У Перри Мейсона – новые клиенты и дела! Знаменитому адвокату предстоит спасти девушку, уверенную, что она отравила собственного дядюшку.
0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a Дело перепуганной машинистки Эксмо Москва 2008 978-5-699-32365-4

Эрл Стенли Гарднер

Дело застенчивой подзащитной

Глава 1

Погруженная в гипнотический сон девушка лежала, распростершись на кушетке.

Стоявший над ней мужчина держал в руке микрофон, шнур от которого тянулся к магнитофону.

– Ваше имя? – спросил мужчина.

При звуках его голоса зеленый глаз индикатора записи магнитофона запульсировал.

Левой рукой мужчина слегка подкрутил верньер уровня записи. Он повторил вопрос. Голос его был исполнен спокойной убедительности. Мужчина говорил негромко, авторитетно, не допуская вместе тем ни намека на принуждение, чтобы не спровоцировать подсознательного сопротивления девушки.

– Ваше имя?

Девушка шевельнулась. Веки ее дрогнули.

В голосе мужчины не было нетерпения, а только все та же спокойная настоятельность, убедительность:

– Ваше имя?

Губы девушки разомкнулись. Но воздействие наркотика превратило ее ответ в неразборчивое бормотание.

– Вам следует отвечать громче, – настаивал мужчина, пробиваясь к сознанию девушки. – Говорите громче. Как вас зовут?

– Надин.

– Хорошо. Ваше полное имя?

– Надин.

– Ваше полное имя?

– Надин Фарр.

– Надин, вы помните, что попросили меня испытать вас при помощи сыворотки правды?

Девушка зевнула.

– Вы помните?

– Да.

– Вы обещали, что будете искренне сотрудничать со мной?

– Да.

– Вы намерены сотрудничать?

– Да.

– Поднимите правую руку, Надин.

Девушка шевельнула рукой.

– Хорошо. А теперь поднимите ее.

Девушка лежала неподвижно.

– Поднимите правую руку, Надин. Надин, поднимите правую руку. Поднимите правую руку.

Рука девушки медленно, с видимым усилием, поползла вверх.

– Поднимите ее выше. Поднимите ее выше, Надин. Выше.

Рука поднялась выше.

– Прекрасно. Теперь опустите руку. Скажите мне правду: есть в этом мире кто-то, кого вы ненавидите?

– Сейчас нет.

– А вас кто-нибудь ненавидит?

– Сейчас нет.

– Вы в кого-нибудь влюблены?

– Да.

– Вы когда-нибудь кого-нибудь ненавидели?

– Да.

– Мужчину или женщину?

– Мужчину.

– Кто этот человек?

– Он мертв.

– Надин, я – доктор Денэйр. Я – ваш доктор. Вы доверяете мне целиком и полностью?

– Да.

– Вы будете рассказывать мне о себе правдиво и без утайки?

– Да.

– Вы намерены рассказать всю правду?

– Думаю, да.

– Вы скажете всю правду?

– Я… да.

– Есть кто-то, кого вы ненавидите?

– Да.

– Он мертв?

– Да.

– Когда он умер?

– В начале лета.

– Как он умер?

Девушка ответила легко и непринужденно:

– Я убила его.

Доктор Денэйр, уже формулировавший в голове следующий вопрос, дернулся, словно звуки сонного голоса обожгли его. Он бросил взгляд на медсестру, стоявшую у капельницы с раствором пентотала натрия в дистиллированной воде. Строго отмеренные дозы этого раствора поступали в вену девушки через определенные интервалы. Это помогало удерживать открытым узкий коридор между полной потерей сознания и наркотической летаргией, не позволявшей сделать достаточное ментальное усилие, чтобы сочинить ложь.

– Надин, вы знаете меня?

– Я вас знаю.

– Вы мне доверяете?

– Да.

– Надин, вы должны говорить мне правду.

– Я говорю правду.

– Кого вы ненавидите?

– Дядю Мошера.

– Вы имеете в виду Мошера Хигли?

– Да.

– Кто был тот человек, который ненавидел вас?

– Дядя Мошер.

– Он мертв?

– Он мертв.

Доктор снова бросил взгляд на невозмутимое лицо медсестры. Поколебался и сказал:

– Надин, скажите мне правду. Как он умер?

– Я убила его.

– Как вы его убили?

– Отравила ядом.

– Почему вы его убили?

– Мне надо было уйти, – ответила она.

– Откуда уйти?

– Исчезнуть.

– Почему?

– Чтобы Джон не мог любить меня.

– Какой Джон?

– Джон Эвингтон Локк.

– Кто тот человек, которого вы любите?

– Джон.

– Джон Локк?

– Да.

– Он любит вас?

– Да.

– Ваш дядя Мошер умер три месяца назад?

– Я убила его.

– Как вы его убили?

– Отравила.

– Чем?

– Таблетками.

– Где вы взяли яд?

– Он там был.

– Что вы сделали с ядом?

– Бросила в озеро.

– Какое озеро?

– Озеро Твомби.

– В каком месте озера?

– У лодочного причала.

– Случайно обронили или намеренно бросили?

– Намеренно бросила.

– Таблетки были в пакете или в пузырьке?

– В пузырьке.

– Таблетки или жидкость?

– Таблетки.

– И пузырек не всплыл?

– Я насыпала в него свинцовой дроби.

– Где вы взяли дробь?

– Вскрыла патроны от карабина дяди Мошера.

– Сколько?

– Два.

– А что вы сделали с пустыми гильзами?

– Бросила в оружейной комнате.

– Вы кому-нибудь об этом говорили?

– Нет.

– Где вы взяли яд?

Ответ девушки был неразборчив.

– Надин, где вы взяли яд?

Губы Надин шевелились. Она издавала звуки, словно пыталась сформулировать законченные предложения, а потом внезапно, как будто сообразив, что для этого требуется слишком большое усилие, девушка погрузилась в глубокий сон.

Доктор жестом показал медсестре, чтобы та отключила капельницу.

– Надин.

Ответа не было.

– Надин, – он повысил голос. – Надин, послушайте меня. Надин, пошевелите правой рукой.

Никакой реакции.

– Надин, как вас зовут?

Девушка не шевелилась.

Доктор Денэйр, подняв ей левое веко, заглянул в глаз. Отпустил веко и выключил магнитофон.

– Ей надо какое-то время поспать, – сказал он. – Когда она начнет приходить в сознание, то может сообразить, что сказала нам гораздо больше, чем намеревалась. И тогда может стать раздраженной и возбужденной. Вы понимаете, мисс Клифтон?

Сестра кивнула.

– Вы помните, что по законам нашей профессиональной этики вы не должны ни при каких обстоятельствах разглашать что-нибудь из того, что вы сейчас услышали?

Сестра посмотрела доктору прямо в глаза.

– А вы собираетесь об этом рассказывать? – спросила она.

– Кому? – холодно осведомился доктор.

– Властям.

– Нет.

Медсестра больше ничего не сказала.

Доктор Денэйр вытащил шнур из розетки, накрыл магнитофон крышкой и повернулся к сестре:

– Я оставляю ее на ваше попечение, мисс Клифтон. Присмотрите, чтобы ее никто не беспокоил. Ей нужно тепло. Время от времени проверяйте ее пульс. Я оставляю вам подробные инструкции на случай каких-либо осложнений.

Сестра кивнула.

– Я ухожу на час-полтора, а потом вернусь, – продолжал доктор. – Не думаю, что она придет в сознание раньше, чем через несколько часов. Но если все же она очнется до моего возвращения и захочет поговорить, не обсуждайте с ней ничего. Просто велите ей спать. Помните, что вы исполняете свои профессиональные обязанности в качестве медсестры и не должны никому говорить о том, что здесь случилось.

Сестра стояла, глядя в пол, доктор в упор смотрел на нее. Помолчав, она неохотно подняла глаза и глухо сказала:

– Хорошо, я поняла, доктор.

Доктор Денэйр вышел из комнаты, в которой не было ничего от стерильной белизны остальных помещений госпиталя. Сделано это было специально, чтобы не вызывать у пациента неприятных и тревожных ассоциаций. Освещение в комнате регулировалось, ее можно было залить сверкающими огнями, но сейчас свет был мягкий и непрямой. Температура воздуха в помещении тщательно контролировалась, а стены были полностью звуконепроницаемы.

Глава 2

Перри Мейсон уже собирался завершить рабочий день и покинуть свою контору, когда Делла Стрит, его доверенная секретарша, сказала:

– Шеф, в приемной доктор Логберт П. Денэйр. Ломится в нашу дверь. Я ему объяснила, что уже пять часов и…

– Чего он хочет? – спросил Мейсон.

– Говорит, что должен немедленно тебя увидеть. У него в руках что-то тяжелое. Похоже на магнитофон.

– Я его приму, – решил адвокат. – Доктор Денэйр не из тех, кто станет так себя вести без веских на то оснований. Если бы дело было пустяковым, он позвонил бы. Ну а когда доктор Денэйр слишком возбужден, чтобы звонить, это означает, что дело очень важное. Попроси его зайти, Делла.

Секретарша направилась было в приемную, но Мейсон остановил ее.

– Давай лучше я сам его встречу. Профессиональная вежливость, сама понимаешь.

Мейсон встал со своего вращающегося кресла, потянулся, выпрямившись во весь рост, и прошел в «предбанник» своего личного офиса.

– Привет, Берт, – сказал он доктору Денэйру. – Что привело тебя ко мне? Отчего такая спешка?

Доктор Денэйр поднялся с кресла для ожидающих, торопливо пожал руку адвокату и нервно произнес:

– Перри, мне нужна твоя профессиональная консультация.

– Прекрасно, – ответил Мейсон. – Прошу ко мне.

Мейсон проводил гостя в свой личный офис.

– Ты ведь знаешь Деллу Стрит, мою секретаршу.

– Конечно, – ответил доктор Денэйр. – Как поживаете, мисс Стрит?

– Если ты не против, она будет присутствовать, – сказал Мейсон. – Я хочу, чтобы она делала заметки по ходу разговора.

– Не возражаю, – ответил доктор Денэйр. – Лишь одно условие: между нами должно быть полное понимание, что я консультируюсь с тобой не как частное лицо, а в своем профессиональном качестве, и, следовательно, все, что я скажу, должно быть сугубо конфиденциально.

Мейсон широким жестом обвел помещение.

– Вокруг тебя стены конторы адвоката, Берт. Все, что ты произносишь в этом кабинете, является строго конфиденциальным.

– Предположим, – сказал доктор Денэйр, – что тебе надо найти какие-то технические ограничения в применении закона, охраняющего конфиденциальную информацию. Предположим, что то, что я могу тебе сказать, подпадает под какое-нибудь исключение из этого закона и…

Мейсон перебил его:

– В законе дается определение, какого рода профессиональная информация является конфиденциальной, но это одна из тех ветвей юриспруденции, которую я не удосужился изучить. Что касается меня, все, что говорит мне клиент, является конфиденциальным.

– Благодарю, – сказал доктор Денэйр. Его голубые глаза блеснули. – И все же я хотел бы узнать поподробнее про этот закон.

– Какой закон?

– О конфиденциальной информации.

– Что конкретно?

– Я проводил курс лечения молодой женщины, страдающей комплексом вины. Она определенно находится в состоянии, которое я, используя повседневный язык, лучше всего могу охарактеризовать как беспокойство, тревогу и эмоциональную неустойчивость, способные вылиться в психический срыв. Я пытался докопаться до источников этого состояния обычными методами, но потерпел неудачу. У меня было чувство, что она что-то утаивает. Такое часто случается с молодыми незамужними дамами. Я предложил ей пройти испытание с помощью известной тебе сыворотки правды. Она согласилась.

– Насколько эффективны эти испытания? – уточнил Мейсон.

– Это зависит от того, что ты ищешь, чего добиваешься, – ответил доктор Денэйр. – С лабораторной точки зрения, эффективность стопроцентная. По крайней мере, когда речь идет о специфической информации, касающейся определенных фактов. Другими словами, собери группу студентов, поставь их в ситуацию, когда каждый из них будет считать, что совершил преступление, и все они как миленькие расколются и подробно расскажут, что и как они «совершили», если накачать их одной из этих сывороток правды – скопаломином, пентоталом натрия, амиталом натрия или любой другой. С другой стороны, если взять закоренелого преступника, годами отрицавшего то, что он совершил какое-либо преступление, и которого подвергали всем видам допроса третьей степени и тому подобное, результаты будут совершенно непредсказуемыми. Часто, находясь под действием сыворотки правды, человек с видом оскорбленной невинности вопит о том, что он ничего не делал, хотя есть совершенно точные доказательства его вины. А часто бывает и так, что человек, отрицающий на следствии свою причастность к какой-нибудь мелкой краже со взломом, под действием сыворотки совершенно спокойно признается в совершении убийства, о котором никто не знает. Когда имеешь дело с людьми, страдающими от комплекса вины, сыворотка правды бывает весьма эффективна. Как только ты узнаешь факты, которые пациент боялся тебе раскрыть, ты очень быстро сможешь завоевать его полное доверие. Особенно если имеешь дело с женщинами. В данном случае я работал с молодой женщиной – скромной, утонченной, привлекательной. Ее что-то угнетало. Я был уверен, что под действием сыворотки она признается в чем-то постыдном. Ну, вроде внебрачной связи. Вместо этого она призналась в убийстве.

Глаза Мейсона сузились.

– В убийстве?

– По всей видимости.

– По всей видимости?! Почему ты так сказал?

– Потому что в данную минуту я не знаю, как интерпретировать и оценить результат.

– Ты можешь в точности повторить, что она сказала? – спросил Мейсон. – Ты делал заметки или?..

– Гораздо лучше, – заявил доктор Денэйр. – Я записал все, что она говорила, на магнитофон. Конечно, кое-какие слова ты разберешь с трудом. Пациент в таком состоянии часто бормочет весьма неразборчиво, как во сне. В этом-то и преимущество использования магнитофона. Мы сможем прокручивать ленту снова и снова, пока полностью не расшифруем весь текст. Однако юная особа говорила весьма членораздельно, когда поведала об этом странном случае.

– Что за средство ты использовал? – спросил Мейсон.

– Комбинацию разных лекарств. С помощью наркотических средств я погрузил ее в бессознательное состояние. Затем, когда пациентка стала из этого состояния выходить, я использовал слабый раствор пентотала натрия и в то же время применил ментальный стимулятор, чтобы вызвать у нее желание говорить. Таким образом, клетки коры головного мозга оказались в конфликтной ситуации. Летаргия физического тела сочеталась с определенным желанием говорить. Это очень точно сбалансированное состояние, которое можно поддерживать в течение нескольких минут. Иногда дольше. Зависит от индивидуальности пациента. – Доктор Денэйр снял с магнитофона крышку, воткнул шнур в розетку и щелкнул переключателем. – Я хочу, чтобы ты послушал внимательно и полностью, – сказал он.

Перри Мейсон и Делла Стрит прослушали записанный на ленте диалог. Когда запись оборвалась, доктор Денэйр перемотал ленту на начало, выключил магнитофон и закрыл крышку, после чего посмотрел на Мейсона.

– Ну, что скажешь?

– А что ты хочешь услышать?

– Я хочу знать свои законные права и обязанности в данной ситуации.

– Зачем?

– Чтобы знать, что делать.

– Если я скажу тебе, что по закону ты должен передать эту информацию властям, ты это сделаешь?

Доктор Денэйр на минуту задумался, потом сказал:

– Нет.

– Почему?

– Существуют такие понятия, как совесть и профессиональная этика. Закон относительно конфиденциальной информации был принят задолго до появления психиатрии. В наши дни, чтобы исцелить пациента, ты должен проникнуть в самые глубокие тайны, запрятанные в его мозгу. Я посвятил свою жизнь искусству исцеления.

– Прекрасно, – сказал Мейсон. – Судя по всему, ты отдаешь себе отчет в том, что намерен делать. Закона это не касается. Зачем же ты сюда пришел?

Доктор Денэйр потер подбородок.

– Боюсь, для того, чтобы избавиться от ответственности. Чтобы иметь потом возможность сказать, что консультировался с адвокатом.

– Другими словами, – произнес Мейсон, – если бы я сказал тебе, что по закону ты обязан хранить тайну своего пациента и что тебе не следует информировать полицию, то у тебя была бы твердая оборонительная позиция. Ты мог бы тогда смело заявить, что советовался с юристом, после чего следовал его рекомендациям. Я правильно тебя понимаю?

– Именно так, – ответил доктор Денэйр.

– Если же, с другой стороны, – продолжал Мейсон, – я бы ответил, что, согласно закону, у тебя нет другой альтернативы, как только сообщить властям обо всем, до чего ты докопался, то ты отказался бы следовать моему совету. Так?

– Верно.

– И тем самым оказался бы в крайне уязвимом положении. Ты не только утаил бы от властей информацию, но и сделал бы это, будучи поставлен в известность, что, поступая таким образом, нарушаешь закон. Другими словами, становишься соучастником.

– Это осложняет ситуацию. Я пришел сюда, повинуясь порыву, а оказалось, что я сделал свои позиции более шаткими.

– Вот именно, – кивнул Мейсон. – Скажи мне вот что: какова вероятность, что эта женщина сказала правду?

– Думаю, у нас есть все основания полагать, что она говорила правду. Другое дело, что она могла сказать не всю правду. Ее разум был слишком обессилен наркотиком, чтобы что-то объяснять. Поэтому в процессе испытания она инстинктивно избегала всяких сложностей. Она выбирала самый простой вариант ответа, сообщая лишь голые факты, безо всяких объяснений и подтверждений…

– И оправданий, – подсказал Мейсон.

– Можно и так сказать, если хочешь. Она находилась на самой границе сознания. Все тормоза были сняты, ангел-хранитель спал.

Мейсон обдумал услышанное.

– Существует ли хоть малейший шанс, что это так называемое убийство, упомянутое клиенткой, является лишь плодом ее воображения?

– Не думаю.

– Слушай внимательно, Берт. Я спрашиваю тебя: существует ли хоть какая-нибудь вероятность, что преступление, в котором созналась твоя пациентка, является игрой воображения?

– О! – воскликнул доктор Денэйр. – Наконец-то я понял. Да, такая вероятность существует.

– Велика ли она?

– Не слишком, но она определенно есть.

– Тогда, – заявил Мейсон, – если ты изложишь полиции историю убийства, которая после проверки окажется наркотической галлюцинацией, твой пациент получит полное право подать на тебя в суд за клевету и вторжение в область интимных и личных интересов клиента. Разумеется, еще и за разглашение профессиональной тайны, которую ты должен свято сохранять. Это полностью уничтожит твою профессиональную репутацию. А кроме того, неблагоприятно скажется на пациенте. Следовательно, если ты как врач можешь утверждать, что есть хотя бы небольшой шанс, что преступление является лишь порождением накачанного наркотиками мозга, то я вынужден буду посоветовать тебе действовать крайне осторожно и взвешенно. А для начала рекомендую провести тщательное расследование фактов.

– Отлично, – ответил доктор Денэйр с явным облегчением. – Я официально заявляю, что существует некоторая вероятность, весьма незначительная с математической точки зрения, пожалуй даже исчезающе малая, но тем не менее вполне реальная, что признание моей пациентки может оказаться плодом воображения и вызвано лишь воздействием наркотика.

– В таком случае, – ответил Мейсон, – учитывая все обстоятельства, лучше всего начать тихое, негласное расследование…

– И, – подхватил доктор Денэйр, – поскольку в этих делах я являюсь сущим профаном и лицом абсолютно некомпетентным, то провести расследование я хотел бы поручить тебе.

Мейсон понимающе ухмыльнулся:

– Разумеется, Берт, у нас нет таких возможностей, как у полиции. Нам придется действовать консервативными, традиционными методами, что существенно замедлит ход дела. Более того, мы не можем рисковать, задавая вопросы, которые могут возбудить подозрения и привести к неприятностям, избежать которых мы как раз и намереваемся. Не так ли?

– Это точно, – согласился доктор Денэйр. – Но я всецело доверяюсь тебе и поручаю все дело на твое усмотрение.

– Медсестра присутствовала при твоем испытании? – спросил Мейсон.

– Да, конечно.

– Кто из них?

– Эльза Клифтон. Ты ее знаешь? Высокая, сероглазая брюнетка, которая…

– Да, мы встречались.

– Я в ней не уверен.

– Не исключена возможность, что она может проболтаться об услышанном?

– Не знаю.

– Я хочу уточнить, – сказал Мейсон, – какой курс лечения прописывается пациенту, признавшемуся в убийстве?

– Ты имеешь в виду конкретно Надин Фарр?

Мейсон кивнул.

– Надин Фарр, – ответил доктор Денэйр, – страдает от комплекса вины. Тот факт, что ее преступление, если тебе угодно это так именовать…

– Традиционно в наших кругах убийство считается преступлением, – мягко сказал Мейсон.

– Не забывай, – возразил доктор Денэйр, – что мы не знаем всех сопутствующих обстоятельств. Может быть, там есть и смягчающие вину. Мы вообще не знаем всех фактов. Нам известно только одно лишь голословное утверждение, сделанное этой юной особой. Если точнее, она чувствует, что согрешила, что избежала наказания и что это неправильно. У нее, следовательно, появляется желание покарать саму себя. Она жаждет искупления. У молодой, эмоционально неустойчивой женщины с чувствительной психикой все это может привести к очень серьезным последствиям. И прежде всего ей необходимо кому-то признаться, исповедаться. Подсознательно она это понимает. Вполне вероятно, именно поэтому она согласилась на испытание сывороткой правды. Первое, что я намерен сделать в качестве лечения, это дать ей возможность признаться мне уже в ясном сознании. А уж затем я намерен привести ее к тебе, чтобы она повторила свое признание здесь.

– Здесь?

Доктор Денэйр кивнул.

– Мне, конечно, – заметил Мейсон, – нет нужды напоминать тебе, Берт, что с точки зрения закона мы играем с огнем, сидя на бочке с порохом.

– Я знаю, но я должен попытаться помочь своему клиенту. Это – фундамент моего врачебного кредо.

– А я пытаюсь помочь своим клиентам, – отпарировал Мейсон. – Это – краеугольный камень кредо адвоката.

Наступила тишина, длившаяся несколько мгновений.

– Ладно, – сказал наконец доктор Денэйр. – Я твой клиент. Что ты мне посоветуешь?

– Я повторю свой совет: мы должны расследовать факты и сделать это крайне осторожно.

– Прекрасно, – заявил доктор Денэйр. – Скоро увидимся. Я приведу ее в твой офис завтра в половине десятого.

– Слушай, а что там с этим дядей Мошером, которого она упоминала? – спросил Мейсон. – Кажется, ты знал его?

– Я знал кое-что о нем. Какой-то дальний родственник Надин. Дядей ей, в сущности, он не был, но она наносила ему визиты вежливости по его же настоянию. Во время его последней болезни Надин была у него в доме. Мошер Хигли умер около трех месяцев назад. Доктор сделал заключение, что смерть наступила вследствие коронарного тромбоза.

– Вскрытия не было?

– Не было. Его просто похоронили.

– Забальзамированного?

– Естественно.

– В таком случае, – прокомментировал Мейсон, – вырисовывается весьма занятная проблема. Если в качестве яда использовался цианистый калий, то, как ты понимаешь, бальзамирование уже уничтожило все его следы. Если только не будет получено независимое доказательство того, что дядю Мошера отравили, если только не будет найдена бутылочка с ядом или же показания юной леди не будут подтверждены тем или иным способом, у нас просто нет состава преступления. Невозможно выдвинуть обвинение.

– А раз нет обвинения, – подхватил доктор Денэйр, – то не имеет никакого смысла информировать обо всем этом полицию?

– Я этого не говорил, – поспешил сказать Мейсон.

– Что ж, будем считать, что это моя интерпретация того, что ты сказал.

– Вот этого не надо, – твердо сказал Мейсон. – Я всего лишь указываю на некоторые существенные факты. Ты хочешь, чтобы я расследовал дело. Я берусь за это. Если все обернется так, что использованный яд был цианидом и что тело покойного было забальзамировано, то может оказаться, что власти не смогут выдвинуть обвинение. И если при таких обстоятельствах тебе придется заявить окружному прокурору о том, что эмоционально неустойчивая юная леди, находясь под влиянием наркотиков, призналась в совершении преступления такого рода, что невозможно выдвинуть обвинения, да к тому же все это так называемое признание может быть вызвано лишь галлюцинациями одурманенного наркотиками разума, то окружной прокурор проводит тебя до дверей, посоветует тебе поскорее обо всем забыть и нигде больше об этом не упоминать.

– Это будет наиболее удовлетворительное решение, – сказал доктор Денэйр. – Но что будет, если использовался какой-то другой яд?

Мейсон сказал:

– Использованный яд должен быть очень быстрого действия. Врач, осматривавший тело, в качестве причины смерти указал коронарный тромбоз. Эти два фактора указывают на цианид.

Доктор Денэйр кивнул.

– Итак, – сказал Мейсон, – я займусь расследованием. Ты же, в том случае, если тебя официально будут допрашивать, скажешь, что случайно наткнулся на определенную информацию, что ты посоветовался с юристом, а тот заявил, что нужно провести расследование перед тем, как предпринимать действия, которые могут оказаться поспешными и необратимыми. Мои собственные гонорары будут чисто номинальными. Однако необходимо будет нанять сыщика. Эти расходы я, конечно, постараюсь свести к минимуму. У мисс Фарр есть деньги?

– У нее нет, но у меня есть.

– Мне бы не хотелось выставлять тебе счет, так что…

– Забудь об этом, – заявил доктор Денэйр. – В этом году мои дела идут неплохо. Сколько бы ни пришлось заплатить за юридические услуги, все пойдет по статье деловых расходов. На карту поставлены мое душевное спокойствие и моя профессиональная репутация. Я хочу, чтобы ты взялся за дело и не жалел усилий.

– Я буду стараться свести расходы к минимуму, – заверил Мейсон. – Что ты намерен делать с магнитофоном?

Доктор Денэйр с магнитофоном в руках уже направлялся к дверям.

– Пока я контролирую его, лишь пять человек во всем мире могут услышать эту запись – ты, Делла Стрит, моя медсестра, Надин Фарр и я сам.

Мейсон выглядел озабоченным.

– Пять человек, – сказал он. – Целая куча народа.

– Можешь предложить, как уменьшить это число? – поинтересовался доктор Денэйр.

Мейсон покачал головой:

– Пока нет. Плохо, что твоя медсестра в курсе.

– К сожалению, присутствие сестры необходимо не только для того, чтобы поддерживать правильную дозировку лекарств и наркотиков, но и потому, что невозможно подвергать действию наркотиков молодую, эмоционально неуравновешенную особу, не имея под рукой медсестры.

Мейсон кивнул.

Доктор Денэйр сказал:

– Ну что ж, увидимся завтра в половине десятого.

Он помахал рукой с порога.

Делла Стрит посмотрела на адвоката:

– Пол Дрейк?

Мейсон кивнул.

– Позвони ему. Спроси, не сможет ли он подойти прямо сейчас.

Поскольку контора Пола Дрейка, главы Детективного агентства Дрейка, находилась на том же этаже, что и контора Мейсона, то уже через пару минут после того, как Делла положила трубку, послышался условный стук в дверь личного офиса Мейсона, означавший, что Дрейк откликнулся на зов.

Делла Стрит впустила его.

Несмотря на свой рост, Пол Дрейк так овладел искусством держаться в тени, что всегда выглядел скромным и ненавязчивым. Его словно и не было вовсе.

Он скользнул в офис и погрузился в огромное, очень мягкое кресло для клиентов.

– Ну ладно, – сказал Дрейк, – давай вываливай.

Мейсон проговорил:

– У меня довольно необычное дело, Пол. Тебе придется добывать кое-какую информацию. Ты должен действовать очень медленно и крайне осторожно. Я хочу, чтобы никто не знал о том, что ведется расследование. В данном случае время терпит. Так что можешь не торопиться и действовать по своему усмотрению.

Дрейк протер глаза, подергал себя за мочки ушей.

– В чем дело? – спросил Мейсон.

– Я подумал, что это мне снится, – ответил Дрейк. – Обычно когда ты меня вызываешь, то говоришь, что у меня есть считаные часы или минуты, чтобы все провернуть. Предлагаешь задействовать любое необходимое количество людей, чтобы выполнить сложнейшее расследование, и чтобы результаты были к завтрашнему утру. А теперь ты предлагаешь мне вот такое…

– Это точно, – ухмыльнулся Мейсон. – Но ты ведь всегда говорил, что можешь гораздо лучше выполнить работу, если тебе дать больше времени и не заставлять нанимать целую кучу помощников.

– Э-э, погоди минутку, – запротестовал Дрейк. – Я только утверждал, что в таком случае работа была бы более эффективной и экономной. Когда в дело вовлечена куча агентов, работающих с бешеной скоростью, то обязательно кто-то кого-то будет дублировать, расходы возрастут, да и вообще – всеобщая нервозность и напряженка. Ты…

– Я знаю, – сказал Мейсон. – В этом деле я как раз хочу, чтобы ты работал максимально эффективно и с минимальными затратами. Я хочу, чтобы ты узнал всю подноготную человека по имени Мошер Хигли. Он жил в нашем городе и умер около трех месяцев назад. Причиной смерти посчитали коронарный тромбоз. Я не знаю, приводил ли кто-нибудь в порядок бумаги, касающиеся его состояния, не знаю характер и размеры его состояния, я вообще ничего не знаю. Но мне необходимо все это знать. Хочу знать имена наследников. Хочу знать, кто был с ним, когда он умер. Хочу знать, когда было составлено его завещание, если он оставил таковое. Я хотел бы знать, не был ли он застрахован. Тебе надо поговорить с врачом, давшим заключение о смерти. Я хотел бы знать в точности все симптомы. Возможно, тебе даже придется выдать себя за представителя страховой компании…

– Вот уж напугал! – усмехнулся Дрейк. – Да мы все время это делаем. И очень часто мы, между прочим, действительно представляем страховые компании.

– А я-то думал, они содержат своих детективов, – удивился Мейсон.

– Конечно, так они и делают. Но временами привлекают и нас.

– Ладно, – сказал Мейсон, – начинай расследование. Делай все спокойно и обстоятельно. Спешки нет. Проводи следствие так, чтобы ты с полным удовлетворением мог назвать его эффективным и экономным.

– Сделаем, не беспокоится, – заверил Дрейк и вышел из офиса.

Глава 3

На следующее утро, ровно в девять тридцать, Делла Стрит доложила Перри Мейсону:

– Явился доктор Денэйр.

– Девушка с ним? – отозвался Мейсон.

Делла кивнула.

– И как она с виду?

Делла Стрит секунду поколебалась, затем сказала:

– Хороша собой.

– Что-нибудь еще?

– Скромница.

– По-настоящему или строит из себя?

– Ну, ты знаешь, у нее красивые ноги, но она их прячет; соблазнительные формы, но она их не выпячивает; прекрасные глаза, но она ходит, потупив взор; точеные кисти рук, но она их держит на коленях.

Мейсон кивнул и сказал:

– Я выйду их встретить, Делла.

Он прошел в приемную, обменялся рукопожатием с доктором Денэйром, привычно спросив его: «Как дела, Берт?» Затем был представлен Надин Фарр.

Адвокат провел их в свой офис и, убедившись, что оба удобно расположились в креслах, сказал:

– Полагаю, мисс Фарр, вы спрашиваете себя, зачем вы здесь?

Надин подняла ресницы. На секунду ее глаза открылись взору адвоката. Затем она снова опустила ресницы и промолвила:

– Доктор Денэйр сказал, что я должна сюда прийти. Думаю, это часть лечения.

Доктор негромко прочистил горло:

– Дело обстоит так, мисс Фарр. Как ваш лечащий врач, я чувствую, что вас что-то беспокоит, угнетает. Как врач, я, возможно, смог бы определить природу вашего беспокойства, но, боюсь, я не сумею справиться с последующими затруднениями, каковы бы они ни были. А мистер Мейсон – адвокат. Он один из самых лучших юристов на всем Западном побережье. Я установил, что кое-что весьма тревожит вас. Если вы расскажете мистеру Мейсону, что именно, то, возможно, он сможет помочь вам.

Девушка растерянно посмотрела на Мейсона и покачала головой.

– Извините, – сказала она. – Но… Я теряю аппетит. Я плохо сплю… Доктор Денэйр говорит, что меня что-то тревожит, и я думаю, это действительно так, но даже ради спасения жизни я не могу сказать, что это такое.

Мейсон смотрел на ее оценивающе.

– Возможно, – начал доктор Денэйр, – я могу сказать мистеру Мейсону нечто такое, что…

– Не сейчас, – резко прервал Мейсон.

Доктор Денэйр посмотрел на него вопросительно. Мейсон произнес:

– Мы должны твердо договориться об одном. Если мисс Фарр сочтет нужным мне что-нибудь сказать, то это должно рассматриваться как конфиденциальная информация. Она должна попросить, чтобы я, как адвокат, представлял ее интересы. Она сама должна сказать мне, что ее беспокоит.

Надин Фарр нервно рассмеялась.

– Извините, мистер Мейсон, я как-то не могу ничего придумать – никакой видимой причины, по которой мне надо было бы обращаться к адвокату…

Мейсон и доктор Денэйр переглянулись.

– А не может ли быть так, что вы попали в какую-нибудь запутанную ситуацию, которая и вызывает эмоциональную напряженность? – осторожно предположил Мейсон.

– Нет, – ответила Надин, опуская глаза.

– Вы влюблены в кого-нибудь? – спросил Мейсон.

Девушка глубоко вздохнула, ее груди качнулись. Снова открылись выразительные, но кроткие глаза.

– Да, – сказала Надин и опустила ресницы.

– И возможно, – продолжал Мейсон, – в связи с этой любовью вы пережили какую-то трагедию?

Она снова посмотрела ему прямо в глаза, затем перевела взор на доктора Денэйра. Беспокойно поерзала в кресле.

– Почему бы не рассказать ему обо всем, Надин? – спросил доктор Денэйр.

Она сказала:

– Я чувствую себя бабочкой на булавке, которую ученые разглядывают сквозь увеличительное стекло.

– Это для вашей же пользы, – мягко заверил доктор Денэйр. – Мы пытаемся помочь вам, Надин. И только.

Девушка подняла глаза на Мейсона. Ее лицо внезапно совершенно изменилось. Скромница куда-то исчезла. Ее глаза сверкали. Ноздри слегка расширялись и подергивались от переполнявших ее чувств. Она сказала:

– Ну ладно, пусть я бабочка! Но я тоже человек! И чувства у меня человеческие! Как бы вы чувствовали себя, если бы любили кого-то и этот кто-то отвечал бы вам взаимностью, а затем некто третий, кто держит вас в своих руках ужасной, стальной хваткой, приказал вам уйти из жизни того человека? Сказал, что вы должны бесследно исчезнуть и никогда, никаким образом не общаться с человеком, которого любите?..

Последние слова Надин уже выкрикивала.

– Это, – сказал доктор Денэйр, – уже лучше. Если вы сможете выплеснуть свои подавленные чувства, Надин, если вы сможете нам все рассказать, возможно, даже немного поплакать, это снимет с вас эмоциональное напряжение.

– Я не плакса, – ответила Надин, – и умею держать удар. Но вы такие самодовольные, такие самоуверенные, вы завоевали высокое положение в жизни, вы имеете привилегии… так вот, попытайтесь поставить себя на мое место!

– Кто вам сказал, что вы должны исчезнуть, Надин? – мягко спросил доктор.

Она начала было что-то говорить, но передумала и покачала головой. Поерзала, поудобнее устраиваясь в кресле, снова превратившись в юную леди – тихую, скромную, застенчивую.

– Это был Мошер Хигли? – спросил доктор Денэйр.

– Мошер Хигли мертв.

– Я знаю, что он мертв. Но это ведь он говорил, что вы должны исчезнуть, уйти с дороги человека, которого вы любили?

– О мертвых не принято говорить плохо.

– Он был ваш родственник?

– Не кровный.

– Вы называли его дядей?

– Да.

– Вы его любили?

Она секунду поколебалась, потом произнесла:

– Нет.

– Вы его ненавидели?

Последовала долгая пауза. Затем Надин подняла глаза на доктора Денэйра.

– Зачем вы меня терзаете? Я обратилась к вам за помощью. Все, что я хотела, – это получить какие-нибудь таблетки или что-нибудь вроде того, чтобы иметь возможность спокойно спать. Мне нужно было что-нибудь для успокоения нервов. А вы подвергли меня испытанию сывороткой правды, а потом заявили, что я должна встретиться с адвокатом. Зачем? Почему?

Доктор Денэйр успокаивающим тоном проговорил:

– Я скажу вам зачем, дорогая моя. Но это может вызвать у вас некоторую напряженность. Так что вы должны держать себя в руках, а самое главное – помнить, что мы хотим вам помочь.

– Ну, насчет нервов можете не волноваться, – горько рассмеялась Надин. – Я каждое утро принимаю по одному хорошенькому стрессу натощак, перед завтраком. Люди меня третировали начиная с того возраста, когда я была не выше этой ручки кресла. И не надо думать, что у меня мания преследования. Если вы знаете истину, если вы знаете, что случилось, если вы… Ладно, почему это я должна выкладывать вам свои проблемы?

– Но мы именно этого и хотим, Надин, – сказал доктор Денэйр.

Она посмотрела на доктора и снова замкнулась в себе.

– Итак? – сказал Денэйр после некоторой паузы.

– Что вы обнаружили после того, как накачали меня сывороткой правды? – спросила девушка. – О чем я говорила?

– Я намерен рассказать вам, – ответил доктор Денэйр. – Дам вам прослушать магнитофонную запись нашего разговора. У вас могут возникнуть некоторые трудности с пониманием того, что вы говорили, потому что временами ваш голос ослабевал – как это бывает у человека, говорящего во сне.

– Я хочу послушать, что я говорила, – заявила Надин. Лицо ее было бесстрастным.

Доктор Денэйр воткнул шнур в розетку, включил воспроизведение.

– Теперь, пожалуйста, – сказал он, обращаясь к Надин Фарр, – постарайтесь ничего не говорить. Не перебивайте, просто слушайте. До самого конца.

– Хорошо, – ответила Надин.

Из динамика магнитофона донеслось легкое шипение, потом комнату заполнил голос доктора Денэйра:

– Ваше имя?

Мейсон уголком глаза посмотрел на Надин. Она сидела неподвижно, опустив глаза и сложив руки на коленях. На ее спокойном лице ничего невозможно было прочесть.

Все четверо присутствующих в офисе не произнесли ни слова, пока магнитофонная лента медленно ползла с одной катушки на другую. Магнитофон воспроизводил запись, заполняя комнату отчетливыми голосами. Казалось, люди в офисе на самом деле толпятся вокруг кушетки, на которой лежит и отвечает накачанная наркотиками Надин Фарр.

Когда спокойный голос Надин произнес: «Я убила его», три пары глаз повернулись к сидящей в кресле девушке. У нее лишь слегка дрогнули ресницы. Лицо оставалось все таким же непроницаемым.

Запись закончилась. Доктор Денэйр поднялся и отключил магнитофон.

– Итак? – спросил он Надин.

Она посмотрела ему в глаза, попыталась что-то сказать, но тут же сбилась.

– Мистер Мейсон – адвокат, – мягко напомнил доктор Денэйр. – Он хочет помочь вам. Поскольку я уже немного знаю вас, то чувствую: то, что вы сказали, может оказаться неправдой, или же там могут быть какие-то смягчающие вину обстоятельства.

Она не отводила глаз от доктора.

– Что вы намерены делать?

– Я намерен помочь вам, дорогая моя.

– Вы обратитесь в полицию?

На вопрос ответил Мейсон:

– Пока нет, мисс Фарр. Доктор Денэйр проконсультировался со мной. Он спросил меня, что ему следует делать в подобной ситуации. Я ответил, что, с одной стороны, он не имеет права покрывать столь серьезное преступление, с другой стороны – вы его пациент, и он обязан защищать вас и ваши секреты.

– Вы не находите, что тут есть какое-то противоречие? – спросила Надин.

Мейсон улыбнулся:

– Да, это можно истолковать и так. Мы решили, что должны провести собственное расследование, а лишь потом что-то предпринимать. И мы подумали, что, возможно, и вы смогли бы помочь нам в этом расследовании. Видите ли, мисс Фарр, доктор Денэйр – мой клиент.

Она перевела взгляд с одного на другого, затем резко поднялась из кресла.

– Вы хотите что-то сказать? – спросил Мейсон.

Надин покачала головой.

– В конце концов, дорогая моя, – сказал доктор Денэйр, – вы не можете продолжать жить в таком эмоциональном напряжении. В мире нет таких лекарств, которые могли бы вас исцелить. Да, вы можете пичкать себя наркотиками или алкоголем, чтобы довести организм до полного бесчувствия, но для того, чтобы излечиться, есть только одно средство – освободиться от этого бремени. Когда вы находились под действием сыворотки правды, вы дали нам ключ к тому, что тревожит вас. И теперь, если вы расскажете нам остальное, то, возможно…

Надин подошла к доктору, схватила его за руку и умоляюще заглянула в глаза.

– Доктор, – сказала она, – могу ли я… можно мне подумать обо всем этом в течение суток?

И внезапно разрыдалась.

Доктор Денэйр вскочил на ноги, многозначительно глянул на Мейсона и кивнул. Он обнял свою юную пациентку за плечи и стал успокаивающе поглаживать.

– Все в порядке, Надин, – сказал он. – Мы твои друзья, и мы пытаемся помочь тебе. Ты носила в душе бремя, которое не под силу человеку с такой хрупкой нервной системой, как у тебя.

Она вырвалась из его объятий, схватила свою сумочку, открыла ее, извлекла платок, вытерла глаза и прочистила нос.

– Если бы вы только знали, как я ненавижу плакс и нытиков, – сказала она. – Я не плакала с тех пор… с тех пор… в общем, давно.

– Возможно, – мягко сказал доктор Денэйр, – в этом тоже заключается часть проблемы. Вы слишком старались быть самодостаточной, Надин. Вы пытались сражаться с целым миром.

– Мир сражался со мной, – сказала она спокойно. – Могу я теперь идти?

Доктор Денэйр сказал:

– Я тоже ухожу, Надин. Я могу вас подвезти.

– Я не хочу ехать с вами.

– Почему?

– На сегодня с меня хватит вопросов.

Она двинулась было к двери, но изменила направление, подошла к Мейсону и протянула ему руку.

– Я знаю, вы думаете, что я неблагодарная, – сказала она. – Это не так. Я думаю, вы… вы великий человек. – Она улыбнулась Делле. – И большое вам спасибо за сочувствие в глазах, мисс Стрит. Я рада, что встретила всех вас. Мне жаль, что я не могу объяснить… не сейчас…

Она повернулась и с гордо поднятой головой вышла из офиса.

Доктор Денэйр пожал плечами.

Мейсон сказал:

– За маской тихой скромницы прячется настоящий боец.

– Глубокая мысль, – заметила Делла Стрит.

– Каково твое мнение сейчас, Берт? – спросил Мейсон доктора Денэйра. – Полагаешь, она могла совершить убийство?

– Хотел бы я знать, – ответил доктор. – Вообще-то предполагается, что я немного разбираюсь в психологии и психиатрии, но эта девица ставит меня в тупик.

– Что ж, – сказал Мейсон, указывая на магнитофон, – припрячь эту штуку в надежном месте.

– Каков на данный момент мой легальный статус? – спросил доктор Денэйр.

Мейсон обдумал вопрос.

– Технически, – наконец ответил он, – ты уязвим. Практически – чист, ибо пришел ко мне, следовал моим советам… и мы приступили к расследованию дела… и все такое. Так что все вроде бы нормально. При одном условии…

– Каком же?

– Что больше ни одна живая душа не узнает о записи на этой катушке, – ответил Мейсон.

Глава 4

Ровно через день после разговора Мейсона с доктором Денэйром и Надин Фарр в личный офис Мейсона ворвалась Делла Стрит.

Адвокат в это время принимал клиента, но, увидев ее встревоженное лицо и выразительный кивок, извинился перед посетителем и последовал за Деллой в библиотеку.

Она указала на телефон со снятой трубкой.

– Звонит доктор Денэйр. Говорит, у него что-то очень важное, велел позвать тебя, чем бы ты ни был занят.

Мейсон схватил трубку.

– Слушаю!

– Перри, – послышался в трубке резкий, деловой голос доктора Денэйра, – пожалуйста, выслушай меня и не перебивай. Ты меня слышишь?

– Да. Выкладывай.

– Боюсь, моя чертова медсестра выпустила джинна из бутылки. Полчаса назад, в мое отсутствие, явились полицейские с ордером на обыск. В ордере конкретно было указано, что они ищут: магнитофонную ленту с записью признания в убийстве. Они потребовали отдать им ленту. Интересно то, как точно рассчитали они момент своего визита, – появились в моей конторе спустя пять минут после того, как я ушел. Эльза Клифтон была в полной растерянности, а потому и отдала им все, что они требовали.

– А именно – ленту?

– Именно. Теперь она у них.

– Где сейчас Надин Фарр?

– Здесь, у меня. Слушай, Мейсон, полиция настроена очень решительно насчет этого дела. Они сказали Эльзе Клифтон, что меня можно обвинить в соучастии и что они именно это и намерены сделать. Я хочу, чтобы ты защищал мои интересы.

– Вели Надин держать язык за зубами, – сказал Мейсон. – И держи за зубами свой.

– Понял.

– А теперь, – продолжал Мейсон, – когда ты это понял, я хочу, чтобы на некоторое время ты исчез из виду. И твоя пациентка тоже.

– Но они придут за ней!

– Пусть приходят. Однако я непременно должен сначала переговорить с ней. А теперь мне надо сделать кое-что важное. Кто-нибудь знает, что ты советовался со мной?

– Не думаю. По крайней мере, никто не сказал, что обладает такой информацией.

– Посади девицу в такси, – велел Мейсон, – и мигом сюда. Из машины не выходите. Делла Стрит, моя секретарша, будет ожидать вас на тротуаре у входа в здание. Она подсядет к вам и отвезет к себе на квартиру. Какое-то время Надин Фарр побудет у Деллы.

– А ты не мог бы поехать с нами, Перри? – спросил доктор Денэйр. – Мне хотелось бы поговорить с тобой насчет…

– Поговорим позже, – ответил Мейсон. – Там меня и подождешь.

Мейсон повесил трубку и повернулся к Делле Стрит.

– Зайди в мой офис и скажи клиенту, который там сидит, что меня срочно вызвали по суперважному делу. А теперь, Делла, слушай внимательно, ибо нам надо все проделать очень точно и аккуратно. Спровадив клиента, спускайся вниз и жди на тротуаре. Вскоре должно подъехать такси с доктором Денэйром. С ним будет Надин Фарр. Забирайся к ним в машину и отвези их к себе домой. Там ждите, пока я не дам о себе знать.

– Как долго?

– Я же сказал, пока не дам о себе знать.

– Хорошо.

– И никто не должен знать, где вы находитесь.

Она кивнула.

– А что с конторой?

– Контора может поработать и без нас. С рутинными делами справится Джексон, младший клерк, а обо всем остальном позаботится Герти. Я на какое-то время выпадаю из работы. До тех пор, пока не присоединюсь к вам.

Делла Стрит смотрела на него задумчиво и пристально.

– Сдается мне, со вчерашнего дня ты хорошо обдумал это дело.

– Да уж, подумать пришлось крепко, – согласился Мейсон.

Он надел шляпу и вышел из конторы. Сел в свою машину, завел мотор, влился в общий поток. Вел аккуратно, соблюдая все правила и ограничения, чтобы, упаси боже, не привлечь к себе внимания. Выехал на шоссе, добрался до подножий холмов за Пасаденой и свернул к озеру Твомби.

Несколько рыбацких лодок бороздили гладь озера, группа мальчишек плавала и ныряла около лодочной пристани. Мейсон поднял с земли гальку, дошел до конца дощатого причала и бросил камень в воду, неуклюже взмахнув рукой над головой – как бросают женщины. Затем вернулся на берег и направился туда, где плескались четверо мальчишек.

– А что, парни, – сказал Мейсон, – как вы насчет заработать по пятерке на нос?

Мальчуганы оказались смышлеными, глаза их заблестели.

Мейсон извлек из кармана скрученную пачку денег, отделил четыре бумажки по пять долларов и вручил им.

– Ну а тому, – сказал адвокат, – который найдет то, что мне надо, я дам еще двадцатку.

– Ух ты! Мистер, а что вам надо?

– Пошли на причал.

Адвокат прошагал к концу дощатого настила, четверка купальщиков семенила рядом, стараясь приноровиться к его широким шагам.

Стоя на краю настила, Мейсон сделал движение, как будто что-то бросал в воду.

– Некто, – пояснил он, – бросил с этого места в воду бутылку. Маленькую бутылочку, пузырек. Внутри нее – дробь. Я хочу, чтобы вы ее нашли. Вот на том месте – метрах в семи-восьми от конца настила – там глубоко?

– Метра три будет, – сказал один из мальчишек.

– А дно какое?

– Песчаное.

– Думаете, сможете найти?

– Запросто, – заверил один из ныряльщиков, надевая ласты и очки для ныряния.

– Прекрасно, – сказал Мейсон. – Тогда вперед!

Адвокату пришлось отпрыгнуть назад, чтобы уберечься от тучи брызг, когда четыре юных, исполненных энтузиазма ныряльщика почти одновременно плюхнулись в воду.

Один из них вынырнул, мотнул головой, чтобы отбросить с глаз намокшую прядь, набрал побольше воздуха и снова нырнул. Затем вынырнул второй, третий, чуть позже – четвертый. Набрали воздуха и пошли на второй заход. Потом еще один, еще…

Только после седьмого захода один из юнцов вынырнул и издал триумфальный вопль. В руке он держал лекарственный пузырек.

– Есть? – спросил Мейсон.

– Есть!

– Давай сюда.

Счастливчик подплыл к пирсу. Мейсон схватил его за мокрую, скользкую руку и вытянул на сушу. Остальные, сообразив, что поиск закончен, тоже поплыли к причалу. Движения их выдавали некоторое уныние.

– Как тебя зовут? – спросил Мейсон победителя.

– Артур Фелтон.

– Сколько тебе лет, Артур?

– Двенадцать, тринадцатый.

– А где твой дом?

Подросток махнул рукой в южном направлении.

– Твои родители знают, что ты здесь?

– Я приехал сюда со старшими ребятами.

– У вас дома есть телефон?

– Да.

– А где твоя одежда?

– В машине одного из ребят.

Мейсон сказал:

– Оденься и садись в мою машину. Мы позвоним твоим родителям, что ты задержишься на какое-то время, и… кстати, вот твои двадцать долларов.

Парень смотрел на него подозрительно.

– Родители запретили мне садиться в машину к незнакомцам.

– Я – Перри Мейсон, адвокат. Этот пузырек – улика в одном деле.

– Так вы тот самый адвокат Перри Мейсон?

Мейсон кивнул.

– Ух ты, я о вас слышал!

– Я думаю, – сказал Мейсон, – мы лучше заедем к тебе домой и скажем твоей маме, куда мы направляемся. Думаю, это будет лучше, чем звонить.

– Ладно, мистер Мейсон. Вот ваша бутылка.

– Не моя бутылочка, – возразил Мейсон, – твоя. Держи ее крепче, Артур, не выпускай из рук. Пусть она все время будет при тебе. Я не хочу к ней прикасаться. И я не хочу, чтобы кто-нибудь другой к ней прикасался. Она твоя.

– Почему?

– Она твоя, – сказал Мейсон. – Это означает, что она у тебя на сохранении. Ты за нее отвечаешь. Это улика, вещественное доказательство. Ну а теперь давай одевайся и в машину.

– Черт, – запротестовал Артур, – не могу я сесть к вам в машину – я весь мокрый.

– Это ерунда, – заверил его Мейсон. – Давай, забирайся. – И добавил загадочно: – Возможно, не ты один насквозь мокрый.

Глава 5

Герман Корбель, химик-консультант, прикрывал лысину над высоким лбом черной ермолкой. За толстыми линзами очков моргали яркие, цепкие глазки. Его круглая физиономия лучилась сердечностью. Он обменялся с Мейсоном рукопожатием.

– Ну, ну, ну, – сказал он. – Давненько я не делал для тебя никакой работенки.

– Не так уж и давно, – ответил Мейсон. – Года два назад.

– Большой срок. Что у тебя на этот раз?

Мейсон сказал:

– Мистер Корбель, это Артур Фелтон. Артур Фелтон кое-что нашел. Я бы хотел, чтобы он своими словами рассказал, где он это обнаружил.

– Да, да, – подался вперед Корбель. – Что там у вас, мой юный друг?

Артур Фелтон был слегка напуган, но голос его звучал твердо. События в его жизни вдруг резко ускорили свой ход, но он делал все возможное, чтобы за ними поспевать.

– Я и другие ребята купались в озере Твомби, – начал он. – Тут пришел мистер Мейсон и сказал, что кто-то бросил бутылочку с причала и что он хочет, чтобы мы ее нашли. Он заплатил каждому из нас по пять баксов, чтобы мы поныряли там, а тому, кто найдет, пообещал еще двадцатку. Я семь раз нырял, а под конец нашел, и мистер Мейсон дал мне двадцать долларов.

– А где бутылочка? – спросил Мейсон.

– Она со мной.

– Она при тебе с тех пор, как ты ее нашел под водой?

– Угу.

– И ты никому ее не отдавал?

– Не-а.

– Ты вместе со мной заезжал к себе домой?

– Да, сэр.

– Там ты вытерся и сменил плавки на сухую одежду?

– Да, сэр, это так.

– Что в это время было с бутылочкой?

– Я держал ее так, как вы меня учили.

– То есть?

– В правой руке. Вот так.

– Отлично. А теперь я хочу, чтобы эта бутылочка была помечена, чтобы ты смог ее узнать в будущем.

Мейсон бросил взгляд на Германа Корбеля.

Корбель извлек из ящика стола пузырек с бесцветной жидкостью и кисточку из волосков верблюжьей шерсти.

– Итак, мой юный друг, – сказал он, – в этом пузырьке кислота. Будь осторожен, чтобы она не попала тебе на кожу. Теперь очень аккуратно обмакни в кислоту кисточку; когда будешь вынимать, проведи щетиной по внутренней части горлышка, чтобы стряхнуть большую часть кислоты, – вот так. А теперь перевернем твою бутылочку – вот так. Напиши что-нибудь на донышке, что-нибудь, что ты сможешь запомнить, – фигурку какую-нибудь или инициалы…

Артур написал на донышке инициалы: А. Ф.

Кисточка оставляла на стекле молочно-белый след.

– А теперь, Корбель, – обратился Мейсон к химику, – если ты вытравишь свои инициалы на этой бутылочке, чтобы ты сам всегда смог ее узнать, то я хотел бы, чтобы ты сказал, что находится в этом пузырьке.

– Кое-что я могу сказать сразу – в бутылочке находится ружейная дробь. Надо полагать – свинцовая.

– Потрясающе, – сказал Мейсон. – А еще что?

– Какие-то белые пилюли.

– Установи, что это за пилюли.

– Как быстро?

– Как сможешь.

– Как мне с тобой связаться?

– Я буду звонить тебе каждый час, пока ты не установишь, что это.

– Такие дела не делаются за часы.

– А если повезет?

– Ну, разве только очень, очень повезет.

– Тогда, – сказал Мейсон, – срочно стань везунчиком, ибо времени у нас почти нет.

Мейсон отвез Артура Фелтона домой, объехал вокруг квартала, чтобы убедиться, что за ним никто не увязался, затем направился к дому Деллы Стрит.

Та распахнула дверь почти сразу, едва он коснулся кнопки звонка.

– Есть новости? – спросила она шепотом.

– Есть кое-что, – уклончиво ответил Мейсон.

К ним подошел доктор Денэйр.

– Перри, черт бы побрал эти твои распроклятые законы, я чувствую себя отпетым преступником!

– При чем тут законы? – пробурчал, пожав плечами, Мейсон. – Вини шуструю полицию.

К Мейсону подошла Надин Фарр, протянула руку:

– Я вам всем доставила хлопот, да?

Мейсон усмехнулся:

– Хлопоты – моя профессия. Я и доктор Денэйр удаляемся на кухню, чтобы обсудить положение вещей с глазу на глаз. А вы посидите с мисс Стрит.

Делла пристально посмотрела на него.

– Все в порядке? – спросила она.

– Мы продвинулись вперед, – заверил Мейсон. – Но не исключено, что другая сторона тоже продвинулась. Однако на один шаг мы их опередили.

Он поманил доктора Денэйра и провел его на кухню.

Доктор Денэйр сказал:

– Мейсон, этого просто не могло быть. Убийство совершила не девушка. Она не…

– Думаешь, там был не яд? – перебил Мейсон.

– Да нет, – с досадой проговорил доктор Денэйр. – Яд, возможно, там и был, а вот убийства не было.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, всех фактов я еще не установил, – сказал Денэйр. – Когда имеешь дело с пациентом такого типа, надо продвигаться без спешки. Сначала завоевать его доверие, а потом осторожно, предельно осторожно, но настойчиво прощупывать его, пока не докопаешься до истины. Когда эта девушка явилась ко мне сегодня утром, она была настроена говорить откровенно. К сожалению, визит полиции все запутал. Мне пришлось побеседовать с ней в такси. Сам понимаешь, салон автомобиля – не лучшее место для профессионального собеседования. Поэтому полученная мной информация схематична и отрывиста.

– Но кое-чего ты все же добился?

Доктор Денэйр кивнул.

– Отлично, – сказал Мейсон. – Выкладывай.

– Надин Фарр была влюблена в Джона Локка. Мошер Хигли разорвал эту любовную связь. Он настаивал, чтобы Надин Фарр исчезла и никогда больше не общалась с Джоном Локком.

– Хигли был ее родственник?

– Надин называла его дядей, но это был всего лишь почетный титул. По-настоящему они не были родственниками. Она жила в доме старика до самой его смерти, ухаживая за ним, заботясь о нем. Он был болен.

– И сколько ему тогда было? – спросил Мейсон.

– За шестьдесят.

– Не было ли у него романтической привязанности к Надин?

– Точно – нет! Они ненавидели друг друга.

– Как долго она жила у него?

– Почти два года.

– Ну, хорошо. Так что же там все-таки было?

– Он каким-то образом держал ее в руках. Я еще не выяснил, как он смог ее зацепить. Возможно, надо будет снова допросить ее с использованием сыворотки правды. Во время первого сеанса был один намек, надо бы раскрутить его до конца. Я бы и тогда это сделал, но не хотелось при медсестре. Не понравилось мне выражение ее лица. Она помолвлена, и ее будущий муж – полицейский детектив.

– О боже! – выдохнул Мейсон. – Этого нам только не хватало.

– Вот именно, – сухо согласился доктор Денэйр. – А теперь, Перри, сама история. Мошер Хигли был человек черствый, упрямый, жестокий и властный. Он всех подавлял. Он прижал Надин к стенке. У нее не было выхода. Она должна была исчезнуть и никогда не встречаться и не общаться каким-либо другим образом с Джоном Локком. Бедная девочка не могла с этим примириться, а потому решила покончить с собой. Она достала таблетки цианистого калия…

– Где?

– Это достаточно странно, – ответил доктор Денэйр, – но достала она их у Джона Локка, точнее – в его лаборатории.

– То есть?

– Локк – химик. Работает в химической лаборатории. Как-то вечером, незадолго до смерти Хигли, у Надин было назначено свидание с Локком. Но оказалось, что нашему юному химику еще надо было поработать. Он привел ее к себе в лабораторию. Разумеется, он провел ее по помещениям, рассказывая, что к чему, как и положено молодому человеку, гордящемуся своей работой, а она проявляла ко всему интерес, как и положено молодой женщине в подобных обстоятельствах. После этого он занялся своей работой, попросив ее подождать и предупредив, чтобы она не прикасалась к некоторым лабораторным сосудам. В частности, предостерег ее, чтобы она не трогала бутыли с маленькими белыми таблетками. Там как раз и был цианистый калий. Он сказал ей, что это смертельный яд. Опасно даже открывать пробку и просто нюхать. Локк, разумеется, не подозревал, что Надин в отчаянии. Хигли предъявил ей ультиматум, дав срок сорок восемь часов на то, чтобы она исчезла из жизни Локка.

Мейсон задумчиво сказал:

– Сдается, у Хигли была очень большая власть над ней. Есть какие-нибудь соображения, что бы это могло быть?

– Возможно, что-то в ее прошлом?..

– Она выглядит хорошей девочкой, – заметил Мейсон.

– Кто знает… Тебе следовало бы послушать кое-какие истории, которые мне рассказывали такие же милые девочки.

– Знаю, знаю, – нетерпеливо ответил Мейсон. – Времена меняются. Меняются понятия о приличиях и стандарты поведения. Но независимо от того, что она в этом своем прошлом сделала или не сделала, она выглядит такой свежей, чистой… Черт возьми, она выглядит просто милым ребенком.

Доктор Денэйр сказал:

– Возможно, она и является милой девочкой – по твоим и моим стандартам. Но кто знает? Возможно… – он не договорил и пожал плечами.

– Ну ладно, продолжай, – сказал Мейсон. – Дай мне полную картину.

– Мошер Хигли был болен. В последние годы он не покидал свою комнату. Он страдал от ожирения. Неоднократно пытался сбросить вес, следуя советам врачей. Сидел на строгой диете, но отнюдь не всегда соблюдал ее. Жульничал сам с собой. У него была прямо-таки наркотическая привязанность к горячему шоколаду. Хигли, конечно, понимал, что нельзя пить шоколад, когда пытаешься похудеть, но он придумал уловку, которая выглядела вполне разумным компромиссом. Он пил шоколад без сахара с порошковым молоком и бескалорийными химическими заменителями сахара. Готовила напиток ему Надин. Она хранила шоколад и заменитель сахара в укромном уголке одной из кухонных полок. И вот теперь ситуация: Надин Фарр в отчаянии. Она собирается покончить с собой. А Джон Локк без всякой задней мысли показывает ей бутыль с ядовитыми таблетками. Ей нужен этот яд. Она выждала удобный момент, когда Джон был занят в другой части лаборатории, залезла в бутыль и набрала целую пригоршню в носовой платок. Она завязала платок в узелок и спрятала в карман костюмчика. Когда она пришла домой, то собиралась сразу же принять таблетки. Но Хигли ведь дал ей двое суток срока. И тогда Надин решила, что выжмет все возможное из этих сорока восьми часов, что проживет этот срок до последней минуты, постараясь в оставшееся время видеться с Джоном Локком как можно чаще. Итак, драматическое зрелище влюбленной юной женщины, готовящейся покончить с собой. Ей нужно было куда-то положить таблетки цианистого калия – не таскать же их в платочке. Подходящая тара нашлась на кухне – пустая бутылочка из-под заменителя сахара. Она берет эту бутылочку, помещает в нее таблетки и прячет в своей комнате.

– И что дальше? – спросил Мейсон с некоторым скептицизмом в голосе.

– Дальше, – продолжал доктор Денэйр, – она исполнила свое намерение видеться с Джоном Локком как можно чаще. И вот наступило утро рокового дня. Ее время истекало в семь часов вечера. Около полудня Хигли напомнил ей и о сроке, и об ультиматуме. Потом он попросил чашку шоколада. Она отправилась на кухню и приготовила требуемый напиток. Принесла чашку старику. Тот отпил и внезапно стал задыхаться. Но успел посмотреть на нее и прохрипеть: «Ты – сучка проклятая! Я должен был это предвидеть! Ты меня отравила!» Он попытался закричать, но из горла его вырывались только нечленораздельные звуки. Он схватил пульт с кнопкой вызова сиделки. Чашка с остатками шоколада выпала из его руки и разбилась на полу. Хигли давил на кнопку, потом у него начались спазмы. Он повалился на постель, но с трудом снова уселся и все давил и давил на кнопку. К тому времени, как появилась сиделка, а произошло это через несколько минут, поскольку днем ее обязанности исполняла Надин, Хигли уже не мог говорить. Надин поспешила к телефону и вызвала доктора. Явился доктор, констатировал смерть Хигли и заполнил свидетельство, в котором в качестве причины смерти указывался коронарный тромбоз. Пролитый шоколад вытерли. Разбитую чашку выбросили. Хигли похоронили. При первой же возможности Надин Фарр бросилась в свою комнату, чтобы посмотреть, на месте ли бутылочка с ядом. Ее на месте не было. В панике Надин поспешила на кухню. На той самой полке она обнаружила две одинаковые бутылочки. Почти полная с заменителем сахара была задвинута в глубь полки, а перед ней стояла другая, в которой, по всей видимости, были выкраденные из лаборатории таблетки цианида. Кто-то подстроил все так, что она убила Мошера Хигли.

– Она взяла эту бутылочку с таблетками цианистого калия и бросила ее в воду? – спросил Мейсон.

– Правильно. Она спрятала бутылку в свою сумочку. Надин была уверена, что доктор установит, что Мошер Хигли был отравлен. Она уже готова была во всем признаться. К счастью, от этого шага ее удержала мысль, что у Джона Локка могут возникнуть крупные неприятности из-за этих таблеток. Доктор дал ей успокоительное и отправил спать. Когда она проснулась, то узнала, что доктор и сиделка считают, будто Хигли умер естественной смертью. Ей показалось, что господь посылает шанс. У Хигли в доме была оружейная комната. Когда он был помоложе и поздоровее, то очень любил охоту. В той комнате на стенах было развешано оружие, а в шкафах хранилась всякая охотничья амуниция. С помощью тонких плоскогубцев она вытащила пыжи из двух патронов от охотничьего карабина, а дробь высыпала в бутылочку. В тот же день она отнесла ее на озеро Твомби и…

– Откуда она знала про это озеро? – перебил Мейсон.

– Туда же выезжает вся молодежь города – полизаться и потискаться. Надин с Джоном Локком тоже временами выбирались туда. Традиционное место свиданий. Она поехала туда и в водах озера утопила бутылочку. Но, разумеется, ее терзали муки совести. Инстинкт велел ей помалкивать. Совесть приказывала все рассказать и покаяться. Таким образом, у Надин возник глубокий внутренний конфликт, оказавший на нее скверное действие. Она не могла спать. Стала нервной, дерганой. Она потеряла аппетит, начала стремительно терять вес, стала озабоченной, подозрительной. Словом, больной. Джон Локк, заподозрив неладное, настоял, чтобы она проконсультировалась с врачом. Она пошла к терапевту. Тот направил ее ко мне. Вот и вся история.

– И чертовски, надо сказать, увлекательная, – произнес Мейсон.

– Отчего такая ирония?

– А ты взгляни на свое повествование глазами присяжных, – посоветовал Мейсон. – Значит, так: она ненавидит Мошера Хигли, Хигли отвечает ей взаимностью; она травит его ядом, а остатки яда выбрасывает в озеро. Это она говорит под влиянием сыворотки правды. Кроме того, есть основания полагать, что Мошер Хигли обладал достаточной властью, чтобы расстроить ее роман. По всей видимости, у него была какая-то информация насчет прошлого Надин – достаточно мрачная, чтобы она не могла противостоять старику в открытой схватке. Он приказывает ей исчезнуть и оставить любимого человека. Он дает ей двое суток срока, но умирает до окончания срока действия своего ультиматума. А умирает он от отравления. А яд ему дает наша девица. И использует она цианистый калий, который стащила из лаборатории, где работает предмет ее обожания. Умирающий Хигли в своей смерти обвиняет девицу. Он утверждает, что она его отравила. Она сознает, что сделала. Она берет бутылочку с остатками яда, начиняет дробью и топит в водах озера Твомби.

– Да, выглядит все чертовски скверно, – согласился доктор Денэйр. – Но, черт меня побери, Мейсон, я все равно склонен верить девушке! Все не просто выглядит, а обстоит крайне плохо. Тут у Деллы где-то должен быть скотч, давай-ка пропустим по рюмочке и отправимся получать каждый свою клизму.

– Мы-то почему должны быть подвергнуты такой процедуре? – удивился доктор Денэйр. – Мы всего лишь расследовали этот случай и…

– Боюсь, – прервал его Мейсон, – дело гораздо более запутанное, чем ты думаешь.

– То есть?

– Когда ты мне позвонил и я осознал всю важность и срочность дела, я понял, что все дальнейшее будет зависеть от одного фактора.

– От чего же? – спросил доктор Денэйр.

– От того, будут ли найдены улики. От того, смогут ли найти бутылочку с ядом.

– Думаю, да, – согласился доктор Денэйр. – Они могут использовать ныряльщиков и…

– Поэтому, – снова перебил Мейсон, – я поспешил к озеру Твомби. Там купались какие-то подростки, и я заплатил им, чтобы они исследовали песчаное дно в окрестностях лодочного пирса. Глубина там была около трех метров. Ребят было четверо, они с радостью принялись нырять. У них были ласты и очки для подводного плавания. Озерцо это небольшое, спокойное. Больших волн там не бывает даже в грозу. Дно, как я уже сказал, песчаное. Я полагал, что если эти ребята не смогут найти никакой бутылки, то и полиция ее не найдет, а значит, дело окажется высосанным из пальца.

– Хорошая мысль, – одобрил доктор Денэйр. – Должен признать, ты быстро соображаешь, Мейсон. Да, это наша самая лучшая защита. Мы просто будем спокойно сидеть и…

– Не будем, – мрачно заявил Мейсон. – Ребята нашли бутылочку.

– Черт!

– Вот именно.

– И где она теперь?

– Я отправился с ней к Герману Корбелю, химику-консультанту.

– Толковый мужик, – заметил доктор Денэйр.

Мейсон кивнул.

– Один из лучших профессионалов в своей области. Я хотел, чтобы он определил, что там, в этой бутылочке. Но теперь, учитывая все то, что сказала тебе пациентка, это уже ни к чему. Ясно: там яд. А стало быть, и поделать мы ничего не можем.

– Послушай, – сказал доктор Денэйр, – ну нашел ты эту бутылку. А нельзя ли просто от нее избавиться? В океане утопить?..

– Нет, – ответил Мейсон. – На преступление я не пойду, а это именно преступление – уничтожение существенной улики. Тем более что я предпринял все меры к тому, чтобы бутылочку можно было легко опознать. Я тебе говорил, что за ней ныряли четверо подростков. Когда они нашли пузырек, я сказал им, кто я такой. Мальчишку, который нашел улику, я взял с собой к Корбелю. Чтобы он согласился со мной поехать, пришлось сначала заскочить к нему домой, где я представился его родителям. Дома он сменил одежду. Так что след за собой я оставил широкий и светлый, как Бродвей. Но иначе я поступить не мог.

– Да, думаю, нам действительно следует хорошенько выпить, – сказал доктор Денэйр. – Где этот твой скотч?

– Делла хранит его где-то в буфете, – ответил Мейсон.

Адвокат открыл дверцу буфета и извлек на свет божий бутылку шотландского виски и два стаканчика. Разлил скотч по стаканам, добавил в каждый по кубику льда, извлеченного из холодильника, и сказал:

– Что ж, будем наслаждаться жизнью, пока есть возможность. Вскоре нам придется давать объяснения.

– В конце концов, – начал рассуждать доктор Денэйр, – я просто следовал курсом, который ты мне проложил. Мы оба всего лишь пытались проверить высказывания этой юной леди.

– В точности так, – согласился Мейсон. – А теперь, поскольку мы их проверили и подтвердили, мне осталось сделать только одно…

– Что же?

– Отправиться в полицию и заявить, что я обнаружил вещественное доказательство, которое сейчас находится в руках доктора Корбеля.

– Веселенькое тебе предстоит объяснение.

– Это точно.

– Они тебя обвинят в попытке сокрытия улик.

– А вот тут у них ничего не выйдет. Тот широкий след, который я оставил, будет свидетельствовать в мою пользу.

– Ладно, – сказал доктор Денэйр, – будем надеяться, что ты сможешь вывернуться.

– Когда дело касается полиции, – мрачно проговорил Мейсон, – мне плевать, вывернусь я или нет. А вот когда дело касается присяжных или комитета по рассмотрению жалоб в Ассоциации адвокатов, то тут я бы хотел быть чистым. Максимально.

– Понятно. А мне что делать? – спросил доктор Денэйр.

– Ты, Делла Стрит и Надин Фарр будете ждать здесь, пока я не дам о себе знать, – проинструктировал Мейсон. – Я же направляюсь в управление полиции, где постараюсь основательно запудрить им мозги.

– Не хотел бы я оказаться на твоем месте.

– Да, местечко не из приятных, Берт, – пожал плечами Мейсон. – Но мы забыли о деле.

– Верно. Давай еще по одной.

Они налили. Выпили.

– У нас есть один шанс, – сказал Мейсон, – и только один. Возможно, один из миллиона.

– Что за шанс?

– Что Герман Корбель определит содержимое бутылочки, и тогда я смогу разыграть грандиозное шоу – заставлю его позвонить в полицию, рассказать им, что я его проинструктировал поставить их в известность сразу же после определения состава таблеток и что сам уже на пути в полицейское управление.

Мейсон приоткрыл дверь кухни и сказал в комнату:

– Делла, мы тут угостились твоим скотчем, а еще мне нужен телефон.

– Шнур длинный, можете отнести аппарат на кухню, – ответила Делла.

– А мне можно глоточек скотча? – попросила Надин Фарр.

Мейсон покачал головой.

– Не сейчас. Мне нужно, чтобы вы были в форме.

Делла Стрит подала Мейсону телефон. Мейсон протащил длинный шнур аппарата на кухню, установил телефон на сушилке раковины и набрал номер Германа Корбеля. Услышав голос химика, он сказал:

– Это Мейсон. Как там? Есть что-нибудь?

Корбель был так взволнован, что перешел на родной немецкий.

– Йа-йа! – воскликнул он.

– Эй, в чем дело? – встревожился Мейсон.

– Полиция.

– Полиция? – переспросил Мейсон с испугом в голосе. – Что – полиция?!

– Они у меня были.

– И?

– Они забрали бутылку.

– О господи! – воскликнул Мейсон.

– Все забрали – бутылочку, пилюли, дробь…

– Но как они узнали про все это?

– Думаю, они ездили на озеро. Там узнали, что ты нанимал ныряльщиков и что те нашли бутылку. Отыскали родителей парнишки, который ее нашел. Вычислили самого парнишку. Быстро они там работают, в полиции.

– Уж это точно – быстро… – вздохнул Мейсон. – Так, значит, они все забрали?

– Все, кроме маленького кусочка таблетки, которую я успел раздробить. Про нее они не знали.

– Этого хватит для анализа?

– Для абсолютно точного анализа – едва ли, но, думаю, достаточно, чтобы определить, что это за вещество.

– Цианид?

– Пока я не знаю, что это. Но если ты думаешь, что это цианид, то мне легче будет установить – так это или нет. Однако полиция ищет тебя.

– Могу представить, – хмыкнул Мейсон. – Ладно, я перезвоню.

Мейсон положил трубку и повернулся к доктору Денэйру.

– Ну что ж, каша заварилась, – сказал он. – Полиция побывала на озере Твомби. Должно быть, они там появились вскоре после того, как я уехал. Они узнали, что я нанимал ныряльщиков из местных мальчишек и что ныряльщики отыскали бутылку. Они установили имя того, кто нашел бутылку. Отправились к его родителям. Родители рассказали, что я у них был. Полиция поговорила, видимо, и с самим парнишкой, с Артуром Фелтоном. Он, должно быть, и сказал им про Германа Корбеля. После чего они совершили налет на его лабораторию и наложили лапу на вещественное доказательство. Так что теперь мы в глубокой заднице. Полиция знает, что я вовлечен в это дело и что представляю интересы Надин Фарр. Они не дураки и быстро сообразят, что, вероятнее всего, Надин сейчас находится у Деллы Стрит. Начнут искать Деллу…

– Ты считаешь, они явятся сюда?

– Возможно, они уже в пути, – ответил Мейсон.

– Что делаем?

– С одной стороны, я не желаю, чтобы Надин Фарр считалась беглянкой от правосудия, – ответил Мейсон. – А с другой, не хочу, чтобы ее допрашивали, пока я сам с ней не поговорю. Так что нам нельзя терять ни секунды.

Мейсон пинком открыл дверь кухни и крикнул дамам:

– Нам надо уходить! Соберите вещи.

Делла тревожно посмотрела на него:

– Это не?..

– Это оно.

– Пойдем, – сказала Делла, обращаясь к Надин Фарр. – Нет, нет. У нас нет времени, чтобы пудрить носы. Дело срочное.

– Что случилось? – спросила Надин. – Нельзя ли подождать?

– Нам нельзя ждать, – решительно отрезала Делла, подталкивая ее к дверям.

Через несколько секунд они были в вестибюле. Когда они пересекали его, Мейсон тревожно огляделся по сторонам.

– Мы все поедем в одной машине? – спросил доктор Денэйр.

Адвокат покачал головой:

– Мы поедем в разных машинах, и поедем быстро.

– А куда мы поедем? – спросил доктор Денэйр.

Мейсон сказал:

– Что бы мы ни делали, это не должно выглядеть побегом. Берт, обойди клинику. Постарайся, чтобы полиция там тебя не нашла, но продемонстрируй всем и каждому, что ты ни от кого не скрываешься и что с тобой все в порядке. Делла, посади Надин и доктора Денэйра в свою машину. Доктора ты высадишь в первом же месте, где он сможет взять такси. Затем поезжайте с Надин в мотель «Хай-Тайд», что на берегу. Снимите два номера. Зарегистрируйтесь под своими именами.

– А ты как же? – спросила Делла Стрит.

Мейсон ухмыльнулся.

– Как я понял, полиция меня ищет. Я всегда верил в сотрудничество с полицией.

– Ты намереваешься позволить им найти себя?

– Если мне повезет, я окажусь в управлении до того, как они сумеют что-то рассказать газетчикам.

– Может, более достойно будет, если они будут разговаривать с тобой в твоем офисе, Перри?

– Черт! О каком достоинстве речь? – воскликнул Мейсон. – Будем считать, что мне повезло, если обойдется без обвинительного акта!

Глава 6

В полицейском управлении Мейсон, миновав длинный коридор, толкнул дверь с надписью «Отдел расследования убийств» и вошел.

– Лейтенант Трэгг на месте? – спросил Мейсон дежурного.

– Сейчас посмотрю. Как ваше имя? Э-э… так это вы!

– Вроде бы я, – ответил Мейсон. – А вы кого, собственно, ожидали увидеть? Самозванца?

– Секундочку! – сказал дежурный и нырнул во внутреннюю дверь.

Через несколько мгновений из двери выскочил некто в штатском, пересек офис и вышел во внешнюю дверь. По тени на матовом стекле было ясно, что он занял позицию в коридоре, дабы пресечь возможную попытку к бегству.

Еще через секунду дежурный открыл внутреннюю дверь и провозгласил:

– Лейтенант Трэгг на месте. Он желает вас видеть. Проходите.

Мейсон вошел в кабинет.

Лейтенант Трэгг, высокий, приятной наружности мужчина, был, по всей видимости, чем-то смущен. Он указал на кресло:

– Садись, Мейсон.

– Как дела, Трэгг? – спросил Мейсон.

– Ничего. Мы поговорим об этом чуть позже.

Мейсон уселся в кресло. Трэгг сказал:

– Прошу прощения, мне нужно выйти на секунду.

Прошло добрых три минуты, прежде чем Трэгг вернулся. Вернулся он не один, а в обществе Гамильтона Бергера, окружного прокурора. Прокурор был мужчина крупный и толстокожий. Его натужные старания сделать вид, что он здесь случайно, выглядели неубедительно.

– Здравствуйте, Мейсон, – сказал он. – А я тут как раз проходил мимо. Услышал, что вы здесь. Что за чертовщина там с этой Надин Фарр и бутылкой яда?

– Это, – хладнокровно ответил Мейсон, – как раз то, что мне хотелось бы выяснить.

Лицо Бергера потемнело.

– На этот раз вы опережаете нас на голову, Мейсон.

– Да?

– Вы сами это знаете.

Мейсон пожал плечами.

– Я не собираюсь начинать официальное судебное расследование, пока не проведу точное опознание, – заявил Бергер. – Но опознание это я намерен провести чертовски скоро.

– Что ж, это интересно, – заметил Мейсон.

Внезапно отварилась дверь и полицейский провел в комнату женщину.

– Пожалуйста, миссис Фелтон, входите, – сказал лейтенант Трэгг. – Я хочу, чтобы вы внимательно посмотрели на мистера Мейсона и сказали нам…

– Это он, – заявила женщина.

– Спасибо, – сказал Трэгг. – Это все.

Полицейский, стоявший в дверях, поманил миссис Фелтон и вывел ее из комнаты. Мейсон ухмыльнулся, закурил сигарету и сказал, обращаясь к лейтенанту Трэггу:

– Развлекаемся?

– Честно, Мейсон, это не я, – ответил лейтенант. – Мне все это не нравится. Мне жаль, что ты в это влип.

Полицейский провел в комнату Артура Фелтона.

– Этот человек дал тебе пять долларов, а потом еще двадцать?

– Да, это он, – ответил Артур Фелтон, глядя на Мейсона расширенными глазами. Он явно был напуган и, казалось, вот-вот заплачет.

– Просто расскажи нам, что произошло, – сказал Гамильтон Бергер, неуклюже пытаясь придать своим словам теплоту и отеческую ласку.

– Мистер Мейсон дал каждому из нас по пять долларов и попросил понырять, чтобы отыскать на дне бутылочку, – сказал Артур Фелтон. – И пообещал еще двадцать долларов тому, кто ее найдет.

– И кто же ее нашел?

– Я.

– Что было потом?

– Потом он сказал, что я должен поехать с ним. Я ответил, что мои родители запретили мне садиться в машину к незнакомцам. Тогда мистер Мейсон назвал себя и отвез меня домой, а там сказал моей маме, что забирает меня к химику и что потом отвезет назад.

– А бутылка? – спросил Гамильтон Бергер.

– Он сказал, чтобы я никому ее не отдавал. Я все время держал ее в руке.

– До каких пор?

– Пока мы не приехали к химику, про которого я вам говорил.

– А как звали этого химика? Ты помнишь?

– Мистер Корбель.

– Славный мальчуган, – похвалил Гамильтон Бергер. – У тебя нет никаких сомнений, что это тот самый человек?

– Нет, конечно. Это он.

Гамильтон Бергер кивнул полицейскому. Тот положил руку на плечо мальчика, развернул его и проводил к дверям.

– Что ж, – сказал прокурор Бергер лейтенанту Трэггу. – Думаю, этого достаточно.

– Достаточно – что? – спросил Мейсон.

Гамильтон Бергер не пытался прятать отвращение, сквозившее в его голосе.

– Достаточно, чтобы признать вас соучастником.

– Да ну! – театрально удивился Мейсон.

– Соучастником в деле об убийстве, – пояснил прокурор.

– Так-так-так, – проговорил Мейсон. – Вы меня заинтриговали. А кто убит-то?

– Мошер Хигли, если вам нужны детали. Вы не можете утверждать, что я не ознакомил вас с выдвинутым против вас обвинением. Итак, я объявляю вам, Мейсон, что вы обвиняетесь в совершении преступления. Вы можете хранить молчание и не отвечать на вопросы, поскольку все вами сказанное может быть использовано против вас. Вы хотите что-то сказать?

Мейсон сделал глубокую затяжку.

– Я только хочу сказать, что вы сели в лужу. Не было никакого убийства. Мошер Хигли умер естественной смертью.

– Он был убит.

– С чего вы взяли?

– Если уж вам так хочется знать, у нас есть записанное на ленту признание женщины, которая совершила убийство.

– Очень интересно, – прокомментировал Мейсон. – Да только, боюсь, трудновато вам будет использовать это свидетельство, Бергер.

– Полагаю, вы намекаете на эту чушь относительно приватной информации и неразглашения профессиональной тайны? На это у нас найдется специальный закон. Думаю, вы удивитесь, узнав его формулировку.

Мейсон в последний раз выпустил струйку дыма, загасил сигарету, потянулся, поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, и сказал:

– Когда вы сможете использовать это признание, Бергер?

– Как только передам дело в суд.

– Конечно, – заявил Мейсон, – я давно уже не освежал в памяти всякие там законы, но сдается мне, что для того, чтобы использовать это признание, сначала надо доказать наличие такого пустячка, как корпус деликта, сиречь – состав преступления.

– Я докажу наличие состава преступления, – проговорил Гамильтон Бергер.

– И как же? – осведомился Мейсон.

– С вами я этого обсуждать не намерен.

– А придется, – сказал Мейсон. – Вы не можете обвинить меня в соучастии в убийстве, пока не докажете факт самого убийства. И вы не можете доказать факт убийства, используя лишь магнитофонную запись признания Надин Фарр. Когда делалось признание, она находилась под воздействием наркотиков и…

– Это только придаст веса свидетельству, – перебил прокурор.

– Не будьте так уверены, – возразил Мейсон. – Женщина находилась в состоянии, когда человек не отвечает за свои слова. В таком состоянии она не может считаться свидетельницей. Если бы она в таком состоянии свидетельствовала в суде, суд не принял бы ее показания. То же самое относится и к показаниям, записанным на ленту. Какая, собственно, разница?

– Это мы еще посмотрим, – угрожающе проговорил Бергер.

– Ну и, конечно, – продолжил Мейсон, – вам надо еще доказать, что Мошер Хигли не умер по естественным причинам. Осматривавший тело врач констатировал смерть от коронарного тромбоза. Ну да ладно, оставим пока все эти игрушки и перейдем к делу. Вы намерены затребовать ордер на арест Надин Фарр?

Гамильтон Бергер сказал:

– Вы уже превратили себя в соучастника. Если защищать Надин будете вы, то вам не следует ослаблять вашу позицию в деле, по которому вы проходите подельщиком, пытаясь помогать ей скрыться от правосудия. Я требую ее немедленной выдачи.

– У вас есть ордер? – спросил Мейсон.

Гамильтон раскрыл было рот, намереваясь что-то сказать, но спохватился.

– Так есть у вас ордер? – повторил Мейсон.

– Нет.

– Но вы его затребуете?

– Я намерен вести это дело так, как считаю нужным, и я не намерен обсуждать свои планы с вами, Мейсон. Я требую, чтобы вы выдали мне Надин Фарр.

– Как только у вас будет ордер на ее арест, – заверил прокурора Мейсон, – я лично прослежу, чтобы она добровольно явилась к вам.

– Я хочу допросить ее, – сказал Бергер.

– Прекрасно, – ответил Мейсон. – Если вы хотите с ней побеседовать, назначьте встречу в моем офисе. Она там будет.

– Я хочу допросить ее с глазу на глаз. Мне нужны ее ответы на вопросы, а не ваши.

– В таком случае, насколько я помню закон, вам надо сначала затребовать ордер на ее арест с обвинением в убийстве, арестовать ее и заключить под стражу. А как только все это будет проделано, я посоветую ей говорить только в присутствии ее адвоката. Мейсон поднялся. – Что ж, – сказал он. – Еще встретимся…

– Мы уже встретились! – заорал Бергер.

– Это надо понимать так, что я не могу уйти? – спросил Мейсон.

– Именно так.

– С чего бы это?

– Вы обвиняетесь в совершении преступления!

– В соучастии? – уточнил Мейсон. – Вы упомянули это уже несколько раз. Лучше затребуйте ордер, Бергер, если хотите меня задержать. Только у вас будут неприятности с этим обвинением.

– Есть и другие обвинения.

– Какие?

– Попытка манипуляции уликами.

– Какими уликами?

– Бутылка с ядом.

– И как же я пытался ею манипулировать? – полюбопытствовал Мейсон.

– Вы не имели права прикасаться к этой улике. В тот самый миг, когда вы обнаружили там, на озере, вещественное доказательство в деле об убийстве…

– Помилуйте! – возопил Мейсон. – Я не обнаруживал никаких улик. Я не манипулировал никакими уликами. Я помогал полиции. Артур Фелтон подтвердит, что я даже не прикасался к бутылочке. Наоборот, я велел ему не выпускать ее из рук ни на секунду. Я отвез Фелтона к химику-консультанту, человеку с безукоризненной профессиональной репутацией. Я попросил химика выяснить, что находится в бутылке. Я предпринял все меры, чтобы сохранить бутылочку как вещественное доказательство, чтобы ее легко можно было опознать, после чего я прямиком отправился в полицию, чтобы сообщить, где можно найти эту улику.

– Что вы сделали? – воскликнул пораженный Бергер.

– Явился в полицейское управление, чтобы сообщить, где можно найти эту улику, – пояснил Мейсон. – А вы что думали – за каким чертом я сюда приперся?

Трэгг и Бергер обменялись красноречивыми взглядами.

– Но вы знали, что мы уже побывали у Корбеля и забрали улику, – заявил лейтенант Трэгг.

Мейсон ухмыльнулся:

– Это не меняет положения вещей. Я явился сюда именно с целью рассказать вам, где находится вещественное доказательство и какие меры я предпринял для его сохранения.

– Если уж вы так щепетильны с уликами, – мрачно проговорил Бергер, – то вашим долгом было сразу же сдать бутылку в полицию.

Мейсон покачал головой.

– В этом случае, – сказал он, – я мог бы легко заработать обвинение в клевете, диффамации и распространении порочащих личность сведений. Не мог же я заявиться к вам и сказать: «Джентльмены, это бутылка с ядом, которую бросили в воду с лодочной пристани». Откуда мне знать, что там яд? Откуда мне известно, что бутылку бросили с пирса, и откуда мне знать, кто ее бросил? Нет, джентльмены, я предпринял некоторые шаги, чтобы обезопасить вас и себя от ошибок. Я хотел быть уверен, что в бутылке именно яд, прежде чем обращаться к вам. – Мейсон указал на телефон, стоящий на столе Трэгга. – Могу я позвонить Герману Корбелю, Трэгг? – спросил он.

Лейтенант Трэгг секунду поколебался, поглядел на злое лицо Гамильтона Бергера. Затем в глазах лейтенанта мелькнула веселая искорка.

– Да, только скажи, чтобы тебе дали город, а дальше набирай номер Корбеля, – сказал он.

Мейсон так и сделал.

– Алло… Алло, Герман?.. Это Перри Мейсон. Ты что-нибудь обнаружил?

Бергер раздраженно вставил:

– Как он мог что-нибудь обнаружить? Мы же все у него забрали.

Мейсон жестом призвал окружного прокурора к тишине.

– Да, Герман, продолжай.

Герман Корбель и на этот раз был взволнован.

– Конечно, – заявил он, – я не могу сказать, что все таблетки в бутылочке были одинаковы. Я провел анализ только одной из них.

– Да, да, я знаю, – ответил Мейсон.

– Ты говорил насчет яда, – продолжал Корбель. – Я сделал проверку на цианид. Это не цианид. И не мышьяк. Ты знаешь, у меня была только маленькая проба. Я использовал рентгеновский дифрактор. Я получил весьма своеобразную диаграмму. И тогда я вспомнил, что на бутылке была этикетка с надписью: «Заменитель сахара». И что ты думаешь, Мейсон? Эта чертова таблетка оказалась именно тем, что и было написано на бутылочке, – химическим заменителем сахара! Тогда я использовал спектрограф. Черт возьми, этот тест настолько точен и тонок, что если бы остальные таблетки были чем-то другим, то я все равно нашел бы следы этого другого вещества на стенках бутылочки и на дроби. Никаких следов других веществ не оказалось. Эти таблетки – именно то, что было написано на этикетке.

Мейсон помолчал, обдумывая услышанное. По лицу его медленно расползалась ухмылка.

– Эй, ты слушаешь?! – кричал в трубку Корбель.

– Да-да, – ответил Мейсон.

– Ты слышал, что я сказал? Это заменитель сахара.

– Отлично, – сказал Мейсон. – Огромное спасибо. Возможно, я позвоню попозже. Сохрани пробу. И проверь свои выводы со всей возможной тщательностью. Не исключено, что тебе придется давать показания.

Мейсон бросил трубку на рычаг и улыбнулся Гамильтону Бергеру.

– Вы просто не в курсе, Бергер, что, когда полиция совершила налет на Корбеля и забрала бутылочку с таблетками, Корбель уже успел раздробить одну таблетку из этой бутылки, так что он смог завершить анализ. Я уже говорил вам, что действовал с самыми благими намерениями, и как только Корбель завершит анализ и окажется, что в бутылке действительно яд, то я тут же готов был обратиться в полицию. А теперь я счастлив сообщить вам, что Корбель завершил анализ и, согласно его заключению, в бутылке содержится именно то, что и должно содержаться, если верить надписи на этикетке, а именно – химический заменитель сахара. Рекомендуется всем желающим похудеть. По цвету вашего лица, Бергер, я заключаю, что вам не мешало бы сбросить фунтов тридцать-сорок. А теперь, джентльмены, имея в виду полученную информацию, если вы попытаетесь помешать мне выйти отсюда, то валяйте.

Мейсон направился к двери и широко ее распахнул. Тип в штатском загородил ему путь. За своей спиной Мейсон услышал возбужденное перешептывание, а затем лейтенант Трэгг сказал:

– Ладно, пропусти его.

Глава 7

Мейсон зашел в свой офис, взял телефонную трубку и сказал телефонистке на пульте:

– Герти, я вернулся. Соедините меня с Деллой Стрит. Она сейчас в мотеле «Хай-Тайд».

– Да, мистер Мейсон, сейчас… Мистер Мейсон, тут у меня сидит женщина, которая хочет вас видеть. Она говорит, что у нее что-то важное… по делу Надин Фарр.

– Зайдите ко мне и расскажите про нее подробнее, – сказал Мейсон.

– Но сначала соединить с Деллой?

– Нет, сначала зайдите. Делла подождет.

Через несколько секунд взволнованная Герти стояла в дверном проеме личного офиса Мейсона.

Герти, девушка бальзаковского возраста, была склонна к полноте из-за поглощения бесконечных шоколадных батончиков и шоколадного мороженого, против которых она никак не могла устоять. Герти никогда не упускала возможности драматизировать любой произошедший в конторе пустяк. Мейсон и Делла знали это по опыту и научились игнорировать взволнованное состояние экзальтированной девицы.

Герти романтизировала жизнь и любовь. В более стройные периоды существования она была склонна носить обтягивающие свитера и затягиваться в самые тугие и прочные пояса, какие только могла выдержать. В такие времена она была счастлива. Затем, когда непреодолимая страсть к сладостям делала очертания ее фигуры расплывчатыми и нечеткими, она бросалась в другую крайность – в течение двух-трех дней обрекала себя на диету из кефира и фруктовых соков. В такие дни она выглядела слабой и изнуренной, но сражалась с излишним весом с мрачной решимостью – только для того, чтобы, частично достигнув своей цели, снова поддаться искушению.

– Ой, мистер Мейсон! – воскликнула она. – У этой женщины есть ответы на все вопросы. Знаете, она такая вся из себя – сразу видно хорошее происхождение. И она мне все пыталась рассказывать про Надин Фарр. Вам это интересно, мистер Мейсон?..

– Очень интересно, – улыбаясь, ответил адвокат. – Вот только дела-то никакого, собственно, и нет. Как зовут эту женщину, Герти?

– Миссис Джексон Ньюберн.

– Возраст?

– Ну… я бы дала тридцать один – тридцать два. Делла, пожалуй, дала бы тридцать пять. Делла смотрит на руки. А я смотрю на…

– Какое она имеет отношение к делу Надин Фарр?

– Она родственница покойного Мошера Хигли.

– Она сказала, из-за чего она хочет меня видеть?

– Ну, она сказала достаточно, чтобы я поняла, что это очень важно и что ей действительно нужно повидаться с вами.

– Ну, хорошо, – сказал Мейсон, – передайте ей, что я только что пришел и вскоре приму ее.

– А что с Деллой?

– Сначала свяжитесь с Деллой, но только так, чтобы в приемной никто не узнал, кому вы звоните.

Герти посмотрела на него с упреком.

– Вы же знаете, мистер Мейсон, как я умею хранить тайну – могила! И у меня там есть специальное устройство, чтобы никто ничего не услышал, как бы близко ни сидел.

– Прекрасно, Герти. Позвоните Делле. А как только я закончу с ней разговаривать, запускайте миссис Ньюберн.

Герти кивнула и бесшумно прикрыла за собой дверь.

Через несколько секунд зазвонил телефон на столе Мейсона. Адвокат снял трубку.

– Как дела, шеф? – донесся до него голос Деллы Стрит.

– Расслабься, – ответил Мейсон. – Думаю, все закончено.

– Как это?

– Ну, – начал рассказывать Мейсон, – мальчики очень огорчены – их постигло разочарование. Они направились на озеро Твомби, чтобы глянуть, как там дела. И нашли, что кто-то их успел обскакать. Ну, они все же детективы – поднапряглись и довольно быстро вычислили, кто это был. Вышли на след Артура Фелтона – парнишки, который нашел бутылку, – от него узнали, что мистер Мейсон возил его вместе со стеклотарой в лабораторию Корбеля. Они помчались туда и забрали бутылку до того, как Корбель закончил свои анализы. Затем они бросились разыскивать меня, чтобы обвинить в манипуляции уликами, в соучастии в убийстве и далее по списку.

– Шеф, – спросила Делла Стрит голосом, звенящим от самых худших подозрений, – что они?..

– Расслабься, – сказал Мейсон, смеясь. – В самой середине драматического представления, когда они пытались слепить из меня врага всего рода человеческого, я позвонил Корбелю. У Корбеля все же осталась одна раздробленная таблетка – не очень много, но для анализа достаточно. И он установил ее состав как раз за несколько минут до того, как я позвонил.

– И что это было – цианид?

– Таблетки, – ответил Мейсон, – оказались именно тем, чем они и должны были оказаться, – заменителем сахара. Можешь передать Надин Фарр, что она спокойно может заниматься своими делами. Пусть сбросит этот груз с души и все забудет. Отвези ее, куда она захочет, а сама возвращайся в контору.

– Боже мой! – воскликнула Делла. – Эти таблетки были всего лишь эрзацем сахара?

– Именно так, Делла. Корбель использовал такие тонкие методы анализа, что если бы в бутылочке были таблетки другого состава, то это отразилось бы на том образце, который у него остался, и он это обнаружил бы. Очевидно, кто-то в доме нашел частично заполненную склянку с заменителем сахара и, зная, где Надин хранит запас этого эрзаца, поставил бутылочку рядом с другой. Она с тобой?

– Да.

– Расскажи ей обо всем и спроси, есть ли у нее вопросы.

Мейсон, держа трубку у уха, мог слышать возбужденные голоса девушек. Затем Делла сказала:

– Надин интересуется, а что стало с таблетками цианида, которые были в ее комнате, раз эти таблетки оказались эрзац-сахаром?

Мейсон ответил самым добродушным тоном:

– Передай ей, что я адвокат, а не провидец. Пусть лучше поскорее вернется домой и сама хорошенько обыщет свою комнату. Не имеет большого значения, где сейчас эти таблетки. Главное, что в шоколад она положила именно то, что и должна была положить, – заменитель сахара, а Мошер Хигли умер естественной смертью. Скажи ей, что она может идти домой. Сейчас у меня нет времени с ней беседовать. Давай, Делла, скорее возвращайся, я хочу угостить тебя обедом.

Мейсон положил трубку и выжидающе посмотрел на дверь приемной. Через несколько секунд Герти, наслаждаясь тем, что исполняет роль Деллы Стрит, ввела в помещение посетительницу.

– Добрый день, миссис Ньюберн, – сказал Мейсон, сияя улыбкой. – Заходите, присаживайтесь.

– Я могу еще чем-нибудь быть полезна? – спросила Герти. – Какие-нибудь записи или…

– Нет, спасибо, больше ничего, – ответил Мейсон.

– Там, на пульте, меня могут подменить другие девушки.

Мейсон покачал головой. Разочарованная, Герти вернулась к исполнению своих обязанностей у пульта, а миссис Ньюберн подошла к Перри Мейсону и протянула руку.

– Я знаю, с моей стороны это выглядит самонадеянно – пытаться увидеть вас, не назначив предварительно встречи, – сказала она, – но природа моего дела настолько конфиденциальна и так настоятельна, что я взяла на себя смелость…

– О, все в порядке, – ответил Мейсон. – Вы обговорили положение вещей с дежурной на пульте и в общих чертах обрисовали свой вопрос – это всегда приносит пользу. А попадаются клиенты, которые напускают на себя таинственность и загадочность, не желая даже намекнуть, о чем, собственно, они намереваются говорить. Вот это, скажу я вам, головная боль и полное расстройство повседневной работы. Садитесь вот сюда и расскажите, что вы знаете о деле Надин Фарр.

– Я не так уж много знаю о деле Надин Фарр, но зато знаю достаточно о ней самой.

– Хорошо, пусть будет так, – согласился Мейсон, пока миссис Ньюберн устраивалась в удобном кресле для клиентов. Усевшись, она неспешно оглядела Мейсона спокойным, оценивающим взглядом.

Она была женщиной ухоженной, безукоризненно одетой. В ее приятно модулированном голосе безошибочно угадывалось хорошее воспитание.

– Думаю, прежде всего, – сказала она, – мне следует представиться. Я племянница Мошера Хигли.

– Вы замужем?

– Да. Мой муж занимается нефтяным бизнесом.

– Как долго вы знакомы с Надин Фарр?

– Чуть более двух лет.

– Что вы хотите рассказать про нее?

Мисс Ньюберн сказала:

– Мистер Мейсон, мне бы хотелось снять пелену с ваших глаз. Надин очень, очень способная актриса. Ее любимая роль – это роль прелестного, невинного ангелочка. Она глядит на вас искренним взглядом огромных глаз, а в это время прикидывает, каким образом лучше всего обвести вас вокруг пальца. За всем, что она делает, за каждым ее, казалось бы, самым искренним порывом стоит холодный, эгоистический расчет. Как я понимаю, по какой-то неизвестной мне причине она пыталась создать видимость, что в смерти дяди Мошера кроется что-то зловещее. На самом деле это не так. Дядя Мошер умер естественной смертью. У него был коронарный тромбоз. Врач это установил, и больше там ничего не было.

– Возможно, – сказал Мейсон, – вы не вполне верно истолковали, что пыталась сделать Надин.

– Это вполне возможно, мистер Мейсон. Надин мне не доверяла. Она очень скрытная. Она может обвести вокруг пальца любого мужчину, но знает, что это ей не удастся по отношению к настороженной женщине. Поэтому с женщинами она не пытается проделывать свои любимые номера. Женщина, если дать ей время, обязательно раскусит ее подлинный характер, ее потаенную сущность. Для мужчины это почти невозможно. Что бы вы ни делали, она просто укроется за дымовой завесой своей ангельской невинности. Она будет выглядеть такой беспомощной, такой застенчивой и наивной, она так кротко отдастся под ваше покровительство… Во мне говорит злость, мистер Мейсон. И я даже не пытаюсь с этим бороться. Если понадобится, я буду еще более злой. Я буду кусаться и царапаться, буду сражаться.

– И с чем же вы будете сражаться? – поинтересовался Мейсон. – Может, у вас есть подозрения, что поведение вашего мужа выходит за какие-то рамки?

Миссис Ньюберн поджала губы.

– Джексон, – сказала она после паузы, – как и любой другой мужчина, которых я знаю, целиком поддался ее чарам. Он считает ее милой, невинной девочкой, которая в силу несчастного стечения обстоятельств, возможно, и познакомилась с темной стороной жизни, но тем не менее осталась незатронутой ею. Он считает, что я к ней несправедлива, что я ревную, что я…

– А что, есть какие-нибудь поводы для ревности? – перебил Мейсон.

– Хотела бы я знать, – ответила миссис Ньюберн. – Джексон – мужчина. И ничто человеческое ему не чуждо. У него, как и у всякого нормального мужчины, есть темные импульсы и хищнические инстинкты. А Надин в совершенстве овладела искусством использования своей кажущейся женской беспомощности. Но для достижения цели она не остановится ни перед чем, буквально ни перед чем. Разве что немного поломается для того, чтобы создать видимость, что ее ангельская невинность была сокрушена силами, над которыми она не властна. Я люблю Джексона, я уважаю его, но если вы мне покажете нормального мужчину, который бы не поддался на такие чары, то я вам скажу, что за такого и замуж выходить не стоит. Вот так. Возможно, я ревную. Откуда мне знать? Однако все это увело нас в сторону от того, что я хотела вам рассказать. От того, зачем я, собственно, к вам пришла.

– Хорошо, – сказал Мейсон. – Что вы хотели мне рассказать?

– Надин называла Мошера Хигли «дядя Мошер». На самом деле они не состояли в родстве. Дядя Мошер знал про нее что-то такое, что позволяло ему верно оценить ее подлинную натуру. Как бы там ни было, Мошер Хигли был единственным мужчиной, которого она не могла обвести вокруг пальца. И думаю, он был единственным мужчиной, которого она по-настоящему боялась.

– Почему она его боялась?

– Я не знаю, да и не хочу знать, мистер Мейсон. Меня это не интересует. Просто дядя Мошер имел на нее влияние.

– Каким образом?

– Ну… она его боялась, но уважала. Имея с ним дело, она никогда не пыталась применять свои уловки с мнимой невинностью. Она вообще не применяла по отношению к нему никаких уловок. Она просто выполняла то, что он ей говорил.

Мейсон сказал:

– Вы пришли ко мне с какой-то определенной целью. Почему бы не перейти прямо к делу?

– Я как раз и пытаюсь это сделать.

Мейсон улыбнулся и покачал головой.

– Почему вы пришли ко мне?

– Потому что я хотела, чтобы вы кое-что поняли.

– Простите, как получилось, что вы пришли в этот офис? Откуда вы узнали, что я имею отношение к этому делу?

– Мне сказали.

– Кто?

– Капитан Хьюго.

– Кто это?

– Повар, домоправитель, шофер, посыльный, мальчик на побегушках и доверенный слуга моего дяди.

– Что же вам сказал этот многогранный талант?

– Он сказал, что Надин консультировалась у доктора, который давал ей сыворотку правды. Он сказал, что доктор записал на ленту все, что она говорила под действием этого средства. А говорила она, среди всего прочего, что убила дядю Мошера.

– А как узнал об этом капитан Хьюго?

– Ему сказал Джон.

– Какой Джон?

– Ну, Джон Эвингтон Локк, молодой человек, которого Надин пытается закогтить.

Мейсон улыбнулся:

– Но у нее самые серьезные намерения.

– Они у нее всегда самые серьезные, – ответила миссис Ньюберн.

– Хорошо, а как обо всем этом узнал Джон Эвингтон Локк?

– Ему сказала сама Надин. Понимаете, доктор прокрутил ей запись.

– Ясно. Значит, она сказала Джону, Джон сказал Хьюго, а Хьюго сказал вам.

– Да.

– С записью разобрались. Но как вы узнали обо мне?

– От полиции.

– Это, – заметил Мейсон, – уже кое-что. Как получилось, что вы разговаривали с полицией?

– Полиция явилась к нам в дом.

– Чтобы побеседовать с вами и вашим мужем?

– Да.

– Что вы им сказали?

– Мы отвечали на вопросы.

– Что же это были за вопросы?

– Они хотели знать про наши семейные дела, про Надин Фарр, про смерть дяди Мошера, а затем, после всех этих вопросов, полицейские сказали, что Надин Фарр отправилась к вам и что вы ездили на озеро Твомби и нашли там яд…

– И что вы тогда им сказали?

– Что я в полной растерянности и вряд ли смогу им чем-нибудь помочь.

– Давно это было?

– Как только они ушли, я села в машину и поехала к вам.

– Почему?

– Потому что пожалела вас, мистер Мейсон. Из слов полицейских я поняла, что вы собираетесь защищать Надин. Она этого не стоит. Все это дело высосано из пальца, это просто очередная ее интрига.

– Вы думаете, она убила Мошера Хигли?

Миссис Ньюберн рассмеялась:

– Как раз именно это я и пытаюсь вам разъяснить. Никто его не убивал. Дядя Мошер умер естественной смертью. Я пытаюсь объяснить вам, что случилось на самом деле, мистер Мейсон.

– Тогда зачем Надин понадобилось создавать впечатление, что она убила своего дядю – если мы примем версию полиции и допустим, что она пыталась создать такое впечатление?

– Она сделала это совершенно сознательно и целенаправленно, – ответила миссис Ньюберн.

– И какова же была ее цель?

– Дядя Мошер оставил после себя собственность, которая оценивается в семьдесят пять тысяч долларов. Он оставил завещание, из которого следует, что покойный не имел ни малейшего представления о действительной стоимости своего имущества. Или же он таким образом отвесил Надин прощальную оплеуху.

– Расскажите подробнее о завещании, – попросил Мейсон.

– Из него следует, что я должна получить большой двухэтажный дом, в котором он жил, мебель, автомобиль и так далее, но что Надин Фарр может жить в этом доме, пока не завершит обучение. Далее он завещал кое-какие деньги мне, моему мужу и колледжу. Он распорядился, чтобы его верному слуге, капитану Хьюго, выплачивали половинное жалованье в течение разумного периода, не превышающего четырех месяцев. Далее он завещал, чтобы Надин оплачивались ее расходы, пока не закончится текущий учебный год. Все оставшееся, не перечисленное выше, очищенное от долгов и налогов имущество отходило Надин. Шутка заключалась в том, что выплаты по завещанию должны были составить около ста пятидесяти тысяч долларов, а если сейчас по самой выгодной цене продать все его имущество целиком и полностью и добавить оставленную им наличность, то наскребется только семьдесят пять тысяч.

– То есть на самом деле он оставил Надин меньше, чем ничего?

– Вот именно. Я думаю, его завещание было основано на некоем соглашении, которое он в свое время заключил со своим партнером по бизнесу. Одно время Мошер Хигли был весьма богат, и, думаю, имелась совершенно точная договоренность, что он оставит завещание, согласно которому Надин получит определенное обеспечение.

– Он не любил Надин?

– Я бы так не сказала. Он ее понимал.

– Хорошо, продолжайте. Вы все еще не поведали мне о мотивах Надин.

– Ну, – сказала она, – Надин очень, очень разумная девушка, к тому же весьма изощренная интриганка. Она поняла все деловые последствия завещания. Мой дядя владел большими земельными участками в Вайоминге, которые сейчас на рынке котируются очень низко. Однако «Стандарт Ойл» намерена пробурить глубокую изыскательскую скважину на прилегающих землях. Если эта скважина даст нефть, то земля дяди Мошера будет стоить гораздо больше, чем сумма денежных выплат, указанных в завещании. И тогда Надин посмеется над нами. Она имеет шанс унаследовать собственность, которую дядя Мошер никогда не хотел ей оставлять. Вы понимаете всю деликатность ситуации? С одной стороны, земля входит во «все оставшееся, не перечисленное выше» и должна принадлежать ей. С другой стороны, ее придется тут же продать, чтобы иметь возможность произвести оговоренные в завещании денежные выплаты.

– Я понимаю, – ответил Мейсон. В глазах его прыгали искорки.

– Таким образом, – продолжала миссис Ньюберн, – в ее интересах делать все возможное, чтобы земельные участки не были проданы. По крайней мере, не сейчас. И она готова на все, даже на то, чтобы сфабриковать дело об убийстве, которое, как она знает, ей ничем не угрожает, лишь бы оттянуть официальное утверждение завещания.

– То есть вы считаете, что для этого она и призналась в вымышленном убийстве? – спросил Мейсон.

– Почему бы и нет? Чем это ей грозит? Ее никто и пальцем не сможет тронуть – ведь признание было сделано под действием наркотиков.

– Вы думаете, она способна проделать что-либо подобное?

– Конечно. Она это уже делает.

– И вся эта тонко разыгранная комедия с эмоциональным стрессом – всего лишь средство оттянуть официальное утверждение завещания?

– Конечно. Разве вы не видите, что она делает? Она хочет, чтобы тело дяди Мошера было эксгумировано. То есть ей нужны оттяжки, задержки, проволочки. Она делает ставку на эту изыскательскую нефтяную скважину, которую вот-вот должны начать бурить… и ставит она в этой игре наши деньги.

– Я думал, речь идет о недвижимости.

– Вы понимаете, что я имею в виду.

– Ну что ж, хорошо, – сказал Мейсон, – вы можете отправляться домой и ни о чем не беспокоиться. Таблетки, которые Надин положила в предназначенный для дяди Мошера шоколад, были именно тем, что она и должна была туда положить, – эрзацем сахара.

На лице миссис Ньюберн отразилось удивление, смешанное с недоверием.

– Таким образом, – продолжил Мейсон, поднимаясь на ноги, – ваш дядя умер естественной смертью, и вам совершенно не о чем беспокоиться.

– Но я все еще не понимаю. Я…

Мейсон глядел на нее с серьезным выражением на лице.

– Я верю, что вы не понимаете, – сказал он. – И если действительно окажется, что в интересах Надин следует предотвратить продажу вайомингских участков до тех пор, пока там не обнаружат нефть, то, заверяю вас, рассказанные вами сведения заставят судью, занимающегося утверждением завещаний, блокировать любую поспешную продажу недвижимости.

Миссис Ньюберн встала, неуверенно направилась к дверям, потом повернулась и сказала:

– Что ж, если дядя Мошер оставил какие-то нефтеносные участки, то мы имеем на них право. Вы понимаете, мистер Мейсон, что я могу постоять за себя.

– Да уж. Но, думаю, вы придерживаетесь неверной диеты, – холодно улыбнулся Мейсон.

– То есть?

– В вашей пище не хватает каких-то витаминов, которые вырабатывают в человеке доброту.

Она сверкнула на него глазами в приступе гнева.

– Хорошо же, подождем, пока вы не поумнеете и не поймете, что представляет собой эта сучка с лицом невинного младенца… Посмотрим, что вы будете думать тогда! – прошипела она. И бросилась вон из комнаты.

Глава 8

Делла Стрит отворила дверь офиса Мейсона и нашла своего шефа за изучением служебных копий отчетов Верховного суда.

– А, Делла, как поездка?

Делла засмеялась:

– Я надеялась провести несколько дней на пляже, загорая и плескаясь в ласковых волнах прибоя…

– А я, – продолжил Мейсон, – надеялся на славную битву с Гамильтоном Бергером относительно состава преступления, судебной медицины и профессиональной этики.

– И все развеялось, как дым?

Мейсон кивнул.

– А что, собственно, случилось?

– Ну, – сказал Мейсон, – оказалось, что у нас просто-напросто буря в стакане воды. Надин Фарр обнаружила лишнюю бутылку с эрзац-сахаром на полке. Ей и в голову не пришло, что это не та бутылка, из которой она брала таблетки для шоколада Мошера Хигли. Подозрения закрались в ее голову, когда Хигли отпил из чашки, начал задыхаться, биться в конвульсиях и обвинять ее в отравлении. Она бросилась в свою комнату, глянула в тайник, в котором прятала таблетки с цианистым калием, и обнаружила, что они исчезли. Затем обнаружила, что таблетки для шоколада она взяла из лишней бутылочки, появившейся на полке. Она и не заметила, что на полке стояла еще одна. Ну и, проникшись обвинениями Хигли, пришла к единственному логическому выводу: кто-то поставил бутылку с таблетками цианида на место склянки с эрзацем сахара, и именно эти таблетки она положила в шоколад, отравив ими старика.

– Но на самом деле она этого не сделала? – спросила Делла Стрит.

Мейсон ухмыльнулся:

– Да, она сделала заключение, основываясь на неполной информации. И приняла на душу груз вины. Тот самый случай, Делла, когда сначала покупают пуговицы, а потом начинают под них шить пальто.

– Но все же что случилось с таблетками цианида, которые Надин спрятала в своей комнате?

– А вот это, – ответил Мейсон, – мы должны выяснить быстро, тихо и тактично. Разумеется, это очень нехорошо, когда у молодой женщины, вынашивающей мысли о самоубийстве, находится под рукой набор таблеток цианида, хотя я думаю, что побудительный импульс для самоубийства уже утратил силу.

– Шеф, а как вы думаете, что стоит за обвинениями Хигли в адрес Надин? Подумать только – человек приказывает юной влюбленной девице оставить того, кого она любит, и никогда с ним больше не общаться!

– Это не имеет ровным счетом никакого значения, – спокойно ответил Мейсон.

– А что имеет?

– Тот факт, что она собиралась это сделать.

– Но ведь не сделала!

– Она собиралась покончить с собой, что, в общем-то, то же самое.

– Этот Хигли был сущим дьяволом!

Мейсон сказал:

– Мне бы не хотелось судить Хигли на основании слов Надин Фарр. В конце концов, он мертв и не может себя защитить. Надин его ненавидела. И вообще, все это прошлогодний снег и сейчас уже не имеет никакого значения. Что ты сделала с Надин?

– Оставила в мотеле на берегу.

Мейсон вопросительно поднял бровь.

– Она хотела там остаться. Надин была очень напряжена, а когда я сказала, что все в порядке, у нее началась реакция. Ты же знаешь, какова она. Она не плачет, а прячет все свои эмоции в себе. Именно поэтому она все время в таком напряжении.

– И она не хотела возвращаться домой?

– Нет, она сказала, что какое-то время никого не хочет видеть. И еще сказала, что если номер все равно уже оплачен, то она переночует в нем, а поутру вернется на автобусе.

– Думаешь, с ней все будет в порядке?

– Думаю, да. Трудно судить по ней, но она заверила меня, что с ней все нормально. Я ей подала идею позвонить Джону Локку, чтобы он ее встретил. Надин хотела сама ему все рассказать еще до того, как до него дойдут всякие искаженные версии.

Мейсон кивнул:

– Что ж, может, так оно и есть. Ладно, давай назовем теперешнее время суток днем и…

Послышался нетерпеливый стук в дверь. То был условный знак Пола Дрейка.

Делла вопросительно посмотрела на Мейсона. Мейсон кивнул. Делла открыла дверь.

– Привет, Пол, – сказала она. – А мы как раз решили, что сейчас еще день. Что с тобой? Ты выглядишь взволнованным.

Дрейк закрыл дверь, прошел к креслу для клиентов и уселся в него, не облокачиваясь и держа спину неестественно прямо.

– Перри, – сказал он, глядя прямо в глаза Мейсону. – Признайся – ты проделал хитрый трюк, а мне не сказал?

– В чем дело, Пол, что-то случилось?

– Слушай, Перри, на этот раз ты на самом деле в заднице! Они взяли тебя за жабры.

– О чем ты говоришь?

– Я просто размышляю, – тянул Дрейк, – достаточно ли ты псих, чтобы это сделать.

– Что сделать?

– Бросить бутылочку с таблетками эрзац-сахара в озеро Твомби, а затем заплатить мальчишкам, чтобы они ее нашли.

– Ничего себе! – воскликнул Мейсон. – Ты хочешь сказать, что Гамильтон Бергер вменяет мне это в вину?

– Пока что он ни в чем тебя прямо не обвиняет. Но запросто сделает это позже, ты же его знаешь. Пока он ограничивается лишь намеками.

– И каким же образом эта оригинальная идея попала ему под шляпу? – поинтересовался Мейсон.

Дрейк сказал:

– Ты должен признать, Перри, что, выловив бутылку, относительно которой Надин Фарр настаивает, что в ней цианистый калий…

– Она на этом не настаивала, – перебил Мейсон. – Она думала, что там может быть цианид.

– Как я слышал, – сказал Дрейк, – она совершенно определенно заявила доктору, что в бутылке был яд.

– Ну, слышать ты мог все, что угодно. Меня же сейчас интересует совсем другое: с чего это ты так завелся и что внушило тебе мысль, будто я сфальсифицировал вещественное доказательство, то есть подбросил ложную улику?

– Они нашли другую бутылку, – с расстановкой ответил Дрейк.

– Что?! – взвился Мейсон.

– После того как ты ушел из полицейского управления, оставив лейтенанта Трэгга и Гамильтона Бергера сидеть с раскрытыми ртами, Бергер впал в ярость и решил, что это один из твоих хитрых трюков. Лейтенант Трэгг связался с диспетчером, и они послали патрульную машину на озеро Твомби. Полицейские собрали ребят, заставили их нырять, и они нашли на этот раз ту бутылку.

– Что значит – ту бутылку?

– Ладно, назовем это просто бутылкой, – сказал Дрейк. – Как бы то ни было, они нашли еще одну бутылку.

– И что она?

– Точно такая же, как и предыдущая. В ней тоже содержится дробь и таблетки. Только это таблетки цианистого калия.

– Вот черт! – сказал Мейсон.

– Точно. А теперь посмотри на все это глазами Гамильтона Бергера. Он чувствует, что на этот раз припер тебя к стене. Конечно, Перри, я знаю твои весьма неортодоксальные методы ведения перекрестного допроса свидетелей, но если ты начинил бутылочку смесью дроби с таблетками эрзац-сахара и бросил ее в воду с причала так, чтобы ее смогли выловить, и сделал это для того, чтобы разрушить дело против Надин Фарр, то ты сам положил голову на плаху.

– Есть доказательства, что я все это проделал? – спросил Мейсон.

– Бергер уверяет, что есть. Два мальчика видели, как ты что-то бросал в воду.

– Боже! – воскликнул Мейсон. – Нельзя же быть таким тупым! Я бросил в воду камень, чтобы оценить расстояние, на которое Надин могла забросить бутылочку.

– Как бы то ни было, наблюдательные ребятишки видели, как ты что-то бросил в воду, и этого вполне достаточно для окружного прокурора.

Мейсон начал смеяться, затем внезапно посерьезнел.

– Продолжай, Пол.

– Уже все, – ответил Дрейк. – Окружной прокурор после твоего ухода еще раз все серьезно обдумал и пришел к выводу, что в данном случае имеет место, как он выражается, «типичный для Перри Мейсона трюк». И тогда он послал на озеро машину, и ему привезли другую бутылку, которую Бергер, разумеется, считает подлинной уликой. На месте прокурора ты считал бы точно так же.

– Откуда ты все это узнал, Пол?

– От одного из репортеров.

– Гамильтон Бергер уже все рассказал газетчикам?

– Ну что ты! Он свято блюдет профессиональную этику. Он просто был не против, если полиция сделает это. Те и сделали из всего этого жуткую драматическую историю. Дело об убийстве, очевидно, рассыпалось, когда оказалось, что в поднятой со дна бутылке содержится заменитель сахара. Но добрый старый Гамильтон Бергер, отдавая себе отчет, что он имеет дело с Перри Мейсоном, который в юридических кругах имеет репутацию человека чертовски изворотливого, изобретательного и хитроумного, настоял на том, что нет прямых доказательств, что бутылка, которую Перри Мейсон так подозрительно удачно обнаружил, была той самой, которую Надин Фарр, по ее признанию, бросила в воду озера. Гамильтон Бергер, это воплощение законности, обладающее острым и проницательным логическим умом, не позволил сбить себя с толку и увести следствие в сторону. Он послал ныряльщиков на поиски настоящей бутылки, каковая, разумеется, была найдена и содержала, разумеется, цианид. По крайней мере, таблетки имеют отчетливый запах цианида. Сейчас они подвергаются тщательному анализу.

Мейсон повернулся к Делле Стрит:

– Позвони Надин.

Делла Стрит негнущимися пальцами набрала нужный номер.

Мейсон закурил сигарету. Дрейк озабоченно спросил:

– Перри, ведь ты этого не делал, да?

– Не делал – чего?

– Ну, не ты подбросил бутылку с эрзацем?

– Черт возьми! – взорвался Мейсон. – Я что – выгляжу последним идиотом?!

– Но согласись, это было бы чертовски простым и в то же время дьявольски хитрым решением проблемы. Получен ответ на все вопросы, дело лопается, как мыльный пузырь, а Гамильтон Бергер выставляется на всеобщее посмешище.

– Другими словами, – мрачно проговорил Мейсон, – то, что Гамильтон Бергер называет «типичными штучками Перри Мейсона».

– Пойми меня правильно, Перри, – сказал Дрейк, – я только спрашиваю.

– Ну что ж, – сказал Мейсон, – я информирую тебя, Пол, что это не является типичным трюком Перри Мейсона. Временами я прибегаю к разным уловкам, чтобы показать слабость той или иной полицейской гипотезы. Временами при перекрестном допросе я позволяю себе выставить свидетеля в таком свете, что всем становится ясно, что доверять его показаниям нельзя. Но я никогда не занимался фальсификацией вещественных доказательств, чтобы покрыть убийство.

На лице Дрейка отразилось облегчение. Он расслабился и поудобнее устроился в кресле.

– Что ж, – сказал он, – хорошо. Однако черт меня побери, если я представляю, как ты из всего этого выкрутишься и докажешь, что ты этого не делал.

Мейсон сказал:

– Предоставим Гамильтону Бергеру доказывать, что я это сделал.

Дрейк покачал головой:

– В глазах общественности он уже это доказал. Допустим, человек говорит: «Мне кажется, фокусник намерен вытащить из цилиндра кролика. Если я прав, то, заглянув в эту старомодную шляпу, я увижу там кролика». Затем он лезет в цилиндр и достает оттуда кролика. В глазах общественности наличие кролика доказывает его правоту.

Делла Стрит подняла голову и сказала:

– Из мотеля говорят, что мисс Фарр убыла.

– А кто на том конце? – спросил Мейсон.

– Менеджер. Это женщина.

– Дай мне поговорить с ней.

Мейсон взял трубку и сказал:

– Добрый вечер. Извините за беспокойство, но мне срочно нужно получить информацию относительно Надин Фарр. Вы говорите, она убыла?

– Да. Она пробыла у нас очень короткое время.

– И как она… э-э… убыла?

– За ней заехал молодой человек. Он спросил номер комнаты мисс Фарр. Я ему сказала, но… вы понимаете, учитывая обстоятельства… словом, я решила присмотреть за ним. У нас приличное заведение, и приходится проявлять осторожность, особенно когда сдаешь номера одиноким женщинам. У меня были основания опасаться, ведь мисс Фарр и другая молодая женщина приехали вместе и сняли отдельные номера. Но все оказалось в порядке. Мисс Фарр выписалась через несколько минут после того, как за ней заехал этот молодой человек. Они уехали вместе.

– Как давно это было? – спросил Мейсон.

– Минут десять-пятнадцать назад. А теперь нельзя ли узнать, кто вы такой и почему вы ими интересуетесь?

Мейсон важно ответил:

– Я действую in loco parentis.[1] Большое вам спасибо. – Адвокат повесил трубку и повернулся к Полу Дрейку: – Отлично, Пол. Можешь вернуться к нормальному существованию.

– Что ты имеешь в виду? – с подозрением в голосе протянул Дрейк.

– Ты очень удивился, когда я рассказал, что надо вести это дело не спеша, – пояснил Мейсон. – Ты ведь привык, что все надо делать на огромной скорости. Неторопливая манера – не твой стиль езды. Но все кончено. Отбой. Возвращайся к привычной беготне, задействуй толпы детективов, жги бензин, обрывай телефонные провода. Валяй!

– Что я должен делать?

– Все, что сможешь. Я хочу, чтобы ты вышел на Джона Эвингтона Локка, парня, в котором очень заинтересована Надин и с которым она пятнадцать минут назад покинула мотель «Хай-Тайд». Я хочу знать всю подноготную о Мошере Хигли. Я хочу знать все о мистере и миссис Ньюберн. Я хочу знать, что по нашему делу предпринимает полиция. Я хочу знать все, что мне нужно знать.

Дрейк сказал:

– Этот тип, которого они называют «капитан Хьюго», находится сейчас в моей конторе. Он работал на Мошера Хигли многие годы. Еще тот тип. Я предложил ему зайти и повидаться с тобой.

– Когда? – спросил Мейсон.

– Я посоветовал ему прийти в рабочие часы и подождать в моем офисе. Но он пришел как раз перед тем, как я получил сведения о второй бутылке, той, которая с ядом. Я оставил его в своей конторе и побежал сюда.

– Что он знает?

– Все.

– Точнее? – спросил Мейсон.

– Он был у Хигли помощником на все руки. Служил у него около тридцати лет. Когда мои люди беседовали с ним, они обнаружили, что капитан Хьюго принадлежит к тем колоритным натурам, мимо которых ничего не проходит. Мой человек составил отчет, в котором записал основные положения истории Хьюго, но сказал при этом, что я должен сам поговорить с ним, поскольку его окружает такая мощная аура местного колорита, что ее невозможно передать в скупых строках отчета. Вот я и решил, что потолкую с ним. А если это окажется необходимым, то направлю к тебе.

– Хьюго согласился прийти?

– Поначалу не хотел, – ответил Дрейк. – Уверял, что страшно занят. Тогда мой человек предложил ему десять долларов, если он согласится нас посетить. Хьюго сразу же схватил десятку. Хигли, оказывается, оставил его без цента в кармане.

Мейсон сказал:

– Возвращайся в свой офис, Пол, и пришли его сюда.

– Что-нибудь еще?

– Загрузи своих людей работой. Сведи воедино их отчеты. Надо собрать все факты, какие только сможем, и попытаться первыми обнаружить некоторые из них.

– Насколько все это серьезно? – спросил Дрейк.

– Что именно?

– Ну, обвинения Гамильтона Бергера относительно того, что ты подбросил липовую бутылку и…

– Чертовски серьезно, – ответил Мейсон. – Я могу доказывать своею невиновность, пока не посинею, но никто мне не поверит. Впрочем, даст бог, я как-нибудь выкручусь. Что меня беспокоит, так это то, как все отразится на Надин Фарр. – Он повернулся к Делле Стрит: – У тебя есть какие-нибудь предположения, куда отправился доктор Денэйр?

Она покачала головой.

– Я могу позвонить ему в офис, может, там кто-нибудь знает.

– Не надо. Его ассистентка дружит с полицейским детективом. Скорее всего, именно через нее просочились сведения о записи на магнитной ленте. Хорошо, Пол, принимайся за работу. И пришли ко мне капитана Хьюго.

Дрейк поднялся, подошел к двери и обернулся на пороге.

– Ты хочешь дать делу полную раскрутку, Перри? – спросил он.

Мейсон кивнул.

– Возможно, мне придется кое-что заплатить за экстренную информацию…

– Плати столько, сколько понадобится, – ответил Мейсон. – Только найди информацию.

Когда Пол вышел, Делла Стрит бросила взгляд на Мейсона. В ее глазах была тревога.

– Как вы думаете, что случилось? – спросила она.

Мейсон пожал плечами.

– А вы не допускаете, что это могла сделать сама Надин? Поразмыслив о своем признании, записанном на пленку, она взяла бутылочку с эрзац-сахаром, начинила ее дробью, а затем швырнула в воду с причала. Так же, как до этого бросила склянку с ядом.

– Зачем ей это? – спросил Мейсон.

– Боже мой, шеф, посмотрите же на факты! Надин подвергается испытанию с помощью сыворотки правды. Сначала она думала, что сможет контролировать свои слова даже под действием наркотика. Но не смогла и рассказала всю правду о смерти Мошера Хигли. Затем мы прокрутили ей запись ее признания. Она сказала, что ей нужно двадцать четыре часа, чтобы все обдумать. И если она задумала что-то сделать, то хотела проделать это без свидетелей. Вспомните, она даже не пожелала, чтобы доктор Денэйр ее подвез, когда она вышла отсюда. Что могло быть для нее логичнее, чем взять бутылку с заменителем сахара, нашпиговать ее дробью, поехать на озеро и бросить ее с пирса? Она ведь знала, что рано или поздно там будут искать вещественные доказательства.

– Чтобы это придумать, ей надо быть чертовски хитроумной девушкой, – задумчиво произнес Мейсон.

– Что ж, – сказала Делла Стрит, – вы ведь знаете, что хитроумные женщины в этом мире существуют.

– Я знаю, – согласился Мейсон. – А тебя не заинтересует тот факт, что ко мне приходила миссис Джексон Ньюберн, племянница Мошера Хигли, и предостерегала в отношении Надин Фарр?

– И что же она думает о Надин?

– Ее оценка совпадает с твоей.

Делла не успела ответить – в дверь постучали условным кодом Дрейка. Делла Стрит открыла дверь, и Пол Дрейк возвестил:

– Вот капитан Хьюго, который хочет поговорить с тобой, Перри. Я же, с твоего позволения, ухожу. У меня важная информация по телефону. Если тебе что-нибудь от меня понадобится, дай знать, и я тут же появлюсь.

Глава 9

– Так это вы и есть Мейсон, адвокат? – спросил капитан Хьюго, шаркающей походкой выходя вперед и протягивая руку.

– Верно, – ответил Мейсон. – А вы – капитан Хьюго?

– Он самый.

Мейсон замер на секунду, пристально изучая посетителя.

Капитан Хьюго был бы ростом футов в шесть, если бы однажды выпрямился. Но небрежно-разгильдяйская сутулость с годами закрепилась, так что плечи его были согнуты, а голова выступала вперед. Он казался ненормально худым, но выдающийся вперед животик придавал ему некоторую округлость в талии, хотя шея, запястья и лодыжки были тощими до невозможности.

У него был заостренный подбородок, высокие скулы и покатый лоб. Из-за сутулости лицо его постоянно было обращено книзу, так что ему приходилось каждый раз задирать голову, чтобы посмотреть собеседнику в глаза. При этом он весь перекашивался и высоко вздымал брови. Создавалось впечатление, что он сознательно разыгрывает какую-то клоунаду.

Мейсон сказал:

– Садитесь, капитан. Пол Дрейк рекомендовал мне вас как очень интересного человека, и я бы хотел задать вам несколько вопросов.

– Валяйте, – проворчал капитан Хьюго. – Они мне отстегнули десять баксов, чтобы я тут с вами посидел и поговорил. Самая легкая халтура в моей жизни. Так что вы хотели услышать?

Он опустился в кресло, сложил руки на коленях и бросил исподлобья взгляд на Мейсона. После чего расслабился, так что адвокат мог видеть только кончик носа, кустистые белые брови и отблески света на лысине.

– Я так понимаю, что полиция расследует обстоятельства смерти Мошера Хигли, – начал Мейсон.

Голова старика дернулась, серые глаза сверкнули под белыми бровями.

– Что это вы несете, черт побери? – возмутился капитан Хьюго.

– Мне так кажется, – сказал Мейсон.

Несколько мгновений капитан Хьюго держал голову прямо, глядя на Мейсона, затем снова ссутулился, как будто такая позиция вызывала у него боль в позвоночнике. Он сказал:

– Да чего там расследовать? Старый Мошер Хигли сыграл в ящик, как все мы это сделаем когда-нибудь. Слышал я, что какой-то лекарь накачал мисс Надин какой-то дрянью и ей чего-то там пригрезилось. Если легавые начнут расследовать все глюки, вызванные наркотой, это будет большим подарком для прохиндеев. Некогда станет раскрывать настоящие преступления. Черт, да они же надорвутся за такой работой.

– Вы были с ним, когда он умирал? – спросил Мейсон.

– Конечно.

– Я имею в виду в одной с ним комнате?

– Не, я мыл окна в столовой. Вообще-то, скажу вам, я этого не делаю. Бабская работенка. Да окна уж больно грязные были. А где сейчас работницу найдешь? Была у нас так называемая домработница, приходила раз в неделю и получала доллар в час – я прямо с ума схожу, как об этом подумаю.

– Ваша работа тоже была почасовой?

– Моя? – Капитан Хьюго, бросив на Мейсона очередной быстрый взгляд, снова опустил голову. – Какое там, к черту! Я работал не по часам. Я работал по делу. Теперь уж я, видать, больше никакой работы не найду. Старый Мошер полоснул мне бритвой по карману. Я его не виню. Да только я был с ним столько лет, что ни на кого другого уже и не мог работать. Он понимал меня, я понимал его.

– И что вы будете делать? – спросил Мейсон.

– Старый Мошер оставил мне половинное жалованье за четыре месяца. Если бы оставил больше, все равно без толку. Его имущество не покрывает расходов даже наполовину, если, конечно, они не отыщут нефть на этих вайомингских землях. Муж племянницы старого Хигли занимается нефтяным бизнесом, так он считает, что там есть нефть. Полтора года к Мошеру подкатывался, чтобы тот ему эти участки продал. А Мошер ему – от ворот поворот: не любил он делать бизнес с родственниками.

Капитан Хьюго испустил сухой смешок, от чего его тощие плечи затряслись, а голова заколыхалась.

– Он отказал только по этой причине? – спросил Мейсон.

– Да нет, конечно, – ответил капитан Хьюго. – Мошер думал, что сможет продать более выгодно, если погодит малость. Он думал, что Джексон Ньюберн неспроста положил глаз на эти земли. И я тоже так думаю. Не могу обвинять парня, что он эти земли попытался оттяпать. Да только где ему с Мошером тягаться! Тот сам был не промах. То, что ему предлагал Ньюберн, его не устраивало.

– А что насчет Надин Фарр? – спросил Мейсон.

– Самая милая девочка, какую я только видел, – ответил капитан Хьюго. – Красивая, как картинка. И в обхождении приятная. Жила с нами, вкалывала днем и ночью, помогала мне, когда могла, была добра к Мошеру, насколько можно. Но Мошер не любил ее. Заносчиво к ней относился, грубо. Меня это прямо-таки бесило иногда.

– Сколько вы работали у Мошера Хигли? – спросил Мейсон.

– Где-то около тридцати лет. Когда его жена была жива, я был шофером и садовником. Потом она умерла, и Мошер остался один, ну я и стал вроде как на все руки. Сначала, помню, выучился стряпать для себя и Мошера. Мы люди простые, нам и самой обыкновенной жратвы достаточно было. Я готовил цыплят и все такое прочее – так, как это нравилось Мошеру… Черт, старый я стал, мистер Мейсон.

– И что вы намерены теперь делать, после того, как лишились работы?

– Подамся, пожалуй, на юг, отыщу какую-нибудь хибару на берегу реки, где еще водится рыба. А не найду – сам построю. Знаете, какую классную берлогу можно сделать из гофрированного железа? Главное – найти место, где рыба водится. Так что за меня не беспокойтесь. Выживу, не пропаду.

– Вам не кажется, что Мошер Хигли, с учетом всех обстоятельств, мог лучше позаботиться о ваших последующих годах?

– С чего бы это ему делать?

– Вы долгие годы служили ему верой и правдой.

– Но он же мне за это платил, не правда ли? Я так понимаю: он мне ничего не должен, и я ему ничего не должен.

– А что вы сейчас делаете в доме? – спросил Мейсон.

– Отсиживаю задницу и жду, когда меня оттуда выкинут. Думаю, как только со всей этой бюрократией покончат, дом пойдет с молотка.

– А племянница с мужем не намерены сами тут поселиться?

– Да на кой им это? Им и в своем доме хорошо.

Мейсон сказал:

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне что-нибудь о Надин Фарр, а также о том, что случилось в тот день, когда умер Мошер Хигли.

– Так я уже рассказал.

– Как получилось, что Надин Фарр поселилась в доме Мошера Хигли?

– Он за ней послал.

– Давайте вернемся ко дню смерти Мошера Хигли, – сказал Мейсон. – Вы помните все, что происходило в этот день?

– Так же точно, мистер, как то, о чем мы толковали пять минут назад.

– Вы мыли окна?

– Точно так.

– За Хигли присматривали сиделки?

– Две. Одна дежурила днем, другая ночью.

– Чем он был болен?

– С сердцем что-то было не в порядке.

– У него был излишний вес?

– Ко времени смерти не слишком большой. Вообще-то он в свое время был порядочной тушей, но доктор помог ему сбросить вес. Думаю, когда он умер, то весил не больше восьмидесяти.

– Это было в субботу…

– Верно, в полдень. Мисс Надин по субботам тоже занималась хозяйством. В полдень она дала дневной сиделке передышку и заменила ее. Надин ужасно добра к людям, страшно милая девчушка.

– А что насчет племянницы? Она не жила в доме вместе с ним?

– Миссис Ньюберн? Только не она. С чего ей ошиваться в этом доме? Ведь дядя Мошер может попросить ее что-нибудь сделать. Поработать по дому. А это не для нее. Можно испачкать ручки. Сама-то она жила в доме, где, чтобы посуду помыть, надо только кнопку нажать и всякие там штучки установлены, чтобы зимой тепло было, а летом прохладно.

– Это, наверное, стоит денег? – задал наводящий вопрос Мейсон.

– Да уж, думаю, так оно и есть. Да только я их не спрашивал, а они мне не говорили. Не знаю, сколько стоят все эти штуки, никогда их не покупал. Не по мне все эти дела.

– А миссис Ньюберн с мужем часто навещали Мошера Хигли?

– Ну да. Они поддерживали отношения. И каждый раз, когда приходили, у них в запасе была какая-нибудь пакость для мисс Надин. Это было настоящее преступление, как они обращались с бедной девочкой. Диву даюсь, как это мисс Надин выдерживала все их грязные шутки и оставалась такой же приветливой и терпеливой.

– А в тот день, когда умер Мошер Хигли, они его навещали?

– Миссис Ньюберн приходила… нет, они приходили оба. Оба были у него в комнате, говорили с ним и…

– В какое время это было?

– Что-то около одиннадцати. Затем Джексон Ньюберн сказал, что у него какие-то дела, и уехал на своей машине. Он должен был вернуться за женой около полудня. Так он и сделал.

– И как скоро после этого умер Хигли?

– Скоро. Мисс Надин готовила ему ленч. У него была своя придурь – хотел есть всякие вкусные вещи, которые ему есть было никак нельзя. Ну и обманывал сам себя. Если, мол, вот это заменить вон тем, то вреда не будет. Вместо сахара, к примеру, пользовался заменителем. Говорил, что он ему не вредит. Не знаю, может быть, так, а может, и нет. Я-то никогда не боялся лишнего веса, ел все, что заблагорассудится. Правда, сейчас уже нет того аппетита…

– Что случилось потом?

– Мисс Надин приготовила ему сухие гренки и горячий шоколад с этим самым сахарным заменителем. Она пошла к нему, и ее не было… ну, не знаю, минут десять или что-то вроде того. Я уже сам собирался перекусить, когда услышал, как мисс Надин кричит.

– И что?

– Она сбежала вниз по лестнице и начала звонить доктору. Потом помчалась назад. Я тоже пошел за ней, а Мошер уже задыхался и только рот разевал, словно рыба, у него были приступы конвульсий. А потом он умер. Ну, во всяком случае, я решил, что он умер.

– Доктор приехал быстро?

– Да, минут через десять-пятнадцать.

– И что было дальше?

– Док осмотрел его, прослушал, сказал, что старый Мошер мертв и что он удачно отделался – почти не мучился. А мисс Надин сказал, что она очень расстроена, ей надо чего-нибудь принять, чтобы успокоиться.

– И он ей что-нибудь дал?

– Ага. Пару пилюлек. И сказал, мол, пусть она идет и приляжет, он сам обо всем позаботится и распорядится.

– И что сделала мисс Надин?

– Прошла через кухню и направилась в свою комнату.

– Она пошла к себе через кухню?

– Да, верно. У нее небольшая комнатенка в полуподвале. Есть там, правда, душ и туалет, да только я никак не мог понять, почему Мошер не поселил ее в одной из гостевых комнат. Она тогда была бы рядом, и, когда он ее вызывал ночью, ей не приходилось бы бегать через весь дом. Гостей у него никогда не бывало, но гостевые комнаты всегда были наготове. Он провел по дому электрическую сигнализацию, так что стоило ему нажать кнопку, как у мисс Надин в комнате звенел звонок и ей надо было бросать все и стремглав мчаться к нему. Правда, когда наняли сиделок, это происходило не так часто. В их комнату он провел еще один звонок. Ночная сиделка приглядывала за ним – непыльная, скажу я вам, работенка. Если он спал, то и она спала. Думаю, эти сиделки давали ему что-то, чтобы он как можно больше спал. В любом случае сиделка всегда была под боком, чтобы в случае чего вызвать доктора и сделать укол.

– А ваши обязанности упростились?

– Какое там! Мисс Надин и мне пришлось готовить и на сиделок. Та, которая дежурила ночью, всегда требовала, чтобы в полночь ей подали что-нибудь горяченькое. Что касается меня, то я не терплю баб в доме, если от них никакой пользы. Эти бабенки стали корчить начальниц и принялись меня учить. А я двадцать лет пищу готовлю. Не то чтобы я мог работать в Париже у «Максима», но знаю, как это делается. А эти квочки меня поучать начали. Мол, вот это надо готовить так, а вот то – эдак.

– И что вы на это?

– А ничего. Продолжал стряпать, как всегда это делал. Готовил старую добрую еду. Хотите – ешьте, хотите – ходите голодные.

– А Мошер Хигли когда-нибудь просил вас попытаться сделать то, что они хотели?

– Да нет. Мошер Хигли меня хорошо знал. Если бы он только попробовал проделать такое, я бы тут же ушел.

– После стольких лет службы?

– Я ему ничего не был должен, и он мне ничего не был должен. Мы с ним уживались, вот и все. Он не мог нанять никого другого, кто бы у него удержался, а я не мог в мои годы найти другую работу.

– Как все же получилось, что Надин Фарр поселилась в доме у Мошера Хигли?

– Он за ней послал.

– Это вы уже говорили. Почему он за ней послал?

– Чтобы у нее был дом.

– Почему он хотел, чтобы у нее был дом?

– Спросите его.

– Не могу. Он мертв. Поэтому спрашиваю вас.

– Он был знаком с ее матерью, но не спрашивайте меня, как и что, я о таких вещах не люблю языком молотить.

– А есть возможность, что Надин Фарр – его дочь?

– Мне почем знать?

– Ну… я думал, что именно вам это может быть известно. Так вы говорите, он знал ее мать?

– Ну да! А если вам нужны подробности, так он меня не приглашал держать свечку, когда ночами отправлялся погулять.

Мейсон сказал:

– Полиция считает, что обстоятельства смерти Мошера Хигли должны быть изучены заново. Возможно, они захотят с вами побеседовать.

– Думаю, у них есть на это право.

– А миссис Ньюберн или мистер Ньюберн заходили на кухню, когда приходили к вам в тот день?

– Чтобы эти люди заходили на кухню? За каким чертом? Да, совать свой нос в чужие дела и делать дурацкие замечания – это они могут. Эта миссис Ньюберн забодала меня своим идиотским указательным пальцем. То и дело водила им то по окну, то по столу или другой какой мебели, чтобы показать мне, какая у нас пыль да грязь. Хотя какая у нас грязь?! А она как найдет пылинку, такой гвалт подымает, будто труп нашла.

– Она вам что-нибудь говорила?

– Да нет. Она знала, что говорить мне что-нибудь без толку.

– А вы ей что-нибудь говорили?

– Не-а. Что мне до ее пальца? Это ее палец. Нравится его совать куда ни попадя, пусть сует. Проведет, бывало, пальцем этим своим по чему-нибудь и сует мне под нос, как будто что-то доказала. А мне-то что? Смотрю себе и молчу в тряпочку.

– Но вы уверены, что в кухню в тот день она не заходила?

– Ну… могла и зайти. Я точно не помню. В любом случае она потом поднялась к Мошеру. А за ней чуть позже поднялся туда и ее муж. Потом Джексон спустился и куда-то укатил, а затем вернулся за ней. Помню, он выходил из кухни. Просто зашел и вышел. Кажется, искал Надин или еще чего. Потом поднялся наверх. Он был с Мошером около десяти минут. Мозги старику, как всегда, пудрил. На Мошера-то им было начхать, но они хотели убедиться, что тот не изменил завещания. Все эти сладкие словечки лились из них, как мед на горячий пирог.

– Ну что ж, – подытожил Мейсон. – Я просто хотел установить факты. Большое вам спасибо.

Капитан Хьюго вознес над креслом свое долговязое туловище.

– Надеюсь, вы и тот парень не зря потратили на меня десять баксов?

– Думаю, не зря, – улыбнулся Мейсон.

– Тогда ладно, – сказал капитан Хьюго, – а то мне сюда возвращаться нет никакой охоты. А теперь мы вроде бы в расчете. Я вам ничего не должен, вы мне. Пока, адвокат.

Глава 10

Через час с лишним после ухода капитана Хьюго Мейсон мерил шагами свой офис. Он ждал.

Делла Стрит время от времени поглядывала на часы. Наконец она сказала:

– Имеет право работающая девушка иногда поесть? Сдается мне, кто-то говорил что-то насчет обеда?

Мейсон ответил, не останавливаясь:

– Мы можем заказать, чтобы нам принесли перекусить. Я хотел бы связаться с доктором Денэйром до того, как это сделает полиция. И мне просто необходимо поговорить с Надин Фарр. Как ты думаешь, Делла, откуда Джон Локк узнал, где она находится?

– Наверное, позвонила ему вскоре после того, как я ушла. Эта девица – сплошная загадка, Перри, но я чувствую, что у нее что-то на уме.

В дверь постучали условным стуком. Делла отворила ее и впустила Пола Дрейка.

– Нервничаете? – спросил Дрейк, опускаясь в большое кожаное кресло и занимая в нем свое излюбленное положение.

– Он уже обгрыз себе ногти до самых локтей, – наябедничала Делла Стрит.

– Как у тебя дела, Пол? – спросил Мейсон.

– Я задействовал кучу народу.

– Ты можешь найти Надин Фарр?

– Надеюсь получить об этом сообщение с минуты на минуту.

Мейсон нахмурился.

– Да ты уже сейчас должен был бы знать, где она. Тут не должно быть трудностей. Она уехала из «Хай-Тайд» с Джоном Локком и…

– А откуда ты знаешь, что она уехала с Джоном Локком? – перебил Дрейк.

– Не глупи, – ответил Мейсон. – Менеджер мне сказала. Локк приехал в мотель и спросил ее номер. Менеджер видела, как они уезжали. Девица с самого утра ничего не ела. Ясное дело, что они поехали куда-нибудь пообедать. К этому времени ты бы должен уже установить все места, которые любит посещать Джон Локк.

– Все это прекрасно, – хладнокровно ответил Дрейк, – спасибо, что просветил. Только и я могу тебя кое-чему поучить. Знай, что из ложных посылок обычно делаются ложные выводы.

– Ты это о чем?

– Она уехала не с Джоном Локком.

– Не с ним?! – воскликнул Мейсон.

Дрейк сказал:

– Тебе будет неприятно слышать то, что я скажу. Менеджер мотеля сказала, что мужчина, заехавший за Надин, управлял двухцветным «Олдсмобилем». Она видела, что они, отъехав от «Хай-Тайд», отправились к ближайшей заправочной за углом. Я переговорил со служащим заправочной. Разумеется, он не мог запомнить всех, кто у него заправлялся, но я проверил те счета, когда клиент расплачивался по кредитной карточке, и обнаружил, что как раз в интересующий нас отрезок времени на этой станции заправлял свою машину некто Джексон Ньюберн. Тогда я…

Зазвонил телефон. Дрейк сказал:

– Я дал своим людям твой незарегистрированный номер, Перри. Надеюсь, ты не возражаешь? Дело-то серьезное.

Делла Стрит кивнула Полу и протянула ему трубку:

– Это тебя, Пол.

Дрейк принял трубку.

– Да, – сказал он. С минуту слушал, потом произнес: – И где он сейчас?.. Подожди немного. Не вешай трубку.

Дрейк повернулся к Мейсону.

– Все кишит полицейскими, Перри, – сказал он. – Пара человек из отдела по расследованию убийств следит за квартирой, где живет Джон Эвингтон Локк. Еще двое – за домом, где умер Мошер Хигли и где сейчас обитает Надин Фарр. Мои парни установили, что Джон Локк часто посещает ресторанчик «Копченый фазан» на Сансет-авеню. Я велел им проверить это место. Джон Локк сейчас там.

– Один? – спросил Мейсон.

– Один, – ответил Дрейк. – И как только он отправится домой, попадет прямо в лапы полиции. Вопрос в том, хочешь ли ты увидеть его раньше, чем полиция?

– Да уж, черт возьми, еще как хочу!

– Ладно, – сказал Дрейк, – тогда тебе лучше отсюда выбраться. И отправиться туда. Ему двадцать шесть, носит твидовый костюм цвета черного перца с солью, туфли «Кордован». Шляпы не носит, волосы рыжевато-коричневые, зачесанные на лоб.

– Уже бегу, – сказал Мейсон. – Скажи своим парням, чтобы ни на секунду не упускали его из виду.

Дрейк сказал в трубку:

– К вам отправляется Перри Мейсон. Вы его знаете по фотографиям. Он просит продолжать тщательное наблюдение за объектом. Но только не выдайте себя и ни в коем случае не допустите, чтобы он увидел, как вы общаетесь с Мейсоном.

Дрейк повесил трубку, раскрыл блокнот и обратился к адвокату:

– Слушай, тут у меня есть еще много чего, о чем тебе следовало бы узнать до того, как ты уйдешь.

Мейсон, двинувшись к шкафу, где хранилась его шляпа, ответил через плечо:

– Нет времени, Пол, мне надо бежать.

– Понимаю, – ответил Дрейк, – но я уже многое разузнал. Я, например, знаю все про прошлое Надин. Знаю, каким образом Хигли держал ее на привязи. Знаю…

– А почему она выбрала именно это время, чтобы покататься с Джексоном Ньюберном, ты знаешь? – перебил Мейсон.

– Этого, – ответил Дрейк, – я не знаю.

– А миссис Ньюберн думает, что у нее есть ответ, – сказал Мейсон. – Когда она мне об этом говорила, я только посмеивался. А теперь я уже не так уверен. Миссис Ньюберн приходит ко мне, а в ее отсутствие Надин звонит мужу миссис Ньюберн. Миссис Ньюберн приходит домой, а мужа дома нет. Естественно, она попытается выяснить, где он. И если она сможет это выяснить, то будет весьма склонна что-нибудь по этому поводу предпринять. Полиция разыскивает Надин. Если они накроют ее в компании Джексона Ньюберна и в газетах появятся фотографии, то разразится буря.

– Знаю, – ответил Дрейк. – И я делаю все, чтобы засечь ее раньше, чем это сделает полиция.

Мейсон снял с крючка шляпу и повернулся к Делле Стрит:

– Хочешь пойти со мной, Делла?

– Спрашиваете!

– Тогда идем.

Дрейк поднялся из кресла и сказал:

– Ладно, пойду и я. Перри, если я отыщу Надин раньше полиции, что мне делать?

– Укрой где-нибудь.

– Это может оказаться рискованно.

– Затем дай знать мне, – проигнорировал его слова Мейсон.

– А где мне искать тебя?

– Время от времени буду тебе звонить. Идем, Делла.

Они выключили в офисе свет, заперли дверь и поспешили к лифту. Дрейк остановился у дверей своего офиса.

– Полагаю, – сказал он, – предупреждать тебя, Перри, чтобы ты был осторожен, абсолютно бессмысленно.

Мейсон нажал кнопку вызова лифта.

– Пол, сейчас я просто не могу быть осторожным. Они меня втянули в это дерьмо. Вскоре ты увидишь, как Гамильтон Бергер вываляет меня в грязи по всем газетам. Я сам в это влип, мне самому из этого и выбираться.

Подошла кабинка лифта. Дрейк быстро произнес:

– Жаль, что мне не удалось рассказать тебе кое-что из того, что я узнал. Это может оказаться важным, Перри.

– Мне тоже жаль.

Дверь лифта открылась.

– Ты будешь мне звонить?

– Время от времени, – пообещал Мейсон.

Они с Деллой зашли в кабинку и более не произносили ни слова, пока не оказались в уютном салоне автомобиля Мейсона. Адвокат запустил мотор и повел машину в сторону Голливуда.

– Так вы полагаете, Гамильтон Бергер будет обливать вас грязью в газетах? – нарушила молчание Делла.

– О нет, не сам Гамильтон Бергер, – отозвался Мейсон. – Это ведь нарушение этики, когда прокурор использует газеты, чтобы создать у общественности предвзятое отношение к делу. Что ты! Гамильтон Бергер даже в мыслях не сделает ничего подобного! Гамильтон Бергер будет свято блюсти профессиональную этику. Он, возможно, даже откажется отвечать на вопросы газетчиков, дабы, упаси боже, не нарушить профессионального кодекса. Да только вот беда: полиция наша настолько сообразительна, что прямо-таки с подкорки считывает все потаенные мысли прокурора Бергера. Они совершенно точно знают, что бы сказал Гамильтон Бергер, если бы имел возможность говорить. И уж они-то предоставят журналистам требуемую информацию во всей полноте. С другой стороны, адвокат, представляющий подзащитную, не может замолвить за себя словечко. Он – на крючке.

– Вы хотите сказать, что не сможете даже дать опровержение в газетах? – спросила Делла.

– Что толку в опровержениях? – с горечью произнес Мейсон.

– Тогда я и не знаю, что бы могло нам помочь, – сказала девушка.

Мейсон задумчиво проговорил:

– Бутылка с безвредными таблетками и дробью не вылупилась из икры на дне озера Твомби. Кто-то ее туда бросил. И нам надо иметь железную уверенность того, кто это на самом деле сделал, иначе…

– Иначе?.. – с нажимом спросила она, и голос ее дрогнул, когда Мейсон притормозил у светофора.

– Иначе я в глубокой заднице, – ответил он.

Несколько минут они ехали в молчании, затем заговорил Мейсон:

– Давай подытожим факты, Делла. У нас есть Надин Фарр, которая призналась в убийстве путем отравления Мошера Хигли, но сейчас чувствует, что все ее трудности позади. Она в настоящий момент находится где-то вместе с Джексоном Ньюберном. Она, видимо, рассказала ему обо всем, что имело место в последнее время, и ни он, ни она не знают, что их разыскивает полиция. У нас есть доктор Денэйр, с которым мы пока никак не можем связаться. Есть еще миссис Джексон Ньюберн, которая глубоко и искренне ненавидит Надин, смутно подозревая, что ее муженек этого чувства не разделяет, а совсем наоборот – возможно, уже запутался в сетях обаяния Надин. Ну и, наконец, у нас есть полиция, лихорадочно разыскивающая Надин, и Джон Локк, очевидно ни о чем не подозревающий.

– Почему ты сказал – очевидно не подозревающий? – спросила Делла Стрит.

– Потому, – ответил Мейсон, – что кто-то весьма разумный решил помочь Надин Фарр, бросив в воды озера Твомби бутылочку с безвредными таблетками и дробью – исходя из того предположения, что, найдя ее, полиция не станет искать дальше. Но полиция оказалась умнее и теперь считает, что это сделал я. Но поскольку я точно знаю, что я этого не делал, то, естественно, я пытаюсь найти автора этой блестящей задумки. И в списке подозреваемых Джон Локк занимает одно из почетных первых мест. Мимо него я никак не могу пройти.

– Предположим, это сделал он?

– В таком случае, – ответил Мейсон, – надо во что бы то ни стало получить его признание и сделать так, чтобы эта драматическая история появилась во всех газетах под крупными заголовками.

– Именно поэтому мы так спешим – чтобы перехватить Джона Локка?

– Это одна из причин, по которой мы так спешим перехватить Джона Локка.

Последовало молчание, не прерывавшееся до того самого момента, когда Мейсон нашел место для парковки вблизи «Копченого фазана». Мейсон взял Деллу под руку и продефилировал по тротуару мимо кафе в одну сторону, потом в другую.

Человек, стоявший у дверей, зажег спичку и прикурил. Пламя осветило его лицо.

– Мейсон, – прошептал он.

Адвокат остановился.

– Продолжайте идти, – сказал незнакомец, – я присоединюсь к вам.

Мейсон и Делла продолжили прогулку по тротуару. Человек нагнал их, оглянулся через плечо и пристроился рядом с Мейсоном.

– Он здесь? – спросил адвокат.

– Все еще здесь.

– Полиция?

– Пока чисто. Я думал, копы вас разыскивают.

– Так и есть. Но они еще не знают, где я. Что он делает?

– Заканчивает десерт. Он скоро выйдет. Поэтому я тоже ушел.

– Хорошо, – сказал Мейсон. – Возвращайтесь и займите исходную позицию. Когда он выйдет, зажгите еще спичку.

– А вы со мной?

– Нет, идите первым, – ответил Мейсон, – я подожду чуть поодаль.

Агент вернулся ко входу в кафе. Мейсон и Делла продолжили неспешную прогулку.

Делла принюхалась к доносящимся из здания ароматам.

– Могу поспорить, что здесь очень неплохо готовят, – сказала она.

Мейсон кивнул.

– Похоже на то, если судить по запахам.

– А не зайти ли нам внутрь? Могли бы чего-нибудь съесть, а его попросили бы присоединиться к нам.

Мейсон покачал головой.

– Почему? – спросила Делла.

– Люди Дрейка очень быстро установили, что он здесь бывает. Полиция может это установить еще быстрее. Они могут появиться здесь в любую минуту. Вот он!

Дверь кафе отворилась. Наружу вышел молодой человек, осмотрел улицу, повернулся в сторону Деллы Стрит и Перри Мейсона. Детектив в дверях зажег спичку и поднес к сигарете.

Молодой человек быстро зашагал прочь. Это был стройный молодой мужчина с быстрыми порывистыми движениями, выдававшими нервную энергию и некоторую напряженность. Он, несомненно, принадлежал к тому типу людей, которые быстро впадают в гнев, быстро формируют симпатии и антипатии и если уж упрутся в чем-то, то переубедить их невозможно.

– Ладно, – негромко сказал Мейсон Делле Стрит, – идем потихоньку.

Они медленно пошли по тротуару. У конца квартала молодой человек нагнал их.

– Джон Локк? – спросил Мейсон, когда парень с ними поравнялся.

Тот вздрогнул, как будто адвокат ударил его под ребра. На лице у него отразилась тревога. Делла Стрит, заметив это, поспешила произнести с максимумом предупредительности:

– Позвольте нам, если вы не возражаете, поговорить с вами относительно Надин Фарр.

– Кто вы? – спросил Локк, переводя взор с Деллы на Мейсона и обратно. Но под воздействием ослепительной улыбки Деллы лицо его смягчилось.

– Друзья, – ответил Мейсон.

– Чьи друзья?

– Ваши и Надин.

– Докажите.

– Давайте продолжим путь, – предложила Делла и быстро добавила все с той же предупредительностью в голосе, которая, по всей видимости, повлияла на решение Локка: – Если вы, разумеется, не против.

К этому времени, однако, молодой человек оказался между Деллой и Мейсоном, взявших его в клещи.

– О чем идет речь? – спросил Джон Локк.

– Я Перри Мейсон, адвокат, – представился Мейсон, – и представляю интересы Надин.

– Она к вам обращалась?

– Не напрямую. Ко мне обратился доктор Денэйр.

– Доктор Денэйр! – злобно проговорил Локк. – Если бы он не совал нос в чужие дела, то у нас не было бы никаких проблем.

– Боюсь, сейчас это представляет чисто академический интерес, – заявил Мейсон. – Вопрос теперь стоит так: как нам помочь Надин, независимо от того, как и по чьей вине она оказалась в нынешнем положении?

– Ей не нужна помощь. Все, что ей нужно, это успокоиться и сидеть тихо. Чем больше пытаешься все разъяснить, тем больше запутываешься, и рано или поздно…

– Боюсь, вы незнакомы с последними событиями, – прервал Мейсон.

– Это с какими же? – спросил Локк.

– Полиция совершила нынешним утром налет на офис доктора Денэйра. У них был ордер на обыск. Они потребовали выдачи магнитофонной ленты с записью признания Надин.

– Боже мой! И что же доктор Денэйр? Отдал им ленту?

– У него не было никаких шансов противостоять им, поскольку его там не было. В противном случае он мог отказаться выдать им запись, сославшись на то, что это конфиденциальная информация. Но, как я уже сказал, его там не было. Оказавшаяся на месте медсестра проявила почтение перед ордером и выдала пленку полиции. Вы об этом не слышали?

– Нет.

– Что ж, – сказал Мейсон. – Дальше – больше. Но здесь не место и не время это обсуждать. Может, сядем ко мне в машину и я отвезу вас, куда вам надо?

– Я, собственно, возвращаюсь домой.

– С учетом всех обстоятельств, – сказал Мейсон, – может оказаться неразумным возвращаться домой прямо сейчас. Полагаю, вам лучше подождать, пока вы не ознакомитесь с некоторыми фактами.

– Почему это я не должен идти домой?

– Потому что с вами хочет побеседовать полиция.

– А зачем им разговаривать со мной?

– Это хороший вопрос, – ответил Мейсон.

Джон Локк несколько мгновений шагал, сохраняя раздраженное молчание.

– Если бы мы смогли рассказать вам о некоторых вещах, о которых вам, несомненно, следует знать, – сказала Делла Стрит, – то это помогло бы вам защитить Надин.

– Давайте, говорите.

Мейсон внезапно остановился.

– Я возвращаюсь к машине, – сказал он. – Делла, побеседуй с Локком. Расскажи ему обо всем происшедшем за последнее время. Ничего не скрывай. Я последую за вами на машине и подберу вас.

Локк тоже остановился, окинул Деллу Стрит взглядом и спросил:

– Кто она вам?

– Мой доверенный секретарь, – пояснил Мейсон. – Уже многие годы. Она знакома со всеми деталями моего бизнеса, знает все и о нынешнем деле.

Локк сказал:

– Ладно, идем вместе. Можем поговорить на ходу.

Мейсон кивнул Делле Стрит. Она заняла такую позицию, что Джон Локк снова оказался между ними.

Мейсон быстро проговорил:

– Зачем вы сказали капитану Хьюго про признание Надин, записанное на пленку?

– Откуда вы знаете, что я это сделал?

– Потому что капитан Хьюго, очевидно, сказал об этом миссис Джексон Ньюберн, и каким-то образом об этом узнала полиция.

– Если капитан Хьюго проболтался, то я ему…

– Спокойнее, – перебил Мейсон. – Хьюго тот еще тип. Болтлив и независим. Вам следует принимать его таким, какой он есть. В этом деле он может оказаться очень важным свидетелем. Поэтому лучше не делать его своим врагом.

– Хорошо, валяйте. Расскажите мне, что случилось.

Мейсон сказал:

– После того как полиция заполучила ленту, я решил, что самое главное – это убедиться, стояла ли за признанием мисс Фарр какая-то реальность или же это просто галлюцинация, порождение накачанного наркотиками мозга.

– Именно так оно и есть.

– Не спешите делать выводы, пока у вас не будет полной картины, – сказал Мейсон. – Я отправился на озеро Твомби, в воды которого Надин, согласно ее признанию, выбросила бутылку с ядом. Я заплатил плавающим там ребятам, чтобы они поныряли и осмотрели дно. Они отыскали бутылку, в которой была дробь и какие-то таблетки.

– Этого быть не может!

– Я переправил эту склянку Герману Корбелю, химику-консультанту, – продолжал Мейсон. – Полиция меня выследила и изъяла улику у Корбеля до того, как он успел закончить анализ. Но у него оставалось еще достаточно материала, чтобы установить состав таблеток. Это был не цианид. Это…

– Не цианид?

– Нет, это были совершенно безвредные таблетки.

– И что же это?

– Как и обозначено на бутылке – заменитель сахара.

– Что ж, прекрасно. Тогда зачем весь этот тарарам? Можно поставить на всем этом точку, – заявил Локк. – Она ведь не была твердо уверена в том, что отравила его. Знала лишь, что положила ему в шоколад таблетки, извлеченные из определенной бутылочки, а после начала сомневаться – та ли эта была бутылка. И если бутылку извлекли со дна озера и…

– Именно так я и думал, – перебил Мейсон. – И именно это я говорил доктору Денэйру. И Надин тоже. И полиции. Я говорил им всем, что в данном деле нет состава преступления, нет никакого убийства. Я смеялся над ними.

– Так в чем же тогда дело?

– В том, что полиция тоже отправилась на озеро. И они тоже наняли мальчишек понырять, и те нашли им еще одну бутылку. В ней тоже были таблетки и дробь. Но на этот раз таблетки оказались цианистым калием.

Локк хотел что-то сказать, но передумал. Несколько метров они прошли в молчании.

– Ну ладно, – сказал Мейсон. – Вот моя машина. Садимся.

Делла Стрит открыла дверцу.

– Мы все сядем вперед, – сказала она. – Садитесь рядом с мистером Мейсоном, чтобы вы могли разговаривать, а я сяду с края.

Локк без колебаний полез в салон. Делла Стрит уселась вслед за ним и захлопнула дверцу.

Мейсон запустил мотор, включил фары. Машина отъехала от тротуара.

– Где сейчас Надин? – спросил Локк.

– Это именно то, что я и пытаюсь выяснить, – ответил Мейсон. – Мы хотели бы встретить ее до того, как она попадет в руки полиции.

– И вы не знаете, где она сейчас?

– Нет.

– Я так понимаю, что она была…

– Да? – спросил Мейсон, после того как Локк замолчал, не докончив фразы.

– Я не знаю, где она, – сказал Локк.

Мейсон вел машину, не отводя взгляда от дороги. Локк внезапно повернулся к нему и сказал:

– Вам надо спрятать меня. Я не могу позволить, чтобы меня допрашивала полиция.

– Почему? – спросил Мейсон.

– Из-за того, что я знаю.

Мейсон покосился на Деллу. Затем, ничего не говоря, снова сосредоточился на дороге. И тут Локк выпалил:

– Я знаю, где она достала цианид!

– Продолжайте, – поощрил Мейсон.

– В последнее время один из моих коллег по лаборатории проводил какие-то эксперименты с цианидом. Ему нужно было довольно большое количество этого вещества. Так как цианид – опасный яд, расход его строго учитывался. После каждого эксперимента бутылка с таблетками взвешивалась с точностью до грамма. Зная вес пустой бутылки, мы всегда могли вычислить, сколько вещества содержится в ней. В последний раз моему коллеге понадобилось добавить немного больше цианида в смесь, чтобы обеспечить нужное протекание реакции. Затем полученное вещество должно было отстаиваться в течение 36 часов. Когда он завершил эксперимент, он точно знал, сколько цианида израсходовал, но на всякий случай взвесил бутылочку. И обнаружил, что в ней не хватает веса, соответствующего двум дюжинам таблеток. Он спросил меня, для чего я использовал цианид. Я ответил, что не прикасался к нему, даже не открывал бутылку. Он проверил вес еще раз. Результат был тот же – не хватало двух дюжин таблеток.

– И что вы сделали? – спросил Мейсон.

– Сказал ему, что или он ошибся в вычислениях, или же весы были сбиты. Но я видел, что это его не убедило. Единственное, в чем я смог его убедить, так это в том, что я здесь ни при чем. Я был уверен в своей правоте, и это его убедило. А уверен я был, потому что не сообразил еще, в чем дело.

– А когда сообразили?

– Спустя несколько часов. Я обдумывал происшествие и все гадал, что же могло случиться. Мы подозревали сторожа и устроили ему основательный допрос. И тут я вдруг вспомнил, что Надин приходила ко мне в лабораторию и что я показал ей бутылку с цианидом.

– И что вы предприняли? – спросил Мейсон. – Попытались связаться с ней?

– Я пробовал. Но вы же понимаете, это не та тема, о которой можно свободно говорить по телефону. Конечно же, первое, что пришло мне в голову… Ну, вы понимаете, что я мог подумать в таких обстоятельствах…

– Самоубийство? – подсказал Мейсон.

Локк кивнул.

– Вы начали действовать?

– Да, я отправился к ней. Поверьте, я помчался туда так быстро, как только смог.

– К дому, в котором она жила?

– Да. К дому Мошера Хигли.

– А вы там бывали до этого?

– Много раз. Мы дружили с Мошером Хигли. Я и с Надин-то познакомился благодаря ему. Мои родители дружили с Хигли в течение многих лет.

– Вернемся к цианиду.

– Я примчался туда, но Надин не было дома. Она отправилась за покупками. Я хотел попасть в ее комнату, но это оказалось невозможным. Обе сиделки ошивались по дому, да и капитан Хьюго тоже не дурак. Он человек проницательный и наблюдательный, и… словом, я допустил ошибку, показав свое волнение, когда ворвался в дом и сразу же стал спрашивать, где Надин. После этого он с меня глаз не спускал.

– И что случилось?

– Ну, – неохотно сказал Локк, – в общем, в конце концов я рассказал обо всем капитану Хьюго. Я сказал ему, что… короче, рассказал о том, что случилось. Но сначала спросил, не замечал ли он чего-нибудь странного, связанного с Надин.

– И что – замечал?

– Да мы оба это видели. Она в последние дни была страшно напряжена. Пыталась вести себя естественно, но это у нее плохо получалось. Ну, вы знаете, как это бывает…

– Хорошо. Вы рассказали все капитану Хьюго. Что вы в точности ему сказали?

– Правду. Я сказал ему, что у меня есть причины подозревать, что Надин украла из лаборатории какое-то количество таблеток цианистого калия, и если так, то она хранит его в своей комнате, куда я и хотел бы попасть.

– И что?

– Ну, я вряд ли смог бы проделать это, когда сиделки были в доме, а Надин должна вернуться с минуты на минуту. Но капитан Хьюго… у него мозги работают. Временами он, конечно, может уболтать вас насмерть, но когда дело серьезно, на него можно положиться.

– И что же он сделал?

– Велел мне подождать. А сам пошел в комнату Надин и нашел там бутылочку с пилюлями. Он принес ее и спросил, те ли это таблетки.

– Ну и?

– Я понюхал, и этого было достаточно, чтобы определить. Цианид обладает характерным запахом горького миндаля, так что…

– Вы ощутили именно этот запах?

– Да.

– Сколько таблеток было в бутылке?

– Примерно столько же, сколько пропало.

– Минутку, – сказал Мейсон. – Ваш коллега взвешивал бутылку, содержащую цианид, до эксперимента или после него?

– После.

– И он совершенно точно знал, сколько таблеток цианида использовал для экспериментальной смеси?

Локк кивнул.

– Так что, когда он говорил, что не хватает двух дюжин пилюль, это была не приблизительная оценка, а…

– На самом деле, по его подсчетам, не хватало двадцати пяти таблеток.

– А сколько таблеток было в бутылке, которую дал вам капитан Хьюго?

– Если честно, я их не считал. Так, прикинул на глазок.

– А почему вы их не пересчитали?

– Не было времени.

– Что было дальше?

– Я хотел убраться до возвращения Надин.

– Вы так и сделали?

– Да. Я даже проехал мимо нее, когда она выходила из торгового центра. Но она меня не заметила. Я вел машину на большой скорости.

– А далеко этот торговый центр от ее дома?

– Примерно два-три квартала.

– Когда все это происходило?

– В ту самую субботу, когда скончался Мошер Хигли.

– В какое время?

– Около половины двенадцатого.

– Вы видели машину Ньюберна?

– Машину – нет. Его там не было, но миссис Ньюберн торчала наверху с Мошером Хигли.

– А что делал капитан Хьюго, когда вы появились?

– Мыл окна в столовой.

– Чтобы попасть в комнату Надин, надо обязательно пройти через кухню?

– Верно.

– Но в ее комнату вы не заходили?

– Нет, только подошел к началу лестницы, ведущей в подвал. Я стоял там, чтобы предупредить капитана Хьюго, если она вдруг вернется.

– Вы не заметили – на плите не было посуды для приготовления шоколада?

– Заметил. Там стоял специальный чайник. В него уже была залита шоколадная масса, но огня под чайником не было.

– А позже вы спрашивали Надин про яд?

– Я хотел поговорить с ней об этом в тот же день, но… ну, вы знаете, что произошло. Мошер Хигли умер, Надин была на грани нервного срыва, и доктор дал ей успокоительное. Она вырубилась на двадцать четыре часа, а проснулась совсем другим человеком. Она изменилась. Я… Я знал, что Мошер Хигли обращался с ней, как с собакой, и… я просто не мог заставить себя начать такой разговор. Я чувствовал, что даже если у нее и было настроение… ну… покончить с собой, то это прошло.

Мейсон в течение нескольких секунд вел машину в задумчивом молчании.

– Так что, – продолжил Локк, – вы теперь понимаете, почему мне пришлось посвятить во все капитана Хьюго. Я не хочу, чтобы вы думали, что я безмозглый сплетник, выбалтывающий все направо и налево. Но теперь вы знаете, что произошло. После того как доктор Денэйр записал признание Надин на ленту, она обо всем мне рассказала, и это, конечно, выставило все дело в новом свете, так что я, как мог, ее успокоил и…

– К этому времени она уже рассказала вам, что похитила цианид из лаборатории?

– Да.

– А вы ей рассказали о том, что случилось с ядом?

– Ни слова. Она мне рассказала, что яд исчез из ее комнаты, и я… ну, я ей ничего не сказал, поскольку знал, что это никак нельзя увязать со смертью Мошера Хигли. Я чувствовал, что рано или поздно мы сможем убедить ее, что Хигли умер от вполне естественных причин.

– Но вы пошли к капитану Хьюго?

– Да, я рассказал ему о записанном на ленту признании и о том, какую вину взвалила на себя Надин.

– И что дальше?

– Капитан Хьюго сказал, что лучше всего будет, если миссис Ньюберн разузнает про признание Надин.

– Почему?

– Потому что тогда миссис Ньюберн начнет расследование, а после этого капитан Хьюго расскажет о том, что он изъял яд из комнаты Надин, и все прояснится. В противном случае, опасался он, доктор Денэйр спрячет пленку, как конфиденциальную информацию и профессиональную тайну, а этот груз так и останется висеть на совести Надин.

– Возвращаясь к таблеткам: вы совершенно уверены, что различили отчетливый запах цианида? – спросил Мейсон.

– Да. Я отвинтил крышку и понюхал.

– Но вы не знаете, сколько пилюль оставалось в бутылке?

– Нет.

– Давайте начистоту, – сказал Мейсон. – Вы могли оценить их количество?

– Ну, если честно, я просто не думал… я не считал.

Мейсон пристально посмотрел на него и сказал:

– Локк, вы лжете.

Губы Локка дернулись и искривились.

– Давайте, говорите, – нажал Мейсон. – Сколько таблеток было в бутылочке?

– Двадцать одна.

– Уже лучше, – похвалил Мейсон. – Теперь я понимаю, почему вы не желаете разговаривать с полицией.

– Мистер Мейсон, я никогда не скажу об этом полицейским. Я… я буду им врать.

– Это вы так думаете, – усмехнулся Мейсон. – Вы понятия не имеете, с чем вам придется иметь дело. И вы недостаточно хороший лжец, чтобы убедить полицию. Ваш коллега скажет им, скольких таблеток не хватает. И еще он скажет, что вы тоже совершенно точно знали, скольких таблеток недоставало. Полиция ни на минуту не поверит вам, что вы взяли у капитана Хьюго бутылку и не пересчитали ее содержимое. Кстати, капитан Хьюго их пересчитывал?

– Я не знаю.

– Вы его об этом спрашивали?

– Нет.

– Почему?

– Я… я боялся спрашивать.

– Вот именно, – подхватил Мейсон. – В полиции вас моментально расколют. Они выжмут из вас правду. А когда они это сделают, у нас на руках будет прекрасно аргументированное дело, возбужденное против Надин Фарр, обвиняющейся в хладнокровном преднамеренном убийстве. У обвинения будет очень сильное подозрение, что Надин вытащила четыре таблетки из бутылочки, чтобы положить их в шоколад Мошера Хигли. Обвинение будет убеждено, что она положила эти таблетки в шоколад и что Мошер Хигли умер от отравления цианистым калием. А что, кстати, вы сделали с теми таблетками, которые дал вам капитан Хьюго?

– Я поехал на станцию обслуживания, спустил таблетки в унитаз в тамошнем туалете и несколько раз тщательно вымыл бутылку. После чего выбросил ее в корзинку для мусора.

Мейсон обдумал услышанное.

– Послушайте, мистер Мейсон, я им ничего не скажу… я…

– Это вы только подбадриваете себя, – ответил Мейсон. – Вы прекрасно знаете, что, когда они на вас нажмут как следует, вы расколетесь. Вы не умеете врать. Вы слишком честный человек и понятия не имеете о применяемой полицией тактике допросов. Они, повторяю, выжмут из вас всю правду. До последней капельки.

– Понятно, – сказал Локк с отчаянием в голосе. – Так что же мне делать?

Лицо Мейсона было угрюмым.

– Прямо сейчас, – сказал он мрачно, – я могу сказать только одно: будь я проклят, если знаю!

Глава 11

Мейсон вывел машину на шоссе.

– Куда мы едем? – спросил Локк.

– В данную минуту, – ответил Мейсон, – мы выбираем ту дорогу, где движение интенсивнее. Полиция вас разыскивает, возможно, она разыскивает и меня. Полагаю, нам следует вместе попытаться отыскать Надин, прежде чем это сделает полиция. Таким образом, сейчас главная проблема – не дать полицейским отыскать вас до того, как мы найдем какой-то способ справиться с нашими затруднениями.

– Какой тут вообще может быть способ? – спросил Локк.

– Если бы я знал ответ, – возразил Мейсон, – то мы бы сейчас не мотались бесцельно по дорогам. Пока что я могу сказать только одно: если Надин виновна в убийстве, то ей следует приготовиться посмотреть правде в глаза.

– Она невиновна. Мистер Мейсон, я могу совершенно точно сказать вам: она невиновна!

– Откуда вы знаете?

– Потому что я знаю Надин.

– Точнее, вы ей верите, – ответил Мейсон. – И это пока ваш единственный довод. А верите вы ей только потому, что любите ее.

– Но вы сами разве не чувствуете, что она невиновна?

– Сейчас я ни в чем не уверен. Я ведь в нее не влюблен… отнюдь.

– Ладно, не можем же мы вот так кататься всю ночь, – сказал Локк. – Если полиция разыскивает меня, то они… Я вам вот что скажу, мистер Мейсон, мне не надо все им рассказывать. Я могу хранить свои секреты. Я знаю, что могу.

Мейсон промолчал, но его сомнение было достаточно явным.

– Может быть, надо нанять адвоката, чтобы он меня представлял? Чтобы он посоветовал мне, как не отвечать на вопросы, поскольку это может ущемить мои интересы?

Мейсон покачал головой и после секундного раздумья сказал:

– Это только ухудшит положение вещей.

Делла Стрит уже некоторое время со значением смотрела на Мейсона. Наконец она перехватила его взгляд.

– Вы не думаете, – сказала она, – что у Пола Дрейка уже могла появиться какая-нибудь новая информация?

– Это мысль, – согласился Мейсон.

– Он ведь вполне мог уже установить местонахождение персоны, которую мы…

Мейсон кивнул и прервал ее, повернувшись к Джону Локку.

– Послушайте, Джон, – сказал он, – я хочу, чтобы вы были со мной откровенны. Вы ведь знали, что Надин что-то беспокоит?

– Да.

– У вас были какие-нибудь предположения на этот счет?

– Тогда нет.

– А сейчас?

– Теперь я понимаю, что Мошер Хигли велел ей убираться, и… ну, словом, он не хотел, чтобы мы поженились.

– Вы знаете почему?

– Нет, не знаю, – отрезал Локк. – Мистер Мейсон, вы же знаете, о покойниках не принято говорить плохо, но каждый раз, как я об этом подумаю, во мне все закипает.

– Возможно, он считал, что Надин вам не пара?

– Возможно, и наоборот, – ответил Локк. – Я, конечно, не ангел, я человек самый заурядный. Мошер Хигли вел такой уединенный образ жизни, не думаю даже, чтобы он хоть когда-нибудь… ну, у него не было никаких человеческих эмоций. Он был просто проклятый старый… – Локк замолчал.

– Надин никогда не говорила вам, что у него было на нее? Почему он мог держать ее на привязи?

– Он ее держал одной лишь своей деспотической властью, – заявил Локк. – Вы не знали Мошера Хигли. Вы понятия не имеете, каким он мог быть, мелочно-капризным и в то же время властным и повелительным, как он умел всех подавлять. Я пытался относиться к нему с почтением. Он был другом моей семьи и… ну и просто – как принято относиться к людям гораздо старше тебя…

– Хорошо, – прервал Мейсон его невнятный монолог. – Давайте лучше поговорим о Джексоне Ньюберне.

– Не о его жене?

– Нет, о самом Джексоне.

– Ладно. Что вас интересует?

– Как к нему относилась Надин?

– С большей теплотой, чем к кому-либо другому. Джексон вел себя очень разумно. И думаю, он многое видел и понимал.

– Тут не было чего-нибудь более глубокого и личного? – спросил Мейсон.

– Между Джексоном и Надин? – изумленно спросил Локк.

Мейсон кивнул.

– Бог ты мой, нет, конечно!

– Вы уверены? – спросил Мейсон.

– Абсолютно уверен. Джексон женат на Сью, а Надин… ну, ее чувства обращены в другую сторону.

– В вашу то есть? – спросил Мейсон.

– Я не хотел бы показаться самонадеянным, – ответил Локк, – но Надин и я… мы любим друг друга и собираемся пожениться.

Мейсон сбросил скорость, повернул направо и съехал с шоссе на какую-то поперечную улицу.

– Куда мы едем? – спросил Локк с некоторым подозрением в голосе.

– Я ищу телефон, – сказал ему Мейсон. – Один детектив работает над нашим делом, вот я и хочу проверить – может, он разузнал что-нибудь новенькое. Пока я буду с ним разговаривать, просчитайте, пожалуйста, все места, где может сейчас находиться Надин. Возможно, есть какое-то место, куда ей можно позвонить.

– А если я сегодня вообще не появлюсь дома – как это будет выглядеть?

– В глазах закона это будет выглядеть весьма подозрительно. Очень плохо это будет выглядеть, – сказал Мейсон. – Не надо этого делать. Не следует делать ничего, что может показаться полиции подозрительным. Но у нас есть еще два или три часа до того, как вам надо будет вернуться домой. Мы должны их использовать. А полицейским можно будет сказать, что вы работали сверхурочно… Проводили какие-нибудь внеплановые исследования.

– А не лучше ли сказать, что я был в кино?

– Они спросят, что за фильм, попросят пересказать содержание…

– Ну, это уж совсем просто – я назову такой, который уже смотрел.

– Что ж, это мысль. Но нужно выбрать большой кинотеатр, – согласился Мейсон, – где полно народа и вас никто не запомнит. Купите билет, зайдите внутрь, сохраните корешок, а через несколько минут уходите. Я отвезу вас к кинотеатру, как только переговорю. Вот, кстати, и автомат.

Мейсону пришлось доехать до угла, чтобы найти место для парковки.

– Подождите меня в машине, – сказал он Делле и Локку и направился к телефонной будке. Зайдя в нее, набрал номер Пола Дрейка. – Привет, Пол, – сказал он, как только на том конце провода подняли трубку. – Что нового? Раскопал что-нибудь?

– Ничего интересного.

– Засекли Надин Фарр?

– Нет. Но я засек Джексона Ньюберна.

– А она разве не с ним?

– Ответ категорический – нет.

– Откуда эта категоричность?

– Я намекнул ему, что она, дескать, может быть с ним, но получил очень, очень холодный отпор.

– Как все было?

– Один из моих людей делал все, чтобы отыскать Ньюберна. Он обзванивал все возможные места, где тот мог оказаться. Думаю, полиция делала то же самое. Но все же мы вышли на него первыми. По крайней мере, я так думаю.

– Где?

– Я просмотрел список клубов, членом которых он состоял, и обзвонил все. В каждом я оставлял для него весточку, чтобы он позвонил мне, как только появится, – мол, очень важно и срочно. В конце концов он позвонил мне из «Уайлдкэт Эксплорейшн энд Девелопмент клаб». Это небольшая группа азартных мужиков, которые делают ставку на нефтяные скважины, пробуренные наугад в случайных местах.

– Не надо объяснений, я знаю, что такое «Дикая кошка», – нетерпеливо прервал Мейсон.

– Да, так вот, Ньюберн заявил, что он только что появился в клубе, ему передали мое послание, и он позвонил. Я сказал, что у меня очень важное дело и что мне надо как можно скорее связаться с Надин Фарр.

– И? – спросил Мейсон.

– Его голос стал очень холодным. Он сказал, что в доме, где она живет, должен быть телефон, зарегистрированный на имя Мошера Хигли. Так что если я туда позвоню и позову Надин Фарр, то она мне ответит, а больше никаких идей на этот счет у него нет.

– Что дальше?

– Я ответил, что туда мы звонили, но безуспешно.

– Что-нибудь еще?

– Да, я сказал ему, что мне известно, что Надин была с ним этим вечером. Джексон ответил, что это не так, мол, меня кто-то обманул. Тут уж я не смог удержаться и рассказал ему, что мои люди видели, как они вместе уезжали из мотеля на берегу.

– А он что?

– Заявил, что я кем-то введен в заблуждение, что целиком и полностью ошибаюсь и что ему не нравятся мои инсинуации, мой тон и мои слова, что он сегодня не виделся с Надин Фарр и что если я или кто-нибудь из моих людей будут и дальше пытаться распространять эти измышления, то он будет вынужден предпринять соответствующие действия.

– Что дальше?

– Он положил трубку, вернее, бросил ее, швырнул на рычаги изо всей силы – звучало так, словно граната взорвалась.

– Где он сейчас?

– Насколько я знаю, все в том же клубе. Я послал туда человека, чтобы он за ним следил, но парень еще не успел туда добраться.

Мейсон сказал:

– Мне надо с ним повидаться, Пол.

– Что ж, почему бы тебе не приехать ко мне и не дождаться, пока мой человек не даст знать? Тогда…

– Потому что меня разыскивают. Кроме того, со мной человек, которого разыскивают еще более усиленно, чем меня.

– Надин Фарр?

– Не говори глупостей.

– Тогда это, должно быть…

– Никаких имен, Пол.

– Ладно, персона, на встречу с которой ты отправлялся.

Мейсон сказал:

– У меня есть кое-какая информация, которая может оказаться очень важной. Я рискну встретиться с Джексоном Ньюберном в этом клубе.

– У меня есть несколько клиентов, занятых в нефтяном бизнесе, – сказал Дрейк. – Я почти уверен, что один из них состоит в клубе «Уайлдкэт». Тебе нужна гостевая карточка?

– Это, конечно, сильно упростило бы дело, но у меня нет времени. Я просто подойду к дверям и попрошу позвать Ньюберна. Если он откажется выйти…

– Хорошо. Если нарвешься на неприятности, дай мне знать. Я посмотрю, что можно будет сделать.

Мейсон повесил трубку, вернулся к машине, открыл дверцу, засунул внутрь голову и замер, обнаружив в салоне только Деллу Стрит.

– Эй, – сказал он, – а что случилось с Локком?

– Он кое-что придумал.

– Что?

– Он сообразил, где почти наверняка можно найти Надин.

– Что ж, прекрасно, – ответил Мейсон. – Я хочу, чтобы он позвонил ей и…

– Он решил, что знает, где ее можно найти. Но позвонить туда нельзя.

– Он сказал, где это?

– Нет.

– Ты должна была это выяснить, – сказал Мейсон. – Мне не нравится мысль о том, что он шатается по городу неизвестно где.

– Полицейские его схватят?

– Рано или поздно.

– По-моему, он вполне осознает, что ему надо держаться от них подальше.

– Оставь это, – отрезал Мейсон. В его голосе явственно сквозило раздражение. – Я сказал, чтобы вы оба дожидались меня в машине. Ты это слышала, Делла?

Она кивнула.

– Ты должна была его задержать.

– Он парень нервный и импульсивный и если уж заберет себе что-нибудь в голову, то его уже не остановишь. Он внезапно сообразил, где может находиться Надин, и решил немедленно отправиться туда.

– Хорошо, и как же он это сделал? – спросил Мейсон. – Не пешком же?

– Он поговорил с водителем машины, который заправлялся на бензоколонке – вон там, через дорогу. Тот согласился его подбросить.

– Кто был этот водитель? – спросил Мейсон. – Какой номер у его машины?

Она покачала головой.

– Ладно, что это была за машина?

– Это был седан, да, черный седан.

– Большой, маленький?

– Это была машина среднего класса.

– Старая модель или новая?

– Достаточно новая, но не с иголочки.

– Другими словами, ты ничего не заметила и не запомнила.

– Честно, шеф, не заметила.

Мейсон хотел что-то сказать, но лишь покачал головой, завел мотор, вывел машину на дорогу и поехал по направлению к шоссе, но затем внезапно снова притормозил у тротуара.

– В чем дело? – спросила Делла Стрит.

Мейсон сказал:

– Посмотри мне в глаза, Делла.

Девушка удивленно выполнила приказание.

– Это на тебя не похоже, – сказал адвокат.

– Что?

– Ты слышала, что я велел вам обоим дожидаться меня. Ты должна была задержать его до моего возвращения.

– Его нелегко удержать.

Мейсон в течение нескольких секунд задумчиво ее разглядывал, потом сказал:

– Ладно, выкладывай все как на духу.

– Про что?

– Про его уход.

Она молчала. Какое-то время выдерживала его взгляд, но потом поспешно отвела глаза в сторону.

– Чем вы тут занимались? – спросил Мейсон.

Она слабо улыбнулась и сказала:

– Я практиковалась в юриспруденции.

– В чем?

– В юриспруденции. Я решила, что знаю ответ на его вопросы, но это был такой ответ, который вы ему не хотели давать. А он все продолжал меня спрашивать, что, мол, ему делать. Вот я и сказала…

– И что же ты ему сказала? – холодно осведомился Мейсон.

– Они любят друг друга, – начала Делла Стрит. – Они хотели пожениться. Мошер Хигли этому препятствовал. После смерти Мошера Хигли это было не вполне удобно, поэтому…

– Другими словами, ты посоветовала ему быстренько на ней жениться? Так?

– Именно так. Я сказала ему, что если он на ней женится, то никакая сила не сможет заставить его давать показания против своей жены. Если же он этого не сделает, то его смогут принудить давать показания, и то, что он влюблен в Надин, только ухудшит ситуацию.

Мейсон какое-то время молчал.

– Вы сердитесь? – спросила Делла.

– Нет, – ответил Мейсон и внезапно усмехнулся. – Ты сделала почти единственное, что могла и должна была сделать, и мне остается только надеяться, что комитет Ассоциации юристов по незаконной юридической практике не сможет привлечь тебя к ответственности.

Она улыбнулась.

– Ну, слава богу, шеф, я рада, что вы не злитесь. Но ведь вы загнали себя в безвыходное положение. После того как он сказал вам, что обнаружил яд и узнал, что там не хватало четырех таблеток, ваша позиция, независимо от того, что вы делали, стала очень уязвима. В конце концов, он же не ваш клиент. Он свидетель. Он рассказал вам о весьма существенных фактах. Если бы вы попытались их замять или посоветовали ему не сообщать о них полиции, то вы, с точки зрения закона, оказались бы в весьма щекотливом положении. Я достаточно знакома с законом, чтобы это понять.

– Да уж, – пробормотал Мейсон.

– И я также понимаю, что если только его смогут вытащить к свидетельской стойке и заставят давать показания, то присяжные тут же вынесут приговор Надин Фарр. Конечно, им будет очень неприятно это делать, ведь Джон Локк на вид такой симпатичный парень, но окружной прокурор тактично и мудро подскажет присяжным, что самое лучшее, что они могут сделать для этого симпатяги, попавшего в переплет, это не позволить ему жениться на убийце.

Мейсон с восхищением внимал речам Деллы.

– Поэтому, когда Локк сказал мне, что его осенило и он, кажется, догадывается, где можно отыскать Надин Фарр, и что если она там, то полиция туда никогда не догадается заглянуть, а следовательно, полиция и его там не сможет отыскать, то я… Ну, в общем, я сказала ему, что вы не имеете права давать такие советы, но что если он и Надин смогут добраться до Юмы и быстренько там пожениться – а тамошние законы такое позволяют, – то после этого никакие власти не смогут заставить его давать показания против Надин. И тогда, возможно, дело лопнет, как мыльный пузырь.

– Думаю, – сказал Мейсон, – ты понимаешь, как преподнесут это дело газетчики? Они изложат точку зрения полиции и окружного прокурора. Все будет выглядеть так, будто Надин виновата в убийстве, а потому пытается как-то прикрыться поспешным замужеством.

– Я знаю, – ответила Делла. – Им понадобится много времени, чтобы загладить вину, но если ее признают виновной в убийстве и отправят за решетку, то ей понадобится еще больше времени, если она вообще когда-нибудь выйдет на свободу. А когда она выйдет из тюрьмы, ее юность пройдет, ее жизнь будет растрачена попусту, ее Джон будет давно уже женат на другой. Конечно, Джон Локк в течение нескольких лет будет тяжко страдать и хранить ей верность, но потом объявится какая-нибудь тонко понимающая и исполненная сочувствия девица, на грудь которой можно будет склонить голову и поплакаться в жилетку, а она будет гладить ему волосы, и выказывать сочувствие, и предложит ему быть его сестрой. Кончится все это тем, что она станет его женой.

– Другими словами, – сказал Мейсон, – ты считаешь, что он любит ее недостаточно для того, чтобы долго ждать?

– Да нет, – ответила Делла. – Сейчас-то он ее любит так, что готов на все. Но кто сможет выдержать ожидание, длящееся годы? А он еще молод, и всегда найдется смазливая девица, которая положит на него глаз.

– Ладно, – сказал Мейсон. – Я рад, что ты это сделала, Делла. Если бы я смог до нее добраться, то я тоже, возможно, предложил бы ей поездку в Юму или в Лас-Вегас и замужество.

– Но вы ничего такого не предлагали, поэтому ваша совесть абсолютно чиста. Я так и сказала Локку, что как юрист вы не сможете предложить ему жениться на подзащитной, чтобы получить возможность не давать против нее показаний. Но если он поддастся порыву страсти и быстренько на ней женится, то положение Надин улучшится.

Мейсон сказал:

– Хорошо. Мне дали наводку на Джексона Ньюберна. Посмотрим, что он может нам сказать.

– Могу поспорить, что он напустит на себя вид благородного негодования и будет отрицать, что вообще когда-нибудь находился рядом с Надин, – сказала Делла Стрит.

– Он уже это сделал, когда разговаривал с Дрейком по телефону, – сказал Мейсон.

– А может, и в самом деле ошибка?

– Нет. Я думаю, что Джексон Ньюберн – хладнокровный, бессовестный лжец.

– Полагаете, вы сможете его расколоть?

– Я попытаюсь.

Мейсон повел машину к клубу «Уайлдкэт» на Уэст-Адамс-стрит.

– Свидетель нужен? – спросила его Делла, когда Мейсон припарковался у клуба.

– Я хотел бы, чтобы ты присутствовала, – ответил Мейсон, – но думаю, что добьюсь большего, если мы будем разговаривать наедине. Подожди меня в машине, Делла.

«Уайлдкэт Эксплорейшн энд Девелопмент клаб» находился в здании, которое лет тридцать назад было элегантным особняком. Но город разросся, и особняк, как и другие, подобные ему, оказался в окружении деловых зданий и многоквартирных домов. Под конец хозяева и жильцы особняков выехали, а дома сдали под магазины, пошивочные мастерские, прачечные и школы бальных танцев.

Клуб «Уайлдкэт» снял один из таких особняков и, найдя его идеально подходящим для своих целей, произвел капитальный ремонт и полную реконструкцию, так что здание выглядело ярким пятном на унылом фоне некогда горделивых, а ныне обшарпанных построек, смирившихся со своей старческой участью.

Мейсон легко взбежал по ступеням широкого, ярко освещенного крыльца и позвонил. Швейцар в пестрой ливрее отворил дверь. Мейсон сформулировал свои намерения.

– Минутку, – ответил швейцар, – я посмотрю, здесь ли он.

Он отступил внутрь, закрыв за собой дверь.

Мейсон ждал.

Спустя несколько минут дверь снова открылась. Стройный, безукоризненно одетый мужчина в возрасте между тридцатью и сорока, с серыми, проницательными глазами быстрым шагом атлета вышел на порог и протянул руку.

– Мейсон? – спросил он.

– Верно. А вы Ньюберн?

– Да.

Они обменялись рукопожатиями.

– Вы уж простите меня, – сказал Ньюберн, – что не приглашаю вас внутрь. Там полно членов клуба, а вы человек довольно известный. Наша встреча может быть неверно истолкована.

– О, все в порядке, – заверил Мейсон. – У меня тут неподалеку припаркована машина. Мы можем поговорить там.

– Вы один?

– Нет, со мной моя секретарша.

– Что ж, может, устроимся вон там, на углу крыльца? В конце концов, это место ничем не хуже прочих.

И Ньюберн, не дожидаясь ответа Мейсона, двинулся в дальний конец обширного крыльца, туда, куда не падал прямой свет от фонаря.

– У меня сегодня был весьма неприятный разговор, – сказал он.

– Да? – отреагировал Мейсон.

– Мне позвонили из какого-то детективного агентства и стали уверять, что я сегодня вечером встречался с Надин Фарр.

– Вы нашли это бестактным?

– Скажем, я нашел это досадной глупостью.

– Почему?

– Да потому, что я с ней не виделся.

– Но вы с ней знакомы.

– Конечно.

– Есть ли какая-нибудь причина, по которой вас раздосадовало предположение, что вы сегодня виделись с Надин Фарр?

– Давайте начистоту, Мейсон, – сказал Ньюберн. – Я женат. Моя жена интеллигентна и привлекательна, у нее широкий взгляд на вещи, но она женщина, и ничто человеческое ей не чуждо. Она решила, что Надин Фарр не прочь завести со мной интрижку. Совершенно никаких оснований для таких подозрений нет, но, увы, это ее не интересует. Следовательно, любые инсинуации относительно того, что я был сегодня с Надин Фарр, я нахожу крайне раздражающими. Не знаю, кто нанял детектива, который высказывал эти гнусные предположения, но если заявление такого рода будет сделано при свидетелях или высказано на страницах газет, то я намерен привлечь виновного к суду, кем бы он ни был. Надеюсь, я понятно излагаю?

– Вполне.

– Отлично. С учетом всех обстоятельств я вполне охотно готов ответить на все вопросы, дабы устранить самое минимальное непонимание, но я должен был обозначить свою позицию.

– Другими словами, – сказал Мейсон, – если я скажу кому-нибудь, что вы сегодня встречались с Надин Фарр, вы подадите на меня в суд?

– Я охарактеризую ваши высказывания как ложные, и если они вызовут какие-нибудь неприятности у меня дома, то… боже мой, Мейсон, зачем я вам это говорю? Вы же юрист. Вы прекрасно понимаете ситуацию. Я верю в ваше благоразумие и в ваше умение хранить молчание.

– Отлично, – сказал Мейсон. – Мы здесь без свидетелей – только вы и я. Так встречались вы сегодня с Надин Фарр или нет?

– Говорю со всей определенностью – нет!

– Она вам сегодня не звонила?

– Нет, сэр.

– Знали ли вы, неважно из какого источника, что она останавливалась в мотеле на пляже, известном как «Хай-Тайд»?

Ньюберн рассмеялся.

– Конечно же, нет, Мейсон, – сказал он. – Ради бога, не позволяйте детективным агентствам дурачить вас своими липовыми отчетами. Вы же человек опытный и должны знать, что эти агенты всегда пытаются дать такой отчет, из которого вытекает потребность в дальнейшей работе. Они отыскивают то, чего хочет клиент и…

– Менеджер, – перебил Мейсон, – показала, что некий молодой человек, похожий по ее описанию на вас, приехал к мотелю на двухцветном «Олдсмобиле», забрал с собой Надин и увез.

– «Олдсмобиль» – марка распространенная, – ответил Ньюберн. – В нашей округе их наверняка зарегистрированы тысячи, а людей, похожих на меня по описанию, вы найдете десятки тысяч.

– И, – продолжал Мейсон, словно не заметив слов собеседника, – менеджер сказала, что видела, как водитель автомобиля свернул к станции обслуживания, расположенной за квартал от мотеля. Так уж получилось, что записи на станции обслуживания показывают, что кто-то, приехавший на вашей машине, использующий вашу кредитную карточку, останавливался на станции, чтобы заправить бак. А подпись на квитанции выглядит как ваша подпись.

Мейсон замолчал.

Джексон Ньюберн лишился дара речи. Он глядел на адвоката с ужасом.

Мейсон закурил сигарету. Прошло не менее тридцати секунд, прежде чем Ньюберн смог выдавить:

– Кто еще знает об этом, Мейсон?

– Я это знаю, – ответил Мейсон. – Детективное агентство, услугами которого я пользовался, тоже знает. Будет знать и полиция, когда переговорит с менеджером мотеля.

– Вот паскудство! – воскликнул Ньюберн с крайним раздражением.

Мейсон приподнял бровь.

– Я сделал большую глупость, остановившись на этой станции обслуживания. Но я не знал, что за мной следят.

– Менеджеры мотелей, особенно женщины, всегда немножко любопытны, когда речь идет о привлекательных молодых женщинах, в одиночку снимающих номер, за которыми заезжают хорошо одетые мужчины на дорогих автомобилях, – пояснил Мейсон.

Ньюберн нервно щелкнул пальцами.

– Сигаретку? – предложил Мейсон.

Ньюберн покачал головой.

– Ну и? – после некоторой паузы спросил Мейсон.

– Я думаю.

– Мне кажется, это неверное решение.

– Что вы имеете в виду?

– Вы пытаетесь, – пояснил Мейсон, – придумать историю, которая меня удовлетворит, и всучить ее мне. Не следует этого делать.

– Почему бы и нет?

– А потому, что история, которая устроит меня, может не устроить полицию. Особенно если дело затянется. А если они подловят вас на попытке что-то скрыть, то это только подольет масла в огонь.

Ньюберн сказал:

– Я очень сожалею, но правда довольно неприглядна.

– Давайте начистоту, – предложил Мейсон. – У нас дело по обвинению в убийстве. Какой бы неприглядной ни была правда, вы не сможете придумать историю, которая сошла бы за истинную по всем параметрам. Вы не сможете сфабриковать фальшивку, соответствующую всем фактам, которые известны и станут известны в будущем. Раз ваша история не будет безукоризненной, вам придется ее менять. И если вам придется менять ее вынужденно, под давлением разоблачающих свидетельств, правда будет в десять раз непригляднее.

– Надин нужна была помощь, – мрачно сказал Ньюберн.

– Финансовая? – спросил Мейсон.

– Она так не сказала.

– Какого рода помощь?

Ньюберн опять нервно защелкал пальцами.

– Расслабьтесь, – посоветовал Мейсон. – Ложь только заставит вас глубже погрузиться в трясину.

– Мне не нравится, когда меня называют лжецом, – холодно сказал Ньюберн. – К вашему сведению, я не лгу.

– Вы пытались лгать мне минуту назад. Вы лгали моему детективу, а теперь вы лихорадочно придумываете еще одну ложь для меня, Ньюберн.

Голос адвоката был ровным. Джексон Ньюберн расправил плечи, посмотрел на непроницаемые черты лица адвоката и нервно рассмеялся:

– Кажется, я валяю дурака, не так ли? Но факт остается фактом, Мейсон. Я не привык врать.

Мейсон сказал:

– У вас спортивный вид. Чем вы занимаетесь? Играете в теннис?

– Да. Как вы догадались?

– Ну, походка, разворот плеч… И что – у вас хорошие результаты?

– Приличные.

– Участвуете в турнирах?

– Временами.

– Выигрываете?

– Не в последнее время. Был слишком занят, чтобы иметь возможность сохранять форму.

– Вот именно на это я и хотел бы вам указать, – сказал Мейсон.

– Что?

– В теннисе надо постоянно тренироваться, чтобы быть в хорошей форме.

– И что?

– Чтобы убедительно лгать, вам не хватает практики, – пояснил Мейсон. – Нужны тяжелые ежедневные тренировки, чтобы стать лжецом такого класса, который сможет одурачить полицию и репортеров в деле об убийстве.

– Ясно, – сказал Ньюберн после паузы и снова умолк.

Мейсон терпеливо ждал, не спеша затягиваясь сигаретой.

Ньюберн наконец заговорил:

– Хорошо, Мейсон, я выложу все начистоту. Но я попрошу сохранить мои слова в тайне. Я…

– Я не могу давать вам никаких обещаний, – быстро сказал адвокат. – Я представляю своего клиента.

– Тогда я не могу вам ничего сказать.

– Из-за того, что я не могу обещать вам сохранять тайну?

– Да.

– Полиция тоже не будет давать вам таких обещаний, – заверил Ньюберна Мейсон. – Репортеры – тем более.

Ньюберн задумался.

Мейсон погасил сигарету об каблук и выбросил окурок в темноту.

– Ну? – спросил он.

Ньюберн сказал:

– Мне всегда нравилась Надин – не так, как это думает моя жена, но нравилась. Она хорошая девочка, а Мошер Хигли обращался с ней хуже некуда. Мошер состоял в родстве с моей женой. И моя жена была его единственной родственницей. Хигли был владельцем определенной собственности. Я не корыстен, но я был бы последним идиотом, если бы не учитывал тот факт, что моя жена единственная наследница Хигли. Мошер ужасно вел себя по отношению к Надин. Я ей сочувствовал. Сью – это моя жена – нет. Думаю, в глубине ее сознания гнездилась мыслишка, что Надин может чем-нибудь зацепить Мошера и… словом, получить большую долю в завещании. С рождением Надин связана какая-то темная история. Она незаконнорожденная. Мошер Хигли был в курсе всех этих дел. Он был дружен с семьей Локк. Он не хотел, чтобы Надин и Джон Локк поженились.

– Почему? – спросил Мейсон.

– Потому что Надин была незаконнорожденной, и он знал, что, если правда когда-нибудь всплывет, родители Локка такого не потерпят. Я думаю, если смотреть на все с дальним прицелом, то старый хрыч желал Надин добра. Он просто не хотел, чтобы это старое семейное привидение снова выползло на свет божий.

– А Надин знала, что она незаконный ребенок?

– Не думаю.

– Мошер Хигли был ее отцом?

– Нет, – ответил Ньюберн, секунду поколебавшись.

– Хорошо, – сказал Мейсон. – Давайте излагайте вашу историю.

– Черт возьми, мне этого совсем не хочется.

– Вы это уже говорили.

– Да ладно! – выпалил Ньюберн. – Когда я узнал, что у Надин неприятности, и узнал про это ее признание, я… Понимаете, Мошер Хигли умер, и, хотя в доме оставался капитан Хьюго, дом, по сути дела, уже принадлежал нам. Мы со Сью часто бывали там и…

– Послушайте, – перебил Мейсон, – я не знаю, сколько у меня еще времени, а вы все крутите, виляете, изворачиваетесь. Переходите же к фактам, бога ради. Говорите правду, раз уж начали.

– Хорошо, хорошо, – сказал Ньюберн. – Я знал, что, находясь под действием сыворотки правды, она призналась, будто угостила старого Мошера Хигли таблетками цианистого калия. Не знаю, что она еще наболтала под действием наркотиков, но мне было известно, что, по ее признанию, она начинила бутылку с оставшимися таблетками дробью, извлеченной из охотничьего патрона, и выбросила ее в озеро… словом, я отыскал в доме Мошера полупустую бутылочку с таблетками этого эрзац-сахара, добавил в нее дроби и тоже бросил в озеро Твомби. Затем я оставил весточку, чтобы она связалась со мной как можно скорей.

Несколько раз я сам пытался связаться с ней, но моя жена постоянно следила за мной. Все же мне удалось передать Надин, чтобы она мне позвонила при первой же возможности. Она и звонила два или три раза, но Сью присутствовала при этом. Мне пришлось делать вид, что кто-то ошибся номером. Только когда жена ушла, чтобы встретиться с вами, я получил шанс увидеться с Надин.

– Когда вы бросили свою бутылку в озеро? – спросил Мейсон.

– Прошлым вечером.

– Вас никто не видел?

– Никто.

– Отпечатки пальцев?

– Я был очень осторожен.

– Где вы взяли бутылку и таблетки?

– Мы используем тот же самый заменитель сахара. Моя жена очень бдительно следит за калорийностью пищи. Фактически именно она подсказала Мошеру Хигли использовать эти таблетки.

– Продолжайте, – сказал Мейсон.

– Естественно, я связался с Надин и сказал ей, что все в порядке, что ей не о чем беспокоиться – пусть, мол, они ищут бутылку в озере. Когда они ее найдут, они обнаружат, что там только безобидный эрзац-сахар. И тогда все дело с ее признанием лопнет.

– Вы ей это сказали?

– Да.

– Что дальше?

– Затем я узнал, что полиция нашла бутылку и что гроза миновала. Черт возьми, Мейсон, если вы хоть кому-нибудь об этом скажете, если только…

– Прекрасно, – сказал Мейсон. – А теперь я расскажу вам окончание вашей истории. Полиция провела еще один поиск на озере. И нашла вторую бутылку. В ней были таблетки цианистого калия и дробь. Гроза, увы, не миновала, она только усилилась. Они ищут Надин. И когда найдут, то предъявят ей обвинение в убийстве и арестуют. А насчет вашей бутылки с эрзацем полиция думает, что это я бросил ее в озеро.

– Боже мой, Мейсон! – воскликнул Ньюберн. – Если история о том, что я сделал, выплывет наружу, это будет конец моей семейной жизни! Сью сразу разведется со мной…

– Полиция будет вас допрашивать, – сказал Мейсон. – Что вы намерены им сказать?

– Буду им врать. Придумаю какую-нибудь историю.

– Вы не сможете.

Ньюберн внезапно разозлился:

– Черт возьми, Мейсон, я не обязан им этого рассказывать.

– Вы не сможете отвертеться, – сказал Мейсон. – Вы…

– Нет уж, погодите, – перебил Ньюберн. – Вы – адвокат Надин. Это – ваша проблема. Говорите, полиция думает, что это вы бросили вторую бутылку в озеро? Что ж…

– Продолжайте, – поощрил Мейсон. – Доведите вашу мысль до логического конца, и тогда ваша шея окажется в петле.

– Да идите вы к черту! – взвился Ньюберн. – Вы выступаете лишь в своих собственных интересах. Раз полиция думает, что это вы подбросили эту бутылку, то… то я здесь ни при чем.

– И вам такой оборот событий нравится? – спросил Мейсон.

– Поймите меня правильно, – ответил Ньюберн. – Моя жена – прекрасный компаньон. И я счастлив с ней. Она унаследует кое-какие владения, пропитанные нефтью. Вы ведете дело в своих интересах, я тоже начинаю блюсти свои интересы.

Ньюберн развернулся и направился к двери клуба.

– Минутку! – крикнул Мейсон. – Вы…

– Идите к черту! – огрызнулся Ньюберн. – Я найду собственного адвоката.

Он открыл дверь, зашел внутрь и с грохотом захлопнул ее за собой.

Мейсон поколебался, потом медленно спустился по ступенькам и вернулся к машине, где его ждала Делла Стрит.

– Ну? – поинтересовалась Делла.

– Вот теперь, – ответил Мейсон, – я жалею, что у меня не было свидетеля.

– Что он сказал? – спросила Делла.

Мейсон завел мотор.

– Много чего. Но имеют значение лишь его последние слова, – ответил он, выводя машину к дороге.

– Какие?

– Что я могу идти ко всем чертям и что он нанимает себе собственного адвоката.

– И что же такого он скрывает? – спросила Делла.

– То, что это именно он – тот самый человек, который бросил в озеро Твомби бутылку с заменителем сахара. Он сделал это вчера вечером.

– Шеф! – радостно воскликнула Делла. – Он в этом признался?

– Он признался в этом мне. И он сделал это в последний раз. Он наймет адвоката и под присягой будет врать напропалую.

– Так что же нам делать? – спросила Делла.

– Сейчас, – ответил Мейсон, – мы можем перекусить.

Делла Стрит, обдумав значение и последствия всего услышанного, тихо сказала:

– Что-то мне расхотелось есть.

Глава 12

Приближалась полночь. Делла Стрит, с темными кругами под глазами, тревожно наблюдала за Мейсоном.

Тот, по своей давней привычке, мерил шагами свой офис. И делал он это размеренно, ровно и безостановочно, начиная с того момента, как они вернулись с безрадостного обеда, на котором даже два коктейля не смогли согреть им душу и поднять настроение. Делла Стрит едва прикоснулась к своему бифштексу, а Мейсон ел совершенно механически, с отсутствующим видом смертника, поглощающего свой последний в жизни завтрак в день казни. Тело еще здесь, а душа уже где-то там…

Мейсон резко остановился:

– Иди домой, Делла.

Она покачала головой:

– Не уйду, пока не услышу что-нибудь.

Мейсон глянул на часы:

– Сейчас четверть двенадцатого. Полиция весь вечер наблюдала за квартирой Джона Локка. К половине одиннадцатого они начали подозревать, что он сбежал. Сейчас они уже в этом уверены и предпринимают меры.

– Какие меры? – спросила Делла.

– Посмотри на это дело с точки зрения полиции, – ответил Мейсон. – Им известно, что Надин исчезла и Джон Локк тоже исчез. Они подозревают, что Джон Локк может оказаться важным свидетелем против нее, и сделают все, чтобы это свидетельство не пропало.

– Другими словами, они могут предвидеть, что беглецы попытаются пожениться?

– Полицейские не такие уж дураки, – сказал Мейсон. – Они уже наверняка дозрели до этой мысли. Полагаю, произошло это в течение последнего часа.

– Что они могут сделать?

– Да много чего.

– Например?

– Перекрыть все шоссе и задействовать контрольные пункты на всей территории штата. В Юме и Лас-Вегасе дать сообщение по радио. Так что единственный шанс у Локка пожениться с Надин был в том случае, если он зафрахтовал самолет и смог вылететь в Юму или в Лас-Вегас до того, как полиция сообразила, в чем дело.

Делла Стрит была на грани слез и нервного срыва. Она сказала:

– Это все из-за меня. Я просто не подумала. Если бы я подождала вас, вы посоветовали бы ему взять самолет и…

– Адвокат, – возразил Мейсон, – не должен делать ничего, чтобы пытаться скрыть свидетельство.

– Но вы могли сказать ему это не напрямую. Я все-таки думаю, что они могут позвонить нам в любую минуту. Я надеюсь, что у них все получилось.

Мейсон снова зашагал по комнате.

– А Пол Дрейк узнает? – спросила Делла.

– К Полу сходятся все ниточки, – ответил Мейсон. – Он узнает, что произошло.

– Шеф, а сколько таблеток цианида было в бутылке, которую нашла полиция?

– Не знаю. Полиция пока что не посвящает меня в такие детали.

– А когда мы узнаем?

– Если Гамильтон Бергер достаточно умен, то лишь тогда, когда дело дойдет до суда.

– Вы думаете, дело дойдет до суда?

– Оно дойдет до суда.

– Даже если Надин и Джон поженятся?

Мейсон кивнул.

– Но если они смогут пожениться и Джон не обязан будет давать показания, разве вы не сможете справиться с этим делом?

Мейсон задумчиво ответил:

– Во всем этом деле что-то не так. Слишком много цианида. Вспомни: полиция извлекла одну бутылку со дна озера. Джон спустил содержимое еще одной в унитаз. По крайней мере, он так говорит. И еще одна бутылка с эрзац-сахаром тоже была брошена в озеро. Итого – три бутылки, одна из которых содержит безобидный заменитель, а две остальные – яд.

– Но бутылку с заменителем бросил в озеро Джексон Ньюберн…

– Он будет это отрицать. И полиция с удовольствием навесит это на меня. На Джексона Ньюберна они не будут слишком давить… если он сможет придумать достаточно убедительную историю, почему он оказался вместе с Надин у мотеля «Хай-Тайд».

– Но разве он это сможет, шеф? Сумеет ли он придумать правдоподобную, непротиворечивую историю?..

Мейсон не успел ответить – раздался телефонный звонок. Делла бросилась к аппарату и схватила трубку.

– Алло! Да, Пол!

Из трубки доносились квакающие звуки.

Мейсон застыл у своего стола и напряженно глядел на Деллу. Ему не нужно было слов, чтобы понять, что случилось. Ужас и отчаяние на лице секретарши читались отчетливо.

– О, Пол! – сказала она севшим голосом. Ее глаза внезапно заполнились слезами.

Мейсон прошел к шкафу, взял шляпу и подошел к дверям, остановившись на пороге.

– Хорошо, я скажу ему, – обливаясь слезами, сказала Делла и повесила трубку. – Пол хочет, чтобы мы зашли к нему в контору, – сказала она. – Они схватили Надин и Джона Локка на пути в Юму. Этот идиот воспользовался собственным автомобилем, номер которого полиция установила без всякого труда. Полицейские торжествуют. Успели даже устроить пресс-конференцию.

Делла бросилась к Мейсону. Тот выключил свет, обнял секретаршу за талию и дал ей возможность выплакаться на своем плече в теплом мраке конторы.

Глава 13

Пол Дрейк вошел в личный офис Мейсона вскоре после полудня, поздоровался с Деллой и швырнул на стол адвоката пачку утренних газет.

– Насколько все плохо? – спросил Мейсон.

– Они от радости прямо слюной истекают, – ответил Дрейк. – Конечно же, Гамильтон Бергер вел себя предельно корректно, блюдя профессиональную этику. Он хранил гордое молчание, с достоинством отметая все попытки взять у него интервью. Но, по счастливой случайности, под рукой оказался сержант Голкомб из отдела по расследованию убийств, который, ко всеобщему удовлетворению, и осветил всесторонне ход событий.

– В офисе Гамильтона Бергера? – спросил Мейсон.

– В офисе Гамильтона Бергера, в присутствии, цитирую, «сияющего Гамильтона Бергера, который время от времени задумчиво кивал». Конец цитаты.

– Очень интересно, – кисло заметил Мейсон. – Значит, все совсем скверно?

– Хуже не бывает. Сержант Голкомб заявил, что ему приходилось расследовать множество дел, в которых Перри Мейсон выступал в роли защитника, так что хитрая попытка последнего сбить его, сержанта Голкомба, с верного пути была по сути чем-то рутинным, предельно знакомым и само собой разумеющимся. Липовое доказательство в виде фальшивой бутылки с пилюлями ни на минуту не сбила с толку нашу героическую полицию. Они мгновенно сообразили, что Надин похитила цианид в лаборатории Джона Локка. Таким образом, когда последний не появился у себя дома, полиция предприняла тщательное расследование, и они обнаружили, что Джон Локк около своего излюбленного ресторанчика встречался с человеком, похожим по описанию на Перри Мейсона.

– Кто бы мог подумать, – покачал головой Мейсон.

– К десяти часам вечера, когда полиция обнаружила, что невозможно установить местонахождение Надин и Джона, гибкий разум сержанта Голкомба выдал верное решение. Установив дорожные посты на шоссе, ведущие в Юму и Лас-Вегас, полиция перехватила беглецов на подъезде к Индио. Собственно, посты даже не нужно было устанавливать, поскольку парочка ехала на автомобиле Джона Локка, чей номер полиции известен, и их задержал обычный дорожный патруль.

– Какая бездна ума! – саркастически заметил Мейсон.

– Так что сейчас ребята купаются в лучах собственной славы, – сказал Дрейк. – Смотреть тошно. В газетах фотографии сияющего окружного прокурора, непоколебимо приверженного профессиональной этике, а также сияющего сержанта Голкомба, с чувством выполненного долга дымящего сигарой. Еще портреты обливающейся слезами парочки, которой сорвали брачную ночь.

– Скромность никогда не была украшением сержанта Голкомба, – ответил Мейсон.

– А ты посмотри, как благостно лицо Гамильтона Бергера!

– Ну, пусть себе сияет, – сказал Мейсон. – Что насчет Джексона Ньюберна, есть что-нибудь?

– А вот тут как раз тишина. Абсолютное, непроницаемое молчание, – ответил Дрейк. – Так ты будешь читать все это?

– Не сейчас, – сказал Мейсон. – Давай не будем себя обманывать, Пол: мы – в нокдауне. И рефери уже начал отсчет. И чтобы нокдаун не перешел в глубокий нокаут, нам надо подняться до того, как прозвучит цифра «девять». Больно, трудно, но вставать надо.

– Да уж, нелегко, – согласился Дрейк.

– Что там насчет прошлого Надин? – спросил Мейсон. – Ты говорил, что все выяснил.

Дрейк сказал:

– Эта история уходит корнями во времена двадцатипятилетней давности, когда мать Надин Фарр работала секретаршей у Мошера Хигли.

– Боже мой! – воскликнула Делла Стрит. – Это значит, что Надин на самом деле может быть дочерью Мошера Хигли!

– Не спеши, не спеши, – предупредил Дрейк. – Ты ставишь телегу перед лошадью. Даже не одну телегу, а пару. Да и запрягаешь не лошадь, а собаку.

Мейсон ухмыльнулся:

– Делла, дай Полу рассказать все со вкусом и по порядку.

Дрейк продолжил:

– У Мошера Хигли был партнер по бизнесу в строительной компании, которого звали Уэсли Мэнн Дженнингс. Роуз Фарр была секретаршей и управляющей делами в конторе. И надо сказать, она была очень ценной работницей. Роуз могла мгновенно выдать цифры, до которых бухгалтерии пришлось бы докапываться не менее часа. Она могла правильно провести телефонную беседу, принять решение, передать сообщение. Словом, все уладить за считаные секунды. Она лучше разбиралась в этом бизнесе, чем кто-либо другой.

– Не сокращай эту часть своего повествования, Пол, – встряла Делла Стрит. – Мне нравятся пассажи, посвященные образцу секретарской добродетели. Я считаю, что нашу работу чаще всего не то что недооценивают, а попросту вообще не замечают.

– Но не в нашем случае, – возразил Дрейк. – И Хигли, и Дженнингс высоко ее ценили. Мне кажется, оба были в нее влюблены. Роуз Фарр нравился Уэсли. Кто-то настучал об этом его жене. Та использовала эту возможность для того, чтобы наложить лапу на собственность Дженнингса, вынудив его продать свою долю в бизнесе. Вы знаете, как все это делается. Когда брак распадается и мужчина рассказывает свою часть истории, у него это получается весьма неловко и неубедительно, поскольку он попросту не запоминает всех пустяков, из которых складывается повседневная семейная жизнь. Но когда на свидетельское место выходит вторая половина, история получается весьма цветастой и драматической, ибо жена никогда не забывает случаев, когда муж рявкнул на нее из-за непришитой пуговицы или в сердцах врезал кулаком по столу.

Делла Стрит, улыбаясь, сказала:

– В этой части, Пол, ты можешь быть предельно краток.

– Черт, но ведь это правда! – воскликнул Дрейк. – Любая женщина, заведя блокнот и занося, скажем, в течение двух месяцев всякие пустяки из обычной рутины семейной жизни, может выставить дражайшего супруга полной скотиной и монстром, при этом лишь слегка приукрасив факты. Словом, как бы то ни было, жена Уэсли Дженнингса оказалась именно такой сучкой. Ей нужны были деньги, много денег, очень много денег. Она хотела, чтобы партнерство распалось и чтобы Дженнингс ликвидировал свою часть, превратив ее в наличность, которая досталась бы ей. И Дженнингс крутился как мог. С помощью Роуз Фарр он пытался накопить как можно больше денег в секретном фонде, чтобы заплатить жене приличные отступные. Роуз Фарр, хорошо знавшая все входы и выходы в их бизнесе, помогала Дженнингсу. Они, разумеется, планировали пожениться, как только Дженнингс получит развод и уладит все имущественные и денежные дела с бывшей женой. А миссис Дженнингс в это время очень грамотно держала мужа за глотку, выкачивая из него все больше и больше денег.

– Продолжай, – сказал Мейсон. – И что же стряслось? Судя по тому, что у Надин фамилия матери, можно предположить…

– Ты правильно предполагаешь, – заверил его Дрейк. – Уэсли Дженнингс покончил с собой. Застрелился. Спустя семь с половиной месяцев родилась Надин.

– Но почему, ради всех святых, он это сделал, оставив Роуз в таком положении?! – воскликнула Делла Стрит.

– Ну, – предположил Дрейк, – возможно, когда Дженнингс узнал, что Роуз беременна, он понял, что все кончено. Его жене как раз чего-то такого и не хватало, чтобы предъявить обвинение в адюльтере в дополнение к прежним обвинениям в скотском обращении.

– И что случилось после? – спросила Делла.

– Роуз Фарр оставила работу. Никто не знал, что с ней случилось. Она родила ребенка и умерла через несколько месяцев. А теперь главное, Перри: Роуз Фарр написала письмо. Она запечатала его и положила в банк с условием, что его должны переслать ее дочери, Надин Фарр, когда той исполнится восемнадцать. Что было в письме, никто не знает. Письмо было отправлено Надин в срок. По всей вероятности, Роуз Фарр рассказала в нем своей дочери, что та родилась вне брака, и, видимо, добавила еще много чего, что заставило Надин глубоко задуматься. Через тридцать дней после получения письма Надин заглянула к Мошеру Хигли. Хигли поселил ее в своем доме и начал оплачивать ее образование. Но теплоты в их отношениях не было. Фактически Хигли ненавидел ее и, в свете последних событий, возможно, побаивался.

– Другими словами, – сказал Мейсон, – в письме было что-то такое, что полностью изменило всю картину.

Дрейк кивнул. Мейсон задумчиво произнес:

– Может быть так, что Хигли обманул своего партнера при разделе имущества и прочего достояния фирмы. Может быть, что-то нечисто с самой смертью Дженнингса. Вполне возможно, что это не было самоубийством. Может, сам Хигли и спустил курок, выдав убийство за суицид. Черт возьми, Пол, мне позарез нужно знать, что было в письме!

– Окружному прокурору тоже, – сказал Дрейк.

Мейсон сказал:

– Сдается мне, Пол, что у нас на руках дело, в котором мы не можем использовать ни одну зацепку. Письмо нельзя использовать в качестве свидетельства для доказывания любых фактов, которые мы можем открыть, но его легко использовать против Надин для объяснения мотива преступления. Посмотрим на дело с точки зрения окружного прокурора. Вот незаконнорожденное дитя, плод порочной связи. Оно достигает возраста восемнадцати лет. Вскрывает письмо покойной матушки. А в нем содержится информация, позволяющая ей шантажировать Мошера Хигли. Если бы Хигли был жив, мы, по крайней мере, могли бы попытаться выяснить истинность каких-то содержащихся в письме фактов. Но сейчас нам это недоступно.

Мейсон на секунду прервался, затем продолжил:

– Исходя из точки зрения окружного прокурора, Мошер Хигли не испытывает теплых чувств по отношению к Надин Фарр. Она отвечает ему взаимностью. У нее на руках информация, благодаря которой она поселилась в его доме и заставила его оплачивать свое обучение в школе и колледже. В нее влюбляется Джон Локк. Мошер Хигли был дружен с семьей Локка. Он не хочет, чтобы Джон женился на незаконнорожденной шантажистке. Он попытался быть джентльменом. Он не пошел к родителям Локка и не рассказал им подноготную Надин. Он просто велел Надин убираться. И в результате через несколько дней он получает дозу цианистого калия со своим шоколадом, а Надин сначала признается в убийстве, а потом пытается уверить всех, что это чудовищная ошибка.

Пол Дрейк пощипал нижнюю губу.

– И как, черт побери, ты надеешься противостоять этой безукоризненной логике?

– Если бы я, – покачал головой Мейсон, – смог придумать на это ответ, я был бы волшебником.

– А полиция может получить всю информацию? – спросил Дрейк.

– Ты же ее получил, – ответил Мейсон.

Дрейк подумал и закивал:

– Да, те же источники информации, из которых черпал я, открыты и для них, если они окажутся достаточно сообразительны.

– Полагаю, они окажутся таковыми, Пол.

– Но, – сказал Дрейк, – у тебя есть одно преимущество – ты сможешь заставить Надин рассказать тебе, что было в том письме.

– Полиция тоже, Пол.

– Каким образом?

Мейсон соединил два кулака и повертел ими, как будто выжимал мокрую тряпку.

Глава 14

Мейсон сидел в тюремной комнате для посетителей. Напротив, отделенная от него плотной сетчатой перегородкой, сидела Надин. Она выглядела еще более умиротворенной и прекрасной, чем обычно, и разглядывала Мейсона спокойно и задумчиво.

– Вы намерены вызвать меня свидетелем? – спросила она.

Мейсон разглядывал ее не менее задумчиво.

– Давайте начистоту, Надин. Если я приведу вас к присяге, вам придется рассказать о письме, оставленном для вас матерью.

Несколько секунд она молчала.

– Итак, – сказал Мейсон, – мне нужно знать, что было в этом письме.

Надин покачала головой:

– Я уже сказала вам, что никогда никому об этом не расскажу.

– Я ваш адвокат, я должен знать его содержание.

Она снова покачала головой.

– Возможно, – продолжал адвокат, – вы не до конца отдаете себе отчет, насколько опасна ситуация, в которой вы находитесь. Гамильтон Бергер намерен обвинить вас в шантаже. Он намерен заявить, что вы шантажом заставили Мошера Хигли поселить вас в его доме, оплачивать ваше образование и сделать наследницей всего его оставшегося после выплат состояния.

– И что потом? – поинтересовалась она.

– А потом присяжные будут так настроены против вас, что если мелькнет хоть какое-нибудь доказательство, что вы отравили Хигли, то они тут же вынесут приговор, по которому вы будете признаны виновной в преднамеренном убийстве.

– Так что нам делать?

– Доказать им, – терпеливо сказал Мейсон, – что вы не шантажировали Мошера Хигли.

Она спокойно смотрела ему в глаза.

– Вам никогда не приходило в голову, что причина, по которой я даже не пыталась объяснить, что случилось, заключается в том, что окружной прокурор прав?

Мейсон молча поднял брови.

– Я шантажировала его, – объяснила Надин, – и я жалею только о том, что мало шантажировала.

Мейсон нервно оглянулся в угол, где стояла надзирательница в форме.

– Отчего такая горечь у вас в голосе? – сказал он.

– Мошер Хигли был убийцей, – сказала она. – Он убил моего отца, и вследствие этого умерла моя мать.

– А что случилось с письмом вашей матери?

– Я его сожгла.

– Что в нем было написано?

Надин вздохнула.

– Моя мать попыталась как можно лучше и доходчивее объяснить мне, что случилось, объяснить, почему я родилась вне брака, почему я оказалась лишена многого того, чем обладали мои сверстницы. Вот что она пыталась мне объяснить. Она пыталась. Но между строк я прочла кое-какие подсказки, которые заставили меня задуматься. К тому времени, когда, как считалось, мой отец покончил с собой, предприятие партнеров было вовлечено в скандал, связанный со строительством большого школьного здания. Мошер Хигли так все подстроил, что отец оказался ответственным за этот контракт, хотя главную скрипку там играл Хигли. Предполагалось, что мой отец совершил самоубийство, когда узнал, что моя мать беременна и что его жена намеревалась вызвать мою мать повесткой в суд, чтобы давать показания на бракоразводном процессе. Но отец не совершал самоубийства. Мошер Хигли убил его, когда отец раскрыл, что именно Хигли был ответствен за мошенничество со школьным подрядом. Мошер сделал все так, что убийство выглядело самоубийством.

– Продолжайте, – сухо сказал Мейсон.

Надин продолжила:

– Мошер Хигли не знал, что написано в письме, которое оставила мне мать. Но о самом письме он знал. Знал он и то, что его должны вручить мне в день моего восемнадцатилетия. По его поведению я поняла, что он смертельно боится того, что могло быть там написано. Он гадал, сколько могла знать моя мать. Вот тут я и начала блефовать. Я сказала Мошеру Хигли, что в письме приводились доказательства того, что он убил моего отца, что он совершал подлоги и прочие мошенничества в фирме и что он обманул отца при разделе имущества фирмы. Я угрожала нанять детективов, чтобы доказать, что он убийца, что он забрал себе деньги, которые по закону должны принадлежать мне, как наследнице своего отца, даже невзирая на то, что я незаконнорожденная.

– Продолжайте, – сказал Мейсон.

– Это все. Он согласился на то, чтобы я у него поселилась, и пообещал оплачивать мое образование. Поверьте мне, жизнь меня достаточно била – я сирота, ублюдок. Я хотела получить образование. А что будет потом, меня не волновало.

– Вы ненавидели Мошера Хигли?

– Каждой клеточкой. И он меня тоже. Мы установили некоторую видимость добрых отношений, раз уж я у него поселилась. Ну и я выполняла кое-какую работу по дому. Поверьте мне, я платила за все, что получала.

– Так. Значит, когда окружной прокурор обвиняет вас в том, что вы шантажировали Мошера Хигли, – задумчиво сказал Мейсон, – он…

– Он говорит чистую правду, – подтвердила Надин.

– Если бы только вы пришли ко мне, когда прочли письмо вашей матери, и поручили мне устроить все ваши дела! – простонал Мейсон.

– Ничего лучшего вы бы не сделали, – перебила Надин. – На самом деле в письме не содержалось даже самого малюсенького доказательства. Это были чисто мои подозрения. Я блефовала. И когда я шантажировала его, меня ничего не сдерживало. Вы бы не смогли зайти так далеко.

Мейсон несколько мгновений обдумывал ее слова, затем сказал:

– Конечно, на шантаж я бы не пошел. Но я нанял бы детективов, чтобы получить доказательства.

– Вы не смогли бы. Он слишком хитер для этого. Он слишком хорошо замел следы. Но я взяла его на испуг. До поры до времени все было нормально. А потом он постепенно начал понимать, что я блефую. Уж не знаю откуда, но он узнал об этом. И когда мы с Джоном полюбили друг друга, он разыграл козырную карту. Сказал, что я навсегда должна уйти из жизни Джона. Сказал, что, если я не исчезну добровольно, он расскажет родителям Джона, что я – незаконнорожденная авантюристка и шантажистка.

Мейсон какое-то время переваривал эту информацию.

– Ну и как, – спросила она, – все это повлияет на мое дело?

– В свете этих фактов все выглядит так, как если бы вы вполне могли убить его.

– Именно это я и чувствовала. Вы говорили, что я не должна лгать своему адвокату. Ну вот, я сказала вам правду.

Мейсон встал, отодвинув кресло, и кивнул надзирательнице.

– Ладно, – сказала Надин, – мне кажется, что суть ваших вопросов заключается в проверке, какие у меня шансы, если меня поставят перед судом и заставят давать показания.

Лицо Мейсона было непроницаемым, когда он вышел из комнаты для свиданий и встретился с поджидавшими в коридоре репортерами.

– Ну и, – спросил Мейсон, слегка прищуриваясь от света фотовспышек, – чего вы от меня хотите?

– История Надин – вот что нам нужно, – сказал один из журналистов.

Улыбка Мейсона была ледяной.

– Вы сами знаете, что от меня вы ничего не получите. Все будет сказано лишь в суде, но никак не раньше.

– Понятно, – засуетился другой репортер. – Тогда расскажите вообще про это дело: общая ситуация, линия защиты, все такое…

– Линия защиты, – медленно проговорил Мейсон, – заключается в том, чтобы доказать, что моя клиентка запуталась в сети совершенно невероятных совпадений. И это, джентльмены, все, что вы от меня сегодня услышите.

Глава 15

Дело, возбужденное штатом Калифорния против Надин Фарр, было делом, в котором, выражаясь языком газетчиков, «было все, что надо».

Подзащитную все газеты описывали как особу головокружительной красоты. Было известно, что любящий ее мужчина должен будет давать против нее показания, так как полиция перехватила парочку в самый последний момент, не дав им пожениться. Было известно, что окружной прокурор собирался доказать, что скромная и прекрасная подзащитная была на самом деле хладнокровной шантажисткой, которая отравила Мошера Хигли, после того как тот взбунтовался против дальнейшего шантажа и запретил незаконнорожденной шантажистке выходить замуж за сына одного из своих близких друзей.

Более того, в деле была заложена еще и юридическая бомба. Все считали, что Перри Мейсон, защитник девицы, был все равно что пойман с поличным, когда пытался проделать один из своих эффектных трюков. У окружного прокурора, конечно, возникнут трудности, когда он попытается доказать, что Мейсон подбросил сфабрикованную «улику» – бутылку с безобидным заменителем сахара, – но он, несомненно, попытается это сделать. Более того, возникал еще вопрос: может ли вообще считаться свидетельством записанное на магнитную ленту признание подзащитной, сделанное, когда она находилась под влиянием наркотиков?

В юридических кругах превалировало мнение, что на этот раз Мейсон серьезно влип и что в этом деле у защиты нет ни единой зацепки. Единственное, что могла предпринять защита, это прибегнуть к казуистическим уловкам, процедурным затяжкам и задержкам, чтобы вымотать судей и присяжных и всячески тормозить ход процесса.

А вот сможет ли Мейсон это проделать, было объектом серьезных обсуждений в профессиональных кругах. Он, по мнению аккредитованных при суде журналистов, оказался в положении того кувшина, который повадился по воду ходить и превысил отпущенное ему господом количество ходок.

А Гамильтон Бергер на этот раз был настроен нанести удар окончательный, сокрушительный и смертельный.

Присяжные были представлены суду и сторонам, отводов не получили, заняли свои места и присягнули. Гамильтон Бергер произнес вступительное слово, которое являло собой маленький шедевр сарказма и которое завершалось следующим образом:

– Вы, господа присяжные, несомненно, читали заявление защиты, сделанное перед журналистами, о том, что подзащитная запуталась в сетях невероятного стечения обстоятельств. Обвинение надеется доказать, что подзащитная является сознательной шантажисткой, отравительницей и убийцей и что запуталась она в сетях своих собственных преступных умыслов.

Гамильтон Бергер поклонился присяжным и опустился в кресло за столом обвинителя. Он был похож на огромного медведя гризли, обладающего силой и яростью, достаточными для того, чтобы раздавить любое сопротивление.

– Защита желает что-нибудь сказать? – спросил судья Ашерст.

– Не сейчас, – ответил Мейсон.

Судья повернулся к окружному прокурору.

– Вы можете пригласить своего первого свидетеля.

– Доктор Мидли П. Грэнби, – объявил Гамильтон Бергер.

Доктор Грэнби вышел вперед и присягнул.

– Настаиваю на подтверждении квалификации доктора как врача на основании права перекрестного допроса, – сказал Мейсон.

– Отлично, – отреагировал Гамильтон Бергер. – Доктор, ваше полное имя – Мидли Прознер Грэнби, вы лечащий врач Мошера Хигли, пользовавший своего пациента на протяжении всей его жизни и во время его последней болезни?

– Именно так.

– Вы видели Мошера Хигли, когда он умирал?

– Я появился в доме вскоре после того, как Мошер Хигли испустил дух.

– Каков был его облик в это время? Что вы заметили?

– Я отметил покраснение его кожи, и мне рассказали, что…

– Минутку, – перебил Мейсон. – Мы протестуем против выслушивания того, что было доктору рассказано, ибо это не прямое свидетельство, а свидетельство, основанное на чьих-то рассказах. Я так понимаю, доктор, что вы сейчас ссылаетесь на нечто, что было вам рассказано дежурившими у покойного сиделками?

– Да.

– Это не прямое, а вторичное свидетельство, – заявил судья Ашерст. – Ограничьтесь рассказом о ваших собственных наблюдениях.

– Как я уже сказал, я отметил необычное покраснение кожи. Я заметил, что этот человек, очевидно, пил шоколад в тот самый момент, когда его постиг фатальный…

– Прошу прощения, – снова перебил Мейсон. – Я считаю, что эта часть ответа является заключением, сделанным свидетелем, которое не связано с вопросом. Факт, что покойный, возможно, пил шоколад, совершенно определенно является заключением свидетеля, а не наблюдением.

– Свидетель является экспертом в медицине. Он обязан высказывать свое мнение, – сказал Гамильтон Бергер.

– Он может выносить свои заключения по медицинским вопросам, – возразил Мейсон, – но не свидетельствовать об обстоятельствах, которых он не видел своими глазами. В соответствующих обстоятельствах свидетель может делать заключения, касающиеся медицинских вопросов.

– С разрешения суда, – сказал Гамильтон Бергер, – должен заметить, что защита прибегает к техническим уловкам.

– Защита просит взять на заметку тот факт, – сказал Мейсон, – что в данном деле, учитывая все его обстоятельства, защита намерена строго и безукоснительно придерживаться буквы закона и настаивает на выполнении всех так называемых технических правил. Таковые правила, которые прокурор презрительно именует «техническими уловками», введены в закон как средство помощи подзащитному, дабы были соблюдены все его права и он не оказался невинно осужденным. Защита настаивает на строгом соблюдении всех формальных положений судопроизводства.

– Замечание защиты признано обоснованным. Часть показаний свидетеля, касающаяся того, что покойный, по всей видимости, пил перед смертью шоколад, должна быть вычеркнута из протокола, – принял решение судья Ашерст.

– Прекрасно, – с плохо скрытым сарказмом сказал Гамильтон Бергер. – Так что вы видели, доктор? Вы теперь понимаете суть возражений защиты. Расскажите, что вы видели своими глазами.

– Я видел Мошера Хигли. Это был мой пациент. Он был мертв. Я отметил определенную красноту его кожи. Я увидел осколки разбитой чашки на полу. Я увидел пролитый шоколад, вернее, жидкость, относительно которой я предположил, что это шоколад, ибо она обладала запахом шоколада. Пятна этой жидкости были на полу и на ночной рубашке, в которую был одет покойный Мошер Хигли.

– А теперь, – продолжил прокурор Бергер, – скажите нам, присутствовали ли вы, когда, согласно постановлению суда, производилась эксгумация тела Мошера Хигли?

– Да, я был там.

– Ассистировали ли вы при посмертном вскрытии тела?

– Да.

– Пришли ли вы в результате аутопсии к какому-нибудь заключению относительно причин смерти?

– Да.

– И каково оно было?

– Я решил, что Мошер Хигли умер от отравления.

– Смогли ли вы определить тип яда?

– Да.

– Что это был за яд?

– Цианистый калий.

– Защита может приступить к перекрестному допросу, – триумфально проговорил Гамильтон Бергер.

Мейсон спросил:

– Доктор, когда вы в первый раз увидели мертвого Мошера Хигли, вы заметили все симптомы, которые имел в виду окружной прокурор?

– Да.

– Вы изучили их тщательно и со всем вниманием?

– Ну… нет. Я их увидел и отметил. Вот все, что я могу сказать.

– Вы не изучали их тщательно и со всем вниманием?

– В тот момент нет.

– Почему?

– Потому что я еще не осознавал значение этих признаков.

– Вас вызвали в качестве врача?

– Да.

– Вы поняли, что человек, к которому вас вызвали, мертв?

– Да.

– Вы знали, что вам придется делать заключение о причине смерти?

– Да.

– Следовательно, вы осмотрели тело и его ближайшее окружение с целью установления причины смерти?

– Ну… и да и нет.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что провел то, что можно назвать поверхностным осмотром.

– И в результате этого осмотра вы пришли к заключению о причине смерти?

– Да, я подписал заключение о причине смерти.

– Доктор, не уклоняйтесь от вопроса. Я спрашиваю вас: в тот момент вы пришли к определенному заключению о причине смерти?

– Да.

– И заключение ваше было таково, что этот человек умер вследствие коронарного тромбоза, не так ли?

– Да.

– И вы подписали официальное заключение, где именно это определялось как причина смерти?

– Да, сэр.

– А сейчас вы думаете, что ошибались, подписывая это заключение?

– Да.

– Сейчас вы считаете, что Мошер Хигли умер не от коронарного тромбоза?

– Я знаю, что он умер не от тромбоза.

– Следовательно, вы сознаете, что ошиблись, когда в первый раз указывали именно эту причину смерти?

– Да, сэр, и я могу объяснить, почему это произошло.

– В настоящее время меня это не интересует, – ответил Мейсон. – Я только прошу вас констатировать факт, а именно то, что вы ошиблись, сделали ложное заключение. Вы можете ответить «да» или «нет», «сделал» или «не сделал». Итак, сделали ли вы ложное заключение или нет?

– Сделал, – ответил доктор Грэнби. Губы его дергались от ярости.

– Может ли коронарный тромбоз наступить в результате потребления шоколада?

– Конечно, нет. Коронарный тромбоз – это закупорка коронарной артерии сгустком крови, который перекрывает циркуляцию и вызывает смерть.

– Как только вы обнаружили, что Мошер Хигли мертв, вы знали, что вам придется составлять заключение о смерти?

– Конечно.

– Следовательно, вы произвели осмотр с целью установления причины смерти, не так ли?

– Да, как я обычно и делаю.

– Вы имеете в виду, как обычно – поверхностно и невнимательно?

– Нет, конечно!

– Тогда, может быть, вы имеете в виду, что обычно вы даете неправильный анализ причин смерти?

– Конечно, нет!

– Вы хотите заверить присяжных и суд, что вы подошли к делу со всей серьезностью, используя весь ваш опыт, все свое профессиональное мастерство и компетентность, чтобы определить причину смерти?

– Я должен признать, что недооценил значение красноватого оттенка его кожи.

– То есть хотите сказать, что в тот момент, при исполнении вашего скорбного профессионального долга, вы не в полной мере использовали ваше мастерство, знания и опыт?

– Я пришел к неверному заключению, и это говорит само за себя.

– Другими словами, вы были не на высоте? Малость схалтурили?

– Я никогда не халтурю!

– Вы приняли во внимание все факты и обстоятельства?

– Конечно.

– Тогда что вы имели в виду, утверждая, что недооценили покраснение кожи пациента?

– В тот момент я не считал, что это имеет какое-то отношение к причине смерти.

– Но вы заметили его?

– Да, я его заметил.

– Вы рассматривали это покраснение вкупе с другими фактами в целях определения причины смерти?

– Да, рассматривал.

– И пришли к выводу, что это покраснение указывает на смерть от коронарного тромбоза?

– Да нет же! Покраснение кожи не является симптомом смерти от коронарного тромбоза, но является симптомом, вернее, одним из симптомов отравления цианистым калием.

– И вы это покраснение заметили?

– Да.

– И принимали его во внимание, когда определяли причину смерти?

– Ну, в каком-то смысле.

– И в тот момент это покраснение не подсказало вам, что смерть произошла от отравления цианистым калием?

– Тогда нет.

– Почему?

– Потому что в то время я не был знаком с определенными аспектами ситуации, знание которых в более поздний момент выставило все дело совершенно в другом свете.

– Вы изменили свое мнение позже – после того, как были ознакомлены с этими аспектами?

– И после того, как я ассистировал при вскрытии после эксгумации тела.

– И тогда вы поняли значение этого покраснения кожи?

– Вот именно.

– И это, как вы сказали, было результатом ознакомления с историей дела, которую вам рассказали, после чего вы стали придавать этому покраснению более важное значение?

– Ну, в каком-то смысле да.

– То есть вы изменили свое мнение о причине смерти только потому, что вам что-то рассказали?

– Нет, сэр. Не поэтому.

– Вы изменили свою оценку важности факта покраснения кожи после того, как вам рассказали историю дела?

Доктор колебался. Он бросил беспомощный взгляд на окружного прокурора.

– Я сделал это, потому что ознакомился с историей дела.

– Когда вы упоминаете историю дела, вы ссылаетесь на то, что вам кто-то рассказал?

– Ну… да.

– Значит, вы изменили свое мнение на основании чего-то услышанного?

– Я этого не говорил.

– Вы изменили свое мнение относительно важности факта покраснения кожи на основании чего-то услышанного?

– Ну… если вы хотите именно так это сформулировать, то да.

– Спасибо, – сказал Мейсон. – Это все, доктор.

– Минутку, – заявил Гамильтон Бергер. – Я хочу продолжить прямой допрос и задать несколько дополнительных вопросов, которые я, возможно, должен был задать раньше. Просто я думал, что эти темы будут затронуты во время перекрестного допроса. Доктор, почему сейчас вы утверждаете, что Мошер Хигли скончался в результате отравления цианистым калием?

– Прошу прощения, – вступил Мейсон. – Я протестую против вопроса. Это неверное ведение прямого допроса. Вопрос должен быть задан до перекрестного допроса. Совершенно ясно, что здесь произошло. Окружной прокурор не счел нужным изложить часть своего дела, поскольку считал, что нужные ему факты прозвучат более драматически и убедительно, если будут оглашены на перекрестном допросе, когда свидетеля допрашивает противная сторона. Он пал жертвой затеянной им же игры.

Судья Ашерст в нерешительности почесал подбородок.

– Если мне позволено будет объяснить, – сказал Гамильтон Бергер, – я…

Судья Ашерст покачал головой.

– Я думаю, ситуация говорит сама за себя, мистер прокурор, – сказал он. – Полагаю, невозможно сомневаться в правоте защиты относительно фактов и затронутых юридических правил. Однако функция суда – вершить правосудие, а не выступать в роли спортивного рефери на поединке состязающихся сторон. Разумеется, это распространенная практика, когда прокуроры расставляют ловушку для противной стороны, так что некоторые факты, которые могут иметь большое значение, устанавливаются на перекрестном допросе к полному конфузу опрашивающей стороны, то есть защиты. В данном случае суд не сомневается, что обвинение попыталось прибегнуть к этой тактике, но защита оказалась достаточно бдительной и избежала ловушки.

Судья Ашерст строго посмотрел на Бергера, затем на Мейсона и продолжил:

– Но суд отдает себе отчет, что допрос свидетелей полностью отдан на усмотрение суда, и, как я уже сказал, судебный процесс – это не спортивное состязание. Допрос – это попытка установления определенных фактов. Факты, которые может сообщить нам свидетель, относятся к весьма важным и существенным. Суд намеревается разрешить свидетелю отвечать на вопросы обвинения, но суд предупреждает вас, мистер прокурор, что в этом случае все формальные права подзащитной будут соблюдаться со всей тщательностью. Как верно заметил представитель защиты, эти так называемые «технические уловки», или формальности, на самом деле являются средствами защиты прав обвиняемого, которые предоставлены ему законом этого штата. Суд не принимает возражения защиты. Но суд не желает больше никакого юридического фехтования в этом зале. А теперь отвечайте на вопрос, доктор.

Доктор Грэнби важно откашлялся и сказал:

– Поначалу я заключил, что покойный, возможно, умер вследствие коронарного тромбоза. Проведенное мной вскрытие показало, что коронарный тромбоз не имел места. Более того, вскрытие не выявило вообще никакой причины смерти. Тело было забальзамировано. Логично с медицинской точки зрения было заключить, что те следы, с помощью которых можно было бы установить причину смерти, были уничтожены при введении бальзамирующей жидкости. Цианистый калий является сильнейшим ядом, все следы которого полностью уничтожаются при бальзамировании. Покраснение кожи является еще одним симптомом смерти от цианистого калия. Следовательно, с учетом всех этих фактов, я пришел к обоснованному медицинскому заключению, что смерть покойного наступила в результате отравления цианистым калием.

– У меня все, – сказал прокурор Бергер. – Защита может задавать вопросы.

– Другими словами, – сказал Мейсон, – единственной причиной, по которой вы теперь считаете, что покойный умер от отравления цианидом, является то, что при вскрытии вы не нашли никакой причины смерти?

– В определенном смысле так оно и есть.

– Знаком ли вам такой факт, что в определенном проценте случаев самые лучшие паталогоанатомы страны не в состоянии определить причину смерти?

– Да, знаком, но я не думаю, что этот процент высок.

– Каков он в точности?

– Не думаю, что это относится к делу.

– Зато я думаю, доктор. Назовите, пожалуйста, этот процент.

– Он непостоянен.

– Вы имеете в виду, что процент нераскрытия причин смерти колеблется в каких-то границах?

– Да.

– Каковы же эти границы?

– Это зависит от опыта и мастерства паталогоанатома.

– Допустим, это специалист высокого класса. Существует ли определенный процент случаев, когда медицинская наука оказывается бессильной установить причину смерти?

– Ну… да, есть определенный процент.

– Каков он?

Доктор Грэнби изменил тактику.

– Я не знаю, – сказал он.

– Раз вы не знаете, мы можем допустить, что, скажем, это происходит в десяти процентах случаев?

– Не думаю. Я почти уверен, что это не так.

– Но вы не знаете?

– Нет, я не знаю.

– Но вы знаете, что в определенном количестве случаев паталогоанатом не способен установить причину смерти в процессе вскрытия тела?

– Да.

– Тогда, быть может, во всех таких случаях смерть наступила от отравления цианистым калием?

– Нет, конечно.

– Но в данном случае вы пришли к заключению, что смерть Мошера Хигли была вызвана цианидом, только потому, что не смогли установить ее причину во время вскрытия. Верно?

– Ну… вряд ли это можно считать правильной формулировкой.

– А как бы вы это сформулировали? – спросил Мейсон.

– Я предположил, что должна существовать причина смерти, и ввиду того, что я не смог ее обнаружить во время вскрытия, так как тело было забальзамировано, я предположил, что следы, которые могут указать на причину смерти, были уничтожены при бальзамировании.

– Другими словами, поскольку вы не смогли установить причину смерти, вы предположили, что картина была смазана бальзамированием?

– Да.

– Но вы знаете, что, когда бальзамирование тела не имело места, все равно в определенном проценте случаев невозможно установить причину смерти?

– Но не в десяти процентах случаев, как вы предположили.

– Откуда вы это знаете?

– Ну, я… я предполагаю, что это так. Я думаю, этот процент гораздо меньше. Мне кажется, он колеблется в рамках от трех до пяти.

– Вы сейчас ссылаетесь на собственный опыт?

– Да. В случаях, когда проводится вскрытие, процент смертей от неустановленных причин ничтожно мал.

– Из вашего опыта следует, что количество таких случаев составляет три-пять процентов?

– Можно считать и так. Вообще-то, называя эти цифры, я подыграл вам.

– Итак, в данном конкретном случае только потому, что вы не смогли установить причину смерти и тело было забальзамировано, вы предположили, что причиной смерти могло быть некое вещество, все следы присутствия которого были уничтожены бальзамирующей жидкостью. Вы предположили, что это был цианистый калий.

– Э-э, хотя я и не считаю вашу формулировку честной, я все же вынужден ответить утвердительно.

– У вас были случаи, когда вы оказались не в состоянии определить причину смерти до бальзамирования?

– Да.

– И они составляли три-пять процентов от общего числа?

– Ну, пожалуй, да.

– Определяли ли вы в этих случаях причину смерти как отравление цианистым калием?

– Это абсурд! Конечно же, нет!

– Подписывали ли вы заключение относительно любого из этих случаев, где бы указывалось отравление цианидом как причина смерти?

– Нет.

– То есть вы просто писали в тех заключениях, что причина смерти не установлена?

– Ну… нет.

– Вы не знали причины смерти, – гнул свое Мейсон, – потому что вы не смогли ее установить?

– Верно.

– Но в заключении вы этого не писали?

– В заключении, мистер Мейсон, должна быть указана какая-то причина смерти. В наших кругах, когда не представляется возможным абсолютно достоверно установить причину смерти, практикуется указание причины из определенного списка, известного всем врачам.

– Другими словами, когда вы не можете установить причину смерти, вы просто призываете на помощь свое воображение. Так?

– Ну, я уже сказал, что в заключении должна быть указана какая-то причина смерти.

– Именно, – сказал Мейсон. – А это значит, что в тех случаях, когда вы не можете установить причину, вы ее выдумываете. Верно?

– В таких случаях – да.

– То есть по крайней мере в трех процентах случаев вы сознательно фальсифицируете медицинские заключения?

– Я не фальсифицирую заключения.

– Я сказал что-то не так?

– Не знаю.

– Но в своих заключениях вы делаете вид, что знаете причину смерти, хотя на самом деле не знаете. Не так ли?

– Все врачи так делают.

– И вы тоже?

– Да. Понимайте это как хотите.

– Этот случай был похож на все остальные случаи, когда причина осталась неустановленной, но на этот раз вы в качестве причины указали отравление цианистым калием?

– Этот случай не был похож на все остальные.

– Почему?

– Потому что в данном случае было свидетельство о возможности отравления цианидом.

– Какое свидетельство?

– Ну, хотя бы цвет кожи.

– Но цвет кожи вы отметили еще тогда, когда, подписывая медицинское заключение, указали в качестве причины смерти коронарный тромбоз. Правильно?

– Да.

– Хорошо, что еще заставило вас переменить мнение?

– Да то, – выпалил доктор Грэнби, – что обвиняемая призналась, что она…

– Вот именно, – перебил Мейсон. – Так как в газетах написали, что подзащитная призналась в отравлении с помощью цианистого калия, вы и заключили, что смерть наступила в результате отравления цианистым калием.

– Это была одна из причин.

– Но сейчас это единственная существенная причина, не так ли, доктор?

– Еще и тот факт, что никакой другой видимой причины смерти не было.

– Но вы же говорили, что в определенном проценте случаев вы не в состоянии определить причину смерти.

– Ну да.

– Но в заключении вы этого не пишете?

– Я указываю причину в заключении.

– Невзирая на то, что вы не в состоянии ее установить, вы указываете причину смерти в заключении?

– Это распространенная медицинская практика.

– У меня все, – заявил Мейсон таким тоном, словно произнес: «Что и требовалось доказать».

Гамильтон Бергер о чем-то шептался со своим помощником. По его виду можно было заключить, что выступление доктора его отнюдь не порадовало, но он не знал, как смягчить очевидный ущерб своей позиции.

– Есть еще вопросы? – спросил судья Ашерст.

Гамильтон Бергер покачал головой.

– Нет, – сказал он. Его интонация показывала, что он сообразил – перешептывания с помощником тоже ослабили его позиции. – Больше вопросов нет.

Следующим свидетелем Гамильтона Бергера была Мэрилин Бодфиш, сиделка, которая дежурила в доме в ту субботу, когда умер Мошер Хигли. Она сообщила, что у них было заведено, что около полудня Надин Фарр подменяла сиделку на некоторое время, чтобы дать ей передохнуть и перекусить. Свидетельница сообщила, что та суббота была очень солнечной и что она вышла из дому и расположилась на расстеленном одеяле позагорать в укромном местечке между гаражом и оградой, когда услышала, что в ее спальне, расположенной как раз над гаражом, звенит электрический звонок. Тогда она поспешно оделась и побежала в дом, где обнаружила, что Мошер Хигли бьется в конвульсиях и задыхается. На постели и на полу были следы рвоты и пятна пролитого шоколада. Кроме того, на полу были осколки разбитой чашки. Свидетельница заметила, что шоколад на полу был еще теплый.

– Вы заметили что-нибудь еще? – спросил Гамильтон Бергер.

– Я почувствовала определенный запах.

– Что это был за запах?

– Запах горького миндаля.

– Когда вас обучали работе сиделки, вам рассказывали про яды?

– Да.

– Вы знаете, какое вещество обладает запахом горького миндаля?

– Да, это цианистый калий.

– И вы почувствовали этот запах в момент смерти Мошера Хигли?

– Да.

– Вопросы защиты, – торжествующе сказал прокурор.

– Когда вы впервые поняли значение этого запаха? – спросил Мейсон.

– Я заметила его сразу же, как только склонилась над пациентом. Я…

– Отвечайте на мой вопрос, – перебил Мейсон. – Когда вы впервые поняли значение этого запаха?

– Позднее, когда я услышала, что покойный, возможно, был отравлен цианистым калием.

– Вы были в комнате, когда там появился доктор Грэнби?

– Да, сэр.

– Вы сообщили ему, что уловили запах горького миндаля?

– Нет, сэр.

– А доктор Грэнби говорил вам, что ощутил этот запах?

– Нет, сэр. Мы не говорили на эту тему.

– Где вы находились, когда доктор Грэнби составлял медицинское заключение, в котором в качестве причины смерти указывался коронарный тромбоз?

– Я была рядом, когда он заявил, что именно от этого и умер покойный.

– Вы не сказали ему, что, возможно, причина могла быть другой?

– Нет, конечно. Сиделка не может корректировать диагноз врача.

– А вы тогда не подумали, что диагноз неверен?

– Я…

– Ваша честь, – встрял Гамильтон Бергер, обращаясь к судье, – свидетельница не является медицинским экспертом. Она всего лишь сиделка. Она получила вполне определенную, ограниченную подготовку. И со всей определенностью она может говорить лишь о вполне определенных вещах. Защита не имеет права задавать такой вопрос.

– Конечно же, имеет, – живо возразил Мейсон. – Свидетельница уверяет, что она чувствовала в момент смерти запах горького миндаля и что она знала, что это – признак цианистого калия. Так что нам очень важно выяснить – указала ли она на это обстоятельство доктору, что она, несомненно, сделала бы, если бы действительно в тот момент осознала значение запаха, или же осознание наступило позже, когда полиция вложила эту идею в голову свидетельнице.

– А теперь мы имеем чисто спекулятивное утверждение, – заявил Гамильтон Бергер. – Нет никаких свидетельств, что идея об отравлении была подсказана свидетельнице полицией.

– Если вы позволите мне продолжить перекрестный допрос, – с иронией проговорил Мейсон, – то я покажу, что идея отравления пришла именно из этого источника.

– Минутку, – сказал судья Ашерст, – эта перепалка между сторонами является нарушением правил ведения дела с обеих сторон. Свидетельнице был задан вопрос. Совершенно верно, что квалификация свидетельницы не позволяет ей определять причину смерти, но данный вопрос касался не этого, а поведения свидетельницы в тот момент. Возражение не принято.

– Итак, указали ли вы в тот момент кому бы то ни было, что почувствовали запах горького миндаля?

– Нет.

– В тот момент, до того, как вы разговаривали с полицией или окружным прокурором, придали ли вы какое-нибудь значение тому факту, что почувствовали запах горького миндаля?

– Нет.

– Подумали ли вы в тот момент, что запах горького миндаля характерен для цианидов?

– Ну… нет, в то время нет.

– И только позднее, когда вы давали показания полиции и когда вас спросили, не заметили ли вы чего-то такого, что указывало бы на возможность присутствия цианида, вы сделали свое заявление насчет запаха?

– Меня спрашивала не полиция, а прокурор.

– О, Гамильтон Бергер собственной персоной, – сказал Мейсон, кланяясь в сторону окружного прокурора. – И именно в разговоре с ним эта идея пришла вам в голову?

– Ну, я тогда впервые сказала, что слышала запах.

– И тогда вы впервые поняли значение этого?

– Да.

– А мистер Бергер спрашивал вас – не заметили ли вы чего-нибудь, что указывало бы на отравление цианидом?

– Ну… да.

– А не говорил ли вам мистер Бергер, что признаком цианида является запах горького миндаля, до того, как спросить вас, не отметили ли вы наличие такого запаха?

– Да.

– Именно до того, как вы сказали, что чувствовали этот запах?

– Да, после этих слов я и вспомнила, что запах был.

– Впервые вспомнили?

– Да.

– То есть прокурор спросил вас, не заметили ли вы признаков отравления цианидом, сказав вам, что характерным признаком является запах горького миндаля, и тогда вы впервые вспомнили, что ощущали этот запах?

– Да, тогда я и вспомнила, что ощущала этот запах.

Мейсон улыбнулся.

– У меня все, – сказал он.

– У меня тоже, – огрызнулся Гамильтон Бергер. Потом сказал: – С позволения суда, следующего своего свидетеля я могу охарактеризовать как настроенного враждебно по отношению к обвинению. Однако я полагаю, нам необходимо его выслушать. Доктор Логберт П. Денэйр, прошу вас пройти к свидетельскому месту и присягнуть.

Доктор Денэйр вышел вперед, присягнул, показал, что он психиатр, практикующий в области психиатрии, и что он знаком с обвиняемой.

– А теперь скажите: получала ли обвиняемая вашу профессиональную консультацию пятнадцатого сентября сего года?

– Да.

– Решили ли вы в то время, что пациентка страдает от отягощенного комплекса вины?

– Протестую против вопроса, – заявил Мейсон, – как относящегося к конфиденциальной информации. Ответ на него требует выдачи интимных сведений, касающихся только доктора и пациента.

Судья Ашерст призадумался, потом провозгласил:

– Протест поддержан.

– Предложили ли вы обвиняемой в тот день пройти проверку с помощью сыворотки правды? – продолжил вопрос Бергер.

– То же возражение, – сказал Мейсон.

– То же решение, – откликнулся судья.

– Проводили ли вы семнадцатого сентября испытание обвиняемой с помощью сыворотки правды?

– Да.

– Является ли предназначением этого средства сломить так называемые защитные механизмы психики, позволяющие пациенту утаивать какие-то факты, раскрытие которых пациент может считать опасным или вредным для себя?

– Да.

– Во время испытания был ли у вас включен на запись магнитофон?

– Да.

– Сделала ли ваша пациентка в тот день какие-то признания, которые были записаны на магнитную ленту?

– Если суд позволит, – вмешался Мейсон, – я возражаю против вопроса как некомпетентного, несущественного и не имеющего отношения к делу. Я настаиваю на том, что, поскольку пациентка находилась под воздействием наркотиков, все, что она могла в этом состоянии сказать, является порождением затуманенного наркотиками сознания. Далее, вопрос требует выдачи конфиденциальной информации, являющейся врачебной тайной. Далее, даже если и имеется какое-либо признание, записанное на ленту, то это не имеет никакого значения, поскольку в деле нет доказательства наличия состава преступления.

– Вот тут, – сказал судья Ашерст, – мы вплотную подошли к самому узловому, с точки зрения законности, вопросу. Суд полагает, что этот вопрос должен разрешиться в процессе судебного разбирательства. Я думаю, что спор по этому поводу должен проходить без присутствия присяжных. Однако суд считает, что формулировка вопроса не оправдывает столь резкой реакции защиты, не все возражения которой можно признать справедливыми. Как я понимаю, обвинение намеревается лишь убедиться, что такая запись существует, после чего собирается отпустить свидетеля. Затем обвинение намерено предъявить ленту с записью признания подзащитной и просить, чтобы лента была прокручена перед присяжными.

– Совершенно верно, ваша честь, – заявил Гамильтон Бергер.

– Но, – сказал Мейсон, – нам все равно придется посмотреть в глаза всем названным мною фактам. Почему бы не сделать это сейчас?

– Все же на этот раз я отклоню протест, пока мы не покончим со всеми предварительными делами, – решил судья Ашерст.

– Вы делали такую запись? – спросил Гамильтон Бергер свидетеля.

– Да.

– Что вы сделали с пленкой?

– Поместил в свой сейф.

– Что случилось с ней позже?

– Моя ассистирующая медсестра вручила пленку полиции. Полиция предъявила ордер на обыск и требование выдачи записи.

– Я продемонстрирую вам катушку магнитной пленки, на этикетке которой написано красным карандашом, предположительно вашим почерком, следующее: «Беседа с Надин Фарр, 17 сентября». Эту надпись сделали вы?

– Да, сэр.

– И она была сделана на катушке пленки, на которую были записаны слова Надин Фарр?

– Да, сэр.

– У меня все, – заявил Гамильтон Бергер.

– У меня есть несколько вопросов к свидетелю, – сказал Мейсон. – В то время, когда делалась эта запись, Надин Фарр была вашей пациенткой?

– Да, сэр.

– Вы старались помочь ей решить ее проблемы?

– Да, сэр.

– Для того чтобы помочь ей лучшим образом, необходимо было, как вы чувствовали, узнать некоторые факты, которые могли быть получены при опросе под действием так называемой сыворотки правды?

– Да, сэр.

– И вы провели это испытание в качестве части лечебного процесса, который вы проводили со своей пациенткой как врач и психиатр?

– Да, сэр.

– Подзащитная во время этого испытания находилась под действием наркотиков?

– Да, сэр.

– Она сознавала, что делала?

– Здесь у нас возникает очень своеобразная психологическая ситуация, мистер Мейсон. Часть ее разума сознавала, что она отвечает на вопросы, часть же под воздействием средства была настолько расслаблена, что не могла оказывать сопротивления.

– Другими словами, работа ее сознания была модифицирована наркотиками?

– Да.

– Волевые качества тоже были модифицированы наркотиками?

– Да.

– Эти средства были назначены вами, как врачом, в ходе лечения?

– Да.

– Вы задавали вопросы и получали на них ответы с целью установления врачебного диагноза состояния пациентки, каковые вопросы и ответы являются конфиденциальной информацией?

– Да.

– Вы проводили много таких испытаний?

– Да.

– Какова их цель?

– Полученные ответы позволяют оценить определенные эмоциональные конфликты.

– Эти ответы всегда осмысленны, разборчивы и членораздельны?

– Ни в коем случае.

– И они всегда верны?

– Очевидно, нет.

– Тогда существует возможность, что ответы, полученные вами в этом случае, неверны?

– Такая возможность всегда существует.

– Вы знакомы с феноменом, когда человек говорит во сне?

– Да.

– Было ли состояние подзащитной схоже с тем, когда человек говорит во сне?

– Весьма схоже. По сути, это и было говорение во сне, вызванное искусственно.

– У меня все, – сказал Мейсон.

– Минутку, – сказал Гамильтон Бергер. – Если заявления, сделанные пациентом под воздействием так называемой сыворотки правды, неверны, то не было бы никакого смысла в проведении такого испытания, доктор.

– Я не сказал, что они неверны. Я сказал, что всегда существует возможность, что они могут оказаться таковыми.

– Велика ли эта возможность настолько, что это отрицает ценность такого испытания? Другими словами, вы тратите деньги и время пациента, проводя лечение, не имеющее никакой ценности?

– Конечно, нет. Просто надо понимать, как оценивать такие ответы. Временами даже неверные ответы помогают выявить эмоциональный статус пациента.

– Таким образом, этот тест имеет ценность при диагностике?

– Совершенно верно.

– Конкретно этим тестом вы пытались установить, что вызывает появление комплекса вины у пациентки?

– Протестую, – встрял Мейсон, – против попытки затронуть врачебную тайну. Этот вопрос был уже задан, я уже вынес протест против него, протест был поддержан. Повторяю: вопрос затрагивает конфиденциальную информацию. Кроме того, он апеллирует не к фактам.

– Я полагаю, – постановил судья Ашерст, – что вы идентифицировали пленку, мистер прокурор. Я думаю, дальнейшие вопросы должны быть ограничены, кроме тех, что касаются ментального состояния пациентки во время записи. Думаю, главный вопрос для суда сейчас – попытка ознакомить присяжных с этой записью.

– Я прошу, чтобы присяжные прослушали запись, – сказал Бергер.

– Я протестую, – возразил Мейсон, – на том основании, что лента содержит конфиденциальную информацию, касающуюся отношений врача и его пациента. Я протестую, поскольку эта информация является врачебной тайной. Я протестую, потому что, по всей видимости, записанные на ленту заявления подзащитной могут оказаться неверными, поскольку были сделаны под влиянием наркотиков. И я протестую на том основании, что до сих пор не даны доказательства наличия состава преступления, корпус деликта, относительно того, что Мошер Хигли умер от причин, отличных от естественных, и пока не будет получено определенного и недвусмысленного свидетельства, указывающего на какую-либо криминальную активность, связанную со смертью Хигли, не может быть и речи ни о каких признаниях подзащитной.

Судья Ашерст повернулся к присяжным.

– На время, пока суд рассмотрит протест защиты, – сказал он, – присяжные освобождаются от своих обязанностей и должны будут покинуть этот зал. Во время этого периода никто из вас не должен обсуждать дело или протест, который будет рассмотрен перед судом. Вы не должны обсуждать рассматриваемое дело или позволять, чтобы его обсуждали в вашем присутствии. Вы не должны формировать или выражать свое мнение относительно виновности обвиняемой до тех пор, пока все дело не будет представлено вам в полном объеме. А теперь вы должны покинуть зал, а суд рассмотрит аргументы сторон.

Гамильтон Бергер, подождав, пока присяжные удалятся, сказал:

– С позволения суда, в отсутствие присяжных я могу заверить суд, что на пленке записано определенное утверждение обвиняемой, сделанное, без всякого сомнения, ее голосом, в котором обвиняемая признается в том, что отравила Мошера Хигли. Я утверждаю, что если у нас и нет неопровержимого доказательства, что Мошер Хигли умер в результате отравления цианидом, то мы, полагаю, со всей определенностью установили, что он не умер от какой-нибудь естественной причины. Следовательно, здесь должен присутствовать какой-то криминальный элемент. Я полагаю, мы также собрали достаточно предположений, что смерть Хигли, скорее всего, наступила вследствие отравления цианистым калием. Поэтому мы можем представить запись на пленке как доказательство.

Судья Ашерст посмотрел на Перри Мейсона:

– Я бы хотел услышать мнение защиты по этому поводу.

Мейсон заявил:

– Это конфиденциальная информация. Все записанные на пленку заявления сделаны под воздействием наркотиков. Суд ведь не станет выслушивать показания свидетеля, находящегося в наркотическом опьянении. Поэтому суд не должен принимать во внимание записанные на пленку показания, сделанные в таком состоянии. В этом штате законом было установлено – я ссылаюсь на прецедент в деле, возбужденном штатом Калифорния против Робинсона, 19, Калифорния, 40, – в котором слова обвиняемого, произнесенные в бессознательном состоянии, не могут служить доказательством вины и являются недопустимым свидетельством. Это правило было установлено, чтобы исключить из рассмотрения слова обвиняемого, произнесенные им во сне. С позволения суда, могу напомнить, что на этот прецедент ссылались в деле Чэдвика против Соединенных Штатов, 141, федеральный суд, 225.

Судья улыбнулся:

– А я-то гадал, зачем вы задавали вопрос относительно говорения во сне, мистер Мейсон. Теперь я понимаю, что вы основательно подкрепляете свой протест. Ваши обоснования кажутся мне убедительными.

Судья Ашерст посмотрел на Гамильтона Бергера.

– Эта доктрина уже устарела, – возразил прокурор. – Во время процесса Калифорния против Рукера, 11, Калифорния, 2-я апелляция 609, 54, Тихоокеанское побережье-два, 508, было решено, что любое свидетельство, стремящееся установить, что обвиняемый не был в полном сознании во время признания своей вины, затрагивает не допустимость такого признания, а лишь ставит вопрос перед присяжными о степени весомости этого признания. Поэтому я настаиваю на том, чтобы присяжные прослушали запись. Противная сторона тогда сможет представить все свои соображения насчет ментального состояния обвиняемой к моменту совершения признания. Присяжные смогут рассмотреть свидетельство с точки зрения ложности или правдивости признания. Однако могу заверить суд, что все факты показывают истинность признания. Картина складывается совершенно цельная, факты и свидетельства не противоречат друг другу. По закону любое признание, независимо от того, как оно получено, допустимо, если есть свидетельства, подтверждающие его подлинность.

Прокурор сделал паузу, затем продолжил:

– С позволения суда, я прочту вам текст из восьмого тома «Калифорнийской юриспруденции», страница 110: «Поскольку теория, согласно которой бессознательные признания не принимаются во внимание, базируется на том, что такие признания могут быть ложными, то если таковое признание вскрывает факты, относительно которых доказана их истинность, сама причина применения этой теории перестает существовать». Напомню, с позволения суда, что это положение было использовано в случае Калифорния против Ксателло, 194, Калифорния, 595; 229, Тихоокеанское побережье, 855, где было признано, что, если факты и обстоятельства подтверждают признание вины, правило, согласно которому бессознательные признания не рассматриваются, перестает действовать. С позволения суда, мы намерены показать, что в данном случае признание обвиняемой полностью подтверждается фактами до такой степени, что признание со всей очевидностью должно будет считаться правдивым.

Прокурор многозначительно прокашлялся и продолжил доказательство:

– В данном деле, как станет ясно суду, после того как он услышит сделанную на ленте запись, обвиняемая утверждает, что она зашла в оружейную комнату Мошера Хигли, там вскрыла два охотничьих патрона и высыпала дробь из этих патронов в бутылку с ядом, которую позже бросила в озеро. Мы намерены показать, что эти утверждения соответствуют истине. Бутылка была найдена на дне озера, а пустые патроны без дроби были обнаружены в охотничьей комнате покойного именно там, куда их, согласно признанию, бросила обвиняемая.

И все это, – продолжал Гамильтон Бергер, – невзирая на то, что кто-то, – Бергер повернулся и саркастически поклонился Перри Мейсону, – попытался исказить картину, подбросив в озеро еще одну бутылку с безвредным заменителем сахара. И, с позволения суда, мы намерены показать еще до окончания этого дела, что Перри Мейсона видели на берегу этого озера бросающим в воду некий объект незадолго до того, как он нанял купающихся в озере подростков, чтобы те отыскали на дне подложную улику.

Судья Ашерст нахмурился.

– Ситуация складывается весьма серьезная, – сказал он. – Думаю, суд позволит вам представить свидетельства, касающиеся патронов и бутылки с ядом, мистер окружной прокурор. И если свидетельства, о которых вы говорили, окажутся убедительными, суд поднимет вопрос о прослушивании записи присяжными. Кроме того, все рассуждения о бутылке и дроби снова должны будут представлены. На этот раз – перед присяжными.

– Отлично, – сказал Гамильтон Бергер. – Я приведу свои доказательства прямо сейчас. Я представлю суду охотничьи патроны и покажу, что они были найдены именно в том месте, которое упоминалось в признании подзащитной.

Гамильтон Бергер сделал жест в сторону ассистента, и тот извлек два охотничьих патрона, которые передал суду. Мейсон внимательно осмотрел патроны.

– Это патроны от охотничьего карабина шестнадцатого калибра со штампом MC № 16, – сказал судья Ашерст. – Пыжи извлечены. Из одного патрона высыпана вся дробь, из другого только часть.

– Совершенно верно, – сказал Гамильтон Бергер. – Дробь высыпали в склянку, в которой находились таблетки цианистого калия.

– А что с другой бутылкой? – спросил судья Ашерст.

– В другой бутылке тоже содержится дробь, но таблетки там представляют собой безобидный заменитель сахара.

– Эти бутылки у вас?

– Да, они обе здесь, – ответил Гамильтон Бергер. – Одна из них помечена надписью «Вещественное доказательство А», вторая – надписью «Вещественное доказательство Б».

Бергер продемонстрировал обе склянки.

Судья Ашерст с укоризной посмотрел на Мейсона.

– Это, конечно, очень многозначительный факт, что две бутылки были найдены на месте, куда, согласно признанию подзащитной, она бросила склянку с ядом. Одна из бутылочек содержит, как и говорила подзащитная, яд, в другой – безобидный эрзац-сахар. Верно, мистер окружной прокурор?

– Совершенно верно, – заверил Гамильтон Бергер, торжествующе поглядывая в сторону Мейсона.

Мейсон сказал:

– С позволения суда, я думаю, что могу пролить свет насчет второй бутылки, содержащей безвредный заменитель сахара, и поскольку выдвигаются инсинуации о моей причастности к созданию этой фальшивой улики, то я бы хотел прямо сейчас вызвать свидетеля, который может поведать кое-какие факты, касающиеся текущей фазы нашего расследования.

– Суд дает разрешение, – сказал судья Ашерст. – Этот свидетель, разумеется, вызывается в связи с вопросом о рассмотрении свидетельства, относительно которого был выдвинут протест защиты.

– Совершенно верно, – согласился Мейсон. – Я попрошу мистера Джексона Ньюберна выйти к стойке и присягнуть.

Джексон Ньюберн сделал то, что ему предлагалось.

Мейсон сказал:

– Ваше имя – Джексон Ньюберн. Вы женаты на Сью Ньюберн, являющейся пережившей дядю племянницей покойного Мошера Хигли. Верно?

– Да, это так.

– Вследствие этого родства вы посещали дом Мошера Хигли, не так ли?

– Да, сэр.

– Вы бывали время от времени в гостях у Мошера Хигли?

– Да, сэр.

– Вы были там в тот день, когда умер Мошер Хигли?

– Да, сэр.

– А после его смерти вы узнали – ведь верно? – что подзащитная сделала признание, будто она взяла таблетки, относительно которых она думала, что это эрзац-сахар, из бутылки, стоящей на кухне, и положила их в шоколад, приготовленный для Мошера Хигли, и что, отпив этого шоколада, Хигли обвинил подзащитную, что она отравила его, после чего стал задыхаться, биться в конвульсиях и вскоре умер?

– Да, сэр.

– Вы были в дружеских отношениях с подзащитной?

– Не то чтобы в дружеских. Просто в то время я ей сочувствовал.

– Вы говорите – в то время?

– Да. В то время я полагал, что Мошер Хигли относится к ней грубо и несправедливо. Я был незнаком в то время с некоторыми фактами, о которых я узнал позже и которые ясно указывали, что подзащитная шантажировала дядю моей жены.

– Ваша жена – довольно молодая женщина?

– Ей немного за тридцать, – ответил Ньюберн.

– У нее хорошая фигура?

– Я считаю ее очень хорошей.

– Она пытается сохранить свою фигуру, придерживаясь строгой диеты?

– Да.

– И в своем доме она держит определенный заменитель сахара, который употребляет вместо настоящего сахара?

– Да, сэр.

– Фактически по ее подсказке Мошер Хигли тоже начал использовать эти таблетки заменителя сахара?

– Да, сэр.

– И после того, как вы узнали, что подзащитная призналась в том, что выбросила бутылку с таблетками, относительно которых она опасалась, что это цианистый калий, в воды озера Твомби, вы, пытаясь как-то помочь ей, отправились к себе домой, отыскали аналогичную бутылку, частично заполненную таблетками эрзац-сахара, начинили ее дробью и бросили в воды того же озера в том же месте?

– Я этого не делал.

– Что? – воскликнул Мейсон с выражением крайнего удивления на лице. – Вы этого не делали?

– Нет, сэр.

– Но вы же мне сами сказали, что вы это сделали! Вы признались мне!

– Я этого не делал.

– Вы хотите сказать, – настаивал Мейсон, – что, когда мы разговаривали с вами на крыльце клуба, расположенного на Уэст-Адамс-стрит, известного под названием «Уайлдкэт Эксплорейшн энд Девелопмент клаб», вы мне не говорили, что проделали все то, о чем я только что сказал?

– Нет, сэр.

Мейсон сказал очень серьезным тоном:

– Ваша честь, сложилась ситуация, когда свидетель со всей очевидностью и вполне сознательно дает ложные показания. Я заявляю суду, и порукой тому моя честь адвоката, что свидетель признался в совершении этого деяния, когда мы разговаривали с ним на крыльце клуба.

– Это неправда, – спокойно сказал Ньюберн. – Ничего такого я не говорил.

Гамильтон Бергер радостно улыбался.

– Ну-ну, минутку, минутку, – сказал он. – Ситуация и впрямь весьма пикантная. Защита, будучи обвиненной в фальсификации улики, то есть в том, что бросила в озеро бутылку с эрзац-сахаром, начиненную дробью, пытается уйти от ответственности, обвинив в этом деянии Джексона Ньюберна. Ньюберн отрицает, что сделал это. Защита уверяет, что Ньюберн сам признался в совершении указанного акта. Таким образом, у нас наличествует прямой конфликт между Ньюберном и защитой. Кто-то из них определенно лжет. Я предоставляю суду решать, которая из сторон более заинтересована во лжи ради спасения своей репутации.

– Подождите, – сказал судья Ашерст. Лицо его было хмурым. – Совершенно ясно, что одна из сторон сделала ложное заявление. Заявление, которое является недвусмысленной ложью. Мистер Ньюберн, я спрашиваю вас: говорили ли вы мистеру Мейсону то, в чем он вас обвиняет?

– Нет, не говорил.

– Я уверяю, что говорил, – сказал Мейсон.

– Вы готовы присягнуть? – спросил судья Ашерст.

– Да.

– У вас есть доказательства?

Мейсон секунду поколебался, затем покачал головой и сказал:

– Нет, доказательств у меня нет. Моя секретарша сидела в автомобиле поодаль, и, как только я вернулся в машину, закончив разговор с Ньюберном, я все ей передал.

– Это, разумеется, не доказательство, – заметил Гамильтон Бергер.

– Я думаю, что суд знает меня достаточно, – заявил Мейсон. – Знает, что даже если временами я и использую методы установления истины, которые кое-кому кажутся неортодоксальными, тем не менее я никогда не подвергну риску свою репутацию, прибегая к ложным утверждениям. Точно так же я никогда не стану подбрасывать следствию ложные улики, чтобы защитить персону, обвиняемую в убийстве.

– Ну, это еще надо посмотреть, – сказал Гамильтон Бергер. – В таких делах ваша профессиональная этика становится весьма гибкой, и я бы не рискнул определить границы, до которых она может растягиваться. Однако я заявляю суду, что перед нами ситуация, в которой свидетель, Джексон Ньюберн, со всей определенностью заявляет, что он не произносил слов, приписываемых ему Мейсоном. Адвокат готов присягнуть, что Ньюберн их произносил. С какой целью? Все, что адвокат может сделать, – это подвергнуть сомнению правдивость свидетеля. Но это же его собственный свидетель. В судебном процессе, как правило, сторона не подвергает сомнению слов своего свидетеля. А если уж делает это, то только с целью бросить на свидетеля тень. Это нам не поможет установить факты.

– Это, конечно, верно, – озабоченно произнес судья Ашерст. – Если мистер Мейсон даже присягнет, то это лишь заставит нас сомневаться в правдивости свидетеля, не более того. Факты от этого не прояснятся. Утверждение относительно того, что именно свидетель бросил в озеро фальшивую бутылку, останется недоказанным. Это, конечно, всего лишь формальное правило – показания под присягой, – но, как заметила зашита, она в этом деле намерена строго соблюдать все формальности, которые закон предусматривает с целью защиты прав обвиняемого.

Мейсон, с гневным румянцем на щеках, заявил:

– Ваша честь, я бы хотел, чтобы в слушании был сделан перерыв до десяти часов утра следующего дня. Я намерен глубже изучить этот вопрос и предпринять кое-какие шаги с целью установления истины. Я уверен в своих фактах и знаю, что свидетель признался мне в том, о чем я уже доложил суду.

Судья Ашерст немного поколебался и сказал:

– Разумеется, если не касаться данного дела, суд считает, что адвокат Мейсон всегда сугубо аккуратен и точен в своих высказываниях.

Гамильтон Бергер скривился:

– Что, однако, не мешает уважаемому представителю защиты во всех процессах прибегать к различного рода трюкам и уловкам. Просто на этот раз он зашел слишком далеко и попался в собственные силки. И теперь на карту поставлена его профессиональная репутация. Мне не хочется этого говорить, но суду следовало бы рассмотреть мотивацию защиты.

Мейсон в течение этого обмена мнениями пристально разглядывал вещественные доказательства. Он повернулся к Бергеру и сказал:

– Минутку. Вы настаиваете на том, что суд должен прокрутить присяжным запись признания подзащитной на том основании, что находка охотничьих патронов именно на том месте, которое в своем признании указала подзащитная, доказывает истинность самого признания?

– Именно так, – согласился Гамильтон Бергер.

Мейсон холодно улыбнулся.

– Прекрасно, – сказал он. – Я принимаю ваш вызов. Докажите это. Если вы выиграете, я снимаю возражения против прослушивания пленки.

– Эй, подождите, – вступил судья Ашерст. – Вы не можете этого сделать, мистер Мейсон. Вы ведь должны защищать права подсудимой. Есть серьезные сомнения в том, можно ли вообще использовать признания, сделанные под действием наркотиков, равно как и серьезные сомнения в том, можно ли запись на ленте считать конфиденциальной информацией. Суд еще не готов принять решение по поводу протеста защиты, но признает аргументы в пользу протеста весьма весомыми и затрагивающими жизненно важные права подсудимой…

– Но я откажусь от своего протеста, – сказал Мейсон, – если окружной прокурор докажет нам то, что он намеревается доказать. Я принимаю его вызов и готов состязаться с ним на его территории.

– А я пытаюсь показать, что вы не имеете права это делать, – настаивал судья Ашерст. – Вы не можете так просто отмахнуться от прав подзащитной. Возможно, у вас и есть какая-то идея, но суд не понимает ее сути. Но суд понимает, что у вас на руках очень сильное формальное подкрепление вашего протеста, причем такое, которое приведет к остановке слушания по причине отсутствия состава преступления – если, конечно, суд примет решение в вашу пользу.

– Вот именно – если, – сказал Мейсон. – И если даже так, то подзащитная на всю жизнь останется с репутацией убийцы, избежавшей наказания лишь благодаря крючкотворству и формальным ухищрениям. Нет, ваша честь. Я представляю интересы подзащитной. Она всецело доверилась мне. Я отменяю протест и прошу продолжить слушание. Позовите присяжных в зал. Пусть прокурор изложит свои доказательства, а потом присяжные прослушают ленту.

– Я согласен! – радостно произнес Гамильтон Бергер.

– Я думаю, что вы имеете на это право, – с мучительным сомнением сказал судья Ашерст.

– Как адвокат, представляющий интересы подзащитной, я имею право вести дело так, как считаю нужным, – заявил Мейсон.

– Но в этом деле замешаны и ваши собственные интересы, мистер Мейсон. И естественно, у вас может возникнуть искушение… э-э… попытаться… как это ни грубо звучит, спасти свою шкуру за счет клиентки.

– Что ж, пусть будет так, – сказал Мейсон. – Пусть я пытаюсь спасти собственную шкуру. Тем не менее я намерен встретить вызов с открытым забралом здесь и сейчас. Подзащитная не желает провести остаток жизни с клеймом преступницы, убившей своего благодетеля и спасшейся лишь благодаря судебному формализму и крючкотворству. Давайте не будем оттягивать неизбежное.

Гамильтон Бергер поддержал адвоката:

– Обвинение считает ситуацию вполне приемлемой. Ваша честь, протест отозван! Если нет никаких других возражений, то я считаю, что суду не остается никакого другого решения.

– Протест отзывается только на том условии, – сказал Мейсон, – что вы предъявите патроны и бутылку с ядом.

– Конечно, конечно, – с готовностью заверил Бергер.

Мейсон повернулся и возвратился к столу защиты, давая тем самым понять, что дискуссия закончена.

Судья Ашерст задумчиво погладил подбородок, пристально поглядел на Мейсона.

– Протест отозван, – гнул свое прокурор. – У суда нет других причин задерживать ход разбирательства.

– Что ж, – сказал судья Ашерст неохотно. – Пусть в протокол будет тщательно занесено все, что здесь имело место. А теперь суд просит подняться подзащитную. Мисс Фарр, пожалуйста.

Надин Фарр поднялась со своего места.

– Вы слышали все, что было сказано вашим защитником?

– Да, ваша честь.

– Вы желаете, чтобы суд назначил другого адвоката для вашей защиты?

– Нет, ваша честь.

– Вы удовлетворены той линией защиты, которую избрал ваш адвокат?

– Я верю, что мистер Мейсон знает, что делает, что он не причинит мне вреда, – сказала Надин.

Судья Ашерст с сомнением покачал головой:

– Суд все еще не уверен, что имеет право допустить то, на чем настаивают обе стороны. Суд намерен объявить перерыв для того, чтобы хорошенько взвесить все еще раз. Суд честно признает: формальные возражения защиты относительно наличия состава преступления кажутся ему весьма обоснованными. Далее: тот факт, что то, что мы здесь называем признанием, было сделано под влиянием наркотиков, и сделано оно было в стенах врачебного кабинета и с лечебной целью, делает ситуацию весьма серьезной и уязвимой с точки зрения закона.

– С позволения суда, – заявил Гамильтон Бергер, – обвинение придерживается другой точки зрения. Если пациент признается врачу в совершении убийства, это не может рассматриваться в качестве конфиденциальной информации.

– Но в нашем случае это не просто врач, а психиатр, – подчеркнул судья Ашерст. – Я знаком с положением, что информация, высказанная доктору, но не связанная с диагнозом, не является конфиденциальной. Но здесь-то мы имеем дело с психиатром, который получил эту информацию, согласно вашим же словам, с целью установления истоков комплекса вины пациентки.

– Если хотите, я могу разом покончить с этой дискуссией, – вмешался Мейсон. – Я могу доказать прямо сейчас, что моя подзащитная никогда не бросала бутылку с ядом в воды озера Твомби.

– Как это вы можете доказать?! – взвился Гамильтон Бергер. – Это очередное ваше представление, рассчитанное на публику и на то, чтобы повлиять на прессу. Вы…

Судья Ашерст яростно застучал молотком.

– Достаточно, мистер обвинитель. Мистер Мейсон, вы хотите что-то сказать суду?

– Все очень просто, – сказал Мейсон. – Посмотрите на содержимое этих патронов. Это охотничьи патроны шестнадцатого калибра, которые были наполнены дробью номер пять с оболочкой. А теперь посмотрите на бутылку, помеченную этикеткой «Вещественное доказательство А», в которой содержится яд. Посмотрите на дробь, которую в нее насыпали. Это птичья дробь номер семь с половиной или даже восемь. И уж совершенно точно, это не закаленная дробь номер пять. А именно эту дробь вы можете обнаружить в одном из патронов – в том, который опустошен только наполовину. Другими словами, ваша честь, бутылка, содержащая безобидный заменитель сахара, то есть «Вещественное доказательство Б», – это бутылка, содержащая закаленную дробь номер пять, извлеченную именно из этих патронов. Во второй бутылке, то есть в «Вещественном доказательстве А», содержится цианистый калий и дробь номер семь с половиной или восемь. Это более мелкая дробь, предназначенная для мелкой птицы. Дробь же, извлеченная из патронов, найденных в указанном на записи месте, предназначена для охоты на уток.

Мейсон сделал секундную паузу и продолжил, глядя на судью:

– А теперь, ваша честь, я прошу, чтобы в зал доставили точные аптекарские весы, и немедленно, чтобы не дать никакой возможности манипулировать уликами, взвесить дробь, содержащуюся в обеих бутылках. Я полагаю, что при этом выяснится, что дробь, насыпанная в бутылку с безвредными таблетками эрзац-сахара, будет весить ровно столько, сколько ее было извлечено из этих патронов. И это будет последним и решающим доказательством того, что дробь, находящаяся в бутылке с цианистым калием, взята где-то в другом месте.

Судья Ашерст взял в руки обе бутылки и вопросительно глянул на Гамильтона Бергера.

– Но, ваша честь! – возопил прокурор. – Это очередное представление на публику! Это… Откуда я знаю, что случилось? Защита вполне в состоянии была подменить бутылки. Я продолжаю настаивать, что Мейсон бросил одну из этих бутылок…

– И которую же? – спросил Мейсон не без ехидства.

– «Вещественное доказательство Б», – огрызнулся прокурор.

– Прекрасно, – заявил Мейсон, – тогда, значит, подзащитная бросила в воду «вещдок А»?

– Ну… да…

– Тогда ее признание не подтверждается, ибо дробь в бутылке, помеченной «Вещественное доказательство А», взята не из этих двух патронов, найденных в оружейной комнате покойного. Вы же провозгласили, что вся система ваших доказательств зиждется на том, что признание подзащитной будет подтверждено независимыми и поддающимися проверке фактами.

Гамильтон Бергер посмотрел на бутылки, почесал в затылке и сказал:

– Ну, не знаю… но всегда имеется возможность для манипуляций… может, этикетки поменяли местами…

– В таком случае, – гнул свое Мейсон, – бутылка, которую, как вы утверждаете, бросил я, содержит цианистый калий, а значит, в той, которую бросила моя подзащитная, – заменитель сахара.

Гамильтон Бергер хотел что-то сказать, но только беспомощно оглянулся на плотную, напирающую толпу репортеров, которые затаили дыхание в предвкушении шумной сенсации.

– В таком случае я согласен с мнением судьи, что надо объявить перерыв для уточнения кое-каких фактов, – выдавил он наконец.

– Давайте не будем делать никакого перерыва и не допускать никакой иной возможности манипуляции уликами, пока мы не выясним все совершенно точно, – сказал Мейсон твердо. – Я предлагаю вызвать в зал эксперта по баллистике из службы шерифа, чтобы он принес с собой весы и взвесил дробь.

Судья Ашерст кивнул бейлифу:

– Вызовите эксперта по баллистике из службы шерифа.

Глава 16

Александр Редфилд был тем самым экспертом по баллистике, который сыграл столь яркую роль в одном из ранних дел Перри Мейсона – в том, где рыжеволосая официантка была обвинена в убийстве. Он без спешки, с чувством собственного достоинства произвел взвешивание перед лицом судьи Ашерста и замершего в напряженном ожидании зала. Завершив это действо, он посмотрел на Мейсона с уважением, переходящим в благоговение.

– Мистер Мейсон совершенно прав, ваша честь. Патроны, найденные в оружейной комнате, которые я предварительно осмотрел по просьбе окружного прокурора, содержат дробь номер пять. Дробинки имеют диаметр 0,21 дюйма и весят в среднем 1/170 унции. То есть на унцию этой дроби приходится в среднем сто семьдесят дробинок. Эти патроны выпущены компанией «Ремингтон». Каждый патрон содержит примерно одну целую одну восьмую унции дроби. Дробь, насыпанная в бутылку с заменителем сахара, то есть в «Вещественное доказательство Б», взята из этих патронов. Вес дроби в бутылке в точности соответствует весу отсутствующей дроби в патронах. С другой стороны, дробь, насыпанная в «Вещественное доказательство А», более мелкая, и, если честно, я не думаю, что она была извлечена из патронов. Если суд обратит внимание, то он может увидеть, что на этих дробинках какой-то странный налет. У меня не было времени провести химический анализ, но я думаю, что это – обыкновенные чернила.

– Чернила! – воскликнул судья Ашерст.

– Именно, ваша честь. Допускаю, что суду это может быть неизвестно, но в некоторых отелях на регистрационной стойке ручки держат в стеклянных стаканах, наполненных мелкой дробью. Этот старинный обычай, конечно, уже вышел из моды, но кое-где он еще сохранился. Видите ли, на пере остаются следы чернил, от чего сталь со временем ржавеет. Чтобы очистить перо, его втыкают в мелкую дробь. Возможно также, что тут имеет место какая-то химическая реакция, предохраняющая сталь от ржавчины, хотя в данном случае я не могу утверждать что-либо определенно. Однако вы можете увидеть, что более мелкая дробь, насыпанная в бутылку с цианистым калием, носит явные следы красителя, относительно которого я думаю, что это чернила.

– А теперь, – вмешался Мейсон, – я настаиваю, чтобы суд отдал приказ полиции произвести немедленную проверку всех клубов, членом которых состоит Джексон Ньюберн, – можно начать с «Уайлдкэт Эксплорейшн энд Девелопмент клаб» на Уэст-Адамс-стрит, – на предмет того, нет ли в каком-либо из этих клубов на столе стакана для ручек, наполненного дробью, сходной с той, что насыпана в «Вещественном доказательстве А». При обнаружении такового должен быть проделан химический анализ следов чернил на дроби в стакане и в бутылке, именуемой «Вещественное доказательство А». Я думаю, будет достаточно легко доказать, что дробь в этой бутылке взята в письменной комнате одного из этих клубов.

Судья Ашерст покосился на Джексона Ньюберна.

– Суд отдаст такое распоряжение, – сказал он. – Суд рассматривает это как дело огромной важности и…

– Не надо! – выпалил Ньюберн.

– Что? – воскликнул судья Ашерст. – Подойдите ближе. Займите место свидетеля. Мистер Редфилд, будьте добры, уступите место мистеру Ньюберну.

– Мистер Мейсон прав, – проговорил Ньюберн так тихо, что его слова можно было разобрать с большим трудом. Он медленно опустился в кресло свидетеля. – Я взял эту дробь из стеклянного стакана для ручек в клубе «Уайлдкэт». Там есть комната с письменными принадлежностями, в ней около дюжины письменных столов. На каждом столе есть чернильный прибор, в который входит стакан для ручек. Стакан наполнен дробью. Оттуда я… я ее и взял.

– Минутку, – сказал судья Ашерст. – Давайте убедимся, что я понял вас правильно. Значит, это вы насыпали дробь, взятую из этих стаканов, в бутылку, обозначенную «Вещественное доказательство А»?

– Да, ваша честь.

– То есть в ту бутылку, в которой содержится цианистый калий?

– Да, ваша честь.

– И что вы сделали с бутылкой?

– Я бросил ее в озеро.

– Вы говорите именно о бутылке с ядом, а не о бутылке с эрзац-сахаром?

– Да, ваша честь.

– И вы говорили Перри Мейсону, что бросили в озеро бутылку с заменителем сахара?

– Да, ваша честь.

Судья Ашерст мрачно проговорил:

– Я приказываю взять этого человека под стражу в связи с дачей ложных показаний и по подозрению в убийстве. Кроме того, полиция должна немедленно отправиться в указанный клуб и доставить в суд образцы дроби для экспертизы.

Мейсон сказал:

– Возможно, ваша честь, суду следует поинтересоваться и тем, где свидетель взял цианистый калий?

Судья Ашерст повернулся к Ньюберну.

– Итак, – сказал он, – вы уже запятнали себя преднамеренной дачей ложных показаний. Вас также могут обвинить в убийстве. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Я хочу, чтобы вы это осознали. Вы имеете право на консультацию с адвокатом, если пожелаете. Итак, где вы взяли цианистый калий, который насыпали в бутылку?

– В лаборатории.

– В какой лаборатории?

– В которой работает Джон Локк.

– Как вы туда попали?

– Эта лаборатория выполняет задания для нефтяной компании, в которой у меня есть пай. Фактически именно через меня лаборатория и получила эту работу.

– И таким образом, – сказал судья Ашерст, – вы раздобыли цианистый калий, который и послужил причиной смерти Мошера Хигли?

Ньюберн посмотрел на судью с паникой во взоре и замотал головой.

– Нет? – переспросил судья.

– Нет! – воскликнул Ньюберн. – Но одному господу богу известно, как мне теперь доказать свою невиновность.

– Зачем вы вообще это сделали? – поинтересовался Мейсон.

– Чтобы защитить свою жену.

– Каким же образом? – спросил Мейсон.

– К тому времени, когда я это сделал, я был убежден, что так называемое признание Надин – всего лишь галлюцинация, вызванная действием наркотиков. Но я знал свою жену… я думал, что это она могла убить старика, а потому попытался как-то защитить ее.

– Каким образом? – переспросил Мейсон.

– Как только я узнал, что Надин сделала записанное на пленку признание, я понял, что полиция станет искать доказательства в водах озера Твомби. Если они не найдут бутылки с ядом и дробью, то это послужит доказательством, что признание – наркотический бред. А если найдут, то сочтут его правдивым.

– И что вы сделали? – спросил Мейсон.

– Эти таблетки цианистого калия к тому времени уже были у нас в доме. Я раздобыл их недели за четыре до смерти Мошера Хигли. Дело в том, что нас беспокоили собаки, которые разоряли цветочные клумбы моей жены. Она решила отравить собак. Я говорил ей, что это преступление, но жена была настроена очень решительно. Я говорил ей, что, если она попытается купить где-нибудь яд, это обязательно всплывет, когда хозяева собак начнут расследовать дело и… Словом, мы все это не раз обсуждали, и под конец я согласился достать ей цианида в лаборатории Джона Локка. Я знал, что там его целая бутыль. В то время я часто бывал в лаборатории по делам компании. Лаборатория проводила для нашей компании анализы некоторых сплавов, используемых в бурильных работах.

– И вы предположили, что ваша жена использовала эти таблетки, чтобы отравить Мошера Хигли? – не без иронии спросил Мейсон.

Ньюберн иронии не уловил, а лишь уныло кивнул.

– И вы решили, что если полиция обыщет озеро и найдет бутылку, подходящую под описание Надин, то это отведет подозрения от вашей жены?

– Все было бы нормально, если бы не эта идиотская идея Надин, – сказал Ньюберн. – Но раз уж она вбила ее в голову, то, значит, рано или поздно тело Хигли должны были эксгумировать. Я же не знал, что бальзамирование уничтожает следы цианидов, поэтому думал, что они сразу же установят, от чего умер Хигли, выйдут на мою жену, а она к тому времени уже успела отравить пару собак, так что соседи уже начали что-то подозревать. Словом, вы понимаете, в какой ситуации я оказался?

– Это значит, что, когда мы разговаривали на крыльце клуба, – сказал Мейсон, – вы пытались выкрутиться, сказав мне, что бросили бутылку с заменителем сахара. Так?

– Верно.

– А теперь все же скажите: почему вы решили, что ваша жена отравила Мошера Хигли?

– Это я тогда так думал. Теперь я знаю, что она этого не делала.

– Что вы знаете? – переспросил судья Ашерст.

– Что она этого не делала.

– Откуда вы это знаете?

– Она сама мне это сказала.

Гамильтон Бергер устало сказал:

– Ваша честь, снова начинается. Вы же видите, что все это – очередной балаган, жонглирование фактами и свидетелями…

– Сядьте и помолчите, – оборвал его судья Ашерст. – Сейчас я веду допрос. Не хочу быть невежливым, но мы быстро приближаемся к решению. Это может оказаться не тем решением, которое вам понравится, но это решение, которого добивается суд. Так что не перебивайте.

Судья повернулся к Ньюберну.

– Так вы говорите, будто знаете, что ваша жена не отравила Хигли, потому что она вам это сказала?

– Да, ваша честь.

– Но тогда что же первоначально заставило вас думать, что она это сделала?

– Потому что она была перед смертью у Хигли. Я знаю, что она спускалась в столовую, когда на кухне готовился шоколад. Она искала Надин, но не нашла ее. Она позвала капитана Хьюго, но его тоже не было. Она вполне могла пройти на кухню и, увидев чайник, в котором согревалась смесь, принять решение… Словом, я подумал, что она так и сделала – насыпала яду в чайник.

– Но почему?

– Потому что мы открыли кое-какие очень неприятные факты.

– Какие?

– Мы раскопали, что Мошер Хигли много лет назад убил своего партнера и что этот партнер был отцом Надин Фарр. Надин тоже об этом узнала, после чего потребовала от Мошера Хигли выполнения определенных требований. Он их выполнил, потому что на самом деле был виноват, в чем и признался Сью.

– Сью – это ваша жена?

– Да.

– Когда было сделано это признание?

– За день до смерти.

– Следует ли это понимать так, – сказал судья Ашерст, – что вы и ваша жена считали, что в результате этого признания меняются ваши позиции как наследников Хигли? Ведь теперь на наследство могла претендовать Надин Фарр?

– Даже более того, – сказал Ньюберн. – После смерти своего партнера Хигли так манипулировал делами компании, что на долю покойного ничего не досталось. Понимаете, мозгом компании была Роуз Фарр, мать Надин. Она была секретарем-менеджером, счетоводом, бухгалтером… Словом, держала в голове все связи и цифры. После смерти партнера Роуз Фарр оказалась беременной и…

– Вы слишком отклоняетесь от главной темы. У вас уже целый роман получается, – заметил судья. – Давайте попроще и поточнее.

– Ну, словом, Мошер Хигли убил своего партнера и присвоил себе его долю. Партнер оставил завещание, в котором в качестве наследницы своей части капитала указывал Роуз Фарр, мать Надин. И если бы Надин наняла адвоката, который бы установил, что большая часть средств Хигли – это на самом деле ее деньги, то… короче говоря, ситуация складывалась ужасная. Но Надин ничего этого не знала. Она только догадывалась, но доказательств у нее не было. Мошер Хигли был уже старым и больным человеком. Он знал, что долго не протянет, и… ну, он был испуган. Вот он и признался нам во всем.

– Вашей жене или вам?

– Нам обоим.

– И что вы тогда предприняли?

– Мы велели ему ничего не делать, пока мы не посоветуемся с адвокатом.

– И вы встречались с адвокатом?

– Нет. Его смерть… ну, вы понимаете… если он умер от яда и… Его смерть была для нас весьма кстати. Некоторые принадлежащие ему участки земли очень богаты нефтью. Очень, очень богаты.

– И из-за этого вы решили, что ваша жена убила его?

– Из-за этого и из-за того, что она сказала.

– А что она сказала?

– Сью ненавидит Надин. Она сказала, что не потерпит, чтобы это продолжалось, чтобы Надин перебегала нам дорогу и выдергивала ковер у нас из-под ног. Мы обсуждали возможные варианты будущего, и она сказала, что было бы очень мило, если бы Мошер Хигли умер до того, как… Потом мы обсуждали… то есть она обдумывала, – а не использовать ли цианид? Она спросила меня, что случится, если в шоколад попадут таблетки цианистого калия вместо… Ваша честь, это были всего лишь разговоры! Теперь же все так повернулось, что… это все стечение обстоятельств… Однако Сью сказала мне, что она не делала этого.

– Я понимаю, – сказал судья Ашерст довольно сухо. – Вы и ваша жена, зная, что Мошер Хигли был убийцей и присвоил себе чужие деньги, зная, что по сути он ограбил Надин Фарр, украл принадлежащее ей по праву наследство, вы не только были заинтересованы в том, чтобы эта истина не раскрылась, но еще и обсуждали то, сколько яда нужно использовать, чтобы Хигли умер в удобное для вас время, до того, как все могло всплыть наружу.

– Я… мы обсуждали это не как хладнокровные убийцы, а… ну, просто как возможные варианты будущего.

– И вы предположили, что ваша жена убила его. Да, в хорошеньком свете вы оба тут предстаете. Но теперь, невзирая на такие яркие самохарактеристики, данные вами себе и своей жене, вы считаете, что она его не убивала, только потому, что она вам так сказала?

– Если бы Сью его убила, она бы мне сказала, – пробурчал Ньюберн.

– На этой ноте, – заявил судья Ашерст, – суд намерен прервать заседание. Суд приказывает взять свидетеля под стражу. Суд также отдает распоряжение полиции о немедленном аресте Сью Ньюберн, жены свидетеля, по подозрению в убийстве. Заседание возобновится в четыре часа. Присяжным будет предложено вынести вердикт невиновности, когда заседание возобновится. А пока что слушание приостанавливается.

И судья Ашерст ударил молотком по столу.

Глава 17

Как только отзвучал удар молотка, объявляющий начало перерыва, публика взорвалась. Газетчики впоследствии писали, что даже по меркам других дел, в которых принимал участие Перри Мейсон, это был «самый настоящий пандемониум».

Красный от злости, Гамильтон Бергер протолкался сквозь толпу и, пошатываясь, вышел из зала суда. Джексон Ньюберн и его жена были препровождены в тюрьму. Очевидцы слышали, как Джексон умолял свою жену сказать ему правду. Сью же со злобным лицом орала на него: «Ты тряпка! Крыса двуличная! Альфонс! Пока я живу, урод, ты не получишь ни цента моих денег!» На что Джексон, с надлежащей скромностью и памятуя о свидетелях, отвечал: «Дорогая, но у тебя нет никаких денег. Да и потом, они тебе больше не понадобятся…»

Делла Стрит и Пол Дрейк поздравляли Мейсона и подзащитную. Надин Фарр находилась в состоянии истерики – то рыдала, то смеялась.

Женщина-полицейский сказала:

– Прошу прощения, но я должна отвести ее в камеру. Суд ведь формально еще не освободил обвиняемую из-под стражи.

Мейсон потрепал Надин по плечу:

– Теперь все будет хорошо, мисс Фарр. Расслабьтесь.

Она кивала, плакала, вытирала слезы, начинала смеяться, затем бросалась обнимать Мейсона и целовать его. Все это сопровождалось беспрерывным блеском фотовспышек. Один фоторепортер, не успевший заснять столь трогательную сценку, попросил:

– Мисс, а вы не могли бы повторить? А то я не успел щелкнуть…

– Бога ради, пожалуйста, – сказала она и охотно повторила.

Женщина-полицейский, понимающе улыбаясь, подождала, пока репортер сделал снимки, после чего увела Надин в камеру.

– Итак, – спросил Дрейк, – что же будет дальше? Что сейчас будет делать Бергер?

– Бог его знает, – ответил Мейсон. – Но девяносто девять шансов из ста за то, что он опять будет делать что-то не то.

– Каким образом?

– Ну, наверное, он попытается обвинить Сью Ньюберн в убийстве.

– И?

– На этот раз, – пояснил Мейсон, – у него нет даже признания. Он вообще не может доказать наличия корпус деликта, он не может доказать, что Мошер Хигли умер от отравления цианистым калием.

– Но, конечно же, показания Джексона Ньюберна…

Мейсон хихикнул.

– В чем дело? – удивился Дрейк.

– Показания Джексона Ньюберна гроша ломаного не стоят, – сказал Мейсон. – Муж не может свидетельствовать против собственной жены без ее на то согласия. Так что мы сможем насладиться спектаклем, в котором прокурор Бергер, еще недавно характеризуемый в прессе как «сияющий», безнадежно носится в порочном круге, словно щенок, увлеченно преследующий собственный хвост, без всякой надежды схватить его.

– Так ты хочешь сказать, что она сможет выйти сухой из воды, совершив преднамеренное убийство? – спросил Дрейк.

– А кто сказал, что она его совершила?

– Разве ее слова не свидетельствуют об этом?

– Ты пропустил мимо ушей один весьма существенный пункт в признании Ньюберна, – сказал Мейсон.

– Я вроде бы внимательно слушал.

– Значит, не понял значения этого момента.

– И что же это было?

– Вспомни, – сказал Мейсон. – Когда Джон Локк прибежал в дом, чтобы забрать похищенные Надин пилюли цианида, он послал в ее спальню капитана Хьюго, чтобы тот отыскал бутылку. Капитан Хьюго принес ее. В ней не хватало четырех таблеток. Куда они делись, так и не было выяснено.

– Боже мой, шеф, – сказала Делла Стрит, – неужели ты хоть на миг способен вообразить, что Надин Фарр действительно его отравила и…

– Не забывай, что Надин была допрошена под действием сыворотки правды, – напомнил Мейсон. – Доктор Денэйр – хороший профессионал, он добился от нее нужной реакции. Она изложила историю, которую считала истинной.

– Но бутылка с цианидом… Шеф, если верить Джону Локку, то эта бутылка, за исключением четырех таблеток, уже была унесена из дома к тому моменту, когда варили шоколад!

– Правильно, – сказал Мейсон. – Но для отравления и четырех таблеток достаточно.

– Но все же ее история правдива. Она действительно взяла бутылку с заменителем сахара…

– Эта бутылка с заменителем, – сказал Мейсон, – была брошена в озеро. Затем она была найдена. Гамильтон Бергер присвоил ей имя «Вещественное доказательство Б». То есть это бутылка с дробью из охотничьих патронов. И в ней на самом деле эрзац-сахар.

– Но тогда, – спросил Пол Дрейк, – как же умер Мошер Хигли?

– Есть еще один вариант, – ответил Мейсон, – и я думаю, вы все проглядели один существенный момент в признании Ньюберна. Именно: когда его жена спускалась в столовую, она никого там не застала – ни Надин Фарр, ни капитана Хьюго, а на плите стоял чайник, в котором согревалась смесь для шоколада.

– И ты думаешь, что она именно в этот момент бросила яд в чайник?

Мейсон покачал головой и сказал:

– Надин в это время была в супермаркете, а вот что насчет капитана Хьюго?

– А что с ним?

– Он говорил нам, что не покидал столовой, что он мыл там окна. Джексон Ньюберн, однако, его не видел. И Сью Ньюберн, очевидно, тоже. Именно капитана Хьюго Джон Локк послал за бутылкой с ядом. А когда тот принес бутылку, в ней не хватало четырех таблеток. Капитан Хьюго очень сочувствовал Надин Фарр. Ему не нравилось, как Мошер Хигли обращался с ней. Он очень долго служил у Хигли. Он, без сомнения, знал все про Роуз Фарр, про старый скандал и про смерть партнера Хигли. Можешь ли ты поручиться, что капитан Хьюго не решил, что все зашло слишком далеко? Он чувствовал, что ему настало время уйти на покой, в хибару на берегу реки, где еще водится рыба, а Надин пора получить то, что ей причиталось по закону, перестать чувствовать себя Золушкой в чужом и враждебном мире.

Пол Дрейк смотрел на Мейсона в оцепенении, почти с испугом.

– Будь я проклят! – сказал он. – Если все как следует обдумать, так ведь все сходится. Боже мой, Перри, и что же ты теперь будешь делать? Намекнешь Гамильтону Бергеру, что ему надо задержать капитана Хьюго, пока тот не исчез?

Мейсон сказал:

– Дадим Гамильтону Бергеру вволю побарахтаться во всем этом, Пол. Да ему и не понравится получить от нас помощь. Сейчас, по крайней мере. Ну а когда он сообразит, что поставленная перед ним юридическая закавыка ему не по зубам, я, возможно, малость с ним потолкую… Или даже лучше, если это сделаешь ты. Если информация будет исходить от тебя, он отнесется к ней более благосклонно. Так что у тебя со временем будет хороший шанс сделать Бергера своим должником, очень тактично оказав ему эту услугу. Ну а про мое участие в этом деле лучше помалкивать.

Как правило, обычно очень трудно было вызвать отблеск каких-либо эмоций на непроницаемом лице Пола Дрейка. Но на этот раз его глаза широко раскрылись от удивления.

– Будь я проклят! – проговорил он.

body
em