«Волшебные истории». Повести. Рассказы. Художник А. Виноградов.

Toronto: Aeterna, 2012. ISBN 978-1-4477-2734-7.

© Север Г. М., 2012;

Рассказ «В гостях у Лешего» стал финалистом конкурса РОСМЭН «Новая детская книга 2011» и был опубликован в конкурсном сборнике «Современные писатели — детям».

sf_humorsf_fantasychild_taleГайМихайловичСеверhttp://www.gaisever.netВолшебные истории

«Волшебные истории». Повести. Рассказы. Художник А. Виноградов.

Toronto: Aeterna, 2012. ISBN 978-1-4477-2734-7.

© Север Г. М., 2012; www.gaisever.net

Рассказ «В гостях у Лешего» стал финалистом конкурса РОСМЭН «Новая детская книга 2011» и был опубликован в конкурсном сборнике «Современные писатели — детям».

2002, 2006, 2008ru
ГайМихайловичСеверhttp://www.gaisever.nethtmlDocs2fb2, FictionBook Editor Release 2.6.612 Dec 2012http://www.gaisever.net14C1155F-E03E-462A-89DC-1B9994C478CD1.0Волшебные историиAeterna PublishingToronto2012978-1-4477-2734-7

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Все книги автора

Эта же книга в других форматах

Приятного чтения!

В ГОСТЯХ У ЛЕШЕГО

Маленький Марк с нетерпением дожидался поездки к Лесу. В Лесу водился Леший, и к нему можно было пойти в гости. Накануне отъезда Марк смог уснуть только под утро. Сбил в ком одеяло и простыню, ронял подушку, двадцать пять раз ее переворачивал.

Наконец выехали. Добирались весь день. Дорога петляла — все-таки в горы, где прямых путей не бывает. Приехали вечером, когда ясное осеннее солнце, большое и красное, повисло над горизонтом. Оно угасало, уступая небо холодной ночи, сияющим льдинкам звезд, серебристому месяцу.

Выгрузив Марка и маму, папа ушел к соседнему домику, который стоял поблизости, у кромки Леса. Там отдыхал папин знакомый, и папа собирался пригласить его на «новоселье». Марк с мамой втащили в дом сумки. Марк заявил, что немедленно отправляется в Лес — ему нужно к Лешему (тот ждет Марка в гости).

— Когда же тебя пригласили? — удивилась мама. — Ты уверен, что Леший тебя ждет? Придешь, а у него, например, важное дело?

— Нет, — Марк покачал головой. — Леший знает, что я приду, и мне нужно бежать прямо сейчас. Я не хочу, чтобы он ждал. Мне пора!

— Давай я пойду с тобой.

— Но тебя он не приглашал!

— Да. Но мне нужно ведь знать, что с тобой все в порядке, — мама улыбнулась. — И потом, я твоя мама.

Марк подумал.

— Ладно. Только скорее.

Они вышли из домика и направились по тропинке к Лесу. Дыхание клубилось паром, влажные желтые листья устилали землю, ветер тихо шелестел в ветках. Лес приближался, торжественный и спокойный. Смеркалось. Стояла прозрачная тишина, как будто все дневное уже отправилось спать, а ночное еще не проснулось.

Марк оглядывался по сторонам. Лешего можно было легко не заметить в полумраке зарослей. Правда, Лес был не дремучий, да и деревья наполовину облетели. И все равно, Марк очень боялся упустить Лешего. Ведь тот не любит, когда его видно (поэтому Леших всегда нужно высматривать: так просто они не покажутся).

— Где-то здесь уже должен ждать, — сказал озабоченно Марк в ответ на ласковый мамин взгляд. — Поищем еще минут двадцать, и он будет ждать.

— Мы не торопимся...

Мама погладила Марка по голове. Она наклонялась, собирала большие красивые листья в желто-красный букет.

— У Лешего для меня есть подарок, — сообщил Марк.

Быстро стемнело. Марк с беспокойством вглядывался между деревьями.

— Ну почему его нет? Уже темно — я его не увижу!

— Темно, пойдем обратно. А он, может быть, еще будет ждать по дороге.

— Пойдем, — кивнул Марк огорченно. — Совсем не видно.

Они повернулись и зашагали обратно.

— Почему же он не пришел? Он знает, что я сегодня приеду. У него для меня есть подарок!

— Может быть, не успел? — улыбнулась мама, положив на плечо Марку руку. — У него столько дел. Лес большой, а он один. И потом, мы еще не ушли.

Марк продолжал вглядываться по сторонам тропки и вслушиваться. Ветер наверху чуть гудел, шуршали под ногами палые листья — и все. Наконец в глубине Леса, шагах в двадцати, Марк разглядел Лешего. Тот стоял под огромным деревом, и глаза его мягко блестели.

— Здравствуй! — закричал радостно Марк и бросился к дереву. — А вот и я, Леший! Приехал! Где твой подарок?

Расцарапав лицо о куст, Марк домчался до дерева, под которым только что стоял Леший.

— Леший! Где ты опять? Ну Лешенький!

Потом обернулся к маме:

— Мам, это он тебя испугался! Он ведь не ждал тебя, а увидел и спрятался!..

Мама подбежала к Марку, присела на корточки, тронула царапину на щеке.

— Если ты выколешь себе глаз, Лешему это не понравится! — она достала из кармана платок. — Держи, сейчас придем домой и помажем.

— Ты видела?! Я же сказал, что он придет меня встречать! — радовался Марк, пока они возвращались к тропе, вздымая ворохи палой листвы. — Только он тебя испугался. Но я завтра приду один и с ним увижусь.

— Хорошо. Делай как знаешь. Все-таки Леший не приглашал меня, это правда.

Когда они вышли на тропку, сверху прямо под ноги Марку упала ветка. Марк подхватил ее — гроздь темно-багровых ягод, чуть сизоватых, чуть сморщенных, чуть влажных — и несколько прохладно-пахучих листьев, шершавых и мягких.

— Это мне от Лешего! — торжествующе объявил Марк, бережно прижав ветку к груди. — Какой подарок замечательный, ма, посмотри!

— Просто чудо! — мама любовалась удивительной веткой. — Какие листья и ягоды! Я таких никогда не видела.

— У Лешего их навалом. Только они для друзей, на подарки, поэтому просто так не растут. Смотри, как пахнут!

Мама осторожно понюхала ветку.

— Необыкновенно! — она взяла Марка за руку. — Мне очень нравится. А теперь давай поторопимся. Папа, наверно, уже вернулся. Пора ужинать. Как ты думаешь, у Лешего что на ужин?

— Листья, ягоды и грибы. Иногда белки приносят ему орехи. Но он их берет только чтобы они не обиделись.

— А почему он не любит орехи? — мама удивилась.

— Он ведь старенький. У него зубы уже не те.

Они вышли из Леса. Солнце угасло. Только в том месте, где оно спряталось, легкое золотое сияние теплело под пронзительной синевой неба. Звезды уже проснулись и ворочались, потягивались, помаргивали, перемигивались. Горы на горизонте черным хребтом прорезали поздний закат. Река в долине блестела тонкой струной, отражая угасающее сияние. Ветер сонно шуршал. Мимо пролетели птицы, глухо стуча крыльями. Они хорошо выспались и теперь направлялись по делу, потом на охоту.

Марк повернулся к Лесу, прижал к груди ветку с ягодами:

— Леший, я к тебе еще приду! Только ты больше не прячься! Мы с тобой чуть-чуть погуляем — и все, я не буду тебя отвлекать. У тебя и так столько дел. Нужно ведь Лес к зиме приготовить, а это трудно. Я понимаю... Ну, пока!

Марк побежал к маме — она ждала его неподалеку. Взял за руку, и они зашагали к домику, к уютным желтым окошкам в холодной темноте осенней ночи.

* * *

В доме вкусно пахло ужином. На столе в большой комнате были расставлены тарелки. Марк ворвался в яркий свет дома и воздел над головой ветку:

— А у меня ветка! Это Леший мне подарил!

— Сейчас поглядим, — отозвался папа (он нес блюдо с едой). — Давай разувайся, раздевайся, мой руки.

— Они чистые, — заспорил Марк. — Я же ходил в Лес, не куда-нибудь!

— Но до этого мы с тобой таскали грязные сумки, — улыбнулась мама.

— А ты с такими руками — в Лес, — улыбнулся и папа.

— Марк, не зевай, а то все съедим без тебя, — заключил папин знакомый. — Ужинать!

Марк мыл руки, оглядываясь на ветку, которую бережно положил рядом на стеклянный столик. Вытер руки о пушистое полотенце, взял ветку, примчался к столу и устроил ее у тарелки.

— Вот эту? Интересно, что это? Я таких никогда не видел, — папа внимательно осмотрел ветку.

— У Лешего такие чтобы дарить. Они растут далеко, в самой чаще, и только чтобы дарить.

Марк взял вилку и нож. Одним глазом он следил за сверкающим блюдом, другой не сводил с ветки. Папа взял блюдо и стал обходить стол, накладывая еду.

— Интересно, что на ужин у Лешего? — спросил папин знакомый.

— Листья, ягоды и грибы, — ответил Марк, пока папа выкладывал ему самый вкусный кусок.

— А зимой?

— Сушеные. Еще иногда белки приносят ему орехи, только он не берет. Их надо грызть, а он уже старенький, у него зубы.

Марк, поев, почувствовал, как его клонит ко сну. Пока несли чай, Марк задремал. И вдруг ему привиделся Леший. Он стоял на поляне, у старого замшелого пня. Рядом прыгали птицы, сидели белки и еще какие-то маленькие пушистые звери. Они вполголоса разговаривали, но Марку было неясно о чем. Похоже, они говорили на каком-то особом лесном языке — чтобы никто не подслушивал и не совался в лесные дела.

Тут Марка больно кольнуло. Ведь Леший пришел-таки его встретить, но мама... Леший испугался и спрятался. Совсем плохо получилось, все не так, как должно. Леший, наверно, сейчас тоже думает, что получилось не так, как должно. Но что было делать? Не мог же он просто так показаться маме. Вот если бы она осталась на тропке? Не побежала за Марком? Нет, нужно было, чтобы Марк вообще был один. Пусть он приехал в горы с родителями, это ладно, конечно. Но чтобы в Лесу показался один.

Марка закружила музыка — глухая, таинственная. Неясные, полуразборчивые звуки — огромные деревянные трубы-стволы, гулкие пни-барабаны. Играют на них ушастые мохнатые звери, а Леший сидит в стороне и о чем-то думает, слушает музыку, чудную и чудную. Что-то решает, какое-то важное лесное дело.

У него много забот, все важные. А Марк только отнял у Лешего время. Но так получилось, и виновата точно не мама. Сам виноват. «Леший, подарок, я, мне!» Нужно было просто дождаться, чтобы все уснули, и тогда идти в Лес, чтобы никто не знал. Так было и надо: никто не знает, никто не волнуется, а главное, спокойнее Лешему.

— Ма-арк, — донесся ласковый мамин голос. — Ты спишь!

— Не сплю, — Марк едва разлепил глаза. — Только засыпаю.

— Пей чай и давай спать, — сказал папа. — Завтра рано вставать. Поедем в Лесной замок.

— А что это? — оживился Марк.

— Заброшенная усадьба, старинная, — сказал папин знакомый. — Там уже лет сорок никто не живет, но место красивейшее. Туда обязательно нужно съездить.

Марк пил чай, и спать ему расхотелось. Теперь нужно дождаться, пока все уснут. Потом вытащить из сумки фонарик, тихонько одеться — и к Лешему. Скорей бы уснули. Чего сидеть, вставать рано.

Наконец все отправились спать. Мама с папой уложили Марка, пожелали спокойной ночи, поцеловали, ушли к себе. Свет в доме погас, тишина растеклась по углам. Марк лежал и терпеливо смотрел в окно. Месяц сиял в черном небе, звезды уютно сверкали. Казалось, мир с его бесконечным бездонным небом вдруг превратился в дом. Без стен, без дверей, без окон, но такой домашний, свой дом, в котором безмятежно и хорошо.

Марк сладко подумал о Лешем. Что он там делает, где он там? Вряд ли далеко — ведь Марк сейчас к нему придет, уже без мамы. Сидит, должно быть, на пне и думает. Или нет — неслышно идет по тропе, высматривая непорядок.

Марк тихонько поднялся, оделся, прокрался к сумкам, вытащил фонарик. На цыпочках пробрался к порогу, аккуратно обулся, юркнул в пальто, обернул шею шарфом. Притворил осторожно дверь, спрыгнул с крыльца и пустился по тропке.

Вот Лес. Марк вдохнул полной грудью пронзительно свежий воздух. Глаза видели в темноте по-волшебному. Месяц лил зеленоватое серебро на Горы, на Реку — она сверкала и переливалась в долине. Кусты и камни застыли призраками. С неба падали хрустальные звуки — медленные, очень тонкие, ухом не уловить. Они возникали сразу повсюду — в деревьях, в камнях, в земле и у Марка в кружащейся голове. Звуки гремели, звенели — одновременно тяжелые, вечные — и легкие, сегодняшние. Звезды медленно плыли в выси, чуть покачиваясь.

Марк оглядывал ночной мир — осенний, холодный, беспредельно ясный. Мир был как будто прочерчен волшебным пером на стенках хрустального шара, и в середине этого шара стоит Марк, в лучах месяца. Перо — острое, тонкое, точное — вывело яркие линии на угольно-черном покрове. Осеребренные изломы хребтов, льдинки звезд. Река — миллионом искр. Холмы — мягкие пятна. Кусты — хвостатые кисточки. Камни-горошины, разбросанные внизу. Мир сиял лунным светом, оживляя бездонный холод неба теплом и уютом земли.

Марк повернулся и шагнул в Лес.

* * *

Он бежал по тропинке, и вскоре оказался там, где прошлый раз видел Лешего. Свернув здесь, Марк осторожно пошел по зарослям, шаря фонариком. Лес гудел ночным гудом. Глухо перекликались птицы, шуршало ночное зверье. Марк чувствовал, как невидимые глаза беспокойно наблюдают за ним. Как будто за каждым стволом кто-нибудь притаился, и как только Марк отвернется — сразу выглядывает и таращится.

Лес вполголоса переговаривался. Потрескивал ветками, ронял на мальчика листья. Марк шел долго, осторожно пробираясь сквозь ветки, стараясь не нарушать чужой лад. Вышел в прогалину — над головой в полоске неба сверкнули звезды.

Марк зашагал прогалиной. Она углублялась, превращаясь в овраг. Деревья, осыпанные лунной пудрой, смотрели сверху. Марк освещал их фонариком, они отворачивались, потревоженные неуместным лучом, и Марк его выключил. Овраг расширился, превратился в маленькую долину — Марк заметил, что идет по берегу речки.

У края воды присел, окунул руку. Вода была ни холодной, ни теплой — как раз такой, как свет месяца, плескавшийся в ряби. Речка тихо побулькивала на перекатах, ловя искорки звезд. Марк подумал, что речка обязательно стекает с самого неба. Во-первых, она взялась здесь откуда-то совсем незаметно, во-вторых, была такой же на цвет и запах, как небо. Марк зачерпнул мягкой холодной воды, осторожно глотнул. Вкусно было необыкновенно.

— Речка волшебная, — решил Марк. — Леший спустил ее с неба, чтобы я попробовал, какое оно на вкус. Леший, знаешь как вкусно! Прямо не знаю, как сказать! Я такой вкусноты в жизни не пробовал.

Марк поднялся и пошел вдоль воды. Речка привела его на большую поляну, где росла высокая, по колено, трава. И на поляне Марк увидел лохматого Лешего. Тот стоял неподалеку, у черного пня. Леший был усыпан листьями и старой трухой. В серебряной тьме глаза Лешего ясно сверкали.

— Леший! — Марк рванулся к пню. — Какое небо вкусное!

Но Леший снова исчез. Марк горестно ощупал пень и, чуть не плача, позвал:

— Леший! Ну куда ты опять подевался! Покажись, я близко не подойду! Лешенький, честное слово! Ну постой хотя бы минутку!

Вокруг шелестел и шептался Лес. Ветер шуршал. Ухала птица. Леший не отвечал (хотя стоял рядом, только спрятался).

Поляна была очень большой. С одной стороны она расширялась и опускалась в низины, где в звездной дымке мерцали пушистые шапки деревьев. Лес уходил от Гор к далеким равнинным озерам. За ним убегала речка, которая вывела Марка к поляне.

Марк посмотрел в другую сторону — там в черное небо вздымала заснеженный пик Гора. Белая шапка сверкала в ночи бесчисленными кристаллами. Гора как будто забирала весь лунный свет и сама разливала его над миром.

Под ней, совсем рядом, светился таинственно замок — нет, просто большая усадьба со множеством крыш и башенок. Наверно, это и есть Лесной замок? Куда Леший приглашает гостей? Марк помчался по влажной траве. Добежав до распахнутой двери, он все-таки остановился, помялся и громко сказал:

— Леший, прости, но у тебя тут темно... Я включу фонарик, ладно?

Леший не возражал. Марк включил фонарик. Яркий веселый луч ударил в стену. Марк переступил порог, осмотрелся. Внутри было глухо и позабыто. Марк снова забеспокоился — если бы Леший его ждал, здесь бы так не было! Наверно. Было бы по-другому как-то, но не так позабыто. Марк принялся шарить по дому.

На первом этаже валялись обломки мебели, битые стекла. На втором этаже Марк увидел снесенные половицы, сломанные окна и двери. Лестница едва держалась. Марк, стараясь двигаться легче легкого, пробрался на мрачный чердак и долго бродил там, высвечивая фонариком углы и проходы. Вернулся вниз и стал искать вход в подземелье. Нашел дверь, спустился, обшарил фонариком закоулки, но ничего, кроме трухи и обломков, не обнаружил.

Марку сделалось ужасно грустно. Почему все так? Почему Леший не может просто подойти к человеку и постоять рядом?

— Леший! — позвал Марк отчаянно. — Я так хотел тебя повидать! А ты только два раза мелькнул. Ну скажи, что мне сделать?

Марк вышел из дома. Небо тихо звенело. Лес бормотал, птицы глухо стучали крыльями. Ночь мягко бродила по Лесу, изредка цепляясь за ветки — они тихо потрескивали. По мокрой холодной траве Марк прошел к черному пню, присел. Долго сидел — удрученно, печально, подперев подбородок руками. Потом оглянулся в последний раз на поляну, на Лес, на Гору, на дом, вздохнул:

— Ну, я домой. Но все равно, я ужасно рад, что сходил к тебе в гости. А за подарок такое спасибо! Он такой... Такой... У меня таких больше никогда не будет.

Марк нашел тропку. Шагал уныло, не замечая мерной ночной суеты. Вот домик. Прямиком по траве Марк добрел до дверей. Тихо открыл, снял шарфик, разулся, разделся, прокрался к себе.

Зарылся в подушку и решил плакать. Вылез из-под одеяла, взял со стола ветку, положил на подушку, сразу перед глазами. Лежал долго — не плакалось почему-то вообще. Уныло, грустно, хоть умирай, но не плакалось. Тяжелый комок в груди набухал, в голове тупо звенело. Светлый прямоугольник, падавший от окна, залитого ночным сиянием, перекосился — месяцу пора было уходить. Марк уже засыпал, как в окно поцарапались.

Марк вскочил, метнулся к окну. На лужайке в лунных лучах стоял Леший. Как прежде, весь в листьях и лесной шелухе, лохматый, два ярких пронзительных глаза. Рядом с ним белки, несколько птиц и еще какие-то маленькие пушистые звери. И все они смотрели на Марка! Переглянулись несколько раз, снова обернулись к нему.

Марк почувствовал, как тяжелые камни развеялись в серебристую пыль. Глухой тяжкий звон в голове превратился в чистый хрустальный звук, в тихую звездную музыку. Комок в груди растворился, и вместо него заворочалось что-то теплое и воздушное. Марку стало так радостно, так спокойно и ясно, как не было еще никогда.

Потом Леший ушел, а с ним белки, птицы и звери. Лужайка опустела, но удивительное настроение продолжалось. Марк посмотрел в небо, оглядел далекие кромки Гор, забрался под одеяло и уснул.

* * *

Наутро, рано (Солнце само только проснулось) мама напоила Марка чаем из трав с ягодами и дала яблоко. Марк грыз яблоко на веранде — пока взрослые собирались.

Долина внизу еще куталась в дымку, но Солнце уже скользило по далеким вершинам. Горы ярко сияли в ледяной синеве раннего утра. Розовые снежные шапки сверкали, отражая теплеющие лучи. Река еще спала где-то внизу, в тени, но скоро лучи разбудят ее, и она зашумит.

— Марк! — позвал папин знакомый, выходя на веранду. — Доел яблоко? Сейчас позавтракаем и поедем.

— Иду, — Марк выдохнул теплое облако, розовое в лучах восхода.

Сели завтракать, и Марк сообщил:

— А я ночью ходил к Лешему.

— Один? — мама расстроилась и отложила вилку.

— Ну конечно, мамочка! Ты же видела, что он от тебя прячется. И от всех спрячется.

— О чем говорили? — спросил папа.

— Ни о чем, — Марк вздохнул. — Он не захотел подходить. Показался около дома и сразу исчез.

— А что за дом? — заинтересовался папин знакомый. — Прямо в лесу?

— Как будто маленький замок. Много башенок и всяких окон. Большущий чердак и каменные подземелья, все как надо. Только все сломано давно, все стекла разбитые. Леший там не живет.

— Конечно, Леший там не живет, — сказала мама. — Если у него есть дом, то он похож, скорее всего, на шалаш. А вообще он, я уверена, живет в дупле, или даже в землянке.

— Я думаю, Леший живет в дупле, — подтвердил папа.

— Рядом с белками, — кивнул Марк.

— Может быть, он там иногда ночует? — предположил папа. — Лес большой, приходится ночевать в разных местах. У него должно быть много мест для ночевки.

— Нет, — Марк покачал головой. — Зачем ему дом? Он ночует в Лесу, везде, он ведь Леший! Дом ему нужен, чтобы принимать гостей.

— Это понятно. Лес лесом, но когда гости, дом нужен.

— Конечно, — кивнул Марк. — Ведь я, жалко, не Леший, и мне в дупле, наверно, будет не очень уютно. А такой дом с башенками как раз очень подходит, чтобы гостей принимать. Стоит на поляне, и под горой, там так здорово, так красиво!

— Ты говоришь, с башенками, заброшенный, под горой? — переспросил папин знакомый. — А напротив — долина, низины?

— Да! И еще видно озера, далеко совсем.

— Похоже, мы сейчас туда и поедем! Ты, Марк, говоришь, был там ночью?

— Ну да.

— Но ведь туда на машине ехать полдня. И полдня обратно.

— Так то на машине! — Марк хмыкнул. — К Лешему на машине не ездят. А потом, если хотите знать, Леший с белками, и еще какие-то маленькие зверюги, приходили прямо сюда и стояли у меня под окном. А вы спали и ничего не видели.

— Ну и дела... — папин знакомый покачал головой.

— Спать не нужно было. А еще Леший дал мне попробовать небо.

— И как же?

— В речке, как же еще?

— И как?

— Вкусно.

Марк вылез из-за стола и направился к выходу. Обуваясь, он счистил с подошвы палые листья — желтые, красные, еще зеленые, которые прилепились ночью в Лесу.

* * *

СОВСЕМ НЕ ТАК, КАК ЛЕТОМ

В долине теперь было совсем не так, как летом. Бина выскочила из машины, подпрыгнула от восторга, прижала кулачки к груди, замерла. Папа с мамой вытаскивали из багажника лыжи и рюкзаки, а Бина стояла на вершине склона и смотрела в сверкающую снежную необыкновенность.

— Ой, мамочка! — зашептала Бина. — Ой, папочка! Как красиво! Как здорово!

Долина убегала на юг между зубастыми кряжами. Снег на Горах разбрасывал яркие искры. Небо было синее и глубокое, но не холодное, жесткое, а бархатное, ласковое. Солнце разливалось по снегу сияющим морем. Горы стояли, спокойные, сонные, и слепили ледяным сверканием. Дышалось так чисто и радостно, так глубоко и сладко, что хотелось визжать и прыгать от счастья.

— Еще как здорово, — сказал папа. Он присел рядом и положил на снег маленькие Бинины лыжи. — Зимой здесь обычно хмуро и пасмурно, ветер, а эта неделя смотри какая погожая.

— И холоднючая! — воскликнула Бина. — Как у меня нос уже щиплется!

— Еще как холоднючая, — сказала мама. — И вести себя нужно совсем по-другому, по-зимнему.

— Совсем не так, как летом, — улыбнулся папа, помогая Бине надеть лыжи.

— Конечно! — глаза Бины сияли ярче, чем снежные Горы и солнце. — Зимой на улице можно замерзнуть насмерть! Особенно тут, в горах. Ночью, наверно, тут все замерзает до звезд! А как же тут звери живут? У них, наверно, тепло в норках?

— Конечно, — папа поднялся и стал закрывать машину. — Они ведь здесь живут — как мы у себя.

— И знают, как строить теплые норки!

— И как себя вести когда холодно, — мама проверила, хорошо ли сидит Бинина шапочка.

— И мы знаем!

— Конечно. Сейчас мы осторожно спустимся, потом осторожно пойдем и доберемся вон до того склона.

— Ой, мамочка! — Бина зажмурилась. — Это ведь ужас как далеко! Мы ведь летом туда целых полдня шли!

— Сейчас будет быстрее, — сказал папа. — Сейчас речка замерзла, мы перейдем ее по льду и пойдем напрямик.

— Как здорово, папочка! А вдруг лед треснет, и мы провалимся?

— Не бойся, не треснет. Речка замерзла сильно, и лед крепкий. И мы пойдем осторожно, и с нами ничего не случится. А если станет опасно, Горы обязательно нам подскажут.

— Мы с ними дружим, — мама поправила Бине шарфик. — И они обязательно нам подскажут, если что-то не так.

— Нам пора, — папа надел рюкзак и взялся за палки. — Сначала нам нужно дойти до тех зарослей. Смотри, какие они сейчас белые и пушистые. А там как раз речка, помнишь? Мы ее перейдем и на том берегу посмотрим, как дальше.

Бина еще раз оглядела снежно-синюю блистающую картину и взяла свои палочки. Папа пошел впереди. Бина двинулась вслед, за ней мама.

* * *

Вокруг было просто невероятно. Миллионы искристых зайчиков прыгали по сугробам. Звонкий хрустальный воздух сиял солнечным золотом. Солнце плыло в шелковой дымке над блестящими пиками. Все погрузилось в холодный солнечный сон — огромные камни в сверкающих одеялах, одинокие кустики в пушистых перинках, маленькие рощицы под леденелыми покрывалами. Небо отражалось голубоватой прохладой на бледно-золотой сонности Гор. По долине растеклась волшебная солнечная тишина, и только чуть слышно шуршал по сугробам ветер.

Они спустились и бежали внизу, рассекая слепящее море снежного света. По сторонам поднимались полого склоны, потом прыгали вверх, в небесах превращались в ледяные скалы и крошились сверху льдистыми зайчиками. Зайчики катились по снегу, подскакивали на камнях, ссыпались с уступов, бегали по деревьям. Иногда несколько зайчиков встречались на какой-нибудь ветке, и тогда ветка роняла лохматый клубок — он падал мягко и медленно в синем сияющем воздухе и тихо сверкал.

Наконец спустились в то место, где летом пришлось поворачивать и искать, как переправиться через реку. Тогда они долго шли вдоль потока, пока не нашли все-таки перекат, где вода, весело булькая, разбегалась между камнями. (Вымокли, правда, в брызгах насквозь, а папа вообще поскользнулся и угодил в воду по пояс, но это было просто ужас как здорово и интересно!)

А сейчас! Сейчас Бина даже не знала, что думать. Речки — быстрой, холодной, чуть мутноватой (какой должна быть вода, стаявшая с ледников) — речки не было! Теперь здесь стелился ровный пушистый ковер: голубые искорки-золотинки по снегу, тонкие травинки-палочки по берегам, птичьи лапки-следы на корочке наста. И обжигающе свежий, какой-то хрустящий холодный карамельный запах — не надышаться.

— Ой, мамочка! Ой, папочка! — Бина прижала к груди кулачки с лыжными палками. — А где речка?! Куда дели речку? Тут летом речка была!

— Никуда, никуда, — успокоил папа с улыбкой. — Я же говорю, речка замерзла. Там внизу она течет себе и течет, как летом.

— И ей там тепло и уютно!

Они перешли замерзшую речку, побежали дальше и очутились наконец у пригорка, куда собирались попасть. Сняв лыжи, устроились у валуна, который с одной стороны скрылся под снегом, а с другой, с солнечной, оброс зеленовато-оранжевым мхом. Бина сняла рукавички и потрогала тепловатый шершавый бок.

— Это же наш самый камень! Какой он тут мягонький! А давайте тут будем обедать! Тут так уютно и все так здорово видно!

Они уселись, прислонившись спиной к уютному камню, и принялись за обед. Бина отхлебывала из кружечки ароматный чай с травами и жевала бутерброд с сыром, вкусный здесь просто ужасно — когда вокруг все так снежно и холодно, так сверкающе и искристо, так льдисто и бесконечно.

Солнце уже покатилось к закату. Ветер утих. Впереди, далеко-далеко, между Гор распластались слоистые дымки — вечереющие лучи отражались там и рассеивались под сонными пиками. Было по-прежнему тихо, даже зайчики затаились на кончиках веток и уже, наверное, устроились на ночь.

Когда пообедали, папа собрался наверх, на вершину пригорка, чтобы сделать оттуда фотографию зимней долины (фотографию он задумал давно, еще летом, она нужна ему для работы). Они обнялись на прощанье, и папа стал подниматься по склону. Бина с мамой долго смотрели, как он осторожно пробирается между пушистыми белыми камнями, пока в глазах не поплыли жемчужно-сиреневые круги.

— Мамочка, а ведь папа там еще долго будет! — Бина зажмурилась и отвела взгляд от ослепительной яркости. — Можно еще и погулять успеть. Можно я немножко тут погуляю?

— Погуляй, конечно, только не уходи, чтобы я тебя видела.

— Конечно, мамочка, конечно! Я здесь, недалеко совсем, вокруг камня. Просто ужас как интересно, ведь тут сейчас все совсем по-другому, совсем не так, как летом.

Она обошла вокруг камня, потом еще раз обошла вокруг камня. Потом чуть-чуть погуляла на север, потом чуть-чуть погуляла на юг. Папа еще не спускался, и Бина снова чуть-чуть погуляла на север. Потом снова побежала гулять на юг, старательно оглядываясь, чтобы не потеряться в снежной пушистости. (Сколько времени уже прошло! Час, а может быть, два, а может быть, три, а может быть, даже четыре. Какую там уже фотографию можно сделать огромную!)

— Бина! — в звонкой серебряной тишине рассыпался мамин голос. — Бина, постой!

— Да, мамочка! — Бина замерла на тропинке и обернулась. — Что, мамочка?

— Стой на месте и никуда не ходи! Папа, кажется, застрял на том узком проходе. Надо подняться и ему помочь. Я говорила, что один он там не пройдет, все-таки... Стой на месте и никуда не ходи, мы быстро!

— Конечно, мамочка, еще как! Только вы там поскорей, ладно?

— Как получится! Жди меня, и чтобы я тебя сверху видела!

— Я тут немножко потопчусь, вокруг камушка, ладно? А то если буду стоять, замерзну ведь! Только тут, вокруг?

— Только чтобы я тебя видела!

— Конечно, мамочка, еще как! Чтобы ты меня видела!

Мама стала подниматься по белому склону под самое синее небо. Она останавливалась, махала Бине руками, и Бина радостно прыгала и махала в ответ.

— Ладно, — сказала, наконец, Бина и отвернулась к долине. — Пусть они там пока спасаются и делают фотографию. А я тут пока потопчусь, вокруг камушка. А то если буду стоять, замерзну ведь.

Она осторожно пошла вдоль укутанной снегом речки, с восторгом узнавая деревья, кусты и камни, которые видела летом.

— Ага, вот оно, это деревце! А где же тут камешек был? Ага, вот он, нашла! Какой весь снежный теперь! А ручеек... Где же мой ручеек? Вот здесь, что ли?.. И куда он делся теперь?

Бина присела на корточки, поворошила снег в том месте, где летом был ручеек (был обязательно, между камнем и деревом — они ведь нашлись). Потом поднялась, посмотрела в высоту склона, помахала крапинке-маме и крапинке-папе, в который раз огляделась.

— Ух ты, какая ложбинка!.. Как же я летом ее не запомнила? Или летом ее тут не было? Нет, как же так. Не может такого быть. Это я сама виновата. Надо было лучше смотреть, летом. А она такая уютная... Какая-то такая волшебная даже. Там должно быть просто ужас как интересно! Наверно. Нет, обязательно! А они там пускай пока спасаются и делают фотографию. Я успею. Я только туда и обратно, быстро! Я ведь умница.

И Бина свернула в ложбинку и побежала вперед, вдоль бархатно-белой полоски, под которой дремал ручеек. Она бежала, бежала, бежала — и вдруг остановилась, замерев от пронзительного восторга.

Солнце, которое уже касалось краешка Гор, рассыпалось в снежных черточках-ветках. Зайчики — их было просто невообразимо сколько! — покрыли ложбинку всю целиком, сверху донизу. Горы здесь были такие ласковые, зайчики такие пушистые, воздух так сладко вливался в грудь, что Бине захотелось подпрыгнуть и полететь. Она, как заколдованная, двинулась дальше. Шла в прозрачной пронзительной тишине... Шла, шла, шла — и вдруг что-то случилось.

Зайчики растворились. Солнце обвалилось за Горы. Стало темно и тревожно. Воздух потяжелел и застыл. Далеко за спиной что-то ухнуло, ветки вздрогнули, посыпались хлопья тусклого снега.

Бина вздрогнула тоже, вместе с ветками, и обернулась. Там, где она шла — где было радостно, весело и прозрачно, — теперь стало мрачно, тревожно и непонятно. Бина побежала обратно. Она бежала, бежала, бежала, забежала за огромную лапу, которую выставила гора поперек дороги, — и остановилась как вкопанная.

— Ой, мамочка!!! — она прижала ладони к щекам. — Ой, папочка!!!

Впереди больше ничего не было. Ложбинку перерезала стена снега. Деревья, камни, кусты — все вокруг было засыпано снежной пудрой — она кружилась еще кое-где, в мрачных углах. Опустилась тревожная тишина.

— Ну что же такое... — заплакала Бина. — Мамочка... Папочка... Ну почему же вдруг так... Ну что же такое, зачем... Как я теперь найдусь... Как через этот снег перебраться... Ведь это такая ужасно огромная куча... До неба!!!

И Бина стояла, и плакала, и вытирала слезы холодными рукавичками. А вокруг становилось темнее, мрачнее, страшнее. И нос начинало хватать не на шутку, и воздух все каменел, и дышалось им все тяжелее.

Бина устала плакать и стояла теперь, просто вздыхая. Стоять становилось холодно, теплая куртка переставала греть, пальцы в теплых ботинках начинали мерзнуть. Бина решила, чтобы согреться, попрыгать. Она прыгала, прыгала, прыгала, и пока прыгала, сообразила.

— Вот что. Папа говорил, что когда теряешься, лучше быть на одном месте. Тогда тебя легче найти. Но если сидеть на месте, замерзнешь. Значит, надо бегать туда-сюда. Сейчас я сбегаю туда, где было солнце и воздух, потом снова сюда. Потом опять сбегаю туда, потом опять сюда. Потом еще раз сбегаю туда, потом еще раз сюда. Я и тут буду часто, почти все время. И если буду бегать, как раз не замерзну. Или не очень замерзну. Или не сразу... — Бина вздохнула, шмыгнула носом. — Все, побежала.

И Бина побежала назад — туда, где было солнце и сладкий волшебный воздух.

* * *

Бина добежала дотуда, где случился весь этот ужас, остановилась и сразу начала мерзнуть. Попрыгала, растирая нос и щеки холодными жесткими рукавичками.

— Надо все-таки посмотреть, что там дальше, — вздохнула Бина. — Вдруг я до чего-нибудь не дошла, такого?.. Я только чуть-чуть, и сразу обратно. Честное слово, — она побежала вперед и через минуту выбежала к распадку. — Ух ты, какая лощинка... — прошептала Бина, глотая слезы. — Ну уж эта должна быть волшебная... — она перебежала замерзший ручей и остановилась у входа, под разлапистым деревом. — Конечно, волшебная, — всмотрелась Бина. — Надо в нее сходить... Она ведь волшебная, надо. Немножко там посмотрю, полминуточки... За полминуточки я еще больше не потеряюсь. Честное слово.

Она забежала в лощинку и стала красться в таинственный сумрак. Лощинка, безусловно, была волшебная. Воздух здесь был совсем ледяной, но совсем не такой колючий. Снег здесь был совсем глухой, но совсем не такой мрачный. Даже деревья тут спали не так, как везде позади. Они стояли совершенно не шевелясь, а с веток то и дело падали огромные лохматые хлопья, и падали очень долго — целый час каждый.

— Как здорово... Как замечательно... Я ведь знала, что найду все-таки. Что-то такое волшебное, по-настоящему. Эх, жалко, что я потерялась, и мама не видит, и папа, — Бина горько вздохнула. — А рассказать — не расскажешь. Волшебное ведь не рассказывается. Его только смотреть нужно, самому.

И она шла все дальше и дальше, и не останавливалась, потому что в волшебных лощинках нужно идти пока идется — останавливаться нельзя. И Бина шла, шла и шла, и внимательно смотрела вокруг, чтобы все запомнить как следует. (Неизвестно, когда она еще потеряется. Может быть, не потеряется больше ни разу, а в волшебные лощинки попадают только когда потеряются. Во всяком случае, пока Бина не потерялась, в волшебные лощинки не попадала ни разу ведь.)

Вдруг впереди произошло непонятное. Огромное дерево, которое стояло себе лет, наверное, триста (может, и больше — огромное ведь, просто ужас какой-то), заскрипело и стало медленно падать вниз. Оно рухнуло поперек, загородило дорогу, и снежное облако долго еще растворялось в лиловом сумраке. Когда, наконец, встревоженный снег успокоился, Бина осторожно подбежала к дереву и осторожно его потрогала.

— Ух ты! Вот это да! Вот это ничего себе! — и призадумалась. — Мамочка... Дальше, значит, нельзя?.. Папа говорил, что Горы скажут, если будет опасно и нельзя будет идти. Ой, мамочка. Там, наверно, опасно! — Бина завороженно вгляделась во мрак за упавшим деревом. — Интересно, что там такое? Что может быть? Просто ужас какой-то.

Она стояла, стояла, стояла, но холод снова стал забираться под куртку, и Бина решилась.

— Дедушка Мороз, миленький! А можно я чуть-чуть посмотрю? Совсем чуть-чуть, и сразу домой. Я понимаю, дальше нельзя. Но ведь только чуть-чуть. Только глазком, и сразу назад. Честное слово.

Она подбежала к дереву и перекарабкалась на другую, страшную, сторону. Остановилась, замерла, вжав голову в плечи.

— Ой, мамочка, — сделала три испуганных шага, остановилась, потом еще пару шагов. — Как страшно!.. А интересно!.. И страшно... А интересно...

Из сумрака дохнуло ледяным холодом. Щеки и брови выстыли враз, и Бина схватилась за них холодными жесткими рукавичками.

— Ой, мамочка. Пойду-ка я, наверно, назад. Что-то там, кажется, такое, что просто ужас какой-то, наверно...

И она бегом вернулась к упавшему дереву, перекарабкалась на свою сторону, на прощание обернулась, посмотрела в страшенный холодный мрак и побежала назад. Добежала до дерева — пушистые лапы-ветки торчали над тропкой — выбежала на небольшой простор своей ложбинки. И вдруг остановилась, подпрыгнула и прижала ладошки к щекам.

— Ой, мамочка!!!

Чуть в стороне, почти сливаясь с вечерним сумрачным снегом, сидел огромный, лохматый, ушастый, пушистый и вообще просто какой-то необыкновенный настоящий волк. На мудрой усатой морде спокойно светились глаза.

— Мамочка... Это же волк!!! — Бина не знала, что делать: бежать, плакать, кричать или еще что-нибудь. — Настоящий! Ну что же такое! Ну почему меня все хотят съесть, сегодня... Ну что сегодня за день такой... Ну и правильно, — она всхлипнула и вытерла нос. — Ну и правильно, что я потерялась. Так мне и надо. Буду знать. Надо слушаться взрослых, и пусть волк меня съест. И поздно реветь. Раньше надо было чесаться.

Она стояла и терпеливо ждала, когда волк начнет ее есть. Она ждала, ждала и ждала, мерзла, мерзла и мерзла, но волк только сидел и смотрел на нее. Бина, наконец, не выдержала.

— Волк! Ну когда ты меня есть будешь? Я замерзла уже. Холодно ведь ужасно, ешь быстрее ведь, — она вздохнула. — Или ты сегодня поужинал? Что-то мне тоже есть захотелось... Сейчас бы чашечку чая вкусного... И бутербродика... С сыром таким, там еще дырки, вкусные... Что же я так проголодалась-то, вдруг. Вот тоже еще наказание.

Но волк вообще не стал ее есть. Он еще немножко посмотрел и убежал, растворился во мраке без звука и следа. Бина снова вздохнула, горько и тяжело.

— Ну вот. Даже волк не стал меня есть.

Ей стало так грустно, так одиноко, так плохо, что она заплакала — как не плакала еще никогда. Она стояла, не чувствуя холода, не замечая ничего вокруг, и теплые слезы текли по щекам, на шарфик — она их не вытирала. Потом плакать устала и стала просто вздыхать.

— Пошел, наверно, домой, в норку... У него там, наверно, уютно, тепло, вкусно... Ладно. Хватит реветь. Зачем я такая дура? И что же мне делать?

Она стояла у входа в лощинку, под разлапистым деревом, и ей снова хотелось плакать. А вокруг уже наступила студеная ночь.

* * *

Вдруг произошло замечательное. Вверху появилась Луна. Неслышно и незаметно она подкралась из-за Гор, возникла над льдистыми пиками и заглянула в ложбинку. Тяжелая тишина растворилась, исчезла в яркой прозрачности лунных лучей. Светлые, чистые, легкие Горы сияли в Луне, а за ними висело небо, черное и блестящее, и на нем вдруг рассыпалось столькущее множество звезд, что Бина подпрыгнула и прижала к груди кулачки.

— Ой, какая Луна! — прошептала Бина. — А звезды какие ужасные! Я такую Луну никогда не видела! Это она специально пришла, чтобы мне было не темно и не страшно. Ой, какая Луна! Жалко, мама не видит, и папа. У них там тоже сейчас где-то Луна, но ведь совсем не такая. У меня тут совсем ведь другая Луна. У меня тут моя Луна.

И Бина стояла, и Горы плыли в сияющей высоте, и ей стало спокойно и хорошо, и она даже забыла про холод. Но холод грыз все сильней, и куртка уже не грела, и пальцы в ботинках мерзли.

Бина снова стала бегать и прыгать. Она побежала к снежной стене, не добежала, развернулась, побежала назад — вот снова лощинка, куда Бину Дед Мороз не пустил — вот здесь сидел добрый, совсем не голодный волк — вот следы — вот куда убежал — вот следы тоже — ой, мамочка! Что это там за киски?!

Впереди, Бине навстречу, бежали какие-то здоровенные лохматые кошки. Они были серо-серебряные, в большую черную крапинку, и мягко сверкали в лунных лучах. Когда кошки подбежали ближе, Бина увидела, что там была одна просто огромная, и две поменьше, с пушистыми толстыми лапами, с мохнатейшими хвостищами. Они были ужасно милые, вокруг от них стало светло, радостно и легко. Бина, взметая льдистые искры снега, кинулась к ним.

Киски набросились на нее, тяжеленные — но такие мягкие, такие пушистые, такие необыкновенные, такие ужасные лапочки, — и стали лизать Бину в щеки и в нос. Большая киска отошла и жмурилась из-под дерева, поглядывая, как Бину опрокинули в снег и продолжали облизывать теплыми шершавыми языками. Бина смеялась и отбивалась, но киски не отступали, и так они кувыркались, кувыркались и кувыркались, и Бина даже запыхалась, и ей стало жарко, и куртку пришлось чуть-чуть расстегнуть.

— Ой, мамочка! — она, наконец, села и отдышалась. — А это, наверно, ваша мамуля! Вы ко мне нарочно пришли, правда? А то мне тут скучно и одиноко, так просто ужасно, что я даже плакала. Побудьте со мной до утра, ладно? Утром меня должны будут найти и забрать. Какие кисуленьки! — она снова бросилась обниматься. — Я даже не знала, что такие бывают, вообще!

Котята не отставали. Они носились пушистыми колобками, и напрыгивали на Бину, и лупили хвостищами, и толкали толстыми лапами. Бина вскочила, и они стали носиться все вместе. Они бегали, и играли, и визжали, и фыркали, и все было так здорово! А Луна потихоньку пробиралась по небу, и уже повисла над кряжем с другой стороны ложбинки.

Бина и котята устали и, наконец, привалились к камню. Бина устроилась между котятами, ей было тепло, уютно, легко, вовсе не грустно и не тоскливо. Бина сидела с котятами под бездонным сверкающим небом, смотрела на звезды — как улетают на небо клубки от дыхания и растворяются там.

— Какие вы замечательные кисульки! — сказала радостно Бина, поглаживая пушистые уши. — Какие у вас мягкие уютные шубки! — она гладила усатые морды. — Я таких больше ни у кого не видела!

Бина сидела, гладила шубки, усы и носы, и снова заметила волка. Теперь он сидел чуть поодаль, вверху, на пригорке-мизинце, который торчал из подошвы горы. Волк жмурился в лунном свете и умиротворенно глядел, как Бина с котятами отдыхают. Мама-кошка подбежала, улеглась рядом, и Бина уткнулась в мягкий прохладный бок, такой ласковый и домашний, такой замечательный... И рядом приютились котята, и стали урчать и сопеть. Бина не заметила, как уснула, — так сладко, спокойно и чисто, как, кажется, не засыпала никогда в жизни.

Проснулась она оттого, что кошки снова лизали ее в нос и щеки. Луны больше не было: она укатилась за Горы, и в небе теперь остывали последние звезды. Сумрак окутал ложбинку ледяной периной.

Бина вскочила и принялась растирать нос, который замерз и так вдруг окоченел, что его как будто не было. Холод стоял такой, что дышать было почти невозможно — воздух застывал в груди, обратно не выдохнешь. Пальцы в ботинках исчезли.

— Ничего себе, мои кисочки! Ух ты, как холодно! Градусов, наверно, полторы тысячи! Я даже не знала, что в мире бывает так холодно. Как же вы тут живете? У вас должна быть теплая норка, конечно! А можно к вам в гости, хотя бы глазком? Так интересно, как у вас в норке!

На этот раз поиграть им не дали. Вдалеке — не в той стороне, где случился весь этот ужас, а в другой — возникло движение. Там появились точки и побежали сюда. Мама-кошка отошла под дерево и, чуть насторожившись, стала следить, как точки вырастают в людей. Бина смотрела, смотрела, смотрела — и вдруг оказалось, что впереди бежит мама, за ней папа, за ним соседи из соседнего домика.

— Мамочка! — взвизгнула Бина. — Папочка! Смотрите! Смотрите, какие котики!!!

И Бина схватила котят в охапку и побежала, но они все-таки не уместились и по дороге выпали. Бина засуетилась, пытаясь их подобрать, и подобрала первого, и стала подбирать второго, но пока подбирала второго, первый выпал опять, и она снова попыталась подобрать первого, и тогда выпал второй. И пока она так возилась, пытаясь все-таки подобрать упрямых котят, мама подбежала, присела рядом и прижалась холодной щекой:

— Биночка... Ну что же такое...

— Мамочка, — прошептала Бина в ответ и спряталась в пушистых котятах. — Я и сама не знаю... Я ведь недалеко ушла, кажется... Только за угол, и все, только за угол ведь. И за углом почти никуда не ушла, а оно вдруг сзади как грохнется! И все... Смотрю — потерялась.

Тут подбежал папа, тоже опустился рядом и тоже прижался щекой:

— Бина!.. Ну что же такое!

— Ой, папочка, а нам тут было так весело... Сначала мы бегали и играли, и так наигрались, что просто ужас какой-то. А потом мы так вкусно поспали, все вместе, а потом вы и пришли. А еще с нами был волк, вон там... Вон, смотри... Видишь, под деревом... Видишь, какие котики...

— Это уже не котики... Это барсики... Такие горные кошки, очень редкие...

— А как вы нас тут нашли? Кто вам сказал?

— Волк. Мы увидели, что за тобой не пройти, быстро вернулись и стали думать, как можно сюда попасть. По карте получалось, что с нашей стороны никак. Стемнело, а тут еще связи нет... Мы уже собрались ехать звонить, вызывать вертолет, как вдруг собаки залают! Выходим на улицу, смотрим — волк! Бегает туда-сюда, к лесу — обратно, к лесу — обратно. Забегает в лес, ждет и оглядывается. Тогда мы побежали за ним. А он бежит по каким-то ущельям, по каким-то таким уголкам...

— А мы тут пока играли вот с котиками... И хорошо, что все завалило... Никто не придет и не тронет... Жалко, что их нельзя в гости позвать...

На прощание Бина расцеловалась с котиками, помахала маме-кошке, волку (он снова сидел неподалеку, на своем пригорке, и наблюдал, чтобы все было по порядку). Оглядела ложбинку, Горы, небо — наконец отвернулась, и они побежали домой.

У поворота, за которым ложбинка кончалась и превращалась в узкий проход, Бина остановилась. Сонные рощицы вдоль подснежного ручейка уже просыпались. Высоко над горой парила большая черная птица, крапинкой на бархатной синеве. Солнце вот-вот должно было выбраться из-за далеких пиков. Белые зубья Гор, дымчатые и прозрачные, плыли над миром, и розовато-золотистые искры уже сверкали в выси. Бина вдохнула сладкого жгучего горного холода, повернулась — и побежала домой.

* * *

УШЕЛ ЗА КРЫСИНЫМИ ХВОСТИКАМИ

Было обычное осеннее утро. Паутинки светились в лучах нежаркого солнца, предвещая скорые холода. Ветер шевелил дубраву у ворот Замка. По стенам бродили рассеянные часовые, и кончики алебард сверкали так же мирно, как речка внизу в долине. Дымка кутала горизонт, воздух был чист и свеж, первые листья кружились с дубов. Было обычное, ничем не выдающееся утро, ничто неприятностей не предвещало.

Да и откуда им взяться? Все споры давно были разрешены. Все земли — завоеваны, отвоеваны и перевоеваны. Все принцессы — похищены или выданы замуж (где жили долго и счастливо). Тянулась обычная череда дней, все шло как положено.

Но вот наступил день, который взбудоражил весь Замок, оборвав привычную сонную жизнь.

События развивались так.

На смену обычному утру пришел обычный день. После полудня, не позже и не раньше обычного, в трапезной собрались на обед мальчик, трое взрослых и двое головорезов. Это были: Каборга, советник, управитель, главный стражник, Тукка и Тургубадук. Советник, управитель и главный стражник расселись по местам, на которых сидели с тех пор, как помнили себя в Замке. Тукка и Тургубадук застыли за спиной Каборги.

Головорезы всегда и везде следовали за своим хозяином. Они всегда и везде его выручали, а сами постоянно дрались. Дрались оттого, что было ужасно скучно, ничего не случалось, и даже выручать хозяина в этом году пришлось только два раза. Первый раз (когда мальчик сорвался с яблони, зацепился за сук и повис вверх тормашками) головорезы от радостного усердия разломали дерево в щепки. Второй раз (когда мальчик свалился в ров и едва не свернул шею) они так перепахали ров, что мост пришлось ремонтировать, и в Замок три дня можно было попасть только с черного хода.

Вот и сейчас советник, управитель и главный стражник терпеливо дожидались, пока закончится обычная предобеденная перебранка.

— Ну и что? Кто мне скажет? — Каборга, как всегда насупленный и взъерошенный, прохаживался перед головорезами, которые стояли по струнке. — Опять синяки? Откуда? С кем у нас можно подраться? Покажите, с кем у нас можно нормально подраться! Я с ним сам подерусь! Когда это кончится? — он оглядел кровоподтеки: у Тукки под глазом, у Тургубадука над ухом. — Что будет, если вы себя перекалечите? Кто будет меня защищать, если вас придется отправить на свалку? Вы об этом подумали?

— От кого защищать, хозяин? — забасил Тукка, ковыряя пол зазубренной алебардой. — У нас уже триста лет никого нет, чтобы от него защищать. Что за жизнь? Есть кого защищать, а не от кого защищать? Кого мне рубить алебардой? Она у меня уже испортилась, что ей никого не рубят.

Он протянул мальчику тронутую ржавчиной алебарду. Каборга, поморщившись, отвел алебарду от носа.

— И ты во всем обвиняешь меня? Ты тоже, Тургубадук?

— А кого же нам обвинять, хозяин? — хрипло забубнил Тургубадук. — Этих, что ли? — он кивнул в сторону советника, управителя и главного стражника. — Кто они вообще такие? Что они вообще тут делают? Хозяин, вы только прикажите, и мы их убьем.

Они затрясли ржавым оружием — Тукка алебардой, а Тургубадук пикой. Каборга обернулся ко взрослым, которые терпеливо прохаживались вокруг стола.

— Все! Они мне надоели. Окончательно. Давайте ушлем их на кухню, обоих? Пусть рубят алебардами тесто, колют пиками мясо, а кинжалами чистят картошку.

Тукка и Тургубадук присмирели и пообещали, что таких разговоров заводить больше не будут, никогда-никогда, пусть даже им вообще не придется никого зарубить, пусть даже ни разу в жизни. Послушав с полминуты, Каборга милостиво объявил прощение.

Наконец сели обедать.

— Снова рухнул мост, — сообщил советник скучным голосом, обгладывая куриную ножку.

— Опять мельник перегрузил телегу? — расстроился управитель. — Сколько раз ему говорили? Все лень лишний раз съездить. Пусть теперь сам чинит мост.

— И не подумает, — возразил главный стражник, запустив пальцы в чашку с компотом. — Сколько лет это повторяется, а ему хоть бы хны. Заточить его, что ли, в темницу? Денька на два?

— Пробовали, — вздохнул мальчик. — Ему что в лоб, что по лбу.

— И уже утонула корова, на броде, — продолжил советник.

— Гиблое место, — кивнул управитель.

— Поставить охрану, чтобы никто не совался, — предложил главный стражник, жуя.

— Толку, — сказал Каборга, обгрызая куриное крылышко. — Ты наш народ знаешь.

— Ну так что? — вздохнул советник. — Будем чинить?

— Надо чинить, — вздохнул Каборга.

— Будем чинить... — вздохнул управитель. — Будем снова чинить...

Словом, этот обед тянулся так же скучно, как всегда. Когда, наконец, заговорили о том, что виноград уродился на славу и в погребах (как всегда) не хватает винных бочек, раздался дробот сапог.

В трапезную ворвался привратник. Он размахивал огромным конвертом, на котором красовалась такая печать, что ею можно было проломить дверь.

— Письмо! — кричал он, не помня себя от воодушевления. — Письмо! Нам! Настоящее!

— Вот тебе раз, — мальчик даже перестал жевать. — Так, значит, письма бывают? Не только в книгах? А ну-ка, давай сюда. Хоть посмотрим, что это за штука такая — письмо.

Привратник обогнул стол и протянул Каборге конверт. Советник, управитель и главный стражник вскочили, оттолкнули головорезов и столпились у мальчика за спиной. Тукка и Тургубадук покосились на конверт недоверчиво.

Каборга внимательно осмотрел печать, понюхал, попробовал на зуб. Затем с хрустом сломал, открыл конверт и вытащил сложенный вчетверо листик бумаги.

— Всем, всем, всем, и к вам это тоже относится. Теперь я у вас главный! Я приехал завоевывать мир. Завтра с утра пораньше я приеду к вам в Замок, всех порежу в обрезки и покрошу в крошки. Бойтесь меня! Я страшный, могущественный и свирепый маг, Шара Превеличайший!

— И что? — спросил советник, почесав затылок.

Каборга сунул письмо взрослым, спрыгнул с кресла и стал ходить вокруг головорезов, бормоча:

— Порежу... Покрошу... Завтра. Слышали? Завтра, с утра пораньше. Приедет и всех покрошит. Вот тебе раз. Что мы ему сделали? Сидим, обедаем. И вдруг на тебе — в крошки. А кто он такой, вообще? Откуда взялся?

— Этот, который письмо привез, говорит — из старого замка, за речкой, — сказал привратник.

— Знаю, который два года пустует, — вспомнил Каборга. — Я там был, последний раз когда еще жили. Потом съехали куда-то в Предгорья. Проще повеситься, говорили, с такими тратами. Не жизнь, а сплошной ремонт.

— Нам, с нашим мельником, тоже скоро будет проще повеситься, — покачал головой управитель.

— Я так понимаю, нам объявляют войну? — обратился Каборга к главному стражнику.

— Видимо, да, — ответил тот осторожно. — Хотя, в общем, я не уверен... Понимаете ли, хозяин... На моем веку никто никому войны не объявлял. Я не совсем уверен, что знаю, как это делается. Простите, хозяин.

— Дармоеды! — разозлился мальчик. — Зачем ты тут нужен, такой главный стражник? Даже не знаешь, война или не война.

— Ну... — замялся главный стражник, но Каборга только махнул рукой:

— Ла-а-адно. Давайте думать, что будем делать. Тьфу ты, даже пообедать не дали спокойно. Только садишься обедать, а тебе войну объявляют, — Каборга обернулся к привратнику. — Нельзя было подождать, пока пообедаем?

Тот съежился:

— Ну так письмо же... Я думал, радость же... Мы же никогда писем не получали же... Я думал, обрадуетесь, хозяин.

— Ла-а-адно. Что с тебя взять. В общем, ясно теперь, что это за гадость такая — письма. Больше никогда не буду их читать, тем более во время еды, — Каборга с досадой пнул ножку кресла. — И надо же, чтоб сегодня! Когда такой-то компот! Иди назад к воротам и тоже думай, как нам теперь быть. И чтобы больше никаких писем, понял?

— Конечно, хозяин! Понятно, хозяин!

Привратник допятился до выхода и кинулся прочь.

— Конечно, хозяин, понятно, хозяин, — сказал мальчик мрачно и вернулся в кресло. — Главный стражник! Что у нас с войском? Оно у нас есть, хотя бы?

— Должно быть, хозяин... — главный стражник замялся. — А если нет, тогда созовем, хозяин. Когда нет войска, его созывают... По идее.

— А как его созывают, ты знаешь?

— Откуда мне знать, хозяин? — сказал главный стражник грустно.

— Согласен... — вздохнул Каборга. — Глупый вопрос.

Он снова было уселся, намереваясь закончить обед, но отодвинул тарелку, встал и обернулся к головорезам, которые стояли глыбами за спинкой кресла. Подойдя к Тукке, он изо всех сил двинул его кулачком в живот.

— Ты слышишь?

— А? — головорез встрепенулся.

— Тукка! Нам объявили войну! Тебе известно? Ведь проспишь все!

— Да?! — глазки головореза расширились так, что их стало видно. — Войну? Это правда, хозяин? Настоящую? Это на самом деле, хозяин?

— Настоящей некуда! — разозлился мальчик и двинул в живот Тургубадука. — Тургубадук! Война!

— Да, хозяин! — Тургубадук очнулся и дернул пикой, едва не выколов мальчику глаз. — Только прикажите, хозяин! Истыкаю в решето, в лучшем виде! Вы только прикажите, хозяин, я вас очень прошу!

— Ай! — Каборга отпрянул. — Растяпа! Ты мне глаза повыкалываешь! Война, болван! Резать, крошить, отрубать головы. Ясно?

До головорезов, наконец, дошло, что к чему. Они в восторге запрыгали и затрясли ржавым оружием. Каменный пол и стены задрожали.

— Нам нужно войско, — продолжил мальчик, когда головорезы выдохлись. — Вы можете созвать войско?

— Еще как! — ответил сияющий Тукка.

— Спрашиваете! — воскликнул ликующий Тургубадук.

— Только прикажите, хозяин!

— Только велите, хозяин!

— Искрошим врага в мелкую щепку!

— Истыкаем в дырявое решето!

— Приказываю и велю. Нам объявили войну темные силы. Их нужно искрошить и истыкать. В щепку и решето. Понятно?

— Ха!

— Хо!

Наконец головорезы, которые никак не могли поверить подвалившему счастью, угромыхали.

— Вот это я понимаю! — перевел дух Каборга, когда алебарда и пика перестали мелькать перед глазами. — Сущее загляденье. А мы? Ладно... Объявляю военный совет. Присядем.

Они снова расселись (Каборга был вынужден пересесть на стул — Тукка в ликовании не заметил, как разгромил хозяйское кресло).

— Советник? — вопросил Каборга.

— У нас есть Хрустальное зеркало, Черная сфера и Золотой шлем.

— Я тоже знаю, что они есть. Слышал. А что с ними делают? Как они могут помочь, чтобы нас не порезали и не покрошили?

— Что с ними делают... Я просто знаю, что в замках они должны быть. И у нас тоже есть.

— Понятно. Управитель?

— Я думаю так. Хрустальное зеркало, Черная сфера и Золотой шлем — это все волшебные вещи, ведь так? Значит, нужно спросить у Магистра. Он-то должен знать, что с ними делать. Это же его волшебные вещи?

— Понятно. Главный стражник?

— Я думаю, нужно пойти к Магистру и спросить у него, что бывает, когда объявляют войну.

— Значит, идем, — Каборга поднялся.

* * *

Они вышли из-за стола, покинули трапезную и направились в башню. У двери, которая отделяла главный чертог от башни, они остановились.

— Главное — разузнать про устройства, — мальчик взялся за ручку. — Помогают ли они от войны. Или сначала спросить, кто такой этот Шара? Откуда взялся? Ладно, откуда он взялся, в конце концов, не так важно. Главное — разузнать про Хрустальное зеркало и все остальное.

— Сначала, конечно, разузнать про устройства, — пробормотал советник из-за спины Каборги.

— Нет, все-таки, наверно, про Шару, — сказал управитель умирающим голосом.

— Нет, сначала лучше про Зеркало, — пролепетал главный стражник, дрожа за спиной управителя.

Они посмотрели на мальчика. Тот вздохнул, распахнул дверь и крикнул в пустоту башни:

— Магистр! Это я, Каборга! По делу!

Эхо промчалось по каменному цилиндру стен, прогоготало где-то вверху и рассеялось. Они стали подниматься по лестнице. На самом верху миновали тесный тамбур, который вел к магу, и сгрудились перед дверью.

— Может, все-таки не станем его беспокоить? — прошептал управитель.

— Может, он занят важными делами, чародей ведь? — пролепетал главный стражник.

Каборга занес кулачок, чтобы постучаться, как вдруг заметил записку, просунутую в щель у ручки. Он вытащил записку, развернул и прочел:

— Ушел за крысиными хвостиками. К обеду не ждать.

— За крысиными хвостиками? — переспросил советник с недоумением.

— Да, — Каборга пожал плечами. — Так написано. Его почерк. Ушел за крысиными хвостиками.

— Интересно, зачем они ему понадобились? — советник почесал затылок.

— Ха, — усмехнулся Каборга. — Значит, нужны, если ушел за крысиными-то хвостиками. И куда, кстати, ушел? У нас что, своих крысиных хвостиков нет? Сказал бы только. Мы бы ему этих крысиных хвостиков, целую кучу... Самых отборных... Уж этого-то добра...

— Только крысиных хвостиков нам не хватало, — советник перечитал записку. — Оставил государство без защиты! Что теперь делать?

— Обходиться своими силами, — сказал мальчик мрачно. — Без стариков сумасбродных. Пойдем смотреть, что у нас там и как у нас там. Если у нас там вообще что и как. Хрустальное зеркало — с него и начнем.

Растолкав взрослых, Каборга вышел на лестницу и поскакал вниз. Взрослые, едва поспевая, заторопились за ним. Внизу свернули на балкон и перешли на крышу главного чертога, которая гребнем рассекала огромный колодец Замка. Светило мягкое солнце, дул ласковый ветер. Снизу, из теней у подножия башни, доносилась возня. Тукка и Тургубадук, не откладывая дел в долгий ящик, обзаводились войском.

Справа хозяйничал Тукка. Он учил, как лучше всего рубить алебардой деревянного рыцаря. Щепки от рыцаря валялись по всему двору. Молодежь наносила старательные удары в шею, грудь, живот. Тукка или одобрительно рыкал, или неодобрительно рявкал, после чего показывал, как правильно рубить деревянного рыцаря.

Слева преподавал Тургубадук. Он показывал, как лучше всего протыкать пикой чучело. Чучело было уже наполовину убитое: соломенные потроха взметались порывами ветра, который врывался через распахнутые ворота. Молодежь внимала науке и пыталась следовать указаниям. Если у кого-то что-то не получалось, Тургубадук вовсе не ругал его, не грозил истыкать в дырявое решето, но терпеливо показывал еще раз.

Рыки, вопли, удары, железный звон возносились в спокойные осенние небеса. Тукка и Тургубадук были счастливы.

Одолев крышу, Каборга оказался в башне южных ворот. Здесь он обернулся, поджидая взрослых. Те, потные и запыхавшиеся, вбегали из осеннего дня в полумрак башни.

— Так, — строго сказал Каборга. — Где ключ?

— Сейчас, — еле дыша выговорил управитель. — Сейчас приведу...

Он устремился к ломаной лестнице. Каборга, советник и главный стражник маялись. Управитель вопил и ругался, создавая жуткую суету. Народ заворошился, заскребся, закопошился. Наконец управитель вернулся — за ним, дрожа и оглядываясь, плелся что-то доглатывающий ключник.

— Та-а-ак, — Каборга принял самый суровый вид, на который был способен. — Ну что же, пойдем смотреть Хрустальное зеркало.

Он понесся вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Взрослые остались далеко внизу, а склонный к полноте управитель (который только что пробежался по крутой лестнице вниз и обратно) готов был просто упасть в обморок.

— Где вы там? — крикнул Каборга сверху, нетерпеливо постукивая ногой по старым затоптанным доскам. — Сколько можно ждать? Смотрите на солнце! — он указал рукой на легкое облачко, безмятежно размякшее в ласковом небе. — Скоро вечер, потом будет утро, и этот ужасный Шара нас всех погубит!

Наконец все столпились на тесной площадке. Внизу Тукка и Тургубадук продолжали учения. Алебарда и пика звенели, когда какой-нибудь недотепа ронял их, — тут же доносился рык или звонкая оплеуха. Дело шло.

— Открыть помещение! — сурово приказал Каборга.

Ключник в смятении не мог попасть ключом в огромную замочную скважину.

— Сейчас, хозяин, сейчас... Давно не открывали... Нужды не было, а Магистр не велели соваться...

— Что я слышу?! — ужаснулся Каборга и обхватил руками лохматую голову. — Как прикажете понимать — не открывали? А следить? А проверять? А вытирать пыль?

Дверь, наконец, открылась. Каборга, злой и взъерошенный, ворвался в комнату. Это было высокое помещение с узким окном на южную сторону. В середине стояла какая-то установка в чехле, который был ужасно загажен птицами. Каборга ступил в пыль и помет. Поднялось едкое облако, дышать стало нельзя, все зачихали. Наконец Каборга чихнул в последний раз, размазал по лицу слезы, отчего сделался совершенно чумазым, шмыгнул носом и приказал:

— Убери чехол!

Ключник кинулся к тесемкам и потянул их. Но то ли руки у него дрожали, то ли еще что — чехол не развязывался. Ключник, вконец обескураженный, затянул узел намертво. Чехол сморщился, и под ним что-то хрустнуло. Ключник приготовился умереть.

— Та-а-ак. Ты сломал Хрустальное зеркало. Видели? Он сломал Хрустальное зеркало. Все видели? Хорошенько запомнили, перед смертью?

— Может быть, еще не сломалось? — осторожно предположил советник.

— Как же еще не сломалось, когда так хрустнуло? — воскликнул мальчик. — Теперь назавтра, когда придет этот Шара, мы остаемся без Хрустального зеркала. А Магистр ушел за крысиными хвостиками. Почему здесь столько грязи? — Каборга топнул ногой, взметнув ураганчик едкого мусора. — Почему даже чехол нельзя снять, чтобы ничего не сломалось? Что теперь прикажете делать?

Советник, управитель и главный стражник стояли, убито понурившись.

— Только идти и сдаваться этому Шаре, без разговоров. Пойдем к нему, скажем: вот, страшный, могущественный и свирепый маг, Шара Превеличайший. Вот тебе наше Хрустальное зеркало. Оно теперь твое, с грязным, пыльным, рваным чехлом. Может быть, хотя бы ты наведешь тут порядок.

Каборга, скрестив на груди руки, прохаживался взад-вперед перед шеренгой взрослых.

— Честное слово, пусть лучше наш Замок завоюет этот ужасный Шара, чем терпеть такое, — он обвел рукой очертания Зеркала.

— Но хозяин! — робко заговорил управитель. — Ведь Магистр нам запрещали трогать машину. Они ведь нам запрещали, обещали превратить в лысых ежей, если мы что-нибудь сделаем. Вы что, разве не помните?

— Болваны! — закричал мальчик, больше не в силах сдерживаться. — Он имел в виду, чтобы без него никто не хозяйничал! Чтобы Зеркало не включали без дела! Но пыль-то, пыль с него вытирать нужно! На волшебных вещах не должно быть пыли! И сам он тоже хорош. Триста лет сидит в своей башне, и хоть бы разок проверил, как оно там. Может быть, оно вообще не работает? Чистого Знания ему подавай. Ушел за крысиными хвостиками. А я, — мальчик ткнул пальцем в чехол, — даже не знаю, зачем оно нужно. Зачем оно нужно? — Каборга обернулся к советнику.

— Хрустальные зеркала, — осторожно ответил советник, — есть во всех замках. И у нас оно тоже есть.

— Во-первых, уже, кажется, нет. Во-вторых, что толку? Если никто не знает, зачем оно нужно. Но что же делать, что делать... Что делать-то?! О-о-о, это я сам виноват. О-о-о, я виноват сам. Мне самому надо было заботиться обо всем. Но разве все-то упомнишь? Голова пухнет. То бочек для вина не хватает, то мельник, чтоб ему пусто было, мост своротит. То туши эти передерутся. Как дальше быть? Не-е-ет, я поеду сдаваться. Поеду сдаваться этому ужасному чародею. Тут недалеко, два часа дороги. Пусть делает со мной что пожелает, но я дальше так не могу. Все! Сегодня же ночью еду. А вы тут хозяйничайте, как вам вздумается.

— Хозяин, может, еще не все потеряно, — неуверенно предположил главный стражник. — У нас в подвалах есть Черная сфера. А где-то в шкафах должен быть Золотой шлем. Давайте посмотрим. Может, не надо сдаваться ехать.

— Хорошо, — мальчик устремился из комнаты. — Хорошо, — добавил он, громыхая вниз по ступенькам. — Спустимся в подвал и посмотрим, что у нас с Черной сферой. Вы хоть знаете, как она выглядит? Вы поймете, что это она? А дорогу вы знаете? Вы в подвалы спускались, вообще? Хоть раз? Не-е-ет, я, кажется, понял, почему наш старик ушел за крысиными хвостиками. Я, кажется, понял.

Они выбежали из башни на западный двор, где Тукка распекал сосунка за то, что тот как-то неправильно отрубил рыцарю полголовы. Полголовы валялось у ног Тукки, который рычал, свирепо размахивая ручищами. Каборга — за ним советник, управитель и главный стражник — обогнули головореза, пересекли засыпанный щепками двор, вошли в главный чертог.

— Ну, — мальчик топнул. — Ведите меня!

— Куда? — прошептал ключник. — В подвалы?

— Где у нас Черная сфера?

— Я слышал, в подвалах...

— Что значит «слышал»? Веди! Где Черная сфера? Ты знаешь или нет?

Ключник молчал, не рискуя поднять глаза.

— Та-а-ак. Я, кажется, понял, что у нас своих крысиных хвостиков действительно нет. И почему вдруг Магистр на старости лет срывается из уютной башни, на ночь глядя.

— Что у нас Черная сфера была, я знаю точно, — вздохнул советник. — Когда я был маленький, мне вроде кто-то рассказывал, что ее спускались чинить. Вроде как.

— Можешь не волноваться, с ней ничего не случилось, — усмехнулся Каборга. — Надеюсь, хотя бы старик-то знает, где она там? С вами понятно, — он по очереди потыкал взрослых в животы, — с вас спросу нет. Какой с вас спрос может быть... А он! Это же его вещи! Это же его работа! Чистого Знания ему подавай. А нам ложиться и помирать? Или сдаваться Шаре Превеличайшему? Ну, только вернись, чародей несчастный. Алфизик!

Гулкое эхо разнеслось по чертогу, полному небесного света, который лился сквозь высокие окна.

— Хозяин, вы бы потише, — главный стражник вжал голову в плечи. — Потише... Не нужно так про Магистра. Вас-то он, может, и пожалеет, а нам точно головы не сносить. Превратит нас в лысых ежей, только потому, что вы так про него говорите, а мы слушаем.

— Ну как? Мы идем искать Черную сферу? — спросил ключник чуть слышно. Ржавые ключи в дрожащей руке позвякивали.

— Нет. Что толку?

Ключник едва не свалился от счастья.

Они вышли на восточный двор, где Тургубадук продолжал мучить чучело. Каборга присел на скамеечку у дверей. Наверху, очерченное кромкой стен, дышало спокойной голубизной осеннее небо. Солнце, уже невысокое, касалось гребня стены. В ворота врывался ветер, взметая лохмотья, которые Тургубадук со своей молодежью навыдирал из чучела.

— Та-а-ак, — сказал мальчик, уткнув локти в колени и обхватив ладонями голову. — Что мы имеем? Ни-че-го. С Хрустального зеркала не снимается чехол — раз. В нем что-то хрустнуло — два. Где Черная сфера, не знает никто — три. Про Золотой шлем я услышал вообще первый раз — четыре. Магистр ушел за крысиными хвостиками — пять. Приходи, милый Шара, забирай нас со всеми нашими потрохами, — он с отвращением отбросил пучок соломы из чучела. — Нет, я ухожу сдаваться. Лучше я сдамся сам, чем умереть от стыда, когда Шара придет и увидит. Какие мы здесь вояки.

Каборга расстроенно замолчал.

— Хозяин, не стоит так убиваться, — сказал осторожно ключник. — Ведь у нас не хуже других. Все-таки и Хрустальное зеркало, и Черная сфера, где-то и Золотой шлем должен быть...

— Толку? — вздохнул мальчик. — Ты вот даже не знаешь, где она, твоя Черная сфера.

— Она не моя, — перепугался ключник. — Не надо так говорить, хозяин. У меня только ключи от подвалов, где она... Должна быть, в общем.

— И что? Ты хочешь сказать, что раз она есть — допустим, что есть, — то и порядок? Больше ничего не нужно? Не-е-ет, все-таки я сам виноват. Распустил тут всех. Поделом мне. Так мне и надо.

Ключник ковырял сапогом каменную кладку двора. Каборга поднялся.

— Все! Ухожу.

Взрослые вздрогнули.

— Сдаваться? — тихо спросил советник.

— Пока нет. Сдаться, до утра, я еще успею. Пока пойду к себе и буду думать.

Он встал и поплелся к восточной башне. С полдороги он горестно обернулся, оглядел двор, тяжело вздохнул, добрел до дверей и скрылся.

* * *

Каборга поднялся в свой кабинетик, обустроенный под крышей восточной башни. Башня была невысокой, но Замок стоял на холме, и из окна открывался замечательный вид. Каборга любил усаживаться на подоконник (запустив зубы в булочку), рассматривать окрестности и о чем-нибудь думать. Сейчас он прямиком направился к подоконнику, уселся, прислонившись спиной к косяку, и принялся соображать. День клонился к закату, до позорной смерти оставалось все меньше и меньше времени.

— Нужен какой-то ход, — бормотал мальчик, оглядывая кромку гор на востоке. — Какой-то неожиданный ход. С такими помощниками, — он фыркнул, вспомнив жующего ключника, — нас этот Шара... Кто он такой, вообще? Вмиг покрошит в свои крошки. Нужен ход, нужен ход...

Мальчик соскочил с подоконника и стал расхаживать взад-вперед. Старые половицы скрипели. Походив с минуту, Каборга уселся за столик, открыл верхний ящик. Там лежала записка, которую несколько дней назад ему подбросил Магистр. Каборга в двадцатый раз развернул ее:

«Мой мальчик. Я уже стар. Меня больше не интересуют заклятья и заклинания. Я устроил в Замке все, чтобы ты мог спокойно хозяйствовать. У тебя есть Хрустальное зеркало, у тебя есть Черная сфера, у тебя есть еще кое-что — всего этого тебе хватит. А я уже стар. Мной утрачен интерес к преодолению чисто технических трудностей (свойственный специалистам более молодого возраста). Я уже ощутил всю условность конкретного ремесла и прикладного знания. Меня все сильнее тянет к содержательному естествознанию. Так, вероятно, происходит со всеми стареющими волшебниками, у которых пропадает технический азарт, уступая место стремлению к сути вещей, к обретению ясности, к углубленному проникновению во что-то, лежащее на грани логического и чувственного. Я ищу Чистого Знания».

— Содержательное естествознание, — застонал мальчик, обхватив руками лохматую голову, которая последние полчаса так гудела, будто ее засунули в колокол. — Как мне, во имя этого Чистого Знания, запустить Хрустальное зеркало? Как с него хотя бы чехол снять, а? Хотя бы показать этому злодею Шаре, что у нас тоже Хрустальное зеркало есть. Что голыми руками нас не покрошишь. Что мы не такая деревня. Ты хоть бы разок заикнулся за все это время, Магистр! Помогают ли Черные сферы, когда тебя едут резать. Я бы тебя самого за эту грань, логического и чувственного, заткнул бы сейчас. Только вернись. Учитель еще называется.

Каборга перебрался на подоконник и сидел там до тех пор, пока не стало смеркаться. Наступал замечательный тихий вечер. Восточное небо темнело, становилось холодно-глубоким. Закатное солнце ясно сияло на снежных вершинах. Кричали какие-то птицы, и звонкий звук доскакивал издалека — такой же холодный и свежий, как воздух осеннего вечера.

Каборга слез с подоконника, подошел к столу и открыл другой ящик. Там лежала огромная книга, заложенная многочисленными закладками. Он бухнул ее на стол, достал из шкафа свечу, засветил, нашел нужную страницу и начал читать, водя пальцем по строкам. Через четверть часа он с облегчением захлопнул книгу и вернул в ящик.

— Великий и светлый, — хмыкнул Каборга, вставая из-за стола, потягиваясь и кряхтя. — Ему только учебники сочинять. Он сам, интересно, хоть раз прочитал что начиркал? — мальчик вышел из кабинета и хлопнул дверью. — Если так пишут светлые и великие, чего ждать от темных и невеликих?

В прихожей он надел куртку и спустился в стражницкую. Там было пусто — только осколки кувшинов валялись в подсыхающих лужицах эля.

— Ненавижу, — произнес Каборга без выражения, оглядывая плацдарм попойки.

Он выбежал из стражницкой и направился в оружейную, где жили Тукка и Тургубадук.

— Да что же это такое, — убивался он, пересекая двор, над которым сверкали первые звезды. — На самом деле, что ли, пусть приходит, порежет всех тут и покрошит? Другого выхода, видимо, нет.

В оружейной, среди мятых щитов и кольчуг, уже отходили ко сну уставшие, но донельзя счастливые Тукка и Тургубадук. Они так натрудились за длинный сегодняшний день, обучая неумелую молодежь колоть и рубить, что даже не стали перед сном драться. Отсутствие кровоподтеков на круглых физиономиях определенно значило, что времена наступают иные.

— Тукка! — мальчик подошел к головорезам, которые ворочались в мятом железе, устраиваясь поудобнее. — Тургубадук!

Те разлепили глаза.

— Подъем! Нужно ехать.

Тукка и Тургубадук озадачились. Они сонно глядели на хозяина, который, уперев руки в бока, сурово возвышался над ними.

— Подъем, говорю!

— Подъем? — не понял Тукка.

— Ехать? — не понял Тургубадук.

— Подъем! Ехать!

— Ну-у, хозяин! Какой подъем? Спать пора, мы уже спать собрались, — заскулил Тукка.

— Ну-у, хозяин! Куда еще ехать? Темно ведь уже! — заныл Тургубадук.

— По важному делу, — сообщил терпеливо Каборга.

— Какие дела, спать ведь пора, — скулил Тукка.

— Какие дела, темно ведь, — ныл Тургубадук.

— Ага. Значит, вам уже неинтересно кого-нибудь заколоть? Кому-нибудь отрубить голову? Вы, значит, тоже покрылись пометом, как весь этот Замок? Значит, вам хочется, чтобы нас порезал в обрезки и покрошил в крошки страшный Шара?

Тукка и Тургубадук насторожились.

— Мне нужно украсть у Шары Волшебную силу. Подумайте, как я поеду один? А если меня там покрошат в крошки? Кого тогда вы будете защищать?

— А что это такое — Волшебная сила? — спросил Тукка.

— А ее можно проткнуть пикой? — спросил Тургубадук.

— Волшебная сила — это такая штука, которую нужно украсть, — отрезал Каборга. — Собирайтесь! Дел будет много. Ты, Тукка, сможешь зарубить кого-нибудь алебардой. А ты, Тургубадук, проткнуть кого-нибудь пикой.

— Здорово! — Тукка вскочил, поскользнулся, грохнулся, вскочил снова. — Вот это дело, хозяин! — он в восторге разрубил алебардой скамейку.

— Вот это дело! — Тургубадук вспрыгнул и всадил пику в дверь, едва не снеся мальчику голову. — В дорогу!

— Ждите меня у моста, за воротами, — наказал Каборга.

— Только вы недолго, хозяин, — радостно ответили головорезы, — а то они лягут спать, и мы никого не зарежем!

— Я быстро! — успокоил Каборга. — Мне нужно только предупредить взрослых, что я отлучусь на пару-тройку часов, отрубить пару-тройку голов. Ждите!

— Так вы недолго, хозяин!

— Вы побыстрее там!

Они угромыхали.

— Вот это я понимаю, — сказал Каборга с удовлетворением.

Он снял со стены веревку с крюком и направился в каморку советника. Тот расхаживал из угла в угол. Ужин на столе был нетронут.

— Советник! Я придумал. Нужно съездить в тот замок и украсть у Шары Волшебную силу. У меня есть книга, так там написано, что если у мага отнять Волшебную силу, он перестанет быть магом. Шара пишет, что он маг, значит, у него есть Волшебная сила. То есть если мы как-нибудь эту силу у него отберем, он перестанет быть магом и не сможет нас покрошить и порезать.

Советник поскреб затылок:

— Стоит ли так доверяться книгам? Ведь ехать-то далеко, два часа?

— А кому еще доверяться, — вздохнул мальчик, — если вокруг такой кавардак? Ключнику? Ладно, мы поехали.

— Вы бы взяли накидку, хозяин...

— Там тепло, — бросил мальчик и прикрыл за собой дверь.

Каборга прошел в конюшню, забрался на лошадь и выехал во двор. Миновав арку ворот, он переправился через ров и закричал на головорезов, которые разминались, разрубая дубовые стволы вдоль дороги:

— Хватит мусорить! Мало вам, весь Замок сегодня опилками запорошили. Заставлю завтра все убирать, будете знать.

— Как же так, хозяин? — заскулил Тукка. — Если завтра крошить и резать, зачем убирать, хозяин?

— Зачем убирать, хозяин, когда завтра крошить? — заныл Тургубадук.

— Молчать! — свирепо закричал мальчик. — Прикажу убирать — будете убирать. Вам что, приятно будет крошить и резать в таком свинарнике?

Тронулись в путь.

Каборга — на кляче, головорезы — трусцой, от которой окрестности сотрясались до самых предгорий. Тукка и Тургубадук забегали вперед, обшаривали кусты, для верности тыкая алебардой и пикой во что ни попадя. Тукка, который по такому случаю захватил любимую дубинку, громко колотил по стволам. Через полчаса Тукка наткнулся на ежика, заверещал от восторга, отшвырнул алебарду, бросил дубинку и с ежиком в ручищах побежал к Тургубадуку. Тургубадук умилился, выкинул пику, и они стали носиться с ежиком, пока не грохнулись в ближайшую яму.

Каборге пришлось спешиваться и их выручать. Потом пришлось спускаться к ручью и купаться, потому что на головорезов было страшно взглянуть, даже страшнее обычного. Каборга еле отскреб их от глины, травы и палых листьев. На все ушло полчаса, и они уже сильно опаздывали.

— Вы что, думаете, нас там ждать будут?! — возмущался мальчик, вернувшись в седло. — Подождем, дескать, полчасика, пока Тукка и Тургубадук не приедут, нас не проткнут? Пока голову нам не отрубят? Вы что, правда так думаете?

— Но он был такой славный, — басил Тукка. — У него были такие ушки, и носик!

— А еще у него были такие блестящие глазки, — хрипел Тургубадук. — А как он пофыркивал!

— У него были такие иголочки! — басил Тукка. — Внизу черненькие, а сверху все серебристые.

— А коготочки! — хрипел Тургубадук. — Такие остренькие! Почти такие же острые, как моя пика.

— Нет, как моя алебарда, — возразил Тукка.

— Ну уж нет, — отрезал Тургубадук. — Как моя пика!

— Сейчас как дам! — пригрозил Тукка и уже развернулся, чтобы врезать Тургубадуку, но Каборга изо всех сил треснул его кулачком по лысине, в которой отражалась луна.

— Что за наказание! — воскликнул мальчик. — Все! Разворачиваемся — и домой. С меня хватит! Пусть Шара, наконец, приезжает и режет всех в крошки. Может, хоть тогда не придется все это терпеть.

— Ну хозяин, — заскулил расстроенный Тукка. — А как же отрубить голову?

— Ну вы же обещали, хозяин, — заныл несчастный Тургубадук. — Ведь проткнуть кого-нибудь пикой.

— Хотя бы пару раз дубинкой треснуть кого, — добавил Тукка. — А то зачем я ее взял?

— Тогда быстро вперед, и молчок!

И они ехали по ночной дороге, и в небе ярко серебрилась луна, и горы на горизонте сверкали снежными шапками, и лицо трогал ласковый ветер. И они проехали еще час, и Тукка только два раза треснул Тургубадука по шее, а Тургубадук только раз огрел Тукку пикой по голове. Луна полным кругом сияла в черноте неба. И вот впереди, на холме над дорогой засветились в ночи башни замка. Мальчик с головорезами выехал на поляну.

— Стоять, — приказал мальчик, вглядываясь в поросшую мхом стену и соображая, в какое окно лучше пробраться.

— Ну и где же, хозяин? — завертел головой Тукка, перехватывая алебарду. — Кому отрубать голову?

— Я никого не вижу, хозяин, — огляделся Тургубадук, держа пику наперевес. — Кого протыкать-то?

— Во-первых, я сейчас заберусь в башню, и кого-нибудь, может быть, сброшу, — мальчик показал на маленькую восточную башенку, где на самом верху горел огонек. — Во-вторых, сами тоже ищите! Привыкли, что я за всех думаю, дармоеды! А ну, быстро!

Тукка с Тургубадуком поплевали на руки, перехватили надежней оружие, пригнулись и, свирепо сверкая глазками, разбежались.

— Точно, — решил наконец мальчик. — Лезу в восточную башню. Там все как у нас, не заблудишься. Окно только мешает... Ничего, пролезу под ним, меня никто не заметит. Вон то окно — караульная, как у нас, оттуда можно войти. Дальше чепуха, три коридора — и в башне.

Мальчик перешел вброд ров (воды в нем было по щиколотку), поднялся по некрутому склону, потрогал раскрошенный камень стены. Потом отошел, раскрутил веревку с крюком, запустил. Крюк звякнул, проскрежетал и прочно залег на карнизе. Каборга подергал веревку и полез.

* * *

Он забирался все выше, и залитый лунным сиянием мир ширился. Вдалеке, в предгорных низинах моргали огоньками деревни. Ветер стих, шум листвы смолк. Каборга долез до крюка и запрыгнул в нишу. Цепляясь руками за стену, мальчик осторожно двинулся по карнизу и вскоре был у окна. Он замер, изо всех сил сражаясь с желанием посмотреть, кто там, в комнате, и почему не спит в такое позднее время.

— Наверно, какой-нибудь чернокнижник, — решил Каборга. — Этот Шара, небось, привез с собой толпу чернокнижников и заставляет их сидеть ночь напролет, чтобы изобрести пакость. Нормальные люди в башнях не живут. Только маги и чернокнижники, кто еще? Надо ползти дальше... Нет, все-таки посмотрю. Заодно узнаю, что это за чернокнижники, а то в книгах про них пишут, а я ни одного не видел. Ладно, глазком — и дальше.

Каборга подтянулся, завел подбородок за подоконник и повис, разглядывая каморку. Под окном громоздилась кучка тюков. У стены — небольшой стол: чернильница, перевязанная стопка книг, одинокий листок бумаги с четверостишием, перо. Напротив стола — расстеленная кровать. Напротив окна, рядом с дверью, — большое мутноватое зеркало с тумбочкой. На тумбочке горела свеча. Перед зеркалом сидела девочка в ночной рубашке и расчесывалась. Длинные волосы спутались, и девочка иногда шипела оттого, что их приходилось с усилием раздирать. Она сидела к окну спиной — Каборгина взлохмаченная голова сразу попалась в зеркало. Девочка вздрогнула и обернулась. В глазах ее запылал интерес.

— Ты кто? — спросила она, не вынимая гребешка из волос. — Ты лезешь, чтобы меня украсть?

Каборга подтянулся еще и запрыгнул в комнату.

— Тебя что, заточили? — он подошел к столу, чтобы прочесть написанное на листке.

— Не смотри! — девочка вскочила, бросилась к столу, перевернула листок и накрыла руками.

— Ну, не буду, — буркнул Каборга в смущении. — Откуда я знал, что нельзя?

— Я же не думала, что кто-то полезет ко мне в окно... А как ты пролез? Шара сказал, что в замок и мышь не пролезет!

— Я-то не мышь. А что это у тебя? Стихи?

— Не скажу, — девочка осторожно разглядывала Каборгу. — Но... Если хочешь, я покажу. Только потом... Ладно?

— А я не умею писать стихи, — Каборга рассматривал комнату и краем глаза девочку. — Пробовал, один раз. Но наш старик сказал, что если попробую еще, лучше он превратит меня в лысого ежика.

— Ваш старик? Это кто? И почему ты думаешь, что меня заточили? А что, лысые ежики бывают? Слушай, ты все-таки пришел, чтобы меня украсть? Если украсть, тогда давай быстрее!

Девочка смотрела на Каборгу, и в ее глазах светились теплые искры.

— Наш старик — это как Шара у вас, маг в замке... Я тебе расскажу, только потом. Слушай, что ты делаешь? — Каборга подошел к девочке и осторожно вытащил гребешок из волос. — Ты ведь себе все волосы повыдираешь! Разве так можно? Превратишься в лысого ежика — никакой волшебник не нужен.

— Ну да, — вздохнула девочка. — Но они длинные... Знаешь, как неудобно, самой.

— А где твоя нянюшка? Тебя что, некому даже расчесать?

— У меня нет нянюшки. И вообще, у меня нет никого. Сижу здесь с утра до вечера. Иногда брожу по Замку, где не закрыто. Когда взрослые уходят по военным делам. У них вечно дела всякие, а теперь вот военные. Мы же сюда приехали, чтобы завоевывать мир.

Девочка вернулась к зеркалу, уселась на стульчик и опустила глаза в обшарпанный пол.

— Ну ты не расстраивайся так, — сказал Каборга успокаивающе. — Давай я тебя расчешу. Я знаю, как надо, — соврал он, подумав.

— Знаешь? — девочка повернулась лицом к зеркалу. Свеча моргала в прохладном ветерке из окна. — Откуда? Ты же не такой длинноволосый, просто лохматый. Или у тебя есть кого расчесывать?

— Сейчас нет, — сказал Каборга. — Не вертись! Ну не вертись же, а то я тебе поцарапаю ухо. Откуда у тебя такой гребешок? Им слонов чесать, а не девочек.

— Вот и нет, — надулась девочка. — У слонов, если хочешь знать, кожа нежная-нежная, и ее очень легко порезать. И порезы на ней заживают очень долго, если хочешь знать.

— Да? — удивился Каборга. — Откуда ты знаешь? У тебя что, есть слон?

— Нет, — сказала девочка вредно. — Про слонов у меня книжка, если хочешь знать. Ну, ты будешь меня расчесывать?

Каборга начал осторожно расчесывать девочку. Он расчесал кончики волос, потом дальше от кончиков, потом ближе к корешкам — медленно, тщательно, аккуратно. Девочка перестала хныкать. Она замерла и даже зажмурилась от удовольствия.

— Как здорово, — прошептала она. — У тебя так здорово получается...

— Просто я расчесываю последовательно и спокойно. Все нужно делать последовательно и спокойно, и тогда все будет получаться здорово. Это наш старик говорит, но тут я согласен.

— А думать? Ведь думать тогда тоже нужно последовательно и спокойно? Чтобы здорово получалось, думать?

— Ха, — хмыкнул Каборга мрачно. — Еще как. Если так думать, то, может быть, и делать ничего не надо.

— Ты можешь ко мне приходить, хотя бы раз в день? И расчесывать? — девочка не раскрывала глаз.

— Раз в день? Не-е-ет... Далековато. Я к тебе два часа добирался, на лошади.

— А ты откуда? Ты где живешь?

— Есть тут замок один, потом расскажу... Ты лучше сама ко мне переезжай. Бери книги, стихи, и переезжай, — Каборга продолжал водить гребешком по волосам (пусть даже все было расчесано).

— Если ты меня украдешь, с удовольствием. А так... Сижу здесь одна, в окне, даже из замка не выйти.

— Догадываюсь. Даже гребешка не дадут человеческого, — Каборга повертел гребешком. — Это же орудие пытки, а не гребешок. Отнести нашему старику — пригодится, в лысых ежей превращать.

— А что такое орудие пытки?

— Ну-у... Я точно не знаю, но читал, что неприятная штука. Тобой что, вообще никто тут не занимается? У тебя кто-нибудь есть, вообще? Тебе что, — он постучал гребешком по тумбочке, — даже нормального гребешка негде взять?

— У меня был. Сломался.

— А другой?

— Что другой? Где его взять? Кому я нужна? Я думала, хоть ты меня украдешь. Хотя бы чуть-чуть... Хотя бы ненадолго...

Девочка не поднимала глаз. Каборга погладил ее по плечу, по старенькой ночной рубашке.

— Я тебя украду, обязательно. Честное слово! Возьмем твои книги, стихи, и украду.

— И будешь расчесывать по вечерам? Вот как сейчас, последовательно и спокойно?

— Буду. У нас в Замке куча места, выберем для тебя что-нибудь. У вас тут все так запущено, как даже у нас не запущено. Сидит девочка, одна-одинешенька, вся лохматая, и даже гребешка не дадут. И еще собираются завоевать мир! Да, чуть не забыл... Ты случайно не знаешь, как мне пробраться к вашему Шаре?

— Знаю. Пойдем вместе! Я покажу дорогу! Давай у него украдем какую-нибудь волшебную штуку! Мне так давно уже хочется! А зачем тебе Шара?

— Мне его как раз надо ограбить. Представляешь, сидим мы сегодня, обедаем. Все как обычно. Я, советник, управитель, главный стражник, еще там пара головорезов. Обедаем мы и обедаем, вдруг — хлоп! Письмо, от Шары от вашего. Читаем — теперь я тут главный, и завтра с утра пораньше приеду вас всех крошить и резать.

— Как? — ужаснулась девочка. — Прямо так написал?

— Да! Буквально. Кинулись мы к нашему старику. Стали стучаться, смотрю — записка. Ушел за крысиными хвостиками. К обеду не ждать. И все. А мы — пропадай.

— Да? — глаза девочки вспыхнули. — Ушел за крысиными хвостиками? А для чего ему? А то у нас Шара все жалуется, что в этих краях не достать настоящих стрекозиных рылец, а для чего нужны, не рассказывает. А мне знаешь как интересно, зачем ему стрекозиные рыльца! А этот ваш старик, он страшный? Он злой? Опасный?

— Нет совсем. Почему он должен быть?

— Ну, у нас Шара... Так велит про себя говорить.

— Нет, — Каборга хмыкнул с досадой. — Наш старик вообще никакой. Даже обидно иногда. Хоть раз бы кого-нибудь превратил, все только грозится. А я так хочу посмотреть на лысого ежика!

— Я тоже! Я еще никогда не видела лысых ежиков. Они, наверно, милые!

— Ежики вообще милые. Мы по дороге нашли одного, правда не лысого, пришлось его отпустить. Пойдем украдем у вашего Шары Волшебную силу, а потом я украду тебя, и мы поедем ко мне. Хочешь, я покажу тебе свои книги?

— Еще как! — девочка хлопнула в ладоши. — А что такое Волшебная сила? Зачем она?

— Не знаю. Я читал в книге, да и старик наш говорил как-то, что Волшебная сила — самое главное, что есть у мага. Без нее маг уже не маг. Значит, если у Шары ее украсть, он не сможет никого покрошить, и все будет нормально.

— Может, ее тогда испортить? — засомневалась девочка. — Чтобы уж дело с концом, навсегда?

— Нет. Зачем портить полезную вещь? Мы ее спрячем, пусть пока полежит. В хозяйстве сгодится. Или потом отдадим кому-нибудь, не такому злодею, как этот ваш Шара.

— А как ты узнаешь, злодей или нет? Ведь не дашь ему сначала попробовать? — засмеялась девочка.

— Конечно не дам. Поэтому украдем — и пусть полежит. У меня есть надежный сундук, оттуда ее никто не достанет. Ну что, пойдем?

Девочка кинулась к кучке тюков, разворошила один, достала потрепанную шерстяную накидку, завернулась.

— Я готова! — глаза ее блестели, она улыбалась. Волосы сбегали аккуратной волной на плечи. — Пойдем, украдем Волшебную силу, а потом украдем меня, ты обещал!

— Украдем! — Каборга взял девочку за горячую руку. — Веди.

Он снял с тумбочки свечку. Девочка открыла дверь, и они вышли в маленький коридор, пропахший пылью и затхлостью.

* * *

— Значит так, — прошептала девочка. — Нам нужно вниз, потом по коридору, потом пролезть в отдушину.

Они стали осторожно спускаться по винтовой лесенке. Дрожащие тени крались по грубым каменным стенам вслед. Снизу подуло, свеча заморгала. Каборга прикрыл огонек рукой.

— Если потухнет, придется идти на ощупь, — сказал он озабоченно. — У меня нечем зажечь.

— У меня тоже. Ко мне приходят вечером, зажигают и уходят. И то не каждый день.

— Как же ты пишешь стихи?

— Днем.

— Я думал, стихи пишут ночью. Ведь вдохновение?

— А я без вдохновения, — сказала девочка грустно. — Если свечку нечем зажечь. Но я знаю дорогу даже на ощупь, — она осторожно ступала по каменной лестнице. — Я же там часто бываю.

— А ты ее там не видела?

— Волшебную силу? Нет.

— А представляешь, хотя бы примерно, где она может быть?

— Нет, откуда. Я ведь даже не думала, что у Шары есть какая-то Волшебная сила. Маг он и есть маг... А в чем она может быть? Она большая?

— Не знаю, — Каборга задумался. — Я думаю, эту силу пьют. Сначала проверим все склянки и пузырьки.

— А успеем? Их у него целый шкаф!

— Волшебную-то силу мы сразу найдем, я уверен.

— А как?

— Пока не знаю. Давай сначала туда попадем.

— Наверно, на Волшебной силе должна быть особенная этикетка? — предположила девочка. — Иначе как поймешь, что это Волшебная сила?

Они продолжали спускаться. Шорох шагов уносился ввысь. Наконец в стене разинулась черная пасть — проем в коридор.

— Можно и напрямик, по коридору, — прошептала девочка, остановившись перед проемом. — Но там на дверь наложено запретительное заклятье. Шара весь замок перегородил своими заклятьями, уже не пройти никуда.

— Запретительное заклятье? Может, попробуем? Конечно, страшно, но убить-то нас не должно? Ведь это не убивательное, например, заклятье?

— Но заклятье ведь. Вдруг нас все равно убьет?

— Давай рассуждать. Здесь может быть одно из четырех, — Каборга стал загибать пальцы. — Первое: нас не убивает, и дверь открывается. Это самое лучшее, но самого лучшего никогда не бывает. Ну, сама знаешь... Второе: нас не убивает, но и дверь не открывается. Это тоже сама знаешь... Третье: нас убивает, а дверь открывается.

— Ну да. Так и живем.

— Четвертое: нас убивает, но и дверь не открывается.

— Хоть не так обидно.

— Ну разве что. Пробуем?

— А если будет третье или четвертое?

— Тогда и дело с концом. Хотя интересно, — Каборга мечтательно посмотрел в темноту, — зачем ему дались эти крысиные хвостики?

— Какая нам тогда разница? — девочка посмотрела Каборге в глаза. — Зачем ему дались эти крысиные хвостики?

— Да он все равно бы не рассказал. Он в последнее время только умничал. Приедем ко мне, дам тебе почитать кое-что... Поэтому пошли разбираться с заклятьем.

Они двинулись по коридору, раздвигая свечой плотный мрак. Вскоре дорогу перегородила дверь с большой ручкой.

— Ну? — обратился во тьму Каборга. — Открываю?

— Давай вместе? Если умирать, давай вместе. А то я всю жизнь одна да одна, — девочка стиснула ему руку.

— Давай, — голос Каборги дрогнул. — Но жизнь у тебя не такая напрасная получилась. Видишь, мы даже успели расчесать тебя как следует. Только ты мне не прочитала стихи... А я тебе книги не показал... Ну ладно, теперь-то что. Когда умираешь, уже никакой разницы. Держи свечку.

— Жалко правда, что ты меня так и не украл, — вздохнула девочка, забирая свечу. — Ну ладно. Теперь-то что, да?

— А ты мне стихи не показала... Нет, интересно, зачем ему все-таки эти крысиные хвостики?

Он сжал крепче горячую ладонь девочки и решительно произнес:

— Подавись, проклятый кудесник!

Они ухватились за ручку и потянули на себя дверь. Дверь не открылась.

— Ага... — Каборга перевел дух. — Ага! Похоже, случилось то, что и должно было случиться.

— Ты про второй?.. Случай?.. — девочка еле шептала.

— Ну да... Вот иногда все-таки понадеешься. Думаешь: хоть на этот-то раз должно повезти. А жизнь тебя шмяк... И все как обычно.

— Пойдем обратно? — девочка дернула Каборгу за руку. — Раз уж нас не убило, быстренько стащим Волшебную силу, и ты меня украдешь — обещал!

— Подожди. Все нужно делать последовательно и спокойно. У каждой двери в мире есть две стороны. Сначала попробуем другую сторону, а потом пойдем, и я тебя украду. Только стихи не забудь показать — обещала!

Каборга снова взялся за ручку и навалился на дверь всем телом. И чуть не свалился! Дверь, скрипнув, ушла в темноту. Путь был открыт.

— Надо же, — хмыкнул Каборга. — Пойдем обратно, я не верю — так не бывает. Первый раз вижу, чтобы из четырех случаев выпал первый. Наверно, что-то где-то случилось.

— Может, это потому что мы вместе?

— Похоже на то. Так или так, но мы сломали запретительное заклятье... Или его здесь просто не было.

— Как же так, не было! — обиделась девочка. — Шара сказал: кто сунется под запретительное заклятье, того сразу в лепешку! Убьет на месте, не останется мокрого места!

— Странно как-то. Шара говорит одно, выходит другое. Ладно, ты знаешь как дальше?

— Вроде да. Я же тут была, только с другой стороны.

— Зачем оно нужно, такое заклятье, если девочки проникают в него с другой стороны?

— Но я же через отдушину!

— А-а... Тогда, конечно, другое дело.

Они прошли дверь и заторопились по коридору.

— Ага, — сказал Каборга, оглядывая проплывающие мимо колонны, — Похоже, этот коридор ведет через главный чертог и упирается в башню. Наш Замок также устроен — башня, чертог, вверху коридор.

— Интересно, зачем Шаре нужен ваш замок, если он такой же?

— Я не уверен, что ему нужен замок. В письме-то он написал, что крошить будет нас.

— А что он сделает с замком, когда всех покрошит?

— Сложит где-нибудь наши куски и уйдет, наверно. Что делать в пустом замке?

— Ну, я подумала, может, ему что-то от вашего старика нужно. Может, тоже хочет отобрать у него Волшебную силу. У магов ведь должны быть свои счеты?

— Это конечно. Но нас-то зачем крошить? Так! Опять дверь... — Каборга толкнул дверь рукой, и она спокойно открылась. — Видела? Страшный, могущественный и свирепый. А дверь не запер.

Они прошли дверь и оказались на площадке, вмурованной в ствол главной башни. Слева лестница вилась по стене наверх, справа — вниз. Впереди зияла черная бездна.

— Страшно, — произнес мальчик, всматриваясь во тьму. Эхо гулко ворочалось в каменном колодце башни. — У нас тоже так, даже перил нет. Всегда боюсь свалиться. Но в последнее время я туда и не хожу. Старика все равно у себя почти не бывает. А сейчас, вон, и вообще ушел, за крысиными хвостиками.

— Вот прицепился ты к своему старику! — шепнула девочка, со страхом заглядывая в провал.

— Так взрослый ведь человек! — хмыкнул Каборга с досадой. — Четыреста лет на свете живет. Книг вон сколько перечитал. У него их там такой шкафище, страшно смотреть просто. А книги всё про войну, или про землетрясение, или про какую-нибудь еще напасть. Мог бы подумать: вдруг и у нас такое случится? Или он считает, что нас землетрясения не касаются? Раз уж нам выпало счастье с ним жить? У нас ведь горы недалеко. А в горах бывают землетрясения. В книгах про это много.

Они стояли на краю площадки, и мерцание свечки глохло во мраке. Снизу тянуло холодом.

— Интересно, зачем тут такая дыра? — прошептала девочка, оглядывая ступеньки и стены. — Может быть, чтобы маги к себе наверх взлетали? Напрямик, чтобы не таскаться по лестницам.

— Что-то я не видел, чтобы наш хоть разок бы подпрыгнул, — хмыкнул Каборга. — Идем?

— Да! Только тихонько, по стеночке... Я не умею летать, знаешь!

— Я тоже не умею. Хотя пробовал...

— И как?

— Больно.

Каборга взял девочку за плечо, аккуратно отодвинул от ужасной пропасти, и они стали медленно подниматься, цепляясь руками за камень стены.

— Холодно как! — девочка зябко куталась в шерстяную накидку.

— Не лето на дворе, — Каборга выдохнул клуб в мерцание свечки. — Когда я тебя буду красть, оденешься потеплее.

— Ага! Только книжки мои возьмем, ладно? У тебя в Замке есть свежие чернила? А то я свои почти совсем разбавила.

— Есть. Дам тебе целую бутылку. Я у нашего стянул, в прошлом году, когда он меня на четыреста лет приглашал.

— Брр, я замерзла!

— Я тоже. У меня нос ледяной, и уши. Только потрогай!

Они остановились, и девочка потрогала у Каборги нос и уши. Потом Каборга потрогал нос, уши и щеки у девочки, и они пошли дальше. Наконец, добрались до верхней площадки, откуда вело три хода.

— Вот это на улицу, на самый в-верх, — девочка дрожала от холода. — Это не знаю куда... А это к Шаре!

— Инт-тересно... — у Каборги зуб на зуб не попадал. — Есть ли т-тут какое-нибудь запретительное з-заклятье?

— Н-не знаю, — девочка куталась в шерстяную накидку. — Я сюда через д-другую лесенку попадала, которая в стене проб-би-бита...

— А мне н-наплевать, мы замерзнем...

Каборга нажал на ручку. Дверь отворилась. Они прошли тамбур, открыли еще одну дверь и очутились в большой комнате, стены которой терялись во мраке. В комнате было тепло, и ребята быстро согрелись. Девочка подошла к стене, вдоль которой стояли шкафы с книгами, футлярами и стеклянными банками.

— Вот! — она протянула руку. — Видишь? На каждой склянке по ярлыку! Как в аптеке!

— В аптеке? Это что такое?

— Не знаю... Про аптеку у меня книжка есть. Я так поняла, в аптеке все аккуратно и по порядку. Ведь смотри, как у него все аккуратно!

— Знаешь, маги — они все-таки молодцы... Щепетильный народ.

— Ага, — кивнула девочка, с опаской и любопытством разглядывая ряды склянок. — Представь, что будет, если не подписывать все это хозяйство?

— Еще бы, — кивнул Каборга. — Если перепутать крысиные хвостики со стрекозиными рыльцами?

— Перестань! Страшно.

— Все не то... — Каборга внимательно изучал ярлыки. — Фу, какая гадость! Посмотри только.

— Головы тараканьи, сушеные, молотые, настойка. На растворе мышиной мочи, тридцати-семи-про-центной, выдержка четыреста пятьдесят лет, — прочитала девочка. — Тьфу! Зачем ты заставил меня это читать?

— Ну как... — Каборга смутился. — Это ведь волшебные средства. Не сердись.

— Я не сержусь, — улыбнулась девочка. — Я понимаю — наука, не просто так. Представь, сколько гадости им приходится перебрать, пока не найдут что-нибудь.

— Это и бесит! — Каборга стукнул ладонью в деревянную стойку. — Нет чтобы сесть и подумать, а потом сразу сделать как нужно! Нет, надо пятьсот тысяч раз потыкаться, перевести кучу добра, истратить полжизни на крысиные хвостики... А потом заявить, что все это ерунда, и что смысл, оказывается, в каком-то там чистом знании!

— В чистом знании? — удивилась девочка. — А что, есть грязное? Когда чистое уже испачкается, то есть?

— Хм, — Каборга задумался. — Интересный вопрос. Знание, наверно, само по себе. Откуда его ни добывай, из хорошего или плохого... В этом его и польза, и смысл. А вообще, между нами, знание — странная штука. Вот возьми нашего. Он тоже всю жизнь провозился с этой вот дрянью...

Каборга переставил склянку со скрюченным насекомым в желто-зеленой жидкости.

— Сидеть день и ночь напролет, мешать одну мерзость с другой... Нет чтобы выйти на свежий воздух, посмотреть на солнышко, в небо! Видела, какое замечательное небо сегодня было? Как паутинки сверкали? Вот это я понимаю!

— А как из окна на закате! — воскликнула девочка. — Сзади солнце уже закатилось, впереди на востоке небо синющее, такое чистое и глубокое! И уже горит эта звездочка, а воздух — холодный и свежий, сладкий-пресладкий! И все так спокойно и тихо — долина, речка под небом, лес под горами — там, далеко! Так здорово! И никаких тебе крысиных хвостиков.

— Как знать, вообще-то, — Каборга грустно вздохнул. — Ведь крысиные хвостики, — он махнул рукой в неопределенную сторону, — часть всего этого.

— Да, но только когда они на крысах!

— Это сложный вопрос, — Каборга продолжил исследовать склянки. — Вот маги пусть его и решают. А у нас тут война на носу. Сейчас мы найдем склянку с Волшебной силой и стащим. А потом ты возьмешь свои книги — стихи не забудь! — я тебя украду, и мы поедем ко мне. Так, здесь Волшебной силы нет. Вот следующий шка... Вот она! Нашел!

Каборга торжественно предъявил девочке бутылку с красивой темно-бордовой жидкостью. Девочка осторожно взяла Волшебную Силу и стала смотреть на свет.

— Какая красивая! Какой цвет глубокий! И как здорово булькает!

— Знаешь... — Каборга разглядывал Волшебную силу. — Может, стоит повозиться даже с крысиными хвостиками... Если в конце получается такая Волшебная сила? Смотри, какая красивая!

— Ну да... А мы ее, видишь, сейчас украдем как раз. Сила Волшебная, дистиллированная, выдержка пять тысяч шестьсот лет, — прочитала девочка. — Ух ты! А здорово ее держать в руках, правда?

— Я только боюсь, — Каборга осторожно забрал бутылку, — что мы стащим эту Волшебную силу, а у него где-нибудь еще про запас, в тайнике. Мы ведь не сможем тут все перерыть.

— Вряд ли, — девочка покачала головой. — Волшебная сила одна. Иначе какой в ней смысл?

— Ну-у... — замялся Каборга. — Ведь из этой бутылки можно отлить в другую?

— Нет, — возразила девочка твердо. — Отлить можно что хочешь, только не Волшебную силу.

— А давай отхлебнем по глоточку? Вдруг мы тогда сможем летать?

Девочка задумалась, разглядывая бутылку.

— Лучше не надо, — сказала она наконец. — Мы же ничего про нее не знаем. Как она действует на обычных людей? Но хочется... Если как-нибудь осторожно... Если только разбавить?

— Нет, тогда уж лучше просто отлить. Зачем портить хорошую вещь... Нам пора, — Каборга взял девочку за руку. — Уже поздно, а у меня там головорезы ждут.

— Ты меня сейчас будешь красть? — воскликнула девочка радостно.

— Конечно! Обещал ведь.

Они вышли из комнаты к лестнице. Каборга, бережно прижимая к груди бутылку с Волшебной силой, начал быстро спускаться.

— Твои головорезы — они тебя защищают? — девочка торопилась вслед.

— Конечно.

— Они у тебя хорошие!

— Только несчастные.

— Почему? — девочка на секунду остановилась. — Почему же хорошие — и несчастные?

— Ну ты ведь тоже хорошая — и несчастная. Гребешка даже нет. Они так ужасно хотят кого-нибудь зарубить, или проткнуть пикой, с самого детства. Но жизнь у нас сплошная скука, ничего интересного. Вот, — объяснял Каборга, шлепая по ступенькам, — пришло от Шары письмо. Видела бы ты, как они обрадовались. Еще бы! Нам объявили войну, и теперь, наконец, можно кого-нибудь порезать в куски, истыкать в решето или, на худой конец, отрубить голову. Так нет же! Мы с тобой украли Волшебную силу, и войны, похоже, не будет. Опять мои Тукка и Тургубадук будут ныть и скучать. В общем, не вовремя они родились.

Девочка какое-то время молчала.

— Скучать плохо, — сказала она грустно. — Я знаю. Я всю жизнь скучаю. Может, мы для них что-нибудь придумаем?

— Я уже думал. Придумал им деревянного рыцаря. Чучело еще придумал соломенное. Они сначала обрадовались, а потом еще больше разнылись. Голова им, видишь ли, деревянная не подходит. А где я им возьму настоящую? Вокруг одни деревянные.

— Ага! И все соломой набитые. Слушай, пусть они кого-нибудь у нас проткнут? А то все раздулись как жабы. Особенно главный смотритель, смотреть тошно. Важный, толстый — пусть они его проткнут как раз! Пусть они будут счастливы! И ему полезно будет.

— А где он сейчас?

— Не знаю, — огорчилась девочка. — Наверное, тоже ушел. По военным делам.

— Тогда не получится — не успеем. Пока его найдешь. Да и зачем, теперь-то? Ведь я тебя украду, а его мы с собой не возьмем. Мы возьмем только нужные вещи. А он пусть смотрит.

* * *

Они спустились к площадке, прошли в коридор, миновали страшную дверь, на которой висело запретительное заклятье, и, наконец, снова оказались в комнатке с зеркалом, столом, кроватью и кучкой тюков под открытым окном.

— Собирайся, — поторопил Каборга. — Сейчас я тебя буду красть.

— Я быстро! — девочка радостно завертелась по комнате. — Книжки я еще не развязывала, стихи спрячу в сумку, еще пару тюков — вон тот, и вон тот — и можно ехать!

— Напиши записку и оставь на столе. А то твои начнут беспокоиться.

— Не начнут, — девочка хмыкнула. — Они же готовятся завоевать мир. Не заметят, что меня нет.

— Напиши. Взрослых нужно предупреждать, когда тебя крадут.

Девочка достала из тюка чистый листок и аккуратно вывела разбавленными чернилами несколько строк.

— Меня украли, — прочитал Каборга. — Не беспокойтесь. Там, куда меня украли, хорошо и не скучно. И меня будут расчесывать каждый вечер. И каждое утро. И дадут целую бутылку чернил. А вам все равно надо завоевывать мир. Если что, пишите. Ну, — сказал он с удовлетворением, — это другое дело. Пошли!

Он положил на записку гребешок, оставил рядом свечу. Подошел к окну, вдохнул свежего воздуха.

— Нужно пройти по карнизу, там где-то моя веревка. Я спущусь с твоими вещами. Бери книги!

Он помог девочке перелезть через подоконник, и они осторожно пошли по карнизу, и весь залитый лунным сиянием мир был у их ног, и чистый ветер трепал одежду и волосы. Они добрались до крюка, Каборга потянул за веревку, вытянул вверх и обвязал девочку. Левой рукой она прижала к груди стопку книг, правой взялась за веревку, и Каборга стал бережно опускать девочку со стены. Наконец веревка ослабла. Каборга вытянул ее снова, отправил вслед нетяжелую связку тюков. Потом проворно спустился сам.

— Домой! — он подхватил тюки.

Они вышли ко рву. Лошадь Каборги бродила в стороне, пощипывая влажную ночную траву. Тукка и Тургубадук мирно спали на берегу, посеребренные полной луной.

— Тукка! Тургубадук! — окликнул негромко Каборга. — Подъем!

— А мы и не спим, хозяин, — разлепил веки Тукка.

— Мы сторожим, хозяин, — встрепенулся Тургубадук.

— Опять вы нас обманули, хозяин, — заскулил Тукка. — Здесь ведь нет никого!

— Мы тут все избродили, хозяин, — заныл Тургубадук. — Все обошли, но никого не нашли!

Они таращились на девочку со стопкой книг у груди. Она с любопытством смотрела на них, и глаза ее в лунном свете ярко сияли.

— Вообще никого, как сами все передохли, хозяин, — скулил Тукка, ковыряя алебардой землю. — Опять я напрасно брал с собой алебарду? Она у меня уже испортилась, что ей никого не режут!

— Это вы виноваты, хозяин, — ныл Тургубадук, тыкая пикой палые листья. — А теперь вы украли Волшебную силу, и война отменяется. Кого я буду колоть своей пикой? Она у меня уже заржавела, что ей никого не колют!

— И так ни головы по-человечески отрубить, ни на куски порезать!

— Кому теперь кишки выпускать?

Головорезы уставились на девочку и заканючили снова.

— А кто это такая, хозяин? — заскулил Тукка, указывая алебардой на девочку. — Из башни, да?

— Кто такая, хозяин? — заныл Тургубадук, указывая на девочку пикой. — А можно ее...

— Нет, — отрезал Каборга, помогая девочке взобраться в седло. — Эту нельзя.

— Ну хотя бы дубинкой огреть, хозяин, — чуть не плакал Тукка. — Ну хотя бы небольно... А то зачем я ее взял?

Они миновали поляну и пустились в обратный путь. Девочка, пристроившись за спиной у Каборги, оглядывала холмы, лес, зубья гор, отчеркнутые луной на горизонте, и прислушивалась к разговору.

— Хозяин, вы нас не любите! — пробормотал сонным голосом Тукка. — Мы к вам!.. Мы для вас!.. А вы? Вытянули из теплого замка, на ночь глядя.

— Хозяин, за что вы нас так? — пробормотал, зевая, Тургубадук. — Наобещали с три короба, а сами притащили какую-то вообще девчонку.

— И даже дубинкой огреть нельзя, — добавил Тукка убито.

— Сами виноваты! — огрызнулся Каборга. — Кто гонялся за ежиком? Кто застрял в канаве на полчаса? Кого пришлось отмывать? Я предупреждал! Вы думали, вас дожидаться будут? Подождем, дескать, полчасика, пока Тукка и Тургубадук не приедут, нас не порубят? Кишки не проткнут?

— Но он был такой славный, — пробасил Тукка. — У него были такие ушки, и носик!

— А еще у него были такие блестящие глазки, — прохрипел Тургубадук. — А как он пофыркивал!

— У него были такие иголочки! — басил Тукка. — Внизу черненькие, а сверху все серебристые.

— А коготочки! — хрипел Тургубадук. — Такие остренькие! Почти такие же острые, как моя пика.

— Нет, как моя алебарда, — возразил Тукка.

— Ну уж нет, — отрезал Тургубадук. — Как моя пика! Сейчас как дам тебе в ухо!

— А вот и дай! А я тебе в глаз!

— А я тебе...

— А я...

Девочка прыснула.

— Ну их, — отмахнулся Каборга. — Нам еще два часа ехать.

* * *

МЕСТО, С КОТОРОГО ТАК ВИДНО ЛУНУ

Принцесса Тар-Агне была сиротой, и принцессой, вообще-то, называть ее было неправильно. Обращаться к ней надо было «Ваше Величество», но ее звали принцессой — не похожа пока на настоящую королеву, что делать. Кроме дяди (и то двоюродного) родственников у нее не осталось. И дяде приходилось нести на сутулых плечах бремя управления государством. Когда Тар-Агне вырастет, пусть занимается всем сама, а сейчас нельзя ведь бросить ее на произвол судьбы.

Обязанностей по управлению государством было немало, и все они для маленькой королевы были исключительно тяжелы. Например, каждое утро приходилось рано вставать, умываться, одеваться, и не абы как, а рассчитывая на приемы заморских гостей, большинство из которых желало объявить девочке и ее государству войну.

Все они были злые и жадные, всем подавай то кусок побережья, где добывают пурпурных улиток, то долину в горах, где растет лучший на земле виноград, то городок с ювелирами, то еще что-нибудь. Недавно, к примеру, взъерошенный принц из княжества по соседству потребовал, чтобы его за Тар-Агне посватали. Принц уже вытащил шпагу из штопанных ножен и стал тыкать ржавой железкой во все стороны. Если бы не хладнокровие и политический опыт дядюшки, страшно подумать, что бы произошло. Принцессе просто пришлось бы отправить принца на плаху (что, скорее всего, привело бы к войне).

Но это была чепуха по сравнению с пытками, которым подвергалась принцесса на торжественных церемониях. Все они проводились по ужасным, невыносимым правилам, когда нужно было напяливать пыльные тряпки, когда нужно было говорить только то, что подсказывал шепотом дядюшка. А когда пытки съедали последние силы, когда от раздражения хотелось расплакаться, было даже нельзя приказать отправить кого-нибудь на плаху. Всякий раз как Тар-Агне собиралась, наконец, позвать палача, дядюшка нежно впивался пальцами принцессе в плечо. И приходилось снова смотреть на дурацкие рожи.

А сегодня она вообще опаздывала на прием. За окном неслись серые облака, ветер сотрясал карнизы и ставни, тяжелые струи дождя били в стекла. Было холодно, было мрачно, и дядюшка нервничал. В такую погоду маленькая племянница не желала покидать уютных покоев, и даже завтрак приходилось носить в опочивальню. Нужно было выручать ее для важнейшей аудиенции. Сегодня прибыли соседи с востока, с единственной целью — объявить принцессе войну. Дядюшке предстояли сложные дни, когда с одной стороны у него будет дуться и отправлять всех на плаху принцесса, с другой — угрожать ятаганами расфуфыренные в золотой пух и прах послы.

Тар-Агне не появлялась, и дядюшка направил худые длинные ноги в опочивальню. У дверей его встретил отряд преданнейших принцессе стражников.

— Приказано отправлять на плаху каждого, кто приблизится к дверям на расстояние трех шагов, — сказал стражник, сверкая секирой. — Все, я предупредил.

— Знаю, — ответил дядюшка с обычной грустной улыбкой, пересекая черту смерти. — Уже кого-нибудь отправили?

— Пока вроде нет. Но я предупредил!

Дядюшка открыл дверь и вошел в опочивальню. У окна, приникнув лицом к стеклу, стояла принцесса. Подушки и покрывала были разбросаны по полу. Пуфики и скамеечки валялись, перевернутые вверх тормашками. Принцесса стояла в любимой ночной рубашке с синими, в цвет глаз, дракончиками. Она ее берегла, надевала нечасто, и все это значило, что принцесса была в полном нерасположении духа. Сегодня от дядюшки потребуется максимум выдержки и хладнокровия.

— Милая девочка, которая разбросала подушки и покрывала и которая перевернула пуфики и скамеечки, еще не оделась.

Дядюшка подошел к девочке и положил руку ей на плечо.

— Дядюшка, я не хочу одеваться. Я хочу завернуться в покрывало и весь день просидеть у окна. Вот у этого.

Она не поворачивала головы, разглядывая пелену дождя за стеклом.

— В какое покрывало хочет завернуться моя милая девочка?

— Ты знаешь, — принцесса вздохнула. — В которое висит у камина. На стене в Верхней зале. Дядюшка, прикажи. Пусть его принесут, и я в него завернусь. А потом пусть принесут чашку горячего шоколада, с булочкой. Я буду сидеть у окна и смотреть в дождь.

— Девочка, боюсь, сейчас ничего не получится. Во всяком случае, до обеда.

— Почему, дядюшка, почему? — Тар-Агне захныкала. — Почему принцесса не может завернуться в покрывало, приказать себе чашку горячего шоколада и посидеть весь день у окна? Такой замечательный дождь. И даже не принцесса, а уже королева. Ведь так, дядюшка? Ты говорил.

— Милая девочка. Покрывало, о котором ты говоришь, на самом деле не покрывало, а династический гобелен. Ему пятьсот лет. Подумай об уважении к своим предкам, которые его берегли. Они не заворачивались в него, и он провисел до сегодняшних дней.

— Вот провисел, и я теперь завернусь! Не заворачивались — значит, им было не холодно и не грустно. Почему я теперь не могу завернуться?

— Потому что в гобелены не заворачиваются, — дядюшка прижал принцессу к себе. — Сейчас мы умоемся, потом мы оденемся, потом прикажем чашку горячего шоколада, потом выйдем на аудиенцию.

— Никуда мы потом не выйдем! — принцесса захныкала еще сильнее. — Опять они будут говорить глупости и грозиться! Вот они надоели! Дядюшка, давай их отправим на плаху.

— Обязательно, моя хорошая. Но только после того, как умоемся, оденемся и позавтракаем.

— Шоколадом с булочкой, — вздохнула Тар-Агне.

Дядюшка отвел девочку в умывальную, где сдал на руки пухлой старушке, которая нянчила девочку с ее первого дня в этом мире. На какое-то время хныканье перемешалось с плеском воды и кряхтеньем насчет гадких зубных порошков, противного мыла (которое всегда лезет в глаза) и тому подобных превратностей жизни, когда умываешься. Перешли из умывальной в каминную, где уже был накрыт к завтраку стол — любимая чашка, любимое блюдце и любимая ложечка. Принесли шоколад в старинной серебряной шоколаднице и булочку, в которую принцесса сразу вонзила жемчужные зубки.

— Какая вкусная булочка! Дядюшка, пусть нашего повара пока не отправляют на плаху. Очень вкусная булочка! — прихлебнув шоколад, принцесса зажмурилась. — Какой вкусный, какой замечательный шоколад! Пусть нашего повара пока не отправляют на плаху, дядюшка.

— Хорошо, моя маленькая. Наш повар варил тебе каши с тех пор, когда ты еще не умела ходить. Он тебя очень любит, и мы не будем его отправлять на плаху.

— Да! — воскликнула девочка. — Пока не будем.

Она с аппетитом жевала булочку и прихлебывала шоколад. Когда с завтраком было покончено, а принцесса вытерла губы и руки, дядюшка приступил к тяжелейшему.

— А сейчас, моя хорошая, нам нужно будет надеть пелерину и выйти к послам.

— Ну-у... — засиявшие во время завтрака глаза угасли. Дядюшке показалось, что в комнате стало темнее, и сердце его сжалось. Он вздохнул сдержанно.

— На улице все равно идет дождь, ты не погуляешь даже во дворике. Даже если мы возьмем зонтик, самый большой зонтик, ты все равно вымокнешь, поверь мне.

— А я не собираюсь гулять и мокнуть, дядюшка, — захныкала принцесса опять. — Ни в садах, ни во дворике. Я хочу сидеть у окошка и смотреть в дождь. Так здорово в дождь сидеть у окошка, и чтобы камин трещал. И с шоколадом, и с булочкой.

— Конечно. И после обеда ты сможешь этим заняться. Но сейчас нам нужно пойти в Приемную залу и послушать, что скажут послы.

— Но ведь после обеда дождь может закончиться, — принцесса заплакала. — А послы подождут, если им что-то нужно.

Единственное, чего дядюшка не переносил, — слез племянницы, хрустальных капель, от которых глаза становились еще синее, еще пронзительнее. Он подошел к ней, обнял за плечи, прижал к себе, повторил:

— Нам нужно пойти в Приемную залу и послушать, что скажут послы.

— Ну пусть, — Тар-Агне шмыгнула носом и утерла кулачком глаза, — пусть тогда мы их послушаем, а потом прикажем отправить на плаху, всех. Ладно, дядюшка?

— Обязательно, моя девочка, — дядюшка мягко вытолкнул принцессу из кресла. — Обязательно.

* * *

В Приемной зале терпеливо ждали. Позолоченные послы расхаживали по сияющему паркету и разглядывали красивый лепной потолок. Рукоятки ятаганов зловеще отсвечивали багряным золотом.

Появилась принцесса. На ней было пышное платье, пелерина, корона с сияющими драгоценностями. Короне было полтысячи лет. В свое время ее сделали именно для таких случаев — когда какому-нибудь не взрослому еще монарху нужно было показать, что он тоже не лыком шит. Этой короной перепользовалось немало предков Тар-Агне, и каждый остался ею доволен. Принцессе она шла особенно: в ней были такие замечательные, такие удивительные сапфиры! И они как раз добывались в том крае, который прибыли отбирать злые послы.

Принцесса, не отвечая на приветственные поклоны, забралась в тронное кресло (надо признать, высоковатое), оправила пелерину, нахохлилась. Вперед выступил главный посол и что-то протараторил, протягивая бумагу, скрепленную огромной печатью.

— Что он сказал, дядюшка, что он сказал? — завертела головой принцесса.

Подошел переводчик.

— Он говорит, чтобы мы отдали им Восточные горы. Нахал, да?

— Ух, какой гадкий! — воскликнула девочка. — А почему? Спроси у него, спроси!

Вопрос был переведен, ответ получен.

— Он говорит, что ваши предки овладели этими территориями незаконно. У него есть все документы, вот они тут... Глупец, да?

— И что они собираются делать? Если мы им не отдадим, Восточные горы? Спроси у него, спроси!

— А что спрашивать, — сказал переводчик презрительно. — Они объявят войну.

— Войну?! — вздрогнула принцесса. — Настоящую?! Спроси у него, сейчас же!

Посол, выслушав вопрос принцессы, сперва озадачился, затем снова затараторил.

— Нет, каков негодяй! — переводчик схватился за голову.

— Что он сказал, что он сказал?

— Он говорит, что у наших восточных границ уже сосредоточено войско. Огромное войско, несколько миллионов человек с ятаганами.

— Замолчи, замолчи, замолчи! — закричала принцесса и даже вскочила с кресла. — Дядюшка, как же так? Несколько миллионов ятаганов! Это же такая страшная куча! Откуда у них может быть столько? Они у них в государство не влезут!

— Моя девочка, ятаганов бывает гораздо больше. Увы, но он говорит правду. Вчера на Государственном совете начальник разведки доложил мне об этом. Тебе, моя милая, нужно сказать, что мы должны изучить документы. Что мы будем думать — неделю.

— А может, отправить его на плаху? — предложила принцесса. — Тогда и думать не надо.

— Видишь ли, — сказал дядюшка мягко, — здесь думать все равно придется.

— Ну вот, опять думать, — принцесса вздохнула и снова забралась в кресло. — Хорошо, дядюшка. Я тебя очень люблю и поэтому прикажу ему подождать.

— Да, моя девочка. Только тебе нужно ему предложить подождать, ни в коем случае не приказывать.

— Это почему же?! — воскликнула девочка, и огонь синих сапфиров сверкнул с огнем синих глаз. — Я принцесса! Я даже королева, ведь ты говорил, дядюшка? Почему я не могу приказать?!

— Моя милая, — дядюшка тоже вздохнул. — Давай поговорим об этом потом и не здесь. Да и вообще, мы об этом сколько раз уже говорили.

— Да, и что, опять, что ли? Не хочу, не хочу, не хочу разговаривать! Хочу приказывать! А то какой толк королевой быть?

— Хорошо, — кивнул дядюшка. — Прикажи ему подождать неделю.

— Скажи им, — засверкала принцесса сапфирами, оборачиваясь к переводчику, — что я приказываю подождать неделю.

Переводчик протараторил по-восточному. Послы переглянулись и покивали.

— А ты ему правду сказал? — принцесса обеспокоенно заерзала в кресле. — Ты сказал, что я так приказываю?

— Нет, — засопел переводчик. — Я просто сказал, что мы должны изучить документы.

— И не сказал, что я приказываю?! Опять обманули! — принцесса застучала кулачками по подлокотникам кресла. — Дядюшка! Почему? Почему вы опять меня обманули?! Ты же ведь согласился! Не надо было соглашаться тогда!

Дядюшка, который с самого начала опасался, что сегодняшний случай не обойдется без жертв, только сказал:

— Девочка, мы все-таки с тобой поговорим... Потом.

— Опять потом, опять говорить! Не хочу говорить, не хочу. Надоело!

Принцесса спрыгнула с кресла, топнула и повернулась, чтобы умчаться.

— Ты куда, моя девочка? — спросил дядюшка кротко.

— Скажи им, что я ухожу и буду учить их дурацкий язык. Когда выучу, пусть приходят, я сама все расскажу, правду. А вы все — и ты, дядюшка, тоже — гадкие, гадкие, гадкие обманщики!

И принцесса умчалась.

Воцарилось молчание. Послы с тревогой ожидали официального разъяснения.

— Что говорить? — спросил переводчик невозмутимо.

— Правду, — дядюшка с грустной улыбкой обернулся к послам.

— Ладно, — согласился переводчик, подумав. — Скажу так. Королева Тар-Агне удалилась в библиотеку, где будет учить их язык, чтобы иметь возможность разговаривать напрямую. И что я отправляюсь на пенсию.

Он затараторил.

* * *

Вслед за этим произошла возмутительная история. Подбегая к опочивальне, принцесса со всего лету треснулась лбом о дверной косяк. Грохот раздался такой, что стражники у дверей сначала даже бросились врассыпную. Корона слетела на пол и, сверкая синим огнем, прозвенела по холодным плитам. Принцесса влетела в опочивальню и кинулась на кровать, растирая ушибленный лоб.

— Ой-ой-ой! — стонала она, врываясь в подушки. — Ой, как больно! Ой, как ужасно! Дядюшка! Нянюшка! Лучше бы я осталась в Приемной! Нет, я правильно сделала, правильно, правильно... Ой, как больно... Ой, как ужасно... Дядюшка! Нянюшка! Ой-ой-ой!

Искры в глазах не гасли, звон в ушах не стихал, голова гудела, как колокол над воротами Замка.

Прибежала нянюшка. Послали за дядюшкой и за лекарем. Дядюшка молча осмотрел шишку и отошел в угол, в расстройстве оглядывая сцену трагедии. Лекарь предложил массу современных средств, но нянюшка принесла пузырек с вонючей мазью, которой всегда спасала непоседливую принцессу от ушибов и ссадин. Тар-Агне была раздета и уложена на кровать. Шишка была обработана мазью. Дядюшке и переживающим стражникам было предложено удалиться. Лекарь остался с нянюшкой, дежурить у изголовья кровати. Девочка, с примочкой на голове, кряхтела, стонала, хныкала, вздыхала и плакала.

По Замку пронесся слух: принцесса расшибла голову и скоро умрет. В опочивальню прибежал поваренок: требовались разъяснения, как поступать с обедом, который уже ароматно дымился на кухне. Получив нужные распоряжения («Корочку хлеба... И полчашечки шоколада... Если я не умру»), поваренок умчался обратно, и старый повар вздохнул с облегчением. Обед был подан как требовалось. (Правда, не обошлось без тарелки овощного супа и пучка зелени, которую старик всегда покупал лично, в секретном месте.)

Когда дядюшка решился заглянуть в опочивальню, принцессы там не было: ее увели в каминную, где она заканчивала обедать. Нянюшка, лекарь и повар стояли рядом и с благоговением наблюдали, как принцесса доедает ароматный суп и догрызает пахучие зеленые хвостики. На голове у нее торчала примочка, из-за которой прическу пришлось распустить, и волосы свободно падали по плечам.

Настало время менять примочку. Принцессу пересадили ближе к пылающему очагу. Она завертелась, пытаясь увернуться от нянюшки, которая накладывала примочку. Лоханка с примочкой стояла рядом, на специальном столике (принесенном по распоряжению лекаря). Нянюшка — пухлая, в чепчике, в переднике, в многочисленных юбках — суетилась вокруг несчастной.

— Ой-ой-ой, нянюшка! Ведь оно щиплется! — ныла Тар-Агне. — Ой-ой-ой, ведь оно щиплется, щиплется, щиплется!

— Тар-Агне! — нянюшка рассердилась. — Сядь смирно и не верти головой. Схлопотала увечье, а лечиться за тебя будет дядюшка? Повернись и не дергайся.

Принцесса зажмурилась и обернулась к старушке. Нянюшка шлепнула примочку на шишку.

— Ай! — Тар-Агне взвизгнула и подпрыгнула. — Оно холодное! Оно щиплется! Такое холодное и так щиплется, что я точно умру, наконец!

— Не вертись! Нашалила — теперь сиди с лекарством, несносная безобразница.

— Я не нашалила! Оно само! А ты нет, чтобы меня пожалеть, — ругаешься! Ты не любишь меня вообще! А я играла у тебя на коленях! Какой сегодня ужасный, горький, тяжелый день! Сначала не дают посидеть у окошка и посмотреть в дождь. Потом не позволяют приказать гадким послам, чтобы убрались. Потом мучат примочками. Если хочешь, чтобы я быстрее поправилась, отпусти меня на кровать. Я полежу, и все заживет, и не мучь меня своими примочками. Все меня обманывают, хотят отобрать Восточные горы, ждут моей смерти.

— Ты шалунья, Тар-Агне! Видишь, что получается, если не слушаться взрослых. А послушайся дядюшку, не сидела бы сейчас с примочкой, — увещевала нянюшка, утирая пухлые розовые щечки белоснежным платочком.

— А почему он запретил мне приказывать, нянюшка? Я ведь даже ведь королева?! Хочу — приказываю! Не хочу — не приказываю! Скажи ему, нянюшка, пусть он не запрещает приказывать.

— Скажу, скажу. Только ты слушайся и не заставляй меня волноваться.

— Это все он виноват! Запретил отправить послов на плаху. Я так и знала, что не успею. О-о-о, как мне противно. Пусти меня, нянюшка, я пойду и прилягу. У меня трещит в голове, звенит в ушах и мерцает в глазах. Я скоро умру.

— Надо слушаться взрослых! — снова рассердилась нянюшка. — Теперь твоя голова превратится в распухший пузырь, и ты не заметишь, как нам объявят войну глупые люди. О государстве хотя бы подумала, если себя не жалеешь.

Нянюшка собрала лечебные принадлежности и уплыла прочь. Лекарь, замешкавшись на минуту, также покинул каминную.

— Девочка, иди отдыхать, — дядюшка подошел к креслу, где горевала принцесса. Он погладил ее по голове, она прижалась к нему.

— Дядюшка... Почему жизнь — такая противная штука? Почему все так гадко?

— Болит, моя девочка?

— Ужасно! — принцесса потрогала примочку. — Хоть бы умереть скорее.

— Иди отдыхать.

Дядюшка снял племянницу с кресла и отвел в опочивальню. Там он проследил, чтобы девочка улеглась, завернулась, и закрыл окно занавеской — чтобы стало темно, уютно и сонно.

— Обещай, что сразу уснешь.

— Откуда я знаю... А вот кто сделал такие двери — пусть отправят на плаху. Обещай.

— Обязательно. Я прикажу, чтобы их раздвинули на три шага. Отдыхай.

Дядюшка погладил племянницу по распущенным волосам и тихо вышел из комнаты.

* * *

Голова болела, звенела, гудела — заснуть было невозможно. Принцесса ворочалась, ворочалась, ворочалась, примочка в конце концов свалилась и испачкала атласную подушечку. Тар-Агне сползла с кровати, положила примочку на столик, добрела до окна, просунулась в занавеску. Прижалась разбитым лбом к холодному стеклу.

— Здорово, — прошептала она. — Вот так и буду сидеть. Пока не умру.

Потом она вдруг подумала, что умирать ей, в сущности, рано, а прогуляться можно. Прошла к гардеробной, выудила накидку, туфельки, облачилась и вышла в маленький внутренний дворик.

Там было здорово. Дождь недавно закончился. По небу плыли пухлые клочья с серыми брюшками. Сонный ветер дул совершенно не холодно. Сад был напоен свежайшим ароматом зелени и цветов, радостных после дождя.

Тар-Агне решила, что умирать действительно повременит, и зашагала по аккуратным дорожкам. Цветы по сторонам так пахли, так благоухали, что голова стала проходить. Принцесса бродила, внюхивалась в аромат и наконец донюхалась до того, что голова загудела уже по-другому — от запахов.

Тогда Тар-Агне присела на скамеечку рядом с дверьми и стала разглядывать небо. Мокрые рваные серые облака плыли так низко, что проглотили верхушку Башни.

Стояла звонкая тишина, какая всегда бывает в маленьких двориках, где капли после дождя сочно хлюпают с листьев в лужицы у корней. Ветер стих совершенно. Тар-Агне завернулась в накидку — лохматую, мягкую, теплую, и ей было славно (насколько может быть славно с такой шишкой на лбу). Она оглядывала свой дворик, замшелые мокрые стены и крыши вокруг.

Вдруг откуда-то справа хлопнуло. Принцесса вскочила и стала всматриваться сквозь листья, унизанные жемчугом капель. Определенно, там справа кто-то упал со стены!

— Ай! — воскликнула девочка в восторженном ужасе. — Кто-то ко мне крадется! Кто-то хочет ко мне проникнуть! А я тут умирать собралась!

Она подхватила полы накидки и побежала на звук. Пробравшись сквозь листья, вымокнув под водопадом капель, она прибежала к стене и увидела мальчика, который как раз поднимался с мокрой земли. За спиной у мальчика висела на ремешке лютня. Мальчик поднял глаза на принцессу и замер.

— Ты кто? — спросила принцесса, изо всех сил стараясь казаться суровой. — И зачем ты падаешь со стены, когда у тебя лютня? Ты можешь ее сломать!

— Ничего с ней не будет, — сказал мальчик. — Видишь, она даже не испачкалась.

— Ты не сломал себе ногу?

— Нет, а что? Почему я должен был ее сломать? Да и вообще, я падал вниз головой. Тут уж скорее сломать шею. А что?

— Дядюшка запрещает мне прыгать со стен. Говорит, я могу сломать ногу, и тогда мне вообще не разрешат вставать с кровати.

— А тебе не нравится лежать в кровати?

— Ненавижу. А тебе что, нравится? В кровати нужно спать, и больше там делать нечего. А зачем ты ко мне упал? — принцесса, наконец, решилась подойти ближе. — Рассказывай, только честно.

— Я пришел посмотреть, умерла ты или не умерла, — мальчик взглянул принцессе в глаза, бездонно-синие здесь, в полумраке под мокрым деревом.

— А зачем я тебе нужна? И почему ты думаешь, что я должна умереть?

— Люди говорят, — сказал мальчик, — что тебя пристукнули дверью послы с востока. Чтобы не тратиться на войну.

— Мало ли что говорят, — разозлилась принцесса. — Так бы они меня и пристукнули, когда я прикажу отправить их всех на плаху. А зачем тебе здесь, у меня, лютня?

— Она всегда со мной. Я не могу ее оставлять.

— И спишь с ней?

— Конечно, — мальчик погладил ремешок на плече. — С чем же еще?

— А где ты живешь?

— В Башне.

— Да? В этой? — Тар-Агне указала рукой в облака, пронзенные стволом Башни. — Как здорово! А можно я приду к тебе в гости? Я никогда еще не была в Башне!

— А дядюшка тебя отпустит? Ведь он у тебя строгий. Заставляет стоять в углу по три часа в день, иногда по четыре.

— Люди говорят? — разозлилась принцесса. — Ничего подобного! Мой дядюшка — самый добрый дядюшка в мире. А еще он — самый замечательный дядюшка в мире. И самый лучший. И если кто скажет про него гадость, я прикажу отправить его на плаху.

— Кого «его»? Дядюшку?

— Нет, нет, нет! — закричала принцесса и топнула, вскинув фонтанчик брызг. — Кто скажет — неужели не ясно? Ты глупый, да? Так своим людям и передай.

— Не буду я никому передавать, что я глупый. Но если дядюшка тебя отпустит, тогда приходи ко мне в гости ночью.

— Почему? — удивилась принцесса.

— Из моего окна знаешь как здорово видно Луну!

— Не знаю, — расстроилась принцесса снова и хныкнула. — Откуда мне знать? Я ведь никогда не была в Башне, говорю ведь, — она вздохнула. — Но какая разница, откуда смотреть на Луну? Отсюда, — она обвела рукой стены и листья, — ее тоже знаешь как видно.

— Ха, — хмыкнул мальчик с неодобрением. — Ты просто не видела. А вообще, есть места, откуда Луну видно вообще так, что даже мое окно в Башне — полная чепуха.

— Да?! — принцесса взяла мальчика за мокрый рукав. — И ты знаешь такие места?

— Только одно, если честно. Но оно такое! Эх, если бы ты только знала.

— Я хочу знать! Я хочу, хочу, хочу увидеть Луну с этого места. Покажи мне его, я приказываю!

— Но оно не очень-то близко. Знаешь лес на горе, за рекой?

— Да?! — от ужаса принцесса подпрыгнула. — Но ведь это не в Замке! А я никогда не выходила из Замка... Как же мы туда попадем?

— Я знаю секретный ход, — сказал мальчик. — Из Замка выбраться вовсе нетрудно. Я выбирался не раз, и забирался обратно, и никто меня не ловил.

— Тогда пойдем смотреть на Луну, сейчас же! — Тар-Агне несколько раз подпрыгнула, хватая мальчика за рукав.

— Сегодня не получится, — вздохнул тот. — Сегодня у меня репетиция. Мне, кстати, пора. Я, понимаешь, думал только к тебе заглянуть — вдруг жива? — и потом сразу на репетицию.

— И правильно, — кивнула принцесса. — Надо все самому проверять. Но у меня шишка так сильно болит! Знаешь, как я страдаю! О-о-о, как я страдаю.

Тар-Агне немного похныкала (не оттого, что шишка болела, а было нужно).

— У тебя очень страшная шишка, — сказал мальчик серьезно. Он аккуратно потрогал шишку. — Такая шишка будет заживать долго. Тебе, наверно, кладут примочки?

— Еще какие. Ты даже не представляешь, как они щиплются!

— Ха, еще как представляю. В прошлом году, когда я упал с бука и тоже разбил себе голову, только даже сильнее и с другой стороны, мне ставили такие примочки, что я чуть не умер. Умер бы, и тебя не увидел.

— А ты что, хотел меня увидеть с прошлого года? Почему не приходил тогда? И почему хотел меня увидеть?

— Потому что первый раз увидел тебя в прошлом году, когда поступил на службу в оркестр, и ты мне сразу очень понравилась.

— Да?! Как здорово! Ты первый, кто так говорит. А почему?

— Не скажу... Да и не знаю, — мальчик подумал и почесал нос. — Понравилась — и все. Я даже сочинил для тебя музыку.

— Да?! — от восторга и изумления Тар-Агне подпрыгнула и снова разбрызгала лужицу под ногами. — Сыграй мне, сыграй, сыграй! Я приказываю!

— Давай не сейчас. Сейчас мне нужно лезть обратно. И потом, если я начну играть прямо здесь, меня схватят стражники и отправят на плаху. Ты разве не знаешь?

— Знаю, — расстроилась принцесса в очередной раз. — А когда ты придешь? Когда сыграешь мне музыку? И когда мы пойдем смотреть на Луну?

— Давай завтра, — подумал мальчик. — Завтра у меня нет репетиции. Я за тобой приду, и мы пойдем смотреть на Луну с моего места.

— Вот здорово! — принцесса хлопнула в ладоши и подпрыгнула. Глаза ее засияли. — Здорово! А когда завтра?

— Вечером, конечно, — сказал мальчик. — Если у тебя не будет важных государственных дел.

— Не будет у меня никаких дел! Я прикажу отправить их всех на плаху. И мы пойдем смотреть на Луну? И ты сыграешь мне музыку? — она опять схватила мальчика за рукав.

— Да. Но сейчас мне пора.

Мальчик осторожно отцепил принцессу от рукава, забрался по вьющимся стеблям на стену, прошел по верху и скрылся.

— Если ты не придешь, я прикажу отправить тебя на плаху! — крикнула вслед принцесса. — Ну и вот, — расстроилась она окончательно. — Опять я одна и никому не нужна.

Она вернулась в опочивальню, села на пуфик и стала ждать. Через три минуты вскочила, перебралась на скамеечку и стала ждать там. Еще через три минуты переместилась в кровать и продолжила ждать уже там. Но тщетно: до завтрашнего вечера оставалась уйма времени. А завтра утром опять — эти рожи с этими дурацкими ятаганами. Надо обязательно отправить их всех на плаху. Надоели уже, сил никаких нет, придурки.

Мечтая, как было бы здорово отправить на плаху всех дурацких послов, принцесса уснула.

* * *

Наутро опять было пасмурно, холодно, мрачно. Дядюшка с твердым сердцем направился в опочивальню, но — небывалое дело — двери были заперты изнутри! Стражники только пожимали плечами, оправдываясь тем, что снаружи к дверям никто не приближался, а двери ведь заперты изнутри.

— Что-то мне это все не нравится, — озабоченно бормотал дядюшка, направляясь в обход, чтобы пробраться к принцессе через каминную.

И правильно он беспокоился! Принцесса, которая сегодня проснулась часа на полтора раньше обычного, находилась в совершенно расстроенном состоянии. Целый час она терпеливо ждала наступления вечера и, надо отдать ей должное, держалась достойно. Она даже ни разу не хныкнула. Только вертелась у зеркала, находя, что снадобье оказалось на высоте и что теперь почти не стыдно смотреть на Луну.

Потом, когда за окном рассвело, Тар-Агне не выдержала, пробежала в каминную, схватила со стены династическую пику (которая была в два раза выше ее самой), вернулась в опочивальню и накинулась на маленькие подушечки. Всхлипывая и шмыгая носом, она тыкала пикой в подушечки, восклицая, когда пика пронзала блестящий атлас:

— Ну почему его нет? Почему он еще не пришел? А вдруг он вообще не придет? Я ведь тогда отправлю его на плаху... Ну почему же он не идет, не идет, не идет!

И она опять плакала, и пика пронзала гладкие брюшки подушек, и пух летал по всей комнате и опускался на покрывала, ковры, пуфики, скамеечки и принцессу.

Потом принцесса отбросила пику и принялась ползать на четвереньках по ковру — толстому, пушистому, мягкому. Она ревела, и шмыгала носом, и собирала пух в аккуратную кучку.

— Мои подушечки, — шептала она сквозь синие слезы. — Мои маленькие, славные, миленькие подушечки... Как же я теперь без них буду... Что же я такого наделала... Что же я за дура такая ужасная... Мои маленькие, славные, миленькие подушечки...

Вот в таком отчаянии дядюшка застал принцессу. Она сидела посередине опочивальни, вся в слезах и мокрых пушинках. Погубленные подушечки находились в аккуратной кучке слева, а тщательно (по возможности) собранный пух — справа. Принцесса, всхлипывая, шмыгая носом, утирая глаза, запихивала пух обратно. Страшная пика была прислонена в углу к стенке.

Дядюшка оглядел разорение, подошел к несчастной племяннице, опустился на корточки.

— Давай я тебе помогу, моя девочка.

Он стал помогать принцессе засовывать пух в подушечки. Она окончательно разревелась и уткнулась в дядюшкино плечо.

— Дядюшка, — застонала она в плечо. — Я тебя очень, очень, очень люблю! Прикажи им, пусть починят мои подушечки! Зачем я их порезала пикой! Мои маленькие, славные, миленькие подушечки... Дядюшка, ты им прикажи...

— Прикажу, — дядюшка прижал принцессу к себе и погладил по распущенным волосам. — Сейчас прикажу, и нам принесут двадцать новых подушечек. И они будут даже лучше тех, которые ты порезала...

— Да, дядюшка, да... Я плохая, я вздорная девочка... Пускай меня отправят на плаху, дядюшка.

— Ты меня так напугала, маленькая! У тебя до сих пор так болит голова?

— Нет, дядюшка, — принцесса утерла кулачком глаза и вздохнула. — Голова почти не болит. Просто гудит, и в ушах звенит, и трещит, но уже не болит, почти. Я бы даже позавтракала. Да, я бы даже позавтракала, и пусть мне принесут чашку вкусного шоколада. И полбулочки. Нет, даже целую булочку.

— Это мы сейчас устроим. Но почему тогда ты так плачешь? Почему ты порезала все подушечки? Они же были твои любимые! Ты спала на них с такого вот возраста!

Дядюшка приподнял ладонь над полом.

— Не говори мне, дядюшка, не говори! Я знаю. Но он не пришел, и мы теперь не пойдем смотреть на Луну.

— И когда он собирался прийти? — спросил дядюшка озадаченно.

— Он сказал, ближе к вечеру...

— Вот как... Но до вечера еще есть какое-то время, девочка. Он еще может прийти, и он наверняка придет. Если, конечно, ты не обещала отправить его на плаху.

— Я обещала, дядюшка, обещала, — принцесса горько вздохнула. — Но если только он не придет... А если придет — зачем...

— Вот как. А скажи, моя славная, он — это кто?

— Откуда я знаю, — пробурчала девочка, дернув плечом. — Да и какая разница!

— Ты даже не знаешь имени?

— Не знаю!

— Это нехорошо, моя маленькая. Если бы мы знали имя, я бы его нашел и привел.

— Нет, пусть сам приходит, раз обещал! Все, дядюшка, отпусти меня, отпусти... Пусть принесут подушечки и пусть унесут эту мерзкую пику. Пусть ее вообще выкинут! Или ее тоже нельзя выкидывать? Почему ничего нельзя выкидывать? Накидали всякого хлама, валяется тут — не продохнуть.

— Уже иду, — дядюшка осторожно отнял от себя принцессу и встал. — Но ты пока умывайся, одевайся и завтракай, потому что вчера мы...

— Я никуда не пойду! — сказала вдруг девочка так твердо и четко, что дядюшка вздрогнул.

Она подняла голову и пронзила его синим взглядом. Долго смотрела, с растрепанными волосами на заплаканных щечках, потом шмыгнула носом, провела ладонями по глазам, встала, добрела до кровати и улеглась, уткнувшись лицом в скомканное покрывало.

— Буду лежать пока не умру. Или пока он не придет. И прикажи, наконец, этих дурацких послов отправить на плаху, всех. И скажи, что никаких приемов больше не будет.

Дядюшка молча вышел из опочивальни.

* * *

Весь этот тяжелый, дурацкий, томительный день принцесса не выходила из опочивальни. Она лежала в кровати, не отнимая лица от подушки, молчала, вздыхала, иногда тихо плакала. День шел, а он так и не появлялся; уже перевалило за полдень, а он так и не приходил. Принцессу звали завтракать, обедать, ужинать, но каждый раз она отвечала, что ей ничего не надо, пусть только всех отправят на плаху, а ее оставят, наконец, в покое.

Пришел вечер — холодный, ветреный, неспокойный. Принцесса, завернувшись в одеяло, перебралась к окну и смотрела в ненастное небо.

— Ну и пусть, — шептала она, прижимаясь ноющим лбом к стеклу. — Пусть, пусть, пусть. Пусть не видно Луну. Он все равно не пришел. Я скажу дядюшке, и он прикажет его разыскать. А потом я отправлю его на плаху. Просто ужасно как! Я злая, свирепая, страшная, кровавая, жестокая, мрачная, беспощадная, бесчеловечная... Пусть знает, как меня мучить.

И она шмыгала носом, и плакала, и слезы текли по щекам.

Потом побродила по комнате, не замечая слуг, пришедших гасить огни. Потом переоделась в любимую ночную рубашку — блестящую, тонкую, мягкую, с синими дракончиками по подолу. Потом улеглась на новые подушечки, обняла их, заплакала снова.

Потом долго лежала, не закрывая глаз. Потом в каминной часы на полке пробили десять. Потом — пол-одиннадцатого. Потом — полдвенадцатого, и пора было умирать.

Тар-Агне вздыхала, ворочалась, шмыгала носом, терла глаза, трогала шишку, которая заживала на лбу. И наконец стала проваливаться — засыпать.

Тут вдруг произошло очень странное.

В отдушине, в стене под потолком, что-то заворошилось. Узорная крышка отдушины отвалилась и мягко упала на толстый ковер. Образовалось отверстие, из которого выпало не очень большое, серое, непонятное и ужасно пыльное. Оно шмякнулось вслед за крышкой и стало чихать!

Принцесса взвизгнула, вспрыгнула на кровати, сгребла одеяло и спряталась за него. Серое, пыльное и чихающее стало разворачиваться. Наконец оно развернулось. Посреди опочивальни возник мальчик, и за спиной его была лютня.

— Ты пришел! — закричала принцесса шепотом. — Ты пришел, ты пришел, ты пришел!

— Ну да, мы ведь договорились?

— Я тебя дожидалась с утра! А ты все не приходил!

— Но я же сказал, что приду вечером.

— Ну и что! А вдруг?

— Хм... Я пришел бы раньше, но пришлось пробираться в обход. У тебя тут везде такие свирепые стражники. Всех грозятся отправить на плаху.

— Конечно! — радостно воскликнула Тар-Агне, спрыгнула с кровати и подбежала к мальчику. — А как тебя зовут?

— Меня называют Ведд-музыкант. Ты зови меня просто Ведде.

— Отлично! А меня как зовут, ты знаешь?

— Я буду звать тебя Агне.

— Отлично! Но, Ведде, как мы пойдем смотреть на Луну? Ты видел, какие тучи! Противные тучи съели Луну, как же нам быть?

— Там, куда мы пойдем, — сказал Ведде, — Луну видно всегда. Не переживай.

Он оглядел принцессу — Тар-Агне стояла рядом, в ночной рубашке, с сияющими в полумраке глазами.

— Там сыро и холодно, Агне. У тебя есть теплая куртка?

— А как мы пойдем? Мы что, полезем туда? — девочка указала на дыру отдушины.

— Да. Одевайся.

Тар-Агне сбегала в гардеробную и принесла свою любимую меховую накидку — длинную, мягкую, сверкающую.

— Нет, — Ведде оглядел и ощупал накидку. — Она там испачкается и порвется. Нужна какая-нибудь старая и, по возможности, грязная тряпка.

— А Луна?! Смотреть на Луну в грязной тряпке?!

— Луна не обидится. Она понимает.

— Но у меня нет грязной тряпки... — Тар-Агне собралась снова расстроиться, но Ведде положил руку ей на плечо.

— Я так и думал. И взял с собой это.

Он вытащил из-за пазухи мятый мешок. В мешке оказалась куртка — старая, затертая, штопанная, но все еще крепкая и вполне теплая, чтобы согреть маленькую принцессу в промозглую ночь.

— Конечно, — хныкнула девочка, разглядывая замечательную одежду. — У меня нет такой ловкой куртки! И такого мешка у меня нет еще больше. А если заведутся, то дядюшка заставит их выкинуть, точно. Нет чтобы повыкидывать весь этот хлам! Пику нельзя выкидывать, эту дурацкую вазу в углу тоже нельзя... Знаешь, как она меня бесит! Найти бы того, кто ее сделал, и отправить на плаху. Или хотя бы того, кто ее сюда запихал. А лучше обоих.

— Давай одеваться! — Ведде распахнул куртку. — Залезай.

Тар-Агне облачилась в куртку.

— Какая ловкая куртка! Какая уютная! Я хочу приказать себе такую же.

— Это моя старая куртка. В ней я первый раз тебя увидел, и в ней ты мне сразу понравилась. В смысле, я был в ней, а ты мне понравилась.

Тар-Агне погладила куртку.

— Теперь это, — Ведде раскрыл мешок.

— То есть как? — испугалась Тар-Агне. — В мешок? Зачем?

— Там очень пыльно. Если ты не наденешь мешок, твои волосы превратятся в паклю, а ночная рубашка — в сухую половую тряпку. И вообще, принцессам нельзя быть пыльными. По-моему, это должно быть ясно без объяснений.

— Ну хорошо, хорошо, хорошо. Я надену страшный мешок. Только как я там все увижу? Вдруг я заблужусь не в ту сторону? Куда-нибудь выпаду и потеряюсь? А Луна?

— Я прослежу, чтобы все было в порядке, — сказал Ведде. — Давай, надевай мешок, и я затолкну тебя в дырку.

Принцесса тщательно надела мешок. Ведде поставил друг на друга три пуфика, стал на них, взял принцессу, поднял и пропихнул в отверстие. Потом взял в зубы свой, ухватился руками за край, подтянулся, пролез, оделся в мешок и позвал:

— Ты как?

— Неуютно, — призналась из мешка принцесса. — Колется. И угол какой-то в спину.

— Потерпи. Нам нужно увидеть Луну. А чтобы увидеть Луну, часто нужно терпеть. Сейчас я буду тебя волочь. Ты лежи в мешке как лежится, не волнуйся.

— Ну так давай, волоки! Луна ведь уйдет, она ведь не будет нас ждать!

— Не бойся, нас она сегодня дождется.

Он потянул за собой сверток с принцессой. Тар-Агне принимала мучения мужественно и даже старалась не хныкать (когда тебя волокут в мешке по трубе, совсем, оказывается, не приятно). В мешок пробивалась пыль, и девочка постоянно чихала. Ведде старался волочь маленькую королеву с самым возможным королевским комфортом, но один раз Тар-Агне так стукнулась, что даже вскрикнула.

— Ты что? — спросил Ведде. — Ударилась?

— Моя бедная шишка! — захныкала девочка. — Шишка! Больно ужасно! Заживало, заживало, и все напрасно... Как же смотреть на Луну, с шишкой?

— Не переживай, — сказал Ведде. — Это нормально. Говорю ведь, часто Луну без шишки вообще не заметишь. Ну, осталось чуть-чуть.

Ведде проволок принцессу в мешке еще немножко — и рухнул в дыру.

— Я упал! — сообщил он снизу. — Лежи и не двигайся.

— Ты не сломал лютню? — воскликнула в ответ принцесса. — А то как же ты будешь играть мне музыку?

— С лютней ничего не случится, не переживай. Сейчас я поднимусь к тебе и развяжу, а потом мы спустимся по веревке. Ты умеешь спускаться по веревкам?

— Не знаю, — растерялась принцесса. — Я никогда не спускалась по веревкам. А что делать?

— Пробовать. Я поднимаюсь.

Ведде поднялся к дыре, вернулся в трубу, развязал принцессу и выручил ее из мешка.

— Держись за меня. Обними, например, за шею.

Девочка так и сделала. Они благополучно спустились, и Ведде достал из кармана фонарик. Луч заплясал по непонятным предметам.

— Мы где?! — принцесса вцепилась мальчику в локоть.

— Это старая кухня. Ее закрыли еще до того, как ты родилась — и я тоже, — потому что полы начали подмокать.

Фонарик выхватывал из темноты котлы, сковороды и кастрюли — черные, огромные, страшные.

— Агне, иди за мной! Не отставай, тут запросто потеряешься.

Они прошли в непонятную комнату. В середине стояла большая деревянная плаха. Рядом валялись черные кости, ржавые крючья, топорики, топоры.

— А что это, Ведде? — спросила принцесса, когда луч света остановился на огромном ноже. — Вот это вот — что такое?

Ведде наклонился и поднял железку.

— Мясной нож.

Он передал девочке нож, и она приняла его дрожащими пальчиками.

— А что это на нем такое? Черное, липкое, отвратительное?

— Кровь. Только она тут, в сыром подвале, склеилась в какую-то гадость. А была кровь.

— Настоящая?! — принцесса побелела так, что было видно даже в отсвете фонарика.

— Здесь разделывали животных, всяких там коров, свиней и баранов, чтобы потом готовить из них мясные блюда.

— Вот этим самым ножом? — принцесса пришла в полный ужас.

— Ну да. Разрубали на много частей. И кости громко хрустели.

— Вот этим, значит, ножом... — принцесса в смятении оглядывала железку. — И кровь брызгала в стороны? Ай! Зачем ты мне его дал! Какой гадкий, жуткий, отвратительный нож!

Принцесса разжала пальчики. Ржавый нож глухо звякнул о пол.

— Давай быстрее уйдем, Ведде. Давай быстрее, быстрее, быстрее отсюда уйдем. Это плохое место, мне здесь очень не нравится. Только подумать: в нашем старом, славном, уютном Замке есть такие места!

— Ха! — усмехнулся Ведде мрачно. — Ты даже не представляешь, какие места есть еще в нашем Замке. Одно нам придется пройти.

— Правда?! — принцесса вцепилась мальчику в локоть. — Давай быстрее тогда пройдем и побежим смотреть на Луну!

— Да. Держи меня за руку.

Он взял горячую маленькую ладонь, и они вышли из ужасной комнаты. Шли долго: спускались по каким-то скользким ступенькам, открывали какие-то сгнившие двери, пролезали в какие-то затхлые дыры. Ведде бесстрашно рассекал фонариком мрак, и принцессе с ним рядом, держа его за руку, было совсем не жутко. Когда мальчику пришлось повозиться с дверью, которая не открывалась, девочка даже решила немножко пройтись.

— Я пойду погуляю, Ведде, ладно? Немножко. А ты пока открывай дверь. Можно, немножко?

— Только не уходи далеко. Говорю, здесь легко заблудиться. Если вдруг что-то случится, сразу кричи.

— Обязательно! Только лучше я буду кричать, когда еще ничего не случится.

— Нет уж, лучше кричи если случится.

— А как же кричать, если случится?! Если случится, вдруг я не смогу закричать?

— Ну постарайся. Когда кричат, если что-то случилось, — способ проверенный.

— Ну ладно, ладно. Я постараюсь кричать только если что-то случится. А раньше не буду. Если получится. Ну, я пошла. Ты меня позовешь, Ведде?

Принцесса сделала три осторожных шажка в сторону. Затем еще три, потом еще три — только куртка едва виднелась в отсветах фонарика.

Вернулась она через минуту, держа за хвост большущую крысу. Крыса висела вниз головой, извивалась и дергалась, стараясь добраться до кулачка. Черные искорки глаз посверкивали в темноте — крысе очень не нравилось, что с ней так обращаются. (Пусть королева — ей-то небось не понравится, если ее поймают, схватят и подвесят за хвост, вниз головой.)

— Смотри, Ведде! — принцесса торжественно предъявила крысу. — Смотри, какое милое, какое замечательное существо! Смотри, у него лапки, и глазки, и ушки, усищи и хвост! И еще оно мягкое и в меру пушистое. Смотри, какое славное существо! Смотри, не все так ужасно в Замке!

— Ты мучишь животное, — откликнулся мальчик с неодобрением. — Оно висит вниз головой, ему противно и неудобно.

— А что это, Ведде? Что это за животное? Я хочу себе завести такое! Я прикажу себе завести точно такое! Буду с ним дружить, гладить, за ним наблюдать. Кормить буду. Какое оно замечательное! А что это, Ведде, что?

— Это крыса, — сказал мальчик, открывая, наконец, затвор.

— Крыса? — растерялась Тар-Агне. — Вот это и есть крыса? Ай! — она взвизгнула и отвела от себя руку с крысой. — Я боюсь! Спаси меня, Ведде! Это же крыса!

Она разжала кулачок. Крыса шлепнулась на пол, заверещала и убежала. Тар-Агне кинулась к мальчику, вцепилась в него и спрятала лицо на груди.

— Спаси меня, Ведде. Спаси. Это же крыса.

— Нам надо идти.

Принцесса взяла мальчика за руку, и они пошли дальше. Шли долго: спускались снова по каким-то ступенькам, открывали снова какие-то двери, пролезали снова в какие-то дыры. Становилось все холодней. Вскоре Ведде замер у низенькой двери в мокрой стене.

— Смотри, — он посветил фонариком в дверь.

Принцесса увидела, как в глубине, на куче гнилья валяются кости. Она долго всматривалась в груду костей, потом спросила:

— Что это, Ведде? Здесь тоже разделывали животных? А зачем тогда цепь? Чтобы не убежали? Что это, Ведде?

— Скелет, — сказал мальчик глухо. — Этот несчастный умер в этой темнице, и никто его отсюда не вытащил, даже не похоронил. Видишь, череп? А вот, смотри, ребра.

— Знаешь что, Ведде, — сказала Тар-Агне медленно, — я больше никогда не хочу здесь ходить, — она сжала руку мальчика так, что ему стало больно. — Давай быстрее отсюда уйдем и больше никогда здесь не будем ходить. Почему чтобы увидеть Луну и послушать музыку, нужно идти такой дорогой? Скажи, Ведде, может быть, есть другая? Не такая ужасная?

— Не знаю, — сказал Ведде задумчиво. — Пойдем. И больше сюда не смотри.

— Ведде, — прошептала принцесса, — а ты знаешь, где рубят головы?

— Сейчас головы уже не рубят, — успокоил мальчик. — Сейчас или вешают, или расстреливают, как-нибудь травят, душат. Вот в старину — да, головы так и летали. Их обычно отрубали на площадях, чтобы все смотрели и веселились.

— Скажи, Ведде, — прошептала принцесса и отвернулась от страшной двери. — Когда рубят голову, ведь кровь во все стороны?

— Ха, — усмехнулся мальчик недобро. — Когда рубят голову, кровь из шеи фонтаном.

— Ты видел?! — глаза принцессы сверкнули синими молниями.

— Нет. Лекарь рассказывал, что в шее у нас есть специальная жила, в которой течет вся кровь, которая у нас есть. И если голову отрубить, то эта кровь там так сильно течет, что сразу начинает бить струей. Пока не закончится, и вся вытекает.

— И что, — прошептала принцесса, — если зимой, вся кровь — на снег? Красная горячая кровь — на белый холодный снег?

— Еще как. И снег тает, и от него идет пар, и голова откатывается по снегу и пачкает его кровью. А туловище дрыгается и дергается, но недолго.

— И люди смотрят и веселятся?

— Всей площадью.

— Я прикажу всех, всех, всех отправить на плаху, чтобы больше никто не смотрел и не веселился! Как страшно, противно, как гнусно!

— Не убивайся, — Ведде погладил девочку по плечу. — Это было давно, в старину. Сейчас головы уже не отрубают, я же тебе говорю.

— А как же тогда веселятся?

— Ха! — мальчик презрительно хмыкнул. — Изобретают. Нужно идти, Агне.

— Давай больше никогда сюда не придем! — воскликнула принцесса, дергая Ведде за руку.

— А если ты еще раз захочешь посмотреть на Луну?

— Может быть, поищем другую дорогу? — тихо спросила девочка, и в глазах ее заблестели слезы. — К Луне, наверно, много дорог? Не может ведь быть только одна? Да еще такая ужасная?

— Конечно. В мире есть разные вещи. Есть такие, которых должно быть только по одной, как Луна. А есть такие, которых должно быть помногу, как дороги к Луне. Я знаю пока только эту, и я тебе показал. А вообще, я так думаю, у каждого своя дорога к Луне.

— Ну да, — вздохнула Тар-Агне. — А то представь, сколько народа тут бы столпилось. Не только же мы хотим посмотреть на Луну?

— Ха, — кивнул Ведде. — Еще бы. Вот хотя бы несколько человек — музыканты, мои знакомые. Им время от времени просто обязательно нужно смотреть на Луну. А то им становится плохо, и они не могут сочинять музыку.

— И что, умирают, да?

Они снова двинулись в путь.

— Многие, — сказал Ведде, рассекая фонариком тьму.

— Но как получается, что на Луну смотрят все... На Луну смотрит столько народу, а ее всем хватает?!

— Знаешь, Агне, последнее время я думаю, что если Луну вправду поделить на всех, то ее, конечно, не хватит.

— То есть? — принцесса едва поспевала за мальчиком.

— Понимаешь... Луна — она так устроена, что на нее можно смотреть хоть лопни столько. И можно каждому, всем подряд. Но чтобы что-то высмотреть, настоящее... Это могут не все. Вот есть у меня знакомый. Он не то чтобы слепой, но с глазами беда. Путает красный с зеленым.

— Это как?!

— Не знаю. Лекарь говорит, что, в общем, это нормально и таких людей немало. Их даже больными не называют. Так вот, попробуй ему объясни, как в лесу разыскать землянику? Он ее не увидит, красную на зеленых листьях.

— Да?! — принцесса остановилась. — Он же умрет с голоду!

— Так вот и с Луной. На нее можно смотреть хоть тресни сколько. Но если ты не умеешь видеть серебряный цвет, никогда не поймешь, почему Луна такая красивая. Так что Луны хватит еще надолго, не переживай. Мы пришли.

Они свернули в какой-то проем и стали подниматься по лестнице. Потом Ведде пнул какую-то дверь, и они прошли в ход. Они пустились по этому ходу — запахло мокрой землей, свежими листьями, повеяло ветром — и вышли в промозглую ночь.

* * *

Ход вывел их на берег реки. Было сыро и холодно. Листья шуршали в ветре, тихо плескалась вода.

— Мы где? — с восторженным ужасом огляделась принцесса. — Река! Мы пришли?

— Пока нет. Но мы уже вышли из Замка.

— Вышли из Замка?! Я никогда не выходила из Замка! Дядюшка говорит, что мне нечего делать за Замком. Там вовсе не так, как пишут в книжках. Он говорит, что я еще успею выйти из Замка.

Они поболтали руками в воде, потом Ведде указал в небо:

— Если бы Луна поднялась, мы бы увидели Замок в ее лучах. Знаешь, как это красиво! Ночью он весь воздушный, как будто соткан из серебряных линий. Их как будто чертит Луна, когда освещает крыши, парапеты, бойницы и шпили. А особенно здорово смотрится моя Башня. И особенно когда Луна повиснет прямо над ней! Получается огромная серебристая лампа, которая освещает Замок и лес. И если есть облака, они — как будто призраки с серебряной гривой. А деревья — как серебристые слитки. И небо такое черное и бездонное, и в нем крапинки звезд, и все так спокойно, прозрачно, так здорово! Все так уютно, особенно когда в Замке светятся оранжевые

окошки.

— Я хочу посмотреть! — Тар-Агне подпрыгнула. — Ведде, возьми меня в следующий раз! Когда все будет как ты сказал! Когда Луну повесят над Башней и зажгут оранжевые окошки! Возьми меня, ну пожалуйста, Ведде! Я даже пройду этой дорогой еще раз, и завернусь в пыльный мешок, и не возьму крысу... И если нужно, посмотрю на кости... Но ты меня возьми обязательно!

— Хорошо! — кивнул Ведде. — Но сейчас нам нужно идти. Осталось немного — это недалеко.

— Какие они все-таки обманщики, — сказала принцесса, подумав. Она вприпрыжку спешила за Ведде, по гальке речного берега. — Ведь дядюшка знал, что за Замком так здорово! Он же видел, он же бывает за Замком?

— Ты просто еще не знаешь, что бывает за Замком. А он знает и, наверно, думает, что тебе это не понравится. Он у тебя на самом деле хороший, пусть даже ставит в угол на четыре часа.

— Да не ставит, говорю же тебе... Врут твои люди. Все врут, все обманщики, — принцесса вздохнула.

Они шли, и журчала вода, и шуршал ветер в деревьях. И ветки склонялись над речкой, а капли листвы срывались и булькали, и было спокойно, свежо, замечательно. Потом Ведде свернул с берега в лес, и они пошли по тропе, спотыкаясь о корни.

Тропа пошла в гору, они поднимались долго, и принцесса устала ждать — когда же они, наконец, увидят Луну, а Ведде сыграет ей музыку. Ей стало казаться, что уже наступает утро, что Луна спряталась на день, что сегодня, как всегда, ничего не получится... Как вдруг!

Лес кончился. Они вышли на вершину холма. Трава — мягкая, шелковистая, ласковая — послушно стелилась под ноги. Впереди склон уходил вниз, и под ним расстилался, раскидывался, разливался до горизонта замечательный серебряный мир!

Облака расступились, и в черной полынье небес Луна — вот она! — спокойно жгла холодным сиянием холодную бездну. Серебряный свет лился, пропитанный влагой ночи. Запах был непередаваем — это был запах Луны, запах спокойного серебра света. Принцесса замерла, не двигаясь, боясь спугнуть даже капельку лунного запаха, даже черточку лунного серебра.

Мир — впереди, под ногами — лежал и безмятежно светился. Облака плыли вокруг, охраняя Луну от волнения. Ведде снял с плеча лютню, сосредоточенно тронул струны и начал играть, а принцесса стояла, смотрела и слушала.

Музыка была короткая и простая, пара аккордов и несколько нот — но такая серебряная, такая хрустальная, такая лунная! Влажная как небеса, прохладная как трава, бездонная как весь мир — который уютно моргал теплыми огоньками в ночи. Как все это было здорово! Принцесса стояла, смотрела, слушала, не двигаясь, не дыша, не думая ни о чем. (Думать сейчас было нельзя — нужно было смотреть, слушать, вдыхать лунный запах, ощущать лунный свет... Потому что как раз такого больше никогда не будет.)

Ведде доиграл музыку и сказал:

— Эта музыка не называется. Она просто играется, и все. Ну как?

— Мне очень понравилось! Мне очень, очень, очень понравилось! Это очень хорошая музыка! Только можно я тебя попрошу, Ведде, — давай ты никому ее больше не будешь играть? Потому что ее нужно играть только здесь, и мне. Ладно?

— Но ведь я для тебя ее и придумал, — сказал Ведде серьезно. — И чтобы как раз была такая Луна. Если такую музыку сыграть кому-то еще, да еще в другом месте, она испортится.

— Да! Поэтому больше не играй ее никому, и больше нигде, — Тар-Агне взяла мальчика за руку. — Даже мне не играй, если не будет такой Луны. Я не хочу, чтобы испортилась такая хорошая музыка. Жалко, конечно, что нельзя ее взять и принести домой. А потом иногда послушать. Но ведь нельзя, да, Ведде? Нельзя?

— Нельзя, — кивнул мальчик, вешая лютню за плечи. — Ты же не сможешь взять и принести домой именно эту Луну, — он посмотрел в небо. — Я тебе, конечно, смогу ее и в Замке сыграть. Но толку? Ведь в замках не бывает такой Луны.

Они вошли в лес и двинулись вниз, оставив Луну на вершине холма.

* * *

— Давай еще раз вдохнем воздуха — и обратно. Уже глубокая ночь, нужно спать.

Ведде обернулся спиной ко входу в подземелье и сделал глубокий вдох. Тар-Агне сосредоточенно подышала и перед тем, как нырнуть в духоту, сказала:

— Знаешь, Ведде! Я все-таки прикажу устроить такую Луну в Замке. Пусть все смотрят. Ведь ты говоришь, Луне не страшно, если на нее будут смотреть даже все?

— Ха, — сказал мальчик с неодобрением. — Нужно было с самого начала устраивать Замок так, чтобы из него было видно Луну. А теперь уже поздно. Ведь даже с самого верха Башни Луну так не видно.

— Ну да, — вздохнула принцесса. — Интересно, а дядюшка знает, что Луну бывает так видно?

— Думаю, знает, — кивнул Ведде.

— Да? — ужаснулась Тар-Агне. — И что, он тоже одевался в мешок, держал в руках нож, смотрел на страшные кости? Чтобы увидеть Луну?

Они вошли в ход и погрузились во мрак.

— Насчет мешка не уверен, а нож он держал и костей видел кучу.

— Не хочу я костей. Не хочу, не хочу, не хочу я ножей и костей. Пусть их никогда не будет, Ведде, пусть их отменят. Я прикажу, и их отменят, пусть только попробуют не отменить!

— Ха. Если бы все можно было так просто решить.

— Я все равно прикажу! А если они не отменят, я прикажу отправить их всех на плаху.

И они шли обратной дорогой, и больше не разговаривали. Прошли страшные коридоры с темницами — в которых лежали кости, прошли страшную комнату — в которой животных разрубали на части, прошли страшную кухню — в которой стояли котлы, сковороды и кастрюли. И Ведде засунул принцессу в мешок, и затолкал ее в дырку, и проволок обратно в опочивальню, и там они выпали из отдушины, и он достал из мешка принцессу, и они долго чихали на чистом ковре.

— Ну вот, — сказал, наконец, мальчик. — А теперь ложись, я тебя укрою, и ты будешь спать. Как твоя шишка?

— Немножко болит, но уже совсем ничего, — ответила принцесса, сворачиваясь клубочком. — Пожалуй, и вправду поспать, что ли? Опять завтра дядюшка придет со своими послами. Вот они надоели! Ведде, спаси меня от послов. Я хочу Луну, и хочу музыку, и не хочу дурацких послов, с ятаганами. Спаси меня, Ведде.

Ведде присел у изголовья кровати, поправляя подушечки, чтобы принцессе было мягче, удобнее и уютнее.

— Как мне понравилось, Ведде! — бормотала девочка, уже засыпая. — Так здорово, что ты пришел... Показал Луну и сыграл музыку... Ты придешь еще, ладно? Обещай...

— Конечно приду. Когда у меня нет вечером репетиции, мне обычно нечего делать.

— Тогда приходи ко мне, засовывай в мешок и волоки... Куда хочешь... Только чтобы из Замка... Мне так понравилось... Ты придешь?

— Ха, — сказал мальчик задумчиво, сидя у изголовья. — Я тебе могу показать такие места!

— Так ты обещаешь, ладно?.. Обещай...

Принцесса вдруг открыла глаза, полыхнувшие синим огнем в мерцании ночников.

— Ведде, давай убежим! Ты знаешь такие места! Давай убежим и будем там жить! Давай убежим, убежим, убежим!

Она приподнялась на кровати.

— Нет, Агне. В таких местах лучше не жить все время. В таких местах нужно бывать. Вот это нужно, и обязательно. А жить можно и в Замке. Не так он и плох, — Ведде снова уложил принцессу и снова укутал ее одеялом. — Так что спи. Уже поздно.

— Все равно, давай убежим... Хоть куда-нибудь... Обещай, ладно?.. Ведь ты обещаешь?.. Убежим... Хоть немножко...

Она засыпала.

* * *

ЧЕТЫРЕ БОЧКИ ЧИСТОГО ЗОЛОТА

Однажды зимним вечером в трактире на Побережье завязался разговор о Драконе и сокровищах, которые он охранял. Погода выдалась особенно неприветливая. За дверью бушевал ветер, волны пенились на берегу, мокрые тучи неслись над водой. Наступали холодные, хмурые сумерки, на улицу никто не совался, трактир почти пустовал.

Обычно, даже зимой, от шума здесь можно было оглохнуть. Огромный стол напротив огня облепляли завсегдатаи и проезжие — те, кто жил в городе наверху и те, кто причаливал к пристани под скалой, шлялся по кабакам, рассказывал небылицы, глушил грог, выбивал кому-нибудь глаз, в ответ терял зуб — и продолжал путь по бурному зимнему морю.

На этот раз непривычную тишину нарушал только грохот ветра за дверью и единственный разговор. Сегодня здесь были: пара матросов с Южного берега (капитан пережидал шторм в замке, за бокалом крепкого с герцогом); пара матросов с Северной стороны (они опоздали на свой корабль и теперь слонялись повсюду, пытаясь наняться хоть куда-нибудь); старик, который проводил здесь каждый день независимо от погоды (и все же никто не знал, как его звать и где он живет); два мальчика.

В очаге трещал веселый огонь, под потолком уютно моргала лампа, из кухни вкусно пахло. Старикан допрашивал матросов-южан, отхлебывая грог из огромной кружки.

— А капитан у вас кто? Соленая Крыса?

— Ну да-а...

— Знаю... А боцман? Лысая Борода?

— Ну да-а...

— Знаю... А идете, поди, на Острые скалы?

— Ну да-а...

— Знаю... И, понятно, через Мертвую зыбь?

— Ну да. А как еще?

— На прошлой неделе там опять затянуло корабль, — старик покивал с некоторым удовлетворением. — Зыбь — вообще место опасное, а зимой подавно. Вот через Остров, небось, быстрее и спокойнее?

— Спокойнее? Ты, старый, шутник, видно, тот еще, — матрос-южанин хмыкнул и стукнул по столу кружкой. — Быстрее-то оно быстрее, намного. Но спокойнее? Ха.

Матросы-южане и матросы-северяне переглянулись.

— Что «ха»? — старик оглядел всех по очереди. — Дракона боитесь? Сынки! Нет там никакого Дракона.

— Ага, — ощерились в ответ матросы. — Может, скажешь, драконов вообще не бывает?

— Не бывает, конечно. Я вот сколько живу, ни одного не видел.

— Рассказывай! — гаркнул матрос-южанин. — Да я сам видел Дракона, и не раз!

— Рассказывай, — старик прищурился. — Какой же он?

— Ну, не знаю... Я его ночью видел. То есть не его, а как он летит. И слышал. Огонь, грохот! Пролетел — такой шквал, нас чуть не перевернуло. Прошлой зимой и видел. Кстати, недалеко от вас. Как вы тут живете, ближе всех к Острову?

— Так и живем. Потому что не Дракон это был, — старик отхлебывал грог маленькими глотками.

— Ха! А кто же? Наш Крыса? Да выпей он целую бочку, никогда так не загремит. Вонять, правда, будет крепче дракона.

Матросы радостно загоготали.

— Что за вздор! — вмешался в разговор мальчик, который сидел у края стола и прислушивался. На его круглом лице застыло брезгливое раздражение. — Драконы не воняют!

— Хм, — старик обернулся к мальчику. — Тебе почем знать?

— Да так. Бывал я на Острове, раз несколько. И Дракона видел.

Теперь все обернулись к мальчику.

— А что, правда летом он целый караван спалил? — спросил матрос с севера.

— Враки.

— Но ведь был караван! Был — и сгинул. Не мог же он утонуть, до последнего корабля? Летом в наших морях штормов не бывает.

— Караван, — мальчик поморщился. — Про то, как пропадают караваны, надо не у драконов спрашивать. У Дракона на Острове пещера с сокровищами, и у него там золота столько, что вы за десять лет не увезете, на всех своих кораблях. Ему до ваших караванов, как...

— Ну, это и мы слышали, — сказал старик, хлебнув грога. — И что стережет их уже четыре тысячи лет, и что каждую неделю к нему привозят по девственнице...

— За девственницами он сам летает, — уверенно перебил южанин. — К нам прилетает, раз в месяц, и сжирает по девственнице.

— Драконы ведь питаются только девственницами, — подхватил северянин.

— Ну да, — раздраженно хмыкнул мальчик с круглым лицом. — У них от обычных женщин изжога. Это вы тоже слышали? — он оглядел старика.

— Конечно, — кивнул тот, хлебнув грога. — А сам-то ты видел, как Дракон прилетает и ими питается? — старик обернулся к южанину. — Или тоже... Ночью?

— Люди говорят, — ответил матрос неопределенно, заглядывая в пустую кружку.

— Люди говорят, а ты не слушай, — отрезал мальчик. — Болтаете всякую ерунду, а сами к Острову даже не подходили.

— А ты подходил? — заворчали матросы. — Врешь ты все.

Но мальчик только махнул рукой.

— Что толку вам объяснять. Если вам нравится, чтобы драконы питались девственницами, пусть питаются. Только они ими не питаются, хоть вы тресните от досады.

— И чем же они тогда питаются? — немедленно поинтересовался старик. — Тебе твой Дракон не сказал?

— Во-первых, не мой, а ваш. Это вы к нему ближе всего. Сам я с востока, а у нас драконов уже не осталось. Во-вторых, не сказал. Я с ним по таким пустякам разговаривать бы не стал.

— Ха-ха-ха! — матросы расхохотались и застучали кружками по столу. — И о чем же ты с ним разговаривал? Ха-ха-ха!

— О чем, о чем, — мальчик хмуро усмехнулся, оглядывая матросов с неодобрением. — О сущем. С вами о сущем разве поговоришь? В общем, я пошел. Тут у вас то же самое, что по всему Побережью. Дракон спалил караван, Дракон съел девственницу, Дракон — убийца и поджигатель, нет от него никакой жизни. И главное, такая коварная хвостатая сволочь, что без бочонка грога его не увидишь. В общем, бывайте... Надо идти, мои дармоеды там без меня перережутся или корабль утопят. Нельзя оставлять надолго.

Он допил кружку, поставил на стол, положил рядом монету и развернулся к дверям. У выхода его, однако, остановил другой мальчик, который все это время с интересом прислушивался.

— Послушай, — сказал он нерешительно. — Надо поговорить. Пару минут, задержись?

— Можно, — ответил мальчик с круглым лицом, посмотрев в глаза незнакомцу.

— Присядем? — тот кивнул на укромное место в тени за очагом.

— Можно.

Они прошли к столу, цепляясь за скамейки плащами.

— Меня зовут Шеда, — представился незнакомец. — Я ученик звездочета местного. Живу у герцога, в замке.

— А я Лепа. Пират. Хожу тут везде. Ворю и граблю.

— Воришь? Это у вас на востоке так говорят?

— На востоке еще не так говорят.

— Слушай, у меня тут дело к тебе небольшое, — Шеда помялся. — Ты как-нибудь еще разок на Остров не собираешься?

— Да нет пока. А тебе что, к Дракону нужно?

— Ну да... — Шеда снова замялся. — Понимаешь, уже месяц ищу кого-нибудь, чтобы подбросили. Никто, сам знаешь, туда не ходит.

— Еще бы, — усмехнулся Лепа, оглянувшись на старика и матросов, которые продолжали зубоскалить.

— Понимаешь, я денег заплатить не могу, у меня столько нет. Вот ищу, может быть, с кем по дороге получится.

— Долго ждать, — усмехнулся Лепа. — Хоть с деньгами.

— Да вижу, — Шеда вздохнул.

— А что тебе так приспичило? Подожди до весны. До отмелей тебя довезут точно, а там на ялике, весной-то?

— Понимаешь... — Шеда опустил глаза. — Я больше ждать не могу. Да и нельзя ждать! Как бы тебе объяснить... Вот у нашего герцога дочка. Она мне ужасно нравится. Знаешь, я просто не могу без нее, вообще. Будто мы с ней раньше где-то были, а в этом мире встретились снова, чтобы вместе быть. Нет, мы как бы откуда-то просто взялись... А в этом мире... Тьфу! Как бы тебе объяснить...

— Никак, — мрачно перебил Лепа и тоже вздохнул. — Знаю я это все. В общем, тебе нужно золото, чтобы выкупить девчонку у герцога. Иначе, понятное дело, тебе ее не видать.

— Ну да! — воскликнул Шеда, испытывая облегчение от того, что не пришлось объяснять такое тонкое положение. — Он ведь мне ее не отдаст просто так. Во-первых, кто я такой, во-вторых...

— Только не надо, — Лепа поморщился. — Кто такой, кто не такой. Герцогу все равно, кто ты такой. Ты его тоже пойми, для него что девчонка, что земля, что деньги — все капитал. У него государство на шее, представь! Ему приходится государственно мыслить! Ты умеешь государственно мыслить? Этому учиться надо. Только не учат нигде. А пока сам научишься, так и государства не останется.

— Ну так вот, — кивнул Шеда, — я и хочу разрешить эту задачу. Если мы с ней убежим, получится, что герцога мы обворуем. А ему государство кормить... Если не убежим, и герцог продаст ее какому-нибудь принцу, с Северной стороны, видел я одного, то... Я-то ладно, но вот она! Знаешь, если ее кто-нибудь обидит, если она будет плакать, то я... То я...

Шеда сжал кулаки.

— А-а, — отмахнулся с досадой Лепа. — Знаю. Я бы тоже так сделал. Даром что не люблю крови.

— А как же пират?

— Так я же ворю и граблю. Я ведь не режу никого, — Лепа поморщился с отвращением. — Топлю иногда, но это без крови ведь... Ладно. У меня сейчас дел никаких особо нет. Народ по бухтам жмется — зима, сам понимаешь. Штормит неделями напролет. Грабить некого, топить нечего, скука. Сделаем так. Завтра с утра должно поутихнуть, выйдем. Туда день хода, вечером будем, если ветер не переменится. А он не переменится, я тут с пеленок хожу, погоду вызубрил.

— С пеленок? — удивился Шеда.

— Я потомственный пират! — произнес Лепа с мрачной гордостью и засопел.

— Здорово! — восхитился Шеда. — Эх, мы с тобой раньше не познакомились!

— Всему свое время, — отрезал Лепа.

— Это ясно... Где встречаемся?

— Как где? Приходи на пристань, с рассветом. Сходим на Остров, поговорим с Драконом, выкупим твою девчонку. Старик — что надо. Тебе на самом деле нужны деньги, и у тебя их нет. А у него пещера битком набита. Золотом всяким, бриллиантами, самоцветами. Выдаст тебе пару-тройку бочек золота. Думаю, твоему герцогу хватит — пусть пересчитывает.

— Я тоже думаю, хватит, — Шеда кивнул. — Только... Понимаешь... Ничего, что мы вместе придем?

— С девчонкой? — поморщился Лепа так, что Шеда вздрогнул. — Женщина на корабле... Ладно, что с вами делать. Я же понимаю. Да и старику показать нужно, кстати. В общем, завтра с рассветом на пристанях.

— Отлично! Как называется твой корабль?

— Никак, — сказал Лепа грустно. — А что?

— Ну... — Шеда замялся. — У корабля ведь должно быть имя? Название?

— У корабля, — сказал Лепа веско. — Только где ты сейчас такое найдешь — настоящий корабль? В общем, до завтра. С рассветом на пристанях, я вас замечу. Только не опаздывайте.

Он поднялся, прошел к дверям, кутаясь на ходу в плащ, вышел во мрак и ветер.

* * *

Утро выдалось такое же мрачное и промозглое, как день накануне, только ветер утих. Перед рассветом пробарабанил дождь, обострив аромат вереска. Море угрюмо билось в камень причалов. Промокшие скалы над берегом растворялись в низких тучах.

На востоке, над морем, оттуда, где восходило солнце, просочились холодные струйки света. Корабли у причала раскачивались, плавно и медленно, поскрипывая снастями. Над водой носились стрелами веселые чайки, разрывая криками тишину зимнего берега.

Сверху, дорогой из города, к пристаням спускались двое — мальчик и девочка. Обойдя бочки, ящики и мешки, они приблизились к толстоватому круглолицему мальчику — тот, в куртке нараспашку, засунув руки в карманы, прохаживался вдоль кораблей.

— Просил же, не опаздывайте, — сказал он мрачно.

— Ты говорил — с рассветом, — сказал Шеда.

— Но уже рассвело!

— Еще нет! — вмешалась девочка. Она улыбалась, глаза сверкали из-под капюшона. — Рассвет сейчас в самом разгаре! Смотри, как светится!

— Та-а-ак, — закряхтел Лепа, с кислым выражением оглядывая девочку. — Начинается... Ну ладно. Обещал ведь. Понимаешь, рассвет — это когда солнце появляется над горизонтом. Когда оно появилось, это уже не рассвет.

— Да? — воскликнула девочка. — И что это, когда оно уже появилось?

— Та-а-ак, — кряхтел Лепа, обходя девочку вокруг и оглядывая ее. — Начинается же.

— Ну? — спросил Шеда осторожно. — Нормально?

Лепа еще раз оглядел девочку, сказал с некоторым сомнением:

— Вроде сойдет... Сойдет. Можешь считать, пара-тройка бочек у тебя в кармане. Старик оценит, не бойся. Точно сказать не могу, но, может быть... Если она будет молчать, конечно... Даст и четыре. В общем, посмотрим. Как ее зовут?

— Мита, — Шеда помешкал. — Нормально?

— Годится, — Лепа вздохнул. — Пойдем, что ли.

Он отвернулся и зашагал к небольшому суденышку с одной мачтой. На мачте бился в ветру черный флаг с белым черепом и скрещенными косточками.

— Смотри! — воскликнула девочка. — Пиратский флаг! Я знаю, я видела в книжке! Правда, здорово? Поплывем под настоящим пиратским флагом!

По хлипкому трапику они взошли на корабль. Здесь хозяйничала команда — трое.

— Народ! — гаркнул Лепа хрипло. — Стройся! Отваливаем.

Команда быстренько подтянулась и выстроилась короткой шеренгой.

— Это Вермух, — Лепа ткнул в брюхо огромного детину с маленькой головой без шеи. — Это Гумка, — Лепа перешел к следующему матросу, такому длинному и угловатому, что было странно, как его до сих пор не сдуло с маленькой палубы. — Это Кубрулукук, — представил Лепа последнего, низенького колобкообразного человечка с огромными ушами. — В целом ребята послушные. Дело знают... Когда я им говорю, что и как делать. А больше от них ничего не требуется. По местам! — рявкнул Лепа хрипло.

Вермух, Гумка и Кубрулукук разлетелись по палубе.

— Отдать концы, — приказал Лепа сурово.

— Здорово! — воскликнула Мита, оглядываясь. — Ты и разговариваешь как капитан. Я знаю, в книжке читала. Отдать концы! Замечательно.

— Так надо, — отрезал Лепа.

— У тебя уютная лодка! — Мита разглядывала мачту, паруса, черный флаг и прочие принадлежности, аккуратно рассредоточенные по палубе. — Мне очень нравится. А давайте, когда меня купим, отправимся на ней путешествовать? И чтобы с черным флагом. Как она называется? Сколько человек в нее влезет? На ней, кстати, можно уплыть за Море?

— Во-первых, — разозлился Лепа, отталкивая новых знакомцев от борта, — это не лодка, а судно. Корабль! Ясно? Во-вторых, — засопел он, — я теперь, кажется, сам бы отдал бочку золота, чтобы тебя быстрее купили. В-третьих, когда мы тебя купим, мне будет нужно домой, а то у меня бабушка заболела. Ясно?

— Да! Давайте быстрее заберем золото и отправимся лечить твою бабушку. Только на... судне!

— Нет. Идите вниз, и чтобы я вас тут не видел.

— А сколько нам плыть? Это правда, что...

— Правда! Все, все правда, все, что ни спросишь. Мне работать нужно.

Он умчался командовать.

Шеда и Мита спустились в единственную каюту и примостились там на диванчике. В каюте под потолком висела клетка, в которой раскачивался грязно-желтый всклокоченный попугай. Когда вошли люди, он недовольно приоткрыл один глаз, снова зажмурился и нахохлился еще больше.

— Смотри, Шеда, смотри! — воскликнула Мита. — Это же попугай! Я знаю, у меня есть в книжке!

Она бросилась к клетке, но попугай разом проснулся, встопорщился и заверещал:

— Полундра! Спасите! Полундра!

В дверь просунулась Лепина голова.

— Не трогайте птицу!

— А я и не собиралась трогать, — обиделась Мита, возвращаясь на диванчик. — Я посмотреть только. Откуда он у тебя? Смотри, Шеда, значит, попугаи бывают. А то у нас в замке...

Лепа исчез.

Наверху снова загремели грозные приказания. Команда носилась по палубе, громыхая подошвами. Лепа ругался.

— Нет, вот ведь тупица еще! Вермух, пойди лучше ты сюда! Кубрулукук, болван! Кто же так затягивает! За что мне такое наказание? Да не эту! Сейчас пойдем вверх килем, башка твоя лопоухая! Все, выкину, всех! Рыб покормить — зима, голодные.

— Строгий, — сказала Мита, прислушиваясь. — Но заботливый.

Несмотря на сумятицу, паруса были поставлены и корабль набирал ход. Ветер вдали от берега посвежел, волны пенились, били в борт. Мита не выдержала, выскочила на палубу, пробежала на бак, вцепилась руками в леера и застыла. Ветер сорвал капюшон, взметнул волосы. Девочка вертела головой, глазея на море, рваные тучи, угрюмый рассвет, натянутые паруса.

— Вот это здорово! — она обернулась к Лепе, который стремглав кинулся вслед. — А ты заставляешь нас сидеть в ящике!

— Еще бы не здорово, — хмыкнул Лепа, схватив ее за руку. — Ты хотя бы предупреждай, что бежишь топиться! Тебя сейчас сдует к морским собакам! Я тебя ловить не буду, — он указал на бурные воды.

— А я не утону.

— Все вы так говорите, — сказал Лепа угрюмо. — Нравится?

— Ужасно! Я никогда не плавала в лодке с парусом.

— Значит так, — зашипел Лепа, снова вскипая. — Или ты говоришь правильно, или я запираю тебя в ящик! Будешь там смотреть в море и дышать свежим ветром. Ясно?

— Конечно! — Мита не переставала улыбаться. — Но я не знаю! Я же никогда не...

— Не ходила под парусом, — подсказал Лепа сурово.

— Ну да. Если я скажу что не так, ты не ругайся, а скажи, как надо. Вы все только и зубоскалите, когда что не так. А поправить, чтобы лучше было, никогда.

— Кто это мы все?

— Люди.

— Мита, не пререкайся с капитаном, — вмешался Шеда, который прибежал за Митой на палубу. — С капитанами не пререкаются.

— Я не пререкаюсь.

— Как же не пререкаешься, когда...

— Все! — взвыл Лепа, хватаясь за голову. — В ящик! Сейчас же!

— Ну-у! — расстроилась Мита. — Ты гадкий и бесчеловечный!

— Вермух! — заорал Лепа, кидаясь прочь. — Куда ты ее затягиваешь, дубина! Сейчас тебя на штурвал намотаю! Гумка, кто же так перекладывает! Когда тебя сдует только! Кубрулукук, брось этот штаг! Сейчас всех отправишь рыбам на завтрак, тупица ты лопоухая! Когда это кончится?

Корабль спокойно шел сквозь бурные воды. Как бы ни ругал Лепа свою команду, дело те знали. Парус мощно вздувался, устремляя судно к востоку. Черный флаг бился в ветру, сверкая оскалом черепа. Лепа еще покричал, прошелся-проверил снасти, вернулся на бак. Шеда и Мита стояли, завороженные, вглядываясь в сизые воды.

— Здорово? — спросил Лепа.

Мита с трудом отвела взгляд от моря.

— Я тоже хочу так жить! Плавать, ворить и грабить. Вот так рано утром отдать концы — и в море! И чтобы ветер в щеку, и волны с пеной, и парус гудит, и чтобы флаг с косточками! А впереди — горизонт и небо! Пусть холодно, но ведь так здорово! И брызги мокрые и соленые!

— Еще бы, — мрачно усмехнулся Лепа. — Тем более, не каждый день ходишь на Остров к Дракону.

— К Дракону! — воскликнула Мита. — А говорят — он выдумка! Но ведь он настоящий!

— Он-то настоящий, — проворчал Шеда. — Только что с того? Возьмем золото — и сразу домой.

— Ты, если хочешь, домой. А я у него погощу! Чай будем пить. Когда я еще попаду в гости к Дракону? Представь, если у нас что-нибудь не получится? Опять буду сидеть в замке, как кролик в коробке?

— Посидишь. Мы уплывем, а ты как обратно? Вплавь?

— Меня Дракон отвезет.

— Вот так вот и отвезет?

— Вот так вот и отвезет.

— Ну, вы тут разбирайтесь... — Лепа хмыкнул, оглядел Миту с Шедой и убежал ругаться. — Вермух! Дубина ты стоеросовая! Кто же так затягивает? Выкину.

* * *

Ветер крепчал. Корабль стремительно резал волны. Солнце карабкалось в небо, разливая свет в толще туч. Наступил полдень. Шеда замерз и ушел греться в каюту, к сердитому попугаю. Мита осталась на палубе, не отрывая глаз от воды и неба. Ветер рвал волосы, трепал плащ.

— Здорово? — время от времени подбегал Лепа.

— Возьми меня на корабль! — отвечала Мита. — Я буду стараться! Я научусь.

— Ну-у... — тянул Лепа. — Посмотрим. Юнгой разве что...

Наконец Лепа позвал всех в каюту обедать. Миту пришлось тянуть силой, потому что она не соглашалась уходить с палубы ни в какую («Пообедать я еще пообедаю, а даже если не пообедаю, ну и пусть, а вот так, чтобы на палубе, и ветер, и флаг с черепом — когда еще будет?»).

— Обедать нужно! — увещевал Лепа, заталкивая девчонку в каюту. — Умрешь от истощения, какой будет толк от нашего дела?

— Не умру, — надулась Мита. — Сами вы умрете. От одного без обеда не умирают.

— Еще как умирают!

— Нет, не умирают.

— Короче! — закричал Лепа, стукнув кулаком по столу. — Ешь и молчи!

— Ну и молчу, — надулась Мита окончательно. — Сами молчите.

— Вот бери, крабы вяленые...

— Крабы?! — отпрянула Мита в ужасе. — Это которые вылазят утром на берег? Такие милые, круглые, с лапками и клешнями? Они еще так здорово пятятся?

— Ну да?

— И их есть?! Не буду я крабов!

— Нет, будешь! — разозлился Лепа, доставая обед из ящичка. — Ешь, сейчас же!

— Не буду я крабов! Я их в руках держала, и они шевелили лапками! Ешьте сами, живоглоты!

— Она вообще ест какую-то гадость, — вздохнул Шеда, не поднимая глаз. — Траву всякую, листья, стручки, клубни. Как мне с ней дальше, не знаю...

— Тогда ешь морскую капусту! — вскинулся Лепа. — Ешь гадкую, противную морскую капусту!

— Давай сюда, — сказала Мита, отбирая у пирата пучок морской капусты. — Вы сами гадкие и противные, а морская капуста вкусная. И полезная, а крабов ешьте сами, убийцы.

Она, не глядя на мальчиков, захрустела морской капустой.

— Давай капусту! Давай капусту! Капусту давай! — заголосил вдруг попугай.

— Это для него капуста была, — сказал озабоченно Лепа. — Оставили человека без обеда.

Мита, по-прежнему ни на кого не глядя, подошла к клетке и поделилась с попугаем длинными листьями. Они захрустели вдвоем.

— А твои? — спросил Шеда.

— Они стесняются. Да ну их, в кубрике поедят, или на юте. На свежем воздухе.

— А что они едят? — спросила Мита. — Тоже живоглоты?

— Тьфу, — подавился Лепа. — Замолчи! За едой надо молчать!

— Вот и молчи сам тогда.

— Послушай, — Лепа повернулся к Шеде. — Давай повернем назад, пока не поздно, а? Потом будет поздно, поверь! Быстренько руль переложим, а?

Шеда вздохнул и опустил глаза.

— А-а, — махнул рукой пират. — Ладно. Тебе с ней жить.

— Что тут поделать, — сказал Шеда тихо.

— Я тебе сейчас как дам! — обиделась Мита. — На себя посмотри.

— Ладно, ладно, — пробурчал Шеда. — Не обижайся.

— Я не обижаюсь. Это вы, чуть что, обижаетесь. А я не обижаюсь. Чего мне обижаться? Как дам сейчас.

И так они сидели — Мита и попугай, нахохленные, грызли капусту — попугай в клетке, Мита под ним на диванчике.

Корабль несся по морю, качка была плавной, несильной. Мита задремала, свернувшись калачиком. Шеда заботливо укрыл ее плащом и вышел с пиратом наверх.

— Ветер заходит, — определил Лепа, вдохнув терпкого воздуха. — Вдобавок тут нам сворачивать. Туда лучше не лезть — сплошные скалы прямо под килем, — он махнул рукой на восток. — Чуть луну прозеваешь — попался. Обходим. Вермух! Гумка! Кубрулукук! Не спать, дармоеды! Руль под ветер! Шкот в зубы! Шевелись!

Снова полетели хриплые приказания. Паруса были переставлены, суденышко скрутило фордевинд и пошло левым галсом на юго-восток.

— Ветер северо-северо-запад, — сообщил Лепа, проносясь мимо. — Бакштагом быстренько обойдем.

— Откуда ты все это знаешь, — уважительно восхитился Шеда.

— Ха, — фыркнул Лепа. — Что тебя удивляет?

— Ну ты ведь пират?

— Еще какой! Ворю и граблю вовсю.

— Так пираты ведь грубые и необразованные?

— Слушай! — рассвирепел Лепа. — Я сейчас тебя точно выкину к морским собакам. Или хотя бы в глаз дам. Пираты что, не люди? Они что, в школу не ходят? Кубрулукук! Кто же так подбирает! Нет, что за дубина ушастая. Остолопы!

Шеда прошел на бак, пролез к бушприту. Судно резало пенные гребни. Мальчик не отрываясь смотрел вперед, в угрюмую даль.

Близились сумерки. Кубрулукук добросовестно бегал к рынде отбивать склянки. Надтреснутый звон уносился в зимнее море. Лепа, обойдя опасные воды, снова развернул судно. Теперь им предстояло идти на северо-восток, в довольно крутой бейдевинд. Но ветер вдруг резко перешел на запад, и Вермуху с Кубрулукуком снова пришлось перекидывать снасти, чтобы наполнить паруса как следует. Корабль полетел на восток полным бакштагом.

— Ты смотри! — прибежал Лепа. — Такого замечательного ветра тут еще никогда не было! Да чтобы зимой. Видать, очень нужно выкупить твою эту.

Шеда развел руками — еще как нужно. Лепа понятливо покивал.

— Ничего, ничего. Она у тебя, в целом, девчонка сносная. Я хуже возил, — успокоил он Шеду и умчался, крича в ветер: — Вермух, кабан ты эдакий! Кто же так выбирает? Я тебе что, не показывал, как выбирают? Сейчас я тебя самого выберу, остолоп! Гумка! Ты на компас сегодня смотрел?

Вскоре он опять подбежал к Шеде, сияя круглым лицом.

— Смотри внимательно! Если бы не такая хмарь, уже было бы видно! Скоро будем!

Он замахал руками по курсу и убежал. Шеда вперился в горизонт и разглядел в месиве облаков черные крапинки скал.

— Земля! — закричал он, кидаясь в каюту. Там он стал теребить сладко дремавшую Миту: — Земля! Остров! Дракон!

— Где? Правда? Уже? Почему ты меня не разбудил? Почему я уснула? Это ты виноват!

Мита, встрепанная, вылетела из каюты, пролетела на бак и застыла, вглядываясь в хмурую даль.

— Ура! А где же Дракон? Почему нет Дракона? Где он?

— Спокойно, — донесся хриплый ответ Лепы. — Будет вам Дракон, все будет. Старик не любит в сырую погоду высовываться из пещеры. Да и вообще, не любит он воду, как вы не понимаете!

— А почему он тогда на Острове поселился? Почему не в пустыне где-нибудь?

— Потому что на Острове есть пещера с сокровищами! А драконы должны жить у сокровищ и их охранять! Всё! — Лепа снова удрал.

— А откуда на Острове сокровища? — прокричала Мита ему в спину. — Они тут давно? Их много?

— Мита, ну откуда он знает, — сказал горестно Шеда. — Ну оставь ты его в покое, наконец. Человек для нас доброе дело делает, а ты...

— Что я?! — вскинулась Мита, сражаясь с волосами, которые ветер набрасывал на лицо. — Мне что, даже спросить нельзя? У кого мне еще спрашивать? Сидишь и сидишь в замке, как кролик в коробке, и даже спросить не дадут. Сейчас обижусь — и навсегда.

— Ну ладно, ладно... Не обижайся... Хочешь, сейчас он придет, и спросим вместе?

— Не хочу. Сам спрашивай.

Мита надулась и стала смотреть вперед. Через минуту, однако, она снова захлопала в ладоши:

— Остров! Уже близко!

Остров становился все ближе. Над бурной водой вырастали мрачные скалы. Уже можно было разглядеть песчаную отмель, на которой пенились волны. Над кораблем, сражаясь с ветром, носились веселые чайки. Черная стена скал быстро надвигалась.

— А где мы пристанем? — забеспокоилась Мита. — Там ведь нет пристани?

— Бросим якорь, — подбежал Лепа. — И на ялике!

— Здорово! Ялик — это такой с веслами, да? Мы будем грести? Я в книжке читала...

Но Лепа тут же умчался — только хриплые крики разнеслись над палубой. Он решил не брать рифы, но только вытравить шкоты, обезветрив паруса — так можно будет собраться и быстренько отвалить, если что. Лепа опасался изменчивой зимней погоды и несколько раз напомнил:

— Это сейчас спокойно и ветер хороший. Через два часа может так грянуть...

Наконец Вермух, Гумка и Кубрулукук отдали якорь. Цепи прогрохотали, якорь ухнул в пенную воду с прожорливым бульканьем. Лепа задраил каютку с дремлющим попугаем и побежал спускать ялик.

Погрузились. Лепа крикнул команде пялиться в оба и не зевать (а то он живо всех скормит рыбам, к морским собакам), взялся за весла, и ялик запрыгал по волнам. Мита с Шедой не отрываясь глазели на пустынный берег.

Догребли. Мита, не дождавшись, пока ялик доберется до суши, спрыгнула в воду, выбежала на камни и закричала:

— Дракон! Мы приехали! Ты где? Мы приехали в гости за золотом!

— Мита! — завопил Шеда. — Ты спятила? Посмотри на погоду! Простудишься, заболеешь, умрешь!

— Да не умрет, — буркнул Лепа. — Вот простыть и охрипнуть... Чтобы голос пропал... Да ладно. Сейчас к старику пойдем.

Он выволок ялик на камни, оттащил от воды и крикнул:

— Эй ты! Хватит вопить. Нужно идти. Вопить будешь дома, на милого.

— Ну так пойдем же! Что вы стоите? Пойдем, а то уже темнеет!

— Не суетись. Мне еще ялик камнем привалить нужно.

— Так приваливай, и пошли! Не будет же нас Дракон ждать столько! И вообще, вдруг его дома нет? Вдруг он улетел по делам? Вы хоть это узнали, прежде чем плыть?

— Ха, — хмыкнул Лепа. — В такую погоду?

Наконец ялик был закреплен. Лепа направился к скалам, виляя между камнями, выискал тропку, и она повела их в гору. Поднявшись до неприметной расщелины, Лепа, Шеда и Мита оглянулись на угрюмое море, хмурые облака, одинокий корабль с белым черепом на черном флаге. Потом повернулись и скрылись в ущелье.

* * *

— В общем так, — сказал Лепа, когда они поднялись на плато. — Говорю только я, понятно? Всем молчать! — он свирепо посмотрел на Миту. — Повтори!

— Всем молчать, — Мита не переставала улыбаться.

— Через полчаса будем на месте, — Лепа хмыкнул.

На плато выл ветер. Сгущались сумерки. Впереди во тьме рисовалась гора.

— Туда, — махнул рукой Лепа, плотнее запахнув куртку. — Ты как, с мокрыми-то ногами? В такую погоду...

— Уже согрелась.

— Она у меня закаленная, — добавил Шеда с гордостью. — Купается в море круглый год! Даже в бурю и в снег.

— Купаться в бурю так здорово! — воскликнула Мита, шагая между мальчиками.

— Сомневаюсь, — пробормотал Лепа. — Мне не нравится.

— А ты пробовал?

— Ха, — хмыкнул Лепа рассерженно. — Когда ходишь под черным флагом — бывает.

— Ага! — подхватила Мита. — А ты сам попробуй, в охотку. Знаешь, как здорово! Я тебе покажу как-нибудь.

— Нет! — закричал Лепа, закрыв уши ладонями. — Не надо! Не буду я с тобой купаться. Ни зимой, ни летом! И вообще, я же ясно сказал, молчать! Заткнуться!

— Вот сам и затыкайся первый.

— Шеда, убери ее от меня! Я ее сейчас стукну! Я ее сейчас придавлю, камнем!

— Ага! — Мита схватила пирата за руку. — Ты будешь бить женщину!

— Ну перестань, Мита, — воскликнул Шеда. — Он только грозится, не будет он тебя бить вовсе!

— Отстань от меня, страшная! — Лепа забился, пытаясь отцепиться от девочки. — Не буду я тебя бить, даже не собирался! Отпусти! Не щиплись!

— Нет, собирался! Сам сказал, что стукнешь, а потом придавишь! Камнем! Что, не говорил?!

— Ну говорил! — закричал Лепа, отдирая Миту от локтя. — Что теперь? Отпусти меня! А то я тебя на самом деле стукну!

— Вот! — возликовала Мита. — Давай, стукни! А ну стукни давай!

— Шеда, спаси меня! — взмолился Лепа. — Шеда, давай ее отведем к Дракону и там бросим! Послушай меня! А сами быстренько убежим, а? Паруса-то под ветром? Вот связался я с вами!

— Мита, отпусти его, — вздохнул Шеда. — Ну что он тебе сделал? Не будет он тебя бить.

— Все! — Лепа, наконец, вырвался и отскочил в сторону. — Сами идите к Дракону! Сами его упрашивайте. Я на берегу подожду. Все! Топайте.

— Да? — возмутилась Мита. — Завез нас в тьмущую таракань, и хочешь бросить! Ну уж нет! Веди нас к Дракону, немедленно!

Она бросилась к Лепе, собираясь снова вцепиться в плечо, но пират возопил:

— Веду! Не трогай меня, ужасная, ужасная девочка. Уйди, уйди! Делай что хочешь, говори что хочешь, только не трогай, не трогай меня и не лезь! Пока я показываю дорогу, хотя бы... Все!

Он заткнул уши пальцами и вырвался вперед. Шеда и Мита поспешили за ним.

— Зачем ты так, Мита, — разорялся Шеда. — Человек для нас доброе дело делает, а ты...

— Что я?! — возмутилась девочка. — Он меня грозился побить! А я даже не обзывалась!

— Ну что мне за горе с тобой, — сокрушался Шеда. — Человек для нас доброе дело делает...

— Пусть не лезет драться, — буркнула Мита. — Лепа! Дракон в этой горе живет, да? Замечательно! Мы уже пришли? Драко-о-он!

Сгорбленный Лепа шел чуть впереди, не высовывая из ушей пальцев и потому время от времени спотыкаясь. Мита глазела по сторонам. Уже стемнело, но гору было хорошо видно. Девочка в нетерпении забегала вперед, возвращалась, дергала Лепу за локоть, требовала ускорить шаг.

Наконец Лепа привел их к огромной пещере.

— Значит так, — Лепа оглядел Миту самым свирепым образом. — Одно слово, и Дракон тебя пожирает. Я позабочусь. Понятно, вздорная?

— Ну вот смотри, что с ним делать! — засмеялась Мита, обернувшись к Шеде. — Опять грубит женщине. Я же тебе говорила, что пираты грубые и необразованные. Даром что в школу ходят.

— Умолкни, несчастная! — застонал Лепа и ринулся во мрак пещеры.

Ребята нырнули за ним.

— Как здесь сухо и чисто, — раздался во тьме голос Миты.

— Тебя удивляет, девчонка, что в логове у Дракона сухо и чисто?

— Ну... От людей такого наслушаешься.

— А ты не слушай, не слушай! — Лепа остановился, и Мита с Шедой наткнулись на него во мраке. — Смотри сама и не болтай, раз тебя сюда привезли, глупейшая!

— Опять обзываешься! Я тебя ни разу не обозвала! Я даже хотела на твою лодку пойти помогать, а ты!

— Не лодку, — в исступлении закричал Лепа, — а судно! Судно! Судно!

— Лодку, лодку, лодку!

— Ладно вам, — вмешался Шеда, нашарив во тьме локоть девочки и пытаясь оттянуть ее от пирата. — Не надо ругаться в драконьем логове!

Как раз в этот момент из глубины пещеры докатился рокот. Пол проняло дрожью. Ребята замерли. Затем рокот раздался снова — тяжкий, отрывистый, глубокими взрывами.

— Эге, — обернулся во тьму Лепа. — Сдается мне, старик приболел. Кашляет. Ну-ка, вперед! Может, ему лекарство нужно...

Шаги Лепы застучали по полу.

— Шеда! Мита! Ко мне! Тут светло.

В глубине пещеры на стене замерцал оранжевый отсвет. Здесь был вход в коридор — в конце виднелся огонь.

— Нам туда. Только теперь осторожнее, а то тут костей навалом. Накопилось за тысячи лет.

Они двинулись по коридору, старательно переступая кости, ребра и черепа.

— Это все Дракон их? — спросила Мита без обычной своей жизнерадостности. — А нас он не-е-е... Ужас какой.

— Нас-то за что? — удивился Лепа. — Нам ведь сокровища нужны для дела, не просто так. И не все, а четыре бочки. Да и то много... И вообще, драконы не едят мяса.

— А что они едят? Морскую капусту они...

— За-мол-чи! Молчать! Заткнуться!

Наконец прошли коридор и вышли к огню. Мита замерла от восторга, прижав кулачки к груди. Они оказались в гулкой пещере, стены и потолок которой едва виднелись в огне большого открытого очага. На очаге в котелке закипала вода. За огнем, за языками пламени, в круге света лежала огромная голова Дракона и грустно смотрела на шахматную доску. На доске была расставлена партия.

— Привет, старик! — радостно поздоровался Лепа. — Это я, Лепа! Свои!

— Вижу, вижу... Привет... Как там твои остолопы? Не утопили еще тебя? Не сдуло этого твоего к морским собакам?

— Куда они денутся, — Лепа обогнул пламя, уселся на пол рядом с доской и погрузился в партию. — Ты черными? Плохо твое дело. Тут пахнет вилкой, просто воняет... Сюда тебе не пойти... И сюда тебе не пойти... И вообще тебе никуда не пойти. Не узнаю тебя. Что-то ты невеселый какой-то?

Дракон шмыгнул носом — так, что пламя в очаге едва не прибило.

— Чему веселиться? — проговорил он сипло, не сводя золотых зрачков с доски.

Потом, наконец, приподнял голову и пронзил взглядом Миту с Шедой, которые стояли на пороге пещеры и не решались пройти к очагу.

— А это с тобой кто? — просипел Дракон. Из темноты показался кончик хвоста и, сверкнув чешуей, указал на ребят. — Вы проведать старика, или по делу?

— Проведать по делу, — Лепа махнул рукой Мите с Шедой, чтобы те подошли и уселись рядом. — Знаешь что, сдавайся ты лучше... Без толку тут.

— И не подумаю, — хмыкнул Дракон. — Я вообще-то белыми.

— А зачем тогда доску перевернул?

— Эх, Лепа, Лепа... Тысячу лет играю в эту игру, и тысячу лет пытаюсь понять, что же все-таки за ней кроется. Да ладно.

Кончик хвоста вылетел из темноты и отодвинул доску во мрак.

— Ты что это, расхворался? — посетовал Лепа. — Насморк, и голос сейчас пропадет.

— Не говори, угораздило, — просипел Дракон, следя сверкающими зрачками, как ребята рассаживаются у очага в почтительном отдалении. — Представь, даже корабля сейчас не спалю... Нет, спалю, конечно... Но только раза со второго — с третьего. Особенно, если корабль мокрый. Старость, сам понимаешь, радости мало. Бывало, лет шестьсот-семьсот назад, что буря, что стужа... Налетишь на какой-нибудь город, рыкнешь — от камней только угольки. А сейчас... Прошу прощения.

Драконья голова отвернулась и кашлянула. Из пасти вылетела алая молния, хлестнула жаром по стене пещеры. Пламя в очаге померкло, на ребят рухнул горячий шквал. Шеда пригнулся от ужаса. Раскаленное пятно в камне стены остывало, медленно угасая.

— Кашель замучил, — угрюмо сказал Дракон. — Чайком вот решил полечиться.

— Слушай! — не усидела Мита и кинулась к голове.

Из мрака вылетел сверкающий кончик хвоста и остановил девочку в пяти шагах от драконьей пасти.

— Не подходи слишком близко, дитя, — прохрипел Дракон в сторону, стараясь не опалить девочки. — Я, конечно, сейчас не в форме, но ближе пяти шагов не подходи. Обгоришь.

— У тебя есть малиновое варенье и одеяло? — спросила Мита взволнованно. — И вообще, как ты лежишь здесь на камне, когда у тебя простуда?

— Мита, — сказал Лепа, сдерживаясь. — Драконы спят на камнях, понимаешь? Драконам не полагается одеял, понимаешь ты или нет?

— Да?! — девочка от возмущения топнула. В огне очага глаза ее сверкали жестко и решительно. — С таким насморком? С таким кашлем? Думай, что говоришь! Эх, жаль, я не знала! Ну ничего, вернусь домой — и сразу обратно. У меня замечательное малиновое варенье! Нянюшка варит, лучше всех на всем Побережье. Одеяла, правда, такого огромного у меня нет, но мы что-нибудь придумаем... Паруса твои, Лепа, если б не мокрые были...

— Одеяла не нужно, девочка, — сказал Дракон грустно. — У меня броня, она теплая... А вот варенье не помешает.

— Я привезу! — пообещала Мита, перебираясь к Дракону ближе и любуясь на драгоценную чешую, мрачно-золотые зрачки и ноздри, в глубине которых таился темно-алый огонь.

— Отлично, — шмыгнул носом Дракон. — Кипит!

Вновь взметнулся кончик хвоста, пронесся над головами и подхватил с очага булькающий котелок. Поставив посуду на пол, Дракон запустил хвост во мрак и достал связку подсохшей травы.

— Горная мята и зверобой, — сообщил Дракон в нос. — На прошлой неделе нарвал, на юге где-то. Лепа, сбегай в пещеру, выбери там каких-нибудь кубков.

Лепа поднялся, обошел большим кругом драконью голову и скрылся во мраке. Через минуту он вернулся, держа четыре золотых кубка, старинных и очень красивых, гравированных тонким узором и украшенных самоцветами.

— Хоть какое-то применение, — вздохнул меланхолично Дракон. — Валяются там.

Мита тем временем бойко хозяйничала: заварила ароматный чай, дала ему настояться и разлила по кубкам.

— Горная мята хорошо помогает от насморка, — довольно отметил Дракон.

Он втянул носом воздух — так, что огонь погас и стало темно. Остывающее пятно в камне стены рдело.

— Прошу прощения, — просипел он. Зрачки таинственно засветились во мраке. Огонь в глубине ноздрей мерцал. — Отойдите-ка, мало ли что...

Он приоткрыл пасть, зубы осветились изнутри горячим огнем, и в угасший очаг вонзился еще один огненный шар. Ребят хлестнуло жаркой волной. Огонь вмиг занялся. Снова собрались у очага.

— Жара не осталось, — расстроился Дракон. — Надо, в конце концов, и о здоровье подумать.

— Я тебе и говорю, — подхватила Мита, отпив пахучего чая. — Привезу варенья, а еще у меня есть вкусный-превкусный мед, ужасно полезный! Посидишь недельку дома, полечишься. Нечего в такую погоду высовываться, с таким насморком. Да еще огонь тратить на всякие корабли.

Дракон высовывал длинный раздвоенный язык, лакал чай и жмурил от удовольствия золотые глаза.

— Хорошо, — заключил он. — Добрый чай. Ну, Лепа, рассказывай, что и как. Потешили старика, хоть для дела нужен еще.

— Ты не убивайся так, — сказал укоризненно Лепа, отхлебывая чай. — Своим людям ты всегда нужен.

— А, помирать уже скоро, — сказал Дракон безразлично.

— Какой помирать! — возмутилась Мита. — Не болтай! Только знакомишься с настоящим Драконом, а он — помирать! А варенье я кому привезу?

— Ну, именно сегодня я помирать еще не собрался, — успокоил Дракон. — Мне уже много лет, девочка, многое просто уже надоело. Дураки замучили даже не представляешь как. Да вот еще и насморк схватил, на старости лет. Скажешь кому — засмеют.

— Ну и дураки! — Мита стиснула кулачки. — Когда драконы простужаются, нужно не смеяться, а помогать и лечить! Что за дурацкий мир!

— Не все так плохо, девочка, — сказал Дракон миролюбиво. Кончик хвоста покрутился над очагом, скрылся во мраке. — Мир в целом штука толковая. Один только у него недостаток — это место, гм, общего пользования. Но это уже не нашего ума дело... В общем, я за свои полторы тысячи лет насмотрелся всякого. И плохого, и хорошего...

— Тебе полторы тысячи лет? — изумилась Мита. — Никогда не подумать! Ты здорово сохранился. Лет пятьсот тебе запросто можно скинуть.

— Ты мне льстишь, девочка, — вздохнул Дракон. — Раньше я мог, например, пролететь тысячи полторы миль и одним дыхом спалить флот кораблей в двадцать. А теперь...

Он отвернулся, кашлянул: снова грохот, раскаленное пятно в стене и обжигающий шквал в пещере.

— Раньше все было как-то не так, — продолжил Дракон, вернув пасть к огню. — Когда я был маленький, и мама не позволяла мне отлетать от пещеры дальше чем на триста миль, я подшучивал над стариками. Раньше, мол, и вода была мокрее, и огонь жарче, и солнце выше, и мед настоящий был. Сейчас сам вижу, как они были правы.

— Ну, это не удивительно! — воскликнула Мита, подбираясь к Дракону как можно ближе. — С таким кашлем и насморком мне бы тоже жить расхотелось. Тем более, когда жара не осталось. Но ничего, вот подлечишься — и снова как спалишь одним дыхом кораблей двадцать! Не расстраивайся! Еще нас всех переживешь.

— А, — меланхолично бросил Дракон. — Говорю тебе, поживи с мое.

— Дело такое, — начал Лепа, допив кубок и наливая новый. — У тебя там не завалялось где-нибудь бочки четыре золота, лишних?

— Найдется, — отвечал Дракон, лакая чай. — Только смотря для чего.

— Дело такое, — продолжил Лепа, с шумом отхлебывая из кубка. — Вот этому вот, — он указал пальцем на Шеду, который сидел от Дракона дальше всех, — нужно выкупить вот эту вот, — он перевел палец на Миту, которая сидела к Дракону в опасной близости, — у ее папаши.

— А папаша кто?

— Герцог, на Побережье. Ты знаешь.

— А, этот. Как не знать. Пра-прапрадедушка этого герцога, было время, на меня облаву устраивал. Люди ему нашептали, что я спалил какой-то там караван и сожрал какую-то там девственницу.

— А-а, — разозлился Лепа. — Как меня все это бесит!

— Хорошо, хоть сам разобрался. Драконы ведь не едят мяса! Какие тут девственницы. Да и вообще, позора не оберешься, на старую голову.

— А что ты ешь? — немедленно спросила Мита. — Ты любишь морскую капусту? Вот они ее ненавидят, — девочка потыкала пальцем в Лепу и Шеду, — а она очень вкусная и полезная. Ее только есть нужно правильно. А не умеешь есть морскую капусту — нечего кричать, что она гадкая. Сами вы гадкие.

Мита надулась.

— Морская капуста мне нравится, девочка, — сказал Дракон мягко. — У драконов вообще группа крови такая — им растительная пища больше подходит. Лично я предпочитаю корнеплоды. Репу очень люблю. Только сейчас разве найдешь нормальную репу? Помню, у вас же, на Побережье, лет девятьсот назад, — вот репа была! Всем репам репа. А сейчас? Вообще никакой.

— А что такое репа? — удивилась Мита. — Она полезная? Как растет? Какого цвета?

— До чего детей довели, — Дракон угрюмо померцал золотыми зрачками. Глубокий огонь в ноздрях тихо рдел. — Вот подлечусь, на самом деле, и как-нибудь наведаюсь в гости. Запустил я дела на старости лет. Вообще весь стыд и страх потеряли. Надо будет подпалить кое-кому шкуру — я знаю кому... Может быть, хоть репа на рынках появится.

— Ну так что насчет золота? — напомнил Лепа.

— А почему именно выкупить? — блестящий кончик хвоста снова вылетел из темноты и замер у Миты над головой.

— Понимаешь, — робея, начал объяснять Шеда. — Если мы с ней убежим, получится, что герцога мы обворуем. А у него заботы, ему государство кормить надо. Да воровать и нехорошо как-то... Если не убежим, то герцог ее продаст, а тогда знаешь...

— Понятно, — шмыгнул носом Дракон. — Можешь не продолжать. В целом, вопрос можно и по-другому решить. Но... Меня радует, что молодежь все-таки не вся выродилась. Что к чему соображает еще. Похвально. Поможем. Только золота у меня там такая куча... Его никто не считал лет уже тысячи полторы. Во всяком случае, я не считал ни разу. Я даже, признаться, не знаю, сколько его там в точности. Было бы нужно, а так... Валяется и валяется, не сгниет никак. Что за прок в этом золоте? Полторы тысячи лет живу, все моря облетал, на Луне только не был, а так и не понял. Лепа, может, хоть ты старику объяснишь? Как специалист. Вы, люди, из-за этого золота такие непотребности вытворяете... Хоть утром не просыпайся. А мы, по странной традиции, должны сторожить пещеры от назойливых тунеядцев?

— А кто тебя заставляет тут чахнуть? — тотчас подхватила Мита. — Взял бы да отправился в кругосветное путешествие! Взял бы да облетел всю землю! Ведь у тебя есть крылья!!! А земля — она такая огромная! Даже за полторы тысячи лет не облетишь всю! Взял бы да... Тем более, если в детстве родители притесняли.

— Милая девочка, — сказал Дракон серьезно. — Прости, знаю, звучит глупо, но доживи до моего возраста... Некоторые вещи понимаются по-другому.

— Тебе легко говорить, до твоего возраста, — расстроилась Мита. — Ты дракон! А я? Умру лет через сто.

— Я не об этом, — сказал Дракон мягко. — Я не могу оставить сокровища на произвол бездельников и безумцев, — голова приподнялась и обернулась назад, в темноту, куда Лепа бегал за кубками. — На самом деле, — Дракон вернул взгляд, — мир не так уж по-дурацки, как ты говоришь, устроен. Вот, например, если бы мы не охраняли сокровища?

— Я понимаю, — кивнула Мита. — Работа такая, что делать. Но ведь мы не бездельники! Нам золото на самом деле нужно. Мне знаешь как надоело в замке сидеть, как кролик в коробке. И потом, папа уже показывал принца, которому меня должны будут продать. Ты таких пней за полторы тысячи лет не видел! Ну ничего, — Мита стиснула кулачки, — пусть только попробуют! Я ему устрою семейную жизнь. Я ему...

Хвост Дракона аккуратно коснулся плеча девочки.

— Это не выход, поверь старику. Лепа! Золото знаешь где... Там в пещере, в углу навалено.

— Вот здорово! — воскликнула Мита. — А можно посмотреть? А кто его навалил, ты знаешь? Я никогда не видела, чтобы золото было в углу навалено! У нас в замке оно все по сундукам, под семью замками. А так посмотреть хочется, как оно в куче! У меня есть картинка, в книжке...

— Мита! — прикрикнул Лепа. — За-мол-чи! Как мы его понесем, в таком случае? Мы даже мешков не взяли.

— Вот тебе раз, — усмехнулся Дракон, снова ошпарив пещеру. — Пришли клянчить золото, и даже тары не захватили.

— Я думал, у тебя тут все в бочках и сундуках, — расстроился Лепа своему упущению. — А у тебя навалено...

— Конечно навалено, — ответил Дракон с укоризной. — Сколько лет этому золоту? Все бочки и сундуки давно сгнили. Об этом-то мог подумать, хотя бы?

Он шмыгнул носом. Огоньки в ноздрях вспыхнули.

— Ладно, придумаем что-нибудь. Дай-ка я тут слетаю, недалеко... А то пока вы на корабль, пока обратно... До свету не управимся. Еще ведь грузить. Пойдем-ка.

Голова Дракона поднялась и подалась вперед. За нею из темноты показалась мощная шея, огромное туловище, крылья. Черная чешуя засверкала золотистыми искрами в пламени очага. Дракон, скрежеща драгоценной броней по камню, обогнул огонь и скрылся во тьме коридора — только хвост, сужаясь, уволокся вслед.

— За мной! — прокатился по коридору рык, и стены осветились багровым.

Уже опустилась ночь. Ветер не утихал, стало еще холоднее. Огромный Дракон замер у зева пещеры на полусогнутых лапах. Ноздри и пасть рдели глубоким огнем.

— Заодно разомнусь, — сказал он с удовлетворением.

— Мне бы такие паруса! — отозвался Лепа, наблюдая, как Дракон разворачивает могучие крылья.

— Тебе ни к чему, — Дракон повернул голову с мерцающими зрачками. — Твой корабль раза в три легче меня. Ждите, я скоро. Так, ветер западный...

Сделав короткий разбег, он выбросил крылья в стороны, ударил ураганным толчком, поднялся в ветер, стал набирать высоту и скрылся во мраке. Через полминуты — ребята, завороженные, продолжали глазеть ему вслед — в небе вспыхнул фонтан огня, озарив снизу тучи. Ребята успели заметить, как Дракон, мощно двигая крыльями, вонзился в толщу туч и исчез.

— Вот это да! — закричала Мита. — Вот это я понимаю — Дракон!

— Дракон как дракон, — проворчал Шеда. — Ничего особенного. Драконы должны летать и жечь.

— Да хватит ведь! — зашипел Лепа. — Хватит! Чтобы я с вами еще раз связался! Сидим и ждем, молча. Ясно?

— Сам и молчи! — вскинулась Мита. — Расшипелся.

— Тьфу на тебя, — сдался пират, отошел и уселся на землю, обхватив руками голову.

— Еще обзывается. Мало ему, что шипит. Еще обзывается.

Они устроились на пороге и стали ждать.

* * *

Дракон обернулся быстро. Он снова зажег в тучах огонь и ринулся на посадку. Он несся к пещере с устрашающей скоростью, но шагов за пятьдесят, у самой земли, раскинул крылья, снова взлетел — невысоко, сбрасывая резко скорость, — завис и мягко спружинил на лапы точно у входа. Ребят чуть не сбило шквалом из-под драконьих крыльев.

Мита от восторга запрыгала и захлопала:

— Вот это да! Замечательно! А что, все драконы так приземляются? Потрясающе!

— Ничего потрясающего, — сказал с раздражением Шеда. — Полетай так с тысячу лет, еще лучше получится.

— Опять начинается, — вздохнул Лепа, обращаясь на этот раз к Дракону. — Знаешь, как они мне надоели!

— Знаю, мой мальчик, — Дракон выплюнул невод, в котором громоздились мокрые бочки. — Вот вам тара, и пойдем отгружать золото.

— Эге! — почесал затылок Лепа, оглядев бочки. — Немаленькие.

— Разумеется, — отозвался Дракон. — Какой смысл было летать за маленькими, на ночь глядя и с таким насморком? — он опять шмыгнул, полыхнув ноздрями.

— Надо было мне своих остолопов захватить, — сказал Лепа, продолжая оглядывать бочки.

— Кстати, — отозвался Дракон. — Ты где их оставил? Где бросил якорь?

— Где обычно, — заволновался пират. — А что?

— Где обычно ничего нет. Я нарочно спустился под облака, приглядеть.

— Не может быть!

— Корабля на отмелях нет. Как вы обратно? Да еще с золотом.

— Вот так вот, — растерялся Лепа не на шутку. — Эти дармоеды опять, что ли, опились грога? И прозевали, как их сорвало с якоря?

— Я всегда говорил, что спиртное к добру не приводит, — сказал Дракон с удовлетворением и хмыкнул, полыхнув жаром, очень приятным в промозглой ночи. — Алкоголь — это яд и враг общества.

— А сам ты не пьешь? — прицепилась Мита. — Тебе же вообще нельзя! Ты же летаешь!

— Ни в коем случае, — ответил Дракон с мрачной гордостью. — За полторы тысячи лет я попробовал крепкое только раз, глупым птенцом. Мне было лет сто двадцать — сто тридцать. С тех пор ни капли.

— Мита! — одернул Лепа. — Он не то что летает. Он от спирта просто взорвется!

— Вот я и говорю, гадость, — подхватила Мита. — Я тоже разик попробовала. Правда, не взорвалась, но все равно, знаешь, как жалела потом. Стыдно вспомнить.

— Не говори, — покивал огромной головой Дракон.

— Так что будем делать? Где мой корабль? Где мои верные Вермух, Гумка и Кубрулукук? Только не говорите мне, что они утонули, что я больше их не увижу. Не говорите мне этого!

— С такими, как твои верные Вермух, Гумка и Кубрулукук, ничего никогда не случается. Поверь моему полуторатысячелетнему опыту, — успокоил Дракон. — С рассветом поищем. Отнесло куда-нибудь.

— А я еще паруса не зарифил, — сокрушался Лепа, расхаживая перед порогом. — Нет все-таки, не стать мне настоящим морским волком. В прошлый раз зарифил — еле ноги успел унести. Теперь не зарифил — корабль снесло.

— Что ж ты хотел, — отозвался Дракон. — Чтобы стать морским волком, нужно сначала побывать морским волчонком и нахватать синяков. Волками, Лепа, или рождаются, или становятся. Ты ведь не родился волком? Ладно, остолопы никуда не денутся, найдем — пусть рассветет только да облака поднимутся. Сейчас погрузим золото и добросим этих домой, — он вытянул из мрака кончик хвоста и указал на Миту и Шеду. — Пошли грузить золото.

Дракон взял в зубы невод с бочками и проскользнул в пещеру. Ребята помчались за ним. Миновав коридоры, они оказались в той, самой укромной пещере, где хранились сокровища Острова — древние, сказочные и несметные. У Миты с Шедой от обилия и сверкания глаза просто полезли на лоб. Они растерянно замерли.

— Шевелись, — распорядился Лепа, укрепляя факел. — Работы по горло. До свету бы справиться.

— В общем, берите что надо. Я пойду полежу, погреюсь. Озяб что-то пока летал. Ветер какой-то мокрый сегодня.

Дракон уполз к очагу, скрежеща сверкающей чешуей. Лепа, Шеда и Мита зарылись в гору золота и драгоценностей, верхушка которой терялась во мраке над головой. Орудуя кубками, они черпали золото и самоцветы, со звоном и шелестом сыпали в бочки. Работа спорилась.

— Только бы герцогу хватило, — озабоченно повторял Шеда, старательно наполняя свой кубок. — Только бы выкупить.

— Ха, — рассердился Лепа. — Какой же ты нервный, Шеда. Я бы на твоем месте так с ума не сходил. Твоей вздорной девчонке красная цена — бочки полторы-две. Скажи еще спасибо, что старик прихворнул и не стал допрашивать как обычно.

— Я тебе сейчас как дам! — обиделась Мита. — Сам ты стоишь полторы бочки. Паруса не зарифил, а теперь больной старик будет с тобой носиться, над холодным морем, остолопов выручать. Хотя бы о старике подумал, если про остолопов забыл! Флибустьер несчастный.

— Нет, я все-таки тебя стукну! А потом посажу в бочку! Слушай, Шеда, мне тебя жалко, ты парень хороший. Вырастешь — звезды будешь считать... Звезды ведь! Давай ее запечатаем в бочку и выкинем, в море? Кто найдет — сам виноват.

— Дурак!

— Пожалей себя, Шеда!

— А что делать? — вздохнул Шеда. — У каждого своя судьба.

— Ну да, — Лепа тоже горько вздохнул. — Так что, друг Шеда, крепись. Со здоровьем у тебя, я погляжу, порядок. Жить будешь долго...

Он обернулся на Миту, которая аккуратно черпала кубком золото и сыпала в бочку.

— ...надеюсь, — закончил он вполголоса.

Наконец бочки были наполнены и закрыты. Лепа, Шеда и Мита как следует закрепили их неводом и отправились к очагу.

— Справились? — спросил Дракон. — Готовы ли емкости?

— Так точно, — Лепа кивнул. — Пора в путь.

Тогда Дракон проскользнул в золотую пещеру, схватил невод в зубы и поволок на улицу, в ветер.

— Свежеет! — он выплюнул сеть и понюхал воздух. — Живо ко мне на спину. Держаться крепко! Сдует — искать не будем.

Лепа, Шеда и Мита взобрались к Дракону на спину и устроились между крыльями, ухватившись за драгоценную чешую.

— Не щипаться! Держаться по-человечески нельзя? Будете щипаться — скину в холодное море, к морским собакам.

— Ну да! — воскликнула Мита с драконьей спины. — Так я тебе и поверила! Стоило с нами столько возиться!

— Жамолщи, вевщонка! — ответил Дракон с сетью в зубах. — Тевя шкину феввую.

— А вот не скинешь! Вот и не скинешь!

Здесь Лепа, не в силах больше терпеть такой непочтительности, треснул, наконец, девочку по затылку.

— Ах так! — закричала Мита ликующе. — Ты все-таки драться!

И стукнула Лепу по лбу. Лепа собрался врезать еще разок, но Дракон выплюнул невод с золотом и взрычал:

— Отставить!

И выпустил поток такого страшного пламени, что каменное плато осветилось до горизонта, а тучи опалились багровым огнем. Ребят обдало жаром, кожу на лице стянуло. На миг они в смятении замерли.

— Или молчите и мы взлетаем, или я вас поджариваю и иду допивать чай, — сказал Дракон мирно. — Выбор за вами.

— Летим, — ответила Мита.

— Тогда молчок!.. Золотая молодежь.

Он подобрал невод, дал разбег, ударил крыльями — оглушив ребят, которые съежились на спине, — и стал тяжело набирать высоту.

Вскоре они окунулись в тучи, проткнули их и очутились под угольным небом с бесчисленными льдинками звезд. Серебряный серп висел на востоке, трогая чистым сиянием облачное одеяло. Шумел в ушах ветер, хлопали крылья Дракона, было таинственно и жутковато.

Дракон стремился вверх и вперед. Наконец забравшись туда, где было уже очень холодно, он сменил ритм ударов и теперь летел плавно, спокойно, держа высоту редкими взмахами. Завороженные, ребята вглядывались в жгучее небо, холодное и бездонное, в месяц над горизонтом, в призраки туч под ногами. Ни страха, ни холода, ничего кроме волшебства зимней ночи — над облаками, на драконьей спине.

Наконец размеренные удары крыльев по морозному и сухому в высоте воздуху прекратились. Дракон распластал крылья и с головокружительной скоростью начал снижаться. Ветер точно сорвал бы всех в бездну, только ребята спрятались, вжавшись как можно глубже в чешуи брони.

Снова завязли в тучах, промокли, замерзли. Когда прорвались сквозь пухлое одеяло, оказалось, что до воды каких-то локтей двести. Дракон на бреющем пронесся над морем, черной сверкающей молнией домчался до берега, распластал крылья, круто притормозил, подлетел вверх, завис — и все так же легко и изящно спружинил на лапы. Словно не было у него в зубах четырех бочек золота, а на спине — двух мальчиков и одной девчонки. Он выплюнул сеть, кашлянул, опалив камни, шмыгнул носом.

— Слезайте. Дальше не полечу. Боюсь охотников за чудесами: им на погоду плевать. Спрячете золото здесь — и домой. А герцог пусть приходит за золотом сам, со своей тачкой.

Ребята с неохотой покинули драконью спину.

— Вот это да! — закричала Мита, едва переведя дух. — Вот это день! Сначала на лодке под черным флагом, потом чай с Драконом, потом Дракон домой привез! И с золотом! Замечательно. Я еще так хочу.

— Не на лодке, вздорнейшая из девчонок, — взвыл Лепа. — На корабле! На корабле! На корабле!

— На корабле?! А сам говорил, где его взять — настоящий корабль? Говорил, говорил! Да и вообще, какая разница? Все равно плавает, все равно с Драконом чай пили, все равно золота привезли! Все равно на Драконе прилетели домой! Эх, так жалко, что никому и рассказать-то нельзя.

— Рассказывай сколько хочешь, — сказал Дракон простуженным голосом. — Все будут ахать и охать, а поверить никто не поверит. Ладно, вы тут ругайтесь, я домой. Кстати, — он обратил к Лепе мерцающие зрачки, — нам еще твоих остолопов искать. Скоро рассветет, надо бы отдохнуть перед поисками и погреться. Продрог я тут с вами, надо бы еще чайку выпить. А то совсем разболеюсь.

— Ни в коем случае! — воскликнула Мита, бросаясь к Дракону.

Недремлющий кончик хвоста пригвоздил ее к месту.

— Я хоть и простуженный дракон, — мягко укорил Дракон девочку, — но все-таки дракон. Не забывай. Температура у меня сейчас, конечно, не та, но камень все равно спалю в уголь.

— Ты только смотри, — суетилась Мита, — найдете остолопов — сразу домой! Хорошо бы тебе еще лапы в горячий тазик и шарф на шею, но...

— Не беспокойся. Все не так страшно, а шарф колючий.

— И не забудь про варенье! Найдете корабль — пусть Лепа за мной заедет, я привезу целую банку! Меня ведь уже купят, и я смогу поехать куда захочу!

— Не все так просто, моя девочка, — Дракон покачал головой, и огоньки ноздрей замигали во мраке. — Даже когда тебя купят, ты не всегда сможешь поехать когда и куда захочешь.

— Да знаю я, — вздохнула Мита. — Даже обидно отдавать четыре-то бочки золота... Непонятно за что. Но все равно, лучше ведь, чем сидеть как кролик в коробке.

— Ну вот и проверишь, — Дракон стал разворачивать длинное туловище, готовясь к отлету. — Я сам залечу. Только когда стемнеет. Не хочу кривотолков. Увидят — будут болтать: мол, опять старика на девственниц потянуло. Как мне все это надоело. Что за люди. Полторы тысячи лет живу, летаю, жгу, топлю, и все никак не пойму эту породу. Иной раз думаешь — сколько ни жги, ни топи — все ведь без толку! Иной раз — повезло, хоть сам-то ящером уродился. Лепа! Вон грот. Закатили бочки — и живо на спину. Живо! Я не полезу, там острые камни. Поцарапаюсь — опять полироваться. Не люблю, щекотно.

Пока Дракон терпеливо дожидался у кромки воды, Лепа, Шеда и Мита закатывали бочки в укромный грот. Привалив их булыжниками, они вышли во влажный ветер прощаться.

— Заезжай обязательно, — сказал Шеда, обнимаясь с Лепой.

— Всенепременно. Только ты эту, — пират ткнул пальцем в Миту, которая снова улыбалась как ни в чем не бывало, — запри в замок, в погреб, куда хочешь, только спрячь и запри!

— Сейчас как дам тебе! — сказала Мита. — Попробуй только заехать, если меня запрут. Как дам!

— И за такую — четыре бочки чистого золота! — ужаснулся Лепа, хватаясь руками за голову. — Знаешь что, Шеда! Давай все-таки ее засолим, в бочку. Высыплем золото, засолим в бочку, а на золото купим настоящий корабль. Назовем его как-нибудь, представляешь! И отправимся куда-нибудь, даже за Море!

— Я тебе сейчас как все-таки дам! — Мита обиделась не на шутку. — Меня в бочку, а сами за Море? Ух, какие вы гадкие! Сидела, сидела в замке всю жизнь, и только по-человечески пожить можно, как на тебе! В бочку, а сами за Море. Вот уйду сейчас и не приду больше. Все, ухожу!

И Мита стиснула кулачки.

— Ты обещай! Обещай, что не придешь больше! — кипятился Лепа.

— Ну Мита, ну ладно тебе, — вздохнул Шеда. — Ну не спорь. Ну не спорят с пиратами.

— Я полетел, — сообщил Дракон скучным голосом.

— Все! — отгородился ладонями Лепа. — Все, все и все. Четыре бочки! Четыре бочки чистого золота! Да кто бы мне рассказал...

Он подбежал к Дракону и вскарабкался на огромную спину.

— А сам еще обещал взять меня юнгой!

— Мы летим, или нет? — закричал Лепа в небо. — Ну!

— Не забудь про варенье! — Мита помахала Дракону. — Можешь прилетать когда хочешь — вечером, ночью, или даже под утро — я не буду спать! Я буду ждать! Я прямо сейчас приду, достану самую лучшую банку и буду ждать! Самую вкусную, самую малинную! Только ты прилетай!

— Спасибо, милая девочка, — ответил Дракон. — Но ты приготовь банку и ложись отдыхать. Ночью девочки должны спать, а не ждать драконов.

Он отвернулся, разбежался, ударил крыльями и взмыл в черное небо.

* * *

КУРСОВАЯ РАБОТА

В Школе пиратов царило обычное столпотворение, которое всегда бывает, когда объявляется задание для курсовой работы. Задание давно объявили, близился полдень, а главная зала никак не пустела — будущие пираты расхаживали по затоптанным доскам пола, бесконечно перечитывая свои листы и натыкаясь друг на друга.

— А, это ты, Литца, — отозвался один мальчик, столкнувшись с однокурсником. — У тебя что?

— Украсть у старого капитана карту острова с сокровищами, — ответил тот и почесал затылок. — Выкопать эти сокровища... Ну, разумеется, предоставить удостоверение в выполненной работе... А у тебя?

— Ограбить караван, украсть девственницу-красавицу.

— Вечно тебе везет, Котту, — сказал Литца раздосадованно. — Мне бы такую чепуху.

— Чепуху? — озадаченно усмехнулся Котту. — Ну и где мне искать девственницу, чтобы была красавицей? Или красавицу, чтобы была девственницей? Ты таких видел?

— А мне где искать старого капитана с картой острова? Ты таких видел?

— Старых капитанов видел. Карту острова видел. И сам остров видел... Остров и ты видел, Котту, не глупи.

— Это где Дракон живет? Ха-ха, конечно видел. Кто не видел? Только никто там не бывал... Ну, во всяком случае, никто оттуда не возвращался.

— Литца, нам сейчас не до шуток, тем более старых и глупых. Поезжай на Остров, поговори с Драконом. От тебя же никто не требует собственно сокровищ! Нам нужно предоставить удостоверение в выполненной работе. Тебе, то есть, — только показать бумагу, что ты украл у старого капитана карту острова с сокровищами. Ну, выкопал их, понятно. Капитана найдешь, не проблема, насчет сокровищ поговори с Драконом.

— С бумагами хорошо, — покивал Литца, в который раз перечитывая свой лист с заданием. — Не хватало сюда еще этот хлам тащить.

— Конечно, — покивал Котту, перечитывая свой. — Сколько лет нашей школе?.. Сколько пиратов выпускается каждый год?..

— Ну да. Если каждый будет привозить по ограбленному каравану...

— Вот и попроси у Дракона удостоверение.

— Так он мне его и написал, — хмыкнул Литца и снова почесал затылок.

— А ты поезжай сначала да попробуй договориться. За спрос он тебя не съест.

— Да неудобно как-то, — вздохнул Литца. — Все-таки второй курс, сопляки вроде...

— Ну вот и проси. Требовать будешь для дипломной работы.

— Может, правда?.. — Литца еще раз почесал затылок. — Съездить, поговорить? Деликатно?

— Разумеется деликатно. С драконами нужно разговаривать деликатно. У тебя по «Разговорам с драконами», кстати, что было? Четыре?

— Три...

— Ну и дурак. Не для школы учимся, но для жизни.

— Слушай, заткнись, — поморщился Литца и вздохнул. — И так тошно, без умников. А ты что будешь делать? Не искать же девственницу, чтобы была красавицей? Или красавицу, чтобы была девственницей?

— Нет, конечно, где? Что за бред такой... Буду добывать документы.

— Ну давай, добывай. Ты знаешь, где у нас выдают удостоверения в том, что ты девственница и красавица?

— Пока не знаю. Вообще задания, конечно, подлые, — Котту злобно оглядел закопченные от светильников стены. — Встречаются части, которые по учебникам не решишь. Где искать эксперта по девственницам-красавицам? Где брать удостоверение, что украденная девушка — девственница и красавица? В учебниках об этом ни слова.

— Ты уверен?

— В чем?

— Что в учебниках? Ни слова?

— Литца, — вздохнул Котту, сворачивая свой лист в трубку. — Я не отличник, понятно, но и не такой двоечник, как ты. Кстати, как ты вообще видишь свое будущее? Неужели ты думаешь, что с такими знаниями, — Котту постучал Литцу по голове трубкой, — ты на самом деле сможешь пиратствовать, грамотно? Первый же приличный караван поднимет тебя на смех, не даст и полмешка золота. Как ты себе реально представляешь свое будущее, с такими знаниями? Как ты будешь доказывать, что ты специалист, с которым надо считаться?

— Ладно, — поморщился Литца и отвел от головы руку со свитком. — Снова заладил. Еще посмотрим, кто кого перепиратствует. Нам еще два года учиться, еще посмотрим.

— Я буду еще четыре. Два года еще потерплю, но зато степень будет.

— Она тебе нужна, эта степень? — хмыкнул Литца.

— Нужна. Пиратов с ученой степенью на порядок меньше пиратов без ученой степени. А у меня амбиции. Я вообще хочу стать академиком. Пиратов-академиков не было еще вообще.

— Могу представить, какое задание тебе дадут на защиту этой твоей степени, — хмыкнул Литца еще раз.

— Ты болван, Литца, — отозвался Котту невесело, — и не учишься. Для защиты ученой степени задание выбираешь сам.

— И какое же ты себе выберешь? — хихикнул Литца. — С девственницами-красавицами?

— Литца, зачем ты вообще в пираты пошел учиться? — отозвался Котту невесело. — Пошел бы в трактирщики. Учиться два с половиной года, и на втором курсе девчонок можно целый семестр за попу щипать. Иди в трактирщики, Литца. Бросай Школу. Будь мужчиной.

— Я тебе сейчас в глаз дам.

— Ладно, давай... Езжай к Дракону, поговори. Старик — что надо, говорю тебе.

— Ладно, ты тоже давай... У тебя еще караван, шевелись.

— Караван-то меня волнует меньше всего. Ты сам шевелись, со своими сокровищами. Времени четыре дня всего.

— Не говори. В прошлом году неделю давали.

— В прошлом году все были на год младше. Ладно, давай... Я на пристань, буду говорить с купцами.

Мальчики спрятали листки с заданиями за пазуху и, расталкивая озадаченных однокурсников, вышли из главной залы.

* * *

Котту вышел на вершину склона, с которого спускалась дорога к пристаням. Весна в этом году случилась ненастная — небо на все стороны света было заволочено толстыми тучами. Бил ветер; Котту застегнул куртку до горла, натянул капюшон и начал спускаться по сырым битым камням.

На Пристанях кипело оживление — только что пришел очередной караван, дальний с юго-востока, — темно-синие флаги со звездами и восходящим солнцем сверкали на фоне угрюмых туч. Виляя между тюками, бочками, мотками канатов, уворачиваясь от ругающихся рабочих-грузчиков, Котту спустился и прошел к небольшой толпе заморских купцов. Окружив Начальника пристаней, купцы, степенно жестикулируя, поглаживая кожаные сумки с бумагами и монетами, вели разговор.

Котту подошел, сверкая значком Школы пиратов. Купцы и Начальник пристаней обернулись и замолчали.

— Доброе утро, — поздоровался Котту, сбрасывая капюшон. — Из Заморья? — он оглядел ближайший флаг. — Привет, дядя Варрака, — он поздоровался с Начальником пристаней. Тот важно кивнул в ответ.

— Тебе тоже, — отозвался Главный купец, погладив купеческую нашивку на рукаве, — если не шутишь.

— Какие тут шутки, — вздохнул Котту в ответ на сдержанные кивки. — Какое число на дворе? Правильно, у нас курсовые задания.

— Ты на каком уже? — спросил высокий купец, оглядев значок на груди Котту.

— На втором, — Котту погладил значок, сверкающий весело в свете угрюмого утра. — Но задания уже очень сложные. И главное, времени на втором курсе дают только пятеро суток.

— Я слышал, — сочувственно покивал толстый купец в ярко-красном плаще, на который тоже было приятно взглянуть в серой свинцовости моря и скал, — на третьем дают четверо?

— До третьего еще дожить надо, — отозвался Котту зловеще. — С такими заданиями.

Купцы понятливо-сочувственно переглянулись. Начальник пристаней (племянник которого в прошлом году закончил Школу с отличием) горько вздохнул.

— И что у тебя?

— Ограбить караван, — также вздохнул Котту, — и украсть девственницу-красавицу.

Купцы некоторое время молчали и переглядывались.

— Мда-а-а... — ответил, наконец, Главный купец. — Ну, караван ладно... А где же ты будешь брать девственницу, чтобы была красавицей? Или красавицу, чтобы была девственницей? Ты таких видел, вообще?

— Я вот, кстати, у вас и хотел спросить, — отозвался озабоченно Котту. — Вы из самого далека, ходите больше всех. От нашего Побережья до вашего Заморья минимум восемь стран. Может быть, видели — где-нибудь?

Купцы повздыхали, попереглядывались.

— А в учебниках что про девственниц и красавиц? — спросил купец в красном плаще. — Хоть написано, где они водятся?

— В том-то и дело, — Котту злобно оглядел угрюмые мокрые скалы над пристанями. — Курсовые работы как раз тем отличаются, что надо шевелить мозгами. Девственницы и красавицы несколько раз упоминаются по разным предметам. Больше всего, например, по «Разговорам с драконами». Но только упоминаются. А где водятся и вообще откуда берутся — об этом ни слова.

Купцы закивали.

— Ну, это понятно, — вздохнул Главный купец. — Такую информацию никто раскрывать не будет. И что ты собираешься делать?

— Не знаю пока, — вздохнул озабоченно Котту. — Сначала решу первый вопрос, потом займусь девственницей.

— Ну так мы тебя слушаем, — кивнул Главный купец.

— Короче, собственно караван, как вы понимаете, мне не нужен, — начал Котту. — Мне нужна справка, удостоверяющая, что я этот караван ограбил и при этом уложился в четверо суток.

— Хм, — высокий купец почесал подбородок. — А кто должен будет заверить такую справку?

— Я думаю, если ты, — Котту обернулся к Главному купцу, — и ты, дядя Варрака, подпишете такую бумажку, этого хватит. Понимаешь, проблема в том, что жестких нормативов не существует. Это, собственно, часть задания — бумаги должны быть заверены убедительным образом, а насколько образ убедительный — решаешь ты сам. Как будущий специалист.

— Понятно, — покивали все.

— Ну, если ты считаешь, что в данном случае наших двух подписей хватит, — Главный купец погладил свою нашивку, — думаю, договоримся.

— Договоримся, — кивнул Начальник пристаней, оглядывая пришвартованные суда под разгрузкой.

— Должно хватить, — Котту кивнул. — Формально больше никого не требуется, караван шел под твоим начальством на пристани под его начальством, — мальчик обернулся к Начальнику.

— Хорошо. Тогда пройдемте ко мне в каюту.

Главный купец, обходя свертки, бочки и ящики, направился к ближайшему кораблю. Котту и Начальник пристаней двинулись вслед — по скрипящему трапу поднялись на борт и прошли за купцом в каюту. Тот достал из настольного сундучка пару листов бумаги, перо, чернильницу-непроливайку, мешочек с писчим песком.

— Красивая штука, — Котту взял чернильницу и внимательно оглядел. — И старинная, вижу? Так камни уже не делают, — он провел пальцами по узорчатой оправе самоцветов в крышке.

— Разбираешься, — улыбнулся Главный купец, забирая чернильницу и аккуратно отвинчивая крышку.

— Разумеется, — хмыкнул Котту. — И сам интересуюсь и, как ты можешь догадываться, камни у нас проходят все четыре семестра.

— Это понятно, — Начальник пристаней тоже внимательно оглядел чернильницу. — Какой от тебя толк как от специалиста, если ты не разбираешься в таком-то деле!

Главный купец неторопливо разложил лист и набросал несколько аккуратных строк.

— Как тебя звать?

— Котту Бестрепетный.

— Каким числом ставить? — купец потрогал кончик носа кончиком пера. — Тебе нужно четверо суток?

— Ставь послезавтрашним... Какой у тебя почерк красивый, — вздохнул с уважением Котту. — Нас такому не учат.

— Зачем пирату красивый почерк? — удивился Начальник пристаней.

— Дядя Варрака, ты как будто первый день на свете живешь. Красивый почерк пирату нужен в первую очередь! Ну ты представь, каково пирату без красивого почерка? А у нас даже факультатива нет.

— Вот сам и учись, — сказал Главный купец, расписываясь в конце документа. — У нас тоже почерк не проходили, вообще никакой. Просто учили писать и считать. А почерк я уже сам наработал. Купцам красивое письмо тоже необходимо, можешь поверить. Ну-ка...

Он передал бумагу Начальнику. Тот внимательно перечитал, покивал и подписался на свободном месте. Котту забрал бумагу и зачитал:

— «Справка. Сим удостоверяется, что сегодня, двадцать второго апреля тысяча пятьсот пятьдесят второго года Шестого дракона, караван в составе двенадцати судов средней величины был ограблен Котту Бестрепетным, студентом второго курса Школы пиратов на Побережье. Технический объем грабежа — сто процентов». Эх, мне бы такой почерк...

— Занимайся, — ответил купец самодовольно.

— Обязательно. Подписи: Главный купец, Начальник пристаней... Все отлично, — Котту кивнул, посыпал бумагу песком, ссыпал песок обратно в песочницу, свернул документ в трубку и спрятал за пазуху.

— Теперь ты пиши.

Начальник пристаней пододвинул второй чистый лист. Котту принял у купца перо и чернильницу и, стараясь писать как можно аккуратнее и красивее, вывел несколько строк. Закончив писать, он протянул лист Начальнику. Тот зачитал:

— «Справка. Сим удостоверяется, что сегодня, двадцать второго апреля тысяча пятьсот пятьдесят второго года Шестого дракона, караван в составе двенадцати судов средней величины был действительно ограблен мной, Котту Бестрепетным, студентом второго курса Школы пиратов на Побережье. Технический объем грабежа — сто процентов. Претензии принимаются в течение полутора лун по адресу: Восточный материк, Побережье, Школа пиратов, студенту второго курса Котту Бестрепетному. Справка составлена в единственном экземпляре, хранится у Начальника пристаней Побережья и может быть затребована для подтверждения».

— Правильно, дядя Варрака?

— Допиши, что хранится в течение года, мало ли что, — Начальник пристаней вернул документ мальчику.

Котту аккуратно вставил между строчками поправку, подписал документ.

— Вот, теперь все в порядке, — покивали купец и Начальник, перечитывая бумагу.

— Ну а насчет девственницы, — спросил Котту со вздохом, — может, все-таки что посоветуете? Вы люди с опытом, как бы.

Купец и начальник только покачали головой грустно.

— Тут не такой опыт нужен, — вздохнул Главный купец.

— Поднимись к трактирщику, — сказал Начальник. — Трактир, как понимаешь, место особенное... Может быть, он что посоветует.

— Другого выхода не остается, — согласился мальчик. — Я уже давно понял, что случись что-то серьезное, надо сразу в трактир. Вокруг такая куча специалистов, такие деньги на образование тратятся — жуткое дело. А случись какое-то дело, без шуток, — к трактирщику. Что за государство.

— Везде то же самое, — Главный купец уложил в сундучок письменные принадлежности, аккуратно закрыл узорную крышку, поднялся из-за стола. — Что в вашем государстве, что в нашем — везде то же самое. Если какое дело, без шуток, обращайся лучше сразу к могильщику.

Они вышли на палубу, в холодный весенний ветер, прошли к скрипящему трапу и вернулись на берег.

— Ладно, — Котту попрощался с Главным купцом и Начальником пристаней, покивал остальным купцам. — Счастливо оставаться. Я в трактир, за девственницей.

* * *

Котту, сражаясь с ветром, который наверху превратился в настоящий ураган, дотащился до трактира и ввалился в большое теплое помещение. Несмотря на ранний час, трактир был забит; половина — матросы с пришедшего каравана, половина — местные, поспешившие выпить, поговорить, поспорить (и подраться) с заезжими.

Переступая ноги, спотыкаясь о колени и цепляя курткой столы, Котту прошел к трактирщику, важно царившему за своей стойкой. Подождав, пока тот освободится, Котту скинул капюшон и поздоровался.

— Привет, дядя Краббатабак. Сколько у тебя сегодня народу! Еще полдень только.

— Ты караван что, не видел?

— Видел, видел. Сам только оттуда. Это я так, для вежливого начала разговора.

— Что-то ты сам на себя не похож сегодня, — усмехнулся трактирщик, наливая мальчику горячего грога. — Замерз? Пират ты вежливый.

— Пиратам, между прочим, если не знаешь... Хотя ты все знаешь, дядя Краббатабак, больше всех на всем Побережье... Часто нужно быть очень вежливыми, — Котту взял кружку и отхлебнул ароматного напитка. — Какой у тебя грог всегда замечательный.

Трактирщик хмыкнул и покачал головой.

— Нет, какой ты сегодня все-таки вежливый. Приготовь сотни полторы кружек в день, — трактирщик оглядел гомонящий зал. — А навык мастера ставит. Ты это сам знаешь, вежливый пират Котту. Больше всех на всем Побережье.

— Вежливый будущий пират, — сказал Котту, отхлебывая напиток. — Так вот я и спрашиваю, дядя Краббатабак, почему у нас в Школе нет такого предмета — вежливость?

— Вежливость в смысле пиратская? — усмехнулся трактирщик, утирая чистым холщовым полотенцем потную лысину. — Ну так что случилось-то? Я тебя не узнаю просто, грубиян.

— Курсовая работа, — сказал Котту сдержанно и обратился к кружке.

Трактирщик помычал-покивал, еще раз утер лысину.

— Ну, продолжай.

— Первую половину задания я уже сделал, — сказал Котту, глотнув. — Караван ограбил.

— Этот? — трактирщик обвел полотенцем зал.

— Да, — Котту вытащил из-за пазухи свиток и покрутил у трактирщика перед носом. — Документы в порядке. Но вот со второй частью задания вообще не знаю как быть, — мальчик снова обратился к кружке.

— Ну, я тебя слушаю, — отозвался трактирщик. — Эй, Мокрэ, не спи, — крикнул он служке, — там в углу что-то требуют, не зевай.

— Какой у тебя грог сегодня особенно вкусный, — Котту вдохнул медовый запах. — Где ты такой мед только берешь.

— Места надо знать, — ухмыльнулся трактирщик самодовольно и принялся перетирать кружки.

— И что, всем такой варишь?

— Нет, разумеется, — ухмыльнулся трактирщик. — Только пиратам — по-моему, ясно. Ну, я тебя слушаю.

— В общем, мне нужно украсть девственницу-красавицу.

Котту обратился к кружке. Наступило молчание.

— Это как?.. Одновременно?..

— Да. И девственницу, и красавицу. В одном лице. Теле, то есть.

— Ты, брат Котту, попал.

Трактирщик долго перетирал кружки, наконец продолжил:

— Значит, и девственницу, и красавицу? Два в одном?

— Знаешь, — Котту досмаковал грог, посмотрел в пустую кружку. — Я так понял, что задание составлено по каким-то очень старым методическим материалам. Нашей школе-то лет пятьсот, наверно.

— Больше, — кивнул трактирщик, отбирая у мальчика пустую кружку и пододвигая новую. — Лет восемьсот, я думаю. Во всяком случае, когда мои предки купили этот трактир, — он обвел полотенцем вокруг сверкающей в факелах лысины, — Школа уже была.

— Ну и вот, — вздохнул Котту. — Пятьсот лет назад, я делаю вывод, девственницы и красавицы еще водились. А сколько лет трактиру, вообще? — он оглядел прокопченные стены и потолочные балки.

— Да кто ж его знает, — усмехнулся трактирщик. — Люди говорят, построили еще до Дракона, нашего. Ну да, в те времена девственницы и красавицы еще водились, не сомневаюсь. Но мы сегодня живем.

— Так вот и думаю, дай-ка зайду к дяде Краббатабаку. Дядя Краббатабак всем несчастным пиратам самый дружеский друг. Обязательно что-то придумает.

— Ладно, Котту, заткнись. Удивляюсь, как ты еще можешь шутить, в такой ситуации.

— А что еще делать, в такой ситуации?

— Да, попал ты, брат Котту. Я бы на твоем месте уже пожалел, что вообще в пираты пошел учиться.

— Я уже пожалел, дядя Краббатабак. Честное слово. Суть-то даже не в этом, суть в том, что, во-первых, нужен будет документ, удостоверяющий, что это действительно девственница и действительно красавица... Сама-то девственница и красавица в школе никому не нужна к собакам, им документ подавай. Во-вторых, на все про все дают только пятеро суток.

Трактирщик долго молчал, перетирая натертые уже до сверкания кружки и оглядывая гомонящий зал.

— Есть у меня идея... — отозвался он наконец.

Котту сдержанно отхлебывал грог.

— Дай объявление. Напиши на бумажке и повесь на площади, на воротах.

Котту побарабанил пальцами по исколотой кинжалами столешнице.

— Ты думаешь, прочитают?..

— Тут, брат Котту, расчет на то, что девственницы и красавицы могут уметь читать. Понимаешь...

Трактирщик отодвинул натертые кружки, но Котту не дал закончить:

— Ага! Это очень умно! Ты голова, дядя Краббатабак! Значит, если кто-нибудь клюнет, то клюнет как раз девственница и красавица! Ну, шансы большие, если умеет читать, в смысле. Только вот...

— Как быть с удостоверением?

— Как быть с удостоверением. Я в Школе об этом уже говорил кое с кем. Литца, ты должен знать...

— Еще бы не знать. Он мне должен за шесть кружек эля и две кружки грога. Обещал отдать с первого же ограбленного каравана.

— Долго ждать придется. Он двоечник.

— Это я тоже знаю. Но у меня, сам знаешь, есть некая статья расходов... В общем, должен — и пусть пока должен. Как знать, может быть в будущем пригодится. Да и вообще, пусть лучше должен пират тебе, чем должен пирату ты. В первом случае сносить головы шансов больше.

— Я тебе говорю, он двоечник, зарезать как следует не сумеет. У него по «Умерщвлениям неволшебным оружием» сплошные пропуски. Он думает, что правильно зарезать человека ума не надо, да и вообще учатся пусть болваны. А правильно зарезать человека...

— Это надо уметь, понятно, и долго этому учиться, — трактирщик покивал.

— Ну да, — Котту закончил кружку. — «Умерщвления неволшебным оружием» идут все четыре курса, их сдают на выпускных экзаменах. Чем он думает — непонятно.

— Он не доучится.

— Он не доучится. Его или исключат из школы, или убьют. За неуспеваемость. Ну так что с объявлением?

— Эй, Мокрэ, — крикнул трактирщик служке, обернувшись в гомон и сверкнув факелами на лысине, — притащи-ка сюда лист бумаги и перо, из моего кабинета... И чернильницу — только не пролей, балда стоеросовая. Такой растяпа, даже не представляешь, — он обернулся обратно, — столько посуды мне перебил, фамильной.

— Так на рею?

— Какой ты горячий, — покрутил головой трактирщик. — Молодость, молодость. Другие перебьют еще больше.

— Ну да... Всех не перевешаешь.

— К тому же, сколько он в среднем колотит — я хорошо знаю. Соответственно, приход-расход в конце месяца высчитывается без проблем.

Когда бумага, перо и чернильница были принесены, трактирщик приказал сурово:

— Бери и пиши. Только разборчиво... И лучше большими печатными буквами. Пишешь? Объявление. Для ответственного мероприятия требуется девственница и красавица. Оплата три... Нет, четыре золотых. У тебя есть четыре золотых?

— Три вот.

Котту покопался в кармане и выложил на столешницу тяжелые кружочки. Кружочки мрачно замерцали в свете факелов. Трактирщик вытащил из своего кармана четвертый и положил рядом.

— Потом отдашь.

— А если не отдам?

— Значит, будешь должен. Пираты, которые тебе должны, тоже капитал. Пиши дальше... Обращаться в трактир Краббатабака, который наверху, с полудня до полуночи.

— До по-лу-но-чи... — Котту старательно вывел строчку. — При себе иметь удостоверение...

— Какое удостоверение? Ты сбрендил?

— А что? — мальчик оторвал от листа голову. — А вдруг будет липа? Придет какая-нибудь не-знаю-как-не-знаю-кому, а я ведь четыре золотых обещаю?

— Нет, ты сбрендил. Где она его возьмет? Удостоверение тебе придется добывать самому. Придет какая-нибудь не-знаю-как-не-знаю-кому — возьмешь и поедешь удостоверять.

— И что будет, если не удостоверю?

— Потеряешь время, что будет.

— А если придет две?!

— Во-первых, две не придет, — трактирщик мрачно расхохотался. — Скажешь спасибо, если хотя бы одна найдется... Которая читать умеет. Во-вторых, брат Котту, еще варианты?

— Еще вариантов нет, — вздохнул озабоченно Котту. — И вот еще проблема проблем: где удостоверять эту? Которая придет если? Кто у нас на Побережье эксперт по девственницам и красавицам? Какое ведомство вообще занимается такими вопросами? В учебниках об этом ни слова.

Трактирщик побарабанил пальцами по столешнице.

— Поезжай на Остров, к Дракону, — сказал он после долгого молчания. — Других вариантов не предложу. Кто еще может быть экспертом по девственницам и красавицам?

— А Дракон тут причем? — Котту отложил перо. — Драконы не едят мяса.

— Да, но в число их обязанностей, пусть формально, воровство и пожирание девственниц входит. Уже несколько тысяч лет.

— Да не едят они девственниц! — Котту хлопнул ладонью по столешнице. — И не воруют их! Ни девственниц, ни красавиц! Хватит бесить, ты что, сам не знаешь?

— Котту, у нас прецедентное право, — сказал трактирщик веско и посмотрел на Котту сурово. — Если какой-то ящер в древности прокололся, теперь клеймо на весь род. Поэтому более компетентного эксперта, чем наш старик, в этом вопросе, ты не найдешь. Берешь свою не-знаю-как-не-знаю-кому и едешь к Дракону, удостоверять.

— Теперь бы пришла только.

— Если читать умеет, придет. На четыре золотых можно месяц жить — не тужить. Или купить себе какую-нибудь блестяшку на задницу... Тем более, мы написали, черным по белому: для ответственного мероприятия.

— И на все про все только четыре дня, — проворчал злобно Котту, старательно выводя строчки. — Так... Написал.

— Теперь на площадь, вешаешь на воротах и ждешь.

— Вешаешь на воротах... Сухопутные крысы. Бегу. Слушай, у меня до вечера дел куча... Если вдруг придет, ты ее задержи, обязательно! А то как передумает... Что у них там в голове, у этих красавиц-девственниц, кто знает...

— Я ее свяжу и замкну в погребе, — сказал трактирщик серьезно, — тебя дождется, это я обещаю. Веревки у меня хорошие, канаты с пристаней, а если что, позову народ — удержим.

Котту свернул объявление в трубку, засунул за пазуху и, спотыкаясь о башмаки и цепляя курткой столы, бросился к выходу.

* * *

К вечеру полил дождь. Котту, не разбирая дороги, по лужам доскакал до трактира и ворвался в нетрезвый гам, в уютное мерцание факелов.

— Ну как? — прокричал он поверх голов.

— Одна есть, — отозвался трактирщик из глубины.

Котту протиснулся к стойке.

— Правда? — он наконец перевел дух. — В погребе?

— Нет. Вон сидит, в уголке.

Трактирщик махнул в дальний угол, где за столом на краю скамейки, завернувшись в плащ, сидела красивая девочка.

— Давно пришла? — Котту вгляделся в мерцающий полумрак.

— Часа два уже.

— Ты бы ей хоть грогу налил!

— Она что, пират?

— Не пират, так что — не пьет ничего? И что, кстати, пьют девственницы-красавицы?

— Вот пошли спросим. Если она правда девственница и красавица.

— Ну, красавица вроде бы да... — Котту напряженно вглядывался. — Вроде красивая...

— Не торопись, брат Котту, не торопись. Глаз твой — враг твой. Первое, что тебя обманет, — собственные же глаза. Особенно в таком деле.

— И что делать?

— Спрашивать, нюхать, пробовать, щупать.

Они, расталкивая пьяные ноги и плечи, направились в угол.

— Привет, — поздоровался Котту, упал на скамейку напротив девочки и скинул капюшон. — Значит, ты девственница?

— Я по объявлению, — сказал девочка и испуганно огляделась. — Мне деньги нужны. Четыре золотых. Что надо делать?

— Пить что-нибудь будешь?

— А вы не обманете?

— В смысле?

— Деньги заплатите?

— А ты правда девственница?

— Правда, — девочка покраснела и посмотрела в пол. — Только вы не обманите. Мне деньги нужны. Четыре золотых.

— А ты хоть знаешь, что надо делать? — усмехнулся трактирщик.

— Ну да... — ответила девочка еле слышно. — Там ведь у вас написано... Ответственное мероприятие... Только вы не обманите...

— Получишь свои четыре золотых, честное пиратское, — сказал Котту веско. — Но если ты правда — девственница и красавица.

— Я девственница, честное слово, — сказала девочка, не поднимая глаз. — Ну и красавица, тоже. Наверно... Ну, люди так говорят, всякие... Мужчины.

— Мало ли что говорят люди, — усмехнулся трактирщик. — Мужчины. Нашла объективную экспертизу. В общем, дело такое — тебя нужно удостоверить, что ты девственница и красавица. И если это на самом деле так — украсть.

— И потом деньги?

— Потом деньги, — вздохнул Котту, вытягивая мокрые уставшие ноги между чьими-то башмаками.

— Ну поехали, удостоверять... А куда?

— К Дракону, — сказал трактирщик. — Кто у нас эксперт по такому вопросу?

— Ну, не знаю... А украсть надолго? А то у меня времени нет...

— Как это времени нет? — хмыкнул Котту. — А зачем пришла тогда?

— Деньги нужны... А времени нет не сейчас, а потом... Меня ждут... Вернее, мне там оставили, кое-что. Надо будет забрать, но это потом. Сейчас я ведь пришла. Ответственное мероприятие ведь... Только вы не обманите. Четыре золотых — обещали.

— Я тебя сейчас стукну, — сказал Котту устало. — Тебе мало честного слова пирата?

— Кажется мне, брат Котту, — трактирщик внимательно оглядывал девочку, — тебе все-таки повезло. Ну, не знаю — я в этом, конечно, не такой авторитет, как наш старикан... В общем, бегом на пристани, там сейчас какой-то южный отходит. Дойдете до отмелей, там на ялике. У тебя деньги-то остались, на ялик?

— Четыре медных, — Котту хлопнул по пустому карману.

— Хватит. А кашей я тебя, так и быть, накормлю. В счет будущих завоеваний.

— Ладно, пошли.

Котту поднялся, подошел к девочке, взял за локоть, повел к выходу, распинывая ноги и плечи.

— В общем, сдашь задание, сразу ко мне, — крикнул вслед трактирщик. — Жду.

— Обязательно, — крикнул Котту, обернувшись у выхода. — Сдам задание — куда же еще.

* * *

На плато гремел ветер. Солнце поднималось из-за невысоких гор на востоке, и первые лучи били в последний весенний снег наверху. Внизу у подножий царил холодный утренний сумрак.

— Пришли, — Котту махнул рукой вперед, где в матово-серебристых тенях зиял черный вход в пещеру Дракона.

— А он нас не съест? — девочка всмотрелась встревоженно.

Котту поморщился.

— Ты, я понял, умеешь читать, — ответил он с раздражением. — Вот и читай, а не слушай людей, всяких. Даже в самых современных книгах написано, что драконы — ящеры. А ящеры не едят мяса.

— И что?

— Что «что»?! Делай выводы! — рассвирепел Котту. — Мы ведь мясо! Значит...

— Да нет, — девочка замахала руками. — И что, что там это написано? А вдруг он как-нибудь проголодался, ужасно? Голод — не тетка, знаешь.

Котту схватил девочку за руку и потащил к пещере. Добравшись до входа, он обернулся.

— Ступай осторожно. Там внутри куча костей. Накопилось за тысячи лет.

— Все-таки он их съел?

— Вот заладила.

— Что заладила? Сколько лет Дракону нашему?

— Полторы тысячи.

— Ну вот! Попробуй посиди полторы тысячи лет на одной растительной пище.

— А ты пробовала?

— Нет. Я что, дракон?

— Ну вот и заткнись! — снова рассвирепел Котту. — Вы что, все такие, девственницы-красавицы?

— Определяющее большинство.

Котту махнул рукой и утянул девочку во тьму пещеры. В глубине на стенах замерцал оранжевый отсвет. Здесь был вход в коридор — в конце виднелся огонь. Они двинулись по коридору, осторожно переступая кости. Коридор вывел их в подземелье, стены и потолок которого едва виднелись в огне большого открытого очага. На очаге в котелке закипала вода. За огнем, за языками пламени, в круге света лежала огромная голова Дракона. Перед головой находилась шахматная доска с расставленной партией. Напротив Дракона за доской на полу сидел полноватый круглолицый мальчик и сосредоточенно смотрел на фигуры. Когда Котту с девочкой появились в пещере, мальчик и голова Дракона обернулись к ним.

— Ого, — хмыкнул мальчик, остановив взгляд на значке Школы пиратов, который мрачно засверкал в огне очага. — Вот так гости. И чего тебе нужно, интересно знать? Честное слово.

— Привет, — поздоровался Котту. Он обогнул очаг с противоположной от Дракона стороны, присел рядом с доской и уставился в партию. — Тебе крышка, — он посмотрел на круглолицего мальчика. — Мат в восемнадцать ходов.

— Ты зубы не заговаривай, — отозвался тот, с недовольством покосившись на доску. — Зачем притащился? Что стоишь, — обратился он к девочке, которая в нерешительности замерла у огня. — Садись, в ногах правды нет... Да ее вообще нигде нет.

Девочка осторожно присела рядом, и Котту спросил:

— А ты кто такой? Какая тебе разница, зачем я притащился?

— Он, собственно, твой коллега, — сказал наконец Дракон, с интересом поглядывая на сверкающий пиратский значок. — Что у вас там, опять на гранит науки зубов не хватает? В этом году ты уже тут второй такой гость, — Дракон осторожно, стараясь не обжечь ребят, усмехнулся.

— А первого звали как? — спросил с интересом Котту. — Не Литца ли?

— Именно.

— У него не зубов, — хмыкнул Котту, — у него мозгов не хватает. Ты ему подписал бумажку?

— Нет.

— Почему?

— А подумать? — вмешался с раздражением круглолицый мальчик. — Слово дракона — не то, чем можно швыряться на ветер. Пусть сначала принесет удостоверение, что нашел старого капитана и украл у него карту с сокровищами. А бумажка про то, как он эти сокровища выкопал, и образцы — дело второе.

— Чего образцы?

— Сокровищ, чего еще?

— Даже так? — удивился Котту.

— А ты что думал? Здесь тебе не у вас. Здесь все авторитетно и по всем правилам.

— Хорошо хоть у вас по всем правилам, — вздохнул Котту. — У меня тут такое дело...

— Кипит, — перебил Дракон.

Из темноты показался кончик хвоста. Сверкнув чешуей, он пронесся над головами и подхватил с очага булькающий котелок. Поставив котелок у доски, Дракон запустил хвост во мрак и достал связку подсохшей травы.

— Горная мята и снежный чабрец, — сообщил Дракон с удовлетворением. — Сам собирал. Лепа, сбегай в пещеру, притащи кубков.

Круглолицый мальчик поднялся, обошел драконью голову и скрылся во мраке. Через минуту он вернулся, держа четыре старинных кубка.

— Давай я сделаю, — сказала девочка и отобрала у мальчика кубки. — А то у вас всех только одно на уме, а руки кривые.

— Что именно? — отозвался Дракон с интересом.

Девочка покраснела и завозилась с чаем.

— Я, кажется, понял, зачем вы пришли, — отозвался Дракон, следя золотым зрачком за девочкой.

— Ну так поможешь тогда?

— А я — нет, — отозвался круглолицый мальчик. — Пусть расскажет человеческим языком, в чем дело.

— Мне нужно удостоверение, в том, что... Слушай, а кто ты такой, вообще?

Хвост Дракона аккуратно коснулся плеча Котту.

— Говорю тебе, он твой коллега. Только с востока.

— С востока? — заинтересовался Котту. — Но на востоке, насколько я знаю, нет Школы пиратов?

— В том-то и дело, что нет, — вздохнул мальчик. — Так и умрешь безграмотным... Я самоучка. Потомственный.

— Ну так давай к нам! — сказал Котту с воодушевлением. — У нас программа тяжелая, сам видишь, — он посмотрел на девочку, которая разливала ароматный чай, — зато подготовка качественная.

— Да знаю, — вздохнул мальчик, принимая дымящийся кубок. — Только мне поздно уже... Да и потом, я человек с востока. У нас менталитет другой. У вас на западе обо всем заботится государство. Ты только грабь себе добросовестно, налоги плати, с караванов. А у нас всё на кухне выращивают, на подоконнике. Пираты все самоучки, говорю же. Так и умрешь безграмотным, — мальчик снова вздохнул.

— Учиться никогда не поздно, — сказала угрюмо девочка, отпивая чай из своего кубка.

— Учиться всегда поздно, девочка, — отозвался Дракон так же угрюмо. — Учат всегда тому, что давно всем известно. А у самоучек есть шанс, — золотой зрачок замерцал в сторону мальчика, — не умереть безграмотным. Так что ты, Лепа, не прав... Ну так что за задание? Что нужно удостоверить? — Дракон обратил зрачок к Котту.

— В общем, задание звучит следующим образом, — Котту отхлебнул волшебного чая. — Ограбить караван, украсть девственницу-красавицу. Вопрос с караваном уже решен, бумаги есть, — он похлопал себя по груди. — Осталось удостоверить, что я украл девственницу-красавицу.

— Ну, что она девственница и красавица, я, положим, удостоверю, — зрачок замерцал в сторону девочки. — А насчет первого... Откуда мне знать, украл ты ее действительно? Может, одолжил просто, задание сдать? Я тебя первый раз вижу, не могу же я поверить тебе на слово.

Дракон высунул длинный раздвоенный язык и с наслаждением лакнул чая.

— Слушай, а где он ее взял, правда? — отозвался круглолицый мальчик, с шумом прихлебнув из кубка. — Задание на самом деле какое-то бесчеловеческое. У вас программа, я так понимаю, какая-то очень классическая. Еще с тех времен, когда бывали девственницы и красавицы... Ну, наверно бывали.

— Я те времена еще помню, Лепа, — отозвался Дракон угрюмо и осторожно вздохнул, обдав пещеру приятным жаром. — Красавицы действительно были, были даже девственницы, но на пиратов тогда еще не учили. Люди тогда, Лепа, были другие. Настоящие. Это сейчас государство вынуждено даже пиратов в школах учить. Докатились, — Дракон угрюмо замолк.

— Значит, — тихо сказала девочка, отпивая чай маленькими глоточками, — как только закончились девственницы и красавицы, закончились и настоящие люди?

— Наоборот, — отозвался круглолицый мальчик. — Закончились люди — закончились и девственницы, с красавицами.

— Лепа, — осторожно вздохнул Дракон и лакнул чая. — Ты, как все умные люди, иногда говоришь глупости. Это процесс взаимозависимый. Девственницы вырождаются оттого, что люди перестают мыслить глобально. Не в пределах собственных норок.

— Да, но отчего люди перестают мыслить глобально? Не в пределах собственных норок?

— Оттого, что вырождаются девственницы? — сказала девочка тихо. — Процесс ведь взаимоза... висимый?

— Слушай, — сказал Котту с неудовольствием. — Вот вы тут сидите с этим, — он ткнул пальцем в сторону Лепы, — чай попиваете. Вам тут хорошо, в драконьей пещере, на драконьем Острове. Сокровищ куча, — он ткнул пальцем во мрак, — дураков нет миль на сорок вокруг. Можно и язык поточить, поумничать. А у меня только три дня осталось. А потом еще по «Умерщвлениям неволшебным оружием» зачет сдавать. А потом еще по «Сопротивлению человеческих материалов», а там такая вешалка, что... — Котту повертел ладонью.

— Я тебя понял, мой мальчик, — отозвался Дракон, лакнув чая. — Давай сюда экземпляр. Будем удостоверять.

— Вот это другое дело, — проворчал Котту, поднимая девочку и подталкивая ближе к Дракону. Девочка стала перед огромной головой, оправила плащ, покраснела и опустила глаза.

— Ну как, Лепа... Что скажешь?

Круглолицый мальчик отставил кубок, поднялся и медленно обошел девочку.

— Честно?

— А кого ты тут обмануть собрался?

— Мне нравится, — Лепа вздохнул. — Я бы ее сам украл. Кабы не цеховая солидарность.

— Значит, красавица?

— Ну-у... Видали и красивее. Но эта тоже сойдет.

Лепа еще раз обошел девочку, которая не поднимала глаз, вернулся к доске, плюхнулся на пол и вцепился в недопитый кубок.

— Это важное заключение, — отозвался Дракон. Из темноты вылетел кончик хвоста, сверкнув драгоценными чешуинами, покрутился над головами, снова исчез. — Он в этом разбирается, можете мне поверить. Приходилось всяких возить — и красавиц, и не красавиц. Сравнительный материал имеется.

— А девственниц? — заинтересовался Котту.

— А откуда ж их знать? — фыркнул мальчик с раздражением. — У них на лбу не написано.

— А вот здесь, Лепа, ты заблуждаешься. Ты просто молод еще, неопытен. Это как раз на лбу и написано. Так что удостоверяем.

— Правда? — оживилась девочка и подняла глаза. — Тогда давай бумажку и скажи им, чтобы не обманули! Чтобы деньги дали!

Дракон покосился на Котту.

— Я ее по объявлению нанял, — ответил тот с неудовольствием и отвел глаза. — За четыре золотых. Что еще было делать?

— Так она еще читать умеет, — осторожно хмыкнул Дракон, обдав ребят приятным жаром. — Хочешь, мальчик, совет стреляного старика? Сдашь задание — девчонку не отпускай. Не продавай, не меняй, не закладывай — оставь себе, пригодится. Девственница, красавица, еще и читать умеет. Я честно думал, что такие уже закончились, лет восемьсот назад.

— Ты только им скажи, чтобы деньги отдали. А то снова обманут, а у меня документ есть!

Девочка вытащила из-за пазухи аккуратно сложенный лист бумаги, развернула и показала Дракону.

— «Для ответственного мероприятия требуется девственница и красавица», — прочитал Дракон. — «Оплата три нет четыре золотых».

— А то обманут ведь, — девочка чуть не плакала.

— Откуда у тебя такой опыт? — поинтересовался Дракон. — Обманут, обманут?

— Люди говорят. Что обманывают. Девственниц.

— Что за бред такой, — с раздражением поперхнулся Лепа. — А не девственниц что, не обманывают? И знаешь, надо все-таки хорошенько проверить, какая она девственница. Обманывают.

— Бумага есть? — спросил угрюмо Дракон, оглядев Котту.

Тот достал из-за пазухи чистый лист и перо.

— Пиши... Справка. Сим удостоверяется, что приложенный экземпляр по результату осмотра с пристрастием на самом деле является а — девственницей, бэ — красавицей. Подпись... Двадцать первого апреля тысяча пятьсот пятьдесят второго года Шестого дракона... Меня, то есть... Удостоверил я сам.

— А поверят? — круглолицый мальчик покосился на справку. — Что удостоверил ты сам?

— Положи бумажку сюда.

Из мрака вылетел кончик хвоста и указал на свободное место у стенки. Котту поднялся, прошел к стене, положил бумажку на каменный пол, отошел. Дракон очень осторожно дыхнул. Пещера наполнилась приятным жаром, бумажка обуглилась.

— А вот и печать.

Сверкнул кончик хвоста и с хрустальным звоном пронзил разложенную бумажку.

— Пусть попробуют не поверить, — осторожно усмехнулся Дракон. — Я, конечно, дела на старости лет запустил, надоело все до предела... Старость — не радость, а дураки множатся в экспоненциальной прогрессии. Но ведь могу и размяться, наведаться.

— Спасибо, — сказал Котту, осторожно складывая обугленную бумажку. — Пошли, как раз на южный караван успеем, — он взял девочку за плечо, обернулся к Дракону. — Ну, мы пошли.

— Сдашь задания, заезжайте в гости, — сказал Дракон и долакал чай. — Поболтаем, чаю попьем. У меня где-то горный хрен еще оставался. Сам собирал.

— Обязательно, — покивал Котту. — Только задания сдам.

Он кивнул, прощаясь, круглолицему мальчику. Они обошли очаг и вышли из подземелья.

* * *

В трактире, как обычно, было не протолкнуться. Котту, крепко держа девочку за руку, отпихивая нетрезвые ноги, колени, локти и плечи, пробрался к стойке, перевел дух, скинул капюшон.

— Привет, дядя Краббатабак. Ну и толпа у тебя сегодня.

— Толпа как толпа, — обернулся тот, протирая тарелку висевшим через плечо полотенцем. — У вас, Котту, философию не проходят. А так бы ты научился себя утешать, что бывает и хуже. Ну, как дела? — трактирщик посмотрел на девочку. — Сдал?

— Сдал, — сказал Котту сдержанно. — Зачет.

— Я не сомневался, — кивнул трактирщик с удовлетворением. — Такие бумаги, такая организация... Ладно, больше не будем мучить девчонку.

Он отложил сверкающую тарелку, достал из кармана четыре мерцающих золотых.

— Держи, — он протянул золото девочке.

— Спасибо, — ответила та еле слышно, взяла монеты, достала из-за пазухи маленький мешочек и аккуратно спрятала деньги. — Ну я пошла?

— Котту, — трактирщик обернулся к мальчику. — Тебе старик насчет нее ничего не сказал?

— Сказал, — вздохнул Котту. — «Сдашь задание — девчонку не отпускай. Не продавай, не меняй, не закладывай». Оставь себе, говорит. Пригодится.

— Так я схожу, за веревкой? У меня веревки хорошие. Канаты с пристаней.

— Отпустите меня, — вздохнула девочка. — Пожалуйста. Мне надо забрать.

— Заберем вместе, — отозвался Котту угрюмо.

— А старших надо слушаться, девочка, — добавил трактирщик, сверкая лысиной в свете факелов. — Так что я пошел.

— За веревкой? — спросила девочка еле слышно.

— Нет. О веревках вам пока думать рано. Поживите, определитесь... Пойду вам насчет завтрака распоряжусь. Со вчерашнего дня ведь не ели? А я обещал, каши.

— Не до еды было, — сказал Котту устало. — Ты что, дядя Краббатабак, не знаешь, что такое курсовая работа?

— Знаю, брат Котту, знаю. Поэтому сейчас будете завтракать.

Трактирщик провел их во внутреннюю комнату и ушел распоряжаться насчет завтрака. Котту скинул куртку на лавку, уселся за стол. Девочка осторожно присела на край лавки. В коридоре раздались крики, загремели каблуки; дверь распахнулась, и в комнату ввалилось четверо — Главный купец, Начальник пристаней и два румяных матроса с большим сундуком. Матросы пронесли сундук в угол, грохнули на пол и, сотрясая башмаками стены, ушли, оставив за собой запах терпкого бриза.

— Распишись, — Начальник пристаней развернул на столе бумагу, достал перо и дорожную чернильницу. — Вот здесь.

— Это... — Котту с недоумением вчитался в текст. — В смысле?

— Читать умеешь, пират?

— «Расписка. Сим удостоверяю, что я, Котту Бестрепетный, студент второго курса Школы пиратов на Побережье, получил причитающуюся мне одну четырнадцатую долю в счет ограбленного мной двадцать второго апреля тысяча пятьсот пятьдесят второго года Шестого дракона каравана в составе двенадцати судов средней величины». Подпись — Котту Бестрепетный.

— Ну, подписывай.

— Да мне, вообще-то, только задание сдать было надо...

— Ну, сдал?

— Да. Отчитался.

— Ну, и мы отчитались. Подписывай — где галочка.

Котту поставил подпись, Начальник пристаней свернул документ, спрятал перо и чернильницу.

— В общем, сдашь остальное — заходи. Отметим.

Начальник и Главный купец посмотрели на девочку, которая с любопытством следила за происходящим.

— Нашел все-таки?

— Представь.

— И как же? Интересное дело. Девственница, да еще и красавица?

— По объявлению.

— Она что, — купец и Начальник переглянулись, — еще и читать умеет?! Знаешь что, Котту Бестрепетный... Оставь себе. Пригодится.

Начальник пристаней и Главный купец оглядели девочку и, покачивая головами, вышли. Котту подошел к сундуку и открыл тяжелую крышку. Золотые монеты торжественно замерцали. Девочка подошла и осторожно присела рядом.

— Я даже не знала, что столько денег бывает, сразу и в одном месте, — она осторожно потрогала кучу монет. — И что с ними делать?

— Не знаю пока, — сказал озадаченно Котту. — Надо будет садиться и думать. А вообще, деньги нужны, чтобы их тратить.

— А дай мне пока еще четыре монеты? Я сразу отдам.

— Сразу — это как?

— Ну... Заработаю, отдам.

— А зачем тебе, кстати?

— Надо.

— Я понимаю. Но все-таки?

— Книги купить. Нужные. Пока мне оставили. А то перехватят.

— Ну да, вот ведь еще проблема... Когда читать умеешь. Не переживай, никто у тебя их не перехватит. За четыре золотых тем более.

— Я отдам... Честно...

Заскрипела дверь, в комнату вошел трактирщик с подносом. Запахло ароматной кашей. Котту потянул носом и поднялся. Трактирщик поставил поднос на стол и подошел к сундуку.

— Они мне там дверь чуть не раздолбали, — он махнул полотенцем в сторону выхода. — Стол опрокинули. Клиентов перепугали.

— Твоих клиентов перепугаешь. Дядя Краббатабак, я у тебя его оставлю пока. Мне его ставить некуда. Ты где живешь? — Котту обернулся к девочке. — Может, у тебя поставим?

— Можно... В углу... Я столик давно хотела купить. Книги складывать.

— Так теперь шкаф купите? — хмыкнул трактирщик. — Бывают такие специальные, с полками. Книги складывать. Я видел такой, в детстве.

— У меня мало пока... На столике все поместятся...

— Ладно, — Котту уселся за стол, составил с подноса тарелки с кашей, плошку с хлебом и кружки с чаем. — Иди ешь садись. Поставим пока в углу, книги складывать. А там будем думать. В общем, дядя Краббатабак, мы у тебя его оставим пока. Ты себе отсыпь, сколько следует... А мы сейчас перекусим и книги пойдем покупать. Нужные. А то перехватят.

Девочка присела напротив, и они стали завтракать.

* * *

ВОЛШЕБНАЯ КНИГА

Рынок рабов в столице работал по вторникам, средам и воскресеньям. Самые большие торги были по воскресеньям — съезжалось столько покупателей, что на улицах было не протолкнуться. Больше всего народу толпилось на восточном краю Главной площади. Здесь продавались девочки, вещь в хозяйстве крайне полезная, и торговля шла особенно бойко.

Утром по городу прокатился ливень, день занимался пасмурный и холодный. Под ногами хлюпала слякоть, ветер срывал шапки и капюшоны, прозрачное солнце не грело. Вдоль клеток с девочками уже полчаса бродил мальчик в теплом плаще, сильно заляпанном грязью, — было похоже, мальчик явился издалека. Сначала он обошел ряды с клетками, внимательно разглядывая продаваемых девочек. Наконец остановился около одной клетки, всмотрелся в сидевшую на цепи грустную девочку, отвернулся и продолжил бродить по рядам. Через пятнадцать минут он снова остановился около этой клетки и снова внимательно оглядел девочку. Она подняла глаза и улыбнулась.

— Купи меня, — сказала девочка, — а то я замерзла. Холодно знаешь как.

— Тебе для чего? — обратился к мальчику продавец. — Если для опытов, эта вряд ли тебе подойдет. Она ненормальная.

— Мне не для опытов, — мальчик выдохнул клуб и плотнее завернулся в плащ. — Мне нужен ассистент для волшебного дела.

— Хм, — покачал головой продавец. — У нас тут нечасто покупают девочек в ассистенты для волшебного дела. Ну эта сойдет, для волшебного дела. Она ненормальная. Только сразу скажу: стоит сто золотых. За такие деньги в другом месте ты купишь восемь ассистентов.

— А что так дорого? — мальчик еще раз оглядел девочку, глаза которой потухли, как только продавец назвал цену. — Девочек вон навалом, а ты — сто золотых?

— Ну да, обычную можно и за червонец купить. А эта, во-первых, из Перелесья — там девочки, если не знаешь, самые пухлые. Во-вторых, что главное, умеет читать. Говорю же тебе, ненормальная.

— Ну так сделай скидку, раз ненормальная.

— Какую скидку, — удивился продавец, — раз ненормальная?

— И как ты ее раздобыл — умеет читать?

— Родители сдали, как еще? В государстве кризис, если не знаешь, деньги нужны. Или правда не знаешь? — продавец оглядел мальчика. — Ты сам-то откуда?

— Из Долины. У нас там тоже кризис, так что не умничай. Я вообще двоюродный принц, меня зовут Кассте, если не знаешь.

— Принц Кассте? — отозвался высокий человек, который последние три минуты с интересом прислушивался к разговору. — А тут говорят, что тебя променяли Дракону?

— Ну вот и хорошо, что так говорят, — кивнул мальчик. — Я этот слух сам пустил.

— Сам? — переспросил продавец недоверчиво.

— Сам. Я удалился в изгнание. Вы, наверно, не знаете, но я занимаюсь волшебством. А заниматься волшебством... Когда вокруг такой конец света... — мальчик неопределенно повертел ладонью.

— Да это понятно, — покивал высокий, — можешь не объяснять.

— И давно ты ушел в волшебники? — спросил продавец.

— Три года назад. И потом, у меня возникли идейные разногласия с дядей.

— Ну, это обычное дело, — отозвался высокий. — Зачем же сразу в изгнание?

— Он решил продать принцессу, мою двоюродную сестру, на Побережье. Если продавать девчонку, то хотя бы не этим кретинам! Можешь представить, что с ней там будет?

Продавец и высокий с понятием закивали.

— Холодно тут у вас, — мальчик еще плотнее завернулся в плащ и выдохнул очередной клуб. — Предгорья... Он, разумеется, меня слушать не стал — кто я ему такой... В общем, я ему нагрубил и удалился в изгнание. Да и вообще, меня с самого раннего детства тянуло к волшебникам. В общем, вот тебе деньги... — мальчик просунул окоченевшую руку за пазуху, вытащил туго набитый мешочек и вручил продавцу. — Тут как раз сто должно быть...

— Пересчитай, — кивнул высокий, — а то принцы, знаешь... Тем более волшебники...

— Да ладно, — махнул рукой продавец. — Про Кассте ничего плохого пока не слышали... А у тебя на жизнь-то осталось?

— Волшебство превыше всего, — гордо отмахнулся мальчик. — На еду хватит, а за башню я не плачу. В ней уже четыреста лет никто не платит.

— Ну ладно... Если что, меня тут всегда найдешь, — сказал продавец, отпирая клетку.

Он снял девочку с цепи и вручил поводок мальчику.

— Ну, в общем, ты с ней осторожнее... Ненормальная как-никак. Зато умеет читать!

— Это как раз то, что надо, — покивал мальчик. — Ладно, не болейте. Будешь в Синих горах — заезжай ко мне в башню. Чаю попьем, я на прошлой неделе такой мяты насобирал — сам удивляюсь, как еще такая осталась.

— Обязательно... Счастливо.

— Счастливо.

Мальчик взял поводок и, расталкивая толпу, повел девочку с площади. Наконец они вышли на центральную улицу. Мальчик дошел до ближайшего трактира и остановился.

— Как тебя зовут?

— Лета, — радостно ответила девочка.

— Значит, ты из Перелесья? Не близко.

— Ну да! У нас нет рабовладельческих рынков. У нас сразу сюда везут.

— Значит, тебя родители привезли?

— Нет, просто сдали. К нам раз в неделю приезжают закупщики, по пятницам, вот в эту пятницу меня и сдали. У нас по соседству уже всех девочек сдали, я последняя. Кризис, сам понимаешь. Деньги нужны.

— Деньги всегда нужны, — усмехнулся Кассте. — При чем здесь кризис? Ладно, надо погреться и перекусить. А то холодно — вон смотри, ты вся дрожишь просто.

— Еще как! — сказала девочка радостно. Глаза ее сверкали яркими искрами в холодном воздухе. — Я уже часа четыре сижу! Знаешь, как замерзла! Так ведь думала, что и не купит никто, за такие-то деньги.

— Да, но ведь ты умеешь читать. А кто сейчас умеет читать? Уже никто не умеет. Не умеют даже профессоры, что говорить про девочек.

— А как ты догадался, что я умею читать?

— По глазам, как же еще... Так, — Кассте подошел к обшарпанной двери. — Здесь, надеюсь, можно достать горячего эля и хлеба с сыром? — он запустил руку за пазуху и вытащил еще один мешочек, очень маленький. — На завтрак нам хватит, — он развязал мешочек и заглянул внутрь, — а на обед заработаем... Или придумаем что-нибудь.

— Сто золотых, — покачала головой Лета. — Это ведь немалые деньги!

— Все, что у меня было, — кивнул Кассте. — А что? Ты думаешь, принцы богато живут? Да еще в кризис?

Кассте взялся за ручку и потянул.

— Слушай... — Лета перестала улыбаться. — А когда я тебе уже пригожусь, что ты со мной будешь делать? Продашь кому-нибудь?

— Нет, — обернулся Кассте. — Если я что-нибудь покупаю, я это уже не продаю и не дарю никому. Если для дела уже не нужно, заверну в рогожу и положу в чулан, например. Пусть лежит.

— Вот меня тоже тогда заверни, — сказала Лета с облегчением, — и положи в чулан. Только не продавай и не дари никому, ладно?

— Не переживай, — сказал Кассте и распахнул дверь. — Ладно, пошли, надо погреться и перекусить.

Они вошли в трактир, прошли в самый дальний угол и устроились в полумраке под маленьким грязным окошком. К ним подбежал служка в заляпанном холщовом переднике.

— Нам по кружке горячего эля и по тарелке каши.

— Каши нет, — вздохнул служка.

— То есть как? — удивился Кассте. — Чтобы не было каши?

— Кризис, — вздохнул служка.

— Но эль-то есть?

— Эль-то всегда есть... А каши нет.

— А что есть? Хлеб есть?

— Черный и черствый.

— Полезно, неси. Сыр есть?

— Если поискать... Пара заплесневелых кусков, может быть, и найдется.

— Ну поищи. Мы умираем с голоду.

— Так не только вы тут с голоду умираете. Мы, думаешь, не умираем? Купил? — служка кивнул на девочку. — Дорого?

— Сто золотых.

Служка оторопел.

— Сто золотых?! Это что, девочки уже сто золотых стоят?

— Которые умеют читать — стоят.

— Она умеет читать?! Интересное дело. Ну и зачем она тебе — умеет читать? Ты вообще хорошо подумал? Прежде чем такие-то деньги...

— Я волшебник. А волшебникам нужны ассистенты, которые умеют читать.

— Ну, вам, волшебникам, виднее... Сто золотых... Да на сто золотых... Ладно, сейчас принесу.

Служка укатился в дым и гомон.

— Волшебникам нужны ассистенты, значит, — из полумрака возник старик в драном плаще и плюхнулся рядом на лавку. — Какой же ты волшебник, когда ты двоюродный принц?

— А что? — хмыкнул Кассте, — принцы не могут быть волшебниками?

— Принц, говоришь? — раздался голос из полумрака. — Уж не Кассте ли, часом?

— Ну, допустим, — отозвался Кассте в пространство. — А тебе какое дело?

— А люди говорят, тебя променяли Дракону?

— Люди говорят, а ты не слушай, — хмыкнул Кассте со злобой. — Уши развесишь, а потом тебе кризис. Какому Дракону? Дракон сидит у себя на Острове, и ему уже триста лет до людей нет никакого дела. Драконы вообще не едят мяса, если не знаете.

— То-то и плохо, — покивал старик. — Прилетал хотя бы разок в десять лет, глядишь — порядок хоть какой был бы. А ты, если принц, взял бы да навел порядок?

— Во-первых, я принц двоюродный. Пока до меня дойдет очередь, наводить порядок будет негде. Во-вторых, чтобы навести порядок, нужно заставлять людей что-то делать, что-то им объяснять. А люди и так знают всё лучше всех, что кому и как нужно делать. Зайди на любую кухню, послушай. Посидишь полчаса — материала наберешь на три конституции. Так что пусть они и наводят порядок. Сначала у себя на кухне, хотя бы. А у меня настоящее дело. Кстати... — Кассте с наслаждением отхлебнул горячего эля из кружки, которую грохнул на стол служка, и пододвинул Лете вторую. — Если вы тут такие все умные, расскажите, как скорее добраться до Забытого камня.

— Тебе что, в Замок надо? — старик хлебнул эля из своей кружки. — Была дорога через Коричневый бор, так и та в болото ушла, лет десять назад. А зачем тебе туда нужно? Там ведь нет ничего, всё давным-давно растаскали.

— Я туда не грабить иду, — хмыкнул Кассте с раздражением. — Одно на уме. Растаскали... Ладно, не мешай нам завтракать, — добавил он, когда служка грохнул на стол плошку с засохшим хлебом и заплесневелым куском сыра.

— Ты что, собираешься это есть? — старик наклонился, понюхал сыр, поморщился.

— А что?

— Ты же принц?

— Ну да. Дорогой сыр с плесенью. Ты знаешь, сколько я за него заплатил? В общем, прочь от королевского блюда. Дай принцу позавтракать.

— Эй, принц, — снова раздался голос из полумрака. — За два медных могу подбросить до Серых клыков. А там до Забытого камня дойдешь за полдня.

— Это как же он дойдет за полдня? — отозвался в пространство старик и отставил пустую кружку. — По какой же такой дороге?

— Допил? — из полумрака возник коренастый бородач в одежде купца и положил на плечо старику ладонь. — Отчаливай, — он схватил старика за руку, оторвал от лавки, вытолкнул в полумрак, обернулся к Кассте и улыбнулся. — Он тут ко всем пристает, не обращайте внимания... Натура у него такая. Купил? — купец кивнул на поводок, который по-прежнему свисал с шеи у Леты.

— Сейчас позавтракаем — сниму, — кивнул Кассте, с трудом откусывая кусок хлеба.

— В общем, жду тебя у ворот, — сказал купец. — Не переживай, к сумеркам будешь у своего Камня.

* * *

— Я так понял, ты тут всех знаешь, — сказал Кассте, вглядываясь в пасмурную даль. — Как бы дождь не пошел... Так вот, ты, может быть, знаешь Отшельника?

Повозка со скрипом катилась по битому камню дороги. Было сыро и холодно. Лета зябко куталась в свой плащик. Кассте достал из мешка запасную куртку и завернул девочку.

— Ой, здорово... — у Леты зуб на зуб не попадал. — А то я так замерзла с утра — сказать страшно.

— Скажи спасибо, что вообще купили, — осклабился купец. — Он бы еще двести за тебя запросил. В наше-то время, ха-ха-ха.

— Ну да, — кивнул Кассте. — Грамотному быстрее замерзнуть насмерть, чем купят. За Горами, я уверен, оторвали бы с руками, а здесь...

— А ты был за Горами? — покачал головой купец. — Может быть, там нет ничего, за Горами.

— Ну как же, — обиделась Лета. — У меня дома в книжке про Загорье написано! И с картинками!

— В книжке, — ухмыльнулся купец. — С картинками. Вот когда сама попадешь в Загорье, да сама посмотришь, да еще на трезвую голову, вот тогда и поговорим. Откуда ты знаешь, что там на самом деле? В книжках написано... У нас на сараях тоже, знаешь, написано. Забегаешь — а там дрова.

— Ладно, хватит вам, — перебил с раздражением Кассте. — Ты лучше скажи, как мне попасть к Отшельнику.

— Да, только она пусть расскажет, откуда у нее дома книжки, в наше-то время.

— Были, — надулась Лета. — А ты дубина неотесанная.

— Ну, в общем, ты понял, что купил? — расхохотался купец.

— У каждой медали есть обратная сторона, — отмахнулся Кассте. — Она мне нужна для важного дела, а дело такое, что придется терпеть.

— Какие вы хамы, — надулась Лета еще больше. — Я еще ничего не грубила, а вы уже такие гады. Отпустите меня, я уйду.

— Да сейчас прям, — расхохотался купец еще больше. — Сто монет — и «уйду». Сиди уж. Ты бы лучше книжку купил, вместо девчонки. Толку было бы больше.

— В том-то и дело, что у меня есть одна книга, которую я сам не прочитаю.

— То есть как это, интересно? — купец оторвал взгляд от угрюмого сизого горизонта и обернулся к Кассте. — Ты что, сам читать не умеешь? Ладно принц, но волшебник-то?

— Ты ничего не слышал про Волшебную книгу?

— Это в которой записаны тайны мира?

— Ну, тайны записаны там не все, только одна, но самая важная. Так вот эту книгу можно прочесть только вдвоем и только с девочкой, которая умеет читать так же, как ты.

— А откуда ты знаешь, что она, — купец ткнул Лету кнутом, — умеет читать так же, как ты?

— Это по глазам видно, по-моему, ясно, — ответил с раздражением Кассте. — Почему вы все такие слепые?

— Люди как люди, а что? — усмехнулся купец. — Так ты, значит, хочешь сказать, что просто так взял да пошел на базар? И просто так взял да купил девчонку, которая читает так же, как ты?

— Ну, допустим, на базар я взял да пошел не просто так. Я уже полгода хожу по рынкам. Если хочешь знать, я обошел все три столицы Долины, все семь столиц Побережья, все девять столиц Плоскогорья. И нашел только у вас, в девятой. Так что найти девчонку, которая читает так же, как ты, нелегко.

— Ну да, — купец посерьезнел и покивал, — полгода еще не срок. Я вон свою, в свое время, искал года три. Правда, читать она у меня не умеет, но хотя бы видит как я. Ну, почти так же, как я.

— А ты свою тоже купил? — Лета отвернулась от угрюмого осеннего леса и сиреневых гор на горизонте. — И дорого?

— Нет, свою я нашел, на Побережье. Ездил по торговым делам и нашел, обычное дело. Я езжу, вы понимаете, много.

— А я так давно хотела куда-нибудь съездить... Какой воздух! — Лета втянула носом влажный холодный аромат предгорий. — Какой свежий! Не то что в городе.

— Какой может быть в городе воздух, — купец усмехнулся, — когда там люди живут. Ну а Отшельник тебе зачем?

— Во-первых, он читал Книгу, в свое время, и с ним не мешает поговорить. Во-вторых, он сварил Зелье истины, его тоже не мешает глотнуть.

— Так он, может быть, потому и пошел в отшельники, что прочитал Книгу? — Лета, кутаясь в куртку, завертела головой между купцом и Кассте. — Узнал Тайну мира и пошел в отшельники?

— Так ты это, — покачал головой купец, — может быть, тоже поосторожней?

— Как бы тебе сказать, — ответил Кассте не сразу. — Войди в мое положение. Принц я двоюродный. Денег у меня нет. Ты не думай, что если я принц...

— Ха-ха-ха! — расхохотался купец так, что чуть не упал с повозки. — Это ты мне говоришь? Да мне самому три принца столько должны, что страшно подумать. Один с Побережья, один из Долины, один с Северной стороны... И ведь не отдадут, гады. Думал продать в долговое рабство, да какие с этого деньги... Сами с голоду сдохнут. Так что, — купец хлопнул Кассте по плечу, — я тебя понимаю. В жизни у тебя больше ничего не осталось, осталось только познать Тайну мира.

— Ну да, — вздохнул Кассте. — Ты прав. Государства, чтобы им управлять, у меня нет и не будет. Денег, чтобы тратить как полагается принцу, у меня нет тем более и не будет тем более. В кризис тем более. Хотя бы последние деньги — копил три года — всю жизнь, можно сказать, — потратил на нужное дело. Теперь буду знать Тайну мира. А потом, скорее всего, и пойду в отшельники.

— Только ты обещал, что меня ни продашь, ни подаришь! — всполошилась Лета. — Обещал ведь!

— Не знаю, какое оно на самом деле важное, это дело, — купец отвернулся в пасмурную даль, — но у тебя, друг Кассте, теперь есть девчонка, которая читает так же, как ты. А это очень немало, поверь старику... За это стоит отдать все, что копил всю жизнь.

— Старику? — удивилась Лета, оглядывая купца. — И сколько же тебе лет, старик? На тебе седой волосинки нет.

— А почему я должен быть седой, если старый? — купец расхохотался и подхлестнул лошадей. — Старый что, обязательно значит дряхлый и мерзкий?

— Нет, ну привыкли все... — Лета смутилась и порозовела. — Старый должен быть как сморчок...

— Должен, девочка, именно должен! — купец снова расхохотался так, что чуть не упал с телеги. — Кому должен? И сколько? Так, — купец перестал хохотать, огляделся и остановил лошадей. — Приехали.

Они остановились на повороте. Здесь дорога уходила направо, огибая коричневое болото. Налево шла едва заметная тропка и растворялась в пасмурной дали, в которой мерцали угрюмые осенние горы.

— Воняет... — Лета втянула носом тяжелый воздух.

— Конечно, — купец расхохотался. — Болото оно и болото, чтобы вонять!

— Значит, — всмотрелся Кассте, — по этой тропинке...

— Когда-то это была мощеная дорога, не в пример этой, — купец махнул кнутом вправо. — Сами поймете... В общем, по этой, ха-ха-ха, тропинке вон до тех самых скал, — он еще раз махнул кнутом. — Оттуда направо и до предгорий. Отшельник живет вон за тем перевалом... Во всяком случае, жил, когда я там был в последний раз.

— А ты там был? — обернулась Лета. — И его видел?

— Конечно, — расхохотался купец. — В общем, Забытый камень еще в ту сторону дальше, но если вы сначала к Отшельнику, он расскажет. Ну, прощайте! Передавай привет папаше своему королю, царствие ему небесное.

— Не дождешься, — усмехнулся Кассте, протягивая купцу медяки.

— Не знаю, не знаю... — купец спрятал медяки в кошель, затянул его и уложил за пазуху. — Гиблое ты затеял дело, волшебник, — он посмотрел на Лету.

— Ах ты гад! — возмутилась та и даже подпрыгнула. — Значит, я...

— Да ты здесь причем, — отмахнулся купец и тронул поводья. — Это судьба. Ну ладно, счастливо!

Повозка со скрипом и стуком покатилась по каменистой дороге.

— Ладно, пошли, — Кассте вгляделся в пасмурный горизонт. — Скоро начнет темнеть, а тропинку и так еле видно.

* * *

— Сколько у тебя книг! — с уважением восхитилась Лета, прохаживаясь вдоль шкафов. — Ты что, их все прочитал?

— Почти, — кивнул Отшельник, сверкнув лысиной в ярком свете лампы. — Есть вещи, конечно, которые читать вовсе не обязательно, полный мусор, но я и те просмотрел.

— Зачем тебе полный мусор?!

— Понимаешь, есть такой закон, — Отшельник отошел в угол и загремел посудой. — Называется «в бочке меда ложка дегтя». Обратная сторона у этого закона называется «в бочке дегтя ложка меда».

— Понимаю, понимаю! — засмеялась Лета, стащив с полки большую книгу и раскрыв на середине. — Ты хочешь сказать, что иногда во всем полном мусоре попадаются полезные вещи... Но сколько мусора надо перекопать? Полного?

— Еще как попадаются, — отозвался Отшельник. — В каждой куче навоза будет своя жемчужина. В семье не без урода, это закон, по которому существует мир. Тут уж ничего не поделаешь, и в поисках ценного не гнушайся копаться в... Ну, в общем, ты поняла.

— Конечно! Слушай, а что это за язык такой? Я даже не думала, что такой бывает! — Лета круглыми глазами разглядывала диковинное переплетение букв на страницах. — И что, на нем даже говорить можно?

Отшельник, с чугунком в руках, подошел и заглянул в книгу.

— А, этот... Можно — было. Две тысячи лет назад.

— Правда?! — Лета оторопела. — А книга...

— А книга вот, видишь, осталась. И мы сейчас можем прочесть, что думали люди в то время.

— И ты тоже, — Лета благоговейно оглядела вязь букв, — можешь прочесть?..

— Да, я знаю этот язык. Этот язык надо знать, если считаешь себя образованным человеком. На нем написаны все древние мудрости. То есть все мудрости нашего мира, потому что нового с тех пор не придумали... И не придумают.

— А научи меня читать на этом языке! — Лета осторожно поставила книгу на место. — Ведь правда. Если вокруг такой конец света, хоть в древних книгах, может, что-то осталось.

— В древних книгах все и осталось, — отозвался Кассте из-за стола. — А покупать современные книги — только деньги на ветер бросать. Народ сам знаешь какой, в наше время особенно. Что дают, то и жрет. А лавочники только и рады. Зачем корячиться, готовить что-то хорошее, когда и всякую дрянь поглотают. Тем более, какая сегодня еда?.. Одно название. Вот и ходят все со вспученными животами. Воздух только портят.

— Фу, грубиян! — рассмеялась Лета. — Ты знаешь, он, оказывается, такой матерщинник! — она обернулась к Отшельнику. — Весь день так страшно ругается.

— Например?

— Ну, — задумалась Лета, — вот это он сегодня несколько раз повторял... Если можно...

Она с трудом произнесла непонятное слово. Отшельник кивнул.

— На древнем языке это значит «кстати».

— На этом? — ужаснулась Лета и уставилась в корешок книги, которую только что вернула на полку.

— Нет, на другом... Древних языков было много. Люди не первую тысячу лет живут. Ладно, давайте к столу. Мудрость мудростью, а желудок уважать надо.

Отшельник подошел к столу и стал раскладывать по тарелкам жирную желтую кашу. По всей комнате вкусно запахло.

— Ой, как пахнет! — Лета подпрыгнула и потерла ладошки. — А мы, знаешь, с утра ничего не ели!

— А это что у тебя? — Кассте приподнял край холстины и посмотрел в плошку. — Репа? Это где же ты репу нашел, в наше-то время?

— Вон там, — Отшельник махнул рукой в окно. — В огороде.

— Репа?! — Лета подскочила к столу и тоже заглянула в плошку. — Вот это и есть репа?! Я про нее в книжке читала!

— Я все себе сам выращиваю, — кивнул Отшельник, раскладывая по тарелкам ароматную репу. — Во-первых, мне все-таки целый день до ближайшей деревни. Во-вторых, не буду же я покупать еду в лавке! Я же не враг своему желудку. Мне нужна ясная голова и здоровое тело.

— Ой, как вкусно! — Лета проглотила ложку каши и зажмурилась. — Это что, простая обыкновенная каша? Без всяких приправ?

— Конечно без всяких, — Отшельник с неудовольствием хмыкнул. — Зачем нужны приправы, когда продукт хороший? Приправы нужны для того, чтобы скрыть некачественный продукт. А если помидор, например, хороший, то ему и соль не нужна.

— А где ты кашу берешь, такую? — Кассте внимательно жевал кашу. — Каша вообще какая-то просто волшебная.

— Ну, кашу я не выращиваю, каша у меня по знакомству. Есть пока еще пара мест, где можно найти нормальную кашу.

— А где? — подскочила на стуле Лета.

— Так я тебе и сказал, — усмехнулся Отшельник. — Это страшный секрет. Лучше спроси у меня, в чем Тайна мира... Ладно, давайте по делу. Понимаешь, в чем здесь особенность, — Отшельник задумчиво пожевал репу. — Волшебная книга волшебная тем, что открывается каждому по его мыслям. Понимаешь, Тайна мира одна, но одна сама по себе. А для нас с тобой она уже будет разная.

— Вот этого я, честно сказать, до сих пор полностью не пойму, — отозвался Кассте расстроенно. — Как вещь может быть одновременно одна и ее может быть одновременно несколько?

Лета от интереса даже перестала жевать. Она замерла с ложкой в руке и оглядывала Кассте с Отшельником.

— Ты жуй давай, — покосился на девочку Кассте. — Остынет. Кашу нужно есть пока она горячая, а то это уже не каша.

— Вот ты сам и ответил на свой вопрос, — кивнул Отшельник. — Пока каша горячая, она вкусная. Когда остынет — невкусная, но по существу она по-прежнему каша?

— Ну да... — задумался Кассте. — По существу она по-прежнему каша.

— Только уже другая! — подхватила Лета. — Холодная и невкусная. Но ведь кашу и подогреть можно!

— Что за вздор, — рассердился Кассте и даже отложил ложку. — Вот гретая каша — это точно уже не каша! Не болтай чепухи.

— Нет, почему же... — смутилась Лета и порозовела. — Но ведь греют же кашу...

— Кто греет? — спросил Кассте сурово.

— Люди...

— Люди греют, потому что привыкли питаться помоями! Каша должна быть явной! Сварил — съел! Греть кашу — кощунство!

— Ладно, ладно, — примирительно вмешался Отшельник. — Кашу на самом деле лучше не греть. Гретая каша на самом деле уже не каша. Все в мире имеет свое место и время. Если каша остыла, значит остыла, выбрасывай, а лучше снеси в курятник и забудь про нее. Сейчас будем пить чай с Зельем истины.

— Ага! — оживился Кассте. — Ты все-таки его сварил! Бывает, люди не врут, получается?

— В семье не без урода, говорю же, — Отшельник поднялся и стал собирать пустую посуду.

— Дай сюда, ты не умеешь! — подскочила Лета.

Она забрала у Отшельника тарелки, чугунок, плошку, ложки и унесла в угол, где у Отшельника стоял чан для мытья посуды.

— Только умеете умничать, а посуду со стола собрать — руки кривые.

— Она мне сегодня весь день хамит, — отозвался Кассте. — И привыкнуть-то не привыкнешь — хамит каждый раз по-новому.

— Любишь кататься, — усмехнулся Отшельник, — люби и саночки возить. Сколько ты за нее заплатил?

— Сто золотых.

— Ну вот и терпи теперь на сто золотых.

Отшельник прошел в другой угол и вернулся с красивой стеклянной бутылкой. В бутылке плескалась темная жидкость.

— А оно без спирта? — подскочила Лета, вытирая руки холстиной. — А то я не буду!

— Без спирта, — усмехнулся Отшельник. — Истинное волшебство не бывает на спирте.

— А как же «истина в вине»?

— Начиталась?

— Лета, замолчи и садись пить Зелье! — рассердился Кассте и хлопнул ладонью по столу.

— А то я не буду... — Лета снова порозовела. — Я не пью ведь...

Она уселась на свое место и уставилась на бутылку. Отшельник разлил по глиняным чашкам ароматный чай.

— Мята, мелисса, чабрец, корица... — Кассте втянул носом запах. — И что-то еще? Не пойму...

— Горный хрен. Осталось вот немного, с прошлого года, а так весь ушел, в этом году почти ничего не собрал.

— Хрен?! — подскочила Лета. — Хрен, и в чай?! Да еще с Зельем истины?!

— Лета! — Кассте пристукнул ладонью. — Во-первых, это горный хрен. Во-вторых, причем здесь Зелье истины?

— Ну как причем... — растерялась Лета. — Хрен ведь... Как же хрен с истиной?.. То есть истину с хреном...

— Лета, — улыбнулся Отшельник, сверкнув лысиной в свете лампы, — успокойся. Это горный хрен, все нормально. Поверь старику. На вот, попробуй...

Он налил чая и пододвинул Лете. Девочка с недоверием понюхала горячий янтарный напиток.

— Пахнет, — признала она чуть не плача. — Но как же так? Ведь хрен же... В чай, и хрен?..

— В чай еще не то можно засунуть, — сказал Кассте сурово. — Так что пей давай и не бойся. Здесь все свои.

Лета с опаской отхлебнула ароматного чая.

— Эх ты, как вкусно... — она в ужасе посмотрела на Отшельника и Кассте. — Как же так?

Отшельник разлил Зелье по маленьким хрустальным стаканчикам. Сочно-багровая жидкость заискрилась в уютном свете лампы. Лета завороженно смотрела на Зелье.

— А я думала, ты его в чай?

— Лета! — рассердился Кассте. — В какой чай? Кто мешает истину с чаем? Зелье истины пьют только отдельно. Запивать, конечно, можешь чем хочешь, это уже твое личное дело.

— А почему оно пахнет дубовой корой? — Лета взяла свой стаканчик и осторожно повела носом.

— Зелье истины лучше варить на дубовой коре, — Отшельник пригубил свой стаканчик. — У нее крепящий эффект.

— А, знаю, читала! Дубовую кору пьют от поноса!

— Так что пей, не бойся, — кивнул Кассте и отпил из своего стаканчика. — Спать будешь спокойно.

— Оно горькое! — удивилась Лета, отпив глоток вязкой жидкости. — Не скажу, что противное... Даже наоборот как-то... Но ведь горькое просто ужасно!

— Разумеется, — кивнул Отшельник. — Ты что, думала, Зелье истины будет сладким? Я таких рецептов не знаю.

— А если добавить, например, меда побольше... Или испортится? По рецепту нельзя?..

— По рецепту нельзя, — сказал Кассте сурово. — Пей до дна! У нас завтра Книга, не забывай.

— А сколько оно действует? — Лета держала перед собой стаканчик и смотрела на него нерешительно.

— Всю жизнь, — ответил Отшельник. — Это истина.

— То есть, — прошептала Лета, — если я сейчас выпью этот стаканчик, то-о-о...

— Тебе захочется еще стаканчик, — кивнул Кассте. — Это истина. А потом еще стаканчик.

— А мне плохо не станет?..

— Только не выпей всю бутылку за раз.

— Не станет, — отозвался Отшельник. — Всю бутылку за раз выпить и не получится.

— Почему? — Лета поднесла к губам стаканчик и остановилась.

— А ты попробуй.

Лета сделала глоток и зажмурилась.

— Ой, — прошептала она через минуту. — Мне, кажется, хватит... Ой-ой-ой...

— Ну как?

— Мне хватит... Пока... Потом я, конечно, выпью еще глоточек... Или два, может быть... А пока хватит... — Лета, не разжимая век, нашарила кружку с чаем и, обжигаясь, выпила половину. — Ужасно вкусно, — прошептала она, разжмурив глаза. — Но это просто ужасно... И что теперь будет?

— А что должно быть? — усмехнулся Отшельник.

— Ну как... Это же истина... Она ведь действует на желудок? Как-то?

— Действует еще как, — кивнул Отшельник. — Только на каждого по-разному. Что именно будет с тобой — не знает никто. Я, например, когда сварил себе первую чашку, стал лучше видеть.

— У тебя было плохое зрение?

— Обычное. Смотришь, смотришь, и ничего не видишь.

— А откуда ты взял рецепт? — Лета еще раз понюхала недопитый стаканчик и отставила в сторону. — В Книге? Ты ведь ее читал!

— Книга здесь ни при чем. В Книге таких вещей нет. Рецепт этого Зелья ни для кого не секрет, просто сварить сумеет далеко не всякий. Даже если тысячу раз прочитает рецепт и тысячу раз попробует. И потом, самое главное, рецептов-то на самом деле много. Открой любую книгу по волшебству, штук десять обязательно будет. А лучше будет, конечно, если ты составишь для себя рецепт сам.

— И как же так? — удивилась Лета и осторожно допила чай. — Истина ведь одна?

— Истина, конечно, одна, — ответил Отшельник, собирая стаканы и чашки. — Но рецептов Зелья может быть миллион. И у каждого будет свой.

— Ой... — зашептала Лета, схватившись за край стола. — У меня, кажется, живот заболел... Ой-ой-ой...

— Не выдумывай, — разозлился Кассте. — Утром ели в трактире такую гадость, и все было нормально?

— Не горячись, — отозвался Отшельник из угла. — Сначала бывает. Потом-то привыкнет... Ладно, давайте спать, завтра вставать рано.

* * *

Утро выдалось еще мрачнее и холоднее, чем день накануне. Низкие облака царапались о верхушки застывших деревьев. Ветер злобно шумел окоченевшими ветками. Вороны, которые каркали вчера весь день до вечера, спрятались и ждали солнца (изредка, впрочем, перекаркиваясь из невидимых гнезд). Было холодно, тоскливо, противно.

— А у тебя нет ничего, кроме этого твоего плащика, — Кассте с неудовольствием оглядел Лету.

— А твоя куртка? — обиделась Лета и погладила куртку, натянутую поверх плаща. — В ней ведь тепло, знаешь как!

— Знаю, что это не куртка, а чепуха на растительном масле, — хмыкнул Кассте и пощупал тонкую ткань. — Так, от ветерка просто.

— Ну и нет! — обиделась Лета. — В ней очень тепло и уютно. А ты дурак и ничего не понимаешь.

— Сейчас в глаз дам, — отозвался Кассте, оглядывая долину.

— А ну-ка дай... — Лета тоже вгляделась в угрюмую даль. — А потом я тебе так двину... Ой, смотри, это и есть наш Замок, куда мы идем? — она протянула руку к холодному горизонту. — Где лежит Книга?

— Попробуй двинь только, — кивнул Кассте. — Я за тебя сто золотых заплатил, не забывай.

— Вот и получишь на сто золотых, — ответила Лета вредно. — И даже в два раза больше.

— Почему?

— Потому что ты принц.

— И что?

— У принцев работа ответственная. Им мозги вправлять нужно в два раза чаще.

— Но я сейчас не работаю. Я вообще-то в изгнании.

— Ну и что? Ты ведь принц в изгнании, или кто в изгнании? Так что заткнись.

— Ладно, заткнусь, — Кассте хмыкнул. — Дело требует жертв... Пошли, нам туда, — он махнул рукой в пасмурную долину. — За мной, — он начал осторожно спускаться по влажным камням.

— Слушай, — радостно сказала Лета, вприпрыжку спускаясь за ним. — А зачем тебе вообще нужна эта Тайна мира?

— Ты не грохнись смотри, — отозвался Кассте с неудовольствием, оборачиваясь. — Ты мне нужна живая-здоровая, хотя бы до вечера.

— Ничего со мной не будет, — отмахнулась Лета. — Не пропадут твои денежки. Ну так зачем? Не увиливай!

— Как зачем? Ты что, не хотела бы знать Тайну мира?!

— Нет, а зачем?

Кассте даже остановился.

— Как это нет?..

— А так! — Лета подскочила к Кассте и поправила ему воротник. — Зачем она мне нужна? Да еще за такие деньги.

— За какие?..

— Сто золотых!!! Да я бы за сто золотых... У меня бы все дома сверкало! Как золотое... — Лета даже расстроилась.

— Ну, во-первых, дома у меня нет, — сказал Кассте сердито. — Я живу в башне по знакомству. А во-вторых, ты дура и ничего не понимаешь.

— Если заплатил за девочку сто золотых, — обиделась Лета, — это не значит, что можно на нее обзываться. Дурак.

— Ладно, проехали, — Кассте отвернулся и зашагал по едва заметной тропинке.

— А еще принц! — крикнула Лета в спину.

— Да ладно, проехали, говорю! — закричал Кассте в небо.

— Волшебник несчастный... Вот как не буду читать что тебе надо, и хоть тресни.

— Только попробуй.

Кассте остановился и обернулся. Лета, весело бегущая вслед, налетела на Кассте, и они стукнулись лбами.

— Ай, ты что!

— Это ты ай, ты что! — Лета отскочила, потирая лоб. — У меня искры из глаз!

— У меня тоже, — Кассте тоже стал тереть лоб. — Знаешь что, иди впереди лучше. Мне так легче тебя контролировать. Сто золотых все-таки.

— Что у тебя за воротник такой дурацкий! — рассердилась Лета, подскочила к Кассте и снова стала поправлять воротник. — Откуда у тебя эта куртка?

— А что, не нравится?

— Ужасная! Ты в ней как попугай драный какой-то.

— Это почему драный? — рассвирепел Кассте. — Почему драный-то?!

— Потому что! — разозлилась Лета. — Кто так шьет?! — она дернула за воротник, который чуть не оторвался. — Это что за ерунда лохматая? Это что, по-твоему, воротник?

— Я так шью, и по-моему да! — Кассте отцепил Лету от воротника и отпрыгнул в сторону. — И вообще заткнись, тебе говорят! Твое дело идти, сопеть в трубочку и прочитать Книгу, когда мы до нее дойдем. Если мы до нее дойдем...

— Ты?.. — Лета растерялась. — Ты сам сшил?.. Такая хорошая куртка... Так здорово получилось...

— Ну вот и замолчи тогда, — Кассте отвернулся, поддернул за плечами мешок и зашагал дальше.

— Ой, прости... — Лета побежала вслед. — Я же не знала... Если бы ты сразу сказал, что сам сшил...

— И что? — отозвался Кассте в мрачное небо. — Тогда бы я не узнал твоего истинного отношения к этой куртке. А теперь-то я все знаю.

— А я наврала, — Лета всхлипнула. — Куртка с самого начала была отличная. Я просто тебя побесить хотела.

— Зачем же?

— Что бы ты знал.

— Что бы я что знал?

— Просто.

— Так, значит, куртка хорошая? — усмехнулся Кассте.

— Обалденная.

— И ты, значит, врунья?

— А ты дурак и ничего не понимаешь.

— А что я должен понять? Что ты врунья страшная?

— Ах ты гад! — вспыхнула Лета, скачком догнала Кассте и треснула его по затылку. — Если заплатил за девочку сто золотых...

— Да я не про это! — Кассте в ужасе отскочил. — Я не это имел в виду!

— А что ты имел в виду, хам такой?!

— Ты меня теперь до гроба будешь попрекать этими деньгами?

— Да! Купил, так теперь...

— Все! — Кассте замахал руками. — Проваливай! Я тебя отпускаю! Вали куда хочешь! Куртку можешь оставить себе.

— Нетушки! — Лета погладила куртку. — Поздно! Идем читать Книгу! — она подскочила к Кассте и дернула его за воротник. — Ну что стоишь? Ты что, не хочешь познать Тайну мира?

— Я, кажется, ее уже знаю... — Кассте с трудом отцепился от девочки. — Ты мне весь воротник оторвешь!

— А ты шей лучше, — всхлипнула Лета. — Грубиян. Я не страшная! И умею читать. А ты вообще хам. И вообще, не умеешь шить — не трогай иголку. А то без пальцев останешься.

— А ты умеешь?

— Получше некоторых.

— Ну вот и сшей мне куртку.

— Еще чего. Я тебе белошвейка, что ли?

— За такие деньги я мог бы купить пять белошвеек минимум!

— А что же не купил тогда? — разозлилась Лета. — Ходил бы хотя бы как человек, — она снова подскочила к мальчику и дернула за обвислый рукав. — Тайна мира, Тайна мира, а на самого посмотреть стыдно! И не стыдно тебе самому, кстати, познавать Тайну мира в таком виде?

— Что ты понимаешь, дура! — рассвирепел Кассте еще больше, с усилием разжимая пальчики. — Причем здесь Тайна мира и куртка? И говорят же тебе, я в изгнании! Мне такой вид полагается!

— Кем же он тебе полагается? — Лета вцепилась в другой рукав. — Первый раз слышу, что в изгнании полагается ходить как из помойки!

— Интересное дело, — возмутился Кассте. — А как же еще ходить в изгнании?! Ты что, дура, не понимаешь, что такое изгнание?! Ты что, правда не понимаешь?!

— Не понимаю! — Лета треснула Кассте по затылку. — Причем здесь изгнание? Ты принц, или кто? Как принцу можно ходить в отребьях?

— В чем?

— Ну в лохмотьях, какая разница. Ты принц, или кто?

— Я волшебник! У меня важное дело! Я копил деньги на дело, а не на какие-то тряпки!

— Еще не хватало, чтобы ты копил деньги на тряпки! — Лета еще раз треснула Кассте по затылку. — А нормальную одежду можно купить и недорого! На шесть медяков можно вполне прилично одеться!

— И где же можно прилично одеться на шесть медяков?!

— Места надо знать... — Лета отцепилась от рукава и снова поправила Кассте воротник. — Да стой ты, не дергайся... Вот, хоть на человека теперь похож, хоть как-то... Познаем Тайну мира, сразу купим шерсти, локтей шесть, я тебе сошью нормальную куртку. Дурак... Да стой, не дергайся, говорят тебе.

— Да стою, стою, — Кассте перевел дух. — Не было печали... Купила бабка поросенка.

— Какой ты все-таки хам необыкновенный. Одно слово — принц.

— Да говорят тебе, я в изгнании!

— Если человек дурак, он и на Луне будет дурак. Это не отговорка. В изгнании он.

— Ладно, проехали. Ты мне все настроение сбила, — Кассте махнул вперед, где в пасмурном сумраке рисовалась серая громада Замка. — Как я теперь буду читать заклинания, с таким настроением?

— А причем здесь настроение?

— Как причем?!

— Заклинания на чем написаны?

— На волшебном языке, на чем же еще?

— Ну вот? Причем здесь настроение и волшебный язык? Он что, от настроения изменяется?

— Нет, ну...

— Буковки они что, от настроения переворачиваются?

— Нет, но...

— Ну и заткнись тогда! — Лета треснула Кассте по затылку. — Нашел отговорку! Плохо выучил заклинание, а теперь все вокруг виноваты!

— Ты дура, ничего не понимаешь! — рассвирепел Кассте вконец. — Да что ты понимаешь, дура!

— Хам.

— Куда ты суешься, несчастная! Это же волшебство! Вол-шеб-ство, понимаешь?! А ты лезешь! Со свиным рылом в калашный...

Лета двинула Кассте так, что он отлетел, споткнулся о камень и грохнулся на тропинку.

— Я сейчас уйду... — Лета вытерла слезы и отвернулась. — А ты иди, познавай Тайну мира свою дурацкую. Волшебство, волшебство... Зачем меня покупал тогда? Да еще за такие деньги. Хам.

Она медленно пошла обратно. Кассте вскочил, догнал девочку, схватил за руки, повернул.

— Ну ладно, ладно, проехали... — он прижал Лету к груди и стал гладить по встрепанным волосам. — Не злись. У меня последнее время с нервами что-то... В изгнании, знаешь, не сладко...

— Сам ведь ушел... — прошептала Лета Кассте в плечо. — Не жалуйся...

— А я и не жалуюсь. Это вообще в первый раз. И то только тебе.

— Ну ладно... — Лета вздохнула Кассте в плечо. — Мне можно. Но только никому больше. Пошли, — Лета отвернулась, вытерла слезы, вгляделась в пасмурный горизонт. — Нам еще идти вон сколько.

— Часа через три будем. Тропа здесь напрямик, сейчас через эти камни, а там, считай, на месте уже.

Кассте поддернул мешок и зашагал по тропинке дальше. Лета уныло побрела вслед.

— Слушай, — сказала она через пару минут. — А правда. Зачем она тебе нужна, эта Тайна мира? Тебе что, правда без нее не живется?

— Понимаешь, какая штука... — отозвался Кассте еще через пару минут. — Тайна мира — это то, зачем ты живешь на свете. Я ужасно хочу узнать, зачем я на самом деле живу. Что я должен делать, ну и так далее.

— А ты что, не знаешь?

— А ты что, знаешь?

— А зачем мне?

— В смысле? — Кассте остановился, обернулся и оторопел. — Ты что?.. Не хочешь знать, зачем ты живешь?.. На свете?..

— Ну ты же сам говоришь, — Лета пожала плечами, — не было печали? Купила бабка поросенка?

— Ты что, правда?.. — Кассте почесал затылок. — Не хочешь знать?.. Зачем здесь живешь?

— А зачем мне?

— Но как же так... Ты же умеешь читать?!

— Еще как!

— И не хочешь?

— А зачем мне, правда? — Лета еще раз пожала плечами. — Живу себе и живу. Я и без того знаю, что мне надо делать.

— И что же тебе надо делать?

— Жить.

— Вот так вот просто — жить?

— Ну да, а что? Как же еще? Жить себе и жить — как живется. И не лазить в подвал за трудностями.

— В какой подвал?..

— Откуда я знаю... Просто я тут прочитала несколько книжек, про приключения. Там какие-то дураки нет чтобы просто поехать и сделать что надо, по дороге обязательно залезут в подвал. А там или привидение, или мертвец какой-нибудь оживает. Причем подвал-то вообще не по дороге! Они — мало того что всегда опаздывают, дураки, еле-еле успевают в последний момент, — так еще не знаешь, как живы останутся. Почему они там все такие придурки, не знаю. Лазят в подвал за трудностями. И так каждый раз, из книжки в книжку, и не знаешь, кто больше дурак — автор или дураки эти.

— А если не получается?

— Что?

— Жить?

— То есть как это — не получается жить? — Лета с удивлением посмотрела на Кассте. — Как так может не получаться жить?

— Ну, если в жизни ничего не получается?

— А что должно получаться?

— Ну вот я, например, в изгнании. В изгнании, знаешь...

— Ну ты же сам пошел в изгнание? — Лета хлопнула ресницами в недоумении.

— Ну я же не от хорошей жизни! — рассердился Кассте. — В изгнание от хорошей жизни не ходят!

— А от какой жизни ходят в изгнание?

— От никакой! Что ты за дура така... Ладно, проехали, все, молчу.

— Жизнь — она и есть жизнь! Как она может быть хорошая или плохая? — Лета хмыкнула. — Не понимаю! Как небо может быть хорошее или плохое? Оно что, хуже, когда с него капает дождь? Я-то вообще-то думала, что ты ушел в изгнание, чтобы не мешали дегенераты. Практиковать волшебство. А ты — от какой-то жизни. Ну, ищи теперь свою Тайну мира. А я жить хочу. Просто.

— Значит, уходишь? — Кассте угрюмо посмотрел на девочку.

— Нет, — Лета вздохнула. — Куда я пойду? Да и потом, ты ведь денег за меня заплатил. Столько... Как же я тебя брошу? Пошли, вон Замок уже.

* * *

Однако попасть в Замок без дальнейших приключений не получилось. До Замка оставалось около получаса ходьбы, когда из-за кучи камней возникла толпа вооруженных разбойников. Они окружили Кассте и Лету и стали грозно сверкать ножами и ятаганами.

— А ну стой! — свирепо сказал разбойник с самым длинным и кривым ятаганом. — Стой смирно, сейчас мы будем вас грабить!

— А у тебя есть полномочия? — с возмущением воскликнула Лета. — Кто ты такой, чтобы нас грабить?

— Я — Главный разбойник! И вообще, девчонка, молчи! — разбойник подошел и повертел ятаганом у Леты перед лицом. — Когда тебя грабят, нужно молчать. А то поколотим, свяжем и заберем деньги.

Разбойники окружили ребят и стали еще суровее сверкать ножами и ятаганами.

— А у нас и забирать нечего, — расстроилась Лета. — Несколько медяков осталось.

— А ну дай посмотреть, — приказал Главный разбойник сурово.

Кассте достал из-за пазухи тощий мешочек и протянул Главному разбойнику. Тот взял мешочек, аккуратно развязал его и, прищурившись, заглянул внутрь.

— Правда, — сообщил он обступившим его разбойникам, показывая внутренности мешочка. — Шесть медяков. И как вы жить собираетесь? — он аккуратно завязал мешочек и вернул его Кассте. — На шесть медяков?

— Будем думать, — вздохнул Кассте. — Вот, Книгу прочтем и что-то, может, придумаем. А откуда вы тут взялись, кстати?

— В каком смысле?

— Ну, кого тут грабить, вообще?

— Ха-ха-ха! — расхохотался Главный разбойник, а за ним все его люди. — Ты думаешь, один такой умный? Думаешь, тебе одному нужна Тайна мира? Знал бы ты, сколько народу сюда приходит!

— И что? — оживился Кассте. — Кто-нибудь прочитал Книгу?

— Откуда я знаю, — равнодушно ответил Главный разбойник. — Мне не докладывают, да и зачем мне? Сегодня просто погода плохая, с утра только вы первые. Мы тут уже замерзли ждать, пока кто-нибудь появится.

— Мы тоже замерзли! — Лета подпрыгнула и потерла ладошки. — Мы уже с утра по этой пустыне тащимся. И устали ужасно, хорошо вон пришли уже.

— Ну тогда пошли чай пить, — Главный разбойник спрятал ятаган за пазуху. — Вы издалека вообще?

— Я из Перелесья, а он принц из Долины! — Лета стукнула Кассте по спине. — Только в изгнании!

— Так говорят ведь, тебя променяли Дракону?

— Это я сам такой слух пустил, — отозвался Кассте с неудовольствием. — Чтобы не доставали.

— Да кому ты нужен, если у тебя денег нет! — расхохотался Главный разбойник. — Да еще в изгнании.

— Ну мы идем пить чай, или как? — Лета подпрыгнула и потерла коченеющие ладошки. — А то я замерзла уже вообще!

— А ты кто, тоже принцесса?

— Нет! Я ассистент!

— Интересное дело, — покачал головой Главный разбойник и переглянулся со своими людьми. — Зачем это принцу вдруг ассистент? Да еще в изгнании.

— А ты что, не знаешь, — отозвался с раздражением Кассте, — что Волшебную книгу можно прочитать только с девочкой, которая читает так же, как ты?

— Да слышал что-то, — кивнул Главный разбойник. — Так она у тебя что, умеет читать?

— Еще как! — воскликнула Лета. — Он за меня заплатил сто золотых!

— Согласен, — Главный разбойник кивнул еще раз, — безопасное вложение капитала... Так бы мы вас ограбили и, может быть, даже зарезали бы. Ладно, пошли. Там, кажется, уже закипело.

Они обошли груду камней и остановились у костерка, на котором весело булькал закопченный котелок.

— Присаживайтесь, — Главный разбойник обвел руками голую влажную землю и разбросанные осколки камней. — Где-то тут у нас была мята... Янтарный зверобой, драконий огонь, горный хрен...

— Опять хрен! — возмутилась Лета так, что подпрыгнула, едва присев. — Без хрена уже нельзя, что ли? Обязательно хрен надо куда-нибудь сунуть.

— Так это же горный хрен, — успокоил Главный разбойник. — Так что сиди спокойно. А что? Что значит «опять»?

— Да было вчера, — пояснил Кассте, скинув с плеч мешок. — Ночевали тут у Отшельника, он нас Зельем истины угощал. Так у него чай тоже с хреном.

— А как же еще, — покивал Главный разбойник, наливая дымящийся кипяток в железную кружку. — Как же чай без горного хрена?

— Дай сюда! — подскочила Лета. — Ну кто так заваривает чай! Тем более с горным хреном.

Она отобрала у разбойника котелок, отставила в сторону, аккуратно поболтала заваркой, внимательно посмотрела внутрь, взяла котелок и стала тонкой струйкой наливать воду.

— Надо вот так, невежа. Вода должна насытиться кислородом. А ты плюхаешь! Деревня.

— Одно слово, умеет читать, — усмехнулся Главный разбойник. — В общем, ты уже понял, что купил?

— Наука требует жертв, — отозвался Кассте с раздражением. — Или не знаешь?

— Ничего подобного, — хмыкнул Главный разбойник. — Жертв требует не наука, а искусство. Или не знаешь?

— Наука тоже искусство.

— Наука не искусство.

— Почему?

— Потому что от науки может быть польза.

— А от искусства не может?

— Ха-ха-ха! — расхохотался Главный разбойник, а за ним все его люди. — Слушай, не смеши честных людей. Давай лучше чай пить, Кажется, уже заварилось, — он втянул носом ароматное облачко, выползающее из кружки.

— Нет, правда! — Лета разлила всем заварку, тщательно, чтобы не нарушить пропорцию, разбавила кипятком и присела между Кассте и Главным разбойником. — Почему от искусства не может быть пользы?

— Давай начнем с того, что искусства не существует как такового, — отозвался Главный разбойник. — Уж мне поверь, девочка.

— А почему я должна тебе верить? Кто ты такой, вообще?

— Вообще я бывший профессор. Работал в школе искусств, на Побережье.

— Правда? — Лета вскочила, едва не расплескав чай. — Настоящий?

— Ну да, а что?

— Не знаю я никакой школы искусств, на Побережье, — Кассте с недоверием оглядел Главного разбойника. — Я там был. Нет там никакой школы искусств. Ты самозванец.

— Разумеется нет, ее ведь продали уже давно. Сам знаешь, кризис, деньги нужны.

— Ну, это еще ничего не объясняет, — заупрямился Кассте. — Если продали школу искусств, это еще не значит, что само искусство никому не нужно. Да и потом, может быть оно не нужно только тем, кто продал школу?

— Какой ты оптимист. Молодой еще... В общем, во-первых, от искусства не может быть никакой пользы, во-вторых, искусства собственно не существует. Точка. Уж мне-то поверьте.

— Да вот ты заладил: поверьте, поверьте! — Кассте вскочил. — Что ты пристал со своим искусством? Жили без него, ничего себе, и дальше проживем!

— Ладно вам, хватит! — Лета толкнула Кассте, чтобы он сел. — Пейте чай, а то остывает!

— А что он ко мне пристал со своим искусством?

— Это ты к нему пристал со своей наукой! — Лета треснула Кассте по взъерошенному затылку. — Разговаривать с людьми не умеешь! А еще принц.

— Я в изгнании, — огрызнулся Кассте и отпил чаю. — А вы все неучи и невежи.

— Не хами профессору! — Лета еще раз треснула Кассте.

— Да ладно, — усмехнулся Главный разбойник. — Я уже не профессор давно, говорю ведь. Ты мне лучше скажи, что собираешься делать, когда познаешь Тайну мира?

— Пока не знаю, — вздохнул Кассте и сделал еще глоток. — Может быть, как раз и узнаю.

— Ну смотри, — Главный разбойник отпил из своей кружки, зажмурился. — Чай превосходный... Если что, приходи к нам. У нас тут, конечно, не золотые копи, но каждый день что-то бывает. Правда, коллеги?

Он оглядел свою команду. Разбойники радостно загоготали, достали ножи, ятаганы и снова стали ими сверкать.

— Повезет с погодой — так по золотому на брата выходит, в день.

— По золотому?.. — Лета чуть не подавилась. — В день?

— В день, — кивнул Главный разбойник. — Я же говорю, тут таких как вы... Ну посуди сам, ты ведь принц, народ знаешь. Семьдесят процентов — мозги набекрень. Думают, что Тайна мира — это как получить миллион золотых. Причем не заработать, а получить, это понятно... Вот мы их и перехватываем.

— Хорошо быть разбойником, — сказала с уважением Лета.

— Есть, конечно, свои недостатки, — вздохнул Главный разбойник и отпил чаю. — Приходится резать много народу, а это работа неблагодарная.

— И много?.. — Лета порозовела. — Резать людей?..

— Я говорю не «людей», а «народу». Не путай.

— А-а-а... А то я уже испугалась совсем. Ужас какой — людей резать, за деньги.

— А за что еще резать? — хмыкнул Главный разбойник.

— Ну как за что... — смутилась Лета. — Вон дураков сколько вокруг...

— Всех не перережешь, — покачал головой Главный разбойник. — Уж мне поверь, девочка.

— Да верю, верю, успокойся. Но вы их все равно тут, побольше.

— Да мы бы с радостью, — вздохнул Главный разбойник. — Только дуракам Тайна мира не требуется. Они ее и так знают, причем лучше всех.

— Да я уже давно понял, — отозвался с раздражением Кассте, — что дураком выгодно быть.

— Ну так за чем дело стало?

— А ты сам пробовал?

— А мне и в разбойниках хорошо. Вон, с принцем можно запросто чаю попить.

— Он в изгнании, — напомнила Лета.

— Ну и что? Он от этого что, принцем быть перестал?

— Вот заладили, оба теперь, — Кассте допил чай и вздохнул. — Папаша, царствие ему небесное, воспитывал-воспитывал, пока ноги не протянул. Потом дядюшка все кишки вымотал. А у самого ума палата — продать девчонку на Побережье, этим кретинам. Ой, прости...

— Кретинам, кретинам, — покивал Главный разбойник, допивая свой чай. — И что, все-таки продал?

— Не то слово. Можешь представить, что с ней там будет?

— Не то слово.

— Ну а теперь вы вот. Сначала она вот, а теперь еще ты, профессор. У тебя что, мало было всяких придурков, мозги им вправлять?

— Слушай, — Лета дала Кассте очередной подзатыльник, — что хамишь специалисту? Специалистам нельзя хамить.

— Да ладно, — усмехнулся Главный разбойник. — Он ведь в изгнании. Можно понять...

— Нет, нельзя! — разозлилась Лета. — Если в изгнании, так теперь что, всем хамить нужно? Ладно, профессор, не обижайся. Я с ним еще разберусь.

— Не сомневаюсь, — кивнул Главный разбойник. — В общем, приятно было познакомиться. Пойдете обратно, заходите на чай. Приятно пообщаться с образованными людьми. Которые умеют читать, в смысле.

— Ладно, нам и правда пора, — Кассте поднялся, закинул за плечи мешок. — Нам еще Книгу читать. А сначала ее найти нужно.

— Не надо ничего искать. Она валяется на самом видном месте. Заходишь, берешь, читаешь.

— Да прям уж? — рассмеялась Лета. — Книга, в которой Тайна мира, да на самом видном месте?

— Во-первых, ваша Тайна мира никому не нужна. Во-вторых, ты попробуй ее прочитай.

— Мы вдвоем, — сказал Кассте серьезно. — И она читает так же, как я. Так что мы ее прочитаем.

— Ну, тогда тем более заходи. Тайну мира можешь не выдавать, она мне не нужна даром. Просто будет интересно побеседовать с человеком, который познал Тайну мира.

— Как это никому не нужна? — вскинулась Лета. — Ты за всех не расписывайся! Сам говоришь, за этой Тайной тут столько каждый день ломится.

— Они просто думают, что она им нужна. Понимаешь разницу?

— Так может быть, — Лета обернулась к Кассте, — тебе она тоже не нужна, взаправду? Вбил себе в голову — Тайна мира, Тайна мира.

— Не болтай чепухи, балда! — вскинулся в ответ Кассте. — Думай, что говоришь! Такими понятиями не разбрасываются! Что за кощунство!

— Какими такими понятиями!

— Речь идет о Тайне мира, дура!

— И вот так уже целых два дня, — Лета вздохнула и обернулась к Главному разбойнику. — Не принц, а обычный хам.

— Давай я его зарежу?

— Потом. Пригодится пока. Принцы не на каждом углу валяются. Даже в изгнании.

— Ну, сама решай. Если что, напиши письмо, я приеду и его зарежу.

— Обязательно, — Лета взяла Кассте за руку. — Ладно, нам правда надо идти. Нам еще Книгу читать. А скоро уже стемнеет.

— У меня фонарь, — отозвался с раздражением Кассте.

Они вышли из каменной россыпи, прошли двадцать шагов, обернулись. Лета замахала рукой.

— Ну, счастливо, удачи! Может, кого сегодня еще ограбите!

— Вряд ли, — крикнул в ответ Главный разбойник. — Погода ужасная, а скоро уже стемнеет. Вот завтра — наверняка!

— Только людей много не режьте! А то ужас просто какой.

— Людей мы не режем, я же тебе говорю. Мы люди как бы культурные... Вот, подожди-ка! — Главный разбойник подбежал к ребятам, обхлопал себя по карманам, вытащил два золотых. — Возьмите. На дорожные траты.

— Спасибо, — Кассте взял деньги, достал мешочек, спрятал звякнувшие монеты. — Вряд ли отдам скоро, но как только появится...

— Отдашь когда будет. Все, счастливо!

Главный разбойник отвернулся и побежал к своим.

* * *

— Вот это и есть Замок? — Лета с разочарованием оглядела невысокое каменное строение. — Такой какой-то не замок вообще.

— В каком смысле? — Кассте хмыкнул. — Чем же он тебе не нравится?

— Невнушительный. Стены какие-то хлипкие. Стукнешь кулаком — развалятся.

— Во-первых, — сердито отозвался Кассте, — иди-ка и стукни. Во-вторых, я тебя сам скоро стукну. Ты меня уже начинаешь бесить.

— А ты не бесись, — улыбнулась Лета. — Это вредно для желудочно-кишечного тракта.

— Для чего? — оторопел Кассте.

— Для желудочно-кишечного тракта.

— Это что еще такое?

— Это то, для чего вредно, когда бесишься. Ну, мы идем, или как? Пошли давай.

Лета схватила Кассте за руку, и они начали осторожно спускаться с крутого склона. Через пятнадцать минут они вышли к железным воротам. На воротах висела табличка с надписью «Стучать». Они подошли, прочитали табличку, переглянулись, и Кассте три раза стукнул в ворота. Прошло пять минут, и ничего не произошло.

— Не открывают, — разволновалась Лета. — Давай еще раз?

Кассте стукнул в ворота еще три раза. Тяжелый гул разнесся за стеной и растворился в сыром полумраке. Прошло еще пять минут, и по-прежнему ничего не происходило.

— Не открывают, — разволновалась Лета еще больше. — Что будем делать? Как будем входить?

— Странное дело, — озадачился Кассте. — Ведь по всем последним известиям, Замок работает. Все должно быть нормально.

— По каким последним известиям?

— В научных кругах.

— Мало ли что болтают в научных кругах?

— Ну, не знаю... — Кассте отошел от ворот и, задрав голову, оглядел каменный парапет. — Во всяком случае, когда три месяца назад я был в Предгорьях, то говорил с человеком, который здесь был.

— А если он врал?

— Да вроде не должен был.

— Почему ты так думаешь?

— Ну... — Кассте замялся, вернулся к воротам, — не знаю. Смысла врать ему не было, в той конкретной ситуации.

— А может быть, ему просто захотелось поврать? В той конкретной ситуации?

— Лета, оставь меня в покое, пожалуйста. Мне сейчас и так тошно. Да еще и не открывают.

Кассте вернулся к воротам и постучал снова. Эхо долго блуждало за стеной, пока наконец не угасло и над долиной не воцарилась угрюмая тишина.

— Что будем делать? — Кассте почесал затылок.

— Слушай, — Лета задумчиво оглядела ворота и стену. — А почему ты думаешь, что нам кто-то должен открыть?

— Ну как же? — рассердился Кассте. — Написано ведь — стучать!

— И что?

— Как что? Стучишь — тебе открывают.

— Ну, не знаю, — Лета подошла к железной поверхности и осторожно потрогала. — Если ты принц, тебе, может быть, и откроют. И то если ты не в изгнании.

— На самом деле, — кивнул Кассте. — Беда просто с этим изгнанием.

— Так вот я и говорю. Ведь если сюда попадают обычные люди, должен быть способ попасть внутрь и для них. Ведь сюда попадают обычные люди?

— Разумеется, — отозвался Кассте сердито. — Говорю же тебе, я даже с такими беседовал. Все они как-то попадали же внутрь.

— Это если они не врут!

— Все?

— Да, все! А что? Почему бы им не наврать, говорю? Может быть, они тоже. Притащились сюда из тмутаракани, — Лета оглядела долину, которая уже почти погрузилась в вечерний сумрак. — Стучат-стучат, стучат-стучат, стучат-стучат. А им не открывают. Ну, они уходят, и им стыдно. Перед собой. Стучите, мол, вам откроют, мол. И вот они врут.

— Это, конечно, логично, но ведь существует закон. Помнишь, Отшельник что говорил?

— Про бочку дегтя в ложке меда?

— Да. В смысле, среди тысячи врунов должен быть хотя бы один не врун.

— Ну, это среди тысячи, — Лета подошла к Кассте и поправила воротник. — Если ты поговоришь с тысячью, закон твой дурацкий, может быть, и сработает. А ты со сколькими беседовал?

— Ну, честно говоря, тысячи там, конечно, не было...

— Ну вот. Так что ну ее, эту Книгу. У нас есть два золотых, поехали обратно в город, купим человеческой шерсти, сошьем тебе нормальную куртку.

— Тогда тебе тоже сошьем.

— А мне и в этой нравится, — Лета погладила тонкую ткань.

— От этого она не теплее, — отрезал Кассте. — Только вот жалко. Тащились-тащились. И вот тебе. Не открывают.

Он еще раз трижды ударил в холодный металл. Тяжелое эхо в очередной раз прогудело во мраке и успокоилось.

— Да еще сто золотых на меня потратил, — вздохнула Лета.

— Ну да, — вздохнул Кассте. — Получается теперь — напрасно.

Лета снова подошла к воротам и оглядела табличку.

— Слушай. Если в книгах все врут?

— То что?

— Как что. В книгах написано «Стучите, и вам откроют». Так?

— Ну, написано. И что?

— А почему они обязаны нам открывать? Мы ведь денег за это им не дадим?

— И не подумаем. То есть ты хочешь сказать...

— Ну да! Давай попробуем сами открыть!

Кассте еще раз оглядел ворота, подошел к правой створке и осторожно потянул за ручку. Ничего не произошло. Но затем в ручку вцепилась Лета, и створка бесшумно открылась. За ней растворялся в сумерках каменный двор. Огромные шестиугольные плиты простирались мрачным ковром.

— Везде сплошное вранье, — Кассте вздохнул еще раз. — Все надо проверять самому.

— А как же еще, — радостно покивала Лета. — Все надо пробовать самому. Правда, это опасно...

— Еще как. Можно так отравиться, что...

— Ну а что еще делать? Все надо самому делать. Даже книги надо самому писать, потому что читать ничего не возможно. Везде сплошная фикция.

— Сплошная что?

— Фикция!

— Это еще что такое?

— Дрянь.

Оглядывая стены по сторонам, они двинулись по мрачным каменным плитам и через минуту оказались у входа в Башню. Кассте точно так же потянул на себя ручку двери, которая сначала не открывалась, но открылась сразу же, как только в ручку вцепилась Лета.

— Видишь, как у нас с тобой все здорово получается! — Лета подпрыгнула и потерла ладошки. — Ой, я уже опять замерзла! Доставай фонарь! А то уже ничего не видно.

Кассте достал из мешка шар-фонарь, дернул за рычажок; кремень ударил в кресало, фонарь загорелся мягким желтым огнем.

— Масло уже на исходе, — покачал головой Кассте. — Надо быстрее найти Книгу, пока светит хоть как-то.

— А у тебя что, больше нет? Отправлялся на такое дело, и...

— Лета, ну не беси. Это старинный фонарь, ему лет уже триста. Не буду же я лить в него всякую гадость, которая сейчас продается? Чтобы он сразу испортился? Вот теперь масло еще искать, тоже проблема.

— А сам свари! — Лета отобрала у Кассте фонарь и стала любоваться мягким искристым огнем. — Какой обалденный! Вот ведь делали раньше. Какой свет чистый и мягкий.

— И экономный очень, — Кассте забрал фонарь обратно. — А масло я уже думал сварить. Но это тоже проблема. Во-первых, где взять нормальный рецепт? Учитывая все вранье, которое в книгах. Во-вторых, где взять нормальные ингредиенты? Сырье сейчас сама знаешь какое. Полная фикция.

— Сами придумаем! Читать умеем. Ну, а где вранье, а где правда, как-нибудь разберемся.

— Это как же? Ты такая простая.

— Не хами опять, — Лета треснула Кассте по затылку. — Все перепробуем и разберемся. Жизнь — это постоянный эксперимент и поиск. Пошли, пока светит.

— Эксперимент. Поиск. Разберемся. Сто золотых.

— Пошли, говорят! — Лета схватила Кассте за локоть и потащила во тьму. — Пока светит! Ты вообще знаешь, где она хранится, Книга? Куда идти?

— Прямо, — отозвался Кассте сердито. — Куда еще?

— Ты вообще хоть как-нибудь к делу готовился? Может быть, она там в ящике под замком?

— Лета, хватит меня нервировать, — Кассте отцепился и сердито пошел рядом. — Какой замок? Зачем этой книге замок? Говорят тебе, она валяется на самом видном месте. Подходи, читай. Если сумеешь.

— Откуда ты знаешь, что она валяется на самом видном месте? Профессор сказал, разбойник какой-то?

— Знаю, и все. Замолчи, а то я тебя, наконец, стукну.

— За что сейчас-то?

— Чтобы заткнулась!

— Это не причина.

— Лета, не нервируй меня!

— Ну ладно, ладно... — Лета снова взяла Кассте за локоть. — Не буду. Давай идти рядом, так светлее.

— Я и так в изгнании, а тут еще...

— Ну ладно, ладно... — Лета прижалась к Кассте. — Смотри внимательно — может быть, она уже лежит, где-нибудь.

— Ты смотри налево, я буду направо... Как меня все достали, не представляешь...

— Почему не представляю? Опять хамишь.

— Ну откуда ты представляешь?

— Откуда я умею читать так же, как ты? Слушай, меня твой воротник уже вымотал! — она остановилась и снова поправила Кассте воротник. — У меня уже сил никаких нет.

— Ну оставь ты его в покое, сейчас-то!

— Он меня бесит! Сейчас-то я его оторву!

— Слушай! — Кассте вырвался и отскочил. — Давай сначала дело сделаем, а? Пока фонарь хотя бы работает.

— Сделаем, конечно, только потом я его оторву! — Лета снова схватила Кассте за локоть и потянула во мрак. — Смотри внимательно!

Они продолжали идти в пустой призрачной тьме. Теплый свет фонаря кольцом высвечивал шестиугольные плиты пола, и больше вокруг ничего не было. Звуки шагов падали на каменный пол тут же, как будто ребята были не в каком-то огромном объеме, а в маленькой тесной комнатке.

— Слушай, — сказала Лета, задумчиво оглядывая беспросветную тьму, окружавшую кольцо уютного света. — Замок-то вроде бы небольшой, так ведь?

— Ну?

— А где эхо? — Лета пошаркала башмаком по камням: звук осыпался и исчез. — Куда оно делось?

— И правда, — Кассте остановился и тоже огляделся в холодный мрак. — Как будто стен вообще нет.

— И сколько мы уже идем?

— Минут десять.

— И ни одной стены, ни одной лестницы?

— Лета, это волшебный замок. Волшебные замки изнутри могут быть намного больше, чем снаружи.

— И сколько же нам идти тогда? — хмыкнула Лета.

— Не знаю. Я знаю одно — что нужно просто идти прямо, и все. Книга будет лежать на виду, не пропустишь.

— Ну пошли тогда, — хмыкнула Лета еще раз и крепче вцепилась Кассте в локоть.

Они продолжили путь. Бесконечные шестиугольные плиты медленно уплывали назад, вокруг стояла прежняя бесплотная тьма, и больше ничего не было.

— Слушай, — наконец испуганно зашептала Лета и остановилась. — Ведь мы уже полчаса идем, так?

— Лета, это волшебный замок...

— Ну да, волшебные замки изнутри могут быть намного больше, чем снаружи. Это ты уже говорил. Но ведь мы уже полчаса идем!

— И что? — прошептал Кассте так же испуганно.

— А то, что полчаса для такого невнушительного волшебного замка все-таки, наверное, слишком?

— То есть ты хочешь сказать...

— Ну да, — Лета поправила Кассте воротник. — То есть если бы тут что-то было, мы бы это уже нашли.

— Ты уверена?

— Конечно. Ну сам подумай. Это ведь волшебство. Оно на дураков все-таки не рассчитано. Поэтому шевели мозгами.

Кассте скинул мешок, расправил плечи, прошелся вокруг, оглядывая призрачный мрак.

— Тогда что будем делать?

— Давай попробуем еще раз.

— То есть?

— Выйдем и снова войдем.

— В смысле, если тут что-то не завелось, с первого раза...

— Ну да. Это же волшебство, техника сложная?

— Ты, Лета, конечно, балда и ничего не понимаешь... — Кассте задумался и почесал затылок. — Но в чем-то ты, конечно, права. Пошли обратно.

Он подхватил мешок, закинул за плечи, схватил Лету за локоть и повел обратно. Они не прошли сорока шагов, как буквально выпали из дверей и очутились во дворе, под небом.

— Вот тебе раз, — Кассте с раздражением хмыкнул. — Стоило столько идти, неизвестно куда, чтобы и не уйти никуда?

— Так вот я и говорю! — обрадовалась Лета, подпрыгнула и потерла ладошки. — Давай выйдем и снова войдем!

— Похоже, ничего больше не остается.

Они вышли из ворот, отошли от Замка на полсотни шагов, затем снова тщательно подошли и тщательно открыли ворота. Снова миновав каменный двор, они снова подошли к Башне, тщательно открыли дверь и снова погрузились в бесплотный мрак.

— Слушай, — сказала Лета через неопределенное время. — Может быть, ну ее все-таки, эту Книгу? Мы ведь еще больше идем, минут уже сорок! И ничего — камни, холод и мрак. Может быть, ее все-таки не существует?

— Как же не существует! — рассвирепел, наконец, Кассте, остановился и топнул. — Ведь про Книгу упоминает вся волшебная литература!

— А что именно упоминает про Книгу вся волшебная литература?

— Очень много чего... Но главное, — Кассте скинул мешок и расправил спину, — что в Волшебной книге написано, в чем заключается Тайна мира. А Тайна мира — это то, для чего ты живешь на свете, это Смысл твоей жизни. Существует, может быть, какое-то очень маленькое дело, какой-нибудь сущий пустяк, но вот тебе нужно его сделать, и в этом Смысл твоей жизни. Может быть, просто кого-нибудь встретить, сказать пару слов, буквально... Но если это Смысл твоей жизни, тебе обязательно нужно узнать, что это за пустяк, и его сделать.

— Конечно, красиво, — покивала задумчиво Лета, оглядывая пустой мрак. — Ну а, допустим, что мы ее не нашли, Книгу твою дурацкую. И как тогда жить?

— Ну... Не знаю. Жить, не зная Смысла жизни... Как-то не то, как-то не так.

— Слушай, — сказала Лета решительно. — А почему ты думаешь, что Смысл твоей жизни кто-то должен тебе рассказать? Это же смысл твоей жизни, не какого-то кретина на Побережье?

— И что?

— А то, дурак! Думай сам про свой смысл жизни.

— Да, но...

— И вот еще, сам подумай. Если Книга... Если она все-таки существует, конечно... Тебе не открылась, то значит, может быть, ты уже нашел? Свой этот Смысл жизни дурацкий? Уже познал свою Тайну мира?

— Откуда? Когда бы я успел?

— Ты ведь давно волшебством занимаешься, например? Может быть, уже успел, просто не заметил? Ведь ты говоришь, это может быть просто пустяк?

— Это не я говорю, это так пишут.

— А ты, дурак, веришь!

— Знаешь что, — Кассте еще раз задумчиво оглядел беззвучный мрак, — давай еще раз попробуем. В третий раз. Потратим еще минут сорок, но если уж в третий раз...

— Я устала уже тут болтаться без толку. Да и в третий раз будет то же самое!

— Ты уверена? Почему?

— Потому что заканчивается на «у»! Сам ведь подумай! — Лета устало дернула Кассте за воротник. — Сколько мы уже тут протащились? Штук двести замков, вдоль и попрек! И по диагонали.

— Умная какая, — отозвался Кассте устало, уселся на холодный камень рядом с мешком и поставил фонарь между ног. — По диагонали.

— Это слово такое есть, если не знаешь, — Лета плюхнулась рядом и вздохнула. — Ну, давай еще раз попробуем. Только потом — сразу назад. Я замерзла и есть хочу. Зайдем к профессору, чаю хотя бы попьем горячего.

— Да подожди ты со своим профессором. Я вот думаю: может быть, правда — я уже нашел то, для чего тут живу? Для чего появился на этот дурацкий свет?

— Конечно, нашел, — Лета прижалась щекой Кассте к плечу и закрыла глаза. — Поэтому и Книгу тебе не показывают. Она тебе не нужна нафиг теперь. Если она вообще существует, конечно.

— Ну и что же это такое? — Кассте откинулся на мешок и тоже закрыл глаза. — Да, чаю бы сейчас чашечку...

— С горным хреном... — вздохнула Лета.

— Ну и что же это такое? Как же мне это узнать?

— Слушай, я уже устала думать сегодня. Пошли назад. Ну ее нафиг, эту Книгу твою дурацкую. Если хочешь, давай попробуем, только не сегодня уже. В следующий раз. Ты ведь не будешь меня продавать, дарить или выкидывать? Завернешь в рогожу и положишь в чулан. Смотри — обещал! А потом возьмешь и еще раз сходим. Я ведь не испорчусь за это время. Не разучусь ведь читать. Так же, как ты.

— Если честно, я тоже устал. Я уже полгода скитаюсь по всему Плоскогорью. Знаешь, как я обрадовался, когда тебя купил! — Кассте взял Лету за руку. — Ну, думаю, все — дело в шляпе. Тайна мира моя. Наконец буду знать, зачем я здесь нужен.

— Ну и пошли домой. Никуда она не денется, Тайна мира твоя дурацкая. Обязательно ее узнаешь, как-нибудь. И я тебе еще пригожусь, обязательно. Так что не переживай, деньги не зря потратил.

— Ладно, пошли, — Кассте поднялся, подтянул Лету, закинул мешок за плечи, поднял фонарь. — Отшельник говорил, с той стороны часа два — и дорога, а там еще час — и деревня, переночуем.

— Дай мне фонарь понести.

Лета отобрала у Кассте фонарь и пошла назад. Кассте, устало понурившись и опустив глаза в пол, побрел вслед.

— А где выход? — сказала Лета через десять минут. — Ведь должен быть сразу?

— По идее, да... — Кассте забрал фонарь и поднял над головой. — В прошлый раз, во всяком случае, был.

— Что за дурацкое волшебство такое, — разозлилась Лета, отобрала фонарь и сама посветила вперед. — То есть, то нет, то одно, то другое!

— Волшебство — штука тонкая, — вяло отозвался Кассте. — Зависит от многих факторов...

— Дурацкая штука твое волшебство, — еще больше разозлилась Лета. — Любая нормальная вещь должна быть понятной и предсказуемой! Неамбивалентной.

— Начиталась.

— А что, разве не правда?

— А ну-ка, подожди... — Кассте всмотрелся во мрак. — Ну-ка... Видишь? — он указал рукой.

Лета также всмотрелась в бесплотную тьму.

— Там что-то есть!

Кассте, схватив Лету за руку, устремился вперед. Через минуту фонарь выхватил из стылого мрака каменную плиту, на которой лежала большая книга. Книга была раскрыта на самой первой странице.

— Вот она, твоя Книга, — обрадовалась Лета, подпрыгнула и хлопнула в ладошки. — Давай читать!

— Да! — воскликнул Кассте с восторгом. — А ты тут умничала, балда!

— За балду сейчас схватишь, — Лета подошла к плите и посмотрела в Книгу. — Тут уже что-то написано... Ерунда какая-то... Посвети!

Кассте подошел сбоку и поднял фонарь над Книгой. Лета перелистала Книгу, но все страницы оказались пусты, и только на самой первой была короткая надпись.

— Слушай, что за ерунда ведь какая-то.

— Что? — Кассте едва сдерживался от нетерпения. — Дай посмотреть!

— Подожди! — Лета отпихнула Кассте. — Я первая... Но тут ерунда ведь какая-то! И, и, е, о, о.

— И все?

— Ну да. И, и, е, о, о.

— А ты... Уверена?

— Что?

— Что это именно «и, и, е, о, о»?

— Хам! Я умею читать так же, как ты! Еще какие вопросы?

— А ну-ка... — Кассте оттолкнул Лету и сам склонился над Книгой. — Ничего не понимаю! Во-первых, никаких «и, и, е, о, о» здесь нет.

— А что же там есть? — разозлилась Лета.

— Дэ, тэ, дэ, эм, и краткое.

— А ты уверен?

— Что?

— Что это именно «дэ, тэ, дэ, эм, и краткое»?

— Лета, прости... Но ты тоже дура.

Кассте устало опустился на пол, прислонился мешком к плите и поставил фонарь между ног. Лета так же устало присела рядом и положила голову Кассте на плечо.

— Получил свою Тайну мира, — сказала она и вздохнула.

— Ну да, — хмыкнул Кассте устало. — Стоило столько тащиться.

— Да еще сто золотых заплатить.

— Да ладно, — Кассте закрыл глаза. — Не в деньгах счастье.

— Какая скверная штука, оказывается, волшебство, — сказала Лета и невесело усмехнулась. — Представляешь, как подло тебя обманули? Как сопляка какого-то.

— Не то слово. Я со злости не знаю, что делать просто. Просто хоть бери из изгнания возвращайся.

— А толку? Кто тебя ждет?

— Никто.

— Ну и находись в изгнании. Вернуться успеешь еще. Слушай... — Лета вскочила, подпрыгнула и хлопнула в ладошки. — Мы дураки!

— Да ладно.

— Надо же вместе читать! А не по очереди!

— Ну, давай попробуем, — вздохнул Кассте и, кряхтя, поднялся.

Лета поставила фонарь рядом с раскрытой Книгой. Они взялись за руки и склонились над загадочной надписью.

— И это все? — Кассте выпрямился и посмотрел на Лету в глубоком недоумении.

— «Идите домой»... — прочитала вслух Лета, выпрямилась и озадаченно посмотрела на Кассте.

Они, не выпуская рук, еще раз наклонились над Книгой и еще раз прочитали вслух, вместе:

— «Идите домой».

— Ну и пошли, — сказала Лета после долгого молчания.

— Как мне все это надоело, — вздохнул Кассте и забрал у Леты фонарь. — Постоянно что-нибудь не работает. Постоянно что-нибудь барахлит. Постоянно что-нибудь да не так.

— Ну и дело с концом! Пошли домой, хватит ерундой тут страдать, — Лета схватила Кассте за локоть и потащила в сторону выхода.

Шагов через сорок они вышли из ворот и очутились во дворе, под небом. Не оборачиваясь и не оглядываясь, они дошли до ворот и вышли из Замка. Створка глухо клацнула за спиной.

— Вот тебе раз!.. — Кассте округлил глаза. — Ты что-нибудь понимаешь?

— Нет... Это мы где? Откуда оно взялось?

Они стояли на вершине холма. Внизу впереди в долине мерцали городские огни. На горизонте в ясном свете Луны серебрился снежный хребет. Небо над головой было черное, бездонное и блестящее; искры звезд мерно мерцали в холодной бездне.

— Это же мой город, — Кассте выдохнул клуб белого пара и озадаченно почесал затылок. — Столица Долины.

— Ой, как холодно! — Лета подпрыгнула и потерла ладошки.

— Разумеется — Долина три дня дороги на север... А у тебя куртки нет теплой!

— Ну пошли быстрее тогда! Завтра пройдемся по лавкам, купим что надо. У нас ведь есть два золотых. У тебя тут есть какие-нибудь друзья, переночевать? Изгнанник несчастный.

— Пара человек вроде осталась...

Кассте потушил фонарь, спрятал в мешок, и они, взявшись за руки, заторопились по склону.

* * *

ПОСЛЕДНИЙ ВОСТОЧНЫЙ ДРАКОН

Всю ночь бушевал ураган. К дверям и окнам подходить было страшно: ставни гремели, сорванные вывески бились в стены, черепица сыпалась с крыш. К утру ураган унесся, тучи развеялись, солнце поднялось над взъерошенным городом. Улицы, всегда чинные и опрятные, было не узнать. Вывески валялись по лужам, вперемешку с ветками, флюгерами, крошеной черепицей. Окна сверкали битым стеклом. Ставни болтались на погнутых петлях. Вышла стража, беречь разбитые двери.

В школу стекалась взволнованная ребятня. Каждому не терпелось выложить приключения, свалившиеся с ураганом. У кого-то разнесло в щепки телегу, у кого-то выпотрошило с чердака старый хлам (в котором нашлась масса всякого замечательного), у кого-то даже сорвало крышу. Уроки уже начались, половины учеников еще не было, но учителя не сердились. Ребята продолжали сбегаться, тараторя про мост, который обрушился в реку. Лодки все до последней забросило в море, и чтобы попасть в школу, пришлось в срочном порядке сколачивать плот.

Примчались те, кто жил у пристаней, и стали рассказывать: корабли, которые ушли в море, чтобы не разбило о берег, возвращаются, с оборванными парусами и даже поломанными мачтами. Уроки заканчивались, и было ясно, что многие сегодня вообще не появятся. Ближе к полудню в класс ворвалась Леессо — девочка из-за реки, дочь мельника. Она поздоровалась с терпеливым учителем, пробежала к окну (соседом по парте у нее был Туба, ученик оружейника), перевела дух, зашептала:

— Туба! Представляешь! У нас в сарае сейчас лежит драконенок! Они летели, и его сбило бурей! Он лежит и не знает, как теперь вернуться домой!

— Да?! — Туба чуть не подпрыгнул. — Его никто не заметил?

— Не знаю, не знаю! Я его спрятала там в мешках. Только спросила, что с ним случилось. Нужно было бежать в школу. Он сказал, что не знает, как теперь вернуться домой. И что драконятам вообще нельзя летать в одиночку, потому что у них еще не развилось чувство, по которому драконы летают. И что он сирота, что родителей у него подстрелили волшебными стрелами, когда он был совсем маленький. Они летали с дедушкой на Острова, возвращались домой и попали в наш ураган! И его выкинуло из урагана прямо за нашим двором — перед рассветом.

— Быстрее бы уроки кончились! — Туба с трудом сдерживался. — Самое главное — чтобы никто не узнал, а то накинутся! Только Миопе нужно все рассказать. Он что-нибудь придумает. Он надежный и всех знает.

— Хорошо! — кивнула Леессо. — Миопе расскажем. Представь, я даже не знаю, чем его покормить! У меня ведь никогда не было драконят. А он, наверно, проголодался.

— Еще бы, — ерзал по скамье Туба. — Ты бы тоже проголодалась, после такого. Он себе ничего не сломал? Его, наверно, здорово шмякнуло!

Наконец уроки кончились. Леессо и Туба выловили Миопу и взволнованно заговорили:

— Слушай, Миопа, только обещай никому не рассказывать!

— Обещай никому, очень страшное дело!

— Обещай никому, очень важно!

— Обещай, что молчок, могила!

— Тихо, тихо, тихо! — Миопа поморщился. — По порядку и покороче. Мне нужно бежать — у нас сорвало голубятню, надо ее поставить. Ну?

— Представляешь, Миопа, у Леессо в сарае сейчас лежит драконенок! Его снесло ураганом! Они летели домой, с дедушкой, и он не знает, как теперь вернуться!

От волнения Туба размахивал руками и даже подпрыгивал.

— Он еще маленький, а драконятам нельзя летать в одиночку, без взрослых! Потому что у них еще не развилось чувство, по которому драконы летают! И вообще, он сирота, а родителей у него подстрелили волшебными стрелами, когда он был совсем маленький! — Леессо теребила Миопу за рукав. — Нужно что-то придумать!

— Миопа, нужно помочь! Надо как-то его отправить домой, или разыскать дедушку, чтобы он за ним прилетел.

— Ага, — Миопа почесал затылок. — Вот так дела. Это тяжелый случай.

Он надолго задумался.

— Понимаете, если он из тех драконов, которые живут за Восточным хребтом, это еще полбеды. Туда лететь, я думаю, день-полтора, и он сам осилит. А если из северных — делу крышка. Очень далеко, а осень уже закончилась. Он может замерзнуть — маленький, у него огня еще нет нормального. В общем так, — Миопа решил. — Сейчас я быстренько смотаюсь домой, потом бежим к тебе, Леессо, и сначала поговорим с ним.

— Где встречаемся?

— Где тебя, Туба, прошлой весной укусила лиса, на берегу. Через полчаса, не опаздывать.

— Мы тогда тоже, — кивнул Туба. — Я скажу своим, что надо сбегать по делу.

Миопа помчался домой. Леессо и Туба понеслись в оружейную.

* * *

Через полчаса они встретились и отправились через реку на лодке с бондарем. Тот сокрушался по поводу разорения, причиненного ураганом. У него разбросало по всей округе бочки, а он собирался выручить за них немалые деньги и отремонтировать мастерскую.

— Снова придется в старой работать. А у меня там крыша течет, и окна не закрываются — дует. Зима на носу, опять простужусь, — жаловался бондарь, работая веслами.

— Надо будет народ навострить, — задумался Миопа, имея в виду знакомых мальчишек. — Разберутся со своим барахлом — поищем твои бочки. Не хватало, чтобы ты опять простудился. А разбросало — и хорошо. Может, закинет кому, кто и так покупать собирался. На подводу не тратиться.

— Ого! — с восторгом воскликнул Туба. — Смотрите, какое огромное дерево — и то с корнем!

Он указал на ободранный ствол дуба, который плыл посередине реки как настоящий корабль.

— Не помню ничего подобного, — кивнул бондарь, спеша отгрести в сторону. — Да и никто не вспомнит. В наших краях лет сто такого не было.

— Может, его навели? — предположил Туба. — Вон на юге такой злющий маг живет, наш с ним постоянно ругается.

— Нет, это ураган обычный, — бондарь покачал головой. — Во-первых, специальные ураганы обязательно ломают что-то особенное, или уносят в нужное место. А этот прошелся — ничего хитрого. Хотя, как знать еще... Во-вторых, наш маг не дурак, можете мне поверить. Специальный ураган, даже такой, он бы отвел в два счета.

— Отвел бы? — переспросила Леессо задумчиво. — А почему этот тогда не отвел, не специальный? Что, нельзя?

— Конечно нельзя, — бондарь кивнул. Он подгребал к берегу, где повсюду были разбросаны ветки и обломки, сорванные с домов и сараев. — Одно дело — ураган, который навели специально. Другое — правильный, который происходит сам по себе. Это же природное явление. Пусть происходит как происходится. Да и вообще, если случается ураган, или землетрясение, то виноваты не маги, а мы сами, обычные люди. В мире все так устроено, чтобы быть в равновесии. А мы, каждый из нас, часть этого равновесия. И если мы сделаем что-то не так, равновесие нарушается. И его нужно восстановить, равновесие. А ураган, значит, или наводнение, например, как-то это равновесие восстанавливают. Это я и сам думаю, и Звездочет наш рассказывал.

— Мудрый старикан, — с одобрением отозвался Миопа. — Но кое-что и не знает. Я у него спрашивал, как знать, что хорошо, что плохо — не для меня, а вообще? Он сказал, что не знает! Я спрашиваю, а как же твой телескоп? А он говорит, такие вещи в телескоп уже не видно.

— И не побоялся сказать, — заметил с уважением бондарь. — Приехали! Ну вы как, поможете с бочками?

— Конечно, — закивали ребята. — Нам только нужно одно важное дело сделать — и сразу.

Попрощавшись, Миопа, Леессо и Туба побежали к мельнице.

— Он там не замерз? — волновался Туба. — Сарай-то холодный!

— Я дверь плотно закрыла, дуть не должно, — переживала Леессо.

— Спокойно, спокойно, — повторял Миопа. — Сейчас прибежим и все разузнаем.

Наконец прибежали. Украдкой обогнули забор (собаки, почуяв своих, только завиляли хвостами), проникли во двор через калитку со стороны леса. Прокрались к сараю.

Драконенок был там же, где его оставила девочка, — у стены, за грудой мешков с зерном. Он лежал, свернувшись и положив голову на кончик хвоста. Он грустно смотрел на ребят и часто моргал, как будто еле держался, чтобы не плакать. Он был совсем маленький — шагов десять с хвостом, но уже черный. Только перепонки на лапах и кончики крыльев были еще багровые. Броня, уже твердая, мерцала в полумраке сарая.

— Привет! — закричали ребята вполголоса и подбежали к драконенку. — Ну ты как? Замерз? Проголодался? Мы сейчас тебя будем спасать!

Драконенок вертел головой, разглядывая ребят.

— Я думал, вы не придете, — сказал он тихо.

— Ну как же так! — Леессо обиделась. — Я же тебе сказала, что мне только в школу, а потом мы сразу придем и что-нибудь сообразим. Знаешь, в прошлом году мы спасали ежонка. Он свалился в колодец и начал тонуть, мы его еле спасли. Нам даже пришлось спускаться в колодец. А там знаешь как страшно!

— Не знаю, — сказал драконенок грустно. — Я не знаю, что такое колодец... Я даже не знаю, как теперь долететь домой.

— Не вздумай расстраиваться, — Миопа похлопал драконенка по лапе. — С кем не бывает! В прошлом году я заблудился в лесу и упал в волчью яму, представляешь. Но я не плакал вообще. Я только боялся, что ко мне свалится волк, и мы будем сидеть, пока он не проголодается. А тебе повезло! Тебя закинуло не в болото и не на камни, а к нам во двор. И даже есть куда спрятаться.

Драконенок молча вертел головой и смотрел на ребят.

— Тебя как зовут? — задал Туба вопрос, который мучил его уже час.

— Пока еще никак, — драконенок смутился и посмотрел на мальчика виновато. — Понимаете... Мы выбираем имя только когда мы уже взрослые. А пока мы еще не взрослые и пока нам нельзя летать без взрослых, у нас имени нет. Когда я вырасту, и когда мне исполнится девяносто девять лет, тогда я выберу себе имя. А пока — так...

— Не плачь! — Леессо погладила драконенка по лапе.

— Да я не плачу. Но вот дедушка там волнуется!.. Ведь я самый последний, и если со мной что-то случится...

И, хотя он уверял ребят, что не плачет, им показалось, что глаза его наполнились золотыми слезами.

— Ага! — сказал Миопа деловым голосом. — Значит, ты восточный дракон! Замечательно.

— Ты ничего себе не сломал? — продолжала переживать Леессо. — С тобой все в порядке?

— Вроде да... Но что толку? Я не долечу домой. У меня еще не развилось чувство. Оно у нас развивается в девяносто девять лет. Тогда мы можем летать куда угодно без взрослых.

— И даже за море? — с ужасом восхитился Туба.

— Даже за море, — сказал драконенок грустно.

— Спокойно, спокойно, — соображал Миопа. — Если еще не развилось чувство, придется его заменить. Конечно, все это будет кустарщина, ерунда по сравнению с настоящим драконьим чувством... Нам нужно вот что: компас и карта. Ты знаешь, что такое компас и карта?

— Конечно! — драконенок оживился, и глаза его загорелись теплым золотом. — Дедушка рассказывал, что без карты и компаса нельзя ходить в море. Карту и компас должен знать каждый капитан. А дедушка даже не знает, куда я упал... Какой ураган был страшный! Мы летели домой, и вдруг, в полночь, как началось! И ведь над морем, некуда приземлиться. Тучи, молнии во все небо, до самых звезд! Честное слово, так страшно! Я даже не помню, как меня закрутило. И сколько несло, не знаю. Потом как шмякнет об землю! Очнулся, смотрю — уже утро, и ураган кончился. Вижу — сарай. Еле-еле дополз и спрятался.

Он вздохнул и снова положил голову на кончик хвоста.

— Слушай! — опомнилась Леессо. — Ты ведь есть хочешь? Давай-ка мы принесем, скажи что!

— Спасибо, я на этой неделе уже ел, — сказал драконенок грустно.

— А что, драконы едят раз в неделю? — Туба не находил места от любопытства.

— Взрослые раз в три месяца, а маленькие, пока им нельзя летать в одиночку, раз в неделю. Я уже ел — дедушка приносил мне тыкву, с юга, такую вкусную. Как он там переживает...

— У нас тоже есть тыква! — обрадовалась Леессо. — Мы в дорогу тебе дадим — вдруг проголодаешься? На всякий случай.

— Дадим, конечно, — пообещал Миопа. — Но сначала раздобудем карту, компас и придумаем, как долететь домой. Ты жди нас здесь, а мы побежим и все сделаем.

— Только вы не очень долго, — драконенок встревоженно оглядел ребят.

— Постараемся! Все, мы помчались!

* * *

Леессо сбегала за рогожей, и они укутали драконенка — так, чтобы торчал только нос и кончик хвоста, на который можно было нос положить. Потом они побежали в город. Переправившись через реку и чуть-чуть поглазев, как ремонтируют мост, они помчались к замку.

— Сначала зайдем к Звездочету, — у Миопы план действий был готов. — Он карту нам даст или посоветует, где раздобыть.

Они вбежали в город, где вовсю кипела работа: приколачивали двери, ставни, вывески, убирали мусор, битую черепицу, вставляли стекла. Миопа, Леессо и Туба добежали до замка, обступили румяного стражника и, едва переводя дух, стали требовать Звездочета.

— Он нам нужен по очень срочному делу! — ребята чуть не подпрыгивали от нетерпения. — По просто ужасно срочному!

— По какому же? — не сдавался стражник. — Звездочетов нельзя беспокоить по пустякам, Миопа, ты это знаешь. Что же у вас за дело такое, если он должен все бросить?

— Мы можем сказать только ему и больше никому, — отрезал Миопа. — Ты нас пропусти, а потом, если хочешь, спроси у него, важное было дело или не важное. Но сейчас нам нужно с ним повидаться, ужасно! Ну!

— И что же такого важного? Если насчет урагана, так это сейчас в каждом дворе.

— Насчет урагана, но гораздо важнее, чем в каждом дворе, — твердил Миопа. — Ну! Ты или сходи его позови, или дай нам дорогу.

— Ну да, — усмехнулся стражник. — Нет уж, сами идите.

Он пропустил, наконец, ребят в замок и даже проводил их до башни. Забравшись на самый верх, ребята постучались в дверь, на которой висела табличка «Звездочет. Стучать».

— Открыто, — ответили изнутри.

Ребята вбежали в комнату. Звездочет сидел за столом, зарывшись в груду бумаг, и изучал таблицы. Он обернулся к вошедшим — звезды и полумесяц на синем халате сверкнули.

— А, Миопа! — Звездочет улыбнулся. — Что-то давно не заглядывал.

— Учеба загрызла, — отмахнулся Миопа. — Слушай, у нас тут важное дело. Только оно такое, что нельзя никому рассказывать, ладно? Очень важное и секретное.

— Как родители? Как брат? — Звездочет отодвинул таблицы.

— Что им сделается.

— Голуби как?

— Им тоже. Послушай, у нас просто ужасно важное дело. И обещай, что никому не расскажешь. Очень важное и секретное.

— Я понимаю, — Звездочет пригласил ребят присесть на скамейку. — Рассказывайте.

— Значит так, — начал Миопа, когда все расселись. — У нас в сарае сейчас лежит драконенок. Они летели с дедушкой домой на восток, и их настиг ураган. Его закрутило и выбросило прямо почти во двор к ней, — он указал на Леессо. — Понимаешь, он еще маленький, ему не исполнилось девяносто девять лет. А у драконят, пока им не исполнится девяносто девять, еще не развивается чувство. Ну, ты знаешь, наверно... То есть он не может долететь домой. А он — самый последний из восточных драконов! Дедушка, наверно, его уже ищет, ищет, и никак не найдет. В общем, нам нужна карта и компас.

— Хм, — Звездочет сложил на груди руки и задумался. — Может быть, стоит дождаться, пока дедушка его разыщет? Не лучше ему пока посидеть в сарае? А если опасно, то спрятать получше?

— Я уже об этом думал, — Миопа покачал головой. — Понимаешь, кто знает, когда дедушка его найдет? Может быть, дедушка его не найдет никогда. Вот он и будет у нас не поймешь сколько? А ты только подумай — если узнают... Что у нас тут дракон где-то скрывается. Пусть маленький, но дракон же! Ты наш народ знаешь.

— К несчастью, — согласился старик, поглаживая длинную белую бороду. — Значит, ты говоришь, он восточный?

— Да! И это очень хорошо! Ведь восточные драконы к нам ближе, чем северные?

— Были ближе, — сказал Звездочет печально. — Я, между прочим, с его дедушкой был знаком. Лет шестьдесят назад, когда ваш друг еще и не вылупился. Я ездил на Восточное море — за ним уже начинается глухомань, а за ней горы, где живут драконы. Жили... Поговорили о грустном. Их тогда там оставалось буквально трое-четверо. А теперь, ты говоришь, — он последний? Что делается в этом мире? А я как хорош. Пытаюсь все звезды пересчитать, поседел весь, а драконы тем временем гибнут. Ладно! От долгих разговоров толку не будет.

Ребята закивали в ответ.

— Карта у меня есть. Сейчас подберем получше и поновее. А за компасом вам, боюсь, придется сбегать на пристань. Попросите у какого-нибудь капитана запасной компас. Объясните толково, что нужен для важного дела.

Звездочет встал и подошел к шкафу со свитками.

— Даже искать не надо, вот тут у меня есть хорошая карта. Нет, не она... Не она... Где же она... Ага.

Ребята соскочили со скамейки и окружили старика, с любопытством разглядывая старинную карту.

— Какая замечательная карта! — восхитился Миопа. — Какой тонкий рисунок! Как все четко и точно!

— Еще бы! — старик кивнул с горделивым удовлетворением. — Таких сейчас уже не делают. Эту карту составил учитель моего учителя. Он объездил весь север, северо-восток и восток, и я могу поручиться: на сегодня это самая точная карта. Ей больше ста лет, но все равно.

— Что такое сто лет для мира? — удивилась Леессо. — Для мира эта карта — все равно что для нас вчерашняя.

— Это если не лезть и не перекраивать, — старик улыбнулся девочке. — Теперь посмотрим, как нужно лететь.

Они вернулись к столу. Звездочет аккуратно отодвинул таблицы и развернул карту.

— По прямой долететь можно за сутки. Только, беда, драконятам нельзя лететь больше десяти-двенадцати часов. Они могут надорваться и потом уже никогда не взлетят.

— Даже со взрослыми? — ужаснулась Леессо.

— Даже со взрослыми. Если драконенок надорвется, ему придется проползать всю жизнь как ящерица.

— Ни в коем случае! — заволновались ребята. — Нужно проложить путь так, чтобы он смог отдохнуть!

— Вот я и говорю, лететь нужно сначала на северо-восток, потом на юго-восток. Так у него всегда будет куда приземлиться, если устанет или случится еще какой-нибудь ураган.

— Да, — сказал Туба. — Скоро зима, бури и грозы чаще.

— Берем карандаш и чертим две линии. Эта — как нужно лететь на север, пока не кончится Восточное море. Эта — как нужно лететь на восток, когда оно кончится.

— Эх, как далеко на север ему надо подняться! — вздохнула Леессо, рассматривая маршрут. — Как бы он не замерз! Ведь он замерзнет — он еще маленький.

— Если будет лететь, не замерзнет, — успокоил Миопа. — А когда приземлится на отдых, разыщет себе какую-нибудь пещерку, чтобы не дуло.

— Нужно будет его завернуть в рогожу. А так я его не отпущу!

— Рогожа ему будет мешать! — заспорил Туба. — Думаешь, тебе будет удобно лететь, если тебя завернут в рогожу? А он еще маленький, у него крылья еще с красными кончиками, ты же видела.

— Мы рогожу свернем и дадим в дорогу, — решил Миопа. — Не найдет пещеры — завернется в рогожу и спокойно переночует.

— И дадим тыкву! — сказала Леессо твердо. — У нас знаешь какие тыквы вкусные и полезные!

— Так и сделаем, — кивнул Звездочет. — Вылетать нужно вечером. К рассвету он доберется до северных берегов Восточного моря и приземлится на отдых. Обязательно скажите ему, чтобы спрятался там как можно лучше. Чтобы не высовывался до заката! Там прячутся пираты и грабители караванов. И еще — там всегда жили охотники на драконов. Может, остались еще — ведь драконы пока живут.

— Охотники?! — ребята пришли в ужас. — Почему? Откуда?

— Пока есть драконы, будут охотники. Наверно, у вашего такие и подстрелили родителей.

— Но за что убивать драконов? — Леессо чуть не заплакала. — Что мы за люди такие?

— Одни говорят, что мстят за то, что дракон разорил, якобы, город, сжег караван, что-то унес. Другие и не скрывают, что им нужна драконья броня. Вы же знаете: драконью броню ничем не возьмешь, только волшебными стрелами. Когда драконов было еще много, по миру бродили полуученые маги, которые жили тем, что продавали волшебные стрелы. Такие стрелы до сих пор можно найти. Пробивают любую кольчугу, любые щиты, железо толщиной в палец. Я сам видел такую, лет сорок назад...

Звездочет задумался и вздохнул.

— А были настоящие маги, безжалостные и жестокие, которые убивали драконов, чтобы завладеть драконьим огнем. Ведь драконий огонь — самый горячий, и в нем можно сжечь и расплавить много такого, что никакой другой огонь не возьмет. А в магическом ремесле иметь хороший огонь очень важно.

— Но разве нельзя найти какой-нибудь другой огонь? — Леессо разволновалась. — Неужели во всем преогромном мире не бывает другого огня, такого же жаркого! И почему бы, в конце концов, просто не подружиться с драконом? Чтобы он подул и расплавил что нужно?

— А как же, — изумился Туба, — как же может остаться драконий огонь, если самого дракона убили?!

— Понимаете, какая штука, — вздохнул Звездочет, — огонь — это дух дракона. Они ведь не просто какие-то ящеры, они как бы тело духа-огня. Злобные маги убивали дракона, как будто тело этого духа, а сам дух-огонь забирали и использовали. Некоторые маги, говорят, умели подчинять себе дух так сильно, что сами становились почти драконами. Конечно, они не научались летать или пускать огонь, для этого драконом нужно родиться. Но с духом дракона ты будешь видеть, слышать, чувствовать, знать все так же.

— Но это значит, — задумался Миопа, — чтобы видеть, слышать, чувствовать и знать все так же... Родиться драконом необязательно?!

— Конечно, — кивнул Звездочет. — Летать и пускать огонь — это одно. Видеть, слышать, чувствовать, знать — совершенно другое.

— Тогда должен быть способ! — воскликнула Леессо. — Научиться видеть, слышать, чувствовать, знать все так же! И не убивать дракона!

— Тем более что убить дракона — труд немаленький и опасный, — сказал Туба.

— Еще бы, — Звездочет кивнул снова и погладил бороду. — Для этого нужно быть очень сильным и умелым магом. Чтобы захватить дух дракона и потом удерживать его в неволе, я вам скажу, нужно быть великим мастером.

— Но как же так! — воскликнул Миопа и даже вскочил. — Я никогда этого не понимал! Как же так, быть таким великим мастером, знать и уметь такие вещи... И вот так взять и убить дракона, пленить его дух! Как получается, что знание допускает к себе таких злых негодяев?

— Это сложный вопрос, — сказал Звездочет задумчиво. — Мир мудро устроен. Знание — оно само по себе, и не запрещается никому. И это только кажется, что оно допускает к себе злодеев. Это мы вдруг решили, что человек — злодей. А оно решает по-своему, и решает долго.

— А потом как треснет по голове! — подскочил Туба.

— Обязательно треснет, — Звездочет улыбнулся. — Правда, я заметил за свой долгий век, что пока треснет, произойти может всякое.

— Ничего мудрого тогда в мире нет, — разозлилась Леессо. — Как же так — всякое?

— Говорят тебе, ему надо подумать, кого трескать, а кого не трескать! — заспорил Туба. — Думаешь, это так просто решить? Представляешь, сколько ему надо всего посчитать?

— Ладно вам! — прикрикнул Миопа. — Об этом можно и потом поговорить. Мир со знанием никуда не денутся, а у нас там драконенок мерзнет. У него ведь броня еще тонкая. Хорошо хоть, у вас сарай толковый, пол деревом выстлан. Ну, мы побежали за компасом! — Миопа соскочил со скамейки.

— Забегайте!

— Обязательно, — пообещал Миопа. — Только сначала драконенка отправим. Потом мне нужно починить голубятню, потом собрать во дворе ветки, потом сделать уроки, и тогда забегу обязательно.

— А нам нужно починить крышу, потом собрать коробки с мешками и вставить стекло на кухне, — сказала Леессо.

— А нам приделать вывеску и помочь соседу — у него разнесло стену, и теперь в мастерской копаются трактирские свиньи, — сказал Туба.

— А потом мы еще бондарю взялись помочь — у него разбросало все бочки, и их нужно собрать, а то он их не продаст и не выручит денег, чтобы починить мастерскую, а то у него там дует, и он опять простудится, — закончил Миопа, и ребята, наконец, убежали.

* * *

Они спустились во двор, попрощались со стражником и помчались на пристань. Там ураган нахозяйничал от души. Мешки и тюки, приготовленные к отгрузке, валялись разбросанные по причалам, но самое главное — о пристань разбило судно. Моряки собирали обломки, а капитан стоял в стороне с купцами и чесал голову — как же так они прозевали, как теперь строить новый корабль, и как бы так сделать, чтобы этого больше не повторялось.

Миопа, Леессо и Туба подбежали к огромной куче обломков, с восторгом поглазели на такую диковину, и стали искать, у кого бы попросить компас. Неподалеку от разломанного корабля они увидели какой-то трехмачтовый, из дальних стран, с невиданным флагом. У трапа стоял моряк и курил трубку. Ребята побежали к нему.

— Ты капитан? — Миопа указал на заморский корабль.

— Капитан, — ответил моряк, попыхивая трубкой и с интересом разглядывая ребят. — Вас что, подбросить куда?

— Да нет пока. Нам компас нужен. Очень нужен, просто позарез как. Настоящий, проверенный! Чтобы не врал! Чтобы проверенный!

— Мне бы самому такой компас, — усмехнулся капитан, пыхнув ароматной трубкой. — А вам-то зачем?

— Очень важное дело. Вопрос жизни и смерти. Нужно!

— Мало ли какое может быть дело. Вам, глядишь, сойдет и обычный. А то подавай самый настоящий, проверенный... Такой поди разыщи. Особенно в наши дни.

— Дело очень важное, честное слово! — повторил Миопа с досадой. — Нужно ужасно! Просто позарез как... Где же его взять тогда?

— Ну, — капитан пыхнул трубкой, — есть у меня такой компас. Очень хороший, проверенный и надежный, я с ним обошел все море, и он ни разу меня не подвел. А я был... Нет, рассказывать, где я был, — до утра не справишься. Но такой компас я, конечно, не отдам для абы чего. Меня тоже поймите.

— Понимаешь, — стал взволнованно объяснять Миопа. — У нас в сарае сейчас лежит драконенок. Они летели с дедушкой домой на восток, и их настиг ураган. Его закрутило и выбросило рядом с ними, — он указал на Леессо. — Понимаешь, он еще маленький, и ему еще не исполнилось девяносто девять лет. А у драконят, пока им не исполнится девяносто девять, еще не развивается чувство. В общем, он не может долететь домой. А он — самый последний из восточных драконов. Дедушка там где-то сейчас, наверно, с ног уже сбился. Ну с крыльев, то есть. И вряд ли найдет! В общем, нам нужен компас. Только ты никому не рассказывай! Никому! Ты наш народ знаешь.

— Ваш-то народ я, может быть, знаю не так хорошо... Хотя сколько хожу — весь свет обошел — люди везде одинаковые. У нас тоже драконы давно сгинули. Последнего видели когда я маленький был... А я, помню, так хотел подружиться с драконом!

Капитан пыхал трубкой, мечтательно вглядываясь в горизонт, который уже кутался вечерней дымкой.

— Я и в моряки пошел оттого, что думал, может быть, есть еще земли, где драконы живут.

— Ну и как? Видел где-нибудь? У нас драконы живут только за Восточным морем, и еще на севере... Но так далеко, что уже на самом краю земли.

— Еще есть на западе, но тоже неблизко — идти больше месяца. Собираюсь сходить туда на следующий год. Дел слишком много, то туда, то сюда.

— А можно с тобой? — закричали ребята. — Мы отпросимся, на лето нас отпустят! Ты нас возьмешь?

— Конечно! На следующий год, в начале лета.

— Здорово! — воскликнул Миопа. — Как раз начнутся каникулы, и можно будет сходить к драконам.

— Договорились, — кивнул капитан. — А карта? К компасу нужна карта.

— Вот! — Миопа поспешно вытащил из-за пазухи свиток. — Нам Звездочет дал!

Капитан развернул карту и с уважением хмыкнул.

— Таких карт уже давно не делают, — он вздохнул. — У вашего Звездочета больше нет такой? Вот бы ее срисовать.

— А ты сходи к нему, — кивнул Миопа. — Он в башне живет. Скажешь, мол, от Миопы — это меня так зовут — тебя сразу пропустят.

— Завтра с утра, если успею. Великолепная карта! С такой картой не пропадешь. Ладно, сейчас приду...

Он поднялся по трапу. Ребята с нетерпением ждали, оглядываясь на матросов, которые разбирали на пристанях замечательные обломки. Наконец капитан вернулся. В руках у него сиял большой медный компас.

— Держите. Это мой запасной компас — точно такой же, как главный на палубе. Точный и надежный, ручаюсь. Старинный... Таких тоже сейчас не делают, — добавил он, грустно попыхивая. — С такой картой и с таким компасом ваш друг не заблудится.

— Спасибо! — стали наперебой благодарить ребята. — Так как насчет лета? Берешь нас? К драконам на запад?

— Ну договорились ведь. Все, бегите! Темнеет!

— Спасибо! Счастливо!

Ребята, наконец, распрощались и побежали с пристаней.

* * *

Пока поднимались к городу, пока перебирались через реку (мост, наверное, еще неделю будут чинить), пока крались через двор — стемнело. Леессо стащила фонарь, и ребята проникли в сарай к драконенку. В темноте заискрились два золотых глаза. Драконенок высунул голову из-под рогожи и радостно оглядел ребят.

— Ну вот, — расстроилась Леессо. — Опять плакал! Почему у тебя глаза мокрые? Обещал не плакать!

— Я уже думал, вы не придете, — стал оправдываться драконенок. — Знаете, как тут страшно и одиноко! Правда, собаки прибегали, косточек принесли, но все равно ведь... Вы хотя бы раз в день приходите, ладно? А то тут так страшно и одиноко.

— Не хнычь! — приказал Миопа деловым голосом. — В сарае тебе оставаться все равно нельзя. На тебя обязательно рано или поздно наткнутся. Или ты случайно чихнешь, или закашляешь, и сожжешь сарай. Ты же дракон! Хотя бы и маленький. Мы принесли тебе карту и компас. Сейчас я расскажу, как нужно лететь, и ты отправишься в путь.

Миопа расстелил на полу карту и придавил фонарем, чтобы не заворачивалась.

— Вот линия. Это тебе так нужно лететь. Карта очень хорошая, с высоты все будет видно как здесь. Тебе только нужно представить эту линию на земле и лететь по ней. Главное, все время держи карту так, чтобы она показывала землю как есть. Видишь, в углу тут есть компас, нарисованный? Держи карту так, чтобы синяя стрелка на компасе у тебя совпадала с синей стрелкой на карте. Чтобы они смотрели в одну и ту же точку на север.

— Ага! — драконенок с восторженным интересом разглядывал карту. — Я понял! Я должен держаться так, чтобы линия, по которой лететь, как бы проходила через эти вот рисочки на моем компасе?

— Совершенно верно, ты молодец, — похвалил Миопа. — Ты полетишь на северо-восток, перелетишь через эту вот реку, потом через эти болота, потом через эти леса. Под утро — ты же быстро летаешь? — долетишь до северного уголка Восточного моря. Самое главное — приземлиться и спрятаться! Спрятаться! Здесь живут пираты, грабители караванов, и — запомни! — могут быть охотники на драконов. Если тебя заметят, застрелят волшебными стрелами!

Миопа, Туба, Леессо и драконенок какое-то время молчали в ужасе. Потом драконенок сказал испуганно-злым шепотом:

— Это они застрелили моих родителей?

— Наверно! Поэтому тебе нужно быть ужасно внимательным и осторожным. Представь, если с тобой что-то случится! Представь, что будет вообще! Ведь ты — последний восточный дракон! Что же, на востоке не будет драконов?! И представь, как мы все расстроимся, если узнаем, что с тобой что-то случилось!

— Я буду очень внимательным и осторожным! — сказал драконенок твердо. — Честное слово, меня не заметят! И не подстрелят! Как только начнется рассвет, я сразу где-нибудь приземлюсь и спрячусь. А когда выглянут звезды, я полечу и наутро уже буду дома!

— Смотри! Мы специально так подобрали линию, чтобы можно было в любой момент приземлиться. Когда ты переждешь день и вылетишь снова, тебе нужно будет лететь на юго-восток. Значит, — Миопа развернулся с компасом, показывая, как поведет себя стрелка, — линия, по которой лететь, должна проходить уже через эти вот рисочки.

— Ага, — кивал драконенок, сияя глазами в полумраке сарая. — Вижу! Все ясно, это вовсе не сложно. А главное, можно летать даже без чувства!

— Долететь, — поправил Миопа. — Летать без чувства нельзя. Долететь домой, когда очень нужно... Ну! Будем прощаться. Стемнело, пора.

Тогда они вышли на улицу, под ранние звезды осеннего вечера. Воздух был очень свеж. Драконенок вдохнул полной грудью.

— Как здорово! Лететь ночью, в таком воздухе и под звездами!

— Везучий ты!.. — Леессо чуть не плакала — оттого, что пришлось в конце концов расставаться. — Я тоже хочу улететь!.. Ты обязательно возьми рогожу. И вот еще тыква тебе, вкусная! Давай я подвяжу рогожу под лапу, а то на севере уже холодно...

— Возьми, пригодится, — кивнул Туба. — Как знать, что будет. Ведь ты даже у костра не погреешься. Во-первых, там может не оказаться веток. Во-вторых, костер могут заметить злодеи!

— Ну все! Нужно лететь, уже поздно... — Леессо всхлипнула, бросилась к драконенку и обняла за шею.

— Вы настоящие друзья, — тихо сказал драконенок.

Он не знал, куда подевать глаза и смотрел грустно в землю. Броня мрачно мерцала в сумерках осеннего вечера.

— Когда мне исполнится девяносто девять, я выберу имя, а дедушка уже отпустит меня одного из пещеры, я сразу к вам прилечу!

— И тогда покатаешь нас, хоть чуть-чуть? Хоть над лесом? — Леессо вытирала слезы.

— Еще бы! Мы залетим в самую глушь — туда, где никто не бывал! А потом залетим на какой-нибудь пик и разведем в высоте огонь. И будем сидеть и смотреть вокруг, и весь мир будет у нас под ногами! Здорово?

— Еще как! — кивали ребята, грустные как никогда в жизни.

— А потом слетаем к нам в гости! Эх, знаете, какой у нас замечательный вид из пещеры! Долина, такая тихая и уютная... Внизу речка — быстрая и прозрачная, как будто хрусталь вытекает из гор. И вода в ней такая чистая и такая вкусная, студеная — брр! А наверху — ясное небо, бархатное и ласковое, даже когда очень холодно... Эх, знаете, как у нас здорово!

— Пора! — Миопа вручил драконенку карту и компас. — В дорогу! Попутного ветра!

— Попутного ветра! — сказал Туба.

— Попутного ветра! — сказала Леессо.

Ребята по очереди обняли драконенка за шею. Сверкнув на прощанье глазами, он разбежался, подпрыгнул, ударил крыльями. Потом ударил еще раз, еще — толчок за толчком, поднялся ввысь — последний луч солнца на миг просиял в броне — и растворился в бездонной синеве осеннего неба.

* * *

МАЛЬЧИК И ЕГО ЧЕРНЫЙ ДРАКОН

С востока шли тяжелые тучи. Иногда ветер рвал толщу — тогда в просветах мелькала синева неба, падал загадочно свет, растекался по холодному изумруду леса жемчужным мерцанием. Ветер снова сталкивал тучи — огромные, мрачно-серые, снизу почти фиолетовые — взъерошивал листья, вздымал волны с серебристой изнанкой. Листья рвались, ветер хватал их, уносил вместе с пылью. Он нес ее издалека, с востока — оттуда, где горные склоны круглый год калятся злым солнцем, изредка орошаясь грозой, которая перебирается из-за гор, с Океана.

Никто Океана не видел, никто не знал, что он такое. Но, может быть, это им пахнут ветры, дующие с востока летом и ранней осенью? Может быть, слегка опьяняющий запах и есть аромат Океана — терпкий, солоноватый, свежий не по-степному? Ведь Океан — он огромный, бескрайний! Не может его аромат иссякнуть, пусть даже приходится ему перебираться с грозой через мрачные горы.

Так думал Эйссэ каждый раз, когда восточный ветер обрушивался на перелески, разбросанные по степи. Он прибегал на опушку, где прозрачный лес расступался и с обрыва открывался простор до восточного горизонта. Прибегал посмотреть на загадочную равнину, подышать воздухом, волнующим и чужим. Лес внизу расстилался, растворялся в неизвестной дали. Там был другой мир. И там никто не бывал — все жили здесь, наверху, в ветреной степи предгорий, и здесь родился и жил Эйссэ.

Лес внизу был густым, совсем не таким, как здесь. Там было совсем по-другому, совсем не так, как здесь, — на холмах, в просторной, жаркой, залитой солнцем степи. Даже в яркий солнечный день там властвовал мрак — холодный, глубокий, таинственный. Сюда, к обрыву, не приходили. И сам Эйссэ боялся, прибегая сюда. А чтобы спуститься — с родного, до каждой травинки знакомого плоскогорья, — о таком Эйссэ только мечтал, в сладком ужасе.

Как было бы здорово — жутко, но здорово! — собравшись с духом, в яркий солнечный день спуститься с обрыва и пробежаться по темной густой траве! И заглянуть-таки в лес, в котором обязательно должны водиться странные существа — странные, необыкновенные, удивительные. Только собраться с духом, только подкрасться к самому краешку, только чуть-чуть заглянуть в сумрак...

Эйссэ стоял на краю и смотрел с высоты на равнину. Смотрел, как ветер обнажает изнанку листвы и волны серебристого изумруда бороздят тягучее море. Вот ветер раздвинул тяжелые пенные гряды, между ними пролилась травяная река — дорога, по которой только бежать без оглядки. Вокруг в полумраке едва проступают стволы, за стволами уже ничего не видно... И страшно, и жутковато... А бежать еще и бежать — дорога-река не кончается, ноги уносят в даль, а что там в дали, на востоке... Не добежишь — не узнаешь.

— Когда-нибудь я туда убегу, — думал вслух Эйссэ. — Когда-нибудь.

Ветер размазал цвета в пятнистое месиво. Надвигалась полоса черной грозы. Эйссэ кинулся прочь от восточного склона. Пробежал десяток шагов, обернулся — таинственный лес под горизонтом, в мареве мрачных туч.

— А ведь мир там совсем не кончается! — решил вдруг Эйссэ долго терзавшую мысль.

Небесный покров лопнул — его разорвал ветер — в прореху ринулись лучи солнца. С неба ударил в зеленое море свет. Эйссэ помедлил, оглядывая картину — тучи, тучи, тучи, серые, угрюмо-сиреневые, фиолетовые — посередине режет мрак полоса солнца.

Эйссэ повернулся, помчался домой — по негустому светлому перелеску, в котором знал каждый кустик, каждую кочку, каждый хрустнувший под ногой сучок. Трава, невысокая и упругая, хлестала по щиколоткам. Эйссэ мчался и смотрел вверх, в тяжелое небо в прозрачных ветвях. На лицо упали первые капли.

Но Эйссэ успел добежать до своего места. Промчавшись под негустой листвой, он прибежал к оврагу, скатился по склону, упал в траву, которая уютно кустилась здесь на берегу озерца. Раскатился далекий гром. Запахло землей, холодной мокрой травой. Закапало все сильнее, обрушился ливень.

Струи свинцовой завесой скрыли кромку обрыва. Эйссэ сидел на краю озерца, которое, пенясь, вырастало здесь в океан. Ливень бил тяжело, даже больно. Но Эйссэ был счастлив и рад. Как замечательно, что тучи приносят дождь с Океана, из такой невероятной дали! Даже через горы перебрались! Эйссэ слизывал воду с губ, но она была пресной, чистейшей, хрустально-вкусной... А ведь вода в Океане, как говорил дед, соленая! Как же так получается?

На землю низвергался потоп, от которого гнулись деревья и степь замерла. Эйссэ сидел под обрывом, на берегу маленького кипящего океана, и был счастлив как никогда. Гроза бушевала недолго. Она скоро ушла, забрав с собой тучи, оставив сверкающий дождь, — свежий, легкий, прохладный.

Мальчик, скользя и хватаясь за стебли, выбрался из оврага под светлое небо. Оглядел умытую степь, приземистые деревца, последние облака, расползавшиеся по сторонам. Пора домой — дед, конечно, уже беспокоится. Но что-то мешало Эйссэ проститься с окраинным лесом так, как обычно. Похоже, гроза все-таки прошла волшебная. Эйссэ ясно чувствовал совершенно новое настроение в обычной степи. Точно! Гроза будто смыла то, что мешало раньше увидеть, понять, прочувствовать — там, внизу, за тем жутким лесом, мир совсем не заканчивается. Наоборот, начинается — для него.

— Все-таки я туда убегу! — окончательно решил мальчик.

Он вдохнул полной грудью, побежал по мокрой траве, грязный и радостный.

* * *

Вечер пришел холодный, как будто осень заглянула до срока, проверить все ли в порядке. Стемнело. Костер грел и светил, кидая красные блики. Дед тихо рассказывал.

— А еще говорят, что Светлый летал на своем Драконе тысячу лет, потом решил, что мир стал ему тесен и нужно теперь пролететь Океан. До тех пор никто никогда не пролетал Океан. Но Светлый тысячу лет терпел, терпел, терпел, и не вытерпел. Сел на Дракона и полетел.

— Тысячу лет? — переспросил шепотом Эйссэ.

— Так говорят. Светлый полетел на Драконе туда, где просыпается и забирается в небо солнце. Во-первых, я думаю, он хотел посмотреть, как оно просыпается и забирается.

— А что, отсюда видно не так? Разве оно как-то не так просыпается? Если смотреть с разных сторон?

— Вот он и решил посмотреть. Он ведь даже не спал по ночам — так эта мысль его мучила, — ответил задумчиво дед. — Во-вторых, я уверен, он хотел выяснить, где же все-таки находится грань.

— Грань мира? — спросил в ужасе Эйссэ.

— Грань мира, — дед покивал. — В общем, Светлый сел на Дракона и полетел на восток. И это все, что известно. Потому что он не вернулся.

— А что говорят? — спросил Эйссэ, ерзая от жути и любопытства.

— Всякое, — дед посмотрел в огонь. — Одни говорят, что Светлый нашел за Океаном еще один мир, лучше и красивее нашего, и остался в нем жить. Другие — что по дороге над Океаном, уже почти там, где просыпается солнце, на Светлого напали серые существа.

— Серые существа! — прошептал Эйссэ в ужасе. — А кто, кто они такие? Откуда взялись?

— Говорят, серые существа живут на хребте, который вздымается из глубин посреди Океана. То ли они охраняют грань, чтобы никто не смог до нее добраться, то ли мир с другой стороны, то ли вообще само солнце. Точно никто не знает.

— А грань — это чтобы она не испортилась?

— Возможно, — дед покивал снова. — Но как бы то ни было, Дракон под Светлым упал в Океан, и Светлый погиб.

— А Дракон? — заволновался Эйссэ. — Дракон тоже погиб? Этого не может быть! Драконы не погибают, если их не убить?

— Говорят, да, — сказал дед. — Просто так драконы не погибают. Их можно убить, но только заклятьем. А такого заклятья, говорят, не знает никто. Но Дракон не погиб. Нет конечно. Он превратился в подводный огонь. Там, далеко, за всеми горами, за берегами, в самой глуби Океана... И от огня теперь исходят теплые воды. Они греют восточные берега и несут теплые грозы.

— И эта гроза, сегодня, тоже пришла с теми водами? От огня, в который превратился Дракон? Видел, какая она была теплая!

— Скорее всего, — дед поворошил палкой угли в костре.

* * *

Эйссэ глубоко задумался. С неба смотрели звезды, мерцали и перемигивались. Небо было бездонное, и Эйссэ никогда не верилось, что звезды просто висят. На чем они могут висеть? Нет, они как-то плывут, и так далеко, что до них никогда не достать, не долететь даже на Драконе Светлого.

На чем они могут висеть? На грани? Не может быть там никакой грани! Странно, почему Светлый не подумал об этом? Ведь видел же он, какое бездонное это небо? Эйссэ смотрел в черную бездну, и чистые огоньки мигали ему из неведомой глубины. Нет у мира никакой грани. Нет и не может быть.

По небу сбегали прозрачные звуки, звезды тихо светились. Мальчик смотрел и смотрел, и вот ему стало казаться, будто он сам сидит перевернутый вверх ногами над небом, как будто над черным котлом, в котором рассыпались звездные льдинки.

Стало вдруг так, как будто в мире есть только черный котел со звездами, только влажный медвяный запах травы, только костер в прохладном мраке степи. И если встать и пробежаться к обрыву, не будет там никакой равнины, не будет даже жуткого леса, а только звезды — впереди, вверху и внизу, под ногами. И они теперь будут так близко, что можно будет вытянуть руку и их потрогать. А они будут моргать и лить свет на руки и на лицо.

Конечно! Если у мира есть грань, то она — вовсе не то, о чем привыкли судачить. Грань — это грань. Она отграничивает — мир от другого. То есть за нею есть мир, другой — но тоже весь мир, со всем, что в мире бывает. Конечно, где-то мир кончиться должен, понятно. Но там сразу начнется другой! Совсем ничего быть там не может! И Светлый, наверное, так думал тоже!

Но как же добраться до грани?! Такая страшная даль.

Конечно, Дракон!

* * *

Как все всегда просто. Нужно найти Дракона и на нем полететь.

Эйссэ вгляделся в костер и увидел его — Дракона. И это был никакой

не костер, а кусок настоящего пламени, которое развеял над миром Дракон, чтобы можно было в него посмотреть — и увидеть.

То смутное, что иногда проникало сквозь пыльные будни, — очертания, которые вдруг загорались немыслимо яркой картиной, — теперь стали кристально ясными и понятными. И странное дело — вот, оказывается, чем могут быть ощущения-полутени — той самой правдой. Нужно только настроиться — так, чтобы увидеть Дракона. Нужно видеть и слышать только самое главное. Только волшебный свет, только волшебные звуки, которые льются в сердце со звезд. И нужно не просто смотреть, а видеть, не просто слушать, а слышать.

И они скажут всё. Где мой Дракон, как мне его разыскать, куда нужно бежать, что надо делать. Только выкинуть из головы этот звон, пустое сверкание, чтобы звуки и звезды, наконец, рассказали, где мой Дракон.

Вот только теперь, только теперь Эйссэ понял, что его так сладко терзало всю эту жизнь.

Нет, гроза на самом деле была волшебная.

Как он жил без Дракона?

Как одиноко бродил по степи, смотрел с обрыва на таинственный лес внизу? Забирался в свое тайное место и думал — один, один-одинешенек? И не было рядом огромного, необыкновенного, мрачно мерцающего броней Дракона? И Дракон не лежал в стороне, положив голову рядом, поглядывая на Эйссэ мудрым золотым зрачком?

Как выбирался ночами в дальнюю степь один, один-одинешенек? Не садился на лапу Дракону, тихо беседуя с ним? О том, почему звезды мерцают, почему воздух ночью так здорово пахнет свежей травой, почему во время дождя небо пронзается звонкой радугой? Не бродил задумчиво вдоль Дракона — длинного, огромного, бесконечного — а тот смотрит на Эйссэ таким же задумчивым глазом?

Нет, все, пора. Эйссэ пойдет на восток и разыщет своего Дракона. И они будут сидеть ночами в степи, или на лесной опушке, или на горной вершине, или на берегу холодного моря — как получится, куда занесет. И будут тихо беседовать обо всем, что видели и что, быть может, увидят. А потом Эйссэ уснет на драконьей лапе, а потом, уже утром, взберется Дракону на спину — и они полетят. Они будут летать и осматривать сверху мир — степь и леса, реки и горы, моря, берега, Океан.

И они слетают посмотреть эту грань. Посмотрят, какая она, и какой там за ней новый мир.

А серые существа, хранящие грань? Ну и что! Никогда никаким существам не потягаться с его, Эйссэ, Драконом! Они будут лететь над Океаном, и солнце будет сиять в бездонном безоблачном небе, раскалываясь о воду бессчетными искрами. И никакие серые существа не выдержат такого полета, такого ясного солнца, такого чистого свежего синего неба. А если появятся вдруг — Дракон мигом спалит их ярым огнем!

И они будут лететь над Океаном, и Эйссэ будет сидеть на драконьей спине и крепко держаться, чтобы не снес в бездну ветер. И Дракон будет бить мощными крыльями, разрывая простор, как черная молния, сверкающая в сиянии солнца, слепящая глаз. А внизу будет светиться солнцем и небом вода. И так они будут лететь, и в мире не останется ничего — кроме бездонной синевы неба, белого золота солнца, жгучей свежести ветра. И только черные крылья Дракона будут бить воздух.

— И это ведь только мой Дракон! — думал Эйссэ, замирая от счастья. — Только мой. Он нужен мне, а ему нужен я... А что, если он без меня не может летать?! — Эйссэ ужаснулся, представляя такое. — Может быть, он лежит сейчас там, далеко, у своей одинокой пещеры! Ждет, скучает, грустит, а я не иду. Как же так! — Эйссэ вскочил и с волнением огляделся во тьму. — О чем же я раньше думал? Мой бедный Дракон лежит там сейчас, один, в пустоте, а я никак не проснусь! А сам он, один, только и может сползать напиться воды?!

* * *

Эйссэ ринулся в темноту. Трава, мокрая и холодная от росы, хлестала по щиколоткам. Вот прозрачные призраки маленького леска. Эйссэ промчался между стволами и вылетел на опушку.

Звезды гасли. Небо на востоке синело, молочно-багровая полоса растеклась над чертой горизонта. Розовато-голубая звезда пронзительно жглась в высоте над разгорающимся восходом. Внизу, в жутком лесу, просыпались таинственные существа — шорох, шелест, треск сучьев под неведомой лапой.

Появился кусочек солнца. Розовые лучи скользнули по миру, позолотив травинки и листья. Снизу, из-под обрыва, поднимался обжигающе-терпкий запах рассветного леса.

Эйссэ напоследок оглядел свою степь. Обернулся к лесу, вдохнул полную грудь жгучего восточного воздуха. И стал спускаться с обрыва — чтобы пройти через лес и выйти в долину, которая поведет туда, где в горах, у своей одинокой пещеры, терпеливо оглядывая весь мир, ждет мальчика черный Дракон.

* * *

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора