денисия и погрузилась в сон. Умаялась и проспала уже до утра, а когда проснулась и испуганно глянула в дверной проем на пол, Аронова там не нашла.

— О господи! — ужаснулась она, вскакивая с кровати. — Неужели ушел?

Хлопнула входная дверь, и вскоре на пороге спальни вырос Аронов. Он был бодр и свеж, гладко выбрит, щеголевато одет — вчерашней пьянки как не бывало. Увидев Денисию, он просиял и воскликнул, вновь подражая старику Машикули:

— С добрым утром, барышня. Как вам на новом месте спалось? Надеюсь, погадать не забыли?

— Как погадать? — растерялась Денисия.

Он усмехнулся:

— Ну как там гадают наши русские барышни?

«Ложусь я спать на новом месте, приснись жених невесте» — вроде так.

Денисия нахмурилась:

— Мне это ни к чему.

Нахмурился и Аронов:

— Понятно, и без того знаете, кто ваш жених.

Я тоже его видел, выдающийся парень. Что ж, поздравляю, я рад за вас. Осталось вам, барышня, самая малость.

— Какая?

Он удивился:

— Разве не знаете? Выжить. Вам теперь нужная постараться до собственной свадьбы дожить, а с кем уж будет она — дело десятое.

— Я бы так не сказала, — не согласилась Денисия, — с кем у меня будет свадьба — это первое дело.

А вы помните, что здесь было вчера? — лукаво спросила она.

Аронов шутливо перекрестился:

— Нет, слава богу.

Она злорадно ему сообщила:

— Ну, так я с удовольствием вам расскажу.

— Вы так мстительны?

— Нет, но должна же я вам объяснить свое присутствие в вашем номере.

Аронов, сладострастно потягиваясь, ответил:

— Зачем? Я не привык по утрам допрашивать тех, с кем провел неповторимую ночь.

— Вы злите меня нарочно? — вспыхивая, спросила Денисия.

Он утешил ее:

— Нет, это выходит само собой.

— Тогда знайте, вчера вы были пьяны в стельку и…

Аронов ее перебил:

— Простите, я пьян был в вашем номере?

Денисия растерялась:

— Нет, с чего вы взяли? Конечно, в своем.

Он удовлетворенно кивнул:

— Продолжайте, я, кажется, вас перебил.

— Спасибо, вы очень любезны, — рассердилась Денисия. — Только не надо прикидываться святым.

И не пытайтесь на меня бросить тень!

— Хотите сказать, на вашу репутацию?

— Вы на что намекаете? — взвизгнула она. — Прекратите свои штучки! Между нами ничего не было!

— Я не говорил, что было.

— Зато намекали. Думаете, я не знаю, куда вы хотели сейчас повернуть?

Аронов философски заметил:

— Почему-то мне вспомнилась сейчас хорошая пословица: «На воре шапка горит». С чего бы это? Вы не знаете?

Денисия поняла: "Да он нарочно выводит меня, а я, как последняя дура, распаляюсь, ему подыгрываю.

Ну так нет же".

Она успокоилась и язвительно поинтересовалась:

— К чему вы помянули про вора? Уж не намекаете ли вы на то, что этой ночью я в номер ваш хитростью пробралась и девственность вашу украла? Коли так, то вы ко мне несправедливы. Этой ночью я спасла вашу честь.

— Каким это образом? — опешил Аронов, мысленно отмечая: «Счет сравнялся: один — один».

Денисия насмешливо пояснила:

— Вы безобразно напились и были абсолютно беспомощны: на ногах не стояли, языком не ворочали.

Учитывая вашу неотразимую внешность, могу сказать: вы просто находка для педика. Их в Париже полно.

Не окажись здесь случайно я, вы могли бы утратить и деньги, и честь.

«Черт, она меня сделала, — мысленно отметил Аронов. — Счет в ее пользу: два — один. Но не будем сдаваться, зайдем на ничью».

— Да хватит вам оправдываться, — с демонстративным безразличием отмахнулся он. — Я вас давно простил. Пойдемте лучше пить кофе. Кстати, и завтрак в номер уже принесли.

Денисия заглянула в комнату, где на полу провел ночь Аронов. На столе действительно на подносе дымился кофе, а под стеклянными колпаками стояли тарелки с едой.

— Нет, спасибо, я вами по горло сыта, — ответила Денисия, собираясь уйти.

Аронов дурачливо взмолился:

— Простите, если обидел вас. Каюсь, я свинья.

Что плохого, если мы, соотечественники, вместе позавтракаем в захолустном Париже, раз уж нас нелегкая сюда занесла? Здесь страшная скукотища, только вами, барышня, и спасаюсь. Не уходите, пожалуйста. — Он хитро посмотрел на нее и спросил:

— Или вы боитесь остаться с мужчиной наедине? Так знайте, я не насильник.

— Уже знаю, — невозмутимо ответила Денисия.

Он притворно удивился:

— Откуда?

— Вчера вы весь вечер твердили об этом. — Она расхохоталась. — Учитывая ваше жалкое состояние, это выглядело самонадеянно и, простите, смешно.

«Черт! Счет опять не в мою пользу, — мысленно рассердился Аронов. — Пора прекращать это безнадежное дело. С ней опасно пикироваться, есть риск улечься на обе лопатки».

Он поднял обе руки и воскликнул:

— Я предлагаю мир.

— Хорошо, — согласилась Денисия. — Но как вам верить? Нечто подобное вы уже предлагали.

Аронов виновато пожал плечами, а она, пытливо взглянув на него, спросила:

— Вы действительно больше не будете на меня нападать?

Он вытянулся в струну, рапортуя:

— Клянусь всем, что мне дорого!

— А что вам дорого?

— Мама, работа и вы!

Денисия рассердилась:

— А он опять за свое! Ну тогда я пошла!

Аронов проворно схватил ее за руку и, вмиг посерьезнев, сказал:

— Но это правда. Или, по-вашему, мне нужно было солгать?

Она смутилась:

— Не знаю, но больше мне этого не говорите.

— Тогда вы останетесь?

— Тогда я останусь.

— Хорошо, — согласился он, — «этого» больше я вам не скажу. Присядем? Кофе, боюсь, остыл.

Денисия кивнула:

— И присядем, и, раз уж я здесь, а вы трезвы, поговорим о деле.

Аронов с укором заметил:

— Обращаю ваше внимание, на этот раз первая начали вы.

— Что — начала?

— Мне шпильки вставлять, — присаживаясь к столу, пояснил он и спросил:

— Вот какая была необходимость нетрезвость мою поминать?

— Никакой, — согласилась Денисия, тоже присев к столу. — Простите меня и давайте поскорей перейдем к делу. Помнится, вчера вы хотели мне что-то сказать.

— Да, хотел, но куда вы спешите? — небрежно бросил он, тщательно намазывая на кусочек хлеба паштет из гусиной печенки.

— А вы полагаете, я прилетела в Париж позавтракать с вами, — язвительно парировала Денисия, мысленно ужасаясь тому, как этот баловень судьбы нежно и трепетно себя обожает.

"Вон с какой любовью готовит себе бутерброд, — подумала она, — с какой лаской паштет намазывает.

Разве может такой кого-то, кроме себя, любить? Нет, не может", — решила она.

Аронов нанес последний мазок и.., протянул бутерброд Денисии.

— Это мне? — растерялась она.

— Вам. Я терпеть не могу гусиной печенки, зато вы паштет из нее обожаете.

— Откуда вы знаете? — удивилась Денисия.

Она ожидала ответа, но Аронов неожиданно рассердился и с неприязнью сказал:

— Я вам уже признавался в любви. Сколько можно? Теперь давайте наконец перейдем к нашему общему делу. Ведь нас связывает только оно.

— Давайте, — растерялась Денисия, и он деловито продолжил:

— Докладываю вам, если вы еще сути разведанного не забыли. Что у нас есть? Есть некий «Модекс», который связан с «Трансконтрактом». Что известно нам про этот «Контракт»?

Аронов вопросительно посмотрел на Денисию.

— Что он благотворительствует, — ответила она и впилась зубами в сотворенный им бутерброд.

— Правильно, но не просто благотворительствует, а перегоняет деньги со счетов «Модекса» на счета общественных объединений. Те из них, которые упомянуты в вашей папке, надежно прикрыты всевозможными документами, Я пробовал подкопаться, но ничего не вышло. Деньги, переведенные «Модексом» через «Трансконтракт», действительно были израсходованы по назначению.

— Неужели пошли на помощь нуждающимся? — удивилась Денисия.

Аронов грустно кивнул:

— Да, растеклись по детским домам, по приютам, психушкам. Но «Трансконтракт» зачем-то десять процентов оставил себе?

— Оставил.

— О чем это говорит?

Денисия предположила:

— Наверное, о том, что эти пожертвования сделаны для отвода глаз.

— Именно! — оживился Аронов. — Из наших рассуждений следует, что есть основная благотворительная организация, которая и снабжает боевиков оружием. Точнее, деньгами, а уж оружие они сами сообразят где купить. И я эту организацию нашел.

— Правда?

— Комитет солдатских вдов. Вам о чем-нибудь говорит это название?

— Слышала, — задумчиво ответила Денисия. — Гусаров давно о Комитете рассказывал. Жаловался, что они не по правилам играют, а прищучить их трудно. И потом я о них читала.

Аронов вскочил и возбужденно забегал по комнате.

— Точно, барышня, точно. Прищучить их трудно, потому что они благотворительствуют не только в нашей стране, но и за границей. К ним деньги текут отовсюду.

Он вдруг остановился и, прищурив глаза, ревниво спросил:

— А Гусаров у нас кто?

— А Гусаров у нас жених, — ответила Денисия.

— Да?

Аронов задумался и, отвечая своим мыслям, сказал:

— Ладно, продолжим. Так вот, этот вдовий Комитет активно общается с чеченскими боевиками как в самой Чечне, так и за пределами России.

— Да вы что?! — ужаснулась Денисия. — И все знают об этом?

— Именно.

— Как такое возможно?

— В нашей стране возможно все, но нам важно не это. Самое интересное то, что почетным членом интересующего нас Комитета является знаете кто?

— Неужели Эльдар Валев?

Аронов кивнул:

— Он.

Денисия испуганно сообщила:

— А Зоя мне говорила, что Валев дружок Воровского. Ой, боже мой, как я раньше не догадалась! — ужаснулась она. — Теперь ясно, почему Боровский не одобрил моего намерения обратиться за помощью к Валеву. И по возрасту Валев подходит… Неужели Валев и есть Карлуша?

— Не будем делать преждевременных выводов, но я бы не стал и эту версию отвергать. Надо проверить. Пока знаю одно: Валев активно взаимодействует с Комитетом солдатских вдов. И делается все это под крылом у Добрыниной. Мария Владимировна, высокая душа, вдов в обиду не дает, всячески им помогает, а кое-кто из этой организации ее добрым именем пользуется во благо бандитам.

— А если вы ошибаетесь? — спросила Денисия. — Если клевещут на Комитет?

— У меня есть сведения, что Комитетом были потрачены крупные суммы, когда же кое-кто сунулся их проверять, тут-то и пошла свистопляска. Один сам умер, но при странных обстоятельствах, другой — попал под машину. Список можно продолжить.

— Не надо. Что же это выходит? Выходит, прав был Машикули? Надо внедряться к Добрыниной.

— Еще как надо! — воскликнул Аронов. — А если: я вам скажу, кто у Валева сейчас (правда, тайно) правая рука, то вы и вовсе со мной согласитесь. Малика Нахчоева негласно ведает двумя отделениями его личного фонда.

Денисия отшатнулась:

— Нахчоева? Бандит Саламбек Нахчоев не ее ли родной брат?

— Он ее сын. Вы что-то о нем знаете?

— Только то, что написано в дневнике чеченской девочки.

Аронов разочарованно кивнул:

— Я видел у вас этот дневник, но не читал. Времени не было, так, полистал, но ничего интересного там не нашел.

— А я нашла, — сердито ответила Денисия.

— И что же?

— Там интересно все. Эта девочка, этот ребенок писала о том, что хочет учиться, что мечтает жить так же, как русские дети: в теплых и светлых домах, без бандитов и без войны. Она собиралась закончить школу и, как Мария Добрынина, стать правозащитником. А Нахчоев ее убил. Девочка не захотела стать его женой. Самое ужасное то, что девочка искала защиты как раз в этом Комитете солдатских вдов, а когда с риском для жизни до «вдов» добралась, то увидела там Нахчоева.

— Правильно, — горько усмехнулся Аронов, — сыночек к матери приходил.

— После этого девочка поняла, что ее защитить никто не может. Вы знаете, что-то мне нехорошо, — пожаловалась Денисия, вскакивая из-за стола. — Спасибо за завтрак, я лучше к себе пойду.

— А как же наш разговор?

— Потом поговорим.

— Как скажете, — согласился Аронов, провожая Денисию удивленным взглядом.

Глава 11

Вернувшись в свой номер, Денисия упала на кровать и разрыдалась. То ли ее потрясло подозрение, павшее на Валева, то ли сказалась полубессонная ночь, то ли просто накопилось, но нервы ее не выдержали.

Очень остро почувствовалось все: и смерть сестер, и бессилие перед Карлушей, и обилие зла в этом мире, и почему-то особенно было жалко чеченскую девочку. И над этим над всем Денисия безутешно рыдала.

Вот в такой неподходящий момент опять объявился Гусаров. Объявился и сразу накинулся на Денисию:

— Зоя! Что происходит? Ты где была? Я вчера тебе долго звонил. Ты знаешь, где я?

— Где?

— В Москве. Через несколько часов уезжаю. Давай скорей мчи к нашему памятнику. Я тебя жду.

Денисия схватилась за голову:

— А я не могу.

Александр (что на него нашло?) разъярился:

— Не можешь? Почему это?

— Я не в Москве, — испуганно сообщила она.

— Не в Москве? А где же?

Несмотря на то, что в его голосе послышалась угроза, Денисия сказала правду:

— Я в Париже.

— Что ты там делаешь? — удивился Александр.

— У меня неприятности, я пытаюсь их разрешить, — пояснила она и тут же об этом пожалела.

— А я для чего, по-твоему? — спросил он и начал ее ругать.

Припомнил все то, за что раньше хвалил. И слишком самостоятельная она, и слишком умная, и лезет туда, куда женщине не положено, и от него слишком многое скрывает…

Денисия тоже вспылила. В общем, они поругались.

Первым опомнился Александр.

— Что это мы с тобой творим? — спросил он.

Денисия испугалась:

— Неужели скандалим?

— Похоже на то.

— Ой, прости!

— Это я виноват. Понимаешь, беда у меня. Друзья один за другим гибнут. На самом верху предательство, а узнать и дотянуться я не могу, вот и психую.

Если можешь, забудь все, что по горячке вывалил.

— Уже забыла, — успокоила его Денисия и сообщила:

— Саша, я тут дневник прочитала, ну помнишь, ты дал… А тут случайно узнала, что мать бандита, Малика Нахчоева, работает в Комитете солдатских вдов. И еще у Эльдара Валева. Как такое возможно? Почему ее не посадят?

Гусаров крякнул:

— А за что ее сажать? Нахчоев уже взрослый, мать не отвечает за взрослого сына.

— Но она же работает в благотворительных организациях, сразу в нескольких!

— И оттуда ее невозможно убрать. Это общественные организации, а Комитет вообще коллегиальный орган. Ей там доверяют очень уважаемые люди.

Знаешь, Зойка, мне не хотелось бы, чтобы ты лезла туда, — слегка раздраженно сказал Гусаров.

Денисия поняла, что вот-вот он опять разозлится, но все же спросила:

— Но ведь всем известно, что в этом Комитете нечисто, так почему не трясут его? Почему органы им не занимаются?

— Занимаются и много против него накопали, но все не так убедительно, как хотелось бы. Понимаешь, в этом Комитете, как ни странно, полно и бандитских вдов. И Валев, выходит, авторитетом своим их надежно прикрывает, а он дружит с Добрыниной, а та президент Конгресса российских правозащитников.

К тому же Комитет солдатских вдов широко известен и почитаем во всем мире, поэтому и боятся его ворошить. Тронь это гнездо, и такая вонь пойдет по всему земному шару, что и в Антарктиде придется нос зажимать. А что касается Малики, как раз ее я знаю.

Она действительно хорошая, честная женщина. За своих соотечественников беспокоится, помогает всем, кому может. Она сама переживает, что сын у нее бандит. Послушай, — вдруг рассердился Гусаров. — Мы что, теперь о политике будем с тобой говорить? Когда ты из Парижа вернешься?

— Скоро.

— Хорошо, я еще позвоню, — буркнул он, и в трубке раздались гудки.

После разговора с Александром остался неприятный осадок. Ссора сама по себе расстроила, но, и это хуже всего, Денисия поняла, что между ними существует противоречие, и еще неизвестно, преодолимо ли оно.

«Гусаров-то у меня домостроевец, — прозрела она. — В его понимании удел женщины — дети, кухня, церковь. Я бы сюда добавила еще и постель. С остальным, Сашка явно мне дал понять, он и сам справится. Грустно».

Денисия решила, что с этим она разберется потом, и вернулась к дневнику чеченской девочки. На этот раз она с особым вниманием перечитала то место, в котором описывался ее поход в Комитет. Что там услышала девочка? С кем разговаривал там Нахчоев?

Что-то в прошлый раз ее зацепило, но что именно, Денисия не поняла. Вот оно, это место.

Девочка подкралась к двери и услышала два мужских голоса, один из которых принадлежал Нахчоеву.

Говорили по-русски, лиц она не видела, но зато хорошо слышала голоса. Речь шла о деньгах.

Денисия отложила дневник и задумалась. Все это она читала и в прошлый раз, более бегло, но и теперь ничего полезного она там не нашла. Говорил Нахчоев с неизвестным, у которого голос был низкий и хрипловатый, но сквозь него пробивался вроде бы высокий. Речь шла о деньгах…

И тут Денисию осенило: «Да это же был Карлуша! Ну да, девочка точно определила то, что сама она чувствовала, но передать не могла. Именно этот голос, хрипловатый басовитый тенорок».

Денисия попыталась припомнить голос Валева и не смогла.

«Что толку, — подумала она, — когда человек злится, голос сильно меняется, а Карлуша злился. К тому же Валева я ни разу живьем не слышала, только по телевизору. Что делать?»

Голова пошла кругом.

И тут в памяти всплыла фраза Аронова: «И делается все это под крылом у Добрыниной. Мария Владимировна, высокая душа, вдов в обиду не дает, всячески им помогает, а кое-кто из этой организации ее добрым именем пользуется во благо бандитам».

— Все, терпение мое лопнуло! Пора отправляться к Добрыниной! — решила Денисия, бросаясь к телефону и набирая номер, данный Ларисой.

— Скажите, пожалуйста, Добрынина из Австрии когда приезжает?

— Добрынина уже в Париже, — услышала она в ответ и решила: «Сейчас же к ней!»

Денисия торопливо сунула в сумку папку с документами и дневник, собираясь мчаться в офис Конгресса, но тут раздался стук в дверь. Она затаилась, подумав: «Открывать не буду, это Аронов».

Стук повторился, за ним последовал окрик:

— Эй! Есть кто живой?

«Точно он, — рассердилась Денисия и озабоченно глянула на часы, — черт, как не вовремя».

Она поняла, что так просто он не уйдет, а время летело неумолимо. Словно учуяв ее колебания, Аронов предупредил:

— Я знаю, вы там, вы из номера не выходили, поэтому буду под дверью стоять, пока не откроете.

Пришлось открывать.

— Проходите, — сердито сказала она, — но знайте, я очень спешу.

— Куда? — удивленно спросил он.

— Я не обязана перед вами отчитываться. Впрочем, скажу: похоже, вот-вот произойдет знаменательное событие, но при условии, что я поспешу.

Аронов усмехнулся:

— Может, в вашей жизни как раз тогда произошло знаменательное событие, когда вы меня встретили.

Денисия фыркнула:

— Не понимаю, о каком событии идет речь.

— О том самом, которого так жаждут все юные девы.

— И чего же все они жаждут? — скептически поинтересовалась Денисия.

— Явления сказочного принца, или вы ничего не слыхали о Золушке?

— Слыхала и даже читала, — заверила она. — Кстати, еще ребенком меня переполняла зависть вовсе не к судьбе самой Золушки.

— Да-а? — притворно удивился Аронов. — Кому же вы, будучи крошкой, завидовали?

— Ее крестной, фее. Значительно заманчивей что-то уметь самой, чем ждать милостей от сомнительных принцев. Сидеть у окошка и ахать: «Ах, как он там, придет или не придет? Заметит или не заметит?» Что может быть оскорбительней для современной женщины? То ли дело фея. Она все решает сама.

Аронов задумчиво поскреб в затылке:

— Оригинальный ход мыслей. Лишний раз убеждаюсь, что мы очень подходим друг другу. Я тоже оригинальности не лишен. У вас свой взгляд на Золушку, а у меня — на Деда Мороза. Знаете, что я ответил, когда на новогоднем утреннике массовик-затейник с фальшивой радостью спросил: «Дедушка Мороз к нам в гости идет, и что он, детки, на спине несет?»

— И что же вы ответили? — нервно поглядывая на часы, спросила Денисия.

— Я своими ребячьими устами изрек истину; «Дедушка Мороз на своей спине несет свой собственный радикулит!»

— Почему — радикулит?

— А что еще у него может быть, если он с утра до вечера на себе тяжелые мешки с подарками таскает?

— Да, вы правы, — согласилась Денисия, — радикулит он точно заработал, но, надеюсь, вы не только с этим пришли. Потрясающую новость о радикулите Деда Мороза можно было и позже мне сообщить. Напоминаю, я страшно спешу.

Аронов отступил на несколько шагов, окинул Денисию заинтересованным взглядом и с патетикой воскликнул:

— О, она спешит! Она в Париже всего третий день, еще никого здесь не знает, но уже страшно спешит!

Вся в делах! Потрясающе деловая женщина! — И неожиданно заключил:

— Вот за это я вас и люблю.

— А как же ваша гоп-стоп-модель? — ядовито поинтересовалась Денисия.

— Я с ней расстался.

— Почему же?

Аронов гордо изрек:

— Терпеть не могу насилия. Особенно над своим карманом. Я, как нормальный мужчина, предпочитаю щедро отдавать женщине сам, а не расставаться с честно заработанным путем пинков, оскорблений и вымогательства.

— Ах вот оно что! — прозрела Денисия. — Поэтому вы регулярно и признаетесь мне в любви, что заранее знаете: я от щедрости вашей обязательно откажусь. И при этом я ничего не едала слаще морковки.

Судя по всему, вам показалось, что со мной можно обойтись минимальными средствами.

— Нет, мне так не показалось, — с усмешкой возразил Аронов.

— Почему? — удивилась она.

— Потому, что нервы, как и свое здоровье, я превыше денег ценю. Практика же показывает, что с вами все это достояние сохранить крайне трудно. Вот, спрашивается, куда вы сейчас собрались? И что у вас в сумке?

Он сделал к ней шаг; Денисия отступила и, прижимая сумку к груди, ответила;

— Не ваше дело.

Аронов мученически закатил глаза, набрал полную грудь воздуха и с таким напором выдохнул, что шевелюра над его высоким лбом пришла в движение.

— Сейчас мы будем ругаться, — сообщил он. — Для удобства лучше нам перейти на «ты».

— Нет, — отказалась Денисия, предусмотрительно отступая еще на шаг.

— Как вам будет угодно, — вежливо согласился он и вдруг завопил:

— Куда ты идешь?!

— А почему ты орешь?! — в тех же тонах ответила и Денисия.

— Потому, что я Аронов! — рявкнул он и миролюбиво пояснил:

— Разминка окончена, приступаем к следующей части программы. Я сам тебе скажу, куда ты намылилась.

— Куда?

— К Добрыниной.

— Я не буду вам отвечать, и не тыкайте мне, пожалуйста.

Он кивнул:

— Ясно, боишься не удержать дистанцию.

Денисия, с утроенной силой прижав к себе сумочку, отступила еще на шаг, а он усмехнулся:

— Я говорю о другой дистанции.

Она рассердилась:

— Оставьте меня в покое. Вы меня не отговорите, я все равно пойду.

— Понятно, — сказал Аронов и тяжело вздохнул. — Значит, точно собралась к Добрыниной. А Машикули тебе все объяснил. Куда ты спешишь? Спешка хороша только при ловле блох, а здесь все слишком серьезно. Хочешь глупостей натворить?

— Я не дура, знаю, что делаю, — огрызнулась Денисия, на всякий случай еще сильнее прижимая к себе сумочку.

И Аронов взорвался:

— Ты, идиотка, хочешь мне весь план провалить?

А ну давай сюда свою сумочку! — грозно закричал он.

Денисия отступила еще на один шаг и твердо сказала:

— Не дам.

— Тогда придется ее у тебя отнять, — сообщил он и набросился на Денисию.

Какое-то время они сражались, но силы были неравны: в результате сумочка оказалась в руках Аронова. Он, грубо оттолкнув девушку (которая уже и не сопротивлялась), начал нервно потрошить трофей: извлек папку, дневник, проверил остальное содержимое и, все вернув на место, тщательно застегнул замок-"молнию".

— На, держи, — мягко сказал он, возвращая Денисии сумочку.

— Неужели совесть у вас появилась? — ядовито спросила она.

— Совесть? — удивился Аронов. — Зачем она мне?

Совесть если появится — сразу заговорит. Совесть здесь ни при чем. Просто хотел проверить, с чем ты собралась к Добрыниной. Думал, что у тебя приличные улики есть, оказалось, все то же. С этим идти курам на смех. Что ж, иди, если хочешь выглядеть дурой, иди. Я тебя не держу.

Он показал ей на дверь. Денисия присела в реверансе:

— Спасибо, вы очень добры.

На том они и расстались Аронов отправился в свой номер, а Денисия, недоумевая и гадая, зачем он приходил, поспешила к Добрыниной.

Глава 12

Отыскав главный офис Конгресса, Денисия направилась сразу в приемную президента, намереваясь проникнуть к Добрыниной любым путем, чего бы ей это ни стоило.

«Хоть заночую здесь, но не уйду, пока Марию Владимировну не увижу и все ей не расскажу, — решила она, для начала собираясь попасть в ее кабинет налетом, застав секретаршу врасплох. — Лишь бы Добрынина меня увидела, а уж там, — думала она, — как-нибудь уговорю ее меня выслушать».

Однако форсировать встречу с Добрыниной не удалось. В приемной на пути Денисии героически встала грудью секретарь-референт — смазливое существо неопределенного возраста: по одежде — девушка, по лицу — бабушка.

— Куда вы? — закричала она.

— Мне нужна Мария Владимировна! — вдохновенно заявила Денисия.

— Она занята!

— Меня она примет! Я от Ларисы, я со старофранцузского переводила!

Секретарша ничего не поняла, но отступила.

В глазах у нее появилось сомнение.

— Тогда присаживайтесь и ждите, — после коротких раздумий постановила она. — Мария Владимировна сейчас действительно очень занята. Когда освободится, сама и решит, сможет ли она вас принять.

Обнадеженная Денисия уселась на стул рядом с дверью кабинета Добрыниной и принялась терпеливо ждать.

Секретарша, восстановив порядок в приемной, успокоилась и уткнулась в монитор компьютера. Вскоре дверь кабинета распахнулась, выпустив лысоватого полноватого мужчину. Секретарша уставилась на него, интересуясь:

— Ну что?

Мужчина покачал головой и сообщил, вытирая со лба пот:

— Разгон по полной программе. Меня отчитала, теперь за Виноградову принялась.

— Ей достанется больше, — сочувственно заметила секретарша.

Мужчина пожал плечами.

— Что ж, она больше согрешила, — буркнул он и ушел.

В кабинете действительно становилось все жарче и жарче. Даже в приемную начали доноситься голоса: один высокий, писклявый, другой…

Другой вроде знакомый, басовитый и очень ругательный…

Денисия прислушалась и обомлела: «Господи! Да это же Карлуша!»

Сомнений быть не могло: да-да, это его низкий каркающий голос, в моменты особой ярости дающий высокую ноту, как говорится в народе, пускающий петуха.

— Простите, а много ли у Добрыниной народу? — с волнением спросила Денисия.

Секретарша, не отрываясь от монитора, равнодушно бросила:

— Там осталась одна Виноградова.

Денисия уточнила:

— И Добрынина?

Секретарша удивленно уставилась на нее:

— Разумеется, и Добрынина.

— Да-да, конечно, — рассеянно ответила Денисия и подумала: «Мистификация какая-то. Хорошо, что сижу, в противном случае на пол грохнулась бы».

Она была в полной прострации: голова закружилась, ватным сделалось тело, мысли разбежались и перепутались, создавая ощущение смутности, ирреальности. Казалось, все это снится или происходит совсем не с ней, а с кем-то другим. И вот этот кто-то другой, как ни странно, живущий где-то в центре Денисии, в самых недрах ее существа, усиленно размышлял, ловко складывая в единое целое мозаику предыдущих событий, подгоняя их одно к одному и делая страшный вывод: да, Мария Добрынина и есть убийца Карлуша.

Почему Денисия решила, что Карлуша мужчина?

Только из-за голоса, из-за каркающего прокуренного баска. Ведь в тот день, когда произошло убийство Зои, сидя в чуланчике на даче Воровского, Денисия ни разу не слышала, чтобы банкир обозначил род Карлуши. Их беседа была лаконичной и в основном обезличенной: скупые редкие фразы.

И мгновенно припомнилось, что именно цепляло ум в дневнике чеченской девочки: записанный ею (видимо, слово в слово) разговор, подслушанный в Комитете солдатских вдов. Когда Нахчоев шептался с незнакомым человеком, он почему-то наделял его женским родом. Девочка четко писала: "Нахчоев спрашивал: «Ты уверена?» А потом говорил: «Спасибо, ты очень нам помогла».

Тогда, читая дневник, Денисия отнесла это на счет несовершенства знания русского языка.

Но, с другой стороны, по-русски девочка писала довольно грамотно, почти без ошибок. Это смущало Денисию, теперь же все встало на свои места: басовитый мужчина был женщиной. А чеченская девочка и не писала, что Нахчоев разговаривал с мужчиной.

Она написала, что слышала из закрытой комнаты два мужских голоса и постаралась их описать.

Выходит, Добрынина беседовала с бандитом. Еще одно подтверждение тому, что она и есть Карлуша.

И сразу стало понятно поведение Воровского.

Укрывшись под материнским крылом Асии, Денисия долго о нем размышляла. Из головы не шел их последний разговор. Боровский узнал, что она не Зоя, но почему это произошло? Ведь через несколько часов после гибели Зои, в тот день, когда она виделась с ним в его же квартире, он поверил, что она, Денисия, и есть его жена. Это было абсолютно очевидно. Воровский был убежден, что разговаривает со своей женой, а на даче лежит по недоразумению убитая Карлушей Денисия.

Тогда возникает вопрос: почему он после их разговора помчался в морг обследовать тело убитой? Одно дело просто опознать труп, бегло глянув на лицо, а другое — придирчиво рассматривать ногти и считать на коже волоски. Зачем? Ведь одежда и челочка говорили о том, что в морге лежит Денисия.

Ответ на этот вопрос был очередным доказательством того, что Добрынина и Карлуша одно лицо. Ее бас сбил Денисию с толку, и как она ни старалась в разговоре с банкиром не задавать лишних вопросов, а все-таки прокололась. Денисия считала Карлушу мужчиной и говорила «он». А Карлуша «она». Вот и вся разгадка. Зоя-то точно знала, кто такая Карлуша, поэтому Боровский после их разговора сразу пошел в морг. Решил исследовать, посмотреть, кто там лежит.

"Да-да, это так, — подумала Денисия. — Все-все говорит о том, что Добрынина и есть Карлуша. Поэтому Зоя не хотела, чтобы я дружила с Добрыниной, она предлагала мне устроить знакомство с Валевым.

А Боровский от Валева меня отговорил потому, что боялся: о моем визите к нему может узнать Карлуша Добрынина. Я просто могла с ней столкнуться, разыскивая Валева".

Следующим доказательством того, что Добрынина является Карлушей, был срок ожидания телефонного звонка, назначенный Воровским. Теперь было ясно, почему банкир попросил Денисию позвонить ему через десять дней. Он был скован в своих действиях потому, что ждал, когда вездесущий Карлуша уедет из России. И именно через десять дней уезжает во Францию Добрынина. В тот день, когда Денисия собралась звонить банкиру, Лариса сообщила о смерти Воровского и, помнится, сокрушалась: «И Добрынина, как назло, сегодня уехала!»

И уехала она именно во Францию, теперь ясно и то, почему Боровский с неохотой согласился отправить Денисию в Париж — боялся, что она там к Добрыниной бросится жаловаться.

Были и другие мелкие детали, и все они потрясающе четко сводились к одному: Добрынина и есть убийца Карлуша. И при всем при том казалось невероятным, что эта симпатичная, умная, добрая, всеми уважаемая женщина способна на хладнокровное убийство. Не укладывалось в голове, что она, борец за справедливость и права человека, связана с мафией, торгующей оружием.

«Может, я ошибаюсь? — с последней надеждой подумала Денисия. — Может, все мои доказательства лишь случайный ряд совпадений? Почему я раньше не догадалась, что Добрынина говорит голосом Карлуши? Я много раз слышала ее выступления и по радио, и по телевизору, сопоставить вполне могла».

Ответ пришел сам собой: Добрынина в прошлом артистка, хоть и самодеятельная. Позируя перед публикой, она использовала свои способности и разительно менялась. Она знала свои недостатки, поэтому, когда возникала необходимость, ее низкий грубый голос приобретал женственность и мягкую бархатистость, а каркающие интонации исчезали, делая дикцию правильной и безупречной.

Как тут узнать в ней Карлушу? Тем более что Денисия никогда не видела естественной Добрыниной, не слышала, как она ругается. Зато теперь, когда Добрынина не в себе, когда внутри у нее все кипит, когда нет ей необходимости рисоваться и себя контролировать, стало абсолютно ясно: это Карлуша. Тот же прокуренный голос, каркающий и грубый, точь-в-точь как у злющего мужика.

Денисия была не просто потрясена и напугана, она не знала, как поступить, а решение надо было принимать быстро, незамедлительно. В голове же ни одной путной мысли, только беспомощность и растерянность.

«Что же делать? — гадала она. — Я, наивная, собиралась Добрыниной все рассказать подчистую, надеялась, что она поможет найти, изобличить Карлушу… Выходит, сама к ней в лапы пошла?»

И тут ее охватил ужас: «Почему я сижу? Мне надо бежать! Она же меня узнает!»

Денисия вскочила и сделала несколько неуверенных шагов по направлению к выходу. Секретарша оторвала от монитора глаза:

— Куда вы?

Но Денисия не успела ответить. Из кабинета вылетела рыдающая женщина, а следом за ней выплыла дородная Добрынина.

— Машенька, — обнаружив постороннюю в приемной, бархатно прошелестела она и осеклась, испуганно уставившись на Денисию.

Секретарша, проследив за ее взглядом, поспешила пояснить:

— Мария Владимировна, эта девушка просится к вам на прием. Она от какой-то Ларисы, говорит, что со старофранцузского вам переводила.

Смоляные брови Добрыниной медленно поползли вверх, полное румяное лицо расплылось в любезной улыбке:

— Даже так? Тогда, конечно, приму.

Широким радушным жестом она пригласила Денисию в кабинет:

— Проходите, милочка.

«Не убьет же она меня», — поеживаясь, подумала та и прошла.

Добрынина (она быстро взяла себя в руки) важно уселась за стол и добрейшими глазами посмотрела на свою будущую жертву. Безусловно, она мгновенно узнала ее. У Денисии отпали последние сомнения.

«Это Карлуша, — уже абсолютно уверенно и обреченно подумала она. — Это убийца моих сестер, но что толку? Как я смогу доказать? Заикнись я о ее преступлениях хотя бы Аронову, и он высмеет меня, не говоря уже обо всех остальных. Как я могу ее обвинять? Кто она и кто я? Кому скорей поверят? Конечно, ей, а меня упекут в сумасшедший дом, да и то в лучшем случае, а в худшем она прикончит меня прямо здесь, в своем кабинете, предварительно отпустив секретаршу».

Такие мысли подействовали на Денисию паралитически: утратив способность к сопротивлению, она окаменела и сдалась, приготовилась умирать. В голове лишь стучало: «Сама, дура, в лапы Карлуши пришла, сама угодила».

Молчание между тем затягивалось. Добрыниной это надоело.

— Ну-с, милочка, я вас слушаю. Что вас ко мне привело? — спросила она.

Денисия вздрогнула и, как кролик на удава, уставилась на своего палача. А Добрынина была спокойна, однако под ее левым глазом еле заметно, но предательски вибрировал нерв.

«Да у нее у самой от страха штаны полны», — прозрела Денисия и перестала бояться.

Мысли пошли другим ходом, и сразу нашлись решения.

«Мы еще поборемся, — теперь уже думала Денисия, только что ставившая на себе крест, — мы еще покажем этой гадине. Она думает, что я начну дурой прикидываться, а вот нет. Я ей правду сейчас рубану и посмотрю, как она завертится. Пусть, пусть психанет, пусть захочет грохнуть меня, пусть себя обнаружит. Тогда…»

Как поступить в этом случае, Денисия не знала.

Не сражаться же с этой Добрыниной. Слишком разные у них весовые категории, да и оружие у нее наверняка есть. Но, с другой стороны, не станет же она палить в своем кабинете…

«А, была не была», — решилась Денисия и сказала:

— Я к вам по очень деликатному делу.

— По какому же? — разыгрывая любезность, встрепенулась Добрынина.

— Мучает меня один вопрос, ответ на который только вы знаете.

Денисия выдержала длинную паузу, во время которой Добрынина" не моргнула и глазом, потрясающе была безмятежна. Лишь пульсирующее нижнее веко выдавало ее волнение.

«Вот это самообладание», — поразилась Денисия и продолжила:

— Впрочем, нет. Думаю, я и сама уже знаю ответ на этот вопрос.

И опять она выдержала длинную паузу. На этот раз у Добрыниной нервы сдали. Она нахмурилась и настороженно спросила:

— Что за вопрос? Вы меня интригуете.

— Что за вопрос? — с ненавистью глядя на убийцу, воскликнула Денисия. — Сейчас сами поймете, а я начну сразу с ответа. Маленькая, толстая и сутулая девочка из бедной семьи мечтала о славе. Поэтому она и в драмкружок пошла. Там она встретила мальчика, симпатичного мальчика из богатой семьи. Он играл главных героев и принцев, а ей доставались второстепенные роли: гномы и карлики. За это ее и прозвали Карлушей. Девочка выросла и даже похорошела, а кличка на всю жизнь приросла.

Добрынина побледнела:

— А где же, милочка, ваш вопрос?

Денисия вскочила и, сжав кулаки, закричала:

— Кто эта Карлуша, убившая всех моих сестер?

Мою Федору! Мою Степаниду! И мою Зою!

— Зою? — отшатнулась Добрынина. — Почему Зою, а не Денисию?

— Потому, что Денисия — это я.

Добрынина схватилась за сердце:

— Ты?

— Да, это я. Я была там, на даче Воровского, я свидетель!

— Глупости! — закричала Добрынина, тоже вскакивая и разом сдвигая с места и кресло и стол. — Не понимаю, зачем вы это придумали? Воровского я знала с детства, да, мы с ним были друзья, ходили в один драмкружок, а вот с женой его я не была знакома.

И вообще, не понимаю, зачем вы пришли и чего от меня хотите.

— Ах вот как, тогда прощайте, — Денисия развернулась и направилась к двери.

— Стойте! — крикнула Добрынина и мягко, даже ласково добавила:

— Вернитесь, поговорим.

Денисия вернулась, уселась на прежнее место и, чувствуя себя хозяином положения, сказала:

— Я предлагаю вам добровольно сдаться в руки правоохранительных органов.

Добрынина уронила голову на стол и заплакала.

— Да, да, — приговаривала она, — я и сама собиралась. Я в отчаянии, я запуталась, меня затянули, я больше так не могу.

— Так сдайтесь, прямо сейчас.

Добрынина подняла голову, умоляюще взглянула на Денисию и призналась:

— Сдаваться мне нет резона. Меня все равно убьют. Я слишком много знаю, слишком высоко наверх тянется ниточка.

Она тряхнула коротко стриженными волосами и вдруг спросила:

— Хотите, я прямо сейчас, на ваших глазах застрелюсь? У меня есть пистолет.

Денисия испугалась:

— Нет, не надо, зачем?

— Но то, чего вы от меня хотите, я не могу сделать, — задумчиво сказала она и тут же сама себе возразила:

— Впрочем, можно попробовать. Только одной мне не решиться. Давайте сейчас вместе напишем признательные показания, а потом вызовем сюда полицию и будем считать, что таким образом я хоть частично исчерпала свою вину перед вами.

Денисия ожидала чего угодно, но только не такого, странного на ее взгляд, предложения.

— Давайте, — согласилась она и подумала: «Может, и в самом деле не такой уж она зверь. Может, и в самом деле ее принудили».

— Тогда, надеюсь, вы не будете возражать, если я отпущу свою секретаршу? — спросила Добрынина и, не дожидаясь ответа, покинула кабинет.

Ее не было довольно долго. Сначала Денисия подумала: «Ну и дела», — а потом заволновалась: «Не сбежит ли?»

Но Добрынина не сбежала. Она вернулась и, поддергивая на себе пиджак, деловито сказала:

— Ну вот, теперь нам не помешает никто. Мы одни. Надеюсь, вы не будете возражать, если я дверь на ключ закрою?

И снова, не дожидаясь ответа, она быстро закрыла дверь на ключ и, бодро воскликнув: «Полный порядок», — уселась в свое кресло.

Денисия начала испытывать некоторое беспокойство, которое у нее значительно усилилось бы, узнай она, что Добрынина только что объявила короткий день в своем офисе и приказала референту отпустить всех сотрудников.

Но Денисия об этом не подозревала, а Добрынина так мило себя вела, что вскоре и беспокойство исчезло.

Они долго беседовали. Говорила в основном Добрынина. Она рассказывала о своем детстве, о юности, о том, как мечтала жить для благих дел. Ее любимым литературным героем был горьковский Данко, вырвавший горящее сердце из своей груди, чтобы осветить путь людям.

— Вижу, здесь вы на меня похожи, разумеется, на ту, прежнюю, — сказала она, польстив Денисии. — Теперь я сама удивляюсь, как со мной это все случилось? Это какое-то наваждение, какой-то туман, словно человека незаметно берут в оборот духи тьмы. Эти духи нам ставят капканы, а мы, даже полные благих намерений, попадаем в них и уж потом вынуждены, забыв о боге, подчиняться только силам зла. Как это происходит, поначалу не замечаешь. Перед тобой стоит великая цель, и ты полон решимости к ней идти, не сворачивая. Если понадобится ложь, ты думаешь: «Ложь такая маленькая, а цель такая великая, почему бы и нет?» Но одна маленькая ложь порождает сотню других, уже более крупных. За ложью идут трусость и подлость, а уж они ведут за собой настоящее зло: преступление. И однажды человек вдруг очнется и поймет, что работает он уже только на бесов, и сбросит с плеч духов тьмы, да поздно: глянет на себя, а руки по локоть в крови. И чтобы выжить, надо лить новую. И новую, и новую кровь, — задумчиво сказала Добрынина.

На глаза ее навернулись слезы.

Денисия вдруг осознала, что она ее понимает, очень хорошо понимает. Все ее неприятности начались именно с обмана. Что может быть выше любви?

Денисия решила, что ради любви можно немного схитрить. И схитрила, не подумав, а вышла настоящая подлость. Убили сестру, а она карнавал с переодеваниями затеяла. Сподличала и сразу получила отдачу. Ведь если бы она, увидев убитую Зою, переодеваться не стала, то и сестры сейчас были б живы, и сама она от Карлуши не пряталась бы. Добрынина когда их всех решила убить? Когда узнала, что на даче лежит Денисия, а не Зоя.

Следовательно, выходит, это сама Денисия погубила своих сестер, а ради чего? Жениха у мертвой сестры увести захотела. А сколько нехороших поступков сделала она потом, когда разыскивала Карлушу.

И проникала без разрешения в архив к Пыжику, и за ним шпионила, и, вообще, живет под чужим именем, и, считай, без визы оказалась в Париже. Виза-то открыта на Гюльджагеру, а ее, Денисию, может, и не захотели бы во Францию пускать. А это, пожалуй, уже преступление. И все ради благого дела.

Так может ли она быть судьей этой заблудшей души?

Нет, не может.

«Нужно отдать ее в руки господу, — подумала Денисия. — Как господь распорядится, так и правильно будет».

Нельзя сказать, чтобы она окончательно простила Добрынину. Этого сделать она не могла, слишком свежа была рана, еще и травой не заросли могилы сестер. Но она была благодарна этой злодейке за то, что та научила ее быть честным человеком в начале ее жизненного пути. Она фактически ей сказала: хочешь нести добро людям, будь сильной, будь выше человеческих слабостей. Боишься аскезы такой, не хочешь от человеческих слабостей отказываться, тогда живи, как все, и не высовывайся со своими идеями. Иначе будет от тебя людям сплошное зло.

Осознав это, Денисия, сидя за столом Добрыниной и глядя этой злодейке в глаза, поклялась себе страшной клятвой никогда никому не лгать. Даже если ложь эта будет микроскопической, просто молекулка, даже атомчик, в сравнении с тем, ради чего эта ложь понадобилась.

Добрынина, заметив в Денисии внутреннюю работу и угадав ее, сказала:

— Знала бы ты, девочка, как хочется мне застрелиться, но стреляться надо было тогда, когда я впервые солгала себе и людям.

И после этой фразы Денисия окончательно поверила в ее раскаяние и спросила:

— Так, может, не надо ничего писать? Если вы поняли все, то больше не будете делать плохих дел, Добрынина горько усмехнулась:

— Уже все наоборот: это не я делаю плохие дела, это они меня делают, и остановить этот процесс никак нельзя. Путь к вершине Олимпа — это череда преступлений. И обратной дороги нет. С Олимпа не спускаются, оттуда слетают. А мне теперь путь один: на тот свет.

Денисия почувствовала себя убийцей, ее убийцей, и начала жалеть свою жертву.

Чувствительная Добрынина поняла ее настроение, и разговор приобрел задушевность. Сама не заметив, Денисия ей рассказала, как шла по следу Карлуши, путем каких вычислений дошла до истины и даже как пришло само озарение. Добрынина умела внимательно слушать и вовремя задавать вопросы.

— А что у вас в сумочке? — вдруг спросила она. — Наверное, вы несли мне какие-то документы?

Денисия кивнула:

— Да, здесь кое-какие улики по «Модексу», «Трансконтракту» и дневник чеченской девочки.

— А можно взглянуть? — спросила Добрынина и, вдруг перевесившись через стол, буквально вырвала сумочку из рук оторопевшей Денисии.

Все произошло мгновенно, а сама Добрынина так быстро и неожиданно изменилась, что Денисия остолбенела. Сидела и смотрела, как Добрынина вытряхивает содержимое сумочки на стол.

— А это что? — закричала она, хватая выпавший из сумочки какой-то маленький предмет. — «Жучок»? Ах, сучка! Ты переиграла меня! Наш разговор слышали! Но не радуйся, ты за это поплатишься!

Дальнейшее замелькало с невероятной скоростью и было похоже на страшный сон. В руках у Добрыниной оказался пистолет, Денисия вскочила, бросилась отнимать оружие, прозвучал выстрел, и одновременно с ним раздался страшный грохот. Почувствовав тяжелый удар в плечо, Денисия рухнула на пол, и в этот момент дверь распахнулась — кабинет заполнился людьми. Среди них она увидела Аронова.

Он бросился к Денисии, схватил ее на руки и, мчась по коридору, на русском языке начал отчитывать Машикули, который виновато трусил за ними.

— Я, черт возьми, говорил вам, пора! Зачем вы тянули? — ругался Аронов.

— Я хотел, чтобы она побольше рассказала, — оправдывался Машикули по-французски. — Нужны же улики. Я не думал, что Карлуша решится стрелять.

Денисия была в сознании, она даже боли не ощущала, но видела, как по ее белой курточке расползается красное пятно. Ей стало страшно. Она, обхватив здоровой рукой шею Аронова, испуганно взглянула на него и растерянно спросила:

— Я не умру?

— Крошка моя, любимая, ты будешь жить, — ответил он.

В его глазах было столько боли, что Денисия поняла: он действительно ее любит.

Глава 13

Уже в госпитале Денисия узнала от Аронова (он не отходил от ее кровати), что Добрынина застрелилась.

— Ну вот, — сказала она, — вы не зря в Париж прилетали. Теперь у вас есть сенсационный материал.

Аронов покачал головой:

— О таких историях в СМИ не поминают. Слишком важные персоны замешаны в этом деле. Мне не дадут и слова сказать из всего, что я разведал.

— Вы что же, это только сейчас узнали? — удивилась Денисия.

— Нет, я всегда это знал.

— Зачем же в Париж прилетели?

— Чтобы обезвредить Добрынину, — признался Аронов.

Она поразилась:

— Так вы знали, кто она?!

— Да, я практически это знал и был раздосадован, когда увидел вас в самолете, летящем в Париж.

Я сразу предположил, что вы начнете везде соваться и испортите мне весь план.

Денисия обиженно поджала губы:

— Вот вы какой. Оказывается, вы из тех, которые женщинам не доверяют, потому что считают их всех дурами.

Аронов усмехнулся и возразил:

— Нет, я из тех, кто не любит подвергать опасности жизнь любимой женщины.

Денисия помрачнела.

— Прошу вас, — сказала она, — не мучайте меня, не говорите мне о своей любви. У меня есть жених, он на войне, он мне верен, и мне кажется, что, слушая вас, я его предаю.

— Хорошо, — согласился Аронов. — Я не буду больше об этом говорить, но ответьте мне на один вопрос. Скажете правду?

— Я теперь никогда не лгу, — гордо сообщила Денисия.

Он с улыбкой кивнул и спросил:

— Неужели у меня нет никакой надежды понравиться вам?

— Вы мне очень нравитесь, но у меня есть жених.

Он любит меня, а я люблю его.

— Но он не может любить вас так, как я!

— Почему?

— Потому что никто так любить не может! — горячась, воскликнул Аронов и, рассмеявшись, перевел свой порыв в шутку. — А если бы я признался вам в любви с экрана телевизора, признался на всю страну, неужели и тогда ваше сердце не дрогнуло бы? — спросил он.

Денисия задумалась, представила, как телезвезда Аронов признается ей в любви и об этом узнает вся страна…

— Ну, не знаю, — усомнилась она. — Может, сердце мое и дрогнуло бы.

— И что бы вы тогда сделали? — расхохотался Аронов. — Так, с дрогнувшим сердцем, за своего Гусарова замуж и пошли бы? И потом стали бы ему лгать, что терпеть не можете этого журналюгу-телезвезду?

Денисия тоже рассмеялась.

— Нет, — сказала она, — я не стала бы ему лгать.

— А как же я об этом узнал бы, о том, что ваше сердце дрогнуло? — уже серьезно спросил Аронов. — Вы что, первая мне позвонили бы?

И она серьезно ему ответила:

— Нет. Я опять надела бы передник и покатила бы тележку по проспекту к тому клубу, где мы с вами встретились. Шла бы, как в тот раз, выкрикивая: «Беляши! Пирожки! Налетай! Подходи!»

— Смотрите, — погрозил ей пальцем Аронов. — Ловлю вас на слове и на всякий случай сообщаю: в том клубе я регулярно бываю по четвергам.

— Ой, что мы все о глупостях болтаем, — рассердилась Денисия. — Расскажите мне лучше, откуда вы узнали, что Добрынина и есть Карлуша?

— Провел небольшое журналистское расследование и в результате узнал, что последний звонок жениху Федоры был из российского офиса Добрыниной.

Таким образом она попала под подозрение, а когда есть подозреваемый, находятся и улики.

— А как вы узнали, что она была любовницей Воровского?

Аронов удивился:

— Любовницей Воровского? С чего вы взяли?

— Она сама призналась, что они с Воровским занимались в одном драмкружке.

— Но любовницей она была не его, а генерала Серова.

— Генерала Серова? Это же начальник моего Саши.

— Тогда можете своему Саше передать, что этим начальником уже занимаются соответствующие органы, — сообщил Аронов.

— Обязательно передам, — кивнула Денисия и задумалась.

— Хотите спросить про «жука»? — догадался Аронов.

— А что про него спрашивать? — рассмеялась Денисия. — Я действительно глупая. Вы так грубо его в мою сумку тогда подложили, даже драку затеяли — уж сама догадаться могла бы. Да, — кивнула она своим мыслям, — давно бы могла догадаться. Я чувствовала, что вы меня всячески не пускаете к этой Добрыниной, стрелки на Валева переводите, но понять не могла почему.

— Теперь поняли? — спросил Аронов.

— Теперь я все поняла, — кивнула Денисия и грустно добавила:

— И теперь я совсем другая.

В госпитале Денисию держали недолго — рана оказалась пустячной. Перед самой выпиской ее навестил Бертран Машикули.

— Признавайтесь, барышня, — с лукавой улыбкой спросил он, — вы не держите на старика зла?

— Откуда у меня на вас возьмется зло? — удивилась Денисия.

Машикули расхохотался:

— Я же не про себя, я про старика вас, барышня, спрашивал. — И тут же серьезно добавил:

— Так это правда, вы действительно не сердитесь на меня за то, что с вами хитрил?

— Вы очень хороший, — с доброй улыбкой сказала Денисия. — Я вам за все благодарна.

— Это правда?

— Я никогда не лгу, — запальчиво заявила она, и Машикули загадочно ей ответил:

— Коли так, милая барышня, раз вы всегда говорите только правду, мы еще встретимся.

Смысл этой фразы стал ясен Денисии позже, уже в Москве.

В Москву она вернулась вместе с Ароновым.

В аэропорту он грустно сказал:

— Ну вот и все, ваши проблемы, похоже, наконец разрешились. Можно расстаться.

— Да, — безрадостно кивнула Денисия. — Пора прощаться.

Аронов пристально на нее посмотрел:

— А почему-то не хочется. Теперь вы куда?

Она без запинки ответила:

— От Зои мне осталось кое-какое наследство: немного денег и драгоценности. Они хранятся у свекрови Ларисы, у нашей доброй Асии. Теперь я квартиру себе в Подмосковье куплю и примусь за дела. Планов у меня громадье.

Он удивился:

— А почему в Подмосковье?

Денисия усмехнулась:

— Потому, что на приличную московскую квартиру денег не хватит.

Заметив его порыв, она поспешила добавить:

— Нет-нет, спасибо, помощи не предлагайте.

Я должна заработать сама.

Аронов, лукаво прищурив глаза, сообщил:

— За это вы мне и нравитесь.

Он хотел сказать: «За это я тебя и люблю», — но не посмел. Лишь небрежно спросил:

— Номерок свой оставить мне не хотите? Звякнул бы вам от скуки когда-нибудь, потом, в грядущем, если завтра же не забуду про вас.

И, не дожидаясь ответа, он повернулся, буркнул «прощайте» и бодрой походкой пошел от Денисии прочь. Злой и обиженный, твердя себе: «Выбрось ее из головы. Ты ей не нужен. Где твоя гордость?»

Но она, удивляясь самой себе, вдруг окликнула:

— Куда же вы? А номерок?

— Что-о? — не веря своим ушам, оглянулся Аронов. — Вы хотите оставить мне свой телефон?

— Да, конечно, — деловито кивнула Денисия и, совсем уж поражаясь себе, щедро выдала ему номер сотового Зои, тот, по которому только Саша звонил.

— Вот, звоните в любое время суток, — смущенно улыбаясь, пошутила она и добавила:

— Вам всегда рада. Я вам жизнью обязана.

— Надо же, — хитро улыбнулся Аронов, — вы так береглись и все-таки кому-то чем-то обязаны. Мужчине! И как оно вам? Не слишком страшно? Помнится, вы очень боялись этого.

— Нет, не страшно, даже приятно, — ответила Денисия и ушла.

Он растерянно смотрел ей вслед и думал: "Дурак.

Черт меня дернул так глупо шутить. Теперь ей звонить бесполезно".

Прошла неделя-другая. Душевная боль и тоска по сестрам слегка притупились. Жизнь Денисии щедро полнилась приятными событиями. С учебой наладилось, однокурсников она догнала, и решился жилищный вопрос: на все оставшиеся от приключений деньги была куплена квартира в Москве. Правда, более чем скромная: однокомнатная «хрущобка», потрясающе ободранная, но Денисия была счастлива — надоело скитаться по чужим углам. Хоть плохонькое, да свое. Драгоценности продавать она не захотела, решила оставить память о Зое.

Радуясь квартире, Денисия засучила рукава и сама принялась за ремонт. Грызла гранит науки, а в перерывах красила стены и полы.

Чуть позже и с работой наладилось. Неожиданно позвонил адвокат покойного банкира и спросил:

— Могу я поговорить с Зоей Воровской?

— А в чем дело? — удивилась Денисия.

— Дело в том, что передо мной лежит брачный контракт, на котором стоит ее подпись. По этому контракту после смерти мужа Зоя Воровская должна получить десять процентов капиталов покойного. Это очень солидная сумма, которая будет принадлежать ей сразу же после того, как она поставит в необходимом месте свою подпись, такую же, как на контракте.

Денисия вспомнила тот трагический день и поняла, почему вдруг банкир предложил ей контракт подписать. Он Зоенькой ее называл, а сам уже раскусил, старый хитрец, что никакая она не Зоя. Поэтому решил, не обнаруживая своего прозрения, оставить наследство Денисии в качестве компенсации за убитую сестру. Зоя после смерти законного мужа и без всякого контракта что-нибудь получила бы, а Денисия вряд ли смогла бы прикинуться женой Воровского без этой подписи.

Да, Денисия прекрасно знала, что на брачном контракте стоит не Зоина, а ее подпись, но, памятуя о своей клятве не лгать никогда, она с достоинством ответила:

— Зоенька погибла раньше своего мужа, так что солидной суммой вам придется распорядиться как-нибудь по-другому.

Потрясенный адвокат спросил:

— Простите, а с кем я разговариваю? Вы не ее сестра? Не Денисия?

— Да, это я, — подтвердила она.

— Тогда должен вам сообщить. Господин Воровский поручил мне исполнить его последнюю волю, а воля его такова: в случае, если вы не захотите признать себя Зоей Воровской, я рву конверт с контрактом и при свидетелях вскрываю второй конверт. Насколько мне известно, там должно лежать завещание, касающееся вашей персоны. Не могли бы вы в ближайшее время посетить мой офис?

— Хорошо, я прямо сейчас и приеду, — согласилась Денисия.

Адвокат ей напомнил свой адрес, и она тут же к нему отправилась. Там при свидетелях был вскрыт конверт с документами. Адвокат их внимательно прочел и торжественно огласил:

— Это учредительный пакет частного благотворительного фонда, в который господин Боровский за несколько дней до своей смерти перевел все свои средства. Фонд зарегистрирован во Франции, в Страсбурге. Учредителями этого фонда значатся сам Воровский и некий Бертран Машикули. Согласно уставу они должны были выбрать и выбрали бессменного руководителя, которому предоставили право распоряжаться всеми средствами фонда сообразно установленным целям, следовательно, благотворительно. Этого руководителя я и должен сейчас объявить. Итак, объявляю, — повысил голос адвокат, — президентом благотворительного фонда является Гронская Денисия Давыдовна. Это вы?

Денисия подтвердила:

— Это я.

Адвокат продолжил:

— Согласно уставу вы можете благотворительствовать как в самой Франции, так и за ее пределами.

Где вы намерены благотворительствовать?

— Я хочу благотворительствовать в Россия, — ответила Денисия.

— Тогда вам придется открыть здесь филиал, снять офис и принять на работу сотрудников согласно утвержденному штату. Как президенту вам положено жалованье, — сообщил адвокат и пошутил:

— которому и я бы позавидовал.

Таким образом был решен вопрос не только с работой, но и с карьерой Денисии. Она сразу же занялась своим фондом и, преодолевая все бюрократические препятствия, упорно пошла к своей цели.

Казалось бы, все хорошо, все сложилось, но в душе была саднящая рана. Эта рана ее ложь Александру. Он давно не звонил, и Денисия впервые ждала его звонка не с радостным трепетом, а с ужасом. Она дала себе клятву, что не струсит и обязательно сознается, кто она есть на самом деле. Пусть решает он сам, нужна она ему такая или не нужна.

Она по-прежнему ни на секунду не расставалась с телефоном Зои, ожидая звонка. Однако в ожидания ее вплелись новые оттенки, о которых пока Денисия не догадывалась. Поняла эти оттенки она только тогда, когда долго молчавший телефон вдруг ожил. Денисия схватила трубку, закричала: «Алле!» — и услышала голос Гусарова.

И вот тогда-то она в один миг поняла, что страх, который мучил ее, не имел к нему отношения. Да, лгала. Да, обязала себя признаться. Но не такой она человек, чтобы глядеть правде в глаза с дрожью в коленях. Отец ее с детства учил: «Имела смелость согрешить, имей смелость в грехе и признаться».

И эта смелость, воспитанная отцом, у Денисии с детства была. Лишь теперь, услышав голос Гусарова, она поняла, что не его ждала она все эти дни. Увы, не его. И Денисия осознала: как это ни ужасно, но она его больше не любит. И вот в этом действительно было страшно Александру признаться. Слишком это признание на предательство смахивает.

Но и лгать она не могла — что поделаешь, если ушла любовь? А может, и не было вовсе любви? Может, Денисия обманулась, принимая весеннее девичье ожидание чувства за саму любовь?

И сразу возник вопрос: кого же тогда она ждала, если не Александра Гусарова? Кто еще ей мог позвонить по этому номеру?

Только Аронов.

Подумав о нем, она рассердилась: "Не может быть.

Ерунда. Мне просто так кажется. Не могу я в него влюбиться. Надо гнать эти мысли,..

Точно я знаю только одно: Александра я не люблю. То есть люблю, но совсем не так, как его, как Аро…

Короче, совсем не так".

Она размышляла, а Александр говорил-говорил, но Денисия впервые его не слушала. Она была в полном смятении, потому что не знала, как признаться ему, что в сердце ее, похоже, уже поселился другой.

Александр говорил, а Денисия себя ненавидела.

«Я его предала, предала, — мысленно твердила она, понимая, что не способна признаться в своем предательстве. — Что же делать?»

А Гусарова, как назло, прорвало. Никогда он не был таким откровенным, никогда не рассказывал ей про своих друзей.

"Видно, плохо ему, — догадалась Денисия. — И в такой вот момент я должна ему нож всадить в спину?

Нет, не смогу. Признаюсь пока, что я не Зоя, а там будет видно", — решила она.

Глава 14

Он остался один. Последним погиб Шерстяной — дебошир цыган Пьетро. Похоронив убитого друга, Александр поклялся себе, что ни есть он, ни спать не будет и капли спиртного в рот не возьмет, пока не найдет Саламбека. Даже не стал поминать Шерстяного. Лишь, прощаясь с цыганом, сказал у холмика промерзшей земли:

— Отомщу и тогда вернусь, помяну. Но сначала, прости, отомщу. Я убью его, этого гада.

Как сказал, так и сделал. Несколько дней он гнал своего врага по горам. Гнал, как дикого зверя. Гнал, не замечая ни смерти, глядящей в глаза, ни холода-голода, ни усталости, ни жажды, ни боли.

И догнал. Саламбек сначала безудержно в горы пер, а потом вдруг обратно к жилью повернул. Или понял, что Александр не отступит, или решил, что затеряться легче среди людей. Но не затерялся, не успел. Александр настиг его, ранил, а когда нацелился убивать, Саламбек Нахчоев взмолился:

— Послушай, тут у меня мобильный. Не собачься, будь человеком. Дай последний раз позвонить.

— Куда?

— Это и в твоих интересах. Сейчас тебе номер наберу, сам и поговоришь с хорошим человеком. Может, и передумаешь меня убивать, — подмигнул ему обнаглевший Нахчоев.

Александр разрешил:

— Звони.

Саламбек набрал какой-то номер и, изумляя Гусарова, начал кому-то рассказывать, что сидит он в развалинах дома, а русский боец Александр держит его под прицелом.

— Я сейчас передам трубку твоему герою, — нахально ухмыляясь, сказал Саламбек, — а ты ему прикажи, пусть меня лучше отпустит. Не прикажешь, пеняй на себя. Все. Я сказал.

Он уверенно протянул Александру мобильный, но в трубке уже раздавались гудки.

— Это что, шутка? — спросил Гусаров, возвращая телефон Саламбеку Нахчоеву.

— Да, неудачная шутка, — грустно ответил тот. — Твой друг надо мной подшутил.

— Мой друг? — побледнел Александр. — Нет у меня больше друзей. Ты в могилу их уложил. Говори, сука, кто предатель?

— Слушай, — взмолился Саламбек, — разреши еще раз позвонить. Сам все узнаешь.

Александр опять разрешил.

Саламбек Нахчоев сделал новый звонок, и опять у него не получилось — он растерянно уставился на Гусарова.

— Что, не вышло? — спросил тот.

Бандит уныло кивнул:

— Не вышло. Разве вас, русских, поймешь?

Александр усмехнулся:

— Ну вот что, шутник, ты продлил свою жизнь на десять минут, но, как известно, перед смертью все одно не надышишься. Пришла твоя пора умирать.

Гусаров прижал ствол к голове истекающего кровью Нахчоева и спокойно нажал на курок. Нахчоев откинулся на камни и затих. По его грязному узкому лбу потекла струйка крови. Сколько таких струек пустила его жестокая бандитская рука, одному Нахчоеву ведомо. А теперь и он лежит бездыханным.

Это не было просто убийство, это была месть.

Сидя у холодеющего трупа врага и глядя на двуногого дикого зверя, Александр Гусаров неожиданно ясно понял, что в душе у него пустота, до обидного похожая на горечь и жалость.

Да, он сожалел… Он сожалел, что враг уже мертв и сделано дело: большое дело последних лет жизни.

Закончена его работа, опасная мужская работа.

Конечно, будет новая, но уже не у него, а совсем у другого Гусарова. Этот сидел и ошарашенно осознавал, с любовью и ненавистью глядя на своего врага: «Он мне не чужой. Долгие годы мы жили друг другом. Ели, пили и даже спали с мыслью одной: достать и убить! Мы были связаны пуповиной войны. Мы братья по крови: по общей пролитой крови, человеческой крови. У нас одна мать: жестокая и беспощадная мать — война!»

Александр упал на землю и взвыл от боли. Он понял, что слишком долго жил с жаждой мести в груди.

Он ненавидел уже с любовью, он увлекся, не замечая того, что своего врага почти полюбил, с ним сжился, сроднился, к нему привык. И теперь, лишившись его, он осиротел и вместе с тем захлебнулся от злобы.

«Неужели это все?» — в исступлении подумал Гусаров и закричал, стиснув зубы и до боли в ногтях впиваясь в землю:

— Ну почему?! Почему этого гада нельзя два раза убить?! Господи! Почему?!

И по его небритой щеке покатилась слеза бессилия.

"Мои погибшие друзья, моя жестокая мужская работа — это и есть моя настоящая жизнь, — прозрел вдруг Гусаров. — Только это у меня теперь и будет.

Я не человек, я — война. А как же моя Зоя? Она меня ждет. Выходит, я обманывал не только себя, но и ее…"

— Я должен ее отпустить, — решил он. — Немедленно, прямо сейчас.

Он достал из безжизненной руки Нахчоева трубку, собираясь набрать номер любимой, и был пронзен мыслью: «Куда этот гад звонил?»

Александр нажал кнопку «Память» — табло высветило номер телефона генерала Серова.

— Не может быть, — прошептал Александр, нажимая кнопку автодозвона.

Он готовил предателю матерные слова, самые убойные, самые грязные, но почему-то услышал плаксивый женский голос.

— Кто вы? — растерянно спросил Александр.

И услышал в ответ:

— Я домработница. А кто вам нужен?

— Генерал Серов.

— Он погиб, застрелился-а, — прорыдали в ответ.

— Когда? — вскипая, закричал Александр.

— Только что.

«Я никогда не вернусь с этой войны, — подумал он. — Так еще не унижали русского человека».

И вот тогда он позвонил своей Зое, а трубку взяла Денисия. И, сам себе удивляясь, Гусаров начал ей вдруг рассказывать про своих друзей. Про то, каким весельчаком был Шерстяной-Пьетро, каким бабником балагур Серега, каким умным Артем, каким добрым медик Витяй и каким чувствительным гитарист Ерема.

Она слушала, не перебивая.

— Хочешь знать, кто нас предал? — резко прервав свой рассказ, вдруг спросил Александр.

— Да, хочу.

— Генерал Серов.

Она грустно ответила:

— Я знаю. Им уже занимаются соответствующие органы. Он был любовником Добрыниной" а она способствовала торговцам оружием. Она на чем-то подцепила твоего генерала, бандиты его шантажировали.

— Генерал застрелился. Только что, ну да бог с ним. Он уже там, куда мне не дотянуться. Не из-за него я звоню. Зоя, я должен тебе сказать…

Она его перебила:

— Я не Зоя.

— А кто? — растерялся Гусаров.

— Я Денисия. Я должна тебе рассказать, что мы с Зоей тебя обманывали…

Теперь он ее перебил:

— Я знаю.

— Знаешь? — поразилась она. — Почему же молчал?

— Все ждал, когда ты признаешься. Мне и самому давно надоела эта игра. Сначала было интересно, а потом стало стыдно.

— Перед кем?

— Перед Зойкой. Пустышка и вертихвостка она.

Я никогда ее не любил, но не имел права обманывать. А ты мне сразу понравилась. «Вот настоящая девчонка, — подумал я, — но как к ней подступишься? Ей нет до меня дела». Я из-за тебя и к Зойке начал ходить, но ты на меня совсем не обращала внимания.

— Я не обращала? — удивилась Денисия. — Это ты не обращал. Или как на пустое место смотрел, или вообще отворачивался.

Александр усмехнулся:

— Смущался, был молодой. А когда ты вместо Зойки ко мне впервые пришла на свидание, я чуть умом от счастья не тронулся. Спрашиваешь, почему не признался, что вас раскусил? Какой там признался. Я же правильно все понял: ты пришла только ради сестры. Зойка — любительница работать на несколько фронтов, вот тебя, добрячку, и подключила. Уличу тебя и больше никогда не увижу. С тех пор я даже мысленно тебя Зоей звал, чтобы не проболтаться когда-нибудь ненароком.

— Так и жили во лжи, — грустно сказала Денисия.

Александр подтвердил:

— Так и жили. Сначала даже забавно было, а когда эта ложь приелась, я собрался поставить все на свои места, да вдруг понял, что ты не играешь, что у нас с тобой по-настоящему все.

— Но как ты узнал, что это я?

— Глупый вопрос, — усмехнулся Гусаров. — Удивляюсь, как только Зойке в голову пришло тебя вместо себя посылать? У нее в голове ветер, а от тебя книгами пахнет, библиотекой. Скажи мне, Денисия, ты меня любила?

— Почему — любила? — растерялась она и от самого вопроса, и от того, что впервые он назвал ее Денисией, а не Зоей. — Почему — любила? Что ты там себе напридумывал?

Александр вздохнул:

— Э-хе-хе! Я же не дурак, сообразил. Раз ты призналась, значит, больше не боишься разрушить наши отношения, значит, что-то в тебе изменилось. Нет-нет, я не в обиде, — поспешил он сообщить. — Собственно, и звоню поэтому. Уходят лучшие твои годы.

Держать тебя я не имею права. Слышишь, Денисия, я тебя отпускаю. Ты рождена для мира, а во мне только война. Я человек войны. Не жди меня, девочка. Я не вернусь.

И Денисия поняла, что теперь уж точно не сможет Гусарова бросить.

— Зачем тебе эта война? — закричала она, глотая слезы и подавляя спазм рыдания. — Война — это бизнес! Чужой бизнес, не твой! На таких, как ты, кто-то делает деньги! Грязные деньги — вот что такое твоя война!

Он согласился:

— Да, это так, но до тех пор, пока на свет будут рождаться такие любители кровь проливать, такие дурни, как я, война на земле никогда не закончится.

Я и есть война, поэтому здесь и останусь. Не жди меня. Не жди.

— Я буду тебя ждать, — упрямо ответила Денисия и, не удержавшись, завыла в голос:

— Не выдумывай!

Сашка! Возвращайся! Я буду ждать!

— Нет. Считай, что я погиб на войне, — ответил Александр, и в трубке раздались гудки отбоя.

Она замерла, оцепенела и поняла, что больше никогда не увидит его. И действительно, позже ей передали письмо, написанное сослуживцем Гусарова. Он сообщал, что пишет по просьбе Александра. Гусаров геройски погиб, сам не зная за что. Он просил передать, что до последнего дыхания он любил только ее. Только она его ценность, остальное — чепуха.

Он слишком поздно это понял, за что и просил прощения.

«Вот теперь он меня отпустил», — выплакавшись, решила Денисия и позволила себе подумать о Матвее Аронове: «Он же обещал позвонить».

А Аронов все не звонил и не звонил. И тогда, набравшись смелости, она сама ему позвонила на мобильный. Он мгновенно ответил, но, крикнув:

— Секунду, пожалуйста, подождите, — начал торопливо и зло распекать кого-то за оплошность.

«Не до меня ему, — обреченно подумала Денисия, вешая трубку. — Вот я глупая: он давно забыл про меня, он звезда, очень занят».

Больше она ему не звонила. Аронов не ушел из ее жизни, но существовал лишь на экране. Шли дни, и однажды, включив телевизор, она поняла, что Аронов ее не забыл. Телеочерк, сделанный им, был посвящен герою войны Александру Гусарову. Аронов с микрофоном в руке стоял под дождем, втянув голову в плечи. Порывы ветра кромсали его непокорную шевелюру, а он рассказывал о большой любви. О любви воина.

— Это уже легенда, — говорил он. — Ее передают из уст в уста, из окопов в окопы. Я держу фотографию этой чудесной девушки, которая ждала своего жениха так, как теперь уже и не ждут. Она любила его и осталась ему верна. И он был верен ей до последней минуты, потому что очень ее любил. Вот ее фотография. Короткая челка, добрые умные глаза. Она действительно хороша, в нее нельзя не влюбиться.

Даже я влюбился в нее, — вдруг сказал Аронов, и Денисия поняла, что он выполнил свою угрозу.

Он ей признался в любви на всю страну.

«Что ж, — счастливо улыбаясь, подумала она, — теперь мой черед выполнять обещание. Когда там у нас четверг?»

С трудом дождавшись вечера четверга, Денисия отправилась в кондитерский цех Азера, отыскала там хохлушку Зинаиду и спросила:

— Пирожки сегодня продавать будете?

— Конечно.

— Хотите, вас подменю?

Зинаида от радости затрясла своим богатырским бюстом:

— Конечно, хочу!

— Тогда рукавицы и фартук давайте.

— Да хоть всю меня забери с потрохами!

Было уже тепло, но Денисия решила не выходить из роли. Она, согласно обещанному, обмоталась платком и, набросив поверх пальто фартук, направилась к проспекту. Толкая перед собой тележку, она звонко выкрикивала:

— Беляши! Пирожки! Не зевай! Подходи!

Там, за поворотом, из клуба, вертя головой, уже выходил Аронов. Он еще не видел Денисии, но, рассекая шмелиное жужжание толпы, громко и бодро звучал ее голос:

— Беляши! Пирожки! Не зевай! Подходи!

— Наконец-то, — просиял Аронов.