Оглавление Статьи Обратная сторона эпохи пост-ПК: 30-долларовый компьютер Raspberry Pi Автор: Андрей Письменный Терралаб Как производятся материнские платы Автор: Олег Нечай Колумнисты Кафедра Ваннаха: Европейский лидер Автор: Михаил Ваннах Василий Щепетнёв: Честь пикейного жилета Автор: Василий Щепетнев Дмитрий Шабанов: Судьба точек роста в системе декоративного образования Автор: Дмитрий Шабанов Дмитрий Вибе: Лунная астрономия Автор: Дмитрий Вибе Голубятня-Онлайн Голубятня: Про одного битого зелёного слоника Автор: Сергей Голубицкий Голубятня: 4 спичечных коробка Автор: Сергей Голубицкий

Компьютерра

02.07.2012 - 08.07.2012

Статьи

Обратная сторона эпохи пост-ПК: 30-долларовый компьютер Raspberry Pi

Андрей Письменный

Опубликовано 04 июля 2012 года

Весть о том, что в скором времени в продаже может появиться компьютер, стоящий всего 25-30 долларов и умещающийся на ладони, в 2011 году облетела интернет с такой скоростью, что страница авторов какое-то время еле работала под натиском интересующихся.

Начало проекту Raspberry Pi (читается «Рэсбери Пай» и дословно означает «малиновое число пи», но звучит как «малиновый пирог») положил Дэвид Брэбен - создатель знаменитой компьютерной игры Elite, которая была очень популярна в восьмидесятые. В известном смысле и сам Raspberry Pi — продолжатель традиций ZX Spectrum и других домашних компьютеров той эры.

.raspberri { font-size: 13px; margin-bottom: 20px; }

На этом снимке изображён Raspberry Pi модели "B" — той, которая стоит 35 долларов. Компактность платы выдаёт размер порта USB, находящийся у правого края фотографии.

Создатели Raspberri Pi

Дэвид Брэбен не бросил заниматься играми ради Raspberry Pi, однако идея дешёвого компьютера на процессоре ARM нашла такой мощный отклик, что в желающих помочь недостатка нет.

Эбен Аптон работает в Broadcom архитектором специализированных интегральных схем. Без участия такой крупной компании довести проект до конца было бы трудно.

Роберт Маллинс читает лекции по схемотехнике в Кембриджском Университете, но Raspberry Pi для него не просто сторонний проект: он возлагает большие надежды на этот маленький компьютер.

Разработано два варианта плат Raspberry Pi: «модель A» и «модель B». Обе основаны на чипе Broadcom BCM2835 — это ARM11, работающий на частоте 700 МГц и имеющий поддержку видео (разрешение до 1080p, OpenGL ES 2.0, аппаратный декодер H.264), на обе платы устанавливается 256 МБ оперативной памяти.

Модель «B» отличается наличием порта Ethernet и второго USB, у модели «A» возможности подключиться к сети не будет и USB всего один. Пока выпускаются лишь партии модели «B», и все они расходятся по предварительным заказам. Из-за большого спроса нельзя заказать более одной платы. Предполагаемая цена — 25 долларов за модель «A», 35 — за модель «B». Заплатить в итоге приходится немного больше из-за налогов и пересылки. Кроме того, карточка памяти и провода продаются отдельно. Впрочем, их покупать необязательно.

Ради того, чтобы своими глазами увидеть Raspberry Pi и его создателей, я отправился на его родину — в Кембриджский университет. Волшебство Кембриджа трудно передать словами: серое небо, зелёные газоны и старые здания. Но главное в Кембридже — это не пейзаж, а атмосфера: кажется, что очутился в компании студентов и академиков, каким-то образом захвативших старинный замок. Дойдя до автобусной остановки, я спрашиваю у водителя: «До Билла Гейтса идёте?» Тот кивает.

Здание, названное в честь основателя Microsoft, имеет куда более современный вид и находится на самом краю города. Здесь расположена компьютерная лаборатория, в которой работает Роберт Маллинс — один из участников проекта Raspberry Pi. Он встречает меня в холле и по дороге к своему кабинету показывает расставленные тут и там по холлам части старых компьютеров, а в кабинете же нас на столе ждёт совсем новый компьютер. «Это альфа-версия платы, она у нас сейчас одна, и за ту все чуть ли не дерутся», — рассказывает он. Сейчас, в июле 2012, на Raspberry Pi принимаются заказы, но их число таково, что многим приходится ждать, пока будет произведено нужное количество устройств. И спрос не уменьшается.

Маллинс: Сегодня разговаривал с дочкой, ей двенадцать лет. Она спросила «Как там Raspberry Pi? Можно я заказ оставлю? — Я не поверил своим ушам!»

КТ: Все хотят себе такой!

Маллинс включает свой компьютер (работающий, как и Raspberry Pi, на Linux) и видит, что запущенная до моего прихода закачка завершилась. «Хм, нет — говорит он, — это займёт целую вечность». Дело в том, что в тот день вышла новая сборка Fedora Linux для Raspberry Pi и Маллинс хотел попробовать запустить её.

КТ: Я слышал, что вы отказались от Ubuntu.

Маллинс: Да, Ubuntu не поддерживает нужный вариант архитектуры ARM. Ещё у меня есть вот такая интересная штука — это флэшка с RISC OS, старой операционной системой с компьютера Archimedeus компании Acorn, где тоже был процессор ARM. Загружается очень-очень быстро, буквально за пару секунд.

В этот момент дверь в кабинет снова открывается и на пороге появляется студент. «Знакомьтесь, это Алекс Брэдбери — представляет его Маллинс, — Алекс тоже уже несколько месяцев работает над Raspberry Pi». Алекс Брэдбери присоединился к беседе не зря. В отличие от Маллинса, он помнит все технические подробности наизусть и не упускает случая выпалить подробную справку. Иногда он начинает говорить хором со своим преподавателем, словно оба уже не первую неделю только и делают, что обсуждают всё связанное с Raspberry Pi и наперебой рвутся поделиться информацией.

КТ: Сколько человек всего у вас занято разработкой?

Маллинс: Добровольцев и людей из сообщества очень много...

КТ: Просто все думают, что это проект нескольких людей, а на деле у вас тут, может, половина Кембриджа занята.

Маллинс: Нет-нет. На полную занятость возьмём разве что одного человека к концу этого месяца. Пока что всего шесть доверенных лиц в Кембридже.

КТ: Шесть — включая основателей?

Маллинс: Да. Эбен Аптон, Пит Ломас... Эбен работает в Broadcom, компании, производящей микросхему, на которой основан Raspberry Pi. Интересно, кстати, что все компоненты этой платы разработаны в Кембридже — видеоядро, SoC, схема печатной платы, естественно...

Компьютерная лаборатория в здании имени Билла Гейтса

КТ: Но это не первый раз, когда здесь делается целый компьютер?

Маллинс: У Кембриджа большая история создания компьютеров. К тому же здесь разрабатываются чипы для девяноста пяти процентов мобильных устройств со всего мира.

Компания Broadcom — один из главных производителей микросхем в мире, ориентирующийся в основном на рынок телекоммуникаций. Broadcom выпускает процессоры с архитектурой ARM с 2002 года и является стратегическим партнёром компании ARM.

КТ: Сильно ли помогает иметь своего человека в Broadcom?

Маллинс: Я бы сказал, что это главное. Без одобрения Broadcom мы бы никогда не смогли купить этот чип в тех количествах, которые нам нужны. Мы покупаем по несколько тысяч, но в Broadcom о таких количествах обычно даже не разговаривают — их интересуют только миллионы.

КТ: Но теперь выясняется, что все хотят по Raspberry Pi. Может, и до миллионов недалеко?

Маллинс: Может быть, и дойдёт до миллиона. Несколько месяцев назад я бы за это не поручился, но теперь сомнений всё меньше.

КТ: Может, с этого начнётся что-то совсем иное? С такими ценами, как 20-30 долларов, не так просто предугадать, для чего такие компьютеры могут начать использовать. К примеру, с OLPC начались нетбуки, может, и Raspberry Pi сработает так же?

Маллинс: Эбен Аптон как-то раз сказал интересную вещь: он считает, что цена компьютера для работы рано или поздно составит 50 долларов. Я тоже так считаю. Представьте, какие спецификации будут у Raspberry Pi через год! Я уверен, что будет больше памяти, быстрее процессор, больше сетевых возможностей. Я думаю, что потихоньку дойдёт до тех характеристик, которые большинству людей нужны в рабочем компьютере. И потребление энергии такое, что можно никогда не выключать. И если сейчас целевая аудитория — дети, которые смогут играть и учиться программировать на Распберри Пи, то слегка более мощная модель уже сможет составить конкуренцию мейнстримным компьютерам. По крайней мере, её можно использовать для браузера. Я думаю, мы увидим много разных типов заинтересованных людей. Если смотреть на Raspberry Pi как на бытовую технику, то его можно применять для домашней автоматизации, в автомобиле, для создания роботов, музыкальных инструментов — одним словом, для чего угодно. Это дешёвая и миниатюрная платформа с низким энергопотреблением.

КТ: Для некоторых применений хорошо бы иметь версию в корпусе, а не в виде голой печатной платы...

Маллинс: Безусловно. И корпус будет. Я думаю, версия без него по-прежнему останется, но будет и образовательная версия. Важно понимать, что мы зарегистрированы как благотворительная организация и работаем соответствующим образом. Все заработанные деньги пойдут обратно в фонд. Образовательная версия будет поставляться в корпусе и со множеством хороших программ. Недавно после статьи о Raspberry Pi в газете я получил отзыв от преподавателя в компьютерном классе, рассказавшего, что девяти-десятилетние дети хотят такие компьютеры и хотят учиться программировать на них. Это к тому, что Raspberry Pi способен заинтересовать детей.

КТ: В прошлом году появились самые первые новости о Raspberry Pi, а теперь готовятся книги и дистрибутивы...

Маллинс: Да, происходит очень много интересного. Нам очень повезло, что к инициативе подключились дистрибьюторы — Premier Farnell и RS Components. С ними у нас появилась возможность распространять Raspberry Pi по всему миру, к тому же первый этап производства начался куда раньше, чем мы могли бы себе позволить без поддержки с их стороны. У них есть эксперты по распространению электронных компонентов, и это как раз то, что нам нужно.

КТ: Это значит, что Raspberry Pi можно будет заказать по почте?

Маллинс: Да, сделав заказ в интернете, — магазинов у RS Components в данный момент нет.

КТ: И «по всему миру» действительно означает — без исключений?

Маллинс: Думаю, да, и это отлично. В Восточной Европе и в России проявляют большой интерес к проекту — могу предположить, что в силу традиционной любви к электронике и компьютерам, к хакерству, изобретательству и созданию сообществ. А вы замечаете интерес к Raspberry Pi в России?

КТ: Конечно. Каждый раз, когда мы пишем о Raspberry Pi, многие немедленно комментируют: «Ого, где такой купить?» Кое-кто, конечно, жалуется на производительность: мол, лучше собрать самому что-нибудь помощнее.

Маллинс: Я думаю, есть шанс, что найдутся и другие производители, которые будут делать похожие компьютеры.

КТ: Используя вашу архитектуру?

Маллинс: Используя похожие системы на чипе, предназначенные для мобильных телефонов.

Брэдбери: Как вы и сказали, точно так же, как с OLPC началась шумиха с нетбуками, многие люди могут быть заинтересованы в заполнении рыночной ниши, если она найдётся.

КТ: Это не может обернуться недостатком? В случае с Linux, к примеру, люди используют одни и те же технологии, делятся их частями и так далее. Но если OLPC был некоммерческим и во многом открытым проектом, то нетбуки — нет. Выходит, софт в этом плане отличается от «железа»...

Маллинс: Может быть. Но если на свете будет много тридцатипятидолларовых компьютеров, никто жаловаться не будет. Мы нацелены на благотворительность. Если кто-то сделает то же самое лучше за ту же цену и дети смогут использовать этот продукт для обучения программированию, это будет прекрасно.

КТ: Вам не кажется странным, что никто до сих пор не пытался сделать ничего похожего? Ведь и нужные компоненты доступны, и спрос есть.

Маллинс: Я думаю, это справедливо для многих проектов: рано или поздно кто-то должен их воплотить. К тому же нужна была поддержка со стороны компании, которая производит микросхемы. У нас по этой части много опыта. То, что мы находимся в Кембридже, и тем более в университете, даёт нам большое преимущество — здесь легко найти нужных людей. Они тут в каждом коридоре и в каждой комнате. Я думаю, в каком-нибудь другом месте реализовать такой проект было бы намного сложнее. Все технологии разработаны в Кембридже — графический процессор, ARM и сама система на чипе. Я думаю, успех происходит как от того, что мы находимся в нужном месте, так и от того, что нас поддерживают со всех сторон. Сообщество полно энтузиазма, и оно помогло сформировать проект.

КТ: Какие изменения в электронике должны были произойти, чтобы подобные устройства стали возможны?

Маллинс: В первую очередь — системы на чипе, которые ставят в лучшие мобильные телефоны. В конце концов, это телефонная технология.

КТ: И она уже доступна какое-то время...

Маллинс: Да, это готовая часть. Специально для этого проекта сделать чип было невозможно, если речь не идёт об огромных масштабах.

Дэвид Брэбен показывает первую версию Raspberry Pi

КТ: Одна из первых плат даже была похожа на мобильный телефон...

Маллинс: На карту USB.

КТ: То есть это не потому, что использовалась какая-то готовая телефонная часть?

Маллинс: Думаю, плата оказалась такой крошечной, потому что хотелось продемонстрировать, насколько маленькой её можно сделать. Система на чипе делает вообще всё, так что остальные компоненты нужны только для демонстрации: USB с одной стороны, HDMI с другой. Но сработало это не очень хорошо, потому что хотелось побольше разных портов ввода-вывода. Есть несколько похожих коммерческих продуктов: втыкаешь их в телевизор, и он становится медиацентром.

КТ: Есть, но в них не покопаешься.

Маллинс: Это точно. Возможность копаться в компьютере — очень важный элемент. Мы можем дать людям платформу, которая годится для создания чего-то нового. И речь не только о программировании — можно сделать музыкальный инструмент или автоматизировать дом. Именно так многие из нас и изучили компьютеры — пробуя разные вещи, пытаясь заставить машину сделать что-то такое, для чего она изначально не предназначена. Это одна из причин, почему Raspberry Pi привлекателен для родителей — они могут дать его ребёнку и сказать: «Валяй, играй с ним». И нет опасений, что дети поломают основной компьютер.

"Копаться" в компьютере — что конкретно под этим подразумевается? На самом деле вопрос сводится к различиям между открытыми и закрытыми системами, но и тут возможны варианты. Полная открытость может означать доступ к исходным кодам операционной системы, к чертежам и спецификациям аппаратной составляющей и так далее. Самые закрытые системы не позволяют запускать на них произвольный код без разрешения производителей. Никто не горюет о невозможности писать программы для самого простого мобильного телефона, маршрутизатора или телевизора (имеющих, как и компьютер, процессор общего назначения), однако в случае с устройствами вроде айфонов и айпадов такая закрытость вызывает куда больше вопросов — хотя бы потому, что они изначально предназначены для работы с программами. Закрытость решает многие проблемы компьютеров (в первую очередь, исключает возможность что-то испортить), однако любители мастерить, заставшие времена, когда паяльник и компилятор были лучшими друзьями пользователя, смотрят на движение в сторону закрытости с большой опаской.

КТ: Вы не находите занятным то, что одновременно появились закрытые платформы вроде iOS и такие открытые системы, как Raspberry Pi?

Маллинс: Меня печалят не только современные мобильные телефоны. Проблемы начались ещё с карманных компьютеров. Это была отличная технология — хороший маленький экранчик, хороший процессор, но всё совершенно закрытое, ничего сам не сделаешь. Я всегда жалел об этом, ведь столько сил ушло на разработку, а в итоге получаешь такое прекрасное устройство и не можешь нигде покопаться. Со свободным железом всё совсем по-другому.

К этому моменту Алекс загружает на Raspberry Pi программу, демонстрирующую графические возможности, и запускает воспроизведение мультфильма.

Маллинс: Одна из уникальных особенностей Raspberry Pi — это мощность графического процессора. Никаких проблем с воспроизведением видео качества Blu-ray. Наверняка многие захотят использовать Raspberry Pi в качестве медиацентров, и это хорошо. Если, конечно, они будут посвящать хотя бы 20 процентов времени программированию! (смеётся)

Брэдбери: Разработчики XBMC — медиаплеера с открытыми исходниками сделают версию, благодаря которой можно будет загружаться сразу в режиме медиацентра.

КТ: Как вы думаете, может, в один прекрасный день на этом компьютере заработает Windows 8? Он ведь тоже поддерживает ARM.

Маллинс: Я мало знаю про Windows 8, но мне кажется, что он работает не на всяком ARM. Нам бы понадобился один из совместимых процессоров, либо Broadcom должен будет получить сертификацию. Но Raspberry Pi — открытая платформа, люди могут использовать её в любых целях, некоммерческих или коммерческих.

КТ: Думаете, Linux подойдёт для домашних пользователей?

Маллинс: Linux сейчас совсем другой, нежели несколько лет назад. Я каждый день его использую и дома, и на работе.

Брэдбери: И ещё, конечно, на Raspberry Pi могут портировать любые дистрибутивы и делать новые. Но не факт, что, когда компьютер дойдёт до детей, там будет установлено то же самое, что у нас есть сейчас. Сейчас обсуждается, что именно должен видеть ребёнок, когда включает компьютер, — командную строку, где можно набирать команды, как на старом BBC Micro, или какой-нибудь лаунчер приложений, как на телефонах с Android. Можно реализовать любой из этих вариантов. Или можно загружать компьютер в какую-нибудь среду вроде Scratch. Вставляешь карточку SD — и тебя приветствует Scratch.

КТ: Звучит хорошо и просто — как на старых компьютерах, которые можно было включить и сразу начать использовать «Бейсик».

Маллинс: Именно это мы обсуждали на первом же собрании, посвящённом Raspberry Pi. Именно отсюда произошло «Pi» — изначально подразумевалось название языка Python, и идея заключалась в том, чтобы можно было вставить карту SD, включить компьютер и увидеть командную строку Python.

КТ: И вы отказались от этой идеи?

Маллинс: Не отказались, но, скорее всего, такого не будет. Скорее всего, компьютер будет загружаться в режим традиционного рабочего стола. По крайней мере, в официальной версии для обучения.

КТ: Почему?

Брэдбери: Обсуждалось, в частности, не будет ли это казаться шагом назад. Следует понимать, что со времён первых домашних компьютеров многое изменилось. Мы не пытаемся воспроизвести старые компьютеры, мы стараемся сделать слегка по-другому, более современно.

Маллинс: Ещё одна интересная сторона проекта — планы университетов задействовать Raspberry Pi в своих курсах.

КТ: В качестве замены обычному настольному компьютеру?

Маллинс: Есть несколько британских университетов, которые хотят выдавать Raspberry Pi студентам, записавшимся на определённый курс. Некоторые университеты хотят использовать эти компьютеры, чтобы преподавать программирование для ARM. Есть множество курсов, где изучают язык ассемблера в связке с электроникой, и наша плата для этого хорошо подходит. В Штатах есть похожие курсы. Опять же хорошо было бы иметь доступ к системе на чипе, графическому ядру или DSP, это бы пригодилось в ещё большем числе курсов. Ещё одна вещь, которую я бы хотел сделать, — это курс «напиши свою операционную систему», построенный вокруг Raspberry Pi. Учить загружать и поэтапно создавать простую ОС.

Мы с Алексом переглядываемся: «Курс моей мечты», — говорю я. Алекс кивает и улыбается: «Yeah!...» Маллинс понимающе смеётся.

КТ: Но Raspberry Pi можно использовать и в качестве основного школьного компьютера, верно?

Маллинс: Да, конечно! Он достаточно дёшев — стоит не дороже учебника. Студенты могут уносить его домой. Чувство обладания приятно: это твоё, ты можшеь делать с этим компьютером что угодно, использовать в любых экспериментах, писать для него программы в свободное время и так далее. К тому же даже в Великобритании и Европе вообще, не говоря уж про остальной мир, ещё есть много людей, у которых дома нет компьютера и доступа в интернет. Так что у Raspberry Pi, как мне кажется, есть роль в покрытии так называемого цифрового неравенства.

КТ: Вы уже решили, какой софт будет прилагаться к образовательной версии?

Маллинс: Да, у нас есть список того, что можно было бы включить в поставку. Вот, к примеру, визуальный язык программирования Scratch, разработанный в MIT. Ещё обязательно будет Python, возможно, получится включить Greenfoot — он похож на Scratch, но в нём помимо готовых блоков есть возможность программировать на Java. Ещё есть штука под названием GeoGebra — это очень популярная программа для математических экспериментов. У Raspberry Pi очень неплохие порты ввода-вывода, так что было бы интересно использовать его в опытах, чтобы можно было получать графики прямо во время лабораторных экспериментов. Ещё мы думаем о том, чтобы поставлять вместе с компьютером набор электронных сенсоров. Студенты могли бы собирать из них простые контуры и интегрировать их с Raspberry Pi на практических занятиях. Наша главная задача — привлекать интерес к изучению компьютеров и электроники, но есть надежда, что мы сможем заразить и другие дисциплины.

Алекс снова отвлекается от разговора, с тем чтобы запустить на Raspberry Pi трёхмерное демо.

Брэдбери: Трёхмерная картинка обсчитывается в режиме реального времени. Графическое ядро у Raspberry Pi достаточно мощное, чтобы показывать видео в разрешении 1080p. У нас есть несколько симпатичных демонстраций игр. Я надеюсь, что, когда люди начнут получать заказанные платы, станут появляться трёхмерные обучающие программы для детей. Сейчас это направление исследовано очень слабо. Были проекты вроде Microsoft Kodu для Xbox 360, но это, пожалуй, и всё. Raspberry Pi может стать стандартной платформой, точно такой же, как игровые приставки. Можно оптимизировать код трёхмерного приложения для одной платформы, и он будет работать на всех машинах.

КТ: Как вы думаете, коммерческие фирмы заинтересуются этой платформой? Если будет способ зарабатывать, то сперва наверняка появятся мелкие игры, а потом что-нибудь покрупнее...

Маллинс: Одна из вещей, которые мы, наверное, хотели бы сделать, это что-то вроде... я пытаюсь не сказать App Store...

КТ: Репозитория?

Маллинс: Да. Можно вообразить репозиторий с бесплатными обучающими программами, но могут быть и платные, и какая-то часть их цены будет идти на благотворительные цели. Было бы неплохо сделать что-нибудь в этом роде.

КТ: Как вы считаете, интерфейс с традиционным рабочим столом подходит для использования на телевизоре? Сидеть с клавиатурой на коленках неудобно, даже если клавиатура беспроводная. Почему бы не сделать интерфейс, подходящий для большого экрана?

Маллинс: В этом направлении кое-что делается. В частности, плату тестируют с разными видами телевизоров.

Брэдбери: Решение понадобится, только если окажется, что многие дети будут подключать Raspberry Pi к телевизору в гостиной.

Маллинс: Но современные ЖК-телевизоры не так плохи. Не знаю, сколько лет вам, но у меня в детстве был маленький домашний компьютер, который нужно было подключать к телевизору. Дети, которым девять-десять лет, привыкли заниматься разными вещами, лёжа на полу.

КТ: Конечно, у меня тоже был такой компьютер — клон ZX Spectrum.

Маллинс: Интересно, кстати, какие вещи нам позволяет сделать закон Мура и технический прогресс в целом. ZX Spectrum в Англии стоил 125 фунтов. Для ребёнка это немало. Теперь же мы можем продавать в тысячи раз более мощный компьютер, чем те машины, лишь за малую долю тех денег. Даже без учёта инфляции выходит на порядок дешевле! Кстати, наверняка появятся и SD-карты, позволяющие на Raspberry Pi эмулировать ZX Spectrum или Commodore 64. Плата даже достаточно миниатюрна, чтобы вставлять её в корпуса старых компьютеров.

КТ: Да, многие ностальгируют по старым машинам. К тому же для одного только ZX Spectrum есть что-то около 14 тысяч игр.

Маллинс: Вообще говоря, мы надеемся на все применения Raspberry Pi, о которых мы говорили: обучение детей программированию, возможность использовать его для любых экспериментов, в том числе для воссоздания старых компьютеров. Но главная цель для нас — это дать детям возможность познакомиться с компьютерами и сопутствующими им науками и действительно вникнуть в суть дела. Нужно всего лишь немного знаний, чтобы Raspberry Pi стал невероятно полезным творческим инструментом, играть с которым — одно удовольствие.

К оглавлению

Терралаб

Как производятся материнские платы

Олег Нечай

Опубликовано 02 июля 2012 года

Подавляющее большинство материнских плат для компьютеров во всём мире производится на острове Тайвань и в материковом Китае, там же в большинстве случаев разрабатывается и конструкция этих плат. Более того, даже эталонные конструкции («референсный дизайн») системных плат чаще всего создаются не в американских офисах, а всё там же, на Тайване, в непосредственной близости от фабрик, где эти платы будут выпускаться. В отличие, кстати, от видеокарт, конструированием которых занимаются исключительно штатные инженеры AMD и NVIDIA.

После утверждения эталонной конструкции системной платы, которую разработчики наборов системной логики рассылают своим партнёрам, в компаниях-производителях «материнок» начинается работа по созданию собственных моделей. Как правило, на базе чипсетов одного семейства или даже одного и того же набора микросхем проектируется три варианта плат: недорогой, для компьютеров среднего класса и высокопроизводительный для энтузиастов.

В зависимости от класса рисуется оптимальная разводка, подбирается конструкция стабилизатора питания (24-, 12- или 8-фазный), количество слотов расширения, набор дополнительных контроллеров, а также набор портов. Конкуренция на этом рынке чрезвычайно высока, поэтому на выбор дополнительного оснащения влияет не только мода, но и себестоимость. Кроме того, у каждого производителя плат есть собственные «фишки», которые он старается представить как конкурентное преимущество своей продукции: это и различные системы «разгона», и дублирование микросхем BIOS, и индикаторы POST-кодов, и кнопки включения и перезагрузки, и масса прочих «дополнительных удобств», не слишком востребованных при обычной работе за компьютером.

Однако некоторые фирменные технологии действительно дают преимущество в качестве и надёжности. К примеру, в системных платах Gigabyte между слоями печатной платы проложен двухграммовый слой меди, который позволяет отводить значительную часть тепла от микросхем процессора и чипсета, а также от стабилизатора напряжения. Разумеется, это несколько повышает себестоимость производства, однако благодаря внедрению такого слоя настолько снижается число возвратов, что с недавнего времени все материнские платы Gigabyte, независимо от класса, стали выпускаться по такой технологии.

Многие операции, например впаивание микросхем и других электронных компонентов, автоматизированы, но целый ряд действий осуществляется вручную: в частности, все слоты устанавливаются руками работников, точнее, юных работниц. Помимо аппаратного контроля качества существует и старый добрый визуальный контроль под гигантскими лупами с подсветкой.

Оптимизация производства на заводах по производству электронных плат чрезвычайно высока. Фактически предприятия не останавливаются ни на секунду: на Тайване обычно приняты три восьмичасовые рабочие смены, а в Китае не редкость и две двенадцатичасовые. При этом уровень зарплат рабочих на Тайване выше, чем в Китае, и более высокотехнологичные изделия обычно собираются на тайваньских заводах, даже если у той же фирмы есть фабрика на материковом Китае. Нередко фабричные комплексы на Тайване объединены с конструкторскими бюро, и на них обкатываются новые решения. Такие комплексы могут быть в кратчайшие сроки переналажены на выпуск какого-то другого типа продукции или аналогичной, но по изменённой технологии.

Для сборки электронных плат не требуется такая же «чистая комната», как, например, для литографии микросхем, достаточно соблюдения элементарных правил чистоты (спецодежда, перчатки, бахилы, маска). При работе обязательно ношение электростатических браслетов — без них можно случайно повредить сразу несколько микросхем. И, наконец, перед входом в рабочую зону вы должны пройти через шлюз «воздушный душ», сдувающий с одежды пылинки и мелкие частички, способные нарушить требуемый уровень чистоты в цехе.

Процесс изготовления материнской платы можно разделить на четыре основные стадии — поверхностного монтажа, ручной установки крупных DIP-элементов (то есть компонентов с «ножками»), тестирования и упаковки. Сами печатные платы поступают из специализированного цеха, причём этот цех может находиться в материковом Китае, а сборочные мощности — на Тайване. Большинство, в том числе и крупных фирм, заказывают «травление» (в кавычках, потому что сегодня это гораздо более сложный процесс, чем тридцать лет назад) плат сторонним компаниям, способным изготовить изделия требуемой многослойности и сложности разводки. Некоторые фирмы, например ECS, делают платы самостоятельно и выполняют заказы других производителей.

Многослойность печатной платы требуется прежде всего для того, чтобы бороться с перекрёстными помехами различных цепей и негативным влиянием компонентов друг на друга. Сегодня норма — 6 слоёв, не редкость и 8-10 слоёв, хотя ещё совсем недавно хватало четырёх: на нижнем и верхнем находились сигнальные цепи, а на внутренних — цепь питания и заземление. По такой же схеме выпускаются и платы с большим числом слоёв, хотя в них уже может быть несколько сигнальных слоёв и несколько слоёв с цепями питания. Встречается и такая экзотика, как платы, вообще не имеющие сигнальных линий на внешних поверхностях: все они запрятаны внутрь. Подобные решения применяются во встраиваемых системах с повышенными требованиями к безопасности: с них гораздо сложнее считать сведения о производимых операциях, чем с обычных плат, где сигнальные цепи обращены наружу.

Многослойные платы производятся из тонких двух- или однослойных плат, полученных традиционными способами (травления, гравировки и т.п.), которые прессуются в одну через препреги — прокладки из композитных материалов с полимерной пропиткой. Такой «бутерброд» запекается в печи, после чего осуществляется травление верхнего и нижнего сигнальных слоёв. В готовой и отмытой плате сверлятся отверстия с последующей металлизацией, после чего она покрывается защитным лаком — как правило, какого-то «фирменного» цвета, характерного для каждой марки.

На первом этапе сборки платы подаются в автомат, наносящий капельки горячего припоя в необходимых местах, после чего они поступают в аппарат-укладчик с запасом разных чипов, которые буквально выстреливаются с высочайшей скоростью (около десятой доли секунды) в печатную плату. Затем плата подаётся в специальную печь, снова расплавляющую припой, чтобы комплектующие надёжнее закрепились в своих местах.

После печи плата проходит сначала автоматизированный тест при помощи стробоскопа, определяющего правильность расположения компонентов, затем — тест электрических цепей, а потом и визуальный осмотр.

На втором этапе вручную добавляются более крупные DIP-компоненты с «ножками»: это слоты PCI, слоты для модулей памяти, а также все порты и разъёмы. Для закрепления этих компонентов плата помещается в машину для пайки волной припоя.

Затем на плату устанавливаются элементы системы охлаждения, после чего вновь следует аппаратное тестирование электрических цепей и визуальный осмотр.

Каждый из двух этапов сборки осуществляется на отдельных линиях, часто в отдельных цехах.

После собственно изготовления плата проходит сразу три заключительных теста. Первый тест — на полную функциональность: плата устанавливается на специальный стенд, и на ней собирается полноценная система. Компьютер запускается, и проверяются все заложенные конструкторами возможности, все порты и контроллеры. При необходимости осуществляется мелкий ремонт.

Второй тест — испытание на отказ, при котором каждый экземпляр в составе собранной работающей системы сначала подвергается нагреву до 45ºC, а затем охлаждается до -10ºC. Платы располагаются за специальным стеклом, и за ними можно наблюдать. Кроме того, все важнейшие электронные параметры контролируются на мониторах. Обычно для этого теста используются различные бенчмарки, серьёзно нагружающие систему, например свежие версии 3DMark. При этом может прогоняться несколько тестов с различными видеокартами разных производителей.

И, в очередной раз, все платы ждёт тщательный визуальный осмотр: человек способен обнаружить такие дефекты, которые не смогли выявить даже многочисленные тесты в сложнейших условиях.

Успешно прошедшие тестирование платы отправляются на упаковку, где для каждой платы собирается коробка, в которую помещается плата, различные аксессуары (рамка для портов, планки с дополнительными портами, реобасы для установки на лицевую панель системного блока и т.п.), а также диски с драйверами и бумажные руководства по установке. В конце коробка надёжно запечатывается в плёнку. Весь процесс от начала сборки до упаковки у крупнейших производителей занимает всего порядка пятнадцати минут.

К оглавлению

Колумнисты

Кафедра Ваннаха: Европейский лидер

Михаил Ваннах

Опубликовано 02 июля 2012 года

Европейский лидер – это не про дружины тех чужеземных состоятельных ребят, что катают по зелёным полям Малороссии и Привислянских губерний круглый мяч. Это – про более серьёзное дело. И – смеяться будете! – про нашу страну. Дело в том, что, по подсчётам аналитиков виргинской компании comScore, Россия вышла на первое место в Европе по размеру интернет-аудитории. Около 56 миллионов душ наших соотечественников (из тех, что старше пятнадцати лет) имеют доступ к Сети. (Более мелкие, кажется, осваивают её одновременно с искусством ходить, и сетевой френд для них намного более реален, нежели паренёк из соседнего подъезда, пообщаться с которым на детской площадке, плотно забитой машинами, крайне проблематично…)

Так вот, на конец первого квартала 2012 года Россия вышла по этому параметру на первое место в Европе, обойдя лидировавшую годом раньше Германию. Самую состоятельную страну в богатеньком Европейском Союзе. В мире отечественная интернет-аудитория — всего лишь пятая, уступая Китаю, Штатам, Японии и – на жалкую треть миллиона – Индии. По сравнению с территорией страны – результат скромный; по сравнению с объёмом ВВП – неплохой; по темпам «осетенения» – превосходный. Но ценен ли он чем-либо, кроме самого факта? Тешащего национальное самолюбие, униженное проделками греков, но, может, годного только для Пивной книги?

Политические бури ХХ века привили изрядной части населения нашей страны тоску по комфортной жизни маленьких уютных стран Европы. Этому же ещё сильней помогают усилия профессиональных патриотов прошлого и будущего, призывающих нести жертвы и затягивать пояса ради Всемирной Коммуны и Общего Счастья, ради Особого Пути и Мистической Цели. Понятно, что любой нормальный человек отторгнет то, что предполагает лишения прямо сейчас, а счастье — или потом, или вообще не в этой жизни. (Реальные достижения на пути в Светлое Завтра, будь оно в текущий момент коммунистическим или капиталистическим, достигались путём предложения объектов Ближнего Прицела – помещичью усадебку пограбить, барахлишко по-братски поделив; паёк ударника, а то и отрез ситца получить; хрущёвку перевести в собственность, в то время, пока другие прихватизируют нефтяные недра…) А ещё в насаждение пренебрежения к фактору размера включалась и вся мировая машина коммерческой мифологии.

Ну, вот что говорил о нашей стране Том Сойер-Эрронавт, совершая на борту управляемого воздушного шара путешествие за пределами Соединённых Штатов: «And look at Russia. It spreads all around and everywhere, and yet ain't no more important in this world than Rhode Island is, and hasn't got half as much in it that's worth saving». Ну, в пародии на Жюля Верна «Tom Sawyer Abroad», писанной в 1891 году, над Россией посмеяться было можно. Через три четверти века янки, уступавшим рынки японцам, проигрывавшим во Вьетнаме и горстями жующим успокоительное, ожидая прилёта русских ракет (откуда родом нынешняя «Нация прозака»), смеяться над чужой обширностью уже и не хотелось. Как нынче совсем не хочется посмеяться над многолюдностью Поднебесной…

Да и за три десятилетия до этого сам мистер Клеменс поучаствовал в кровавой потехе, называемой «Гражданская война». Пары недель, проведённых в стане Защитников Рабства (поразительно честно описанных в «The Private History of a Campaign That Failed»), ему хватило, чтобы понять, что в дни всеобщего героизма приятней предаться иным утехам и отправится с родственником, назначенцем Линкольна, на правительственную службу к врагам Старого Юга.

Столь причудливой траектории, описанной отнюдь не худшим гражданином Северо-Американских Соединённых Штатов, представляется достаточным для понимания того, что к идеалистическим мотивам освобождения рабов мотивы янки отношения не имели (хотя добрая книжка Бичер-Стоу и легенда Джона Брауна тамошней пропагандой попользованы были). Но и Воины Дикси тоже вряд ли сражались за своеобразие своей культуры… Всё было куда проще: янки хотели иметь обширный национальный рынок для своей обрабатывающей промышленности, бурно развивающейся в то время, вовлекая в производственный процесс и иммигрантов, и выходцев из сельских мест. Правда, по качеству и цене многие изделия Новой Англии не могли соперничать с общепризнанной Мастерской Мира – Англией. Но южане весьма рентабельно производили превосходный экспортный продукт – хлопок… Без проблем реализуемый на тогдашних товарных биржах. И за свои хлопкодоллары джентльмены-плантаторы хотели получать всё самое лучшее. С ними солидаризировалась и та White Trash, в чьих семьях не было даже двух рабов, но до кого всё равно добирались ручейки и капельки хлопкового изобилия.

Так что шесть миллионов белых южан (ещё там жило три миллиона рабов) целых четыре года сопротивлялись 22 миллионам северян. (Переведённая на военное производство индустрия Севера осилила, в конце концов, Юг, который с помощью «прорывателей блокады» снабжали Англия и Бельгия; ну а закупки оружия янки помогли Таможенному союзу развить военную промышленность будущей Германской империи, но это уже другая история…) Вот когда люди уже ясно понимали, какое значение имеет, с одной стороны, размер внутреннего рынка, а с другой – доступ к рынку мировому. Причём понимание это были готовы оплачивать кровью, да столь рьяно, что в Гражданской погибло 650 тысяч американцев. А это больше, чем США потеряли во всех войнах ХХ века.

Так что отмеченный выше размер российского интернет-рынка превращается в одно из важнейших конкурентных преимуществ и нашей страны, и каждого её гражданина. Причём преимущество это – создано вновь. Это не «наследственное ядерное оружие» ((с) Френк Херберт), обеспечивающее постоянное членство в Совете Безопасности. Это не сырьевые ресурсы, унаследованные от казаков-первопроходцев; разведанные и обустроенные в индустриальную эпоху. Это – новая сущность. (Правда, пока, в отличие от сырьевого комплекса, не приносящая существенных экспортных доходов…) Позволяющая решать актуальные для общества задачи.

Начнём с самого повседневного. С «отоваривания». Уровень потребительских цен в нашей стране катастрофически высок. Высок даже в абсолютных цифрах, а не в сравнении с доходами населения. Высок даже по сравнению с Европой (с её удушающе высокими налогами – некоторые сорта немецких машин, которые у нас можно купить дешевле, чем в ФРГ, сугубое исключение…). А вот сетевая торговля позволяет приобретать товары дешевле – минимизируя траекторию между производителем и потребителем. Меньшая цена – первый плюс, более высокое качество жизни при фиксированных доходах.

Второй плюс – преодоление регионального неравенства. Совсем недавно торговец, желавший создать рентабельный бизнес, мог рассчитывать на это только в крупном городе. В мелком нет должного платёжеспособного спроса. А вот тут наблюдается, что большое количество жителей губернского города закупает бытовую технику в интернет-магазине, организованном жителями соседнего небольшого городка и распространившем деятельность на несколько областей. Нужен-то энергичный предприниматель, грамотный компьютерщик и должное количество элементарно работящих и дисциплинированных сотрудников в обработке заказов и доставке. Логистика куда эффективней, чем у столичных интернет-магазинов (поглядите, как забиты уже не улицы Первопрестольной, а Кольцевая).

Используются провинциальные склады, которые намного дешевле сараев у МКАДа, где недавно ещё было целесообразно покупать всё и вся. Нет дорогостоящих столичных офисов с высокооплачиваемыми столичными сотрудниками… В результате — очень заметная разница в ценах, да и приемлемый ассортимент для потребителей, и доступ к возможности ведения эффективного бизнеса за пределами Нерезиновой.

Третий плюс – некоторая минимизация образовательного неравенства. Именно – некоторая! Живого общения в школе с отобранными по желанию и способности учиться сверстниками, ничего не заменит (недаром в странах Первого мира наличие школы с высоким уровнем подготовки – один из факторов, определяющих цену жилья). И шестизначные суммы, взимаемые за обучения лучшими университетами, – плата за возможность социализации в конкретной среде имущих.

Но вот парень, выучивший живой американский на бесплатных курсах у миссионеров в белых рубашечках и с ремешком сумки через грудь, имеет возможность слушать (опять-таки бесплатно) лекции по компьютерным дисциплинам из Бостона и бесплатно сдать на сертификаты, обеспечивающие квалифицированную и нормально оплачиваемую работу. Об уровне подготовки в местном университете, в котором он числился и где заметная часть студентов бюджетного отделения не умеет решать квадратные уравнения (встарь доступные завзятому троечнику, выпихиваемому в «ремеслуху» под облегчённые вздохи всего педагогического коллектива), говорить излишне.

Ну и научная популяризация. То, дело с чем в нашей стране обстоит неважно. Проиллюстрируем это на скучном языке цифр. «Живописная астрономия» Фламмариона в конце позапрошлого века разошлась за два года по Российской империи в трёх тысячах экземпляров. Потом — индустриализация, сопровождающаяся просветительским проектом. «Вселенная, жизнь, разум» Шкловского, 1973-й год, 3-е издание, 60 000 экземпляров. «Сокровища звёздного неба» Зигеля, 1976-й год, тоже 3-е издание, но тираж – 80 000 экземпляров. Первое издание Маленькой энциклопедии (была такая издательская серия) «Физика космоса» – 1976 год, 50 000 экземпляров. И – в двадцать первом веке «Вселенная» писателя Громова и астрофизика Малиновского – тираж опять как у Фламмариона, три тысячи копий…

Аудитория русской Сети сегодня даёт возможность обратиться к источникам знаний — скажем, к Российской Астрономической Сети, куда большему числу людей, чем даже былая сеть библиотек. (Воспользоваться этим или понюхать клея, который, в отличие от кодеина, продаётся свободно, – выбор каждого.) И главное — это всё сделано обычным ИТ-бизнесом в процессе нормального, чисто рыночного функционирования, без заклинаний о поддержке мелкого бизнеса и мантр о необходимости помощи образованию.

К оглавлению

Василий Щепетнёв: Честь пикейного жилета

Василий Щепетнев

Опубликовано 03 июля 2012 года

Я как-то писал о людях в пикейных жилетах. В декабре десятого. И теперь задался вопросом: многое ль изменилось за полтора года?

Оглянулся и вижу: многое. За полтора года похолодало, лёд на пруду стал толще, правила туманнее, а соломки, чтобы подстелить, на полях нет. Растащили соломку проворные люди. Политика в России всегда была уделом избранных. Тех, кто поднялся выше серебристых облаков. С небес избранным открывается истина, они видят далеко, на много поколений вперёд. Нам, смертным, понять суть их решений столь же сложно, как первоклашке разобраться в биноме Ньютона. Пытайся не пытайся – одно.

Но мы всё-таки пытаемся. Не потому, что мечтаем повлиять на политику, куда нам. Просто надеемся угадать, что следует делать сегодня, чтобы дожить до дня завтрашнего. Ведь на погоду мы тоже влиять не способны, однако интересуемся. На дождик зонтик возьмём, на снег лыжи, а на град — примочку от синяков.

Впрочем, и мечтаем тоже – повлиять. Начитавшись подрывной литературы, впадаем в ажитацию и начинаем полагать, будто и от нас зависит то, кто возглавит сборную страны по футболу или поедет на конкурс Евровидения. В самом деле, разве не написано в третьей статье Конституции, что народ является единственным источником власти и осуществляет свою власть непосредственно? Можно и через органы государственной власти, но это отнюдь не обязательно.

Вот порой и мечтаешь – осуществить непосредственно. А как?

Нужно посоветоваться, определиться, размежеваться и объединиться. Один человек – молекула, несогласованные усилия ста миллионов одиночек сродни школьной демонстрации броуновского движения, когда частица туши бестолково кружится в капле воды.

Тут и проявляется разница между людьми обыкновенными и людьми избранными. Избранные люди устраивают свои дела так, что на поверхности пруда жизни тишь да гладь, венецианское зеркало, а опусти в воду палец – глядишь, всю руку потеряешь. Или целиком пропадёшь. А люди обыкновенные поднимут шум на весь мир, волны в полнеба, со дна всплывает ил, обломки кораблей, старые скелеты – а толку никакого. Разве из взбаламученной среды пара-тройка заводил переберётся в стан избранных, и то вряд ли.

Шумим, братец, шумим, говорил незабвенный Репетилов. Шумим, а толку никакого. И потому герои уже Салтыкова-Щедрина вместо того, чтобы шуметь, решают годить. Сидеть тихо, гулять только парами или поодиночке, посторонних материй не касаться, а если говорить, то лишь об водке и ветчине. И то без растекания, не спрашивая, кто растил свинью, из которой получилась ветчина, да почему он со свиньёй расстался. Похвально угождать начальству, а в его отсутствие — квартальному надзирателю.

Впрочем, ни у литературных героев, ни у реальных людей в девятнадцатом веке не было конституции. И потому заполучить её, конституцию, казалось делом важнейшим и даже окончательным. Будет конституция — и всё уладится самым понятным образом.

Но и после обретения конституции счастье не пришло. После короткого периода митингов и мандатов пруд вновь стал гладким, более того – покрылся льдом.

Вместо размышлений и разглагольствования о политике пришло время политического программирования. Вбивались чёткие определения, заучивались целые блоки, и при малейшем сигнале срабатывал условный рефлекс: выдать на-гора последнюю передовицу «Правды». Помните, в «Двенадцати стульях» открывается трамвайное движение, люди, причастные к этому, пытаются сказать что-нибудь своё, незатасканное, но всё сбиваются на лекцию о международном положении. Рефлекс.

Со временем лёд становился толще и крепче, без ледокола не взломаешь, но ледоколы в наш пруд не спешат. Политика как предмет обсуждения для передового советского человека исчезла совершенно. Партия сказала – комсомол ответил «Есть». Этого лозунга не только не стыдились – им гордились. Чего болтать, нужно выполнять приказ. И только люди прошлого, пикейные жилеты, наперекор времени продолжали рассуждать о Лиге Наций, Бриане и Деладье.

Всё было в рамках регламента. На демонстрации ходили стройными колоннами – школьники, студенты, служащие, рабочие и колхозники, всяк со своим коллективом под предводительством директора, бригадира или парторга. На общих и партийных собраниях, если спускали из райкома задание, по установленному шаблону клеймили американскую военщину и требовали освободить Анжелу Дэвис, а если задание не спускали, то не клеймили и не требовали. Собственно, суть была не в том, чтобы Анжела Дэвис непременно оказалась на свободе. Главное – показать, что народ послушен рулевому. Опять же лозунга «Партия – наш рулевой» нисколько не стыдились, напротив, развешивали его на видных местах в художественном исполнении.

И в девятнадцатом, и в двадцатом, и теперь уже в двадцать первом веке основным препятствием для осмысленного, самостоятельного и добровольного участия в политике было сомнение: а вправе ли я? Вправе ли спрашивать с власти отчёт и гнать власть в случае, если отчёт неудовлетворителен? Или наша обязанность относиться к власти как к барину, которого за каждое благодеяние нужно непременно благодарить, кланяясь в ножки и пуская слёзы умиления?

Политика – удел свободных людей, но свободны ли мы? Вот в чём вопрос. Думаю, что совершенно свободных людей, свободных от рождения, мало. Процентов пять. Но и совершенных рабов вряд ли больше. Остальные располагаются в диапазоне от «почти свободный» до «почти раб», и, помимо причин внутренних, прежде всего мироощущения, место на линейке определяется и причинами внешними, давлением среды. Ведь быть рабом у доброго, справедливого хозяина соблазнительно.

Разве плохая штука – положение, когда хозяин отвечает за всё, а холоп отвечает на заботу бурными, продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию? А что посекут иногда, так отчего ж не посечь, если за дело? У нас зря не секут! Свободный человек смотрит на власть трезво, раб же восторженно, со слезами в голосе хвалит хозяина нового, а на старого испражняется, если на то будет прямой приказ или хотя бы благосклонный намёк.

Что, собственно, мы помним о митингах семнадцатого года? Записи и воспоминания очевидцев и участников не то чтобы скудны, скорее, они тенденциозны. Запоминалось то, что казалось главным: крупные люди, звонкие лозунги. Сегодня иное. Сегодня митингуют в сети, и мнения можно сохранить – и, предполагаю, сохраняют. Потомки, возможно, будут удивляться причинам, вызывавшим бурные свары.

Вот прежде дебатировали по более важным вопросам, одно дело Дрейфуса чего стоит. Измена, расследование, суд, заключение, письмо Золя, преследования сторонников капитана Дрейфуса, самоубийство Анри, отставка Кавеньяка и так далее и тому подобное. Ладно, Франция, но ведь и в России кипели страсти, и какие страсти. Чехов из-за Дрейфуса с Сувориным разошёлся, а ведь как дружили, как дружили...

А сейчас… Нет, я не завсегдатай политических форумов, напротив, более всего я стараюсь годить. Севрюжатина с хреном есть мой идеал, но согласен и на ветчину с тем же хреном. Однако уберечься от политики трудно, даже невозможно. Начнёшь смотреть комментарии к самой, казалось бы, безобидной заметке о качестве российского хрена – и погружаешься в бездну. Оказывается, и помидоры, и огурцы, и тот же хрен теперь оттуда, из Вьетнама. Сразу вспоминаются страшные дефолианты, коими американская военщина травила вьетнамские поля, леса и реки. Теперь посредством выращенных на тех полях хрена и огурцов нас травят, вот и политика.

Или хочется узнать график отключения воды (у нас воду летом планово отключают дня на два, профилактика и ремонт). Заходишь на городской портал – и здесь политика. Если в кране нет воды… Наконец, пытаешься разобраться в новом приказе о порядке выдачи больничных листов – а тут такое кипение, просто вулкан. Двухминутки ненависти Оруэлла предстают невинным занятием, детский сад для тихих детишек. И стоит побыть в атмосфере вулкана чуть больше мгновения, как закипаешь сам.

Люди начинают делиться на своих и врагов. Враги, как один, идиоты или тролли. Первых стараешься переубедить, вторых же мечтаешь просто расстрелять. Не иначе как наймиты злобных сил, норовящие пролезть без мыла, обосноваться и строить свои трольчатни. Им ещё за это платят, знаю наверное! Ух!

И лишь остыв, понимаешь, что если и имеет смысл интернет-пря, то смысл этот заключается в переводе ментальной энергии в тепловую, и только. Но тепло это никого не греет, а лишь иссушает.

Всё-таки у пикейных жилетов большое преимущество перед обитателями сети. Общаются на «вы», носят белые жилеты, крахмальные воротнички, голову покрывают шляпами «канотье». В этом есть стиль, а, учитывая окружение, даже мужество. Говорить, что Бриан – голова, Бенеш – голова и даже Сноуден – голова, когда вокруг истово поклоняются совсем иному существу, дорогого стоит.

К оглавлению

Дмитрий Шабанов: Судьба точек роста в системе декоративного образования

Дмитрий Шабанов

Опубликовано 05 июля 2012 года

Ф-ф-ф-у-у-у-х! Учебная практика на биостанции, где я провёл последний месяц, закончилась. Прощальный момент был таков: начальник практики сфотографировал два автобуса, увозившие студентов в город, чтобы убедиться: таки уехали! В автобусах сидело большинство из 130 проходивших практику студентов; ещё за кем-то приехали на персональных машинах родители, ещё кто-то отпросился и уехал сам. Многие отбыли в слезах — не хотели уезжать. Некоторые отчаливали в обиде: на практике их лишали привычного комфорта, забивали головы никому не нужными растениями и животными, а под конец ещё и оскорбили, оценив ниже, чем тех, кто работал с душой.

Когда собираются выпускники, закончившие наш факультет 10-20-30-40 лет назад, больше всего они вспоминают практику на биостанции. Это наша гордость; вероятно, наша биостанция — лучшая в стране. В черезследующем году ей будет 100 лет; в одной из своих колонок я рассказывал кое-что об её создании. В последние годы практика изменилась; некое представление о её нынешнем характере можно получить по этому фотоотчёту.

И успехи, и неудачи на этой практике проявились особенно ярко. С одной стороны, по её результатам я ожидаю пару статей в научных журналах (в авторах на первых позициях — студенты, в конце — преподаватели) и не менее десятка добротных студенческих работ рангом пониже. С другой — некоторые студенты выпали из общей работы. В местах отдыха широких масс появились оскорбительные надписи о моей персоне; кто-то, вероятно, пожалуется на низкие оценки и притеснения с моей стороны по начальству (пожалуйста-пожалуйста, весьма полезная процедура). Но главная проблема, которая меня беспокоит, — не недовольство бездельников.

Мое беспокойство связано со студентами, охотно принимавшими предлагаемые правила игры. Они сидели по ночам в учебной лаборатории, с энтузиазмом делали доклады, сейчас готовят свои первые научные публикации. Проблема в том, что всё это, по большому счёту, не нужно никому, кроме них самих. Сегодня они реализуют ценности, которые им привили в их семьях, ведутся на подначки преподавателей, зарабатывают красные дипломы, пишут статьи. А что завтра?

Я убеждён, что качественное университетское образование можно получить, лишь занимаясь исследовательской деятельностью. Но мой взгляд — взгляд человека, находящегося в системе образования на определённом месте. Если она является единым целым, работа её частей должна определяться целеполаганием всей системы. И каково же оно?

Давайте я попытаюсь понять, какие цели реально решает система высшего образования. Да-да, я говорю о ситуации в Украине. Российские читатели могут радоваться — в их стране всё, типа, иначе.

Итак, задачи:

зарабатывание денег на оказании платных услуг;

снабжение широких масс дипломами, якобы дающими право заниматься определённой деятельностью;

обеспечение званиями докторов-профессоров, а также научными пенсиями элиты нашего государства;

удержание в состоянии приемлемой стабильности избыточно грамотной части общества;

получение достойными персонами выгоды от финансирования государством различных реформ;

политическая капитализация деятелей, призывающих кардинально улучшить работу системы;

усыпление электората разговорами о том, что государство заботится о будущем;

реализация карьерных и ценностных устремлений людей, находящихся внутри системы (это, к примеру, мой случай).

Предоставление отдельным гражданам возможности получить для себя или для своих детей то, что они по старой памяти считают настоящим образованием, как мне кажется, не является целью системы. Получается — и ладно, нет — не беда.

Почему я выделил именно такие задачи? По характеру совершаемых действий можно заключить, какой параметр пытались ими оптимизировать. Неважно, если нам говорят, что реформы образования нацелены на превращение страны в мирового научно-технологического лидера. Важно то, что на реформы выделяются деньги и после этого процесс останавливается. Значит, реальные цели выполняются именно фактом выделения денег. А все светлые слова в телевизоре лишь суггестировали обывателей.

Итак, высшее образование в нашей стране носит декоративный характер. Управляя им, государство не решает важных для всего социума задач. Оно удовлетворяет интересы отдельных групп, прежде всего — чиновников, в меньшей мере — работников самой системы образования.

Оценить соцзаказ на качественное образование можно, установив, насколько оно повышает стоимость человека на рынке труда. О, парадокс! В большинстве случаев образование не повышает, а снижает «цену» человека. Выпускник мединститута, после долгих лет обучения и ординатуры, стоит меньше, чем нулевый выпускник школы, устраивающийся кассиром в супермаркете. А как может работать целая отрасль, которая производит отрицательный продукт? Как-то так и работает...

Конечно, есть обстоятельства, которые усложняют простую ситуацию, описанную в предыдущем абзаце. Дело в том, что некоторые супермаркеты предпочитают усаживать на кассы, к примеру, выпускников мединститутов и университетов. Но при этом работодателей интересует не результат образования, а наличие корочки, показывающей, что они имеют дело не с бросовым человеческим материалом. Чтобы удовлетворить такой запрос, система образования должна существовать, но не обязательно должна существенно изменять обучающихся — она может быть декоративной.

Может, самым простым решением проблемы высшего образования (и науки заодно) стала бы ликвидация всей неэффективной системы? К счастью, такое решение не примут. Наше общество, не уважая учёность, привыкло думать, что учиться всё-таки надо. Многие родители хотят, чтобы их дети получали высшее образование, даже если не связывают с ним грядущие жизненные перспективы своих чад. Итак, пусть система высшего образования и науки существует как-нибудь, защищая державу от социальных взрывов и создавая экологические ниши для отдельных граждан.

Что следует из этого для меня как работника этой системы? И на практике, и в стенах университета я подталкиваю лучших студентов заниматься наукой. Это занятие, если отдаться ему всерьёз, изрядно меняет людей. Занятия наукой начинаются в рамках учёбы. На первых этапах это всякие работы наподобие курсовых, потом дипломы. Высокие оценки, участие в конференциях и выход публикаций из печати — те пряники, которые мотивируют амбициозных студентов. Но после торжественного шествия в средневековых магистерских шапочках большая часть выпускников столкнётся с тем, что их умение заниматься наукой никому в этой стране не нужно.

Кто-то останется в аспирантуре. Несколько лет на голодном пайке, постепенное движение к защите. Диссертация, а потом... Для большинства — или отъезд за границу, или погружение в рутину. Часть останется работать в тех же вузах, воспроизводя систему.

Несколько из моих дипломников работают за рубежом — в Европе да Америке. Успешны. Нередко помогают. Временами огорчают. Я говорю о ситуациях, когда во время визита на историческую родину они начинают объяснять, что здесь заниматься ничем невозможно и наука имеет смысл только в развитых странах. Один из моих бывших дипломников внушал дипломникам нынешним, что вся их работа в этой стране не имеет смысла. Мы поссорились. Мне кажется, он подрывал основу для той деятельности, которая приготовила его самого к научным успехам в «нормальных» странах. Он считает, что я защищаю архаичный и бессмысленный способ действий.

Почему же я продолжаю провоцировать лучших из студентов заниматься наукой? Поскольку наша система образования существует на развалинах советской системы, в ней сохранились осколки с приличными традициями. Для части наших граждан качественное образование и высокий уровень интеллектуальной жизни остаются важными приоритетами. Даже тенденция снижения доходов с ростом уровня образования не смогла искоренить эти приоритеты! Одно дело — разваливающаяся система образования, другое — наш факультет в университете. Общие болезни отражаются и на нём, но жизнь на нём продолжается.

Это не пустая похвальба. От наших студентов приходится слышать, как их приятелей из других вузов удивляют рассказы о реалиях нашей студенческой жизни. Неужто выставление экзамена не превращается в поборы? Неужели в дипломной работе студент должен получить новые результаты, а не повторить или сымитировать что-то, что повторяли и имитировали ряды его предшественников? Я уже писал кое-что об этом.

Поддерживает ли держава наш университет и факультет? Почти нет — примерно настолько же, насколько и конторы Никанора, торгующие дипломами по сходной цене. Ну и что, что в мировом рейтинге научной эффективности наш университет — лучший в Украине? Среди российских вузов его опережают лишь Московский, Санкт-Петербургский и Новосибирский университеты. Маленькие конторки, борющиеся за место под солнцем, с готовностью выполняют любые чиновничьи пожелания (и иногда получают какие-то преференции взамен). Роль сильного университета совсем не столь уж сладка...

Ладно, не буду говорить обо всём университете. Студент, занявшийся наукой, вольётся в одну из рабочих групп (может, состоящую из него и его руководителя, а может, и из целой лаборатории). Повод моей основной заботы — наша рабочая группа. Её состав — два человека со степенями, ещё два — на грани их получения. Кто-то начинает работу над диссертацией, кто-то делает диплом. Помогают друг другу, поддерживая азарт от работы. Она не уникальное явление — я сотрудничаю ещё с несколькими подобными группами, и на нашем факультете, и на других. Как обозначить такие островки жизни? Назову их точками роста.

Что станется с ними в будущем? Они не могут находиться в законсервированном состоянии, они или растут, или умирают. А что нужно для сохранения и развития точек роста? Вот неполный перечень:

подходящие социальные рамки: хотя бы минимальное финансирование учебной и научной деятельности, дающее ставки ключевым работникам;

амбициозная молодёжь, стремящаяся к росту (ключевые достижения, диссертации и т.п.);

приток работоспособных студентов, из которых некоторые отдадут такой точке несколько лет своей работы, а лучшие — и всю свою жизнь;

доступ к современной (часто — весьма дорогой) технике;

много везения.

Сочетаются ли эти условия с задачами, которые решает система образования? Слабо. Да, карьерные стремления; да, минимальная социальная стабильность... О росте таких групп никто думать не будет, это — их собственная забота. Но они же не могут вытянуть всё сами! Из школы должны приходить способные и мотивированные студенты. Научная молодёжь должна иметь возможность работать, не вливаясь в ряды нищих или монахов. Условия для работы в стране не должны превращать возвращение из зарубежной стажировки в профессиональное самоубийство. Руководители должны так крепко стоять на ногах, чтобы не бояться роста своих преемников. Напоминает фантастику?.. А с учётом продолжающегося разрушения школьного образования и демотивирования высшего?

Может, я неправильно ограничил понятие точек роста отдельными рабочими группами? Учебная практика, о которой я сейчас говорил (и коллектив, который её проводит), — тоже точка роста. И, как другие точки роста, она будет или развиваться, или деградировать.

Я не знаю, что будет дальше. Пока — подталкиваю талантливых студентов на тот путь, который превратит большинство из них или в эмигрантов, или в лишних людей. В общем, делаю это, идя навстречу их пожеланиям. Стараюсь не морочить им голову, называть вещи своими именами...

Очень хочется, чтобы пошедшие по этому пути не пожалели о своём выборе со временем. Интересно, что я могу сделать для этого?

К оглавлению

Дмитрий Вибе: Лунная астрономия

Дмитрий Вибе

Опубликовано 06 июля 2012 года

Астрономические наблюдения с поверхности Земли связаны с многочисленными ограничениями. Очевидно препятствие в виде атмосферы, которое начинается с погоды и заканчивается принципиальной недоступностью значительной части электромагнитного спектра. Помимо него, приходится считаться также с короткой длительностью ночи и со всё возрастающим напором техногенных помех — засветкой неба, радиошумом и пр.

С этой точки зрения привлекательной альтернативой издавна казалась Луна. Вспомните старую фантастику: как ни попадётся в ней лунная база, так обязательно там есть астроном, который рассказывает главному герою о прелестях лунных наблюдений с вечно чистым небом и отсутствием ограничений по диапазонам. В нашем официальном отечественном проекте «Принципы построения долгофункционирующих лунных поселений» обязательной частью лунной базы была астрономическая обсерватория.

На практике, естественно, всё не так просто и прямолинейно. Во время экспедиции «Аполлон-16» астронавты устанавливали на Луне небольшой 3-дюймовый позолоченный телескоп для наблюдений в УФ-диапазоне (от 500 до 1600 ангстрем) и получили на нём около двух сотен снимков разных объектов (в том числе, Земли). Но это была, скорее, демонстрация возможности, чем реальная наблюдательная программа. Никакого значимого следа в науке этот инструмент не оставил, войдя в историю лишь как первый и единственный (пока) телескоп, работавший на поверхности Луны.

Настоящим окном в ультрафиолетовый диапазон и в другие невидимые с Земли диапазоны стали другие инструменты, не требующие ни твёрдой поверхности, ни присутствия наблюдателя. В те годы, когда рождались мечты о лунных городах, возможность качественных наблюдений из пустого пространства не казалась очевидной. Однако за десятилетия космической эры вне пределов земной атмосферы поработали уже многие десятки телескопов, благодаря которым в наблюдаемом спектре практически не осталось лакун. Развитие технологий позволяет делать их всё сложнее, размещать всё дальше от Земли, проводя длительные непрерывные наблюдения. Так что ни атмосфера, ни ограниченная длительность ночи принципиальными препятствиями более не являются.

Разумеется, у космических обсерваторий по-прежнему есть масса ограничений по сравнению с наземными. Основные из них — невозможность ремонта и модернизации, ограничения на размер инструмента и объём передаваемых с него данных, наконец, существенно более высокая стоимость. Единственный инструмент, в котором была решена первая проблема, — «Хаббл» — из-за этого кардинально проиграл по последнему пункту.

Однако установка аналогичного автоматического телескопа на Луне ни одну из этих проблем не решит. Размер инструмента ограничен не местом размещения, а габаритами ракет-носителей. Долететь до лунной обсерватории, чтобы починить телескоп или обновить его оборудование, будет сложнее, чем слетать к «Хабблу». О стоимости же всего этого удовольствия даже подумать страшно.

При этом на Луне есть ещё, как минимум, одна проблема, которой нет у инструментов в открытом космосе, — пыль, о пронырливости которой позволяют судить откровенно грязные скафандры американских астронавтов. Правда, сторонники лунных обсерваторий утверждают, что помеха со стороны пыли сильно преувеличена: в частности, уголковые отражатели, оставленные на Луне астронавтами, и по сей день исправно работают, а значит, запылились незначительно. Однако, если говорить не о продвинутом катафоте, а о сложном точном оптическом приборе, к тому же с подвижными частями, характеристика «незначительно запылился» может оказаться неприемлемой. Конечно, проблему пыли можно решить, но решение увеличит цену обсерватории, и без того космическую.

Ситуация станет иной, когда на Луне действительно появится постоянно действующая обитаемая база. Её сотрудники и пыль с телескопа сметут, и чемодан DVD-дисков с данными наблюдений с оказией на Землю отправят. У такой обсерватории будет значительное моральное преимущество по сравнению с автоматическими инструментами в открытом космосе. Несмотря на все предосторожности, запуск чего бы то ни было в космос остаётся лотереей. Представляете: вы в течение многих лет, а то и десятилетий, разрабатываете телескоп, выбиваете на него деньги, сражаетесь с промышленностью, чтобы она сделала именно то, что нужно, а потом телескоп улетает в космос и не работает. Для космического телескопа это крах, а на Луне к нему просто сбегает техник и прикрутит отошедшую клемму. Если в данный момент ремонт будет невозможен, телескоп можно будет законсервировать и вернуться к нему позже. Затраты же на работу обсерватории в любом случае потеряются на фоне затрат на создание и эксплуатацию базы. Плюс к этому решаются проблемы с калибровкой, с ограниченным запасом охладителя на ИК-инструментах... Эх, мечта!

Но произойдёт это очень не скоро. Пока же имеет смысл говорить только о наблюдениях, которые принципиально можно провести только с поверхности Луны и за «разумные» деньги. Здесь наиболее популярный обсуждаемый вариант — радиотелескоп сверхдлинноволнового диапазона, похожий на LOFAR. Одной из основных его задач могли бы стать наблюдения линии водорода (21 см), сдвинутой красным смещением в область метровых волн. Современные космологические модели предсказывают для этого излучения, родившегося примерно между эпохами рекомбинации и реионизации, определённые свойства, которые можно проверить только при помощи лунного телескопа.

Другая важная задача для того же инструмента — наблюдения Солнца, точнее зоны ускорения частиц солнечного ветра, откуда также исходит длинноволновое радиоизлучение. Наблюдения с поверхности Земли в этом диапазоне (десятки мегагерц и менее) либо затруднены, либо вообще невозможны — мешают ионосфера и различные помехи как природного, так и технического характера. Самым радиоспокойным местом в Солнечной системе оказывается закрытая от земных помех обратная сторона Луны, где можно было бы разместить обширный массив антенн. В одном из проектов их предлагается крепить на полимерные ленты, доставлять на Луну в рулонах, а там разворачивать либо при помощи астронавтов, либо при помощи роботов.

Система, конечно, тоже очень сложная, поскольку потребует работ на большой площади (единицы и десятки квадратных километров), организации передачи данных между всеми антеннами и базовой станцией, а также с базовой станции на Землю. Расположение на дальней — невидимой — стороне Луны означает необходимость ретрансляционного спутника. Однако у системы есть важное преимущество: её можно разворачивать поэтапно, добавляя новые модули. Модуль-прототип ROLSS предлагается использовать для наблюдений Солнца, а затем на основе аналогичных модулей строить систему DALI для космологических наблюдений. Авторы проекта полагают, что первый модуль мог бы начать работу уже лет через десять. Но, конечно, всё будет зависеть от финансирования.

А перспективы у него пока не слишком радужные. В Штатах как будто бы сохраняется формальный интерес к проблеме: проводятся совещания, публикуются статьи, выделяются небольшие средства на разработку концепций лунных телескопов. Однако ни одна из этих концепций не превратилась пока хоть во что-нибудь более осязаемое. Примечательный факт: на конференции Американского астрономического общества, прошедшей в июне 2012 года, было организовано мини-совещание с гордым названием «New horizons for science from the Moon». На нём больше докладов было про наземные и космические проекты...

В общем, надежда как всегда на китайцев. Благодаря им на Луне вскоре может появиться второй телескоп! На борту спускаемого аппарата «Чанъэ-3» будет установлен 15-сантиметровый ультрафиолетовый телескоп LUT (Lunar-based Ultraviolet Telescope)! Возможно, наблюдения на нём окажутся столь успешными, что другим космическим державам станет стыдно, и они начнут относиться к лунной астрономии с большим пиететом. Странно при этом, что у многих представителей астрономического сообщества (если судить по разным публичным высказываниям) идея лунной обсерватории вызывает скорее критику, чем одобрение…

К оглавлению

Голубятня-Онлайн

Голубятня: Про одного битого зелёного слоника

Сергей Голубицкий

Опубликовано 03 июля 2012 года

«За одного битого двух небитых дают»

Народная мудрость

Об Evernote я писал в Голубятнях много-много-много раз. Всякий раз, как хочется надеяться, по делу. Изначально программа являла собой перспективную альтернативу Wjjsoft MyBase и плеяды подобных клонов, которые в совокупности отрабатывали классический трехоконный интерфейс информационного менеджера.

Evernote в первичной инкарнации демонстрировал совершенно оригинальную, непривычную, однако же маняющую концепцию работы с множественными мелкими информационными блоками (картинки, вырезки веб-страничек, текстовые документы, линки и т.п.): вместо многоуровневой древовидной классики калифорнийско-российская разработка предлагала хронологическую ленту!

К великому сожалению у меня не сохранился скриншот той самой первой Evernote, поэтому музейной ностальгии ради буду очень признателен, если кто из читателей восполнит пробел и пришлет картинку. Как бы там ни было, после достаточно интенсивного тестирования я Evernote из компьютера удалил и вернулся к привычной MyBase.

На какое-то время программа совершенно исчезла с радаров регулярных обновлений: как оказалось, разработчики серьезно химичили с глобальным позиционированием своего детища. В конце концов Evernote определился и сделал ставку на облачное будущее компьютерной жизни. В 2008 году программа вернулась на рынок в совершенно измененной инкарнации: серверного хранилища пользовательской информации, да к тому же в веб-интерфейсом! Скриншот этой второй инкарнации у меня сохранился, потому что был опубликован в Голубятне «Глоток свободы на глубине двух метров»:

Переосмысление концепции оказалось столь радикальным, что я в свое время категорически отказался ее принять. Причем по причинам, которые сегодня мне кажутся смехотворными: «Индивидуальная база пользователя хранится в Evernote на сервере разработчика. Именно этого откровения оказалось достаточно, чтобы безоговорочно удалить Evernote с моего SZ650N: хранение личной информации у доброго дяди Васи или дяди Джорджа для меня неприемлемо на физиологическом уровне. Может, конечно, я перезанимался конспирологией, но надеюсь в моей позиции есть и толика объективного здравого смысла — представьте себе ситуацию: вы путешествуете по вебу, задерживаетесь на привлекающих ваше внимание страницах, читаете заметки, создаете комментарии, а затем весь этот информационный массив, зеркально отражающий полный спектр ваших интересов, отправляете в базу данных, которая хранится неизвестно где и неизвестно для каких целей!»

К счастью моя паранойя длилась не больше года: осенью 2009-го я окончательно перешел на платформу Mac OS X, в которой, как известно, облачная концепция (тогда еще — CloudMe) лежит в основе всей системы синхронизации данных между iГаджетами. Понимание ничтожности собственной персоны и собственной информации пришло одновременно с ощущением удовольствия и благодарности за работу на компьютере, в которой все ориентировано на нужды пользователя, а не самого компьютера.

К великой моей радости в мире Надкусана Evernote оказался с самого начала на высоком уровне популярности, гораздо более высоком, чем среди форточников. Я установил клиентскую программу, созданную специально для Mac OS X, заплатил за годовую подписку Premium, которая позволяла забрасывать на серверную базу 1 гигабайт информации ежемесячно, и приступил к пчелиной работе — сбору информации.

Радость длилась очень недолго: через два месяца, когда количество вхождений в мою информационную базу перевалил за тысячу, Evernote в прямом смысле слова встал. В прямом смысле слова: загрузка страницы измерялась десятками секунд, поиск — и того больше. Самым же ужасным была синхронизация: иногда полчаса, иногда час. В какой-то момент, когда клиент Evernote под айфон полдня пытался синхронизировать информацию с сервером, вылетая при этом каждую вторую минуту, я сдался: удалил программу отовсюду, плюнул на Premium-подписку и зарекся когда-либо возвращаться к этой программе.

Прошло еще пару месяцев, память притупилась и любопытство взяло верх: загрузил новую версию Evernote в надежде увидеть хоть какое-то улучшение качества работы и быстродействия. Второму шансу способствовали и бесконечные и очень частые обновления программы: казалось, разработчики знают о недостатках своей программы и изо всех сил пытаются их устранить.

Увы, ничего не вышло. Evernote по-прежнему еле ползал, причем, казалось, ситуация с обработкой запросов в обширной базе данных (на тот момент у меня уже накопилось в семье более 4 тысяч «блокнотов» — так странно называются вхождения в информационной базе данных в этой программе) даже ухудшилась. Совсем меня выбил из колеи явный диссонанс между производительностью и качеством приложения с одной стороны и нескончаемым потоком славословий, которые лились в адрес Evernote в СМИ, как российской, так и американской.

Нужно отдать должное пиар-таланту команде разработчиков, но не до такой же степени откровенного говорения на черное белое! Вся эта совокупность обстоятельств поставила меня в ряды яростных противников Evernote и, признаюсь, я приложил максимум усилий для развенчания мифа о лучшем кросс-платформенном информационном менеджере на рынке.

Evernote же тем временем продолжал как бешенный штамповать релиз за релизом, причем список исправлений не мог вызывать уважение. Исправлялись найденные мелкие баги, добавлялась новая функциональность, анонсировалось улучшение быстродействия и снижение жоркости памяти. При этом рекламный ажиотаж сменился деловитой экспансией: поддержка Evernote встраивалась в 90 % iOS-программ, взаимодействующих с интернетом (браузеры, ньюзридеры, виртуальные журналы типа Zite и проч).

Иными словами, Evernote де-факто становился тем, чем себя позиционировал изначально — кросс-платформенным стандартом информационного менеджера в облачную эпоху.

Черт побери: вот за что себя люблю больше всего, так это за готовность предоставлять последний шанс бесконечное число раз :) Больше, правда, программам, чем людям :) В общем, две недели назад я опять загрузил Evernote и установил его на ноутбуке, айфоне и айпада. Вся моя база благополучно пережила разлуку и исправно хранилась на сервере — все 4 тысячи с лишним записей.

И тут случилось чудо! Самое настоящее, неожиданное и оттого вдвойне приятное. Evernote в сегодняшней инкарнации — версия 3.1.2 для Mac OS X и 4.2.2 для iOS — это абсолютный и безупречный шедевр! Отвечаю за свои слова — абсолютный и безупречный. Более быстрой, более бессбойной, более отлаженной программы с интерфейсом и функционалом, продуманным до мельчайших деталей, я не встречал в разделе информационных менеджеров. Что на Маке, что на Форточках.

Необходимое и важное уточнение: в основных своих линиях функциональность Evernote осталась той же, что и год-два назад, поэтому восторг у меня вызывают сегодня не сами фичи, а их практическая реализация. Любую самую замечательную функциональность можно свести на нет чудовищным воплощением. Как это было аккурат год-два назад с Evernote.

Каким же образом стало возможно такое чудо? Теоретически — вполне банальным: тотальной шлифовкой кода, предельной оптимизацией алгоритмов и устранением ключевых багов, влияющих на производительность и быстродействие. Разработчики Evernote банально оказались профессионалами высшей пробы: четыре года без устали и перерывов они доводили свой код до совершенства и в конце концов довели: программа буквально летает. Отпечаток солидной базы данных в памяти — чисто символический. Процессорное время вообще незаметно. Синхронизация через облако с iOS-гаджетами выполняется молниеносно, за кадром, в режиме push (разумеется квази-push — насколько это позволяет мобильная ОС Надкусана). За две недели работы — ни единого сбоя, ни единого обвала, ни единого вылета. Просто праздник какой-то!

Короче: браво Evernote! В первую голову — за буквализацию старой поговорки о ценности одного битого против двух небитых!

К оглавлению

Голубятня: 4 спичечных коробка

Сергей Голубицкий

Опубликовано 05 июля 2012 года

Сегодня мы поговорим о королевской цифре — семи спичечных коробках. Вернее, не столько о ней, сколько о ее приземленной вариации — четверке. Четыре спичечных коробка — оно, хоть и не сенсационно, зато менее мифологично. К тому — тютелька-в-тютельку умещается в 7 дюймов, тем самым замыкая мистический круг нумерологии!

В нашем айтишном контексте 7 дюймов — это размер планшетного экрана, который все чаще заявляет о себе как о наиболее универсальном и оптимальном. Признаюсь, до того как попал ко мне на тестирование PocketBook A7, к претензиям семидюймовой недотыкомки я относился с высокомерием: ну куда ты лезешь, родимый, с такой рожей да в калашный ряд? Мало разве смеха уже вызвала пятидюймовая лопата смартфона от Самсунга, живо воскресившая в памяти малиновопиджачных братков с полевой рацией первых мобильных телефонов Эрэфии через плечо?

Тесное знакомство с семью дюймами, однако, внесли неожиданную коррективу в мои предрассудки: если 5" Note и в самом деле являл собой полноценную недотыкомку — непристойно-огромный смартфон и кукольно-комедийный недопланшет, то гаджет с 7 дюймами экрана заставлял задуматься о реальных преимуществах такого планшета над более традиционными 10 и 11-дюймовыми собратьями.

Именно, что планшета, потому что, слава богу, 7-дюймовый фактор не пытается мимикрировать под смартфон. В случае с PocketBook новый гаджет в линейке Obreey позиционирует себя как электронную книгу, однако матерого айтишника такими маркетинговыми уловками не проведешь: ясно, что А7 — это самый настоящий планшет, ясно — что родовой признак «электронной книги» используется для завоевания места под солнцем под прикрытием уже застолбленной репутации среди производителей ибуксов.

Подробности моих тактильных, эстетических и концептуальных впечатлений от кручения-верчения PocketBook A7 вы найдете в видеоклипе, традиционно выложенном на sgolub.ru. Здесь же я ограничусь одной маленькой деталью, которую обещал зрителям уточнить перед объективом видеокамеры. Речь вот о чем: в А7 используется ОС Android 2.3.7, которая даже такому ярому незнатоку этой платформу как Старый Голубятник показалась, мягко говоря, несколько устаревшей. Вроде как уже и третья версия прошлась по двору, а затем и четвертая... Откуда такая странная тяга у незалежных братьев к археологии?

Я обещал разузнать из первых рук и теперь выполняю обещание, на запрос о причине использования 2.3.7 покетбуковцы отписали следующее:

1) «Старая-престарая» Android 2.3.7 вышла в сентябре 2011.

2) Четвертый Андроид на данном устройстве работал бы медленнее, и наличие дополнительных фишек, которые дает четвертая версия, вряд ли того стоят. 2.3.7 — наиболее продвинутая версия робота второго поколения, с оптимизированной производительностью и энергопотреблением.

3) Андроид 4.0 установлен лишь на нескольких брендах.

Что можно по этим поводам сказать? Начнем с сентября 2011 года. Если принять во внимание, что ось зародилась в конце 2009 года, то релиз сентября 2011 года, после которого вышло еще пять (!!!) релизов, мягко говоря, и в самом деле можно считать «старым-престарым»:

Такой же снисходительно-доброжелательный комментарий я могу сделать и по поводу версии 4.0, которая, якобы, установлена на «нескольких брендах». Даже если не сильно напрягаться, можно навскидку сходу насчитать дюжину, а то и две гаджетов, бегающих под Ice Cream Sandvich. А есть уже и Jelly Bean (4.1).

В общем, и третью отговорку можно отнести к излишней горячности пиар-отдела милого моему сердцу производителя. Зато пункт №2 — в самую точку! Железо, которое PocketBook использовал в «электронной книге» А7, банально не потянет Android 4!

На что я, не кривя душой, могу искренне ответить: да и хрен бы с ним с Андроидом 4! Никто и не требует, чтоб «электронная книга» тянула. Чай А7 не претендует на то, чтобы вклиниваться в сечу не на жизнь, а на смерть, что стоит между Samsung и HTC за звание самого крутого и передового «убийцы айфона и айпада». Борьба эта по любому смотрится комично и бесперспективно (хотя бы потому, что не к тому прикладывают фаллометрию: не гигагерцы процессоров нужно мерить, а удобство экосистемы для пользователя!), так что неучастие в ней Pockebook никаким местом не скажется на его реноме и популярности.

При любом раскладе чисто планшетные составляющие А7, которые теоретически могли бы заиграть на дихотомии 2.3.7 — 4.0, в устройстве, позиционирующем себя в первую очередь именно как «электронную книгу» закономерно отходят на второй план.

А что же на первом? Эргономика и только эргономика! А она-то у А7 вполне себе на высоте.

В общем, мысль понятна, а остальное найдете в видеоклипе!

Софтверный аппендикс к Голубятне я отдаю программе ezFeeds — ридеру RSS для айпада. Ценность этого аппендикса для читателей в том, что об этой программе вы ничего нигде не прочитаете и, скорее всего, никогда о ней не узнаете. Вернее, не узнали бы, если не я :)

В iTunes Store хранится 1144 программы, работающие с новостными каналами RSS на айфоне, и 482 — на айпада. Шансов отыскать в этом ворохе ezFeeds практически никакие. При этом, как я уже сказал, ни в одном обзоре упоминания этой программы я не встречал. Вероятно, по той же самой причине: авторы обзоров так никогда не добрались до ezFeeds в своих изысканиях.

А я добрался. Не потому что шибко умный, а потому, что мне просто пошло повезло: ezFeeds случайно оказался в списке первых 50 программ, которые я просматривал. Далее, я рискнул и ее купил. Оказалось — не прогадал. Почему? Потому что ezFeeds — безоговорочно лучшая программа для работы с RSS каналами, которые вы храните в Google Reader (полагаю, что все нормальные люди давно уже так и поступают :)

Проблема с попаданием в рейтинговый топ iTunes Store кроется в обсессии маководов дизайном и эстетикой. Ради этих иллюзий они в 99 случаев из 100 готовы пожертвовать функциональностью. Главное для аутохтонного маковода (то есть такого, кто не перебежал из-под Форточек, а изначально обучался компьютерной грамоте на устройствах Надкусана) — чтобы было кавайно, кошерно, с сюпочкой, нясенькой, юсечкой, мязелькой. Если при этом функционал — как в мультике-пультике, ну, значит, не судьба.

По этой причине весь рейтинговый топ, в частности — RSS ридеров, забит хламом вроде Perfect RSS Reader и Reeder for iPad (этого гаденыша я особо на дух не переношу: 5 долларов за ничтожнейший функционалишко, зато — кошерный минимализм и «родная» эстетика Надкусана льет через край!).

Не подумайте только, что я привередничаю! Никаких особенных требований к функционалу RSS ридера я не выдвигал — боже упаси! Всего-то мне хотелось удовлетворить два запроса: чтобы была поддержка агрегаторов вроде Tweeter, Pocket (Read It Later) и Evernote, да чтобы был поиск по содержанию постов! Всего два, но обязательных.

Вы не поверите: если с поддержкой агрегаторов вроде бы там-сям срасталось, то функционал поиска по содержанию (не по заголовкам) ОТСУТСТВУЕТ В ПРИНЦИПЕ!!! Из всего вороха, что я перелопатил, абсолютный для моей работы must-have нашелся лишь в двух программах. Первая оказалось чудовищной визуально и к тому же не поддерживала агрегаторы в принципе. Вторая — ezFeeds, которая на поверку продемонстрировала и уникальнейшую гармонию всех своих компонентов: визуальной эстетики, практичности интерфейса (без дебильного минимализма в ущерб здравому смыслу) и тотальной функциональности.

Короче говоря, ezFeeds — это великий подарок пользователям и я счастлив, что могу поделиться этой информацией со своими читателями.

Вот как выглядит основное окно ридера:

Видите это волшебное окошко Search? Вводите любое поисковое слово и через секунду получаете результаты отбора из тысяч и тысяч сохраненных постов. Единственное нарекание — отсутствует подсветка поисковых слов в тексте, но отчего-то не сомневаюсь, что уже в ближайшем релизе этот недостаток будет исправлен.

А вот так элегантно и ненавязчиво реализована агрегация в ezFeeds с основными социальными сетями и информационными коллекторами:

Двумя тапами пальчика. Короче, чудо — оно чудо и есть!

К оглавлению