Булычев Кир

Пойми товарища !

Кир Булычев

Пойми товарища!

Цикл - "Гусляр"

В прошлом году в Великом Гусляре много говорили о том, что местная футбольная команда "Лесообработчик" имеет шансы попасть во вторую лигу. Некоторые полагали, что причина успехов гуслярской команды кроется в том, что она перестала опираться на варягов, а привлекла в свои ряды талантливую местную молодежь, другие уверяли, что заслуга в том нового тренера Храбродеева, выпускника областных курсов, патриота родного края, который сам вырос на Пушкинской улице над рекой Гусь, здесь играл на травяной лужайке, отсюда сделал шаг в большой спорт и играл в первой лиге в составе костромской команды. По мере того как "Лесообработчик" совершал медленное восхождение по ступенькам турнирной таблицы, разгромив тотьминскую "Стрелу", смешав с пылью (окончательный счет встречи 7:0) "Восход" из Лесного Бора и добившись почетной ничьей с вологодским "Водником", трибуны гуслярского стадиона все теснее наполнялись болельщиками. Сборы были столь велики, что всей команде заказали импортную форму. Даже те горожане, которые и не подозревали ранее, что футбол уже добрался и до Великого Гусляра, стали останавливать на улице знакомых вопросом: - Как травма у Ниткина? Или еще проще, фамильярнее: - Володя не хромает? Ниткин был нужен, очень нужен в решающих боях. Настолько нужен, что когда из Котласа приехал охотник до чужих талантов тренер-администратор Прибытков, его выследили, вываляли в смоле и перьях и с позором вынесли из города. Правда, Ниткин был выше подозрений. Даже профессор Минц, равнодушный к футболу, что неудивительно, так как знаменитый изобретатель был поглощен глубокими проблемами и ему было трудно выкроить время для посещения стадиона, заинтересовался успехами гуслярской команды. Это не означает, что Лев Христофорович ничего в футболе не понимал. Он разбирался в нем не хуже нормального болельщика, так как, работая и размышляя, любил включать телевизор и краем глаза наблюдать за кипением страстей на зеленом ковре стадиона. А если учесть, что у Льва Христофоровича фотографическая память, можно понять, почему он знал по фамилиям всех игроков высшей лиги, звезд итальянского футбола и даже игроков швейцарской команды "Грассхопперс". Так вот, в пятницу вечером, день был серенький, прохладный, к Минцу зашли его соседи Корнелий Удалов и Саша Грубин. Они собирались на стадион и предложили Льву Христофоровичу разделить с ними компанию. Лев Христофорович вздохнул, с некоторым сожалением отложил стенограмму конференции в Касабланке по вопросу о контактах с внеземными цивилизациями, обесточил компьютер, пригладил блестящую лысину, натянул замшевый пиджак, застегнул его на тугом животе и сказал: - В путь, друзья! Чем ближе они подходили к стадиону, тем гуще становилась толпа. Дорожки парка, на краю которого стоял стадион "Лесные дали", были залиты сплошным потоком людей, которые отказались от телевизора, рыбалки, охоты, домино, чтения, стирки, мытья посуды ради того, чтобы поддержать земляков. Пришлось минут двадцать стоять в очереди к кассе, но так как наплыв зрителей был невиданным, а кассирша одна, за три минуты до начала матча директор стадиона велел пускать всех без билетов. Место нашли с трудом, в последнем, двенадцатом ряду. Команда "Солевар" из Мыльниц уже разминалась на ровном, зеленом, вытоптанном лишь у ворот поле. За воротами "Солевара" устроился Миша Стендаль, корреспондент "Гуслярского знамени" с фотоаппаратом, а его коллега из мыльницкой районной газеты маялся за воротами "Лесообработчика", так как фотографов интересуют лишь голы, забитые в чужие ворота. Вскоре под аплодисменты и приветственные крики трибун на поле выбежала команда "Лесообработчик". Зрители знали всех игроков в лицо, и появление Ниткина, как всегда бодрого и подтянутого, очень обрадовало гуслярцев. Тренер Храбродеев, а также запасные игроки, начальник команды и два мецената с лесокомбината уселись на лавочку недалеко от кромки зеленого поля. Судила матч бригада из Архангельска - судьи строгие, неподкупные. Свисток возвестил о начале футбольного матча. С первых же минут команда "Лесообработчик" начала давление на ворота соперника. Проходы крайних нападающих гуслярской команды Ниткина и Ефимова Семена были острыми и опасными для ворот соперника, и, если бы не неточность завершающих ударов, счет был бы открыт на первых же минутах. По всему было видно, что "Солевар" избрал выездную, защитную модель игры, рассчитывая на контратаки. Однако защита "Лесообработчика", в первую очередь Ефимов Семен, свободный защитник и капитан команды, умело прерывали навесные передачи соперников, и усилия мыльницких футболистов выдыхались на дальних подступах. На восемнадцатой минуте первого тайма за снос Ниткина судья назначил штрафной в трех-четырех метрах от штрафной площадки "Солевара". Пробил сам пострадавший. Мяч был направлен в левый верхний угол ворот, однако пролетел рядом со штангой. Болельщики горячо поддерживали усилия "Лесообработчика", стадион неоднократно взрывался аплодисментами, и порой слышались ободряющие крики. В общем гуле тонули выкрики группы болельщиков из Мыльниц, которые приехали на матч на специальном автобусе и привезли большой транспарант "Солевар" - победа". Понятно, каким взрывом возмущения был встречен прозвучавший в момент относительной тишины возглас одного из болельщиков "Солевара": "Насыпем соли на хвост бревну!" Неумное прозвище "бревно" было придумано для "Лесообработчика" болельщиками из Мыльниц. Если бы дело ограничивалось лишь выкриками и свистом, об этом не стоило бы писать художественное произведение. Однако вскоре начала складываться драматическая ситуация. Дело в том, что команда из Мыльниц также сохраняла теоретические шансы на выход во вторую лигу, и, как бы ни ничтожны были эти шансы по сравнению с вполне оправданными надеждами гуслярских болельщиков, "Солевар" не намерен был уступать. А так как реальных шансов победить в честной борьбе у команды не было, противники "Лесообработчика" прибегали к запрещенным приемам. Особенно доставалось неутомимому Ниткину, и без того лишь недавно оправившемуся после тяжелой травмы. По крайней мере трижды в течение первого тайма защитники гостей валили его с ног, грубо толкали и норовили пробить щитки носками бутс. Ниткин, будучи мужественным спортсменом, поднимался с земли, бил очередной штрафной и вновь занимал место в боевых порядках команды. Иное дело болельщик. Он громко требовал, чтобы судья проявил, наконец, строгость к злостным нарушителям спортивной этики. Среди разгневанных гуслярцев не последним был Лев Христофорович. Он даже покраснел от возмущения. - Таким не место на поле! - кричал он. - Мне стыдно за поселок Мыльницы! Многие его понимали и поддерживали. Но положение изменилось после того, как защитник "Лесообработчика" Ефимов Семен, движимый гневом против неспортивного поведения соперников, снес у самой штрафной площадки нападающего гостей. Сначала стадион взорвался аплодисментами, так как усмотрел в том справедливое отмщение. Но неумолимый судья, ничего не понимавший в справедливости, показал Ефимову Семену желтую карточку. Удалов, Грубин и прочие соседи Льва Христофоровича громким свистом осудили решение судьи, и их можно понять. Но Лев Христофорович вдруг громко сказал: - Грязный футбол, всегда грязный футбол! Независимо от того, кто прибегает к таким махинациям. Как честный человек я категорически протестую против того, чтобы превращать красивую, артистичную игру в костоломание. Разве нам интересен результат встречи, если мы узнаем, что молодому, полному сил человеку сломали ногу или повредили мениск? - Помолчи, лысый, - сказал сосед сверху. Может, этим бы все и закончилось, но тут как назло Ефимов Семен, возмущенный очередным грубым приемом защитника гостей, свалил того с ног ударом локтя, за что был призван к судье. Когда Ефимов Семен, понурив золотую шевелюру, медленно брел к судье, уже запустившему руку в нагрудный карман, на стадионе воцарилась удрученная тишина. Никто не хотел верить в самое страшное. Но самое страшное произошло. Красная карточка появилась из судейского кармана и, несмотря на стенания и свист стадиона, несмотря на то, что гуслярские футболисты тесной толпой окружили судью, молили его, просили, уговаривали, Ефимов Семен был вынужден покинуть поле. Судьи тоже люди. И очень разные. Бывают судьи обыкновенные. Эти всегда вежливее ведут себя по отношению к хозяевам стадиона. Они понимают, что на стороне команды еще несколько сот, а то и тысяч взволнованных мужчин, которые не всегда могут совладать с чувствами. К тому же судья не лишен тщеславия. Ему приятнее, когда его действиям бурно аплодируют, нежели наоборот. Но бывает и иная категория судей, к которой, к сожалению, принадлежал и судья того матча. Их принципиальность порой граничит с мазохизмом. И чем более яростно их освистывают трибуны, тем упорней они проводят в жизнь свою принципиальность, обрушивая всю тяжесть наказаний на хозяев площадки. Порой кажется, стадион бросится с мест и растерзает такого жестокого судью, а судья будто бы на это напрашивается. Когда судья изгнал с поля Ефимова, гнев трибун, которые не могли растерзать судью, обрушился на Льва Христофоровича. Соседи сочли его как бы представителем судьи в своих рядах. Минц мог бы, конечно, сбежать, но как гордый человек он отдался на растерзание противникам. - Значит, если нас, то да? - спрашивал Удалов, забыв о былой дружбе и респекте. - А если их, то пожалуйста? - Нас и по ногам, нас и с поля? - наседал Саша Грубин. И надо сказать, это были наиболее мягкие, сдержанные обвинения. В гуле страстей Минц сохранял относительное спокойствие. Порой, пользуясь паузой, он пытался донести до соседей свою мысль: - Футбол! - кричал он. - Игра! Как шахматы! В шахматах под столом друг друга ногами не бьют! После этого поднималась новая волна гнева, кто-то даже угодил Льву Христофоровичу но лысине огрызком яблока. Это, конечно, неприятный факт, но он говорит о накале страстей. В сущности спорщики придерживались, как это бывает в спорах, схожих позиций. Но момент был неудачен для их спокойного обсуждения. Все были против грубости в спорте, но гуслярцев возмущал пацифизм профессора, а его - их патриотическая слепота. Второй тайм матча прошел при подавляющем преимуществе "Лесообработчика", хотя гуслярцы играли вдесятером. Однако это преимущество не было реализовано. Ниткин заметно хромал и бил по мячу неуверенно, а остальные форварды за отсутствием Ефимова Семена как-то сникли. Нулевая ничья - результат этого матча - устраивала гостей из Мыльниц, но огорчила гуслярцев, так как теперь шансы на выход во вторую лигу уменьшились, а впереди предстоял решительный матч с "Метеором" из Новостальска, основным соперником за выход во вторую лигу, который подошел к решающему матчу с тем же числом очков. Домой возвращались молча. Было какое-то отчуждение. Словно, не проявив патриотизма, Лев Христофорович потерял моральное право именоваться гуслярцем. Раньше они об этом как-то не задумывались. Живет человек, трудится, уважаемый человек, немолодой. И вдруг на стадионе словно заглянули к нему в анкету, а там написано "марсианин". И сразу увидели, что он зеленый, на трех ногах и с антеннами на затылке. Разумеется, никто не увидел в Минце марсианина, но в переносном смысле - увидели. А Минц не навязывал своего общества. Он думал. Надо сказать, что, чем сложнее задача, поставленная жизнью перед великим ученым, тем энергичнее он мобилизует резервы мозга, тем глубже уходит в себя, чтобы принести пользу человечеству. На этот раз Минц думал о том, как вернуть футболу чистоту и непосредственность игры, как снять с него налет делячества и цинизма, ведущего к грубости. Он заперся у себя в кабинете, пил только кефир, ничего не ел, похудел за неделю на десять килограммов, но задача ускользала от решения. Она оказалась потруднее, чем создание антигравитации или путешествия во времени. Моральные проблемы всегда труднее чисто научных. В чем, рассуждал Лев Христофорович, корень зла? В том, что футболист, бьющий товарища по ногам, совсем не думает о том, как тому больно. Зато когда его самого бьют по ногам, он обижается. - Ага! - воскликнул профессор на восьмой день. - Эврика! И профессор Минц принялся доставать с полок банки, пакетики, колбы, коробки, стараясь отыскать редчайшие ингредиенты, которые в сумме должны дать нужный психотерапевтический эффект. Работа над новым средством, а также опыты над окрестными собаками и соседской кошкой, давшие положительный эффект, были завершены как раз накануне решающего матча с "Метеором". Помимо прочих ученых степеней, Лев Христофорович имел и степень доктора медицинских наук. Естественно, что в райздраве к нему относились с уважением. И когда знаменитый профессор сказал там, что хотел бы осмотреть перед матчем футболистов, так как получил по своим каналам сообщение, что из Норвегии надвигается новая волна вирусного гриппа, никто не возражал. Тем же вечером, накануне матча, Корнелий Удалов постучал к профессору. - Лев Христофорович, - сказал он. - Завтра на футбол не пойдете? Корнелий был уверен, что профессор на футбол больше никогда в жизни не пойдет, да и лучше бы не ходил, так как его лицо запомнилось некоторым болельщикам и может вызвать раздражение. К удивлению Удалова профессор ответил: - Встретимся на трибуне. - Значит, заходить за вами? - без энтузиазма спросил Удалов. - Не надо, я раньше пойду, - сказал профессор. Удалов удивился, но профессор хранил молчание, и ему пришлось уйти ни с чем, если не считать недоброго предчувствия. Давний опыт общения с непредсказуемым профессором научил Удалова осторожности. Не раз уже прогрессивные идеи Льва Христофоровича, призванные облагодетельствовать человечество, приводили к обратным результатам. Так уж устроен мир. Все в нем взаимосвязано. Один человек решает оросить пустыню и проводит в нее воду из какого-нибудь заболоченного места. В результате вместо богатых урожаев хлопка в пустыне образуются соленые болота, а там, где были болота, богатые клюквой, образуются пыльные пустыни. Всегда, если хочешь принести добро человечеству, хорошенько подумай о побочных эффектах. С такими мыслями Удалов шел на стадион, проталкиваясь сквозь толпу сограждан. Втуне он рыскал глазами по сторонам, разыскивая Минца. И неудивительно. В эти минуты Минц уже находился в раздевалке футболистов. На гуслярском стадионе есть только одна раздевалка, где игроки обеих команд оставляют свои вещи. Минц обратился к игрокам с краткой речью об опасности вирусной инфекции, а затем предложил всем принять профилактические пилюли. Если уважаемый читатель заподозрил Льва Христофоровича в том, что он под видом профилактики всучил игрокам плоды своих изобретений, то он глубоко заблуждается. Пилюли на три четверти состояли из целебного профилактического препарата антигриппина-М. И лишь четверть объема занимало изобретение Льва Христофоровича. Учтите, что Лев Христофорович кристально честный человек и принципы медицины блюдет превыше всего. В настоящее время вакцина антигриппин-М уже принята к промышленному производству, вскоре с гриппом будет покончено. А что касается футболистов, то за последний год ни один из них не заболел гриппом, а также водянкой, бронхитом, подагрой и коклюшем. Раздав таблетки, Лев Христофорович покинул раздевалку и поднялся на трибуну, где Корнелий Удалов занял ему место. - Ну и что? - осторожно спросил Корнелий. - Команды готовы к бою, - нарочито бодрым голосом ответил профессор Минц. Глаза его лукаво вспыхнули, и озноб пробежал по коже Удалова. Он стал смотреть на поле, ожидая подвоха. Как и положено, прозвучал судейский свисток, как и положено, гуслярская команда большими силами бросилась в наступление, а команда гостей начала строить эшелонированную оборону. Внешне все выглядело как обычно. В самом же деле на поле творилось необычное. Но для того, чтобы это ощутить, следовало заглянуть в души футболистов. Защитник "Лесообработчика" Ефимов Семен должен был строго опекать нападающего Судковского из команды "Метеор". Защитник Ефимов Семен отыскал глазами своего подопечного и двинулся ему навстречу, вспоминая на ходу, что Судковский не любит, если ему наступают на носок бутсы, и не выносит, когда его толкают локтем в бок. Об этом защитнику следовало помнить. Ведь нейтрализовать нападающего - его задача. Как раз в эту минуту Судковский получил мяч от своего полузащитника и быстро пошел но краю. Ефимов Семен вырос у него на пути, как дубовый ствол, и, борясь за мяч, незаметно для судьи резко наступил гостю на носок. Судковский сразу остановился и потерял мяч. Ефимов ударил по мячу, посылая его в центр поля Ниткину, но удар получился неубедительным, и мяч до Ниткина но долетел, потому что странное, незнакомое чувство охватило Ефимова Семена. Он не только ощутил острую боль в носке правой ноги, но и чувство горя, беспомощности и возмущения в адрес людей, которые позволяют себе столь грубо обращаться со своими товарищами. Он понял, что его долг - немедленно принести свои извинения ни в чем не повинному Судковскому, и побежал поперек поля к прихрамывающему Судковскому, но добежать не успел, так как рядом с ним катился мяч, и инстинкт защитника заставил Ефимова Семена подхватить мяч и броситься вперед. И Ефимов Семен забыл об ощущениях, которые ему не принадлежали, а принадлежали вовсе Судковскому. Он мчался к чужим воротам. С замиранием сердца он увидел, как навстречу ему выдвигается защитник "Метеора" с решительным выражением на лице. "Будет валить", - подумал Ефимов Семен. Но вдруг странная гримаса исказила грубое, но выразительное лицо защитника, и тот, как бы сжавшись, уступил дорогу Ефимову Семену. А Ефимов Семен, продолжая нестись к воротам, успел ощутить то глубокое человеческое понимание, что владело защитником, и даже успел крикнуть ему, пробегая: "Спасибо, друг!" На трибунах, гремящих криками, никто не услышал этих добрых слов. Лишь профессор Минц, внимательно следивший за мельчайшими деталями поведения футболистов, удовлетворенно наклонил голову. Ничто не могло уже остановить Ефимова Семена. Он был в пределах штрафной площадки. Лишь вратарь, наклонившись вперед и широко расставив руки, готовился кинуться ему под ноги. "Сейчас заколотит! - промелькнула в голове Ефимова мысль. Она принадлежала вратарю гостей, но Ефимов не знал, кому она принадлежала. - Какое несчастье! - продолжалась мысль. - У меня же сегодня день рождения, и он будет безнадежно испорчен!" Не поняв, кому принадлежит мысль, Ефимов Семен тем не менее глубоко опечалился. Он видел перед собой не ворота, а приятное, доброе лицо вратаря, видел отчаяние в его больших карих глазах, и он понял: что такое лишний гол? Лишний гол - это житейская мелочь, ничто по сравнению с человеческими отношениями. И потому Ефимов ударил по мячу таким образом, чтобы не попасть в ворота и не испортить дня рождения вратарю. И он утвердился в своем интуитивном предположении, потому что увидел, каким горячим светом благодарности загорелись глаза вратаря. Поэтому, пока мальчик за воротами бегал за мячом, он подошел к вратарю гостей и сдержанно, по-мужски похлопал его по плечу. - Поздравляю, - сказал он. - Спасибо, дружище, - тихо ответил вратарь. На трибунах не разобрались в смысле этой встречи, зрители свистели, не одобряя плохого удара. - Что делается! - печалился Удалов. - Ну что же делается! Он тоже ничего еще не понял. Если бы в таблетках, которые создал неуемный гений Льва Христофоровича, содержалось лишь средство, делающее людей добрее и отзывчивее, этим удалось бы снизить число травм. Но Лев Христофорович - сторонник кардинальных методов. Он пошел на шаг дальше. И на какой шаг! Каждый из футболистов ощущал травмы, нанесенные им своему сопернику, как свои собственные, осознавал его страдания, как свои. Его разочарование, как свое. Именно таким образом Лев Христофорович хотел вернуть футболу очарование доброй и интересной игры. Лишить его малейшего налета жестокости и грубости. Возвращаясь трусцой на свое место в защите, Ефимов Семен увидел, что мяч, выбитый далеко в поле вратарем гостей, опустился в центре и к нему бросились нападающий "Лесообработчика" Ниткин и нападающий "Метеора" Судковский. Судковский промахнулся, не задев, и попал по ноге Ниткина. Ниткин свалился на траву. Стадион возмущенно загудел. И тем более стадион загудел, когда увидел, что Судковский упал рядом с Ниткиным. Это была явная симуляция, направленная на то, чтобы разжалобить судью. В самом же деле происходило иное. Судковский и Ниткин лежали рядом на траве. И Судковский испытывал ту же боль и негодование, что и Ниткин. Но к боли и негодованию примешивалось сильное чувство собственной вины перед товарищем. Держась за ногу, испытывая боль, Судковский отлично понимал, что его нога невредима. Что это не его боль, а боль Ниткина. И потому, подползая к травмированному сопернику, Судковский жарко шептал: - Прости, Ниткин, я никогда больше не буду. Ниткин же в свою очередь удивлялся. Он должен был бы высказать этому грубияну Судковскому все, что о нем думает. Кратко и выразительно. Но вместо этого он понимал, что Судковский искренне раскаивается и в самом деле страдает не меньше, чем Ниткин. Поэтому, все еще не поднимаясь с травы, он ответил: - С кем не бывает! Тут Судковский преодолел боль, поднялся и, прихрамывая, подошел к судье. - Прошу, - сказал он, - удалить меня с поля. Я недостоин того, чтобы представлять здесь честь новостальского футбола. Гнать надо таких, как я. - Вот это, - ответил крайне удивленный судья, так как в его практике такого еще не случалось, - решаю здесь я. И больше, чем на предупреждение ваш проступок не тянет. - Нет, тянет! - закричал Судковский. Стадион гремел и свистел. Стадион был убежден, что Судковский вымаливает у судьи прощение. Тем более, что те игроки "Метеора", что были поблизости, тоже подбежали к судье и стали требовать, чтобы Судковского за нетоварищеское поведение удалили. А те игроки "Лесообработчика", что оказались неподалеку, встали на защиту Судковского, потому что понимали: он больше никогда не будет бить по ногам своих товарищей. С трибун стадиона вся эта сцена выглядела, разумеется, иначе. Мы ведь часто видим не то, что происходит в действительности, о то, к чему привыкли наши глаза. И трактуем события ложно, потому что ложен бывает наш жизненный опыт. Если футболисты окружают судью и что-то доказывают ему, значит, они отстаивают свои интересы. Но чтобы футболисты отстаивали интересы соперника - это явление редкое. В конце концов футболисты разошлись, так и не уговорив судью. Ведь у судьи есть собственный гонор. Если он решил не удалять игрока с поля, то никто его не переубедит. Игра продолжалась. Но постепенно даже самые невнимательные из зрителей начали понимать: происходит что-то неладное. Во-первых, уже с середины первого тайма полностью прекратились грубости, подножки и толчки. А так как футболисту порой трудно избежать резких движений, то темп игры постепенно спал, игроки старались не приближаться друг к другу, а если и приближались, то лишь затем, чтобы пожать руку или похлопать по плечу, а то и пригласить в гости на чашку чая. Удары по воротам также почти прекратились. Если кому-то удавалось добраться до штрафной площадки противника, несмотря на явное нежелание это делать, то он обязательно бил таким образом, чтобы в ворота не попасть, либо подкатить мяч к рукам вратаря. В какой-то степени матч начал напоминать пресловутую встречу команд Австрии и ФРГ на первенство мира в Испании в 1982 году, когда обе команды, к разочарованию многомиллионной телевизионной аудитории, демонстрировали игру, целью которой было не забить ничего лишнего, так как иначе Австрия не попадала в финал. Зрители на гуслярском стадионе заподозрили команды в сговоре. И свистом выражали неодобрение. Хотя в этом таилась загадка. Ведь в случае ничьей ни одна из команд не попадала во вторую лигу. А вместо них проходила вологодская команда. В перерыве между таймами оба тренера устроили своим игрокам суровый разнос. Они требовали активности, волевого настроя и желания победить любой ценой. Игроки были задумчивы. Они не спорили с тренерами, но думали в тот момент о своих соперниках, понимая, что именно они - самые близкие им, самые родные люди. Так что после перерыва игра продолжалась в еще более медленном темпе. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы оба тренера не решили в середине второго тайма заменить своих нападающих. Вместо Ниткина вышел на поле Полянкин, а вместо Судковского - Швец. И тут произошло нечто совершенно невообразимое. Ведь ни Полянкин, ни Швец пилюль не употребляли и добрых чувств к противникам не испытывали. Поэтому Швец, подхватив мяч, кинулся к воротам противника, а Полянкин - за отсутствием других желающих навстречу Швецу. Встретились они где-то в центре поля, и так как оба стремились отличиться, то Швец оттолкнул Полянкина, а Полянкин подставил ножку Швецу. Оба упали и, рассерженные, кинулись друг к другу. В этот момент, прежде даже, чем успел среагировать судья, Ефимов Семен решительным жестом остановил Полянкина и сказал: - Полянкин, нашей команде за тебя стыдно. В тот же момент вратарь "Метеора" выбежал к Швецу и сказал ему: - Швец, ты неправ. Швец и Полянкин ничего не поняли. Они пытались оправдать свои действия интересами родных команд, но чем больше они горячились, тем резче выговаривали им свои же товарищи. Тут уж и судья не помог. Несмотря на его возражения, команда "Лесообработчик" вывела с поля Полянкина, а команда "Метеор" удалила Швеца. Но когда команды вернулись на поле - а стадион, надо сказать, в полном обалдении замолк, - игроки уже поняли, что сам принцип футбола ложен. Он направлен на то, чтобы выиграть у хороших людей, то есть доставить им неудовольствие. А этого допустить было нельзя. Так что игроки встали в круг посреди поля и стали аккуратно пасовать мяч друг другу, отрабатывая технические приемы. Вот тогда-то Корнелий Удалов обернулся и профессору Минцу и строго спросил: - Вы чего им давали, Лев Христофорович? - Средство против грубости, - честно признался Минц. - Но я не предполагал, что оно настолько эффективно. И Минц шепотом рассказал о принципе действия пилюль. Тогда Удалов поднялся со своего места и сказал профессору: - Пойдем отсюда. И в самом деле, игра фактически кончилась. Судья и тренеры были бессильны. Вот-вот под неумолчный свист трибун встреча будет прервана. Удалов вывел несколько растерянного Минца со стадиона и, когда они уже были в парке, прервал молчание вопросом: - Запасные пилюли остались? - Штук десять, - сказал Лев Христофорович. - Давайте сюда. Не бойтесь, не выброшу. - А зачем вам? - Покажу, где и как их надо было использовать. Наивный вы человек. Держа на ладони таблетки, Удалов вошел в гастроном. В магазине шла обычная жизнь. Кассирша вяло спорила с пожилой покупательницей, а очередь более или менее покорно ожидала исхода этого спора. Одна на продавщиц гляделась в зеркальце, другая выясняла отношения с рабочим, который только что принес ящик с крупой. Остальных продавщиц не было видно. - Сюда, - сказал Удалов, проходя за прилавок. - Зачем? - попробовал возразить Минц. - Туда же не положено. - Нам положено, - ответил Удалов, открывая дверь в кабинетик директорши. Ванда Казимировна оторвалась от ведомостей и обратила к посетителям полное суровое лицо. - Здравствуй, Ванда! - сказал Удалов быстро. - Чего нужно? - Ничего, - ответил Удалов. - Надвигается грипп. Новая разновидность. Мозамбикский. Он обернулся к Льву Христофоровичу, и тот покорно кивнул. - Вот наш профессор получил из-за рубежа профилактические пилюли. Большой дефицит. Я ему и говорю - в первую очередь надо обслуживать торговлю. Если свалитесь от гриппа, кто будет нас кормить и поить? - Дефицит, говоришь? - спросила Ванда Казимировна, которая не доверяла ближним. - Вот, - Удалов осторожно высыпал пилюли на чистый лист бумаги. - По одной на душу. Не больше. Вызывай персонал. Ванда Казимировна сдалась и вызвала персонал, который, узнав, что выдают дефицитную профилактику, быстро выстроился в очередь, не обращая внимания на нетерпеливый гул торгового зала. Сама Ванда Казимировна тоже приняла пилюлю. - Если что надо, - сказала она, и взгляд ее смягчился, - вы заходите. Прямо ко мне. Но тут начала совершаться странная метаморфоза с ее подчиненными. - Зачем же, - сказала продавщица из молочного отдела. - Я тоже всегда готова. Вы уж лучше не отвлекайте Ванду Казимировну от ее дел. Занятая она, трудно ей, ревизия на носу. - Девочки! - вдруг воскликнула кассирша. - И чего же мы здесь стоим, прохлаждаемся! Там же люди ждут! Неужели мы будем их заставлять маяться? Продавщицы даже застонали от стыда и, сшибая друг друга, бросились к выходу в торговый зал. Минц и Удалов поспешили за продавщицами. Зал сиял улыбками. В нем воцарялась атмосфера взаимного расположения. Минц и Удалов вышли из магазина. - Понял? - спросил Удалов. - Понял, - тихо улыбнулся великий изобретатель. - Пошли домой, надо Ксению в магазин послать. Пускай порадуется.