Рассказ о дружной семье. Пересказал с венгерского Роман Сеф.

Ева Яниковская

А ты знаешь?

Вот — мой папа.

Вот — моя мама.

Вот — мои бабушка и дедушка.

Это — моя сестра Вера, она пришла к нам в гости.

Вон там — мой маленький брат Мицике.

А это — я сам.

На дворе вечер. Он был бы совсем темный, если бы не звёзды, луна и фонари. Видите — вот это звёзды, это луна, а фонарей из окошка не видно.

Как хорошо, что сейчас вечер! Все дома. Значит, со мной могут поиграть:

мама,

папа,

бабушка с дедушкой,

старшая сестра Вера,

которая пришла к нам в гости,

и даже маленький Мицике.

Нет! Это я заговорился. Мицике такой маленький, что играть со мной не может. А мне так хочется поиграть!

— Мама, поиграй со мной!

— Не могу, мой мальчик. Ты же видишь, я укладываю спать Мицике.

— Папа, поиграй со мной!

— Не могу, сынок. Ты же видишь, я чиню лампу.

— Тогда дедушка. Дедушка, поиграй со мной!

— С радостью, — говорит дедушка, — но я поливаю цветы. Ты только посмотри, как пересохла земля в цветочных горшках.

Бабушка глядит на меня и улыбается. Я-то знаю, что сейчас она уйдет на кухню готовить ужин. Всем слышно, как прыгает крышка на чайнике.

Мне грустно. Остаётся одна-единственная надежда. Это — моя сестра Вера.

— Вера!

— Что?

— Вера!

— Что?

— Вера, поиграй со мной!

— Не могу, я читаю про коклюш.

— Про что?

— Про коклюш. Поиграй лучше сам. Вон твои игрушки.

Я смотрю на свои любимые игрушки и чуть не плачу.

Вот — паровоз,

вот — кубики,

вот — конь-качалка.

Но я не ХОЧУ! Я не хочу играть сам. Я хочу играть со взрослыми.

С папой я сыграл бы в «подкидного дурачка»,

с дедушкой неплохо бы сыграть в футбол,

с бабушкой — в прятки,

со старшей сестрой Верой — в больницу,

а с мамой… с мамой хорошо бы пойти погулять: взять её за руку и пройтись только до бульвара и обратно. И всё. И только один раз съехать на санках с горы. Но ничего этого сегодня не будет. Мне хочется плакать.

Мама смотрит на меня и говорит:

— Это что такое? Как не стыдно! Такой большой… Разве ты не понимаешь, что ВЗРОСЛЫЕ РАБОТАЮТ? Днём они работают, да и вечером у них хватает дел. Вот освобожусь, тогда и поиграю с тобой.

Верно сказала мама — я и вправду большой. И то, что взрослые работают, я понимаю. Но как-то не совсем.

— Мам! А как ты работаешь?

— Вот так и работаю.

— А как «так»?

— Так, — говорит мама и, убаюкивая Мицике, тихонько начинает рассказывать про свою работу. Пока она рассказывает, я все себе представляю, как будто моя мама — это я.

Мама работает на почте. Она сидит за стеклянной перегородкой и смотрит в окошечко. Когда она видит, что к окошку подходит человек, то спрашивает:

— А что у вас?

— Отправить телеграмму, — отвечает человек.

— Прекрасно, — говорит мама, — получите бланк, — и тут же даёт ему голубой листок бумаги в полоску.

Человек пишет на нём все, что ему нужно. Например, он хочет поздравить с Новым годом свою тётю, которая уехала в Африку. В этом случае он пишет: «Африка. Аддис-Абеба, моей тёте (имя и фамилия) Поздравляю с Новым годом! Не слишком ли у вас жарко?»

А спустя всего несколько часов в Аддис-Абебе тётя получает телеграмму от племянника, который справляет Новый год в далёком Будапеште.

Я представляю, как летит телеграмма над разными странами, над городами и деревнями, над бурным морем.

— Мам, скажи, а телеграмма, как птица?

— Она быстрее птицы, мой мальчик.

— А как она летит?

— По проводам.

— Как же столько слов втискивается в тоненький провод?..

Мама смеётся. А я думаю: «Что делали бы все эти дяди и тети, которые стоят в очереди перед окошечком в стеклянной перегородке, если бы не было моей мамы? Кто бы тогда отправил телеграмму, посылку, бандероль, заказное письмо?.. Кто бы так ловко и быстро сосчитал слова в телеграмме? Кто перевязал бы бандероль крест-накрест, а на хвостики верёвочки налил бы сургуча и поставил печать? Кто так звонко и точно стукнул бы штемпелем по уголку марки на заказном письме?»

…Решено! Я обязательно буду почтальоном.

— Всё, — говорит мама. — Мицике заснул. Я тоже хочу немного отдохнуть. Поиграй сам.

Мама уходит. Но мне теперь совсем нескучно. Я знаю, что надо делать.

— Пап, а пап!

— Да.

— Пап, расскажи про свою работу.

Папа складывает в ящик инструменты. Придвигает стул, садится и говорит:

— Слушай!

Папа рассказывает очень интересно.

Вы, наверное, видели на углу большого перекрёстка стеклянную будку, похожую на перевёрнутый стакан? В будке сидит человек, он время от времени нажимает кнопку. Это и есть мой папа. Он милиционер. Ему на перекрёстке подчиняются все:

и люди,

и трамваи,

и троллейбусы,

и машины,

и даже собаки (если они не бродячие).

Папа нажимает кнопку — на светофоре вспыхивает красный свет: значит, все, кто движется в эту сторону, должны остановиться:

и люди,

и трамваи,

и троллейбусы,

и машины.

и собаки (все до одной).

Папа нажимает другую кнопку — вспыхивает жёлтый свет, он говорит: «Внимание, внимание! Приготовьтесь, не двигайтесь с места!»

Папа нажимает третью кнопку… и на зелёный свет

идут люди,

едут трамваи,

троллейбусы

и бегут собаки.

Бывает, что светофор портится. Тогда папа вылезает из будки, берёт в руки полосатую милицейскую палку и становится в центре перекрёстка. Взмах — машины едут направо. Другой нее движутся налево. Палка поднята вверх. Это значит «жёлтый свет». Все останавливаются.

Представляете, что было бы, если бы папа стоял на посту не в милицейской форме, а в обычном сером костюме? Его просто задавили бы. Бросились бы все гурьбой, и никто бы его не слушал. Что бы тогда делали все дяди и тёти, которые так спешат? Кто бы командовал троллейбусами и мотоциклами?

Нет, я непременно стану милиционером. Буду стоять на посту:

летом, когда жара,

зимой в метель,

дождливой осенью

и ясной весной.

Буду останавливать машины, чтобы детский сад мог спокойно перейти улицу.

Буду переводить стариков и старух за руку.

А тем, кто потерял дом, помогу найти его.

Папа говорит:

— Теперь поиграй сам. Я пойду отдохну.

«Хорошо, — думаю я. — Пусть папа отдохнёт, а я пока поговорю с дедушкой».

— Дед! А дед!

— Слушаю, малыш.

— Дед, расскажи, как ты работаешь.

Дедушка задумывается и не замечает, что лейка, из которой он поливает цветы, совсем пуста.

Дедушка до сих пор работает. Он говорит, что давно мог бы стать пенсионером, но без работы умрёт.

Мне становится страшно.

— Дедушка, работай подольше.

— Сколько смогу, — отвечает дедушка и улыбается.

Мне это кажется очень странным. Почему все взрослые, когда разговаривают со мной или укачивают Мицике, начинают улыбаться? Ничего смешного в этом нет.

Дедушка ставит лейку на белый подоконник:

— Слушаешь?

— Слушаю.

Дедушка работает крановщиком на башенном кране. Кран похож на большого журавля с такой длинной шеей, что она тянется выше семиэтажного дома. Кран катается по рельсам и поднимает тяжелые бетонные плиты. Из них складывают дома, как я из кубиков. Дедушка сидит в кабине, из которой видно всё:

и наш дом.

и будку на перекрёстке,

и больницу, где работает Вера,

и даже детский сад, в который хожу я.

Подъемный кран может:

поворачиваться направо и налево,

хватать бадьи с раствором,

двигаться вперёд и назад.

Он может поднять сразу десять человек (только это запрещено).

Если бы не подъёмный кран, то пришлось бы людям самим таскать всё на седьмой этаж и плиты, и раствор, и бетонные балки.

Я обязательно стану крановщиком и каждое утро буду забираться по железной лестнице к себе в кабину. Одно меня смущает. Дедушка говорит, что в кабине нельзя шалить — кран обязательно грохнется на землю.

Почему-то дедушка при этом отворачивается и начинает поливать цветы из пустой лейки.

— Ах, я совсем забыл, — говорит он и идёт в ванную комнату наполнить лейку.

А я уже стою возле старшей сестры Веры, которая пришла к нам в гости.

— Вера!

— Да.

— Вера, а как ты работаешь?

— Я лечу таких любопытных мальчишек, как ты, — говорит Вера, не отрываясь от книги.

Это и знаю. Вера детский врач и работает в больнице. Никому не советую обзаводиться старшей сестрой, которая работает врачом. Стоит мне чихнуть, как весь дом тут же звонит Вере. Появляется Вера и начинает:

щупать желёзки,

мерить температуру

и играть в игру,

которая называется «дышинедыши»?

Попробовал бы я показать язык дедушке мне бы так всыпали… А Вера первым делом просит:

— Высунь язык! Скажи: «А-а-а!»

И лезет мне в горло чайной ложкой.

И всё-таки я согласился бы стать детским врачом.

Во-первых, и ходил бы в белом халате;

во-вторых, я катался бы на белой машине с красным крестом;

в-третьих, все бы мне говорили: «Здравствуйте, доктор, снимайте, пожалуйста, ваше пальто, мы сами его повесим»;

в-четвёртых, с утра до ночи ко мне приходили бы разные люди, которых я вылечил, и хором бы мне кричали:

«Спасибо!

Спасибо!

Спасибо!»

Я умел бы:

делать уколы.

капать в глаза капли.

перевязывать разбитые коленки,

а главное, у меня было бы сто градусников, и если бы я болел сам, то (чур, секрет) я один из градусников разбил бы и шарик ртути катал бы по одеялу.

Нет, мне просто необходимо стать детским врачом.

Но вот открывается дверь, и в комнату входит бабушка. Она несёт чайник и сахарницу с сахаром. Бабушка говорит:

— Ужинать!

Ужинать!

Ужинать!

И все собираются у стола:

и папа,

и мама,

и дедушка,

и я.

Только Мицике спит — он совсем еще маленький.

— Бабушка, — спрашиваю я, — а ты как работаешь?

— Дома я работаю, — отвечает бабушка, — тебе готовлю ужин.

— Бабушка, а это важная работа — готовить ужин?

— Очень важная, — отвечает бабушка. — Ты только представь, что было бы, если бы ты остался без ужина:

ты лёг бы спать голодный,

спал бы плохо,

утром хныкал бы

и у всех было бы плохое настроение.

Замечательно! Я согласен! Я буду работать дома.

— Бабушка, — говорю я, — а я сегодня всех перехитрил. Я со всеми поиграл, только я хочу работать. Вы все работаете, и я хочу. Почему маленьким нельзя работать?

— Как же нельзя? Можно, — отвечает бабушка. — Конечно же, малышам можно работать. Играй вечером сам — это и будет твоя работа.

— Я попробую.

— Обязательно, обязательно попробуй, — говорит бабушка и ставит на стол чайник и сахарницу.