После предательства брата Стефан Сальваторе перебирается из Нового Орлеана в Манхэттен, чтобы начать там новую жизнь. Поклявшись никогда больше не причинять вреда людям, он бродит по улицам, стараясь раствориться в городской суете. Но едва ему стало казаться, будто он наконец вырвался из цепких объятий прошлого, как выяснилось: сбежать от собственного брата не так-то просто. У Дамона грандиозные планы на будущее, и эти планы не осуществить без участия Стефана, хочет он того или нет. Вместе братья начинают штурмовать Нью-Йорк. Когда подвиги Дамона и Стефана попадают на страницы светской хроники, на горизонте появляется их старинный враг. И он жаждет мести. На основе романов Л. Дж. Смит и телевизионного сериала, снятого под руководством продюсеров Кевина Уильямсона и Джулии Плек

Лиза Джейн Смит

Влечение

Хоть всем добром пожертвуй,

крови пролитой не искупить.

Эсхил

Предисловие

Все изменилось. Мое тело,

мои желания, мои потребности.

Моя душа

За семнадцать коротких лет я видел гораздо больше горя, чем заслуживает любой человек, — а причинил еще больше. Я помню свою смерть и смерть своего брата. Меня преследует звук его последнего вздоха в болотистом лесу у Мистик-Фоллз, что в Виргинии, и вид безжизненного тела моего отца, распростертого на полу кабинета в нашем фамильном поместье Веритас. Я до сих пор ощущаю запах гари от церкви, где сожгли вампиров. Я почти чувствую на губах вкус крови, которую я выпил, и жизней, которые я отнял, ведомый диким голодом и безразличием, сопровождающим превращение. Ну а сильнее всего меня терзает воспоминание о том мальчике, фантазере и мечтателе, которым я был когда-то. Если бы у меня было сердце, вид мерзкого создания, которым я стал, разбил бы его вдребезги.

Хотя все мое существо изменилось до неузнаваемости, мир остался прежним. Дети растут, и их круглые личики со временем вытягиваются. Юные любовники тайком улыбаются друг другу, вслух обсуждая погоду. Родители спят, пока светит луна, и просыпаются от прикосновения солнечных лучей. Они едят, работают, любят. И их сердца бьются с глухим ритмичным стуком. Бег крови завораживает меня так же, как кобру — дудочка заклинателя.

Когда-то я смеялся над хрупкостью человеческой жизни и верил, что моя Сила ставит меня выше людей. На своем примере Катерина показала мне, что время не властно над вампирами, поэтому я могу не обращать на него внимания, жить одним мгновением, наслаждаться чувственными удовольствиями, не заботясь о последствиях. В Новом Орлеане я был оглушен собственной Силой и безграничными физическими возможностями. Я разбрасывался человеческими жизнями, как будто они ничего не значили. Каждая капля теплой крови делала меня живым, сильным, бесстрашным и могущественным.

Жажда крови опьяняла. Я убил многих, и это было… обыденным. Я не помнил даже лиц своих жертв. Кроме одной.

Келли.

Ее огненные волосы, ясные зеленые глаза, нежная кожа щеки… как она стояла, уперев руки в бедра… каждая деталь отпечаталась в моем мозгу с болезненной ясностью.

Дамон, мой брат, а в прошлом и лучший друг, нанес Келли последний удар.

Превратив Дамона в вампира, я забрал его жизнь; а он забрал у меня единственное, что смог, — мою новую любовь. Келли заставила меня вспомнить, что такое быть человеком, и научила снова ценить жизнь. Ее смерть — тяжкий груз на моей совести.

Теперь моя сила стала бременем, жажда крови — проклятием, а бессмертие — тяжким крестом. Вампиры — чудовища, убийцы. Я никогда больше этого не забуду. Я не позволю чудовищу вырваться на свободу. Я всегда буду нести груз вины за то, что сотворил с братом, за выбор, который я сделал за него, я буду избегать темных путей, которые ведут его в ад. Он веселится, он живет новой жизнью, полной свободы и жестокости, но я могу только сожалеть об этом.

Прежде чем покинуть Новый Орлеан, я сразился с демоном, в которого превратился мой брат. Теперь, когда я сбежал на север, подальше от тех, кто знал меня человеком или вампиром, мне осталось бороться лишь с одним демоном. С голодом.

1

Я различил стук сердца — одного сердца — совсем неподалеку.

Городской шум ушел на задний план, когда этот звук позвал меня. Она отстала от своих друзей, свернув со знакомой дорожки.

Солнце садилось над Сентрал-парком, где я нашел себе приют четырнадцать долгих дней назад, когда приехал в Нью-Йорк. Все цвета этих городских джунглей стали мягче, переходя друг в друга, предметы сливались со своими тенями. Небо из оранжевого и синего стало чернильно-черным, а влажная земля окрасилась в густой охряной цвет. Мир затих, как всегда бывает в конце дня, во время смены вахт: люди и дневные создания закрывают двери, и на охоту выходят твари тьмы вроде меня.

Кольцо, которое подарила мне Катерина, позволяло гулять в солнечном свете вместе с нормальными живыми людьми. Но испокон веков вампирам проще охотиться в те неверные часы, когда день медленно сменяется ночью. Сумерки пугают тех, кто не обладает зрением и слухом ночного хищника.

Сердцебиение начало затихать — жертва удалялась. Я в отчаянии рванулся, заставляя себя двигаться быстрее. От недостатка еды я совсем ослаб, и для охоты пришлось собрать все силы. К тому же этот лес был мне незнаком. Деревья и кусты были такими же чужими, как люди на мощеных улицах в четверти мили отсюда.

Но охотник всегда остается охотником. Я вломился в чахлый кустарник, обогнув ледяной ручей, где не было ленивых сомов, на которых я так любил смотреть ребенком. Нога соскользнула с поросшего мхом камня, и я упал в подлесок. Погоня получилась гораздо более шумной чем хотелось бы.

Обладательница сердца, которое я преследовал, знала, что за ней идет смерть. Она была совсем одна, отрезанная от общества и знающая о своей участи. Она побежала.

Интересное я, должно быть, представляю зрелище: криво подрезанные темные волосы, мертвенно-белая кожа, глаза, наливающиеся кровью по мере того, как проступала моя вампирская сущность. Я несся через лес, как дикарь, но все еще был одет в наряд, подобранный для меня Лекси, моей подругой из Нового Орлеана, только вот белый шелк рубашки обтрепался на рукавах.

Жертва набирала скорость. Но я не собирался отставать.

Жажда крови превратилась в боль — такую сильную, что я не мог больше сдерживаться. Сладкое ощущение разлилось по челюсти, и я почувствовал, как растут клыки. По мере преображения кровь в моих жилах стала заметно горячее. Чувства обострились, и я собрал все остатки вампирской Силы.

Я бросился вперед, двигаясь быстрее любого человека или животного. Инстинктом, свойственным всем живым существам, бедняжка почувствовала приближающуюся смерть и заметалась, ища защиты под деревьями. Сердце колотилось: тук-тук — тук-тук — тук-тук.

Тем, что еще осталось во мне от человека, я почувствовал стыд за свой поступок, но мне-вампиру нужна была кровь.

Последним прыжком я настиг ее — огромную прожорливую белку, которая вылезла из своей норы в поисках еды. Время замедлилось, почти остановилось, я наклонился, разорвал ей шею и запустил в нее клыки, высасывая жизнь.

Мне доводилось есть белок, когда я был человеком, и это избавило меня от чувства вины. Дома, в Мистик-Фоллз, мы с братом охотились в густых лесах, окружавших наше поместье. Большую часть года есть белок нельзя, но осенью они жиреют, а на вкус отдают орехами. Беличья кровь оказалась совсем не такой вкусной, она была вонючей и мерзкой. Это была еда — и только. Я заставил себя продолжать пить. Это была издевка, напоминание о пьянящей жидкости, текущей по человеческим венам.

С того мгновения, как Дамон убил Келли, я навсегда зарекся иметь дело с людьми. Я никогда больше не убью человека, никогда не выпью человеческой крови и никогда не полюблю человека. Каковы бы ни были мои желания, я ничего не смогу дать людям, кроме боли и смерти. Такова жизнь вампира. Такова жизнь в представлении моего брата Дамона.

В листьях вяза над головой ухнула сова. За спиной пробежал бурундук. Я опустил плечи, положив несчастную белку на землю. В ее тельце осталось так мало крови, что рана была совсем сухой, а лапки уже окоченели. Я стер с лица следы крови и шерстинки и пошел дальше в парк, оставшись наедине со своими мыслями, а вокруг меня шумел город с почти миллионным населением.

С тех пор как две недели назад я сошел с поезда, я спал в глубине парка в пещере. На бетонной плите я отмечал прошедшие дни, которые иначе сливались бы друг с другом, пустые и бессмысленные. Рядом с пещерой было огороженное пространство, куда строители сложили «полезные» обломки деревни, разрушенной для постройки Сентрал-парка, и архитектурные украшения, которые они собирались когда-нибудь установить: фонтаны, статуи без постаментов, косяки, пороги и даже могильные камни.

Я отвел от лица голую ветку — ноябрьский морозец сорвал с деревьев почти все листья — и втянул носом воздух. Скоро пойдет дождь. Я знал это и потому, что долго жил на плантации, и потому, что обостренные вампирские чувства постоянно сообщали мне самую разную информацию о мире вокруг. Переменившийся ветер принес с собой дразнящий, приторный запах ржавчины. Снова. Болезненный, металлический вкус.

Запах крови. Человеческой.

Я залез внутрь — густой запах железа был везде, он наполнял эту дыру почти ощутимым туманом. Я осмотрелся. Здесь я проводил мучительные ночи, дрожа и ворочаясь в ожидании рассвета. Снаружи, рядом с выходом, громоздились балки и двери, оставшиеся от снесенных домов и вскрытых склепов. Сверкающие белые статуи и фонтаны, которые обязательно установят в парке.

А потом я увидел. На постаменте статуи принца лежала молодая женщина, и ее белое бальное платье покрывали пятна крови.

2

В глазах все стало черно-красным, а жилы на лице напряглись от нахлынувшей Силы. Клыки выросли, быстро и жестоко прорвав десна. Я снова стал охотником и, пригнувшись, крался на цыпочках, готовясь к броску. По мере того как я приближался к ней, все чувства снова обострились, глаза ловили любую тень, ноздри раздувались, вбирая запахи. Даже кожей я чувствовал малейшие движения воздуха, изменения температуры и биение крови, означавшее жизнь. Несмотря на все зароки, мое тело готово было разорвать мягкую плоть и глотать ее квинтэссенцию.

Девушка была невысокой, но не слишком изящной. На вид ей было лет шестнадцать. Грудь неровно вздымалась в попытках вздохнуть. Темные волосы посеребрила восходящая луна. В них были шелковые цветы и ленты, которые частично оторвались; прическа растрепалась, и волосы лежали как морская пена.

Темно-красную нижнюю юбку скрывала белая ажурная верхняя. Там, где белье было порвано, обрывки багряного шелка открывали тело, демонстрируя кровь, текущую из ран на груди. Одна из замшевых перчаток осталась белой, а вторая потемнела от крови, как будто девушка пыталась заткнуть рану рукой.

Длинные подкрученные ресницы задрожали, и глаза закатились под веки. Она цеплялась за жизнь, боролась за право остаться на земле и пережить чудовищный удар.

Мои уши — более чуткие, чем у любой собаки, — легко уловили ее сердцебиение. Несмотря на всю ее силу и волю, пульс замедлялся. Между ударами проходили целые секунды.

Тук…

Тук…

Тук…

Тук…

Тук…

Весь остальной мир молчал: только я, луна и шум крови умирающей девушки. Скорее всего, она умрет в ближайшие минуты, и не от моих рук.

Я провел языком по клыкам. Я сделал все, что мог. Я поймал белку — белку, — чтобы утолить голод. Я делал все, чтобы сопротивляться темной стороне, голоду, который медленно разрушал меня изнутри. Я отказался использовать Силу.

Но запах…

Пряный, металлический, сладкий. Голова закружилась. Моей вины в нападении на нее не было. Это не из-за меня вокруг лежащего тела растекалась лужа крови. Один маленький глоточек… я уже не сделаю ей хуже…

Я вздрогнул. Сладкая боль прокатилась по позвоночнику. Мышцы напряглись и расслабились. Я сделал шаг. Теперь я был так близко, что мог прикоснуться к красной луже.

Человеческая кровь не только поддержит мое существование, она подарит мне тепло и Силу. Нет ничего вкуснее человеческой крови, и ничто не дает таких ощущений. Всего один глоток, и я стану таким же, как в Новом Орлеане: непобедимым, быстрым, сильным… могущественным. Я смогу подчинять себе людей. Я залью свою вину и избавлюсь от тьмы в душе. Я снова стану настоящим вампиром.

В этот момент я забыл все: почему я в Нью-Йорке, что случилось в Новом Орлеане, почему я покинул Мистик-Фоллз. Келли, Катерина, Дамон… все исчезло, и я, не думая, не рассуждая, припал к источнику агонии и экстаза.

Я упал на колени. Пересохшие губы полностью обнажили клыки.

Один глоток. Одна капля. Мне это так нужно. И я ведь не убью ее. Технически ее убил кто-то другой.

Сердце билось все медленнее. Струйки крови становились тоньше, сбегали по груди, пульсируя вместе с сердцем. Я наклонился, облизнулся. Она с трудом открыла один глаз. За густыми ресницами прятались глаза цвета травы и клевера.

Такие же глаза были у Келли.

Когда я последний раз видел Келли, она, умирая, лежала на земле в такой же бессильной позе.

Она тоже умерла от ножевой раны — в спину. У Дамона не хватило вежливости даже на то, чтобы дать ей возможность защититься. Он ударил ее, когда она была очень занята — она говорила, как сильно меня любит. А потом, прежде чем я успел напоить ее собственной кровью, чтобы спасти, Дамон отшвырнул меня. Он оставил ее в тусклых мертвых сумерках и попытался убить меня. Если бы не Лекси, у него бы получилось.

Застонав, я отдернул руки от девушки и упал на землю. Я попытался загнать овладевшую мной жажду крови в темные уголки сознания, откуда она вылезла.

Еще секунду я пытался успокоиться, а потом вытащил тело девушки на свет, чтобы осмотреть рану. Ее ударили ножом или другим маленьким острым клинком. Он с дьявольской точностью вонзился между ребер, но не попал в сердце. Как будто нападавший хотел, чтобы она мучилась, чтобы медленно истекала кровью, а не умерла мгновенно.

Нападавший не оставил ножа, поэтому я поднес запястье к губам и рванул кожу зубами. Боль помогала мне сосредоточиться: легкая, чистая боль, сравнимая с ощущением от режущихся клыков.

Невероятным усилием я поднес запястье к ее рту и сжал кулак. У меня было так мало крови, что этот поступок мог меня почти убить. Я не знал, сработает ли это, потому что от крови животных моя Сила стала значительно меньше.

Тук-тук. Пауза. Тук-тук. Пауза. Пульс все замедлялся.

— Ну же, — умолял я сквозь сжатые зубы, — давай.

Несколько капель крови попали ей на губы. Она вздрогнула, проглотив немного. Губы дрогнули, будто прося о поддержке.

Я сжимал запястье, буквально выдавливая кровь и вливая ее в раскрытые губы. Когда кровь наконец коснулась ее языка, ее практически вырвало.

— Пей, — приказал я, — это поможет. Пей.

Она отвернулась и пробормотала:

— Нет.

Игнорируя ее слабые возражения, я встряхнул рукой над ее лицом, вливая в нее кровь. Она тихо застонала, пытаясь не глотать. Ветер задирал ее юбки. Дождевой червяк закапывался в мягкую мокрую землю, спасаясь от холодного ночного воздуха.

А потом она перестала сопротивляться.

Губы сомкнулись на моем запястье, и мягкий язык коснулся раны. Она начала пить.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук-тук.

Рука в испачканной кровью перчатке слабо дернулась и схватила мою руку, пытаясь подтянуть поближе к себе. Она хотела еще. Я слишком хорошо понимал ее желание, но ничего больше не мог ей дать.

— Хватит, — сказал я, сам чувствуя себя очень слабым, и, невзирая на ее хныканье, осторожно высвободил руку. Сердце билось ровнее.

— Кто ты? И где живешь? — спросил я.

Она всхлипнула и вцепилась в меня.

— Открой глаза, — приказал я.

Она послушалась, и я посмотрел в ее глаза, такие же зеленые, как у Келли.

«Скажи мне, где ты живешь», — я подчинил ее, используя последние капли Силы.

— Пятая авеню, — сонно ответила она.

Я попытался сохранить терпение.

«А дальше? Пятая авеню и?»

— Семьдесят третья улица. Дом один, Ист-сайд, Семьдесят третья улица, — прошептала она.

Я рывком поднял ее — надушенный шелк, газ и кружево, мягкая и теплая плоть. Ее кудри щекотали мне лицо, щеку и шею. Она снова закрыла глаза и обвисла у меня на руках. Кровь, ее или моя, капала в пыль.

Я сжал зубы и побежал.

3

Как только я выбежал из парка, мимо промчался двухколесный экипаж, а за ним — полисмен верхом на лошади. Я шарахнулся обратно в тень, оглушенный криками.

Я думал, что Новый Орлеан большой. По сравнению с Мистик-Фоллз так и было. Дома, конторы и лодки теснились на крохотном шумном участке около Миссисипи. Но он ни в какое сравнение не шел с Манхэттеном, где алебастрово-белые здания вздымались к небу, а люди из Италии, Ирландии, России, Германии — даже Японии и Китая — толпились на улицах и продавали свои товары.

Даже по ночам в Нью-Йорке кипела жизнь. Тихо шипящие газовые фонари заливали мощеные тротуары Пятой авеню теплым, веселым светом. Закутанные в пальто юноша и девушка, смеясь, склонились друг к другу. Мальчишка-газетчик кричал о забастовках на фабриках и коррупции в правительстве. Сердца бились в безумной какофонии, колотились и захлебывались. Запахи мусора, духов, да и просто чистой человеческой кожи ползли по улицам, как плети кудзу.

Успокоившись, я спрятался в тень, подальше от света фонарей, держа на руках тяжелое тело. У дверей отеля стоял швейцар — я дождался, пока он развернет газету, и прокрался мимо так быстро, как только мог со своей ношей. Конечно, если бы я был на пике Силы, если бы все это время питался человеческой кровью, мне бы ничего не стоило заставить швейцара забыть все, что он видел. Более того, я мог бы добежать до Семьдесят третьей улицы с такой скоростью, что ни один человек меня бы не заметил.

На Шестьдесят восьмой улице я спрятался в мокрых кустах, потому что мимо прошел пьяный. Там, среди ветвей, ничто не отвлекало меня от сладкого запаха девичьей крови. Я пытался не дышать, проклиная себя за желание разорвать ей горло. Когда пьяный прошел, я рванулся к Шестьдесят девятой улице, молясь, чтобы никто не увидел меня и не спросил о бесчувственном теле, которое я нес. Но я задел ногой камень, и он ударился о булыжник мостовой с громкостью выстрела.

Пьянчуга обернулся:

— Эй?

Я вжался в стену ближайшего особняка, безмолвно молясь, чтобы пьяница пошел дальше по своим делам. А он медлил, оглядывая все вокруг мутным взглядом, а потом вдруг свалился на тротуар и громко захрапел.

Девушка застонала и дернулась. Скоро она очнется и поймет — с громким криком, само собой, — что ее держит на руках незнакомец. Пытаясь успокоиться, я досчитал до десяти. А потом бросился вперед неровными прыжками, как будто за мной гнались все демоны ада, не заботясь о том, чтобы держать свою ношу осторожно. Шестьдесят девятая улица, Семидесятая… Капля ее крови стекла по моей щеке. За мной эхом отдавались шаги. Где-то далеко заржала лошадь.

Вскоре мы оказались на Семьдесят второй улице. Еще один квартал, и мы будем на месте. Я оставлю ее у дверей и побегу обратно…

Но, увидев дом один по Ист-сайд Семьдесят третьей улицы, я остановился.

Дом, в котором я вырос, был огромен. Мой отец построил его на деньги, которые он заработал, приехав в Америку из Италии. В Веритас было три этажа, по периметру всего дома шла широкая солнечная галерея, а до второго этажа тянулись стройные колонны. В доме можно было найти любой предмет роскоши, который в принципе существовал во время блокады южных штатов.

Но этот дом — точнее, особняк — был просто гигантским. Настоящий замок из песчаника, занимавший почти целый квартал. Тесно расположенные окна походили на внимательные глаза. Кованые железные балконы, напоминавшие те, что украшали дом Келли в Новом Орлеане, нависали друг над другом. Сухие коричневые виноградные лозы свисали на металлические кружева. Там были даже украшенные горгульями заостренные граненые башенки в европейском стиле.

Как это символично — дом, куда мне надо попасть, охраняют монстры.

Я поднялся к гигантской двери из темного дерева, украшенной резьбой. Аккуратно положив девушку на ступеньку, взялся за бронзовое кольцо и трижды постучал. Я собирался вернуться в парк, но тут массивная дверь распахнулась, как будто была не тяжелее садовой калитки. В дверях застыл высокий и тощий слуга, одетый в черный костюм. Мы посмотрели друг на друга, потом на девушку на ступеньках.

— Сэр, — дворецкий обратился к кому-то невидимому на удивление спокойным голосом, — это мисс Сазерленд…

Послышались крики и суета. Практически сразу в дверном проеме возникло множество озабоченных людей.

— Я нашел ее в парке, — начал я.

Продолжать не пришлось.

Зашуршали нижние юбки и тяжелый шелк — не менее полудюжины плачущих женщин, не считая джентльменов и слуг, высыпали на крыльцо и окружили девушку, как стайка взволнованных гусей. От густого запаха человеческой крови закружилась голова. Роскошно одетая пожилая дама — вероятно, мать — приложила руку к шее дочери, чтобы проверить пульс.

— Генри! Занесите Бриджит внутрь, — приказала она.

Дворецкий осторожно поднял девушку, не поморщившись, когда кровь полилась на его белый жилет. Экономка последовала за ним, внимательно слушая все еще плачущую мать, жестами разгонявшую горничных по местам.

— Уинфилд, пошли мальчика за доктором! Велите Герте нагреть ванну! Пусть приготовят бульон и травяную настойку! Немедленно снимите корсаж и расшнуруйте корсет! Сара, наделайте бинтов из старого белья. Лидия, пошли за Маргарет!

Толпа вернулась обратно в дом, один за другим. Остался только мальчик в бриджах и кепке, рванувший по улице, — в ночи раздавался громкий топот. Как будто дом, выплюнувший несколько мгновений жизни и семьи, снова поглотил своих жителей, окружив их теплом и защитой. Даже если бы я хотел, я не смог бы последовать за ними. Люди должны сами пригласить свою судьбу войти — даже если они об этом не знают. Без приглашения вампир не может войти в дом и вынужден оставаться наблюдателем, в ночи, вне тепла и уюта.

Я собрался уходить — и так задержался гораздо дольше, чем хотел.

— Подождите, юноша.

Голос был такой уверенный, глубокий и громкий, что я остался на месте, как будто пригвожденный некой Силой.

В дверях стоял человек. Я предположил, что это хозяин дома и отец девушки, которую я спас. И без того толстый, он выпячивал вперед перетянутый кушаком живот. На человеке был дорогой, твидовый, отлично сшитый, но совсем простой костюм. Вся его внешность, вся манера вести себя — от рыжих бакенбард котлетами до сверкающих черных глаз и полуулыбки, кривившей левую половину рта, — выражала уверенность. Казалось, что большую часть жизни он тяжело работал; мозолистые руки и красная шея говорили, что свои деньги он получил не в наследство.

Молнией проскочила мысль: как легко было бы приманить его сейчас. Всего один шаг… крови в его солидном теле хватит, чтобы не голодать много дней. Я почувствовал боль в челюсти — резались клыки, которые принесли бы смерть этому человеку.

Но такая жизнь навсегда осталась позади, сколько бы искушений меня ни окружало.

— Я собирался уйти, сэр. Я рад, что ваша дочь в безопасности. — Я отступил к теням.

Он удержал меня, положив тяжелую руку мне на плечо. Сузил глаза. Хотя я мог убить его в любую секунду, желудок противно сжался от страха.

— Как тебя зовут, сынок?

— Стефан. Стефан Сальваторе.

Я сразу же понял, что сглупил, назвав ему настоящее имя, особенно если учесть, что я натворил в Мистик-Фоллз и Новом Орлеане.

— Стефан, — повторил он, оглядывая меня. — Не собираешься потребовать награду?

Я поддернул манжеты — внезапно мне стало стыдно за мой потрепанный вид. Черные брюки, из заднего кармана которых торчал мой дневник, обтрепались. Рубашка выбилась из брюк и измялась. Ни шляпы, ни галстука, ни ремня. Вдобавок я был весь в грязи, и от меня дурно пахло.

— Нет, сэр. Рад был помочь.

Мой собеседник молчал, как будто обдумывая мои слова. Я подумал, не вверг ли его в шок вид окровавленной, лежащей без сознания дочери. Он потряс головой.

— Чепуха! — Он сжал мое плечо. — За спасение своей младшенькой я готов отдать все. Входи! Я настаиваю. Выкури сигару и позволь мне поднять бокал за спасителя моей малышки.

Он втащил меня в дом, как упрямого пса на поводке. Я попытался было протестовать, но замолчал, оказавшись в огромном холле, обитом панелями вишневого дерева. Витражные окна, днем бросавшие разноцветный свет на лестницу, сейчас сверкали под газовыми лампами, как драгоценные камни. Наверх вела огромная величественная лестница — казалось, балясины для нее выточили из целых стволов. Когда я был человеком, я мечтал выучиться на архитектора, и этот дом я с удовольствием изучал бы часами.

Прежде чем я успел как следует оценить холл, меня втащили в уютный кабинет. У дальней стены теплым оранжевым светом пылал камин, у стен, оклеенных темно-зелеными обоями, стояли обитые шелком стулья с высокими спинками. За диваном прятался стол для снукера, а между высокими двустворчатыми окнами стояли шкафы, заполненные книгами, глобусами и различными диковинами. Мой отец, коллекционировавший книги и предметы искусства, влюбился бы в эту комнату. Сердце сжалось, когда я понял, что сделал хоть что-то, чего он не сумел.

— Сигару? — Хозяин дома извлек деревянный ящичек.

— Нет, сэр, благодарю. — Сигары были отличные, из моего родного штата. Мне очень хотелось принять предложение, но сейчас даже тихий стук птичьего клюва по коре был бы невыносим для моих обостренных чувств, а облака черного дыма казались самоубийством.

— А от рюмочки не откажешься, надеюсь? — Он приподнял кустистую бровь.

— Нет, сэр. Спасибо, сэр.

Правильные слова получились сами, пока я ходил по комнате взад-вперед.

— Вот так-то лучше. — Он налил мне абрикосового цвета жидкости из хрустального графина.

— Итак, ты нашел мою дочь в парке. — Он протянул мне стакан бренди. Я не удержался, посмотрел сквозь него на свет. Это красиво, даже без учета моих вампирских чувств, превращающих каждый луч света в переливающуюся радугу.

Я кивнул и отхлебнул немного. Присел в кожаное кресло. Теплая, сладковатая жидкость успокаивала и одновременно заставляла сосредоточиваться. Всего один вечер — и я не сплю в парке, а пью отличный бренди в огромном особняке вместе с очень богатым человеком. Когда я собирался броситься в темноту, чувство невыносимого одиночества заставило меня остаться. Я не разговаривал с людьми две недели, а теперь меня пригласили в роскошный дворец. Я чувствовал незаметный никому, кроме меня, пьянящий запах людей — слуг и членов семьи; в соседних комнатах их было не менее дюжины. А в кухне сидели две собаки.

Хозяин странно посмотрел на меня, и я заставил себя сосредоточиться:

— Да, сэр. Я нашел ее на развалинах старой деревни сенека.

— А что ты делал в парке так поздно? — Он сверлил меня взглядом.

— Гулял, — честно ответил я.

Я был готов к череде неудобных вопросов, которые помогут оценить мое положение в обществе, — хотя мои лохмотья позволяли сделать определенные выводы. На его месте я бы дал себе пару долларов и выкинул себя за дверь. В конце концов, в Нью-Йорке нет недостатка в грабителях, и, хотя он этого не знал и, наверное, даже не мог вообразить, я был худшим из них.

Но его слова меня удивили:

— Не повезло, сынок? — мягко спросил он. — Почему ты сбежал из отцовского дома? Скандал? Дуэль? Воевал не на той стороне?

Я разинул рот. Как он догадался, что я не просто бродяга?

Он, кажется, понял мои мысли.

— Туфли, сынок, выдают в тебе джентльмена, в каких бы ты сейчас ни был… обстоятельствах. — Он кивнул мне на ноги. Я тоже посмотрел вниз. Туфли были грязные, стоптанные — я не чистил их с самой Луизианы. — Итальянский пошив, хорошая кожа. Свою кожу я узнаю всегда. — Он указал на собственные ботинки из крокодиловой кожи. — С этого я начинал. Я Уинфилд Т. Сазерленд, хозяин «Торгового дома Сазерленда». Некоторые из моих соседей сделали деньги на нефти или железных дорогах, но я заработал свое богатство честно, продавая людям то, что им нужно.

Дверь в кабинет приоткрылась, и вошла молодая женщина, которую я видел внизу. Спокойная и грациозная, она шла царственной походкой, но при этом очень быстро. Простая, как у служанки, шляпка подчеркивала тонкие черты. Чуть более изысканная версия девушки, которую я нашел в парке. Ресницы, такие же густые, но гораздо более длинные, обрамляли голубые глаза с легким серым отливом. Золотой оттенок волос был нежнее, скулы выше, а все лицо — мягче.

Человеческая реакция на ее красоту боролась во мне с холодной вампирской оценкой: молодое, здоровое тело.

— Доктор только что приехал, но мама считает, что с ней все будет в порядке, — тихо сказала девушка. — Рана не такая глубокая, как показалось на первый взгляд, и она уже затягивается. Похоже на чудо.

Я поерзал в кресле, прекрасно зная источник этого «чуда».

— Моя дочь Лидия, — представил ее мистер Сазерленд, — королева среди трех моих граций. Ты нашел Бриджит. Она немного… слишком темпераментная.

— Она убежала с бала. — Лидия заставляла себя улыбаться. — Думаю, папа, тебе надо подобрать чуть более жесткое слово.

Лидия мне сразу понравилась. В ней не было ни капли той joie de vivre[1] которой отличалась Келли, но зато были ум и чувство юмора. Мне нравился и ее отец, несмотря на его вспыльчивость и шумные манеры. Это напомнило мне о моем доме, о моей семье, о тех временах, когда у меня все это было.

— Ты оказал нам большую услугу, Стефан. Прости, если я лезу не в свое дело, но мне кажется, что тебе сейчас некуда возвращаться. Почему бы тебе не переночевать здесь? Слишком поздно куда-то идти, а ты устал.

Я поднял руки:

— Я не могу.

— Вы должны, — вмешалась Лидия.

— Я…

«Скажи „нет“». Я вспомнил зеленые глаза Келли и свой обет жить подальше от людей. Но уют этого прекрасного дома напомнил мне то, что осталось в Мистик-Фоллз. Оказалось очень трудно поступить так, как следовало.

— Я настаиваю, парень. — Уинфилд положил руку мне на плечо, выталкивая меня из комнаты. — Это самое меньшее, что мы можем для тебя сделать. Уютная постель и сытный завтрак.

— Вы очень добры, но…

— Пожалуйста, — улыбнулась Лидия, — мы так вам благодарны.

— Я в самом деле…

— Отлично, — хлопнул в ладони Уинфилд. — Решено. Заодно пусть почистят и погладят твою одежду.

Я чувствовал себя лошадью, которую перед забегом обихаживают несколько грумов; экономка Сазерлендов провела меня по нескольким лестницам в заднее крыло дома, выходившее на тихий переулок. Вместо норы из краденых могильных камней я спал в огромной кровати с пологом на четырех столбиках, в комнате с камином, в доме, хозяева которого принимали меня как своего.

Вампир во мне оставался голодным и нервным. Но это не мешало человеку наслаждаться жизнью, которую я потерял.

4

5 ноября 1864 года

Кажется, что это било так давно, но на самом деле совсем немного времени прошло с того дня, как мой отец меня убил. Не больше месяца минуло с того момента, как мы с Дамоном пытались спасти жизнь Катерины, а ее кровь спасла наши жизни. Всего месяц назад я был живым человеком с теплой кровью, ел мясо и овощи, сыр и вино — и спал на пуховой перине, застеленной чистыми льняными простынями.

Мне до сих пор кажется, что это и есть жизнь.

После Нового Орлеана судьба заставила меня вести жизнь бродяги и спать в парке, а теперь я сижу за столом, над головой у меня витражное окно, а под ногами толстый ковер. Как быстро я вернулся в те дни, когда был человеком!

Сазерленды производят впечатление добрых людей. Буйная Бриджет и ее терпеливая старшая сестра кажутся мне отражениями Дамона и меня самого. Я не когда не понимал, насколько безобидны били ссоры Дамона с отцом в те времена, когда их причиной были только лошади и девушки. Я боялся что брат или отец скажет или сделает что-то, что навсегда разрушит жалкие остатки семьи. Теперь когда отец мертв, а мы с братом стали… тем, кем стали, я понял, насколько все теперь серьезнее и какой простой была жизнь раньше.

Я не должен оставаться здесь даже на одну ночь. Я должен выбраться через окно и бежать в свою нору. Тепло и уют дома Сазерлендов опасны и обманчивы, сколь малым ни был бы срок. Я чувствую, что как будто вернулся в мир людей. Они не понимают, что впустили хищника. Если я на мгновение потеряю контроль над собой, то в тот же миг выскользну из комнаты и утолю свой голод одним из них. Их жизни наполнятся горем — как наполнилась моя, когда на пороге появилась Катерина.

Семья всегда была для меня самым важным, и я не стану лгать, будто меня не радует пребывание среди любящих друг друга людей. Пусть даже и на одну ночь…

Впервые с того дня, как я оставил Новый Орлеан, я встал вместе с солнцем, надеясь выскользнуть из особняка и растаять в утреннем тумане, пока никто не пришел будить меня. Но покинуть сладкий плен хрустящих простыней, мягкого матраса, книжных полок и расписного потолка оказалось так сложно…

Полюбовавшись на фреску с херувимами, я откинул мягкое одеяло и заставил себя вылезти из постели. Каждый мускул вибрировал, наполненный Силой, но бледная кожа обтягивала ребра. Сазерленды забрали мою одежду в чистку, но не дали мне ночную рубашку. Мне нравилось ощущение теплых лучей на коже; яркий свет потихоньку согревал комнату. Я никогда не прощу Катерине то, что она превратила меня в чудовище, но я благодарен ей за лазуритовое кольцо, защищающее от солнечных лучей.

Окно было слегка приоткрыто, и прохладный ветерок колыхал прозрачные занавески. Хотя холод теперь никогда не досаждал мне, я закрыл окно, с трудом разобравшись с защелкой. Я мог бы поклясться, что вчера все окна были закрыты. Прежде чем я успел об этом подумать, рядом раздался предательский стук сердца, и дверь открылась. Лидия сунула голову в дверь, но тут же покраснела и отвернулась — я был почти голый.

— Отец боялся, что вы убежите, не попрощавшись. Он послал меня узнать, не уговорили ли вы горничную помочь с побегом.

— Вряд ли я могу убежать, — я скрестил руки на голой груди. — Для этого мне нужны штаны.

— Генри скоро принесет ваши выглаженные брюки. — Она не поднимала глаза. — Кстати, дверь в ванную справа. Освежитесь, а потом выходите к завтраку.

Я кивнул, чувствуя себя в ловушке.

— И, Стефан, — Лидия посмотрела мне в глаза, — надеюсь, рубашку вы тоже наденете. — Она улыбнулась и убежала.

Когда я наконец спустился вниз к завтраку, меня встретил весь клан Сазерлендов, даже Бриджит, которая была вполне жива и запихивала в рот тост с таким видом, как будто не ела две недели. Если бы не едва заметная бледность, никто бы не сказал, что она чуть не умерла вчера ночью.

Когда я вошел, все обернулись, как один человек. И то сказать, я мало походил на вчерашнего оборванного героя. Свеженачищенные итальянские туфли, аккуратные брюки, новая чистая рубашка и пиджак, который мне одолжил Уинфилд, — я выглядел джентльменом с головы до ног. Я даже вымыл лицо и зачесал волосы назад.

— Кухарка приготовила вам овсянку, если пожелаете, — миссис Сазерленд указала на миску комковатой белой субстанции. — Мы обычно ее не едим, но подумали, что у гостей с юга другие вкусы.

— Благодарю, мадам. — Я занял пустой стул рядом с Бриджит и оглядел стол. После смерти матери мы с отцом и Дамоном завели обычай обедать вместе с работниками с плантации. Завтрак обыкновенно был очень простым — мамалыга и бисквиты, хлеб и сироп, ломтики бекона. То, что предлагали за столом у Уинфилда, затмило бы меню лучшего ресторана Виргинии. Английские тосты на изящных подставках, пять сортов джема, два вида бекона, лепешки, даже свежевыжатый апельсиновый сок. Тонкий фарфор тарелок украшал голубой голландский узор, а серебряной посуды было больше, чем на некоторых официальных обедах.

Вообразив, что у меня до сих пор есть человеческий аппетит, — и игнорируя огонь в горле, который может затушить только кровь, — я собрался приступить к завтраку.

— Весьма обязан.

— Итак, это и есть спаситель моей сестренки? — спросила женщина, которую я не знал.

— Позволь мне представить тебе мою старшую дочь, — вмешался Уинфилд, — это Маргарет. Она уже вышла замуж, и, надеюсь, мы скоро увидим внуков.

— Папа, — закатила глаза Маргарет, а потом снова обернулась ко мне: — Рада с вами познакомиться.

Бриджит была полна жизни и юношеского задора, Лидия казалась элегантной и ухоженной, а в голубых глазах Маргарет читались практичность, здравый смысл и некоторая приземленность. Черные волосы были гладко зачесаны назад.

— Мы все еще думаем, что заставило дочь поступить так опрометчиво, — Уинфилд снова перевел разговор на предыдущую ночь.

— Я не знаю, почему я убежала. — Бриджит надула губы и спряталась за стакан с соком. Ее старшие сестры переглянулись, но отец наклонился ближе — лоб прорезали морщины. — Я просто почувствовала, что должна убежать, и убежала.

— Это глупо и опасно, — возразила ее мать, складывая салфетку, — ты могла умереть!

— Я рад, что сегодня вам лучше, — вежливо сказал я.

Бриджит улыбнулась, демонстрируя застрявшую в зубах мякоть апельсина.

— Да, — вмешалась Маргарет, положив ложечку для яиц на край тарелки, — вы утверждаете, что нашли ее в парке залитую кровью?

— Да, мадам, — осторожно ответил я, кладя на тарелку самый маленький ломтик бекона. Эта сестра выглядела умнее остальных, и я опасался неудобных вопросов.

— Там было много крови, а платье Бриджит было разорвано, — не замолкала Маргарет. — Вам не показалось странным, что на ней нет ран?

— Ну… — начал я. Мозг бешено заработал. Что я могу сказать? Что это была не ее кровь?

— Мне показалось, что ее ранили ножом. — Миссис Сазерленд поджала губы, размышляя. — Но кровь только слегка сочилась, а когда мы ее вытерли, под ней оказалась чистая кожа.

Маргарет устремила на меня пронзительный взор.

— Может быть, кровь текла из носа? — неуклюже пробормотал я.

— Вы утверждаете, что рядом с сестрой никого не было?

— Боже мой, Мегги, прекрати расспросы, — вмешался Уинфилд, — это просто чудо, что Бриджит осталась жива. Хвала Господу, что Стефан ее нашел.

— Да. Конечно. Хвала Господу. А что вы делали в парке ночью? — ровным голосом спросила Маргарет.

— Гулял, — я ответил то же, что сказал ночью ее отцу.

Ясным утром мне показалось странным, что Уинфилд спросил у меня только имя и причины прогулки в парке. В наше время, да еще после того, как на его дочь напали, пустить ночью в дом незнакомца… Хотя вот мой отец предоставил убежище Катерине, когда она приехала в Мистик-Фоллз, разыгрывая из себя сироту.

Кто-то во мне заворчал, что наша история могла бы закончиться по-другому, что вся семья Сальваторе могла бы остаться в живых, если бы мы только спросила Катерину о ее прошлом, а не ходили бы на цыпочках вокруг трагедии, которая якобы унесла жизни ее родителей. Хотя, конечно, Катерина настолько заморочила нам с Дамоном головы, что правда могла бы ничего и не изменить.

Маргарет наклонилась вперед и не слишком вежливо продолжила расспросы, от которых вчера отказался Уинфилд.

— Насколько я понимаю, вы нездешний?

— Я из Виргинии.

Она открыла рот, чтобы задать следующий, сам собой разумеющийся вопрос. Странным образом возможность сообщить этой семье часть правды придала мне уверенности. В конце концов, скоро я уйду из этого дома и из их жизней, так что, какая разница, что, они обо мне знают?

— Откуда конкретно? — не уступала она.

— Мистик-Фоллз.

— Никогда не слышала об этом месте.

— Это очень маленький городок. Одна улица и плантации.

Под столом что-то зашуршало — я мог только предположить, что Бриджит или Лидия пытаются пнуть сестру. Даже если у них получилось, Маргарет не подала вида.

— Вы получили образование? — продолжала она.

— Нет, мэм. Я собирался учиться в Университете Виргинии, но война положила конец моим планам.

— Война никому не принесла пользы. — Уинфилд ткнул вилкой ломтик бекона.

— После войны путешествовать между штатами стало труднее, — добавила Маргарет.

— Что вы имеете в виду? — вмешалась Бриджит.

— Ваша сестра полагает, что я выбрал довольно странное время для путешествия на север. Но мой отец недавно умер…

— Погиб на войне? — Бриджит перестала дышать. Лидия и миссис Сазерленд смотрели на нее.

— Не совсем. — Я задумался. Жизнь моего отца унесла война, война против вампиров. Против меня. — Мой город… сожгли. У меня никого не осталось.

— И вы отправились на север, — утвердительно сказала Лидия.

— Чтобы попробовать себя в бизнесе? — с надеждой предположил Уинфилд.

Человек с тремя дочерьми, тремя красавицами, не имел сыновей. Не с кем выпить бренди или выкурить сигару, некого направлять и вдохновлять в мире бизнеса. Меня одновременно напугал и удивил блеск в его устремленном на меня взгляде. Конечно, на Манхэттене было немало семей, отпрыски которых стали бы более завидными женихами.

— Я собираюсь пробиваться в жизни сам, — отозвался я, отпивая кофе. Мне придется. Теперь у меня нет ни Катерины, ни Лекси. И даже если я когда-нибудь увижу Дамона, единственное, что он сможет мне предложить, — хорошо заточенный кол.

— Где вы живете? — продолжала Маргарет. — У вас есть здесь родственники?

Я прочистил горло, но, прежде чем я успел впервые солгать по-настоящему, Бриджит возмутилась:

— Мегги, я устала от этого допроса!

Тень улыбки скользнула по губам Лидии, и она быстро прикрыла рот салфеткой:

— О чем же ты предпочла бы поговорить?

— О себе? — изогнула бровь Маргарет.

— Конечно. — Бриджит оглядела стол. Глаза у нее были такие же зеленые, как у Келли, но из-за своих капризов она перестала напоминать мне мою потерянную любовь. — Я до сих пор не понимаю, почему я убежала с приема.

Маргарет закатила глаза. Лидия покачала головой.

— Вы должны были заметить, как на меня смотрели, — начала она, в волнении взмахивая ножом. — На Флоре было ужасное платье! А ведь она только что вышла замуж! А мой новый пояс! Он потерялся вчера? Это кошмар! Мама! Когда Стефан принес меня домой, на мне был пояс? Мы должны вернуться в парк и поискать его!

— А может быть, вернуться в парк и поискать человека, который пытался тебя убить? — предложила Маргарет.

— Мы говорили с инспектором Уорреном. Он обещал провести тщательное расследование, — вмешалась миссис Сазерленд. — Но, Бриджит, ты должна пообещать, что не сбежишь сегодня с бала у Нестеров, иначе тебе придется остаться у себя в комнате под присмотром.

Бриджит обхватила себя за плечи в припадке раздражения.

— И ты никуда не убежишь, — сказала миссис Сазерленд Лидии. Средняя сестра зарделась.

— Лидия влюблена в итальянского графа, — доверительно сообщила Бриджит. Ее надутый вид сразу куда-то делся. — Мы все надеемся, что он попросит ее руки. Разве это не прекрасно? Тогда мы все будем вроде как знатью, а не просто богатыми торговцами. Представьте, Лидия будет графиней!

Уинфилд нервно рассмеялся:

— Бриджит!..

Бриджит захлопала густыми ресницами:

— Это так здорово, что у Лидии есть поклонник, тем более граф! Когда Мегги вышла замуж, я стала бояться, что мама и папа последуют традиции и не позволят мне выйти замуж, пока не выдадут Лидию, а это могло продлиться сколько угодно.

— Лидия… особенная, — пояснила миссис Сазерленд.

— О боже, мама, — закатила глаза Бриджит. — Как будто кто-то на нее раньше хотя бы смотрел. А теперь у нее граф. Это просто… нечестно. Вы сами поймете, если подумаете. Если бы вы устроили мой дебют по-другому…

Я поерзал на стуле, очень смущенный, но довольный тем, что стал свидетелем обычной семейной ссоры. Я был не один впервые с тех пор, как расстался с Лекси в Новом Орлеане.

— В наше время кругом столько симпатичных чужестранцев, — протянула Маргарет одновременно капризно и обеспокоенно. — Такое странное совпадение, мистер Сальваторе. Хотя, возможно, мне просто не стоило столько путешествовать.

— Замолчи, Маргарет, — велел Уинфилд.

— И разумеется, мне совершенно не с кем пойти к Честерам, мама, — продолжала Бриджит, краснея и пытаясь не заплакать. Все это время она искоса смотрела на меня. — Я уверена, что после вчерашнего Милаш откажется меня сопровождать… кто же меня спасет…

Бриджит посмотрела на отца широко раскрытыми зелеными глазами. Уинфилд нахмурился и погладил бакенбарды. Казалось, что Бриджит обладает Силой вроде вампирской и может заставить отца выполнить любое свое желание. Маргарет сжала пальцами виски, как будто у нее заболела голова.

— Мистер Сальваторе тебя сопроводит, — решил Уинфилд, указывая на меня зажатым в руке бисквитом. — Он уже спас тебя однажды; я уверен, что он джентльмен и не оставит тебя в беде и на этот раз.

Все обернулись ко мне. Бриджит сияла и улыбалась мне, как котенок, которому только что дали миску сметаны.

Я медлил.

— Боюсь, у меня нет соответствующего костюма… — начал я.

— Это несложно исправить, — с понимающей улыбкой заверила меня миссис Сазерленд.

— И снова, — пробормотала Лидия так тихо, что ее никто не услышал, кроме меня, — бедный мистер Сальваторе обязан нам всем. Начиная со штанов.

5

После завтрака горничные убрали со стола голландский фарфор, Уинфилд занялся делами, а я остался в залитой солнцем гостиной с женщинами семьи Сазерленд. Бриджит, Лидия и миссис Сазерленд расположились на парчовом диване, а я пристроился на краешке зеленого бархатного кресла и делал вид, что изучаю семейный портрет маслом. На самом деле я прикидывал, как бы сбежать отсюда. Последняя пустяковая кормежка была уже очень давно, и становилось все труднее игнорировать сладостную симфонию биения человеческих сердец.

Во время еды я несколько раз пытался отвлечь от себя внимание Сазерлендов, чтобы сбежать через окно или через помещение слуг. Но, как будто мои намерения были написаны у меня на лбу, мне никак не удавалось остаться одному хотя бы на две минуты. Даже когда я извинился и вышел якобы в уборную, меня сопровождал дворецкий. Когда я сказал, что пойду к себе и немного полежу, миссис Сазерленд предложила мне прилечь на диван в гостиной. Я знал, что они благодарны мне за возвращение Бриджит в отчий дом, но не мог понять, почему они принимают меня у себя. Особенно если учесть, в каком виде я тут появился: грязный, оборванный, растрепанный и окровавленный.

— Мистер Стефан, — Маргарет прислонилась к колонне, отделявшей гостиную от фойе, — с вами все в порядке?

— Все прекрасно. А почему вы спрашиваете?

— Вы трясете ногой так сильно, что кресло дрожит.

Я прижал колено рукой:

— Обычно я начинаю утро с прогулки, — солгал я, поднимаясь. — Прошу прощения, но я, пожалуй, прогуляюсь по парку.

Маргарет подняла идеальную бровь:

— По-моему, вы уже провели довольно времени в парке.

— Я считаю его своим вторым домом, — криво улыбнулся я, вспоминая свою пещеру со статуями, — природа всегда меня успокаивала.

— Отличная идея, — миссис Сазерленд захлопала в ладоши. — Вы ведь не будете против, если мы к вам присоединимся? Прекрасный денек, и нам всем не помешает свежий воздух.

— Мама, я думаю, что мне будет лучше отдохнуть. — Бриджит приложила ладонь ко лбу, хотя выглядела совершенно здоровой.

— Ты имеешь в виду остаться дома, принимать гостей и рассказывать им о своих приключениях, — покивала Маргарет. — Мама, боюсь, я тоже вынуждена отказаться. Мне есть чем заняться дома, раз уж сестра здорова. Муж по мне скучает.

— Не могу себе этого представить, — нетерпеливо пробормотала Бриджит.

Лидия метнула в сторону младшей сестры выразительный взгляд и шлепнула себя по руке. Миссис Сазерленд проигнорировала пикировку, драпируя плечи легкой шалью.

— Пойдемте, мистер Сальваторе. Мы отлично проведем время втроем.

С трудом сдержав крик — как, как выдраться из когтей этой семьи? — я изобразил улыбку и предложил миссис Сазерленд руку.

Когда массивная дверь открылась, меня ослепило. На идеально голубом небе сияло яркое лимонно-желтое солнце. Для северного ноября было очень тепло. Если бы солнце не стояло так низко над землей, можно было бы вообразить, что на дворе весна.

Мы пошли на юг, потом пересекли Шестьдесят шестую улицу и прошли в парк через кованые ворота. Несмотря на события прошлой ночи, ни Лидия, ни миссис Сазерленд не выказывали ни малейших признаков страха. Наверное, их успокаивало мое присутствие. Я глубоко вдохнул утренний воздух, который после ночного происшествия казался особенно чистым и свежим, как будто солнце омыло весь мир своими лучами, Сухие высокие травы качались, цветы тянулись к солнцу, к последнему в этом году яркому свету. Капли росы уже высохли.

Мы были не единственными, кто вышел на прогулку в этот ясный денек. В парке было полно семей и прогуливающихся пар. Я еще раз поразился разнице между севером и родным югом. Женщины-янки одевались в такие яркие цвета, каких на юге никто не носил уже многие годы, — алый, желтый, пронзительно-синий. Шелк, бархат, дорогое европейское кружево, тонкие чулки, крошечные кожаные ботиночки.

Даже природа здесь была другой. Вместо наших роскошных густых дубов, тянущих ветви к солнцу, на севере росли клены с причудливыми кронами. Сосны здесь были не такие, как вырастают под южными ветрами — высокие, с мягкими иглами, а колючие и голубые.

Миссис Сазерленд и Лидия завели разговор о погоде, но я их не слышал — белка перебежала нам дорогу. В глазах потемнело, как будто облака закрыли солнце. Проснулись инстинкты хищника. В ее глазах-бусинках или пушистом хвосте не было ничего привлекательного, но я почти чувствовал вкус крови. Запах жертвы достиг моих ноздрей, и горло сжалось.

— Прошу меня простить. Я… я, кажется, знаю того человека, — неуклюже извинился я и сорвался с места, обещая вернуться как можно быстрее, но не собираясь этого делать. Я чувствовал, как Лидия и миссис Сазерленд провожают меня глазами, пока я бежал к кустам.

Там моя жертва предстала моим глазам, такая же невинная, какой вчера показалась Бриджит своему охотнику. Она смотрела на меня, но не двигалась. Я мгновенно оказался рядом с ней и еще быстрее схватил ее. В горло полилась кровь — звериная, но все равно кровь — я прислонился к стволу и расслабился. Я не понимал до этого момента, что уже дошел до грани, не понимал, как меня пугал собственный голод. Я боялся своих инстинктов и того, как они могли в любой момент подчинить меня своей власти.

Я настолько забыл обо всем, что даже не заметил Лидию. Моя надежда на побег испарилась.

— Стефан? — Она оглянулась, видимо желая увидеть человека, с которым я побежал здороваться.

— Я все-таки ошибся, — промямлил я, снова присоединяясь к Лидии и ее матери. Они вернулись к вежливой беседе, а я плелся рядом, проклиная себя за низкую скорость реакции. Что со мной не так? Я вампир. Даже в нынешнем моем состоянии побег от Сазерлендов не должен составить труда. На краю сознания пробежала неприятная мысль, что я до сих пор с ними, потому что хочу этого.

— Мистер Сальваторе, вы такой тихий, — заметила миссис Сазерленд. Я взглянул на Лидию, которая улыбнулась мне. Она прекрасно знала, что ее мать тонкостью манер не отличается.

— Простите. Я давно не был с людьми, — покаялся я, когда мы свернули на дорожку для верховой езды.

Миссис Сазерленд ободряюще сжала мне руку. Если она заметила мою ледяную бледность, она, вероятно, пыталась меня согреть.

— С тех пор как вы потеряли отца? — мягко спросила она.

Я кивнул. Это было проще, чем сказать правду.

— Мой брат погиб на Мексиканской войне, — поведала мне миссис Сазерленд, пока мы остановились пропустить девочку с отцом и длинношерстной таксой. — Среди девяти братьев и сестер он был мне ближе всех. Их у меня еще много, но того брата никто заменить не сможет.

— Дядюшка Исайя, — пробормотала Лидия, — я его почти не помню. Но он был добрый.

— Мне жаль. Простите, я не хотел вызывать у вас грустные воспоминания, — извинился я.

— Память и траур необязательно грустны, — возразила миссис Сазерленд. — Это… просто есть. Их жизни сохраняются в нашей.

Ее слова лучом света пронзили мрачные мысли, клубившиеся в моей голове: как сохранить в себе человека, если я вампир, как не потерять душу. Важнее всего сберечь прошлое живым. Как память о Келли не позволила мне напасть на Бриджит, так и моя связь с семьей, с жизнью, которая когда-то была моей, поможет мне остаться человеком.

Хотя миссис Сазерленд совсем не напоминала мою мать, на мгновение, когда солнечные лучи подсветили ее седеющие волосы, а жесткий взгляд синих глаз смягчило чувство, я подумал, что она могла бы быть моей матерью. При других обстоятельствах я был бы счастлив в ее доме.

Боже мой, насколько же я скучал по матери. Хотя острое горе ослабло за годы, боль никогда не уходила из сердца. Если бы мать осталась жива, сумели бы мы избежать трагедии, поглотившей наши жизни?

Я скучал и по отцу. Я любил и уважал его до того самого момента, как убил его. Я хотел пойти по его стопам, унаследовать поместье, хотел, чтобы отец был мною доволен. Больше всего я хотел, чтобы он тоже мог любить и уважать меня.

Я скучал даже по брату, точнее, по тому, кем он был раньше. Хотя он поклялся отомстить мне за то, что я сделал его вампиром, при жизни он был моим лучшим другом, соперником и наперсником. Интересно, где Дамон сейчас, и какие ужасы творит? Я не мог его осуждать — я сам поддавался жажде крови после трансформации.

Я просто надеялся, что рано или поздно человек в нем возьмет верх, как это случилось со мной.

— Вы очень мудрая женщина, миссис Сазерленд. — Я вернул ей рукопожатие. Она улыбнулась.

— Вы интересный юноша, — заметила она. — На месте вашей матери я бы вами гордилась. Конечно, у меня нет сыновей и всего один зять… — Она вздохнула.

— Но, мама, Маргарет и я занимаемся каждая своим делом. — Лидия проигнорировала ремарку насчет зятя. — Она делает книги для Уолли. Я работаю в благотворительном фонде для матерей без источника дохода.

Миссис Сазерленд улыбнулась мне, и в этот момент я осмелился надеяться. Возможно, я смогу остаться здесь, стать частью этой семьи. Эта игра опасна, но, может быть, я смогу в ней выиграть. Я буду сдерживать свою жажду и каждый день гулять с Лидией и миссис Сазерленд, составлять им компанию за чашечкой кофе или жарко спорить с Уинфилдом о войне.

Лидия продолжала говорить о своей независимости, заставляя мать вздыхать, несмотря на явную гордость дочерью. Теплело, мы шли на запад, не выбирая дорожки, пока не набрели на знакомую тропинку в середине парка, ведущую в деревню сенека. Мой дом.

Может быть, моя внезапная рассеянность заставила миссис Сазерленд взглянуть на меня пристально.

— Мистер Сальваторе, — в голосе были одновременно страх и интерес, — у вас… пятно на воротничке.

Совсем не заботясь о том, чтобы правильно себя вести, Лидия потянулась и провела пальцем совсем рядом с моей шеей. От ее близости на меня нахлынули страх и возбуждение. На кончике ее пальца была кровь.

Я посерел. Такова моя жизнь. Несмотря на постоянный самоконтроль и причиняемую им боль, на вечные попытки соблюсти тайну, одной капли крови хватит, чтобы нарушить равновесие. Они увидят, кто я на самом деле: лжец, убийца, чудовище.

Звонкий смех Лидии нарушил молчание.

— Просто варенье, — беззаботно сказала она, вытирая палец о низко склоненную ветку. — Мистер Сальваторе, — поддразнила она, — я понимаю, что вы чувствуете себя как дома, но, пока вы в гостях, может быть, вспомните о правилах поведения за столом?

Миссис Сазерленд заворчала на дочь, но, увидев облегчение на моем лице, тоже улыбнулась. Вскоре мы все дружно смеялись над Стефаном Сальваторе, ночным героем, превратившимся в неосторожного гостя, и шли домой по солнечной улице.

6

Вернувшись с прогулки, я обнаружил, что мне шьют новый костюм. Миссис Сазерленд показывала портному, где надо подколоть или подшить. Я знал, что должен бежать, но никак не мог расстаться с миссис Сазерленд. Мы провели день, беседуя о моей матери и ее французских родственниках, а также о моей мечте побывать в Италии и посмотреть Сикстинскую капеллу.

Прежде чем я успел это осознать, портной доделал последние стежки и наступил вечер. Даже я вынужден был признать, что костюм великолепен. Я выглядел как наследник династии промышленников — плоеная белая манишка, шелковая шляпа и галстук. Уинфилд одолжил мне карманные часы на цепочке с золотыми брелоками, и запонки у меня были золотые. Я выглядел человеком с головы до ног, и мне было стыдно за то, что я так цепляюсь за прошлое.

Бриджит жеманно улыбнулась, когда я подал ей руку, подсаживая в карету. Ее юбки, такие же как вчера, только абрикосового цвета, занимали все сиденье. Кремовая шелковая сеточка на платье придавала ей вид то ли танцовщицы с европейской картины, то ли огромной булочки. Она хихикала, спотыкалась и цеплялась за меня, чтобы не упасть.

— Спасите меня еще раз, добрый сэр, — смеялась она, и я снова и снова напоминал себе, что должен развлекать ее всего пару часов. Потом, несмотря на всю мою приязнь к миссис Сазерленд, я исполню свой зарок покинуть эту семью, исчезну в толпе танцующих и вернусь в свою нору в парке.

Проехав совсем немного, мы остановились у другого громадного особняка. Сложенный из грубых камней, он походил бы на замок, если бы не огромное количество окон. Я помог Бриджит выйти, и мы отправились представляться хозяевам.

Будучи человеком, я часто танцевал, но, оказывается, совсем не был готов к нью-йоркскому балу.

Кто-то взял у меня пальто и шляпу — и, поскольку это не Мистик-Фоллз, где все друг друга знают, мне дали билетик с номером, чтобы в конце вечера я мог получить вещи. Мы прошли в бальный зал через казавшийся бесконечным холл, увешанный серебряными зеркалами, освещенный свечами и люстрами, сверкающими, как в Версале. Тысячи серебряных отражений нас с Бриджит толпились за стеклом.

В углу играл целый оркестр — скрипки, виолончели, трубы и флейты. Все музыканты были одеты в черное. В зале было множество народу в самых причудливых костюмах, которые я когда-либо видел. Дамы поднимали тонкие, затянутые в перчатки руки, сверкали бриллиантовыми браслетами, демонстрируя платья всех цветов, от кроваво-красного до тускло-золотого, газовые юбки взлетали в мазурке, тюлевые, кружевные и шелковые нижние юбки плыли в воздухе, как цветочные лепестки по воде.

Если вид танцующих ослепил меня, то запах ударил по всем остальным чувствам: дорогие духи, огромные букеты экзотических цветов, пот, пунш, а от кого-то пахло кровью — нерадивая горничная позабыла в платье булавку.

— Вы должны принести даме бальную книжку, — шепотом подсказала Лидия, пока я стоял, ошеломленный и подавленный окружающей роскошью.

— Это… это Аделина Патти? — Я указал на казавшуюся скромной женщину, окруженную толпой поклонников. — Певица?

Я видел ее фотографии. Мой отец хотел, чтобы его сыновья знали родную итальянскую культуру.

— Да, — закатила глаза Бриджит и притопнула хорошенькой ножкой в атласной туфельке. — А вот там мэр Понтер, а там Джон Рокфеллер, а… вы отведете меня на мое место, наконец? Я хочу знать, кто пригласил меня танцевать.

Лидия вежливо кашлянула, но прозвучало это как смешок.

— На юге, — прошептал я, — считается невежливым слишком много танцевать со своим сопровождающим.

Лидия прикрыла рот рукой в перчатке, скрывая улыбку:

— Я слышала, что на юге до сих пор танцуют кадрили и не играют в салонные игры. Удачи, мистер Сальваторе.

Она растворилась в толпе. Маргарет усмехнулась в мою сторону — она висела на локте своего мужа Уолли, очень сутулого невысокого господина в пенсне. Но, когда она заговорила с ним, усмешка куда-то делась, а муж просиял. Я почувствовал странный укол ревности. Я никогда не узнаю, что это такое — простые ритуалы сложившейся пары.

Оркестр заиграл вальс.

Бриджит закусила нижнюю губу:

— У меня до сих пор нет бальной книжки.

— Сударыня, — поклонился я, вздыхая про себя, и предложил ей руку.

Бриджит хорошо танцевала. Когда она скользила по паркету, ее общество было почти приятным. На несколько минут танца я забыл, кто я и где я: просто мужчина во фраке, танцующий в зале, полном красивых людей. Она послала мне взгляд зеленых глаз, и на один прекрасный миг я представил, что это Келли, живая и здоровая, получившая то, чего она заслуживала.

Музыка замолкла, и иллюзия испарилась.

— Отведите меня в первый ряд. Я хочу, чтобы все нас видели!

Она затащила меня в буфет, где была выставлена разная экзотическая еда. Мороженое из невиданных фруктов, настоящий венский кофе, бланманже, крошечные шоколадные пирожные, хрустальные бокалы с шампанским. Для тех, кто проголодался, там была самая разная птица, от перепелок до гуся, нарезанных маленькими кусочками, чтобы можно было быстро перекусить и вернуться в зал.

Мне захотелось испытать нормальный человеческий голод, но я был вынужден удовлетвориться шампанским.

— Хильда! Хильда! — закричала Бриджит, перекрывая шум толпы.

Красивая девушка в платье цвета розы отвернулась от своего сопровождающего и просияла, увидев Бриджит. Оглядела меня, хлопая ресницами.

— Это Стефан Сальваторе, — представила меня Бриджит. — Это он меня спас.

— Мадемуазель, — поклонился я, поднося ее руку к губам. Бриджит смотрела на меня со смесью ревности и радости от того, что я оказался таким галантным.

— Бруклинская Бриджи! А кто это с тобой? — К нам подошел щеголеватый юноша с сияющими глазами и огромными зубами. У него был длинный острый нос и кудрявые черные волосы, румянец на щеках заставлял предположить чахотку.

— Это Стефан Сальваторе, — Бриджит говорила так же гордо и осторожно, как и с Хильдой, — он спас меня в парке.

— Рад встрече с вами! Абрахам Смит. Называйте меня Брэм. — Он сгреб мою руку и энергично затряс. — Это было так гадко с твой стороны, Бриджи, убежать с приема в одиночку. — Он погрозил ей пальцем.

— Бруклинская Бриджи? — переспросил я. У меня слегка кружилась голова.

— Бруклинский мост станет самым большим подвесным мостом в мире, — обрадовался Брэм. — Никаких больше паромов, нет, сэр. Мы будем ездить взад и вперед через Ист-ривер!

— Только посмотрите! — взвизгнула Бриджит, невежливо показывая пальцем. — Лидия и ее ухажер. Пойдемте, поговорим с ними!

Я беспомощно попрощался с Хильдой и Брэмом, а Бриджит, схватив меня железной рукой, тащила к сестре.

Итальянский граф был окружен поклонницами, среди которых была и Лидия. Подходя, я заметил, что он на меня смотрит. Волосы цвета воронового крыла блестели в свете свечей, а черный костюм сидел на нем идеально. Он двигался с небрежной грацией, жестами помогая своему рассказу. На руке сверкало кольцо.

Истина дошла до меня мгновением раньше, чем он повернулся, как будто он ждал меня. Я очень постарался скрыть удивление, глядя в ледяные голубые глаза брата.

7

Каждый мускул моего тела напрягся. Время остановилось, когда мы скрестили взгляды в безмолвном поединке. Грудь сдавило. Во мне вскипал гнев. Последний раз я видел Дамона сразу после того, как тот убил Келли. Тогда он стоял надо мной, сжимая в руке кол. Его щеки ввалились, а сам он исхудал в плену. Теперь Дамон выглядел так же, как во время человеческой жизни, — юноша, очаровывавший всех, от буфетчиц до почтенных бабушек. Чисто выбритый, изящно одетый и безукоризненно исполняющий роль итальянского графа. Человека. Он обманул всех в зале.

Дамон приподнял одну бровь и дернул углом рта в улыбке. Кто угодно решил бы, что он просто рад новому приятному знакомству.

Я знал правду. Дамону нравилась придуманная им шарада, и он ожидал моей реакции.

— Стефан Сальваторе, позвольте представить вам графа Дамона де Санга, — представила его Лидия.

Дамон отвесил идеальный поклон, словно переломившись в талии.

— Де Санг, — повторил я.

— Граф де Санг, — поправил Дамон, имитируя итальянский акцент. Он улыбался, демонстрируя ровный ряд белых зубов.

Нет, только не здесь, думал я в ярости. Не в Нью-Йорке, не среди этих милых, невинных Сазерлендов. Дамон последовал за мной или приехал сюда первым? Он провел здесь достаточно времени, чтобы влюбить в себя бедную Лидию. А заодно и обмануть все нью-йоркское общество. Может ли быть совпадением то, что в этом переполненном людьми городе мы оба связались с семьей Сазерлендов?

Дамон смотрел на меня. В глазах таилась ледяная саркастическая усмешка, как будто он догадался, о чем я думаю.

— Стефан, Дамон, я просто чувствую, что вы станете друг другу как братья, — воскликнула Бриджит.

— Прекрасно, — Дамон снова улыбнулся углом губ, — здравствуй, братишка. Откуда вы родом, Стефан?

— Виргиния, — коротко ответил я.

— В самом деле? Я недавно был в Новом Орлеане и готов поклясться, что встречал там джентльмена, похожего на вас как две капли воды. Вы там не бывали?

Глаза Лидии горели гордостью. Бриджит кивала на каждое слово Дамона. Даже Брэм и Хильда казались зачарованными. Я сжал бокал так сильно, что даже удивился, когда тот не лопнул:

— Нет. Никогда там не бывал.

Внезапно бросилась в глаза радостно сверкающая серебряная посуда на столе. Сотни людей, сотни ножей и один очень злой и очень непредсказуемый брат.

— Интересно, — обронил он, — возможно, мы съездим туда вдвоем. Я слышал, там великолепный цирк.

Оркестр снова заиграл быстрый танец. Но теперь это был просто шум на заднем плане. Бал и его участники меня больше не интересовали. Здесь были Дамон и я, скрестившие взгляды.

— Если ты хотя бы попробуешь… — сказал я так тихо, чтобы меня слышал только он, и невольно напряг плечи.

— Не воображай, что ты сможешь меня обыграть. — Дамон перекатился с пятки на носок. Окружающие смотрели то на меня, то на него, понимая, что что-то происходит, но не понимая, что именно.

— Мне хочется пить, — наконец сказал я, не отрывая взгляда от Дамона и пытаясь придумать, как бы увести его от моих новых друзей. — Составите мне компанию?

— Отлично, я с вами, — торопливо сказал Брэм, пытаясь снять напряжение.

— Прекрасно, — отозвался Дамон, передразнивая тон Брэма, — но долг — и мазурка — зовут. — Он обернулся к Хильде и поклонился. — Позволите?

— Я бы с удовольствием, но Брэм… — Она начала пролистывать бальную книжку, свисавшую с запястья на розовой ленточке. Потом ее глаза расширились, и она замерла, пристально глядя… не на книжку. Я взглянул на Дамона. Он смотрел на нее подчиняя. Показывая всем — мне — насколько он силен.

Он информировал меня об этом.

— Впрочем, неважно, — решила Хильда и подала Дамону руку. Он повел ее в зал, улыбаясь мне через плечо. Кончики его клыков блестели.

— Хотел бы я быть настолько обаятельным, — тоскливо сказал Брэм, — он покорил всех леди в городе.

Лидия зарделась. Она не следила за Хильдой злым взглядом, а сохраняла ледяное спокойствие человека, который точно знает, как к ней относится ее возлюбленный. Несомненно, Дамон и ее зачаровал. Он накопил очень много Силы и сделал это очень быстро.

— А где конкретно вы познакомились? — спросил я, пытаясь говорить спокойно.

— О, это было так романтично, — быстро ответила Бриджит, — почти так же романтично, как когда вы нашли меня в парке, беспомощную…

— Бриджи, дай сестре ответить — прервал ее Брэм.

Лидия улыбнулась, вся ее напускная вежливость и манерность слетели:

— Это и в самом деле было похоже на сказку. Внезапно полил дождь — всего минуту назад светило солнце. Мы с мамой, не готовые к перемене погоды, промокли насквозь. Моя новая шляпка погибла, все свертки отсырели. Наверное, десяток карет проехал мимо, не остановившись. А потом одна из них остановилась, дверь открылась, и он подал мне руку… — Ее взгляд стал мягким. — Он предложил уступить карету нам, но мы поехали все вместе.

Брэм зацокал языком, Лидия очень мило пожала плечами:

— Знаю, знаю… «садиться в карету с незнакомцем». Очень дурно с нашей стороны. Но он был так вежлив и мил… мы так хорошо прокатились… солнце вышло, а мы даже не заметили.

Мой мозг лихорадочно заработал. Мог ли Дамон зачаровать всех кучеров на Манхэттене, чтобы они не замечали Лидии с матерью? Можно ли зачаровать столько народу разом? А дождь? Это удача… или что-то еще? Дамон не может зачаровать погоду. Если бы вампиры это умели, я бы знал от Катерины или Лекси, верно?

Я посмотрел на Лидию. На шее у нее была простая узкая ленточка с единственной жемчужиной. На гладкой чистой коже не было следов укусов. Если Дамон ею не питается, зачем она ему?

— Кто-то, кажется, хотел пить? — с надеждой сказал Брэм, потирая руки. — Безумно хочу еще шампанского.

— Да, жажда — ужасная вещь, — согласился я. — Но прошу меня извинить. — Я повернулся и пошел сквозь толпу, намереваясь найти брата, прежде чем ему выпадет шанс вцепиться в чью-то глотку.

8

Дамон танцевал с Хильдой, легко ведя ее в танце. Он только прикасался к ней кончиками пальцев, и она изгибалась, прижимаясь к нему чуть крепче, чем допустимо, и отклоняясь чуть дальше, чем необходимо. Другие девушки смотрели с завистью, явно мечтая о танце с ним. Он делал вид, что не отрывает взгляда от своей партнерши, но видел достаточно, чтобы ухмыльнуться в мою сторону.

Я нетерпеливо ожидал конца танца, прикидывая, не смогу ли я Силой заставить музыкантов замолчать. Но, сколько бы Силы ни накопил Дамон, у меня из-за скудной диеты ее было намного меньше.

С последним тактом мелодии я подошел к брату.

— Так вы хотели… — невинно спросил он, указывая на Хильду. — Я уверен, что она согласна. Если вы ее пригласите…

Смущенная Хильда изучала бальную книжку.

— Пойдем выпьем. — Я взял его под локоть.

— Как раз об этом я и думал, — преувеличенно серьезно согласился он и прищелкнул пальцами, как будто приказывая собаке. — Хильда?..

— Оставь ее в покое, — приказал я.

Дамон закатил глаза:

— Отлично. Официант тоже справится. — Он позволил мне вцепиться в его плечо и провести себя через толпу, через буфет и библиотеку в плохо освещенный кабинет.

— Какого черта ты здесь делаешь? — спросил я, как только мы оказались одни.

— Пытаюсь развлекаться. — Он сделал насмешливый жест. Зато он больше не говорил с акцентом. — Видел паштет? Лососину из Шотландии? А Аделину Патти? Отец бы просто умер на месте. Ой. — Он щелкнул пальцами. — Он и в самом деле умер. То есть ты его убил.

— После того как он попытался убить нас. — Я сжал кулаки.

— Поправка: после того как он застрелил нас обоих. Мы мертвы, братишка, — усмехнулся Дамон.

Прохаживаясь во время беседы и изучая убранство комнаты, брат кружил вокруг меня, возможно даже не осознавая этого. Я вспомнил, как он шел по арене цирка в Новом Орлеане, когда Галлахер заставлял его драться с пумой. Дамон нашел маленькую статуэтку и крутил ее в руках, не отрывая от меня взгляда. Я напряг плечи — так тело отозвалось на нарушение личного пространства.

— Спрашиваю еще раз: что ты здесь делаешь?

— То же, что и ты, братишка. Начинаю новую жизнь вдали от дома, войны, трагедии и прочего, от чего обычно бегут иммигранты. В Нью-Йорке настоящая жизнь. Я подумал, что если это подойдет моему брату, то подойдет и мне.

— Ты преследовал меня. Как?

— Ты воняешь, — ответил Дамон. — Не удивляйся! Не один ты. Все воняют. Мы хищники, Стефан. Примерно с середины пути было уже совсем нетрудно предсказать, куда ты отправишься после Нового Орлеана, и мне надо было всего лишь оказаться тут первым. Пока еще не изобрели поезд, который обгонит моего коня. Ну ладно, нескольких коней. Парочку я загнал. Совсем как ты свою бедняжку Мезанотт.

— Зачем, Дамон? — Я пытался не обращать внимания на его жестокость. — Зачем ты меня преследуешь?

Дамон сузил глаза. Неожиданно в них мелькнул гнев, вырвавшийся с самого дна души.

— Я говорил, что собираюсь мучить тебя вечность, которую ты мне подарил, Стефан. Неужели ты думаешь, что я так быстро откажусь от обещания?

Я знал, как Дамон злится. Его гнев напоминал летнюю бурю, быструю и жестокую, разрушающую все вокруг, — а потом он успокаивался и покупал выпивку на всех.

Но это был совсем другой гнев, и я был ему причиной.

Я отвел взгляд, чтобы он не прочитал в нем ни боли, ни вины.

— Чего ты хочешь от Лидии? Что она должна сделать?

— Ах, Лидия, — протянул Дамон, — не правда ли, она очаровательна? Пожалуй, лучшая из трех сестер. Не то чтобы Маргарет не обладала определенным шармом, но, на мой взгляд, она несколько язвительна… и к тому же замужем, — он покачал головой, — но есть еще Бриджит! Такая милая девушка! Такая живая!

— …кто-нибудь видел Стефана? — Как по заказу, мы услышали ее визгливое детское сопрано на расстоянии четырех комнат.

— …и с таким противным голосом, — вздрогнул Дамон. — Прежде всего, братец, я бы велел ей молчать. Этим ты сделаешь миру большое одолжение.

Я сжал челюсти:

— Ты познакомился с Сазерлендами задолго до того, как мы с тобой встретились.

— Неужели? — Дамон поставил статуэтку на стол и вертел ее туда-сюда, как будто решая, где она будет выглядеть лучше. — Бедная девушка совсем промокла — она ведь рассказала тебе эту историю? Ей она так нравится. Как бы она ни пыталась казаться твердой и практичной она такая же романтичная дурочка, как и все они. Внезапная гроза из ниоткуда, сухой кэб для Лидии… для очень богатой Лидии… гостеприимной… имеющей добрую семью.

— Ты настоящий мастер интриг. Контролируешь судьбы людей. — Мне надоело слушать, как он бахвалится.

— Да, я мастер. Как ты думаешь, кто оставил Бриджит там, где ты ее нашел? — Он приблизил лицо к моему, так что мы почти соприкасались носами. — Кто, по-твоему, ранил ее — как раз в должной степени — и оставил старому доброму, предсказуемому Стефану? Стефану, который поклялся не пить человеческой крови и, конечно, предпочтет спасти девицу, а не прикончить ее?

По позвоночнику пробежала дрожь.

— Разумеется, я зачаровал всю семью, чтобы они тебя приветили. — Он говорил так, как будто это было совершенно обычным делом.

Вдруг я все понял. Легкость, с которой Сазерленды приняли меня в семью, вызывала подозрения, и я должен был раньше понять, что что-то неладно. Как человек, подобный Уинфилду, пустил в дом незнакомца, бродягу, не спросив ничего ни о его семье, ни о круге знакомств? Человек с его состоянием должен осмотрительнее выбирать знакомства. А миссис Сазерленд — такая трепетная мать, как она позволила мне сопровождать их с дочерью на прогулке? Я ничего не мог с собой поделать — думал, была ли их привязанность ко мне искренней или придуманной Дамоном… хотя сейчас явно было не время для таких мыслей.

— Чего ты хочешь? — еще раз спросил я. Мы снова попали в эту ловушку, но теперь я знал, насколько опасен мой брат, и как далеко он готов зайти.

— Ничего страшного, Стефан! — Он улыбнулся, отступил на шаг и поднял руки. — Подумай! Мы с Лидией помолвлены. Ты и влюбленная Бриджит… мы женимся на сестрах и, как ты всегда мечтал, будем братьями вечно… пока они не умрут.

— Я не женюсь на Бриджит, — отказался я.

— Женишься.

— Нет, — повторил я. — Я уезжаю из Нью-Йорка. Сегодня.

— Ты остаешься и женишься на Бриджит. — Дамон снова подошел вплотную ко мне. — Или я начну убивать людей в зале одного за другим.

Он был смертельно серьезен. Галантный, веселый и беззаботный Дамон исчез бесследно. В нем снова тлел гнев.

— Ты не можешь так поступить! Даже тебе не хватит сил убить весь зал.

— В самом деле? — Он обхватил себя за плечо. В комнату, как по команде, вошла горничная. На ее шее, скрывая место укуса, был повязан платок. Дамон дернул подбородком в сторону окна, и она легко подошла к нему и начала открывать защелки.

— Я могу заставить Бриджит и ее глупых дружков выпрыгнуть с балкона, — сообщил Дамон.

— Я тебе не верю, — сказал я как можно спокойнее. Только Лекси могла контролировать больше одного человека за раз. А Дамон намного ее моложе.

— Или я могу выстроить их в ряд и разорвать каждому горло, — внес он альтернативное предложение, — мне все равно.

Горничная вылезла на подоконник и полезла на перила.

— Ублюдок, — прошептал я, пытаясь схватить девушку, пока она жива. — Слезай оттуда, — зарычал я, не зная, зачаровываю я ее или нет. Внезапно она испугалась — чары исчезли. Заплакав, она выбежала из комнаты.

— Зачем? — спросил я. — Зачем тебе жениться на Лидии? Зачем я должен жениться на ее сестре?

— Если я обречен жить вечно, я надеюсь по крайней мере делать это красиво, — пожал плечами Дамон. — Мне не нравится жить от человека к человеку, от кормления к кормлению, не имея дома. Когда я женюсь на Лидии, я буду богат. Полный дом слуг, удовлетворяющих все мои желания… капризы и нужды. — Я не был уверен, что он говорит только о крови. — Или я могу просто взять деньги и сбежать. В любом случае, будет намного лучше, чем сейчас. Уинфилд просто купается в деньгах.

— Но при чем здесь я? — Внезапно я почувствовал, что очень устал. — Почему бы тебе просто не заниматься тем, чем ты хочешь, не разрушать человеческие жизни?

— Поверь, у меня есть свои причины, — криво улыбнулся Дамон.

Я потряс головой. За дверью кабинета под ручку прогуливалась пара, ища тихое место для разговора. За ними слышался радостный гомон танцующей толпы, веселые беседы, стук каблуков по паркету. Я услышал громовой голос Уинфилда, рассказывающий кому-то об основных признаках капитализма.

— Что ты с ними сделаешь? — С Дамоном в качестве зятя продолжительность жизни Уинфилда Сазерленда явно резко сократится — и Лидии тоже.

— Получив их деньги? Пффф. Не знаю. — Дамон вскинул руку. — Я слышал, что Сан-Франциско — прекрасный город. Или отправлюсь в путешествие по Европе, о котором ты всегда мечтал.

— Дамон, — начал я.

— Или буду просто жить здесь, как король, — продолжал он, перебив меня. — Наслаждаться жизнью.

Перед моим взором предстала ужасная картина — Дамон, удовлетворяющий все свои желания в доме Сазерлендов.

— Я тебе не позволю, — резко сказал я.

— А какое тебе до них дело? Помнится, отнюдь не я рыдал в Новом Орлеане… Чего ты хочешь теперь, братишка?

— Я изменился. — Я смотрел ему в глаза.

— Конечно, — согласился он, — интересно, что могло… о! — Он улыбнулся. — Лидия, верно? Снова идешь по моим стопам? Все, чего бы я ни захотел… Катерина.

— Я никогда не любил Катерину. Не так, как ты.

Она мне нравилась — а кому она не нравилась? Она была красива, мила и кокетлива. Дамона не волновала ее темная сторона… или он восхищался ею? Но, когда я был под властью ее чар, мне хотелось забыть, что она вампир. А когда вербена очистила мой разум, Катерина стала мне отвратительна. Все мои глубокие чувства были вызваны чарами. А Дамон любил ее по-настоящему.

— И я не люблю Лидию. Но это не значит, что я хочу видеть, как ты ее — или еще кого-то — убьешь.

— Тогда ты сделаешь то, что я сказал. И все будет хорошо. Но если заступишь за черту хотя бы однажды… — Дамон провел пальцем по шее. — Их кровь будет на твоих руках.

Долгую секунду мы с Дамоном смотрели друг на друга. Я поклялся никогда больше не причинять вреда людям и не допускать, чтобы людям был причинен вред из-за меня. Я был в ловушке — как будто стоял в цирке на арене, связанный веревками из вербены, и Дамон это знал.

Я вздохнул:

— Что я должен сделать?

9

Пятнадцать минут спустя мы с братом стояли рядом с танцующими, ожидая, когда окончится музыка. Люди вертелись в танце, взлетали юбки, и никто не знал, что между ними стоят двое жестоких убийц.

— Повторяй за мной, — Дамон почти не шевелил губами.

— Иди к черту, — ответил я так же, одновременно улыбаясь Маргарет.

— Я там был, мне не понравилось. — Он подхватил с подноса два бокала шампанского и протянул один мне.

— Вооот вы где! — подлетела ко мне Бриджит. Она подскакивала на месте, и оборки на платье колыхались вверх-вниз, как гигантская медуза. Она схватила меня за руку: — О чем вы разговаривали? Обо мне?

Я внимательно посмотрел на нее. Хорошенькая — но отталкивающая. Эгоистичная, инфантильная, вечно требующая внимания. Но Бриджит Сазерленд не заслуживала смерти. На моей совести уже достаточно жизней. Я никогда не исправлю все ошибки, которые совершал в первые дни после трансформации, но спасти эту семью от жестокости Дамона обязан. Их крови у меня на руках не будет.

— Да. Да, конечно. — Я пил шампанское и высматривал официанта с новой порцией.

— Внимание! — объявил Дамон, постукивая по бокалу серебряной ложечкой. Распорядитель танцев Реджинальд Честер удивленно покосился на него. Сконфуженные музыканты опустили смычки. Миссис Честер вначале подумала, что кто-то еще вздумал вмешаться в танцы, но, обнаружив, что это Дамон, разулыбалась, как будто он был ее сыном.

Шумная толпа повернулась к нам: молодые, старые, украшенные перьями и драгоценными камнями, одетые в широкие шелковые платья и задрапированные в кружевные шали, похожие на стаю тропических птиц в зоопарке, ожидающих служителя, который принесет им зерна на ужин. Они шептались и кивали в сторону Дамона, пытаясь подтвердить свое знакомство с ним.

— Я обедала с ним на прошлой неделе.

— Он выпивал с Ноксами — там мы и познакомились.

— Я рекомендовал ему своего лучшего портного.

Непонятно было, попали ли они под власть обаяния Дамона или под власть его мощных чар. Но я все еще не понимал, как такой молодой вампир мог накопить столько Силы.

— У меня и у моего нового друга есть объявление. — Дамон снова вспомнил об итальянском акценте. Лидия тихо пробиралась вперед готовая встать рядом с Дамоном.

— Многие из вас слышали историю о том вечере, когда мы с мисс Сазерленд встретились впервые. Чужестранец и прекрасная дева в беде…

Толпа восхищенно улыбалась. Хильда обменялась завистливыми взглядами с одной из подружек.

— И, по невероятному совпадению, мой новый друг Стефан Сальваторе прошлой ночью спас ее сестру, такую же красивую и очаровательную Бриджит Сазерленд. Я не могу говорить за него, — он придвинулся к Лидии — бокал высоко поднят, внимание приковано к толпе, — но, что касается меня, это была любовь с первого взгляда. Я уже говорил с ее отцом, и, пока никто не опередил меня, я, граф Дамон де Санг, прошу Лидию оказать мне честь и стать моей женой, хотя я ничего не могу предложить ей, кроме своего имени и вечной преданности.

Он опустился на одно колено и прошептал:

— Лидия?

Лидия зарделась, потеряв всякую бдительность, — она была не из тех девушек, которые всегда воображают, что им сделают предложение руки и сердца на глазах огромной толпы. Она сияла:

— Конечно, Дамон. — Она протянула ему руку.

Семья Сазерлендов стояла впереди. На лице Маргарет были написаны гнев, отвращение и недоумение. Я знал, что она чувствует, но удивлялся ее реакции. Разве Дамон не заставил ее принять его — и меня — целиком?

Реакция Бриджит была вполне человеческой и гораздо более отталкивающей. Ее глаза горели чистой, иссушающей ревностью. Может быть, там была тень облегчения от того, что старшая сестра выходит замуж и освобождает ей дорогу.

Но было понятно, что младшая дочь Сазерлендов всю жизнь мечтала о том, как идеальный поклонник сделает ей предложение на публике, в присутствии всех ее друзей. Толпа зааплодировала, и Дамон сверкнул глазами в мою сторону. Один взгляд. Как будто он мог зачаровать меня. В каком-то смысле он это сделал — я точно знал, чего он от меня хочет.

Я допил второй стакан и выступил вперед, поворачиваясь к Бриджит.

Все повторяется. Казалось, только вчера я был в Мистик-Фоллз, стояло ленивое, бесконечное лето, я мечтал отправиться в университет в Шарлоттсвилле, ожидал начала войны, и меня заставляли ухаживать за Розалин. Каждый разговор с ней поселял в желудке ледяной ком, каждая встреча оставляла после себя усталость и отчаяние. Я не хотел на ней жениться — этого хотели наши родители. Об этом мечтал отец. Меня подталкивали к помолвке, к свадьбе, которой я не хотел.

И теперь это повторяется снова. Может быть, это часть наказания, которое я заслужил. А если это спасет жизни…

— Бриджит… — Я повернулся к ней, поклонился и отсалютовал бокалом. Я был просто-таки идеалом романтической фигуры — для янки внове наша южная галантность. — С того самого момента, как я… увидел твое полумертвое окровавленное тело в Сентрал-парке и чуть тебя не прикончил… имел счастье прийти вам на помощь, когда вы в этом нуждались, я знал, что вы будете моей. Благодаря великодушию ваших родителей я уже принят в семью. Бриджит, сделаете ли вы эту минуту счастливейшей в моей жизни?

Пронзительно взвизгнув, Бриджит кинулась мне на шею — предварительно передав Хильде бокал с пуншем.

— Отлично сработано, — захлопал в ладоши Брэм, покраснев еще сильнее. — Я знал, что ты прекрасный парень! Сразу это понял!

Толпа взорвалась криками и аплодисментами, захлопали пробки от шампанского. Уинфилд Сазерленд так надулся от гордости, что я заопасался, как бы он не лопнул. Миссис Сазерленд казалась очень довольной, пристроив всех дочерей. Только Маргарет долго злилась, прежде чем смогла надеть на лицо выражение сестринской гордости.

Вынесли «Навуходоносор» — огромную бутылку шампанского, в двадцать раз больше обычной. Распорядитель элегантным движением взял у дворецкого саблю и отсек горлышко бутылки, залив все вокруг сияющей золотистой жидкостью.

— Давайте сыграем обе свадьбы в воскресенье! — воскликнул Дамон как будто в величайшем волнении. — Мы ждали всю жизнь, пока не нашли этих леди, — зачем ждать дальше?

«Действительно, зачем?» — подумал я. Игра Дамона началась.

10

6 Ноября 1864 года

Дамон вернулся. Кажется он никуда и не исчезал. Он следил за мной, искушал меня, контролировал меня. Он — кукловод, а я злополучная марионетка, вынужденная подчиняться.

Пока я не увидел Дамона, я не понимал, насколько мне понравились Сазерленды, — я больше не был одинок, у меня появилась надежда на нормальную жизнь. Я знал, что должен буду с ними расстаться, но я посмел надеяться, что мое путешествие по этому миру будет не таким одиноким, если я докажу себе, что могу держать себя в руках, но Дамон слишком хорошо меня знает. Он зачаровал Сазерлендов, чтобы они приняли меня, но не зачаровал меня, чтобы я остался с ними. Я мог убежать утром, мог сбежать в парке, мог смешать с толпой на балу. Но я остался, потому что — и Дамон это знал — мне нравилось чувствовать себя частью семьи, хотя бы на несколько дней.

План Дамона страшил меня — хотя бы потому, что его не понимал. Почему Нью-Йорк? Почему Сазерленды? Почему я? Если Дамон мог срежисировать все, втереться в доверие к Сазерлендам, обеспечить мое присутствие, тогда зачем весь этот спектакль? Зачем утруждать себя женитьбой? Почему бы просто не привести Уинфилда в банк и не снять со счетов все деньги? Он собирается жить как человек? Ему нужен брак, чтобы занять место в обществе? Он просто хочет помучить меня?

Или что-то другое? Секретная цель, которую я не могу даже вообразить?..

У меня были только вопросы. И я боялся, что ответы даст первое же мертвое тело.

Чуть позже я стоял на плоской крыше одного из самых впечатляющих зданий в федеральном стиле, которое я когда-либо видел. Стройные ко лонны поддерживали легкий портик над парадным входом, к которому вела огромная витая лестница, покрытая красным ковром. Каждая деталь, от оконных переплетов до карнизов, была тщательно продумана, и ничего лишнего здесь не было. Огромная овальная столовая в точности (насколько я мог об этом судить) повторяла столовую Белого дома. Того самого Белого дома. В нашей новой столице. Примерно так же выглядел дом коменданта, достаточно роскошный для человека, командующего Бруклинской верфью.

Если ему недоставало размера и модных деталей (как, например, в резиденции Сазерлендов), это компенсировали идеальные лужайки, прекрасный сад и великолепный вид на Манхэттен. Поместье стояло на утесе над Ист-ривер и городом, находившимся под защитой флота. Раньше здесь проживал коммодор Мэттью Перри собственной персоной. Я затаил дыхание от этого великолепия.

— Нет. — Бриджит решительно замотала головой и с непреклонным видом отступила, подбирая юбки.

Ее маленькая свита добродушно засмеялась.

— Слишком белый, — решил Брэм.

— Слишком маленький, — добавила Хильда.

— Но он невероятен! — воскликнул я. — Какой вид! Какой он огромный! Какой… что с ним не так?

— Место. Это Бруклин. — Бриджит не смотрела на своего жениха. — Никто не женится в Бруклине.

Уинфилд взглянул на свою жену с любовью, явно вспоминая собственную свадьбу. Наверное, она была весьма скромной — тогда он еще не был богат. Вряд ли это их волновало тогда, но сейчас они хотели обеспечить самые дорогие капризы младшей дочери.

Лидия улыбнулась и что-то прошептала Дамону, который не обращал на нее внимания. Ей было все равно, где выходить замуж. Поскольку нам предстояла сомнительная церемония соединения двух «счастливых» пар одновременно, она великодушно предоставила выбор сестре. Сазерленды принадлежали к епископальной Церкви, по крайней мере формально, но ни моя, ни Дамона конфессиональная принадлежность или отсутствие таковой никого бы не смутили. Не было проблем и с выбором церкви для церемонии — семейная часовня. Очень роскошная семейная часовня. Бриджит в этом вопросе была очень современной.

— Зачем тогда мы рассматриваем особняки с видом на Проспект-парк, — поинтересовалась Маргарет, — если Бруклин нас не интересует?

— Мне понравился тот, с романскими арками, — вмешался я, надеясь избавиться хоть от этой части хлопот.

— Боюсь, что нет, братишка. — Дамон взял меня за плечо. — Осталось всего четыре. Возвращаемся на Манхэттен.

Мы спустились по крутой деревянной старомодной лестнице на первый этаж, поблагодарили дворецкого и отправились к пристани фултонского парома, который должен был перевезти нас к каравану карет, предназначенных для долгого путешествия по городу.

— Отличное место, чтобы поставить кафе с мороженым, — задумчиво изрекла Лидия.

— Ты хочешь мороженого? — спросил Дамон, как будто у четырехлетней.

Хотя находиться рядом с Бриджит было мучительно, так меня раздражало все, что она говорила, постоянно ждать, что Дамон выкинет что-нибудь ужасное, было еще хуже. Потому что Дамон обязательно сделает что-нибудь ужасное, как только ему надоест играть во внимательного жениха. А его терпения хватит ненадолго — он любит только те игры, где можно делать ставки.

— Да, — сказала Лидия. — Но здесь нет мороженого. А должно быть.

— Не беспокойся, — влезла Бриджит, стремясь вставить в беседу что-нибудь умное, — скоро здесь будет огромный мост, везде будет тень, а места хватит только на грузовые повозки и вонючих лошадей.

Брэм — источник этой информации — покачал головой:

— Нет, Бриджи, здесь будет прекрасное освещение. Посмотри, где сейчас солнце…

Я оперся о поручень, изучая нашу маленькую экспедицию. Девушки напоминали картинку — четыре красавицы, раскрасневшиеся от солнца и прогулки, ленты на шляпках развеваются, юбки обвиваются вокруг бедер под легким ветром с моря. Они были хороши — на мгновение я даже забыл, в какой ситуации оказался. Маргарет купила у мальчишки газету, чтобы почитать в дороге. Для лодочной прогулки день был отличный, и, против ожидания, Ист-ривер не порождала во мне отвращения, которое до сих пор вызывала бегущая вода. Бриджит спустилась вниз, не желая сидеть на солнце, — учитывая мое положение, это было как минимум смешно. Я расслабился впервые за день, подставив лицо солнцу, — благодаря средиземноморским корням моя кожа легко покрывалась здоровым бронзовым загаром.

А потом рядом плюхнулась Маргарет.

— Вы кажетесь разумнее второго жениха, — резко сказала она, — чего вы хотите от нашей семьи? Денег? Доли в бизнесе? Чего?

Я внутренне застонал.

— Вам придется мне поверить. — Я поймал взгляд ее голубых глаз. Не применяя Силу, я заставил свой голос звучать как можно искреннее. Взял ее руки в свои — поступок дерзкий, но мне было необходимо, чтобы она меня поняла. — Меня не волнует богатство Бриджит. Мне важны безопасность и процветание вашей семьи. Я клянусь вам чем угодно.

— Это проблема. Я не знаю, чего стоит ваше слово. Я не знаю вас. Никто вас не знает. — Маргарет вздохнула и сняла шляпку. — Это так… странно. Я понимаю, почему вы нравитесь Бриджит, вы недурны собой и хорошо воспитаны.

Я в замешательстве опустил глаза.

— Но на самом-то деле мы ничего о вас не знаем. Ни бумаг, ни фактов — просто беглец с юга? Мы говорим о Бриджит. Она уговаривала отца отвезти нас в Европу, чтобы она могла пленить короля, принца или, как минимум, герцога. Кто-то не королевской крови ей не подходит. А вы — не обижайтесь только — очень далеки от королевской семьи.

— Ну, Лидия заполучила графа.

— Да, — задумчиво сказала Маргарет. Посмотрела на меня, заправила за ухо выбившуюся черную прядь. — А насчет Дамона де Санга…

Я вздрогнул, пытаясь сохранить невинный вид.

— Что вы о нем думаете? Вы… неожиданно сблизились после двойного объяснения в любви.

Я посмотрел на юг, где Гудзон и Ист-ривер сливались, становясь морем. Я забыл о городе, не смотрел на него. Солнце заливало белым и розовым светом древние воды.

Как рассказать ей обо всем, не подвергая ее опасности? Она кажется единственным разумным человеком в семье. Я снова вспомнил о Катерине и подумал, что моей семье следовало быть более настороженной.

— Не верьте ему, — наконец сказал я, надеясь, что это не слишком опасно, — я не верю.

— Хммм, — она посмотрела на Дамона, занятого оживленной беседой с Брэмом и Уинфилдом, — и я тоже.

Остальные дома, которые, по замыслу Бриджит, следовало осмотреть, были очень далеко от места, где мы находились. Особняк Ричардсов стоял рядом с Форт-трайоном на северной окраине Манхэттена, а паром пристал к юго-восточной оконечности острова.

Во время медленной поездки в карете я увидел самый, наверное, необычный город в жизни. Неспешно поднимаясь по Пятой авеню, я поражался тому, какие разные люди избрали Нью-Йорк в качестве места жительства. От босоногих газетчиков и старьевщиков до людей вроде Уинфилда, сидящих в раззолоченных каретах и попыхивающих сигарами.

На полпути, на Шестьдесят первой улице, мы остановились перекусить в отеле «Маунт Вернон». Бриджит продолжала трещать о своем свадебном платье.

— …Дарлу надо одеть в муслин, несмотря на войну, она все равно почти закончилась. И мне нужны новые сережки, правда, папа? Стефан, дорогой, там есть самые прекрасные в мире жемчужные сережки…

Дамон прочистил горло:

— Бриджит, тебе абсолютно необходимы новые сережки. А платье твое будет такое красивое, что тебя прямо съесть захочется. Да, Стефан?

Я поднялся из-за стола, не имея возможности насладиться холодным цыпленком, свежим хлебом, рыбой и чаем и не в состоянии больше слушать бессмысленную болтовню своей невесты и бесконечные подколки брата.

— Я пойду подышу воздухом, — извинился я.

Во время торопливого бегства из столовой я бы обязательно споткнулся о кушетку, но меня спасла грация вампира. Я не мог так вымотаться — я выдерживал худшее. Жить в Сентрал-парке и питаться мелкими зверьками было намного изнурительнее, чем сидеть в карете, разглядывать дома и слушать треск младшей представительницы семьи Сазерлендов. Но я ничего не ел после вчерашней белки, я был голоден и ослаб, как будто совершил трансатлантическое путешествие.

Быстрый тихий набег на кухню выявил то, на что я и надеялся, — крыс. Их было не слишком много, в основном они гнездились в воздуховоде, ведущем в кладовую. Я поймал одну, сломал ей шею, высосал ее насухо, не теряя, однако, контроля над собой. Это было легко — такая она была мерзкая. Тихий шум и приглушенный вздох заставили меня обернуться. Крысиная кровь текла по губам.

Дамон стоял, держа за горло официантку и выдвинув клыки. Она смотрела молча и бессмысленно, как все, находящиеся под воздействием чар.

— Я смотрю, мы оба удалились с одной целью, — удовлетворенно сказал Дамон и сморщился, увидев крысу в моей руке, — ты мог бы найти что-нибудь получше.

Он откинул голову, готовясь ударить.

— Пожалуйста… не надо. — Я беспомощно поднял руку. — Не убивай ее.

Дамон остановился.

— Хорошо, — согласился он. — Я не стану ее убивать. Это будет предсвадебный подарок специально для тебя.

Я закрыл глаза, понимая, какой кошмар меня ждет. Даже если предположить, что он не убьет эту девушку в качестве подарка, потом будут другие убийства.

11

Проснувшись утром, я, как в детстве, натянул мягкие льняные простыни до подбородка. Закрыв глаза, я почти смог представить, что я снова дома. Что мы с Дамоном все еще люди и ссоримся, как ссорились всегда. Что отец занят делами где-то на плантации. Что Катерина жива.

Нет, не так. Что мы никогда не встречались с Катериной.

Или… что я лежу в постели в доме Лекси, ничего не зная о своей новой жизни, но принятый новыми друзьями в новом доме.

Я наконец проснулся полностью, и мои фантазии разбились о реальность. Я был в доме Сазерлендов, пленник их гостеприимства и интриг брата, невлюбленный жених, стремящийся к ненужной свадьбе. Сазерленды не особенно старались соблюдать правила хорошего тона, но за завтраком от всех требовалось выглядеть прилично. Одевался я медленнее, чем обычно, — подравнивал подтяжки для носков, расправлял манжеты, расчесывал волосы пятерней. Мне не нравился тот, что смотрел на меня из зеркала. Я его ненавидел.

К тому моменту, как я спустился вниз, все уже принялись за еду. Миссис Сазерленд поприветствовала меня теплой материнской улыбкой, уколовшей меня прямо в сердце. Она мне все еще нравилась, но ее заставили полюбить меня.

— Доброе утро, — промямлил я, пробираясь на свое место, — могу я попросить кофе?

— Ты неважно выглядишь, мой мальчик, — заметил Уинфилд, засовывая часы в карман. — Ты похудел. Тебя бы надо подкормить перед свадьбой. Пожалуй, возьму тебя сегодня в клуб. Там отличный пудинг и прекрасный ягненок.

Лидия улыбнулась извиняющейся улыбкой. Я неожиданно понял, что красивый розовый шарф, который она накинула на шею, как раз закрывает место вампирского укуса.

Дамон ее укусил.

Я отвернулся от кофе, который передо мной поставили, — у меня сжался желудок. Бессознательно я прикоснулся к шее, к тому месту, куда Катерина кусала меня, вспомнил эту боль и удовольствие. Это информация для меня? Напоминание о том, что случится, если я не женюсь на Бриджит?

— Стефан! В клуб пойдешь позже! У нас очень много дел, — предупредила Бриджит. — Мы обязаны, просто обязаны нанести визит семье Брэма. Они любят Дамона; Брэмми всюду брал его с собой, например в тот бар, где подают настоящий английский «Пиммз». Я смогу надеть голубое муслиновое платье! К ним домой, не в бар, конечно же. Это неподходящее место для леди. Фанни хотела надеть на свадьбу голубой муслин, но ее жених расторг помолвку, бедняжка…

Открылась дверь в кухню, и оттуда вышел Дамон.

— Доброе утро! — Он сиял. Выглядел он бодрым и отдохнувшим, отвесил Лидии поклон, а мне подмигнул.

У меня напряглись плечи:

— Что ты здесь делаешь? — спросил я самым невинным тоном, на который был способен.

— Ты не слышал? — Он сел за стол и изящным жестом развернул салфетку. — Уинфилд попросил меня переехать.

— Ааа. — Я отодвинулся от стола и нацепил на лицо улыбку, чтобы спрятать гнев. — Дамон, можно попросить тебя на минуту выйти со мной в холл?

Дамон осклабился:

— Я только что сел за стол, и я очень голоден.

— Мне понадобится всего минута, — заверил я его сквозь стиснутые зубы.

Лидия испытующе посмотрела на меня, но Дамон все-таки встал и последовал за мной:

— Миледи, я скоро вернусь.

Когда мы оказались за пределами слышимости, я повернулся к брату:

— Ты невероятен. Ты переезжаешь сейчас?

— Благодарю, — Дамон издевательски поклонился, — и да. Почему ты не слушал вчера вечером, когда я говорил обо всех… возможностях, которые предоставляет дом Сазерлендов?

Комната закружилась — так я разозлился. У меня больше не хватало терпения на игры Дамона.

— Зачем утруждать себя всем… этим? Этими интригами? Если ты настолько могуществен, почему бы просто не пойти в банк и не заставить их отдать тебе все деньги?

— Думаю, я бы с этим справился. Но это скучно.

— Скучно? — Я не верил своим ушам. — Ты делаешь все это ради забавы?

Взгляд Дамона стал твердым:

— Перспективы, братец. Ты совсем не думаешь о будущем.

Он нахмурился и смахнул с моего пиджака воображаемую соринку:

— Я мог бы украсть деньги и бежать из города. Но мы собираемся жить вечно. Я, во всяком случае, собираюсь. Насилие не всегда увенчивается успехом. Если ты вдруг не заметил, Маргарет довольно упряма. Вдруг она или Уинфилд, который может преодолеть мои чары, начнут размахивать моим портретом и называть меня вором… нет, я не могу себе этого позволить. Гораздо проще и веселее просто унаследовать эти деньги.

Я посмотрел на дверь, отделявшую нас от сидевших за уютным завтраком Сазерлендов:

— Унаследовать? После смерти?

— Что? Что конкретно ты предполагаешь? — Он сделал вид, что оскорблен в лучших чувствах. — Ты получаешь половину денег, а я не собираюсь убивать дальше. Помнишь? Я же дал тебе слово.

— Нет, Дамон. Ты сказал, что, если я не женюсь на Бриджит, ты убьешь всех в зале. Ты ничего не сказал о том, что случится после свадьбы.

— Отлично, — кивнул Дамон, — я убью нескольких. Начиная с этого подхалима Брэма. Он имеет виды на мою Лидию, — добавил он с притворным гневом.

— Дамон, — зарычал я.

Он сузил глаза:

— Ты позаботишься о своей жене, а я о своей.

Я поглядел на брата:

— Значит, ты собираешься убить Уинфилда после подписания завещания?

— Ну, тебе придется не отходить от него и следить за этим.

— Я не позволю тебе убить никого из них, — пообещал я, сжав зубы.

— Ты не сможешь меня остановить. Я сам решу, что делать, — прошипел в ответ Дамон.

Мы уставились друг на друга. Мои руки сжались в кулаки. Он напрягся, готовый к бою. В этот момент в холл заглянула миссис Сазерленд:

— Мальчики? У вас все в порядке?

— Да, мэм, — ответил Дамон. — Мы просто знакомимся. — Он указал на кухонную дверь и слегка поклонился: — Стефан. После тебя.

Я неохотно проследовал на кухню, Дамон шел за мной.

— Завтра мы подберем костюмы. — Дамон как будто продолжал светскую беседу, начатую в холле, словно позабыв наш спор о судьбах всех присутствующих. — Стефан, наши костюмы должны сочетаться! Бриджит, не ты ли говорила вчера, как кто-то, не помню кто, надел на свадьбу платье в тон платью сестры? Шелковое?

Он знал. Он был моим братом и точно знал, как надо меня мучить. Вечно.

— Конечно, Дамон. — Бриджит повернулась ко мне с радостной улыбкой. — Стефан, ты должен это услышать. Я думала о том, чтобы мы с Лидией оделись одинаково, но это будет не так красиво, учитывая ее фигуру…

Я медленно опустился на стул, потонув в ее словах — и в сознании правоты Дамона. Я никогда не остановлю брата. По крайней мере не тогда, когда это по-настоящему важно.

12

Следующие несколько дней пролетели, заполненные свадебными приготовлениями и согласованием меню. По вечерам Сазерленды предавались обычным занятиям. Миссис Сазерленд учила Лидию шить стеганые одеяла и капоры. Бриджит занималась вечерними косметическими процедурами — сто раз расчесывала волосы и обмазывалась сливками, запах которых я чувствовал из гостиной. Уинфилд удалялся в кабинет с графином бренди, изучал газету или приводил в порядок счета.

Я спускался на второй этаж и строил планы по спасению Сазерлендов, но вынужден был отказываться от большинства из них. Еще мне приходилось планировать свои кормления. Под бдительным оком семьи Сазерлендов и их слуг выдерживать диету из городских животных стало трудновато. Они будто ожидали, что я сбегу, и всегда были готовы меня остановить. Непонятно было только, сколько в этом было от их природной осмотрительности, а сколько от чар Дамона. Иногда у меня получалось ускользнуть на крышу или на задний двор, найти там крысу, голубя или хотя бы мышь. Хэйзел, домашняя кошка, была, конечно, под запретом — но бродячие кошки, по счастью, нет.

Дамон не испытывал подобных проблем и не слишком заботился о сохранении тайны. Он приходил и уходил, когда ему заблагорассудится, пропадая бог знает в каких подозрительных закоулках. По ночам, когда я крался на охоту, я частенько встречал горничную или слугу, направлявшихся в его комнату. Для моего брата дом Сазерлендов был настоящим гранд-отелем — он бывал на обедах, заданных в его честь, и на приемах в самом высшем обществе. Он был принцем, а Нью-Йорк — его королевством.

Когда Дамон вернулся домой в четверг, Уинфилд высунул голову из кабинета:

— Отлично. Рад тебя видеть. — Уинфилд держал в руках два стакана виски. — Не откажешься составить мне компанию?

По подбородку Дамона стекала струйка крови, которую он не озаботился вытереть. Кто угодно подумал бы, что он порезался бритвой. Уютный кабинет внезапно показался темным и тесным. Дамон походя вытер губы, смотря при этом на меня, и плюхнулся на диван рядом с будущим тестем, совсем не как итальянский граф, а как… ну, Дамон.

— Добрый вечер, сэр. — Он перестал изображать итальянский акцент, и это показывало, насколько серьезно они все попались.

— Я хотел побеседовать с вами обоими о вашем будущем. — Уинфилд раскурил сигару.

— У меня большие планы. Я строю долгосрочные перспективы, — ответил Дамон. — Жить, конечно, я хочу здесь. Я люблю большие семьи.

У меня пересохло в горле. Я провел рукой по волосам, начиная паниковать, потому что в очередной раз вспомнил, что понятия не имею о планах Дамона.

— Думаю, мне стоит завести собственное дело, — продолжил Дамон.

Но тут дверь кабинета открылась, и вошла Маргарет.

— Папа!

Не обращая на, нас никакого внимания, она швырнула отцу свежий номер «Поста» и ткнула пальцем в статью:

— Читай!

— Скандал в доме Сазерлендов — двое молодчиков, не имеющих ни гроша, женятся на выгодных невестах. Безутешные сыновья банкиров, политиков и наследники больших состояний очень недовольны. Возможно, дело в шантаже? Пожелавший остаться неизвестным источник, близкий к семье, утверждает… Какая чепуха, боже мой. — Он отбросил газету и взялся за свой стакан. — Людям интересны такие глупости…

— Нас уничтожат, — Маргарет почти умоляла, полностью игнорируя при этом нас с Дамоном, — в конце концов, разве ты не понимаешь, что это будет вредно для бизнеса?

— Вам не кажется, что подобные разговоры — дело мужчин? — лениво спросил Дамон, снова вернувшись к своему акценту. Его ледяные глаза не отрывались от ее лба, как будто он хотел просверлить в нем дырку. Я поднялся, встав между ним и Маргарет. Кажется, она не заметила ни его ненависти, ни опасности, которой подвергалась.

— Я понимаю ваши опасения, — быстро сказал я. Ради нее самой я должен был это прекратить. — Но поверьте мне, я хочу вашей семье самого наилучшего.

— Строго говоря, мы как раз разговаривали о бизнесе, — добавил Уинфилд. — Дамон, что ты говорил?

— Мне понадобится совсем небольшая сумма наличными. — Мой брат повернулся, тем самым выключая Маргарет из беседы. — Она позволит мне съездить на родину и выбрать товары для экспорта…

Маргарет задохнулась:

— Ты ведь не дашь ему ничего, кроме приданого?

— Не жадничай, детка, — Уинфилд сделал успокаивающий жест, — эти деньги помогут ему встать на ноги.

— Ты сошел с ума? Ты его вообще не знаешь. Пусть он сначала поработает на тебя. Или сделай его управляющим одним из мелких предприятий.

Дамон поднялся, охваченный холодной яростью. Я попытался взять Маргарет за руку, но она меня оттолкнула. Она выпрямилась в полный рост, уставившись Дамону в глаза. Ей было далеко до красоты младших сестер, но она производила впечатление.

— Ты стал совсем ненормальным с тех пор, как он появился, — бросила она отцу, не отрывая взгляда от Дамона, — ты позволил ему — и ему, — он ткнула пальцем в меня, — стать почти членами нашей семьи, поселиться под нашей крышей, есть нашу еду, а теперь ты предлагаешь им деньги, своих дочерей и не знаю что еще. Никому, кроме меня, не кажется, что это странно?

Уинфилд был расстроен, но озадачен.

Дамон распахнул глаза.

— Тихо, — приказал он ей, — ты должна принять меня и Стефана. Мы остаемся здесь.

Долгую секунду она смотрела на него. Я ждал, что ее глаза остекленеют, а зрачки расширятся хотя бы немного. Но она только затрясла головой:

— Твой фальшивый титул может обмануть других, но не меня. Я не собираюсь принимать в этом участия.

Я смотрел на нее в замешательстве, а она вылетела из комнаты. Я никогда не видел, чтобы Дамон не смог кого-то зачаровать, даже когда он был юн и слаб. Я втянул воздух, пытаясь уловить аромат вербены, который объяснил бы происходящее, но не почувствовал ничего подобного.

Все, на что я мог надеяться, — обеспечить Маргарет безопасность.

13

Ночью я лежал в постели, глядя в потолок. Луна светила сквозь газовые белые занавески, весь дом гудел от звуков шагов, стука сердец и мышиного шелеста, как будто дом был живой, весь, кроме меня и Дамона, конечно. Сазерленды не знали об этом, но, открыв мне дверь, они пригласили в гости Смерть. Я был раковой опухолью их беззаботного существования, и скоро тьма поглотит весь их мир, не оставив ничего.

Я не желал участвовать в интриге Дамона. То же самое произошло, когда Катерина вмешалась в мою жизнь и уничтожила всю семью Сальваторе. Так или иначе, но спокойствие этой семьи полностью зависело от меня. Если Дамон убьет их, их кровь будет и на моих руках. Но как его остановить? Я намного слабее брата и не планирую снова кусать людей, потому что боюсь не суметь остановиться.

Я вскочил с постели и резко дернул занавеску. Глядя на луну, бывшую свидетельницей стольких моих преступлений, я снова и снова вспоминал свой разговор с Маргарет. Жесткие очертания ее подбородка. Чистоту ее глаз. Ясный синий взгляд, оценивший нас с Дамоном, словно бы проникший сквозь кожу и разглядевший небьющиеся сердца. Уинфилд готов отдать свое богатство Дамону, но его дочь остается невосприимчива к Силе моего брата.

Но как?

Единственная известная мне защита от вампиров — вербена, но в Нью-Йорке я ни разу не чувствовал ее удушающего запаха. Пытаясь избавиться от Катерины, отец подмешивал вербену в мой виски, чтобы она отравилась моей кровью. Если бы отец сообразил раньше, мы с ним до сих пор жили бы в Мистик-Фоллз, изучая счета, — я готовился принять на себя управление Веритас.

Открыв окно, я вышел на узкий балкончик. Ночь была странно тихой. Ветер не тревожил деревьев, голуби, прикорнувшие на соседней крыше, не шумели. Балкон выходил на восток, на мутный Ист-ривер и узкую полосу земли — остров Блэквелла, где недавно построили сумасшедший дом. Губы невольно скривились в улыбке. Если бы я мог запереть там Дамона…

А потом я закричал и вцепился в кованые перила. Я должен бросить мечтать, надеяться и думать о миллионах «если». Я не могу уничтожить Дамона и не могу изменить прошлое. Что сделано, то сделано. Даже на пике своей Силы я не смогу повернуть время вспять и исправить то, что Катерина сделала со мной и моей семьей. Я свободен, у меня есть определенный опыт, и я буду бороться.

Держась за перила, я прыгнул на крышу, с глухим стуком приземлившись на гудрон. Нью-Йорк — большой город, и кто-то где-то обязательно выращивает вербену или хотя бы хранит сухие побеги. Я буду бегать по улицам, пока не почувствую ее запах. Добавить траву в питье Лидии не получится — Дамон ее кусает, но если у меня получится подмешать вербену в виски Уинфилда…

Я пробежал по крыше, готовясь перепрыгнуть на соседнюю, а потом спуститься на улицу.

— Что ты делаешь, братишка? — слова прозвучали в ночи, как выстрел, и я застыл на краю.

Медленно повернувшись, я увидел улыбающегося Дамона. Он был готов ко второй части вечерней прогулки — костюм-тройка, трость с золотым набалдашником в руке. Я сразу ее узнал — она принадлежала отцу Келли, человеку, который взял Дамона в плен, пытал его и морил голодом, а потом заставил драться с пумой. Дамон, наверное, украл ее после того, как убил Келли.

Неожиданно образ Келли встал у меня перед глазами. Добрые зеленые глаза, улыбка, веснушки, пятнавшие каждый дюйм ее кожи. Как смело она отдала себя на берегу озера, предложив мне свою кровь и зная при этом, кто я и что я могу с ней сделать…

Ее мертвое, изломанное тело, лежащее в траве за домом Лекси.

— Ублюдок, — прорычал я, с трудом узнавая собственный голос. Гнев, которому я неделями не давал выхода, прорвался наружу. Все мышцы как будто горели. Я бросился на него. — Почему ты не можешь оставить меня в покое?!

Я врезался в него с каменным стуком. От испуга Дамон упал на спину, но тут же сбросил меня и вскочил на ноги. Сжал мою шею, как тисками.

— Если ты так отчаянно мечтал избавиться от меня, не нужно было делать меня вампиром, — прошипел он. В его облике не осталось никаких следов веселья. Я пытался освободиться, но его колено врезалось мне в позвоночник, прижимая к крыше.

— Это ты сделал меня таким. Из-за тебя я понял, что поступок Катерины — дар, а не проклятие.

— Поверь мне, — прохрипел я, — я все изменил бы, если б мог.

— Ай-ай-ай, — покрутил головой Дамон, — папа не учил тебя, что мужчина должен отвечать за свой выбор? — Он прижал мою голову к крыше, царапая щеку о гудрон. — Ты так разочаровал его под конец… не женился на Розалин, связался с вампиршей, убил его.

— Ты всегда его разочаровывал, — выплюнул я, — я должен был убить тебя, когда у меня была такая возможность.

Дамон издал сухой смешок.

— Было бы обидно — тогда бы этого не смог сделать я.

Давление на позвоночник ослабло, когда Дамон поднял меня за рубашку.

— Что ты… — начал я. Прежде чем я успел закончить, Дамон с силой пушечного выстрела швырнул меня вперед. Мое тело прорезало ночной воздух, и на краткое мгновение мне показалось, что я лечу. Потом твердое покрытие дорожки между домами ринулось мне навстречу, и кости громко хрустнули.

Боль разлилась по всему телу, когда я перекатился на спину. С лица капала кровь. Я пролежал несколько часов, смотря на звезды, пока моя Сила не вылечила меня, не срастила кости и не зарастила дырку в щеке быстрее, чем это мог бы сделать самый искусный хирург.

Но когда я встал, грудь пронзила новая боль. На кирпичной стене дома Сазерлендов краснели — это могла быть только кровь — четыре слова: «Я слежу за тобой».

14

В пятницу Уинфилд повез нас с Дамоном на примерку. Визит к Пинотто развлек бы меня в другой период жизни — как, например, ночь, когда мы с Лекси ходили по магазинам в Новом Орлеане. Паскуале Пинотто был мастером в своем деле и происходил из династии портных, обшивавших королевские семьи Европы. Пенсне, кусок мела и портновский метр вокруг шеи делали его похожим на персонажа сказки. Я попытался сказать ему те несколько слов, которые знал по-итальянски; это ему понравилось, но он поправил мое произношение. Дамон, разумеется, сделал вид, что в Америке он желает разговаривать только по-английски, хотя портной очень радовался встрече с земляком.

— Посмотри только, — Дамон поднес к лицу кусок алого шелка, — из этого можно сделать подкладки для пиджаков. Разве он не подчеркнет цвет моих губ? Или… шеи Лидии? — Он сдвинул ткань вбок, туда, где были бы следы от клыков.

Уинфилд удивился:

— Она недавно начала носить шарфы — ты это имеешь в виду? Чертовски странно, раньше она никогда не любила шарфы.

Дамон бросил на него быстрый взгляд, удивленный и раздраженный, — такой быстрый, что его заметил только я. Интересно, что мистер Сазерленд замечал незначительные изменения, хотя в целом не мог противостоять воздействию Дамона. А безопасность пожилого богатого джентльмена целиком зависела от того, будет ли он игнорировать интриги моего брата.

Я прислонился к стене — напряжение изматывало, мешая даже стоять на ногах. Среди рулонов дорогой ткани, в лабиринте зеркал и швейных машинок я почувствовал приступ клаустрофобии, запертый в этой комнате так же, как в этой жизни.

Мистер Сазерленд разместил свое массивное тело в кресле. Он нервничал и вертел в пальцах одну из своих знаменитых сигар — курить в ателье было нельзя, чтобы запах дыма не пропитал материю.

— Позвольте предложить вам эту ткань. — Синьор Пинотто продемонстрировал нам черный шерстяной креп, такой тонкий и мягкий, что казался шелковым. — Его привозят из одной деревушки в Швейцарии. Там работают…

— Оставьте эту ткань мне, — Уинфилд мял в руке незажженную сигару, — я знаю, что говорю. Пусть молодые люди выбирают что хотят.

Дамон принялся осматривать пиджаки. Снял один с вешалки и приложил к себе.

— В этой визитке и в черном крепе мы будем похожи на истинных созданий ночи, — заметил Дамон. — Стефан, тебе так не кажется?

— Кажется, — согласился я с каменным лицом.

— Примерь. — Дамон протянул мне такой же пиджак меньшего размера.

Я послушно снял свой собственный и натянул предложенный. Сидел он хорошо, только был чуть великоват в плечах и груди. Портной с Уинфилдом как раз втянули Дамона в дискуссию об узорах, подкладке и пуговицах, и мне почудилось, что вот сейчас я мог бы выпрыгнуть в окно и убежать. Выполнит ли брат все свои угрозы? Убьет ли всех Сазерлендов — или сделает что-нибудь похуже?

Потом я вспомнил о кровавых буквах на стене и понял, что никогда не решусь узнать ответ на этот вопрос. Мне не нужны новые смерти на совести.

— Это в таком молодежь нынче разгуливает по городу? — спросил Уинфилд, нахмурившись. — Я никогда не бывал этим… как вы сказали? Созданием ночи?

Дамон холодно улыбнулся:

— Никогда не говори «никогда».

А потом Дамон встал рядом со мной перед зеркалом, застегивая пуговицы и одергивая фалды. Так же старательно он оправил и мой костюм.

— Посмотри-ка, — кивнул он на наши отражения. — Мы почти как братья.

— Мы были братьями, — прошептал я так тихо, что никто, кроме Дамона, не мог меня услышать. — Пока ты не стал таким же чужим мне, как сам дьявол.

— А? — поднял голову Уинфилд. — Вы немного похожи друг на друга. Волосы… черты лица… — он махнул рукой и широко улыбнулся, — у меня будет куча похожих друг на друга внуков. Десятки. Будут драться за место у меня на коленях.

Дамон улыбнулся:

— Обязательно. Я хочу большую семью, мистер Сазерленд. Очень важно сохранить мою кровь.

— Ты очень на это напираешь, — вмешался я.

— Я даже не начинал, — улыбнулся он.

— Да ладно. А что означало послание кровью?

Дамон нахмурился:

— Послание?

— Мне больше нравится алый. — Уинфилд поднял рулон ткани. Висящего в воздухе напряжения он, кажется, не замечал. — Она идеальна. Дамон де Санг. Кроваво-красный, или кровавый, да?

Дамон удивился, да и я тоже.

— Я говорю на четырех языках, мальчики, — в улыбке Уинфилда появилась тень раздражения, — и читаю еще на четырех, в том числе на итальянском.

Значит, Сазерленд совсем не был тем простаком, которым казался. В нем было что-то еще — потому-то он и добился успеха.

— И если говорить о языках, ho bisogno di vino[2], промочить горло. Я принес кое-что из собственного погреба. Прекрасный амонтильядо. Составите мне компанию?

— Сейчас я готов высосать хорошего Сазерленда досуха, — игриво сказал Дамон, хлопнув меня по плечу вслед за нашим будущим тестем.

Меня охватило отчаяние. Когда мы только стали вампирами, я мечтал провести вечность с братом. Но сейчас я больше всего на свете хотел от него избавиться.

15

Ночью перед свадьбой я стоял и смотрел в окно. Месяц светил через его узорный переплет. Я чувствовал, что весь ночной мир дразнит меня, приговаривая: пора играть, пора охотиться, пора исчезнуть во тьме. Кожа покрылась мурашками от ночного ветерка, а ноздри дрожали, вбирая тысячи принесенных им запахов.

Я не должен оставаться взаперти ночью… Я был жалок, когда гонялся по парку за белками, но здесь я был в плену своего слова, своей вины, этих глупых стен, семьи зачарованных людей моего брата…

Вечером ко мне заходила миссис Сазерленд. Она почти ничего не сказала — взяла меня за руку, ущипнула за щеку, велела не беспокоиться — дескать, свадьба скоро будет позади, и мы все — мы все — сможем вернуться к нормальной счастливой семейной жизни.

Вряд ли она понимала, что после встречи с Дамоном Сазерленды никогда больше не будут ни счастливой, ни нормальной семьей.

Стук в дверь прервал мои размышления. Я обернулся и поправил шелковую домашнюю куртку, которую одолжил мне Уинфилд. Наверное, миссис Сазерленд что-то забыла. Но дверь открылась, и в образовавшуюся щель просунулось розовощекое озорное личико.

— Бриджит! — почти закричал я и отчаянно огляделся, как будто в комнате мог чудом появиться еще один выход, через который я бы сбежал.

Она хихикнула и проскользнула в комнату, захлопнула за собой дверь и привалилась к ней с таким видом, как будто за дверью осталась целая армия.

— Стефан, — произнесла Бриджит тоном, который явно считала нежным и соблазнительным. На ней был шифоновый пеньюар в огромных розах, а под ним, вместо простой ночной рубашки, сильно затянутое платье из ярко-розового шелка, с алым поясом и открытыми плечами.

— Бриджит, — осторожно повторил я, отступая, и стукнулся головой о столбик кровати.

— Я подумала, что мы можем начать медовый месяц пораньше, — прошептала она, бросаясь мне на шею.

— Э…

Щеки у нее покраснели, глаза были полуприкрыты. Дело было не только в чарах Дамона, но и в ее эмоциях, ее влюбленности в мужчину, за которого она собиралась выйти замуж.

Она толкнула меня — руки у нее оказались неожиданно сильными — на кровать и упала сверху душной грудой шелка. Грудь вздымалась под корсетом, через одежду я чувствовал тепло ее кожи.

Мне открывался прекрасный вид на обнаженную белую шею. Сердце билось быстро-быстро, окрашивая кожу нежным розовым сиянием и наполняя мои ноздри запахом крови. Соленой, теплой человеческой крови. Она прижалась ко мне, и я задрожал. Челюсть пронзила острая боль — такая сладкая боль… столько времени прошло с тех пор, как я пробовал человеческую кровь…

Это не причинит ей вреда, утверждала какая-то часть моего существа. Она не против моего укуса, даже без всяких чар. Это не больно, ей понравится. Прежде чем я осознал, что делаю, я прижался губами к ее плечу, просто чтобы почувствовать вкус кожи, облизать ее.

Она почувствовала мое движение и истолковала его неправильно, обвила меня ногами и стала целовать сильнее.

— Нет!

Я справился с собой и сбросил ее с себя. Я не собирался делать ей больно, но даже сейчас, когда я совсем ослаб, я был в несколько раз сильнее человека. Она отлетела, ударилась о столбик кровати.

И заплакала.

— Ты… меня… не хочешь. — Крупные капли слез стекали по щекам.

— Бриджит, я, — клыки втянулись, челюсть саднило, и мне очень хотелось крови, — просто… мы поженимся завтра. Всего один день. Если мы подождем, это будет… нечто особенное. Представь, мы завершим этот прекрасный день… с тобой в твоем прекрасном… э…

— Платье из кремовой парчи с фламандским кружевом на рукавах и лифе, атласным поясом цвета слоновой кости и фате с такими же цветами. — Она шмыгнула носом.

— Прекрасно. — Я осторожно тронул ее локоть, потом взял за подбородок, чтобы она посмотрела на меня. Она вытерла слезы своим пеньюаром. — Пусть в нашу первую ночь я запомню тебя такой… моя блистательная невеста.

Она кивнула, снова шмыгнула носом и бледно улыбнулась:

— Хорошо.

Потом снова захихикала, вскочила с кровати и скользнула к двери.

— Спокойной ночи… любимый, — проворковала она.

Как только она ушла, я бросился на кровать лицом вниз и зарычал в подушку. Ничто не могло утолить мой голод. Я стоял, ходил от огня к двери, хотел убежать, хотел охотиться, хотел сделать что-нибудь. Но у меня не было выбора. Я был заперт в этой комнате, в этой ситуации, в ужасном между — не человек, не чудовище.

Я разорвал подушку точно надвое — перья засыпали комнату белой пудрой.

Будь ты проклят, Дамон, за то, что вверг меня в это. Будь ты проклята, Катерина, — за то, что это начала.

16

12 ноября 1864 года

Жизнь с Дамоном похода на игру в шахматы с сумасшедшем. Я могу придумать тысячу вероятных ходов и способов защиты от них, он сделает тысячу других, а потом просто поменяет правила игры.

Его сделала непредсказуемым не только свежеприобретенная склонность к жестокости, но и то, как он ею наслаждается. Мы питаемся кровью, но у нас все-таки остается какая-то сила воли. Дамон не должен был поддаваться злу, но он сделал это радостью.

Я наблюдал, как он менялся, со смесью ужаса и чувства вины — это я толкнул его на этот путь. Катерина преобразила его, но это я заставил его впервые укусить человека.

После послания кровью я уже не мог бросить Сазерлендов, не придумав способа обеспечить их безопасность. То, что мой брат сделал с Келли… он не остановился перед убийством целой семьи, после того как его члены послужат выполнению его плана.

Но когда он начнет действовать? На свадьбе? После свадьбы? После медового месяца? Через год? Могу ли я увезти девушек? убедить их спрятаться? Зачаровать их? Дамон смог найти меня здесь, найдет ли он меня — или их — в другом месте?

Мне нужен план на тот случай, если Дамон не уедет, заполучив деньги.

Конечно, проще всего будет убить Дамона.

Voila — уничтожить одного больного, непредсказуемого, жестокого вампира, и весь мир, а заодно и я, окажемся в безопасности. Конечно, если предположить, что я на это способен. Я настолько слабее его, что понадобится действовать обманом, например ударить его ножом в спину. Как он убил Келли.

Но я не должен так думать. Я не опущусь до его уровня. Он мой брат. И, каким бы ужасным он ни был, он единственный родной мне человек.

Время летело, как будто у него не было лучшего занятия, чем подталкивать меня к женитьбе. Не успев этого понять, я был втиснут в костюм, насильно накормлен оладьями и оттранспортирован на сотню кварталов к северу, к алтарю, где и стоял теперь, ожидая свою судьбу, а Сазерленды, сами того не зная, ожидали свою.

Мы с Дамоном стояли плечом к плечу в огромном холле Вудклиф-мэнор — семейная часовня оказалась маловата для амбиций Бриджит. Ричардсы были так любезны, что предоставили нам свой дом на оконечности острова Манхэттен. На самом деле это был скорее замок — серые башни, парапеты, декоративные решетки, серый камень стен, словно бы растущих из такого же серого утеса.

Недалеко отсюда, за готическими окнами, находились развалины форта Трайон, места поражения британцами американских войск под командованием Джорджа Вашингтона.

Мыслями я был где-то далеко, среди щеголеватых англичан и оборванных американцев, среди выстрелов и запаха пороха, и вдруг что-то случилось. Катерина могла помнить эту битву. Я никогда не спрашивал, сколько ей лет, — может быть, Дамон спрашивал, — но она была намного старше, чем выглядела. Она могла быть свидетелем многих событий, о которых я читал в учебниках истории.

Я задрожал при этой мысли, но неожиданная жара в помещении уняла дрожь. Мы с Дамоном стояли перед толпой самых уважаемых людей Нью-Йорка, неловко ерзавших на церковных скамьях. Они не понимали, какой опасности себя подвергают просто находясь здесь.

Я оттянул воротничок и галстук, внезапно ставшие слишком тесными. В глазах все плыло, стены двигались, и на секунду наряды и лица гостей оплыли, как будто под языками огня. Кожа облезла с лиц, как листья с кукурузного початка, оставив белые кости, обвитые сухожилиями.

— Стефан! — прошипел Дамон, толкая меня локтем. Я понял, что вцепился ему в руку. — Тебе позвать врача? — саркастически поинтересовался он.

Я потряс головой, не понимая, что со мной. Снова разглядел толпу — живую, радостную, смеющуюся и осторожно обмахивающуюся веерами.

Даже я вынужден был признать, что миссис Сазерленд, миссис Ричарде и служанки проделали огромную работу. Алый ковер был засыпан розовыми лепестками так густо, его почти не было видно. Розовые, белые, бордовые, они превращали зал в великолепный розовый сад. По стенам висели гирлянды дорогих экзотических цветов, в воздухе плавал запах лимона и апельсина. Под потолком красовались огромные цветочные шары, настоящий фейерверк лепестков. В каждой нише и каждом углу стояли вазы с изящными композициями из трав и цветущих веток айвы, как будто мы были в лесу.

Все были при полном параде, мужчины во фраках, пожилые женщины в тяжелых муаровых шелках, молодые — в легких и ярких. Ярды и ярды ткани лежали на полу у их ног, как будто розовых лепестков было в два раза больше. Шляпки колыхались перьями, сверкали камнями, иногда на них сидели целые птицы. Ради такого случая были вытащены все фамильные драгоценности, на каждой шее и запястье сверкали жемчуга, бриллианты и рубины, некоторые размером с ноготь большого пальца.

Женщины держали в руках шелковые расписные веера из Японии или Англии. Стараясь, чтобы веера деликатно трепетали в их руках, дамы в основном махали ими изо всех сил. Лица дам никак не хотели сохранять благородную бледность, упрямо покрываясь румянцем.

Все шептались и взволнованно переговаривались. Я мог бы услышать любую из этих бесед благодаря обостренному слуху, но это было мне не нужно — все говорили одно и то же.

— Так быстро… они встретились всего месяц назад. Вы слышали эту историю? Он так благороден…

— …счастливица. Надеюсь, моей Лукреции так же повезет.

— Разумеется, младшая из Бомонтов положила глаз на де Санга, но он никого не видит, кроме Лидии…

— …такой красавец. И к тому же граф!

— …да, но кто второй? Жених Бриджит?

Я закрыл глаза, хотя хотел закрыть уши. Как мне хотелось обратно в свою нору в парке.

— Прямо как в старые добрые времена, да, братишка? — вздохнул Дамон, изящно поправляя манжету. — В другой жизни вы с Розалин уже поженились бы.

— Заткнись.

Он был прав. Если бы Катерина не убила подружку моего детства, я бы на ней женился. Тогда вынужденная женитьба на нелюбимой казалась мне худшим, что только могло случиться. Каким же я был невинным…

Я улыбался, хотя улыбка наверняка выглядела вымученной. Изучал толпу, пытаясь найти человека в шарфе, не подходящем к остальному наряду. Утром я высосал насухо пару белых голубей, изначально предназначенных для трогательной послесвадебной церемонии. Но когда в последний раз ел Дамон? Или он планировал огромный кровавый пир?

— Смотрит на нас, — Дамон показал на кого-то из толпы, улыбнулся, — мы красивая пара.

— Я делаю это для того, чтобы спасти жизни, а теперь заткнись.

Дамон закатил глаза:

— Ты такой скучный. Надеюсь, вскоре у тебя разовьется чувство юмора, или это будет ооооочень длинная вечность.

Свадебный марш избавил меня от необходимости отвечать.

Шаферы, муж Маргарет и Брэм, выступили из бокового придела. Другими шаферами были какие-то юнцы, безудержно флиртовавшие с подружками невесты. На девушках были симпатичные одинаковые платья персикового цвета и огромные шляпы, но я разглядел на одной кое-что еще. Хильда повязала на шею платок.

Я посмотрел на Дамона.

Тот пожал плечами:

— Я проголодался, пока ждал.

Честно говоря, я немного расслабился — он не сдерживал себя, предвкушая что-то грандиозное.

Наконец вышел Уинфилд, гордо ведя обеих дочерей. Лидия шла прямо и легко. На ней было простое белое платье из тяжелой ткани, ложившейся складками при каждом движении. Оно полностью закрывало шею и руки, и единственным украшением ему служил ряд жемчужных пуговиц. Тонкая сетка фаты лежала на спине. Она походила на королеву из сказки и улыбалась загадочной улыбкой, которая делала ее еще красивее.

Слева от Уинфилда шла Бриджит в своей парче и атласе. Она была довольно хорошенькой, хоть и слишком разукрашенной. Огромная кружевная фата топорщилась на голове, как корона. Я не мог вообразить, что недавно сравнивал ее с Келли. Бриджит была капризным ребенком, а Келли — независимой и практичной девушкой.

Но сейчас было не время думать о Келли.

Время поползло медленно. Бриджит поднимала и опускала ноги, с каждым шагом приближаясь ко мне на несколько дюймов. Юбки колыхались, как будто по собственной воле. Губы кривило хихиканье, казавшееся далеким и искаженным. А потом я почувствовал запах лимона и имбиря.

Все снова расплылось.

— Катерина?

Вместо Бриджит ко мне шла женщина, одетая в подвенечный наряд. Это из-за нее я здесь находился. Густые черные волосы были забраны под фату, открывавшую идеальные плечи и шею. Синяя камея сверкала на груди. Она застенчиво опустила голову, но бросала озорные взгляды из-под длинных ресниц. Когда она облизала губы, у меня задрожали колени.

Видел ли ее Дамон? Я искоса посмотрел на брата — видит ли он то же, что и я? Не знаю, был ли я околдован, любил ли я Катерину или находился под воздействием Силы, но я все еще был в плену ее чар. Но на лице Дамона была надета безупречная маска, изображающая любовь и радость.

Время снова потекло нормально. Я снова увидел радостно улыбающуюся Бриджит.

А потом девушки стали перед нами, пришел священник, а в наших руках оказались кольца.

К счастью, церемония оказалась очень короткой. Священник произнес короткую речь о любви и зачитал несколько строк из Библии, которые мне бы очень понравились в любых других обстоятельствах. Я не знал, молиться ли, чтобы священник продолжал и продолжал и дал мне как можно больше времени перед неизбежным, или чтобы он поторопился и поскорее закончил все это.

— Если кому-то известна причина, по которой эти две пары не могут вступить в законный брак, назовите ее сейчас или молчите вечно.

Я оглядел зал, надеясь, что кто-то встанет и запротестует. Может быть, это будет Маргарет; она скажет, что Дамон де Санг — не тот, за кого себя выдает, или назовет меня шпионом Конфедерации, или… старшая сестра покачала головой и улыбнулась, но промолчала. Мне могло показаться, но я увидел, что мать сжимает ее колено.

Дамон был первым — он женился на старшей. Я не слушал; в ушах шумело так громко, что я удивлялся, что этого не слышит больше никто.

Что случится, когда закончится церемония? Все произойдет сегодня? Буду ли я вынужден в собственную брачную ночь насмерть сражаться с братом?

— Повторяйте за мной, — наконец сказал священник. Я подчинился.

— Я, Стефан Сальваторе, беру тебя, Бриджит Линн Капберт Сазерленд, в свои законные жёны, чтобы, начиная с этого дня, в согласии с Божьим святым установлением, любить тебя и заботиться о тебе в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока… смерть не разлучит нас.

Я почти задохнулся и мог только надеяться, что публика примет это за эмоции.

— Я, Бриджит Линн Капберт Сазерленд, беру тебя, Стефан, в свои законные мужья, чтобы, начиная с этого дня, в согласии с Божьим святым установлением, любить тебя, заботиться о тебе и подчиняться тебе в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас.

Она забыла мою фамилию. Посмотрев ей в глаза, я понял, что она все еще думает о прошлой ночи.

У меня в руке было кольцо. Простая золотая полоска, на внутренней стороне которой были выгравированы инициалы — мои и Бриджит. Драгоценный металл, приковавший меня к моей судьбе.

Я взял Бриджит за руку. Голос звучал на удивление спокойно:

— С этим кольцом я беру тебя в жены и принимаю его в знак твоей любви отныне и навсегда, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Кольцо скользнуло на палец. Она радостно взвизгнула.

Я поцеловал ее. Поцелуй был быстрым и жестким — надеюсь, он оказался достаточно долгим для публики. Бриджит прильнула ко мне, пытаясь продлить момент. У ее губ был вкус мяты. Я чувствовал себя ужасно.

Теперь я стал женатым вампиром.

17

Прием происходил в другом зале. Мой брат, Лидия и мы с Бриджит принимали и приветствовали гостей у входа. Дамон раскланивался и делал вид, что знает этих людей. Зачаровывал их, чтобы они считали его старым другом. Бриджит демонстрировала свое кольцо, Лидия целовала гостей, пожимала им руки и улыбалась, в зависимости от близости их отношений. Она даже засмеялась, когда Брэм попытался сорвать «прощальный» поцелуй. Бриджит стояла рядом с сестрой, светясь искренней радостью.

— Благодарим за то, что пришли, — повторял я снова и снова. Слова отдавали мелом на языке. — Мы так рады, что вы нашли время разделить с нами праздник. Благодарю за то, что вы здесь. Рады вас видеть.

— Стефан Салъваторе? — вопросила дама в почти негнущемся сером шелковом платье и жемчугах, задержав мою руку в своей дольше, чем этого требовали приличия. Она произнесла е в конце моей фамилии, а глаза у нее были такие же каменные, как юбки.

— Да, мэм. — Я улыбнулся как можно теплее.

— Из флорентийских Сальваторе? Князь Алессандро?

— Не уверен, мэм. — Я пытался удержать на лице улыбку. — Когда мой отец приехал в эту страну, он объявил себя американцем. Он не поддерживал отношений с родственниками.

Ее глаза расширились — правда, руку она отпустила:

— Иммигрант! Как чудесно! — Она удалилась без улыбки.

Еще через несколько сотен людей мы все-таки сели. Наш стол был украшен пальмовыми ветвями и цветочными гирляндами и уставлен самыми дорогими деликатесами — то ли для еды, то ли для демонстрации возможностей. Закуски из морепродуктов — устрицы, копченый шотландский лосось, русская икра. Главное блюдо, включавшее в себя пугающее количество мертвых животных: ростбиф, перепела, оленина, фазаны, вальдшнепы, утка, ягненок, жареная свинина, мясо холодное и горячее, тушеное и жареное, рубленое, соте, нарезанное ломтиками и запеченное в пироги.

Все это венчал свадебный торт — пять ярусов фруктового бисквита, покрытого помадкой и украшенного завитушками, стружками, колоннами и сахарными птичками. Официанты в черных сюртуках разливали шампанское, гости оживленно беседовали. Все мои мышцы были словно завязаны в узлы. «Свадьба» была официально завершена. Мы с Дамоном теперь принадлежали к семье Сазерлендов. И теперь вступление в силу следующего пункта его плана — только вопрос времени.

— Дорогой, передай мне стакан воды. — Лидия нежно прикоснулась к щеке моего брата.

— В некоторые моменты женщина должна любить, уважать и подчиняться. Передай стакан мне, женушка. — Он неприятно улыбнулся.

— Конечно, дорогой, для тебя все что угодно. Вода, вино…

— Кровь? — предположил Дамон.

Лидия засмеялась:

— Если ты этого хочешь, я повинуюсь.

Бриджит ничего не ела, все время перегибалась через стол поговорить с подружками и протягивала руку, демонстрируя кольцо. Я провел ужин нервно гоняя очень дорогую еду по очень дорогой тарелке очень дорогой и очень тяжелой серебряной вилкой и не сводя глаз с Дамона.

Когда вынесли десерт, Брэм на минутку милосердно занял место Бриджит:

— Поздравляю, приятель. — Он пожал мне руку. — Вы с Дамоном отхватили двух лучших невест Нью-Йорка.

Я механически кивнул.

— Миссис и мистер Сазерленд просто ужасны. А Маргарет… она вспыльчивая, но я верю, что ты с ней справишься рано или поздно.

Я встрепенулся:

— Ты не замечал за Маргарет ничего… странного?

Брэм знаком с Сазерлендами всю жизнь. Может быть, он поможет мне понять, как Маргарет сопротивляется чарам Дамона.

Брэм взъерошил черные кудри:

— Странного?

— Да. Она не такая, как другие. Сильная, — я попытался навести его на мысль.

Брэм грустно рассмеялся:

— Это точно. Когда мы были детьми, я утащил ее любимую куклу, чтобы она была санитаркой при игре в солдатики. Господи, как она на меня посмотрела! Она ко мне даже не притронулась, но мне все равно было больно… Понятно, больше я никогда не трогал ее игрушки.

— Она причинила тебе боль не прикасаясь? — попытался уточнить я.

Но тут Уинфилд тронул меня за плечо и кивнул в сторону задней комнаты. Дамон пошел с нами, сохраняя притворно-серьезное выражение лица. Мы тихо прошли мимо гостей и вышли в боковой коридор. Я выглянул в окно. Сквозь деревья и башни виднелись могучие воды Гудзона и утесы Палисейдс, золотое солнце, наполовину погруженное в воду, зеленые леса, лодки и баржи, сновавшие вверх-вниз по реке. Я почти почувствовал себя королем, осматривающим свои владения, — брак вознес меня на самые вершины нью-йоркского общества.

Мы вошли в курительную комнату, обшитую темными панелями. Уинфилд разлил по стаканам рубиновый херес. Дамон вытащил серебряную фляжку и прямо на глазах у Уинфилда налил в свой бокал крови. Человеческой.

— За то, чтобы брак длился вечно. — Дамон поднял бокал.

— За брак, — энергично подтвердил Уинфилд.

Я только кивнул и отхлебнул вина, надеясь, что прохладная жидкость утолит мою жажду.

— Я должен с вами серьезно поговорить. — Уинфилд устроился в большом кресле. Дамон наклонился к нему. Я сжался на своем кресле, готовый ко всему. — О приданом.

Я сжал ладони. Дамон ухмыльнулся, открывая сверкающие клыки, и плюхнулся на бархатный диван.

— Как раз это и я хотел обсудить, папа. Вы не против, если я буду вас так называть?

— Конечно нет, мой мальчик. — Уинфилд предложил Дамону сигару.

Брат принял ее, осторожно отрезал кончик и прикурил так изящно, что я задался вопросом, где он подхватил эту привычку. Вдвоем они моментально заполнили комнату клубами дыма, так что я закашлялся. Дамон, наслаждаясь тем, что мне неудобно, послал в мою сторону кольцо дыма.

— Теперь к делу. Я хочу, чтобы вы оба встали на ноги. Мои девочки достойны настоящих мужчин, и я хочу быть уверен, что, если со мной что-нибудь случится, они будут под надлежащим присмотром.

— Конечно, — заверил его Дамон, двигая только углом рта.

— У меня есть несколько рудников в Виргинии, один из них золотой. Ими нужно управлять. Еще у меня есть акции железной дороги.

Брат раскрыл глаза. Я отвернулся, не в силах смотреть, как он зачаровывает этого несчастного.

— Я бы предпочел наличные, — сказал он.

— Да, это разумно, — согласился Уинфилд без малейшей паузы. — Ежегодная рента?

— Сразу. Все, — любезно ответил Дамон.

— Двенадцатая часть моего поместья, капитала и предприятий?

— Лучше четверть.

Уинфилд сразу же соглашался на все, что говорил Дамон, но я никак не мог понять, обеспечит ли он этим свою личную безопасность. Оставит ли его Дамон при себе, наслаждаясь безукоризненным выполнением приказов?

— Я рад, что вы собираетесь заботиться о моих девочках так, как они привыкли. — Голос Уинфилда звучал глухо, как будто какая-то крошечная часть разума понимала, что что-то неправильно.

Он вытащил чековую книжку и перо. Через мгновение он вручил мне чек с таким количеством нулей, что их было даже не сосчитать.

Дамон оскалился в победной улыбке. Встал, пронеся свой стакан с хересом и кровью совсем рядом со мной. Запах опьянял. Все силы уходили на то, чтобы не схватить и не осушить бокал.

А потом Уинфилд сказал самую поразительную и банальную вещь в мире.

— Эти чеки начнут действовать через некоторое время, — извинился он, не зная, что этими семью словами только что спас себе жизнь.

В глазах Дамона бушевало пламя. Злой, раздраженный взгляд, который знали все в Мистик-Фоллз и под который никто не хотел попадаться. Разочаровывать моего брата опасно. Он скомкал чек в ладони.

— Вы об этом не предупреждали, — прорычал он, размахивая у меня перед носом бокалом с кровью. Я замер, чувствуя, как прорывают десну клыки.

— Мне нужно продать большую часть поместья и предприятий, чтобы получить столько денег, — жалобно ответил Уинфилд.

— Так сделай это! — приказал Дамон.

Я больше не обращал на него внимания. Мне нужно выйти отсюда. Сила отреагировала на голод и гнев — я чувствовал, что начинаю изменяться.

— Мне… — Я не стал утруждать себя извинением.

Я выбежал из комнаты, оставив там злого брата и грустного тестя, бросился из замка в черную ночь, частью которой я был.

18

Между деловой частью города и особняком Ричардсов было две сотни кварталов. Почти десять миль. Но вампиры двигаются совсем не так, как обычные люди, а я только что выпил одну из принадлежавших Ричардсам коз. Я казался всему миру размытой тенью, как и он мне. Я опустил голову, чтобы ни обо что не споткнуться, и бежал, изматывая себя. Подальше от скалистых утесов и прохладных деревьев, через долину, отделявшую их от города. К цивилизации, немощеным грязным дорогам, пахнущим пылью и травой, особенно табаком, привезенным из родной Виргинии.

После недели ожидания, наблюдения и попыток перехитрить брата мне хотелось, чтобы это наконец закончилось. А оно не кончалось.

Дамон не может убить Уинфилда, пока не получит денег, — а кто знает, когда это произойдет. А я должен оставаться с Бриджит, следить за Сазерлендами, изображать счастливого молодожена и пытаться разгадать игру Дамона.

Я запутался в сетях вины; при каждой попытке вырваться из этого болота я увязал еще глубже. Я просто хотел свободы.

Я хотел жить в одиночестве. Если я вынужден прожить вечность вампиром, вряд ли я сумею не оставить никаких следов. Ни смертей, ни травм, ни боли, никаких доказательств моего существования. Я бежал от себя, от своей новой сути, и не мог убежать, так же как не мог убежать от Дамона, моей тени в этом бесконечном посмертии.

Запахи природы уступили вони отходов, которая не исчезает полностью даже в богатых кварталах. В переулках за огромными особняками слуги выбрасывали мусор прямо на улицы, а молочники оставляли молоко на ступеньках заднего крыльца. Они замечали только внезапный порыв ветра, когда я пробегал мимо, тень на кирпичных стенах — как будто облако, на мгновение закрывшее солнце.

В Швейном квартале ноздри обжег резких запах химикатов и опаленных волокон — девушки кроили, шили и красили ткань на фабриках, которые постепенно заменяли фермы. Девушки группками курили у пожарных выходов, подвернув рукава, прислонившись к стенам, стараясь не потерять ни секунды драгоценного перерыва.

Я пробежал мимо одной девушки, чуть не задев ее. Порыв ветра задул спичку у нее в руках. Я обернулся посмотреть на нее, растерянную, в облаке дыма.

Скоро я почувствовал запах человеческой плоти и мусора. Конского навоза и газовых ламп. Фабрик, типографской краски, черного смога, реки, соленой рыбы, а потом и свежего морского ветра. Я различал только отдельные детали, все звуки и виды сливались в ровную серую полосу. Дорогие духи и цветы, мясо и копченый бекон. Лимон и имбирь.

Я встал посреди Вашингтон-сквер как вкопанный. Это были духи Катерины.

Рука опустилась на мое плечо, и я резко обернулся.

Но вместо черных кудрей женщины, которой я обязан своим существованием, я увидел лицо Дамона, который стоял рядом, снисходительно приподняв одну бровь.

Я чуть не упал, так навалились на меня истощение и отчаяние. Я даже не стал стряхивать его руку. Куда я мог пойти, в самом деле? Мой брат следил за мной на всем пути с востока. Я так долго отказывался от человеческой крови, что он в любом случае сильнее и быстрее меня. Пытаясь убежать, я только оттягивал неизбежное — что бы он ни придумал.

— Это же наша брачная ночь, братишка. Куда ты собрался? — резко спросил он.

Я стоял, окончательно измученный побегом:

— Я хотел вернуться.

Дамон закатил глаза:

— Я возьму кэб. — Он поднял руку, и кэб тут же остановился рядом.

— Угол Пятой и Семьдесят третьей, — приказал Дамон.

— Мы едем к Сазерлендам? — удивился я. — Не к Ричардсам?

— Мы едем домой, — поправил Дамон, — да, прием закончен. Ты сбежал под самый конец.

— Что ты сказал Бриджит? — Я не любил ее, но чувствовал, что поступил нехорошо, бросив ее на собственной свадьбе. Вообще-то ничего хуже я в принципе не мог сделать с такой девушкой.

Дамон снова закатил глаза:

— Не беспокойся. Они даже не заметили, что тебя нет.

— Ты их пока не убил?

— С чего ты взял, что я собираюсь их убивать? — невинным тоном спросил он. — Ты считаешь меня чудовищем?

— Да.

— Да. Я то, что ты из меня сделал, — Дамон слегка кивнул.

— И ты ничуть не улучшаешь ситуацию, — пробормотал я.

— Ты ошибаешься, принимая меня за того, кто стремится улучшить твою жизнь, — сказал Дамон неожиданно холодно. Глаза у него сверкнули.

— Ты немало постарался, чтобы остаться в моей жизни, — указал я, — ты уверен, что хотел только сделать мне больно?

Он посмотрел на меня:

— К чему ты клонишь?

— Я думаю, что нужен тебе. Я думаю, что под маской гнева ты прячешь страх перед самим собой. Я — последняя связь с человеческой жизнью, единственный, кто знает правду. И я единственный, кто будет ее знать остаток вечности.

Дамон прищурился и прошипел:

— Ты ничего обо мне не знаешь.

Он открыл дверцу кэба и бросил свое тело вперед и вверх. Мягкий удар — он приземлился на крышу. Я высунул голову из окна, взглянул наверх и в ужасе увидел, как Дамон поднял кэбмена и разорвал ему шею. Сделал один или два глотка и швырнул тело на улицу.

— Дамон! Нет! — но было слишком поздно. Я попытался выпрыгнуть, помочь раненому, но Дамон опустил руку и удержал меня. Стоя на крыше, весь окровавленный, Дамон нахлестывал лошадь. Мы неслись на север, будто Сатана и влекомый им грешник.

19

Когда мы доехали до дома Сазерлендов, морда лошади покрылась пеной, а глаза закатились так, что на виду остались только белки.

— Не рысак, прямо скажем, — небрежно сказал Дамон, похлопывая лошадь по шее. — Не удивлюсь, если она тут и сдохнет.

Я вышел из кэба и невольно поморщился от резкого гнилого запаха — как будто Тэйерсы жили рядом с бойней.

— Может быть, она уже сдохла, — предположил я. Глубоко вздохнул и попытался успокоиться. Я должен быть готов ко всему, что бы ни придумал Дамон. Расправиться с Сазерлендами или провести ночь с моей невестой… В таком случае мне будет очень трудно сдержать обещание не зачаровывать людей.

Я пошел к двери.

— Не спеши, братишка. — Дамон толкнул меня в грудь. Потом с легкостью профессионального карманника извлек у меня из пиджака чек, выданный Уинфилдом, и радостно пояснил: — Он мне понадобится.

— Разумеется. Чистые деньги, — горько сказал я. — Гораздо лучше, чем ограбить банк. Но как насчет кэбмена? Мертвец посреди дороги… такие улики тебя не пугают?

— Его никто не заметит. — Дамона явно удивил мой интерес. — Посмотри вокруг, Стефан. Люди все время умирают на улицах. Он не единственный.

Дамон убивал с легкостью, даже если ничего от этого не получал, и не испытывал никаких моральных терзаний. Когда я убивал людей, я делал это от голода или для самозащиты. Это не спорт. И уж точно я никогда не убивал ради убийства.

— Это по-настоящему тебя раздражает, — добавил он с улыбкой, — может быть, в этом все и дело.

Он поклонился и махнул рукой в сторону нашего нового дома. Посмотрев на красивые стены и скалящихся горгулий, я искренне пожелал, чтобы никто никогда не приглашал меня внутрь, и я бы навсегда остался на улице, несчастным обитателем парка.

А потом кто-то закричал.

Мы с Дамоном ворвались в дом одновременно, чуть не сорвав дверь с петель.

Маргарет стояла посреди гостиной белая как снег, зажав рот ладонью. И тому были причины.

Вся комната была заляпана чем-то, что я принял за черную краску, но потом запах словно ударил меня: кровь. Человеческая. Галлоны крови медленно капали со стен и собирались лужицами на полу. Я чуть не сошел с ума, нервы натянулись, как струны.

Дамон прикрыл лицо ладонью, как будто пытаясь закрыться от запаха, и указал куда-то другой рукой.

Сначала я увидел пару ног в чулках на ковре, как будто кто-то выпил слишком много и упал. Потом я понял, что эти ноги лишены тела.

— Нет… — У меня задрожали колени.

Тела Лидии, Бриджит, Уинфилда и миссис Сазерленд были кусками разбросаны по комнате.

Семья, в которую я вошел, чтобы защитить ее, невинные люди, которых я пытался оградить от сумасшествия Дамона, были мертвы. Не просто убиты, а разорваны на куски.

— Что ты натворил? — закричал я на Дамона. От ярости трансформация началась самопроизвольно. — Что ты натворил?!

Я хотел разорвать ему горло. Это очень просто. Он чудовище, и я должен был убить его давным-давно, прежде чем он получил возможность разрушать жизни других людей.

Но Дамон был так же поражен, как и я. Льдисто-голубые глаза распахнулись от неподдельного удивления.

— Это не я.

Маргарет послала ему убийственный взгляд. Он говорил так, как будто это мог быть он, как будто он легко мог сделать это — просто не в этот раз.

— Я вам верю, — мягко сказала Маргарет, опустив голову.

Я удивился. Почему после всех вопросов, взглядов, аргументов — почему она верит ему теперь? Почему она, считая — и совершенно верно, — что он просто охотится за деньгами и сбежит, как только просохнут чернила на документах, верила, что он не убийца? Хуже того, я тоже ему верил. Причин этому не было, кроме его ровного голоса.

Маргарет, как будто прочитав мои мысли, посмотрела на меня:

— Я всегда знаю, когда кто-то лжет, — просто сказала она. — Такой… дар.

Я вспомнил о словах Брэма — Маргарет могла причинять боль не прикасаясь. Коснулся кольца и подумал о ведьме по имени Эмили, которая наложила на кольцо чары, защищающие от солнца. Может быть, у Маргарет тоже есть какая-то Сила?

Я хотел было спросить ее, но она заплакала. Не время лезть с вопросами. Глубоко вздохнув, я подошел к останкам, пытаясь понять причину учиненной резни.

Вторая половина тела миссис Сазерленд лежала в неуклюжей позе рядом с диваном. Одна рука вытянута, как будто она пыталась подняться, доползти до дочери.

У Бриджит было разорвано горло, а руки и ноги обломаны посередине. Лицо осталось нетронутым. Мертвая, она казалась маленькой девочкой, которой и была на самом деле. Румянец постепенно уступал ледяной белизне, губы приоткрылись, как будто она спала. Огромные зеленые глаза, ясные, как у фарфоровой куклы, остались широко открытыми. Я осторожно опустил ей веки.

Лидия застыла, закрыв лицо рукой, как резная фигура на римской гробнице, сохранившая достоинство даже в смерти. Я отвернулся от ее изодранного тела, из которого торчали белые кости.

Уинфилд был похож на тушу большого животного, на буйвола. По телу шли удивительно аккуратные разрезы, как будто кто-то пытался его разделать.

Я повернулся к Маргарет и обнял ее, повернув ее голову так, чтобы она не смотрела на побоище. Она прижалась ко мне, но неожиданно замерла, когда я погладил ее по шее. Через мгновение она вырвалась. Шок постепенно уходил. Она села в кресло и снова обвела комнату взглядом, на этот раз спокойно.

— Когда я пришла, все уже было так, — медленно начала она, — я осталась у Ричардсов дольше всех, искала вас или кого-то, кто видел, куда вы делись. Брэм, Хильда и все остальные уехали раньше, они собирались сыграть с вами какую-то шутку в брачную ночь. Серенаду или что-то в этом роде. Я подумала, что вы сбежали в Европу, прихватив приданое.

— Европа, — задумчиво сказал Дамон. Я взглянул на него.

— Дверь была открыта, — продолжила она, — и… эта вонь…

Мы замолчали. Я не знал, что сказать или сделать. Если бы мы были людьми, я бы увел Маргарет из дома и позвал на помощь.

— Вы вызвали полицию? — спросил я.

Маргарет выдержала мой взгляд:

— Да, они скоро приедут. И конечно, подумают, что это вы.

— Это не так, — повторил Дамон.

Она кивнула, не потрудившись даже взглянуть на него. Лицо ее побелело, как будто со смертью всей семьи и из нее ушла жизнь:

— Я знаю, но вы все равно не невинные агнцы.

— Нет, нет, конечно нет, — странным голосом сказал Дамон, глядя на тело Лидии. На мгновение его черты смягчились, и он выглядел совсем как скорбящий человек. Потом он потряс головой, как будто стряхивая задумчивость:

— Маргарет, я сожалею о вашей потере, — небрежно сказал он, — но нам со Стефаном нужно бежать.

— Почему я должен идти с тобой? — резко спросил я. От запаха крови у меня кружилась голова и путались мысли.

— Отлично. Оставайся здесь или отправляйся в тюрьму.

Я повернулся к Маргарет:

— С вами все будет в порядке?

Она посмотрела на меня как на сумасшедшего:

— Вся моя семья мертва.

Казалось, будто бы она сейчас закричит. Я погладил ее по плечу, мечтая что-нибудь сделать или сказать. Никто не заслуживает такого. Но слова не вернут ее родных.

И тут мы услышали стук колес полицейского фургона и команды начальника.

— Задняя дверь, — велел я.

Дамон кивнул, и мы побежали через столовую и кухню к двери, ведущей на задний двор. Я почти коснулся дверной ручки, но тут Дамон сгреб меня, приложив палец ко рту. Прижался к стене, проследив, чтобы я сделал то же. Тут и я почувствовал то, что Дамон уже понял: за дверью был человек… нет, двое, тихо стоявшие с ружьями наперевес. Они были готовы к тому, что мы уйдем этим путем.

— Я справлюсь с ними, — предложил Дамон.

— Нет! Наверх! — возразил я. — Через окно.

— Отлично, — выдохнул Дамон, и мы медленно двинулись наверх по лестнице для слуг.

Звук взрыва, раздавшийся в холле, заставил нас замереть на месте.

— Ты наверх, ты и ты в гостиную, — жесткий голос отдавал приказы. Полицейские затопали, расходясь по всему дому.

Мы с Дамоном бросили попытки двигаться бесшумно и изо всех сил рванулись наверх. Там было двухстворчатое окно, которое мы распахнули, собираясь вырваться на свободу.

Внизу, во дворе, стояло с дюжину полицейских, направивших винтовки на здание. А своим резким движением Дамон оповестил их о нашем местонахождении.

Засвистели пули.

Они нас не убьют, но замедлят. Я бросился на пол, почувствовав свинцовый укус.

— Желоб для угля? — не дожидаясь ответа, я бросился по лестнице со скоростью вампира, брат следовал за мной. Полицейские рассыпались по комнатам, но даже если кто-то нас и заметил, то не понял, что это: размытая тень, обман зрения.

Темнота в подвале нам не мешала. В долю секунды мы оказались в угольном погребе, за печью. Я открыл крохотную косую дверцу, ведущую на улицу, и протиснулся через нее. Обернулся подать руку брату.

И тут мне в шею уткнули ствол.

Медленно повернувшись, я поднял руки. Нас окружала маленькая горстка лучших полицейских Нью-Йорка, а заодно соседи, явившиеся посмотреть охоту на людей.

Мы с Дамоном могли перебить их почти без труда. И нам очень хотелось это сделать. Но я все же прошептал:

— Мы привлечем больше внимания, сопротивляясь аресту.

В самом деле, легче будет убежать потом, когда на нас не будет таращиться толпа. Дамон тоже это понимал.

Он издал драматический вздох и вылез наружу, прижимаясь к земле.

Офицер храбро выступил вперед — после того как его люди завели нам руки за спину и немного нас потыкали, демонстрируя, кто хозяин положения.

— Вы арестованы за кражу, убийство и все остальное, что мы сможем обнаружить. Болтаться вам на Вашингтон-сквер[3] за то, что вы сделали с Сазерлендами, — офицер выталкивал слова сквозь крупные ровные зубы.

Нас потащили наружу, подталкивая сильнее, чем нужно. Тычками и пинками нас загнали в полицейский фургон и захлопнули дверь.

— Они были хорошими людьми, — сквозь решетку прошипел офицер прямо в лицо Дамону.

Дамон покачал головой:

— Бывают и получше, — прошептал он мне.

Сквозь решетку я смотрел на дом, который целую неделю называл своим. Маргарет стояла в дверях, ее волосы чернели на светлом фоне. По щекам стекали слезы, и она шептала так тихо, что даже я с трудом ее слышал:

— Он за это заплатит.

20

Нью-Йоркский суд и следственная тюрьма размещались в неуклюжем здании, торчащем посреди улицы, как надгробная плита. Внутри все было серым, ходили полицейские с каменными лицами и измученные преступники.

И мы.

Вампиры, пойманные человеческой системой за кровавое преступление, которого не совершали. Очень смешно, конечно, но от этого ничуть не легче.

Связав нам руки за спиной, молодой полицейский провел нас с Дамоном по скрипучей деревянной лестнице в кабинет начальника. Тот обитал в маленьком помещении на верхнем этаже. На стенах висели изображения преступников — в глазу одного из них торчал большой гвоздь. Сам начальник полиции оказался седеющим ветераном с густой черной бородой, перерезанной гладким белым шрамом.

Взглянув на наше досье, он присвистнул:

— Вся семья Сазерлендов? Сегодня это появится в газетах.

Я вздрогнул — такое равнодушие, исходящее от нормального человека, пугало. С какими чудовищами ему приходилось иметь дело, если смерть целой семьи для него всего лишь газетная новость?

— Мы этого не делали, — возразил я.

— Конечно, нет, — грубо сказал он, проведя пальцем по шраму. — Никто из тех, кто здесь оказывается, ничего не делал. Но суд разберется. Каждый получит то, чего заслуживает.

Без дальнейших церемоний нас втолкнули в камеру, которая оказалась больше, чем вся тюрьма в нашем родном городе, где столько раз запирали смертельно пьяного Иеремию Блэка. Никогда не думал, что увижу камеру изнутри.

— Мы этого не делали, — проскулил Дамон, передразнивая меня, — ты мог придумать что-нибудь поглупее?

— Ты боишься, что нас сочтут бабами? Думаешь, лучше было просто показать ему клыки?

Из угла камеры, где сидел, привалившись к стене, еще один арестант, раздался скрежещущий смех. У арестанта были руки докера, а надо лбом — глубокие залысины.

— Симпатичные тряпки, — зло сказал он, оглядывая наши парадные костюмы и гладко выбритые щеки. — Вас-то за что сюда посадили, богатенькие мальчики?

— За убийство одной семьи, — мгновенно ответил Дамон, — а тебя?

— Разбил головы парочке таких, как вы, — так же быстро ответил он и захрустел костяшками пальцев, а потом бросился на Дамона, но брат вскочил, двигаясь быстрее, чем может заметить человек, блокировал удар и с громким треском впечатал противника в стену.

Тот не столько упал, сколько сполз по стене, осев кучей. Полицейские на шум не прибежали — видимо, драки в камере были обычным делом.

Дамон вздохнул и обошел поверженного противника. Сел на пол, обессиленный, — совсем как человек, как тот старший брат, которого я помнил.

— Почему каждый раз все заканчивается тем, что нас двоих запирают за решетку?

— В этот раз тебя как минимум не морят голодом, — сухо ответил я.

— Нет. Только не здесь. — Ледяной голубой взгляд обежал полицейских по ту сторону решетки, останавливаясь на каждом. Он прислонился к стене и поморщился, увидев облезающую краску, — скорее всего, здесь найдется и парочка крыс для тебя.

Я вздохнул и сел рядом с ним. Я не понимал этого нового Дамона. Смены его настроения пугали. То он был бессердечным вампиром, убивающим без малейших угрызений совести, то вдруг снова становился моим старым товарищем по играм.

— Каков план действий?

— Ты на него смотришь. — Дамон указал на мертвеца у наших ног. — Охрана! Человек умер!

Вбежавший охранник, обнаруживший тело, забеспокоился, но не удивился. Он не подходил слишком близко, сказывался опыт. Но он оказался достаточно близко. Глаза Дамона вспыхнули.

— Забудь, что мы здесь были. Забудь, как мы выглядим. Забудь, кто привел нас, забудь наши имена, все о нас забудь.

— О ком? — Он был загипнотизирован, но соображал плохо.

— Обо мне и человеке, с которым я пришел. — Дамон ткнул в мою сторону пальцем. Охранник слабо кивнул. — Забудь о нас. А теперь пришли сюда другого охранника.

Охранник вернулся на свой пост, двигаясь немного неуверенно. Потом хлопнул себя по лбу, как будто только что вспомнил что-то. Подошел к другому охраннику и указал на камеру. Не на Дамона, сквозь Дамона. Как будто Дамона в его реальности просто больше не было.

— Один есть, — шепнул Дамон. Он казался очень напряженным, и я снова задался вопросом, сколько людей он может контролировать одновременно.

Лицо второго охранника, перечеркивая глазницу, пересекал шрам. На ходу охранник помахивал дубинкой. Но, прежде чем Дамон успел его зачаровать, он сказал то, чего мы никак не собирались услышать:

— Приехал ваш адвокат.

Мы переглянулись, одинаково удивленные. Брат приподнял бровь, как будто спрашивая: ты к этому причастен?

Я почти незаметно покачал головой. Дамон распрямил плечи, как будто услышал сигнал к атаке, и тут открылась дверь в камеру. Помещение наполнил запах тухлых яиц и смерти. Вошел еще один человек — адвокат.

Он был огромен. Гораздо крупнее человека, которого убил Дамон. У него были длинные руки и широкая грудь. В гигантской ладони с толстыми пальцами он сжимал кожаную папку.

Он вошел, двигаясь медленно и осторожно, как любой, кто осознает, что слишком велик и опасен для окружающих… как пантера обходит свою крохотную клетку. Одет он был по-заграничному, в удобную одежду из льна и шелка, не стесняющую движений огромного тела.

А глаза…

Маленькие и голубые, но не такие ясные, как у моего брата. Они были мутные, почти белые, и древние, гораздо древнее всего остального. Взгляд был быстрый и странный, как у птицы или ящерицы, но за ним угадывался могучий ум.

Он не был человеком.

Кажется, он не был и вампиром. Но в нем чувствовалось что-то, ждущее только шанса вырваться наружу. От него исходила Сила. Я понял, что, хотя он пришел под видом нашего адвоката, помогать он нам не собирается.

Он посмотрел на нас и слегка улыбнулся.

— Можете идти, — отпустил он охранника. Он не повышал голоса, но звук все равно заполнил всю камеру. Охранник ретировался с выражением неприкрытого облегчения на лице.

Мы остались наедине с этим чудовищем.

— Добрый вечер, джентльмены. — От его улыбки мне стало дурно.

— Кто вы? — спросил Дамон, пытаясь выглядеть равнодушным. Но я почувствовал страх в его голосе.

— Кто я? — с нажимом повторил незнакомец. — Вам будет легче от знания имени того, кто вас убьет? Ваших жен это не успокоит.

Слова падали как камни. Тяжелые и однозначные. Он небрежно положил огромную руку на решетку.

— Это вы убили Сазерлендов, — прошептал я.

— Да, — он ухмыльнулся и облизал губы, — это было забавно.

— Вы разорвали их, как бумажных кукол. — Я знал, что он и меня может разорвать, разбросав мои конечности, как те розовые лепестки, что покрывали мой свадебный алтарь. — Вы их… покрошили.

— Юный вампир, тебе должна быть известна жажда крови, — сказал он с равнодушной улыбкой, — бывает и другая жажда, которая, раз проснувшись, требует утоления.

Белки глаз у него покраснели, воцарилась тишина, как будто он собирал Силу. Я почти физически чувствовал страх, колотивший Дамона.

Но я начал злиться.

Гнев вскипел где-то в желудке и охватил все тело. Он убил невинную семью и наслаждается этим. Такова была моя жизнь — зло, ужас и разрушение, когда я чувствовал, что ниже падать уже некуда.

— Почему? — Я вышел вперед, насколько позволяли решетки. — Что они вам сделали?

— Почему? — переспросил он и наклонился вперед, передразнивая меня. Между нашими лицами оказалось всего несколько сантиметров, и я почувствовал отвратительный запах разлагающейся крови и гниения. Как будто за ним всюду следовали тысячелетия смерти, следы от каждого оставленного им трупа.

— Компенсация, — старательно произнес он, выделяя каждый слог.

— Компенсация?

Он оскалился:

— Да, компенсация. За Катерину. За то, что вы лишили меня шанса снять проклятие.

Катерина? Какое отношение она имеет к этому омерзительному существу? К Сазерлендам? И что за проклятие?

Я посмотрел на Дамона. Катерина гораздо больше рассказывала ему о своей жизни. Но мой брат хватал ртом воздух, как рыба, удивленный ее именем еще больше, чем я.

Я вспомнил о долгих неделях блаженства и невежества, когда я был ее рабом и любовником и не знал, что она ввергнет меня прямо в ад.

Незнакомец отступил на несколько шагов, поймав и Дамона в фокус своего птичьего взгляда.

— Да, теперь вы понимаете, — кивнул он. Но мы не понимали.

— Я… — начал Дамон.

— ТИХО! — прогрохотал он. Неожиданно его почерневшие когти оказались в дюйме от горла Дамона.

Акцентируя каждое движение, он разогнул железную решетку, как будто раздвинул занавеску. Прошел внутрь, и огромные ладони сомкнулись на наших шеях.

— Вы убили Катерину. Я убью вас. Око за око, как говорят люди. Верно?

— Не понимаю, о чем вы говорите, — выдавил я.

Он откинул голову назад и захохотал.

— Конечно, нет. — Он пристально смотрел на меня и улыбался. — Катерина никогда не упоминала Клауса?

Даже после смерти Катерина продолжала нас преследовать. Я взглянул на Дамона. Его лицо было искажено болью. Это выражение практически сразу исчезло, но на какой-то момент мне показалось, что я понял своего старшего брата. Он был убит тем фактом, что Катерина, любовь всей его жизни, имела дело с бессердечным чудовищем, которое стояло сейчас перед нами. Я его понимал.

Я вдруг вспомнил Катерину. Янтарные глаза. Черные волосы, спадавшие волной на шею, как будто она только вынула из них шпильки. Тонкую талию и озорную улыбку. Она была неотразима. И мы с Дамоном, конечно, были не единственными, кто поддался ее чарам.

И вдруг меня отпустили. Когда железная хватка разжалась, Дамон упал на пол.

Чудовище хищно улыбалось стоя снаружи камеры.

— Мы еще увидимся, — пообещал он.

А потом он небрежно тронул пальцами решетку, возвращая ей первозданный вид.

— И помните: я слежу за вами.

21

После его ухода мы с Дамоном некоторое время просто стояли в камере, не в силах даже наметить план побега. Охранники с ключами не возвращались, и я не мог их в этом винить.

Я громко ругался, вцепившись в решетку. Казалось, что бы я ни делал, какой бы путь действий ни выбрал, все будет только хуже. Сазерленды были всего лишь невинными свидетелями. Разрушительный вихрь смел их просто за то, что они оказались не в то время не в том месте. Хотя мой брат и не убивал их своими руками, их смерть была на его совести. Я готов был разорвать его на куски.

А потом я увидел его взгляд.

Глаза у Дамона остекленели, и он прислонился к стенке, чтобы не упасть. Он пребывал в таком же оцепенении несколько недель после того, как пробудился вампиром и обнаружил, что Катерина мертва.

— Что это было? — наконец прошептал он.

Но я не представлял, что это было. Я знал только, что это намного могущественнее, опаснее, смертоноснее любого существа, которое я видел до сих пор. Гнев на брата куда-то пропал, и его сменила усталость.

— Не знаю. Хотя он оставил мне послание. — Я вспомнил кровавую надпись на стене дома Сазерлендов. — Но при чем здесь Катерина? Кем он был для нее?

Дамон пожал плечами:

— Понятия не имею. Она никогда не говорила мне об этом… создании.

— Он сказал, что мы забрали ее у него. Какого черта это значит? О каком проклятии он говорит? Эмили кого-то заколдовала? — Я шагал по камере, бешено обдумывая разные варианты.

— Я думаю, он считает, что мы ее убили. А это ты сделал, братишка.

Разозленный Дамон сел, вытянул ноги и заложил руки за голову, прислонившись к каменной стене. Больше я не добьюсь от него ответов.

Я сполз вниз по решетке и спрятал лицо в ладонях, вспоминая Катерину. Она никогда не говорила о прошлом? Хотя бы случайно? Но я настолько попал под влияние ее чар, что невозможно было определить, где правда, а где то, во что она заставила меня поверить. Я помнил, что я кусал ее, но не помнил, чтобы я пил ее кровь. Но это наверняка произошло, иначе я не стал бы вампиром после того, как отец меня застрелил. Забавным образом Катерина создала меня. Мы были почти что ее детьми.

Мысль запнулась.

— Катерина никогда не говорила о своем… создателе? — Я облек в слова ужасную мысль. — О вампире, который ее укусил?

Дамон посмотрел на меня в ужасе:

— Ты думаешь…

Я кивнул.

Дамон откинулся назад и ударился головой о стену. Он по-настоящему любил Катерину. Встреча с тем, кто создал Катерину, превратила наше с ней знакомство в Мистик-Фоллз всего лишь в крохотный эпизод ее вечной жизни.

— Думаю, мы должны подозвать охранника и велеть ему нас освободить, — устало сказал брат.

Но нас остановили донесшиеся из холла беспорядочные звуки. Оттуда слышались приглушенные удары, как будто тела падали на пол.

Потом кто-то закричал. Голос был пронзительный, и в нем звучала такая боль, что было непонятно, принадлежит он мужчине или женщине. Потом проскрежетал сдвинутый стол, а что-то, скорее всего деревянный стул, разлетелось от удара об стену.

Я встал. Дамон тоже.

Мы взглянули друг на друга. Во внезапной тишине громко тикали карманные часы, подаренные мне Уинфилдом.

Дверь в коридор снова открылась. В камеру вошла девушка в мужских брюках и черных подтяжках, с перекинутой через плечо светлой косой.

— Лекси! — задохнулся я.

— Нелегко оказалось внести за вас залог, мальчики, — она продемонстрировала нам ключ, — надо было оставить вас тут на ночь, преподать вам урок.

Сквозь решетку я схватил ее свободную руку:

— Никогда не был так счастлив встрече с кем-то.

— Не сомневаюсь, — сухо сказала Лекси, но уголки ее губ искривила улыбка.

Дамон закатил глаза:

— Большое спасибо, мы как раз собирались освободиться сами.

— И в этом тоже не сомневаюсь. Просто я ускорила побег. — Она наморщила нос, а ее ровный тон указывал на то, что она не слишком одобрительно отнеслась к присутствию Дамона. Когда она видела его в последний раз, он как раз убил Келли и собирался убить меня.

— Ты перебила всю полицию? — Дамон расправил плечи под пиджаком.

Лекси открыла последний замок. Дверь распахнулась, и я бросился обнять девушку.

— Нет, только часть. Остальных зачаровала. Некоторым из нас не нравится ненужная жестокость. Или убийства, которые потом придется объяснять, — она говорила прямо мне в плечо. Я отпустил ее, и она толкнула меня к двери. — Уходим, пока никто больше не пришел.

— Я никогда не оставляю следов, — оправдывался Дамон, когда мы выбежали из дверей камеры и мчались к холлу. Несколько полицейских сидели за столами, сосредоточенно изучая документы и совсем забыв и о сбежавших арестантах, и о творящихся беспорядках. Столы были сдвинуты к стене, кругом валялись щепки сломанного стула, а сидевший на нем когда-то человек лежал на полу, и из-под его головы вытекала струйка крови. Но глаза оставались открытыми, и он снова и снова шептал какое-то слово.

— У него сильная воля, — бросила Лекси.

— Как ты нас нашла? — спросил я, сбегая за ней по лестнице.

— Таинственный итальянский граф с черными волосами и голубыми глазами и склонностью к романтике завоевал нью-йоркское общество и сразу же женился на самой завидной невесте города? — Она закатила глаза. — Ваши портреты напечатаны в газетах.

У Дамона хватило такта принять скромный вид.

— Я никогда не оставляю следов, — передразнила Лекси. — Существует множество способов получить богатство и силу, будучи вампиром, но ни один из них не включает завоевание нью-йоркского общества…

— …и женитьбу на самой завидной невесте города, — подхватил Дамон, — понятно. По крайней мере я сделал это красиво.

Мы вышли из тюрьмы навстречу холодному вечернему ветру. Звезды только начали зажигаться на ночном небе, и от газовых фонарей лился теплый свет. Красивая ночь, но Бриджит, Лидия, Уинфилд и миссис Сазерленд не смогут ею полюбоваться, и все из-за меня, Дамона и Катерины.

Я оказался в Нью-Йорке, потому что хотел убежать. От Дамона, памяти Келли, вампиров, Мистик-Фоллз, Катерины… но все это тащилось за мной, как тень. Я знал, что никогда не избавлюсь от своего прошлого. Такие черные пятна со временем не выцветают, они остаются эхом в веках.

Я мог только надеяться, что Маргарет в безопасности, далеко от той адской твари, которая убила ее семью.

22

Отойдя на несколько кварталов от здания тюрьмы, мы остановились в тени облетевшего клена.

— Спасибо за спасение. Не то чтобы я не мог сделать этого сам… А теперь, полагаю, надо промочить горло. Adieu, mes amis[4] — отсалютовал он и повернулся на каблуках, исчезая в ночи.

— Скатертью дорога, — пробормотала Лекси.

— Что теперь? — поинтересовался я.

— Ты же слышал. Пойдем, промочим горло. — Она улыбнулась и вложила руку в мою. Я шел рядом с Лекси, но это казалось мне каким-то… неправильным. Вот так просто гулять, когда Сазерленды убиты, и в этом есть и моя вина. Что я скажу Маргарет? Она заслуживает хотя бы части правды, хотя справедливость и не восторжествует. Существа вроде того, что убило ее семью, никогда не бывают наказаны за свои действия. Человеческая жизнь намного короче жизни вампира, но она не менее ценна. Вообще-то именно поэтому она еще более драгоценна.

— Ну что, — она сжала мою руку, и все черные мысли мигом куда-то делись, — что произошло с того момента, как ты покинул наш прекрасный город?

— Я сегодня женился.

Она распахнула глаза:

— Теперь мне действительно надо выпить. Стефан Сальваторе, ты меня когда-нибудь убьешь. Я слышала об одном местечке, где подают водку из самого Санкт-Петербурга и бутылки замораживают в кубиках льда…

Она продолжала болтать, таща меня через город, который я считал своим. Но Нью-Йорк с Лекси стал совсем другим. Там, где я крался бы по теням и переулкам, Лекси вела меня среди сверкающих вывесок. Скоро мы пришли в какой-то элегантный частный клуб. Толстый красный ковер закрывал весь пол, и все вокруг, в том числе резная жар-птица, свисавшая с потолка, было покрыто черным, золотым и красным лаком.

После одного взгляда на Лекси распорядитель провел нас в кабинет, отделанный еще экстравагантнее. Везде были разбросаны бархатные, шитые золотом подушки с таким количеством бахромы и кисточек, что назвать их удобными язык не поворачивался. Из соседней комнаты доносились звуки рояля, и я понял, почему она выбрала этот бар: в Новом Орлеане Лекси все время просила Хьюго, одного из членов своей семьи, поиграть для нее.

— Ну? — спросила она, как только мы сели и она что-то заказала.

На мгновение я снова увидел окровавленные тела Сазерлендов.

— Как ты на самом деле узнала, что мы здесь? — Я попытался сменить тему. Новости путешествуют не так быстро, если это не новости о войне. Чтобы добраться из Луизианы в Нью-Йорк хоть поездом, хоть вампирским способом, ей потребовалось бы не меньше недели.

— Один из моих друзей следил за Дамоном. Я беспокоилась о тебе, — робко призналась она, — я знаю, ты сам можешь о себе позаботиться, но Дамон опасен, а я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Официант принес наши напитки. Как и было обещано, бутылка была заключена в кубик голубоватого льда с вмороженными в него травами и цветами. Я коснулся пальцем цветочного лепестка, но почувствовал только жесткую холодную поверхность. Человеческое тепло растопило бы лед, но вампирская плоть холоднее, она будто заморожена в своем совершенстве.

Официант разлил водку в рюмки, вырезанные из малахита.

Я накрыл ее ладонь своей:

— Спасибо, Лекси. За все, что ты сделала. Я всегда буду перед тобой в неоплатном долгу.

— Конечно, — бодро сказала она, — но ты можешь начать с того, что расскажешь мне все. Ты женился?

И я рассказал ей о знакомстве с Бриджит, о том, как попал в дом Сазерлендов, о коварных планах Дамона. Она хихикала и фыркала. Я понял, что, с точки зрения стороннего наблюдателя, тем более старшего вампира, все интриги Дамона никуда не годились.

— О господи. — Она никак не могла перестать смеяться. — Двойная свадьба? Вы с Дамоном? И никто не съел девочку с розовыми лепестками? — Она махнула официанту, повторяя заказ. — Как бы я хотела это видеть. Стефан! Я никогда…

Я улыбался и мечтал просто сидеть и смотреть, как она смеется. Но рассказ нужно закончить.

— Ты уверен, что это не Дамон? — тихо спросила она, услышав об убийстве Сазерлендов.

— Во многом он непредсказуем, — признал я, — я бы никогда не подумал, что он двинется за мной на край земли, просто чтобы испортить мою жизнь. Даже после того, как он убил Келли. Но я уверен, что здесь он ни при чем, он удивился не меньше меня. А еще он никогда не скрывает свои злодейства. Кроме того, Маргарет ему тоже поверила, а у нее есть какое-то чутье.

— Ну, Нью-Йорк — не край земли, — в ее голосе не было веселья, — но не кажется ли тебе странным, что одновременно с вами на эту семью положило глаз еще одно чудовище?

— Это не совпадение.

Когда я рассказал Лекси об адвокате, ее лицо посерело. На этом прелестном лице отразилось чувство, которое я никак не ожидал увидеть, — ужас.

— Опиши его, — велела она.

— Он… огромный. Блондин с голубыми глазами. Он кажется старше, чем само время, — я пытался никак не выдать охвативший меня ужас, — он само зло. Он просто излучает тьму.

— Он… у него есть акцент? — Она спросила так, как будто было уверена в ответе.

— Да. Думаю, польский или русский. Он говорил что-то о ком-то по имени Клаус.

Лекси стукнула по столу снизу кулаком и огляделась.

— Кто это был, Лекси? — Мне необходимо было это знать. Если он хочет убить меня, если он убил Сазерлендов, я должен, по крайней мере, знать имя своего врага.

— Он упоминал Клауса? — Она разговаривала скорее со своим стаканом, чем со мной. — Все знают о нем. Это один из первых вампиров.

В ресторане повисла тишина, а газовые лампы замигали. Я схватил стакан.

— Он пришел прямо из ада. Все хорошее, все представления о морали, все, что удерживает тебя и меня — и даже Дамона — от превращения в безумное чудовище, — в нем нет ничего подобного, ничего человеческого. У него есть последователи, другие древние вампиры, выполняющие его приказы. Никто никогда не видел Клауса — или, во всяком случае, уже не сумел об этом рассказать.

Я осознавал полученную кошмарную информацию, обняв руками стакан:

— Это… создание сказало, что мы забрали Катерину.

Лекси побледнела:

— Если она была важна для Клауса, и он считает, что вы ответственны за ее смерть, у вас серьезные проблемы.

— Он говорил о проклятии. Не знаешь, что он имел в виду?

Лекси нахмурилась, забарабанила пальцами по столу:

— Проклятие? Многие вампиры считают свою судьбу проклятием, но я не представляю, что с этим могла сделать Катерина.

— Как ты думаешь, это он… сделал ее вампиром?

— Это неважно, — отмахнулась Лекси, — не имеет значения, как и почему он волнуется о ее судьбе, важно, что он это делает. У тебя есть своя жизнь, о которой тоже стоит побеспокоиться.

Я провел рукой по волосам. Снова Катерина нашла способ вмешаться в мою жизнь и внести в нее хаос. Я чувствовал вину за то, что с ней случилось, но винил ее за разрушение моей семьи и превращение моей жизни неизвестно во что.

Катерина просто была эгоисткой. Она играла со мной и с Дамоном, когда Дамон влюбился в нее, а я… ну, меня влекло к ней, и она ни разу не подумала о том, что это может быть опасно для нас. Мы умерли, наша дружба непоправимо пострадала, а создатель Катерины одержим мыслью о мести.

— Нужно избавиться от него.

Лекси покачала головой.

— Ты никогда не «избавишься» от кого-то столь древнего и могущественного, мой юный друг. Ты просто ребенок… а диета из грызунов и птиц вряд ли сделала тебя сильнее. Вы с братом не сможете победить его даже вдвоем. Я не смогу с ним справиться.

— Что тогда делать? — В моем голосе неожиданно прорезалась решимость. Я просто слишком долго позволял всем вокруг контролировать мою жизнь — Дамону с его глупыми планами, женитьбе… Пришло время действовать самому.

Лекси потерла виски:

— Лучшее, что ты можешь сделать сейчас, — выяснить его планы и держаться от него подальше. Тебе нужно прожить достаточно долго, чтобы узнать способ убить этого древнего вампира прежде, чем ему представится случай рассказать о тебе Клаусу.

Я кивнул, раздумывая:

— Нужно вернуться в особняк.

Лекси открыла рот, но я остановил ее:

— Знаю. Может быть, там остались какие-то следы.

Лекси выдвинула вперед подбородок:

— Я пойду с тобой. Мои чувства тоньше твоих.

— Чтобы почувствовать запах ада, не нужна особая тонкость чувств. Но за помощь буду благодарен.

23

Мы окликнули кэб — Лекси велела мне беречь силы для того, с чем мы можем столкнуться, — и вышли из него не заботясь об оплате. Это была жизнь Лекси, могущественной, но почти ничего не желающей. Ей не нужны были интриги и хитрые планы по добыванию богатства. Она могла заставить кого угодно выполнить любой приказ, и жизнь ее была восхитительно простой.

Соблазнительная перспектива — особенно если учесть, что в этом не было никакой жестокости. От ее действий никто не страдал, разве что финансово.

Лекси, должно быть, прочитала мои мысли, потому что улыбнулась и выгнула бровь.

— Держись рядом со мной. Жизнь может быть удовольствием, а не проклятием.

Я покачал головой и улыбнулся:

— Спасибо, но ты сама все время говоришь, что у меня собственный путь.

Мы подошли к дому Сазерлендов — огни не горели, а окна уже завесили черным крепом. В неверном свете раннего утра капли росы на матовой ткани серебрились потусторонним блеском. Дом был оцеплен.

Я осторожно вскрыл замок. Мы с Лекси не издали ни звука, пока не вошли в гостиную — там она громко хватанула ртом воздух.

Коронеры унесли тела, но ничего не убрали. Кровь из разорванных тел впиталась в ковры и пятнами легла на мраморный пол. Почерневшие брызги засохшей крови на стенах гармонировали с черным крепом.

— Боже мой, — прошептала Лекси, — он их просто порвал.

Я упал в кресло, придавленный чувством вины. Прошло совсем немного времени с тех пор, как я обнаружил здесь еще не остывшие тела. Я снова и снова вспоминал, что я мог сделать не так, что могло привести к такому исходу.

Если бы я не сбежал с приема…

Если бы я не стал участвовать в игре брата…

Если бы я не спас Бриджит…

Если бы я не бежал в Нью-Йорк…

Если бы я не напоил Дамона кровью, чтобы завершить его преображение…

— Это я во всем виноват, — простонал я и сжал голову руками. След крови и смерти, к которым я даже не имел никакого отношения, тянулся за мной, как проклятие.

— Нет. Виноват Дамон, — быстро поправила Лекси. — И Клаус.

— Я не должен был здесь появляться… надо было держаться как можно дальше от людей.

— Эй. — Лекси встала рядом со мной на колени и поглядела мне в лицо. Взяла меня за подбородок, вынуждая смотреть на себя. — Ты этого не делал. В этом виноват Клаус. А ты не собирался входить в эту семью — это была идея Дамона. Ты же сам говорил, что он обещал убить кучу людей, если ты его не поддержишь. Я бы на твоем месте убила его, но он мне не брат.

Я посмотрел в темные глаза:

— Я все сделал неправильно.

Она прикусила нижнюю губу:

— В прошлом ты совершал ошибки. Ужасные ошибки. Но ты это знаешь и пытаешься их исправить или хотя бы избежать подобного в будущем. Поэтому я здесь, Стефан. Ты достоин того, чтобы выжить.

Боль, не имевшая ничего общего с жаждой, терзала горло.

— Лекси, пожалуйста…

— Я могу читать в твоем сердце, Стефан, — мягко сказала она. — Я не появляюсь из прекрасной дали, чтобы спасти любого вампира. Ты не такой, как все. Когда-нибудь, может быть, ты это поймешь. И часть проклятия спадет.

Она наклонилась вперед и прижалась губами к моей щеке. Я почувствовал мягкое касание ресниц, когда она прикрыла глаза.

— Вставай, — она снова взяла меня за подбородок, — у нас куча дел. Я осмотрюсь здесь. Ты соберешь все свои вещи, которые не конфисковала полиция. Думаю, некоторое время тебе лучше не показываться в этом городе.

За неуловимое мгновение она изменилась. Солнечные, дружелюбные глаза налились кровью, лицо перечеркнули черные вены. Клыки сверкали в слабом свете. Она стала хищником, выискивающим слабые следы вампира. Хотя она была такой же, как я, только постарше, от ее вида стало холодно в животе. Чудовище пряталось совсем близко и всегда было готово выйти наружу.

С тяжелым сердцем я поднялся по величественной лестнице темного дерева. Необходимости соблюдать тишину не было — немногие слуги находились в своих комнатах в дальнем крыле, в стороне от смерти и хаоса. Я слышал их громкие голоса, их обсуждение перспектив и других домов — отчаянные попытки вырваться из тьмы, в которую так быстро ушли их хозяева.

Интересно, чем занята Маргарет? Надо рассказать ей о Клаусе и его мести. Может быть, она дома, с мужем, оплакивает сестер и родителей? Что тяжелее? Умереть или жить с памятью о тех, кто умер? Я вампир и никогда не узнаю первого, но буду вечно оставаться над мертвыми телами.

Я дошел до своей комнаты. Прошлой ночью Бриджит предлагала мне себя. Я почувствовал запах фиалковой воды, которым пропитались мои подушки и простыни. Такой… детский по сравнению с духами Катерины — нежным, соблазнительным и изысканным запахом цитрусов и специй…

Я взял саквояж — еще один подарок от Уинфилда, наверное для медового месяца, — и швырнул в него несколько вещей, которые считал своими. Старый костюм, немного денег, мой дневник. Я открыл страницу, на которой когда-то писал о Катерине.

8 сентября 1864 года

Она не та, кем кажется. Я должен удивиться? Испугаться? Как будто все, все что я знал, все, чему меня учили, все во что я верил семнадцать лет, оказалось ложью.

Я до сих пор чувствую след ее губ, прикосновение ее пальцев к ладони. Я тоскую по ней, хотя голос разума и вопиет, что нельзя любить вампира!

Если бы мне одну из ее маргариток, я обрывал бы лепестки и предоставил бы цветку решать за меня. Я люблю ее… не люблю…

Я люблю ее.

Да. И плевать на последствия.

Это влечение сердца? Я бы хотел иметь карту или компас, которые помогли бы мне найти путь. Она забрала мое сердце, она стала моей Полярной звездой… и остальное неважно.

Я захлопнул тетрадь, удивляясь собственной глупости. Внизу ждало настоящее — думать о прошлом было некогда. Я бросил дневник в саквояж и спустился вниз.

Но вместо Лекси там обнаружилась пустота и знакомый ужасный запах.

Смерть и разложение.

Слабый ветерок дул сквозь разбитые доски; задняя дверь была распахнута. Я невольно поежился. Тишина и отсутствие Лекси действовали как вой банши.

На полу лежал листок бумаги размером с железнодорожный билет. Я поднял его, чувствуя, как пальцы покалывает ужас.

Надпись гласила: ПЛАТЕЖ ВТОРОЙ. ЛЮЦИЙ.

24

13 ноября 1864 года

Я проклят. Теперь я это понял. Может быть, это и есть жизнь вампира. Может быть, ужас и зло прилагаются к голоду и клыкам; быть вампиром — это не просто питаться человеческой кровью. Это бесконечное одиночество вдали от реальной жизни и настоящих человеческих отношений. Смерть вечно будет лишать меня тех, кого я люблю.

У меня в голове список имен, и с каждым днем он становится все длиннее. Розалин была первой, кто погиб из-за меня. Катерине не понравилось, что я помолвлен, и она убила девушку. Даже кровь самой Катерины была на моих руках. Хотя она и ворвалась в мою жизнь и жизнь брата, изменив их навсегда. Она умерла из-за меня. Я никогда не пытался переубедить отца, объяснив ему другую точку зрения. Как только он меня посвятил в тайну охоты на вампиров, я сделал все, чтобы увезти Катерину из города.

Перл. Она тоже могла сбежать. Я не знаю ее истории в точности, он она кажется более мирной, нежели Катерина.

Барменша Эллис.

Люди, которыми я питался в Новом Орлеане. Их слишком много, и я не тратил время на то, чтобы узнать их имена. Им просто не повезло — они попались на моем пути, когда я был голоден или нуждался в чем-то.

Келли. Она умерла потому, что у меня хватило глупости воображать, будто ее похвалят за помощь двум вампирам.

Сазерленды.

Бриджит, Лидия, миссис Сазерленд и Уинфилд. Обычная семья, которая просто привлекла внимание безумного мстительного вампира.

А теперь Лекси. Лекси, которая должна была остаться в Новом Орлеане, в своем приюте для не-мертвых, в безопасности, в собственном мирке, где все было бы хорошо.

Она умрет следующей, если я не найду способ спасти ее.

Я провел слишком много времени в Нью-Йорке, оплакивая вою судьбу, ноя и чувствуя себя проклятым. Жалуясь, оставаясь в стороне, я позволил, чтобы вокруг меня творилось зло. Теперь пришла пора действовать. Настало время справедливости. Я должен переплавить в гнев свои одиночество и отчаяние. Я не должен больше быть тем трусом, которым был в обоих жизнях, позволив отцу устроить помолвку с девушкой, которую я не любил, позволив Дамону пытать меня и убивать тех, кого я люблю.

Никогда больше я не склонюсь перед чужой волей. Отныне я буду сражаться.

И я освобожу Лекси, даже если это будет последнее, что я сделаю.

Я скомкал листок в кулаке, чуть не рыча при этом. Как он ее унес? Я ничего не слышал, даже вампирским слухом. Слуги, мыши и крысы под полом, но ничего больше. Вампир Люций вошел в полной тишине и сумел схватить — или вырубить — Лекси прежде, чем она закричала. С какой скоростью он должен двигаться, сколько Силы иметь… Но он, со всей его древностью и адским происхождением, продемонстрировал этим клочком бумаги свою единственную слабость. Ему нужно торжествовать. Если бы на его месте был Дамон, я бы обнаружил внизу мертвую Лекси. Но он хочет, чтобы я знал, что все вокруг меня в опасности, он хочет запугать меня, прежде чем убить.

В голове осталась одна мысль. Если Лекси жива, мой долг — спасти ее. Если уже нет… я имею полное право убить прислужника Клауса и сделаю это с большим удовольствием. Клянусь.

Что он сказал в тюрьме? Око за око? Он отнял у нас с Дамоном жен и их семью, потому что мы отняли у него Катерину. Но Сазерленды были людьми, существами не слишком важными, от которых легко избавиться. Его возлюбленная Катерина сгорела вместе с церковью.

А что, если…

Мысли путались, но одна все-таки выплыла на поверхность.

Что, если он собирается убить Лекси тем же способом?

Внезапно я понял, что у меня снова появился шанс. Но в какой церкви? Их в городе не меньше нескольких сотен.

Я выбежал наружу. Запах гнили висел в воздухе, как будто Люций оставил для меня след. Я пошел по следу на юг, чувствуя, как прибавляются силы с каждым шагом по мере того, как я приближался к Лекси и к самому себе, каким я должен быть. Я пытался держаться подальше от людей, но это не сработало. Я пытался жить с ними — результаты оказались катастрофическими. Но я никогда не пробовал более скромный способ. Я никогда не стану человеком, но я могу помогать людям, как помог Бриджит в парке. Я не могу жить с людьми, но я могу найти друзей как среди людей — например миссис Сазерленд, так и среди вампиров — Лекси. Такие узы привяжут меня к этому миру и заставят быть честным.

Я забежал за кирпичный дом и выхватил голубя прямо из воздуха, впившись в его шею. Вонь стала сильнее, и я разглядел в двух кварталах ирландскую католическую церковь. Я знал, что во время религиозных бунтов в Пенсильвании люди особенно сильно беспокоились о том, чтобы эту церковь не сожги, как остальные. Но место было тихим — на передних скамьях сидело несколько старух, а запах гнили, пропитавший воздух снаружи, здесь странным образом не чувствовался. Здесь вообще не было никаких запахов, кроме запаха свечей и благовоний на алтаре.

Я сел на заднюю скамью и принялся изучать круглое окно-розетку. На лазурном фоне сияла, как солнце, Дева Мария, скорбящая, в алом платье, а за ней виднелась роза. Я закрыл глаза и задумался. Почему за Люцием тянулся этот запах? Я ошибался, считая, что он оставил мне наживку, чтобы я пришел в нужную церковь… как будто он бросил спичку в пороховую бочку. Какую церковь он выбрал — и почему?

И тут меня словно ударило: я дурак. У него хватило усердия выяснить, где живет семья моей невесты, так неужели он выберет случайную церковь? Это будет часовня, где я венчался.

Я каким-то глубинным знанием почувствовал, что это так. Но еще я понял, что не могу идти туда в одиночку. И есть только один человек, который может мне помочь.

Дамон.

Дамон, из-за которого произошла эта глупая свадьба и убили Сазерлендов. Дамон, который убил Келли. Дамон, который клялся превратить мою жизнь в ад до конца вечности. Но он мне нужен. Он может контролировать свою Силу так, как я не могу. И мне понадобится вся Сила, чтобы уничтожить древнего. Лекси спасла нас из тюрьмы, и даже Дамон не сможет отрицать, что мы теперь перед ней в долгу.

Единственная проблема — найти его.

«Надо промочить горло», — сказал он. Для большинства вампиров это значит только одно. Но с брата станется как раздавить бутылочку, так и укусить человека-другого. Вопрос один — где? Недели, прошедшие между переездом в Нью-Йорк и встречей со мной на балу у Нестеров, он, по словам Лекси, блистал в обществе в качестве итальянского графа. Он, скорее всего, получил доступ во множество частных клубов и ресторанов. Я напряг память, вспоминая бесконечную надоедливую болтовню Бриджит о том, кого, где и с кем видели, куда нужно непременно пойти, и в памяти всплыл устричный бар, где подают настоящий «Пиммз», прямо как в Англии. За неимением других идей я решил начать с него.

Это оказалось милое местечко, прятавшееся в грязном южном порту. Сомнительного вида матросы переходили от одного пятна света к другому, объединяясь по двое-трое для тихого обсуждения незаконного импорта и экспорта, громко смеялись и орали старые песни. Среди гниющих водорослей стояли богато украшенные кареты: люди из общества жаждали устриц, джина и опасности.

Внутри оказалось несколько молодых людей, которых я видел у Нестеров, а потом на собственной свадьбе. Даже Брэм был здесь — но он выглядел замкнутым и больным. Лицо посерело, глаза запали, а на плечо в знак траура была повязана черная лента. Стакан стоял нетронутым — Брэм печально пялился в окно. Я повернулся к нему спиной — не хотелось услышать, что я убийца. А он, конечно, так думал.

Я подозвал девушку.

— Да… граф де Санг был здесь сегодня?

Девушка оглядела меня с головы до ног и зарделась:

— Его обвиняют в убийстве. Это его любимое местечко, а я — его любимая девушка. Вы правда думаете, что я вам что-то скажу?

Толстый шарф на шее явно был намотан не для защиты от ночного ветра — Дамон ее кусал.

Я сунул руку в карман за деньгами. Она покачала головой:

— Не в этой жизни, милый. Только не Дамон.

— Ты не знаешь, кто он, и во что ты влезла. — Я схватил ее за запястье. Она дернулась, пытаясь вырваться. — Слушай меня. Я Стефан Сальваторе, и меня тоже обвиняют в убийстве Сазерлендов. Ни один из нас этого не делал, ясно? Мы оба скрываемся от полиции. А теперь скажи, где он.

Я не зачаровывал ее. Вообще-то я ей даже не угрожал. Но она молча кивнула, и я отпустил ее.

— Не знаю, — она потирала запястье, — но я знаю, что он любит выпить в заведениях на окраине вроде «Лысой черной кошки» и «Сна Ксеркса». У него даже есть собственный столик в клубе «Двадцать два».

Тут к нам подошла официантка:

— Вы говорите о графе? — На ее лицо выползла игривая улыбка.

— Да, — вздохнул я.

— Однажды он водил меня в «Странный фрукт» в нескольких кварталах отсюда.

— Он приглашал тебя на свидание? — В голосе другой девушки прорезалась ревность. Официантка гордо кивнула.

— Спасибо.

Лекси или Дамон на моем месте заставили бы девушек забыть себя. Я вздохнул. Насколько легче стала бы моя жизнь, если бы Силы было больше, а воля была бы слабее.

Я посмотрел на карманные часы. Пять утра. С того момента, как мы с Лекси вошли в дом, прошел час. Время бежало слишком быстро, и каждая минута делала ее судьбу все менее определенной.

Через несколько секунд я вошел в «Странный фрукт» — большой, низкий темный бар с огромными деревянными вентиляторами, медленно вращающимися над головой. Здесь были матросы, не попавшие в устричный бар, а также прочие темные личности, потерянные души и криминальные гении, сумевшие удержаться по эту сторону закона.

Дамон сидел за хрупким деревянным столиком в одной рубашке. Перед ним стояла наполовину опустошенная бутылка бурбона.

— Врачуешь раны? — спросил я. Он даже не стал изображать удивление.

— Маленький провал, братец. Не забывай, я взял эти чеки. Когда все немного уляжется, мы с ними сбежим из города.

— Вряд ли хоть один банк выдаст деньги предполагаемому убийце.

— Тебе пора перестать думать по-человечески и начать думать как вампир. Думаешь, я не зачарую банковского служащего?

Он вяло потянулся и плеснул в стакан виски. Подвинул стакан мне, а сам сделал глоток прямо из бутылки.

— Мне нужна твоя помощь. — Я отставил стакан в сторону. Показал ему записку и рассказал, что произошло.

Прочитав записку, он прикрыл глаза:

— И что?

Я уставился на него, приоткрыв рот:

— Он забрал Лекси, — повторил я. На случай, если он был слишком пьян, я указал на очевидное: — Мы должны ее спасти.

— Хмм. — Он подумал секунду. — Нет.

Он медленно и демонстративно положил ноги на стол, как будто был очень занят, а я его отвлек.

— Что с тобой? — заорал я. — Ты его видел. Он же ее уничтожит.

— И что? Она сама приехала в Нью-Йорк. Ее никто не просил.

— Она вытащила нас из тюрьмы.

— Мы… прошу прощения, я вполне удачно двигался в этом направлении. Ты забыл. Мы бы прекрасно выбрались оттуда сами. Она сунула нос не в свое дело. Если из-за этого ее взяли в плен, это, черт возьми, ее проблемы.

Злоба, вспыхнувшая во мне, когда я нашел записку, превратилась в гнев такой силы, что я чуть не трансформировался в вампира. На мгновение мне стало наплевать, кто меня увидит.

— Ты. — Я одновременно пытался успокоиться и вложить в свои слова все презрение, которое чувствовал. Дамон сел прямо и смотрел на меня горящими глазами, ожидая удара. — Ты… ты… — Я запнулся.

— Я тот, кем ты меня сделал, — скучно сказал Дамон, салютуя мне стаканом.

Я сгреб его за плечи:

— Нет. Ты не должен быть бездушным убийцей. Даже Катерина не была такой.

Глаза Дамона вспыхнули:

— Не смей говорить со мной о Катерине! Я знал ее лучше, чем ты.

Я покачал головой:

— Ты сам знаешь, что это не так. Ты любил ее сильнее, но я знал ее не хуже. Катерина хотела, чтобы мы трое были вместе вечно. Она не хотела, чтобы мы были соперниками и врагами. Она не хотела этого.

Удивление и гнев, написанные у него на лице, меня почти обрадовали. Почти.

— Я собираюсь спасти Лекси. Или умереть, пытаясь это сделать. А если я каким-то чудом выживу, я больше никогда не хочу тебя видеть.

Прежде чем он успел придумать очередной ехидный комментарий или угрозу, я вышел в ночь, оставив брата позади. Навеки.

25

Гнев — все, что у меня осталось, и он действовал так же, как человеческая кровь в первые недели, когда я стал вампиром. Я не верил в безразличие Дамона, не понимал, что с ним происходит. Но его отказ помочь мне не изменит моей цели: я должен спасти Лекси.

На другой улице джентльмен на угольно-черной кобыле дружелюбно беседовал с хозяином магазина. Когда хозяин зачем-то зашел внутрь, я схватил лошадь под уздцы и, второй раз за последние двадцать четыре часа нарушая запрет, велел наезднику спешиться и наслаждаться долгой прогулкой до дома.

Хотя в нормальном состоянии я бы бежал быстрее лошади, сейчас я был голоден и измучен, так что, шепотом подгоняя лошадь и отдав вожжи, я несся громким галопом по улицам Нью-Йорка. Кобыла оказалась прекрасным животным, чутко реагировала на малейшее движение, на прикосновение колена. Волосы развевал ветер, в руке я сжимал повод — я снова почти почувствовал себя живым.

Небо начало светлеть, и в хрустальной голубизне раннего утра я гнал и гнал кобылу — от этого могла зависеть жизнь Лекси.

Влетев на аллею, ведущую к особняку Ричардсов, и свернув на тропинку к часовне, я понял, что принял правильное решение. Я чувствовал запах древнего — застарелую вонь крови, смерти и гнили, следовавшую за ним, как тень. Лошадь заржала в ужасе.

Я соскочил на землю, пока лошадь не остановилась, и шлепнул ее по крупу:

— Домой.

Она попятилась, как будто не хотела терять новоприобретенную свободу, потом развернулась и унеслась.

Я вбежал в зал, где женился, отодвинув со своего пути одинокого слугу.

Лекси была здесь, привязанная к алтарю, как жертва древним богам. Ноздри обжег запах вербены — веревки были явно в ней вымочены. Солнце встало, залив кроваво-красным выходящее на восток витражное окно. Свет медленно полз к ее ногам, она корчилась и пыталась отползти. Дымок поднимался там, где смертоносный свет все же коснулся ее пальцев, запах горящей плоти заполнил часовню.

— Лекси! — закричал я.

— Стефан! — В ее крике были и боль, и облегчение.

Я соображал. У меня уйдет слишком много времени на поиски способа снять пропитанные вербеной веревки, закрыть окно мне нечем — ни занавесок, ни ковров. Не думая о себе, я надел собственное лазуритовое кольцо на ее тонкий белый палец.

— Стефан! — запротестовала Лекси.

— Оно тебе понадобится, если ты будешь и дальше следить за мной и меня спасать. — Я сдирал веревки. Вербена жгла пальцы, но Лекси осталась невредима. Несмотря на боль в пальцах, на душе было легко. Я это сделал. Я спас Лекси.

— А теперь…

Пропитанная вербеной сеть накрыла нас обоих, обжигая каждый дюйм кожи.

— Беги! — крикнул я, отпихивая Лекси в сторону.

Она перекатилась по полу, взялась за край скамьи. Когда она поднимала руку, то попала в столб света. Кожу не обожгло, дым не пошел. И Лекси вдруг исчезла, покинув место действия с вампирской скоростью.

Я поднял руки, пытаясь отвести сеть от лица; при прикосновении отравленных веревок я не мог сдержать крика.

Древний вампир вышел на свет — кожаные перчатки на руках и улыбка на бледном лице.

— Здравствуй. — Углы губ разъехались, открывая ряд крепких белых зубов и гниющие клыки. — Так… предсказуемо. Примчаться спасать даму в беде.

Мерзкий запах бойни обволакивал, как горячий ветер в августе: неизбежный, вездесущий и ужасный. Я рвался из сети, наплевав на ожоги.

Он издал смешок.

— Где же тот, кто всегда рядом с тобой, на расстоянии вдоха, как тень? Где твой брат?

Я сжал зубы. Насколько я знаю Дамона, он пьет третью бутылку виски, готовясь закусить девочкой или двумя.

Люций изучающее смотрел на меня — кажется, он принял молчание за браваду.

— Впрочем, неважно. В конце концов я доберусь и до него. Твой брат больше похож на настоящего вампира, чем ты, ничем не интересуется за пределами своего мирка, не собирается делать ничего хорошего. Пусть проживет немного подольше.

— Что ты собираешься сделать со мной? — Честно говоря, теперь, когда Лекси была в безопасности, за себя я не боялся. Я хотел только получить шанс убить его, лишить его возможности мстить и охотиться на людей. Но вербена высасывала из меня Силу, и я понимал, что, если я хотя бы дотронусь до древнего, это уже будет большой победой.

Он сгреб меня и перекинул через плечо, как будто я был не тяжелее мешка с перьями.

— Мои планы не слишком эффектны. — Он отнес меня в боковой придел. На полу все еще лежали розовые лепестки, высохшие до полной невесомости. Цветы в вазах завяли — после смерти невест все оставили как есть. — Но зато долгосрочны. Вампиры живут очень, очень долго. Без еды. Мучаясь веками, но все никак не умирая. — Когда он пожал плечами, сеть сдвинулась. — Может быть, в конце концов они и умирают. Никогда такого не видел, но думаю, мы проверим.

Он повернул налево, в укромный уголок часовни, остановился перед двойными дверьми — я внезапно в ужасе понял, что они вели в склеп. Хотя двери были вырезаны из массивного мрамора, Люций распахнул их без труда, вынул меня из сети и втолкнул в крохотную каменную комнату, где с трудом помещалась дюжина гробов.

Краткое мгновение я наслаждался ощущением холодного ветерка на обожженной коже.

А потом он прорычал:

— Когда жажда крови сожжет тебя изнутри и сведет с ума, я буду здесь. Буду слушать, смотреть и смеяться.

Я бросил последний взгляд на древнюю церковь, на яркий свет живого мира. Потом он захлопнул двери с таким грохотом, что тот явно дошел до небес, и я остался в глухой черноте.

Я бросился на двери всем телом. Они не шевельнулись. Пытаясь подавить крик, я обошел влажную, пахнущую плесенью комнату, ища какое-нибудь отверстие, секретный выход, хотя голос где-то в голове твердил: «Это склеп, Стефан! Единственный выход отсюда — смерть».

Я пробирался среди гробов и саркофагов. Даже в панике я отмечал резьбу и бронзовые петли. На одной из гробниц был вырезан портрет молодой девушки. У нее были огромные глаза и губы, изогнутые как лук. Я упал на рельеф, как будто мог обнять покоящуюся под ним девушку.

По крайней мере Лекси в безопасности. По крайней мере я проведу эти века, зная, что она где-то живет своей жизнью, защищенная моим кольцом. И может быть, может быть, она попытается найти меня.

— Так долго, — пожаловался я Лекси в тишине своей могилы.

И как будто по сигналу, двери склепа еще раз открылись, и изящная блондинка влетела внутрь, рухнув у моих ног.

— Лекси! — закричал я, а двери захлопнулись, снова оставив нас во тьме.

— Привет, — слабо сказала она, — рада встретить тебя здесь.

26

— Что ты здесь делаешь?

Лекси подняла бровь:

— То же, что и ты. Готовлюсь к долгой и очень болезненной вечности.

— Я имею в виду, почему ты не убежала? — Я изо всех сил сопротивлялся желанию взять ее за плечи и как следует потрясти.

— Конечно, я убежала, идиот. Но он ждал этого… и я даже не заметила, что он пошел за мной.

Я чувствовал, как она дрожит.

— Он появился из ниоткуда. — Ее голос сделался страшным. — Наверное, так чувствуют себя люди, когда встречают нас. Если мы выберемся отсюда, клянусь быть с ними милой. С людьми. А этот вампир… я хочу его убить.

Я положил руку ей на предплечье, успокаивая:

— Надеюсь, нам выпадет случай.

— Нам надо выбраться отсюда. — Она резко развернулась и выбросила ногу, ударив каблуком прямо в центр двери.

Дверь громко загудела, но не дрогнула.

Она еще раз ударила по двери с разворота. И еще раз. И еще раз.

Ничего не происходило.

— Вместе! — велела она.

На счет «три» мы ударили оба.

— Может быть, камень натерт вербеной? — предположил я.

— Вербена не сделала бы его прочнее, — угрюмо сказала Лекси. — Но есть другие способы запереть что-нибудь навеки. Как насчет стен?

Следующий час мы прощупывали белые стены, потолок и пол, замечая даже самые мелкие отверстия. Мы открыли гробы и перевернули тела в поисках чего-то, пригодного в качестве инструмента.

— Ни ножей, ни алмазных крестов, ни Библий в серебряном окладе, ни монет для Харона, ни амулетов. Ничего! — Я опустил руки.

— Не слишком-то это радостно, — только и сказала Лекси.

Через двадцать четыре часа в церкви служили. Мы слышали службу своим обостренным слухом. Служили молебен по Сазерлендам, по двум убитым невестам, по их гордым родителям… а заодно поносили двоих молодых людей, которые сделали это, сбежав с приданым. Убийцы, головорезы, мошенники, грабители…

Единственное так и не прозвучавшее обвинение — «демоны».

Но оскорбления не остановили нас — мы кричали.

— Помогите! — орал я. — Мы здесь, внутри!

Лекси визжала то же самое так высоко, что у меня чуть не лопались барабанные перепонки. В какой-то момент я услышал шепот Хильды:

— Вы ничего не слышите?

Мы воспрянули духом.

…и ничего. Служба закончилась, люди разошлись, и мы снова остались одни.

Лекси со вздохом вернула мне кольцо:

— Спасибо, — тихо сказала она, надевая его мне палец, — но, боюсь, теперь оно ни мне, ни тебе не пригодится.

Я крепко ее обнял и прошептал на ухо:

— Не сдавайся.

Слова эхом отдались в склепе, запертые в нем так же, как и мы.

27

В склепе без окон не было никакого способа отмерять прошедшие часы — даже под дверь не пробивались солнечные лучи. Дни превращались в недели, а может, и в месяцы. Казалось, что, даже если вечность закончится, перед нами будет новая.

Мы с Лекси перестали разговаривать. Не от злости или безнадежности — просто говорить мы больше не могли. У нас не хватало сил заставить себя кричать, если кто-то приходил, а тем более на попытки открыть двери нашей могилы. У нас не было сил сопротивляться тьме, не было сил держаться. Если бы мое сердце до сих пор билось, у него не было бы сил качать кровь по сосудам.

Мы тихо лежали рядом. Если кто-нибудь найдет нас через сто лет, мы будем похожи на попавших в плен к ведьме брата и сестру из злой сказки.

Каждая секунда высасывала Силу. Я больше не видел в темноте. Тишина стала абсолютной — звуки из внешнего мира сюда не доносились. Осталось только осязание. Я чувствовал восковую руку Лекси, шершавые доски разбитого гроба, прохладный металл бесполезного теперь кольца.

Я чувствовал себя почти человеком. Сила истощалась, и с ней уходило бессмертие. Я никогда не замечал его, пока оно не начало исчезать, оставив кости и мышцы, мозг и жидкости тела, но лишив меня всех сверхъестественных составляющих моего существа.

Всех, кроме голода.

Вампир во мне умирал от голода. Челюсти горели так, что я плакал бы, если б мог. Я мог думать только о крови. Я вспоминал каплю крови, похожую на драгоценный камень, на порезанном пальце Келли. Дымный привкус крови одной из первых моих жертв Клементины Хэйверфорд. Отца, умиравшего на полу кабинета, и лужу крови, растекавшуюся вокруг него, похожую на жадные ищущие пальцы, красящую все вокруг в глубокий красный цвет. Все сводилось к крови. Вампиры — это просто воплощенный голод, мы созданы только для того, чтобы пить кровь. Наши глаза заставляют жертв нам верить, наши клыки рвут их вены, наши рты высасывают из них источник их жизни.

Кровь…

Кровь…

Кровь…

Кровь…

Я снова и снова повторял это слово, как привязавшуюся песню. Оно захватило все мысли, пропитывало все воспоминания своим убийственным запахом.

А потом со мной заговорил очень знакомый голос.

— Здравствуй, Стефан.

— Катерина? — с трудом каркнул я.

Я сумел повернуть голову и увидел ее, раскинувшуюся на шелковых подушках. Она выглядела так же, как в ночь охоты, пока ее не убили, — красивая и почти обнаженная; полные губы кривились во всезнающей улыбке.

— Ты… жива?

— Тссс, — она наклонилась и потрепала меня по щеке, — ты плохо выглядишь.

Я закрыл глаза. Пьянящий запах лимона и имбиря окутал меня — такой знакомый и почти осязаемый, что у меня закружилась голова. Она, должно быть, недавно ела, потому что жар, исходивший от ее кожи, грел ледяную могилу.

— Я хочу помочь тебе, — прошептала она, приблизив свои губы к моим.

— Ты. Виновата, — выдохнул я.

— Стефан, — поморщилась она, — ты не такой усердный, как твой брат, но ты вовсе не был инструментом…

Чтобы подчеркнуть свои слова, она наклонилась и прижалась мягкими губами к моей щеке. И еще раз… и еще… губы спустились до шеи. Она дразнила меня, касаясь кожи кончиками клыков.

Я застонал. Голова шла кругом.

— Но ты сгорела, — пересохшие губы не слушались, — я видел церковь.

— Ты желаешь моей смерти? — Ее глаза вспыхнули. — Хочешь, чтобы я сгорела, чтобы лежала в земле кучкой пепла, просто потому, что ты не смог меня спасти?

— Нет! — запротестовал я, пытаясь оторвать ее от своей шеи. — Ты превратила меня в чудовище.

Она смеялась легко и мелодично, как колокольчик, который мама повесила в дверях Веритас:

— Чудовище? Господи, Стефан, однажды ты поймешь, что ты был прав тогда, в Новом Орлеане. Это дар, а не проклятие.

— Ты сумасшедшая. Как… Клаус.

Она выпрямилась. Вокруг янтарных глаз пролегли морщинки, а нижняя губа задрожала:

— Как ты узнал о К…

Дверь склепа разлетелась на тысячу осколков камня и дерева, как будто в нее выстрелили из пушки.

Я закрыл лицо руками — свет обжигал, как кислота. Когда я снова открыл глаза, Катерина исчезла, а в развороченном дверном проеме маячила расплывчатая фигура в черном, осиянная жестоким светом.

— Клаус? — прошептала Лекси в ужасе, сжимая мою руку.

— Простите, что разочаровал, — раздался сухой ответ.

— Дамон! — Я попытался сесть.

— Стефан, тебе не кажется, что пора уже перестать ждать, когда придет старший брат и тебя спасет?

Он вошел внутрь, схватил меня за запястье и выкинул из склепа. Я врезался в противоположную стену и обрушился на мраморный пол. С Лекси Дамон обошелся аккуратнее, но ненамного. Она приземлилась рядом со мной — невесомое тело, неуклюже разбросавшее ноги.

Пыль и каменная крошка висели туманом в воздухе. Я моргнул, пытаясь сориентироваться среди одинаковых стен.

— Держи, — Дамон протянул мне серебряную фляжку, — без этого вы не убежите.

Я приложился к горлышку фляжки. Кровь. Сладкая, сладкая кровь. Внутренний голос кричал, что кровь человеческая, на я залил его глотком густой жидкости. Я пил и пил ее и закричал, когда Дамон отобрал у меня фляжку.

— Оставь немного для леди.

Лекси пила жадно и тихо, кровь капала с подбородка и размазалась вокруг губ. Кожа, высохшая и побледневшая, как у старухи, налилась жизнью, стала розовой и гладкой.

— Спасибо, парень, — выдохнула она, — мне это было нужно.

Как лампа заливает погреб светом и теплом, Сила потекла по телу, возвращая мне чувства, наполняя меня легкостью, которой я не чувствовал с того момента, как начал питаться животными.

Когда зрение вернулось в норму, я чуть не задохнулся. За Дамоном стояла черноволосая женщина. Одна ее рука касалась виска а вторая была сжата в кулак. Глаза были закрыты, а все тело слегка дрожало. Как будто ей было очень больно, а на месте ее удерживали мучения одновременно духа и тела.

Маргарет.

Она была не одна. Перед ней на полу извивался от боли еще один человек, и я в ужасе понял, что мучили не ее. Что это она мучила кого-то. Люция. Сверхвампира, такого могущественного, что он стал личным слугой Клауса, демона пришедшего прямиком из ада. Люций убил целую семью, поймал меня и Лекси, как мышей. И он сжимал голову руками и кричал так, что вся часовня тряслась.

— Это Маргарет? — ошарашенно спросил я.

Дамон поднял меня и толкнул к двери.

— Мы не можем ее бросить!

— С ней все будет хорошо.

— Но…

— Все вопросы потом! Беги!

И, еще раз взглянув на женщину, которая бросила к своим ногам сам ад, я выбежал из своей тюрьмы под лунный свет.

28

Мы втроем выбежали из часовни и, покинув поместье Ричардсов, оказались в лесу. Подлесок опутывал ноги, пока мы бежали вниз с холма по сырой земле, а высокие сосны закрывали от нас лунный свет, пробивавшийся сквозь облака. Если бы мы были людьми, то оскальзывались бы и падали на гниющие листья. А, не видя ничего дальше ярда перед собой, влетели бы в какое-нибудь огромное дерево.

Вместо этого мы скользили в ночи, как хищники, как сотни лет делали вампиры, стремительно летевшие по лесу в поисках следующего поселения будущих жертв, преследуя тех, кто самонадеянно отделился от стада и решил отправиться в путь в одиночестве.

Несколько унций человеческой крови, плескавшиеся в моих жилах, почти заставили меня потерять голову и забыть, от чего мы бежим.

Потом раздался шум.

Он начался как долгий раскат грома, перешедший в крещендо нечеловеческого воя, и закончился отчаянным визгом. Шум был везде, стоял в ушах, заливал долину, в которую мы спускались, заполнял небо над головами.

Испугавшись, мы остановились.

— Думаю, вампир свободен, — пропыхтел Дамон.

— Маргарет… — начал я.

— Поверь, с ней все в порядке. Ты видел, что она с ним сделала?

— Кем надо быть, чтобы сотворить такое?

— Ведьмой.

— Как Эмили? — Моя теория подтвердилась. Мир что, полон ведьм, вампиров, демонов и черт знает кого еще, кого не замечают люди?

— Я понял, что она не такая, как все, когда не сумел зачаровать ее, — объяснил Дамон, — тогда я спросил. Она ответила, прямо и честно.

— Так она…

— Наложила защитные чары на себя и свою семью. И жгла Люция с помощью какого-то дара, чтобы дать нам немного времени. Немного. Надеюсь, защитные чары все еще действуют.

Снова раздался рев.

— Пошли, — велела Лекси, и мы побежали дальше.

Деревья чернели, как будто сама природа в ужасе ожидала приближения древнего вампира. Земля дрожала под его шагами.

Мы с Дамоном прыгнули через глубокий овраг, и на какое-то мгновение наши движения идеально синхронизировались. Но потом мы втроем поспешно затормозили, чтобы не свалиться с края утеса, нависшего над Манхэттеном.

— Гм. — Дамон с сомнением глянул вниз.

— Нужно найти другой путь, — я обернулся, глядя туда, откуда мы пришли, — тропинку или…

Лекси с криком бросилась вниз с утеса.

Я смотрел на нее в ужасе.

— Найти другой путь? — В голосе Дамона слышалось разочарование. — Все еще думаешь как человек? — Он последовал за ней.

Когда я увидел, как он исчез в кустах внизу, у меня перехватило дыхание. А потом и я прыгнул.

Хотя падать было очень страшно, падение подарило мне невероятное чувство свободы, Я ничего не весил и словно плыл в воздухе. Ветер свистел в волосах и растопыренных пальцах. Я почти летел.

Я упал на толстый слой листвы, перекатился и встал, отделавшись вывихнутой лодыжкой, которая, впрочем, тут же прошла сама собой.

Дамон и Лекси стояли на месте. Девушка подняла голову, вслушиваясь во внезапную тишину.

— Он нас потерял, — триумфально заключил Дамон, — не понял, что мы спрыгнем. Он…

— Он перед нами, — выдохнула Лекси. К югу от нас тишина была полнейшей, как будто все живое умерло или затаилось. Мы подождали, не зная, что делать, хотя, наверное, было уже поздно.

Потом мы услышали, как согнулась и сломалась травинка.

— БЕЖИМ! — закричала Лекси.

Мы рванули с места. Я сделал ошибку — обернулся. Видел я одно, а слышал другое. Казалось, что за мной с неожиданной быстротой бежит старик. Но тень в лунном свете принадлежала чему-то огромному и не похожему на человека. Кусты и деревья ломались и падали от одного его прикосновения.

Я удвоил скорость.

У нас не было выбора — мы бежали на юг. Лес редел, цивилизация подняла свою уродливую голову: одинокая ферма, брошенные хозяйства, большое поместье, отель, земляные тропинки сменились мощеными улицами, запруженными лошадьми, повозками, кэбами и даже людьми, несмотря на поздний час.

За нами, восстанавливая силы в каждом пятне тени, следовал древний.

Мы завернули за угол, обрушив корзины с фруктового лотка; гнилая вонь дыхания древнего обжигала мне шею. Мы неслись через трущобы, пытаясь не запутаться в бельевых веревках и не свалиться в мусорные ямы, а он отбрасывал в стороны любые препятствия и даже людей, чтобы добраться до нас. Мы подумали, что оторвались в узких переулках и кривых улочках, но мы чувствовали его Силу и напряжение, дрожавшее в ночи.

Лекси вела нас. Ее ли Сила тому причиной или знание города, но она всегда находила нужные пожарные лестницы и мусорные кучи, за которыми можно спрятаться. Может быть, она не в первый раз бежала от подобного чудовища.

— Порт, — выдохнула она, — наш единственный шанс.

Дамон кивнул, впервые в жизни не возражая, чтобы командовал кто-то другой. Мы повернули на запад, к улицам, выходившим на Гудзон.

Неожиданно Лекси прищурилась и ткнула пальцем в маленький клипер — симпатичное, крашенное в голубой цвет суденышко, только что вышедшее из дока и загруженное всеми товарами, которые только мог предложить Нью-Йорк.

Выбросив руки вперед, Лекси огромным прыжком перелетела с причала на палубу, как кошка, бросающаяся на дичь. Мы с Дамоном последовали за ней, тихо приземлившись на темную палубу. К тому моменту, как мы пришли в себя, она уже зачаровала матроса, наблюдавшего наше появление.

— Мы пассажиры. У нас с братьями есть места. Мы не прыгали на борт.

Дамон с большим интересом осматривал корабль.

Я оглянулся назад, на берег. Там стоял одинокий, вполне безобидный на вид мужчина, опершийся на перила. Он был бледен, словно его кожа впитала в себя лунный свет. Он просто стоял, как будто собирался немного посмотреть на корабли и идти домой.

Но взгляд его глаз сулил смерть и не сулил прощения.

29

Корабль назывался Мина М. Он был быстр и красив — изящные линии корпуса и белые паруса. Деревянные мачты были отполированы до блеска, а красные флаги трепетали на ветру.

Я стоял на носу, закрыв глаза, и думал о нашем путешествии. От жгучего соленого ветра и яркого солнца краснело лицо. Мина разрезала волны, оставляя за кормой белую пену и брызги. Крошечные серебряные рыбешки стремительно улепетывали от корабля.

Путешествуя, мы увидим в Вест-Индии лодчонки, груженные бананами и ромом. Будем торговаться за специи в Индии. Я наконец увижу Италию, пройдусь по Сикстинской капелле, посмотрю Миланский собор и буду пить кьянти прямо в винограднике. Может быть… может быть, такой станет моя новая жизнь. Путешествовать по воде, а не вверять себя теням. Я не буду оставаться надолго ни в одном порту — мне придется бежать от смерти и проклятия. У моряков обычно нет друзей, кроме товарищей по команде, — я впишусь в эту компанию.

Но потом я открыл глаза, и фантазии испарились, такая вокруг была глухая черная полночь. Плотная пелена облаков закрывала небо, и свет звезд не мог пробиться сквозь нее. Мина тихо шла по морю, с легким шипением рассекая густую воду.

Это — царство вампиров. Хотя благодаря кольцу я мог выходить на дневной свет, мой мир существовал во тьме. Я охотился, убивал врагов, выплевывал проклятия, нарушал обеты и ненавидел ночью, когда солнце спало. Мы сбежали от подручного Клауса, но не победили его. Он и его хозяин были живы и собирались пытать и убить меня и Дамона.

Лекси тронула меня за плечо.

— Мы идем в Сан-Франциско, — тихо сказала она. — Я там не бывала… давненько. Но тебе понравятся тамошние туманы и мерзкая погода. Отличное местечко для тоски.

Я перегнулся через фальшборт. У меня не хватало духу сказать ей, что я никогда не найду себе места — потому что его нигде нет. Да я его и не заслуживал, если учесть, сколько смертей на моей совести.

— Он сказал «око за око»…

— Да. — Лекси глубоко вздохнула и на миг стала серьезной. — Это быстрый корабль, а древнему понадобится время, чтобы выяснить, куда мы направляемся. Кроме законного груза — чая и кофе — на борту есть опиум, который планируется сбросить во Фриско. Капитан не сумел договориться с портовыми властями, так что пройдет немало времени, пока выяснится, куда мы бежали.

— Нет. То есть это хорошо, — я стер с ресниц морские брызги, — но я имел в виду… он убил женщин, которых считал нашими женами, потому что его Катерину убили.

Лекси кивнула, вся дрожа.

— А потом он схватил тебя… и хотел уморить тебя и меня, а может, и Дамона, в церкви. Так умерла и Катерина.

Лекси прищурилась:

— Не уверена, что понимаю.

— Если ему так важно, кого и как убили, почему он не поджег церковь?

Лекси моргнула. Я видел, что она лихорадочно думает. Долгое время она молчала. Я не мог читать ее мысли, но мне казалось неудобным в такой момент думать о Катерине.

— Стефан… послушай. Мы творим разные злодейства. От древнего, который жесток запредельно, до… мелких ужасных тварей, которые существуют для собственного удовольствия, и им все равно, кого они этим ранят.

Катерина хотела, чтобы ты стал вампиром. Посмотри, что получилось. Не плачь о ней, Стефан, не ищи доказательств ее смерти или жизни. Отпусти ее. Это лучшее, что ты можешь сделать.

Я отвернулся от Лекси и посмотрел на единственную звезду, свет которой был виден сквозь облака, — Полярную. Катерина была как эта звезда: всегда на одном месте, тихий призрак, точка отсчета моих успехов. Мои чувства к ней не имеют значения. Она создала меня, и она всегда будет со мной.

— Мы — не воплощение зла, — я обнял ее, — ты точно нет.

— Я намного старше тебя, — мягко сказала она. — И раньше я была не такой, как сейчас. Ты не единственный, кому есть в чем каяться, Стефан. Но я поклялась себе измениться.

— О да. Клятвы, — Дамон громко топал, — господи, мы, кажется, надавали обетов на всю жизнь.

— Женитьба была твоей идеей, — огрызнулся я.

— Ах-ах. Я вампир. У меня была прекрасная свадьба, куча шампанского, мой брат меня спас, и меня до сих пор мучают.

Он оттолкнулся от борта, коснувшись ладонью гладкого дерева, и шатнулся к другому, от левого к правому и обратно, и так, пока не добрался до нас. Его можно было бы принять за пьяного, но красные пятна в углах губ его выдавали. Он был пьян нашим побегом, нашим спасением, кровью какого-то несчастного матроса — но не вином. По крайней мере не только им:

— Кстати, о спасении. Маргарет…

Дамон вздохнул:

— Когда я спросил, как она сопротивляется воздействию, Маргарет призналась, что она ведьма, и согласилась мне помочь.

— Да ты что? — скептически спросил я.

Дамон закатил глаза:

— При условии, что мы покинем Нью-Йорк и никогда туда не вернемся. По крайней мере пока она жива. И — это меня убило — если мы вернем приданое.

— Ах, Дамон, мне так жаль. — Лекси говорила серьезно, но глаза у нее смеялись. — Твой способ разбогатеть не сработал. В следующий раз повезет больше. — Она легко ткнула его в плечо.

— Мы обязаны ей своими жизнями, — серьезно сказал я. — Она не обязана была нам помогать. И не должна была на самом деле. Как ты думаешь, чары правда защитят ее и мужа?

— Я стараюсь в это верить. В любом случае, ее душа чище твоей.

— Кстати, о чистых душах… — Я не скрывал улыбки. — Что заставило тебя вернуться за мной? Мне казалось, что ты клялся «никогда не простить меня» и «мучить меня до конца моих дней».

Голубые глаза Дамона ничего не выражали:

— Да. И я повторю каждое слово. Я никогда не прощу тебя. И я буду тебя мучить до конца твоих дней.

Я потряс головой, подавляя поднявшийся внутри вихрь черного гнева. Мне хотелось закричать на Дамона, что он, может быть, и потерял любовь всей своей жизни, но я потерял жизнь, которую любил. И отца, и дом.

И брата.

Но гнев отступил так же быстро, как появился, оставив меня совершенно опустошенным. Как я мог ожидать, что брат простит мне превращение в вампира, если я сам себе этого не простил? Он любил меня, как я когда-то любил Катерину, но я никогда не прощу ее за то, во что она меня превратила.

Дамон схватил меня за плечи.

— А еще, — углы губ поднялись вверх, — если кто-нибудь тебя убьет, то это буду я.

Не сказав больше ни слова, он вскочил на планширь и недвижимо стоял там, пока корабль зарывался носом в воду — как будто он был носовой фигурой, выточенной из ледяного мрамора.

Он поднял руку, салютуя:

— Еще увидимся, братишка.

И, прежде чем я успел что-то сказать, он шагнул за борт, в темную воду.

Я бросился к борту и уставился в бурлящее море. Дамон не вынырнул. Мы с Лекси стояли там целую вечность. Мы были так далеко от берега и от неба, что я чувствовал, будто меня подвесили в темноте.

А потом красное солнце показалось над горизонтом, и мы спустились в тускло освещенную каюту, навстречу будущему.

Эпилог

За время, проведенное в Нью-Йорке, я узнал о грозящих мне опасностях. Несмотря на мои добрые намерения, я опасен для людей. А мой брат опасен вообще для всех.

А что теперь? Что таит будущее? Дни кажутся минутами. Наверное, я привыкаю к идее вечности.

Я столько потерял за прошедшие месяцы. Но я получил время. А с ним — возможности. Я увижу Италию. И остальную Европу. Я смогу объездить весь мир. Но у меня больше никогда не будет дома в мире людей.

Дамон… я верю, что наш совместный путь длинен и наша история еще не закончена. Если одни из нас однажды найдет свой конец, в этом будет виновен второй.

А где-то рядом… сопровождаемая тонким запахом лимона и имбиря… Катерина всегда будет смеяться над нами обоими.

Радость бытия (фр.)
Мне хочется вина (итал.)
До 1822 года на территории Вашингтон-сквер проводили публичные казни через повешение.
До свидания, друзья мои (фр.)