В одно дождливое холодное утро Полли и Дигори решили исследовать чердак старинного дома. Их приключения начались с того, что они обнаружили секретную лабораторию дядюшки Эндрью.

Дядюшка Эндрью хитростью заставил Полли коснуться волшебного кольца, и она исчезла в Другом Мире. Дигори был в ужасе и решил немедленно отправиться искать Полли.

И он не только нашел ее, но и услышал вместе с ней песнь Аслана, Великого Льва, сотворившую волшебный мир Нарнии, создавшую солнце, деревья, цветы, травы и говорящих животных.

Данная книга является участником проекта "". Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это по адресу: , либо направить исправленный fb2-файл по электронной почте:

Племянник чародея

Посвящается семье Килмер

Перевод посвящается В. Ипполитовой

Глава 1.

О ТОМ, КАК ДЕТИ ОШИБЛИСЬ ДВЕРЬЮ

Повесть эта о том, что случилось, когда твой дедушка был маленьким. Она очень важна, потому что без нее не поймешь, как установилась связь между нашим миром и Нарнией.

В те дни Шерлок Холмс еще жил на Бейкер-стрит, а патер Браун еще не расследовал преступлений. В те дни, если ты был мальчиком, тебе приходилось носить каждый день твердый белый воротничок, а школы, большей частью, были еще хуже, чем теперь. Но еда была лучше; а что до сластей, я и говорить не стану, как они были дешевы и вкусны, – зачем тебя зря мучить. И в те самые дни жила в Лондоне девочка Полли Пламмер.

Жила она в одном из домов, стоявших тесным рядом. Как-то утром она вышла в крошечный садик позади дома, и мальчик из соседнего садика подошел к самой изгороди. Полли удивилась, до сих пор в том доме детей не было, там жили мисс и мистер Кеттерли, старая дева и старый холостяк. И вот, Полли удивленно посмотрела на мальчика. Лицо у него было грязное, словно он копался в земле, потом плакал, потом утирался рукавом. Примерно это, надо сказать, он и делал.

– Здравствуйте, мальчик, – сказала Полли.

– Здравствуй, – сказал мальчик. – Как тебя зовут?

– Полли, – сказала Полли. – А вас?

– Дигори, – сказал мальчик.

– Ой, как смешно! – сказала Полли.

– Ничего смешного не вижу, – сказал мальчик.

– А я вижу, – сказала Полли.

– А я нет, – сказал мальчик.

– Я хоть умываюсь, – сказала Полли. – Вам умыться надо, особенно… – и она замолчала, потому что хотела сказать: «…после того, как вы плакали», но решила, что это невежливо.

– Ну и что, ну и ревел! – громко сказал Дигори; ему было так худо, что чужое мнение уже не трогало его. – И сама бы ревела, если бы жила всю жизнь в саду, и у тебя был пони, и ты бы купалась в речке, а потом тебя притащили в эту дыру…

– Лондон не дыра, – возмутилась Полли. Но Дигори так страдал, что не заметил ее слов.

– … и если бы твой папа уехал в Индию, – продолжал он, – и ты бы приехала к тете и дяде (а он сумасшедший, да, самый настоящий), и все потому, что за мамой надо ухаживать, она очень больна… и… и… и умрет. – Лицо его перекосилось, как бывает всегда, если пытаешься не заплакать.

– Простите, я не знала, – смиренно сказала Полли и помолчала немного, но ей хотелось отвлечь Дигори, и она спросила:

– Неужели мистер Кеттерли сумасшедший?

– Да, – сказал Дигори, – или еще хуже. Он что-то делает в мансарде, тетя Летти меня туда не пускает. Странно, а? Но это еще что! Когда он обращается ко мне за обедом – к ней он и не пробует, – она говорит: «Эндрью, не беспокой ребенка», или «Дигори это ни к чему», или «Дигори, а не поиграть ли тебе в садике?»

– Что же он хочет сказать?

– Не знаю. Он ни разу не договорил. Но и это не все. Один раз, то есть вчера вечером, я проходил мимо лестницы, – ох и противно! – и слышал, что в мансарде кто-то кричит.

– Может быть, он там держит сумасшедшую жену?

– Да, я тоже подумал.

– А может, он печатает деньги?

– А может, он пират, как в «Острове сокровищ», и прячется от прежних друзей…

– Ой, как интересно! – сказала Полли. – Вот не знала, что у вас такой замечательный дом.

– Тебе интересно, – сказал Дигори, – а мне в этом доме ночевать. Лежишь, он крадется к твоей комнате… И глаза у него жуткие.

Так познакомились Полли и Дигори; и поскольку были каникулы, а к морю в тот год никто из них не поехал, они стали видеться почти каждый день.

Приключения их начались потому, что лето было на редкость дождливое. Приходилось сидеть дома, а значит – исследовать дом. Просто удивительно, сколько всего можно найти в доме или в двух соседних домах, если у тебя есть свечка. Полли знала давно, что с ее чердака идет проход, вроде туннеля, с одной стороны – кирпичная стенка, с другой – покатая крыша. Свет проникал туда сквозь черепицу, пола не было, ступать приходилось по балкам. Под ними белела штукатурка, а если станешь на нее, провалишься прямо в комнату. До конца туннеля Полли не ходила, а в начале, сразу за дверцей, устроила что-то вроде пещеры контрабандиста. Она натаскала туда картонных коробок и сидений от сломанных стульев и положила между балками, как бы настлала пол. Там она хранила шкатулку с сокровищами и повесть, которую она писала, и несколько яблок; там любила выпить имбирного лимонада – какая же пещера без пустых бутылок?

Дигори пещера понравилась (повести он не видел), но ему хотелось залезть подальше.

– Интересно, – сказал он, – докуда можно дойти? Дальше твоего дома или нет?

– Дальше, – сказала Полли, – а докуда, не знаю.

– Значит, мы пройдем все дома насквозь.

– Да, – сказала Полли. – Ой!..

– Что такое?

– Мы в них залезем.

– И нас схватят, как воров. Нет уж, благодарю.

– Ох, какой умный! Мы залезем в пустой дом, сразу за твоим.

– А что там такое?

– Да он пустой, папа говорит, там давно никого нету.

– Посмотреть надо, – сказал Дигори. На самом деле боялся он гораздо больше, чем можно было предположить, судя по его тону. Конечно, он подумал, как и вы бы подумали, о том, почему в этом доме никто не живет; подумала об этом и Полли. Никто не сказал слова «привидения», но оба знали, что теперь отступать стыдно.

– Идем? – сказал Дигори.

– Идем, – сказала Полли.

– Не хочешь, не иди, – сказал Дигори.

– Нет, я пойду, – сказала Полли.

– А как мы узнаем, что мы в том доме?

Они решили пойти на чердак и, шагая с балки на балку, отмерять, сколько балок приходится на комнату. Потом они отведут балки четыре на промежуток между чердаком и комнатой служанки, а на саму эту комнату – столько, сколько на чердак. Проделав такое расстояние дважды, можно сказать, что миновал оба дома и дальше идет уже тот, пустой.

– Не думаю, что он совсем пустой, – сказал Дигори.

– А какой же?

– Кто-нибудь там скрывается, а выходит ночью, прикрыв фонарь. Наверное, шайка… жуткие злодеи… они от нас откупятся… Нет, не может дом стоять пустой столько лет. Это какая-то тайна.

– Папа думает, там протекают трубы, – сказала Полли.

– Взрослые всегда думают неинтересное, – сказал Дигори. Теперь, при дневном свете, как-то меньше верилось в привидения – не то что в пещере, при свечах.

Измерив шагами чердак, они записали, что вышло, и у каждого вышло иначе. Как-то они свели результаты воедино, однако я не уверен, что и тут получилось правильно. Слишком хотелось им начать исследование.

– Ступай потише, – сказала Полли, когда они полезли в проход. Ради такого случая каждый взял по свече (у Полли в тайнике их было много).

Проход был пыльным, и темным, и холодным. Полли и Дигори ступали с балки на балку молча, только иногда шептали: «Теперь твой чердак», или: «Наш дом мы почти прошли». Они не споткнулись ни разу, и свечи у них не погасли, и дверцы в кирпичной стене они достигли, только на ней, конечно, не было ручки, потому что никто не входил в нее снаружи. Однако внутри ручка была, а снаружи торчал шпенек (такой бывает внутри шкафа).

– Повернуть его? – спросил Дигори.

– Если ты не боишься, – сказала Полли, – а то я поверну.

Обоим стало жутковато, но отступать было поздно. Дигори не без труда повернул шпенек. Дверь распахнулась, и солнечный свет ослепил их. Потом, к большому своему удивлению, они увидели, что перед ними не пустой чердак, а простая, хотя и пустоватая комната. Ведомая непреодолимым любопытством, Полли задула свечу и ступила туда бесшумно, словно мышь.

Конечно, потолок здесь был скошен, но мебель стояла самая обычная. Стены не были видны из-под книжных полок, всплошную уставленных книгами, в камине горел огонь (вы помните, лето было холодное), а перед камином, спинкой к ним, стояло высокое кресло. Между креслом и Полли, посреди комнаты, стоял очень большой стол, а на нем были книги, блокноты, чернильницы, перья, сургуч и микроскоп. Но прежде всего в глаза бросался ярко-алый деревянный поднос, на котором лежали кольца. Разложены они были по два – желтое и зеленое, потом промежуток, потом еще одно желтое и еще одно зеленое. Размера они были обычного, но сверкали ослепительно. Вы и представить себе не можете, как дивно они сверкали. Если бы Полли была помладше, ей бы захотелось сунуть одно из них в рот.

В комнате было так тихо, что Полли сразу услышала тиканье часов. И все-таки тихо было не совсем: где-то что-то гудело. Если бы тогда уже изобрели пылесос, Полли подумала бы, что это он и работает за несколько комнат и этажей отсюда. Но звук был приятней, чем у пылесоса, и очень, очень тихий.

– Иди, тут никого нет, – сказала она, и грязный Дигори, моргая, вышел из прохода (грязной, конечно, стала и Полли).

– Было чего лезть! – сказал он. – Совсем он не пустой. Давай уйдем, пока они не вернулись.

– Как ты думаешь, кто здесь живет? – спросила Полли, указывая на зеленые и желтые кольца.

– А, какое нам дело! – сказал Дигори. – Давай… – Но фразы он не кончил. Кресло с высокой спинкой, стоявшее перед камином, задвигалось, а из-за него, как в пантомиме, вылез жуткий дядя Эндрью. Они были не в пустом доме, они были в доме Дигори, да еще и в заповедной мансарде! Дети хором выговорили «О-о-ой!» Теперь обоим казалось, что иначе и быть не могло, слишком мало они прошли.

Дядя Эндрью был очень высоким и тощим, длиннолицым, остроносым, с необычайно блестящими глазами и седыми взъерошенными волосами. Сейчас он казался гораздо страшнее, чем обычно. Дигори просто говорить не мог. Полли испугалась меньше, но и ей стало не по себе, когда дядя Эндрью молча прошел к дверям и запер их на ключ. После этого он повернулся к детям, взглянул на них сверкающими глазами и обнажил в улыбке острые зубы.

– Ну вот! – сказал он. – Теперь моя дура-сестрица до вас не доберется.

Просто не верилось, что от взрослых можно такого ожидать. Полли ужасно испугалась, и оба они с Дигори попятились к дверце, в которую вошли; но дядя обогнал их – он запер и ее, а вдобавок встал перед нею. Потом он потер руки так, что пальцы затрещали (пальцы у него были длинные и белые).

– Счастлив вас видеть, – сказал он. – Двое деток – именно то, что мне нужно.

– Мистер Кеттерли, – сказала Полли, – мне пора обедать, меня ждут дома. Отпустите нас, пожалуйста!..

– Со временем, со временем, – сказал дядя Эндрью. – Нельзя упускать такой случай. Мне не хватало именно двух деток. Понимаете, я ставлю небывалый, великий опыт. С морской свинкой как будто бы получилось. Но свинка ничего не расскажет. Да ей и не объяснишь, как вернуться.

– Дядя, – сказал Дигори, – обедать и правда пора, сейчас нас станут искать. Вы должны отпустить…

– Должен? – спросил дядя Эндрью.

Дигори и Полли переглянулись. Говорить они не смели, но взгляды их значили: «Ужас какой!» и «Надо его умаслить».

– Если вы нас выпустите, – сказала Полли, – мы придем после обеда.

– Кто вас знает? – сказал дядя Эндрью и хитро усмехнулся. Но тут же передумал.

– Хорошо, – проговорил он, – надо, так надо. На что таким детям старый, скучный человек!.. – Он вздохнул. – Если бы вы знали, как мне бывает одиноко. Да что там… Идите, обедайте. Только сперва я вам кое-что подарю. Не каждый день у меня бывают маленькие девочки, особенно – такие милые…

Полли подумала, что он не такой уж и сумасшедший.

– Хочешь колечко, душечка? – спросил ее дядя Эндрью.

– Желтое или зеленое? – спросила она. – Какая прелесть!

– Нет, не зеленое, – сказал дядя. – Мне очень жаль, но зеленое я дать не могу. А желтое – с удовольствием. Бери и носи на здоровье. Ну, бери!

Полли больше не боялась, дядя был совсем не сумасшедший, а кольца и впрямь прелестны. Она подошла к столу.

– Смотрите-ка! – сказала она. – Гудит и гудит, как будто сами кольца.

– Какая странная мысль! – сказал дядя и засмеялся. Смех был вполне естественный, однако Дигори не понравилось слишком бодрое, чуть ли не алчное выражение дядиных глаз.

– Полли, не бери! – крикнул он – Не трогай!

Но было поздно. Он еще говорил, когда Полли коснулась одного кольца – и сразу же, без звука, исчезла. Дигори и его дядя остались одни.

Глава 2.

ДИГОРИ И ЕГО ДЯДЯ

Случилось это так неожиданно, и было настолько страшнее всего, даже кошмара, что Дигори вскрикнул. Дядя Эндрью зажал ему рот рукой, прошипел: «Не смей!», и прибавил помягче: «Не шуми, твоя мама услышит. Разве можно ее пугать?»

Дигори говорил потом, что его просто затошнило от такой подлой уловки. Но, конечно, кричать он больше не стал.

– То-то, – сказал дядя. – Ничего не поделаешь, каждый бы удивился. Я и сам удивился вчера, когда исчезла свинка.

– Это вы и кричали? – спросил Дигори.

– Ах, ты слышал? Ты что, следил за мной?

– Нет, – сердито сказал Дигори. – Вы объясните, что с Полли!

– Поздравь меня, мой мальчик, – сказал дядя Эндрью, потирая руки. – Опыт удался. Девочка исчезла… сгинула… в этом мире ее нет.

– Что вы с ней сделали?!

– Послал… э… в другое место.

– Не понимаю, – сказал Дигори.

Дядя Эндрью опустился в кресло и сказал:

– Что ж, я тебе объясню. Ты слышал когда-нибудь о мисс Ле Фэй?

– Она наша двоюродная бабушка? – припомнил Дигори.

– Не совсем, – сказал дядя Эндрью, – она моя крестная. Вон ее портрет, посмотри.

Дигори посмотрел и увидел на выцветшей фотографии старую даму в чепце. Теперь он вспомнил, что такой же портрет видел еще дома, в комоде, и спросил маму, кто это, и мама почему-то замялась. Лицо было неприятное, но кто его знает, на этих старинных фотографиях…

– Кажется… кажется, она была… не совсем хорошая? – спросил он.

– Ну, – отвечал дядя Эндрью, – это зависит от того, что называть хорошим. Люди узко мыслят, мой друг. Да, странности у нее были. Бывали и чудачества. Иначе ее не поместили бы… сам понимаешь, куда.

– В сумасшедший дом?

– Нет, нет, нет! – дядя был шокирован. – Ничего подобного! В тюрьму.

– Ой! – сказал Дигори. – А за что?

– Бедная женщина! – со вздохом проговорил дядя. – Не хватило благоразумия… То, понимаешь, се… Но не будем в это вдаваться. Ко мне она всегда была добра.

– Да при чем тут это! – вскричал Дигори. – Где Полли?

– Все в свое время, мой друг, – сказал дядя. – Мисс Ле Фэй выпустили. Я был из тех немногих, кого она еще принимала. Видишь ли, ее стали раздражать ординарные, скучные люди. Собственно, они раздражают и меня. Кроме того у нас с ней были общие интересы. За несколько дней до смерти она велела мне открыть тайничок в ее шкафу и принести ей маленькую шкатулку. Как только я эту шкатулку тронул, я почувствовал – да, просто пальцами – что в моих руках огромная тайна. Когда я принес, она отдала мне ее и приказала, не открывая, сжечь сразу после ее смерти с определенными предосторожностями. Конечно, я этого не сделал.

– И очень плохо, – сказал Дигори.

– Плохо? – удивился дядя. – А, понимаю! По-твоему, надо выполнять обещания. Резонно, резонно, вот ты и выполняй. Но, сам посуди, такие правила хороши для слуг, для детей, для женщин, вообще для людей, но не для великих ученых, мыслителей и мудрецов. Нет, Дигори. Те, кто причастен к тайной мудрости, свободны и от мещанских правил, и от мещанских радостей. Судьба наша, мой мальчик, возвышенна и необычна. Удел наш высок, мы одиноки…

Он вздохнул с такой благородной, такой таинственной печалью, что Дигори целую секунду сочувствовал ему. Но тут он вспомнил, какими были дядины глаза, когда он предлагал Полли кольцо, и подумал: «Ага, это значит, что он может делать все, что ему угодно!..»

– Конечно, шкатулку я открыл не сразу, – продолжал дядя. – Я опасался, нет ли в ней чего-нибудь… нежелательного. Моя крестная была чрезвычайно своеобразной дамой. Собственно, она последняя из смертных, в ком текла кровь фей. Сама она еще застала двух таких женщин – герцогиню и поденщицу. Ты, Дигори, беседуешь с последним человеком, у которого была фея-крестная. Будет что вспоминать в старости, мой мальчик!

«Ведьма она, а не фея!» – подумал Дигори и снова спросил:

– А где же Полли?

– Какой ты нетерпеливый! – сказал дядя. – Разве в этом дело? Сперва, конечно, я осмотрел шкатулку. Она была очень старинная. Я сразу понял, что это не Греция, не Египет, не Вавилон, и не страна хеттов, даже не Китай. Она была древнее всех этих стран. Наконец, в один поистине великий день, я догадался, что сделана она в Атлантиде, то есть – на много веков раньше, чем каменные штуки, которые выкапывают в Европе. Да, это вам не грубый топор! Еще на заре времен в Атлантиде были дворцы, и храмы, и ученые.

Он подождал немного, но Дигори не восхищался, ибо дядя с каждой минутой все меньше нравился ему.

– Тем временем, – продолжал дядя, – я изучал тайные науки (вряд ли прилично рассказывать о них ребенку). Пришлось познакомиться с… как бы это сказать… чертовски странными людьми, и пройти через весьма своеобразные испытания. От всего этого я и поседел раньше времени. Стать чародеем – это тебе не шутка! Я вконец испортил здоровье – правда, теперь мне лучше. Зато я узнал.

Подслушать их было некому, но дядя подвинулся поближе и понизил голос.

– То, что было в шкатулке, – не из нашего мира, и попало оно к нам, когда наш мир только-только начинался.

– Что же именно там было? – спросил Дигори, поневоле захваченный рассказом.

– Пыль, – отвечал дядя Эндрью, – мелкая сухая пыль. Смотреть не на что. Но я-то посмотрел – не тронул, нет но взглянул! Как-никак, она из другого мира, не с другой планеты, вообще из другого, из другой природы, куда не попадешь через наш космос, сколько ты не лети… только колдовством, да! – И дядя потер руки так, что пальцы у него затрещали, словно фейерверк.

– Я знал, – продолжал дядя, – что пыль эта может перенести в другие миры, если слепишь из нее то, что надо. Но что же именно, и как? Много опытов я проделал впустую. Брал я морских свинок. Одни погибали, другие лопались…

– Какой ужас! – перебил его Дигори, у которого когда-то была морская свинка.

– Причем тут ужас? – сказал дядя Эндрью. – Свинки для того и созданы. Я их покупал на свои деньги. Так вот, о чем же я… Да, наконец, удалось слепить кольца, желтые кольца. Тут и началось самое трудное. Я был уверен, что они перенесут моих подопечных куда надо. Но как же я узнаю, что там? Как их вернуть сюда?

– Можно бы и о них подумать, – сказал Дигори. – Хорошенькое положеньице, если они там застряли!

– Ты очень странно на все смотришь, – нетерпеливо сказал дядя Эндрью. – Неужели ты не можешь понять, что ставится опыт века? Я для того туда и посылаю, чтобы узнать, что там такое.

– Почему же тогда самому не отправиться?

Дигори в жизни не видел столь искреннего удивления.

– Кому, мне?! – воскликнул дядя. – Ты с ума сошел! В мои годы, с моим здоровьем!.. Да это же страшно и опасно! Что за глупость! Ты понимаешь, что говоришь? Только подумай, другой мир! Там может случиться что угодно!

– А Полли вы туда отправили… – сказал Дигори, багровея от гнева. – Хоть вы мне и дядя, я прямо скажу – это… это подлость. Только трус пошлет девочку вместо себя.

– Тихо! – крикнул дядя Эндрью, хлопая рукой по столу. – Я не позволю так говорить с собой грязному мальчишке! Пойми, я великий ученый, чародей, я посвящен в тайные знания, я ставлю опыт. Конечно, мне нужны подопытные… э… существа. Что же, прикажешь свинку спрашивать? Наука требует жертв. Идти самому? Смешно! Не идет же генерал в битву. Идет солдат. Предположим, я погибну. Что же будет тогда с делом моей жизни?

– Ох, хватит! – невежливо крикнул Дигори. – Вы Полли вернете?

– Когда ты так грубо меня перебил, – ответил дядя Эндрью, – я как раз собирался это объяснить. Чтобы вернуться, нужно зеленое кольцо.

– У Полли зеленого кольца нет, – возразил племянник.

– Вот именно, – кивнул дядя и жутко улыбнулся.

– Значит, она не вернется! – крикнул Дигори. – Вы ее убили!

– Почему же, вернуться она может, – сказал дядя Эндрью, – если кто-нибудь наденет желтое кольцо и возьмет два зеленых, одно для себя, одно – для нее.

Тогда Дигори понял, в какую он попал ловушку, и молча, очень бледный, уставился на дядю.

– Надеюсь, – достойно и громко промолвил тот, словно лучший из дядюшек, дающий добрый совет племяннику, – надеюсь, мой мальчик, ты не трус. Я был бы очень огорчен, если бы у кого-нибудь из нашей семьи было так мало рыцарства и чести, что он оставил бы э-э… даму в беде.

– Ох, не могу! – снова крикнул Дигори. – Была бы у вас самого честь, вы бы и отнесли кольца. Ладно, я понял. Отнесу. Только один-то из нашей семьи уж точно подлец. Это же все подстроено! Она, бедняга, попалась, а мне ее выручать.

– Конечно, – ответил дядя Эндрью, все так же мерзко улыбаясь.

– Что ж, отнесу, – повторил Дигори. – Только сперва скажу одну штуку. Раньше я в колдовство не верил, теперь верю. Значит, старые сказки не врут. Вы – самый настоящий злой колдун. Так вот, они добром не кончают. И вы не кончите, слава Богу.

Наконец-то дядю проняло – он так испугался, что, при всей его подлости, вы бы его, наверное, пожалели. Но, вымученно засмеявшись, он все же сказал:

– Ох, дети, дети! Конечно, чего же и ждать? Женское воспитание… Сказки, говоришь? Ничего, обо мне не беспокойся. Побеспокойся лучше о своей подружке. Она там давненько. Если эти миры опасны… да… Жалко было бы опоздать!

– Это вам-то? – гневно вскричал Дигори. – Ну, ладно, больше не могу. Что мне делать?

– Прежде всего, научись владеть собой, – назидательно сказал дядя. – Иначе станешь таким, как тетя Летти. А теперь слушай.

Он встал, надел перчатки и подошел к подносу, на котором лежали кольца.

– Кольцо действует только в том случае, – начал он, – если коснется кожи. Видишь, я беру их рукой в перчатке, и ничего не происходит. В кармане они безопасны, но коснись их случайно голой рукой – и ты исчезнешь. Там, в другом мире, случится то же самое, если тронешь зеленое кольцо. Оттуда ты исчезнешь, здесь появишься. Заметь, это всего лишь гипотеза, ее предстоит проверить. Итак, я кладу тебе в карман два зеленых кольца, для нее и для тебя. В правый карман, не спутай. Зеленое – «З», правый – «П». Следовательно – «ЗП», как в слове «запонка» или «запас». Желтое бери сам. На твоем месте я бы надел его, а то еще потеряешь.

Дигори потянулся к кольцу, но вдруг спросил:

– А как же мама? Она захочет узнать, где я.

– Чем скорее ты исчезнешь, – бодро ответил дядя, – тем скорее вернешься.

– А если не вернусь? – спросил Дигори.

Дядя Эндрью пожал плечами, подошел к двери, отпер ее, распахнул и сказал:

– Что же, прекрасно. Дело твое. Иди, обедай. Твоя подружка, не моя. Ну, съедят ее звери, ну, утонет, ну, умрет с голоду или просто останется там, если хочешь. Только уж, будь любезен, загляни до чая к миссис Пламмер и объясни, что дочку она не увидит, потому что ты боишься надеть кольцо.

– Ах, был бы я взрослым! – сказал Дигори. – Вы бы у меня поплясали!

Потом застегнулся получше, глубоко вздохнул, взял кольцо и подумал – как думал в подобных случаях позже – что другого достойного выхода нет.

Глава 3.

ЛЕС-МЕЖДУ-МИРАМИ

Дядя Эндрью и его кабинет немедленно исчезли. На минуту все смешалось; затем Дигори ощутил, что внизу, под ним, тьма, а сверху льется нежный зеленый свет. Сам он ни на чем не стоял, и не сидел, и не лежал; ничто не касалось его, и он подумал: «Наверное, я в воде… Нет, я под водой».

Он испугался и тут же головой вперед вырвался на мягкую траву, окаймлявшую маленький пруд.

Поднявшись на ноги, он не задыхался и не хватал воздух ртом, что странно, если ты только что был под водой. Одежда его была суха. Пруд – небольшой, словно лужа, метра в три – находился в лесной чаще. Деревья стояли почти рядом, и листьев на них было столько, что неба Дигори не видел. Сюда, вниз, падал только зеленый свет, но наверху, должно быть, сверкало солнце, ибо пройдя сквозь листву, свет оставался теплым и радостным. Тишина тут стояла невообразимая – ни птиц, ни насекомых, ни зверьков, ни ветра – и казалось, что ты слышишь, как растут деревья. Прудов было много – Дигори видел штук десять, не меньше; и деревья словно пили корнями воду. Несмотря на редкостную тишину, было ясно, что лес преисполнен жизни. Рассказывая о нем позднее, Дигори всегда говорил: «Он был свежий, он просто дышал, ну… как пирог со сливами».

Удивительно, что, едва оглядевшись, Дигори забыл, почему он здесь. Во всяком случае, он не думал ни о Полли, ни о дяде, ни даже о маме; он не боялся, не беспокоился, не испытывал любопытства. Если бы его спросили: «Откуда ты взялся?», он сказал бы, наверное: «Я был здесь всегда». Так он и чувствовал; так и бывает, когда ты находишься где-то всегда, но тебе совсем не скучно. Позже, рассказывая об этом, он говорил: «Там нет никаких событий – деревья растут, и больше ничего».

Дигори долго стоял и смотрел, пока не увидел, что недалеко, на траве, лежит какая-то девочка. Глаза у нее были закрыты, но не совсем, словно бы она просыпалась. Он постоял еще, глядя на нее; наконец, она открыла глаза и стала смотреть на него. Потом проговорила сонным, довольным голосом:

– Кажется, я тебя где-то видела.

– И мне так кажется, – сказал Дигори. – Давно ты здесь?

– Всегда, – ответила девочка. – Ну… не знаю… очень давно.

– И я тоже, – сказал Дигори.

– Нет, нет, – сказала девочка. – Ты только что вылез из прудика.

– Да, правда, – удивленно проговорил Дигори. – А я и забыл.

Они довольно долго молчали.

– Знаешь, – сказала девочка, – наверное, мы правда виделись. Что-то я такое помню… что-то вижу… какое-то место. И мальчик с девочкой, совсем как мы… они где-то жили… что-то делали… Наверное, это сон.

– Я тоже видел сон, – сказал Дигори. – Про мальчика и девочку, которые жили в соседних домах… и полезли куда-то по балкам. У девочки было грязное лицо…

– Нет, ты напутал. Это у мальчика…

– Мальчика я не видел, – сказал Дигори и вскрикнул: – Ой, что это?

– Свинка, – отвечала девочка. И впрямь, в траве возилась морская свинка, перепоясанная ленточкой, к которой было привязано сверкающее желтое кольцо.

– Смотри! – закричал Дигори. – Смотри, кольцо! И у тебя такое… И у меня.

Девочка очнулась и приподнялась. Они напряженно глядели друг на друга, пытаясь припомнить что-то; и закричали наконец в два голоса:

– Мистер Кеттерли!

– Дядя Эндрью!

Теперь они знали, кто они, и стали все вспоминать, и скоро вспомнили. Дигори рассказал, какой плохой его дядя.

– Что же нам делать? – спросила Полли. – Взять свинку и вернуться домой?

– Куда нам спешить!.. – сказал Дигори, зевая во весь рот.

– Нет, спешить надо, – сказала Полли. – Здесь слишком спокойно… сонно, понимаешь… Если мы сдадимся, мы заснем и останемся тут навсегда.

– Здесь очень хорошо, – возразил Дигори.

– Да, – не сдалась Полли, – но домой вернуться надо. Она встала на ноги и осторожно потянулась к свинке, но передумала.

– Лучше ее не брать, – сказала она. – Кому-кому, а ей тут хорошо. Дома твой дядя станет ее мучать.

– Еще бы, – согласился Дигори. – Ты только подумай, что он с нами сделал! Кстати, а как вернуться домой?

– Нырнуть в этот пруд, – предложила Полли.

Они подошли к пруду, постояли, посмотрели на зеленую, тихую воду, в которой отражались густые листья. Казалось, там и дна нет.

– Нам не в чем купаться, – сказала Полли.

– Глупости какие! – сказал Дигори. – Нырнем как есть, ты вспомни, мы ведь не промокли.

– Ты плавать умеешь? – спросила Полли.

– Немножко. А ты?

– М-м… совсем плохо.

– Да не надо нам плавать, – сказал Дигори. – Только нырнем, и само пойдет.

Нырять им не хотелось, но они не сказали об этом друг другу. Взявшись за руки, они отсчитали: «Раз – два – три – плюх!» – и прыгнули. Раздался всплеск. Они, конечно, зажмурились. Но, открыв глаза, увидели, что стоят в мелкой луже, как стояли. Пруд был не глубок, вода едва доходила до щиколоток. Они вышли на траву.

– В чем дело? – сказала Полли, испугавшись, но не слишком (испугаться в таком лесу невозможно, слишком он мирный).

– Знаю! – сказал Дигори. – Конечно, не получилось. На нас желтые кольца. Они переносят сюда, понимаешь? А домой – зеленые! Давай, поменяем. Карманы у тебя есть? Так, хорошо. Положи желтое в левый. Зеленые – у меня. Держи, одно тебе.

Надев на палец зеленые кольца, они снова пошли к пруду, но Дигори воскликнул: «Стоп!»

– Что такое? – спросила Полли.

– Мне пришла в голову мысль, – отвечал Дигори. – Очень хорошая. Куда ведут другие пруды?

– То есть как?

– Ну, к нам, в наш мир, мы вернулись бы через этот пруд. А через другие? Может, каждый ведет в какой-нибудь мир?

– Я думала, мы уже в другом мире… Ты же сам говорил… и дядя Эндрью…

– Да ну его, дядю! Ни черта он не знает. Сам, небось, никуда не нырял. Ладно, ему кажется, что есть наш мир и второй, другой. А если их много?

– Значит, этот, лесной – один из них?

– Нет, это вообще не мир, это… промежуточное место.

Полли не поняла, и он принялся объяснять ей:

– Нет, ты подумай! Наш проход – не комната, но из него можно попасть в комнаты. Он и не часть дома, но можно попасть в дома. Так и этот лес. Он ни в каком мире, но из него можно попасть куда хочешь.

– Ну, даже если… – начала Полли, но Дигори продолжал, словно ее и не слышал.

– Тогда все ясно, – говорил он. – Поэтому тут так тихо, сонно. Здесь ничего не случается. Как там, у нас. Люди едят в домах, и разговаривают, и что-то делают. Между стенками, над потолками, в нашем проходе событий нет. А вот оттуда можно попасть в любой дом. Наверное, отсюда мы попадем в любой мир. Давай нырнем в другой пруд.

– Лес-между-мирами, – завороженно проговорила Полли. – Какая красота!

– Куда же мы нырнем? – не отставал Дигори.

– Вот что, – сказала Полли, – никуда я нырять не буду, пока мы не узнаем, можно ли вообще вернуться.

– Еще чего! – воскликнул Дигори. – Хочешь угодить прямо к дяде? Нет уж, спасибо.

– Нырнем немножко, не до конца, – настаивала Полли. – Только проверим! Если все пойдет хорошо, сменим кольца и тут же вынырнем.

– А можно повернуть, когда ты там?

– Ну, не сразу же мы здесь очутились. Значит, время у нас будет.

Дигори по упирался еще, но сдаться ему пришлось, ибо Полли наотрез отказалась нырять в другие миры, если они не поставят этого опыта. Она была такой же смелой, как он (например, не боялась осы), но не такой любопытной. Дигори же был из тех, кому надо знать все, и, когда вырос, стал знаменитым профессором Керком, который участвует в других наших хрониках.

Поспорив как следует, они решили надеть зеленые кольца («Чтобы вернее было, – сказал Дигори, – помни: как зеленый свет»), взяться за руки и прыгнуть. Если им покажется, что они возвращаются к дяде или просто в свой мир, Полли крикнет: «Меняй», и они наденут желтые. Кричать «меняй» хотел Дигори, но Полли не согласилась.

Они надели кольца, взялись за руки и снова крикнули: «Раз – два – три – плюх!» Теперь получилось. Трудно описать, что они чувствовали, очень уж все было быстро. Сперва по черному небу пронеслись какие-то яркие огни; Дигори до сих пор считает, что это были звезды и клянется, что видел Юпитер совсем близко, даже разглядел его луны. Но тут же показались крыши и трубы, и купол св. Павла – словом, Лондон. Как ни странно, стены были прозрачные. Дети увидели дядю Эндрью, сперва расплывчатого, потом – все четче, словно он попал в фокус. Прежде, чем он совсем определился, Полли крикнула: «Меняй», и они поменяли кольца, и мир наш исчез как сон, и зеленый свет появился снова, и сгустился и, наконец, дети высунули головы из пруда. Они выбрались на берег, вокруг был лес, все такой же свежий и тихий. Заняло это все меньше минуты.

– Ну вот! – сказал Дигори. – Действует. Теперь – давай. Любой пруд годится. Нырнем-ка в этот.

– Постой, – сказала Полли, – давай отметим сперва наш, первый.

Они посмотрели друг на друга и побледнели, уразумев, какая им только что грозила опасность. Прудов было много, все одинаковые, и деревья одинаковые – словом, если пруд не отметить, один шанс на сто, что его потом найдешь.

Дигори открыл дрожащей рукой перочинный ножик и вырезал у пруда полоску дерна. Земля приятно пахла; она была яркая, густо-бурая, с красноватым оттенком, – очень красиво рядом с зеленью. Полли тем временем сказала: «Хорошо, хоть кто-то из нас соображает…»

– Ладно, не заводись, – отвечал Дигори. – Идем, посмотрим другие пруды.

И Полли что-то ответила ему, и он ответил ей, еще похлеще, и они препирались минут десять, но писать об этом было бы скучно. Лучше поглядим, как они стоят у другого пруда, держась за руки и отсчитывают: «Раз – два – три…»

«Плюх!» Опять ничего не вышло. Видно, это был просто пруд. В другой мир они не попали, только намочили ноги во второй раз за это утро (если было утро – в Лесу-между-мирами всегда одинаково).

– Тьфу! – воскликнул Дигори. – В чем дело? Желтые кольца – вот они. Он же говорил, надо желтые, чтобы попасть в другой мир.

А дело было в том, что дядя Эндрью ничего не знал о промежуточном месте, и потому напутал с кольцами. То, из чего они сделаны, было отсюда, из леса. Желтые кольца переносили в лес, их тянуло домой. Зеленые тянуло из дому, они и переносили в другие миры. Понимаете, многие чародеи сами не ведают, что творят; так и дядя Эндрью. Конечно, Дигори не знал всего этого, да и позже толком не понял. Но обсудив все получше, дети решили надеть зеленые кольца и посмотреть, что выйдет.

– Ну, давай, – сказала Полли, в глубине души не сомневаясь, что никакие кольца ничего не изменят у нового пруда, и бояться нечего, разве что водой обрызгает. Я не совсем уверен, что Дигори думал иначе. Во всяком случае, они надели зеленые кольца и стали у воды, и взялись за руки гораздо бодрее, совсем не так торжественно, как в первый раз.

Дигори отсчитал до трех, крикнул: «Плюх», и они прыгнули.

Глава 4.

МОЛОТ И КОЛОКОЛ

Без всяких сомнений, на сей раз колдовство сработало. Они пролетели сквозь воду, сквозь тьму, и увидели непонятные очертания предметов. Стало совсем светло. Ноги их ощутили какую-то твердую поверхность. Потом все стало в фокус, они смогли оглядеться, и Дигори воскликнул:

– Ну и местечко!

– Очень противное, – сказала Полли и вздрогнула. Прежде всего они заметили, что здешний свет не похож ни на солнечный, ни на газовый, ни на свет свечей, вообще – ни на что. Он был тусклый, невеселый, багряно-бурый, очень ровный. Стояли дети на мостовой среди каких-то зданий, может быть – на мощеном дворе. Небо над ними было темно-синим, почти черным, и они не понимали, откуда идет свет.

– То ли гроза сейчас будет, то ли затмение, – сказал Дигори. – Какая странная погода!

– Очень противная, – сказала Полли.

Говорили они почему-то шепотом и все еще держались за руки.

Стены вокруг них были высокие, а в стенах зияло множество незастекленных окон, черных, словно дыры. Пониже, словно входы в туннель, чернели арки. Было довольно холодно.

Камень арок и стен был красновато-бурый, – может, из-за странного света, – и очень, очень старый; плоский камень мостовой был испещрен трещинами. В одной из арок чуть не до половины громоздился мусор. Дети медленно оглядывались, страшась увидеть кого-нибудь в проеме окна.

– Как ты думаешь, живет тут кто? – шепотом спросил Дигори.

– Нет, – сказала Полли. – Это… ну, это… руины. Слышишь, как тихо.

– Послушаем еще, – предложил Дигори.

Они послушали, и услышали только биение собственных сердец. Тихо тут было, как в лесу, но совсем иначе. Тишина в лесу была добрая, приветливая; казалось, что сейчас услышишь, как растут деревья, а здесь – пустая, злая, холодная. Нельзя было и представить себе, чтобы тут что-нибудь росло.

– Идем домой, – сказала Полли.

– Да мы ничего не видели, – сказал Дигори. – Давай хоть оглядимся.

– Нечего тут смотреть.

– А зачем волшебные кольца, если боишься смотреть на другие миры?

– Это кто боится? – сказала Полли и выпустила его руку.

– Да ты вот, смотреть не хочешь…

– Куда ты пойдешь, туда и я.

– А не понравится – исчезнем, – сказал Дигори. – Давай снимем зеленые кольца и положим их в правый карман. Только помни, желтые в левом. Держи руку поближе к карману, но в карман не лезь, а то тронешь – и все!

Они переложили кольца и направились к одной из арок. Вела она в дом, и они увидели с порога, что там не особенно темно. Войдя в большую, вроде бы пустую залу, они различили в другом ее конце соединенные арками колонны; за ними мерцал все тот же усталый свет. Они вышли в другой двор, побольше. Стены там, совсем обветшалые, еле держались.

– Очень уж они ветхие, – сказала Полли, показывая на то место, где стена так накренилась, словно вот-вот свалится во двор. Между двумя арками не хватало еще одной колонны; там, где камень едва не падал, его ничто не держало. Здесь явно не было никого сотни, а то и тысячи лет.

– Если стояли до сих пор, – сказал Дигори, – значит, не упадут. Главное, ступать тихо, а то от звука и свалятся, знаешь, как лавина в горах.

Они взобрались по большим ступеням, и прошли анфиладу комнат, таких огромных, что просто голова кружилась.

Им то и дело казалось, что они выйдут на воздух и увидят, что за земли окружают невиданный замок, но всякий раз они оказывались еще в одном дворе. Наверное, тут было очень красиво, когда здесь жили люди.

Так шли они из двора во двор и только в одном из них увидели фонтан; но из пасти какого-то чудища вода не текла, и в самом водоеме она давно высохла. Растения на стенах тоже высохли, и живых тварей не было – ни пауков, ни букашек, никого и ничего, даже травы или мха.

Все было так тоскливо и так одинаково, что Дигори собрался было надеть желтое кольцо и вернуться в уютный, зеленый, живой лес, когда перед ними предстали две высокие, может быть, – золотые двери. Одна была приоткрыта. Конечно, дети заглянули в нее и замерли, разинув рты. Наконец они увидели то, что увидеть стоит.

Сперва им показалось, что в зале полно народу, просто сотни людей, но все тихо сидят вдоль стен. Конечно, и сами они стояли тихо, и решили, наконец, что у стен сидят не люди. Живой человек хоть раз бы пошевельнулся. Нет, это были, наверное, очень искусно сделанные восковые фигуры.

Теперь любопытство овладело Полли, ибо фигуры эти были одеты в поразительные наряды. Если наряды и вас интересуют, вы бы тоже подошли поближе. Они были такие яркие, что комната казалась не то, чтобы веселой, но хоть роскошной, что ли, после тех, пыльных и пустых. Да и окон здесь было больше, и света. Что до нарядов, описать я их толком не могу; скажу лишь, что на голове у каждой фигуры сверкала корона, одежды же были самых разных цветов – алые, серебристые, густо-лиловые, ярко-зеленые, расшитые странными цветами и причудливыми зверями. И на коронах, и на одеждах сверкали драгоценные камни, сверкали и ожерелья; алмазы, рубины, изумруды выглядывали откуда только можно.

– Почему это платья не истлели? – спросила Полли.

– Заколдованы, – сказал Дигори. – Разве ты не чувствуешь? Тут все заколдовано, я сразу понял.

– И какие дорогие… – сказала Полли.

Но Дигори больше интересовали сами фигуры, сами люди – и не зря. Сидели они на каменных тронах, у стен, посередине было пусто; каждый мог обойти и пристально осмотреть всех.

– Какие хорошие… – сказал Дигори.

Полли кивнула. И впрямь, лица были очень приятные, словно эти мужчины и женщины не только красивы, но и добры; быть может, они принадлежали к какой-то лучшей, прекрасной расе. Однако, пройдя несколько шагов, дети заметили, что лица чем дальше, тем надменнее и важнее. К середине ряда они были и сильными, и гордыми, и даже счастливыми, но какими-то злыми, потом – просто жестокими, а еще дальше – к тому же и безрадостными, словно обладатели их сделали или испытали что-то страшное. Самая последняя – дама удивительной красоты, в невиданно богатых одеждах – глядела так злобно и так гордо, что просто дух захватывало. Она была на удивление огромна (хотя и все они были высокие). Много позже, в старости, Дигори говорил, что никогда не видел такой красивой женщины. Правда, подруга его прибавляла, что никак не поймет, что в ней красивого.

Дама, как я уже сказал, сидела последней, но и за ней стояли пустые кресла, словно ждали кого-то.

– Что бы все это значило? – сказал Дигори. – Смотри, посередине стол, а на нем что-то лежит.

Собственно, это был не стол, а широкая, низкая колонна. На ней лежал золотой молоток и стояла золотая дужка, с которой свисал небольшой золотой колокол.

– Вот удивительно!.. – сказал Дигори.

– Тут что-то написано, – сказала Полли, наклонившись и вглядываясь в одну из сторон колонны.

– И правда, – сказал Дигори. – Но мы все равно не поймем.

– Почему? – сказала Полли. – Поймем, наверное.

Конечно, письмена были странные, но, как это ни удивительно, они становились все понятней. Буквы не изменялись, а понятней делались. Если бы Дигори вспомнил собственные слова, он бы понял, что комната заколдована и колдовство начинает действовать. Но он не помнил ничего, его снедало любопытство, он просто выдержать не мог, – и скоро оба они узнали, что хотели. На каменной колонне было написано примерно так (когда дети читали их в той комнате, стихи были получше):

Позвонишь – на меня не пеняй,
беды разбудишь.
Устоишь – до смерти страдай,
счастлив не будешь.

– Не стану я звонить! – сказала Полли. – Зачем нам беды?

– Что ж, страдать до смерти? – сказал Дигори. – Нет уж, спасибо! Теперь ничего не поделаешь. Сиди, значит, дома и гадай, что было бы. Так и с ума сойдешь!

– Какой ты глупый! – сказала Полли. – Зачем же страдать? Нам и неважно, что бы случилось.

– Это же колдовство! – воскликнул Дигори. – Заколдуют, и будешь страдать. Я уже страдаю, оно действует.

– А я нет, – довольно резко ответила Полли. – И тебе не верю. Ты притворяешься.

– Конечно, ты же девчонка, – сказал Дигори. – Девочкам ничего не интересно, кроме сплетен и всякой чепухи, кто в кого влюбился.

– Сейчас ты очень похож на своего дядю, – сказала Полли.

– Причем тут дядя? – сказал Дигори. – Мы говорили, что…

– Как это по-мужски! – сказала Полли взрослым голосом, и быстро прибавила своим, настоящим, – а ты не отвечай «как это по-женски», не обезьянничай!

– Буду я называть женщиной такую малявку! – сказал Дигори.

– Это я малявка? – закричала Полли, рассердившись по-настоящему. – Что ж, не стану тебе мешать. С меня хватит. Очень гадкое место, а ты – воображала и свинья!

– Стой! – закричал Дигори куда противнее, чем хотел бы, ибо увидел, что Полли вот-вот сунет руку в карман, где лежит желтое кольцо. Оправдать его я не могу, могу только сказать, что потом он очень жалел о том, что сделал (жалели об этом и многие другие). Он крепко схватил Полли за руку, отодвинул локтем другую ее руку, дотянулся до молотка и легко ударил в колокол. После этого он выпустил ее, и они уставились друг на друга, не говоря ни слова и тяжело дыша. Полли собралась заплакать, не от страха, и не от боли (Дигори чуть не сломал ей руку), а от злости, но не успела. Ровно через две секунды оба они забыли о своих ссорах – и вот почему.

Звон был очень нежный и не очень громкий; однако он не прекращался и становился все громче, и вскоре дети уже не могли говорить, они не услышали бы друг друга. Но они говорить не собирались, а стояли, разинув рот. Когда звон стал таким, что они не могли бы и кричать, сама мелодичность его уже казалась жуткой. И воздух в зале, и каменный пол под ногами дрожали крупной дрожью. Тут послышался и другой звук, словно откуда-то шел поезд, и третий, словно упало дерево. Наконец большие куски стены и четверть потолка рухнули с грохотом – то ли по колдовству, то ли потому, что именно этой ноты каменная кладка выдержать не могла. Стены пошатнулись, и колокол умолк. Облака пыли рассеялись. Снова стало тихо.

– Ну, доволен теперь? – проговорила Полли.

– Спасибо, хоть кончилось, – сказал Дигори. Оба они думали так – но ошибались.

Глава 5.

СТРАШНОЕ СЛОВО

Дети смотрели друг на друга поверх невысокой колонны, а колокол еще подрагивал, хотя и не звенел. Вдруг в дальнем, целом углу что-то зашумело. Они быстро обернулись и увидели, что одна из фигур, самая последняя, поднимается с места (как вы поняли, именно та, кого Дигори счел красивой). Когда она встала, дети увидели, что она невиданно высока. Не только одежды и корона – сверканье глаз, изгиб губ говорили о том, что это великая властительница. Медленно оглядев залу, она увидела обломки, заметила детей, но удивления не выказала и быстро, большими шагами подошла к пришельцам.

– Кто разбудил меня? Кто разрушил чары? – спросила она.

– Кажется, я, – ответил Дигори.

– Ты! – сказала королева и положила ему на плечо белую красивую руку, сильную, как клещи. – Ты? Да ты же простой мальчик! Сразу видно, что в тебе нет королевской крови. Как ты посмел сюда войти?

– Мы из другого мира, – сказала Полли, – и попали к вам по волшебству. – Ей казалось, что королеве пора заметить и ее.

– Правда это? – спросила королева, не удостоив Полли взглядом и явно обращаясь к Дигори.

– Да, – отвечал он.

Королева взяла его за подбородок, откинула его голову и долго глядела ему в лицо. Дигори попробовал глядеть на нее, но скоро потупился. Наконец она отпустила его и сказала:

– Ты не волшебник. Знака на твоем лице нет. Наверное, ты слуга какого-нибудь чародея. Колдовал он, а не ты.

– Колдовал мой дядя, – ответил Дигори.

Неподалеку что-то затрещало, загрохотало, обвалилось, и пол снова дрогнул.

– Тут оставаться нельзя, – совершенно спокойно сказала королева. – Дворец скоро рухнет. Если не выйдем, через минуту-другую нас засыпет. Идемте. – И протянула одну руку Дигори, другую Полли. Та не хотела идти с ней за руку, но ничего сделать не могла. Говорила королева спокойно, двигалась – быстро, и, не успела Полли опомниться, очень большая и сильная рука держала ее левую руку.

«Какая она противная, – подумала Полли. – И сильная какая, может руку сломать. И ведь левую держит, теперь я не достану желтое кольцо. Правую руку в левый карман незаметно не сунешь. Главное, чтобы она про кольца не узнала. Хоть бы Дигори не выдал! Ах, жаль, нельзя с ним поговорить!»

Королева повела их в длинный проход, а оттуда – в настоящий лабиринт зал, лестниц и двориков. Где-то рушились куски потолка или стен, и одна арка упала сразу после того, как они под ней прошли. Приходилось бежать рысцой, хотя сама королева лишь крупно шагала в полнейшем спокойствии. «Какая она смелая! – думал Дигори. – И сильная какая. Одно слово – королева! Надеюсь, она расскажет, где мы».

Пока они шли, королева и впрямь кое-что объяснила.

– Вот эта дверь – в подземелье, – говорила она. – А по этому проходу водили на пытку. Тут – пиршественная зала, где мой прадед перебил семьсот вельмож прежде, чем они выпили вина. У них были мятежные мысли.

Наконец они дошли до особенно просторной залы, и Дигори подумал, что это, как сказали бы мы, вестибюль. И точно, в другом ее конце были высокие двери то ли из черного дерева, то ли из черного металла, в нашем мире такого нет. Засовы на них располагались слишком высоко даже для королевы, и Дигори подумал, как же выйти, но она отпустила его, подняла руку и, выпрямившись особенно гордо, что-то проговорила (звучало это жутко). Двери дрогнули, словно шелковые гардины, и обрушились с диким грохотом. На пороге осталась кучка пыли. Дигори присвистнул.

– Так ли могуч твой учитель и хозяин? – спросила королева, и снова сжала его руку. – Ну, это я узнаю. А ты запомни: вот что я делаю с теми, кто стоит у меня на пути.

Яркий свет и холодный воздух хлынули им в лицо (именно воздух, не ветер). Дети стояли на высокой террасе, с которой открывался удивительный вид.

Да и небо над ними было необычным; солнце светило тускло, стояло слишком низко, оно было очень большое, и вроде бы старше нашего, словно устало смотреть на мир и вот-вот умрет. Слева, повыше, светила большая звезда, так что нельзя было понять, ночь это или день.

– Гляди на то, чего никто не увидит, – сказала королева. – Таким был Чарн, великий город, столица властелинов, чудо света, быть может – чудо всех миров. Есть такие владения у твоего дяди?

– Нет, – сказал Дигори, но ничего объяснить не успел, ибо королева продолжала:

– Теперь здесь царит молчание. Но я глядела на город, когда он был полон жизни. И сразу, в единый миг, по слову одной женщины, он умер.

– Кто эта женщина? – несмело спросил Дигори, и без того зная ответ.

– Я, – ответила королева. – Я, последняя владычица мира, королева Джедис.

Дети молча стояли рядом с ней и дрожали от холода.

– Виновата моя сестра, – говорила королева. – Она довела меня, будь она проклята вовеки! Я хотела ее пощадить, но она не сдавалась. Все ее гордыня! Мы спорили о праве на власть, но обещали друг другу не пускать в ход колдовство. Когда же она попыталась навести на меня чары, что я могла поделать? Как будто она не знала, что в этом я сильнее! Как будто думала, что я не воспользуюсь словом. Она всегда была слабой и глупой.

– Словом? – спросил Дигори. – Каким?

– Это тайна тайн. Прежние властелины были слишком мягки и глупы, чтобы ее использовать, но я…

«Нет, какая гадина!» – подумала Полли.

– А как же люди? – спросил Дигори.

– Какие люди? – не поняла королева.

– Простые, которые здесь жили, – сказала Полли. – Они же вам ничего не сделали!

– Что за чушь! – сказала королева, не оборачиваясь к ней. – Я королева. Они мои подданные.

– Не повезло им, однако, – тихо сказал Дигори.

– Я забыла, ты и сам из таких. Тебе не понять государственных интересов. Запомни: то, что нельзя тебе, можно мне, ибо я – великая владычица. На моих плечах – судьба страны. Наш удел высок, и мы одиноки.

Дигори вспомнил, что дядя произнес почти такие же самые слова; правда, сейчас они звучали убедительней – должно быть, потому, что старик не был красив и величав.

– Что же вы сделали? – спросил Дигори.

– Я всех заколдовала. Ты видел, мои предки погружали в сон самих себя, когда уставали править; и я, заколдовав всех, присоединилась к ним, чтобы спать, пока кто-нибудь не позвонит в колокол. Скажи, твой мир хоть немного повеселее?

– По-моему, он гораздо лучше! – сказал Дигори.

– Что же, – промолвила королева. – Идем туда!

Дети в ужасе переглянулись. Полли сразу невзлюбила ее, Дигори же понял теперь, что хоть она и красива, на Землю ее лучше бы не брать. Он покраснел и пробормотал:

– Собственно, там… там нет ничего интересного… Вам будет очень скучно… Смотреть не на что, знаете…

– Ничего, – сказала королева, – скоро там будет на что посмотреть.

– Нет, нет, – поспешно заверил Дигори. – Вам не разрешат у нас колдовать!

Королева презрительно усмехнулась.

– Глупый детеныш! – сказала она. – Твой мир будет ползать у меня в ногах. Говори свои заклинания, и поскорей!

– Какой ужас! – шепнул Дигори растерянной Полли.

– Неужели ты боишься за своего дядю? – спросила королева. – Если он выкажет мне должное почтение, я сохраню ему жизнь и власть. Я не собираюсь бороться с ним. Наверное, он великий чародей, если сумел послать тебя сюда. Он – король твоего мира?

– Нет, что вы! – сказал Дигори.

– Ты лжешь, – сказала королева. – Все чародеи – короли. Разве может презренный люд овладеть тайнами? Хорошо, молчи, я и так все знаю. Дядя твой – великий властитель и чародей вашего мира. Пользуясь своими чарами, он увидел в зеркале или в пруду отблеск моего лица и, плененный моей красотой, создал магическое средство. Оно едва не погубило ваш мир, но ты попал сюда, преодолев пространства между мирами, чтобы умолить меня и отвести к нему. Отвечай, угадала я?

– Н-не совсем… – сказал Дигори, а Полли крикнула:

– Совсем не угадали! Какая чепуха, честное слово!

– Это еще что? – спросила королева и ловко схватила Полли за волосы на самом затылке, где больнее всего. При этом, конечно, она выпустила и ее руку, и руку Дигори.

Крикнув друг другу: «Быстрей!» дети схватили свои кольца. Надеть их не пришлось – зачарованный мир сразу исчез, откуда-то сверху забрезжил мягкий зеленый свет.

Глава 6.

О ТОМ, КАК НАЧАЛИСЬ НЕСЧАСТЬЯ ДЯДИ ЭНДРЬЮ

– Пустите! Пустите! – крикнула Полли.

– Я тебя и не трогаю! – сказал Дигори, удивившись, что она снова обращается к нему на «вы».

И головы их вынырнули из пруда в светлую тишь леса. После страшной и дряхлой страны, из которой они спаслись, он казался еще более радостным и мирным. Если бы они могли, они бы снова забыли кто они и погрузились в сладостный полусон, слушая, как растут деревья, но им мешало немаловажное обстоятельство: выбравшись на траву, они заметили, что королева, или колдунья (зовите ее, как хотите) уцепилась за волосы Полли. Потому несчастная девочка и кричала: «Пустите!»

Дядя Эндрью не сказал им и не знал, что кольцо совсем не нужно надевать, даже трогать – можно просто коснуться того, кто его надел. Получается вроде магнита: одно кольцо вытащит все остальное, как намагниченная булавка – мелкие предметы.

Теперь, в Лесу-между-мирами, королева изменилась – она стала бледнее, настолько бледнее, что красота ее поблекла. Дышала она с трудом, словно здешний воздух был ей противопоказан. Дети совсем не боялись ее.

– Отпустите мои волосы! – сказала Полли. – Что вам нужно?

– Да, пустите ее! – поддержал Дигори. – И немедленно! Вдвоем они были сильнее, чем она (во всяком случае, здесь), и им удалось вырвать волосы из ее рук. Она отпрянула, задыхаясь; глаза ее горели злобным страхом.

– Быстро! – сказала Полли. – Меняй кольцо и ныряй!

– Помогите! – закричала колдунья, но голос ее был слаб. – Пощадите меня! Возьмите с собой! Не оставляйте в этом страшном месте! Я тут умру.

– Рады бы, – важно сказала Полли, – но государственные интересы не позволяют… Как у вас, когда вы убили тех людей. Быстрее, Дигори!

И они переменили кольца; но тут Дигори сказал:

– Ах ты, Господи! Что же нам делать? – Волей-неволей, а он немножко жалел королеву.

– Не дури, – отвечала Полли. – Честное слово, она притворяется. Скорей!

И они ступили в пруд, ведущий домой, («Хорошо, что мы его пометили», – подумала Полли), но Дигори почувствовал, что к уху его прикоснулось что-то холодное. Когда очертания нашего мира уже выплывали из мглы, он понял, что его держат за ухо двумя пальцами, и стал вырываться, брыкаться, но тщетно – по-видимому, колдунья вновь обрела свою силу. Наконец перед ними возник дядин кабинет, и сам дядя, взирающий в изумлении на невиданное существо, которое Дигори доставил из другого мира.

Понять его можно. Королева вполне оправилась, и здесь, среди обычных вещей, вид ее был поистине страшен. Дети тоже не могли оторвать от пришелицы глаз. Прежде всего, поражал ее рост – до сих пор дети не понимали, как она огромна. «Вроде бы и не человек», – подумал Дигори и был прав, ибо в жилах властителей Чарна течет и кровь великанов. Еще больше поражали ее красота, гордыня и дикая ярость. Она была раз в десять живее, чем наши обычные лондонцы. Дядя кланялся, егозил, угодливо потирал руки, почти плясал перед ней, он казался совсем ничтожным – однако Полли заметила, что они чем-то похожи. Похожи они были именно тем, чего не нашла королева в лице Дигори. Хоть одно хорошо: теперь дети не боялись дядю Эндрью, как не испугается червя тот, кто видел змею, коровы – тот, кто видел бешеного быка.

«Тоже мне чародей! – подумал Дигори. – Вот она, это я понимаю».

Дядя все кланялся, угодливо потирая руки. Он хотел бы сказать что-нибудь учтивое, но не мог, во рту пересохло. Опыт оказался успешнее, чем ему хотелось; все же дядя не ждал опасностей для себя. Столько лет колдовал, стольким вредил, но такого с ним не бывало.

Наконец колдунья заговорила негромко, но так, что задрожали стены:

– Какой чародей привел меня в этот мир?

– Э… э… хм… мэм, – пролепетал дядя, – чрезвычайно польщен… премного обязан… почитаю за честь… э… э… э…

– Где чародей? – крикнула королева. – Отвечай, дурак!

– Э… э… это я, мэ-э-эм, – отвечал дядя. – Надеюсь, вы простите этих мерзких детей. Поверьте, я ни сном, ни духом…

– Ты – чародей? – переспросила королева, сделала один огромный шаг, схватила старика за седые лохмы и откинула назад его голову. Лицо его она изучала долго, как лицо Дигори. Дядя моргал и нервно облизывал губы. Когда, насмотревшись, она отпустила его, он стукнулся спиной о стену.

– Так, – сказала она. – Чародей… своего рода. Стой прямо, пес! Помни, перед кем стоишь. Кто научил тебя колдовству? Королевской крови в тебе нет.

– Э… а… не то, чтобы королевской… – забормотал дядя. – Но мы, Кеттерли, древнего рода, старый, знаете ли, род… из Дорсетшира…

– Хватит! – сказала колдунья. – Я знаю, кто ты. Ты мелкий колдун-недоучка, и колдуешь ты по книгам. В сердце твоем и в крови нет колдовского дара. Там, у себя, я управилась с такими тысячу лет назад. Здесь – разрешу тебе служить мне.

– Пре-премного обязан… очень рад… верьте совести, – лепетал дядя.

– Хватит! Много болтаешь. Вот тебе первая служба. Вижу, тут большой город. Немедля раздобудь колесницу или ковер-самолет, или объезженного дракона, словом то, что годится для ваших королей и вельмож. Потом доставь меня туда, где я найду рабов, драгоценности и одежды, приличествующие моему сану. Завтра начну завоевывать ваш мир.

– Я – я – э – а… закажу сейчас кэб, – выговорил дядя.

– Стой, – приказала колдунья, когда он направился к двери. – Не думай предать меня. Я вижу сквозь стены и слышу мысли. Если ты мне изменишь, я наведу такие чары, что где бы ты ни присел, ты сядешь на раскаленное железо, где бы ты ни лег, ложем твоим будет лед. Ступай!

Дядя вышел. Он был очень похож на поджавшую хвост собаку.

Дети боялись, что королева обратит свой гнев на них, но она, по-видимому, забыла, что случилось в лесу. Я думаю (и Дигори тоже думал), что ум ее просто не мог ни вместить, ни удержать такого мирного места, и, сколько вы ее туда ни берите, как долго ни держите, она ничего о нем знать не будет. Сейчас она детей не замечала. Смотрите: там, у себя, она совсем не замечала Полли, потому что пользы ждала лишь от Дигори. Теперь, когда служил ей дядя Эндрью, она не замечала и мальчика. Должно быть, все колдуны такие. Им интересны только те, кого можно использовать; они очень практичны. Итак, в комнате царило молчание, но королева сердито постукивала об пол ногой.

Наконец, она сказала как бы про себя:

– Что он там делает, старый дурень? Ах, кнут не захватила! – и кинулась из комнаты, не глядя на детей.

– Ой! – радостно выдохнула Полли. – Ну, я пошла, очень поздно. Может, я еще загляну.

– Да, да, приходи скорее, – сказал Дигори. – Какой ужас, когда она тут! Надо что-то придумать.

– Пускай твой дядя думает, – сказала Полли. – Это же он все затеял.

– Только ты приходи, а? – настаивал Дигори. – Не бросай меня, я сам не выкручусь!

– Я пойду сейчас по туннелю, – сказала Полли довольно холодно. – Так быстрее. А если ты хочешь, чтобы я вернулась, попроси прощения.

– Это как же? – удивился Дигори. – Только свяжись с девчонками… Да что я сделал?

– Ничего, – ехидно сказала Полли. – Так, чепуха, руки мне вывернул, как разбойник… и позвонил в этот колокол, как идиот… и в лесу дал ей себя схватить, когда мы еще в пруд не прыгнули… а так – ничего!

– Вон что! – еще сильней удивился Дигори. – Ладно, прости меня. Вообще-то я правда жалею, что позвонил в этот колокол. Слышишь, я попросил прощения. Значит, ты приходи, не бросай меня. Хорош я буду, если ты не придешь.

– А тебе-то что? Это же мистеру Кеттерли сидеть на железе и лежать на льду.

– Да не в том дело! – сказал Дигори. – Мама, вот что важно. Представь себе, что эта к ней ворвется! Насмерть перепугает…

– Правда, правда! – совсем иначе сказала Полли. – Ну, хорошо. Мир, мир навсегда, и так далее. Я приду… если смогу. А сейчас мне пора.

И она нырнула в проход, который казался теперь не загадочным, а самым что ни на есть будничным.

Мы же с вами вернемся к дяде Эндрью. Когда он шел вниз с чердака, сердце у него билось, как сумасшедшее, и он отирал лицо платком. Войдя к себе в спальню, он заперся на ключ и прежде всего полез в комод, где прятал от тети Летти бутылку и бокал. Выпив какого-то неприятного, взрослого зелья, он перевел дух.

– Нет, черт знает что! – повторял он про себя. – Какой кошмар! Я просто разбит! Это в мои-то годы!

Потом он налил еще и выпил снова; и лишь тогда стал переодеваться. Вы не видели таких одежд, а я их помню. Он надел высокий, твердый, сверкающий воротничок, в котором и головы не опустишь; он надел белый жилет в цветных узорах и выпустил из кармашка золотую цепочку. Он надел свой лучший фрак, который носил только на свадьбы и на похороны. Он вынул и почистил свой лучший цилиндр. На комоде стояли цветы (их ставила тетя), и он сунул один в петлицу. В кармашек, расположенный повыше того, с цепочкой, он положил носовой платок (теперь таких не купишь), покапав на него сначала мужскими духами. Он взял монокль с черной лентой, вставил в глаз и подошел к зеркалу.

У детей, как вы знаете, одна глупость, у взрослых – другая. Дядя Эндрью был глуп в самом взрослом духе. Теперь, когда колдуньи рядом не было, он помнил не о ее грозном виде, а об ее дивной красоте. «Да, скажу я вам, – думал он, – всем женщинам женщина! Перл природы!». Кроме того, он как-то забыл, что привели ее дети; и очень гордился, что колдовством выманил такую красавицу.

– Эндрью, – сказал он своему отражению, – для своих лет ты совсем… э-э… Прекрасная внешность… Породистая…

Понимаете, он возомнил по глупости, что колдунья влюбится в него. Зелье на него повлияло, или одежда, но он охорашивался все больше. Он был тщеславен, как павлин, потому и стал чародеем.

Наконец он отпер дверь, послал служанку за кэбом (тогда у всех была масса слуг) и пошел в гостиную. Там, как и следовало ожидать, была тетя Летти. Она чинила матрас у самого окна.

– Понимаешь, Летиция, душа моя, – беззаботно начал он, – мне надо выйти. Одолжи-ка мне фунтиков пять, будь добра.

– Нет, Эндрью, милый мой друг, – отвечала тетя, глядя на матрас. – Я тебе много раз говорила, что денег не дам.

– Не будь такой мелочной, душенька, – сказал дядя. – Это очень важно. Без них я окажусь в глупейшем положении.

– Эндрью, мой дорогой, – сказала тетя, глядя ему в глаза, – как тебе не стыдно просить у меня денег?

За словами этими таилась скучная, взрослая история. Впрочем, сообщим, что дядя «вел дела дорогой Летти», сам не работал, тратил очень много на бренди и сигары и добился того, что она стала много беднее, чем тридцать лет назад.

– Душенька, – сказал дядя, – пойми, у меня непредвиденные расходы. Будь человеком… Мне надо принять одно… э… лицо…

– Это кого же? – спросила тетя.

– Очень важную гостью. Она, понимаешь ли, появилась, э… неожиданно…

– Что ты мелешь! – воскликнула тетя. – Никто не звонил в дверь.

Тут дверь распахнулась, и тетя не без удивления увидела огромную женщину в роскошных одеждах без рукавов. Глаза у великанши сверкали.

Глава 7.

О ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПЕРЕД ДОМОМ

– Сколько мне ждать колесницу, раб? – прогрохотала колдунья. Дядя Эндрью сжался. Теперь, при ней, он немедленно забыл, что думал перед зеркалом. Но тетя Летти поднялась (она чинила матрас, стоя на коленях) и вышла на середину комнаты.

– Разреши осведомиться, Эндрью, – холодно спросила она, – кто эта особа?

– Знат-т-т-тная ин-н-ностранка, – как мог, отвечал он. – Исключ-ч-чительно…

– Какой вздор! – сказала тетя и обернулась к колдунье. – Вон из моего дома, бесстыжая тварь! – произнесла она погромче. – Я вызову полицию.

Колдунью она приняла за циркачку, голых рук – не любила.

– Кто эта тварь? – спросила королева. – На колени, несчастная, не то я сотру тебя в порошок!

– Прошу обходиться в моем доме без таких выражений, – сказала тетя.

Королева стала еще выше (или дяде Эндрью показалось). Глаза ее горели. Она подняла руку, как тогда, в своем королевстве, и произнесла слово – но ничего не случилось, только тетя брезгливо заметила:

– Так… Она еще и пьяна… Язык не слушается…

Наверное, колдунье стало очень страшно, когда она поняла, что в нашем мире заклятье не действует. Но она этого не показала. Нет, она кинулась вперед, подхватила тетю на руки, подняла как можно выше и швырнула, словно куклу. Пока тетя летела, служанка (которой выпало на редкость интересное утро) заглянула в дверь и сказала: «Простите, сэр, карета приехала».

– Веди меня, раб, – сказала колдунья. Дядя залепетал было: «Вынужден протестовать… да… весьма прискорбно…», но королева метнула на него взгляд, он мгновенно онемел и затрусил вслед за нею. Дигори сбежал сверху как раз тогда, когда хлопнула входная дверь.

– Ну, вот, – сказал он. – Теперь она бегает по Лондону… Да еще с дядей. Что они натворят?

– Ой! – сказала служанка (которой выпало такое дивное утро). – Ой, мастер[1] Дигори, мисс Кеттерли ушиблась! – И они побежали к тете.

Если бы тетя упала на пол или даже на ковер, она бы, мне кажется, переломала все кости; но к счастью она приземлилась на матрас. Женщина она была стойкая (такими тогда были почти все тети) и, понюхав нашатыря, сказала: «Ах, не волнуйтесь вы по пустякам». После чего начала действовать.

– Сарра, – велела она служанке (которой еще не доводилось так радоваться), – бегите в полицию и сообщите, что в городе беснуется умалишенная особа. Обед моей сестре я отнесу сама.

Дигори помог ей отнести обед; потом они сами пообедали; потом он стал думать.

Итак, надо было как можно скорее вытащить колдунью из нашего мира. Мама ее видеть не должна ни за что на свете. По городу ей ходить нельзя, чего-нибудь натворит. Дигори не знал, что ей не удалось испепелить тетю, но зато прекрасно помнил, как она испепелила дверь. Не знал он и того, что здесь, у нас, сила ее не действует; зато знал, что она хочет завоевать весь мир. «Сейчас, – думал он, – она, наверное, стирает с лица земли Бэкингемский дворец или парламент, а уж полисмены едва ли не все стали маленькими кучками пепла. И поделать ничего нельзя… Но ведь кольца вроде магнитов, – вспомнил он. – Надо ее тронуть, и кольцо вытянет нас, хотя бы в тот лес. Интересно, станет ей там опять плохо? Место на нее подействовало или она просто испугалась? Да, но где же ее найти? Тетя меня на улицу не пустит, во всяком случае – спросит, куда я иду. И денег у меня нет, так, мелочь, на омнибус не хватит, ведь объехать надо весь город. И куда, собственно, ехать? Интересно, дядя еще при ней?»

Оставалось сидеть дома и ждать и ее, и дядю. Если они вернутся, надо побыстрее надеть кольцо и сразу же тронуть колдунью. Пускать ее в дом нельзя; значит, надо стеречь у двери, как кот у мышиной норки. Дигори пошел в переднюю и прижался носом к окошку, откуда были видны и крыльцо, и улица, так что пропустить он никого не мог. «А где же теперь Полли?» – подумал он.

Думал он не меньше получаса, но вы себе голову не ломайте, я вам скажу. Полли опоздала к обеду и промочила к тому же ноги. На все расспросы она говорила, что гуляла с Дигори Керком, а ноги промочила в пруду. Когда ее спросили, где этот пруд, она отвечала: «В лесу»; когда ее спросили, где лес, она отвечала: «Не знаю». И мама решила, что она забрела в какой-нибудь дальний парк, где шлепала по лужам. Естественно (для тех, конечно, времен), ей запретили гулять – особенно с «этим Керком», не дали сладкого и велели два часа не выходить из детской.

Значит, пока Дигори глядел на крыльцо, Полли сидела – точнее, лежала – у себя, и оба они думали о том, как медленно течет время. Мне кажется, ей все-таки было легче, чем ему: одно дело – ждать, пока пройдут два часа, другое – шептать: «Вот, вот!», – и узнавать снова и снова, что это не та, кого ты ждешь, а чужой кэб или фургон булочника.

Время от времени часы отбивали четверть, и большая муха жужжала в верхнем углу окошка. Дом был из тех, где после полудня очень тихо и почему-то пахнет бараниной.

Пока Дигори ждал, случилось одно происшествие, о котором я расскажу, потому что потом это будет важно. Знакомая дама принесла винограду для больной, и в приоткрытую дверь Дигори поневоле слышал ее беседу с тетей.

– Какая прелесть! – говорила тетя. – Если бы что-нибудь могло ей помочь, этот виноград помог бы. Ах, бедная, бедная Мейбл! Боюсь, ей помогли бы теперь только плоды из края вечной молодости… В нашем мире уже ничто… – И обе заговорили тише.

Раньше Дигори подумал бы, что тетя просто говорит чепуху, как все взрослые; он и сейчас чуть не подумал так, но вдруг понял, что он-то знает другие миры, кроме нашего. Быть может, где-то есть и Край Вечной Молодости. Все может быть… И… и… – ну, вы сами знаете, как возникает почти безумная надежда, и как вы боретесь с ней, чтобы не разочароваться снова. Именно это чувствовал Дигори, но боролся не так уж сильно – он ведь и впрямь знал другие миры. Уже случилось столько странного… Волшебное кольцо у него есть. Через лесные пруды можно попасть куда угодно. Перепробовать их все, а потом… МАМА БУДЕТ ЗДОРОВА. Он уже и ждать забыл, и чуть было не схватил кольцо, чтобы поскорей найти тот, нужный мир, как вдруг услышал громкий цокот копыт.

«Что это? – подумал он. – Пожарники? Где же пожар? Ой, они скачут к нам! Да это она сама!» (Не буду говорить вам, кого он имел в виду).

Действительно, к дому несся кэб. На нем – не там, где сидит кучер, а прямо на крыше – стояла Джедис, царица цариц и ужас Чарна. Глаза ее горели, зубы сверкали, волосы хвостом кометы стлались за нею. Лошадь она хлестала без милости, и та, раздувая ноздри, неслась во весь опор. Пролетев в дюйме от фонарного столба, лошадь эта остановилась, встала на дыбы, а кэб стукнулся о столб и развалился. Колдунья ловко перескочила лошади на спину, шепнула ей что-то, та снова встала на дыбы и заржала, как от боли. Дигори видел лишь оскал, да горящий взгляд, да гриву. Королева и тут удержалась, как самый заправский наездник.

Дигори охнуть не успел, как из-за поворота вылетел еще один кэб, а из него выскочили толстый джентльмен во фраке и полицейский. Сзади ехал третий кэб с двумя полицейскими и штук двадцать велосипедов; сидевшие на них мальчишки (главным образом – разносчики) орали и звонили вовсю. За ними бежала толпа. В домах захлопали окна, на каждом крыльце появилось по слуге или служанке. Кто пропустит такое зрелище!

Тем временем из развалин первого кэба вылез старичок, в котором Дигори признал своего дядю, хотя лица не увидел, ибо его закрывал цилиндр. Многие кинулись на помощь, в том числе и Дигори.

– Вот она, – кричал толстяк, указывая на королеву, – держите ее, констебль! Камней взяла на тысячи фунтов… прямо с прилавка… Жемчуг у нее на шее… все мое… Мало того, она меня прибила!

– И точно! – обрадовался кто-то в толпе. – Ух, синячище! Ну и дамочка! Силы-то, силы!

– Приложите сырое мясо, хозяин, – посоветовал мальчик из мясной лавки.

– Ничего не пойму, – сказал самый главный полисмен.

– Да говорю же я… – снова начал толстяк, но кто-то крикнул:

– Вы старика не прозевайте! Это он ее возил.

Старик, то есть дядя Эндрью, сумел, наконец, подняться и потирал ушибленные места.

– Извольте объяснить, что здесь творится, сэр, – сказал полицейский.

– Умфи-помфи-шомф, – сказал дядя сквозь цилиндр.

– Попрошу без шуток! – строго сказал полисмен. – Снимите шляпу!

Сделать это было нелегко, но, к счастью, появились еще два полисмена и сдернули цилиндр, взявшись за поля.

– Спасибо, – слабым голосом сказал дядя. – Спасибо… Мне плохо… Если бы капельку бренди…

– Минутку, сэр! – сказал первый полицейский, извлекая большой блокнот и маленький карандаш. – Кто отвечает за эту особу? Вы?

– Эй, берегись! – закричали в толпе, и полисмен успел отскочить. Лошадь чуть не лягнула его, и так сильно, что могла убить. Колдунья развернула ее мордой к собравшимся и острым ножом рассекла постромки.

Дигори все это время пытался подобраться к колдунье, но не мог – мешала толпа. Чтобы подойти с другой стороны, надо было протиснуться между копытами и перильцами палисадника. Если вы знаете лошадей, вы поймете, что мешала и лошадь. Дигори лошадей знал и выжидал, скрипя зубами.

Сквозь толпу пробился краснолицый, довольно молодой человек в котелке.

– Хозяин, – обратился он к полицейскому, – это моя лошадка… и повозочка моя. Сейчас одни щепки останутся…

– По очереди! – сказал полисмен. – Я не могу слушать всех сразу!

– Да как же? – сказал кэбмен (звали его Фрэнком). – Я свою лошадку знаю, у нее папаша в кавалерии служил. Если дамочка будет ее мучить, она тут всех перебрыкает. Пустите-ка, я разберусь.

Полисмен обрадовался предлогу и отошел от лошади подальше, а кэбмен добродушно обратился к колдунье:

– Вот что, барышня, оставьте вы лучше лошадку! Вы ж из приличных, к чему вам такой тарарам? Ступайте домой, попейте чайку, отдохните, все и пройдет. – И он обратился к лошади, протянув руку, чтобы погладить ее: – А ты, Земляничка, постой, не рыпайся! Тише, тиш-ш… И тут колдунья заговорила:

– Пес, – сказала она злобно, звонко и громко, – убери руку! Перед тобой королева!

Глава 8.

БИТВА У ФОНАРЯ

– Ух ты! – восхитились в толпе. – Прямо и сама королева?

– Ура ее величеству! – поддержал кто-то, и все заорали «ура». Колдунья гордо вскинула голову, щеки ее вспыхнули, но, услышав смех, она поняла, что над ней потешаются. Лицо ее изменилось, она переложила нож в левую руку и вдруг, без предупреждения, сделала поистине жуткое дело: легко, словно срывая травинку, отломила перекладину от фонарного столба. Магическую силу она утратила, но своя, обычная, осталась при ней, и сломать столб-другой ей было не труднее, чем палочку ячменного сахара. Народ быстро расступился. Потрясая новым оружием, королева погнала лошадь вперед.

«Сейчас или никогда!» – подумал Дигори и протиснулся между перильцами и лошадью. Если бы лошадь постояла тихо, он мог бы схватить колдунью за пятку. Когда он нырнул головой вперед, раздался грохот и звон – колдунья опустила железный брусок на голову полицейскому, и тот упал, как кегля.

– Быстрее! Их надо остановить! – услышал Дигори и увидел за собою Полли. Она прибежала, как только истекли два часа.

– Молодец! – сказал он. – Держись за меня. Вынешь кольцо, когда я крикну. Только помни – желтое.

Тут свалился еще один полисмен. Толпа зарокотала: «Да оттащите вы ее!.. Нет, камнем, камнем!.. Вызовите солдат!..» – но отступила подальше. Один Фрэнк – видимо, самый храбрый и самый добрый из собравшихся – по-прежнему пытался схватить лошадь, увертываясь от бруска.

Толпа гудела и ревела. Над головою Дигори просвистел камень. Колдунья звонко и вроде бы радостно выкликала:

– Подлые псы! Завоюю ваш мир, за все ответите! Камня на камне не оставлю! Как в Чарне, как в Фелинде, как в Сораце, как в Брамандине!

Тут, изловчившись, Дигори схватил ее за ногу. Она лягнула его прямо в зубы. Он разжал пальцы и закусил губу. Откуда-то доносился дрожащий дядин голос: «Мадам… моя… э… дорогая, прошу вас… успокойтесь… » Дигори снова схватил колдунью за ногу, снова отлетел, снова схватил, вцепился крепко и крикнул:

– Полли!

Слава Тебе, Господи! Сердитые, испуганные лица исчезли, сердитые, испуганные крики умолкли (кроме дядиного). Где-то рядом, в полной темноте, дядя кричал: «Что это, бред? Что это, смерть? Так нельзя! Это нечестно! Я, собственно, не чародей! Вы меня не поняли!.. Виновата моя крестная!.. Протестую… При моем здоровье… мы старого, дорсетширского рода!..» – и что-то еще.

«Тьфу! – подумал Дигори. – Его только не хватало! Да, пикничок… » – Ты здесь, Полли? (Это он, конечно, уже сказал.)

– Здесь, – сказала она, и они вынырнули в зеленое сиянье леса. – Гляди-ка! И лошадь тут! И мистер Кеттерли! И кэбмен! Ну и компания!..

Когда колдунья увидела лес, она побледнела и склонилась лицом к лошадиной гриве. Несомненно, ей стало худо.

Дядя дрожал мелкой дрожью. Но лошадь встряхнулась, радостно заржала и успокоилась – впервые с тех пор, как Дигори ее увидел. Прижатые уши выпрямились, глаза уже не горели, а мирно сияли.

– Молодчина! – сказал ей Фрэнк и погладил ее. – Понимаешь, что к чему! Так и держи, не горюй.

Лошадь Земляничка сделала самое разумное, что могла: ей очень хотелось пить (оно и понятно) и она направилась к ближайшей луже. Дигори еще держал колдунью за ногу, а Полли – за руку; Фрэнк гладил лошадь; дрожащий дядя вцепился ему в рукав.

– Быстро! – сказала Полли и посмотрела на Дигори. – Зеленые!..

Так лошадь и не напилась. Очутившись в кромешной тьме, она растерянно заржала, дядя завизжал, Дигори сказал:

– Однако!

– Почему так темно? – удивилась Полли. – Наверное, мы уже там.

– Где-нибудь мы да очутились, – сказал Дигори. – Во всяком случае, я на чем-то стою.

– И я, – сказала Полли. – Почему же так темно? Может, пруд не тот?

– Наверное, это Чарн, – сказал Дигори, – тут ночь.

– Это не Чарн, – сказала королева. Это пустой мир. Здесь ничего нет.

И впрямь, здесь не было ничего, даже звезд. Стояла такая темень, что никто никого не видел, хоть вообще закрой глаза. Под ногами было что-то холодное, мокрое, вроде земли, но никак не трава. Воздух был сухой, морозный, неподвижный.

– О горе, горе! – вскричала колдунья. – Теперь мне конец.

– Не говорите так, моя дорогая!.. – залепетал дядя Эндрью. – Приободритесь. Э-э… любезный… у вас нет бутылочки?.. Мне бы капельку возбуждающего… э… средства…

– Ну, ну! – сказал ровный, добрый голос. – Чего нам жаловаться? Кости целы, и то спасибо. Подумать, как летели – и ничего, вот повезло-то! Если мы свалились в какой раскоп, – может, копают станцию подземки, – придут и вытащат. Если мы умерли – очень даже может быть! – что ж, приходится. В море оно и похуже. И бояться тут нечего приличному человеку. А пока там что, споем-ка.

И он запел. Пел он не то деревенскую песню, не то благодарственный гимн жатве, что не совсем подходило к месту, где вряд ли вырос хоть один колос; но больше он ничего не вспомнил. Голос у него был сильный и приятный, дети стали подпевать и приободрились. Дядя и колдунья подпевать не стали.

Пока Дигори пел, кто-то тронул его за локоть и по запаху бренди, сигар и духов он опознал дядю. Тот осторожно пытался оттащить его от других. Когда они отошли немного, шага на два, дядя зашептал прямо в ухо:

– Скорее, дорогой мой! Надевай кольцо! Колдунья это услышала.

– Только попробуй бежать, ничтожный глупец! – сказал она. – Разве ты забыл, что я слышу мысли? Пускай мальчишка идет, а ты… если предашь, я отомщу так, как не мстил никто ни в одном из миров.

– Что я, свинья? – сказал Дигори. – Я в таком месте Полли не оставлю… и кэбмена тоже, и лошадку.

– Ты плохой и непослушный мальчик, – сказал дядя.

– Тише! – сказал кэбмен; и все прислушались.

Далеко во тьме кто-то запел. Трудно было понять, где это – казалось, пение идет со всех сторон, даже снизу. Слов не было. Не было и мелодии. Был просто звук, невыразимо прекрасный, – такой прекрасный, что Дигори едва мог его вынести. Понравился он и лошади: она заржала примерно так, как заржала бы, если бы после долгих лет нелегкой городской работы ее пустили на луг и она бы увидела, что к ней идет любимый хозяин с куском сахара в руке.

– Ох и красиво! – сказал кэбмен.

И тут случилось два чуда сразу. Во-первых, голосу стало вторить несметное множество голосов, – уже не густых, а звонких, серебристых, высоких. Во-вторых, темноту испещрили бесчисленные звезды. Они появились не постепенно, как бывает летом, а сразу – только что была тьма, и вдруг засветились тысячи звезд, созвездий и планет, намного более ярких, чем в нашем мире. Если бы чудеса эти случились при вас, вы, как Дигори, подумали бы, что поют звезды, и что к жизни их вызвал тот, кто запел первым.

– Вот это да! – сказал кэбмен. – Знал бы, что такое бывает, лучше бы жил.

Первый голос звучал все громче, все радостней, другие голоса затихали. Начались прочие чудеса.

Далеко, у самого горизонта, небо посерело и подул легчайший ветер. Голос все пел, небо светлело, на нем возникали очертания холмов.

Вскоре стало так светло, что можно было увидеть друг друга. Дети и кэбмен слушали, разинув рты, и глаза их сияли, словно они пытались что-то вспомнить. Разинул рот и дядя, но не от радости; скорее, у него отвалилась челюсть. Колени его дрожали, плечи поникли – голос не нравился ему. Колдунья же выглядела так, словно понимает голос лучше всех, но ненавидит его. Она сжала губы, сжала кулаки; и впрямь, едва он раздался, она ощутила, что этот мир полон магии, которая сильнее ее колдовства. Дядя залез бы в норку, лишь бы спрятаться от голоса; королева, напротив, уничтожила бы и этот мир, и любой другой, лишь бы голос умолк. Лошадь навострила уши, вид у нее был веселый; теперь нетрудно было поверить, что отец ее участвовал в битвах.

Белое небо на востоке стало розовым, потом золотым. Голос звучал все громче, сотрясая воздух. Когда он достиг небывалой мощи, появился первый солнечный луч.

Такого солнца Дигори не видел, оно как будто смеялось от радости. Солнце Чарна казалось старше нашего, это – моложе. В ярком солнечном свете перед путниками лежала долина, по которой к востоку, прямо к солнцу, текла широкая река. К югу от нее были горы, к северу – холмы. Нигде – ни на них, ни в долине – ничего не росло: ни травы, ни куста, ни дерева. Земля была разных цветов, один свежей и ярче другого. Они веселили сердце – пока пришельцы не увидели того, кто пел, и не забыли обо всем прочем.

Огромный лев стоял между путниками и солнцем и золото его гривы затмевало золото лучей.

– Какой гнусный мир! – сказала королева. – Бежим! Колдуй скорее!

– Вполне согласен, мадам. Пренеприятное место. Никакой цивилизации. Будь я помоложе и с ружьем…

– Это его стрелять? – удивился кэбмен. – Да что вы!

– Кто же посмеет? – сказала Полли.

– Колдуй, глупец! – крикнула королева.

– Простите, мадам, – сказал дядя, – минутку! Я ведь отвечаю за детей. Дигори, надевай кольцо (он все еще хотел сбежать от королевы).

– Ах, кольцо? – повторила королева и кинулась к Дигори, но тот отступил, схватил Полли за руку и крикнул:

– Осторожно! Если кто-нибудь из вас ко мне шагнет, мы оба исчезнем, и выбирайтесь, как знаете. Да, у меня в кармане кольцо, мы с Полли можем вернуться домой. Эй, отойдите, сейчас кольцо надену! Мне очень жаль вас (он посмотрел на Фрэнка) и очень жаль лошадку, но ничего не поделаешь. А вы (и он посмотрел на дядю и на королеву), вы – чародеи, вам вместе неплохо.

– Да тише вы, – сказал Фрэнк. – Давайте послушаем! Ибо песня стала иной.

Глава 9.

О ТОМ, КАК БЫЛА СОЗДАНА НАРНИЯ

Лев ходил взад и вперед по новому миру и пел новую песню. Она была и мягче и торжественней той, которой он создал звезды и солнце, она струилась, и из-под лап его словно струились зеленые потоки. Это росла трава. За несколько минут она покрыла подножье далеких гор, и только что созданный мир стал еще приветливей. Теперь в траве шелестел ветер. Вскоре на холмах появились пятна вереска, в долине – какие-то зеленые точки, поярче и потемней. Когда точки эти, – нет, уже палочки, возникли у ног Дигори, он разглядел на них короткие шипы, которые росли очень быстро. Сами палочки тоже тянулись вверх, и через минуту-другую Дигори узнал их – это были деревья.

Плохо было только то (говаривала позже Полли), что тебе не давали спокойно на все смотреть. Вскрикнув «Деревья!», Дигори отскочил в сторону, ибо дядя Эндрью норовил залезть ему в карман, причем – в правый, все еще полагая, что зеленые кольца переносят сюда, к нам. Но Дигори вообще не хотел, чтобы их украли.

– Стой! – крикнула королева. – Отойди. Так, еще. Если кто-нибудь подойдет к детям ближе, чем на десять шагов, я его убью. – И она взмахнула железкой. Почему-то никто не усомнился в том, что бросает она метко.

– Не надейся, несчастный, уйти отсюда без меня! – проговорила колдунья. – Как ты смел и помыслить?..

Дядин склочный нрав победил, наконец, его трусость.

– А что такого, мадам? – нагло сказал дядя. – Я в своем праве. Вы обращались со мной премерзко… просто стыдно вспомнить. Я пытался показать вам все, что мог, – и что же? Вы обокрали, – да, обокрали! – почтенного ювелира… Мало того, вы меня вынудили заказать для вас до неприличия дорогие блюда, мне пришлось заложить часы (а, разрешите заметить, наша семья не привыкла к ломбардам – кроме кузена Эдварда, но он гвардеец). Пока мы ели эти кошмарные… гм… яства, – мне еще и сейчас худо – ваши манеры и ваши речи привлекали недолжное внимание. Вы просто опозорили меня! Теперь мне будет стыдно показаться в ресторане. Вы напали на полицейских. Вы обокрали…

– Да ладно, хозяин! – сказал Фрэнк. – Вы лучше посмотрите, какие чудеса!

Посмотреть было на что. Над ними уже шумел бук, а внизу, в прохладной свежей траве, пестрели лютики и ромашки. Подальше, у реки, склонилась ива, за рекой цвели сирень, шиповник и рододендрон. Дети и кэбмен смотрели, лошадь – смотрела и жевала.

Лев ходил взад и вперед величавой поступью; Полли немножко пугалась, что он – все ближе, но больше радовалась, потому что начала улавливать связь между песней и новым твореньем. Перед тем, как на холме, возникла темная полоска елей, прозвучали, одна за другой, одинаковые низкие ноты. Когда звуки стали выше, легче и быстрее, Полли увидела, что долину испещрили первоцветы. Все это было так замечательно и дивно, что у нее не хватало времени на страх. Но Дигори и кэбмен волновались все больше, по мере того, как приближался лев. Что до дяди Эндрью, он стучал зубами. Но колени у него так дрожали, что убежать он не мог.

Вдруг колдунья смело пошла навстречу льву. Он подходил все ближе, мягко и тяжко ступая, он был уже ярдах в десяти, он пел. Колдунья подняла руку и швырнула в него железный брусок.

Никто – а уж тем более она – не промахнулся бы на таком расстоянии. Брусок ударил льва прямо между глаз и упал в траву. Лев приближался – не медленнее и не быстрее, словно ничего и не заметил. Ступал он бесшумно, но земля дрожала от его шагов.

Колдунья вскрикнула, кинулась прочь и скрылась за деревьями. Дядя тоже попытался бежать, но сразу, споткнувшись обо что-то, упал лицом в ручей. Дети не двигались – и не могли, и, наверное, не хотели. Лев на них не глядел. Он прошел мимо них, едва не коснувшись гривой; они боялись, что он обернется, и хотели этого. Он обернулся. И прошествовал дальше.

Дядя откашливался и отряхивал воду.

– Ну, Дигори, – сказал он, – от этой женщины мы избавились, эта зверюга прошла мимо, так что бери меня за руку и надевай кольцо.

– Дядя, – отвечал Дигори, – если вы подойдете ко мне, мы с Полли исчезнем.

– Делай, что тебе говорят! – крикнул дядя. – Какой, однако, непослушный мальчик.

– Нет, – сказал Дигори. – Мы останемся и посмотрим. Вы же интересуетесь другими мирами. Неужели вам не нравится этот?

– Нравится?! – возопил дядя. – Да ты на меня погляди! Лучший жилет, новый сюртук… – И впрямь, вид у него был жалкий – ведь чем нарядней вы оденетесь, тем хуже будете выглядеть, если вывалитесь из кэба и упадете в воду. – Спорить не буду, местность занимательная. Будь я помоложе… Да, прислать бы сюда хорошего, молодого охотника… Кое-что тут сделать можно. Климат превосходный, воздух – лучше некуда. Прекрасный курорт, он бы даже пошел мне на пользу, если бы… не обстоятельства. Ох, ружье бы нам!

– Какое ружье? – сказал кэбмен. – Пойду-ка я лучше выкупаю лошадку. Вроде бы она, как я погляжу, умнее людей. – И он повел ее к реке, как конюх.

– Вы думаете, его можно застрелить? – спросил Дигори. – Она же бросила в него брусок…

– При всех ее недостатках, – оживился дядя, – надо отдать ей должное, это было умно! – И он потер руки, хрустя суставами.

– Это было гадко! – сказала Полли. – Что он ей сделал?

– Эй, что это? – сказал Дигори. – Полли, посмотри! Перед ними, неподалеку, стоял маленький фонарный столб. Точнее, он не просто стоял, а рос и утолщался на глазах.

– Он тоже живой, – сказал Дигори. – Нет, он светится. Фонарь светился, солнце затмевало его свет, но тень падала на землю.

– Удивительно, – сказал дядя. – Достойно всяческого внимания! Здесь растет буквально все, даже фонарные столбы. Интересно, из какого семени?..

– Да из этой железки! – перебил Дигори.

– Поразительно! – сказал дядя и еще сильней потер руки. – Хо-хо! Они надо мной потешались! Моя сестрица считала меня сумасшедшим. И что же? Я выше Колумба. Какой там Колумб! Я открыл страну поистине неограниченных возможностей. Привезите сюда всякого лома, и тут, совершенно без затрат, появятся самые разные машины. Я отправлю их в Англию. Я стану миллионером. А климат? Построим курорт… Один санаторий приносит тысяч двадцать в год… Конечно, придется кого-нибудь взять в долю, как можно меньше народу. Но, первым делом, надо избавиться от этого чудища.

– Вы такой же, как эта колдунья, – сказала Полли. – Вам бы только убивать.

– А что до меня самого, – продолжал в упоении дядя, – я бы здесь буквально ожил. Как-никак, мне пошел седьмой десяток, об этом стоит подумать. Тут у них и не состаришься. Поразительно! Это страна вечной молодости!

– Ой! – крикнул Дигори. – Страна молодости! Неужели правда? – Конечно, он вспомнил тетин разговор с гостьей. – Дядя Эндрью, а может, тут что-нибудь такое есть… для мамы? Чтобы она вылечилась?

– О чем ты? – сказал дядя. – Это не аптека. Так вот, я говорил…

– Вам нет до нее дела!.. А я-то думал… Мне она мать, но вам она – сестра! Что же, ладно. Спрошу самого льва. – И Дигори быстро отошел. Полли подождала немного и пошла за ним.

– Эй! Стоп! Ты с ума сошел! – кричал дядя. Не дозвавшись, он пошел за ними, ведь кольца-то были у них.

Через несколько минут Дигори остановился на опушке леса. Песня снова изменилась. Теперь, слушая ее, хотелось плясать или бегать или лазить по деревьям, или просто кричать от радости. Она подействовала даже на дядю, он пробормотал: «Да, умная женщина… отдать ей должное… характер ужасный, но умная… да». А сильнее всего подействовала песня на недавно созданный мир.

Можете ли вы представить себе, что покрытая травой земля пузырится, как вода в котле? Лучше не опишешь то, что происходило. Повсюду, куда ни взгляни, вспухали кочки. Размера они были разного: одни – как кротовая норка, другие – как бочка, две – с домик величиной. Они росли и пухли, пока не лопнули, взметая землю, а из них вышли животные, точно такие, как в Англии. Вылезли кроты, выскочили собаки, отряхиваясь и лая; высунулись, рогами вперед, олени (Дигори подумал сначала, что это деревья). Лягушки сразу поскакали к реке, громко квакая. Пантеры, леопарды и их сородичи присели, чтобы умыться, а потом встали на задние лапы, чтобы поточить о дерево когти. Птицы взлетели на ветви, запорхали бабочки. Пчелы разлетелись по своим цветам, не теряя попусту ни минуты. Удивительнее всего было, когда лопнул целый холм, и на свет вылезла большая мудрая голова, а потом и ноги, с которых свисали мешковатые штаны, – это был слон. Песню льва почти заглушили мычанье, кряканье, блеянье, рев, лай, мяуканье и щебет.

Дигори уже не слышал льва, но он его видел. Лев был так прекрасен, что он не мог оторвать от него глаз. Звери льва не боялись. Процокав копытами, мимо пробежала заметно помолодевшая лошадь. Лев уже не пел. Он ходил перед своими созданиями, туда и сюда, и время от времени трогал кого-нибудь носом. Он тронул двух бобров, и двух леопардов, и двух оленей, то есть оленя и олениху, всякий раз самца и самку, и каждая пара шла за ним. Потом он остановился, и они встали кругом, немного поодаль. Стало очень тихо. Они глядели на него, не шевелясь, только кошачьи поводили хвостами. Сердце у Дигори сильно билось: он знал, сейчас произойдет что-то важное. О маме он не забыл, но даже ради нее не посмел бы прервать то, что перед ним совершалось.

Лев глядел на свои создания не мигая, и под взглядом его они менялись. Те, кто поменьше, – кроты, мыши, кролики – заметно подросли. Самые большие стали меньше. Многие поднялись на задние лапы. Почти все склонили набок голову, словно старались что-то понять. Лев открыл пасть, но не запел и ничего не сказал, только дохнул на стоявших вокруг него. Из-за дневного, синего неба послышалось пение звезд. Сверху (или от льва?) сверкнула молния, не обжигая никого, и самый дивный голос, какой только слышали дети, произнес:

– Нарния, Нарния, Нарния, встань! Потоки, обретите душу! Деревья, ходите! Звери, говорите! И все любите друг друга.

Глава 10.

ПЕРВАЯ ШУТКА И ДРУГИЕ СОБЫТИЯ

Конечно, говорил это лев. Дети давно почувствовали, что говорить он умеет, и все-таки испугались и обрадовались.

Из-за деревьев появились боги и богини леса, фавны, сатиры и гномы. Из реки вышел речной бог со своими дочерьми, наядами. И все они – и божества, и звери – ответили на разные голоса:

– Радуйся, Аслан! Мы слышим и повинуемся. Мы думаем. Мы говорим. Мы любим друг друга.

– Только мы мало знаем, – раздался немного гнусавый голос, и дети совсем удивились, ибо это сказала лошадь.

– Молодец, Земляничка! – сказала Полли. – Как я рада, что ее выбрали. – И кэбмен, стоявший теперь рядом с детьми, вскричал:

– Ну и ну! Да и то, лошадка что надо, я всегда говорил.

– Созданья, обретшие речь, я поручаю вас друг другу, – продолжал могучий и радостный голос. – Я отдаю вам навеки землю Нарнии. Я отдаю вам леса, и плоды, и реки. Я отдаю вам звезды и самого себя. Отдаю я и тех, кто остался бессловесным. Будьте добры к ним, но не поступайтесь своим даром и не возвращайтесь на их пути. От них я взял вас, к ним вы можете вернуться. Тогда вы станете много хуже, чем они.

– Нет, Аслан! Мы не вернемся! Что ты, что ты! – зазвучало множество голосов, а галка крикнула: «Ты не бойся!» – чуть позже всех, и слова ее прозвучали в полной тишине. Вы знаете сами, что бывает, когда такое случится в гостях. Она растерялась, и спрятала голову под крыло, словно решила поспать, а прочие стали издавать странные звуки, которых здесь никто не слышал, и пытались сдержаться, но Аслан сказал:

– Смейтесь, это большое благо. Теперь, когда вы обрели и мысль, и слово, вам не надо всегда хранить серьезность. Шутка, как и справедливость, рождается вместе с речью.

Смех зазвучал громче, а галка так раззадорилась, что вскочила Земляничке на голову прямо между ушами и крикнула, хлопая крыльями:

– Аслан! Аслан! Неужели я первая пошутила? Неужели про это будут всегда рассказывать?

– Маленький друг, – отвечал ей лев, – не слова твои, ты сама – первая шутка.

И все опять засмеялись, и галка не обиделась и смеялась со всеми так заливисто, что лошадь, шевельнув ушами, согнала ее с головы, но галка вдруг поняла, на что ей крылья, и не упала.

– Мы основали Нарнию, – сказал Аслан. – Теперь наше дело – ее беречь. Сейчас я позову на совет некоторых из вас. Идите сюда, ты, гном, и ты, речной бог, и ты, дуб, и ты, филин, и вы, оба ворона, и ты, слон. Нам надо потолковать, ибо миру этому пять часов отроду, но в него уже проникло зло.

Те, кого он назвал, приблизились к нему, и он ушел с ними к востоку, а прочие спрашивали друг друга:

– Кто сюда проник? Лазло? Кто же это? Нет, не лазло, казло!.. Может быть, козлы? Да что ты!

– Вот что, – сказал Дигори, повернувшись к Полли. – Я должен пойти за ним… За львом. Только он может мне дать то, что ей поможет.

– И я пойду, – сказал Фрэнк. – Понравился он мне. Да и с лошадкой поговорить надо.

Все трое смело пошли к Совету зверей, во всяком случае – настолько смело, насколько это им удалось. Звери были так заняты беседой, что не сразу заметили их и услышали дядю Эндрью, который стоял довольно далеко и кричал (довольно тихо):

– Дигори! Вернись! Немедленно иди сюда, кому говорю! Куда ты лезешь?..

Когда люди подошли к зверям, те замолкли и на них уставились.

– Это еще кто такие? – спросил бобр.

– Простите… – едва слышно начал Дигори, но кролик перебил его:

– Наверное, салатные листья.

– Нет! – поспешила сказать Полли. – Нас нельзя есть, мы невкусные.

– Смотри-ка! – сказал крот. – Говорить умеют. Салат он речью не наделял.

– Может, они вторая шутка? – предположила галка. Пантера перестала умываться и сказала:

– Ну, первая была лучше. Кто как, а я ничего смешного не вижу! – и, зевнув, принялась умываться опять.

– Пожалуйста, пропустите нас! – взмолился Дигори. – Я очень спешу. Мне нужен лев.

Тем временем Фрэнк пытался привлечь внимание Землянички и наконец преуспел.

– Лошадка! – сказал он. – Ты-то меня знаешь, объясни им.

– О чем это оно? – спросили ее звери.

– Знаю… – нерешительно произнесла лошадь. – Я мало что знаю. Наверное, все мы еще очень мало знаем. Но где-то я что-то такое видела… Где-то я вроде бы жила… или видела сон, прежде чем Аслан разбудил нас. В этом сне вроде бы жили вы трое…

– Ты что? – сказал кэбмен. – Меня не признала? А кто тебя чистил? Кто кормил, когда ты устанешь, а? Кто попону надевал, когда холодно? Ну, не ждал я от тебя!

– Минутку, минутку… – проговорила лошадь. – Дайте подумать. Да, ты привязывал ко мне сзади какой-то тяжелый ящик и гнал меня куда-то, и я бежала, а ящик очень грохотал…

– Зарабатывали мы с тобой, – сказал кэбмен. – Жить-то надо, и тебе, и мне. Без работы да без кнута ни стойла бы не было, ни корма, ни сена, ни овса. Любила ты овес, если я мог его купить, тут ничего не скажешь.

– Овес? – сказала лошадь, прядая ушами. – Да, что-то такое помню. И еще… Ты сидел сзади на ящике, а я тащила и тебя, и ящик. Бегала-то я.

– Ну, летом, ладно, – сказал Фрэнк. – Ты тянешь, я себе сижу. А зимой? Когда ноги как ледышки? Ты бегаешь, тебе что, а я? И нос замерзнет, и щеки, и рукой не шевельнуть, вожжи не удержишь.

– Там было плохо, – сказала лошадь. – Камни, трава не растет.

– То-то и оно! – обрадовался Фрэнк. – Плохо там было, одно слово – город. Мостовые. Не люблю я их. Мы с тобой из деревни. Я там, у себя, в хоре пел. А пришлось, жить-то надо.

– Пожалуйста! – взмолился Дигори. – Пустите нас! Лев уходит, а мне очень нужно с ним поговорить.

– Понимаешь, лошадка, – сказал Фрэнк, – молодой человек хочет со львом поговорить, с вашим этим Асланом. Может, довезешь его? Будь так добра! А то вон куда ваш лев ушел. Мы уж с барышней дойдем.

– Довезти? – переспросила лошадь. – Ах, помню, помню! Ко мне садились на спину… Когда-то давно один из ваших, коротенький, часто это делал. Он мне всегда давал такие твердые белые кубики… Очень вкусные… лучше травы.

– А, сахар, – сказал Фрэнк.

– Пожалуйста! – снова взмолился Дигори. – Очень тебя прошу!

– Довезу, о чем говорить! – отвечала лошадь. – Только по одному. Садись.

– Молодец! – сказал Фрэнк и подсадил Дигори, и тот уселся удобно, он ведь и прежде ездил на пони без седла.

– Иди, Земляничка, пожалуйста! – сказал он.

– А у тебя нет сладкой белой штуки? – спросила лошадь.

– Сахару? – огорчился Дигори. – Нет, не захватил.

– Ну, ничего, – сказала Земляничка, и они двинулись в путь.

Только тогда животные заметили еще одно странное существо, тихо стоявшее в кустах, надеясь, что его не увидят.

– Это кто такой? – спросил бульдог.

– Пойдем посмотрим! – крикнули другие; и пока Земляничка бежала рысцой, а Полли и Фрэнк поспешали за нею, решив не дожидаться ее возвращения, звери и птицы кинулись к кустам, лая, воя, рыча на все лады, с радостным любопытством.

Надо заметить, что дядя Эндрью воспринимал по-своему все, что мы сейчас описали – совсем не так, как Фрэнк и дети. То, что ты видишь и слышишь, в некоторой степени зависит от того, где ты находишься – и от того, каков ты сам.

Когда появились звери, дядя чуть ли не юркнул в лес. Конечно, он за ними следил, и очень зорко, но занимало его не то, что они делают, а то, что они могут сделать ему.

Как и колдунья, он был на удивление практичным. Он замечал лишь то, что его касалось; и просто не увидел, как лев отобрал и наделил речью по одной паре своих созданий. Он видел (или думал, что видит) множество диких зверей, бродящих вокруг. И удивлялся, почему это они не убегают от льва.

Когда великий миг настал и звери заговорили, он ничего не понял, и вот почему: в самом начале, когда лев запел, дядя смутно понял, что это – песня, но она ему совсем не понравилась, ибо внушала мысли и чувства, которые он всегда отгонял. Потом, когда взошло солнце, и он увидел, что поет лев («просто лев», – подумал он), он стал изо всех сил убеждать себя, что это вообще не песня, львы не поют, они рычат, скажем, в зоологическом саду, там, в его мире. «Конечно, петь он не мог, – думал дядя. – Мне померещилось. Совсем нервы никуда… Разве кто-нибудь слышал, чтобы львы пели?» И чем дольше, чем прекрасней пел дивный лев, тем упорней убеждал себя дядя Эндрью. Когда пытаешься стать глупей, чем ты есть, это нередко удается, и дядя Эндрью вскоре слышал рев, больше ничего. Он больше и не смог бы ничего услышать. Когда лев возгласил: «Нарния, встань!», – слов он не разобрал, а когда ответили звери, он услышал только кваканье, лай, что угодно; когда же они засмеялись – сами себе представьте. Это было для дяди хуже всего. Такого жуткого, кровожадного рева голодных и злых тварей он в жизни своей не слышал. И тут, в довершение ужаса, он увидел, что трое людей пошли к этим зверюгам.

«Какая глупость! – думал он. – Звери съедят их, а заодно и кольца, как же я вернусь? Эгоист этот Дигори, да и другие хороши… Не дорожат жизнью – их забота, но вспомнили бы обо мне! Ах, что там, кто обо мне вспомнит!»

Тут он увидел, что звери идут к нему, и побежал во всю прыть. Должно быть, климат и впрямь омолодил его, ибо он не мчался так со школьных лет. На фалды, взлетавшие сзади, приятно было смотреть, но какой от них толк? Из животных, бежавших за ним, многие бегали быстро, сейчас – впервые, и они были очень рады новому развлечению. «Эй, лови! – кричали они. – Это лазло! Да, да! Ура! Хватай! Заходи спереди!»

Через минуту-другую одни забежали спереди и перегородили ему путь, другие были сзади, и, поневоле остановившись, дядя озирался в ужасе. Куда ни взглянешь – звери. Над самой головой – огромные лосиные рога и слоновый хобот. Важные медведи и кабаны глядели на него, и приветливые леопарды, и насмешливые пантеры (это ему казалось), а главное – все разинули пасти. На самом деле они переводили дух, но он думал, что они хотят сожрать его.

Дядя Эндрью стоял, дрожал. Животных он никогда не любил, скорей боялся, а опыты совсем ожесточили его сердце. Сейчас он испытывал самую пылкую ненависть.

– Прости, – деловито сказал бульдог, – ты кто: камень, дерево или зверь?

Но дядя Эндрью услышал: «Рр-р-ррр!..»

Глава 11.

О ЗЛОКЛЮЧЕНИЯХ ДИГОРИ И ЕГО ДЯДИ

Вы скажете, животные были очень глупы, не признав в дяде Эндрью такого же существа, как Фрэнк и дети. Но вспомните, они ничего не знали об одежде. Им казалось, что платьице Полли, курточка Дигори, котелок Фрэнка – то же самое, что перья или мех. Они бы и этих троих не признали одинаковыми, если бы те с ними не заговорили, и если бы им не сказала об этом Земляничка. Дядя был выше детей и худее кэбмена. Носил он все черное, кроме манишки (не слишком белой теперь), а седое гнездо волос особенно отличало его от прочих людей. Как тут не растеряться? К довершению всего, он не говорил.

Правда, говорить он пытался. Когда бульдог спросил его, кто он, дядя, ничего не разобрав, льстиво пролепетал: «Собачка, собачечка…», но звери его не поняли, как и он их. Оно и лучше, ибо какая собака, тем более – говорящая, стерпит такие слова? Все равно что называть, скажем, вас: «Мальчик, мальчишечка».

Тогда дяде Эндрью стало дурно.

– Ну, вот, – сказал кабан, – это дерево. Так я и думал. (Не забывайте, при них никогда никто не падал в обморок и вообще не падал).

Бульдог обнюхал дядю, поднял голову и сказал:

– Это зверь. Точно, зверь. Вроде тех троих.

– Навряд ли, – сказал один из медведей. – Звери так не падают. Мы вот не падаем! Мы стоим. – Он встал на задние лапы, сделал шаг назад и повалился на спину.

– Третья шутка, третья шутка! – закричала галка в полном восторге.

– Нет, это дерево, – сказал другой медведь, – на нем пчелиное гнездо.

– Мне кажется, – заметил барсук, – он пытался заговорить.

– Это ветер шумел, – вставил кабан.

– Неужели ты думаешь, – сказала галка барсуку, – что это говорящее животное? Он же не говорил слов.

– Нет, все-таки, – возразила слониха (слон, ее муж, ушел, как вы помните, с Асланом), – все-таки это животное. Вон тот сероватый тычок – вроде морды, эти дырки – глаза и рот, носа нет… хм… да… не буду придирчивой, нос мало у кого есть… – И она с понятною гордостью повела хоботом.

– Решительно возражаю! – сказал бульдог.

– Она права, – сказал тапир.

– Знаете, – вмешался осел, – наверное, это не говорящее животное, но думает, что оно говорящее.

– Нельзя ли его поставить прямо? – спросила слониха и обвила дядю хоботом, чтобы приподнять. К несчастью, она не разобрала, где у него низ, где верх, и поставила на голову, так что из карманов его посыпались два полусоверена, три кроны и один шестипенсовик. Но дядя Эндрью снова свалился.

– Ну, вот! – закричали другие звери. – Какое это животное, если оно не живое?

– А вы понюхайте! – не сдался бульдог.

– Нюхать мало… – сказала слониха.

– Чему же верить, если не чутью? – удивился бульдог.

– Мозгам, наверное, – застенчиво отвечала она.

– Решительно возражаю! – заявил бульдог.

– Во всяком случае, – продолжала слониха, – что-то с ним делать надо. Наверное, это лазло, и мы должны показать его Аслану. Как по-вашему, животное он или дерево?

– Дерево, дерево! – закричали многие.

– Что ж, – сказала слониха, – значит посадим его в землю. Выкопаем ямку…

Кроты быстро выкопали ее, и звери стали спорить, каким концом совать туда дядю. Еще спасибо, что его не сунули вниз головой. Одни говорили, что ноги – это ветки, а серая масса – корни, переплетенные в клубок. Другие утверждали, что корни – это два отростка, они и грязнее, и длиннее. В общем, сунули вниз ногами. Когда землю утрамбовали, она доходила ему до бедер.

– Какой-то он чахлый, – сказал осел.

– Надо бы его полить, – сказала слониха. – Не обессудьте, но мой нос очень бы…

– Решительно возражаю! – вставил бульдог. Однако умная слониха спокойно пошла к реке, набрала воды в хобот, вернулась, стала поливать дядю, и поливала, и поливала, пока вода не потекла потоком с фалд, словно он купался одетым. Наконец он пришел в себя. На том мы его пока и оставим. Пусть поразмыслит о своих злодеяниях (если хватит разума), а мы займемся более важными вещами.

Земляничка тем временем приблизилась рысью к Совету зверей. Дигори не посмел бы прервать их беседу, но ему и не надо было; Аслан сразу дал знак, звери расступились. Спрыгнув на землю, Дигори встал лицом к лицу со львом. Тот был больше и ярче, красивей и страшнее, чем ему прежде казалось, и Дигори не решался взглянуть ему в глаза.

– Простите, мистер Лев… мистер Аслан… сэр, – проговорил Дигори. – Не дадите ли… то есть, нельзя мне… волшебный плод для мамы?.. Она больна.

Он надеялся, что лев скажет: «Можно». Он боялся, что лев скажет: «Нельзя». Но тот сказал совсем иное:

– Вот он. Вот мальчик, который это сделал, – и поглядел не на него, а на своих советников.

«Что же я сделал?» – подумал Дигори.

– Сын Адама, – сказал лев, – расскажи добрым зверям, почему в моей стране оказалась злая колдунья.

Дигори хотелось ответить иначе, мыслей десять мелькнули в его мозгу, но он тихо сказал:

– Я привел ее, Аслан.

– Зачем?

– Я хотел убрать ее из моего мира.

– Как она очутилась в твоем мире?

– Из-за волшебства.

Лев молчал, а Дигори знал, что сказал не все.

– Это мой дядя виноват, – продолжал он. – Он загнал нас хитростью в другой мир, дал волшебные кольца… мне пришлось туда отправиться, потому что Полли он послал первую… а в таком месте, называется Чарн, мы встретили ведьму…

– Встретили? – переспросил Аслан, и голос его немного походил на рычание.

– Она проснулась, – сказал Дигори, побледнел, и сказал иначе: – Я ее разбудил. Я хотел узнать, что будет, если позвонишь в колокол. Полли не хотела, она не виновата… я с ней даже подрался. Я знаю, что нельзя было. Наверное, меня немножко заколдовала надпись…

– Ты так думаешь? – тихо спросил лев.

– Нет, – сказал Дигори. – Не думаю. Я и тогда притворялся.

Лев долго молчал, а Дигори повторял про себя: «Ничего у меня теперь не выйдет. Ничего я для мамы не получу». Когда лев заговорил снова, обращался он к зверям.

– Друзья, – сказал он, – хотя мир этот семи часов отроду, сын Адама уже занес в него зло. – Звери, в том числе – лошадь, воззрились на Дигори, и он был бы рад провалиться сквозь землю. – Но не падайте духом. Зло это еще не скоро породит другое зло, и я постараюсь, чтобы самое худшее коснулось одного меня. А пока, сотни лет, мир этот будет радостным и добрым. Но поскольку зло принес сын Адама, дети Адама и помогут исправить его. Подойдите ко мне!

Это он сказал Полли и Фрэнку, подоспевшим к концу его речи. Полли держала Фрэнка за руку и неотрывно глядела на льва. Фрэнк, взглянув на льва, снял котелок, без которого никто его еще не видел, и стал моложе и красивей, меньше похож на кэбмена, больше – на крестьянина.

– Я давно знаю тебя, сын мой, – сказал ему Аслан. – Знаешь ли ты меня?

– Нет, сэр, – отвечал Фрэнк. – Встречать я вас не встречал, но что-то такое чувствую… вроде где-то видел.

– Хорошо, – сказал лев. – Ты чувствуешь вернее, чем помнишь, и узнаешь меня лучше, чем знал. Нравится тебе этот край?

– Что говорить, неплохо у вас, – сказал Фрэнк.

– Хочешь остаться здесь навсегда?

– Понимаете, сэр, я человек женатый. Была бы тут жена, другое дело. На что нам с ней город, мы оба деревенские.

Аслан встряхнул гривой, открыл пасть, издал один долгий звук – не громкий, но могучий, – и сердце у Полли затрепетало. Она знала: тот, кого лев позвал, услышит его где угодно и придет во что бы то ни стало, сколько бы миров и столетий ни разделяли их. Поэтому она не очень удивилась, когда молодая женщина с честным милым лицом возникла ниоткуда и встала рядом с нею. Полли сразу поняла, что это и есть жена Фрэнка, и что перенесли ее сюда не мерзкие кольца – она прилетела быстро, просто и тихо, как птица летит в свое гнездо. По-видимому, она только что стирала, ибо на ней был фартук, а на руках, обнаженных до локтей, засыхала пена. Все это к ней очень шло. Успей она приодеться (скажем, надеть свою шляпу с вишнями), она была бы похуже.

Конечно, она думала, что видит сон, и потому не кинулась к мужу, и не спросила, что это с ними. Однако, взглянув на льва, она усомнилась, сон ли это, хотя и не слишком испугалась. Она сделала книксен – деревенские девушки еще умели тогда их делать, – потом подошла к мужу, взяла его под руку и несмело огляделась.

– Дети мои, – сказал Аслан, пристально на них глядя, – вы будете первым королем и первой королевой Нарнии.

Кэбмен разинул рот, жена его покраснела.

– Правьте этими созданьями, и будьте к ним справедливы, и защищайте их от врагов. А враги будут, ибо в мир этот проникла злая колдунья.

Фрэнк прокашлялся и сказал:

– Прошу прощения, сэр, и спасибо вам большое и за нее, и за меня, но я такое дело не потяну. Учился мало.

– Скажи мне, – спросил лев, – можешь ты справиться с плугом, с лопатой и вырастить здесь пищу?

– Да, сэр, вообще-то могу, вроде бы учили… – сказал Фрэнк.

– Ты можешь быть к ним честным и милостивым? Можешь помнить, что они – не рабы, как их немые собратья в твоем мире, а говорящие звери и свободные граждане?

– Как же, сэр, – отвечал кэбмен. – Что-что, а их я не обижу.

– Ты можешь воспитать твоих детей и внуков так, чтобы и они не обижали? – продолжал лев.

– Попробую, сэр. Попробуем, а, Нелли?

– Ты можешь не делить ни детей, ни зверей на любимых и нелюбимых? Можешь помешать одним подчинять или мучить других?

– О чем разговор! – вскричал Фрэнк. – В жизни такого не терпел, и другим не позволю (голос его становился все мягче и звонче – наверное так, как сейчас, он говорил в юности, когда еще не перенял резкой городской скороговорки).

– А если в страну придут враги (помни, они придут), будешь ли ты первым в бою, последним – в отступленьи?

– Понимаете, сэр, – очень медленно сказал Фрэнк, – этого никто не знает, пока не проверит в деле. Может, я не из смелых. В жизни ни с кем не дрался, только на кулачках. Ну, ничего, постараюсь… то бишь, надеюсь, что постараюсь… сделаю, что могу.

– Что же, – сказал Аслан, – ты можешь все, что требуется от короля. Я тебя короную. Ты, и дети твои, и внуки будете счастливо править Нарнией и Орландией, которая лежит к югу отсюда, за горами. А тебе, моя маленькая дочь, – обратился он к Полли, – я тоже очень рад. Скажи, ты простила своему другу то, что он сделал в пустынном дворце страшной страны Чарн?

– Да, Аслан, простила, – сказала Полли.

– Это хорошо, – сказал Аслан. – Ну, сын Адама…

Глава 12.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЗЕМЛЯНИЧКИ

Дигори изо всех сил стиснул зубы. Ему стало совсем уж не по себе. Он надеялся, что в любом случае не струсит и вообще не опозорится.

– …ну, сын Адама, – сказал Аслан, – готов ли ты исправить зло, которое причинил моей милой стране в самый день ее рождения?

– Что же я могу сделать? – сказал Дигори. – Королева убежала, и…

– Я спросил, готов ли ты, – сказал Аслан.

– Да, – отвечал Дигори. Ему захотелось прибавить: «…если вы поможете маме», но он вовремя понял, что со львом нельзя торговаться. Однако, отвечая «да», он думал о своей матери, и о своих надеждах, и об их крахе и потому все-таки прибавил, глотая слезы, едва выговаривая слова:

– Пожалуйста… вы не могли бы… как-нибудь помочь моей маме?

Тут, с горя, он в первый раз посмотрел не на тяжелые лапы льва и не на огромные когти, а на лицо (ни он, ни мы не скажем «морду»), и несказанно удивился. Он увидел, что львиные глаза полны сверкающих слез, таких больших, словно лев больше горюет о маме, чем он сам.

– Сын мой, сынок, – сказал Аслан, – я знаю. Горе у нас большое. Только у тебя и у меня есть горе в этой стране. Будем же добры друг к другу. Сейчас мне приходится думать о сотнях грядущих лет. Колдунья, которую ты привел, еще вернется в Нарнию. Я хочу посадить здесь дерево, оно будет долго охранять страну, ибо злая королева не посмеет к нему приблизиться. Тогда утро Нарнии продлится много веков. Принеси мне зернышко этого дерева.

– Хорошо, – сказал Дигори, хотя и не знал, как это сделать.

Лев глубоко вздохнул, склонил к нему голову, поцеловал его и сказал:

– Дорогой мой сын, я покажу тебе, что делать. Повернись к западу и скажи мне, что ты там видишь?

– Я вижу очень большие горы, – сказал Дигори. – Я вижу, как река срывается вниз со скалы, а за нею – лесистые склоны, а за ними – совсем высокие горы, покрытые снегом, как Альпы на картинке. А за ними – небо.

– Ты хорошо видишь, – сказал лев. – Нарния кончается там, где водопад коснулся долины, дальше на Запад лежит другая, пустынная земля. Найди за горами еще одну долину, и синее озеро, и белые горы. За озером – гора, на горе – сад, в саду – дерево. Сорви с него яблоко и принеси мне.

– Хорошо, Аслан, – сказал Дигори, хотя не понимал, как же он перейдет через горы. Говорить об этом он не хотел, чтобы лев не подумал, будто он отказывается. – Только, я надеюсь, ты не очень спешишь, быстро я не управлюсь, идти далеко.

– Я помогу тебе, сын Адама, – сказал лев и повернулся к лошади, которая смирно стояла рядом, отгоняя хвостом мух и склонив набок голову, словно не все понимала.

– Друг мой лошадь, – сказал Аслан, – хотела бы ты обрести крылья?

Видели бы вы, как она тряхнула гривой, и топнула копытом, и раздула ноздри, но сказала она:

– Если ты хочешь, Аслан… Тебе виднее, я не очень умная.

– Стань матерью крылатых коней, – прорычал Аслан так, что дрогнула земля. – Зовись отныне Стрелою.

И, как прежде – звери из под земли, за ее спиной появились крылья. С каждой секундой они становились больше – больше, чем у орла; больше, чем у лебедя; больше, чем у ангела на витраже. Перья отливали бронзой и медью. Лошадь взмахнула крыльями и поднялась в воздух, футов на двадцать. Проделав красивые курбеты над Дигори и над Асланом, она описала большой круг и осторожно опустилась на землю, глядя застенчиво, удивленно, но все же – с немалой радостью.

– Хорошо летать, Стрела? – спросил лев.

– Очень хорошо, Аслан, – отвечала лошадь.

– Донесешь ли ты Адамова сына до дерева и сада?

– Сразу? Сейчас? – вскричала Земляничка, или Стрела, теперь мы должны называть ее так. – Ура! Садись, мальчик! Я возила таких, как ты, давно, в зеленых лугах. Они давали мне сахар…

– О чем вы шепчетесь, дочери Евы? – спросил Аслан Полли и жену Фрэнка, которые и впрямь очень подружились.

– Простите, сэр, – сказала королева Елена (так мы должны называть ее), – маленькая мисс тоже хочет поехать, если это не слишком трудно.

– Не меня спрашивайте, Стрелу, – сказал лев.

– Мне что, сэр, – отвечала Стрела. – Они легонькие. Только бы слон не попросился…

Слон ни о чем не просил, король Нарнии подсадил детей: Дигори быстро и весело, Полли нежно и бережно, словно она фарфоровая.

– Ну вот, Земляничка! – сказал он. – Нет, что это я – Стрела!

– Не лети слишком высоко, – сказал Аслан. – Не пытайся подняться выше снежных вершин. Держись таких мест, где зелено. Они есть везде. Что же, благословляю тебя!

– Ой, Стрела! – сказал Дигори и потрепал лошадь по холке. – Вот это приключение! Держись за меня покрепче, Полли!

И тут же все упало куда-то вниз и завертелось, ибо лошадь, словно тяжелый голубь, покружилась немного над долиной, прежде чем вылететь в путь. Глядя вниз, Полли едва различала короля с королевой, и даже сам Аслан казался ярким золотым пятном на зеленом поле. Потом в лицо ей подул ветер, и лошадиные крылья стали мерно вздыматься и падать справа и слева от нее.

Многоцветный край полей и скал, вереска и деревьев лежал внизу, и река ртутной лентой вилась сквозь него. Справа к северу, зеленели холмы, за ними тянулись болота; слева, к югу, темнели горы, покрытые хвойным лесом, а между горами то и дело проглядывал какой-то голубоватый дальний край.

– Наверное, это и есть Орландия, – сказала Полли.

– Ты посмотри вперед! – сказал Дигори.

Впереди, прямо перед ними, встали стеною скалы, и засверкало солнце в водах реки, родившейся на западных плоскогорьях, а отсюда, с этих круч, срывавшейся в самую Нарнию. Лошадь летела так высоко, что грохота они почти не слышали, но скалы были еще выше, чем они.

– Придется их обогнуть, – сказала Стрела. – Держитесь крепче!

И она стала кружить, поднимаясь с каждым кругом.

– Ой, обернись! Погляди назад! – воскликнула Полли. Сзади лежала долина Нарнии, длинная, до самого моря, до восточного окоема. Теперь, с такой высоты, виднелись только маленький гребень гор за болотами, к северу, а к югу – равнины, вроде песочных площадок.

– Хорошо бы нам кто-нибудь объяснил, где что, – сказал Дигори.

– Наверное, тут никого нет, – сказала Полли. – То есть, нет ни зверей, ни людей, и ничего не случается. Этот мир создан только сегодня.

– Люди тут будут, – сказал Дигори. – И у них, понимаешь, будет история.

– Спасибо, хоть сейчас нету… – сказала Полли. – Зубрить не надо. Битвы, и даты, то да се…

Обогнув справа самые высокие скалы и поднявшись совсем высоко, они уже не видели Нарнию; под ними лежали крутые склоны и темные леса по берегам реки. Солнце теперь слепило их, и видели они плохо, пока оно не исчезло в горниле неба, в расплавленном золоте, за острым пиком, очерченным так четко, словно он вырезан из картона.

– Холодно тут, – сказала Полли.

– И крылья у меня болят, – сказала Стрела. – А долины все нет, нет и озера. Не спуститься ли нам на ночь, не присмотреть ли хорошее местечко? До темноты все равно не доберемся туда, куда послал нас Аслан.

– Да, – сказал Дигори, – и поесть бы надо.

Стрела стала спускаться. Воздух теплел, и после часов тишины, нарушаемой лишь хлопаньем крыльев, приятно было слушать простые, привычные звуки – журчанье воды, струящейся меж камней, потрескиванье веток. Теплый запах прогретой земли, травы и цветов поднимался снизу. Наконец Стрела приземлилась, и Дигори, спрыгнув с нее, подал руку Полли. Оба они с удовольствием размяли ноги. Долина лежала в самом сердце гор. Снежные вершины нависали над ними, с одной стороны – светло-алые от солнца.

– Есть хочется, – сказал Дигори.

– Ну, что ж, – сказала Стрела, жадно поедая траву. Потом подняла голову (трава свисала по обе стороны губ, словно усы) и прибавила: – Идите, ешьте, не стесняйтесь. Тут всем хватит.

– Мы травы не едим, – сказал Дигори.

– М-м… м-да, – проговорила лошадь, еще не прожевав как следует. – Прямо и не знаю, что делать. А трава какая хорошая…

Полли и Дигори растерянно взглянули друг на друга.

– Наверное, кто-нибудь накормит и нас, – сказал Дигори.

– Аслан бы накормил, – сказала лошадь, – если бы вы попросили.

– Разве он сам не знает? – спросила Полли.

– Жнает, как не жнать, – сказала Стрела (она еще не все прожевала). – Только мне кажется, он любит, чтобы его прошили.

– Что же нам делать? – сказал Дигори.

– Понятия не имею, – сказала Стрела. – Разве что траву попробовать… Может, понравится.

– Не говори глупостей, – сказала Полли, топнув ногой. – Люди травы не едят. Не едите же вы отбивных.

– Не говори ты про отбивные! – сказал Дигори. – И без того худо. Лучше надень кольцо, зайди домой и принеси чего-нибудь поесть. Я не могу, еще задержат, а я ведь обещал Аслану.

Полли отвечала, что не покинет их; Дигори сказал, что это благородно.

– Вот что, – вспомнила она. – У меня же остались тянучки. Все лучше, чем голодать.

– Куда лучше! – сказал Дигори. – Только вынимай осторожно, кольца не задень.

Это ей удалось, правда – не без труда, но еще труднее было отодрать тянучки от фунтика, или, вернее, фунтик от тянучек, так они слиплись. Кое-кто из взрослых (сами знаете, как они все усложняют) обошелся бы без еды, только бы не есть тянучек с бумагой. Всего конфет было девять, и Дигори решил съесть по четыре штуки, а одну посадить в землю.

– Из фонаря выросло дерево с лампочками, – сказал он. – Значит, и тут может вырасти конфетное дерево.

И они выкопали ямку, и сунули туда конфету, а другие съели, стараясь растянуть удовольствие. Что ни говори, ужин был скудный, хотя и с бумагой.

Стрела тем временем поужинала на славу и легла. Дети притулились к ней, она покрыла их крыльями. Им стало тепло и уютно; появились новые звезды нового мира, а дети все говорили – о том, как надеялся Дигори вылечить маму, и о том, что его вместо этого послали за яблоком, и о признаках, по которым узнают то самое место: синее озеро, зеленая гора, прекрасный сад. Слова шли все медленней, дети уже засыпали, как вдруг Полли присела и проговорила:

– Ой, слышите?

Дигори, как ни старался, не услышал ничего и решил, что это ветер в деревьях; но лошадь тихо сказала:

– Накажи меня Аслан, а что-то там есть!

И, вскочив на ноги с шумом и грохотом, она принялась обнюхивать траву, отфыркиваясь, а то и принимаясь ржать. Дети тоже встали, искали долго (Полли померещилась высокая темная фигура), ничего не нашли и опять притулились (если уместно такое слово) у лошади под крыльями. Они заснули сразу, а она долго прядала ушами во мраке и вздрагивала, словно сгоняя муху; потом заснула и она.

Глава 13.

НЕЖДАННАЯ ВСТРЕЧА

– Проснись, Дигори! – звала Полли. – Проснись, Стрела! Выросло конфетное дерево. А погода какая!..

Низкие лучи солнца пронзали лес, трава была седой от росы, серебрилась паутина. Прямо за лошадью и детьми темное небольшое деревце с белесыми, шуршащими листьями гнулось под тяжестью густо-коричневых, похожих на финики, плодов.

– Ура! – закричал Дигори. – Только я сперва окунусь.

И он ринулся к реке сквозь цветущие заросли. Доводилось ли вам купаться в горной речке, которая несется через багряные, сизые и желтые камни, а солнце сверкает на мелких водопадах? Там хорошо, как в море – даже лучше. Конечно, вытереться или обсохнуть Дигори не мог, оделся прямо так. Когда он вернулся, к реке пошла Полли и тоже выкупалась (так она сказала, но зная, что плавать она не умеет, мы думаем, что она просто вымылась как следует), а Стрела вошла в воду по колена, напилась и заржала, встряхивая гривой.

Только тогда дети принялись собирать плоды конфетного дерева. Вкус был не совсем такой, как у настоящей тянучки – все же плоды сочнее; но похожий, и очень хороший. Стрела попробовала, похвалила, но заметила, что на завтрак предпочитает траву. Потом дети не без труда взобрались лошади на спину, и она поднялась в воздух.

Лететь было еще лучше, чем вчера – и потому, что все отдохнули, и потому, что солнце всходило сзади, а все красивей, когда свет сзади вас. Ах, как хорошо они летели! Куда ни взгляни, сверкали высокие горы. Долины зеленели ярко, реки, сбегавшие с гор, были синие, словно под тобою, внизу, огромные изумруды и сапфиры. Вскоре дети услышали какой-то запах и стали спрашивать друг друга: «А что это?» – «Нет, правда, пахнет?» – «Откуда, с какой стороны?» Запах был просто дивный, нежный, сладостный, словно где-то росли прекраснейшие в мире цветы или плоды.

– Это из долины, где озеро, – сказала лошадь.

– Да, – сказал Дигори, – смотрите! За озером – горы, а вода какая синяя…

– То самое место, – сказали все трое.

Стрела стала спускаться большими кругами, воздух теплел, запах усиливался, просто плакать хотелось, так он был прекрасен – и, когда лошадиные копыта коснулись земли, кругом были не скалы и не горы, а густая трава. То был пологий склон. Дети прокатились немного вниз по высокой траве и встали, переводя дух.

Оказались они почти у вершины – ну, на четверть фута ниже, и решили сразу взобраться на самый верх. Там, наверху, стояла живая зеленая изгородь, а за нею росли деревья. Через изгородь свисали ветви и, когда пробегал ветер, листья на них серебрились, даже отливали голубым. Довольно долго дети шли вдоль стены, обошли чуть не всю вершину, пока наконец не увидели золотые ворота, обращенные на восток.

Наверное, Полли и Стрела думали тоже войти в них, но сразу же отказались от этой мысли. Так и чувствовалось, что сад этот – чей-то, и ходить туда без спросу нельзя. Словом, Дигори подошел к воротам один.

Подойдя к ним вплотную, он увидел на золоте серебряные Строки, примерно такие:

Ты, что пришел к воротам,
Сорви мой плод, отдай его другим.
Но если для себя его сорвешь,
Страсть утолишь и муку обретешь.

«Отдай его другим, – повторил Дигори. – Что ж, именно для того я и прибыл. Значит, есть его мне самому нельзя. Но как открыть ворота? Не лезть же через изгородь!» Он тронул ворота рукой, и они беззвучно открылись.

В саду стояла тишина, лишь слабо журчал фонтан. Пахло так же, все было прекрасно здесь, но совсем невесело.

Дерево он узнал сразу – и потому, что оно стояло посреди сада, и потому, что яблоки ярко сверкали, бросая отсвет на затененную землю. Подойдя к нему, он сорвал серебристый плод и положил его в карман куртки. Однако сперва он его понюхал.

Лучше бы он этого не делал! Больше всего на свете ему захотелось сорвать еще один, для себя. Он быстро сунул его в карман – но на дереве росли другие! «Быть может, – подумал он, – надпись – не приказ, а совет? И вообще, я же сорвал яблоко для других; какая разница, что я сделаю с остальными?»

Размышляя об этом, он ненароком взглянул сквозь ветви на верхушку дерева. Там, над его головой, прикорнула прекраснейшая птица. Я говорю «прикорнула», потому что она то ли спала, то ли нет, один ее глаз был закрыт не совсем плотно. Казалась она побольше орла, грудка ее отливала золотом, хвост – пурпуром, на голове алел хохолок.

– В таких местах, – говорил Дигори позже, рассказывая обо всем этом, – надо держать ухо востро. Мало ли кто за тобой следит!.. – Однако, я думаю, он бы и сам не сорвал яблока. Должно быть, всякие прописи (скажем, «не укради») вбивали тогда мальчикам в голову крепче, чем теперь. Хотя, кто знает…

Он повернулся, чтобы идти обратно, огляделся напоследок и замер от ужаса: он был не один. Неподалеку от него стояла колдунья. Она как раз отшвырнула сердцевину только что съеденного яблока. Губы ее были выпачканы соком, почему-то очень темным; это было страшновато, и Дигори смутно начал понимать строку о страсти и муке – колдунья казалась еще сильнее и надменнее, чем прежде, она торжествовала, и все же лицо ее было белым, как снег.

Мысли эти мелькнули в его мозгу, и он уже летел к воротам, а колдунья гналась за ним. Как только он выбежал, ворота закрылись сами собой. Но не успел он добежать до друзей и крикнуть: «Полли, Стрела, скорей!» – как колдунья, перемахнув через стену, нагнала его.

– Стой! – крикнул он, повернувшись к ней лицом. – Стой, а то мы исчезнем. Не подходи.

– Глупый мальчишка, – сказала она, – зачем ты от меня бежишь? Я тебе зла не желаю. Подожди, послушай меня, иначе еще пожалеешь. От меня ты узнаешь то, что даст тебе счастье на всю жизнь.

– Не хочу, спасибо, – сказал Дигори, и остановился.

– Я знаю, что тебе нужно, – продолжала колдунья. – Я слышала вчера вашу беседу, я все слышу. Ну, что ж, яблоко ты сорвал, оно у тебя в кармане. Ты не тронешь его, отнесешь льву, он его съест, он обретет счастье и силу. Простак ты, простак! Да это же плод вечной молодости, яблоко жизни. Я съела его и никогда не умру, даже не состарюсь. Съешь его сам, съешь сам, и мы будем жить вечно и станем править этим миром – или, если хочешь, твоим.

– Нет, спасибо, – сказал Дигори. – Навряд ли мне захочется жить, когда умрут все, кого я знаю. Поживу сколько надо, умру и пойду на небо.

– А как же твоя мама? Ты говорил, что очень любишь ее.

– Причем тут она? – сказал Дигори.

– Да неужели ты не понимаешь, глупец, что яблоко исцелит ее? Оно у тебя, мы одни, лев далеко. Вернись домой, дай матери откусить кусочек, и через пять минут она поправится. Ей станет легче, она заснет, без боли, без лекарств – подумай об этом! Наутро все удивятся, что она здорова. Все станет у вас хорошо, вернется счастье, и сам ты будешь таким, как другие мальчики.

– Ой! – задохнулся Дигори, словно ему стало больно, и приложил ладонь ко лбу. Теперь он знал, что перед ним – самый страшный выбор.

– Что сделал для тебя этот лев? – продолжала колдунья. – Почему ты служишь ему? Что сделал он для тебя и что он сделает тебе? Подумай, что сказала бы твоя мать, узнай она, что ты мог ее спасти – и не спас? Отец твой умрет от горя, а ты предпочитаешь служить какому-то дикому зверю в диком краю…

– Он… он не дикий зверь, – еле выговорил Дигори. – Он… я сам не знаю…

– Он хуже зверя, – сказала колдунья. – Смотри, что он сделал с тобой. Смотри, каким ты стал по его вине. Таким становится всякий, кто его слушает. Жестокий, безжалостный мальчишка! Мать умирает, а ты…

– Перестань! – еле слышно сказал несчастный Дигори. – Что же я, не понимаю? Но… я ведь дал слово.

– Ты сам не знал, что говоришь, – сказала колдунья. – Да и кто здесь тебя слышит?

– Мама, – с трудом проговорил Дигори, – не хотела бы, чтобы я… Она учила меня держать слово… и не красть… и вообще… Если бы она была здесь, она сама сказала бы мне, что яблоко брать не надо.

– Зачем же ей знать? – почти пропела колдунья (трудно было представить себе, что ее голос может звучать так сладко) – Не говори ей, и папе не говори. Никто в твоем мире ничего не узнает. И девочку с собой не бери, ни к чему.

Тут колдунья и сделала непоправимый промах. Конечно, Дигори знал, что Полли может вернуться сама, но колдунья этого не знала. А самая мысль о том, чтобы бросить Полли здесь, была такой мерзкой, что все другие слова колдуньи сразу же показались лживыми и подлыми. Как ни худо было Дигори, он сказал громко и четко:

– Тебе-то что? Какое тебе дело до моей мамы? Что тебе нужно? Что ты затеяла?

– Молодец, Дигги! – услышал он голос Полли. – Скорей, бежим!

Понимаете, она молчала все время, ведь это не у нее умирала мать.

– Бежим! – повторил Дигори, помогая ей влезть на спину Стреле, и вскочил туда вслед за нею. Лошадь расправила крылья.

– Что же, бегите, глупцы! – крикнула колдунья. – Ты еще припомнишь меня, несчастный, когда будешь умирать! Ты вспомнишь, как отверг плод вечной юности! Другого яблока тебе не даст никто.

Они едва расслышали сверху ее слова, а она, не тратя попусту времени, направилась по склону горы куда-то на север.

Встали они очень рано, в саду пробыли недолго, и Полли со Стрелой решили, что будут в Нарнии засветло. На обратном пути Дигори молчал, и они не решались с ним заговорить. Он сильно мучился, порою – корил себя, но, вспомнив слезы Аслана, понимал, что иначе поступить не мог.

Стрела летела целый день, все на восток, вдоль реки, между высокими горами, над лесистыми холмами, над водопадом, ниже, ниже, туда, где тень скалы покрыла леса Нарнии. Когда закат обагрил небо за ними, все трое увидели внизу много самых разных существ. Различив среди них ярко-золотое пятно, Стрела стала спускаться и наконец, встав на ноги, сложила крылья. Дети спрыгнули на землю, и Дигори увидел, что звери, сатиры, нимфы, гномы расступились перед ним. Тогда, направившись прямо ко льву, он протянул ему яблоко и сказал:

– Вот оно, Аслан.

Глава 14.

О ТОМ, КАК ПОСАДИЛИ ДИВНОЕ ДЕРЕВО

– Хорошо, – сказал Аслан, и земля содрогнулась от его голоса, и Дигори понял, что жители Нарнии все слышали и будут передавать их слова своим детям век за веком, быть может – всегда. Но не зазнался, ибо думал не об этом, стоя перед Асланом. Теперь он мог выдержать львиный взор. О себе он забыл и ни о чем не печалился.

– Хорошо, сын Адама, – повторил лев. – Ради этого плода ты жаждал, и алкал[2], и плакал. Лишь ты вправе посадить дерево, которое защитит Нарнию. Брось яблоко у реки, там земля помягче.

Дигори повиновался. Было так тихо, что вы бы услышали, как мягко упало яблоко на землю.

– И бросил ты хорошо, – сказал Аслан. – Теперь пойдем на коронацию короля Франциска Нарнийского и королевы Елены.

Тут дети заметили Фрэнка и Нелли, одетых совсем иначе, причудливо и прекрасно. Четыре гнома держали шлейф королевской мантии, четыре нимфы – шлейф королевина платья. Он был без котелка, она – без чепчика. Королева распустила волосы (что несказанно ее украсило), но не одеяния и не прическа так сильно изменили королевскую чету. Лица их стали иными, особенно у короля. Хитрость, недоверчивость, сварливость лондонского кэбмена исчезли, словно их и не было, и всем открылись его отвага и доброта. Наверное, помог сам воздух Нарнии, или беседы со львом, или что еще.

– Ну и ну! – шепнула Полли Стрела. – Мой хозяин изменился не меньше меня самой. Теперь он и впрямь хозяин!

– Да, – сказала Полли. – Ой, ты мне ухо щекочешь!..

– Посмотрим, – сказал Аслан, – что выросло на этих деревьях. Напутали, теперь – распутайте.

И Дигори увидел клубок или клетку, точнее – большой, как клетка, клубок переплетенных ветвей. Два слона пустили в дело хоботы, три гнома – топорики, быстро все расчистили, и зрителям явились золотое деревце, серебряное и еще какое-то, непонятное, но очень грязное.

– Ух ты! – сказал Дигори. – Да это же не дерево, а дядя!

Чтобы все объяснить, отступим немного назад. Как вы помните, звери пытались посадить дядю в землю и полить. От воды он очнулся, увидел толпу зверей и страшно взвыл; с него текли потоки, а земля, осевшая до щиколоток, хлюпала, превратившись в грязь. Вообще-то это было хорошо, потому что все, даже кабан, поняли, что он живой, и выкопали его. Но бежать он не смог, слон схватил его хоботом —помните, звери считали, что надо подержать его, пока не придет Аслан. И вот, они сплели вокруг него клубок из веток, а потом набросали туда еды.

Осел нарвал чертополоха, но дядя его есть не стал. Белка стала метать туда орехи, но дядя прикрыл голову руками и радости не выказал. Птички услужливо роняли сверху отборных червей, но тщетно. Особенно старался медведь – он не съел пчелиное гнездо, которое нашел в лесу, и благородно отдал его дяде. Пчелы еще не все перемерли, и когда добрый зверь сунул клейкий ком в просвет между ветками, дядя дернулся, поскользнулся и сел на землю, вернее – на репьи. «А все-таки, – сказал барсук, – меду он поел» – и впрямь, медведь дотянулся лапой до узника и ткнул улей ему в лицо. Звери искренне привязались к своему странному питомцу и надеялись, что лев разрешит им его держать. Самые умные утверждали, что некоторые звуки, которые он издает, что-то значат. Назвали его Бренди, ибо это сочетание слогов дядя повторял часто и довольно четко.

На ночь его оставили в клетке-клубке; Аслан был занят. У дяди накопилось много орехов, яблок, груш, бананов, но все же он провел неприятную ночь.

– Подведите его ко мне, – сказал Аслан. Один из слонов поднял дядю Эндрью и положил у самых лап льва. Дядя не шевелился от страха.

– Аслан, – сказала Полли, – успокой его, пожалуйста! И… и спугни, чтобы он больше сюда не являлся.

– Ты думаешь, он захочет сюда явиться? – спросил Аслан.

– Понимаешь, – сказала Полли, – он может послать кого-нибудь. Он обрадовался, что из железки вырос фонарь, и решил…

– Он ошибся, моя дорогая, – сказал Аслан. – Здесь все растет эти несколько дней, пока моя песнь висит в воздухе; но она умолкнет. Я не могу сказать ему об этом и не могу его утешить, он слишком плохой. Ему не услышать меня. Если я заговорю с ним, он услышит только рев и рычанье. О, сыны Адамовы, как умело защищаетесь вы от всего, что вам ко благу! Что ж, я дам ему то единственное, что он способен принять.

Он печально опустил большую голову и подул в испуганное лицо чародея.

– Спи, – сказал он, – спи, отгородись на несколько часов от бед, которые ты вызвал. – И дядя Эндрью тут же закрыл глаза, дыхание его стало ровным.

– Отнесите его в сторонку, – сказал Аслан. – А теперь, гномы, покажите, на что вы способны. Сделайте короны для короля и королевы.

Гномы бросились толпой к золотому деревцу и вмиг оборвали все листья, даже обломали ветки (не все!). Теперь Дигори и Полли увидели, что дерево и впрямь золотое, из настоящего, чистого, а значит – мягкого золота. Конечно, оно выросло из золотых монет, выпавших из дядиных карманов, точно так же, как серебряное выросло из серебряных. Невесть откуда гномы притащили хворост, молоточки, наковальню, меха – и через минуту-другую огонь ревел, меха пыхтели, золото гнулось под веселый перестук. Гномы знали свое кузнечное дело!

Два крота (они любили копать) положили на траву кучу драгоценных камней. И вот, под умелыми пальцами маленьких кузнецов засверкали короны – не уродливые и не тяжелые, как у нынешних монархов, а легкие, тонкие, красивые, словно обруч феи. Корона короля была усыпана рубинами, корона королевы – изумрудами.

Когда их охладили в реке, король и королева опустились на колени перед львом, и он короновал их, а потом сказал:

– Встаньте, Франциск и Елена, отец и мать великих королей Нарнии, Орландии и Островов! Правьте справедливо и милостиво. Будьте отважны. Благословение мое – с вами.

Поднялся радостный крик, слоны трубили, птицы хлопали крыльями, а королевская чета стояла торжественно и смущенно, и чем смущенней были они, тем благородней. Дигори еще кричал «Ура!», когда услышал глубокий голос:

– Глядите!

Толпа повернулась, и все издали удивленный, радостный вздох. Немного поодаль стояло прекраснейшее в мире дерево. Оно выросло тихо и быстро, словно подняли флаг на флагштоке, пока длилась коронация. Ветки его осеняли светом, а не тенью, ибо были усыпаны сверкающими, как звезды, серебристыми яблоками. Но прекрасней всего был запах, и, вдыхая его, никто уже не мог ни о чем другом думать.

– Сын Адама, – сказал лев, – ты хорошо сделал свое дело. А вам, обитатели Нарнии, я поручаю другое: оберегайте это Дерево, как оно оберегает вас. Колдунья бежала далеко на север. Там она будет жить, укрепляясь в темной силе, но пока дерево живо, она не придет в Нарнию. Запах его, дарующий нам жизнь, здоровье и радость, для нее – ужас, отчаянье и смерть.

Все смотрели на дерево, а лев, сверкнув золотой гривой, повернулся к Дигори и Полли, заметив, что они о чем-то шепчутся.

– Что с вами, дети? – спросил он.

– Ой, Аслан, прости меня!.. – начал Дигори, густо краснея. – Я забыл сказать, она съела яблоко… – Он замялся, и Полли договорила за него; она гораздо меньше боялась показаться глупой.

– Вот мы и подумали, Аслан, – сказала она, – что тут какая-то ошибка. Колдунья не испугалась запаха.

– Почему ты так решила, дочь Евы? – спросил лев.

– Она же съела яблоко! – сказала Полли.

– Дорогая моя, – ответил лев, – потому она и боится дерева. Так бывает со всеми, кто сорвет плод не вовремя и не вовремя вкусит. Плод хорош, но он приносит благо только тогда, когда ты вправе его съесть.

– Вот как… – сказала Полли. – Значит, он ей не поможет? Она не будет жить вечно и не стареть?

– Будет, – сказал лев, печально качая головой. – Она получила то, что хотела: неистощимую силу и бесконечную жизнь, как богиня. Но для злых сердцем долгота дней – лишь долгота бед, и она уже поняла это. Каждый получает то, что хочет; не каждый этому рад.

– Я… я и сам чуть не съел яблоко, – признался Дигори. – Тогда бы и я …

– Да, сын мой, – сказал Аслан. – Яблоко непременно дает бессмертие и силу, но они не идут на пользу тому, кто сорвал его по своей воле. Если бы кто-нибудь посадил здесь то семя не по моему веленью, а сам, дерево охраняло бы Нарнию, но как? Нарния просто стала бы жестокой и сильной державой, вроде Чарна, а не доброй страной, какою я создал ее. Колдунья хотела, чтобы ты еще в одном нарушил мою волю, ты помнишь?

– Помню, – сказал Дигори. – Она подбивала меня взять яблоко для мамы.

– Оно бы вылечило твою маму, – сказал лев, – но пришел бы день, когда и ты, и она пожалели бы об этом и подумали, что лучше бы ей умереть теперь.

Дигори молчал, он молча плакал, утратив последнюю надежду, но знал, что лев говорит правду, на свете есть то, что страшнее смерти близких. Он плакал, пока не услышал тихий голос:

– Так было бы, сын мой, если бы ты поддался и сорвал яблоко. Будет – не так. В твоем мире нельзя жить вечно, но здоровым быть можно. Иди сюда. Сорви яблоко для мамы.

Дигори понял не сразу, а когда понял, медленно, словно во сне, подошел к дереву. Король и королева закричали «Ура!», а гномы и звери подхватили крик, когда он сорвал яблоко и положил в карман. Потом он вернулся ко льву.

– Можно, я пойду домой? – спросил он, забыв сказать «спасибо»; но Аслан его понял.

Глава 15.

О ТОМ, КАК КОНЧИЛАСЬ ЭТА ПОВЕСТЬ И НАЧАЛИСЬ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ

– Когда я с вами, колец не надо, – сказал глубокий голос. Дети заморгали, огляделись – они опять были в Лесу-между-мирами, дядя спал на траве, Аслан стоял над ним.

– Пора вам в ваш мир, – сказал лев. – Только сперва я покажу вам две вещи, и вы запомните их.

Они посмотрели и увидели ямку в траве, сухую, без воды.

– Прошлый раз, – сказал лев, – это был пруд, через него вы попали в Чарн, где умирало солнце. Теперь пруда нет, нет и Чарна, словно его и не было. Пусть помнят об этом потомки Адама и Евы.

– Хорошо, Аслан, – сказали дети, а Полли спросила:

– Мы ведь еще не такие плохие, как они?

– Еще не такие, дочь Евы, – сказал лев. – Но с каждым столетьем все хуже. Очень может быть, что самые плохие из вас узнают тайну, опасную, как то заклятье. Скоро, очень скоро, раньше, чем вы состаритесь, в великих странах вашего мира будут править тираны, которым так же безразличны радость, милость и правда, как злой королеве. Смотрите в оба! От вас и от подобных вам зависит, долго ли они пробудут и много ли натворят. Это – предупреждение. А теперь – повеление: как можно скорее отнимите у дяди кольца и закопайте поглубже, чтобы никто их больше не трогал.

Дети глядели на льва, и вдруг лицо его стало сверкающим золотым диском, или золотым морем, в которое они погрузились, ощутив при этом такое блаженство и такую силу, что им показалось, будто они еще не знали счастья и мудрости, никогда не были хорошими и даже вообще не жили. Память об этом мгновеньи осталась с ними навек, и, пока они были вместе, одна мысль о дивном блаженстве смывала страх, раздражение и горечь; мало того – им казалось, что блаженство это – рядом, за дверью или за углом, и вот-вот вернется. А сейчас, почти сразу, все трое оказались в шумном и душном Лондоне. Дядя, естественно, проснулся.

Стояли они перед домом Кеттерли, и все было точно так же, только исчезли кэбмен, лошадь и колдунья. У фонарного столба не хватало железки; на мостовой лежал разбитый кэб; толпа еще не разошлась. Все занимались, главным образом, оглушенным полисменом, и то и дело слышалось: «Вроде, очнулся!..» – или: «Ну, как, получше?» – или: «Сейчас придет „Скорая помощь“».

«Вот это да! – подумал Дигори. – Здесь не прошло и секунды».

Многие удивлялись, где же великанша и лошадь. Детей не заметил никто – ни тогда, ни теперь. Дядю Эндрью никто бы и не мог узнать в таких лохмотьях и в меду. К счастью, дверь была открыта, служанка стояла на пороге (вот уж день, так день!), и дети быстро втащили дядю в дом, никто ничего и не спросил.

Дядя кинулся вверх по лестнице, и они испугались, не хочет ли он спрятать оставшиеся кольца, но беспокоиться было не о чем: он спешил подкрепиться. Из своей спальни он вышел в халате (довольно скоро) и затрусил в ванную.

– Ты добудешь все кольца, Полли? – спросил Дигори. – Я хочу сразу пойти к маме.

– Иди, – отвечала Полли. – Скоро увидимся, – и побежала на чердак.

Дигори перевел дух и тихо вошел в мамину спальню. Среди подушек, как и много раз прежде, белело ее исхудалое лицо, от одного взгляда на которое вы бы заплакали. Дигори вынул из кармана яблоко жизни.

Как и колдунья, здесь, в нашем мире, оно выглядело иначе, чем в том, своем. Вокруг было много красок – цветы на обоях, занавески, голубая мамина кофточка, – но сейчас все это казалось бесцветным. Даже солнечный свет казался тусклым. Яблоко отбрасывало зайчики на потолок. Ни на что другое и смотреть не хотелось. О запахе я говорить не буду – словно открыли окно в небо.

– Какая прелесть! – сказала мама.

– Съешь его, очень тебя прошу! – сказал Дигори.

– Не знаю, разрешит ли доктор, – ответила она. – Нет, конечно, оно не повредит мне…

Дигори очистил его, нарезал на кусочки и дал их ей, один за другим. Когда она все доела, она улыбнулась, и голова ее снова упала на подушки. Она впервые заснула без этих гнусных таблеток, а Дигори знал, что ни о чем она не мечтала так сильно. Лицо у нее стало немножко другое. Он тихо ее поцеловал и тихо вышел; сердцевину яблока он взял с собой. До самого вечера, глядя на обычные, будничные вещи, он то и дело терял надежду, но вспоминал Аслана – и обретал ее.

Вечером он зарыл в саду сердцевину яблока. Наутро пришел доктор и довольно скоро вышел с тетей Летти в гостиную.

– Мисс Кеттерли, – сказал он, – это самый поразительный случай в моей практике. Это… это чудо какое-то! Мальчику я бы еще не говорил, не надо возбуждать надежду слишком рано… Однако, на мой взгляд… – И Дигори перестал его слышать.

Попозже он вышел в сад и просвистел условный сигнал (вечером Полли прийти не смогла).

– Ну, что? – спросила Полли, выглядывая из-за стены. – Как мама?

– Кажется… кажется, хорошо, – сказал Дигори. – Ты прости, я еще не хочу об этом говорить. А как кольца?

– Вот они, – сказала Полли. – Не бойся, я в перчатках. Давай их закопаем.

– Давай. Я отметил место, где закопал сердцевину яблока.

Полли перелезла через стену, и они пошли туда, но, оказывается, отмечать было не нужно – что-то уже росло из земли, не так быстро, как в Нарнии, но росло. Рядом, поближе, Полли и Дигори закопали все кольца, в том числе – свои.

Через неделю уже не было сомнений, что миссис Керк выздоравливает. Еще через две она вышла в сад. А через месяц все в доме изменилось: занавеси раздвинули, окна открыли настежь, тетя Летти стряпала для сестры все, что та хотела, повсюду стояли цветы, рояль настроили, мама снова пела и так забавлялась с Дигори и Полли, что тетя сказала: «Знаешь, Мейбл, ты у нас младше всех!»

Беда не приходит одна, не приходит одна и радость. Месяца через полтора они получили письмо от папы из Индии. Умер его двоюродный дед, старый лорд Керк, и папа тоже стал лордом. Теперь ему не надо было служить, он мог навсегда вернуться в Англию. Большое поместье, о котором Дигори слышал с детства, стало теперь их домом, со всеми конюшнями, теплицами, парком, виноградниками, лесами и даже горами (правда, уже за оградой). Казалось бы чего еще; но все-таки я сообщу вам несколько необходимых сведений.

Полли проводила в поместье все праздники и каникулы и научилась доить, ездить верхом, плавать и лазать по горам. В Нарнии же звери жили радостно и мирно, и никто не тревожил их много сотен лет. Радостно жили и король Франциск с королевой Еленой, и их дети, причем младший сын стал королем Орландии. Сыновья их женились на нимфах и дриадах, дочери выходили замуж за лесных и речных божков. Фонарь светил день и ночь; и когда много лет спустя другая девочка в снежную ночь пришла из нашего мира в Нарнию, она увидела свет. А случилось это вот почему.

Дерево, которое посадил в саду Дигори, хорошо разрослось, но здесь, на нашей земле, далеко от Аслана и от животворящего воздуха Нарнии, яблоки на нем уже не смогли бы исцелить умирающую. Они были совсем обычные, хотя и самые красивые в Англии. Однако дерево не забыло, откуда оно взялось. Иногда оно трепетало без ветра, потому что ветер дул в Нарнии; английское дерево вторило нарнийскому. А может быть, в нем все еще осталась волшебная сила: когда Дигори вырос и стал знаменитым ученым, путешественником, профессором, дерево сломала буря. Сжечь его, как дрова, он не мог (лондонский дом принадлежал ему) и заказал из него шкаф, который перевез в поместье. Сам он не знал, что шкаф волшебный, но другие это открыли, и так начались те путешествия от нас – в Нарнию, из Нарнии – к нам, о которых вы можете прочитать в других книжках.

Переезжая в поместье, семья Керк взяла дядю Эндрью с собой, потому что отец сказал:

– Поможем ему, бедняге, а бедной Летти пора и отдохнуть.

Чародейство дядя оставил, и сам стал получше, не таким себялюбцем. Но одно он любил: увести гостя в биллиардную и рассказать ему о даме королевского рода, которой он показывал Лондон. «Чертовский темперамент, я вам скажу, – прибавлял он. – Но какая женщина, мой дорогой, какая женщина!».

МИФОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРИК

ГНОМЫ – в мифологии народов Европы маленькие, человекоподобные существа, обитающие под землей, в горах или в лесу. Ростом они с ребенка или с палец, но наделены сверхъестественной силой, носят длинные бороды и живут гораздо дольше, чем люди. В недрах земли гномы хранят сокровища – драгоценные камни и металлы; они искусные ремесленники, могут выковать волшебные кольца, мечи и т.п. Обычно гномы дают людям добрые советы, но бывают и враждебны им (особенно черные гномы).

КОЛДУНЬИ, ведьмы – в мифологии и народных поверьях женщины, вступившие в союз с дьяволом (или другой нечистой силой) ради обретения сверхъестественных способностей.

НАЯДЫ – в греческой мифологии нимфы источников, ручьев и родников, хранительницы вод. Купание в их воде исцеляет от болезней.

НИМФЫ – в греческой мифологии божества природы, ее живительных и плодоносных сил: рек, морей, источников, озер, болот, гор, рощ, деревьев. Иные из них смертны, как например нимфы деревьев – дриады – они неотделимы от дерева, в котором обитают. Они обладательницы древней мудрости, тайн жизни и смерти. Они врачуют и исцеляют, предсказывают будущее.

САТИРЫ – в греческой мифологии демоны плодородия, входившие в свиту Диониса. Они покрыты шерстью, длинноволосы, бородаты, с лошадиными или козлиными копытами, с лошадиными хвостами, лошадиными или козлиными ушами, однако торс и голова у них человеческие. Они забияки, любят вино.

ФАВН – в римской мифологии бог лесов, полей, пастбищ, животных. Фавн считался лукавым духом, воровавшим детей.

Так слуги обращались к мальчикам
Алкать – томиться голодом. (В.И.Даль)