Грэм Грин

Особые обязанности

Уильям Ферраро, владелец компании «Ферраро и Смит», жил в большом доме на Монтегю-сквер. Одно крыло занимала его жена, которая давно считала себя тяжело больной и каждый свой день встречала, как последний. Вот почему уже целых десять лет на ее половине, в комнате, оснащенной звонком для срочного вызова, жил либо иезуит, либо доминиканец, знающий толк в вине и виски. Мистер Ферраро предпочитал заботиться о спасении души другими способами. Умение разбираться в земных делах он унаследовал от деда, который, уехав в изгнание вместе с Мадзини[1], основал в чужой стране компанию, с тех пор только набиравшую обороты. Бог создал человека по своему образу и подобию, вот и мистер Ферраро полагал вполне логичным воспринимать Бога, как директора некоего сверхпредприятия, благополучие которого зависело в том числе и от успехов компании «Ферраро и Смит». Прочность цепочки определяется ее самым слабым звеном, и мистер Ферраро всегда помнил о своей ответственности.

Прежде чем выйти из дома в половине десятого, чтобы поехать на работу, мистер Ферраро из вежливости звонил жене в другое крыло дома. «Отец Дьюс слушает», — обычно отвечали ему.

— Как моя жена?

— Ночь прошла спокойно.

И так изо дня в день, почти без отклонений. Когда-то предшественник отца Дьюса предпринял попытку улучшить отношения мистера и миссис Ферраро, но быстро понял, что поставил перед собой недостижимую цель. В самом деле, когда мистер Ферраро несколько раз обедал с ними, «бордо» к столу подавали посредственное, а о том, чтобы выпить виски до обеда, не было и речи. Вот пыл священника и угас.

Мистер Ферраро, позвонив из спальни, где он обычно и завтракал, отправился, как Господь в Саду, на короткую прогулку по библиотеке, уставленной томами классиков в кожаных переплетах, и гостиной, стены которой украшала одна из самых дорогих частных коллекций живописи. В отличие от многих, кому хватало одного шедевра — Дега, Ренуара, Сезанна — мистер Ферраро скупал полотна оптом: у него было шесть картин Ренуара, четыре Дега, пять Сезанна. Их общество никогда не утомляло его, они позволяли существенно уменьшить сумму налога на наследство.

Понедельник, о котором пойдет речь, был еще и первым майским днем. Весна в Лондон пришла точно по календарю, и воробьи шумно возились в пыли. Мистер Ферраро также отличался точностью, но, в отличие от времен года, он полагался на время по Гринвичу. Вместе с личным секретарем, по имени Хопкинсон, он просмотрел расписание на день. Не слишком напряженное, поскольку мистера Ферраро отличало редкое для руководителя качество: он умел делегировать полномочия, а с ними и ответственность. Делал он это с радостью, беря на себя лишь незапланированные проверки, а потому сотрудника, который подводил его, оставалось только пожалеть. Мистер Фераро проверял даже своего врача, обращаясь за консультацией к его конкуренту. «Думаю, во второй половине дня я заеду в «Кристи»[2], — сказал он Хопкинсону, — и посмотрю, как дела у Маверика, — последний служил у мистера Ферраро экспертом-искусствоведом, агентом по покупке картин. И впрямь, трудно представить себе более приятное занятие в солнечный майский день, чем проверка работы Маверика. — Пригласите мисс Сондерс», — добавил он и потянулся к папке, касаться которой не имел права даже Хопкинсон.

Мисс Сондерс проскользнула в кабинет. Казалось, ее так и пригибает к земле. Лет тридцати от роду, с лицом бесстрастным, словно у статуи, изображающей святую, волосами неопределенного оттенка, чистыми синими глазами, она занимала должность помощника личного секретаря, а в графе «Обязанности» ее личного дела значилось одно слово: «Особые». Там же было записано, что мисс Сондерс была старостой в женской школе при монастыре святой Латитудинарии в Уокинге, где три года подряд получала специальную награду за набожность: маленький триптих в окладе из флорентийской кожи с изображением Девы Марии работы мастеров фирмы «Бернс, Оутс и Уошбурн». После окончания школы мисс Сондерс не один год ухаживала за больными и работала в ночлежках для бездомных, не получая ни пенни.

— Мисс Сондерс, — обратился к ней мистер Ферраро, — я не нахожу перечня индульгенций, которые будут получены в июне.

— Он у меня с собой, сэр. Вчера вечером я приехала поздно, потому что получение полной индульгенции в церкви святой Этельдреды потребовало от меня присутствия на вечерней службе, посвященной остановкам на крестном пути.

Она положила на стол мистера Ферраро отпечатанный лист: в первой колонке значилась дата, во второй — название церкви или место паломничества, где выдавалась индульгенция, в третьей, красными чернилами, указывалось число дней, на которое уменьшалось пребывание в Чистилище. Мистер Ферраро внимательно просмотрел список.

— У меня такое ощущение, мисс Сондерс, что вы уделяете слишком много времени мелочевке. Шестьдесят дней здесь, пятьдесят там. Вы уверены, что это время потрачено вами не зря? Одна индульгенция на 300 дней может заменить пять или шесть мелких индульгенций. И я заметил, что ваш прогноз на май меньше апрельского результата, а на июнь — и подавно. Пять полных индульгенций и 1565 дней — в апреле вы сработали очень хорошо. Я не хочу, чтобы вы сбавляли темп.

— Апрель — один из лучших месяцев для индульгенций. Пасха. В мае мы можем рассчитывать только на то, что это месяц Богоматери. Июнь не столь благоприятен, кроме праздника тела Христова ничего нет. Если вы обратите внимание на маленький польский костел в Кембриджшире...

— Мне бы хотелось, мисс Сондерс, чтобы вы помнили, что никто из нас не становится моложе. Я всецело доверяю вам, мисс Сондерс. Если бы не моя занятость, я бы сам съездил за некоторыми индульгенциями. Надеюсь, вы обращаете внимание на условия их получения?

— Разумеется, обращаю, мистер Ферраро.

— И не забываете о благочестии?

Мисс Сондерс опустила глаза.

— С моей внешностью это несложно, мистер Ферраро.

— Чем вы намерены заняться сегодня?

— План работы на май у вас, мистер Ферраро.

— Разумеется. Церковь святого Пракстида, Кэнен-Вуд. Путь неблизкий. Вам придется потратить всю вторую половину дня ради шестидесятидневной индульгенции?

— Это все, что я смогла найти на сегодня. Разумеется, всегда можно получить полные индульгенции в кафедральном соборе. Но я знаю, что вы считаете возможным обращаться туда только раз в месяц.

— Мой единственный религиозный предрассудок, — кивнул мистер Ферраро. — Конечно же, не имеющий никакого отношения к учению Церкви.

— А вы не хотели бы, мистер Ферраро, чтобы я получила там индульгенцию для члена вашей семьи, скажем, для супруги...

— Мисс Сондерс, прежде всего мы должны заботиться о собственных душах. Моя жена сама разберется со своими индульгенциями, у нее прекрасный советчик-иезуит, а вас я нанял для того, чтобы заниматься моими.

— Вы не возражаете против моей поездки в Кэнен-Вуд?

— Если ничего лучшего у вас нет. При условии, что не будет переработки.

— О нет, мистер Ферраро. Десять молитв, только и всего.

После раннего ланча в одном из городских ресторанов: ничего особенного, телячья вырезка и стакан отменного портвейна, мистер Ферраро посетил «Кристи». К счастью, Маверик оказался на месте, и мистер Ферраро не стал задерживаться, чтобы взглянуть на картины Боннара и Моне, которые советовал приобрести его агент. Было по-прежнему тепло и солнечно, но крики, доносившиеся со стороны Трафальгарской площади, напомнили мистеру Ферраро о том, что некоторые отмечают День труда. Солнце, цветы под деревьями в парке плохо сочетались с колоннами людей без галстуков, которые несли эти отвратительные транспаранты с корявыми буквами. У мистера Ферраро возникло желание устроить себе настоящий выходной, и он уже собрался сказать шоферу, чтобы тот отвез его в Ричмонд-парк. Но он всегда старался найти возможность совместить дело и удовольствие, вот ему и пришла в голову мысль съездить в Кэнен-Вуд. Он мог бы прибыть туда одновременно с мисс Сондерс, которая собиралась отправиться в Кэнен-Вуд сразу после ланча.

Речь шла об одном из новых пригородов, выросшем вокруг старого поместья. В особняке, окруженном парком, во времена мятежа, поднятого американскими колониями, жил один из министров правительства лорда Нота. Теперь тут разместился местный музей, а вдоль улицы, поднимавшейся к вершине холма и проходившей по бывшему полю площадью в сто акров, расположилось угольное агентство Чаррингтона, где была выставлена проволочная корзина с крупными брикетами угля, а также магазин колониальных товаров, кинотеатр «Одеон» и большая англиканская церковь. Мистер Ферраро велел водителю узнать, как проехать к католической церкви.

— Тут такой нет, — ответил полицейский на соответствующий вопрос водителя.

— Святого Пракстида?

— Такой церкви здесь нет, — покачал головой полицейский.

У мистера Ферраро засосало под ложечкой.

— Церковь святого Пракстида, Кэнен-Вуд.

— Не существует, сэр, — отчеканил полицейский.

Мистер Ферраро приказал водителю возвращаться в город. Не спеша. Впервые он проверил мисс Сондерс: три награды за набожность гарантировали ей абсолютное доверие с его стороны. На обратном пути он вспомнил, что и Гитлер получил образование у иезуитов. Однако мистер Ферраро продолжал надеяться на лучшее.

В кабинете он повернул ключ в замке, выдвинул ящик стола, достал папку, к которой не имел права прикасаться даже его личный секретарь. Мог он перепутать Кэненбери с Кэнен-Вудом? Нет, конечно не мог, и внезапно его осенила страшная мысль: а как часто за последние три года мисс Сондерс обманывала его (он нанял ее три года назад, после того как перенес тяжелую пневмонию: идея вызревала долгими бессонными ночами в период выздоровления)? А если все индульгенции фальшивые? В это он не мог поверить. Конечно же, хотя бы несколько из 36 892 дней индульгенций подлинные. Но только мисс Сондерс могла назвать ему точную цифру. И чем она занималась в рабочее время, все эти долгие часы, потраченные на дорогу к местам паломничества? Однажды она уехала в Уолсингэм на целый уик-энд.

Он вызвал мистера Хопкинса, которому сразу бросилась в глаза бледность его работодателя.

— Мистер Ферраро, вам нехорошо?

— Я только что пережил сильнейшее потрясение. Можете вы сказать мне, где живет мисс Сондерс?

— Она живет с больной матерью неподалеку от Уэстбург-Гроув.

— Точный адрес, пожалуйста.

Путь мистера Ферраро лежал через разрушенный войной Бейсуотер. Сохранившиеся в относительной целости многоквартирные дома превратили в частные отели, а на месте разбомбленных устроили автостоянки. На террасах, облокотившись о перила, торчали сомнительного вида девицы, на углу играл духовой оркестр. Мистер Ферраро, отыскав нужный ему дом, не решался подойти к двери и нажать на кнопку звонка. Он сидел скрючившись в своем «даймлере» и ждал. Его ли присутствие заставило мисс Сондерс выглянуть в окно второго этажа или это было совпадение? А может, чувство вины? Поначалу мистер Ферраро подумал, что подойти к окну с почти оголенной грудью ее вынудила жара. Но потом ей на талию легла рука, рядом появился молодой человек, и вторая рука привычным жестом задернула занавеску. Мистеру Ферраро стало ясно, что даже условие, необходимое для получения индульгенций, и то не выполнялось.

Если бы кто-то из хороших знакомых увидел в тот вечер, как мистер Ферраро поднимается по ступенькам дома на Монтегю-сквер, то он не поверил бы своим глазам: за день мистер Ферраро постарел на добрый десяток лет. Да, да, постарел на те самые 36 892 дня, на которые за последние три года, как он полагал, сократился срок его пребывания в Чистилище. За задернутыми шторами в другом крыле дома горел свет. Мистер Ферраро не сомневался, что отец Дьюс уже наливает себе первую из вечерних порций виски. Звонить мистер Ферраро не стал, открыл дверь своим ключом. Толстый ковер заглушал его шаги. Включать свет ему не пришлось: в каждой комнате уже горела настольная лампа под красным абажуром. Картины в библиотеке напомнили ему о налоге на наследство: аппетитная задница, кисти великого Дега, чем-то походила на атомный гриб над ванной. В библиотеке его встретили забранные в кожаные переплеты книги умерших писателей. Опустившись в кресло, он почувствовал легкую боль в груди: возможно, напомнила о себе двухсторонняя пневмония. С того дня, как появилась мисс Сондерс, он приблизился к смерти на три года. Мистер Ферраро долго сидел, сложив перед собой руки, словно для молитвы. Но он не молился, он принимал решение. Худшее осталось позади, он вновь с надеждой смотрел в будущее. И знал, что завтрашний день начнет с поиска по-настоящему надежного человека.

1
2