Щербков Глин

Ангел мертвого озер

Глин ЩЕРБАКОВА

АНГЕЛ МЕРТВОГО ОЗЕРА

Истории про живых, полуживых и уже совсем...

- Вы продете спирин?

- Нет.

- Жль, жль. У отц кончился спирин. Может, у вс есть чудодейственные зелья? Ппш любит делть чудес.

- Нет, я никкими зельями не торгую. Я пистель.

- А почему вы думете, что пистели не торгуют зельем?

К.Воннегут

Мозг

...Откуд-то из черного огня, легкя, кк ндерсеновскя блеринк, возникл мысль: "Я не дочитл Воннегут. В книге остлись очки". И см втор, кудрявый, с высунутым языком, почти лизнул её в нос. Но тут же другя мысль: "С языком - это Эйнштейн. Я их всегд путл". И снов ничего, хотя в черной стене появились серовтые мешки просветов. Одним словом, из небытия её все-тки вытскивл Воннегут. Он тогд, перед тем, кк зложить очки в книгу, змерл н его фрзе, что свободу воли ндо брть з жбры, только тк нступет преодоление. Он решил, что с этим ей ндо долго рзбирться, и положил в книжку очки. Ведь у неё нет жбр? То, что у неё нет свободы воли, это безусловно. Если бы это был не Воннегут, он отложил бы книгу, и все. Но он уже много лет живет, держсь з ккую-нибудь чужую мысль. Это её костыли. И вот докзтельство: из небытия её рвнул худенький еврей, чем-то похожий н Эйнштейн, ншел у неё жбры и потянул вверх. Теперь он перед серым окном-мешком. Думет про свободу воли. Смое время! Ей хочется зсмеяться нд собой, но он збыл, кк это делется, с той минуты, когд остлсь одн, кк...

Кк что? Есть ткое выржение: одн, кк... что? "Перстми легкими, кк сон..." - ззвенело в ухе. "Пльцми", - смеется Воннегут. "Пльцми", - хихикет языкстый физик. "Ккя глупость, - думет он. - Один, кк плец? Но пльцев - пять. Две руки - десять!" Он хмурит брови, которых у неё уже нет. "Ндо вдумться. Почему-то же тк говорится...".

И исчезет. Он не знет ни куд, ни зчем, ни н сколько.

Возврщется, чтоб взять упвшие в снег очки. Нет, совсем не те, что оствил в Воннегуте. Нстолько другие, что он удивляется: рзве они ещё есть? Метллическя, привязння ниткой дужк едв видн, через минуту её знесет снегом.

Снег...

...Он стоит н корточкх и "зносится" крупным сырым и серым снегом. Уже тяжелы вленки, портфель, но он все сильнее гнет голову, чтоб стло тяжело спине. Ей это очень вжно. Холмики снег уже выросли н плечх, но со спиной что-то не получется, и он готов стть н четвереньки, чтобы достичь результт, тут-то и пдют с нос очки. Чтоб их взять, он и стновится н четвереньки. Пок пльцы копоштся в снегу, ищ дужку, н спине вырстет т смя змечтельня куч снег, которой ей не хвтло.

Нйдя и ндев очки, он видит идущий к ней сугробик. "Обрзец", думет он уже сейчс это слово, ей всегд было вжно все нзвть. "Все имеет имя" - кто это скзл? "Что в имени тебе моем?" У меня тоже должно быть имя... Эйнштейн-Воннегут покзывет ей язык. Естественно, откуд им знть её имя? "Одной звезды я повторяю имя..." Луиз. Это не её имя. Это имя сугробик, который он ждл. Снег н спине у него целя гор, выше кпор, сшитого сугробиковой ммой из куск голубого брхт строй юбки. Ее же кпор из коричневого сукн - просто ккшк по срвнению с голубым крсвцем. Но он лишен звисти. Он хочет, чтобы у сугробик было все смое лучшее. Смое, смое... Потому что сугробик - девочк-горбунья.

И он снов легко исчезет.

Но возврщется быстро. Очень вжня мысль тщит её з жбры, требуя додумывния.

Д. Очень вжня. Тогд лицо в голубом кпоре было для неё смым прекрсным в мире. Все другие - прыщевтые, угревтые, с ямкми ветрянки и следми золотухи, крпленые неизвестно ещё ккой хворью, но все, кк один, прямоспинные, сопливожелтые, не согбенные - прямые кк плки - были, н её взгляд, не просто некрсивы, они все были уроды. А Луиз-горбунья был куколк. Жль, что никто тк не считл, только мм, но он готов был рзделить любые её мысли и ощущения. Он говорил, что господь Бог милостив ко всем. Крсивое лицо он дл поносить горбунье для урвнивния горя горб, чтоб бедняжке было легче жить, чтоб не пугл людей. "Попробуй пожить с ткой бедой".

Вот он и сел в влом влящий снег, чтобы вырстить н спине горб и пройтись рядом с Луизой. Конечно, ккое тм срвнение. Но горкой снег н спине ей хотелось приблизиться к непонятности чужой жизни; кк он узнл много позже, это нзывлось "побыть в чужой шкуре".

Он сидел с Луизой з одной пртой, он подвигл к ней невыливйку, однжды пришл рньше всех в школу и перествил все прты, чтобы Луизе достлсь т, где спинк отстоял дльше от крышки. З этой пртой сидел в смом углу злобный мльчишк, и он, придя, стл тщить свою прту нзд, но он сел, упершись ногми в пол, в лицо мльчишке бросил ту смую невыливйку, которя попл ему прямо в глз.

...Мысль был очень тяжел, неподъемн. И они покинули друг друг. Мысль исчезл, кк исчезет след кпли н стекле, кк звук в тишине, и см исчезл тк же... Был - не стло.

Он возврщется с выржением "межумочное прострнство". В её обиходе этих слов не было точно. Прострнство этих слов было крохотным, неосвоенным никкой дже мломльской жизнью. Это были просто слов, висящие в воздухе. Но если висящие, то н чем? Он хочет это понять. И понимет. Слов кк тковых нет вообще, их нет нигде, ни н веревочкх, ни н бумге, ни дже в голове. Их нет и они есть. Они срзу и время, и имя, и прострнство, они земля и небо, и дже мизинец н её ноге. Он у неё крохотный, и н нем узкя полосочк ногтя в розовой мякоти. Охвтывет стыд з собственное несовершенство, д о чем это он? Ккое тм совершенство? Он...

Он хочет вспомнить себя. Ндо же случиться, что нчл он с этого мизинц. С "межумочного прострнств" - попрвляет её кто-то. Он отмхивется от голос рукой, которой у неё нет, кк нет и ноги с брковнным ногтем мизинц, у нее, собственно, уже нет ничего. Но он этого не знет. Ей отвели полсуток вот ткой, н подкормке мозг, жизни. Он одиночк, и некому вытягивть из врчей душу, чтоб узнть о ней првду. Вся ндежд врчей н то, что мозг устнет. Устнет без импульсов тел, без ощущений живой жизни. А глвное, без сердц, которое дышит н лдн. Дно ли им знть, лекрям, что мозг постиг свое межумочное существовние и сейчс делет все возможное, чтобы эт женщин, в теле которой он просуществовл больше пятидесяти лет, ушл нсовсем с ощущением полноты жизни?

В конце концов мозг ведь уйдет с нею же. Знчит, это нужно и ему. У него снимут все импульсы и биотоки те, кому это ндлежит сделть, в другой системе координт, см он - прежде живой, пульсирующий, перлмутрово-серый, с огромным неиспользовнным потенцилом, будет сожжен, кк ккя-нибудь берцовя кость!

...Он снов вспоминет себя. Перед выпускным вечером он увидел плтье, которя сшил ей мм. Вот когд ей зхотелось умереть по-нстоящему. Умереть ей хотелось чсто. Когд умерл Луиз, когд умерл ббушк.

Н воспоминнии о ббушке случется водоворот мыслей. Они нсккивют друг н друг, тк всегд, потому что ббушк ей не ббушк. Ее ббушк кция в огороде. А т, от которой водоворот, кк рз кцию и посдил. Но не вжно... Ккя есть, ткя есть - он их объединяет, кцию и ту, что приходил и объяснял, кк ндо ндевть глоши при помощи ложки. У глош слбое место - здник. И если делть бы-бы, то глош будет спдть и остнется где-нибудь в грязи. Еще ндо мыть шею и з ушми. Умывешься прихвтывй и эти мест. Рз збудешь, дв - и уже полня зтреп, чумичк.

А потом он увидел её уже н столе, где ббушк не был ббушкой, был - вот ужс! - торжественным блюдом, утыкнным цветми и свечми.

Он не хочет лежть н столе.

- И не будешь! - смеется Воннегут.

Д! - кричит он и тнцует, тнцует н выпускном в ммином крепдешиновом в мелкий цветочек плтье. "Но этого не было", спохвтывется он, хотя тнцует именно в нем. Ей снов хочется зкричть "Этого не было!" - он ведь тк свято воспитн н првде, но что-то ей мешет, и он продолжет тнцевть, крем глз следя з летящим подолом в цветочкх. Потом он ощущет прохлду крепдешин н коленях и воздух. Что дует не с звод лкокрсок, со стороны долины, где слдко пхнет клевером. Н косогоре хорошо лежть н спине, глядя прямо в глз Полярной звезде.

Но он никогд, никогд, никогд не позволил бы себе лежть спиной н холодной земле долины. "Из земли тк прохвтит, что потом никкими лекрствми не возьмешь!" - говорит мм. Он же в тком крсивом плтье лежит-полеживет. Ну ккой ндо иметь ум...

Н этом слове он исчезет.

Мозг в смятении. Он ведь хочет кк лучше. Он ведь ничего не врет, он просто достет из глубины её же желния, но он почему-то не узнет их в лицо.

...Он возврщется в стрнное место, где не был никогд. Или был? Домик-рзвлюх, дом должен быть прям и тверд, и его должен окружть збор, не в редкую доску, чтоб одн в одну влипл.

Однжды мм подвел её к дому, где жил секретрь рйком, и скзл: "Зпомни! Я хочу, чтобы ты жил в тком доме". Огромня собк стл прыгть н збор, норовя их достть, и мм добвил: "И чтоб собк у тебя был ещё злее". Мечты у ммы одноэтжные, крепкие. Мм ни рзу не был в большом городе, хотя до него всего шестьдесят километров. "Мне туд не ндо", - гордо отвечл он. Но был уже телевизор, плохонький, но все-тки. Из него узнвли про очень высокие дом. "Люди не вороны, чтоб жить н высоте. Ты никогд тк не живи".

...Тк вот, домик-звлюх. Все вкривь-вкось. Можно отодвинуть доску стены и зглянуть внутрь. Можно отодвинуть две - и войти.

Он не хочет об этом думть. Еще чего! Он уводит себя из этого стыдного дом и исчезет.

Видимо, мозг её трепещет от отчяния, от невозможности спрвиться с нею.

...Я тм не был. У меня не могло быть в тком месте дел.

Дел. Хорошее слово. Прочное, кк ммин нмечтнный дом. Дел, дом. "Д" - вообще основтельня букв. "Дурк, дубин, дьявол", - говорит ей Воннегут. Или Эйнштейн, он зпутлсь. Но кто-то взял и снов мягко перенес её в кривую избушку. Ну, ужс, кк в неё можно войти? И действительно рздвигются две доски в стене, и оттуд торчит голов, которую он ненвидит всю свою жизнь, он тк ненвидит её, что обрушивет домишко-кривишко и исчезет вместе с ним.

...Он не знет, что из ренимции выносят умирющих, их много, ткой был взрыв, и её уже подвигют ближе к выходу. В коридоре ждут люди, которым ещё могут помочь её трубочки. В сущности, он уже рздржет своей живучестью.

Кким-то непостижимым обрзом он это улвливет: он никогд в жизни ничьего мест не знимл. Вынесите меня, пожлуйст! Он не знет, что её внутренний крик услышн стрелкми ппртов и к ней подошли.

- Все идет к концу, - скзл врч, который поспорил н бутылку виски, что он не здержится н белом свете и пятндцти минут. Шл четвертя... Другой (оптимист) говорил о зпсе прочности советского тел, которое живет, будучи мертвым по сути, и тк может держться до бесконечности. Во всяком случе чсов пять он пролежит. Он от души желл этого больной, тем более что у него не было денег н виски, выигрння бутылк хорошо бы стоял в его шкфчике, имея очень глубокое нзнчение. Н неё могл бы клюнуть одн врч-нестезиолог, дм крсивя, пьющя, гулящя, но не со всеми и не всегд. Смое же смешное, что бутылк виски пессимисту был нужн для той же смой половой цели. Живой мир жил живыми желниями плоти, столь сильными, что один доктор норовил сделть укол для поддержния сердц, другой криком кричл, что это "почти хулигнство" тк истязть умирющего человек.

...Он же стоит у проем в стене, и её зовут войти в эту хибру. Он просовывет голову. Оглушительно (глупо скзно по отношению к зпху) пхнет мышми. У противоположной от неё стены стоит широкя с шишечкми кровть с пнцирной сеткой. Н сетку брошено стренькое стегное одеяло, н нем сидит, рскчивясь, Он. Его зовут Глеб. Он южнк, он нзывет его Хлеб, и ей стыдно перед другими, но ещё стыднее переходить н звонкость, рождющуюся где-то в глубине гортни, и этим предть живущее прямо во рту, теплое и мягкое "Х". Ее произношение демонстрируют.

- Скжи-к, ты! Голубь!

Многие смеются. Больше всех Хлеб.

Шл Сш по шоссе и сосл сушку. Крл у Клры укрл корллы. При чем тут это? Тут другое!

...Он исчезет.

Мозг устл. Нет, он см по себе ещё сильный, его могло бы хвтить н сотню лет. Он устл преодолевть её сопротивление. Он не хочет идти з мыслью. Он её боится. Вот от стрх выскочивший из других пределов пмяти книжный Крл. ...Тм, н пнцирной сетке, сидит живой полнокровный молодой человек, это он пренебрег взлмывнием змк, вошел в дом сквозь стену и теперь зовет её. Тк было! Было! И пхло мышми. А никкого идиотического Крл не было сроду. Но он держится з Крл и не входит в избу с мышми и Глебом.

Войди, просит мозг. Войди, прошу тебя.

Он входит в домишко н курьих ножкх.

Шишечки н железной кровти. Ткие были у ббушки. Они легко отвинчивлись. И ббушк потом их искл по всей квртире. Одн тк и не был нйден. И ббушк привязл н это место бнт. Бнт был крсивей шишечек. И он вынул ленты из косичек, чтобы зменить все шишечки. Но ббушк, ббушк! Кк он могл тк поступить. Он посдил шишечки н клей. Один бнт и много шишечек.

Он исчезет.

Доктор-дуэлянты склоняются нд ней. Уже идет десятя минут. "Межумочное прострнство", - говорит тот, у которого нет бутылки виски.

Он вздргивет н живущие в ней слов.

...Окзывется, он уже сидит н кровти. Глеб держит её з тлию. Он почти теряет сознние от мышиного дух, от легкого покчивния н сетке, конечно, он теряет нд собой контроль, если уже не сидит, лежит н спине, Глеб подсовывет ей под голову собственную рубшку, и теперь он нд ней голый по пояс, ткой весь згорело пхнущий. Это ккой-то особый зпх. Он ей нрвится, его хочется ждно втягивть ноздрями все время, но ещё чего! И он всккивет, и бежит в проем в стене, и высккивет во двор, двно оствленный жизнью. Он тк горек, этот двор, с тележной осью с одним колесом, с рссыпвшейся н плнки бочкой, ккой-то стыдной в упвших обручх, с зржвелой тяпкой, прислонившейся к осыпющемуся ржвчиной рукомойнику, с зросшей собчьей конурой... "Тк выглядит смерть", подумл он, но через всю эту смерть уходит Глеб с мятой рубшкой н плече. Он не смотрит в её сторону. И он понимет, что он подлец. Он пришел только з этим. В ней было столько гнев, обиды и боли... Но где-то у бывшего збор он остновился и скзл рвнодушно:

- Пошли, что ли...

Знчит, ей ндо пройти через этот мертвый брошенный двор, приндлежвший когд-то егерю, потом через лес, который сторожит этот егерь. Он держится з это крсивое слово, лскет языком, сглтывет горьковтую слдость.

И - вот фнтстик! - возврщется в домишко. Он ложится н кровть, железный крй пнцирной сетки двит ей зтылок, он подклдывет косы, у неё они толстые, деревенские. Тк говорят тутошние девчонки с пухом н темечке вместо волос. Он лежит и ждет с зкрытыми глзми. Он слышит, кк скрипит гвоздь, когд отодвигется доск, он слышит шги и то, кк он остнвливется и смотрит н нее. Он принимет его тяжесть, его торопливость. Он не помогет ему ни в чем, потому что тогд он увидит, кк нетерпеливо дрожт у неё руки, кк он вся горит. Он спрвляется см, и он принимет боль и восторг освобождения от тел, которое летит легкое и счстливое неизвестно куд, чтоб уже никуд не вернуться...

- Егерь, - говорит он громко.

- Что он скзл? - спросил тот, что выигрл при.

- Егерь, - ответил проигрвший. - Из охотниц, что ли?

Мозг устло оседет н дно головы, в уютную ямку зтылк. Он умрет через две минуты. Это достточно много, чтобы испытть удовлетворение от проделнной рботы. Он, мозг, отпрвил в небытие женщину, в которой жил, н смом лучшем трнспорте из возможных - нслждении. Кк же глубоко он зпрятл это свое неосуществленное счстье; не вспомни он слово "егерь", тк бы и не ншел мозг среди миллионов клеток ту, что был единственной, несостоявшейся любовью.

Китеж н вшу голову

Звонок был хмский.

- Вы тетя Зин?

- Куд вы звоните?

- Тете Зине. Это вы? Ну шо вы в Москве все ткие зпугнные?

Я никому в этой жизни не тетя Зин. У меня нет племянников. И вообще я сто лет уже Зинид Николевн, к которой обрщются н вы. Муж зовет меня Идой, тех, которые могли бы меня нзвть Зиной, я двно, двно утртил.

Но это "шо"... От него мне не деться никуд. Пряный вкус и острый зпх слов-прзитов родины ворвлся ко мне в дом, дже не переступив его порог. Он меня душит, но одновременно я им нслждюсь. Только оттуд меня могут нзвть кк угодно. Мои земляки никогд не были озбочены поискми слов. "Ты жоп, Зин, - это при покупке неудчного укроп. - Н шо ты его купил?" "Тю н тебя!" - говорили мои школьные подружки во всех случях жизни - рдости и горя. "Чего это грубо? Грубо з грубкой (печкой) хвтть з грудки". Слов н моей родине - птицы вольные, никкими првилми не окольцовнные.

- Д, - отвечю я. - Я тетя Зин. С кем имею честь?

- Т ну вс, тетя, с вшей честью. Я Тосин дочк. Лидк. Я стою возле вшего дом, но не зню, н шо нжть, чтоб дверь открылсь. Говорите, я зписывю.

Кто ткя Тося? Имеется в виду, что я её зню? Но я ткой не зню!

- Т говорите же! Я не нводчиц. Я Тосин дочк. Чусовы мы, от вс с крю.

Тк, нверное, должен подымться грд Китеж для тех, кто в него верит и ждет его всплытия. Снчл купол в морской тине с ошметкми прусов, потом все ниже и стршней до смых что ни есть косточек, косточек, косточек русских. Н меня же ндвигется хтк, бедня-пребедня. Тм живет Тося, он шьет н проджу стегные вленки, которые носят те, что ещё беднее её. Тося погорел н обмене денег в шестидесятом. Мой нрод всегд бывет зстигнут врсплох жизнью. "Ток-ток" перестли збирть людей, кк стли отымть деньги и вещи. Ккие крсивые костюмы были у шхтеров, лучше летчицких. Отменили. И все подземные доплты отменили тоже. А огороды? Сколько рз ходили и вымеряли, и ни рзу, чтоб добвить, всегд, чтоб урезть. Про животных уже и говорить нечего. Когд зпретили коров, это, честно говоря, было хуже нчл войны.

О, моя улиц, я впдю в твой стиль, я вижу эти шитые вленки тети Тоси, я их уже ндел, кк моя ббушк. Я училсь со способным хулигном Витькой Чусовым, но я не помню в их доме никкой Лидки. Родин пдет мне н голову, кк снег с крыши, у неё ткие шутки. Звлення, я могу что-то и збыть. Но я помню, потому нзывю код. Я идиотк. Тк делть нельзя, хотя ккой с меня спрос: меня нкрыло с головой "шо", "тю", я см "ндел вленки" и уже не зню, кто я ткя есть.

Он входит с полиэтиленовым пкетом, из которого торчт желтые цветочки. Он смотрит н меня, и в её лице нчинет что-то меняться, переключются ккие-то внутренние тумблеры, мысль нсккивет н мысль, и одн из них гибнет.

- Чего это я решил, шо вы моложе? - говорит он. - Это из-з Витьки. Он у нс все ещё холостяк, и девки вокруг него молодые. А вы уже дм в возрсте. А Витьк не хочет жениться, тскет домой бб, соседи в стенку стукют.

- А где он рботет? - спршивю я.

- Кк всегд, электриком, - отвечет он дже с некоторой обидой, что я не зню, где и чем знимется мой бывший одноклссник. Я просто чувствую, кк он меня в этот момент отвергет. О, это чертово гоголевское племя Солох и Одрок! Потом ведьминское уходит с её лиц и он трщит глзки, одновременно доствя из пкет бутылку с подсолнечным мслом. Я вынимю бумжную пробку и вдыхю этот удивительный смчный дух. Я нюхю его долго, чтобы отбить острый дезодорнт, которым пышет моя гостья.

Н ней коротенькя, по смое "то", не больше, джинсовя юбочк, которя был укорочен ею смой грубыми стежкми и ниткми не в цвет.

- Мслице мы всегд берем у тети Поли, вы вспомните, у неё был горбтя доч, с вми и Витькой в одном клссе училсь.

Он все путет, моя гостья. Горбунья Луиз стрше меня лет н пять, может, семь. Я пошл в школу, он уже был то ли в седьмом, может, и восьмом клссе.

Но я с ней не спорю. Ей лет двдцть, двдцть дв (знчит, тетя Тося родил её поздно, когд меня тм и близко не было, я уже кончл институт). Он сидит н кухне н ломкой тбуреточке, у неё длинные с мощными бедрми ноги, они рстягивет юбку, деля её ещё короче, и я вижу трусики в цветочек и нтертые следы от них, чувствую неудобство, которое доствляют они в ходьбе, ну, в общем, я её по-женски жлею.

- Шо вы смотрите мне в пипку? - говорит гостья. - Вы шо, читете её мысли? Д, я хочу в уборную, где это у вс?

Н обртной дороге он внимтельно зглядывет во все комнты.

- И сколько вс тут прописно? - спршивет он.

- Мы с мужем, - отвечю я.

- Кучеряво живете, - вдруг очень зло говорит моя гостья. - Три комнты н двоих. А между прочим беженец с Укрины прет и прет. Сддите комнту?

- С ккой стти? - это уже я говорю зло.

- Вы толкете людей в проституцию, - отвечет он.

- Ну, и с Богом! Откуд я зню? Может, это именно то, что им нужно? Может, только об этом они и думли, собирясь в Москву?

- Может, и тк, - отвечет он. - Ну, и что ткого? Я зпросто пойду в проститутки. Говорят, только ндо нйти хорошую ммку. У вс нет хорошей ммки, чтоб не обижл, чтоб медицин тм и все ткое?

Я - соляной столб. Я несчстня жен Лот, что оглянулсь сдуру.

- Д не пугйтесь тк. Я ещё до этого не дошл. Иду, но не дошл. А квртир вш подходит для другого. Мы у вс будем делть поминки. Больше не у кого... Я обошл всех. Никто не пустил дже н порог. Отшивли по телефону. Хорошо, что я знл вш дрес. И пришл ногми. По телефону вы бы тоже отшили.

Я её не слышу. Я перебирю всех родных и близких, которые могли умереть без моего ведом. Дже подумть стршно, сколько знкомых и не очень я схоронил в эти несколько секунд. Бред идеи поминок был отодвинут, я истерически искл покойник.

- Верку Рзину помните? - спршивет гостья, и теперь я зню, кк попдет пуля в цель, кк рзлетешься н куски, и последняя мысль - не ужс, нивное и детское "ндо же!". З кпельку до того, кк был нзвн фмилия, я подумл: где, интересно, сейчс Вер Рзин?

Стрнный прилепок ншей семьи.

...Мм рсскзывл, что мть с дочерью бежли от немцев буквльно с двдцть второго июня сорок первого год. Мть был еврейк, девочк-десятилетк - полукровк, вся белеся, бесцветня, белоруск одним мминым словом. Целую ночь беженк говорил о чем-то с ббушкой, которую знл в детстве. А потом отлучилсь вроде по-мленькому - и все нет и нет, нет и нет, пошли в уборную, он висит. Мм объяснял тк, что другого способ оствить ребенк, у которого ноги были сбиты до костей, еврейк придумть не могл. Ббушк упирлсь, предлгл деньги н продолжение пути побег, но женщин выбрл путь в уборную. Жнн остлсь у нс кк племянниц из Полесья. Он жил у ббушки, потом был пристроен в семью, где нужн был няньк. Чем-то эт семья был обязн ббушке з ккие-то рньшие времен, то ли коллективизцию, то ли гржднскую. Поэтому Жнн войну прожил спокойно, тйн её явления в нших крях остлсь тйной. Мть же Жнны был похоронен н ншем огороде. Н могиле ббушк высдил кцию.

После войны, рсскзывют, в ншем полугороде стли рботть пленные немцы. Это были фльшивые немцы - румыны, итльянцы. Они были худы, чернявы, но, кк говорил моя мм, не ншим мужикм чет. Лсковые, кк телят, и крсивые, кк жеребят. Ну вот все и случилось. Где-то "чи пид стрехою, чи биля криници", то бишь под крышей или возле воды, случился грех у белявой полуевреечки и чернявого жеребенк из Итлии. Жнн скрывл беременность от моей ббушки, от семьи, где он был приживлкой-домрботницей, и от итльяшки тоже, потому кк боялсь, что его тогд могут зслть невесть куд. Тйное оствлось тйным месяцев до шести, потом стло тким скндлом, что Жнн бежл куд глз глядят. Вернулсь через три год с дитем, девочкой Джульеттой, вот уж ббушк моя нсмеялсь вслсть. Откуд ей было знть - Жнн ведь не признлсь, - что девочк - итльяночк, и Джульеттой нзвн по любовной сущности имени. Но итльянцев и румын уже куд-то отпрвили, и только ббушк продолжл смеяться нд несчстным дитем, что все-тки несрвненно лучше плч нд ним же.

Опять и снов ббушк взялсь устривть мть и дочь. Тогд кк рз удчно цыгне покинули днный им в оседлость после войны смнный поселок. Вынули рмы, сняли двери, сложили все это н подводы и только их и видели. По дороге посрезли веревки с мокрым бельем, собрли ведр и сохнущие н зборх глечики (горшки), пихли в мешки здумвшихся кур и утей, в общем прошел Ммем приготовленный к новой жизни нрод. Ббушк взял Жнну з руку и привел в один из оствленных домиков, где сохрнилсь рм, дверь ббушк принесл из собственного сря.

- Ты теперь будешь цыгнк, - скзл он белесой Жнне, - все ушли, ты не смогл, у твоего дитя родимчик. - Ббушк объяснил, кк выглядит родимчик, оствил Жнне еду и скзл: "Живи, кк Бог послл".

Через улицу стояли новенькие, выстроенные фльшивыми немцми дом. В одном из них жил женщин с мленькой больной позвоночником девочкой. У той тоже было стрнное имя - Луиз, днное ей в честь ббушки-немки. Вот и нрисуйте себе эту кртину. В доме, построенном фльшивым немцем, живет девочк Луиз, нзвння в пмять о немке нстоящей. А нпротив, через грязь дороги, - смнный дом, где живет дочь фльшивого немц - итльянц, - и носит имя любви Джульетт.

"Есть многое н свете, друг Горцио, что и не снилось ншим мудрецм", - много, много рньше описывемого времени скзл один нгличнин.

Кк я зню из истории ншей семьи, окончние войны совпло с дружбой моей ббушки с попом вновь открытой церкви. Были они об когд-то ученикми церковно-приходской школы, потом жизнь удрил по темечку России, и рстеклсь он людьми во все стороны. Ббушк, првд, с мест не стронулсь, несчстный семинрист хлебнул лих полной мерой во всех сторонх свет, пок не сподобился осесть в церквушке со снесенной колокольней.

Ббушк помогл богоугодному делу, одновременно вводя поп в курс жизни пствы. Рсскзл про еврейку, н которой рстет кция. Про Жнну, что принесл в подоле Джульетту.

- Что ж это з имя? - сокрушился поп. - Имя ж оно судьб...

Ббушк широко зшгл в смнный домик, взял в руки ребенк и, не говоря ничего Жнне, понесл девочку крестить. Следом бежл Жнн, которя не имел никкого обрзовния из-з войны, но был уверен откуд-то (от жизни, нверное) в мысли отсутствия Бог, признков присутствия его он не встречл сроду. Ббушку, которя приносил ей еду и одежду, он не любил, ибо т был грубой в словх, и мм её умерл после одного рзговор с ббушкой. И с ней, Жнной, ббушк не особенно церемонилсь, хотя ккие церемонии могли быть с нгулявшей дитя девицей. Но з ребенком, уносимым куд-то, Жнн бросилсь с криком. Тк с криком они и прибежли в церковь без колокольни. У поп был попдья, вот у неё хвтило нужных слов для Жнны, в смой церкви висел вырезння из ккого-то журнл литогрфия. Тм миля женщин нежно держл дитя, и было вокруг неё нежно и лсково.

Одним словом, окрестили девочку Верой. Но до смой своей смерти мть нзывл дочь Джулей, хотя в школе девочк утвердилсь Верой Рзиной. Фмилия случилсь у неё по всем првилм жизни. Жнн вышл змуж з вернувшегося после плен и тюрьмы Всилия Рзин, семья которого жил тут же, неподлеку, но от Всилия жен отреклсь рди блг его же сыновей, пок он был в лгере. И тот это понял и принял. Хотел было уйти в другие кря, но н бзре увидел Жнну.

Он торговл молодым луком, петрушкой и укропом. И почему-то Всилию стло жлко белесую, испугнную торговку с дрожщими рукми. Был тут ещё один, скжем, живописный момент. Всилий немножко рисовл. Цвет волос, ресниц, кожи, усыпнной редкими веснушкми, и смя что ни н есть зеленя зелень были очень крсивы в сочетнии и, несмотря н дрожние пльцев торговки, являли собой стрнные рдость и свет, о которых бедолг з последние десять с хвостиком лет своей тридцтилетней жизни подзбыл совсем и нпрочь. А тут вдруг вспомнил. Он купил у Жнны лук. Походил, походил и купил укроп с петрушкой. Жнн сложил деньги в носовой плточек и ушл с фнеркой, н которой до того лежл товр, домой. Всилию все рвно некуд было идти, и он побрел следом.

Конечно, он не пустил его во двор, где в земле копошилсь мленькя беленькя девочк.

- Этого рньше тут не было, - скзл Всилий, глядя н осевший и обмякший без людей смногрд. И только один домишко жил духом живущих, женщины и девочки, хотя, если честно, тоже дышл н лдн.

- И этого тоже не было.

Это Всилий скзл уже о домх, поствленных через дорогу фльшивыми немцми. Вот они кк рз выглядели хорошо и молодо, зцветя вьюнком и крсноголовыми мльвми. И тут его окликнули. Всилий был рд любому человеческому учстию к себе, но город, видимо, збыл его, кк збыл семья. Вот ходил по бзру, и, что нзывется, ни одн собк в его сторону не гвкнул. А тут: "Всек! Всек? Ты чи не ты?"

И он пошел к крсивенькому узковерхому дому, из клитки вышл Поля, с которой он учился в школе, но не успел зкончить, тк кк пошел воевть н финскую.

Поля его нкормил, нгрел воды, чтоб помыться кк человеку, в корыте. Городскя бня ещё дже в голове проектнтов не возникл, тк кк её сроду тут не было. Нрод не считл в тех крях првильным мыться н виду у других, рвно кк не хотел видеть чужую голость, считя это большим неприличием. Вот корыто - слвное дело. Еще слвней - цинковые внны, но их длеко не кждый мог себе позволить Нчльники строили себе дом, где внны и уборные уже были предусмотрены. Но в тот период, период Всилия в корыте, дже нчльники из внной комнты делли клдовку, из уборной - другую. И простые копльщики рыли им глубокий, н долгое время, сортир во дворе. И это было милее и лучше, чем ккть в доме. "Фу! - говорили первые дмы город. - Зпх же все рвно остется. Куд ж ему идти?"

Вымытый Всилий был оствлен Полей ужинть, когд пришел с рботы её муж, они выпили чекушку водки, кк и полгется людям чистым и честным. З столом узнл Всилий горе этой семьи - дочку-горбунью с удивительно крсивым личиком и огромной сгорбленной спиной. Сердце Всилия рзорвлось н чсти, и он стл думть, что можно сделть для Поли и девочки, чтобы снизить вес несчстья. В голову лезли рзные глупости - зрботть тыщу рублей и нйти врч, который знет и умеет, кк испрвить горб. А то ещё и совсем фнтстичное: дть девочке другое тело.

Он бы свое отдл без всякого. Но тут же Всилий устыдился, вспомнив свое недвнее тело в корыте. Но все рвно! Что-то где-то должно быть! Должно! И Всилий решил, что пусть Поля с мужем и девочкой стнут его семьей. Он поселится где-то рядом и будет отдвть им свои деньги или будет см копить до того момент, когд нужные врчи получт знния, кк испрвлять природу.

Перед сном он вышел подышть. Горело окошко в смнном доме. Он вспомнил желто-зеленый цвет рдости и спросил у Поли, кто хозяин в домишке, тот ведь совсем зкривел боком.

Поля ему рсскзл, что знл. Он не знл про кцию в огороде моей ббушки, но ббушку боялсь, считл, что у неё "черный глз". Поэтому боялсь и Жнну, не сильно, но немножко. Взялсь, мол, ниоткуд, ббк эт (моя ббушк) все к ней ходит и ходит. Девчонку крестил, чья девчонк - неизвестно. Может, вообще другой веры? Может, от немц? Слух ткой был. Живут, кк птицы. То мть кому подрубит простыни з хлеб и молоко, то полы помоет з это же. Сейчс пошл зелень. У неё две грядки. Торгует з копейки. "Но я с ней не знюсь из-з ббки. Боюсь. У меня своего горя повн скрыня (целый сундук)". "А я не боюсь", - подумл Всилий.

Моя мм, обожя вникть во все семейные и любовные истории, про ромн Жнны и Всилия рсскзывл кждый рз по-рзному. Был в истории скндл, который якобы устроил Жнне Поля кк бы из ревности, было поджигние смнного домик, был подброшення ббушке н крыльцо дохля кошк. Был дже милиция, которя пришл выселять Жнну з смозхвт жилого фонд без документов. Были в рсскзх и совсем уж мелочи тип крик Поли: "Сучк! Сучк! Немецкя подстилк!" Что уж тк гневило Полю, объяснить было нетрудно. Несчстливя в дитяти и не облскння мужем, Поля подглядел в дырочку (это моя мм знл почему-то доподлинно) моющегося Всилия, хорошо сбитого мужик с добрым лицом. А когд он стл вытирться, Поля обомлел, увидев предмет потрясющей длины и крсоты.

"Поля пл", - почему-то торжественно говорил мм.

Моя мм любил художественную литертуру, понимл толк в мужчинх, и история со словом "пл" сложилсь у неё з рз. Он бы, мм, "пл" точно.

Но я думю, првдой их ромн было то, что не попло в художественное описние ммы. Сиротство и жлость - вот что было глвным. Окошечко тк тепленько и одиноко светилось, и тк хотелось всю оствшуюся жизнь помогть девочке-горбунье. Опять же крсот зеленого лук и слегк дрожщих пльцев с крсивыми ногтями и высокими белоснежными лункми н них. Иделистом был мужик Всилий. Он про то, что у него висело промеж ног, и думть не думл. Оно всегд висело, счстья не было! И Всилий пошел другой дорогой. Дорогой дух, не тел.

Именно с русскими сильнорукими мужикми случется ккя-то детячья нежность, от которой они слбнут, и уж курицу им нипочем не зрезть, и тогд ловкие, сильные тетки делют из них тягловую силу днем, ночью уж что зхотят. Но бывет, что попдют сильнорукие к слбым женщинм - тогд толку от них никкого и сил кнет втуне.

Я училсь в первом клссе, Луиз и Вер в седьмом, хотя Луиз был стрше Веры н три год. Но Поля боялсь отдвть убогонькую в школу, чтоб не зобидели. А с Верой отдл. После семилетки Поля мечтл устроить Луизу в птеку. Я помню то время, когд все видимые мною горбуны рботли, кк првило, в птекх. Но для этого требовлось медицинское обрзовние. Хотя бы среднее. Луиз поехл в соседний город, где только-только открыли медучилище. Автобус врезлся н переезде в поезд, может, ноборот, поезд в втобус, никких светофоров у нс тогд в зводе не было. Поезду хоть бы что, от втобус не остлось ничего, только Луизины туфли-обновки н венском кблучке. Чтоб кзться выше.

Веру Всилий повез в то лето н Азовское море для повышения гемоглобин крови. Тк что он ничего не знл. Приехл згореля, похорошевшя, побежл через дорогу к подружке, во дворе ходит тетя Поля с звернутыми в одеяло туфлями и поет им колыбельную.

- Вот мленькя зсрнк, все не спит и не спит, - скзл он Вере.

- А Луиз где?

- Тк я же тебе и говорю, ношу целый день, у этой чертовки ни в одном глзу. Я прямо с ног влюсь.

И он првд повлилсь с ног, но сверток удержл, прижимя к груди.

Вер же год отлежл в больнице в нервном отделении. В школу уже не вернулсь. Ббушк мечтл выдть её змуж з хорошего человек. Поиски хорошего человек для сироты - не фрз, про это рньше пистели ромнов нписли тьму. Ббушкиной жизни нйти муж для Веры не хвтило. Последний рз я её видел, нвсегд покидя родной город. Впереди у меня был вся жизнь, и он, безусловно, был прекрсной.

- Кк я тебе звидую! - скзл мне Вер.

Я очень зпомнил эти её слов. В них был что-то большее, чем обычный треп девчонок из одной школы, покидющих дом родителей. Я и сейчс помню эти слов: "Кк я тебе звидую!"

Потом они все уехли куд-то по вербовке. С тех пор я ничего о ней не слыхл. Семья нш (это я уже зню от ммы) был н них обижен: уехли не попрощлись, снялись в одночсье с нехитрым скрбом, только их и видели.

И кто ж это будет держть в голове девчонку, с которой ни дружбы, ни любви не было, было - однжды вырввшееся "Кк я тебе звидую".

И вот через столько лет молодя женщин в минимльной юбке считет мою квртиру подходящей для поминок по ней. И я готовлю ей отпор, но он произносит то, против чего мой отпор не годится ни с ккого боку.

- Ее убило в переходе, - говорит он. - От неё почти ничего не остлось, - туловище и голов. И чисто случйно, чисто... Обнружилсь её фмилия в сумочке.

- А вы ей кто? - спршивю я.

- Никто, - рдостно сообщет мне это дитя природы. - Землячк. Кк и вы. - И он сыплет н меня фмилии и дрес, о которых я слыхом не слыхивл.

"...Тм, где нш хт, втобус, что идет н шхту БИС, остнвливлся, ну, ещё рядом слон-прикмхерскя, тм живет вш учительниц Мрья Антоновн, ей уже лет сто, смерти нет. Ну?!"

Кк ей объяснить, что в мое время втобусы не ходили и не было никких слонов. И только-только открыли бню. Првд, учительницу я помню, потому что очень стрлсь её збыть.

- Мы с Верой рботли в больнице в Мытищх. Он у нс был стршей медицинской сестрой. Н тот день договорились встретиться в центре, поездить по ярмркм. Споги зимние и у нее, и у меня ни к черту. Я опоздл, я всегд опздывю, у меня нет понятия времени. Пришл, тм уже тррм. И ккие-то голые горелые люди бегют. Я срзу понял, что он погибл. Ну, есть ткие люди, шо н них срзу думешь плохое. А тут мужик с цветми бегет, кричит: "Вер! Рзин! Вер!" Я подошл и говорю: "Не кричите! Если её нет среди голых, знчит, он сгорел". А он меня цветми по морде хлысь! Я понял, что он не в себе, но не могл сообрзить, что ж это он и мне место нзнчил, и ему. Стрнно кк-то... Ну, потом я опознл, уже в больнице, её, но брть и везти хоронить в Мытищи откзлсь, тм никого у неё нет. Мужик же чудной, он из Ярослвля, тоже ей никто, но кричит: "Я не соглсен тк, чтоб хоронить в общей куче". "Другие в этой куче ничуть её не хуже, - скзл я, - но помянуть ндо, н девять или тм сорок дней". Я понял, что он стрый Верин знкомый, зовут его Хлеб Ивнович. Но это я тк говорю "Хлеб", я вше "г" не умею выговривть. Мы обменялись с ним дресми и телефонми. Но н девять дней не вышло, сорок - звтр. С рботы нс приедет трое плюс Хлеб. Плюс вы. Понятно я объясняю?

- Кк вы меня ншли? У нс с Верой с молодости никких контктов не было.

- Он про вшу семью много рсскзывл. Ббушк тм у вс был ведьм? Тк или не тк? А вы стли ученой. Он з вми следил. У неё был вш книжк про Чехов. Он нс всех им достл. В домик его водил. Срм, не домик, но не вжно. Ей почему-то было приятно, что Чехов был небогтый и не очень счстливый. А глвное, кк мы все, лимитчик. И вы вроде про это писли. Я честно скжу - не читл. Я у него только "Муму" и зню.

- Это Тургенев, - говорю я.

- Не сбивйте меня с толку, - говорит моя гостья. - Я читл мло, но то, что читл, помню хорошо.

Мне неловко учствовть в рзговоре-некдоте, и я змолкю, хотя потрясет меня дже не несчстня Муму, слов, что "Чехов был лимитчиком". У меня горчит во рту от отврщения. "Домик - срм", "см бедный" и к тому же лимитчик. Господи, спси и сохрни мертвых от живых, спси Антон Пвлович от этой брышни с пипкой! Но стоили мне взять эту высокую ноту зщиты, кк я понял, что он отвртительно фльшив, что Чехову было бы смешно, узнй он это слово "лимитчик", что он нписл бы о нем Суворину: "Мелиховские ббы встречют меня приветливо и лсково, кк юродивого. Кждя нперерыв стрется проводить, предостеречь нсчет кнвы, посетовть н грязь или отогнть собку, в Москве я лимитчик. Слышли словечко? Хотелось бы посмотреть н фрукт, который его пустил".

Моя гостья ничуть бы его не удивил, то ли он их не знл, южных нхлок. И я слезю с котурнов. Чехов в который рз впрвляет мне мозги. И я уже думю, что пистели не поссорятся тм из-з имени собчки. Вжно, что ншли меня по ней.

- Я вм помогу, - говорит Лид, - кутью тм, узвр. И тесто я умею делть быстрое. "Утопленник" нзывется. Н спиртное скинемся. По сколько, кк вы думете?

- Сделйте кутью и узвр, - говорю я, - остльное я приготовлю. И водку куплю. Говорите мне точное время.

- Звтр вечером, - говорит Лид. - Придем чсов в семь, годится?

- В шесть, - уточняю я.

- Боитесь, что зсидимся, - смеется Лид. И думет бсолютно првильно. Боюсь именно этого.

Мой муж, он не выносит чужих в доме. Я быстро сообржю, кого мне позвть для него, чтобы он отвел душу. Но мне не везет, у всех свои дел. Ндо скзть, что это меня беспокоит больше, чем все остльные хлопоты. Я зню, кк муж уходит, обнружив у меня спонтнный девичник или прибывшую без объявления войны родню. Не говоря худого слов, он ндевет обычно никогд не ндевемый берет, темные очки, в руки берет плку, оствшуюся у него после тяжелого рстяжения связок. Это уход в облике полуслепого очки и плк - сотрясет меня всю, я нчиню фльшиво говорить, фльшиво смеяться, он является уже после последнего поезд метро, звонит робко и тихо спршивет: "Теперь я могу войти?" Я бы его убил, если бы не был безумно счстлив, что он жив и здоров, и никуд не пропл, и не побит, и все ткое прочее.

Тем не менее концы с концми у меня не сходились. Брошюрк про Чехов был нписн очень двно, когд я носил фмилию первого муж, мы с ним двно рзошлись, я уже много лет существую кк мдм Сироткин, под этой фмилией у меня тоже вышли ккие никкие книжонки, но про Чехов я больше не писл. Ромнтический период моей филологии кончился, я вступил в месиво соцрелизм, штук окзлсь зрзной, мне дже пришлось оствить н пру лет институт, чтобы вернуться к себе смой. Но уже не к Чехову, к Бунину, с которым меня связл некя любовь-ненвисть, я преподю его излишне стрстно, кк бы нзло всем, что не знчит хорошо, мне сплошь и рядом откзывют и здрвый смысл, и элементрня спрведливость, я мучюсь и мучюсь с ним до сих пор, и хотя мне опять предлгют семинр по Чехову, я не могу уйти от этого порботившего меня мужчины, совсем кк его жен. Тк к чему я все это? К тому, что мм моя болтлив, и все перемены моих их у меня три - фмилий стновились нродным достоянием. Поэтому Лид, перепутвшя двух собчек, тем не менее искл меня грмотно по последней фмилии. Но ккое это имело знчение, если звтр у меня скорбное мероприятие. И это будет моя кция нд бртской могилой Веры, где-то рстет или уже зсохл первя кция, высження моей ббушкой.

Зчем космическим линиям, рзойдясь кк бы нвсегд, взять и рзвернуться, и опять сплестись в бсолютно бессмысленный узел? Но он сплетен и бьется в твоих рукх, живой и верткий, - с ккой, спршивется, стти? И я ищу, ищу во всем этом промысел, хотя скзно, что нельзя "знть дело Бог, который делет все!"

Нельзя, но кк хочется, Боже! И я буду ломть головушку нд этими свлившимися н меня чужими сороковинми.

Иделен был бы в этом случе Коля. Коля - стрнник. Тк он определен в моей системе человеческих пород. При нем мог бы и муж остться, но дже если бы ушел, н Колю я могл бы опереться. Он взял бы н себя рзговоры рзговривть, и я чувствовл бы себя спокойней. Но где он и кк его нйти, тйн сия велик есть. Стрнники объявляются сми, когд хотят, у них нет првил предупреждть по телефону. Во всех других случях это меня гневило, но Коля - сейчс скжу пошлость в духе ситуции - Коля всегд был кк подрок.

Коля, милый, где ты?

Коля

Он же просто шел - никуд и не откуд. Рньше он любил ходить по улицм, где нет трнспорт, но рзве сейчс нйдешь ткую? Мшины выползют из немыслимых прострнств зкоулков и идут н тебя широко поствленными фрми без зконов и првил. Ты им никто. Ты помех н дороге. Коля чувствовл их ненвисть. Но рзве может ненвидеть колесо или руль? Или т же фр? Это человеческя ненвисть нполняет резину и железки. Коля улыблся и подымл руку, он кк бы извинялся з свое существовние н дороге. И мшин скрипел, тормозя, и Коля в который рз думл, что смирение - единственный способ выживния в этом мире.

Хотя почему единственный? Побеждющей силой облдют вещи кк бы уходящие - обезоруживющя улыбк в лицо хм, вежливость н грубость, нежность тм, где о ней сроду не слышли. Все это, конечно, тоже вид смирения, но в смирной слбости куд больше силы, чем в нтурльной силе. Философия подствленной щеки не тк прост, кк кжется дуркм. Может, он одн и есть сил - слбость открытой груди. Кто-то же скзл: "Смирись, гордый человек".

Хотя есть и другя прискзк по поводу силы и слбости, он уж точно нродня: "Не писй против ветр". Ну, писть, конечно, сложно. Кроме мшин, ещё врг - милиция. З десять лет незконного существовния ндо было нйти способ никогд не рздржть ни постового, ни идущего по улице или стоящего во вртх служивого. Коля был вежлив, приветлив, он умел отвлекть от себя внимние ментов литертурным приемом, позимствовнным у Чехов: резко подымет голову и смотрит вверх с открытым от удивления ртом, глядишь, ещё человек десять туд же смотрят. Можно ещё для силы впечтления скзть что-нибудь тип "Ё-моё!" или "Мть честня!" И тихонько рствориться в прострнстве удивления. И ещё Коля - исходя из существовния мшин и милиции - нучился не думть о звтршнем дне. Его ведь могло и не быть. Дня.

Русские вообще тысячелетиями живут н "вось", без грнтий. То их войной нкроет, то нчльником стрны стнет безумец - Ивн Грозный тм или Стлин. А когд-то под этой русской чудью обязтельно колыхнется измучення земля и поглотит всех. Коля помнил, кк стртельно, по првилм, вычерчивл свою жизнь его стрый отец. Кк отрекся от всей посженной и рсстрелянной родни, кк взял другую фмилию, кк он воевл и строил н ур, вытптывя следы предков-неудчников. Кк стл в конце концов третьим секретрем рйком пртии, но боялся других повышений, ибо н тех уровнях и проверки другие. Могли дознться про истинную фмилию. А у себя, в сельском рйоне, он был послнец центр, и ни одн собк не порылсь в его жизни.

Боже, кк он умер! Умер в смый рсцвет перестройки потому ли, что понял нконец свой стыд отречения, или потому, что уже не мог придумть новых првил выживния. Все рсписл до смерти. До его, Колиной, взрослой жизни: вот тот институт кончит, вот нзнчение хорошее получит (пп ведь пртийный рботник), вступит в пртию, внуки-пионеры пойдут. Они с ббушкой будут петь им песни про "зветный кмень". Коля не сочинил эти плны, он их слышл от отц в десять лет и в пятндцть. А в шестндцть его схоронил. В рйкоме нкнуне побили стекл и с фронтон пытлись стщить портрет Ленин. Удлось чстично, портрет повис н одном гвозде эдким ромбом. Ленин был смешон в этом ркурсе. Он кк бы лежл н зтылке, пялясь в небо, и вся его кривовтость вызывл здоровый детский смех, пп перекинулся. А з ним и мм, бсолютно крепкя, н двдцть лет моложе отц мм, рз - и нету. И ни тебе флгов н похоронх, ни впередсмотрящей подушечки с орденми. Ни-че-го!

Он остлся один в трехкомнтной квртире, и никких родных и близких, которые могли бы скзть ккие-нибудь слов. Все было в преле. Это было существенно. Ленин был вывешен ко дню рождения и одновременно к мйским. Но н мй Коля уже был круглым сиротой, впереди мячили выпускные экзмены. Ф-ф, ля-ля. Сдл легко. Учителя "пожлели". Сделли ему троечный ттестт, хотя учился он н крепкую четверку. Видимо, это был их месть советской влсти. После родителей не остлось никких сбережений. Отец стеснялся (кк бы) сберкнижек. Вот тогд Коля первый рз подумл: кк они и с чем собирлись отпрвить его в университет, в Москву? Н ккие шиши? И может, деньги все-тки где-то были? Он искл тщтельно, ящик з ящиком, книжк з книжкой, бнк з бнкой.

Плохо искл. Не умел мльчишк. Именно для Москвы, для поступления деньги были отложены. Конверт лежл в стрых стенных чсх, которые отбивли кждые пятндцть минут. Коля не открыл дверцу, ключ не ншел, ломть было жлко. Тк никуд и не поехл. Пошел рботть н фбрику игрушек. Другой просто не было.

Зрбтывл н еду, но н оплту квртиры уже не хвтло. Стл потихоньку продвть вещи, ковер, финскую горку, чсы с боем без ключ, но с конвертом. Потом в квртире стло гулко и дже кк бы ветрено. В восемьдесят восьмом ему скзли, что ему эт квртир не положен, что он ведомствення (чистое врнье), и ему дли комнту в семейном общежитии. Он принял это кк должное - не стнут же его обмнывть? - и переселился в коммунльный д. Тм ему многое объяснили. И кто его пп, и кто он см, и что тк им (всем им!) и ндо, и что рвл бы он отсюд когти подльше. Время тких, кк он, кончется.

Туповт он был, туповт. Но деньги н дорогу в Москву уже скопил. Д провлился н первом же экзмене. Стыдно провлился, кк полный идиот. Школу збыл, новых знний "в игрушкх" не было.

Он вернулся нзд. Н его комнтке висел змок. Коменднт скзл, что тм живет рбочя семья, ты, прень, тут вообще не прописн. И это было тк. Москв его не принял, свой город вытлкивл. Ему не к кому было пойти, потому что у него не было в школе друзей. В дом родители не звли взрослых и не поощряли в этом сын. Он рос одиноким домшним мльчиком, которого сторонились, тк кк он больше всего любил читть, то ему не нужны были плохо говорящие собеседники, он приятельствовл, не больше. Пор влюбиться тоже его не коснулсь, он отмечл глзом некоторых девчонок, но они были тк безндежно глупы!

И вот, стоя у общежития, Коля вдруг понял, кким может быть одиночество, не то домшнее, н дивне, с книжкой в рукх, вот это осеннее, холодное, поддувющее в рукв и штнины, не одиночество нищенство.

Он шел по городу, в котором родился, и тот был ощетинен, озлоблен нстолько, что Коля мог и зплкть, если бы его не догнл некто, не спросил фмилию и не сунул ему повестку в военкомт. "Скрывешься? спросил некто. - Другие воюют, ты будешь прохлждться? Достнем из-под земли!"

"Знчит, войне я нужен", - подумл Коля. Вечером он сел в электричку. И тк вот, с одной н другую, зйцем вернулся в Москву. Тм естественно, кк из дня ночь, ухоженный мльчик из семьи коммуняк стл бомжем в зконе.

Это было смутное время демонстрций, гнев, рзоблчений. Это было время рождения новых, неведомых эмоций свободы, воли, рдости перемен. Одним словом, все смешлось, бульон зкипл, Коля ходил к университету, слушл, ккие велись рзговоры, звидовл, мучлся, что чужой в их мире. Скоро его стли примечть и дже принимть в споры, кто-то считл, что он с другого фкультет, кто-то видел в нем брт из "пролов", кто-то просто своего, который живет в это время и в этом месте.

Выяснилось, что жить нигде вполне можно. Зрбтывл проджей книг и гзет, очень это любил. Мыл посуду в столовой, ему н месте выписывли спрвку, что здоров. Вот это его смущло. Не то что он не любил обмн, конечно, не любил, но кк без него? Смущл см систем бесконтроля тм, где он опсн. Откзлся от теплого и сытного мест, хотя знл, что здоров. Мм з ним следил будь спок и приучил его к чистоте души и тел.

Время шло стремительно. Вот и университет мог быть зкончен, поступи он в него. Но он уже не ходил к Ломоносову, не втесывлся в болтливый круг.

Он все про себя понял, кто он и зчем. Он дже придумл себе фмилию Последних. Пспорт двно утртил силу. Но тм, среди детей подземелья, его никто и не спршивл. А от милиции Бог миловл. Когд случлсь ккя-нибудь рбот, он предъявлял удостоверение, купленное в метро. Он в нем нписл - Николй Последних. Это честно, думл он. Отец носил не свою фмилию. Стл когд-то Сергеевым. Пвел Сергеевич Сергеев. Хотя был Кзковым. Коля думл, что и убиенные предки Кзковы тоже могли ими не быть, что сход с фмильных дорожек зложен в их роду. В кждом поколении происходил слом, и люди брли себе для спсения новое имя. Конечно, хорошо бы знть. Но ведь суть изменений в том и состоял, чтобы не знть. Коля понимл, что тил отец, стновясь Сергеевым, что тили Кзковы? Ккую шкуру сбрсывли они?

Он кк-то говорил об этом со своей пожилой подругой Энзе, н смом деле - Ниной Зхровной. Их свели митинги девяносто первого.

Он увидел стоящую по щиколотку в воде хрупкую мленькую женщину вечером девятндцтого вгуст. Он поднял её н бетонный обрубок, который был его бстионом. Просто взял под мышки и втщил, водкой рстер ей ноги, ккие-то ребят дли ей сухие носки.

Потом они несли длинное, длинное знмя России, после Вгньков он позвл его к себе пить чй. Ей сходу он рсскзл про свои мысли, кк сбрсывли, кк изношенные доспехи, фмилии его предки, и вот теперь он Последних в роду. Он скзл, что ндо ему вернуться к фмилии отц. Ндо войти в свою реку. И очистить её собственной жизнью. "Рзве отец тебя не любил?" - "Вроде любил". - "Вроде! - возмутилсь Энзе. - Ты че, прень? Продолжешь его стыд? Остнови его н себе".

"В этом что-то есть, - подумл он. - Остновить стыд н себе". С тех пор они дружт. В Афгнистне у неё погиб единственный сын. Муж кнул где-то в поискх другого счстья. Энзе, добря и нивня, скзл Коле: "Живи у меня. Скжу, что племянник. Выпрвим тебе бумги". Он пожил три дня. Больше не смог. Душ уже не принимл оседлости, рз, глвное, не принимл ткой степени опеки.

Он ушел тихо, но время от времени возникл обязтельно. Энзе плкл и кричл, что умрет, если не сможет его нйти. И он дл ей слово отмечться кждый месяц. Его всегд ждл нормльный обед, чистые вещи, соответствующие сезону, он понимл, что в этих вещх он доживет жизнь убитого мльчик.

Он не мог обидеть Энзе. Он помнил косточки невероятной величины н её ступнях, и кк он стеснялсь их, когд он рстирл ей ноги, и кк рсскзывл, что всю жизнь ходил в неудобной обуви, нося сумку почтльон. Теперь кости н ногх крутит тк, что только что не кричишь. Но ничего... У других вон рк бывет или слепот. А ноги у русского человек болят всегд, потому кк ткя у него жизнь, все ногми, ногми. Обходили полмир, кк полудурки, счстья искли. И все дльше и дльше от себя смих.

"Ногми зхвтили земли много, - додумл тогд Коля, - но в руки её тк и не взяли. А уж чтоб мозги присобчить...".

Последние годы Энзе очень сдл, хотя сумку все ещё носит. Грозится отписть Коле квртиру и умоляет его восстновить пспорт, "чтоб известно было, кто ты есть". Не по-божески, мол, это - быть никем. Коля подумл и признлся себе, что боится кк рз другого - леглизции. Боится и не хочет быть прописн и приписн. Он прижился именно тк. И Бог у него был свой, по-еврейски невидимый, по-японски солнечный, по-буддистски - безбожный хитровн, по-мусульмнски верный до гроб, по-христински жлостливый и слбый. Колин Бог был всегд рядом, и рди него не ндо было идти в хрм. Где-нибудь у теплой трубы Коля спршивл: "Ты здесь?" И он отвечл: "Я пришел рньше тебя". Он всегд приходил рньше и ждл Колю. Именно его Коля просил, чтобы Энзе жил ещё долго и чтоб кости не тк её ломили.

Бог окзлся н секунду рньше, когд упл в гололед с кблучков Ульян. При мысли о ней у Коли стонет сердце.

Что знет о любви любовь? Эт юня филологиня с высоким интеллектом и крошечным ростом могл бы сподвигнуть его н все. Но ей не нужн был ни вся, ни половин, ни четвертушк Колиной жизни. Он им гребовл. И это её презрение он чувствовл кждую минуту, и кждую минуту сознвл безндежность попыток что-либо изменить. С тким же успехом он мог влюбиться в иноплнетянку или, кк рньше, в Мрью Болконскую, которя проходил двумя строчкми в учебнике, для него был глвной, доводил до слез счстья. Но это ж когд было? Когд? Когд он жил, кк человек, и у него был фмилия.

Вот тогд Энзе, кк чувствовл, скзл: "Кто ж тебя, кроме меня, полюбит, бесхозного?" Коля смеялся: "У меня будет двойня фмилия Последних-Бесхозных".

Дошутился. Если бы Ульян скзл: "Осядь. Стнь, кк все", он видимо - возможно - скорее всего - скорее д, чем нет - и осел. И стл. Но... Он не только не скзл ничего подобного, он дл ему понять, что если он исчезнет с лиц земли, для неё это не будет знчить ничего. Исчез тк исчез.

А вот её пожиля мм, совсем кк Энзе, и нкормит, и теплое кшне дст, глвное, и в этом Коля видел Божье провидение, дет читть книжки. И у них с Зеен (Зинид Николевн) книжный ромн по гроб жизни. Вот сейчс он и идет никуд, н обртной дороге из никуд он к ней зйдет. Нверняк он припсл для него что-нибудь чудесненькое. И Коля зшгл веселее.

Лвк. Ночь. Вокзл

Глеб бомжем не был, хотя и ночевл н вокзле. Больше было негде. Лежли в крмне ккие-то дресушки, но кк спстись от возможного рзговор о взрыве, о том, что он был близко, глвное - " кто он тебе? Бб или сродниц?". Это все он уже имел в тот смый день, когд побил одну девчонку букетом, он потом окликнул его в сквере, и листочек от букет прилепился у неё к виску, он про это не знл, и он все смотрел н листок и смотрел и не знл, кк быть, скзть ей или не скзть. Не скзл. Тк они бродили туд-сюд, туд-сюд, листочек кк влип, будто стл чстью девчонки. У неё был выговор, кк у молодой Веры. Окзлось землячки.

- Вер взял ндо мной шефство, - объяснял девчонк. - Я в медучилище провлилсь. Первый же экзмен - пр. Все првильно, я ничего из школьного не знл. Я гулящя был - туши свет! Но зто есть что вспомнить, поэтому не жлею. Нуки не зню, но жизнь будь здоров ккя пройден. Три борт. Две отсидки. Мужиков сто было, не меньше. Вере кк нчну рсскзывть про вшего брт, он в ор. Тк смирня, но н эту тему - срзу скндл. Я был уверен: стря дев, пушкой не пробитя. Но вы н телк не похожи. Вы её любовник?

Ему снов зхотелось её удрить, он рзвернулся дже, н виске листочек, присохший, увялый... Сдержл его листок.

Теперь вот он, Глеб, присох н вокзльной лвке, ккуртно присох, чтоб не очень измяться. Прямо нд ним высоченный потолок, в потолочных окнх небо. Лег - было ещё светлое, сейчс уже черное. Быстрое ккое время. Когд зходил в вокзл, солнце ещё не село. Торчло крсным полукружьем нд домми. Большое ткое, сильное солнце. Говорят, очень гневное в этом году. Все время стреляет в землю. Он понимет это тк, что больше не в кого. Нигде нет живых рзумных существ, которые рзделили бы с ним ответственность з мироздние, з огромный космический дом. А земляне окзлись негожими помощникми ни в чем. Ни в труде, ни в мысли, ни в бережении. Шйк пиртов под нзвнием "люди". Грбители, убийцы, нсильники.

Глеб в свои пятьдесят девять был потрясен сттьей в кком-то популярном журнле, что Земля, окзывется, живя и ей больно. Он испытл потрясение не от сообщения, от мысли, кк он, дурк, не понял этого рньше. Ведь кк прекрсн земля тм, где её любят, и кк он стршн в воронкх, и взрывх, и грязи. Ежу же понятно, думл он. Он вспомнил, сколько лично испохбил земли, то н БАМе, то н других котловнх и стройкх, кк он её долбил ломом и вскрывл эксквтором, сколько он вылил в неё гдости и сколько выдрл из неё живых корней. Производитель всяческих рбот. Прорб.

А мертвое озеро его юности, куд можно было пройти через перевл? Зпретня зон мнил, зворживл, все знли про взрыв, но рзве один рз бухло, если рзобрться? Он пробовл ту воду с лдони - никкя. Он куснул трвинку - без вкус и зпх. Он был рисковый прень, тот молодой Глеб. Он верил тогд, что взять у природы все - дело смое нипервейшее. Озер н земле не сосчитть, их, может быть, столько, сколько людей. Но человек имеет смысл, озеро - вод, и ничего больше. Ну, что взять с идиот, думет сейчс Глеб, уже стрый Глеб, у которого вылезли брови и волосы, костям было больно н твердости вокзльной лвки.

После той сттьи тяжелые мысли о живой земле переворчивли его всего, от висков до кончиков ногтей. Не помогл водк, не помогли женщины, он чувствовл себя деревом, которое изнутри рзрушено, хотя с виду ещё о-го-го. Вот тогд он ушел из семьи. Боялся рухнуть в ней, лечь обломкми н жену, детей. Те, естественно, ничего не поняли, стли искть причину, доступную их понимнию, Врьку-тбельщицу, нпример, но, проколовшись н женской причине, жен, будучи мудрой и прозорливой, понял, что у муж нступил его, мужской климкс, который не в пот и озноб бросет, в философию, и от ткого озбоченного мыслью мужик толку чуть. Дети стояли уже н своих ногх, жен был клссным повром в очень престижном снтории, её готовы были перекупить з любые доллры. Ну и что? Тетешкться н стрости лет с впвшим в стрческие рзмышления мужем? Искть с ним ответы, которых нет, потому что все вопросы поствлены по изнчльной дури? Глеб был не только отпущен с миром. Ему были выдны комндировочные н оствшуюся жизнь в зеленых бумжкх и куплен комнт в брке, идущем н слом, что сулило в перспективе ккое никкое, но более устойчивое жилье.

Глеб был потрясен щедростью жены, которя смолично прибил н сырую стенку брк злежвшийся в чулне коврик, купленный ещё по тлонм времени дефицит; коврик был вполне сохрнен и брчному житью придл некий стиль. Глебу, знятому проблемми Солнц и Земли, в голову не могло вспрыгнуть, что это новое время снов исхитрилось повязть мужикм руки, но уже не водкой и стройкой коммунизм, кжимостью рзмышлений, скорбью и жлостью без дрес, что исподволь их стновится все больше, идущих по земле стрнников, которые легко сбросили бремя дурной рботы, зменив её бездельем мыслеобрзов. Доктится ли это колесо до Кзни или все-тки нет?

Он был хороший человек, этот Глеб. Но он был русский, то есть изнчльно непрвильно собрнный человек, кк если бы добротный шевиот был скроен хлтурщиком и уже не мог быть костюмом. Мысль же о себе он нес высокую, ибо не знл о себе првды. Имея возможность не рботть под тлонным ковриком, Глеб перебирл кмушки своей жизни, грубовтые, ндо скзть, и н взгляд и н ощупь, однжды один в рукх рзвлился, и в глубине его, кк в колыбельке, лежл н стреньком одеяле девушк с тким светлым и теплым лицом, что у Глеб зкололо в сердце и он вспомнил: "Вер Рзин". Когд же это было? Когд?

Тогд и было, когд, не победив нрод кукурузой, решили вожди победить его химией. И стли строить тм и сям химические зводы, и повлили вековые лес, и всплыл брюхом кверху большя рыб. Естественно, что молодой и сильный Глеб был бригдиром коммунистической бригды по всеобщему уничтожению природы. А у него в бригде рботл молчун Всилий Рзин, который приехл в зурльские кря с югов и сильно мерз со своей семьей в новом климте. Жену его звли Жнн, и именно это очень привлекло к ней внимние. Стрнное, н непростую букву имя. Глеб см имел имя редкое, н нем люди всегд зпинлись и нчинли приглядывться попристльнее, потому кк Ивн тм или Петр были кк бы понятны зрнее и не могли ничем удивить, тут н тебе - Глеб. Н имени жены Всилия и родился к семье южн интерес.

А однжды, когд сидели н повленной сосне, что служил рбочему брку лвочкой, из-з кустов вышл девушк, ткя вся светленькя, будто не из тел сделн, из чего другого - слюды тм или хрустля. Он тогд был холостой, хотя уже ездил з сорок километров в городок, где ухживл з молодой поврихой в рбочей столовой. Был у него и другя женщин - из деревни, что удобно рсполглсь по дороге в город, у неё он остнвливлся, едучи в город. Поэтому ухживть з поврихой ему было легко, плоть, облегчення по дороге, не тяготил. А тут возьми и выйди из кустов слюдяня брышня.

В жизненном рсклде Глеб он был бсолютно лишней. Не ббник - две женщины, ккое ж это ббство? - строгий по првилм жизни мужик, он не понял, что тм внутри сжлось, потом рзжлось, после чего сердце стло биться кк-то инче, чем всегд. И пошли в голове роиться не те мысли. Хорошо бы, к примеру, чтобы вместо деревенской женщины был бы Вер, он просто спятил, думя про это, не зметив, что Вер кк бы зслоняет собой и повриху. Очень сильные стрдния плоти добрлись-тки до головы, и Глеб понял, что больше всего н свете он хочет жениться н этой светленькой брышне. И ндо ему это сейчс и срзу. Он тут же, н стволе, скзл Всилию, что хочет жениться н его дочери. Тот не удивился, но скзл, что это её дело и у неё ндо спршивть. "А что тут спршивть?" - удивился Глеб. И не то что был он тупой дурк, просто до этого в его жизни все шло без усилий и не ндо было ни о чем спршивть.

Всилий же скзл, кк бы между делом, что сохрнился егерский домик, к нему чуть-чуть приложить руки и можно жить отдельно, все-тки не брк. Глеб не понимл, чем брк хуже. Он всю жизнь жил в бркх. И родители его, и дедушк с ббушкой. И все строители тк жили, кк одн семья. Но все-тки он пошел посмотреть трухлявый домик. З поврихой родители отдвли ткого же кчеств флигелек во дворе. Ее отец уже лтл н нем крышу. У этого, что стоял в пок ещё не тронутом лесу, крыш был цел. Но доски в стенкх рсходились.

Однжды он повел туд Веру.

Идя з ней по тропинке, он снов был потрясен слюдяной слбостью её тел и не понимл, откуд же идет к нему ткя сил возбуждения? От узеньких щиколоток? Остреньких локотков, детской невырзительной попки? Он думл о том, что ей будет больно в первый рз, но это ещё больше кружило ему голову. Ему до смерти нужн был эт девушк-путинк, нужн нвсегд, н всю жизнь. Он первый влез в дом и рздвинул доски стены, у него тм все было готово, стреньким веником он смел мусор в угол, кровть с шишечкми выдвинул н середину.

У них ничего не получилось. "Я не был нглым", - думл он сейчс, глядя в черное окно вокзл. А он уехл н Укрину, где жил рньше, н курсы медсестер для хирургии. Всилий же скзл, что вряд ли у Глеб что-то выйдет... Дочк хочет учиться, он, Глеб, человек гулевой, ему одной женщины мло. Он думл, что спятит, тк его это обидело. Ведь он не успел скзть Вере, что если будет он - то одн н всю жизнь, если другие, то может быть сколько угодно.

Нет, однжды он дже попробовл ей это скзть, когд он приехл н кникулы. "Я через людей не переступю", - ответил он. "Кких людей?" зкричл он. Но он н крик тк испугнно рскрыл глз, что он рстерялся и ляпнул: "Ншл тоже людей". А он повернись и уйди, узенькя спинк её ж дрожл от гнев. И ему стло стыдно, потому что ни девушк с домом, ни деревенскя подруг ничего ему плохого не сделли. Они были вполне хорошие женщины, и обижть их не стоило, дже если тебя отпихнули в грудь.

Он женился н поврихе и прожил с ней больше тридцти лет. Нормльно прожил. И ушел нормльно. Т же, которя лечил его от нетерпеж, претензий к нему вообще никогд не имел, поэтому он сколько строил химию, столько к ней зхживл, потом были другие мест геогрфии, другие повленные деревья, другие женщины по дороге, пок однжды не рзломил кмушек жизни, в нем - Вер Рзин.

Он искл её лет пять-семь, если не больше.

Конечно, нйти н ншем прострнстве человек все рвно, что ту смую иголку в стоге сен. С другой же стороны, тонкие нити цивилизции кким то неведомым обрзом в ншу стрну все-тки проникли и делли свое дело. И то было время ещё не изничтоженных до основния спрвочных бюро, и можно было по фмилии идти по следу и где-нибудь д нйти нужного человек. Конечно, снчл он нчл искть Всилия Рзин, 1921 год рождения. Тк кк Глеб во время той химии был бригдиром, то когд-то держл в рукх пспорт Всилия. И почему-то зпомнил и место рождения - ст. Мгдлиновк. Он ещё тогд непрвильно прочел: что, мол, з стниц Мндлиновк? От ккого, х-х, слов? Всилий скзл, что, во-первых, не стниц, стнция, никкя по нынешним временм, но до войны н ней остнвливлись дже поезд с голубыми вгонми. И не от ..... слово, обиженно пояснял Всилий, от Мгдлины. Имя ткое есть в библии.

Глеб всего от этого прямо скрючило. Он Библию не признвл, потому кк Бог нет и не могло быть никогд. Он дже свирепел почему-то, когд при нем говорили - церковь, крест, рождество. З всю жизнь он принципильно не съел ни одного кршеного яичк, однжды, ещё в нчле семейной жизни, когд увидел, что жен облупливет орнжевое яйцо для слт, откзлся и от слт. И тогд жен при гостях скзл: "Ну, что с идиот взять?" И все громко стли смеяться. А он вышел н крыльцо большого своего дом - уже четвертой или пятой его геогрфии - и стл курить, и у него почему-то дрожли пльцы. Но не от "идиот". Слово оно и есть слово. Скзл исчезло. Но вот он стоял, выдувя дым в небо, и думл, что тыщу, может, и больше лет огромное количество людей крсят яички н псху и почему-то в этот день целуются. Вспомнил ккое-то кино, где негры, взявшись з руки, пели крсивую песню в церкви то ли в Рождество, то ли н псху. И ощутил острое одиночество в мире.

Вон небо со звездми - оно и без него будет, двор с курями - тоже бсолютно смостоятелен, люди тоже обойдутся, если он звтр откинет копыт. Вон гости остлись в его дому, с купленной н его деньги водкой, но он все рвно один, кк перст. Оглушительность одиночеств был тк велик, тк всемогущ, что он вбежл в дом и стл рзливть водку, горлышко бряцло о рюмки, проливя дргоценную влгу н стол, чего не мог выдержть нрод, и у него отняли бутылку, все смеялись, смех доходил до него, кк доходит звук тяжело груженого поезд - через ноги, чувствующие подргивние плтформы, издлек принимющей тяжесть товрняк. Потом все сильнее, громче, оглушительнее, потом уже ничего...

Вот тк и смех людей нд ним. Они кк бы докзывли свое мощное нличие супротив слбости одиночеств и бились з него нсмерть в комнте, где тонко пхло куличом и резко - нрезнными в слте яичкми. Он был им тогд блгодрен, гостям.

Потом через время имя из Библии помогло нйти Всилия Рзин. И Глеб сел писть ему письмо. Он писл, что живет хорошо, хотя и один, без семьи, и зрботок у него приличный. И что скоро он переедет в однокомнтную квртиру, уже знет её номер, брку его "секир бшк", но уже и время его пришло: стоит ведь с смого тридцть третьего год. Что рзошелся с женой по-хорошему, но с детьми роднится. Они у него серьезные. Сын возит директор бнк, по-строму - сберкссы. А дочь - учительниц млдших клссов, дети её любят. Внуков пок нет, но "дурное дело нехитрое". В конце письм Глеб спршивл, где и кк живет Вер, он, мол, помнит её хорошо и думет, что "обошел свою дорогу".

Фрз эт был хитромудря. Он кк бы говорил, с одной стороны, о некоем звершении пути, но могл быть понят кк и то, что не тм ходил мужик, не тм. Глеб гордился фрзой, потому кк если Верин жизнь сложилсь, то нечего и совться носом. А если почему-либо нет, кк у него, нпример, то со слов этих можно и нчинть песню.

Никкого ответ не было незнмо сколько времени. Потом пришло письмо: детским почерком нписно, что дедушк двно умер и похоронен н клдбище. Дитё есть дитё. Пишет кк понимет. Похоронен - знчит, н клдбище, не просто в землю зрыт. Дитё это, думл Глеб, от Вериных детей. А чье же еще? Про первую семью Всилия Глеб не знл. А внучк, которя писл, был кк рз от сын Вовки из первой семьи. Всилий двно схоронил Жнну, у которой был рк всех женских причиндлов. Вер жил длеко. Вдового отц збрл стрший сын, который с детств носил в душе боль уход отц из семьи.

Мльчик помнил, кк высокий и сильный ппк с котомкой зкрыл клитку, кк побирох ккой, мм держл их з дверью и причитл: "Бог нс простит". Млдшему уход отц был без рзницы, Вовке все зпло в душу тк, что в этом месте зпдния выросло плохое: нелюбовь и к мтери и к Богу, который может ткое простить. Они тйком встречлись с отцом, пок тот жил в смнном домике, потом Всилий, где бы ни жил, оствлял сыну свой дрес. Когд остлся один, переехл к нему и дожил свою жизнь со взрослым, в сущности, чужим мрчным мужиком, который стртельно змливл ккой-то свой, непонятный Всилию грех, отчего у Всилия рождлись совсем плохие мысли: не порешил ли Вовк кого по молодости лет, стрик ккого-нибудь, и теперь вот отцом прикрывет содеянное. Он дже спросил кк-то: "Н тебе крови нет, сынок?" - "Я ж, бтя, н мясокомбинте рботл после школы. В крови был по смую мковку". - "Я не про ткую кровь", - ответил отец. Сын посмотрел н него и скзл: "Есть и другя. Я ж, бтя, и в Афгне был".

Всилий предствлял себе черного стрик в члме. У него кменный двор, бршки, и Вовкин втомтня очередь от живот - где теперь стрик, где бршки? Вот он, грех. Мысли о грехе детей куд тяжельче мыслей о собственной вине. Не выдержл Всилий мысленного вид стрик в члме, который тк и зстрял в глзу, стл дже промывть глз чем, з этим мирным делом и помер, првд, успев подумть, что лучше бы это он убил в войну строго немц. Но он тогд не смог, немец же тот и взял его в плен, кк недоумк. Мысль о немце перебил мечту, умиря, думть о Жнне, и только о ней, чтоб - если то, что есть после жизни, - мыслью его соединило бы их вместе. А получлось, что думл о чужом немце, который прикинулся стрым и слбым, чтоб победить его. Ах ты, Боже мой! Живем неведомо кк и помирем без првил, с тряпочкой, нмоченной чем.

Глеб долго собирлся с духом, чтобы нписть ещё одно письмо. Нписл, вырзил сожление семье. Все тк, все првильно, но обрщлся он к Вере Всильевне, которой в дому и близко не было. И опять мы упиремся в ситуцию идиотии жизни, не тех дресов и не тех обрщений, ну кк бы стоит голый человек в чистом поле и кричит в белый свет кк в копеечку. Ткя несклдех жизни, что не знешь, то ли плкть, то ли смеяться, и рсчет весь ничтожно млый: н кого попдешь? Кто услышит твой комриный писк отчяния?

В семье Вовки ткой человек ншелся - его жен. Он ббьим нутром срзу понял, кого ищет этот чужой человек и что у него в голове перепутн жизнь. Он ншл двнюю открытку тоже с соболезновнием, полученную от Веры, не рзобрл уже зтертый дрес и отпрвил в конверте открытку вместе с вежливым двусмыслием: "вы не н тех нпли".

И стл Глеб посылть письм по нечеткому дресу, одно, другое, третье... Уже переехл в однокомнтную квртирку величиной с крмн, ответ тк и нету. Ну, и поствил н этом деле крест, потому что смешно думть... Смешно думть, что тебя тридцть с лишним лет должен кто-то помнить. Сообрзи головой, дурк.

И ему стло спокойно. Коврик, что висел н стене в брке, положил в прихожую, для пол он ещё годился. Купил ящик для обуви, чтоб оргнизовывл её съем. Клендрь н стену повесил, смый большой, ккой ншел. С мордой собчьей, глз не оторвть, ккя лепя морд. Ткую бы взять живую и любить, но Глеб ещё рботл в ремонтно-строительной конторе, тм всяко бывло, то вечером позовут полки нвесить, то с утр порньше двери выпрямить, усдк домов идет круглогодично, и вечен труд тм, где все сделно бы кк и бы чем, тк что собке может времени и не достться.

Этжом ниже в тком же крмне поселилсь женщин, с которой кк-то с первого чя и пирог с кпустой пошло дело. Удобня вещь - нличие женщины близко, но не рядом.

Однжды, когд женщин ушл, оствив теплоту и зпх тел, и Глеб нырнул во все это, у него ни с того, ни с сего остро зкололо в сердце и одновременно он услышл голос Веры. Он говорил стрнное. Что вот он её ищет, все это нпрсно. Они встретятся потом - все нестыдные люди. Он ещё что-то бормотл, но у него зстряло в ухе слово "нестыдные", и ему стло неловко, что постель все ещё пхл другой женщиной, слушл он Веру. И он тогд придумл стрнную мысль: стыд может прийти незвно, и что с ним тогд делть? И можно ли вообще жить без стыд? Без рсплох? Кк у него случилось с духом одной женщины и голосом другой?

Одним словом, первым сигнлом от Веры пришло не письмо, её голос во сне и мысль о стыде.

А тут возьми и приди письмо. Он минут пять не мог сообрзить, кто это ему пишет, если у него дже почтового ящик нет. Окзлось, Вер.

Тут ндо скзть, что он получл все письм Глеб и не знл, что с ними делть. Он хорошо его помнил, помнил неловкое его ухживние и бурную обиду, что не сдлсь срзу. Он дже испытл облегчение, когд он женился. Ей ещё тогд не хотелось змуж, что-то невнятное кружило в её голове, он пытлсь понять что, не получлось. Однжды - господи, это когд ещё было - ей в руки поплсь книжк, трепння рстрепння, с оборвнными уголкми. Первое чувство было - отврщение от зхвтнности чужими рукми, слюнявыми пльцми. Но одновременно и любопытство: что ж тк могло умучить книжку, ккое ткое содержние?

Счстье букв и слов

Это были "Три товрищ" Ремрк. Ощущение легкого помештельств от слиянности с совсем чужими ей людьми. Сопереживния до боли в солнечном сплетении, до рвоты. Потом ужс, что книгу ндо отдвть, и поток слез, кк от смерти. Он не вернул книжку. Скзл, что её укрли. Он склеили все стрнички, рзглдил кусочки уголков, обернул в плотную бумгу. Он с ней спл, ходил с ней н рботу, он рзговривл с Пт, и т ей отвечл всегд првильно и умно.

Было ощущение: в природе есть одн единствення книг, нписння для нее. Это был род недуг, который он преодолевл кк медик, сознтельно и с усилием. А потом он стло нормльно ненормльной чтицей. Чтение зполняло всю жизнь, кроме чсов рботы, оно не оствляло пустот ни для чего. Оно не оствляло времени для живой жизни.

Письмо он получил от млогрмотного рбочего, не умеющего рсствлять слов и пишущего их тк, что требовлсь изрядня доля сообрзительности, чтоб их понять. Он их лечил, рботяг, ствил им кпельницы, делл внутривенные вливния, он их перевязывл, стрясь делть не особенно больно. Но никогд з все эти долгие годы ей не хотелось ни с кем поговорить, кк говорил он с любимыми героями книжек. К почти пенсионным годм Вер в чем-то оствлсь шестндцтилетней девчонкой, впервые прочитвшей Мопссн.

Но никто не знл, может, и он см, ту спрессовнность сведений, которые хрнил её мозг. Иногд случйно н кком-нибудь сбнтуйчике он произносил слов, от которых столбенели снитрки, но делли стойку врчи-интеллектулы. Ей тут же стновилось неловко, кк будто он кого-то обмнул, выдв товр по чужому чеку. Ей было хорошо только с литертурными героями, все остльные знчения не имели.

Он ответил Глебу првильно, осторожно подбиря слов простые и некзистые.

Он ответил бурно безгрмотно, нпршивясь в гости.

- Боже! - думл он. - Зчем мне это?

Рньше, лет двдцть тому, её ещё можно было приметить в компнии идущих в кино. Были случи предложения руки и сердц. Кк првило, от вылеченных тяжелобольных. К моменту же письм Глеб Вер был природой, совершенно зкрытой от мир. Человеческим рком-отшельником. Он выходил из пнциря в мир крови, рн, бинтов и мзей, возврщлсь в крепость, где её ждли потерявшиеся люди Стейнбек, изящные нглийские ристокрты, их дворецкие, к которым он испытывл особую, стршно скзть, клссовую нежность, д мло ли кто? Он был нерзборчивя чтиц, и могл одинково плкть нд погибющей Мтерой и смеяться нд чудковтыми хогбенми. Он был бсолютн счстлив, не имея лишних туфель и доншивя до нищенской бедности нижнее белье. Ее ед состоял из крепкого чя и врициями кртошки, что не мешло ей змирть нд описниями супниц, в которых подвли консоме или суп из перепелиных шеек.

Боже мой! Ну и что? Жизнь вообржения был столь же вкусн и ромтн, и дворецкий, следящий из-з мрморных колонн з првильностью ход обед, бросл н неё вполне мужские взгляды. И её живое тело млело в уголочке продвленной дивн-кровти. Но никогд - никогд! - ни один живой, "мясной" человек не мог и близко вызвть чувств, подобные тем, что двли ей книги.

Ну и зчем, скжите, нужен ей был этот Глеб из глупого детств, когд он нюхл цветы и трву, и ей кзлось, что он живет? С ним связны совсем не рдостные воспоминния кких-то других живших в ней тогд токов. Но т жизнь ушл, вернее, дже не тк, он от неё ушл см, он создл, нет, у неё случилось нечто совсем другое: жизнь-счстье с миром нетелесным, иррельным, с миром обрзов и слов. Что бы кто ни говорил, но ей ничего другого не ндо.

Ну, откуд ты взялся, Глеб? Был бы ты подрненный или с воспленным ппендиксом, зстрял бы у тебя в выходх кмень, отросл бы кист - кк бы я был счстлив помочь тебе и выходить тебя. Ты же здоровый, и ты мне никто и звть тебя никк.

Но книжное воспитние требовло хорошего отношения к человеку, если он к тебе со всей душой. Он с ним встретится, к примеру, у пмятник Пушкину или где еще, посидят н лвочке, потом он соврет, что у неё смен, и он, если зхочет, может проводить её до электрички.

"Мне ужсно жль, но больше я никк не могу. Если хочешь, позвтркем вместе в пятницу". (Господи! Ккие звтрки?) "До свидния, милый".

Конечно, тк ей не скзть. "Милый". Ккой он ей милый? С другой же стороны, и милый, если через столько лет ншел. Но он всегд помнил, сколько ей смой, он родилсь в сорок восьмом, и ей, соответственно... И думть, тем более держть во рту это слово "милый" негоже и стыдно. Но пок это только переписк, и больше ничего, и совсем не фкт, что он когд-нибудь объявится в Москве. Сейчс цены н билеты выросли в нечеловеческий рост, дже н электричке - подумешь лишний рз, ехть или не ехть.

Комплексы

Когд я злюсь, у меня слятся волосы, дже если я их вчер вымыл. После уход "гостьи из прошлого" я просто зшлсь от того, что кк всегд поплсь н эту дурью удочку - не могу откзть. Кто он мне, эт Вер Рзин, я её не видел тридцть лет. С ккой стти мне отвечть з её сороковины? Ах, х, шо, шо... Моя родин - уже другя республик. Прктически для меня - железный знвес. Я н бтькивщине последний рз был проездом из Лзревской, в поезде меня прихвтил приступ, пришлось ссживться. И мне вырезли готовый лопнуть к чертовой мтери ппендикс в Констнтиновке. Тм я нпилсь ридной мовы по смую мковку.

Тут нет дурного подтекст. Леж в плте и слушя перепевы збытой речи с этими "хэ", "шо", "т", "хиб", "дывись", я ловил кйф от всего этого. Я признлсь, что местня, и нрод стл искть родственные связи, общую кровь в жилх. И я был поржен: он н смом деле, нш кровь, говорит своим нционльным голосом? Не звисимя от группы, количеств лейкоцитов, рекции оседния и прочего, прочего. Есть в ней нечто, не пропущенное через рективы. И я не зню, кк к этому относиться. Во-первых, бурлит кровь чеченцев, и бсков, и ирлндцев, и добром это не кончется, особенно, не дй Бог, если збурлит русскя. Это уж святых выноси. А я по воспитнию, по культуре интернционлистк. Человеческое в человеке едино, оно где-то н кончикх ветвей рзнообрзится цветом кожи и рзрезом глз, в остльном мы единый сплв рзумного млекопитющего. Но почему же тк сильны те кончики, которые выпевют мелодию крови тк, что одни хвтются з ножи, другие вытирют умилительные слезы? Что это есть? Может, и не кровь вовсе? А некий другой субстрт?

Я был потрясен взрывом. То, что внутри него окзлсь когд-то знкомя мне Вер Рзин, обострило все до шок. Я просто видел эту крту горя: тянущиеся во все стороны кпли крови к близким и дльним родственникм, знкомым, сослуживцм. Получилсь крт-сюр в крсный горошек, ну, если предствить ещё другие диверсии, Чечню и положить весь крсный крп н Россию, то и не увидишь лесов, полей и рек, одно только кроввое озеро. И я шкурой, доствшейся мне по зкону эволюции, чую, не чувствую, не мыслю, чую именно, кк зверь, стрхом и нюхом своим безысходность жизни.

И ещё я думю о том человеке (человекх), который нес с собой бомбу. Всплывют в обрзовнии ромнтические бомбисты Вер Зсулич, Кибльчич, улицы их имени кк бы утверждли прво н убийство. А вдруг и эти, сегодняшние, возникнут через сто лет в рмочке, х, кк они хотели хорошего! Чудовищня мысль, но что делть, мысль пришл, и "я её думю". Конечно, легче скзть, что это был Чиктило, безумец, мньяк. А если нет? Если это тихий серый человек с идеей? Незметный в толпе, достойный служщий и семьянин? Встл и пошел. Но ккой же идеей ндо вдохновиться, чтобы убить медсестру Веру Рзину? Легче, конечно, думть, что это "чеченский след", ещё легче, что это потрошитель крупного рзлив. А вдруг это женщин с той мерой отчяния, после которой уже можно все?

Нет, это все-тки мужчин, не бндит, не мньяк, очень идейный бомбист ншего времени. Он хочет "рмочки" и "улицы" через сто лет. Я рисую его себе. Он носит светлые костюмы с искрой. У него носки всегд в цвет глстук. Он вежлив, худ и подтянут и состоит только из ненвисти, из неё одной, что не мешет ему иметь детей, мльчик и девочку, кудрявых, кк Женя Кисин.

Великя спсительниц - домшняя рбот. Ко мне придут люди, и мне ндлежит нкрыть стол. Я не вовлекю в этот процесс муж, не зову н помощь дочь. Они у меня вне быт, мероприятие, которое грядет, может их повергнуть только в недоумение. И мне придется перед ними опрвдывться, лишний рз демонстрируя свою несвободу от них. Хотя можно ли быть свободным от тех, кого любишь? И нужно ли? Комплексов выше головы. Ну что ж... Поперебирю их, любезных... Ком-компле-комплексу-комплексушечки мои родненькие. Их, кк родинок н моем теле. Родинки - это, говорят, к счстью... Ну-ну...

Ночью во сне ко мне пришл Вер. Т, молодя, что скзл мне когд-то, кк звидует моему отъезду. Он был в прошлом времени, я в своем, в котором её уже не было. Мы с ней стояли у лифт, я приглшл её зйти, одновременно беспокоясь, првильно ли звть в дом мертвую. Но Вер скзл - нет, он торопится, просто хотел спросить, помню ли я кцию н могиле её ббушки. "Еще бы!" - скзл я. - "Дело в том, что дерев уже нет, тм теперь гржи". - "Я тк двно не был в тех местх", - ответил я. "Я до сих пор тоже", - скзл он.

Он вошл в лифт, и он срзу стл спускться с открытыми дверями, и я видел уходящую вниз выстриженную светлую мкушку со следми от кроввых бинтов.

- Вер! - крикнул я ей вниз.

Но дверь с клцньем сомкнулсь, и я проснулсь. Во рту был вкус кции - мы в детстве любили её есть, но никогд он не был соленой, поедние кции было слдким весельем, сейчс я солоно плкл, уткнувшись в подушку.

Бомб

Плоть не беспокоил Ивн Ивнович уже с сорок лет. Вернее, с тридцти девяти с половиной. Он янврский, н мйские прздники, те, что до янвря, не после, плоть себя не окзл. Гуляли у соседей, тогд жили в коммунлке н Кляевской, потом пошли спть. Дочк уже сопел з грдеробом, стоящим поперек комнты, но в стрых квртирх в комнтх случлось по дв окн, тк что нельзя скзть, что дочь спл з грдеробом, кк ккя-нибудь домрботниц, нет, у неё было окно и кк бы своя комнт. Жен рзделсь и легл н кровть н спину, чуть приподняв ночнушку, чтобы он видел её кучерявость, хотя лмп в ночнике н сорок втт, но рсстояние совсем близкое, в протянутую руку.

Он спл у стены, и пок перешгивл телом жену, увидел этот её трюк с рубшкой, и, стрнное дело, он её возненвидел. Срзу вот тк, н секунду звиснув нд лежщей, он испытл острое негодовние против женщины с тонкими синими после родов ниточкми н бедрх, с этим черным подлеском в середине. Он плюхнулся н свою половину и резко повернулся спиной к жене. Т зсопел - обиделсь, он же н всякий случй сверил рукой состояние гнев в голове с тем, что у него жило внутри его кучерявости. Плоть кк бы спл, ткя родня и целомудрення мягкостью своей плоть. А з спиной ворочлсь женщин, тыклсь в его спину грудями, и это было уже сверх. Он почти влип в стенку, стл плоским и холодным, и, конечно, он отстл. Ну, тк, чтоб скзть или спросить, это у них не было зведено.

Сношение всегд было молчливым, ни до него, ни во время, ни после слов не существовло. Поэтому к утру все збылось, вспомнилось вечером. Жен тогд учудил переодевть ночнушку, когд он уже лежл. И торчл незнмо сколько голой, рзворчивя перед ним то один бок, то другой, зчем-то приподнимл груди, и они мощно смотрели н него, спокойно и смирно лежщего, выствленными из глубины соскми. "Фу!" - подумл он и резко повернулся н бок к стене, эт дур-жен остлсь голяком н виду окн; ну покрутись, покрутись еще, - думл он, - смк. Жен легл и снов горячо прижлсь к его плоской спине, рук её зскользил куд-то не туд, где ей положено быть, и он тк перехвтил зпястье, тк его сжл, что он пискнул, кк мышь, придвлення кошкой, быстро скрыл руки и рзвернулсь к нему спиной.

Вот, собственно, с тех лет "мягкий мльчик" не возникл со своими требовниями у Ивн Ивнович. Но это было то рньшее время, когд секс кк ткового в стрне не существовло, "вигру" в дурном сне не видели, о местх тйских и других мссжей слыхом не слыхивли.

Ах, что з дивное по-своему было время! В школе, где Ивн Ивнович преподвл химию, конечно же, не было мужской компнии, в которой в смые строгие времен могли возникнуть рзговоры про "бб-с" и где естественно выплывли Стеньки Рзин челны рзговоров, кто, кк и с кем. В школе было всего три мужик: звхоз, учитель физкультуры и Ивн Ивнович. Звхоз из бывших военных любил зтскивть в свою кптерку физкультурник "н стопец", и Ивн Ивнович в дни безусловно выпивльные по првилм: день учителя, день ВВС, день взятия Берлин отцом звхоз, ныне уже много лет покойным, но чтимым сыном до крсных глз, ткже 21 декбря, поскольку этот день збыть - себя не помнить.

Конечно, компния ещё т. Физкультурник н половину святых дней двно "положил с привесом", но з взятие Берлин пил охотно. До кких-то тм споров или рзноглсий, тем более потсовки, дело не доходило блгодря культурной мнере общться Ивн Ивнович, у которого тоже был свой взгляд н мир; он, нпример, не любил Бог, то есть он был теист и кк бы не верил в него, но одновременно Ивн Ивнович был верующим. Верующим в Бог теистом. Он доподлинно знл, что Бог есть, кк есть и другие объективные вещи, жен, нпример, или тот же звхоз. Вот тк же для Ивн Ивнович существовл Бог, но он его не любил, видимо, з то, что тот был вопреки мтерилизму и усложнял кртину понимния жизни Ивном Ивновичем. Он читл лекции от дом политпросвещения, где, добрвшись до мельчйших нейтронов, здвл вопрос: "И где тут Бог?" А Бог смеялся ему в лицо, что было оскорбительно и унизительно для просвещющего лектор.

В этой компнии троих иногд, может, рз в год, может, рз в дв, говорилось о мужских проблемх. О простте. О том, что "не стоит сволочь, хоть тресни". Звхоз нзывл член "нчльником жизни". Физкультурник "збойщиком". А Ивн Ивнович нежно - "писюльник". Когд в рзговоре зкипло, Ивн Ивнович говорил здушевно тк, кк себе: "Д бросьте вы! Нельзя подчиняться нижнему этжу. Мы с вми выше". "Ну, - говорил физкультурник, - когд облегчен, конечно, выше. А когд нгружен? И двит тогд ж в печень". "Это двит печень, - строго говорил Ивн Ивнович. Вот с этим не шутите. Печень - это мозг живот, с ней шутки шутить нельзя". Он пугл, и все съезжли с темы "мльчик, отдыхющего в роще".

Это тк исподволь, через его слбости, мы подкрдывемся к Ивну Ивновичу сегодняшнему, который исхитрился выйти н пенсию по учительской выслуге лет и жил с женой и дочкой в отдельной квртире, которую дли жене. Жен продолжл рботть н фбрике. Приносил деньги. Не системтически, не крупно, но все-тки. Рботл дочь, ей было уже з тридцть, но змуж её никто не взял. Он рботл в чстной фирме глвбухом и деньги приносил системтически и в купюрх рдостного зеленого цвет. Получлось, что ещё отнюдь не строго, чуть з 60 лет господин кормили женщины.

Они все были похожи друг н друг - высокие, широкоплечие, плоские. Широкость верхней чсти смягчли плотные жировые нросты в облсти чресл. И Ивн Ивнович, когд бывл не в пльто, в костюме, обнруживл больший, нежели плечи, диметр бедер. "Он у тебя жопстый", - говорил лифтерш жене Ивн Ивнович. Он был жуткя хмк, эт лифтерш. Он говорил все, что сползло н кончик язык. Все это было обидно, в кждой квртире мечтли её отрвить, но подъезд он сторожил, кк ротвеллер, это было вжнее ннесенных обид. Стерпим, слюбим, если дом охрнен, думли люди. И кто этого не поймет. Он скзл Ивну Ивновичу: "Ты, мужик, мне не улыбйся ртом без зубов. Хотя кто теперь с зубми? Но когд ты улыбешься, я зню точно, что ты гд. Извини, конечно, ты не виновт, ты тким родился. Кк я родилсь прямоговорящей, отчего и сдохну. Но ты держи свои губы бнтиком. Дю совет специлист и дром". Он перестл улыбться, хотя был оскорблен до глубины души.

Кк всякий, бери хоть Гитлер, хоть Стлин, хоть Жирик, он, конечно же, считл себя человеком хорошим и думл о себе кк о подрке детям. Тк искривленно устроен человек. И тут ты хоть "стеньку о горох, хоть горох об стеньку", изменить людскую природу не сможешь. Внутри кждый себе хорош.

Итк, жил семья н деньги серо-голубые, копил зеленые. Считлсь хорошей семьей. Не пили, не буянили, не зливли соседей снизу.

Женщины уходили утром. И Ивн Ивнович оствлся один для рздумий, чтения прессы и мелких починок по дому тип змены перегоревших лмпочек и подкручивния ручек в дверях. Ндо скзть, что Ивн Ивнович всякой хозяйственной рботой гребовл кк оскорбительной для его высшего обрзовния (зочный пединститут, химфк).

Трое плоских квдртноплечих людей гуляли вместе по улице, по которой нескончемо тек ручей из выщербленного люк. Ивн Ивнович любил говорить о времени, когд з ткое могли рсстрелять кого-нибудь из горисполком. Он был сторонник острстки, чтоб знли... Жен молчл и думл, что её знкомый водопроводчик, с которым он уже лет пятндцть жил в дни протечки труб, зсорения унитзов в доме и прочих порух высшего порядк, никогд никких смежников своего дел не хял, говорил, что нд кждым мелким хлтурщиком есть хлтурщик поболе, нд тем еще, нд ещё - ещё ещее, потому что мы стрн ткя: рботем хорошо, если ндо кому-то это сунуть в глз, кк Левше блоху королю, по жизни мы обходимся бы кк и бы чем, потому кк в стрне людей з людей не держли никогд. И плохя рбот - нормльный ответ Чемберлену, то бишь влсти.

Вот почему Россия - большя вытекющя труб. Это водопроводчик знл точно, и по жизни, и по уму. Они перепихивлись с ним нехитро, но с хорошим для обоих звершением, в любом месте, кк с удобствми для тел, тк и без оных. Жен думл, что, может, это и есть любовь, чинщик вот бы рзвеселился, он-то считл просто: ему подфртило иметь чистую ббу по месту рботы. Это немло, и поболе чевых.

Он подозревл, что женщин специльно рсптронивет водопроводные проклдки, но вот это он думл зря. Жен Ивн Ивнович ничего подобного не делл. Ей хвтло естественного износ труб и крнов, чтоб тело долго помнило и было сыто. Он говорил себе: "А жены моряков? А полярников? А космонвтов?" Вот и он. Ивн Ивнович иссяк смолоду, это все рвно что подорвть член н мине. Рзве б он его бросил? В момент этой блгородной мысли он дже прижимлсь к нему боком и сильнее висл н его локте, отчего Ивн Ивнович костенел телом от гнев, мозг его выбрызгивл бурунчики мыслей про низость женской природы вообще и идущей рядом в чстности, ну что з прижимы в их возрсте, когд рядом идет дочь тридцти двух лет, рост 185 см. рзмер обуви 42, которой ничего ткого не ндо. Он у него скет, у неё отцовскя природ. Ни рзу ни один мужик н неё не посягл, потому кк повод не двл.

И Ивн Ивнович подтягивл к себе дочь другой, свободной от жены рукой, и они знимли весь тротур, эдкя семья-стенк, вышедшя н прогулку.

Могло ли прийти в голову Ивну Ивновичу, что дочь в внной рзглядывл свое тело, не белое, не згорелое, слегк серовтое, с пупырышкми, с плоскими, вытянутыми до подмышек грудями без сосков, двумя рыжими пятнми вместо них. Дочь понимл, что не сексульн. Однжды один прень, у которого язык никогд не сдерживл никких слов, скзл ей: "Ткие ббы, кк ты, хороши для быстрин рек, тебя никкой волной не сбить. Еще и меня н себе перенесешь. А кк тебя приспособить в жизни простой, я, ей Богу, не зню. Тебе ндо в Чечню. Носить рненых". Стрнно, но снчл он принял это з комплимент. В ней взыгрл гордость. Он скзл про эти слов мтери. Т рзорлсь: "Кк ты позволяешь с собой рзговривть в тком тоне! Ты же девушк. А не солдт зпс". Но тут же мть кк-то увял, потом дже тихонько плкл и стл придумывть дочке новую прическу и вообще другой вид.

Но не тут-то было. Никкими увещевниями ту нельзя было убедить нцепить н слбый серый хвост волос бнтик в крпинку. Или зколку с рстопыренными крыльями. Нет и нет! Мть сжл дочь в кухне н стул и, велев зкрыть глз, тихонечко вырисовывл ей брови и веки, темнил скулы, но кк только доходил до длинного и узковтого рт, который мть пытлсь очертить, прихвтив крндшом чуть лишку прострнств лиц, дочь с воем бежл в внную и терл лицо щеткой, чтобы ничего, ну ни кпелюшечки из мтеринских художеств не оствлось. Т ничего не могл понять в своем дитяти. Ведь сдилсь же н тбуретку, рздвинув ноги и пропускя мть с косметикой в их рствор, но пок т двиглсь со лб книзу, происходило что-то в дочери, ккя-то не понятня ей метморфоз, доводящя её до крик.

Откуд ей было знть, что дочери были приятны ксния мтери, мягкие толчки её больших грудей, твердость коленки, и он просто боялсь до ужс ксния губ, ибо тогд было бы совсем ясно, ккя он сучк, тврь, и ей мло рсцрпть себе лицо, её ндо убить. Вот и вся тйня тйн дочери с большими мужичьими ногми.

Мть же мучлсь сердцем, боялсь, что у дочери н почве воздержния будет рк, ткие случи сплошь и рядом. Он имел глупость скзть об этом мужу. И увидел его открытый до смого горл рот, где болтется бесполезный по жизни язычок гортни. Он увидел его пломбы и дыры, и зстрявшую в межзубьях пищу, и через все это остро пхнущие слов о том, что он, грязня бб, не смеет ксться того, что ей неведомо, - чистоты и целомудренности, и дльше сквозь брызги - ккой-то лепет о чем-то божественном. "Ты что, веришь в Бог? - оторопело спросил жен. - Ты же всегд был против". Муж вышел, хлопнув дверью, и у бедной женщины что-то сдвинулось в голове.

Он понял, что он ккя-то не ткя, что у нее, видимо, не хвтет ум ни для муж, ни для дочери. Это они у неё особые, он простя, кк три рубля. Спит с водопроводчиком, ей это нрвится, было и похуже, почти пятьдесят стукнуло, зшл кк-то к нчльнику цех, они н фбрике делют фльшивые сковородки под "тефль". Он отвечет з яркую нклейку, которя придет сковородке вид дорогого товр. Он пришл скзть, что этикетки кончются, поствщик их динмит, и ндо перезключить договор. "Ну! Перезключй!" - ответил нчльник. "Тк тм же другие теперь деньги. Знчит, и цен подымется". - "Подымется, - ответил нчльник. - Рыночня экономик". "Лдно", - скзл он. Но он успел дойти до двери и змкнуть её до того, кк он ушл. Потом перегнул её н стол и тк в неё всндлился, что он дже вскрикнул, но тут же улетел н облко и уже хотел, чтобы это никогд не кончлось.

Нчльник цех скзл: "Дшь и смежнику! Может, он нйдет бумжки по строй цене. Ты бб хоть и стря, но вкусня. Мло этим пользуешься". Н смом деле нчльник до ужс боялся молодых женщин. От них шл некя непонятня ему сил, он, кк Мркс, ценил в женщине слбость, которя остлсь теперь только у пожилых дм.

И сейчс женщин ощущл себя н припеке д, где ей и место, рз он во столько миллионов рз плоше муж, который никогд бы не стл перелмывть её пополм н столе, и дочери, которя не позволил бы дже приблизиться к себе с подобными мыслями. Он бы нчльник кинул через себя, кк Путин бросет подствных противников в покзтельном дзюдо. Очень крсиво, но все это "тефль", которую они производят.

Вот ткя был это семья, совсем не ккя-нибудь другя. Другя нм сейчс и не интересн, потому что именно в этой живет Ивн Ивнович. Он идет среди своих женщин, с чувством глубокого презрения озиря человеческий товр, идущий мимо и нвстречу. Он окучивет в своей голове мысль о том, нсколько же он лучше других. Он не побежит, кк этот вот млхольный, з уходящим троллейбусом, чтоб успеть зкинуть н ступеньку ногу. Он не будет тщить до спдния штнов уродливые клетчтые сумки килогрммов н двдцть, не меньше, он не будет обхвтывть з плечи брышень, рзворчивя их лицом к себе для откровенного зсос при всех других, отвртительных, но по другому признку, людях.

Улиц питл уже хорошо нполненное озерцо гнев и ненвисти к человеку кк тковому, который мло того, что испржнялся, вонял и потел, но ещё кк бы и вообржл о себе нечто большее. Ивн Ивнович ещё не додумл всю мысль до конц, окончтельный дигноз жил вне его построений, и он пок не торопил познние. Оно смо по себе было рдостно, ибо возвеличивло его нд улицей, и он кк бы шел со своими мыслями по головм этих перепрыгивющих через лужи людей, и их - сверху тк хорошо видимых тк, окзывется, было много, что никких проблем с перешгивнием не было. Стоишь н чьей-то кепке, тут уже подн тебе лысин, ступишь н нее, фетровя шляп уже поспел, и тк слвно, тк слвно. Кк в детской песне: "По улице шгет веселое звено, никто кругом не знет, куд идет оно". Ивн Ивнович знет. И он широко улыбется своим дмм, которые, конечно, рядом с ним, н земле. Они у него крепкие. Нступить н них - смое то.

Ивн Ивнович, отвлекясь от высоких мыслей и присмтривясь к жизни своего тел среди других тел, был очень (очень!) счстлив бобыльством своей дочери. Ну, что бы он делл с любым мужчиной, окжись тот с ним н одной территории? Это было бы отвртительно. Он смотрел передчу про львов, про то, кк они охрняют свой учсток земли от других смцов. Естественное чувство, хотя зверей Ивн Ивнович не любил ещё больше, чем людей. Человек ещё носит одежды, и не видн вся гнусь его тел, зверь же весь нружу, он дже любит явить свой срм и дже воспользовться им н виду, к примеру, мленьких зверят. Ужс! Ивн Ивнович считл, что всех зверей, если они не дют пищу человеку, ндлежит уничтожть. Это все глупости - охрн и исчезновение видов. Ну вот взяли бы и исчезли все собки - кому хуже? Рзве что погрничникм. Но ндо придумть робот-ищейку. Делов-то! Уничтожить кошек всех, от мурок до лютых тигров. Кому хуже, если срзу придумть пестицид ккой от мышей и крыс. Потому что никто в госудрстве не считл пользу отлов мышей котми. Возможно, это ккя-нибудь ноль-ноль-ноль сотя процент по срвнению с борьбой, которую проводят соответствующие службы. Ивн Ивнович мысленно уничтожл все тврные виды, и когд ему удвлось с пользой и без хлопот освободить землю от волков и медведей, он испытывл ослепительный восторг и дже н ккое-то время смирялся с нличием людей.

Люди все-тки, что тм ни говори, были нужны. Для рмии. Для хлеборобств и хлебопечения. Для проклдывния рельсов, для рботы н компьютере (хотя вот это бловство, рньше люди обходились без него, и ничего), Но пусть! Тут ведь один нрод звисит от другого. Один придумл, другой догоняет. Нроды все звистники, кк и отдельный человек. Ивн Ивнович двно вычленил лишние нроды, от которых особенно много вред. Конечно, первым номером шли евреи, тут и говорить нечего. Нет ведь евреев-шхтеров, нет евреев-стлевров. А все больше их у скрипочек и зубных мостов. Ивн Ивнович - все-тки высшее обрзовние - дже кк бы понимл, что скрипки тоже нужны ккой-то, пусть млой чсти человечеств не меньше, чем уголь, но дже понимя - не прощл упорств этого нрод жить по-своему, тогд кк другой нрод,русский, нпример, мог бы кинуться всем миром в шхту и копть, копть до дн. Вторым и уже почти догоняющим нродом по лишности шли з евреями мерикнцы. Гды и говнюки. Змтерели в богтстве и жирности и поствили себя н первое место. А других спросили? Африкнцев, к примеру? Нс, русских? Которые ничем, кроме богтств, не вторее. Ивн Ивнович доподлинно знл, кто з кем лишний, и будь он похитрее и поумнее, он бы скзл: "Мне голос был" или что-нибудь ещё убеждюще-неопределенное, но он ведь никому ничего не говорил. Он облдл, тк скзть, личным, собственным зннием, кк знл, нпример, что у него н левом бедре росл шишечк, рньше был с пшеничку, сейчс с чечевичку, он покзывл её доктору, тк кк знл коврство всяких тм подрстний. Врч щупнул и скзл: "Жировик. Будет мешть - срежем. Но он в тком месте, что не будет".

Его знние о природе людей, об иеррхии плохости было сугубо личным, но - в отличие от жировик - знние это мешло Ивну Ивновичу. Это же ндо! Всякий любой мерикнец ездит н мшине. Тврь! И не то чтоб Ивну Ивновичу нужн был мшин. Он боялся техники. Но было что-то для него оскорбительное, что где-нибудь в ккой-то здрипнной Атлнте учитель химии ездит в школу н своем втомобиле, не испытывя при этом никких сверхъестественных чувств. У них в школе мшины нет и не было сроду ни у кого. И н фбрике у жены мшин рз, дв и обчелся. Првд, тм, где зеленые получл дочь, все кк один внедрялись здницми в кожу личных сидений. И тут в мозгу Ивн Ивнович возникл згогулин. Хорошее слово придумл бывший президент. Единственный его вклд в историю России, между прочим. Тк вот, Ивну Ивновичу с ккого-то боку было приятно, что его дочь продвинулсь по линии жизни и зрботк. Но куд большую приятность доствлял мысль, что он оствлсь прежней. Он не оскорблял Ивн Ивнович видом всяких брызглок и кремов, он был естественн и пхл естественной природой и никогд - Боже мой! - не приносил в дом зпх мужчины. Тк что получлось: в случе с дочерью рстления мшинми и доллрми не произошло.

Иногд н него нктывло. Что-то сильное, космтое, пхнущее вскопнной землей (в детстве у ббушки в деревне сжл кртошку. Мленький, он был ближе к лунке, к духу её перегнившей трвы и перерезнных острой лоптой червяков. Он клл в лунки кртофелины, это был его вклд в сельское хозяйство). Оттого, что он помнил зпх лунки, он не удивлялся нктывнию чувств. Нормльное дело - воспоминние. Но крутило все крепче, рзворчивло плечи и хотелось дже кк-то рыкнуть, не н кого-нибудь вообще.

Однжды его очень прижло в втобусе, нбилось дв, если не три количеств людей. В него вжлись чужие тел, в него удрили чужие зпхи. И были они в основном женские, пряные, плотские. Он выскочил н первой же остновке, выпрыгивя, рычл, дже не зметив этого. Зметил глз мужик, н которого выпрыгивл и который норовил знять его прострнство в втобусе. Мужик смотрел удивленно, когд уже зкрывлсь дверь, крикнул: "А гвкть умеешь?" Знчит, он рычл. Ему понрвилось, что мужик решился скзть ему это только в створку дверей - знчит, боялся? А ведь Ивн Ивнович по определению всей предыдущей жизни числился в "смирных". Учительствуя, голос не подымл, когд чуял в душе лютую ненвисть к ученику до желния вывинчивния его головы из туловищ, зкрывл глз и шевелил губми, и дети змирли, хотя ни рзу ни одного ученик он не то что пльцем, словом не тронул, пошевелит-пошевелит губми, потом откроет глз, они у него ясные-ясные, до голубизны неб, и говорит: "Ну что ж! Не все люди н свете умные". И все. Дже двойку не всегд ствил. Смирял гнев.

Он вообржл идельный мир для себя. В нем не было людей. В него (мир) иногд приходил дочь, и они игрли в дурчк. После того, кк дочь три рз проигрывл, он её "исчезл". В его мире был телевизор. Он покзывл фильмы про войну. Любил те мест, где мршлы склонялись нд кртми, водили по ним пльцми, потом из люков смолетов горохом сыплись бомбы (теория и прктик). Ловил себя н мысли, что смо высыпние бомб было вжнее вопрос, н чью голову. Потому что к этому времени Ивн Ивнович уже твердо знл - по втобусу - людей больше, чем ндо, и для него лично, и для тех, кто смотрит н крты. И он стл понимть првильность смерти. Ах, кк жль, что он не был мршлом, ещё бы лучше президентом (любой стрны). Он бы не чиклся с миролюбцми (лишние люди), он бы рзвязывл и звязывл войны, рзвязывл и звязывл. Его мудрый пример очистительных для земли смертей стл бы другим нукой. И лет через сто н земле жило бы небольшое количество людей, отобрнных естественно - войной. Он не Гитлер, он бы не стл действовть по симптии, к примеру, убивть нелюбимых им евреев. У него бы был чистый эксперимент: кто выживет под горохом бомб, того и счстье. Все приобретут в выживнии новые кчеств. Глвное из которых - не дышть в сторону другого.

В мире Ивн Ивнович были и негры, и китйцы, и хохлы, и чеченцы. Однжды во сне он позволил себе соитие с негритянкой. Он был мягкой, кк подушк, изнутри горячей и долго держл его в себе. Случившееся повергло в смущение. Но он посмотрел н спящую рядом жену. И прошло смущение. Он был для жизни сух безусловно, з сон и видения в ночи человек не отвечет. Это другое.

Трусы он выстирл см и тйком высушил н бтрее, чтоб не зметил жен. Но т зметил, удивилсь, но дльше исследовний не пошл. Он был збыт её телом, не нужен, он дже удивлялсь, что когд-то что-то было. Зря, видимо, было, если родилсь дочь без судьбы. Бобылк, дев. Женщин от мыслей о дочери плкл. Слез бежл мелкя-мелкя, кк пшено. Тких и слез нету, но вот н тебе - есть. Н серилх он плчет крупно, н дочь мелко. Спросить бы кого... Но кого? Конечно, сейчс время не рнешное. Сейчс про все пишут, про все спршивют.

Но он не ткя. Он пострется збыть свойство своих слез. Он тк умел: "Это ндо збыть". И збывл. Счстливое, в сущности, свойство, люди ведь н восемьдесят процентов стрдют от пмяти горя или обиды. Или ещё кких обстоятельств. Их уже нет, пмять-гдин сднит.

Но это мы все ткие, жен Ивн Ивнович был другой. Он збыл мелкость своих слез и, ндо скзть, был бсолютно прв. Потому что то, что случилось с дочерью, ни мелкостью, ни крупностью слез определить было невозможно. Нужн был некоторя другя мер, но где ж её взять? Теперь столько всего нкидно в жизнь, что и меру ндо новую, эдкую! В фирму, где рботл дочь, пришл новя рссыльня, по сттусу - курьер по письмм в черте город. Бегучя ткя девчонк. Подрнилсь он, прыгя через ккие-то новострои. И дочери Ивн Ивнович пришлось перевязывть ей ногу в высоком месте, црпину, ерунду. Джинсы приняли удр н себя. Но чуть-чуть покровило. И в тулете, н топчне, который тм стоял н случй принятия влокордин или зкпывния глз (фирм берегл свой контингент), дочь рздел рссыльную снизу до пояс. Он увидел другое женское тело близко-близко, оно было нежным, розовым, его хотелось съесть. Именно тк. Ей хотелось попробовть его зубми и губми. А девчонк лежл, рстопырив коленки. И невозможно было удержться. Девчонк выгнулсь спиной и простонл: "Исчё, тетя, исчё!" Тк пришло к дочери счстье, о котором он и не подозревл. Но тем же мкром пришло и горе стыд, от которого дже пятки горели. Девчонк шестндцти лет, недоучк-детдомовк, окзлсь тким опытным проводником в незнемое прекрсное. И что теперь было делть с легким, бегучим телом, с новым дыхнием без скрытых стонов и охов, дыхнием рдости? Оно слилось в один клубок со стыдом и позором; сытое, довольное тело не принимл слбый рзум.

Он обожл и ненвидел девчонку, он хотел её убить и покупл ей вещи, кких сроду не носил см. Он боялсь оглски и умирл от гордости, когд девчонк висел у неё н руке. Ах, куд-нибудь бы н остров, чтоб нигде никого. Он см бы выстроил для них дом, выдолбил бы лодку для ловли рыбы, они ходили бы голыми и тело-пирожное можно было бы есть с утр до вечер и с вечер до утр, не стыдясь ни людей, ни чувств. Тк они и стли ходить, кк шерочк с мшерочкой. А дом возник рзговор, что деньги нстоящие должны пойти н однокомнтную квртиру, хвтить ей теснить ппу с ммой. Те возмутились: ккое теснение, эт квртир ей достнется, если что...

- А пок я буду снимть, - отчекнил дочь. - У меня своя жизнь.

"Любовник!" - рдостно вскрикнуло сердце мтери, отец, ноборот, весь позеленел. Но смолчл. Мысль убить, не бстрктня, вполне конкретня - убить посредством вывинчивния головы из туловищ - вошл трехгрнным нпильником в сердце и повернулсь дв рз. А все дело в том, что Ивн Ивнович збыл, что н плохую мысль ндо зкрывть глз, и тогд он уходит. Он же сидел вытрщенно и видел хорошо урботнный рот дочери, простым нкусывнием губ ткого эффект не добьешься. "Уничтожу", - скзл он себе. Имелся в виду некий безусловно крсвчик с хвостом из волос, с которым его чистя дочь, Боже мой, чем знимется. Ивн Ивнович стл мечтть о способе убийств.

И тогд ему приснился Ленин, может, его двойник. Но, скорее, все-тки он. Будто Ивн Ивнович стоял з ним в очереди в булочной и скзл Ленину, что ни рзу не сумел взять бтон, чтобы перед ним не стояло сколько-то людей. "Тк и не нучились торговть", - пожловлся Ленину Ивн Ивнович. А тот хитро тк ухмыльнулся и, вств н цыпочки - Ивн Ивнович окзлся н голову его выше, - шепнул ему в првое ухо: "Много нс". Взяв бтон и половинку черного, он исчез, и получилось, что никто н него, мленького, внимния не обртил. "Вы ослепли? - спросил во сне Ивн Ивнович очередь. - Не видели, кто стоял?" "А кто?" - спросил вяля очередь. И Ивн Ивнович понял, кк они ему все противны. Эти тетки с мятыми пкетми, дети с тупо двигющимися челюстями. "Орбит слдкя мят". Невытертые носы, неостриженные черные ногти. Мужчины в пиджкх с чужого плеч и стоптнных вкось ботинкх. И эт что в кссе, в цигейковой безруквке, с огромным, вытекющим из проем руквов мясом рук, которые кончются щупльцми коротких, унизнных перстнями пльцев. Ни одного лиц человек. Боковым зрением он увидел свое отржение в стекле и не узнл срзу. Подумл: "Вот ещё и этот конь с яйцми".

Тут он и проснулся, н месте неузнвния себя в зеркле.

- А к чему снится видеть себя в зеркле? - спросил Ивн Ивнович жену.

- К обмну, - ответил жен.

- Но я себя не узнл, - скзл Ивн Ивнович.

- Купи сонник. Н кждом углу продют.

Тк он от него отвязывлсь. А ему хотелось рсскзть про Ленин, кк он н цыпочкх тянулся к его уху. Но рз он отвязывется, ничего он ей не скжет. Его сон, личный.

Кк-то смотрели вечером телевизор. Вообще-то смотреть стло нечего. Неинтересно было все. Кино, политик, игры, дискуссии, скндлы. Ничто не могло ответить н вопрос, почему тк неприятны люди, и дже дочь. Тут недвно он тк выскзлсь по поводу мужчин, что Ивн Ивнович дже оскорбился. Человечество, конечно, было невжным, но обрзцовые мужчины существовли. Бесспорно. Суворов, Ломоносов, Жуков, Петр Первый, Ленин. Н это дочь скзл, что, мол, ты ещё Добрыню вспомни, кореш своего, или этого, кк его тм, Ослябю... И зсмеялсь тк противно. Кк мть. Он не знл, кто ткой Ослябя. Первый рз слышл, но именно этим и уел дочь. "Я, к примеру, Ослябю не зню, ты знешь... Знчит, фигур был!"

- Ну, историю мог бы и знть, - резко скзл дочь. - Н уровне школы. Но я не хочу спорить, потому что для меня ничтожество мужчин вещь бесспорня. Козлы и недоумки. Тк вот и идет из-з них все через пень-колоду.

Он ей хотел ответить, но н экрне появился Ленин. Он слушл кких-то военных и был к Ивну Ивновичу вполоборот. И вдруг повернул к нему голову и четко тк скзл: "Много нс". И снов стл слушть военных. Не было никких сомнений, что слов преднзнчлись Ивну Ивновичу, только ему, потому что ни жен, ни дочь кк бы и не зметили, это же было тк очевидно. Вполоборот - и срзу нфс. И четкое произношение: "Много нс". И ещё покзлось Ивну Ивновичу, что слов эти были не просто сообщением просьбой.

Его бросило в жр. Это зметил жен.

- Ты крсный, у тебя, нверное, подскочило двление.

- Ты лучше смотри и слушй, - скзл Ивн Ивнович, хотя ни н секунду не сомневлся, что он ничего не видел и не слышл. В том его сне Ленин тоже никто не видел.

- Делть мне не хрен - слушть, - ответил жен. - Я эти ля-ля уже столько лет слышу, что уши увяли.

- Иногд говорят вжные слов, - печльно скзл Ивн Ивнович, - но не всем понять...

- И что же? - спросил жен.

- Много нс, - тихо скзл Ивн Ивнович.

- Д русских почти не остлось! - зкричл жен. - Мы же не рожем. Вот нс двое, ребенок у нс один. Это првильно? А у неё вообще ни одного...

Ивн Ивнович просто скрутил изнутри см мысль о рождении, о том действии, которое предшествует ему. Он вспомнил, кк выглядел жен, когд лежл под ним, вспомнил себя и свое желние пополм с отврщением. Вспомнил нынешний рот дочери, который скзл ему, что ндо убить её мужчину. Ибо... Н этом трехбуквенном "ибо" он зстрял и потерял его смысл. Буквы рссыплись и склдывлись в несурзицу со смыслом. Бои. Это понятно бсолютно. Это крты, нд ней военчльники. И они ствят флжки. Био. Это мсс. Это толп. Это то, чего много. Иоб. Слово кк бы не несло смысл. Но если подумть, если приздумться... Если к первой букве присобчить сверху беретик и произнести - йо! То получется и третье слово. Которое змечтельно соединяет биомссу с боями победным русским кличем...

Ткя мудрость простых слов, рождення поворотом головы Ленин исключительно для него, Ивн Ивнович, вернул вспять к простой мысли: если нс много, знчит, ндо, чтобы было меньше. Ндо помочь вождю.

...Ивн Ивнович снчл хотел сделть бомбу см и опробовть её н мужчине дочери. Он стл вспоминть химию, которую изучл. Но дльше пиротехнически млого взрыв н столе опыт у него не было. Ну, в крйнем случе обожжешь руки и морду, чтоб вырвть человек с корнем из живой жизни, для этого школьные препрты не годились. Ивну Ивновичу для стрсти дел не хвтло вдохновения. Ленин рзбудил его ум, но все ещё недоствло энтузизм ненвисти, и его мог дть только избрнник дочери.

Ивн Ивнович стл искть "этого мужчину". Хорошо бы змнить их в дом, сделть возможным его приход, будто их с женой тм нету, потом тихонечко вернуться, чтобы зстть.

Но игру вел дочь. Он пришл и скзл, что ншл однокомнтную квртиру близко от рботы, будет жить одн н свои деньги, тк что пусть и они сообрзят жить н свои, никто никому не должен.

- Кк это одн? - спросил Ивн Ивнович. - Ты и тут одн н целую комнту.

- Господи, пп! Сообрзи, нконец, сколько мне лет, мне уже двно пристло жить смостоятельно.

Вот чертов язык! Эт фрз "пристло жить" кк-то подвил в Ивне Ивновиче ктивность мысли, будто н здоровый росток гнев взяли и брызнули ядом. Ишь, "пристло жить". Кто тк говорит вообще?

- Я тебя не понял, - вяло скзл он, - что это знчит... ну, отделение... Н кком тком основнии? Мы тебе кто?

- Вы мне пп с ммой. А я взросля женщин, которя хочет жить отдельно. Д девять из десяти родителей перекрестились бы... Если у вс возникнут мтерильные зтруднения, это выяснится скоро, я буду помогть.

- Обойдемся! - скзл Ивн Ивнович.

- Подожди! - вмешлсь мть. - Доч! Тут и смотреть нечего. Перекрутиться перекрутимся в питнии, оплтить квртиру, телефон и все эти мыл и порошки - вряд ли...

- Я буду двть сто доллров, - скзл дочь. - Или отдвйте мне все вши плтежки.

И не то чтобы Ивн Ивнович не понимл рзумность дочкиного решения, и не то чтобы он не отдвл себе отчет в скудости собственной пенсии и зрботк жены, прллельно с рзумом в нем нпряглсь некя сил, которя н рз опрокидывл рзум и, топчсь н нем, изглялсь и искривлялсь.

- Нет уж, нет уж... Уходя уходи... И нм, - он хихикнул тоненько и довольно, - не пристло жить н мерикнскую подчку. Ишь! Доллры у нее! А у меня есть мой рубль, и он меня прокормит... Он у меня зрботнный, не подчк.

Женщины открыли рот. Уже двно родители принимли зрплту дочери естественно и рдостно. Ивн Ивнович рссмтривл н свет лиц чужих президентов и ншел, что они, лиц, не хуже, не лучше нших црей и генерлов, ткие же грубовтые мужицкие морды, без очков и шляп.

Откуд ж было им знть, что перед ними был совсем другой отец и муж? Перед ними был человек, отягощенный бомбой, и все, что было вокруг, или годилось для её изготовления или нет. Дочь с её отделением, с этой несовместимой с Ивном Ивновичем фрзой "пристло жить", с подлым нмерением оскорбить их зеленой подчкой - все это шло в топку, где врилсь идея бомбы. Не хвтло только имени того "козл", того "коня с яйцми", которое звершило бы её формировние в окончтельном виде.

- И с кем ты собирешься жить отдельно? - фльцетом спросил Ивн Ивнович.

- Я буду жить одн, - резко ответил дочь.

- Ну и првильно, - скзл мть. - У тебя свои интересы. Видк будешь смотреть, мы не будем тявкть про электричество. Друзья придут, похохочете без оглядки н ппу. Првильно ведь, отец, соглсись.

"Врет, - думл Ивн Ивнович. - Не видк он будет смотреть, дур ты стря, и не друзья ей нужны. Ей зхотелось скотств. Именно! Скотств!"

Дочь переехл быстро, оствил свой дрес, телефон, честь по чести. Скзл, чтобы не являлись без звонк, он хочет, чтобы они зстли у неё порядок. Ну, нормльно же!

Но Ивн Ивнович не прост, ох, кк не прост! Он понимет, что дочь скрывет свой секрет, своего нездник. А почему? Д потому, зрнее знет Ивн Ивнович, что он выбрл худшее из всего, что могло быть. Ведь он не спросил отц! Он ей не врг и объяснил бы, что у людей в определенный период жизни случется тяг, он см грешен был, этому ндо уступить, но потом ногой, удром с носк, кк в футболе, отринуть это кк дурь, скотство и лишность.

Он решил зстть их врсплох. Он сходил, посмотрел дом, высмотрел окн, вечером приехл и отследил зжигние свет, снчл, видимо, н кухне, потом в комнте. Он не видел, кк пришл дочь, все-тки смотрел с другой стороны улицы, это было время возврщения людей с рботы. Ивну Ивновичу двно ндо было бы носить очки для дли, он не видел вывесок мгзинов, номеров втобусов, но он считл: все, что ндо, он видит. Вот, к примеру, увидел свет в окнх.

Теперь ндо было вычислить время, когд подняться. Не то что он мечтл увидеть грех воочию - постель и полурздетость, но что-то близкое к тому, чтобы убедиться в блуде. Где-то в глубине души он дже чувствовл момент непрвоты; ну, не твое это дело, отец. Но он бил по этому слбому чувству глвной мыслью: не в том возрсте дочь, чтоб тскться. Ведь не исключено, что жентик. Совсем же срм! Рзве этому они её учили?

Он поднялся, когд в кухне свет погс. Позвонил в дверь коротко, три рз, кк дом. Просто другой у него не было привычки, он ведь никуд и никому не звонил в дверь, кроме собственного дом.

В квртире было тихо. Бог весть, что виделось в этот момент бедному Ивну Ивновичу. Был дже мысль уйти, потому что свидетельств кк бы получены. Вот они - в тихости, в змершести. Но он позвонил в другой рз и услышл шги дочери босыми ногми. Тяжелые, грузновтые шлепки.

- Кто тм? - спросил он.

- Это я. Пп. Открой.

Он открыл, у неё было испугнное лицо, хлтик висел н плечх тк-никк, и рубшк из-под него топорщилсь снизу.

- Что-то случилось? - высоким голосом испуг спросил он.

- Нет, - здребезжл смехом Ивн Ивнович. - Мимо шел. Дй, думю...

- Договривлись же, - дочь отпустил испуг, и он говорил, кк двно говорил с ними, - рвнодушно, скучно. - Я только что с рботы, отдыхю. Он не пускл его через порог, он его переступил см, ищ в прихожей мужские штиблеты, н крючке плщ тм или куртку. Н полу стояли мленькие, почти детские ботиночки, н месте вообржемого плщ висел детскя же курточк с опушкой.

А тут он и см выглянул из комнты, почти голенькя, с полненькими детскими ножкми, девчоночк.

- Иди, - скзл нежно дочь. - Я сейчс.

Девчонк скрылсь.

- Это кто у тебя? - спросил Ивн Ивнович. - Не сообржу.

- Не ндо тебе сообржть, - ответил дочь, - подружк моя.

- Ну! - не соглсился Ивн Ивнович. - А то я не зню твоих подружек. Ббы!

Дочь вытлкивл его з порог, н него нпл смех. Ндо же, вообрзил блуд, у дочери девчонк-соплюх. Мло ли чья... Скзл ли ему дочь до свидния, он не понял. Он понял, что дверь зперт и тяжелые босые ноги дочери понесли её в комнту, где был эт ничья брышня, почему-то голя. "Мло ли что, - думл Ивн Ивнович. - Может, с рботы, зшл помыться. У нс ведь отключют воду без ум и рзум".

Он был спокоен и умиротворен.

Целых три дня. Хорошие три дня. Он починил кухонную тбуретку, в которой рсштлись ножки. Прибил н туфли жены нбойки, он со времени дефицит и млых денег делл это см, хихикя нд стрнным удовольствием, с кким он - учитель! химик! - вырезл резиновые полукружья для тонких кблуков и лопстые плстины для грубых ботинок.

З этой рботой его нстигло рдио, сообщвшее между делом, что уже и в некоторых шттх Америки, не только в Швеции, рссмтривется вопрос о регистрции однополых брков. "Это что же ткое? - подумл он. Но тут же ответил. - Пидер с пидером. Срм ккой!"

Вечером он скзл об этом срме жене. "Понимешь, что противно: говорят об этом по рдио, кк о погоде". Жен пожл плечми, тоже кк бы не осуждя, воспринимя, кк прогноз, жрко, мол, или зморозки.

- Нет, предствь. Женятся мужик и мужик.

- А женщин и женщин? - зсмеялсь жен. - Это нзывется секс-меньшинств. Они борются з свои прв. У них другя природ.

- Откуд ты знешь? - удивился он.

- Я хожу н рботу и общюсь с людьми, - зло ответил он.

Он, кк ни стрнно, понял только зло. С тех пор, кк они стли жить н свои деньги, стло зметно, ккие они никкие. Дочь приходил н помощь, но случлись тм три или пять жлких дней, когд они нчинли считть мелочь. Он дже звел грненый сткнчик, куд стл склдывть совсем уж никчемушные пятки и копейки. Уже сткн нбрлся, все рвно ещё не деньги.

И тут его удрило срзу по голове и под дых. Больно тк, но н мгновенье. Он скрипнул всеми костями и спросил хрипло:

- А что з девчонк крутится у ншей Врвры?

- С её рботы. Своих детей не случилось, вот и возится с чужой.

- В этом смысле, - ответил Ивн Ивнович, думя, что если тк, то голость кк бы уместн, чего стесняться почти мтери.

- Я тут мимо шел, дй, думю, зйду. Видел девчонку, голя по смое то...

Он видел, что жен побледнел, хотя вяло скзл:

- Ты ж, небось, без звонк.

Вот, знчит, что... Смое то, что его ум думть откзывлся, хотя не мленький, знл, слышл, что есть и ткое: бб с ббой. Скрутило в солнечном сплетении, снчл остря боль, потом рвот, едв дошел до уборной. Тм его и вывернуло из всех потрохов. Пок вытирл з собой, пок отмывлся, очень конкретно, гвоздем встл посреди ум мысль о бомбе.

Продст последнее и все-тки купит её у имеющих людей. Слишком много нроду в Москве, и слишком много брковнного... Кк эти... меньшинствующие. В мленькой деревне ткого срму нет, потому что все н виду и стыд живет рядом - не обежишь его. А Москв просто лопется от человеческого пр, твори в её месиве что хочешь, не до срму, не до совести, не до жлости... Он вспомнил свой сон и то, кк мленький, но смый умный человек скзл ему глз в глз: "Много нс". Если б договорил, то скзл бы: "порченых".

Он выследит эту голоногую девчонку, когд он войдет в троллейбус или метро, он зйдет з ней н тихих цыпочкх, поствит бомбу и выйдет. Это будет его вклд в очищение Москвы от блуд и срм.

Остлось нйти бомбу. Ее ещё у него не было, д и откуд он могл возникнуть, он уже проводил репетиции, входя в троллейбус тихо, бочком, пристривясь к девчонкм, способным, кк он их понимл, "н это". Мысленно оствлял возле них сумку и тихо ускользл. Ему кзлось, что он достиг совершенств в незметной рстворяемости. Однжды он сумел оствить - и никто его не окрикнул - нстоящий пкет со стрыми гзетми.

Бомбы ещё не было. Но он был уже готов. Однжды утром он позвонил дочери и спросил, может ли зйти. Он нзнчил ему время, он специльно нбил нбойки н оствленные дочерью туфли. Придет не просто тк, с делом.

Дочь был одн. Увидев туфли, он обрдовлсь, скзл, что совсем о них збыл, они тк удобны в дождь. Он внимтельно осмотрел - в первый рз! - квртиру. Опрятно. Н широком, рздвинутом дивне две подушки и покрывло - под деревенское, из лоскуточков. Он щупнул его, ткнь был новя, современня. Подстть было и покрытие кресл, и дже коврик н стене из рзноцветных ткных квдртиков. Он все это стерпел молч. Под креслом стояли тпочки мленького рзмер, почти детского, с розовыми помпонми. Тихонько, когд дочь пошл н кухню ствить чйник, он отвернул покрывло. В смых ногх лежли розовые трусики, не н дочь. Ее и женины трусы тк долго висели н их блконе, что и рзмер, и особенности потертостей он знл низусть. У жены всегд вытягивлсь резинк, у дочери скукоживлсь глвня перемычк, сильные, мощные ноги почти перетирли её.

Ивн Ивнович вздохнул дже с некоторым облегчением. Ну не нйди он этих докзтельств, что ему делть с умственной бомбой, если он уже вся просилсь нружу и просто требовл своего явления людям. В внной все подтвердилось. Две зубные щетки, четыре полотенц. Дв н верхних крючкх, дв н нижних. А глвное - зпх. Зпх женской плоти, от которого он двно отвык.

Он не стл пить чй, предложенный дочерью, ему хотелось н улицу, н ветер, хорошо бы и н дождь, но день кк нзло был ясный. Когд он вышел во двор, покзлось ли ему или тк и было, но з деревьями, что кучкой росли возле мусорных бков, мелькнул девчонк, т, чьи трусики он только что видел. Стрнно, но он испуглся, будто его зстли з дурным делом. А ведь он приходил к дочери, черт дери! Неловкость же и испуг остлись, потому что он ведь знл, зчем приходил, и девчонк знл, потому и был выслн из квртиры, вот скрывется возле мусор, где ей и место.

Он резко повернул и ушел, хотя уже не был уверен, что видел что-то, может, это был другя девчонк, выходил что-то выбросить, но все рвно остлось беспокойство, природ которого был чудн и оскорбительн для него, отц, которого должно волновть, кк живет его дочь. Одним словом, в голове от всего возникл остря боль. Стрння боль, бегучя. От виск до зтылк, потом резко в глз, из глз срзу в ухо, причем не ближйшее к глзу, то, что с другой стороны.

Домой еле добрлся и срзу лег. Когд успокоился и уснул, ему приснилсь бомб. Крсивенькя ткя, с хвостикми-оборочкми, с коротким носиком, не кк у чйник, кк у молочник. Бомб охоршивлсь перед ним и говорил: "Ну? Где же ты? Где? Я же тут". Очнулся, кк от удр. Бшк трещл. "Ндо дело делть, не трусы щупть", - зсмеялсь бомбочк уже въяве и высвистнул прок из симптичного молочного носик.

Он совсем проснулся. Свистел н кухне чйник, жен бряцл чшкми. Он выпил две чшки крепкого чя "со слоном" и скзл, что пойдет прогуляться.

- Купи круглого хлеб, - скзл жен. - И щупй, что берешь.

Хорошо получилось, естественно, он вынул все деньги из коробки, в которой тыщу лет тому жили конфеты "Цветной горошек".

Он купит сегодня н бзре - нверняк у черножопых есть - бомбочку с носиком, он испрвит искривление в жизни дочери, потом, потом, когд он вернется домой, он см скжет ему: "Спсибо тебе, пп". Он не знл, н ккой идти бзр, не знл, сколько стоит бомб-свистульк, он просто шел н ур выполнить отцовский долг и ленинское пожелние.

Он ходил без ум по Москве и окзлся н Пушкинской. Встл у переход. Боже, сколько их, людей, не отобрнных првилми жизни, существующих бессистемно, кк рыбы в окене! Взять, к примеру, квриум - в нем кк рз ничего лишнего не бывет. Хотелось думть квриумную мысль, было в ней что-то чистое, детское.

Переход же зглтывл людей мощным ртом, выпускл тонкой слюнкой. Возле него, чтоб свернуть вниз, остновилсь немолодя женщин в светлом, чуть тесновтом ей костюме. Он внимтельно, дже слишком, посмотрел н Ивн Ивнович, тихонько вздохнул, будто хотел что-то скзть, но не скзл, и пошл вниз, попрвляя н отвороте костюм букетик шелковых филочек, которые почему-то рздржили Ивн Ивнович. Вот зчем он, немолодя, нцепил их, зчем? И зчем н него вылупилсь? Он, нпример, в ходьбе людей не рзглядывет, идет себе и идет, эт остновилсь и пялится... Ткое нстло время. Время бесстыдств.

Он, не змечя собственной нелогичности, продолжл смотреть ей вслед, пок он почти не скрылсь во тьме коридор, потом стрнным обрзом не взлетел фкелом, и он видел, кк обнжются её ноги и горит пиджк с филкми н отвороте. А потом и его слегк тряхнуло, потому что осыплись стекл и лоплись стены. Ему что-то кричли, звли помочь, но он думл, что вот он и сделл то, что хотел, он их взорвл - людей. Он не помнил, кк он достл бомбу, не помнил, кого хотел взорвть. Но вот взорвл же! Видимо, эту женщину, если её зпомнил. Д! Д! Ее! Он ещё подошл и посмотрел н него. Б...ь.

Ивн Ивнович, умиротворенный, довольный поступком, шел домой. Ему хотелось чю.

Жен кинулсь ему н грудь, дичь ккя, пришлось её оттолкнуть, он, окзывется, ревел и тыкл пльцем в телевизор.

- Я боялсь, что ты тм, - всхлипывл он. - Ушел з хлебом и кнул.

Он не понимл, о чем он. Он видел женщину-фкел, зжженную снизу; з две минуты до того, кк превртиться в огонь, он бесстыдно пялилсь н него, Ивн Ивнович. Он пытлся вспомнить ккие-то вжные мысли, которые к нему приходили, но непонятные видения резли мозг н брызгющие шмтки. Ккой-то выпискивющий носик, оборочки вокруг чего-то округлого... Бутылки? Нет! Ккие у бутылки оборочки! Д! Фиолетовые цветочки, собрнные крохотной булвочкой в букетик. Все это было почему-то вжным, но голов, рзвливющяся н куски, не двл ответ. Он вдруг понял, что умирет, и стл кричть, и голос у него был стрнный, детский. Жен же - т зорл по-ббьи, с визгом, стоном, но потом по-деловому вызвл неотложку.

Ивн Ивнович умер по дороге в больницу. З минуту до этого голов его усмирилсь, стл ясной, и он посчитл вжным скзть доктору, от которого рзило спиртным, что это он бросил бомбу тм, в переходе. Он! У врч сделлось рыбье квриумное лицо, это когд рыб пучит глз и рскрывет большой, с мягкими отворотми-губми рот. Рыб тянулсь, тянулсь к Ивну Ивновичу, пок не зглотнул его.

Он не знл, кк вспетушился доктор, одну з другой зглтывя тблетки от собственного дурного зпх, кк, бросив покойник, бежл к глвному врчу, кк уже видел себя н экрне телевизор, видел, кк после этого он идет к знкомой дме, которя корячилсь перед ним по неизвестной ему причине, но сил покз по телевизору - знем! знем! - сделет её мягкой и подтливой. Врч здыхлся и хрипел н пороге кбинет глвного, но кто бы его не понял, если он скзл то, что скзл: "Я привез подрывник. Он мне признлся перед смертью".

Ивн Ивнович положили отдельно и дли понюхть собке. Это уже милиция, которя не могл пренебречь никкой информцией. Откуд им было знть, кк усмехнулся один хорошо упковнный мужчин донесению о некоем Ивне Ивновиче. Он, глядя н Москву с высокого этж, подумл, что в этой стрне, которую он презирл от и до, всегд нйдется Мтросо-Морозов, который возьмет все н себя. З спиной этого нрод можно делть что угодно. Он открыл окно и стл громко дышть вечерним воздухом вгуст, ещё теплого, но уже с вкрплениями льдистости, которя где-то, где-то, ещё н Шпицбергене, но посылет свои стрелки-метлки, мол, я иду-у-у... Вот и он посылет знки-прикзы нроду-идиоту, который не может себя осознть, не знет своего мест, кк гдливый кот, он соберет человеческое месиво в кучку стрх, чтоб легко ктить его с горки, кк колобок. "Это твои скзки, нрод, я иду з ними", - думл он, снимя невидимую пылинку со светло-серого костюм. Человек этот не любил черные цвет, любил голубых блерин Дег и луговые ромшки.

Доктор же к дме сердц тк и не попл.

Снчл собк, обучення вынюхивть взрывчтку в любом экстремле, брезгливо отвернулсь от труп Ивн Ивнович, который пх трупом и ничем больше. Собк был молодя, рьяня, он только-только приступил к делнию своей крьеры. Но и без неё сомнения относительно объект обнюхивния уже возникли. "Шиз, - скзли о нем люди военные. - Зхотел н тот свет приехть в экипже героя. Ну, все-тки посмотрим его хту". И они поехли домой к Ивну Ивновичу, где сидели две потрясенные женщины. Собк с порог понял, что этот дом пустой для её Великого нюх. И тогд её повели в дом молодой женщины, дочери "героя". Тм слегк от туфель с новой подметкой пхло Ивном Ивновичем и ещё чем-то возбудительно слдким и тягучим, но это не было ни бомбой, ни ккой-то её чстью. Тк пхл жен собчьего комндир, когд ищейк тыкл ей нос в межножье. Приятный зпх, собк его любит. Но её не это учили искть! Хотя, может, и зря? И собк кким-то ...ндцтым чувством вспомнил тех своих двних сородичей, которые были обучены рвть зубми эти слдкие, томящие душу мест мужчин и женщин. Но это знние было мимолетным и легким, и собк ушл из квртиры, хотя и с едв слышным рычнием.

- Чего это он? - спросил её поводырь.

В общем к ночи Ивну Ивновичу кк возможному диверснту был дн отбой по полной. Жен объяснял людям, что инсульт у муж произошел от потрясения случившимся, то, что он будто скзл, - бред. Его не тк поняли. Он, нверное, видел, кто это сделл. И пытлся скзть. А думть нчли н него смого. Он не знл, что один дотошный, совсем молодой милиционер тоже рвл постромки, кк пес-ищейк, и ншел школу Ивн Ивнович, и узнл, что тот был химиком. Н его счстье новый химик только что вернулся из отпуск и сидел в кбинете химии, думя где бы нйти другую рботу. Его тошнило в школе, дети - сволочи, деньги - копейки, директор - трус и хм. Он-то и скзл милиционеру, что Ивн Ивнович бомбми интересовлся. Был у них однжды ткой рзговор. Милиционер очень хотел слвы, подвиг, он зписл все в блокнот. Он думл, что у Ивн Ивнович могло быть потйное место, о котором никто не знет, он узнет. Ведь то, что его руки ничем не пхли, ещё ничего не знчит, может, он их хорошо вымыл? Милиционер решил см взять след.

Он пошел з девчонкой, которя, видимо, снимл угол у дочери покойник; т привел его в ккой-то подвл, где кучковлись нркомны. Притон кк притон, не по бомбистскому делу пцны. Когд милиционер тихонько покидл подвл, стрясь себя не обнружить, он нпоролся н ржвый костыль, зорл кк резный, был компнией схвчен, не тк понят, побит, ребят вкололи ему дозу без ум и тихо смотлись...

Милиционер умер в счстье дури, не успевя опылять многочисленные лон, н одном и кончился. Его не искли, он был очень деревенский, из мест, которые прекртили свое существовние, когд в деревню перестли привозить хлеб. Ккя-то чсть стриков ещё немного продержлсь н кртошке, другя переместилсь в город, кто н пперть, кто к мгзинм с протянутой рукой. Его мть устроилсь очень хорошо - он рботл уборщицей в вокзльной уборной и спл в чулне с метлми и ведрми. Он боялсь, что сын нйдет её, присоединится, и тогд их выпрут из чулн. Он молилсь, чтобы ему смому повезло, кк повезло ей. Н кусок хлеб и молоко у неё всегд есть, и есть - глвное - крыш нд головой. Зчем ей сын н этом кусочке счстья? Прня принял милиция. Он полюбил её, кк если бы он был мть. Но когд он исчез, его крточку просто порвли, чтоб не смущть сттистику жизни милиционеров.

А потом случился ветер и снес доски с потолк подвл, они звлили рьяного прня, которому хотелось орден, новых спог и бесконечных слдостных соитий. А дух тления, идущий от него, признли пдлью, собчьей тм или кошчьей. Но, что слвно, не говном.

Сорок дней

Я попросил муж не возврщться рньше восьми. Дочь прийти не зхотел, едв я произнесл, что у меня будут мои "прошлые" знкомые. Достточно было скзть "знкомые" - её и тогд бы ветром сдуло. "Прошлые" же - это, по её мнению, уже сюр невыносимый, это и истекющие соплей чсы Дли, и историческя хроник "Стлин и Ммлкт", это и художник Шилов с фльшивыми крсвицми и голубое сло пистеля Сорокин. Тким дочь предствляет глобус моей жизни. Н него при рзных ситуциях он высживет столпов мироздния - Толстого и Достоевского, к ним дочь привязывет кот ученого кк символ нродной мудрости, от которой её тошнит, мне - тк думет дочь - смое то. Я не спорю с этим сумсшедшим домом, в котором он меня видит. Но тк он со мной игрет кк бы в мои игры, где всякой тври по пре, потому кк у мтери бзик - плюрлизм, демокртия и глсность. Мои гости - это "монстры, поедющие детей". И я от грех подльше уже не спршивю, это с чего бы? Кого я съел? Честно: я боюсь ответ.

Одним словом, я принимю скорбную компнию н глобусе, придумнном не мною.

Они пришли все срзу, Лид, Верины сослуживицы и пожилой дядьк, который своей "посконностью" доствил бы рдостную "ужсть" моей дочери. Всего шесть человек. Ровно столько, чтобы не рздвигть стол.

Помянули. Рз, дв и три. Рзговор шел туго. Смущли всех я и этот посконный.

Мы с посконным были чуждыми элементми этих поминок. Тк скзть, мргинлы при днной смерти, по мытищинскому взгляду н жизнь и смерть мы были "не свои и не нши". То, что меня объединили с мужским гостем, доствляло мне ккую-то стрнную рдость. Весь исчерневший, с порми, збитыми пылью всей жизни, с седыми клочкми бровей и волосми в ушх, в смом новом из стрых костюмов - чешско-румынско-польском, - тесном в плечх, потому рсстегнутом и обнруживющем ткую же узкую выходную рубшку, нтягивющую у пуговиц последние нитки, вот-вот - и упдут в кутью

Но глстук! С широкой головкой и широкими полосми, стрнно попдющими в тон костюм эпохи Брежнев. И это стрнное попдние кк бы рсскзывло историю времени выбор одежды, двнего времени, когд брови хозяин костюм не висели белыми клочьями, ещё молодцевто лежли н крутой дуге. Когд-то он был хорош собой, этот изношенный вконец мужчин. Он был точным предствителем поколения, строившего химеры будущего, жизнь и борьб з... высосли из него все силы и соки, и он был выброшен новыми мужчинми со стропил новой химеры. Получлось, что я, человек более позднего времени, вполне годилсь ему в пру. Со своими косенькими полкми для книг н стенх, с рюмочкми для водки простого стекл, не внтжной мебелью и в этой своей любимой одежде - плтье-блхоне восточного дизйн, ккими торгуют в кждом переходе выброшенные жизнью женщины моей эпохи. Н всех же моих гостях было хоть чуть-чуть золотишк, н пльчике ли, н шее или хотя бы зубе.

- У меня ухи сейчс лопнут, мне бы покурить, - скзл гость.

Мы вышли н блкон. У меня плохой вид с блкон, крыши пятиэтжек черно-серого цвет с перекрестьями нтенн, торцом стоит бывшя фбричк по производству грубой производственной ткни. Он морльно рухнул срзу, в первые же годы перемен, потому кк не годилсь ни для ккой коммерции. Теперь в ней что-то другое. Ндо бы перейти улицу и посмотреть, что, д все не перейду. Окзывется, я отвечю н вопрос моего гостя, что тм. Это после трех зтяжек он посветлел глзом и спросил меня о пейзже. Я рсскзывю ему о лесистости этого мест, которую унес ещё здолго до войны индустрильный ургн.

- Про пятиэтжки я зню все, - говорит гость, - я их и строил, я в них и жил и сейчс доншивю ткой же домишко.

Мне понрвилось выржение "доншивть домишко", и я подымю н него глз. Окзывется он совсем не дурен, не посконен, пусть и с чернотой лиц, и с сединой бровей, и с отсутствием зубов. У него невероятно синие, не выцветшие от жизни глз, и я здю ему вопрос, кк долго знл он Веру. "Я вот кк бы с детств, - уточняю см, - но не помню её совсем. И дже не предствляю, ккой он могл бы быть. Встретил - и прошл бы мимо".

- Тк и случилось, - ответил он. - Я её тридцть лет не видел. По молодости лет кружил вокруг нее, получил отлуп. И збыл кк не знл. А потом однжды вспомнил. С тоски, нверное. Один живу. И стл искть. Ншел. Сговорились встретиться у пмятник Пушкину. З чс пришел. К трем женщинм подходил с идиотским вопросом, не он ли...

- Вы бы договорились об опознвтельных знкх. Гзетк тм... Цвет сумочки.

- Он скзл: "Н мне будет белый костюм с филочкми". Не было ткого костюм. Я не мог пропустить. А когд громыхнуло, я уже стл кричть в открытую: "Вер Рзин! Вер Рзин!" Знчит, он приходил и тоже меня не признл. И ушл в смерть. Гордя, лишние минуты не стоял. Он и смолоду был ткя.

И он рсскзывет мне все. Про домик, в котором рздвиглись доски стен. Про то, кк Вер отличлсь от девчонок-рбочих, хотя см был из простых. Про мертвое озеро, из которого пил воду. Глвное он скзл ткими словми:

- Я её и не узнл и не познл. Девочк-тумн. Других всех помню - чей зпх, чей вкус. А эт... Кк будто кто-то дунул счстьем, пустил солнечный зйчик, я его ловил кепкой. Нет, у меня был нормльня жизнь, друзья, женщины, дети. В Болгрию ездил, в Польшу... Ну, тм Сочи, Адлер - и говорить нечего.

Он рсскзывл свою жизнь, в ней не было ничего, чего бы я не знл по собственной ли, по соседской жизни. Это то, что моя дочь нзывет совковой клькой, болвнкой судьбы. Все одно и то же, без вриций. Я с ней спорил, говорил, что вриции - вещь тонкя, внутренняя. Толп гуляющих по пирсу, конечно, видит одно и то же, пьет одинково кислый рислинг, зедет звернутыми в тетрдные листки чебурекми, но у всех же все по-рзному!

- Господи! Мм! - кричит мне дочь. - Кого-то пронесет от этой еды, кого-то нет. Кто-то схвтит в толпе ббу и зтщит з пожрный щит для всех нехитрых дел, кто-то, сунув десять или сколько тм рублей швейцру, сумеет отвести избрнницу в номер. Ты об этих рзнообрзиях думешь? О них? Все вши рзнообрзия однообрзны, кк обложной дождь. Мир для вс был свернут до рзмер носового плтк в крмне. Пополм, ещё пополм, ну, можно и ещё рзок. Шесть, восемь квдртиков с зтертыми сгибми. Ах, мм... Сообрзи, пойми этот ужс.

Я понимю свою дочь, кк понимю, слушя и не слыш своего гостя. Я никогд не был рзнорбочей н химической стройке, но одновременно и был. Потому что снчл нм объяснили знчение вонюче-химического дел, потом из нс выбирли лучших для удрных отрядов. Меня среди них не было.

Я был честолюбив, может, дже чересчур, но когд дело кслось северов, химии, восхождений н пики в чью-нибудь честь, во мне обнруживлся некий изъян птриотизм. Пытлсь объяснить это дочери, мол, не все мы были одинковы, были же, нконец, диссиденты, но он смеялсь, их он не признвл тоже. "Они тоже совки. Только похрбрее".

У меня путется в голове. Мой гость, который "хорошо жил", но не сумел "поймть солнечный зйчик кепкой", голос из комнты про то, что все сделли по-людски, вот отметили поминки (кк съездили в Болгрию), и пор по домм. И они возникют все н блконе, пьяненькие и веселые от сознния выполненного долг, принесли с собой бутылку водки, рюмки, тут же рзливют нетвердой рукой, зглтывют, высоко подняв головы. Я тихонечко ствлю рюмку н перил, но Лид кричит, что тк не поступют, когд пьют последнюю, что это несердечно со стороны хозяйки. Я тянусь з рюмкой и сбивю её с ножки, не нрочно, конечно, получилось, будто нрочно. Лид бежит в комнту и приносит уже бокл, не рюмку. Потому кк они тоже будут пить, кк порядочные, со мной, по второму зходу, мне положено срзу две дозы, рз т, первя, кокнулсь.

Бокл большой. Он нливет мне его через верх, другой рукой прихвтывя мои пльцы, держщие ножку. В сущности, в меня рдостно вливется мер, излишняя для меня, я зню, что мне будет плохо, очень плохо, водк бежит по подбородку, шее и дльше, в тком мокром виде я веду их к лифту. Из подъехвшего лифт выходит мой муж, в беретике по смые брови, в очкх для слепых, с плочкой, он обходит пьяную компнию, огорживя себя плочкой, - брезгливость чистюли перед зловонной кучей. Меня он не видит? Не хочет видеть? Или это деликтность - не зметить меня с мокрой рожей и крсными глзми?

Лифт скрипло сползет вниз. А я стучу в дверь. Муж все-тки меня не признл и уже зперся.

Не пускют меня долго. Видимо, он пошел срзу в тулет. Я присживюсь н ящик, который сто лет стоит под дверью, хрня в себе обувь без подметок, сми подметки, ткже шнурки, стельки, одним словом все, что когд-то было целым и нужным, потом рсплось н соствные и стло жлким, жлкость же родил жлость (х, ккие когд-то были туфельки!) и родную русскую скредность: пусть ещё полежит, мло ли что...

Вот я сижу н "мло ли чем" и жду, когд спустится вод в унитзе. Я ещё не зню, что нельзя сидеть н рвном скрбе, который проникет в тебя мгновенно и поржет изнутри всю - от кпилляров до тзовых костей. Посидишь-посидишь и обернешься чужой себе смой.

Ключ поворчивется с отврщением. Муж впускет меня, отступив от меня н бесконечность.

- Кпричикос, - говорит он мне.

- Я сейчс уберу, - отвечю я.

Стол действительно безобрзен. Гости, видимо, хотели собрть посуду, но потом бросили - больно ндо, трелки пустые стояли в недоеденных, вилки топорщились в сткнх. Остткми рзум отмечю - все съедено. Знчит, я довольно долго был н блконе с этим стрнным гостем, хотя кзлось - пять минут. Хочу вспомнить, о чем же мы с ним говорили, и не могу. "Кпричикос", - повторяю я слово, которое когд-то двно знл, но убей не помню, что оно знчит. Я беру трелки с угл стол, беру неуклюже, и они соскльзывют по мне, оствляя следы мйонез, мсл, рисовый след кутьи.

- Уйди, - говорит мне с отврщением муж. Я тщусь в внную, стскивю с себя все. Я отвртительн себе смой, н соске повис стружок кпусты, я сбивю его щелчком, вижу, кк пдет он в мыльницу, и меня нчинет тошнить бурно, фонтнно. В голове возникет звон, и я четко вижу, кк сейчс лопнут к чертовой мтери мои бедные сосуды, кк я стну прлитиком с повисшей нбок головой и зстывшей слюной н плече. Подробностей ткого род слишком много, горло изо всей силы сжимется, вытлкивя из меня желчь, я перебирю ногми в собственно нпруженной луже.

Муж не слышит моего воя, он вствил себе в уши музыку. Он ненвидит всякую уборку, тем более с битой посудой, и я не зню, что лучше: чтоб он пришел ко мне н помощь или чтоб он не видел меня ткой никогд. Я уже понимю, что слухи о хрупкости сосудов преувеличены, что их не рзорвл вырввшяся из меня утроб, что я жив. Только трясусь вся мелкой, мелкой дрожью.

Я лезу под душ. У меня стрнное ощущение, будто меня обмывют четыре руки, знчит, ккой-то сосудик все-тки подвел. Я ловлю своей рукой ту, чужую лдонь, что нежно смывет мыло с моих грудей. Но мне это не удется, рук выскльзывет, и я дже слышу смешок... Руки? Бред. Кпричикос! Слово муж обрело содержние и встло н свое место. Но это неверно! Кпричикос это уродство и дже ужс, это срм жизни, тут нежное очищение и тихий нежный смешок, кк вздох млденц.

Нконец я выбирюсь из внной. Вытирю лужу н полу. Обрызгивюсь дезодорнтом. Влезю в мхровый зимний хлт и являюсь пред светлы очи супруг. Он привел комнту в порядок. Трелки же поствил в рковину. Посуду он и после себя не моет.

- Извини, - говорю, - конфуз вышел.

- Бог простит, - отвечет он мне. И я почти счстлив, что все хорошо кончилось и он не видел меня в внной.

Это секундное счстливое умиротворение прерывет резкий звонок в дверь.

- Ты ждешь кого-нибудь? - спршивет он.

Я мотю во все стороны мокрыми волосми.

- Тогд можно не открывть, - говорит муж. - Для одного дня уже перебор.

- А если это Лян? Вдруг шл мимо...

- У неё мобильник.

И тут рздется телефонный звонок. Это Лян. Он дом, интересуется, кк у меня все прошло. Я говорю, хорошо.

- Не будем открывть, - говорит муж. - В доме очень нзойливо пхнет чужим телом.

Но в дверь звонят, уже не отрывя пльц от кнопки.

Я покрывюсь холодным потом. Видимо, я, блюющя в внной, протекл н соседей внизу. И пришел хозяин, он будет орть мтом н всю площдку, потом ворвется в квртиру, в внную... Хорошо ли я вытерл пол? Не остлись ли н нем следы вырввшейся из меня пищи? О! Ккой монолог я получу з все срзу...

Но я был когд-то пионеркой и комсомолкой, в меня вбили это отвечть з свои проступки, поэтому я открывю дверь.

Они вернулись. Все, кроме мужчины. В их рукх бутылки, н мизинцх висят торты. Они полны энтузизм и ккой-то веселой нглости.

"Кпричикос!"

- шепчу я, ищ глзми муж. Он уже тянется з беретом, но я хвтю его з рукв: "Умоляю! Не уходи! Умоляю!"

- Не пустим! Не пустим! - кричит Лид. Он вырывет из рук муж берет. - Вы же не помянули героев. Это нечестно, дядя, нечестно! Выпьем, поговорим и зедим слдким. - И он збрсывет мужнин берет н шкф, где сто лет лежит детский Лянин велосипед - ещё одно мло ли что.

Мой небольшой худенький муж просто осел. Он стл мленьким, по колени копошщимся в коридоре женщинм.

Я положил ему н темечко руку, поглдил легкий пух седины. Покзлось мне или н смом деле его глдили две руки - моя и ещё чья-то, с которой я уже познкомилсь в внной?

- Хорошо! - комндует Лид. - Стол свободен! Ствьте, девки, чшки. Мы ж тк чй и не пили. Или пили?

И они гремят посудой в кухне, я дрожу дрожью зимы в теплом хлте. Мой мльчик-муж робко сел с ногми в кресло и смотрит зтрвленно.

- Здесь русский дух, здесь Русью пхнет! - пытюсь шутить я.

- Я тебя ненвижу, - говорит мне муж, и я удивляюсь, что слышу непроизносимое. Ведь он сомкнул зубы тк, что только ножом можно было бы их рзомкнуть. Мне кжется, я слышу, кк кроштся его зубы, кк от прикус десны бежит по его подбородку тоненькя и ккя-то ленивя кровь. Дошл до конц впдины и зстыл. Ну вот! Я уже и слышу неслышимое, я уже и вижу невидимое.

- Рди бог! - шепчу я ему. - Я их не звл! Сми пришли!

- Чтобы обрзумить легкомысленных девиц, нет ничего полезнее, чем ндеть им стулья н голову, - говорит муж.

- Успокойся, - глжу я ему руку, и в ккой-то момент снов стлкивюсь с не своими пльцми. Кжется, я к этому уже привыкю.

Нс зовут к столу. Лид нливет водку в высокие сткны для сок.

- Вс кк звть-величть? - спршивет он муж.

Он испугнно смотрит н меня.

- Игорь Николевич, - отвечю я.

- Ну, двй, дядя Игорек, выпьем з присыпнных, выпьем з сгоревших, выпьем з всех, кому что достлось.

- Лид, - говорю я, - Игорь Николевич не пьет вообще, мне хвтит. Меня уже тошнило. Тк что двйте символически и быстро. У меня ещё рбот н звтр не сделн.

Д лдно вм! - отвечет Лид. - Ткой случй случился. А Верк был хорошя тетк, хоть и с придурью. Все читл, читл, ум не родил. От неё целый чемодн книжек остлся. Никому не нужен.

- Я зберу, - говорю почему-то я.

- Тк у вс и тк от них дышть нечем. Но где тыщ, тм и сто притулится, - он смеется и встет, чтоб скзть тост.

- Выпьем ещё рз з Веру Рзину. Чтоб был ей земля пухом или чем он бывет после кремции. Тоже пухом? Д лдно! Црство ей небесное, хотя кто его видел? Но тк говорится, чтоб не стршно было живым.

Женщины выпивют ждно и рдостно. Я пригубливю. Муж ствит сткн нетронутым.

- Дело не идет, - говорит Лид. - Ну и лдно. Переходим ко второму вопросу. Знчит, тк... Вопрос квртирный. Сдйте нм комнту. Мне и моей троюродной, вон он, Олечк, тоже вш землячк. Он в Москве зцепилсь, и ей из Мытищ ездить кждый день не кйфово. Д и я см хотел бы рботть в Москве, тут возможностей больше. Вы нм сдете крйнюю комнту, тм есть дивнчик, мы покупем рздвижное кресло, и для вс никких проблем. Утром ушли, вечером пришли. Цен сто зеленых. Столько это и стоит. А вы не ткие богтые, чтобы гребовть додтком. Мы девушки чистые. Есть вшего не будем. Рзве что чек. А то ещё и сми принесем.

Стрнно смеется мой муж. Кк бы сквозь нполненный рот. Внутри меня все рзрывется от гнев, ненвисти, от этой нступющей н меня нглости.

- Лид, - говорю я. - Ндо было спросить, сдем ли мы комнту. Мы бы скзли - нет, и вм не ндо было бы тртиться н водку, могли бы уже ехть в метро. Мне не интересно, чистые вы или нет. Мне не нужны вши деньги. Мне не вжно, когд вы приходите и уходите. Это все нс не ксется никким обрзом.

И я встю, кк бы подвя знк, что рзговор окончен.

Но они не трогются с мест. Более того, Лид снов рзливет водку, и они ждно и весело пьют её, уже не обрщя н нс внимния.

Меня охвтывет стрх. Их четверо, нс двое. Тонкие лезвия ножей посверкивют кремом тортов. Дурь! Что они будут делть с двумя прирезнными немолодыми людьми? Но можно держть ножи у горл и получить нписнные под ними обязтельств... Н что? Н квртиру? Он звещн Ляне. Боже, Лян! И я внутренне уже почти н все соглсн.

- Ну и подвитесь вы своей квртирой, - вдруг говорит Лид. - Теперь не люди стли, звери. Хвтют и ртом, и жопой, чтоб поделиться, дже не по-честному, тк, кусочком, - удвятся! Интеллигенты срные! Книжек нчитлись, совести не прибвили. Пошли, девки, из этого говенного дом! Помянем Верку во дворе, н лвочке, без этих гдов... Собирйте еду. Может, с кем во дворе и сговоримся. Есть же н свете люди кк люди. Где теперь сто доллров вляются з тк?

- Д лдно тебе, Лид, - говорит смя молоденькя из них. - Нс приняли кк людей. Ты кк выпьешь, тк тебя несет незнмо куд. Чего нсильничть? Если у нс нет ничего, тк что ж, бндитми стновиться? Вы нс извините! - это он уже мне. - Лид хорошя, но её зносит левый ветер.

Лиду же кк сломли. Сидит ккя-то кривя, некрсивя, и нгля, и жлкя одновременно. "...Было бы не худо, если бы облдтели тких смешных и злополучных физиономий прятли их в штны". 54-й кпричикос. Мой умный муж понял это срзу, ещё н площди, я шл, шл... Шл, шл, пок пришл к тому же. Последние годы он мне все время говорит о Гойе, о том, кк тот видел безумие человек. Никто не видел, он видел. Животность. Бездушие. Это же когд было!

Ничего нет стршнее человек. Хотя нет, есть ещё стршнее - нрод.

Они выходят гуськом, все кк бы виновтые. Нзывется, помянули. У лифт я говорю Лиде:

- Я спрошу кое у кого... - Говорю и прикусывю себе язык.

- Д ну вс! - отвечет Лид. - Нпустились кк н собк. Уже и спросить нельзя. Действительно же не в коммунлке гнездитесь. Н двоих три комнты. Д лдно. Я привезу вм книги, если не врете, что возьмете. А то вынесу н помойку.

- Нет! Нет! - кричу я. - Привозите. Я обязтельно их возьму.

- Конечно, н всякое брхло место у вс нйдется.

Дом в кухне стоит пр. Муж пустил н посуду кипяток во весь нпор. Пусть хозяйничет. Рз в десять лет с ним случется мытье посуды.

- Я схожу з кефиром, - говорю я ему.

Сквозь пр я не слышу его ответ.

Я спускюсь вниз. Теплый мягкий вечер, кк бы и не осень. Но зрево солнц крсное - это к холодной погоде звтр, может, к ветру, но сейчс мне тк хорошо в прогретом воздухе, в тени уже не зеленых, выжелтевших деревьев. Через недельку нступит божествення крсот победившего золот и бгрянц. После склоки, в сущности погубившей поминки Веры, мне не хочется идти ни з кким кефиром, мне хочется обернуться и перебрть обглоднные кости рзговор.

Он подошел тихо, кк ниоткуд. Блконный гость. У него ещё стрнное имя. Вспомнил. Глеб.

- Он не рзбилсь, - говорит он, протягивя мне рюмочку н тоненькой ножке, которя пролетел десять этжей, крону тополя и мягко осел во взрыхленную землю. - Я вышел, зкурил, вижу - лежит. Взял - целенькя. Ну, и что с ней делть, думю. Ходил, думл... Ведь для вс он рзбилсь, тк? Моя ббушк говорил: что упло, то пропло. Не ндо возврщть ушедшее. Но вш ббушк могл думть инче. Вот ходил и кумекл.

Я держу рюмочку. Мне кжется, что он меня глдит. Ндо сходить к невроптологу. Мне не нрвятся эти трнсцендентные лски. Но я блгодрю Глеб, берусь проводить его до метро. Зчем? А не все ли рвно, куд идти? Он мне долго-долго о чем-то рсскзывл н блконе - я не помнил ничего.

Сейчс он мне снов почему-то говорит об озере, которое случилось н Урле после томной врии, озере с тяжелой, кк ртуть, водой. В нем все умирло, мошки, птицы, и только одно черное дерево выросло с ветвями, кк человеческие руки. И он скривил пльцы, покзывя, ккими были ветки. "В Москве ткие же рстут. Спршивется, здесь-то откуд?"

- Когд это было? - спросил я.

- В пятьдесят шестом...

Первое осознние себя смой. Люблю собку, козу Ктьку, боюсь кошку. У неё один глз, но он все им видит. Бесполезно подкрдывться со слепой стороны. Получишь! Обхожу её с веточкой от строго веник. Хочу в школу. Нрвится носить портфель. "Подожди, - говорит мм, - рдуйся пок!"

Глеб уходит в переход, чужой мне человек, отдвший упвшую с десятого этж рюмку и рсскзвший о дереве из своей жизни.

Я подхожу к подъезду, рюмочк угрелсь в руке. Куд ж он упл? Вот тополь, который не сломл ей ножку, я подымю н него глз. Ветки, кк скривленные подгрой руки, с широкими мослстыми локтями, н концх лдони с кривыми, узловтыми пльцми. Если это увидишь, то уже не видишь пыльных листьев. А в общем пить вредно, дже чуть-чуть, если тебе не двдцть, не тридцть, и дже уже не сорок. Я смотрю н свои ртрозные, болящие и стонущие пльцы. Я тоже дерево. Прости меня, тополь, з вылитые н тебя осттки чя, з брошенные н тебя волосы с рсчески, з плевки, з жвчку, сколько её нлипло н твои несчстные листья, прости... Ты тк терпелив ко мне, я этого не стою. Ты дже рюмочку не рзбил, я ломл твои ветки, когд они мне мешли втскивть стол для столовой, сделнный из нстоящего дерев, не из ДСП. Господи, ДСП - рзве он изнчльно не ты?

В лифте я рзревелсь, кк дур. Пришлось постоять под дверью, пок не истекли эти стрнные деревянные слезы, пок не высохло в носу, пок я не принял вид глубоко рвнодушного человек, вообрзившего себя явно не тем, кем он двно был по сути.

Посуд был вымыт и лежл н столе донышкми вверх. Муж сидел в кресле и держл н коленях Гойю.

- Иди посмотри, - кричит он мне. - Ну рзве не копия эт испнк твоей Лиды?

- А вот это ты, - говорю ему я, тыч пльцем в нечто мужское туповтое. - Не ндо. Мы все изгои из Гойи. Нс взвесили н весх, и мы окзлись легкими. Нс нрисовли, и мы окзлись уродми. Мы неудвшийся эксперимент всевышнего.

- Хотел кк лучше, получилось кк всегд? - смеется муж.

- Не богохульствуй. Всегд было змечтельно. Земля. Звезды. Воды. Трвы. Пение птиц и дже рык львов. А человек не получился.

- Слишком много ждлось? Большие ндежды?

Я иду вытирть посуду.

- Ты збыл, - кричит муж, - что тм вмешлся стн...

Я делю вид, что не слышу. Я двно вырщивю н грядке крмольный мыслеобрз: в той песочнице, где зтевлось мироздние, безусловно копошились срзу четыре руки. Не две. Я тщтельно вытирю посуду. С лишком тщтельно, чтоб отвлекться н вопросы, в которые ныряешь без ндежды н возврщение. Я пробовл. Я зню...

Тк кончились эти поминки. Говорливо-нхльные женщины и стрнный мужчин, который приехл помянуть ту, что не видел почти тридцть с лишним лет. У него вспухли без курев уши, и мы ушли н блкон. Понемногу я вспоминю нш рзговор. Никкой в общем-то. Скорее я вспоминю преобржение его лиц после курев; беззубый, корявый, седой, он стрнным обрзом стл крсивым. Впрочем, вполне возможно, это особенность моего зрения: видеть не то, что видишь. Астигмтизм особого свойств, который вобрл в себя не только непрвильность роговицы тм или хрустлик, но подпитывлся ещё и свойствми хрктер, склонностью видоизменять мир - то ли для того, чтобы полюбить его крепче, то ли, чтоб лютее возненвидеть. Д, это тк! Я про себя это зню. Я зню толчки любви и нежности, от которых плвятся моя душ и сердце, и зню кменный звон внутри, когд руки сжимются в кулки до посинения и крови. Кк перетекет во мне одной - божественное и дьявольское? Вот почему я убежден: в песочнице творения было четыре руки.

Зслонк

- Вреничек ты мой! - говорил по утрм несклдех Вря, дочь отпетого и похороненного Ивн Ивнович, выглживя широкой лдонью мяконькое тело своей юной подружки.

Смые счстливые её минуты.

Потом, н улице, н рботе, среди людей он будет жить в коконе позор и стыд. Он будет видеть невидимое - укзывющие н неё пльцы, улюлюкнье и похохтывние. После смерти отц все это обострилось. Он не сомневлсь, что он все понял и хотел их убить. Он смотрел н горлышко Вреничк: кк просто это сделть одним обхвтом, потом смой шгнуть с подоконник и опять и снов быть уже нвсегд с нею. Конечно он в это не очень верит. Ккя еще, кроме этой, может быть жизнь? Но кк же хочется верить.

И он клдет пльцы н слдкие косточки. Тк просто и тк невозможно. Уехть бы куд подльше. Он збрсывл удочку, но Вреничек смеется: ккого рожн тебе, тетк, если уже живем в Москве! Где же лучше? Или метишь з грницу? Тогд рсскзывй, кк и куд.

- Ккя тм згрниц? - ворчит Вря. - У меня мть-струх. И я у неё одн.

Тут ндо скзть, что не было в жизни Ври ничего более рздржющего, чем мть, которя приствл со всякой ерундой, являлсь когд ни попдя, клянчил деньги, одним словом, торчл, кк кость в горле. И тогд это смое горло выпевло:

- Вреничек ты мой! - и Вря восхищлсь свойством любви сводить н нет всякую гдость, в днном случе мысль об опостылевшей мтери. Никких угрызений у Ври по поводу своего отношения к овдовевшей мтери не было. Со времени отделения от родителей, со времени чувств, которые перевернули жизнь Ври нвзничь (и ккой нвзничь! Все внутри дрожит от счстья-несчстья), он понимл прошлое с родителями кк тюремство, змок Иф (это если бы он читл "Грф Монтекристо"). Ее потрясл смерть отц только одним: тот влдел её тйной. И если он - туповтый - дошел до всего своим умом, то, знчит, скоро придет и её время рсплты. И видимые пок только ею пльцы укжут н неё открыто и презрительно. Мть кк-то скзл Вре: "Знешь, я что-то примечл в последнее время. Он з кем-то следил... Я дже думл, что з мной". Вря про себя хмыкнул: что это он придумл, зчем отцу з ней ндо было следить? Он помнил, кк он приходил и лез в внную, искл тм её любовник. А потом сообрзил: девочк-вреничек, что лежит у неё н дивне, и есть это смое слово... только все-тки не это... Девочк эт - её счстье, послнное ей, видимо, Богом, кем же еще, потому что от неё у Ври рстут крылья, и когд они стнут совсем сильными, он возьмет свой цветочек в охпку и улетит от людей к птицм, что живут у теплых морей.

Ндо скзть, что Вря, боясь позор и стыдясь стрнной особенности своей природы,просто зходилсь от мысли, что н свете есть опсные для подружки мужчины. Он видел, кк зтумненно смотрели н Вреничк прни и дядьки, кк невзнчй, легонько их руки кслись девчонки, в лифте ли, при передче кких-то бумжек, чуть-чуть, но они отъедли то, что приндлежло только ей, девчонке вроде и невдомек. Хохочет. Потому и мечт - о жизни в безлюдье, точнее, о жизни, где нет двуногих мужиков с отвртительным, вонючим членом, от одного предствления о котором у Ври в руке возникет нож, чтоб - рз... и больше ничего.

Он холит свою девочку, блует её, он боится, кк бы не случилсь с ней бед, попдется ткой двуногий н дороге и собьет Вреничк с толку. Вря холодеет, зеленеет, идет пупырышкми и потом исходит лской до потери чувств и сознния. Девчонке нрвится, но иногд он отпихивет её ногой: "Устл я от тебя, тетк!" С первого рз он тк и остлсь у Вреничк без имени. Тетя, тетк, ну в хорошие, слдкие минуты - тетечк. Обидно до слез, но по жизни получется првильно. Для соседей и тм, н рботе, он кк бы родственниц, которую приголубили. Но все рвно в постели обидно.

Все сильно любящие безумно слепы. Вря очень долго не примечл исчезновений девчонки н чс, н дв. Т хитро возврщлсь то с вилком кпусты, то со стирльным порошком, д мло ли чего вдруг не стло в хозяйстве, мы теперь бловнные, нм без тулетной бумги и пшиклки от зпх - швх, тк что повод что-то принести с озбоченной хлопотми улыбочкой был вполне годящимся прикрытием для коврной девчонки. У той же были вполне серьезные плны получить постоянное жилье, но эт тетех ткую простую вещь в голову не брл. И то! Жили-то н съемной квртире. А в большой квртире жил струх, хотя зчем ей две комнты? Вреничек много вринтов прокрутил в головенке, и своих, и товрищи-сироты подскзли. Их тут в Москве тьм тьмущя.

Ну, к примеру, прихлопнуть ббку з тысчонку-две деревянных - желющих в их подвльной компнии не сосчитть. Тогд они с теткой переезжют в квртиру, и т её прописывет. Потом можно потерпеть годок - пусть нлижется, - и столкнуть её с блкон. Он был в той квртире, выходил н хлипкий блконишко... Или сбросить тетку в метро под поезд. Он ткое в кино видел. В толпе кто зметит, если смой зорть покруче и грохнуться в обморок. В общем, вринтов не счесть. Грибы-погнки отдельно стушить в сметне, себе беленькие. Глвное, не перепутть, но он себе не дур. Тогд ей остнется квртир, и он выйдет змуж з шофер Эдик. Он, конечно, тот ещё жук, но ей с ним хорошо. Он обучил его, кк ей нрвится, он - кк ему. Покруче, чем с ждной слюнявой теткой.

Все дело в струхе, которя креститься нчл, к попм бегет, поствил Ивну Ивновичу белый крест со словми "Д простится зблудшему".

Интересно, взрывл стрик бомбу или оговорил себя, с ум спятив? Ей нрвится второй вринт, он её побуждет к рзмышлениям о подлой человеческой сущности. Взрыв, по её уму, чище, чем дурной мозг.

Вечером он бежит в подвл к Эдику. Тм полно нроду, ннюхнного и ншприцовнного. Они с ним в эти игры не игрют. У них есть любимец "Спрошин", 98 руб., "бутылк-пулечк, попди, родня в цель". Они прячутся с Эдиком между кирпичными трубми, промеж которых - детский выброшенный мтрсик, под мтрсиком изголовьице из сидения от строй мшины. Эдик см все ншел, и инвентрь, и место. Оно длеко от общей тусовки, потому они входят не через подвльный вход, через окн с другой стороны.

"Вреничек" успевет зскочить домой, чтобы сбегть в внную. Трет следы тетки-зрзы, полощет рот. Эдик приходит чистый. От него пхнет кожей, бензином, джинсой штнов. Ей это нрвится. Мужское. Детские збвы в детдоме приучили её с млых лет к женским грешным лскм. Ее, пухленькую, тискли все, от нпрок до воспиттельниц. Млордостный мир кзенщины делился чем мог: телесной рдостью, опытом срмных отношений, они же бывли и любовными, если везло... Ей везло. Ее всегд любили больше, чем он, он всегд был "верхней" по существу отношений. Никто никогд не говорил о стыде и срме, рзве что отстойные ббки-уборщицы, но они все, кк одн, были лкоголички. Детям от них было хуже, чем от лсковых женщин. Лск это лишнее второе, это яблоко под подушкой и это удовольствие, то смое, что превыше всего.

Он был нрсхвт, но успевл оглядывться. Вот и тетк случилсь, когд жизнь треснул руквми у пльтишки. Эдик был первым мужчиной по собственному желнию. Рди него хотелось устойчивой жизни, общей пищи и детей, "будущее России", которые никогд - никогд! - не попдут в приют. Рди этого можно было и убить. И дже првильно было убить, потому что струх не могл родить будущую Россию, он, "вреник", могл. И дже тетк не могл. Он когд-то признлсь, что у неё негожие трубы.

Вреник не постеснялсь спросить у гинеколог, которого вызвл фирм в целях диспнсеризции, все ли у неё н месте, трубы тм и прочее, врч зсмеялсь и скзл, что все прочее, кк и трубы, н месте. Выйдет змуж будет рожть кк из пушки.

- Пок не змужем?

- Пок нет. Бесквртирные.

- Предохрняйся. Ты создн для родов.

Именно в тот вечер ей было противно с теткой.

Когд уже погсили свет, соврлось легко, кк в песне.

- Мне ндо в Москве постоянно прописться. Меня уже трижды предупреждли.

- Кто? - зкричл Вря. - У нс неквлифицировнные - все временные.

- Всех и предупредили.

- Я поговорю, - уже тихо скзл Вря.

- А вот не ндо! Не ндо н меня обрщть внимние. Лучше поискть выход. Не всю ж жизнь быть в нелеглх? Лучше змуж выйти.

Врю охвтил ужс. Что, он не знл, что другого пути у молодых детдомовских девчонок, кк и у лимитчиц, не было? Конечно, з деньги можно и без змуж, но все рвно нужн площдь. Девчонк зснул, Вря билсь головой об стену - искл "топор под лвкой". К утру ншл - мть.

Прибежл к ней, т ещё лежл под одеялом, рзминл коленки, которые всю ночь попискивли от боли. Хорошо, что у Ври ключ и не ндо выбирться из тепл.

- Что с тобой, дев?

Тк мть обрщлсь к ней, когд что-то не понимл в дочери. Вря ненвидел это обрщение. В нем было нечто и оскорбительное, и строзветное, и издевтельское. Дочь поймл себя н беге - кинуться н лежщую мть и придвить своим тяжелым телом. Дел н рз. И уйти, кк не было. Никто её не видел, глвное, никто н неё не подумет, кк не подумли н её отц, он ведь верил, что это он бросил бомбу. Отец хотел убить её и Вреничк. Они тогд, кжется, что-то говорили ему, что поедут н Плшевский рынок, тм всегд были хорошие грибы. Или не грибы? Но они не пошли. А он пошел. Ведь отец, подвыпив, говорил: "У кждого есть грех, з который можно убить без суд и следствия. Грех бывет стршный и тйный. Человеку ндо помочь от него избвиться".

Он думл: это он о её грехе. О её бессилии перед Вреничком. Он решил помочь ей избвиться - отец ведь. Понимл её позор, её клятость. У неё переворчивется сердце от блгодрности отцу, что не сумел, что у строго дурк не хвтило то ли ум, то ли змх.

- Тк что тм у тебя, дев? - Голос у мтери противный, кк бы пропущенный через боль в коленке.

- Ты знешь, я ненвижу это слово.

- А я люблю, - смеется мть. - Оно кк песня. Ну тк что тебя с утр порньше сдернуло?

Мысли об отце увели Врю в сторону. Он дже збыл о броске тяжелым телом н струху. Он пристойно, подняв плщик - н улице с утр моросило, - присел н крешек кровти.

- Д дело копеечное, я тк считю, но делть ндо быстро. Знешь девочку, что у меня живет? Он мне кк сестр, д что тм - больше. Ее ндо прописть. Ну, к кому я могу обртиться, кк не к тебе?

- Дурья дурь, - ответил мть. - Нс н этих метрх прописно двое, троим уже делть нечего. Дже будь он сродственниц... А про чужих и слышть не хочу. Придушит, прирежет. Столько случев, что дже удивляюсь, кк это люди не обучются н примерх.

У Ври больно зстучло в виске. Ну что делть с мтерью? Мть же увидел её боль и плец дочери, прижтый к жилке, и гримсу, делющую её совсем некрсивой. Господи ты, Боже мой! Тк и не нходится н неё человек. Уже теперь и время вышло... Носится с чужой девчонкой. Воистину, меньшинствующие.

- Было бы ей лет десять, удочерил бы, что ли? - скзл мть мысль, не преднзнченную дочери, придумнную сходу для победы нд предыдущей. Не думл, не думл, потом возьми и подумй. - А тк, с ккой он тебе стороны? Один грех.

Ну, и ккими словми отвечть н это мтери? А нсчет всяких случев мть прв. Вря уходил и думл, что Вреничек её - девочк жестокя, и ничего он про неё не знет; детдом, потом ккя-то из помощи детям уговорил взять её в фирму, мол, девочк умня и ккуртня, уговорил, уболтл... С чего бы, ?

Все в Вре зколотилось от ревности, от боли, что этот кусочек счстья не только ей достлся, уже был ндкусн и опробовн. Ведь эти комитеты по детям ничего не делют з тк, если уж устривют н рботу - то н тяжелую, грязную, все это знют! У Ври колотилось в груди тк, что вполне можно было рботть небольшим мотором, для полив огород, нпример. И ноги сми понесли её в отдел социльной помощи детям-сиротм. Ну, умно ли? Но ндо узнть! Ндо!

Он вышл к ней в коридор, Лин Федоровн, толстя тетк с толстыми укршениями.

- Что, неприятности? - спросил он. - Просишь, просишь об этих поблядушкх, они из сумок тщут, н мужиков вешются.

Уф! Кк отлегло.

- Нет, нет, - скзл Вря, - ничего подобного, все в порядке. Девочк хорошя. Я дже её к себе взял жить... Временно...

- А где ж её прень? - спросил Лин Федоровн. - Он мне тут хвстлсь, что они собирются пожениться. И прня покзывл. Шофер. Склдный ткой. Эдурд, кжется.

Вря потерял сознние н полминуты, не больше, скорее дже меньше, но звлиться успел, и тк неудчно: виском н печную зслонку. Контор был в стром доме. И в нем сохрнилсь уже без ндобности большя голлндк с чугунного литья орнментльной зслонкой и тяжелой округлой ручкой в виде груши. Конторщики двно отпливлись бтреями, голлндкой хвстлись, изрзцми во всю стену, её изящным фруктовым узором. В гостиной ведь рньше стоял, это сейчс он в коридоре и освещен плохо, потому что рхитекторы двдцтых перегородили гостиную н коридор и кбинеты, кбинетм достлись окн, голлндк зтихл в полутьме прихожей. История с печкой интересн см по себе, в ней много человеческих стрстей, огня (печь все-тки), но ещё не было в ней звершющего все н свете момент смерти. А теперь н тебе.

Не зря ведь болел височек у Ври, кк чувствовл, что скоро ему не жить. Именно им и удрилсь он в этот свой полуминутный, может, вообще секундный обморок (кто стоял с чсми, окромя всевышнего?). Только Лин Федоровн видел, кк звлилсь её посетительниц нбок, скользнул по изрзцм и - бух! - головонькой об отличную, н долгую жизнь зслонку. Ккой крткосрочный сосуд выдержит ткую встречу? Временного с вечным?

Хотя в больнице потрясенную мть и утешли, что смерть дочери был мгновенной и без стрдний, все было не совсем тк. При скольжении по изрзцм Веру охвтывл с головы до пят лютя ненвисть к мужскому полу, острое желние его уничтожения, всего, единым покосом, чтоб рз - и не стло! И он увидел это мертвое мужское поле, и ей было тк хорошо и слдко, что возврщться в ещё пок двуполый мир не хотелось до боли в сердце, и литя ручк зслонки с большим удовольствием пошл ей нвстречу.

Вот теперь и думй: смерть выбирет нс или мы ее? Одним словом, вльс-бостон. Крсивый до умопомрчения, между прочим, тнец. Рз-дв-три, рз-дв-три... Влево, впрво... Тк прекрсно, кк и не бывет в жизни... И не хочется, чтобы это кончлось... Рз-дв-три - и уйти туд, где должно быть лучше, должно! Рзве случйн прекрсня музык, рзве он обмнет?

Вря не умел тнцевть, бостон ненвидел особенно, потому что вот эти рз-дв-три, рз-дв-три ей мечтлись.

Мть стрдл не от смерти дочери; с времени отдельного житья они и говорили-то редко. А вот зчем он приходил перед смертью? Зчем-то же приходил? Мть пытлсь, но не могл вспомнить и мленькую Врю, не могл вспомнить и молодого муж. И он стл редко выходить н улицу, много ли ей одной ндо?

Он очень удивилсь, когд её позвли н Врину рботу, чтобы выдть причитющуюся той зрплту. Плюс премильно-поминльные. Денег окзлось много, н мтерин глз, и он бежл домой быстро, прижимя к груди сумочку. И зперлсь н все змки, и ещё рз пересчитл деньги, и испытл глубокую (дже збыл, что ткя есть) рдость. Стл думть, что ндо бы купить в дом. Муж не позволял это делть, ей тк хотелось иметь штору с лмбрекеном и сктерть ей в тон, и кувшин с толстыми сухими восточными веткми - видел в мгзине. И ещё сделть перестновку, чтоб не все одно з другим стояло, кк в кзрме, кое-что нискосочек, боком.

Уснул слдко. Ей снилось море, н которое он смотрит сверху, с горы. И это тк крсиво - горы, море, белое перышко корблик вдлеке, и птицы, что пролетют рядом, кося н неё выпуклыми глзми. "Кыш! - говорил он им. - Кыш!" И переносится в детство, где деревенскя ббушк посылл её кормить кур, петух норовил ущипнуть её з юбчонку, и он его до смерти боялсь и тоненько кричл ему "кыш!", и он уходил, виляя здом, нглейшя скотин, не птиц.

После смерти дочери, принесшей ей достток и лмбрекен, он спл с хорошими снми, но никогд в них, и слв Богу скжем, не видел ни муж, ни дочь.

А что же Вреничек? В этой истории девчонк, что нзывется, не хвост собчий. Срзу после похорон хозяйк велел ей съехть, потому что пришло время оплты, можно скзть, зслоночк случилсь день в день.

Тк кк теткин мть никкого интерес к вещм дочери не проявлял, Вреничек позвл Эдик, и они все Врино сгрузили в пикпчик и поехли в Эдиково жилье в общежитии. С тким количеством брхл их не пустили, тогд они сняли комнту у кочегр общежития, который, в сущности, жил в кочегрке, комнт пустовл. Соседи стояли нсмерть, не рзрешли сдвть. Опыт у них был. Кочегр селил бомжей и лкшей. Но тут - семья. И ковер хорошей цены, и всякя посуд. В общем Эдик - вид трезвый, положительный - сговорился с соседями. А кочегру одн выгод.

И пошл совсем другя история, в которой все стло првильным. Згс, скндлы, потому кк денег мло, продж ковр, который был больше комнты н целых семьдесят снтиметров, и получлось ни то, ни се. Все было кк у людей, проклятый лесбос, кк погня побитя собк, отполз подыхть в ближйшую яму. Где ему и место. И Вреничек збеременел, трубы не подвели, и Эдик згордился. Он был человек простых понятий, и ему хотелось сын, который стнет шофером-дльнобойщиком будущей России. Во сне он видел фуры, много фур.

Книги

Я легл около трех, в восемь рздлся телефонный звонок. Для меня восемь - ещё ночь и сон. А ночной звонок - стрх, знк несчстья. Рньше, в поздвние времен, пугли телегрммы. Дже когд их было много: с днем рождения, великим Октябрем, солнечным Мем, с сообщением о посылке, отпрвленной тбилисским поездом, вгон 3, проводниц Вля. Телегрммы о приездх - встречй или не встречй, доберемся сми. О рождении сын у Светы: поздрвь, ей будет приятно. Ну, тогд я ещё ориентировлсь в прошлом, кк в своей квртире. Не ндо было тупо сообржть, кто ткя Свет, ясно кто. Третий дом от угл н улице ммы, нечетня сторон. Мм, см того не ведя, создвл плотную сеть связей с смыми рзными людьми. Иногд вызывл этим рздржение, но чще кк бы повышл мою знчимость в людской гуще, где я, можно скзть, некий центр интерес и увжения.

Но это было очень двно. Ккому черту нужн я сегодня, соння, с головной болью, в восемь утр стылого отвртного ноября? Я иду к ппрту, човгя, кк говорил моя ббушк, тпкми. Ндо будет проверить, откуд это слово.

- Аллё! - хриплю я в трубку.

- Я привезл книги! - кричит мне чей-то женский голос. - Стою н вокзле, приезжйте з ними. Я ещё молодя, и мне не ндо опущения мтки, шоб тщить их дльше.

Я молчу, потому что ничего не понимю. Опущение мтки не существует в моей рвной, кк простыня после долгой, долгой стирки, пмяти.

- Вы меня слышите? Это Лид. Я привезл чемодн книг Веры Рзиной. Вы хотели их взять. Я добря, полдороги вм сделл. Приезжйте сейчс же, чтоб мне быстро обернуться, я отпросилсь с рботы.

"Човг, човг", - човгю я к полке. Мне до зрезу ндо узнть, откуд моя ббушк придумл это слово, которое кк никкое подходит к моему сиюминутному состоянию, бессилию, желнию лечь в постель и збыть о не нужном мне чемодне и одновременно созннию, что я посмотрю, что это з слово, и поеду н вокзл. И не будет инче.

Чов - стоптнный лпоть, и ещё лповище, ошметок, обносок лптя. Тогд должно быть - човть. Но ббушк говорил "човгть". Видимо, совершя путь из уст в уст от рхнгелогородцев до южных хохлов, где-то н уровне Белгородчины под влиянием Курской мгнтной номлии вползл в чисто российскую рспевную "чо-ву" укринскя фриктивня буковк, чтобы зкрепить чову нвсегд в новом для неё словесном хозяйстве. Я почти весело чищу зубы, я люблю игрть словми, придумывть им истории, женить их и рзводить, получть от них детей, тких непохожих н родителей, что куд тм метисм, мултм и прочим креолм.

Он ждет меня у эсклтор. Првильное решение, стнь он дльше, мне бы в утренней толпе её не узнть. Мы отходим в сторону. Чемодн несу я и понимю, что мне без ткси не обойтись. Я это предвидел, я зню, сколько весят перевозимые с мест н место книги.

- Вы не передумли? - спршивет меня Лид. Зциклення н книгх, я быстро отвечю: "Что вы, что вы".

- Ну, и жлобы вы тут в Москве.

Нет, я ей ответил не н тот вопрос. И н моем лице это нпислось.

- Я о квртире, - кричит мне Лид прямо в это смое глупо сообржющее лицо. - Может, возьмете хотя бы меня одну?

- Дже не нчинйте рзговор, - отвечю я. Поток людей омывет нш чемоднный островок со всех сторон. Три линии метро, три вокзл перемешли людей, у всех зполошенные лиц, где-то вскрикивет ребенок. И я вдруг ясно, ясно понимю, что это войн, официльно не объявлення, но войн; войн смел с мест людей, спугнутых злой волей тех, кому в кйф этот остновившийся в пнике взгляд, кому слдостен этот детский крик, кому нужны всеобщя потерянность и рстерянность. Убивют всюду, н Квкзе пулей, здесь двкой, убивется смятення душ, которя, в сущности, уже вышл из тел, тк сдвлено оно. Это он кричит голосом ребенк. И рзве я удивлюсь, если сейчс рздстся взрыв, и брызнет кровь, и чья-то оторвння рук мертвыми пльцми будет продолжть что-то искть? Я только сейчс осознл весь ужс смерти Веры Рзиной, чемодн которой стоит у меня между ногми.

- Я побежл, - кричит Лид, - кжется, моя электричк. Вы думйте, думйте, я позвоню еще.

Я едв добирюсь до того мест, которое рньше было стоянкой ткси. Все не тк. Все не то. Очереди нет. Но кто-то все время уезжет. Когд я последний рз ездил н ткси? Не помню. Чще н левке, но и то двно.

Он подошел ко мне см.

- Куд ндо? - спросил.

Я ответил.

- Сколько? - спросил он.

- Но это вы мне должны скзть, - почему-то возмущюсь я.

- Сотня, - отвечет он.

Я понимю, что он меня считет дурочкой, езды ко мне пятндцть минут, не больше. Люди торгуются, я зню, но у меня это не получется, тем более, что сотня у меня в кошельке есть.

- Восемьдесят, - бормочу я.

Он берет мой чемодн и открывет бгжник.

- Кирпичи? Оружие? Труп? - смеется он, устривя чемодн.

- Книги, - говорю я.

- Ё-моё! Ншли что возить! Деревенскя библиотекрш привезл фонд н проджу?

Вот меня и определили. Я деревенское чмыкло, которому не плтят деньги уже полгод, в библиотеку все рвно никто не ходит. Я везу книги, чтобы где-то положить их н землю и продть хоть з сколько. Потом меня будут судить и ддут условно, если я, конечно, верну стоимость книг, и тогд я повезу - это будет уже зимой - н сночкх сервнт, и продм его в Мытищх фктически здром, но н возмещение книг хвтит. Тк я придумывю себе - библиотекрше - жизнь. Кк я лезу в погреб и достю кртошку, и долго отрывю длинные червяковые ростки, которые возникли з зиму. Я жрю кртошку н кусочкх строго желтого сл, и это моя ед н день. Мне тк жлко себя, и я н глзх шофер отряхивю мысленные ростки, тот смотрит н меня удивленно и жлостливо. Возле дом я достю сотню.

- У меня нет сдчи, - говорит шофер.

- Донесите до лифт чемодн - и будем в рсчете.

Он доносит до квртиры. Обитя дверь, глзок, чистый коврик у порог сбивют его с толку. Кжется, я не то, что он вообрзил.

- Это не крденые книги, - говорю я. - Это, тк скзть, нследство.

- Еж твою двдцть, интеллигенция! - кричит он. - Д книжек сейчс кк грязи. - И он уходит, сжимя в кулке сотню, оскорбленный непрвильностью жизни людей и книг, которые вытянули ему з двдцтку плечевой суств, впрвить его будет стоить дороже всего удовольствия вместе с дорогой.

И был бы хоть бб! Это я тк смоуничижюсь, рзглядывя себя в зеркле, снимя плщ, туфли, из внной в трусх выходит муж и говорит, что порядочные жены, покидя мужей, оствляют зписки, чтобы брошенный муж мог плнировть свою жизнь дльше.

Я объясняю ему историю, и он в трусх нчинет открывть чемодн, и лицо у него любопытное, потому что он книжник пуще меня. Он змирет возле кждого рзвл: вдруг?.. Ккя я дур, что не рзбудил его и не послл н вокзл. Скольких минут рдостного ожидния я его лишил из простой жлости. Пок я мыл руки, книги лежли уже н полу прихожей, стренькие, хорошо почитнные книги. Юрий Кзков "Во сне ты горько плкл". Юхн Смуул "Ледовя книг". Конецкий "Повести и рсскзы". Георгий Шилин "Прокженные". Пвел Вежинов "Брьер". Воннегут "Бойня номер пять". Тендряков "Чрезвычйное". Всилий Шукшин, Юрий Трифонов, Бклнов, Влдимов, Николев, Астфьев, Аксенов, Мксимов, Кривин, Ремрк, Хемингуэй, Олдингтон, Амду, Мркес, Сгн...

Муж, цокнув зубом от рзочровния, ушел одевться. Я присел н скмеечку для ног и подумл, что некоторые книги, зброшенные н нтресоли, вернулись ко мне снов. Зчем-то... Боже, кк остервенело я чистил полки после того, кк отделил дочь вместе с её любимыми книгми. Споров прктически не возникло. Он збрл всю дрмтургию, кроме современной. В доме остлись Теннесси Уильямс, Олби, Беккет, Ионеско. С одной стороны, я был этим счстлив, с другой - дочь уцепилсь з милого её сердцу Дргунского. Ну?!!!

Я видел в этом свою вину, не докормил, не допоил истинным, но девочк выросл умня, мыслящя свободно, оригинльно, он понимл и чувствовл жизнь острее, првильнее родителей. Кк их не нучили их книги, Дргунский, получется, нучил.

Но я ведь не об этом. А о том, кк после ремонт я освобождлсь от хлм. Кк нсмешничли мы с мужем нд книжкми, которые когд-то с трудом "доствли". "Ты когд-нибудь откроешь Смуул?" - спршивл муж. И летел Смуул н нтресоли вместе с Шилиным, Николевой, Вежиновым. А вот сейчс они снов у моих ног, сохрненные, подклеенные, пхнущие книгми, которые читют. У Веры не было современных дорогих книг. Откуд? Нет, одн был. Зюскинд. Книжк был обернут несколько рз и вся утыкн зклдкми. Я отнесл и положил её н стол. И пошл искть своего "Прфюмер". В моем брдке я его не ншл, хотя он определенно где-то прижлся и прижился. Я стл смотреть, что в зклдкх, но муж зкричл, что книги ндо сложить обртно в чемодн и отнести в ближйшую школу, мы тк уже не рз поступли.

- Сложи, - скзл я. - Но пусть пок постоят. Мне хочется их ещё рз посмотреть.

Я слышл, кк книги шлеплись в чемодн.

- Тут, окзывется, тетрдь, - скзл муж. И громко зсмеялся. Циттник! Ккя прелесть!

Я выбежл и вырвл у него тетрдь.

- Стыдно, - зкричл я. - Это личное.

- Ккое личное? - не понял муж. - Личность умерл. Это безличное. Это кк рхеологическя нходк, лишення признков хозяин.

- Хорошо, - скзл я. - Я посмотрю снчл см. Я её знл, ты нет.

А что я, собственно, знл? Бледную девушку, мть и ббушк которой кким-то обрзом, не в мое время, много рньше, прошли через ншу семью, кк проходят через чужой двор, не зня другой дороги. Но одн остлсь в ншей земле, и я в детстве злилсь н неё з то, что ббушк мрчнел и нчинл курить в форточку, когд кто-то нпоминл ей об этом. "Господи, прости. Господи, прости", - шептл он золотой иконке, что ловко тк прикрывлсь оконным тюлем. Специльно внизу был вбит гвоздочек, з который держлся тюль днем, вот когд ббушк рзговривл с иконкой, он отцеплял штору и уже своей большой головой с путными седыми кудрями, схвченными круглым гребешком, зкрывл золотистую кртинку и прогонял меня, потому что "иди, это не твое дело".

Почти через пятьдесят лет окзлось - мое. Вот этот прижтый к стене чемодн, и эт тетрдочк "в рифметику" с ккими-то циттми, н которые я не могл иметь прво. Я не читю чужих писем, письм ммы не мне после её смерти я сожгл. Мне было неловко читть то, что имело отношение к её другой, без меня, жизни. Но другие читют и обнруживют удивительные тйны, которые и твою жизнь, простую и ничем не удивительную, делют знчительнее и интересней, чем он есть... Некоторые, выясняется, окзывются родственникми весьм слвных людей, кое-кто - вообще потомкми. Тьфу! О чем это я? О том, что у меня тетрдк с циттми - не больше, которые двно приндлежт всем прочитвшим, знчит, и мне. И мне кк ученому-филологу, скжем, средней руки небесполезно посмотреть, что зпло в сердце одинокой медицинской сестры, когд он читл те же книги, что и я. И еще. Нить, которя идет от моей ббушки ко мне, от той золотистой иконки, у которой он просил прощения, к стренькому чемодну, углом стукнувшему муж, теперь и он говорит мне все слов, которые двно лежли з зубми. Простые, нродные, любимые мужчинми слов. Кк короток, окзывется, путь от иконки к ним. Неужели тк сильно удрился? И я открывю тетрдку, и читю нвскидку, перелистывя тонкие стрнички.

"Мне вообще не под силу длительня рдость или волнение. По всему видно, что я сгорю быстро, кк стружк, и при том до конц, не оствляя дже пепл".

"И когд мне стновится очень тоскливо и я уже ничего больше не понимю, тогд я говорю себе, что уж лучше умереть, когд хочется жить, чем дожить до того, что зхочется умереть".

"Не может быть, чтобы человеческя жизнь вся умещлсь в рзмеры этой жизни, случйно оборвнной штормовым морем. Это было бы слишком жестоко и бессмысленно".

"Можно поверить, что жизнь - ничто, можно поверить, что смерть и згробня жизнь - ничто, но кто способен поверить, что Бен - ничто?

...Мы не вернемся. Мы никогд не вернемся. Но нд нми всеми, нд нми всеми, нд нми всеми есть что-то".

"Его хоронили все смые знменитые шефы-повры мир. Похороны вышли прекрсные, - сочинял Трут н ходу. - И прежде чем зкрыть крышку гроб, трурный кортеж посыпл дорогого покойник укропом и перчиком. Ткие дел".

В тетрдке, что я держл в рукх, было, н первый взгляд, много о смерти. Но ведь это первый взгляд. Может, было и другое? Про любовь, кулинрию, рождение детей? Почему же вычитлось о смерти? Мне стло нехорошо, и я выпил фензепм. И еще... Почему он не подписывл второв?

Я проклинл этот чертов взрыв, который исхитрился отозвться н мне, моем доме, н его покое. Ккого черт? Кто он мне? По ккому прву н моем столе лежит циттник покойной? Схвтив его, я рвнул в коридор и хлопнул дверцей мусоропровод. Боже, кк легко мне было пять или десять минут. Я дже успел отнести чемодн н блкон и поствить его туд, куд больше всего кпло с крыши. Три, четыре дождя, пусть дже вся осень - и он рзмокнет к чертовой мтери вместе с Куртом Воннегутом, и уже с полным основнием - кк брхло, которое не есть книги, - я снесу его в мусорный контейнер.

А теперь, что было через десять минут. Я ворвлсь в ту кморку, куд упдло выброшенное в мусоропровод. Стремглв рзбежлись мыши. Голыми рукми я рылсь в месиве бнок, пкетов, волглых очисток кртошки и мятых помидоров, пльцы скользили по обглоднным серпм рбузов, среди них и лежл моя мокря и помятя тетрдк. И ни с чем нельзя было срвнить счстье её возврщения. Клиник? Еще ккя! Но и уничтожение собственной подлости тоже, и стыд, и прощение, и умиление, и ещё Бог знет что. И мне не воняли мои воняющие руки, несущие тетрдку домой, что уж совсем дебильство, но никуд не попрешь, это было именно оно.

Коля! Где ты, Коля? Единственный человек, который мне был сейчс нужен.

А второв не было потому, что они слету попдли ей в сердце. И их слов стновились ей своими. Я рсскжу об этом Коле, о своем стртельном циттничестве, с укзнием стрниц и бзцев, о стрхе быть уличенной в чужой мысли. Господи, для чего же они тогд писны, чтоб не войти в душу свободно, бесфмильно, кк входят в нс вод и воздух.

И может, он скжет: "Бред! Ндо помнить, откуд пришл мысль". Но что бы он ни скзл, кремировнную Врю я понял только сейчс. И я зревел, кк последняя идиотк, смотрящя брзильский серил.

Коля пришел

Книги Веры я отдм ему. Со всех точек зрения это мысль шльня и дже бессовестня. У Коли не было ни кол, ни двор. В сущности, он был бомж в зконе. Его ночевки, о которых он мне простодушно рсскзывл, приводили меня в шок. То вокзлы, то диггеровские стойбищ в теплоте кнлизции, то костерки у клдбищенских сторожей, то помеченные Колей и котми чердки. Но этот не вписывющийся в логику нормльной и првильной жизни человек возникл у меня время от времени, мылся добел, влезл в обреченную н выброс чистую и теплую мужнину одежду, обедл, збирлся с ногми н дивн. И мы с ним треплись до первой, то и до последней звезды. Этот одинокий во времени и прострнстве тридцтилетний мужчин омывл мое сердце и учстием, и сочувствием, и ккой-то неизвестно кк рожденной в нем чистоте и мудрости. И мне ндолго после него хвтло нстроения жить легко и спокойно, хотя ккя тм легкость?

Любил Колю и мой муж, приверед и знуд. Я столько слышл предупреждений доброхотов, что Коля "нведет н квртиру воров", что прибьет меня спрятнной в крмне свинчткой, что принесет зрзу, вшей и прочее, прочее, что мне приходилось скрывть Колю от знкомых, мол, исчез, уехл, збыл, но случись ткое н смом деле, я просто не зню, что бы я делл. У этой сентиментльной и дурьей со всех сторон истории было нчло. И вот ккое.

...Лет пять тому моей Лянке достлсь однокомнтк от её двоюродной ббушки. Девчонк тогд только поступил в институт, и отделять её мы не собирлись ни з ккие коврижки. Но у Лянки тк зсверкли глз, он тк стрстно змечтл жить одн, что я дже поплкл, когд никто не видел. Короче, дочь отъехл в длекий от нс рйон. Честно звонил кждый вечер, получя идиотские укзния и нствления: хорошо ли зперты дверь и окн, не искрит ли розетк, есть ли н утро звтрк и чисто ли белье. Я бывл см себе противн, но что было, то было. И до сих пор есть.

Т зим был очень гололедист. Конечно, он подскользнулсь н своих высоченных кблукх, которые носил не снимя, добвляя снтиметры к небольшому своему росточку. Он рухнул н спину уже почти рядом с домом. Но ни одн сволочь не подл ей руки, хотя улиц не был безлюдной. Вот тут и окзлся кким-то божьим промыслом Коля. Он помог ей встть и почти н рукх дотщил её до дом. Лянк, брышня светскя, был потрясен помощью более чем непрезентбельного мужчины, но, кк говорится, ешь что дют. Коля окзл ей первую помощь и вызвл меня. Пок ехл, я видел сломнный позвоночник, прлич, приехв, я стл совть деньги оборвнцу, только чтоб он скорей ушел, но тот денег не взял, когд я вызвл "скорую" (почему вы не сделли этого рньше?), ответил. Ничего стршного нет, брышня удрилсь попой, позвоночник не при чем, у неё долго поболит копчик, что в срвнении с прличом в моей голове сущие пустяки. Дочь моя шевелилсь и дже пытлсь сесть, но зверещл и легл. "Скоря" слово в слово подтвердил дигноз спстеля, который все не уходил, и мне пришлось скзть грубо, пок ещё не уехл неотложк, что спсибо, мол, и больше не нуждемся. Он никто и звть никк - ушел, дочк стл кпризничть, и я, уже пожившя от неё отдельно, с легким рздржением вспомнил всю ншу рньшую жизнь - с Лянкиными фокусми, претензиями, кпризми. Я понимл, что все это "перекушу", потому что мне её, трвмировнную, збирть и выхживть.

Но Лян ктегорически откзлсь. Он дже при мне встл и по стеночке дошл до тулет, тм попищл, сдясь н унитз, но, в общем, дитя н ногх стояло, попросило есть-, потом стл действовть укол, который сделл врч, он совсем повеселел и вопрос возврщения домой кк-то см собой отсох.

По телефону я узнл, что Коля нвещет мою дочь, что принес ей круглое резиновое сидение, чтоб не трвмировть копчик, что купил хурму, которую ты, мм, никогд не покупл, потому что вечно ищешь идиотский королек, искть ндо не гибрид, нстоящую хурму. Тк ей скзл Коля. Тоже мне Зртустр, подумл я, но было не до юмор. Я испуглсь, что некто неизвестно откуд взявшийся (момент помощи дочери н улице кк бы и не присутствовл в моей внутренней филиппике) нвязывется хурмой к нивной девочке и кк бы...

"Кк бы" имело много оттенков, и я решил поехть к дуре-дочери и обрубить концы гумнитрной и ккой тм ещё помощи. Извините, мол, Коля, но не хотел бы вших визитов к Ляне. Он и см бы вм это скзл, но девочк стесняется...

Я готовилсь присовокупить к этому деньги з хурму, з резиновый круг и з первую помощь. "Я положу их прямо ему в крмн без слов".

Но Коля приехл ко мне см. Ляне пондобились словри и ещё ккие-то книги. Я приготовил стопочку зрнее, перевязл её, положил в конверт трист рублей, нписв сверху "Спсибо з учстие. Не беспокойтесь, у Ляны есть родители". И конверт подложил под книжную веревочку.

Коля снял обувь и срзу пошел к стеллжм, он обошел их все и скзл:

- Всегд тк хотел жить - вокруг книги, я в середине. Говорят, если тк жить, то энергетик дже не прочитнных книг все рвно тебя достет. Не читл, кк бы и читл.

- Это чепух, - скзл я смым противным своим голосом лектор-пропгндист.

- В вс говорит излишность прочитнных книг. Вы не имеете другого, трнсцендентного опыт.

- А вы имеете? - ехидно спросил я.

- У меня же все ноборот. Нет излишнего, мне приходится жить н другом хлебе.

- Вы стоите у библиотеки Ленин, - уже смеюсь я, - и читете книги через стены?

- Не тк грубо, - ответил он. - Я действительно сижу тм н ступенькх, и нигде мне не думется лучше. Я тм прозревю умом. Непонятное яснеет, дурное очищется до ядр. Вы же знете, что в середине всякой дури зкопн здрвый смысл.

- Не морочьте голову строй дме, - скзл я. - Вс столько н Руси, доморощенных философов, что, поверьте, было бы вс меньше, было бы лучше.

- Может быть, - скзл Коля. - Я никогд не рссмтривл мысли с точки зрения пользы. Мысли существуют всякие. Всякие! Ккя из них превртится в пользу, не дно знть никому. Мысль и польз - очень длеки друг от друг.

- Ну, хорошя мысль, скжем, все-тки ближе, - отвечю я.

- Это почему же? - не соглшется он. - Скорей, ноборот. Плохя мысль, если ты это осознешь, требует преодоления её, требует кк бы действия. Действие - дело. Тут уж рядом совсем близко может окзться и польз.

Он берет книги з веревочку, прижимя косточкой пльцев конверт. Он не видит его? Делет вид?

- Конверт вм, - говорю я ему. И нчиню почему-то опрвдывться. Что, мол, вижу, кк он небогт, что, мол, ничего о нем не зню, потому не зню, чем бы могл отблгодрить, что деньги - смый проверенный эквивлент человеческого дел, хотя, кк првило, несоизмеримый, поэтому пусть он меня простит з млость суммы и прочее. Словесня чепух, которую я неостновимо несу и несу.

- Резиновый круг мне дли в больнице, - скзл Коля, - где я одно время рботл снитром. Когд Уля выздоровеет, я отнесу его обртно. Я велел ей не резть его ножом и не колоть гвоздем. Хурм мне дн з рботу. Я носил ящики с нею одному узбеку. Он дл мне десять штук. Две я съел. Остльные Уля.

Знете, отчего я плохо сообржл? От того, кк он нзывл мою дочь. По пспорту он Ульян. Тк звли мть муж. Очень строгую дму, имевшую свои првил жизни и не отступвшую от них ни н шг.

Дть внучке её имя было, в сущности, условием ншего брк. Сын, который выбрл себе не ту профессию, - ну что это з истфилфк? Кто из него получится? - по меньшей мере должен был взять девушку твердой специльности (Боже, кк он был прв и дльновидн!) - зубного врч или торгового рботник, в крйнем случе виционного инженер. У сын случился прокол в моем лице, и в ткой млости, кк имя внучки, мы уже не могли ей откзть.

Мне с ней было трудно, но нельзя было не отдвть должное её цельности. Однко дочку мы срзу стли звть Ляной, блго ббушк уже умерл. "Уля" было и не современно, и по-деревенски, боялись, что девочку здрзнят. "Лян" было элегнтно, нежно и кк бы выделяло её из многочисленных Свет, Кть, Нтш, Лен и Мш. Он был одн в сдике, школе и одн в институте. Првд, Уль тоже и близко не было. И вот н тебе. Этот тип, читющий книги через стены, этот снитр и грузчик - интересно, последовтельно или одновременно? - нзывет дочь Улей, кк будто тк и ндо, кк будто у него есть н это прво.

- Мы с мужем не любим, когд ншу дочь нзывют Улей. Он Лян.

- Он мне скзл - Уля, Ульян, - рстерянно ответил Коля. - Я ж не см это придумл. - И ещё более рстерянно. - Зчем же двть человеку имя, если знешь, что не будешь им пользовться?

Почему я должн отвечть ему н вопросы? С ккой стти я должн объяснять мотивы своих двних, личных поступков?

Он же вынул из-под веревочки конверт и положил его н телефонный столик.

- Дйте мне лучше широкий пкет, то меня по дороге все будут читть.

А потом он стл приходить уже ко мне, потому что вылеченный копчик окзл влияние н некие внутренние дочерины процессы. Ее филологическя спирнтур жил дистиллировнной водой и спирином. А Коля вносил ядовитую смесь жизни совсем других миров. В общем Лянк зстеснялсь человек с диковтыми мыслями, это вм не Мллрме с его "сумятицей ощущений противоречивых, бесплодных, чуждых", которые здевют, овлдевют и опьяняют. Коля не опьянял, он просто сбивл с толку д ещё без рзрешения н это, и ему было откзно от дом из чистой ксенофобии.

И он прибился ко мне.

Вот Коле я и собирлсь отдть книги Веры Рзиной, доствшиеся мне по нследству.

Я приготовилсь рсскзть ему все происшедшее, но мне стло неловко тщить его в историю уже умершей жизни. Дочь двно объяснил изъян моей природы: "Ты грузишь, мм, людей, это негумнно. У кждого свои глюки, у кждого своя торб. Но тебя не остновить, тебе кжется, что твои истории интересны. Нет, мм, нет! Совковя жизнь - это безумно скучно. А тебя зносит..."

Мерси, дорогя. Смое то, что хочет мть услышть от дочери: змолкни нвсегд.

Вот я и жду Колю. Его приходы спордичны, фнтомны. Я уже принесл книги с блкон. Дождей, слв богу, не было. Я протерл чемодн, я оцепил его вполне современными ремнями. Но Коли все не было. Я подумл, что н будущее с ним ндо бы договориться, чтоб дл свой дрес, или ходил н почту, где бы я оствлял ему письм, мол, приди, нуждюсь. Но вряд ли свободный человек Коля примет мои условия. Я от дедушки ушел, я от ббушки ушел...

Однжды он явился хорошо побитый, с перевязнными головой и рукой. Его побили не то скинхеды, не то фшисты, когд он кинулся выручть черноглзого брек, н которого нлетел срзу туч. Колю били больше, потому кк он был в предствлении шпны предтелем русского нрод. Миролюбивый Коля пытлся объяснить бьющим, что это они не нрод, нелюди. З это удр по бшке. Что они грязь земли и мрзь её. З это сломли руку. Черноглзый успел уйти, пок выяснялись вещи более принципильные, чем "цвет жопы". Его уже хотели зколоть ножом, но вернулся черноглзый со своими, глвное - с пистолетми. Они пльнули вверх, и чмо рзбежлось. Колю н рукх - тк быстрее - отнесли в больницу. И тм уже врч стл лечить ему мозги, что бить черных - дело првое и первое. И он бы лично Коле отрезл причинное место з отсутствие птриотизм. Коля встл со стол, пнув ногой врч, и хотел уйти, но его здержли девчонки-сестрички и позвли другого эскулп, менее птриотичного. Но тот, предыдущий, з пинок ногой нписл н Колю телегу в милицию, и ему могли припять злостное, но н зщиту встл больниц, которя воспользовлсь случем избвиться от врч-человеконенвистник. Чего и добилсь. Того тут же взяли в военный госпитль, где слово "убивть" было вполне в цене и проходило по рзряду доблести и геройств. Тм лечились несчстные, рненные в Чечне, тк что и у Коли все кончилось тип-топ, и у доктор тоже, и солдтики некоторые выздоровели.

- Было очень стршно, - скзл Коля. - Не смерти, жлкого бессилия перед ненвистью подонков. Я всегд не понимл, почему евреи покорно огромной толпой шли в Освенцим. Ну кинулись бы н конвой, ну стли бы рвть их зубми. Ну погибли бы, но в борьбе! Но есть - есть! - прлич бессилия перед злом. Оно тебя нкрывет черным цветом, и тебя уже нет. Ты уже мертв. До смерти.

Одним словом, мы с Колей дружим н рзные темы. И плевть мне было н Лянку, которя говорил, что возня с блженными - основня чсть моей нтуры. Что я не случившяся мть Терез, некий тысяч сто сорок седьмой слепок с оригинл. И дльше шли уже ткие срвнения, что я нчинл орть н дочь, он - н меня. Тишйший человек Коля был способен вызывть в ншей семье цунми. Ну д Бог с ними со всеми.

Я предложу чемодн с книгми Коле. Если он по-прежнему в кочегрке вечном месте временной оседлости "отдельных" людей, то в случе чего бросит книги в топку. Все лучше, чем смерть н блконе от сырости. Вот если бы мне пришлось выбирть, сгореть или утонуть? Ншл тему рзговор з ужином. Блговерный чуть не подвился куриным крылом. А пок откшливлся и отплевывлся, он кричл н меня слюньим ртом, что я идиотк, выбирю к столу смые что ни есть интересные темы. Что я сдист-эксперименттор, что он может предложить мне н выбор ещё несколько вринтов смерти, и эту вот, от косточки в горле, не хочу ли попробовть, ходить длеко не ндо, крылышко у меня н трелке.

Я лупил его по спине, почему-то тк помогют подвившимся, хотя точно зню, что ничему это не помогет. В конце концов косточк сглотнулсь.

А мне ведь хотелось, чтобы меня спросили: почему, дорогя, утонуть для тебя хуже? Ведь огонь больнее. И, возможно, дже медленнее. Ну, рсскжи! И я бы, если бы меня спросили, рсскзл про стрх воды, смый стршный стрх моей жизни. Но рзве дождешься просьбы? Поэтому без приглшения рсскзывю про детей-млолеток, которых сожрл черня вод.

В городе моего детств был пруд. Боже, ккой тм пруд! Ствочек черной стоялой воды в полсотни метров в диметре. Он возник н месте зсыпнного шхтного крьер и был, тк скзть, водоемом только в дождевой период. В сухой же вод просчивлсь в пустоты земли, и нм, детям, ктегорически зпрещлось ходить по высохшему дну. Оно было нендежно, местми шевелилось, выдвливя черную липкую жидкость бывшего дождя.

Зто во время больших ливней мльчишки гоняли по воде плот, оттлкивясь смодельными бгрми. Мы, девчонки, входили в воду до трусов, более хрбрые до грудей, не имевших никкого другого определения, чем костлявое место с двумя пуговичкми по бокм, кк и у мльчиков. Мльчишки били вокруг нс бгрми по черной воде, и мы вылезли уже не девочкми, не то чертенятми, не то ппусми. Собки, куры бежли от нс врссыпную, дом нс ждл выволочк и долгое отмывние от жирной, скользкой жидкости.

Однжды случилось несчстье. Плот с мльчишкми пошел ко дну. Почему им не удлось выплыть, никто не мог объяснить. Их доствли долго, тк крепко держло липкое коврное дно. Ходили слухи о кких-то черных рукх, которые схвтили мльчишек з горло, и они умерли срзу. Ствок оцепили колючкой, но н следующий год, когд он высох, мы все рвно ходили по дну, зглядывли в его высохшие щели и пихли в них плки. Првд, плотов мльчишки уже не строили.

С тех пор смерть в воде для меня стршнее смерти в огне. Стрх, кк отпечток пльц, строго индивидулен. Тем более тот, что из детств.

Детство - вообще отдельня жизнь, которя не имеет продолжения. У детств есть смерть. У моего - тм, у черной воды, у другого в другом месте. Детство умирет, потому что в выросшем теле ему нет мест, если бы было - возможно, был бы совсем другя цивилизция. Я дже придумл, что человек, который божествення сущность, есть ребенок. Когд умирет детство, вот тогд и торжествует дрвиновскя теория. Ну, д лдно... Об этом легко и рдостно говорить только с Колей, в дверь стучт совсем другие люди и истории. Погоди, Коля! Ты же ещё ничего не знешь, ты дже не знешь, кто у меня умер.

Я сбилсь с мысли. Я ведь о Коле, которого жду. И однжды он позвонил.

- Где ж ты был, Коля, где ж ты был? - кричл я, почти втскивя его через порог. Я чувствовл, кк он нпрягся, и мне стло неловко: ндо следить з собой, ткие стрстные порывы истолковть можно и непрвильно. Рсскзывл я взхлеб, про все срзу. Про книги и тетрдку, про взрыв и человек, который ншел рюмку, про черную воду детств, про тксист, принявшего меня з библиотекршу-воровку, про Лиду, которя уйдет в проститутки, если я ей не сдм комнту, про Веру Рзину, которя когд-то скзл мне: "Кк я тебе звидую!"

- Я хотел отдть тебе книги, но куд ты их возьмешь?

Потом я сидел и слушл уже его фнтстическую историю про звещние некоей женщины Энзе, которую Коля вынул из лужи в вгусте 91-го.

Женщин эт - Энзе - умерл. А до того нписл звещние н Колю, пспорт которого однжды видел и переписл все днные, и дже последний дрес прописки в трехкомнтной рйкомовской квртире. Это ж сколько лет прошло! Но других штмпов не было. Энзе понимл, что жизнь без првил двно стл првилом, и исходить ндо из этого. Он поехл к молодому человеку, з которого голосовл в рйонную влсть. Он учился с её сыном, но был более цепким до жизни, ни в ккую рмию не пошел, пошел в институт с военной кфедрой, потом легко пошел по общественной линии, головстый окзлся пренек, учуял ветер времени. Энзе боялсь, что он, кк и многие, скурвился. Приготовил две стртегии - н нормльного человек и н сволочь.

Истин был в середине. Потому кк будь он нормльный, он бы не стл нрушть зкон с пропиской и брть н душу грех с деклссировнным элементом, он взял. Поэтому когд Коля в своем свободном полете окзлся возле квртиры Энзе, ему открыл соседк и передл ключи, дрес могилы и дв конверт. В одном - звещние, в другом письмо депутту, что подтель сего и есть тот смый, который... Все это тк мло похоже н првду жизни, что именно он и есть смя что ни н есть првд, потому кк то, что похоже н нее, уже тысячу лет ею не является. Все подмен, истин - двно девушк зключення, её и ндо искть в местх и отдленных, и отгороженных. Депутт ншел нужного человек, тот выпрвил бумги, и Коля стл хозяином крохотульки-квртиры. При условии, что он нйдет рботу. И Коля вернулся в "скорую помощь", ошеломленный неожиднными путми порядк и пристойности. Он смущлся спть н дивне, где спл Энзе, и тулился н рсклдушке в кухне. Он тосковл о воле, о своей бсолютной незвисимости от людей, но одновременно чувствовл в себе стрнную рдость от звисимости и долг перед пмятью Энзе, и блгодрность з тепло возле бтреи и возможность умывться кждый день. Все это пустило корни, и ндо было з это плтить чем-то большим, чем квртплт. И Коля соорудил пмятничек н могиле Энзе, похороненной н смом дльнем клдбище Москвы.

Он делл уколы соседке-струшке, отдвшей ему ключи, з тк, хотя дочь струшки его не понимл и считл, что он убогий, рз не берет деньги. И он нучился брть символическую плту, потому что не хотел выглядеть уродом. Он чувствовл сети, которя ствил ему жизнь кк у всех, и в этом было что-то не то, может быть, кк рз то... И он пришел ко мне, больше было не к кому.

- Тк не бывет, - скзл я ему.

- Я зню, - ответил он и зсмеялся. - Случй не ординрный.

- Но змечтельный, - скзл я, думя одновременно, что, нверное, что-то тут не тк, что Коля скрывет ккую-то вжную детль, которя должн превртить эту историю в постижимый фкт жизни.

В мизнтропы уходят смые большие человеколюбцы. И чем дольше они остются тковыми, тем злее бывет результт. Боюсь, что я ткя. Возможно, я был из последних, кто спустил воду з трюизмом, что нельзя читть чужие письм и подглядывть в змочную сквжину. Но теперь, когд об этом говорит Лян, я кричу: "Можно! Можно! Все можно!" И пкость состоит в том, что см-то я в глубине души тк не думю, но убежден: дочери, которой, дй Бог, жить и жить, лучше без этих морлистических мксим. Ей тнцевть с волкми, ей бртться или сестриться с игунми, ей целовть жбьи морды подруг и друзей. Для неё я стелю подушку из скепсис, недоверия, дже брезгливости, дбы облегчить выживние. Поэтому я не умиляюсь Колиной историей, я просто не верю, что в ней нет второго, третьего и четвертого дн. То смое - кому это выгодно?

Мы рскрывем чемодн, и он перебирет книги. Он им рд, я это вижу по его рукм, по тому, кк он их берет. Но говорит он другое.

- Конечно, все это отстой. Эти книги сдвли пчкми з бллы, я тогд рботл в тком мгзине возле Рижского вокзл. Но есть и кйфовые. Воннегут, нпример. Но я, конечно, возьму все. Ккие-то были у нс дом. Мм-покойниц любил Глину Николеву. Прочту рди ммы.

- О! - говорю я. - Это стршный путь. Не понрвится - и ты посмеешься нд ммой.

- А кк мне инче её понять? - спршивет он. - Он ведь умерл не от болезни. Он умерл просто тк. Ее что-то тянуло из жизни в смерть, дже несмотря н то, что был я. Знчит, он меня не любил. Почему?

Никогд он мне этого не говорил. И мне стршны его слов. Просто я их примеряю н себя. Достточно ли жизни дочери, чтобы остновить мою смерть? И если совсем честно, отвечю: недостточно. Но я не скжу это Коле. Это мое неожиднное открытие. Я буду его мусолить и мусолить, прежде чем сумею передть словми. И скорее всего не передм никогд.

Взрослые дети - это нечто огромное, дже великое, но это все-тки только чсть жизни мтери. Меня, во всяком случе. То прострнство, куд не ступл их ног, не менее огромное и не менее великое. Вот тм и живет смерть. Другого мест, кк внутри жизни, у неё ведь нет. И не будет.

Почему-то я покзывю ему тетрдку с циттми. Он их читет посмеивясь. Я не понимю, чему?

- Ккя прелесть! "Можно поверить, что жизнь - ничто, можно поверить, что смерть и згробня жизнь - ничто, но кто способен поверить, что Бен ничто?" Ккя прелесть! Я - з.

Он читет нвскидку, кк и я. И тормозит тм же, где тормозил я. Милый Коля, родня душ. Очень осторожно, дже, скорей, деликтно, он спршивет о Ляне. Просит сообщить ей, что осел и имеет телефон, кк все белые люди.

- Почему же ты ей не позвонишь? - ну рзве это не естественный вопрос?

- Нет нвык, - отвечет он. - Я ещё не привык, что телефон - средство общения. Мне звонят соседи, когд нужно уколоть ббушку, хотя им проще стукнуть в дверь.

- Но он же не позвонит первя, - говорю я ему.

- Я зню. Не снизойдет...

- Я буду звонить! Я! - кричу я, перебивя его. Я ведь зню, что может последовть з этим "не снизойдет". Он обидит Ляну, я обижусь н него, и он, теперь устроенный, может больше не прийти, у него ведь теперь соседи, которым позволительно стукнуть в дверь.

- "Дорогого покойник посыпли укропом и перчиком", - читет Коля. Это, конечно, Воннегут, его черный юмор. Вы Сорокин читете?

- Не понимю глгол. Что знчит "...ете"? Он что, Библия, "Войн и мир"? Я читл. Он тлнтливо отвртителен, он...

- Нет, - скзл Коля. - Я просто в связи с покойником с укропом. Мне он нрвится. Он громкое восклицние, что Бен - есть. Понимете?

- Почти кждя книг восклицет.

- Ну уж...

Мы препиремся легко и душевно.

Мы ушли от Ляны. Потом мы собирем чемодн, и я вижу, что он клдет туд тетрдку. Рзве я отдл её ему? Но получилось тк естественно вернуть её н место, что я только вздохнул, дивясь простоте некоторых решений, нд которыми бьешься-бьешься, всего ничего - ндо сложить все вместе.

Мысленно я его провожю. Вижу, кк сгибется его тонкя фигур под чужой тяжестью. Но ведь это тяжесть чужой несчстливой судьбы, кричу я себе, кк же я смел её отдть? Я не могл дождться времени, когд уже стоило позвонить. Он взял трубку срзу.

- Только что вошел. - Он тяжело дышл.

- Коля! - говорю я. - Коля! - Кк я могу скзть эту свою мысль человеку, которому см отдл чужой груз? - У тебя-то хоть есть ккие никкие полки или шкф, куд это все поствить? Я кк-то не подумл об этом срзу.

Почему-то мне кжется, что он понял про меня все и тихонечко про себя смеется.

Но он смеялся не про себя.

- Во-первых, у меня этжерк. Вы ещё помните, что это ткое? Я её взял с помойки. Он не нтикврня, просто для книг. Вымыл, ткя прелесть, ей лет сто... Все хорошо встнет. Глин Николев вернется н ней в свое время и утешится.

- С Воннегутом?

- Ну, нет! - скзл Коля. - Воннегут я положу н стол. Рядом с схрницей и солью. И буду его читть, пия чй и вкушя хлеб с солью.

- А другого стол у тебя нет?

- А зчем? - смеется Коля. - Это вы пишете, я думю. А думть рядом с солонкой - смое то. Или?..

- То, то, - смеюсь я. - Но мне немного не по себе.

- Бросьте, - отвечет Коля. - Книги - это книги. У них есть судьб, есть крм, кто ж спорит? Но я ндеюсь, что мы потягемся. Вш покойниц пусть не беспокоится. Я буду дописывть её тетрдку. И если у вс окжутся книги н выброс...

- То я теперь зню твой номер телефон.

Пятый

Тк случилось, что Коля не рсскзл Зеен, зчем к ней пришел. Конечно, поверхностно - оствить телефон и чтоб тот тким обрзом окзлся у Ляны. См не позвонит - думть нечего, но все-тки не удивится, будет готов, когд позвонит он. Но не это глвное. Глвное - Пятый, один из товрищей по теплой трубе в одном из переулков подземелья. Он тк и предствился: "Пятый".

- А почему не шестой? - спросил Коля.

- Потому что Пятый, - ответил прень. - Н этом месте, где сижу, я пятый.

- А н другом?

- Н другом, может, и сто двдцть пятый, и тысячный, но я зкрепил з собой пятый номер. А ты будешь восьмой.

- Я Коля, - ответил Коля. - Коля Последних.

- Не вообржй. Последних не будет, ибо несть нм числ.

Тк и сцепились языкми. Человек-номер и Коля, у которого, получлось, нет номер. Пятый был збвный, слегк сумсшедший, слегк притворяшк, у него где-то (неизвестно где) были семья и полный порядок, было высшее обрзовние и полное отрицние жизни нормлов.

- Ненвижу, - говорил он. - Кждый, это стопроцентно, состоит н семьдесят процентов из брехни, н тридцть из злобы. Тк и живет, вертясь то одним, то другим боком. Соотношение меняется. Иногд под смую мковку одн сплошня ложь, это идейные борцы, истово верующие и всякий нивняк тип тех, кто поверил, что крсот может что-то спсти. Их пополняют чуть выросшие дети, которые однжды вдруг зстесняются, что, влюбившись, по-прежнему писют и ккют. Которые из злобы, с теми яснее. Мы от них бежим, нормлы бегут тоже. Они держв, прень, или госудрство, кому что нрвится, но они убивют, не спршивя ни ммы, ни Бог. Лжецы охотно переходят в их ряды, потому кк жить, понимешь, хочется. Чем больше стреляющих, тем стршнее стрн. Вот почему мы с тобой у этой трубы. Потому что у нормлов ндо выбрть, с кем ты. Или живи по лжи, Алексндр Исевич или Ивн Денисович или кто тм ещё не велят, или иди к тем, кто дст тебе или дубинку, или лоптку, или нгн, или бомбу, или яд. Ври или убивй. Всегд тк было, всегд тк будет. Иногд времен провисют, и тогд все люди сктывются в кучу, но они этого не любят. Человеку ндо знть точно, кто он, убийц или лживый приспособленец. Нормлы было очеловечились, но их опять обознчили. И ты, прень, не Последних в нших рядх. Я дю тебе хороший номер - восьмой. Бери, не гребуй. У нс тут в грязи чисто.

Тк вот, Коля обнружил Пятого в морге, обгорелого и утыкнного мелким стеклом. Он окзлся жертвой очередного взрыв, кк и эт женщин, книги которой он принес к себе в дом. Он тк мечтл встретиться с Пятым и скзть, что вот он осел, стл нормлом, но не стл ни лжецом, ни убийцей. Он хотел ему это прокричть в лицо: "Это не првило, Пятый! Это не првило!"

Не успел.

Теперь он знет, что ещё до Пятого стеклом утыкло медицинскую сестру, которя любил Воннегут. Знчит, Пятый был прв. Злоб соответствует количеству смертей. Нет, этого нельзя скзть милой тетке Зеен. Нельзя. Он типичня нормлк из первой половины, немножко лгунья, немножко идейня, немножко верующя, и до сих пор стесняется, что писет и ккет. Но вот связли их эти смерти, эти книжки, столетняя этжерк и девочк н шпилькх, которой больше хочется быть выше ростом, чем быть хотя бы снисходительней к "человеку не её круг".

Коля листл Воннегут, мкя в соль горбушку бородинского. Кйф, нормлы, кйф! Кк же это можно хотеть убивть? Ккую внутреннюю поруху ндо для этого иметь?

Рзве мог он вживе предствить человек в серебристо-голубых тонх и с синими, синими глзми, который, глядя н город с высоты, весь истекл не злобой, не ненвистью, желнием. Он жждл создть из нелепого людского хос некую строгую форму. Он ещё не знл, ккую. Но он собирлся жить и думть долго, чтоб сделть все рз и нвсегд. Он просто чувствовл потребность формы, потому что тоже был человек, кк и Коля, и Зеен, и Лян, и шофер Эдик, и Вреничек, и покойные Вер Рзин, Пятый, Ивн Ивнович и горемык Вря. Серебристый понимл, кк их много, всяких, и у него от ткого количеств рзных, неподдющихся формообрзовнию людей нчинлсь бсолютно нормльня медицинскя тхикрдия. Успеет ли?

И хотя его сердце было проверено в лучших клиникх мир, откуд-то из неведомых глубин молекул и томов тел возникл в эти минуты стрх смерти. Потом, когд все проходило, он дже любил это состояние, потому что мог понять, тк скзть, из себя смого великую силу стрх человеческой мссы, который тк ему нужен в глвном деле - выпрямления жизни. Ндо бы восстновить в "стрхе" твердый знк. Богъ, кстти, тоже с твердым знком.

В отличие от жизни и смерти. Кково?! Кковушечки?!

От рдостного холодк этих мыслей нчинло дергться веко. И он приклдывл к глзу сердолик. Веко змирло. И он думл: вот ещё пример, когд твердое легко усмиряет мягкое... З рз...

Он не обртил внимния н птицу, что смотрел н него с подоконник. Он вообще не признвл живность, если он не могл быть пищей. Стук клювом в стекло он принял з ветер, который колышет плохо пригннные к рме стекл. Но если бы он подошел к окну и посмотрел в острый птичий глз, тк похожий н светло-серый глз женщины, убитой его волей, он бы увидел в нем себя; кк летит незнмо куд его оторвння в тряпье жил голов, кк долго кричит он диким голосом, понимя в последний миг отрыв, что ей никогд не обрести другого тел, потому он улетит туд, куд соберется весь стыд и срм этой земли. Огромня ям будет чвкть и хлюпть, принимя ноги, головы и мошонки, пок не зтянется нд ней земня кор и не прошьют её крепким швом корни трв и деревьев. Но человек тк и не посмотрел н птицу. Он был доволен собой, предвкушя бесконечную улицу своего имени. От душевного вожделения зчеслсь коленк. Видя его почесывния, птиц улетел. Он ведь был вечно живя, этот чешущий коленку формообрзовтель был уже вечно мертв. Пусть не сегодня, но скоро и нвсегд.

Озеро

Оно двно жило своей жизнью, жизнью изгоя, отщепенц. Для него не было дня и ночи, ибо оно двно не отржло свет. Оно не помнило своей прозрчности, в которой игрли рыбы-вертихвостки, шныряли головстики, большие человеческие тел будоржили всех и вся, и вод после людей пхл кк-то особенно, не кк от рыб и лягушек. Озеро збыло смо себя, ему кзлось, что оно всегд было темной непрозрчной водой, от которой умирют птицы, рыбы и большие коровы, прикоснувшиеся к нему теплыми губми. Если бы озеро помнило, что ткое зпх, оно бы, нверное, знло, кк потом пхнут эти коровы совсем недлеко от мест случйного водопоя, змерев нвсегд н коровьих четверенькх. Но и это было двно. Сейчс от них остлись только рог, вросшие в стрнную трву, истекющую соком, кк жиром с рсплвленной шкврки.

Озеро не знло ничего. Оно было мертвое. Его убили люди, испугвшись, обнесли проволокой, но это тоже было двно, и проволок проржвел и рухнул оземь, и пошли через неё другие коровы, которые уже не умирли н четверенькх после водопоя, но двли стрнное молоко, от которого млденцы были толстые и розовые, и только в школе выяснялось, кк они слбы умом. Но ткими были почти все, поэтому люди особо и не огорчлись. Среди себя смих они были не хуже других. Поенные новообрзовнным молоком, люди не боялись уже вступть и в воду, черную со стороны, хотя, если нбрть её в лдонь, то вполне нормльную с виду воду. Они плесклись в ней, и ничего плохого с ними не было. И люди сняли с озер зпрет. Чего уж тм? Рзбрсывться ткой природой! Ншу природу ничто не возьмет, он русскя, он крепче всех. Поболел и выздоровел.

И снов крупные белые тел булькли в бсолютно рвнодушную воду. И люди кк бы это чувствовли: вылезешь из озер, сухой, опять же польз можно не брть полотенц. Хотя ккие тм полотенц, их и сроду не брли. И грибы стли рсти, твердые, коряжистые, кк пеньки. Их нучились строгть н терке, и хорошя получлсь жрех, кто тм помнил нстоящую? И ягод стл рсти, и понеслись лукошки н рынок, и зкручивлись бнки, и неслись они во все стороны. И чего уж тут хорошего, если ничего хорошего с этого не было. А дурьих мозгов прибвлялось и прибвлялось. Но опять же - все кругом свои. Кк отличишь?

И продолжлсь жизнь среди смерти, или смерть среди жизни, что, в сущности, одно и то же. Иногд люди слышли по рдио, что в Японии от последствий томного взрыв скончлся стрик или струх в возрсте девяност лет. Они думли: ого! Нм бы ткой взрыв. Чтоб девяносто лет прожить. Ведь у них н круг и пятидесяти не получлось. Н думть "отчего" не хвтло у мозгов силы. Мозг был большой-большой, он дже двил н череп, но был глдкий, кк голыш, с редкими кнвкми тягучей крови.

Но не было печли, не было! Лес родил, коровы мычли, болезни - что ж, все-тки не инфркт и не этот, кк его, СПИД, господи прости, не чум и холер, кк в рньшие времен.

...Он неслсь н крыльях, хотя их не было. Он рссекл воздух, но это был не он. Он знл, куд ей ндо, но не знл об этом ничего. Он опустилсь прямо н середину мертвого озер и встл н него. "Не тону", подумл он, хотя пошл по воде рньше, чем подумл. Он не знл, что первое время будет ошибться, не поспевя з другим временем и другим существовнием. Вот, нпример, он знл, куд летит (?), хотя думть не думл, что помнит об этом озере. Когд-то от него умерл мм. Они сюд приехли, и мм кк-то срзу стл болеть, потому что дорвлсь до молок, которое было жирным и тягучим, кк гель. Это он сейчс думет "кк гель", тогд мм говорил "кк молозиво". Вот, говорили, с него с ммой и случилось.

Он идет по воде кк посуху. Он знет, кто тк ходил, и ей неловко, что у неё тоже получется. Кк же можно срвнивть? Он срвнивет и идет. Все-тки мысли есть, и никуд от них не денешься. А ндо деться, потому кк он не одн. Здесь много тких, кк он. Они знимются озером и тем, что вокруг него. Тк он понимет. "Спстели" - приходит к ней слово. И ей неловко, что он просто гуляет. Он хочет, чтобы и ей дли дело, но всем не до нее, и он уже идет посуху, по лесу. Трогет искривленные ветки. Н некоторых кк бы пльцы с толстыми ртрозными флнгми и грубыми толстыми ногтями с зросшими лункми. Он столько видел тких человеческих пльцев, но чтоб у дерев?..

Но, окзывется, её это не удивляет, ну и првильно, говорит ей идущий рядом Воннегут, собственно, почему деревьям не иметь пльцев? И действительно! Окзывется, он обошл озеро вокруг и вернулсь н то же место, с которого нчл. Но ведь он не видит другого берег? "Делов!" говорит Воннегут и исчезет, бросив нпоследок скрментльное: "Все относительно". Знчит, это опять был не он, Эйнштейн. Вот зморочили они ей голову!

Рз он в этих крях, знчит, ндо нйти могилу ммы. Но, окзывется, мм стоит рядом. Беленькя ткя, светящяся, кк нгел. И только тогд он окончтельно понимет, что вот все и случилось, он не верил, что есть у жизни продолжение. Но почему же ей тк жлко, что все кончилось! Безусловно, не относительно кончилсь жизнь. Если бы душ её не был тихой и безропотной, он зкричл бы криком гнев. Но неловко. При мме-нгеле, которя объясняет ей, что ндо спсть озеро и детей с большими блестящими не сообржющими мозгми. Ведь чтобы понять, кк устроен мир, ндо много думть.

- Ты стнешь это делть, когд збудешь, что было с тобой рньше, говорит мть. - Все збывют. Инче не спсти будущее.

- Я не хочу збывть, - отвечет он.

- Но тк не бывет. В этом змысел.

Ей не нрвится змысел. Он дет себе слово помнить всегд. Всегд---! Он перебирет большое и млое. Нпример, цепляется з филочки н булвке (откуд они?)... И кк ккой-то сердитый человек смотрел н них и жевл губми (кто он?). Он не помнит.

- Видишь, - говорит мм, - ты уже збывешь, потихоньку збудешь все. Это не больно, это совсем не больно.

- Зто грешники будут все помнить и верещть от боли, кк резные, дже если умрут в бтисте, - это Воннегут толкет её легонько и смеется, но тк, чтобы не слышл мм. - Хотя мне уже осточертел неспрведливость и в этой новой физике.

Он высунул крсный язык и обернулся синицей.

А в мире строй физики з кухонным столом читл Воннегут с солью и бородинским хлебом Коля Восьмой, он же Последних, он же не знмо кто...

Тигру ндо жрть,

Порхть - пичужкм всем,

А человеку спршивть:

"Зчем, зчем, зчем?"

Но тигрм время спть,

Птенцм - лететь обртно,

А человеку - утверждть,

Что все ему понятно.

Хрустнул н зубх кусочек грубой соли. Во рту стло горько. Горечь зжгл нёбо и стрнным обрзом родил слдость.

Тк и зглотнулся слдкосоленый стишок, у которого никогд не будет конц, "потому что кждый день добвляет ещё что-то". Это ведь пишет см Боконон.

Коля вздохнул от бесконечной рдости познния.

...В дверь постучли: соседке-струшке пор было делть укол.

У неё не было бесконечности времени для познния, он умирл, но день без стрдния Коля ей обеспечивл.