Галина Долгая

Грани кристалла

Пролог

Полет… Мрак. Тишина. Мелькание света. Плавное скольжение в пустоте. Движение в пространстве. Движение во времени. Он не помнит, кем он был до полета. И был ли кем-то. Но прошлое в его существовании было. Оно не могло не быть. Оно есть у всего. Как и будущее. Будущего не знает никто. Или почти никто… Есть только настоящее. Это — мгновение. Самая малая частица существования. До нее есть прошлое. За ней — будущее. Он не знает прошлого, никогда не узнает будущего. Он не знает длины пути — ни в пространстве, ни во времени. И там, и там путь бесконечен. Но сейчас он в настоящем. Именно сейчас, ни до, ни после. Если настоящее закончится, все, что он пролетел, станет прошлым. Будущее исчезнет. Навсегда. И настоящее. Останется только прошлое. Он видел прошлое звезд. Он видел прошлое таких, как он. Последнее мгновение настоящего — шум и свет. Потом ничего: мрак и тишина. Как сейчас. Но сейчас он летит.

Что-то изменилось в полете. Его сердце — а он точно знает, что сердце у него есть, и оно внутри! — потянулось к той звезде. Звезда позвала, поманила и сердце откликнулось. Оно вспыхнуло, засветилось, выплеснуло силу и развернуло его. Стремительность стала его настоящим. Его путь обрел цель. Его сердце — мечту. Оно рвалось к звезде, сияющей, как и оно само, сверкающей во мраке, зовущей и желанной. Его настоящее растянулось, превратилось в ожидание. Сердце замерло. И… Чужая сила помешала слиянию. Чужая сила захватила его, заставила свернуть, внезапно возникнув на его пути к цели. Планета, отражающая свет звезды, не способная сиять сама! Она купается в чужом свете, красуется в отражении, манит зеленым боком, кокетливо приоткрывая синий и коричневый, спрятанный под белым покровом… Он не в силах сопротивляться. Он и не сопротивляется. Он движется по чужому зову и по инерции. Его полет становится все стремительней. Он врывается в атмосферу планеты, пронзает острыми углами ее ауру, рвет на части ее воздушное тело. И горит, пылает от страсти, разбуженной звездой в его сердце.

Удар. Твердые объятия планеты. Он распадается на части. Его сердце расколото, но живо. Планета накрывает его своим телом. Он успокаивается. Движение в пространстве нет. Но его время еще движется. У него есть будущее. Есть прошлое. Теперь он помнит часть своего прошлого. В нем была звезда. Он думает о будущем. Он знает, что оно будет. Точно будет! И оно приходит — движением. Становится его настоящим. Но не его волей. И не волей планеты. И не волей звезды. Непонятная воля тянется к нему, заставляет двигаться в пространстве. Прикосновения ее чужды. Он не желает их. Он возражает. Движения нет. Но он не может не двигаться. Он должен жить! Он должен двигаться! Он хочет будущего. И тогда он соглашается с чужой волей. Но только с той, которая первой коснулась его.

Глава 1

Протяжный выдох Милана слился с шелестом занавесей, потревоженных ветром.

— Фани! Ты — необыкновенная! — его голос прозвучал струнами альта, обволакивая и растворяясь в ночи.

Обнаженная грудь женщины все еще волнующе вздымалась, белея в полумраке.

— Фани, я люблю тебя… — Милан потянулся к ней рукой, но женщина со смехом перехватила ее и отвела в сторону.

Фани встала. Точеная фигура, словно призрак, поднялась в дорожке лунного света.

— Не уходи, прошу тебя… — взмолился Милан.

Фани сорвала с него покрывало — тонкое и легкое, как лепесток цветка — и, прикрыв свое роскошное тело, наклонилась. Тяжелая грудь вырвалась из плена узорчатой ткани. Милан приподнял голову, ловя губами набухший сосок.

— Озорник! — усмехнувшись, сказала Фани и быстро поцеловала любовника в лоб.

— Иди ко мне, любимая, — тихо и страстно прошептал он.

Но женщина ускользнула от его объятий и, на ходу оглядываясь, послала поцелуй, пригубив изящный пальчик.

— Я сейчас…

Она удалилась, шурша покрывалом.

Длинная, бессонная ночь туманом окутала голову, и княжич, сомкнув глаза, погрузился в грезы, не заметив, как они превратились в сон — глубокий и сладостный.

— Княжич, Княжич, проснитесь!

Нил, молодой помощник, недавно сменивший доброго, но уставшего Вирина, теребил Милана за плечо.

— Вставайте скорей, сюда идет ваш отец!

Милан, мгновенно сообразив, что он совершенно голый, ухватил подушку и швырнул ее на себя.

— Что случилось? — оглядывая комнату, спросил он, чувствуя, что случилось действительно что-то серьезное, иначе бы его отец, Князь Лирины, не стал ни свет, ни заря беспокоить сына.

— Кто спал с тобой? — громогласный голос Князя, как буря влетевшего в спальню, заглушил слабые попытки юного Нила объяснить что-либо.

Колкий взгляд, сведенные брови, сжатые губы, напряжение всех мышц придавали лицу Князя не просто суровость, но гнев, способный вытеснить даже самые добрые отцовские чувства.

— Отец! — воскликнул Милан. — Разве не ты учил меня не задавать подобных вопросов?

Князь остановился на полпути, развернулся и подошел к открытой двери балкона. Резким движением отдернул занавеси и, сжав плотную ткань руками, глубоко вдохнул утреннюю прохладу. Обнаженное тело сына, необыкновенно красивое даже для совершенных лиринийцев, смутило его. Милан почувствовал неловкость отца и спешно накинул на себя кич, поданный расторопным помощником.

— Она украла Кристалл, — усмирив гнев, сказал Князь.

Милан опешил. Он понял, о ком идет речь, но не мог поверить этому. Он не мог даже представить себе, что она была с ним только для того, чтобы завладеть реликвией.

— Кристалл невозможно украсть, отец, — несмело возразил он.

— Но она это сделала.

Князь повернулся. В прекрасных глазах сына он увидел отчаяние. Его лицо словно застыло. Во взгляде тревога сменилась обидой, обида — стыдом. Отец все понял. Он перевел взгляд в сад. Утренний ветер влетел в спальню, затерялся в занавесях, теребя ткань и наслаждаясь их покорностью. За балконом мелькала молодая зелень листвы гигантских деревьев богуа, напоминая о красоте и вечности.

— Не отчаивайся, Милан. Не всегда наша любовь бывает взаимной.

— Где она?

— Улетела. Растворилась в Пространстве.

Милан сел, провел рукой по смятой простыне. Казалось, она еще хранит тепло ее тела.

Отец подошел к нему и положил руку на плечо, сжимая его.

— Возьми себя в руки, сын. Ты дорого заплатил за ночь любви, слишком дорого. Я жду тебя в Зале Обсуждений. Поспеши.

Правитель Лирины мельком взглянул на Нила и стремительно вышел.

Кристалл Силы поддерживал жизнь многих лиринийцев, в чьем уме и опыте нуждалось общество. Каждое утро в Дом Кристалла — просторное сооружение круглой формы, примыкающее к дворцу правителя Лирины — приходили мужчины и женщины, чтобы, сидя невдалеке от источника силы, за неспешной беседой получить долю энергии, активизирующую метаболизм клеток в стареющем организме.

В это утро в зале было пусто и тихо. Лучи света из шестиугольного отверстия в куполе падали на верхушку постамента, раскрывшуюся, словно лепестки цветка, и стекали вниз между ними, скользя по гладкой поверхности столба, едва достигая мозаичного пола. Туманный сумрак помещения окружил княжича, недвижно стоявшего рядом. Еще вчера Кристалл сиял всеми гранями, вбирая в себя свет дневной звезды и, многократно усилив, отдавал его вместе со своей энергией.

Милан поднялся по ступеням, кольцом окружающим постамент, и замер, пытаясь представить себе, как Фани, закутанная в покрывало, подошла к Кристаллу, подняла руки, дотронулась до него и взяла… Нет! Этого не могло быть! Никто, кроме хранителя, не может дотронуться до реликвии. Секрет инициации хранителя есть тайна, открытая только двум лиринийцам — тому, кто передает ее и тому, кто получает. Предыдущий хранитель давно ушел из жизни, решив, что пожил достаточно, а ныне хранителем Кристалла Силы был он — княжич правящего рода. Потому как тепло именно его рук принял Кристалл. Но Фани… Как ей удалось прикоснуться к нему?

Порыв ветра, влетевшего в зал, принес тепло наступившего дня. Милан обернулся. Так же влетел ветер, когда уходила Фани. Она наклонилась, потом прозвучал ее смех… Милан застонал. Ночь любви крепко держала его в своих объятиях. Его душа страдала. Фани околдовала его, затуманила разум своим чарующим голосом, затмила глаза необыкновенной красотой. И обманула! Как? И вдруг внезапная догадка осенила хранителя:

— Покрывало! Она ушла, завернувшись в мое покрывало!

Лицо княжича стало непроницаемым: лучи бровей сомкнулись над переносицей, в прищуре глаз не осталось и следа недоумения. Он все понял. Суровая правда обнажила истинный замысел женщины с планеты Вед. Она провела Хранителя Кристалла, воспользовавшись своей красотой и его наивностью. Что ж, как ни горек был урок, но он усвоил его. Теперь осталось решить, как вернуть эликсир жизни на место. Княжич развернулся и скорым шагом направился в Зал Обсуждений, где его ждал отец.

Высокие своды коридоров, стрелами протянувшиеся между всеми помещениями Дворца подчеркивали его величие. Пористый камень серого цвета с незначительными темно-розовыми прожилками, казалось, впитал в себя мудрость веков. Звук шагов поднимался ввысь от каменного пола и, отразившись от потолка, расписанного причудливой вязью знаков древнего языка самого старого народа Лирины, эхом падал на голову, нашептывая что-то важное, сокрытое в каждой точке и в каждой линии послания.

Милан шел от зала к залу, погрузившись в тяжелые думы. Дворец словно вымер — никто не встретился на пути княжича. Это еще больше угнетало, и Милан ускорял шаг, в конце концов, перейдя на бег. Остановившись перед массивной дверью Зала Обсуждений, он уперся в нее руками, закрыл глаза, прислушиваясь к гулкому стуку сердца, сделал три глубоких вздоха и, только почувствовав свое ровное дыхание, распахнул дверь.

Князь сидел за столом темного цвета с красноватым отливом, на таком же стуле с высокой ажурной спинкой и, подперев рукой щеку, просматривал видеозапись космодрома за прошедшие сутки. Зал Обсуждений, по сути, был кабинетом правителя Лирины, в котором по обычаю решались текущие вопросы жизни планеты. Довольно-таки просторный, оснащенный необходимой техникой, кабинет выглядел уютно. Несколько кресел стояли вокруг стола Князя, стены украшали старинные росписи, поблекшие краски которых добавляли загадочности атмосфере кабинета. В двух проемах, расположенных в стене напротив двери, за прозрачными створками хранились фолианты, содержащие мудрость веков.

Милан прошел к отцу. Начальник охраны, стоявший поодаль, поклонился хранителю. Милан ответил кивком и перевел взгляд на экран монитора, где в остановленном кадре застыла Фани, укутанная в покрывало. Волосы ее закрыли спину, складки ткани поперечными фалдами обтянули бедра. Не поворачивая головы, Князь кивком указал на экран.

— Вот она! Думаю, что Кристалл она держит перед собой под покрывалом.

Милан молчал. Фани все точно рассчитала. Любовные ласки активизировали работу желез, покрывало вобрало в себя запах ферментов, которые, как и рисунок кожи, неповторимы. Ведийка обманула не только хранителя, но и Кристалл.

Еще тогда, в самый первый момент контакта источника силы и лиринийца, чудесный камень запомнил информацию с рук, прикоснувшихся к нему. Он сохранил в таинственных атомах кристаллической решетки энергетический код первого хранителя, приняв его за эталон. Когда пришло время сменить хранителя, то Кристалл выбрал сам, кто им станет. Все претенденты пытались прикоснуться к нему, но удалось это лишь одному — ближайшему родственнику Первого Хранителя — он нес в своих генах особенности организма избранного. С тех пор хранителем становился тот, у кого они проявлялись в большей степени. Милан стал пятым хранителем, сменив в этой должности одного из братьев своего деда, который, достигнув возраста тысячи лет, решил, что пожил достаточно и удалился на покой. Вдали от источника силы он прожил еще с десяток лет и умер. Теперь скорая смерть грозила всем лиринийцам и отцу княжича в том числе.

— Его необходимо вернуть!

Твердость в голосе сына заставила Князя обернуться. Он отметил перемену в лице Милана. Оно стало маской, сквозь которую не проникала ни одна эмоция.

— Вероятность возращения Кристалла Силы равна абсолютному нулю, — ответил отец. — Ведийка охотилась за ним. Скорее всего, не для себя. Жители ее планеты известны как коварные авантюристы, воры, расхитители всего, что имеет ценность для обитателей Миров Вселенной. Даже если мы предъявим ультиматум правительству Вед, они ничего не скажут и не сделают. Кристалла нет на их планете, а это главное доказательство непричастности. Женщина удалилась на своем корабле в неизвестном направлении и уж точно не на свою планету — она отправилась к заказчику. А кто он нам вряд ли удастся узнать.

— Почему мы не фиксируем направление полета гостей, отец?

— Зачем?

Князь встал, сделав начальнику охраны знак удалиться.

— Указать можно любое направление, любую галактику, любую планету. Неужели ты не понимаешь? Отследить истинное направление полета мы не в силах. К тому же, такой контроль нарушает право свободы перемещения, принятые Лигой Разумных Миров. То, что происходит на нашей планете — это наше внутреннее дело. Никого это не касается. Есть реликвия — заботьтесь о ее сохранности сами. Единственное, что я могу сделать — это обратиться к Совету и указать на Фани Монигран с планеты Вед, как на предполагаемого вора, и то, только для того, чтобы предостеречь всех. У нас нет никаких точных доказательств ее вины. Только догадки.

— Но как же! А эти записи? — в Милане снова вспыхнула обида, проскользнув повышенными нотками в голосе.

Отец, понимая сына, очень спокойно ответил:

— Я просмотрел всю запись. То, что это Фани Монигран, мы знаем по твоему покрывалу. Она нигде ни к кому не поворачивается лицом. Ни у одного охранника не остались воспоминания о внешности женщины. Никаких признаков наличия Кристалла в ее руках не видно. Женщина идет ночью по космодрому, закутанная в покрывало любовника. Да, не совсем привычно, но это не преступление. Мало ли что произошло в твоей спальне! Ты мог обидеть ее, прогнать, оскорбить. И ей ничего не оставалось, как убежать, даже не успев одеться.

Милан оторопел. Но Князь не дал ему возразить.

— Да, сын, я понимаю, слышать подобное обидно, но такой сценарий возможен. Твои чувства никого не интересуют. Запомни: все, что происходит наедине между мужчиной и женщиной — это личное дело. Это дело двоих. Так что спрячь чувства, забудь обиду; я знаю, видел — это в твоих силах.

Князь прошел к своему стулу. Сквозь ажур спинки пробивался свет, падающий от окна, пучками расходясь от причудливо вырезанных отверстий. Спина правителя Лирины заслонила собой большую часть света, но оставшийся окружил Князя ореолом из сотен тонких лучей. Сердце в груди Милана екнуло.

«Что станет с отцом?» — страшная мысль, как один из острых лучей, пронзила ум.

Князю шла седьмая сотня лет и он, также как и все старожилы Лирины, нуждался в энергии Кристалла. А планете был необходим опыт мудрых, их знания и способности.

— Отец, как нам быть? Скажи, ты видишь выход?

Князь жестом указал на кресло.

— Садись. Нам предстоит долгий разговор. Я послал за Вирином. Пока он доберется до нас со своего острова, я расскажу тебе историю Кристалла.

— Есть что-то, чего я не знаю? — усаживаясь напротив отца, уточнил Милан.

Его удивили слова Князя. Историю Кристалла знали все, не говоря о хранителе, посвященного во все тонкости строения источника силы, который вместе со светом, проникающим внутрь, излучал особую энергию, фантастическим способом воздействующую на лиринийцев.

— Есть. И это история второго кристалла.

Князь погрузился в воспоминания. То, что ему предстояло рассказать сыну, не знал никто, кроме посвященных, из которых в живых остались только он и Вирин. Князь получил информацию от своего отца, тот — от своего. Пришло время посвятить Милана — наследника рода хранителей и его сына, — в тайну существования второго Кристалла Силы. Вирин добавит детали. Он, как потомок участника той судьбоносной экспедиции, хранил в своей памяти хронологию событий и координаты места, где спрятали реликвию.

— Поток метеоритов, обрушившийся на Лирину более пяти тысяч лет тому назад, вместе с незначительными разрушениями наших жилищ оставил нам и Кристалл, который бесформенной глыбой вонзился в поле. Не сразу мы поняли, какой дар преподнесла нам Вселенная. Но, когда исследователи зафиксировали излучение целительной энергии Кристалла, Советом Лирины было принято решение о его использовании, как источника живительной силы. Тогда же наш род стал правящим и лишь потому, что Кристалл принял нашего предка, позволив ему прикоснуться к себе. Никого другого Кристалл не подпустил. Первый из правителей — Князь Отри — сам огранил минерал и водрузил его на постамент, где тот и находился до сегодняшнего дня.

Князь мельком взглянул на сына. Милан опустил глаза. Его вина была очевидна. Но от укоров нет толка. Не могут слова досады и возмущения повернуть время вспять. И потому Князь, не заостряя внимания на случившемся, продолжил рассказ:

— Пока внимание всего нашего сообщества было приковано к находке, к местам падения метеоритов отправилась поисковая экспедиция. Ты понимаешь, сын, что даже небольшой камень имеет силу. Так вот, Совет поставил перед экспедицией задачу: найти и собрать все осколки небесного минерала — все, что долетело до поверхности Лирины, не успев сгореть в атмосфере.

Милан слушал отца, не перебивая. Мудрости Правителя Лирины искали многие. Те, кому удавалось послушать его речи, впитывали в себя каждое его слово. Те, кто удостаивался его совета, сохраняли слова Князя для потомков своего рода. Пока Милан был ребенком, отец часто учил его. Они беседовали в саду, где Князь рассказывал сыну занимательные истории, сказки, конец которых чаще был счастливым. Сейчас, вспоминая рассказы отца, Милан понимал, что все имело особый смысл, все, что Старый Князь поведал сыну, взято из жизни. Ведь именно жизнь учит мудрости. Но никто не может познать истину без своего опыта, без своих ошибок. Милан снова вспомнил Фани, и сердце отозвалось болью. Если бы он вовремя вспомнил хоть один совет отца и не раскрыл своих чувств ведийке, не разобравшись в ее истинных намерениях, то все могло случиться по-другому. Но, что сделано, то сделано. Сейчас у него появилась надежда. Неспроста же отец затеял этот разговор. Княжич уже понял, о чем речь, но не перебивал ненужными вопросами. Он слушал.

— Экспедиция работала тайно, без огласки. Когда нашли второй Кристалл, а он оказался немного меньше первого, встал вопрос: Что с ним делать? Позволить всем жителям планеты пользоваться его силой и уравнять шансы на жизнь просвещенных, мудрых, талантливых и ленивых, необразованных, никчемных или спрятать Кристалл до поры до времени, когда он может понадобиться, до особого случая. Не мне судить о верности принятого решения. А оно прозвучало так: Спрятать и хранить Кристалл втайне от всего Мира. Все, кто был посвящен в тайну, дали клятву о молчании. Сегодня я нарушил ее, рассказав тебе всю историю. И теперь ты должен поклясться, что никто от тебя не узнает о существовании второго Кристалла Силы.

— Но где он?

Княжич поддался вперед, ощущая напряжение во всем теле. Он готов был немедленно помчаться туда, где находится раритет, обладающий такими же свойствами, как и хранимый им Кристалл. Но отец молчал. Милан понял, что еще не все сказано, а его вспыльчивость лишь помеха в разговоре.

— Прости, отец, я несдержан.

Князь в ответ только кивнул, принимая извинения. Но продолжать рассказ не стал. В полной тишине раздался глухой звук открываемых дверей, и на пороге появился Вирин. Ореол седых волос окутал его голову; вкупе с белым одеянием, это производило впечатление видения, а не живого лиринийца.

— Вирин! — Милан подбежал к старику и, подхватив под руку, провел к отцу.

— Здравствуй, Хранитель! — медленно проговорил старый помощник, тяжело опускаясь в кресло. — Приветствую, Князь!

Правитель Лирины встал навстречу старому другу. За последний год тот изрядно постарел. Его жизнь подходила к концу. Прожитые годы расчертили лицо глубокими морщинами. Взгляд потускнел, тело отяжелело. Но Вирин сам принял решение. Теперь же все, кто держался благодаря силе Кристалла, тоже начнут безвозвратно стареть. Общество изменится. На смену мудрости и неспешности вновь придут амбиции и нетерпение. За примером не надо далеко ходить: вот, его сын! Не разобравшись во всем, готов с головой окунуться в омут, даже не представляя, что его ждет там.

— Здравствуй, Вирин! Я рад видеть тебя, хоть повод для встречи у нас не радостный.

— Да…. Мне уже доложили. Полагаю, что ты позвал меня для того, чтобы услышать координаты местонахождения второго Кристалла.

Князь вернулся и сел за свой стол. Глядя на Вирина, он представил, что через несколько десятилетий ожидает его самого. Но он чувствовал, что еще не готов к таким изменениям. Пока же бодрость тела и духа не оставили его и надежда придавала силы.

— Ты правильно думаешь. Пришло время все рассказать Милану. Он несет ответственность за пропажу Кристалла, он же должен найти и вернуть нам второй источник силы.

— Что ж, ничего не стоит сказать, где Кристалл. Но это не решит проблемы, — Вирин поднял глаза на Княжича.

Милан стоял у окна, сбоку от отца, и внимательно слушал, не смея даже пошевелиться, чтобы ненароком не прервать нить разговора.

— Что ты имеешь в виду? — не понял Князь.

Старик закашлял, с трудом вдыхая слабыми легкими воздух. Судорожно опустил руку в карман просторного платья, пошарил там и достал коробочку с желтыми шариками, величиной с горошину. Вытащил одну и трясущимися руками поднес ее ко рту.

— Нелегко быть старым, знаешь ли… — словно извиняясь, сказал он, проглатывая шарик, — я уже подумывал о том, чтобы передать тайну своему внуку, — Вирин перевел дух. — Ты же знаешь, что Кристалл находится слишком далеко отсюда, причем, на планете, которая не входит в Лигу Разумных Миров.

— На какой планете? — ворвался в разговор Милан.

Вирин ухмыльнулся. С одной стороны горячность молодых двигает прогресс вперед, с другой — из-за нее они делают много ошибок.

— На планете Земля, — старый помощник говорил очень медленно, отчего каждое его слово звучало особенно значимо. — Она находится в системе желтой звезды, не самой яркой среди других звезд галактики Пыльное Облако, но именно на одной из орбит этой звезды сложились условия, благоприятные для жизни. Видишь ли, Милан, мы выбрали ту планету, когда ее жители еще не знали что такое прогресс, цивилизация. Они жили примитивно, и тогда казалось, что им понадобятся десятки тысячелетий, чтобы подняться выше себя, в простор, именуемый «космос». Потому наши корабли беспрепятственно садились на планету, лиринийцы исследовали ее и, когда встал вопрос о том, где спрятать Кристалл, мы решили, что лучше Земли места нет.

— Что же изменилось, что случилось с Землей сейчас?

На вопрос сына ответил Князь:

— Земляне превзошли многие расы Вселенной в развитии. Они исследуют космос, пока только в пределах своей звездной системы. Кстати, дневную звезду они называют «Солнце», — подчеркнул Князь. Помолчал, задумавшись, и продолжил: — Но для нас выход землян за пределы атмосферы планеты тоже является препятствием.

— Почему, отец?

— Потому, Милан, что мы не можем вот так просто проникнуть в солнечную систему, нарушая законы Лиги. И не только. Наше вторжение может быть замечено людьми, что, вполне вероятно, повлечет непредсказуемые действия. Так что, открыто совершить посадку на планете и ходить по ней в поисках нашего Кристалла нежелательно.

Вирин согласно закивал головой и заметил:

— К тому же, на Земле происходят бурные процессы, меняющие рельеф, иногда настолько кардинально, что моря становятся горами, а высокие вершины оказываются под водой. Когда мы отправляли корабль с Кристаллом, мы определили координаты места, куда его надлежит спрятать, но то, что это место осталось неизменным, я сомневаюсь.

— Но корабль вернулся? Те, кто летал на Землю, вернулись? Что они рассказали?

— Много вопросов, юноша, очень много… Не спеши. Конечно, они вернулись и сообщили точное место, куда спрятали Кристалл. Но ты словно не слышал того, что я говорю. Думаю, сейчас в тебе играет кровь и ты готов сорваться с места и лететь на Землю немедленно. Ну, долетишь, представим, сначала до Солнца. Возможно, доберешься до Земли. Допустим и это. А дальше?

Милан вдруг снова почувствовал себя ребенком. Как-то в детстве он решил прорыть в саду канал. То, что он вырыл, больше походило на ручей, извилистой раной обезобразивший поверхность луга. Он так увлекся работой, что не заметил, как за ним наблюдает отец. Князь не мешал, он ждал, что будет дальше. Когда же мальчик пустил воду в свое грандиозное, как ему казалось, сооружение, отец подошел и взял его за руку. Вместе они пошли вдоль ручья, по рыхлому ложу которого медленно, но все более наполняя канавку, текла вода. Наконец, она добралась до куста, у которого ручей закончился, и вода, не найдя другого пути, сначала заполнила яму вокруг куста, затопив его, и потом растеклась по лугу, следуя неровностям почвы. Князь намеренно не увел сына в сухое место, и они стояли во все увеличивающейся луже, пока ноги Милана не промокли. Он заплакал. Разочарование, пришедшее на смену гордости, вызвало обиду. Он отвернулся от отца, хлюпая носом и пытаясь вырвать свою руку из его ладони. Но Князь поднял сына на руки и отнес в дом.

— Не плач, Милан, — сказал он тогда, — то, что ты хотел сделать красивый ручей в саду, я понял, и это мне понравилось, но то, что ты не продумал все до конца, и привело к мокрым ногам. Запомни сын: когда ты собираешься что-то делать, прежде чем начать работу, подумай о ее результате.

Милан запомнил. Сейчас, как и тогда в детстве, он знал, что хочет, но не знал, как это сделать. Потому он решил сначала узнать все, что можно о Земле. Его ответ прозвучал клятвой, которую ждал Князь:

— Отец, Вирин, я обещаю, что доставлю Кристалл Силы на Лирину. Но прежде мне следует обдумать все вами сказанное.

— Я рад, что ты понял, — ответил отец.

А Вирин лишь кивнул, соглашаясь.

Милан попрощался и ушел. Как только дверь за ним закрылась, Вирин сказал:

— Горяч! Кого-то он мне напоминает, а, Князь?

В тоне старого друга чувствовалась усмешка, хотя внешне он оставался серьезным.

— Да, никуда не деться от наследственности, — задумчиво вымолвил Князь, — лишь бы он ее ошибки не повторял, а в остальном, надеюсь, ему хватит разумности.

— Ты хотел сказать — мудрости?

— Нет, до мудрости ему еще далеко. Молод и горяч, как ты верно заметил. И … да ладно, давай о деле, — Князь попытался замять неприятный разговор.

— Не уходи от темы, — возразил Вирин, — я же вижу, что тебе хочется поговорить о ней. Ведь Милан так похож на нее.

Князь тяжело вздохнул. Да, он все утро думал о Милане — матери Милана и своей жене — веселой, красивой женщине, которая оставила его с малолетним сыном и умчалась навстречу приключениям, ничуть не обременяя себя горечью расставания. С тех пор минула почти сотня лет. Он стал правителем планеты, Милан вырос, не сохранив в памяти никаких воспоминаний о матери.

— Что с пустых разговоров, Вирин?! Облегчить душу, скинув другу свою боль? Не стоит.

Она имела право жить так, как ей хочется. Не за это ли боролись наши предки? — Вирин согласно кивнул. — Одно всегда беспокоило меня: жива ли она… Я перестал ощущать ее. Она словно ушла в туман в моем воображении.

— Когда ты это почувствовал?

— Давно, не помню, — Князь решительно стукнул ладонями о стол. — Все! Спасибо, друг, что вспомнил о Милане. Теперь давай подумаем о том, как нам вернуть Кристалл Силы.

— Ты хотел сказать: давай разработаем план вторжения на Землю. Да такой, чтобы выйти сухими из воды!

Князь улыбнулся.

— Именно так, дорогой друг! И, знаешь, когда мы одни, ты мог бы называть меня по имени, а то я и сам его забуду!

— Ан, нет, Князь! Это табу! Лагосом ты снова станешь только, когда перестанешь быть правителем. Иначе, какой смысл в потере имени?! Никакой фамильярности, никаких личных отношений! И давай ближе к делу — я быстро устаю…

Большой стеклянный шар, слегка приплюснутый сверху и снизу, повис перед Княжичем, изобилуя богатством оттенков синего и коричневого цветов, разбавленных пятнами зелени. Планета Земля представляла собой типичный, с точки зрения лиринийцев, космический объект, пригодный для разумной жизни. Необычным казался рельеф. Милан обратил внимание на то, что кора Земли, структура которой была хорошо показана на прозрачной модели, сложена из больших и малых плит, нагроможденных друг на друга под разными углами. Бурная деятельность планеты создала многообразие ландшафта, поднимая его ввысь на немыслимую высоту и опуская вниз, образуя глубокие впадины, заполненные водой. Перепады высот так повлияли на климат, что обилие всевозможных форм жизни, как растительной, так и животной, удивляли. По данным астрономической лаборатории, в которой Милан проводил уже третий день подряд, лиринийцам более всего подходил не перегруженный кислородом легкий воздух горных областей Земли.

Координаты места, где должен был находиться Кристалл, сошлись на самом большом участке суши, почти в его центре, там, где начиналась гряда одного из протяженных горных массивов. Левее гор желтело поле песков. Две водные артерии рассекали местность извилистыми змеями, от которых тонкими ручейками во все стороны отходили рукотворные каналы.

Как сообщили астрогеологи лаборатории, процесс горообразования на Земле в основном закончился, и за последние пять тысяч лет ландшафт центральной части рассматриваемого континента существенно не изменился. Это обрадовало Милана.

Уверенность в том, что он найдет Кристалл, крепла в его сердце, а ум уже выстраивал логическую цепочку действий. Но главный вопрос — как попасть на Землю — и не менее важный — как покинуть ее с Кристаллом, не привлекая внимания людей — оставался без ответа.

Корабли Лиги Разумных Миров Вселенной патрулировали космическое пространство всех звездных систем, в которых существовала разумная жизнь, наблюдая за развитием рас и обнаруживая себя лишь там, где организация жизни приближалась к уровню членов Лиги. Но Земля еще находилась на полпути. Люди разделили ее на лоскутки государств, в большинстве случаев не стыкующиеся с рельефом планеты. Создание единого общества землян оставалось мечтой пока еще немногих из ее жителей. Но противостояние земных сообществ двигало прогресс. В своем эгоистическом стремлении к первенству, человек все глубже проникал в космос. Лига Разумных Миров терпеливо ждала этапа разрушения государств, созданных людьми и построения одного земного мира, как это происходило на всех планетах, согласно закону диалектики миров.

Лига могла ждать, а для Лирины наступил момент истины. Чтобы получить разрешение Совета Лиги на посещение Земли, требовалось время. А его как раз и не хватало.

Одно решение подсказала сама природа Вселенной — к Земле приближался астероид. И не просто приближался — он угрожал жизни планеты.

— Вероятность столкновения астероида с Землей велика, а его масса гораздо больше любого из ранее упавших на Землю, что неминуемо приведет к катаклизму, — докладывал Нил, стоя за спиной Княжича. — Пока нам неизвестно, смогут ли люди предотвратить катастрофу, но то, что внимание всего человечества будет приковано к астероиду не вызывает сомнения. Мы можем помочь землянам, оттянув его в сторону от Земли искусственно созданным объектом с усиленной гравитацией или, раздробить на куски, которые, падая, не навредят планете, хотя принесут ущерб людям.

Помощник не знал истинной причины интереса Хранителя к Земле. Когда поступила информация об астероиде, он решил, что все дело в помощи далекой планете, жители которой находились на волоске от гибели.

Милан дождался, когда модель Земли совершит полный оборот вокруг своей оси, и, повернувшись, на ходу ответил, широкими шагами направляясь к двери:

— Это то, что надо!

Нил не понял, но поспешил за Хранителем.

В Доме Кристалла, куда устремился Милан, в последние дни стояла непривычная тишина. Мудрые, получающие силу от Кристалла, теперь учились жить без него. Геронтологи давали советы, как мобилизовать энергию организма и жить своими силами. Совет Лирины решил не разглашать печальную новость по всей планете, а посвятить в нее только тех, кто имел непосредственное отношение к Кристаллу, но информация волной прокатилась в обществе, вызвав кривотолки, и тогда Князь Лирины сделал заявление. Он сказал лишь о том, что Кристалл похищен и сейчас ведутся его поиски. Теперь все жители планеты знали о проблеме, и не было нужды скрывать подготовку к поисковой экспедиции. В обстановке доверия легче сохранять в тайне то, что не предназначено для всех. А полет к Земле Князь считал тайной. Он понимал, что нарушает законы Лиги, даже готовясь к нему, но другого выхода не видел.

Один на один с Вирином он разработал план проникновения на Землю для Милана. И теперь обдумывал детали, сидя в уединении в своей любимой беседке в саду, окружающем Дом Кристалла. Великолепный зеленый ковер сада местами пестрел полянами цветов. Мелкие и невзрачные по отдельности, вместе они радовали глаз яркостью красок. Несколько раскидистых деревьев — старожилов сада — давали обильную тень. Ветер играл с большими резными листьями, которые шелестели, словно беседуя между собой. Обычно правитель Лирины находил в этом месте покой и отдохновение, но сейчас сердце его билось тревожно, замирая при мысли о том, что предстоит сделать сыну, чтобы исправить совершенную ошибку.

Размышляя, Князь заметил, как из дома вышли два лиринийца. В одном из них он узнал Милана. Твердая поступь сына придавала уверенность его облику, а прямая спина и красивые мускулистые плечи, делающие осанку гордой, не оставляли сомнения в решимости. Волнистые волосы цвета коры богуа приподнимались от встречного ветра. И даже издали Князь видел свет его зеленых глаз.

— Здравствуй, отец, — Милан склонил голову, положив правую руку на левое плечо.

Князь тоже приветствовал сына и жестом пригласил его в беседку. Нил остался снаружи. Природный такт и профессиональное чутье всегда подсказывали молодому помощнику верное решение.

— Я узнал все, что необходимо, чтобы отправиться за Кристаллом, — начал разговор Милан, — и есть способ попасть на Землю, не привлекая всеобщего внимания.

Князь заинтересовался:

— И что это за способ?

— Астероид приближается к Земле, отец. Он настолько большой, что угрожает жизни планеты. Все внимание землян некоторое время будет приковано к нему. Этим стоит воспользоваться. Небольшой планетарный модуль сможет совершить посадку почти незамеченным в тот момент, когда осколки астероида будут падать на Землю.

— Осколки?

— Да, отец. Мы поможем землянам и раздробим астероид. Не думаю, что сами они способны на это. Что скажешь?

Князь не торопился с ответом. Техническая сторона вопроса не составляла особого труда. Лирина имела свой космический флот, корабли которого могли в считанные минуты преодолевать галактические расстояния. Оснащение такого корабля позволяло поразить любое тело в видимых пределах звездной системы, в то же время оставаясь невидимым благодаря системе отражателей, создающих особое поле вокруг. Хотя и без этого поля жители Земли вряд ли смогли бы разглядеть его в свои телескопы, даже самые совершенные на их взгляд. Но для Лиги Разумных Миров Вселенной нужно объяснение, куда и зачем отправились лиринийцы. Что ж, и на этот вопрос есть ответ: На поиски Фани Монигран и Кристалла Силы, который она украла.

— Как ты себе представляешь поиск Кристалла на Земле, Милан? — вместо ответа спросил Князь.

— Это придется решать на месте. Астрогеологии сейчас занимаются расчетами возможного места падения астероида, куда и мне придется садиться. Идеально было бы на Большой материк, в пустынной зоне. Там, я думаю, легче скрыть корабль и до Кристалла недалеко.

— Не обольщайся надеждами, сын. Скрыть посадку космического корабля на Землю, вокруг которой вращается огромное число искусственных спутников, наблюдающих за всей поверхностью, невозможно. Рано или поздно они обнаружат и тебя, и корабль. К тому же твоя внешность несколько отлична от внешности людей. Ты выше ростом и красив настолько, что хочешь ты того или нет, но обязательно будешь привлекать к себе внимание. Да и язык землян тебе неизвестен. На то, чтобы его освоить, нужно время и главное — общение!

Милан потускнел. От его воодушевления не осталось и следа. Все, что сказал отец, наводило лишь на грустные мысли. Попав на Землю, он мог попасть в ловушку. Скорее всего, земляне обнаружат его и начнут охоту, как на зверя. Тут уж будет не до Кристалла!

Отец положил руку на плечо сына и пристально посмотрел в его глаза.

— Милан, твой план хорош, но не для вторжения. Пока ты собирал информацию, мы с Вирином искали способ проникновения на Землю и нашли. Оставался только вопрос возврата. Теперь все части головоломки собраны. Мы воспользуемся ситуацией, которую нам предложила сама Вселенная, и ты покинешь Землю во время падения астероида. Важны точные расчеты — и для спасения людей, и для нас. Нужна дата, известная заранее, к которой ты будешь стремиться. Дата и место встречи.

Князь встал.

— Давай прогуляемся, — он так посмотрел на сына, что тот встревожился.

— Что-то случилось, отец?

Князь вышел из беседки и, не отвечая на вопрос, пошел по каменистой дорожке, наклонив голову, словно прислушиваясь к звуку шагов. Он думал о том, что эта беседа может стать последней в их жизни. Испытания, уготованные Милану, сулят долгую разлуку. А выдержит ли он, справится — это не известно никому. Князь хорошо понимал, какая ответственность ложится на его плечи: и за сына, и за Лирину. И только будущее покажет, прав ли он сейчас. Но решение принято, и один из кораблей Лирины уже готовится к экспедиции.

— Тебе предстоят суровые испытания, сын. Мне больно говорить об этом, но другого выхода нет. Слушай и запоминай. Только память будет твоим советчиком в одиноком странствии по Земле. Я верю в тебя, верю в удачу и буду ждать твоего возвращения.

— Ты дождешься, отец?

Князь сжал крохотный осколок Кристалла в кармане кича.

— Дождусь, не сомневайся!

Глава 2

Защитные шторки на иллюминаторах поднялись ровно в семь часов условного утра. На Международной космической станции начинался новый день. Джек потянулся, напряг мышцы, стараясь прочувствовать свое тело и, сделав несколько частых вдохов-выдохов, вылез из спальника. В иллюминаторе голубела Земля, окруженная пушистыми облаками.

Джек наигранно помахал родной планете и провел ладонью по щеке.

«Побриться, умыться и за дела!» — мысленно приободрил он себя, настраиваясь на рабочий день, но внезапно появившееся чувство тревоги озадачило. Жесткий режим, установленный на МКС, не оставлял времени на пространные размышления и, отмахнувшись от навязчивых мыслей, Джек Флейвор, принялся за утренний туалет.

Новый день не предвещал ничего необычного, все как всегда, в рабочем режиме: медицинский контроль, завтрак, обсуждение планов со всем экипажем, проверка функциональности всех систем и последний из запланированных выходов в открытый космос. Джек работал в паре с бортинженером из России Павлом Курлясовым. Они подружились на Земле и здесь, на станции, привязались друг к другу еще крепче. Невидимая нить душевного взаимопонимания связала, казалось бы, таких разных людей: Павел за сутки мог не проронить ни слова, тогда как Джек балагурил по любому поводу, комментируя вслух все, что делал, и подтрунивая над напарником.

Спустя два часа, друзья, облачившись в скафандры, вышли в открытый космос. Им предстояло провести смазку стыковочных узлов обзорного купола, ранее установленного на МКС.

Станция плыла по своей орбите над Землей, красовавшейся в этот момент боком с пестрыми материками, разделенными Атлантическим океаном. Джек выбрался из шлюзовой камеры вслед за Павлом, который пробираясь к куполу, что-то мурлыкал себе под нос.

— Павел, ты о чем поешь? — нарушая принятый порядок разговоров в эфире, поинтересовался Джек.

Павел уже добрался до вертикальной фермы и, закрепившись, позвал Джека:

— Давай!

— Волшебное русское слово «Давай!», — Джек перебрался через опору солнечной батареи. — Зовут — «давай», прогоняют — «давай», соглашаются — «давай», не соглашаются — тоже «давай», а Павел? А еще говорят: могучий русский язык!

— Давай, давай, не болтай!

— Вот, опять — давай!

— Парни, — вмешался командир экипажа, — разговоры по делу! Не отвлекайтесь!

— Есть, командир! — ответил Джек, провожая взглядом руку дистанционного манипулятора. — Давай, лови!

Русский космонавт оглянулся и, уцепив ящик с инструментами, подтянул его к себе.

— Готово!

Пока Курлясов принимал ящик, Джек заметил в стороне густое белое облако. Оно приближалось к станции и росло на глазах, сохраняя правильную овальную форму.

— Командир, к нам что-то движется, — тон астронавта стал серьезным.

Необъяснимая тревога, возникшая утром, снова вернулась, заставив сердце биться чаще. А то, что поначалу показалось облаком, расплылось, накрывая станцию плотным туманом. Джек успел разглядеть яркие вспышки огней, как ему показалось, расположенные строго по периметру невидимого объекта.

— Джек! Павел! — голос командира, спокойный и твердый, утонул в ватной тишине, окутавшей астронавта.

Все исчезло — и Земля, и станция, и Павел. Сознание работало, но ощущений не было никаких. Джек словно повис между сном и явью. Так бывает в моменты пробуждения природы, когда серость утра сменяет ночь. Это длится всего лишь несколько мгновений. Ничто не нарушает тишину: птицы молчат в ожидании первых солнечных лучей, ветер, разгоняющий ночь, внезапно останавливается, зависая в воздухе. Сколько длятся эти мгновения? Секунду, две? Джек не мог вспомнить точно. Он только помнил, как стоял у распахнутого окна в своем доме и ждал. Вот и сейчас, он замер, не в силах разорвать тишину. Только гулкий стук сердца напоминал о жизни.

— Системы жизнеобеспечения в норме, нет видимости, нет связи, — докладывал командир в Центр управления полетом.

— Джек… — голос Павла одним словом вернул надежду на жизнь.

— Павел, Джек! Что у вас? — командир старался оставаться спокойным, но тревожные нотки в голосе выдавали его волнение.

Ответил Павел:

— Я в порядке, Джек не отвечает.

Туман рассеялся, и безграничное пространство вновь окружило станцию. Она продолжала двигаться с той же скоростью вокруг Земли, словно ничего не произошло. Павел увидел Джека. Он парил над платформой, не подавая никаких признаков жизни. Без лишних слов Павел направился к Флейвору, с трудом контролируя свои действия: в голове гудело, и ощущение реальности пропадало, расплываясь перед глазами радужными полосами. Усилием воли он удерживал свое сознание, понимая, что в этот момент от его действий зависит жизнь — и Джека Флейвора, и его собственная.

Милан стоял посреди зеленой лужайки и чувствовал, как вода, заполняющая большую лужу вокруг него, намочила ноги. Он хотел заплакать и не мог. Стыд перед отцом, который держал его за руку, казалось, запечатал рот. Но слезы — жгучие и соленые — вытекали из глаз и катились по щекам; слез становилось все больше, а щеки горели под их едкими струйками.

— Осторожно, так, так… — услышал он незнакомый голос. — Отлично! Берите его, ребята!

Милан открыл глаза, с трудом подняв веки.

— Теперь второго, — командовал все тот же голос, — он, кажется, в сознании… С приземлением! Тихо тихо, уже все позади…

Голоса постепенно стихли, растворяясь в ватном тумане, и только рука отца все еще сжимала его детскую руку, удерживая от небытия и забвения.

Госпиталь Центра реабилитации принял Джека Флейвора на следующий день после посадки модуля «Союз-ТМ». Русские предложили обследовать в Москве обоих космонавтов, попавших в поле действия неизвестного объекта, но посол США, дипломатично поблагодарив за содействие российскую сторону, передал распоряжение своего президента о немедленной доставке Джека Флейвора в Вашингтон.

Состояние Джека оказалось куда хуже, чем Павла Курлясова. Американский астронавт получил ожог кожи лица. Как он мог получить такой, находясь в защитном скафандре, оставалось непонятным. Лучшим специалистам США предстояло дать ответ на этот непростой вопрос. Русский космонавт внешне не пострадал, но уже первые исследования показали, что и в его организме, как и у Флейвора, тоже произошли изменения. Тем не менее, они благополучно вернулись на Землю, и дальнейшая судьба космонавтов теперь зависела от медиков обоих стран.

Флейвор тщетно пытался выйти из тумана, в которое погрузилось его сознание. Лекарства действовали на мозг, и астронавт в очередной раз проваливался в сон, не успевая открыть глаза. Врачи же, наряду с его лечением, решали и другую, куда более трудную задачу. Как только его доставили в Вашингтон, специалисты сделали всевозможные исследования. Результаты настолько обескуражили, что было решено созвать особый консилиум, интерес к которому проявили и военные.

— Первые же исследования Джека Флейвора показали, что его организм претерпел такие изменения, что в данный момент астронавт несколько отличается от статистически нормального человека, — докладывал лечащий врач астронавта.

— Простите, сэр, — перебил врача представитель Пентагона, — разъясните, пожалуйста, что это значит.

— Понимаете, скажем, кровь человека имеет определенный состав, все вещества находятся в определенной пропорции, с небольшими отклонениями. Так вот у Флейвора эти отклонения значительны, и не только в крови. Но удивительно не это. Учитывая перегрузки, которые он испытал, влияние еще не определенного вида энергии, этого стоило ожидать. Я имею в виду — изменение состояния здоровья, но в сторону ухудшения. А его организм словно помолодел. Пока мы не можем провести активные тесты, но уже сейчас можно предположить, что его организм откликнется на такие изменения увеличением физической силы, например.

— Не хотите ли вы сказать, что астронавт стал суперчеловеком? — прямо спросил военный.

— Нет… не думаю…пока об этом говорить рано, — неуверенно ответил медик.

Он подошел к экрану, на который проецировали фото Джека Флейвора, сделанное в операционной. Забинтованное лицо и неподвижное тело производили жалкое впечатление.

— Посмотрите на него. Сейчас этот человек вряд ли может претендовать на звание суперчеловека. — указывая рукой на Флейвора, сказал врач.

В зале повисла тишина.

— Еще раз обращаю ваше внимание на то, что пока рано делать какие-либо выводы. Сначала надо вернуть Флейвору его облик, но прежде, безусловно, здоровье. Сейчас его состояние можно назвать стабильно устойчивым. Мы делаем все, что возможно при нашем уровне медицины и, я надеюсь, что Джек Флейвор пойдет на поправку. Во всяком случае, пока аргументов «за» больше, чем «против», — оптимистично закончил врач свой доклад.

Возражения медиков о возможности мутации астронавта после облучения, как они утверждали — неизвестным видом энергии, не произвели на военных впечатления и за Джеком Флейвором установили особый контроль, объявив самого астронавта секретным объектом.

Джек пришел в сознание. Он хотел открыть глаза, но не смог: что-то ватно-тяжелое давило на веки. Лицо зудело. Он сглотнул и потянул носом воздух: медленно, едва поднимая грудь при вдохе. Воздух в помещении оказался легким, как после дождя в горах, только теплым. Джек наслаждался им, не спеша с выдохом.

— Он очнулся, — послышался незнакомый голос: женский, звонкий.

Должно быть, это сказала медсестра. Ей ответил мужчина:

— Хорошо, наблюдайте за приборами, — и потом ему — Джек это понял, потому что говорящий произнес его имя: — Джек, вы меня слышите? — Пауза. — Если слышите, надавите на мою руку, — и он, приподняв руку Джека, положил свою снизу.

Джек надавил. Пошевелил пальцами.

— Вы чувствуете боль? — снова спросил мужчина.

Джек снова напряг руку.

— Ничего, все уже позади, не беспокойтесь, — спокойно говорил врач, как догадался Джек, — у вас ожог лица, но не сильный, скоро мы снимем повязки, и вы увидите сами, что волноваться не о чем.

Голос врача звучал тихо и уверенно. Постепенно боль утихла, видимо, ему ввели анальгетик. Вот и хорошо. Так лучше думается. Джек сосредоточился. Последнее, что он мог вспомнить, было белое облако, движущееся к ним с Павлом. И огни. Потом яркая вспышка в белой пелене, голос Павла… какие-то люди… все одинаково одетые… и это не экипаж МКС…

Джек погрузился в сон.

— Кажется, он уснул, доктор, — медсестра проверила капельницу и, поправив одеяло пациента, наклонилась к его лицу. — Дыхание ровное.

— Отлично, Мерил, наблюдайте. Если что, зовите.

Доктор Вашевски вышел из палаты. Его не меньше, чем других — тех, кто по долгу службы занимался Джеком Флейвором, — интересовал вопрос: Что же с ним произошло?

«Интересно, а помнит ли он все? — эта мысль раньше не приходила в голову Вашевски. — А если он действительно вступил в контакт с иной формой жизни, с инопланетянами? Вполне может быть… Тогда ситуация может сложиться и так, что Флейвор не расскажет ничего. И причин тому две: ничего не помнит или все помнит, но ничего не скажет. Хотя, контакт — это вряд ли. Всего лишь облако неизвестного происхождения. Астрофизики до сих пор не сказали ничего вразумительного о его природе. А Флейвор…, — Вашевски остановился. — Флейвор попал в облако не один: с ним рядом находился русский космонавт. Да, жаль, что нет возможности исследовать русского. Им бы устроить встречу, очную ставку, так сказать».

Вашевски озадаченно потер подбородок. Узкий, несколько выдающийся вперед, он придавал лицу доктора детское выражение капризности, что никак не вязалось с широким лбом и обширной проплешиной, украшенной в центре пучком редких волос.

Майкл Вашевски — амбициозный и настырный человек — уверенно забирался вверх по служебной лестнице благодаря своему таланту аналитика и поразительному трудолюбию. Более того, он был просто трудоголиком. Работа в Центре космических исследований занимала все его время. Сейчас, когда подвернулся удачный случай многопланово исследовать астронавта, подвергшегося действию силы, неизвестной ученым, Майкл решил использовать все свои наработки в области психоанализа и космической медицины.

Внутреннее чутье подсказывало ему, что астронавт не знает, что с ним произошло. Потому доктор Вашевски решил не просто обследовать его организм, но залезть в его голову настолько глубоко, насколько позволяли современные средства исследования головного мозга и гипноз, которым он владел как никто другой. Но прежде астронавт должен выздороветь физически. Повреждения кожи Джека Флейвора не были столь глубоки, чтобы беспокоиться о его жизни, но пересадку тканей все же придется сделать. Этим занимались хирурги. А доктор Вашевски ждал, когда пациент поправится настолько, что с ним можно будет работать. Интерес военных к астронавту был на руку Майклу. Не усугубляя ситуации, он может просто намекать на то, что возможность контакта с инопланетянами не исключена, и выпускать Джека Флейвора в мир Земли еще рановато, да и опасно. А вдруг он теперь вовсе не он? Таким образом, у доктора Вашевски появлялся неограниченный простор для деятельности. Пациент всегда на месте и не требуется специальных разрешений на глубинные исследования мозга, как, впрочем, и других органов.

Наблюдения за астронавтом вели в комнате, которая располагалась этажом выше над палатой Джека Флейвора. Камеры, установленные в палате, показывали его двадцать четыре часа в сутки. Все было под контролем — и манипуляции медицинских сестер, и врачебный осмотр, и каждое движение астронавта, пока лежащего на широкой кровати практически неподвижно. Но доктор Вашевски работал в своем кабинете, на его компьютер поступали все сведения о Флейворе, включая и показания приборов, которые фиксировали работу всех жизненно важных органов.

Вашевски сел перед монитором и, упершись кулаками в подбородок, уставился на экран.

«Кто ты, Джек Флейвор?» — мысленно вопрошал он, пристально вглядываясь в лицо астронавта, закрытое бинтами.

Ответа на этот вопрос у доктора пока не было. Но он умел ждать. Что-что, а спокойствия ему не занимать!

«Всему свое время!» — эта фраза стала девизом Майкла с детских лет. Он дождется того часа, когда Флейвор откроет ему все секреты, даже те, о которых и сам не догадывается. А пока… пока надо подумать, как подобраться к русскому. Майкл Вашевски интуитивно чувствовал, что раскрутить клубок без Павла Курлясова ему будет намного труднее.

Павел на удивление легко и быстро прошел стадию адаптации к земному притяжению. После возвращения космонавтов из длительных полетов она занимала не меньше месяца. Павел же восстановился за неделю.

— Что ж, голубчик, — заключил профессор Даринов, просматривая последние результаты обследования космонавта, — все у вас хорошо, даже замечательно!

— Спасибо, доктор! — Павел искренне обрадовался.

— Замечательно, замечательно… Но именно это меня и настораживает, Паша, — Даринов отложил бумаги и снял очки. Интеллигент во всем, потомок чудом уцелевшего в России древнего дворянского рода, Василий Иванович Даринов относился к своим пациентам по-отечески. — Вы слишком быстро восстановились. Ваш организм, словно, — Василий Иванович потеребил редкий клинышек бородки, подыскивая слово для выражения своей мысли, — словно помолодел лет, эдак, на пятнадцать!

Павел растерянно улыбнулся.

— Мне всего то тридцать семь…

— Вот именно! Гормональный фон подростка, усиленная выработка гемоглобина, мышечная сила — все это не похоже на состояние других космонавтов, да и на вашего коллегу — американского астронавта — тоже. Мне вчера звонил его наблюдающий врач. Молодой, но умница, я вам скажу. Интересовался вашим самочувствием. И знаете, что он рассказал мне о своем пациенте?

Павел напрягся.

— Что ему далеко не так хорошо, как вам. — Даринов откинулся на спинку стула, внимательно разглядывая Курлясова.

— Что с ним, профессор?

— Ну, у него ожог лица, это вы помните. С этим как раз проблем нет, лечат. Потом сделают пластику по фотографии — американцы, знаете ли, мастера на этот счет — и будет ваш Джек как новенький. Но вот общее самочувствие… Депрессия, в отличие от вас. Да, у него психическое истощение, а вы — как огурчик!

Павел выдержал пронзительный взгляд профессора и, улыбнувшись, ответил:

— Все дело в медицине, доктор, куда американцам до нас!

Даринов уловил нотки лести, но, довольный, расплылся в улыбке. Он всегда считал, что традиции российской медицины, заложенные еще при царе-батюшке, выведут ее на самый высокий уровень, несмотря на некоторые отставания в технической оснащенности.

— Скажите, Василий Иванович, откровенно, что вы думаете о том, что с нами произошло?

— Ну-у, батенька, это вопрос не ко мне, это к тем специалистам, — профессор заговорщически указал большим пальцем на дверь, за которой дежурили охранники из Комитета государственной безопасности, — я только медик. И считаю, что в вашем состоянии медицина бессильна — ничто не поможет, потому как вы абсолютно здоровы! — Василий Иванович хитро улыбнулся, довольный своей шуткой, но тут же задумался. — Хотя, настораживают изменения крови, да и спинной мозг у вас, Павел Николаевич, больше напоминает мозг приматов. Да, да, знаете ли, удивительно! Но это… это не вредит общему состояния, напротив, даже делает вас этаким суперменом!

Павел засмеялся.

— Приматы и супермены, уважаемый Василий Иванович, как-то не стыкуется.

— О-о! Еще как стыкуется! — воскликнул профессор. — Сочетание физической силы, превышающей силу обычного человека и способности высокоразвитого разумного существа — это ли не мечта человечества, ну, скажем, некоторых его представителей, — Даринов понизил голос, — но давайте не будем распространяться на этот счет. Но, скажу вам откровенно: я бы мог попробовать выудить кое-какую информацию из вашей головы, если позволите.

— Вы имеет в виду гипноз?

— Да! Именно гипноз! Мне, знаете ли, очень интересно, что у вас там, — профессор кивнул, поглядывая на голову Павла, — зафиксировалось.

— Так, я не против, — Павел пожал плечами, — если после этого меня досрочно выпустят! — пошутил он. — На волю хочется, в горы. Я сплю и вижу белые вершины, бурные реки… Я провел юность в Средней Азии, студентом облазил все в пригородах Ташкента, был на Памире… да вы, наверное, все обо мне знаете…

Павел умолк, а профессор, внимательно слушая, пока он говорил, продолжал вглядываться в его лицо. Ему нравился этот открытый, умный человек. Без лишней суеты, с хорошим багажом знаний. Да, он читал биографию Курлясова, знал о нем, может быть, даже больше, чем Павел мог предполагать и потому сочувствовал ему. У молчаливого и спокойного с виду человека не было никого, кто бы ждал его сейчас, хотел бы поскорее увидеть. Жена ушла за полгода до его последнего полета, мать умерла, когда он еще учился в Ташкенте, отца не было рядом никогда.

«Как порой складывается жизнь! — думал Василий Иванович. — Вот ведь — красавец: глаза, в бирюзовой зелени которых просто неземная задумчивость, строгие черты лица, упрямый подбородок… К тому же — космонавт, слава! А грусть во взгляде… Нет, надо с этим что-то делать!» — профессор решил помочь.

— Вот что, голубчик вы мой, то, что я о вас знаю, не имеет значения, а вот положительные эмоции после пережитого стресса — я знаю, что говорю! — вам необходимы! Так что давайте проведем несколько сеансов, — профессор повысил голос и глазами указал на дверь, — посмотрим, каковы они, тайники вашей души, и — на природу!

Павел расцвел. Он с благодарностью посмотрел на Даринова.

— Ну, пансионат на Черном море, это само собой, входит в общую программу оздоровления, а потом, через месяц, другой, можете и в горы, — продолжил профессор, — Кстати, в Ташкенте у вас кто-то есть?

— Друзья. Близкие друзья. Мы давно не виделись — работа… Но они будут рады, я уверен!

Даринов встал.

— Что ж, программа намечена. Завтра же приступим к гипнотическим сеансам… и вот еще что, — профессор вспомнил о просьбе Вашевски, — тут американская сторона предлагает встречу для вас и Джека Флейвора.

Павел откровенно удивился.

— Нет, нет, вы не то подумали! — поспешил успокоить его Василий Иванович. — Встреча заочная, телемост, знаете ли. Пока наши структуры безопасности решат, что да как, вы подумайте, о чем будете говорить. — Он пристально посмотрел на Павла и дал ему понять о важности того, что сказал, покачивая головой и выразительно подняв брови, — Что ж, доброго дня, Павел, завтра начнем! — Даринов вышел и прикрыл за собой дверь.

Вашевски широкими шагам мерил свой кабинет по диагонали — от одного угла к другому.

«Раз, два, три, четыре, пять, шесть, — разворот, и в обратную сторону, — раз, два… — тут Майкл остановился на полушаге и замер. — Нет, так нельзя! Надо успокоиться!»

Он уперся руками о стол, пошарил по нему глазами. Его внимание привлек сувенир — маленькая, чуть больше кулака, стеклянная модель земного шара. Он взял шар в руку, повертел, сломал ось, удерживающую его на подставке. Швырнул обломки в дальний угол.

«Так-то лучше! — Майкл сел, внимательно рассматривая модель, поворачивая ее в руках. — Какой ты маленький, наш дом! Такой маленький, но как легко на тебе потеряться! По-те-рять-ся… — по слогам повторил он, — как в тайниках сознания. Да, наш мозг тоже не так велик, и полутора килограмм не весит, но, сколько тайн он хранит, сколько тайн!»

Доктор Вашевски ходил мрачнее ночи после того, как провалился телемост, а вместе с ним и его надежды. Как он рассчитывал на обмен информацией, который мог иметь место при контакте двух астронавтов, пусть даже виртуальном! Но эти пентагонщики, будь они неладны! Майкл зашвырнул стеклянную Землю в тот же угол, что и ось с подставкой.

Он почувствовал, что и его опора уплывает из-под ног.

«Прервать телемост из-за одного жеста русского! Идиоты! Они со своей бдительностью совсем ум потеряли. Что, что опасного было в этом жесте?! Что он мог означать? Да… что? — Вашевски осенило. — А ведь он мог что-то значить! Так, так, так, не потерять мысль!»

Доктор снова зашагал по кабинету. Он прокрутил в памяти эпизод за эпизодом. Во время гипнотических сеансов Флейвор описывал одно и то же — туман, облако, мигающие огни.

Вот огни и не давали исследователю подсознания покоя. Именно огни, похожие на свет навигационных приборов, наводили на мысль, что то облако не было каким-то космическим телом, а вполне вероятно, прикрывало некий объект, созданный иным разумом. Далее: два астронавта изменились после контакта с ним настолько, что Джек Флейвор — весельчак, балагур, явный холерик — и русский — молчун, спокойный, рассудительный — словно поменялись местами. Вашевски очень внимательно наблюдал за обоими те десять минут, которые они, так сказать, общались. Флейвор не вымолвил ни слова, был напряжен, тогда как Курлясов выглядел совершенно расслабленным, раскрепощенным! Если предположить, что тот жест приветствия, который себе позволил Курлясов, был попыткой установить контакт, связь на энергетическом или ментальном уровне, то они действительно не люди, а те, кто умеет контролировать поток мыслей и устанавливать защиту от нежелательного проникновения. Вашевски ударил кулаком по столу.

— Меня вы не проведете! Я вас вижу, хоть вы и прикрываетесь этим чертовым облаком!

В дверь постучали.

— Кого там … несет… — Майкл оглянулся на дверь.

— Разрешите?

Дверь распахнулась и в кабинет, не дожидаясь приглашения, вошел полковник Стикс.

— Что это вы такой взъерошенный, док? — Стивен Стикс стрельнул глазами в угол, заметил разбитый шар, не ускользнули от его внимания и смятые бумаги в урне сбоку от стола. Полковник сел в кресло для посетителей, закинул руку на мягкую спинку и уставился на Вашевски, буравя его маленькими глазами, которые в прищуре превратились в тонкие щелочки. Майкл подумал: «До чего же хамски могут вести себя некоторые типы, вроде этого мужлана!»

У доктора не было никакого желания отвечать на вопросы полковника, тем более дружески беседовать, и он, сев за свой стол, спросил безо всяких предисловий:

— Что вам угодно?

Полковник проглотил холодность Вашевски. Что ж, не желает доктор сотрудничать на равных, и не надо! Но доложить о результатах своих экспериментов с Флейвором он обязан. Стикс собрался, сменив вальяжность на подчеркнутую серьезность, и, чуть привстав, протянул папку, которую держал в руке.

— Вот, ознакомьтесь.

— Что это? — спросил Вашевски, открывая пластиковую обложку.

Внутри находилось три документа. Пока Стикс говорил, доктор просматривал один за другим плотные листы, расчерченные размашистыми подписями под текстом, напечатанным жирным шрифтом.

— Это документы, обязующие вас ежедневно в письменном виде докладывать о результатах вашей работы с известным объектом.

Майкл исподлобья взглянул на полковника.

— Я каждый день сообщаю вам о том, что делаю.

Полковник перебил его:

— Теперь будете делать это в письменном виде. Мое руководство недовольно вашей работой и требует результатов, понимаете — ре-зуль-та-тов!

— Результатов? — вспылил Вашевски. — Да вы не даете мне работать! Мало того, что свернули телемост, когда, вполне возможно, могло что-то всплыть, какие-то намеки, подробности, так еще и общаться с русским профессором не даете! А откуда, скажите на милость, я могу знать, что делает Курлясов, какие сведения получают русские от него?

— Успокойтесь, доктор! — полковник встал и подошел к окну; приоткрыл жалюзи и яркий свет брызнул в глаза. Недовольно сожмурившись, он закрыл жалюзи и повернулся к Вашевски. Тот сидел, положив руки на стол, и смотрел в одну точку перед собой.

— Читайте дальше, — почти приказал Стикс. В его голосе прозвучали стальные нотки, от которых Вашевски стало не по себе. Но он, не возражая, принялся за следующую бумагу.

«Разрешить Джулиане Флейвор посещение ее мужа, Джека Флейвора. Полковнику Стиксу обеспечить контроль встреч. Доктору Вашевски включить в список ежедневных занятий с Флейвором час на общение астронавта с женой».

— Наконец-то! — прочитав, воскликнул Майкл. — Сколько я вам говорил, что эти встречи могут дать обширный материал для анализа мышления Флейвора, для установления его личности.

— Личности?

Вашевски осекся.

— Да, он должен вспомнить семью, какие-то эпизоды свой жизни до полета, а это позволит расслабить, так сказать, и вытащить из его сознания то, что он сейчас не помнит, какие-то дополнительные факты, возможно, общения с инопланетным разумом, — выкрутился Вашевски.

Полковник с пониманием кивнул, поджав тонкие ниточки губ.

— Вот видите, мы идем вам навстречу, а вы не хотите с нами сотрудничать в полной мере, доверительно, — с нажимом на слове «доверительно», сказал Стикс.

Доктор пожал плечами.

— Я обо всем докладываю…

Но полковник перебил его:

— Вот и разрешение на переписку с профессором Дариновым, — он указал пальцем на папку, возвращая внимание доктора к документам. — Вам дозволено общение через электронную почту, под нашим контролем, конечно.

«Хоть так!» — подумал Вашевски.

— Кроме того, мне поручено сообщить вам, что русского космонавта на днях отправят в пансионат на Черное море. У них там центр реабилитации космонавтов. Возможно, вам также будет интересно знать, что Павел Курлясов попросил свое руководство разрешить ему посетить азиатский регион, точнее, поехать к друзьям юности, в столицу одного из государств бывшего СССР. А профессор Даринов поддержал его.

— И что? — Майкл словно превратился в любознательного подростка, для которого ответ на вопрос мог открыть истину.

— Пока ничего. Как только мы что-нибудь узнаем, то непременно сообщим вам, доктор, — тон полковника оставался назидательным, — а, возможно, и вы поделитесь с нами своими соображениями, если профессор Даринов соизволит рассказать вам о своих планах относительно Курлясова. Так что, пишите ему, делитесь профессиональными штучками, но будьте хитрее, Майкл — русские не так просты, как кажется.

Вашевски с пониманием кивнул.

— Что ж, мне пора. Жду ваш отчет к восьми часам вечера, — Стикс решительно вышел из кабинета.

«Хитрее! Еще посмотрим, кто окажется хитрее!» — доктор Вашевски презрительно усмехнулся, проводив взглядом прямую спину полковника. Потом перечитал документы и, отложив папку в сторону, включил компьютер.

Весенний дождь желейной стеной встал на пути. Крупные капли тысячами колотушек барабанили по крыше машины, перекрывая звуки клаксонов, которыми встревоженные водители автомобилей надеялись оградить себя от возможных столкновений. Джулиана ехала на первую встречу с мужем. Сердце замирало от мысли о долгожданном свидании и учащено билось в тревоге, предчувствуя, что она увидит Джека не совсем таким, каким она его знает. Так ей сказали в приемной чиновника, через которого она, наконец, получила разрешение на свидание.

Джулиана волновалась. Мысли путались, потоки дождя и машин, медленно бредущих в нем, как слепые с поводырем, не давали сосредоточиться. Свет фар, прорывающийся сквозь занавес струй, освещал незначительную часть дороги, и Джулиана ехала медленно, чтобы ненароком не врезаться в кого-нибудь. Наконец, она свернула с магистрали и вскоре оказалась перед воротами, за которыми на одном из этажей высотного здания, теряющегося в сером небе, ее ждал Джек. Молоденький сержант проверил пропуск и, как только ворота распахнулись, Джулиана сорвалась с места, с силой нажав на педаль скорости, вложив в это движение все свое нетерпение.

«Все хорошо, — успокаивала она себя, — я уже здесь, еще немного и я увижу Джека».

Оказавшись в холле, куда ее проводил дежурный, Джулиана присела на диван и закрыла глаза. Она вспомнила про дождь и, следуя привычке, укоренившейся в сознании каждой женщины, выпрямилась, достала из сумочки зеркальце, расческу. Поправила прическу, расчесав каштановые волосы, крупными волнами падающие на плечи, всмотрелась в свое отражение в маленьком зеркальном круге, уголком платочка провела под ресницами, стирая едва заметный след туши, попавший на кожу то ли от капель дождя, то ли от слезы.

— Госпожа Флейвор! — услышала Джулиана вкрадчивый голос.

— Да, это я! — она подняла глаза, судорожно пытаясь спрятать в сумочку зеркальце. Встала.

Зеркало упало на пол. — Ой! — Джулиана наклонилась, но рука невысокого мужчины в очках, остановила ее.

— Не волнуйтесь, присядьте! — мужчина настойчиво усадил ее обратно на диван, поднял зеркальце, протянул ей. — Я — доктор Вашевски, можете звать меня Майкл.

— Очень приятно, — Джулиана протянула руку.

Майкл пожал ее, ощутив холод кончиков пальцев. Доктор разглядывал женщину, стоя напротив. Не отпуская ее руки, он слегка потянул ее на себя, предлагая таким образом встать.

— Давайте пройдем в мой кабинет. Поговорим, вы успокоитесь. Да?

Джулиана смотрела на этого молодого, и уже лысоватого человека, пытаясь понять, что он от нее хочет. Его глаза волновали еще больше. Он, казалось, пытался проникнуть в самую душу, прочитать мысли. Джулиана опустила глаза, собралась духом и, окончательно взяв себя в руки, согласно кивнула, одновременно высвобождая свою руку.

— Конечно, доктор…

— Майкл, просто Майкл, — ответил он на ее вопрошающий взгляд.

— Да, Майкл. Мне сказали, что вы — наблюдающий врач моего мужа. Конечно, давайте поговорим, — и Джулиана сделала шаг в направлении, куда Вашевский указал ей рукой.

В кабинете Вашевски было светло и тихо. Никакие звуки не проникали через толстые стекла окна, закрытого солнцезащитными жалюзями. Искусственный свет заполнял пространство кабинета, падая из невидимых источников откуда-то с потолка. Джулиана с удовольствием опустилась в мягкое кресло и, сложив руки на коленях, осматривала помещение. Майкл Вашевски с интересом профессионала наблюдал за женщиной. Плотно сжатые губы, впалые щеки и небольшая складка меж тонкими бровями говорили о том, что она волновалась, но старалась скрыть это, напрягая мышцы лица, отчего его красота приобретала холодность маски.

— Джулиана. Можно мне называть вас так? — спросил Вашевски, присаживаясь на стол.

Джулиана подняла на него глаза, и за махровыми ресницами Майкл увидел голубую бездну, полную тайн. Томление ожидания, беспокойство затмевали все чувства, и Майкл не мог прочитать в ее глазах ничего более.

— Пожалуйста, если вам так удобно, — слова женщины прозвучали отказом, но Майкл знал, что она на все согласится, лишь бы поскорее увидеть мужа.

— Я думаю, миссис Флейвор, — доктор сделал особое ударение на слове «миссис», — что нам лучше стать друзьями. Это в ваших интересах, не так ли?

Губы Джулианы изобразили улыбку, и она с нарочитой вежливостью кивнула в ответ.

— Так вот, Джулиана, я хочу сказать вам, что с самого начала настаивал на ваших свиданиях с мужем, поскольку считаю, что общение с близким человеком пойдет ему на пользу. Он быстрее восстановится, вспоминая с вами свою прошлую жизнь.

Джулиана напряглась, но не произнесла ни слова, лишь ее глаза сузились, и улыбка мгновенно сошла с лица. Вашевски заметил это и поспешил успокоить:

— Нет, вы не то подумали, дорогая! С ним все в порядке. Он помнит вас и ваших замечательных деток… Кстати, как они? У вас же дочка и сын?

— Да, у нас дочь и сын, — подтвердила Джулиана, не сводя глаз с доктора, который ей совершенно не нравился. Более того, она чувствовала от него опасность. Он явно хитрил и что-то хотел от нее. — Майкл… Давайте начистоту, — она пошла в наступление, — что вы от меня хотите?

Доктор Вашевски заметил перемену в лице женщины.

«А ты не так проста, милочка, как кажешься!» — заключил он.

— Что ж, давайте сразу к делу, — Майкл встал и, повернувшись к столу, развернул экран монитора, а сам прошел на свое место. — Вот, смотрите — это ваш муж сейчас.

На экране появилось изображение небольшой комнаты. Джулиана сразу увидела Джека, стоявшего лицом к окну, по стеклу которого стекали струи дождя. Она замерла, вглядываясь в спину мужа, беспокойно пробежав глазами по его плечам, шее, затылку. Джек, словно почувствовав ее взгляд, обернулся. Джулиана вскрикнула — на нее смотрел человек с обезображенным лицом, в котором она не признала Джека. Слезы заполнили ее глаза и усилием воли, женщина остановила подкатившие к горлу рыдания.

— Ничего, ничего, успокойтесь! Это все поправимо, мы сделаем все, чтобы ваш муж выглядел, как и прежде. Но это не раньше, чем через полгода, а пока вам надо привыкнуть к его облику и при встрече не показывать, что вас это… удручает, — Майкл встал и подошел к Джулиане. — Миссис Флейвор, вы готовы к встрече с мужем? — сказал он заглядывая в ее лицо. Она кивнула в ответ. — Тогда приведите себя в порядок, — Вашевски указал на дверь, ведущую в туалетную комнату, — и я провожу вас. Да, плащ можете оставить здесь. После вашего свидания мы еще поговорим. И помните, что за вами наблюдают, и не только я.

Джулиана сдержала себя от резкости, медленно вздохнув и одарив Вашевски недобрым взглядом. В ее глазах он прочитал и презрение, и недоверие, и злость.

«Что ж, дорогая, тебе ничего не остается, как молчать! — мысленно ответил ей Майкл. — Здесь я хозяин и я диктую правила!»

— Прошу вас! — он проводил ее до двери, а сам уставился на экран. Джек Флейвор уже сидел на диване перед маленьким столиком, ожидая прихода жены. На его лице Майкл не мог прочитать никаких чувств. Но он догадывался, что его пациент тоже волнуется.

Поначалу Флейвор наотрез отказался от встречи с женой. Это и понятно. Но, когда-то она должна была произойти! Джек боялся встречи. Он знал, что его внешний вид может оттолкнуть Джулиану, но в глубине души надеялся на то, что любовь, связывающая их многие годы, возьмет верх над отвращением, и его уродство не перечеркнет будущее. Но все же первая встреча волновала его.

Вашевски тоже был не так спокоен, как старался это показать. Он не знал, что может дать ему, как исследователю, эта встреча, но интуитивно чувствовал, что она многое изменит. Последние сеансы гипноза повергли Майкла в депрессию. Мало того, что ничего нового он не мог выудить из головы Флейвора, так он сам начал ощущать попытки проникновения в свой разум. Как только начинался сеанс гипноза, Майкл натыкался на непреодолимую стену, через которую Флейвор по капле выдавал ему информацию, ничего не значащую — картинки детства, семейные сцены, какая-то возня на МКС и неизменное облако тумана. Вашевски начинало казаться, что он сам окончательно завяз в этом белом безмолвии и никогда из него не выберется. Вместо того, чтобы проникать в глубины подсознания Флейвора, он был вынужден ставить свою защиту, ограждая свое сознание от чьих-то лап, пробирающихся внутрь его тайного хранилища.

Доктор очень надеялся, что Джек Флейвор разговорится с женой и скажет ей что-то такое, что даст ему, Майклу Вашевски, ключ для дальнейших поисков истины, открывающей дорогу в мир неведомого, непознанного — того, что скрывает и Флейвор, и его русский друг — Павел Курлясов. Или — Вашевски также не исключал и такого поворота событий — жена Джека Флейвора вычислит, что он, не тот, за кого себя выдает. Женщину не обманешь. Она чувствует. Причем, на глубинном, интуитивном уровне. Тем более, любящая женщина. Она помнит все тонкости, все штрихи поведения, она видит дальше внешнего облика, она видит в мужчине суть, его внутренний мир. Вот поэтому Вашевски с нетерпением ожидал встречи астронавта с супругой.

— Я готова, — Джулиана вышла посвежевшей, с накрашенными губами и заметными следами пудры на щеках.

— Вы прекрасно выглядите! — Майкл не лукавил, Джулиана действительно была красива.

— Спасибо! — холодно ответила она и уставилась на врача с вопросом во взгляде.

Вашевски, улыбаясь, показал ей на дверь:

— Прошу! А… позвольте ваш плащ.

Бросив его на спинку кресла, Майкл открыл дверь своего кабинета и, пропустив вперед Джулиану, вышел вслед за ней.

Мозг Милана напряженно работал. Он узнал все — весь багаж знаний землянина стал понятен ему. Теперь осталось убедить врачей, что он здоров и период адаптации к условиям земного притяжения прошел успешно. Успокоить военных, которые опасались внедрения инопланетного разума в среду землян, не составляло труда. Сила внушения лиринийца оказалась столь высока, что одним напряжением воли, он мог отправить мысль сразу нескольким людям. Этого оказалось достаточно, чтобы не только охранники, но и руководство секретной службы поверили в его земное происхождение. Теперь Милану предстояло придумать такой план своего проникновения в пустыню азиатского континента, который не вызовет лишних подозрений и станет понятен с точки зрения людей. У него было два варианта: воспользоваться дружбой русского космонавта с жителями одной из азиатских стран, на территории которой и находилась пустыня Кызыл-Кум, или купить туристическую путевку в этот регион, включив в пакет услуг посещение пустыни. Средства человека, за которого он себя выдавал, позволяли такое путешествие. Но Милан не торопился действовать. У него было в запасе три месяца, и большую часть этого времени он решил посвятить людям, в судьбу которых он вторгся и тем самым нарушил привычный уклад их жизни. Милан установил мысленный контакт со вторым человеком, оказавшимся в момент вторжения в открытом космосе. И через него узнал дополнительную информацию о жизни землян. Но, главное — он сумел убедить его сотрудничать, не раскрыв своей тайны, а поделившись знаниями об опасности, угрожающей Земле. Они общались телепатически, причем Милан обучал своего товарища защите от проникновения чужого разума, догадываясь, что и его психолог зомбирует мозг, подвергая гипнозу. Княжич поставил себе целью вернуть человека к его обычной жизни.

Джек сидел на диване, обхватив голову руками. Он ждал встречи с Джулианой, но сейчас поймал себя на мысли, что именно в этот момент, когда она вот-вот должна войти, ему отчаянно хочется бежать. Бежать без оглядки, сломя голову, так далеко, где не будет никого из людей, где ему не придется прятать свое лицо, думая о том, как он страшен. Мысленные беседы с Павлом помогали ему держать себя в руках. Ощущая недюжинную силу в теле, он едва сдерживал себя, чтобы в моменты нервного срыва не разнести все вокруг в пух и прах. Он доводил себя до изнеможения, крутя педали тренажера или поднимая штангу, выбрасывая вместе с потом огромный энергетический потенциал. Душа рвалась на свободу. Ему было тесно в комнате, в постели, в спортивном комплексе. Он, как и Павел, попросил руководство дать ему отпуск, чтобы отправиться в горы, туда, где восхождение заберет все его силы, а простор даст свободу, о которой он мечтает. Павел как-то рассказывал Джеку о восхождении на семитысячник. И сейчас Джек воочию представлял себе, как он шаг за шагом поднимается по заснеженному леднику, преодолевая трещины, обходя крутые склоны, над которыми нависли шапки спрессованного снега, готовые от резкого звука ринуться вниз, рассыпая по пути облака снежной пыли.

В дверь постучали. Джек поднял голову. Дверь распахнулась, и он увидел доктора Вашевски. Хохолок на его проплешине торчал как гребешок задиристого петуха. Не успел Джек и слова сказать, как Вашевски посторонился, и в комнату вошла Джулиана. Серый костюм из тонкой шерсти ладно сидел на ее фигуре, обтягивая грудь и бедра. Воротничок розовой блузки был расстегнут, и в проеме выреза поблескивала золотая звездочка, которую он подарил ей в день тридцатилетия. Джулиана молчала и смотрела на него, не мигая. В ее глазах Джек увидел ту жалость, которая сродни любви, которая обволакивает, даруя силы и уверенность в себе.

— Вот… я теперь такой… — первым заговорил он, беспомощно опустив руки.

От звука его голоса Джулиана очнулась, как спящая красавица от поцелуя. Она повернулась к двери, закрыла ее, оставляя Майкла Вашевски в коридоре, и подошла к мужу. Он смотрел на нее сверху вниз, с волнением вдыхая аромат новых духов. Джулиана прислонилась к его груди, скользнув руками к спине. Он крепко обнял ее, опустив лицо к макушке. Мягкие волосы жены шелком окутали стянутую ожогом кожу. Джулиана прижалась к Джеку, вновь почувствовав себя защищенной от всех жизненных невзгод, укрытой его сильными руками и спиной, как стеной оградившей ее от суеты, страданий и беспокойства.

— Вот и хорошо, все у нас теперь хорошо, — шептала она, забыв о времени, желая только, чтобы момент счастья длился долго, как сама жизнь.

— Джули… — Джек не знал, что делать со своей нежностью, потоком идущей от сердца. Она переполнила его.

Джулиана подняла голову, целуя его шею, он наклонился, ловя ее губы, и вдруг отстранился, как ужаленный, и отошел к окну.

— Прости, я и поцеловать тебя не могу…

Джулиана подошла к нему, развернула, прикоснулась ладонями к его лицу, приподнялась на цыпочки и покрыла поцелуями лоб, щеки, обезображенные губы.

— Зато я могу…

Майкл выключил монитор и закрыл глаза.

«Все. Все понятно. Я ошибался. Флевор просто жертва. Он тот, кто и был, он на самом деле Джек Флейвор. Несчастный человек, попавший в страшную переделку судьбы. Сейчас ему нужна семья, любовь… Любовь, — Майкл вздохнул, — мне тоже нужна любовь, такая, как Джулиана Флейвор… Красивая и такая… понимающая».

Вдруг Майкл вспомнил медсестру Мерил. Он замечал зовущие взгляды девушки. Его даже волновала ее полная фигура, она вся дышала здоровьем и желанием.

«А почему нет? — подумал Майкл. — Служебный роман… и пусть! Увезу ее куда-нибудь на океан, на Майами, на Карибы, а потом… потом видно будет! Как говорит мой русский коллега: „Надо переваривать неприятности по мере их поступления!“»

Через час Майкл Вашевски беседовал с Джулианой Флейвор, убеждая ее, что он сделает все возможное, чтобы ее мужу Джеку Флейвору позволили провести остаток времени, необходимого для адаптации после космического полета, в их собственном доме. Он не задал женщине ни одного вопроса, а проводил ее с улыбкой, в искренности которой Джулиана не могла усомниться.

Глава 3

День шел на убыль. Вечерняя прохлада сменила дневной зной, и мужчины с удовольствием подставили лица солнцу, медленно падающему к горизонту. Ветер обдувал их, даруя ощущение свежести и умиротворения.

— Хорошо-то как! — Саша встал и раскинул руки; тонкая ткань футболки округлилась на плечах, обозначив крепкие мышцы. — Пашка, ну что ты такой кислый?! — Саша потрепал друга по ежику светлых волос и застыл, с улыбкой вглядываясь в лицо Павла. — Смотри, вечер какой! Фантастика! И мы здесь, в горах… вместе, как и раньше, а?

Павел посмотрел на друга. В прищуре его глаз виднелись лучики солнца. Искренняя улыбка украсила лицо, которое будто разгладилось, несмотря на глубокие складки на лбу и в межбровье.

— Знаешь, что мне всегда в тебе нравилось? — спросил он, и сам же ответил: — Твоя искренность! Во всем — в отношениях, в делах и даже в эмоциях.

— Ну, такой я! — Саша рассмеялся.

Снизу потянуло дымком. Друзья час назад забрались на холм, который круто шел вверх прямо от поляны, где они разбили лагерь. Две серебристые палатки внизу казались игрушечными домиками. Чуть в стороне от них поднялась струйка дыма. Женщина — тонкая, почти прозрачная в лучах заходящего солнца, — встала, откинула назад прядь волос, упавшую на лицо, и снова наклонилась над кострищем.

— Катя! — закричал Саша, махая рукой.

Она повернулась на крик и, разглядев мужчин, с чувством помахала в ответ.

— Красивая она у тебя! — заметил Павел и тяжело вздохнул.

— Красивая… а ты все еще любишь ее? — прямо спросил Саша.

Павел опустил глаза и пошел вниз, на ходу отвечая:

— Любишь, не любишь, какая разница? Она — твоя жена, и все тут. Пошли, поможем. Сидим тут, а женщина костер раздувает.

И он помчался вниз, как горный козел с кручи.

— Стой! — азартно закричал вслед Саша, и, сорвавшись с места, кинулся вдогонку.

Катя не спускала с них глаз: как и прежде, друзья мчались к ней наперегонки, по пути срывая головки цветов, верхушки травы, чтобы, подбежав первым, осыпать ее и получить благодарный взгляд сияющих глаз. Глаза Кати свели с ума не одного воздыхателя: нежно-голубые, огромные, опушенные длинными ресницами. На ее худощавом лице они сияли, как два топаза. Открытость взгляда, ее лучезарная доброта приковывали внимание.

Саша все же подбежал первым: почти внизу, перед саем, Павел будто оступился и чуть свернул в сторону, уступая тропу другу.

— Привет, милая! — Саша поцеловал жену в щечку и высыпал две пригоршни трав на ее голову. Сиреневые головки чабреца, лепестки цветов шиповника вместе с тонкими стебельками травы рассыпались по русым волосам. Катя тряхнула головой, и травинка упала на ее ресницы.

— Ой, — женщина опустила голову, моргая глазами, — ну что вы, как дети прямо, все никак свои забавы не оставите.

Она смахнула травинку с лица и, развернувшись, пошла к палатке.

— Вот тебе раз! — Саша развел руками. — Хотелось как лучше…

— А получилось как всегда! — поворачиваясь, закончила жена. — Ладно, чего уж там…, - сменив гнев на милость, она с улыбкой посмотрела на мужа, — костром займись, ужин пора готовить. Да и Ирка где-то запропастилась…

Павел опустил аккуратные палочки, которые он наломал из сухих веток, что они еще загодя принесли, и насторожился, прислушиваясь к звукам, идущим с противоположного склона. Катерина пристроила котелок над костром, который уже весело трещал, поглощая дрова, и подошла к Павлу.

— Что? — спросила она и, приложив руку ко лбу, защищая глаза от света, устремила взгляд в ту же сторону.

Павел сжал ее руку:

— Ничего, не волнуйся, — и, сказав это — тихо, словно самому себе, — стремительно побежал, так быстро, что Катерина ничего не успела осознать.

— Саша… — она начала задыхаться от волнения, сердце забилось чаще, предчувствуя беду, — Саша, там Ира… Ира! — закричала она и побежала за Павлом.

Когда Павел подобрался к камню, нависающему над крутой осыпью, Ира держалась за него одними пальцами. Раздумывать о том, как она оказалась в таком положении, не пришлось. Еще пару секунд и пальцы девочки соскользнут. Павел в несколько прыжков оказался на камне и, упав на живот, крепко ухватил Иру за запястья. Вытянув девочку наверх, он обнял ее, прислонившись спиной к склону. Острый камень вонзился в спину, но Павел не шевелился. Он слушал, как стучит сердце девочки, нотой радости дополняя музыку природы, окружающую их.

Крутой склон уходил в небо острием старой скалы. Когда-то, много тысячелетий назад, эта скала грозно встречала путника, преграждая ему путь. Но теперь от ее величия только и остался, что полуразрушенный гребень, который продолжал осыпаться вниз, образуя коварную осыпь. Крупный камень, отвалившись от скалы, не докатился до подножия холма, а застрял на его середине, обратившись вверх плоской стороной. Со временем, дожди и ветер сделали свое дело, укрепив камень почвой, смываемой сверху. Мелкие камешки, стекая с каждым дождем, смешались с грунтом и корнями эфедры, став прочной опорой.

— Что, Ира, испугалась? — наконец спросил Павел, погладив девочку по голове.

Гладкие волосы, такие же русые, с золотистым отливом, как у мамы, растрепались пушистыми прядками. Ира отстранилась и, сняв бархатную ленту с косы, расплела ее. Расправив волосы растопыренными пальцами, проведя по ним, как расческой с редкими зубьями, она снова туго заплела косу и, закрепив конец, откинула ее назад, с гордостью посмотрев на своего спасителя.

— Ты красивая, как мама, — любуясь девочкой, сказал Павел.

Ира кокетливо сверкнула глазами и отвернулась, пробурчав:

— Я сама по себе, и мама здесь ни при чем!

Павел рассмеялся.

— Что вы смеетесь? — Ира снова одарила его взглядом. — Думаете, спасли, так и смеяться можно?

— Нет, что ты, я так не думаю. Да и не спасал я тебя вовсе, просто руку подал.

Ира с вопросом в глазах уставилась на него.

— И вы не будете рассказывать моим, — она кивнула в сторону лагеря, давая понять, кому «моим», — как я тут висела?

— Если не хочешь, не буду. Только давай спускаться вниз, а то и рассказывать ничего не придется, сами увидят… Хотя… уже поздно…

Внизу карабкалась по камням Катя, впереди, перепрыгивая с камня на камень, бежал Саша.

— Все! — заключила Ира. — Сейчас начнется: Куда поле-е-е-зла, думать голово-о-о-ой надо…

— Думать, и, правда, надо головой, — перебил Павел, — давай так договоримся: ты спустилась на камень, а потом испугалась, ладно? Здесь я тебя и нашел, только не висящей, а сидящей, договорились? Это, чтобы твоих, — он тоже кивнул вниз, — не пугать.

Ира согласилась. Дядя Паша начинал ей нравиться. Когда он приехал, она приняла его в штыки. Ну и что с того, что космонавт? Ира видела, как готовились родители к его приезду. Мать всю квартиру вылизала и ее заставила свою комнату вверх дном перевернуть. А отец на всю зарплату холодильник забил такой едой, которой в доме и не водилось. «Паша любит, Паше это понравиться, Паша, Паша…» — только и слышала Ира каждый день. И что Паша? Ну, приехал какой-то почти лысый дядька, с только начинающим топорщиться ежиком волос на голове. Молчит все время, на все вопросы отвечает «да, нет». Родители перед ним разве что не танцуют, а он только улыбается. Даже в школу к ней отказался идти. А она на весь класс растрезвонила, что к ним космонавт Курлясов приехал. Отец потом учительнице сказал, что у его дочери фантазии такие, что она пошутила! Какие шутки?! Теперь все в классе смеются над ней. И отец выговорил, да так, что едва не шипел: «Он инкогнито приехал, у него психологическая травма, ему нужно создать все условия для отдыха!».

Сейчас Ире стыдно стало за свою злость. Что-то душевное промелькнуло между ней и Павлом. Она сама увидела грусть в его глазах — глубоко, и глаза его показались ей какими-то нечеловеческими, а волшебными, неземными.

— Дядь Паш, ты на меня не обижаешься? — вдруг спросила она.

Павел снова рассмеялся:

— Нет, не обижаюсь, давай спускаться!

Ира обратила внимание на белизну ровных, крепких зубов дяди Паши. «Голливудская улыбка отдыхает», — подумала она. Еще хотела спросить, настоящие ли у него зубы, но снизу послышался крик мамы, и Ира решила, что спросит потом.

Внезапно веселье Павла как рукой сняло. Слово «давай» напомнило про Джека Флейвора. В последний раз они виделись во время пресс-конференции, проходившей как телемост между Вашингтоном и Москвой, спустя два месяца после приземления. Тогда Павел едва узнал его. И не только потому, что его лицо обезобразили шрамы от ожогов, но и потому, что Джек молчал. Молчал, сурово поглядывая из-под красноватых век. Павел, вопреки распоряжению говорить только то, что дозволено, окликнул Джека.

— Джек, как ты? Не молчи, давай, скажи мне что-нибудь!

Он хотел приободрить его, пожать руку. Его мозг бунтовал: почему им не дают возможности пообщаться воочию?! Для Джека это важно! Павел был уверен, что вместе они бы справились с тем, что навалилось на них после злополучного полета. Но он только и смог, что протянуть руку, ладонью вперед, словно хотел хлопнуть по руке Джека, так, как они делали, когда что-то удавалось или шутка Джека попадала в точку, и Павел смеялся вместе с ним. Этот жест вызвал непредсказуемую реакцию всех служб — и американских, и русских. Телемост прервали почти сразу.

— Идем, дядь Паш, — голос Ирины вернул Павла на осыпь, — а то они сюда лезут, — Ира наблюдала за родителями.

Катя забралась на очередной камень и остановилась, подняв голову вверх. Саша подошел к ней ближе и, взяв за руку, помог перейти на более удобное место. Там они сели рядышком, не спуская глаз с дочери. Миндалевидные глаза Саши превратились в тонкие щелки: солнце еще не закатилось и светило ему в лицо, отчего он сощурился, почти полностью сомкнув веки. Грудь его продолжала вздыматься от частого дыхания, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет наружу.

— Ты как? — он заглянул жене в лицо.

Она глубоко вдыхала воздух полуоткрытым ртом.

— Нормально, — на выдохе ответила Катя.

Павел с Ирой тем временем уже спустились с камня и, шаг за шагом, осторожно продолжали спуск по осыпи, рискуя покатиться в любой момент.

— Сюда, так, давай руку, осторожно, не спеши, — корректировал Павел движение девочки.

Она слушала его и беспрекословно выполняла все, что он говорил.

— Смотри, как Ирка его слушает, а? — отдышавшись немного, заметила Катя. — Что ты молчишь? Язык проглотил? — она повернулась к мужу. Саша не слушал ее. Он наблюдал за другом и что-то в его поведении, в его движениях настораживало. Саша не мог разобрать, что именно, но подспудное недоверие грызло его с того самого момента, когда Павел еще у них дома проводил взглядом проходившую мимо Иру.

— Он тебе ничего про Ольгу не рассказывал? — совсем некстати спросил он жену.

— Про Ольгу? — Катя нахмурилась. — Так, сказал только, что они расстались и все. Я больше не расспрашивала. Ты же знаешь, если Пашка замолчал, то это надолго. Наверное, это как-то связанно с этими событиями. А почему ты спрашиваешь?

— Так, вспомнил, как мы вместе в Киргизии в последний раз были, — Саша не стал делиться с женой своими тревогами.

— О! Вспомнил! Это ж сколько лет прошло с тех пор?! — Катя вдруг замолчала.

Тогда Павел впервые приехал к ним с женщиной. Еще не женой, но представил ее как невесту. Приглашал на свадьбу. Той же осенью они поженились, но Саша с Катей не смогли приехать к ним. Тяжелое было время. Завод встал, Сашка остался без работы, депрессия. Ирка только родилась, денег ни на что не хватало. Катя начала шить на заказ.

Как они тогда жили? Даже вспоминать неприятно. Но выпутались. Саша пошел работать в МЧС, как-то наладилось все, но Катя с тех пор навсегда закрыла свою швейную машинку. Так и сказала: «Прощай старушка!» И спрятала подальше.

— Что ты, Кать?

— Да так…

Она встала. Ира спустилась первой и, прикрывая вину улыбкой, подошла к матери. Катя обняла ее, не сказав ни слова.

— Как тебя туда занесло? — спросил отец.

— Случайно.

— Так не бывает! — Саша хотел продолжить, рассказав, как попадают в такие переделки, но Катя одним взглядом одернула его. — Ладно, потом поговорим, идите, только осторожно, ради бога!

— Спасибо, Паш! — Саша пожал руку Павла. — Я так и не понял, как ты умудрился так быстро домчаться до Ирки. Мы вон с Катей еле отдышались и все равно не смогли догнать тебя.

— Так я ж космонавт! — отшутился Павел.

— Ну да… тренировки, специальная подготовка… куда нам, серым труженикам…, - Саша, казалось, не заметил шутливого тона.

— Да ладно, не жалуйся, вон у тебя бицепсы, как шары надутые, труженик серый! Кать, и давно он так трындеть начал? Что-то я не помню, чтобы раньше он на что-либо жаловался.

Павел догнал Катю и пошел рядом, а Саша остался позади.

Костер, то догорал, то вновь азартно вспыхивал, набросившись на сухую ветку и аппетитно пожирая ее. Катя с дочерью ушли спать: огонек свечи еще освещал палатку и силуэты женщин, готовящихся ко сну.

— Ира стала совсем взрослой, — Павел расшевелил костер, и искры, словно только того и ждали: пчелиным роем они устремились в небо — темное, нависающее над Землей плотным куполом.

Саша, не мигая, смотрел на пламя. Оно жило, пока была пища, но и потом не умирало сразу, а, притаившись в золе, ждало. Ждало, когда новая порция дров ляжет поверх останков сгоревших поленьев, и тогда мерцающие в угольках искры очнутся, жарко лизнут их, и будут лизать до тех пор, пока они тоже не превратятся в золу.

— Так и мы: горим, горим и в итоге превращаемся в прах, — задумчиво произнес Саша. Повернувшись к другу, пристально посмотрел на него. — Ире всего пятнадцать. Не такая уж она и взрослая. А, учитывая особенности переходного возраста, можно сказать, что ума ей пока не хватает, хоть она и думает, что умнее всех.

— Ты несправедлив, — возразил Павел, — она очень даже разумная. Прав ты в том, что в этом возрасте человек проходит этап становления личности. Отсюда вредность, противоречивость, ранимость души.

— Души?! — Саша искренне удивился. — Это ты когда успел разглядеть ее душу?

— Тише, тише, ослабь оборону, или нападение? А? Саш, давай сразу все выясним, что произошло сегодня вечером, кроме того, что я первым успел подбежать на помощь к твоей дочери?

Саша понял, что сорвался.

— Извини, нервы что-то… Знаешь, мы с Катей за Ирку…

— Ладно, проехали, — Павел встал, — я понимаю. Не волнуйся, я к твоей дочери отношусь… как к твоей дочери, — он улыбнулся и, задрав голову, запрокинул руки, скрестив пальцы на затылке. — Посмотри, звезд сколько. Только здесь, в горах, они такие огромные и сияющие.

Саша встал рядом. Рассматривая звезды, он думал о своем: о жизни, о Кате.

— Паш, а там, — он ткнул пальцем в небо, — они такие же?

— Звезды? Такие же — маленькие и холодные, а Земля — большая… вертится, то одним боком повернется к тебе, то другим.

— А, когда ты в открытом космосе находился, не страшно было?

— Есть немного, — честно сознался Павел, — ты представь: никого! Это ни с чем ни сравнимо. Вот, к примеру, море. Ну, оказался ты в море один. Все равно живет надежда, а вдруг кто-то проплывет мимо, лодка там, или вертолет будет тебя искать. А в космосе никто не будет искать, да и некому… разве инопланетяне поймают! — ухмылка исказила губы Павла.

— Ты видел инопланетян?

— Нет.

Негромкий хруст сухой ветки за спиной заставил мужчин развернуться. Послышалось покашливание, на свет от костра вышел мужчина.

— Салям алейкум, — поздоровался он, протягивая руки для приветствия.

— Алейкум асалям, отец, — Саша первым ответил, протянув обе руки, коснувшись ладонями рук гостя, как принято здороваться у узбеков, — присаживайтесь, прошу вас, — он жестом указал на место у костра.

Павел тем временем поздоровался с гостем, пожав ему руку, как обычно. Мужчина при этом быстро взглянул в его лицо — внимательно, изучающее, — но тут же опустил глаза.

— Я тут живу недалеко, с отарой, увидел костер, думаю, дай пойду, посмотрю, что за люди пришли, — узбек присел к огню, исподлобья рассматривая мужчин. Хитрая улыбка не сходила с его лица — смуглого, испещренного морщинами. На вид он казался пожилым, но в осанке и во всей фигуре, укутанной тонким ватным халатом, чувствовалась молодецкая удаль. Черные добротные сапоги с острыми носами говорили о том, что он не простой пастух. Павел разглядел за голенищем инкрустированную рукоять ножа. А Саша уже подавал гостю кружку с чаем.

— Угощайтесь, уважаемый! А мы отдыхать приехали, из Ташкента.

Узбек принял кружку, чуть привстав, и сделал вид, что удивился:

— Из Ташкента? Далеко… Ближе отдыхать негде?

Павел наблюдал за гостем, почувствовав его особое внимание к себе. А Саша объяснял, что они не просто отдыхать пришли, а хотят полазить в пещерах. Ночной гость слушал, молча кивая головой. Понять, что он думает о затее туристов, было невозможно.

Саша спросил:

— А не скажете, уважаемый, Двуглазка давно плевалась?

— Это, которая там? — узбек махнул рукой к северо-западу. — С двумя дырками?

— Да, она. Потому и зовем — Двуглазка. Помнится, из нее поток воды вытекал раньше, сильный, заполнял все входы полностью. Только это не всегда бывает. Так, не видели, давно вода была?

— Давно, — ответил чабан, — давно, после дождя, когда еще снег был. Я только с овцами пришел. Дождь сильный был … Лил три дня. Потом, через два дня и пошла вода. Сын пришел, сказал: «Ота, там вода идет из горы». Я ходил смотреть. Сильно шла, два водопада: сверху и снизу.

Саша посмотрел на Павла, продолжая внимательно слушать старика, и вместе с тем раздумывая, можно ли лезть в Двуглазку, не опасаясь быть смытыми.

Интересная эта пещера. Вход расположен на склоне холма, в скалах: два отверстия, формой напоминающие глаза, только расположенные один над другим. Снаружи растут кустарники, до жары сай небольшой течет рядом, потом высыхает, а внутри ход каменный и словно вылизан. Они проходили через верхний «глаз». Уходит лаз вверх, потолок посередине высокий, смыкается по бокам, сохраняя форму глаза почти на всем протяжении. Сразу понятно, что вода заполняет все отверстие, когда идет. И идет сильно, под напором, потому что нет на камнях ни кустиков, ни глины, ни камушков каких-либо — все смывает. Когда-то Саша со спелеологами лазил в этой пещере. Он вспомнил, как быстро они проходили гладкий участок. И только добравшись до места, где появилась земля на камнях, сбавили темп.

— Спасибо за чай, я пойду, к своим надо! — гость встал и, распрощавшись, направился в сторону, откуда пришел.

Саша проводил его, на несколько шагов отойдя от костра. Павел остался на месте, лишь кивнув на прощанье.

— Кто он? — тихо спросил чабан Сашу, как только они отошли.

— Это мой друг, хороший человек.

Узбек покачал головой:

— Не наш он, не наш…

Саша удивился такой настороженности гостя в отношении Павла.

— Он приехал в гости, на отдых, — хотел было объяснить он, но узбек перебил, не слушая:

— Не ходи в пещеру, уходите домой, опасно сейчас, — и он удалился в темноту. Тихо и загадочно.

Когда Саша вернулся к костру, Павел сидел, уставившись в одну точку. На его лице отразилась печаль или озабоченность, словно он никак не мог найти решение жизненно важной загадки. Друг подсел ближе, поворошил потухшие уголья.

— Паш, ты прости, если лезу не в свое дело, но, может, расскажешь, да и тебе легче станет… нелегко тебе пришлось там? Да и потом… про Ольгу ничего не говоришь, что у вас случилось?

Павел вздохнул и, не поднимая глаз, ответил:

— Ничего особенного, Так с каждым может случиться. Не захотела быть женой космонавта, ждать, волноваться. Ушла и все. Я и не держал. А в космосе… Да, были моменты, но все уже в прошлом. Вот только Джека хотелось бы еще увидеть.

— Это того, с кем ты в эту переделку попал?

— Да, Джека Флейвора. Вот он пострадал на самом деле. Лицо сжег, представляешь? А главное, что ни он, ни я ничего такого не помним. Ладно, давай не об этом. Завтра идем в пещеру? — Павел внимательно посмотрел Саше в глаза.

— Идем, конечно, о чем разговор?! Опасно только, но… что-то темнит аксакал, вода должна была быть недавно.

— А Катя с Ирой? Пойдут или снаружи ждать будут?

— Не знаю. Вообще они обе заводные, думаю, полезут, — Саша улыбнулся.

Павел заметил это:

— Чему улыбаешься?

— Да, вспомнил. Ирка сегодня даже не огрызалась, хоть и держалась уверенно, а с испугу забыла и про свою независимость. Ну, идем спать? — Саша встал, расправив плечи и грудь. Волнистая челка спала на лоб — ни дать, ни взять кубанский казак: чуб есть, только картуз надеть осталось. Павел прикрыл мерцающие уголья золой, чтобы утром легче было разжечь костер, и тоже поднялся. Он не уступал другу в росте, даже возвышался над ним, и фигура пловца выгодно отличала его от Саши, хоть тот имел косую сажень в плечах.

— Ты вырос что ли? — Саша окинул его ревнивым взглядом, — Вроде ниже меня всегда был…

— Так мы там об-лу-чи-лись, понимаешь? Теперь расту не по дням, а по часам!

— А-а! И волосы побелели… поседел что ли?

— Поседеешь от такого, ладно, завязывай с вопросами, мне их уже столько задавали, надоело, честное слово, — и Павел направился к палатке.

Когда они улеглись в спальники, он спросил:

— А ты знаешь, почему из Двуглазки такой странный поток идет после дождей?

Саша зевнул, повернулся на бок.

— Эффект унитаза.

— Чего?

— Унитаза! Сразу понятно, что с сантехникой ты знаком только, как пользователь.

— А ты с ней особые связи имеешь?

— Имею, жизнь, знаешь ли, всему научит. Так вот, Вода наполняет озеро. Мы завтра, даст бог, к нему доберемся. Устроено оно так, что из него есть узкий сток в форме петли, которая поднимается выше уровня озера.

— Как сифон, что ли?

— Ну да, в физике, помнишь — сообщающиеся сосуды?

— Так бы сразу и сказал, а то — эффект унитаза! Звучит, конечно, загадочно!

— Да ладно! — Саша отвернулся. — Если честно, я и сам не очень в этом механизме понимаю, так специалисты рассказывали, которые исследовали пещеру, — добавил он, позевывая.

— А когда ее исследовали?

Саша, казалось, уснул. И вопрос Павла повис в воздухе. Он застегнул спальник и закрыл глаза.

— Давно исследовали, лет двенадцать-пятнадцать назад, — сонно пробурчал Саша, — спи.

Ночь высветила небо мириадами звезд. Среди них блуждающими огнями двигались спутники, МКС и огромный астероид, стремительно приближающийся к Земле.

У Милана оставалось четверо земных суток до посадки планетарного модуля, который должен забрать его в тот самый момент, когда все земляне будут наблюдать за астероидом и до маленького космического объекта, потревожившего атмосферу Земли в стороне от предполагаемого места падения небесного камня, никому не будет никакого дела. Или почти никому…

Двуглазка встретила туристов темными проемами входа, прикрытого с одной стороны разросшимся деревцем боярышника. Берега небольшого сая, протекающего перед скалой, заросли мятой и осокой, радуя глаз яркой зеленью. Солнце освещало холм, скалу и вход в пещеру, из которого тянуло прохладой. По настоянию Саши, Катя с Ирой надели каски и теперь веселились, поглядывая друг на друга. Милан наблюдал за ними. Он тосковал по родному дому. Но особое волнение от предчувствия скорого возвращения и встречи с отцом придавало ему силы. Координаты местонахождения Кристалла сошлись в этом азиатском крае, в почти диких горах, куда случайный путешественник не забредет, а лишь тот, кто ищет в этих местах особых приключений, мечтая покорить одну из пещер, пробуравивших кальцитовые склоны Угамского хребта — одного из многочисленных хребтов Южного Тянь-Шаня.

Милан уже привык к сущности Павла и к его имени. Он также любил жизнь, любил его друзей, беспокоился о Джеке Флейворе. Когда два землянина оказались в корабле лиринийцев, Милан сразу же выбрал русского космонавта. Он был высок ростом и телосложением больше походил на лиринийца, чем его напарник.

Пластическое преобразование лица Милана, перенимавшего облик космонавта, прошло быстро и почти безболезненно. Помощник сбрил его русые кудри, оставив короткий ежик волос — точно такой, как у Павла. Княжич вошел в хранилище памяти землянина и скопировал всю информация, которую тот успел собрать за свою жизнь.

То, что люди не умеют закрывать свой разум от внешнего проникновения, оказалось на руку Милану. Он узнал также, что люди в основной своей массе не используют весь потенциал знаний, загруженный в подсознание. Даже более того — редко кто из них догадывался о том, чем владеет. Наделенные такими же способностями к телепатии, как и лиринийцы, земляне даже не подозревали, что могут читать мысли и предвидеть ход событий.

Но мир чувств человека поразил Княжича. Богатство эмоций Павла так встряхнуло нервную систему Милана, что он потерял сознание. Но это осталось незамеченным лиринийцами, готовившими его к вторжению на Землю — Милан уже находился в скафандре Павла Курлясова, и время поджимало. В конце концов, он сам смог выровнять уровни восприятия и стабилизировать свою психику. А нестойкое сознание сыграло положительную роль — его не стали донимать вопросами на космической станции землян, а сразу же загрузили в посадочный модуль и отправили на Землю. Почти двое земных суток было у Милана на стабилизацию своей психики и адаптацию к сущности человека.

Позже он еще долго не мог понять, как внешне спокойный и уравновешенный мужчина может прятать в себе такую радугу чувств. Соединив своеобразное мировосприятие человека и свое собственное, Милан стал уязвим психически. Особое чувство вины и стыда Княжич испытывал перед напарником Курлясова — астронавтом Джеком Флейвором. Лиринийцы намеренно причинили ему физический вред, чтобы смешать карты тем, кто будет отрабатывать версию инопланетного вмешательства. Как показало время, эта идея сработала. К Павлу отнеслись с большим доверием.

— Паша! — голос Саши оторвал Милана от размышлений. — Идем, девчонки уже полезли!

— Иду, иду! — Милан встал, поправил небольшой рюкзак за спиной, включил налобный фонарь и, оглянувшись в долину, словно чувствуя чье-то внимание, немного замешкался, но движимый нетерпением, нырнул в темноту вслед за Сашей.

Туристы погрузились в тишину пещеры, попали из шумного внешнего мира в мир иной — такой же таинственный, как и темнота, скрывающая лабиринты ходов подземелья. Путь до озера оказался нетруден. Ход шел все время вверх под небольшим углом, так, что идти было легко и приятно. Голоса спутников звучали тихо и отрывисто. Луч света от фонаря Милана выхватывал тонкие силуэты Кати и Иры и не отстающего от них Саши. Как и рассказывал Саша, гладкие, вылизанные водой стены внезапно закончились и руки ощутили шершавость глинистых наносов, заполнивших выступы камня. Саша подлез к самому краю хода, туда, где сошлись пол и потолок пещеры.

— Смотри, Паш, похоже, отсюда пробивается вода при паводке, — он осматривал камни, пытаясь найти доказательства своего предположения. Но ничего такого там не было. Только четкая граница между чистыми и грязными камнями. — И знаешь что, вода все же недавно прошла! Кое-где в углублении на стенах осталась. Если бы поток шел давно, как сказал старик, камни успели бы высохнуть. Пугал он. Только зачем?

Милан не хотел тратить время на исследование пещеры. Его тянуло дальше, и он еле сдерживал себя, чтобы не умчаться вперед всех. Но он не мог так поступить. С этими людьми ему еще предстояло довершить начатое дело. Они даже не подозревали, как помогли лиринийцу, предложив Павлу, своему другу, отдохнуть в горах, вспомнив былые годы, когда, будучи студентами, они все свободное время проводили в походах. Милану не пришлось ломать голову, чтобы придумать причину для поездки в Среднюю Азию. Давняя дружба Павла, Саши и Кати оказалась самым лучшим поводом для проникновения в пещеру, где хранился Кристалл.

— Пошли дальше, а то потеряем Катю, — нажал Милан на больное место Саши.

Они резво пробежали до конца входного лаза и, догнав поджидающих их женщин, свернули в правый боковой ход, отвесно уходящий вверх. Лезть было нетрудно: удобные уступы подходили и для ухватов и для полочек под ноги. Первым из хода выбрался Саша.

— Ух, ты! — воскликнул он, осветив фонариком большой грот, потолок которого навис над гладкой поверхностью подземного озера. Вода — прозрачная и спокойная — сливалась с камнями, а отражение потолка в ней и вовсе сбивало с толку. Саша помог вылезти из меандра Кате с Ирой, и осторожно пошел к озеру, проверяя каждым шагом, не вода ли под ногами. Милан тоже выбрался в каменный зал и осматривал стены. Раздался легкий всплеск.

— Есть! Здесь начинается озеро! Дамы, осторожно! — Саша снова балагурил, забыв и о настороженности по отношению к Павлу, и о ревности. — Так, идем по краю, прислушиваясь хорошенько. Пашка, ты где?

— Здесь я, здесь, не кричи, разбудишь пещерных демонов, — пошутил Милан.

— Ой, — испугалась Катя, и луч от ее фонаря забегал по стенам, то, прочерчивая яркую полосу, то, теряясь в проемах.

— Ну, ты нашел, что сказать, молодец! — Сашка оглянулся, полоснув лучом по глазам друга. — Они теперь бояться будут! Нет здесь никаких демонов, не слушайте его, сказки все это!

— Я пошутил, простите, — Милан отсчитал третий проем по ходу и свернул в него.

— Ты куда? — заметил Саша.

Но Милан уже не слышал его. Узкий лаз, с высоким потолком, больше похожий на щель, резко уходил вверх и потом вправо. За перегибом стены голоса из озерного зала терялись. Милан прибавил шагу. В тишине слышалось только его дыхание. Ход начал постепенно расширяться и, следуя выученным наизусть приметам, Княжич пошарил правой рукой по стене. Не обнаружив никакого провала, он остановился и, усмирив волнение, прошелся по той же стене лучом от налобника. В монолите камня ему почудились тонкие линии разрывов. Он провел по ним пальцами. Тепло, просочившееся через камень в ладонь Милана, подтвердило его догадку:

«Кристалл там! Но отверстие замуровано».

Милан еще раз, уже спокойней и тщательней, обследовал камень и определил границы ниши, в которой мог находиться Кристалл. Потом он снял свой рюкзак, для чего пришлось извернуться, потому, как ширина прохода все же оказалась недостаточной для свободных движений, и, раскрыв его, пошарил внутри в поисках альпинистского молотка, что он прихватил с собой. Сильный удар по шее сбил Милана с ног. Он повалился вперед лицом, не успев понять, что же произошло, и, потеряв сознание, рухнул на пол каменного коридора.

Подземное озеро терялось далеко в глубине пещеры. Луч фонаря освещал темноту, не достигая границы озерного грота, отвесной стеной опускающегося в воду справа, где сидели Катя с Ирой. Так что пробраться дальше не представлялось возможным.

— Лодку бы, — мечтательно сказала Катя, — можно было бы переплыть на другую сторону.

— Пап, а пап, надо было взять лодку, надувную, у нас же есть!

Саша не отвечал. Он стоял и настороженно прислушивался, пытаясь уловить хоть какое-нибудь движение из хода, в котором исчез Павел.

— А дядя Паша где? — заметила Ира его отсутствие.

— Вот именно — где? — заволновался Саша и, на ходу сказав Кате, чтобы сидели тут и никуда не ходили, пошел вслед за Павлом.

Извилистый ход вывел его в узкий коридор, на полу которого лежал Павел.

— Паша! — Саша бросился к нему. Осторожно перевернул на спину, кое-как разместившись

между тесно стоящими стенами. Проверил дыхание, наклоняясь к его носу. Ощутив слабый поток воздуха, похлопал друга по щекам.

— Очнись, Паша, очнись!

Веки Павла задрожали, он глубоко вздохнул, приоткрыв рот, и застонал.

— Давай, давай, открывай глаза! — не унимался Саша. — Да что же здесь такое случилось? Что с тобой? Идем к выходу, там поток воздуха хороший, здесь душно.

И Саша потащил Павла обратно, ухватившись за куртку на его плечах.

Милан слышал голос, но никак не мог открыть глаза. Боль в шее мешала думать. Когда он почувствовал, что кто-то его тащит, то инстинкт самосохранения мобилизовал все силы и, запрокинув руку назад, Милан ухватил за запястье того, кто это делал.

— Стой! — он развернулся, не отпуская руку человека, и потянул его на себя. Тот не удержал равновесия и упал, уткнувшись в пол лбом.

— Тише, тише, Пашка, это я!

Милан напряг глаза. Его фонарь светил прямо в лицо человека, который стоял перед ним на карачках, как, впрочем, и он сам.

— Ты кто? — спросил он.

— Руку ослабь, — Саша тоже пристально смотрел на Павла, — я — Александр Березин, твой друг.

— Кто ударил меня? — не обращая внимания на просьбу человека, Милан снова задал вопрос.

— Я не знаю. Ты ушел. Один. Я забеспокоился и пошел за тобой. Увидел тебя, лежащим здесь.

Пока Саша говорил, Милан пришел в себя. Он понял, что друг Павла здесь ни при чем и отпустил его руку.

— Слушай, Паш, давай вылезем отсюда — здесь душно… Потом разберемся, что случилось, да и Катя с Иркой ждут.

— Где они? — Милан напрягся.

Саша сел, облокотившись спиной о стену, и махнул рукой назад:

— Там, у озера.

— Иди к ним, выходите из пещеры! — приказал Милан. — Не оставляй их ни на минуту! Понял?

Саша смотрел перед собой, как зачарованный.

— Понял, — послушно сказал он и встал.

Но что-то развернуло его; несмотря на силу мысли Милана, мозг человека боролся за самостоятельность мышления.

— А ты? — глухим голосом спросил он.

Милан оценил сопротивляемость человека и постарался успокоить по-дружески:

— Я скоро, не волнуйся, иди к своим.

Саша лишь мгновение поколебался, затем развернулся и ушел.

Оставшись один, Княжич осмотрелся: конец коридора, в котором он находился, терялся в темноте. Тот, кто его ударил, должен был либо затаиться там, если коридор заканчивался тупиком, либо уйти, причем наружу. Милан потер шею — она болела, но никаких внешних повреждений не было. Сила удара оказалась хорошо рассчитана. Кто-то пугал, но зачем? Ответ напрашивался тревожный: нападающий не хотел, чтобы турист нашел что-то, что хранится в этой пещере. А что в ней хранилось, Княжич отлично знал, и это встревожило еще больше.

«Кто, кроме меня может знать о втором Кристалле и искать его параллельно со мной?» — на этот вопрос не было ответа.

Милан встал и, не теряя времени, принялся за разбор камней, закрывающих нишу, в которой, — он уже не сомневался в этом, — лежит Кристалл. Камни не сразу поддались ударам молотка. Они были хорошо подогнаны друг к другу и сидели плотно. Но все же Милану удалось пробить в месте сцепления камня и стены более широкое отверстие. Он подцепил камень, просунув в отверстие острый конец айсбайля и, потянув на себя, сдвинул камень. Тот глухо упал на пол. Из образовавшегося отверстия в коридор пещеры проник рассеянный свет. Милан двумя руками ухватил следующий камень и вывалил вместе с ним и все остальные, едва успевая раздвинуть ноги, чтобы не попасть по ним. Ниша оказалась вся освещена сверху. Дневной свет просачивался через узкое отверстие в потолке пещеры, заросшее корнями растений, причудливо сплетенных и присыпанных грунтом. Прямо перед Миланом в нише стоял сундук. Он выглядел очень старым: крепления замка и скобы на крышке позеленели от времени, а весь сундук покрылся вековой грязью. Милан осторожно подвигал сундук. Тот легко поддался. Не заметив никаких подвохов, княжич стащил сундук вниз, поставил в стороне и хотел открыть, как внезапно почувствовал чье-то присутствие рядом.

— Стой, где стоишь! — приказал он и оглянулся. Фонарь, все еще включенный, высветил фигуру мужчины, стоявшего совсем близко к нише, с другой стороны от нее.

— Кто ты?

Вопрос повис в воздухе. Княжич повторил его, придав голосу большую твердость:

— Отвечай, кто ты?

— Мен асровчи, — по-узбекски ответил незнакомец.

— Говори по-русски, — сказал Милан, стараясь разглядеть через полосу света того, кто, возможно, ударил его.

— Я… я — охранник, — не в силах сопротивляться внушению Милана, проговорил мужчина: молодой, с черными волнами густых волос. В полумраке его прищуренные глаза выглядели темными щелками под нависающими бровями. Нижнюю часть лица закрывала аккуратно подстриженная борода. Но губы были хорошо очерчены.

— Что ты охраняешь? — вопросы Милана были коротки и конкретны.

— Сундук…

— Сундук? Этот сундук? — Милан указал рукой вниз, не отрывая взгляда от охранника.

— Да, — ответил тот.

— От кого ты его охраняешь?

— Не знаю… от тебя… от женщины… от всех…

Милан опешил. Как только охранник произнес слово «женщина», перед глазами княжича появился образ Фани Монигран — чарующий образ любимой женщины, со смехом покидающей его той жаркой ночью. Капли пота выступили на лбу Милана.

«Но как? — не мог понять он. — Как она могла узнать о втором Кристалле?! Нет, это невозможно, невозможно…»

Не оставляя парня без внимания, Милан наклонился к сундуку и, сорвав крепления, открыл его. Сундук оказался пуст. Княжич поднялся и застыл. Он не шевелился. Просто поверить в то, что кто-то забрал последний Кристалл до него, поверить в то, что надежда на спасение жизни отца, на возвращение привычного течения жизни лиринийцев, может вот так растаять, несмотря на все усилия и жертвы, Милан не мог. Он собрал всю свою волю и заставил себя подойти к нише. Темный прямоугольник места, где стоял сундук, как пропавшая надежда, отождествлял пустоту. Милан в сердцах сгреб землю, что осталась лежать по краям ниши. И тут догадка осенила его. Княжич потряс крепкие корни, пробравшиеся во все щелочки ниши, Потом с силой раздвинул их и пошарил руками в небольшом проеме, открывшемся за переплетением корней. Луч света ударил в глаза. Милан прикрыл их ладонью, прищурился. Кристалл лежал в углублении дальней стены ниши, закрытый корнями и присыпанный землей. Когда Милан тряс корни, один из отростков, что опутал Кристалл, сдвинулся, отчего глиняная корка, облепившая его, лопнула, и часть ее вместе с истлевшей тканью упала, обнажив гладкую поверхность. На нее то и попал луч фонаря.

— Все хорошо, — сказал Милан вслух. В этот момент он волновался больше, чем несколько минут назад.

Он уперся обеими руками в нижнюю часть ниши и, приподнявшись на них, подался вперед, одновременно пригибая голову и перенося вес тела на бедра, простирая руки к углублению, где лежал Кристалл. Но Милан не спешил брать его; он замер и мысленно проговорил слова клятвы, которую он произносил при своем посвящении в Хранителя. Лишь после этого он осторожно поднес ладони к Кристаллу и погладил его. Тепло камня мириадами иголочек пронзило ладонь. Милан выдержал это и лишь, когда покалывание уменьшилось, осторожно взял кристалл в руки и сполз в коридор пещеры. Княжич не стал очищать его от грязи, а торопливо положил в рюкзак, крепко затягивая постромки.

Охранник сундука все это время стоял неподалеку, так и не шевелясь.

Милан забросил рюкзак за плечо и сказал:

— Я не трогаю твой сундук. Поставь его на место, поближе к корням и заложи отверстие ниши камнями. Потом выходи из пещеры. Ты хорошо выполняешь свою работу. Обо мне забудь.

С этими словами Милан развернулся и направился к выходу. Еще не успев вылезти в озерный грот, он услышал шорох и скрежет задвигаемых камней.

Вниз оказалось идти гораздо быстрее, чем наверх. Милан быстро преодолел длинный входной коридор и, увидев дневной свет, выключил фонарь. Но выходить не спешил. Он сел и прислушался. Снаружи, кроме звуков природы, не было слышно ничего, что говорило бы о присутствии человека.

Милана это озадачило и, окончательно привыкнув к дневному свету, он, не спеша, пошел к выходу. По его ощущениям снаружи находились пять человек.

«Вчерашний ночной гость, еще один из местных, Саша, Катя и Ира, — определил он, — хорошо, все понятно. Охранники. Семья. Ждут меня. Что ж, поговорим, очень интересно».

Милан громко кашлянул и вышел из пещеры. Старый чабан стоял рядом с Ирой. Девочка сидела на камне, и он попытался схватить ее, но Милан покачал головой:

— Не надо. Оставь девочку.

Старик повиновался.

— Теперь отойди на другой берег сая. И ты тоже, — приказал Милан старику и его сыну. — Присядьте там.

Мужчины перебрались через сай, сели на камни и уставились на чужестранца. Саша и Катя переглянулись.

— Паша…

— Бери Иру с Катей, и ступайте к лагерю. Я сейчас приду. Пора обедать. Займитесь костром.

Саша мгновение стоял, словно раздумывая, но потом, как ни в чем не бывало, развернулся к Ире и, положив руку на ее плечо, весело сказал:

— Что, пойдем, дочь? Пора обед готовить, есть хочется…

Катя встала с камня, на котором сидела, сорвала несколько веточек мяты.

— С чаем заварим, такая ароматная…

И вся семья направилась к лагерю.

Контролируя психику людей, Милан терял силы. На восстановление времени почти не было, особенно теперь, когда Кристалл оказался у него. Все органы чувств Княжича обострились: он слышал шорохи вокруг, заостряя внимание на необычных, которые могли означать опасность, видел движение травы, полет птицы, анализируя, что потревожило их. Пока опасности не было, но местные хранители волками смотрели на него, особенно старый чабан. Милан чувствовал силу сопротивления своему внушению. Сколько он сможет держать его на поводу? В горах полно тайных троп и, кто знает, что предпримет старик, когда Милан и его спутники начнут спускаться вниз? А почти двадцатикилометровый спуск занимает четыре-пять часов. За это время старик с сыновьями может не только проверить на месте ли Кристалл, но и предпринять попытку его возвращения. Опасности подвергнутся и друзья Павла Курлясова, а этого допустить нельзя! Потому Милан решил поговорить с потомственными, как он догадался, охранниками без гипноза и убедить их в том, что он тот, кто и должен был забрать Кристалл, что время пришло.

— Отец, — начал Милан, переняв местное учтивое обращение к пожилому человеку у Саши, — нам надо поговорить… Я знаю, что вы охраняете… Я тот, кому эта вещь принадлежит.

Чабан смотрел на пришельца пристально, искры недоверия и даже ненависти сверкали в его глазах. Он слушал молча, не спешил задавать вопросы или ахать от восторга встречи. Восточный менталитет, выработанный веками и впитываемый с молоком матери, не позволял узбеку проявлять нетерпение. Он умел ждать, умел анализировать и умел слушать. Его сын, почувствовав себя свободным от чужой воли, хотел было кинуться на грабителя, как он решил для себя, но резкий окрик отца мгновенно остановил его. Он послушно встал за его спиной, не спуская глаз с чужака. Милан продолжал говорить, сжимая в руке лямки драгоценного рюкзака:

— Я прибыл с планеты Лирина, я — Хранитель сокровища. Ты знаешь, отец, что давным-давно его оставили здесь, в этой пещере, пришельцы с далеких миров и наказали твоим предкам никого не подпускать к нему до того момента, когда за ним не придет тот, кто сможет его взять. Я смог! — с этими словами Княжич вытянул в руке рюкзак.

Старик опустил глаза, в раздумье потеребил бороду. Потом, взглянув искоса, ответил:

— Ты все верно говоришь, но, чтобы я тебе поверил, ты должен показать, что у тебя в мешке и показать своими руками.

— А ты когда-нибудь видел то, что хранил? — не спеша открывать рюкзак, спросил Милан. — Твой сын сказал, что он хранитель сундука.

Чабан мельком взглянул за спину Княжича. Но Милан еще раньше почувствовал, как кто-то крадется сзади.

— Скажи своему сыну, чтобы подошел к тебе, снизу. Или я сам скажу ему!

— Аброр! — окликнул отец.

Одного кивка головы оказалось достаточно, чтобы сын понял. Он обошел Милана и, перепрыгнув через узкий сай, присоединился к своим. Старик молчал.

— Так что ты скажешь? — снова спросил Милан.

Сыновья напряглись, ожидая слов отца. То, что он скажет, должно решить будущее. Старый хранитель повернулся к только что подошедшему сыну и расспросил его о том, что произошло в пещере. Парень наклонился к отцу. Они разговаривали очень тихо. Старик кивал головой, поджав губы: то ли соглашаясь, то ли удивляясь — на его лице не отражалось истинных чувств.

Когда парень закончил рассказ, чабан, наконец, обратился к Милану:

— Сундук — это обман. Камень давно лежит за ним. Теперь ты знаешь, но, когда ты взял его, ты не знал. Если ты тот, за кого себя выдаешь, ответь: почему?

— Меня привело сюда не только знание, но и чутье. Только Хранитель может чувствовать … сокровище. Если бы я не был им, то и не распознал бы обман.

Чабан не спешил с ответом, анализируя слова пришельца. Милан молчал. День шел на убыль. Оставаться здесь еще на одну ночь не позволяло время. Астероид приближался, а с ним и корабль лиринийцев. И Княжич решился.

— Я понимаю вас, я понимаю, что поверить мне вот так сразу трудно. Я покажу вам то, что забрал, и пусть каждый из вас попробует дотронуться до него. Это и будет проверкой. Но потом, отец, ты расскажешь мне, кто и когда приходил за этим сокровищем, — Милан показал глазами на рюкзак.

Сказав это, он присел на корточки, развязал бечевку рюкзака. Три охранника встали полукругом. Милан раскрыл мешок пошире и опустил в него руки. Все замерли. Княжич осторожно достал Кристалл. Часть глины и обрывки древней ткани уже осыпались с него, обнажив неровные грани. Милан встал, вытянув Кристалл вперед. Яркими всполохами заиграл на нем солнечный свет, ослепив узбеков. Они прикрыли глаза ладонями, но продолжали смотреть на чудо сквозь пальцы, сощурившись и чуть опустив голову.

— Подойди, отец! — голос Хранителя прозвучал твердо, но без гипнотического приказа.

Аксакал, не отрывая руки от лица, приблизился.

— Протяни руку и дотронься до него!

Чабан так и сделал. Он протянул руку, но дотронуться не успел. Кристалл ответил на жест человека яркой вспышкой. Одновременно старика отбросило назад. Он упал, и его дети, оба, сразу же подбежали к нему. Помогая отцу подняться, они с опаской поглядывали на Кристалл, который продолжал игру с солнцем, сверкая и искрясь, словно почувствовав свободу после многовекового заточения.

— Вы хотите прикоснуться к нему? — спросил Милан, на что парни отрицательно покачали головой.

Тогда Милан спрятал Кристалл в рюкзак, потуже затянув бечевку.

— Теперь вы верите мне?

Охранники опустили головы, приложив при этом правую руку к сердцу, что означало глубокое почтение и уважение.

Милан присел на скалистую ступеньку, не выпуская рюкзак из рук.

— Кто приходил сюда? — коротко спросил он.

— Была женщина, одна.

— Когда?

— Вода шла из пещеры, две недели прошло.

— Что она сказала?

— То же, что и ты: что она — Хранитель.

— Что было дальше?

— Она … не смогла попасть в пещеру и торопилась. Сказала, придет позже. Еще сказала, что ты придешь.

— Как она выглядела?

— Красивая… Очень красивая… Таких на Земле нет…

«Фани! — Милан не сомневался, что это была она. — Но, как? Как она узнала обо всем?»

Ответить на свои же вопросы он не мог. Теперь его подстерегала куда большая опасность по сравнению с тайной слежкой русских и американских спецслужб за Павлом Курлясовым.

Глава 4

Саша курил на балконе. Тонкая струйка дыма поднималась от его сигареты, растворяясь в темном небе города, огни которого затмевали звезды. С высоты девятого этажа хорошо просматривалась улица: фонари, световая реклама на стенах домов, перекинутые с одной стороны проспекта на другую ажурные светящиеся стяги с элементами национального узбекского орнамента. Изредка с шумом проезжала запоздалая машина, водитель которой, пользуясь поздним часом, давил на газ, не обращая внимания на ограничение скорости.

Милан поблагодарил Катю за ужин и вышел на балкон. Люди заметно устали. Ирина отказалась от еды и, приняв душ, сразу же ушла в свою комнату, пожелав всем спокойной ночи. День оказался слишком длинным и насыщенным впечатлениями. Милан, вернувшись в лагерь после обретения Кристалла, убедил друзей отправиться в город, не мешкая. Наскоро перекусив, они собрали вещи и еще до полуночи добрались до машины Саши, которую он оставил в одном из кишлачных домов внизу. В Ташкент они приехали в два часа ночи, а на следующий день всем предстояло новое путешествие.

— Паш, неужели все так серьезно? — Саша погасил сигарету о перила балкона и щелчком бросил вниз.

— Смотри, — Милан показал пальцем на небо, — даже здесь хорошо видно, сколько искусственных спутников летает вокруг Земли. Через каждый из них, люди получают информацию, в том числе и о местонахождении потенциально опасных лиц, то есть, меня, в данном случае. Ты думаешь, меня просто так выпустили? Им интересно, что я буду делать, в какие контакты вступать и все такое…

— Но, все же стоило попытаться объяснить…

— Я пытался, я же говорил тебе. И я, и Джек, мы пытались предостеречь. Джека вообще спрятали так, что мама родная не сыщет. А у него семья — жена, дочь, как у тебя.

— Так ты с ним … как это… разговариваешь мысленно? — Саша не мог скрыть своих сомнений и, уже в который раз, пытался узнать какие-то подробности о миссии Павла и Джека, которую они невольно взяли на себя, получив информацию от инопланетян о том, как предотвратить грозящую Земле катастрофу.

— Да. У нас открылся такой дар.

Милан не лукавил. Он действительно установил мысленный контакт с Джеком Флейвором. Пока Джек научился только слышать Павла — Милан не раскрыл ему своей сущности, — а Павел-Милан понимал его ответы. Джек полностью поправился. Он чувствовал себя совершенно здоровым, и лишь обезображенное лицо напоминало о трагедии.

— Паш, хорошо, я согласен поехать с тобой, пройти пустыню до нужного места. Ладно. Все-таки я твой друг и, хоть не все укладывается в моей голове из того, что ты рассказал, я готов помогать тебе. Но, скажи, зачем тащить с собой Катю с Иркой? Это же… ну… обуза своего рода. Да и внимание привлечет еще больше. Кате надо на работу в понедельник, Ирке — на учебу. Если они не придут, к нам будут звонить, не найдут, обратятся к знакомым, может быть даже в органы…

— Это не так трудно сгладить, Саш, нужно только позвонить и придумать какую-нибудь причину для отсутствия. Не мудри. А насчет обузы… Пусть лучше обуза, зато они будут рядом и мы не будем ломать себе голову, все ли с ними в порядке здесь, дома.

— Что ты хочешь сказать? — Саша искренне удивился. И тут же тревожная догадка заставила его сердце забиться чаще. — Ты думаешь, их могут арестовать или еще чего?

— Да, думаю. Так что едем вместе. Я никогда не прощу себе, если с ними что-то случиться. С меня хватит и Джека.

Саша не совсем понял, при чем тут Джек, но последний аргумент друга убедил его. Осталось только как-то рассказать обо всем Кате и убедить Иру. Если жена еще поймет, о чем речь или просто поверит, что так надо, то с дочерью сложнее.

Милан прочитал мысли Саши и заметил:

— Ты подготовь Катю, а я поговорю с Ириной. У меня с ней вроде неплохой контакт наладился.

— Что ж, обязанности распределены, — попытался пошутит Саша, — тогда пошли спать? Как говорится — утро вечера мудренее, — он прошел в комнату. Милан не торопился. — Ты идешь? — Саша оглянулся, вглядываясь через проем двери.

— Ты иди, я еще постою тут. Спокойно так ночью, тихо.

— Ну, постой… — Саша ушел к себе, вернее, к Кате, которая крепко спала, обняв подушку. Полоса света из коридора осветила ее обнаженные ноги — легкая простынка прикрывала лишь среднюю часть спины. Распущенные волосы разметались по плечам. В полумраке комнаты Катя выглядела уснувшей феей.

Саша невольно залюбовался женой. Осторожно, чтобы не потревожить ее сон, он прикрыл дверь и крадучись дошел до кровати. Но Катя проснулась.

— Ты еще не спишь? — спросила она.

— Нет, — он обнял жену за плечи. Но … давай спать, завтра предстоит трудный день.

— Трудный день? — Катя приподнялась, заглядывая Саше в лицо.

— Да, Пашка попросил помочь, — Саша прикидывал, как лучше сказать о предстоящей поездке, — ему надо в Кызылкумы…

— Куда?

— Тише, тише, — Саша повернулся к жене, — вообщем, мы едем с ним в пустыню. Все. Давай утром, а? Хоть пару часиков поспать!

Катя встала. Сон как рукой сняло. Она накинула халат. Потом присела на кровать.

— Саш, я себя все время чувствую не в своей тарелке от нашего… обмана. Может быть, стоило сказать ему про этих?

— Да я тоже не рад, что приходится скрывать от Пашки и докладывать втихаря: так и так, ездили туда-то, делали то-то! — Саша сел на кровати, взял Катю за плечи и развернул к себе.

— Что?

Муж приложил палец к своим губам и отрицательно покачал головой. Катя вытаращила глаза. Ее как кипятком обожгло:

— Ты думаешь… — она хотела сказать: Нас прослушивают? Здесь, в спальне?! — но Саша закрыл ее рот ладонью.

Катя кивнула. Она поняла. Резко встала и вышла из комнаты.

Милан лежал на диване в зале. Утренний ветерок тормошил тюль в проеме открытой двери. Серый свет пробрался в комнату. Стало свежее. Катя подошла к нему и, не решаясь разбудить, стала разглядывать его лицо.

«Как ты изменился, Паша, будто и не ты вовсе, — думала она. Смешанное чувство нежности, стыда, разочарования, вспыхнувшее в ней, проявилось слезами. — Ой, что это я. Все хорошо. Все правильно. Если бы только ты был счастлив… Тогда бы все было правильно… Прости меня, Паша».

Милан почувствовал присутствие Кати, но не спешил открывать глаза. Душевная боль женщины могла подвести к совершенно ненужным действиям, и он замер, ожидая, когда она уйдет. Но тут подошел Саша. Ситуация изменилась.

— Что это вы уставились на меня? Что-то случилось? — Милан приподнялся на локте. Старенький диван скрипнул.

— Не спится что-то, да и утро уже… скоро. Пойдем, покурим что ли? — предложил Саша.

— Я чайку поставлю, — встрепенулась Катя и ушла на кухню.

Мужчины вышли на балкон. Светлая полоска на востоке разбавила темное ночное небо. Шелестели верхушки чинар, помахивая широкими изрезанными листьями, словно приветствуя людей. Саша прикурил, глубоко затянулся.

— Я тебе сейчас кое-что расскажу, ты не перебивай и постарайся понять, — начал он. — Еще до твоего приезда к нам пришли, знаешь, такие молодцы, как в кино «Люди в черном».

Милан кивнул с пониманием.

— Так вот, они провели с нами подробный инструктаж, что да как… как нам с тобой обращаться и все такое… И, главное, сказали докладывать обо всех перемещениях. Так и сказали: «Перемещениях». Вот. Впутались мы с Катей в такую историю. Тошно от этого, а с ними лучше не связываться, страшно, понимаешь?

Милан с интересом разглядывал человека, в котором боролись чувства. С самой первой встречи с людьми он понял, насколько широк мир чувств землян, как им самим трудно управлять ими, как они разрывают человека, заставляя совершать массу необдуманных поступков, каяться, мучиться. Вот и сейчас в друге Павла боролись страх и стыд. Страх за свою семью, стыд перед другом.

— Я догадывался об этом, — начал он, — но к тебе у меня нет никаких претензий, если это тебя беспокоит.

— Догадывался? — удивился Саша.

— Конечно. Посуди сам. Как они могли просто так оставить меня? Мало ли что? Их тоже понять можно. Но методы контроля, конечно, ну, не правильные. Они же знали, что мы друзья, и не могли не понимать, что вам это будет трудно.

— Они пригрозили. Сказали, упрячут всех, и Ирку даже, если что не так.

— Пусть все остается, как было. Я ничего не знаю, а ты выполняешь все условия. Завтра позвонишь или как ты с ними связываешься, и сообщишь, что я вдруг захотел побывать в пустыне, интерес такой у меня появился. Вот мы все и едем. Так будет лучше. И мы будем знать, что за нами следят, и они не будут напрягаться, думая, что ты с ними перестал сотрудничать. Договорились? И дальше все разговоры только о сборах, ладно?

Саша потер переносицу. Напряжение сковало его лицо.

— Я все же понять не могу, как, зная о твоем контакте с инопланетянами, зная наперед о том, что ты собираешься делать, они позволили тебе это?

Милан не торопился с ответом. И что сказать? Что он все время обманывает всех, включая и лучшего друга Павла? Что использует преимущество развития своей расы и попросту гипнотизирует всех подряд, ради достижения цели? Рано еще об этом. Милан знал, что его тайна так или иначе раскроется, но не раньше, чем он улетит на своем корабле. А пока…

— Знаешь, как в поговорке: и хочется, и колется. Вот и им также. И хочется знать, насколько все правда, и боятся, что все это правда.

— Ребята, я стол накрыла, айда пить чай! — Катя выглянула на балкон.

— И давай новости послушаем, включай телевизор. Как там наш астероид, летит?

Веселый нрав Саши не раз помогал ему выпутаться из разных житейских ситуаций. Милан отметил, как повеселели супруги. Словно гора с плеч свалилась. Ложь тяжела. Кто-кто, а он точно знал это.

Дорога уходила к горизонту. Горячий воздух был осязаем: он маревом висел над пустыней, а сухой ветер шевелил его, отчего людям казалось, что они погружаются в нечто аморфное, тягучее и таинственное. В приоткрытые окна машины залетал песок, колко прохаживаясь по щекам, попадая в рот, в глаза. Женщины укутались в косынки, спрятали глаза за темными очками, но это мало помогало.

— Давайте окна закроем, — взмолилась Ира, я уже наелась песка, не могу больше!

Она уткнулась матери в плечо.

— Ну, ладно, ладно, Ирочка, потерпи немного. Мы уже сколько раз закрывали, открывали окна! С закрытыми — душно, с открытыми — песок. Был бы кондиционер, другое дело…

А ветер все поднимал песчинки, играя с ними, забавляясь с людьми.

Милан погрузился в себя. Его не беспокоил ни песок, ни жара, ни поездка. Он чувствовал себя, словно в двух мирах: в одном остались люди — со своей суетой, чувствами, проблемами: в другом — настоящее замерло, повисло, как густой воздух на горизонте.

— Здесь сворачиваем? — спросил Саша. Не дождавшись ответа, притормозил. — Павел! Очнись!

— Прости, задумался… Что ты спросил? — Милан внимательно посмотрел на человека: покрасневшие глаза, то ли от ветра и солнца, то ли от бессонной ночи, взлохмаченный чуб и взгляд, полный раздражения и усталости.

— Я говорю, здесь поворот направо. Надо бы сверить с картой, нам сюда или дальше.

Милан на коленях развернул карту. Она оказалась почти под носом: теснота салона машины не позволяла лиринийцу не то что вытянуть ноги, но даже сидеть хоть с каким-то комфортом.

— Отсюда должно быть видно холм, напоминающий юрту, — он вышел из машины и прошелся немного вперед по проселочной дороге, уходившей вправо. В колышущемся воздухе он разглядел очертания горы, парящей в нем, как огромное серое облако.

Милан вернулся к машине.

— Сюда! Сворачивай!

Они проехали минут десять и остановились невдалеке от «юрты». Все вышли размять ноги. Долгая дорога, которая заняла почти весь день, утомила людей. Катя пригубила бутылку с водой, а Ира с безысходной тоской смотрела вокруг, просто не веря своим глазам.

— Нам что, еще идти туда? Пешком?

Саша опустил голову вниз, разглядывая свои кроссовки. Что ответить дочери? Ему самому уже вся эта затея Павла казалось бредом, кошмарным сном, от которого он никак не мог отмахнуться. И что делать дальше? Странным казалось поведение Павла: чем дальше в пустыню они погружались, тем активней становился он, будто в нем второе дыхание открылось. Вот и сейчас, он, не обращая внимания ни на ропот Ирки, ни на молчаливый протест Кати, достал свой рюкзак из багажника, пристроил в боковые карманы две бутылки воды и, повязывая на голове кусок белой ткани, сказал:

— Вот что, ребята, дальнейший план таков: Я иду один, вы едете до мазара, там, на карте указан, помнишь, Саш? Это еще часа три езды.

Саша кивнул в ответ, еще не понимая, к чему клонит Павел.

— Там ночуете, оставляете машину и завтра утречком идете мне навстречу. Как ориентироваться на местности ты еще помнишь, а, турист? — Милан весело посмотрел на Сашу.

— Я-то помню. А почему бы нам вместе не переночевать у мазара? Что ты выиграешь за ночь? Что-то не нравится мне это, Паша… один в песках, воды мало совсем, без палатки. Ветер к ночи станет сильней. Опасно это.

Милан поднял рюкзак, закинул его за спину.

— Ну, я пошел… Не беспокойтесь, я знаю, что делаю. Главное, чтобы вы не опоздали, и мы встретились в нужный час, — он подошел к Саше и внимательно посмотрел в его глаза. В этот момент Милан знал, что они больше никогда не увидятся, и потому мысленно прощался с человеком, подарившим ему часть своей жизни. Он протянул ему руку:

— Ну, пока, Саша! — ему хотелось сказать «прощай», но это могло осложнить ситуацию.

Мужчины пожали друг другу руки. Подошла Катя. Сняла очки. В ее глазах Милан увидел не только беспокойство женщины, но и боль, страх за него. Она смотрела не мигая, ее взгляд говорил о смешанных чувствах, о терзаниях, которые она испытывала, выбрав когда-то из двух друзей одного, зная, что и другой любит ее всем сердцем, но ради дружбы, останется в стороне.

— Паша, — Катя хотела сказать что-то ласковое, хорошее, но на глаза навернулись слезы, и она замолчала, продолжая смотреть на него, словно чувствовала опасность и не знала, как ей остановить Павла.

Милан приобнял Катю, поцеловал в щеку, ощутив запах пыли, которой покрылась ее косынка.

— Катюша, не волнуйся, все будет хорошо, поверь мне! — И тихо шепнул ей на ухо: — Я буду ждать тебя, очень… Все, пора! Ирина, пока! — Милан помахал ей рукой, отметив, как хороша девушка в голубой шифоновой косыночке, как ладно сидят на ней тугие джинсы. Он даже залюбовался ею. Что-то екнуло в сердце, что-то промелькнуло невнятной тенью. Но Княжич торопился, и всплеск чувств потонул в мыслях о предстоящей встрече со своими. Его миссия подходила к концу. Пока все шло гладко, но осторожность, заставляющая быть особо бдительным, держала его в напряжении. Милан ускорил шаг и больше не оглядывался.

Он услышал, как заворковала машина Саши, как она поехала, удаляясь все дальше. Наконец, ее звук растворился в пространстве, и лишь голос пустыни поскрипыванием песка под ногами сопровождал лиринийца на Земле.

Княжич шел до тех пор, пока мог что-то видеть. Его расчеты оказались верными. Уже в темноте, когда Млечный Путь осветил дорогу Лебедю, летящему по нему из века в век, Милан различил очертания разрушенных домов и печной трубы, памятником заброшенности уходящей в небо и освещенной молодым месяцем, как люди называли спутник Земли в первую фазу его появления. Еще совсем недавно здесь кипела жизнь. Но люди покинули свои жилища, как только высох колодец. Вода ушла из него, а без нее жизнь в сердце пустыни стала невозможной.

Милан устроился на ночлег в доме, глиняные стены которого защищали от колючего пустынного ветра, а вместо крыши над головой раскинулся широкий небесный простор. Княжич смотрел на звездное небо, погружаясь в него сознанием, а память воскрешала картину за картиной, воссоздавая родные образы созвездий неба Лирины — такой далекой от Земли планеты, что затерялась в скоплении звезд, украшающих чужое небо.

Впервые за время жизни на Земле, Милан оказался один на один с ее природой. Он чувствовал себя свободным, ему хотелось встать и, расправив руки, крикнуть: «Земля! Я — житель Лирины, восхищаюсь тобой! Я видел тебя, я знаю, как ты прекрасна и я донесу свои чувства до моего народа».

Милан уснул, крепко сжимая в руках Кристалл Силы, укутанный в ткань. Только эту ночь и еще один день осталось лиринийцу продержаться на Земле до прибытия корабля. А там… там недалеко и до встречи с отцом, который ждет его, своего единственного сына — хранителя и наследника.

Ира спала тревожно. Непривычная обстановка, чужие люди со старыми порядками, которым пришлось подчиниться и им, жителям современного города, непонятно зачем приехавших в пустыню в то время, когда все ее обитатели впадают в спячку, а растения заканчивают один из периодов вегетации. Смотритель мазара, в котором покоится прах мусульманского святого, жил рядом, со своей семьей. Они учтиво приняли гостей, но не могли скрыть своего удивления их желанию отправиться в пустыню летом. Саша объяснил, что они ученые, физики, хотят наблюдать за падением астероида, приближение которого ожидает весь мир. Поверил ли Саше хозяин этих мест, нет ли, но кров предоставил. Ира с матерью отправились спать на женскую половину дома, а Саше постелили в гостевой части.

Ночь подходила к концу, небо зарделось на востоке, пролив пурпурную краску на пески. Ира вышла во двор, поежилась от утренней прохлады и направилась к глиняному домику, что стоял чуть поодаль. Справив нужду, она также быстро вернулась к дому, но дорогу внутрь ей преградила незнакомая женщина. Она стояла, облокотившись на дверной косяк, с интересом рассматривая девушку. Женщина не была местной жительницей, и Ира не видела ее вечером за ужином. Что-то зловещее мелькнуло в ее глазах, когда она с ухмылкой заговорила. Девочка слышала слова, но не слышала голос женщины. Она просто понимала то, что она беззвучно говорит, и видела ее презрительную усмешку.

— А-а! Маленькая человеческая самочка! Что ж не спится в такую рань?

Ира попятилась. От женщины — невероятно красивой и отталкивающе холодной — повеяло опасностью. Светлый костюм из мягкого стеганого материала, закрывающий всю незнакомку от шеи до высоких ботинок, плотно обтягивал ее точеную фигуру. Лицо неизвестно откуда появившейся дамы поражало выразительностью огромных глаз с черными стрелками ресниц на фоне бледной матовой кожи, Они выглядели, как два источника света, пробивающегося из непостижимой глубины. Тонкие губки, острый носик и впалые щеки, подчеркивающие скулы, были словно нарисованы и придавали женщине кукольный вид. Если бы не чарующие глаза, ее можно было бы принять за манекен, на голову которого надели пышный парик.

— Что уставилась? Никогда не видела красивой женщины? — незнакомка шипела как змея и вся ее красота от этого выглядела зловещей.

— Кто вы? — обрела дар речи Ирина. — Что вам нужно?

— Ты!

Ира и опомниться не успела, как по щелчку пальцев женщины от земли оторвался некий предмет, напоминающий тренажер для вестибулярного аппарата: кверху от круглой металлической пластины чуть наклонно был приделан штырь, за который можно держаться, чтобы не упасть. «Тренажер» негромко жужжал и, пролетев по воздуху, остановился между Ирой и женщиной.

— Ты пойдешь со мной, самочка, — с этими словами злобная дама махнула рукой и вокруг шеи Ирины затянулась петля из гладкого прочного шнура.

В одно мгновение Ира оказалась стоящей рядом с похитительницей на жужжащей пластине. Женщина прижала девочку к себе, и они взмыли в воздух.

В этот момент в дверях хозяйской части дома показался смотритель мазара: он только проснулся и вышел наружу. На востоке поднималось огромное красное солнце, и прямо на нем появился черный силуэт неизвестного существа с двумя головами. Длинные волосы существа развевались под порывом ветра, и все тише становилось мерное жужжание, издаваемое им. Смотритель стоял, как вкопанный и, только когда призрак превратился в крошечную точку, опомнился. Набожный мусульманин упал на колени и с пылом, на какой способен истинно верующий человек, воззвал к Аллаху, прося его о защите и покровительстве. На шум выбежал взъерошенный Саша.

— Что случилось? — спросил он, обращаясь к кладущему земные поклоны хозяину дома.

Тот, не прерывая молитвы, показал рукой на восток, где в густом воздухе парило неестественно большое солнце. Оно занимало полнеба.

— Саша, где Ира? — Катя подошла к мужу и непонимающим взглядом уставилась на смотрителя. — Он молится или… что-то случилось?

— Думаю, что-то случилось, что-то испугало его, оттого он и молится прямо здесь. Бахром-ака, что случилось? — Саша присел рядом, вглядываясь в лицо хозяина дома.

— Туда, туда улетел…

— Кто улетел? — никак не мог понять Саша, тревожно осматривая пристройки, свалку бытового хлама за низким забором. — Катя, поищи Иру. Посмотри, нет ли ее там, — он махнул в сторону глиняного домика, где находился туалет. — Бахром-ака, вставайте, потом помолитесь, — настойчиво поднимая мужчину, Саша встал вместе с ним, — скажите, что вы там увидали?

— Демон пустыни! Демон пустыни посетил мой дом! О! Аллах-Акбар, в чем я провинился?.. — смотритель снова упал на колени.

— Иры там нет, Саша, ее нигде нет! — голос Кати дрожал, она прикусила губы и с надеждой смотрела на мужа.

Саша резко поднял Бахрома и затряс его.

— Где моя дочь! — заорал он прямо ему в лицо.

Смотритель простер руку к солнцу и произнес как приговор:

— Демон унес…

Катя остолбенела. Первое, что пришло ей в голову, это — надо бежать! Бежать следом, быстро. Там Павел, он поможет. У него какой-то дар, он поможет…

— Катя, очнись! Мы сейчас же пойдем туда, собирайся. Где карта? Это в ту же сторону, где мы должны встретить Павла.

Через пять минут они вдвоем скорым шагом, чуть ли не бегом, шли на восток. Жена смотрителя успела сунуть Кате в руки горсть изюма и несколько шариков курта. В рюкзаках, в больших бутылях бултыхалась вода. До места встречи, обозначенного Павлом на карте, по прямой было километров сорок — дальний и трудный путь под палящим солнцем. Сашу не покидала уверенность в том, что похищение его дочери непонятным, таинственным образом, связано с тем, зачем отправился в пустыню его друг Павел. Но теперь Саша намеревался не только найти дочь, но и выяснить у Павла все, что тот замышляет. Его тайны изменили нормальную жизнь семьи, втянув всех ее членов в события, о которых они даже не подозревали.

Бахром с женой долго смотрели вслед русским.

— Надо в милицию сообщить, — несмело сказала женщина, — девочку украли все же…

— Не надо пока, подождем, когда вернутся, — ответил Бахром. — Да и что мы скажем?! Демон забрал?

— А ты видел? — жена заглянула мужу в лицо.

— Видел. Согрешил я, молюсь мало, виноват перед Аллахом…

— Это они виноваты. У них демон дочь забрал. Пойдем чай пить. Солнце уже высоко, делами заниматься надо. А русские только завтра вернутся, не раньше…

Милан отлично выспался. Пушистая нить из верблюжьей шерсти, которую он положил вокруг себя, действительно защищала от опасных насекомых — за всю ночь ни одна из членистоногих тварей не заползла к нему. Хотя, может быть в это время года они уже и не ползают — жара всех под песок загнала. Княжич не торопился вставать. Он лежал с открытыми глазами и смотрел, как меняется небо. Сначала оно выглядело так, словно кто-то накинул на него серую газовую вуаль. Постепенно в предутреннюю серость прокрались краски: нежные, отличающиеся друг от друга полутонами; как мазки акварели, они разбавили картину и, становясь на глазах все ярче, наконец, заиграли теплыми цветами радуги. Милан не видел дневной звезды Земли: она восходила за его головой, но по свету, ворвавшемуся в мир, понял, что наступил день. Милан встал. Повернулся к солнцу и поднял руки. Теплые лучи скользнули по лицу, ветер освежил его. Княжич почувствовал благодать, разливающуюся по всему телу вместе с потоком крови, несущим жизнь каждой его клеточке.

Он не стал более задерживаться, выпил воды и, закинув рюкзак за спину, быстро пошел к месту, координаты которого он хранил в своей памяти, как верующий слова охранной молитвы. Ему предстояло пройти часа четыре и потом ждать вечернего часа, когда астероид приблизится к Земле настолько, что потревожит ее атмосферу, а все земляне будут заняты наблюдением за ним, с замиранием сердца надеясь на благополучный исход. В это самое время посадочный модуль головного корабля лиринийцев, который все время пребывания Милана на планете Земля вращался по дальней орбите вокруг Солнца, сядет в пустыне Кызылкум, где Милан и будет ожидать его.

Когда солнце выкатилось на небо и засияло во всей своей красе, Милан шел по такыру — испещренной мелкими трещинами глинистой почве, блином лежащей среди песчаных барханов. Странный звук, приближающийся навстречу, насторожил. Милан остановился. Из-за бархана показалась летающая платформа. На ней стояли два человека. Платформа направлялась к нему, в этом Милан уже не сомневался. Она подлетела настолько близко, что он не только почувствовал, но и увидел ее пассажиров — Ирину и … Фани. Княжич ощутил страх дочери Саши и попытался успокоить ее. Но стремительный поток ненависти отбросил его мысль назад, не пропустив ее в сознание Ири.

— Не спеши утешать, красавец, у тебя еще будет для этого время, — Фани остановилась метрах в двадцати и спрыгнула с зависшего в воздухе летательного аппарата. Ира осталась стоять на нем. Милан заметил, как она склонила голову к рулю равновесия. Ее поза выглядела неестественно, и Милан понял, что Фани использовала удавку для пленения девочки.

— Зачем ты здесь? — спросил он ведийку, вышагивающую по такыру, легко покачивая бедрами.

— А ты не догадываешься, милый? — Фани откровенно кокетничала.

Милан крепче сжал лямку рюкзака.

— Он там? — вытянув голову, словно заглядывая за плечо Милана, проворковала Фани. — Как удачно я приземлилась. И с тобой пообщалась и … Кристалл здесь. — Она подошла почти вплотную и протянула руку: — Ты ведь дашь мне его, не так ли? — и Фани как бы ненароком оглянулась на Иру. При этом ее грудь поддалась вперед, привлекая взор Милана.

— Ты зря затеяла этот маскарад, Фани. Люди здесь ни при чем. И ты не должна причинять им страдания.

— О! Кто бы говорил?! — воскликнула Фани. Улыбка сошла с ее губ, в глазах мелькнула злоба. — А вы, правильные и добропорядочные лиринийцы, вы не причиняете страдания людям, а?

Милан напрягся, не спуская глаз с бывшей возлюбленной.

— То-то же! — Фани кокетливо тряхнула волосами, в которых затерялся солнечный зайчик. — Давай Кристалл и забирай эту самочку. Мне не нужны жертвы. Но, если ты… — ведийка выдержала паузу и сжала подушечку среднего пальца, спрятанного в изящной белой перчатке. Платформа качнулась. Ирина едва удержалась от падения.

— Остановись! — крикнул Милан.

— Кристалл! — ощетинилась Фани.

Милан снял рюкзак. Неспеша опустил его на такыр и присел, наклоняясь над ним, но, не выпуская из поля зрения коварную Фани и зависшую платформу с Ириной. Опустив руки в мешок, вынул из него Кристалл, укутанный в мягкую ткань, и положил рядом с рюкзаком.

— Бери. Если сможешь.

Фани рассмеялась в ответ.

— Один уже смогла, неужели ты все забыл?! — она игриво покачала головой и демонстративно начала расстегивать свой термозащитный костюм, не спуская волоокого взгляда с Княжича.

Милан сглотнул. Сердце в груди затрепетало. Воспоминания о нежности тела ведийки, боль от разлуки с которой еще жила в его сердце, обожгли, как и та страсть, что он испытал тогда жаркой лиринийской ночью. Фани стала серьезной и, продолжая буравить Княжича прекрасными глазами, достала из-за пазухи покрывало — то самое покрывало, с помощью которого она смогла забрать Кристалл.

— Вижу, узнал и все помнишь, я польщена, мне было хорошо с тобой, но… обязательства прежде всего, — она только попыталась наклониться над Кристаллом, как Милан схватил ее за руку.

— Опусти аппарат на Землю.

Фани сверкнула глазами.

— Сначала докажи, что здесь, — она опустила глаза вниз и тут же подняла их, — Он!

— Сначала — Ири, потом — Кристалл! — не сдавался Милан.

— Нет! — она попыталась сомкнуть пальцы, но Княжич так сильно сжал ее руку, что женщина невольно вскрикнула. Слезы брызнули из ее глаз. — Ты причинил мне боль! Неужели пребывание на Земле так повлияло на твой кодекс чести, Милан? Ты причинил боль женщине!

— Мой кодекс к тебе не имеет никакого отношения! — он пнул Кристалл, ткань сползла в одном месте, и пучок ярких лучей брызнул в глаза Фани. Она заслонила лицо свободной рукой. — Платформа! — напомнил Милан.

Ведийка нажала на мизинец и летательный аппарат опустился на землю. Милан бросил Фани и побежал к девочке. Она судорожно держалась за штырь, за который похитительница обмотала свободный конец шнура, сжимающий шею Иры.

Милан быстро освободил девушку, успокаивая ее простыми словами, но в его голосе было столько нежности, что Ира, почувствовав ее, не удержала слез. Тут яркая вспышка, молнией промелькнувшая над их головами, осветила пустыню, соперничая с солнцем. Милан оглянулся. Фани лежала метрах в пяти от Кристалла с покрывалом в руках. Ира замерла. Ведийка приподнялась на руке, мотнула головой. Отбросила покрывало и встала во весь рост. Гнев исказил ее лицо. Солнце слепило глаза Милану с Ириной, а ведийка выглядела зловещей тенью на его фоне. Она опустила руку в прорезь костюма на бедре и достала оружие. Милан инстинктивно закрыл собой Ирину. Но это вряд ли помогло бы. В руках у Фани был аннигилятор. Она подняла его, вытянув руки вперед.

— Нет! — голос Милана потонул в резком звуке, рокотом пронесшемся над Кызылкумами.

В голове шумело. Противно, до тошноты. Ира облизала губы и закашляла, вставая и плюясь: песок облепил язык и противно скрипел на зубах.

— Да что это такое, в самом деле! — в сердцах она провела тыльной стороной ладони по губам и почувствовала, как с них осыпается песок.

Ира заплакала. Солнце жгло щеку, слепило глаза. Все было противно до бессилия.

«Тише, Ири, тише, успокойся!»

«Я сошла с ума, господи, что же это за кошмар… песок, голоса в голове…» — Ира хотела потереть глаза, но вовремя одумалась. Она тряхнула головой — песок посыпался с ее волос. Очистив руки от этой сыпучей и удивительно липнущей субстанции, Ира одними пальцами сначала помахала у глаз, осторожно провела по векам и лишь потом открыла их.

Спиной к ней стоял дядя Паша. Он смотрел вдаль, загораживая собой горизонт. Ира отползла в сторону, приглядываясь и щурясь от прямых лучей солнца. Не веря своим глазам, она снова закрыла их и потрясла головой.

«Миражи какие-то. Пустыня. Пить хочется», — отрывистые мысли всплывали в голове. Ира снова открыла глаза. Мираж не исчез. Ира видела людей… нет, не людей, но очень похожих, только больших. Четыре больших человека парили в воздушном мареве, как сказочные великаны. Они стояли друг за другом по два с двух сторон, и в одной руке каждый из них держал палку серебристого цвета, такого же, как и их облегающие костюмы. Из палки выходил толстый красный луч. Все лучи сходились в середине между великанами на … той самой женщине, которая притащила Иру сюда! Женщина как-то неестественно стояла, опустив голову. Пышные волосы прикрыли лицо, руки безвольно поникли. Ира пригляделась: нет, женщина не стояла, она висела на красных лучах, как на палках… как на копьях, вонзенных в нее!

— Мамочка! — от страха Ира закричала и попятилась.

Милан обернулся на крик и присел на корточки. Взял лицо девочки в свои руки и, пристально глядя в глаза, приказал спасть. Ира обмякла, завалилась на бок.

— Вот и хорошо, лучше тебе этого не видеть, — Княжич встал и повернулся к великанам.

Огромные, раза в полтора выше него, представители расы иреносов впечатляли своей мощью и силой. Они держали Фани на лучах красной энергии, как пушинку. Жалость подкатила к сердцу Милана при виде ее беспомощно поникшего тела. Но, если бы не вдруг появившиеся Стражи Вселенной, миссию которых по решению Лиги Разумных Миров Вселенной несли иреносы, то ни его, ни Ири сейчас уже не было. Они распались бы на мириады клеток и растворились в песках земной пустыни. Княжич не расспрашивал Стражей о том, как и почему они здесь оказались — он не имел на это права. Он стоял и ждал, что будет дальше. Фани нарушила главную заповедь Кодекса Чести всех рас и народов Вселенной — не причиняй вред разумному! Не говоря уже о других преступлениях, совершенных отчаянной ведийкой за свою жизнь. Так было суждено, что именно на Земле правосудие настигло ее.

Патрульный корабль Стражей материализовался в пустыне как раз в тот момент, когда Фани навела на Милана и Ирину аннигилятор. Скорее всего, иреносы наблюдали за ними, оставаясь вне поля зрения до тех пор, пока не возникла явная угроза жизни человека и лиринийца. Возможно, они наблюдали и за Миланом все время его пребывания на Земле. Но никто ему об этом не расскажет. Сейчас он стоял и ждал, что предпримут Стражи в отношении его самого.

Корабль иреносов находился в стороне от такыра, между двумя барханами, над которыми поднялась туча песка, когда он появился там. Стражи по команде, услышанной только ими, переместились к своему кораблю, не совершая ни одного движения. Иреносы умели двигаться в пространстве, исчезая из одного места и появляясь в другом за считанные мгновения. Только запах озона и сила раздвигаемого пространства, стремящегося вернуться в свои рамки, волной проходили по воздуху.

Нижняя часть корабля Стражей раскрылась: две створки разошлись в стороны, открывая довольно-таки просторное помещение, куда и поместили преступницу, вставив излучатели в боковые крепления. В последний раз Милан видел Фани, все также висящую на лучах. Ее разум был заблокирован, и ни одна мысль не могла ни войти в него, ни выйти. Душевная боль от жалкого вида любимой женщины, заставила Милана сжать челюсти, чтобы не дать чувствам вырваться.

«Любимая… милая… прости… Прости меня, Фани… Все!» — Милан взял себя в руки. Любовь и разум — два несовместимых понятия. На этот раз разум восторжествовал, и Княжич сумел побороть в себе боль, оставив на память о прекрасной ведийке сладость их единственной ночи любви.

— Князь Лирины! — услышал Милан громогласный голос: настолько громкий, что он оглушил, затуманил, не дав разобраться, звучит ли он в голове или в пространстве.

Милан сжал виски. Кровь пульсировала в них с такой силой, что, казалось, сейчас прорвет тонкую ткань сосудов и выплеснется наружу.

— Князь Лирины! — теперь голос звучал ближе и, хоть громко, но в пределах допустимых возможностей восприятия силы звука лиринийцем.

Милан опустил руки и, подняв голову, увидел перед собой одного из иреносов. Его лицо имело совершенную форму, как и вся голова. Совершенную не в смысле — красивую, как у жителей Лирины, а предельно функциональную, без излишеств. Выступая вперед крутой дугой овала, передняя часть головы переходила в почти плоскую линию затылка. Все необходимые для внешнего общения атрибуты лица имелись, но они не разделялись, а плавно переходили один в другой. Высокий лоб заканчивался проемами для глаз, которые безо всяких кожных складок гранеными шарами вращались по всем направлениям. Глаз имел защитную роговицу — непроницаемую для света и мусора, — которая закрывала его при необходимости. Как сейчас, например: солнце светило справа, слепя глаза, и роговицы на треть прикрывали их тоже справа. Иренос мог таким образом закрывать то один, то другой глаз, а то и сразу два. Как ему было удобно. Чуть ниже глазных проемов, посередине лица, едва выдающимся бугорком находился нос, в аналогии с привычным атрибутом части лица лиринийца. Дыхательные отверстия, направленные книзу, обозначились двумя полукружьями. Под ними шириной во весь лицевой овал обозначились мощные челюсти, прикрытые сомкнутыми кожными складками. Милан не мог разглядеть, есть ли у иреноса зубы. Но, когда тот заговорил, размыкая челюсти, то блеснули две белые полосы сплошной костяной пластины.

— Князь Лирины! Мы знаем о твоей тайной миссии. Ты нарушил Закон о посещении планет, не входящих в состав Лиги. Мы знаем о похищении ценного артефакта ведийкой Фани Монигран, и о том, что ты забрал с Земли. Это не является собственностью планеты и ее жителей, а принадлежит Вселенной и само упало на вашу планету, а так же было отправлено для хранения на Землю в то время, когда Закон о запрещении помещения каких-либо тел или объектов на другие планеты не был принят. Потому мы оставляем тебя здесь. Ты получишь вызов в Совет Лиги по возвращении на Лирину. Твоя судьба будет зависеть от дальнейшей судьбы землян, которых ты привлек для осуществления своей миссии.

Милан слушал приговор молча, всматриваясь в глаза Стража. То, что он назвал Милана не Княжич, а Князь, насторожило. Страж не мог ошибиться. Значит, пока он был на Земле, что-то случилось с отцом…

— Ты — Князь, — прежде чем удалиться, сказал иренос, — твой отец — Князь. Он жив, если ты думаешь об этом.

— Но… как тогда понимать твое обращение? — не понял Милан.

Воздух между инопланетянами колыхнулся. Тонкий запах свежести испугал лиринийца.

— Подожди! Объясни! — взмолился он.

— Все просто, Князь, Время — категория непостоянная. Оно всегда в движении: на Земле, на Лирине, на Иреносисе…

Страж переместился на корабль, следы его ботинок, отпечатанные на такыре, засыпал песок, поднятый ветром. Раздался гул, волна энергии сбила Милана с ног; спустя мгновение на него дождем упал песок, с шуршанием опускаясь на спину, голову, ноги. Когда Милан поднялся на колени и посмотрел на барханы за такыром, он не увидел там ничего, кроме гор желтого песка, золотом оттеняющие бирюзу неба.

— Ири! Я не могу ответить на все твои вопросы! — Милан решительно встал.

— Почему? — не унималась Ира.

— Потому что у меня нет времени!

Они уже битый час сидели под ажурным деревцем саксаула, которое нашли недалеко от такыра, и разговаривали о мироустройстве Вселенной.

Когда Ира очнулась, то ни Фани, ни иреносов не было. Милан разбудил девушку после того, как сам пришел в себя. Ира вспомнила инопланетян, красивую и злую женщину и Павла, разговаривавшего с ней на незнакомом языке. Осознав, что она в безопасности и что дядя Паша имеет прямое отношение и к ее похищению, и к появлению лысых гигантов, Ира, не в силах сдержать любопытство, засыпала Милана вопросами. Но первое, что она спросила, это как его на самом деле зовут. Милан удивился, как быстро землянка провела логическую цепочку и вычислила, кто он есть на самом деле.

— Вставай, Ирина, нам нужно идти! — Милан надел рюкзак, в глубине которого покоился драгоценный Кристалл.

Солнце жарило так, что даже загорелая кожа, казалось бы, привыкшая к его обжигающим лучам, реагировала болью на их прямое попадание.

— Дядь Паш… Милан, я не могу так! — взмолилась Ира. — Посмотри, у меня уже волдыри появились! Я сгорю! И глаза слепит, сил нет!

Милан посмотрел на обнаженные плечи девушки. Розовый топик прикрывал только грудь и часть спины. Плечи и руки Ирины оказались под прямыми лучами солнца. Да и голова не прикрыта, так можно и солнечный удар получить.

— Был бы сейчас у меня кич…, - с сожалением сказал Милан.

— Что такое «кич»? — тут же переспросила Ира.

— Плащ, накидка — что-то в этом роде, — Княжич снял рюкзак и пошарил внутри. — Вот! — он достал кусок ткани, которым вчера сам прикрывал голову. — Возьми!

— А ты? — Ира заметила, что лицо инопланетянина покраснело. Но хоть руки были защищены длинными рукавами рубашки.

— Ничего, я как-нибудь обойдусь.

Ира взяла ткань, примерилась и оторвала от нее кусок. Получился шарф.

— На, обвяжи голову, а то не дойдешь до своего корабля. А я тебя не унесу.

Милан рассмеялся. Ирина оказалась куда смышленей и интересней, чем он думал. Когда она еще лежала в забытьи под действием гипноза, он с ужасом представлял истерику, которая с ней может случиться, когда она очнется. Но вместо криков и плача, она засыпала его вопросами. И конца им не было.

— Не так, дай я помогу, — девушка приподнялась на цыпочках, но все равно не смогла дотянуться до головы Милана. Он присел. — Угу, так лучше. — Она обвязала его голову так, что получился тюрбан. Отошла немного и, любуясь своей работой, довольно сказала: — Почти аксакал! Бороды не хватает!

— Спасибо! Пошли!

Набросив платок на голову, да так, что и лицо оказалось прикрытым тканью, Ира пошла рядом с Миланом. Они обогнули невысокий бархан. Впереди, насколько хватало глаз, раскинулась пустыня. Линия горизонта разделяла белесое от жара небо и пестрый, как палитра художника, ландшафт. Песчаные барханы сменялись изрезанными ветром и дождем каменистыми участками красного кирпичного цвета. Тени в углублениях добавляли полутона оттенков желтого и светло-коричневого вперемежку с оранжевым на ярко освещенных возвышениях. Местами виднелись засохшие кустики полыни и верблюжьей колючки, а рощица корявого саксаула, к которой они направлялись, казалась мертвым лесом из сказки о похищенной фее.

— Не хватает только бабы яги на метле, — заметила Ира и вдруг остановилась, как вкопанная. — Тот кружочек с палкой! На котором мы прилетели!

— Там валяется, — буркнул Милан, не останавливаясь.

— Подожди, мы же можем на нем полететь! — догоняя его, не унималась Ира.

— Не можем! — Милан остановился. — Не можем! Пульт управления летательным аппаратом остался на руках Фани.

Лириниец пошел дальше, а Ира, оглянувшись, вздохнула с сожалением:

— Когда-нибудь кто-нибудь найдет артефакт неземного происхождения и будет мучить себя вопросами «что?» да «откуда?»…

— Догоняй, философ! — усмехнувшись, позвал Милан. — Здесь еще где-то посадочный модуль Фани, только его вряд ли кто-нибудь когда-нибудь обнаружит.

— Это почему? — глаза Иры заблестели от восторга.

— А потому, любопытное создание человека, что она его накрыла защитным полем. И никто не может его видеть, разве только при определенных обстоятельствах.

— Каких обстоятельствах? — не унималась девушка.

Милан вздохнул. И следующие два часа рассказывал учащейся информационного колледжа о свойствах защитного экрана космического корабля, предназначенного для перемещения в замкнутой звездной системе, гравитационное поле которой не превышает трехсот тысяч астрономических единиц, выражаясь единицами измерения, принятыми среди землян. Попутно лириниец объяснил землянке и, что такое астрономическая единица, и, на каком расстоянии от Солнца находится самая дальняя планета солнечной системы Нептун, и рассказал даже, что его корабль вращается на расстоянии тридцати четырех с хвостиком астрономических единиц, за Нептуном.

Разговор отвлекал от трудности пути. Милан между делом наблюдал за Ириной. Девушка очень устала и часто останавливалась, чтобы глотнуть воды, которая уже заканчивалась. Сам Княжич старался пить как можно реже. Ирине предстояло остаться одной в пустыне до того, как ее найдут родители. Он знал, что они идут им навстречу. По расчетам Милана они не должны встретиться до прилета его модуля. Но вынужденная задержка оставляла совсем мало времени на путь до места приземления. Он готов был говорить что угодно и сколько угодно, лишь бы Ирина шла. Но все же наступил момент, когда она выдохлась. Ира опустилась на песок и хотела было лечь, но тут же вскочила, как ужаленная.

— Горячий какой! — она бы расплакалась, но присутствие инопланетянина удержало ее от этого. Ира и так чувствовала себя дурой. Она вспоминала, как разговаривала с ним, когда считала его космонавтом, папиным другом. Хорошо хоть потом их отношения улучшились. Да и стыдно ей было за их маленькую квартиру со старой мебелью, за такую же старую машину, еще советскую. Ира чувствовала неловкость оттого, что Милан, прилетевший, бог знает, с каких далей, столько знает о ее Земле, о Солнце, о разных звездах. В школе она относилась к урокам астрономии, как к потере времени и пропускала их, придумывая всякие причины для оправданий. Да и физичка, которая вела эти уроки, нимало не старалась донести до учеников, насколько интересен и загадочен мир звезд. А, может быть, она и сама об этом никогда не задумывалась?.. Ира твердо решила, что, когда она вернется домой, то засядет за учебники, найдет все сайты в Интернете, где рассказывается о Вселенной, об инопланетянах…

— Ири, Ири! Очнись! — Милан брызнул водой ей в лицо. Потом поднес горлышко бутылки к губам. — Пей, девочка, пей!

Ира отхлебнула пару глотков. Она сидела, облокотившись на рюкзак. Милан стоял перед ней, закрывая собой солнце — такой высокий, красивый…

— Милан, а ты… ты же другой?

Он снова присел около Иры.

— Какой другой?

— Ты сейчас похож на дядю Пашу, а на самом деле ты же другой?

— Да, Ири, я другой.

— И я не увижу тебя настоящего?

Милан почувствовал к девушке такую нежность и жалость. Он вдруг понял, что она — последний человек, которого он видит на Земле, с которым разговаривает. И этот человек ему очень нравится.

— Если мы еще немного посидим здесь, то я никогда не смогу стать тем, кто я есть, — невесело пошутил он.

Потом поднял Ирину за руку, накинул платок ей на голову, поправил его, прикрывая обгоревшие плечи, легко забросил рюкзак к себе на спину и взял Иру на руки. Она только ойкнула, но тут же свернулась калачиком, как младенец в руках матери, и, положив голову на грудь, прижавшись ухом к горячей ткани рубашки Милана, закрыла глаза.

Княжич нес девушку полтора часа, останавливаясь только для того, чтобы уточнить направление по карте. Ира молчала всю оставшуюся часть пути, чувствуя себя маленькой и беззащитной в сильных и надежных руках. Она ждала, пока Милан определит координаты и выберет наиболее удобную дорогу среди песков, и снова обнимала его, закрыв глаза. В своих мечтах она видела фантастически прекрасную планету Лирина, с просторными широкими лугами, с огромными раскидистыми деревьями, которые берегли, как особое достояние. Она видела голубые реки и высокие скалистые хребты, и людей — лиринийцев — высоких, как Милан, красивых, умных и в кичах — больших белых плащах, в которых прохладно в жару и тепло в стужу. Почему-то ей казалось, что они белые, как снег…

Жара, жара… Тишина и зной. Редкий порыв ветра поднимет горсть песка, пронесет его над высохшей, спрессованной землей и бросит, рассыпав веером.

— Ш-ш-ш, — прошелестят песчинки и одна за другой упадут и замрут, до тех пор, пока ветер снова не поднимет их.

Открывать глаза не хотелось. Солнце пробивалось сквозь веки, иссушая защитную влагу. Глаза полыхали огнем. Кожу на лице стянуло. Казалось, одно движение, одно подергивание мускулов и она треснет, расползется на лоскутки. Милан облизал сухие губы. Язык еле ворочался во рту, склеенный вязкой слюной.

Рядом послышался стон. Милан сделал над собой усилие и поднялся; сел, обхватив руками голову, облокотившись на колени. С трудом открыл глаза и, чуть развернувшись, посмотрел вниз. Ирина лежала на спине. Ее лицо он сразу же, как только положил девушку на расстеленный спальник, накрыл тканью, которую она не снимала с головы все время их пути. Руки — пунцовые, с волдырями на запястьях — Ира вытянула вдоль туловища, расслабленного и неподвижного.

Милан посмотрел на часы. Стрелки упорно двигались к назначенному часу, несмотря ни на какую жару. Цифры таяли перед глазами, расползались, превращались в расплывчатые пятна. Милан вытаращил глаза, превозмогая режущую боль, и сосредоточился на циферблате. До условного времени оставалось десять минут. Он глубоко вздохнул. Сухой и горячий воздух обжег горло. Княжич закашлял.

— Пить, — тихо простонала Ирина.

Милан пошарил сбоку и, нащупав рюкзак, подтянул его к себе. Достал бутылку: воды в ней оставалось на самом донышке. Непослушными пальцами, он открутил крышку и поднес горлышко ко рту. Его рука зависла в воздухе, крепко сжимая пластмассовую емкость. Рефлекторно сглотнув, Милан развернулся, встал на колени и, наклонившись над Ириной, стянул с ее лица нагретый платок; поднес горлышко к ее рту и осторожно влил несколько капель. Она пошевелила губами. Почувствовав влагу, приоткрыла рот. Милан вылил остатки воды на язык. Ира сглотнула. Открыла рот шире, потянулась рукой.

— Ничего, ничего, Ири, скоро все будет хорошо, — Милан подхватил ее руку и задержал в своей, — скоро все будет…

Он услышал гул и почувствовал движение воздуха. Нет, это не ветер, гонявший песок, не ветер, залетавший в ложбинку, где они пытались спрятаться от палящего солнца, сдвинул воздушные массы. Это его корабль!

Милан вскочил, забыв и о жаре, и о своей усталости. Голова закружилась так, что он едва устоял на ногах. В висках застучало, но он пошел. Ему казалось, что он бежит, но ноги — ватные, словно чужие, — еле передвигались. Милан пополз наверх, но скатился и, вдруг, словно опомнившись, вернулся, схватил рюкзак и пошел широкими шагами наискосок холма, поверхность которого напоминала засохшую хлебную корку. Падая, придерживаясь руками, Княжич двигался, шаг за шагом преодолевая подъем. На дальнем бархане, проецирующемся на небо пирамидой со сглаженным верхом, поднялся песчаный вихор.

«Как Сашкин чуб, — подумал Милан и оглянулся, шаря по ложбине взглядом.

Ира так и лежала на спине с закрытыми глазами. — Сейчас, Ири, сейчас мы тебе поможем, потерпи, милая!»

Княжич прибавил темп. Когда он выбрался наверх, яркий свет брызнул прямо в глаза. Милан инстинктивно заслонил их ладонью. И, склонив голову чуть вперед, попытался рассмотреть местность сквозь пальцы. Вспышки света пробивали глаза до боли. Милан щурился, передвигал ладонь, но никак не мог ничего разглядеть. Сердце в груди бешено колотилось.

«Спокойно, это мой корабль, свет от него, он отражается от обшивки, по-другому не может быть», — убеждал он себя.

Нелепая мысль пришла в голову. Милан стащил с головы кусок ткани, который повязала ему Ира, и развернул его перед глазами, защищая их от жгучих лучей солнца. Сквозь тонкую белизну волокон он увидел две фигуры, направляющиеся к нему. Подняв обе руки в приветствии, Княжич замер. Время растянулось. Оно замедлило свой бег тогда, когда лириниец всем сердцем стремился его ускорить.

«Прав был Страж: время — понятие относительное!» — подумал он.

И сильнее сжал лямку рюкзака. Две фигуры, тенью скользившие по пескам в жарком мареве густого воздуха, наконец, приблизились настолько, что Милан узнал в них лиринийцев — высоких, красивых и улыбающихся ему. В этот момент Княжич почувствовал, как обмякло его тело. После напряжения за все время жизни на Земле, он впервые расслабился, увидев своих. Это означало, что его миссия подошла к концу. Он выполнил свою задачу, и теперь оставалось только добраться до корабля. Крепкие руки собратьев подхватили его и понесли к круглому модулю, который сиял и искрился в свете дневной звезды планеты Земля.

Навстречу, из открытого люка по трапу — волнистому, как поверхность моря, — спустился мужчина в сером комбинезоне. Его лицо показалось Милану знакомым, но он никак не мог вспомнить, где он его видел. Мужчина ступил на землю и сел на нее, поглаживая присыпанную песком почву. Один из сопровождавших Милана, оставил его и, поднявшись на корабль, вскоре вернулся с плоским сосудом. Он протянул руку, предлагая Милану отпить из него. Жадно припав к горлышку фляги, Княжич вылил все ее содержимое в себя. Это придало силы.

— Там внизу девушка, — сказал он, показывая рукой в сторону провала, и его голос прозвучал, как скрежет проржавевшего железа, — Ирина, ей нужна помощь.

Лиринийцы скользнули вниз, а Милан присел около незнакомца.

— Кто ты? — спросил он.

Человек поднял голову и молча уставился на Княжича: ухмылка, пристальный взгляд то ли зеленых, то ли карих глаз, ежик стриженых волос с проседью — Милан напрягся.

— Павел? Павел Курлясов?

— Так точно. Павел Курлясов.

Павел смотрел на инопланетянина, как в зеркало. Но, после того, что он видел на корабле лиринийцев, прожив там все время, пока его двойник на Земле выполнял миссию, каким-то образом связанную с приближающимся астероидом, не удивился. Да и чему было удивляться? Минутная пластика, чтение мыслей, мгновенное поглощение информации — это больше походило на фокусы по сравнению с тем, что Павел увидел на корабле инопланетян. Разве мог он, российский космонавт начала двадцать первого века, мечтать о полете к самой дальней планете солнечной системы и, главное, вернуться назад, на Землю, живым и невредимым?!

— Я виноват перед тобой, Павел, прости меня, — Милан, вглядываясь в глаза землянина, протянул ему руку.

Павел широко улыбнулся и горячо пожал ее. Скупой на эмоции, в этот момент он забыл о них. Он чувствовал себя счастливым.

— Знаешь… я благодарен судьбе за то, что со мной случилось, за тот подарок, который она мне преподнесла. — Павел волновался. Транспортный модуль загудел. Вибрации его корпуса передались почве. Лиринийцы готовились покинуть планету. — Я только не знаю, как мне рассказать обо всем людям… чтобы поверили, поняли… — шум нарастал, Павел повысил голос, вставая. Милан тоже поднялся и оглянулся назад.

Его собратья несли Ирину на спальнике, ухватив его за четыре конца. Они опустили девушку на землю, не доходя до корабля, а прямо у края возвышенности.

— Кто это? — заметив тревогу инопланетянина, Павел, напрягся.

— Это Ирина Березина, дочь твоих друзей — Кати и Саши.

— Ира?! Но, как? — не дожидаясь ответа, Павел побежал к Ире.

Милан пошел за ним. Лиринийцы остановили его и, ухватив за руки, развернули, увлекая за собой. Милан вернулся с ними к кораблю, буквально влетел внутрь и через мгновение показался в проеме входного люка с зажатыми в руках емкостями с водой. Его рюкзак все еще лежал рядом с кораблем. Милан прихватил его за лямку и помчался к людям.

— Вода! — торопливо сказал он, бросая емкости из белого непрозрачного материала, формой напоминающие вытянутые призмы, на землю и, не спуская глаз с Ирины, которая очнулась, но не могла встать, все еще чувствуя бессилие.

Павел сидел рядом с девушкой и гладил ее волосы, повторяя, как заклинание, ее имя.

— Дядя Паша…Милан… — глаза Ирины бегали от одного мужчины к другому. Она не могла понять, что происходит. Два Милана или два дяди Паши находились перед ней, и каждый делал что-то свое.

Милан тем временем достал из кармана рюкзака карту, компас, протянул Павлу. И, задержав взгляд на Ирине, улыбнулся ей.

— Прощай, Ири! Я буду вспоминать тебя… ты — замечательная… — в его голове раздался приказ немедленно прибыть на корабль. Милан встал, наклонился, поднял руку девушки, прислонился губами к горячей коже и, посмотрев на землянку в последний раз, побежал к своему кораблю. На ходу он заметил в небе приближающийся темный объект.

«Вертолет! — Милан продолжал мыслить, как человек. — Отлично!» — он подумал о том, что люди теперь в безопасности.

Княжич буквально запрыгнул в корабль, крепко удерживая в руке рюкзак с драгоценным грузом — Кристалл силы лежал в нем, бережно завернутый в мягкую ткань, с любовью данную земной женщиной по имени Екатерина. А в песках азиатской пустыни Кызылкум осталось покрывало лиринийца, со злостью брошенное там женщиной с планеты Вед.

Горячая волна сжатого воздуха окатила Павла и Ирину. Они скатились в ту же ложбину, где еще полчаса назад инопланетянин с планеты Лирина, томился в ожидании своего корабля, покинувшего Землю в считанные секунды. В это же самое время астероид распался в атмосфере Земли на множество осколков. Самые крупные упали в Индийский океан, породив гигантские цунами, алчно вздыбившиеся в предвкушении добычи. Каменный дождь прошел в западной части Азиатского континента, не миновав и пустыни Кызылкум. К счастью, никто из жителей не пострадал, но не обошлось и без трагедии. Вертолет со спецназом на борту, который направлялся на учебный полигон, был сбит каскадом камней.

Глава 5

Радужные волны света разбегались во все стороны, пульсируя лиловыми, фиолетовыми, розовыми всполохами, накатывая одна на другую, создавая невероятную палитру оттенков. Яркие, пронзительные лучи вырвались из самого сердца камня, и иглами прошили разноцветье воздуха, напоенного энергией силы. Кристалл завораживал феерическим представлением. В полдень, когда дневная звезда Лирины поднималась над куполом Дома Кристалла, ее лучи заполняли все отверстие над камнем, падая на его неровную поверхность. Этот момент был апогеем излучения силы, исходящей из Кристалла, дарующей восторженным зрителям молодость и долголетие.

— Ты был прав, сын, когда настоял на том, что Кристалл не стоит подвергать симметричной огранке.

Голос отца отвлек Княжича от зрелища. Он обернулся. Князь стоял за его спиной и любовался чудом, доставленным сыном с далекой планеты Земля.

Кристалл возлежал на лепестковой подставке широкой округлой частью. Его форма напоминала гигантскую каплю: застывшую, со множеством сколов — от крохотных до размера ладони, — хаотично разбросанных по всей поверхности камня.

— Да, отец, он прекрасен в своем естественном состоянии. Он, как молодая девушка, кожа которой дышит свежестью, глаза лучезарны, а губы напоены соком ягод. Ей не нужно украшать себя, она сама есть украшение природы.

Князь слушал сына молча. С тех пор, как Милан вернулся, прошло достаточно времени, для того, чтобы восстановить силы, забыть тяготы миссии, которая поселила в его глазах грусть, а в сердце печаль. Еще на головном корабле ему вернули собственный облик, воспользовавшись матрицей, сохранившей каждую черточку, каждую неровность его лица. Отросли и его волосы; крупными кольцами падая на плечи, они, как и прежде, украшали его. Лирина встретила Княжича ликованием, благодаря за возвращение Кристалла. Злодейка, укравшая драгоценность Лирины, поймана и наказана: Фани Монигран приговорена к жизни на одной из диких планет, разбросанных по всей Вселенной во множестве. На картах космических путей их отмечали черным крестом, и каждый корабль облетал планету-тюрьму, строго следуя приказу Совета Лиги Разумных Миров. Князь подумывал, что Милан все еще страдает по прекрасной ведийке, но, отвечая на вопрос отца, он сказал, что только жалость к ней сохранилась в его сердце. А былые чувства печальным опытом легли в тайники души и больше не тревожат, разве что иногда, всплывая в памяти бессонными ночами.

Князь терялся в догадках о причине грусти сына. Он ожидал, что вернувшись, Милан станет его ближайшим помощником и постепенно, день ото дня, будет перенимать опыт руководства планетой, будет впитывать его мудрость и, в конце концов, станет Князем. Но сын не проявил к предложению отца особого интереса. Он лишь вежливо поклонился и ответил, что еще рано говорить об этом. Князь не стал больше ни о чем расспрашивать, ожидая того момента, когда Милан сам захочет поделиться своей проблемой. Но время шло, а такой момент не наступал.

— Князь, Княжич, — помощник Нил топтался рядом, не смея вмешиваться в беседу отца и сына. Только, когда пауза в разговоре затянулась, он решился привлечь к себе внимание.

— Да, Нил, говори! — Милан мельком взглянул в его сторону.

— Прибыл посланник от Лиги Разумных Миров Вселенной, он хочет говорить с вами! С вами и с Князем! — учтиво поклонившись Князю, добавил Нил.

Правитель Лирины посмотрел за спину Нила. У самой стены зала, в двух шагах от входа стоял посланник, и во все глаза рассматривал Кристалл Силы, не скрывая восторга. Посланник был родом с планеты Сансев, жители которой имели облик, схожий с лиринийцами. Верней, они принадлежали к той расе разумных, формирование которой шло по ветке человекоподобия. Все представители таких рас внешне походили друг на друга, всего лишь с небольшими отличиями, что было связано с особенностями климата планет. Способ мышления, устройство тела, способности разума роднили жителей планет, подобных Лирине или Планете Вед. Чего не скажешь, например, об иреносах. Вот они, сохраняя некое внешнее подобие тел — весьма отдаленное, но все же! — обладали совершенно иным разумом. Ни лиринийцы, ни жители Сансев не могли понять их так, как подобных себе. Те способности, которыми владели иреносы, оставались для лиринийцев непостижимыми и даже пугали. Но Лига Разумных Миров Вселенной объединила всех и, несмотря на различное происхождение и образ жизни, все разумные, вошедшие в нее, научились понимать друг друга настолько, чтобы жить в мире и согласии.

— Поздравляю вас, Князь Лирины, с возвращением вашей реликвии! — посланник оказался таким же молодым, как и помощник Хранителя. Азарт горел в его светлых, почти прозрачных глазах, смешиваясь с восторгом.

Глаза Нила — темные, красивой овальной формы — трогали откровенностью взгляда, но и в них проскальзывали лучики счастья, что свойственно юношам, познающим мир. Сейчас же он свысока смотрел на Посланника, неторопливо двигаясь за Княжичем. Но, как он не старался сохранять степенность, в каждом его шаге чувствовалось нетерпение молодости.

— Благодарю тебя, Посланник! — ответил Князь и предложил пройти в Зал Обсуждений.

Мягкие удобные кресла в кабинете правителя Лирины приняли гостей в обволакивающие объятия. Князь сел на свой стул с резной спинкой и, как всегда в это время суток, лучи дневной звезды осветили его голову, создав над ней призрачный ажур.

— Слушаю тебя Посланник Лиги! — высокопарно, как и подобает в таких случаях, сказал Князь.

Сансевец встал. Редкие прямые волосы распались по обе стороны головы, образуя прямой пробор на макушке. Тонкая фигура и рост чуть ниже обыкновенного лиринийца придавали всему облику посланника вид подростка, но голос его был тверд, с бархатными нотками тембра. Нил с интересом разглядывал гостя, невольно сравнивая его с собой. Карьера помощника только начиналась, и впереди его ожидало много работы для того, чтобы подняться до уровня хранителя или хотя бы посланника.

«Хотя, — думал Нил, — эти две должности несравнимы. Хранителем может стать только избранный, и это зависит от Кристалла, а Посланником — любой разумный, достигший в своем развитии необходимых высот знаний и умений».

— Совет Лиги приглашает вас, Князь, и вас, Княжич, на заседание, где будут обсуждаться вопросы, связанные со статусом Земли.

При упоминании Земли, Милан едва не вскочил с кресла. Оставаясь холодным и почти безразличным к тому, что происходит, не выказывая особого интереса к делам содружества, лишь несколько удивившись, что посланника интересует не только отец, но и он, при слове «Земля» его словно обожгло, сердце зачастило, глаза заискрились.

Отец сразу же заметил перемену в сыне. Он догадывался, что причина его отчужденности кроется в расставании с землянами. Милан с сожалением рассказывал о том, что его вмешательство в их жизнь, вынужденно изменило ее. И, что он бросил людей, ставших ему друзьями, одних в экстремальной ситуации. Но Князь и предположить не мог, какие чувства кипели в его сыне! Милан, будучи и сам эмоциональным, восторженным, наполнившись потоком чувств землянина, стал обладателем невероятного потенциала душевных качеств. В нем произошел этакий симбиоз мироощущений жителей Земли и Лирины. Но все это жило глубоко в его сердце, порой разрывая его на части. Внешне Княжич выглядел задумчивым, погруженным в себя. А тут поток, бурливший в нем, вдруг вырвался на свободу.

— Заседание состоится на планете Иреносис на следующий день после того, как два спутника Лирины поменяются местами, считая со дня сегодняшнего, — посланник замолчал и, легким кивком выразив свое уважение, положил на стол перед князем палочку носителя информации, где было записано приглашение. — Какой ответ мне надлежит передать Совету? — спросил он.

— Положительный, — коротко ответил Князь.

Он не задал никаких вопросов. Все, что ему надлежит знать, сказано.

— Разрешите мне удалиться? — посланник встал и, ответив поклоном на кивок Князя, вышел.

Князь взял палочку и, покрутив ее, вставил в гнездо приема информации. Милан подошел к отцу.

— Что там?

Князь, не отвечая на вопрос, уставился на экран, просматривая сообщение.

Нил, почувствовав, что он здесь лишний, поспешно удалился.

— Милан, что тебя более всего заинтересовало в сообщении посланника? — спросил Князь, и Милан, словно не заметив тяжелых нот в голосе отца, с жаром ответил:

— Земля! Ты же знаешь, отец, что все, что связано с Землей меня интересует более всего.

Князь стал еще суровей.

— Да, я вижу, что родная планета тебя интересует менее всего.

Милан понял свою ошибку. Его отец жил Лириной. Вернее, он отдавал ей свою жизнь — день за днем, год за годом. И хотел, чтобы его сын относился к родине также.

— Прости отец, я хочу, чтобы ты знал — я люблю Лирину, и дороже нее для меня никогда ничего не будет. Но судьба Земли и землян мне небезразлична.

— Настолько, что ты готов ради них на все? Даже бросить Лирину?

В глазах Князя, умеющего прятать истинные чувства, вдруг вспыхнула обида.

Милан никак не ожидал такого поворота событий. Он словно проснулся от глубокого сна и впервые увидел отца, вспомнив, насколько он ему дорог.

Когда он вернулся с Кристаллом и встретился с отцом, то почувствовал такую радость! Он преподнес ему Кристалл, как подарок, и благодарностью за это была любовь отца, глаза которого сияли в тот момент так, будто он сбросил с плеч сотни прожитых лет. Но потом, когда первая радость улеглась, тоска завладела сердцем Милана. Что бы он ни делал, куда бы ни шел, перед глазами, как остановленный кадр, возникал образ Ири и Павла, оставленных в горячих песках Кызылкумов.

Милан подошел к окну и распахнул его. Ветер — свежий, несмотря на жаркий день — живительной прохладой ударил в лицо. Широкие листья старых деревьев дворцового парка напомнили чинары, не спящие в ночном городе Земли. Милан закрыл глаза и увидел себя на балконе рядом с Сашей, услышал Катю, приглашающую к столу. И земной рассвет — начало нового дня, из века в век знаменующийся яркими лучами Солнца.

— Отец, а почему мы не зовем нашу дневную звезду по имени?

— Лирин? — голос Князя раздался рядом, у самого уха, — мы привыкли называть ее дневной звездой, но все знают ее имя. Удивительно, что ты об этом спрашиваешь.

— Да, я, видимо тоже привык… Пойдем в сад? — Милан с нежностью посмотрел на отца.

Тот улыбнулся. Лучики морщин, искрами разбежались от уголков глаз. Бледная кожа засияла молодостью на скулах, но впадины на щеках выдавали преклонный возраст.

— В послании нет ничего нового — разговор пойдет о готовности землян к общению на межгалактическом уровне, — Князь пересказал послание сыну, оценив его сдержанность, — Члены Совета хотят услышать твой рассказ о пребывании на Земле. Меня они не могли не пригласить, как правителя Лирины. Будут задавать вопросы о правомочии вторжения. Нам стоит это обсудить, сын. Но… в сад!

Старая беседка, насквозь продуваемая ветром, манила уютом. Но Князь с сыном прошли мимо, углубляясь в сад по тропинке, заросшей травой. Момент, которого так ждал Князь, наступил, и сын, сняв печать молчания со своих уст, рассказывал ему о своих чувствах, о том, что его волновало и о чем он размышлял в одиночестве все время после возвращения с Земли.

— Земляне очень мало живут, отец. Их тела не выдерживают и сотню лет существования. Редко кто доживает до такого возраста и, в основном, это жители гор. Думаю, все дело в гравитации Земли. В горах она близка к нашей. Там меньше кислорода, кровь легче бежит по сосудам, и, главное, там воздух намного чище, чем в низинах, где отходы от жизнедеятельности человека концентрируются и становятся ядами. Но, что странно, люди знают об этом и продолжают травить себя и планету, — Милан замолчал.

Отец шел рядом, оставляя на мягкой почве следы от черных туфель на толстом каблуке, так сосредоточенно рассматривая их тупые носы, что, казалось, будто он не слушает сына. Милан остановился и, повернувшись, с жаром продолжил:

— Земля — это… это прекрасная планета! Она настолько разнообразна и в смысле ландшафта, и по количеству видов живых существ, растений… Да только людей там — разных по облику, говорящих на разных языках — такое множество! Вот мы. Мы говорим о себе — лиринийцы, говорим на одном языке.

— Но в далеком прошлом…, - вставил Князь, Милан не дал ему закончить:

— Да, я знаю, в древности у нас тоже были подрасы, несколько языков. Но…, - и тут Милана осенило, — а как мы преодолели это? Как пришли к единению? Насколько я помню, мы не воевали друг с другом, не убивали себеподобных, отец! Он убивают друг друга! Понимаешь? Просто потому, что другие. Человек, от которого я получил всю информацию, тоже не понимал этого. Он — космонавт. Его судьба стала моей на некоторое время, и я до сих пор чувствую себя ответственным за него.

— Почему? Разве ты навредил ему?

— Не знаю. Я не знаю, что с ним стало после моего ухода. Его могли арестовать и держать в закрытом помещении, как меня. Но я мог воспользоваться даром убеждения, а он… скорее всего — нет.

— Милан, — Князь очень мягко проговорил имя сына и, взяв его за локоть, пристально посмотрел в глаза, — сын, я должен тебе напомнить кое-что. Выслушай. Каждый из нас, включая и землян, личность. Все, что с нами происходит, в какой-то степени предопределено, но только в какой-то степени. Многое зависит от нас самих. Никто из разумных не может составить, определить судьбу другого. То, что ты называешь своей ответственностью за землянина, есть бесполезное накручивание фатальности, навязчивое усугубление событий, реальность которых тебе неизвестна и неподвластна. Сейчас ты здесь и твоя судьба ведет тебя вперед, а ты пытаешься сопротивляться, упираясь разъедающими твой разум мыслями. Зачем? Этим ты не можешь повлиять на судьбу того землянина, да ни на чью, кроме своей. Она устанет держать напор твоего сопротивления и свернет. Тогда ты изменишь русло своей жизни, но к лучшему ли? Думай позитивно, разберись с тем, что гложет тебя, размотай клубок чувств и освободись от мыслей, мешающих жить, просто потому, что они бездеятельны и ничего изменить, а, тем более улучшить, в жизни людей, о которых ты тоскуешь, не могут. Как говорится в одной старой, но всегда верной поговорке: «Если не можешь изменить действительность, измени свое отношение к ней».

— А, если могу? — спросил Милан.

— А ты можешь? — вопросом ответил отец.

Милан пожал плечами. Они снова пошли вперед, погружаясь в волшебный мир сада, который становился все более диким, заросшим и оттого загадочным.

— Скажи, Милан, что бы ты хотел сейчас делать, чем заниматься? Я вижу, что обязанности хранителя стали тяготить тебя. Не стоит заниматься тем, что не интересно. Давай решим этот вопрос сейчас. Возможно, смена деятельности поможет тебе разобраться в своих мыслях, и ты вновь обретешь цель в жизни.

— Спасибо, отец! Ты проницателен. Но, как же быть с долгом, ведь я посвящен? И Кристалл… кто-то должен ухаживать за ним, следить за его чистотой…

— Долг и обязанность — это не совсем одно и то же. Что ты подразумеваешь под долгом?

Милан задумался. Он не мог вот так сразу ответить на вопрос отца. Долг. Он знал, что просто должен выполнять свои обязанности. Милан поймал мысль. Обязанность! Это не долг! Обязанности могут меняться, и тогда появляется новый долг, повинуясь которому надлежит их выполнять.

— Я должен честно трудиться там, где могу с наибольшей отдачей приложить свои силы.

— И, что не менее важно, делать это с удовольствием, с любовью! — добавил Князь.

У Милана словно появилось второе дыхание. Он вдохнул полной грудью, почувствовав, как холодная струя прошла до самых легких. Она охладила кровь, а та, добравшись до мозга — голову.

— Отец, я могу изменить свое предназначение?

— Не предназначение, а род деятельности. Твое предназначение известно разве что иреносам. Это они знают все наперед, — ухмыльнулся Князь, — а мы живем в неведении, с замиранием сердца ожидая, какая картина откроется нам за следующим поворотом судьбы. Но в этом и есть прелесть нашей жизни. Всегда есть тайна, всегда есть ожидание, всегда есть вера.

— А Кристалл?

Князь задумался, но лишь на мгновение.

— Твой помощник, Нил. Он происходит от одной из древних веток нашего рода. Надо попробовать, посмотреть, как Кристалл отреагирует на него.

Милан помрачнел. Нил настораживал его. С тех пор, как он узнал, что Фани известно о втором Кристалле, информация о котором тысячелетия хранилась в тайне, Милан перестал доверять Нилу. Прямых улик против него не было, но среди немногих посвященных о миссии Княжича на Землю, он один мог и подслушать, и передать сведения за такую же сладкую ночь любви… Милан поймал себя на мысли, что воспоминание о той роковой ночи не отзываются в сердце болью.

— Что насторожило тебя, сын? — отец отвлек его от воспоминаний.

— Я так и не выяснил, откуда Фани Монигран узнала о втором Кристалле.

— И ты связываешь это с Нилом?

— Да, — нахмурившись, ответил Милан.

— Что ж, есть только один способ проверить, причастен ли он к разглашению тайны — заглянуть в его хранилище памяти. Твои обвинения серьезны, а молодой лириниец мне нравится, я не сомневаюсь в чистоте его помыслов. Потому даю тебе разрешение на сканирование.

— Прямо сейчас, — оторопел Милан.

— Прямо сейчас, если сумеешь.

Княжич помедлил, прочувствуя, готов ли он сам к такому испытанию и решился. Он присел на поваленное дерево, закрыл глаза и сосредоточился. Князь с интересом наблюдал за его лицом. Милан застыл. Расслабил все мышцы и, ощутив легкость в теле, про себя произнес имя помощника. В то же мгновение он увидел перед собой удивленное лицо Нила и, не дожидаясь, пока тот поймет его намерения, послал мысль, подозрительным стражем влетевшую в сознание Нила. Ответ не заставил себя долго ждать. В тайниках памяти помощника Милан не обнаружил никакого воспоминания, связанного со вторым Кристаллом. Нил, как и все жители Лирины, был уверен, что Княжич отправляется на Землю, чтобы уберечь планету от разрушительной силы астероида. И в то же время, он будет искать пропавший Кристалл Силы. Милан прочитал восхищение Нила Князем, его благоговейное отношение к Правителю Лирины и его мечту быть рядом с ним и учиться у него. Княжичу стало стыдно перед молодым помощником за свое отношение к отцу в последнее время. Он покинул разум Нила и вернулся в сад, где отец ждал, что он скажет.

— Прости меня, отец, я ошибался.

Князь хитро улыбался.

— Думаю, что прощение тебе придется просить у Нила.

— Да, я попрошу — и за свое вторжение в его разум, и за свои необоснованные подозрения. Но, отец, я прошу прощения у тебя за то, что заставил волноваться обо мне. Мой эгоизм затмил разум. Я так благодарен тебе за науку, за твою мудрость, которой ты делишься со мной.

Князь перебил его:

— Ты — мой единственный сын. Я тебя люблю, и мой долг состоит в том, чтобы научить тебя тому, что могу, передать тебе знания, накопленные за мою долгую жизнь.

Милан встал на колени и поцеловал сухощавую руку отца. Князь погладил его по голове, вложив в этот жест всю свою нежность.

— Я рад, что ты снова прежний, сын. Встань. Мы — мужчины и всегда можем поговорить откровенно. А теперь давай вернемся во дворец. Меня ждут мои обязанности, — Князь сделал ударение на слове «обязанности».

Милан понял его.

— Не мешало бы здесь навести порядок, а, Князь? — как бы между прочим сказал он, оглядывая заросший сад.

— Зачем? И в хаосе есть смысл. Углубляясь в него, познаешь суть вещей и начинаешь ценить порядок, который, кстати, частенько бывает скучным.

— Сколько мне надо прожить, чтобы обрести ту мудрость, которой владеешь ты, отец?

Князь ласково похлопал сына по спине:

— Живи долго, так долго, сколько выдержишь.

— Я постараюсь. Но вернемся к Фани, отец. Для меня вопрос так и остался открытым. Как она узнала об истинной цели моей миссии? Она улетела с Кристаллом…

— Это не факт, — перебил Князь.

— То есть? — не понял Милан.

— Мы знаем, что ее корабль покинул нашу планету. А Фани Монигран могла задержаться на Лирине.

— Зачем?

— Чтобы понаблюдать за нами, за тем, что мы предпримем, обнаружив пропажу. Она могла быть все время рядом, но ты не видел ее. Между вами образовалась незримая связь, которая держалась благодаря твоим чувствам. Ослепленный обидой, ты мог не заметить, как ведийка прочитала твои мысли.

Милана словно молния ударила. Он встал, как вкопанный.

— Ты хочешь сказать, что она все могла узнать от меня, что я стал ее информатором?

— Невольным, сын. Запомни, чувства лишают разум способности контроля. Есть в этом и положительная составляющая, есть и отрицательная. Я не утверждаю, что все именно так и было, но вероятность такого события велика. Подумай об этом. И сделай вывод. Усвой урок, Милан. Это важно. И давай прибавим шагу. Наша прогулка затянулась. Сейчас меня ждут дела, а разговор продолжим вечером. Давай поужинаем здесь, в саду. Думаю, в беседке нам будет уютно.

— Хорошо, отец, давай, — слово «давай» вновь напомнило Милану о Павле Курлясове и его американском друге астронавте Джеке Флейворе. — «Что ж, видимо, мне придется жить с этим, — подумал Милан, — но это всего лишь эпизод моей жизни, один камень в фундаменте опыта, приобретаемого каждым на своем пути».

Спутники Лирины — Лад и Дал — бегали один за другим по одной орбите, не имея практически ни одного шанса нагнать друг друга. Лиринийцы всегда видели в ночном небе один из них, и лишь однажды, в один момент времени можно было увидеть два тоненьких ободка спутников, таких как на Земле месяц — ободок Луны, прикрытый тенью самой планеты. Утро погасило ночные светила, и дневная звезда разбудила жителей Лирины.

Милан планировал на легком летательном аппарате, рассматривая с высоты пестрый пейзаж. Темная зелень лесов на экваторе постепенно светлела и словно расползалась между голыми хребтами, скалистыми отрогами падающими в синие воды Северного океана. Два океана омывали три материка планеты: Лоран, Бетель и Мак. Из космоса Лирина выглядела как драгоценность, украшенная тремя кабошонами, играющими всеми оттенками изумруда. Синяя эмаль океанов вокруг них искрилась и сверкала. Материки почти смыкались на экваторе, а океаны занимали полюсные части и их воды проникали в глубокие заливы между материками до самого их слияния. Рукотворные каналы соединяли Северный и Южный океаны, давая проход судам и морским животным, мигрирующим из одной части планеты в другую.

Климат Лирины отличался теплотой. Милану по душе были береговые луга севера, защищенные от океана стенами хребтов, протянувшихся почти по всему побережью севера. Прекрасные пляжи юга шуршали песком, потревоженным волнами. Жители планеты обустроили свой быт, разделив сушу на зоны, комфортные для жилья; на поля и луга, где выращивали растения, предназначенные для еды; на леса, которые хранили планету от засухи и считались реликтовыми. Нитки рек, наполняемых ключами, исчертили материки, щедро делясь с лиринийцами живительной влагой и украшая планету голубыми ожерельями. Все производство неизбежно шло параллельно с жизнью, обеспечивая комфорт лиринийцев, и располагалось на спутниках, не загрязняя отходами саму планету.

Дворец Правителя Лирины находился на материке Лоран, у самой кромки леса, там, где бескрайний луг упирался в горизонт, очерченный неровным абрисом скального хребта. Вокруг дворца пестрели крыши домов, хаотично разбросанные по лугу, лесу — где кому больше нравилось. Они гармонично вписывались в пейзаж, и лишь космодром выглядел как нечто чуждое природе. Лучи дневной звезды отражались от блестящей поверхности кораблей, отдыхающих в ожидании пассажиров, среди которых можно было встретить представителей всех рас Вселенной. От космодрома к дворцу шла тройная лента воздушной дороги, каждая дорожка которой имела разную скорость. На Платформах Выбора пассажиры могли переходить с одной дорожки на другую. Отдельная площадка, разбитая совсем недалеко от дворца, принимала только планеры.

Милану нравились полеты. Оставаясь один на один с небом, он, словно сам расправлял крылья, и, забыв обо всем на свете, парил над Лириной, любуясь ее просторами. Природа лучше любого психолога лечила больное воображение, умело даруя альтернативу грусти, унынию и беспокойству. Душевные раны затягивались. Доброта и любовь заполняли сердце. Простое созерцание красоты пейзажей, мелькавших внизу, успокаивало, и жажда свершений вновь вспыхивала мечтой — новой, зовущей.

Княжич опустился вниз и, покинув планер, направился в Дом Кристалла. Вокруг постамента с драгоценным камнем отдыхали те, кто нуждался в его силе. Хранитель приветствовал мудрых глубоким поклоном и широким шагом прошел через зал в свои покои.

Уютная спальня встретила его распахнутыми объятиями ложа. Упав на него, Милан уткнулся лицом в подушку, затем развернулся и, раскинув руки, уставился в потолок. Тишина прокралась в уши, звеня еле слышными колокольчиками. Княжич ощущал в себе силу, его тело требовало работы, от которой можно устать настолько, что все мысли, жужжащие в голове, разом замолчат.

После разговора с отцом, он с облегчением вздохнул, сбросив груз сомнений, мешающий жить. Снова увидел красоту родной планеты, снова почувствовал тягу к общению с друзьями. Но, оставаясь один на один, засыпая на этой кровати, он видел перед собой горы, поросшие арчой, сыпучие скалы, на широком камне которых они сидели с Ири. Именно там, на камне, их связала ниточка взаимопонимания, окрасив последующие дни жизни Милана на Земле яркими красками новых чувств, доселе не испытанных им.

«Что это было? — размышлял Милан. — Любовь?»

Но те чувства совершенно отличались от того, что он испытывал к женщинам ранее. В них была особая нежность. Вот и сейчас, вспоминая Ири, он улыбается. Не страдает, ощущая, как сердце сжимается в комок, а улыбается, и от этого тепло разливается по телу, расслабляя сердце, орошая его обновленной кровью, несущей радость.

«Ири… Спасибо тебе, девочка, за то, что ты, сама не зная, подарила мне!»

Милан вскочил, как пружина, сделал сальто, как когда-то в детстве, и, распахнув дверь на балкон, вышел в сад. Со второго этажа, где находилась спальня, вниз вела каменная лестница, делая один поворот от балкона. Милан пробежался по дорожкам сада, еще раз прокрутился в сальто и, почувствовав упругость мышц, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Опустив руки, он медленно выдохнул, не заметив даже, что вместе с воздухом выдыхает любимое имя: «И-ри-на…»

На мгновение ему показалось, что он услышал ее голос. Легким перышком он лишь коснулся его разума и растаял. Милан застыл, боясь спугнуть чудо. Снова произнес имя девушки, но в ответ услышал только шелест листьев богуа.

«Если это не мои галлюцинации, то телепатическая связь между нами возможна и сквозь космическое пространство. Главное — не волноваться, чтобы никакие эмоции не мешали полету мысли! Ты умница, Ири! Ты такая талантливая! Теперь я верю, что мы сможем наладить контакт».

Милан открыл глаза. Яркий свет золотистым покрывалом накрыл дворец. Воздух искрился счастьем. По сути, за последнее время вокруг ничего не изменилось, но внутренняя работа над собой позволила скинуть пелену уныния, и мир перед Миланом вновь стал живым и радостным.

«Все — в нас, все зависит только от нас! — понял он. — В нас — вся Вселенная и нет предела мечтам!»

Новый день звал к новым свершениям, и стоило поторопиться, чтобы все успеть. Милан мысленно окликнул Нила и побежал в кабинет отца. Им многое предстояло обсудить и, прежде всего, разработать одну ветвь позиции на заседании Совета. Недопустимо, чтобы отец и сын расходились во мнении даже в мелочах. Дата заседания приближалась: до его начала оставалось два восхода Лиры. Корабль Князя в полной готовности ожидал пассажиров. Накануне вечером прошло заседание Совета Лирины, где Князь передал полномочия правителя старейшинам планеты. Оставалось найти замену хранителю. Милан волновался: он предчувствовал, что на заседании будет поставлен вопрос о его ответственности за вторжение на Землю и причинение вреда землянам: по его вине пострадал Джек Флейвор, он вмешался в жизнь семьи Березеных и Павла Курлясова.

Нила Кристалл не принял. Помощник мог только охранять реликвию, не прикасаясь. Князь вызвал несколько лиринийцев, имеющих родовые корни с его семьей. Назавтра назначена проверка и в случае удачи, инициация нового Хранителя. Князь возлагал надежду на внука Вирина и с нетерпением ждал его.

«Ири… Ири…, - звал Милан, но ответные вибрации не тревожили его мозг. — Неужели я принял желаемое за действительность? В саду я слышал голос Ирины, не может быть, чтобы мне это показалось!» — Княжич потер виски и открыл глаза.

Мягкий свет создавал уют в каюте. До старта корабля оставалось немного времени, и Милан решил уединиться. Мысль о телепатическом общении с Ириной не оставляла его. Но на практике ничего не получалось.

«Милан, ты где?» — вместо голоса Иры, в голове Княжича раздался зов отца.

«На корабле», — ответил он.

«Хорошо, я сейчас буду».

Милан с сожалением оставил попытки межгалактической телепатии и, решив, что продолжит потом, когда они вернутся, пошел в зал управления.

Корабль правителя Лирины готовился к старту. Чтобы попасть на планету Иреносис, ему предстояло совершить два прыжка. Траектория движения выбиралась самая оптимальная и безопасная, как для лиринийцев, так и для тех, кто мог встретиться на их пути. В это время на Иреносис устремились корабли с представителями всех рас. На Совет Лиги собирались правители всех миров-членов Лиги.

Князь прибыл на лайнер и прошел в просторный зал, где его ждал сын. Экипаж готовился к старту. Титулованные пассажиры устроились в глубоких креслах, щелкнули замки безопасности.

— Милан, я хочу предупредить тебя насчет иреносов, — голос Князя слился с нарастающей вибрацией корабля, — не спрашивай их ни о чем, жди, когда они сами скажут тебе то, что должно. Иреносы — особая раса, они мыслят не так, как мы. Они живут во всех временных состояниях. Для них нет ни прошлого, ни будущего. Поэтому их рассуждения отличаются от наших. И знай, что от них нельзя ничего скрыть. Наши барьеры для них не имеют ни силы, ни значения. Следи за своими мыслями и слушай!

Корабль достиг высшей точки старта, пространство перед ним раскрылось, и он совершил первый прыжок. Сильнейший удар придавил Милана к креслу. Мозг едва справился с давлением, сжавшим его в комочек, боль резанула по глазам. Милан зарычал, с силой сжал подлокотники. Внезапно пропали звуки. Перед взором замелькали цветные блики. Княжич приоткрыл глаза — немного, разомкнув веки до узкой щелки. Прерывистый синий свет освещал помещение, не раздражая глаз. Милан открыл их и повернул голову. Боль перекатилась влево. Отец сидел в кресле, не шевелясь. Тонкая струйка крови вытекла из его уха. Пальцы рук побелели, сжимая подлокотники.

— Отец! — позвал Милан, но голос потонул в тишине. — Отец!

— Спокойно, спокойно, Княжич! С Правителем все хорошо, — голос командира низкими звуками втекал в мозг, с трудом определяющий значение слов, — он жив. Сейчас, со всем разберемся.

Милан увидел склонившееся перед ним лицо, кивнул, и застонал от боли. Но, собрав свою волю, расстегнулся и попытался подняться. Это удалось не сразу. Кровь пульсировала в висках, боль тисками сжимала голову. Милан все же встал. Члены экипажа, несмотря на тяжелое состояние, разбирались с навигационными приборами, проверяли состояние корабля, сканируя его отдельные блоки. Отца подняли два лиринийца и понесли в медицинский отсек. Милан пошел за ними. Но девушка с гладко зачесанными короткими волосами и огромными глазами, голубое поле которых прочертили красные прожилки, остановила его.

— Оставайтесь здесь. Мы справимся, не волнуйтесь. В восстановительной камере Князь быстро придет в себя.

Милан согласился с ней, всматриваясь в лицо отца, осунувшееся и постаревшее в считанные мгновения. Девушка ласково улыбнулась, подбодрив Княжича, и последовала за Правителем.

«Улыбка! Всего лишь улыбка в ответ на боль и беспокойство, а какая от нее сила!» — мысль теплой волной прошла по болевым центрам, и Милану показалось, что в голове прояснилось.

Он подошел к командиру, который напряженно всматривался в монитор компьютера, показывающего цифры координат места, где они оказались.

— Что с нами случилось?

— Столкновение… — не отрывая взгляда от экрана, ответил командир, — кто-то оказался на нашем пути… кто-то или что-то… — командир резко развернулся. По его лицу Княжич понял, что случилось что-то очень серьезное. — Мы в сетке. Это яохи.

— Яохи?! Пираты?! — воскликнул Милан.

Командир, не отвечая, рванул к модульному отсеку, увлекая Княжича за собой и отдавая на бегу распоряжения:

— Князя в модуль, быстро! Экипажу в капсулу! Не медлить! У нас считанные минуты на то, чтобы вырваться из сети, пока она не сомкнулась.

Межгалактический лайнер правителя Лирины был оснащен двумя планетарными модулями и аварийной капсулой, рассчитанной на всех членов экипажа.

— Поторопитесь, Княжич! Сюда, бегите сюда! — Милан увидел ту самую голубоглазую девушку, которая сопровождала отца. Она стояла у серебристого модуля, освещенного изнутри, и махала рукой.

— Туда! Скорее! — командир увлек Княжича за собой и, подбежав к открытому люку, втолкнул его внутрь. — Рядом есть планета разумных, но она не входит в Лигу, — скороговоркой проговорил он, — координаты в бортовом компьютере, справитесь?

Милан кивнул, устраиваясь в кресле рядом с отцом, который уже пришел в себя, но еще был слаб. Компьютер показывал пространство вокруг. Непроглядная темень не освещалась ни одной из звезд. Но вот на схеме, расчертившей экран сеткой разноцветных линий, появился голубой шар, неспешно плывущий вокруг желтой звезды.

— Земля? — воскликнул Милан, не справившись с волнением.

Отец поднял глаза и, глубоко вздохнув, ответил:

— Нет, Нифида. Почти сто процентов ее поверхности занимает океан. Разумные живут в нем. Они полностью соответствуют требованиям Лиги, но препятствием для вступления в нее является непривычная среда обитания этой расы.

Милан догадался: жители Нифиды не захотели плавать в сосудах на заседаниях Совета.

Пока Княжич разбирался с координатами, командир экипажа автоматически отправил пустой модуль, выставив его как приманку. Яохи клюнули на нее. Когда модуль выплыл в пространство за пределы корабля, они выбросили энергетический щуп, цепко ухватив его и лишив возможности передвижения. Как только это случилось, командир скомандовал:

— Княжич, пора!

Милан с силой нажал на пусковую кнопку. Через десять секунд модуль выплыл в открытый космос и исчез. За ним вылетела капсула с экипажем. Пока пираты соображали, что к чему, правитель Лирины и экипаж его корабля вырвались из плена.

Энергетическая сеть, натянутая между двумя кораблями яохов, полностью накрыла лайнер лиринийцев. Невидимый щуп, продолжал удерживать пустой планетарный модуль. Современный лайнер был лакомым куском для пиратов. Перехватив информацию о встрече представителей всех рас Лиги, они растянули сеть, оставаясь под своим силовым прикрытием невидимыми, рассчитывая на внезапность и хитрость. Яохи промышляли разбоем. Лишившись своей планеты, которая стала мишенью гигантской кометы в далеком прошлом, они не захотели принять условия содружества и решили остаться свободными. Воинственный нрав расы стал причиной их одичания. Забыв об истинной миссии разумных, населяющих Вселенную, они использовали свою техническую мощь для завоевания примитивных рас и пленения межгалактических лайнеров. Но объявить открытую войну Лиге яохи не решались. Никакое техническое оснащение, даже самое передовое, не могло соперничать с силой разума, развиваемой у рас членов содружества. Разведчики Лиги искали бродячих пиратов и, уничтожали их. Но, рассыпавшись в просторах Вселенной, как звезды, они в целом оставались неуязвимыми и действовали исподтишка.

Захватив лиринийский корабль, яохи исчезли, намереваясь скрыться так далеко, куда не сможет проникнуть никакая сила разума. Но иреносы, чья мысль безгранична, ждали Правителя Лирины и прослеживали его путь в пространстве. Князь еще в модуле услышал иреноса, почувствовав, как его мысль проскользнула в голове, успокаивая и обещая скорую помощь.

Нифида встретила инопланетян ярким светом и плеском волн. Встав на трап модуля, Князь с сыном вдохнули насыщенный влагой воздух планеты. Остров, на котором они сели, выглядел голым и безжизненным. Редкие кустики колючего растения с мелкими желтыми цветами разнообразили песчаный ландшафт, напоминающий застывшее море.

Милан усадил отца в тени корабля и пошел прогуляться по берегу. Бескрайняя водная гладь искрилась и сверкала, пенилась и вздымалась буграми, которые тут же опадали, чтобы в следующий момент подняться новой волной. Княжич почувствовал посторонний взгляд. Нет, никто не смотрел на него воочию, но ощущение чужого присутствия вызвало внутреннее беспокойство.

— Кто здесь? — громко спросил он, вглядываясь в воду вокруг острова.

К его удивлению, далеко в океане, на самом горизонте, вдруг поднялись неизвестные существа, очертания тел которых напоминали земных дельфинов. Существа стремительно двигались в направлении острова, они словно бежали по воде. У Милана захватило дух от невиданного доселе зрелища.

«Приветствую тебя, о, посланник далекой Лирины! Мой народ будет помнить твой задумчивый пристальный взгляд!» — услышал Княжич поэтическую мысль, и ему показалось, что голос, который произнес ее — тонкий и высокий, — такой же мелодичный, как и ритм стихотворной строки. Милан ответил, вежливо поклонившись едва различимым вдали нифам:

«Приветствую вас, жители планеты Нифида! Мой отец — Князь Лирины, — и я — Княжич и Хранитель Кристалла Силы — просим временного убежища».

Не успел он перевести дух, как прямо перед ним с шумом вынырнули три нифа. Лучи света заиграли на их гладкой коже, а вздыбленная вода, разлетевшись каплями, достигла ног Милана. Послышался игривый смех, и ниф, что стоял в середине, закивал головой.

«Прости, Хранитель, твой язык не знает музыки, но все же, слова приветствия похожи!»

— Милан, — за спиной Княжича раздался голос отца, — не удивляйся, жители Нифиды разговаривают, поэтически строя фразы. Они музыкальны, как их океан, и, чем ритмичнее звучат мысли говорящего, тем уважительней к нему относятся нифы, несмотря на то, к какой расе он принадлежит.

Нифы закивали головами в знак согласия и все вместе упали в воду. Проплыв по кругу друг за другом, они вдруг выпрыгнули на берег; лишь треть их тела, отливающего синевой, осталась в воде. Волны набегали на берег, окатывая нифов пенной водой, и они покачивались на песке, пока вода не отходила назад.

«Приветствую прекрасных нифов, да будет счастлив ваш народ! Открытых вам небес и тихих вод!» — сказал Князь.

Милан, казалось, потерял дар речи. Он и не подозревал, что его отец умет слагать стихи.

Нифы снова рассмеялись.

«Твой сын, о, Князь, молчит и внемлет. Ему в диковину слова, когда звучат они певуче и мысль летит ввысь, как стрела!»

«Он молод…»

«Ой-ли? Ведь сто лет, довольно зрелый, спелый возраст для лиринийца, разве нет?»

Милан понял, что сейчас ему просто необходимо заговорить стихами. Иначе он рискует навеки потерять авторитет разумного сухопутного и, особенно, члена правящей семьи своей планеты.

«Мои года не столь велики, не столь значительны, но к вам почтенья полон я…»

«Мирам! Послушай, он слагает песню, хоть неказист ее мотив, он говорит, как нифидит!»

Тот, кого назвали Мирам, закрутился на хвосте, резко поднявшись в мелководье. Вода отошла, и на песке остались круги, которые размыла следующая волна. Мирам снова упал брюхом на песок. Милан не знал, есть ли у нифов половые отличия, и является ли Мирам мужчиной или женщиной. Потому он старался загасить в себе возникшую мысль, чтобы ненароком не обидеть дружелюбный народ планеты. Он поклонился трем нифам и сказал:

«Мои прекрасные друзья! Не искушен я в звуках песни, но опыт ваш мне интересен, стараться очень буду я…»

«А я прошу послать в пространство стремительную вашу мысль, что Князь и Княжич все ж спаслись. Попались в сети мы, увы, теперь дрейфует наш корабль, добычей став пиратов наглых. Мы ждем подмоги…»

«Очень жаль. А помощь уж в пути, в дороге, осталось вам гостить недолго…»

«Лишь только искра родилась меж нами… Князь! Разуйся, освежите ноги, омойте раны головы. Целительны Нифиды воды. Кто окунется, молодым останется тогда на годы…»

Милан с вопросом посмотрел на отца. Но тот лишь кивнул в ответ. То, что произошло дальше, запомнилось Княжичу на всю жизнь. Отец сбросил кич, снял свои любимые черные ботинки, парадный костюм из ворсистой ткани сиреневого цвета и подошел к самой кромке воды, оставляя на песке отпечатки ног. Тихая волна едва омыла его ступни, но следующая намочила ноги до колена. На лице Князя заиграла детская улыбка. Он направился к ближайшему нифу. Тот подпрыгнул, разворачиваясь в воздухе и, упав в пену набежавшей волны, оглянулся, словно приглашая лиринийца за собой. Князь прошел дальше и, взяв нифа за плавник, тут же погрузился в воду — ниф медленно поплыл, увлекая за собой правителя Лирины.

«Одежду скинь и пусть свобода водою окатит тебя, волна целительна, а я с тобою буду плавать в водах…»

Милан мгновенье стоял в замешательстве, но потом решился. Обнажив свое тело, он подошел к нифам.

«Не думал я, что вдруг узнаю ваш мир прекрасный и такой … гостеприимный…»

«Что ж, за мной!» — один из оставшихся нифов, игриво плеснул в Княжича водой, зачерпнув пенной воды плавником.

Милан принял игру и побежал за ним. Нежная прохлада окутала тело, как только он упал в океан, с головой погрузившись в его воды. Княжич поплыл, широко загребая руками. Сила кипела в нем и рвалась на волю. Ниф плыл рядом, ныряя и выпрыгивая из лазурной воды, при этом поглядывая на гостя одними глазами. Когда Милан остановился перевести дух, то его сопроводитель встал перед ним, распахнув плавники и задрав длинный нос к небу. Княжич услышал трубный голос, эхом разбегающийся вокруг.

«Как ты красив, о ниф! Тобой любуюсь! Дитя простора, океанских вод, я сохраню твой облик радостный и говор мелодичный твой запомню я навек!»

Ниф упал в воду, обдавая Милана мириадами брызг, сверкающих, как драгоценные камни.

«Я рад знакомству, знай теперь, что на Нифиде нет дверей, что ждут тебя друзья в воде, и я твой верный друг Надей!»

Пока лиринийцы плескались в водах Нифиды, иреносы отправили за ними свой корабль. А яохам удалось скрыться — их корабли вместе с лиринийским лайнером и модулем исчезли из просматриваемых пределов. Куда забросила судьба коварных яохов, пока не знали даже иреносы. Время текло в разных направлениях, связывая между собой миры, проходы между которыми открывались не всем и не всегда.

«Милан, нам пора!» — голос отца прозаической строкой разрушил сказочный мир поэзии Нифиды, в который Милан окунулся с головой, забыв обо всем.

Княжич лег на спину, и закрыл глаза. Волны колыбелью качали гостя планеты, убаюкивая его, нашептывая свои откровения. Разум Милана раскрылся, и в него потекла информация, которая хранилась в каждом атоме воды со времен сотворения Мира. Милан ничего не чувствовал, ничего не слышал, он внимал незримому учителю, поглощая знания, дарованные ему, как чудо. Мгновение жизни растянулось, став бесконечностью. Княжич слегка прикоснулся к тайне Времени. Еще не понимая его законов, он интуитивно нащупал дверь, за которой открывалась дорога к познанию.

Шорох волн, разрезаемых телом нифа, возвестил об окончании визита. Милан перевернулся, открыл глаза и совсем рядом увидел нифа и с ним отца, глаза которого сияли молодостью.

Княжич почувствовал себя на вершине счастья. Он видел отца каждое утро после того, как тот набирался сил от Кристалла, но никогда его глаза не светились так, как сейчас.

«Спасибо вам за наш полет, за молодость, как дар душевный, отец мой сбросил сто оков… мое примите восхищенье!»

Нифы закивали, выражая удовлетворение за благодарность. Они остались в воде, недалеко от берега, наблюдая, как лиринийцы облачаются в одежды. Диковинные жители планеты-океана разговаривали меж собой вслух, наполняя воздух щелкающими, свистящими, клецающими звуками.

— Я думал, они всегда разговаривают мысленно, — заметил Милан, натягивая ботинок.

— Мысль не нуждается в переводе, это самый лучший способ общения для всех рас Вселенной. Но у всех есть свой язык общения.

«Прощайте, жители Лирины! Мы рады вам и в добрый путь! Вас ждут великие свершенья! Про нас, о, Княжич, не забудь!» — пропел Мирам, помахав плавником, и, прокрутившись в воздухе вокруг себя, подпрыгнул, завис на мгновенье и, вытянувшись струной, нырнул. За ним последовали его товарищи. Больше Милан их не видел.

«Прощайте, добрые нифы!» — мысль Князя улетела вдогонку.

Милан помахал горизонту, волна ответила ему, плеснув у берега и откатившись назад. Отец и сын направились к планетарному модулю. Не успев закрыть его, Милан услышал последнюю мысль Надей, посланную ему на прощанье:

«Прости, мой друг, хочу предостеречь: оставь попытку мысленных контактов с землянкой. Ей трудно будет жить, поверив в то, что встретитесь когда-то. Твой путь тернист, твоя звезда взошла, твой океан ждет действий, верь в удачу! Пусть ярче засияет жизнь твоя, не ограничивай мечту, дай ей пространство!»

Глава 6

На Иреносисе бушевало ненастье. Пузырь, в котором лиринийцы плыли по воздуху, надежно защищал от неприветливого климата планеты. Милан вглядывался в проплывающие мимо здания — серые, тяжелые, с прямоугольными окнами, затянутыми прозрачным материалом, словно слюдой. Ни одно из окон не освещалось. Только отблески света от таких же транспортных пузырей оживляли фасады.

— Что это за всполохи повсюду? — спросил Милан. — Смотри, отец, они, как следы метеоров, мелькают то тут, то там!

Князь хотел было ответить, но сопровождавший их иренос опередил его:

— Это жители планеты. Особенности строения вашего глаза не позволяют вам видеть иреносов в движении.

Отец и сын переглянулись.

— Спасибо… — Милан украдкой взглянул на иреноса: такой же, как все, без видимых отличий во внешности. — «Словно роботы, все слеплены по одному образцу».

— Не суди, лириниец. Повторяю, ваш глаз не видит, причем очевидного.

Милан опешил. Он поздно вспомнил о совете отца и позволил себе думать в присутствии существа, для мысли которого не существовало преград.

— Простите моего сына, — кротко сказал Князь, — он не контролирует свои мысли.

Милан хотел было возразить, но вовремя опомнился и усиленно начал вспоминать картины природы, перебивая навязчивые мысли красотами гор, цветов и полей.

Сопровождающий ничего не ответил. Вскоре пузырь остановился перед зданием с огромным светящимся куполом.

Милан ахнул: «Не иначе как внутри сияет звезда!»

Складки лица иреноса — подобие губ других рас — дрогнули, едва растянувшись, изобразив улыбку, как показалось Милану.

Пузырь раскрылся, раздвигая створки вправо и влево, и Правитель Лирины с сыном вышли наружу, под защитный козырек входа в Дом Совета Лиги Вселенной.

— Прошу вас, проходите внутрь, — пригласил сопровождающий и, развернувшись, первым вошел в сияющий проем входа. — Лирина! Лирина с нами! — возвестил он так громко, что от неожиданности Милан пригнулся. Он вспомнил, как громогласный голос иреноса пронзил его голову на Земле.

Князь сжал руку сына, шепнув:

— Держись с достоинством! — и вышел вперед. — Приветствую всех жителей Вселенной! — сказал он, подняв руку вверх, и остановился.

Шелест одежд, тихий шепот, звуки перемещений сразу же прекратились и раздались хлопки. Присутствующие, которых Милан рассматривал, как чудо, аплодировали лиринийцам.

— Благодарю всех! — Князь поклонился. — Не знаю, чем мы заслужили такой теплый прием, но ваше внимание нам приятно. — Князь говорил «мы», обращая внимание, что он здесь не один. Но Милан только и поддерживал его, что улыбаясь во весь рот и продолжая гасить свои мысли.

Из пестрой толпы, рассредоточившейся по огромному сверкающему залу, вышел иренос — больше тех, кого Милан успел увидеть и на Земле, и здесь — на Иреносисе. Одетый в глухой комбинезон люминесцирующего зеленого цвета, он производил впечатление ископаемого ящера, и двигался так же стремительно. Скользнув, как лыжник, он приблизился к Князю и, не произнося слов, сообщил, что представители всех рас восхищены мужеством и находчивостью лиринийцев и, что след лайнера правителя Лирины обнаружен, а капсула с экипажем совершила посадку на одной из дружественных планет.

Князь ответил мысленно.

«Мы обязаны своей жизнью, командиру Шерну, и при встрече, я передам ему ваше восхищение. Примите мою благодарность за помощь. Раса иреносов поистине — Страж Вселенной!»

Последние слова, как отметил про себя Милан, особенно понравились гиганту. Он склонил голову в знак признательности и тут же ускользнул в толпу. Через мгновение Милан увидел его на высоком постаменте, почти под куполом зала заседаний Совета Лиги.

Свет, так похожий на звездный, создавался благодаря многократному отражению света невидимых светильников от полукружий рядов скамеек, сделанных из прозрачного материала, напоминающего кварц. На вид он казался твердым и холодным, но, когда Милан опустился на скамью, то почувствовал мягкость кресла: сидение приняло форму его тела, изгибаясь под ним, к тому же, излучая приятное тепло.

— Ты освоился? — спросил Князь, наклоняясь к сыну и положив свою руку на его.

— Да! Я в восторге, отец!

— Теперь спрячь свой восторг, и вспомни, зачем мы здесь. — Милан вмиг стал серьезным. — Никогда не поддавайся блеску мишуры, сын. Особенно, когда решается вопрос твоей жизни.

Слова отца потушили огонь счастья, запылавший в сердце Милана еще на Нифиде. Там он почувствовал удовлетворение от общения с новым миром. Там понял, что жаждет открытий и впечатлений от лицезрения многообразия миров. На Иреносисе его пыл поначалу угас, но великолепие приема, который оказали им с отцом иреносы и все представители разумных рас Вселенной, с большей силой разожгло огонь восторга. Но сейчас с его глаз словно спала пелена. Милан осмотрелся вокруг: чудные и привычные лица окружали его, но за каждым таилась бездна тайн. И каждый из присутствующих может вынести ему свой приговор, какой, ведомо разве что иреносам. Милан сосредоточился, прислушиваясь к информационному полю — шипящему, свистящему, наполненному сонмом разнообразных мыслей, самыми разными звуками проносившимися мимо. Когда все заняли свои места, наступила тишина. Это казалось удивительным! Тишина мыслей, ни единого всплеска. И в зале наяву раздался голос иреноса:

— Совет собран. Лига стоит перед вопросом расширения. Меняется время, пора менять каноны. Опасность техноразвития рас, подобным яохам, велика. Силе разума противопоставлена сила деяний. Нарушен режим безопасности рас, не знающих о Лиге. Высказывайтесь!

Никто не поднял руку, никто не встал. Но ментальное пространство загудело, словно улей. Из общего гула Милан выхватывал лишь обрывки мыслей, понятных ему. Кто-то говорил о Земле, о нем. Прозвучало осуждение, возражение, восторг, скрипом прошмыгнула злоба, смехом ответила любовь. Мысли сплелись с чувствами, послышались угрозы, промелькнули сомнения, одобрения, неуверенность, напор и мысль отца: «Пора вмешаться и открыть незнающим мирам истину!»

Когда поток информации достиг апогея, быстрая, как ветер, мысль иреноса, смела все мнения в один ком, и наступила тишина.

Милан с облегчением вздохнул. В висках стучала кровь, сердце частило, ладони вспотели.

— Все хорошо, сын, держись! — подбодрил отец.

Глава Совета снова взял слово.

— Начнем с Земли. Лирина провела к ней нить. Княжич Лирины посетил Землю. Причина: поиск украденной реликвии. Веды виновны. Князь виновен. Пострадали земляне. Земля в развитии. Земляне способны мыслить. У них два пути: разум для технического развития и разум, как самостоятельная сила. Первое — опасный и неверный путь. Они не знают.

— Земляне глупы! — раздался визгливый голос, прервавший речь иреноса, который сразу определил, где сидит его обладатель.

Все развернулись влево, вслед за головой иреноса. Милан встал. Отец ошарашено уставился на него.

— Земляне умны! — возразил он, и иренос обратил свой взор к нему.

И не только он. Обладатель визгливого голоса тоже встал. Маленький, тщедушный представитель расы собо, казалось, готов кинуться в рукопашную: он стоял, сжавшись, втянув голову в плечи, выставив перед собой руку со скрюченными пальцами, поддергивая ей перед лицом. Даже издали Милан заметил ненависть в глазах Правителя Собоны. Он открывал и закрывал рот, и Милан не сразу понял, что он что-то беззвучно говорит. Но вместо его голоса, Княжич услышал иреноса:

— Доказательства!

Тотчас собо вышел на середину зала и, развернувшись ко всем лицом, а к иреносу спиной, взял с постамента, стоявшего там, обруч и надел его на голову, затем положил ладони в углубление на постаменте. Над головой Правителя Собоны развернулся голографический экран, изображения которого были видны всем. Одна за другой на экране прошли картины земной жизни, подобные тем, которые Княжич видел, когда готовился к посещению Земли. Но акцент был сделан на негативных эпизодах: межрелигиозные марши протестов, вырубка лесов, старые заводы с трубами, из жерл которых вылезали желто-оранжевые хвосты дыма. Несколько портретов землян, обрабатывающих скудные земли с помощью животных, сидящих за массивными шкафами первобытных компьютеров, танцующих в набедренных повязках в тропических джунглях, разнообразили технические пейзажи.

Когда представление окончилось, иренос вызвал Милана, так и стоявшего, пока Правитель Собоны проецировал изображения из своей головы.

— Ничего не говори, — предостерег отец, ухватив его за руку. Милан услышал, но ушел не отвечая.

Спускаясь вниз с верхнего яруса, где они с отцом сидели, Милан мыслями снова оказался на Земле. Перед его взором промелькнула Катя, с волос которой слетали лепестки цветов и стебельки трав, Павел с Джеком в скафандрах в открытом космосе у своей станции, Профессор Даринов с хитрым прищуром глаз, в которых светились искорки смеха.

Когда Милан подключился к проектору, на экране пошла череда дивных земных пейзажей, улыбающиеся лица друзей, медицинское оборудование Центра космических исследований и Ирина — ее лицо в веснушках, задержалось на экране дольше всех.

— Эта землянка обладает даром телепатии, но сама не знает об этом, — громко сказал Милан во всеуслышание. — Доказательств нет, к сожалению…

Княжич снял обруч и экран погас.

— Мнения, — громогласно сказал иренос, и снова воздух вокруг загудел.

Члены Совета Лиги пришли к выводу, что доказательства лиринийца ближе к действительности, хотя бы потому, что они более свежие по времени. При Совете создали комиссию по Земле, а заодно и по паразитарным расам Вселенной. Душа Милана ликовала. Он почувствовал, что его мечта о повторном посещении Земли близка к осуществлению. Он еще не знал, как будут развиваться дальнейшие события, но предчувствие хорошего конца укоренилось в его разуме.

Заседание Совета не обошлось без скандала, который попытались разогреть собо.

— Почему мы должны подчиняться этим… иреносам? — выражая свое несогласие принятым решением, заскулил Правитель Собоны.

Глава Совета ответил вслух:

— Время еще не пришло. Иреносы могут жить без Лиги, Лига без иреносов — нет! Но время изменит действительность. Скоро!

— И почему Глава Совета опустил вопрос о наказании Правителя Лирины? — не унимался собо. — Или всем теперь можно летать куда вздумается?

— Лирина наказана, не нами — пиратами, — ответил иренос, — или кто-то хочет большего наказания для лиринийцев?

В зале воцарилась тишина. Глава Совета уловил все мнения и объявил:

— Нет. Я тоже думаю, что Правитель Лирины сделал выводы на будущее. Заседание закрыто.

«Княжич Лирины! Ты можешь остаться на Иреносисе, — услышал Милан обращение к себе лично, — твой путь к знаниям открыт».

Первое, что почувствовал Милан от такого предложения, была радость, но вслед за ней пришла тревога. Ему предстояло сделать выбор и прямо сейчас. Принять решение, от которого зависело его будущее и не только.

— Отец, я получил приглашение от иреносов остаться на планете и учиться. Скажи, ты бы одобрил мое согласие?

Князь в ответ посмотрел в глаза сыну. Он увидел, как они вспыхнули, как засветились.

— Рано или поздно ты все равно покинешь родной дом. В тебе горит жажда познания мира. Видимо, иренос знает об этом. Я не возражаю. Решение за тобой. Но помни, привыкнуть к обществу, жизнь которого построена совершенно иначе, чем лиринийская, непросто, особенно с существами, чье мышление не поддается нашему пониманию.

— Спасибо, отец, я запомню!

— Будь всегда настороже! — Князь волновался. Он видел, что сын полон азарта.

— Все будет хорошо, Князь! — вмешался иренос. — Княжич вернется на Лирину!

— Я верю тебе! — ответил Князь, то ли Милану, то ли иреносу.

Промозглый дождь лил и лил с темного неба над планетой. Оставшись один, Милан почувствовал себя брошенным. Проводив Княжича до здания, где ему выделили комнату, иреносы вообще исчезли из его жизни. Скромное убранство помещения не создавало в ней уюта и, просидев у окна день в ожидании кого-либо или чего-либо, Милан не выдержал и вышел в город.

Главный город иреносов продолжал тонуть в серости, поглощая влагу, захлебываясь в ней, но жадно впитывая ее колодцами и каналами, во множестве разбросанными и растянувшимися по улицам. Как только Милан вышел из здания, его захватил метеорный поток проносившихся мимо иреносов. Не замечая ни одной фигуры, не имея возможности видеть облик разумных существ, Милан чувствовал их силу, пробивающую его призрачную защиту во всех направлениях. Потоки информации пронизывали пространство стремительными ветрами, и не было от них спасения. Тошнота подкатила к горлу, в голове образовался хаос, собственные мысли разрывались в клочья, не успевая создать образ. Милан обхватил голову руками и сел на корточки. В другом мире его можно было принять за сумасшедшего, потерявшего способность мыслить, рассуждать и принимать решение. В мире иреносов любой разум вызывал уважение.

«Пропускай, пропускай сквозь себя, — услышал он вразумительную мысль, — долой преграды, дай путь потоку!»

Милану почудился детский смех. Это показалось странным: он и представить себе не мог, что у иреносов есть дети или женщины… Они все продолжали оставаться для него загадочными безволосыми гигантами в комбинезонах и с большими выпученными глазами, вращающимися, как на шарнирах.

Но совет от невидимого доброжелателя Княжич принял и, собрав волю, представил свою голову без преград: ветер проносился мимо, залетая в нее, словно любопытствуя и, не задерживаясь, летел дальше. Когда потоки нашли проход, Милан вздохнул. Его собственные мысли, как мышки, попрятались в норы, но они существовали! Первая же мысль, осознанная им, была коротка: «Назад!»

Не думая больше ни о чем, он поднялся и, как во сне, интуитивно определяя путь, поспешил в свою комнату. Несмотря на убогость обстановки и размеры кельи, теперь она представлялась лиринийцу надежным убежищем.

Как только Милан вошел в здание, то сразу почувствовал себя лучше.

«Из какого материала они строят свои дома? — подумал он. Стены защищают от потока мыслей! И, в тоже время, иреносы могут послать мысль на какое угодно расстояние. Они делают это вне стен, на воле?»

«В свободном пространстве» — пришел ответ.

Милан остановился, озираясь. Но никого не было. Здание полностью казалось пустым: ни местных жителей, ни гостей. Последние не задерживались с визитами на Иреносисе.

«Спасибо!» — на всякий случай ответил он и прибавил шагу, поднимаясь по лестнице на верхний этаж.

Створки дверей его комнаты, распахнулись при приближении. Милан зашел и, прижавшись спиной к стене, осмотрелся. Высокий потолок, окно в ручейках дождя, узкая и длинная кровать, шкаф в углу — теперь комната показалась Княжичу теплой и уютной. Не шевелясь, он просмотрел ее внутренним зрением, позволяющим увидеть то, что в реальности неосязаемо. Двойная оболочка защиты накрыла комнату, как пузырь. Милан увидел его матовое свечение — светло-сиреневое внутри и более темное снаружи.

«Так и есть — защита! — обрадовался он своему открытию. — Но что-то надо делать… не могу же я просидеть неизвестно сколько времени без дела… хорошо… что?»

Он прошел и сел на кровать.

«Единственное, что я могу делать — это думать!» — Милан оценил свою способность мышления, поняв после прогулки, насколько призрачна уверенность в том, что думать можно всегда.

В тишине комнаты, когда нет ни одного отвлекающего звука, мысли текут спокойно. Княжич дал им полную волю, наблюдая со стороны за возникающими образами, порождаемыми давними впечатлениями, открытиями. Мысли текли рекой, поначалу хаотично, разрозненно, но вот в общем течении появилась струя желаний. Мечты материализовались в пространстве разума и, выстроившись одна за другой, словно встали в очередь за реализацией. Первой оказалась жажда познания мира. И ее начальным всплеском определился интерес к основам жизни иреносов. За ним стояла Земля, картинка встречи с Ириной, расплывчатая картина Совета Лиги, принимающей решение о свободе и жизни всех рас Вселенной в новом времени. Более дальние образы виделись размытыми пятнами, и Милан отодвинул их, сосредоточившись для начала на первом.

Размышляя о том, как иреносы размножаются, он не заметил, как уснул. Потом, проснувшись, он пытался вспомнить сон, пришедший к нему, как откровение, но разум отказывался открыть увиденное. Тогда Княжич понял, что еще не пришло время узнать истину, но она в нем и, когда настанет нужный час, то все откроется.

Проснулся Милан от чувства, что кто-то его разглядывает. Открыв глаза, он никого не увидел. За окном все также барабанил дождь, а серость дня сменилась сумраком. Милан встал, включил свет. Яркость освещения напомнила светлый день на Лирине. Тоска пробралась в сердце, но не успел Милан и подумать о доме, как услышал стук в дверь.

— Войдите! — с радостью, которую может понять только тот, кто устал от одиночества, крикнул он.

Створки двери раскрылись, и в комнату вошел иренос. Был ли это тот иренос, который сопровождал их с отцом, или тот, с которым Милан разговаривал на Земле, или тот, в зеленом комбинезоне, похожем на шкуру ящера, Милан не знал. Но поймал себя на том, что он ощущает от вошедшего что-то непонятное, не имеющее определение, и это чувство подсказывало ему, что с иреносом, которого он сейчас видит перед собой, он раньше не встречался.

— Ты хочешь знать о нас. Я покажу тебе.

— Кто ты? — прямо спросил Милан. — Как твое имя?

Иренос прошел к окну, медленно, что удивило, и, рассматривая узор, начертанный струями и каплями дождя, задумчиво ответил:

— Что тебе с моего имени? Ведь мы все на одно лицо?!

Милан понял, что его неосторожная мысль стала достоянием всей расы.

— Имя — есть составляющая часть индивидуальности разумного существа. И зря вы обижаетесь! Кто-то из вас сказал, что мы, лиринийцы, в силу особого строения наших глаз, не можем увидеть того, что для вас очевидно.

— Да, это так! — иренос повернулся лицом.

Его глаза играли на свету радужными бликами. Милан удивлялся и любовался этим зрелищем одновременно. Иренос заметил восторг на лице Княжича.

— Тебя все удивляет в нас? — спросил он вполне дружелюбно.

— Да, и я хочу понять, ну, хотя бы попытаться…

— Хорошо. Я здесь, чтобы показать тебе свое время.

Милан не понял, но решил, что вопросы неуместны и согласно кивнул головой, напомнив только:

— Ты не сказал своего имени. Скажи, если это не оскорбляет тебя и не является тайной.

Иренос осклабился. Мурашки прошли по коже Княжича от его улыбки.

«Надо привыкать!» — подумал он.

— И нам к тебе тоже, — ответил иренос. — В моем имени нет тайны, оно для тебя непроизносимо, даже мысленно, — и он издал серию таких звуков, что Милан зажмурился.

Ни один из звуков не создал никаких ассоциаций.

— Я буду звать тебя Ветер! — нашелся он. — Если ты не против…

— Зови. Дай руку и пусть она будет в моей, пока ты со мной.

Милан протянул руку.

— Глаза закрой!

Ветер сжал руку Милана, так же крепко, как сам Милан зажмурил глаза. Затем он почувствовал головокружение, смену температуры воздуха и услышал детский голос:

— Открой глаза!

Милан открыл. Он стоял в кругу детей-иреносов и держал одного из них за руку, вернее, тот держал его за руку. То, что это были дети, Милан догадался по невысокому росту существ, ярким комбинезонам и особому взгляду, присущему всем детям Вселенной — лучезарному, живому и любопытному. Впрочем, их интерес к нему быстро пропал и, разлетевшись метеорами, они занялись своими делами. Только один остался рядом.

— Ветер? — догадался Милан.

— Да, ты в моем Времени, — не дожидаясь очередного вопроса, ответил Ветер, — я остановился здесь, потому что в это время я уже обрел способность мыслить самостоятельно, — он крепче сжал руку Милана, поглядывая на него снизу вверх.

Княжич догадался, что в более раннем времени Ветер-ребенок мог просто уйти, не задумываясь об ответственности перед инопланетянином.

— Смотри и закрывай глаза!

Милан осмотрелся, медленно поворачивая голову, фиксируя в окружающем мире детали, запоминая их.

— Готов?

Милан кивнул и зажмурился.

— Открой глаза! — на этот раз голос Ветра чуть не порвал перепонки Княжича.

Безветрие, спокойный ровный свет с неба от невидимого светила и мелькание всполохов от движущихся иреносов предстало перед его взором.

— Это твое будущее время? — спросил Милан, не сомневаясь в положительном ответе.

— Да, только не будущее, а последующее.

— Какая разница?

— У нас с другими расами есть прошлое, настоящее и будущее, а для нас — всегда то время, в котором мы находимся. Я для тебя даю ему названия, чтобы ты понял разницу. Мы не различаем … периодов. У нас есть просто Время, и мы движемся в нем в две стороны относительно точки, в которой находимся в определенный момент.

— Любопытно. Ветер, но ты в том, предыдущем времени был ребенком, здесь, как видно, ты старше того Ветра, который пришел ко мне сегодня.

— Да, это так.

— Но я во всех трех точках оставался … одинаковым. Как это?

Ветер вздохнул. Его маленькие ноздри приподнялись полукружьями и опали, а глаза прикрылись перепонками.

— Закрой глаза.

Милан догадался, что своим вопросом обескуражил иреноса или… просто вопрос этот оказался настолько примитивным, что у того не нашлось, что ответить.

В следующее перемещение, прежде чем что-то увидеть, он услышал невероятный шум, топот ног, скрежет металла. Открыв глаза, Княжич увидел перед собой лежащего Ветра, которому он помогал подняться, одновременно отстреливаясь от приближающихся яохов. В замедленном режиме он увидел, как летит снаряд… и тут же боль пронзила глаза, словно прочертив по ним острием ножа. Милан ахнул и почувствовал, как рука иреноса выскользнула из его руки.

— Не-е-т! — закричал он.

— Ты в настоящем, не кричи! — раздался в ответ спокойный голос.

Милан попытался открыть глаза, но не смог. Боль оказалась настолько сильной, что он сжал зубы, чтобы не закричать снова.

— Надо было закрыть глаза, я говорил! Сиди так. Или спи. Я вернусь завтра. Ты получил ответ на свой вопрос?

— Н-не знаю…

— Думай. Завтра скажешь.

Купол Дома Совета Лиги Разумных Миров Вселенной не сиял, как в тот раз, когда Княжич подлетал к нему вместе с отцом. Несмелые лучи света, прорвавшись сквозь нагромождение туч, играли на каплях влаги, не успевших высохнуть. Погода на Иреносисе редко баловала жителей планеты ясными днями и потому все прохожие в этот день двигались медленно, впитывая в себя тепло дневной звезды. Милан впервые увидел много иреносов сразу. Они бродили внизу между каналами, сбирающими воды ненастья, и гладкие головы жителей планеты поблескивали, как и лужи, отражающие свет.

Ветер, как и обещал, пришел утром. Милан успел проснуться и с опаской открыл глаза. Острой боли не было, но глаза сами собой сощурились, изменив внешность Княжича.

— Ты другой, — вместо приветствия сказал Ветер.

— Ты имеешь в виду глаза?

— И глаза тоже, — туманно ответил иренос, — идем, нас ждут.

Милан начал привыкать к неопределенности фраз тех, с кем ему пришлось общаться из представителей этой странной расы и, не досаждая вопросами, пошел вслед за своим новым другом.

В Доме Совета было тихо. Нельзя сказать, что там никого не было, потому как чьи-то торопливые тени мелькали то тут, то там, но в залах не слышалась речь разумных: ни шепота, ни смеха, ни удивленных или радостных возгласов. Милана встретил Ящер — так Княжич окрестил Главу Совета.

Молча поклонившись друг другу, представители двух рас прошли в одно из помещений Дома.

«Зал обсуждений» — подумал Княжич и вспомнил аурное свечение вокруг головы отца, когда тот сидел на своем стуле с ажурной спинкой.

Кабинет Ящера отличался предельной функциональностью. Что продолжало поражать Милана, так это материалы, которые иреносы использовали и для возведения зданий, и для оформления интерьеров. Кресла, как и скамьи в зале под куполом, принимали форму тела садящегося в них, создавая тем самым ощущение уюта для любого индивида любой расы Вселенной. Исключая, конечно, тех, кто не ходил на ногах, а летал или плавал. Но такие, как, например, нифы, избегали любого рода заседаний.

— Ты желаешь много знать, страх не свойственен тебе, порочные чувства вроде обиды, проходят мимо тебя, — без всяких предисловий начал Ящер, — у тебя, Княжич Лирины, есть будущее. Один эпизод тебе показал сопровождающий — Ветер, на твоем языке. Ты все понял?

— Да, — Милан сказал правду. Он разобрался в разных определениях времени и понял, что для одного индивида Время — это его жизнь, и есть только две точки, ограничивающие путь — начало и конец. Относительно кого-либо другого Время имеет три понятия — прошлое, настоящее и будущее, — но они придуманы для того, чтобы лучше ориентироваться в пространстве. Попросту, определяют направление движения. То, что Ветер показал Милану в конце путешествия по времени, было будущее, связывающее их вместе.

— Одно представление ошибочно — среди иреносов есть такие, кто не поможет. Не пренебрегай советом отца и не задавай вопросов. Ветер — друг. Запомни его и научись отличать. Путешествуй по Иреносису в транспорте — пузырь защищен от внешних ветров. Учись, Княжич Лирины! Иди!

Милан встал, поклонился и направился к выходу, но замедлил шаг. В спину ему прозвучало:

— Наберись терпения! — Ящер помедлил и, когда Милан развернулся вполоборота, добавил: — Дальше будут далекие миры. Потом Земля — испытание тебе.

Больше Княжич ничего не услышал. Незримая сила толкнула его и, повинуясь ей, он покинул Дом Совета Лиги.

Этот день стал значимым в судьбе Милана. Вопрос «Что делать?» больше не стоял перед ним. Собирая знания, как урожай, он все больше проникался любовью к Миру. И все увереннее отстаивал свою позицию в отношении рас, медленно идущих по пути прогресса. Ветер везде следовал за лиринийцем тенью, открывая тайны, доступные, как казалось сначала, только иреносам. Милан научился мыслить быстро, заглядывать в будущее на шаг вперед, поражая интуицией даже иреносов. Но один вопрос оставался для него неразрешимым: сама жизнь, ее строго отмеренный срок.

Навещая отца, он видел, как печать старости меняла его облик. Кристалл продолжал дарить живительную энергию, но ничто не может противостоять естественным процессам организма живого существа. Сила Кристалла лишь отодвигала неминуемый конец. Милан знал, что прожив отпущенный срока и он, как и все стареющие лиринийцы, будет вынужден сидеть в Доме Кристалла, получая долю молодости, чтобы пережить предстоящий день.

— Об этом задумываются все! — ответил Князь, когда сын поделился с ним своими тревогами. — Но, поверь, наступает момент, когда утренний луч света приносит радость просто потому, что ты его видишь, и уже неважно, сколько тебе лет, сколько ты прожил в Мире. Важно, как ты жил.

Князь еще не обрел своего имени, но чувствовал, что его время проходит. Единственный сын странствовал по Вселенной, удовлетворяя жажду знаний, и хоть на Лирине жизнь шла своим чередом, отмеряя день за днем, как метроном, он беспокоился о будущем.

Как-то раз, когда Милан вернулся на родную планету после длительного отсутствия, Князь решил поговорить с ним. Милан пришел в Зал Обсуждений по его зову. Отец заметил особую задумчивость на лице сына, глубокой складкой обозначившей межбровье.

— Нелегкая миссия выпала тебе в этот раз…

Милан тепло улыбнулся, с любовью посмотрел на отца. Свет еще не проник в кабинет, но и без него вокруг головы Князя был виден ореол — белые волосы, ставшие легкими и пушистыми, обрамляли ее.

— Я побывал на дикой планете. Это одна из планет, на которой нет разумной жизни, но есть все для примитивной. Там скрылся корабль с пиратами, и мы искали их. Так, знаешь, отец, я вдруг вспомнил Фани Монигран, ведийку, укравшую наш Кристалл, ты помнишь ее?

Князь кивнул.

— Ее отправили на такую же планету… Жива ли она? — Милан потупил взгляд.

— Ты одинок сын. Об этом я и хочу поговорить с тобой.

— Но почему тебя это тревожит? И … я не одинок, если ты имеешь в виду женщин.

Князь встал и пересел в глубокое кресло рядом с сыном.

— Женщины появляются в твоей жизни и не задерживаются, — он похлопал Милана по колену. — Скажи, ты продолжаешь любить ту ведийку?

Милан искренне удивился вопросу.

— Нет! Что ты, просто вспомнил давнюю историю. И…

— Что? Говори.

— Вспомнил, что именно Фани я обязан проявлению новых чувств …

— К землянке! — закончил Князь.

— Да! Вот о ней я думаю всю жизнь! Мне так и не удалось установить с ней мысленный контакт.

— Эта затея с самого начала была провальной. Удивляюсь, что ты сам до сих пор этого не осознал, — Князь занервничал. Все же годы берут свое. Он стал замечать, что порой любая мелочь может вызвать в нем это противное брюзжание. Хорошо, что пока замечал…

— Отец, послушай. Многие годы я иду к своей цели. Я хочу на Землю, хочу найти ее, ту девочку, и хотя бы в последний раз в своей жизни взглянуть в ее глаза. Я не знаю, как можно назвать мои чувства, но … я хочу и все! С Землей серьезно работают. Довольно скоро туда отправятся корабли с посланниками Лиги. Это мой шанс. Мне все равно, в качестве кого я мог бы войти в экипаж. Только бы побывать на Земле. Там я найду Ири, Ирину. Думаю, что найду.

Князь слушал, не перебивая. Глаза Милана горели надеждой. Когда он замолчал и, не в силах больше сидеть, встал и подошел к окну, распахнув занавеси, Князь сказал, глядя ему в спину:

— Прошло почти пятьдесят лет. Той девочки уже нет. Она превратилась в … старую женщину. Ты и сам знаешь, что земляне живут в среднем шестьдесят-семьдесят лет. Хорошо, если она жива…

— Жива! Я чувствую!

— Как ты это чувствуешь? — удивился Князь, вспомнив свои ощущения в отношении жены.

Милан вернулся в свое кресло.

— Я долго изучал иреносов и многому у них научился. Нет, я не познал тайну их расы, но все же она мне приоткрылась. Интуитивно я двигаюсь по их пути и понимаю что-то, что-то вижу… Так вот, я чувствую, что Ири жива! И все! — Милан поймал себя на том, что повысил голос. — Прости, отец, я как всегда несдержан! — его лицо расплылось в улыбке, обнажив прекрасные белые зубы.

Князь засмотрелся на сына. Все такой же красивый, возмужалый, с кольцами кудрей на плечах!

— Как в детстве! — добавил он.

— Детство… знаешь, я хотел тебе рассказать. Мой друг иренос как-то обмолвился, что видел маму… давно. Она оказалась на его пути, в его времени и потому он знает. Он лишь сказал, что она была молода, весела и красива.

Лицо Князя засветилось, словно он наяву увидел красивую и молодую жену. Но Милан замолчал, и очарование момента сменилось печалью.

— Прости. Но я должен был тебе сказать об этом.

— Да, да, конечно.

— Ты знаешь, что такое любовь, отец? Что это?

Князь пожал плечами.

— Это радость и муки, счастье и горечь… Так, что это — награда или наказание? — с пылом воскликнул Милан.

Наверное, впервые в жизни Князь не знал, что ответить сыну. Но надо было что-то сказать, и он проговорил:

— Каждый познает сам. Нет рецептов, нет ответов. Успокой свое сердце. И будь готов ко всему, когда отправишься на Землю. Боюсь, что тебя ждет больше разочарований, чем радости. — Князь вернулся на свое рабочее место. — Что ж, я рад, что мы поговорили, хотя думал, что темой разговора станет будущее Лирины.

Милан насторожился.

— Что не так с Лириной?

— С Лириной пока все так! — в тон сыну ответил Князь. — Но, как ты видишь, я старею! Скажи, в твои планы не входит стать правителем Лирины?

Милана озадачил прямой вопрос отца.

— Я не думал об этом.

— Так подумай! Я подожду твоего возвращения с Земли, но не более!

Глава 7

Профессор Курлясова вернулась домой поздно. Постояв перед дверью, она нажала на кнопку звонка. Радостной трелью прозвучал он в тишине подъезда и смолк. Ирина Александровна прислонилась плечом к косяку и закрыла рот ладонью, останавливая напрашивающиеся рыдания. Еще год назад ее встречал муж. Она слышала шарканье его ног по паркету, затем вопрос: «Кто там?», который задавался скорее по привычке; потом щелкала задвижка, и в проеме распахнутой двери появлялось его улыбающееся лицо.

Но внезапно, как это порой случается в жизни, все изменилось. Звонок стал вдруг ненужным. Теперь его звонкий голос отдавался болью, как и тишина в комнате, где раньше беспрерывно работал телевизор, по которому диктор «Евроньюз» сообщал новости.

Справившись с собой, Ирина сняла шерстяную перчатку, достала ключ, вставила его в замочную скважину. Открыв дверь, она пошарила сбоку, нащупывая выключатель и, как только яркий свет брызнул с потолка, вошла в прихожую. Напротив большого зеркала с давних времен стоял стул. Ирина медленно опустилась на него, отпуская ручку сумки, которая повалилась на бок около ножки стула. Посидев несколько минут без движения, хозяйка стянула вторую перчатку с руки, сняла шляпку и наклонилась вниз, намереваясь расстегнуть сапоги. Скользнув взглядом по зеркалу, она остановилась, выпрямилась и, облокотившись на спинку стула, замерла, с вопросом вглядываясь в глаза женщины, чье отражение изо дня в день преследовало ее.

— Ничего интересного… — вслух сказала она и стащила сапоги с ног.

Размяла ступни, обтянутые тонкими колготками, встала. Вспомнила, как Павел помогал ей снимать пальто, и прежде чем повесить его на плечики, стряхивал что-то видимое только ему с мехового воротника. Вздохнув, Ирина расстегнула пальто и, сбросив его движением плеч, подняла и небрежно повесила на крючок.

Прошедший день промелькнул в ее жизни так же быстро, как и все предыдущие. Отчитав лекции в университете, она с головой окунулась в разбор писем, приходивших на ее электронную почту. Люди со всего мира сообщали известному уфологу о необычных явлениях, наблюдаемых ими в небе, о людях, поражающих воображение странным поведением, о том, что просочилось через неофициальные источники в прессу.

Анализируя каждое сообщение, собирая по крупицам факты, Ирина Александровна пришла к выводу, что на Земле происходит нечто необычное. Она вслушивалась в новости, сообщаемые по всем каналам телевидения, прочитывала онлайн-страницы десятка новостных сайтов, но нигде прямо не говорилось о приближении какого-либо значащего события в жизни Земли, как планеты.

— Как всегда все скрывают! — возмущалась она и терпеливо искала то, что с уверенностью можно было назвать вторжением инопланетян.

За многие годы жизни они с мужем собрали архив, в котором бережно хранились старые фотоснимки, сделанные отцом Ирины пятьдесят лет назад в горах, распечатки новостей о гигантском астероиде, чудом расколовшемся почти у самой Земли в тот момент, когда его падение казалось неминуемым, воспоминания Павла о пребывании на корабле инопланетян. В отдельной папке Ира хранила все, что смогла собрать о пустыне Кызылкум, включая и свои студенческие отчеты о раскопках на развалинах древних городищ.

Когда, будучи уже кандидатом исторических наук, Ирина обнаружила корабль инопланетянки, похитившей ее в тот памятный день, как по мановению волшебной палочки, появились военные и, оцепив барханы, парящие в горячем воздухе, как миражи, попросили ученых забыть об их открытии, навсегда покинув это место.

Всю жизнь Ирине казалось, что она кричит за прозрачной дверью, не пропускающей звук, о том, что во Вселенной есть другие миры и разумные существа. Только владеющие искусством читать по губам слышат ее, но остаются безучастными. Даже сын старался уйти в сторону от разговоров на тему жизни во Вселенной. По иронии судьбы, он пошел служить именно в те органы, которые держат «на крючке» таких, как его мать и отец, следуя за ними шаг за шагом.

«Но, возможно, это и к лучшему!» — думала Ирина, чувствуя защиту в лице единственного сына.

Ира прошла на кухню, поставила чайник на плиту. Есть не хотелось, но следуя многолетней привычке, она заварила крепкий чай, достала сыр, яблоки и села ужинать.

Из прихожей раздался приглушенный звон сотового телефона, исполняющего любимую «Элизе» Бетховена.

— Кто бы это мог быть в такой час? — Ирина нехотя встала и, отхлебнув из чашки, не спеша, прошла к стулу, у которого валялась ее сумка.

Не разобрав без очков номер абонента, вызывающего ее, она ответила:

— Алле, слушаю…

— Бабуль, ты не спишь? — звонкий голос внучки свежим ветерком ворвался в затихающий вечер.

— Людмилка, это ты? Давай перезвоню по городскому.

— Брось, ба, свои старые штучки. Какой городской? Слушай, ты только не волнуйся…

— Да что ты, в самом деле, — всплеснула рукой Ирина, — говори уже, что там у тебя случилось?

— Ты можешь сейчас приехать?

Ира опешила. Посмотрела на часики, давным-давно подаренные Павлом, но продолжающие усердно тикать на ее руке, несмотря на облезлую позолоту.

— Двенадцатый час ночи, детка… Я устала… Говори сейчас же, что натворила? — Ира повысила голос.

Внучка замолчала. Ирине показалось, что она с кем-то разговаривает, прикрывая телефон, чтобы бабушка не услышала. И тут же знакомый голос ворвался в ее голову, взволновав ее, растревожив. Мужчина из мечты звал ее по имени, которое она не слышала полвека, разве что во сне: «Ири, я хочу видеть тебя. Ири…».

— Ты приедешь? — с надеждой спросила внучка.

— Да, — коротко ответила Ирина и потянулась к пальто.

— Она сейчас приедет, — сказала девушка, демонстрируя телефон в знак доказательства.

— Я понял, — улыбнулся Милан.

«Интересно, — подумала Людмила, усаживаясь напротив гостя, — ведь я не поверила ни одному его слову, а впустила к себе, позвонила бабушке и сейчас пялюсь на него, как на икону!»

Оставив свой планетарный модуль на вершине холма в пригородах Ташкента, Милан, добрался до города и пришел в дом, где пятьдесят лет тому назад его встречали друзья Павла Курлясова.

Несмотря на годы, дом выглядел неплохо, а бывшая квартира Саши и Кати изменилась до неузнаваемости — новая мебель, пластик вместо дерева на окнах и дверях, совершенно иное расположение стен. На звонок открыла миловидная девушка лет двадцати. Милан узнал в ней Ирину — такие же волосы, рост, но другой взгляд, хотя улыбка чем-то напоминала ту девочку, с которой Милан почувствовал нечто общее, сидя на камне в горах, после того, как он спас ее.

— Хотите посмотреть фотографии? — не зная чем занять молчаливого гостя, спросила хозяйка.

— Фотографии… — Память отыскала забытое слово и восстановила образ, — да, хочу.

Людмила достала большой альбом, устроилась рядом с Миланом на диване и положила альбом на колени, любовно поглаживая его потрепанную обложку.

— Это старый альбом, — не спеша открывать его, мягким загадочным голосом, начала Мила, — здесь фотографии моих предков — прабабушки, прадедушки, всех!

Милан внимательно слушал, замечая, что девушка кокетливо поглядывает на него.

— Вот, это прадед Саша, когда он был ребенком, — показывая изящным пальчиком на фото, рассказывала Мила, — а это он и баба Катя, когда они поженились… А это они с дедом Пашей в горах, они были друзьями, а дед, к тому же любил Катю, представляете?

Милан согласно кивал, удивляясь больше тому, как девушка вела рассказ, чем самому факту любовного треугольника.

— Здесь тоже они в горах… это уже не интересно, — Людмила хотела перевернуть картонную страницу, но Милан остановил, положив свою руку на ее. Девушка одарила гостя многообещающим взглядом, но он не заметил его.

— Подожди…

С поблекшей фотографии на него смотрела улыбающаяся Катя, взяв под руки двух мужчин — Сашу и его, Милана. Он вспомнил тот день, яркое солнце, запах распаренных трав, журчание сая у пещеры Двуглазка.

— Они умерли? — взглянув в глаза девушки, спросил Милан.

— Да… они давно… только дед год назад… Знаете, такое впечатление, будто вы знали их. Это невозможно…

— Почему невозможно? Возможно, милая девочка, все возможно…

Мила вскинула брови. «Милая девочка» прозвучало так, словно сказал эти слова не молодой красивый парень, а старый, повидавший жизнь, человек.

Но расспросить его о чем-либо Мила не успела — раздался звонок в дверь.

— Бабушка приехала! — девушка отложила тяжелый альбом в сторону и вышла из комнаты.

Милан встал. Он волновался. Встреча, которую он представлял себе все прошедшие годы разлуки, приблизилась, и сейчас его от Ири отделял миг, мгновение, только одно из множеств мгновений, составляющих саму жизнь.

В прихожей послышался приглушенный шепот, шелест снимаемой одежды, потом тишина, и на пороге показалась Людмила. Она жестом указала в пустоту и представила:

— Ирина Александровна Курлясова, профессор, доктор исторических наук, фанат уфологии и, — девушка шумно вздохнула, — моя бабушка!

— Успела все доложить, — с улыбкой ответила Ирина, появляясь в дверном проеме, с укором поглядывая на внучку.

— Здравствуйте! Вы хоте… ли…, - Ира запнулась, взглянув на мужчину, ожидающего ее.

Она замерла, опустив руки. Улыбка пропала, непонимание, смешанное с тревогой промелькнуло на лице. Перед ней стоял высокий красивый парень, с серьезным лицом, правильные черты которого делали его нереальным, фантастическим. Они встретились взглядами, и Ирина не могла оторвать глаз, погружаясь в изумрудную бездну чувств, излучаемых им.

— Здравствуй, Ири! — произнес Милан, его губы разомкнулись, оживив лицо.

Вмиг очарование сменилось испугом. Ири! Так ее звал только один человек в мире, и не человек даже, а тот, кого она запомнила человеком, но всю жизнь мечтала увидеть его настоящего, не Павлом, образ которого он принял тогда, а настоящего! Сейчас же, стоя почти рядом с ним, Ира сразу вспомнила, что она стара, что ее лицо покрыто морщинами, кожа щек провисает, глаза погрузились глубже, словно прячась за веками. Среди своих ровесников, она выглядела неплохо, даже моложаво, но встретившись с красотой и молодостью того, кого она мечтала хоть раз в жизни увидеть воочию, Ира почувствовала себя глупо.

Опустив глаза, она сцепила пальцы и сразу развела руки, спрятав их за спиной. Узловатые вены, дряблая кожа… Сглотнув, Ирина потеребила мочку уха, и сделала решительный шаг к креслу, что стояло в углу — затененном, в отличие от ярко освещенного центра комнаты.

— Вы хотели меня видеть? — погружаясь в мягкие подушки, с вызовом спросила она. — Слушаю вас! Должно быть, случилось что-то важное, раз вы вытащили меня из дома в такой час.

Голос Ирины стальными нотами резанул по слуху Милана. Он продолжал стоять, молча разглядывая сердитую женщину. Сомнение в том, та ли она, о ком он думает, взволновали его. Влезть в чужую человеческую жизнь, нарушив ее мерное течение еще раз, Милан не мог себе позволить. Это недопустимо. Он посмотрел на девушку, все так же подпирающую дверной косяк. Людмила сложила руки под грудью и исподлобья разглядывала того, кто сумел вывести бабушку из себя, не произнеся ничего, кроме «Здравствуй!».

Милан вернулся на диван и, как спасительный маяк, увидел раскрытый альбом. Взяв его, Княжич подошел к Ирине; аккуратно положив альбом на ее колени, ладонью прикрыл фотографию с тремя друзьями, сделанную девочкой Ирой.

— Это ты фотографировала?

Ира опешила.

— Ого! — раздался голос внучки, не сдержавшей возгласа удивления. Она прошла в комнату и села на краешек дивана.

— Что вы себе позволяете? — заикаясь и совершенно растерявшись, проговорила Ирина.

Милан поднял ладонь. Ира, как завороженная опустила глаза, рассматривая знакомую фотографию.

— Это ты снимала тогда? — повторил Милан, не спуская глаз с лица женщины.

— Да, — тихо ответила она.

Милан вздохнул с облегчением.

— Вот и хорошо! Это ты! Я ждал нашей встречи, долго ждал. Я понимаю тебя, Ири, но … забудь о годах. Я вижу в тебе ту маленькую смелую девочку, с которой когда-то расстался в пустыне…

— Вот именно, — поднимая глаза, глухим голосом сказала Ирина, перебивая Милана — той девочки уже нет! Есть я — старая кляча, которая забыла, что время пожирает плоть!

— Мы остановим время, поверь мне! — Милан говорил с таким пылом и так уверенно, что Ирина вдруг почувствовала надежду на чудо.

Она всегда верила чудесам, любила сказки с красивым концом, мечтала о путешествиях в иные миры и потому всю жизнь посвятила изучению внеземной жизни. Иногда ей казалось сном то, что произошло с ней в детские годы. Ей, в то время не верящей ни в каких инопланетян, довелось воочию увидеть их, да, к тому же, таких разных.

— А ты, правда, инопланетянин? — вдруг по-детски спросила она и ее глаза засветились улыбкой, сразу оживив лицо.

Милан широко улыбнулся.

— Правда!

— А вот тут, давайте поподробней! — вмешалась Людмила, наблюдая за странной сценой у себя дома.

— Милочка, — хотела было что-то объяснить Ира, но Милан остановил ее.

Он встал, подошел к девушке.

— Дай руку!

— Это еще зачем? — пряча руки за спиной, с вызовом спросила она.

— Не бойся! Дай руку!

Люда протянула руку. Милан сжал ее ладонь в своей. Невидимый поток объединил двух существ, даруя успокоение и доверие.

— Теперь веришь мне?

— Это все трюки, — не сдавалась Людмила, но пугающие подозрения улетучились, как сон. — Ладно, верю. И знаете, что, я чай поставлю. Инопланетяне пьют чай?

— С удовольствием!

Ночь накрыла город, добавив стужи в зимний воздух. Изредка с улицы доносился звук автомобиля, мчавшегося мимо на высокой скорости. Город спал. Но некоторые окна в домах светились. Всякий, кто видел их свет, думал, что за ними не спят, потому что плачет ребенок, или плохо больному человеку, или просто напала бессонница и, чем терять время на бесполезное ворочание в постели, лучше почитать книгу или посмотреть телевизор.

В квартире, где Ира провела детство, не спали двое: она сама и ее гость — лириниец Милан. Внучка Ирины Александровны ушла к себе, решив не мешать воспоминаниям друзей, и друзей ли… Чай давно остыл в чашках, а Ира все рассказывала о своей жизни, вспоминая родителей, Павла, радостные и трагические события, канувшие в прошлое, но оживающие в памяти яркими картинами.

Милан слушал, не перебивая, боясь порвать нить, связавшую их несколькими днями жизни в те далекие времена.

— Когда ты … исчез, мы с Павлом остались одни. Я странно чувствовала себя. В полузабытьи я видела тебя, потом вас вместе, потом его. Странно, потому что лица не менялись, а в один момент просто раздвоились. Воды, что ты оставил нам, хватило, чтобы добраться до жилья смотрителя мазара, где мы остановились с родителями. Я жалею, что не оставила ни капли для анализа. Интересно, у вас вода имеет такой же состав?

— Немного отличается, микроэлементами.

— Вот, мне хотелось это знать. Но тогда от воды зависела наша с Пашей жизнь. Да! А бутылки, потом исчезли. Я одну хранила, но она становилась все тоньше с каждым днем и потом и вовсе, словно испарилась.

— Так и должно было быть. Саморазрушающийся состав. Так мы решаем проблему утилизации.

— Интересно… Так вот, не знаю, успел ли ты увидеть, но к нам летел вертолет. Он почти подлетал, когда с неба посыпались осколки астероида. Один из них попал в вертолет. Все погибли. Был такой взрыв… Нас засыпало песком. — Ира говорила отрывочно, тяжелые воспоминания не пробуждали красноречие, напротив, в лаконичные фразы вмещалось море чувств. — Родители заблудились в пустыне. Они бродили в песках дольше нас и вернулись только на следующий день, обгоревшие, но живые. Смотритель мазара с женой ухаживали за нами. Помню, она все причитала по-узбекски, качая головой, а сам смотритель молился, долго.

Потом за нами приехали военные. Противно вспоминать допросы, объяснения, мольбы… В конце концов, нас отпустили, а Павла забрали… отправили в Москву. Я дам тебе почитать его воспоминания. Он все описал, начиная с последнего полета на МКС. И ваш корабль, и вас. Даже нарисовал портрет лиринийца. Немного похож на тебя, только без кудрей. — Ирина ласково посмотрела на Милана. Она все еще смущалась, но временами забывалась, и тогда природное очарование украшало ее — глаза светились, улыбка завораживала, а речь становилась певучей, как у ребенка. — Потом… случилось самое страшное в моей жизни, — Ира замолчала, проглатывая комок, подкатившийся к горлу.

— Не продолжай, тебе трудно об этом рассказывать…

— Нет, нет, я расскажу, я хочу вспомнить! Так вот, это случилось в такой же зимний день, как этот. Мне тогда было столько же, сколько сейчас Людочке. Мы возвращались в воскресенье с Чимгана. Это в горах, там лыжные трассы. Родители были фанатами гор: летом ходили в походы, зимой катались на лыжах… Отец не смог вырулить на скользкой дороге. Мы перевернулись, во что-то врезались… Очнулась я в больнице. Без них. — Ира всплакнула, отворачиваясь. — Так я и запомнила папу и маму — молодыми, веселыми. Я теперь старше их… — она достала платочек из кармана платья.

Строгое платье из серо-зеленой шерсти ладно сидело на ее фигуре, скрывая недостатки и добавляя элегантности. Отстроченные лацканы карманов, держали форму, а фигурный вырез декольте украшал яркий шарфик, будто желтым цветком пестреющий над утренним лугом.

— У тебя красивое платье, — заметил Милан.

— Правда?! — Ирина приосанилась и быстрым взглядом осмотрела себя. — Я люблю его. Мы с Пашей выбирали в бутике.

Но Милан не смог оценить последнее замечание. Он просто не знал, что платье в бутике может стоить всего месячного дохода семьи, учитывая даже профессорскую зарплату.

— Когда я вернулась домой после больницы, то просто не могла здесь находиться, — Ира потупила взгляд, — родителей похоронили, я переехала жить к бабушке. Но квартиру навещала, держала в чистоте. Теперь вот Людмилка здесь живет… да… Так вот, как-то, когда я прибиралась, раздался звонок и, открыв дверь, я увидела Пашу, дядю Пашу тогда. — поправила Ирина. — Он ничего не знал про родителей. Мы вместе навестили их на кладбище. Паша тогда плакал. Он любил мою маму, всю жизнь.

— Я знаю, — подтвердил Милан.

— Ах, да, я и забыла, что ты был им какое-то время… Милан, ты тогда просто скопировал все его воспоминания, его знания?

— Можно и так сказать.

— А сейчас, ты сохранил их? — Ирина разволновалась.

— Сохранил. Благодаря его знаниям, я смог сразу разговаривать на двух ваших языках. Мне это очень помогло. И не только мне. Я расскажу тебе, когда закончишь.

— Да немного осталось. Мы привязались друг к другу, полюбили… Спустя некоторое время поженились. У нас родился сын Михаил. Людмилка его дочка. Вот и все.

Ирине хотелось рассказать о муже все — какой он был хороший, умный, ласковый! Она помнила каждый день их долгой совместной жизни, но посчитала, что не стоит чужому в общем-то человеку — да и не человеку вовсе! — открывать свое сердце. Но Милан спросил:

— Вас объединило горе. А любовь? Скажи, вы любили друг друга?

От такого прямого вопроса Ирине стало не по себе. Она всю жизнь с нежностью относилась к Павлу. Да, инициатором свадьбы была она. Павел ни за что не решился бы сам сделать ей предложение. Он как-то сказал ей об этом. Но от него Ира чувствовала тепло, душевное тепло. Они понимали друг друга, не разговаривая. Просто сидели рядом, обнявшись, и от этого было хорошо.

— Он остался со мной, бросив Москву, сменил гражданство. Он всегда был честен, и всегда был рядом — и в радости, и в горе. Мне не нравился ни один из парней, добивающихся моей любви. Когда я рассказывала ему о них, то замечала беспокойство в его глазах. Он ревновал! Я видела это! Что это, если не любовь?!

— Прости, Ири, прошу тебя, прости! — взмолился Милан. — Я сам ищу ответ на этот вопрос. Твой рассказ заставил меня задуматься. Но я не хочу, чтобы ты подумала, будто я усомнился в ваших чувствах, нет, я верю тебе и знаю Павла Курлясова. Я помню, как поразил меня его внутренний мир, как я еле справился с потоком его чувств, которые вместе со знаниями и всем, что хранилось в его разуме, передалось мне. Возможно, я видел тебя его зрением, чувствовал тебя, как он, потому и думал о тебе все время.

— Что ты хочешь сказать, Милан? — смутилась Ирина.

Милан понял, что поторопился. Он еще не разобрался в себе, и не готов был сделать признание, но наверняка знал одно — эта женщина дорога ему.

— Ирина, мы отложим этот разговор на потом. Хорошо? Мне надо обдумать все, что ты сказала. И еще, у меня есть задание. Да, попасть на Землю просто так нельзя. Я здесь в качестве наблюдателя.

— Наблюдателя? — Ирина чувствовала, что уже плохо соображает — то ли от усталости, то ли от стресса, — в ее голове все перепуталось: и прошлое, и настоящее.

Милан все понял.

— Иди спать, Ири. Ночь еще не закончилась. Ты сможешь отдохнуть до утра. А утром мы продолжим разговор.

Ира почувствовала тяжесть, словно на плечи легли чьи-то большие руки. Глаза сами собой закрылись. Милан поднял ее на руки и отнес на диван.

Укрыв женщину пледом, Княжич выключил свет на кухне и подошел к окну. Открыв его, он вдохнул морозный воздух, а холодный порыв ветра принес влажные капли, даже не капли, а мелкие ажурные фигурки, тающие на лице от тепла его тела. Милан высунул руку из окна, подставив раскрытую ладонь под медленно падающие снежинки, которых становилось все больше и больше. Они таяли на глазах, вызывая у лиринийца восхищение. Ира тяжело вздохнула во сне. Милан оглянулся, закрыл окно и вышел на кухню, где просидел в раздумье до утра.

Милан очнулся от сна, услышав утреннюю возню в квартире, шепот женщин, приглушенный звук работающего телевизора. Он открыл глаза и увидел Людмилу, разливающую кофе в чашки. Девушка сияла свежестью.

— Доброе утро! Простите, что разбудила, но … пора!

— Доброе утро! А где Ири? — Милан выглянул в комнату. Ирина сидела перед телевизором и слушала новости. Она повернулась к нему и с улыбкой сказала: — Я здесь! С добрым утром!

Милан облегченно вздохнул. Ира в хорошем настроении. Значит, все нормально. Он может рассчитывать на ее помощь.

Предстоящий день обещал быть долгим. Княжич прибыл на Землю как наблюдатель от Совета Лиги. Его тайная миссия заключалась в сборе информации и анализе мнений землян относительно предложения Лиги Разумных Миров об открытом контакте. Зная о разобщенности людей, о сокрытии самого факта существования иных рас во Вселенной, Совет Лиги направил четыре миссии для одновременной встречи с четырьмя посольствами людей в разных точках Земли: в Америке, Евразии, Африке и Австралии. Посольства должны возглавить правители ведущих держав. Совет рассчитывал, что скрыть информацию о миссии инопланетян так будет невозможно. Для этого правители всех стран должны договориться друг с другом, но их амбиции вряд ли позволят это сделать. Милану же, как и сотне других наблюдателей, предстояло общение с людьми, просмотр источников информации, определение отношения землян к факту существования других разумных рас.

Посланники уже находились на Земле. Но пока ни один источник информации не сообщил об этом. Официальный контакт назначен на полдень по времени нулевого меридиана, на который ориентировались земляне, Часы на руке Милана отмеряли именно то время. До момента истины оставалось десять часов.

— Идемте завтракать! — позвала хозяйка дома, накрыв низенький столик перед диваном.

Женщины торопились в университет: Ирина читать лекции по истории, Людмила учиться. В будущем она собиралась стать экологом. Обо всем этом Милан узнал вчера.

— Спасибо! — устроившись на диване напротив Ирины, он спросил, кивнув в сторону телевизора: — Что говорят?

— Ничего интересного! — ответила Люда. — Как всегда: там цунами, там поезд свалился с рельс, а тут марш гомосексуалистов. Вы знаете, кто такие гомосексуалисты?

Ира чуть не подавилась.

— Тебе не стыдно задавать подобные вопросы?

— Не волнуйся, Ири! Я знаю, кто такие гомосексуалисты, — ответил он девушке, — но давайте сейчас о другом. Сегодня состоится важное событие для Земли. Оно имеет большое значение и для нас — членов Лиги Разумных Миров Вселенной. Важно, чтобы об этом событии знали не только секретные службы государств планеты, но и все земляне. Потому я здесь.

Женщины переглянулись. Людмила встала, решительно выставив ладони, словно защищалась от нападения.

— Нет, ты как хочешь, ба, а я отказываюсь в это верить! Какая-то лига, вселенная, земляне — сплошной пафос! Я вам не верю, господин инопланетянин!

Она снова села, отвернувшись от стола. Милан еще вчера почувствовал в поведении Людмилы напряжение, некое противостояние девушки в отношении своей бабушки. Ее такта хватило только на вечер, а сегодня чаша терпения переполнилась и нужна была только искра, чтобы чувства вспыхнули в ней, ощетинившись обжигающими язычками. Но Милан не хотел вмешиваться в отношения близких людей.

— Что ты скажешь, Ирина? — с теплом спросил он, словно не заметив намеков девушки.

— А что она скажет? — снова вспылила Люда. — Конечно, она рада помочь представителю неземной цивилизации…

— Немедленно прекрати болтовню! — Ира повысила голос. Это возымело действие. Люда уставилась на бабушку глазами, полными обиды и слез.

— Ты… ты… зачем ты его слушаешь? Он же ворвался в твою жизнь, ты… я же вижу, — Люда выбежала из комнаты. Раздался стук входной двери.

— Ушла… Прости ее, она молода и несдержанна!

Улыбка скользнула по губам Милана. Он вспомнил себя и отца.

— Ничего! Так что ты скажешь, Ири?

— Чем я могу помочь?

Перед Миланом сидела уже не просто знакомая женщина, а профессор. Серебристая шапка волос, серьезный вопросительный взгляд, скрещенные на коленях руки, ровная спина — спокойная и невозмутимая, как море во время штиля.

«С такими землянами можно разговаривать о будущем!» — подумал он, восхищаясь Ириной.

— Я расскажу, слушай!

Через час Ирина Александровна Курлясова рассказывала студентам о многообразии жизни во Вселенной. Милан сидел в дальнем ряду аудитории и сканировал их мысли, пытаясь понять отношение к вопросу. Когда Ирина сказала, что в пять часов местного времени состоится официальная встреча с инопланетянами, раздался гул голос. Молодежь засыпала ее вопросами об источнике информации, о причине встречи, кто-то выразил недоверие, поделившись с друзьями предположениями о странностях профессорши, но большинство студентов заинтересовались.

— Разрешите вопрос? — поднял руку худощавый парень в пестром джемпере.

Ирина кивнула.

— Событие, о котором вы говорите, может стать переломным моментом в истории Земли, но, скажите, пожалуйста, почему тогда о нем ничего неизвестно? Я, например, нигде не слышал даже намека, ни в одной передаче, ни в интернете…

— Спасибо за вопрос, — Ира вышла из-за кафедры и подошла к первому ряду студентов. Она подняла голову и, скользнув взглядом по лицам ребят, ожидающих ее ответа, сказала:

— Потому что, за людей привыкли решать сильные мира сего. И вы об этом знаете. Вам забивают голову дешевой информацией, порой ничего не значащей в судьбе, как отдельного государства, так и всей планеты в целом. Что вы слышите в новостях? Каждый день говорят о трагедиях, о скандалах, о претензиях одного государства к другому, о спорах на заседаниях законодательных советов или, наоборот, о счастливых детях в платных садиках, о рекордном улове рыбы или довольном крестьянине, который за свой урожай едва получает стоимость затрат. Полезной информации выдается процентов на десять. Все остальное только отвлекает от настоящих проблем. Мы живем сами по себе, государство само по себе. Почти все, имеющее значение для нашей жизни, скрывается. Так и с предстоящей встречей. Но есть надежда на то, что власти всех стран будут вынуждены раскрыть карты. Одним из условий контакта является обязательное информирование населения планеты.

В повисшей тишине прозвучал звонок. Повинуясь привычке, студенты сорвались с мест и шумной толпой вывалились в коридор, обсуждая услышанное.

Кто-то подошел к лектору, расспрашивая о сказанном, но недопонятом. Милан дождался, когда аудитория опустеет, и спустился вниз.

— Спасибо! Ты смелая женщина!

Ирина улыбалась.

— У меня еще заседание кафедры. Ты можешь подождать в кабинете. Я покажу тебе кое-что интересное из прошлой жизни.

— Я заинтригован!

— Тогда пошли. И, знаешь что… — Ира окинула взглядом одежду Милана, — дай мне твой кич, и постарайся меньше показываться на людях.

— Что-то не так?

Ирина рассмеялась: Милан осматривал себя, как ребенок.

— Ты одет, как инопланетянин, — шепнула она, увлекая его за собой.

Выбор. Всю сознательную жизнь приходится делать выбор. Только ребенку в самом раннем детстве позволено идти прямо, не разбирая дороги и не задумываясь о выборе пути. Ирина металась в мыслях, пытаясь разделить на две полосы плюсы и минусы одного выбора. Прожив шестьдесят четыре года на Земле, она не представляла себе иной жизни, хотя, не было дня, когда она не задумывалась о других мирах или не мечтала о встрече с инопланетянином, поразившим ее в детстве. Он не вписывался в стереотип бездушного существа, сформировавшегося в общественном мнении благодаря авторам фантастических романов. Тогда она не знала, как он выглядит на самом деле, но увидев его вчера, поразилась красоте лица, совершенству тела, невольно сравнивая его со своим. Что говорить, конечно, молодежь человечества тоже обладает правильными формами, гибкостью, красотой. Но сколько это длится? Два-три десятилетия? Потом человек увядает, сначала не понимая этого, замечая лишь вдруг появившиеся морщинки на лице, седые волосы, потом дряблость кожи, потом скованность суставов… процессы эти необратимы. Милану — даже трудно представить себе! — больше ста пятидесяти лет, но по меркам человека, ему не дашь и тридцати.

Ирина размышляла, разбирая вещи Павла, которые она хранила, не в силах отдать их, как это обычно делают после смерти человека. Каждая его рубашка, каждый джемпер был памятен. Этот они купили в Пекине, когда, возвращаясь с экскурсии по Запретному городу, заглянули в один маленький уютный магазинчик; а эту рубашку она подарил ему в день рождения. Ира прижала ее к лицу, вдыхая запах, сохраненный тканью. Больно резануло сердце. Она опустила руки, прислонившись спиной к шкафу, замерла, боясь вздохнуть.

— Сейчас, сейчас… отпустит, ну же… не время болеть, нельзя…

— Ири! — позвал Милан.

Он читал все новостные сообщения в интернете, одновременно просматривая такие же по разным каналам телевидения.

— Ири, что с тобой? — Милан склонился над ней, вглядываясь в лицо.

— Тихо, не трогай меня, лучше не шевелиться, быстрее отпустит…

Взяв ее за руки, Милан смотрел прямо в глаза. Ира почувствовала холод от его ладоней. Сердце откликнулось громким ударом, глубокий вдох разогнал боль.

— Спасибо! — она уперлась ладонями в пол, опустив голову. Пышные волосы кольцами скользнули вниз, закрывая лицо. — Так бывает, иногда, — Ира почувствовала неловкость, ей не хотелось выглядеть старой и больной.

— Ты должна пойти со мной, Ири, оставаясь здесь, ты будешь стареть и не проживешь и двадцати лет. У вас нет лекарства от старости. А у нас есть! У нас есть Кристалл, у меня есть друзья на одной планете, воды которой целительны, они омолаживают на глазах! Ири! Прошу тебя, идем со мной! Другой возможности у нас не будет. Скорее всего, я смогу вернуться на Землю лет через…

— Пятьдесят, — продолжила Ирина.

Милан кивнул в ответ, с мольбой вглядываясь в золотистые глаза.

— Не так все трагично, дорогой мой инопланетянин, — Ира попыталась пошутить.

Она встала, прихватив с пола большую серую куртку.

— Это тебе! Надеюсь, влезешь. Это не кич, но на Земле вполне сойдет, примерь.

Милан послушно надел куртку Павла. Она и вправду оказалась почти впору. Только рукава коротковаты.

— Вот и пригодилась. Знаешь, он ее почти не носил. Раза два надел. У нас зима чаще сырая, чем морозная, вполне хватает легкой одежды.

— Отлично! Пойдем, я кое-что нашел на одном сайте, — снимая куртку, он взял Иру за руку, увлекая за собой.

— Подожди, я хоть сложу все…

— Потом, — Милан остановился, положил руку на ее плечо, поднял подбородок, легко прикоснувшись двумя пальцами, — у тебя осталось мало времени. Я надеюсь на твое «Да!».

Ира едва не лишилась сознания. Годы слетели, как шелуха, обнажив чувства, сердце замерло в груди.

— Мне нельзя так волноваться, нельзя, запомни!

Милан словно не услышал ее и потянул к компьютеру.

— Смотри, я нашел один сайт, где огромными буквами написано о сегодняшней встрече!

Ирина присмотрелась.

— Знаешь, я даже могу сказать, кто автор этого сообщения, — серьезно сказала она.

— Правда? И кто это?

— Он перед тобой.

Сообразив, что попал впросак, Милан ухмыльнулся.

— Ничего, — с видом победителя Ирина прошла на кухню, — бывает!

Время торопливо бежало вперед. Но, как всегда при ожидании, в этот день оно растянулось, и стрелки часов едва двигались, словно засыпали на ходу. Милан не мог дождаться нужного часа, в то же время, наслаждаясь общением с женщиной, встречи с которой он ждал так долго. Несмотря на ее нерешительность, он надеялся, что они покинут Землю вместе. Княжич не знал, что скажет Совету о землянке, как объяснит ее появление на корабле, как вообще все сложится потом, но для себя он решил, что сделает все для нее, все! И в первую очередь вернет ей молодость.

В комнату просочились вкусные запахи. Милан заглянул на кухню — Ира открыла духовку и достала противень с запеканкой.

— Невозможно читать новости, когда ты наполняешь квартиру такими ароматами!

— А-а! Это еще и вкусно! Павел очень любил. Я не готовила ничего такого с тех пор, как его не стало, — она мельком взглянула на гостя. — Ничего, что я так говорю? Тебя это не смущает?

— Нет, не смущает. Мне даже интересно. Ведь я знал Павла. А вот тебе, как тебе то, что я здесь, что ты ухаживаешь за мной, что я прошу тебя пойти со мной?

Ира разрезала запеканку на куски, подхватила один и положила на тарелку.

— Твои вопросы слишком откровенны, Милан, но и я об этом думаю, — она поставила тарелку и присела на стул у стены. — Людмилка права, ты ворвался в мою жизнь, когда она уже, как река, приближается к устью. Все было на пути — и долины, и пороги, и другие реки, которые слились со мной или которым я дала жизнь. Я поняла, что ты спрашиваешь, не имея мысли обидеть, но мое мышление человеческое. За всю жизнь мы, люди, сталкиваемся со множеством препятствий и, прежде всего, с человеческим негативом, с недоброжелательностью. Увы! Но чаще с недоброжелательностью, чем с радостью. Я не знаю, почему так получается. Мы словно обрастаем броней. Ладно, что об этом. А про Павла… я все же любила его и, хоть ты и прав — нас свело горе, — но мы жили вместе не поэтому, мы нуждались друг в друге, мы оказались двумя половинками одного целого. Понимаешь?

Милан кивнул.

— Ты… да, ты незримо присутствовал в нашей жизни. Я могу сказать, что твое появление на Земле стало точкой отсчета для Павла и для меня. До того я и подумать не могла о каких-то отношениях между нами. Мне же было всего пятнадцать. Но твое отношение ко мне… Я почувствовала его в горах, помнишь, когда ты спас меня, — Милан кивнул в ответ. — Тогда ты разговаривал со мной не как с ребенком, а как с равной. И тогда ты был Павлом. Не хочу вводить тебя в заблуждение насчет каких-то чувств, которые ты пробудил во мне, но доверие, возникшее между нами, стало тем мостом, что объединил нас с Пашей. Мы все время тебя помнили. Хоть вслух и не говорили.

— Ири, я часто звал тебя, хотел, чтобы ты услышала мою мысль через Пространство. Мне казалось, что ты слышишь.

Ира с любовью посмотрела на Милана.

— Я слышала. Во снах. Твой голос звучал в моей голове, возбуждая фантазии. Я представляла нашу встречу, ждала ее. Вот видишь, мысль материализуется! — Ира достала вилки, ножи, баночку со сметаной. — Садись, будем обедать.

Раздался телефонный звонок.

— Извини, я сейчас, — Ира вышла. Когда она вернулась, то от радости на ее лице ничего не осталось. — Миша звонил, ругал. Люда ему там всякого наговорила, прям не знаю, — она старчески всплеснула руками, — девчонка как с цепи сорвалась сегодня.

Милан отчаянно хотел обнять ее, прижать к себе, защитить. От кого? От родных, которые беспокоились о ней?! Нет, не просто беспокоились, а унижали недоверием, сомнением в здравости ума и все потому, что она постарела. Именно поэтому и внучка, и сын позволяли себе повышать на нее голос, читать нотации.

— Ири, у нас тоже есть старики. Не знаю, как тебе сказать, чтобы не обидеть, но… их уважают всегда, а чем старше отец или дед, или любой другой лириниец, тем почтительней к нему относятся. Почему у вас не так? Я не хотел говорить об этом, но не могу смотреть, как грусть заполняет твои глаза.

— Что ты, Милан, что ты? Ты все не так понял! — с жаром воскликнула Ира, — они уважают меня, безусловно, просто беспокоятся. А с Людочкой у нас отношения очень даже дружеские, доверительные… — и вдруг она осеклась. — Ну вот, ты и сам обмолвился о том, что я стара… — Ира заплакала, тихо, без всхлипываний и рыданий. Просто по щекам покатились слезы. Она даже не отвернулась, не опустила глаз. Слезы скатывались к носу и потом, соскользнув к губам, медленно падали.

— Прости, Иринушка, прости…

— Мне надо к лекции готовиться, я пойду к себе, — она встала, — а ты… здесь… чувствуй себя как дома. Надеюсь, ты все узнаешь, что тебе нужно.

Она ушла в спальню, плотно закрыв дверь за собой.

Мерно гудел компьютер, тихо работал телевизор. Милан посмотрел на остывающий обед. Есть уже не хотелось.

«Скорей бы закончился этот день!» — в сердцах подумал он, возвращаясь в комнату.

Сел в кресло и, облокотившись о колени, обхватил голову руками.

«Ири, Ири, как же нам быть?!»

Ответа не было. Все, что поначалу казалось таким простым, усложнилось. Мог ли подумать Милан, что камнем преткновения станет человеческая мораль — негласный свод законов, веками вбиваемый в головы людей! Но надежда еще теплилась в сердце. Милан откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Он погрузился в себя, не замечая времени и очнулся, услышав короткое сообщение диктора международных новостей:

— Сегодня в столице Алжира прошла встреча глав государств Африканского континента, на которой обсуждался вопрос создания Совета Африканских стран. Подробности в нашем ночном выпуске.

Приняв его, как сигнал к действию, Милан мысленно обратился к Координатору. Ответ пришел незамедлительно.

«По всей вероятности, об истинной цели встречи объявлено не будет. Земляне объяснили соблюдение секретности опасениями непредсказуемой реакции населения Земли, страхом, провокациями экстремистов, способных вызвать панику. Нужно дождаться утра, еще раз просмотреть новости и, не привлекая особого внимания, покинуть Землю».

Милан хотел было задать вопрос относительно Ирины, но испугался отказа и решил действовать сам. Последний разговор почти дотла разрушил иллюзию ее согласия. И теперь Милан мог надеяться только на чудо.

Напряжение дня утомило, и он уснул, едва прикоснувшись головой к подушке. Но сон был недолгим. Милан услышал настойчивый голос Ирины, теребившей его и, открыв глаза, увидел ее встревоженное лицо. Тени от настенного светильника легли на него расплывчатыми пятнами, отчего оно больше напоминало лицо старой волшебницы из сказки, чем простой женщины.

— Вставай, Милан, вставай! Тебе надо уходить. Миша снова звонил, спрашивал, кто ты и где сейчас находишься. Я сказала, что не знаю. Но, думаю, он мне не поверил. Собирайся, скорее. — Ира протягивала ему куртку.

— Подожди, Ири, но, что все-таки случилось? Почему его звонок так напугал тебя?

— Я не сказала тебе, он работает в системе безопасности, короче говоря, к ним поступил сигнал о странном предмете в пригородах, его обнаружил один местный житель. Миша сегодня дежурит. Он понял, что есть связь между тобой и этим предметом. Понимаешь? Он связал рассказ дочери с обнаружением твоего корабля!

Милан сел. Усадил рядом Иру. Взял ее за руку.

— Успокойся. Мой корабль хорошо защищен. Вокруг него силовое поле, причем, невидимое, — Милан отчетливо проговаривал каждое слово, как учитель школьникам, стараясь успокоить Иру, но она еще больше разволновалась.

— Да я нашла корабль в пустыне именно потому, что это ваше силовое поле облепилось песком! Оно просто притягивает к себе мелкие частички, такие как песок или снежинки, и очертания корабля становится видно! — Ира замолчала, вложив в последние слова всю силу эмоций.

Милан все понял. Схватил куртку, вышел в прихожую, и, натягивая туфли, спросил:

— Ты проводишь меня?

Ира замерла, но лишь на мгновение.

— Сейчас. Дай мне минуту!

Ночное такси, вырвавшись из города, помчалось по почти пустой автостраде. Шумные дворники разгоняли снег на ветровом стекле, и он белой кашей сползал вниз. Водитель поглядывал на странную пару, сидевшую сзади. Он догадался, что молодой мужчина приезжий, а пожилая женщина его родственница. Они толком не сказали, куда им надо. Женщина только указала направление. За многие годы работы таксистом, водитель привык к странностям людей и не удивлялся.

— Здесь налево, теперь прямо, — Милан смотрел на прибор, уместившийся на его ладони и, следуя маршруту, проложенному по приезду, корректировал движение машины.

— Джи-пи-эс? — спросил водитель, оглянувшись назад.

— Да, у нас маршрут зафиксирован от автострады, — ответила Ирина, опережая Милана.

После следующего поворота, такси запрыгало по кочкам. Водитель остановился.

— Здесь нет дороги! — подняв кверху обе ладони, возмутился он. — Завязнем, кто вытаскивать будет? Трактор надо! Я дальше не поеду, — решительно сказал он.

Пассажиры переглянулись.

— А может еще немного? — с надеждой спросила Ирина.

— Куда? Нет, не могу, выходите или поехали назад. Что вы там потеряли, погода какая, смотри! Завтра будешь искать, — сопровождая речь жестами, пожилой узбек, не мог взять в толк, зачем эти люди приехали в поле зимней ночью.

— Нам сейчас надо, срочно, — Милан распахнул дверь, и холодный воздух залетел в салон машины вместе с роем снежинок. — Идем, Ири, у нас мало времени.

— Как знаешь… — недоуменно проговорил таксист и на всякий случай спросил: — Может мне там подождать, на дороге?

— Подождите, пожалуйста! Нет! — одновременно ответили Ира и Милан.

— Вы как-то договоритесь… Мне-то что делать?

— Поезжайте, подождете полчаса, если никого не будет, уезжайте совсем, — Милан взглянул на Иру. Она согласно кивнула.

— А деньги? Кто мне потом заплатит за простой?

— Вот, возьмите. — Ира протянула ему несколько купюр.

Водитель повел бровями и, проводив взглядом удаляющиеся фигуры, дал задний ход и выехал на дорогу.

— Я думал, ты приняла решение, — всматриваясь в ночь, сказал Милан.

Ира шла за ним, натянув шерстяную шапочку до самых глаз.

— Я приняла решение — я остаюсь.

Милан развернулся к ней.

— Ирина, тобой сейчас руководит обида! Еще есть время, подумай, что тебя здесь держит? Сын? Внучка? Но у них своя жизнь. У каждого разумного существа, будь он землянином или иреносом, или еще кем-то, своя жизнь! И только он сам может принимать решение о ней!

— Зачем я тебе, Милан, зачем? — закричала Ира, прикрывая лицо от колючего ветра.

Стихия вокруг становилась все безумней, она отражала состояние женщины, душа которой бунтовала. Ее неумолимо тянуло за пришельцем, но она боялась неизвестности, боялась насмешек, боялась остаться одна в чужом и страшном мире, откуда назад дороги уже никогда не будет. Здесь все устоялось. Она жила как улитка в ракушке, высовываясь только, чтобы переползти от одного куста к другому. Рядом были дети, они жили своей жизнью, но она каждый день слышала их голоса и точно знала, что стоит ей только позвать, они приедут.

— Я люблю тебя, — просто сказал Милан, — я хочу, чтобы ты стала молодой и долго, очень долго не старела.

Ира забыла о снеге, о ветре. Она опустила руки и во все глаза смотрела на мужчину, который мог стать ее судьбой. Она не знала, что ответить, и все еще терзаемая сомнением, спросила:

— Как ты можешь любить старуху? Ты — молодой красивый парень? Тебе больше подходит моя внучка, а ты говоришь о любви мне, человеку, которому и жить-то осталось всего ничего. Так нечестно.

Милан сжал ее плечи и затряс, впервые повысив голос:

— Ты не слышишь меня, Ири! Здесь тебе осталось всего ничего, а там, со мной, у тебя сотни лет жизни! Сотни! Впереди!

Он заметил испуг в ее распахнутых глазах и отпустил.

— Прости меня, я не сдержан. А любовь не видит морщин. Любовь — состояние души. Наши души одинаково молоды. Я понял это здесь, на Земле, рядом с тобой.

В небе раздался гул. Оба — и Милан, и Ира — запрокинули головы. Ветер теребил светлые кудри Княжича, облепляя их снегом.

— Вертолет… бежим, Милан, скорее, это за тобой! — закричала Ира и, схватив его за рукав, потянула вперед.

Милан подхватил ее на руки и помчался, не разбирая дороги. Впереди показались очертания невысокого холма, странным образом оставшегося среди полей. На нем расплывчато обозначились контуры планетарного модуля, который казался в два раза больше, чем был на самом деле. Княжич бережно опустил Ирину на землю, достал маленький прибор, по которому он определял путь в такси, и через мгновение контуры модуля опали, как снег с ветки. Но под темным небом засветился круг — опознавательные огни корабля. Милан взял Иру за руку и повел к открывающемуся люку. В этот момент раздался выстрел и голос, усиленный громкоговорителем:

— Всем оставаться на своих местах, не двигаться, руки поднять за голову.

— Стой, Милан, стой, они не шутят! Подожди, пусть вертолет сядет, потом я отвлеку их, а ты беги! Там Миша, он не будет стрелять. Он отпустит тебя, я знаю. Он прилетел за мной!

Пока Ира говорила, из приземлившегося вертолета выпрыгнул мужчина в коротком пальто и длинноногая девушка с развевающимися волосами. Ветер трепал их, то скручивая сзади, то накидывая на лицо девушки, и тогда она раздвигала пряди, придерживая их рукой, но шла за мужчиной, ни на шаг не отставая от него.

Когда они подошли ближе, девушка закричала:

— Бабуля! — и кинулась к Ире.

Милан стоял чуть поодаль и в упор смотрел на сына Павла и Ирины. Он был похож на Сашу, только проседь в коротко остриженных волосах не укладывалась в его образ. Шум винтов заглушал то, что говорил Михаил, но Милан понял его.

Он ответил мысленно:

«Дайте ей самой решить, что ей надо. Это ее жизнь. Не стоит тебе брать на себя определение ее жизненного пути».

Михаил обнял своих женщин и, не спуская глаз с пришельца, о котором мать и отец еще в детстве столько ему рассказывали, ответил: «Улетай! Тебе препятствий не будет. Она останется здесь».

Резонансом ему вторила Ира: «Улетай, милый, улетай, с Богом!»

Милан звал ее, но Ира качала головой, с тоской и безысходностью в глазах, провожая его.

Княжич развернулся и решительно направился к кораблю. Он ступил на трап и оглянулся. Его широкоплечая фигура заслонила свет. Подняв руку, он помахал и скрылся внутри. Дверь медленно поплыла вверх. Когда остался лишь светящийся контур, Ира не сдержалась. Она обмякла в руках сына, и глухой стон вырвался из ее груди.

— Милан…

Слезы текли из глаз. Но не было сил бежать вслед за сердцем, которое рвалось за тем, кто мечтой приходил во снах, мысль о котором помогала ей жить и работать.

— Бабуль, бабушка, ну что ты! Не плач! Мы же любим тебя, не то, что он… он… просто хотел увезти тебя!

— Он хотел, чтобы я была молодой.

Ира взяла себя в руки. Люк корабля закрылся, свет надежды исчез.

— Давайте отойдем подальше, я помню, как это было в пустыне.

Миша отпустил мать. Вертолет затих. В тишине слышалось шуршание снега, покрывающего землю, людей, стальную машину.

«Ири, я еще здесь. Еще не поздно. Я жду тебя», — услышала Ира и остановилась.

Потом, посмотрев в спину сына, напряглась и тихо сказала:

— Прости меня, мой мальчик, я больше не смогу жить здесь…

Она развернулась и во всю прыть, на какую была способна, побежала на холм, к кораблю.

— Ба… Стой! Куда ты? — Люда рванулась за ней, но отец ухватил ее за руку.

— Оставь ее. Он прав — это ее жизнь.

Михаил смотрел, как его мать убегает от них, и обида рвала его сердце на части. Если бы кто-то в этот миг мог взглянуть в его лицо, то понял бы, какую боль он прячет в себе, крепко сжав зубы и нахмурив брови.

Люда растерялась. Не было времени рассуждать о жизни, когда бабушка уже почти приблизилась к открываемому люку. Не говоря ни слова, Людмила вырвалась и устремилась за Ириной.

Трап лег на мокрую землю почти у самых ног Иры. Милан помог ей забраться, увлекая за собой. В тот же момент люк начал закрываться, но Люда успела заскочить внутрь. Люк закрылся. Снег, еще секунду назад медленно падающий на мерцающий серебром купол, разлетелся от него во все стороны, образовав плотное полукружье, которое завибрировало и разорвалось на мириады снежинок. Вертолет едва не перевернулся. Михаил упал, сраженный силовой волной. Когда он поднял голову, то через снежную паутину увидел в темном небе стремительно удаляющийся свет. Вскоре он исчез, и пустота неба проникла в сердце, навсегда поселившись в нем.

Глава 8

Всплеск… еще… и еще… Белый песок скользил и останавливался, потом снова скользил, перетекая вместе с водой. Чуть поодаль волна рокотала, набегая и отступая от скалистого выступа, пальцем торчащего у самой кромки берега. Людмила сидела рядом с бабушкой, обняв ее за плечи.

— Куда нас занесло, Господи… Кто бы мог подумать, что со мной такое случится!

— Ничего, детка, переживем… Все образуется…

Мила отстранилась и взглянула на бабушку с таким недоумением, что та растерялась.

— Что?

— Что?! Это я тебя хочу спросить: «Что? Что образуется-то?» — она вскочила и развела руки в стороны. — Смотри! Что ты видишь?

Ира тоже встала. Песок осыпался с ее брюк. Совсем потеряв чувство реальности, она переспросила:

— И что?

— А ничего! — Мила тихонько засмеялась. — Ничего, бабулечка, нет, кроме песка, — она прочертила босой ногой дугу на песке, — моря и неба. Ах, да, и вот этой скалы!

Ира почувствовала себя странно: губы расплылись в улыбке, к горлу подкатил комок, но не рыданий, что было бы уместней в ее ситуации, а смеха. Она давилась от смеха и, не в силах себя сдерживать, дала волю нежданному порыву. Мила сначала опешила, но спустя миг, словно заразилась от бабушки, и тихая природа Нифиды наполнилась звуками, доселе не слышанными на ее безбрежных просторах. Женщины смеялись, упав на песок.

— Все, не могу больше, все! Живот болит! Хватит, Мила, все! — Ире удалось остановиться и она снова села. — Безумие какое-то…

— Вот это ты верно подметила — безумие! — Мила тоже успокоилась.

Они переглянулись. Еще на корабле, где они вскоре оказались после того, как покинули Землю, им пришлось переодеться в легкие светлые костюмы, которые принесла миловидная девушка из команды. Здесь, на Нифиде, они сняли куртки из тонкой, но теплой ткани. Теперь и Ира, и Люда готовы были расстаться и с брюками — так припекало чужое солнце — дневная звезда, как сказал Милан. Он притащил их сюда, не дав даже прийти в себя после бегства с Земли.

— Здесь живут мои друзья, нифы, — сказал он, когда втроем они ступили на песчаный остров без каких-либо домов, деревьев, цветов, даже камней! Только торчащая скала разнообразила унылый пейзаж.

К удивлению землянок, нифами он назвал морских обитателей, похожих на огромных дельфинов, приплывших стаей поглазеть на гостей.

Ира умилилась, когда они, встав на хвост, приветствовали их.

— Какие умные дельфины! — воскликнула она.

Но Люда поправила:

— Не дельфины, бабушка, а нифы!

— Простите, — спохватилась Ира.

Нифы что-то говорили на своем языке, помахивая плавниками и кивая головой. Женщины догадались, что они разговаривали с Миланом, и он их понимал.

— Вы можете разговаривать с нифами мысленно, — сказал он, — надо учиться, Ири. Людмила, ты контролируй свои мысли. Не стоит думать так откровенно, тем более, что они все понимают, — предостерег Милан.

Потом он подошел к Ире.

— Я оставлю вас здесь. Ничего не бойся. Они о вас позаботятся.

Ира плохо понимала, что происходит. Она смотрела на Милана и кивала, соглашаясь, но, когда он направился к кораблю, спросила:

— А ты куда?

— Он улетает! — ответила за Милана Люда. — Вот тебе, любимая, живая вода в огромном количестве — омолаживайся на здоровье, а я полетел!

В словах девушки слышалась нескрываемая ирония. Пряча за ней страх и растерянность, Люда не жалела слов, в отличие от Иры, которая, казалось, потеряла дар речи.

— Я вернусь, как только смогу! Верь мне Ири, я никогда не брошу тебя!

— Но… что нам здесь делать? — до Иры дошло, что они остаются с внучкой одни в богом забытом краю, и неизвестно, как им жить дальше.

«Мы, мы позаботимся, мы!» — услышала Ира мысль, даже не услышала, просто поняла, что кто-то говорит и все.

— Кто это? — она оглянулась.

«Надей, землянка, я — Надей!»

Пока Ира искала глазами дельфина, что разговаривал с ней, Милан исчез вместе с кораблем, лишь туча песка осыпала спину, едва не сбив с ног.

— Люда, детка, где ты? — испугалась Ира, потеряв из виду внучку.

— Да здесь я, — вставая и отряхиваясь, ответила Людмила, — а это называется «Привет!», — махнула она в сторону, где секунду назад стоял модуль Милана.

— Знаешь, я слышу дельфи… нифов! — искренняя радость светилась в глазах Ирины. — Вот, опять… говорит какой-то Надей. Кто-то из них — Надей.

Нифы тем временем развернулись и поплыли, стремительно удаляясь к горизонту. Женщины молча смотрели им вслед. Первой опомнилась Люда.

— Что он, этот Надей, тебе сказал?

— Надей? — Ира будто погрузилась под воду, шум в ушах заглушил все остальное.

— Да, да, дельфин этот, Надей! Ты сама сказала, что он тебе что-то говорил перед тем, как уплыть. Бабуля, возьми себя в руки, вспомни…

Ира словно очнулась от глубоко сна. Звуки, было затихнув, снова прорвались в ее голову. Зазвучало море, переливаясь аккордами, зашуршал песок, запел ветер, пролетая мимо. Только голос Людмилы не вписывался в чудесную музыку, но именно он настаивал на возвращение к реальности.

— Он сказал, что они скоро вернутся…

— Ага, и эти тоже — скоро вернутся, — Мила села на песок и уставилась вдаль. Потом вскочила и заметалась по берегу.

— Людмилка, чтобы я без тебя делала… одна, — Ира прижалась к внучке, положив голову на ее плечо.

— Вот я-то тебя никогда не брошу, в этом даже не сомневайся! — Мила обняла бабушку.

Успокоившись, они сидели рядышком и ждали нифов — странных жителей странной планеты. Небо над головой стало синее. Горизонт словно отодвинулся вдаль — небо и море слились и казались безграничными.

— Ты что видишь — небо или море? — спросила Люда.

— М-м-м, я вижу — небо! — ответила Ира.

— А я — море! И дельфинов…

«Заждались люди, просит ниф прощения! Прекрасен миг, нам подаривший лицезрение!»

— Знаешь, они говорят стихами, — сообщила Ира, услышав вновь голос Надея.

— Да слышу я, — созналась Людмила.

Ира удивилась бы, но у нее не было сил. Она так устала, что уже не могла думать ни о чем, кроме своей постели. Но постели не было, и Ирина улеглась на песок, свернувшись калачиком и подложив руки под голову.

«Не здесь, не здесь, там будет дом, тебе прекрасно будет в нем!» — пропел Надей, поднимая Ирину неслышным приказом.

— Идем, ба, они нас зовут.

— Куда?

— В воду. Поплывем в нащ дом.

— Вещи бы снять…

— Ты с ума сошла! Потом в чем ходить будешь? — Люда тихонько захихикала. — Афродита, блин, прости, пожалуйста, я больше не буду, прости…

Ира не только обижаться, она и думать не могла. Как безвольная кукла вошла она в воду и послушно взялась за плавник нифа. Он медленно поплыл. Рядом с ним плыл еще один, подстраховывая землянку, потерявшую силы. Девушка села на спину одного из нифов, и тот стрелой заскользил по пенным гребням невысоких волн. Радость вытеснила страх из сердца Людмилы, и она полностью отдалась стихии, растворяясь в ней, как капля в океане, и сливаясь с новой жизнью.

Жизнь без проблем — это чудо, подарок судьбы! С того времени, как женщины оказались на Нифиде, они забыли о земных проблемах быта и общения. Привыкнув к климату, к окружающему безмолвию и к добродушным хозяевам планеты-океана, Ира занялась делом — изучением истории Нифиды. Жители планеты рассказывали обо всем, что ее интересовало. Внучка, глядя на бабушку, вспомнила о своей причастности к науке, изучающей живых существ, и погрузилась в обследование нифов, для начала подвергая каждого тщательному осмотру.

— Еще бы было, куда все записывать, — сетовала Людмила.

— Запоминай! Все в голове хранится, там много места, и не надо злиться! — пел ниф, лежащий в мелководье.

— Я же не компьютер! — возражала Люда, рассматривая плавник. — Поверни, так, подними немного, хорошо…

— Компьютер не заменит плоти, в живом объекте масса всяких средств. Ты вся зажата, блоки создаете, а те сжимают память…

— Вот сюрприз! А то не знаю я про расслабленье?! Мы тоже изучали йогу, дзен, но ты пойми, что в голове, что в плоти… Ну, все! И я стихами заговорила! Ба, ты слышишь?

Ира в задумчивости что-то чертила на песке.

— Вот, видишь, и она не может без специальных средств — чертит на песке!

Ниф замахал плавником, скатываясь в воду.

— Ты куда? Я еще не закончила!

— Щекотно! Мне смешно! Как весело с тобой!

— Куда веселей! — огрызнулась Люда, но не смогла спрятать улыбку. — Ладно, плыви. Вернешься позже.

Она помахала уплывающему нифу и пошла к бабушке. Легла рядом на живот, с удовольствием ощущая кожей мягкость и тепло песка. Ира мельком взглянула на внучку. Почти обнаженная, в подобии юбки, сделанной из штанины инопланетных брюк, Людмила сияла красотой. Получив в наследство от матери нежный овал лица и маленькие аккуратные ушки, от отца она взяла глаза — голубые, с золотой искринкой в глубине. Смуглость кожи подчеркивала розовую свежесть губ.

— Красавица ты моя! — Ира нежно провела рукой по спутанным волосам. — Причесалась бы, а то вылезут все!

— Чем причесываться? Пальцами? — Люда, как всегда, отвечала вопросом на вопрос.

Ира махнула рукой.

— Делай, что хочешь! Хочешь — причесывайся, хочешь — ходи лохудрой! Не мешай, я думаю!

— Ладно, ба, не сердись! Пошли купаться! Тебе курс омоложения принять надо!

Ира с укором посмотрела на внучку.

— Ну, сколько можно иронизировать? Тебе не надоело? Я, между прочим, чувствую себя лет на тридцать помолодевшей.

— Да?! Ты смотри еще лет на тридцать не помолодей, а то Милан тебя в детский сад определит, если вообще когда-нибудь объявится.

Но и Люда не могла не заметить, как подтянулась ее бабушка. Ира не обнажала тело, в отличие от внучки; она носила брюки и майку. Потому изменения фигуры оставались малозаметными, разве что более четкими стали ее формы. Но вот руки, лицо, шея — Люда видела, что кожа бабушки стала упругой, почти пропали морщины. Глаза Ирины распахнулись, засияв, как у молоденькой. Рассматривая себя, Люда тоже замечала, что хорошеет, но с бабушки словно сполз панцирь, и она, освободившись, вольно вздохнула.

— Ладно, пошли поплаваем. Потом поедим. Что у нас там из припасов осталось?

— Местные огурцы, ракушки с моллюсками, еще трава какая-то, — перечислила Люда, загибая пальцы, — надо сказать, чтобы принесли такие большие … тыквы. Помнишь, Надей как-то приволок? Вкусные были… Наверное, местный деликатес, раз больше не приносит.

Ира слушала, что называется, вполуха. Она запрокинула руки за голову, вытянулась струной и, ощущая нетерпение тела, вдохнула воздух, пахнущий морем, и пошла в воду.

Люда смотрела ей вслед.

— Ты так и не снимешь одежку?

— Нет! В любую минуту может появиться Милан, — Ира медленно, с удовольствием погружалась в воду, — и что он увидит? Распоясавшуюся даму? Нет! Нифида меняет мое тело, но не разум! — Ира оторвалась от дна и поплыла. — Я не хочу чувствовать себя неловко, — отворачиваясь от плеснувшей волны, проворковала она. Развернулась на спину и махнула внучке. — Идем! Что ты застыла там, как скала?!

— Иду, иду, — пробурчала Люда и, не задумываясь, скинула импровизированную юбку.

Вода ласкала тело, разглаживая его, скользя по коже мелкими волнами, всполохами, течениями — самыми разными движениями, порожденными морской стихией. Ира плыла, широко разводя руки, разгребая воду по бокам и отталкиваясь от податливой толщи океана ногами. Холодные струи, поднимающиеся со дна, тонизировали, пробуждая в проснувшемся от старости организме, кипучую деятельность. Молодые клетки заменяли старые, вытесняли их и строили новые ткани, новую кровь; энергия жизни кипела, потоком вычищая сосуды, суставы, клапаны, извилины, освобождая от шлаков, пробок, бляшек и всего ненужного, чуждого молодому здоровому организму. Ира чувствовала себя птицей, способной лететь к солнцу, не останавливаясь, с силой взмахивая крылами.

Неподалеку Люда играла с приплывшим нифом, кружась с ним и ныряя. Ира остановилась. Легла на воду и, расслабившись, раскинула руки. Море плавно покачивало, дневная звезда светила в лицо. Сквозь воду слышался приглушенный звук редкой волны, верещание внучки. Особые звуки морских глубин уже не пугали, как в первые дни. Ира прислушивалась к ним, улавливая ритм, создающий неповторимую музыку планеты. Поэтичность ее жителей, радость, витающая в воздухе и в воде, составляли суть чужой жизни.

«Почему у нас не так? — задавалась вопросом Ира, вспоминая проблемы, которыми окружило себя человечество на Земле. — Почему радость у нас мимолетна, а грусть владеет сердцами на протяжении многих лет?»

Но, как только Ира мыслями возвращалась на Землю, что-то или кто-то, переключал ее на настоящее, возвращая к сказочной реальности, дарившей счастье бытия. В этом был заложен особый смысл: переживание, как одна из форм страдания, заставляет организм стареть. И лишь радость стирает годы.

Ира любовалась морем, прекрасными нифами. Все казалось естественным, все казалось родным. Все, как на Земле. Будто они с внучкой уехали отдыхать на дальние-дальние острова. Никого вокруг, только вода, солнце и дельфины… Игривая волна плеснула в лицо, и Ира очнулась.

— Земляне, час уже настал, пора вам путь свой продолжать, корабль на острове пристал, Нифиде честь он оказал, — раздался певучий голос неизвестного нифа, и в голове возник образ Милана.

Ира едва не захлебнулась, резко погрузившись в воду.

— Люда! Милан вернулся! — вынырнув, закричала она, высматривая внучку среди пенных волн.

Людмила помахала ей и поплыла навстречу в окружении стайки нифов, развлекающих ее.

Вскоре и к Ирине подплыли нифы и среди них — особенный, с серебристой полосой вдоль спины, переходящей на голову и нос. Раньше они с Людой его не видели.

— Приветствую, друзья планеты, вам не мешал здесь отдыхать, надеюсь, радости сонеты вам пели нифы, но видать, пришла пора и в путь безбрежный судьба ведет вас.

— Образ нежный Нифиды память сохранит, и жителей ее прекрасных мы с внучкой от души благодарим!

Пока Ира разговаривала с серебристым нифом, он подплыл к ней вплотную, услужливо подставляя плавник. Ира поблагодарила его и вместе со всей стаей они с Людмилой направились к тому острову, на который прибыл Милан.

Вода стремительно убегала назад, рассекаемая острыми носами нифов, плывущих хоть и быстро, но осторожно, прислушиваясь к движению людей. Еще издали Ира увидела стройную фигуру Милана, стоявшего на берегу в ожидании. Рядом с ним, чуть поодаль, стоял странный человек, не человек, а существо, отдаленно напоминающее человека. Голова его поблескивала от лучей света, а огромный рост внушал почтение и осторожность. В памяти всплыла картина из далекого детства, тот миг в пустыне, когда Милан спасал ее от коварной ведийки. Но Ира только отметила, что Милан не один. Сейчас для нее имела значение только встреча с тем, кто заставил ее помолодеть и дал надежду на новую жизнь и, может быть, любовь. Ира еще не понимала, не могла разобрать, что говорит ей сердце, но оно учащенно стучало, волнуя ее.

Когда кортеж подплыл к мелководью, женщины отпустили нифов и, почувствовав дно, встали. Они пробирались к берегу, медленно раздвигая толщу вод, при этом чувствуя на себе пристальное внимание не только своих сопроводителей, но и ожидающих мужчин.

Люда поглядывала на бабушку и, поняв ее волнение, подбежала, высоко поднимая ноги и создавая веера брызг, взяла за руку.

— Спасибо, детка, — тихо сказала Ира, с благодарностью посмотрев на нее.

Внучка совершенно забыла о том, что она не одета, но мужчины на берегу, не могли не заметить обнаженного тела девушки. Милан с гигантом предусмотрительно отошли в сторону. Женщины же, выбравшись на берег, увидели на песке вещи, приготовленные для них.

— Ну, надо же — почти как у нас! — воскликнула Людмила, поднимая и рассматривая одежду. — Ба, это тебе, — она протянула Ирине длинное платье с глубокими разрезами по бокам. — Мне больше вот эта майка с юбкой подойдет… или с шортами, а какая разница! — Люда натянула на высокую грудь тонкую майку.

Ира взяла платье и, не спуская глаз со спины Милана, сняла свою мокрую одежду. Быстро просунув голову в вырез платья, она надела его, и, расправив на еще мокром теле, осмотрела себя. Платье прямого покроя напоминало тунику. Оно было почти впору: обтянув грудь, оставалось свободным в бедрах.

— Как, а, Люда? — Ира говорила шепотом, повернувшись лицом к внучке. Но Людмила, ничего не отвечая, с улыбкой смотрела на нее. — Люда… — Ира вдруг замерла.

Внучка подмигнула ей и перевела взгляд за спину. Ира догадалась, но не успела оглянуться. Крепкие руки обвили ее плечи и грудь, и тихий голос Милана раздался у самого уха, лаская его нежным прикосновением губ:

— Ты прекрасна, милая…

Ира молчала, прикрыв глаза, она медленно втянула в себя воздух, прижалась к Милану, растворяясь в его объятиях. Они бы так и стояли, забыв обо всем на свете, но пронзительный голос Людмилы перекрыл шум набегающих волн.

— Мама милая! Господи, это что же за урод такой! Не подходи ко мне! Бабуля!!!

— Не бойся, Людмила, не кричи, распугаешь всех на прощанье! — Милан опустил одну руку, продолжая крепко сжимать плечи Ирины другой.

Поодаль замер иренос, остановившись в десятке шагов от Людмилы. Его выпуклые глаза вращались, перебегая от испуганной девушки к другу и обратно. Он хотел что-то сказать, но Милан остановил его.

— Не надо, испугаешь еще больше. Люда, это мой друг Ветер, он иренос, представитель одной из самых умных и загадочных рас Вселенной.

Но Люда не дала ему закончить:

— Да будь он хоть кем, ко мне пусть не подходит! И вообще, я устала от одиночества. Бабушка не в счет. Может нам пора познакомиться с высокоразвитой цивилизацией Вселенной?! С другой, я хотела сказать… — Люда поняла, что своими словами могла обидеть нифов.

— Ири, она неисправима! — Милан от души рассмеялся. Ира тоже не сдержала улыбку.

Только Ветер все еще стоял, как истукан, боясь вызвать истерику своим движением.

Ирина вдруг ощутила уверенность в себе. Пропала скованность, исчезли сомнения. Ее сердце ликовало!

— Прощайте земляне, прощай иренос, прощай Князь! — хором пропели нифы и, как принято при прощании, поднялись на хвосты, завораживая женщин красотой своих тел, блестящих на ярком свете, как грани кристалла.

— Прощайте, прекрасные нифы! — воскликнула Ира и подбежала к кромке воды, босыми ногами погружаясь в набежавшую волну.

Люда подошла к ней и, обнявшись, они смотрели вслед гостеприимным жителям планеты, приютившей их и подарившей на прощанье бесценный дар — молодость на многие годы.

— Мы любим вас, мы будем ждать! Землянки, с вами благодать планеты нашей на века! Прощай, Людмила, будь легка и весела, как здесь была! Ирина, наш тебе привет, и на прощание совет: живи, не зная горя, бед! И Князю пламенный привет!

Нифы уплыли. В тишине только вода плескалась у ног. Как ни тяжело было расставаться, женщины развернулись и пошли вместе с Князем к его кораблю, и дальше по жизни, легко влившись в размеренность такой похожей на Землю планеты Лирина, но сохраняя в себе неповторимость мировосприятия, присущую человеческой расе.

Глава 9

В Доме Кристалла, как всегда, в утренние часы собирались мудрецы Лирины. Людмила сидела с Лагосом, взяв его под руку, и слушала, внимательно вглядываясь в его глаза.

— Знаешь, Людмилка меня как бабушку перестала воспринимать, — с улыбкой поглядывая на внучку, сказала Ира.

— Да, я заметил, — Князь высвободил руку из-под полы кича и взял любимую за руку, нежно сжимая ее пальцы, — ты стала для нее подругой, а вот отец обрел внучку. Надеюсь, ты не ревнуешь?

— Есть немного… — она улыбнулась. — Мне приятно бывать в этом зале, — оторвавшись от мужа, Ирина подошла ближе к постаменту, на вершине которого всеми гранями сиял вновь обретенный источник Силы. — Кристалл не только очаровывает красотой, но и напоминает мне о Земле. Кажется, будто ее дух проник в него.

— Возможно, ведь он пробыл на Земле не один век, причем, в тесном контакте.

— Да… Милан, — но Князь не дал ей договорить, приложив палец к своим губам, — ой… Нет, ну что это такое, я мужа не могу называть по имени! — возмутилась Ира.

— Можешь, только в уединении, и нежно, как сегодня утром.

Ира засмущалась, вспомнив чудесное пробуждение, ласку и радость от взрыва чувств, собравшихся внутри и веером брызг разлетевшихся по телу вместе с разгоряченной кровью.

— Так что ты хотела сказать?

Ира не переставала поражаться способности Милана переходить от балагурства к серьезным вопросам при разговоре с ней. В нем уживались два характера, две сущности: любящий муж и величественный покровитель.

— Я волнуюсь. Выступать на Совете Лиги Разумных Миров Вселенной — это очень… — Ира подбирала нужное слово.

— Страшно?

— Нет, хотя и страшновато, конечно, но я хотела сказать — ответственно.

— Не волнуйся, милая, я буду рядом. И потом, кому, как не тебе говорить от имени землян?! Такого в истории Лиги еще не было! Поверь, никто не посмеет что-либо возразить. А, если и посмеет, то я остановлю. Как-никак — Глава Совета! — Милан хитро улыбнулся. — Ну, а вопросы будут, конечно, думаю — много. Но ты умница и я не сомневаюсь, что ты справишься!

Ира согласно кивнула.

— Что ж, пора! Нас ждут в Доме Совета Лиги, идем, мой ненаглядный эксперт, — он поцеловал ее в щечку и увлек за собой.

На мгновение Ира задержала взгляд на Кристалле. Его грани сияли, словно соревнуясь в яркости. Перламутровые всполохи пробегали от одного скола к другому, задерживаясь на острых выступах, с которых ярким пучком вылетали стрелы лучей. Кристалл играл светом и красками, порождая чудо. Не было в этой игре ни правил, ни постоянства. Каждый миг дарил что-то новое.

«Как в жизни, — подумала Ира, — все мгновения ее бесценны и не похожи один на другой, тем она и прекрасна!»

Людмила с восхищением вошла в библиотеку, или Хранилище Мудрости, как назвал этот длинный светлый зал Лагос. Он привел сюда любознательную землянку, засыпавшую его вопросами. Ее интересовало все — откуда произошла жизнь на Лирине, кто первым вошел в контакт с иреносами, как создали межгалактические лайнеры, каков химический состав вод Нифиды…

— Здесь, девочка, ты узнаешь обо всем, что тебя интересует! — Лагос с гордостью окинул взглядом полки с фолиантами, шкафы с видеозаписями.

Мила, как зачарованная, прошла вглубь зала и остановилась у большого шара, отличающегося от других таких же — полупрозрачных, разноцветных и разнокалиберных — причудливой формой материков, которые, словно глазурованные фигурки рождественского печенья, плавали в сиропе голубого цвета.

— Земля? — она обернулась к Лагосу.

— Земля.

Девушка прикоснулась к модели с такой нежностью, будто на самом деле трогала планету.

— Скучаешь? — Лагос подошел сзади, положил руку на плечо.

— Не думала об этом, пока не увидела, — Мила вздохнула, — наверное, скучаю… Знаешь, Лагос, здесь все так похоже на нашу Землю, даже на нашу жизнь. У меня такое чувство, что я и не покидала ее, просто меня отвезли в другую страну, в древний замок, родовое гнездо каких-нибудь графов, князей…

— Так и есть, ты находишься в родовом гнезде Князей Лирины! — не без улыбки подтвердил Лагос.

Людмила ответила очаровательной улыбкой.

— Ты такая же красивая, как и девушки нашей расы. Я даже порой забываю, что ты землянка.

— Меня это тоже удивляет. Наши планеты, ну, настолько далеки друг от друга, что одни корни просто невозможны, мне так кажется, но… не знаю, как такое могло произойти?

— Мы много не знаем и, скорее всего, никогда не узнаем историю зарождения жизни во Вселенной. Это тайна того, кто нас всех создал.

Люда крутанула Землю и резко остановила. Перед ней заблестела поверхность Евразии.

— Смотри, Лагос, — она ткнула пальцем почти в центр континента, — здесь жила я, и бабуля. Это Средняя Азия. Там сейчас живет мой папа и моя мама… — Люда закрыла лицо ладонями.

— Тише, тише, девочка, — Лагос обнял ее.

Под его руками мелко дрожали худенькие плечи. Люда плакала, прерывисто переводя дыхание.

— Я домой хочу, — всхлипнула она.

— Вот те раз! — Лагос растерялся. — Пойдем отсюда, пойдем. Я и не думал, что так получится.

Они покинули Хранилище Мудрости и вместе пошли в сад.

Чудесный сад княжеского особняка обладал удивительными свойствами: воздух в саду успокаивал страсти, шелест листьев деревьев богуа, которые так любил Лагос, наводили на размышления. Не одно поколение князей находило здесь отдохновение и силу. В саду их и нашла Ира.

— Что-то случилось? — Ира заметила покрасневшие глаза внучки.

— Бабуля! — Люда, как сидела, так и обняла бабушку, обхватив ее за бедра и уткнувшись носом в живот.

Ира гладила внучку по голове и с вопросом посматривала на Лагоса.

— Мы были в Хранилище Мудрости, она увидела модель Земли, вспомнила родителей.

Ира вмиг погрустнела. Она очень скучала по сыну и чувствовала перед ним вину. Став Княгиней Лирины, Ирина осталась земной женщиной — с присущими только землянкам чувствами. То, что она видела вокруг себя в последнее время, не могло не повлиять на ее мировоззрение. Ира наблюдала, анализировала, училась, общаясь с представителями рас иреносов, собо, лиринийцами, но в душе оставалась земной. Ее земная суть была стержнем, на который нанизывались знания о других мирах, но ничто не могло сломить этот стержень, и потому Ира чувствовала горечь, вспоминая момент прощания с сыном.

— Я тоже скучаю, Людмилка, — бабушка взяла лицо внучки в ладони и, приподняв его, заглянула в огромные голубые глаза, немного потускневшие от красных черточек сосудов.

— Но ты, ба, ты… неужели ты хотела бы вернуться назад? — вопрос Люды обескуражил.

Ира грустила, но темп жизни на Лирине, в который она окунулась с головой, не позволял ей думать о возвращении.

— Я н-н-не знаю, дорогая, не знаю…

— Вот что, дорогие мои дамы, — Лагос встал, его кич упал тяжелыми фалдами, очертив контуры прямых плеч, — думаю, я здесь лишний. Вам есть о чем поговорить, а меня ждут дела! — он учтиво поклонился и, не дожидаясь ответа, пошел по дорожке к дворцу.

Ира смотрела ему вслед и восхищалась.

— Люда, посмотри на Лагоса. Какая стать! Как гордо он несет себя, если бы не белая, как снег, голова, разве кто-нибудь мог бы сказать, что ему уже за семьсот?

— Семьсот… Ба, тебе, конечно до этого возраста еще далеко, но если бы тебя сейчас увидели твои профессора, они бы тебя ни за что не признали — в лучшем случае приняли бы за аспирантку!

Ира заулыбалась. Она любила шутливые сравнения своей внучки, хотя та не раз ставила ее меткими, но колкими фразами в неловкое положение.

— А этот, помнишь, все ходил за мной, профессор Давлятов, такой лысенький, маленький, с пивным животиком? «Ирина-ханум, у меня к вам есть вопрос, давайте пройдем ко мне в кабинет», — передразнила Ира.

— А-а-а! У которого начиналось обильное слюнотечение, когда он видел тебя?

Женщины вместе залились смехом.

— Да уж, в кабинет бы он тебя затащил, с аспирантками сей фрукт не церемонился…

Ветерок принес холодный воздух из глубины сада. Люда поежилась.

— Будь мы на Земле, я бы сказала, что осень не за горами… Пойдем, ба, я все же вернусь в библиотеку.

Ира встала вслед за внучкой.

— Тебя что-то особенное интересует или так, просто поглазеть?

— Конечно, поглазеть! — передразнила Люда. — Ба, ну, когда ты будешь меня всерьез воспринимать, а? Я, позвольте напомнить, биолог!

Ира сделала удивленные глаза.

— Да, да, знаете ли, би-о-лог! И меня особо увлекают морские млекопитающие.

— Это после общения с нифами?

— Да, — Люда оживилась, взяла бабушку под руку, — вот куда я бы точно еще хотела вернуться, так это к ним!

— О! Думаю, это реальнее, чем на Землю, хотя…

Люда встала, как вкопанная и с вопросом в глазах уставилась на Иру.

— Да, да, я не исключаю возможности возвращения на Землю!

— Ба, ты серьезно?

— Серьезно, Мила, серьезно, идем, я тебе кое о чем расскажу. В этом нет особой тайны, во всяком случае, меня об этом не предупредили, так что слушай. Мировое сообщество очень заинтересованно в Земле. Они говорят о сотрудничестве, о взаимообогащении рас. На Совете Лиги меня слушали с огромным вниманием. Но, есть нечто еще, что торопит Лигу поскорее принять нашу Землю в свои ряды. Мир Вселенной раскололся на две половинки. Одни — сторонники технического развития. Они видят будущее, как модель, скажем, процессора — все подчинено строгому алгоритму, разумные живут свободно от труда, мыслительный процесс ограничен из-за его невостребованности, только принятие решений остается за естественным разумом, все остальное, как ты понимаешь, автоматизировано. Учитывая, слабую чувственную составляющую многих рас Вселенной, такой мир просто станет миром роботов. На Земле многие из фантастов писали об этом. Страшная картина. Для нас, во всяком случае.

— Вот кто бы мог подумать, что наши фантасты — провидцы?! А? — Люда остановилась.

Ирина укоризненно посмотрела на нее.

— Кто бы мог подумать?! Я, например! Я всю жизнь в этой фантастике варюсь. Ты что не помнишь, сколько я тебе рассказывала, сколько фактов приводила? — Ира возмутилась.

Внучка опустила глаза: как же забудешь… Но тогда она бабушкины «бредни» воспринимала, как… бредни!

— Ладно, прости, я была неправа, — Люда чмокнула бабушку в щечку, — давай лучше о второй коалиции, что они предлагают.

— Они не предлагают! Они так уже живут и всегда жили. Это такие расы, которые владеют мыслью, некоторые даже имеют удивительные способности, как, например, жизнь во Времени и Пространстве одновременно.

— Иреносы?

— Да, иреносы. Но и мы тоже обладаем рядом уникальных качеств — передача мыслеобразов, предвидение за счет развитой интуиции…

— Мы? Ты что научилась мысленно разговаривать? — Людмила опешила.

— Я имела в виду лиринийцев, — поправилась Ира, на что Люда скривилась в усмешке. — Ладно, не иронизируй, я порой чувствую себя, как слуга двух господ. Только господа мои — огромные космические тела — Земля и Лирина. Но, слушай дальше. Те, кто думает, что будущее Вселенной целиком зависит от индивидуальных способностей рас, опасаются технического пути развития. И я с ними согласна! Любое техническое приспособление просто отодвигает самого человека и любое другое разумное существо, назад. Не вперед к прогрессу, а назад! Понимаешь?

— Не совсем. Я понимаю, что нельзя роботов одушевлять, но скажи, чем плохо изобретение мобильной связи, фото, видеокамер, которых мне здесь, кстати, катастрофически не хватает!

— А! Вот где собака зарыта! — Ира воодушевилась и не заметила, как они дошли до дворца. — Ты знаешь, как они запоминают и хранят все, что видели? Все, что ты хотела бы сфотографировать?

Люда отмахнулась.

— Лагос показывал мне какой-то обруч…

— Да! Они проецируют изображения, хранимые в памяти на экран или любой носитель. На последнем Совете я тоже показывала Землю таким образом, — Ира покачала головой и закатив глаза, с напускной стыдливостью взглянула на внучку. — Знаешь, что я им сначала показала? Людмилка, ужас! Если бы не Ветер, то… — Ира покраснела, как спелое яблоко.

— Что, что, говори, интересно же!

— Кое-что личное…

Глаза Людмилы расширились, обнажив предельное любопытство.

— Уф, я тренировалась фильтровать мыслеобразы перед выступлением, но потом разволновалась и, когда мне надели этот обруч, растерялась, а проектор уже включили и на экран пошло первое из ярких воспоминаний.

— Чего? Ну, говори уже!

— Не скажу! Личное — и все!

Люда недовольно хмыкнула.

— Не хочешь и не надо! Но вот тебе доказательство того, что фотоаппарат куда надежнее мыслеобразов! И как ты выкарабкалась из этой ситуации?

— Я, знаешь ли, профессор с многолетним стажем! Взяла себя в руки и продолжила выступление.

Ира выдохнула, как тогда, перед вселенской аудиторией. Непростая была ситуация. Показать всем влюбленные глаза Князя, его удовлетворенную улыбку… Но все прошло. Как говорит Милан — все осталось в прошлом. И не надо его ворошить, просто потому, что его уже не изменишь, а вспоминая, только травмируешь свою психику.

— Ладно, мы отвлеклись, скажи уже, наконец, какое все это имеет отношение к возможности вернуться на Землю?

— А такое, что контакт налаживать все же решили. Первый, когда Милан увез нас — да, тогда был первый контакт, но далеко не первый визит инопланетян на Землю, замечу. Так вот, первый контакт не совсем удался. Народы Земли не узнали — официально не узнали, а так информация была на слуху! — о предложении представителей Лиги Разумных Миров Вселенной. А вот президенты ведущих стран это обсуждали. Совет Лиги опасается за развитие Земли в техническом направлении и большинством голосов проголосовал за мягкое подталкивание землян в сторону развития данных природой способностей. Мы с тобой в этом смысле очень интересные объекты для наблюдения. И даже мой прокол в трансляции мыслеобразов стал предметом для анализа. Сейчас создана группа, которая будет разрабатывать методику обучения землян управлению своими мыслями, развитию интуиции. Но для того, чтобы начать такое обучение, надо, по крайней мере, узнать, согласны ли земляне на это. Против воли расы идти нельзя. И здесь есть одна, очень важная заковырка. Ты же знаешь, кто у нас представляет расу?

— Кто?

— Мила, очнись! Вспомни, как организованно наше общество! Ну, кто, по-твоему, будет говорить от имени землян? А? Такие, как мы — студенты, ученые, домохозяйки или те, кого мы выбрали управлять нашим обществом, кому дали в руки власть, а с ней и возможность принятия решений?

Люда задумалась.

— То-то же! Важно донести сам факт существования Лиги до всего народа Земли и убедить их в возможности развития своих способностей. Понимаешь? Именно мы с тобой можем показать на своем примере, на что способен человек. Так ты согласна со мной?

Мила обняла бабушку.

— Конечно, согласна! — она отстранилась, и Ира увидела, как озорные искорки осветили ее глаза. — Но сначала я выясню все о тех рыбах, которых видела в книге у Лагоса!

— Тогда поторопись! Хотя, я удивляюсь тебе — неужели ты не поняла всю важность нашей миссии?

— Поняла, поняла, но интересно про рыб, ба, я быстро, ладно?

Они распрощались в коридоре с высоченными потолками, украшенными старинной лепниной и замысловатыми значками не менее старинных надписей.

— Повторим еще раз, — снимая обруч с головы Людмилы, сказал Зольд.

Один из лучших специалистов Лирины обучал землянок технике передачи информации с помощью проецирования определенных картин, хранящихся в сознании, непосредственно на экран или на магнитный носитель.

Само техническое устройство было довольно-таки примитивным по конструкции: пластиковый обруч с металлическими клеммами, плоская коробка приемника, в котором импульсы, идущие от клеток мозга, активированных реципиентом, преобразуются сначала в код, а потом в изображение. Вся трудность передачи образа заключалась в умении концентрироваться на одной картинке. Рой мыслей, которые атаковали мозг в то время, когда их не должно быть ни одной, сбивал Людмилу и образ, переданный ею, размывался или вовсе нужная картинка уходила в глубины памяти, а вот ненужная, но назойливая рвалась на всеобщее обозрение.

Люда чувствовала себя глупой, тупой просто до слез. Красивый мужчина сидел перед ней с дурацким обручем и умными наставлениями, а она не то что передать хоть одну картинку пейзажа Земли, но даже думать о своей планете в это время не могла. Она думала, но совсем о другом. И слезы злости наполняли глаза.

Зольд отложил обруч. Встал. Люда залюбовалась его стройной фигурой. Только шаровары — присборенные у талии и на щиколотках просторные штаны лиринийских мужчин — не нравились ей.

«Если бы и попку обтянуть, как плечи, то…»

— Людмила, — Зольд обернулся. На его лице играла улыбка, хоть он и старался быть серьезным. — Людмила, ну далась вам моя «попка»! — Зольд широко заулыбался.

«А какие зубы! Мечта…» — Люда осеклась.

— Нет, я так не могу! Что это такое? Какое вы имеете право читать мои мысли? — от стыда она закрыла зардевшееся лицо руками.

— Простите меня, но здесь мы именно этим и занимаемся, — Зольд тоже почувствовал неловкость.

Он подошел к девушке, присел перед ней, убрал ее руки и с нежностью посмотрел в глаза.

— Я понимаю, что это трудно, и ваши мысли имеют право быть тайными, но… Людмила, если бы вы больше прислушивались к моим советам, то сейчас тоже могли бы прочитать мои мысли. Я открыт. Ну, хотите заглянуть в мои тайники?

Люда забыла о горечи, которая только что наполняла ее, и включилась в игру. А как же — прочитать мысли такого красавчика! — конечно хочу!

— Вот и хорошо!

— Что хорошо? — Люда выпучила глаза. — А-а-а, ой, мама родная, да что же делать…

— Слушать меня. Мысли — это навязчивые образы. Они летают повсюду. Могут одновременно залетать в разные головы, могут вызвать похожие образы из вашего сознания и даже подсознания — более глубокого слоя памяти. А могут и быть никчемными, глупыми, отвлекающими. Вот ваши мысли обо мне в нашей ситуации — отвлекающие. И от них надо избавляться.

— Как?

— Есть несколько способов. Мы попробуем такой. Вы на Земле исповедовали какую-нибудь религию?

Вопрос Зольда показался странным. Мысли, религия…

— М-м-м, я вообще-то христианка, но, как вам сказать, я не фанатична. Меня в детстве покрестили — это обряд такой…

Зольд перебил:

— Я знаю, я изучал религии землян до общения с вами.

Люда оценила подход лиринийца к делу.

— Ну, я — христианка.

— Хорошо. Вспомните себя в храме, в церковном храме. Вы же бывали в нем?

— Конечно! Но к чему все это, давайте ближе к делу, а? Я не настолько тупа, как вам могло показаться. Просто мысли прятать не умею, а в остальном… На Земле меня считали умной.

Зольд откровенно рассмеялся. Люда тоже улыбнулась.

— Хорошо. Я просто расскажу, а вы спрашивайте по ходу, если что не понятно. Чтобы отвлечься от ненужных мыслей, люди поют молитвы. И это не только у христиан. Это практикуется во всех религиях землян — и в буддизме, и у мусульман, и у иудеев. Молитва, или мантра, или псалом — это, по сути, набор звуков, создающих вибрации, которые в свою очередь создают некое энергетическое поле вокруг поющего. Это поле препятствует проникновению отвлекающих мыслей. Так происходит единение с богом, как у вас говорят. Также происходит и сосредоточение на нужном объекте информации внутри поющего.

— Я не пойму вот что. Мысль, она, что, не в моей голове? Вот я подумала о вас. Это же Я подумала. А вы говорите так, будто эти мысли прилетели ко мне.

— Так и есть, Людмила. В нашей памяти хранятся определенные образы. Такая картотека картинок, собранных из мелких деталей. К каждой такой детали есть вход. Между ними есть сцепление, проводимость. Мысль — это внешний раздражитель. Этакий электрический разряд. Их много и они повсюду. Ваша энергетическая система, в данном случае — ментальный слой, настроена на разряды определенной силы. Те, которые слабее вашего потенциала, до вас не долетят, даже не приблизятся. А вот те, которые находятся с вами в равновесии, они и проникают.

— А те, которые сильнее?

— Пробьют. Как мысль, посланная иреносом, например.

Люда выпучила глаза, подражая представителям все еще пугающей ее расы. Зольд укоризненно поводил пальцем.

— Вернемся к моему образу. Есть мысли: мужчина, красив, одет, шаровары и так далее. Они, как молнии, пробивают ваше поле, проходят к сознанию и тормошат, пробуждают определенные ячейки памяти, где хранятся образы. Отдельные картинки образов сливаются, получается такая большая мысль обо мне. И, заметьте, совершенно определенная! Кто-то другой, глядя на меня, будет думать обо мне по-другому, в другом контексте. Пойдем дальше. Вибрации от повторяющихся слов закрывают ваше сознание, как шлем. Представьте себе прозрачный шлем на голове. Мысли продолжают вас атаковать, но натыкаются на препятствие. И что тогда?

— Что?

— Вы свободны от составления навязанного образа. Но ваш мозг не может оставаться бездейственным, ему нужна работа. А у вас есть цель — найти нужные образы в своем хранилище памяти и воспроизвести их. Собрать некую подборку картинок, объединенных одной темой. Пока внешние раздражители ячеек с образами не могут до них добраться, вы сами посылаете нужные импульсы своему сознанию, и оно, следуя вашему запросу, ищет и составляет нужные образы, которые, объединившись в ту самую картотеку, и передаются с помощью вот этого обруча. Понятно?

Люда задумалась. Есть, конечно, над чем еще поразмыслить, но в принципе она поняла, что отогнать ненужные мысли — надо же, ведь всегда так и говорят «отогнать»! — можно с помощью молитвы или повторяющихся слов.

— А песня пойдет вместо молитвы, обычная песня?

Зольд покачал головой.

— Не всякая. Ваши молитвы очень умно составлены. Каждое слово на своем месте. Именно такой набор звуков, переходы от одного слова к другому, и создают необходимый для мысленного вакуума вибрационный слой. Если вы не помните ваши молитвы, я вам напомню. Самая лучшая — это «Отче наш».

— А буддистские пойдут?

— Пойдут. Я просто думал, что вы как христианка…

— Я же говорю, что я, скажем, не соблюдала всего того, что надо, и не молилась каждый день, только по книжке, когда уж очень приспичит. Потому наизусть и не помню. А вот буддистские я помню — они короткие и состоят только из звуков, во всяком случае, слов таких я не знаю.

— А откуда вы знаете буддистские? — Зольд удивлялся землянам. В них столько противоречий! Исповедовать одну религию, а наизусть знать молитвы другой.

— А, — отмахнулась Люда, — йогой занималась, мы пели на занятиях по медитации.

— Йогой? Индийской религией?

Люда отвела взгляд. Какие же они непонятливые, эти лиринийцы! И все у них правильно! И с юмором туго. Хотя, этот вроде юмор понимает… Ой! — Люда вспомнила, что сейчас она, как раскрытая книга и все ее мысли «этому» доступны. Она забормотала первую пришедшую на ум мантру.

— Ом, мане, падме, хум, ом, мане, падме, хум…

— Можно про себя и легче, певуче и думайте в это время о Земле.

— Как о Земле? — Люда прервалась. — Вы сказали, что я прочитаю ваши мысли, значит, надо думать о вас?

Зольд улыбнулся.

— Давайте так: сначала мы попробуем получить проекцию хотя бы одного образа, связанного с вашей планетой, а потом я скажу вам, как войти в мое поле и прочитать мои мысли. Договорились?

Вместо ответа Люда снова забормотала мантру.

Зольд уставился на проектор. Зеленое поле экрана и не думало меняться. Оно лишь дрожало, словно кто-то или что-то создавало помехи, но вот стали появляться размытые очертания гор. Зольд припал к экрану. Картинка стабилизировалась, и лириниец увидел великолепный пейзаж: заснеженные вершины на фоне синего неба, отблески золотого света на ледниках и море темной зелени внизу, под пиками. На переднем плане — огромное животное: крупная морда, большие стоячие уши, чуткий нос. Животное смотрело с экрана прямо на Зольда, и от этого взгляда у лиринийца прихватило дыхание.

— Кто это?

— Лошадь.

Картинка исчезла, но Зольд нажал на одну из кнопок, и она появилась на экране вновь.

Людмила сняла обруч и подошла сзади. По ее щекам текли слезы. Она смотрела на лошадь, которая тогда не испугалась ее и не убежала, а стояла и смотрела на туристку прямо, словно вопрошая: «Ты кто? Ты зачем здесь?»

— Это в горах Киргизии. Там очень красиво.

Зольд обернулся. Встал. Он не понимал, почему девушка плачет. Возможно, эта лошадь так дорога ей, и, возможно, ее уже нет в живых…

— Все просто, дорогой Зольд. Я скучаю по Земле.

— Вы прочитали мои мысли?

— Нет, я поняла ТВОЙ взгляд. Видишь ли, мы, земляне, умеем читать взгляды, — Люда смахнула слезы. — А теперь давай учиться читать твои мысли!

— Для этого ТЕБЕ нужно научиться создавать вибрационное поле без мантр. Создавать и расширять. Когда ты сможешь его слить с моим полем, тогда все мои мысли станут тебе доступны.

Люда взмахнула руками.

— Ах, хитрец! Всего-то надо — создавать, расширять, и читай себе на здоровье!

— Да, я схитрил, — сознался Зольд, — но надо же было как-то вас… тебя расшевелить.

Игра с местоимениями забавляла его. «Ты» создавало более теплую атмосферу взаимоотношений, чем «вы». И он легко принял тон, предложенный девушкой.

Массивная дверь кабинета открылась и вошла Ирина. Зольд встал, приветствуя Княгиню. Ира уже привыкла к такому вниманию и спокойно принимала поклоны. А вот Люда при этом хмыкала. Ей все эти «церемониальности» казались пережитками феодализма. Слишком все у лиринийцев напоминало средние века человечества. Одежда, дворец, поклоны… И так все это не вязалось с современной техникой, которой на Лирине было предостаточно. Как ни крути, а одними образами жив не будешь. Но и в техническом прогрессе должно быть чувство меры. Это Людмила приняла, потому так усердно занималась с Зольдом, чтобы потом на Земле показать, что и человек на многое способен.

— Как успехи? — Ира поцеловала внучку.

— Нормально, вон картинку передала, — Люда не без гордости показала бабушке на экран.

— Горы! — Ира ахнула.

— Да, бабуля, горы! Я пошла. Мой мозг нуждается в смене деятельности. Спасибо, Зольд, пока!

Лириниец проводил ее ласковым взглядом.

Люда вышла и закрыла дверь, через которую не проникали никакие звуки. В коридорах дворца стояла тишина. Людмиле казалось, что кроме нее в огромном здании никого нет. Она прошла немного, прислушиваясь к стуку своих каблучков. Остановилась. И, сорвавшись с места, побежала. Ей так захотелось на улицу, к людям, к простому человеческому общению. Только где его взять? На Лирине, во всяком случае, во Дворце все были заняты своими делами. Не с кем поболтать, поделиться своими мыслями — вслух поделиться, голосом. Только с бабушкой, но она учится разговаривать мысленно, молча. Милан? Он — Князь! И к нему так просто теперь не то что подойти, но и обратиться нельзя. Тоже условности. Остается Лагос. Да! С Лагосом Люда могла разговаривать, как с давним другом. И она побежала в сад — в это время дня он любил сидеть в своей беседке и слушать, о чем говорят листья.

Люда скинула туфли и, шлепая босыми ногами по каменным плитам дворца, выбежала в распахнутые двери на крыльцо. С дух сторон от него вниз уходили ступени. Люда сбежала по ним и, почувствовав нежное прикосновение травы, остановилась. Уселась прямо на лужайке, вытянув ноги, и погладила травяной ковер. Потом легла, раскинув руки и закрыв глаза. Ветерок поиграл прядями ее волос. Окатил прохладой голые ноги. Люда погрузилась в себя, вспоминая студенческие годы, фантазируя, представляя себе встречу с подругами, с отцом, с мамой… и незаметно уснула, улетев во сне на родную планету.

Глава 10

Милан сидел в том самом кресле с ажурной спинкой, в котором еще не так давно восседал его отец. Менялись князья, но неизменным оставалось убранство Зала Обсуждений. Но одно новшество новоиспеченный Князь позволил себе — он создал портретную галерею князей Лирины. И сейчас Милан вглядывался в глаза отца, портрет которого висел с правого края стены. Лагос не одобрил идею сына, но на сей раз Милан решил ослушаться его.

К кабинету приближался иренос — Милан почувствовал его вибрации. Скользнув, как луч света, через мгновение Ветер оказался рядом.

— Здравствуй, Князь!

— Рад тебя видеть, Ветер! Ты встревожен. Какие новости ты принес мне?

Мягкие веки иреноса почти сомкнулись, едва обозначенные губы сжались, отчего по лицу пробежали лучики морщин.

«Пленен корабль яохов. Обнаружены осколки Кристалла Силы», — Ветер передал мысль.

— Кристалла Силы! — Милан резко встал, мощной фигурой заслонив свет, льющийся из окна.

— Стражи передали информацию с корабля, — понижая голос до нормального для слуха лиринийца, доложил Ветер. — Фани Монигран побывала на нем. Кристалл был передан яохам. Раздроблен на множество кусков. Не все на этом корабле.

Милан прошелся по кабинету. Он предполагал, что Фани украла Кристалл для кого-то. Думал Милан и о пиратах, но доказательств не было. То, что Кристалл раздроблен его огорчило, но не удивило. Вряд ли кто-то мог пользоваться силой целого кристалла, как лиринийцы. А вот использовать его куски вполне могли.

— Для чего яохам понадобился Кристалл?

— Они создают новый вид оружия. Кристалл Силы — усилитель потока убивающей энергии. На корабле — лаборатория по его изготовлению. Это только одна. Есть еще. Стражи ищут.

— Готовое оружие есть? — Милан затаил дыхание.

— Не обнаружено. Но в пределах нашего Времени. Мы не всесильны, Князь.

— Да, Ветер, я понимаю. Мне надо самому увидеть оружие и поговорить с командиром яохов.

— Нет надобности. Стражи сообщили всю информацию. Большего ты не узнаешь. Ты же хочешь узнать о Фани Монигран?

Прямой вопрос иреноса прозвучал, как в детстве, когда отец уличал сына в тайных мыслях. Отчего Милану становилось стыдно. Вот и сейчас чувство стыда за свой личный интерес обожгло. Ветер удивился потоку чувств друга, но только приоткрыл веки и доложил:

— Она доставила Кристалл. Остались воспоминания. Потом покинула корабль.

— А награда? Что она получила взамен?

— Ничего. Только надежду.

— На что?

— На владычество.

Милан сел. Недостающее звено в картине было найдено. Фани Монигран планировала стать хозяйкой планеты Земля — теперь Милан в этом не сомневался. Яохи пообещали ей планету, далекую от Лиги, населенную аборигенами, понятия не имеющими о космических исследованиях и подходящую для спокойной жизни по всем параметрам. Возможно, они пообещали ей и новое оружие для устрашения и аборигенов, и Лиги. К тому же, именно на Земле был еще один Кристалл Силы, с помощью которого Фани рассчитывала продлевать свою жизнь. Но! Она не предполагала, что Стражи Вселенной окажутся столь прозорливы, а яохи столь безразличны к ней. Ведийку пленили, и никто не попытался освободить ее. Хотя…

— Ветер, ведийка все еще отбывает наказание?

— Да, она на дикой планете. Яохам нет дела до нее. Князь, забудь о женщине. Нас всех ожидает хаос. На моем пути нет информации об оружии яохов. Надо искать. Быстро. И найти.

— Кто из дружественных рас может исследовать лабораторию яохов и то, что они уже создали?

— Собо. Ты должен позвать их.

Милан, не медля, связался с Правителем Собоны — планеты, заселенной расой, которая шла по пути технологического развития и к тому же была весьма щепетильна. Правитель Собоны всегда требовал к себе особого внимания, всегда был резок в высказываниях и не скрывал своего презрительного отношения к новому Главе Совета Лиги. Но Милан понимал, что личные амбиции в такой ситуации могут сыграть плохую роль и потому безо всяких оговорок и обид прямо рассказал Правителю планеты Собона о своей просьбе. И получил его поддержку. Иреносы же начали поиск других кораблей яохов, на которых тоже делали новое смертоносное оружие. Надлежало собрать все части раздробленного Кристалла, чтобы быть уверенными в безопасности Вселенной.

Милан позвал Хранителя Кристалла и попросил приготовить модель первого раритета по его изображениям. Когда пустая модель заполнится вся, до последней щелочки, и собранный Кристалл предстанет в том виде, в каком он и был у лиринийцев, тогда можно будет вздохнуть свободно. А пока… Пока Главе Совета Лиги выпала нелегкое испытание. Когда Ветер ушел, Милан отправился к отцу — сейчас он как никогда нуждался в советах Лагоса.

Он нашел Лагоса на стоянке планеров. Отец вместе с Людмилой собирался отбыть к югу материка Лоран, где в этот день проходил Праздник Детей. Там Люда могла познакомиться с женщинами-лиринийками: матерями, прибывшими из разных уголков Вселенной, чтобы порадоваться за своих детей; наставницами, которые воспитывали малышей до достижения ими возраста обучения наукам. Лагос стремился разнообразить жизнь девушки, особенно после того, как он заметил ее грусть, и понял, что его патриотизм и любовь к родной планете схожи с чувствами землянки.

— Отец! — Милан подошел к открытому люку многоместного планера.

Лагос выглянул в иллюминатор и тут же вышел. Людмила высунулась в круглое окошко по грудь и, сложив руки, уперлась на них подбородком.

— Здравствуй, Людмила! — Милан достал до ее локтя кончиками пальцев, в ответ Людмила опустила ладонь, которую он легонько пожал.

— Привет, Князь! Как дела?

Милан улыбался, но глаза его оставались серьезными.

— Все хорошо, только я украду у тебя отца.

Люда хмыкнула.

— Не привыкать. Ты уже и так украл меня у отца, я теперь безотцовщина.

В глазах Милана промелькнули добрые искорки.

— Не сердись, дело срочное. Тебя будет сопровождать Нил. Слушаться его безоговорочно. Обещаешь?

Люда не очень-то привечала молчаливого лиринийца, но лететь одной ей тоже не хотелось. Как-то ее примут лиринийки?

— Ладно. Привет, Нил!

Бывший помощник, а теперь один из секретарей Князя, учтиво поклонился.

Проводив планер, Князь с отцом дошли до ближайшей лужайки и уселись прямо на траву. Лагос уже понял, что случилось что-то серьезное, но молчал, ожидая, что скажет сын.

— Отец, у нас беда, я хочу поделиться с тобой и попросить совета, — начал Милан.

Лагос слушал его, не перебивая, не переспрашивая. Он одобрительно кивнул, когда сын рассказал о том, что уже делается. И вопросительно посмотрел в глаза, когда услышал о ведийке. Лагос не предполагал, что Милана все еще беспокоит судьба Фани Монигран. Непонятным оставалось одно — связанно это со старой сердечной раной или с кражей Кристалла. Но Лагос не стал ничего выяснять. Сейчас это было не важно. Он чувствовал опасность. И на своей планете. Жажда завоеваний, бесчувственность яохов могли натворить много бед. Многие поколения этой воинственной расы жили в космосе. Они не нуждались в планете. Груды металла, приспособленные ими для жизни — от рождения и до смерти — заменяли им родину. Да и, скорее всего, такого понятия у них не существовало. Они жили паразитами, грабя корабли, войнами обрушиваясь на планеты, население которых не могло дать им отпор. Стражи Вселенной вели постоянную охоту на пиратов. Но никто не мог быть уверенным, что все корабли яохов уничтожены. Проходило время и они нет-нет, но снова появлялись в пределах планет, входивших в Лигу. Теперь же опасность возросла многократно. Лагос знал силу Кристалла. Потому, даже не разбираясь в современном оружии, он понял, что яохи на пути к созданию нечто грандиозного, способного убивать через огромные расстояния.

— Механизм работы оружия неизвестен? — поинтересовался Лагос.

— Нет, отец, пока нет. Мы ждем результата исследований собо.

— Князь, я полагаю, что надо защищать каждую планету в отдельности. Теми средствами, которыми они располагают. И Лирину тоже. Весь флот привести в состояние боевой готовности. Жителей поставить в известность о возможной эвакуации. Мы не знаем о всех планах яохов. Они хитры и коварны, а еще злы. Потому, я не исключаю возможности атаки на Лирину.

— Но Стражи Вселенной…

— Полагайся на свои силы, Князь. Стражи пусть занимаются своей работой. Конечно, они придут на помощь и будут выслеживать яохов, но может случиться так, что не успеют. Что тогда?

Милан молчал.

— Так-то сын. Еще. Собери всех мыслителей — самого высокого уровня. Волну агрессивных вибраций они почувствуют на расстоянии. Это нам даст дополнительный шанс. Все же быть предупрежденным заранее лучше, чем отражать внезапное нападение.

— Спасибо, отец! — Милан положил горячую ладонь на сухую руку Лагоса.

— Иди, сын, тебя ждут. И подумай вот еще о чем: не могут ли противники твоих идей встать на сторону пиратов.

— Нет. Я уверен — нет. До сих пор все члены Лиги были едины по отношению к пиратам.

— А ты все же подумай! Смотри на шаг вперед, Князь.

Последний совет обескуражил Милана. Но он не стал поддаваться сомнениям, он доверился своей интуиции. Перед его мысленным взором, как наяву, друг за другом прошли правители всех рас — членов Лиги. И ни в одном из них Князь не усомнился. Яохи угрожали безопасности всех планет. И в этой ситуации могло спасти только объединение всех достижений единой цивилизации рас, как сторонников технического совершенствования, так и ментального.

Река Ахора, которая несет свои воды с горных хребтов Тамуна, перед впадением в Южный океан растекается по побережью на многочисленные рукава, голубыми лентами расчертив песчаные пляжи материка Лоран на желтые островки. Когда планер, мягко качнувшись, пошел на снижение, Людмила разглядела на желтом поле песка одного из островков цветные пятна, которые, увеличиваясь в размере, вдруг воплотились в детей. Все они — и мальчики, и девочки, были одеты так ярко, что Людмилу не покидало ощущение, будто она любуется на прекрасную клумбу, не только усаженную цветами с яркими лепестками, но и облюбованную фантастически красивыми бабочками, порхающими от цветка к цветку.

Когда планер сел, Люда, не дожидаясь Нила, пошла к месту празднества. Перебравшись через ручьи Тамуны по переносным мостикам, она сразу попала на представление. Дети танцевали прямо на песке, а пояс зеленых лиан, ограждавший импровизированную сцену, еще больше усиливал впечатление цветника. Нежная мелодия, создаваемая голосами самих детей, всплеск воды в реке, аплодисменты зрителей — вот тот музыкальный фон, под который малыши то замирали, подняв высоко руки и запрокинув голову к небу, то садились на песок, обхватив коленки руками, напоминая в эти моменты цветочные бутоны.

Люда увлеклась представлением, аплодируя вместе со всеми и даже напевая, когда музыка без слов стала ей понятна. Любопытные взгляды женщин, поначалу смущавшие ее, перестали беспокоить, напротив, девушка сама искала восхищенные взгляды, чтобы поделиться и своим восторгом замечательным представлением.

Нил ожидал Людмилу невдалеке, сидя на берегу одного из широких рукавов реки. Он с интересом наблюдал за землянкой, не понимая ее неприязни к себе и даже испытывая разочарование и обиду. Молодому лиринийцу о многом хотелось порасспросить надменную гостью. Земля была для него настолько далека и загадочна, что видеть ее жительницу на Лирине казалось чудом. Нил был уверен, что рано или поздно, но землянки отправятся домой, на свою планету. И только женитьба Князя на старшей женщине заставила его усомниться в своих предположениях. Ему, молодому человеку еще не познавшему ни мук, ни сладости любви, казалось странным, что Князь привез жену с далекой и отстающей в развитии от их родной Лирины планеты.

Чем больше Нил размышлял о земных женщинах, тем с большим интересом он разглядывал Людмилу. Да, она красива, но не так, как лиринийки. Черты лица девушки не столь утончены, а если приглядеться получше, то заметна и асимметрия левой и правой части. Один глаз кажется несколько меньше другого, и зубы не так белы… Но эти маленькие недостатки умиляли и пробуждали нежность и желание защитить, укрыть в объятиях от таких вот оценивающих взглядов, провести рукой по гладким, как лепесток цветка, золотистым волосам…

Горячий порыв ветра ударил в лицо. Нил словно очнулся ото сна. Дети уже закончили танец под шквал ликующих возгласов и аплодисментов зрителей. Людмила беседовала с двумя лиринийками. Они разговаривали, смеялись. Дети разбрелись группками и строили песчаные замки или рисовали на песке большими палками. Землянка подняла одного малыша на руки. Все вокруг дышало радостью и счастьем, но … почему такой горячий ветер? И не с океана, не от воды, а… сверху…

Внезапно небо потемнело. Свет заслонило что-то огромное, появившееся в безоблачном небе в одно мгновение. Нил вскочил на ноги и помчался к Людмиле. Дети прижались к коленям матерей и наставниц. Не успел Нил добежать до землянки, как все пространство под тенью заполнили всполохи не то ветра, не то какого-то другого движения, анализировать происхождение которого Нилу было некогда. Дети вместе с женщинами стали исчезать. Нил только успел протянуть руку к Людмиле и выкрикнуть ее имя, как она мгновенно исчезла, а ребенок, которого она держала на руках, словно выпрыгнув из пространства, завис в воздухе и тут же исчез. Нил опешил и застыл на месте. Перед ним то там, то тут еще маячили фигуры лириниек, мечущихся с детьми по песку. Но это продолжалось недолго. Нил почувствовал, как что-то невидимое сковало его движения. Он не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Голос словно застрял в горле. И только мысль оказалась проворнее силовой сети, накинутой яохами. Мысль без слов. Мысль без призыва о помощи. Только чувства — удивление, страх, непонимание происходящего. И темнота. Глухая темнота сначала перед взором, потом в сознании.

Сильные руки подхватили Людмилу в тот момент, когда она только разжала свои, опуская ребенка, которого держала. Все произошло настолько быстро, что Люда не успела даже испугаться. Но момент ступора прошел и страх за упавшего ребенка — а он выскользнул из рук, как льдинка, — привел девушку в ярость. Это то самое подсознательное чувство, спящее в каждой женщине до поры до времени — до того времени, когда в ней вдруг, в силу непредвиденных обстоятельств, просыпается материнский инстинкт. Именно в такие минуты женщина способна не только на самопожертвование ради ребенка, но и на действия, требующие немалых сил.

Цепкие руки зажали Людмилу, как клещи сомкнулись за ее спиной. Носом она уткнулась в живот существа, уносившего ее в неизвестность. Люда чувствовала озоновый запах ткани, обтягивающей горячее тело. Она даже ощущала сердцебиение похитителя. Нимало не раздумывая, Людмила напряглась и оттолкнула чудовище. Все завертелось. Пропало ощущение пространства и своего положения в нем. По глазам резануло болью. Люда закричала, но ее крик унесло назад; она сама слышала, как звук ее голоса потонул в странном водовороте, будто в стремнине горной реки, тогда как она осталась на месте, успев ухватиться за … корягу. Да, за корягу, за которую зацепилась ее рука — запястье зажало в чудовищных тисках, тогда как ее тело продолжала теребить бушующая стремнина.

Люда изо всех сил дернула руку. В полной темноте изредка появлялись красные всполохи, и от них глаза горели еще сильнее. Боль стала нестерпимой. Люда уже не кричала — она выла. Спасением казалось освобождение от тисков, и девушка, помогая себе свободной рукой, снова попыталась отцепиться. Но похититель неожиданно сам отпустил ее. Отпустил и оттолкнул — со всей силы, больно ударив в грудь. Люда только ахнула, и смерч, обрушившийся из темноты, закружил ее в чудовищном танце. Вихрь уносил девушку в неизвестность, и от этой пляски стало совсем жутко.

— Мамочка! — закричала Люда, но ее голос утонул во мраке. — Господи, помоги, — она шептала, как полоумная, призывая тех, кого на Земле зовут в самые трудные минуты жизни, в минуты полного отчаяния.

Внезапно движение прекратилось. Тугая тишина окружила куполом. Тишина и мрак. Людмила не ощущала своего тела. Она ни на чем не стояла, ни на чем не сидела, она висела в плотной субстанции, как муха, утонувшая в сиропе. Только боль в глазах — жгучая, пульсирующая — напоминала о жизни.

«Чувствую — значит жива!»

Но страх овладел каждой клеточкой сознания и девушка взмолилась:

— Помогите!

Ответ пришел не сразу. Люда успела мысленно пробежаться по всей своей сознательной жизни. Родные лица отца, матери, бабушки промелькнули, как кадры кинохроники. Последним возник образ иреноса и его голос зазвучал в голове:

— Не бойся. Ты не одна. Я помогу. Не сопротивляйся. Доверься мне.

Тело, испытавшее колоссальное напряжение, получило команду расслабиться. Люда поникла, как сдутый шарик. Ушла боль, ушло осязание, ушел страх. Людмила не почувствовала, как еще одни крепкие руки подхватили ее и понесли со скоростью молнии назад, в то время, откуда она выпала.

В ясном небе Лирины одновременно вспыхнуло несколько огненных солнц. Они загорелись, как пламя костра, и тут же рассыпались искрами, как фейерверк. Жители Лирины никогда не наблюдали подобного зрелища и, запрокинув головы, ладонями защищая глаза от обжигающего света, смотрели в небо, провожая сияющие искры, которые, падая, исчезали в небе, не оставляя никаких следов. Это потом все узнают о нападении на планету, о битве с пиратами, окружившими мирную Лирину кораблями-убийцами. Позже лиринийцы узнают о гибели своих соотечественников и мужестве защитников из числа мобильных сил Лиги Разумных Миров Вселенной. А пока они смотрели в небо и даже улыбались, принимая вспышки огней за праздничное представление.

— Все корабли пиратов, посягнувших на Лирину, уничтожены. Вместе с тем в плен взят еще один корабль-лаборатория. Фрагменты Кристалла Силы доставлены на Лирину.

Князь слушал доклад помощника, не перебивая. Доложив, тот постоял немного и, не получив никаких указаний, покинул кабинет. Милан медленно уперся локтями в поблескивающую на свету поверхность стола, и, сцепив руки в один кулак, прижался к нему носом. Шумно выдохнул.

— Все позади, Князь, — Ветер приблизился к нему, как всегда, почти бесшумно. — Атака отбита.

«Теперь Совет Лиги примет решение о широкомасштабной охоте за пиратами. Повторения печального опыта Лирины никто не захочет для своей планеты», — иренос перешел на мысленное общение.

Милан тяжело повернул голову и посмотрел на друга в упор. Ветер понимал его, но ему самому не было свойственно переживание. Потому клубок чувств Князя удивлял. За все время общения и дружбы иренос не сумел принять мешающую, на его взгляд, способность лиринийца, равно, как и многих представителей других рас, утяжелять здравомыслие эмоциями.

— Пострадали наши дети, Ветер.

— Их спасли.

— Да, Стражи Вселенной оказались проворнее яохов и успели вынести всех детей и даже женщин до пленения, но некоторые попали в стихию Времени…

— Не всех, Князь, — Ветер прервал Милана.

— Кто? — Князь сощурился, напрягся, ожидая нечто страшное.

— Две лиринийки, твой секретарь Нил.

Милан ухватил иреноса за руку. Крепко сжал ее. Даже не обладая умением читать мысли, сейчас в глазах лиринийца можно было прочитать все чувства, собравшиеся вместе в одном взгляде — смятение, страх, боль. Ветер не убрал руки. Он посмотрел на нее и сказал:

— Стражи спасали детей. Потом женщин. Яохи выкинули сеть раньше, чем последних успели перенести. Иреносы ушли во Время вместе со спасаемыми. Нил попал в сеть яохов и погиб на их корабле при взрыве. Женщины тоже. Я вижу смятение Времени. Была большая буря, перекос дорог. Кто-то остался за чертой. Иренос. За последней чертой. Оттуда не возвращаются. Это странно. Иренос знает, где предел. Что-то произошло.

— Как узнать, Ветер? — Милан чувствовал, что это важно.

Дороги Времени не похожи на дороги в Пространстве. Они текут реками, есть пересечения, есть переходы. Но движение по ним опасно. Нельзя предсказать, куда попадешь, где окажешься, нельзя возмущать Время переходами из одного времени к другому. Если Время нарушить, то последствия могут сказаться на всем мире. Иреносы знают об этом лучше других.

Ветер не сказал о том, что именно сейчас, в эту минуту, старейшины Иреносиса общими усилиями пытаются утихомирить временную бурю, вызванную возмущениями от резких проникновений большого числа тех, кто не имеет права находиться во временной стихии будущего — не своего будущего. Не сказал и о том, что тот иренос, что ушел за черту, спасал Людмилу.

— Ждать. Время придет, и ты обо всем узнаешь.

Милан отпустил его руку. Но вдруг что-то колкое, что-то горячее и пронзительное словно вонзилось в голову. Князь едва не потерял равновесие. Он «услышал» крик, зов, вибрации которого были так сильны, что с ними зовущий сумел передать и свою боль.

— Людмила… Она была там…

Ветер тоже «поймал» призыв о помощи. Но вместе с ним и предупреждение о невмешательстве. Иреносы, сканирующие временное пространство, ограничили хождение по Времени, и запрет действовал на всех, включая и Советника Главы Лиги. Несанкционированное перемещение влекло за собой гибель. Законы соблюдались строго.

— Она жива! — Милан заметался по кабинету. — Ветер, она в опасности!

— Уже нет. Ее нашли. Жди, Князь.

— Где нашли? Где она?

На крик заглянул помощник. Князь кричал на иреноса! И это удивило более чем сам факт гнева.

Никого не видя перед собой, Милан выбежал из кабинета. Ветер опередил его, остановив в коридоре.

— Надо ждать. Ее вынесли. Скоро доставят во Дворец. Не владея эмоциями, ты навредишь Княгине.

Ветер крепко держал Князя за обе руки, возвышаясь над ним, как монумент. Помощник так и стоял у распахнутых дверей кабинета, не решаясь что-либо предпринять. В помещении висела гнетущая тишина, напряжение которой достигло точки взрыва. Но на другом конце коридора послышалось движение — от высоких сводов потолка эхом долетел стук каблуков. Кто-то бежал. Милан вгляделся в темнеющее пространство и увидел Ири. Она никогда не позволяла себе врываться в Зал Обсуждений, приходила только по зову. Но сейчас она бежала к мужу, забыв о том, что он Князь, что он Глава Совета Лиги, забыв даже о том, что он не имеет имени.

— Милан! — Ира увидела мужа и, добежав, ухватила его за руки.

Ветер уже стоял поодаль.

— Люда, Милан, Люда пропала! Я слышала ее голос, я уверенна, это она пробилась в мое сознание, Милан, с ней что-то случилось…

Появление жены отрезвило Князя. Он снова обрел ясность мышления. Ветер, казалось, облегченно вздохнул.

Милан обнял Ирину.

— Успокойся. С ней уже все в порядке. Она попала … не в свое время. Ее нашли.

Он увлек жену за собой, направившись в сад — ни к чему кому-то еще слушать и видеть, как разговаривают Князь с Княгиней! Даже Ветру. Не надо. Ветер позовет, когда будет нужно. Еще есть время подготовить Ири к случившемуся.

— На Лирину напали яохи, — продолжал рассказывать Милан, — не бойся, родная, все уже позади, Людмилку спас иренос — он вынес ее из-под силовой сети яохов, но… наверное, она испугалась…

Да! Ты же помнишь, как Люда боялась даже Ветра!

Нет, нет, ну что ты, я сказал «боялась» о прошлом!

Люда жива!

Верь мне, родная, твоя внучка жива и скоро будет здесь. Ее доставят к нам иреносы. Они нашли ее.

Где? Она оказалась у них.

Нет, не на планете, она была в… во времени того иреноса, который ее спас.

Он? Не знаю… Вот придет Люда, и все нам расскажет. А мы пока подождем, здесь в саду. Давай посидим на этой скамеечке…

Милан усадил Ирину на скамейку с красивой изогнутой спинкой. Они молчали, думая каждый о своем. Худенькие плечи Ири под руками Милана даже не поднимались, словно она и не дышала. Но он чувствовал ее тепло. Такое же, как тогда, на камне, в горах, где он спас девочку Иру от падения с осыпи. Тогда они также сидели некоторое время, обнявшись, он и она, не подозревая, что это — начало их жизни, их общей жизни, наполненной чувствами, испытаниями и ожиданием.

— Милан, Если с Людой что-то случится, я… не перенесу… Она — все, что у меня есть, ради чего я живу… прости меня за эти слова…

— Я понимаю, родная, я понимаю. Обещаю тебе: с ней все будет хорошо. Ну, вот, идем, нас зовут.

Большая и светлая комната казалась полупустой. Посередине стояло ложе, над которым завис необычный прибор. Форма его напомнила Ире горнолыжные очки с серебристой оправой и толстыми прозрачными стеклами. Только потом Ира заметила, что прибор крепился на штатив, который упирался в напольную подставку. Сияющие «очки» полностью закрывали верхнюю часть лица Людмилы. Девушка лежала, не шевелясь, по грудь прикрытая светло-зеленой тканью. Ира знала, что внучка сейчас погружена в глубокий сон, а стекла «очков» — не что иное, как тонкие пластины Кристалла Силы, сделанные из осколка астероида. Волшебное излучение Кристалла не могло вернуть глаза, но оно заживляло ожоги, ускоряло процесс регенерации тканей. Вихри Времени словно вынули глазные яблоки, обуглив мышцы, которыми они крепились.

Ира не видела провалов на лице Людмилы — их закрывали «очки», но осознание того, что ее девочка лежит перед ней без глаз, было страшным. Ира постарела на глазах. Седая прядь волос легла на лоб, по которому от межбровья пролегла глубокая складка. В уголках глаз проявились сеточки морщин. Сжатые губы потускнели. Горе не красило. Но Ира не видела себя, ей и в голову не пришло разглядывать свое отражение в зеркале. И это к лучшему. Лекари Лирины обещали вернуть зрение ее девочке. Ира не понимала, как можно вернуть глаза, которых нет, но она поверила им и сейчас, поглаживая Людочку по руке, шептала:

— Все будет хорошо, Людмилка, все будет хорошо…

Милан подошел сзади, сжал ее плечи, поцеловал в макушку.

— Идем, родная, ты нужна там, идем.

Слезы покатились по щекам, Ира прикусила губы, чтобы не разрыдаться. Милан развернул ее и увел. Старший лекарь ждал ее в кабинете рядом.

— Если вы сейчас в состоянии, то мы можем поговорить, — он вглядывался в глаза Княгини, пытаясь поймать ее взгляд.

— Да, конечно, конечно, скажите, что нужно сделать, я на все согласна ради моей девочки.

Внимательные глаза красивого мужчины смотрели прямо в душу. Ира почувствовала растерянность. Она поняла, насколько глупо она сейчас выглядит. Ей надо собраться, забыть о чувствах, отгородиться от всех эмоций. Только дело, только трезвое мышление может помочь внучке. Ира глубоко вздохнула. Ее взгляд стал осмысленным.

— Что ж, вижу, вы готовы к разговору. Итак, для начала скажу, что жизнь девушки вне опасности. Сейчас идет процесс восстановления поврежденных тканей. Находясь в состоянии гипнотического сна, ваша внучка не чувствует боли и весь ее организм восстанавливается после пережитого стресса. Теперь о глазах.

Лекарь сделал паузу. Помолчал, размышляя, как доступнее объяснить, что же надо делать.

— Глаз нет. Все глазное яблоко сожжено вихревыми потоками. Но нерв цел. Мышцы восстановимы, как и сами глаза. Да, мы можем восстановить глаза девушки, но для этого нужен исходный материал. Клетки всех частей глаза: сетчатки, хрусталика, роговицы…

Ира слушала с огромным напряжением. Она понимала, что лекарь еще не дошел до главного, о чем он и хотел сказать и это связанно именно с ней.

— Вы правильно понимаете, Княгина, — мужчина присел напротив нее и взял ее руки в свои.

Тепло его ладоней успокаивало.

— Людмила — землянка. И исходный материал для выращивания глаза должен быть земного происхождения. Донором можете быть только вы. Тем более, что вы одного генетического типа.

— Я согласна, — Ира, не мигая, смотрела в глаза лекаря.

— Хорошо, — он встал, — мы можем приступить прямо сейчас.

Ира кивнула, и ее сердце затрепетало.

— Не волнуйтесь. Весь процесс займет немного времени, и вы не почувствуете боль. Уже завтра вы сможете жить, как обычно. И не только вы — ваша девочка тоже.

— Это правда? — Ира не могла поверить в такое.

— Правда, не сомневайтесь. Что ж, вы готовы?

По мере того, как работал сканер, в объемном проекторе создавались две модели глаза. Когда сканирование завершилось, к работе приступили манипуляторы. Невидимыми невооруженному глазу иглами, они поместили живые клетки в каждую часть модели: на роговицу, в хрусталик, в полость стекловидного тела. Лекари наблюдали, как пустые модели начали обретать плотную форму, ниточки сосудов расползлись по всему глазу, как голубая сеточка, мышцы, ряд за рядом заполняясь клеточками, приобретали волокнистость. В завершающей стадии проектор заполнили живительным раствором, в котором глаза затрепыхались, словно рыбы, только что запущенные в аквариум.

Ирина ничего этого не видела. Она, как и Люда, находилась в гипнотическом сне. За процессом вместе с лекарями наблюдали Князь и Лагос. Таинство создания жизни происходило на их глазах.

Лагос пережил сильное потрясение, узнав о трагедии на юге материка Лоран. Восемь детей получили ожоги глаз, почти все стресс, две женщины погибли, погиб Нил, Людмила лишилась глаз. Это известие ошеломило его. Старый князь всем сердцем привязался к любознательной землянке, она стала дорога ему, как родная. И вот сейчас он наблюдает, как в ее пустые глазницы один за другим опускают только что выращенные глазные яблоки. Лагос многое повидал на своем веку, но не переставал удивляться способности живой клетки создавать себеподобную.

Наблюдая за операцией, Лагос думал и о том, как можно было предотвратить несчастье, остановить яохов. Поистине, этой расе не известны любовь и сострадание. Жизнь для них не имеет того смысла, который вложен в нее изначально. Жизнь дана для радости и любви, но не для страданий — так думал Лагос. Нет, скорее всего, яохи не умеют не только любить, но и страдать. Иначе, зная о том, что последует за их действиями, могли ли они причинять вред? Нет, ни одно разумное существо, умеющее чувствовать, не может не понимать, что жизнь — это самое ценное, что есть во Вселенной. Он сам уже перешел семисотлетний рубеж, а жизнь все еще зовет его, манит вперед каждым новым днем, заставляет двигаться ради того, чтобы увидеть новую зарю, вдохнуть новую порцию утренней прохлады…

— Операция завершена, вы можете зайти к землянкам, — лекарь тронул задумавшегося Лагоса за плечо.

— Все? Все удачно? — старый князь засуетился. — Людмила уже видит?

— Она еще спит. Надо подождать до утра. Организм пережил вмешательство — это стресс. Во сне адаптация новых органов пройдет быстрее, и новый день она уже увидит своими глазами.

Лагос умильно улыбался. Он бы мог позволил себе слезы, если бы не сын рядом.

— А Княгиня? — спросил Милан.

— Она просыпается. Да что мы стоим здесь? Пойдемте, сами все увидите!

Ира очнулась быстро. Переход из глубокого гипнотического сна в реальность сильно отличался от пробуждения после наркоза. Ира помнила то состояние: тяжелые веки, которые не слушаются и никак не хотят открываться, туман в голове, сменяющийся головокружением, звуки, пробивающиеся в голову, как сквозь ватную подушку. Сейчас же ничего подобного Ира не ощущала. Она просто открыла глаза и увидела перед собой вопрошающий взгляд лекаря.

— Все нормально, только жжение в правом глазу, — ответила она на его молчаливый вопрос.

— Это пройдет. Вам достаточно провести пару часов у Кристалла Силы и все заживет.

— Спасибо, а как Люда? — Ира села и осмотрелась.

Она увидела Милана, за ним стоял Лагос. Людмилы не было.

— Она в другом помещении и будет спать до утра, не волнуйтесь.

— А… глаза? — Ира не могла не волноваться, она замерла, готовясь услышать ответ лекаря.

— Операция прошла успешно. Теперь у вашей внучки ваши глаза. Завтра вы сами в этом убедитесь. Прошу прощения, но меня ждут другие пациенты.

Лекарь ушел. Втроем Ира, Милан и Лагос направились в Дом Кристалла.

Дневная звезда уже опустилась к горизонту, и ее последние лучи освещали Кристалл. В это время суток свечение источника силы не было таким ярким, как в утренние часы. Свет мягко лился вниз, окутывая ложе Кристалла; живой поток струился из всех граней, создавая иллюзию ниспадающего шелкового покрывала. Лагос пригласил Ирину присесть на его любимое место между двумя высокими арками у восточной стены. Милан ушел — у него была масса дел, которые ждали решения. Ира и Лагос остались вдвоем. Они долго молчали, как два мудрых человека — так бы сказала Ирина. Или как два равных лиринийца — так мог подумать Лагос. Нет разницы, кем они были: семисотлетним жителем планеты Лирина, или семидесятилетней жительницей Земли. Оба почти прошли свой жизненный путь, приняв его уроки, некоторые усвоив, некоторые оставив потомкам. В этот день каждый из них выглядел молодо для своих лет и, несмотря на молчание, каждому из них было что сказать и о чем спросить. Знаний никогда не бывает много. А тяга к ним говорит о живости ума. Потому любознательный человек даже в преклонном возрасте вызывает восхищение.

В последние минуты уходящего дня два аксакала своих планет думали о разном: Ира размышляла о мудрости, как о содержимом сосуда, который и есть жизнь. Каждому существу дан свой сосуд. Вот Лагос наполняет его сотнями лет, а ее сосуд заполнен лишь на десятки. Но, потеряв облик землянки, соответствующий ее возрасту, Ира теперь не знала, каков размер ее сосуда жизни — придется ли ей потратить еще с пару десятков лет на его заполнение или для этого не хватит и сотни.

— Ири, можно мне называть тебя так? — Лагос улыбнулся.

В его чертах Ира увидела тень Милана. Возможно, когда-то муж тоже станет таким же задумчивым и таким же белым, как его отец.

— Конечно, князь, — Ира ответила улыбкой.

— Нет, Ири, я не Князь, я теперь его отец, и зови меня по имени, не стесняйся. Я столько лет был безымянным, что… мне приятно снова слышать его.

— Я понимаю, но мое воспитание не позволяет обращаться к почтенному человеку просто по имени.

— А я и не человек!

Ира засмеялась и с восхищением оглядела статную фигуру Лагоса. Даже сидя, он возвышался над ней так, что ей приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза.

— Да уж, наши аксакалы с возрастом становятся все ниже — и голова опускается, и спина прогибается колесом. Вы же стройный мужчина, ничем не уступаете молодым.

— У нас все так, Ири, в том не моя заслуга. У нас такое воспитание, — Лагос сделал ударение на последнем слове. Но тут же попросил: — Ири, расскажи мне о Земле, о землянах, не часто нам удается вот так, не спеша, поговорить. А мне давно хочется спросить тебя о том, как вы живете, что главное в вашей жизни, какие идеалы…

— Идеалы?! Простите, Лагос, я перебила. Раньше я не задумывалась о своих идеалах. Просто жила. О цели жизни я, конечно, размышляла. Но и сейчас я вряд ли смогу внятно ответить на вопрос: Какова цель моей жизни? Была. Теперь я знаю.

— И какова она сейчас?

— Донести до людей знания о жизни во Вселенной. Я хочу, чтобы земляне — все земляне! — наверняка знали о вас, к примеру, о Лиге Разумных Миров Вселенной, о братьях по разуму, как у нас частенько говорят. Но… я не уверенна, что мне поверят. Видите ли, землянам свойственно во всем сомневаться. Это первое чувство, которое возникает при получении какой-либо информации. Тебя обязательно спросят: А ты уверен? Или открыто поднимут на смех: Ну, ты заливаешь! Даже на ученых советах — а мне приходилось на стольких и докладывать, и слушать! — никто не верит не то что на слово, но, часто и фактам. Найденный артефакт могут назвать умелой подделкой, сделанный вывод — безосновательным. Меня все это вгоняло в депрессию. Я ведь даже летательный аппарат Фани Монигран показывала на закрытом заседании ученого совета, и знаете, что мне сказал председатель? «Интересная конструкция, но ничего нового, мой внук на таком самокате гоняет». Гоняет! А то, что этот «самокат» сделан из неизвестных на Земле сплавов, что он управляется на расстоянии с помощью перчатки… «У вас есть такая перчатка?» — спросили меня. И когда я сказала, что нет, но я видела, я даже летала на этом аппарате, все рассмеялись — с издевкой, глядя на меня, как на первоклассницу. «Вот когда найдете ту перчатку, тогда и приходите, а пока…» — Ира отвернулась.

Лагос понял, что бессилие перед теми, кто не хочет верить, ее угнетало.

— А что с «самокатом» стало? — спросил Лагос.

— А самокат у меня забрали!

— Значит, поверили!

— И поверили, и проверили, но такой подход к делу тормозит прогресс. И очень больно бьет по рукам.

— По рукам?

— У нас так говорят, когда пропадает желание продолжать свою работу после таких вот обвинений в некомпетентности.

— Ири, скептицизм присущ и нашим старикам, но, когда дело касается науки, то есть простой способ поверить — исследование. Ваши ученые мужи не хотят исследовать потому, что боятся узнать результат.

— Да, это так. Только они исследуют, а результат скрывают. Они боятся сами себя. Понимаете, они живут, тихо-мирно, многие чувствуют себя едва ли не богами — у них власть, у них свобода и не только их собственная. И они знают, что могут потерять все, что приобрели. А приобретая, терпели и унижения, и бедность… да много через что приходится пройти, чтобы получить власть или деньги, что, в принципе, по сути, одно и то же. Вот я и опасаюсь, что меня опять назовут сумасшедшей, поднимут на смех. И люди будут опять ждать и не верить, бороться со своим разумом, убеждая самих себя в том, что никаких инопланетян не существует, а человек — единственное разумное существо в мире.

Лагос положил руку на коленку Ирины. Она с удивлением посмотрела на него.

— Прости Ири, но я должен тебя прервать. В этот раз все будет иначе, уверяю тебя. За твоей спиной будут стоять инопланетяне, и никому в голову не придет сомневаться в том, существуют они или нет. Ты теперь не профессор истории Земли, а представитель землян в Лиге Разумных Миров Вселенной! И то, что тебя никто из жителей Земли не назначал на этот пост, не имеет никакого значения. Ты также представляешь и Лигу. И говорить будешь от нас — от имени всех разумных существ Вселенной.

Ира разволновалась. Слова Лагоса прозвучали так возвышенно, что она почувствовала себя послом Земли — настоящим представителем своей расы. Она вдруг осознала, что сейчас, прямо сейчас она не на Земле, она на планете, где есть жизнь! И эта планета так похожа на Землю!

— Лагос…

— Да, Ири, да, спустя много-много лет о тебе будут рассказывать легенды. О тебе и о Людмиле. А ее миссия еще неопределенна. Я чувствую, что твоя внучка, ее появление на Лирине, произошло неспроста. Ничего в жизни не бывает просто так, во всем есть смысл.

— Да, но … я не могу избавиться от чувства вины перед моей девочкой и перед ее отцом и матерью. Лагос! Я подвергла их всех такому испытанию! Мой сын… он остался один, он не только потерял мать, он потерял дочь. Ты представляешь, что он чувствует?

— Я тоже отец, Ири. Я представляю, что чувствуешь ты. Я сам отправлял своего сына в неизвестность. Он мог погибнуть и не вернуться. Но судьба оказалась к нам добра. И ты верь, что твоему сыну судьба тоже улыбнется. И, скажу тебе, он не один. Об этом не я должен был сказать тебе, но раз уж так получилось… У него родился сын!

Ира остолбенела.

— Как… сын… откуда ты знаешь?

— Не я — узнала Людмила. Она не успела тебе рассказать. Все просто, Ири, Люда установила мысленную связь со своим братом. В этом ей помогли занятия с Зольдом.

Ира все еще не могла прийти в себя от такого известия.

— Контакт, связь… У меня родился внук? Внук! Лагос, у нас с Пашей родился внук! Продолжатель рода Курлясовых! А я… я его даже не видела… Лагос!

Старый князь обнял Иру.

— Успокойся, пойдем, на сегодня тебе достаточно силы Кристалла. Пойдем.

Он проводил Ирину в ее комнату, а сам ушел к себе, задумавшись о том, что, в отличие от землянина Павла Курлясова, его род пока остановился на Милане. А ключом, открывающим дверь в будущее князей Лирины, стала женщина Земли.

— Карие глаза… да, глаза — карие! — Люда хмыкнула.

Ира молчала и смотрела на отражения в зеркале: свое и внучки. И как она не подумала тогда, что у них глаза разного цвета? У нее были глаза отца, а Люда родилась голубоглазой. Она унаследовала цвет глаз от своей матери. Но хоть форма глаз у них была одинаковой, а теперь и цвет.

— Мда, раз уж они все глаза, как ты говоришь, сделали, то могли и цвет мой создать или как там — произвести, или еще как.

— Людмилка, мне это даже в голову не пришло. А лекарь не видел твоих глаз до того.

Люда отошла к окну. Ира подошла сзади и обняла ее.

— Ты привыкнешь, дорогая, главное, что ты видишь, и еще, что ты ничего не помнишь.

Ира имела в виду операцию, но Люда поняла ее по-своему. Она развернулась и закричала:

— Я помню! И все! Ты не понимаешь, что я пережила! Ира, ты просто не понимаешь! Неужели нельзя было хоть что-то сказать мне, успокоить. Я же …

Люда расплакалась. Навзрыд. Она хотела выбежать из комнаты, но столкнулась в дверях с Лагосом и уткнулась носом ему под грудь.

Ира только развела руками, показывая всем своим видом, что она не знает, что делать. Лагос сделал знак, и Ира отошла в дальний конец спальни.

— Не стоит лить слезы из таких прекрасных глаз, — Лагос отстранился от Людмилы и приподнял ее подбородок, — вот покраснели. Так нельзя! Нельзя сейчас напрягать глаза, надо их поберечь.

— Лагос…

— Я все знаю, ты огорчена, в твоем сердце живет обида и злость.

— Злость?! Я злюсь?

Лагос увлек девушку в комнату, усадил на кровать.

— Все понимают, что ты пережила, все сочувствуют тебе. Все стремились помочь и спасти тебя — и Страж Вселенной, и Нил, и твоя бабушка. Ты жива, здорова. Нил погиб. Иренос, скорее всего, тоже. Почему ты злишься? На кого ты обижаешься?

Лагос не ругал Люду, не выговарил ей, пытаясь показать, какая она неблагодарная. Он просто говорил. Его голос оставался ровным. В его глазах теплился свет. Люда растерялась. Она знала, что, спасая ее, погибли двое, два представителя разных рас, не люди, но мужчины, которые отдали жизнь ради ее жизни. Но собственные переживания не позволили прочувствовать этого. Людмила ощутила холод в груди. И стыд. Она оглянулась на Ирину и словно впервые увидела ее — бабушка смотрела с тревогой, с ожиданием. И белая прядь волос… Люда кинулась в ноги к Ире. Обхватила их.

— Прости меня, я дура, прости, прошу, бабуля, прости меня…

— Девочка моя, родная, что ты, — Ира не сдержала слез. Она растерялась. Ей стало стыдно перед Лагосом, она не знала, как себя вести.

— Вот, что землянки, — Лагос встал. — Все, что произошло, осталось в прошлом. Я не призываю вас забыть о нем, но оставьте страдания там, где они были — тоже в прошлом. А жить надо сегодня. Так что вставайте и пойдем. Я пришел за вами. В Дом Кристалла привели детей, которые пострадали при нападении. Такое за все время моей жизни происходит впервые — дети у Кристалла Силы. И я не хочу пропустить это событие. Но хочу вас предупредить, никаких слез, расспросов о пережитом, сочувствующих взглядов! Дети быстро забывают страх и боль. И незачем им напоминать о них.

Люда закивала головой, вскочила на ноги. Замешкалась на секунду и кинулась к ящикам, что стояли вдоль стены, напротив окна. Открыла один, затем другой…

— Что ты ищешь? — волнуясь, спросила Ира.

— Не знаю, ба, что-нибудь… что-то надо подарить… Господи, да что же это такое — ничего нет для детей, ничего! Хоть конфетку, хоть игрушечку какую!

Лагос удивился не меньше Ирины.

— Что она ищет?

— Лагос, — Люда подбежала к нему, не обращая внимания на его вопрос к бабушке, — я даже не знаю, где бы найти что-нибудь для детей…

Лагос стоял в полной растерянности. Ира пояснила:

— Она хочет сделать подарки детям. Мы не знаем, принято ли это у вас, и что вы дарите.

Старый князь улыбнулся. Две странные женщины смотрели на него одинаковыми глазами, в которых играли золотистые искорки.

— Непостижимо! Сколько я не стараюсь, но, видимо, мне никогда не понять вас, — он пригласил женщин к выходу, галантно склонив голову и показывая рукой на дверь. — Идемте, я знаю, что вам надо.

Круглый зал Дома Кристалла напоминал большой скворечник — издали слышалось веселое щебетание детей, так похожее на болтовню птиц. Дети не сидели перед Кристаллом чинно, как мудрецы, они бегали друг за другом, толкались, смеялись, но, подняв голову и обратив взор к Кристаллу, замирали. Тогда в их глазах отражался восторг, смешанный с целительным излучением невиданной космической силы. Но дети не могут долго находиться в спокойном состоянии. Они нуждаются в движении, а потому даже диковинный Кристалл не может удержать их внимание более, чем на короткое мгновение.

Людмила сразу нашла девочку, которую она тогда держала на руках. Малышка в желтом платьишке напоминала распустившийся одуванчик. А копна белых с золотым отливом кудряшек и впрямь была похожа на головку одуванчика, только уже созревшего, готового разлететься по всему миру сотней полупрозрачных зонтиков.

— Привет! — Люда присела перед девочкой на корточки. — Помнишь меня?

Девочка закивала в ответ, не сводя большущих голубых глаз с чужой тети. На вид малышке было годика три, но это по земным меркам. Люда хотела спросить, сколько ей лет, но передумала. Какая разница? Девочка жива-здорова, очаровательна и вместо ненужных вопросов Люда протянула ей красный фрукт, корзинку с которыми она держала в руках.

— Держи!

— Спасибо! — голосок, подобный журчанию ручейка окончательно умилил Людмилу.

Она потянулась к пышной головке, намереваясь погладить ее, но рука так и зависла над волосами, будто Людмила и вправду боялась, что они разлетятся от прикосновения, как семена одуванчика.

Девочка взяла подарок и побежала к подружкам. Люда пошла за ней, по пути здороваясь с наставницей.

Ира с Лагосом тоже пообщались с малышами и сели на любимое место Лагоса, откуда наблюдали и за детьми, и за Людмилой.

— В детях продолжение нашей жизни, — Лагос начал издалека, — да и радость они приносят. Посмотри, все взрослые улыбаются, глядя на них.

Ира вспомнила своего сына, когда он был малышом. Она одевала его в рубашечки с короткими рукавами и шорты на резинке и с глубокими карманами. Миша был очень аккуратный мальчик и всегда поправлял носочки, если они съезжали, и рубашку, если она вдруг надумает вылезти из шортиков. Даже став взрослым он тем же жестом, что и в детстве, подтягивал брюки, что всегда веселило и умиляло Ирину, да и Пашу тоже. Ира взгрустнула. Паша… Как давно это все было. Сейчас и их встреча, и женитьба, и рождение сына — все кажется сном. Реальность — вот она! Здесь в окружении чужих людей… не людей, но чужих. Хотя… Лагос. Он так внимателен, заботится. А Милан… любит ее, подарил ей молодость. О! Ира до сих пор не может поверить, что с ней это все произошло. Если бы не внучка, она могла бы забыть о той жизни. Могла бы думать о ней, как о сне. Но вот — Людмилка! Она рядом и она ее внучка.

— Да, Лагос, все дети прекрасны, — ответила Ира, — но сейчас более всего я хочу знать о своем внуке. Люда! — Ира помахала Людмиле, подзывая ее.

— Бабуль, такие дети!..

— Я вижу. Садись. Расскажи мне о своем брате.

Люда хитро улыбнулась.

— Лагос рассказал!

— Да, рассказал, а ты расскажи подробно. Я не поняла, ты с Мишей установила связь?

— Нет, ба, с Павликом.

— С Павликом? — горячая волна пробежала по сердцу Ирины. Она прикусила губы.

— Ладно тебе, ба, ну что ты? Мы все скоро увидимся, правда? Правда! — Люда ответила на свой же вопрос. — А Павлику уже пять лет! Или шесть…

— Как так? Неужели мы так давно не были на Земле…

— А вот так! Я сначала тоже опешила. И знаешь, как мы наладили контакт?

Ира могла только слушать. Слова застыли на губах. Но все чувства отражались в глазах.

— Я талдычила папино имя: Миша, Миша, а то — папа, папа… Раз, и чувствую, будто такой писк в голове, знаешь, словно ответ пришел. Я говорю дальше, стараюсь короткими фразами, как Зольд учил. Но — тишина. И вдруг отчетливо слышу вопрос: Ты кто? А это и был Павлик. Он уловил мой зов. Не знаю, как. Зольд говорит, что ребенок определенное время находится на волне родителей. Но у папы не развито мысленное общение, а Пашка оказался продвинутым парнем, уловил вибрации от меня. Удивительно, да? Я, например, так и не могу представить, как это происходит. Ладно здесь, на одной планете, рядом. А за десятки световых лет… Вот и говорю — удивительно!

— Ничего удивительного, девочка, — Лагос с любовью посмотрел на Людмилу, — мысль перемещается вне пространства, у нее свои пути.

— Да, да, и это я тоже слышала: мысль словно перетекает из одного сосуда в другой. Размера нет, пути нет, ничего нет. И что же тогда есть мысль?

— Мысль — это всё!

— Вот теперь мне ВСЁ понятно! — Люда закатила глаза, изобразив наивность, и обняла Лагоса.

Ира погрузилась в себя. Она не слышала милого воркования внучки, а воочию представила себе и сына, и внука. Пока Люда рассказывала о них, она словно сидела с ними рядом, смотрела в глаза, даже слышала говор и смех. Ей так казалось. А щебетание чужих детей создавало атмосферу праздника, общения, как в парке или в детском саду. И Ира поймала себя на том, что совершенно забыла и о работе, и о своей миссии. Да и о Милане она в эти дни вспоминала редко.

«Как он там? Ведь столько проблем…» — вдруг Ира почувствовала такую нежность к мужу, поняла, что так соскучилась по его взгляду, по его рукам.

— А что делает Милан? — Ира вернулась из своих грез в Дом Кристалла.

— Князь занят Кристаллом Силы. Тем, который превратили во множество обломков. Почти вся модель Кристалла заполнена, осталось еще несколько фрагментов. Я сегодня утром видел. Но есть одна проблема. Стражи Вселенной утверждают, что все корабли-лаборатории яохов арестованы. А это значит, что все части Кристалла должны быть собраны, но не хватает около двух десятков осколков.

— И куда они делись, как вы думаете?

— Я думаю, что их украли собо. С осколками работали только представители трех рас — мы, иреносы и собо. На Планете Собона и сейчас продолжаются исследования модели оружия, которое создавали яохи. А так, как ключевой деталью были кристаллы, то собо имели с ними непосредственный контакт. Учитывая полную автоматизацию процессов исследования, для них не составило особого труда извлечь кристаллы и спрятать некоторую часть из них. Хотя они отказываются от этого.

— И что Ми… Князь? — Ира не на шутку разволновалась.

— Князь, как глава Совета Лиги отправится на Планету Собона для переговоров. Дело это трудное. Но для безопасности Вселенной и всех ее обитателей вопрос восстановления целостности нашего Кристалла Силы первоочередной! — Лагос кивнул в сторону детей, которых уже собирались уводить. — Нельзя допустить, чтобы что-то подобное произошло еще раз.

Ира встала.

— Лагос, я хочу увидеться с Князем. Простите, я оставлю вас. Люда тебе тоже пора. Лекарь ждет тебя. И еще кое-кто.

Ира уловила мысленный призыв Зольда, направленный ее внучке.

— Да, пора продолжить занятия! Я все же должна разобраться, что это за штука такая — мысль!

Люда убежала раньше бабушки.

— Тебе не кажется, Лагос, что наша девочка влюблена?

Лагос улыбнулся.

— И не только она! Зольд — хороший лириниец. И он очень переживал за Людмилу. Кто знает, возможно, на Лирине появится еще одна красивая пара, которая свяжет любовью две расы.

— Возможно. Но не будем забегать вперед, — Ира вздохнула, глубоко, даже счастливо, как показалось старому князю. — А любовь — самая надежная связь. И дружба. Пока, Лагос! Доброго дня!

— Тебе тоже доброго дня, Ири! Иди, а я еще посижу тут…

Глава 11

Небо Планеты Собона казалось очень высоким. Далекие звезды не могли осветить ночь, а спутника, отражающего свет дневной звезды, планета не имела. В такой темноте огни столицы Собоны сияли, как драгоценная россыпь кристаллов. Делегация Совета Лиги шла по плавно поднимающейся поверхности закрытого куполом коридора космопорта. По мере продвижения впереди вспыхивали яркие светильники, тогда как сзади они угасали. Милан с двумя представителями планет Сансет и Прит шел в окружении шести стражей Вселенной. Сосредоточенные лица, прикрытые до щелочек глаза, плотно сжатые губы — визит на Планету Собона был явно не из приятных для всех членов делегации.

— Гости Планеты Собона! — обращение на лиринийском раздалось с потолка. — Прошу вас остановиться и приложить ладони к идентификатору личности.

В голосе слышались металлические ноты, и Милан догадался, что говорит робот.

Очередной светильник загорелся впереди, и все увидели перед собой девять круглых пластин, зависших на уровне пояса каждого члена делегации.

Первым приложил руку один из иреносов. Тут же Милан получил информацию об осторожности.

«Князь, это не просто идентификатор, от него исходит излучение, блокирующее передачу мысли».

Мысль иреноса заблокировать невозможно. Она также быстра, как и сильна. Но определить, как повлияет «идентификатор» на способности остальных членов команды, не было возможности. Риск потерять связь друг с другом оказался реальным.

«Как быть?» — не торопясь идентифицироваться, Князь спросил совета у Стражей.

«Ждать».

Князь задумался. Либо это обычная процедура для всех гостей Планеты Собона, либо подобное изобретение предложили именно делегации Совета Лиги. Что ж, ждать тоже не входило в планы Главы Совета, и он решил действовать.

«Продолжаем движение без идентификации. Стражам быть начеку. Остальным не высовываться».

Как только все сделали шаг за линию идентификаторов, завыла сирена, и металлический голос дублирующим эхом пронесся по всей территории космопорта:

— Опасность! Нарушение режима идентификации! Неконтролируемое мыслеобщение! Внимание! Опасность!

— Вот это прием! — сансевец ухмыльнулся. — Как они боятся мыслящих… Да, налицо абсолютизация… — он не успел договорить, как все пространство нескончаемого коридора осветилось, и два ряда роботов, сверкающих металлическими доспехами, гулко стуча, выбежали из боковых дверей.

— Всем стоять и не шевелиться! — сказал Милан, а роботы без лиц окружили строптивых гостей и застыли в ожидании приказа.

Милан просканировал пространство, ища признаки разумного мышления. Как только он наткнулся на такое, сразу раздался знакомый голос:

— Приветствую вас, Князь Лирины! И вас — члены Совета Лиги! Но что ж вы так — на чужую планету со своими правилами…

— Вы не имеете права ограничивать наше мышление, Правитель Собоны, а ваше приветствие после такого приема выглядит лживым! — Милан решил не церемониться, тем более цель его визита была известна Правителю.

Маленький тщедушный на вид собо показался меж рядами своих бездушных стражей.

Он, не спеша, шел к делегации, и Милан издали почувствовал его неприязнь.

— Что ж вы стоите, дорогие гости? Раз уж вы не признаете наших правил, и более того — нарушаете их, то, что ж остановило вас сейчас? Или ваша мысль не может справиться с армией роботов?

— Наша миссия мирная и мы ждем, Правитель, когда вы отзовете свою охрану и дадите нам возможность пройти в помещение, где мы сможем обсудить имеющиеся вопросы.

Правитель подошел ближе; сделав малоприметный знак рукой, он жеманно пригнулся и пригласил:

— Проходите, прошу вас Князь! И вас — члены Совета!

Роботы шумно отошли на шаг к стенам коридора. Спина Правителя замаячила перед гостями. Делегация в том же порядке последовала за ним.

Условия жизни на Планете Собона имели свои отличия от других планет ее уровня. Гравитация превышала средний показатель, а период вращения планеты вокруг своей оси был настолько длинным, что на одной стороне ее, обращенной к дневной звезде, был долгий день, тогда как на другой — такая же долгая ночь. Резиденция правителей планеты, куда и отправилась делегация, как раз пребывала в ночи.

Воздушные кары несли своих пассажиров над городом, сияющим мириадами огней. Милан смотрел вниз и представлял, как живут граждане Собоны, что они делают, как работают, о чем разговаривают. Ему хотелось увидеть мужчин и женщин, их детей, пообщаться с ними, чтобы понять образ их мышления, смысл их жизни. Но визит Главы Совета Лиги имел только одну цель — убедить Правителя Собоны передать девять осколков Кристалла Силы на Планету Лирина. В том, что раритеты на Собоне, уже не было сомнений. Стражи узнали точное место, где их хранят. Но Правитель Собоны не собирался возвращать драгоценные кристаллы: он не ответил на ультиматум и не явился на заседание Совета.

«Не устоял, — с досадой думал Милан, — я ошибся. Что же движет Правителем Собоны? Что? Ведь он откликнулся на просьбу о помощи с исследованием образцов оружия, создаваемого яохами. Специалисты собо разобрались в технологии его изготовления, именно они проявили особую озабоченность в связи с небывалой силой поражения и дальностью расстояния, на которое могло воздействовать почти доведенное до конца оружие. Так в чем же дело?»

Милан нашел всего лишь один ответ: дело в личности самого Правителя. Вряд ли всему народу, пусть и окружившему себя роботами, но живущему простой мирной жизнью, нужно оружие для защиты, когда за их спиной целая плеяда разумных рас, объединенная не только самим фактом жизни, но и взаимными обязательствами о помощи и содействии в трудных ситуациях. Многие жители Собоны отправили своих детей во Флот Лиги, корабли которого патрулируют Вселенную и охраняют покой жителей всех миров. Нет повода бояться за себя, когда дети планеты на страже.

Милан осмелился еще раз пробраться в голову Правителя Собоны, который плыл на своем каре впереди. Блок от проникновения чужого разума оказался слишком слабым. Все же не утруждая себя тренировками в самосовершенствовании, собо теряли способности не только защиты, но и передачи мысли. Милан не стал пробираться сквозь блок, дабы не навлечь на себя совершенно ненужный гнев и так недовольного Правителя. Князь обратился к Ветру:

«Надо действовать. Судя по поведению Правителя, он сам ничего не отдаст. Посылай стражей за кристаллами».

Ветер не ответил, но Милан увидел, как в белом свете города промелькнули три красные полосы: иреносы переместились туда, где были обнаружены кристаллы. Пока кары неспешно плыли к Дворцу Правителя, Стражи Вселенной изъяли драгоценные осколки и вернулись назад. Даже роботы, ведущие машины, не заметили, как отлучились инопланетяне.

— Правитель Собоны, вы должны отдать то, что вам не принадлежит. Девять осколков Кристалла Силы — собственность Лирины.

Милан смотрел прямо в глаза тщедушного собо и все еще надеялся на его добрую волю. Но тот и не думал идти навстречу. Он поддался вперед, сжав подлокотники своего кресла так сильно, что пальцы побледнели.

— Я ничего вам не должен! Народ собо, обладая прогрессивной технической мыслью, в отличие от народов некоторых планет, пренебрегающих ею, разобрался с новейшим изобретением нашего времени. И за эту работу он имеет право получить вознаграждение. Всего восемь кристалликов! Восемь, а не девять, как вы утверждаете.

Милан взглянул на Ветра. Тот подтвердил кивком, что так оно и есть — восемь! А Правитель продолжал:

— Пусть они хранятся на нашей планете. Вам разве не достаточно обладать почти двумя Кристаллами? Зачем вам столько? Хотите вечно жить? А может быть вы тоже, как яохи, тайно разрабатываете оружие? Кто проверял?

— Народ Лирины не нуждается ни в каком виде оружия. Нас, как и народ собо, защищает Объединенный Флот Лиги. И мы доверяем ему, в отличие от вас. В чем причина вашей агрессии? Что лично вы прячете за ней? Страх? Вы получили благодарность от всех народов. Неужели вам этого мало? — Милан наступал, не давая Правителю Собоны времени на нападение.

— Страх?! — это задело его больше всего. — Страх? Да! Страх! Мы маленький народ и нам нужны гарантии безопасности.

— Нет, расе собо не нужны никакие гарантии. Уверен, никто из жителей планеты даже не знает о том, что вы сделали. Это вы, Правитель, именно вы захотели могущества — такого, что выходит за рамки вашей планеты. Вы больны и болезнь ваша разъедает ваш мозг. Низкая самооценка, неуверенность в себе, более того — ощущение неполноценности, как тела, так и разума — вот ваш диагноз.

Милан встал. Правитель сидел, его лицо тоже побелело, как и пальцы. Ветер гасил порыв злобы и гнева, идущий от него и бьющий в Князя, как смерч.

— Нам здесь более делать нечего. Кристаллы мы забрали. Это можно было сделать и без официального визита, но я хотел дать вам шанс. Вы не воспользовались им. На Совете Лиги я предложу народу Собоны переизбрать Правителя. Ваши старейшины получат личные приглашения на ближайшее заседание. И … не советую вам препятствовать этому.

Милан развернулся и направился к выходу из кабинета. Почти у дверей голос Правителя заставил Князя обернуться.

— Тщеславный, самоуверенный отпрыск самозванцев! Думаешь, раз ты получил поддержку этих уродов, которые больше похожи на хищных зверей, выслеживающих добычу, чем на разумных существ, достойных стоять рядом с такими расами, как наша, то ты можешь указывать всем, как жить? Нет! Это я поставлю вопрос на Совете о соответствии тебя званию Главы Совета! Ты хочешь знать, зачем мне эти осколки? Зачем народу собо оружие? Неужели твоего разума не хватает, чтобы понять, что тот, кто имеет оружие, защищен? Оружие — это защита! Скажи, как ты думаешь, с какой целью первые разумные сделали нож или копье? Чтобы добывать пищу? Ха! Да, конечно! Но как? Тот, у кого в руках оказался нож не только убьет зверя, он оградит себя от вора; убив соперника, он получит еды вдвое больше. Ты никогда не задумывался над этим? Нож нужен для устрашения! Ты вот окружил себя иреносами для чего? Для защиты себя? От кого? А? Ты боишься меня! Страх заставил тебя защищаться!

Правитель Собоны двигался на Князя, маленькими осторожными шагами. Иреносы стояли полукругом вокруг Милана. Невидимая стена защиты окружала Князя. Правитель Собоны не был ему страшен, но из его уст лился поток грязи, как последнего средства нападения загнанного зверя. В бессилии он изрыгал проклятия и брызгал слюной, стараясь попасть в сердце, поразить разум, достать до души. Милан слушал его и удивлялся, как народ собо мог выбрать этого жалкого представителя своей расы для управления всей планетой. Слова собо не попали в цель, но показали личину Правителя.

— Теперь я приложу все силы для того, чтобы раса собо обрела истинного лидера, а не жалкого труса, подставившего весь народ без его ведома под сомнение в разумности. Прощайте! И не пытайтесь воспрепятствовать нам! — Милан вышел. Больше его не интересовал Правитель. Князь получил урок и сделал выводы. И дальше размышлять о неприятном эпизоде в своей жизни ему было незачем.

Планета Собона провожала инопланетян сияющим разноцветьем огней. Члены делегации не разговаривали. Каждый размышлял о своем. Неприятный осадок от встречи с Правителем Собоны постепенно таял, размываясь свежей струей новых забот о мире и процветании каждой расы Вселенной. Восемь осколков Кристалла Силы вернулись на Лирину. Мир в содружестве был восстановлен. Но отсутствие одной, хоть и маленькой части Кристалла Силы настораживало. Стражам предстояло продолжать поиск раритета, хотя вероятность успеха сводилась к нулю.

Как только Милан приоткрыл дверь, Кристалл сразу же впитал проникший свет и заиграл бликами, словно приветствуя Князя.

Скелет модели поддерживал части Кристалла Силы в единой форме, которую ему некогда придал первый Хранитель. Свет пробрался внутрь Кристалла, в самое его сердце, оказавшееся пустым из-за потери одного осколка.

«Удивительно, — размышлял Милан, вглядываясь в фиолетовое свечение внутри Кристалла, — словно из живого организма вынули сердце…»

Князь захлопнул дверь и в тот же миг по периметру комнаты, под высокими сводами потолка вспыхнул свет. Кристалл откликнулся феерической игрой, как ребенок, наконец-то получивший долгожданную игрушку.

Посторонний глаз вряд ли смог определить, что в совершенной форме камня есть изъян. Пустота, формой напоминающая ограненное яйцо, острый конец которого был направлен вниз, заполнялась светом. А преломление его на внешних гранях окружало Кристалл феерической вуалью.

Милан прошел в зал и присел на единственное кресло, поставленное в дальнем углу. Князю было что вспомнить, глядя на этот Кристалл. С него началась его история познания мира, его собственных открытий. Он стал причиной душевной боли и обретения настоящей любви. Милан вспоминал свою юность, когда будучи просто Хранителем, он наслаждался жизнью, как любой юноша, купаясь в удовольствиях и развлечениях. Но всему когда-то приходит конец. Потеря Кристалла прямо из-под носа, заставила пылкого юношу задуматься о любви и жизни, другими глазами посмотреть на родную планету, на Вселенную, на своего отца. Благодаря этому Кристаллу он получил возможность побывать на Земле — прекрасной планете человеческой расы, где Милан нашел не только вторую половинку астероида — подарка Вселенной планете Лирина, но и свою вторую половинку — Ири. Но сейчас Кристалл, каждую грань которого Милан знал, как рисунок своей ладони, не дарил силу лиринийцам, а покоился в темноте. И только визит Хранителя и Князя Лирины пробуждали его от спячки.

Милан встал, подошел к Кристаллу вплотную. Не торопясь, поднял ладонь и приблизил ее к сияющему боку. Мириады иголочек вонзились в кожу, словно испытывая ее на прочность. Милан прислонил ладонь к поверхности Кристалла. Иголочки исчезли. Прохлада окутала каждый палец, перебежала на запястье и пробралась по руке к груди. Сердце наполнилось восторгом. Князь закрыл глаза, сливаясь с аурой Кристалла, дарующего ему силу. Но перед мысленным взором одна за другой побежали невиданные ранее картины. Их было много. Так много, что Милан не сразу сориентировался и, сосредоточившись, сумел разглядеть каждую. Вот чьи-то руки, вот расплывчатое лицо… мужское, женское… еще чье-то — страшное с серыми провисающими складками… страх… ужас… скрежет… звук рассыпающихся осколков… тонкая женская рука… полупрозрачная ткань… металл… металл… руки в белых перчатках… свет… яркий свет…

Милан опустил руку. Кристалл пошел всполохами; один за другим, они гонялись по кругу — сиреневые, розовые, золотистые…

— Я тебя понял, — Милан обнял Кристалл.

Тот замер, как женщина, не ожидающая объятий. Милану показалось, что он слышит биение сердца. Своего? Или Кристалла?

Последняя мысль удивила. Как раз там, внутри, где бы могло находиться сердце, была пустота.

— Где же твое сердце, друг мой? — Милан отстранился.

Перед его взором, как наяву, появился желтый бархан. Песок, подгоняемый ветром, переваливался волнами, ежесекундно меняя форму. Сухие ветви корявого дерева сдерживали песок у самого основания бархана. Милан узнал пейзаж. Такого он больше нигде не видел.

— Земля?

Кристалл ответил всполохами.

— Не может быть?! Как это могло случиться? Если только тогда, когда Фани прилетела в пустыню… Это означает, что уже тогда тебя раздробили, и у ведийки был осколок! — Милана осенило. И он не сомневался в своей догадке, ведь Кристалл сиял и свет резвился в нем, как вода горной реки, летящая водопадом.

Князь погладил Кристалл.

— Мне пора! Набирайся сил! Я найду твое сердце!

Кристалл погрузился в дремоту, как только дверь за Князем закрылась.

Беспокойство. Воспоминания породили беспокойство. Но его корни оказались куда более глубокими. Как только Милан спросил о Павле, Ира заволновалась. Почему? Они и раньше разговаривали о прошлом. Но в этот раз Ира уловила в тоне мужа особую заинтересованность, и это насторожило ее.

— Что случилось, Ири? — Милан поднял глаза, вглядываясь в ее лицо.

Сидя на постели, в одной рубахе, он выглядел совсем обычным парнем, только уставшим.

Ира присела рядом. Взяла его руку, прижалась щекой к ладони. От тепла, идущего из нее, стало спокойней. Милан обнял жену, поцеловал в макушку. Легко прикоснулся пальцами к поседевшей пряди волос.

— Что, не нравится?

— Напротив, она придала тебе особый шарм, некую загадочность.

— Да? — Ира вытянула шею, стараясь заглянуть в зеркало, висевшее над кроватью.

Но в матовом свете ночного светильника отражение напоминало туманную фею из сказки.

— Ири, так что тебя встревожило? Почему вопрос о Павле вызвал беспокойство?

Ира улеглась на колени Милана.

— Я сама не знаю. После происшествия с Людочкой я стала нервной. Все, что связанно с Землей, вызывает беспокойство. Может, это какие-то предчувствия, Милан? — она поднялась и с вопросом уставилась в глаза мужа. — Ты же можешь «видеть» будущее, я знаю, тебя учил Ветер. Скажи, что впереди? Какой ты видишь Землю? А нас, нас на Земле ты видишь?

— О, дорогая, сколько вопросов! Иди сюда, — Милан привлек Иру к себе, крепко обнял. — Видеть будущее можешь и ты. Сложность в том, чтобы понять, что ты его видишь. Распознать, что та картинка, что навязчиво или, напротив, мимолетно пролетела в сознании, есть откровение, эпизод будущего.

Они помолчали.

— Я узнал, что последний ненайденный осколок Кристалла находится на Земле.

Ира отодвинулась. В ее глазах застыло удивление.

— Как узнал? Кто сказал тебе? Или ты… видел?

— Я видел, Ири. Видел пустыню. То место, где мы с тобой были, куда тебя привезла Фани.

— Интересно…

— Да, интересно. Тот осколок, о котором мы сегодня знаем, что он из самого сердца Кристалла, взяла именно велийка. Когда она была на Земле, он уже находился у нее. Там, где мы с ней разбирались, она его, скорее всего, потеряла. Другого пути я не вижу. Была еще одна версия, что после пленения осколок у нее забрали Стражи. Но я проверил. При Фани Монигран не было обнаружено никаких кристаллов. Так что остается одна версия — она его выронила в пустыне.

— Теперь понятно, почему тебя заинтересовали наши с Пашей находки.

— Да, Ири. Я помню, конечно, ты мне обо всех рассказывала. Вы находили осколки астероидов, собирали их. Вот я и подумал, возможно, вы могли найти и осколок Кристалла. Он отличается от простых осколков и структурой, и цветом, и формой. Завтра я тебе покажу. Ты увидишь собранный Кристалл и полость внутри него. Тогда тебе легче будет понять, о чем идет речь.

— Я поняла, Милан. Поняла. И я не припоминаю, чтобы подобный мы находили. Согласись, трудно было бы забыть о такой находке. А, скажи, как ты собираешься его искать? Предположим, он так и лежит где-то в Кызылкумах под слоем песка. Невозможно перелопатить все пески пустыни. Ты знаешь, как в ней меняется рельеф? Прошло столько лет… даже, если предположить, что мы правдами и неправдами попадем на то самое место, найдем какие-то объяснения для землян, но как мы его отыщем? Организуем бригаду копателей песка? Нужны будут объяснения. Это дело не одного дня, вряд ли удастся тайно копаться в пустыне.

— Ири, не забегай далеко. Давай идти медленно, твердыми шагами. И вообще, давай спать, родная, я устал, — Милан поцеловал жену в лоб и, опрокинувшись на постель, с удовольствием растянулся во весь рост.

— Ты спи. Тебе, действительно нужен хороший отдых. Обсудим все завтра. Спи, — Ира сжала его ладонь, погладила по груди, — а я еще почитаю. Спокойной ночи, мой Князь!

Милан закрыл глаза, и сразу радужные круги заплясали перед взором, удаляясь куда-то в темноту, зовя за собой. Сон отключил сознание, давая разуму необходимый отдых. Никаких картин, никаких воспоминаний, никакого беспокойства — только спасительная темнота и первозданная тишина. Отдых.

В Хранилище Мудрости Ирина всегда испытывала трепет, прикасаясь к корешкам фолиантов, в которых описывалась история становления рас, входящих в Лигу Разумных Миров. Освоив передачу картин своей памяти, Ира целиком ушла в изучение истории Вселенной. Ее занимал вопрос о причинах, побудивших каждую расу стать членом Лиги. Узнав, как начиналась Лига: с союза двух рас — лиринийцев и иреносов, что, впрочем, не удивило, Ирина пошла дальше. Воспитанная на Земле, Княгиня подсознательно искала подводные камни в решении жителей каждой планеты. Опыт земной жизни подсказывал искать истину вне официальных источников. Но таковых на Лирине не было. Потому Ира вчитывалась между строк, вникая в подстрочный смысл заявлений, описаний, протоколов. Она просмотрела видеозаписи заседаний Совета Лиги, вглядываясь в привычные и необычные лица представителей разумных рас, по несколько раз возвращаясь в те места, где ей вдруг слышалась неуверенность или озабоченность. И, в конце концов, Ира сдалась! Да! Ей осталось только признать, что никакого нажима со стороны Лиги не было, и каждая раса сама принимала решение о вступлении в содружество. Но почему тогда в отношении к Земле Ире слышалось навязывание, настойчивость, подталкивание к тому пути развития, которое Лига Разумных Миров Вселенной большинством голосов признала более прогрессивным? Несмотря на то, что Ирина сама была сторонником ментального пути развития, она считала, что за землянами надо оставить право выбора. К тому же технический прогресс давал огромные возможности в освоении природных богатств, в обустройстве быта, в обучении, да во всем! Ирине гармоничным представлялось сочетание двух направлений развития, что она и видела на Лирине, к примеру. А вот на Земле сторонников технического пути было явно большинство. Постулаты древних, таких, как Гермес Трисмегист, оставивший землянам в наследство семь принципов истины, базирующихся на понятии «мысль», не принимались всерьез. И потому земляне год за годом, век за веком забывали о том, что они высокоразвитые мыслящие существа, а мысль — главный двигатель прогресса. Здесь, на Лирине, Ира будто возродилась. Она впервые со времени своего детства, когда каждая мысль была открытием новой стороны мироздания, осознала себя как разумное существо. Разумное — в смысле «владеющее разумом, владеющее мыслью».

— Не помешаю? — вопрос прозвучал неожиданно, и Ира вздрогнула, услышав голос Лагоса.

— Ой, я так задумалась, что улетела вместе со своими мыслями, добрый день, Лагос! Я всегда рада общению с вами! Присаживайтесь.

Лагос опустился в кресло напротив, скользнул взглядом по названиям книг, что лежали перед Ириной.

— Изучаешь историю Лиги?

Ира вздохнула.

— Скорее пытаюсь разобраться в своих мыслях. И понять, что хочет от меня Совет! — Ира улыбнулась.

Заметив непонимание во взгляде старого Князя, она решила поговорить с ним, напрямую рассказав о своих сомнениях.

— Лагос, вы мудрый, давно живете, многое видели, многое было совершено при вашем правлении, скажите, не считаете ли вы, что Лига активно вмешивается во внутренние дела всех рас?

Лагос удивился вопросу. Но Княгиня продолжила, и он воздержался от ответа.

— Вот, например, Земля. Сейчас Лига пытается склонить нас к союзу. Но, как любой союз, это накладывает ограничения в свободе выбора.

— Какого выбора, Ирина? — не понял Лагос.

— Развития, действий, принятия решений.

Лагос задумался. Ответ казался очевидным. Прежде всего — это вопрос безопасности. Лига гарантировала безопасность всем членам своего сообщества. Объединенные силы Лиги становятся гарантом жизни для тех, кто еще отстает от более продвинутых рас, и своего рода контролером для тех, кто на том или ином пути развития превзошел другие расы. Но Лагос понял, что Ирина говорит о внутренних отношениях жителей планеты.

— Никто не вмешивается во внутренние дела, потому свобода выбора остается за претендентом. Лига может дать рекомендации, советы, на примере других планет показать, к чему может привести то или иное действие в отношении к природе, равно, как и в отношениях в самом обществе. Вот ты сейчас на Лирине. Ты не можешь не сравнивать Землю и нашу планету. Так ведь?

Ира согласилась, кивнув.

— Я вижу, ты основательно поработала с материалом. Потому скажу лишь, что для Земли Лирина может служить примером сочетания свободы каждого и торжества Закона. Лиринийцам пришлось пройти непростые испытания, чтобы достичь того, что мы сейчас имеем — свободу мысли, свободу действий, свободу выбора, — и все в рамках Закона. Казалось бы, звучит абсурдно — свобода и рамки, но именно так на Лирине достигли процветания. Жесткий Закон, пресекающий вред друг другу, природе Лирины, как основы жизни и кормилице, помог выйти на такой виток развития самосознания каждого, что все ощутили свободу.

Лига может указать землянам, например, на опасность неразумного использования природных богатств, и не только указать, но и предложить альтернативу многому из того, без чего, казалось бы, земляне не могут идти по дороге прогресса. Для этого достаточно привезти делегацию землян к нам или на Сансев, или к тем же собо. Ум разумного человека в состоянии проанализировать увиденное и сделать выводы. — Лагос наблюдал за тем, с каким вниманием его слушала эта смелая женщина. Сейчас она одна из всего сообщества землян пыталась найти компромисс между привычной жизнью и той новизной, которая поначалу ошарашила ее саму. Немало времени понадобилось землянкам — как Ире, так и Людмиле, — чтобы почувствовать себя уверенно на чужой и более развитой планете, в обществе, где побеждены старость, бедность, зависть, тщеславие.

— Я понимаю, о чем ты, Лагос, — Ира сама не заметила, как перешла к доверительной форме общения, обратившись к мудрецу на «ты», — наша Земля пока только проходит испытания, которые для вас уже позади. Да, порой, человек оказывается на грани выживания! Да, бездумно уничтожаются уникальные природные богатства! Но мы идем вперед. Без преодоления трудностей не наступает понимание истины. В человеческом сообществе предрассудки одних индивидов боролись и продолжают борьбу с передовыми идеями других. Это осложняет движение вперед, но в то же время и заставляет всех копаться в себе, искать верный путь, учиться верить и главное — мыслить позитивно!

Я опасаюсь того, что Лига ворвется в бурлящий котел страстей земного сообщества и своими передовыми идеями и силой, которой земляне не могут не подчиниться из-за страха, затормозит естественный процесс развития. Тогда может получиться, как у нас говорят: благими намерениями, да к хаосу. Я немного перефразировала, но смысл тот же.

— Мне понятна твоя обеспокоенность, Ири. Но я уверен, что Совет примет верное решение. Ты — ученый, багаж твоих знаний огромен. Нам очень повезло, что ты решилась оставить Землю и прибыть к нам. Это касается не только ваших отношений с моим сыном. Это важно, в первую очередь, для Лиги. Ты смогла не только передать картину современной Земли во всех ее ипостасях, но и представила членам Совета аналитическую модель развития Земли с уходом в разные направления, включая и то, которое предлагает землянам Лига. И я согласен с твоими выводами: Лиге Разумных Миров, уже заявившей о себе, не стоит откровенно и открыто вмешиваться в дела людские. Достаточно наблюдений и готовности оказать помощь в случае, если она понадобиться, и земляне сами озвучат свою просьбу.

— Спасибо, Лагос, за понимание. За то, что выслушал меня! Теперь я как никогда уверена в том, что мы сами должны пройти свой путь, до конца испить чашу страданий, и лишь тогда в умы просвещенных жителей планеты придет озарение. И я не сомневаюсь, что таких людей будет большинство. Нам просто нужно время. Нельзя первобытного без последствий для его психики из пещеры поместить в … этот дворец, к примеру. Разве он станет сразу умнее, красивее, чище, в конце концов?

Лагос улыбнулся.

— Хорошее сравнение. Ты уже освоилась во Дворце?

Ира оценила шутку старого князя и улыбнулась в ответ. А Лагос продолжил:

— Конечно, всему свое время. Но установление контакта Лиги с Землей необходимо. Мы давно наблюдаем за развитием расы людей: она идет вперед стремительно, опережая по времени многие другие расы. Потому, я вижу только плюсы в предложении сотрудничества. Да и для вас с Людмилой установление официального контакта — единственная возможность безо всяких препятствий бывать на родной планете.

— Да, Лагос, это так. Очень хочется побывать дома. Прости, что я так. Лирина стала моим вторым домом, но по родине я скучаю, очень.

— Я понимаю. А как Людмила? Что-то я редко вижу ее, — Лагос перевел тему разговора.

— Я тоже, поверь, — Ира расплылась в улыбке, — она усиленно занимается с Зольдом. Целыми днями!

— Но, может быть, она найдет время и для старого друга? — Лагос встал. — Я собираюсь на Нифиду. Хочу позвать Людмилу с собой. Или ее уже не интересуют «рыбы»?

— На Нифиду… — Ира словно наяву почувствовала влажный воздух планеты-океана. — О! я бы тоже с удовольствием навестила наших друзей… но, увы, у меня Совет… А Людмилку ты найдешь в кабинете…

— Не надо меня искать, — Люда подкралась к бабушке незаметно. А Лагос решил подыграть ей и сделал вид, что не видит, — я уже тут! — Она обняла Иру, целуя в щечку. — Так, рассказывайте, зачем я вам понадобилась? Лагос! Ира!

— Полетишь со мной на Нифиду? — без предисловий спросил Лагос.

— Да! Еще как полечу! — Люда кинулась старому князю на шею. — Мне лекарь рекомендовал — «воды Нифиды благотворно повлияют на ваши глазки!», — она передразнила лекаря. — А когда летим?

— Да прямо сейчас, если ты свободна.

— Я свободна! Идем! — она подмигнула Лагосу. — Бабуля, не сиди долго за книгами, и Князя своего почаще в сад вытаскивай, а то он уже забыл, как выглядят деревья.

Балагуря, Люда ушла с Лагосом. А Ира, проводив их взглядом, уставилась в окно. Наступила осень. Она не была такой холодной, как поздняя осень в Ташкенте, скорее осень Лирины в центре материка Лоран напоминала ташкентский октябрь — тепло, но не жарко, светло, воздух чист и прозрачен. В небе облака устроили пляску, то и дело меняя маски. Вот три облака, похожие на мордочки трех собак — пуделя, мопса и терьера — уставились на бесформенную массу, которая начала принимать очертания дракона. Словно испугавшись его, облака-собаки разбежались в разные стороны, украсив небо перьями всевозможных размеров и очертаний. Ира любовалась небесной феерией и вспоминала, как они с Пашей лежали вдвоем под синим-синим небом на вершине горы и фантазировали, рассматривая, как и она сейчас, воздушные белые шапки облаков.

— Паша… как нам было хорошо вместе…

Ира вернулась к книгам, лежащим на столе, собрала их и понесла к шкафу. Прикрыв застекленную дверцу, она увидела свое отражение в ней. Рассматривая себя, Ирина думала о том, что так она выглядела, когда их сын уже подрос, и они втроем — молодые и счастливые — гуляли в парке, собирая букеты из ржавых листьев платанов, которые были так похожи на ладонь человека с растопыренными пальцами, только ладонь платана оказалась куда больше маленькой ладошки Мишеньки…

Ира заплакала.

— Ох, Боже мой, неужели это уже прошлое! Но я такая же, как была тогда! Как это возможно? Как…

Ира вернулась к окну, распахнула его настежь. В застывший воздух Хранилища Мудрости влетел порыв ветра. Вопреки ожиданиям, он оказался совсем не холодным, но свежим. Ира чувствовала, как щеки приятно охладились. Глаза высохли, и даже внутри стало прохладнее: чувства улеглись.

— Люда права, надо прогуляться!

Ира решительно направилась в кабинет Милана.

Глава 12

…Белоснежная легкая ткань — так похожая на тончайший индийский шелк — обтекала фигуру Людмилы, которая, словно птица, парила в танце на зеленой лужайке Дворцового сада. В объятиях широкоплечего Зольда, земная красавица казалась невесомой, почти прозрачной, сказочной принцессой из детских снов. Глаза девушки сияли, как золотистые рубины, волосы, убранные розовыми цветами, приподнимались волной при кружении, и опадали на плечи, когда счастливая невеста замирала перед женихом, приподнявшись на цыпочки, в ожидании следующего па…

Ира в который раз смотрела собранный из воспоминаний фильм свадьбы Людмилы и Зольда, наслаждаясь красотой внучки и восхищаясь сдержанной мужественностью лиринийца, отдавшего ей сердце. Но, если со стороны Зольда на свадьбе присутствовало пол Лирины, то родных Людмилы представляла только она — бабушка, подруга, и соотечественница. Как хотелось Ире видеть рядом и Пашу, И Мишу, и невестку, и своего внука Павлушку, о котором она знала только из рассказов внучки. Знала, но сердцем отказывалась верить — и хотела, но не могла.

— Да… как же вас всех здесь не хватает…

Ира загрустила. Она закрыла глаза и мыслями улетела на Землю, в свой родной Ташкент, в свою маленькую квартиру на самом верхнем этаже безликой девятиэтажки. Но не успела Ира погрузиться в мечты, как пронзительная мысль Людмилы ворвалась в плавно текущий поток размышлений.

— Господи… — сердце Ирины оборвалось, — что случилось?..

Она сжала подлокотники кресла, дернулась, чтобы встать, но не успела: на ее коленях оказался … правнук, сынишка Людочки, которому только-только исполнилось три года.

— Ты… ты… малыш… ты как… — Ира забыла слова — и русские, и лиринийские.

Она обхватила мальчика, зажав его в объятиях, из которых он, пыхтя, и толкаясь руками, попытался выбраться.

— Бабуля, пусти…

Но Ира сжала его еще крепче, словно боясь, чтобы кто-то не выхватил правнука из ее рук.

— Пусти! — потребовал он, вложив в слово всю свою детскую решительность.

— Ой, Ленечка, — Ира расцепила руки, опомнившись и испугавшись теперь уже того, что она могла причинить боль ребенку.

Как только малыш почувствовал свободу, сразу… исчез: Ира лишь заметила мелькнувшую красную линию, прочертившую воздух.

— Леня!..

Запах озона заполнил комнату, напомнив особую свежесть стерильной больничной палаты. Ира сжала кулаки, глубоко вздохнула.

— Только спокойно! — она резко освободила легкие от остатков воздуха и, вместе с ним — беспокойства, и выбежала в открытую дверь.

В коридоре, ведущем к выходу в сад, Ира столкнулась с Людой.

— Ба, ба, бабуля… Ленька… он… исчез… прямо с рук!

Ира взяла внучку за плечи.

— Успокойся, он был у меня, все нормально, он так… шутит… наверное, — Ира успокаивала Милу и говорила первое, что придет на ум, но, в абсурдных, на первый взгляд, словах ей показалось и разумное зерно, — да, такие детские игры!

— Бабуля, какие детские игры! Ты что несешь? Где он? Где мой сын?

Люда стояла перед бабушкой бледная, с глазами, распахнутыми в пол-лица. Ира поняла, что внучка вот-вот упадет в обморок.

— Людочка, он убежал, я вот иду за ним, пойдем вместе, он, наверное, спрятался в саду, идем, — она потянула внучку за собой.

Свежий воздух отрезвил. Холодный ветер прошелся по лицу, по обнаженным рукам.

— Холодно… Ленька в одной рубашечке… — Люда заплакала.

Ира не торопилась бежать в сад, она стояла на крыльце и с высоты его ступеней вглядывалась в уходящие в темную зелень дорожки. На краю поляны, кое-где еще зеленеющей последними кустиками прошлогодней травы, в беседке Ира увидела Лагоса. Его трудно было не узнать: белая шапка волос, неизменный кич на широких плечах. Лагос тоже заметил женщин и помахал рукой. Второй он прижимал к себе полу кича. Ира догадалась, что за ней спрятался правнук.

— Идем, Людочка, вон Лагос, Леньчик с ним! Ну, что ты так испугалась? — утешала внучку Ира, — дети беспокойные, а лиринийские — особенно, ведь воспитание какое — полная свобода! Вот они и бегают от родителей.

Люда послушно шла с бабушкой, всхлипывая, как ребенок, то ли от пережитого страха, то ли от обиды.

— Я… я ему ложку ко рту подношу — он отворачивается, я уговариваю — он махает головой, я ложку к губам, а он… исчезает! — Люда кулаками протерла щеки, а слезы все текли.

— Ну, ну, тише, успокойся…

— Ба, ну как же мне его кормить, как воспитывать?

— Сейчас поговорим, Лагос подскажет, мы же с тобой не одни! А Леньчик — наш общий любимец!

— Вон, зыркает глазенками, твой любимец, из-за плаща Лагоса… Леня! Как тебе не стыдно? Ты почему убежал? Не одетый…

Кудрявая головка скрылась в складках ткани кича. Ира заметила, что Лагос крепче прижал к себе малыша. Люда протянула руки, чтобы забрать сына, но князь отрицательно покачал головой. Люда остановилась в нерешительности. Бабушка прихватила ее за талию и увлекла за собой. Они рядышком сели напротив Лагоса.

— А вот и мама, и бабушка! — старый князь отдернул ткань и заглянул ребенку в лицо.

— Лагос, он меня не слушается, не хочет есть, убегает, — Люда то ли жаловалась, то ли оправдывалась.

— А он больше не будет, да, Линед?

— А зачем она в меня ложкой тычет? — малыш насупился.

— Она — мама, а маму надо слушаться, сынок. Если не хочешь есть, так и скажи, а вот убегать не надо!

— Я говорил…

Лагос улыбнулся.

— Идемте в дом, здесь прохладно для ребенка. Нам всем есть, о чем поговорить.

Не успел Лагос встать, перехватывая Линеда с колен на руки, как тот снова исчез.

— Леня! — Люда дернулась за ним, Лагос остановил:

— Не угонишься!

— Вот, ну что с ним делать? Где теперь искать? И что, это так теперь всегда будет?

— Идемте в дом, он к отцу побежал.

— Как к отцу?.. — Ира остолбенела. — Зольд улетел с Миланом… на новый завод, туда, — она показала пальцем в небо.

Лагос снял кич, укрыл обеих женщин.

— Они уже вернулись. Идемте. Нам необходим семейный совет, сейчас самое время, раз все в сборе!

Князь с советниками и неизменным Ветром покинул лайнер и направился к поджидавшему транспортному модулю. Зольд чуть приотстал и вдруг замер на месте. Ветер мгновенно оказался за ним. Милан тоже остановился, оглядываясь вполоборота. Заливистый детский смех обескуражил всех. На плечах Зольда повис Линед, обхватив отца за шею.

— Ты что здесь делаешь? — прижав одной рукой сына к своей спине, Зольд повернул лицо к нему.

Отец и сын уперлись друг в друга носами. Линед, хихикая и прищурившись, уставился в глаза отцу. Зольд подмигнул и перетащил шалуна вперед.

— Так, бегать, значит, научился! Испугал маму, бабушку, так, так… шалишь, а сын? — Зольд говорил полушутя. Радость, которую он испытывал, прижимая к себе малыша, была куда больше, чем удивление, а желания ругать его не было вовсе. Но озабоченность от столь раннего развития способностей сына все же озадачила. Зольд, балагуря с малышом, обменялся мыслями с Князем и Ветром. То, что поведал иренос, озадачило еще больше.

«Я не могу проследить свой род так далеко», — Зольд знал только пять поколений своей семьи, дальше знание тонуло во мраке.

«Да, это далеко от тебя, но я вижу».

«Тогда покажи мне!»

«Это опасно».

«Для меня?»

«И для меня тоже».

Любопытство овладело лиринийцем настолько, что он был готов ко всему.

«Но… мы справимся! Ты же знаешь!»

Зольд правильно рассчитал реакцию иреноса. Тот действительно знал, что время их жизни идет в будущее.

— Отдай ребенка, я покажу.

Милан забрал Линеда, хлопающего любопытными глазками.

— Идем ко мне, маленький шалун!

Нежность и хрупкость тельца ребенка, которого Милан прижал к своей груди, отозвалась в сердце сладкой болью. От малыша пахло по-особенному свежо, как ни от кого в мире. В эту минуту Милан ощутил странную тоску. Уже не раз она пробиралась в его сердце. Милан хотел бы вот так же, как сейчас сына Зольда, держать в руках своего сына. Он ничего не говорил Ири о своем желании, но они уже столько времени вместе… Занятый все время делами, он все больше отдалялся от жены, тоскуя по ней в разлуке редкими бессонными ночами, и прогоняя тоску мыслями о процветании Лиги. Сейчас он даже не подумал о том, что открыт и кто-то еще может узнать о его тайных думах.

«У тебя будет сын» — мысль Ветра отрезвила.

Милан не ответил, а только посмотрел на друга. В его многогранных глазах прочитать что-либо было невозможно, но взгляд иреноса показался Милану особенно мягким.

Зольд же настолько погрузился в родословную своей семьи, что мыслям Князя в его думах не оказалось места, и они улетели незамеченными.

«Я оставлю тебя, Князь», — Ветер держал Зольда за руку.

Несмотря на свой высокий рост, лириниец выглядел рядом с иреносом, как подросток.

«Мы ждем вас в Зале Обсуждений!» — Милан решительно шагнул в модуль, а Зольд с Ветром в тот же миг исчезли.

— Папа убежал с дядей, — и Линед назвал Ветра его настоящим именем, которого даже Милан, проживший с иреносами бок о бок не один год на Иреносисе, не мог вымолвить.

— Да, папа прав, твое развитие намного превышает развитие детей Лирины.

Линед дернулся. Милан сжал его крепче.

— Давай договоримся так, малыш, сейчас ты будешь меня слушаться! И не только меня — и маму, и бабушку — всех! Ты умный, а это означает, что должен понимать — огорчать близких плохо! Договорились?

Линед насупился.

— Я хочу к папе.

— Ты не ответил мне, — Милан настаивал на своем.

Мальчик кивнул в ответ.

— Значит, договорились. А папа вернется быстро. Возможно, даже быстрее, чем мы с тобой дойдем до Зала Обсуждений.

Линед хихикнул в ответ. На что Милан подумал:

«Да, возможно, ты мог бы быстрее, но я не могу!»

Зольд мчался по дороге Времени, крепко сожмурив глаза и ощущая резкие повороты в стороны — настолько резкие, что, казалось, ураган поднял его и бросает куда ни попадя, как былинку.

Ветер, одному только ему ведомыми дорогами, вел лиринийца назад — в такое далекое прошлое, в котором и ему не было места. Но, следуя дорогами своих предков, интуитивно вычисляя нужное направление, он пересекал временные пути своих родственников, запоминая последовательность переходов во Времени. Это было самым важным! Уйти во Время легко, вернуться назад почти невозможно. Есть только один шанс: точно знать нить пути и не попасть во временные вихри. Ветер рассчитывал на себя, он даже был уверен в себе настолько, что решился испытать удачу, и не один, а со спутником.

Зольд послушно выполнял все требования иреноса. Он крепко закрыл глаза, хорошо помня историю жены, он также крепко держался за железную руку иреноса, и безоговорочно выполнял его команды, когда они, как догадывался Зольд, уворачивались от вихрей и воронок.

Полет длился долго. Так долго, что рука лиринийца окаменела: он не чувствовал ни одного пальца. Но Зольд верил Ветру. И еще крепче зажмуривал глаза. Но вот движение начало стихать. Сначала еле ощутимо, потом резче, еще резче… Зольда толкнуло вперед по-инерции, но крепкая рука иреноса вернула его назад.

«Не спеши открывать глаза. Стой. Как бы тебе ни хотелось, ни за что не отпускай моей руки. Слушай. Я скажу, и ты откроешь глаза. Медленно».

Зольд слышал биение своего сердца. Оно стучало набатом, отдаваясь во всем теле бешеным движением крови. Парень глубоко вздохнул. Воздух показался тяжелым. Диафрагма поднималась с трудом. Тогда Зольд перешел на глубинное дыхание, работая мышцами живота. Так стало легче. Сердце начало успокаиваться. Лириниец почувствовал, как иренос слегка ослабил хватку — всю руку пронзили мелкие иголочки от потока крови, пробивающейся к капиллярам.

«Открывай глаза», — голос Ветра звучал спокойно.

Зольд приоткрыл веки. Он ожидал увидеть свет, но перед взором оказался сумрак. Тогда Зольд раскрыл глаза шире. Голова закружилась. Ветер крепче сжал его руку.

«Дыши глубже. Через силу».

Зольд поднял вздохом грудь, плечи. При выдохе почувствовал себя уверенней.

«Ветер, здесь темно. Я ничего не вижу».

«Присмотрись».

Зольд сосредоточил взгляд на темнеющем в полумраке предмете. Это было что-то неестественное, какое-то сооружение. Довольно-таки громоздкое.

«Что это?»

«Космический корабль. Ваш».

Зольд вспомнил историю освоения космоса, когда огромные, как горы, корабли улетали в космическое пространство со скоростью едва превышающей скорость преодоления притяжения Лирин.

«Это было…», — он напряг память, но иренос прервал его попытку.

«Не думай лишнего. Смотри».

Пространство за кораблем изменилось. Оно посветлело. Небо расширилось, его цвет стремительно начал меняться от серых оттенков до ярких пурпурных и от них — до нежных голубых. Зольд с восхищением наблюдал рассвет на планете…

«Иреносис», — ответил на его мысль Ветер.

«Мы на Иреносисе?»

«Да».

«Но…»

Ветер опять перебил:

«Смотри! Много лишних мыслей!»

Зольд сосредоточился на корабле. Теперь он хорошо видел и огромные иллюминаторы, и несколько ступеней ракеты, и опоры, паучьими лапами вонзившиеся в рыхлый грунт, и лестницу, спускающуюся вниз от массивной двери корабля… Скрежет замков раздался так неожиданно в этой первозданной тишине, что Зольд невольно вздрогнул, но в следующий же миг он забыл обо всем на свете. Дверь уползла вверх, и в мягком свете, льющемся из глубины корабля, показались две фигуры — мужчины и женщины. Женщина смотрела вверх, задрав голову. Ее волосы падали на спину, доходя до талии, утянутой ремнем, массивная пряжка которого явно вырисовывалась на животе. Голову мужчины не было видно — она вместе с плечами находилась выше дверного проема.

У Зольда екнуло сердце. Но Ветер сжал его руку так сильно, что ни одна мысль не успела родиться в голове. А мужчина и женщина тем временем спустились вниз. Теперь Зольд отлично видел обоих. Мужчина без сомнения принадлежал к расе иреносов, но, тогда женщина… Да! Она была лиринийкой! Эта мысль вырвалась из головы Зольда быстрее, чем Ветер смог заблокировать ее.

В тот же миг другой иренос отреагировал на чуждую мысль. Он резко обернулся и … оказался рядом с парой, окутанной легкой дымкой рассвета. Рассвета ли?..

Иренос из прошлого приблизился вплотную. Ветер попросил:

«Не прикасайся!»

Иренос перевел взгляд от Зольда на сородича.

«Кто ты? Кто он?»

«Твои потомки».

От этого заявления Зольд растерялся еще больше. Пока иреносы делились мыслями, женщина из корабля дошла до них.

— Ветер, кто это? — звонкий голос разорвал тишину.

Зольду показался таким знакомым вид женщины: русые волосы, карие глаза, озорные искорки во взгляде, тонкая, почти прозрачная фигура…

— Люси? — изумился уже теряющий нить рассудка Зольд.

Женщина улыбнулась, отчего ее лицо засветилось, как заря, окрасившая щеки румянцем.

— Нет. Я — Линда.

«Нам пора», — Ветер, что держал Зольда за руку, склонил голову в поклоне.

«Будь осторожен… Ветер», — иренос из прошлого поднял руку, приветствуя смельчака, который сумел преодолеть тысячи лет, или … родственную душу, потомка, которого судьба связала с лириницами на всю жизнь, как того он сам очень хотел, но… в это утро он расставался с любимой, теперь зная наверняка, что они объединили свои расы, дав жизнь следующему поколению.

— У тебя есть внук! — крикнул Зольд, собрав последние силы. — Его мать с планеты Земля!

«Закрой глаза, Зольд. Будь бдителен. Соберись. Нам предстоит Путь».

Зольд не мог закрыть глаза. Он впитывал кадр за кадром, сохраняя в памяти образ странной пары: прекрасной лиринийки Линды и строгого иреноса, сердце которого распахнулось от нежного взгляда красавицы.

— Закрой глаза! — Ветер приказал. Громко. Вслух.

Зольд зажмурился, наклоняясь вперед и зажимая ухо.

«Держи глаза закрытыми. Мы возвращаемся».

Почва ушла из-под ног. Они полетели назад в настоящее. Ветер мчался по рекам времени, как быстроходная лодка по течению Ахоры. В ушах свистело, лицо сжималось от судорог, дыхание перехватило… Их бросало в разные стороны, и Зольду оставалось только следовать рядом с иреносом, как вдруг тот внезапно остановился.

«Глаза не отрывай!» — приказал он.

Зольд не чувствовал пространства. Он висел в пустоте. Не ощущая никакого потока. Это насторожило.

«Где мы?»

«В основном русле».

«Почему так тихо?»

«Не знаю. Не мешай. Я думаю».

«Ты потерял нить?»

«Да».

Зольд сосредоточился. Он словно увидел пространство сквозь ткань век. Оно показалось густым, очень густым. С трех сторон Зольд видел — нет, чувствовал! — стену.

«Тупик».

«Да… Откуда ты знаешь?»

«Я вижу. Назад, Ветер. Нам надо назад».

Ветер развернулся. Движение возобновилось. Медленно. Потом быстрее. Еще быстрее. Зольд увидел потоки. Он не знал, чего, но множество цветных нитей скользило в двух направлениях, извиваясь змеями, или вытягиваясь в струну.

«Что это?»

«Не сейчас…»

Зольд зажмурился крепче, отгоняя мысли и вдруг сильный порыв ударил его в бок.

«Туда!» — закричал он, но его голос потонул в вихре, закружившем их так, что засвистело и затрещало в ушах похлеще, чем от голоса иреноса.

Зольд только чувствовал напряжение руки Ветра и сам сжимал ее, как можно крепче.

«Вправо. Рывок».

Они дернулись в едином движении, собрав все силы в одну и коротким вектором выскочив в нужное русло.

Два тела выпали из ничего и с грохотом свалились посередине Зала Обсуждений.

Линед испугался и заплакал. Люда подняла малыша на руки и прижала его к себе. Милан склонился над Ветром и Зольдом.

— Дышат.

Лагос и Ира подошли к ним. Милан поднял Ветра на руки. Огромный иренос провис с двух сторон от Милана, его руки и ноги волочились по полу. Лагос подхватил гладкую голову иреноса. Милан понес друга к массивному креслу, но остановился. Руки Ветра и Зольда оказались сцеплены железной хваткой.

— Расцепи их, — Милан посмотрел на Иру.

Она попыталась.

— Не могу. Положи его назад.

Милан осторожно опустился на колени. Люда всхлипнула, присела рядом с мужем. Линед сполз с ее колен, наклонился над лицом отца. Поводил ручкой перед лицом. Потом попытался открыть отцовский глаз.

— Ты что делаешь?! — осадила Людмила.

Мальчик одернул руку. Испуганно оглянулся, ища поддержки.

— Ничего страшного. Он просто хочет, чтобы папа открыл глаза. — Лагос улыбнулся малышу, чтобы подбодрить его.

Зольд шумно вздохнул.

— Папа, — тихо позвал Линед, — ты живой?

— Живой, а ты? — также тихо ответил Зольд, приоткрывая глаза и щурясь от яркого света.

— Я живой! Я же не лежу, как ты, на полу! — удивляясь непониманию отца, возразил сын.

— Я сейчас тоже встану, только твою маму обниму, — Зольд привлек к себе Людмилу свободной рукой и впился в ее губы.

Она сначала уперлась руками в пол, сопротивляясь от неожиданности, но потом обхватила его щеки и обмякла.

— С этим все в порядке, — Лагос умилялся, без стеснения наблюдая за парой, — а Ветра давай все же отнесем в покои.

Зольд с помощью Милана освободил свою руку, и спустя несколько минут иренос оказался на длинном ложе, которое Милан специально для друга устроил в отведенной ему комнате.

Лагос с сыном остались с Ветром, но вышли на балкон. Перед ними неизменно зеленели кроны богуа. Деревья казались вечными. Они только становились все выше, все толще, а листья — все больше.

— Они не стареют? — Милан кивнул в сторону деревьев.

— Стареют, — с сожалением ответил Лагос, — все в жизни имеет начало и конец.

— Мда… как ты думаешь, куда занесло Ветра, что он потерял все силы? — Милан развернулся к отцу.

Лучи света оттенив крылья носа, глубокую складку в межбровье, высветлили овал лица, скулы Милана. Отец заметил, как сын изменился. Перед ним стоял уже не тот восторженный юноша, который вспыльчивостью и несдержанностью порой удручал его. Но сейчас он бы многое отдал, чтобы снова увидеть огонь в глазах сына, его азарт, его пылкость.

— Милан, я хотел поговорить о женщинах, — не отвечая, Лагос перевел тему разговора, — ты не можешь не замечать, что и твоя Ири, и Людочка тоскуют. Они уже не такие восторженные, не такие активные, какими были в первые годы жизни на Лирине.

Милан удивился, прежде всего тому, что отец назвал его по имени. Но это и насторожило. Это могло означать то, что старый князь не на шутку встревожен.

— Я не совсем тебя понимаю, отец. Конечно, я замечаю перемены в женщинах, но не более, чем в других. Люда стала мамой, Ири… — Милан вспомнил свой восторг от прикосновения к Линеду.

— Вот, вот, сын. Не все ладно. А ты прячешь проблему глубже и глубже. Если не найдешь выход, вместе с ней спрячешь и свою радость. Навсегда. Давай поговорим.

— Ты, как всегда, мудр, отец, а мне, действительно, не хватает бесед с тобой, — Милан помолчал, — знаешь, я очень устал. Мне даже себе трудно в этом признаться, но вот… сказал, — он улыбнулся, но как-то стеснительно, так, как улыбаются от безысходности, когда принимают ее без попытки что-либо изменить.

— Выход есть всегда. И не от дел ты устал, а от дум. Не буду плутать вокруг да около, скажу тебе сразу, до чего твой старый отец додумался. Послушай. Потом думать будешь ты. Ири — особенно она! — тоскует по Земле, по своему прошлому. Именно прошлое связывает ее с родной планетой. Ей необходимо снова увидеть ее, вдохнуть запах земли, почувствовать себя среди своих, среди людей. Я пришел к выводу, что каждому из разумных необходимо периодически сливаться со своим миром. Именно свой мир способен придать сил, возродить. Никакое омоложение тела не поднимет настроение души до юношеских высот. А ведь именно от состояния души — нашего катализатора жизни — зависит и сама жизнь. Туманно?

— Нет, отец, напротив, все очень даже правильно и понятно.

— Тогда тебе остается одно — отправить наших землянок на родную планету и как можно скорее!

Милан провел ладонью по лицу, да так, что оно стало больше похоже на страшную маску: нос скривился, щеки перекосились.

— Я боюсь. Я боюсь ее потерять, — он опустил руки и посмотрел на отца.

В его взгляде Лагосу почувствовалась боль. И сомнение, такое, как в детстве, когда очередная жизненная задача заводила в тупик, и, казалось, что выхода из него нет. Лагос понял, как сейчас несчастен его сын.

— Милан, мне больно видеть твои страдания. Поверь, как раньше верил: все будет хорошо! Ири — взрослая женщина. У нее за спиной целая жизнь, нам не ведомая, как бы ты ни утверждал обратное. Надо дать ей возможность насладиться свободой. Пусть она побудет на Земле. Столько, сколько захочет. Дай ей снова сделать выбор. Поверь ей. Доверься своему сердцу. Ваша любовь не сможет просто так кануть в лету, но нужна свежая волна. А для Ири она жизненно необходима. Я знаю, что делегация на Землю от Лиги дело решенное. Не скрывай это от Ири. Пусть она решает сама.

Лагос замолчал. Говорить что — то еще не было смысла. Они постояли молча, обратив взгляды в сад, а мысленно — каждый в себя. Вскоре проснулся Ветер. Он бесшумно появился за спинами отца и сына. Милан почувствовал его, как чувствовал всегда. Он прямо спросил, не оглядываясь:

— Нелегко пришлось?

— Трудно.

— Оно того стоило?

— Да.

Лагос похлопал сына по плечу, приветливо кивнул иреносу и ушел, погруженный в свои думы.

Глава 13

Лиринийский лайнер занял самую крайнюю орбиту за всеми небесными телами, которые удерживались силой Солнца и вращались вокруг него: некоторые, смирившись с положением вассалов, некоторые, все еще пытаясь вырваться из довольно-таки холодных объятий звезды.

Ирина замерла у иллюминатора. Слеза восхищения покатилась по щеке. Землянка благодарила судьбу за счастье видеть космическую красоту. Огромный синий шар планеты Нептун, окружившей себя кольцами, увенчанными драгоценными камнями спутников, разбегающихся друг от друга, словно играя в прятки, но оставаясь рядом с планетой, как с матерью, висел напротив лайнера, занимая почти все видимое пространство.

— Бабуля, а нас он не захватит? — Людмилу занимал куда более прозаический вопрос.

— Надеюсь, нет — орбита рассчитана… Но ты посмотри, Людмилка, красота какая! Правда, похож на Нифиду? Такой же синий…

— Синий, синий, только не такой доброжелательный, — как всегда с иронией отметила Люда. — Из кают-компании видно Плутон, мне Зольд сказал.

— Правда?! Пойдем, посмотрим! — Ира потянула внучку за собой.

— Какая же ты все-таки…

— Какая? — игриво переспросила Ира.

— Как ребенок! — Люда обняла бабушку. — Всегда поражаюсь твоей восторженности!

— Людочка, это же лучше, чем брюзжать и пилить за все, что плохо лежит, — Ира подмигнула внучке.

— А, ну это, конечно…

Женщины перебрались в кают-компанию; в ее иллюминаторы заглядывал холодно-золотистый шар, поверхность которого местами отливала серебром.

Пока землянки любовались на одно из самых дальних тел солнечной системы, лиринийцы готовили три модуля для отправки на Землю. Разрешение на посадку было получено от контакторов Лиги.

— Встреча состоится на отдаленных островах в Индийском океане, вот здесь, — советник Главы Лиги указал на несколько ржавых пятен, едва различимых на вытянутом синем мазке объемной карты Земли. — Главы Континентальных Сообществ решили оградить нас от излишнего внимания землян, но средства информации будут освещать переговоры в прямом эфире по всей Земле. Наблюдатели передали также о мобилизации всех средств защиты, которыми располагают земляне. Трудно сказать, это защита нас или от нас. Сканирование мыслей людей многих прослоек не дает однозначного ответа. И у простых людей, и у верхушки, стоящей у власти, мнения о контакте с инопланетянами различны — от восхищения до страха. Встречается и агрессия, и недоверие.

Советник замолчал, ожидая реакции Главы Совета Лиги. Милан напряженно думал. За свою жизнь он не опасался. Отряд Стражей Вселенной всегда незримо рядом. Да и иреносы в его личной охране не допустят пленения, чего Милан не мог исключить, как ни старался думать позитивно. Князя беспокоило другое: как быть с женщинами? Он видел и чувствовал возбуждение Ирины, он знал о ее непреодолимом желании, прежде всего, увидеть сына. То, что он жив и находится все в том же месте, где и раньше, Ира уже знала. Людмила вела мысленные беседы с братом. Они даже готовились к встрече, обсуждая, где и как она может произойти. Пока Милан не вмешивался в их переговоры. Но, как только лица Ирины и Людмилы увидят все люди планеты, они уже не смогут инкогнито побывать на своей родине. Милан знал о коварстве землян, мечтающих о мировом господстве. Число таких с поры его первого пребывания на Земле ничуть не уменьшилось. А земные женщины, прожившие более двадцати лет на другой планете, получившие доступ к ее тайнам, узнавшие секреты омоложения, а быть может, и вечной жизни, как мечталось многим землянам, обладают не только информацией, но и сами являются исключительным объектом для исследований.

Пока никто из Глав Континентальных Сообществ не знает о женщинах Земли в составе делегации Лиги Разумных Миров Вселенной. Но, как только Ира заявит о себе и расскажет о том, что каждый человек, как и она, может и достоин идти по пути ментального развития, получая при этом свободу и равенство с представителями всех разумных цивилизаций, все внимание от Лиги как таковой тяжелым камнем упадет на нее и Людмилу. И тогда уже ни о каких контактах, тем более с родными людьми и речи быть не может: последствия предсказуемы! И они не на благо.

Зольд тоже беспокоился. Он с трудом уговорил жену оставить сына на Лирине. Ей хотелось показать внука родителям. Она гордилась своим сыном, хотя поначалу, когда проявились его способности, унаследованные от далекого предка расы иреносов, она никак не могла принять этого. Но материнская любовь победила страх. И теперь Люда чувствовала себя богиней — ее сын связал вместе три разумные расы, и от каждой унаследовал только самое лучшее. От иреносов — способности, от лиринийцев — красоту и достоинство, от землян — восторженность и душевную чувственность.

Как всегда, выручил Лагос: его Людмила слушалась безоговорочно! Но сейчас Зольд опасался непредсказуемости характера жены. Она, не спрашивая его, может устремиться на зов своего сердца и, забыв о миссии, любым способом, даже самым авантюрным, убежать к родителям. Да и лишать Людмилу и Ирину радости такой долгожданной встречи ни Милану, ни Зольду не хотелось. Это походило бы на рабство: волей мужа — судьба жены. Потому оставалось продумать встречу и предотвратить нежелательные последствия. Милан, казалось, нашел выход:

— Два модуля отправляются к месту встречи. Зольд — во главе миссии. Я лечу с землянками на азиатский континент. Тайно. Ветер — с Зольдом. Всем оставаться открытыми, связь постоянно.

Зольд не согласился.

— Князь, я хочу быть рядом с женой, — Зольд посмотрел прямо в глаза Милана, — думаю, мы все можем прибыть сначала тайно…

— Не можем! — Милан повысил голос, потом смягчился. — Зольд, я понимаю тебя, но наша миссия — это первое. Не стоит недооценивать землян. Они могут проследить места посадки наших кораблей, если мы все сразу отправимся в одно место. Разделившись, мы отвлечем их, ты начнешь переговоры, подготовишь почву для принятия решений. Я лучше тебя знаю те места, куда отправятся наши женщины, я знаю тех людей — сына Ирины и отца Людмилы. И я смогу быть для них защитой, не сомневайся.

Ветер молчал. Он почти никогда не оставлял Князя, с того самого момента, когда они познакомились на Иреносисе. Но Земля для иреноса оставалась планетой, где его внешность непременно привлекла бы внимание. Если лириниец еще как-то походил на землянина, отличаясь ростом и красотой, то иренос для землян был просто чудовищем. И Ветер это понимал.

— Спасибо, Ветер, ты все правильно понимаешь, — Милан знал, о чем думает Ветер, и знал, как ему нелегко оставить Главу Совета Лиги без охраны. — Зольд, даже трое незнакомых людей в доме одного землянина могут вызвать подозрения, четверо — еще большие. Не будем рисковать. Все, решено. Первыми отправляются ваши модули, за вами — я с женщинами.

Ира садилась в модуль с душевным трепетом. Она не могла представить себе столь долгожданную встречу. Миша в ее мыслях оставался молодым, таким, каким она его видела в последний раз в ту ненастную ночь. О невестке она не думала. Внук вызывал радость самим фактом своего существования, но сын! Сердце Ирины рвалось к нему! Как ей хотелось обнять Мишу, погладить его жесткие волосы, вдохнуть мужской запах взрослого сына, ощущая вместе с тем и тот, что оставался с ним с самого рождения. Только мать знает об этом и может различить среди миллионов запахов, один единственный, принадлежащий ее ребенку.

Люда прощалась с мужем, даже не представляя себе, как он переживает. Она чмокнула Зольда в щечку, помахала рукой и плюхнулась на сидение рядом с бабушкиным.

— Мы опять втроем? — поглядывая на Ирину и Милана, Люда улыбалась.

Она тоже волновалась, но балагуря, прятала свое волнение в шутках. Ира понимала ее, потому не одергивала.

— Да, мы втроем покинули Землю, втроем и вернемся! — Милан подхватил игривый тон девушки, готовясь к старту.

— Интересно, а на Земле сейчас ночь или день?

— Людмилка, ты совсем уже, — Ира не выдержала, — и ночь, и день!

— Я имела в виду… — Люда уставилась на Милана, — а куда мы приземлимся?

— Сейчас увидишь! Только давай договоримся сразу — меня слушаться безо всяких оговорок! Мы летим одни, без охраны. Так что сохранение нашего инкогнито важно, прежде всего, для нашей же безопасности. Договорились?

Люда кивнула. Смерила взглядом фигуру Милана.

— Ради инкогнито ты мог бы и переодеться, кич, к примеру, заменить на что-то более земное, да хоть на ту самую куртку, что тебе бабушка выдала тогда.

— Люда! — Ира всплеснула руками. — Какая куртка?! У нас сейчас весна! Тепло! Неужели ты думаешь, я позволю мужу шастать по Ташкенту в киче?!

Ответа на риторический вопрос не последовало. Модуль дернулся, и через несколько минут в лобовой иллюминатор Ира увидела белые хлопья облаков.

Проявившись в земном небе яркой вспышкой, посадочный модуль стремительно полетел вниз, следуя заранее заложенным в программу полета координатам. Защитное поле закрывало его от всеобщего обозрения, и, практически незаметным, модуль сел на широкую поляну, окруженную с трех сторон горами. Внизу, на юге расстилалась широкая равнина. Приглядевшись, Ирина увидела ленту реки, дома по обоим ее берегам, с высоты горной поляны напоминающие детские кубики. Обзор закрывали стены модуля и Ира, торопясь, расстегнула ремни, намереваясь выйти наружу.

— Ири, — Милан взял ее за руку. В его горячей ладони ее тонкая рука утонула, как пойманная рыбка в ведре с водой: трепыхаясь, словно на крючке, и постепенно затихая, смирившись со своей участью. — Не торопись. Нам нельзя пока выходить. Надо определиться с местоположением, связаться с вашими, договориться о встрече.

— Но я и хочу определиться! Здесь же почти ничего не видно! — Ира рвалась на волю. Она жаждала вдохнуть воздух Земли.

— Ба, это кажется недалеко от Чимгана, помнишь, мы на эту поляну заезжали! Здесь лошади паслись, юрта стояла… Да! Точно! А внизу виден Чирчик или Газалкент! Сбоку дорога должна быть, рядом совсем!

— Хорошо, Люда, — Милан говорил как можно спокойней, — теперь надо позвать твоего отца. Пусть он приедет сюда. Сколько это займет времени?

— Часа полтора-два… Я не знаю точно…

— Отлично. Мы спокойно посидим здесь до его приезда!

— Милан, — Ира проглотила комок, — я не выдержу здесь два часа. Прошу тебя, давай выйдем…

— Нет! Люда говорила о лошадях и юрте, так вот мы находимся среди табуна. Ближе к дороге стоит машина, люди ходят. Нельзя Ири! Нельзя появиться из ничего! Когда приедет Миша, мы выйдем. Это не будет так заметно. А сейчас — нет!

Ира расплакалась. Молча. Просто слезы катились по щекам и падали на грудь.

Люда не заметила слез бабушки: она мысленно звала брата. Милан не стал успокаивать Иру, опасаясь истерики, и сосредоточился на лице Людмилы. По ее мимике, изображающей радость, недоумение, нетерпимость, Князь понял, что не все так просто, как казалось.

— Что, Люда?

Девушка сожмурилась, открыла глаза, захлопав веками.

— Не верят! Пашка сказал им, а они не верят! Мало того, мать заперла его в комнате, накричала и тоже разрыдалась, — Люда увидела слезы на лице бабушки. — Что делать?

— Отец где сейчас? — Милан тоже сосредоточился.

— Дома.

— Хорошо. Оставь их. Я сам.

Милан проник в сознание Михаила и приказал ему взять машину и ехать в Чимган.

День заканчивался. Через два часа солнце сядет за хребет, и сумерки заставят людей покинуть поляну. Только кони останутся под присмотром табунщиков. Но это не страшно. В темноте они вряд ли разглядят, сколько человек приехало на машине, сколько уехало. Разве что удивятся, зачем кому-то понадобилось заезжать сюда ночью…

Повинуясь чужому приказу, Михаил мчался в горы, несмотря на ночь. Позади остался город, с привычным шумом вечерних улиц; многочисленные поселки, проезжая по которым, не только видишь, но и ощущаешь, совсем другую, отличную от городской суеты, жизнь. Ввысь уходит дымок от очагов, на которых дозревает ароматный плов или шурпа, хозяйки готовят дастархан, стада коров и овец бредут домой по обочине дороги, подгоняемые пастухами и алабаями — мощными собаками-сторожами, верно несущими свою службу по воле человека. А, может быть, и не человека… Михаил всегда удивлялся преданности этих животных, испокон веков сопровождавших людей, несмотря на то, что человек порой был жесток к ним. Да, человек рожден, чтобы править не только себе подобными, но и теми, кто ниже его стоит на лестнице эволюции. А править, значит быть жестоким. Только страх заставляет подчиняться. Только страх…

Михаил всю жизнь помнил слова матери о том, что человек создан для любви и с любовью в душе. Что только любовь управляет миром и поддерживает в нем равновесие, не давая ему рухнуть в хаос. Пока он был ребенком, то внимал матери, купался в ее любви, видел мир цветущим и радостным. Но потом, повзрослев, он понял, что любовь не способна защитить от жестокости, что жизнь в обществе давно подчинена раз и навсегда установленным законам мироздания, где сильный — прав, а слабый должен подчиниться. Как тяжело было мальчику, воспитанному на законах нравственности и высокой морали, приспособиться к новой жизни, принять ее постулаты и ради жизни — и своей, и своих близких — научиться лицемерить, лгать, льстить.

Михаил мельком взглянул на сына, не спускающего глаз с дороги. Павел растет совсем другим. С самого детства он был другим. Отец удивлялся не только его способностям — сын обладал феноменальной памятью, какой-то особой глубиной мышления, а его прямой взгляд не выдерживал никто, даже мать. Поначалу они пытались учить его жизни, но даже младенцем он проявлял волю и преподавал родителям такие уроки, что они только разводили руками.

Михаил вспомнил, как однажды Лена встретила его вечером, сидя на полу в комнате среди разбросанных игрушек, а Павлик стоял в кроватке на еще некрепких ногах и смотрел на мать испытующим взглядом. Именно испытующим! Михаил тогда увидел в глазах семимесячного ребенка мудрость старца!

— Что у вас тут происходит? — спросил он у жены.

Она посмотрела на него отсутствующим взглядом, улыбнулась как-то грустно, развела руками.

— Миша, я не знаю… Павлик весь день не дает мне убираться… Я все складываю — игрушки, вещи, а он их тут же разбрасывает… Я не понимаю… Он разбрасывает и смотрит на меня вот так, — он показала на сына, — словно спрашивает, зачем тебе это надо?

Миша тогда взял ребенка на руки, пожурил, пощекотал его, подбросил вверх, отчего Павлушка рассмеялся, да так звонко. И Миша понял. Он даже не знает, как это пришло ему в голову, но он понял, что сын учит мать не тратить силы на уборку. Да, на наведение порядка, которому она подчиняет каждый свой день, тратя все время на хождение по квартире с тряпкой, ворча и собирая разбросанные сыном и мужем вещи, на … да на все, что обычно делает женщина, не замечая, как в ежедневной суете проходит ее жизнь.

— А ведь он хочет, чтобы ты больше времени уделяла ему… и себе.

Миша улыбнулся, вспоминая, с каким недоумением на него тогда посмотрела жена. Она-то считала, что и так все свое время она тратит на сына, на семью. Да…

— Пап, нам налево, — Павел едва не прилип к лобовому стеклу.

Миша вернулся из прошлого и, притормозив, свернул с дороги на поляну, на которой в полосе света виднелась колея от шин ранее проезжавших машин. В стороне горел костер, отблески пламени освещали удивленные лица пастухов. Миша продолжал тихонько давить на газ, вглядываясь вперед. Но колея закончилась. Нажав на тормоз, Михаил остановил легковушку, но сын потребовал:

— Вперед, еще метров пятьдесят!

Михаил не стал спорить, хотя опасался, что они могут улететь в ущелье: в темноте трудно понять, где кончается земля и начинается простор.

— Все! Стоп! Выключи фары.

Паша в нетерпении выскочил из машины. Безграничное звездное небо нависло над широкой поляной. Тишина гор, поначалу оглушившая горожан до звона в ушах, казалась призрачной. Отовсюду слышались звуки: шум реки снизу, стрекот цикад, далекий, едва уловимый звук то ли камнепада, то ли дыхания начавших таять ледников…

Серпик молодой луны завис над хребтом. Тоненький месяц не мог осветить мир под собой, но и его света оказалось достаточно, чтобы привыкшими к темноте глазами увидеть приплюснутый шар странного, чуждого окружающей природе объекта. Почти бесшумно от стены шара отделилась некая плоскость. Она мягко опустилась вниз и, коснувшись земли, замерла. Мише показалось, что в проеме, выделяющемся на общем темном фоне особой чернотой, появился силуэт высокого мужчины. Миша не испугался. Не позвал сына, уверенно подошедшего к проему. Он остановился перед машиной, нащупав рукой капот, присел, ощущая слабость в ногах. Откуда-то изнутри поднялось давно спрятанное чувство обиды. Губы задрожали. Слезы навернулись на глаза. Миша часто заморгал, отгоняя слабость. Сжал губы.

— Здравствуй, сынок…

Перед ним стояла молодая женщина. Ее глаза сияли. Он не видел, но понял, что они тоже наполнены слезами, оттого и блестят сильнее, чем это может быть в темноте. Миша скорее почувствовал сердцем, чем догадался, что эта женщина его мать. Но не та, которую он с тяжелым сердцем отпустил двадцать лет тому назад в неизвестность, а та, которая смотрела на него с фотографии, где они с отцом стояли, обнявшись, у фонтана перед старым театром.

— Мама…

— Я, Миша, я…

Ира прикусила губы, загоняя рвущееся рыдание вглубь себя. Горло словно перехватило тяжелым обручем. На ватных ногах Ира дошла до сына. Два шага, отделяющие ее от Мишы, казались длиннее, чем десятки световых лет, разделяющие их все прошедшее время.

— Сынок, прости меня, — Ира дрожащими пальцами прикоснулась к его лицу. Провела по щеке.

Миша прижал ее руку, развернув голову так, что его губы ощутили тепло горячей ладони. — Мама…

Ира провела рукой по жестким волосам сына, притянула его голову к своей груди, опустила лицо на его макушку, втягивая носом запах его волос.

— Я с тобой, сынок, я здесь… прости меня… больше я тебя никогда не оставлю… никогда…

Сердце Ирины разорвалось бы от боли, если бы не вихрь — не природный порыв ветра, а вихрь, с которым налетела на них Люда.

— Папка! — Дочка обвила его шею, а заодно и бабушку.

— Людочка, дочка, — Миша не выдержал, зашмыгал, плача, забыв про мужскую твердость, — Людочка, — он встал, обхватил своих любимых женщин, прижал к себе, целуя то одну, то другую в голову, в щеки — куда попадал. — Ох! А я ведь не верил Пашке, ведь мы с Ленкой даже к психиатру его водили… вот дурак, не верил!

— Папка, я так соскучилась, — только Люда не рыдала, она сияла, улыбаясь от уха до уха, — а мама, мама где? — Люда заглянула в машину.

— Дома. Мы с Пашкой уехали, сказали, надо к его другу за … за чем-то там надо. Она дома. И не ждет даже…

Дома… Люда явственно представила, как на заверещавший птичьей трелью звонок открывается дверь. Изнутри тянет знакомым, только присущим этому дому, запахом, а в освещенном коридоре стоит мама. Улыбаясь, тянется к дочке, целует ее и увлекает на кухню, где на сковородке уже поднялись, выгнув масляные спинки, самые вкусные в мире оладьи…

— Поехали скорее, папа, поехали, я так хочу маминых оладышек…

Люда распахнула дверцу машины, оглянулась.

— Бабуля, Милан, поехали, что вы там все стоите, как вкопанные?!

Паша уже сидел на переднем сидении и тонко улыбаясь, радовался звонкому голосу сестры, звучавшему наяву, не только в его голове, как обычно, а повсюду.

Михаил стоял напротив Милана и, задрав голову, открыто разглядывал его. Милан молчал. Он уже отпустил мужчину, сняв гипнотический приказ, и не читал его мысли, но и так было понятно, о чем думает сын когда-то украденной им женщины.

— Здравствуй, — к удивлению Милана Миша протянул ему руку.

— Здравствуй, — Милан ответил рукопожатием.

— Ты вернул их навсегда или?..

Вопрос Михаила застал Милана врасплох. Он не ожидал такой прямоты и не знал, что ответить. Сомнение вгрызлось в сердце. Милан слышал, что говорила Ири сыну несколько минут назад. Но и раньше он боялся ее категорического решения. Сможет ли он, ее муж, второй раз найди такие слова, чтобы убедить вернуться туда, где она, хоть и жила хорошо, но каждый день тосковала по сыну, по родине?..

— Им решать, — коротко ответил Милан, смотря прямо в глаза седовласому мужчине, которому сейчас, скорее всего, было столько же лет, сколько Ирине, когда он пообещал ей молодость и свою любовь.

Миша отвел взгляд, согласно кивнул. Опустил руку.

— Хорошо. Что ж, нам пора.

Миша развернулся и пошел к машине, но зов матери остановил его.

— Милан, идем же, нам пора ехать!

— Ты с нами? — Михаил искренне удивился.

— Да. Тебе придется принять это. Ты ничего не знаешь. Я не могу оставить их сейчас.

Михаил вернулся к чужаку. Придвинулся почти вплотную. Его не смущал рост инопланетянина, его явное превосходство в силе, молодость. Михаил решил бороться за своих близких и за себя, не поддаваясь слабости, как это случилось с ним в прошлый раз.

— Я не хочу ничего знать. Ты здесь лишний.

— Что происходит? — Ира, встревоженная долгим разговором мужчин, подошла к ним.

— Ничего, мама, не волнуйся. Он остается. А нам пора.

Михаил попытался увести мать, крепко сжав ее плечи. Но Ира воспротивилась.

— Как остается? Милан…

— Подожди, — Милан положил руку на плечо Миши.

Тот рывком сбросил ее. Встал, загораживая собой мать.

— Что ты хочешь? — в голосе землянина послышалась угроза.

— Так, так, спорим, не подеретесь? — Людмилка влетела между ними, как ласточка. — Пап, ты что? — она с укоризной уставилась на отца. — Князь с нами. Ой, ты же не знаешь! Мы прилетели с миссией сотрудничества. Мы с бабулей будем выступать на встрече Глав Содружества государств Земли и Совета Лиги, рассказывать о других мирах, о том, как мы жили на Лирине…

Михаил растерялся. Дочка тараторила о чем-то таком, что ему казалось … бредом. Но, он вдруг осознал, что мать и дочь вернулись не к нему. От этой мысли стало страшно и… стыдно! Стыдно за свою слабость, за слезы, за… все! Он почувствовал себя обманутым. Еще большая обида, чем ранее, захлестнула его. Михаил инстинктивно схватился за грудь. Словно стрела с раскаленным острием пронзила сердце. Миша глотал воздух, открыв рот, и не чувствовал насыщения. В глазах помутилось, и он осел.

Ира закричала, бросаясь к сыну, но Милан опередил ее: подхватил мужчину и мягко уложил прямо на землю.

— Спокойно.

Жестом остановив жену, Милан приложил руки к груди Михаила. Не прошло и минуты, как тот глубоко вздохнул, широко открыв рот и глаза. Попытался подняться. Но Милан не дал.

— Полежи немного, — Князь устал бороться с эмоциями землян и прибег к самому оптимальному способу воздействия — мысленному приказу. — Все в машину. Павел за рулем. Я сейчас.

Пока беспокойное семейство размещалось в тесном салоне местной легковушки, Милан, управляя посадочным модулем дистанционно, определил его на самый край склона, почти над пропастью, куда вряд ли кто из людей рискнет подойти. Вернув невидимую маскировку кораблю, Князь сел рядом с Павлом на переднее сидение, вжав голову в плечи и согнув ноги так, что колени поднялись до груди, и приказал трогаться.

Табунщики проводили странных гостей недоуменными взглядами.

— Чего приезжали?

— Горожане, поди, пойми их. То весь день валяются на траве — едят, пьют, облака рассматривают, то пять минут на звезды посмотрят и назад. На ночь остались бы, еще понятно, любуйся до зари, а эти… Зачем приезжали?..

Ледник громыхнул в кулуаре Чимгана; как вздох облегчения прокатилось эхо его голоса по горам. Кони тревожно подняли головы, прислушались. Далекий звук. На поляне опасности нет. Успокоившись, они снова принялись за сочную траву.

— Куда едем, дядя Милан? — Павел проехал пост ДАИ перед въездом в Ташкент и прибавил скорость.

Милан повел бровями, услышав непривычное обращение, но ничего не сказал. Спросил только:

— Мать дома?

— Да. Истерика будет… Она же не верит, что бабушка и Люда живы. На могилку к ним ходит.

— Куда??? — в один голос воскликнули женщины.

Павел от неожиданности, круто съехал на обочину. Но быстро крутанул руль, успев выправить машину.

— Вы это, не пугайте так, у меня опыт вождения небольшой, да и прав еще нет.

— Миша, о какой могилке говорит Паша? — Ира с Людой развернулись к сидящему между ними Михаилу.

Тот вздохнул тяжело, глядя то на мать, то на дочь.

— А как мне было объяснять ваше исчезновение? Сказать, что улетели с инопланетянином? Я всем, кто видел, дал понять, что им не поверят, а того хуже — в дурдом отправят. А Ленке рассказал сначала все, как есть, потом опомнился, сказал, что пропали. Лена решила, что у меня было помутнение рассудка, временное, от стресса. Договорились никому об этом не рассказывать. Я подал в розыск. Сначала Ленка дергалась на каждый звонок. Потом, год за годом, вроде как привыкла. Я думал, успокоилась, а она… — Миша потер затылок, — она стала ходить на могилу отца. Пашка с ней сейчас ходит, боится одну оставлять. Она там всегда свечки ставит — по одной деду с бабкой и три на могилку отца. Ставит, сидит, молчит. А так, вроде нормальная…

— Ужас… — Люда отвернулась к окну.

На стекле, как в темном зеркале отразилось ее лицо. Былой игривости, как и радости от встречи, и следа не осталось.

Дальше ехали молча, пока Паша не остановил машину.

— Слушайте, я понимаю, конечно, но дальше что делать?

— Ко мне поехали, — тихо сказала Люда, продолжая смотреть в окно, на освещенные улицы города, узнавая их и не узнавая одновременно.

Там, где раньше были пустыри, теперь небо подпирали высотки. Много домов, много машин, много людей…

— Пап, как туда ехать, я не помню, — Паша взглянул на отца через зеркало в салоне машины.

— Сейчас прямо, до Навои, потом направо, — Люда привычно объяснила, как много лет назад объясняла таксистам.

— Пока прямо, — подтвердил Миша. — Людочка, тут такое дело… того дома уже нет, дочка. Его снесли. Там весь квартал снесли. Построили новые здания — административные, посадили елки. Жителей расселили на Юнус-Абаде в старом фонде. Я выбил квартиру в новом доме, доплатил немного. Но мы в ней не живем, вон, Пашка женится, будет ему жилье.

Пока Люда переваривала сказанное, Ира, волнуясь, спросила:

— А моя квартира?

— Твоя существует, — Миша сделал попытку пошутить, даже улыбнулся. — Но мы ее сдаем. Вещи, твои личные, вывезли к Людочке. Там мебель оставили, посуду, холодильник…

— А мои книги, наши с Пашей артефакты?

— Все сохранили, все! Не волнуйся, мам. И твои, дочка, все сложили и вывезли. Да сами посмотрите, разберетесь. Паш, здесь сворачивай направо.

Через двадцать минут машина остановилась перед подъездом девятиэтажки.

— Как и там, на самой верхотуре, небось? — поинтересовалась Люда.

— Да, ниже денег не хватило.

Поднялись на лифте. Миша достал связку ключей, нашел нужный. Замок щелкнул пару раз и дверь отворилась.

— Заходите, располагайтесь, — Миша включил свет, — правда тут…

— Успокойся, сынок, — Ира взяла его за руку, — все хорошо.

Милан наблюдал за людьми и не переставал удивляться: сколько сил они тратят на пустые переживания! Он тоже умел сопереживать, и его мир чувств был богат. Но люди превзошли в этом все расы! Былое восхищение чувствами людей, которое возникло у него при первом контакте с землянами, когда он волей судьбы стал для всех Павлом Курлясовым, давно улеглось. Теперь Милан видел совсем другое: эмоции забирали у людей силу, энергию. Если бы он не вмешался сегодня, сын Ирины умер бы от эмоций, которые вызвали спазм в сердечной мышце, мгновенно перекрыв кровоток. Прошло столько лет, а люди так и не научились ценить жизнь, не научились умению владеть собой, действовать умом, а не душевным порывом. Он прилетел на Землю, чтобы подтолкнуть ее жителей к прогрессу — к настоящему прогрессу, дающему свободу! Но о каком ментальном развитии может идти речь, если люди не умеют владеть собой?!

Князь устало разглядывал землян, слушая их речь, но не прислушиваясь к смыслу того, о чем они говорили. Суета постепенно улеглась, Миша с сыном уехали домой, подготавливать невестку Ирины к встрече с дочерью. Версия ее появления была проста — нашлась! Детали не имели большого значения. Ира с Людой, проводив родных, принялись разбирать коробки со своими вещами. Ира между делом поглядывала на мужа, устроила ему постель, достав из пластикового пакета одеяла и простыни. Милан ничего не говорил, но Ира и без слов понимала, что муж озадачен всем происходящим, и думы его нелегки. Но то, что ее окружало сейчас, занимало больше, чем грустные глаза мужа. Она доставала свои старые вещи, фотографии, письма, камни, подолгу держала их в руках, поглаживала с таким трепетом, с такой отрешенностью во взгляде, что Милан оставил ее и Люду наедине с их прошлым и лег спать.

Люда поставила зеркало, что стояло на полу прислоненным к стене и едва доходило ей до груди, на подоконник, открыла шкатулку со своими девичьими украшениями, и, примеряя их, с улыбкой разглядывала свое отражение.

— Ба, как тебе Пашка? — неожиданно спросила она, не отрываясь от шкатулки.

— Хороший мальчик, — перечитывая старые открытки, ответила Ира, — только, знаешь, он не нашей породы, — Ира отложила последнюю открытку и развернулась к внучке. — Паша совсем не похож ни на Мишу, ни на меня, даже на тебя. Я его себе другим представляла.

— Он пошел в мамину породу, — Люда фыркнула, — как собаки, прям… Паша похож на маминого папу, моего деда. Ты его помнишь? Такой огромный, с усами, как у казака, глаза глубоко посажены, брови нависают, а нос мясистый такой…

— Помню, перебила Ира. Паша… разве что глаза глубокие, не видно даже какого они цвета…

— Черные!

— Да ну? У Лены вроде светлые глаза, как у тебя…

— Ага, как у меня!

Ира нахмурилась.

— Ты все о том же. Говорила ведь, не подумала тогда.

— Ладно, ба, не обижайся. А вот как завтра мама меня не признает с такими глазами…

— Ой, точно, — Ира хлопнула ладошками. От резкого звука проснулся Милан. — Я тебя разбудила…

— Я отдохнул, — Милан нежно посмотрел на Иру.

Первая восторженность, тревога прошли, и теперь по ее лицу было видно, как она устала. Глаза сощурились, уголки губ опустились, кожа побледнела, да и вся Ира казалась обмякшей, словно сдутый шарик.

— Давайте-ка спасть, девушки, а то завтра предстанете перед народом Земли, как две общипанные индюшки!

Люда, как раз прищепила к мочкам ушей большие пластмассовые клипсы. При движении головой, они побрякивали, как охрипшие колокольчики. Как только после шутки Милана зазвенели эти клипсы, то все трое, сначала застыв на мгновение, рассмеялись в голос.

— Тише, тише, — приглушая смех ладонью, Ира опасливо посмотрела по сторонам. — Соседи услышат!

— Ну, ты даешь, Князь, — Люда сняла клипсы и, звякнув ими последний раз, вернула в шкатулку. — А спать, и правда, хочется. Идем, бабуль, пусть Милан теперь караулит наш сон.

— Спокойной ночи, красавицы!

Бабушка и внучка улеглись в согретую лиринийцем постель и почти сразу же уснули.

Милан выключил свет и подошел к окну. Город спал. Огни фонарей освещали пустынные улицы спального квартала Ташкента. Автострада проходила вдалеке, потому тишину ночи не нарушали звуки случайно проезжавших машин, как это было в другом доме, где он когда-то вот так же стоял на балконе девятого этажа в квартире Березеных.

Милан прошел вглубь комнаты, намереваясь присесть на один из еще не распакованных ящиков, как его взгляд остановился на книге, мягкая обложка которой матово поблескивала, отражая скудный свет фонаря, попадающий на нее из окна.

Милан взял книгу. Это оказался томик стихов Александра Блока.

— Интересно, — память выдала спрятанные глубоко в ее тайниках, давно не запрашиваемые данные об увлечениях Павла Курлясова. — Павел любил Блока…

«Я проснулся на мглистом рассвете

Неизвестно которого дня.

Спит она, улыбаясь, как дети,-

Ей пригрезился сон про меня», — всплыли, когда-то прочитанные человеком строки, и Милан подумал, как они сейчас близки ему.

Вот та женщина, которую любит он, которую любил Павел, и судьба которой в эти дни не ясна даже умеющему чувствовать интуитивно лиринийцу.

Милан вышел на кухню. Включил там свет, присел на подоконник и раскрыл книгу. На пол упал пожелтевший конверт, словно ждал, когда кто-то откроет книгу на этом месте и он, вылетев, как неокрепший птенец из гнезда, не справившись с крыльями, сядет на пол.

Милан поднял конверт. Прочитал одно единственное слово: «Ирочке». Перевернул. Конверт был запечатан, внутри него прощупывался лист бумаги. Что-то напрягло Милана. Чужая тайна, пролежав в забытьи два десятка лет, попала к нему в руки, интригуя и искушая. Но Милан справился с соблазном вскрыть конверт и прочитать, что за послание и от кого было написано его жене. Хотя, от кого, он догадывался. Читать больше не хотелось. Да и за окном посветлело. Кое-где в домах вспыхнул свет, раскрылись шторы. Люди впускали утро в свои квартиры, распахивая окна, вдыхая свежесть весны, совсем недавно сменившую зиму.

В комнате послышался шорох. Милан знал, что это Ирина. Она тихонько подошла к нему, обняла за талию, прижавшись щекой к спине. Муж погладил ее теплые руки, повернулся, поцеловал. Приветственные песни птиц, легкий ветерок, принесший запахи пробуждавшейся земли, розовый свет зари стали достойным аккомпанементом к мелодии счастья, без слов звучавшей в душе.

Вскоре проснулась Люда. Она вошла на кухню и еще сонными глазами уставилась на стоявших в обнимку Ирину и Милана.

— Что это вы тут делаете? — казалось, она искренне удивляется.

Ира подняла бросившийся в глаза томик стихов и показала внучке.

— Стихи читаем, — посмотрела на обложку, — Блока.

— А-а!

Люда осмотрела кухню. Увидела чайник в углу на ящике, взяла его, набрала воды. Хотела поставить на плиту, но спичек, чтобы зажечь огонь не увидела.

— У тебя, конечно, спичек нет… — она снова посмотрела на Милана.

— Там кнопка есть, огонь зажигается автоматически, землянка.

— Да?! — Люда засмеялась. Включила газ и поставила чайник.

Милан тем временем взял конверт, лежащий в углу подоконника, и протянул Ире.

— Нашел в книге.

— Что это? — Ира по цвету конверта догадалась, что он старый. Сердце екнуло.

Она взяла пожелтевший прямоугольник и вышла в комнату. Милан остался у окна. Он смотрел на голубеющее небо, но думы его были далеки от этого места. Нечто неумолимо грустное, непонятное, вызывающее чувство тревоги всплыло в сознании, вызывая желание бежать отсюда и подальше. Бежать назад, на Лирину, туда, где только иногда он погружался в прошлое, заметив тоскливый взгляд жены. Сейчас же ни одной светлой эмоции, ни одного восторженного чувства он не испытывал. Даже близость с Ириной отзывалась тихим голосом грусти, несмотря на открытость чувств, бьющих радостью обладания и торжеством любви.

«Надо заканчивать этот тяжелый визит. Да поскорее. Я чувствую, что и переговоры не дадут того результата на который мы рассчитываем. Ничего не изменилось на Земле. Я не вижу. Будущее — в тумане».

Мысли прервал зов Ветра. Милан сразу же отбросил свои терзания и ответил.

«Ветер. Я слушаю».

«Тебя ждут, Князь. Все готово к встрече. Обстановка дружелюбная. Мы сканируем людей. Многие защищены. Защита слабая. Есть страх. Есть корысть. Есть интерес. На закате официальная встреча. Тебе надо быть здесь».

«Понял. Буду. Готовь площадку. Передайте координаты. Модуль в рабочем состоянии».

Милан облегченно вздохнул. Теперь есть повод расстаться с прошлым и уйти в настоящее. Но женщинам он скажет об этом позже. Все равно встречи с матерью Людмилы не избежать.

«Ирочка, любимая моя, дорогая…»

Строчки сползали с линеек тетрадного листа, последние буквы слов были еле обозначены. Тот, кто писал эти строки, явно плохо держал ручку в руках, но Ира читала, догадываясь о каждом слове, уже по первым слогам.

«Прости, слова получаются криво, а столько хочется сказать тебе, родная…»

Ира уронила руку с письмом, запрокинула голову, закачалась. Со старого листа бумаги лились слова Паши — ее Паши! — и, казалось, она воочию слышит его голос — со стариковскими нотками, с придыханием. Вытерев слезы, Ира продолжила чтение:

«Я ухожу. Ты знаешь, что время пришло. Не огорчайся сильно. Ты у меня совсем молодая, и жизнь еще порадует тебя… Не грусти обо мне. Береги себя. И знай: я всегда любил тебя! И люблю, родная моя…»

Ира зарыдала, уткнувшись в подушку. Прибежала Люда. Увидев внучку, Ира замахала рукой, останавливая ее от расспросов. Люда присела рядом, взяла лежавший на полу конверт. Прочитала «Ирочке» и ахнула.

— Это же я писала! — она показывала на аккуратно выведенное имя бабушки. — Дед письмо написал, а подписать конверт сил не осталось, сказал мне, напиши, мол, Ирочке.

Ира молча смотрела на внучку. В ее взгляде смешались удивление, непонимание, боль.

— Почему? — больше она не могла выговорить ни слова, но Люда поняла ее.

— Прости меня, бабуля, я тогда сунула конверт в книгу. Когда ты пришла, было не до того. Дед уже не мог говорить… Он ждал тебя… А когда дождался…

Ира зарылась лицом в подушку. Ее плечи вздрагивали. Люда присела рядом, не решаясь даже прикоснуться к бабушке, чтобы утешить.

Но письмо осталось непрочитанным, и Ира, справившись с собой, поднялась, расправила помявшийся в руке листок, расширила глаза, силясь собрать расползающиеся строчки в фокус. Когда она поняла, что ей это не удается, то протянула листок внучке.

— Читай дальше, я не вижу.

Люда подсела к бабушке ближе, обняла ее и начала читать с самого начала.

— Ирочка, любимая моя, дорогая… — расплакалась сама, уронив руку с листком, — нет, не могу, ба, я же видела, как он писал это, как старался выводить буквы…

В этот момент вошел Милан.

— Что тут происходит? — он переводил взгляд от жены к Людмиле и обратно.

— Мы письмо не можем дочитать, — Ира, всхлипывая, забрала листок у внучки и протянула мужу, — читай вслух, это последнее письмо Павла.

Милан взял листок и без эмоций, без лишних разговоров начал:

— Ирочка…

— Нет, нет, дальше, я больше этого не выдержу! — Ира снова заплакала.

Милан, не обращая внимания на ее слезы, пропустил объяснение Павла в любви и продолжил вслух:

— Я должен рассказать тебе, моя дорогая, что утаил одну вещицу, которую нашел в Кызылкумах. Прости меня за это. Не знаю, что тогда взбрело мне в голову. Я хотел сделать тебе подарок, но так и не сделал. Теперь нет смыла скрывать ее от тебя. Пусть этот алмаз напоминает о наших лучших днях, пусть принесет радость.

Милан напрягся и уставился в письмо, продолжая читать дальше молча.

— Что за алмаз? — Ира с недоумением взглянула на внучку.

Люда выглядела потерянной. Вытянула губы в трубочку, отвела взгляд в сторону.

— Ты мне рожи не корчь! — неожиданно Ира взорвалась. — Где тот алмаз? Он же тебе передал его вместе с письмом!

Ира вскочила на ноги. Милан сжал ее, сомкнув руки перед грудью.

— Успокойся, прошу тебя… успокойся…

Ира обмякла. Повисла на руках мужа. Он аккуратно уложил ее на постель. Укрыл одеялом. Поднял конверт и, тронув Люду за плечо, позвал на кухню.

— Где?

Люда стояла перед Князем, как школьница перед директором школы. Но, как у школьницы, несправедливо обвиненной в намеренном хулиганстве, из глубины души поднялся протест. Она отвернулась к окну. И твердым голосом сказала:

— Я хотела как лучше. Алмаз мог стать приманкой для воров, а бабушка оставалась одна, кто бы ее защитил? — Она развернулась и пошла на Милана, распаляясь все больше. — Может быть, ты? Тебя и в помине не было! А она… она год ходила, как неприкаянная! Я и письмо тогда спрятала, все думала, как она успокоится, отдам. Да забыла! И хорошо, что забыла! Видишь, сколько лет прошло, а она все рыдает! Ты думаешь…

Милан устал слушать истерики. Он так устал за еще неполный день пребывания на Земле, что одним приказом усыпил Людмилу и уложил ее рядом с бабушкой. Конверт с письмом он спрятал в карман рубахи.

Новый день начался на Земле. Он шел от востока до запада, вовлекая в круговорот времени все новых и новых людей. Люди просыпались — кто с первыми проблесками зари, кто под каскадом бесчисленных лучей солнца — и устремлялись в День, погружаясь в свой мир, следуя своим путем, решая свои задачи. Так было всегда. И будет дальше, до тех пор, пока Земля будет вращаться, а Солнце сиять.

Михаил приехал один. Павел остался рядом с матерью. Милан разбудил женщин и все вместе они отправились домой к Курлясовым. Князя уже не заботили проблемы, связанные с чувствами. Нетрудно было догадаться, как будут развиваться события в семье. Но оставаться наблюдателем или еще хуже участником эмоционального представления, он не желал. Другая проблема заняла мысли Князя. Но в ее решении ему нужен был помощник. И ни кто иной, как сын Ирины.

Всю ночь Михаил не спал, сначала успокаивая жену, потом размышляя над смыслом жизни. Он вдруг осознал, насколько был прав красивый инопланетянин тогда, когда увез с собой Ирину. Когда улеглись все эмоции, Михаил почувствовал к загадочному Князю симпатию и благодарность. Сын не мог сдержать своего восхищения матерью, которая выглядела настолько молодо, что больше годилась ему в дочери. Ради этого стоило оставить Землю и его самого! А он… на кого он стал похож, большую часть своей жизни сокрушаясь по утрате сначала отца, потом матери и дочери, с безысходностью махая рукой на свою жизнь, и день за днем проживая безрадостно? Именно сегодня ночью он осознал, что ни один из прожитых дней уже не вернуть. То время безвозвратно кануло в небытие. Да, именно в небытие, потому что, по сути, и вспомнить-то нечего о прожитых годах. Только сын был его победой над серыми буднями.

Этот день начался для отставного полковника радостно! И не только потому, что он собирался провести его с дорогими, близкими людьми, но и потому, что будущее теперь улыбалось ему. И Михаил точно знал, что будет бороться за эту улыбку не только с окружающей серостью, но и с самим собой в первую очередь.

Когда инопланетянин попросил о помощи, Михаил согласился без колебаний. Но уклончивый ответ, на вопрос чем он может помочь, насторожил. Чутьем старого особиста Михаил почувствовал, что гость затевает авантюру. Как подтверждение туманной догадке прозвучал вопрос о лопате.

— Давай так, — Миша остановился на полпути к машине, — выкладывай все, как есть. Мы — мужики, и нечего нам таиться друг от друга. Говори, что за дело и зачем нужна лопата.

Милан поначалу удивился доброжелательности сына Ирины, но в его мыслях он не нашел никакого подвоха, потому кратко рассказал о Сердце Кристалла. Еще не озвучив своей просьбы, показал письмо Павла. Миша посуровел, взяв последнее послание отца в руки. Прочитал и застыл, держа письмо. Его мысли улетели в прошлое, в тот день, когда дочка, всхлипывая в трубку телефона, сказала простую, но такую страшную фразу: «Папа, дед умер…»

Взяв себя в руки, Михаил прямо взглянул в глаза Милана — мужчины, который теперь был рядом с матерью, который изменил ее жизнь, и не только ее.

— Алмаз, о котором пишет отец и есть твой кристалл?

Милан кивнул в ответ.

— Люда его где-то закопала?

— Да.

— Что ж, поехали.

Машина, каких в городе было пруд пруди, подъехала к кладбищенским воротам. Сняв цепочку, удерживающую створки ворот рядом, охранник, мельком заглянув в салон машины, пропустил посетителей. Проехав по главной аллее, Михаил свернул в одну из боковых и, петляя по узким дорожкам, на которых вряд ли разъехались бы две такие машины, остановился у тропинки, уводящей вглубь кладбища.

— Приехали.

Он заглушил мотор. Милан вылез и осмотрелся. Вокруг не было ни души. Михаил, тоже осмотревшись, открыл багажник, достал лопату — инструмент лежал у него в гараже давно невостребованный.

— Пошли.

Мужчины углубились в проход между хаотично торчащими крестами, безликими памятниками из металла, одинаковыми на вид пластинами мрамора с выдолбленными на них именами покойников. Перейдя широкий пустой арык, заваленный выцветшими венками, засохшими ветками и всяким хламом, ранние посетители кладбища, свернули и, петляя, добрались до нужного места.

Михаил отворил низкую металлическую дверцу, устроенную в оградке и вошел внутрь небольшого участка, в центре которого возвышались три бугорка земли. За каждым стояли мраморные стелы, высотой с человеческий рост. С них на Милана смотрели, улыбаясь, Александр Березин, его жена Катя и молодой Павел Курлясов. Портрет космонавта был настолько хорошо сделан, что его глаза, несколькими штрихами выбитые на мраморной поверхности, казалось, имеют осмысленный, живой взгляд. Милан вспомнил встречу в пустыне, когда они вдвоем были похожи друг на друга, как близнецы. Но Михаил не дал Князю углубиться в свои воспоминания. Он прислонил лопату к ограде и присел к изголовью могилы. Провел рукой по влажной еще земле.

— Ну, здравствуй, отец!

Такое приветствие казалось странным. Какого здравия можно желать мертвому?.. Но у людей много странностей, Милан уже привык к ним.

— Ты действительно уверен, что твой кристалл здесь? — в вопросе Михаила прозвучала слабая надежда на то, что инопланетянин сейчас вдруг возьмет и откажется от своей затеи. Но он лишь подтвердил уверенность кивком головы. — Ну, тогда начнем, где именно?

Миша взял лопату.

— Погоди, — Милан остановил его. Давай присядем.

— Быстрее начнем, быстрее закончим, чего ждать?

— Хорошо, — Милан положил ладонь на черенок лопаты, прижав ее. — Людмила положила кристалл в гроб.

Этого Миша не ожидал. Его глаза забегали, брови вскинулись вверх, потом сомкнулись на переносице. По выражению его лица было видно мучительное осмысление того, что сейчас предлагал ему инопланетянин. Когда догадка обрела явственную последовательность действий, Михаил опешил.

— Ты обалдел, парень? Ты что мне предлагаешь? Выкопать своего собственного отца спустя двадцать лет после захоронения? Я что, похож на сумасшедшего?

Милан ожидал подобной реакции, но миролюбивое общение в это утро сбило его, и он решил не применять насильственных приказов, а убедить землянина помочь ему по собственной воле. Сейчас же, видя его реакцию, он понял, что ошибся.

— Михаил, я понимаю твои чувства, но…

— Да какой нах… понимаешь?! Если бы понимал, то тебе даже в голову ничего такого не пришло бы! — Михаила прорвало. — Ты бы так со своим отцом поступил? Или у тебя нет отца? И никогда не было? Ты что себе вообразил? Приперся сюда, сначала увез мать с дочерью, теперь предлагаешь надругаться над прахом отца?

Милан понял, что совершил ошибку. Надо было действовать в одиночку. Но не хотелось привлекать чужих людей, а без помощника здесь не обойтись. Он чувствовал близость кристалла, и не мог его взять. Но, кроме этой досады, в его сердце проснулось другое чувство. Сейчас он стоял перед сокрытыми в земле останками трех людей, которые когда-то верили ему, принимали его, как близкого, как равного себе, помогали, когда он один из своего мира, без чьей-либо поддержки, оказался на Земле. Забытое чувство благодарности, а вместе с ней и восхищения богатым миром чувств землян поднялось из глубины души, и Милан вновь ощутил свою вину перед людьми, и, прежде всего, перед человеком, который сейчас стоял перед ним и со всем жаром, на который был способен, выливал на него свою обиду.

Но Миша вдруг замолчал, бросил лопату и вышел из ограды. Он ушел и бесцельно бродил между могилами, успокаивая свое сердце в молчании давно безразличных слушателей, душой покинувших этот мир, но оставаясь в нем прахом.

Милан остался один перед тремя мраморными глыбами, с которых, как ни в чем не бывало, продолжая загадочно улыбаться, на него смотрели Саша, Катя и Павел. Милан вглядывался в их лица, и ему казалось, что он слышит смех Кати, ревнивое бурчание Саши, слова благодарности вместо упрека Павла. Их всех сейчас связывал один человек, одна женщина, которая была дочерью одним и женой другим. Она, любимая всеми, включая и самого Милана, живым сердцем стучала в груди семьи, связывая собой прошлое и настоящее. Милан воочию представил рядом с собой Ирину, не понурую, не страдающую, а веселую и счастливую. Он вдруг осознал, что никакой камень, даже самый ценный не может сравниться с живым сердцем, работающим без устали, разгоняющим своей необузданной силой живительную влагу по всему организму, сравнимому разве что со Вселенной.

— Спасибо, друзья, — Милан склонился в поклоне перед могилами.

Мысленно позвал Михаила: «Миша, вернись».

— Вернулся уже. И не лезь ко мне в голову, я тебе не Пашка.

Миша вошел и сел на скамейку, вкопанную рядом с могилкой Кати.

— Что надумал? — с тревогой спросил он.

— Прости меня, — Милан присел рядом.

На узкой скамейке они сидели плечо к плечу.

— Пусть лежит тут, раз уж так судьбе угодно.

— Так-то лучше, — Михаил вздохнул с облегчением. Помолчал. Потом спросил: — Ты их всех знал?

— Да. Твоего отца больше заочно. Видел его два раза. Когда информацию считывал и когда прощался в пустыне.

— Он рассказывал. Я тогда мало слушал, молодым был, все бежал куда-то. Когда его не стало, когда ты мать увез, мемуары его читал, у меня лежат теперь, храню, как самое дорогое.

— Храни. Тебе есть, кем гордиться. Они все были хорошими, правильными людьми.

Помолчали.

— Ты прости меня за боль, Миша. За всю боль, которую я тебе причинил.

— Проехали.

— Это еще не все. Сегодня я увезу Иру и Люду. Навсегда.

Милан должен был сказать это. Он не мог, не хотел обманывать этого человека. Сейчас Милан испытывал к нему огромное чувство признательности и жалости. Да, ему было жалко сына Ирины. Потому что они больше никогда не увидятся. Единственное, что мог сделать Милан, это … пригласить его на Лирину. Но тогда пришлось бы увезти всю семью. А это могло привести к потере поста Главы Совета, как минимум. Милан тоже боролся со своими чувствами. Но пока не стал делиться размышлениями.

— Сегодня?.. — переспросил Миша. — Почему так скоро?

Милан встал. Поднял лопату.

— Пойдем. Они тебя уже заждались. Пойдем. Время до вечера еще есть. А там посмотрим!

Они ушли. Удаляясь от могилы Павла Курлясова, Князь ощущал, как его связь с Сердцем Кристалла становится все тоньше и тоньше и, в конце концов, она оборвалась, казалось, навсегда.

Глава 14

12 апреля 2071 года вся разумная жизнь на планете Земля словно остановилась. Там, где была ночь, люди не спали, там, где светило солнце — оставили свои дела. В одно и то же время по всей планете транслировалась первая официальная встреча людей с инопланетянами. Пропустить такое событие могли только совершенно безразличные, кому и Всемирный Потоп, что весенний разлив реки.

Корабль Главы Совета Лиги Разумных Миров Вселенной приземлился на одном из Мальдивских островов в Индийском океане. Как только Князь с женщинами вышел из модуля, их кружили иреносы. Зольд и Ветер встали рядом: лириниец со своей женой, иренос — с другом. Милан почувствовал знойное дыхание экватора Земли, мельком осмотревшись, увидел синие воды океана, уходящие к не менее синему небу, где две стихии сливались, разделяемые только тонкой линией горизонта. Любоваться природой у делегации Совета не было времени. Под любопытными взглядами стоявших плотной стеной охранников они прошли на площадку, укрытую от солнца широким купольным навесом. Там их уже ожидали Главы Континентальных Сообществ Земли.

Официальная часть встречи длилась недолго. Обе стороны больше присматривались друг к другу, чем разговаривали. Земляне держались надменно, всем видом демонстрируя одолжение, которое они сделали для незваных пришельцев, согласившись на эту встречу. Но за маской нарочитого безразличия крылась искренняя заинтересованность и… страх. Князя удивляла такая позиция. Зная тонкости психологии человека, он все еще находил в отдельных представителях расы людей то, с чем раньше не сталкивался. Вырази сейчас свой интерес, Главы Сообществ могли получить гораздо больше, чем сохраняя позицию равнодушного наблюдателя. Но интерес был! Огромный! Интерес, граничащий со страхом. Одна мысль объединяла людей, слушающих статного инопланетянина, окруженного охраной из существ, пугающих одним только своим видом. Эта мысль разрасталась, сливаясь в одну реку из ручейков интереса, который, по сути, сводился к одному вопросу: Какую цель на самом деле преследуют пришельцы, прикрываясь словами о сотрудничестве? Людей пугали возможности инопланетян, их способности, которые, отличаясь от человеческих, могли, следуя укоренившемуся мнению, нести разрушение и возможное порабощение Земли.

Да, страх — страшная сила, способная обмануть разум! Князь решил нарушить сценарий встречи, предложенный хозяевами, и перепутал все карты, в определенном порядке сложенные в их колоде.

— Вы боитесь нас? — прямо спросил он, вглядываясь в лица правителей Земли.

Откровенный вопрос привнес смущение и вызвал гнев, в первое мгновение явно промелькнувший в глазах. Но, опустив лица, спрятав глаза под прикрытыми веками, совладав со своими эмоциями, люди приняли позицию благодушных и удивленных.

— Вы наши гости, не забывайте об этом. А мы на своей земле. За вашей спиной горстка … странных существ, хоть и пугающих своей внешностью, а за нами — все вооруженные силы Земли.

Предупреждение прозвучало угрожающе. Так поступают те, кто, действительно боится, и из страха выбирает тактику нападения.

— Я благодарен вам за встречу и не хочу, чтобы страх, опасение порабощения Земли помешали установлению дружеского контакта. Но должен сказать: Вы же не думаете, что тот, кто прибыл на Землю из дальней галактики, способен испугаться всех вооруженных сил Земли?

Воцарилось молчание. А Князь продолжил, сделав паузу, чтобы те, кто угрожал, успели переварить сказанное им.

— Я не угрожаю вам и прибыл сюда не для этого. Моя цель — порвать стереотип отношений угроза-страх и перейти к созидательному сотрудничеству. И еще, наверное, главное для вас — предупредить землян о неверной расстановке сил, приоритетным направлением развития которых вы сделали техническое, причем направляя все достижения человечества в этой области на вооружение. Поверьте, в мире есть силы куда более мощные, чем оружие. Вы сейчас думаете о том, что в этот момент, когда мы с вами разговариваем, нечто мощное и дальнобойное направлено на Землю, защищая меня и всю миссию. Но вы ошибаетесь. То оружие, которое может защитить меня и повергнуть вас, всегда при мне.

Последнее заявление вызвало оживление среди глав континентов. Сканирование пришельцев не показало присутствия у них предметов, даже отдаленно напоминающих какое-либо оружие. Князь остановил сумятицу неожиданным завялением:

— Это оружие — мой разум.

Кое-кто ухмыльнулся, кое-кто насторожился.

— Я продемонстрирую вам способности развитого разума, но только для того, чтобы убедить вас всех в его силе.

«Встань!» — Милан выбрал для демонстрации одного из правителей, в мыслях которого не было места для мира и согласия — только интерес превосходства и получение собственной выгоды от контакта.

Высокий правитель, с несколько обрюзгшей фигурой, расширив глаза от неожиданности, поднялся из стола переговоров.

«Повернись к соседу справа».

Тот повернулся.

«Возьми бутылку с водой, налей в бокал и подай ему. Сделай это красиво!»

В полном молчании присутствующих человек проделал все, что приказал Милан. Когда он склонился в поклоне с вытянутой рукой, протягивая бокал своему коллеге, Милан вывел его из гипнотического состояния. Тот разогнулся, улыбка почтения сразу же пропала на лице, маска растерянности сменила доброжелательность и подобострастие.

— Что происходит? — он уставился на бокал, который все еще оставался в его руке.

— Вы предложили мне воды!

Смешки разрядили атмосферу, но оскорбленный правитель возразил:

— Эти фокусы мы тоже умеем!

— Не думаю. Если учесть, что ваше ментальное поле защищал вот этот человек, — Милан указал на седовласого мужчину, входящего в шатер против своей воли. — Вы скрываете друг от друга и от всех жителей Земли, что, не веря в силу разума, вы все же исследуете его на таких людях, как этот почтенный мужчина, и используете достигнутое при общении и для других целей. Еще один «фокус», если позволите, для большего убеждения, и я бы перешел к общению со всеми землянами.

Князь на секунду задумался. Потом сказал, обращаясь ко всем сразу:

— Спутник, ведущий запись наших переговоров с орбиты Земли, ушел в открытый космос.

Пока информацию проверяли, Милан переглянулся с Ириной и Людмилой. Они, как завороженные, наблюдали это представление.

«Так надо. На ближайшие десятилетия у них будет работа. Иначе не убедить. Конкретных предложений о сотрудничестве пока не будет. Должно пройти еще некоторое время для осмысления и выбора пути».

Женщины только опустили глаза, согласившись.

Напоследок Князь сказал:

— Наша встреча имеет большое значение для нас. Лига Разумных Миров Вселенной будет рада, если раса людей примкнет к нашему союзу. Но, как показала наша встреча, для этого время еще не наступило. Когда Земля станет единой, и люди перестанут различать друг друга по признакам, не имеющим отношение к планете, как таковой, тогда мы возобновим наш разговор, и его стержнем станет не демонстрация сил и страх, а доверие и желание развития, как необходимого условия свободы каждого разумного существа, живущего во Вселенной.

На этом приватная часть встречи закончилась, и две делегации вышли к людям, которых сочли достойными встретить инопланетян. Все они были разными. Рассказывая о Лиге, Князь параллельно наблюдал за людьми. В одних он видел только любопытство, в других практическую заинтересованность в сотрудничестве, в третьих корысть и стремление к власти и богатству. Но были среди разношерстной массы людей и просто восторженные, для которых сам факт общения стал апогеем их жизни, их исканий, их труда.

Если Князь только вскользь просматривал людей, то Зольд сканировал их сознание, собирая информацию об истинных думах землян. Иногда он натыкался на защиту. Не ломая ее, Зольд шел дальше, отметив для себя сам факт. Выводы напрашивались сами собой — земляне уже шли в направлении ментального развития, хотя официально не признавали его. Передача мыслеобразов, блокировка памяти, попытки мысленного контакта оставались еще на грани тайных приемов общения.

Когда Князь закончил свою речь, наступило время ответов на вопросы. На фоне общих вопросов о гарантиях безопасности, о выгоде Земли и Лиги от сотрудничества, Зольд уловил довольно-таки сильный порыв мысли, направленной Князю, но перехваченный им. Опытный лириниец отделил эту мысль от других, мучительно желающих быть озвученными. Но собственный страх блокировал их собственные мысли. Стало очевидным, что перечень вопросов, которые можно задавать инопланетянам был строго оговорен задолго до встречи. Но та ниточка сознания, которая заинтересовала Зольда, не несла сжатый поток, она летела открыто, а тот, кто посылал ее, действительно хотел быть услышанным.

«Князь, к тебе прорывается девушка. Она стоит во втором ряду, слева от тебя».

«Вижу».

Милан, отвечая на вопрос о возможности жизни человека на других планетах, представил обществу Ирину и передал ей слово. Несмотря на эмоциональность встречи с сыном, на бессонную ночь, Ирина сумела взять себя в руки и переключиться на главное — то, к чему она готовилась, многие годы живя на Лирине. Ее речь потекла плавно, с нужными акцентами для концентрации внимания слушателей, с паузами, необходимыми для осмысления сказанного. А Князь переключился на девушку, улыбающуюся ему и ожидающую аудиенции.

«Кто ты?» — обратился Милан к незнакомке, разглядывая ее.

Девушка, почти подросток, выделялась среди других журналистов — а на принадлежность к пишущей братии указывал диктофон и массивный фотоаппарат в ее руках — мальчишеской фигурой и коротко остриженными волосами, торчащими во все стороны.

Тонкая майка едва прикрывала маленькую грудь, а шорты, затянутые на талии широким ремнем, обнажали хоть и худые, но стройные ноги.

«Меня зовут Мари Флейвор, я журналистка».

«Флейвор?» — Милан пригляделся к девушке внимательней, но ничто в ее внешности не напоминало того Флейвора, которого знал он.

«Да, господин… Простите, как вас называть?» — девушка была явно не из робких.

«Князь».

«Хм… Хорошо, господин Князь».

Милан улыбнулся.

«Просто Князь, без „господин“».

«Хорошо, Князь, — девушка ответила улыбкой, — я правнучка Джека Флейвора, друга Павла Курлясова — того, что был космонавтом. Вы их знали».

«Откуда ты знаешь об этом?» — Милан удивился.

Но девушка прояснила:

«Я дружу с внуком космонавта Курлясова, с Павлом».

Милан так увлекся беседой с Мари, что пропустил речь Ирины. Зольд напомнил ему об осторожности — лириниец в упор смотрел на журналистку, и это не осталось незамеченным со стороны землян. Князь отвернулся, прислушиваясь к тому, о чем говорила Ира, но мысленный контакт с Мари Флейвор не порвал.

«В целях твоей безопасности, Мари, я должен стать неучтивым. Но другой возможности поговорить у меня не будет. Давай продолжим разговор. Уверен, ты хотела сообщить мне нечто более важное для вас, чем факт родства с астронавтом Флейвором».

«Да, Князь. Павел рассказал о вашей беседе. Я хочу добавить, что мы — а таких, как я и Павел, на Земле уже много! — будущее Земли. Те, с кем вы разговаривали, не пойдут по пути, предложенному вами, а мы пойдем. Но случится это не раньше, чем уйдет то поколение, которое сейчас у власти. Среди них уже есть люди, умеющие мыслить и понимающие важность объединения всех людей планеты в одно сообщество, но их голос пока слаб. Да и безопасности ради, они вынуждены действовать скрытно. Я осмелилась выйти с вами на контакт только потому, чтобы вы знали: Земля идет вперед, пока медленно, но лет через двадцать-тридцать мы будем готовы к полноценному сотрудничеству, уверяю вас».

Мари разволновалась и контакт прервался. А Ирина в это время отвечала на вопросы, среди которых были и явно провокационные.

— Вы утверждаете, что человек может жить на другой планете, дышать там, есть и даже размножаться?

— Да, только зачем же так физиологически — размножаться. Мы с вами не животные, не так ли? Вот моя внучка, Людмила, — Ира чуть подтолкнула Люду вперед. Рядом с ней — ее муж. Он с планеты Лирина. У них растет замечательный сын. Так что физиологически мы с некоторыми расами Вселенной подобны.

— Вы говорите, что это ваша внучка, тогда, скажите, а сколько же вам лет? Уж никак на бабушку-землянку вы не тянете!

— Мне восемьдесят пять…

Возгласы удивления и восхищения волной пролетели над толпой. Раздались аплодисменты.

— Спасибо, — Ира засмущалась, — думаю, вас интересует, как мне удалось так хорошо сохраниться? Во Вселенной есть миры, в которых проблема старения отсутствует, она решена. Я долго размышляла над этим. И вот, что я вам скажу, дорогие мои соотечественники. Все дело в нас самих. Конечно же, целительные воды Планеты Нифида, где живут разумные, внешне напоминающие наших дельфинов, особое излучение астероида, когда-то упавшего на Планету Лирина, помогают преодолеть старость и даже вернуть молодость. Но без радости, без любви в сердце, без любви к себе, ко всему миру невозможно не стареть. Мы, люди, загружаем себя проблемами, страдаем при поиске пути их решения, обижаемся, обижаем друг друга, душим отрицательными эмоциями свою душу и теряем жизнь, капля за каплей. И чем больше негатива мы создаем вокруг себя, тем быстрее проходит наша жизнь.

Ира замолчала. Молчали и присутствующие. Но недолго.

— Вы сказали о дельфинах. Так наши дельфины разумны? — прозвучал новый вопрос.

— Наши дельфины — возможно, очень дальние потомки нифов, о которых я упомянула. Моя внучка — биолог, она изучала народ Нифиды и сравнивала с дельфинами. Пусть она об этом и расскажет.

Люда с воодушевлением начала рассказ о своих любимцах нифах, а Милан вернулся к Мари Флейвор.

«Мари».

«Я вас слышу, Князь», — Мари сразу же откликнулась.

«Я запомнил, все, что ты мне рассказала. С внуком моей жены Павлом мы постоянно поддерживаем связь. Людмила, его сестра — она сейчас выступает, — смогла прорваться к нему сквозь расстояние, разделяющее наши планеты».

«Я знаю об этом. Ведь для полета мысли неважны расстояния, важны только способности и сила человека».

«И не только человека», — Милан снова взглянул на Мари, улыбаясь.

Эта девушка оказалась восторженной и умной, равно как способной и уверенной в себе. И она явно нравилась лиринийцу.

«Да, конечно», — Мари тоже улыбнулась, смущаясь.

«Мари, мы с тобой наладим контакт, и через тебя и Павла будем следить за развитием земного сообщества, договорились?»

Мари кивнула в ответ. Милан переглянулся с Зольдом. Пока Князь разговаривал с землянкой, Зольд следил за чистотой ментального поля. Возможно, не он один видел удивительный рисунок, начертанный метеорами мыслей вокруг всего пространства, окружающего присутствующих. Облака сиреневого, голубого, розового цветов, яркие, полупрозрачные или тугие, напоминающие густую взвесь, зависли в пространстве то правильными овалами, то приплюснутыми с одного или со всех боков, то с явными брешами, открывающими проход в личное поле человека, и не подозревающего о том, что он сам — только сердцевина плода, которую защищает несколько слоев ауры, сравнимой то с сочной мякотью, то с тонкой кожурой. С тонкой, но прочной! Зольд сразу вычислил нескольких человек, как и он, исследующих ментальное поле присутствующих. Но, если пробиться к представителям Лиги, даже не пробиться, а приблизиться к их полю, они не могли, то многие их соотечественники оказались вполне доступной мишенью. Наблюдатели от землян вычисляли и тех, кто как Мари, защищал себя. Этот факт сам по себе говорил о том, что человек владеет не только техникой защиты, но и обладает особыми способностями. Зольд отвлекал внимание наблюдателей от Мари, внушая, что она обычная, такая, как большинство, и не стоит интереса.

Но все же, чтобы оградить Мари Флейвор от возможных допросов, Милан напоследок взял еще слово.

— Остались ли еще вопросы, на которые вы хотели бы услышать мои ответы? — не дожидаясь, пока кто-то выступит, Милан повернулся к Мари и вслух сказал:

— Вот эта симпатичная девушка уже давно смотрит на меня, но никак не решается спросить. Прошу тебя, не стесняйся.

Мари повела бровью и приняла игру Князя.

— Спасибо. Я, действительно, потеряла дар речи, — раздались смешки, — скажите, а все инопланетяне такие красивые?

Кто-то зацыкал на журналистку, кто-то поддержал, смеясь.

Милан отступил чуть назад, встав в ряд своих друзей.

— Посмотрите сами. Перед вами представители трех разумных рас Вселенной — люди, иреносы и лиринийцы. Все мы прекрасные создания Вселенной, каждая раса наделена особыми, только ей присущими способностями, что украшает больше, чем внешняя привлекательность, каноны которой, согласитесь, установлены в рамках одной расы. Нам бы всем хотелось видеть землян равными партнерами и добрыми соседями, и в ближайшем будущем!

Так Глава Совета Лиги Разумных Миров Вселенной закончил встречу, но, направляясь к своему кораблю, продолжил мысленную беседу с Мари Флейвор.

«Мари, скажи мне, как прожил жизнь Джек Флейвор. Я виноват перед ним. Это из-за меня его подвергли такому физическому, а потом и моральному испытанию».

«Вы чувствуете вину перед моим прадедом?»

Прямой вопрос обескуражил Милана. Он давно не думал о Джеке Флейворе, но как оказалась права его правнучка — чувство вины еще лежало в подсознании тяжелым грузом.

«Наверное, да» — признался Милан.

«Знаете, Князь, у нас говорят: Нет худа без добра! Мой прадед получил от вас не только „худо“, но и добро. Вы научили его передаче мыслеобразов, гипнозу. Последний полет в космос стал для него чертой, за которой началась новая, не менее интересная жизнь. Он написал мемуары. Жаль, я не могу передать их вам. Прочитав, вы бы перестали чувствовать себя виноватым. Там только слова благодарности неизвестному инопланетянину, о котором ему позже рассказал его друг Курлясов. Он рассказал обо всем, как было на самом деле. А Джек Флейвор пишет о том, как вы под личиной русского космонавта помогали ему преодолевать гипнотическое воздействие, как учили жить, развивая свои скрытые способности. Так что, забудьте о вине, и живите с легкой душой!»

«Спасибо, Мари. Вот видишь, не только инопланетяне могут учить, но и земляне тоже! -

Милан не видел лица девушки, но почувствовал ее улыбку. — До свидания, Мари! Мы будем ждать обновления сообщества Земли!»

«До свидания, Князь!»

Планетарные модули, один за другим, взмыли вверх и, блеснув в потоке лунного света серебристой обшивкой, исчезли из поля зрения наблюдателей, затерявшись среди звезд Млечного Пути.

Три человека молча сидели у экрана телевизора, превратившись на время трансляции встречи с инопланетянами в слух и зрение. Родители гордились дочерью, украдкой друг от друга смахивая слезы счастья, хотя, не только счастья, но и горечи! Горечи от разлуки, навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Потому они буквально впитывали в себя каждое слово Людмилы, запоминали каждый ее взгляд, жест, улыбку. Но ничто не длится вечно, и встреча закончилась. Последним кадром во весь экран телевизора операторы показали инопланетян на фоне трех кораблей, приплюснутыми шарами маячившими за их спинами. Люда, улыбаясь, изо всех сил махала рукой и потом, когда они один за другим исчезали в прямоугольнике света, дочка махала и кричала «Мама!» до тех пор, пока ее, приобняв за плечи, не втянул внутрь высокий мужчина с красивым и мужественным лицом.

— Миш, а ведь Люда какая была студенткой — взбалмошная, острая на язычок, — так и осталась, ничуть не изменилась, только глаза… — проглатывая слова, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, промолвила Лена.

— Да, с голубыми было лучше, хотя, и так красивая и молодая, как девчонка.

— А я что говорю — студентка! А муж какой! Ты видел? Жаль, внучка не увидим, должен быть красивым. Люда сказала, что он очень умный, умнее любого землянина.

Михаил, отворачиваясь, глотал слезы.

— Слышь, землянин? — Лена нежно обняла его.

— Эх!.. — Миша выдохнул, да так резко, словно хотел вместе с отработанным воздухом, освободиться и от страданий.

Сын присел перед родителями на корточки. От внимательного взгляда Паши не могли спрятаться ни боль, ни сомнение, ни страдание.

— Ну, и что вы теперь, так и будете слезы лить, как по покойникам? — он решил не церемониться, а раз и навсегда положить конец оплакиванию сестры и бабушки. — Кто вам мешал? Почему отказались лететь с ними? А?

Мать опешила от такого вопроса.

— Как почему, Паша? Ты что такое говоришь? Если бы ты не отказался, мы бы тоже, а так… как же я тебя одного могла оставить здесь, навсегда?! Ты что, сын, как ты можешь?..

— А вот тогда нечего слезы лить! Раз ради меня остались, значит, и жить будете ради меня!

— Ты с матерью как разговариваешь? От горшка два вершка, сопли утри сначала! — отец разозлился. Он уже давно не слышал от сына подобного тона. Казалось, что подростковые амбиции остались в прошлом, ан, нет — вон как заговорил! Да в такой момент! — Мать пожалел бы…

— Пап, не сердись, мам… Что ж мы теперь так и будем друг друга жалеть? Давайте вот чай попьем, поговорим. Мне ваша помощь нужна, раз уж вы здесь, то есть, раз мы вместе.

— То-то же!

Хоть и резок был сын, а его слова возымели действие. Мать пошла на кухню. Но и оттуда мужчины услышали приглушаемые всхлипы. Она брала в руки чашку, которую совсем недавно держала дочка, полотенце, которым вытирала руки, смотрела на ровный ряд вымытых тарелок, поставленных наоборот, не с той руки, как обычно ставила сама Лена. Все вещи еще хранили тепло рук дочери, и мать снова видела ее улыбающееся личико здесь, рядом с собой.

— Мам, — Паша кинулся было на кухню следом, но отец удержал его.

— Не надо, оставь ее, пусть погорюет немного. Женщинам это надо, — сам крякнул в кулак, будто откашливаясь. — Скажи-ка мне лучше, ты-то почему отказался лететь с ними? Я не ожидал от тебя, не ожидал…

— Пап, я так вот сразу, возможно, все не объясню, но ты постарайся понять, — начал Павел.

— Да вроде, не дурак, и маразмом не страдаю, — ответил отец, — давай, выкладывай все, как есть, тоже мне, заговорщик, как прям Князь этот…

— Хорошо. Вот с Князя и начну. Мы с ним разговаривали. Я не ожидал, что он предложит нам всем отправиться на его планету. Хотелось, конечно, своими глазами увидеть, но… ладно, проехали. Князь, он такой сильный, не в смысле физически, хотя и в этом смысле, наверное, сильный, но я о другой силе — разума, понимаешь? Он мне кое-что успел рассказать, но это крохи, и все-таки. Вообщем, он сказал, что мои способности пока еще только просыпаются. Мне надо тренировать свою память, телепатию, интуицию. Муж Милы мог бы помочь быстрее все освоить — он спец высшего класса! — но…

— Я действительно ничего не понимаю, Паша, — Михаил поджал губы в недоумении, — тем более, тебе надо было лететь с ними. Где ты здесь этому всему научишься?

— Нет, пап. «Нет» в смысле, там было бы лучше, конечно, но я должен быть здесь. Когда Князь узнал о нашем обществе, о нашей программе, он даже обрадовался! Понимаешь?

— Нет.

— Таких, как я, много. Мы были разрознены. Я общался с одним-двумя людьми и то с опаской. Спецслужбы выискивают одаренных и умеющих читать мысли, как они говорят, да ты знаешь.

— Да, это началось еще задолго до того, как я пошел служить в органы.

— А теперь — это одна из основных программ государства, любого государства. Они понимают, что инопланетяне правы, и ментальное развитие человека имеет огромное значение. Но не хотят, не могут в силу привычек, зомбированного воспитания страха друг перед другом — а перед инопланетной силой — особенно! — не развивать техническую сторону прогресса, причем ту, которая напрямую связана с вооружением. Потому, есть опасность превращения Земли в планету техногенного развития. Ладно внутреннее развитие, но есть еще опасность контакта с чуждым разумом, с расами, которые не входят в состав Лиги Разумных Миров Вселенной, а живут сами по себе, обладая оружием, которое нам и не снилось, и рыская по Вселенной в поиске планет, способных обеспечить их самые насущные потребности, как жизненные, так и ресурсы для производства оружия.

Князь опасается контакта наших военных с подобным разумом. Это крах для планеты, но не все это понимают, особенно те, кто держит власть в своих руках и потерял чувство реальной опасности, уверенный, что на все у землян есть ответ. За новые технологии, особые сплавы и оружие они пойдут на сделку, это факт. И тогда… прощай будущее! Этого и Лига опасается. Для них важен мир во Вселенной.

Я скажу тебе, папа, то, что является тайной и не только моей. Я знаю, что ты на нашей стороне, хоть и военный в прошлом. Солнечную систему постоянно контролируют силы Лиги. Их называют Стражи Вселенной. В основном команда стражей состоит из иреносов — особая раса, нам не дано понять ее. Ты видел — за нашими стояли такие огромные люди, это и есть иреносы.

— Лысые, с глазами, как у стрекоз?

— Да. Вообщем, теперь самое главное. Они будут поддерживать связь со мной. Мысленный контакт. Князь сказал, что они сами выйдут на меня. А моя задача — искать и объединять людей, подобных мне, и продвигаться к власти — к настоящей власти, чтобы, в конце концов, вытеснить твердолобых и объединить Землю. Реально, это дело не одного поколения. Но оно уже начато. Важно подготовить тех, кто будет продолжать. Понимаешь, отец, почему я остался?

— Понимаю, сын. Все это, как в кино, в фантастическом, — Михаил ухмыльнулся, — трудно вот так сразу поверить во все.

— Я еще не все сказал, — глаза Паши лихорадочно горели. Или это только показалось отцу?.. — Пап, нас вычислят. Нашу семью. Не только мы, кому надо по службе — тоже видели и слышали Людмилку, бабушку. День-два и они найдут нас. Могут забрать и подвергнуть допросу, вообще закрыть где-нибудь… Ты понимаешь. Надо сейчас решить, что да как. Князь обещал, что он заранее убедит представителей силовых структур в том, что нас не существует, но… Не знаю, может быть, этим займутся Стражи, но я так думаю — на инопланетян надейся, да сам не плошай! — Паша перефразировал известную поговорку. — Вы с мамой в этой ситуации — слабое звено, мое, — Миша хотел перебить сына, возразив, что никакое они не слабое звено, но Паша остановил его, поясняя: — Я смогу заморочить голову одним, вторым, пока не подключат кого-то сильнее меня, а вот вы с матерью расколетесь сразу же. Давай так. Завтра утром уедите в горы, подальше. Я отбрехаюсь, если что, не знаю, мол, уехали куда-то, не сказали. — Павел и сам с трудом верил в то, о чем говорил. — Мда, надо было вам с мамой улетать… — Паша задумался, поняв, что его предложение — не выход, что все гораздо сложнее, а посоветоваться уже не с кем. Разве что с Мари…

Пока сын с отцом разговаривали, Лена накрыла стол к чаю и стояла, прислонившись к косяку, слушая, о чем шепчутся ее мужчины. Миша заметил ее.

— Лен, ты что?

— Да вот слушаю вас и думаю — не надо нам никуда ехать. Будем жить, как жили. Раз Князь обещал — все будет нормально. Да и не осмелятся наши после всего, что было, так вот запросто, как простых людей, нас забрать куда-то, допрашивать. Побоятся! Ты, Паша, хоть и умный у нас, а сам себя морочишь. В крайнем случае, будут наблюдать за нами. А мы живем просто, как все, так и мы. И не придерешься, и не скажешь ничего!

Отец с сыном переглянулись.

— Ну, ты мать даешь! — только и смог сказать Миша.

А Лена, словно его не услышала, посоветовала сыну:

— Ты сам будь внимательней, в смысле дум всяких, — она постучала пальцем по виску, — чтоб никто и не догадывался, что ты особенный какой. И все будет хорошо! Идемте, чай стынет!

Чай — волшебный напиток! Он согревает и тело, и душу. Разливаясь теплом, придает силы. Жизненные коллизии становятся эпизодами, стоит только глотнуть горячего душистого чая. Лена всегда заваривала черный чай, да покрепче. И всегда у нее было что-нибудь припасено для семейного чаепития — янтарное варенье из абрикосов, в тягучем сиропе которого плавали ядрышки урюковых косточек, домашнее печень «по сусекам», приготовленное из того, что было под рукой, но, тем не менее, вкусное и необычное, какого не купишь ни в одном магазине. А то она выставит на середину стола большую вазу с конфетами — ешь сколько влезет! Хочешь — хрустящие карамельки, хочешь — тающие во рту шоколадные, с вафлями или с орехами.

Паша очень любил пить дома чай с родителями. Потом, когда у него будет своя семья, когда его родители уйдут в невозвратную даль, он продолжит давнюю традицию семейного чаепития, также с нетерпением ожидая, чем порадует его Мари, какими вкусностями она украсит чайный стол. А пока они сидели втроем — он, мать, подливающая всем горячего чая, отец, с наслаждением облизывающий ложечку с ароматным смородиновым вареньем — и, несмотря ни на что, беседовали, вспоминая своих родных, то с грустью, то смеясь.

В жизни всегда так бывает: как день и ночь, рядом ходят грусть и радость. Балансируя на тонкой грани, разделяющей или соединяющей их, человек и живет. Двигается вперед по своей дороге, лишь изредка отклоняясь то в одну, то в другую сторону. Но хлебнув света или тьмы, он возвращается на границу между ними и снова идет вперед.

Только дорога человека не такая длинная, как хотелось бы. И жизнь, как чрезмерно усердный скульптор, постоянно работая со своим произведением, то добавит новую складку подбородку, то уложит веером кожу от уголков глаз, то вдруг окунет свою кисть в краску-серебрянку и щедрым мазком окрасит целую прядь волос.

— Мам, а я хотел, чтобы ты тоже стала молодой, как раньше, как это получилось у бабушки, и жила долго-долго, — Паша вглядывался в черты матери и сожалел об упущенной возможности.

Но Лена не расстроилась, не обиделась, она тепло улыбнулась сыну, приняв его заботу с благодарностью, на какую способна только мать.

— Вот что я скажу тебе, Пашенька, не так важно, сколько ты живешь. Куда важнее, как ты живешь, насколько полна твоя жизнь. Я много упустила, когда страдала по Людочке, когда не верила тебе. Но сейчас я словно получила второй шанс. И чувствую себя ничуть не хуже твоей бабушки. А молодость… Она была и это счастье! Нам есть, что вспомнить с твоим отцом, а Миш? — Лена с любовью взглянула на мужа. — Так что мы в любую минуту снова можем вернуться в свою молодость! Не веришь?

— Путешествие по Времени?

— А почему бы и нет?.. Я могу вернуться в свое детство, я могу снова оказаться в горах, посидеть с твоим отцом в обнимку у костра, могу вспомнить то ощущение блаженного счастья, когда родила тебя, когда увидела твой первый шаг. Кстати, ты пошел от меня к отцу. Я руки опустила, а Миша не успел подхватить, и ты не стал дожидаться, сделал шаг навстречу… Вот так, Пашенька, когда-нибудь и ты сможешь путешествовать в свое прошлое. Так что, ничего диковинного у инопланетян и нет. Мы сами все можем и знаем. Только надо хотеть и делать.

Этот весенний вечер, когда на тополях едва распустились влажные, словно детки, только что покинувшие лоно матери, листочки, а птицы радостным гомоном проводили уже теплое солнышко, Павел запомнил на всю жизнь. Он не раз будет возвращаться мыслями именно в этот вечер, особенно радостный от душевного общения с отцом и матерью, подарившими ему вместе с жизнью свою безграничную любовь.

— И все? — Ира сидела в своей каюте, с ногами забравшись на койку и обхватив голову руками.

Милан присел рядом.

— Не все. Это только начало. Знаешь, я разговаривал с одной девушкой, Мари…

Ира перебила мужа.

— О чем ты, Милан? Неужели ты не понимаешь, что сейчас происходит в моем сердце? Как мне плохо?

— Ири, — муж взял ее ладони в свои. Ира продолжала сидеть безвольной птицей, у которой только что обрезали все перья. Из ее глаз словно истекала боль, капля за каплей орошая бледную кожу щек. — Ири, родная моя, но я сделал все, что мог…

— Почему они отказались? — Ира плакала — молча, беззвучно. Слезы катились и катились по щекам, сливаясь в один поток и затем падая на грудь брызгами соленого водопада. — Я же видела, Лена загорелась вся сначала, даже засияла, а потом… потом…

— Все дело в Павле. Я начал тебе рассказывать о Мари, послушай, тогда ты многое поймешь.

Ира проглотила вязкий комок, высвободила свои ладони и спрятала их меж колен. Милан понял этот жест, как обиду, но не понял за что.

— Я разговаривал с Мари Флейвор, мысленно! Понимаешь? Она — правнучка того самого Джека Флейвора, но важно другое — она дружит с Павлом — твоим внуком. И их связывает цель — построение единого общества землян. Понимаешь? Павел и Мари — представители новой расы человечества, которая и станет основой общества, поведет его за собой. Таких, как они, уже немало. Поэтому Павел отказался лететь с нами. Он сделал выбор: его место на Земле. А мать и отец, понятно, не захотели его оставить. Это тоже их выбор.

— А я оставила своего сына…

— И это тоже твой выбор! — Милан чувствовал, что снова появляется то бессилие, когда он больше не может ни уговаривать, ни объяснять, когда он видит перед собой непробиваемую стену эмоциональной тупости, глупого, упорного самобичевания, которое не дает ничего, кроме болезней, как ума, так и тела. — Ира, скажи, Лирина и все, что связано с ней — Лагос, Линед, наше дело по укреплению уз разумных рас Вселенной, наш дворец, в конце концов, наши океаны, деревья — хоть что-то значат для тебя? Или Земля и сын перевешивают чашу весов?

Ира молчала. Но слезы высохли, оставив еле заметные дорожки на щеках. Ирина не знала, что ответить мужу. Она словно оказалась меж двух планет, зависла между ними, не чувствуя притяжения ни одной, ни другой. Ей самой судьба дала возможность качнуться в ту сторону, куда ее больше всего влечет. Но она не могла сделать ни одного движения, потому что запуталась в эмоциях, как котенок в размотанном клубке шерсти.

— Я оставлю тебя, скоро мы прибудем на Лирину. Мне надо заняться делами. Ветер зовет меня.

— Постой… скажи, ты достал Его? — Ира мучилась от мыслей о Сердце Кристалла, догадываясь, куда Милан ездил с Мишей и зачем. Но спросить прямо она решилась только что.

Милан оглянулся. Раздражение жены стало понятным.

— Нет, родная, мы не стали трогать могилу Павла. Он остался с ним. Прости, я думал, Михаил тебе все рассказал.

— Спасибо, — на сердце у Ирины отлегло. Она улыбнулась мужу.

Милан ушел. Оставшись одна, Ира окунулась в свои мысли, вспомнила последние мгновения прощания с сыном. В этот раз он отпустил ее сердцем, хоть и знал, что больше они никогда не увидятся. Ира поняла это по его глазам.

Снова навернулись слезы. Ира тряхнула головой.

«Нет, я больше не буду плакать. Как ребенок, ей-богу. Все, хватит!»

Но одних слов оказалось мало. Как только она вспоминала Мишу, так сразу взор туманился. Тогда Ира заставила себя думать о Лирине. К сердцу подкатила теплая волна. Да, ей небезразлична планета, подарившая и новую семью, и радость осознания себя человеком, способным на то, о чем она раньше и не подозревала. На этой встрече, да и в доме сына Ира чувствовала свое превосходство над людьми, с которыми ей пришлось общаться. Она выглядела моложе своей невестки, она мыслила, как Павлушка, она… Да, и это все ей подарил Милан! Он не спросил, насколько для нее важнее сын, чем он, но Ира поняла, что обидела мужа. Ему нужна ее любовь, и он страдает от ее душевных терзаний.

— У нас есть Людмилка, Леня, Паша, — Ира окончательно успокоила себя, — они — наша связь, наше будущее…

А еще Ира подумала о том, что она сама сделала выбор, когда и в этот раз оставила Землю и села в корабль, хоть и далось это нелегко.

— Продолжение моей жизни на Лирине, рядом с Миланом. И я счастлива тем, что они у меня есть!

Кристалл, собранный из осколков, жил только ему ведомой жизнью. Он играл светом, гоняя по многочисленным граням солнечный зайчик, или рассыпая перламутровые всполохи сразу от всех сколов. Хранитель Кристалла перестал затемнять окна в зале, где обустроился найденный вновь раритет, и даже поворачивал Кристалл к свету разными боками, чтобы он сам грелся в целительных лучах со всех сторон. Кристалл словно выздоровел, ожил, обрел веселость и теперь встречал посетителей, вспыхивая радостью.

Ира часто навещала его. Если Кристалл, привезенный с Земли, хранил на себе ее прикосновения, то сердце разбитого Кристалла само хранилось на Земле, и не просто на Земле, а в особо дорогом, связанном с ней, с землянкой, месте.

— Я не оправдал его надежд, наверное, — сказал Милан, вместе с женой любуясь игрой света, — я не вернул его сердце. И теперь внутри него — пустота…

— Пустота?! — Ира рассмеялась. — Милан, внутри него наши сердца! Наша любовь! Любовь, которая прошла через тернии, и теперь горит, как звезда, и сияние ее видно за тысячи световых лет.

Князь обнял жену. За последнее время она изрядно поправилась, но эта полнота не огорчала, как обычно бывает с женщинами, а безмерно радовала. Ира дохаживала последние дни беременности. Ребенок уже рвался из темноты материнского лона на свет, сообщая о своем нетерпении беспорядочными толканиями.

— Спасибо, родная! Мне пора брать у тебя уроки оптимизма, — Князь привлек жену к себе. — И знаешь, а ведь теперь связь наших планет настолько крепка, что расстояние, разделяющее их, не имеет значения. И эта связь, сходится нитями в тебе.

— Как это?

— Наш ребенок — сердце и Земли, и Лирины одновременно! Самое ценное, что может быть на живой планете.

— А как же Линед? Он тоже сын двух рас — вот как сказала, а? — Ира снова рассмеялась. Ее глаза сиянием не уступали Кристаллу.

— Да, Линед, конечно, но жизнь нашего малыша началась на Земле, в то единственное утро, когда…

Ира вздохнула.

— Когда мы впервые любили друг друга на Земле. Да… Ты прав, судьба так переплела наши судьбы, — Ира оглянулась на Кристалл, который, как ей показалось, напомнил о себе длинным лучом, посланным изнутри, от самого сердца, к ее ребенку. — Ух, как засиял! — восхитилась она. — А ведь он нас слушает, тебе не кажется?

Милан подмигнул, как заговорщик.

— И не только слушает, — шепнул он, — а и говорит. А говорит он, что судьба здесь ни при чем, что это все он — посланник Вселенной!

— Провидение?! Кто знает, возможно и так… Но давай вернемся к нашему малышу — как мы его назовем? Я бы Борькой хотела, Борис, Боря… мне нравится!

— Ири, ты опять за свое?! Ну, какой Боря? Ты только представь — Князь Борис! Князь Лирины, между прочим!

— А у князя Лирины нет имени, — возразила Ирина, так что…

— Так что… Давай у отца спросим, — Милан сам не знал, как лучше назвать будущего правителя Лирины.

— А, давай! Как он скажет, так и будет!

Старый дворец улыбался высокими окнами, звал широкими проемами входов, распахнув массивные двери, как руки, для объятий. Внутри свидетеля жизни не одного поколения князей далекой и прекрасной планеты Лирина снова звучал детский смех, жила любовь, а вместе с ней и надежда, радостным ожиданием таинства рождения бродившая меж покоев хозяев.

Гигантские деревья богуа шелестели в саду неувядаемыми листьями, качали широкими кронами, обновляемыми молодыми побегами с почками, которые, наливаясь соком, как и беременная женщина, становились все пышнее, все больше и потом, в один миг разорвав истонченную оболочку, на свет божий появлялись нежные листочки.

Чудесный подарок Вселенной — два кристалла, дарующие жителям планеты молодость и долголетие — сияли при первых лучах дневной звезды, каждый день создавая вокруг себя немыслимое разнообразие блистательных полотен, сотканных из света и перламутра. И мало кто догадывался о том, какие испытания прошли за свою долгую жизнь эти удивительные камни, прошли и сохранили в своем сердце память и о планете Земля, и о руках, бережно или бесчувственно прикасавшихся к их сияющим бокам с острыми сколами.

Но, как бы ни были ценны камни, живое сердце — настоящее сокровище Вселенной, а мысль, летящая через пространство — непостижимый дар, как и Время, жизнь в котором бесконечна, если научиться понимать его.

Эпилог

Межгалактический корабль доставил на Лирину трех человек, одного из которых ждали и встречали с особыми почестями. Впервые Глава Объединенной Расы Землян, или людей, как привычней звучало для него самого, прибыл на Совет Лиги Разумных Миров Вселенной. Но Совет Лиги собирался не на Лирине, а на планете Сансев, правитель которой нес на своих плечах груз управления Лигой в это время. На Лирину же земляне прибыли по особому приглашению Князя. Широким шагом он шел сейчас к делегации, буравя взглядом первого правителя Земли. Когда они подошли почти вплотную друг к другу, то лицо Князя расплылось в улыбке.

— Приветствую, брат!

— Рад встрече! — протягивая руку, ответил землянин.

Но Князь, ухватив его за руку, притянул к себе, и они обнялись, как давние знакомые, как близкие друзья.

— Линед, — оторвавшись от землянина, Князь жестом пригласил подойти лиринийца, на голову выше его самого и с огромными голубыми глазами, зрачки которых были настолько подвижны, что завораживали. — Это тоже наш брат — Линед. С ним ты беседовал.

— Приветствую! — Линед протянул длинную руку открытой ладонью. — Вот и увиделись!

Трое мужчин не без любопытства рассматривали друг друга. Возможно, они продолжали беседу мысленно — никто не смел вторгаться в их поля! — возможно, переполненные эмоциями, замерли, пока радость встречи не уступила место потребности действий.

— Идем во Дворец! Тебя там ждут!

Землянин встал по левую руку Князя, Линед, как обычно — по правую. Он, как брат, как друг и как личный телохранитель, всегда сопровождал Князя, держась на шаг дальше и справа. Но сейчас они шли рядом.

В Доме Кристалла, куда направилась процессия, их ожидали. Двое пожилых людей — женщина и мужчина — сидели в креслах в потоке света, падающего от Кристалла Силы. Рядом стоял высокий лириниец с длинными волнистыми волосами, в светлых прядях которых нет-нет мелькали серебристые нити. За спиной сидящего стояла еще одна женщина, поддерживаемая за талию таким же высоким мужчиной, как Линед, но более старшим.

Князь ускорил шаг и приблизился к ожидающим.

— Ири, Лагос, позвольте вам представить — Михаил, посланник Земли!

Склонив голову перед Лагосом в знак особого уважения, Михаил подошел к женщине. Он присел на корточки перед Ириной. Их взгляды встретились. В ее глазах, окруженных ниточками морщин, засветились слезы. Губы дрогнули.

— Здравствуй, сынок! Вот я и дождалась тебя! Теперь и умереть не страшно!

Михаил опустил голову к ее руке, лежащей на коленях. Прикоснулся губами к сухой коже. Ирина погладила его по голове.

— Как я рада видеть тебя, мой мальчик…

Милан положил руку на ее плечо. Она оглянулась.

— Милан! Миша приехал! — Ира улыбалась, и лицо ее сияло счастьем.

— Я пятый из Михаилов Курлясовых, — начал было землянин, но подошедший сзади Князь, сжал его плечо.

Михаил понял. Он еще раз поцеловал руку женщины и поднялся, с нежностью и жалостью глядя на нее.

— Михаил, это мой отец — Милан! Это дед — Лагос! Это — Людмила, мать Линеда. Это — Зольд, ее муж и отец Линеда.

Михаил тепло пожал руки мужчинам и с особой нежностью поцеловал женщину, которая не далеко ушла от своей бабушки внешне, хотя держалась молодецки. Старость нагнала землянок, хоть те и убежали от нее за десятки световых лет, опередив всех своих сверстниц с Земли по долгожительству.

— Я тронут встречей со всеми вами и благодарю судьбу за то, что именно мне она дала такую возможность. Вы — легенда, которую сегодня знают почти все жители Земли. Я горжусь родством с вами и … просто счастлив.

Оставив женщин с Лагосом и Зольдом, Князь, Михаил, Линед и Милан прошли в Зал Обсуждений. В кабинете Князя Лирины, как всегда в утренние часы, было много света. Удобно устроившись в креслах, мужчины разговорились. Михаил сразу же обратил внимание на появившегося рядом с Миланом иреноса. Князь заметил это и представил:

— Ветер, друг семьи и соратник отца.

— И мой далекий предок! — пошутил Линед.

— Я не предок, — возразил Ветер, у нас общий предок. Он, — Ветер указал на хитро улыбающегося парня, — его потомок по лиринийской ветви, а я — по линии иреносов.

— Ладно, родственник, думаешь, кто-нибудь перепутает нас с тобой, — Линед явно подтрунивал над иреносом, — хотя… улыбки у нас похожи, если присмотреться.

Ветер осклабился. Линед захохотал.

— А, Михаил, оцени свежим взглядом, похожи?

Землянин улыбнулся.

— Ну, если тебе чуть пошире обнажить зубы, то… как близнецы!

Посмеявшись, перешли к делу. Михаил достал старый конверт. Милан, увидев его, вспомнил другой.

— Это я должен был передать Ирине Курлясовой.

— Ты все верно понял, — Князь взял конверт и вручил его отцу. — Мать сейчас не сможет сама прочитать то, что в нем. Отец поможет.

— Хорошо. Для Князя… прошу прощения, для вас, Милан, у меня тоже есть послание, — он протянул небольшой сверток, легко помещающийся в ладони. Это и то, что в письме Ирине — связано. Думаю, вы сами разберетесь. Мне надлежало только хранить и при первой же возможности передать из рук в руки — так гласило устное завещание, передаваемое по мужской линии в нашей семье.

Милан взял сверток. Нечто, о чем он догадался сразу, как увидел, было завернуто в плотную ткань. Но и через нее Милан почувствовал покалывание ладони.

Князь начал разговор о предстоящем Совете, и Милан, кивнув ему, молча вышел. Преданный Ветер проскользнул за ним.

— Это последний осколок Кристалла?

— Да, его сердце.

Друзья спустились в сад. Старая беседка, как всегда, манила уютом. Милан устроился на скамейке и положил перед собой сверток и конверт. Он не решался раскрыть ни то, ни другое. Воспоминания захлестнули волной, и молодой Княжич снова пробирался через пески в пустыне с девочкой Ирой, стремясь не опоздать к своему кораблю; вглядывался в глаза красавицы Фани, убеждая ее не причинять зла землянке. Потом перед мысленным взором промелькнули лица Павла — космонавта и мужа Ирины, их внука, тоже Павла, прощаясь с которым Милан почувствовал надежду на благое будущее Земли. Милан увидел Михаила — сына Ирины, его жену Елену и девушку Мари, очаровательно улыбающуюся ему, несмотря на разделившее их Время.

Ветерок потрепал огромные листья богуа, они ответили шелестом, ропотом, игривой возней. Два старых листа — широких, с толстыми прожилками, но с пожелтевшими острыми кончиками — сорвались с ветки и устремились вниз. Ветер, казалось, только и ждал этого — подлетел, подхватил их, закружил в безумном танце и понес… далеко за пределы дворцового сада. Только пронзительный луч, сверкнувший из окна одной из комнат Дворца, послал свой последний привет танцующей паре, улетающей в неизвестность. А на молодой ветке из недавно проклюнувшихся почек уже тянулись к свету новые листочки, знаменуя собой новое поколение и жизнь, которая никогда не заканчивается.

Очнувшись от наваждения, Милан развернул Кристалл. Тот, едва почувствовав свет, поймал его и, поглотив сначала, выплеснул мириадами сияющих брызг. Милан порадовался:

— Вот ты и дома…

Взял конверт. На нем было написано: «Ирине Курлясовой от ее внука Павла».

«Да, родная, ты навсегда осталась Курлясовой», — без какого-либо сожаления подумал Милан, вглядываясь в надпись.

Слова, написанные живой рукой тоже казались живыми. За каждой буквой виделся человек — выражение его лица, задумчивость взгляда, настроение…

В письме Павел сообщал бабушке о том, что ее сын Михаил завещал похоронить его в могиле отца, но прежде достать из гроба спрятанный камень. Павел выполнил просьбу отца и достал Сердце Кристалла. Но только спустя десятки лет, сокровище вернулось на Лирину.

Милан отложил письмо. Кристалл сиял и играл светом, как ребенок, а лириниец думал о жизни, многие события которой стали возможны только благодаря чудесному подарку Вселенной.

— Что ж, все вернулось на свои места. Жизнь продолжается. Время движется. Мысль летит. И ничто это не изменит. Да, Ветер?

Друг согласно кивнул, прикрывая фасетчатые глаза верхними веками.

— Я покажу его Ири.

— Нет, — возразил Ветер, — положи его на свое место.

Милан помолчал.

— Ты прав. Она живет в своих грезах. Пусть все так и остается. Пойдем, Ветер. Пройдут тяжелые дни, и мы с тобой снова отправимся открывать новые миры.

— Так и будет, — подтвердил Ветер.

Они пошли рядом — такие разные и такие неразлучные, — удалились во Дворец, в покоях которого в этот самый момент новое поколение, заглядывая в будущее, строило совместные планы развития Разумных Миров Вселенной.

Ташкент, 2009–2011 гг.