Сиамцы озабочены таинственным похищением говорящих попугаев и гибелью уникальной коллекции дамских шляпок. Ну а Квиллер ломает голову над судьбой старого Дома оперы.

Лилиан Джексон Браун

Кот, который сорвал аплодисменты

Посвящается Эрлу Беттингеру, мужу, который…

Глава первая

Что ещё за Тельма Теккерей? Кто она такая?

Весть о ней смахивает на первоапрельскую шутку, ведь нынче как раз первое апреля.

Разве кто-то с такой фамилией жил когда-нибудь в Мускаунти, расположенном в четырёхстах милях к северу от чего бы то ни было?

Однако в разделе новостей мускаунтской газеты «Всякая всячина» чёрным по белому значилось:

Возвращение

на родную землю

Тельма Теккерей, восьмидесятидвухлетняя уроженка Мускаунти, удалилась на покой после почти полувековой успешной деятельности в Голливуде (штат Калифорния) и возвращается в родные края. «Я еду домой умирать, — заявила она весело, — но не сразу. Сначала я хочу немного поразвлечься».

Дальше шли не столь потрясающие новости: шериф купил жезл, и теперь его помощникам будет легче останавливать машины, превышающие скорость… Комитет по благоустройству пикакского центра решил остановиться на ярко-розовых петуньях для цветочных ящиков, украшающих Мейн-стрит, главную улицу города… Свинья, сбежавшая с грузовика по дороге к песчаному карьеру, обнаружена в подвале начальной школы у ручья Блэк-Крик. Но главную новость немедленно подхватили, и в её обсуждение включился весь округ. В кофейнях, на перекрёстках, у заборов, разделяющих соседние участки, только и слышалось: «В Пикаксе будет жить голливудская звезда!»

Джим Квиллер, ведущий в газете собственную колонку, трудился у себя дома, когда его телефон стал разрываться от звонков: «Кто такая Тельма Теккерей?… Правда, что она кинозвезда?… Журналистам известно больше, чем они сообщают?…»

— Попахивает розыгрышем, — отвечал на звонки Квиллер. Он помнил, как первого апреля прошлого года его коллеги разыграли репортёров «Локмастерского вестника». Из Пикакса позвонили им и намекнули, что знаменитый чемпион по регби, обладатель приза «Тройная корона», бросил спорт и в обстановке строжайшей секретности поселился на коннозаводческой ферме в Локмастере. Журналисты из «Вестника» потом целую неделю доискивались правды.

Тем не менее Квиллером овладело любопытство. Он позвонил Джуниору Гудвинтеру — моложавому заместителю главного редактора «Всякой всячины» — и строго спросил:

— Из какого источника получено сообщение о Тельме Теккерей?

— Она сама позвонила из Калифорнии ночному редактору. А почему ты интересуешься? Не доверяешь? Тебе это кажется подозрительным?

— Естественно. Уж больно странная у неё фамилия. И эти шуточки насчёт смерти и развлечений. Слишком игривы для её возраста.

— Ну и что ты хочешь сказать, Квилл?

— Я хочу сказать, что это просто розыгрыш, придуманный ребятами из Локмастера в отместку за наш прошлогодний, насчёт коннозаводческой фермы. Какая-нибудь реакция читателей у тебя есть?

— Ну ещё бы! Наши телефоны раскатились докрасна, только что со столов не валятся! Послушай, Квилл! А может, и на самом деле есть такая Тельма Теккерей?

— Хочешь поспорить? — проворчал Квиллер и повесил трубку.

Внезапно Квиллеру страстно захотелось съесть кусок яблочного пирога, который подавали у «Луизы», и он отправился в эту затрапезную закусочную, где всегда можно было получить приемлемую еду за приемлемую цену, а также разжиться последними сплетнями. Луиза — пышнотелая властная женщина, неутомимая трудяга, снискала беззаветную преданность своих клиентов. Они устраивали сбор средств, когда ей требовалась новая кофеварка, и добровольно приходили на помощь, если стены в обеденном зале нуждались в покраске.

Когда Квиллер вошёл, зал был пуст, стулья поставлены ножками вверх на столики, а сама Луиза занималась уборкой.

— Для обеда слишком рано, а для кофе слишком поздно! — прокричала она.

— Где же твой помощник, Луиза?

Обычно сын Луизы Ленни помогал матери подготовить зал к обеду.

— Работу ищет! Отучился свои два года в нашем колледже и хочет поступить в какой-нибудь университет в Центре. Но это дорого. Вот он и отправился искать работу.

— Передай Ленни, пусть обратится в Фонд К. за стипендией. Я похлопочу за него.

Ленни мужественно пережил клевету и предательство, когда его постигла личная трагедия.

Сразу сменив гнев на милость, Луиза спросила:

— Какой пирог хотите?

— С яблоками, — ответил Квиллер. — И вот что. Дай-ка мне свою метлу, я тут поработаю, а ты сваришь кофе.

Любой житель трёх здешних округов сразу узнал бы в добровольном помощнике Луизы, ловко управляющемся с метлой и расставляющем стулья, Джеймса Макинтоша Квиллера. Этот владелец роскошных усов цвета перца с солью достиг уже средних лет, и его фотография каждый вторник и пятницу украшала собой колонку «Из-под пера Квилла». Его с давних пор высоко ценили как журналиста в крупных городах страны; потом на него свалилось огромное наследство Клингеншоенов, и он перебрался в Мускаунти. По каким-то своим соображениям Квиллер превратил это наследство в благотворительный фонд, который называли Фондом К.; им управляли чикагские эксперты. В Чикаго Квиллера считали самым богатым человеком в северо-восточных штатах Америки. В окрестностях Пикакса все звали его мистер К.

Луиза принесла из кухни поднос с кофейником и двумя порциями яблочного пирога; вилки, салфетки и кружки она держала в карманах фартука. Луиза вместе с Квиллером уселась за столик в кабинке возле самой кухни, откуда она могла отдавать распоряжения кухарке, готовившей обед. Луиза сама обслуживала клиентов, получала деньга и гасила жаркие споры, то и дело вспыхивавшие между посетителями.

— Ну что ж, мистер К., - начала она, — сегодня вы пропустили хорошенькую заварушку. Все просто спятили из-за приезда к нам этой кинозвезды. Как по-вашему, она наведается сюда пообедать?

Всё ещё подозревая, что эти слухи — происки локмастерских газетчиков, Квиллер ответил уклончиво:

— То, что она пятьдесят пять лет прожила в Голливуде, ещё не делает её кинозвездой. Она могла быть там кем угодно — бухгалтером, офицером полиции, даже президентом банка.

Но кем бы она ни была, подумал он, денег у неё наверняка куры не клюют, раз она покупает дом на Приятной улице.

— Эффи! — прокричала Луиза в кухню. — Не забудь разморозить клюквенный соус… Только вот что странно, мистер К.: никто не помнит, чтобы в наших краях когда-нибудь жили Теккереи.

— Интересно, имеет ли она какое-то отношение к Уильяму Мейкпису Теккерею? — пошутил Квиллер.

— А кто это? Я никого не знаю с такой фамилией.

— Да писатель один, только в последнее время он ничего не пишет.

— И вот что, Эффи! — снова крикнула кухарке Луиза. — Добавь-ка чесночного порошка в картофельное пюре!

— Звучит заманчиво, — заметил Квиллер. — Я бы охотно взял с собой на обед индейку в коробке.

— Эффи! — крикнула Луиза. — Собери-ка коробку для мистера К. Да положи кусочки тёмного мяса для его кошечек.

— А кстати, — спросил Квиллер, — что рядом с вами происходит? Какие-то грузовики ездят туда-сюда…

— Слава богу, эти торговцы переезжают, — сообщила Луиза. — Наконец-то избавимся. Ни к чему нам склад в центре города.

Квиллер дождался своей индейки и отправился на угол Церковной и Сосновой улиц, где грузили в фургоны и куда-то увозили огромные коробки. Судя по надписям на картоне, в коробках были холодильники, стиральные машины и сушилки, кухонная утварь и телевизоры.

Квиллер подошёл к человеку, руководившему погрузкой:

— Вы переезжаете? Или продали такую кучу всякого товара?

— Мы получили новое помещение по дороге к песчаному карьеру. Стальной сарай с настоящим грузовым терминалом. И много места для парковки.

Здание, которое освобождалось, представляло собой массивное каменное сооружение, зажатое между домами более поздней постройки. А значит, особняку было больше ста лет, и возводили его в те дни, когда округ процветал, полным ходом разрабатывались карьеры, Пикакс застраивался, постепенно превращаясь в город каменных домов. Прежде у Квиллера не находилось времени внимательно рассмотреть особняк — в боковых стенах не оказалось окон, а парадный вход был обшит досками. Квиллер перешёл через дорогу и впервые смог оценить замысел архитектора. Четыре колонны поддерживали фронтон, на котором были высечены всего два слова: ДОМ ОПЕРЫ.

Потом Квиллер заметил, что и соседние дома по обеим сторонам особняка тоже опустели. Что-то происходило в центре Пикакса!

Квиллер вернулся домой, в свой переоборудованный под жильё яблочный амбар, которому было столько же лет, сколько и Дому оперы. Амбар находился в лесистом участке в пригороде Пикакса и являл собой восьмиугольное сооружение высотой в сорок футов с фундаментом из дикого камня; деревянная обшивка стен была побита непогодой. Въехав во двор, Квиллер сразу увидел, что из окна кухни за ним нетерпеливо наблюдает пара кошек. Это были его любимцы — светло-бежевые сиамцы с темно-коричневыми масками на мордочках и ушах, с длинными стройными лапами, с хвостами, похожими на хлысты. И с поразительными — цвета весеннего неба — глазами.

Маленькая изящная Юм-Юм была отчаянной кокеткой: она любила, мурлыча, тереться о ноги и умоляюще смотреть на Квиллера фиалковыми глазами. Ей всегда удавалось получить желаемое, ведь Юм-Юм была настоящей женщиной, до кончика хвоста…

А про Коко можно было сказать, что он даже больше чем кот. Этот длинный, гибкий, мускулистый сиамец с ярко-голубыми, светящимися умом глазами был наделён сверхъестественной интуицией. Не раз случалось, что Коко знал ответ на вопрос, который ещё только начинал зарождаться в голове у Квиллера. Полное имя Коко звучало так: Као Ко Кун.

Квиллер вошёл в амбар, и Юм-Юм сразу заинтересовалась индейкой, но Коко крутился возле автоответчика, на котором явно было оставлено какое-то сообщение.

Квиллер включил автоответчик и услышал женский голос: «Квилл, я ухожу из библиотеки пораньше, иду на обед в Клуб любителей птиц. На этот раз на повестке дня синицы. Позвоню тебе, когда вернусь. И мы поболтаем о Тельме Теккерей. A».

Говорившая не назвалась, но этого и не требовалось. Полли Дункан была главной женщиной в жизни Квиллера. Его ровесница, она, будучи директором Пикакской публичной библиотеки, разделяла с ним интерес к литературе. С самого начала Квиллера привлёк в ней её мелодичный голос. Даже теперь, стоило Полли заговорить, и Квиллер ощущал трепет, зачастую мешавший ему вникнуть в смысл её слов.

Квиллер выразил благодарность Коко за то, что тот обратил его внимание на автоответчик, а потом спросил Юм-Юм, какие сокровища она отрыла сегодня в мусорной корзине. Квиллер считал, что, разговаривая с кошками, он развивает их умственные способности.

Кусочки тёмного мяса индейки были измельчены, помещены в две миски и поставлены под кухонный стол, где их, жадно урча, поглотили. После этого кошки долго умывались. Квиллер давно заметил, что чем вкуснее еда, тем дольше длится умывание.

Для приличия выждав несколько минут, он громко объявил:

— Экспресс в беседку отправляется со всеми остановками!

Юм-Юм и Коко тотчас прыгнули в большую парусиновую сумку, приобретенную в Пикакской публичной библиотеке. В неё свободно помещался с десяток книг или две не враждующие друг с другом кошки.

Все восемь сторон восьмиугольной беседки, построенной в саду, были затянуты сеткой; по вечерам, на радость сиамцам, здесь царили птицы и возились какие-то четырехногие существа, а когда темнело, воздух наполнялся ночными шорохами и запахами.

Квиллер некоторое время побыл со своими любимцами, а потом вернулся в амбар, чтобы продолжить работу над колонкой «Из-под пера Квилла».

Ему то и дело звонили друзья, которым не терпелось поговорить о голливудской знаменитости: Уэзерби Гуд — метеоролог, Селия Робинсон О'Делл — верная помощница Квиллера на приёмах, которые он устраивал в амбаре, Сьюзан Эксбридж — владелица антикварного магазина, Ланспики — хозяева супермаркета.

В очередной раз его оторвал от работы звонок Лайзы Комптон — жены школьного инспектора.

— Нам с Лайлом интересно, что будет в старом Доме оперы. Тебе что-нибудь известно?

— Нет, я только точно знаю, чего там не будет. Может, опять собираются заманить к нам Марка Твена? Он ведь не заглядывал сюда с тысяча восемьсот девяносто пятого года.

— Да, об этом я слышала, — ответила Лайза. — Моя бабушка бредила им даже через шестьдесят лет после его приезда. Она влюбилась в его усы. Кстати, очень похожие на твои, Квилл. А его чувство юмора и остроты просто сводили всех с ума! Особенно бабушке нравилась его шутка насчёт того, что будет, если скрестить человека с кошкой: «Человеку это пойдёт на пользу, а кошка просто сдохнет». Бабушка часто рассказывала, как ко входу в Дом оперы подъезжали кареты, как из них выходили дамы в мехах и бриллиантах, а им спешили подать руку джентльмены в накидках и цилиндрах. Это у нас-то в Пикаксе! Можешь представить себе такое, Квилл?

— Ну, это ведь было больше ста лет назад, — заметил Квилл. — Времена меняются.

— Да ещё как! Перед Первой мировой войной, когда экономика рухнула, наш Пикакс превратился чуть ли не в город-призрак, и Дом оперы заколотили досками. В двадцатых годах в нём устроили кинотеатр, а во время Второй мировой войны здание забрало правительство, там устроили что-то секретное и выставили мощную охрану. Дома у нас говорили, что оттуда вынесли кресла и спрямили покатый пол.

— Да, похоже, этот старый дом много чего пережил, — сказал Квиллер.

— Вот именно, потом там устроили площадку для роллеров, потом — танцевальный зал, клуб здоровья и в конце концов — склад бытовых приборов. Кто знает, что будет теперь?

— Если что-нибудь выяснишь, сообщи, — попросил Квиллер.

— Обязательно… Как киски, Квилл?

— Прекрасно. Как Лайл?

— Хандрит. Опять поцапался с отделом образования.

Квиллер наслаждался мороженым, когда позвонила Полли.

— Ну, как твоё собрание? — спросил он. — Что было на обед?

— Робин О'Делл прислал нам пироги с мясом, и хотя, как ты знаешь, еда всегда страдает при перевозке, эти были вполне съедобные.

— Узнала что-нибудь новое про синиц, чего не знала раньше?

— Да больше говорили об этой Тельме Теккерей, чем о птицах… — раздражённо ответила Полли. — Хотя одну интересную вещь я узнала. На обеде был риелтор, продавший ей дом; они с женой страстные орнитологи. Сначала он не хотел ничего рассказывать — ну, знаешь, профессиональная этика, — а потом, выпив несколько бокалов вина, расслабился. Оказывается, Тельма купила этот дом не глядя, просто они послали ей фотографии и описание… Они порекомендовали ей Мэвис Адамс, чтобы та проследила за юридической стороной дела, а Фран Броуди заново обставит Тельме дом. Риелтор уже вылетел в Калифорнию, чтобы всё обсудить.

— А он не сказал, зачем ей понадобился такой огромный дом?

— Сказал, что не знает. Интересно было бы поговорить с Фран, правда?

Сделав вид, будто ему совсем неинтересно, Квиллер пробормотал что-то неопределённое и напомнил Полли, что на следующий день они обедают с Райкерами.

— Я зарезервировал столик в отеле «Макинтош». Встретимся здесь, у меня в амбаре, в шесть часов.

— Жду с нетерпением, — ответила Полли. — A bientot.

— A bientot.[1]

Прежде чем принести сиамцев из беседки, Квиллер щёлкнул выключателем, осветив весь амбар сразу и верхним, и нижним светом. По внутренним стенам живописной спиралью поднимался пандус, соединяющий три балкона. В центре большого зала стоял гигантский камин в виде белого куба, а от него к самому потолку тянулись белые дымоходы.

Сиамцы в беседке уже ждали хозяина, желание насладиться очарованием ночи боролось в них с предвкушением предстоящего ужина. Оказавшись в доме, они немедленно выскочили из сумки и понеслись по пандусу — впереди Юм-Юм, следом за ней Коко. Наверху Юм-Юм повернулась и погнала Коко вниз, а сама помчалась за ним. Квиллер засёк время: на все про всё ушло тридцать семь секунд.

Потом все трое расположились в большом удобном кресле и стали слушать «Кармен». Это была любимая опера сиамцев, а Квиллеру нравилось всё, что написал Бизе. Вот будет сенсация, думал он, если в старый Дом оперы начнут приглашать оперные труппы! Всё возможно, почему бы и нет? В Пикаксе, находящемся в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было, может произойти всё что угодно.

Глава вторая

В среду, перед тем как проснуться, Квиллер видел во сне старый Дом оперы. Городская элита подъезжала к нему в каретах, запряжённых лошадьми. Все места в партере были заняты любителями оперного искусства, они радостно предвкушали возможность послушать «Тристана и Изольду». Тут он открыл глаза. За его дверью сиамцы исполняли вагнеровский дуэт.

Квиллер спрыгнул с постели.

— Вот черти! — выругался он.

Кошки сбежали по пандусу вниз, а Квиллер по винтовой лестнице коротким путём отправился на кухню.

Там, думая о своём, он рассеянно готовил кошачий завтрак. Его занимали два вопроса, оба куда более интересные, чем мелко нарезанная куриная печёнка. «Кто же всё-таки эта Тельма Теккерей? — спрашивал он себя. — И что вот-вот произойдёт с Домом оперы?» Ниже склада бытовой техники уже не опустишься. У Дома оперы оставалась только одна возможность — вернуть себе былую славу и блеск. А что, если Фонд К. поможет воскресить оперу? Только вот привлекут ли кого-нибудь концерты и лекции в наш век телевидения?

В автоматической кофеварке Квиллер сварил себе сверхкрепкий кофе и разморозил в микроволновке булочку к завтраку. Потом засел за телефон.

Сначала он позвонил в студию интерьерного дизайна Аманды, надеясь застать там Фран Броуди, но та всё ещё выполняла какой-то заказ в Калифорнии, а сама Аманда пребывала в ратуше, выполняя обязанности мэра. Квиллер назвал себя, и новая помощница Аманды воскликнула:

— Ах, это вы, мистер К.! Я живу в Локмастере, но читаю вашу колонку во «Всякой всячине». Мне она очень нравится, очень!

Потом Квиллер позвонил официальному историку Мускаунти Гомеру Тиббиту и спросил, что известно о семействе Теккереев. Гомеру было уже девяносто восемь; удалившись от дел, он жил со своей женой Родой за городом, в поместье, расположенном на берегу реки Иттибитивасси. Они были молодожены. Ни он, ни она никогда раньше не состояли в браке, и их лав-стори считали романом века.

На звонок ответила Рода — своим нежным, чуть дрожащим голосом, и передала трубку Гомеру, чей голос заметно дребезжал и звучал несколько визгливо. Но отозвался он бодро:

— О Теккереях я знаю только одно: в тридцатые годы Майло Теккерей был тут бутлегером. Вся информация имеется у Торнтона Хаггиса, недавно он зачитывал на собрании исторического общества свою статью об истории нашего славного округа во времена сухого закона.

Тогда Квиллер позвонил Торнтону Хаггису домой. Торн — он любил, чтобы его называли именно так, — принадлежал к четвёртому поколению резчиков по камню, но сейчас уже не занимался семейным ремеслом. Он имел учёную степень какого-то университета в Центре, а теперь отдавал всё своё свободное время местному обществу любителей искусств. Его жена попросила Квиллера перезвонить туда. Торн помогал развешивать экспонаты на новой выставке.

Звонок Квиллера, разумеется, застал этого энтузиаста на стремянке.

— Могу рассказать тебе парочку эпизодов из истории пьянства в Мускаунти. Ты где, Квилл? Дома? Я закончу примерно через полчаса и заеду к тебе. А ты свари свой убийственный кофе, такой, как сам любишь.

В Пикаксе все считали, что, когда Гомер уйдёт в отставку, если, конечно, это когда-либо случится, Торнтон сменит его на посту летописца округа. Торн изучил все документы, касающиеся изготовления кладбищенских памятников, сохранившиеся с 1850 года. Тогда на могильных плитах вырезали не только имя, но и даты жизни и смерти, причину смерти, имена родственников и даже семейных любимцев из числа домашних животных. Кроме того, в ту пору за умеренную побуквенную плату можно было запечатлеть на памятнике остроты и афоризмы усопшего.

Торнтона отличала пышная копна белоснежных волос — по ней его можно было узнать за квартал. Когда он появлялся в гостях у Квиллера, на сиамцев нападала необычайная игривость.

— Что это с ними? Они меня приветствуют? Или в чём-то подозревают? — недоумевал Торн.

— Наверно, твоя фамилия напоминает им об известном лакомстве[2]. Знаешь, кошки обладают поразительной смекалкой.

— По дороге сюда я заехал в библиотеку и прихватил свою статью; я писал её для сборника, посвященного истории нашего округа. Её же я зачитал на собрании Клуба любителей старины. Многие плакали.

— Прекрасно. Давай возьмём напитки и пойдём в беседку, и ты мне её прочтёшь. Сейчас только захвачу бумажные салфетки.

Стоял приятный тёплый день, и был тот час, когда существа, привольно резвящиеся на природе, несколько затихают. На подносе красовался кувшин с напитком, похожим на красное вино, но на самом деле это была минеральная вода «Скуунк» из местного источника, сдобренная клюквенным соком. Торн почмокал губами.

— Ты мог бы разливать эту воду по бутылкам и продавать, — сказал он.

Квиллер включил диктофон, и последовавший рассказ Торнтона вошёл потом в сборник местных легенд, носящий название «Были и небылицы Мускаунти».

Человек, который

выращивал картофель

Майло и мой дед были закадычными друзьями. Играли в шашки, вместе охотились на оленей и другую дичь, охота на которую была разрешена законом. В те дни охота не являлась спортом. Для многих боровшихся за существование семей это был единственный способ раздобыть пропитание. В начале двадцатого века в Мускаунти наступили тяжёлые времена. А вот когда начали разрабатывать природные ресурсы, округ сразу стал самым богатым в стране.

Потом десять шахт закрылись, жители многих деревень потеряли надежду найти работу; леса вырубили, добываемый в карьере камень перестал продаваться; судостроительная промышленность перебралась в другие края, ведь вместо шхун с высокими мачтами стали строить пароходы. Тысячи людей устремились в Центр, думая найти там работу на фабриках, а у тех, кто остался, не было денег ни на картошку, которую выращивал Майло, ни на могильные плиты, а ведь мой дед был резчиком по камню.

Для фермера Майло это был трагический год. Старший сын стал одной из первых жертв в мировой войне, двое младших детей умерли во время эпидемии испанки, а потом при родах скончалась и жена, произведя на свет близнецов — Тельму и Торстона. Дети стали его спасением. Майло в присутствии моего деда торжественно поклялся, что жизнь у двойняшек будет легче, чем у него. Воспитывать их приехала его невестка, и в конце концов Майло на ней женился. А потом в его жизни произошёл странный поворот.

В 1919 году был принят «сухой закон», и жаждущие выпить граждане обеспечили огромный спрос на нелегальное спиртное. Каким-то образом Майло узнал, что спирт можно гнать из картошки. Дед помог ему построить самогонный аппарат, ну он и заработал вовсю! Клиенты потянулись на ферму и на машинах, и в конных фургонах. К несчастью для фермера, его навестили и агенты налоговой службы — они сломали аппарат и вылили спирт на землю.

Ещё и сейчас считается, что из-за этого картофель в Мускаунти отличается таким отменным вкусом.

Но Майло не сдался! Ведь он дал клятву, а близнецы росли быстро.

За озером в ста милях от нашего округа лежала Канада, славившаяся своим превосходным виски. На побережье Мускаунти промышляло множество рыбаков, получавших всего по одному пенни за фунт добытого улова. Майло организовал целую флотилию суденышек, перевозивших под покровом ночи контрабандное виски. Вскоре непрерывный поток грузовиков стал вывозить с севера спиртное, замаскированное самым хитроумным образом.

Бедный фермер, выращивавший картошку, превратился в богатого бутлегера.

Сделки оплачивались наличными, и, пока Майло закапывал деньги на заднем дворе, мой дед держал фонарь.

В конце каждой недели Майло вывозил свою семью и друзей в Локмастер на пикник, там же они смотрели новые кинофильмы. Кузов грузовика заполнялся детьми, которые сидели на ящиках с контрабандой. Майло никогда не присутствовал на киносеансах, а на обратном пути ящиков в кузове грузовика тоже никогда не оказывалось.

В Мускаунти таких развлечений, как кино, не было. Близнецы умоляли отца открыть в Пикаксе кинотеатр.

«Сухой закон» отменили в 1933 году, но картофельный фермер уже мог позволить себе выполнить просьбу своих любимцев. Он купил давно заколоченный Дом оперы и устроил там Дворец кино. Кроме того, он снабдил детей деньгами, чтобы они смогли добиться успеха на том поприще, которое каждый из них выбрал.

Близнецы — девочка и мальчик — совсем не походили друг на друга. Торстон был худощав и чувствителен. Он любил собак и лошадей и хотел стать ветеринаром. Майло устроил его в Корнуоллский университет, где Торстон получил степень доктора ветеринарии.

Тельма была выше брата, крепче его и бойчее. Она хотела сниматься в кино. Майло отправил её в Голливуд. А в качестве дуэньи с ней поехала мачеха. Больше ни ту, ни другую Майло так и не увидел.

Тельма получила только маленькие роли в двух второстепенных фильмах и решила, что лучше открыть ресторан и играть в нём главную роль — хозяйки. Сначала Майло купил ей закусочную — она именовалась «Закусочная Теккереев», — а потом большой ресторан, называвшийся просто: «У Тельмы». Ресторан процветал. Умирая, Майло поделил своё состояние между Торстоном и Тельмон. Торстон открыл Ветеринарную лечебницу Теккерея в Локмастере, а Тельма воплотила свою мечту, открыв клуб для знатоков старого кино.

Майло похоронили на кладбище Хиллтоп, провожал его только мой дед. Он же, как того и хотел его друг, вырезал на надгробном камне: «Майло, картофельный фермер».

— Хорошая история! — воскликнул Квиллер, выключая диктофон. — А брат Тельмы жив?

— Нет. Доктор Торстон погиб в результате несчастного случая около года назад. Ходили слухи, что это убийство, но дела не завели. Говорили, будто группа коннозаводчиков захотела купить лечебницу Теккерея, но Торстон отказался её продавать. Сразу после его смерти они всё равно купили её у властей и сменили название. Я не читаю «Локмастерский вестник», так что подробности мне неизвестны. Но версия убийства, по-моему, вздор.

— Что ж, как бы то ни было, его сестра возвращается в родной город, чтобы «поразвлечься», как сказано во «Всякой всячине».

— Жена говорила мне об этом. И что, прикажете теперь плясать от радости? По-моему, эта Тельма просто перегрелась на калифорнийском солнце!

Хоть Квиллер и делал вид, будто Тельма Теккерей ему малоинтересна, однако любопытство одолевало его всё сильней, и он не мог дождаться, когда же вернётся из Калифорнии Фран Броуди.

Сиамцы знали: что-то должно произойти — что-то важное, но не страшное. Их рано накормили обедом; вазочки на кофейном столике наполнились орехами; на стойке бара появились бокалы и бутылки. Кошки внимательно следили за этими приготовлениями, отказавшись от обычной послеобеденной медитации на солнышке.

Квиллер всегда гордился своим умением принимать гостей и с блеском играл роль хозяина. На этот раз он мог щегольнуть круглым серебряным подносом с едва заметным узорчатым бортиком, достаточным, чтобы не принять поднос за колпак с автомобильного колеса, а чрезмерных украшений Квиллер не любил. У него уже были современные подносы — алюминиевые, хромированные, подносы из нержавеющей стали, он всё пускал в ход, подавая напитки. Но у серебряного, как он считал, была душа. Даже сиамцы это почувствовали. Они вспрыгнули на барную стойку и стали разглядывать свои отражения в полированной поверхности подноса. Его подарила Квиллеру одна молодая семейная пара, с которой он дружил.

В шесть часов первой во дворе яблочного амбара появилась Полли Дункан, она приехала прямо из библиотеки.

— У тебя новый поднос! — воскликнула она. — Прелестный! Мне нравятся такие бортики! Он антикварный? Где ты его раздобыл?

— Это своего рода благодарность от Ника и Лори Бамба Когда Фонд К. искал супружескую пару для управления гостиницей «Щелкунчик», я порекомендовал Лори и Ника. Сейчас я прочту тебе, что тут выгравировано.

Надпись гласила: «Квиллу с приветом из гостиницы "Щелкунчик", где работают только крепкие орешки».

У дверей амбара остановилась ещё одна машина. Райкеры приехали прямо из редакции. Милдред вела во «Всякой всячине» кулинарную страничку, Арчи был главным редактором и дружил с Квиллером всю жизнь. Оба они выросли в Чикаго, и дружба их была достаточно крепкой, чтобы выдерживать язвительные шутки, которыми они при каждом удобном случае потчевали друг друга.

Милдред сразу заметила новый поднос.

— Какая красота! — восхитилась она. — Откуда он у тебя?

— Это подарок. Рад, что тебе нравится.

— Не больно-то он и старинный, — заявил Арчи, считавший себя знатоком антиквариата. — Обычная серебряная тарелка, только и всего.

— Ничего, для меня сойдёт, — парировал Квиллер. — Сойдёт, пока ты не подаришь мне поднос восемнадцатого века из серебра высокой пробы. Кстати, на случай, если ты забыл: день рождения у меня уже в следующем месяце.

Когда были предложены напитки, все двинулись к камину, вокруг которого стояли мягкие кресла со множеством пухлых подушек. Арчи произнёс тост:

— За всех, кто батрачит за рабочим столом с девяти до пяти. Ну и за тех, кто отделывается всего двумя колонками в неделю.

Автор колонки «Из-под пера Квилла» не замедлил с ответом:

— Если бы я не писал свою тысячу слов каждый вторник и пятницу, тираж твоей газеты сократился бы вдвое. Кстати, есть что-нибудь новенькое в сегодняшнем номере?

— А как же! — кивнула Милдред. — Хорошая новость на кулинарной страничке. Подружка Дерека Каттлбринка и два её брата — они живут в Чикаго — купили «Старую Каменную мельницу», у неё теперь будет новое название, новый шеф-повар и новое меню… А Дерек будет управляющим.

Тут все заговорили разом:

— Чудесно! Давно пора!

— Вот что значит иметь в подругах чикагскую наследницу!

— Интересно, перестанет ли теперь наконец Дерек расти… Я помню его помощником официанта, росту в нём было тогда пять футов четыре дюйма, и он мечтал стать полицейским…

— У парня есть харизма!

— Что же будет с его поклонницами, когда они узнают о переменах?

— А как назовут новый ресторан?

— Теперь просто «Старая мельница», ведь когда-то фермеры привозили на неё пшеницу и кукурузу, чтобы смолоть муку.

— Надеюсь, они избавятся от этого дурацкого подобия мельничного колеса, — ворчливо сказал Арчи, — вода у мельницы, говорят, уже пятьдесят лет как пересохла, а крутить его с помощью электричества могло взбрести в голову только идиотам. От этого скрежета, скрипов и стонов у посетителей начиналось несварение желудка… Меня самого чуть с ума не свели…

— Ну, это не так уж трудно, — вставил Квиллер.

Сиамцы не принимали участия в беседе, да и вообще исчезли из поля зрения, так что Милдред забеспокоилась:

— А где же наша милая маленькая Юм-Юм? Как раз в это время кошечка, спрятавшись под диваном, воровски подбиралась к шнуркам Арчи.

— А где наш король-солнце Коко? — осведомился тот.

Услышав своё имя, Коко возник, словно из воздуха, чопорно переступая длинными элегантными лапами. Убедившись, что всё внимание сосредоточено на нём, он надменно перевёл взгляд с одного гостя на другого, затем повернулся и не спеша покинул комнату.

— Ну чем не Людовик Четырнадцатый? — заметил Арчи.

Компания развеселилась и отправилась на обед в гостиницу.

Глава третья

Наводившая тоску старая гостиница «Пикакс» преобразилась. Теперь она величалась отелем «Макинтош», и в вестибюле посетителей встречал портрет Анны Макинтош Квиллер в полный рост. Новое убранство интерьеров придумала Фран Броуди. В главном обеденном зале стулья были обиты клетчатой шотландкой, поэтому он тоже именовался «Макинтош». Новый шеф-повар превратил этот ресторан в лучший в городе.

Новый метрдотель — ростом всего-то пять футов десять дюймов — не был столь импозантным, как верзила Дерек Каттлбринк, но смекнул, что пришедших с Квиллером гостей следует посадить за лучший столик.

Они являли собой весёлую четверку — все одного возраста, все довольные жизнью и друг другом, хотя при этом у каждого в прошлом была своя печальная история. Достаточно сказать, что Джим Квиллер после неудачной женитьбы не устоял перед алкоголем, и только чудо помогло ему вернуться на стезю добродетели. Полли Дункан трагически овдовела в двадцать пять лет и замуж больше так и не вышла. Милдред Хэнстейбл Райкер, потрясённая катастрофой, случившейся в её семье, сумела выстоять, сохранив доброе сердце и щедрую душу. Арчи Райкеру — отцу семейства — пришлось из уст своей первой жены услышать: «Лучше я, живя без мужа, стану торговать антиквариатом, чем, имея мужа, этот антиквариат коллекционировать».

Когда все расселись и им принесли меню, Арчи сказал:

— Я бы хотел большой бифштекс.

Его жена мягко возразила:

— Милый, большой бифштекс ты можешь получить и в таверне «Типси». Шеф Винго предоставляет тебе шанс раздвинуть гастрономические горизонты. Я думаю, тебе понравится маринованная в уксусе с вином вырезка с жареным луком, приправленная чесноком и чёрным перцем.

Арчи беспомощно посмотрел на остальных:

— А ты что выбрал, Квилл?

— Жаренную на филе оленью вырезку с копчёным беконом, штрудель с тушёной капустой и глазированную вишню сорта «бинг».

Обе женщины остановились на «наполеоне» из морепродуктов и на морковных вафлях под белым соусом с лимоном.

Сначала всем подали пюре из зимней тыквы в глубоких тарелках, с гарниром из свежей черники.

— Права ли я, что без влияния Милдред тут не обошлось? — спросила Полли.

— Да, это я рассказала Винго, что черника в Мускаунти — ягода, овеянная легендами.

Квиллер встрепенулся.

Он собирал местные легенды для своей книги, которая должна была называться «Были и небылицы Мускаунти».

— А для моей книги что-нибудь подойдёт? Расскажи, Милдред, а я запишу.

— Чудно! В воскресенье приноси свой диктофон на открытие выставки шитья.

— Какого шитья? — заинтересовалась Полли.

— Лоскутного. Но теперь мы будем выставлять не традиционные лоскутные одеяла, которые я делала раньше. Теперь это будут настенные панно, маленькие и большие, цветные и с геометрическим рисунком. Выставка пройдёт под девизом «Касайтесь и проникайтесь!». И сейчас я расскажу почёму. Несколько лет назад в Чикаго я была в Музее искусств и хотела получше рассмотреть мазки на одной из картин. А охранник тронул меня за плечо и сказал: «Отодвиньтесь на восемнадцать дюймов. Дышать на картины запрещено». Ну так вот, на работы, которые мы выставим в воскресенье, можно не только дышать — их можно трогать. Впрочем, даже если вы не коснётесь этих панно, вы получите удовольствие, просто разглядывая их.

— Интересно, — заметил Квиллер. И добавил, задумавшись о предполагаемом названии выставки: — По-моему, вам стоит вывесить плакаты: «Мойте руки перед входом!»

Затем им подали заказанные блюда, и какое-то время беседа вертелась вокруг еды. Официант поставил на стол тарелку с ломтиками лимона.

— А это зачем? — удивился Арчи.

— Шеф Винго, милый, считает, что несколько капель лимонного сока придают пикантность любому блюду, — объяснила Милдред.

— А мы с Квиллом когда-то использовали лимонный сок как невидимые чернила в секретных записках… помнишь, Квилл?

— В четвёртом классе?

— По-моему, в пятом. Учительницей тогда у нас была мисс Гетц.

— Ну, завелись! — шепнула Полли, нагнувшись к Милдред.

Встречи этих двух пар никогда не обходились без очередной порции воспоминаний о лихих мальчишеских проделках.

— Ну так расскажите нам про мисс Гетц и про тайную переписку, — с напускным смирением попросила Полли.

— Когда мы с Арчи на уроках передавали друг другу чистые листки бумаги, мисс Гетц догадывалась, что тут что-то кроется, но тайны так и не разгадала.

— А вот как это делалось, — стал рассказывать Арчи. — Палочку с намотанной на неё ватой опускаешь в лимонный сок и пишешь ею на чистом листе белой бумаги. Букв не видно, пока не подержишь лист под зажженной лампочкой. Только не надо подносить слишком близко.

— А смею ли я спросить, какого рода посланиями вы обменивались в четвёртом классе? — полюбопытствовала Полли.

— Не в четвёртом, а в пятом, — опять уточнил Арчи. — А это, между прочим, большая разница.

Квиллер поглаживал усы. Это был его обычный жест, когда он силился что-нибудь вспомнить.

— Ну… у нас в классе училась девочка, её звали Полина Прингл. Бедняжку украшали ужасные угри. Однажды Арчи передал мне секретную записку, а дома, когда я поднёс её к лампе, я расхохотался так, что мама даже испугалась, не припадок ли у меня. На листе было написано: «Полина Прингл в тебя влюблена!»

Арчи, вспомнив эту историю, фыркнул от смеха. Однако обе женщины даже не улыбнулись.

— На следующий день я послал ему записку про учительницу. Время от времени у неё краснело лицо, и она вытирала лоб платком. Я написал: «А мисс Гетц ужасно потеет».

Женщины застонали. Не привыкшая к подростковому юмору Полли была шокирована. А Милдред, проработавшая учительницей больше тридцати лет, глубоко сочувствовала многострадальной мисс Гетц.

— Ах вы, подлые мальчишки, ничего кроме лимонного шербета на десерт вы не заслуживаете!

Однако все четверо заказали шеф-повару черничный пирог. Арчи захотел, чтобы его кусок сдобрили порцией мороженого, Полли попросила капельку йогурта, Милдред сказала, что обойдётся «чуточкой взбитых сливок», Квиллер заявил, что ему никаких добавок не надо, но при этом спросил:

— Могу я узнать, что такое «чуточка», Милдред?

— Нечто среднее между капелькой и крошечкой, — просветила она его.

Они засиделись за кофе, обсуждая стопятидесятилетний юбилей Пикакса, отпраздновать который предстояло в будущем году. Арчи присутствовал на первом заседании ответственного за это комитета.

— Не хочется вас огорчать, но вот что я вам скажу, — сообщил он. — Председателем выбрали Хикси Райс.

— О нет! — не поверила Милдред.

— Не дай бог! — воскликнула Полли.

Хикси Райс, которая отвечала за рекламу во «Всякой всячине», всегда обуревали блестящие идеи, она отличалась неуемной энергией и неиссякаемым энтузиазмом, но при этом вполне могла считаться рекордсменом по числу катастроф, которыми заканчивались её проекты, что, впрочем, случалось обычно не по её вине. Она, например, устраивала ледовый фестиваль, но лед таял; фестиваль, посвящённый Марку Твену, пришлось отменить из-за произошедшего убийства; выставка-конкурс кошек закончилась потасовкой (дрались хозяева, а не сами конкурсантки), ну и так далее. Город до сих пор не мог понять, куда девать пятнадцать тысяч значков с белым медведем, которые были заказаны к ледовому фестивалю.

Но, несмотря ни на что, Хикси всегда снова обретала форму, завораживала всех своим оптимизмом и увлекала творческими порывами, и её снова выбирали возглавлять очередное фиаско.

Следующий день был рабочий, так что компания разошлась рано. Но для Квиллера вечер ещё не закончился. Он положил лист чистой бумаги в конверт и, посмеиваясь, представил себе реакцию старого друга. На конверте он надписал адрес Арчи. Несмотря на всю свою подозрительность, Арчи не утерпит, поднесёт бумагу к лампочке и, ничего не обнаружив, проведёт всю ночь без сна, вынашивая план мести.

На следующее утро Квиллер отправился в центр города, чтобы купить «Нью-Йорк таймс», и заглянул по пути в Студию дизайна. Там всегда можно было выпить чашечку кофе и узнать последние новости. Как ему сказали, Фран Броуди уже вернулась в город, но взяла выходной.

Её помощница изо всех сил старалась выглядеть как двойник своей хозяйки: та же одежда, та же причёска, та же манера поведения. Только она была более разговорчивой. Звали её Люсинда Холмс, а её молодого человека, сообщила она, хихикая, зовут доктор Ватсон. Он ветеринар, работает в клинике для животных Вини Хиллс. Там как раз наблюдают за здоровьем её чистокровного мерина и двух английских гончих. Она любит охоту с собаками. Прежде эта клиника принадлежала Теккереям. Теперь она совсем не та. Это печально. Доктор Теккерей погиб из-за несчастного случая, но поговаривали, что это было самоубийство или даже убийство.

— А он имел какое-нибудь отношение к клиентке Фран? — спросил Квиллер.

— Это её брат-близнец. А наша клиентка очень интересный человек. Фран брала меня с собой, когда ездила к ней в первый раз. Тельма всё перевозит сюда, и, пока не нагрянули перевозчики, здесь в доме надо было всё измерить и составить поэтажные планы.

— А вы, значит, из Локмастера? Что привело вас в Пикакс?

— Я училась дизайну в Чикаго, в школе Харрингтона, и какое-то время работала в Локмастере, но всё без толку. А Фран научила меня всему: как преподносить идею клиенту, как выслушивать его соображения, как, не обидев клиента, заставить его изменить своё мнение.

На входной двери зазвонил колокольчик. Квиллер допил кофе и дал возможность Люсинде испытать приобретенные ею умения и навыки на очередном клиенте.

Когда Квиллер вернулся в свой амбар, на автоответчике горел красный огонёк, однако Коко не обращал на него никакого внимания. Обычно он следил за звонками и поднимал шум, если звонок казался ему важным.

Звонила Фран Броуди, говорила она вкрадчивым хрипловатым голосом:

— Если пригласишь меня на коктейль, я расскажу тебе всё про Тельму Теккерей, только не приглашай на обед, я обедаю с одним голландцем в ресторации «Конь-огонь». Надеюсь, ты умеешь смешивать «Маргариту». Так что позвони и оставь сообщение: «да» или «нет».

Квиллер раздражённо фыркнул в усы. Ещё бы он не умел готовить «Маргариту» или что-нибудь подобное!.. Ведь он когда-то работал в баре, чтобы платить за обучение в колледже.

— Представляешь, кто пожалует к нам на коктейль? — спросил он Юм-Юм.

Шерсть на шее кошки встала дыбом: она узнала голос, записанный на пленке.

Глава четвертая

Темой следующей колонки «Из-под пера Квилла» стала созданная им самим Квиллерова таблица мер и весов.

Вот она:

— Далеко ли до ближайшей забегаловки? — Да совсем рядом, раз-два — и рукой подать.

— Где тут мотель? — Чуток вниз по дороге.

— Налить вам ещё кофе? — Полглоточка, не больше!

— Выпьете виски? — Самую капельку.

— Сколько острого соуса вы кладёте в этот суп? — Немного, самую чуточку.

— Когда же доктор примет меня? Сколько ещё ждать? — Не волнуйтесь, мигом примет.

— Долго вы будете пришивать мне пуговицу? — Не успеет телок хвостом взмахнуть, и всё будет готово.

— Ты меня сильно любишь? — Ещё как! На полную катушку!

Квиллер сдал свою рукопись редактору.

— Я твой должник, Джуниор, — сказал он. — Я проиграл спор. Тельма Теккерей и впрямь существует. Приглашаю тебя позавтракать у «Ренни».

— Блеск! Я голоден как волк! Присядь, Квилл. Я на секундочку. — Редактор ринулся из кабинета, схватив корректуру.

Раздумывая над тем, чем «секундочка» отличается от «минуточки», Квиллер заметил корректуру статьи «От редакции» с приложенным к ней письмом читательницы, выражавшей свою точку зрения весьма энергично.

Редактору!

Мы всей семьей присутствовали на последнем открытом заседании правительственной комиссии округа, чтобы мои дочери познакомились с тем, как работает правительство.

Рассматривался важный вопрос районирования. Могу ли я с полным уважением спросить, на каком языке разговаривают почтенные члены комиссии? Больше всего он походил на тарабарщину из «Алисы в Зазеркалье»: «Червело ужные мрави кузали на снову». Недоумевали не мы одни. Другие присутствовавшие в зале были обескуражены не меньше. После заседания все собрались на ступеньках суда и предложили направить протест представителям власти, которых мы выбирали: «Стражись ужалый змеегрыч мерзей своей дрожбой»[3]

Мэвис Адамс

Вернулся Джуниор, готовый отправиться на дармовой ланч, и они зашагали в кофейню «У Ренни» в гостинице «Макинтош». Своё название она получила в честь Чарльза Ренни Макинтоша. Убранство кофейни было навеяно одной из его кондитерских в Глазго: столы, покрытые ярко-синим и ярко-зелёным лаком, стулья с необычно высокими спинками, салфетки в голубую и белую полоску.

Друзья заказали французские сандвичи с жареной картошкой и салат «Цезарь».

— Есть ли что-нибудь новенькое не для печати? — спросил Квиллер.

— Все ждём Тельму Теккерей. Хочешь взять у неё интервью?

— Нет уж, спасибо. Похоже, это работёнка для Джилл Хендли.

— Мы намерены раскопать всю её подноготную. Хорошо бы запастись данными и для некролога, она ведь уже в годах.

— Как и мы все, кроме тебя, Джуниор. Ты до сих пор выглядишь как студент на летней практике.

— Стоит ли это подчеркивать только потому, что ты платишь за ланч?

— Ты не слышал, что будет в старом Доме оперы?

— Говорят, новая окружная тюрьма.

— Я-то надеялся, там устроят самый большой в мире букинистический магазин. Мне не хватает старой эддингтоновской лавки.

— Там будет нечто, для чего потребуется большая парковка. Уже снесли постройки по обе стороны дома и мостят эти участки.

— Интрига закручивается всё больше, — заметил Квиллер. — Закажем десерт? По-моему, шоколадный торт с орехами пекан как раз подойдёт.

Они заказали торт.

— Ты по-прежнему читаешь своим кошкам? — спросил Джуниор.

— А как же! Обязательно! Это развивает их интеллект. Я как-то написал об этом в своей колонке и получил кучу писем от читателей — они сообщали о поразительных результатах.

— Смотри не переусердствуй, а то, не ровен час, кошки свергнут местное правительство.

— Идея неплохая! Можно начать подбор кандидатов в городской совет.

Им принесли торт, и на некоторое время наступило блаженное молчание, пока Джуниор не прервал его:

— И что же ты им читаешь сейчас? Платона или Шопенгауэра?

— Биографию Ноэла Коуарда[4]. И пою им некоторые его песни. Коко особенно нравится та, где поется про англичан и бешеных псов.

Молодой редактор никогда не мог понять, говорит ли Квиллер серьёзно или разыгрывает его, так что предпочёл сосредоточиться на своём торте.

Квиллер согласился принять напросившуюся к нему в гости Фран Броуди и надеялся, что не пожалеет об этом. К четырём часам он поставил на барную стойку текилу, лайм, соль, серебряный поднос и прочее. Поблизости свернулась калачиком Юм-Юм, томимая дурными предчувствиями.

— К нам приедет пропустить стаканчик Фран Броуди, — сообщил ей Квиллер. — Тебе небось хочется, чтобы я подсыпал в него чего-нибудь? Чего именно?

Юм-Юм быстро поднялась и убралась прочь.

Фран была олицетворением гламура — всегда в шикарных нарядах, холеная, с модельной фигурой, она постоянно подчеркивала красоту своих длинных ног и, если позволяла погода, носила босоножки из одних ремешков на высоченных каблуках. Однако утонченная дизайнерша и ласковая маленькая кошка с самого начала невзлюбили друг друга. Юм-Юм ревновала к ней Квиллера, а Фран, будучи сразу очарована то ли внушительными усами репортера, то ли его внушительным состоянием, то ли тем и другим вместе, шла напролом, пытаясь его завоевать.

Приехав в Пикакс, Квиллер отдал ей ключи от квартиры, чтобы она могла попадать туда в его отсутствие. Фран приходила со своим рабочим, тот переставлял мебель, вешал жалюзи. Иногда она приходила и одна, приносила всякие мелочи: развешивала в комнатах эстампы в рамках, раскладывала подушки, расставляла свечи и тому подобное. Она придавала таким штрихам огромное значение, и Квиллер предоставил ей возможность делать всё, что заблагорассудится. Единственной достопримечательностью, которой владел сам Квиллер, был древний герб Макинтошей из кованого железа. Говорили, что его привезли из какого-то шотландского замка. Он был прислонён к стене, и Фран решила, что им как раз можно удачно прикрыть безобразную старую батарею. Перекатывая это произведение искусства, весящее не менее пятидесяти фунтов, из холла в гостиную, она не успела убрать свою обутую в босоножку ногу. Потом Фран уверяла, будто во всем виновата Юм-Юм. Кошка якобы неожиданно выскочила на неё откуда ни возьмись. Несколько недель в гипсе охладили Фран — она перестала восхищаться наследником Клингеншоенов. Между тем Квиллеру никогда не нравились чересчур напористые женщины, он предпочитал добиваться успеха сам. Как бы то ни было, вопрос о том, является ли Юм-Юм виновницей инцидента, остался спорным, но с тех пор Фран параноидально ненавидела всех кошек.

Войдя к Квиллеру, Фран, прежде чем выпить заказанную «Маргариту», прямо с порога спросила:

— Где она?

— Оба в беседке, — ответил он.

— У тебя новый серебряный поднос! Для твоей комнаты я выбрала бы не такой, но и этот очень мил. Не скажу — хороший, но милый.

Она выглядела сногсшибательно в шёлковом костюме цвета барвинка, с новым цветом волос, в босоножках на отчаянно высоких каблуках — всё это, вне всяких сомнений, было выбрано для обеда с… «голландцем».

— Выглядишь на все сто, несмотря на изнурительную поездку, — откомментировал Квиллер. — Давай посидим в гостиной.

Фран опустилась в одно из заваленных подушками мягких кресел и критически оглядела камин. Прямо над топкой и по бокам одна над другой красовались книжные полки.

— Тебе действительно так необходимы полки с этой стороны камина? — спросила она.

— У меня совсем нет места на стенах, — пожаловался Квиллер и поднял стакан. — Твоё здоровье!

— Твоё здоровье… А что это ты пьёшь?

— Новый коктейль Квиллера, рецепт запатентован.

Гостья не сводила глаз с камина.

— Не могу сказать, что мне нравится эта идея — полки над самым огнём. Боюсь, как бы тепло не повредило переплёты. Если бы ты придумал, куда убрать книги, я бы приладила здесь какое-нибудь подходящее скульптурное украшение…

— Вот жалость, что я передал герб Макинтошей в гостиницу, — лукаво заметил он.

Фран поспешно переменила тему.

— Вчера ты видел мою новую помощницу. Она тебе что-нибудь рассказала?

— Ну да, я так понял, что она интересуется собаками и лошадьми.

— Я имею в виду, сказала ли она тебе что-нибудь про Тельму Теккерей?

— Только что та — интересная личность.

— Всё правильно. Так и есть, — кивнула Фран. — И прекрасная клиентка. Знает, чего хочет, и охотно прислушивается к предложениям. Быстро принимает решения и не меняет их. Почти пятьдесят лет она прожила в мире кинобизнеса, и это сразу видно! Ей нужно всё самое лучшее, и она готова за это платить!

Коктейль начинал действовать, Фран уже не была так раздражена и стала чуть откровенней.

— А чем она занималась в Калифорнии?

— Начала с продажи сандвичей, потом владела дорогим рестораном, потом основала киноклуб. Я думаю, залог её успеха в том, что она — сильная личность. Друзья и клиенты устроили ей грандиозную отвальную.

— А почему она решила вернуться именно в Мускаунти?

— Здесь живёт единственный её родственник, всех остальных уже нет в живых. Знаешь, как это бывает: люди стареют и начинают испытывать нежные чувства к своей родне.

Фран протянула стакан, чтобы Квиллер снова его наполнил, и сбросила босоножки.

— Ты и в самом деле мастер по части «Маргариты», Квилл!

Квиллер наполнил ей ещё стакан.

— Когда же мадам Теккерей появится здесь?

— Всё расписано по дням. Она выехала перед тем, как появились перевозчики, и приедет, когда они доставят её вещи сюда. К её приезду всё будет распаковано.

— И кто же всем этим занимается?

— Секретарь, экономка и шофер, — лукаво ответила Фран, ожидая реакции Квиллера. И добавила: — И всё это в одном лице. Я бы назвала эту женщину скорее компаньонкой. Она вдвое младше Тельмы и по-настоящему ей предана.

— В её годы и я бы хотел иметь какого-нибудь такого помощника. А кстати, сколько ей лет?

— Восемьдесят два, но, разумеется, ей их никогда не дашь.

— Делает подтяжки?

— Она потрясающая женщина! Правильно питается, выполняет нужные упражнения и каждый день сама делает себе массаж лица кончиками пальцев, считая, будто бы из них исходят электромагнитные волны… Наверно, я зря рассказываю всё это… представителю прессы.

— Ещё один вопрос, — перебил её Квиллер. — Почему она решила купить недвижимость на Приятной улице?

— Она помнит эту улицу с детства, тогда её отец — он был фермером, выращивал картофель — имел обыкновение привозить своё семейство в город на старенькой машине. Они смотрели кино, а в виде дополнительного развлечения он катал их по Приятной улице. Ребятам казалось, что они попали в сказку братьев Гримм. Они восхищались этими огромными пряничными домами, разукрашенными причудливыми завитушками из белой глазури. Просто глаз от них оторвать не могли. Так что когда Тельма позвонила здешнему агенту по недвижимости и узнала, что один из сказочных домов значится в списке выставленных на продажу, она тут же ухватилась за эту возможность. А ты знаешь Мэвис Адамс, юристку? — неожиданно спросила Фран.

— Знаю, что сейчас она какая-то шишка в Коллегии адвокатов. Мы где-то встречались мельком.

— Риелтор порекомендовал её, чтобы уладить все юридические тонкости в вопросе передачи собственности. Кроме того, Тельме предстоит зарегистрировать своё новое завещание в нашем округе… Мэвис считает, что жителям Приятной улицы следовало бы устроить приём, чтобы поприветствовать Тельму.

— Прекрасная идея, — ответил Квиллер. — А поскольку половина живущих на этой улице — шотландцы, можно было бы устроить приём в Шотландском зале.

Фран кокетливо взглянула на него:

— А мы-то надеялись, что ты разрешишь воспользоваться твоим амбаром.

— Гм-м, — задумался Квиллер. — Надо это обмозговать.

— Только обмозговывай поскорее. Приём должен состояться через неделю после ближайшего воскресенья. Поставку продуктов берёт на себя О'Делл; Бёрджесс Кэмпбелл оплатит расходы. Шотландцы явятся в национальных костюмах, это придаст приёму блеск.

— Ну что ж… раз времени у вас в обрез… я согласен. — Квиллер всегда рад был любому предлогу, чтобы надеть свой шотландский наряд.

— Все будут в восторге, а уж на Тельму это точно произведёт впечатление. — Фран стала надевать босоножки.

— Прежде чем ты уйдёшь, давай-ка я принесу сюда Юм-Юм, — предложил Квиллер. — Вам, двум разумным женщинам, пора заключить мир.

— Нет-нет! Даже если она не сломает мне ногу, то уж чулки порвет непременно!

Квиллер проводил Фран до машины, отметив про себя, что гламурная дизайнерша обзавелась более новой и роскошной моделью. Да, видно, прибыльное дельце — работать у этой Теккерей.

Перед тем как сесть в машину, Фран слегка замешкалась.

— Сделай мне одолжение, Квилл, — решилась она наконец. — Позволь прислать тебе какую-нибудь картину, чтобы повесить над камином, а книжные полки убрать хотя бы временно. Тельма знает, что интерьер амбара — моих рук дело, и мне хотелось бы представить всё в лучшем виде.

— Я подумаю над этим вопросом, — ответил Квиллер серьёзно.

О своих книгах он пёкся так же, как родители о своих детях.

Вернув сиамцев из ссылки в беседку, Квиллер накормил их обедом. Наблюдая, как Коко жадно поглощает свою порцию, а Юм-Юм деликатно откусывает маленькие кусочки, Квиллер подумал: «Как можно заподозрить это изящное создание в том, что оно способно испортить нейлоновые чулки?»

Позже он позвонил Полли:

— Скажи, Катта когда-нибудь рвет женские чулки?

— Нет, никогда. А почему ты спрашиваешь?

— Я слышал, что некоторые кошки маниакально ненавидят нейлоновые чулки.

Квиллер старательно избегал упоминания о том, что у него была Фран. Полли не нравились её развязные манеры и пошлая привычка сбрасывать туфли после первого же глотка спиртного. Полли считала, что «это уж слишком».

Поэтому Квиллер рассказал ей только, что милые люди с Приятной улицы хотят использовать его амбар для приёма в честь Тельмы.

— Это будет через неделю после ближайшего воскресенья. Предлагается надеть шотландские костюмы, поскольку половина из жителей Приятной улицы — шотландцы.

— Здорово! — отозвалась Полли. — А я приглашена? Я бы надела шарф моего клана и сколола его на плече дымчатым топазом.

— Ты не только приглашена, тебе придётся позаботиться о музыкальном фоне. Предпочтительно это должна быть легкая классика, создающая у людей хорошее настроение, но не надоевшая до зубовного скрежета.

— У меня как раз есть то, что нужно. Фортепианные пьесы Сибелиуса. На твоей стереосистеме они будут звучать потрясающе.

Потом Квиллер сообщил Полли, что подумывает, не убрать ли книги над камином и не заменить ли их каким-нибудь панно.

Полли одобрила идею.

— Я всегда считала, что книгам там не место. От жара переплёты сохнут. Надо будет в воскресенье поискать что-нибудь подходящее в Центре искусств.

Убедившись, что Полли с пониманием отнеслась к обоим проектам, Квиллер с умеренным энтузиазмом приступил к подготовке.

В делах домашних Квиллер не отличался особой ловкостью. Он считал, что каждому своё: плотник должен орудовать молотком, водопроводчик — гаечным ключом, маляр — кистью. А он, как журналист, имеет дело со словами. При любой его попытке выполнить какой-нибудь простейший проект из серии «сделай сам» кошки сразу настораживались, предчувствуя опасность. И сейчас он предупредил их:

— Скрестите пальцы на лапах, а если я свалюсь с лестницы, сразу набирайте девять-один-один.

После снятия книжных полок и удаления державших их скоб и металлических пластин в стенах остались большие дыры от винтов.

Квиллеру помнилось, что такие дыры заделывают зубной пастой, но стена была белая, а паста, которой он сейчас пользовался, — зелёная. Ясно, что придётся купить настенное панно, достаточно большое, чтобы прикрыть изъяны. Оно должно быть по меньшей мере пяти футов в ширину и трёх в длину.

Глава пятая

В конце девятнадцатого века яблочный амбар возвышался над соседней фермой, которая, как бывало в те времена, занимала узкую, но длинную, почти в полмили, полосу земли. Вдоль фермы тянулась проселочная дорога. Теперь это была заброшенная сельская дорога с односторонним движением. Машины по ней проезжали редко; Квиллер пользовался ею, чтобы дойти от амбара до своего деревенского почтового ящика и мешка для газет, а дальше дорога упиралась в Центр искусств.

В воскресенье Квиллер и Полли отправились туда на выставку; в кармане у Квиллера лежал сантиметр.

— Я говорила тебе, что библиотека подвергается настоящему нашествию? — спросила по дороге Полли. — Всем вдруг понадобились романы Уильяма Мейкписа Теккерея.

— Только в Мускаунти можно сложить два плюс два и получить семнадцать, — ядовито отозвался Квиллер. — А ты узнала что-нибудь о том, как он получил своё второе имя, оно ведь означает «миротворец»?

— Никаких зацепок нет, хотя у меня, например, был дядя, которого я прозвала «делатель денег», потому что он вечно рассуждал о том, как делать деньги. А мой отец очень строго относился к правильности речи и утверждал, что деньги можно заработать, во что-то вложить, получить в наследство, копить и терять, но делать их никак нельзя. Тебе понравился бы мой отец, Квилл. И ты бы ему понравился.

— Да, не повезло мне, что мы не встретились.

Яблони, росшие когда-то вдоль дорога, давно погибли, их спилили и посадили вечнозеленые растения и деревья с твёрдой древесиной, так что теперь здесь был сад, куда слетались птицы, а за ним — другой, специально для бабочек.

Центр искусств в конце дороги напоминал сельскую усадьбу, и сначала так оно и было. Теперь здесь вырос целый комплекс выставочных залов, студий и классов. На новой выставке, куда направлялись Полли с Квиллером, перед ними предстали лоскутные панно, навеянные произведениями великих художников. Здесь были подсолнухи (Ван Гог), яблоки (Сезанн), необыкновенные цветы (О'Кифф[5]), trompe l'oeil[6], Гарнетта[7] и так далее.

Для себя Квиллер отметил абстракцию в подражание Файнингеру[8], - взрыв цвета, уводящий взгляд куда-то вдаль. И размер оказался таким, как нужно! К панно прикрепили этикетку с надписью «Продано». По правилам галереи проданные изделия должны были оставаться на выставке до конца месяца. Квиллер рассказал администратору о предстоящем приёме.

— Никаких проблем. Мы поставим в известность художницу, и она будет польщена, что её работа выставлена в вашем сказочном амбаре.

На выставке они встретили Милдред Райкер, готовую повторить Квиллеру легенду о чернике, и они отправились в свободную студию, чтобы записать её рассказ на плёнку.

— Арчи дразнит меня из-за того, что я в любую еду бросаю по горсточке черники, — пожаловалась Милдред. — Но ведь черника — часть истории Мускаунти.

На столе стоял металлический черпак шириной дюймов десять с тридцатью металлическими же зубьями.

— А это что такое? — изумился Квиллер. — Мне бы пригодилось для чистки кошачьих горшков.

— Это устройство для сбора черники, — подавив смешок, пояснила Милдред.

Квиллер включил диктофон и записал следующее повествование:

Чудесная черника Мускаунти

Задолго до того как мы узнали об антиоксидантах и биофлавоноидах, черника уже делала своё дело. Матушка Природа создала её не только вкусной, но и полезной. В семнадцатом веке французские исследователи сообщили, что коренное население Америки использует чернику и как продукт питания, и как лекарство.

В девятнадцатом веке мой прапрадед Элиас Кинг перебрался в Мускаунти из штата Мэн, стал работать здесь лесорубом и, накопив денег, купил ферму. Его дневник хранится в публичной библиотеке, в собрании документов, посвящённых истории нашего края.

В дневнике написано, что в лесах было полно дикой черники, её тогда называли «чернушкой». Лесорубы поедали её горстями. Им после бобов и солонины, которыми они питались в своём лагере, эти ягоды казались лакомством.

Понемногу прапрадед накопил денег столько, что смог прикупить к ферме участок земли на северной окраине, там, где сейчас расположен Пикакс. Земля там заросла дикой черникой — её низенькие кустики распространялись по участку так, словно он был их собственностью.

Когда ферму унаследовал мой дед Мэтью Кинг, он жаловался, что черника занимает больше земли, чем кукуруза и картофель. Он говорил: «Дикую чернику нельзя культивировать, но и уничтожать её — грех». Так что он разрешил собирать ягоды всем, кто хотел. Бабушка Кинг рассказывала, что не спала ночами, придумывая, как бы использовать чернику в приготовлении еды, — и стала докладывать по горсточке то в одно блюдо, то в другое. Самый лучший рецепт черничного пирога, придуманный ею, я храню у себя в банковском сейфе.

А когда ферма по наследству перешла к моему отцу, вся семья стала собирать чернику, упаковывать её, продавать и развозить продукты из черники, а отца шутливо прозвали Черничным королем. Его друзья затеяли весёлую кампанию по переименованию нашего округа в Черничный. Проводили они её под лозунгом «Чем ещё блещет наш округ, кроме черники?».

Наконец черничная империя перешла по наследству ко мне и к моим братьям. Но нас интересовала только собственная карьера. Мы продали ферму семейству Тудлов, и они построили на этой земле супермаркет с большим паркингом и погрузочными площадками. Тудлы привозили в свой супермаркет первоклассные продукты из разных районов страны. И в частности, крупную одомашненную чернику, с которой я пекла пончики и блины, заправляла ею супы, салаты, добавляла в тушёное мясо, пекла черничные пирога по рецепту бабушки Кинг. Учитывая моё черничное прошлое, необходимость покупать чернику в коробочках по восемь унций в каждой представляется мне насмешкой судьбы… Но что поделаешь…

А теперь — «десерт».

На парковке возле супермаркета постоянно возникали какие-то проблемы. То вспучивался асфальт, то трескался бетон, то ещё что-нибудь… Однажды бабушка Тудл рассказала мне о новой неприятности. Из широких трещин на автостоянке поднимались пышные кусты. «Как по-твоему, что это такое?» — спросила она. «Уверена, — ответила я, — ничто не может остановить удивительную мускаунтскую чернику».

Квиллер выключил диктофон.

— Милдред, — сказал он, — миллионы людей никогда не поверят, что черника способна разрушить парковку… Но я верю!

Утром в понедельник Коко, припав к своей миске, жадно поглощал завтрак, но вдруг повернул голову и некоторое время к чему-то прислушивался, потом снова принялся за еду и тут же опять повернул голову. И в этот момент зазвонил телефон.

Говорил волонтер, работавший в Центре искусств, — мастер на все руки Торнтон Хаггис.

— Милдред сказала, что ты купил настенное панно и тебе разрешили забрать его до того, как выставка закроется. Я мог бы прямо сейчас привезти его тебе и повесить.

— Это самая приятная новость с тех пор, как я услышал, что Аманду выбрали мэром! Стремянка у меня есть. Что ещё тебе понадобится?

— Ничего. Все инструменты у меня с собой, и я знаю, как обращаться с текстилем. Изучил все его фокусы.

— Тогда приезжай. Включаю кофеварку.

Сиамцы пришли в возбуждение, увидев, как из кладовки, где хранились швабры, извлекается стремянка, а по дороге, обычно пустой, к амбару приближается машина. Из неё вышел мужчина с белой как снег шевелюрой и, неся под мышкой какой-то большой рулон, направился к дому.

— Где будем вешать? — спросил Торнтон прямо с порога.

— Над камином. Так, чтобы прикрыть дырки.

— Прикрыть не удастся. Панно вертикальное.

— О чём разговор, повесь его горизонтально. Какая разница?

Специалист своего дела раскатал панно на полу и стал внимательно рассматривать его со всех сторон.

— А правда, почему бы и нет? — заключил он в конце концов. — Только ничего не говори художнице.

После того как работа была сделана и результаты превзошли все ожидания, мужчины подсели к барной стойке выпить кофе со свежими булочками из холодильника.

— Потрясающие булочки! — воскликнул Торнтон. — Где ты их покупаешь?

— У женщины в Рыбном порту, она торгует там домашней выпечкой.

— Знаю её. Прошлым летом они с мужем сообщили о замеченном ими пропавшем человеке и оказались в центре страшной шумихи. Жаль их! Хорошие люди эти Хоули. Он был рыбаком, сейчас работает неполный день — ушёл на пенсию.

Торнтон знал в округе всех — и тех, кто жил когда-то, и тех, кто живёт сейчас.

Они заговорили о предстоящем стопятидесятилетии Пикакса, и оказалось, что мастерские Хаггисов по изготовлению могильных плит тоже работают уже полтора века.

— Мои предки когда-то давно вырезали на плитах надписи на чужих языках. Когда я на них натыкаюсь, я их фотографирую.

— Тебе следовало бы написать книгу, — заметил Квиллер. — Уверен, Фонд К. опубликует её, а я куплю первый экземпляр.

— Как ты думаешь, Квилл, восстановление Дома оперы имеет какое-нибудь отношение к стопятидесятилетию? Я предчувствую, что его открытие будет главным сюрпризом, вот они и скрытничают.

Если так, подумал Квиллер, и если эта идея принадлежит Хикси, то нам грозит опасность! Но ему не хотелось каркать, и после короткого молчания он как будто случайно переменил тему:

— А где ты стрижёшься, Торн?

— Когда жена разрешает, я иду в цирюльню Боба, но случается это крайне редко. Ей нравится, чтобы я походил на зулуса.

Боб работал в красивом старом здании на Мейн-стрит. Оно на несколько футов отстояло от соседних домов, выдававшихся вперёд, и ступеньки с тротуара вели вниз, во внутренний дворик, находящийся на уровне цокольного этажа. Во дворике стояла садовая скамья, дерево в кадке и старый вращающийся парикмахерский шест. Можно было заглянуть в большое окно и увидеть, много ли клиентов ждёт своей очереди.

— Теперь уже редко попадаются парикмахерские шесты, — сказал Квиллер, — особенно вращающиеся. Мне всегда хотелось узнать, что означают красно-белые спирали на них.

Торнтон был любителем истории, и Квиллер знал, у кого спрашивать.

— В Средние века, — стал объяснять Торнтон, — брадобреи были ещё и хирургами, они ставили пиявки и пускали кровь. Перед своими заведениями они выставляли шесты с бинтами, рекламируя свои услуги. Цвета на таких шестах означали: красный — кровь, белый — повязки, синий — вены.

— Фу, знал бы — не стал бы спрашивать, — поморщился Квиллер.

В расписании Квиллера на понедельник значилась стрижка, он считал, что в этот день народу в парикмахерской обычно бывает немного. Но когда он по ступенькам спустился во дворик, оказалось, что не он один допустил такую ошибку. Через большое окно он увидел, что оба парикмахерских кресла заняты, а на складных стульях вдоль стены своей очереди ожидают ещё несколько посетителей. Пока Квиллер раздумывал, как ему поступить, из парикмахерской вышел мужчина в комбинезоне, в шапке, какие носят фермеры, и в тяжелых ботинках.

— Не могу ждать, — объяснил он. — Очень медленно, очень… Молодой Боб сломал большой палец.

— Когда стриг волосы? — удивился Квиллер.

Со своего места он видел старого Боба, работавшего за первым креслом, и молодого Боба с повязкой на левой руке, работавшего за вторым.

— Да нет, поиграл в софтбол, — объяснил фермер. — Пальцы у него шевелятся, но… медленно, слишком медленно, слишком. А у меня нет времени.

Среди тех, у кого время было, Квиллер увидел оптового закупщика сельхозпродукции, владельца магазина и Бёрджесса Кэмпбелла — преподавателя местного колледжа. Бёрджесс, слепой от рождения, пришёл сюда со своей собакой-поводырем по имени Александр.

Квиллер подошёл к Кэмпбеллу, и они занялись своей обычной игрой.

— Профессор Мориарти, — обратился к Бёрджессу Квиллер, — вы здесь с какой целью? Подстричься или выпустить кровь?

— Друг мой Шерлок, — ответил тот, — а скрипку вы с собой захватили?

— Разве вам не пора читать лекцию, профессор?

— До часу я совершенно свободен. Когда вы намереваетесь прослушать мой курс?

— А что у вас за тема на этой неделе?

— Геополитические махинации в девятнадцатом веке.

— Тогда, пожалуй, подожду с недельку, — ответил Квиллер.

Старый Боб снял с клиента простыню и встряхнул её.

— Кого из вас, господа шутники, подстричь первым? — спросил он.

— Ступайте вы, — предложил Бёрджессу Квиллер. — Я хочу взглянуть на доску объявлений.

— Мне только подровнять. Я быстро освобожу кресло… не успеет телок и хвостом взмахнуть. — Бёрджесс сделал ударение на последних словах, явно намекая на колонку «Из-под пера Квилла».

У входа на стене висела пробковая доска, на которой клиентов приглашали оставлять свои визитки: «Магазин Билли Бампа», «Цветочный магазин на Мейн-стрит», таверна «Типси» и тому подобное. Среди официальных карточек попадались и шуточные, отпечатанные на принтере местными острословами:

Билеты на городской транспорт

по льготным ценам

Дешево!

Фальшивые документы

Университет не ждёт!

Услуги по уклонению

от налогов

Высококвалифицированные

советы

— А полиция читает эти карточки? — спросил Квиллер старшего парикмахера.

— Когда к нам приходит стричься Энди Броуди, он первым делом бросается к этой доске и хохочет так, будто его щекочут, — ответил старый Боб.

Выйдя из парикмахерской, Квиллер увидел, что во дворике его поджидает Бёрджесс с собакой.

— Не присядете ли на минутку, Квилл? Я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы разрешили устроить приём у себя в амбаре.

— Не за что. Но вы никогда в амбаре не были, и, как хозяин дома, где состоится торжество, я думаю, что вам стоит зайти ко мне и заранее познакомиться с тем, как всё расположено.

— Хорошая мысль! Я могу попросить какого-нибудь ученика подбросить меня к вам в любой день после трёх часов.

— Надеюсь, вы имеете в виду студента вашего колледжа, который ездит на приличном авто, а не какого-нибудь подростка, который только учится водить?

Бёрджесс от души расхохотался… День встречи был назначен.

Глава шестая

К Приятной улице Квиллер относился со смешанными чувствами: среди её жителей были его лучшие друзья, отличавшиеся умом, вкусом и воображением и занимавшие в городе высокое положение. Большие каркасные дома, в которых они жили, отстояли друг от друга на значительном расстоянии и занимали участки в целый акр. Все дома были выкрашены в белый цвет и щедро украшены белыми же затейливыми завитушками.

Квиллеру, любившему всё современное, эта улица казалась коллекцией свадебных тортов. И тем не менее Приятную улицу часто фотографировали как типичный образец деревянного рококо с элементами готики и даже помещали эти снимки в журналах Центра.

Эти дома в девятнадцатом веке строило семейство Кэмпбеллов, и, хотя жители Приятной улицы являлись владельцами своих домов, земля, на которой эти дома стояли, принадлежала Бёрджессу Кэмпбеллу. Поэтому он с хозяйским интересом относился к живущим здесь людям и к их благосостоянию.

В свете происходящих событий Квиллер посчитал, что ему следует поближе познакомиться с Приятной улицей. Он взгромоздился на свой лежачий велосипед и принялся энергично крутить педали. При этом он знал, что один его вид — облегающий красно-жёлтый спортивный костюм, круглый жёлтый шлем, солнцезащитные очки и пышные усы — способен парализовать движение на Мейн-стрит (однажды из-за него какой-то автомобиль перед светофором врезался в бампер другого). Поэтому на Приятную улицу он отправился по задней дороге.

Приятная улица на самом деле оказалась тупиком — она упиралась в живописный зелёный островок, где можно было спокойно развернуться. С каждой стороны улицы стояло по пять домов с большими лужайками, и царившее здесь спокойствие объяснялось ещё и тем, что возле тротуаров машины не парковались. Боковая дорожка возле каждого дома вела в гараж, а гости оставляли свои машины за домом. Было утро среды, и на улице царила приятная тишина: дети отсиживали положенное количество уроков в школе, а взрослые — положенное количество часов в офисе, кто-то отправился по магазинам, кто-то — волонтерствовать. Ну а кто-то предавался любимым увлечениям. Слышалось чьё-то контральто, исполнявшее гаммы. Отдалённый звук электропилы говорил о том, что кто-то где-то мастерит какую-то мебель.

Квиллер дважды проехался по улице из конца в конец, потом остановился в самом её начале, чтобы оценить перспективу. Здесь не было двух одинаковых домов, но все они были вытянуты вверх. Окна и двери — высокие и узкие, третьи этажи увенчаны островерхими крышами. Некоторые дома были с башенками. В глаза бросалась барочная избыточность украшений каждого строения: причудливые завитки шли вдоль крыш, балконных перил, над дверями и окнами. Прежде чем уехать, Квиллер притормозил и, прищурившись, ещё раз внимательно оглядел всю улицу. Скрепя сердце он признал, что в ней действительно было какое-то очарование, как в иллюстрациях из книги сказок. На Приятной улице жили бизнесмены, два врача, преподаватель колледжа, судья, профессиональный астролог, музыкант и художник. Может быть, Бёрджесс сумеет объяснить, чем для всех них притягательна эта улица…

Перед встречей с Бёрджессом Квиллер едва успел быстро принять душ, бросить что-то хрустящее в миску, стоящую на полу в кухне, и с жадностью проглотить сандвич с ветчиной. За несколько минут до назначенного часа Коко вдруг взлетел на подоконник. Он почуял, что с Мейн-стрит свернула какая-то машина, миновала парковку перед театром и заскользила между деревьями, направляясь к амбару.

Квиллер вышел встретить гостя и увидел, как распахнулись дверцы автомобиля. Из правой выскочил пёс, за ним показался мужчина в твидовом костюме. Из левой вышел молодой водитель в джинсах и спортивной рубашке; сделав несколько шагов, он просто зашёлся от восторга.

— Ого! Да это же тот самый прославленный амбар, о котором столько говорят!

— Квилл, это Генри Эннис, — представил молодого человека Бёрджесс. — Водитель божьей милостью. Генри, можешь забрать меня в четыре.

— Пусть будет в четыре тридцать, — предложил Квиллер.

— Если понадоблюсь раньше, позвоните в библиотеку. Я буду там, хочу позаниматься.

Когда он уехал, Бёрджесс объяснил:

— Генри — стипендиат из Содаст-Сити. Я отвёл свой второй этаж под общежитие для студентов нашего колледжа — тех, у кого нет возможности ездить домой каждый вечер.

А студенты, в свою очередь, читали Бёрджессу вслух — научные статьи, «Нью-Йорк таймс» и работы, представленные для аттестации.

— Значит, так, — сказал Квиллер. — Экскурсия по моим владениям начинается здесь… Машины придётся оставлять во дворе, а места мало. Поэтому гостям будет предложено подъезжать по очереди.

Бёрджесс сказал что-то в небольшой диктофон.

— Собственно, дверь, в которую мы сейчас войдём, ведёт в кухню, значит, придётся назначить кого-то, кто будет направлять гостей вокруг амбара к парадному входу. Там мощеная дорожка, так что дамам на высоких каблуках опасность не грозит. Думаю, гостьи не преминут блеснуть нарядами… Я предпочёл бы для начала собрать всех в саду… Там каменные скамейки, цветы, и я надеюсь уговорить Энди Броуди поиграть полчаса на волынке.

Они вошли в дом, и Квиллер провёл Бёрджесса через большой холл, где будут встречать прибывающих гостей. Потом они прошли через столовую, где Пат и Селия О'Делл подготовят стол с легкими закусками… мимо бара с четырьмя высокими табуретами для тех, кому нравится сидеть, упершись локтями в барную стойку. Квиллер и Бёрджесс миновали библиотеку и наконец оказались в гостиной с большими мягкими креслами.

— А где же ваши коты? — спросил Бёрджесс. — По тому, как дышит Александр, я делаю вывод, что они неподалеку.

— Коты в сорока футах у нас над головами. И следят за каждым нашим шагом.

Когда все решения были приняты и всё необходимое записано на диктофон, хозяин и гость присели к стойке чего-нибудь выпить и Квиллер услышал ещё один рассказ для своего сборника «Были и небылицы Мускаунти».

Как приятная улица

получила своё название

— В девятнадцатом веке, — начал своё повествование Бёрджесс, — один из моих предков строил суда в Шотландии, на знаменитой реке Клайд возле Глазго. А когда Новый Свет стал манить своими огромными возможностями, мой прадед Ангус прибыл сюда с группой корабельных плотников, которые считались лучшими в мире. Они основали верфь на Пурпурном мысе и стали строить на ней четырёхмачтовые деревянные шхуны, а для мачт использовали стодвадцатифутовые стволы мускаунтских сосен. На этих парусниках привозили товары и продукты для поселенцев, а отсюда вывозили лес, уголь и камень.

А потом подоспели Новые Технологии! Пришёл беспроволочный телеграф, и ушла в прошлое доставка почты на пони, появились железные дороги и пароходы — и век четырёхмачтовых шхун подошёл к концу. Ангус писал в дневнике, что у него сердце кровью обливаюсь, когда он видел, как его высокие парусники превращают в баржи для перевозки угля.

Приехавшие с ним плотники остались без работы, и их замечательное мастерство пропадало зря.

И тут какой-то тихий голос подсказал прадеду, что нужно строить дома. Это был голос его жены Анны — практичной шотландки.

— Милый, — сказала она, — строй-ка ты дома, такие же романтичные, как твои парусники, и такие же красивые.

И она оказалась права! Новые Технологии породили целый класс молодых, настырных, рвущихся к успеху людей, жаждущих лучшей жизни. Им не нужны были громоздкие каменные дома, построенные известными богатеями, процветающими горнодобытчиками и лесопромышленниками. Они хотели романтики!

И вот Ангус купил землю на южной окраине Пикакса и построил десять красивых домов. Каждому отводился участок в один акр. Хотя среди этих домов не было двух одинаковых, все они принадлежали к архитектурному стилю, получившему название «ложная готика»: вытянутые вверх, украшенные множеством завитушек, они стали последним словом в североамериканском деревянном зодчестве.

А сейчас я расскажу то, что мало кому известно. Обшивку из вертикальных досок первоначально красили в цвета, которые нравились молодым викторианцам: в цвет мёда, кокоса, ржавчины, в цвет нефрита, барвинка, и на этом фоне белые завитки украшений смотрелись совсем как кружева.

Но теперь мы красим все эти дома белой краской, потому-то их и прозвали «свадебными тортами».

Когда пришло время вешать таблички с названием улицы, Ангус никак не мог это название придумать. Он говорил: «Я не хочу использовать имена, чтобы получилось что-то вроде улицы Кэмпбелла или улицы Глазго… Ничего слишком постного или выспренного… Хотелось бы чего-нибудь приятного». И прабабушка Анна, следуя незатейливой женской логике, предложила: «Ну и назови её улицей Приятной».

— И с тех пор все на этой улице живут долго и приятно, — завершил рассказ своего гостя Квиллер, выключая диктофон. — А я вот даже не знаю, кто были мои прабабушка и прадедушка. И завидую четвёртому поколению местных жителей.

— Я хотел оставить после себя ещё и пятое поколение, — сказал Бёрджесс. — Но не удалось. Когда я был мальчишкой, рядом жила девочка, мы вместе росли и дружили. Я всегда думал, что когда-нибудь мы поженимся, но она уехала поступать в колледж и не вернулась. Сейчас у неё трое ребятишек, которые должны были быть моими. А её родители до сих пор относятся ко мне как к своему зятю. Но и я по-отечески отношусь к студентам, которые живут у меня в доме.

— Повезло им, — ответил Квиллер. — Надеюсь, когда-нибудь вы будете ими гордиться… А как вы относитесь к людям, живущим на вашей земле?

— Мы вместе делаем всё, чтобы Приятная улица оставалась приятной, вместе решаем проблемы и всё такое.

— А калифорнийский десант ещё не высадился? — спросил Квиллер как бы между прочим.

— Ожидается вечером, — сказал Бёрджесс. — Моя экономка, миссис Ричарде, то и дело наведывается туда с кофе и булочками, под предлогом, что мы, мол, соседи. А на самом деле мы с ней просто сгораем от любопытства. Фургон с вещами прибыл в понедельник. С тех пор помощники Фран вкалывали сутки напролёт, распаковывая и расставляя всё по местам. Дом выглядит так, будто в нём живут уже несколько недель.

— Один вопрос… — Квиллер выдержал паузу. — Вы что-нибудь знаете о семействе Теккерей?

— Ещё бы! — не замедлил с ответом Бёрджесс. — Отец Тельмы был фермером, выращивал картофель, а капитал сколотил во время «сухого закона». Её брат стал ветеринаром, он был приверженцем холистической медицины[9], а его клиника — Лечебница Теккерея — считалась лучшей в наших краях. Я регулярно водил туда Александра на обследование. Доктор Торстон очень любил животных, а они дождаться не могли, когда снова попадут к нему. Это был крепкий, здоровый мужчина, он много времени проводил на воздухе и прожил бы ещё с десяток лет, не меньше. А смерть нашёл, когда в одиночестве бродил в ущелье по берегу ручья Блэк-Крик. Трагично. Но вот что неприятно: потом пошли грязные слухи, предпочитаю их не повторять.

Со двора донёсся сигнал автомобиля, и Квиллер пошёл провожать гостей.

— Да, ещё один вопрос, Бёрджесс, — спохватился Квиллер. — Фран говорит, что приём будет только для взрослых…

— Да, да! Для детей, а их шестеро — от семи до десяти лет, — праздник устраивают в доме у Адамсов. Смотреть за ними будут две дочки Мэвис, тинейджеры. Они привыкли возиться с малышами. От них я узнал, что подготовлены игры с призами, ребятам покажут какой-то фильм Диснея, а может быть, даже два. Будет музыка в стиле шестидесятых. И угощение — четыре сорта пиццы и сандвичи «Сделай сам»… Девочки Адамс очень организованные и ответственные… Да, чуть не забыл, обещают, что все получат подарки. И ещё: детей ждёт шоколадное печенье с орехами.

— Звучит заманчивее, чем приём с шампанским, — вздохнул Квиллер.

Александр мягко подтолкнул Бёрджесса к дверце машины, и гости уехали.

Вечером следующего дня Квиллер и Полли собирались поужинать в названном по-новому и по-новому же обставленном ресторане «Старая мельница». Полли в таких случаях уделяла своему наряду особое внимание и специально позвонила в ресторан, чтобы узнать, в каких цветах решён интерьер. Оказалось, в зелёном — цвете нефрита. Значит, она наденет серо-розовый костюм.

Об этом важном решении она доложила Квиллеру по телефону во время их вечернего разговора.

Квиллер как раз обдумывал свою очередную статью для «Всякой всячины» и по странному совпадению собирался посвятить её зеленому цвету. Квиллер хвастался, что о любом существительном или прилагательном может написать тысячу слов. На этот раз выбор пал на слово «зелёный». Но для начала Квиллер просто записал кое-какие соображения:

1. Этот цвет — четвёртый по счёту в радужном спектре. Почему он больше на слуху, чем другие цвета?

2. Зелёный свет светофора обещает безопасность.

3. Почему в одежде и в доме предпочитают синий и голубой тона? Почему не выпускают зелёные джинсы?

4. Почему Санта-Клаус ходит в красном, а не в зелёном?

5. Почему крутые подростки красят волосы в зелёный цвет?

6. Зелень деревьев поглощает из воздуха вредные вещества.

7. «Зелёный» рифмуется с «неучёным». Никто не любит, когда ему говорят: «Зелен ты ещё». Недаром в песне поется: «Ведь нам, зелёным, трудно жить».

8. Есть зелёные аллигаторы, зелёные змеи, зелёные кузнечики. Почему нет ни одного животного с зелёным мехом?

9. Почему деньги называют «зеленью»?

— Йау! — раздался раздраженный вопль. Сиамцы спешили напомнить, что уже одиннадцать часов и пора подкрепиться перед сном.

Глава седьмая

Одеваясь для ужина в «Старой мельнице», Квиллер выбрал светлые оливковые брюки, оливковую рубашку чуть более светлого тона и бежевый блейзер. Он специально зашёл в шотландский магазин мужской одежды и купил там оливковый галстук с узором цвета беж. Его внимание к сочетаемости цветов забавляло Арчи Райкера, который хорошо помнил, каким неряхой Квиллер слыл раньше. Теперь Квиллеру приходилось угождать Полли и производить впечатление на толпу поклонников; к тому же с некоторых пор у него водились денежки, и он мог их свободно тратить.

По дороге к «Мельнице» они с Полли обсуждали новый проект, касающийся защиты животных, над которым началась работа в Мускаунти. Застрельщицей проекта, получившего название «Китти-Кэт», была адвокат Мэвис Адамс.

— Цель состоит в том, — объясняла Полли, — чтобы люди перестали умерщвлять нежелательных котят. Предполагается устроить шоу, чтобы собрать побольше денег в пользу проекта.

— Мэвис присылает во «Всячину» весьма дельные письма, — заметил Квиллер.

— Кстати, она живёт на Приятной улице.

— Интересно, как Тельма впишется в такое окружение…

— А знаешь, кто приходил сегодня ко мне в кабинет? Помощница Тельмы Теккерей! Сначала она оформила библиотечные абонементы на них обеих, а потом заглянула ко мне с занятным предложением. Ну и чтобы представиться. Одета консервативно, разговаривала мягко, очень милая, лет сорока. И по-моему, беззаветно предана своей хозяйке.

— А что она предложила?

— Видишь ли, оказывается, у Тельмы целая коллекция фотографий старых голливудских звёзд с их автографами. И Тельма готова одолжить их нам, чтобы устроить выставку. Я заверила её помощницу, что для таких случаев у нас имеются запирающиеся витрины. Представляешь, что это за фотографии! Кларк Гейбл, Мэй Уэст, Джон Уэйн, Джоан Кроуфорд… Здорово, правда?

— Наверно, раз ты так считаешь, — без особого воодушевления отозвался Квиллер.

— Там даже есть надписанная фотография Хедды Хоппер[10] с обложки журнала «Тайм» — в шляпке, сварганенной из пишущей машинки, микрофона и рукописи.

Ответить Квиллер не успел — они уже подъехали ко входу в ресторан.

— Ладно, расскажешь мне потом, — сказал он.

Это была всё та же древняя каменная мельница, но её интерьер, напоминающий пещеру, декорированную деревянными балками, теперь выглядел гораздо живее благодаря тщательно подобранной цветовой гамме: столики накрыли скатертями цвета светлого нефрита, на полу лежал ковёр более тёмного зелёного оттенка. На стенах из грубого камня были развешаны сельскохозяйственные орудия девятнадцатого века.

В холле Квиллера и Полли приветствовала Элизабет Харт, одна из трёх владелиц ресторана. На ней был шёлковый костюм китайского кули, тоже зелёного цвета. Над стойкой метрдотеля, словно башня, возвышался в полный рост — шесть футов восемь дюймов — Дерек Каттлбринк. Он проводил гостей к заказанному столику, над которым висела смертельно опасная на вид коса.

— Надеюсь, эта штука закреплена надёжно? — спросил Квиллер.

— Ты же сам вложил целое состояние в старинное фермерское оборудование, — напомнила Полли.

— Между нами говоря, — понизил голос Дерек, — только не ссылайтесь на меня, Лиз раздобыла все эти штуки в Голливуде, они из какого-то фильма. — И добавил: — Один сухой херес и один коктейль Квиллера? Правильно?

За столики быстро рассаживались посетители, радуясь, что ресторан снова открыт. Меню было новое, интригующее. Полли заказала три блюда, попросив принести маленькие порции: грибной суп-пюре, краб под острым соусом в «раковине» и кукурузный салат. Квиллер выбрал куриный суп с овощами, устрицы Рокфеллера, жаркое из креветок, омаров и говядины и не стал заказывать салат.

— Будь здесь Милдред, она бы заставила тебя сжевать какие-нибудь зелёные листья, — заметила Полли.

Внезапно в зале воцарилась тишина. Все взоры устремились к входным дверям.

Обслуживавшая Квиллера и Полли молодая официантка воскликнула:

— Это же ОНА! — и бросилась на кухню.

Полли, которая сидела лицом ко входу и видела, что происходит, принялась комментировать:

— Вошли трое… У Тельмы командирский вид… С ней помощница, та, что приходила в библиотеку… С ними мужчина… Все таращатся на них, выпучив глаза.

Тишина сменилась взволнованным говором.

— Тельма в жемчужно-сером костюме, — продолжала Полли, — в маленькой шляпке того же цвета, на отвороте жакета брошь, усыпанная драгоценными камнями… Заказывает что-то… Пьют шампанское… Мужчине около сорока. Не это ли её единственный родственник?

— По-моему, дом, который она купила, как раз тот, что когда-то достался тебе в наследство, — один из лучших на Приятной улице, — сказал Квиллер.

— Так и есть. И мне ужасно хотелось оставить его себе и жить в нём. Но я рада, дорогой, что ты отговорил меня. Сколько было бы хлопот с такой огромной недвижимостью, да ещё моя работа… Но люди, живущие на Приятной улице, такие доброжелательные. По-моему, её название оказывает на них какое-то терапевтическое действие. Кэмпбеллы никогда не меняли название этого участка своей земли. И вся Приятная улица похожа на маленькое герцогство. Ты слышал, что его жители величают Бёрджесса «герцогом»?

На десерт Полли заказала себе шербет и без всякой зависти наблюдала за тем, как Квиллер уплетает огромную порцию хлебного пудинга с приправой из сливочного масла и жжёного сахара.

Когда они уходили, Тельма и её гости ещё оставались в ресторане. В вестибюле Полли извинилась и удалилась в дамскую комнату, а Квиллер не спеша приблизился к стойке метрдотеля.

— Слушай, Дерек, а здешние обязанности не помешают твоей карьере кантри-певца и участию в театральных постановках?

— Лиз обещает что-нибудь придумать. Я хочу выступить в ревю «Китти-Кэт».

— Это «Китти-Кэт» звучит как название ночного клуба в старом комедийном мюзикле.

— Зато концерт должен собрать приличные деньги для программы защиты животных. Я вот думаю, не могли бы вы написать что-нибудь душещипательное о брошенных котятах? Такое, чтоб слеза прошибала.

Предложения такого рода Квиллер любил.

— Ты хочешь сказать… что-то вроде:

Франни и Джонни — котята,
Боже, как плачут они!
Жалобно, неудержимо!
А люди проходят мимо.
О, как мы злы, как черствы…

— Супер! Ещё бы парочку куплетов, Квилл!

— Попробую. Только если хоть одна живая душа узнает, что эти вирши написал я, распростись со своим адамовым яблоком: петь тебе придётся с разорванной глоткой!

К ним присоединилась Полли.

— Как вам понравился обед, миссис Дункан? — сменил тему Дерек. — А я тут рассказываю мистеру К. о нашем поваре, который учился в Сингапуре.

— Вот как? — удивилась Полли. — А Элизабет говорила, что он из Нью-Джерси.

— Ну… свою главную стажировку он прошёл в Сингапуре, — выкрутился Дерек с ловкостью завзятого вруна.

По дороге домой Полли сказала:

— Я спросила у Элизабет, что это за брошь у Тельмы на отвороте. Она говорит — это попугай, усыпанный рубинами и изумрудами, а в глазу у него бриллиант. И браслет у неё в пару к этой броши. Даже Элизабет украшения Тельмы впечатлили!

— Ты что-нибудь знаешь про ревю «Китти-Кэт»?

— Только то, что оно призвано пополнить фонд для нового проекта Мэвис Адамс по спасению животных. Она будет на приёме в воскресенье. Интересно, в чём появится Тельма? Ведь состязаться придётся с шотландскими килтами и шарфами. Серьёзное соперничество!

— Ничего. Фран Броуди ей что-нибудь присоветует. Ведь Фран изо всех сил старается стать незаменимой.

— Наверно, мужчина, который сидел с Тельмой за столиком, — это её племянник. Красивый и ужасно обаятельный, — сказала Полли.

— Если ты — единственный наследник восьмидесятилетней богачки, поневоле будешь обаятельным!

— Ох, Квилл, ты становишься циником!

Стал Квиллер циником или нет, но усы у него встопорщились и затопорщились ещё сильней, когда в пятницу утром курьер на мотоцикле доставил ему запечатанный конверт. В конверте лежало отпечатанное на компьютере приглашение:

Будем рады видеть Вас на легком ужине,

который состоится сразу после приёма

в честь наших калифорнийских друзей.

Ждём Вас в бальном зале

гостиницы «Макинтош»,

юго-западная кухня.

Под приглашением стояла подпись Ричарда Теккерея. Никакого постскриптума с просьбой сообщить, принимается ли приглашение, не было. По-видимому, то ли по наивности, то ли от высокомерия авторы письма полагали, что все будут счастливы принять их приглашение.

Судя по почерку, конверт надписывала Фран. Она же, видимо, и сочинила текст послания, хотя сама идея наверняка принадлежала Ричарду. Фран не пришло бы в голову объединять ужин с приёмом — Квиллер достаточно хорошо её знал. Она просто по какой-то причине (по какой именно, сказать трудно, Квиллер мог бы назвать несколько) выполняла прихоть Ричарда.

Тем не менее Квиллер позвонил Полли в библиотеку и сообщил о приглашении.

— Это значит, ты попадешь домой на два или три часа позже, чем предполагала. Может, стоит поставить в известность Брута и Катту?

— Ой! Разве я тебе не рассказывала? У меня же теперь есть автоматическая кормушка с таймером, работает прекрасно. Уэзерби Гуд высмотрел эту штуку в каталоге и купил сразу две — себе и мне.

Метеоролог Уэзерби Гуд был соседом Полли, и у него имелся кот по имени Гольф Стрим.

— Почему бы тебе не заказать себе такую же, Квилл? Я узнаю телефон.

— Спасибо, но я не уверен, понравится ли это Коко. Для Юм-Юм она, может, и подойдёт, но Коко любит принимать еду из знакомых рук.

После этого Квиллер закончил статью «Всё о зелёном» и отправился в редакцию, чтобы сдать рукопись в набор. Джуниор Гудвинтер быстро пробежал статью намётанным редакторским глазом.

— Ты всегда хвастался, Квилл, — сказал он, — что можешь написать тысячу слов ни о чём, и — чёрт возьми! — наконец ты блестяще это доказал. И впрямь ни о чём! Ничего не скажешь!

— А у вас что сегодня на первой полосе? Если вообще что-нибудь есть… — с такой же издевкой в голосе парировал Квиллер.

— Как что? Тельма со своими попугаями, — ответил редактор. — Шикарное фото, его снял Буши, но вот текст звучит как пресс-релиз. Он был бы уместен в некрологе, вот что я могу сказать. Его следовало написать тебе, Квилл.

— Я всегда думал, что Джилл хорошо пишет.

— Да, но она привыкла брать интервью у местных. А со знаменитостями она теряется. В школе журналистов у нас был профессор, он постоянно вбивал нам в голову: «Будь проще — и люди к тебе потянутся, особенно очень важные персоны!»

— Неплохой совет, — одобрил Квиллер.

— Первое моё задание заключалось в том, что я должен был взять интервью у особо важной персоны. Этот неуч пропустил мой вопрос мимо ушей и стал читать мне заранее приготовленную лекцию, пока я не сказал: «Извините, сэр, можно я задам вам простой вопрос?» Он выслушал меня и холодно ответил: «На простой вопрос вы и сами должны знать ответ». Я со всем уважением сказал ему: «Да, сэр, я-то знаю, но мне хотелось бы убедиться, что вы тоже это знаете». Боже! Я, конечно, рисковал, но он был сбит с толку моей напускной самоуверенностью, и интервью получилось что надо.

Квиллер понимающе кивнул. У Джуниора имелась одна особенность: похоже, он знал секрет вечной молодости. В колледже он казался учеником средней школы, да и теперь ему — заместителю главного редактора и отцу двоих детей — никак нельзя было дать больше пятнадцати.

Когда Квиллер вернулся домой, Коко дал ему понять, что на автоответчике ждёт сообщение. «Это Селия, шеф. Мы обслуживаем ваш воскресный приём. Можно я приеду сегодня во второй половине дня, проверю, что нужно, и посмотрю, как обстоят дела?»

Несмотря на искажения, которые давала запись, Коко узнал голос. Эта женщина приносила им лакомство — мясной хлебец. Он возбуждённо заплясал на столе.

Квиллер тут же набрал номер телефона Селии и оставил своё сообщение: «Приезжайте в любое время, кошки по вам соскучились».

Селия Робинсон когда-то арендовала каретный сарай Квиллера. Она была уже бабушкой, но обожала всякие приключения. Живя во Флориде в доме для престарелых, она решила, что лучше играть в снежки, чем в настольные игры. В Мускаунти она готовила обеды на заказ, охотно бралась за любую работу и поднимала всем настроение своим весёлым смехом.

Оказалось, что она обожает шпионские и детективные романы, а Квиллер питал пристрастие к расследованию преступлений. Если у него возникали подозрения и усы, как это часто бывало, начинали топорщиться, он сразу, незаметно для окружающих, начинал втихую искать улики. А кто мог быть более незаметным тайным агентом, чем бабушка-хохотушка? Селия называла Квиллера «шеф», а он её — «агент 0013 1/2».

Потом Селия вышла замуж за добродушного седовласого Пата О'Делла и переселилась в дом на Приятной улице.

— Поверьте, она вышла за меня из-за моей просторной кухни, вот что её пленило, — частенько говорил О'Делл, утрируя свой ирландский акцёнт.

Пат владел фирмой, в которую обращались те, кому требовались услуга дворников, швейцаров, вахтеров. Вдвоём с Селией они занялись доставкой продуктов и обслуживанием приемов.

Слова Квиллера «приезжайте в любое время» Селия истолковала как «приезжайте немедленно» и появилась, «не успел телок взмахнуть хвостом».

— У вас есть время выпить сока? — спросил Квиллер, приглашая её за стойку бара.

— Ой, у вас новые барные табуреты! — воскликнула Селия. — Какие удобные! А где киски?

— Сидят на холодильнике и глаз с вас не сводят.

Селия стала рыться в своей большой сумке, и тут же раздались два шлепка — это кошки спрыгнули на пол. Юм-Юм приземлилась словно пушинка, а Коко — с шумом, как и подобает солидному мужчине.

Квиллер дал им несколько кусочков мясного хлебца.

— Это вам для возбуждения аппетита, — объяснил он. — Основное угощение будет подано в половине шестого.

— Вам нравится ваше новое занятие? — спросил он у Селии.

— Очень. Но я скучаю без секретных поручений, шеф.

— Можете по-прежнему вынюхивать что-нибудь потихоньку, если у вас есть время и если Пат не будет возражать.

— А он и не узнает, — подмигнула она Квиллеру. — У вас возникли какие-то подозрения, шеф?

— Да нет. Всего лишь гложет любопытство. Кто купил Дом оперы и что там происходит? И почему такая секретность? Если я начну задавать вопросы, сразу пойдут слухи.

— Вопросы могу задавать я. Куда мне лучше сходить?

— В суд. Выяснить, кто купил дом. В ратушу — узнать, выдавали ли они разрешение на перепланировку. Может быть, здесь кроется ключ к разгадке… Только не торопитесь, Селия.

— Я смогу сделать это во вторник. В понедельник мы обслуживаем день рождения на Пурпурном мысе. Как вы считаете, кто-нибудь нас осудит, если мы с Патом не пойдём на ужин к Ричарду Теккерею? Нам ведь нужно будет всё прибрать здесь, в амбаре, после приёма, вернуться домой и подготовиться к Пурпурному мысу. Кому мне это объяснить?

— В пригласительном письме не говорится, что от вас ждут ответа, — сказал Квиллер. — Значит, и объяснять ничего никому не требуется. Просто делайте то, что считаете нужным. А если меня спросят, я что-нибудь придумаю.

— Да уж, придумывать вы мастер! — восхищённо воскликнула Селия. — Я вспоминаю о вас всякий раз, как покупаю фрукты и овощи у Тудлов.

Она так развеселилась от воспоминаний, что поперхнулась клюквенным соком и закашлялась.

— Полегче, полегче, — стал успокаивать её Квиллер.

А вспомнила она, как несколько лет назад откопала важную улику, которую надо было держать в строжайшей тайне. Поэтому они с Квиллером договорились о встрече в продуктовом отделе супермаркета Тудлов. Со стороны их можно было принять за незнакомых друг с другом покупателей, обсуждающих цены на огурцы или качество дынь. А Селия в это время шёпотом сообщила Квиллеру о своём удивительном открытии, столь невероятном, что его опасно было доверить бумаге, а тем более обсуждать по телефону, на котором мог стоять «жучок». Трагикомические загадки развлекали Селию, в душе остававшуюся молодой.

К великому удивлению соседей, Селия и Пат до сих пор играли в снежки.

— Сколько шампанского заказано для приёма? — спросил Квиллер.

— Герцог заказал пару ящиков и хочет, чтобы шампанское как следует охладили. Так что мы привезем свой портативный холодильник, у которого есть регулятор температуры. А столовое стекло мы берём напрокат, это будет именно стекло, а не пластик. Герцог считает его омерзительным. Он одалживает нам банкетную скатерть своей бабушки и сам заказывает цветы для украшения стола. Поскольку после приёма все отправятся на ужин, в качестве закуски к коктейлям будут поданы крошечные, на один укус, бутерброды. Герцог хочет, чтобы сыр был самый лучший.

Когда Селия ушла, Квиллер отправился к почтовому ящику за свежим номером «Всякой всячины». А потом дошагал до входа в Центр искусств и, присев на скамью, стал в нетерпении просматривать материалы, посвященные Тельме Теккерей.

Здесь была занявшая три колонки фотография Тельмы, беседующей с двумя попугаями, и интервью под заголовком «Тельма с друзьями возвращается в родное гнездо». Говоря о своих пяти попугаях, Тельма несколько оттаяла и стала сентиментальной: «У меня было шесть птиц, но бедняга Чико скончался. Я до сих пор храню его клетку и покрывало, на котором вышито его имя».

Интервью давало массу возможностей назвать какое-нибудь известное имя, и ни одной из них Тельма не упустила. Ведь у неё в клубе обедали кинозвезды и политические деятели.

Она похвасталась, что её брат-близнец был доктором-ветеринаром. А её восторженные слова об отце заставили Квиллера перечитать интервью ещё раз.

«Мой папа был фермером, выращивал картофель, работа была очень тяжёлая, он выбивался из сил, чтобы заработать на жизнь. Но потом ему пришла в голову блестящая идея — по-новому использовать картофель. И он разбогател! Тогда он смог отправить моего брата в колледж и помог мне заняться бизнесом в Голливуде. Он изобрел низкокалорийные картофельные чипсы!»

Тут распахнулась дверь Центра искусств, и оттуда вышел Торнтон Хаггис со словами:

— Нечего здесь бездельничать!

— Торн! Ты видел сегодняшний номер? — Квиллер помахал газетой перед носом у Торнтона.

— А что случилось? Нашли лекарство от похмелья?

— Садись и слушай!

Квиллер прочёл вслух биографию дочки бутлегера.

— Что?! — взвыл Торнтон. — Она что, и впрямь рассказывает эти сказки про картофельные чипсы? Неужели сама в это верит? Или Майло ей такое наплел? Или она придумала всё это для читателей Мускаунти?

— А ты её спроси, — посоветовал Квиллер.

Глава восьмая

В субботу утром Квиллер решил, что сногсшибательная новость про картофельные чипсы — это наверняка шутка, придуманная самой Тельмой. Просто она с молоком матери впитала склонность жителей Мускаунти ко всевозможным розыгрышам. Только старожилы могли оценить всю соль этой шутки. Точнее сказать, только старожилы да чудаки, копавшиеся в истории края.

Он позвонил Торнтону домой, чтобы сравнить их точки зрения. На звонок ответила миссис Хаггис.

— Его нет. Он пошёл подстричься, Квилл.

— Подстричься? — изумился Квиллер.

— Ну да! Представляете? Состричь такую роскошную гриву! Где ещё подобную увидишь! Но он пригрозил, что иначе выкрасится в зелёный цвет. Пришлось мне уступить.

— Н-да. Передайте ему, что я звонил, но ничего важного. Однако он покривил душой: вопрос для него был важный, поэтому он тут же позвонил в «Уголок на Иттибиттивасси». Ведь Гомер — единственный из старожилов, кто был так стар, что мог помнить времена сухого закона.

Квиллеру приглушённым голосом ответила Рода: это значило, что Гомер в очередной раз прилёг вздремнуть.

— Не беспокой его. Вы с ним читали про Тельму во вчерашней газете?

— Читали-читали. Я прочитала вслух, а Гомер сказал, что это она просто нам вкручивает. Он говорит — она всегда была мастерицей вешать лапшу на уши.

— Это я и хотел узнать. А когда у Гомера день рождения?

— Через неделю. Он уже заявил, что не хочет никаких торжеств, свечей и статей в газете.

— Наивное он дитя, Рода. Да из-за такого события телевизионщики из разных штатов заявятся к нам толпой! — Квиллер боялся проговориться, что и сам уже сочиняет поздравительную оду и что Дерек Каттлбринк исполнит серенаду под гитару.

Утром в воскресенье небольшой дождик окропил листья на деревьях вокруг яблочного амбара. После полудня все засверкало под неяркими лучами солнца. К пяти часам легчайший из легких бризов повеял в саду, где должны были собраться гости и где Броуди обещал сыграть на волынке несколько шотландских мелодии.

— Кто бы там ни отвечал за местную погоду, — сказал Квиллер, — нет сомнений, что он решил показать этим калифорнийским пижонам, что мы тут тоже не лыком шиты.

Он надел килт в красно-зелёную клетку, как и положено Макинтошам, зелёный блейзер и зелёные с красными искорками чулки до колен, взял сумку из телячьей кожи мехом наружу и, ясное дело, сунул в правый чулок нож.

Полли пришла в белом шёлковом платье с высокой талией, на плечо она накинула шарф в робертсоновскую клетку — клан Робертсонов был связан с кланом Дунканов.

Сиамцев пораньше накормили обедом и в большой хозяйственной сумке препроводили в беседку.

Команда О'Деллов уже готовила амбар к приёму: постелили банкетную скатерть бабушки Бёрджесса Кэмпбелла и украсили стол красными гвоздиками и белыми маргаритками, выставив ряд сверкающих бокалов для шампанского и подносы с крошечными канапе, слоёными пирожками, тарталетками и деликатесами на шпажках.

Первым появился шеф полиции Броуди — он подъехал к амбару по задней дороге, так ему легче было потом ускользнуть, отыграв свою программу на волынке. С пледом на плечах, он блистал в килте клана Броуди и в берёте волынщика, украшенном перьями, каждое длиной добрых восемнадцать дюймов, не меньше.

Постепенно стали прибывать машины с гостями, Пат О'Делл не уходил со двора, показывая, где парковаться, и направлял всех в сад. Бёрджесс Кэмпбелл с псом Александром приехали в первой же машине, с ними же прибыли и Бетьюны — несостоявшиеся тесть и теща Бёрджесса. Кроме пса Александра, все были в национальных костюмах. Приехали Мак-Вэннелы и Камероны, Огилви и Мак-Леоды, каждый в клетчатой шотландке цветов своего клана. Мэвис Адамс и Морганы, не будучи шотландцами, говорили, что чувствуют себя здесь как незаконно затесавшиеся в компанию чужестранцы.

Гости прогуливались по саду, обменивались впечатлениями о цветах, бродили у пруда, добрались и до беседки. Они разглядывали сиамцев, словно те были зверьки в зоопарке, впрочем, сиамцы платили им тем же.

Но вот из-за амбара показался Пат О'Делл и просигналил Квиллеру, подняв руку и дважды ткнув большим пальцем через плечо. Это означало: «Они приехали!» Квиллер поймал взгляд Броуди, постучал по часам на руке, и волынщик, привлекая всеобщее внимание, грянул торжественную мелодию «Шотландия — страна храбрецов!».

Что происходило в течение следующих минут, лучше всего описал сам Квиллер в своём дневнике:

Воскресенье, 13 апреля

В холле для приёма гостей выстроилась вряд вся королевская семья: королева Тельма, принц Ричард и придворная дама. Королева была усыпана драгоценными каменьями, а на голове у неё красовалась одна из её «высокохудожественных» шляп. Ричард подтвердил свою репутацию светского хлыща: на нём был длинный узкий сюртук, как у Неру, и двухцветные ботинки.

Гости один за другим шествовали мимо этой шеренги, Фран представляла каждого и была необыкновенно оживлена. Меня представили Тельме последним.

Я сжал руку королевы и горячо её заверил:

— Я непременно должен поговорить с вами об этой шляпке.

— А я, заинька, должна поговорить с вами об этих усах, — отозвалась она голосом как у Мэй Уэст.

Выражение лица у неё было приятное, спокойное, чуть лукавое.

— А это мой племянник Ричард Теккерей. Дик, это — знаменитый мистер К.

У Ричарда было крепкое рукопожатие, в нём чувствовалась неукротимая энергия.

— Зовите меня Дик. Я всё о вас знаю, мистер К.

— Только никому не рассказывайте, — попросил я.

Голос у него был весьма своеобразный — бархатистый и резонирующий.

Впоследствии Тельма говорила мне, что от этого голоса у неё по коже бегут мурашки.

Такой же голос был у его отца, брата Тельмы — ветеринара. Этот голос завораживал его четвероногих пациентов, успокаивал и даже исцелял.

Последней в королевской шеренге стояла Дженис. Её застенчивость плохо вязалась со свойственной ей импульсивностью. Меня очень занимало, какую роль она играет в компании людей, поселившихся на Приятной улице.

Наконец всех представили, в руках гостей оказались бокалы с шампанским, пришло время произнести тост в честь новых соседей. И Берджесс проделал это с блеском. Все долго и шумно аплодировали ему. Затем Тельма произнесла благодарственную речь, вызвавшую восхищённые возгласы и свист. Я взглянул на пса-поводыря: хотелось понять, что он думает обо всей этой шумихе. Александр, как всегда, был абсолютно невозмутим.

Собравшаяся толпа распалась. Кто-то сгрудился вокруг Тельмы, кто-то пробовал закуски, кто-то поднимался по лестнице, чтобы полюбоваться открывающимся сверху видом. Фран сопровождала Тельму по нижнему этажу, обращая её внимание на особенности убранства. Улучив момент, она прошипела мне в ухо:

— Что это за чудовище над камином? Я же говорила, что для приёма предоставлю тебе какое-нибудь произведение искусства. Что-нибудь более подходящее!

Тельму же главным образом беспокоило отсутствие телевизора.

— А где же ваш TV? — спрашивала она голосом Бетт Дэвис. — Над камином вы могли бы установить пятидесятидюймовый экран — широкоформатный, чтобы смотреть кино… А при таких больших удобных креслах вполне можно устраивать вечеринки с просмотром фильмов. У меня огромная коллекция старых картин, я могла бы ссужать вас ими.

Дик разглядывал прислонённый к стене в холле мой лежачий велосипед.

— Неужели вы действительно ездите на лигераде? Каково это — крутить педали, задрав ноги? — изумился он.

— Когда привыкаешь, обнаруживается масса преимуществ, — объяснил я. — Если вам захочется, приходите, я дам вам прокатиться.

Помощница Тельмы в одиночестве стояла возле книжных полок, занимавших почти целиком все три стороны камина. Когда я подошёл к ней, она спросила:

— Неужели вы всё это читали?

Этот вопрос я много раз слышал от людей, непривычных к чтению.

— Некоторые даже дважды, а то и трижды. Если вам понравится какое-нибудь название и вы захотите эту книжку взять, ради бога… Но если вы её не вернёте, ждите у своих дверей шерифа с собакой-ищейкой.

Моя шутка не была оценена.

— Мне некогда читать книги, — ответила Дженис. — Я читаю Тельме вслух — ну там газеты или статьи из журналов… А где ваши киски?

Мне показалось, что она хочет сменить тему, чтобы избежать разговора о себе.

А может быть, я ошибся.

— Они в беседке, — объяснил я. — Они не выносят больших сборищ. Вы любите кошек? Можете привезти сюда Тельму посмотреть на них, в любой день, когда вам будет удобно.

— Да нет, Тельма кошек не терпит. — Дженис с беспокойством огляделась и добавила: — Простите, по-моему, я ей нужна.

Я понял, что был прав: в обязанности Дженис входило водить машину, готовить и читать вслух, и уж конечно, не касаться никаких подробностей, которые могли бы повредить имиджу Теккереев.

Шампанское лилось рекой, гости переходили с места на место, а соседи разговаривали друг с другом, как давно не видевшиеся друзья.

— Я услышала разговор о проекте «Китти-Кэт», — в какой-то момент сказала Полли Квиллеру. — По-моему, идея замечательная! Это просто местное название движения, которое разворачивается по всей стране. Волонтёры ищут дома, куда можно на время пристроить брошенного котёнка и его мать. А другие волонтёры подыскивают семьи, которые примут котёнка насовсем. Бёрджесс, Мэвис и Бетьюны занимаются временным пристанищем, а Ханна Мак-Леод ищет «приёмных родителей».

— Так, а у кого можно узнать, как организуется временное пребывание?

— Спроси Мэвис.

Квиллер столкнулся с Мэвис у бара с закусками.

— Попробуйте эти восхитительные пирожки с сыром, — стала уговаривать его она.

— Да я уже съел три, — ответил Квиллер. — Расскажите мне что-нибудь про временное устройство котят в семью. Где при этом проводят своё время кошачьи семьи? Где они едят, где спят?

— Одно из условий — отдельная комната, — принялась объяснять Мэвис. — Туда заходят, чтобы поговорить с кошками, поиграть с ними, приучить их к общению. У привыкшего к людям котёнка ярче выражен характер, чем у несчастного заморыша, запертого в клетке, ему легче понравиться, найти себе хозяина.

— Согласен, — кивнул Квиллер.

— Вам стоит поговорить с Ханной Мак-Леод, она — один из наших агентов, устраивающих котят на усыновление. Ханна живёт здесь всю жизнь и всех знает, так что у неё здорово получается подыскивать кошкам постоянных хозяев.

Ханна Хоули, обладающая красивым контральто, недавно вышла замуж за «дядюшку Луи» Мак-Леода — руководителя Мускаунтской капеллы, и как раз сейчас они усыновили восьмилетнего мальчика.

— Ну, как Дэнни? — спросил про него Квиллер у молодоженов.

— Он такой умница, такой сообразительный ребёнок, и с характером, — сказала Ханна. — Обожает ходить со мной, когда я раздаю проспекты с призывом взять на время одного или двух котят. Чаще берут двух. Знаете, трудно отказаться от этих крошечных живых меховых комочков, которые смотрят на вас огромными глазами и начинают сосать ваш палец.

— Я полагаю, вы что-то платите тем, кто берёт котят?

— Очень скромное вознаграждение, учитывая, что в него включены все взносы, а также расходы на кастрацию. Чтобы собрать средства и привлечь к проекту «Китти-Кэт» побольше людей, мы собираемся поставить ревю «Китти-Кэт».

Дядюшка Луи взглянул на Квиллера с надеждой:

— А вы случайно не поёте? Может быть, танцуете?

— Нет, но не исключено, что я напишу скетч, — ответил Квиллер.

Время приближалось к семи, и Квиллер поговорил со всеми, кроме Бетьюнов. Он нашёл их в холле, где они восхищались его длинным и узким пристенным столиком. Квиллер с гордостью поведал им, что столик этот — ручной работы, сделан по эскизу Фран Броуди и замечателен тем, что ящики у него с какими-то необычными стыками, тоже сделанными вручную.

— Да, я знаю, — сказал Дуг Бетьюн. — Я же его и делал.

— Тогда вам должно быть стыдно. Почему вы нигде не поставили свою подпись? — попенял ему Квиллер. — Пройдёт сто лет, и, учитывая нынешние цены, шедевр, сделанный руками Бетьюна, потянет на аукционе миллиона на два.

— Слушай, Дуг, выкупи-ка этот стол назад, — поспешно посоветовала мужу Бонни. — Нашим потомкам могут понадобиться деньги на квартиру.

— А как поживает Уинстон? — спросил Квиллер.

После того как букинистическая лавка покойного Эддингтона Смита взлетела на воздух, Бетьюны приютили у себя его огромного кота.

— Прекрасно. Всё больше слоняется по библиотеке. Но любит навестить и нашу колонию котят, видно, считает себя их крёстным отцом. У нас пять котят, но на всех уже есть желающие.

Вскоре гости отправились на следующее мероприятие в гостиницу «Макинтош»; Полли и Квиллер немного задержались.

— Прекрасное шоу, — сказал Квиллер Селии и Пату, убиравшим оставшиеся напитки. — Давайте когда-нибудь его повторим… Я принёс котов из беседки. Коко чем-то выведен из себя. Дайте ему сыра, он утешится.

— Он беснуется, потому что его не пригласили на приём, — предположила Селия.

А Квиллер подумал: «Он беснуется потому, что пригласили кого-то, кто ему не нравится».

Коко рыскал по амбару, старательно принюхивался и в каких-то местах по каким-то одному ему известным причинам даже оскаливался и отфыркивался. Поступки умника Коко не всегда были понятны.

Наконец Квиллер и Полли тоже отправились в гостиницу.

— Приём удался на славу, — сказала Полли, — и кое-кто из гостей, в том числе и Тельма, отметили, что исполнялась музыка Сибелиуса. Смешно! То она говорит точь-в-точь как Таллула Бэнкхед, то как Кэтрин Хепберн. Ну а что ты скажешь про этот проект «Китти-Кэт», Квилл?

— Я обеими руками «за»!

— Как говорит Мэвис, сердце согревается оттого, что бесхозные котята могут теперь поселиться в разных семьях и принести утешение одиноким людям.

— Что ты думаешь о Дике?

— Он очарователен! Я спросила, сможет ли Тельма выступить в нашем Орнитологическом клубе, а он сказал, что она не любит никаких публичных выступлений, но он берётся уговорить её принять участие в вечере вопросов и ответов и вызвался привезти в клуб двух или трёх попугаев в клетках. Он охотно идёт навстречу. Тельме повезло, что у неё такой племянник.

Квиллер хмыкнул в усы.

— Они живут вместе?

— Нет. Он живёт в Локмастере, а в доме на Приятной улице пользуется комнатой для гостей.

Ужин в гостинице «Макинтош» устроили в бальном зале на нижнем этаже. Поставленный подковой стол был рассчитан на двадцать персон и роскошно украшен свечами в канделябрах и цветами. Приглушённый свет давал мягкие трепещущие тени. Трио из аккордеона, скрипки и гитары наигрывало романтические испанские мелодии.

— Эти парни не из Мускаунти, — пробормотал Квиллер.

— Может быть, они из Локмастера? — предположила Полли.

Возле каждого прибора были карточки с фамилиями, и Квиллер оказался между Тельмой и Диком.

— Наверно, вы хотите узнать, что такое калифорнийская кухня? — заговорила Тельма. — Я взяла её за основу, когда устраивала обеды в своём клубе. Здесь делается акцёнт на овощи, фрукты и на морепродукты, приготовленные по оригинальным рецептам. Своим гуру я всегда считала Джеймса Бёрда[11]. Знаете, он с Западного побережья. У меня двадцать две его кулинарные книги.

Внезапно музыка смолкла. Дик произнёс несколько приветственных слов, а потом Тельма, удивив всех, попросила благословить её начинания. Музыка возобновилась, и официанты вкатили в зал тележки с лобстером и манго в лимонном соусе. Потом последовали равиоли с бычьими хвостами в томатном соусе, приправленные базиликом и каперсами. Разговоры, и так оживленные во время приёма, сейчас под воздействием калифорнийской кухни стали ещё более громкими и непринужденными.

— Как выглядел ваш амбар до того, как вы его купили? — вдруг спросил Квиллера Дик.

— Я не покупал его — я получил его в наследство. Это был обыкновенный амбар для хранения яблок, внутри — ничего, кроме чердака и лестниц, плюс летучие мыши, крысы и одичавшие кошки. Архитектора из Центра осенило превратить его в то, что вы только что видели.

— Держу пари, и запросил он немало. Небось это стоило вам целого состояния!

Квиллер хмыкнул в усы.

— Там слишком много кубических метров для одного человека, — напористо продолжал Дик. — Если вам когда-нибудь захочется компенсировать свои затраты, я знаю одного подрядчика, который может превратить ваш амбар в многоквартирный жилой комплекс.

— Учту такую возможность, но не в обозримом будущем, — холодно ответил Квиллер.

А вот попугаи Тельмы живо заинтересовали Квиллера. Их было пять: Эсмеральда, Педро, Лолита, Карлотта и Наварро. Все они были амазонцами, а значит, отличались умом и сообразительностью, а также способностью разговаривать.

— Приходите, заинька, познакомьтесь с ними, — горячо приглашала Квиллера Тельма. — Приходите завтра к завтраку. Дженис приготовит вам вафли с фруктовым соусом. Только не очень рано.

Договорились на десять утра.

— Что ты скажешь про шляпку Тельмы? — спросил Квиллер, когда отвозил Полли домой в Индейскую Деревню.

У шляпки были жёсткие поля шириной в два дюйма, а выше — пышная корона из наложенных друг на друга кусочков атласа, бархата, дамаста и твида, напоминавших зелёные листья разных оттенков. Увенчивалось это сооружение зелёной шифоновой лентой с зелёной же розой ручной работы на конце.

— Такую шляпу может позволить себе только такая, как Тельма, с её королевской осанкой и манерами повелительницы, — ответила Полли.

Квиллер чуть не проговорился насчёт приглашения на завтрак, но покалывание над верхней губой заставило его промолчать. Возвращаясь в амбар из Индейской Деревни, Квиллер устало поглаживал усы.

Когда он вошёл в дом, Юм-Юм нежно потерлась о его ноги, а Коко с отсутствующим видом сидел на каминной полке, явно чем-то недовольный. Всё разъяснилось, когда Квиллер нашёл в кухне записку от Селии:

Шеф, после Вашего ухода Коко вёл себя очень странно: он рыскал по дому, шерсть у него вставала дыбом, и он всё время плевался. Наверно, он почуял собаку. Я поговорила с ним, дала ему угощение, и он успокоился.

Александр уже побывал здесь, подумал Квиллер. Но Коко наблюдал за ним сверху, со стропил… А на этот раз кто-то неприятный проник на территорию Коко в отсутствие хозяина.

Квиллер открыл дневник, чтобы подвести итоги прошедшего вечера.

Воскресенье, 13 апреля

Ну вот, всё позади! Тельму приняли как положено, подняли за неё тосты, восхищались ею — её безумной шляпкой и всем остальным. На таких сборищах всегда найдётся надоедливая муха с крошечной камерой, она порхает с места на место и добросовестно фотографирует гостей — жующих, зевающих, целующихся с чужими мужьями или женами и тому подобное. Интересно, что делают с такими фотографиями? Проявляют их? Есть ли вообще плёнка в камере? Такой добросовестной работягой сегодня была помощница Тельмы, но снимала она только свою хозяйку. Хотелось бы знать, будут ли эти фотографии потом пронумерованы и расставлены в соответствии с хронологией? Или их хранят в кубышке? Ведь подобных фотографий у неё должны быть тысячи, если…

На этом месте его прервал требовательный вой Коко. Вечерний кошачий ритуал был бессовестно нарушен. Полагалось почитать вслух, потом поужинать, а потом потушить свет.

— Тираны! — проворчал Квиллер, следуя за Коко к полкам с книгами.

Кот легко вскочил на верхнюю полку и сбросил вниз том в кожаном переплёте. Квиллер едва успел поймать его, не дав книге упасть на пол. (Когда-то в колледже он был чемпионом в составе бейсбольной команды. Мог ли кто-нибудь подумать тогда, что его таланты найдут себе такое прозаическое применение?) «Что ж, c'est la vie», — подумал Квиллер.

На этот раз выбор Коко пал на «Детский сад стихов», но у Квиллера не было настроения читать вирши Роберта Льюиса Стивенсона.

— Попробуй ещё раз, — сказал он.

Вниз полетел ещё один шедевр того же автора: «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Квиллер снова забраковал выбор Коко.

— Прости, но это не в твоём вкусе.

В конце концов все трое уютно устроились с третьей книжкой Стивенсона, «Путешествие с ослом», но тут зазвонил телефон.

Приглушённый испуганный голос проговорил:

— Квилл, это Дженис. Не приходите завтра! Случилось нечто ужасное!

— Что-нибудь с Тельмой? — быстро спросил Квиллер.

— Нет-нет. Но я не могу говорить. Просто завтра не приходите… — И она добавила в тревоге: — И пожалуйста, никому ничего не говорите!

Через пару-тройку часов после этого загадочного телефонного звонка Квиллер уже почивал в своей спальне на первом балконе, а сиамцам надлежало проводить ночные часы на третьем. Квиллер всегда оставлял их дверь открытой, а свою обычно запирал. Внезапно его сон грубо нарушил леденящий кровь вопль Коко под дверью! Квиллер хорошо знал этот вопль: так Коко извещал о чьей-то смерти! Каким-то сверхъестественным образом кот чуял, что в этот момент кто-то расстаётся с жизнью. Часы на ночном столике показывали 3.15. Квиллер сразу вспомнил про сообщение о «чём-то ужасном», что произошло на Приятной улице.

Но что он мог сделать? Позвонить в полицию и сказать, что у него воет кот?

А Коко, исполнив то, что считал своим долгом, вернулся к себе на балкон. После часа бесплодных размышлений над загадкой Квиллер тоже погрузился в сон.

Глава девятая

Утром в понедельник Квиллер готовил завтрак для котов и одновременно слушал прогноз погоды. Кошачий завтрак состоял из всяких изысканных блюд, оставшихся после приёма, которые Селия припасла для сиамцев. Они не сводили с Квиллера внимательных глаз.

Не удосужившись выключить радио, Квиллер услышал новости и из двух соседних округов. Из Локмастера: «В Академии искусств назначен новый президент… Опрёделен день открытия ежегодной выставки цветов… Шахматист из Локмастера победил на шахматном турнире в Милуоки…» Из Биксби: «В ходе полицейской облавы на наркоманов в Бикстоне арестованы четверо мужчин и три женщины… На шоссе номер двенадцать разбилась на мотоцикле супружеская пара… Неизвестный мужчина застрелен за рулём взятого напрокат автофургона…»

И тут же из глотки Коко опять вырвался душераздирающий вопль. Это кот снова оплакивал чью-то смерть. Но почему его так встревожила гибель неопознанного водителя автофургона в Биксби?… Если только… это как-то не связано со вчерашним загадочным телефонным звонком Дженис? В её голосе угадывался владевший ею ужас. Квиллер решил немедленно провести разведку окольными путями.

Сначала он позвонил Бёрджессу Кэмпбеллу и поздравил его с прекрасно организованным ужином.

— Ну как, Приятная улица пришла в себя после вчерашних развлечений? Не перебрал ли кто шампанского или равиоли с бычьими хвостами?

— Сирен «скорой помощи» слышно не было, — ответил Герцог. — Разрешите передать вам, что все крайне благодарны вам за то, что вы ради этого события открыли для нас двери вашего легендарного амбара.

— Всегда рад помочь! — ответил Квиллер.

— Тут высказывались всякие легковесные предложения от Тельмы… — продолжал Герцог. — Она считает, что из амбара можно сделать прекрасный ресторан. Кухня и бар будут внизу, еду можно подавать на открытых балконах, а официанты будут разъезжать по пандусу на роликах… А Дик полагает, что в амбаре можно устроить жилой комплекс на двенадцать квартир, только надо установить лифты и провести сантехнические работы… Самое странное, Квилл, что нельзя понять, шутят они или говорят серьёзно.

— Вы правы, Бёрджесс. Я никогда не доверял женщинам, которые носят такие безумные шляпки, и мужчинам в разноцветных ботинках.

Затем Квиллер позвонил в студию дизайна Аманды и не удивился, услышав, что Фран Броуди взяла недельный отпуск. Он позвонил ей в Индейскую Деревню.

— Квилл, я валяюсь без рук без ног! — простонала она. — Никто не знает, сколько я вкалывала на эту женщину с её раздутым самомнением!

— Ты проделала героическую работу.

— А теперь она хочет, чтобы я занялась её новым проектом. Я собираюсь переключить её на Аманду. Это будет сражение века. Тельма Теккерей против Аманды Гудвинтер!

— А что за проект у Тельмы?

— Она не говорит.

— Может, он связан со старым Домом оперы?

— Скорее речь идёт о ресторане калифорнийской кухни.

— Ну что ж, Фран, во всяком случае, ты здорово потрудилась, и я в любой момент готов приготовить тебе «Маргариту». Меня вот что тревожит, — продолжал Квиллер. — Для Тельмы в её возрасте вчера было слишком много развлечений. Ты не слышала, как она чувствует себя сегодня?

— Нет, но она была здоровехонька, когда я высадила их из машины возле её дома. Предложила мне зайти и выпить стаканчик перед сном, но я отказалась, а Дженис напомнила Тельме, что утром та собиралась съездить на парочку дней в Локмастер. Для женщины, которой перевалило за восьмой десяток, Тельма очень энергична. Она, правда, не пьёт, правильно питается и ложится спать в десять… Может, и мне последовать её примеру?

Как ни содержательна была беседа, она не давала никакого ключа для разгадки «ужасного происшествия» на Приятной улице. Напротив Тельмы жили О'Деллы, и Пат славился своей наблюдательностью, а Селия в душе всегда была тайным агентом. Но О'Деллы, наверно, уехали на Пурпурный мыс, повезли пироги с курятиной и оладьи с черникой к завтраку в честь какого-то дня рождения.

Квиллер оставил сообщение на их автоответчике, назвавшись Рональдом Фробницем. К его радости, Селия отозвалась — выждав, когда Пат уйдёт из дома, она перезвонила Квиллеру.

— В чём дело, шеф? — бодро спросила она.

— Не случилось ли чего необычного на Приятной улице вчера вечером?

— Ну… было тихо и темно, пока все не стали возвращаться домой. Тут замелькали огни, послышался смех, говор, все желали друг другу спокойной ночи, да ещё дети расходились по домам со своей вечеринки. Но когда Фран Броуди привезла Теккереев, было уже совсем тихо. Как только они включили в доме свет, мне послышался чей-то крик. Пат тоже это услышал, но сказал, что, наверно, это попугаи. Ну как, шеф? Я справляюсь с обязанностями?

— Если вам надоест обслуживать вечеринки, вы всегда получите работу в ЦРУ.

— Ах да, я вспомнила кое-что ещё. Прежде чем все вернулись домой после ужина, Пат заметил, что за дом Тельмы завернул какой-то фургон. А через несколько минут уехал. Мы решили, что это привезли какой-нибудь шикарный подарок Тельме в честь её приезда, из-за чего она потом и вскрикнула, войдя в дом.

Квиллер погладил усы и задумался. Как этим можно объяснить панику, отчётливо звучавшую в голосе Дженис… и её слова, что случилось нечто ужасное… и настойчивую просьбу никому ничего не рассказывать?

— Завтра утром, шеф, я раздобуду информацию, которую вы хотели получить насчёт Д/О.

— Вы можете сообщить мне её по телефону, она не секретная.

— Но мне бы хотелось принести вам немного пирожков с курятиной и оладий с черникой, если вы найдёте им применение.

— Да уж, избавиться от них я как-нибудь сумею, — со всей серьёзностью заверил её Квиллер.

От веселого хохота Селии у него чуть не лопнули барабанные перепонки.

Поработав над очередным материалом для своей колонки, Квиллер решил передохнуть и отправился в публичную библиотеку за книгой любимых поэм Гомера Тиббита. На парковке почти не было свободных мест, а по главному залу бродили толпы посетителей всех возрастов. Видно, их привлекло объявление, появившееся во «Всякой всячине»: «В библиотеке открывается выставка фотографий с автографами звёзд старого кино из коллекции Тельмы Теккерей».

Полки в двух витринах были заставлены фотографиями размером восемь на десять дюймов, каждая в отдельной рамке с подставкой: Клодетт Кольбер, Рональд Колман, Гручо Маркс, Джоан Кроуфорд, Фред Астер, Хамфри Богарт, Эстер Уильямс, Эдвард Г. Робинсон и другие. Благоговейное молчание посетителей иногда нарушалось случайными репликами.

— Приду ещё раз, когда не будет такой толпы, — проговорил какой-то мужчина.

— Ценная коллекция. Наверняка застрахована, — отозвался другой.

— Моя мать с ума сходила по Рональду Колману, — сообщила какая-то дама.

— Мамочка! — запищат ребёнок. — А где же кошечки?

Прежде чем уйти, Квиллер погладил двух библиотечных кошек и бросил несколько монеток в банку для сбора денег на их содержание.

— Красавец Мак!.. Неженка Кэти!.. — пробормотал он, задаваясь вопросом, читал ли им кто-нибудь Диккенса или Хемингуэя.

Сиамцы ждали Квиллера, вытянув шеи и наставив уши. Они знали, что он завёл панибратские отношения с библиотечными кошками.

— Читайте! Читайте! — Он дал им обнюхать библиотечную книгу, она была изрядно захватана, а переплёт дважды менялся покойным Эддингтоном Смитом, о чем сообщалось на задней обложке. Прежде чем записать любимую поэму Гомера Тиббита на плёнку ко дню его рождения, Квиллер, чтобы потренироваться, решил прочесть её Коко и Юм-Юм.

— «Ласку» написал Франк Деспрей. Место действия поэмы: Техас, низовья реки Рио-Гранде. Сюжет: одинокий ковбой бродит по барам, оплакивая свою потерянную любовь, вспоминает, как они с ней вдвоём объезжали своё ранчо на серых мустангах. Однажды погода неожиданно ухудшилась, это перепугало стадо молодых бычков. Охваченные паникой, они помчались, сметая всё на своём пути. Когда пыль улеглась, Ласку нашли мёртвой, но своим телом она успела прикрыть возлюбленного. Теперь на ранчо жизнь затихла, только нет-нет да забредёт сюда одинокий койот, промелькнут серые белки, проползёт чёрная змея в траве, а в небе над головой кружатся птицы.

Квиллер замолчал. Он прочёл более сотни строк в галопирующем ритме и с глубоким чувством. Юм-Юм тихонько всхрапывала, Коко едва слышно мяукнул.

Доходя до этих последних строк в поэме, Рода Тиббит всегда промакивала платком глаза, а Гомер начинал громко сморкаться.

Выдворив кошек в беседку, Квиллер стал записывать поэму на магнитофон.

Утром во вторник Селия с важным видом вошла в амбар и доложила:

— Дом оперы многие годы находится под опекой банка, о новом владельце они ничего не слышали… Разрешение на перепланировку не выдавалось, и никто его не требовал.

— Может быть, банк намеревается сдавать театр каким-нибудь гастролирующим поп-шоу? — съязвил Квиллер. — Правда, кресла из зала давно вывезли, но зрители могут приносить с собой подушки и сидеть на полу.

— Фу, шеф! — со смехом возразила Селия. — В общем, проехала я мимо, посмотрела, что там и как. Перед театром стоит автофургон, на крыше у него лестницы-стремянки, на боку написано: «Биксби. Окраска и оформление интерьеров». Пат говорит, в Биксби всё дешевле: и продукты, и услуги, и бензин. Знаете, свежие овощи мы покупаем у Тудлов, но раз в неделю Пат ездит в Биксби, заливает полный бак и закупает самое необходимое.

— Молодец, Селия! Именно это я и хотел узнать. У вас есть время выпить кофе или сок?

Селия плюхнулась на табурет возле барной стойки.

— Я знаю, вы не уважаете сплетни, Квилл, но я собрала важную информацию.

— Давайте послушаем.

— Во время приёма помощница Тельмы слонялась по залу, и мы с ней поболтали, обнаружив, что у нас много общего. Обе выросли на ферме, у обеих работа связана с готовкой. Дженис из Северной Дакоты.

— Каким же ветром её занесло в Голливуд, да ещё к Теккереям?

— О, это целая история. Просто сказка о Золушке, да и только. Дженис было десять, когда умерла её мать. Отец женился на женщине с тремя малыми детьми, так что несколько лет Дженис пришлось и за детьми смотреть, и на всех готовить. Ни на спорт, ни на что-нибудь интересное времени у неё не оставалось, впору было бросить школу и убежать из дома. Но её тетка предложила ей сделку: если Дженис останется и получит аттестат, тетка даст ей денег, чтобы она могла уехать в какой-нибудь город и найти там работу. В школе Дженис прослушала курс делопроизводства. Но её больше интересовала кулинария, чем печатание на машинке, вот она и решила, что в Голливуде не только блеск и кинозвезды, но и ресторанов наверняка много. Тельма наняла её в свой ресторан посудомойкой, и Дженис дослужилась до помощника шеф-повара.

— Неужели всё это она рассказала вам во время приёма?

— Да нет… Она пришла к нам вчера утром и спросила, не может ли она чем-нибудь помочь в организации ланча. И я взяла её с собой вместо Пата, всё равно Тельма сейчас в отъезде. Мне жалко эту Дженис. Молодая женщина — и никакой личной жизни. Например, она любит кошек, а Тельма их терпеть не может.

— Жаль, что ей не удалось познакомиться с Коко и с Юм-Юм во время приёма. Может быть, ей захочется приехать к нам сюда, пока её хозяйки нет в городе? Пусть приезжает в любое время, только сначала позвонит.

— Очень мило с вашей стороны, шеф.

Квиллер, скромно опустив глаза, пожал плечами.

На самом-то деле он ухватился за возможность узнать что-нибудь насчёт отмененного завтрака, на который его приглашали.

— Кошки любят встречаться с новыми обожателями, — сказал, однако, он, — особенно если с ними сюсюкают. Ничто человеческое им не чуждо.

Селия всегда приходила в восторг от его изречений.

— А где же милашки? — спросила она. — Хочу попрощаться с ними перед уходом. — И она стала рыться в своей пухлой сумке.

— Ищете ключи от машины, Селия, или вы там что-то припрятали?

Юм-Юм была в кухне, она подбрасывала лапкой какую-то маленькую блестящую игрушку, а потом охотилась за ней. Коко же, развалившись на холодильнике, снисходительно посматривал вниз, словно забавлялся её ребячеством.

— Одна из моих поклонниц из Центра — пожилая женщина, которая из-за зрения больше не может шить, прислала мне свой серебряный наперсток, чтобы кошки с ним играли, — объяснил Квиллер. — Она была учительницей в старших классах и надоумила меня заняться журналистикой. У неё есть родственники в Локмастере, время от времени они посылают ей подборку моих заметок из «Всякой всячины». Раз в неделю я полирую этот наперсток и прячу в разные ящики. Но Юм-Юм всегда его находит. Её маленькая лапка способна открыть любой ящик, если только он не заперт на висячий замок.

Вечером позвонила Дженис и вскоре приехала на изумрудно-зелёном автомобиле-купе.

Квиллер вышел во двор её встретить.

— Привезли из Калифорнии? — кивнул он в сторону машины.

— Мы тащили её на буксире за нашим фургоном, полным попугаев.

Дженис была в синих хлопчатобумажных брюках и спортивной рубашке, тёмные волосы она зачесала назад и собрала в хвостик. В другие разы её волосы были закручены в тугой узел, плотно прилегавший к голове.

— Я сообщил кошкам, что вы едете к нам, — сказал Квиллер. — И они тщательно умылись. Они ждут вас в беседке.

Кошки сидели, упершись выпрямленными передними лапами в пол и высоко подняв головы. Усы их подрагивали от нетерпения.

— Какие красавцы! — воскликнула Дженис.

— Тот, у кого царственный вид, называется Као Ко Кун. Юм-Юм нравится, когда её берут на руки и ласкают. А Коко настоящий мачо, он не опустится до того, чтобы сидеть у кого-то на коленях.

Однако, следуя своему непредсказуемому характеру, Коко первым вскочил на колени к гостье, как только та села в кресло.

— Я никогда не видела сиамских кошек, разве что на картинках, — призналась Дженис. — Когда я жила на ферме, у нас были только амбарные кошки.

— Ну вот и эти такие же: амбарные.

Тут Квиллер впервые услышал, как Дженис смеётся.

— Жаль, я не захватила фотоаппарат.

— Толку бы всё равно не было. Они бы не стали позировать. Коко считает фотографию покушением на свою личную жизнь, а капризница Юм-Юм разрешает снимать только свой хвост.

Дженис опять рассмеялась.

— Вы интересуетесь фотографией? — спросил Квиллер.

— В основном в практических целях. Я, например, снимала всё имеющееся в доме для страховки. И я всегда снимаю наряды, в которых Тельма появляется на публике. Понимаете, это помогает ей не оказаться дважды в одном и том же платье.

— Остроумно. Могу я предложить вам бокал вина? Я охладил хорошее белое вино из вашего калифорнийского винограда.

За ужином в воскресенье Квиллер заметил, что ни она, ни Тельма не пили шампанского, и он подумал, что, может быть, таково правило, действующее в доме Теккереев. Сейчас ему захотелось это выяснить.

— Да, пожалуй, я с удовольствием выпью вина, — ответила Дженис после короткого раздумья.

Для себя Квиллер смешал коктейль К, становящийся популярным в Мускаунти, — клюквенный сок с водой из местного источника Скуунк.

Они снова заговорили о кошках. Дженис кормила их с руки, приговаривая:

— Люблю, когда моей ладони касается шершавый и влажный кошачий язычок и маленькие острые зубки!

— А вы знаете о проекте «Китти-Кэт»?

— О, конечно! Мне бы так хотелось взять котёнка!.. Но нельзя. У соседей целая колония котят, и Герцог говорит, что можно приходить когда угодно играть с ними. Это благоприятно влияет на их моральное состояние. Экономка сказала, что чёрный ход у них всегда открыт, можно просто войти, и всё. Она очень милая. Здесь все очень милые. Нам объяснили, что добрые соседи не запирают задних дверей. А Тельма считает, что это слишком простонародно, но ведь… если уж живёшь в Риме, поступай так, как поступают римляне…

Дженис внезапно замолчала, вид у неё стал озабоченный.

— Герцог читает лекции по истории Америки в колледже, может быть, вы захотите его послушать? У него прекрасное чувство юмора, так что скучно не будет, — сказал Квиллер.

— Я бы с удовольствием. Но это зависит от того, что у Тельмы запланировано на день.

— Вы уже давно с ней?

— Сразу после школы. Я хотела работать в ресторане, она наняла меня посудомойкой. Ну, вы ведь знаете, что это такое — помогать на кухне всем и каждому. Я работала, работала и стала в конце концов помощником шефа в её обеденном клубе.

«Она нервничает, наверно, потому и заговаривает мне зубы», — подумал Квиллер.

— Это был роскошный клуб, обеденный зал с высоким потолком, с хрустальными люстрами… А ещё там был шикарный бар, где можно было выпить коктейль и посмотреть старый фильм на большом экране. А в обеденном зале Тельма ходила между столиками в своих сказочных шляпах и шутила с гостями, называя их «заиньками», и ругалась по-португальски — она научилась этому от своих попугаев. Все любили Тельму и жалели, что она решила удалиться от дел. Она продала клуб, а меня оставила при себе, теперь я её секретарь, экономка и шофер. Она строгая, но хорошая. — И Дженис добавила с доброй улыбкой: — Она всё время цитирует то, что слышала от своего «папки»: «цыплят по осени считают», «время — деньги», «за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь».

— Неудивительно, что она достигла такого успеха в своём бизнесе… — заметил Квиллер. — Можно, я налью вам ещё вина, Дженис? — И осторожно добавил: — Трудно представить, что такая энергичная особа решила расстаться с делом своей жизни.

— Ну, понимаете, брат умер, и Дик, племянник, попросил её вернуться в родные края.

Дженис надолго замолчала, и Квиллер заподозрил, что помощница Тельмы, давно и тяжело работающая, ревнует свою хозяйку к этому недавно появившемуся очаровательному родственнику — единственному оставшемуся у Тельмы. Но Дженис заговорила снова:

— Знаете, Дик относится к числу людей, которые нравятся всем. Он поднимает Тельме настроение, развлекает её. Но она относится к нему как строгая мать. — Дженис тихо засмеялась, словно извиняясь. — Тельма — прирождённый командир. Ой, я чуть не забыла! Тельма хочет, чтобы вы пришли на вафли в четверг в десять утра. Познакомитесь с попугаями.

Квиллер хлопнул себя по лбу:

— У меня блестящая идея! Мне тут подкинули немного пирожков с курятиной и оладьи с черникой. Можно всё это разогреть и устроить пикник — поужинаем в беседке!

Они пошли в дом, и, пока Квиллер разогревал еду для пикника, Дженис получила почетную возможность покормить кошек. Квиллер постарался увести разговор подальше от Теккереев.

Во время пикника он говорил о классах в Центре искусств, о клубах, в которые можно вступить, и о том, что волонтёры нужны всегда и везде.

— Вы могли бы выделить какое-то время и организовать приют для животных, Дженис. А Тельма могла бы найти себе подходящий проект и поддержать его одним своим присутствием.

Он понимал, что ступает на тонкий лёд, но именно к этому и стремился.

Дженис положила вилку и посмотрела на него, весь её вид выражал отчаяние.

— Есть нечто, о чём я говорить не должна…

— Ну и не говорите.

— А мне хочется вам рассказать, да и Селия заверила меня, что вы здесь — единственный человек, умеющий держать язык за зубами… Тельма вовсе не отошла от дел, она кое-что затевает. Это всё, что я могу сказать.

— Что ж, пожелаем ей удачи!

— Сегодня она хотела поехать в Локмастер на могилу брата и собиралась взглянуть на то место, где с ним произошёл этот трагический несчастный случай. Не знаю только зачем? Как вы считаете, ведь это же её расстроит?

— Это называется «поставить точку». — Квиллер поднял бутылку вина. — Повторить?

— Лучше я не буду. Ведь я за рулём.

— В худшем случае я возьму вас на буксир и отвезу на своём внедорожнике.

Его предложение вызвало смех. Рассмешить Дженис оказалось нетрудно.

— Ну, такая сцена будет праздником для Приятной улицы. Они ведь ничего не пропустят.

— Вот именно, — сказал Квиллер, вдруг став серьёзным. — Потому-то ваша загадочная отмена завтрака так встревожила меня. Вы сказали, что случилось нечто ужасное, а ваши соседи слышали крики.

На мгновение Дженис замерла, явно не зная, что делать; глаза у неё забегали.

Квиллер терпеливо ждал, стараясь всем своим видом подтолкнуть её к ответу.

— Когда мы вернулись домой… — начала она неуверенно, — оказалось, что попугаи исчезли… Их украли! Грабители оставили записку с требованием выкупа.

— Вы сообщили в полицию?

— Нет, побоялись. В записке были угрозы, там говорилось, что будет, если мы сообщим. Такие ужасные угрозы, я просто повторить их не решусь. Тельму даже вырвало.

— Да, жуткая история, — согласился Квиллер, вспомнив, какой ужас он испытал, когда похитили Юм-Юм.

— Мы вынуждены были поступить так, как они хотели. К счастью, с нами был Дик, и к рассвету он привёз попугаев назад, но рассказывать о том, что произошло, боится. Мы заказали новые замки на все двери и сигнализацию — в случае грабежа в полицейском участке раздадутся звонки… Но ради всего святого, заклинаю вас, не говорите Тельме, что я вам всё выболтала!

Провожая Дженис, Квиллер спросил:

— Вы уверены, что хотите сами вести машину? Я могу сесть за руль и вернусь домой пешком.

— Нет-нет! Со мной всё в полном порядке.

Спасибо вам. Ждём вас в четверг утром.

После того как Дженис уехала, Квиллер перенёс сиамцев в дом, и все трое устроились в большом кресле немного почитать. Кошкам всегда нравился звук голоса хозяина, а Юм-Юм — эта маленькая плутовка — ещё и обнаружила, что если он уж очень старается, читает с выражением, у него вибрирует грудная клетка.

Когда Квиллер захлопнул книгу, его слушатели занялись своими делами, а он углубился в размышления.

Кто эти грабители, похитившие пятерых амазонцев и оставшиеся неизвестными? Нет сомнений, что это — читатели «Всякой всячины». Они знали, что Тельма обожает своих любимцев. Они знали, что всё население Приятной улицы где-то празднует прибытие гостьи из Калифорнии. Какой выкуп они потребовали? Большую сумму наличными не так-то просто раздобыть в воскресенье вечером. Или им нужны были её драгоценности? Брошь с попугаем и такой же браслет наделали шуму в «Старой мельнице». Может быть, Тельма демонстрировала свои рубины, изумруды и бриллианты в других дорогих ресторанах Мускаунти и Локмастера? Какой бы выкуп ни потребовали грабители, они предупредили своих жертв, чтобы те не обращались в полицию.

А Дик? Он здорово рисковал… Как говорится, трое могут сохранить тайну, только если двое из них умрут. Не хотел бы Квиллер в этот момент оказаться на месте Дика Теккерея!

Глава десятая

У Квиллера возникло сильное желание побеседовать с фотографом, который делал снимки для статьи о Теккереях. В фотолаборатории эти снимки называли «историей с попугаями». Снимал для «Всякой всячины» Джон Бушленд, он не входил в штат газеты, но держал в Пикаксе собственную фотостудию. Там в среду рано утром Квиллер и нашёл его.

После развода Буши стал настоящим трудоголиком.

— Хотелось поздравить тебя со снимками попугаев, Буши. А как тебе понравилась старая леди?

— Дама с характером! Ты бы мог написать о ней книгу, Квилл.

— Я приглашён на встречу с попугаями завтра, вот я и подумал, что могу разжиться у тебя какой-нибудь информацией. Как насчёт завтрака у «Ренни»? Плачу я.

— Знаешь, мне ещё столько нужно напечатать, и очень срочно… Может, обойдёмся, купим сандвичи у Тудлов, а я сварю кофе?

Тем временем Квиллер сделал кое-какие дела: вернул книгу в библиотеку и уже собрался уходить, но из любопытства заглянул в небольшой зал, отведённый для журналов и газет. Как он и надеялся, там оказался вышедший накануне номер «Сигнала Биксби». Квиллер вспомнил, что по радио говорили о произошедшем там убийстве. Ни о каких подробностях не сообщалось, кроме приблизительного времени — три пятнадцать ночи. Именно в это время Коко издал душераздирающий вопль. Квиллер нашёл заголовок «Убийство на юге округа» и быстро пробежал глазами статью, надеясь узнать какие-нибудь новые факты.

В понедельник утром после раннего звонка в полицию заместители шерифа обнаружили на дороге фургон, водитель которого сидел, склонившись на руль. Он был застрелен, пуля попала в голову. Документы у жертвы оказались поддельными, номера машины — крадеными.

Звонок поступил в 3.15 ночи от женщины, живущей в передвижном домике на сельской дороге к югу от Бикстона.

Она сообщила следующее:

«Меня разбудил мой кот. Он злобно ворчал. Было полнолуние, а вы знаете этих котов! Но что-то его беспокоило, кроме луны. Тони — обычный старый кот, но он всегда чует неприятности, как сторожевой пёс.

Я выглянула в окно и увидела, что под деревьями стоят два фургона, торцами друг к другу, и двое мужчин перегружают поклажу из одного фургона в другой. А перекладывали они большие квадратные коробки, в таких можно поместить телевизор. Как только зажглись задние фары нагруженного фургона, я сразу услышала выстрел, уж этот звук я хорошо знаю. И фургон с грузом быстро уехал. А я позвонила по 911».

Полиция расследует происшедшее. Предполагают, что инцидент связан с недавним ограблением склада телевизионной техники.

Квиллер не мог сдержать улыбки. Он никогда не испытывал восторга от статей в «Сигнале», но тут репортёр превзошел сам себя: он сумел превратить сухие полицейские факты в занимательную историю, с умом использовав показания свидетельницы да ещё украсив сообщение героем — котом, который «почуял что-то неладное». Тони стал бы достойным партнером Коко. А если бы удалось найти третьего такого же талантливого кота в Локмастере, в здешних краях образовалась бы настоящая кошачья сеть по раскрытию преступлений.

Вот таким фантазиям предавался в эту минуту Квиллер, однако ему ещё нужно было купить сандвичи, кое-что обсудить в фотостудии, отдать магнитофонную плёнку Роде Тиббит. И вдруг он задумался, как всё-таки Коко мог узнать об убийстве некой никому не известной личности где-то в девяноста милях от их амбара, и почему это так встревожило кота? Но ответа на свой вопрос Квиллер не находил. И выбросил его из головы.

Из библиотеки он поехал в «Уголок на Иттибитивасси» — в дом престарелых, которому придали вид швейцарского шале. Воспользовавшись внутренним телефоном, он позвонил наверх и произнёс хриплым голосом:

— Миссис Тиббит, внизу вас спрашивает джентльмен, говорит, что у него для вас пакет, который он хочет передать вам прямо в руки. У него большие усы и подозрительный вид. Как вы считаете, не вызвать ли нам полицию? Может быть, в пакете у него бомба!

Прикрывая рот рукой, чтобы заглушить разбирающий её смех, миссис Тиббит ответила:

— Я спускаюсь. Попросите его не уходить.

Вскоре из лифта вышла седая дама с весёлым молодым лицом. В конце концов, Роде было всего восемьдесят восемь; это её мужу в субботу исполнится девяносто девять.

— Огромное спасибо, Квилл. Как тебе эта поэма?

— Читать её так, чтобы достойно прозвучало в записи, было задачей нелегкой, но интересной. И кошкам она понравилась, особенно то место, где про скачку быков, про койота и про чёрную змею. А какова программа на субботу?

— В одиннадцать Дерек пропоет гимн, специально написанный в честь дня рождения Гомера, — этот Дерек такой талантливый мальчик! Всё будет происходить в присутствии самых известных людей Пикакса и Мускаунти. И пресса тоже приглашена. А вот торта со свечами не будет. Гомер заявил, что не намерен насиловать свои слабенькие легкие ради того, чтобы задувать свечи.

— Кстати, Рода, ты ведь преподавала в Локмастере, правда?

— Ну да. Там я и встретилась с Гомером, он был тогда директором моей школы.

— А ты знала доктора Теккерея, ветеринара?

— Ну конечно! Замечательный был человек. Он ведь даже приходил в школу и рассказывал ученикам младших классов, как правильно ухаживать за своими питомцами. С ним случилось несчастье, и он погиб. Обожал прогулки на свежем воздухе и однажды поскользнулся на мокрых камнях и упал в ущелье.

Каждый раз, думая о докторе Теккерее, Квиллер поглаживал усы — ему хотелось получить ответы ещё на много вопросов. Он остановился у дизайн-студии, зная, что сейчас там заправляет делами помощница Фран.

Люсинда Холмс встретила его, как всегда, прямо-таки излучая гостеприимство, но Квиллер не дал ей заварить кофе.

— Спасибо, сегодня никакого кофе, — заявил он. — Просто ответьте мне на вопрос. Скажите, вы водили своих животных в клинику Теккерея?

— Теперь она называется клиникой Винни Хилл. После трагической гибели доктора Торстона её купили какие-то новые люди. Там работает мой парень.

— А! Кажется… доктор Ватсон?

— Вы и это помните? — благодарно рассмеялась она. И уже тише добавила: — Он не очень доволен. Его новые хозяева обещали держаться уровня, установленного доктором Торстоном, они даже повесили его портрет в холле, но сделано это только для виду, чтобы порадовать его старых клиентов и его сына.

— А вы знакомы с Диком?

— Видела его однажды на какой-то вечеринке. Кроме его обворожительной улыбки, не помню ничего. Но, говорят, он был просто раздавлен смертью отца, и ему пришлось на некоторое время уехать. Знаете, возникли подозрения, будто это самоубийство, и, наверно, от этого сыну было ещё тяжелее.

— А доктор Теккерей гулял один?

— Да, и когда он не вернулся, сын обратился в полицию. Полицейским потребовалось семь часов, чтобы найти тело. Очень печально. Так что я не знаю…

— Да, неважные дела, — прервав её, пробормотал Квиллер.

Джона Бушленда все звали Буши, и ему это нравилось. С Квиллером они подружились после того, как потерпели «кораблекрушение» и оказались на необитаемом острове; правда, он находился всего в двенадцати милях от Мускаунти, но там было холодно, сыро, и происшествие это осталось в памяти всех участников.

Сейчас же они собрались подкрепиться сандвичами с солониной и супом из спаржи со сливками.

— Я только что узнал, Буши, что ты фотографировал Торстона Теккерея и его портрет висит в холле клиники Винни Хилл…

— Да, он позировал мне ещё в то время, когда у меня была фотостудия в Локмастере. Вот с кем легко было работать: терпеливый, спокойный, всегда старался помочь…

— Ты можешь представить себе, что он покончил с собой?

— Нет конечно. Никогда не принимал эти слухи за правду. Кому-то хотелось раздуть скандал из печального происшествия. Бывают же такие гадкие людишки.

— Знаешь, почему я пришёл? — спросил Квиллер. — Дело в том, что Тельма пригласила меня посмотреть завтра на её попугаев. Можешь подбросить мне какую-нибудь информацию?

— Даже не знаю… Эта Тельма — особа не из простых. Она скрытная и в то же время жаждет всеобщего внимания. До безумия обожает своих попугаев, а всякое другое зверьё просто не терпит… Мне понравилась её помощница Дженис, она очень услужлива, вполне благоразумна и без всяких завиральных идей.

— А с племянником Тельмы ты знаком?

— Нет. Это, должно быть, сын доктора Торстона?

— Чем он занимается?

— Менеджер по финансовым вопросам, что бы это ни означало. Полагаю, ведает инвестициями. Когда я жил в Локмастере, в ходу была такая шутка: «Дик унаследовал от отца любовь к лошадям, поэтому-то он и тратит столько денег на бегах».

— Ты уже спустил свою лодку на воду?

— На прошлой неделе. А что? Хочешь отправиться в плавание на остров Трёх деревьев? — спросил фотограф с хитрой усмешкой.

— Шутка неуместная, — проворчал Квиллер. — Да я лучше вскрою себе вены!

— В воскресенье я везу кататься Джилл Хендли с мужем. Она познакомилась с Дженис, когда мы снимали попугаев. И теперь предлагает пригласить её на прогулку. Это будет по-дружески, Дженис ведь новичок в нашем городе, никого тут не знает.

— Уверен, Дженис с радостью согласится, — сказал Квиллер. — Но только у неё ведь нет определённых выходных дней… Однако… может быть, мне удастся нажать на кое-какие рычаги. Позвоню тебе завтра вечером.

По дороге с ланча домой Квиллер вдруг сообразил, что не только ничего не подготовил для своей пятничной колонки, но у него нет даже намёка на какую-то идею. Все эти похищения попугаев, непонятные убийства, загадочные работы в заброшенном Доме оперы и капризы старой дамы выбили его из привычного графика.

В таких случаях, когда Квиллер не представлял, чему посвятить очередную колонку, он затевал игру с Коко. Кот обожал сбросить книгу с полки, а потом, свесив голову, смотреть, как она приземлилась. Квиллеру так и не удалось пресечь это безобразие, но он нашёл способ, как использовать дурачество Коко себе во благо. Он подавал сигнал, Коко сбрасывал какую-то книгу, а Квиллер должен был написать очередную колонку на тему, подсказанную названием сброшенного тома. В обязательном соблюдении правил такой игры было нечто, подстегивающее творческую фантазию. Быть может, это глупо звучало, зато железно срабатывало.

На сей раз Коко сидел на книжной полке и с удовлетворением глядел вниз на тонкую книжицу в потрепанном переплёте — одну из последних, вырученных перед взрывом букинистической лавки. Подхватив сброшенную книжку, Квиллер понёс её вместе с кошками и радиотелефоном в беседку. Книга оказалась сборником пословиц, и репортёр, надеясь, что какая-то из них его вдохновит, водил пальцем по страницам. Но тут ожил телефон.

Звонила Фран Броуди.

— Я бы хотела получить обещанную «Маргариту».

— Когда? — не слишком любезным тоном поинтересовался Квиллер.

— Немедленно! — последовал решительный ответ.

— А ты где?

— У тебя на заднем дворе.

Когда Квиллер встретил её, Фран добавила, извиняясь:

— Надеюсь, я не помешала твоей работе?

— Всё в порядке. Уверен, ты долго не задержишься.

— Ты — само гостеприимство!

— Пойдём в дом.

Фран взгромоздилась на табурет у барной стойки, а Квиллер стал смешивать её любимый коктейль.

— Я здесь, так как мне стало известно, что завтра ты навещаешь попугаев.

— Считаешь, мне надо сделать прививку от орнитоза? А кто тебе донёс?

— Дуайт, — ответила Фран, имея в виду их общего приятеля, который помогал Тельме «налаживать связи с общественностью». — Дуайт считает, что, если ты будешь писать о Теккереях, не стоит касаться дизайна её интерьеров. И я с ним согласна!

Странно было услышать такое требование от дизайнера, только что получившего огромные деньги за свою работу.

Квиллер наполнил стаканы и перешёл с Фран в гостиную, где та увидела панно, по-прежнему висевшее над камином.

— Я смотрю, оно всё ещё здесь, — недовольно фыркнула она.

Квиллер пропустил её замечание мимо ушей.

— Ну так в чём проблема с домом Тельмы? Я приглашён на завтрак с вафлями и на светское знакомство с Педро, Лолитой и иже с ними. Если я что и напишу, то это пойдёт в мой сборник «Короткие и длинные истории». Но что ты хочешь сказать мне насчёт своих декораций — прости, насчёт её интерьера?

— Ты бывал в каких-то других домах на Приятной улице?

— Бывал. В двух или трёх.

— Ну так ты знаешь, что во всех домах стены оклеены обоями, деревянные панели покрашены, на полах из дерева твёрдых пород — восточные ковры. А Тельма потрясла нас своими требованиями: белоснежные стены, белые панели, белые мини-шторы, а самое ужасное — прекрасный дубовый паркет пришлось заменить белым винилом! От стены до стены! Что нам было делать? Это же её дом! Аманда придерживается правила: клиент должен получить то, что он хочет. На таком белом фоне её современная обстановка выглядит шикарно, но ведь это Приятная улица!

— Да уж, положеньице не из легких! — кивнул Квиллер.

— Я знаю, Квилл, ты любишь всё современное. Так что, возможно, тебе этот ужас даже понравится. Но мы с Дуайтом считаем, что, если описание интерьера попадет в газету, это никому не принесёт пользы. Так что сосредоточь своё внимание на попугаях, на коллекции вычурных шляп, на вафлях и на её нелепом обожании старых фильмов.

— М-м-м, — промычал Квиллер и взялся было за пустой стакан Фран. — Налить ещё? Может, я опять удачно смешаю?

Фран вскочила из-за стола.

— Нет, спасибо! У нас вечером семейное сборище, и мне следует быть в форме.

Провожая взглядом её машину, Квиллер думал, что никакого «семейного сборища» наверняка не предвидится. Просто Фран хотелось во что бы то ни стало избежать вопросов о тайном проекте Тельмы. Теперь Квиллер был совершенно уверен, что этот проект как-то связан с Домом оперы. Утром, проезжая мимо, он остановился посмотреть, как у входа в здание сгружают с фургонов большие картонные коробки. На каждой значилось имя изготовителя и крупными буквами было выведено «СТУЛ» или «СТОЛ».

Квиллер решительно подошёл к телефону и позвонил Дуайту Соммерсу.

Тот был у себя в конторе.

— Квилл! Сколько лет, сколько зим! С тобой ничего не стряслось?

— Ничего. Так что я даже заскучал. У тебя есть время пообедать? Могли бы встретиться у Онуш и составить какой-нибудь тайный заговор.

Лицо Дуайта Соммерса было из тех, что лучше смотрятся с бородой. Дуайт с бородой казался сильнее и мудрее. Он приехал в Мускаунти из Центра в фирму «XYZ Энтерпрайсиз» в качестве специалиста по пиару. Не согласившись с руководством насчёт развития какого-то прибрежного острова, Дуайт уволился и поступил в Агентство по связям с общественностью в Локмастере. А работала эта компания под девизом «Никаких бород!». Что ж… Не повезло парню. Лишившись бороды и усов, Дуайт стал выглядеть моложе, лицо у него было открытое, честное, но и только. Мудрости и силы в нём поубавилось. В конце концов он опять уволился и основал собственную пиар-фирму в Пикаксе, назвав её «Соммерс и Борода Инкорпорейшн».

— Вот теперь ты прежний Дуайт Соммерс, — сказал ему Квиллер, когда они встретились в «Средиземноморском кафе».

Они устроились в отдельной кабинке, чтобы никто не мешал им свободно пообщаться. На окнах висели занавески из бус, столешницы были обиты медными пластинами, а в меню значилась спанокопита — греческое блюдо из шпината с сыром.

Квиллер вежливо расспрашивал Дуайта про Индейскую Деревню (где у того была квартира) и про Хикси Райс (с которой в последнее время Соммерса видели всё чаще).

Дуайт вежливо расспрашивал про сиамцев.

— Я слышал, ты занимаешься имиджем Тельмы Теккерей. Как с ней работается? — спросил наконец Квиллер.

— Я держусь с ней как мудрый старший брат. Объясняю, что люди имеют обыкновение относиться критически к тем своим землякам, кто возвращается в родные места с деньгами, славой и блеском. Внушаю: если вы преуспели, вам могут завидовать, даже испытывать к вам вражду. Моя задача заключается в том, чтобы здешние люди увидели, какая Тельма дружелюбная и щедрая. Мы поддержали благотворительные акции всех местных организаций и жертвуем на пятнадцать церквей — это в память её «дорогого папки». Она не любительница выступать на публике, но на всяких светских сборищах появляться готова и не против отвечать на вопросы о попугаях, старых фильмах и о шляпах как о произведениях искусства.

— Я так понял, — проговорил Квиллер, — что ты хочешь попросить меня не затрагивать тему её интерьеров.

Как журналисту, Квиллеру не улыбалось прислушиваться к советам пиарщика, о чём писать… но в их маленьком городке приходилось учитывать и то, как отреагирует общественность на вкусы Тельмы.

— Мы с Фран это обсудили. Белоснежный декор — писк моды в некоторых штатах и за границей. Но для Мускаунти это слишком. Нас не поймут. Мы ничего не выиграем, если будем эпатировать публику и порождать сплетни. А вот подчеркивать всё позитивное у Тельмы — сколько угодно. Особенное внимание стоит уделить попугаям.

— А также вафлям и шляпкам, — подхватил Квиллер, — и любви к старым фильмам. Я, правда, не специалист в области интерьерного дизайна, хотя и знаю, что мне нравится. А нравится мне всё самое современное. Вот что, Дуайт, ты мог бы помочь мне, если бы рассказал о её новом бизнес-проекте, что, кажется, является глубочайшим секретом. Она что, купила старый Дом оперы?

— Её семья владела им семьдесят пять лет. Правительство брало его в аренду для своих нужд во время войны, а в мирное время в нём устроили склад.

— Она собирается открыть там ресторан? Я видел, что туда завозят столы и стулья.

— Там будет киноклуб, — понизил голос Дуайт, — киноклуб в стиле кабаре с самым лучшим проекционным оборудованием, новейшей акустической системой и самым современным экраном… исключительно для демонстрации старых фильмов.

После обеда Квиллер заперся у себя в кабинете на балконе и занялся пятничной колонкой для «Всякой всячины». Перед ним стояла задача: как сделать её интересной для читателей? Ответ был один — заставить их пошевелить мозгами. Пусть догадываются… Дать им пищу для разговоров. И он написал:

Кто это сказал?

«Когда тайну знают трое, её можно сохранить, только если двое из них умрут». Догадайтесь с трёх раз. Предлагаю несколько подсказок: этот человек был философом, издателем, учёным, дипломатом, математиком, главным почтмейстером, его подпись стоит под Декларацией о независимости, он был вегетарианцем и гением. Он первым выдвинул идею перевода часов на летнее и зимнее время, чтобы эффективнее использовать дневной свет, задолго до того, как эта идея стала общепринятой. Кроме того, он изобрел стеклянную гармонику. Ну а если вы ещё не догадались… вы найдёте его портрет на стодолларовой купюре.

Человек эпохи Возрождения, живший в Америке в восемнадцатом веке, он к тому же обладал мудростью и чувством юмора и нашёл время, чтобы написать несколько сборников острот и изречений, и в течение четверти века издавал их под псевдонимом Ричард Сандерс[12] (потом их объединили в одну книгу, она известна как «Альманах бедного Ричарда»). В неё входят всем нам знакомые высказывания, например: «поспешай медленно», «время — деньги». В некоторых изречениях ощущается налёт цинизма: «При браке без любви всегда будет любовь вне брака».

Квиллер закончил колонку серией вопросов, призывая читателей проверить свои знания. И сообщил им, что ответы на вопросы будут помещены в колонке «Из-под пера Квилла» во вторник.

Довольный собой, Квиллер съел полную тарелку мороженого, а потом, погрузившись в глубокие раздумья, трижды обошёл вокруг амбара с фонариком в руках.

Следующий день начнётся для него с вафель в доме номер пять по Приятной улице и с процедуры знакомства с попугаями. Интересно, как чувствуют себя эти птицы после того, как их среди ночи похитили неизвестные преступники? Оправились ли попугаи от нервного потрясения? Что захочет рассказать ему Тельма о своей поездке в Локмастер? Сводил ли её Дик на обед в пятизвездочный «Конь-огонь»? И кто при этом платил?

Квиллер мог придумать множество вопросов, но задавать их было непозволительно: «Не думаете ли вы, что грабители следовали за вами от самой Калифорнии? Если нет, то не узнали ли они про обожаемых попугаев из заметки во «Всякой всячине», опубликованной в пятницу? Могло ли выясниться из интервью, что никого из соседей по Приятной улице не будет дома, что все уйдут на приём в честь вновь прибывшей? Какой потребовали выкуп? Как удалось в воскресенье ночью собрать огромную сумму наличных? А может быть, теперешние грабители готовы принять чек или кредитную карточку? (Скверная шутка.) Тогда, выходит, они потребовали драгоценности Тельмы? Откуда они узнали, что у неё есть брошь стоимостью десять тысяч долларов и браслет, который стоит пятнадцать тысяч?»

Глава одиннадцатая

Вечером, накануне завтрака с вафлями, Квиллер нашёл радиоволну, где сообщали сводку погоды, хотя понимал, что чепухи наслушается ровно столько же, сколько и сравнительно правдивых предсказаний. Ведущий — его приятель Уэзерби Гуд — больше тяготел к развлекательному жанру, чем к метеорологии, но именно это и устраивало добрых жителей Мускаунти. Он всегда ухитрялся втиснуть в передачу несколько поэтических строф, песенку или колыбельную, подходящую к случаю.

По меньшей мере раз в неделю Уэзерби посвящал сводку кому-нибудь из героев местных новостей: Ленни Инчпоту, к примеру, когда тот стал победителем в велосипедных гонках, или Аманде Гудвинтер, когда её выбрали мэром.

В этот четверг передача Уэзерби посвящалась «Тельме Теккерей, выросшей в здешних краях, а теперь возвратившейся в наши благословенные места после долгой и успешной деятельности в Калифорнии».

— Вы, наверно, подзабыли, Тельма, какая у нас здесь интересная погода. Сегодня с утра солнечно и температура воздуха перевалила за семьдесят по Фаренгейту, но если вы решите выйти погулять, запаситесь жакетом и зонтиком, так как ожидается небольшой дождь и холодный ветер, а вам ведь вряд ли хочется простудиться. Если же вы всё-таки подцепите насморк, напейтесь горячего лимонада и наклейте на грудь пластырь с гусиным жиром.

После этого Уэзерби Гуд пропел несколько строф о том, как «кап-кап-кап-кап-каплет дождик», аккомпанируя себе на пианино, стоящем в радиостудии.

Если Тельма его слышала, она наверняка от души посмеялась над шуткой о гусином жире. Старожилы Мускаунти всегда потешались, когда, говоря о «старых добрых временах», вспоминали жгучий, вонючий пластырь с гусиным жиром, до сих пор заставлявший их содрогаться.

Как помнилось Квиллеру, он лакомился вафлями только раз в жизни, так что ему пришлось восполнить пробел в своём образовании. Он позвонил в публичную библиотеку, и там охотно занялись разысканиями в области этого важного вопроса.

Благодаря усердию библиотекарши-волонтёра Квиллер узнал, что вафли были известны ещё в Древней Греции… что патент на первую вафельницу был выдан в Соединенных Штатах в 1890 году… что вафельницы стали самым популярным подарком новобрачным в первой четверти двадцатого века… и что на чердаке каждого респектабельного дома в Мускаунти можно найти как минимум одну вафельницу.

По мере того как время близилось к завтраку, голубые глаза сиамцев всё с большим беспокойством следили за Квиллером, будто они боялись, что расстаются с ним навсегда.

— Передать от вас привет Лолите и Педро? — поинтересовался он, уходя.

На Приятной улице царила тишина: десять гигантских свадебных тортов мирно дожидались свадьбы. Самым приметным из них был дом номер пять. Парадная дверь у так называемого въезда для экипажей была открыта, и Квиллера там поджидала Дженис в кухонном переднике и в шляпке с поникшими полями.

— Доброе утро, — приветствовала она гостя. — Чудный денёк, не правда ли?

Он вручил ей купленный по дороге букет, завёрнутый в зелёную папиросную бумагу. Интуиция подсказала ему выбрать ярко-красные гвоздики.

— Как раз такие, как любит Тельма! — воскликнула Дженис. — Что-то она задерживается. Выпьете кофе, пока её нет?

В ожидании хозяйки Квиллер изучат обстановку. Он нашёл её элегантной и полной joie de vivre[13]. Все вокруг сияло белизной, и это напомнило ему о белой на белом фоне картинке-интальо, которую он выиграл однажды в лотерею в Центре искусств. А здесь на белоснежном фоне вырисовывались различные примечательные детали: ручки и ножки кресел и дивана были выполнены из чёрного дерева в современном модном стиле; над квадратными сиденьями высились спинки, обтянутые шёлком стального цвета. «Лихо!» — подумал Квиллер. На кресла были брошены пышные пуховые подушки, по расцветке соперничающие с попугаями: ядовито-зелёные, пламенно-красные и ярко-жёлтые. Столы были из нержавеющей стали, со стеклянными столешницами. Маленькие и большие ковры ручной работы довершали общую картину. На стенах висели полотна современных художников и гобелены из тех, что скромно знают своё место и не стараются ошарашить посетителей.

Внимание Квиллера привлекли две высокие продолговатые этажерки: остов у них был из нержавеющей стали, и каждая имела пять стеклянных полок разной ширины. Остовы этажерок кверху расширялись, так что верхние полки оказывались шире нижних. Такое решение придавало конструкции легкость и грациозность. Если бы эти этажерки создавались в Мускаунти, подумал Квиллер, полки на них были бы одинаковыми, как ступеньки лестницы.

На этажерках размещалась сногсшибательная, переливающаяся всеми цветами радуги коллекция статуэток тропических птиц из глазурованного фарфора. Разглядывая их, Квиллер вдруг почувствовал чьё-то присутствие. По лестнице спускалась Тельма — одна её рука, украшенная браслетами, опиралась на перила, другая, тоже вся в браслетах, была приветственно протянута гостю. Её простое свободное ярко-желтоё платье прекрасно оттеняло серебро седых волос — коротко подстриженные, они спадали челкой ей на лоб.

— Ваш элегантный дом, Тельма, излучает радость жизни, — галантно поприветствовал её Квиллер.

— Спасибо, заинька! Вы и говорите, как пишете, а выглядите ещё красивей, чем на приёме! Ну, прошу — вафли нам подадут в комнате для завтраков. Надеюсь, вы любите вафли не меньше, чем я.

В комнате для завтраков их ждали хрустящие, блестящие от масла вафли, посыпанные жареными орехами и политые яблочно-финиковым соусом. Квиллер объявил, что в жизни не ел более вкусных вафель (правда, его единственное знакомство с ними состоялось когда-то в забегаловке в Нью-Джерси).

— А чем угощают на завтрак попугаев? — спросил он, торопясь съехать с опасной кулинарной темы и направить разговор в другое русло.

— Обычным кормом для попугаев, — ответила Тельма, — ну и всякими лакомствами вроде семян саффлора, а кроме того, яблоками, бананами, сельдереем, сырым арахисом. Они-то обожают шоколад и зефир, но не хочется, чтобы они жирели.

— Дик дал Лолите карамельку, облитую шоколадом, — сказала Дженис, — и у неё клюв слипся. Она так смешно силилась его отчистить! Однако конфетка пришлась ей по вкусу, она просила ещё.

— Мне эти шутки Дика не нравятся, я ему уже говорила! — строго сказала Тельма.

Обе женщины пару раз вскользь упомянули в разговоре между собой некоего мистера Симмонса.

— Кто этот мистер Симмонс? — спросил Квиллер. — Уж не приставлен ли он наблюдать за вами — условно-досрочно отпущенными на свободу?

Дженис прыснула, Тельма тоже усмехнулась и объяснила:

— Мистер Симмонс — полицейский детектив на пенсии, он служил в моём клубе в Калифорнии. Исполнял роль секьюрити во фраке и при галстуке-бабочке. Сам-то он считал своей главной задачей мою личную безопасность.

— Он к Тельме неравнодушен, — лукаво заметила Дженис.

— После того как я продала клуб и удалилась на покой, он превратился в этакого друга дома и приходил к нам раз в неделю обедать. Обожал стряпню Дженис, ну и помогал за всем приглядывать. А когда услышал, что мы надумали переезжать сюда, заставил меня взять у него маленький револьвер и научил им пользоваться: уж больно его беспокоило, как это две женщины одни поедут через всю страну. Славный малый.

— Думаю, обо мне так никто никогда не отзовётся, — заметил Квиллер.

— Не волнуйтесь, заинька, не отзовутся, — поддела его Тельма.

Вот это в ней и нравилось Квиллеру — её острый язык.

Он избегал задавать ей вопросы о попугаях, ибо им была посвящена целая статья во «Всякой всячине», но Квиллер только вскользь пробежал газету, поэтому постарался нащупать более безопасную тему для беседы:

— Ну а как ваша поездка в Локмастер?

— Это лошадиное царство прекрасно… и рестораны вполне приличные, хотя и не сравнить с моим, заинька! — И она доверительно подмигнула Квиллеру, а потом серьёзно продолжила: — На самом деле я поехала туда на могилу брата. Попросила Дика оставить меня на пару минут одну и побеседовала с моим милым Малышом. Ну и помолилась немного… Потом мне захотелось посетить то ущелье, где любили гулять брат и Салли и где с ним это случилось. Дик остался в машине, сказал, что на него ущелье нагоняет тоску. Но мне оно показалось очень красивым. Вдалеке виднелся мост, словно сложенный из зубочисток, и по нему как раз прошёл маленький, будто игрушечный поезд. А глубоко внизу текла река.

— Блэк-Крик, — пояснил Квиллер.

— Когда папка возил нас в Локмастер, в кино, мы этого ущелья не видели. Он, бывало, запрягал лошадь в повозку, мачеха пекла пирожки, и мы устраивали потом где-нибудь пикник. Билеты в кино стоили всего пять центов, так что на четверых эта вылазка обходилась нам в двадцать центов. Папка не любил шиковать.

— А вы помните, какой фильм увидели первым?

— Ещё бы! «Бен Гур», со всеми воинами и гонками колесниц! Ну, ясное дело, он был немой, а потом мы видели «Цирк» с Чарли Чаплином, ох как мы любили этого маленького бродяжку! А первый звуковой фильм, который мы посмотрели, был «Певец из джаза», вот тогда-то я и решила, что без киношки — так мы тогда называли кино — мне жизни нет. Мы к тому времени уже были не такие бедные и в кино ездили чаще.

— А когда в Пикаксе появился кинотеатр? — спросил Квиллер.

— Когда нам с Малышом стукнуло по двенадцать — отец подарил его нам на день рожденья. Под кино отвели старое здание оперы — оно уже лет сто стояло заброшенным, и папка сказал, что купил его задарма. Там мы и насмотрелись на Гарбо, Джона Бэрримора, Гейбла и братьев Маркс. «Утиный суп» с братьями Маркс мы смотрели трижды. А когда я увидела «Весёлый развод» с Джинджер Роджерс и Фредом Астером, я уже больше не сомневалась — надо ехать в Голливуд.

Вафельница так и красовалась на столе перед Дженис, и Квиллер нет-нет да и поддавался искушению.

— Может быть, кофе попьем в птичнике? — предложила Тельма.

Во всех домах на Приятной улице имелись передний и задний залы, последний на современном жаргоне принято было именовать общей комнатой. Однако в номере пятом этот зал служил птичником. Полкомнаты было забрано сеткой, доходящей до потолка. Перед сеткой стояли удобные соломенные кресла и столы, а в медных кадках росли комнатные деревья.

За сеткой полыхала вся палитра красок — там кипела бурная жизнь, попугаи раскачивались на качелях, кувыркались на трапециях, лазали по сетке, цепляясь за неё клювами и когтями. Один мощным клювом долбил ветку дерева. При этом их щебет, уханье, выкрики на разных языках и громкое хлопанье крыльями не стихали ни на минуту.

У задней стены птичника стояло шесть одиночных клеток, дверцы пяти были открыты, и ночные накидки сброшены. Отдельно стояла закрытая клетка с вышитой на накидке надписью «Чико».

— Кто такой Чико? — поинтересовался Квиллер. — Выселен в собачью конуру? Попал в немилость?

— Бедняжка умер три года назад, — пояснила Тельма. — А его клетку мы сохраняем как память об этой редкостной птице.

— Должен признать, занятная банда! — Квиллер легко представил себе, каково было Тельме, когда попугаев похитили.

Они попивали кофе, сидя в уютных соломенных креслах, и Квиллер вспомнил:

— В пятницу во «Всякой всячине» говорилось, что вы считаете амазонских попугаев необыкновенно умными и разговорчивыми и что ваши болтают на двух языках — английском и португальском. Чем можно объяснить способность птиц усваивать человеческую речь?

— Они подражают людям, с которыми живут, и всему, что их окружает, — детям, кошкам, собакам, голосам по телевизору. Вот Педро жил раньше в Огайо у профессора, так у него запас слов доходит до двухсот. И его хлебом не корми — дай порассуждать о политике. Вон этот Педро — тот, что долбит ветку.

— Ну и клювище! — восхитился Квиллер. — Не хотел бы я встретиться с ним в тёмном переулке.

— Он называется синегрудый, а другие — желтоголовый и красношейка. Вы бы их видели, когда они раскрывают хвосты веером и топорщат перья на голове, — такая радуга!

— Вон тот, с белой каймой вокруг глаз, по-моему, особенно любопытный, он прислушивается к каждому нашему слову, — заметил Квиллер.

— Это Эсмеральда. Она жила в семье музыкантов, и у неё богатейший репертуар — самые разные песни: гимны, шлягеры и даже арии из опёр. К сожалению, она ни одной до конца не знает. Карлотта может пропеть греческий алфавит, но не весь — до буквы «каппа»… Наварро здорово воет по-волчьи. Они подражают всему, что слышат… А вон те две сплетницы, которые сидят клюв к клюву, — это Лолита и Карлотта. Берегитесь, Квилл, — они присматриваются к вашим усам: обмозговывают, как бы их стибрить. Попугаи, знаете ли, очень хитрые.

Квиллер поднялся.

— Ситуация становится угрожающей, — сказал он. — В интересах защиты личной элегантности мне придётся вас покинуть.

В ответ Тельма разразилась своим тихим музыкальным смехом.

Потом, когда они направлялись к выходу, Квиллер уже серьёзным тоном спросил:

— Тельма, вы когда-нибудь были на могиле вашего отца?

— Я даже не представляю, где она.

— А я знаю где. В очень красивом месте. Я охотно свез бы вас туда в воскресенье, во второй половине дня. А потом мы могли бы пообедать в гостинице «Валун» над озером.

— С огромным удовольствием! — воскликнула Тельма.

Уже уходя, он как бы между прочим спросил:

— Ничего, если я напишу о ваших попугаях в моей колонке? И если вы не возражаете, я наведаюсь ещё раз, чтобы уточнить кое-какие детали.

Он чувствовал на себе испуганный взгляд Дженис, но его интересовало только, как отреагирует на его вопрос Тельма. А у той перехватило дыхание, и она несколько секунд молчала, но потом проговорила так же небрежно, как и Квиллер:

— Этих кудахчущих чертенят и так уже разрекламировали сверх меры. Спасибо, но не стоит.

— Жаль! — вздохнул Квиллер. — А я-то надеялся поболтать с Педро о политике.

— О, в этих вопросах у него на всё своё мнение, только не всегда его можно напечатать, — ответила Тельма.

По дороге домой Квиллер остановился и позвонил на автоответчик Буши:

— Пригласи Дженис покататься на лодке. Я договорился с Тельмой, что повезу её в воскресенье осматривать окрестности.

Не успел он вернуться к себе, как позвонила Тельма.

— Квилл, тот фотограф, что снимал попугаев, приглашает Дженис в воскресенье на лодочную прогулку с пикником на острове. И та репортерша, что была у меня, тоже приглашена, и её муж. Я бы рада была, чтобы Дженис познакомилась с кем-нибудь её возраста, но не знаю, безопасно ли такое путешествие?

«Интересно, что её смущает? — подумал Квиллер. — Лодка? Рулевой? Погода? В чём загвоздка?»

— Джон Бушленд происходит из семейства наших потомственных озерных навигаторов. Он вырос у руля. А мужу Джилл Хендли принадлежит магазин здоровых продуктов в центре города, так что ланч тоже будет вполне безопасным, — успокоил её Квиллер.

Вечером, болтая, как всегда, с Полли по телефону, Квиллер спросил:

— Ты не будешь против, если в воскресенье я пообедаю с другой сотрапезницей? — Он предвидел взрыв возмущения, поэтому добавил: — Тельма никогда не была на кладбище Хиллтоп, где похоронен её отец, и не видела его могилы. Поэтому я подумал, что было бы полезно свозить её туда в воскресенье, а потом пообедать в «Валуне».

— Почему вдруг в этой гостинице? — спросила Полли довольно сухо.

— Ну, она живописно расположена и к тому же историческая достопримечательность. — На самом же деле Квиллер находил, что там как раз будет удобно прощупать Тельму насчёт картофельных чипсов, якобы сделавших её богатой наследницей.

Поздно вечером, но не настолько поздно, чтобы погасить свет, Квиллер растянулся в шезлонге, воздев ноги на диван, и стал обдумывать свой следующий материал для «Всякой всячины», потом прикинул тему следующего, следующего за ним и последующего. Он любил утверждать, что ремесло автора рубрики на девяносто пять процентов состоит из «исканий» и только на пять процентов из «писаний». Коко сидел, не сводя с хозяина глаз. Невозможно было понять, внушает ли он Квиллеру, что пора бы перекусить, или подсказывает какую-то интересную идею для очередной статьи. Квиллер вполне согласен был с поэтом восемнадцатого века Кристофером Смартом, утверждавшим, что разглядывание кота стимулирует работу мозга.

В данном случае трудно было сказать, откуда вдруг в голову Квиллеру пришла странная идея — его ли собственная или внушенная Коко. Во всяком случае, мысли бывшего репортера-криминалиста внезапно обратились к Тони — приблудному коту жительницы Биксби… и к тем двум грузовым фургонам… и к большим ящикам, в которых, судя по всему, были спрятаны краденые телевизоры…

А что если на самом деле в них находились занавешенные на ночь клетки с попугаями? В таком случае тот человек, который поспешил скорее убраться прочь с места происшествия, был Дик — герой, вернувший похищенное. Но тогда выходит, что именно Дик убил похитителя. А если это был Дик, удалось ли ему заполучить обратно выкуп, врученный убитому?

Но потом Квиллер подумал: «Спасителем попугаев мог быть и некто, игравший роль посредника, какой-нибудь проходимец, кому пообещали хорошее вознаграждение. Правда, при таком раскладе получается, что этот посредник, вернув попугаев и укокошив беднягу-водителя, прикарманил выкуп. Сколько же человек, чёрт побери, участвовало в этом кровавом заговоре? А что если Дик тоже был одним из участников?»

Это предположение казалось невероятным, но ведь ещё Шекспир заметил, что «можно улыбаться, улыбаться и быть мерзавцем»[14].

— Йау! — воинственно возопил Коко. Если уж на то пошло, ужинать сиамцам полагалось пятью минутами раньше!

Все последующие дни Квиллер был так загружен, что для вольных рассуждений о похищении попугаев времени у него не оставалось. И вообще он вынужден был признать, что в больших квадратных ящиках, о которых писали в газете, могли действительно, как утверждала полиция, находиться краденые телевизоры.

Глава двенадцатая

Когда Квиллер вручил Джуниору свою заметку для следующего номера, тот быстро просмотрел её, а потом сказал:

— Надо бы посоветовать банку вынуть из хранилищ побольше стодолларовых купюр. Наш народ считает, что всё стоящее дороже двадцати долларов им недоступно.

— Мне понравился материал о программе дня «Китти-Кэт» во вчерашнем номере, — заметил Квиллер.

— Да, Мэвис Адамс удалось это интервью. Она выяснила все факты и весьма внятно их изложила. Представляешь, она, оказывается, адвокат. А по её внешности ни за что об этом не догадаешься.

— А какой, по-твоему, должна быть внешность у женщины-адвоката? Между прочим, про тебя тоже не скажешь, что ты — заместитель редактора.

Джуниор, однако, проигнорировал эту колкость.

— Подожди! — воскликнул он. — Вот увидишь большое объявление на пятой странице!..

Но его прервало появление с шумом влетевшей в комнату Хикси Райс.

— Привет, ребятки! Что у вас новенького, интересненького?

— Только старые поговорки, — отозвался Квиллер, — тест для проверки культурного уровня и начитанности наших граждан. Вот, например: «Закончите, пожалуйста, следующую пословицу: "Что старику для счастья надо? Всего три вещи — так уж мало…"»

Ни Хикси, ни заместитель редактора испытания не прошли.

— Этим тестом закончится моя сегодняшняя колонка. Читателям даются три-четыре начальных слова популярных поговорок и пословиц. Если они не знают, как их окончить, ответы надо искать в моей колонке во вторник.

— Ну и какие же это три вещи, гарантирующие счастливую старость? — потребовали Хикси и Джуниор.

— Подождёте до вторника.

— Ну нет, это слишком долго! — запротестовала Хикси. — У читателей пропадет интерес к заданию. Я предлагаю другое. Запрячьте ответы в сегодняшнем номере среди реклам, объявлений и прочего.

Джуниор всегда сдавался под напором Хикси и сейчас сразу поддержал её, так что Квиллер остался в меньшинстве. Он неохотно отдал им ответы, и Джуниор отослал их в производственный отдел.

— Ну а как насчёт планов празднования стопятидесятилетия? — спросил Квиллер Хикси.

— О, у комитета целая куча всяких идей! — с обычным своим воодушевлением заявила она. — И у нас на разработку программы ещё целый год! Вот увидишь, это будет самое грандиозное стопятидесятилетие самого маленького городка в северных штатах!

— Свежего ветра тебе в паруса! — пожелал ей Квиллер.

Следующим пунктом в повестке дня Квиллера было посещение супермаркета Тудлов, так как Полли вооружила его длинным списком неотложных покупок.

В канцелярском отделе его с верхом нагруженная тележка столкнулась с тележкой одной из обитательниц Приятной улицы.

— Простите! — извинился он. — Но имейте в виду, если даже я разбил вашу бутылку вина или разлил сливки, с меня взятки гладки — у меня страховой полис!

Его жертвой оказалась Джеффа, новая жена Мак-Вэннела.

— Квилл! Не слишком ли много вы набрали для одинокого холостяка с двумя кошками?

— Это всё для Полли, — пояснил Квилл. — Когда она работает, закупки делаю я, зато она кормит меня обедом.

— Здорово придумано! Жаль, у меня не было так заведено, когда я ещё работала… Да, кстати, в вашей газете была отличная статья насчёт дня «Китти-Кэт».

— Вы участвуете в празднестве?

— Мак согласился на создание у нас дома кошачьей колонии, но при условии, что у котов будет отдельная комната и они не станут шнырять под ногами и забираться ему в туфли и в брюки. Кстати, во вторник вечером мы будем обсуждать программу ревю «Китти-Кэт». Надеюсь, вы придёте?

Когда Квиллер вернулся к себе в амбар, Юм-Юм встретила его нежным мурлыканьем и потерлась о его щиколотки. Но Коко с напряженным и неприступным видом восседал на книжных полках.

«Ах, негодяй! — подумал Квиллер. — Небось снова скинул ту же самую книгу, просто для забавы».

Однако книга, лежавшая на полу, оказалась не «Альманахом бедного Ричарда», но другой, тоже старой книжкой, купленной в лавке покойного Эддингтона Смита. Это был исторический роман Уинстона Черчилля. И в мозгу у Квиллера сразу зашевелились воспоминания.

Серого кота Эддингтона — холёного благородного красавца из породы длинношёрстных, с пышным хвостом и острым умом, — звали Уинстон Черчилль. Хозяин букинистического магазина, правда, говорил, что выбрал такое имя благодаря старым книгам. И только сейчас Квиллер понял, что кот был назван в честь американского писателя, а не в честь английского государственного деятеля!

Валявшаяся на полу книга — исторический роман об американской революции — был издан в конце девятнадцатого века. Назывался он «Ричард Крэвел», а написавший её Уинстон Черчилль считался в своё время одним из самых популярных романистов.

В два часа Квиллер отправился к своему почтовому ящику за газетой. Сгорая от любопытства по поводу объявления на пятой странице, упомянутого Джуниором, он сел на скамейку у входа в Центр искусств.

Объявление гласило, что в старом Доме оперы открывается Киноклуб Тельмы, где будут демонстрироваться старые фильмы золотого века Голливуда… Вход только для членов клуба, зрительный зал — в стиле кабаре. Во время вечерних сеансов к услугам посетителей пиво и вино, во время ночных работает бар.

Для желающих получить дополнительную информацию был указан номер телефона. Номер был локмастерский.

Пока Квиллер обдумывал порожденные этой новостью многочисленные вопросы, дверь Центра искусств с шумом распахнулась, выпуская на волю громкоголосого Торнтона Хаггиса.

— Эй, Квилл! Что это за шутки с твоими многострадальными читателями? — Он потрясал номером «Всякой всячины». — Я прочёл всё от корки до корки, но даже намеков на хвостики от старых поговорок не нашёл!

— Да что ты?! Ну-ка пусти, я позвоню в редакцию, — сорвался с места Квиллер.

Войдя внутрь Центра, он позвал к телефону Джуниора:

— В чём дело?

Заместитель редактора застонал в ответ:

— Всё было приготовлено для публикации на странице о бизнесе. А эта злосчастная страница пропала! Не спрашивай, каким образом! У нас телефон весь день надрывается. И надрывается он из-за Хикси — она составила текст для автоответчика: «Если вас интересуют ответы на тест в колонке "Из-под пера Квилла", нажмите такую-то кнопку», а там зачитывают все девять поговорок. Ну хоть что-то. Лучше чем ничего, верно?

Выходит, очередная блестящая идея Хикси опять с треском провалилась! Квиллер с тревогой подумал о праздновании стопятидесятилетия.

Вернувшись домой, Квиллер набрал номер редакции «Всякой всячины» и нажал указанную Хикси кнопку. В ответ он услышал: «Мы приносим извинения за ошибку компьютера, не поместившего в сегодняшнем номере ответы на задание со старинными поговорками в колонке "Из-под пера Квилла".

Вот правильные ответы:

1. Что старику для счастья надо? Всего три вещи, так уж мало: жена-старуха, старый пёс и деньги, чтоб на жизнь хватало.

2. Кошка в перчатках мышку не словит.

3. Пустой мешок стоймя не стоит.

4. Ешь, чтобы жить, а не живи, чтобы есть.

5. Кто лишь надеждами живёт, тот от голода умрет.

6. Худой мир лучше доброй ссоры.

7. Ус — это честь, а борода и у козла есть.

8. Перед свадьбой не зевай, глаза пошире раскрывай, ну а после — не смотри вовсе.

9. Кто всё хвалит и кто всё ругает — оба в дураки попадают».

Придя на обед к Полли, Квиллер открыл дверь своим ключом и был встречен в прихожей вызывающим взглядом кота Брута.

— Что тебе предъявить — водительские права или налоговую квитанцию? — обратился к нему Квиллер. — Или хватит удостоверения журналиста?

— Проходи! Проходи! — раздался из кухни голос Полли. — И объясни, что там произошло сегодня со «Всякой всячиной»? Нас в библиотеке одолели звонками.

— От вас-то чего хотели?

— Ответов на твой тест — они ведь были обещаны в том же номере, а их не оказалось. Мы разыскивали поговорки в словаре Бартлетта, а библиотекари зачитывали их звонившим.

— Молодец, Полли, у тебя всё всегда под контролем, — похвалил её Квиллер. — Пообедаем на веранде? День превосходный, полное безветрие.

— А комары?

— Для них ещё рано.

Съев первое блюдо — суп-компот из грейпфрута с черникой, — Квиллер заметил:

— Что-то я не помню, чтобы в твоём сегодняшнем закупочном списке числился грейпфрут…

— О, это целая история. Одна из наших помощниц получила из Флориды посылку с грейпфрутами, к ней прилагалась поздравительная открытка с днём рождения, подписанная некой Мирандой. Наша помощница никакой Миранды не знает, а день рождения у неё в ноябре. Она позвонила в фирму, откуда отправили посылку, и те, ничуть не смутившись, свалили всё на ошибку компьютера и предложили кушать на здоровье. Ну а эта дама — вдова, живёт одна, вот она и принесла посылку в библиотеку.

— Мне кажется, — сказал Квиллер, — что компьютеры ошибаются куда чаще, чем люди.

— К тому же ошибки людей гораздо понятней и простительней.

— Могу поклясться, что таких замечательных грейпфрутов я в жизни не пробовал. Хвала тебе, о дивный новый мир компьютерных ошибок![15]

Главным блюдом была смесь из разных остатков, и Квиллер поздравил Полли с тем, что ей удалось добиться вкуса, доселе неведомого человеческому нёбу, хотя с виду смесь смахивала на собачий корм.

— Необходимо увековечить рецепт, — потребовал он. — Надеюсь, можно попросить добавки?

Они поглощали удивительную смесь то ли в блаженном, то ли в стоическом молчании.

— Ну, милый, готов ли ты попробовать салат?

— Всегда готов!

Разговаривая, чтобы отвлечься от шпината, эндивия и капусты, Квиллер спросил:

— Ты видела объявление об открытии Клуба Тельмы? Я позвонил по указанному номеру и услышал записанный на автоответчик голос: «На вечерние сеансы абонемент стоит пятьдесят долларов, на ночные — сто. Абонемент действует в течение года. Стоимость входных билетов — пять долларов. Члены клуба могут покупать билеты для своих гостей». Голос отрекомендовался управляющим Диком Теккереем и добавил, что хозяйкой на вечерних сеансах будет сама Тельма Теккерей.

— Найдёт ли это начинание поддержку в Мускаунти? — усомнилась Полли.

— Скорей всего, сюда потянутся из Локмастера и округа Биксби. Но ресторанам Пикакса это наверняка сулит золотые денёчки.

На десерт Полли предложила замороженный йогурт с тремя видами подливки на выбор. Квиллер выбрал все три.

— Ну, Квилл, а что нового в твоей напряжённой жизни?

Он ненадолго задумался.

— Юм-Юм после завтрака вырвало всем, что она съела… Коко заходился в приступах воя — подавал мне сигналы тревоги. Оказалось — из одного крана капало…

— А как вафли у Тельмы?

— Отличные, но жирноваты. Тебе вряд ли понравились бы. А попугаи — прелесть, забавные и красоты неописуемой.

— В чём же была Тельма?

— В каком-то длинном жёлтом одеянии, обе руки увешаны браслетами — тоненькими такими, как золотые проволочки, — их на ней была уйма.

— Это индийские шумящие браслеты, — объяснила Полли. — Между прочим, я столкнулась сегодня в парикмахерской с Фран Броуди, и она сказала, будто Тельма решила, что носить ожерелья, браслеты и булавки с драгоценными камнями здесь не стоит, слишком уж много блеска. Поэтому она положила их в сейф в банке. А себе оставила только маленькие бриллиантовые запонки, солнечные очки в оправе с бриллиантами и вот эти индийские браслеты.

Квиллер хмыкнул в усы и подумал: «В банке ли эти драгоценности? Не на пути ли в Калифорнию? Не в карманах у грабителей?»

Он снова припомнил своё предположение — похитители требовали выкуп не деньгами, а драгоценностями. Что, если они следили за Тельмой, когда она переезжала сюда из Калифорнии? Неужели она отдала-таки им все свои сокровища, кроме запонок и шумящих браслетов? Посмотрим, какие на ней будут украшения, когда она поедет на могилу к отцу, ведь потом нам предстоит обедать в «Валуне».

Он помог Полли убрать с веранды обеденные приборы, и они занялись обдумыванием планов на завтрашний вечер. Решено было пообедать в таверне «Типси», а затем дома предаться прослушиванию какой-либо оперы. Полли склонялась к «Травиате».

— Квилл, а ты идёшь завтра на празднование дня рождения Гомера?

— Только в качестве наблюдателя, — ответил Квиллер.

Вот как описывает это событие в своём дневнике сам Квиллер:

19 апреля, суббота

Вестибюль «Уголка на Иттибиттивасси» был украшен разноцветными воздушными шарами и запружен толпой представителей городской и окружной администрации, а также прессы — местной и прибывшей из разных городов штата. Тут же присутствовал и Дерек Каттлбринк с гитарой. Остальным поздравляющим пришлось ждать за верёвочным ограждением. Глаза всех были устремлены на двери лифта.

Но вот они распахнулись, и в вестибюль выехал в инвалидном кресле, которое подталкивала сзади молодая жена юбиляру, сам Гомер. На одно ухо у него была лихо сдвинута золотая бумажная корона. Судя по выражению его морщинистого лица, толпа приглашённых, камеры и воздушные шары были задуманы не им. Прости нас, Гомер, но тот, кто становится общественным достоянием, лишается прав человека. Когда долго не смолкавшие аплодисменты наконец затихли, Дерек ударил по струнам гитары и чуть гнусаво затянул на мотив Джорджа Коэна «Наш старый флаг»:

Вот перед вами славный долгожитель —
Наш общий друг Гомер.
Вы на него внимательно взгляните:
Для нас он всех — пример.
Он бодр и свеж, как день Четвёртого июля!
Так, может быть, нас всё-таки надули?
Глушит он бренди до сих пор, в глазах огонь.
Он независимость сама, его не тронь!
Ему без года сотня лет,
Но он всегда вам даст совет.
Ещё один промчится год,
Его он с честью проведёт,
И мы сюда придём опять
Гомера поздравлять!

Нельзя сказать, что это мои лучшие лирические вирши, но в исполнении Дерека они прозвучали недурно. Когда аплодисменты достигли апогея, двери лифта отворились, кресло вкатилось в кабину, двери захлопнулись, и зелёный огонёк указал, что Гомер поднимается к себе наверх.

Глава тринадцатая

Сиамцы, как всегда, смекнули что к чему, когда Квиллер стал переодеваться в парадные одежды. Они вились вокруг него, как это умеют только кошки, и терпеливо ждали прощального угощения — кусочка моцареллы.

— Я везу «заиньку» полюбоваться окрестностями, — объяснил им Квиллер. — Извините, но вас не пригласили. Она не симпатизирует кошкам.

Он понял бы, если б у Тельмы была аллергия на кошачью шерсть, но ничем не объяснимая неприязнь к кошкам вызывала у него подозрения.

Возле дома номер пять на Приятной улице его уже поджидала Тельма — она превосходно смотрелась в лимонно-жёлтом жакете из мягкой кожи и в кожаной белой шапочке для автомобильных прогулок. Футболка в мелкую зелёную и белую полоску придавала ей задорный вид. Брюки, босоножки и сумка, похожая на мешок, были белые. Тельма выглядела готовой пуститься в путь.

— Я забыл вас предупредить, — сказал Квиллер, — нам придётся подниматься на кладбище по каменистой дороге. Не найдётся ли у вас на ноги чего-нибудь более практичного?

— Нет проблем! Я мигом сменю обувь, а вы пока можете поздороваться с попугаями.

Квиллер ещё издали их услышал. Казалось, в птичнике бушует вышедшая из-под контроля вечеринка, но, как только он вошёл, болтовня и вопли разом стихли, только кто-то нагло выкрикнул: «Сла-авный парниш-шка!»

— Избавьте меня от комплиментов, — попросил Квиллер. — Потолкуем лучше серьёзно.

Это вызвало взрыв разноголосых криков: «Который час?… В город прибыл Янки-Дудл… Йо-хо-хо, йо-хо-хо… Сла-авный парниш-шка!»

— Вы им понравились, — проговорила Тельма, сменившая босоножки на белые тенниски. — Не всех они так принимают.

— Я польщён, — отозвался Квиллер.

Тельма проворно вскочила в его машину.

— Разрешите мне, прежде чем мы тронемся, — сказал Квиллер, — поздравить вас с учреждением киноклуба и пожелать успеха. Для нашего округа такой клуб — большая удача, но не слишком ли много сил это потребует от вас?

— Отвечать за его работу будет мой племянник, но возглавлю клуб я.

Квиллер привык к тому, что с ним делились своими проблемами и молодые, и старые. Ему доверяли, потому что он умел внимательно и участливо слушать и всегда знал, что следует сказать.

— Если я чем-нибудь могу помочь, — проговорил он на этот раз, — всегда буду рад, только намекните.

И они двинулись на север к горе Хиллтоп, мимо Медицинского центра, мимо колледжа, мимо театра, мимо супермаркета Тудлов, обогнули клуб, расположенный в швейцарском шале, проехали «Уголок на Иттибиттивасси». Все эти заведения появились в последние десятилетия.

— А я помню лавку Ланспика, — сказала Тельма. — Там я купила свою пасхальную шляпу. Ведь я помешана на шляпах. Не знаю почему.

— Это в вас говорит королевская кровь, — отозвался Квиллер. — Вы были рождены носить корону — по всему видно, такая у вас королевская осанка, величественная поступь, манера держаться…

— Ох, заинька, ну и мастер же вы говорить людям приятное. А ведь и я когда-то мечтала вести свою колонку — только киносплетен, как Хедда Хоппер, и прославиться, как она, своими шляпками. У неё их были сотни, и на фотографии, помещенной на обложке журнала «Тайм», она была в шляпке, сооружённой из пишущей машинки, микрофона и сценария радиопередачи.

— Любопытно, что и у вас, и у неё имя и фамилия начинаются с одной и той же буквы. Больше того, — продолжал он, — поверьте, что я говорю вполне искренне: меня восхищает, что вас — близнецов — так блестяще назвали: Тельма и Торстон. Уж очень хорошо это сочетается с фамилией Теккерей. Кто выбирал вам имена?

— Мать. Ещё до нашего рождения. Она решила, что, если родится девочка, она назовет её Тельмой, а если мальчик — Торстоном. Дома-то, конечно, нас звали просто Малыш и Малявка, ну а отец для нас был папкой… А у вас есть братья и сестры?

— Нет, и отец у меня умер ещё до моего рождения… А вы были замужем?

— Выходила раз. Выставила своего избранника через полгода. Он оказался игроком, ну а я оплачивать его хобби не собиралась. С тех пор я прекрасно управляюсь сама. Есть же такая поговорка: «Муж нужен женщине, как рыбе зонтик».

Некоторое время они ехали молча. Потом Тельма проговорила:

— Красивые места!..

Она расслабилась и на время перестала ощущать себя знаменитостью.

— Сколько времени вам пришлось добираться сюда из Калифорнии?

— Оттуда досюда две тысячи миль, и мы могли бы спокойно проехать их за пять дней, но не хотелось мучить попугаев и не следовало приезжать раньше машин с вещами, так что мы ехали потихоньку и останавливались не в мотелях, а в туристских коттеджах. Там можно было раскутать клетки, и попугаи никому не мешали. Они проявили себя хорошими путешественниками, а Дженис оказалась прекрасным водителем.

Опять они замолчали на некоторое время.

— Мы приближаемся к горе Хиллтоп, — наконец сообщил Квиллер. — Вон она, впереди слева.

Кладбище находилось на горном хребте, тянущемся с севера на юг, на самом его верху виднелись могилы. Памятники силуэтами вырисовывались на фоне неба.

— Я обратился в Генеалогический клуб, — сказал Квиллер, — и мне помогли найти место, где похоронен ваш отец. К вершине ведут пять дорожек… Говорят, если подниматься по крайней, идущей мимо памятного креста, на вас снизойдёт благодать.

Они отыскали памятник с надписью «Майло — картофельный фермер», и Квиллер погулял в сторонке, пока Тельма несколько минут оставалась наедине со своим «папкой».

Когда они поехали дальше, вниз к берегу, Квилл предложил Тельме открыть окно.

— Вдохните этот воздух — нас отделяет от Канады сотня миль воды! Гостиница «Валун» поначалу была летней резиденцией владельца каменоломни.

Эта архитектурная достопримечательность возвышалась на утёсе над песчаным пляжем и больше походила на крепость, нежели на приветливое заведение, где можно с приятностью перекусить воскресным днём, а сам хозяин гостиницы как будто сошёл со средневековой гравюры — низенький коротышка в кожаном фартуке, он источал такое благодушие, что завсегдатаи ласково называли его Рудокопом.

Перед обедом им предложили напитки на каменной террасе, нависавшей над склоном, но Тельма предупредила:

— Заинька, мне спиртное противопоказано. Врачи не разрешают. А в моём возрасте врачей надо слушаться и быть паинькой.

Он порекомендовал ей коктейль собственного изобретения и только начал распространяться о достоинствах воды из источника Скуунк, как к ним явно с дружественными намерениями приблизилось большое пушистое и лохматое существо.

— Что это?! — в страхе взвизгнула Тельма.

— Здешний кот. Правда, из-за меха его почти не видно — Роки из породы длинношёрстных, но, если это создание вам неприятно, шуганите его как следует.

После того как отвергнутый Роки удалился по парапету террасы, Квиллер сообщил Тельме, что благодаря своеобразной архитектуре гостиницы фасад её изобилует выступами, и Роки может, подобно альпийской козе, взбираться по наружной стене и заглядывать в окна к спящим постояльцам. Тельма содрогнулась.

Стены в ресторане были тоже грубо вытесаны из камня, а пол оказался просто плоской поверхностью древней скалы, на которой и стояло всё сооружение. Огромный очаг был на лето загорожен экраном.

— В холодные дни, — сказал Квиллер, — гости после обеда собираются у очага, и Рудокоп угощает их байками о привидениях и другими устрашающими историями. Особых изысков вы здесь не найдёте, зато еда добротная.

Им подали жареную вырезку с печёным картофелем и неизбежную, как выразился Квиллер, капусту-брокколи. Когда они доели пирог с черникой и сидели, потягивая кофе, к ним подошёл хозяин и справился, довольны ли они обедом.

— Мисс Теккерей, — обратился к Тельме Квиллер, — разрешите вам представить: это Сайлас Дингуолл — праправнук того, кто создал это восьмое чудо света.

— Как вашему прапрадеду пришло такое в голову? — воскликнула Тельма. — И как он с этой затеей справился?

— Если вы соблаговолите пройти в мой кабинет, я почту за честь угостить вас и рассказать всё, что вас заинтересует.

Они приняли приглашение, и по дороге Тельма шепнула Квиллеру:

— Вот это личность! Сразу чувствуется масштаб!

А Квиллер подумал: рыбак рыбака видит издалека.

Он попросил у хозяина разрешения записать его рассказ на диктофон, и вот что они услышали:

В конце девятнадцатого столетия, когда Мускаут и процветал, нажившиеся на продаже леса магнаты стали возводить на здешнем берегу громадные летние коттеджи — что-то вроде замков. В те дни важно было продемонстрировать не вкус, а капитал. Впрочем, и сейчас ведь то же самое. Как бы то ни было, магнаты соревновались, стараясь перещеголять один другого. Каждый коттедж был больше и затейливей соседних.

Мои предки занимались каменоломнями, а магнаты, нажившиеся на продаже леса и приисках, считали таких ниже себя. Но мой прапрадед обладал чувством юмора, и он вместе с моим отцом и его братьями придумал совершенно чудовищную штуку. Они натаскали на площадку валуны и взгромоздили их друг на друга так, что получилось это здание. Им пришлось нанять множество ломовых лошадей и целую армию грузчиков, но в результате мы имеем приманку для туристов, не устаревшую и по сей день.

А в тысяча девятьсот двенадцатом году Мускаунти был накрыт экономическим кризисом, и это место оказалось брошенным. Те немногие, кто здесь остался, чуть ли с голоду не умирали… пока не ввели сухой закон. А тогда тут развился новый промысел. Контрабандисты доставляли в Мускаунти виски из Канады, а бутлегеры разрабатывали хитрые способы для переправки спиртного в Центр. Штаб-квартирой всех этих операций стал лабиринт подземных кладовых под зданием теперешней гостиницы, а подобраться к ним удавалось только по туннелю, шедшему от берега.

Пока Рудокоп рассказывал, Квиллер не спускал с Тельмы глаз, но у той на лице не дрогнул ни один мускул; ни губы она ни разу не облизнула, ни мочку уха не потеребила — в общем, ничем не выдала, что знает об участии своего «папки» в этих делах. И дышала она по-прежнему ровно, а в конце спокойно заметила:

— Отличный сюжет для фильма… Таинственные стуки в подвалах… и призрак таможенного инспектора, застигнутого в туннеле высоким приливом.

Подхватив идею, Квиллер продолжил:

— Только в озере не бывает приливов, но мог случиться сильный шторм с громом и молниями; тут пойдут тревожные отрывки из Чайковского, а призрака инспектора мог бы сыграть Борис Карлофф.

Сам он при этом думал: «С киногероинями она, может, и не справилась, но играть умеет здорово! Или она на самом деле верит в эти мифические картофельные чипсы?»

Но к концу дня перед ним замаячило ещё множество загадочных вопросов.

Они возвращались в Пикакс вдоль берега озера, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться видом: паруса на горизонте… спешащие куда-то катерки… рыбачьи лодки, застывшие на месте…

— Когда мы здесь жили, на озере почему-то никогда не бывали, — сказала Тельма. — Мы даже не знали про него.

— Интересно, каково это — быть близнецами? Вы с братом были очень близки?

— Ну, как сказать… Интересы у нас были разные, но душой мы всегда были заодно. Места себе не находили, если не знали, где сейчас другой. Кстати, хотя мы и были близнецами, мы почти не походили друг на друга. Малыш был худышка и очень чувствительный, а я крепкая и боевая. Однажды я в кровь разбила нос одному дылде, который издевался над Малышом во дворе школы. Учительница принялась меня ругать, а я заявила, что горжусь тем, как я съездила этому хулигану по физиономии, и, если понадобится, поступлю точно так же. Потом мы с братом разъехались по разным колледжам, он на Восток, я на Запад, но связь всё время поддерживали. Он стал доктором и открыл свою ветлечебницу. Я очень им гордилась. У него был особый подход к пациентам — внимательный, мягкий, а лечил он главным образом лошадей, собак, ну и заодно их хозяев. У одной женщины доберман никак не поддавался лечению, так она сказала брату, что хочет проконсультироваться с телепатом! Представляете? Да ещё по телефону! Он вроде бы ставит диагнозы больным животным заочно. И наш Малыш не высмеял её, а наоборот, посоветовал так и сделать, а потом рассказать ему, какой диагноз поставил телепат. Он говорил, что понемногу всё время чему-то учится… Впрочем, что я несу, вам это, наверно, совсем неинтересно!..

— Наоборот! Правда-правда, я слушаю вас с большим вниманием. А вам известно, что портрет вашего брата до сих пор висит в вестибюле лечебницы, которую он основал? У него такое решительное лицо; я жалею, что нам не довелось встретиться. Его фотографировал Джон Бушленд, а Джон славится тем, что его фотографии выявляют сущность человека. Наверно, у него остался негатив, я могу попросить его для вас.

— Буду страшно благодарна! Знаете, Квилл, Малыш писал мне очень интересные письма, я все их сохранила и думаю, что из них может получиться книжка, которая порадует тех, кто любит животных. Как вы полагаете?

— Надо их посмотреть, я охотно выскажу вам своё мнение.

— Последнее письмо брата было такое замечательное!.. — Тельма сняла очки и промокнула глаза бумажной салфеткой.

Потом снова заговорила:

— Боюсь, Птенчик Дики не пошёл в отца. Из-за него-то я сюда и вернулась. Надеюсь, работа в киноклубе подхлестнет его и научит ответственности.

— Похвальное решение, — пробормотал Квиллер, хотя подумал, что называть молодого человека Птенчиком Дики всё-таки не следовало: это прозвище может исковеркать ему всю жизнь.

Он почувствовал, что его спутница чем-то озабочена.

— А каковы отзывы на ваше объявление об открытии киноклуба? Ведь в Мускаунти никогда не было ничего подобного… — поинтересовался он.

Тельма оживилась.

— Дик сообщает, что его одолели звонки по телефону и он продаёт в кредит абонементы на вечерние и ночные сеансы.

— Кто же будет отбирать фильмы для показа?

— А вот это право я оставляю за собой. Если у вас есть какие-нибудь пожелания, с удовольствием их выслушаю.

Квиллер никогда не был страстным киноманом, но тут же вспомнил одну картину — «Повесть о двух городах» по роману Диккенса. Фильм ему очень понравился, к тому же Диккенс был одним из его любимых писателей.

Когда он сказал об этом, Тельма с воодушевлением его поддержала:

— И я очень люблю эту картину! До сих пор глотаю слёзы, когда слышу, как Рональд Колман произносит заключительную реплику.

— Ну а как Дуайт Соммерс, помогает вам в роли пиарщика?

— О, мне давно ни с кем так хорошо не работалось. Очаровательный молодой человек! К тому же мне ужасно нравятся бородатые мужчины! Ну и усатые тоже! — игриво подтолкнула она Квиллера.

Квиллер ощутил, что у него подрагивает верхняя губа — не потому, что ему отвесили сочный комплимент, нет, он почему-то снова припомнил, как часто улыбается Птенчик Дики.

Вернувшись в Пикакс, Квиллер проводил Тельму до двери, но под предлогом того, что ему надо спешить домой кормить сиамцев, отказался от приглашения выпить чаю.

Он чувствовал себя удовлетворённым: за сегодняшний день он выполнил свою недельную норму полезных дел. Тельма побывала на могиле у «папки», а Дженис смогла спокойно покататься на лодке; правда, не сработала задуманная им хитрость — не удалось вывести на чистую воду наследницу картофельных чипсов, но тут уж ничего не попишешь; впрочем, это вообще не его дело, просто потерпело фиаско его ненасытное журналистское любопытство. Придётся с этим смириться. Зато Тельме понравилась прогулка по окрестностям и легенда о «Валуне». А ещё она усвоила, что, если коту вроде Роки сказать «фу», он отстанет. Возможно, это первый шаг на пути излечения Тельмы от кошкобоязни.

Войдя в амбар, Квилл почувствовал, что должен срочно съесть внушительную порцию мороженого и послушать какую-нибудь приятную музыку. Он поставил в свою роскошную стереосистему запись оперы Верди, которую ему недавно подарила Полли, и вместе с сиамцами расположился в кресле.

Это было одно из удовольствий, которому они могли предаваться втроём, по-семейному. Кошки уютно свернулись рядом с ним — они были уже искушёнными ценителями музыки и, не дрогнув, выносили пронзительные трели колоратурного сопрано и гремящий рокот басов, только иногда шевелили ушами да отлучались на кухню попить воды.

Глава четырнадцатая

Пока Квиллер собирался на ланч, где договорился встретиться со своим приятелем — чудаком-метеорологом Уэзерби Гудом, сиамцы наблюдали за ним с понимающим видом, будто знали, куда он идёт.

— Хотите что-нибудь передать вашему дружку Гольфу Стриму?

Юм-Юм тихонечко чихнула, а Коко вдруг спешно потребовалось почесать правое ухо. Интересно, почему у него всегда чешется именно правое?

Уэзерби Гуд был родом из Локмастера, он вырос в городке Хорсрэдиш, и склад его ума, манера держаться, щеголеватость в одежде сразу выдавали в нём жителя тех мест, что расположены южнее Мускаунти. Правда, как полагал Квиллер, пристрастие метеоролога к двухцветной обуви не совсем соответствовало его имиджу.

Квиллер первым прибыл в кафе и стоял у входа, наслаждаясь мягким апрельским ветерком.

И вот наконец явился Уэзерби Гуд в своих чёрно-белых ботинках.

— Что стряслось? — притворно встревожился Квиллер. — Ой, прости, мне показалось, что у тебя забинтованы ноги.

— Тебе самому надо бы купить двухцветные башмаки, Квилл, теперь и большие размеры есть, — ответил невозмутимый Уэзерби.

— Моим ногам и в обычных ботинках хорошо. Пошли в кафе, Джон!

Они устроились в отдельной кабинке и заказали перед едой восточную закуску «бабэ чануш». Квиллер никогда не подозревал, что это экзотическое блюдо готовится из баклажанов.

— Как поживает наш друг Гольф Стрим? — спросил он.

— Хороший он котик. Мы с ним друзья, — ответил метеоролог, — но я трачу кучу денег, чтобы убирать за ним. Ветеринар говорит, что у этого негодяя странная болезнь — «гулливеровская гидравлика», ничего серьёзного. Недаром, однако, у него такое имечко — то и дело устраивает целые потопы. А твои ребятишки как поживают?

— Вечно заняты: Юм-Юм роется в мусорных корзинах, а Коко рыщет по книжным полкам, принюхивается, каким клеем проклеены переплёты. Последнее время он настаивает, чтобы я каждый день читал ему «Альманах бедного Ричарда», но мне приелись эти остроты и сентенции.

— Какие, например?

— «Неженатый мужчина — это мужчина лишь наполовину».

— Посягательство на права человека! — возмутился Уэзерби.

— По меньшей мере предвзятое мнение. Вот я и решил издать сборник острот и мудрых кошачьих мыслей под названием «Альманах невозмутимого Коко».

— Ну-ка приведи парочку примеров! Что-нибудь помнишь?

— А как же! Кот без хвоста лучше, чем политик без головы… Коту позволено глядеть на короля, но он не обязан лизать ему пятки… Худого не вижу, худого не слышу, худого не скажу, но когти острые всегда наготове держу… Но хватит об этом! Что происходит в Индейской Деревне?

Прошедшей зимой, когда амбар было трудно протопить, Квиллер переехал в кондоминиум по соседству с Уэзерби Гудом. Место было хорошее, но строители схалтурили. Полы скрипели, стены между квартирами были совсем тонкие. Теперь Фонд К. приобрёл Индейскую Деревню, и дома усовершенствовали. Таким образом, звукопроницаемость между холлом Квиллера и гостиной Хора уменьшилась.

— Просто удивительно, как они могут работать, когда нужно, — сказал метеоролог. — Они застелили всё пластиком, просверлили в стене дыры и залили их звукоизолирующим составом, потом отверстия закрыли и закрасили. Очень аккуратно сделали. Я боялся, что дырочки будут маленькими — два на четыре, но, к счастью, они оказались два на шесть, так что в них удалось всадить больше изоляционного материала.

— Ну а толк-то от этого есть?

— Видишь ли, поскольку ни тебя, ни твоих деятельных кошек в нашем кондо сейчас нет, а другая квартира тоже пока пустует — выставлена на продажу, — мне трудно что-нибудь сказать. Но остальные обитатели Деревни довольны. Даже такая капризуля, как Аманда Гудвинтер! Вообще она, став мэром, несколько оттаяла. Может, потому, что её имиджмейкер посоветовал ей для смягчения образа завести кошку.

Аманда уже много лет была своенравной владелицей процветающей студии дизайна и весьма придирчиво настроенным членом городского совета. Она всегда выглядела чучелом гороховым, сколько бы ни тратила денег на наряды и на уход за собой. Когда выяснилось, что она собирается завести кошку, все её друзья не сомневались, что её избранником станет шелудивый ярко-рыжий уличный кот с драным хвостом и рваным ухом. Но не тут-то было: Аманда приобрела шикарного породистого длинношерстного кота, которого в честь одного из первых американских президентов назвала Квинси[16].

— Кстати о кошках, — сказал Квиллер. — Ты участвуешь в ревю «Китти-Кэт»?

— Да… они просили меня выступить у них в роли конферансье.

— Я бы уж лучше освежил своё владение чечеткой или спел дуэтом с мэром Гудвинтер, — сказал Квиллер. На самом-то деле он собирался прочитать на концерте кое-какие стихи Т. С. Элиота из его книги «Кошачий справочник дедушки Опоссума»[17]. Он часто читывал их сиамцам. Юм-Юм нравились стихи о Манготанго и Рыскитиски, шатающихся по дому и высматривающих, что бы слямзить. Видимо, она чувствовала своё родство с ними. А Коко чуял, что у него есть что-то общее с Рам-Там-Тагтером:

Но какое дело до этого вам?
Всё равно, что делает он, то и будет делать!
Разве можно с этим что-нибудь поделать?[18]

Проходя после ланча мимо библиотеки, Квиллер заметил на парковке зелёную двухместную машину Тельмы.

Войдя в холл, он, к своему удивлению, увидел Дженис. Вместе с кем-то из волонтёров она снимала развешанные на стендах фотографии кинозвезд.

— Что тут такое происходит?

— Ах, это вы! — воскликнула Дженис. — Какой приятный сюрприз! Тельма говорит, что эти фотографии уже все видели и пора выставить другие. И она придумала новую вывеску.

Вывеска гласила:

Фотопортреты кинозвезд.

Выставлены с любезного разрешения

киноклуба Тельмы

— Когда закончите, я хотел бы угостить вас кофе, но не спешите, — сказал Квиллер.

В ожидании он побродил по библиотеке, пошутил с кошками Максом и Кэти, бросил доллар в их копилку и пошёл поболтать с библиотекарями у стойки.

— А миссис Дункан приглашена на деловой завтрак, — объяснил кто-то из них. — Она не сказала, когда вернётся.

Все сотрудники библиотеки с неослабевающим интересом следили за неторопливым романом своей начальницы со знаменитым мистером К. и уж, наверно, совсем затаили дыхание, когда увидели, что он уходит из библиотеки с незнакомкой из Голливуда — более молодой, чем миссис Дункан, но не такой привлекательной.

Квиллер повёл Дженис недалеко — в закусочную «У Луизы» — и по дороге объяснял своей спутнице, какую важную роль в Пикаксе играет вот такая шумная, занюханная, но приветливая забегаловка. Когда они вошли туда, между посетителями шли бурные политические дебаты, а снующая от столика к столику с подносами в руках Луиза старалась примирить разгорячившиеся стороны.

Появление мистера К. с незнакомой дамой заставило спорщиков стихнуть.

— Пожалуйте, — крикнула Луиза, — садитесь за любой стол! Все чистые. На кухне как раз ещё есть две порции яблочного пирога!

— Тельме, конечно, тут не понравилось бы, а я в восторге, — шепнула Квиллеру Дженис.

— А что Тельма сегодня поделывает? — не выказывая особого интереса, полюбопытствовал Квиллер.

— Занимается медитацией в своей «пирамиде». Есть у неё такая — из меди, медь лучше проводит наэлектризованную энергию. Это успокаивает Тельму. Её вывел из себя утренний спор с Диком.

— Опять угощал Лолиту карамелью?

— Наверно, не следует вам рассказывать, — засомневалась Дженис, — но я очень волнуюсь за Тельму, и хочется услышать ещё чьё-нибудь мнение. Она так добра к Дику, а он платит ей чёрной неблагодарностью.

— Вы правы, что беспокоитесь за Тельму. А о чём они спорили сегодня, вам известно?

— Насчёт служащих для киноклуба. Надо найти билетеров, киномеханика, буфетчиков, уборщиков. Дик хочет нанять своих знакомых из Биксби, а Тельма по вполне понятным причинам считает, что нужно нанимать здешних жителей.

— Она совершенно права.

— Ну и в результате Дик, хлопнув дверью, вылетел из дома. Видно, Тельма пустила в ход свою «хворостину». Она говорит, что «хворостина» у неё всегда при себе — на случай, если понадобится настаивать на своём.

— Непонятно, почему это Дику так хочется нанимать лежебок из Биксби, — удивился Квиллер, — ведь недаром же они получили своё прозвище. — На самом-то деле он отлично понимал, где собака зарыта.

Потом он решил переменить тему.

— Ну а как вчерашняя прогулка по озеру?

— О, всё прошло великолепно! Катер очаровательный, Хендли — очень милые люди, и ланч удался на славу. Буши всех развлекал, рассказывал разные истории про своих предков-рыбаков, про НЛО и про то, какие случались страшные кораблекрушения, пока правительство не построило на озере маяк.

— А есть какие-нибудь отклики на объявление Тельмы о киноклубе?

— Ещё какие! Дик вовсю продаёт золотые и зелёные абонементы.

— И когда же состоится открытие? — как бы вскользь поинтересовался Квиллер.

— Точно ещё не решили. Тельма хочет, чтобы оно совпало с пиком на графике её биоритмов.

Квиллер с понимающим видом кивнул:

— Разумно.

— И попробуйте догадаться, кто приедет на открытие!

Квиллер подумал: «Уж не мистер ли Симмонс? Вряд ли».

— Мистер Симмонс! — объявила Дженис.

— В качестве друга дома или как секьюрити?

— Просто как друг, хотя Тельма говорит, что он всегда всех подозревает и на каждого смотрит так, будто обыскивает, — улыбнулась Дженис.

— Помочь вам с его устройством? Я могу встретить его в аэропорту.

— Тельма говорит, что мистера Симмонса после её рассказов очень заинтересовал ваш амбар. Он жаждет его посмотреть.

— Ну, это легко устроить, — кивнул Квиллер.

— А Буши обещал покатать нас на своём катере.

Как не похожа была сейчас Дженис на смущённую гостью во время приёма у него в амбаре! Интересно, это Тельма разрешила ей теперь откровенничать с мистером К.? Или его умение сочувственно слушать так располагает к нему собеседников?

— Буши собирается сделать портрет Тельмы, такой же, как портрет её брата, — продолжала Дженис. — И ещё она хочет, чтобы он сделал художественные снимки её двадцати четырёх шляп, она собирается издать потом альбом. Какая-то калифорнийская дама берётся написать текст. Вы ведь ещё не видели Тельмины шляпы? У меня с собой несколько фотографий, я сама их сняла. — Дженис принялась рыться в своей сумке.

Квиллер рассматривал снимки и размышлял: «Это уже не головные уборы, а нечто особенное».

— Очень интересно, — проговорил он.

— Фран Броуди говорит, что надо устроить выставку этих шляп в Центре искусств.

— А знаете, — сказал Квиллер, — в Мусвилле как раз открывается галерея, в неё легче добираться, чем в Пикакс, да и посетители там, пожалуй, будут более подготовленные, чем у нас. Туда могут приехать туристы из Центра, и курортники приплывут с островов на яхтах. Советую вам показать эти снимки хозяйке галереи Элизабет Харт, она же совладелица ресторана «Старая мельница», кроме того, она основала в Мусвилле магазинчик «Магия». Передайте ей, что, как я полагаю, такая выставка прогремит на весь штат.

Квиллер встревожился, когда вечером, набрав, как обычно, номер Полли, услышал в ответ едва различимое «алло».

— Полли, что с тобой? Тебе нехорошо? — воскликнул он с беспокойством.

— Сама не знаю. Я в полной растерянности. Сегодня завтракала с моей приятельницей Ширли — ну, ты знаешь, она заведует библиотекой в Локмастере. Мы встретились, чтобы обсудить наши библиотечные проблемы и принять какие-нибудь решения. Выбрали для этого ресторан Онуш, по понедельникам там никого нет, и мы устроились в отдельной кабинке. Ну что же, сверив наши наблюдения и факты, мы пришли к выводу, что библиотеки теперь мало кого привлекают, не то что двадцать лет назад. Тогда мы говорили: библиотеки — это книги и люди, любящие читать. А теперь библиотеки забиты аудио- и видеосистемами, компьютерами, и заглядывают к нам только наспех, когда надо всеми этими системами воспользоваться. Раньше библиотеки были просторны, строги, в них соблюдали тишину, а теперь они набиты чем угодно, но только не книгами. Теперь даже добровольцы реже приходят нам помогать, их не привлекает работа в библиотеке. Публику приманивают только такие выставки, как фотографии кинозвезд, а не сведения о новых книгах. Ширли решила расстаться с библиотекой. У её сына в Локмастере книжный магазин, и она хочет перейти туда. Я же не собиралась бросать библиотеку, но выдержу ли я ещё пять лет такой безнадёжности? А если я уйду, чем мне заняться? Учить взрослых читать? Ну что ты можешь мне посоветовать, Квилл?

— Если Фонд К. откроет в Пикаксе книжный магазин, ты бы взялась им руководить? — спокойно ответил вопросом на вопрос Квиллер.

— Что?! Ты шутишь? — воскликнула Полли.

— Стыдно такому городку, как наш, не иметь собственного книжного магазина. Ты можешь заниматься обзором книг, организовывать обсуждения, устраивать чтения классической литературы. Из поместья на Иттибиттивасси, наверно, можно привезти целый фургон книг.

— Сейчас я хлопнусь в обморок! — заявила Полли.

— Только прежде разреши поблагодарить тебя за подаренную мне оперу, — сказал Квиллер.

Глава пятнадцатая

Квиллер не шутил насчёт книжного магазина. Правда, это грозило долгими переговорами с поверенным Фонда Клингеншоенов Алленом Бартером и поездками в Чикаго. Да и с Полли Нужно было обсудить, где лучше открыть новый магазин — на Книжной улице или приспособить под него руины сгоревшего некогда «Пикакского пустячка», а пока надо было готовиться к ревю «Китти-Кэт»… спускать со стапелей Киноклуб Тельмы… а ещё… состряпать ко вторнику очередной шедевр для «Всякой всячины».

Квиллер сидел, отшлифовывая свою всегдашнюю тысячу слов из «Альманаха невозмутимого Коко», как вдруг позвонил Торнтон Хаггис:

— Квилл, у меня для тебя интересные новости. Ты очень занят?

— Должен срочно закончить статью. Может, заглянешь часа в два? Захвати мою газету и почту, и мы чего-нибудь перекусим. Твои новости терпят?

— Хоть сотню лет. Пара часов их не испортит. Просто узнал вчера кое-что на заседании Генеалогического клуба.

Услышав это, Квиллер несколько успокоился, но всё-таки заметил:

— Значит, замётано. Жду тебя к двум.

Вскоре после двух Торн прямо из Центра искусств примаршировал к своему другу Квиллеру, где был встречен кувшином сангрии, смешанной с лимонадом. Они поболтали о погоде, о перспективах Киноклуба Тельмы, о ценах на бензин. Наконец Квиллер спросил, что же Торн узнал на заседании ГК, как все сокращали это длиннющее название.

— Видишь ли… несколько лет назад члены ГК затеяли составлять опись затерянных кладбищ.

— Как это кладбище может затеряться?

— Ещё в тысяча восемьсот пятидесятом году умерших хоронили на задних дворах, вдоль дорог и на маленьких кладбищах при церквях. От этих захоронений не осталось никаких следов, но несколько членов ГК, называющих себя гробоищейками, изучили все инвентарные книги округа и нашли сотни имён похороненных, а также установили десятки мест, где были старые кладбища. Большинство церквушек, при которых эти кладбища устраивали, уже разрушились, но какую-то крохотулю размером с гараж на одну машину, зато с величавым шпилем, отыскали. Каменная стена за ней окружает небольшое кладбище, и памятники там тоже маленькие, но на них сохранились имена и даты. Самая старая могила датируется тысяча девятьсот восемнадцатым годом. Однако кладбище совсем заросло и даже охраняется Фондом К. как заповедник. Но ребята из ГК раздобыли разрешение расчистить его и считать историческим памятником. Вот тут-то они и натолкнулись на сюрприз! Там похоронено трое Теккереев! И в ГК полагают, что построили эту церковь Майло и ещё кое-кто из фермеров.

— Хм! — Квиллер на минутку задумался. — Если эту историю хорошенько обыграть, выйдет неплохая статейка для «Всякой всячины». А сам ГК ничего с этим делать не планирует?

— Они считают, что, раз сюда вернулась последняя из рода Теккереев, надо устроить какую-нибудь поминальную церемонию. Как ты думаешь, Тельма пойдёт на это? Ты ведь с ней знаком.

— Ну, она любит всякую рекламу, работающую на неё. У неё теперь есть консультант по пиару, я выясню.

— Тогда мы пока не даём в печать сообщения о найденных теккереевских могилах, а ждём сведений от тебя!

Квиллер ещё раньше обещал Тельме свозить её на ланч в гостиницу «Щелкунчик», соединив это мероприятие с осмотром окрестностей, так что теперь он решил включить в программу ещё посещение Старой Бревенчатой церкви. Когда Торнтон ушёл, он сразу позвонил Тельме, но не успел заикнуться о своём приглашении, как она воскликнула:

— О, заинька, громадное спасибо за то, что вы порекомендовали нам эту чудесную Элизабет Харт! Она приходила сегодня смотреть шляпы и сказала, что прямо рвётся поскорее устроить выставку, так они ей понравились!

— Расскажите мне всё подробно, жажду услышать! Удобно ли вам будет, если я завтра заеду за вами в одиннадцать? Поедем завтракать и любоваться окрестностями.

— Какие туфли лучше надеть? — с готовностью откликнулась Тельма.

С глубоким удовлетворением — «дело сделано» — Квиллер повесил трубку.

Но до конца дня ему предстояли ещё более трудные хлопоты.

Разработанная комитетом «Китти-Кэт» система установления опеки над бездомными котятами хоть и была для Мускаунти новшеством, потихоньку приобретала популярность. Наконец настала пора объявить о ревю «Китти-Кэт», призванном собрать деньги для проекта. Вопрос был в том, где и когда проводить шоу. Выездная сессия для обсуждения этой проблемы должна была состояться во вторник вечером на Приятной улице в особняке Мак-Леодов. Когда Квиллер около половины восьмого направился туда, к дому уже подтягивались живущие по соседству, и большая партия только что прибыла из Индейской Деревни. У входа всех встречала Ханна Мак-Леод, а дядюшка Луи в это время наигрывал на детском пианино мелодии из мюзикла «Кошки».

В доме обитало три поколения этого музыкального семейства, и взгляд повсюду натыкался на фамильные ценности и портреты знаменитых Мак-Леодов — певцов, скрипачей и пианистов.

Новый член семьи, недавно усыновленный Дэнни, со всей учтивостью, на какую способен восьмилетний парнишка, провожал «комитетчиков» в гостиную. Он принёс из столовой несколько стульев, осведомился, не хочет ли кто-нибудь пить, и давал справки насчёт новой системы кошачьей опеки.

— Котят нужно держать при маме-кошке восемь недель… Она должна их кормить и учить, как умываться… Она берёт их за шиворот и бросает в поднос с песком. А ещё она учит их играть.

Когда прибыли последние гости — Бёрджесс Кэмпбелл с Александром, дядюшка Луи заиграл американский гимн и Дэнни попросил всех встать и включиться в пение.

Председателем заседания была Мэвис Адамс, учредитель программы по опеке над котятами, по совместительству — импресарио кошачьего ревю. Она представила двух специально приглашенных гостей: Хикси Райс отвечала за рекламу программы во «Всякой всячине» и списание расходов на ревю по статье «общественные нужды»; а Дуайт Соммерс был консультантом по пиару, и в его обязанности входило представлять действия комитета ревю «Китти-Кэт» как pro bono[19].

— Мы уже располагаем почти готовой программой, но не можем приступить к репетициям и установить цену на билеты, пока не выяснится, где и когда можно устраивать концерт.

Тут взял слово Бёрджесс Кэмпбелл.

— Могу ли я заявить, что в этом округе достаточно состоятельных граждан, которые охотно поддержат всякое доброе начинание, особенно если оно несёт в себе элемент новизны? Пятьдесят человек недавно согласились уплатить по триста долларов за билеты на дегустацию сыров в вечерних костюмах только потому, что приём проходил в амбаре Квиллера. Полагаю, что обновлённый Дом оперы, будучи новостью номер один, тоже сыграл бы роль приманки.

— А согласится ли наша Тельма уступить нам этот дом на один вечер? — задал вопрос дядюшка Луи. — Она же, говорят, кошек терпеть не может. Что скажет на это мистер Соммерс?

— Она чрезвычайно печётся о своём имидже, — ответил пиарщик. — Я не советовал бы ей прослыть кошконенавистницей в округе, населенном десятком тысяч кошколюбов. Однако я не могу обращаться к ней с просьбой поддержать ревю «Китти-Кэт», поскольку я у неё работаю. Просить её предоставить вам на один вечер здание Дома оперы должны вы. А вот тогда, если она захочет услышать моё мнение по этому поводу — а она захочет, — я вашу просьбу поддержу.

— Квилл с Тельмой накоротке, — заявил Уэзерби Гуд. — Предлагаю включить в протокол, что мы назначаем его главным ходатаем.

— Принято!

— Кто за это предложение? Голосование было единогласным.

— А что представляет собой обновленный Дом оперы? — спросил дядюшка Луи.

— Там примерно сто мест за маленькими круглыми столиками, как в кабаре, — пояснил Дуайт. — На сцене, на заднем плане — большой киноэкран. Имеется бар для продажи напитков. Помещения за сценой очень просторные.

— А как выглядят интерьеры? — спросил кто-то.

Ответить, опять же, мог только Дуайт.

— Всё выдержано в серовато-лиловых тонах, как в приёмной у офтальмолога — не слишком тёмных, но и не слишком светлых. Столики маленькие, круглые, с одной ножкой — типа пьедестала. Кресла вращающиеся, на колесиках, обивка кресел очень уютная.

В комнате поднялся шум, и Мэвис вынуждена была постучать, призывая к порядку; она попросила дядюшку Луи рассказать об утверждённой программе ревю.

— Ну, кроме музыкальных номеров и чтения юмористических отрывков, будет выступать школьный кружок импровизированного танца вместе с акробатической группой, все в костюмах кошек и при хвостах. Дети уже побывали во многих кошачьих приютах и научились языком танца изображать игры котят.

Тут попросила слова Хикси Райс.

— Хотела бы предложить воодушевляющий финал программы: пусть по сцене пройдёт процессия именитых граждан со своими питомцами! Мэр, школьный инспектор, директор публичной библиотеки, журналисты и, конечно, наш глубокоуважаемый метеоролог.

Раздались одобрительные выкрики, Уэзерби Гуд встал и поклонился.

— Я знаю, где можно заказать украшенные стразами поводки и ошейники для торжественного шествия, — продолжала Хикси. — Их берутся доставить на другой день после заказа.

— Можно мне несколько слов? — произнёс властный голос.

Все повернули головы. Квиллер был значительной личностью не только сам по себе — колонка во «Всякой всячине» сделала журналиста непререкаемым авторитетом по кошачьим вопросам.

— Кошка способна гулять на поводке в парке, — заявил он, — там она может останавливаться, чтобы обнюхивать незнакомые предметы, или гоняться за кружащими листьями. Но способна ли она пройти по прямой линии с одного края сцены к другому на глазах у сотни незнакомых зрителей?

Все обратили взгляды на Хикси.

— Если они не смогут идти сами, их можно нести или катить в каких-нибудь повозках. Кроме того, им можно заранее дать безопасное, настоянное на травах успокоительное, как делают в театре, когда кошки участвуют в представлениях. Это лекарство утихомиривает.

— Кого? Актеров или кошек? — съязвил Уэзерби Гуд.

— Мы вернёмся к этому вопросу ближе к делу, — сказала Мэвис.

— Всё теперь зависит от того, сумеет ли кот Квиллера научить его, как уломать Тельму, — заявил дядюшка Луи.

— Верно! Верно! — раздался хор голосов, и заседание закончилось.

Дома Коко предавался своему любимому занятию — скакал, подражая кузнечику.

— Ну что, у тебя уши не горели? — поинтересовался Квиллер. — Как тебе понравится поводок со стразами?

Ответа он не дождался. Кот просигналил, что на автоответчике есть сообщение, как оказалось, от Буши: «Ты не прочь заработать лишнюю сотню? В четверг утром. Звякни мне».

Квиллер тут же позвонил.

— Что надо делать?

— Выступить ассистентом фотографа. Опыт не требуется. Задание простое. Оплата низкая. Мне надо сфотографировать двадцать четыре Тельмины шляпы, и если кто-нибудь мне посветит, это ускорит дело.

— А у тебя нет…

— Честно говоря, дело не в этом, — перебил его Буши. — Боюсь, что обе дамочки не будут давать мне покоя, а ты сможешь их дипломатично выставить.

— О'кей. Мой гонорар перечислишь на благотворительные цели. Не хочется связываться с налоговой инспекцией.

— Замётано. Я заеду за тобой в четверг утром.

Идея показалась Квиллеру заманчивой. Значит, он свозит Тельму на ланч в гостиницу «Щелкунчик», потом покатает её по окрестностям, сообщит новости о Старой Бревенчатой Церкви и предложит совершить ностальгическое путешествие в прошлое, а если он вдобавок поможет Буши запечатлеть её шляпы, это будет ещё одно очко в его пользу перед тем, как он выступит «просителем за общее дело».

Глава шестнадцатая

Когда Квиллер в среду утром заехал за Тельмой, его встретила Дженис.

— Заходите, — пригласила она. — Тельма уже готова, пошла только попрощаться с попугаями. А вы прощаетесь с кошками, когда уходите?

— А как же! — ответил Квиллер.

Радостно возбуждённая в предвкушении прогулки, Тельма так стремительно выбежала из дома, что Квиллер едва успел разглядеть её наряд: одеяние цвета лаванды, множество браслетов и туфли на каучуковой подошве.

С ловкостью двадцатилетней девушки она впорхнула в его машину.

— Мы случайно не будем проезжать рядышком с супермаркетом Тудлов? — спросила она.

— В Мускаунти всё расположено рядышком друг с другом. А почему вы спрашиваете?

— Во-первых, Дженис от него в восторге, она покупает там продукты, а во-вторых, его хозяйка, называющая себя Бабушкой Тудл, говорит, что знала меня, ещё когда я ходила в младшие классы.

— Ну, значит, там мы и сделаем нашу первую остановку.

Бабушку Тудл они застали в овощном отделе, где она придирчиво разбирала ананасы. Она подняла на них глаза и сразу раскрыла объятия.

— Тельма! Я видела твою фотографию в газете. А меня ты помнишь? Я же Эмми Спрингер! Ты ещё звала меня своей сестричкой.

— Как же! Ты была такая крошка! Вот я за тобой и присматривала. У тебя ещё были роскошные длинные кудри, и, когда мальчишки дергали тебя за волосы, я гонялась за ними с хворостиной.

— А теперь ты такая знаменитость!

— И всё равно «хворостина» всегда при мне.

Квиллер отошёл в сторонку и, пока бурные воспоминания не кончились, изучал брокколи.

Тельма выбрала свежий ананас и объяснила Квиллеру, что в нём содержатся ферменты, которые помогают при всех недомоганиях. Квиллер взял себе несколько яблок, и они встали в очередь в кассу. Время, как всегда в таких случаях, тянулось медленно, покупательница долго отыскивала свою кредитку, а кассирша наводила справки, в какую цену сегодня бананы. Стоявший перед Тельмой мальчик лет десяти спокойно сосал леденцы из бумажного пакетика, в то время как его мать негодовала на задержку.

Вдруг мальчик повернулся к Тельме и протянул пакетик ей:

— Хотите конфетку?

— Спасибо, заинька, — поблагодарила Тельма, — а чёрные у тебя там есть?

— Есть, только надо порыться.

Тельма полезла пальцами в пакет, как раз когда мать остановила сына:

— Хватит сосать конфеты, Джейсон, обедать не будешь! — И очередь слегка продвинулась.

— Славный мальчишка, — заметила Тельма, выходя из магазина.

— А вы нашли чёрную конфетку?

— Неужели я стала бы копаться в этом пакете? Видели, какие у него грязные руки? Я взяла первую попавшуюся для Лолиты. Ей всё равно, какого цвета.

Магазин уже остался позади, а Тельма всё продолжала удивляться.

— Подумать только, крошка Эмми Спрингер вышла замуж за великана Бака Тудла! Мы же все вместе учились в школе, которая состояла из двух комнат! Там помещались восемь классов, учитель — один на всех, и пузатая печка!

— Небось вы обменивались секретными посланиями, написанными лимонным соком?

— Да что вы, заинька! Шутите? Я до Калифорнии и не видела никогда лимонов… У Тудлов была лавка на перекрёстке, там продавалось всё — от турнепса до керосина. Нам, чтобы купить леденцов на пенни, приходилось вышагивать целую милю! Мы всюду ходили пешком, только не в метель. Бывало, вырядишься в лучшее воскресное платье и идёшь в церковь, а там смотришь — ты вся в пыли… Я любила ходить в церковь, потому что туда можно было надеть шляпу… Всегда обожала шляпы… Дома разгуливала, напялив на голову горшок или кастрюлю. Мастерила шляпы даже из коробок от корнфлекса.

— А вы помните, в какую церковь ходили?

— Не помню, как она называлась, но выстроена она была из толстых брёвен. Папка помогал её строить, говорил, что она простоит вечно.

— Возможно, он оказался прав. Вокруг неё вырос целый лес, но сейчас его расчистили, и мой приятель рассказал мне, как эту церковь найти. При ней есть маленькое кладбище, окружённое каменной стеной.

Вскоре они увидели указатель «К Старой Бревенчатой церкви», и машина затряслась по узкой, в бороздах дороге, ведущей через заросли.

Когда машина замедлила ход на повороте, Тельма с криком «Вот она! Вот она!» выскочила из автомобиля и кинулась вперёд, будто точно знала, где находятся три могилы Теккереев.

Квиллер выждал, пока она дала волю чувствам, потом деликатно спросил:

— Знаете, в Мусвилле собираются устроить поминальную церемонию, вы бы согласились представлять на ней семейство Теккереев?

— Господи! Почту за честь!

На обратном пути, пока добирались до гостиницы «Щелкунчик», они болтали, не закрывая рта.

— Я купил золотой абонемент, — сообщил Квиллер.

— Зачем, заинька? Вы можете бывать на всех сеансах как мой гость.

— Но мне хотелось стать членом киноклуба. А как мы будем узнавать, какие фильмы нас ждут?

— Каждые два месяца члены клуба будут получать программку. — Тельма стала перечислять: — «Африканская королева», «Крёстный отец», «Моя прекрасная леди»… — и вдруг переменила тему: — Хотела бы я знать, Квилл, как вы поддерживаете порядок в вашем громадном амбаре?

— В определённые дни меня навещают три добрых молодца, вооружённых пылесосами и разнообразными чистящими средствами, плюс к тому ко мне регулярно приходит одна очень суетливая старушка — она вытирает пыль и наводит блеск на мебель… Да, между прочим, вы слышали, что завтра утром я буду помогать Буши фотографировать ваши шляпы?

— Хорошо, что предупредили! Приготовим вафли.

— Нет-нет, на этот раз ничего не нужно, нельзя нарушать рабочий режим. Но мы оставляем за собой право воспользоваться вашим гостеприимством в другой раз. А что, шляпы не пострадали на пути из Калифорнии?

— Нет, ведь каждая лежала в прочной шляпной коробке, а транспортная компания изготовила четыре специальные рамы, в которых крепко держались шесть ящиков. На крышках большими буквами было написано «ВЕРХ». Шикарно всё было продумано!

Гостиница «Щелкунчик» помещалась в старом особняке с башенкой, выстроенном в викторианском стиле и внутри отделанном чёрным орехом. Особняк был приобретен Фондом К. и превращен в современный элегантный пансионат. По окружающим его угодьям скакали белки, для которых в «Щелкунчике» были припасены орешки, а для кормления уток, мирно плавающих в ручье Блэк-Крик, имелся хлеб.

Управляющая гостиницей, старая приятельница Квиллера Лори Бамба, оказала Тельме восторженный приём, чем очень той угодила. Чёрный гладкошёрстный кот Никодим, местная достопримечательность, наблюдал за встречей издалека и не спешил бросаться гостям на грудь. Квиллер отметил, что Тельма восприняла кота спокойно.

Заказанный накануне столик ждал их в оранжерее, но сначала им подали коктейли на террасе, откуда можно было любоваться балетными номерами белок.

— Как вам понравился здешний кот? — спросил у Тельмы Квиллер.

— У него злые глаза, — коротко отозвалась она.

— Но характер добрый. Тут заведено правило: если кто из посетителей скучает по своим домашним любимцам, Никодима дают им напрокат. На эту услугу даже записываются в очередь. — Это было некоторым преувеличением, чтобы рассмешить Тельму, но она только сердито покосилась на Квиллера.

— Как вы относитесь к кошкам? — развивал тему Квиллер. — Меня предупреждали, чтобы я убирал своих с глаз долой при вашем появлении.

— Я не кошатница. На ферме у нас было полно разных дворовых кошек. Они боготворили брата. Он уже тогда притягивал к себе, как магнит, и кошек и собак. А я, наверно, ревновала его и таскала их за хвосты, так что одна кошка меня даже укусила. Только из-за кошек мы с ним и ссорились… После того как он стал ветеринаром, о кошках он никогда даже не упоминал, а ведь мы с ним всё время общались.

— Ну, это же было в детстве, — сочувственно кивнул Квиллер, — а теперь вы живёте в округе, где в среднем на каждого жителя приходится полторы кошки. У нас у всех свои симпатии и антипатии, но имейте в виду, сплетники распускают про вас слухи, что вы «кошконенавистница». Мне кажется, настала пора эти слухи пресечь. Надо что-то предпринять. Посоветуйтесь с Дуайтом Соммерсом. А кто здесь ведёт ваши дела?

Он прекрасно знал кто, но ему надо было услышать это от Тельмы.

— О, — просияла она, — у меня в поверенных Мэвис Адамс. В первый раз встречаю женщину-юриста. Она просто сокровище! Слушает внимательно, понимает с полуслова, даёт прекрасные советы, помогает со всеми проблемами.

— И живёт на вашей улице, — добавил Квиллер. — С ней тоже не вредно обсудить этот кошачий вопрос. Тем более что она сейчас возглавляет местный филиал Общества защиты животных и вовсю готовит ревю для сбора денег в его фонд. Сколько бы они ни собрали, Фонд К. внесёт им точно такую же сумму, доллар в доллар.

Их прервала Лори, подошедшая сказать, что их столик накрыт, и они прошли в оранжерею — застеклённую комнату с видом на три стороны.

— Папка тоже выстроил такую оранжерею на задах нашей фермы, когда нажился на чипсах. Мы называли её солнечной гостиной.

После того как они заказали еду (сандвич с ростбифом для него и что-то невыразительное, но полезное для неё), Квиллер снова заговорил о письмах её брата.

— Вы действительно хотите узнать, стоит ли их издавать?

— Хочу, хочу! Дженис для вашего удобства подбирает их в хронологическом порядке и укладывает в папки. О, Дженис молодец! Умелый секретарь, замечательная кулинарка, а уж водитель!.. Сама осторожность! Между нами, Квилл, я открыла для неё на будущее небольшой доверительный фонд. И ещё мне очень хочется, чтобы она обзавелась здесь друзьями! Сейчас она ходит в гости только к Кэмпбеллам играть с их котятами, но и это уже хорошо.

После ланча они спустились к реке покормить уток и только уселись на скамью у воды, как к ним стройной колонной двинулись две утки-мамаши со своими выводками. Тельма была в восторге и, когда захваченный с собой хлеб кончился, не захотела уходить.

— Здесь такой покой… — умиротворённо сказала она. Потом, помолчав, вдруг спросила: — Как вы думаете, правильно ли я сделала, что взялась за этот мой клуб?

— По-моему, идея блестящая. И вы же сами говорите, что абонементы продаются нарасхват. А что, вас что-то тревожит, Тельма?

— Только одно! Мой племянник! Как он не похож на своего отца! Ему, видите ли, хочется, чтобы в клубе раз в неделю играли в бинго! Я ему довольно ясно дала понять, что не допущу в клубе, носящем моё имя, азартных игр, а он заявил: «Это же не азартная игра, тётечка!» Терпеть не могу, когда он меня так называет! Если бинго не считается азартной игрой, почему в большинстве округов оно запрещено? А там, где азартные игры легализованы, для чего существует столько всяких ограничений?

— Вы совершенно правы, Тельма, — в вашем киноклубе должны только показывать фильмы.

Вон в Биксби есть казино с азартными играми, а в Локмастере и в Мускаунти такого никогда не допускали. Ну и чем же ваш спор кончился?

— Он сказал, что клуб у нас частный и мы вправе устраивать в нём что хотим, даже стриптиз! Лишь бы шуму не было. Ну а я заявила, что слышать не хочу эту ересь, пусть решает, намерен у меня работать или нет! Тут он, конечно, пошёл на попятный, знает, за кого ему надо держаться.

— Рад, что вы не складываете оружия! — воскликнул Квиллер.

— Никогда не складываю!

— А скоро ли состоится премьерный показ?

— Ровно через неделю. Так до этого дурацкого спора всё хорошо шло!

— Выкиньте Птенчика Дики из головы, забудьте про этого неслуха, — сказал Квиллер. — Вам надо взяться за что-то новенькое, и вы сразу избавитесь от негативных эмоций. Надо придумать какой-нибудь эффектный жест, чтобы о вас заговорили по всему Мускаунти!

Продолжение этого разговора лучше всего изложено самим Квиллером в его дневнике:

Пятница, 23 апреля

И пока мы совершали ностальгическую прогулку и славно подкреплялись в «Щелкунчике», я всё время ждал удобного момента, чтобы поставить, как сказал Дуайт, вопрос ребром. Ситуация была подходящая. Но я знал, что Тельма благодарна мне за дружеское участие и услуги, и не хотел просить об услуге взамен. Слишком бы это смахивало на «ты мне — я тебе».

Я поспешно соображал: она недовольна племянником и тревожится за киноклуб. Надо изловчиться и одним выстрелом убить двух зайцев — поднять ей настроение и уладить дело с ревю «Китти-Кэт».

— Тельма, я понимаю, что дела ваши складываются не так, как вам бы хотелось. Но вы не должны поддаваться унынию! Сделайте что-нибудь, что пойдёт на пользу и вам, и обществу.

Тельма посмотрела на меня вопросительно.

— То, что вы отреставрировали Дом оперы, — продолжал я, — это подарок всему округу. Даже те, кому плевать на старые фильмы, жаждут посмотреть, что вы устроили в этом заброшенном сарае. И у нас как раз много состоятельных граждан, готовых заплатить за осмотр здания, тем более если эти деньги пойдут на благотворительность. Кстати, эти суммы вычитаются из налогов. Наши богачи любят приёмы при полном параде: длинные платья, фраки, почести, как для знаменитостей, — швейцары, помогающие с парковкой, красный ковёр, фотографы из газет, даже телерепортеры из самого Центра; а уж отчёт о празднестве оглашается на весь округ.

Я, как называет это Полли, разливался соловьём. Могу сказать, что Тельма была загипнотизирована.

— Вы считаете, что мне следует устроить осмотр здания с благотворительными целями? Вы ведь говорите именно о благотворительности? — уточнила она.

— Мэвис Адамс, — ответил я, — честь ей и хвала, возглавила новую программу в помощь бездомным животным и для сбора средств подготовила целое шоу. Если ревю будет устроено в киноклубе, наши местные знаменитости согласятся заплатить двести-триста долларов за билет, ну ас вашей стороны это будет красивый жест. Посоветуйтесь с вашим консультантом по пиару, узнайте подробности у Мэвис. Я уверен, что Дуайт подпрыгнет от радости.

— Мы как раз договорились с Мэвис встретиться завтра в её конторе. Я попробую прощупать почву. Может получиться интересно! — загорелась идеей Тельма.

Ура! Дело сделано! Задание выполнено! И никакого насилия.

Но у меня сложилось впечатление, что Птенчик Дики ещё преподнесёт своей «тётечке» много неожиданных сюрпризов.

Глава семнадцатая

В четверг утром в амбар нагрянули трое молодых людей, вооружённых пылесосами последних моделей, и миссис Фулгров с порошком собственного изготовления для чистки металла. Всё это означало, что сиамцы подлежат выселению. Не то чтобы они досаждали уборочной бригаде, но уборка досаждала им. Квиллер погрузил в машину своих любимцев, их голубой матрасик, их туалеты, чашки для воды и миски для еды, и все они отправились на Приятную улицу оказывать помощь при съемке шляп.

— Буши уже наверху, — сказала встретившая их Дженис, — а Тельма уехала на беседу со своим поверенным. Я могу вам чем-нибудь быть полезной? Что вы хотите — кофе или что-нибудь прохладительное?

— Вы можете спуститься вниз и поздороваться с сиамцами.

— Ну, раз Тельмы нет дома, их можно внести сюда.

— Нет, благодарю. Им и там хорошо, соблюдены все домашние условия.

Наверху, в комнате, называемой Шляпной галереей, уже священнодействовал Буши. На полках, тянувшихся вдоль двух стен, была выставлена часть «коллекции», остальная часть размещалась посередине комнаты. Каждая шляпка восседала на подставке из оргстекла.

— Значит, будем действовать так, — сказал Буши. — Сначала надо сдвинуть все шляпы в угол, а потом одну за другой брать для съёмки. Тогда есть гарантия, что мы не щёлкнем какой-нибудь «экспонат» дважды.

— Ты напомнил мне историю про одного парня, — сказал Квиллер, — он хотел на три дюйма укоротить новые брюки, так портной трижды укорачивал одну и ту же штанину.

— Очень забавно, но мне не до шуток, нет времени. Полно дел.

Буши взял подставку, на которую должна была надеваться шляпа для съёмки. Два напольных софита были установлены так, чтобы их свет отражается от стен и потолка. Камера стояла на штативе, подготовленная к работе. Квиллеру надлежало, надев шляпу на подставку, медленно поворачивать её в разные стороны, пока Буши не выберет наиболее выигрышный ракурс. Тогда фотограф командовал своему ассистенту, куда посветить ручным фонарём.

— Подними… немного наклони… чуть-чуть левее… подвинь ещё на дюйм.

Для каждой шляпы этот сложный ритуал повторялся трижды.

За первыми двумя съемками Квиллер наблюдал с интересом, а потом стал развлекаться, подыскивая каждой шляпе подходящее название: «Божественное рагу», «Королевский салат», «Шоколадный крем». Однако, хотя Квиллера считали мастером давать меткие определения, перед этими произведениями искусства он явно пасовал. Шляпы поражали резкими цветовыми контрастами, немыслимыми изгибами, ручной росписью, искрами тут, блестками там и полями самых невообразимых очертаний.

— Слушай, Квилл, — сказал Буши, отсняв половину, — ты не мог бы расстараться насчёт кофе? Давай сделаем передышку.

— Тебе какой кофе?

— Без всего.

— Ну как тебе эти шляпки?

— Чёрт их знает! Интересно, сколько они ей стоили.

— А ты обратил внимание на коробки?

В углу комнаты стояли одна на другой две дюжины круглых шляпных коробок, обтянутых блестящей бумагой с узором под крокодиловую кожу.

Квиллер спросил про них Дженис, когда они спустились выпить кофе.

— Тельма делала эти коробки на заказ, — объяснила та. — Она обожает крокодиловую кожу. У неё и туфли есть такие, и сумка.

— Дженис, вы не выходили проведать сиамцев?

— Выходила и даже отнесла им кое-какое угощенье. А ещё я положила в машину пару папок с письмами брата Тельмы. Я их все просмотрела и разложила по датам, чтобы вам было полегче.

— Спасибо большое, — отозвался Квиллер.

— Скорей бы увидеть, как получились эти шляпы на фотографиях, — сказал он Буши, когда они снова поднялись в «галерею». — Ведь у тебя на снимках всё выглядит лучше, чем на самом деле.

— А Тельма сказала тебе, что я собираюсь сделать её портрет? В пару к портрету брата, что висит в лечебнице.

— Кстати, о докторе Торстоне ты отзываешься с уважением, а насчёт его сына тебе что-нибудь известно?

— Только по слухам. Моя бывшая супруга была из Локмастера, и она говорила, что этот Дик никчемный парень, но деньги у него не переводятся.

После своего довольно сомнительного участия в съёмках двадцати четырёх шляп Квиллер охотнее всего насладился бы сандвичем и жареной картошкой в кафе «У Ренни», но сиамцы уже слишком долго томились в заключении. Пришлось ехать домой. Его пассажиры безмятежно возлежали на заднем сиденье, пока автомобиль не въехал в рощу, ведущую во двор амбара. Тут тихое урчанье в животе Коко стихло, и он зарычал. Рычаньем он всегда выражал неудовольствие. Но сейчас-то почему? Уборочная бригада уже отбыла. Значит, что-то в их жилище внушало Коко беспокойство.

Оставив сиамцев в машине, Квиллер осторожно вошёл в амбар. В комнатах мирно пахло чистящими аэрозолями и средствами для полировки, а на барной стойке красовался пакет в подарочной обертке, рядом с ним лежала записка, накарябанная неподражаемым почерком миссис Фулгров: Етот подарок принёс какой-то мушчина, имя не сказал.

Пакет был обёрнут в узорчатую, под кожу аллигатора, бумагу и перехвачен чёрной газовой лентой. Приложенная к нему записка от Тельмы гласила: «Спасибо за всё! Дик здесь, и он забросит вам в амбар посылочку».

В коробке оказались два блестящих ярко-зелёных фарфоровых попугая с красными и жёлтыми пятнышками.

Квиллер поставил их на каминную полку клюв к клюву, так, чтобы они напоминали сплетниц Тельмы — Лолиту и Карлотту.

Когда он внёс в дом сиамцев и выпустил их из корзины, Юм-Юм боязливо ступила на пол, будто оказалась здесь впервые, а Коко сразу с рычанием бросился всё обнюхивать и оглядывать.

Квиллер хлопнул себя по лбу: понятно, в чём дело. Подарок завёз Дик Теккерей, и Коко, который почему-то невзлюбил племянника Тельмы, ещё издали учуял, что тот побывал в амбаре.

Квиллер открыл консервы с копчёными устрицами и разложил угощение в две миски.

В голове у него зашевелилась догадка, не перекликается ли предубеждение Коко против Дика с теми откровенными жалобами Тельмы, которые он услышал в парке на берегу Блэк-Крик? Может быть, Коко и не зря выбирал, какие книги сбрасывать с полки?

Но с другой стороны, вполне возможно, что коту просто нравилось, с каким шумом книги плюхаются на пол! Быть может, то, что одна книга называлась «Альманах бедного Ричарда», а другая — «Ричард Крэвел», — простое совпадение? Однако, имея дело с Коко, поручиться нельзя ни за что, кроме одного: он никогда не откажется от копченых устриц. Сейчас, насытившись, они с Юм-Юм удалились на свой голубой матрасик, лежащий на холодильнике, и погрузились в сладкий сон.

Квиллер же отправился в беседку, прихватив сандвич с сыром, термос с кофе и папки с письмами брата Тельмы. Радиотелефон он намеренно оставил в амбаре.

Письма Торстона были действительно превосходны. Но надо было решить, стоит ли их публиковать? Всё зависело от содержания. Они охватывали тридцать с чем-то лет. Торстон женился на своей соученице, тоже дипломированном ветеринаре — докторе Салли, и «папка» открыл для них лечебницу в Локмастере. Самым большим счастьем в жизни супруги считали своего сына, Птенчика Дики, тем более что Салли не могла больше иметь детей. Оба они увлекались холистической медициной. Оба любили музыку и пешие прогулки. Салли училась иглоукалыванию, Торстон играл на флейте. Каждое воскресенье они оставляли Птенчика Дики на попечение няни, а сами отправлялись исследовать ущелье, тянувшееся вдоль Блэк-Крик. Описания этого ущелья в письмах Малыша к сестре были исполнены поэзии. Набродившись по ущелью, супруги усаживались на большой плоский камень, раскрывали рюкзаки и подкреплялись шоколадом, запивая его водой, — так они восстанавливали свои силы.

Птенчик Дики, как привыкли звать его родители, рос красивым, добрым и искренним мальчуганом.

Он прекрасно учился, немного играл в теннис, пользовался авторитетом у своих одноклассников, но к пешим путешествиям родителей был равнодушен. Попав в университет, он предпочитал проводить время со своими друзьями.

У Дики необыкновенная способность жить не по средствам, но мы его балуем, ведь он наш единственный сын! И потом, мы знаем, что он не увлекается наркотиками или чем-то подобным. Молодые люди, с которыми он водит компанию, — все очень целеустремленные ребята с четкими взглядами на жизнь и карьеру. А Дик ещё не решил, чего бы он хотел. Он уже достиг такого возраста, когда можно водить машину, и мы подарили ему на рожденье автомобиль… Помнишь, Малявочка, как на наш с тобой день рождения папка подарил нам кинотеатр?…

Чтение писем было прервано истошным воем, несшимся из амбара. Квиллер бегом кинулся в дом и застал Коко пляшущим перед автоответчиком. В ухо Квиллера ворвался негодующий, недоумевающий голос:

— Квилл, куда ты подевался? Уже семь часов! Ты должен был явиться ко мне в шесть!..

— Ох! Ну и влип же я! — пожаловался Квиллер Коко.

Дело было в том, что, поскольку Полли уехала в Чикаго, а Милдред — в Дулут, Арчи задумал холостяцкий ужин на террасе и зажарил пару изысканных бифштексов из филейной части. Квиллер моментально всё прикинул и позвонил Уэзерби Гуду, жившему в квартале от Райкеров. Он действовал вслепую, но ему повезло: Уэзерби оказался дома.

— Джо! Окажи божескую милость! — отчаянно взмолился Квиллер. — Беги сейчас же, именно беги бегом, к дому Райкера и скажи, что ты пришёл съесть за меня бифштекс. Никаких объяснений! Никаких извинений! Скажи просто, что я звонил тебе из тюрьмы!

Квиллер довольно усмехнулся. За долгое время знакомства с Арчи Райкером, а знали они друг друга почти всю жизнь, каких только стычек, споров и ссор они не пережили, но дружба их трещины не дала.

Опять зазвонил телефон. Квиллер, полагая, что это снова Арчи, не стал брать трубку. Однако автоответчик зафиксировал звонок от Хикси Райс, из её конторы.

Перезвонив ей, Квиллер услышал ликующий голос:

— Квилл! Мы заполучили для ревю Дом оперы! На следующий вторник! Билеты пойдут по двести долларов! Представляешь? Я обещала Мэвис позвонить тебе. Да, кстати, Дуг Бетьюн печатает программки, и ему надо знать название произведения, которое ты собираешься читать.

Хикси остановилась перевести дух, и Квиллер успел вставить неосторожный вопрос:

— Я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Конечно, я была бы рада, если б ты мне дал парочку советов насчёт торжественного шествия. И чем скорей, тем лучше. Может, заскочишь ко мне?

— А может, ты ко мне заскочишь? — перебил он её. — Я дал бы тебе что-нибудь выпить.

Хикси Райс, привлекательной, энергичной женщине неопределённого возраста, не везло в любви. Квиллер познакомился с ней, ещё работая в Центре, и с тех пор с интересом следил за её приключениями, словно смотрел мексиканский сериал. В деловом мире заразительный энтузиазм Хикси и её оригинальные идеи ценились довольно высоко, хотя идеи эти нередко проваливались. Квиллер всегда был рад её видеть.

Не успел телёнок хвостом взмахнуть, как выражаются в Мускаунти, а Хикси уже влетела в амбар.

— Где же мои очаровательные киски? — спросила она, и те тут же выплыли поздороваться. Хикси любили все.

— Что будешь пить? — спросил Квилл.

— А ты что пьёшь?

— Коктейль К.

— Ну а мне плесни мартини.

Они уселись в «развращающие» кресла, как их называла Хикси.

— Ну как, — спросил Квилл, — удалось тебе заманить кого-нибудь из наших выдающихся личностей на торжественное шествие в финале?

— О, все так и рвутся, просто жаждут принять участие, — со своим всегдашним воодушевлением отозвалась Хикси. — Вот послушай: известный журналист, метеоролог, владелец гостиницы, школьный инспектор, награжденный всеми призами резчик по дереву, врач, директор публичной библиотеки, два профессора (правда, пенсионеры) и… её величество мэр! Профессора — это сестры Кавендиш. Дженни прикована к инвалидному креслу, так что она будет ехать с двумя кошками на коленях, а Рут — толкать кресло сзади.

— Ну а поводки со стразами заказаны?

— Их уже везут.

— Налить тебе ещё?

Хикси, извиваясь, выбралась из глубокого «развращающего» кресла.

— Нет, спасибо! Но смешиваешь ты мартини шикарно! Какой у тебя рецепт?

— Четырнадцать капель джина на одну каплю вермута.

На самом деле сухого вермута у него дома не оказалось, так что пропорция получилась четырнадцать к нулю.

Позвонив позже вечером Полли в Чикаго, Квиллер рассказал ей о поводках со стразами, торжественном шествии выдающихся личностей и о безвредном успокоительном, которое поможет на время утихомирить кошек.

— О господи! — выдохнула Полли. — Боюсь, что это снова одна из блестящих идей Хикси! Очень надеюсь, что всё обойдётся!

— А как проходят твои совещания?

— Ну, это бесконечный «мозговой штурм». Выкладываем всё, что в голову придёт. Сплошное удовольствие! Здешние представители Фонда К. очаровательны, а уж об обедах и возлияниях и говорить нечего. Буду рада вернуться домой к сандвичам с салатом. Улетаю, к счастью, в субботу утром, прибываю в полдень… и кое-что тебе везу!

— Что?

— Подождешь! A bientot!

— A bientot! — пробормотал Квиллер, не любивший томиться в неизвестности относительно поджидавших его сюрпризов.

Глава восемнадцатая

В пятницу утром Квиллер раньше, чем обычно, доставил в редакцию свой очерк, и вечно юный редактор был поражён в самое сердце.

— Что-нибудь стряслось? Или поглощение брокколи так тебя облагородило?

— Джуниор, у меня полно другой работы! И не смей в моём материале даже запятые менять! После того, что вы натворили с моими поговорками…

— Сдаюсь! Сдаюсь! — поднял обе руки Джуниор.

На самом-то деле Квиллер просто жаждал поскорей взяться за письма Торстона Теккерея. Знакомое подрагивание верхней губы предсказывало, что он прав в своих подозрениях, тем более что они подкреплялись ещё и поведением Коко, который рычал и брызгал слюной неизвестно на что или на кого. Квиллер был уверен, что на Дики: кот явно внёс его в так называемый список оплевываемых. Название списку дал Квиллер.

Но прежде чем сесть за письма, следовало покончить с кое-какими делами — отправить письмо в Англию, получить деньги на ежедневные расходы.

В банке перед Квиллером в очереди к окошку оказался Уэзерби Гуд.

— Что, метеослужба начала оплачивать твои слуги? — наклонившись к нему, тихонько просил Квиллер.

Метеоролог живо обернулся.

— О, Квилл! Таких бифштексов, как вчера, я в жизни не едал! Всегда готов тебя подменить!

— Попьем кофе у Луизы? Есть время?

— Следующий! — недовольно поторопил клерк.

Покончив с денежными операциями, приятели кружным путём отправились к Луизе. Им хотелось посмотреть, что стало с Домом оперы. Старое каменное здание снова обрело достойный вид. Деревянную обшивку сняли. Двери заменили новыми. С одной стороны от входа красовалась деревянная доска умеренных размеров, на которой золотыми буквами было выведено: «Киноклуб Тельмы». Места для парковки с каждой стороны были заново вымощены. Подновили и дома на другой стороне улицы. Исчезли вечно производившие шум и грохот магазин сантехники и типография. Их место заняли бар-мороженое, антикварная лавка и магазин подарков. В одном из зданий над дверью, ведущей наверх, где сдавались небольшие квартирки, появилась новая вывеска: «Терраса Дома оперы».

— Кстати, квартирки там так себе, — заметил Уэзерби Гуд. — Я заходил туда к приятелю. Все квартиры с одной спальней. Вдоль всех идёт сзади узкая галерейка, но на ней разве что помидоры растить.

— А ты вступил в члены киноклуба? — спросил его Квиллер.

— Нет. Я не поклонник старых фильмов. А ты?

— Вступил, чтобы иметь право водить туда гостей. Я слышал, там всем заправляет Тельмин племянник.

— Ну и повезло же ему! — отозвался метеоролог.

Добравшись до Луизы, они попросили кофе и чего-нибудь свежеиспечённого; это оказались булочки с корицей.

Ирония, угадываемая в последнем восклицании Уэзерби Гуда, только укрепила подозрения Квиллера.

— Я правильно усёк циничную нотку в твоей реплике о Дике Теккерее? — спросил Квиллер.

— Ну что тебе сказать… мы же ещё в школе вместе учились, до самого последнего класса. Я-то был среди ребят из деревни Хорсрэдиш. Мы посещали объединённую школу в Восточном Локмастере — этакие деревенские увальни среди богатеньких пижонов. Я сталкивался с Диком, когда мы играли во дворе на деньги. Он всегда выигрывал. В старших классах я из шкуры вон лез и получал четверки, Дик имел пятерки по всем предметам. Я участвовал в театральных постановках, Дик водился со всезнайками, которые метили в профессора. Моим любимым видом спорта была легкая атлетика, его — карточные игры на деньги. Мне пришлось прокладывать себе дорогу, заканчивать колледж, Дик же решил, что ему колледж ни к чему, и отправился путешествовать. Никогда не мог ни на чём остановиться и заняться делом. Ещё посмотрим, долго ли он удержится на должности управляющего киноклубом.

— Всё понятно, — заключил Квиллер, и они перешли к обсуждению ревю «Китти-Кэт»: как кошки поведут себя за кулисами в ожидании своего выхода… какую музыку подобрать для торжественного шествия… как отнесутся к поводкам и ошейникам со стразами Коко и Гольф Стрим…

— Ну, увидим всё это на репетиции в понедельник, — завершил «мозговую атаку» Уэзерби Гуд.

Дома сиамцы с нетерпением ждали Квиллера: ведь полуденное угощение запаздывало уже на одиннадцать минут! Квилл накормил их и даже немного почитал вслух — чтобы нагнать на кошек сон. Когда они уползли в какой-то свой укромный уголок, Квиллер положил себе большую порцию мороженого, взял вторую папку с письмами Торстона Теккерея и проследовал в беседку.

По мере того как Малыш старел, писал он всё реже и реже. В большинстве писем рассказывалось о необычных случаях, с которыми они с Салли сталкивались в своей лечебнице, упоминались имена знаменитых скаковых лошадей и победителей на собачьих выставках. В одном письме описывался страшный пожар — горел склад у соседей, и Торстон отчаянно им сочувствовал. Изредка сообщалось, что неожиданно приехал Дик и остался на целую неделю. Его улыбчивость и благодушие превращали эти приезды в праздники. Иногда оказывалось, что он вынашивает какую-то хорошую идею насчёт организации некоего бизнеса, тогда родители радостно одалживали ему денег, хотя по опыту знали, что не дождутся их возвращения, но они не обращали на это внимания. Он же их единственный сын! Во что же ещё им вкладывать свои деньги? Жаль вот только, что он никогда не интересовался природой и не любил их прогулки по ущелью.

Потом начала сдавать Салли, в некоторые дни она так плохо себя чувствовала, что оставалась дома, не ходила в лечебницу. Тут Торстону предложили продать клинику, избавиться от тягостных обязанностей. Ведь ему уже сильно за семьдесят. Но Салли уговаривала его не расставаться с лечебницей, так много для него значившей. Всё это время Дик приезжал и снова уезжал. А потом Салли тихо угасла. Торстон так и написал, у него не хватило сил вдаваться в подробности. Больше он не гулял в ущелье. Радовался тому, что сохранил клинику и здоровье и мог продолжать работать.

Это было последнее письмо в папке. Но куда же делось самое последнее, которым так восхищалась Тельма? Квиллер позвонил ей, но ему ответила Дженис: Тельма в клубе, готовится к открытию.

— Я прочёл обе папки с письмами, — сказал ей Квиллер, — но у меня впечатление, что самого последнего письма здесь нет.

— Да, да! Вы правы, она держит его у себя, чтобы читать и перечитывать. Оно уже совсем истрепалось от всех этих разворачиваний.

— Так надо сделать ксерокопию, а оригинал хранить отдельно. У вас есть ксерокс?

— У нас нет, но я могу заказать ксерокопию где-нибудь в городе.

— Ксерокс есть у меня. Если вы сейчас сможете разыскать это письмо, привезите его ко мне, и копия будет готова… за считанные минуты. — Он поздравил себя с тем, что сумел удержаться от мускаунтского прилипчивого «не успеет теленок хвостом взмахнуть».

Скоро к амбару подъехала зелёная двухместная машина, и Квиллер унёс драгоценное письмо к себе в кабинет, а Дженис осталась болтать с сиамцами и разглядывать книги на полках.

— Какое смешное название! — воскликнула она, когда Квиллер спустился к ней, и показала на книгу с позабавившим её заглавием. Автором книги был доктор Мортимер Адлер, а называлась она «Как читать книгу».

— Если вы умеете читать и уже прочли заглавие этой книжки, — сказала Дженис, — зачем же изучать её?

— Как-нибудь я вам её дам, и вы сами пойметё… Я сделал две копии с письма и одну положу в папку, где его не хватало. А другой можете пользоваться вместо оригинала, чтобы не терзать его. Выпьете какого-нибудь сока?

Дженис отказалась, чему Квиллер был рад. Ему хотелось как можно скорее прочитать последнее письмо Торстона.

Дорогая Малявка,

сегодня, двадцатого июня, в день рожденья Салли, случилось чудо. Уже почти год я был не в силах снова побывать в тех красивейших местах, где мы с ней любили гулять, — в ущелье. Сейчас здесь Дик, он, как всегда, неожиданно приехал после долгого отсутствия; его комната постоянно ждёт его. Однако даже то, что я теперь не один, не снимает груза с моей души, эта тяжесть всегда со мной после, утраты моей дорогой Салли.

И тут случилось чудо! Инструктор Клуба собаководов пригласил меня пойти с ним «выгулять собак». У нас пятьдесят английских гончих, и всю стаю каждый день прогуливают по окрестным дорогам. Собаки и инструктор любят и хорошо понимают друг друга. Он разговаривает с ними твёрдо, но голос у него ласковый. Зовут его мистер Томас.

«А ну выходите!» — говорит он, и вся стая выносится из сарая и мчится к дороге. «А ну сюда!» — И его питомцы тут же поворачивают налево.

Мне было поручено замыкать ряды и загонять отставших обратно в стаю. И я, и мистер Томас вооружены кнутами, но мы хлещем ими по земле, только чтобы привлечь внимание собак.

На сельской дороге почти нет транспорта, но если какая-нибудь машина появляется, мистер Томас командует: «А ну ко мне!», и все псы собираются вокруг него. Я уверен, что они умеют читать его мысли. Однажды какой-то фермер даже остановил свой автофургон и крикнул: «В жизни ничего диковинней не видел!»

Ну и я во всём этом утром участвовал. Красота вокруг была удивительная! Воздух чистый, бодрящий. Походка моя сделалась лёгкой, как будто тяжесть, лежащая на сердце, начала слабеть.

Когда мы вернулись и мистер Томас крикнул: «А ну на псарню!», я почувствован, что меня снова тянет в ущелье! Восхищение чудесами природы, которое мы всегда разделяли с моей любимой Салли, неожиданно вновь охватило меня, принеся с собой не горечь, а прежнюю любовь.

Дик собирается пробыть дама ещё пару недель, и я даже позвал его присоединиться ко мне в воскресенье. К моей радости, он согласился и сказал, что съездит в город купить спортивные туфли.

Малявка, родная, порадуйся за меня. У меня такое чувство, будто ангел осенил меня своим крылом.

Любящий тебя Малыш

P. S. Почему бы тебе не приехать проведать меня? Мы так давно не виделись. Обмениваться фотографиями — это не совсем «самое то», как выражается Птенчик Дики. И не бойся, я не заставлю тебя присоединяться к моим походам.

Квиллер медленно положил копию письма в папку и задумался. Усы у него начали топорщиться, что настораживало.

Он посмотрел на часы. Ещё не поздно — можно позвонить Кипу Мак-Дайармиду, редактору «Локмастерского вестника».

— Квилл! Лёгок на помине… Мы только вчера говорили про тебя в нашем Литературном клубе. Наши хотели знать, когда ты снова будешь появляться у нас на встречах.

— В качестве гостя? Или мне придётся самому оплачивать свой ужин?

— А ты внеси это в графу служебных расходов.

После обычной шутливой перепалки Квиллер сказал:

— Я буду у вас в понедельник. Сможешь со мной позавтракать? Хотелось бы кое-что обсудить. Я собираюсь писать книгу, и мне бы очень помогло, если бы ты смог сделать для меня копии некоторых ваших статей.

Договоренность была достигнута.

Квиллер по опыту знал, что газетчикам обычно известна подоплёка всех появляющихся в прессе сообщений и, как правило, подоплека эта гораздо ближе к истине, чем само сообщение. Кроме того, Квиллер обладал даром угадывать скрываемые факты или слухи.

К тому же он сообщит тамошним коллегам: «Я собираюсь писать книгу», а журналисты — и любители, и профессионалы, — хлебом их не корми, дай пообщаться с писателем, им ведь невдомёк, что книга так никогда и не будет написана.

Глава девятнадцатая

В субботу утром Квиллер поехал в центр города, чтобы купить прилетающей из Чикаго Полли горшочек с каким-нибудь цветком. Он остановился на муниципальной парковке и отправился на Мейн-стрит, как вдруг услышал негромкое «ту-ту-туу». Кто-то хотел привлечь его внимание. Фран Броуди опустила стекло в машине и поманила его к себе.

— Слышал новость? — спросила она.

— Что, обещают дождь? — предположил Квиллер, хотя по её лицу было видно, что новость не слишком приятная.

— Похоже, я потеряю свою помощницу! И это после того, как я угробила на неё кучу сил и времени! Я ведь даже в Калифорнию её возила, когда выполняла заказ для Теккереев.

— А в чём дело? — поинтересовался Квиллер.

— Она выходит замуж и, наверно, уедет отсюда, так как её жених подыскивает новую работу.

«Ага! Речь, значит, о девушке по фамилии Холмс и её докторе Ватсоне, — подумал Квилл. — Что ж, замужество вполне уважительная причина для ухода с работы». Однако Фран ждала только сочувствия, и он принялся её утешать:

— Придётся теперь Аманде уделять больше внимания студии и меньше времени тратить на заседания муниципалитета.

— Скажи это ей! — ехидно отозвалась Фран.

И Квиллер, вместо того чтобы покупать горшок с тюльпанами, отправился в студию Аманды. За столиком консультанта сидела Люсинда, а в кресле для клиентов небрежно развалился молодой человек. Их сияющие физиономии свидетельствовали о том, что обсуждают они отнюдь не тонкости интерьерного дизайна.

— Привет, Люсинда! — сказал Квиллер. — Зашёл на пару минут перекантоваться, пока не пора будет ехать в аэропорт за Полли.

— Привет, мистер К.! — помахала ему рукой девушка, сверкнув кольцом на среднем пальце. — Познакомьтесь, это Блейк Ватсон.

— Здрассьте, мистер К.! — вскочил её собеседник.

— Если это кольцо означает то, что я предполагаю, желаю вам обоим всего самого лучшего! Каковы планы?

— В июне мы поженимся, — гордо ответила Люсинда, — и если Блейк получит то место, которое ему обещали, мы переедем в Миннеаполис.

— Им там понравилось, что я пять лет работал у доктора Торстона, — объяснил Ватсон. — Вот какой он пользовался известностью. Но когда он умер, в клинике сменилось руководство и дела пошли совсем по-другому.

— Так всегда бывает, — хмыкнул Квиллер. — Хорошо ещё, что они не присвоили клинике имя Теккерея.

— Вот именно! Но я тут вас задерживаю, а вам надо успеть к самолету…

По дороге из аэропорта, где Квиллер встречал Полли, он спросил, не хочет ли она заехать подкрепиться в ресторанчик к Онуш.

— Спасибо, но уж лучше вези меня прямо домой, хочется расслабиться и скорей увидеть Брута и Катту.

— На этой неделе я к ним дважды наведывайся, они выглядели сытыми и довольными жизнью. Твоя кошачья нянька каждое утро оставляла на кухонном столе отчёт, а в автоматической кормушке — обед для своих подопечных.

— Да, она очень ответственная, ей можно доверять на все сто. Мы ходим в одну церковь. — Полли выглянула в окно. — Какая сушь! Надо бы дождя!

— Ну что? Были в Чикаго приняты какие-нибудь важные решения насчёт нашего книжного магазина?

— И да, и нет. Но всё это сугубо конфиденциально. Члены чикагского комитета не хотят ничего оглашать, пока обо всём не договорятся. А я не хочу, чтобы в городе знали о моём намерении оставить библиотеку в конце года.

— Ну так расскажи мне сейчас, пока мы в машине, — предложил Квиллер. — Здесь никаких шпионов нет, даже под задним сиденьем никого. Я всё проверил.

Но Полли так устала, что пропустила его шутку мимо ушей.

— На заседаниях было решено строить новый магазин на месте книжной лавки Эддингтона. А риелторы, побывав в Пикаксе, установили, что Книжный переулок и на самом деле переулок, да ещё такой узкий, что лавка Эддингтона фасадом выходила на зады почты, где вечно теснятся почтовые фургоны и грузовики. Поэтому вход в новый магазин будет с Ореховой улицы. Я не упоминала в Чикаго о якобы зарытом во дворе сокровище. Не хотела подрывать свой авторитет. Рассказать им про этот мифический клад ты потом можешь сам.

По дошедшим до Квиллера слухам, дедушка Эддингтона был кузнецом, а по ночам пиратствовал и зарывал награбленное на заднем дворе под деревом. Когда он умер, а может, просто больше не вернулся домой, его жена обнаружила тайник и замостила двор булыжником. Умирая, она рассказала об этом сыну. Неизвестно, поверил сын её словам или нет, но он, в свою очередь, покрыл двор асфальтом. Таким образом, подумал Квилл, всё это можно считать одной из местных легенд и включить в собрание «Коротких и длинных историй».

— Воображаю, как бы все веселились, если б представители Фонда Клингеншоенов до постройки книжного магазина перекопали землю в поисках пиратского сокровища! — усмехнулся Квиллер. — Вот ведь как стоит вопрос: что лучше — копать и остаться в дураках или не копать и всю жизнь теряться в догадках.

Некоторое время они ехали молча, размышляя на эту тему.

— Должна сознаться, я дрожала, как перед выходом на сцену, боясь предстать перед мозговым центром Фонда Клингеншоенов, но все были со мной очень милы и держались довольно просто, так что обсуждать с ними вопросы было одно удовольствие. Предложения поступали разные: никаких закусок, никаких подарков, никаких приветствий. Следует отвести специальное помещение для организации литературных вечеров, выставок книжных новинок, получения автографов, надо приглашать всех желающих выступить… Предлагалось спонсировать Литературный клуб… отчислять проценты с каждой продажи в пользу Совета по борьбе с неграмотностью… не устанавливать в магазине видеосалон, но отвести специальную комнату для книг с крупным шрифтом и аудиокниг… В одном крыле магазина предлагается устроить букинистическую лавку и назвать её именем Эддингтона Смита… Решено купить свободные земельные участки напротив входа в магазин и разбить там парк.

— А свою заветную идею ты им подкинула? — спросил Квиллер.

— Да. Я рассказала, что в девятнадцатом веке в зданиях по Мейн-стрит на втором этаже располагались жилые помещения, и считалось, что хозяева должны жить над своими лавками. Когда появились автомобили и стало модно селиться за городом, эти вторые этажи превратились в склады и офисы. Сейчас у нас в центре города не хватает квартир для одиноких людей и молодоженов. Кроме того, многие специалисты, работающие в городе, живут далеко, в разных концах округа, но предпочли бы иметь жильё в Пикаксе. Не говоря уже о преподавателях Мускаунтского колледжа, которые приезжают сюда на занятия на два-три дня в неделю. Они, конечно, предпочтут останавливаться не в гостинице, а в таких квартирах-студиях. Словом, жильё над книжным магазином с видом на парк придётся по душе всем творческим натурам. И представляешь, Квилл, после моего выступления они разразились аплодисментами! Вот уж я была поражена!

— Вполне понятно, что они одобрили твоё предложение, Полли: оно было хорошо продумано и высказано интересной женщиной, да при этом ещё и таким завораживающим голосом.

Полли скромно отмахнулась от комплиментов, и остальную часть пути они ехали, думая каждый о своём, как бывает с очень близкими людьми.

— Что же ты привезла мне из Чикаго? — не вытерпел наконец Квилл.

— Диск с оперой Прокофьева. Умираю, хочу её послушать на твоём стерео в амбаре.

— Устроим прослушивание завтра, после того как подкрепимся в «Типси».

— Конечно, опера исполняется на русском языке, в основе либретто — роман Достоевского. Сплошные интриги, скандалы, страстная любовь, предательство, корысть…

— Совсем как в Пикаксе, — усмехнулся Квиллер.

Таверной «Типси» называлась придорожная закусочная, расположившаяся в бревенчатом домишке с массой пристроек. Во дворе таверны бродили куры, а меню насчитывало дюжину любопытных блюд из яиц. Квиллер заказал себе яйца с ветчиной и жаренной по-домашнему картошкой; Полли остановилась на яйцах-пашот с кукурузными блинчиками, политыми растопленным чеддером, и на острой индийской яблочной приправе — чатни. Она похвалила приправу, но сказала, что повар напрасно оставил изюмины целыми: «Самый шик, когда изюм даже не ощущается».

После еды они отправились в амбар к Квиллеру слушать новую запись. Квиллер только недавно стал проявлять интерес к операм — больше для того, чтобы угодить Полли и продемонстрировать великолепную акустику амбара. К слушателям непременно примыкали сиамцы — скорей за компанию, а не ради любви к музыке. Как правило, услышав первую арию сопрано, они зажимали уши задними лапами.

Перед тем как включить магнитофон, Квиллер поставил на столик деревянный поднос со стаканами ананасного сока.

— А где твой серебряный поднос? — спросила Полли.

— Не могу найти после уборки. Я попросил миссис Фулгров его почистить, а она всегда потом сует всё не на своё место. А заняться поисками у меня пока не было времени.

— В этой опере четыре акта, — сказала Полли. — Мне не удалось найти либретто на английском. Правда, у меня есть краткое содержание.

Действие происходило на курорте, в казино, где мужчины и женщины выигрывали и проигрывали целые состояния, тут же брали взаймы, чтобы отдать долг, но никто не верил друг другу, все лгали наперебой и дальше предавались своей порочной страсти. Одна старуха проиграла огромную сумму денег, на которую давно зарились её наследники.

Коко не оценил оперу! Едва начался первый акт, как сиамец протестующе взвыл и продолжал охаивать певцов, пока не был выдворен в беседку.

— Не любит он Прокофьева, — объяснил Квиллер. Хотя и сам недоумевал, каким образом кот почуял, о чём рассказывает опера, носящая название «Игрок».

В понедельник утром Квиллер отправился в Локмастер. Он должен был встретиться с Кипом Мак-Дайармидом в ресторане «Конь-огонь», которым заправляла бывшая жена Буши. Ресторан, расположенный на главной улице, был исторической достопримечательностью Локмастера. Беседе приятелей, как обычно, предшествовала болтовня о том о сём.

— Как Мойра? — спросил Квиллер. — Едете куда-нибудь летом?… Как насчёт нового щенка, ещё не решили завести?… Что хорошего в Литературном клубе?… Позарез нужен дождь, верно?

— Литературный клуб с восторгом зачитывается «Альманахом невозмутимого Коко», — отозвался Кип. — Что поделывает Буши? Я знаю, какая к нему выстраивается очередь. Мойра просила узнать, не собирается ли он снова жениться… А ты куда-нибудь ездил?… Как Полли?… И что за книгу ты задумал?

— Биографию близнецов Теккерей, — ответил Квиллер. — Они родились в Мускаунти восемьдесят с лишним лет назад. Тельма надумала вернуться сюда после успешной карьеры в Калифорнии, ну а о ветеринарной клинике Торстона ты лучше меня знаешь.

— Да, Торстон опередил своё время, — сказал Кип. — Мойра обычно водила к нему туда наших кошек и собак, она всегда говорила, что Торстон — доктор необыкновенный, и не в том дело, как он лечит животных, а в том, как он с ними обращается. Лечебницу продали консорциуму, и теперь она называется Ветеринарная клиника Винни Хиллс.

— А я всё пытаюсь понять, почему погиб доктор Торстон. Потому-то я к тебе и приехал.

— Я принёс тебе все имеющиеся в архиве материалы по этому делу. Вот было тогда раздолье для сплетников! Сначала считали, что это самоубийство, он ведь очень тяжело переживал смерть жены. Но официально было объявлено, что это несчастный случай. В тот день как раз прошёл дождь, и на скользких камнях по краю ущелья легко было оступиться, да и не молод он уже был.

— Кто был его наследником? — спросил Квиллер.

— Дом свой он отписал округу, просил устроить в нём музей коневодства; ликвидные ценные бумаги были завещаны сестре; а клиника отошла к сыну.

— А чем занимается Дик?

— Хороший вопрос. Со своими бизнес-идеями он мотался по всей стране, домой приезжал изредка — родителей навестить… Могу только добавить, что несколько лет назад он был замешан в крупном скандале. Он запросил разрешение устроить здесь трек для мотоциклетных гонок. Приобрёл несколько акров земли в западной части округа по соседству с шикарными кондоминиумами. Ну те и схватились за оружие. Подняли форменный бунт. Бомбардировали нашу газету возмущ ёными письмами, заявляя, что из затеи Дика ничего хорошего не выйдет — один только шум, грязь, вонь; дескать, цены на недвижимость в районе упадут, движение транспорта по спокойной окружной дороге будет нарушено, а о воскресном семейном отдыхе можно будет позабыть.

— Представляю, как все это было неприятно для доктора Торстона, — сочувственно покачал головой Квиллер.

— Его пациенты и поклонники были возмущены Диком, и прополз слушок, что Дик приобрёл эту землю в счёт долга, который кому-то полагалось отдать ему за проигрыш. Доктор никак не соглашался признать то, что всем давно было известно: Дик заядлый игрок.

Квиллер почувствовал, как у него топорщатся усы, и вспомнил скандал, учиненный Коко накануне при прослушивании оперы Прокофьева.

— И чем же это кончилось?

— Дик исчез со сцены, землю выставили на продажу. По общему мнению, отец заплатил ему, чтобы он уехал. Для доктора это, наверно, был страшный удар, да ещё так скоро после смерти жены…

— Прежние друзья Дика говорят, что в школе он пользовался всеобщей любовью. Как жаль, что всё так сложилось и он запятнал честное имя Теккереев… — вздохнул Квиллер.

— Да, во время мотоциклетного скандала он нажил себе много врагов в Локмастере. — Мак-Дайармид понизил голос. — Честно говоря, когда сплетни о самоубийстве поутихли, кое-кто даже стал намекать на отцеубийство. Уж больно быстро Дик продал клинику отца, поэтому происшествие в ущелье стало многим казаться подозрительным. Дик сообщил полиции, что отец вышел в свой поход на рассвете, чтобы не сталкиваться с воскресными толпами туристов, и собирался вернуться в полдень, а потом они думали отправиться на воскресный обед в «Конь-огонь». Когда отец не пришёл даже к трём часам, Дик уведомил полицию. В этих заметках, которые я тебе принёс, обо всём рассказано. Доморощенные сыщики подняли даже вопрос о туристских башмаках. Дик утверждал, что он никогда не ходил в походы, а в местном магазине засвидетельствовали, что как раз накануне несчастного случая с отцом Дик купил у них спортивные туфли… Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

В понедельник вечером в аэропорту приземлился рейсовый самолёт, и пассажиры с чемоданами и сумками стали спускаться по трапу. Среди них был рослый седой человек с вещевым мешком. Он бросал быстрые взгляды по сторонам.

Квиллер выступил ему навстречу.

— Мистер Симмонс! «Лимузины Квиллера» к вашим услугам!

Вещевой мешок тут же был переложен в другую руку, а крепкая правая ладонь протянута встречающему.

— Это вы и есть тот знаменитый Квиллер? Я Марк Симмонс.

— Приветствую вас на мускаунтской земле! У вас есть ещё багаж?

— Ещё одна сумка. Тельма велела мне прихватить смокинг.

— Какая у вас сумка?

— Синяя нейлоновая. С красной полосой.

— Эй, мистер К.! — окликнул Квиллера раздатчик багажа. — Которая из сумок ваша?

— Синяя нейлоновая с красной полосой, но я согласен на любую другую, которая получше.

Приехавший глубоко втянул в себя воздух.

— Какой аромат! Как вы этого добиваетесь?

— Производственный секрет! Не вдыхайте слишком глубоко — можете взлететь!

Как только они сели в машину и направились в Пикакс, завязалась оживлённая беседа, не смолкавшая до самого конца пути.

— Ну, Квилл, как вам наша Тельма?

— Потрясающая женщина! Только она вовсе не ваша, а наша! Мы просто отпускали её к вам всего-навсего на шестьдесят лет. А вы сами уроженец Западного побережья?

— Никак нет! Я родом из Индианы. Отбывая воинскую повинность, познакомился с девушкой из Лос-Анджелеса и увязался за ней. Идеальный брак — дочь и два сына, все женаты. Есть внуки. Жаловаться мне не на что. Жизнь прожил отличную. Теперь шесть лет как вдовец. Пять лет как вышел на пенсию. Нанимаюсь время от времени в охрану. Вот и с Тельмой так познакомился.

— Я слышал, что вы, Марк, очень ей помогали.

— Зовите меня Симмонс. Так меня и в армии звали, и в полиции. Одна только Тельма величала меня «мистер».

— Тельма и газета «Нью-Йорк таймс», — вставил Квиллер.

— Тельма — мудрая женщина, одного не пойму, зачем ей, в её годы, вздумалось переезжать сюда, чтобы помочь племяннику? Он же взрослый мужчина. Вы ведь знакомы с ним, Квилл? Что вы о нём можете сказать?

— Чересчур улыбчивый.

— Ясно!.. А это что за штуковина? — показал он на высокое полуразрушенное сооружение.

— А это остатки копра шахты. Обозначает, что здесь заброшенная выработка. Раньше тут было десять шахт. Когда они закрылись, Мускаунти на тридцать лет погрузился в депрессию.

— Да, Тельма мне про это рассказывала! Её отец — она зовёт его папкой — был ведь бедным фермером, пока не разбогател на картофельных чипсах.

Квиллер бросил быстрый взгляд на своего пассажира, ожидая заметить в его лице лукавство или смешливую искру в глазах. Ничего подобного. Выходит, миф о картофельных чипсах был принят на Западном побережье.

— Тельма рассказывала вам о моём амбаре? — спросил Квиллер.

— Ещё бы! Я жду не дождусь, когда его увижу.

— Тогда хочу сделать вам предложение, — сказал Квиллер. — Тельма собирается поселить вас в гостинице, так как в её комнате для гостей сейчас обитает Дик, он занимается делами киноклуба. А рядом с моим амбаром имеется свободное помещение, которое вам вполне бы подошло. От Приятной улицы оно в нескольких кварталах, у вас будет ключ от какого-нибудь автомобиля Тельмы, так что общайтесь с ней, сколько захотите.

— Звучит заманчиво, — отозвался Симмонс. — Это куда лучше, чем водвориться к двум женщинам, пяти попугаям и чересчур улыбчивому парню. И хотя мне нравится, как Дженис готовит, её вафлями я сыт по горло. Вы с Дженис знакомы?

— Конечно. Она милая женщина и по-настоящему предана Тельме, так о ней печётся!.. Она собиралась подготовить к вашему приезду ту квартиру, о которой я вам сказал, — зайти, развесить полотенца, застелить кровать и подбросить что-нибудь в холодильник.

— Узнаю Дженис, — улыбнулся Симмонс.

У одного угла на Мейн-стрит Квиллер остановился.

— Посмотрите на эту улицу. Как она вам нравится?

— Чистый Диснейленд.

— Это Приятная улица, дом Тельмы третий слева.

На площади с круговым движением Квиллер подъехал к большому каменному зданию.

— Когда-то здесь было богатейшее собрание антиквариата, но все сгорело… Если хотите знать — поджог. А теперь тут небольшой театр для всяких представлений… На его задах расположен старинный каретный сарай на четыре экипажа, а наверху — бывшие помещения для слуг. Вот туда-то я вас и намерен поселить, пока вы в Пикаксе. Давайте забросим ваш багаж и через лесок подадимся к моему амбару, а там уж выпьем.

— Похоже, я не захочу обратно в Калифорнию, — заметил Симмонс.

— А как вы относитесь к кошкам? У меня ведь два сиамца.

— Кошки, собаки, хомяки, белые мыши — у моих ребят кого только не было, мне всё едино. Вот Тельма, та кошек не выносит.

— Это нам известно. Когда я устраивал в её честь приём с шампанским, моих красавцев пришлось спрятать.

Они миновали густой лесок и выехали на поляну, где подобно средневековому замку возвышался восьмиугольный четырёхэтажный яблочный амбар.

— Обалдеть! — воскликнул Симмонс.

— Подождите, сейчас увидите, что внутри! Квиллер привык к ахам, охам и восторгам тех, кто впервые вступал в его владения, но этот выходец из Индианы потерял дар речи при виде необъятного помещения с балконами, лестницами, пандусами, стропилами на высоте четвёртого этажа и с огромным белым кубом в центре.

— Что будете пить? — спросил Квиллер.

Его гость с трудом опомнился от шока и проронил:

Немного виски с содовой.

Глава двадцатая

Другу Тельмы мистеру Симмонсу так понравились амбар и сиамцы, удостоившие его своим вниманием, что он с большой неохотой отправился с заехавшей за ним Дженис на обед в «Старую мельницу». Был туда приглашён и Квиллер, но он объяснил, что должен присутствовать на чрезвычайно важном мероприятии.

Речь шла о генеральной репетиции ревю «Китти-Кэт», где, между прочим, полностью подтвердилось мнение Квиллера, что ведомая на поводке кошка пойдёт куда ей вздумается, а вовсе не туда, куда ей приказывают. Гольф Стрим, например, поёрзав, будто его одолели блохи, в конце концов уселся посреди сцены и стал отчаянно чесаться. Никодим — кот Ника Бамбы, — брезгливо обнажая клыки, тщательно принюхивался к каждому чуть заметному пятнышку на полу. Решено было поэтому во время процессии нести всех кошек на руках или прибегнуть к какому-то другому способу их перемещения. В остальном же репетиция прошла гладко. Группа импровизированного танца и акробаты успешно опробовали сцену и свои кошачьи костюмы, мохнатые и хвостатые.

На закреплённом экране, на заднике сцены, Буши показывал заготовленные им слайды из жизни котов. Каждому концертному номеру полагался отдельный слайд. Буши обошёл всю Приятную улицу, делая снимки в кошачьих колониях. На слайдах ползали и копошились крошечные зверушки с большими ушами и забавными узорами на шкурках. Снял Буши и одну из кошек-мамаш — она кормила свой выводок, дразнила детенышей, шлёпая их мягкой лапкой, перетаскивала с места на место, ласково придерживая зубами за загривок.

Потом устроители обдумывали торжественный финал. Все кошки должны были доставляться в Дом оперы в специальных корзинках и сидеть в них, пока не придёт время их выхода на сцену. Корзинки с кошками предполагалось разместить в гримуборных и других комнатах за кулисами. Таким образом надеялись избежать кровопролития.

Перед именитыми гражданами, собравшимися на брифинг, выступила Хикси.

— До финала программа концерта будет лёгкой и развлекательной: весёлые песенки и танцы, юмористические стишки, — сказала она, — и вдруг атмосфера изменится: в зале зазвучит марш Элгара[20]. настраивая всех на торжественный лад, и начнётся шествие выдающихся жителей нашего города — они с достоинством, один за другим, проследуют по сцене, неся на руках своих любимцев…

— А если из зрительного зала вдруг раздадутся выкрики и свист? — спросил Квиллер.

— Зрители будут проинструктированы, их предупредят, что кроме вежливых аплодисментов никакие изъявления чувств не допускаются, — объяснила Хикси. — Когда последняя кошка покинет сцену, тогда пусть свистят, кричат и устраивают овацию.

— А как нам следует одеться? — спросил кто-то.

— Как угодно, но цвет одежды должен быть нейтральным, предпочтительнее серый, коричневый, чёрный — такой, чтобы оттенить окрас вашей кошки.

— Ну а как с этим легким успокоительным?

— Каждому из вас будет вручен конверт с капсулой, дома перед шествием её надо открыть и посыпать порошком кошачью еду.

— А лишнего конверта у вас не найдётся? — раздался робкий голос. — Мне бы самой успокоительное не помешало.

На следующий вечер участники программы «Китти-Кэт» получили в своё распоряжение здание Дома оперы, а через двадцать четыре часа в нём собиралась праздновать открытие киноклуба Тельма Теккерей. Этому вечеру по разным причинам суждено было запечатлеться в памяти жителей Пикакса.

Тротуар перед входом в здание оперы застелили красным ковром. Над входом натянули парусиновый тент. Толпа газетных фоторепортеров топталась в предвкушении. Студенты колледжа в футболках с надписью «Китти-Кэт» отводили машины приехавших на парковку.

На концерт полагалось явиться в вечерних костюмах, поэтому зрители были в смокингах и в длинных платьях. Их рассаживали перед сценой за круглые столики, в удобные вращающиеся кресла. Потом новая стайка студентов в футболках «Китти-Кэт» разнесла по столикам шампанское в ведерках со льдом и расставила бокалы.

Когда свет в зале начал затухать, зрителей в своей непосредственной манере приветствовал Уэзерби Гуд, потом он уселся за пианино и сыграл «Котёнка на клавишах». Эту пьеску для разминки пальцев последние семьдесят пять лет играли в Мускаунти все дети, обучающиеся музыке.

Потом Ханна Мак-Леод спела песню на слова Ноэла Коуарда «Ну-ка, Чарли, догони меня». Квиллер прочёл лукавые стихи Т. С. Элиота о «джелли-кошках» и о знаменитых котах Голодранце и Хитролапом[21].

Наряженные в хвостатые костюмы танцовщики сплясали кошачью польку и джигу, а акробаты по-кошачьи попрыгали и покувыркались. В паузе между их выступлениями на авансцену вышел шестифутовый с лишком верзила — Дерек Каттлбринк, единственный в Мускаунти исполнитель кантри, и, настроив гитару, спел весьма оригинальную песенку, а именно:

Мы китти-кэт — котятки,
Весёлые зверятки.
Мы только учимся ходить,
Но ловко ловим мух.
А вы, чем за одним следить,
Возьмите лучше двух.

И всё это время зрители заворожённо следили за разворачивающимися на экране сценами из жизни котят.

Затем сцена на миг погрузилась в темноту, зал заполнили мощные аккорды элгаровского марша, и неизвестно откуда исходящий голос объявил:

— В течение предстоящего шествия кошек просьба ограничиваться вежливыми аплодисментами.

И торжественное шествие началось. Тот же «невидимый» голос объявлял о каждой паре участников, вступавшей на сцену. Каждая пара медленно проплывала перед зрителями, не удостаивая вниманием их вежливые аплодисменты.

— Её честь мэр Аманда Гудвинтер и Квинси…

— Метеоролог Уэзерби Гуд и Гольф Стрим…

— Автор кулинарной колонки во «Всякой всячине» Милдред Райкер и Тулуза…

— Обладатель многочисленных призов, резчик по дереву Дуглас Бетьюн и Уинстон Черчилль…

— Доктор Диана Ланспик и Гипо…

— Управляющий гостиницей «Щелкунчик» Ник Бамба и Никодим…

— Профессора Дженни и Рут Кавендиш с Усси и Умми: сокращенно от Успокоения и Умиротворения…

— Школьный инспектор Лайл Комптон и Сократ…

— Директор публичной библиотеки Полли Дункан и Брут…

— И последние, но на деле главные: журналист Джеймс Макинтош Квиллер и Као Ко Кун!

Вежливые аплодисменты переросли в овацию, весёлые замечания перешли в одобрительный рев. Кто-то выкрикнул:

— Крутой Коко!

Кот, восседавший на плече Квиллера, встревоженно смотрел в тёмный зрительный зал. И вдруг, ослепленный огнями рампы, он взмыл в воздух, вырвав из рук хозяина поводок, метнулся со сцены на столики первого ряда. Визг и вопли только перепугали его ещё больше, и, таща за собой поводок, он полетел через зал, перескакивая через головы сидящих, приземляясь на спины и плечи, опрокидывая бутылки с шампанским и бокалы.

— Заприте двери! — взревел Квиллер.

Наткнувшись на препятствие, кот повернул назад, галопом пронесся по другому ряду столиков, по головам и коленям сидящих и неожиданно замер на месте.

— ВКУСНЕНЬКОЕ!!! — рявкнул Квиллер, и Коко, сделав новый круг по головам и плечам, вернулся на сцену.

К тому времени как Квиллер поймал обезумевшего кота, других уже увезли по домам, и за кулисами на столе возвышалась груда украшенных стразами поводков и ошейников. Квиллер приобщил к ним поводок Коко и засунул того в корзину — ждать, когда хозяин поможет остальным организаторам с уборкой.

Хикси, Мак-Леоды и Мэвис Адамс подбирали пустые бутылки и бокалы. К счастью, ничего не разбилось, да и луж от опрокинутого шампанского не оказалось. Требовалось только расставить по местам столики и стулья.

— Ну, этот Коко! Вот мастер производить фурор! — восхищалась Хикси.

— Вряд ли его номер пойдёт на пользу программе «Возьмите котёночка», — сердито проворчал Квиллер.

— А ты давал ему успокоительное?

— Подсыпал порошок в его еду, как ты велела, — ответил Квиллер.

И внезапно похолодел. Швырнув корзину с котом на заднее сиденье, он стрелой помчался к себе в амбар. Приехав, он, даже не забрав Коко из машины, бросился в кухню изучать стоящие под столом кошачьи миски.

Обе были чисто вылизаны. Не перепутал ли Коко миски? И где Юм-Юм? Квиллер нашёл её на коврике перед камином: Юм-Юм лежала на боку, словно испустив дух. Квилл позвал её по имени, и она, чуть приподняв голову, посмотрела на него остекленевшими глазами… Всё ясно! Коко почуял, что в еду что-то подмешано, оттолкнул Юм-Юм от её миски и нагло сожрал её порцию, а она заглотала угощенье с успокоительным, предназначенное Коко. Новая еда ей понравилась!

Через несколько минут из Индейской Деревни позвонила Полли.

— Квилл! Что случилось? Ты забыл дать Коко успокоительное?

— Полли, ты не поверишь! — начал объяснять Квиллер. — Сиамцы никогда не путают миски. Миска Коко всегда стоит справа, а он прекрасно разбирается, где право, где лево, но тут он учуял в своей еде что-то подозрительное. Уж не знаю как, но он заставил Юм-Юм поменяться местами, и она умяла не только успокоительное, но и всю большую порцию Коко. Теперь валяется без задних ног!

Первая неделя существования киноклуба была отмечена невиданным для Мускаунти ураганом. Согласно метеосводке, атмосферный фронт, несущий непогоду, завис над Канадой, с каждым днём набирая силу. Поэтому Буши отложил предполагавшийся круиз с Тельмой, Дженис и их гостем, а Квиллер пораньше забросил в редакцию очередной материал для своей колонки и спокойно обосновался у себя в амбаре, но сиамцы нервничали.

И вдруг позвонил Симмонс.

— Квилл, вы очень заняты? Дело в том, что Тельма просит меня завезти вам кое-что.

Через пять минут зелёная машина Тельмы уже въехала во двор амбара.

— Ну как вам живется над каретным сараем? — поинтересовался у гостя Квиллер.

— Отлично! Уезжать не хочется.

— Пока и спешить некуда, — успокоил его Квиллер, — помещение свободно весь май. Ну, располагайтесь… Как насчёт глотка виски?

— Не помешает! Скорей, поможет. — И Симмонс вручил Квиллеру полиэтиленовый пакет.

— Глазам не верю! — воскликнул Квиллер, заглянув в него. — Где она его нашла?

— Это длинная история, — ответил Симмонс.

Они уселись в глубокие, обложенные мягкими подушками кресла, и разговор, как обычно, поначалу пошёл о погоде. На них надвигался грандиозный шторм. У Коко шерсть стояла дыбом, как наэлектризованная. Он накрывал ухо левой лапой — неизвестно, почему не правой, — и время от времени вдруг срывается с места и со скоростью девяносто миль в час взбегал вверх по пандусу, потом с такой же скоростью несся вниз. А Юм-Юм уже предусмотрительно спряталась под коврик у камина.

— Ну так что за длинная история? — нарочито равнодушно осведомился Квиллер.

— Значит, так, — начал его гость. — Тельма рано утром, когда Дика в клубе ещё не было, отправилась туда посмотреть, всё ли в порядке. Оглядев кабинет Дика, она решила, что он чересчур шикует. Он завёл у себя маленький бар с большим запасом спиртного. И даже разжился двумя хрустальными графинами. Там же Тельма увидела и серебряный поднос. Ей захотелось взглянуть, какой пробы серебро, она перевернула его и увидела на дне ваше имя… Ну и решила, что Дику она ничего не скажет, а поднос заберёт. И вот он перед вами!

«Всё сходится, — подумал Квиллер. — В тот день была уборка… Я помогал Буши фотографировать шляпы… Дик привёз мне подарок от Тельмы и увидел поднос, его начистила миссис Фулгров».

— Что ж, спасибо большое. Даже не знаю, что и сказать.

— Скажите, что согласны со мной: у парня клептомания! Тельма наконец примирилась с этой мыслью. Она тут стала просматривать его стол, искала, нет ли в нём одной пропавшей ценной вещицы, но не нашла ничего, кроме револьвера в нижнем ящике. Теперь она волнуется, зарегистрирован ли он.

— Симмонс! Это всё крайне любопытно! А что это за ценная вещица?

— Наручные часы её «папки», они сорок лет лежали на столике у её кровати. Золотой «ролекс» с ручным заводом.

— Можно вам ещё налить?

Симмонс некоторое время молча пил виски, а Юм-Юм играла шнурками его ботинок.

— Квилл, вы пользуетесь карманным диктофоном? — вдруг спросил Симмонс.

— Постоянно.

— Я всучил такой Тельме. Женщина в её возрасте, при её положении, с её состоянием должна всегда иметь при себе диктофон. У них же с этим Улыбчивым случаются схватки, мало ли что взбредёт в голову такому прохвосту! Честно говоря, Квилл, я беспокоюсь за Тельму… Похоже, она считает, что хорошо пристроила своего племянничка, но ему нельзя доверять! По всему видно — он азартный игрок. Понадобится заплатить долг, он и на преступление пойдёт, а продуется в пух и прах — покончит с собой. Тельма же ни за что не признает, что Дик заядлый игрок, так же как она не хочет верить тому, что её папаша был бутлегером. И чего она осторожничает? Неужели так боится повредить своему имиджу?

— Ах так! Выходит, вы знаете, что он был бутлегером! — воскликнул Квилл.

— Я знаю, что этот берег был главным пристанищем для контрабандистов из Канады, а это дело более выгодное, чем картофельные чипсы.

— Видимо, закрывать глаза на правду — в крови у этого семейства, — сказал Квиллер. — Я прочёл все письма брата Тельмы, он пишет ей о денежных затруднениях Дика, но ни словом не упоминает, что сын — игрок, хотя всем их знакомым это было ясно как божий день.

— А наш Улыбчивый, как только отец умер, стал осаждать Калифорнию и облизывать свою тетку.

— Йау! — вдруг пронзительно взвыл Коко, и в то же мгновение все причудливые окна амбара осветились от вспышки сине-белой молнии, а сразу за ней загрохотал гром, эхом перекатываясь в огромном амбаре. Завыл ветер. По стенам захлестал дождь.

Продолжать разговор при таком буйстве стихии над их головами собеседники были не в состоянии, Симмонс даже впился в ручки кресла, ожидая, что крыша с минуты на минуту рухнет им на головы.

Но постепенно промежутки между вспышками молний и раскатами грома удлинились, и гроза стала перемещаться в другую сторону.

— Ну, видите, у вас в Калифорнии оползни и землетрясения, а у нас — наши северные бури, да ещё посмотрите, какие они зимой, со снегом!

— Ну что, дорогие слушатели? Здорово было наблюдать эту заварушку? — обратился по радио к своей аудитории на другой день Уэзерби Гуд. — Кое-где произошли небольшие наводнения: люки не справились с обилием воды, но в целом дождь хорошо увлажнил землю, мы его давно ждали. Зато теперь можно без угрызений совести поливать свою герань и принимать душ, не чувствуя себя грешником перед засыхающей растительностью. И торжественному открытию Киноклуба Тельмы будет приветственно улыбаться солнце! Все приглашённые на премьерный показ смогут разодеться в пух и прах, а на мне будут мои новые запонки.

Глава двадцать первая

В вечер открытия киноклуба Квиллера и Полли не было в числе зрителей. Квиллер объяснил Тельме, что он счёл уместным уступить свои места заядлым киноманам, и Тельма его простила.

На самом-то деле Квиллера и Полли больше интересовал фильм, запланированный на следующую неделю, — «Анна Кристи», снятый по драме Юджина О'Нила в тысяча девятьсот тридцатом году. В нём зрители впервые услышали хрипловатый голос Греты Гарбо: «Дай-ка мне виски, детка, да не скупись».

Однако Квиллер не остался в стороне от торжеств и, соблюдая ритуал, послал Тельме в киноклуб длинную поздравительную телеграмму, а домой — дюжину красных роз.

Они с Полли ужинали в этот вечер в «Старой мельнице», но попали лишь во второй поток посетителей, так как первыми обслуживали тех, кто отправлялся на открытие киноклуба. Дерек Каттлбринк посадил их за столик, над которым висел серп.

— Сегодня удалось карри с крабами, — доложил он.

— А что, обычно оно не удаётся? — спросил Квиллер. — А может, дело в том, что первый поток мало его брал, а у вас погреба ломятся?

— За такие слова получите суп с мухой, — усмехнулся Дерек.

— Надеюсь, начальство не слышит этого обмена любезностями, — не выдержала Полли.

Владелица ресторана Элизабет Харт как раз направлялась к их столику.

— Как я рада видеть вас, Полли! Я помню, что вы любите карри. Попробуйте калькуттских крабов! Квилл, спасибо, что направили Тельму в нашу галерею. Она пришлёт к нам шляпы в воскресенье, до тех пор она занимается киноклубом. Так что выставка откроется в следующую субботу. Наверно, с островов прибудет целая флотилия. Прессе это понравится. И нам удалось заполучить нью-йоркскую манекенщицу, она будет демонстрировать шляпы и сниматься в них.

Полли и Квиллер действительно заказали крабов по-калькуттски и всласть ими полакомились. Насытившись, Квиллер сообщил Полли, что нашёлся его серебряный поднос.

— Где же он был? — полюбопытствовала Полли.

— Лежал в полиэтиленовом пакете.

— А! Это миссис Фулгров здорово придумала! Она всегда знает, что делает. Конечно, в мешке поднос не так быстро потускнеет. Ведь каждый раз, когда серебряную посуду чистят специальным порошком, малюсенькие частицы серебра отваливаются.

Потом Квиллер рассказал Полли, что его порадовал визитом друг Тельмы мистер Симмонс, но не посвятил её в суть разговора.

— Его зовут Марк, — сказал Квиллер.

— Очень люблю это имя, — откликнулась Полли. — Отец, бывало, говорил, что те, кого зовут Марк, Мэтью, Люк или Джон[22], имеют в жизни преимущество перед Джорджами и Уолтерами. А его самого звали Орвил.

— Я не раз подумывал посвятить одну из моих статеек именам, — сказал Квиллер. — Почему родители награждают своих отпрысков тем или иным именем? Ведь сколько людей всю жизнь ненавидят данное им имя! Моя мать, например, назвала меня Мерлин. А одного моего знакомого чуть не назвали Мелроузом. И что интересно: в каждом поколении своя мода на имена! Небось в двадцать первом веке ни одну девчонку Тельмой не назовут. А когда-то была мода давать девочкам имена с буквой «т» в конце или в середине: Марта, Берта, Дороти, Эдит, Этель, Саманта, Джудит.

— Знаешь, Квилл, иногда ты рассуждаешь точь-в-точь как мой отец, — заметила Полли.

Следующий день был у Полли рабочим, и после обеда Квиллер отвёз её прямо домой. Приехав в амбар, он обнаружил, что Коко исполняет свой любимый ритуальный танец — подражает кузнечикам, а это означало, что на автоответчике оставлено сообщение.

Звонок был от Дженис: «Квилл, мне надо с вами поговорить. Это очень важно. Можно звонить до полуночи».

Он сейчас же набрал её номер.

— Что-нибудь случилось, Дженис?

— Очень грустная новость, — печально сказала Дженис. — Пока мистер Симмонс был в клубе, на его имя пришло сообщение. Его дочь в Калифорнии попала в автокатастрофу, сейчас она в больнице, в тяжёлом состоянии. Мистер Симмонс завтра вылетает домой.

— Вот беда! — опечалился Квиллер. — Я готов отвезти его в аэропорт.

— Это было бы хорошо. Я бы и сама его отвезла, но могу в любой момент понадобиться Тельме. Понимаете, в первую же неделю в клубе возникли некоторые проблемы. Так что мы будем вам очень обязаны, Квилл.

— Не о чем говорить. Это единственное, чем я могу помочь.

Таким образом, Квиллеру предоставлялся последний шанс поговорить с доверенным лицом Тельмы, её советчиком и самоявленным сторожевым псом.

Рано утром в четверг Квиллер заехал за встревоженным мистером Симмонсом.

— Есть какие-нибудь новости из больницы?

— Ничего не могу узнать! Что произошло? Где это случилось? По чьей вине? Дочь всегда ездит крайне осторожно. Какие у неё повреждения? Я ни на минуту не заснул сегодня ночью. Подумать только, моя тридцатидвухлетняя дочь, мать двоих детей, лежит где-то за две тысячи миль от меня в больнице. Так что мне сейчас не до забот о восьмидесятидвухлетней даме, у которой денег куры не клюют, а она хочет оставить всё родственнику-подонку!

— Забудьте о Тельме, — сказал Квиллер. — Я займусь ею и сделаю всё, что понадобится. Но только мне нужны от вас кое-какие сведения.

— Ну, во-первых, в Калифорнии она назначила меня своим поверенным. А здесь я просил её передать эти обязанности кому-нибудь из местных. Но пока так ничего и не сделано. Когда она приехала сюда, её до того распирали родственные чувства и великодушие, что она написала новое завещание и оставила все этому Улыбчивому! Опасная ошибка! Завещание необходимо переделать, пока не поздно! Она вами восхищается, так что вы могли бы вбить ей в голову хоть чуточку здравого смысла. Ведь она — женщина умная, удачливая, независимая, но её сбивает с толку сентиментальная, слезливая преданность «милому Малышу», который играл на флейте, лечил животных и так чудесно воспитывал сына — дарил ему всё, чего бы тот ни пожелал. Точно так же она вздыхает по своему «дорогому папке», который порадовал мир изобретением новых картофельных чипсов и без памяти любил своих деток. Он оставил ей свои золотые наручные часы, и она сорок лет каждое утро заводила их. А недавно, представьте, они куда-то исчезли! Куда бы это?

— Один вопрос, Симмонс. А о том, что у Тельмы вскоре после того, как она сюда приехала, похитили попугаев и требовали за них выкуп, вам рассказывали?

— Нет! — рявкнул Симмонс. — Интересно почему?

— Наверно, она боялась вам говорить, а может, стеснялась. Это случилось в воскресенье, когда я устраивал в амбаре приём в её честь.

За два дня до этого «Всякая всячина» опубликовала её фото с двумя попугаями. Но одно с другим никак не связано. По-моему, кражу попугаев организовал кто-то из своих. Кто-то, кто знал, как она любит этих птиц. Кто-то, кто знал, что дома в это время никого не будет — да, собственно, и на всей Приятной улице никого дома не должно было быть, за одним исключением. Супруги О'Делл ушли с приёма раньше и видели, как во двор дома Теккереев въехал грузовой фургон и через несколько минут уехал. Кто-то знал и о том, что этих больших говорливых птиц надо держать в накрытых чем-нибудь клетках. И кто-то знал о баснословной коллекции драгоценностей, которую Тельма хранила где-то в доме. Выкуп потребовали доставить немедленно, а иначе… Дик прослыл героем, когда выручил попугаев живыми, передав требуемый выкуп.

— И наши девочки его даже не заподозрили?

— Если даже и заподозрили, Тельма решила забыть об этом деле. Но это ещё не всё. В ту ночь в округе Биксби видели, как на просёлочной дороге встретились два грузовых фургона, из одного в другой перегрузили большие квадратные коробки. Шериф решил, что в них были телевизоры, недавно украденные из магазина. Но вот что любопытно: водитель того фургона, куда перегрузили ящики, прежде чем уехать, застрелил другого. Я считаю, что это Дик убил второго водителя, и он не только выручил птиц, но и присвоил себе выкуп. Несомненно, он знает, кто торгует крадеными драгоценностями.

— Необходимо срочно предупредить Тельму! — воскликнул Симмонс.

— Лучше всего это мог бы сделать давний её друг и телохранитель, — ответил Квиллер. — Если не возражаете, я вооружу вас ещё кое-какими данными… Когда Торстон Теккерей нашёл свою смерть в ущелье у Блэк-Крик, официально это было истолковано как несчастный случай. Но то, что Дик рассказал полиции, не совпадает с последним письмом его отца к Тельме. Тот пишет, что Дик, навестив его, изъявил желание пойти с ним на прогулку в ущелье и даже собирается купить спортивные туфли. В тех же вырезках из локмастерской газеты, которые мне показали, говорится, что Дик дома дожидался возвращения отца из ущелья, так как они вместе собирались пойти в ресторан.

— Будь я адвокатом дьявола, Квилл, я бы сказал, что Дик просто передумал идти на прогулку. Но этот конкретный дьявол мне известен, и потому я убеждён: к его походным башмакам прилипла грязь.

Через два дня после внезапного отъезда Симмонса, через три — после открытия киноклуба и через четыре после бури с грозой Квиллеру позвонил Буши.

— Я тут рядышком. Хочешь послушать, как развиваются отношения Бушленд — Теккерей?

Квиллер знал, что Буши послал Тельме глянцевые фотографии с попугаями. Знал также, что Буши взялся напечатать ещё один портрет её брата — на матовой бумаге — и собирался вставить его в рамку.

До ушей Квиллера дошли и слухи, что сама Тельма позировала Буши в его студии и, увидев готовый снимок, заявила:

— Тут я похожа на себя больше, чем на всех моих других фотографиях. Он ухватил то, что я чувствую.

«Что же ещё произошло?»

Когда Буши приехал, они, захватив кофеварку и тарелку хрустящих хлебцев из Шотландской пекарни, отправились в беседку.

— Этот хлебец был бы вполне ничего, если бы его полили шоколадной глазурью и сдобрили толчёными орехами, — заметил Буши.

— Что ты несёшь! Тебя больше не пустят в Шотландию! Ну, как твои дела? Всё ещё ублажаешь наследницу картофельного состояния?

— Хм! Если хочешь знать, она утверждает, что все лысые мужчины очень сексуальны. Я зову её леди Тельма, она меня — мистер Буши. А вчера она попросила меня об очень странной услуге. Дала мне зелёный абонемент на право посещения ночных сеансов в киноклубе и попросила немного там пошпионить. Я бы это так назвал. Она хочет знать, кто посещает ночные сеансы и как ведут себя посетители. Сказала, что все, кто бывает на вечерних сеансах, люди приличные, понимающие толк в фильмах.

— Ну и ты пошёл?

— Я ей объяснил, что всю неделю занят и схожу в будущую среду. А ещё она меня предупредила, чтобы я в клубе ни с кем не пускался в разговоры… Как тебе всё это нравится, Квилл? Видно, она подозревает, что на ночных сеансах творятся всякие грязные делишки.

— Возможно, те, кто живёт напротив клуба, жалуются на шум и гомон в три часа ночи. Очень интересно, что тебе удастся разнюхать. Да, между прочим, а твои фотографии шляп Тельма видела?

— Да, и в восторге.

— Её племянник и Дженис завтра повезут шляпы в Мусвилль на выставку, а я повезу Тельму. Не исключено, и мне найдётся что порассказать.

В воскресенье после полудня двадцать четыре коробки со шляпами Тельмы были аккуратно размещены в машине. Сама Тельма волновалась так, будто её любимому ребенку предстояло играть главную роль в школьной постановке «Моей прекрасной леди».

Процессия двинулась — фургон со шляпами впереди; Дженис, сидевшая в нём, уже бывала в тех краях и хорошо знала маршрут. Попав на Песочную дорогу, ехать надо было прямо до самого Мусвилля.

Пытаясь унять волнение Тельмы, Квиллер тешил её мусвилльскими легендами — о Песочном великане, жившем в дюне над городом, откуда иногда, когда он свирепел, раздавалось грозное рычание… о таинственной судьбе «Дженни Ли» — рыбачьей лодки, принадлежавшей одному из предков Буши… о том…

— Для чего здесь прорыты канавы? — вдруг спросила Тельма.

— Это дренажные канавы. Благодаря им фермерские участки не заливает вода после сильных дождей. Вы ещё увидите на этой дороге много знаков, указывающих на то, что мы попали во владения фермеров.

Как раз впереди, со скоростью двадцать миль в час, урча полз большой трактор.

— Когда едешь через фермерские земли, надо запастись терпением и не жаловаться, что дорога грязная. Этот трактор недолго будет мельтешить перед нами, он просто перебирается с одного поля на другое.

Проселочная дорога с двухсторонним движением хоть и была вымощена, но утопала в грязи, поскольку по ней колесил тяжёлый сельхозтранспорт.

Квиллер ехал вслед за машиной, которую вёл Дик, а тому приходилось плестись за трактором. Но Дик Теккерей терпением не отличался, то и дело он выезжал на встречную полосу, стараясь обогнать трактор, но каждый раз ему приходилось возвращаться на прежнее место, так как навстречу обязательно выскакивал какой-нибудь автомобиль.

Квиллер умолк и с беспокойством следил за маневрами Дика.

— Ты бы угомонился, парень! — пробормотал он себе в усы.

Но Дик не успокаивался. Он опять выехал на встречную полосу. Водитель трактора со своего высокого сиденья делал ему знаки рукой, отгоняя назад. На встречной полосе показалась машина, её водитель отчаянно сигналил. Однако Дик только нажал на газ.

— Болван! Что он делает? — закричала Тельма.

Поняв наконец, что обгон не удался, Дик в последнюю минуту резко свернул влево. Покрытая грязью обочина была скользкой. Фургон скатился в канаву и рухнул в воду.

— О боже! — взвизгнула Тельма. — Мои шляпы! Дженис!

Движение на дороге встало. Тельма пыталась выпутаться из ремня безопасности.

— Нет! Нет! Оставайтесь в машине! — крикнул Квиллер, набиравший на мобильном телефоне 911. Ему было видно, что и водитель ехавшей навстречу машины делает то же самое. Тельма старалась нажать на ручку двери, но Квиллер так схватил её за запястье, что она даже вскрикнула.

Фермер слёз со своего трактора и побежал к фургону, который лежал в канаве вверх колёсами. Водитель встречной машины отгонял все появлявшиеся на дороге автомобили на другую сторону, чтобы освободить проезд. Через две-три минуты послышался вой сирен. Это с севера и с юга спешили машины шерифа, спасателей, две кареты «скорой помощи» и машина с лебедкой.

Квиллер выпустил руку Тельмы, и она, спрятав лицо в ладонях, застонала:

— Какой идиот! Какой идиот!

Что мог поделать Квиллер? Чем её успокоить? Он видел, как обшитые имитацией крокодиловой кожи коробки сначала поплыли по канаве, затем потонули. Он дважды пробовал заговорить с Тельмой, но она не отзывалась. «В шоке», — решил он и подозвал шерифа.

— Она всё видела. В фургоне её родные. Я за неё беспокоюсь — ей за восемьдесят.

Подошел врач проверить состояние Тельмы.

— С ней всё в порядке, — сказал он Квиллеру, — просто она разъярена, как сто тысяч чёртей.

Пострадавших извлекли из перевернувшегося фургона и на носилках погрузили в кареты «скорой помощи», которые умчали их в Пикакс, в больницу.

— Оба, по-видимому, в сознании, — сообщил Квиллер Тельме. — Немного погодя я свяжусь с больницей. А пока, извините меня, мне надо кое-куда позвонить. — Выйдя из машины с мобильным телефоном в руках, он вынул из кармана на внутренней стороне дверцы автомобиля телефонную книгу Мускаунти.

Прежде всего он позвонил Элизабет Харт, которая сначала ахнула, потом разволновалась за Тельму, потом расстроилась из-за сорванной выставки.

Затем Квиллер сообщил о случившемся в Индейскую Деревню личному врачу Тельмы Диане Ланспик.

И наконец, он позвонил Селии О'Делл, добровольному спасателю и помощнику, — она всегда точно знала, как надо действовать при разных несчастных случаях. Она заверила его, что сделает всё, что нужно. Когда они подъехали к Приятной улице, Селия уже ждала их. Прежде всего она осведомилась у Тельмы, не выпьет ли та чашечку какао.

— Нет, я хочу только одного — побыть немножко в моей «пирамиде».

Вскоре позвонила из больницы доктор Диана Ланспик и сообщила, что обоим пострадавшим была оказана необходимая помощь и их отпустили по домам.

Квиллер фыркнул в усы. У него не было ни малейшего желания видеть безголового племянника Тельмы и любезничать с ним, поэтому он очень обрадовался, когда Селия сказала, что их может забрать из больницы её муж.

Да, не так Квилл мечтал провести воскресные майские дни!

Но вскоре выяснилось, что сюрпризы ещё не закончились!

Когда он вернулся домой, ему показалось, что самозваный смотритель автоответчика просто взбесился! Как этот кот отличал важные звонки от обычных, оставалось загадкой. Быть может, он улавливал в голосе нетерпеливые нотки?

Первый звонок был от Симмонса.

«Жалко, что я вас не застал. Пока сижу в няньках у внуков. У дочери сломаны кости таза. Это больно, но могло быть хуже. Как только здесь все более или менее утрясётся, я позвоню и отчитаю Тельму — расскажу всё, что узнал от вас про похищение попугаев и про так называемый несчастный случай с её братом. Она должна гнать от себя этого улыбчивого негодяя!»

«Ты ещё не знаешь о шляпах…» — подумал Квиллер.

Буши оставил на автоответчике своё шпионское донесение:

«Последний ночной сеанс кончился в полночь. Половина посетителей разошлась по домам. Остальные отправились за кулисы, к игровым автоматам, выпивке и… хочешь верь, хочешь не верь — к маленькому экрану, на котором демонстрировался порнофильм. Порно чистейшей воды! И как сказать об этом Тельме? Да её удар хватит! Я проверил номера припаркованных у клуба машин — большинство их было из округа Биксби».

Глава двадцать вторая

Всегда любившая привлекать к себе внимание, Тельма теперь пользовалась им сверх всякой меры. Редкий заголовок на первых полосах мускаунтских газет обходился без фамилии Теккерей. Открытие киноклуба, великодушное разрешение использовать Дом оперы для благотворительной акции — всё это сделало Тельму героиней дня. Однако были и другие, не столь приятные новости.

В понедельник на первой странице газеты приковывало глаз сообщение:

Двадцать четыре произведения искусства погибли в канаве! Дик Теккерей обвиняется в лихачестве.

Во вторник новости были не столь потрясающи и менее драматичны:

В лесу обнаружена Старая Бревенчатая церковь… На кладбище при ней найдены могилы семейства Теккереев.

В среду никакие имена в заголовках новостей не упоминались.

В центре Пикакса создаются общественные туалеты. Продавцы и покупатели встретили постановление городского совета аплодисментами.

В четверг утром к Квиллеру по дороге в редакцию заехал Буши.

— Хотел тебя предупредить: сегодня отдел новостей стоит на ушах. Всё из-за скверных новостей, которые мне придётся докладывать Тельме. Если с ней прежде не случился удар, он хватит её, когда она откроет газету.

Газетные заголовки в этот день вопили:

Арестованы за непристойное поведение!

Задержаны три члена киноклуба -

участники стриптиза

на автомобильной парковке!

Как только газеты достигли библиотеки, Квиллеру позвонила Полли:

— Бедная Тельма! У меня просто сердце кровью обливается! Но как мы можем ей помочь? Не представляю!

Квиллер молчал.

— Квилл! Ты меня слышишь?

— Я размышляю, Полли!.. Тельма закаленный боец! Она напьется какао, посидит в своей «пирамиде» с любимыми попугаями, и киноклуб продолжит свою работу как ни в чём не бывало.

Желая убедиться, что он не ошибся, Квиллер немного погодя позвонил в клуб и прослушал автоответчик: «Все билеты на "Анну Кристи" с Гретой Гарбо в главной роли проданы. Если вы желаете заказать билеты на будущие сеансы, пожалуйста, нажмите кнопку ещё раз. На следующей неделе будет демонстрироваться последний немой фильм Чарли Чаплина "Огни большого города" тысяча девятьсот тридцать первого года».

Однако в пятницу обычно низкое давление Квиллера скакнуло вверх. Его друзья из «Всякой всячины» всегда старались держать его в курсе, когда речь шла о важных происшествиях. А на этот раз они особенно усердствовали: ведь дело касалось Тельмы Теккерей.

Сначала, прямо из машины, позвонил Буши:

— Одного из наших ребят послали сфотографировать вход в киноклуб, а он оказался заперт. Ребята говорят — закрыто до особого распоряжения.

Давний друг Квиллера Роджер Мак-Гиллеврей позвонил Квиллеру, подъезжая к полицейскому участку:

— В клубе была перестрелка.

Позвонил и Джуниор:

— Квилл, ты можешь побыстрей сдать свой материал? Сегодня придётся выпустить газету раньше обычного. В киноклубе произошло убийство.

Днём газета оповестила всех:

В столкновении с грабителями убит управляющий киноклубом. Труп Дика Теккерея обнаружила уборщица. Сейф взломан.

Квиллер был ошеломлён — не убийством: Дик, если уж на то пошло, всегда водился с тёмными личностями. Нет, Квиллер был вконец озадачен поведением Коко этой ночью — кот не выл, скорее… как-то радостно гугукал, словно торжествовал, утверждая свою правоту: «Я же вам говорил!..» Ох уж этот Коко! Когда непонятные звуки неожиданно разбудили Квиллера, тот решил, что Коко проглотил нечто непотребное и сейчас его вырвет в самом неподходящем месте. Но теперь… теперь было ясно, что кот ликовал не зря.

Квиллер послал Тельме цветы и соболезнующее письмо, едва удерживаясь, чтобы не написать: «Легко отделались!» Когда он позвонил в Калифорнию Симмонсу, тот сказал:

— Ну, по крайней мере, её жизни теперь никто и ничто не угрожает, правда ведь? Плохо, что она хочет закруглиться с этим клубом, лучше бы наняла нового управляющего… Я и сам бы не отказался. С радостью поработал бы у неё снова.

Затем позвонил Буши:

— Что скажешь, Квилл? Жаль Тельму! Уж теперь все её планы пошли прахом. Я рад был бы чем-нибудь ей помочь, только не знаю, как подступиться.

— А ты пригласил бы их с Дженис покататься на лодке в воскресенье. От озера, знаешь, всегда веет покоем. Может, для них это будет утешением. Позвони Дженис и послушай, что она скажет. Думаю, согласится.

Будучи автором популярной колонки, Квиллер вовсе не жаждал работать над биографией Малыша и Малявки, но сейчас почувствовал, что рассказ под названием «Последние из Теккереев» украсил бы его сборник «Коротких и длинных историй». Только если он хочет узнать от Тельмы всю подноготную их семейства, нельзя терять времени. Ей как-никак восемьдесят два!

И всё-таки он опоздал. В понедельник газета вышла с такой новостью, что из-за неё пришлось переверстать всю первую полосу. Всем сразу бросалось в глаза объявление в чёрной рамке:

Тельма Теккерей сегодня ночью мирно скончалась во сне в возрасте восьмидесяти двух лет в своём доме на Приятной улице. Она недавно вернулась в Мускаунти после успешной шестидесятилетней деятельности в Голливуде, чтобы основать здесь киноклуб. Тельма была последней представительницей рода Теккереев в Мускаунти. Похороны состоятся в среду.

Квиллер с трудом удержался, чтобы не позвонить Дженис узнать подробности. Но он понимал, что Дженис и её участливые соседи сейчас заняты хлопотами. Всеми приготовлениями, вероятно, руководит Бёрджесс Кэмпбелл — глава Приятной улицы. Поверенным Тельмы была Мэвис Адаме. И конечно, самую большую помощь Дженис окажут Селия и Пат О'Деллы.

Поэтому он очень удивился, когда Дженис вдруг позвонила ему сама.

— Можно я приеду к вам, Квилл? Мне нужно с вами посоветоваться.

Через несколько минут зелёная двухместная машина въехала во двор амбара, и Квиллер вышел навстречу Дженис. На плече у неё, как обычно, висела сумка, но, кроме того, она несла вместительную сумку Тельмы из мягкой кожи. Бока сумки так распирало, будто внутри лежал арбуз. Квиллер воздержался от вопросов.

— Давайте устроимся в библиотеке, — предложил он.

Благодаря полкам со старыми книгами, снизу доверху покрывавшим одну сторону камина, комната казалась уютнее и навевала покой, способствуя доверительным беседам.

— Как много книг!.. — сказала Дженис.

— Здесь только половина, остальные в моем кабинете… Итак, Дженис, чем я могу вам помочь?

— Не знаю, правильно ли я поступила…

— Что же такое вы сделали, Дженис? — ласково спросил Квиллер, стараясь не выказывать нетерпения, хоть его и одолевало любопытство. — Не хотите ли немного сока? А может, бокал вина?

— Да, пожалуй… от вина не откажусь.

Белое вино несколько успокоило Дженис, и Квиллер приготовился слушать.

— Тельма всегда рано вставала, я постучалась к ней спросить, не хочет ли она чаю. Она лежала, укрытая одеялом, но я увидела на столике у постели бутылку спиртного — виски, которое мы покупали для мистера Симмонса. Мне сразу стало не по себе. Ведь у Тельмы был хронический панкреатит, и ей запретили волноваться и употреблять спиртное.

— Ну, волнений-то в последнее время у неё было предостаточно, — вставил Квиллер.

— В свидетельстве о смерти доктор Диана написала: «Острый панкреатит».

Некоторое время оба молчали. Квиллер вспомнил, как Тельма говорила: «Мне надо быть паинькой».

Дженис ерзала в кресле и поглядывала на раздувшуюся сумку Тельмы.

— Мне нужно кое-что рассказать вам, Квилл, — как мы с Тельмой провели ночь четверга. Вернее, утро пятницы. Вечером Тельма сказала, что ей хотелось бы съездить в клуб в половине третьего ночи, не смогу ли я туда её отвезти? Она разрешила мне лечь подремать и попросила завести будильник на два часа. Когда мы подъехали к клубу, там на парковке ещё стояло несколько машин, мы переждали поодаль, пока все не разъехались и осталась только машина, которую взял напрокат Дик. Его же машина разбита, вы знаете.

— Как же, как же!

— Тельма попросила меня подождать её в машине, а сама пошла в клуб. Через несколько минут она, улыбаясь, вышла, а её большая сумка оказалась битком набита. Она сказала: «Все хорошо, что хорошо кончается». А я уж давно привыкла не задавать никаких вопросов. Остальные два дня она была совершенно спокойна, сидела в своей «пирамиде», ухаживала за попугаями. Тут как раз Буши пригласил нас на прогулку по озеру — не в какой-то компании, а просто спокойно покататься на лодке. И Тельма сказала: «Вот это то, что нужно». Мы вернулись домой, рано легли спать. Ну, а остальное для меня уже слилось в сплошной туман.

— Вы же делали всё, что нужно, Дженис.

— Да, но, когда доктор ушёл, я заглянула в сумку Тельмы, хотя и чувствовала, что это нехорошо. Вы же знаете, она была очень скрытная… И оказалось, что сумка набита деньгами! Целые пачки бумажек! А ещё там лежал револьвер, тот, что Тельме навязал мистер Симмонс, когда мы уезжали сюда из Калифорнии. Она хотела вернуть ему револьвер, когда он приезжал в Пикакс, но он ни за что не согласился его взять… Ну а потом я стала искать диктофон, который ей тоже подарил мистер Симмонс. Он лежал в верхнем ящике её комода.

— Она им пользовалась?

— Да! — испуганно ответила Дженис.

— Вы прослушали запись?

— Да. Потому-то я к вам и пришла: посоветоваться, как поступить с этими моими находками.

— Прежде чем что-нибудь советовать, я должен прослушать запись, — озабоченно сказал Квиллер.

«— Тётечка! С чего это ты вдруг сюда заявилась в такое время? Тебе надо спать в своей кроватке и набираться сил. Впрочем, сил у тебя и так хватает — для твоего возраста.

— Брось так сально улыбаться, Птенчик Дики! Лучше объясни, кто позволил тебе превратить Киноклуб Тельмы в казино и порносалон? Хорошо ещё, что не сдаёшь здесь комнаты проституткам!

— Да что ты, тётечка!

— Куда делся серебряный поднос? Он стоял у тебя тут раньше.

— Никаких серебряных подносов у меня в жизни не было.

— Выходит, ты ещё и лжец, не только вор! Какая же часть денег, которые ты сейчас пересчитываешь, пойдёт на счёт клуба, а какая тебе в карман? Убирайся вон! Ты уволен! С этой минуты! Чтоб через полчаса духу твоего тут не было! И на комнату в моём доме тоже больше не рассчитывай! Все твои вещи уже выставлены на заднее крыльцо.

— Тётечка, ты всё неправильно поняла!

— Тогда объясни, что ты сделал с драгоценностями, стоившими кучу денег? Куда ты их дел после того, как убил и ограбил в Биксби своего сообщника? Того, кто помогал выкрасть попугаев? И объясни, куда ты дел грязные походные башмаки — они были на тебе, когда ты столкнул отца с утёса?! Родного отца! Который любил тебя больше жизни и засыпал тебя всем, что ты только хотел! И у тебя ещё хватило цинизма вернуться домой и оповестить полицию, что отец не пришёл к завтраку! Это же был мой брат! И только одна я его оплакиваю! А ты… ты — чудовище!

— Ты сбрендила, тётечка!

— А потом ты явился в Голливуд и начал разыгрывать любящего племянничка, пока я не изменила завещание и не сделала тебя моим единственным наследником… Но ничего! Я снова изменю его, и ты не получишь ни пенни!

— Ах ты, самовлюблённая старуха! Да ты не доживешь до того, чтобы его изменить!

— А ты — до того, чтобы стать наследником!

(Два выстрела.)»

Когда запись кончилась, Квиллер решительно сказал:

— Как можно скорее покажите всё это Мэвис Адамс. Она адвокат, а Тельма была её клиенткой.

— Я нехорошо поступила, да, Квилл?

— Вы сделали всё правильно, но никому не говорите, что вы привозили запись сюда. Отдайте всё Мэвис… и перестаньте беспокоиться. Налить вам ещё?

— Нет, спасибо. У меня с души просто камень свалился. И сейчас мне хочется скорей вернуться домой… и, может быть, посидеть в Тельминой «пирамиде».

— Ещё один вопрос, Дженис. Тельма успела подписать новое завещание?

— Да, она составляла его вместе с Мэвис и собралась подписать в субботу утром. Мэвис нам его привозила. Тельма оставила всё фонду, который должен воссоздать Клинику Теккерея в память о её дорогом Малыше.

В кухне раздался тяжеловесный шлепок — это спрыгнул с холодильника Коко.

«Прослушал, значит, сейчас всю беседу, — подумал Квиллер. — Интересно, узнал он голос Дика на кассете? Хотя нет! Он же никогда не встречался с Улыбчивым, только чуял, какую зловещую роль тот играет».

Кот укоризненно уставился на свою пустую миску под столом, и Квиллеру пришлось немного его подкормить.

Себе он положил полную тарелку мороженого. А затем, вытянув нога, расположился в своём любимом кресле. «Представляю, что скажет Симмонс, когда узнает, чем всё закончилось! — думал Квиллер. — Это ведь была его идея — оставить Тельме диктофон».

Когда Тельма обвиняла Дика и тот пригрозил ей, что она не успеет изменить завещание, Тельма знала: в ящике его письменного стола спрятан револьвер, ведь она говорила об этом Симмонсу.

Неужели Тельма всё это время подозревала, что Дик прохвост? Жалко, что Симмонсу пришлось так быстро уехать! Вот насладился бы Квиллер, рассказывая ему, как Коко вёл следствие!

Интересно, что только те, кто по службе связан с раскрытием преступлений, верят в особый талант Коко. Взять, например, лейтенанта Хеймса там, в Центре, или Броуди, шефа здешней полиции… Квиллер чувствовал, что Симмонс примкнул бы к этим двоим. Но всё равно теперь уже слишком поздно.

Коко чуял, что хозяин думает о нём. Щуря глаза, он сидел на ближайшем к Квиллеру столике с лампой, время от времени почёсывая подбородок о край абажура. По-видимому, его кошачьему организму такое почёсывание доставляло наслаждение. Другим его чудачеством было сбрасывание книг с полок, хотя иногда казалось, что во всех его выходках прослеживается определенная логика.

Вот, пожалуйста, последние две или три недели Коко полюбились книги, в название которых входило имя Ричард. К тому же он вдруг пристрастился к творениям Роберта Льюиса Стивенсона. В ничтожный промежуток времени с полок были скинуты «Остров сокровищ», «Путешествие с ослом», «Доктор Джекил и мистер Хайд». Тут у Квиллера задергалась верхняя губа. «Что, если Коко отыскивал роман "Похищенный"?» — подумал он. Этой единственной книги Стивенсона у Квиллера не было. «Да нет, абсурд», — решил он. И всё же…

«Если намёки Коко на похищение кажутся невозможными, то как объяснить истерику, которую кот закатил, когда мы слушали "Игрока"? — размышлял Квиллер. — Мы-то решили, что ему не по вкусу музыка Прокофьева. А он, бедняга, хотел навести нас на мысль о племяннике Тельмы… Уж если Коко чует крысу, он не ошибается!»

— Йау-ау-ауу! — нетерпеливо подал голос Коко и снова потерся подбородком об абажур.

И лишь тут Квиллер заметил на столике конверт, на котором значилось только его имя: «Квилл».

Конверт был большой, квадратный, цвета слоновой кости, и Квиллер не удивился, увидев на его клапане инициалы «Т. Т.». Понятно, это оставила ему Дженис.

Внутри оказался чистый лист бумаги.

Сомневаясь в собственной догадке, неохотно и как будто даже украдкой от самого себя, Квиллер снял с горящей лампы абажур и несколько раз провёл над ней листком.

Постепенно на бумаге проступили крупные печатные буквы:

Заинька, спасибо за всё!

А куда же исчез Коко? Он сидел под кухонным столом, взирая на свою пустую миску — ту, что стояла справа.

Ну а Юм-Юм, сгорбившись над положеной ей грудинкой, не спускала глаз со своего единственного сокровища — серебряного наперстка.

bientot — До скорого (франц.). — Здесь и далее примечания переводчиков.
Хаггис — национальное шотландское блюдо: бараний рубец, начиненный потрохами со специями.
Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье. Перевод Ю. Данилова.
Ноэл Пирс Коуард (1899–1973) — английский драматург, актёр, композитор и режиссер.
Джорджия О'Кифф (1887–1986) — американская художница, работавшая в жанре магического реализма.
Trom
Гарпетт (1848–1892) — американский художник, фотографически точно воспроизводивший объекты реальности.
Лайонел Файнишер (1871–1956) — американский художник-авангардист.
Холистический (от греч. holos — весь, целый) подход в медицине — целостный подход к здоровью человека, в основе которого
Хедда Хоппер — известная журналистка, работавшая в Голливуде в 1930-1950-е годы.
Джеймс Эндрю Бёрд (1904–1964) — американский кулинар, основоположник американской кухни. Ввёл моду на коктейли.
Ричард Сандерс — Псевдоним Бенджамина Франклина (1706–1790), американского государственного деятеля и учёного.
Joie de vivre — радость жизни (франц).
Уильям Шекспир. Гамлет. Акт I, сцена 5. Перевод Б. Пастернака.
Отсылка к известному роману английского писателя Олдоса Хаксли (1894–1964) «О дивный новый мир»
Адамс Джон Квинси (1767–1848) — шестой президент США (1825–1829)
Томас Стерт Элиот. Кошачий справочник дедушки Опоссума. Перевод Н. Забелина.
Перевод В. Бетаки.
Pro bono — ради общественного блага (лат).
Эдвард Элгар (1857–1934) — английский композитор, прославившийся своими маршами.
Перевод В. Бетаки.
Марк, Матфей, Лука и Иоанн — библейские евангелисты