Вино грёз

Антология

Ева Джонс

Волшебник поневоле

Пролог

Апрель, пригород Мидсити

Черно — красный, полосатый, как жук, автомобиль завернул за угол, притормозил и подрулил к тротуару. На крыше покачивались огромные черные крылья, довершавшие сходство с насекомым. Из машины вылез высокий темноволосый мужчина в черно — красном полосатом комбине зоне, поправил один из длинных усиков, свисавших с капюшона.

Двое мальчуганов, которые подбрасывали и ловили зеленые резиновые мячики, бросили свое занятие и уставились на него.

— Эй, мистер, — обратился к нему один из мальчиков, веснушчатый, в драных джинсах, — это вы специально оделись в тон к автомобилю?

— Знаешь, Гарри, он, наверное, что — то вроде Бэтмена, только его звать Жукмен, — хихикнул второй.

— Я не сам придумал этот наряд, — мрачно ответил мужчина. — Просто рабочая одежда. Вот, взгляните. — Он указал на надпись, выведенную на боку полосатой машины: — Анонимный Жукомор. А вы, ребята, я смотрю, пытаетесь жонглировать?

— Ага. — Гарри не спускал с него глаз.

— Дайте — ка я вам покажу. — Мужчина взял мячики и стал непринужденно жонглировать четырьмя сразу.

— Здорово! — Второй мальчуган вытер чумазую ладонь о свою желтую футболку. Глаза его так и горели от восхищения. — Вот бы мне так!

— Тут главное — тренировка, — сказал мужчина, возвращая мячики. — Я начинал, когда был таким, как вы. — Он извлек из — за уха у Гарри монетку и протянул мальчику.

— Вот это да! — Гарри разглядывал монету. — Да вы — настоящий волшебник! Как тот, которого на прошлой неделе по телевизору показывали, правда, Роджер? А вы случайно не Блэкстоун или кто — нибудь в этом роде?

Мужчина улыбнулся. — Да нет, я просто Зифон и ничем не знаменит. Во всяком случае, пока.

— А я — Гарри, — сказал мальчик, ощупывая ухо, из — за которого появилась монетка. — А вот он — Роджер. Мы оба верим в чудеса.

— Рад познакомиться. Только то, что я сделал, — обычный фокус. Ловкость рук — вот и все. Ну, мне пора за работу. — Сунув руку в карман, Зифон вытащил черную записную книжку и раскрыл ее. — Вы не знаете, ребята, где здесь дом Бейнгстока? А, может, Берингстопа — карандаш плохой попался. — Он повернул книжку к свету. — Это где — то на Индюшачьей дороге.

— Большой старый дом в лесу. Я как — то раз был там, даже на крыльцо залезал. Ну и скрипучее! Проедете две улицы, а потом вот так. — Роджер изобразил рукой поворот на сто восемьдесят градусов. — Папа называет это дурацкой загогулиной. Дорога заканчивается перед самым домом.

— Только там никто не живет. — Гарри помотал головой. — Разве что привидения. Подходящее место для убийства. Не думаю, чтобы…

— Я имею дело только с насекомыми, — усмехнулся Зифон. — Наверное, этот Бейнсток — новый владелец или жилец. Он занес ключ в контору и попросил, чтобы его обслужили поскорее. Жонглируйте дальше, ребята, — добавил он, забираясь в машину.

Следуя их указаниям, Зифон миновал городские окраины. Домики с цветочными клумбами и аккуратно подстриженными лужайками встречались все реже, постепенно уступив место полянам, перелескам и, наконец, настоящему лесу. Двухполосное асфальтовое шоссе превратилось в узкую дорогу с колеями и выбоинами; судя по всему, ездили по ней нечасто. Над головой вздымались высокие деревья, едва пропускающие свет вечернего солнца. Вдруг без всякого предупреждения дорога, огибая ряд деревьев, сделала крутой поворот.

— Ага, дурацкая загогулина, — пробормотал Зифон, резко бросив машину в сторону, так что крылья и усики на крыше запрыгали.

Асфальт сменился заросшим травой гравием. Дорога упиралась прямо в большой старый дом, знавший лучшие времена. Краска, когда — то белая, посерела и облупилась. Сломанные ставни свисали с петель. В воздухе витал аромат, слегка напоминающий запах жасмина.

Зифон вылез из машины. Какая — то черная птица села на машину, повертела головой, обошла одно из огромных крыльев, спустилась по нему на крышу и взлетела.

— Премного благодарен. — Следуя инструкции, Зифон нахлобучил черно — красный капюшон и втащил свое снаряжение по шатким ступенькам. Доски жалобно заскрипели. Он миновал крыльцо и постучался в тяжелую дверь с полустертой резьбой. Не дождавшись ответа, вставил ключ в замок, повернул ручку и толкнул дверь. Она легко отворилась.

— Анонимный Жукомор! — крикнул он и так подскочил от неожиданности. Сердце бешено заколотилось. Что такое? Со стен на него таращились черно — красные человечки.

Зеркала! Ну конечно же, зеркала… Он перевел дух, сердце постепенно возвращалось к своему обычному ритму. Никакой мебели в комнате не было, только зеркала на стенах — от пола до высокого потолка. Пол тоже сверкал, как зеркало. Винтовая лестница вела на второй этаж.

Повинуясь внезапному порыву, он поставил свое снаряжение и дотронулся рукой к перилам. Гладкие, шелковистые на ощупь, точь — в — точь, как в бабушкином доме. Он частенько, бывало, съезжал по ним вниз, а как — то раз нечаянно разбил китайскую вазу.

Зифон вышел на середину комнаты, достал из кармана семь шариков и стал подбрасывать их в воздух; многочисленныеотражения в зеркалах повторяли его движения.

— Потрясающе смотрелось бы на сцене! — бормотал он, выполняя самые сложные трюки. — Вот это мне никогда как следует не удается… Оп — ля!

Ступеньки скрипнули — раз, второй — но жукомор был так поглощен своим номером, что ничего не замечал.

Наконец Зифон завершил особо эффектную серию. Раздались аплодисменты. Он покосился в сторону и прервал представление.

— Совсем неплохо, — произнес седобородый старик в длинном коричневом балахоне, — остановившийся на середине пролета.

— Прошу прощения. Я стучал. Я… это… не думал, что в доме кто — то есть. — Запихнув шарики в карман, Зифон подошел к старику. — Я из Анонимного Жукомора. — Он откашлялся и встал в позу, сжимая в правой руке насадку распылителя. Изо всех сил стараясь придать лицу серьезное выражение, он пропел:

— Анонимный Жукомор убивает наповал.

В кухне, в ванной, в кладовой, в спальне между одеял, Шестиног иль восьминог, всяк, кто скачет иль ползет, Убирайся за порог — или смерть тебя найдет! Старик засмеялся. — И часто тебя заносит в стихи?

— Эту песенку полагается исполнять для клиента. Входит в мои обязанности. Ее сочинила жена хозяина. Есть еще одна, ее поют, когда работа закончена — если, конечно, клиент не откажется. Мне ее петь пока ни разу не приходилось.

— Костюм — тоже их идея?

— Да, он должен привлекать внимание.

— Ясно. Меня зовут Бейнсток. А тебя? — спросил старик, спускаясь вниз.

— Зифон. Зифон Великолепный — это когда я на сцене.

— Ну что ж, Зифон Великолепный, у меня тоже есть кое — какие способности по этой части. — Бейнсток вышел на середину зеркальной залы, и шарики так и замелькали в воздухе. Под конец старик исполнил потрясающий трюк: шарики, как молнии, носились вокруг него по горизонтальной орбите.

— Вот черт! Я даже в книгах не встречал ничего подобного!

— Так — то! — Бейнсток сверкнул глазами. — А настоящим волшебством ты, Зифон, никогда не пробовал заниматься?

— Вы имеете в виду пентаграммы и всякое такое? Как — то я раздобыл пару книжек, сделал все, как там было написано, только ничего особенного не произошла А теперь я, пожалуй, лучше займусь насекомыми. Желаете, чтобы я начал прямо отсюда?

— Какая разница? А ты не хотел бы научиться творить настоящие чудеса?

Жукомор пожал плечами. — А что для этого нужно? Снадобья какие — нибудь принимать или ритуалы совершать?

Старик усмехнулся. — Ничего такого. Даже дьяволу не нужно продавать душу. Просто я — волшебник из другого измерения. Дома работать гораздо легче.

— Это где же?

— В Праале.

— А где это?

— Мне куда проще попасть туда, чем объяснить, где он находится. Жонглер, да еще знающий толк в волшебстве, в Праале мог бы совсем неплохо поразвлечься. — Он постучал пальцем по перилам.

Зифон опустил свои причиндалы и вздернул бровь. — Сказать по правде, здесь жонглеры и фокусники не то, чтобы нарасхват. Лучший контракт, который мне довелось заполучить, был в клубе «Лось».

— Работа жонглера развивает умение сосредотачиваться. В этом ты опередил многих. Я бы мог тебя научить…

— Ну, да. И, разумеется, за бешеные деньги. Мне пора за дело. Наверное, лучше все — таки начать с кухни: насекомые любят гнездиться вокруг раковин. — Зифон взялся за сопло бачка с инсектицидом. — Да, забыл вас спросить: может быть, вам требуется ежемесячная обработка? На этой неделе мы предоставляем скидку.

— Да погоди же ты! — Старик тронул его за руку. — Никаких денег. Просто есть одно поручение, которое нужно выполнить. Можешь считать его приключением или даже подвигом. Что, в Анонимном Жукоморе у тебя много приключений?

Зифон ухмыльнулся. — На той неделе одна клиентка приглашала меня опробовать новенький водяной матрас. Обещала услать муженька за дюжиной пива. Только он весил фунтов на сто больше меня. Да и она тоже. Так что я отказался…

Глава 1

Шесть недель спустя, Прааль

Красные, зеленые, желтые, белые шарики стремительно кружились в воздухе, неизменно возвращаясь в руки мужчины в черно — красном одеянии. Тамир прищурила глаза: так казалось, что вокруг него вертятся радуги и взлетают высоко в небо. Самый верх дуги было невозможно разглядеть, он был намного выше самых высоких деревьев.

Вдруг по воздуху проплыло какое — то черное пятно и на миг повисло прямо над жонглером. И сразу же радуга распалась. Разноцветные шарики попадали на землю; желтый стукнул жонглера по макушке и отскочил.

Зрители, до этого подбадривавшие артиста, засвистели и зашикали. Все, кроме зеленоглазой девушки с длинными струящимися волосами и пытливым умом.

— Хорошо, что ты еще не успел пустить шляпу по кругу, жонглеришка, — насмехался какой — то бородач.

— Займись — ка чем — нибудь попроще, к примеру, навоз покидай, — вторил ему толстяк, у которого не хватало переднего зуба. — Он сплюнул в пыль. — Если, конечно, справишься с лопатой.

Жонглер скрипнул зубами, собрал разноцветные шарики и зашагал прочь, подальше от непостоянной толпы и ее насмешек. Тамир пошла за ним. Догнав его, она дотронулась до красного рукава.

— Зря они свистели. Ты не виноват. Все испортила какая — то черная штука, должно быть, птица.

Он остановился и посмотрел на девушку. — Так ты видела, что она помешала?

— Она повисла у тебя над головой и спутала шарики. Странная причуда у этой птицы. Может, она наклевалась пьяных ягод? А сначала было так красиво! Как будто ты стоял в центре радуги.

Жонглер сокрушенно покачал головой. — Это учитель, проклятый мучитель. Преследует меня, день ото дня.

— Кто — призрак или птица? Послушай, ты всегда говоришь стихами?

Он сердито потряс кулаками в воздухе. — Ненавижу стихи, это так, с тоски. Ох уж этот Бейнсток, прилип, как листок!

Пряча улыбку, Тамир похлопала его по плечу. — Постарайся успокоиться. Я ведь не прошу никаких объяснений. Как видно, долгая беседа тебя утомила. Если захочется поболтать, я буду здесь, на ярмарке.

Его руки бессильно упали. Казалось, злость и разочарование стали утихать. — Пойду, отдохну, может, даже вздремну. — Он легонько сжал ее руку и отпустил. — А ты, подружка, добрая мушка.

— Добрая мушка? Хочешь сказать, что я назойлива, как муха? Да ты такой же нахал, как и твои зрители!

— Я не нахал — просто в рифму попал. Все — таки мушка лучше, чем хрюшка. — Он пожал плечами. — Увидимся снова… — он поспешно прикрыл рот рукой и пошел прочь, но она все же расслышала окончание: в половине восьмого.

Тамир невольно рассмеялась: — Если пришлось бы выбирать между мушкой и хрюшкой, я бы, пожалуй, предпочла мушку.

— Не дай себя провести, дорогуша. Здесь, в Праале, кого только не встретишь, — раздался голос за спиной у Тамир. Она обернулась к говорившей, а та все не унималась: — Кто его знает, а вдруг он слегка того… — Прислонившись спиной к дереву, женщина постукала себя по лбу. Тамир уловила назойливый аромат роз, к которому примешивался запах чеснока. От этой смеси ее слегка замутило. На женщине была цветастая блузка с большим вырезом, обтягивающая пышную грудь, в ушах — тяжелые золотые серьги. Блестящие черные волосы зачесаны назад и заколоты гребнем. — А вообще — то для меня эти три денька — лучшие в году!

— Почему?

— Люблю новые лица. Все люди такие разные. Я тут повстречала парочку наемных солдат, истосковавшихся по доброй драке. Конечно, прихвастнуть мастера, зато так и сыплют рассказами о битвах, да к тому же еще и удальцы! — Она рассмеялась. — Как знать, может в их байках и есть доля истины. Знаешь, госпожа Латва предсказала мне будущее. Вон та костлявая старуха в малиновом платке. Видишь? — она указала пальцем куда — то в толпу.

Тамир привстала на цыпочки. — В малиновом со звездами?

— Да. Еще я хотела бы попытать счастья у кого — нибудь из прорицателей. — Она ткнула пальцем в направлении человека в развевающемся сером балахоне. Он стоял футах в двадцати от них и беседовал с двумя мужчинами. — Если мне повезет, как пообещала госпожа Латва, на будущий год смогу себе позволить к нему обратиться. — Она пожала плечами. — А может, и не понадобится. Послушай — ка, тот парень, с которым ты болтала, мягко говоря, не от мира сего. Никогда раньше не встречала поэтов. Он — то правда не из лучших. К тому же, видать, это занятие ему не по нутру. А ты совсем не похожа на муху.

— Спасибо на добром слове.

— Ты встречала его раньше?

— Нет. Я смотрела, как он жонглирует. Надо сказать, это ему удается лучше, чем стихи.

— Что ж, у него свои заботы — а у кого их нет? Он, кстати, недурен собой, если высокие брюнеты в твоем вкусе. Я — то уже говорила, что люблю разнообразие. Одно могу сказать наверняка: здесь в одиночку спать не придется — если, конечно, сама не захочешь. — Она многозначительно подмигнула. — Так ты впервые на ярмарке?

— Была как — то раз, только недолго.

— Смотри, не пропусти танцы. Они бывают в центральном павильоне. Ночью вокруг зажигают голубые фонари. Там — то все обычно и начинается.

Тамир откинула длинные каштановые волосы. — А работу здесь можно найти?

— Попытай счастья в палаточных кухнях. Там жарят — парят весь день напролет, Так и тянет жареным барашком, когда ветер дует с той стороны. Они вон там, на восточном краю, по соседству с работорговцами. Видишь красный флаг? Продавать рабов начнут только завтра, но их уже выставили за решеткой на всеобщее обозрение. Сваха принимает вон там, — она махнула рукой на север.

— Не интересуюсь.

— Еще набирают парней в подмастерья — так ты не подходишь. Есть пара вербовщиков. Один — мерзкого вида мужик с рыжей бородой по имени Мугва. Ущипнул меня за задницу, когда я шла мимо. Я его так отбрила — будет долго помнить.

Тамир быстро оглянулась. — Нет уж, на эту удочку я не попадусь: чтобы кто — то помыкал мною целый год, заставлял батрачить с утра до ночи. Говорят, кое — кто из вербовщиков норовит в конце не заплатить. Нет, в батрачки я не пойду.

— Да кто ж тебя заставляет? Слушай, я собираюсь прогуляться. Пойдешь со мной?

— Спасибо, сейчас не могу.

Женщина удалилась, а Тамир вернулась в круг, где недавно стоял жонглер — стихоплет. Она стянула волосы обрывком бечевки, который нашла на земле. Интересно, трудно жонглировать, как тот парень, который не может и двух слов сказать не в рифму? Подобрав пару гладких круглых камешков, она подбросила их вверх и умудрилась поймать — один в правую руку, другой в левую. Добавила еще один — и все три благополучно оказались на земле. Вот черт! Не так просто, как кажется! Она отшвырнула камешки ногой. Придется искать другой способ прокормиться.

Справа мелькнуло что — то красно — оранжевое. Девушка спряталась за дерево. Через минуту она выглянула и увидела чей — то удаляющийся затылок — уж не Мугва ли это? Она снова метнулась за дерево, прижалась к его шершавой коре. А вдруг он ищет ее? Год работы по найму уже истек, но он ей так ничего и не заплатил. А когда она отказалась подписать договор еще на год, запер ее в комнате. Все бумаги он, конечно, состряпал заранее. Лучше держаться от него подальше. Она ощупала металлический предмет в кармане и усмехнулась. Интересно, обнаружил ли Мугва пропажу отмычки, которой он открывал соседские двери, чтобы поживиться чужим добром, и кинжала с рукояткой из оникса — она нашла его в ящике комода?

Тамир расхаживала взад — вперед. Какой у нее выбор? Уйти с ярмарки, упустить шанс найти работу — и что дальше? Или остаться, рискуя столкнуться с Мугвой? Она щелкнула пальцами. Если бы сделать так, чтобы он ее не узнал… Девушка стала осторожно пробираться сквозь толпу, глазеющую на разложенные для продажи товары. Коснулась гладкой поверхности синей, расписанной цветами вазы. Прекрасная работа! Может быть, если ей улыбнется удача… Она прошла мимо.

— Купите платок, яркие цвета так пойдут к вашим волосам — вон как они блестят на солнце! — зазывал смуглолицый торговец. С веревки, натянутой над прилавком, свисали платки всех фасонов и расцветок.

Тамир взяла один и стала рассматривать на свет.

— А вот зеленый — под цвет ваших глаз, — он протянул ей еще один.

— Не очень — то годятся для маскировки, — подумала она, возвращая платки. Купить она все равно не сможет, а украсть — слишком рискованно. — Нет благодарю.

— Девушке с такими глазами и волосами я бы мог и уступить, будь она со мной полюбезнее.

— Она не про вас, — Тамир торопливо отошла, и он переключил внимание на мужчину с тугим кошельком в руках.

Через час, истратив последнюю мелочь на еду, она обошла почти всю ярмарку, шарахаясь от каждого рыжебородого, но не нашла ни работы, ни подходящего способа изменить свою внешность. Раздосадованная, Тамир остановилась перед палаткой кукольника, размышляя, что же делать дальше. На маленькой сцене с красным занавесом кукольная собачонка лаяла на кукольную кошку.

— Твои волосы так и притягивают свет, — сказала остановившаяся рядом женщина. Она была уже немолода, голову ее покрывал розовый платок. — Если их распустить, пожалуй, будут ниже пояса. Ты ими очень дорожишь?

Тамир оторвала взгляд от кукол. — Дорожу? Еще бы — от корней до самых кончиков. — Теперь кукольная собачка прыгала через обруч.

— А не продашь?

— Что? Ах, вот вы о чем! — Тамир потрогала волосы. Говорят, они ее главное украшение. Девушка нахмурилась. Зато они могут ее выдать. — Что ж, пожалуй…

— Я делаю парики, их охотно раскупают, — пояснила женщина. — Ведь не у всех знатных дам такие роскошные волосы, как у тебя. Пойдем, покажу тебе свою палатку.

Спустя двадцать минут Тамир гляделась в одну из блестящих медных урн, украшающих палатку. На нее смотрел стройный юноша в светло — коричневом камзоле, штанах и сапожках. Волосы едва прикрывали ему уши. Глаза, высокие скулы — все было ее. — Мог бы сойти мне за брата, если бы он у меня был.

— В дороге так безопаснее, — сказала она.

— Твоя правда, — согласилась женщина, деловито заплетая в косу только что остриженные волосы. Она махнула рукой на прощанье. — Заходи, когда отрастут, может, снова столкуемся.

Тамир вышла из палатки как раз в тот миг, когда кукольник заканчивал представление. Как же ходят мужчины? Она постояла, глядя на мужчин и женщин, которые разгуливали вокруг, У мужчин шаг шире. Еще нужно следить за собой, чтобы не раскачивать бедрами. Наверное, голос у меня слишком высокий. Постараюсь говорить побасовитее. Интересно, удастся мне кого — нибудь провести?

— Привет! — послышался слева смутно знакомый женский голос. Пахнуло духами и чесноком. Тамир узнала женщину, с которой разговаривала совсем недавно. — «Может она меня узнала?»

Тамир кашлянула, стараясь сделать голос пониже. — Это вы мне?

— Я — женщина добрая. Зови меня просто Джилпа. — Она улыбнулась, играя бровями. — Ты здесь в первый раз?

— Да, совсем… новичок. Причем во всех смыслах, — добавила Тамир про себя. — Наверное, меня уже разоблачили.

Джилпа продолжала разглядывать ее. — Знаешь, в первый момент мне показалось, что я тебя где — то встречала. Только никак не могла вспомнить, где. — Она стрельнула глазами и взяла Тамир за руку. — Но ты, наверное, уже привык к таким речам.

— Вовсе нет. — Господи, никак она со мной заигрывает? — дошло до Тамир, и она отодвинулась. — Значит, принимает за мужчину!

— Послушай, сейчас начнется представление. Видишь мужчину в серебряном наряде? Наверняка будет очень забавно. Поглядим вместе? — Джилпа потянула Тамир за руку.

— Очень жаль, но не могу. У меня… назначена встреча. — Тамир сделала шаг назад, Джилпа — за ней.

— Ничего, подождут, — женщина не выпускала ее руку.

— Нет, извините, — Тамир выдернула ладонь.

— Тогда приходи попозже в танцевальный павильон. Стыдно в такой вечер скучать одному.

— Непременно. — Посмеиваясь про себя, Тамир торопливо зашагала прочь. — И десяти минут не прошло, как я стала мужчиной, а от женщин прямо отбоя нет. Маскировка сработала. Теперь жить будет намного проще. Попробую — ка я наняться в подмастерья. — Она потрогала рукоятку висящего на поясе кинжала.

Прямо перед собой Тамир снова увидела жонглера. Теперь он работал с маленькими белыми обручами, подбрасывая их в воздух обеими руками и, кажется, даже ногами. Над ним, чуть правее, снова виднелось что — то черное. Птица? Пока Тамир пыталась рассмотреть неизвестный предмет, он, повисев немного, исчез.

Представление окончилось. Поймав все обручи, жонглер нанизал их на левую руку. Толпа зааплодировала.

— Благодарю. — Зифон раскланялся. Он не стал пускать корзину по кругу, как это делал кукольник, а просто стоял рядом, пока люди бросали в нее монеты. Когда толпа разошлась, он собрал выручку.

Тамир пошла за ним следом.

— Да у тебя талант!

— Спасибо. Иногда жонглирование успокаивает… если выдастся хороший денек.

— Если не считать черной тучки.

— Ты, наверное, был на прошлом представлении. Зачем напоминаешь?

— Э, да ты, кажется, забыл про рифмы!

Он взглянул на нее и глубоко вздохнул. — Ты прав, я больше не рифмую. — Он усмехнулся. — Может быть, все прошло. Даже если это временная передышка, и то хорошо. Составь мне компанию, давай выпьем и перекусим вместе. Считай это наградой за добрую весть. — Он хлопнул девушку по плечу.

— Она едва заметно вздрогнула. — Охотно. — Нужно запомнить, что мужчины имеют обыкновение со всего размаху хлопать друг друга по плечу.

Жонглер привел ее в харчевню, расположившуюся под открытым небом. С высоких деревянных шестов свисали зеленые фонари. Рядом с наскоро сколоченной стойкой, вокруг которой толпились посетители, жаждущие промочить глотку, виднелся прилавок, откуда доносился аромат жареной баранины и приправ.

Взяв себе хлеба, острого сыра и по кружке сидра, Тамир и Зифон уселись за грубый деревянный стол. Только откусив первый кусок, Тамир поняла, как проголодалась. Ведь прошлый раз она поела не очень — то сытно.

— По — моему, я еще не представился. Меня зовут Зифон. — Он отхлебнул холодного сидра.

— Тамир. — Не стоит объяснять, что она взяла это имя всего несколько часов назад. Имя Найя теперь ушло в прошлое. С ним связаны тягостные воспоминания о годе тяжелого подневольного труда.

— Ну как, Тамир, оправдала ярмарка твои ожидания? — Теперь он выглядел гораздо спокойнее, может быть, потому, что не старался говорить стихами.

— Разве ожидания когда — нибудь оправдываются?

— Об этом можно поспорить.

— Знаешь, чего бы я по — настоящему хотел?

— Чтобы женщины оставили тебя в покое?

— Жонглировать. Тебе не нужен помощник? Я быстро научусь. И еще я умею стряпать.

— Извини, но у меня и без помощника забот полон рот. — Он покачал головой. — Знаешь ли ты, кто такой жонглер? Человек, который балансирует на грани хаоса, постоянно навлекает на себя беду, ценой проб и ошибок добивается ловкости и равновесия!

— Похоже на мою жизнь.

— Так чем ты хочешь жонглировать — предметами или событиями своей жизни?

Тамир рассмеялась. — Можно начать с разноцветных шариков, а там — посмотрим!

— Надо же, — мне удалось развить целую теорию, не ломая голову над рифмами к словам вроде хаос или — о ужас! — жонглировать. Никогда еще способность свободно выражать свои мысли не значила для меня так много. — Он весело улыбнулся. — Ведь это первый раз за последние недели, когда я могу, наконец, говорить нормально.

— Но почему ты чувствуешь, что непременно должен говорить стихами? Не понимаю…

Зифон понизил голос. — Этим я обязан дурацкому заклятию волшебника по имени Бейнсток, неряхи и обманщика. Забросил меня в незнакомое место, мешает жонглировать, заставляет говорить стихами. Слыхал о нем?

— Нет. Правда я не знаю других волшебников. Ты ему чем — то досадил?

— Как бы не так! — Он поморщился. — Наивный жукомор, каким я был…

— Так ты был жуком? — Тамир недоверчиво уставилась на него. — Тогда он и вправду волшебник!

— Да не был я жуком! Я говорю о своей работе — опрыскивал дома разными составами, которые убивают насекомых.

— Ядом?

— Во всяком случае, для жуков. Не думаю, чтобы здесь у вас была такая работа.

— Никогда не слышал ничего подобного, хотя мысль неплохая. Иногда люди хвастаются, будто убили дракона, но это совсем другое дело. Думаю, у драконов больше шансов уцелеть. Так, значит, ты морил жуков и повстречался с Бейнстоком?

— Он оценил мой талант, склонность к волшебству и еще кое — что, ну, и пригласил меня в ученики. Бесплатно. Нужно только выполнить одно пустяковое поручение.

— Пустяковое? — она приподняла левую бровь.

— Пустяковое, и в то же время это часть приключения. Ты уверен, что хочешь о нем услышать?

— Не тяни, что было дальше?

— Ну, я многому научился, даже жонглировать стал гораздо лучше. Тогда он меня и поймал. Всего — то и дел — отыскать фигурку какого — то полосатого зверя, вроде зебры, а на спине у него — три трехгранных горба. Придется скитаться по непроходимым дебрям в некой разношерстной компании, кое — как изображенной на истертом пергаменте. Что касается маршрута и пункта назначения, тут тоже полный туман. Он утверждает, что все это — дело чрезвычайной важности.

— А почему бы твоему Бейнстоку не отправиться в путь самому?

— Я сам ломаю себе голову, Полный абсурд. Вот и приходится странствовать по свету, болтая дурацкие стишки. Я ведь даже не знаю законов этого места.

— Ты имеешь в виду ярмарку? Не думаю, что их так уж много. Нужно только заплатить за прилавок, если хочешь чем — то торговать.

Зифон вздохнул. — Я имею в виду весь этот мир. Он совсем другой. Волшебство да и все остальное. Я привык к другим краям.

— Там, где ты… убивал жуков? — она спрятала улыбку.

— Ну да.

Интересно, все жонглеры такие? Тамир уже собиралась распрощаться, как взгляд ее скользнул влево. С кружкой эля к ближнему столику пробирался Мугва! Он уселся, но через минуту встал и направился прямо к ним. Девушка затаила дыхание.

— Эй, ты., — сказал он, приближаясь. Тамир старалась не глядеть в его сторону.

— Это вы мне? — спросил Зифон.

— Твоему дружку. — Мугва так и впился взглядом в Тамир. — Ты смахиваешь на одного человека, которого я ищу. Он прихватил кое — что из моих вещей. У тебя здесь нет родственников.

— Нет, — ответила она сквозь кашель.

— Тогда прошу прощения. — Мугва еще раз взглянул на нее и вернулся к своему столу. Не сводя глаз с Тамир, он проглотил остаток эля и вышел.

— Вербовщик, — шепнула она Зифону. — Мне его показала одна женщина. Сказала, что здорово его отбрила.

— Неприятный тип. Я вообще противник подневольного труда, рабства и всего такого. По — моему, люди имеют полное право делать то, что им нравится, в том числе и говорить не в рифму.

— По — моему, тоже. — Не заподозрил ли ее Мугва? Лучше поскорее скрыться отсюда. — Послушай, ты тут говорил о путешествии. Я бы тоже не прочь поискать приключений.

— Ты опять об этом… Я ненавижу приключения, к ним отношусь без увлечения. — Он хлопнул себя по лбу. Снова стихи — за какие грехи?

Опять он за свое. Но отправиться в путешествие — это значит уйти с ярмарки не одной, и к тому же убраться подальше, туда где Мугва ее не отыщет. — Расскажи — ка лучше про разношерстную компанию.

— Первый выглядит молодцом. Скорее всего, вояка. Куда здоровее тебя.

— Ты прав, я не богатырь, хоть и могу при случае пустить в ход кинжал. Кто следующий?

— Волшебник. — Он помолчал. — Какая отрада, что вовсе не надо к нему присобачить, к примеру, учебник!

— Отлично. Значит, волшебник — это ты.

— Ну, это сильно сказано. Я, конечно, многому научился у Бейнстока, но пока мне не все удается. Скользкое это дело.

— Я — то в волшебстве вообще ничего не смыслю. Кто дальше?

Зифон вытащил ветхий свиток и развернул. — Смотри: вот воин, а вот волшебник. Третий — маленький и лохматый. — Он показал на следующий рисунок. — Какая — то зверюшка. Слушай, а может ты только прикидываешься человеком?

— Я — то уж точно человек. Ну, а четвертый?

— Не нарисован. Просто написано: вор. Так что нет здесь никакого паренька, который хочет стать жонглером. Я и сам — то не пойду — не верю в эту ерунду! — Он слегка покраснел.

Тамир похлопала его по плечу. — Да ты не волнуйся. Я принесу еще сидра. — Она протиснулась мимо него, взяла кружки и, убедившись, что Мугва не вернулся направилась к стойке.

— Вот спасибо! — Зифон сделал глоток. — Приятное разнообразие: вина отхлебнуть, от стихов отдохнуть. — Он поставил кружку на стол. — Как быть, ума не приложу — наверно, я с ума схожу! Вновь лезут из меня стихи, как из испуганной блохи…

— Чушь! — отрезала Тамир, заметив в толпе рыжую шевелюру. — Я имею полное право участвовать в твоем приключении. — Улыбнувшись, она разжала кулак и опустила руку на стол. На ладони лежали четыре белых кольца, которыми Зифон недавно жонглировал.

Он зачарованно глядел на нее.

Тамир усмехнулась. — Есть у меня еще один талант: могу справиться с любым замком. Но, заметь, только в случае крайней необходимости…

Глава 2

Щеки Тамир коснулся лист, она вздрогнула и проснулась. Ей снилось, что вокруг нее обвился хлыст Мугвы. Девушка оглядела деревья, палатку вдали, чью — то длинную фигуру, лежащую рядом с ней на подстилке. Где я? Постепенно в памяти всплыли события вчерашнего дня. Напрягшиеся мышцы расслабились; она потрогала ствол дуба, рядом с которым прикорнула вечером. Вдали виднелись неясные очертания палаток, разделенных дорожками. Скоро их заполнят толпы гуляющих: ведь сегодня — последний день ярмарки.

Хватит спать! Тамир вскочила и взглянула на небо. Близится рассвет. Пора начинать новый день, а с ним и новую жизнь.

Она поспешила к журчавшему неподалеку ручью и стала брызгать водой себе в лицо. Холодная прозрачная влага прогнала последние остатки сна.

Когда девушка вернулась, сонный Зифон зевал и потягивался.

— А ты, оказывается, ранняя пташка. — Он помахал руками, сделал несколько наклонов.

— Это что, ритуал?

— Да нет, обычная зарядка, — улыбнулся Зифон.

— Что — то рассвет сегодня не очень веселый. — Тамир указала на восток, Небо постепенно светлело, но восходящее солнце было скрыто пеленой тумана. — Когда будем отправляться — прямо сейчас или позже?

Зифон прервал свои гимнастические упражнения. — Вчера на представлении народу было — страсть, но если мы задержимся, то нам… грозит напасть.

— Какая еще напасть?

Зифон стиснул зубы. — Опять поперли из меня стихи, спасенья нет от этой чепухи! — Он стукнул кулаком по стволу дуба. — Мне рифмы не в радость — ужасная гадость!

Тамир безуспешно пыталась подавить хохот. — Пошли! — Она похлопала его по плечу.

— Отличная мысль. Заодно и толпу обгоним.

За двадцать минут они перекусили и упаковали свои пожитки.

Когда они миновали окраину ярмарки, торговцы уже начинали шевелиться. Гуляки, веселившиеся всю ночь напролет, толпились перед входом в харчевню, требуя еды и выпивки.

Вот и южные ворота. Тамир помедлила, оглянувшись на то, что еще вчера казалось ей самым заманчивым местом в мире. Но это было вчера. Она пожала плечами и следом за Зифоном зашагала по пыльной дороге.

Мимо тянулись поля и огороды. Крестьяне в поте лица собирали урожай. Через час путники миновали несколько заброшенных домов. Там, где когда — то зеленели возделанные поля, теперь царило запустение.

— Мы удаляемся от цивилизации, вместо того, чтобы к ней приближаться. Нельзя сказать, чтобы Бейнсток снабдил меня точными ориентирами. — Зифон вгляделся вдаль. — Кто — то идет.

Показавшаяся на горизонте точка постепенно превратилась в дюжину парней, спешивших им на встречу.

— Как там ярмарка — еще не закрылась? — спросил один из них.

— Сегодня последний день, — ответила Тамир. — Ярмарка удалась на славу.

— Слыхали, ребята? — крикнул паренек. — Поторапливайтесь, а то упустим самое интересное!

Он прибавил шагу, приятели последовали его примеру, и скоро вся компания скрылась из вида.

Часы шли, и Тамир начала уставать. Она с трудом поспевала за своим длинноногим спутником. Наконец девушка не выдержала и дернула его за рукав.

Зифон давай передохнем. Ведь ничего не случится, если мы остановимся ненадолго. Можно присесть вон под тем деревом. — Она показала на огромное дерево со стволом, покрытым ноздреватой корой. С его ветвей между овальных листьев свисали ярко — красные плоды. — Ладно, не падать же прямо на дороге. — Зифон следом за ней подошел к дереву, уселся в траву и отпил из бурдюка с водой, потом передал его Тамир.

— Странное дерево, — сказал он. — По форме плоды похожи на виноградные гроздья, а отдельных ягод не видно. Съедобные?

— Я бы не советовал их есть. Это дерево враксль. Из вязкого сока его плодов делают краску и чернила. В детстве я как — то раз попробовал, так чуть не загнулся. — Тамир прислонилась спиной к стволу и вытянула ноги. — До чего хорошо посидеть!

— Не говори, — Он тоже прислонился к дереву. — Так можно и уснуть.

Тамир подобрала прутик и стала чертить на земле человечка. Сбоку она пририсовала саблю и поставила знак вопроса.

— Как ты думаешь, где нам отыскать воина?

— Трудно сказать. Скорее всего, сам отыщется — из тех, кому больше делать нечего. Хитроумный Бейнсток замыслил какой — то план. Сказал, что встретит меня у финишной черты, если я до нее доберусь. Одно из его любимых изречений, которое неизменно доводило меня до белого каления, гласило: «Все выяснится в свое время».

— Вы расстались — то хоть мирно?

— Когда я наконец вытянул из него, что это за таинственное пустяковое поручение, то грохнул об стену один из его горшков. Красный порошок, который в нем хранился, засыпал весь пол и его самого, с головы до ног. Он расчихался и жутко обозлился. Я обозвал его подлым обманщиком и ушел, хлопнув дверью.

Тамир рассмеялась. — Но свиток — то был уже у тебя?

— Да. А когда я начал сыпать дрянными стишками и все мои выступления пошли насмарку, было нетрудно догадаться, кто наложил на меня заклятье, чтобы добиться своего.

— Ты тоже умеешь делать чудеса, разве нельзя разрушить заклятье?

— Если узнаю, как, сразу же тебе сообщу.

— Но ведь ты — волшебник!

— Как тебе сказать. У меня не всегда получается то, что задумаю. Вообще — то я охотно выбросил бы из головы все чудеса. Жуков морить — тоже непыльная работенка. — Он вздохнул. — Только так легко мне от этого не увильнуть.

Тамир снова глотнула из бурдюка. — Теперь я готов ринуться на поиски фигурки трехгорбой зебры и отправиться в чужие края, вот только…

— За чем же дело стало?

— Мы шагаем уже не один час. Не мог бы ты сделать по — волшебству пару лошадей, верблюдов или на худой конец горбатых зебр, чтобы ехать верхом?

Зифон рассмеялся, в его карих глазах заплясали золотистые искорки. — С моими способностями может запросто получиться мотоцикл. А заправочных станций у вас нет.

— Мотоцикл, заправочная станция? В жизни не слыхивал таких слов. Это что — демоны?

— Да нет, не демоны. Это вещи… из моего мира. Дай — ка мне прутик.

Он нацарапал на земле грубый рисунок. — Это средство передвижения, у него два колеса. Источник энергии — бензин, его получают из нефти. Без бензина мотоцикл не ездит. А бензин покупают на заправочных станциях.

Тамир разглядывала рисунок. — Волшебники летают на них по воздуху?

— Нет, ездят по земле. Да и ничего волшебного в них нет.

Девушка показала на колеса. — Значит эти круги двигаются по дороге, а ты стоишь вот здесь? — Она положила ладони на нарисованные шины.

— Вовсе нет. — Пальцем он начертил в воздухе два круга. — Это колеса, они расположены вертикально.

— Пожалуй, эта штука будет побыстрее наших повозок. А у обычных людей они тоже бывают?

— У некоторых. Большинство ездят на машинах, у них четыре колеса.

— Он нарисовал автомобиль, потом взглянул на небо. Оно было голубым, несмотря на облака. — Машины — одна из причин того, что воздух у нас грязный. Начинаешь ценить места вроде вашего.

Тамир покачала головой. — Ваши люди дышат грязным воздухом?

— Когда все начиналось, никто об этом не задумывался. Но теперь, прежде, чем просить меня сделать какое — то чудо, взгляни на него и с этой стороны. Вот ты, когда приходишь к кому — то в гости и находишь дверь запертой, сразу берешься за отмычку?

Девушка даже вскочила от возмущения. — Так нечестно. Я научился работать отмычкой только для того, чтобы не сидеть взаперти. — Тут она заметила, что голос ее звучит слишком звонко, и хрипло добавила: — Я ведь не состаю в воровской шайке.

— Да не кипятись ты! Твой талант тоже может пригодиться. Просто волшебство похоже на отмычку. Его пускают в ход только когда нет другого выхода. А все остальное время живешь, как обычный человек.

— А как же тот волшебник на ярмарке, который делал из воздуха цветы и шарфы?

— Вот так? — Зифон протянул руку к ее правому колену и достал серебряную монетку.

— Ты настоящий волшебник! — в ее голосе звучало благоговение.

— Это просто фокус, ловкость рук, забава. Всего — то и требуется — проворные пальцы, тренировка да воображение. У тебя тоже получится. Забавно: люди восторгаются балаганными волшебниками, а к настоящим относятся подозрительно.

— Я все — таки предпочел бы стать помощником жонглера, — засмеялась она. — Научишь меня жонглировать?

— Постараюсь. Может быть, сегодня вечером и начнем. А теперь, — он встал, пора двигаться дальше.

— Ладно, — она тоже поднялась. — Ты хоть знаешь, куда идти?

Зифон покачал головой. Они пошли по дороге. — Будем надеяться, что все, как говорил Бейнсток, выснится в свое время. В качестве дорожной карты наш свиток никуда не годится, но, насколько я понимаю, нам нужно добраться до моря Псиатль.

— Отлично! Значит, мы идем туда, где огромные руки хватают и топят корабли, где морские драконы тысячелетиями стерегут сокровища — во всяком случае, так говорят.

— Драконы — только этого не хватало! — Зифон нахмурился. — Лучше бы Бейнсток занялся этим дельцем сам. И еще: лучше бы нам повернуть назад и… забыть этот ад.

— Ты опять за стихи!

Он взглянул на небо. — Ладно, дружок. Шагай — путь далек.

— Может это только болтают про драконов.

— Все может быть. — Зифон замолчал. Они тащились по дороге, которая постепенно заполнялась путниками, решившими покончить с торговлей или развлечениями и двинуться на юг. По пути они обменивались впечатлениями, сравнивали выручку, вспоминали другие ярмарки. Утомленные лошади еле плелись, таща за собой телеги и фургоны.

Тамир узнала смуглого торговца, расхваливавшего ей свои платки. Теперь вид у него был усталый, желтый фургон забит непроданным товаром. Рядом с ним сидела Джилпа, та женщина, что заигрывала с Тамир. Вот значит, чем все кончилось…

Лес становился все гуще. Темные ветви нависли над головой.

Близ ярмарки дорога была ровной, теперь же зазевавшихся путников то и дело подстерегали рытвины и валуны. Они уже обогнали одно семейство, пытавшееся подчинить ось своей запыленной колымаги.

Тамир то и дело озиралась, вглядываясь в лица попутчиков. Как бы ненароком не встретиться с Мугвой! Наверняка он отправился по северной дороге — ведь его дом как раз в том направлении.

Он вместе со своим кусачим хлыстом должен сейчас находиться совсем в другом месте. Она взглянула на шрам, темневший на левом предплечье. Жаль мне ту, которая займет мое место. Как пить дать, он снова пообещает научить разбираться в травах и исцелять недуги в обмен на год подневольного труда. Тамир еще повезло: ему не удалось затащить ее в постель, и она от него удрала. Что — то у Зифона вид не слишком веселый. Морских драконов что ли испугался? У него и так забот полно — не стоит делиться с ним своими опасениями по поводу Мугвы.

— Беглый раб! Опасный беглый раб! — раздались вдруг громкие крики, перекрывшие стук повозок. Восемь высоченных бородачей на гнедых жеребцах прокладывали себе путь через толпу. Они были одеты в черные камзолы: перед украшали оранжевые, зубчатые, как молнии, прорези. Лица их были бесстрастны.

Тамир, Зифон и большинство их попутчиков остановились. В голове у Тамир мелькнула беспокойная мысль: «Быть не может, чтобы Мугва дошел до такого! А потом я ведь не была рабыней. Работа по найму — не рабство. А вот опасна ли я?.. Что ж, если загнать меня в угол…» — она приготовила кинжал и спряталась за спину Зифона.

— Никто не может спать спокойно, пока Котфа разгуливает на свободе! — крикнул один из всадников в черном. — За него обещана награда — три тысячи гулеров.

Тамир перевела дух. Это не про нее. Если Мугва пожадничал заплатить ей за год работы, навряд ли он станет гоняться за ней и платить такую уйму денег, чтобы вернуть ее назад.

Четверо всадников спешились, сжимая в руках мечи.

Но и так они намного возвышались над толпой — росту в них было футов семь.

Люди испуганно попятились. Стражники оглядели толпу, потом стали обыскивать повозки. Один из них сорвал вуаль, закрывавшую лицо хрупкой женщины. Ее спутник бросился на защиту, и тут же острие меча уперлось ему в грудь, так что он был вынужден отступить. Сверкая глазами, он гневно смотрел на обидчика, который был чуть ли не вдвое выше его самого.

— Чужестранки открывают лица только своим мужьям, — шепнула Тамир.

Зифон нахмурился и что — то пробормотал, посмотрев сначала на стражника, сорвавшего вуаль, потом на небо.

И вдруг одна, за ней другая гроздь винограда шлепнулись прямо на голову великана. — дерево, раскинувшее над ним свои ветви, обрушило на него целую груду плодов.

Стражник ошарашено посмотрел на дерево, попробовал один плод, скривился и, сплюнув, отошел.

— Близко, но не совсем в точку, — тихонько сказал Зифон.

— Так это твоя работа? — шепотом спросила Тамир.

— Я задумал угостить его плодами враксля — было бы гораздо поучительнее.

— Три тысячи гулеров тому, кто вернет беглого раба Котфу! — крикнул один из всадников.

— Мне бы денежки ой как пригодились! Вот только как опознать этого раба? — крикнул из толпы мужчина с желтой повязкой на голове. — И куда обращаться за вознаграждением?

Стражник в черном стал монотонно перечислять приметы:

— Раб Кофта, тридцати лет, два года работал на полях Лорда Нокстры. Волосы темные, глаза карие. На левой щеке шрам, полученный при побеге. Три тысячи гулеров за живого, две тысячи за мертвого, одна за голову!

— Ну и кровожадный сброд, — сказал Зифон, когда всадники ускакали. — И часто у вас такое случается?

— Бывает, но не каждый день. Я слышал про Лорда Нокстру — гнусный тип, жестокий. Любитель пыток и казней. Но богат, очень богат. Только кто знает, откуда его богатство? Некоторых начинает колотить от страха при одном звуке его имени. Не хотел бы я, чтобы он охотился за мной, — пробормотала Тамир.

— Я тоже, согласился Зифон, наблюдая, как всадники удаляются в сторону ярмарки.

И сразу же воздух огласился рыданиями. Женщина, с которой сорвали вуаль, снова закрыла лицо, но горя своего скрыть не могла.

Ее невысокий муж, попытавшийся дать отпор обидчику, сердито расхаживал взад — вперед. — Дикари! Чтоб их поскорее стервятники склевали! — Рука его кровоточила — меч стражника сделал свое дело.

— Дайте — ка я помогу. — Тамир промыла рану. — Скоро заживет. Наложите чистую повязку на пару дней.

Мужчина поклонился. — Спасибо вам. Оказывается, не все в этой стране варвары. — Он погрозил кулаком вслед удаляющимся всадникам. — Попади они в наши края…

— Понимаю ваш гнев, — сказал Зифон. — Ведь ваша жена ни под вуалью, ни без нее никак не могла оказаться тем крепким парнем, за которым они гоняются. Следует уважать чужие обычаи.

— Негоже так поступать с гостями, приехавшими на ярмарку, совсем негоже. — Мужчина покачал головой. — Мы надеялись, что к вечеру будем уже далеко. А теперь придется ставить палатки и проводить обряд очищения. Еще раз благодарю.

Он съехал с дороги и направился в поле, ведя за собой фургон с плачущей женщиной.

Тамир с Зифоном пошли дальше. — Думаешь, обряд о котором он говорил, поможет?

— Они в это верят. А вера очень много значит, даже когда жонглируешь. Нужно поверить, что можешь совладать с предметами, сначала увидеть, как ты это делаешь. Создать в уме зрительный образ. Можешь считать, что я дал тебе первый урок.

Зифон замолчал, и Тамир попыталась представить: вот она подбрасывает разноцветные шарики и ловко подхватывает их на лету.

К вечеру небо заволокли тучи. Из белых они постепенно превратились в серые, потом свинцовые. Зарядил мелкий дождь, и все вокруг — люди, дорога, повозки — стало казаться каким — то призрачным.

Зифон уже дважды чихнул. Он приставил ладонь козырьком ко лбу и вгляделся вдаль. — Нужно поискать какое — нибудь укрытие. Поторапливайся — впереди виднеется здание. — Он прибавил шагу, Тамир едва поспевала за ним.

— Я вижу впереди огромную руку, — задыхаясь, выпалила она. — Не иначе, как дурное предзнаменование!

— Лучше сказать, вывеска, рассмеялся Зифон.

На сером облупленном здании с выгоревшими красными ставнями красовалась вывеска в форме громадной руки, которая от порывов ветра раскачивалась из стороны в сторону. Подойдя поближе, они разобрали под ней надпись: «Путники, добро пожаловать в трактир Рука! Хозяин Дж… Рук».

— Трактир — как раз то, что нужно усталому путнику. Особенно такому, который не привык ходить пешком. — Она искоса взглянула на Зифона.

— Считай, что за сегодняшний день — это первое предзнаменование! — рассмеялся Зифон, хлопнув ее по спине. — Вперед!

Он толкнул деревянные ворота, они распахнулись. Меж выщербленных каменных плит торчали пучки травы, Едва они успели дойти до двери, как разразилась настоящая буря.

Они вошли, навстречу устремился лысоватый толстяк в заляпанном переднике.

— Милости прошу в трактир Рука. Я Дж. Рук хозяин. Чем мы можем вам услужить? Мы — это в данный момент я один. В наше время помощники — такой ненадежный народ! — он нервно ломал пальцы.

— Нам бы перекусить, — сказал Зифон. — Мы с самой ярмарки ничего не ели.

— Ах да, ярмарка… Не сомневаюсь, что мой так внезапно исчезнувший слуга получил от нее море удовольствия. Хотел бы и я позволить себе такую роскошь!

Он провел их в просторный зал, уставленный истертыми столами, на которых посетители имели обыкновение вырезать свои имена и разнообразные изречения. У стойки, занимающей один конец помещения, выстроилось несколько гостей. Огонь в камине еще не зажигали. С потолка свисали пивные кружки и потрескавшиеся янтарные светильники.

— Располагайтесь у окна, — предложил хозяин, протирая стол грязноватым замахрившимся полотенцем, потом отодвинул один из стульев. Они уселись, он вздохнул.

— Что у вас найдется из еды? — спросила Тамир, заталкивая свой мешок под стол.

— Если вы надеетесь получить что — то особенное, то сейчас не время, да и место неподходящее. Хлеб, сыр да холодная баранина — вот весь выбор. Дела идут из рук вон плохо, так что это все, что я могу вам предложить. Слуга где — то болтает, повар ушел вчера. Подавальщица, может, явится, а может, и нет. Мы остались вдвоем с повареньком. Не так — то легко найти людей, которые хотели бы остановиться здесь, а не в городе. — Он пожал плечами. — И это еще не все. Повар захватил с собой певицу. Ничего была девчонка, зубы правда малость кривоваты. Зато пела и играла на лютне. Ума не приложу, что теперь делать. Если задумаете открыть трактир, мой вам совет: выбросьте эту мысль из головы. Надо было мне стать кузнецом — ведь была такая возможность!..

— Хлеб, сыр и баранина — как раз то, что надо. — прервал его жалобы Зифон. — И еще вина.

— Извольте, — хозяин умчался и вскоре вернулся, неся вино и еду, и сразу же бросился встречать новых гостей.

Пока они утоляли голод, погода существенно поправила дела хозяина трактира. Полчаса — и все столы были заняты. Хозяин, беспрестанно извиняясь, вертелся, как белка в колесе. У соседнего стола он чуть не потерял равновесие и едва не вывалил весь поднос на гостей, умудрившись только слегка забрызгать их элем. — Пожалуй, нам лучше здесь заночевать. Пойду, посмотрю, есть ли свободная комната. — Так и не сумев привлечь внимание хозяина, Зифон отправился за ним на кухню.

«Он сказал «комната“. Значит, спать придется вместе. Еще одно испытание моей мужской роли. Зифон то уж точно мужчина, — размышляла Тамир, допивая вино и наблюдая, как он пробирается через зал по направлению к столику. — Встреться мы при других обстоятельствах…»

— Я тут кое о чем договорился, — он сел и отхлебнул вина.

Тамир подлила из графина. — Надеюсь, нам не придется подавать на стол и мыть посуду? День выдался нелегкий.

— Ну разумеется, нет. Ведь мы артисты. Наше дело жонглировать и показывать фокусы, развлекая почтенную публику, пока она ест и пьет. А комнату мы получим задаром.

— Задаром?

— Вот именно, бесплатно. Деньги нам еще пригодятся.

Тамир покачала головой. — Я еще не созрел для того, чтобы жонглировать. То есть я представлял себе, как это делается, покамышли, но мне нужно потренироваться.

Навряд ли кто — нибудь придет в восторг, если я начну ронять предметы на пол.

На другом конце комнаты разбилась тарелка, поставив точку после ее реплики.

— Вот видишь, Дж. Рук тоже этим грешит, однако никто не валяется в истерике. Не бойся, жонглировать тебе не придется. Будешь ассистентом Зифона Великолепного. — Взгляд его устремился мимо нее к стойке, где девушка в зеленом платье с большим вырезом улыбалась и махала ему рукой. — А та в зеленом… недурна. Как на твой вкус, приятель? Кто знает, может быть, попозже мы подыщем себе подружек на ночь… — Он хлопнул Тамир по спине.

Она откашлялась. Вот бы удивилась та девица, которая, строит ему глазки! — Если мы свяжемся с неподходящими людьми, наше путешествие может осложниться. Подумай: вдруг тебе придется провести остаток жизни, болтая скверные стишки?

Зифон вздохнул. — Ты, конечно, прав. Не стоит отвлекаться. Но эта штучка запросто может отвлечь от чего угодно…

Через час Тамир объявила номер Зифона Великолепного, жонглера и мага, постаравшись сделать это как можно более эффектно. Зифон, нарядившись в комбинезон Анонимного Жукомора, начал с трех шариков, постепенно добавив еще девять. Он жонглировал стоя на коленях, потом лежа. Шарики сталкивались в воздухе и снова разлетались в разные стороны.

Публика пришла в восторг и наградила его громкими аплодисментами. Потом он извлекал из — за ушей монеты, находил цветы под стульями, шарфы в пустых пивных кружках, демонстрировал ловкость рук, отгадывал мысли.

Закончив выступление, они оба раскланялись. Перед тем, как вернуться к своему столу, Тамир собрала монеты, которые бросали со всех сторон благодарные зрители.

Полногрудая девица, бросавшая на Зифона призывные взгляды из — за стойки, подошла, чтобы внести свою, особую плату.

— Для тебя, — томно проворковала она, я могла бы сделать скидку за часок любви.

Интерес на лице Зифона сменился разочарованием.

— Мы, волшебники, не имеем обыкновения платить за подобные услуги, — отрезала Тамир, пряча улыбку.

— Вот именно, — взмахом руки Зифон сделал женщине знак уйти. — Недорого же она оценила волшебный дар Зифона Великолепного, — пробормотал он, наблюдая, как девица подсела к толстому краснорожему купцу.

Эль и вино лились рекой, трактирщик метался от одного посетителя к другому, гул голосов звучал все громче. Выпивохи у стойки затянули песню:

Остальные слова потонули в нестройном хоре, к которому присоединялись все новые посетители, добавляя столь же рискованные куплеты.

Тамир с Зифоном наблюдали за людским потоком, который то вливался в зал, то выливался наружу, причем Тамир бдительно высматривала каждого рыжеволосого.

— Хозяин, еще эля! — гаркнул мужчина, сидевший у камина.

— Ну — ка, пошевеливайся! — он грохнул кулаком по столу.

— Неудивительно, что хозяин жалеет о несостоявшейся карьере кузнеца. С такой — то публикой… — Тамир обернулась, чтобы получше разглядеть горластого посетителя. — Посмотри — ка, не этого ли горлопана ты угостил виноградом?

Зифон вгляделся. — Возможно. За столом их двое. Должно быть сменились с дежурства, даже форму не сняли.

Грохот не утихал. Один из стражников в черном схватил за руку худощавого мужчину, сидевшего за соседним столом. — Эй, ты, принеси — ка нам кувшин эля!

— Сам принеси, я тебе не нанимался, — мужчина пытался стряхнуть его руку.

— Принесешь как миленький, а то я тебя сейчас пощекочу! — стражник взмахнул кривым ножом.

— Что такое? — осведомился здоровенный малый, сидевший рядом с худым. Он схватил стул и разбил его о голову забияки.

Это послужило знаком к началу всеобщей потасовки. Окружающие с готовностью вступили в драку и стали весело крушить стулья о головы друг друга. Хор у стойки грянул песню о счастье сражаться за правое дело.

Никто не обращал внимания на трактирщика, который метался по залу, подсчитывая убытки от побитой посуды и разломанных стульев, и прикидывал, не бросить ли ему все к черту.

И никто, кроме Тамир, не заметил крупного мужчину, нерешительно остановившегося у входа. Переминаясь с ноги на ногу, он следил за ходом потасовки. Пальцы теребили золотую цепь, опоясывающую серый балахон.

— Взгляни — ка, кто пришел, — толкнула Тамир своего спутника, поймавшего на лету стакан, брошенный одним из драчунов.

— Тот парень в сером?

— Может, он один из прорицателей с ярмарки? Если он не дурак, то дождется, пока свалка закончится или вообще передумает здесь останавливаться.

Они наблюдали, как незнакомец перекинулся парой слов с трактирщиком, обошел зал и стал бочком пробираться к их столу.

Вот он отодвинул стул и уселся. — Вы… волшебник?

— Более или менее. Хотите заказать представление? — лицо Зифона прояснилось. — Я еще и жонглер.

— Зачем прорицателю волшебник? — нахмурилась Тамир, стараясь разглядеть лицо незнакомца, скрытое капюшоном. — Мне всегда казалось, что вы сами знаете ответы на все вопросы…

— Я попал в беду.

За спиной у них об стенку разбился стакан.

— Предсказали клиенту несчастье? — поинтерисовался Зифон. — Это дело скользкое. Если не можешь пообещать ничего хорошего, лучше напустить туману.

— Осторожно! Тамир пригнулась. Содержимое чей — то кружки пролетело мимо них и выплеснулось на уже и без того заляпанную стену.

— Полюбуйтесь, какой захват! — Зифон указал на одного из черных стражников, который скрутил своего соседа в бараний рог. — Ему бы в борцовских турнирах выступать — отличный злодей получился бы. До чего мерзкая рожа! И назвать — Черный дьявол… Хотя это имя, кажется, уже занято. Ну, так что у вас за беда? — обратился он к соседу по столу.

— Коротышка у входа сказал, что вы волшебник. Вы мне позарез нужны, чтобы… исчезнуть отсюда. За мной гонятся люди Лорда Нокстры. Я — Котфа! — голос его сорвался, и он уронил голову на стол.

Новоокрещенный Черный дьявол ослабил хватку, и его жертва бросилась наутек. Он обвел глазами зал и затихающую драку. Взгляд его упал на стол Зифона.

— А ну, назовись! — потребовал он, приближаясь.

В одной руке он сжимал стакан, в другой — кривой нож. — Где — то я тебя уже видел.

Зифон слегка поклонился. — Я — Зифон, жонглер и маг. Мои спутники выступают вместе со мной.

— А ты что делаешь, парень? — стражник уставился на Тамир. Она стиснула рукоять кинжала.

— Я — помощник жонглера. — Дружок Черного дьявола уже подходил к столу, наставив меч на покрытую капюшоном голову человека в сером балахоне.

Тамир вздрогнула: она узнала голос, обещавший тысячу гулеров в награду за голову. Зифон прикоснулся к капюшону и прошептал несколько слов.

— Мы разыскиваем беглого раба со шрамом на щеке, — заявил Черный дьявол. — Если это он — вам всем конец. — С этими словами он откинул капюшон. Его спутник уже занес меч.

Свидетели этой сцены дружно расхохотались: на свет появилась мохнатая бурая морда, глаза испуганно моргали, на левый упало длинное ухо.

— Что за..? — Черный дьявол с дружком опешили.

— Видите ли, так уж вышло, ухмыльнулся Зифон. — Публика любит, чтобы в представлении участвовали животные. Этот бедолага получился из самого обыкновенного белого кролика. Когда я только начал с ним работать, он был совсем маленький. Было легче его прятать, да и ел он куда меньше.

Стражники недоверчиво разглядывали волшебника, его помощника и зверя. Они даже пощупали мех, чтобы убедится, что он настоящий. Когда зверя дернули за ухо, он жалобно взвизгнул.

— Мы перевернем вверх дном весь трактир, пригрозил Черный дьявол. — И если обнаружится, что кто — то укрывает беглого раба Котфу, этот человек разделит его участь!

Они стали проталкиваться по направлению к кухне.

После их слов в зале повисла тишина. Веселье иссякло. Посетители неуверенно заерзали и полезли в карманы за деньгами. Испуганные голоса стали требовать счет.

— Что ты со мной сделал? — прошептал мохнатый зверь.

— Лучше помалкивай. Я просто прочитал заклинание, чтобы изменить твою внешность, а заодно и избавить тебя от шрама.

Тамир дотронулась до лица Котфы. — Мех — то какой густой! От шрама ты конечно, избавился, да только…

— Потом я подумал: а что, если они все равно тебя узнают? И представил себе маленького белого кролика.

— Ничего себе маленький белый кролик! Вон какой у меня хвостище, с таким сидеть на стуле — просто наказание.

— Он больше смахивает на уорробо, — Тамир нагнулась, чтобы разглядеть злополучный хвост. — Да, они используют хвост для прыжков. А пригуны они — просто фантастические! И вообще умные животные. Только я слыхал, они не очень — то жалуют людей.

— Я тоже не буду жаловать людей, если ты не снимешь с меня это чертово заклятие, — проворчал Котфа.

— Сейчас и пытаться не стоит: время уж больно неподходящее. Если, конечно, мы хотим убраться отсюда в целости и сохранности. — Зифон встал. — Вы, друзья, ступайте на улицу, а я заберу из комнаты наши пожитки. Встретимся под большим деревом, справа от трактира.

Тамир запихнула уши уорробо под серый капюшон и надвинула его поглубже, чтобы избежать лишних вопросов.

Котфа зашлепал вслед за ней к выходу. По пути он зацепился за сломанный стул и, не долго думая, перепрыгнул через него.

Тамир распахнула дверь. На ночном небе сиял серп луны. Буря утихла, но земля еще не просохла. Один конец вывески, изображавшей огромную руку, оторвался от стены, и теперь она раскачивалась туда — сюда, указывая пальцами в землю. Тамир пересекла дворик, мощенный выщербленными плитами, и толкнула калитку. Котфа следовал за ней по пятам.

Они шли к большому дереву, по лицам хлестали мокрые ветки. Котфа обернулся и, убедившись, что за ними никто не следит, сделал гигантский прыжок и исчез в лесу.

— Не забирайся далеко! — крикнула ему вдогонку Тамир. — Не все люди обожают уорробо. К тому же здесь много пьяных. Тамир стояла под деревом, когда появились Черный дьявол с приятелем. Оранжевые прорези на их камзолах поблескивали в свете луны.

— Мы не нашли этого Котфу, теперь нам несдобровать, — сказал Черный дьявол.

— Точно. — Его спутник зацепился о корень дерева и заметил Тамир. — Да это паренек, который был с волшебником!

Черный дьявол попытался схватить ее за руку — она отпрянула и взмахнула кинжалом.

— Может, Лорда Нокстру заинтересует он сам и его огромный кролик, предположил второй стражник. — Все лучше, чем возвращаться с пустыми руками. — Он стал обходить Тамир сзади, но она резко повернулась и молниеносным движением кинжала прочертила на его руке кровавую полосу.

Стражник схватился за меч, но получил такой удар, что отлетел в сторону и грохнулся наземь. Другой удар сразил наповал Черного дьявола.

— Для уорробо я просто силач, — сказал Котфа, помахивая лапой. — Правда, со всей этой братией даже мне не справиться. — Он указал на дорогу. Там толпилось еще несколько черных стражников. В этот миг к ним подбежал Зифон.

— Где ты пропадал? — шепотом спросила Тамир.

— Он хотел нанять нас на весь месяц. Что случилось?

— На дороге целый отряд, — сказал Котфа.

— Зифон, ты просто обязан сделать чудо, чтобы мы отсюда исчезли — хоть на мотоцикле, хоть еще как!

Зифон взглянул на дорогу. — Не хотелось бы, конечно, но видно, придется. Ну — ка подержи. — Он отдал Тамир свою поклажу и стал подбрасывать в воздух серебряные шарики.

— Сейчас не время жонглировать, — умоляла его Тамир. — Послушай, Зифон…

Тем временем серебряные шарики образовали сияющее кольцо. Руки жонглера не двигались, но кольцо продолжало висеть в воздухе.

— Вот так! А теперь — вперед, за мной!

Он бросился в кольцо, которое уже начало бледнеть; Тамир с Котфой последовали за ним.

Глава 3

Когда они прыгнули сквозь кольцо, их подхватил сильный порыв ветра. Казалось, время остановилось, и они летят по воздуху. Наконец ноги коснулись земли. Путники огляделись, постепенно приходя в себя.

Никаких следов трактира Рука с его болтающейся вывеской. Черных стражников тоже не видно.

Уже почти рассвело. Вокруг расстилалась бесплодная равнина, усеянная красноватыми камнями, то округлыми, то зазубренными; размеры их колебались от горошины до среднего арбуза. И больше ничего: ни деревьев или какой — то другой растительности, ни холмов, ни источников», ни намека на жилье — лишь бескрайняя пустыня.

Зифон отыскал взглядом бурдюки с водой. Они уцелели, значит смерть от жажды им не грозит. Пока не грозит.

Тамир потрогала камень. — На ощупь напоминает неглазурованный фарфор.

Зифон посмотрел на Котфу. — А ты напоминаешь кенгуру, если бы не длинные уши.

— Никогда не слышал о кенгуру, — ответил Котфа. — Я и насчет уорробо не очень — то задумывался — до последнего времени. — Он сделал несколько прыжков. — Послушай, приятель, ты хоть знаешь, куда нас занесло?

— Одно ясно, как день: это не море Псиатль. Я то хотел попасть именно туда и, может быть, найти там то, что ищу.

— Я бы сказал: немножко промахнулся, как и в фокусе с кроликом. Правда, попрыгать иногда тоже неплохо. — Котфа сделал еще скачок, на этот раз футов на шесть.

— Да и чаек что — то не видно, — сказала Тамир, поднимаясь. — Как, впрочем, и черно — оранжевых негодяев, а это уже лучше. — Она всмотрелась в даль. — Куда ни глянь, все камни да камни…

— Спасибо тебе, Бейнсток, где бы ты сейчас ни был, — мрачно изрек Зифон.

Девушка щелкнула пальцами. — Держу пари, мы угодили в Грибб. Я слыхал о нем — странная пустыня по соседству с неисследованной областью. Когда — то здесь была каменистая равнина, а потом задули сильные ветры, превратили землю в пыль и унесли — и вот что осталось.

— Ну что, Котфа, хочешь, чтобы я снова превратил тебя в человека? — спросил Зифон.

— Судя по твоим фокусам, трудно сказать, кем я в конце концов окажусь, — покачал головой Котфа, так что его длинные уши запрыгали. Левое упало на глаз, и он заморгал. — Нет ничего лучше, чем отшлепать себя по щекам собственными ушами, чтобы голова соображала как следует!

— Все будет в порядке. Вернуть тебе прежний вид — дело пустячное: ведь форма уже известна. Остается только переместить тебя из формы уорробо в человеческую. Я вполне уверен, что мне это удастся.

— Вполне уверен? — Котфа задумался. — Пожалуй, лучше мне временно остаться уорробо, пока мы застряли в этом Гриббе. Так я смогу двигаться быстрее и разведывать окрестности. Будет больше толку. Там, в Праале, ты спас мне жизнь. У старика Нокстры полно гнусных игрушек, вроде той дыбы, на которую меня вздергивали. Так что я теперь твой должник. И если я могу чем — то отплатить…

Тамир приподняла бровь. — Как воин ты не знаешь себе равных. А ты как считаешь, Зифон?

Волшебник чуть заметно усмехнулся. — Что ж, пожалуй. А о трехгорбой зебре тебе слышать не доводилось?

— Нет.

Тамир улыбнулась. — Еще услышишь!

— Должно быть, ездить на ней не очень — то удобно, — поразмыслив, сказал Котфа.

— Это маленькая фигурка. Нам необходимо ее разыскать, — объяснил Зифон. — Твоя помощь нам пригодилась бы.

— Что ж, я готов, пока мы не вернулись туда, откуда пришли. Сейчас я не при деле. А любовь к приключениям у меня в крови. Неподходящее качество для раба. — Для пущей выразительности Котфа стукнул хвостом по земле.

— Это точно, — рассмеялась Тамир. — Если мы не отправимся на поиски зебры, нам грозят любые напасти. Представь себе: Зифон будет все время говорить стихами!

Зифон устремил взгляд в пространство. — Если вдруг случится конец света… И не только этого.

— Я сам иногда могу спеть, — сказал Котфа. — Правда, не все мои песни уместны в смешанной компании. Одна из любимых — про служанку по имени Милбак…

Зифон поднял руку. — Прежде, чем перейти к песням и стихам, давайте сначала решим, куда нам идти, чтобы выбраться из Грибба, если это действительно он и есть. Судя по движению солнца, восток должен быть там, — он махнул рукой. — Как раз в той стороне на горизонте что — то темнеет, может быть, лес или вода.

— Или мираж, — Тамир изо всех сил старалась разглядеть темную линию, о которой говорил Зифон. — Лично я ничего не вижу.

— Сейчас посмотрю. — Котфа попробовал передвигаться быстрыми скачками, но сначала у него это выходило довольно неуклюже. Наконец он опустил передние лапы на землю и, резко выбрасывая вперед мощные задние конечности, запрыгал, как мячик, отталкиваясь хвостом при каждом высоком пружинистом скачке.

— Котфа прав: в человеческом обличье он никогда не сумел бы двигаться так резво. Потрясающая скорость. — Тамир отхлебнула из бурдюка.

— Его уже почти не видно. Пойдем — ка следом.

Красноватые булыжники сверкали под лучами восходящего солнца. В Гриббе царило безмолвие, нарушаемое только звуком их шагов. Тамир подобрала несколько камешков, подбросила в воздух и попыталась поймать.

Они шли, не останавливаясь, уже полчаса, когда увидели вдали стремительно приближающуюся точку. Вскоре она превратилась в уорробо. Они остановились и помахали ему.

— Сдаемся, ты выиграл скачку, — крикнула Тамир. Уорробо был уже совсем рядом, уши летели вслед за ним по ветру.

— Что вам здесь нужно, незваные гости? — прорычал зверь, остановившись перед ними.

— Котфа? — вырвалось у Тамир, но она тотчас же поняла свою ошибку. Этот уорробо был крупнее, и мех у него рыжее, почти такого же цвета, как сверкающие красные камни. И левое ухо не падает на глаз.

— Мы пришли с миром, — сказал Зифон, глядя прямо в глаза зверю. — Я — Зифон, а он Тамир. Если это земля уорробо, то мы вовсе не собирались вторгаться в ваши владения.

Зверь разглядывал их, приняв подобие боевой стойки.

— Я — Унана. После вашего последнего нашествия мы выставили здесь разведчиков.

— Мы никогда не бывали здесь раньше. Уорробо фыркнул. — Все люди на одно лицо — коварные захватчики. Не ждите радушного приема.

— Не все из нас коварны. Большинство настроено к вам вполне дружелюбно. — Тамир старалась держаться непринужденно, хотя и сознавала, что уорробо опасен. Она помнила рассказы о том, что эти животные, в обычных условиях миролюбивые травоядные, в гневе бьются насмерть. Опираясь на хвост, они разрывают противника ударами задних конечностей, мощных и когтистых. — Мы просто прохожие. Наш друг, тоже уорробо, обогнал нас, чтобы поискать воды. Его зовут Котфа. Может, ты его знаешь?

Унана бросил на нее недоверчивый взгляд. — Я знаю всех здешних уорробо. Среди них нет ни одного по имени Котфа.

— Он не отсюда родом, — вмешался Зифон. — Мы путешествуем вместе.

— Люди и уорробо — вместе? — фыркнул Унана. — Может, когда — то так и бывало, да только не теперь! Люди забредали сюда и раньше. Тоже прикидывались друзьями, а сами только и думали, как бы убить наших детенышей. Нам пришлось позаботиться, чтобы этих убийц осталось как можно меньше.

— Человек еще не значит — убийца. Ведь мы не собираемся никого убивать. И у нас действительно есть друг среди уорробо.

— Очень сомневаюсь. Вы пойдете со мной.

— Куда? — спросила Тамир.

— А если не пойдете, все равно погибнете в Гриббе. Кое — кто из людей ослеп от блеска, который идет от камней, когда солнце поднимается высоко. Другие сошли с ума и дни напролет бродили по кругу. Я отведу вас в лагерь уорробо… Там есть вода. Вашу судьбу решит совет. Если он сочтет, что вы безобидны, вам позволят пройти.

— А как же наш друг..? — возразила Тамир.

— Если он действительно уорробо, то легко найдет вас по следу.

— Будем надеяться, — пробормотала Тамир. Унана запрыгал прочь, потом остановился и выжидательно уставился на них.

— Придется идти за ним. Надеюсь, он не ошибается на счет способностей Котфы как следопыта. Не хочется бросать его на произвол судьбы. Он мельче и к тому же не знает их обычаев, запретов и даже их боевых приемов, если дойдет дело до драки. — Зифон подхватил бурдюк. — Осталось на самом донышке. По крайней мере, Унана обещал нам воду. Да и особого выбора у нас нет. Вот только кто поручится, что так враждебно настроенный Унана не причинит им вреда…

Судя по тому, сколько раз уорробо исчезал, каждый раз возвращаясь, чтобы проверить, следуют ли пленники за ним, двигались они не очень — то быстро.

— Ну впрямь мамаша, поторапливающая своего малыша. — Тамир допила остатки воды. — Надеюсь, он не врет про воду.

Солнце поднималось все выше, и блеск красных камней становился все ярче и горячее, как будто в них разгорались искры пламени. Ноги жгло даже сквозь сапоги. Отражаясь от камней, красный свет заливал лица Тамир и Зифона, так что они казались обгоревшими. Даже одежда приобрела красновато — оранжевый оттенок. В горле пересохло, но они не решались прикончить скудный запас воды.

— Вполне понятно, что человеку, застрявшему здесь надолго, грозит слепота, — сказала Тамир, прищурившись, чтобы различить в красноватом сиянии силуэт Зифона.

Зифон вытащил из своего мешка два зеленых платка и дал один ей. — Вот, завяжи глаза. Он тонкий, так что сквозь него все видно, — вторым он повязался сам. — Все отдал бы за пару темных очков!

Они молча плелись вслед за уорробо и часа через полтора догнали его. Унана сидел под высоким деревом с узкими колючими листьями, росшим в нескольких футах от сверкающих камней. Землю покрывали сухие иглы и трава.

Тяжело дыша, Тамир и Зифон стащили с лиц повязки.

— У людей глаза слабые, не то что у нас, уорробо, — заявил Унана.

— Кто бы спорил, — ответила Тамир, валясь на землю.

— Вода вон там, за той высокой травой, — Унана махнул лапой в сторону зарослей деревьев с поникшими ветвями, покрытыми овальными листьями. — Если хотите, можете напиться, — он наклонил голову, ухо упало на плечо.

— Спасибо, я бы не прочь и окунуться. — Тамир вскочила, ощутив прилив энергии от одной мысли о прохладной воде.

Вместе с волшебником они побежали в том направлении, которое указал им уорробо. Вот и густая, высокая трава… И тут земля внезапно ушла у них из — под ног. Мгновение — и они очутились на дне ямы, устланной листьями и мхом. Окружность ее составляла футов тридцать, а глубина — все сорок.

— Унана! — взревел Зифон.

Над ним появилась мохнатая голова с длинными свисающими ушами.

— Надеюсь, вы не ушиблись? — осведомился уорробо.

— Спасибо, что указал нам путь к журчащему ручью, — сказала Тамир, вытряхивая хвою из волос и одежды.

Унана сбросил в яму два предмета. Тамир и Зифон непроизвольно отодвинулись.

— Это ваши бурдюки, — пояснил уорробо, — попозже вам принесут еду. Совет соберется, как только мне удастся его созвать. А чтобы вы не удрали, к вам приставят часового.

— Не можем прийти в себя от вашего гостеприимства, — парировал Зифон.

В яме стоял полумрак — свет едва пробивался сквозь высокую траву, кроны деревьев и кустов.

Зифон обошел яму по окружности, исследуя каменистые стены, кое — где покрытые землей. Из трещин торчали пучки травы и корни. Он ухватился за корень и потянул, проверяя его на прочность, но тот остался у него в руках.

После знойного Грибба в яме было прохладно. Тамир протянула руку — ком земли скатился вниз, на листья и мох. Лучи света начертили на стенах прихотливые узоры. Девушка не любила замкнутых пространств, но сочла, что лучше держать такие мысли при себе.

— Еще хорошо, что приземлились мы довольно мягко, все кости целы. — Она прислонилась к гладкой стене. — Даже подушка есть, мох, что ли…

Подушка хрюкнула.

Тамир вскочила и столкнулась с Зифоном; он обнял ее за плечи, девушка прижалась к нему.

— Зифон, она живая! Наверное, это демон, чтобы мучить нас…

— Скорее всего, просто еще одна жертва хитроумного уорробо. Если так, то я — Зифон, а вот он — Тамир.

Подушка снова захрюкала, а под конец произнесла:

«Аррамог».

— Лучше, пожалуй, опуститься пониже. — Зифон встал на колени, потом сел, чтобы получше рассмотреть собеседника. Тамир последовала его примеру.

Ее глазам предстал темный пушистый комок, трясущийся мелкой дрожью. — Испугался, малыш? Не бойся, мы тебя не обидим. Надеюсь, я не придавил его, когда плюхнулся сюда.

— Жаль, фонарика нет. Попробуем что — нибудь сообразить… — Зифон достал четыре белых шарика и начал ими жонглировать.

Летая по кругу, шарики испускали слабое сияние, осветившее зеленоватые стены, листья и мох, покрывающие дно, и мигающий меховой комок, припавший к стене. Правая передняя лапа зверька была неестественно вывернута.

— Попробуй проникнуть в его мысли, Тамир, понять, что он чувствует. Ты умеешь врачевать?

— Только травами и лесными плодами.

— Выбрось из головы все посторонние мысли и постарайся настроиться на него. У тебя должно получиться.

Тамир старалась вовсю, на время забыв собственные тревоги и страхи. Несколько минут она молчала. Потом забормотала:

— Больно… больно… мучители. Хватит..! Видно, его покалечили какие — то люди, — сказала она.

Блестящие карие глазенки печально смотрели на нее. Вытянутая лапка подергивалась.

— Знаешь, кого он мне напоминает? — Зифон на миг прекратил жонглировать, но сияние не исчезало. — Сумчатую крысу. Разве что цвет у него другой — темно — синий. Это безобидные зверюшки. Они питаются травой, кореньями и грибами. Кажется, днем они спят в своих норах, только, конечно, не таких глубоких, как эта.

— Лаарн, не крыса, — заявил зверек.

— Позволь, я помогу тебе, — предложила Тамир. Подойду поближе и взгляну, что у тебя болит. Только ты не кусайся!

— Целитель? — спросил зверек на человеческом языке.

— Только учусь.

Скрестив ноги, Тамир уселась перед зверьком. Свет начал меркнуть, и Зифону пришлось возобновить жонглирование.

Несколько мгновений лаарн молчал, потом подал Тамир переднюю лапу. Она кровоточила, похоже, началось воспаление. Когти обломаны, и торчит она под каким — то странным углом.

— Сейчас я тебя легонько пощупаю, — сказала девушка, протягивая руку. — Вот так, не бойся. И еще, не кусайся, пожалуйста, Аррамог. Ведь так тебя зовут? Сначала промоем рану.

Смочив тряпку водой из бурдюка, она осторожно смыла с лапы грязь. Зверек заворчал, показал острые, как у бобра, резцы.

— Похоже, кость сломана. Из чего бы сделать лубок?

Зифон вновь прервал свое занятие и достал из мешка гладкую дощечку. — Пожалуй, сгодится. Иногда я ими тоже жонглирую. Тебе помочь?

— Если бы ты мог его подержать… — Тамир поглаживала Аррамога по спине, приговаривая: — Возможно, будет немножко больно, но ведь мы хотим, чтобы твоя лапка поправилась. Я перевяжу ее, и все пройдет.

Пока девушка вправляла лапу, Аррамог слегка повизгивал и похрюкивал, но кусаться все же не решился.

Тамир наложила повязку с лечебными травами. — Для твоего роста лапы у тебя очень сильные. Пока пусть и повязка, и дощечка остаются на месте, — добавила она, когда зверек пошевелился. — Мы о тебе позаботимся. — Она стала его поглаживать, и зверек прижался к ней, свернувшись клубочком.

— Надеюсь, хоть у Котфы все в порядке, — Зифон перестал жонглировать и сел рядом с девушкой. Они привалились к стене и выпили воды из бурдюка.

— Будем думать, что он не угодил в такую же яму. Как мы теперь его найдем..? Кажется, ярмарка была уже давным — давно, и не спали мы тоже целую вечность. — Она зевнула, глаза ее закрылись.

— Отличная мысль. Вздремну — ка я тоже. — Зифон растянулся на подстилке из листьев.

Тамир снилось, что она снова очутилась в доме Мугвы, и дом этот горит. Вокруг сверкают языки пламени, она отчаянно пытается выбраться из запертой комнаты.

— Просыпайся, Тамир! — Зифон тряс ее за плечо. — Пожар! Я чую запах дыма. Да проснись же ты!

— Никак не выбраться! Горю! Нет… Мугва… нет!

— Проснись, Тамир! — Зифон поднял ее и поставил на ноги. — Это я, Зифон. Мы в яме. Что — то горит.

Она открыла глаза. Это не Мугва, а Зифон, Пожар ей только приснился. Но запах дыма не исчезал. Наконец девушка совсем очнулась и сразу же закашлялась. Клубы дыма уже забирались в яму. Лаарн беспокойно зашевелился. Тамир вскочила. Стараясь не показать испуга.

Зифон выпустил ее и начал жонглировать. Снова возникло бледное сияние.

«А в нем видна сила, в этом странном жонглере, который поведал мне о другом мире, — подумала Тамир. Она доверяла ему, чего нельзя было сказать о тех мужчинах, которые встречались ей в последнее время. — И если отсюда есть выход, он непременно его найдет».

Зифон убрал шарики, но тусклый свет продолжал висеть в воздухе. Вместе с девушкой он обследовал гладкие стены, пытаясь найти хоть какую — нибудь точку опоры.

— Послушай, Зифон, а вдруг они разожгли ритуальный костер, чтобы принести нас в жертву? Тогда за нами скоро придут. Приятная мысль. — Она провела рукой по стене. — Смотри — ка! — Пальцы ее нащупали что — то похожее на веревку. Это оказались вьющиеся стебли какого — то растения. Тамир потянула — лиана выдержала. — Неужели она все время была здесь?

Запах дыма все усиливался. Тамир снова закашлялась. Зифон изо всех сил дернул за лиану. — Вроде, крепкая. Потом пошевелил. Она поддалась. — не похоже, чтобы она росла из стены. Может, кто — то хочет вызволить нас отсюда? Я бы не отказался. Не хотелось бы сгинуть в огне, а если попробовать выбраться по — волшебному, можно потерять Котфу. — Он еще раз потянул за веревку. — Должна выдержать. Ты полезай следом.

— А как же Аррамог? — растерялась девушка. — Не можем же мы оставить его в западне. Он еще не проснулся.

Зифон поднял зверька и сунул за пазуху. Аррамог заворчал, сонно моргая. — Постараюсь не очень тебя тормошить. Нужно же как — то выбираться отсюда.

Волшебник осторожно полез наверх, при каждом его движении стебли раскачивались. Он ухватился рукой за край ямы, подтянулся — и вот он уже наверху. Миновав заросли высокой травы, он выбрался на твердую землю, спустил Аррамога. Потом подал сигнал Тамир.

Несколько секунд — и она присоединилась к нему. Вдали в ночное небо взвивались языки пламени, они жадно лизали кустарник, поднимаясь все выше и выше, пожирая все на своем пути.

Можно вернуться обратно в Грибб. Огонь туда не пойдет — там ведь нечего жечь.

— Погоди, — Тамир потерла лоб. — Однажды в таверне я слыхал историю про уорробо. Что же там такое было? — Она щелкнула пальцами. — Ага, давным — давно тысячи уорробо погибли в большом пожаре. С тех пор страх огня так укоренился в них, что даже собравшись у костра, они могут спятить, дойти до умопомрачения.

— Значит, это все — таки не ритуальный костер. Боже правый, вот и один из них! Унана и раньше обходился с нами не очень — то любезно…

— Котфа? — с надеждой воскликнула Тамир, увидев, что уорробо мчится прямо к ним.

Он остановился. — Я уже сам стал в этом сомневаться, приятель. Напрыгался — до одурения! Одна из самок вздумала гоняться за мной. Во всяком случае, мне показалось, что это была самка. Но я улизнул. Потом услышал, что в яме держат каких — то пришельцев, ну и догадался, кто это может быть.

Зифон сделал несколько пассов, пробормотал какие — то слоги и вот на месте уорробо снова человек.

Котфа потянулся. — Так — то лучше. — Потом глубоко вздохнул и похлопал себя по груди. — Правда, в таком виде самка уорробо навряд ли удостоила бы меня вниманием. — Он замолчал, глядя на пламя пожара.

— А лиана, — напомнила Тамир, — это ты ее спустил?

— Чертов огонь возник невесть откуда. Я спустил лиану, почуял запах дыма и отправился на разведку. Часовые куда — то разбежались, я видел, как двое из них мчались прямо в огонь. Вряд ли уорробо стали бы вызволять вас из ямы. Люди им не очень — то по нраву. Все спорили об этом на заседании совета. Последняя их стычка с людьми закончилась кровопролитием.

Тамир нагнулась, чтобы погладить Аррамога, который пытался ковылять на трех здоровых лапах. — Этому малышу тоже досталось от людей. Он угодил в яму вместе с нами.

— Ну что будем делать дальше, приятель? Снова прибегнем к волшебству, чтобы выбраться отсюда? — Котфа выжидательно смотрел на Зифона. Снова прыгнем через кольцо в новое приключение? От этих прыжков у меня прямо голова кругом идет!

Зифон расхаживал взад — вперед. — Как же мы оставим уорробо одних — ведь они все обезумеют и погибнут в огне. Ума не приложу, как им помочь!

Тамир смотрела на пламя, вздымающееся до небес. — У нас мало времени.

— Огонь не остановить, но можно попробовать изменить его направление… или сделать в нем проход. Вот оно! Весь фокус в том, чтобы заставить уорробо использовать этот путь к спасению. Направить огонь и уорробо в Грибб! — Он обернулся к Котфе. — Они еще не забыли черных стражников, устроивших резню?

— Как бы не так! Готовы их живьем съесть. Просто одержимы местью. Сначала хотели погнаться за ними и прикончить всех, но потом решили нескольких отпустить — в качестве предупреждения всем нам: мол, лучше держитесь подальше.

— Но я никого не вижу… — Тамир покачала головой.

— Если бы уорробо увидели стражников, то скорее всего бросились бы за ними в погоню, тем более, что они и так обезумели от пожара. Если, конечно, их ненависть пересилит боязнь огня.

— А ты уверен, что сможешь сделать проход в огне? — спросила Тамир.

— Я никогда и ни в чем не уверен на сто процентов. — Волшебник тихонько вздохнул. — Но мне кажется, у меня должно получиться. А потом, я не вижу другой возможности им помочь.

— Сдается мне, — проговорил Котфа, — кто — то должен их подгонять, какой — нибудь горлопан, орущий про черных негодяев. И что бы они думали, что он — один из своих. — Котфа вздохнул. — Надо же, только — только стал привыкать передвигаться на двух ногах без помощи хвоста… Во всяком случае, та самка, что меня преследовала, должна попасться на удочку, — ухмыльнулся он.

— Ведь это опасно — будоражить и без того обезумевших животных, — сказала Тамир.

— Игра стоит свеч. Ведь они, в сущности, неплохие ребята. Главное, вы делайте свое дело.

— Ладно. — Волшебник сделал надлежащие пассы, и Котфа снова превратился в уорробо. Помахивая длинными ушами, он глядел на задумавшегося Зифона.

— А теперь — за дело. — Зифон глубоко вздохнул. Ты поскачешь вперед, а я сотворю проход в огне и призраки стражников Лорда Нокстры. При свете дня они навряд ли смогли бы кого — нибудь обмануть, но сейчас темнеет, к тому же, уорробо охвачены паникой, так что должно сойти.

— Удачи вам! — и Котфа ринулся навстречу красно — оранжевому пламени.

— И тебе тоже! — крикнула Тамир вдогонку. Зифон встал спиной к ослепительному красному сверканию Грибба, лицом к вздымающемуся до самых небес пламени. Шарики в его руках образовывали в воздухе сложные узоры, но Тамир показалось, что внимание его было приковано не к ним, а к удаляющемуся уорробо. Полностью сосредоточившись, волшебник весь ушел в себя.

«Всего пару дней назад моей единственной целью было удрать от Мугвы. — думала Тамир. — И вот я стою здесь, рядом с бывшим истребителем насекомых, и жду, чтобы огонь повернул вспять. Огонь и обезумевшие звери, которые подстроили нам ловушку и терпеть нас не могут. — Она закусила губу. — Должно получиться, должно… Почему же ничего не происходит? Он жонглирует себе, уставившись в пространство, и ничего не происходит! Неужели мы послали Котфу насмерть?! И все во имя того, чтобы найти трехгорбую зебру… Должно быть, я сошла с ума, когда связалась с ним! Всемилостивые боги, помогите нам!»

Воздух был неподвижен, и вдруг она почувствовала слабое дуновение. Потом легкий поток воздуха зашевелил овальные листья. Сработало! Посередине надвигающегося пламени появилась темная полоска. Стена огня распалась надвое.

— Действие второе! — Зифон добавил оранжевые шарики. Перед ним заколыхались темные призрачные силуэты людей и почти сразу исчезли. — Проклятье! Тамир! — позвал он, не прекращая жонглировать. — Мне нужна конкретная форма. Придется сотворить мираж вокруг тебя.

— Куда мне встать?

— Вот сюда, в десяти шагах передо мной. Слишком много энергии ушло на создание прохода, теперь мне трудно сотворить мираж без поддержки. Ведь нужно, чтобы получились люди, и чтобы оранжевые прорези на камзолах блестели. Когда уорробо будут совсем близко, беги что есть силы вон к тому дереву. А теперь встань сюда и представь себе, что ты один из стражников Лорда Нокстры.

— Я высокий, рыжий детина, на мне черно — оранжевый камзол, — прошептала Тамир, встав на указанное место. Я зол, как черт. — Глядя в огонь, она ощущала запах горящей травы и листьев.

На трех лапах приковылял Аррамог и встал в нескольких шагах справа от девушки. — Помощь, — буркнул он Зифону, когда тот повернулся лицом к пламени.

— Молодец!

Так они стояли несколько минут, показавшихся часами, — волшебник поневоле, девушка, выдающая себя за мужчину, и покалеченный зверек. Стояли, всматриваясь в черную просеку, прочертившую пламя, вслушиваясь в треск горящих ветвей и шипение тлеющего подлеска, подавляя в себе искушение броситься наутек.

Когда огонь подступил еще ближе, в разрыве между языками пламени появились смутные очертания животных. Один уорробо, за ним второй мчались по направлению к ним.

— Они вас заметили! — крикнул Зифон. — Теперь — бегом!

Подхватив Аррамога, Тамир бросилась к ближайшему дереву и спряталась за ним. Секунда — и к ней присоединился Зифон.

Мимо неслись десятки обезумевших уорробо — уши развеваются по ветру, из пастей вырывается грозное рычание. Они мчались бешенными скачками, сталкиваясь на ходу, но путь их лежал в Грибб! Огонь еще преследовал их, но и он, как человек, не мог выжить в пустыне.

— Осторожно, один из уорробо отделился от стаи, — предупредил Зифон, увидев, что Тамир выглянула из — за дерева, листья которого огонь так и не тронул.

— Зуб даю, это Котфа, — пробормотала девушка, глядя на приближающегося зверя.

— Я просто творил чудеса, — торжествующе объявил уорробо, присоединившись к ним. — Потрудился на славу в роли провокатора. Когда началась заварушка, я сам едва не поверил, что это люди Нокстры зажгли огонь и торчат там, как дураки. Один из них, правда, ростом не вышел.

Аррамог заворчал и взглянул на него.

Тамир рассмеялась и в глубине души порадовалась, что еще способна на это. — Зифон сотворил мираж вокруг меня и Аррамога. Отличный мираж получился, ну может быть, чуть — чуть маловат. Нам досталась несложная роль — стоять да смотреть в огонь. А теперь, пожалуй, пора уходить. — Она взглянула на пламя. — Хотя нет, ветер изменил направление. Теперь он дует с востока. Здесь мы в безопасности, — девушка вздохнула с облегчением.

— Ну что ж, дело сделано! — Котфа потер лапы. — Сегодня я напрыгался доупаду. Верни — ка меня обратно. — Он встал перед Зифоном, выжидательно глядя на него.

— Пожалуйста. — Зифон сделал все нужные движения и произнес надлежащие слова — слова, которые в прошлый раз подействовали безотказно.

На миг Котфу окружил ореол света. Он поежился, но так и остался уорробо, довольно сердитым уорробо, чьи уши по обыкновению падали на глаза.

— В чем дело? — спросил Котфа, принимая боевую стойку.

— Ума не приложу. Наверное, я устал, другой причины быть не должно. — Зифон прислонился к дереву.

— Но ведь ты не собираешься исчезнуть в кольце света, оставив меня в таком виде! — Котфа взволнованно подпрыгнул.

— Будь у нас такая мысль, мы исчезли бы еще из ямы, — успокоила его Тамир. — Скорее всего, дело и вправду в усталости. Я уже забыл, когда мы в последний раз спали больше десяти минут.

— Она соскользнула на землю и привалилась спиной к дереву.

— Знаешь, как нелегко так долго удерживать мираж? Раньше или позже я обязательно верну тебе человеческий облик. Может быть, когда выберемся из страны уорробо. Мы тебя не бросим. — Он похлопал Котфу по мохнатой спине.

— Помнится, кто — то говорил, что превратить меня обратно — пара пустяков, дескать, форма уже известна и все такое. — Котфа откинул назад левое ухо. — Вам известно, каково это — постоянно сражаться с собственным ухом? Действует на нервы, да и для зрения вредно.

— Можно его привязать. — Тамир порылась в вещах и, достав светло — голубой платок, повязала его вокруг головы уорробо. Потом, отступив на шаг, полюбовалась своей работой.

Аррамог взглянул на Котфу и проворчал:

— Уорробо такое не носят.

Тамир сняла платок и засунула обратно в мешок. — Он прав. Другие уорробо сочтут, что у тебя странный вид. Как скверно, что они нас терпеть не могут. Останься ты неприметным уорробо, мы были бы в большей безопасности, если они снова нас обнаружат.

— Но мне казалось…

Аррамог похлопал Тамир по руке и протянул ей свою забинтованную лапу. — Прошло.

— Не может быть. Кости так быстро не срастаются. Лаарн снова захрюкал. — Прошло! — произнес он твердо. — Сейчас разобью о дерево. — И он похромал к дереву, явно собираясь осуществить свое намерение. Тамир схватила его. — Не смей, ты все испортишь! Кость должна срастись. Ты же не хочешь, чтобы все началось сначала.

— Сними, — он помахал лапой.

— Ну ладно, ладно! Сейчас снимем повязку и посмотрим, как дела, если тебя это устроит.

Зверек хрюкнул в знак согласия.

— Мне будет удобнее, если ты ляжешь на спину.

Лаарн повиновался; Тамир осторожно размотала повязку и осмотрела покалеченную лапу. — Ну — ка, Зифон, взгляни сюда!

Лапа была как новенькая, рана затянулась, никаких следов воспаления и в помине не было. Даже шрама не осталось, и когти отросли. Зифон ощупал кость — целехонькая!

— Никаких следов перелома. Трудно поверить, и тем не менее… А ступать на нее ты можешь?

Аррамог перекатился на брюхо, сделал несколько осторожных шагов и бодро засеменил к зарослям травы. — Не больно, — сообщил он и приступил к еде.

— Может, это ваше волшебство сработало? Само так быстро зажить никак не может. — Котфа рассматривал синюю фигурку. — Первый раз вижу такую зверюшку. Странная у него походочка, как у пьяницы. Но характер у малыша решительный. И аппетит неслабый.

— Говорит он не очень складно, но похоже, что понимает гораздо больше. Ведь он сам подполз ко мне, чтобы помочь сотворить мираж.

Котфа мрачно уставился на Зифона. — Но если ты, не приложив никаких усилий, вылечил ему лапу…

— Я совершенно уверен, что смогу вернуть тебе нормальный вид. — Зифон смотрел на огонь. — Кажется, затихает. Трудно сказать, с чего он начался. Во всяком случае, в нашу сторону он больше не пойдет.

— Дождь! — воскликнула Тамир, вытянув ладонь. — Смотрите — дождь. — Она вышла из — под дерева и подставила лицо прохладным каплям.

Ливень забарабанил по деревьям, по земле, и огонь постепенно стал отступать. Наконец остались только шипящие головешки. Несколько темных обугленных деревьев мрачно возвышались над голой равниной.

Ливень стих так же внезапно, как и начался. И разу же в пустыне показалась стая уорробо. Животные двигались зигзагами, как будто что — то искали. Но, несмотря на кажущуюся неуверенность, они явно направлялись к бывшим узникам ямы — западни.

Глава 4

По спине у Тамир пробежал холодок: она представила себе, как свирепы могут быть уорробо в гневе. Скрываясь за деревьями, девушка вернулась к своим спутникам.

— Прятаться бесполезно. Все равно они нас найдут. Несмотря на прошедший ливень, в воздухе все еще пахло дымом. Уорробо медленно приближались, неуклюже подпрыгивая на блестящих камнях. Время от времени они останавливались и обменивались жестами.

— Унести бы отсюда ноги, — Зифон подбросил в воздух четыре шарика. — Да, боюсь, рассердятся боги…

— Значит, придется остаться, — засмеялась Тамир. — И попробовать улыбаться?

— Чтоб ты опух, чертов лопух! — волшебник засунул шарики в карман. — Это я не тебе, Тамир. — Он стоял, подбоченясь, и смотрел на своих бывших тюремщиков.

— Они сами не понимают, что происходит, — Котфа кивнул в сторону уорробо. — Им припомнились тяжелые времена, пережитые их предками, времена, когда гибла земля и уорробо тоже. Только не знаю, откуда я это взял.

— Ведь ты сейчас в шкуре уорробо. — Зифон оглядел обугленные деревья, выжженную землю. — Да, бегством от них не спасешься. Может быть, они поверят, что это мы им помогли?

Тамир посмотрела на Котфу. — Людям они могут не поверить… — сказала она и замолчала.

Котфа вытянулся по стойке смирно и шутливо отдал честь правой лапой. — На этот случай пригодится уорробо. Пойду, попробую себя в роли дипломата. Ждите меня здесь, я мигом. — И он поскакал навстречу нерешительно кружившей на месте стае.

Оставшиеся тревожно наблюдались за ним. Зифон положил руку Тамир на плечо. — Что — то мне не хочется обратно в яму, — пробормотала девушка, жалея, что не может услышать разговор уорробо. — И умирать тоже не имею никакого желания.

Внезапно заметив, где лежит его рука, волшебник похлопал Тамир по спине и отодвинулся.

Она села на землю, прислонившись спиной к дереву с овальными листьями. Бушевавший вокруг огонь пощадил его, и оно осталось среди пожарища как напоминание о жизни, которая еще недавно цвела здесь. Ощущая сквозь ткань камзола прикосновение грубой коры, Тамир с удивлением осознала, что все больше привязывается к волшебнику. А ей — то всегда казалось, что любовь — не для нее. Что ж, лучше думать об этом, чем о возможном нападении уорробо. В нескольких шагах от нее щипал травку Аррамог. Девушка смотрела на пасущегося зверька, на волшебника, и в глазах у нее светилось счастье. Совсем неожиданно в голову пришла мысль о еде.

— Зифон, я голоден, как черт. Ты помнишь, когда мы ели в последний раз?

Волшебник стоял, прислонившись к соседнему дереву. — Пожалуй, в трактире, — после минутного раздумья ответил он. — Посмотрим, что у меня есть.. — он потянулся к своим вещам.

— Только, пожалуйста, что — нибудь существенное. Желудок миражем не обманешь, — усмехнулась Тамир.

Зифон порылся в мешке, извлекая из него по очереди то платки, то кольца, то обручи, и, наконец, достал гроздь винограда, сверток с сыром и полбуханки слегка помятого черного хлеба. Разделив еду пополам, он отдал половину Тамир. Часть она отложила и спрятала в карман.

— Да ешь ты все. Если нам повезет и Котфа убедит уорробо, они дадут нам что — нибудь съедобное.

— А если нет… — лицо Тамир помрачнело, — хотя тогда нам уже ничего не понадобится. — Она взяла виноград и принялась за еду.

Зифон отломил кусок сыра. — Аррамогу легче — он на подножном корме. Похоже, такая диета пошла малышу на пользу: он совсем повеселел.

Они уже закончили еду, когда Аррамог поднял голову и заспешил к ним.

— Уорробо идут! — хрюкнул он.

Мгновение спустя они услышали тяжелый топот множества ног. Он быстро приближался.

— Перекрести пальцы, — шепнул Зифон.

Тамир посмотрела на свои руки, потом на его пальцы и повторила жест. — Это колдовство?

— Просто на счастье. Ладно, давай подниматься. Они уже совсем рядом.

Уорробо надвигались стеной. Приблизившись, они сомкнули широкое кольцо, в центре которого оказались Зифон, Тамир и Аррамог, и, присев на задние лапы, застыли.

От стаи отделился крупный самец. Подойдя к Зифону, он остановился прямо напротив него.

— Меня зовут Нанделип.

Уорробо сгрудились теснее, окружив путников плотным барьером, Головы склонены к плечу, словно для того, чтобы лучше слышать каждое слово.

Зифон и Тамир поклонились. — Я — Зифон, а он — Тамир. Нашего пушистого дружка зовут Аррамог. Мы мирные странники, хотели бы пройти через вашу страну.

— Вреда нет, — сказал Аррамог, глядя на уорробо снизу вверх.

— Волшебник, ты спас нас от огня. И от нас самих. Если бы не ты, мы все погибли бы, и род уорробо исчез с лица земли. — Нанделип поклонился, потом быстро выпрямился. — Уорробо Котфа поведал нам о ваших деяниях. Мы у вас в долгу, хоть вы и люди.

— Взглянуть в лицо страху всегда нелегко, — негромко сказала Тамир, — но вам это удалось.

Предводитель уорробо еще раз поклонился. — Наконец — то, спустя столько поколений, мы преодолели безумие. Теперь мы помним давнюю беду, которая таилась в нашей памяти. Может быть, безумие больше не вернется. Как ты думаешь, волшебник?

Взор Зифона затуманился, как будто он глядел сквозь стоящего перед ним зверя. — Вы — стражи… хранители пламени Грибба. — Воцарилась мертвая тишина. Уорробо затаили дыхание, внимая с благоговейным страхом. Каждый прижимал правую переднюю лапу к груди.

Молчание нарушил вожак. — Эти слова не звучали с древних времен, но в них — отзвук истины. Камни Грибба горят, как пламя. И мы, его стражи, не должны поддаваться безумию. И так слишком много потерь…

Нанделип обернулся, оглядывая окрестности. Перед ним расстилалась выжженная равнина, все еще курящаяся дымом. С ближнего дерева на землю упала обугленная ветка. Уорробо указал лапой вдаль. — Там есть жизнь. Вы останетесь с нами?

— На эту ночь, — ответил Зифон.

— Воля ваша. Ступайте за нами.

С такими словами Нанделип повернулся и направился в сторону обугленной пустыни, откуда они так недавно бежали. Один за другим остальные уорробо последовали за ним, остался один Котфа. Когда стая скрылась из вида, он притопнул мощно задней лапой.

— Ну что, неплохо я справился?

Зифон рассмеялся. — Тебе прямая дорога в дипломатический корпус.

Котфа покачал головой, так что уши поочередно упали ему сначала на один глаз, потом на другой. — Вот чертовщина! Совсем не ценишь короткие уши, пока не получишь такие лопухи! Что — то я не слышал о дипломатическом корпусе.

Зифон махнул рукой. — Ладно, разберемся на досуге. Может быть, у вас это называется посольством или еще как — нибудь. — Он посмотрел вслед удаляющимся уорробо. — Пожалуй, нам пора в путь.

Тамир с Котфой двинулись вперед. Девушка сделала шаг и почувствовала, как кто — то дернул ее за штанину. Аррамог крепко вцепился в ткань и не отпускал.

— Я с вами, — сказал он твердо. — Ходить медленно, — и выжидающе уставился на девушку.

— Ладно, малыш, — засмеялась она, — я тебя понесу.

Аррамог пугливо вздрогнул, когда Тамир подняла его и сунула за пазуху, Но она уже бежала за своими спутниками.

Они шли по выжженной земле, под ногами похрустывали обгорелые ветки. Голые остовы деревьев вздымались к небу. Единственное уцелевшее дерево тлаа, усыпанное бело — розовыми цветами, неправдоподобно выделялось на фоне обугленных соседей.

Зифон остановился. — Надо же, одно природа все — таки пощадила. — Он понюхал цветы. — Похожи на розы.

— Поскачу вперед, а то вы тащитесь слишком медленно. — Котфа рванулся с места и скоро исчез вдали.

Его спутники пробирались по опаленной земле, гадая, в каком из деревьев могла сохраниться искорка жизни. Наконец впереди показалась зелень. Котфа прискакал обратно, чтобы проводить их к убежищу уорробо.

Высокая трава мягко льнула к ногам и скоро аромат цветов тлаа вытеснил запах гари. Они нашли ручей и жадно напились. Выяснив, какая пища съедобна для людей, уорробо принесли свежих плодов, и путники уселись на поросшей травой поляне. Какая — то ночная птица издавала печальный клич, на который издали отвечала такая же птица. Поднималась луна. Они уже засыпали, когда подошел Нанделип.

— Хорошо бы, вы остались с нами подольше, волшебник. Мы можем многому научить.

Зифон сел, опираясь на локоть. — Спасибо, только у нас своя цель. Тут выбирать не приходится. Похоже, все силы зла сорвутся с цепи, если мы не отыщем фигурку зебры с тремя горбами и не доставим ее в нужное место. У вас ее случайно нет?

— К сожалению, нет. А то она была бы вашей. Но я чувствую, как тьма протягивает над землей свои щупальца… Она становится все сильнее. Люди в черных камзолах с оранжевыми молниями не такие, как вы. У вас в глазах радость, а у них — только злоба. Они убивали наших малышей. Они — исчадия зла?

— Возможно. — Волшебник уселся, скрестив ноги. — Хотел бы я знать все ответы… Чем дольше иду, тем больше узнаю.

— Это самое лучшее, — зевнув произнесла Тамир и провалилась в сон.

— Значит, вы двое путешествуете вместе с уорробо Котфой. — Странная компания.

— В моем свитке говорится, что нас должно быть четверо. Не знаю, правда…

Кто — то схватил его за ногу, и он посмотрел вниз. В лучах луны темно — синий мех Аррамога блестел, высвечивая белую отметину на лбу.

— Я с вами, — решительно заявил он, вздернув голову.

Зифон улыбнулся и погладил пушистую спинку. — Извини, малыш, я оговорился. Нас четверо, и четвертый — маленький, но отважный лаарн, который помог нам создать мираж, принесший вам избавление.

Нанделип кивнул. — Рост — еще не главное. Мы сделаем все, чтобы вам помочь.

Тамир встала с первыми лучами солнца. Пока остальные не проснулись, она искупалась в ручье.

Путники наполнили бурдюки водой, а мешки продовольствием, и уорробо повели их по своей стране на юг. Постепенно растительность становилась все более скудной. Унана показал друзьям зеленые съедобные ягоды и другие, черные, которые вызывают напасть, на языке уорробо именуемую орецла. Говоря о ней, животные начинали стонать и выразительно тереть брюхо.

— Нужно запомнить, — сказала Тамир, пробуя зеленые ягоды.

Наконец уорробо остановились. — Дальше мы обычно не заходим, — пояснил Нанделип. — Вы нам напомнили, что мы — Хранители Огня. И вернули нас к жизни.

— А что вам известно о краях, которые лежат дальше? — спросил Зифон.

Нанделип нагнулся и лапой начертил на земле некое подобие карты. — Отсюда вам нужно идти вот в этом направлении. Говорят, где — то вдали раскинулось коварное море.

Прикрыв глаза от солнца, Тамир разглядывала близлежащие окрестности. — Это что, старое русло реки?

— Это Уллаваро, — объяснил Нанделип, прочертив еще одну линию. — Кое — кто говорит, что раньше море доходило досюда. Все, что осталось — русло из рыхлого известняка, прикрытого слоем земли. Дальше, у скал, вы увидите ручьи и известняковые пещеры. Остерегайтесь проглотных дыр, которые выталкивают или затягивают — они для вас опасны. Первый ориентир, который вам встретится — Илливар, развалины башни, давным — давно покинутой обитателями. Еще ее называют «место видений». Вот, это вам, — он вручил Зифону маленькую красную пирамиду.

— Тысяча благодарностей. — Зифон поклонился, вожак уорробо поклонился в ответ.

— Здесь вы всегда желанные гости.

— Я сложу в вашу честь песни, — добавил Унана.

Путники зашагали по высохшему руслу Уллаваро.

Уорробо долго махали им вслед, потом поскакали обратно.

Когда они скрылись из вида, Зифон обратился к Котфе:

— Ну что, превратить тебя в человека?

— Если сумеешь.

Зифон проделал все необходимые движения, пробормотал несколько слов — и вот Котфа снова человек!

— Добро пожаловать! — Тамир хлопнула его по спине. Котфа разглядывал себя, спеша удостовериться, что волшебство сработало. Он радостно рассмеялся, потянулся, потом трижды подпрыгнул на месте. — Хоть и не сразу, зато уж точно я!

Зифон полез в мешок и достал короткий нож с медной рукояткой.

— Вот, держи, может пригодиться, — сказал он, отдавая нож Котфе.

Тот несколько раз перебросил его из ладони в ладонь, приноравливаясь к новому оружию. — Славно опять иметь при себе нож, это значит, что я — свободный человек, — Он заткнул нож за пояс.

По очереди неся на руках Аррамога, они шли по широкому высохшему руслу Уллаваро. Земля под ногами была ровная и мягкая — приятное разнообразие после камней Грибба. Окрестности Уллаваро поросли колючим кустарником, в самом же русле попадались только редкие пучки жесткой травы. Берега круто уходили вверх, заканчиваясь зубчатыми утесами.

Солнце поднялось уже высоко, когда Зифон объявил привал. Утомленные путники растянулись на земле и жадно набросились на еду.

Тамир от души напилась воды из бурдюка, потом втянула в себя воздух и стала напряженно прислушиваться. — Похоже, там есть вода, — она махнула рукой в сторону соседнего утеса. — Пойду, взгляну, нет ли поблизости ручья. Хорошо бы смыть дорожную пыль. — И она направилась к скале, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Земля под ногами постепенно превратилась в светлый, как мел, песок.

Вдруг налетел бешеный порыв ветра и увлек Тамир вниз, прямо в толщу песка. Задыхаясь, она тщетно пыталась найти хоть какую — нибудь опору и наконец упала на спину на дно огромной ямы. Девушка закашлялась, отплевываясь от набившегося в рот песка, Сердце отчаянно колотилось. Она изо всех сил старалась унять охватившую ее панику. Наверху виднелось небо. Значит, удушье ей не грозит.

Друзья, рассеянно наблюдавшие, как Тамир уходит все дальше и дальше, потеряли ее из вида.

Откуда — то из — под земли донесся вопль: — Зифон, на помощь!

— Идем! — крикнул в ответ волшебник, лицо его напряглось. — Никак наш друг попал в одну из этих чертовых проглотных дыр…

Зифон и Котфа осторожно двинулись вперед, каждый раз примериваясь, прежде чем поставить ногу. Увидев в песке небольшое углубление, Зифон наклонился над ним.

Когда Тамир увидела над собой его лицо, из глаз ее брызнули слезы.

— Тамир, ты не ушибся? Там глубоко? — крикнул Зифон, стараясь разглядеть что — нибудь в темной дыре.

— Со мной все в порядке, — мысленным взглядом Тамир окинула себя с головы до ног. — Отделался парой синяков. Встряхнуло здорово, но все кости целы. — Она снова закашлялась, отплевываясь от песка. — Такое ощущение, что меня засосало в смерч. Пожалуй, я футах в пятнадцати от тебя. До чего надоело падать в ямы, — она чуть слышно рассмеялась.

— На стенах есть за что ухватиться? Тамир обследовала яму. Нога ее коснулась скелета какого — то зверька, которому ждать помощи было неоткуда, и девушка вздрогнула. И ни капли воды. Вдруг она ощутила невыносимую жажду. Попыталась опереться ногой о стену, но известняк крошился. Еще одна попытка — и тот же результат.

— Камень слишком мягкий.

Зифон нахмурился, силясь найти выход. — Что — нибудь придумаем…

— На этот раз никаких лиан не видно, — озираясь по сторонам, сказал Котфа.

— Кусок дерева, — хрюкнул Аррамог, указывая лапой на торчащую из — за кустов ветку.

Котфа опробовал ветку на прочность. Она оказалась вполне надежной. — Если привязать к ней веревку… — тут взгляд его упал на куст с колючими стеблями, похожий на кактус. — А потом обмотать конец вокруг этой штуки — она должна выдержать.

Зифон крепко — накрепко привязал веревку к длинной ветке и спустил ее конец в дыру.

— Достанешь, Тамир!

— Я подпрыгну, — отозвалась она. — Крепко держите?

Они ухватились за ветку, стараясь держаться на твердой земле.

— Готово, прыгай! — крикнул Зифон.

С первых двух попыток девушке не удалось поймать веревку. Наконец, на третий раз она ухитрилась обмотать конец вокруг запястья левой руки.

Котфа с Зифоном начали медленно и осторожно тянуть за ветку. Через несколько минут голова Тамир появилась над краем впадины. Друзья протащили ее через полосу рыхлого песка, пока она не оказалась на безопасном расстоянии от дыры. Зифон помог девушке подняться, и она, повинуясь внезапному порыву, крепко обняла его. — Я уж боялся…

Волшебник прижал ее к груди, но, заметив взгляд Котфы, отпустил, похлопав по спине.

— Извини. В вашем мире мужчины, наверное, не обнимаются, — сказала она, стараясь придать голосу хрипотцу.

— Кто — как, не все, конечно… Я хочу сказать, в этом нет ничего плохого. К тому же, ты испугался. — Зифон слегка покраснел.

— Лично я предпочитаю обнимать женщин, — заявил Котфа. — Эх, будь сейчас рядом подходящая бабенка… Давненько уж я их не видывал.

Придя в себя, Тамир отряхнула пропыленный камзол, ожидая, пока Зифон отвяжет и смотает веревку.

— Спасибо, друзья, вы спасли мне жизнь.

— Хорошо, что ты не такой здоровый, как я, — пошутил Котфа. — А то пришлось бы попотеть.

— Не удивительно, что эти дыры называют проплотными.

— Вот и уорробо держатся от этих мест подальше, — заметил Котфа.

Аррамог подергал Тамир за штанину. — Хорошо, что мы тебя нашли.

По пути Зифон посвятил Котфу в их планы и порассказал спутникам кое — что о своем мире. Котфа, в свою очередь, рассказал, как в его деревне люди Лорда Нокстры чинили жестокую расправу над неугодными.

— И тогда я поклялся биться с негодяями мечом, шпагой — всем, что попадется под руку. Он просто чудовище — этот Лорд Нокстра.

— Сущее воплощение зла, — откликнулся Зифон. Тамир посадила Аррамога на плечо. — У меня такое чувство, что мы должны что — то сделать с Нокстрой, что это — часть нашей задачи. А вы как думаете?

Зифон вздохнул. — Жизнь казалась гораздо проще, когда я морил жуков да изредка выступал с фокусами в «Лосе» или на детских праздниках.

Время шло, путники шагали все медленнее. Наконец они остановились передохнуть в тени большого утеса.

Тамир оглядела окрестности в поисках башни Илливар, но так ничего и не увидела. Пожав плечами, она уселась и, расслабившись, прикрыла глаза. — Смотри — ка, Зифон, — вдруг воскликнула она. — Уж не башня ли это? — Она показала на вершину скалы.

Волшебник взглянул из — под руки — Не вижу ничего, кроме нескольких деревьев. На одном, кажется, сидит гриф.

Котфа старательно таращился вдаль, но увидел не больше Зифона.

Тамир встала, потом снова села. — Так не получается. Я вижу ее только сидя и, к тому же, полуприкрыв глаза. Она похожа на холм.

Аррамог прищурился. — Вижу большое и темное.

Зифон, а вслед за ним и Котфа уселись на землю и старательно зажмурились.

— Все равно ничего не вижу, — пожаловался Котфа. — Может, тебе показалось? Может, это мираж или столб пыли?

— Нет, не пыли, — возразил Аррамог.

— Я тоже ничего не вижу, разве что легкую дымку, — произнес Зифон.

— А может, мне только кажется. — Он встал. — Наверное башня находится где — то дальше. Думаю, нам пора продолжать путь, потому что… — он скрипнул зубами и скривился, — откровенно говоря, мы теряем время зря. Котфа встал и покачал головой. — Иногда ты изъясняешься довольно странно, но я согласен, что нам пора двигаться.

— Только не сейчас, когда он снова заговорил стихами, — засмеялась Тамир. — Это знак, что он не в своей тарелке и не ведает, что творит.

— Нет, правда?

— Чистая правда, — подтвердил Зифон. Прощальный подарок старины Бейнстока, свидетельствующий о его своеобразном чувстве юмора. Веди нас, Тамир.

Тамир помедлила еще несколько мгновений, сидя с полузакрытыми глазами. Потом встала — и призрачные очертания башни сразу растаяли. — Опять исчезла. Держим курс вон на то большое дерево, — Она указала на гигантское дерево с длинными пониклыми листьями цвета бронзы, свисающими до самой земли. За ним виднелось другое дерево, еще выше, его обугленные ветви тянулись к небу.

Стараясь держаться подальше от проглотых дыр, путники добрались до ближайшей желтоватой скалы, сложенной из известняка, потом перелезли с одного гребня на другой. Теперь Аррамог путешествовал, сидя в заплечном мешке Тамир. Из отверстия торчала его мордашка, глазки беспокойно бегали из стороны в сторону.

Перевалив через вершину хребта, Тамир опустила ношу на землю. Лаарн немного поразмялся и устроился перекусить в зарослях невысокой травы, пахнущей мятой.

Тут подоспели остальные, и вся компания снова попыталась разглядеть очертания башни. Ее туманный силуэт можно было увидеть лишь сильно прищурясь, и то не каждый раз.

Аррамог пристроился рядом с Тамир. — Теперь лучше, — сказал он, потирая брюшко.

Девушка улыбнулась. — Мята полезна для живота. Нелегко тебе приходится с нами — целый день трясешься в мешке.

— Опять идти?

— Боюсь, что так, — сказал Котфа, подхватывая зверька. — Теперь моя очередь. Постараюсь не очень тебя тормошить.

Солнце клонилось к западу. Путники шагали мимо шеренги густых деревьев. Земля была усыпана хвоей и светло — коричневыми, похожими на сигары, стручками. Минут через двадцать они добрались до большого дерева, которое Тамир выбрала в качестве ориентира, миновали его и остановились под соседним, голым, чьи ветви, словно костлявые руки, тянулись к небу, призывая невидимого Бога. Перед ними в беспорядке валялись каменные глыбы — прямоугольные, квадратные, круглые, треугольные.

— Трудно себе представить, чтобы это было творение природы, — заметил волшебник. — Как будто их вырубил из камня великан, а потом затея ему наскучила, и он отбросил поделки в сторону.

— Или здесь была площадка, где играли дети великана, — подсказал Котфа, поглаживая один из треугольников.

— Башня должна находиться вон там, только что — то я ее не вижу. Неужели мы сбились с пути? — Тамир вглядывалась туда, где по всем признакам полагалось стоять загадочной башне, но видела лишь гладкое место, окаймленное деревьями. Она прищурила глаза, и все заволокло туманом.

Зифон опустил мешок на землю. — Давайте отложим поиски башни на завтра. Бог свидетель, мы заслужили хороший отдых.

Глава 5

С наступлением рассвета загадка башни не прояснилась. Первые лучи утреннего солнца пробивались сквозь листву, рисуя узоры на геометрических каменных глыбах. Туман занавесил круглую поляну, где должна была располагаться башня. Он тек и клубился, то поднимаясь выше самых высоких деревьев, то снова съеживаясь.

— Ну и ночка! — пожаловался Котфа, потягиваясь. — Мне снилось, что по мне промчался черный жеребец. За ним — целый табун, и все лягали меня копытами. Странно, что на мне нет синяков! — сказал он, рассматривая свои руки.

Зифон достал из мешка ягоды и раздал друзьям. — А мне снились единороги, они скакали во весь опор и громко ржали. Их ржание походило на боевой клич. У одного из них рог сиял, как луч света. Ведь единорогов не бывает… или все — таки бывают?

Тамир быстро расправилась с ягодами. — Разное говорят… мне тоже снился единорог. Он то становился на дыбы, то опускал свой рог. Я проснулся, вцепившись вот в эту глыбу, похожую на звезду. Странная ночь…

— Единорог — острый рог, — произнес Аррамог, закончив щипать траву.

— Не исключено, что в твоих, словах таится важный смысл, — зевая, пробормотал Зифон, — только вот какой…

— Можно, конечно, махнуть рукой на башню и идти по руслу реки дальше, — сказала Тамир. — Только… у меня такое чувство, что Мы обязательно должны в нее попасть.

Зифон прищурился, вглядываясь в туман. — Я бы пошел, только вот в чем вопрос: боюсь, у меня может вырасти нос! — он сжал кулаки.

— Нос? — переспросил Котфа, недоверчиво глядя на волшебника.

— Снова шуточки Бейнстока, — прыснула Тамир. — Он начинает рифмовать — похоже, нам несдобровать!

Аррамог похлопал Зифона по ноге. — Башня! — сказал он, ткнув лапой куда — то в туман.

— Ну так что, пойдем в эту башню или будем искать день вчерашний? — проворчал Зифон. — Чертов Бейнсток, знал бы ты свой шесток!

— Пойду погляжу, может там все — таки есть что — нибудь твердое, — Котфа побрел сквозь туман, но так ничего и не обнаружил. Когда он пересекал поляну, мелькнула вспышка света и тотчас исчезла. — Я видел, как где — то наверху мигнул свет, — Котфа швырнул в туман палку. Раздался звук удара о что — то твердое.

— Должно быть, башня заколдована, — сказала Тамир, тронув Зифона за руку. — Ты можешь снять заклятие?

Тот пожал плечами. — Как видишь, я не могу снять заклятье даже с себя и перестать говорить стихами. Можно, конечно, попробовать. Он встал в двух шагах от стены тумана лицом на восток, прикоснулся указательным пальцем правой руки ко лбу, к сердцу, к левому плечу, потом к правому и произнес несколько слов, которые его спутники не расслышали. Держа в руке обруч, он обошел вокруг предполагаемой башни, окружив ее тусклым белым кольцом. Вернувшись на прежнее место, он стал к ней лицом и начертал в воздухе пятиконечную звезду. Туман висел, как ни в чем не бывало. Волшебник резко выбросил руку вперед.

Тамир затаила дыхание.

— Стена, — объявил он. — Все в порядке. Башня здесь. Просто мы ее не видим. Давайте поищем вход.

Остальные вслед за ним вошли в туман. Они почувствовали под руками стену, но видеть — не видели. Так медленно, шаг за шагом, они обошли вокруг здания. В стене были выступы и впадины, но никаких отверстий.

Котфа остановился. — Свет был наверху. Эх, будь у меня лестница… Он вернулся к нагромождению гигантских камней и обхватил руками один из треугольников. До боли напрягая мышцы, он старался сдвинуть его с места, но не тут — то было.

— Дверь! — хрюкнул вдруг Аррамог и хлопнул Зифона по ноге. Протянув лапу вперед, он ткнул куда — то в стену.

Волшебник присел на корточки и ощупал каменную кладку. На высоте трех футов от земли он наткнулся на едва ощутимую трещину. Она образовывала правильный прямоугольник.

— Ты прав, дружок. Но если мы и заночевали на великаньей площадке для игр, то навряд ли это дом великана. — Он продолжал исследовать поверхность, ограниченную трещиной, остальные молча ждали. Зифон налег плечом. — Где — то здесь должен быть замок…

Тамир достала отмычку. — Вот и пришло время испробовать мой талант. — Она провела рукой по трещине, следуя ее очертанию, потом отошла. — Вставить — то некуда!

Котфа потер нож о камзол. — У меня возникла мысль. Правда, может быть, несколько неожиданная.

— Как и все наше путешествие, — вздохнул Зифон. — Ну, и что же это за мысль?

— Один раб, который работал вместе со мной, был дока по части снов. Так он говорил, что бывают вещие сны. Нужно только уметь их разгадывать.

Тамир отошла от башни. — Я тоже слыхал. Единороги! Если вы есть где — нибудь поблизости, помогите нам! — крикнула она..

Зифон задумчиво нахмурился. — А что, если дело не в самих единорогах, а в том, что нужно стучать, колотить?

— Мы уже и так простучали всю башню, — покачала головой Тамир.

— Но не все разом, — заметил Котфа, засовывая нож за пояс.

— Что ж, давайте попробуем все вместе, — согласился волшебник. — Но раньше закройте на миг глаза и вообразите вокруг себя белое сияние.

— Это еще зачем? — осведомился Котфа.

— Для защиты. Одна из теорий Бейнстока. Нужно использовать любую помощь, какая только есть.

Они сгрудились вокруг трещины в стене, держа руки — а Аррамог лапы — наготове.

— Сейчас я скажу: раз, два, три, и мы разом начнем стучать, — предупредил Зифон. — Раз, два, три!

Дружно колотя по стене, все четверо пошли в обход башни и наконец вернулись к тому месту, где обнаружили прямоугольную трещину. Их разочарованным взорам предстал все тот же туман.

Аррамог потеребил Тамир за ногу, затем похлопал по трещине.

— Всем стучать здесь.

Они нащупали невидимую в тумане трещину и снова приготовились стучать. Зифон повторил команду: раз, два, три!

Все, как один, они дружно ударили по камню.

Дверь медленно и беззвучно отворилась внутрь.

Сжав в руке нож, Котфа пригнулся и скользнул в отверстие. За ним последовал Зифон, потом Тамир и, наконец, Аррамог. Все так же беззвучно дверь затворилась.

У Тамир запершило в горле от запаха сухих роз и сосновой хвои, к которому примешивался слабый аромат мускатного ореха. — Надеюсь, нам удастся выбраться отсюда, — пробормотала она, коснувшись руки Зифона.

Путникам понадобилось несколько минут, чтобы после яркого света глаза привыкли к густому полумраку. Они оказались в высокой цилиндрической зале без единого окна. Ни мебели, ни ковров — только гладкие серые стены. С потолка сочился призрачный свет. В этой зале ощущалась какая — то нереальность, как будто она служила переходом от внешнего мира к тайнам башни. Прямо напротив двери, извиваясь, круто уходила вверх винтовая лестница, напомнившая Зифону пожарную. Высоченные ступеньки, чуть ли не по два фута каждая, а перил вообще нет.

— Лезем наверх, ребята! — крикнул Котфа, направляясь к лестнице.

— Сначала проверь, прочные ли ступеньки, — предупредила Тамир, вслед за ним шагая через комнату.

— О выходе позаботимся после, — сказал Зифон, — если, конечно, кто — нибудь не хочет подождать здесь…

Тамир обвела взглядом помещение и поежилась. — Нет уж, спасибо.

Котфа поставил ногу на нижнюю ступеньку, влез на следующую.

— Если меня выдерживает, то остальных выдержит и подавно.

Аррамог просеменил через комнату и уставился на первую ступеньку. Она была гораздо выше его головы. Тамир подхватила зверька на руки.

— Держись крепче, у меня руки будут заняты. Зверек обхватил девушку передними лапами за шею и примостился у нее на плече.

Зифон стал взбираться по лестнице вслед за Котфой, последними лезли Тамир с Аррамогом. И все это время откуда — то доносился печальный напев флейты. Казалось, невидимый музыкант изливает свою тоску, но не в слезах, а в звуках.

— Такая музыка не по мне, — проворчал Котфа, — предпочитаю зажигательные мелодии, под которые можно спеть и сплясать. — Он подергал следующую ступеньку. — Будьте поосторожнее: слегка качается. — Но ступенька выдержала, и он полез дальше.

— Вся хитрость, Аррамог, в том, чтобы не смотреть вниз, — объяснила Тамир зверьку, который от страха крепко зажмурил глаза. — Лично я такие лестницы терпеть не могу и ни за что не стану смотреть, высоко ли мы забрались. — Пол был уже еле виден. Тамир последовала собственному совету и стала смотреть вверх, на следующие ступеньки.

Плач флейты звучал все громче, трели и переливы становились все неистовее. В них слышались то горькие рыдания, то безутешные жалобы.

— Сил больше нет это слушать, — сказал Котфа, вылезая на верхнюю площадку. Потом помог выбраться Зифону, Тамир и дрожащему, как осиновый лист, Аррамогу. Пока Тамир спускала Аррамога на пол, Зифон толкнул слабо светившуюся в полумраке дверь.

Музыка оборвалась. Дверь распахнулась настежь, пропуская путников в следующую комнату, и закрылась за ними так же беззвучно, как и та, внизу.

— Странное место, — произнес Зифон, осматриваясь.

Эта комната была не круглой, а прямоугольной и казалась длиннее, чем можно было ожидать, судя по размерам башни. С первого взгляда возникало впечатление, что по обеим стенам развешаны головы в масках. Потом стало ясно: одна стена сплошь зеркальная. Зато на противоположной щерятся разинутые пасти, злобно таращатся пылающие ненавистью глаза. Куда ни глянь — всюду жуткие, уродливые морды, роняющие черную слюну, страшилища из кошмарного сна.

— Ведь они ненастоящие, правда? — шепнула Тамир, схватив Зифона за руку.

Вокруг маски, похожей на голову Медузы, извивались змеи. Многие головы облаком ненависти и боли окружала тьма. Но среди этих злобных морд изредка попадались лица красивых мужчин и прелестных женщин. Их безупречные черты дышали весельем или задумчивостью, излучая гармонию и тепло. Некоторые маски напоминали головы зверей — тигров, львов, неизвестных рогатых и клыкастых животных, глазастые физиономии насекомых. Были здесь и морды собак и других животных — спутников человека. В некоторых сочетались черты людей и зверей.

У одной группы масок лиц вообще не было, только разные цвета, в том числе черный и белый. Вместо глаз, носа и рта — щели.

Мимо одних масок путники проходили, не останавливаясь, у других — задерживались. Наконец, собравшись в дальнем конце комнаты, они стали обсуждать, кому могло понадобиться столь странное убранство.

— Не могу понять, — покачал головой Котфа.

— Может, здесь проводили какие — нибудь ритуалы? — предположила Тамир.

— Или хозяин был любитель многолюдных костюмированных балов, — сказал Зифон, разглядывая устрашающую звериную морду. — Отличное место для праздника в канун дня всех святых.

— Всех святых? — Тамир озадаченно посмотрела на него и сразу же понимающе улыбнулась. — Это в другом мире?

— Это такой праздник, когда люди наряжаются в маскарадные костюмы. Некоторые стараются напугать друг друга, главным образом потехи ради.

— Что ж, маскарад — дело хорошее, — проговорила Тамир, а про себя подумала: «Мой, во всяком случае, пока удается» и едва заметно усмехнулась.

Котфа подошел к черным маскам, с которых безжизненно таращились выпученные глаза. — Знаете, кого они мне напоминают? Лорда Нокстру. У него глаза загорались только при виде пыток. Он до них великий охотник, и чтобы побольше воплей и крови.

Тамир остановилась у злобной маски. Косматые брови, спутанные волосы. — А этот — вылитый Мугва. Та же ухмылка. Ну и мерзкий же тип! Вот, оставил мне на память. — Она закатала рукав и погладила шрам.

Зифон взглянул на ее руку, потом на маски. — Эти маски наводят на воспоминания. Здесь не просто склад костюмов.

Едва он вымолвил эти слова, как из — за позолоченной маски выползла огромная бурая змея с косыми багровыми полосами на спине. Длиной она была футов шесть, а диаметром — не меньше шести дюймов.

От неожиданности друзья отшатнулись. Котфа и Тамир схватились за кинжалы и приготовились к обороне.

Змея проскользнула между Зифоном и его спутниками, поднялась на хвосте, так что голова ее оказалась вровень с его лицом, и прошипела:

— А что увидел здесь волшебник? Может быть, лица, которые он предпочел бы забыть?

— У каждого есть нечто такое, что он хотел бы забыть. Настоящее — вот что решает все. — Зифон отступил на шаг.

Тамир схватила Аррамога и посадила на плечо: вдруг змея решит им закусить.

Тварь снова зашипела, протягивая к волшебнику длинный раздвоенный язык. — В следующей комнате находится оракул. Он сможет, если пожелает, показать отражения того, что ждет вас впереди. Но войти вам удастся только в том случае, если вы поладите с прошлым и с этим залом масок. Что скажешь, волшебник? — Она опять зашипела, сверля Зифона взглядом черно — золотых, похожих на бусинки, глаз.

Тамир с Котфой подкрались поближе, нацелив кинжалы прямо в змеиную голову. Аррамог, примостившийся на плече у Тамир, ощерил острые зубы.

Зифон отступил еще на шаг. — Ты хочешь сказать, что битва предстоит мне, а не им?

— Ясное дело! — тело змеи ритмично покачивалось, словно повинуясь аккомпанементу невидимого заклинателя. Зифон почувствовал, что плавные движения змеи и ее блестящие глаза оказывают на него гипнотическое воздействие. Он отвел взгляд и повернулся к друзьям.

— Пошли — ка отсюда, нет снега покуда. Я драться не стану, иначе завяну. — Он скрипнул зубами.

Змея растянулась на полу. Зифон торопливо зашагал к двери, остальные — за ним. Он дотронулся до двери — взметнулись искры, руку кольнуло.

— Вот чертова вошь! Так легко не уйдешь… — Он постоял несколько секунд, кровожадно представляя себе такую картину: Бейнсток упал в огромную бочку с медом, к которой подбирается медведь.

Потом тяжело вздохнул и обратился к спутникам. — Отойдите в сторонку. — Вернулся и встал прямо перед змеей. Достал из кармана шарики, и в воздухе, поблескивая, закружился золотистый хоровод. Змея стала раздуваться. Вот вокруг волшебника, извиваясь, почти касаясь его ног, ползают уже сотни маленьких змеек.

— Вы только взгляните! — шепнула Тамир. Казалось, Зифон, заключенный в стеклянную клетку, вместе со змеями висит в воздухе на высоте нескольких футов от пола.

Змей становилось все больше. Они облепили стены, пол и потолок прозрачной клетки, которую удерживали на весу только летающие шарики да тусклое сияние, окружающее Зифона. Лоб его покрылся каплями пота, он изо всех сил старался сосредоточиться на шариках.

Мгновение — все змеи снова превратились в одну. И вот уже перед Зифоном не змея, а гигантский таракан.

— Многих моих собратьев ты убил, волшебник, — прошипел таракан.

Зифон ловко добавил к кружащимся шарикам еще один.

— Я говорю «волшебник», но этим словом можно называть самых разных людей, — продолжало чудище. — Что если твой волшебный дар не будет знать себе равных? Представь себе власть и славу истинного чародея. Все будут приходить к тебе на поклон. — Он слегка опустил голову и снова поднял. — Ты сможешь иметь почти все, что захочешь. Власть, могущество, безграничное богатство — и все это по первому желанию. А что сейчас? Твои фокусы неумелы, незатейливы, ненадежны, а сам ты — неуклюжий новичок.

Волшебник сжал зубы. Продолжая жонглировать, он обдумывал услышанное.

— Есть старая поговорка: не надейся поесть на дармовщину. Какую цену ты запросишь?

Тараканище ловко извлек из — под блестящего черного крыла свиток. — Твою подпись. Здесь сказано, что ты обязуешься творить волшебство на службе у его Тараканьего Величества.

Зифон усмехнулся — до него дошел весь комизм ситуации. — Не могу. Я связан обетом. Дал клятву Анонимному Жукомору убивать тараканов по первому же зову.

— Подпись или смерть! — вскричал таракан, распуская гигантские крылья, как будто собрался броситься в атаку. — Тебя и твоих спутников ждет страшная смерть. Еще никому не удалось выжить, отклонив предложение его Тараканьего Величества.

Зифон не шелохнулся. Шарики продолжали кружиться. Но было видно, что силы волшебника на исходе, лицо его стало пепельно — серым.

— Давайте попробуем передать ему немножко света, — прошептала Тамир.

Сосредоточив все свои помыслы на волшебнике, который был едва виден за бешено крутящимся вихрем шариков, она вместе с Котфой и Аррамогом старалась послать ему спасительный свет, которым они окружили башню.

Тараканище летал вокруг светового кольца, образованного шариками, пытаясь обнаружить брешь в защите. И вдруг из вихря шариков брызнул луч света и поразил чудовище. Таракан рухнул на пол и на глазах стал съеживаться.

Зифон бросил жонглировать и протянул к насекомому руку. С пальцев его срывались искры. — Ступай прочь, исчадие тьмы! — произнес он.

— Мы еще встретимся, — пригрозил таракан и исчез. Волшебник без сил рухнул на пол.

Свет в зале померк. Пол под ногами заходил ходуном, да так, что Тамир и Котфу отбросило к зеркальной стене. Маски с грохотом полетели на пол.

С трудом поднявшись, они стали пробираться туда, где в последний раз видели Зифона. Сжимая в руках кинжалы, друзья осторожно подкрались к нему, и тут в комнату стал пробиваться слабый свет.

Стеклянная клетка бесследно исчезла, а вместе с ней и змеи. Зифон лежал на полу.

Тамир пощупала его запястье. — Пульс слабый, но он жив. — Она достала из кармана небольшой шероховатый кристалл. Взяв его одной рукой, она положила другую Зифону на плечо и постаралась дышать в такт его дыханию.

— Ты так лечишь? — спросил Котфа.

— Да. — Она поводила кристаллом над телом волшебника, несколько раз обвела вокруг сердца.

Аррамог наблюдал за ней, потом подобрался ближе и, положив лапу на неподвижное тело, попробовал поделиться с Зифоном своей энергией.

— Надо бы вынести его из этого проклятого места, только, пожалуй, трогать его пока небезопасно. — Котфа обтер платком лицо Зифона и принялся беспокойно мерять шагами комнату.

В дальнем конце открылась дверь, из нее появился старик в сером балахоне с капюшоном.

— Можно перенести его сюда, — мягко сказал он. — Здесь есть место для отдыха. Может быть, когда он очнется, оракул заговорит.

Котфа с Тамир подняли Зифона, который так и не пришел в себя, перенесли его в соседнюю комнату и положили на выступавшую из пола розовую плиту.

Здесь было светлее, чем в зале масок. В переливчато — блестящем полу отражались розовые стены. Мерцающие струи воды вздымались вверх и падали в розовую мраморную чашу фонтана, поблескивающую золотыми искрами.

За ним высилась зеркальная стена. Высокие розовые свечи в медных подсвечниках лили мягкий свет.

— Вода фонтана очень освежает, — сказал старик. — Пейте без всяких опасений. За этой дверью — бассейн. Для путников приготовлена чистая одежда. Вы находитесь в палатах оракула.

Тамир поспешила к фонтану, чтобы наполнить бурдюк и смочить платок. Тем временем старик удалился через дверь, ведущую в зал масок. Девушка омыла лицо и руки волшебника. Как только вода коснулась его лица, он слабо застонал и медленно открыл глаза.

— Где я?.. И как сюда попал? — пробормотал он, ловя взгляд Тамир.

Девушка сжала его руку.

— Ты победил, старина! — воскликнул Котфа. — Задал жару этому змею или таракану, в общем, этой нечисти.

— Твое волшебство удалось, — добавила Тамир. — Теперь мы в палатах оракула. Ну — ка, выпей.

Она поднесла к губам Зифона бурдюк, Котфа тем временем поддерживал волшебника сзади. Зифон жадно напился, и на лицо его стал возвращаться румянец.

Тамир с тоской подумала о бассейне. Вот бы смыть дорожную пыль… Но если она хочет продлить маскарад, нужно проделать это без свидетелей.

— А где тараканище? — спросил Зифон.

— Исчез, — успокоила его Тамир, — причем весьма эффектно: стены ходили ходуном, маски с грохотом падали на пол. А ты без чувств рухнул ничком. В общем, волшебство сработало.

— Вот оно что. — Зифон слабо улыбнулся и сделал большой глоток из бурдюка. — Вкус какой — то необычный.

— Он сказал, что можно еще и искупаться. Зифон медленно направился к двери, на ходу снимая одежду. — Фантастика! — воскликнул он. — Вы, ребята, тоже должны попробовать.

Котфа не нуждался в уговорах. Он сбросил одежду и ринулся за волшебником. Тамир заметила, что ноги у него такие же мускулистые, как и руки. Но при всем при том она решительно отдавала предпочтение волшебнику.

— Иди к нам, Тамир! — позвал Зифон. — Вода просто отличная.

— Я подожду, пока вы вернетесь. Вдруг оракул решит заговорить, а здесь никого не будет.

Аррамог искоса взглянул на нее, но мужчины никак не отреагировали. Они наслаждались теплом искрящейся, тонко благоухающей воды.

Вскоре оба появились, облаченные в темно — синие штаны и камзолы. На левом плече у каждого красовалась белая звезда.

— Теперь моя очередь. Пойдем, Аррамог. — Тамир подхватила свой мешок и вошла в дверь, лаарн — за ней. Девушка разделась и погрузилась в теплую воду. — До чего же хорошо! — Она вымылась с головы до пят и сразу ощутила, что всю усталость как рукой сняло. — Иди же, Аррамог, попробуй, это не обычная вода!

Аррамог нерешительно топтался на краю бассейна.

— Я не дам тебе утонуть. Просто у меня такое чувство, будто все мы обязательно должны окунуться в эту воду. — Она протянула руку, и Аррамог, зажмурившись, плюхнулся в воду. В следующее мгновение он обнаружил, что вполне может держаться на плаву. Они немного поплескались, потом Тамир вылезла и закуталась в мохнатое розовое полотенце, лежавшее на стуле.

Аррамог выбрался вслед за ней и, отвергнув предложение Тамир вытереть его полотенцем, принялся энергично отряхиваться. С его синей шубки полетел дождь капель, и Тамир поскорее ушла в нишу, где была устроена гардеробная. На вешалке висели одеяния всех фасонов и расцветок. Она замерла перед тонким, голубым с золотом платьем — как раз ее размер! Потом надела синие штаны и камзол, что висели рядом. И на платье, и на камзоле левое плечо украшала белая звезда. Платье же свернула и спрятала в мешок.

Вскоре все они уже сидели у фонтана и смотрели в зеркало. Сначала они видели только свои отражения. Мгновение — и картина изменилась. Перед ними — бурные волны, вздымающиеся почти до самого неба. Потом они увидели темное отверстие и маленьких человечков, пробирающихся через песок или грязь. За ними — лев, он широко разинул пасть, ощерив острые клыки.

Вдруг комнату наполнил зычный голос:

— Алчность льва ненасытна. Ищите единорога. Пещеры Ктафы. Оникс в руке женщины убьет лебедя. Звезды предупредят об опасности. Спешите со всех ног!

Голос затих — и снова в зеркале отражаются только четверо путников.

Глава 6

Они подождали несколько минут на случай, если оракул вдруг пожелает сказать что — нибудь еще, потом пошли обратно через зал масок, стараясь не наступать на разбитые головы, лежащие на полу.

Когда стали спускаться вниз по лестнице, Аррамог снова пристроился на плече у Тамир. В пропахшем розами воздухе почувствовалось дуновение свежего ветерка. Низкая дверь, через которую они проникли в башню, теперь была распахнута настежь. Друзья выскочили наружу и бросились к деревьям. Там они остановились и оглянулись назад.

Ни башни, ни тумана — ничего, кроме обломков скал, которые, скорее всего, громоздятся здесь испокон веков.

Тамир перевела дух. — Мы правда были в башне, или все это — маски, оракул — нам только привиделось?

— Должно быть, большинство прохожих видят одни скалы, — задумчиво покачал головой Котфа. — Теперь понятно, почему вожак Уорробо назвал это место развалинами. И все же он предполагал, что мы сможем найти здесь что — то важное.

— Да, это не похоже на мой мир, — проговорил Зифон. — Может быть, в этих развалинах осталась душа и мы пробудили ее? Он потянулся за бурдюком и отпил глоток — Вода, во всяком случае, настоящая.

Тамир пощупала рукав камзола, потом звезду на левом плече. — Одежда тоже настоящая. И звезды. Интересно, что имел в виду оракул: что эти звезды помогут нам избежать опасности или что мы должны ориентироваться по какой — то небесной звезде?

— Оракулы всегда любят говорить загадками. — По спине у Зифона пробежали мурашки. — Я уже сыт по горло этим местом. Если оракул прав, нужно искать пещеру или яму на карте, но слов «пещеры Ктафы» он не обнаружил. — Пойдем на восток.

Тамир бросила прощальный взгляд на Илливар. — Сколько же времени мы там пробыли? Когда мы входили, утро только начиналось, и сейчас тоже раннее утро. Неужели мы провели там целые сутки?

Волшебник задумался. — Возможно, это все то же утро. Может быть, башня стоит на таком месте, где время не существует. Правда, это только моя догадка.

Тамир взглянула на пушистого зверька, семенящего рядом с ней, и рассмеялась. — Вот еще одна память о нашем приключении. — Она показала на левое плечо Лаарна. — Раньше у тебя этого пятна не было.

Аррамог склонил голову к плечу. — Белая отметина! А все твое купание… — недовольно хрюкнул он.

— Да это же не пятно, а звезда, как у всех нас. Остальной — то мех остался темно — синим, как и был!

— Это особый знак илливарского оракула, — произнес Зифон, наклонившись, чтобы получше разглядеть пятно. — Совершенно правильная пятиконечная звезда.

— Глядите — ка! — Тамир оттянула ворот камзола, обнажив левое плечо. — У меня звезда не только на камзоле. — Зифон и Котфа обнаружили у себя на плечах такие же отметины.

— Значит, у каждого по звезде, — успокоился Аррамог.

— У меня, друзья мои, есть отметины похуже, — сказал Котфа. — Вдобавок ко звезде еще и шрамы. Я однажды чуть было не сделал себе татуировку парусника. Жаль, мужик, который этим занимался, куда — то запропастился. Как вы думаете, пещеры далеко отсюда?

— Эх, будь у нас лошади… — мечтательно произнесла Тамир. — Послушай, Зифон, почему бы тебе не помочь нам? Что будет, если мы опоздаем?

Зифон вздохнул.

— Пожалуй, ты прав. Нужно спешить.

— Ты просто не представляешь, как быстро мы домчались бы верхом!

Не слушая ее, Зифон достал голубые шарики и начал жонглировать.

— А вы, друзья, все вместе думайте о пещерах Ктафы. Аррамог боязливо прижался к Тамир. Она взяла его на руки и ласково сказала, стараясь придать голосу уверенность, которой сама вовсе не ощущала:

— Так будет куда быстрее, чем на лошадях, малыш. Мы просто прыгнем вслед за ним через кольцо. «И, хотелось бы надеяться, окажемся там, где нужно, — добавила она про себя, — а не где — нибудь посреди океана». Тут девушка спохватилась и постаралась сосредоточиться на пещерах Ктафы.

Теперь шарики кружились совсем по — другому: сначала косо отлетали в сторону, потом взмывали высоко в небо, отбрасывая ослепительные блики. Вот жонглер поймал их и опустил руки. В воздухе повисло сияющее кольцо.

— За мной! — крикнул Зифон и прыгнул в него.

Тамир с Котфой бросились следом. Они приземлились в лесной чаще на заросшей травой поляне и некоторое время сидели, озираясь по сторонам. Поляну окаймляли высокие деревья с грубой ноздреватой корой. Их могучие ветви с узкими светло — зелеными листьями склонялись до самой земли. Котфа прихлопнул мошку, усевшуюся ему на руку. Где — то вдали птица, печально окликала кого — то на своем непонятном языке.

Котфа вскочил и пошел по краю поляны, раздвигая густые ветви. — Что — то я пока не вижу никакой пещеры. Может, ты опять промахнулся?

Зифон с Тамир тоже встали. Аррамог продолжал безмятежно щипать травку.

— Так я и знал, что этим кончится, — произнес волшебник, разводя ветви на другой стороне поляны.

Тамир усмехнулась.

— Ты сначала осмотрись, а потом уже переживай. Зифон вздохнул и подошел к следующему дереву.

— Куда ни глянь — везде глухомань.

Тамир расхохоталась, а волшебник свернул влево и снова уперся в заросли. — Опять я в лес, как медведь, залез! — Он остановился и обернулся к Тамир. — Как флюгер, верчусь — что за дикая гнусь!

— Постой — ка! — Тамир хлопнула себя по лбу. — Ведь я когда — то слышал сказку про пещеры Ктафы. Только что же в ней говорилось?

И вот, пока она силилась припомнить сказку, чьи — то жилистые руки раздвинули поникшие ветви, и, опираясь на посох, на поляну вышел старик.

— Уж не собираетесь ли вы наведаться в пещеры? Я бы на вашем месте ни за что бы туда не пошел. Даже на спор. — Лицо у него было сморщенное, нос крючком, седые космы падали на плечи. Мутные глаза налиты кровью, но взгляд острый, пристальный.

— Тебе что — нибудь известно о пещерах? — спросил Котфа. — О пещерах Ктафы?

— Как же, как же, — ответил старик опираясь на посох. — Кое — кто зовет их и так. Гиблое место. Странные дела там творятся.

— А сам — то ты там бывал? — осведомился Зифон. Старик помотал головой.

— Вот еще! Да я бы и за мешок золота туда не пошел. Говорят, в пещерах водятся духи умерших. А я не хотел бы раньше времени составить им компанию. С годами начинаешь все больше ценить жизнь.

— Наверное, ты прав, — осторожно произнесла Тамир, поглаживая левое плечо.

— То — то и оно, — продолжал старик. — Начинаешь ценить деревья и голубое небо, и рыбалку на речке. Это куда лучше, чем лежать под землей. Да и для здоровья полезней.

— А не знаешь ли кого, кто побывал в этих пещерах? — спросил Зифон.

— Дайте — как передохнуть чуток, — сказал старик, усаживаясь на травку. Остальные расселись вокруг. — Знавал я троих молодцов, вроде вас. Они искали приключений, и забавы ради отправились туда, хоть их и отговаривали. Потом люди слышали странные звуки. Они заглядывали в пещеру, но увидеть — ничего не увидели. А соваться дальше — до такого безрассудства никто не дошел. Это случилось — чтоб не соврать — лет двадцать тому назад.

— И никто из них не вернулся? — поинтересовался Котфа, почесывая левое плечо.

Старик развел руками.

— Может, они, конечно, и вышли, а потом покинули город… Только больше их никто не видел.

Тамир нахмурилась.

— И что же, с тех пор никто там не бывал?

— Ну, разве что две деревенские девчонки. Тамир подвинулась ближе.

— И они тоже исчезли? Старик помолчал.

— Да нет, они как раз вышли, да только перепугались до полусмерти. Даже говорить об этом не хотят. Похоже, то, что там скрывается, гибельно только для мужчин. Может, там ведьмы или русалки, — Он захихикал над собственной шуткой. — Только больше туда никто не ходит. В такие места лучше не соваться. Приключения — приключениями, а жить — то всем хочется! Лучше посиживать себе да посматривать, что творится вокруг.

— А где вход? — спросил Зифон, поднимаясь.

— Да тут, поблизости. Из него идет что — то вроде сияния. Может, камни поблескивают, может гнилушки светятся, а может, еще что — нибудь.

Старик поднялся. Тамир и Котфа тоже встали.

— Неужто вам, молодым, больше делать нечего? Вот я в молодости все больше за девчонками приударял. Немало их у меня было. — Он снова захихикал. — Ступайте — ка лучше туда, — он указал палкой на северо — восток. — Эта дорога ведет в город. Там славная гостиница, и служаночки очень сговорчивые — ну, словом, вы меня понимаете, — он подмигнул.

— А пещеры в какой стороне? — не отступал Зифон.

— На другом краю поляны. — Старик подошел к дереву с облезшей корой и указал палкой на метку, вырезанную, должно быть, много лет назад. Она была похожа на заглавную букву Н со слегка наклоненной перекладиной. Знак — не из лучших, — заметил он. — Если уже решили, так идите от этого дерева все прямо и прямо. Я уже говорил, что найти вход нетрудно. А мне пора. Если передумаете, поставлю всем выпивку в трактире — Старик помахал рукой и зашагал по дороге, которая, по его словам, вела в город.

— Если уж он так решительно настроен против пещер, — сказала Тамир, — зачем тогда крутится так близко от входа? Что — то он мне не нравится.

— Мне тоже. — Волшебник взъерошил темные волосы. — Кто знает, на чьей он стороне. Уговаривать гораздо легче, чем сражаться. Хотя, вполне возможно, он всего — навсего безобидный селянин, решивший прогуляться.

Котфа погладил зарубку на дереве. — Я — то не имел бы ничего против сговорчивой служаночки из гостиницы. Мне жизнь монаха — затворника совсем не по нутру. Эх, завалиться бы сейчас в постель с бабенкой…

— Я тебя понимаю, — сказал Зифон. — Будь у нас время… Вот справимся со своими приключениями, тогда уж…

— Ну — ну! — Тамир так и не удалось скрыть в голосе нотку враждебности.

— Не могу понять, почему пещеры особенно опасны для мужчин. Может, это просто здешние слухи?

— Есть только один способ проверить — слазить туда самим, — предложил Котфа, махнув рукой в сторону дерева.

— А вдруг там ловушка? — Тамир коснулась черной рукояткой своего кинжала. — Я могу пойти вперед, на разведку.

— Старик ведь сказал… — хрюкнул Аррамог.

Тамир кашлянула.

— Мы с Зифоном посильнее тебя, — заиграл бицепсами Котфа. — Будет лучше, если вперед пойдем мы. — Он сжал зубы и взялся за нож.

— Не стану же я драться с вами за право идти первому, — возмущенно проговорила Тамир. — Мы с Аррамогом подождем здесь на случай, если вам понадобится спасательная команда.

Она решительно уселась, прислонившись спиной к дереву, а Котфа с Зифоном углубились в лес.

— С тобой безопаснее. — Аррамог свернулся рядом с ней, явно собираясь вздремнуть. — Ты — женщина. Другие знают?

— Этот вопрос никогда не вставал, — засмеялась девушка и сорвала травинку. — Зифон наверняка не взял бы меня с собой, знай он, что я женщина. Вот я и не стала с ним купаться.

Аррамог зевнул.

— Мне легче. Хочу быть мужчиной — и я мужчина. Хочу иметь детей — и я женщина.

— Так ты можешь изменять свой пол, когда захочешь?

— Если постараюсь.

— Вот здорово! — Она обдумала такую перспективу. — Очень удобно. А сейчас ты кто — мужчина или женщина?

— Мужчина. Отдохну — в пещере буду женщиной. — Аррамог снова зевнул и закрыл глаза.

Тамир сидела, не сводя глаз со спящего зверька, Потом, выругав себя за любопытство, встала и принялась расхаживать взад — вперед, то и дело оглядываясь на тропинку.

Минут через двадцать Аррамог проснулся. — Готово. Буду спасать Зифона и Котфу.

— Что, ты уже женщина?

— Ну да, как и ты.

Тропа, ведущая к пещерам Ктафы, была едва заметна. Пришлось продираться сквозь сухие ветки, что загораживали путь. Густая листва свисала пологом, заслоняя солнечный свет. В воздухе плыл мягкий звук, похожий на далекий колокольный звон. Аррамог принюхался.

— Пещера близко.

Тропинка упиралась в заплетенную лианами скалу. Зелень совсем недавно раздвигали, кое — где даже разрубали. Значит, вход где — то здесь.

— Смотри, — сказал Аррамог, показывая на что — то блестящее.

Тамир подняла с земли один из серебряных шариков, которыми Зифон обычно жонглировал. — Раньше он их никогда не ронял. Должно быть, оставил, как метку. Будет нам вместо свечи.

Держа шарик перед собой, она осторожно вошла в пещеру, сгибаясь, чтобы не задеть нависающий потолок. Серые стены тускло светились. Проход довольно круто спускался вниз, заканчиваясь огромной пещерой. Фантастические нагромождения, отливающие то кораллом, то золотом, то бирюзой, свисали с потолка, вздымались с пола.

— До чего же красиво! Вот этот, — она показала рукой, — напоминает мне бородатого старика. Видишь нос? А эти складки и волны похожи на хрустальный занавес. Наверное, Зифон с Котфой тоже проходили здесь.

Пол был неровный, и Аррамог шел впереди: его когтистые лапы легко одолевали препятствия.

Тамир остановилась, залюбовавшись маленьким прудиком с прозрачной водой. На дне его лежал светящийся камень. — Жемчужина! — пробормотала Тамир, достала его и сунула в карман.

Снова донесся нежный звон, но на этот раз он звучал, как обрывок мелодии.

— Вот! — сказал Аррамог. — Еще одна метка. — Он махнул лапой в сторону очередного серебряного шарика.

Тамир подняла его.

— Странно, Зифон бросает серебряные шарики. Ведь у него есть другие, куда менее ценные. — Нахмурившись, она посмотрела на шарик, как — будто ожидая от него ответа. Но на нее глядело лишь собственное искривленное отражение.

Эта метка находилась рядом с аркой, ведущей в другую галерею — высокую, с перистыми сталактитами, свисающими с потолка. Звенящая музыка лилась все громче.

— Может быть, они пошли на звук, — тихо сказала Тамир.

Аррамог остановился так внезапно, что девушка чуть не налетела на него.

— Что случилось?

Лаарн уставился на что — то невидимое Тамир. Тут она ощутила покалывание в левом плече и быстро присела. — Что с тобой, Аррамог? Говори же!

— Там боч — ла, темные! — Маленькое тельце дрожало.

— Вроде стражников Лорда Нокстры?

— У боч — ла нет тел.

— Давай — ка спрячемся за сталагмитом — вон за тем, большим!

Они бросились к каменной глыбе и притаились за ней. Тамир сжимала в руке серебряный шарик, который привел их сюда, как — будто это был могущественный талисман.

Всю галерею окутала тьма, но то был не мирный ночной мрак, а мрак хаоса и кошмарных видений. Вместе г, ним в подземелье вполз запах тления. Казалось, к ним, обшаривая все вокруг, тянутся щупальца каких — то бестелесных созданий. Но Тамир они так и не коснулись.

Когда боч — ла проходили мимо, девушка осмелилась украдкой взглянуть на них. На мгновение они показались ей высокими черными людьми. Прозвучал легкий смешок — и боч — ла исчезли в том направлении, куда лежал путь Тамир и Аррамога.

— Ушли… — прошептала Тамир. — Только бы Котфа не затеял с ними драку! Мне знакомо это имя — боч — ла. Стражи хаоса. Когда я плохо себя вела, домашние грозили запереть меня в темной комнате вместе с боч — ла. Я была совсем маленькой и ужасно боялась.

Аррамог заглянул в галерею. — Нужно искать Зифона.

— Ты прав. — Музыка, смолкнувшая при появлении боч — ла, снова зазвенела в воздухе. Проход резко изогнулся. Они вошли в пещеру с красновато — коричневыми стенами, Размерами она уступала предыдущей. Сталактиты и сталагмиты здесь тоже были мельче, тоньше и напоминали густое оперение какой — то грациозной птицы. Входящих в эту пещеру из темного прохода встречало теплое приветливое сияние.

В дальнем углу в озерцо впадал прозрачный ручеек. Остановившись перед ним, Тамир потянулась к воде, но вдруг ощутила укол в плечо как раз под изображением звезды. Она резко отдернула руку.

— Вода — не тронь, — кинувшись к ней, крикнул Аррамог.

Тамир приподняла серебряный шарик, чтобы получше осветить озерцо. Все дно и прилегающий выступ скалы были усеяны костями. Люди и животные пили эту воду и… погибали.

— Ядовитая! — Тамир рассматривала кости на дне. — Похоже, они лежат здесь уже давно, уже крошиться начали. Вот этот скелет, должно быть, принадлежал собаке. — Смертоносное местечко! Слава Богу, наших друзей здесь нет.

Они вернулись в галерею и, убедившись, что боч — ла не видно и не слышно, пошли дальше. Звенящая музыка становилась все громче, все прекраснее и волшебнее, она манила и завораживала. Еще несколько мгновений — и они добрались до ее источника.

— Друзья! — прошептал Аррамог, заглядывая в пещеру.

Котфа и Зифон неподвижно сидели на краю озера, глаза их остекленели, взор потух. Посередине озера вздымалась скала, а на ней сидела прекрасная обнаженная женщина. В ее лице и теле не было ни малейшего изъяна, кожа матово светилась, как бледный мрамор. Единственным покровом служили длинные темные волосы, змеившиеся до самой талии.

Мешки лежали рядом с путниками. Нож Котфы и серебряные шарики волшебника валялись тут же, на камнях.

— Ну же, — призывал со скалы чарующий голос, — вы так долго ждали. Придите же ко мне, мои милые! — Женщина раскрыла объятия, и ее пышная грудь предстала во всей красе.

Зифон и Котфа ступили в воду — и фигура на скале вдруг ужасно изменилась. Прелестная женщина превратилась в мерзкое извивающееся чудовище — щупальца хватали воздух, из пасти торчали острые клыки, по подбородку стекала слюна. Страшилище источало такую едкую вонь, что Тамир чуть не задохнулась. — Зифон, — . тихонько позвала она.

Но волшебник не слышал. Его рука рассеянно поглаживала звезду на плече, глаза же были прикованы к разлегшемуся на скале чудовищу, чей мелодичный голос звучал столь призывно. Щупальца тем временем тянулись все ближе.

— Ко мне, прекрасные воины! Вас ждет пир. — Чудище облизнуло губы длинным языком, как будто предчувствуя славное блюдо. Рядом, на скале, высилась гора костей — останки прежних гостей, прежних пиров.

— Они не видят, кто она на самом деле, — прошептала Тамир. — Но ведь Зифон — то разбирается в заклятьях и превращениях. Ты только взгляни на них: точь — в — точь верные псы, прибежавшие на зов хозяина!

Зифон с Котфой уже по пояс погрузились в воду. Они подходили все ближе и ближе к скале. Вот щупальца уже почти дотянулись до них! Но тут течение отбросило мужчин обратно к берегу страшилище мгновенно превратилось в черного лебедя. Зифон и Котфа не отрывали от него глаз. Какой бы облик не принимало чудище, пение его лилось, не прекращаясь ни на миг.

— Это все музыка… Послушай, Аррамог, чары властны над ними, потому что они — мужчины! Что же дет лать? — Тамир заломила руки, потом спохватилась и сунула их в карманы.

— Оракул! — подсказал Аррамог. — Женщина убьет лебедя ониксом.

Тамир нащупала ониксовую рукоятку кинжала. Навряд ли им можно сразить чудовище…

Прячась за сталагмитом, они подползли поближе. Тем временем превращения шли своим чередом. Красавица обернулась мерзким чудовищем, потом — лебедем.

Как бы подобраться еще ближе к скале, чтобы поточнее прицелиться? И даже если это удастся, как выбрать нужный миг?

— Аррамог, — чуть слышно шепнула Тамир, — сейчас я метну кинжал и, надеюсь, не промахнусь. Со стрелами, во всяком случае, у меня всегда получалось неплохо. Но сначала, пожалуй, нужно собрать серебряные шарики. Тебя они, скорее всего, не заметят. Придется тебе носить их во рту.

Лаарн медленно подполз к скале, близ которой были разбросаны светящиеся шарики, и по одному перенес их Тамир.

Она спрятала шарики в карманы и неподвижно села, представляя перед глазами мишень для стрелок и цель, которая когда — то помогла ей выиграть серебряную цепочку. На этот раз бы не промахнуться…

Превращения все продолжались. Вот красавица снова обернулась чудищем. Опять Зифон и Котфа совсем рядом с ним.

Аррамог дотронулся до руки Тамир, потом до кинжала. — Метай хорошенько!

Вот чешуйчатая лапа почти коснулась лица Котфы — и снова набежала волна. Она отнесла мужчин немного назад, но они по — прежнему стремились добраться до скалы.

— Давай! — скомандовал Аррамог, как только чудище превратилось в величавого лебедя.

Тамир встала, отвела правую руку назад и со всей силы метнула нож.

Кинжал попал в цель. Лебедь на миг замер. Потом исторг пронзительный вопль, смертельный стон и упал. Из раны хлынула темная кровь, и наступила тишина. Пение сирены смолкло.

— Зифон, Котфа! — Тамир позвала мужчин, которые ошеломленно озирались по сторонам, как — будто очнулись от глубокого сна.

— Тамир! — Зифон встретился с ней глазами, и взгляд его стал более осмысленным.

Девушка бросилась к берегу озера и протянула одну руку ему, другую — Котфе. — Вылезайте скорее из воды, вот так!

Зифон с Котфой переглянулись, видимо, не понимая, что происходит, но послушались.

Тамир подняла нож Котфы и заткнула за пояс. И тут внезапно услышала в отдалении тихий смех и заметила на стенах пещеры мигающий свет.

— Боч — ла! — предупредил Аррамог, стукнув волшебника по ноге, чтобы вывести его из забытья. — Прячься!

Тихий смех все приближался. Тамир дернула Зифона за руку.

— Вот черт, бесполезно. Придется мне попробовать, Аррамог, сосредоточься на мысли о лесе. Зифон, Котфа, думайте о лесе!

— Да, да, лес… — Зифон потер глаза.

Тамир вынула из кармана серебряные шарики и подбросила в воздух один, за ним еще два. Первый она уронила, но все — таки ей удалось исполнить простейший номер, когда в воздухе находились одновременно четыре шарика. Она представила себе окружающий пещеру лес. Прервав жонглирование, девушка заметила, как в пещеру вползает черная тень. Но в воздухе уже повисло мерцающее кольцо света.

— Прыгайте! — приказала она Зифону и Котфе и толкнула их в спину. Потом схватила Аррамога и бросилась в кольцо.

Глава 7

Тамир приоткрыла один глаз, затем второй, надеясь увидеть голубое небо и деревья. Но вместо них вокруг вздымались каменные стены. Значит, они по — прежнему в пещерах Ктафы. Тамир лежала на мягкой зеленой матерчатой подстилке. Зифон с Котфой еще не проснулись.

Стены пещеры, выпукло округлявшиеся к потолку, покрывали нарисованные пейзажи: деревья, трава, цветы, птицы, звери, пшеничное поле. Наверху скалы слегка искрились, создавая мягкое освещение. Выхода нигде не было видно.

— Хорошо, что удалось вообразить хоть нарисованный пейзаж, — пробормотала Тамир, обращаясь к Аррамогу. — Видно, художник любил природу. Взгляни — ка, Аррамог! — Она указала на маленькую нарисованную мордочку, выглядывающую из высокой травы. — Похоже, кто — то из твоих сородичей.

Аррамог подобрался поближе к картине. Тут проснулся Зифон и медленно принял сидячее положение.

— Я чувствую себя полным идиотом. А еще назывался волшебников. — Он взъерошил волосы. — Подумать только — попался на простейшее колдовство, играющее на природных инстинктах, да так, что чуть не спятил!

Котфа встал и потянулся. — Не хотел бы я пережить все снова.

— Я как — будто наблюдал со стороны за тем, что происходит, но не мог и пальцем пошевелить, — продолжал Зифон.

Аррамог похлопал волшебника по руке. — Все прошло.

Зифон рассмеялся и оглядел пещеру. — Должно быть, это мне урок, чтобы впредь я был поскромнее. Как мы здесь очутились?

Тамир вынула два шарика, подбросила их в воздух, но не поймала. — Я ухитрился управиться сразу с четырьмя. Сам не знаю, как мне это удалось. Надеялся, что мы окажемся в лесу, подальше от этих проклятых пещер.

Зифон приподнял бровь. — Оказывается, у тебя есть таланты, о которых я и не подозревал. — Он обнял девушку за плечи и на миг прижал к себе. Но тут же вспомнил о том, что нужно искать выход, и стал простукивать стены.

Котфа последовал его примеру. — Вот что я вам скажу, — ухмыльнулся он, — в следующий раз при встрече с какой — нибудь красоткой непременно буду помнить, что внутри может прятаться чудище! Хорошо еще, Тамир, что на тебя заклятье не подействовало.

Тамир слегка покраснела. — Просто Аррамог умеет изменять свой пол. Наверное, это нам и помогло.

— Ты шутишь? — Котфа уставился на зверька.

— Чистая правда, — с достоинством заявил Аррамог.

— И кто же ты сейчас?

— Женщина. Так безопаснее. Они хитрее.

Котфа покачал головой. — Не могу себе представить — взять и превратиться в девчонку! Да еще в самый неподходящий момент, — он засмеялся, продолжая осматривать разрисованные стены. — Ни окон, ни дверей — только коврики на полу. — Он ощупал свой пояс. — Мой нож… куда же он подевался?

Тамир протянула ему кинжал. — Я так и знал, что рано или поздно ты его хватишься!

Взяв у нее нож, Котфа поднес его к свету, погладил лезвие ладонью. Потом протянул обратно. — Возьми, ведь свой ты потерял, спасая нас.

— Нет, — возразила Тамир, — я найду себе другой. Зифон обнаружил у стены вазу и перевернул ее вверх дном, но она оказалась пуста. Тогда он подошел к Тамир, которая разглядывала изображение на стене.

— Лев смотрит прямо на меня. Не хотел бы я померяться с ним силой. — Тамир невольно отшатнулась, потом снова подошла и ощупала голову нарисованного зверя, потом тело.

— Что — нибудь нашел? — спросил Котфа.

— Похоже, выход есть. Смотри… рядом с лапой льва. Это замок. — Она обвела пальцем очертания квадрата, поставленного на угол. Потом достала отмычку и принялась за работу.

Через несколько минут раздался щелчок, и дверь распахнулась. За ней находилась сокровищница. Повсюду высились груды золотых и серебряных монет, драгоценных камней — какие только бывают на свете. Аррамог вскочил на высоченную гору золотых монет и съехал с нее вниз. — А это — как звезды, — весело промурлыкал лаарн, повесив себе на шею бриллиантовое колье.

— Такое мне и во сне не снилось! — Тамир надела на палец кольцо с граненым изумрудом, потом сняла и взяла узкий кинжал с блестящим серебряным клинком и выложенной изумрудами рукояткой.

— Столько не истратить и за две жизни! — пробормотал Котфа. В одной руке он сжимал золотую цепь с медальоном, в другой — меч искусной работы. — Не иначе, военные трофеи.

— Кто знает! — усмехнулся Зифон, продолжая перебирать сокровища. — Жаль, ничего похожего не трехгорбую зебру здесь нет… — Тут взгляд его привлек серебряный обруч. С одной стороны в него был вделан большой кристалл. Волшебник поднял его.

— А вот и корона! — воскликнул Котфа, водрузив себе на голову великолепный золотой венец, усыпанный рубинами. — Король Котфа, повелитель всего, на что ни упадет взгляд! Как по — вашему, звучит? Лорд Аррамог, дарую вам высокий титул… Или вы в данный момент леди Аррамог? — Хохоча, он коснулся кончиком меча головы зверька, который примерял янтарные, жемчужные и бриллиантовые ожерелья. В ответ лаарн ударил лапкой в маленький золотой гонг.

Котфа принялся сгребать драгоценности в мешок, предварительно выбросив из него одежду и остатки еды. Карманы он тоже набил до краев. Его спутники медлили, не в силах оторвать глаз от несметных сокровищ, подбирая то одну вещицу, то другую.

Наконец Аррамогу наскучила эта забава. — Слишком много. Время идет.

— Ты прав, малыш, — согласилась Тамир. — Мы здесь слишком задержались.

— На это можно купить все, что душа пожелает, — проговорил Котфа.

— Что толку, если не удастся отсюда выбраться. Драгоценностями не наешься и не напьешься. Нужно взять только то, что сможет пригодиться. Я беру обруч.

Тамир заткнула за пояс кинжал с изумрудами и взяла пригоршню золотых монет. И еще гонг — по просьбе Аррамога. Котфа оставил при себе меч и тоже прихватил золота.

— Вот что я вам скажу, — изрек он, бросив корону на груду самоцветов. — Будь я хозяином такого богатства, ни за что не оставил бы его в таком месте, где любой прохожий может утащить все, что ему приглянется.

— Я бы поставил стражу, — согласилась Тамир. — Замок — не преграда.

Зифон протянул обруч по направлению к стрельчатой двери. Кристалл помутнел. — Там, снаружи, кто — то есть… или что — то.

Он отступил и наткнулся на груду серебряных монет. Они со звоном посыпались вниз, обнажив человеческий скелет. Костлявые пальцы сжимали алмазный венец. — Надо отсюда выбираться. Тамир, держи кинжал, а ты, Котфа, меч. Попробую сотворить охранное заклятье. Представьте себе, что вокруг нас сияет белый свет…

В правой руке он держал обруч. Левой взялся за резную ручку двери и потянул на себя.

Все ощутили легкий укол в плечо, там, где были звезды. Когда они переступили порог, возникло такое чувство, как — будто со всех сторон их что — то толкает, давит, пригибает к полу. Каждый вздох давался с трудом. Сначала ничего не было видно. Казалось какая — то плотная масса заполнила проход, не давая сделать ни шагу.

— Незваные гости! — раздался оглушительный голос, громом прокатившийся по пещерам.

Давление все нарастало, и, наконец, совсем притиснуло их к земле. Зифон поднял над головой обруч, из кристалла вырвался сноп искр. Тьма стала рассеиваться, гнет — постепенно ослабевать. Скоро путники смогли подняться на ноги. Перед ними возвышался великан. На лице его блуждала злобная ухмылка.

— Прими свой истинный облик! — приказал Зифон, вложив в слова всю свою силу.

Великан стал на глазах съеживаться, менять очертания и, наконец, превратился в тщедушного человечка ростом не больше четырех футов. У него были острые ушки, кожа переливалась всеми оттенками зелени. Злоба его, однако, ничуть не уменьшилась — он так и подпрыгивал на месте, готовый лопнуть от ярости. С рук и ног стекала липкая розовая слизь. Скоро вокруг путников, почти касаясь их ног, застыла большая розовая лужа.

— Сильное у вас волшебство! — пронзительно выкрикнул он. — Значит, вы не из боч — ла — они боятся моей слизи.

Тамир смерила его взглядом. — У нас с боч — ла ничего общего.

— К тому же, мы не бросаемся на людей просто так, за здорово живешь, — добавил Зифон. — Ты кто — страж сокровищ?

Их противник вздохнул. Слизь перестала течь, а ее остатки на земле понемногу растаяли. — Я Ортлон лесной эльф. Эти пещеры наводят тоску, печаль и дурные мысли. Я привык к земле, где дует свежий ветерок, где солнце золотит воду. — Голос его звучал мечтательно.

— Зачем же ты сидишь здесь? — спросила Тамир.

— В лесу болтают разное, — снова вздохнул он. — Вот мне и захотелось увидеть сокровища, которые, как я слышал, хранятся здесь с незапамятных времен. Думал, проберусь потихоньку, прихвачу пару побрякушек — и обратно.

— Не тут — то было, — сказал Котфа, усаживаясь на обломок скалы.

— От боч — ла никому не уйти. Я нашел сокровищницу, а они — меня. Ну, и заперли в соседней комнате. Вот я и нарисовал на стенах всякую живность, чтобы совсем не спятить. Потом страж умер, и они заставили меня занять его место. Эта розовая дрянь начинает всякий раз сочиться, когда я злюсь или страдаю. — Эльф показал на розовую привязь, один конец которой обвивал его шею, другой был накрепко привязан к железному кольцу, вделанному в каменную стену. — Когда — нибудь они дернут слишком сильно — и место стража опять освободится. — Он снова вздохнул, глаза его заблестели. — Когда вы приоткрыли дверь, я краешком глаза увидел сокровища. Вот красотища — то… Золота — не сосчитать!

Тамир заглянула в проход. — И часто боч — ла здесь бродят?

— Да нет. Они сотворили розовую слизь, но сами к ней не подходят, чтобы случайно не притронуться.

— А ты знаешь, где выход из этих чертовых пещер? — грозно спросил Котфа, размахивая мечом над самой головой эльфа.

Тот потрогал полоску розовой слизи, обвивавшую его шею. — Знаю, если все осталось, как было. Я только и мечтаю, как бы отсюда выбраться, да видно, меня вызволит только смерть.

— Если ты нас не обманешь, мы, возможно, сумеем тебе помочь, — произнес Зифон.

— Что вы, что вы, я стану вашим смиренным и покорным слугой. И буду говорить одну чистейшую правду. Помогите мне, умоляю… — В глазах Ортлона стояли слезы.

Одним взмахом Котфа перерубил липкую привязь, прикрепленную к стене.

Эльф вскрикнул. Потом расправил плечи и глубоко вздохнул, но сразу же закашлялся. — Шея! — прохрипел он. Слизистый ошейник душил его. Тамир разрезала слизь кинжалом, и эльф, застонав, упал на землю. Достав из кармана кристалл, Тамир опустилась на колени рядом с лежащим Ортлоном и стала медленно водить камнем над телом эльфа.

— Гонг! — подсказал Аррамог.

— Слушаюсь! — она достала из мешка маленький гонг, и зверек ударил по нему лапкой.

Ортлон пошевелился, потом сел и протер глаза.

— Мне показалось, что гонг зовет меня на весенний праздник. Откуда он у вас?

— Нашли в сокровищнице.

— Вот оно что…

Тамир вручила гонг эльфу. — Вот, неси. А вдруг он поможет тебе найти верный путь!

Ортлон прижался к нему щекой. — Он напомнил мне обо всем, что я утратил. Вдруг он и вправду поможет? Ты пойдешь за мной, волшебник?

Зифон пожал плечами. — У нас нет другого выбора. Но если ты нас куда — нибудь заведешь, тебе грозит кое — что похуже, чем розовая слизь.

— Например, помрачение ума, — ответил Ортлон. — Я учту. Ступайте за мной. — Он зашагал по проходу, обходящему сокровищницу слева.

Пол был ровный, ширина прохода составляла не меньше шести футов. Стены покрывала светящаяся плесень. Они шли быстрым шагом минут двадцать.

— Впереди тупик! — Котфа вышел вперед и ткнул в стену мечом.

— А ведь ты, Ортлон, говорил, что знаешь, где выход.

— Прошло много времени, — эльф боязливо покосился на меч. — Я правда так думал.

— Есть ведь и другие способы перемещаться в пространстве, — Котфа выжидательно взглянул на Зифона. — Правда, я в них ничего не смыслю.

Тамир сунула руки в карманы. Когда девушка вынула их обратно, даже в тусклом свете пещеры было видно, как она побледнела. — Но ведь они были, правда же, были! Я потерял серебряные шарики. Наверное, выронил в сокровищнице…

— Можно вернуться, — с готовностью предложил Ортлон. — Там столько сверкающих драгоценностей!

— Нет! — ответил Зифон. — Пусть они будут платой за то, что мы взяли. Это подтверждает мою теорию о том, что на дармовщину поесть никогда не удается. А ты, Ортлон, я гляжу, так и не избавился от тяги к сокровищам?

Эльф нахмурился. — Я?.. нет. Это сильнее меня. Сверкающее золото, горящие в ночи рубины — они так и стоят у меня перед глазами… Нет! — он топнул ногой. — Зачем пленнику сокровища? И все же… Что — то так и тянет меня туда. Клянусь богами, я ненавижу их, ненавижу!..

— Ты не можешь нас вести.

— Не оставляйте меня! — эльф прижался к темной сырой стене. — Я должен избавиться от вечной пытки! Вы не можете представить, что это за ужас. — Лицо его исказилось от волнения, с рук закапала розовая слизь. — Лучше погибнуть, чем вернуться назад!

Котфа поднял меч и отсек сочащуюся слизь. — Видишь, стала течь медленнее. Тебе нельзя волноваться.

— Дыши поглубже, — посоветовала Тамир. — И постарайся успокоиться.

Ортлон взял себя в руки. Даже со стороны было видно, каких усилий ему это стоило. Постепенно гнев и волнение улеглись, дыхание выровнялось, и розовая слизь перестала сочиться.

— Смотри — ка, на этот раз она текла у тебя только с рук. — Котфа в последний раз перерубил липкие нити и повесил меч на пояс.

— Умоляю, позвольте мне пойти с вами, — упрашивал Ортлон. — Одному мне не справиться, я слишком слаб. Или пронзите меня мечом. Лучше мгновенная смерть, чем пытки боч — ла. — Он обнажил грудь и закрыл глаза.

— За тобой нужно как следует приглядывать, — решил Зифон.

— А вдруг он, как приманка, приведет к нам боч — ла? — с сомнением покачал головой Котфа.

— Пусть идет с нами, — сказала Тамир. — Когда сокровища будут далеко, его знание пещер может нам пригодиться. А ты что скажешь, Аррамог?

— Ортлон пойдет.

— Вот спасибо! — эльф воспрянул духом. — Я сразу дам вам знать, если меня снова потянет к сокровищам.

Зифон нахмурился. — Ты просто невыносим. Учти, тебе дается испытательный срок. Посмотрим, может быть, обруч поможет нам выбраться отсюда.

Они вернулись к развилке, откуда Ортлон завел их в тупик. Левый проход был ниже, только Аррамог и Ортлон могли бы идти по нему, не сгибаясь. Правая галерея была и шире и выше. Из нее доносился шум текущей воды.

Зифон протянул обруч вперед, по направлению к правому проходу. Кристалл потемнел, цвет его стал дымчато — серым. Когда же Зифон повернул обруч влево, из кристалла так и брызнули сверкающие лучи.

— Идем налево! — волшебник согнулся и стал пробираться по проходу. Вдруг мимо него прошмыгнул Аррамог. — Пойду впереди!

— Вот и отлично.

— Я прикрою тыл, — вызвался Котфа. — Так будет удобнее присматривать за Ортлоном и следить, чтобы за нами никто не увязался.

Проход становился все уже и уже. Обруч сиял по — прежнему ярко, но стены смыкались все теснее, а потолок навис так низко, что даже Ортлону пришлось согнуться в три погибели.

От скрюченной позы спину у Тамир нестерпимо ломило, но она молча кусала губы, понимая, что Зифон и Котфа испытывали еще большие неудобства. Девушка вспомнила, как в детстве во время игры ребятишки заперли ее в тесном шкафчике. На нее нахлынули давно забытые ощущения: темнота, страх, чувство, как — будто стены сжимаются и вот — вот задавят ее насмерть. «Спокойно, на этот раз ты не одна! — напомнила она себе. — Зифон нас обязательно вызволит. — Она чувствовала, как сердце колотится все быстрее. Руки похолодели. — Говори же, — приказала она себе, — скажи хоть что — нибудь!» — Как ты думаешь, Ортлон, где мы сейчас?

— Не знаю, никогда не бывал в таком тесном проходе.

— Послушай, Зифон, может, нам попробовать другой путь?

— Я уже ползу на четвереньках, пожаловался Котфа.

Зифон взглянул на обруч. — Интересно…

Тут земля задрожала, вокруг посыпались камни, настоящий град камней, намертво завалив проход позади. Путники кашляли, задыхаясь от пыли. Тамир вздрогнула и невольно схватила Зифона за руку. Он ответил рукопожатием.

— Теперь выбора не остается.

— Аррамог, — позвала Тамир. — Как там впереди — не лучше?

Ответа не последовало.

— Аррамог! — снова позвала она.

Лаарн торопливо приблизился. При свете кристалла было видно, что его темно — синий мех припорошен пылью.

— Узко. Повороты. Придется ползти. Потом шире. Чистая вода.

— Надеюсь, мы пробьемся, — сказала Тамир. — Не люблю закрытых помещений. Давайте поползем, если ничего другого не остается. Я полезу первым: ведь я меньше, чем вы с Котфой. — Она зажмурила глаза, стараясь отогнать картину: проход превращается в гробницу. — Аррамог, держись поближе ко мне.

— Но ведь я еще меньше, — заявил Ортлон. — Может быть, мне удалось бы расширить проход.

Тамир с отвращением представила себе, как она задохнется в розовой слизи, случись эльфу разволноваться или разозлиться.

— Все вперед, — заторопил Аррамог. — Не ждать!

— Нет уж, Ортлон. Первым пойду я. И дело во всем не в том, что я тебе не доверяю. — Она поползла на четвереньках, стараясь двигаться как можно быстрее. В ноздри заползал запах сырой земли. Земля, камни и затхлый запах пещеры, где уже Бог знает сколько лет не бывало живой души.

— Ты здесь, Аррамог? — позвала она.

Пара блестящих глазенок взглянула ей в глаза. — Здесь. Ляг. Ощупай камни. Впереди поворот.

«Пусть только все это кончится — больше никогда не полезу в пещеру, — думала Тамир. — Останусь наверху, где можно смотреть, слушать, вдыхать свежий воздух…» Хватает ли здесь воздуха? Она не могла понять. Не нужно об этом думать. Нельзя впадать в панику. — Аррамог, я застряла!

— Нагнись пониже. Хватайся за корни.

«Воздуха вполне достаточно, — убеждала она себя. — Я спокойна. Дышу нормально. И вовсе я не застряла, можно двигаться дальше». Протискиваясь мимо корней по изгибу тоннеля, она вспомнила о своей единственной удачной попытке выступить в качестве жонглера.

Прошли минуты или часы, а Тамир показалось, что целая жизнь, и вот, наконец, она вползла в пещеру. Девушка распрямилась, потом помогла выбраться Ортлону. Пока он вытаскивал остальных, она напилась из озерца сполоснула пыльное лицо и волосы. Затем села и прислонилась к стене.

Глава 8

Остальные тоже напились из озерца и присели отдохнуть у стены. Котфа беспокойно ерзал на месте, поглядывая на свисающие с потолка игольчатые наросты. — У меня такое чувство, будто за нами кто — то следит.

— Боч — ла? — эльф напрягся, но розовая слизь больше не появлялась.

— Взгляните! — Зифон указал на стены.

Их покрывали старые, кое — где стершиеся от времени рисунки: коровы, быки, лошади, львы, какие — то незнакомые животные с закрученными рогами. Шествие возглавлял вставший на дыбы единорог; рог его сверкал серебром.

Волшебник подошел поближе. — Кто знает, может быть, мы — первые, кто их увидел за долгие века!

— И не удивительно, — ввернул Котфа. — Лично я не приспособлен для того, чтобы ползать меж камней по тесным норам.

Тамир отошла в дальний угол пещеры, где на двух сталагмитах покоился большой плоский камень. — Похоже на алтарь. — Она потрогала камень — гладкий. Над алтарем виднелось изображение странного существа. Круглые совиные глаза, пристально глядящие сквозь отверстия маски, орлиный клюв, волчьи уши, львиные клыки и хвост. Торс покрывала звериная шкура. Рядом застыла черная пантера. — Может быть, эти глаза следили за тобой, а, Котфа?

Котфа подошел к девушке, — Хорош, ничего не скажешь! Представляешь, встретить такого темной ночью? — Интересно, что это? — размышлял Зифон. — Изображение неизвестного божества? Может быть, для того, чтобы доказать свою доблесть, нужно было пробраться по тоннелю? И если воин достигал этой пещеры, наградой ему служило посвящение.

— Или жертвоприношение, — заметила Тамир. — Я — то считаю, что этот тип — колдун.

Ортлон залез на камень, чтобы получше рассмотреть картину. — Это сделали не боч — ла. Они способны только разрушать. — Взгляд его упал на землю, и вдруг он задышал часто и прерывисто. — Что — то сверкает… Должно быть, сокровища! — бессвязно залепетал он. Соскочив с камня, эльф упал на колени у подножия алтаря и стал руками рыть землю.

Аррамог присоединился к нему, пустив в ход когти.

— Интересно, что же там: золото, алмазы или рубины? — Глаза Ортлона засверкали от воодушевления. Он грубо оттолкнул лаарна. — Ну — ка, пусти! Я сам… Хочу взять их в руки, прижать к себе! — С его пальцев снова потекла розовая слизь, окружая кольцом то место, где ему привиделся блеск сокровищ. Аррамог отскочил.

— Ну — ка отойди, Ортлон! — приказал Котфа, держа наготове меч. — Убирайся прочь, чтобы я смог отрубить эту чертову мерзость.

— Нет — нет, не надо! Она мне не мешает. Я непременно должен найти эту прелесть, которая так чудесно блестит! — захныкал эльф.

Котфа нагнулся и отшвырнул Ортлона прочь. — Посиди — ка тут и приди в себя. Видать, ты еще не совсем избавился от этой отравы.

Эльф бился, как в лихорадке, не в силах отвести глаз от блестящего предмета. Тамир встала перед ним, загородив собой картину. — Ты пробрался через тоннель, теперь успокойся. Учти, меч у Котфы очень острый.

Эльф глубоко вздохнул, прикрыл глаза и затих. Котфа одним взмахом отсек слизь, и она растаяла.

— Не сердитесь, я думал, что безумие прошло…

— Похоже, не совсем. Посиди здесь, а мы пока посмотрим, из — за чего ты так разошелся.

— Я побуду с ним. — Котфа встал напротив Ортлона, держа в руке меч. — Не думал, не гадал, что мне придется нянчиться с ками — то эльфом!

Слизь у подножия статуи исчезла, и Аррамог возобновил прерванную работу. Наконец на свет появилась маленькая золотая пирамида со стороной дюйма в три, теплая на ощупь.

Тамир поставила ее на камень — алтарь. Зифон достал из кармана красную пирамидку, которую ему дал вожак уорробо, и поставил рядом.

— Размер такой же! — пробормотала Тамир. — А это значит…

— Что трехгорбая зебра может появляться по частям, — докончил за нее волшебник.

— Для вас это важно? — спросил эльф, выглядывая из — за спины Котфы.

— Может помочь в схватке с боч — ла и силами тьмы…

— Звезда колется! — Тамир потрогала рукой плечо. — Нам грозит опасность! — Она резко обернулась, но не увидела никого постороннего.

— Прячьтесь! — скомандовал Зифон, схватил пирамидки и нырнул за ближайший сталагмит. Котфа поднял Ортлона и бросился к каменной глыбе. Тамир с Аррамогом распластались за сталагмитами, служившими опорами для алтаря.

По стенам запрыгали тени. Пещеру наполнил запах тлена.

— Не высовывайтесь из — за камней, — шепнул Зифон. — Я попробую их обмануть, сделать так, чтобы они нас не заметили. Только сидите тихо, слейтесь с камнями, а если боч — ла вас коснутся, не подавайте вида. — Он сосредоточился, взмахнул обручем и замер на месте.

Часть стены, покрытая натеками, пришла в движение. Каменные кристаллы зашевелились и посыпались на пол. Там, где только что свисал каменный занавес, зияла чернота.

На мгновение в пещере повисла тишина, потом прокатился тихий смешок. Путники замерли, боясь вздохнуть. Из черного отверстия в пещеру вползала еще более густая чернота. Ее вездесущие щупальца обшаривали каждый камень, каждую щель. Запах тлена все усиливался.

Тамир заставила себя не шевелиться, хотя от неудобной позы одна нога у нее совсем онемела. Уж лучше онеметь, чем умереть. Она видела, как Котфа напрягает мышцы рук. Должно быть, ему тоже приходится несладко… Черное щупальце поползло по камню, за которым он прятался, коснулось его ноги. Котфа передернулся и, забыв о предупреждении волшебника, выскочил из — за камня, размахивая мечом.

— Не собираюсь терпеть, когда меня лапают какие — то мерзкие твари! — Он занес сверкающий меч. Чернота отступила на несколько шагов и тут же преобразилась. На Котфу надвигались тринадцать черных воинов, каждый размахивал мечом.

Котфа нанес удар прямо в сердце ближайшего из противников. Воин отшатнулся, но не упал. Лицо его оставалось совершенно бесстрастным. Можно было подумать, что ему на нос села муха: это ему слегка досаждало, но не причиняло никакого вреда.

Боч — ла остановились, как будто получили неслышный приказ.

— Верни то, что мы ищем, — раздался глухой голос, доносившийся как будто издалека. — Верни, пока тебя не изрубили на куски! — по воздуху пронесся легкий смех.

Котфа вскочил на камень, его мускулистое тело темным силуэтом выделялось в тусклом свете, наполнявшем пещеру. — Клянусь глазом Актара, вы не получите от меня ничего, кроме моего меча!

— Молчи, глупец! Боч — ла не сражаются со слабыми.

— Сейчас вы на своей шкуре почувствуете слабость моего меча! — крикнул Котфа.

Тамир не могла понять, действует ли еще волшебство Зифона. Его самого она едва могла разглядеть. Похоже, они все еще неотличимы от камней. Боч — ла сосредоточили все силы на Котфе.

— Ну же! — рявкнул глухой голос.

Как только Котфа взмахнул мечом, вокруг его шеи обвилась цепь, потом сильно натянулась. Он выронил меч и схватился за цепь, стараясь освободиться.

— Ты будешь выполнять наши приказания, как и все, кто вторгается в пещеры Ктафы. — Натяжение цепи слегка ослабло. — Так где же оно?

— Что — оно? — спросил Котфа. — Если меч, так я его выронил.

— Его нашли, — произнес глухой голос. — Через столько лет! Мы должны завладеть им и уничтожить! Если ты нам не скажешь, тебе конец!

Цепь снова натянулась. Напрасно Котфа пытался ее сбросить.

Зифон неслышно поднялся. Он казался огромным, как гора. Из левой руки, сжимавшей золотую пирамиду, вылетали сверкающие лучи. В правой он держал обруч. Кристалл сиял кроваво — красным огнем, осыпая врагов слепящими искрами.

— Прочь! Ступайте отсюда! — загремел голос Зифона, громом прокатившись по пещере, так что свисающие с потолка нити кристаллов мелко задрожали.

Боч — ла отошли от Котфы на несколько шагов. Он застонал, потом упал и затих. Было видно, что он еще дышит. Черные воины наступали на волшебника, который вертелся волчком, окружая себя силовым кольцом.

— Прочь! Убирайтесь прочь! — выкрикивал он. — Это место — священное!

— То, что мы ищем, у тебя! Брось свое дурацкое волшебство! — Глухой голос звучал нетерпеливо, почти просительно. — Отдай пирамиду — и ты свободен!

— Не выйдет! — крикнул Зифон.

— Что ж, мы подождем, — проговорил голос. — Ведь ты смертен, волшебник. Силы твои истощатся, и ты устанешь.

Тамир сжимала рукоять кинжала. Как помочь друзьям? С губ Котфы сорвался сдавленный стон, и девушка, прячась за сталагмитами, стала подкрадываться к нему. Она подергала цепь, обвивавшую шею Котфы, потом взялась за кинжал. Разжать бы хоть одно звено!

— Зифон простер к ним руки и, указывая на Котфу, чуть слышно произнес какие — то слова. На миг дождь искр прекратился. Тамир убрала кинжал, и звенья цепи распались сами собой. Шея Котфы на глазах становилась все длиннее, покрывалась шерстью, уши вытягивались.

Превратившись в уорробо, он так резко вскочил на ноги, что Тамир, как пушинка, отлетела в сторону. Потом ударил лапой ближайшего боч — ла и сбил его с ног. Завидев, что на него наступает следующий, уорробо, опершись на хвост, вонзил в противника когти мощных задних лап.

Тамир подхватила меч Котфы и отступила на прежнее место, за алтарь. «Что толку зря махать мечом, — решила она, — даже Котфе это не очень — то помогло». Совсем другое дело — страшные удары когтистых лап уорробо. Уже несколько черных тел распростерлось на земле. Уорробо свирепствовал, как разгулявшаяся стихия. Назвать Котфу слабаком, поставить его на колени — значило нанести удар его мужскому достоинству. Но даже самый сильный уорробо не может сражаться без отдыха, еды и питья. Боч — ла остается одно — выжидать своего часа. Лицо Зифона застыло от напряжения. Он сосредоточен до предела, его силовое кольцо неуязвимо для врага. Стоило кому — то из боч — ла подойти слишком близко как Зифон тотчас касался его обручем. В воздухе противно запахло тлеющим мусором.

Обруч и пирамида освещали изображения животных, глядевших со стен пещеры. Вот бизон, из спины у него торчат копья. «Сначала образ, форма, потом — живое существо», — зазвенели в ушах у Тамир слова, некогда услышанные от Зифона. Он говорил что — то в этом роде, создавая облик уорробо для Котфы: будто бы в следующий раз превращение пойдет легче.

Что же делать, если нельзя пустить в ход ни кинжал, ни меч? Тамир осмотрелась по сторонам. Земля, камни, обломки сталактитов. Она подняла булыжник, запустила в темную фигуру и снова нырнула под алтарь. Послышался звук упавшего камня, но никакой реакции со стороны предполагаемой жертвы не последовало.

— Тамир! — донесся тихий голос откуда — то снизу. Из углубления в каменной стене блеснули два ярких глаза. Аррамог подкрался к ней и спросил:

— Как помочь? Когтями? — он вытянул мягкие лапки. Девушка покачала головой. Она заметила Ортлона, который так и лежал, скрючившись, в том же положении, в каком его застало появление боч — ла. Оттого, что враги находились так близко, эльф трясся всем телом. Тамир потихоньку подобралась к нему.

— Не трусь, Ортлон, — шепнула она. Эльф дрожал, в глазах его застыл ужас.

— Ну — ка, Ортлон, разозлись как следует! Ведь раньше у тебя это здорово получалось. Пусть все остатки этой розовой дряни разом выйдут из тебя!

— Не могу, — еле слышно проговорил эльф.

— Заклинаю тебя всеми богами, твоей собственной душой и царством эльфов: разъярись посильнее, чтобы нам выбраться отсюда! Ты должен нам помочь, Ортлон!

— Не знаю, получится ли у меня… Это приходит само собой. — На лице его, сменяя друг друга, мелькали то страх, то сомнение.

— Неужели они так и не понесут наказания за все твои муки, за многолетнее заточение на пороге сокровищницы?

— Нет, этому не бывать! — Ортлон выпрямился, гордо расправив плечи. Одной рукой он взял ладонь Тамир, другой коснулся мохнатой головки Аррамога. — Жизнь моя не очень удалась. Может быть, со смертью повезет больше. — Он взобрался на алтарь и пронзительно закричал: — Эй, боч — ла, исчадия тьмы! Ненавижу вас и презираю! Да нападут на вас чума, холера и прочие недуги! Прочь отсюда!

— Ты покинул сокровищницу, страж, — раздался глухой голос. — А ведь она полным — полна сверкающих драгоценностей. Мы отдадим их тебе, только вернись на свой пост.

— Ненавижу вас всеми фибрами своей души! И все царство эльфов вас тоже ненавидит! — Ортлон протянул руки по направлению к боч — ла, и с кончиков его пальцев потекли густые струи розовой слизи.

— Тебе от нас не уйти! — пригрозил глухой голос, но, как только слизь подступила к боч — ла и коснулась их ног, они, один за другим, стали отступать. От них повалил пар, черные воины таяли прямо на глазах.

— Бриллианты, рубины, жемчуга, золото, — соблазнял голос. — И все это — твое! Ты не посмеешь отказать боч — ла! — Они продолжали отходить, но пока удерживали площадку у входа, откуда так внезапно появились.

Ортлон бушевал и неистовствовал по — прежнему. «Сколько времени ему удастся продержаться? И сколько еще розовой слизи у него в запасе? — размышляла Тамир. — Что бы еще придумать?» — она обернулась и взглянула на стену позади алтаря. Казалось, совиные глаза колдуна и зеленые пантеры смотрят прямо на нее.

— Сначала форма, потом облик, — прошептала она, на миг встретившись глазами с Зифоном. Тамир надеялась, что он понял ее замысел и поможет ей всеми силами, которые у него еще остались. — Непревзойденный колдун, одолжи мне на время свой облик, — тихонько попросила она. — Помоги изгнать зло из этого священного места. Мы сражаемся на стороне сил света.

Ослепительный луч прорезал пещеру. Все взгляды обратились к древнему алтарю. Существо с совиными глазами, орлинным клювом и волчьими ушами угрожающе простерло к боч — ла мощные львиные лапы. Рядом замерла черная пантера; оскалив пасть, она приготовилась к прыжку.

— Вы осквернили святыню, храм доблестных воинов, — загремел оглушительный голос. — Но вашей злой силе пришел конец! Без моего приказа в святилище больше не будет никаких сражений.

— Прости нас, — захныкал глухой голос.

— Вы — воплощенное зло. Вот уже тысячу лет никто из вас не осмеливался сюда входить. Я изничтожу ваш род, ваше обличье, саму вашу суть! Вас больше нет! — Колдун нацелил на боч — ла львиные лапы. Раздался рев пантеры.

— Нет… нет! — вскрикнул глухой голос.

Но тьма, являвшая собой боч — ла, уже исчезла навсегда.

Глава 9

Постепенно плесень на стенах снова замерцала, и пещера осветилась. Зифон поднял обруч над головой. Ортлон, раскинув руки, лежал на каменном алтаре и едва дышал. Позади алтаря стояли уже не колдун с пантерой, а Тамир и Аррамог.

Тамир разглядывала свои ладони. Потом повернула их тыльной стороной к себе — вместо когтей были ногти. Девушка погладила Аррамога по спине. — Ну и страшенная пантера из тебя получилась!

Зифон потрогал запястье эльфа. — Пульса нет. Наш друг скончался.

Тамир коснулась рукой лица Ортлона. — Ведь он был вовсе не обязан умирать, чтобы спасти нас. — Девушка вынула из кармана кристалл и стала водить им над неподвижным телом, призывая эльфа ожить.

К ней подскочил Котфа. — Под конец он стал храбрым воином. Не самая плохая смерть — пасть в борьбе с силами зла. — Он повернулся к волшебнику. — В таком виде трудновато ползать по пещерам, — посетовал уорробо, — откинув с лица непослушное ухо.

Зифон произвел необходимые манипуляции, и Котфа снова стал человеком. Волшебник тронул Тамир за плечо. — Ортлона не вернешь. Но, куда бы его дух не устремился, теперь он очистился от зла. Кто знает, может нам еще доведется встретить его в иных краях, в ином обличье…

Тамир неохотно отказалась от попытки оживить эльфа. По щеке ее скатилась слеза. — Бедняга, его мучения закончились. Лежит здесь, как жертва, принесенная бог знает кому.

— Давайте похороним его там, где он нашел пирамиду. — Котфа принялся рыть землю мечом. Выкопав ямку, он бережно опустил в нее тщедушное тельце и засыпал землей.

— Прощай, друг. Бог с тобой. — Все склонили головы. Прошло несколько минут. Тамир снова посмотрела на свои руки. — Скажи, Зифон, как мне это удалось? Ведьу меня были настоящие львиные лапы. Я их видела, чувствовала! И хотя слова вылетали из моего рта, голос был чужой!

— Трудно сказать наверняка, — ответил Зифон. — Может быть, дух старого колдуна все еще витает здесь. Одни бы мы не справились, как ни старайся. Нам помогли. — Он взглянул в совиные глаза колдуна. — Спасибо Ортлону, мы нашли то, зачем пришли сюда.

— А куда теперь? — осведомился Котфа. — Полезем в дыру, которую проделали боч — ла?

— Нет, — вмешался Аррамог. — Плохой путь!

— Зуб даю, где — то есть другой выход, — заявила Тамир. — Стал бы колдун пробираться тем путем, которым пришли мы! У него наверняка был другой, полегче.

Они стали обшаривать пещеру — Котфа с одной стороны, Зифон с другой — обследуя каменные глыбы, красные, рыжие, серые, бледно — голубые гирлянды кристаллов. Аррамог трудился на нижнем ярусе. Тамир переходила с одного места на другое и повсюду ощущала на себе неотступный взгляд совиных глаз колдуна. Он так и притягивал ее, как будто между ними установилась незримая связь.

Наконец она остановилась перед нарисованным изображением и принялась ощупывать стену. Потом взялась и за саму картину. — Похоже, это здесь! — произнесла девушка, нажимая на львиные когти.

Часть стены ушла внутрь.

— Погодите — ка! — крикнул Зифон. — Прежде я должен убедиться, что здесь действительно выход, а не тайник, которым старик пользовался для колдовства. — Он поднял обруч, свет его озарил проход, по которому можно было идти, не сгибаясь. — А теперь — вперед!

— Пора прощаться с колдуном. — Тамир бросила последний взгляд на картину.

Аррамог покосился на гигантскую кошку. — Не забуду пантеру!

— Да, ни ты, ни я не сможем их забыть, даже если очень захотим, — улыбнулась Тамир.

Вслед за Зифоном они шагнули в проход. Когда все вышли, Котфа закрыл дверь. Путники двинулись по подземному коридору, следуя его поворотам и изгибам. Свет от обруча, который нес Зифон, бросал призрачные отблески на морщинистые скалы. Нависающие сталактиты напоминали то гигантские сосульки, то острия кинжалов. Стены отливали синевой.

— Что — то мы не приближаемся к поверхности, а наоборот, опускаемся все ниже, — заметила Тамир.

— Остается надеяться, что дальше проход пойдет вверх. А пока давайте сделаем привал. Впереди коридор как раз расширяется.

Они остановились передохнуть в пещерке поперечником футов в двенадцать. Здесь сталактиты то свисали ровной бахромой, то беспорядочно громоздились, образуя арки, кольца, крючья, завитки. Путники прислонились к трем крупным сталагмитам.

— Напоминает причудливое творение какого — то неистового ваятеля. Может быть, наш друг — колдун приложил здесь руку?

— Полагаю, у колдунов есть дела поважнее, — засмеялась Тамир.

— Это пантера, — сказал Аррамог. — Пантера делает чудеса!

— Очень может быть, — согласилась Тамир, поглаживая мохнатую спинку лаарна, потирая его шею, пока не почувствовала, как расслабились под рукой напрягшиеся мышцы.

— Бывало, одна девчонка тоже гладила меня вот так, и я сразу засыпал, — заметил Котфа.

— Хорошо, — хрюкнул Аррамог. — Свирепая спит. Проснусь мужчиной.

— Ну и организм у тебя! — сказал Котфа. — Представьте, что за неразбериха творилась бы на свете, умей все менять свой пол, как перчатки.

— Она и сейчас творится. Но одно я знаю наверняка: нам всем не мешало бы поспать.

Котфа зевнул. — Я — то с удовольствием, даже без поглаживаний. — Он улегся, подложив под голову мешок. — И пусть мне приснится что — нибудь поприятнее, чем цепь на шее.

Тамир прилегла рядом с Аррамогом, и только Зифон продолжал задумчиво глядеть в потолок. Некоторое время Тамир наблюдала за ним, потом подошла и села рядом.

— Ты устал, — мягко сказала она. — Так последуй же собственному совету и поспи.

— Слишком много мыслей роится в голове. Один погиб, остальным грозит опасность. Один бог знает, что еще может случиться. Трудно даже представить, как далеко тянется этот подземный лабиринт. А ведь это я завел вас сюда.

— Я сам вызвался идти с тобой. Да и остальные — тоже. И потом, я — помощник жонглера. Давай — ка разотру тебе спину. Аррамог от такого массажа быстренько расслабился. Отодвинься немножко от стены.

Тамир встала за спиной у Зифона и положила ладони ему на плечи. Потом принялась растирать шею и спину — сначала легонько, потом все сильнее, разминая бугрящиеся желваки мышц. Она почувствовала, как напряжение постепенно спадает.

— До чего приятно! Только мне нельзя слишком расслабляться: я должен нести стражу.

Руки Тамир поглаживали левую лопатку. — Боч — ла исчезли навсегда. Какая польза от тебя будет, если ты не дашь себе отдыха?

— Я все думаю: может быть, для путешествия по пещерам нас должно было быть всего четверо?

Пальцы Тамир скользящими движениями растирали плечи и спину.

— Я не хочу, чтобы ты или кто — то другой пострадал.

— Бывает ведь, что человек идет по тропинке и на него падает дерево. Никто не застрахован от опасности. — Девушка так сильно надавила ему на плечо, что он даже ойкнул, потом ослабила давление.

— Когда мы выберемся наверх, то дальше я пойду один… или наемся сардин.

Тамир рассмеялась и, закончив массаж, уселась рядом с ним.

— Ага, снова рифмуешь! Приятно слышать.

Волшебник стиснул зубы. — Слушай, Бейнсток, знал бы ты свой шесток! Я справлюсь и сам, кому ты нужен, старый хлам?

— Кого это ты называешь старым хламом? Волшебник вздохнул. — Сейчас не время разлучаться или от коклюша скончаться.

— Перестань себя терзать. Разве Ортлон погиб напрасно? И потом, в твоем свитке определенно сказано, что нас должно быть четверо.

Зифон обнял Тамир за плечи. — А у нас с тобой волшебство получается совсем неплохо. Ведь это ты спас нас от сирены.

— Легко противиться тому, что тебя не привлекает.

— Разве тебя не привлекают красивые женщины?

— Ничуть.

Зифон резко убрал руку с ее плеча. — Но ведь не все мы похожи на Аррамога. Я хочу сказать…

— Ну, конечно. Мы побольше и не такие мохнатые.

— Я хочу сказать, что знавал людей, которые предпочитают иметь дело с представителями своего пола и даже получают от этого удовольствие, только я не из их числа.

— Вот оно что! — усмехнулась Тамир. — Боишься, что это заразная штука?

Волшебник стал дергать себя за пальцы, так что суставы захрустели. — Я хочу сказать, что меня всегда тянуло к женщинам — с тех пор, как мне стукнуло двенадцать лет.

— А сейчас как? — поинтересовалась она.

— Видишь ли… как бы это сказать… есть в тебе что — то такое…

Тамир расхохоталась. — Да ты не переживай, все в порядке.

— Тебе легко говорить, — мрачно изрек он.

— Извини, Зифон, мне не следовало тебя дразнить, — сказала девушка и, взяв его руку, положила себе на грудь. — Разве я когда — нибудь говорила тебе, что я — мужчина?

Зифон ошеломленно уставился на нее. — Так ты — женщина?!

— Тише! Ты всех разбудишь. Я хотела пойти в подмастерья, вот и продала волосы, чтобы купить одежду. Ты никогда не спрашивал, какого я пола, а мне так хотелось отправиться на поиски приключений!

Зифон обнял девушку и поцеловал в нос. — Да, наниматель из меня никудышный, не лучше, чем Анонимный Жукомор. А остальные как? Не догадываются?

— Аррамог все понял еще до того, как в Илливаре мы вместе искупались. Что до Котфы, думаю, что ему это просто не приходило в голову.

— Вот тебе и доказательство того, что иллюзии зачастую совсем не то, за что мы их принимаем.

Когда они наконец задремали, с высокой скалы слетел терпеливый и безмолвный наблюдатель и приземлился рядом с Котфой, который крепко спал, глубоко и размеренно дыша. Подобравшись поближе, он молниеносным движением прокусил ему мочку уха крошечными, острыми, как бритва, зубами. Из ранки потекла кровь, и он стал слизывать ее розовым язычком.

Аррамог пошевелился и увидел летучую мышь.

— Прочь! — крикнул он. — Проснись, Котфа! — Но воин только промычал что — то нечленораздельное. — Убирайся! — надрывался лаарн, но мышь не обращала на него никакого внимания. Тогда Аррамог сверкнул глазами, шерсть его встала дыбом, он грозно зарычал. Мышь быстро исчезла, а Котфа, проснувшись, обнаружил рядом с собой черную пантеру. Побледнев, он потянулся за мечом.

— Это ты, Аррамог? — подошла к нему Тамир. — Что случилось?

Пантера взволнованно зарычала, потом, опомнившись, заговорила на человеческом языке. — Летучая мышь. Прокусила Котфе ухо. Пила кровь. Я прогнал.

— Мышь — вампир? Я в них не очень — то разбираюсь. А ты, Зифон?

Волшебник осмотрел ухо Котфы. — Ничего страшного, надеюсь, она не занесла никакой заразы. Нужно промыть ранку.

Тамир достала из мешка мазь и приложила к уху. — Она останавливает кровь. Как ты себя чувствуешь?

— Как будто не выспался, — ответил Котфа. — И ухо слегка горит. Давайте — ка двинемся отсюда поскорее, пока он не созвал своих приятелей пить мою кровушку.

— Вполне возможный вариант, — подтвердил Зифон. — Я знавал одного парня, который изучал летучих мышей. Так он говорил, что мыши — вампиры могут возвращаться к своим жертвам и вскрывать старые укусы.

— Того и гляди, все здешние летучие мыши соберутся, чтобы мной закусить! Хорошо еще, что Аррамог меня разбудил. Спасибо, дружище.

Аррамог взглянул на Зифона. — Сможешь превратить обратно?

— Пожалуй, да. Мы можем объединить наши усилия.

— Нет, погоди. — Аррамог на миг задумался. — Оставь так, пока мы в пещере. Защита от мышей.

— Спасибо, малыш, — улыбнулась Тамир.

Подобрав свои пожитки, путники зашагали по проходу, следя, нет ли поблизости летучих мышей или еще каких — нибудь тварей.

— Ну и темнотища! Как тут заметить летучих мышей, если они собьются в кучу, — ворчала Тамир. — Вот, поглядите налево. Может, там огромная мышь, а может, просто натек на стене.

— Разве мыши не гнездятся поблизости от входа? — спросил Котфа.

— Во всяком случае, должны. А это значит, что мы вот — вот выберемся из проклятых пещер.

— Надоело ползать под землей, — бубнил Аррамог.

— Мне тоже, — согласился Котфа.

Еще через час они увидели вдали свет. И сразу раздался шорох множества крыльев, а за ним — рев пантеры. Мыши взлетали со своих насестов и устремлялись вертикально вверх, заслоняя крыльями открывшийся клочок неба.

Котфа потрогал стену. — Не представляю, как мы по ней полезем. Здесь не за что уцепиться.

— А как же колдун. Значит, у него был более доступный выход. — Зифон поднял обруч. — Вот, — показал он, — видите — углубление Котфа срубил лианы, прикрывавшие выход и налег плечом.

Дверь открылась. От яркого света все зажмурились.

— Постойте, — прорычал Аррамог — Преврати в лаарна, Зифон.

— Расслабься, — посоветовал волшебник. — Вспомни, как выглядит твое отражение в воде. Сосредоточься на этой мысли. А мы все тебе поможем.

Зифон произнес заклинание, вызывающее превращение — и в следующий же миг вместо черной пантеры перед ним стоял лаарн.

Аррамог оглядел себя с головы до ног. — И звезда на месте!

Они вышли на солнце, и, все еще моргая с непривычки, стояли, наслаждаясь солнечным светом и свежим воздухом.

— Значит, вам все — таки удалось выбраться из пещер. — Прислонившись к стволу дуба и пожевывая травинку, на них глядел старик, которого они не так давно встретили.

— Снова ты! — проговорил Зифон. — Значит, ты тоже знал про этот выход. А я думал, ты предпочитаешь держаться от пещер подальше.

Старик пригладил жидкие волосы. — Разве я не говорил, что знаю здешние ходы и выходы? Ведь я здесь вырос. А мальчишки — любопытный народ. Так уж ведется. А сейчас я просто шел мимо. Могу угостить яблочками, если вы проголодались.

— Вот спасибо! — Тамир протянула руку и тут же почувствовала еле заметный укол в плечо. Раздумав есть яблоко, она положила его в карман. Аррамог тем временем нашел кустик зелени меж древесных корней и приступил к трапезе.

— Интересное было приключение? — спросил старик.

— Я бы не сказал, — ответил Котфа, принимая предложенное яблоко. — Пару раз мы были на краю гибели. — Он тоже почувствовал укол в плечо и зажал яблоко в кулаке, так и не откусив от него.

— Пещеры Ктафы — не место для прогулок, — заметил Зифон.

Старик протянул ему яблоко, но Зифон покачал головой. — Спасибо, не хочется.

— В детстве я верил, что там, внизу зарыт клад. Не думаю, чтобы вы его нашли, а если и нашли, то все равно мне не скажете.

— Мы не охотники за кладами, — сказал Зифон, глядя старику прямо в глаза.

— Недавно я слышал грохот, как будто в пещерах произошел обвал. Еще подумал, уж не попали ли вы в западню.

— И сразу же снарядили спасательную экспедицию, — засмеялась Тамир. — Если там и зарыт клад, он, должно быть, лежит очень глубоко. Мы там тоже чуть не остались.

— Какое мне дело до того, что мне не принадлежит? — ответил старик. — А вот это, скорее всего, ваше, — в руках у него появилось семь серебряных шариков. — Нашел рядом со входом в пещеру.

Зифон рассматривал шарики. — Когда — то у меня были похожие.

— Возьмите. Ведь я — не жонглер, мне они ни к чему, Я слишком стар, чтобы тешиться такими забавами.

Волшебник потрогал один из шариков и тотчас резко отдернул руку. — Нет, это не мои. Оставьте их себе на память. Мне они не годятся.

— Как скажете. — Старик посмотрел один из шариков на свет, потом сунул все в карман — Вещи имеют обыкновение возвращаться к своим владельцам Однако, мне пора. Угощайтесь яблочками. — И он зашагал по ближней тропинке, опираясь на трость.

— Выкиньте яблоки! — приказал Зифон. — Я ему не доверяю.

Котфа и Тамир забросили свои яблоки подальше в лес.

— Как ты думаешь, это были те самые шарики, которые я потерял? — спросила Тамир.

— Если так, значит он лазил в пещеры вслед за нами. Аррамог кончил щипать травку. — Звезда колется, когда его вижу!

— Маска доброго дедушки с него то и дело сползает, — добавил Котфа. — Давайте — ка убираться отсюда подобру — поздорову!

Зифон достал голубые шарики. — Придется испробовать эти. Под землей от них не было толка, а здесь — посмотрим…

Тамир коснулась его руки. — Так мы все — таки пойдем…

— Не говори! — перебил ее Аррамог. — Там — уши… — Он махнул лапой в сторону дерева.

— Тогда начинай представление, — шепнула Тамир.

Зифон стал подбрасывать шарики. Сначала они образовали каскад, потом — еще более сложный рисунок. Еще мгновение — и в воздухе повисло сияющее голубое кольцо.

Сухие листья зашуршали под чьими — то ногами, но все они — сначала волшебник, а за ним и остальные — уже прыгнули в кольцо.

— Морской воздух! — воскликнула Тамир, поднимаясь на ноги в придорожной траве. — Я слышала запах моря.

Котфа всмотрелся в даль из — под руки. — Никакой воды не видно, но морем действительно пахнет.

Аррамог поднял взгляд на волшебника. — Обошлись и без серебряных шариков.

— Просто я раньше считал, что они необходимы, — рассмеялся Зифон. — А когда решил, что сойдут и голубые, волшебство сработало, причем гораздо лучше, чем бывало. В этом путешествии не перестаешь учиться. — Он посмотрел на Тамир и усмехнулся. — Что ж, посмотрим, куда приведет нас дорога.

Песок бороздили глубокие колеи — в таких увязнет любая повозка. Вокруг тянулись высокие деревья с полосатыми стволами. Листья у них росли только на самой верхушке. Меж деревьев кое — где торчали кусты с крупными веерными листьями.

Котфа зевнул. — Интересно, удастся когда — нибудь выспаться как следует? Не подумайте, что я жалуюсь — просто битвы с неведомым удаются мне гораздо лучше, если я хорошенько отдохну.

— Кто бы спорил, — согласилась Тамир.

— Вот если бы я был волшебником, — продолжал Котфа, — я бы сотворил постоялый двор, где бы нас ожидали мясо, сыр, эль и пуховые перины. А после отдыха — девчонки, вроде тех, про которых рассказывал старик. Меня бы устроила блондиночка, да попухлее. Как на твой вкус, а, Тамир?

— Я слишком устал.

— А может, ты просто предпочитаешь красоток с волосами, как вороново крыло? — спросил Зифон.

— Может да, а может и нет, — отрезала она, состроив ему гримасу.

— А ты, Аррамог, все еще дама? — осведомился Котфа.

— Теперь мужчина.

— Ты просто прелесть! — расхохотался Котфа. — Хотя мне самому пару раз уже приходилось превращаться.

Лицо Зифона посерьезнело. — Давайте пока не будем особо расслабляться. Темные силы могут принимать самые разные обличья.

— Вроде этого старика, — подсказал Котфа. — Мог запросто оказаться стражником или шпионом.

— Дом! — показал Аррамог.

— Только бы он оказался постоялым двором! — Тамир достала из кармана золотые монеты. — Хоть и старые, но вполне настоящие.

Котфа взял одну из них и попробовал на зуб. — И впрямь золото. Ты ими лучше не особенно тряси.

Солнце уже опустилось за горизонт, когда они подошли к облупившемуся серому зданию постоялого двора. Его ставни, некогда манившие путников яркой голубизной, теперь выцвели от времени, На фасаде виднелась вывеска с изображением бабочки.

— Постоялый двор «Красная бабочка», Дебгот, — прочитала Тамир. — Что ж, бабочка — хороший знак, а вот про Бейдгота я слыхом не слыхал.

Котфа подошел к двери и подергал за ручку. — Заперто. — Он уже потянулся к круглой медной колотушке, но тут дверь отворилась.

— Останусь здесь, — сказал Аррамог.

Появился огромного роста бородач и сразу заполнил собой весь дверной проем. — Кто бы вы ни были, — рявкнул он, — приходите с проверкой завтра к вечеру и никак не раньше! Я ведь уже, кажется, предупреждал.

— Мы пришли вовсе не с проверкой, — ответил Котфа. — Нам бы остановиться на ночлег и перекусить.

Лицо великана слегка прояснилось. — Так вы не передовой отряд инспекторов?

— Мы сами по себе, — успокоил его Зифон, — и к тому же валимся с ног от усталости. Если вы нас не примете, мы поищем другой постоялый двор. — И он повернулся, как будто собрался уходить.

— Погодите, ведь я ничего такого не сказал, — хозяин отступил на шаг. — В «Красной бабочке» всегда рады постояльцам. Меня зовут Янак. Просто начиная с послезавтрашнего дня все комнаты уже заказаны. Какая — то веселая компания сняла их на неделю. Они даже переплатили, чтобы все было чин — чином. В некоторых комнатах еще краска не просохла.

— Комнаты нужны всего на одну ночь, — сказала Тамир. — Утром мы пойдем дальше. Вот плата. — Она показала ему золотую монету.

Завидев блеск золота, Янак потянулся за монетой. Но Тамир быстро отдернула руку.

— Сначала покажите комнаты. Поразмыслив, хозяин сказал:

— Что ж, если вы только на одну ночь, то есть у меня пара комнат рядом с кухней. Обычно я их не сдаю, но так уж и быть…

Через высокий обеденный зал, где со столов еще не убрали залитые скатерти, он провел гостей по коридору в отведенные им комнаты. В первой стояли две узкие кровати, во второй — одна.

Тамир забросила свою поклажу в меньшую комнату. — И правда краской слегка попахивает, но я слишком устал, чтобы обращать на это внимание. Когда мы сможем поесть?

— Самое большее через полчаса. Как раз успеете помыться. Я накрою вам на свежем воздухе. Когда будете готовы, пройдете по коридору и в последнюю дверь налево.

Зифон подождал, пока Янак скроется из виду. — Лучше не оставлять в комнатах ничего ценного. И ни слова о волшебстве.

— Значит, представления сегодня не будет, — прошептала Тамир. — А я — то хотел удивить Янака фокусом с монетой, если, конечно, я его еще не забыл.

— Кто знает, с кем хозяину вздумается перемолвиться словечком, — заметил Котфа.

— Мы можем представить дело так… — размышлял Зифон, — как будто собираемся открыть здесь дело.

Обед подали в запущенном саду, где изгородь была увита дикими розами, наполнявшими вечерний воздух ароматом. Янак приготовил для них холодную баранину, сыр, помидоры, хрустящий хлеб и эль. Зифон и Тамир задержались за столом, а Котфа пошел проверить, нет ли в их комнатах незваных гостей.

— Замечательное место, — промурлыкала Тамир. — Здесь так спокойно. Хорошо бы остаться подольше.

Зифон накрыл ладонью ее руку. — В следующий раз мы можем даже устроить здесь представление. Я имею в виду, если все пойдет хорошо. Понимаешь, Тамир, я не хочу, чтобы с тобой что — то случилось. Я…

Дверь открылась. Вернулся Котфа, а следом за ним — Янак с кувшином эля. — Это от меня. Надеюсь, еда вам понравилась.

— Даже очень, — сказала Тамир.

Янак разлил эль по стаканам, один взял себе и сел за стол вместе с гостями.

— Впервые в наших краях.

— Да. Как море — спокойное?

— Порой бывает спокойное, тогда народ выходит на лодках рыбачить, купается. В такие дни, можно сказать, море ведет себя вполне пристойно. Но иногда — как с цепи сорвется. Волны вздымаются до самого неба. В старинной сказке говорится, что на дне живет морской дракон. В спокойные дни он спит, а потом просыпается сам не свой и наверстывает упущенное. За годы тьма людей пропала в море — те, которые не знали его нрава, не чуяли, что близятся бурные деньки.

— А сами — то вы когда — нибудь выходили в море? — спросила Тамир.

— Один — единственный раз и то очень давно. И мне этого вполне хватило. Предпочитаю ощущать под ногами твердую землю, а не колыхание воды. Вот почему мой постоялый двор стоит не у самого Безкима.

— Безкима?

— Разве вы не знаете, как называется наше море?

— Просто я не уверен, как это название произносится, — ответил Зифон.

Хозяин отхлебнул эля. — Что же привело вас сюда?

— Хотим разведать, не открыть ли здесь дело.

— Постоялый двор? — осведомился Янак.

— Да нет, — покачала головой Тамир и, понизив голос, добавила: — Пивоварню. Только пусть это пока останется между нами, а то продавцы сразу вздуют цены.

— Я — признанный дегустатор, — похвастался Котфа. — Тот эль, что вы нам подали, совсем не плох. — Он отведал еще стакан.

Янак обдумывал услышанное. — Для меня было бы удобнее, чтобы вы устроили ее здесь, поблизости. Вы многих путников повстречали за последние дни?

— Да не особенно, — ответил Зифон.

— Я тут слышал, что сюда, быть может, заглянут трое волшебников.

— Мне — то запомнилась только пожилая пара, — сказала Тамир. — Но они не делали ничего волшебного. А жаль — неплохо было бы взглянуть ради разнообразия, может статься, что завтра мы выйдем рано, так что давайте расплатимся сейчас. — Она отдала Янаку золотую монету, которую уже показывала раньше.

Хозяин поднес ее поближе к свету. — Старинная. — Потер пальцем, потом попробовал на зуб. — Золото. — Он полез в карман, достал другую монету и положил на стол рядом с первой. — То — то мне показалось, что я уже где — то видал такую. Эту дал мне господин, который снял весь постоялый двор на неделю.

— Зифон нахмурился. — Кто бы это мог быть?

— Вечеринку здесь устраивает, сам Лорд Нокстра, это его человек спрашивал меня про волшебников. Хотел, чтобы я устроил представление.

Зашелестела листва, и порыв ветра швырнул на стол остроконечный листок. Тамир провела пальцем по его прожилкам — Если мы встретим каких — нибудь артистов, обязательно направим их к вам.

— Дождь собирается, — сказал Янак. — Я всегда вижу, когда поднимается ветер. Приятно было с вами поболтать. — Пока он собирал посуду на поднос, с неба упали первые капли дождя.

Глава 10

Когда хозяин ушел, Тамир обратилась к волшебнику:

— Он сказал, что море называется Безким. Неужели мы сбились с пути?

— Будем надеяться, что у моря есть и другое название.

Тамир почувствовала, как ее ноги коснулось что — то мягкое. — Что случилось, Аррамог?

— Едет Лорд Нокстра, — ответил зверек, выходя на свет.

— Я уже знаю. И начинаю подумывать, не стоит ли нам уйти, не мешкая. Но, с другой стороны, надо ведь и отдохнуть.

— Думаю, ночью ничего не случится, — сказал волшебник. — Но мы должны уйти с рассветом. — Он встал и потянул Тамир к двери. — Ты с нами, Аррамог?

— Буду сторожить, — ответил бесстрашный лаарн.

— Просторожи — ка лучше в моей комнате, — сказала Тамир. — Там не так сыро. Все мы поднимемся, пока хозяин еще не проснется.

Когда они, не дожидаясь рассвета, выбрались из дома, дождь уже прошел, но с листьев еще падали крупные капли. Котфа распахнул ворота — петли заскрипели, но на постоялом дворе не раздалось ни шороха.

Еще двадцать минут, и темно — фиолетовое небо стало понемногу бледнеть.

— Я бы охотно соснул еще пару часиков, — пробурчал Котфа, — да только… — брови его поползли кверху, а голос внезапно пропал: он, наконец, увидел Тамир.

Девушка зачесала волосы назад и заколола их перламутровым гребнем. На ней было легкое, как дымка, платье со звездой на плече, которое она выбрала в Илливаре. Покрой его не оставлял никаких сомнений относительно пола владелицы.

— Боже правый! Аррамог, это ты научил его своим фокусам?

— Я не при чем. Тамир всегда женщина. Я знал.

— Ты, наверное, шутишь!

— Но ведь я никогда не утверждала, что я — мужчина, — рассмеялась Тамир. — Просто так удобнее путешествовать.

Котфа поддал ногой камешек. — Тогда нет ничего удивительного, что сирена тебя не зачаровала.

— И потом, Янак сказал, что разыскивают трех волшебников, по — видимому, все они — мужчины. Вот я и решила сменить платье, чтобы сбить преследователей с толку.

Они шли уже целый час. Запах моря становился все острее. Вот и центральная часть Бейдгота. Все домишки одинаково серые, различить их можно только по цвету ставень — голубых, зеленых или желтых. Подошли к рынку. Ноздри защекотал запах пряностей, свежего хлеба, стряпни.

Посередине площади, под деревьями, стояли скамьи. Некоторые были уже заняты. Рядом расположились прилавки торговцев. Селяне раскладывали овощи, фрукты, зерно, мясо, зазывая ранних покупателей. Женщины рылись в корзинах, торговались с продавцами. Булочники наперебой расхваливали свежесть и вкус своих хлебов и сдобы. Ремесленники предлагали одежду, посуду — все, чего душа пожелает.

— Напоминает блошиный рынок, — проговорил Зифон, ступая по булыжникам, которыми была вымощена площадь.

— Разве кто — нибудь покупает блох? — недоверчиво взглянула на него Тамир.

— Просто так называют места, где продается всякая всячина.

— Интересно, — заметил Котфа. — Кстати, запах тряпни напомнил мне, что мы сегодня еще не ели.

— Давайте сядем здесь, — Зифон приметил столик с четырьмя стульями поблизости от пекарни. — Я закажу завтрак.

Скоро они уже закусывали яблоками и хрустящими грушами, ели рассыпчатый ржаной хлеб, запивая его горячим душистым чаем.

— Взгляните — ка, снова женщины под вуалью. Наверное, они из тех же краев, что и та, которую мы встречали по дороге с ярмарки.

Зифон посмотрел на женщин, тщательно выбиравших помидоры и баклажаны. — Мне казалось, они живут в горах, но, может статься, они возвращаются домой кружным путем. Кстати, у меня тут есть кое — что для тебя. — Он сунул ей маленький сверток.

Тамир развернула его и вытащила кусок зеленой ткани, прикрепленный к обручку. — Вуаль! Как раз то, что нужно. Ты захотел спрятать меня от всех? Теперь я вижу, что зря призналась тебе, что я — женщина.

— Разве можно тебя спрятать, Тамир? — засмеялся Зифон. — Просто это на случай, если тебе понадобится маскировка.

— Ты прав, — вздохнула девушка, — только мне гораздо больше нравится, когда нос открыт и свободно дышит воздухом.

Котфа наблюдал за толпящимся на площади народом. — Для большинства из них сегодня — самый что ни на есть обычный день. Ведь они не гоняются за трехгорбой зеброй.

— Боч — ла больше нет, — заметил Аррамог.

— Ты прав, малыш, — согласилась Тамир. — К тому же, мы решили часть головоломки. Что случилось, Котфа?

Воин побледнел, лицо его исказилось гневом. Он пристально наблюдал за людьми, только что ступившими на площадь. Пальцы его стиснули рукоять меча. — Я насчитал уже пятерых молодцов Лорда Нокстры, — тихо сказал он, обнажая меч.

— Сейчас не время устраивать потасовку, — остудил его пыл Зифон, — да и не место. Мы только привлечем к себе внимание и скорее всего проиграем. Лучше незаметно убраться отсюда.

Тамир прикрыла лицо вуалью, взяла Зифона под руку, и они неторопливо пошли вокруг деревьев, растущих посередине площади. — Давай попробуем свернуть вон в ту боковую улочкув, — шепнула девушка.

Зифон бросил быстрый взгляд через плечо. — Они расспрашивают торговца яблоками. Перевернули его прилавок и рассыпали яблоки по земле.

— Пусть радуется, что его не проткнули мечом забавы ради, — сказал догнавший их Котфа.

Они нырнули в проулок и прибавили шагу. Улочка упиралась в кирпичную стену с ржавыми коваными воротами. Наверху стена заканчивалась острыми зубцами, между ними торчали зазубренные осколки стекла.

— Проклятье! Здесь тупик! — Зифон обернулся и услышал приближающиеся шаги. Он подергал ворота. — Тамир, скорее отмычку!

Девушка достала отмычку и стала ковыряться в старом проржавевшем замке. Шаги раздавались все громче.

— Скорее! — крикнул Аррамог.

— Тише! — Тамир повернула отмычку. — Вроде, готово… — Она распахнула ворота, все бросились наружу. Девушка потратила несколько драгоценных секунд, чтобы снова закрыть замок изнутри. Путники прижались к стене и замерли.

Шаги были уже совсем рядом.

— Кто — то только что пробежал по улице, — произнес гортанный голос.

Ворота загремели, но замок выдержал.

— Но здесь они пройти не могли, — добавил он. — Стена слишком высокая, через такую не перелезешь.

— Ты их узнал? — спросил второй мужчина.

— Одна из них — женщина под вуалью, Должно быть, хороша бабенка. Содрать бы с нее вуаль, а потом и все остальное. Мы с тобой могли бы позабавиться с ней по очереди.

— Я и сам могу найти себе женщину, — ответил второй голос. — Как — нибудь обойдусь без твоей помощи. Пошли, никого здесь нет.

— Должно быть, они свернули на другую улицу.

— Не терпится мне заполучить эту девку под вуалью, а впридачу — награду, которую Лорд Нокстра обещал за поимку волшебников, — сказал первый. Голоса их постепенно удалялись, и скоро звук шагов затих в переулке.

Четверо путников, застывших по другую сторону стены, не двинулись с места до тех пор, пока не удостоверились, что их преследователи не вернутся.

— Хватит с меня вуали! — Тамир засунула ткань в карман. — Какая гадость — эти свиньи сочли меня соблазнительной.

— Сказать свиньи — значит оскорбить достойных животных, — сплюнув, заметил Котфа.

Зифон заглянул в щелку ворот. — Не стоит возвращаться тем же путем. Единственный выход — идти дальше.

Они осмотрелись. Вокруг возвышались голые черные деревья, на земле ничего не росло, кроме тонких черных стеблей, которые, казалось, сломаются при первом же прикосновении. На площади стояла ясная солнечная погода, здесь же клубился туман.

— Должно быть, недавно был пожар, — сказала Тамир. — Похоже, земля обуглилась. — Она направилась к дереву, но остановилась, завидев потрескавшийся могильный камень. — Никак мы попали на старое кладбище! Вот надгробие, а рядом еще два…

— Не нравится мне это место, — мрачно сказал Котфа, пытаясь очистить один из камней. И надписи не разобрать Пойдемте — ка отсюда.

Они двинулись мимо почерневших деревьев, мимо могильных камней, и чем дальше они шли, тем более странным казалось им место, так не похожее на тот мир, который остался за воротами.

Ветер раскачивал изломанные ветви деревьев. Тишину нарушило громкое карканье вороны.

— Хоть какая — то живность, — подпрыгнув от неожиданности, проговорила Тамир.

— Не место для житья, — вставил Аррамог. Тамир подняла его и посадила себе на плечо. — Как бы не потерять тебя в таком тумане.

Они шли и шли, а кладбище все не кончалось. Кусты, на которых когда — то, наверное, красовались цветы и ягоды, теперь превратились в торчащие из земли черные прутья. А туман все сгущался, путники с трудом различали друг друга.

— Странно, — сказал Котфа, споткнувшись о ветку, — ведь Бейдгот должен быть неподалеку от моря, а морем здесь и не пахнет. Воздух сырой, но вовсе не соленый.

Зифон достал обруч, и его неяркий свет узким лучом пронзил пелену тумана.

— А вдруг мы ходим по кругу? — спросила Тамир.

— Не думаю. Ведь раньше обруч указывал нам путь. Видишь, его луч не тускнеет и не меняет цвет.

— Стойте! — раздался голос. — Замрите и не шевелитесь.

— Они повиновались. Чьи — то шаги прошуршали по мертвой листве. Сквозь туман замелькали разноцветные пятна, и перед ними предстал странной наружности человек. На нем была остроконечная шляпа, с которой свисали красные шарики. Одежду его, с головы до самых туфель с загнутыми носами, покрывал узор из красных, синих, белых, желтых, зеленых, оранжевых многоугольников. На размалеванном, как у клоуна, лице застыла широкая нарисованная улыбка. Он закружился вокруг них в танце. Его кричащий наряд странно выделялся на фоне черных деревьев. Он все танцевал, раскинув руки, и в воздух взлетали разноцветные искры. Туман заклубился и отступил, очистив небольшой круг.

— Добро пожаловать в Сад карусели! — воскликнул танцор.

— Есть отсюда другой выход? — спросил Зифон.

— Вы игроки? — Монтрим — так звали танцора — наклонился в сторону, касаясь рукой левой ноги.

— Путники, — ответил Зифон.

— Но ведь вся наша жизнь — игра. Все мы играем, ставя на своих друзей, на путь, на случай. И вы вступили в игру, когда открыли ворота и поставили на неизвестное. — Он изогнулся, наклонившись на этот раз к правой ноге. — Я никогда не выхожу встречать гостей, пока они не дойдут до этого места, предпочтя неизвестное известному. — Он выпрямился. — Я в восторге от нашей встречи. Чай подадут сюда, — он, как волчок, крутанулся влево и, разогнав пелену тумана, указал на железный столик с четырьмя стульями. — Угощайтесь на здоровье. Чай приправлен корицей, у него легкий привкус апельсина и меда диких пчел. Прекрасное средство от сырости. Садись же, Тамир.

Он отодвинул стул и, пока путники усаживались, все так же пританцовывая, скрылся из вида.

— Он что — псих? — Котфа забарабанил пальцами по столу. — Все пляшет и пляшет, один его костюм дурацкий чего стоит! А ногти золотые видели? Уж не занесло ли нас ненароком в сумасшедший дом?

— Место и вправду странное, — согласился Зифон. — я попробовал рассеять туман. Это совсем простенькое колдовство, но оно не сработало. Мне не удалось поднять даже слабый ветерок.

Котфа вздохнул. — Мы уже знаем, что твое волшебство не всегда попадает в цель.

— Это не просто промашка с моей стороны, — сказал волшебник. — Похоже, здесь действуют другие правила. — Он поднял обруч. — Видишь, даже обруч погас.

— А ты не можешь по — волшебному вызволить нас отсюда? — спросила Тамир.

— Навряд ли. Будьте поосторожнее с чаем.

— А этот Монтрим, — тихо продолжала Тамир, — он добрый или злой?

Волшебник пожал плечами. — Скорее всего, он — наш единственный выход отсюда.

— Извините, что задержал вас, — воскликнул хозяин, вынырнув из сверкающего кольца тумана. В руках у него был лакированный чайный поднос. Он осторожно поставил на стол четыре изумрудно — зеленых чашки с блюдцами, потом опустил на землю мисочку.

— Это для зверюшки. Все должны отведать чаю. — Взяв ярко — красный чайник, он стал разливать жидкость, благоухающую медом и корицей. — Прошу, угощайтесь! Желаю долгой жизни и приятных сновидений. — Он отпил из своей чашки.

Тамир подняла свою и, наклонив, пригубила напиток, но глотать не стала. — Восхитительный вкус! — промурлыкала она, заметив, что Зифон поступил точно так же.

Аррамог набрал чай в рот и тут же выплюнул.

Зато Котфа безмятежно посасывал напиток. — Чай и вправду неплох. — Он сделал несколько глотков. — Мне, во всяком случае, по нраву. Еще лучше, чем тот, что нам подавали на завтрак. Ты прав, Монтрим, — он действительно согревает. Напоминает мне уфталикский бренди. — Когда Котфа опустошил всю чашку, речь его постепенно перешла в невнятное бормотание.

Монтрим поднялся и склонил голову к плечу. — Вот и прекрасно. Приближаются новые гости. Может быть, вы с ними уже знакомы.

Пока он отвернулся, ожидая новых гостей, Тамир и Зифон выплеснули содержимое своих чашек на землю.

— Котфа прав, — произнесла Тамир, намеренно неразборчиво. — Дивный чай, обжигает, как пламя.

Монтрим стоял к ним спиной. — Отлично сказано. Я сам люблю пламя, яркие вспышки энергии. Взгляните — ка! — Он снова завертелся волчком, но на этот раз прижал руки к телу. Все убыстряя вращение, он наконец превратился в язык пламени.

Тамир открыла рот от изумления.

— Обман зрения, — шепнул ей на ухо Зифон.

— Котфа зачарованно глядел на пламя, потом снова наполнил свою чашку и залпом осушил.

Пламя исчезло. Зифон зааплодировал. — Отличный номер. — Он тоже старался говорить еле внятно. — Спасибо за чай и за представление. А теперь будьте любезны, покажите нам выход.

Монтрим похлопал его по плечу. — Выход только с карусели. Ступайте за мной.

Сверкающая дымка вокруг стала сгущаться, оставляя единственный узкий проход.

Котфа поднялся вслед за остальными и теперь стоял, покачиваясь.

— Скоро начнется бой. Я уже слышу крики. Вперед! — он ринулся в туман.

— Что делать? — прошептала Тамир.

— Следовать за ним, — тихо ответил Зифон, поднимая с земли Аррамога.

Котфа бежал все быстрее, но пританцовывающий Монтрим по — прежнему был впереди. Зифон и Тамир старались не отставать. Вокруг них, едва не касаясь тела, вихрем кружились искры.

— Здесь почти, как в пещерах, — шепнула Тамир, — только там все было твердое. Интересно, есть ли все — таки выход или этот клоун приведет нас сквозь туман к тому же месту, откуда мы пришли?

Наконец Монтрим хлопнул в ладоши. — Поторопитесь, а то опоздаете. Вот мы и пришли. Сейчас начнется самое веселье.

Казалось, они стоят на краю света. Вверху, внизу, по сторонам — везде сверкали, подмигивали, переливались, как в калейдоскопе, разноцветные искры.

— Последнее испытание! — объявил хозяин. — Занавес поднят — перед вами Колесо Ицкара. Не правда ли, захватывающее зрелище? Забирайтесь осторожно, иначе можно промахнуться и пропустить свою очередь.

Прямо перед ними из сверкающих искр появились грубые каменные ступени, поросшие мхом. Они вели к подножию гигантской карусели, висевшей прямо в воздухе. На круглом помосте стояли выполненные в натуральную величину деревянные лошади: пони, ярко разукрашенные белыми и розовыми пятнами, соседствовали с вороным жеребцом, наряженным в оранжево — бирюзовые доспехи. Он замер, готовый ринуться в бой, серебряная грива разметалась по спине. Были там еще два диких белых жеребца и кобыла с золотыми крыльями; их гривы и седла украшали гирлянды красных и желтых цветов. А вот, взметнувшись на дыбы, застыл бронзовый конь, который вполне мог бы украсить городскую площадь. Некоторые лошади впряжены в повозки, украшенные резными цветами, завитушками, перьями. Были там и боевые кони, и верховые, и охотничьи — все взнузданные, все готовые пуститься вскачь.

— Будьте осторожны, садясь в седло, — увещевал хозяин. — Можно, если угодно, ухватиться вон за то золотое кольцо, — он указал на кольцо, висевшее в пустоте над серединой помоста. Но браться за него можно только сидя на лошади.

— Некогда нам кататься на карусели, — сказал Зифон. — Мы хотим одного — найти выход.

— Единственный выход ведет отсюда. Так что веселитесь от души. Музыка вот — вот заиграет. Поднимайтесь скорее по ступенькам. У меня много других дел.

Под звуки музыки Котфа помчался вверх по ступенькам, остальные — за ним. Они почувствовали, как ноги их повисли в пустоте. Прыгнув на помост, Тамир оглянулась. И Монтрим, и сверкающие искры — все исчезло. Вокруг клубился непроглядный туман.

— Осторожнее, Котфа, в чай что — то подсыпали!

— Ерунда, со мной все в порядке, — ответил воин, усаживаясь на боевого коня.

— Не хочу на лошади! — заявил Аррамог.

— Все должны сесть, — донесся издали голос Монтрима.

— Боюсь, придется играть по их правилам, — сказал Зифон. — Как насчет повозки? Вы с Тамир могли бы поехать на ней.

— Выбирай скорее лошадь, Аррамог, — торопила зверька Тамир. — Карусель вот — вот тронется!

Аррамог внимательно изучил деревянных коней и указал лапой на дикую белую кобылицу. — Эта!

Тамир взобралась на белую лошадь, Зифон стал усаживать Аррамога позади нее, и тут помост тронулся с места. Волшебник потерял равновесие и ухватился за шест. Потом, не выпуская из рук лаарна, вскочил на соседнего белого коня.

Помост закружился под музыку. Сначала он вращался медленно, музыка звучала нежно, убаюкивающе. Ритм постепенно убыстрялся. Музыка играла все громче, неистовее. Зарокотали барабаны, послышались дикие завывания. И чем громче, чем быстрее звучала музыка, тем стремительнее вращалась карусель.

Тамир вгляделась в туман, и тут ее лошадь заржала. Девушка крепко вцепилась в поводья и увидела, как мимо галопом проскакал Котфа на закованном в доспехи вороном коне. И конь под ним был уже не деревянный, а живой! В руке Котфа сжимал меч.

— Лорд Нокстра! — выкрикивал он. — Получай, стервятник! — Он скрылся из вида.

Тамир взглянула на соседнего белого коня как раз в тот миг, когда он сорвался со своей подставки. Аррамог, вцепившись в плечо Зифона, бросил на девушку прощальный взгляд, и они вихрем умчались прочь.

— За ними! — приказала она своей лошади. Та с готовностью присела на задние ноги и, сорвавшись с подставки, соскочила с колеса, предварительно сбросив Тамир на помост.

Цепляясь за подставку, девушка поднялась на ноги. Она почувствовала колющую боль в бедре и только тогда вспомнила, что в кармане у нее красная пирамидка. Неужели музыка никогда не кончится? Помост вращался все быстрее, музыка гремела все громче, в такт ее сердцу. Вдруг помост накренился, и левая нога Тамир соскользнула с него. Помост накренился в другую сторону, Тамир ухватилась за шест.

Перехватывая шест руками, она подобралась к золотой крылатой кобылице с гривой, украшенной цветами.

Только девушка успела взобраться ей на спину, как помост снова накренился.

— Послушай, подружка, — сказала Тамир деревянной лошади, — если уж обязательно скакать, то нельзя ли ограничиться рысью, а не галопом? Мне нужно отыскать друзей.

Едва она произнесла эти слова, как кобылица вздрогнула, и Тамир вдруг почувствовала, что седло под ней кожаное, а не деревянное. Седло — самое настоящее, и кобылица уносит ее прочь от обезумевшей карусели.

Глава 11

Тамир что было сил вцепилась в гриву золотокрылой кобылицы, и та, пронеся ее через туман, плавно приземлилась на лугу. Потом поскакала по тропе через высокие травы, усеянные полевыми цветами, голубыми и розовыми. Карусели не было видно и слышно.

С облегчением вздохнув, Тамир пошарила в кармане платья. Слава Богу, и красная пирамидка, и золотые монеты на месте. Кинжал тоже — у пояса. Только дорожный мешок с запасом воды и остальными пожитками пропал.

Тамир погладила гриву кобылицы, в которую были вплетены цветы. — Надеюсь, хоть ты знаешь, куда мы держим путь. — Она ослабила поводья. — Пока скакать на тебе — одно удовольствие. Я даже не почувствовала толчка, когда мы приземлились.

Кобылица заржала, остановилась и глянулась на всадницу.

— Как жаль, что я не знаю твоего языка!

Кобыла кивнула и продолжала в упор глядеть на Тамир.

— Что ты от меня хочешь? — Тамир посмотрела на хлыст, прикрепленный к седлу. — Не бойся, я не стану тебя стегать. — Она соскользнула с седла и заметила написанное на нем слово — Нарсип — Может быть, Нарсип, нам удастся понять друг друга без слов. Мне непременно нужно разыскать друзей. Девушка обеими руками сжала лошадиную голову и заглянула Нарсип прямо в глаза. — Сейчас я подумаю о них И может быть, сумею передать тебе свои мысли.

Глубоко вздохнув, Тамир представила себе Котфу Вот он — высокий, мускулистый, скачет с мечом в руке на облаченном в боевые доспехи коне. Итак, Котфа. А теперь — Зифон. Она нарисовала мысленный образ стройного волшебника, припомнила его темные волосы, светящийся обруч, его не всегда удачное колдовство, свою растущую привязанность к нему. Кобылица снова кивнула. — А вот и Аррамог. — Девушка вообразила его мохнатую мордашку, острые ушки, темно — синюю шубку с белой звездочкой на плече. Потом представила себе, как Зифон вместе с Аррамогом скачут на диком белом коне с голубой уздечкой. Прекрасное животное, свободное, скорее всего, даже необъезженное, мчится во весь опор, распустив по ветру гриву. Умеет ли Зифон ездить верхом? Ведь он в своем мире привык к мотоциклам.

Тамир отпустила голову кобылицы и улыбнулась. Нарсип закивала.

— Если ты готова, то я — тоже, — сказала Тамир, вдевая ногу в стремя и усаживаясь в седло. — Кобылица пошла шагом по тропе.

— Нельзя ли побыстрее, Нарсип?

Кобылица перешла на галоп. Волосы Тамир подхватил ветер. Цветы выпали из лошадиной гривы и слетели на землю. Они мчались все вперед и вперед. Кобылица едва касалась копытами земли. Мимо мелькали поля, но ни людей, ни животных на них не было видно. Огромные крылья Нарсип взметнули их над озером, и земля внизу подернулась дымкой.

Но вот они снова на земле. Кобылица замедлила шаг и ступила на тропу вившуюся меж тенистых деревьев с густыми кронами. У изгороди, под вишневым деревом она остановилась.

Тамир спрыгнула с седла и потрепала кобылицу по шее. — Отлично прокатились! — Правда, было бы еще лучше, будь на мне вместо платья штаны. — Нарвав с дерева вишен, девушка принялась за еду Кобыла пощипывала травку аккуратно сложив крылья.

Странный вкус был у вишен — с одной стороны сладкие, с другой горчат. «Вроде некоторых моих знакомых», — подумала Тамир, вытирая липкие от сока ладони о высокую траву. Но красные пятна никак не отходили. Она прислонилась к изгороди. За ней виднелась открытая площадка, по обе стороны высились скамьи для зрителей. На середину площадки выехал одинокий всадник.

Кобыла заржала и легонько подтолкнула Тамир. — Что ты хочешь мне сказать? Ах, вот оно что! — Девушка заметила сумку, притороченную к седлу и открыла ее. Внутри оказались ярко — синие камзол и штаны и спереди, и сзади камзол украшала диагональная золотая полоса. — Как раз впору, — пробормотала Тамир, торопливо переодеваясь за кустом. Она пригладила гребнем волосы, потом достала из переметной сумки щетку и расчесала гриву Нарсип, — теперь мы обе в полном порядке. Вперед, навстречу всаднику!

Она отворила ворота, вскочила в седло, и кобылица послушно двинулась к центру арены. Всадник все приближался, наконец Тамир узнала его. — Котфа! — крикнула она. — Это я, Тамир. Слава Богу, ты жив — здоров!

Закованный в доспехи конь несся прямо на них. В одной руке у всадника был щит с гербом: летящий ворон несет в лапах череп, в другой — копье.

— Котфа, это же я, Тамир! — снова крикнула девушка, заметив, что всадник устремил на нее злобный взгляд. — Ты что, не узнаешь меня?

Не отвечая, Котфа занес копье. Нарсип отпрянула в сторону.

— Что с тобой, Котфа? Разве я — враг? — закричала Тамир.

Кобылица увернулась, но Котфа бросил своего скакуна в новую лобовую атаку.

— Все твои фокусы напрасны, Лорд Нокстра! — взревел он. — Ты сделал меня рабом, разрушил мой дом, преследовал меня, как дикого зверя! Кто же ты мне, как не враг? Прими же смерть от моей руки!

Кобылица снова увернулась.

— Он не в своем уме, Нарсип, — прошептала Тамир. — Придется защищаться. Но я должна заставить его вспомнить… — Девушка огляделась. — Скорее к изгороди — там шест! — Кобылица повиновалась. Тамир едва успела схватить шест — Котфа преследовал ее по пятам.

Он поднял копье, но Тамир опередила его и метнула шест, целясь Котфе в руку. Он выронил копье, черный жеребец взметнулся на дыбы, а Нарсип отпрыгнула влево.

— Приди же в себя, Котфа! — умоляла Тамир. — Приглядись как следует! Вспомни: пещеры Ктафы наше путешествие..

Но Котфа уже снова несся прямо на нее. Умоляющим жестом Тамир протянула к нему руки, запачканные вишневым соком.

— Кровь, твои руки залиты кровью! — прорычал он. — Ее ничем не смоешь! Ты убивал и тиранил мой народ, ты захватил нашу землю. Теперь я отомщу и за себя, и за других! — Котфа оглядел пустые трибуны и, как будто заслышав бурные аплодисменты, взмахнул мечом.

— Ты собираешься убить друга, безоружную женщину? — крикнула Тамир. — Не верю, что ты — храбрый Котфа, которого я знала, которому помогла спастись от Лорда Нокстры и от боч — ла. Очнись, Котфа, опомнись, пока не поздно!

Раздался звук трубы, и на арену выехал всадник в оранжевых доспехах, лицо его закрывал шлем. Он молча протянул Тамир серебряный щит и меч.

Кони понеслись в разные стороны, снова запела труба. — Второй бой турнира! — возвестил герольд.

Кожаными ремешками Тамир пристегнула к левой руке щит. Едва она управилась, как Котфа вихрем налетел на нее и ударил мечом по щиту. Девушка почувствовала толчок, услышала звон металл, но умудрилась удержаться в седле.

— Котфа! — крикнула она. — Я не Лорд Нокстра, я — Тамир! — Больше ничего она сказать не успела: Котфа снова занес над ней меч, и она попыталась заслониться щитом.

— Слабак! — издевался Котфа. — Не можешь даже сражаться, как подобает мужчине! Что же ты не взял с собой своих прихвостней? — Он снова замахнулся мечом, но Нарсип отпрянула.

— Да пойми же ты, дурья башка: я не Лорд Нокстра! Разве твоя звезда не подсказывает тебе, что с тобой творится неладное?

Котфа остановился и отер лоб тыльной стороной ладони. В глазах его застыло отсутствующее выражение, он как будто грезил наяву. — Пещера… звезда… — забормотал он.

Снова запела труба.

И сразу же Котфу будто подменили. Все сомнения мигом рассеялись. В глазах его запылала ненависть, можно было подумать, что его единственная цель — покончить с Тамир.

— Котфа, вспомни Зифона, волшебника и жонглера, вспомни Аррамога!

Всадник остановился, занесенный меч повис в воздухе. Казалось, до него начал доходить смутный смысл ее слов. Но он лишь помотал головой. — Я — воин. Одолеть в схватке смертельного врага — вот что для меня главное!

Он замахнулся мечом, собираясь снести ей голову, и снова Тамир, изловчившись, успела прикрыться щитом.

— Я этого не вынесу! — простонала она.

— Умри же, злодей! Я перережу тебе глотку от уха до уха, и кровь твоя смешается с кровью жертв, которой запятнаны твои руки!

— Вовсе это не кров, а вишневый сок!

Но он уже снова занес над ней меч. — Вперед, Нарсип! — крикнула Тамир.

— Кобылица развернулась и понеслась по арене.

— Трус! — взревел Котфа, пришпоривая вороного жеребца. Они поскакали вокруг арены. Один круг, второй. Вот черный жеребец начал настигать золотую кобылицу. Котфа замахнулся мечом, готовясь нанести удар. Но Тамир выдернула из — за седла хлыст и, прицелившись, обвила им занесенную руку преследователя. Меч упал на землю. Тогда девушка, собрав все силы, швырнула в Котфу свой щит. Тот схватился за нож, и Тамир снова приготовилась» пустить в ход хлыст. И тут золотая кобылица взметнулась на дыбы. Тамир упустила поводья и стала крениться набок. Подпруга лопнула, и всадница вместе с седлом рухнула наземь.

«Пешком от него не убежишь», — мелькнуло в голове у Тамир. Она ощутила острую боль в боку. — Зифон, Аррамог, как мне вас не хватает! Нет, я должна справиться сама. Умирать — так в одиночку… — Она нащупала рукой переметную сумку, достала красную пирамидку, легла на спину, поставив пирамидку себе на грудь.

Котфа спешился и подошел к ней, сжимая в руке нож.

— Демон! — крикнул он. — Обманщик! — и нагнулся, готовясь мощным ударом вонзить в нее нож.

— Не надо, Котфа! — еле слышно прошептала Тамир.

Он увидел у нее на груди сверкающую красную пирамидку, и рука его дрогнула. Взгляд метнулся с пирамидки на нож. Котфа стал разглядывать клинок с таким видом, как будто старался угадать его предназначение. И вдруг упал, как подкошенный, глаза его закрылись.

Тамир подумала о Нарсип, и через секунду крылатая кобылица склонилась над ней, заглядывая в глаза. — Охраняй нас, Нарсип, — пробормотала девушка. — Мне нужно отдохнуть… — Она повернулась на бок, положив под голову седло, красная пирамидка стояла рядом.

Когда Тамир проснулась, солнце уже садилось за деревья. Лицо овевал легкий ветерок. Нарсип и черный жеребец мирно паслись рядышком. Тамир поднялась. — Надо же: так свалиться — и ничего не болит! Спасибо, Нарсип, что не оставила меня. — Услышав ее слова, кобылица подошла и встала между девушкой и все еще не очнувшимся Котфой.

Тамир потрепала кобылицу по шее. — Посмотрим, нельзя ли ему помочь. — Она опустилась рядом с Котфой на колени и, достав из кармана кристалл, положила левую руку на плечо воина, прислушиваясь к его дыханию. Потом, зажав кристалл в правой руке, принялась водить им над грудью Котфы.

Он застонал и пошевелился. — Тамир. — Закашлялся и медленно сел, протирая глаза. — Я кажется с кем — то бился. Где мой враг — он жив?

— Едва избежал гибели.

— У меня что — то с головой: ничего толком не помню А ты?

— Я — то вряд ли когда — нибудь забуду. Слава Богу, ты хоть меня стал узнавать.

— Мы пили чай с клоуном, — стал припоминать Котфа. — Вокруг мелькали разноцветные огни. Как на праздничном фейерверке. Потом я скакал на коне и с кем — то бился. Ага, вспомнил. Это был Лорд Нокстра. Вот трус — все умолял меня остановиться. А у самого — руки в крови Он упал на землю. Я уже занес нож, но почему — то не смог его убить. Ты видела нашу схватку?

— Видела ли я? Да ведь ты сражался вовсе не с Лордом Нокстрой, а со мной! Взгляни на мои руки. — Она показала ему ладони. — Никакая это не кровь, а вишневый сок. Мое счастье, что у золотой кобылицы такие резвые ноги.

Котфа так побледнел, что девушка испугалась, как бы он снова не потерял сознание. — Что ты, Тамир! Разве я стал бы биться с тобой? Разве посмел бы? Ведь это вы с Зифоном спасли мне жизнь! Неужели в меня вселился демон?

— Должно быть, в чай было что — то подмешано. Ведь ты выпил целые две чашки, а я даже в рот не брала. Кто знает, что бы я натворила, выпей я столько же. Ты мог меня убить, но все же не сделал этого. Впредь будь осторожнее, когда тебя станут угощать.

Котфа потряс головой. — Красная пирамидка — только я ее увидал, как весь мой гнев улетучился. У меня было такое чувство, что когда — то, давным — давно, она кому — то уже принадлежала.

— Попробуем отыскать остальных. Пока у меня получалось, я передавала кобылице свои мысли о вас. Видишь, Нарсип, — это Котфа. Он уже вполне оправился и настроен куда более миролюбиво.

Кобылица недоверчиво покосилась на воина. Жеребец подошел поближе, и Котфа впервые рассмотрел его как следует — оранжевая с бирюзовым попона, гибкие металлические пластины по бокам. — Никогда не видал на лошадях такой брони, — проговорил он. — Едва ли удобно таскать на себе таку тяжесть. — Он отыскал пряжку, и панцирь упал на землю. Жеребец радостно загарцевал и встал рядом с Котфой.

Тамир обратилась к кобылице. — Ты можешь отвести нас к нашим друзьям? — Девушка быстро нарисовала мысленные образы Зифона и Аррамога.

Кобылица и жеребец переглянулись, потом Нарсип фыркнула и подтолкнула Тамир мордой.

— Седло сломано, придется обойтись без него. Помоги мне сесть, Котфа.

Воин опустился на колено и, сложив ладони, подставил их Тамир вместо стремени, Она вскочила на спину Нарсип.

— Хоть бы с Зифоном и Аррамогом ничего не случилось! — взмолилась девушка. Тем временем кони миновали арену и внесли своих седоков под темнеющий полог леса.

Глава 12

Дикий белый конь сорвался с карусели, унося на спине Зифона с Аррамогом. Яростные порывы ветра трепали его гриву. Свирепостью своей ветер напоминал Зифону тропическую бурю, когда она, все набирая силу, переходит в настоящий ураган. Но все же, несмотря на ветер, дождь и летящие из — под копыт комья земли, им пока удавалось держаться в седле. Что — то пролетело мимо — сломанная ветка, а, может быть, человеческая рука… Они мчались все вперед и вперед, пока Зифону не стало казаться, что так будет длиться вечно: всю жизнь он обречен нестись вместе с ветром — левая рука вцепилась в поводья, правая прижимает к груди Аррамога, ноги вдеты в стремена.

И вдруг буря миновала, копыта жеребца коснулись твердой земли. Седоки ощутили этот удар. Солнце стояло высоко в лазурно — голубом небе. Они поднимались по изрезанному каменистому склону.

— Уцепись — ка покрепче, Аррамог. Я хочу поменять руку.

— Могу держаться сам, поеду у тебя за спиной. Аррамог стал пробираться назад. В это время Зифон слегка ослабил поводья, перекладывая их из левой руки в правую. И тут жеребец встряхнулся, явно пытаясь сбросить седоков. Аррамог едва не свалился с коня, но вовремя успел ухватить Зифона за пояс. Восстановив равновесие, зверек обвился вокруг талии волшебника. Зифон натянул поводья — конь забил копытами, заплясал на месте и, взвившись на дыбы, завертелся волчком. Потом пустился вскачь по самой крутизне.

Началась схватка человека с конем, еще недавно бывшим деревянной статуей, с конем, которого, как видно, еще никто не объезжал, а если и пытался, то животному это пришлось явно не по нраву. Скакун мчался вперед, уверенно преодолевая коварные препятствия.

Они пронеслись по узкой тропинке вдоль края обрыва. Аррамог крепко зажмурил глаза. Внизу вздымались зазубренные вершины, по рыжеватой земле змеилась желтая река, окаймленная скудной растительностью.

Миновав узкое плато, дикий скакун полетел прямо к пропасти. Собрав остатки сил, Зифон рванул поводья. — Стоять, — крикнул он, и возглас его эхом отразился от скал и притихшей внизу долины. — Слушай и повинуйся!

Жеребец замер в двух шагах от бездны. Аррамог сполз на землю. Спешившись, Зифон заметил, как под гривой у коня что — то сверкнуло. — Спокойно, старина! — Он вытащил из конской шеи серебряный шип длиною три дюйма. Из ранки закапала кровь.

— Не удивительно, что мы так бешено мчались, — проговорил волшебник, снимая седло. Повернув голову, конь наблюдал за ним. — Ну — ка, посмотрим, нет ли здесь еще какой — нибудь дряни. Стой спокойно. — Зифон приподнял гриву, провел рукой по шее жеребца, по спине, внимательно осмотрел все подозрительные места. — Вроде, больше ничего нет. — Потом наклонился над неподвижно лежащим Аррамогом. — Ты когда — нибудь видел такое?

Но зверек продолжал лежать с закрытыми глазами. Зифон прощупал пульс — слабый, но ровный. Кажется, все кости целы.

— Отзовись, Аррамог!

Никакого ответа, только бездонная пропасть впереди, дующий в лицо южный ветер, да испытующий взгляд белого коня.

Зифон стал водить руками над лаарном, посылая ему свою энергию. Потом достал обруч, но кристалл никак не загорался. Отложив его, волшебник взял было голубые шарики, но передумал. «Попробую — ка лучше земное колдовство, призывающее на помощь местные стихии», Конь продолжал наблюдать за ним. — Что стоишь? Ведь теперь ты свободен! — Конь отошел на несколько шагов и принялся щипать жесткую траву.

Что же взять? Взгляд волшебника упал на красное пятно у подножия скрюченного деревца — какие — то колючие растения кроваво — красного цвета. Он сорвал четыре колючки и отнес их к большому плоскому валуну. Потом отыскал палку и, очертив круг с валуном в центре, поместил колючки в четыре точки по сторонам света. Подняв с земли лаарна, он положил его на камень.

Затем волшебник выбрал на земле четыре камешка и, войдя в круг, повернулся лицом к востоку. Конь остался за чертой, не сводя с него глаз. Зифон стал подбрасывать камешки, пока в воздухе не повисло марево, потом — горизонтальный круг света. — Исцелись, Аррамог! — крикнул он тем же громовым голосом, что заставил жеребца замереть на краю пропасти. — Стань таким, как прежде! — Над кругом засияли разноцветные лучи — сначала красные, оранжевые, желтые, а за ними — зеленые, голубые, синие, фиолетовые. Потом все они слились в белое сияние.

И вдруг свет погас. Человек и конь молча стояли, глядя на маленькое тельце, распростертое на камне. Зверек пошевелил лапой.

Зифон вышел из круга и, прислонившись к скале, прикрыл глаза. Конь снова принялся пощипывать траву. Солнце уже начало опускаться за горные вершины. Зифон прилег рядом с камнем, на котором покоился Аррамог, и уснул.

Волшебник вскочил на ноги и встретился взглядом с Аррамогом, который свесился со своего каменного ложа.

— Тебе лучше? — спросил Зифон.

— Упал с коня. — Аррамог затряс головой. — На камень?

— Нет, это я принес тебя сюда.

— Не болит. Я летел в облаках. Ты позвал. Устал… Зифон погладил его по спине, снял с камня и отнес на лужайку.

— Хорошее колдовство, — хрюкнул зверек, сворачиваясь в клубочек. — Теперь спать.

— Согласен, — ответил Зифон, устраиваясь рядом Ночная тьма уже начала бледнеть, уступая место предрассветному сумраку, когда Зифона и Аррамога разбудил стук копыт. Над ними, словно вестник самой зари, навис белый жеребец. Вскочив на камень, где недавно лежал Аррамог он трубно заржал. Потом трижды ударил копытом, да так, что искры полетели. Посмотрел на Зифона и лег на камень.

Волшебник подошел в нему, погладил провел рукой по голове. — Трудно поверить, что ты — тот самый конь, который еще вчера пытался сбросить нас в пропасть.

— Лечить, — изрек Аррамог. — Конь болен. Помоги ему, как мне.

— Можно, конечно, попробовать. — Зифон вытащил из кармана серебряный шип. — В нем сидела вот эта штуковина. Может быть, она имеет отношение к его болезни? — Он повторил вчерашний ритуал, предварительно сорвав новые колючки, выбрав камешки и заново начертив круг. Только на этот раз Аррамог стоял рядом с ним.

Волшебник стал подбрасывать камешки, и над кругом повисло марево. Зифон бросил камешки четырем ветрам и крикнул:

— Исцелись! — и еще раз: — Исцелись, стань таким, как прежде! — И снова свет засиял всеми цветами радуги, но на этот раз они слились в золотое мерцание.

Зифон стоял неподвижно, вытянув перед собой руки. Из — за холмов и утесов пробивались первые лучи солнца.

Послышался удар копыт о камень. Марево рассеялось, и перед ними на фоне неба возник силуэт. Но то был уже не исцелившийся конь, а единорог — голова гордо вскинута, белый рог сверкает серебряной спиралью. Сойдя с камня, он поклонился Зифону.

Перед глазами волшебника стали проноситься картины: вот табун единорогов пасется на лугу, вот они лежат на земле. Какие — то люди в черном отрубают рога и, хохоча, запихивают в мешки. Вот обезумевший белый единорог выскакивает из — за деревьев и бросается на убийц, топча их копытами и пронзая рогом. Расправившись с одним, он с яростным ревом бросается на других, но врагов слишком много. Они связали его и, швырнув на землю, с хохотом отрубили рог у живого единорога. Безликий черный человек водит обручем, в который вделан черный оникс. Черные круги все расширяются, человек довольно смеется. Рог последнего единорога превратился в серебряный шип и вонзился ему в шею. Следующая картина: деревянные кони на карусели и среди них — свирепый безрогий единорог, пленник своего деревянного тела. И последняя картина: Зифон с Аррамогом забираются ему на спину.

— Я все понял, — сказал Зифон. — Рад, что удалось тебе помочь.

— Черные люди — злые, — добавил Аррамог.

Единорог поднял голову. — Карусель стала мне тюрьмой, — произнес он. — Я уже не надеялся на спасение. Ты — настоящий волшебник.

Зифон улыбнулся. — Стараюсь. Вот только не всегда выходит так, как задумаешь. Мы спасались от шайки негодяев в черном и вдруг очутились на кладбище. Там повстречали парня в дурацком пестром наряде. Мы и слыхом не слыхали о карусели, пока не оказались на ней.

Аррамог пристально разглядывал единорога. — Единороги — тоже волшебники?

Единорог опустил голову. — Вместе с рогом я лишился всех сил, которыми владел раньше. Меня зовут Съят. Прошу извинить за тяготы и неудобства нашего путешествия.

— Я — Аррамог.

— А я — Зифон, — промолвил волшебник. — Давайте — ка подумаем, куда нам податься дальше. Нам нужно найти друзей, которые были на карусели вместе с нами, и добраться до цели нашего путешествия. — Он криво усмехнулся. — Подумать только, а ведь не так давно моими единственными заботами было травить жуков да показывать фокусы в клубе «Лось».

Съят ударил копытом о землю. — Моего родного табуна больше нет. Я помогу вам найти друзей, если вы нарисуете их мысленный образ.

Зифон и Аррамог представили себе Тамир и Котфу.

— Довольно, — фыркнул единорог. Опустив рог, он обошел плато слева направо. Потом, обратясь на юго — запад, неподвижно застыл, прикрыв глаза, и так простоял несколько минут. Наконец, он заговорил. — Теперь вижу. Там вышло недоразумение, мужчиной овладело безумие, но все разрешилось благополучно. — Он заржал, в голосе зазвучала радость. — Да это же Нарсип, крылатая кобылица! Женщина скачет на ней без седла. Скоро мы встретимся. А теперь оба садитесь мне на спину!

Аррамог ойкнул и испуганно уставился на волшебника.

— Путешествие будет приятным, малыш, даю тебе слово. Хоть вам и придется скакать без седла: ведь седла — для лошадей, Держитесь крепче за гриву! — велел Съят.

— Не бойся, Аррамог, — уговаривал лаарна Зифон, присев перед ним на корточки. — На этот раз нас приглашают. И потом, нас ведь ждет Тамир.

— Поеду, — хрюкнул Аррамог. — Я — первый лаарн, верхом на единороге. — Зверек примостился перед Зифоном.

И Съят сдержал слово: он стремительно мчался по извилистой тропе, но седоки не ощущали ни единого толчка. Крутой поворот — прямо перед ними застыл каменный лев, пасть разинута в свирепом рыке. Еще поворот — и на них ощерилась каменная пантера.

— Мне такие украшения не очень — то по нраву, — заметил Съят, минуя статуи. — Ведь это — наши вечные враги.

Арромог оглянулся на Зифона.

Наконец они спустились в долину. Копыта единорога облепила красноватая земля. Он остановился у желтой речки, седоки спешились, чтобы слегка поразмяться. Аррамог пощипывал травку и грыз коренья, Зифон же тем временем оглядывал мутный желтый поток и противопожный берег, от которого их отделяло не меньше ста футов.

— Нам — на ту сторону? — спросил Аррамог. Съят кивнул. — Да, старый след берет начало на том берегу. Что — то мне не нравится эта вода. Пожалуй, лучше ее перепрыгнуть.

— И ты можешь перескочить на ту сторону? Тогда тебе прямая дорога на Олимпиаду!

— Олимпиада?

— Это такие игры, где соревнуются лучшие атлеты. Неужели ты допрыгнешь до того берега вместе с нами?

Единорог смерил взглядом реку. — В молодости мы частенько соревновались в дальности прыжков. Обряд посвящения во взрослые единороги включает испытание силы и выносливости. Только, конечно, тогда мы состязались налегке. — Он покрутил головой. — Единорогам подвластно многое из того, что недоступно лошадям. — Приподняв правую переднюю ногу, Съят указал копытом на противоположный берег. — След начинается от высеченного на скале полумесяца.

— А моста тут нет?

— Был когда — то, ниже по течению.

Аррамог посмотрел на воду. Со дна на него оскалился один, а за ним и второй человеческий череп. — Зифон… погляди!

— Что там такое? — Волшебник взглянул на реку, но вода уже снова замутилась.

— Черепа! Плохое место…

Зифон и Съят долго смотрели на воду. На миг она прояснилась, и перед ними предстали не только черепа, но и целые скелеты. Совсем рядом с Аррамогом на поверхность высунулась костлявая рука.

— Почему мертвые не могут спать спокойно? — задумчиво спросил Зифон.

— Я слышал старинные предания о битве, случившейся на севере, — заговорил Съят. — Погибло много людей и единорогов тоже. Я бывал здесь еще жеребенком, но тогда в воде водилась рыба, а не мертвецы.

— Странно, почему они не разлагаются? — вздохнул Зифон. — Боже милостивый, не хотел бы я свалиться туда… Около получаса шли они берегом реки, и наконец Съят указал копытом на белый знак, украшавший вершину скалы на противоположном берегу.

— Подбросишь шарики — и вперед? — спросил Аррамог.

Волшебник вздохнул. — Здесь все по — другому. Мое волшебство не работает. Придется переправляться самим. Съяту легче перепрыгнуть одному, без нас.

Пока они разговаривали, из — за излучины реки выплыла лодка — плоскодонка. В ней, отталкиваясь длинным шестом, стоял человек в черном балахоне, забрызганном желтой речной водой, голову закрывал капюшон.

— Желаете переправиться? — раздался хриплый голос из — под низко надвинутого капюшона. — Могу перевезти.

— Мы думали, что поблизости есть мост, — сказал Зифон.

— Его давным — давно смыло. Все, кто хочет переправиться, пользуются моей лодкой.

— А она прочная?

— Прочная — для тех, кто платит. Я возьму вас и зверюшку, но только не единорога. А вообще — то мне все равно, поедете вы со мной или останетесь здесь. У меня своих забот по горло.

— Мне не нужна твоя утлая лодчонка, — вздернув голову, заявил единорог.

— Сколько возьмешь? — осведомился волшебник.

— По два золотых с каждого.

— Так ты уверен, что лодка выдержит?

— Все, кого я перевозил до вас, прибыли в нужное место. Решайте скорее, время — деньги.

— Ладно, — Зифон достал из кошелька четыре золотых. — Два сейчас, два по прибытии.

— По рукам.

Зифон повесил кошелек на шею единорогу.

— А если он не станет переправляться?

— Он переправится первым.

Съят поскакал прочь от реки, потом повернулся и во весь опор помчался обратно, едва касаясь копытами земли. Почти на самом краю обрыва он оттолкнулся и взмыл над рекой в мощном красивом прыжке — только серебряный рог и копыта сверкнули на солнце.

— Теперь твоя очередь, лодочник, — крикнул он с другого берега.

— Садитесь, садитесь.

Зифон перенес Аррамога в лодку, потом отдал хозяину два золотых. Когда лодочник оттолкнулся шестом от берега, волшебник стоял на середине плоскодонки. Он потерял равновесие и упал на дно лодки, едва не вылетев за низкий борт. Аррамог вцепился ему в плечо.

— Не очень — то вы ловки, как я погляжу, — лодочник снова налег на шест.

Зифон подтянулся и сел. Аррамог примостился рядом и, обняв Зифона за ногу, закрыл глаза. Волшебник лениво подумал: «Интересно, не тревожит ли лодочник своим шестом кости обитателей реки?» — и тут же из воды вынырнуло костлявое колено. — Нет уж, лучше смотреть на единорога. Но отсюда он был виден не так ясно, как с берега — белое пятно, серебряная блестка и больше ничего. — Аррамог, — тихо сказал Зифон, — открой — ка глаза и взгляни на Съята.

— Плохо видно. Колдовство?

— Сам не знаю, — шепнул Зифон, — но лучше быть настороже.

Река, еще недавно такая ленивая, вдруг стремительно понеслась меж берегов, над водой повисла желтая пыль. Казалось, противоположный берег все удаляется.

— Ты что, изменил курс, лодочник? — спросил Зифон.

— Мы плывем наискосок. Река не любит путников. У нее опасные течения, а вязкий ил так и засасывает шест.

Вдруг лодка закачалась, заплясала, и Зифону пришлось ухватиться за низкий борт. В следующий миг вода успокоилась, лодка застыла на месте, а вода неслась мимо. Лодочник вытащил шест из воды и положил его на дно лодки.

— Вода! — Аррамог показал на нос лодки, где из щелей текло.

— Делай же что — нибудь, не сиди на месте, — крикнул Зифон. — Мы ведь тебе заплатили. У тебя что — перекур?

— Бывают времена, когда река диктует свои условия, а нам остается только ждать.

— Здорово придумал — ждать в тонущей лодке! — Волшебник схватил шест и, подражая движениям лодочника, попытался стронуть плоскодонку с места. Но напрасно он напрягал мышцы, упирая на шест то в одно место, то в другое — лодка не двинулась ни на дюйм.

Аррамог суетился, стараясь заткнуть течь сначала одной лапой, потом двумя сразу, но вода продолжала поступать. — Не остановить воду! — пожаловался он.

— Что же, если вы недовольны, я верну вам плату, — сказал перевозчик и бросил два золотых на дно лодки.

— На что нам твои деньги, если мы застряли тут до скончания века? — Съят! — позвал Зифон, но ответа не последовало.

— Коли вам не нужно золото, я могу сообщить кое — какие ценные сведения. — Лодочник нагнулся поближе. — Ходят слухи, что вор украл части трехгорбой зебры. Тому, кто их вернет, обещана кругленькая сумма.

— В первый раз слышу. — Зифон ткнул шестом в воду.

Аррамог отыскал дощечку, прикрыл ею течь, а сам уселся сверху. И тут увидел лежащие на дне монеты. — Зифон, монеты не наши: на них гробы и голуби!

Лодочник потянулся к золотым, но Зифон оказался проворнее.

— Ошибочка вышла, верните мне монеты, а я отдам ваши, — захныкал лодочник. — Это совсем другие деньги, чужие. Я должен их вернуть.

— Займись — ка лучше лодкой: а заодно — водой, которая в нее натекла, — посоветовал волшебник. — Монеты получишь, когда переправишь нас на другой берег.

— Делать нечего — лодочник вытащил из — под скамьи ведро и принялся вычерпывать воду. — Только обязательно верните монеты, добрый господин. Уж вы войдите в мое положение.

— Гляди! — лаарн указал на костлявые пальцы скелета, вцепившиеся в борт лодки. Секунда — и над бортом показался череп. Зифон подбросил монеты в воздух.

— Они мои, — проскрипел череп. — Лодочник ворует деньги у мертвецов, и они обречены навеки оставаться в этой реке. Теперь он на своей шкуре узнает, каково это. Отдай монеты, отпусти мою душу на свободу!

— Я тут ни при чем, — ответил Зифон. — Мы заплатили, чтобы переправиться через реку, а не освобождать души усопших.

Лодочник разразился душераздирающими рыданиями. — Мир тебе, — всхлипывал он, — тебе и этой реке! Примите мой подарок! — И он достал из кошелька два золотых и бросил их черепу. Монеты упали в воду.

— Слишком поздно, — произнес череп. — И ты, и твои спутники должны присоединиться к нам.

— Ты можешь потопить лодку, но денег все равно не получишь, — предупредил Зифон. — Я брошу их на берег раньше, чем ты до меня доберешься, так что ничего ты от этого не выгадаешь. Разве что в реке станет еще теснее. — Он то подбрасывал монеты в воздух, то снова ловил.

— Учти, он чемпион по метанию, — крикнул Аррамог. — Выиграл много призов.

Подтягиваясь на руках, скелет стал забираться в лодку.

— Отпусти лодку! Вот доберемся до берега, и все монеты твои, — запричитал перевозчик. — Мой дух клянется твоему!

— Ты грабишь и живых, и мертвых, — произнес скелет, указывая на лодочника. — Ни один из миров не примет тебя!

Перевозчик покопался в кошельке и достал еще два золотых. — Я честный труженик, служу людям верой и правдой. Мне нужно переправить путников через реку Вот, возьми!

Скелет медленно перевалился через борт, закинув в лодку сначала одну костлявую ногу, за ней — вторую Его кости обволакивала какая — то прозрачная слизь напоминающая тело медузы.

— Скинь его за борт, дурень! — завизжал лодочник.

— Теперь ты мой, — ликовал скелет, — вместе с награбленным золотом! — Он потянулся к лодочнику, тот выронил кошелек. Аррамог подхватил его на лету своими мощными зубами. Лодочник оттолкнул скелет, но мертвец удержал равновесие и, раскинув руки, двинулся на противника. Зифон сунул между ними шест.

— Не вмешивайся, — предупредил скелет.

— Как же мне не вмешиваться, если ты грозишься утащить меня в реку?

Скелет перегнулся через шест и откинул капюшон с головы лодочника… Обнажился череп, в пустых глазницах поблескивали золотые монеты, на которых были вычеканены гробы и голуби.

Лодочник, глянув в воду, которая как раз в этом месте внезапно прояснилась, увидел свое отражение и содрогнулся. — Что за глупый фокус? Ведь я живой!

Зифон высоко поднял кошель. — Только попробуй причинить мне вред, и ты навеки потеряешь свое золото! — Голос его звучал все громче, последние слова эхом отдались от прибрежных скал. Он простер руки. — Ступай обратно в реку, ты получишь золото, как только мы ступим на берег. Его хватит, чтобы освободить всех!

— Я слышу голос сильного и повинуюсь, — произнес скелет. Он попятился к борту и столкнул лодочника в воду. — Пусть река получит свое! — крикнул он, погружаясь в пучину вместе со своей добычей.

Волшебник оттолкнулся шестом, и лодка стремительно рванулась с места. Выбравшись на берег, он бросил монеты в воду.

Из реки донесся глубокий вздох. Вода закрутилась водоворотом, заколыхалась, на середине реки взметнулся к небу гигантский желтый фонтан. И все успокоилось Зифон и Аррамог повернулись и бросились навстречу Съяту.

— Едем? — спросил Аррамог.

— Хочешь прокатиться? — осведомился единорог.

— Дрался со скелетами затыкал лапой течь Плохая река. Быстрее!

Единорог издал громкий звук, нечто среднее между фырканьем и хохотом и велел им садиться.

Глава 13

К вечеру они добрались до утеса, отмеченного знаком полумесяца. Начинавшаяся под ним тропа была узкой, ее загромождали камни и бурелом. Здесь явно давно уже не ступала ничья нога — ни человека, ни зверя. Зифон спешился и, неся на руках Аррамога, последовал за единорогом.

— Дальше тропа расходится, — сказал Съят — Следующий знак полумесяца указывает путь к равнинам Га — лага. Нарсип ждет нас там.

— Ты уверен?

— Она поняла меня, но была чем — то озабочена. Попробую связаться с ней попозже.

— Ты бывал здесь раньше? — спросил волшебник.

— Я — нет, но другие бывали. Мы не очень — то любим такие места, предпочитаем поля, луга, открытые просторы.

— Тамир с Котфой в безопасности? — забеспокоился Аррамог.

— Трудно сказать. До равнин Галага еще далеко. Хрустнула ветка. Зифон обернулся, но ничего не увидел. — Надеюсь, нас никто не преследует, — тихо сказал он. — Похоже, прошел слух, что мы хотим отыскать части трехгорбой зебры. Даже лодочник — и тот знал об этом.

Единорог молча огляделся, потом ответил:

— Я полагаю, преследователи нас потеряли, но они не сдаются.

— Мы — тоже.

Единорог тряхнул головой и стал осторожно пробираться по тропе. Вот и развилка, где тропа разделяется натрое.

— Полумесяц должен быть где — то совсем рядом. — Съят и его спутники стали осматривать поросшие деревьями скалы, но в сгущавшихся сумерках не смогли различить знак.

— Лучше утром, — хрюкнул Аррамог. — Устал…

— Я тоже, дружище, — сказал волшебник. — А в темноте нам его и вовсе не разглядеть.

— Я бы мог осветить мрак своим рогом, — предложил Съят, но если за нами следят…

— Да, ни к чему обнаруживать себя, — зевая ответил Зифон.

Они устроились на ночлег у самой развилки и скоро уснули, убаюканные тихим шелестом листвы и гудением насекомых.

Аррамог проснулся с первыми лучами солнца и отправился на поиски полумесяца. Перелезая с камня на камень, он взбирался все выше. И вдруг, стараясь рассмотреть, что перед ним — путеводный знак или просто очередная трещина, он потерял равновесие и шлепнулся на землю, при этом в бок ему вонзился острый камешек. Лаард взвизгнул, отряхнул шубку и повернулся, чтобы взглянуть на камень — обидчик, скрытый ползучей растительностью. Раздвинув лапой травянистый ковер, он увидел зеленый камешек с ровными гранями, сходящимися к вершине. Она — то и уколола его так больно! Но до чего похоже… Он подскочил к спящему волшебнику и забарабанил его по плечу сначала одной лапой, потом обеими сразу. — Зифон!

— Волшебник открыл глаза. — Погоня?

— Нет, зеленый камень. — Аррамог подвел Зифона к находке. Съят следовал за ними.

Зифон выкопал камешек из земли, отер и поднес к свету. — Похож на нефрит. — Он извлек из мешка золотую пирамидку и поставил рядом с зеленой. — Глядите, как две капли воды, только цвет разный.

— У лаарнов зоркие глаза.

— Да, Аррамог без тебя нам бы его никогда не найти. — Зифон завернул обе пирамидки и спрятал в мешок. В ответ на похвалу Аррамог слегка склонил голову.

Они снова осмотрели окрестные скалы, на этот раз при свете утреннего солнца. Но так и не нашли отчетливого знака. Наконец Зифон показал на вершину высокого утеса. — Может, это просто известняк, а может, белый знак, заросший лианами. Вот только как они умудрились поставить его там?

Знак находился слишком высоко, чтобы рассмотреть его как следует, но, посовещавшись, они пришли к выводу: кроме него ничто здесь даже отдаленно не напоминает белый полумесяц.

Единорог проследил взглядом еле заметную тропу. — Здесь след расширяется, я понесу вас на себе. Чувствую, что мы приближаемся к Нарсип. И еще чувствую: она в опасности!

Ночь после поединка Тамир с Котфой провели под сенью высоких деревьев. Легкий ветерок тихо шелестел в листве, овевая их усталые, измученные тела. Они собирались выехать на рассвете, но очнулись от сна только к полудню, и Котфа отправился на поиски съестного.

— Что же ты не разбудила нас, Нарсип? — спросила Тамир, наспех приглаживая щеткой шерсть и гриву кобылицы. — Ты знаешь, где нам отыскать Зифона с Аррамогом?

Перед ее мысленным взором мелькнула картина: равнина, на ней возвышаются каменные здания или изваяния.

— Что она говорит?

— Вижу плоскую черную равнину, а на ней каменные постройки. Теперь вижу мужчину, и зверька верхом на единороге.

— Надо же, получать мысленные сигналы и путеводные ориентиры от лошадей! — потряс головой Котфа. — С другой стороны, все лучше, чем метаться наугад.

Они оседлали своих скакунов и двинулись по лесной тропе. Опавшая листва приглушала стук копыт. К вечеру путники остановились набрать ягод на ужин. Котфа уже вынул одну ногу из стремени, как вдруг из — за дерева выступил семифутовый великан. Бурые космы в беспорядке падали на плечи, лицо напоминало человеческое, но кожа была серая, изрезанная складками и морщинами. Он целился в них из лука со странными отростками, похожими на огромные птичьи когти. — Вы вторглись в охотничьи угодья!

Котфа схватился за меч. — Мы чужеземцы и не знали, что это — чьи — то владения. Хотели только нарвать ягод, а дичи вашей и вовсе не трогали.

— Не прикасайся к мечу. Нас все равно больше. — Из — за деревьев с грозным видом выступили серые люди, вооруженные луками. И на руках, и ногах вместо ногтей у них были когти.

— Зачем нам ссориться? — сказала Тамир. — Ведь здесь нет никаких знаков, запрещающих проход. Мы просто заблудились.

— С вами есть кто — нибудь еще? — спросил первый страж.

Тамир с беспокойством подумала, что ее наряд напоминает одежду солдат Лорда Нокстры, с той разницей, что ткань синяя, а не черная, да прорезь на груди золотая. — Мы должны встретиться с друзьями по своим делам.

— Придется вам последовать за нами вместе с вашими лошадьми. Их навоз — отличное удобрение для леса. Там решим, стоит ли отпустить вас с миром. Вообще — то, люди — народ ненадежный.

Тамир с Котфой переглянулись. На них было нацелено двенадцать луков. Тамир зашагала рядом с золотой кобылицей вслед за серым великаном. Остальные окружили их и, снуя меж деревьев, повели своих пленников дальше в лес. Шли они медленно. С каждым шагом заросли становились гуще и гуще, так что отряд из двенадцати человек продвигался с трудом. Стоило серому лучнику остановиться, как он неотличимо сливался с деревьями. Казалось, они идут уже целую вечность. Наконец, Тамир подумала: «Уж не водят ли нас кругами» Прислонившись к стволу, она сняла сапог, как будто хотела вытряхнуть камешек. При этом она вдавила каблук глубоко в землю. Через полчаса они прошли мимо дерева, под которым виднелся отпечаток ее каблука, но Тамир не подала вида, что заметила.

Раздвинув плотную завесу зелени, серые люди вышли на ровную треугольную поляну. По углам ее возвышались высокие лиственные деревья, между ними все заросло кустарником и лианами.

— Подождите здесь. — Лучники растворились в лесу. Котфа силился разглядеть что — нибудь сквозь густую листву. — Вроде ушли, если только не прикинулись деревьями. Я ведь тоже заметил отпечаток каблука. Кто знает, как далеко они нас завели.

— Нарсип, — шепнула Тамир, — как бы нам побыстрее добраться до равнины?

Кобылица, как будто собираясь с мыслями, обошла треугольную поляну. После недолгих колебаний она мотнула головой в сторону, противоположную той, где они вышли из чащи.

Вечерние сумерки незаметно сгустились в ночную тьму, а серые люди все не возвращались. Тамир с Котфой устроились в центре треугольника и ждали, прислушиваясь к стрекоту насекомых и уханью совы. Тамир свернулась калачиком. — Пожалуй, я пока вздремну.

Едва она сомкнула глаза, как Котфа тронул ее за плечо.

— Они наступают!

Девушка села и уставилась на деревья, освещенные слабым светом луны и звезд. — Кто?

— Ты помнишь, какого размера была поляна, когда нас привели сюда?

— Пожалуй, три дерева стояли друг от друга футов на пятнадцать. Помню, я еще подивилась, как симметрично они расположены. — Она встала и огляделась. — Постой — ка, теперь мы в круге, а не в треугольнике! Это деревья…

— Лианы! Они подползают все ближе. Я уже давно за ними наблюдаю, сначала двинется одна, за ней — другая. Надо выбираться отсюда!

Тамир почувствовала, как что — то коснулось ее ноги. Усико лианы петлей обвилось вокруг сапога. Она выхватила кинжал и обрубила побег, но другой уже цеплялся за каблук второго сапога.

— Как живые! Лианы так быстро не растут. — Котфа кромсал побеги, которые явно намеревались спутать ему ноги. — Видно, нам уже вынесли приговор: удушить лианами и лишь за то, что мы прошли через лес и съели горстку ягод.

Кони били копытами: лианы подползали к ним, обвивались вокруг ног. Животные втаптывали их в землю, но на смену тут же приходили новые.

— Целое полчище лиан! — Тамир перерубила побег кинжалом. — Должно быть, ими управляют серые великаны. Нарсип, ты сумеешь в темноте отыскать путь на равнину?

Кобылица опустила передние ноги на землю и кивнула головой. В тот же миг Тамир мысленно перенеслась на равнину. На этот раз ей удалось разглядеть каменного змея. — Нарсип знает дорогу. Давай попробуем пробиться!

Не выпуская из рук меча, Котфа оседлал своего жеребца. — Уж лучше погибнуть в бою, чем дать этим мерзким выползкам себя задушить!

Достав из кармана красную пирамидку, Тамир вскочила в седло. — А вдруг она нам поможет! — Девушка протянула пирамидку вперед, и она засветилась; алый луч выхватил из темноты силуэты деревьев, подползающие лианы, — Эй, вы, лианы! Именем всех богов и стихий приказываю вам: назад! — крикнула Тамир. Нарсип рванулась в чащу. За ней, размахивая мечом, последовал Котфа, Луч от пирамиды разгорался все ярче казалось, лианы слегка отступили, освободив узкий проход. Котфа безжалостно рубил побеги которые пытались снова заплести путь, проложенный алым лучом.

Лес кончился у самого обрыва. Всадники спешились и подошли к краю пропасти. У ног их зияла бездна, где — то вдали виднелась равнина и нагромождения каменных глыб.

— Вам не позволено здесь находиться! — раздался позади грубый голос. — На опушке леса застыли серые фигуры с луками наготове.

— Я — воин, и не желаю чтобы меня задушили лианы а тело мое удобрило ваш драгоценный лес! — Котфа поднял меч. — Кто из вас померяется со мной силой?

— Нарсип, — шепнула девушка, — лети стрелой прямо к Зифону. Скажи ему: если мы уцелеем то встретимся с ним у изваяний. А если нет, я сброшу пирамидку с обрыва. — Кобылица распростерла крылья. Только она успела взмыть в воздух, как лесные люди подняли луки и выпустили в небо дождь пылающих стрел. Одна из них попала в цель. Нарсип отчаянно вскрикнула и рухнула вниз.

Котфа приставил острие меча к горлу ближайшего лучника.

При виде пламенеющих стрел из глаз Тамир брызнули слезы. Она гневно набросилась на лесных великанов: — И вы еще говорите, что мы угрожаем вашему лесу! А сами убили прекрасное, неповторимое животное, которое не сделало вам ничего дурного! Уж не думаете ли вы, что огонь подвластен вам одним? — Она ударила кремнем о камень, запалила сухую ветку и подняла ее над головой.

— Нет! — взвыл серый хор. — Наши деревья…

Тамир швырнула горящую головню себе под ноги и затоптала. — Теперь вы видите, что мы могли бы сделать с вашим лесом?! Только мы — не вредители. Вредители — вы сами! Вы не достойны даже навоза этой кобылицы!

Она говорила, и наконечники вражеских стрел постепенно потухли. Котфа опустил меч.

— Ваш народ можно подкупить, — проворчал один из серых.

— Зато вы — прекрасный пример для всего света! — парировала Тамир. — Хватаете путников без предупреждения только за то, что они ступили на вашу землю. И убиваете ни за что, ни про что.

— Вам знаком Лорд Нокстра — крикнул Котфа. — Может, вы его союзники? Ну — ка отвечайте!

Серые заворчали. Тамир быстро оглянулась, чтобы посмотреть, не теснят ли их к обрыву. Рука ее легла на рукоять кинжала.

— Не знаем такого. Раньше мы всех пропускали, — сказал ближайший к Котфе серый великан. — Но потом пришли те, кто, смеясь, истребили пол — леса, не щадя ни деревьев, ни земли, ни лесных тварей. Так говорится в наших преданиях, и мы дали клятву никогда не пропускать людей через лес безнаказанно. А теперь прошел слух, что черные убийцы вернулись. И еще говорят что во времена войн кони начинают летать.

— Глупцы! Летающая кобылица сама сражается против темных сил. Против ваших и наших врагов! — крикнул Котфа. — Они два года держали меня в плену. Превратили свободного человека в раба! Только больше это им не удастся! — он потряс в воздухе мечом.

Тамир подняла над головой красную пирамидку. — Мы должны вернуть ее на место, чтобы одолеть силы тьмы. Вы поможете нам?

Снова раздалось приглушенное бормотание. — Наш народ называет себя плены, — сказал наконец один из серых. Жизнь наша срослась с деревьями. Мы с ними — одно целое. Легенды говорят, что мы произошли от союза деревьев и каких — то других существ, и предназначение наше — охранять лес. То, что у тебя в руке, таит свет и власть. Мы это чувствуем. И деревья — тоже. Зло может затухнуть, а потом разгореться снова, Но мы не вмешиваемся в дела людей и не выходим из леса.

— Скажите, как нам попасть на ту равнину, которая лежит внизу? — спросила Тамир.

Плены жестом указали направо. — Там, у большого валуна, проходит тропа. Во всяком случае, проходила раньше, в те времена, когда наши народы еще общались. А теперь ступайте. Едва он вымолвил эти слова, как плены вместе со своими луками стрелами словно растаяли. Вокруг стояли одни лишь деревья.

Путники подошли к валуну. — Дорога предстоит нелегкая, — проговорил Котфа, — ну, да ничего, как — нибудь справимся. — Он погладил серебряную гриву скакуна. — Спокойно дружок. Я сяду впереди.

Часа через два, миновав спуск по узкой, местами опасной тропе, они достигли подножия обрыва.

— До чего хорошо снова оказаться на ровной земле, — сказала Тамир, ища глазами обугленный труп Нарсип.

Котфа показал вперед. — Похоже, что каменный змей где — то там. — Он похлопал жеребца по шее. — Надеюсь, ты не будешь в обиде, если тебе придется еще немного понести нас двоих. — Конь кивнул, и они снова сели ему на спину.

— Умная лошадка, — похвалила Тамир. — Не иначе, понимает, что происходит.

— Чего нельзя сказать обо мне, — рассмеялся Котфа, направляя жеребца к каменным изваяниям.

Приблизившись, путники увидели, что из скал высечен гигантский змей; его разинутая пасть в несколько раз превышала человеческий рост, кроме зубов, из нее торчали мощные клыки. Выпуклые глаза глубоко посажены. В углах пасти виднелись круги, в кругах — правильные прямоугольники.

Оставив жеребца пастись близ развалин! Друзья обошли изваяние со «всех сторон. Приглядевшись, они увидели, что все тело змея покрыто каменной чешуей. Но камень сильно крошился, похоже, статуя была высечена давным — давно.

— И кому только понадобилось соорудить такую громадину? — размышляла Тамир.

— Если это бог, то видик у него не очень — то дружелюбный.

Тамир нагнулась и подняла тонкую каменную пластинку, покрытую насечками. — Очертаниями напоминает рыбу. — Она отбросила камень, и друзья, обойдя змея с другой стороны, снова вернулись к его голове. Там они уселись на два камня, служившие нижними клыками.

— Что же нам теперь делать? — вздохнула Тамир. — Если бы Нарсип добралась до Зифона или передала ему весть… Если бы ему удалось добраться сюда… Одни сплошные «если»!

— Осмотрю — ка я вон те развалины. Надо проверить, нет ли там кого. — Котфа направился к зданию, фасад которого украшали три полуразрушенные колонны. Внутри он обнаружил лишь осыпающиеся стены, камни, щебень да пыль столетий. Он подобрал камешек, одна из сторон которого была испещрена сеткой линий. И при этом краем глаза уловил позади какое — то движение, мимолетную тень. Ощутив укол в плечо, там, где была звезда, Котфа притаился, припав к стене, потом поспешил обратно к змею.

Тамир на месте не оказалось. — Тамир! — тихонько позвал он.

Не получив ответа, Котфа осторожно обошел вокруг каменного змея, но не обнаружил никаких следов девушки. Тогда он направился туда, где безмятежно пасся жеребец. — Ты не знаешь, куда запропастилась Тамир?

Жеребец поднял голову, отрицательно помотал ею, взглянул на Котфу и возобновил прерванную трапезу.

— Жаль, мы не умеем обмениваться образами, как Тамир с Нарсип!

Конь снова поднял голову, устремил взгляд куда — то вдаль, перевел его на Котфу, топнул левым передним копытом и опять взглянул на человека.

— Что, хочешь меня куда — то отвезти? Жеребец радостно заржал.

— Полагаю, ты знаешь, что делаешь. — Котфа вскочил в седло, и жеребец галопом помчался прочь от каменного змея. Вскоре Котфа увидел, что навстречу приближаются две лошади… Нет, лошадь и единорог Он обнажил меч, но тут же услышал знакомый голос:

— Котфа! Наконец — то нашелся!

Воинственное настроение мигом улетучилось. — Аррамог, Зифон! Видят боги, как я рад снова встретить вас! И ты здесь, Нарсип! Когда в тебя попала огненная стрела, мы испугались, что твои крылья…

— А где Тамир? — перебил его Зифон. — Неужели лесные люди…

— Мы от них удрали. Она только что сидела на камне перед каменным змеем. Потом я пошел осмотреть соседние развалины, а когда вернулся, ее уже не было. Мой жеребец принес меня сюда. А где ты взял этот черный наряд с оранжевой полосой?

— В тайнике. Я промок, вот и пришлось им воспользоваться. К тому же, в нем можно сойти за одного из наших врагов. Но давайте вернемся к змею.

Жеребец поскакал обратно, увлекая за собой остальных. Когда вдали показался змей, он внезапно остановился.

— Там какие — то тени! Что ты видишь, Съят?

— Люди в черном что — то ищут. И злятся, потому что не могут найти.

— Придется нам быть поосторожнее, — проговорил волшебник.

— Лаарна не заметят, — хрюкнул Аррамог. — Спрячусь, зароюсь, отыщу Тамир!

— Молодец! — Зифон спешился и спустил зверька на землю.

— Я пошел, бросил Аррамог, направляясь к каменному змею.

Глава 14

— Нарсип еще может сойти за обычную лошадь, — сказал Котфа, — но уж Съят…

Единорог фыркнул. — Пусть Нарсип ждет здесь, под деревьями. Ты имеешь представление о превращениях?

Котфа вздохнул. — Надеюсь, ты не собираешься превращаться в уорробо?

Съят взмахнул гривой. — Вот еще! Сокол видит на много миль. А когти его смертоносны. Вот, смотри!

Единорог стал стремительно уменьшаться. Передние ноги покрылись перьями, потом вовсе исчезли. Последним исчез крошечный рог на теперь уже птичьей голове.

— В добрый путь! — с поклоном произнес Котфа, и сокол взмыл в небеса.

Когда Зифон с Котфой верхом на черном жеребце приблизились к развалинам, солнце уже цеплялось за их вершины. Оставив коня под деревом, друзья, припадая к самой земле, подползли к хвосту змея, где камни были высотой от фута до четырех, и постарались слиться с густеющими тенями.

— Похоже на лагерь, — шепнул Зифон, заметив совсем рядом, слева, группу солдат, рассевшихся вокруг костра. — И куда она умудрилась от них спрятаться? Вокруг ни кустика, а деревья можно по пальцам перечесть, да и те — такие жидкие, что от них никакого толка.

— А вдруг ее схватили?

— Черт возьми, надеюсь, что нет!

Они ощупали чешуйчатые камни в поисках хоть какой — нибудь впадины, но безуспешно. Когда друзья, миновав хвост змея, подползли к его туловищу, Зифон почувствовал на щеке дуновение воздуха. Он протянул руку. Съят в соколином обличье опустился ему на плечо, заглянул в глаза, отрицательно помотал головой и снова взвился ввысь.

Внезапно раздался шорох камешков. Зифон с Котфой замерли на месте.

— Ночь впереди долгая, — послышался мужской голос. — И кого сюда может занести? Какой толк сторожить эти развалины? Только безумцы могут бросить вызов Лорду Нокстре.

— Да, лучше быть на его стороне, — ответил собеседник. — Так спокойнее.

— Джаратадж говорит, что видел какого — то путника. Или он с утра приложился к бутылке, так что ему теперь мерещатся призраки?

— По мне, так лучше потрудиться в пыточной камере, чем охотиться за духами да призраками. Только выбирать не приходится. Давай — ка разойдемся и двинемся в обход.

Когда шаги часовых замерли вдали, Зифон с Котфой снова принялись обследовать змея. — Посторожи — ка, — шепнул Зифон и, взобравшись вверх по каменной челюсти, скользнул меж зубов в змеиную глотку.

— Зифон?

Секунда, и вот уже Тамир у него в объятиях. Она ощупывала его голову, плечи, словно стараясь убедиться, что он — не бестелесный призрак. — Я так боялась, что ты…

— Это я, я! Честное слово! Бывший Жукомор, а иногда — стихоплет. — Он поцеловал девушку, но тут же отстранился. — Жаль, сейчас не время…

— Мне тоже жаль. До чего мне опротивело это место! Двое солдат чуть на мене не наткнулись, а больше спрятаться было негде. К тому же, я не могла громко позвать Котфу.

— Он там, внизу. — Зифон выглянул в щель между змеиными зубами. Уже совсем стемнело, но он различил внизу силуэт Котфы. Ведя за собой Тамир, волшебник стал осторожно спускаться.

Котфа как раз помогал Тамир спрыгнуть на землю, когда послышался крик: «Лазутчики!»

На них уставились три пары глаз, ниже поблескивали оранжевые полосы.

— Это мы его поймали! — крикнула Тамир. — Силы ему не занимать, но парень оказался трусоват, да и умом не вышел. — Она схватила Котфу за руку. — Мы нашли eгo тут. Ничего ценного с ним не оказалось.

— Ты что? — Котфа не верил своим ушам.

— Мы хотим допросить его как Следует, — вступил в разговор Зифон. — Я — мастер по части особых приемов. Он у меня быстренько заговорит! — Грубо тряхнув Котфу за плечо, он прошептал: — Притворись, что готов уступить.

Котфа кивнул. — Зачем же так сразу? Мне нечего скрывать. Я — простой путник. Заблудился, услышал шум, вот и забрался сюда. Потом задремал, ну они меня и схватили. Меня ограбили разбойники, я уже несколько дней ничего не ел. Может, дадите хоть краюшку хлеба…

— Ах ты, мерзкая свинья! — Тамир залепила ему пощечину. — Такой здоровый, а на проверку — слюнтяй!

— Что — то я вас раньше не встречал, — проговорил один из солдат. — Меня зовут Мек. Я знаю всех ребят в отряде.

— Нас послали на разведку, — нашелся Зифон.

— Странно, что я не заметил вашей группы, — продолжал сомневаться Мек.

— Мы не входим в регулярное подразделение, — объяснила Тамир, — работаем в одиночку.

— Ну, и что же вы разведали?

— Мы не обязаны тебе докладывать, — заявил волшебник. — Можем только сказать, что не обнаружили ничего особенного. Вот разберемся с этим типом…

Мек подбоченился. — Всех подозрительных лиц велено доставлять к командиру. И никто, кроме самого Лорда Нокстры, не заходит в пасть к змею. Вам бы следовало это знать!

— Хочешь примазаться к нашей добыче! — огрызнулась Тамир. — И это после того, как мы сделали всю черную работу! Нам даже пришлось залезть в пасть, чтобы взять его.

— Почему же вы непременно хотите пытать его сами? И потом, полосы на вашей форме скорее золотые, чем оранжевые!

— Ну, ты и скотина! — вскипел Зифон. Мек почесал в затылке. — Пытка — награда для командира, зарубите у себя на носу. — Тревога, — заорал он, — Здесь пленники! — Со всех сторон к ним бросились солдаты в черно — оранжевой форме.

— Кто — нибудь знает этих людей? Вот эти двое говорят, что третий — их добыча. А о результатах своей так называемой разведки — молчок!

Подошел тощий парень с крючковатым носом. В воздухе повисла едкая чесночная вонь. — Мы, вроде бы, посылали наряд разведчиков. Может, это как раз они и есть?

Вперед вышел коренастый бородач. — Я — Пивин, командир отряда. Если это и разведчики, то не наши. Кто их знает, может просто самозванцы. Посадите — ка их всех под арест!

— Вы еще пожалеете, — крикнула Тамир, — когда ваши головы полетят с плеч! Ах, вы…

Она не успела договорить. С неба камнем упал сокол и, налетев на Пивина, в кровь изодрал ему лицо и шею, располосовал камзол. Пивин старался заслониться руками, но птица кидалась снова и снова. В тот же миг откуда ни возьмись появился черный, как ночь, зверь и с рычанием бросился на солдат.

— Демон! — взвизгнул кто — то, убегая со всех ног.

— Молодчина, Аррамог, — шепнул волшебник застывшей рядом с ним пантере. Ее белоснежные зубы оскалились, готовые вцепиться в чью — нибудь руку или ногу. — Ну — ка, спрячь, — он сунул в открытую пасть зверя зеленую пирамидку. — Пантера растаяла в ночи, а сокол взвился в небо.

— С чего это сокол напал на человека? — пробормотал Мек. — Дурной знак! А уж эта черная…

Пивин стер кровь со щеки, там, где соколиные когти оставили рваный след. — Немедленно посадить их под арест! — рявкнул он. — Завтра Лорд Нокстра сам ими займется…

— Вот и прекрасно, мы доложим, как с нами обращались, — крикнула ему вслед Тамир.

Мек отобрал у Котфы меч, но Тамир успела незаметно сунуть свой кинжал в сапог. Их отвели в развалины здания, как раз напротив каменного змея, и закрыли в тесной клетушке, где было всего одно окно и то — под самым потолком.

Когда тюремщики ушли, Котфа осмотрел окошко.

— Не вылезешь — слишком мало. Как вы думаете, нас подслушивают?

— Я бы на их месте непременно стал. Наверняка они поставили под окном часового, и он вовсю старается узнать, что мы тут замышляем.

— Тогда давайте устроим для него представление! — шепнула Тамир.

— А ну, выкладывай все, что знаешь! — громко начал Зифон. — Тогда, может быть, над тобой еще сжалятся.

— Делайте, что хотите, — отвечал Котфа. — Ничего я не знаю. Они ведь сказали, что вам не положено меня пытать. — Он стал внимательно осматривать стены и пол.

— У нас вся ночь впереди, — угрожающе произнес Зифон. — Только представь, каждую клеточку твоего тела пронзает боль!

Котфа встал на цыпочки, но до потолка так и не дотянулся. — Пол и стены прочные, — прошептал он, — но когда я заходил сюда раньше, мне показалось, что наверху было отверстие.

— Дай — ка я влезу на тебя, — шепнула Тамир.

Он пригнулся, и девушка села ему на плечи. Котфа выпрямился, и она вытянула руки вверх. — Нет, придется встать, — пробормотала она. — Подойди к стене.

Котфа повиновался, и Тамир, держась за стену, медленно поднялась во весь рост. Со стены посыпалась пыль. Девушка ощупала потолок: не каменный, а деревянный. Под руками у нее были доски. Она поднажала, и одна из досок слегка сдвинулась в сторону.

— Я спускаюсь, — шепнула Тамир и снова села Котфе на плечи. Он нагнулся, и девушка соскользнула на пол.

— Ну что? — спросил волшебник.

Вместо потолка накиданы доски. Тяжелые, но мне удалось чуть — чуть сдвинуть одну. Только, если мы начнем их шевелить, часовой услышит.

— Может, у тебя есть какое — нибудь подходящее волшебство? — с надеждой спросил Котфа.

— Здесь может сработать только земное колдовство, что — нибудь связанное со стихиями. — Зифон щелкнул пальцами. — Не хотелось бы мудрить с погодой, но иначе… Только бы вспомнить, что говорил Бейнсток!

Через окно в комнату влетел легкий ветерок. Мгновение — и он усилился. По стенам забарабанили капли дождя, ветер завыл, как бешеный. Донеслись крики солдат, мечущихся в поисках укрытия.

Зифон поднял руки, как будто призывая ветер. Раздался треск, и сначала одна, потом еще две доски упали с потолка вниз. Зифон опустил руки и вместе с друзьями забился в угол. А доски все падали. Скоро уже ничто не закрывало неба.

Ветер утих, но дождь продолжал лить. Друзья прислонили доски к стене и выбрались наружу. Рядом с Зифоном приземлился сокол и тут же обернулся единорогом.

Съят храпел и бил копытом. — У меня всегда бывает такое чувство, будто меня втиснули в клетку. Хорошо снова оказаться на земле! С юга приближаются отряды черных.

— А где Аррамог — спросила Тамир. Никто не знал.

— Не можем же мы уйти без него!

— И к тому же, у него одна из пирамидок, — напомнил Зифон.

Котфа переминался с ноги на ногу. — Что ж, будем торчать здесь, пока нас снова не сцапают?

— Но солдаты не заходят в змеиную пасть! — сообразила Тамир. — Мне чертовски не хочется туда возвращаться, но Аррамог догадается, где нас искать.

— А как же Съят?

— Я пока слетаю на разведку, — фыркнул единоорог.

Никого из солдат не было видно, и все трое под покровом тьмы добрались к змеиной пасти. Знакомым путем Зифон провел их наверх. Очутившись внутри, он обнял Тамир.

— Как ты думаешь, мы справимся? — спросила девушка.

— Будем надеяться, — улыбнулся волшебник. — Давай постараемся хоть немножко поспать.

— Эх, будь у меня меч, — посетовал Котфа. — Посмотрю, нет ли здесь палки потолще, может, пригодится…

На рассвете Зифон проснулся, как от толчка. — Идут!

Солдаты Пивина готовились к атаке. Запела труба, послышался стук копыт. В лучах восходящего солнца ярко засверкало что — то блестящее.

— Чтоб мне пропасть, если это не маска Лорда Нокстры! — догадался Котфа. — Он ее никогда не снимает. Я как — то слыхал: один солдат рассказывал, будто кто — то поплатился головой только за то, что слишком громко размышлял, что за ней скрывается. А другой говорил, что, сняв ее, он может явиться кем угодно: вражеским лазутчиком или еще кем — нибудь.

Подошли вражеские отряды. Пивин отдал честь облаченному в маску командиру. Пока они беседовали, маска поворачивалась то в одну сторону, то в другую и в какой — то миг застыла, нацелясь на змеиную пасть. Беглецы нырнули в тень.

— Старине Пивину не позавидуешь, — усмехнулась Тамир. — Как — то он объяснит, куда мы исчезли?

— Если дорожит своей шкурой, то не станет про нас докладывать, — прыснув, ответил Котфа.

— Может, они еще не знают, что нас нет — предположил волшебник. Стараясь держаться в тени, он выглянул из — за змеиных зубов.

Несколько досок, еще недавно покрывающих их темницу, валялись на земле рядом со змеем. Когда шеренги солдат тронулись, Мек споткнулся об одну из них. Он сразу же оглянулся на развалины и заорал:

— Тревога! Тревога!

Послышались гомон, возня, нарастающий шум.

— Разведчики? Но я не посылал никаких разведчиков, — раздался громовой голос, заглушивший все остальные. Пивин стоял перед командиром, увенчанным сверкающей маской. Вид у него был такой, как будто он тщетно пытается дать своему разъяренному начальнику вразумительные объяснения. — Взять его! — взревел Лорд Нокстра.

Двое его телохранителей схватили Пивина и повалили на огромный камень.

— Нет! — вскрикнул тот — Это, должно быть, буря разрушила крушу. Прошу вас, позвольте мне их отыскать… — в голосе его звучала паника. — Помилуйте, ведь я служил вам верой — правдой!

— Слюнтяй! — отрезал Лорд Нокстра. — Прижмите его голову к камню, да смотрите, чтобы шея была на самом краю. Держите крепко. А теперь ты, — он указал на Мека, — подними меч!

Мек послушно занес меч над своим соратником. Лорд Нокстра махнул рукой. — Руби! Меч опустился. Раздался леденящий душу крик. Еще два удара — и голова скатилась на землю.

— Насадите на шест, — рявкнул Лорд Нокстра. — Если лазутчиков не найдут, рядом выстроится длинный ряд ваших голов! Так что ищите как следует я долго ждать не люблю.

Время не терпит — и солдаты кинулись исполнять приказы Один насадил голову своего бывшего командира на шест другой выкопал яму и воткнул шест в землю Еще двое оттащили останки прочь. Во все стороны от лагеря поскакали всадники Развалины обыскали, перевернув все вверх дном.

Зифон оглядел внутренность змеиной пасти. Каменные стены кое — где обвалились. До потолка не достать. На вогнутых поверхностях, образующих свод пасти, виднелись каменные карнизы, некогда ровные, теперь же осыпающиеся, заваленные мусором. Из глотки, доходя почти до самых зубцов высовывался огромный раздвоенный язык. Судя по местами уцелевшим пятнам краски он некогда был алым.

Котфа продолжал следить за тем, что делается внизу. — Наверняка он прикажет им подняться сюда..

Тамир взобралась на змеиный язык и двинулась по нему вглубь пасти, попеременно поглядывая то под ноги то на потолок. От ее шагов со стен и потолка осыпалась пыль. Дойдя до места, где две половинки языка сходились, она нагнулась. Вместо острого угла, образованного двумя каменными полосами, здесь оказался заржавевший металлический диск, на нем выгравирована роза с шипами. Присев на корточки, девушка смахнула с диска пыль.

— Зачем это здесь? — спросила она подошедшего волшебника.

Зифон потрогал металл. — Символ или.. — он нажал на края диска, но тот не двинулся с места. — или тайник?

Тамир пробежала пальцами по рисунку — один ра, второй, третий — и наконец обнаружила под одним из шипов крошечное отверстие, забитое ржавчиной. Она вставила в него отмычку и осторожно повернула. — Замок насквозь проржавел Но ничего, кажется получается…

Диск отскочил, открыв небольшую нишу а в ней — какой — то темный предмет. Тамир достала его — Совсем зарос грязью. Должно быть, пролежал здесь целую вечность. Есть у тебя какая — нибудь тряпица? — Зифон протянул ей носовой платок. Тамир стерла с находки пыль и грязь и поднесла ее к свету.

Глава 15

Похоже на детскую игрушку! Почти овальная голова с маленькими ушками сидит на другом овале, побольше, со срезанной спиной и тонким хвостиком. Фигурка опирается на четыре заостренные ножки. После того, как стерли всю грязь, отчетливо проступили белые и черные полосы. Тамир почувствовала слабую дрожь в руке, державшей находку.

— Неужели зебра? Господи, кажется это и вправду она!

Зифон взял у нее фигурку. На спине у зебры виднелись три треугольные впадины. Он полез в карман и достал золотую пирамидку. Примерил — как раз!

Тамир добавила красную. — Остается зеленая…

— Она у Аррамога. Забери — ка свою. Лучше держать их по отдельности, а то…

К ним подлетел Съят и сел на камень. Глаза его взволнованно блестели, клюв то раскрывался, то снова закрывался. Он спорхнул на пол, и, захлопав крыльями, превратился в единорога.

— Вот незадача! — негромко пожаловался он. — Я знаю нужные слова, но, когда на мне перья, они от меня почему — то ускользают! Лорд Нокстра совсем обезумел. Войска охватила паника: они и уйти не смеют, и остаться опасаются. Сейчас он стоит, уставившись прямо сюда. — Съят внимательно осмотрел каменную пасть, задержавшись — взглядом на тени, таящейся в самой глубине. Потом указал на нее своим рогом. — Уж не дверь ли там?

Котфа покинул свой пост за каменными зубами. — Он приказал своим солдатам забраться сюда, но не прикасаться ни к чему не считая нас. А я — без меча!

— Я надеюсь, Съят, что ты не ошибся насчет двери! — Все трое бросились вглубь пасти, а Съят, снова обернувшись соколом, взвился в небо.

Старая дверь со скрипом отворилась; они ринулись в открывшееся отверстие и захлопнули за собой дверь как раз в тот миг, когда вокруг одного из каменных зубов уже обвилась веревка преследователей. Котфа и Зифон привалили к двери тяжелый камень.

Они оказались в полной темноте. Зифон поднял вверх зебру, и от нее полился слабый свет Из — за двери не доносилось ни единого звука. Друзья были в тесном помещении размером с чулан. Тамир потыкала скользкую стену кинжалом. — Похоже, прочная, — вздохнула она, — но свежий воздух откуда — то поступает.

Зифон и Котфа принялась обследовать остальные стены. Наконец Зифон наткнулся на углубление в одной из них. Он нажал на него, потом ударил ногой. Дверь отворилась, прорвав плотную завесу паутины; за ней виднелся низкий наклонный проход. Зифон сжал руку девушки. — Пора бы нам уже привыкнуть к таким неожиданностям! По всей видимости, мы недалеко от выхода.

— Вздумай мы появиться среди бела дня, как они тут же нас сцапают! — заметил Котфа. — А здесь уж слишком тесно для полного комфорта. Схожу — ка я посмотрю, что там, впереди.

— Вот, возьми! — волшебник передал ему золотую пирамидку. — С ней у тебя будет хоть немножко света.

Едва Котфа скрылся, Зифон снова сжал руку Тамир. — Если у нас ничего не получится…

— Получится, иначе просто быть не может!

— Я рад, что мы вместе, но не хочу, чтобы с тобой что — нибудь случилось. — Он нежно поцеловал ее.

— Как видишь, что — то уже случилось, — улыбнулась она.

Вскоре, зажав в руке пирамидку, сквозь сеть паутины протиснулся Котфа. — Прошу прощения, — ухмыльнулся он.

— Все в порядке, — промолвила Тамир, высвобождаясь из объятий волшебника. — Так что же ты нашел?

— Выход! Совсем рядом с тем местом, где камни обвалились. В щель проходит воздух. Я открыл дверь так, что она даже не скрипнула. Солнце скрылось за черными тучами, гремит гром, сверкают молнии, только дождя нет. Никак, ты наколдовал еще одну грозу?

— Я тут ни при чем, — ответил волшебник. — Достаточно ли темно, чтобы нам выйти незамеченными?

— Кто его знает… Дверь открывается внутрь. Я железно уверен, что меня никто не видел. Можно попробовать.

— Тогда вперед! — произнес Зифон.

Котфа снова согнулся в три погибели и, минуя паутину, скользнул в низкий проход. Остальные — за ним.

Вскоре воин остановился и показал на трещину, змеившуюся у них над головами. — Вот она, дверь! Но сначала лучше выглянуть. — Он потянул за железное кольцо, и дверь приоткрылась.

Зифон выглянул как раз в тот миг, когда раздался оглушительный раскат грома. «Будто какой — то разгневанный бог дает выход своей ярости, — подумалось Зифону. — А может, это не бог, а стихия или…» Он выбрался из отверстия и прижался к каменному туловищу змея. Все вместе они стали пробираться по направлению к хвосту. Солнце совсем скрылось. Было так темно, как будто не вовремя наступила ночь.

Тамир чуть не вскрикнула: на нее в упор глядели сверкающие желтые глаза.

— Это я, Аррамог, — послышался мурлыкающий шепот из пасти, ощерившейся длинными острыми клыками.

Тамир погладила пантеру по голове. — А… это — с тобой?

— Вот она, на земле. — Зифон поднял пирамидку; пантера, опережая их, метнулась по направлению к змеиному хвосту и застыла, припав к земле. Тамир взяла у Котфы золотую пирамидку и спрятала в карман. В тот же миг Зифон прижался спиной к камню, указывая глазами на конец хвоста. К ним кто — то приближался. Сверкнула железная маска.

— Вот они, лазутчики! — гаркнул Лорд Нокстра. — Солдаты бежали за ним по пятам. Завидев, что на них надвигается полчище черных, Тамир с Зифоном попытались отыскать отверстие, через которое они только что вылезли.

Один из солдат замахнулся на Котфу мечом, но воин оказался проворнее и так пнул нападающего в пах, что тот от боли сложился пополам. Вырвав у него меч, Котфа замахал им в воздухе, отражая выпады очередного противника. Едва не задев голову волшебника, по воздуху пролетел нож. Но Тамир уже открыла дверь, и трое людей, а за ними — Аррамог, юркнули внутрь, захлопнув дверь за собой.

Первым добежал до змеиной пасти Аррамог. В тот же миг Съят спустился на каменный пол и обернулся единорогом.

— Съят, мы…

Но единорог не слушал. Глаза его сверкали ненавистью, он опустил голову, наставив рог на своего извечного врага, пантеру. Аррамог, зарычав, отпрянул. Единорог попятился, а пантера, оскалив клыки, вскочила на каменный карниз. Съят наступал, он снова опустил голову, готовясь нанести удар. Пантера; казалось, превратилась в камень.

Тамир подбежала к единорогу. — Не злись, Съят, это же Аррамог! Аррамог, превращайся поскорее! — Воспользовавшись секундным замешательством единорога она закрыла собой пантеру.

И вот уже из — за ее спины выглядывает лаарн. — Аррамог, дружище, — растерянно произнес единорог.

— Да, Съят, это правда Аррамог. Он научился превращаться в пантеру, как ты превращаешься в сокола.

— Предупреждать надо! — Съят фыркнул. — Извини, малыш.

— Мы постарались как следует завалить двери, — сказал Котфа, вместе с Зифоном подходя к ним. — Значит, враги появятся из пасти. Но теперь у меня, по крайней мере, есть меч! — Воин взмахнул им в воздухе.

Снизу донесся треск, видимо, потайную дверь взломали. Вскоре они услышали, как противник штурмует вторую дверь.

— Вот что мы сделаем, — пробормотал волшебник, стоя на карнизе. Его окружало неяркое сияние. — Бросим на них все, что у нас есть — пантеру и все остальное. Сначала форма, потом облик! — прошептал он, обращаясь к Тамир. — Сейчас я устрою им фейерверк!

Сосредоточив все свои помысли на изображении колдуна из пещер Ктафы, Тамир вскочила на карниз и встала рядом с Зифоном. Когда дверь с треском распахнулась, перед Лордом Нокстрой предстал не только сверкающий всеми цветами радуги волшебник, но и колдун с совиными глазами, орлиным клювом, волчьими ушами. Его мощные львиные лапы тянулись к врагам. Тамир ощущала произошедшую с ней перемену, ощущала прикосновение звериной шкуры к коже, слышала рядом рык пантеры.

— Трепещите, ничтожные! — взревел Лорд Нокстра. — Верните мне украденное!

— Ты, осквернитель земли! — крикнула Тамир. — Даже это место пропитано твоей злобой! — Она воздела львиные лапы. — У нас нет ничего, что принадлежало бы тебе по праву!

Два солдата Лорда Нокстры попытались перелезть через змеиные зубы, но Котфа столкнул их вниз и замахнулся мечом на третьего, который подбирался снизу. Но через зубы уже лезли еще двое, черные солдаты показались и в проходе. Котфа вскочил на карниз и встал рядом с друзьями, отгоняя мечом наседающих солдат.

Посреди суматохи незаметно появился старик в остроконечной шапке.

— Немедленно верните похищенное! — бесновался Лорд Нокстра.

— Ну — ка, Зифон, сложи все вместе! — раздался голос пришельца.

Зифон взял в руки фигурку зебры.

— Она моя! — взревел Лорд Нокстра. Казалось, увиденное пригвоздило его к месту. Съят, обернувшись соколом, налетел на него и острыми когтями сорвал сверкающую маску. Она с глухим стуком упала на землю.

Обнажилась голова гигантского таракана с торчащими усами. — Это запрещенный прием, запрещенный! — верещал он. — Взять их!

— Неужели вы, люди, пойдете за этим злобным насекомым? — крикнула Тамир.

Солдаты, как завороженные, смотрели на своего командира и не трогались с места.

— Вы мне не нужны! — заявил Нокстра, с явным усилием пробираясь к карнизу, на котором стояли его противники. В руке он сжимал огромный меч. — Я сам отсеку им головы!

— Обруч! — крикнул старик. — Достань его скорее, Зифон!

Зифон на миг отвлекся, и Тамир ощутила, как от таракана, клубясь и обволакивая, наползает чернота и запах тлена.

Волшебник достал из кармана обруч, который, как ему раньше казалось, здесь был совершенно бесполезен. В одной руке он сжимал зебру, в другой — обруч.

— Бросай в него обруч! — велел старик, а потом ставь скорее все пирамиды на место!

Зифон швырнул обруч прямо в голову Нокстры. Тот отшатнулся, а волшебник тем временем установил все пирамидки — красную, зеленую и золотую — на спине у зебры. Потом нацелил фигурку на врага, и тот задохнулся, зашипел и рассыпался в прах.

— Вы появились как раз вовремя, Бейнсток, — переведя дух, вымолвил Зифон.

— Волшебство — могущественная штука! Я не раз говорил тебе об этом до того, как ты столь грубо прервал учебу да еще и разбил мой горшок.

Черные солдаты разошлись, Тамир, Съят и Аррамог приняли свой обычный вид.

— Что бы вам появиться немного пораньше, — посетовала Тамир.

— Мне не так уж легко сюда добираться. Это странная, ничейная земля. Когда — то здесь было море Псиатль. Но оно давным — давно высохло. Хорошо, что вы его отыскали. Для начала я дал вам равные шансы. Тебе повезло, Зифон, что ты подыскал себе достойных друзей.

— Может быть, теперь, когда все уже позади, вы наконец объясните, что все это значит? — Подбоченясь, Зифон сверху вниз оглядел своего бывшего учителя.

— Что ж, пожалуй. Видишь ли, этот тип был не просто гигантским тараканом, а злым волшебником. Он вознамерился нести все зло, весь мрак в этот мир, да и в твой тоже. И изобрел для этого способ, несложный, но достаточно эффективный. Он задумал пробраться в ваш мир, расширив тем самым сферу своей деятельности, и для этого превращался в тараканов. А возвращаясь обратно, они объединялись в одно гнусное злобное насекомое.

— Какая мерзость, — передернулась Тамир.

— Но это еще не все. Ему удалось уничтожить символ равновесия, который не давал силам тьмы, хаосу окончательно взять верх.

Зифон поднял вверх зебру. — А это…

— Это новый символ, — улыбнулся Бейнсток. — Его должны были создать человек и животное, помогая друг другу. Мне удалось выжить его из вашего мира, но для того, чтобы покончить с ним раз и навсегда, требовался особый человек.

— Волшебник — жукомор? — спросила Тамир.

— Вот именно. Способный, находчивый и родом из другого мира.

Зифон скривился.

— Так вы думаете, что мы навсегда избавились от всего зла, — с сомнением покачал головой Котфа.

— Ну, нет! — засмеялся Бейнсток. — Тишь, гладь да Божья благодать настанет еще очень не скоро. Но есть свет, который способен уравновесить тьму. Как на шкуре у зебры. А пирамида у нее на спине означает, что волшебство все еще действенно. — Он взял фигурку из рук Зифона. — Я отправлю ее в тайное хранилище. — Старик взмахнул рукой — и вот уже зебра, заключенная в хрустальный шар, вылетела из пасти змея и растворилась в небе.

Бейнсток повернулся к друзьям. — Ну что, Зифон Великолепный, готов вернуться в свой мир?

— Я там такого наплел своим хозяевам из «Анонимного жукомора», — ухмыльнулся Зифон, — что они мне теперь вовек не поверят. Нет уж, останусь лучше здесь.

— Отличное было приключение, — мечтательно проговорила Тамир, — хоть я так и не научилась жонглировать…

Зйфон обнял ее за плечи. — У нас все еще впереди, в том числе и новые приключения. — Вот именно, — изрек Аррамог.

Филип Киндред Дик

Солнечная лотерея

«…Хорошая стратегия требует использования принципа «минимакса», то есть поведения, основанного на наборе высоковероятных исходов, принятого из расчета, что противник может разгадать вашу игру. Но, чтобы он не смог этого сделать, игру запутывают, делая с помощью элемента случайности стратегию недетерминированной…»

«Стратегия в пожаре, в делах и на войне». Джон Макдональд. Co., 1953

Глава 1

Уже появилось несколько предзнаменований. В первых числах мая две тысячи двести третьего года информационные агентства сообщили о том, что над Швецией пролетела стая белых ворон. Серия пожаров неизвестного происхождения наполовину опустошила Холм Птица — Лира, одну из основных индустриальных точек системы.

На рабочее поле марсиан обрушился дождь из маленьких круглых камешков. В Батавии, Директории Федерации Девяти Планет, родился теленок с двумя головами — неоспоримый признак появления события чрезвычайной важности.

В толкованиях не было недостатка: спекуляция на трактовке происходящих событий была излюбленным времяпровождением многих. Все гадали, рассуждали, спорили о материализованном воплощении случайности. Предсказатели добрых событий в Директории появились несколькими неделями раньше.

Но та что было лишь предзнаменованием для одних, явилось испытанием для других. Катастрофа местного значения, обрушившаяся на Холм Птица — Лира, повлекла за собой тотальную катастрофу для пятидесяти процентов классифицированных служащих. Клятвы облегчения были расторгнуты, и немалое число исследователей и техников было выброшено на улицу. Большинство из них навсегда затерялись в огромной массе неклассифицированных.

Но не все. Предоставленные самим себе, они явили новый симптом неминуемого появления серьезного события.

Тэд Бентли схватил свое уведомление об увольнении характерным для него быстрым движением. Решительно направившись к своему письменному столу, он спокойно изорвал на мелкие клочки все его содержимое и отправил этот мусор в приемное отверстие ящика для бумаг. Его реакция была столь же стремительна, сколь и непосредственна. Она принципиально отличалась от реакции других: он был счастлив, что клятва его больше не связывала. В течение тринадцати лет он тщетно пытался с помощью всевозможных ухищрений порвать с Птица — Лира.

Он запер дверцу своего письменного стола и погасил экран инквик — приемника.

Его мысль работала быстро. Ему потребовался только час, чтобы реализовать необычайно просто задуманный план действий.

В полдень отдел кадров вернул ему его правовую карточку, что было обязательно, когда клятва расторгалась руководством. Ему было очень забавно вновь увидеть ее через столько лет. Он повертел ее в руках, затем положил в портфель.

Она давала ему шанс, один из шести миллионов в великой лотерее, и шаткую возможность взойти, благодаря непредвиденному скачку, на позицию класса один. Фигурально выражаясь, это возвращало его на тридцать три года назад: карточка была закодирована при его рождении.

К двум тридцати пополудни он порвал свои последние незначительные связи с Птица — Лира. К четырем часам он в срочном порядке распродал вещи и купил билет первого класса в общественный транспорт.

До наступления ночи он покинул Европу и направился в сторону столицы Индонезийской империи.

В Батавии он снял дешевую комнату в одном из пансионатов и разобрал свой багаж. Часть его вещей была еще во Франции. Если он преуспеет, то стоит заказать их доставку. В противном случае они ему больше не потребуются. Забавно, что окна его комнаты выходили на здание Директории. Множество людей, похожих на тропических мошек, входили и выходили через ее многочисленные двери.

На земле, на море, в небе — все пути вели в Батавию.

Он располагал временем на размышления. Затем ему надо будет действовать. В Публичной информационной библиотеке он набрал массу кассет с видеофильмами. Несколько дней впитывал в себя сведения, касавшиеся всех фаз развития биохимии, предмета, благодаря которому он получил личную классификацию.

Он работал, как одержимый, не упуская из вида ни малейшего факта: прошения профессионального облегчения подавались Ведущему Игру только один раз, в случае осечки все было кончено.

Он рассчитывал вложить в этот первый опыт все, что имел. Он был свободен от системы Холмов и твердо решил не возвращаться туда.

Пять следующих дней он, выкуривая сигарету за сигаретой, ходил взад — вперед по комнате и размышлял. Под конец он принялся искать на желтых страницах справочника адреса агентств девушек.

Его любимое агентство имело контору неподалеку. Он позвонил, и не менее чем через час большая часть его психологических проблем исчезла. Следующие двадцать четыре часа он провел с высокой блондинкой, присланной ему агентством, посетив ближайший коктейль — бар. Но это был конец. Надо было действовать — сейчас или никогда.

Когда он поднялся в то утро, его пробрала ледяная дрожь. Ведущий Игру Веррик вербовал сотрудников в соответствии с основным принципом Минимакса: по — видимому, случай управлял распределением клятв облегчения.

За прошедшие шесть дней Бентли не удалось обнаружить никакой системы, ни фактора, если таковые были, которые определяли бы успех. Обливаясь потом, он быстро принял душ и вновь вспотел. Несмотря на титанические усилия, он ничего не узнал. Он действовал вслепую. Он побрился, оделся, расплатился с Лори, высокой блондинкой, и отослал ее обратно в агентство.

Одиночество и страх полностью завладели им. Он рассчитался за комнату, как следует запаковал свой чемодан и для большей уверенности купил себе второй амулет В общественной уборной он надел его под рубашку и опустил монетку в фен. Ветерок из фена его немного успокоил. Он вышел и сделал знак такси — роботу.

— В Основную Директорию, — сказал он шоферу. — И поскорее.

— Хорошо, месье или мадам, — ответил робот Мак — Миллан. — Как вам будет угодно.

В роботов Мак — Миллан еще не было заложено понятие различия полов.

Такси скользило над крышами домов и весенний теплый ветер с силой врывался в него снаружи.

Бентли видел только величественный ансамбль зданий, к которому они направлялись. Он прождал ровно столько времени, сколько следовало. Его письменные зачетные работы в своем путешествии должны были появиться на письменном столе первого контролера по бесконечной цепи служащих Директории.

— Мы прибыли, месье или мадам.

Такси — робот остановилось, дверь открылась. Бентли заплатил и вышел.

Напряжение, накапливавшееся в течение последних недель, достигло своей высшей точки. Мужчины и женщины входили и выходили в оживленном и многоголосом гуле.

Разносчики продавали дешево «методы», позволявшие предсказать непредусматриваемые скачки и выиграть таким образом игру Минимакса. Но деловой люд не обращал на них внимания: тот, кто открыл систему эффективного предсказывания, пользовался бы ею сам, а не продавал.

Бентли остановился посреди лавины идущих людей чтобы прикурить. Нет, его руки действительно не дрожали Он взял свой портфель под мышку, засунул руки в карманы и медленно направился в экзаменационный зал. Он прошел под аркой контроля.

Через месяц он, может быть, будет присягать Директории… Он с надеждой посмотрел на арку, потрогав один из амулетов под рубашкой.

— Тэд, — произнес заикавшийся голос, — погоди.

Он остановился. Лори, с колыхавшейся грудью, пробиралась сквозь толпу по коридору. Едва сдерживая дыхание, она настигла его.

— Я знала, что найду тебя здесь, — сказала она ему. — У меня есть кое — что для тебя.

— Что же это? — несколько сухо спросил Бентли.

Он знал о существовании корпуса телепатов Директории и не имел ни малейшего желания предоставлять свои сокровенные мысли восьмидесяти умирающим от скуки телепатам.

— Держи.

Лори надела ему что — то на шею. Несколько человек умиленно улыбнулись. Это был амулет.

Бентли осмотрел его. Он, должно быть, дорого стоил.

Эта встреча с Лори была для него совершенной неожиданностью.

— Ты думаешь, это мне поможет?

— Я надеюсь.

Она коснулась кончиками пальцев его руки.

— Благодарю тебя за то, что ты был таким милым. Ты меня отправил так скоро, что я не успела тебе это сказать.

В ее голосе появились жалобные нотки.

— Ты полагаешь, что имеешь шанс? Пожалуйста, скажи мне! Ведь если тебя примут, ты, несомненно, останешься в Батавии!

— Телепаты Веррика зондируют нас в этот момент, — с раздражением в голосе ответил Бентли. — Они везде.

— Мне это безразлично, — произнесла Лори. — Такой девице, как я, нечего скрывать.

Бентли настойчиво продолжал:

— Мне это не нравится. Я в первый раз сталкиваюсь с ними. — Он пожал плечами. — Хотя, если я останусь здесь, надо будет к этому привыкнуть.

Он направился к центральному столу, держа в руках правовую карточку и удостоверение личности.

Очередь быстро продвигалась. Вскоре служащий Мак — Миллан взял у него документы, внимательно изучил их и бесстрастно произнес:

— Очень хорошо, Тэд Бентли. Вы можете войти.

— Я думаю, что все еще изменится, — грустно сказала Лора. — Если ты остановишься здесь…

Бентли потушил ногой окурок и направился к приемной, ведущей в помещение внутренних служб.

— Я разыщу тебя, — сказал он девушке, не очень веря в свои слова.

Крепко сжимая портфель, он прошел мимо многих рядов ожидавших людей и быстро вошел. Дверь за ним сразу же закрылась.

Итак, Он здесь. Начало было положено.

Маленький человек лет пятидесяти с реденькими торчащими усиками, в очках в круглой металлической оправе пристально смотрел на него.

— Вы Бентли, не так ли?

— Точно так, — ответил он. — Я хочу видеть Ведущего Игру Веррика.

— Зачем?

— Я ищу место класса 8–8.

В кабинет стремительно ворвалась девушка. Не обращая внимания на Бентли, она быстро произнесла:

— Прекрасно, все кончено. — Она сжала руками виски. — Вы видите? Теперь вы удовлетворены?

— Не надо меня обвинять, — ответил маленький человек. — Это закон.

— Закон!

Девушка присела на край письменного стола, откинув назад свои рыжие волосы, достала сигарету и нервно закурила ее.

— Пора убираться отсюда, Питер. Здесь не останется ничего стоящего.

— Вы прекрасно знаете, что я остаюсь.

— Вы идиот.

Она полуобернулась и вдруг заметила Бентли. В ее зеленых глазах появилось удивление и интерес.

— Вы кто?

— Право, вам будет лучше зайти сюда в другой раз, — сказал маленький человек Бентли. — Сейчас как раз не…

— Я не для того пришел сюда, чтобы уйти ни с чем. Где Веррик?

Девушка с интересом разглядывала его.

— Вы хотите видеть Риза? Что вы можете предложить?

— Я биохимик — сердито ответил Бентли — Я ищу место класса 8–8.

На ее красных губах заиграла шаловливая улыбка.

— В самом деле? Это интересно. — Она пожала голыми плечами. — Что ж, пусть он присядет, Питер.

Маленький человек колебался. Наконец он протянул ему руку.

— Меня зовут Питер Вейкман. А это Элеонора Стивенс личный секретарь Веррика.

Бентли не был готов к такому повороту. В нависшей тишине все трое обменялись взглядами.

— Мак — Миллан пропустил его, — произнес Вейкман. — На класс 8–8 был послан общий запрос, хотя я не думаю, что Веррик все еще нуждается в биохимиках.

— Откуда вы это знаете? — спросила Элеонора Стивенс. — Это, между прочим, не входит в вашу компетенцию. Вы ведь не имеете отношения к отделу кадров.

— Я руководствуюсь моим здравым смыслом, — ответил Вейкман.

Он решительно встал между девушкой и Бентли.

— Печально, — сказал Вейкман Бентли. — Вы теряете здесь время. Идите лучше в бюро по найму в Холмах. Им всегда нужны биохимики.

— Я знаю. Я работал на систему Холмов с шестнадцати лет.

— В таком случае, что же вы здесь делаете? — спросила Элеонора.

— Из Птица — Лира меня уволили.

— Идите в Суонг.

— Нет, — произнес Бентли. Он повысил голос. — Я не хочу больше слышать о Холмах.

— Почему? — поинтересовался Вейкман.

— Холмы насквозь прогнили. Система изживает себя. Все идет тому, кто больше дает.

— Ба! — вскричал Вейкман. — Что вам до этого? У вас есть своя работа — вот о чем вам следует думать.

— Конечно, мне платят за мое время, мое умение и мою преданность. Я имею хорошую лабораторию и оборудование, которое стоит столько, сколько я не заработаю за всю свою жизнь. Мне гарантировано выполнение статуса и общее покровительство. Но я спрашиваю себя, чему, в конечном итоге, служит моя работа. Тому, во что ее потом обращают. Либо она исчезает.

— Куда же она исчезает? — спросила Элеонора.

— В никуда. Она не служит ничему и никому.

— А кому она должна служить?

— Я не знаю. По крайней мере, кому — то должна. Разве вы не хотите, чтобы ваша работа чему — то служила? В теории, Холмы — это отделенные и независимые друг от друга экономические единицы. На деле же, там стараются нажиться на девальвациях, на стоимостях перевозок, на всевозможных полипах и еще на многом другом. Вы знате лозунг Холмов: «Служба — хорошо, а хорошая служба — еще лучше». Какая насмешка! В Холмах не думают о том, чтобы служить населению, это паразитирующее предприятие.

— Я никогда и не предполагал, что Холмы являются организациями — филантропами, — сухо сказал Вейкман.

Бентли нервно осекся. Эти мужчина и женщина смотрели на него, как на всеобщее посмешище. Чего он хотел от Холмов?

Классификационная служба хорошо оплачивалась, никто никогда на это не жаловался.

Но он жаловался. Быть может, из — за отсутствия ощущения реальности — атавизма, от которого его не смогла освободить клиника детского воспитания. Во всяком случае, с него довольно.

— Почему вы думаете, что в Директории будет лучше? — спросил Вейкман. — Мне кажется, вы питаете необоснованные иллюзии на этот счет.

— Дайте ему присягнуть, если это может составить его счастье, — равнодушно сказала Элеонора.

Вейкман покачал головой.

— Я не дам ему присягать.

— Ну, тогда это сделаю я, — ответила она.

— Прошу прощения, — произнес Вейкман. — Он достал из выдвижного ящика бутылку шотландского виски и налил себе. — Желает кто — нибудь присоединиться?

— Нет, спасибо, — сказала Элеонора.

— Какого черта все это означает? — раздраженно спросил Бентли. — Директория, f вообще — то, функционирует?

Вейкман улыбнулся.

— Вот видите? Вы уже начинаете утрачивать ваши иллюзии. Оставайтесь там, где вы есть, Бентли. Вы не знаете, что для вас хорошо.

Элеонора слезла с краешка письменного стола и вышла.

Почти тотчас же она вернулась, держа в руках обычное символическое изображение Ведущего Игру.

— Идите сюда, Бентли. Я приму вашу присягу.

Она поставила маленький бюст из пластика телесного цвета, изображавший Риза Веррика, посередине письменного стола.

— Начинайте.

Когда Бентли подошел, она дотронулась до маленького матерчатого мешочка, висевшего у него на шее — амулета, который подарила Лори.

— Что это? Расскажите.

Он показал ей кусочек магнита и щепотку белого порошка.

— Молоко богородицы, — сухо пояснил он.

— И это все, что вы носите? — Она указала на целый набор амулетов, покачивающихся между ее голых грудей. — Я не понимаю, как можно приходить сюда, имея только один амулет.

В ее глазах заиграла ирония.

— Может быть, поэтому вас и преследует неудача.

— Мой выбор хорошо продуман, — возразил Бентли. — Я ношу два этих. А этот мне подарили.

— Да? — Она наклонилась, чтобы поближе рассмотреть его. — Это должно быть, от женщины. Дорогой, хотя малозаметный.

— А правда, что Веррик никогда не носит амулетов?

— Совершеннейшая правда.

В разговор вновь включился Вейкман.

— У него нет в них нужды. Когда Директория выбрала его, у него был уже класс 6–8. Это ли не удача? Он прошел все степени до самой верхней точно так же, как проходят просветительные полосы для детей. Он чувствует удачу каждой клеткой своего организма.

— Я видела, как люди притрагивались к нему, надеясь, что это принесет им счастье, — надменно добавила Элеонора. — Я их никогда не осуждаю. Я сама это часто делала.

— И что же это вам дало? — спокойно спросил Вейкман.

— Я не родилась в тот же день и в том же месте, что Риз, — сухо ответила она.

— Я не верю в астрокосмологию, — произнес Вейкман тем же спокойным тоном. — Я думаю, что удача ведет себя волнообразно.

Он повернулся к Бентли и заговорил, отчеканивая каждое слово.

— Веррику, может быть, теперь везет, но это не означает, что так будет всегда. — Он неопределенно указал наверх. — Они хотят подобия равновесия.

Затем он поспешил добавить:

— Не подумайте, что я христианин или что — то в этом роде. Я знаю, это вопрос случая. — Его голос зазвучал желчно. — У каждого своя удача. Великих и могущественных под конец ждет падение.

Элеонора предостерегающе посмотрела на него.

— Осторожней.

Не сводя с Бентли глаз, Вейкман продолжал:

— Не забывайте то, что я вам сейчас говорю. Вы не связаны никакой клятвой облегчения. Пользуйтесь этим. Не присягайте Веррику. Вы станете одним из его слуг И это вам абсолютно не понравится.

Бентли был поражен.

— Вы хотите сказать, что я должен присягнуть лично Веррику? Это не просто позиционная клятва Ведущему Игру?

— Разумеется, — ответила Элеонора.

— Почему?

— В настоящий момент есть некоторая неопределенность. Я пока не могу вам это объяснить. Позже будет место того класса, который вы требуете. Мы вам это гарантируем.

Бентли прижал к себе портфель и отошел от них. Его план рушился. Он представлял все совсем не так.

— Итак, я принят? — почти с яростью спросил он. — Вы меня берете?

— Конечно, — небрежно сказал Вейкман. — Веррику нужны все специалисты класса 8–8, на которых он может наложить лапу.

Бентли в смущении и неуверенности опять отошел на несколько шагов. Что — то не ладилось.

— Погодите. Дайте еще немного подумать, прежде чем принять решение.

— Думайте, — сказала Элеонора.

— Благодарю.

Он отошел, чтобы с самого начала обдумать всю ситуацию. Элеонора кружила по комнате, засунув руки в карманы.

— Есть что — нибудь новое об этом типе? — спросила она у Вейкмана.

— Только частное уведомление по закрытому каналу. Его имя — Леон Картрайт. Он член своего рода секты уклонистского толка. Чокнутых. Хотел бы я посмотреть, на кого он похож.

— Я — нет. — Элеонора остановилась перед окном и со скучающим видом посмотрела на суету на улице и возле подъездов. — Так будет совсем недолго. Скоро они примутся вопить. — Она нервно сжала руками виски. — Господи, может, я не должна была так поступать! Но дело сделано, я не могу больше ничего изменить.

— Да, это было ошибкой, — согласился Вейкман. — Когда вы станете немного старше, вы поймете важность этого.

Страх мелькнул в глазах девушки.

— Я никогда не покину Веррика! Я должна оставаться с ним.

— Почему?

— Мне не надо будет ничего бояться. Он позаботится обо мне.

— Корпус составляет часть мебели так же, как этот письменный стол, — Элеонора постучала заостренными ноготками по поверхности стола. — Вы покупаете мебель, столы, лампы, инвик — приемники, Корпус. — Ее взгляд был полон отвращения. — Он престонист, не так ли?

— Так.

— Неудивительно, что вам не терпится его увидеть. Я сама испытываю некоторое нездоровое любопытство, как если бы речь шла о диковинном звере из колонии с другой планеты.

Бентли очнулся от своих размышлений.

— Давайте, — сказал он. — Я готов.

— Превосходно.

Элеонора проскользнула за письменный стол, подняла руку, а другую положила на бюст.

— Вы знаете клятву? Хотите, я помогу вам?

Бентли знал наизусть клятву подчинения, но, охваченный сомнением, он заколебался. Вейкман с неодобрительным и скучающим видом углубился в созерцание собственных ногтей.

Взгляд Элеоноры Стивенс приобрел холодное выражение, на ее лице непрерывно появлялись и сменяли друг друга разные чувства. Почти уверенный, что что — то не так, Бентли начал произносить присягу маленькому бюсту из пластика.

Он дошел до середины, когда двери раскрылись и группа людей шумно ворвалась в комнату. Один человек выделялся из всех своим ростом и широкими плечами. У него была тяжелая походка, серое с резкими чертами лицо, стального цвета волосы висели прядями.

Риз Веррик в окружении связанных с ним личной клятвой сотрудников остановился посреди комнаты, наблюдая за происходившим.

Вейкман перехватил взгляд Веррика. Он неприметно улыбнулся, не произнося ни слова, но его поведение красноречиво говорило само за себя. Элеонора Стивенс окаменела.

С пылающими щеками, вся в напряжении, она ждала, когда Бентли закончит. Как только он замолчал, она осторожно взяла бюст из пластика и вынесла его из комнаты, затем вернулась, протягивая руку.

— Вашу правовую карточку, месье Бентли. — Она нужна нам.

Бентли тихо достал карточку и снова лишился ее.

— Кто это? — спросил Веррик.

— Он только что присягнул. Класс 8–8.

Элеонора собрала на столе папки с делами. Амулеты запрыгали между ее грудей.

— Я пойду возьму пальто.

— Класс 8–8? Биохимик? — Веррик с интересом рассматривал Бентли. — Он стоит чего — нибудь?

— Он хорош, — сказал Вейкман. — Насколько я смог выяснить, он первоклассен.

Элеонора спешно закрыла дверь гардеробной, набросила манто на голые плечи и заполнила карманы массой разных предметов.

— Он только что прибыл из Птица — Лира. — Она поспешила присоединиться к маленькой группе. — Он еще не знает.

На суровом лице Веррика отпечатались усталость и тоска, но озорной блеск виднелся в его серых глазах, глубоко сидевших в могучем черепе.

— Сейчас это последнее. Остальное отойдет Картрайту, престонисту. — Он посмотрел на Бентли. — Как ваше имя?

Бентли пробормотал ответ, и Веррик смертельной хваткой пожал ему руку. Бентли решился спросить.

— Куда мы направляемся? Я полагал…

— В Холм Фарбен.

Веррик, а с ним все остальные направились к лестнице, ведущей к выходу. Остался только Вейкман, который теперь встречал нового Ведущего Игру. Веррик коротко объяснил Элеоноре:

— Мы будем действовать оттуда. С прошлого года Фарбен приписан лично к моему имени. Несмотря на это, я всегда могу требовать от них преданности.

— Несмотря на что? — спросил Бентли, вдруг ужаснувшись.

Сквозь закрытые двери струился ослепительный солнечный свет и проникали уличные шумы.

Крики информаторов впервые достигли ушей Бентли. Когда они спускались к стартовой площадке, где их ждал межконтинентальный транспорт, он хрипло спросил:

— Что произошло?

— Идемте, — прорычал Веррик. — Вы здесь узнаете мало. У нас слишком много работы, чтобы еще тратить время на разговоры.

Бентли следовал за группой с кислым привкусом ужаса и отвращения во рту.

Теперь он знал. Механические возбужденные голоса информаторов повсюду вокруг него орали ответ.

— Веррик смещен! — кричали машины, пока они двигались в толпе. — Престонист становится человеком Номер Один! Это случилось сегодня в двадцать часов тридцать минут по времени Батавии! Веррик полностью смещен!

Произошла непредсказуемая смена власти, то событие, о котором извещали предзнаменования. Веррик не был больше Ведущим Игры. Он даже не принадлежал Директории.

И Бентли был связан с ним клятвой.

Было слишком поздно. Он был уже по дороге в Холм Фарбен.

Они были захвачены стремительным потоком событий, обрушившихся, подобно зимней пурге, на систему Девяти Планет.

Глава 2

Ранним утром Леон Картрайт осторожно вел по узким улочкам свой старенький «Шевроле–82». Руки его твердо и умело сжимали руль, глаза, не отрываясь, смотрели на шоссе. Он был одет, как обычно, в отутюженный, без единого пятнышка костюм старинного покроя. Потрепанная шляпа низко сидела на его голове, в жилетном кармане тикали часы. Все в нем дышало угасанием и старостью. Высокий, худой и нервный, он выглядел лет на шестьдесят.

Его тонкие руки были покрыты веснушками, взгляд голубых глаз мягок, мягким было и выражение худощавого лица. Казалось, он был не полностью уверен то ли в своем автомобиле, то ли вообще в самом себе.

На заднем сидении были свалены предназначенные для отправки бобины с корреспонденцией. Пол прогибался под тяжестью рулонов новенького металлоройла.

В углу лежали поношенный непромокаемый плащ, старые обеденные миска и ложка и несколько пар ни разу не надетых ботинок. Заряженный «Хоппер Коппер», неиспользуемый уже в течение трех лет, был спрятан под сидением.

По обе стороны улицы высились банального вида и как бы увядшие здания с запыленными окнами и уставшими кричать неоновыми рекламами — реликвии прошедшего века, как, впрочем, и он сам, и его машина. Мужчины в рабочих куртках и потертых брюках двигались вдоль стен, прогуливались возле подъездов — унылые бесцветные лица, пустые ожесточенные глаза.

Совсем еще молодые, но коренастые женщины в одинаковых черных пальто проталкивались в магазины, торгующие подержанными вещами и продуктами сомнительной свежести и спешили домой к своим страждущим семьям, задыхающимся в пропахших мочой жилищах.

«Судьбы людские нисколько не меняются, — подумал Картрайт. — Ни система Классификации, ни очень точные и сложные игры — вопросники абсолютно не улучшили жизнь большинства людей. Всегда оставались и останутся в этой жизни неквалифицированные».

В двадцатом веке была решена проблема производства товаров. Наконец человечество решило проблему потребления. С 1950–1960 годов в западном мире начала скапливаться продукция кустарного и промышленного производства. Ее выпускалось столько, сколько было возможно выпускать, — но это уже представляло угрозу для свободного рынка. В 1980 году было вынесено срочное решение все это сжечь, и неделя за неделей сжигались миллиарды долларов.

Каждую субботу горожане и горожанки, собирались мрачной толпой, созерцали заправленные топливом автомобили и тостеры, одежду, апельсины, кофе, которые никто не был в состоянии купить — и затем все это сжигали в ослепительном пламени.

Таким образом, в каждом городе появились специальные пространства, обнесенные колючей проволокой, — целые поля, усыпанные пеплом и обломками, — где систематически уничтожались все произведения рук человеческих, которые не могли найти владельца.

Игры чуть — чуть улучшили положение.

Если раньше люди не имели возможности приобрести дорогостоящие промышленные товары, то теперь они могли хотя бы надеяться выиграть их. В течение нескольких десятилетий в экономике произошел резкий скачок благодаря сложным механизмам, распределяющим тонны товаров. Но на каждого человека, выигравшего автомобиль, холодильник или телевизор, приходились миллионы людей, которые не выигрывали ничего.

Постепенно в число предметов выигрыша вместе с простыми материальными предметами попали и более реалистические «товары»: власть и престиж. И на вершине всей этой пирамиды находился человек, распределявший власть, — тот, кого называли Ведущим Игру.

Медленно развиваясь и углубляясь, шел процесс распада социально — экономической системы. Теперь уже люди не верили в точность законов природы. Ничто не могло быть постоянным, Вселенная была вечным потоком.

Ни о чем нельзя было говорить и никто не знал, что за этим последует. Ни на что нельзя было с уверенностью положиться. Статистические предсказания получили всеобщее распространение. Люди перестали думать о понятии причинности, перестали верить в то, что они могут влиять на окружающую жизнь, остался один только вероятностный расчет на удачу в мире, предоставленном игре случая.

Теория Минимакса — игра «М» — являлась своего рода стоическим самоотречением, невмешательством в бесцельный круговорот человеческих жизней. Игрок в «М» спокойно ожидал окончания партии, ему больше не на что было надеяться.

Минимакс, метод ведения самой крупной игры в жизни, был изобретен в двадцатом веке двумя математиками: фон Нейманом и Моргенстерном. Этот метод использовался в ходе Второй мировой войны. Сначала с его помощью действовали военные стратеги, затем к ним присоединились финансисты. В середине века фон Нейман был приглашен членом в Американскую комиссию по энергетике, что явилось неоспоримым признанием значимости его теории. А два с половиной века спустя теория стала основной для управления всем миром.

Именно поэтому начальник электронной аппаратуры Леон Картрайт, как человеческое существо, наделенное сознанием, не мог не стать престонистом.

Картрайт остановил свою допотопную колымагу у края тротуара. Перед ним, освещенное ярким майским солнцем, возвышалось грязно — белое здание Общества. На узкой трехэтажной постройке висел плакат, заезжавший на соседнюю прачечную: «Общество престонистов. Вход в основные службы с другой стороны».

С этой стороны находилась погрузочно — разгрузочная платформа. Картрайт открыл багажник и принялся вытаскивать из него коробки с рекламной литературой. Прохожие не обращали на него внимания. В нескольких метрах от него разгружал грузовик владелец рыбного магазина. На противоположной стороне улицы под прикрытием отеля расположилась разнообразная паразитирующая коммерция: ростовщики, продавцы сигарет, публичный дом, бары.

Картрайт вошел в прохладное помещение магазина, тускло освещенное единственной астронической лампочкой. Он шатался под тяжестью коробки, которую тащил перед собой. Образуя огромные кучи, в магазине громоздились ящики и коробки, окованные железом. Найдя свободное место, он положил туда свою ношу, затем пересек холл и вошел в крошечную контору.

Как и маленький приемный зал, она была обычно пуста. Дверь, ведущая на улицу, была широко распахнута. Картрайт разложил на столе пачку с корреспонденцией и принялся ее просматривать. Не было ничего важного: счета из типографии и транспортного агентства, квартирная плата, предупреждения за неоплаченное потребление энергии, счета за уборку мусора и поставку воды и сырья.

Вскрыв один из конвертов, он обнаружил в нем пятидолларовую бумажку и длинное письмо, написанное дрожащей рукой старой женщины. Он нашел еще несколько мизерных вкладов. В общей сложности Общество обогатилось на тридцать долларов.

— Они начинают выражать нетерпение, — произнесла Рита О Нейл. — Она возникла позади него на пороге конторы. — Может быть, начнем?

Картрайт вздохнул. Время пришло. Он тяжело поднялся, выбросил из пепельницы окурки, сложил стопкой разрезанные экземпляры «Диски Пламени» Престона и, наконец, как бы сожалея о чем — то, направился вслед за девушкой.

При его появлении в зале, все люди начали говорить. Все взгляды были направлены на него. Зал дрожал в надежде и страхе. Ободренные его видом, все двинулись к нему. Говор возобновился, но с меньшей силой. Он прошел на середину зала, тут же жестикулирующие мужчины и женщины тесной толпой встали вокруг него.

— Он направляется туда! — с облегчением провозгласил Билл Конклин.

— Мы так долго ждем, мы больше не можем ждать выгод в будущем, — резко выкрикнула Мария Юзич.

Картрайт покопался в карманах и вынул ведомость для переклички. Вокруг него, волнуясь, стояли мужчины и женщины самых разных родов занятий: молчаливые и запуганные мексиканские рабочие, держащие при себе свой тощий багаж, пара горожан с суровыми лицами, сварщик, японские рабочие — оптики, девица с накрашенными губами, разорившийся торговец деталями, студент — агроном, представитель от фармацевтов, повар, санитарка, плотник. Все они, обливаясь потом, толкались, старались подойти поближе, слушали его и смотрели на него, не отрываясь.

Эти люди умели производить ценности руками, но не головой. Их способности были отточены годами работы, практики, непосредственного контакта с предметом.

Они умели выращивать растения, заливать фундаменты, чинить текущие трубы, обслуживать машины, шить одежду, готовить еду. С точки зрения системы классификации, все они были неудачниками.

— Надеюсь, что все в сборе, — сдержанно произнес Джерети.

Картрайт посмотрел с молчаливой просьбой, затем поднял руку, прося тишины.

— Прежде чем уйти, я хотел бы сказать вам кое — что. Корабль готов, нашими друзьями все проверено.

Да, это так, — подтвердил капитан Гровс.

Это был крупный негр со строгим выразительным лицом, одетый в комбинезон, перчатки и кожаные сапоги.

Картрайт шумно взмахнул куском измятого металлоройла.

— Вот. Я хотел бы знать, может быть, кто — то колеблется. Кто — нибудь хочет отказаться?

Воцарилась напряженная тишина, но никто не вызвался. Мария Юзич улыбнулась сначала Картрайту, затем своему молодому соседу. Конклин прижал ее к себе.

— Вот за что мы боролись, продолжал Картрайт. — Вот чему мы посвятили наше время и наши деньги. Джой Престон был бы счастлив, если бы был сейчас здесь. Он знал, что когда — нибудь корабль вырвется за пределы космических колоний и регионов, контролируемых Директорией. В глубине своего сердца он верил, что люди будут искать новые границы и свободу. — Он взглянул на часы. — До встречи, и желаю удачи! Вы на хорошем пути. Храните ваши амулеты и доверяйте Гровсу.

Один за другим они собрали свои пожитки и вышли. Произнося ободряющие слова, Картрайт пожал каждому руку. Когда последний из них вышел, все долго молчали, погруженные каждый в свои мысли.

— Я счастлива, что это кончилось, — с облегчением сказала Рита. — Я боялась, что кто — нибудь струсит.

— Неизвестное всегда кажется пугающим, населенным чудовищами. В одной из своих книг Престон описывает таинственные голоса. — Картрайт налил себе чашку кофе. — Но мы ведь тоже к этому причастны. И я задаю себе вопрос, что важнее.

— Я не думала об этом серьезно, — призналась Рита. — Она приглаживала тонкими пальцами черные воло. — сы. — Вы можете изменить Вселенную. Для вас нет ничего невозможного.

— Есть много вещей, невозможных для меня. Я бы попробовал сделать две вещи здесь и там, невзирая на исход. Но кончится тем, что они возьмут меня.

Рита была ошеломлена.

— Как вы можете говорить такое?

— Я реалист, — его голос сделался жестким, почти ожесточенным. — Вы полагаете, им понадобится много времени, чтобы создать Конветет Вызова? Компенсирующие механизмы системы работают на них и против нас. С их точки зрения, я нарушил правила игры, едва только пожелал сыграть. Все, что со мной произойдет, будет по моей собственной вине.

— Знают ли они о существовании корабля?

— Не думаю. — Болезненно морщась, он добавил: — По крайней мере, я на это надеюсь.

— Вы можете продержаться хотя бы до тех пор, пока они не будут в безопасности? Это то, что…

Вдруг она с тревогой прервала себя.

Снаружи доносился шум работающих реакторов. Со скрежетом некоего металлического насекомого на крышу приземлился корабль. Затем послышался глухой стук, голоса. Люк в крыше был открыт. Рита видела, как на лице ее дяди отразились ужас и мимолетное сознание того, что может дальше произойти. Но их сразу сменило обычное выражение мягкости, печали и усталости. Он неуверенно улыбнулся ей.

— Они прибыли, сказал он едва слышно.

Тяжелые военные сапоги гулко простучали по коридору. В зал вошли гвардейцы Директории и стали полукругом. С ними вошел чиновник с бесстрастным лицом, держа в руках портфель.

— Вы Леон Картрайт? — спросил он. — Покажите, пожалуйста, ваши документы. Они при вас?

Картрайт достал из внутреннего кармана пластиковую трубку, вынул из нее пробку и один за другим развернул на столе тонкие металлические листки.

— Свидетельство о рождении. Школьный аттестат. Психоаналитическая характеристика. Сведения о судимости. Нравы согласно уставу. Список бывших мест службы. Последнее место службы и прочее. Держите.

Картрайт снял куртку и засучил рукав рубашки. Служащий быстро пробежал глазами документы и сравнил опознавательное клеймо с глубоко выеденным клеймом на его коже.

— Теперь мы должны проверить ваши отпечатки пальцев и ваш мозговой стандарт. На самом деле, это лишнее. Я знаю, что вы Леон Картрайт. — Он вернул документы. — Меня зовут Шеффер, майор группы ТП Директории. Другие члены ТП здесь. Сегодня утром, в девять с минутами, произошла смена власти.

— Я вижу, — сказал Картрайт, вновь надевая куртку.

Майор потрогал гладкий край листка с правами, согласно уставу.

— Вы не классифицирование не так ли?

— Так.

— Я полагаю, что ваша правовая карточка находится в покровительствующем вам Холме. Так обычно делают?

— Действительно, обычно так делают, — сказал Картрайт, — но я просто не состою на службе ни в одном из Холмов. Как вы могли убедиться, я остался без работы в начале этого года.

Шеффер пожал плечами.

— В таком случае, я думаю, вы продали ее на черном рынке. — Он с сухим щелчком захлопнул свой портфель. — В результате множества скачков избранными оказываются неклассифицированные. Это происходит лишь потому, что их всегда значительно больше, чем классифицированных. Но последние всегда умудряются завладеть правовыми карточками.

Картрайт положил карточку на стол.

— Вот моя.

— Невероятно! — Шеффер был ошеломлен. Он быстро прозондировал мозг Картрайта, затем произнес со смешанным выражением изумления и недоверия: — Вы знали это заранее? Вы знали, что так и будет?

— Да.

— Невозможно. Ведь это только что произошло. Мы прибыли тотчас же. Даже Веррик еще не в курсе. Вы первый, кто узнал это, не считая группы. — Он подошел к Картрайту. — Здесь что — то не так. Как вы узнали это?

— Теленок с двумя головами, — туманно пояснил Картрайт.

Служащий ТП тихо и сосредоточенно продолжал исследовать мозг Картрайта.

Внезапно он бросил это занятие.

— Впрочем, неважно. Я думаю, что вы располагаете каким — нибудь источником информации. Я мог бы узнать о нем, тщательно прозондировав ваш мозг до самых глубин. — Он протянул Картрайту руку. — Примите мои поздравления. Если вы не против, мы расположимся вокруг здания. Веррика информируют отсюда через несколько минут. Мы хотим быть готовы. — Он вложил ему в руку карточку. — Не теряйте ее. Это единственное свидетельство вашего нового положения.

— Я думаю, — сказал Картрайт, — что могу на вас рассчитывать. — Он облегченно вздохнул и спрятал карточку в карман.

— Полагаю, можете. Наверное, это покажется странным… Теперь вы наш глава, а Веррик ничто. Без сомнения, нам потребуется время для психологической перестройки. Некоторые члены группы, из самых молодых, не помнят никакого другого Ведущего Игру. — Майор вновь пожал плечами. — Предлагаю довериться нам на время. Мы не можем оставаться здесь. И есть некоторые люди, состоящие на службе лично у Веррика, а не у занимаемого им поста. Мы должны проверить всех этих людей и постепенно устранить их. — Веррик с их помощью осуществлял контроль над Холмами.

— Это меня не удивляет.

— Веррик хитер. — Шеффер смерил Картрайта взглядом. — На него часто покушались. Всегда получалось просачивание. Это заставило нас здорово поработать, но, в конце концов, мы для этого и существуем.

— Я рад, что вы приехали, — признался Картрайт. — Услышав шаги, я подумал, что это… Веррик.

— Это мог бы быть он, если бы мы его предупредили. — Глаза майора засветились недоброй веселостью. — Если бы не старейшие ТП, мы, без сомнения, известили бы его и упустили бы время приезда сюда. Питер Вейкман поставил все на свои места, напомнив нам о нашем долге и нашей ответственности. Видите, какая выучка.

Картрайт мысленно взял на заметку это имя. Может быть, когда — нибудь Питер Вейкман будет ему нужен.

— Приближаясь, — медленно продолжал Шеффер, — мы проникли в мысли довольно значительной группы людей, шедших, по — видимому, отсюда. У каждого в голове было ваше имя и это место.

Картрайт быстро взглянул на гвардейцев.

— Что?

— Они удалялись, и мы не смогли узнать многого. Было что — то о корабле, о долгом путешествии.

— Вы говорите, как государственный оракул.

— Их окружало плотное облако чрезмерного возбуждения и страха.

— Я не могу вам ничего сказать, — ответил Картрайт. — Мне ничего об этом неизвестно. — Затем он добавил с иронией: — Без сомнения, какие — нибудь кредиторы.

Во дворе Рита О Нейл ходила взад — вперед по маленькому пятачку, не в состоянии заняться чем — либо. Великий момент настал, затем он пропал. Теперь все это стало историей.

Прислоненный к стене здания Общества, стоял простой, без украшений маленький склеп, в котором покоились останки Джона Престона.

Она могла рассмотреть его мрачное деформированное тело, подвешенное в пожелтевшем пластикубе, засиженном мухами.

Маленькие, скрюченные ревматизмом руки были скрещены на груди. За стеклами теперь уже ненужных очков — закрытые глаза. Маленький горбатый близорукий человек. Склеп был пыльный. Никто к нему никогда не приходил. Это был одинокий, забытый людьми памятник, скрытый за мрачным футляром, беспомощный, брошенный.

Но в полумиле отсюда целая армада старых автомобилей доставляла людей на площадку. Старое грузовое судно 6–М ожидало на взлетной полосе. Мужчины и женщины, неловко поднимаясь по узкой металлической лестнице, входили в неизвестный им мир космического корабля.

Полет фанатиков начался. Они отправлялись в космическое пространство искать мифическую десятую планету солнечной системы, легендарный Диск Пламени, сказочный мир Джона Престона, находившийся за пределами изученного пространства.

Глава 3

Новость успела распространиться прежде, чем Картрайт прибыл в Директорию, в Батавию. Пролетая в быстрой трансконтинентальной ракете над южной частью Тихого океана, он, не отрываясь, следил за экраном телевизора. Под ним синел океан, усеянный многочисленными черными точками — плавучими домиками из пластика и металла, этими хрупкими кусочками земли, разбросанными между Гаваями и Цейлоном, на которых жили семьи азиатов.

Изображения на экране сменялись с поразительной быстротой, одно за другим появлялись и исчезали разные лица, показывая краткую историю десяти лет правления Веррика.

Передача была построена так, что после демонстрации каждого из деяний бывшего Ведущего Игру, на экране появлялась его массивная физиономия. Это конечно имело косвенное отношение к Картрайту.

Он не смог подавить нервный смешок, заставивший вздрогнуть членов группы ТП. О нем не было известно ничего, кроме того, что он был как — то связан с Обществом Престонистов. Информационные службы представили максимум сведений о самом Обществе, но они мало чего добавили.

Показали еще несколько фрагментов из жизни Джона Престона: маленький хрупкий человек идет из информационной библиотеки в Обсерваторию, пишет книги, собирает факты, участвует в нескончаемых и бесполезных спорах с епископами, теряет свою ненадежную квалификацию и отойдя от всех дел, умирает в безвестности. Затем сооружение бедного склепа. Первое собрание Общества. Начало влияния полубредовых, полупророческих произведений Престона…

Картрайт надеялся, что им больше ничего не известно Он мысленно стучал по деревяшке, не сводя глаз с экрана.

Теперь там рассказывалось о верховной власти в системе Девяти Планет. Власть осуществляет Ведущий Игру, охраняемый Группой телепатов и имеющий в своем распоряжении необходимую армию, военный флот и полицию. Он является главным администратором всей структуры, обширного аппарата классификации, всех игр, лотерей и информационных центров.

С другой стороны, пять Холмов: индустриальная инфраструктура со своей социальной и политической системой.

— Как далеко проник Веррик? — спросил Картрайт у Шеффера.

Майор бегло прощупал его мозг, чтобы понять, что именно его интересует.

— О! Он во многом разобрался. Если бы он остался до августа, он вообще исключил бы непредсказуемые скачки и всю структуру Минимакса.

— Где он теперь?

— Он вылетел из Батавии в Холм Фарбен, где пользуется наибольшей популярностью. Он рассчитывает действовать оттуда. Мы проникли в некоторые из его планов.

— Я вижу, что ваша помощь может оказаться для меня ценной.

— Группа образована шестьдесят лет назад. За это время нам довелось охранять пятьдесят девять Ведущих Игру. Одиннадцать из них мы смогли спасти от Вызова.

— Какое время они оставались Ведущими Игру?

— Некоторые — несколько минут, другие — много лет. Веррик был из тех, кто держался наиболее долго, хотя Мак — Рей, продержавшийся тринадцать лет, превзошел и его. Группа перехватила более трехсот провокаторов, шедших к нему. Но у нас не вышло бы это без помощи. Этот Мак — Рей был старым пройдохой. Мне порой кажется, что он сам был телепатом.

— Группа телепатов, чтобы меня охранять, — задумчиво произнес Картрайт, — и убийцы, чтобы меня убить.

— Конечно, вы можете пасть от руки случайного убийцы — любителя, утвержденного Конвентом, но такие случаи крайне редки. Такой человек ничего не приобретает, кроме религиозной нейтрализации: у него отбирают правовую карточку и он уже никогда не сможет стать Ведущим Игру. Свое состояние он может изменить только скачком. Никто тогда не может на нас рассчитывать.

— Какое время я могу надеяться продержаться?

— Порядка пятнадцати дней.

Пятнадцать дней. Веррик очень силен. Конвенты вызова не будут собранными спонтанно, по воле человека жадного к власти и изолированного. Веррик постарается все организовать.

Действующим механизмом убийцы будут один за другим направляться в Батавию до тех пор, пока цель не будет достигнута и Леона Картрайта уничтожат.

— Ваш мозг, — сказал Шеффер, — представляет собой интересное смешение страха и чрезвычайно необычного набора, который мне не удается проанализировать, что — то связанное с астролетом.

— Вам разрешено зондирование всегда, когда вам захочется?

— Я не могу себе помешать в этом. Когда я говорю, вы ведь не можете помешать мне слышать то, что я говорю. В случае нескольких человек дело обстоит сложнее, мысли становятся неразборчивыми; так же, как для вас были бы их речи, если бы они говорили все разом. Но сейчас мы находимся только вдвоем.

— Астролет в пути, — сказал Картрайт.

— Он не пройдет далеко. Как только он достигнет первой планеты, неважно, будет ли это Марс, Юпитер или Ганимед…

— Он пойдет дальше. В наши цели не входит основание новой колонии скваттеров.

— Вы хотите слишком много от старого грузового судна.

— На его борту все, что мы имели.

— Вы полагаете, что вы продержитесь достаточно долго?

— Надеюсь.

— Я тоже, — . бесстрастно сказал Шеффер. Он указал рукой на цветущий остров под ними. — Кстати, агент Веррика ждет вашего приземления.

Картрайт застонал.

— Уже?

— Это не убийца. Еще не собирался Конвент. Этот человек — личный служащий Веррика по имени Херб Мур. Он не вооружен. Он хочет только поговорить с вами.

— Как вы узнали все это?

— Вот уже несколько минут я получаю сигналы от Корпуса. Мы создаем непрерывную информационную цепь. Вам нечего бояться. По крайней мере, двое из нас будут присутствовать при вашей беседе.

— А если я не хочу с ним разговаривать?

— Это ваше право.

Корабль садился на магнитные крючья.

Картрайт выключил телевизор.

— Что вы мне посоветуете?

— Поговорите с ним. Послушайте, что он вам скажет. Это поможет вам лучше узнать тех, против кого вы должны бороться.

Херб Мур оказался хорошо сложенным блондином. На вид ему едва стукнуло тридцать. Он пружинисто поднялся, когда Картрайт, Шеффер и двое других членов Группы вошли в большой холл Директории.

— Поздравляю, — весело сказал он.

Шеффер открыл двери, ведущие в личные апартаменты, и посторонился, пропуская Картрайта.

Новый Ведущий Игру в первый раз увидел свои владения. Исполненный восхищения, он замер на пороге, перекинув пальто через руку.

— Это не похоже на внутренние помещения Общества, — сказал он наконец. Он медленно сделал несколько шагов и потрогал полированное красное дерево огромного письменного стола. — Как странно. Я был готов к абстрактным символам власти — власти действовать так — то, решать то — то, но вид этих ковров, этого большого письменного стола…

— Это не ваше, — сказал ему майор Шеффер. — Это вашей секретарши Элеоноры Стивенс, бывшей ТП.

— А! — Картрайт покраснел. — А где она?

— Сложилась такая вот интересная ситуация: она уехала вместе с Верриком. — Шеффер запер за ними дверь, оставив Херба Мура в обтянутом бархатом холле. Она пришла в Корпус после прихода к власти Веррика Тогда ей было семнадцать лет, и до тех пора она нигде не работала. Через два года она преобразовала то, что мы называем клятвой посту, в клятву лица. Когда Веррик уезжал, она собрала свои вещи и отправилась с ним.

— Значит, в распоряжении Веррика есть ТП.

— По закону она лишилась сверхчувствительности мочек своих ушей. Очень забавно наблюдать такую преданность. Насколько мне известно, они не состояли в сексуальной связи. По правде сказать, она была любовницей Мура, молодого человека, который сейчас ожидает вас там.

Картрайт прошелся по шикарному кабинету, разглядывая мебель для хранения бумаг, мощный инвик — комбайн, кресла, письменный стол раздвижные панно украшающие стены.

— Где находится мой кабинет?

Шеффер пнул ногой тяжелую дверь. Сопровождаемый двумя другими ТП, он провел Картрайта через многочисленные проверочные посты и защитные поля к унылому залу из массивного гексероида.

— Он большой, но уже не такой привлекательный. — После непродолжительного молчания Шеффер сказал: — Веррик был реалистом. До его появления здесь господствовала восточная эротика: везде девицы, диваны, бары, музыка и яркие цвета. Веррик вымел весь хлам, содрал покрытия, имитирующие мрамор, и отправил девиц в рабочие поля марсиан. Затем он создал это. Шеффер постучал по стене, не раздалось ни звука. — Пять метров гексероида. На случай пущенной бомбы или радиационной атаки здесь есть автономная система вентиляции, контроль за температурой воздуха и процентом влажности, запас еды. — Он открыл стенной шкаф.

— Смотрите.

Здесь был настоящий арсенал.

— Веррик умел доставать себе оружие всех существующих типов. Раз в неделю он уезжал в джунгли и палил там по всему, что появлялось в поле зрения. Сюда можно войти не только там, где мы вошли. — Он просунул руку за одну из перегородок. — Из своей крепости Веррик имел не один выход. Он сам все это нарисовал и лично, сантиметр за сантиметром, следил за исполнением работы. Когда все было закончено, он отправил рабочих в поля. Как во время фараонов. Группа в последние часы была вынуждена удалиться.

— Почему?

— Веррик установил оборудование, которое он не думал использовать, пока оставался Ведущим Игру. Но члены группы ТП всегда настораживаются при попытке исключить их. Мы смогли прозондировать несколько рабочих перед их отправкой на Марс. — Он отодвинул часть стены. — Вот личный проход Веррика. Наверное, через него можно выйти. Но можно и войти.

Картрайт старался не обращать внимания на холодный пот, выступивший на руках и подмышках. Проход открывался за массивным письменным столом, выкованным из стали. Легко было представить себе убийцу, выходящего прямо у него за спиной.

— Что вы предлагаете? Надо ли его осуждать?

— Мы установили стратегию, сводящую эти работы на нет. Мы усеяли землю капсулами с газом. Убийца умрет, едва достигнув внутренней двери. — Шеффер пожал плечами. — Это уже заботы минеров.

— Пожалуй, — с трудом выговорил Картрайт. — Есть еще что — нибудь, что я должен сейчас узнать?

— Вы должны выслушать то, что скажет вам Мур. Это биохимик высокой квалификации, гений в своем роде. Он руководит исследованиями в Фарбене. Он не появлялся здесь целые годы. Мы пытались как — нибудь разобраться в его работах, но, честно говоря, для нас это слишком сложно.

Один из двух других ТП, маленький белокурый франтоватый человек с большими усами, включился в разговор.

— Хотел бы я знать, не мыслит ли Мур на техническом жаргоне специально для того, чтобы нас сбить?

— Позвольте представить вам Питера Вейкмана, — сказал Шеффер.

Два человека пожали друг другу руки.

Пальцы ТП были тонкими и хрупкими, пожатие его руки — неуверенным, в отличие от крепких рукопожатий, к которым Картрайт привык, общаясь с неклассифицированными. Трудно было поверить, что этот человек руководит Группой, и что в критический момент он сумел отойти от Веррика.

— Спасибо, — поблагодарил его Картрайт.

— Всегда к вашим услугам. Но это не имеет к вам никакого отношения.

ТП проявлял явный интерес к своему собеседнику.

— А как становятся престонистами? Я не читал ни одной из его книг. У него их три, не таки ли?

— Четыре.

— Престон был немного странным астрономом, которому удалось привлечь внимание обсерваторий к своей планете. Впрочем, они ничего не нашли. Престон отправился на поиски ее и нашел смерть в своем корабле. Да, я даже пролистывал «Диск пламени». Давший мне эту книгу человек был совершенно забитым. Я хотел взять его ТП — грамму, но получил только хаотический набор чувств.

— А что вы можете получить от меня? — в упор спросил Картрайт.

На мгновение установилась полнейшая тишина. Трое ТП трудились над ним. Он сконцентрировал свое внимание на комплексной установке и старался не обращать внимания на них.

— Немного похоже, — сказал, наконец, Вейкман, — вы странным образом помешаны на этом обществе. Игра в Минимакс придает первостепенную важность Аристотелям в Золотой Середине. Итак, вы полностью сосредоточены на вашем корабле. Лачуга это или дворец, но если он будет разрушен, вам придет конец.

— Он не будет разрушен, — свирепо сказал Картрайт.

Трем ТП это показалось забавным.

— В этом мире, управляемом случаем, — сказал Шеффер, — никто ничего не может предвидеть. Есть вероятность, что корабль будет разрушен, но с таким же успехом он может достичь цели.

— Интересно, будете ли вы еще верить в успех после разговора с Муром, — проговорил Вейкман.

Увидев входящих Картрайта и Вейкмана, Херб Мур поднялся.

— Сидите, — сказал ему Вейкман. — Будем разговаривать здесь.

Мур остался стоять.

— Я вас долго не задержу, месье Картрайт. Я знаю, у вас много работы.

Вейкман что — то недовольно пробормотал.

— Чего вы хотите? — спросил Картрайт.

— Обрисуем ситуацию. Вы на месте. Веррик смещен. Вы занимаете высший пост в системе. Так? Его стратегия, — серьезно сказал Вейкман, — состоит в том, чтобы убедить вас, что вы лишь любитель. Мы это точно перехватили. Он хочет дать вам понять, что вы подобны привратнику, занявшему место патрона на время, пока тот уехал по важным делам.

Мур, красный от возбуждения, и все более распаляясь, принялся ходить взад и вперед, размахивая руками и извергая целый поток слов.

— Риз Веррик был Ведущим Игру в течение десяти лет. Он представал перед Вызовом каждый день, и каждый день он устранял Вызов. Прежде всего, он умел обращаться с людьми. У него было больше таланта и знаний, чем у всех его предшественников, вместе взятых.

— Кроме Мак — Рея, — вмешался Шеффер, входя. — Не забывайте доброго старого Мак — Рея.

Картрайту стало нехорошо. Он плюхнулся в глубокое кресло и подождал, когда оно приспособится к фигуре и весу.

Спор продолжался без него, быстрый обмен словами между двумя телепатами и блестящим посланником Веррика казался далеким, как во сне. Он постарался уловить нить разговора, но это оказалось нереальным.

Во многом Херб Мур был прав. Он действительно занял место другого, взялся за чужие проблемы, влез в чужую шкуру. Ему хотелось бы знать, где сейчас астролет: если все шло хорошо, он сейчас должен двигаться где — то между Марсом и поясом астероидов. Интересно, он уже миновал таможню? По идее, именно сейчас корабль летит с ускорением.

Возбужденный голос Мура вернул его к действительности.

— Как хотите! — воскликнул он. — Новость уже передана инквиком. Вне всякого сомнения, Конвент соберется в Холме Вестингауз, поскольку там просто с гостиницами.

— На самом деле, — сухо парировал Вейкман, — это обычное место встречи убийц: там сдается много дешевых комнат.

Вейкман и Мур обсуждали Конвент Вызова.

Картрайт поднялся, слегка пошатываясь на ногах.

— Я хочу поговорить с Муром. Вы оба оставьте нас.

Шеффер и Вейкман тихо посовещались и направились к дверям.

— Спокойнее, — предупредил Вейкман. — Вы и так сегодня уже имели немало эмоциональных потрясений. Ваш телемический индекс очень высок.

Картрайт закрыл за ним дверь и повернулся к Муру.

— Итак, раз и навсегда поставим точки над «и».

Мур самоуверенно улыбнулся.

— Я в вашем распоряжении, месье Картрайт. Вы патрон.

— Я не являюсь вашим патроном.

— Да, это так. Я из тех, кто остался верен Ризу и не дам ему упасть.

— Похоже, вы о нем высокого мнения.

— Риз Веррик имеет большой вес в Обществе, месье Картрайт. Он сделал массу великих дел. Он работает с большим размахом. — На его лице заиграло счастливое выражение. — Он полностью рационален.

— Что вы хотите от меня? Чтобы я уступил ему место? — Картрайт почувствовал, что его голос дрожит от волнения. — Может быть, это и неразумно, но я не оставлю это место. И вам не удастся меня запугать! Вам не удастся сделать из меня посмешище!

Звук его голоса гремел в комнате. Он кричал.

Он постарался успокоиться. Картрайт вдруг с изумлением подумал, что по возрасту Мур мог бы быть его сыном. Ему не более тридцати, — рассуждал Картрайт. — А мне шестьдесят три. Большой мальчик, чудесный ребенок. Он тщетно старался заставить свои руки не дрожать. Он был слишком взволнован и раздражен. Он с трудом мог говорить. И ему было страшно.

— Вы не сможете двигать всем этим. Это не ваша область, — сказал спокойно Мур. — Кто вы? Я посмотрел архивы. Вы родились пятого октября две тысячи сто сорокового года неподалеку от Имперского Холма. Там протекала вся ваша жизнь. Сейчас вы впервые прибыли в это полушарие, и никто никогда не слышал, чтобы вы бывали на других планетах. Департаментская благотворительность Имперского Холма дала вам возможность номинально получить за десять лет образование. Вам ни разу и ни в чем не удалось блеснуть. По завершении среднего образования вы перестали интересоваться всем, что заключало в себе символизацию, и занялись практическими видами типа починки электронной аппаратуры, паянием и тому подобным. Кроме того, некоторое время вы интересовались типографским делом. По окончании школы вы начали работать механиком на башенном заводе. Вы выдвинули несколько проектов усовершенствований в цепи сигнальных табло, но Директория нашла их несущественными и внедрять не стала.

— Эти усовершенствования, — с трудом проговорил Картрайт, — годом позже были внедрены.

— С этого момента вы сделались желчны. Когда в Женеве вы участвовали в работах по обслуживанию электроники, вы столкнулись с вашими реализованными проектами усовершенствования. Более пяти тысяч раз вы пытались получить классификацию, но вам не хватало теоретических знаний. В сорок девять лет вы прекратили эти попытки. Годом позже вы вошли в ассоциацию помешанных, в Общество Престонистов.

— К тому времени я уже в течение шести лет ходил на их собрания.

— Тогда Общество насчитывало совсем немного членов. В конце концов они выбрали вас своим президентом. Все ваше время и все ваши деньги были отданы на этот бред. Это стало целью вашей жизни, манией. — Лицо Мура сияло, словно ему только что удалось решить сложное уравнение. — И теперь вы — Ведущий Игру, хозяин всех наций и народностей, миллиардов индивидуумов, невообразимого количества материальных ценностей, может быть, единственной цивилизации во всей Вселенной. И при всем при этом вы думаете только о процветании вашей ассоциации.

Картрайт тихонько зарычал.

— Что вы собираетесь делать? — Молодой человек не унимался. — Издать трактаты Престона в трех миллиардах экземпляров? Повесить везде огромные портреты в три четверти роста? Наставить везде статуй, открыть музеи, заполненные реликвиями, одеждой, искусственными челюстями, обломками ногтей, обувью, пуговицами великого предка? Воздвигнуть алтари, к которым будете приглашать молиться толпу? Ведь уже есть один деревянный, засиженный мухами памятник, в котором выставлены кости великого святого, для всякого желающего их увидеть и потрогать. Это и есть то, что вы хотите создать? Новую религию, нового бога? Вы собираетесь посылать целые армады на поиски мифической планеты? — Мур видел, что Картрайт изнемогает, но продолжал изощряться в красноречии. — Мы должны будем убивать время на выскабливание Вселенной в поисках этого Диска Огня или Пламени? Вы помните Робина Питта, тридцать четвертого Ведущего Игру, избранного в возрасте девятнадцати лет, гомосексуалисту, психопата? Он никогда не расставался со своей матерью и сестрой. Он читал старинные книги, рисовал картины, писал тексты почерком только что лечившегося в психиатричке.

— Стихи.

— Он пробыл Ведущим Игру ровно неделю. Благословение богу, Вызов его устранил. Он бродил по джунглям, собирал дикорастущие цветы, писал сонеты. Вы должны быть в курсе, вам тогда уже было достаточно много лет.

— Мне было тринадцать, когда его убили.

— Вы помните, какие у него были планы развития человечества? Постарайтесь вспомнить. Почему учредили процесс Вызова? Система существует для вашей охраны. Она случайным образом возвеличивает или низвергает, выбирая наудачу индивидуумов через непредсказуемые промежутки времени. Никто не может захватить власть и затем удержать, никто не знает, чем он будет через год, через неделю. Никто не может стать диктатором благодаря интриге: все подчиняются непредсказуемому движению субатомных частиц. Вызов нас охраняет от некомпетентных, от слабоумных и от сумасшедших. Таким образом, мы в полной безопасности: ни деспотов, ни сумасшедших.

— Но я не сумасшедший, — хрипло проговорил Картрайт.

Он удивился звуку собственного голоса. Голос его был слабый и неуверенный. Улыбка Мура становилась все шире, мозг его не ведал сомнений.

— Я должен освоиться, — наконец ровно произнес Картрайт. — Мне нужно на это время.

— Вы думаете преуспеть в этом? — спросил Мур. — Да.

— Я не думаю, что у вас получится, Вам осталось примерно двадцать четыре, часа — время, необходимое для созыва Конвента Вызова и утверждения первого кандидата. Он не промахнется.

Картрайт подпрыгнул:

— Почему?

— Веррик пообещал миллион долларов золотом тому, кто вас убьет. Награда неизменна независимо от того, когда это произойдет.

Картрайт перестал понимать смысл произносимых слов. Как бы сквозь пелену он почувствовал, что в комнату вошел Вейкман и направился к Муру. Оба человека, тихонько переговариваясь, удалились.

Выражение «миллион долларов золотом» леденящим холодом обволакивало все извилины мозга Картрайта. Найдется масса людей, желающих получить награду. На Такие деньги можно купить любую классификацию на черном рынке. Мало того, лучшие умы ради этого будут рисковать своей жизнью в обществе, где есть только бесконечная игра, гигантская лотерея.

Вейкман вернулся к нему, качая головой:

— Какой энергичный ум! В нем появлялось столько идей, которые мы никак не могли схватить, было что — то связанное с телами, бомбами, убийцами и случайностью! Он ускользнул. Мы его вернули.

— Он правильно говорит, — вздохнул Картрайт. — Мое место не здесь.

— Его стратегия и состоит в том, чтобы заставить вас так думать.

— Но это правда!

Вейкман нехотя согласился.

— Я знаю. Поэтому это хорошая стратегия. Но и у нас, я полагаю, хорошая стратегия. Когда придет время, мы ее вам продемонстрируем. — Он вдруг энергично по; тряс Картрайта за плечи. — Вам надо бы сесть. Я вам принесу выпить. Веррик оставил после себя два ящика настоящего шотландского.

Картрайт тихо покачал головой.

— Как хотите.

Вейкман достал платок и протер им лоб. Его руки слегка дрожали.

— Думаю, я бы выпил рюмку, если вы не против. Мне она действительно необходима после работы по перехвату этого потока спресованной патологической энергии.

Глава 4

Тэд Бентли стоял перед открытой кухонной дверью, вдыхая вырывавшиеся из нее запахи.

Дом Девисов был веселым и приятным.

Эл Девис, босой, сидел напротив телевизора и серьезно смотрел рекламу. Его жена, хорошенькая брюнетка Лора, готовила ужин.

— Если это протин, — сказал ей Бентли, — я вас поздравляю от всей души.

— Мы никогда не едим протин, — ответила Лора весело. — Мы пробовали им питаться в первый год нашей совместной жизни, но у него все равно остается привкус, как ни приготовь. Натуральные продукты стоят ужасно дорого, но мы думаем, что на них имеет смысл тратить деньги. Протин хорош для инков.

— Если бы не было протина, — вмешался Эл, — инки перемерли бы с голоду еще в двадцатом веке. Ты недостаточно информирована. Хочешь знать чистую и простую правду?

— Я слушаю, — молвила Лора.

— Протин не является естественной водорослью. Это продукт контролируемой мутации, начатой в столовых сосудах древнего Востока и быстро распространившийся в мягких водах.

— О! Я знаю. Когда утром я вхожу в ванную комнату, то нахожу грязный осадок повсюду: в раковине, в трубе и даже в унитазе.

— Он проступает также на поверхности Великих Озер, — добавил Эл.

Лора повернулась к Тэду:

— Во всяком случае, вечером протина не будет: только настоящий ростбиф, настоящая молодая картошка с настоящим зеленым горошком и настоящими гренками.

— Вы живете лучше, чем жили во время моего последнего визита. Что произошло?

— Ты не знал? — Сложный набор чувств отразился на очаровательном лице Лоры. — Эл перепрыгнул через целый класс. Мы учились вместе все вечера, как только Эл приходил с работы.

— Я впервые слышу о человеке, который выигрывает в игре. По телевидению не передавали?

— Да. — Лора состроила гримасу сострадания. — Этот жуткий Сэм Остер болтал об этом в течение всей программы. Ты знаешь, этот демагог очень популярен среди инков.

— Признаться, не знаю, — ответил Бентли.

На экране сверкающие рекламные объявления утопали в море огня. Сменяя друг друга, они мелькали, то уменьшаясь, то увеличиваясь в размерах. Рекламные объявления были высшей формой демонстрационного артистизма, их готовили настоящие мастера своего дела. В них сочетались цвет, композиция, ритм и невероятная жизненность, проникающая даже в гостиницу Девисов. Невероятные сочетания звуков вылетали из развешенных на стенах громкоговорителей хай — фай.

— Конвент, — сказал Дэвис. Он указал на экран. — Они ждут кандидатов, предлагая сенсационно большую программу.

На экране мелькнула эмблема Конвента: круговорот светящихся мушек и цветных нитей.

Волнующая масса распалась на мелкие части, затем вновь соединилась, образовав новый рисунок. Группы сфер неистово танцевали на экране под истерические надрывы музыки.

— Что они говорят? — спросил Бентли.

— Если хочешь, я переключу на первую программу. Там ты все точно узнаешь.

Вошла Лора и начала раскладывать на столе серебряные приборы и расставлять фарфоровую посуду.

— О! Нет, только не первую программу! Она для инков. Ее специально оставили для них, а для нас создали вот эту.

— Ты опять ошибаешься, дорогая, — серьезно сказал Эл. — Первая программа — информационная и для технических передач, а вторая — развлекательная. Я всегда предпочитал последнюю, но… — Он сделал жест рукой. Тотчас же исчез красный поющий круговорот, уступив место благородному лицу диктора из Вестингауза. — Вот эта программа.

Лора поспешно вышла на кухню. В гостиной было удобно и уютно. Одна стена была прозрачной. Берлин, лежавший вокруг широкого конуса Холма Фебен, чернеющий под ночным небом, простирался у ног. Иногда проскакивали вспышки света: это небесные автомобили как искры, возникали в холодной темноте ночи, подобно светящимся бабочкам, привлеченными какими — то космическими лампочками.

— С каких пор ты состоишь на службе у Веррика? — спросил Бентли Эла Девиса.

Эл оторвался от телевизора, где рассказывали о новых экспериментах над реакторами С.

— Что? Я думаю, три или четыре года.

— Тебя это устраивает?

— А кого бы это не устроило?

— Я не об этом. У меня было все это в Птице — Лире Большая часть классифицированных там достаточно обеспечены. Я говорю о Веррике.

Эл явно не понял, чего он хочет.

— Веррик? Я его никогда не вижу. До сегодняшнего дня он не выезжал из Батавии.

— Ты знаешь, что я ему присягнул?

— Ты сказал мне об этом сегодня днем. — Он посмотрел на Бентли, лучезарно и беззаботно улыбнулся. — Надеюсь, что ты останешься здесь.

— Почему?

На лице Девиса отразилось удивление.

— Ну, потому что мы сможем чаще встречаться с вами, с тобой и с Юлией.

— Вот уже шесть месяцев, как я не живу с ней. Это теперь в прошлом. Она сейчас на Юпитере, по — моему, служащая на одном из рабочих полей.

— Я был не в курсе. Мы ведь не виделись целых два года. Я был приятно поражен, увидев твое лицо на экране инквик — приемника.

— Я прибыл сюда с Верриком и его штабом. — В голосе Бентли звучала ирония. — После того, как меня уволили в Птице — Лире, я направился прямо в Батавию. Я хотел навсегда порвать с системой Холмов. Поэтому пошел непосредственно к Ризу Веррику.

— Это лучшее, что ты мог бы сделать.

— Веррик меня заполучил! Он полностью изгнан из Директории. Я хорошо знал, что кто — то, располагающий мощными финансовыми возможностями, осуществляет повышение цен в Холмах. Я не хотел принимать в этом участие — и вот пожалуйства, куда я попал. — Его самобичевание стало еще злее. — Вместо того, чтобы уйти от этого, я завяз по самую шею. Я бы согласился на что угодно, только не на это.

Всегда спокойный, Девис возмутился.

— Лучшие из моих знакомых все служат у Веррика.

— Это нетрудно понять, когда надо зарабатывать себе на жизнь.

— Ты готов оштрафовать Веррика за то, что он преуспевает? При нем этот Холм стал так процветать, как он не процветал никогда. Ведь не его вина в том, что он одарен. Это уже из области эволюции и естественного отбора. Те, которые сюда не вписываются, погибают.

— Веррик уничтожил наши исследовательские лаборатории.

— Наши лаборатории? Не забывай, что ты теперь с Верриком, — Девис был искренне возмущен. — Следи за тем, что говоришь! Веррик твой покровитель, и вот ты…

— Мужчины, к столу! — объявила Лора. Она раскраснелась от хлопот по хозяйству. — Ужин готов. Эл, иди помой руки и обуйся.

— Сию минуту, дорогая, — ответил тот, поспешно вставая.

— Могу я чем — нибудь помочь? — спросил Бентли.

— Нет, бери стул и садись. Вот настоящий кофе. Я не помню, ты ешь сметану?

— Да, спасибо.

С мрачным видом он взял стул и сел.

— Не будь таким грустным, — сказала ему Лора. — Посмотри, какие вкусные вещи. Ты больше не живешь с Юлией? Держу пари, что ты все время питаешься в ресторанах, где подают этот жуткий протин.

Бентли играл ножом и вилкой.

— Вы действительно здесь хорошо устроились. Последний раз, когда я у вас был, вы жили в общей спальне Холма. Кстати, вы тогда еще не поженились.

— А ты помнишь те времена, когда мы жили все вместе? — спросила Лора. — Она обрезала веревочку, которой был обвязан ростбиф. — Если я не ошибаюсь, это продолжалось около месяца.

— Чуть меньше месяца, — уточнил Бентли. Он был погружен в воспоминания. Наконец, под влиянием аромата блюд, приятной обстановки, хорошенькой женщины, сидевший напротив, он расслабился. — Ты тогда была еще на службе в Птице — Лире, это было перед тем, как ты лишилась квалификации.

Вернулся Эл, сел, развернул салфетку, вытер руки, предвкушая удовольствие.

— Это, кажется, чертовски вкусно! Давайте начнем, я умираю от голода.

Во время всего ужина телевизор непрерывно бормотал и извергал светящееся мигание.

Бентли временами прислушивался, отключаясь от разговора друзей.

«Ведущий Игру Картрайт объявил о том, что он поднял на ноги двести служащих Директории. Основание: НРРБ.»

— Необходимый риск ради безопасности, — пояснила Лора. — Она отхлебнула кофе. — Они это всегда говорят.

Диктор продолжал:

«Подготовка Конвента идет полным ходом. Сотни тысяч просителей уже предложили свои кандидатуры на рассмотрение Совету, заседающему в Холме Вестингауз. Риз Веррик, экс — Ведущий Игры, добровольно принял на себя реализацию многочисленных деталей операции, которая обещает быть наиболее захватывающей и впечатляющей за последние десять лет…»

— Каково! — воскликнул Эл. — Веррик контролирует Холм. Он заставит их ишачить.

— В Совете всегда председательствует старый судья Уоринг? — спросила Лора. — Ему, наверное, уже сто лет.

— Да, всегда. Он останется председателем до смерти, это старое ископаемое. Ему пора бы уступить место кому — нибудь помоложе.

— Он сознает это лучше, чем кто — либо другой, — сказала Лора. — И заботиться о поддержании на должном уровне морали в операциях. Я помню, как, когда я была маленькой, был устранен один Ведущий Игру — неказистый заикающийся шут. Убийца, черноволосый молодой человек, сделал из Ведущего Игру чудовище. И старый судья Уоринг провел Конвент, как Иегова в древних христианских сказаниях.

— Он носит бороду, — добавил Бентли. — Длинную белую бороду.

Диктор исчез, и на экране возник огромный зал, где должен был собраться Конвент. Уже был сооружен помост на котором станет восседать Совет Рабочие лихорадочно сновали взад и вперед. В зале гулко отдавались приказания, слышавшиеся со всех сторон.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что происходит, пока мы здесь спокойно ужинаем? — спросила Лора.

— Это так далеко, — равнодушно ответил Эл.

«…Предложив награду в миллион долларов золотом, Веррик сильно возбудил Конвент. По предварительным статистическим оценкам, ожидается рекордное число кандидатов, и оно неуклонно растет. Каждый хочет счастья в самом дерзком в системе испытании, имеющем самый большой риск и самую высокую ставку. Глаза шести миллиардов зрителей на девяти планетах будут прикованы сегодня вечером к Холму Вестингауз. Кто станет первым убийцей? Кто из блестящих кандидатов, представляющих все классы и все Холмы, первым попытается получить миллион долларов золотом и овации всей цивилизации?»

— А ты? — спросила вдруг Лора у Бентли. — Тебе стоило бы заявить о себе. Ты ведь теперь свободен.

— Это не по моим средствам.

Лора залилась смехом.

— Ясно! Эл, куда ты девал эти бобины с рассказами о великих убийцах прошлого? Я хочу показать их Тэду.

— Я их видел, — сухо сказал Бентли.

— Разве в детстве ты не мечтал быть убийцей? Насколько я помню, мне ужасно не хотелось быть девчонкой, потому что я никогда не могла бы стать убийцей, когда вырасту. Я накупила массу амулетов, но они не превратили меня в мальчика.

Эл Девис отодвинул свою тарелку, удовлетворенно отрыгнув.

— Можно, я ослаблю ремень?

— Конечно, — разрешила Лора.

Эл ослабил ремень.

— Дорогая, еда сегодня грандиозная. Я бы хотел питаться так каждый день.

— Но мы всегда питаемся почти так же хорошо. — Лора допила кофе и промокнула губы салфеткой. — Еще кофе, Тэд?

«…По данным экспертов, первый убийца будет иметь семьдесят шансов из ста уничтожить Ведущего Игру Картрайта и заработать тем самым награду в миллион долларов золотом, предложенную Ризом Верриком, менее двадцати четырех часов назад смещенного с поста Ведущего Игру непредвиденным скачком. Если первый убийца потерпит неудачу, на второго спорщики поставят свои деньги: шестьдесят против ста. По их мнению, Картрайт только через два дня сумеет подготовить армию и Группу телепатов. Таким образом, для убийцы главное — быстрота, особенно в начальной стадии. Впоследствии положение будет более напряженным, так как…»

— Уже заключено немало пари. — Уютно устраиваясь в кресле с сигаретой в руке, Лора улыбалась Бентли. — Я рада тебя видеть. Ты перебираешься в Фарбен? Если хочешь, ты можешь остаться у нас, пока не подыщешь подходящего жилья.

— Масса подходящих, квартир занята инками, — вмешался Эл.

— Они везде, — подкинула Лора. — Помнишь хорошенькие зеленые и розовые домики за лабораториями экспериментального синтеза? Так вот, теперь в них полно инков. Естественно, все стало грязным и пахнет… Позор! Почему они не нанимаются в рабочих полях? Прежде всего каждый должен знать свое место!

— Я хочу спать. — Эл зевнул. Он взял из чашки финик. — финик. Что это такое, финик? Слишком сладкий. С какой это палнеты? Он напоминает один из этих мясистых фруктов с Венеры.

— Это из Малой Азии, — сказала Лора. — Оттуда, с Земли? А кто осуществил мутацию?

— Никто. Это плод обычной пальмы.

Эл значительно покачал головой.

— Как бесконечно разнообразны творения рук твоих, Господи!

— Эл!

Лора была шокирована.

— Если бы это сделал кто — либо из твоих коллег!

— И что? — спросил Эл. Он потянулся. — Я шучу.

— Они подумали бы, что ты христианин.

Бентли медленно поднялся.

— Лора, я должен идти.

Эл тоже встал и удивленно спросил:

— Почему?

— Я должен отправиться в Птицу — Лиру за вещами.

Эл дружески похлопал его по плечу.

— Фарбен позаботится об этом. Не забывай, что теперь ты служишь у Веррика. Закажи транспортную службу Холма и все будет сделано.

— Я предпочитаю заняться этим сам.

— Почему? — удивилась Лора.

— Целее будет, — уклончиво ответил Бентли. — Я возьму такси и за уик — энд съезжу. Не думаю, что я понадоблюсь раньше понедельника.

— Не знаю, — сказал Эл. — Он покачал головой. — Если Веррику кто — то требуется срочно, то это действительно должно быть срочно…

— Чертов Веррик! — вскричал Бентли. — Я не спешу.

Он встал из — за стола. Их недовольные и пораженные лица были обращены к нему. Его желудок был полон изысканными ободряющими кушаньями, но мозг его был пуст — тоненькая кислая оболочка, под которой… Что? Он не знал.

— Не следует так говорить, — сказал Эл.

— Я говорю то, что думаю.

— Ты знаешь, я всерьез начинаю думать, что ты не понимаешь действительности.

— Может быть. — Бентли взял пальто. — Спасибо за угощение, Лора. Это было грандиозно.

— Тебе не хватает убежденности.

— Это потому, что я не убежден. У вас есть хорошенькая маленькая квартира со всем необходимым. Надеюсь, что вы будете очень счастливы. Надеюсь, что твоя кухня будет и впредь поддерживать в вас убеждение, что вы и сейчас счастливы, несмотря на все, что я могу сказать.

— Я в этом уверена, — сказала Лора.

«…уже более десяти тысяч, — продолжал диктор, — прибывших со всех уголков Земли. Судья Воринг объявил, что первый убийца будет утвержден в ходе этой сессии».

— Этим вечером! — воскликнул Эл. — Он восхищенно свистнул. — Веррик не теряет времени даром. Стоит ему появиться, как все начинают вертеться. Этого нельзя не признать.

Бентли наклонился и выключил телевизор.

Шум и цвета исчезли.

— Вы не возражаете? — спросил он.

— Что случилось? — Лора казалась изнемогшей. — Он погас.

— Это я его выключил. Я уже сыт по горло этим бесконечным гвалтом. Мне хватит этого Конвента выше головы.

Установилась напряженная тишина.

Наконец Эл, робко улыбаясь, прервал его:

— Тебе не помешает капелька алкоголя перед уходом. Это тебя успокоит.

— Я совершенно спокоен, — сказал Бентли.

Он подошел к прозрачной стене и грустно посмотрел на погруженный в ночь Холм Фарбен, опоясанный непрерывно движущимися процессиями огоньков. В его мозгу тоже непрерывно двигались, изменялись различные формы и образы.

Можно было выключить телевизор, сделать стену непрозрачной, но невозможно было остановить быструю работу мысли в его мозгу.

— Хорошо, — проконстатировала Лора, не обращаясь ни к кому конкретно. — Не будем следить за Конвентом Вызова.

— У тебя будет возможность видеть записи о нем всю оставшуюся часть твоей жизни, — весело сказал Эл.

— Но меня это интересует именно сейчас!

— Это будет длиться еще долго, — сказал Эл. Он инстинктивно старался восстановить добрый тон разговора. — Они еще даже не кончили налаживать аппаратуру.

Лора свистнула сквозь зубы и вышла, катя перед собой столик. Вскоре они услышали ожесточенное громыхание посудой.

— Она в бешенстве, — заметил Эл.

— Это из — за меня, — неуверенно произнес Бентли.

— Это у нее пройдет. Ты знаешь, какая она. Послушай, если у тебя что — то не так, и ты хочешь мне рассказать, я весь внимание.

«Что я должен ему сказать?» — напрасно спрашивал себя Бентли.

— Я направлялся в Батавию, надеясь на что — то совсем другое, — начал он, — отличное от этой борьбы за власть, в которой каждый топчет остальных, идет по их трупам. Я надеялся на что — то великое. И вот я здесь перед этой кричащей во все горло правдой. Эти объявления производят на меня впечатление липких козявок, загримированных живыми красками, — он указал пальцем на телевизор.

Эл Девис торжественно поднял короткий толстый палец.

— Меньше, чем через неделю Риз Веррик займет место Человека Номер Один. С его деньгами он найдет убийцу. Убийца будет его слугой. Когда он убьет этого Картрайта, пост перейдет к Веррику. Ты слишком нетерпелив, вот и все, Подожди неделю — и все станет, как было, может, даже лучше.

Вернулась Лора. Ее ярость улеглась, только на лице была написана тревога.

— Эл, пожалуйста, включи трансляцию Конвента. Я слышала от соседей: они именно сейчас выбирают убийцу.

— Я сейчас включу, — устало сказал Бентли. — Я все равно ухожу.

Он наклонился и нажал кнопку. Трубка быстро нагрелась, и, уже выходя, Бентли услышал неистовый вой. Металлические здравицы, вылетавшие из тысяч глоток, сопровождали его в ледяной ночи.

— Убийца! — невероятно пронзительно ревел телевизор, пока Бентли с руками в карманах спускался по утопавшей в полумраке тропинке. — Они сейчас вытягивают его имя. Через секунду я смогу вам его назвать.

Крики «ура!» раздулись в могучее крещендо, мгновенно покрывшее голос диктора.

— Пеллиг!

Диктору, наконец, удалось перекричать шум.

— Под аплодисменты народа… волею всей планеты… первым убийцей избран Кейт Пеллиг!

Глава 5

Холодный блестящий металлический круговорот внезапно остановил Бентли. Двери открылись и гибкая фигура направилась к нему.

— Кто вы? — спросил Бентли.

Ветер поднимал влажную листву и она кружила вокруг дома Девисов. В темноте глухо раздавались далекие шумы с заводов Холма Фарбен.

— Где вас черти носят? — с волнением спросил низкий женский голос. — Вот уже час, как Веррик вас повсюду ищет.

— Я никуда не уходил отсюда, — ответил Бентли.

Элеонора Стивенс внезапно показалась из темноты.

— После приземления вы должны были поддерживать связь. Он недоволен. — Она нервно оглянулась. — Где Девис? В доме?

— Разумеется. — Бенлти начал сердиться. — Что все это значит?

— Не нервничайте. — Голос Элеоноры Стивенс был холоден и далек, как сверкавшие на небе звезды. — Идите позовите Девиса и его жену. Я жду вас в машине.

Эл Девис широко раскрыл рот, снова увидев Бентли на пороге комнаты.

— За нами прибыли, — сказал Бентли. — За Лорой тоже.

Лора сидела на краю кровати и собиралась снимать сандалии. Увидев Эла, она стала застегивать штанины брюк на лодыжках.

— Поди ко мне, дорогая, — сказал он ей.

Она резко встала.

Что — то случилось? Скажи мне.

Все трое, одетые в тяжелые пальто и рабочие ботинки, вышли на ледяной холод.

Элеонора завела мотор, который тут же начал монотонно рокотать.

— Полезайте.

В темноте Эл помог Лоре усесться.

— А что, света нет? — спросил он.

— Чтобы сесть, он вам не нужен, — ответила Элеонора.

Двери закрылись. Набирая скорость, автомобиль заскользил по дороге. Перед ними замелькали темные силуэты домов и деревьев, затем автомобиль с тихим рокотом оторвался от земли. Мгновение он летел на бреющем полете, затем поднялся выше, оставляя под собой здания и улицы, расположенные вокруг Холма Фарбен.

— Что это значит? — спросил Бентли.

Машина дрогнула, когда магнитные телекрючья схватили ее, подводя к зданию, мигавшему огнями под ними.

— Мы имеем право знать.

Элеонора слегка раздвинула в улыбке свои темно — красные губы.

Автомобиль въехал в вогнутый блок и замер напротив магнитного диска. Быстрым жестом Элеонора отключила контакт и заставила дверь открыться.

— Выходите, — приказала она. — Мы приехали.

Их шаги отдавались по длинному пустому коридору.

Элеонора шла впереди, подаваясь то вправо, то влево.

То там, то здесь тихие полусонные охранники в униформе небрежно несли свою службу.

Одним жестом Элеонора открыла двойную дверь и сделала им знак войти. Неуверенно переступив порог и войдя вовнутрь, они сразу же оказались охвачены волнами теплого душистого воздуха.

Риз Веррик сидел спиной к ним Он яростно ковырялся в каком — то ярком предмете.

— Каким образом вы приводите в движение этот проклятый механизм? — сердито спросил он. — Послышался пронзительный визг металла. — Боже, по — моему, я его сломал!

— Дайте сюда, — сказал Херб Мур. — Он вылез из глубокого кресла.

— У вас абсолютно неловкие руки.

— Что ты говоришь? — проворчал Веррик.

Он повернулся к вошедшим: массивный и сгорбленный, как медведь, выпуклые, нависающие брови. От его воинственного взгляда делалось не по себе. Элеонора Стивенс скинула манто и бросила его на спинку шикарного дивана.

— Вот они, — сказала она. — Они вместе проводили вечер.

Она прошлась в своем бархатном облегающем костюме, делавшем ее ноги еще длиннее, и наклонилась к камину, грея плечи и обнаженную грудь. В отблесках пламени ее кожа выглядела ярко — пунцовой.

— Вы всегда должны находиться там, где я могу вас разыскать, — бесцеремонно сказал Веррик Бентли. Затем он добавил с презрением: — У меня больше нет телепатов, которые приводили бы ко мне нужных людей, это осложняет дело. — Он указал большим пальцем на Элеонору. — Она, конечно, отправилась со мной, но она уже ничего не может.

Элеонора ответила холодной улыбкой.

Веррик резко обернулся и крикнул Муру:

— Ну как, дело идет? Да или нет?

— Уже почти все кончено.

Веррик хмуро забрюзжал.

— Это своего рода празднование, — обратился он к Бентли. — Хотя я еще не знаю, что мы сможем отпраздновать.

Улыбаясь и пританцовывая, Мур подошел к ним. В руках он держал уменьшенную модель ракеты.

— Отлично. Впервые в истории Ведущий Игру сам выбирает убийцу. Это не палец старого родоначальника, указавший на Пеллига, избирая его. Все было предопределено раньше…

— Вы слишком много говорите, — перебил его Веррик. — Вы прямо — таки набиты речами, большая часть которых ничего не может сказать.

Мур весело рассмеялся.

— Хорошо, что члены Группы телепатов это открыли!

Бентли отошел от маленькой группы.

Веррик выпил немного лишку. Огромный и грозный, он походил на медведя, убежавшего из клетки. Но под этой громоздкой оболочкой скрывался ум, от которого не ускользало многое.

В зале был высокий потолок, стены украшены деревянными панно, заимствованными, по — видимому, в каком — то древнем монастыре. Выпуклая форма потолка наводила на мысль о церкви с ее перекрытиями, почерневшими от дыма многочисленных свечей, утопавших во мраке цвета меда. Ансамбль производил впечатление грузной неповоротливости и выглядел очень колоритно. Даже камни были пропитаны теплом и отполированы веками прикосновений. Бентли дотронулся до одного из панно. Дерево было отполировано, словно луч света проник в него и пропитал его насквозь.

Веррик заметил жест Бентли.

— Это дерево взято в доме, построенном в Средние века, — сказал он.

Лора рассматривала настенные ковры, тяжело спадавшие напротив украшенных витражами окон. Сверху массивного камина были расставлены потускневшие и деформированные старинные кубки. Бентли осторожно взял один из них. Он был тяжелый и толстый, простой и ассиметричный: средневековый саксонский стиль.

— Сейчас вы увидите Пеллига, — сказал им Веррик. — Элеонора и Мур уже знакомы с ним.

Мур вновь залился неприятным пронзительным смехом.

— Да, я с ним знаком.

— Он очарователен, — погасшим голосом сказала Элеонора.

— Поговорите с ним, понаблюдайте за ним, — продолжал Веррик. — Мне очень хочется, чтобы все его увидели. Я рассчитываю послать только одного убийцу. — Он раздраженно махнул рукой. — Зачем посылать их целую партию?

Элеонора бросила на него пронизывающий взгляд.

— Идемте же, — сказал Веррик. Он подошел к двойной двери и открыл ее, обнаружив море света и многочисленных зрителей. — Входите, — приказал он. — Я пойду найду Пеллига.

— К вашим услугам, месье или мадам.

Элеонора Стивенс взяла стакан с подноса, поддерживаемого роботом Мак — Милланом.

— А вы, Бентли? — После его утвердительного кивка она вновь подозвала робота и взяла второй стакан. — Это не очень крепкое, вот увидите. Сделано из ягод, вырастающих в сланцах на солнечной стороне Каллисто. Веррик основал рабочее поле специально для их сбора.

Бентли взял стакан.

— Спасибо.

— За храбрость!

— Что все это означает?

Бентли оглядел помещение, казалось, трещавшее по швам от заполнившей его радостной толпы.

Люди были в элегантной одежде, сочетавшей разнообразные цветовые гаммы. Здесь были представлены все высшие классы.

— Я почти не удивлюсь, если они сейчас пустятся в пляс.

— Они уже и поели, и поплясали. Великой Боже! Уже два часа утра! Сколько произошло событий: Скачок, Конвент Вызова, все это возбуждение. — Элеонора остановила на ком — то взгляд. — Вот и они.

Бентли обернулся. Вокруг только что появившихся Веррика и какого — то человека с ним тут же образовался островок тишины. Спутник Веррика был худ, среднего роста, одетый в серо — зеленый костюм самого обычного вида. Его руки безвольно висели по бокам, лицо было лишено какого — либо выражения. Ему вслед раздавались приглушенные восклицания.

— Это он, — произнесла Элеонора сквозь свои белые зубы и сильно сжала руку Бентли. — Это Пеллиг. Посмотрите на него.

Пеллиг молчал. Его соломенного вида желтые волосы были влажны и небрежно причесаны. Черты лица нечетки, плохо обозначены и невыразительны. Этот молчаливый и бесцветный субъект казался еще более незначительным из — за присутствия рядом гиганта, подталкивавшего его перед собой. Вскоре он затерялся среди сатиновых облегающих костюмов и длинных платьев, и разговоры вокруг Бентли возобновились с прежним воодушевлением.

— Мы еще увидим их позднее, — сказала Элеонора. Она дрожала. — Он заставил меня покрыться гусиной кожей. Итак? — Она улыбнулась, не отпуская руки Бентли. — Что вы о нем думаете?

— Он не произвел на меня никакого впечатления.

Из группы, окружавшей Веррика, раздался полный энтузиазма голос Мура. Бентли раздраженно отодвинулся на несколько шагов.

— Куда вы? — спросила Элеонора.

— Я возвращаюсь.

Эти слова вырвались у него сами собой.

— Куда? — Она постаралась улыбнуться. — Дорогой мой, я не могу больше вас прозондировать. Я лишилась всего этого.

Она приподняла свою огненно — рыжую шевелюру и показала Бентли два серых от свинца мертвых кружочка на девственной коже вокруг ушей.

— Я вас не понимаю. Отказываться от этого дара, с которым вы родились…

— Вы говорите, как Бейкмак. Если бы я осталась с группой, я должна была бы использовать эту мою способность против Риза. Поэтому, что мне оставалось делать? — Ее взгляд был полон невыразимой печали. — Вы знаете, что это на деле означает? Это как если бы я лишилась зрения. Вначале я долго выла и плакала. Я не могла к этому привыкнуть. Я была полностью раздавлена.

— А теперь?

— Я это переживу. Раз это все равно непоправимо, не стоит об этом думать. Не будем больше об этом, дорогой. Это называется Метановый бриз. Я думаю, что на Каллиосто атмосфера состоит из метана.

— Вы уже были в космических колониях? — спросил ее Бентли. Он смочил губы ароматной жидкостью. Она была очень крепкой. — Вы видели когда — нибудь рабочее поле или колонии скваттеров после прихода полицейского патруля?

— Нет, — ответила Элеонора. — Я никогда не покидала Землю. Я родилась девятнадцать лет назад в Сан — Франциско. Все телепаты родом из этого города. Во время Финальной войны экспериментальные установки Ливермора были разрушены советскими ракетами. Выжившие были серьезно облучены. Мы все происходим из одной семьи: Ирла и Верны Филипс. Все члены Корпуса — родственники между собой. Меня воспитывали, развивая всячески это свойство: таково было мое предназначение.

Несмело раздались робкие звуки музыки, издаваемые музыкальным роботом: случайные сочетания непредсказуемых, постоянно меняющихся гармонических тональностей, недоступные прослеживанию человеческим умом. Несколько пар небрежно танцевали. Группа людей оживленно спорила.

Бентли уловил несколько реплик:

— Он объявился, выпущенный лабораторией в июне.

— Вы наденете брюки на кошку? Это бесчеловечно.

— Достичь в какой — то степени этой скорости? Лично меня устраивает добрый старый суб — С.

Около двойной двери несколько человек, отупевших от усталости, с пустыми глазами и вялыми ртами, собирали свои вещи, готовясь уйти.

— Это всегда так, — сказала Элеонора. — Когда женщины останавливаются, чтобы попудриться, мужчины начинают ссориться.

— Что делает Веррик?

— Послушайте его!

Его глубокий голос перекрывал шум разговоров. Понемногу все смолкли и стали слушать. Люди с напряженными и суровыми лицами собрались вокруг распалившихся Веррика и Мура.

— Мы создаем свои собственные проблемы, — утверждал Веррик. — Они не более реальны, чем проблемы обеспечения продовольствием или излишка рабочей силы.

— Как это так?

— Система полностью искусственная. Игра в Минимакс была создана двумя математиками в ходе первой фазы Второй мировой войны.

— Открыта, а не создана, — поправил Мур. — Они увидели, что социальные ситуации аналогичны играм, заключающим в себе стратегии, как, например, покер. Система, подходящая в покере, оказывалась годной и в реальной ситуации типа деловых отношений или войны.

— Все различно, — раздраженно ответил Мур. — В случайной игре не пытаются сознательно обмануть соперника. В покере, наоборот, каждый игрок использует стратегию блефа — ничего не значащие жесты, ложные объявления, чтобы обмануть других насчет своего положения и своих замыслов. В результате ложных указаний ему удается заставить их поступать неверно.

— Как, например, говорить, что у него хорошие карты, когда это неправда?

Мур не обратил внимания на вопрос Лоры и повернулся к Веррику.

— Итак, вы отрицаете, что общество развивается, как стратегическая игра? Минимакс был блестящей гипотезой. Он дал нам научный, рациональный метод для выявления какой — нибудь стратегии и преобразования стратегической игры в случайную игру, к которой применимы статистические методы точных наук.

— В это же время, — проворчал Веррик, — эта проклятая система безо всякого основания выбрасывает человека наружу и сажает на его место осла, дурака, сумасшедшего, выбранного случайно, даже без учета его класса и его способностей.

— Конечно, — воскликнул Мур. — Наша система полностью базируется на Минимаксе. Она заставляет всех людей играть в игру Минимакса под постоянной угрозой потерпеть фиаско. Мы должны отказаться от всяческого мошенничества и действовать абсолютно разумно.

— Нет ничего разумного в непредсказуемых скачках, — вспылил Веррик. — Как может быть разумным механизм, подчиняющийся воле случая?

— Случайный фактор есть функция от полностью рациональных аргументов. Ничто не может противопоставить стратегию этим непредсказуемым скачкам. Можно только принять случайный метод: хороший анализ статистической вероятности нескольких событий и затем пессимистическое положение о том, что все равно, какой план будет осуществлен. Априорное сознание того, что все может быть разоблачено, освобождает вес от опасности быть раскрытым. Если вы действуете случайно, ваш соперник никак не может вас раскрыть, поскольку вы сами не знаете, что вы будете делать.

— Результьтат: мы все стали суеверными кретинами, — парировал Веррик. — Весь мир пытается трактовать знаки и предзнаменования, полеты белых ворон и появление телят с двумя головами. Мы все зависим от соли случая и теряем чувство реальности, потому что не можем составить никакого плана.

— А как бы мы могли его сделать с группой телепатов? Они прекрасным образом контролируют пессимистические предвидения Минимакса, они раскрывают всю вашу стратегию в тот самый момент, когда вы только начинаете играть.

Веррик ткнул пальцами в свою мощную грудь.

— У меня нет амулетов вокруг шеи. Ни лепестков розы, ни помета леопарда, ни слюны совы. Я веду ловкую игру, а не случайную. При ближайшем рассмотрении, быть может, у меня даже нет никакой стратегии. Я никогда не доверяюсь теоретическим абстракциям. Я действую эмпирически, делаю то, что требуется в каждой конкретной ситуации. Ловкость — вот что требуется. И у меня она есть.

— Ловкость — функция случая. Это интуитивное использование того, что в ситуации, определенной случаем, кажется наиболее предпочтительным. В своей жизни вы встречали достаточно ситуаций, чтобы распознавать заранее, прагматически…

— А Пеллиг? Если я не ошибаюсь, это ведь стратегия?

— Стратегия предусматривает обман, а Пеллингом никто не будет обманут…

— Абсурд, — оборвал Веррик. — Вы били себя в грудь, уверяя, что Группа не сможет о нем ничего узнать.

— Это была ваша идея, — живо возразил Мур. — Я повторяю то, что уже вам говорил: они все это узнают, но не смогут ничего сделать. Если бы это касалось только меня, я бы дал об этом объявление по телевидению до наступления завтрашнего дня.

— На это у вас хватит глупости, — резко бросил Веррик.

— Пеллиг непобедим! — Мур был взбешен тем, что его выставили на посмешище перед публикой. — Мы сочетали основные идеи Минимакса. В качестве отправного пункта я избрал…

— Замолчите, — прошептал Веррик. — Он повернулся к Муру спиной. — Вы слишком много говорите. — Он сделал несколько шагов. Люди расступились, освобождая для него проход. — Вся эта неопределенность должна исчезнуть. А пока этот Дамоклов меч занесен над нами, невозможно ничего предвидеть, ни составить какой — нибудь проект.

— Именно поэтому она существует! — крикнул ему Мур.

— Ну так дайте мечу упасть. Избавьте нас от него.

— Нельзя включать и выключать Минимакс по желанию. Это так же, как гравитация: закон прагматический закон.

Бентли подошел к нему.

— Вы верите в закон природы? — спросил он Вы класса 8–8?

— Кто этот тип? — закричал Мур — По какому праву он вмешивается в наш разговор?

Веррик обернулся.

— Это Тэд Бентли, как и вы, класса 8–8. Мы его только что приняли.

Мур побледнел.

— Класса 8–8? Но нам не нужны специалисты класса 8–8. — Он посмотрел на Бентли. — Бентли? Вас только что уволили из Птица — Лира! Вы выброшенный кусок!

— Точно, — сказал Бентли, не теряя самообладания. — И я пришел прямо сюда.

— Почему?

— Я интересуюсь тем, что вы делаете.

— Что я делаю, это вас не касается.

— Ну хватит, — прохрипел Веррик. — Замолчите или уходите отсюда. Нравится вам это или нет, но теперь Бентли работает с нами.

— Никто, кроме меня, не будет работать над этим проектом. — Мур покраснел от ненависти, страха и профессиональной ревности. — Если он не сумел удержаться в Холме третьего сорта типа Птица — Лира, то он недостаточно…

— Пойду приму стаканчик, — проворчал Веррик. — У меня слишком много дел, чтобы слушать здесь вашу болтовню.

Мур бросил на Бентли злобный взгляд и поспешил за Верриком. Тихонько переговариваясь, люди начали медленно расходиться.

— Уходит наш хозяин. Миленький вечер, не правда ли? — прошептала Элеонора с оттенком горечи в голосе.

Глава 6

У Бентли разболелась голова. Шум голосов смешивался с движением тел в сверкающих одеждах. Пол был усеян окурками и различными осколками. Все в зале стояло вверх дном, словно в нем долго свирепствовала банда. От мерцающих, изменявших форму огней потолка становилось больно глазам. Какой — то человек сильно толкнул его, проходя мимо. Прислонившись спиной к стене, какая — то молодая женщина с сигаретой в зубах сняла сандалии и массировала ноги ногтями, покрытыми ярко — красным лаком.

— Чего тебе хочется? — спросила его Элеонора.

— Уйти.

Попивая из своего стакана, она непринужденно провела его сквозь толпу к одному из выходов.

— Все это может показаться лишенным смысла, — сказала она ему, — но Веррик проделал это с конкретной целью. Он…

Херб Мур преградил им дорогу. Его лицо было налито кровью. Вместе с ним был бледный тихий Кейт Пеллиг.

— А! — Вот вы где, — не очень уверенно произнес Мур. — Он наполовину осушил свой стакан и уставился на Бентли. — Вы добились того, чего хотели, не так ли? — Он шлепнул Пеллига по спине. — Вот оно, самое важное событие нашей эпохи, и вот оно, самое важное из всех живых существ. Посмотрите на него хорошенько, Бентли!

За все время Пеллиг не произнес ни слова. Его тело было вялым. Он переводил бесцветный, лишенный выражения взгляд то на Бентли, то на Элеонору. Даже его кожа, волосы, ногти были бесцветны, почти прозрачны. Он производил впечатление чего — то асептического — без вкуса, без запаха, без цвета…

Бентли протянул ему руку.

— Привет, Пеллиг.

Пеллиг взял его руку и безжизненно, бессильно пожал ее. Его кожа была холодной и слегка влажной.

— Что вы думаете о нем? — спросил агрессивно Мур. — Неплохо, правда? Самое крупное открытие после изобретения колеса.

— Где Веррик? — спросила Элеонора. — Пеллиг никогда не должен удаляться от него.

Мур побагровел еще больше.

— Как смешно! Кто…

— Вы слишком много выпили. — Элеонора посмотрела по сторонам. — Ох уж этот Риз! Он наверняка до сих пор где — нибудь спорит.

Бентли смотрел на Пеллига, как загипнотизированный. В Кейте было что — то отталкивающее — существо бесполое, расплывшееся, гермафродитное. Пеллиг не имел даже стакана в руках — он не имел ничего.

— Вы не пьете? — спросил его Бентли.

Пеллиг покачал головой.

— А почему бы и нет? Возьмите стаканчик Метанового бриза. — Бентли неловко обернулся к подносу предлагаемому проходившим мимо роботом Мак — Милланом.

Несколько стаканов упали и разбились. Робот остановился, все убрал и вытер.

— Держите. — Бентли всунул стакан в руку Пеллига. — Пейте, ешьте, развлекайтесь. Завтра кто — то умрет, но это будете, безусловно, не вы.

— Хватит, — прошептала ему на ухо Элеонора.

— Пеллиг, — продолжал Бентли, — как вы чувствуете себя в шкуре профессионального убийцы? Все — таки вы не похожи на убийцу. Вы не похожи ни на что, даже на человека.

Вокруг них начали собираться люди.

Элеонора тянула Бентли за рукав.

— Ради бога, Тэд! Веррик идет.

— Оставь меня. Это мой рукав. Это почти все, что у меня осталось. — Он снова впился глазами в пустое лицо Пеллига. Все в его мозгу бурлило, нос и горло мучительно болели. — Пеллиг, что заставляет вас убивать человека, которого вы никогда не видели, человека, который вам ничего не сделал, несчастного, невинного человека, волею случая оказавшегося на пути сильных мира сего? Временное препятствие…

— Что вы хотите этим сказать? — процедил сквозь зубы Мур. — Что вас не устраивает в Пеллиге? — Он усмехнулся. — Пеллиг мой товарищ.

Расталкивая людей, появился Веррик.

— Мур, уведите его отсюда. Я вам говорил подняться. — Он указал последним присутствующим на дверь. — Вечер окончен. Возвращайтесь домой. Когда вы мне будете нужны, я с вами свяжусь.

Люди поспешили к выходу. Несколько роботов обслуживали раздевалку. Несколько маленьких группок задержались, с интересом разглядывая Веррика и Пеллига.

— Пойдем наверх, — сказал Веррик. Он подтолкнул Пеллига. — Бог знает, как уже поздно! — Сгорбившись, он начал подниматься по широкой лестнице, повернув в сторону взлохмаченную голову. — Все — таки мы сегодня славно поработали. Я иду спать.

С трудом держась на ногах, Бентли громко крикнул ему вдогонку.

— Послушайте Веррик! Мне в голову пришла мысль.

А почему бы вам самому не убить Картрайта? Исключите посредника. Это ведь будет более научно.

Не оборачиваясь и даже не замедлив шагов, Веррик неожиданно разразился смехом.

— Я с вами поговорю завтра. Возвращайтесь к себе и ложитесь спать.

— Нет, — упрямо возразил Бентли — Я здесь, чтобы выяснить, какова ваша стратегия и я не уйду отсюда, пока не узнаю этого.

На первой лестничной площадке Веррик остановился и обернулся.

— Что? — спросил он.

По его тону, как и по его взгляду ничего нельзя было понять.

— Вы меня прекрасно поняли.

Бентли показалось, что все вокруг него заметалось и он закрыл глаза. Когда он открыл их, Веррик уже исчез и Элеонора тянула его за руку.

— Глупец, — резко сказала она ему. — Что это на тебя нашло.

— Он ненормальный, — нетвердым голосом сказал Мур. — Он увлек за собой Пеллига. Уведите его отсюда Элеонора, иначе он начнет здесь пожирать ковры.

Бентли растерялся. Он открыл было рот, но не произнес ни звука.

— Он ушел, — наконец вымолвил он. — Они все ушли: Веррик, Мур и этот восковой паяц.

Элеонора втолкнула его в комнату и закрыла за собой дверь. Она закурила сигарету и жадно затянулась дымом.

— Бентли, ты совершенно ненормальный.

— Я пьян. Это все этот горлодер Каллиосто. А правда, что тысяча рабов медленно задыхается в метановой атмосфере ради того, чтобы Веррик смог залить глотку?

— Садись. — Она пододвинула к нему стул и принялась ходить перед ним кругами, прямая, как марионетка. — Все рушится. Мур настолько горд своим Пеллигом, что готов показывать его всему миру. Веррик никак не приспособится к своему новому положению, он все думает, что по — прежнему имеет своих телепатов для поддержки. О, господи!

Она отвернулась от Бентли и закрыла лицо руками. Бентли смотрел на нее, ничего не понимая. Она скоро взяла себя в руки и достала платок, чтобы вытереть глаза.

— Я могу что — нибудь для вас сделать? — с надеждой спросил он.

Ничего не отвечая, она высыпала из чашки лежавшие в ней конфеты, налила в нее из кувшина воды, умыла лицо и вытерла его вышитой занавеской.

— Послушай, Бентли, — сказала она. — Уйдем отсюда.

Она быстро вышла. Бентли поспешно встал и последовал за ней. Ее маленький силуэт с голой грудью тихо, как привидение, скользил среди мрачных владений Веррика: витрин, впечатляющих статуй, лестниц, покрытых мягкими коврами.

На каждом повороте стоял робот, ожидая возможных приказаний.

Они вышли на пустой этаж, погруженный во мрак и тишину. Элеонора подождала, пока он догнал ее.

— Я иду спать, — чистосердечно призналась Элеонора. — Ты можешь тоже идти или вернуться, как хочешь.

— Вернуться? Куда?

Он шел следом за ней по коридору, в который выходили приоткрытые двери комнат.

Бентли услышал голоса. Некоторые показались ему знакомыми: голоса мужчин и неясные бормотания женщин. Вдруг Элеонора исчезла.

Он оказался в полном одиночестве.

Бентли двинулся на ощупь в зыбкой, полной неизвестности темноте. Он сильно ударился о какую — то мебель и целый каскад предметов посыпался сверху и рассыпался у его ног. Ошеломленный, он попытался отступить. Раздался грубый голос:

— Что вы здесь делаете?

Это был Херб Мур. Его лицо медленно появилось из темноты. Вначале бледное, призрачное, оно постепенна налилось кровью.

— Ваше место не здесь! Убирайтесь вон! Идите к другим таким же отбросам! Класса 8–8! Не смешите. Кто вам сказал!..

Бентли ударил его. Из разбитого лица брызнуло что — то жидкое.

Бентли оказался оторванным от земли, затем начал задыхаться, зажатый липкой массой. Он сопротивлялся, стараясь ухватиться за какую — нибудь опору.

— Хватит! — приказала Элеонора. — Ради бога, остановитесь вы оба!

Бентли остановился. Рядом с ним тяжело дышал Мур, вытирая окровавленное лицо.

— Я вас убью, негодяй! Вы еще пожалеете о том, что ударили меня, Бентли.

Бентли заметил, что он сидит на чем — то низком и, наклонившись вперед, старался снять ботинки.

Его куртка валялась перед ним. Вскоре рядом с ней на шикарном ковре оказались его ботинки. В комнате был свежий воздух, стояла полнейшая тишина, в углу мигал свет.

— Запри дверь, — совсем рядом раздался голос Элеоноры. — Мне кажется, Мур совершенно потерял голову. Он, как ненормальный, бродит по коридорам.

Бентли подошел к двери и повернул в замке ключ. В центре комнаты Элеонора, подавшись вперед и подняв ногу, медленно расшнуровывала сандалию. Ошеломленный, он смотрел на нее почти с религиозным чувством. Одним движением ног она сбросила сандалии, расстегнула свой облегающий тело костюм и сняла его. Ее голые лодыжки блеснули на свету, заплясали перед ним. Не будучи более в состоянии выносить это, Бентли зажмурился. Затем он почти упал на нее, и она его обняла.

Он чувствовал под собой ее влажные руки, ее трепещущие груди с красными твердыми сосками. Она подпрыгнула, задрожала и снова сжала руками его тело.

Рычание в его голосе усиливалось и плескалось через край. Он закрыл глаза и кротко отдался несущему его потоку.

Он проснулся нескоро. В комнате стоял ужасный холод. Ни одного звука, никакого проявления жизни. Он поднялся: непреклонный, суровый, голова полна неясными фрагментами.

Сквозь открытое окно проникал серый свет раннего утра, хлестал резкий ледяной ветер.

Он оглянулся по сторонам, стараясь собраться с мыслями.

Тут и там среди сваленных горой покрывал и одежд виднелись очертания лежащих человеческих тел. Он споткнулся об эти тела, полуголые руки, меловой бледности ноги. Все это шокировало и ужасало. Он увидел Элеонору, спавшую около стены. Одна рука ее была вытянута вперед, маленькая кисть сжата в кулачок.

Она нервно дышала сквозь приоткрытый рот. Продолжая пробираться вперед, он вдруг резко остановился.

В слабом свете он различил черты своего друга Эла Дэвиса, спокойно спавшего в объятиях жены.

Оба полностью отключились оттого, что их окружало.

Он стал различать и других. Некоторые храпели. Один мужчина заворочался, просыпаясь, другой застонал и пошарил руками вокруг, ища покрывало. Под его ногой, которой он раздавил стакан, образовывалась маленькая черноватая лужица.

Вот другое знакомое лицо, брюнет с приятными чертами лица…

Да это его собственное лицо!

Он отступил к двери и оказался в холле, утопавшем в желтом свете. Охваченный ужасом, ничего не видя, он побежал вперед. Голые ноги проворно несли его по нескончаемым пустым коридорам, вверх по бесконечным лестницам. Он куда — то повернул и оказался в алькове, из которого не было выхода. Он стоял против большого зеркала.

Неясный силуэт парня в зеркале. Безжизненное насекомое, подвешенное в желтеющей водной глубине. Он тупо уставился на льняные волосы, невыразительные вялые губы, бесцветные глаза. Руки безвольно висели, словно в них не было костей.

Тихое, неподвижное, что — то бесцветное и выхолощенное, смотрело на него пустым остановившимся взглядом и не издавало ни звука.

Он завыл, и изображение исчезло. Он углубился в коридор цвета пыли. Его ноги едва касались ковров. Он не чувствовал больше под собой земли.

Он взлетел, как бы подталкиваемый вверх ужасом. Он был только чем — то воющим под высоким куполом крыши.

С вытянутыми вперед руками, слепой и испуганный, он несся с ошеломляющей скоростью, врывался в двери, пересекал комнаты, мчался по коридорам, безнадежно кружил по одному месту, тщетно бился в витражи, пытался куда — нибудь вырваться.

С сильным треском он наскочил на кирпичный камин. Едва не разбившись, он свалился на толстый пыльный ковер. Мгновение он оставался лежать, не будучи в состоянии подняться. Затем встал и исступленно двинулся вперед, не убирая рук от лица, закрыв глаза и раскрыв рот.

Впереди он услышал звуки. Из полуоткрытой двери струился желтый свет.

Пять человек сидели вокруг стола, заваленного бобинами и отчетами. Астреоническая лампочка, миниатюрным теплым солнцем висевшая в середине комнаты, загипнотизировала его.

Прихлебывая из чешечек кофе, люди перешептывались и что — то записывали. У одного из них были могучие покатые плечи.

— Веррик! — закричал Бентли. Как он ни напрягался, голос его был лишь слабым писком насекомого. — Веррик, помогите мне!

Веррик бросил на него разгневанный взгляд.

— Чего вы хотите! Я занят. Мы занимаемся делами.

— Веррик! — закричал он, охваченный паникой. — Кто я?

— Вы Кейт Пеллиг, — раздраженно ответил Веррик. Своей огромной лапой он вытер лоб и отодвинул лежавшие перед ним бобины. — Вы убийца, утвердженный Конвентом. Менее чем через два часа вы должны быть готовы приняться за работу. Задача перед вами поставлена.

Глава 7

Внезапно из холла появилась Элеонора Стивенс.

— Веррик! Это не Кейт Пеллиг. Попросите Мура спуститься и все рассказать. Он подрался с Бентли и решил отомстить.

Веррик вытаращил глаза.

— Это Бентли? Этот дьявольский Мур! В конце концов он все испортит.

Бентли начинал что — то понимать.

— Разве это возможно исправить? — пробормотал он.

— Он крепко спал, — сказала Элеонора безжизненным голосом. Она вновь была в сандалиях и в наброшенном на плечи манто. Ее рыжие рассыпающиеся волосы оттеняли бледное лицо. — Он не может сознательно проделывать такое. Скажите кому — нибудь из врачей лаборатории, чтобы ему дали успокоительное, и не пытайтесь извлечь выгоду из создавшегося положения. Не говорите ему ничего, пока он не войдет в свое нормальное состояние. Он еще не может держать себя в руках. Понимаете?

Появился Мур, потрясенный и испуганный.

— Это ничего. Я немножко погорячился, вот и все. — Он взял Бентли за руку. — Пойдемте. Мы мигом все исправим.

Бентли отстранился от него. Он осмотрел свои неузнаваемые руки и лицо.

— Веррик, — сказал он слабым грудным голосом, — помогите мне.

— Ну, конечно, — ворчливо ответил Веррик. — Все будет хорошо. Вот идет доктор.

Веррик и доктор занялись им. Испуганный Мур стоял в стороне. Элеонора села и закурила сигарету, наблюдая, как доктор вонзает иглу в руку Бентли.

Погружаясь в темноту, Бентли слушал далекий голос Веррика:

— Вы должны были бы или убить его, либо оставить в покое. Но не делать такого. Вы думаете, что он вам это когда — нибудь простит?

Бентли не услышал ответа Мура. Полнейшая темнота поглотила его.

Откуда — то издалека доносился голос Элеоноры Стивенс:

— Вы заметили, что Риз не понимает, что такое на самом деле есть Кейт Пеллиг?

— Он слаб в теории. — Мур был мрачен и зол.

— Ему это не нужно. Он может нанять сотни блестящих молодых людей, которые разберутся в теории за него.

— Например, меня?

— А почему вы с Ризом? Вы его не любите Вы с ним плохо ладите.

— У Веррика есть деньги, чтобы вложить в исследования, которые я веду Без его поддержки я был бы ничем.

— Но в конечном счете он имеет выгоду от результата.

— Это неважно. Послушайте, я продолжил основные работы Мак — Миллана. Что он сделал? Ничего, кроме супер — пылесосов, супер — плит глупых и почти немых слуг Мак — Миллан ошибся. Все, что он хотел, это сделать нечто громоздкое и крепкое, чтобы инки имели возможность отдыхать, чтобы не стало больше слуг и разнорабочих. В действительности Мак — Миллан был проником. Он наверняка купил свою классификацию на черном рынке.

Раздался звук шагов и позвякивание стаканов.

— Шотландский с содовой, — сказала Элеонора».

Кто — то сел и издал вздох облегчения.

— Какая ночь! День полностью испорчен. Сегодня вечером я лягу рано.

— Это ваша вина.

— Дело пойдет. Все получится с этим добрым старым Пеллигом.

— Тем не менее вы не будете этим заниматься. Это не для вашего теперешнего состояния.

— Он ведь мой, не так ли? — Мур был возмущен.

— Он принадлежит всему миру, — холодно сказала Элеонора. — Вы настолько увлеклись играми в шахматы без досок, что даже не замечаете опасности, которую навлекаете на нас. Каждый час увеличивает шансы этому сумасшедшему выжить. Если бы вы не поставили все вверх дном ради сведения личных счетов, Картрайт, может быть, был бы уже мертв.

Был вечер.

Бентли вышел из своего оцепенения. Он поднялся, с удивлением чувствуя себя полным сил и с ясной головой. В комнате, утопавшей в полумраке, он разглядел крошечную светящуюся точку — сигарету Элеоноры. Мур со стаканом в руке сидел, скрестив ноги, с угрюмым и отсутствующим лицом.

Элеонора встала и зажгла ночник.

— Тэд?

— Который час?

— Половина девятого. — Держа руки в карманах, она подошла к кровати. — Как ты себя чувствуешь?

Двигаясь еще не очень уверенно, он уселся на краю кровати. На нем была стандартная ночная рубашка, он ее никогда не видел.

— Я хочу есть.

Вдруг он сжал кулак и ударил себя по лицу.

— Да, это ты, — сказала Элеонора.

— Я счастлив. Это действительно было?

— Действительно, — она повернулась и взяла свою сигарету. — И это еще повторится Но в следующий раз тебя предупредят Тебя и двадцать трех других молодых и интеллигентных людей.

— Где моя одежда?

— Зачем?

— Я ухожу.

Мур резко поднялся.

— Невозможно. Отдавайте себе отчет. Вы поняли, что такое Пеллиг, и вы думаете, что Веррик даст вам возможность сделать отсюда хотя бы шаг?

— Вы нарушаете правила Конвента Вызова. — Бентли нашел в стенном шкафу свою одежду и разложил ее на кровати. — Одновременно вы можете послать только одного убийцу. А ваш Пеллиг сфабрикован так, что производит впечателение одного человека, в то время как…

— Спокойно, — перебил его Мур. — Это совершенно не ваше дело.

Бентли снял ночную рубашку и отшвырнул ее.

— Этот Пеллиг полностью синтетический.

— Точно.

— Пеллиг — проводник. Вы начините его дюжиной первосортных умов и отправите в Батавию. После смерти Картрайта он будет уничтожен, а вы отблагодарите тех, кто его оживлял, и вернете их к прежней работе.

Мур развеселился.

— Хотел бы я, чтобы это было возможно. На самом деле мы пытались ввести одновременно троих людей в Пеллига. Результатом был полный хаос. Каждый шел в свою сторону.

— Имеет ли Пеллиг хоть какую — нибудь индивидуальность? — спросил Бентли. Он продолжал одеваться. — Что происходит, когда в нем не сидит ни один ум?

— Он возвращается к тому, что мы называем вегетативной стадией. Он не умирает, но нисходит до примитивного уровня, своего рода сумеречного состояния, в котором метаболизмы следуют друг за другом.

— Кто приводил его в движение вчера вечером?

— Один сотрудник лаборатории, отрицательный тип, насколько вы заметили. Пеллиг — совершенный проводник, он привносит мало искажений.

Бентли углубился в воспоминания.

— Когда я был внутри, у меня было впечатление, что он там, со мной.

— Я чувстовала то же самое, — спокойно согласилась Элеонора. — В первый раз у меня было ощущение, что в мой облегающий костюм влезла змея. Это иллюзия. Когда ты начал это чувствовать?

— Когда смотрел в зеркало.

— Никогда не надо смотреть в зеркало. Как ты думаешь, что чувствовала я? Ты, по крайней мере, мужского рода. Для меня это было жестоко. Я думаю, что Мур не должен использовать женщин. Слишком велик риск шока.

— Вы не используете их без предупреждения?

— У нее хорошо тренированная группа, — сказал Мур. — В последние месяцы мы испробовали десятки людей. Большинство не выдерживают. Через несколько часов они начинают переживать что — то типа клаустрофобии. Ими завладевает только одна мысль: выбраться. Словно их, как говорила Элеонора, обвило ледяное пресмыкающееся. — Он пожал плечами, — мне незнакомы эти чувства. Я нахожу их прекрасными.

— Ваша группа многочисленна? — спросил Бентли.

— Мы подобрали добрых два десятка способных к участию в эксперименте. В нее, например, входит ваш друг Девис. Его личность подходит: он невозмутим, спокоен, послушен.

Бентли напрягся.

— Этим, без сомнения, объясняется его новая классификация?

— Все участники вырастают на порядок. Разумеется, купленный на черном рынке. И вы тоже, если верить Веррику. Это не так опасно, как могло бы показаться. Если что — то не выходит, если Пеллиг начинает фальшивить, мы отстраняем того, кто находится в нем в этот момент.

— Вот так система, — пробормотал Бентли. — Они следуют один за другим.

— Пусть они попробуют доказать, что мы нарушаем правила Конвента, — радостно произнес Мур, — наше легальное ведомство изучило его подноготную. Они не смогут найти ничего, к чему можно было бы придраться. Закон требует, чтобы одновременно был только один убийца, избранный общественным Конвентом. Кейт Пеллиг избран Конвентом, и он — единственный.

— Я не вижу преимуществ этого метода.

— Вы увидите их, — сказала Элеонора. — Мур объяснит вам все подробно.

— После того, как я покушаю, — сказал Бентли.

Все трое направились в столовую. На пороге Бентли вдруг застыл. За столом рядом с Верриком сидел невозмутимый Пеллиг, поднося к бескровным губам стакан с водой. Перед ним стояла тарелка с эскалопом и картофельным пюре.

— В чем дело? — спросила Элеонора.

— Кто сейчас в нем?

— Какой — нибудь техник из лаборатории. Мы постоянно, кого — нибудь в него направляем. Это позволяет лучше узнать его и тем самым увеличивает наши шансы.

Бентли выбрал стол поближе к Пеллигу. Ему становилось плохо от восковой бледности Кейта: он наводил на мысль о насекомом, только что вылупившемся из кокона и еще не подсохшим и не огрубевшим на солнце.

Потом он вспомнил.

— Послушайте, — с судорогой в горле сказал он. — Но это не все.

Элеонора и Мур встревожено обменялись взглядами.

— Спокойно, Бентли, — сказал ему Мур.

— Я отрывался от земли. Это было не просто ощущение бега. Я летал. — Он повысил голос. — Что — то произошло. Я был, как фантом. Я двигался все быстрее и быстрее. Потом был камин.

Он потрогал свой лоб: на нем не было ни шишки, ни шрама. Сомнений не было, это было другое тело.

— Объясните мне, — он задыхался. — Что произошло?

— Это, без сомнения, объясняется его малым весом, — ответил Мур. — Его тело более подвижно, чем обычное человеческое тело.

По — видимому, на лице Бентли отразилось недоверие, потому что Элеонора добавила:

— Пеллиг, наверное, выпил коктейль из лекарственных трав перед тем, как ты вошел в его тело. Я замечала, что многие женщины пьют его.

Их перебил грубый голос Веррика:

— Мур, вы так сильны в абстракциях, — он протянул Муру пачку листков из металлоройла. — Я изучил конфиденциальные рапорты об этом чокнутом Картрайте. Не скажу, чтобы это было так уж важно, но есть некоторые моменты, которые меня обескураживают.

— Какие? — спросил Мур.

— Прежде всего, у него есть правовая карточка. Это необычно для инка. Шансы оказаться с карточкой настолько малы, насколько незначительны…

— С точки зрения статистики, всегда существует вероятность.

Веррик пренебрежительно фыркнул.

— Такая статистика является лучшей, которую когда — либо удавалось придумать. Это проклятая лотерея, и каждый имеет свой билет. Какой смысл хранить карточку, дающую вам один шанс из шести миллионов, шанс, который никогда не придет? Инки достаточно хитры, чтобы перепродавать свои карточки, если, конечно, у них не забрали их еще в Холме. Сколько теперь стоит одна карточка?

— В пределах двух долларов. Со временем будет дороже.

— Вот видите. А Картрайт сохранил свою. И это еще не все. — Массивное лицо Веррика приняло лукавое выражение. — По данным этих рапортов, в течение прошедшего месяца Картрайт купил, а не продал, по крайней мере, полдюжины правовых карточек.

Мур подскочил.

— В самом деле?

— Быть может, — задумчиво сказала Элеонора, — он, наконец, отыскал эффективный амулет?

Веррик взревел, как бешеный бык: — Заткните ей рот! Я не хочу слышать об этих гадостных амулетах! — Он указал пальцем на обнаженную грудь молодой женщины. — Как? Вы носите глаз саламандры? Снимите это сейчас же и выбросьте!

Элеонора снисходительно улыбнулась: все давно привыкли к эксцентричности Веррика, к его отказу верить в эффективность талисманов.

— У вас есть еще какая — нибудь информация? — спросил Мур.

— В день, когда система сделала скачок, состоялось собрание Общества Престонистов. — Веррик сжал кулаки. — Может быть, он нашел то, что я искал, что все ищут: способ обуздать систему, достоверные сведения для предсказания ее скачков. Если я когда — нибудь уверюсь в том, что в тот день Картрайт ждал уведомления…

— Что вы тогда сделаете? — спросила Элеонора.

Веррик не ответил. Необычная гримаса нестерпимого страдания исказила его черты.

Никто не смел вздохнуть. Внезапно он принялся за еду, и остальные последовали его примеру.

Закончив есть, он отодвинул кофейную чашку и закурил сигарету.

— А теперь послушайте меня, — обратился он к Бентли. — Вы хотели знать нашу стратегию. Вот она: как только телепат нащупывает мозг убийцы, с этим последним — покончено. Телепаты больше не отпускают его, они перебрасываются им между собой. Они знают все, что он будет делать, в тот самый момент, когда он только об этом подумает. Невозможно реализовать никакую стратегию. Он будет под постоянной слежкой до тех пор, пока это им не надоест, и они не взорвут ему внутренности.

— Вот почему телепаты вынудили нас прибегнуть к Минимаксу, — добавил Мур. — Телепаты делают напрасной всякую стратегию, надо действовать недетерминированно, случайно. Надо, чтобы вы не знали, что будете делать в следующий момент, действовать вслепую. Проблема в том, как сделать недетерминированной стратегию, которая, тем не менее, приведет вас к стоящей перед вами цели.

— Раньше, — продолжал Веррик, — убийцы старались найти способ, позволяющий принимать непредсказуемые решения. Они использовали своеобразную стратегическую игру в убийство. На шахматной доске можно составить большое число комбинаций, представляющих массу решений или комбинаций решений. Убийца бросал номер, читал результат и поступал по заранее предусмотренному коду. Телепаты не могли знать, какой номер выпадет. Но этого было недостаточно. Убийца следовал тактике Минимакса, но все равно проигрывал: телепаты играли тоже, но их было восемьдесят, а он один. Статистически он должен был проиграть, за исключением очень редких случаев. Да, Феллье, например, удалось проникнуть в Директорию. Он, открывая наугад «Закат и падение Римской империи» Гиббона, принимал решения с помощью комплексной интерпретации тем, на которые попадал.

— Выходом, безусловно, является Пеллиг, — провозгласил Мур. — Мы имеем двадцать четыре различных ума, между которыми не будет установлено никаких контактов. Каждый из этих двадцати четырех мужчин и женщин будет сидеть здесь, в Фарбене, изолированные от всех остальных, но соединенных с механизмом реализации. Через неправильные интервалы мы подключаем какой — нибудь ум, случайным образом среди операторов. Каждый из последних имеет четко выраженную стратегию. Но никто не будет знать, какая стратегия и какой образ действий будет избран в момент начала игры. Телепаты не будут иметь никакой возможности узнать, что станет делать Пеллиг в следующую минуту.

Бентли ощутил дрожь восхищения перед этим техником с безжалостной логикой.

— Неплохо, — сказал он.

— Вот видите, — с гордостью произнес Мур. — Пеллиг — это частица Гейзенберга. Телепаты смогут определить его траекторию прямо на Картрайта. Но не его скорость. Никто не будет знать, в какой точке этой траектории он окажется в заданный момент времени.

Глава 8

Квартира Элеоноры Стивенс находилась в квартале, где жили классифицированные Холма Фарбен. Это было несколько комнат приятного вида.

Бентли окинул их оценивающим взглядом, пока Элеонора наводила порядок.

— Я только что переехала сюда, — сказала она.

— Где Мур?

— Где — нибудь дома, я думаю.

— Я полагал, что ты живешь с ним.

— В настоящее время — нет.

Элеонора повернула регулятор прозрачности стены.

Холодные звезды в ночном небе, движущиеся искры и освещенные очертания Холма постепенно побледнели и исчезли. Элеонора искоса бросила на него смущенный взгляд.

— Честно говоря, в настоящее время я ни с кем не живу.

— Как это прискорбно, — сказал Бентли. Он, в свою очередь, смутился. — Я этого не знал.

Элеонора пожала плечами — светящиеся глаза и дрожащие губы — улыбнулась ему.

— Грустная ситуация, правда? После Мура я жила с другим исследователем из лаборатории, кстати, другом Мура, потом с одним экономистом. Не забывай, что я была телепаткой. Большинство мужчин не хотят жить с телепатками, и я, разумеется, никогда не принадлежала никому из членов корпуса.

— Теперь это в прошлом.

— О, да! — Вдруг замолчав и задумавшись, она сделала круг по комнате, с глубоко засунутыми в карманы руками. — Мне кажется, что я испортила себе жизнь. Телепатия никогда не интересовала меня, но у меня не было другого выбора, кроме как подвергнуться тренировкам, либо пойти на операцию. Кроме того, у меня не было никакой классификации, и мне светило рабочее поле. Если Веррик выбросит меня это будет конец всему Я не могу вернуться в Корпус, с другой стороны, я не знаю как бы я могла преуспеть в Игре. — Она умоляюще посмотрела на Бентли. — Тэд, это ничего для тебя, что я независима?

— Абсолютно ничего.

— Наверное, это кажется забавным: быть таким образом свободной. Я совершенно одна, без единой связи. Это жестоко, Тэд. Я не могла не последовать за Верриком. Это единственный человек, рядом с которым я чувствую себя в полной безопасности Но это отрезало меня от моей семьи. — Она патетически взмахнула руками. — Я теперь не могу быть одна. Я боюсь.

— Не надо бояться. Сопротивляйся им.

— Я не могу, — сказала она, вздрогнув. — Как тебе удается так жить? Ведь надо от чего — то зависеть, быть чьим — то протеже. Это холодный и враждебный мир, лишенный всякого тепла. Знаешь, что произойдет, если ты сорвешься?

— Знаю.

— Думаю, я должна была остаться в Корпусе. Но я ненавижу это. Без конца следить, слушать, что происходит в умах других. Ты уже больше не живешь, ты уже не являешься самостоятельным индивидом, ты есть часть одного общего организма. Ты более не можешь ни любить, ни ненавидеть. Есть только работа, причем ты делаешь ее совместно с еще двадцатью четырьмя другими людьми типа Вейкмана.

— Ты хочешь быть одна, но в то же время боишься этого.

— Я хочу быть сама собой! Но не одна. Я ненавижу просыпаться утром и видеть, что рядом со мной никого нет. Я ненавижу возвращаться в пустую квартиру. Есть в одиночестве, готовить и вести хозяйство только для себя самой. Зажигать свет, опускать ставни, смотреть телевизор, сидеть, ничего не делая, думать.

— Ты молода. Привыкнешь к этому.

— Нет, я к этому никогда не привыкну!. — Пронизывающим взглядом она в упор посмотрела на него и отбросила назад свою огненно — рыжую гриву. — Начиная с шестнадцати лет, я жила со многими мужчинами. Даже не помню, сколько их было. Я встречала их на работе, как тебя, на приемах, у друзей. Какое — то время мы живем вместе, потом становимся раздражительными. Всегда что — то происходит. Это никогда не продолжается долго. — Ужас вновь заставил ее вздрогнуть сильнее, чем раньше. — Они уходят. Они остаются на какое — то время, а затем уходят, оставляя меня одну. Или же они выгоняют меня.

— Это бывает, — сказал Бентли.

Погруженный в собственные мысли, он с трудом следил за тем, что она говорила.

— Когда — нибудь я найду среди них одного, — горячо произнесла Элеонора. — Ведь правда? Мне только девятнадцать лет Несмотря на мой небольшой жизненный опыт я не так уж плохо устроилась. Веррик мне покровительствует Я знаю, что могу довериться ему.

Бентли вышел из оцепенения.

— Ты предлагаешь мне жить с тобой?

Элеонора покраснела.

— Ну а ты бы хотел?

Он не ответил.

— Что с тобой? — настойчиво спросила Элеонора. В ее глазах заблестела обида.

— Это с тобой не связано. — Бентли отвернулся от нее, подошел к стене и снова сделал ее прозрачной. — Холм красив ночью. Глядя на него, никогда не догадываешься, чем он является на самом деле.

— Причем здесь Холм? — Она снова напустила густого, как молоко, тумана.

— Если это не я значит это Веррик? О да, я знаю, это, конечно. Риз Веррик.

— О, небо! Ты был так пылок в тот день, когда внезапно появился в бюро. Ты так целился на свой портфель, как будто это был пояс девственности. — Она слегла улыбнулась. — Можно было подумать, что это христианин входит в рай. Ты долго ждал и у тебя было столько надежд. Ты был до невозможного патетичен. Я подумала, что не отказалась бы встретиться с тобой еще.

— Я хотел уйти из системы Холмов и найти нечто получше. Мне хотелось проникнуть в Директорию.

— Директория! — она разразилась смехом. — Абстракция! Из чего, по — твоему, состоит Директория? — она задыхалась, глаза ее горели, сердце сильно билось. — Это живые люди, а не учреждения и конторы. Как можно быть преданным предмету Старики умирают, новые занимают их места, одни лица заменяются другими. Где ваша преданность? И кому? Или чему? Это суеверие! Можно быть верным слову, имени, но не живой сущности из плоти и крови.

— Дело не только в учреждениях и конторах, — сказал Бентли. — Они ведь что — то представляют.

— Что?

— Нечто, значительнее нас всех, важнее, чем отдельный индивид или группа индивидов, которыми, однако, в определенном смысле являемся мы все.

— Это ничто. Если у тебя есть друг, то это человек, индивид, не так ли? Это не класс и не профессиональная группа. Ты, случайно, не дружишь с классом 4–7? Если ты спишь с женщиной, то это определенная женщина, единственная, не так ли? А все остальные исчезают. Туманные неустойчивые понятия, сероватый дым, который просачивается у тебя между пальцами, и ты не в состоянии его ухватить. Единственное, что остается, это люди: твоя семья, твои друзья, твоя любовница, твой покровитель. Ты можешь касаться их, приблизиться к ним, впитывать в себя их теплую, твердо установленную жизнь. Пот, кожа, волосы, дыхание, тело, осязание, вкус, запахи, цвета. Господи, ведь надо же уметь привязываться к чему — нибудь! Что может существовать вне живой природы? Кому можно довериться, если не своему покровителю?

— Самому себе.

— Риз тебе покровительствует. Он велик и могуч!

— Он твой пэр, — сказал Бентли, — а я ненавижу пэров.

— Ты психопат. Ты ненормальный.

— Я знаю, — согласился Бентли без тени смущения. — Я вообще больной человек. И чем больше я это замечаю, тем становится хуже. Я болен хотя бы потому, что считаю больными всех вокруг, а здоровым только себя. Незавидное у меня положение, правда?

— Да, — пробормотала Элеонора.

— Мне бы очень хотелось уничтожить весь этот мир одним ударом, но в этом нет необходимости. Он разрушится сам собой. Все вокруг пустое, холодное, как металл. Игры, лотереи — разукрашенные игрушки для детей. Только благодаря клятве это еще держится. Продающиеся позиции, цинизм, роскошь и нищета, равнодушие и перекрывающий все вой телевидения. Один человек идет убивать другого, а весь мир смотрит на это и аплодирует. Во что мы верим? В первоклассных преступников, работающих на более могущественных преступников. И присягаем бюстам из пластика.

— Бюст есть символ, и он не продается. — Глаза Элеоноры победно заблестели — Ты знаешь это, Тэд. Преданность — самое ценное, что у нас есть. Преданность, соединяющая нас, связывающая слугу с его покровителем, мужчину с его любовницей.

— Может быть, — медленно произнес Бентли, — мы должны быть преданы идеалу.

— Какому идеалу?

Мозг Бентли отказался сформулировать ответ, его колесики затормозились. К его сознанию прокладывали путь необычные и непонятные мысли, которые он не хотел принимать. Откуда шел этот поток? Он не знал.

— Нам больше ничего не остается, — наконец сказал он. — Наши клятвы, наша преданность. Это цемент, без которого любое здание развалилось бы. А чего это стоит? Немногого. Все это уже начинает обеспечиваться.

— Неправда! — крикнула Элеонора.

— Разве Мур предан Веррику?

— Нет, и именно поэтому я его оставила. Его и его теории. Он только их и знает! — Ее амулеты свирепо раскачивались. — А я все это ненавижу!

— Самому Веррику тоже нельзя доверять, — мягко сказал Бентли. — Он видел побелевшее лицо молодой женщины, едва владевшей собой. — Не ругай Мура, он старается подняться как можно выше, как и все в этом мире, как, кстати и Риз Веррик. Какое имеет значение, если кто — то посылает свои клятвы ко всем чертям ради того, чтобы сорвать большой куш, заполучить чуть больше влияния, чуть больше власти. Это гигантская давка, где все стремятся к вершине, и ничто, никакая сила и преграда их не остановит. Вот когда все карты будут раскрыты, ты увидишь истинную цену их преданности.

— Веррик никогда не нарушит своей клятвы. Он никогда не допустит падения того, что зависит от него!

— Он это уже сделал. Допустив, чтобы я присягнул ему, он нарушил моральный кодекс. Ты ведь должна это знать лучше, чем кто бы то ни был, не так ли? А я чистосердечно присягнул.

— Боже! — устало воскликнула Элеонора. — Ты теперь ему этого никогда не простишь? Это от того, что тебе кажется, будто он посмеялся над тобой.

— Это серьезнее, чем ты можешь вообразить. Вся эта подлая система начинает показывать свое истинное лицо. И когда — нибудь ты увидишь его. Что касается меня, то я уже увидел, и с меня достаточно. Чего, например, можно ожидать от общества, основанного на играх и убийствах?

— Но это вина не Веррика. Конвент учрежден достаточно давно, тогда же, когда установили систему и Минимакс.

— Веррик не из тех, кто честно следует принципам Минимакса. Он пытается обойти эти принципы с помощью стратегии, реализуемой через Пеллига.

— И это пройдет, не так ли?

— Возможно.

— На, что же ты жалуешься? Разве это имеет какое — нибудь значение? — Она схватила его за руку и энергично встряхнула. — Послушай, забудь об этом. Ты занимаешься ерундой. Мур слишком болтлив, а ты слишком совестлив. Наслаждайся жизнью, завтра будет великий день.

Она налила им обоим и пристроилась рядом с ним на диване. Ее шевелюра блестела и отливала огнем в полумраке комнаты. Она поджала под себя ноги. Серые точки, оставшиеся навсегда над ее ушами, побледнели.

Сжимая бокал пальцами с накрашенными ногтями, она наклонилась к Бентли, прикрыла глаза и нежно спросила:

— Ты с нами? Я хочу, чтобы ты ответил.

— Да, — ответил Бентли после минутного раздумья.

— О! Как я счастлива! — вздохнула она.

Бентли поставил свой бокал на низкий столик.

— Я присягнул Веррику. У меня нет другого выбора, разве только нарушить клятву и сбежать.

— Факт.

— Я никогда не нарушал своих клятв. Мне уже давно осточертело в Птице — Лире, но я никогда не пытался бежать оттуда. Сделай я это — надо мной повисла бы опасность быть пойманным и убитым. Я приемлю закон, дающий покровителю право казнить или миловать сбежавшего слугу. Но я считаю, что ни слуга, ни покровитель не должны нарушать своих клятв.

— Мне показалось, ты говорил, что система рушится.

— Она рушится, но мне не хочется прикладывать к этому руки.

Элеонора поставила бокал и обвила его шею своими гладкими обнаженными руками.

— Как ты жил? Ты знал многих женщин?

— Нескольких.

— Какие они были?

Он пожал плечами.

— Всякие.

— Милые?

— Да, я думаю.

— Кто была последняя?

Бентли задумался.

— Это было несколько месяцев назад. Она была класса 7–9, по имени Юлия.

Элеонора втупила в него взгляд своих зеленых глаз.

— Расскажи мне, какая она была.

— Миленькая. Хорошенькая.

— Она походила на меня?

— У тебя волосы гораздо красивее. — Он погладил ее огненно — рыжую гриву. — У тебя очень красивые волосы и прекрасные глаза. — Он привлек ее к себе и долго держал, прижав. — Ты очень хорошая.

Она прижала маленький кулачок к амулетам, болтавшимся между ее грудей.

— Все идет хорошо. Мне сопутствует удача. Большая удача. — Она дотянулась до его губ. Мгновение ее живое лицо дышало рядом с его, затем, вздохнув, она отняла губы. — Как хорошо будет работать здесь всем вместе.

Бентли ничего не ответил.

Она отодвинулась от него и закурила сигарету. Приподняв подбородок и скрестив руки, она одарила его торжественно — серьезным взглядом своих зеленых глаз.

— Ты далеко пойдешь, Тэд. Веррик о тебе очень хорошего мнения. Вчера вечером я так боялась, слушая, что ты говоришь и видя, что ты вытворяешь. Но его это не рассердило. Он уважает тебя, он чувствует, что в тебе что — то есть. И он прав. В тебе есть что — то сильное, индивидуальное! Как бы мне хотелось прочесть, что у тебя в голове! Но с этим покончено навсегда.

— Хотел бы я знать, понимает ли Веррик серьезность твоей жертвы.

— У Веррика есть дела поважнее. Ты отдаешь себе отчет в том, что завтра мы, быть может, вернемся туда, и все будет, как прежде, как хотелось бы тебе. Фантастично, правда?

— Да, конечно.

Элеонора положила сигарету, быстро наклонилась и обняла его.

— Итак, ты действительно идешь с нами? Ты поможешь нам задействовать Пеллига?

Бентли незаметно качнул головой. — Да.

— Превосходно. — Она посмотрела на него. Ее зеленые глаза страстно горели в полумраке комнаты. Ее ароматное дыхание стало резким и прерывистым. — Тебе нравится эта комната? Она достаточно большая? У тебя много вещей?

— Нет, не много, — сказал Бентли. — Он чувствовал огромную тяжесть на душе. — Это все образуется.

Удовлетворенно вздохнув, она отстранилась от него и залпом осушила свой бокал. Затем она погасила свет и вернулась к нему. Единственным, что давало немного света, была ее сигарета, лежавшая в медной пепельнице. Казалось, вокруг ее волос и губ распространялось красноватое сияние. Соски ее грудей слегка горели.

Возбужденный ее светящимся телом, он в следующее же мгновение повернулся к ней. Удовлетворенные и томные, с влажными разгоряченными телами, они долго лежали неподвижно на скомканной одежде. Элеонора протянула руку, желая взять то, что осталось от сигареты. Она поднесла это к губам и дунула ему в лицо, в глаза, в нос, в рот, на него повеяло странным ароматом удовлетворенного желания.

— Тэд, — страстно зашептала она. — Я тебя удовлетворяю? — Она легонько приподнялась, казалось, мышцы ее размягчились и стали почти жидкими. — Я знаю, я… узкая.

— Ты? Это хорошо, — неопределенно сказал он.

— А тебе не хотелось бы быть с другой?

Поскольку он не ответил, она продолжала:

— Я хочу сказать… Быть может, я… Это не так уж хорошо, нет?

— Да нет. Ты грандиозна, — он говорил угасшим голосом, лишенным какого — либо выражения. Он лежал рядом с ней инертный и безжизненный. — Ты превосходна.

— Так в чем же тогда дело?

— Ни в чем. — Он с трудом поднялся и медленно отошел от нее. — Я устал, вот и все. Я, пожалуй, пойду туда. — Его голос вдруг стал жестким. — Как ты верно заметила, завтра, без сомнения, будет великий день.

Глава 9

Леон Картрайт, Рита О’Нейл и Питер Вейкман завтракали, когда появился оператор инквик — связи и сообщил, что только что по секретному проводу получен вызов с корабля.

— Я в отчаянии, — сказал капитан Гровс, когда они увидели друг друга через миллиарды километров космического пространства. — Я вижу, еще слишком рано. Вы все еще в вашем стареньком утреннем платье.

С бледным и осунувшимся лицом, искаженным огромной дистанцией, Картрайт выглядел совсем ослабевшим.

— Где вы точно? — дрожащим голосом спросил он.

— В четвертой астрономической единице, — ответил Гровс.

Вид Картрайта шокировал его, и он никак не мог решить, в какой степени он должен объяснить искажение лица его собеседника, разделяющим их пространством.

— Мы скоро выбираемся в нетронутое пространство. Я уже забросил официальные карты и руководствуюсь данными Престона.

Итак, корабль прошел около половины пути. Орбита Пламенного Диска — если такой вообще существовал — характеризовалась радиусом — вектором в два раза большим, чем радиус — вектор орбиты Плутона. Орбита девятой планеты определяла границы исследованного пространства, дальше простиралась бесконечность, о которой строилось множество догадок, но практически ничего не было известно.

Здесь корабль минует последние сигнальные бакены и оставит позади исследованную часть пространства.

— Многие члены экипажа хотят вернуться назад, — сказал Гровс. — Они понимают, что мы покидаем изученное пространство. У них это последняя возможность покинуть нас, дальше уже будет поздно.

— Если возможность реализуется, сколько человек покинут корабль?

— По крайне мере десять.

— Вы сможете продолжать путь без них?

— Запасов больше, чем достаточно. Конклин и Мери остаются, также старый плотник Джеретти, японские оптики и сварщик. Я думаю, что мы справимся.

— В таком случае, если их отъезд не ставит под угрозу успех экспедиции, отпустите их.

— Я даже не имел до сих пор возможности поздравить вас, — сказал Гровс.

Искаженное изображение Картрайта устало выпрямилось.

— Меня поздравить? А. Да. Спасибо.

Гровс протянул свою огромную широку черную ладонь к экрану инквик — связи. Картрайт сделал то же, на какое — то мгновение их пальцы соприкоснулись.

— Я полагаю, на Земле у нас будет время сделать это.

Судорога пробежала по лицу Картрайта.

— Честно говоря, я на это почти не надеюсь. Это напоминает кошмар, от которого я не могу пробудиться.

— Кошмар? Из — за убийцы?

— Так точно. — Картрайт поморщился. — Он вроде бы уже в пути, и я жду его появления.

Окончив передачу, Гровс пригласил Конклина и Мери в отсек корабля.

— Картрайт согласен с тем, чтобы отпустить их. Этот вопрос решен. За обедом я объявлю об этом официально. — Он указал на только что зажегшийся циферблат. — Смотрите. Этот индикатор реагирует впервые с тех пор как был построен корабль.

— Мне это ничего не говорит — сказал Конклин.

— Это нерегулярное мигание является автоматическим сигналом. Если я переведу его в звуковое представление, вы, без сомнения, узнаете, что это. Он указывает, что мы пересекаем последний рубеж исследованного пространства. Очень редкие экспедиции пересекали его.

— Когда мы овладеем Диском, — проговорила Мери, — этот рубеж уже не будет иметь смысла.

Ее глаза горели.

— Не забывайте, что восемьдесят девятая экспедиция ничего не нашла, — сказал Конклин. — А у них были все документы Престона.

— Быть может Престон повстречал гигантского змея космического моря, — полувсерьез — полушутя заговорила Мери, — и он проглотит нас, — как об этом рассказывают сказки.

Гровс холодно посмотрел на нее.

— Я занимаюсь навигацией. Идите, проследите загрузку спасательного нефа. Вы ночуете в трюме?

— Да, как и другие.

— После их отъезда вы сможете занять одну из кабин. Большая часть из них будет свободна. Выбирайте любую. В них не будет недостатка, — язвительно сказал он.

Трюм прежде служил лазаретом. Прежде, чем в нем поселиться, они его тщательно отдраили.

— Если мы приземлимся без приключений, то, может, сможем временно расположиться здесь? Это лучше того, что я имела на Земле — Мери сняла свои сандалии и устало опустилась на узкую железную кушетку — У тебя есть сигареты? Мои кончились.

Конклин протянул ей пачку.

— Только учти: это последние.

Она с благодарностью закурила сигарету и зажмурилась.

— Здесь так спокойно. Нет коридоров, где полно орущих людей.

— Слишком спокойно. Я не перестаю думать о том, что нас окружает. Земля, где не ступала нога человека… Великий боже! Весь этот холод вокруг нас. Холод, тишина, смерть… Или того хуже.

— Не думай об этом. Надо работать.

— Мы не настолько фанатичны, как это кажется. Это, конечно, превосходная идея: новая планета, на которую можно переселиться. Но теперь, когда мы в пути…

— Ты сердишься на меня? — спросила Мери, и в ее голосе прозвучала тревога.

— Я сержусь на весь мир. Гровс только командует да пытается вычислить маршрут, опираясь не на точные данные, а на умозрительные заключения сумасшедшего. Я сержусь из — за всего этого, а также еще из — за того, что этот корабль — старое, разваливающееся судно. И еще я сержусь, потому что мы миновали последний рубеж, а только фантазеры да сумасшедшие забираются так далеко.

— И к кому же ты нас относишь? — слабым голосом спросила Мери.

— Мы скоро узнаем это.

— Она робко взяла его за руку.

— Даже если мы туда не доберемся, все равно это чудесно.

— Это? Эта крохотная монашеская келья?

— Да, — она серьезно посмотрела на него. — Это всегда было моей мечтой. Прежде я только и делала, что скиталась без цели с одного места на другое, от одного человека к другому. Я не хотела быть девушкой… Но, по правде говоря, я не знала, кем хотела быть. Теперь мне кажется, что я нашла ответ. Быть может, мне не следовало тебе этого говорить — ты снова рассердишься, — но я ношу амулет, который должен тебя приворожить. Мне помогла его сделать Жаннет Сиблей, а она знает в этом толк. Я хочу, чтобы ты меня любил очень сильно.

Конклин улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать ее.

Внезапно она, не подав ни звука, исчезла.

Со всех сторон его окружила пелена ослепительно — белого пламени. Вокруг был только этот леденящий огонь раскалявший каждую клеточку, пожирая все предметы и все живое, оставляя только за собой право на существование.

Конклин попятился, оступился и свалился в колышущееся море света. Он заплакал, жалобно застонал, безуспешно стараясь уползти от этих потоков огня. Все его усилия были тщетны. Ему не за что было ухватиться.

И тут раздался голос.

Он зародился где — то внутри его существа, затем начал разрастаться и рваться наружу. Его мощь ошеломила Конклина. В ужасе и бессилии он вновь упал, что — то невнятно бормоча, скорчился, как утробный плод, доведенный до состояния протоплазмы, а вокруг него, все пожирая, колыхалось море звука и огня, и голос все грохотал в нем самом и вокруг. Он представлял собой сморщившийся почерневший обломок, выброшенный из бушующего ада живой энергий.

— Земной корабль, — орал голос, — куда вы идете? Почему вы здесь?

Звук буравил Конклина, распластавшегося в океане беспорядочного света. Голос уходил и возвращался, подобно световой волне. Это пульсирующее скопище необузданной энергии беспрерывно хлестало его изнутри и снаружи.

— Вы находитесь за пределами вашей системы, — кричал голос в его раскалывавшемся мозгу. — Вы вышли из нее. Понимаете? Это промежуточное пространство, пустота, отделяющая вашу систему от моей. Почему вы зашли так далеко? Что вы ищите?

В отсеке контроля Гровс слабо пытался сопротивляться бешеному потоку, овладевшему его телом и умом. Его ударило о навигационный стол. Карты и инструменты носились над ним в раскаленном дожде. И, не смолкая, звучал грубый голос, полный обжигающего высокомерия и бесконечного презрения к своим слушателям.

— Ничтожные земляне, случайно забредшие сюда, возвращайтесь в вашу систему! Возвращайтесь в ваш крохотный, упорядоченный мир, в вашу бледную цивилизацию. Удирайте от темноты и от монстров!

Гровсу удалось дотянуться до выходного люка. Карабкаясь, он выбрался в коридор.

Голос настиг его и толчком непреодолимой силы прижал к растерзанной обшивке астронефа.

— Я вижу, вы ищите десятую планету вашей системы, легендарный Пламенный Диск. Для чего вы его ищете? Что вы хотите там делать?

Гровс завизжал от ужаса. Теперь он знал, что это было — голоса, предсказанные Престоном в его книге. У него появилась сумасшедшая надежда: голоса могут провести… Он открыл было рот, чтобы заговорить, но воющий голос свирепо оборвал его:

— Пламенный Диск входит в наш мир. Мы его пронесли сюда через космическое пространство. Здесь мы его оставили, и теперь он вечно вращается по орбите вокруг вашего Солнца. У вас нет никаких шансов получить права на него. Какую цель вы преследуете? Мы хотим знать.

Гровс попытался направить наружу свои мысли.

В головокружительно короткий момент он отобразил в своем мозгу все свои надежды, все свои планы, нужды и обширные желания человеческой расы.

— Быть может, — ответил голос, — мы рассмотрим и проанализируем ваши запротоколированные мысли и импульсы. Мы должны быть осторожны. Если мы захотим, мы сможем испепелить ваш корабль. — Немного выждав, голос задумчиво продолжал: — Но, конечно, не сейчас. Мы не должны спешить.

Гровс нашел кабину инквик — связи и бросился к передатчику — сейчас это было нечто неопределенной формы, пляшущее среди белого огня. Его пальцы упали на контакты. Тут же включились автоматические цепи.

— Картрайт! — выдохнул он.

Луч инквик — связи, несущий его сигналы, отразился сначала от Плутона, затем от Урана, после этого от других планет и, наконец, долетел в Директорию, в Батавию.

— Пламенный Диск не случайно расположен в вашей системе, — вновь зазвучал мощный голос. Он замолчал, словно для консультации с невидимыми компаньонами. — Контакт между нашими расами мог бы привести к невиданному прежде культурному сотрудничеству, — продолжал он. — Но мы должны…

Гровс вновь приблизился к передатчику.

Изображение было слишком слабым. Его наполовину ослепшие глаза отказывались видеть. Он с горячностью попросил установить связь, чтобы Картрайт смог увидеть то, что видел он, услышать густой громкий голос, который он слышал, понять ужасающие, но, однако, наполненные неизъяснимой надеждой речи.

— Мы должны понаблюдать. Мы должны узнать. Мы не спешим со своими заключениями. Мы будем решать, а ваш корабль тем временем направится к Пламенному Диску. Мы решим, уничтожить вас или провести целыми и невредимыми на Пламенный Диск, тем самым увенчав успехом вашу экспедицию.

Риз Веррик обернулся на срочный вызов техника инквик — связи.

— Идемте, — сказал он Хербу Муру. — Перехвачена передача с астронафа Картрайту. Она направлена в Батавию.

Встав перед экраном видеопередатчика, установленного техниками инквик — связи в Фарбене, Веррик и Мур ошеломленно рассматривали представшую перед ними картину: Гровс, крохотный, затерявшийся в океане огня и необузданной энергии, напоминал насекомое, терзаемое жестокими элементами. Искаженный космическим пространством, все еще очень мощный ревел голос:

«… наше предупреждение. Если вы пренебрегаете нашими дружескими усилиями в проведении вашего корабля, если вы попытаетесь сами корректировать его курс, то мы не сможем гарантировать…»

— Что это такое? — проквакал ошеломленный и бледный Веррик. — Это что, они подстроили, зная, что мы за ними шпионим? — он задрожал. — Или же это действительно…

— Помолчите, — рокочущим голосом прервал его Мур. — Это все зарегистрировано?

Веррик, с отвисшей челюстью, согласно кивнул.

— Ради бога, куда это мы проникли? — спросил он. — Все эти легенды и слухи о мифических живых существах, живущих там… Я никогда не думал, что это может быть на самом деле!

Мур справился с видео — и звуковым магнитофонами, затем резко спросил:

— Так вы думаете, что это сверхестественное представление?

— Это другая цивилизация. — Голос Веррика дрожал от страха и волнения. — Это немыслимо. Мы вошли в контакт с другой расой.

— Немыслимо — это не то слово, — сказал Мур.

Как только экран вновь стал непроницаем, он схватил записанные бобины и со всех ног бросился в Публичную информационную библиотеку.

Спустя час из Центра исследований игр в Женеве пришел результат анализа.

Мур взял его и понес Ризу Веррику, он положил перед ним отчет.

— Держите. Смотрите. Это явная насмешка, только непонятно, над кем.

— Веррик озадаченно посмотрел.

— Как? Что они говорят? Этот голос…

— Это голос Джона Престона, — провозгласил Мур. — Он зарегистрирован по выдержкам из его «Единорога». В библиотеке хранятся бобины, их правильность сравнения не оставляет сомнений.

Глава 10

Робот Мак — Миллан, невозмутимо идя по проходу, собирал билеты. Жаркое полуденное солнце отражалось красивой блестящей обшивкой межконтинентальной ракеты. Далеко внизу простиралась голубая гладь Тихого океана, вечного и неизменного в своих красках и в своем нраве.

— Это действительно очень красиво, — сказал молодой человек хорошенькой девушке с волосами цвета золотистой соломы. Девушка сидела рядом с ним. — Я имею в виду океан. Как он сливается с небом. Земля, без сомнения, самая красивая планета Системы.

Девушка сняла свои телеочки и сощурилась, глядя на настоящее солнце. Как бы возвращаясь от сна к действительности, она смотрела в иллюминатор.

— Да, это симпатично, — скромно согласилась она.

Ей было не больше восемнадцати лет. У нее была высокая грудь, короткие вьющиеся волосы, следуя последней моде, образовывали темно — рыжий светящийся ореол вокруг лица с тонкими чертами и грациозной шеей. Она покраснела и поспешно убрала телеочки.

Ее безобидный сосед с бесцветными глазами достал сигареты, взял себе одну и протянул ей позолоченный портсигар.

— Спасибо, — нервно произнесла она.

Ее пальцы с темно — красными ногтями выудили одну сигарету. Она повторила «спасибо», когда он протянул ей золотую зажигалку.

— Куда вы направляетесь? — спросил он.

— В Пекин. Я работаю в Холме Суонг, то есть я жду вызова.

Она лихорадочно порылась в миниатюрной сумочке.

— Я должна получить какой — то вызов. Быть может, вы могли бы объяснить мне, что это значит. Я не понимаю этого юридического жаргона, на котором они говорят.

Затем она поспешно добавила:

— Разумеется, в Батавии Вальтер сможет…

— Вы классифицированы?

Еще не дослушав вопроса, она покраснела.

— Класс 11–76. Это немного, но и это играет свою роль.

Короткими быстрыми движениями она отряхнула пепел, упавший на ее вышитый шарф и высокую грудь.

— Я в прошлом месяце получила классификацию.

Немного поколебавшись, она спросила:

— А вы? Я знаю, люди иногда бывают очень обидчивы, особенно если они не имеют…

Он указал на своей рукав.

— Класс 56–3.

— Вы кажетесь таким… циничным.

Молодой человек холодно и сдержанно рассмеялся.

— Может быть. — Он любезно посмотрел на нее. — Как вас зовут?

— Маргарет Ллойд, — произнесла она, стыдливо опуская глаза.

— А меня Кейт Пеллиг.

Голос его был как никогда сдержан и сух.

Девушка минуту подумала.

— Кейт Пеллиг?

Ее брови удивленно поднялись — на лбу появились морщины.

— Такое впечатление, что я слышала ваше имя. Это возможно?

— Нет, это невозможно, — с иронией произнес он. — Но это не имеет никакого значения, не волнуйтесь.

— Меня всегда раздражает, если я не могу что — то вспомнить. — Узнав его имя, она могла теперь разговаривать более открыто. — Я получила классификацию исключительно благодаря тому, что живу с одним очень влиятельным лицом. Он ждет меня в Батавии. — На ее невинном лице выражалась смесь гордости и скромности. — Вальтер все устроил для меня. Без него я бы туда никогда не попала.

— Спасибо ему — сказал Кейт Пеллиг.

Рядом с ним появился Мак — Миллан и протянул свой крюк. Маргарет Ллойд подала ему свой билет. Пеллиг сделал то же.

— Привет, брат — лаконично обратился Пеллиг к роботу.

Когда Мак — Миллан удалился, Маргарет Ллойд спросила Пеллига:

— А вы? Куда вы едете?

— В Батавию.

— По делам?

— В какой — то степени, — сказал он.

Кейт улыбнулся улыбкой, лишенной наименьшего юмора.

— Быть может, через некоторое время я назову это удовольствием. Мое поведение варьируется в зависимости от времени.

— Как вы странно говорите, — произнесла девушка.

Она была удивлена и немало напугана глубиной ума этого человека.

— Да, странный я. Иногда мне трудно предвидеть, что я буду делать или говорить в следующий момент. Иногда я чужд самому себе. Иногда даже мои действия застают меня врасплох, и я не могу понять, что заставляет меня так поступать.

Он загасил окурок сигареты и взял новую. Ироническую улыбку сменило выражение мрачного беспокойства. Слова медленно, но веско сходили с его губ.

— Это великая жизнь, если только вы не спасуете.

— Я в первый раз слышу такие слова. Что вы хотите этим сказать?

— Эта фраза взята из древнего манускрипта, — взгляд Пеллига заскользил по глади океана. — Мы скоро прилетим. Давайте поднимемся в бар, я угощу вас коктейлем.

Маргарет Ллойд задрожала от страха и радости.

— В самом деле? — Она была очень польщена. — Поскольку я живу с Вальтером, то, не правда ли…

— Не беспокойтесь, — сказал Пеллиг.

Он спокойно встал.

— Я угощу вас даже двумя бокалами. Если, правда, я узнаю, кто вы, прежде чем мы войдем в бар.

Питер Вейкман глотнул из стакана томатного сока и, вздрогнув, потянул через стол завтракавшему Картрайту результаты анализа.

— Это действительно Престон, а не сверхсущество, явившееся из другой Системы.

Окоченевшие пальцы Картрайта механически вертели чайную ложку.

— Я никак не могу в это поверить.

Рита О’Нейл дотронулась до его руки.

— Это объясняет его книга. Он хотел быть там, чтобы проводить вас. Голоса…

— Меня интересует другое. — Задумчиво произнес Вейкман. — За несколько минут до того, как был получен наш запрос, в информационную библиотеку пришел заказ на проведение идентичного анализа.

— Что это значит — спросил Картрайт, резко выпрямляясь.

— Я ничего об этом не знаю. Они говорят, что получили для анализа бобины со звуко — и видеозаписями. На них те же документы, что мы им послали. Они не знают, от кого это.

— И это все, что вы можете нам сообщить? — с беспокойством спросила Рита О’Нейл.

— На самом деле они знают, кто запросил у них эти данные, но они не хотят говорить. Я с трудом удерживаюсь от желания послать двух — трех телепатов для зондирования тех, кто получил другой запрос.

— Забудьте об этом. У нас есть дела поважнее. Есть что — нибудь новое о Пеллиге? — с упрямой настойчивостью произнес Картрайт.

Вейкман удивился.

— Ничего кроме того, что он вроде бы покинул Холм Фарбен.

— Вы еще не смогли войти в контакт? — спросил Картрайт, не будучи в состоянии унять дрожь.

Рита положила свою руку на руку Картрайта.

— Они войдут в контакт, когда он проникнет в охраняемую зону. Он еще вне ее.

— Ради Бога, вы не могли бы выйти навстречу? Вы будете оставаться здесь до его прибытия?

Картрайт устало покачал головой.

— Простите меня, Вейкман. Я знаю, что мы уже говорили об этом тысячу раз.

Вейкман был в затруднительном положении. Он волновался за Леона Картрайта.

За несколько дней до того, как он стал Ведущим Игру. Картрайт перенес удар Сейчас он сидел здесь, нервно играя чашкой. Тик периодически передергивал его лицо. Он выглядел сгорбленным, постаревшим и чрезмерно испуганным. Иссеченное морщинами лицо было сумрачным и усталым. В когда — то голубых, потускневших глазах отражался страх. Несколько раз он пытался заговорить, но в конце концов погрузился в глубокое молчание.

— Картрайт, — сказал ему Вейкман, — вы в плохой форме.

Картрайт бросил на него смиренный взгляд.

— Меня должен убить человек, публично, средь бела дня, не скрываясь и чувствуя одобрение всей системы. Вся Вселенная припала к телевизорам, ожидая увидеть то, что он будет делать. Его подбадривают, ему аплодируют надеются что он станет чемпионом этого национального вида спорта И вы хотите, чтобы я был в хорошей форме?

— Это всего лишь человек, — спокойно сказал Вейкман. — Он не сильнее вас. На самом деле, у вас для защиты есть целый Корпус и все средства Директории.

— И после него появится другой, тысяча других.

Вейкман нахмурился.

— Всякий Ведущий Игру имел с этим дело. Я полагая что основное ваше желание — это оставаться в живых пока ваш астронеф не будет в полной безопасности.

Серое от истощения лицо Картрайта было достаточно красноречивым ответом.

— Да, я стараюсь оставаться в живых. Не вижу, что здесь предосудительного? Он поднялся, напрягаясь, чтобы его руки не дрожали. — Конечно, вы правы. — Он смущенно, словно извиняясь, улыбнулся. — Постарайтесь войти в мое положение. Вы имели дело с этими убийцами всю вашу жизнь. Для меня это вещь совершенно новая. Прежде я был обыкновенным, безымянным, неизвестным для широкой публики человеком. И вот теперь я стал идеальной мишенью, освещаемой прожекторами в десять миллиардов ватт. — Его голос стал громче. — И они хотят меня убить! Ради Бога, какова ваша стратегия? Что вы предпримете?

«Он напуган. Он вызывает жалость, — подумал Вейкман. — Он полностью расклеился. Он даже больше не думает о своем корабле, хотя именно из — за него он пришел сюда».

В другом крыле Директории, держа связь с Вейкманом и другими членами Корпуса, сидел в своем кабинете Шеффер. Мысленно он отвечал Вейкману: «Пора его везти туда, хотя я не думаю, что Пеллиг уже очень близко. Но, учитывая, что всем руководит Веррик, нужно иметь обширное поле поправок».

«Точно, — мысленно ответил ему Вейкман. — Интересно, что в любой другой момент Картрайт сошел бы с ума от радости, узнав, что Джон Престон жив. Сейчас же он едва обратил на это внимание. И в то же время он практически уверен, что корабль достигнет цели». — «Вы думаете, что Пламенный Диск существует?» — Очевидно. Но это не касается Картрайта. Он пытался стать Ведущим Игру исключительно с целью дать возможность кораблю достичь Пламенного Диска. А теперь, столкнувшись с реальной ситуацией, он видит в ней только смертоносную ловушку».

Вейкман повернулся к Картрайту.

— Очень хорошо, Леон. Мы сейчас увезем вас далеко отсюда. Приготовьтесь, у нас еще много времени, нам еще не сигнализировали о прибытии Пеллига.

Картрайт с подозрением посмотрел на него.

— Куда отвезти меня? Я полагал, что комната, укрепленная Верриком…

— Он считает, что вы ею воспользуетесь. Именно отсюда он начнет. Мы увезем вас с Земли. Корпус выбрал для вас в качестве убежища одно место на Луне, известное как центр по отдыху от психической усталости. На самом деле это даже лучше того, что Веррик соорудил здесь. Пока Корпус будет заниматься Пеллигом, вы уже окажетесь за четыреста тысяч километров от Батавии.

Картрайт в отчаянии посмотрел на Риту О’Нейл.

— Что я должен делать? Ехать туда?

— Здесь, в Батавии, — произнес Вейкман, — каждый час садится сотня кораблей. Тысячи людей, путешествуя, перелетают с острова на остров. Это самое населенное место во всей Вселенной. На Луне же человек никак не может пройти незамеченным. Наша станция расположена в стороне от других. Организация, у которой мы состоим на обеспечении, купила место в секции, пользующейся маленьким спросом. Вы будете окружены тысячами километров пустынного безвоздушного пространства. Если Кейту Пеллигу удастся проследовать за вами, и он явится в этом громоздком комбинезоне Фарли, с радарным конусом, со счетчиками Гейгера, с карабином и в каске, я думаю, что мы его заметим.

Вейкман хотел было пошутить, но Картрайт не улыбнулся.

— Другими словами, вы не можете здесь обеспечить мне защиту.

— Там мы сможем лучше ее обеспечить. — Вейкман вздохнул. — К тому же там, на Луне, очень приятно. Наши устроители все предусмотрели. Вы сможете плавать, заниматься играми на свежем воздухе, принимать солнечные ванны, даже спать. Если хотите, мы продержим вас в состоянии летаргического сна до тех пор, пока все не успокоится.

— Я мог бы никогда не проснуться, — ответил Картрайт.

Можно было подумать, что уговаривают маленького ребенка. Совершенно беззащитный и весь объятый страхом, этот старый человек потерял здравый рассудок. Он стал скудоумным и инфантильным. Вейкман горько пожалел о том, что еще слишком рано для принятия внутрь стаканчика — другого. Он явно в этом нуждался. Постарался говорить спокойно, но твердо.

— Мисс О’Нейл отправится с вами. Я, безусловно, тоже. Вы сможете вернуться на Землю, как только захотите. Но я настаиваю на том, чтобы вы осмотрели ваше лунное прибежище прежде, чем примете окончательное решение.

Картрайт заколебался, терзаясь сомнениями.

— Вы говорите, что Веррик не знает об этом прибежище? Вы в этом уверены?

«Лучше будет утверждать, что мы в этом уверены, — сказали мысли Шеффера. — Ему необходима твердая уверенность. Бесполезно сейчас ему говорить о статистической вероятности».

— Совершенно уверен, — громким голосом бесстыдно соврал Вейкман.

Затем он добавил мысленно Шефферу: «Надеюсь, что мы не совершаем ошибки. Вероятно, что Веррик знает. Но это ничего не значит. Если все пойдет хорошо, Пеллиг никогда не покинет Батавию» — «А если он туда прорвется?» — прилетела тревожная мысль. — «Это невозможно. Наша задача задержать его. Я, в общем, не очень беспокоюсь, но чувствовал бы себя лучше, если бы территории, окружающие нашу станцию, не принадлежали бы Холмам Веррика».

Салон — бар, оформленный с претензией на шик, блистал хромовым светом. Кейт Пеллиг подождал, пока мисс Ллойд уселась в одно из плюшевых кресел перед столом из пластика и неловко облокотилась на него руками, затем сел напротив нее.

— В чем дело? — спросил он. — Что — нибудь не так?

— Нет.

Пеллиг молча пробежал глазами меню.

— Что вы хотите? Поторопитесь — мы уже почти приехали.

Мисс Ллойд сделала было движение, чтобы встать и уйти, и покраснела больше обычного. Она должна была подавить внезапное желание бегом вернуться на свое место. Ее спутник был ей неприятен, его слова оскорбляли ее, но страх поступить неправильно делал ее робкой и заставлял прятать возмущение.

— В каком Холме вы служите?

Ответа не последовало.

Мак — Миллан тихо подъехал к ним.

— Что прикажете, месье и мадам?

Оживлявший тело Пеллига Бентли начал бурно мыслить. Он заказал бурбон с содовой для себя и «Том Коллинз» для Маргариты Ллойд. Он с трудом увидел, что им принесли, механически рассчитался и поднес бокал к губам.

Мисс Ллойд болтала с воодушевлением, свойственным юности. Ее глаза блестели, зубы сверкали белизной, рыжая прическа горела, как пламя свечи. Но человек, сидевший напротив нее, был нечувствителен к ее прелестям. Бентли позволил пальцам Пеллига поставить бокал на стол. Пеллиг задумчиво смотрел перед собой.

В этот самый момент механизм переключился. Пеллиг тотчас же бесшумно очутился в Фарбене.

Шок был жестокий. Он зажмурился и вцепился в металлическое кольцо, окружавшее его тело и служившее одновременно для поддержки, для связи с основным механизмом. Перед ним на инквик — экране разыгрывалась сцена, которую он только что покинул. Тело Пеллига испускало ультрафиолетовые лучи, улавливаемые инквик — приемниками и ретранслируемые во все лаборатории Фарбена. В крохотном салоне миниатюрная Маргарита Ллойд сидела напротив миниатюрного Кейта Пеллига. Система передачи звука доносила несмолкавшую болтовню девушки.

— Кто сейчас в нем? — нетвердым голосом спросил Бентли.

Видя, что он хочет выбраться из предохранительного кольца, Херб Мур втолкнул его обратно.

— Не двигайтесь! Вы рискуете оказаться там с половиной ваших мозгов, оставив вторую половину здесь.

— Я только что выбрался оттуда. Моя очередь подойдет позже.

— Нет, вы можете быть следующим. Не двигайтесь, пока ваша двигательная система не будет отсоединена, и пока вы не окажетесь вне цепи.

Зажглась красная кнопка, четвертая слева в третьем ряду. На экране было видно, как без малейшей паузы к телу подключился новый оператор. Бентли заметил, что в первый момент шока он опрокинул содержимое бокала.

Мисс Ллойд прервала свой монолог и спросила:

— Вы себя хорошо чувствуете? Вы выглядите очень бледным.

— Нет, все в порядке, — пробормотало тело Пеллига.

— Он прекрасно выходит из затруднений, — сказал Мур Бентли. — Это ваш друг Эл Девис.

Бентли мысленно отметил расположение кнопки.

— Которая относится к вам?

Мур проигнорировал вопрос.

— Контактор зажигает ваш индикатор за долю секунды до самого переключения. Держите глаза открытыми, и вы будете вовремя предупреждены. Иначе вы рискуете неожиданно очутиться под пальмой лицом к лицу с двадцатью вооруженными до зубов телепатами.

— Или умереть, — сказал Бентли. — Кто выигрывает в этой игре?

— Тело не будет уничтожено. Оно доберется до Картрайта и убьет его.

— Сотрудники вашей лаборатории делают уже следующего андроида, — возразил ему Бентли. — Когда этого уничтожат, тот уже будет готов предстать перед Конвентом Вызова.

— В случае провала оператор будет мгновенно отключен от тела до того, как оно погибнет. Можете подсчитать, каковы ваши шансы находиться в теле именно в этот момент: одна двадцать четвертая, умноженная на сорок процентов вероятности того, что тело будет уничтожено.

— А вы действительно входите в группу операторов?

— На том же основании, что и вы.

Мур собрался выйти из кубообразной камеры, когда Бентли спросил его:

— А что происходит с моим собственным телом в то время, когда я нахожусь в Пеллиге?

— До момента переключения все эти приборы механизма поддерживают в нем жизнь. — Он указал рукой на различные приборы, заполнявшие металлический ящик. — Они удовлетворяют все потребности вашего организма: обеспечение воздухом, регуляцию кровяного давления, сердечного ритма, выделение испражнений, обеспечение водой, пищей — словом, делают все, что необходимо.

Дверь вновь закрылась. Бентли остался один в набитой различными механизмами камере.

На экране Эл Девис предлагал девушке второй бокал. Им особенно не о чем было разговаривать. Система передачи звука доносила лишь тихий шелест голосов и звон бокалов. На мгновенье Бентли удалось увидеть пейзаж, мелькнувший в иллюминаторе корабля, и его сердце сжалось.

Они приближались к щупальцевидной Индонезийской Империи, месту наиболее плотного скопления человеческих существ во всей Системе Девяти Планет.

Нетрудно было представить телепатов, проверявших звенья своей информационной цепи. Картина первого контакта: телепат на посадочной площадке, слоняющийся около дорожки для выхода пассажиров, а может, сидящий за окошком кассы. Или женщина — телепат, смешавшаяся с толпой девиц, которых всегда было много во время прибытия кораблей. Или даже ребенок — телепат, оставленный здесь родителями. Или старик, ветеран какой — нибудь забытой войны, сидящий в тени с плащом на коленях.

Неважно, кто. Неважно, где. Это может быть тюбик губной помады, булочка, карманное зеркальце, газета, монетка, носовой платок… Бесконечные разнообразие и эффективность современных способов борьбы.

Пассажиры на экране начинали вставать, готовясь к выходу, чувствовалось легкое напряжение, обычное перед посадкой. Когда гудение двигателей стихло и двери люков открылись, послышались вздохи облегчения.

Кейт Пеллиг неловко поднялся и сделал несколько неясных движений в сторону Маргарет Ллойд. Оба смешались с толпой, медленно сходившей по трапу.

Бентли нервно посмотрел на подробный план зданий Директории в Батавии. Посадочная площадка находилась в непосредственной близости от садов Директории.

Цветная стрелка уже указывала местоположение Пеллига, но соответствующих указателей о телепатах не было. Бентли нетрудно было подсчитать, что первый контакт между Пеллигом, андроидом и цепью телепатов состоится максимум через несколько минут.

Вейкман приказал вывести ракету С+ из ее подземного пристанища. Он налил себе шотландского виски, медленно выпил и мысленно заговорил с Шеффером: «Через полчаса Батавия станет тупиком для Пеллига, приманкой, в которой уже нет дичи». От Шеффера пришел уверенный ответ: «Мы только что получили сообщение о Пеллиге. Он выбрал ракету, следующую прямым курсом из Брэмя на Яву». «Вы знаете, как называется ракета?» — «Нет, он взял «открытый» билет. Но, судя по всему, он уже в пути».

Вейкман пустился во весь дух в личные апартаменты Картрайта. Тот небрежно упаковывал вещи с помощью Риты О’Нейл и двух роботов Мак — Миллан. Рита была бледна, похоже, что нервы ее были натянуты, но держалась она спокойно. С помощью устройства быстрочтения она просматривала бобины, пытаясь выбрать те, которые стоило сохранить. Вейкман улыбнулся, глядя на эту хрупкую но такую проворную и энергичную девушку. Между ее грудями прыгал талисман — лапка кошки.

— Храните ее получше, — сказал ей Вейкман.

Она подняла на него глаза.

— Есть что — нибудь новое?

— Пеллиг может появиться с минуты на минуту Ракеты садятся непрерывно. Мы ведем наблюдение за прилетающими. Рита, корабль уже почти готов. Помочь вам закончить с багажом?

Картрайт вышел из оцепенения.

— Послушайте, я не хочу быть пойманным в космическом пространстве. Я… не хочу…

Вейкмана удивили эти слова и мысли: неприкрытый, глубокий, первобытный страх полностью завладел психикой старого человека.

— Мы не будем пойманы в пространстве, — быстро произнес Вейкман. — Наш корабль является экспериментальной ракетой С+. Она единственная может взлетать с горных хребтов. Почти сразу же мы достигнем места назначения. Никто не может приблизиться к С+, когда она находится в движении.

Картрайт, нервно сжав посеревшие губы, сказал:

— Вы думаете, что лучше будет разделить Корпус? Вы сказали, что кто — то останется здесь, а остальные отправятся с нами. А я знаю, что вы не можете читать на таком расстоянии. Не получится ли…

— Черт возьми! — взорвалась Рита. Она бросила бобины. — Прекратите так себя вести! Это на вас не похоже.

Картрайт жалобно застонал и принялся рыться в куче рубашек.

— Я сделаю так, как вы говорите, Вейкман. Я верю вам.

Он продолжал неловко упаковывать чемоданы, но мозг его был скован ужасом, и страх буравил его, разрастаясь все более. Он ощущал непреодолимое желание убежать и скрыться в бронированном кабинете Веррика. Вейкмана слегка трясло от натиска этого первобытного страха, от необузданного желания скорее куда — нибудь спрятаться. Он решительно переключил свое внимание на Риту О’Нейл.

Новый удар ожидал его. Тоненькая струйка леденящей ненависти проистекала от девушки в его сторону. Удивленный этим внезапным проявлением нового чувства, он начал исследовать его.

Рита увидела его лицо, и мысли ее изменились. Она мгновенно почувствовала, что Вейкман зондирует ее, и теперь она думала о том, что слышала в наушниках, а Вейкман был оглушен чудовищной смесью голосов, выступлений, докладов, выдержек из книг Престона, дискуссий, комментариев.

— В чем дело? — спросил он у нее. — Что — нибудь не получается?

Вместо ответа Рита поджала губы так, что они стали казаться бескровными, затем вдруг резко повернулась и вышла из комнаты.

— Я могу сказать вам, в чем дело, — произнес Картрайт. Он закрыл крышку окованного чемодана. — Она считает, что вы в этом повинны.

— В чем?

Картрайт поднял два наполненных чемодана и медленно направился к двери.

— Вы знаете, я ее дядя. Она привыкла видеть мое превосходство: я, отдающий приказания, составляющий планы. Теперь же я связался с вещами, превосходящими меня. — Его голос перешел в неуверенный шепот. — С ситуациями, которыми я не могу управлять; и я вынужден довериться вам. — Он посторонился, чтобы пропустить Вейкмана, открывшего перед ним дверь. — По — моему, я изменился с момента моего приезда сюда, и она считает, что в этом повинны вы.

— Ох… — произнес Вейкман.

Везде сопровождая Картрайта, он отдавал себе отчет в двух вещах: что он не так хорошо понимает людей, как это казалось раньше, и что Картрайт, наконец, решился поступать соответственно с указаниями Корпуса.

На спасательной платформе в центре главного здания стоял готовый к взлету корабль С+.

Как только Картрайт, его племянница, Вейкман и группа телепатов поднялись на борт, люки герметично и бесшумно закрылись, крыша исчезла, открыв яркое полуденное солнце.

— Это маленький корабль, — сказал Картрайт. Он был необычайно бледен, руки его, дрожа, застегивали спасательный пояс. — Интересно, какой будет его траектория?

Вейкман быстро застегнул пояс Риты, затем свой. Она ничего ему не сказала, но с ее стороны ощущалось уже меньше враждебности.

— Мы можем потерять сознание, но не волнуйтесь; корабль полностью автоматизирован, — сказал Вейкман.

Он расположился поудобрее и мысленно послал сигнал отправления сложному и чувствительному механизму. Тотчас ответили реле, и недалеко от них зарычали мощные реакторы.

Ощутив ответ корабля, Вейкман представил его гигантским продолжением своего тела, сделанным из стали и пластика. Он расслабился, впитывая мягкую вибрацию и тепло заработавших двигателей.

Это был великолепный корабль, единственный в своем роде.

— Вам известны мри чувства, — вдруг оборвала Рита приятные мысли Вейкмана. — Я ведь знаю, вы меня зондировали.

— Мне известно, какими были ваши чувства, но, надеюсь, они изменились.

— Может быть, и нет. Я не знаю; Есть что — то неестественное в том, чтобы винить вас в происходящем. Ведь вы делаете все, что в ваших силах.

— Я думаю о том же, — сказал Вейкман. — Надеюсь, что я нашел лучшее решение. И я сейчас хозяин положения. — Он на мгновение замолчал и объявил: — Корабль готов к взлету.

Картрайт лишь покачал головой:

— Я готов.

Вейкман помедлил еще мгновение.

— Никаких признаков? — подумал он в сторону Шеффера.

— Приближается новый рейсовый корабль. Через секунду он будет в зоне зондирования.

Пеллиг прибудет в Батавию — это было ясно. Ясно было и то, что он тут же бросится на поиски Картрайта. Неясным оставалось, каким образом выловить и убить Пеллига. Можно было с уверенностью утверждать, что если ему удастся проскочить через сеть телепатов, то ему удастся так же локализовать и их убежище на Луне. И в этом случае…

— На Луне нет никакой защиты, — подумал он Шефферу. — Отправляя его туда, мы отказываемся от какой бы то ни было возможности защититься.

— Это точно, — подумал Шеффер. — Но я надеюсь, что мы схватим Пеллига здесь, в Батавии. Как только мы войдем в контакт, все будет кончено.

Вейкман решился.

— Хорошо, рискнем. Шансы в нашу пользу.

По мысленному сигналу корабль переключился на отправление. Автоматические щупальца настроили его на цель полета, бледное всевидящее око устремилось в полуденное небо.

Вейкман закрыл глаза и расслабился.

Корабль сдвинулся с места. Сначала почувствовался толчок классических турбин, затем колоссальный толчок С+, включившего свои стандартные функции.

Одно мгновенье корабль, сверкая на солнце, поболтался над Директорией, затем С+ набрал силу и вырвал корабль у сил земного притяжения, сообщив при этом ему скорость, от которой все на борту погрузились в черноту бессознательного состояния.

Сквозь потемки, овладевшие сознанием Вейкмана, пробивалось чувство удовлетворения. В Батавии Кейт Пеллиг не найдет ничего, кроме собственной смерти. Его же, Вейкмана, стратегия должна увенчаться успехом.

В тот самый момент, когда мысленный сигнал Вейкмана послал в пространство блестящий корабль С+, на посадочной площадке замер и выдвинул трап рейсовый корабль.

Затерянный среди деловых людей и служащих, под солнцем появился Кейт Пеллиг. Сощурив глаза, он впервые смотрел на здание Директории, на необыкновенно плотные движущиеся толпы людей, в которых прятались ожидавшие его телепаты.

Глава 11

В пять часов тридцать минут тяжелая ракета дорожного ведомства приземлилась в центре того, что когда — то называлось Лондоном. Рядом сели легкие транспортные корабли, из которых вышли группы вооруженной охраны. Они быстро расположились вокруг, чтобы преградить путь возможному полицейскому патрулю Директории.

Через несколько мгновений старое разграбленное здание, в котором помещалось бюро Общества Престонистов, было окружено.

Риз Веррик в длинном шерстяном пальто и ботинках шел маленькой улочкой за группой рабочих, обслуживающих здание.

Воздух был ледяным. Дома и шоссе блестели от ночной сырости. Ни одного признака жизни не проявлялось в серых тихих сооружениях.

— Это здесь, — сказал старший мастер Веррику. — Это их сарай.

Он указал на двор, усеянный обломками:

— Памятник здесь.

Веррик ускорил шаг и вошел во двор.

Рабочие уже начали разрушать постройку из стали и пластика. Пожелтевший пластиковый куб с останками Джона Престона был уже отломлен от пьедестала и лежал на обледенелой мостовой среди скопившихся за многие месяцы старых бумаг.

В прозрачном кубе, чуть повернутая набок, лежала высохшая фигура. Рука, сжимавшая трубку, частично закрывала нос и очки.

— Так вот он, Джон Престон, — задумчиво произнес Веррик.

Старший мастер присел на корточки, чтобы рассмотреть швы куба.

— Закрыто под вакуумом, конечно. Если мы его откроем, все рассыпется в мельчайшую пыль.

Веррик поколебался, затем сказал с сожалением:

— Согласен. Отнесите в лабораторию. Мы откроем там.

Вернулась группа, занятая в постройке. Люди несли в руках кассеты с магнитофонной лентой, элементы мебели, одежду, ящики с чистой бумагой и типографские предметы.

— Настоящий склад, — сказал один из них старшему мастеру. — Там наложено всего до самого потолка. Похоже, что там есть ложная стена и подземный зал заседаний. Мы простукиваем стены, чтобы добраться до него.

Именно в этом полуразвалившемся помещении билось сердце Общества. Группы рабочих выносили все, оставляя лишь голые отсыревшие стены.

Веррик прошел в желтоватый зал. На ржавом крюке все еще висел проколотый в нескольких местах, покрытый пылью портрет Джона Престона.

— Не забудьте фото, — сказал он старшему мастеру.

Часть стены была разрушена, в проломе виднелся параллельный коридор строения. Рабочие простукивали стены, пытаясь найти возможный тайный проход.

— Мы полагаем, что есть запасной выход, — объяснил ему старший мастер.

Скрестив руки, Веррик созерцал портрет Престона. Маленькое, как большинство фанатиков, тщедушное существо, сморщенное, как засохший лист, с выдававшимися вперед ушами, отогнутыми тяжелыми дужками очков в роговой оправе, неловко остриженные, спадающие в беспорядке седые волосы, и маленький, почти женский рот, плохо выбритый, хотя и не квадратный, но энергичный подбородок, крючковатый прыщавый нос, адамово яблоко, выдающееся на тощей шее, рубашка сомнительной свежести.

Что поразило Веррика в Престоне, так это его глаза: честные, страстные, пронизывающие сквозь толстые стекла очков. Его пылающий взгляд, подобно взглядам древних пророков, дышал гневом. Его скрюченная артритом рука была поднята. В этом жесте был не только вызов — рука указывала на что — то. Глаза буквально пронизывали Веррика. В них была какая — то поразительная жизненность. Хотя стекло, покрывавшее фотографию, было покрыто толстым слоем пыли, вся она дышала гордостью и возбуждением. Престон, этот калека с телом подбитой птицы, подслеповатый ученый — горбун, астроном, лингвист… и кто — то еще…

— Мы нашли запасный выход, — сообщил старший мастер. — Он ведет в подземный общественный гараж. Они, без сомнения, приезжали и уезжали в обычных машинах. Это здание было, по — видимому, их единственным центром. Существуют другие клубы Престонистов в самых разных уголках планеты, но большинство предпочитало собираться на частных квартирах в количестве трех — четырех человек.

— Вы все погрузили? — спросил Веррик.

— Мы готовы к отъезду. Прихватили даже виды для дальнейшего изучения.

Несколько минут спустя корабль уже держал путь в Фарбен.

Сразу же после того, как пожелтевший куб был положен на рабочий стол лаборатории, а ней появился Херб Мур.

— Итак, вот он, — сказал Мур.

— Я полагал, что вы заняты в группе операторов, управляющих Пеллигом, — заметил Веррик. Он снял пальто.

Мур проигнорировал его реплику и занялся соскабливанием грязи, въевшейся в прозрачную, плиту, закрывавшую скрюченное тело Джона Престона.

— Снимите — ка мне это, — приказал Веррик техникам.

— Но это все настолько ветхо, что может сразу рассыпаться в прах, — возразил один из них.

Мур схватил резак и принялся за основание плиты.

— В прах? Вы полагаете? Это наверняка было сделано так, чтобы простоять миллион лет.

Затрещала, ломаясь, ссохшаяся плита. Мур отломил ее куски и бросил на пол.

Из куба потянуло плесенью. Многие закашлялись и отодвинулись. Камеры непрерывно фиксировали ход операции.

Заметив нетерпеливый жест Мура, два Мак — Миллана вынули покоробившееся тело и подняли его на высоту своих магнитных глаз. Мур прикоснулся лицом к заостренному зонду. Вдруг он схватил правую руку Престона и резко дернул. Рука без труда оторвалась. Мур был немного смешон с этой рукой в руках.

Тело было пластиковым манекеном.

— Bы видите? — вскричал он. — Это подделка! — Он с силой отбросил руку, которую один из Мак — Милланов тут же поймал на лету. В месте прикрепления руки теперь зияла большая дыра.

Тело было полым и поддерживалось с боков стальными стержнями, мастерски вделанными скульптором.

Мур с мрачным и озабоченным видом обошел вокруг него. Он осмотрел его во всех ракурсах, затем схватил за волосы. В одном месте синтетическая ткань порвалась, открыв матовое металлическое полушарие. Мур сорвал парик и отвернулся от манекена.

— Он в точности повторяет фото, — восхищенно произнес Веррик.

— Естественно, — сказал Мур и рассмеялся. — Они сначала сделали манекен, а затем сфотографировали его. — Мур несколько раз подмигнул. — Он должен иметь именно такую внешность, — поправился он.

Элеонора Стивенс отделилась от группы стоявших тут людей и осторожно приблизилась к манекену.

— Разве это ново? Ваше произведение следует точно по его стопам. Престон, без сомнения, как и вы, использовал робота Мак — Миллана. Он сделал синтетическую куклу с его внешностью, аналогично вы сделали Пеллига.

— Нет, — сказал Мур. — Мы слышали настоящий голос Престона, а не искусственно воспроизведенную звуковую модель. Не существует двух голосов с одной и той же регистрационной кривой. Даже если бы он моделировал искусственные реплики его собственного тела.

— Вы думаете, что он вечно жив в своем теле? — спросила Элеонора. — Но это невозможно!

Мур не ответил. Он хмуро смотрел на манекен Джона Престона, потом поднял его руку и один за другим механически вырывал суставчатые пальцы. На лице Мура застыло выражение, которого она никогда ни у кого не видела.

— Моя синтетическая кукла, — еле слышно произнес Мур, — проживет год, а потом придет в негодность. Она всем Хороша — только на один год.

— Черт возьми! — прорычал Веррик. — Если мы за этот год не свалим Картрайта, он будет для нас потерян.

— Вы уверены, что никто не может сконструировать синтетическую куклу с такой точностью, чтобы видео — и звуковые бобины… — начала Элеонора, но Мур перебил ее.

— Я этого не могу, — прямо сказал он. — Если даже это и возможно, я абсолютно не вижу, как. — Внезапно он наклонился и поспешил к двери. — С минуты на минуту Пеллиг окажется в области защитной цепи телепатов. С этого момента я постараюсь включиться в цепь операторов.

Забыв о манекене Джона Престона, Веррик и Элеонора последовали за ним.

— Это обещает быть интересным, — сказал Веррик и устремил шаги в свой кабинет.

Элеонора мало разделяла нервозность Веррика, который, улыбаясь, уже зажигал экран, установленный перед ним техниками инквик — связи.

Глубоко вдыхая теплый мягкий воздух, Кейт Пеллиг осматривал окрестности. Маргарита Ллойд вприпрыжку догнала его.

— Я сейчас представлю вас Вальтеру, мистер Пеллиг. Он должен быть где — то здесь. Мой Бог, сколько здесь народу!

Площадка была переполнена. Пассажиры многих прилетевших одновременно ракет выходили из них, толпы чиновников Директории, желавших добраться домой, образовывали очереди к ракетам, другие группы нетерпеливо ожидали астронефы. Мак — Милланы суетились вокруг огромных куч багажа. Шум моторов, крики, рычание громкоговорителей, гудение согревающихся реакторов ракет сливались в один оглушительный рев.

Эл Девис отметил все это, приостановив тело Пеллига, чтобы мисс Ллойд могла догнать его. Чем больше там людей, тем лучше. Океан звуков и мыслей поглотит его собственную мыслящую индивидуальность.

— Вот он! — воскликнула Маргарита Ллойд. С вздымающейся грудью и со сверкающими глазами, она принялась неистово махать руками. — Он нас увидел! Он идет сюда!

Человек лет сорока с тонким лицом молча прокладывал себе путь в оживленной, смеющейся, обливающейся потом толпе У него был терпеливый, чуть скучающий вид — идеальный тип бюрократа из огромной армии служащих Директории.

Он сделал знак мисс Ллойд и что — то крикнул, но слова его потонули в общем реве.

— Мы могли бы зайти куда — нибудь пообедать, — говорила мисс Ллойд Пеллигу. — Вы знаете приятное местечко? Вальтер, конечно, знает, он знает все. Он здесь давно и он истинно… — ее голос вдруг пропал, заглушенный рычанием гигантского буксира.

Девис не слушал ее. Ему нужно было двинуться вперед, освободиться от этой болтливой девицы и ее покровителя, приблизиться к Директории. Вдоль рукава Пеллига тянулся провод, входивший в руку и питавший энергией бластер.

При первом же появлении Картрайта, как только Ведущий Игру окажется перед ним, быстрого движения рукой с поднятым бластером будет достаточно, чтобы освободить волну чистой энергии.

В этом месте мысли его оборвались — он увидел выражение лица Вальтера.

Эл Девис слепо двинул тело Пеллига в колыхавшуюся толпу, к улице и девицам с наземными автомобилями. Без сомнения Вальтер был телепатом. Перехватив его мысли, Девис быстро восстанавливал в памяти план убийства.

Толпа подалась в одну сторону. Пеллиг оказался прижатым к ограде. Одним прыжком он преодолел ее и очутился на улице. Здесь он оглянулся. Паника овладела им — Вальтер преследовал его.

Девис двинулся по тротуару. Только не останавливаться. Он добрался до перекрестка и пересек его. Вокруг рычали моторами и ревели клаксонами наземные автомобили. Он не отдавал себе в этом отчета.

Только теперь он осознал реальную ситуацию. Любой прохожий мог оказаться телепатом. Они сообщались между собой, передавая мысленно всю информацию. Сеть телепатов была замкнутым кругом. Первый же контакт раскручивал ее всю. Было бесполезно пытаться убежать от Вальтера. Вместо него, неважно где, появится другой телепат и перехватит его.

Он остановился и нырнул в магазин. Его окружило многоцветье тканей, разнообразие рисунков и фактур. Несколько элегантных покупателей беспечно выбирали и покупали ткани. Он побежал вдоль прилавка к двери, выходившей на соседнюю улицу. Служащий, — огромный детина в голубом костюме, с побагровевшим от негодования лицом. — преградил ему путь.

— Эй, вы не имеете права выходить там. Кто вы?

Мозг Девиса безуспешно искал решение.

Девис скорее почувствовал, чем увидел, что сзади него в главный вход зашла группа людей. Оттолкнув служащего, он устремился с опущенной головой в проход между двумя прилавками. От его толчка в ужасе повалилась старая дама, а он, оказавшись возле величественно поворачивавшейся витрины, постарался собраться с мыслями. Что делать? Они входили теперь через оба входа. Это была западня. Он безуспешно напрягал свой мозг. Что делать?

Пока он безрезультатно пытался найти выход, спокойное дыхание вдруг резко вернуло его в предохранительный круг Он снова был в Фарбене.

Перед его взором миниатюрный Пеллиг бегал взад — вперед. Следующий оператор уже стремился найти выход из создавшегося положения, но это больше не интересовало Девиса. Он расслабился и дал возможность сложному аппарату подсоединенному к его телу, его настоящему телу отсосать гнетущие его излишки адреналина.

Теперь была зажжена другая красная лампочка. Он мог позволить себе игнорировать пронзительные звуки, долетавшие до его ушей, поскольку, по крайней мере, в этот момент, не он должен был принимать решение. Девис хотел дотронуться до талисмана, всегда висевшего у него под рубашкой, но помешало предохранительное кольцо. Ну и ладно — он был в полной безопасности.

На экране было видно, как Кейт Пеллиг проник сквозь укрепленную пластиковую витрину шикарного магазина тканей и выбрался на улицу. Это был кромешный ад: люди выли от ужаса, везде царил хаос.

Огромный детина — служащий с побагровевшим лицом, казалось, окаменел. Он стоял неподвижно посреди всеобщей паники. Его губы подергивались в тике, по подбородку текла слюна. Его глаза остекленели, он внезапно рухнул, словно гигантская масса желатина.

Пеллигу удалось выбраться из толпы зевак, начинавших уже скапливаться у входа в магазин. Обстановка изменилась, служащий исчез. Это заинтересовало Эла Девиса. Пеллиг убил его?

Тем временем Пеллиг бежал со всех ног. Его тело могло передвигаться очень быстро. Он свернул на другую улицу, мгновение поколебался и вошел в здание театра.

Зал был погружен в темноту. Похоже было, что Пеллиг сбился с пути. Девис осознал, что он выбрал плохую тактику.

Темнота не мешала телепатам. Мозг оператора зондировался одинаково хорошо ночью и днем, в то же время Пеллигу стало двигаться гораздо труднее.

Оператор тоже понял свою ошибку и начал искать выход. Ко едва различимые силуэты уже направлялись к нему. Пеллиг бросился к туалетам. Какая — то женщина последовала за ним. На мгновенье она остановилась перед дверью, и этой задержки оказалось достаточно для того, чтобы Пеллиг бластером взрезал стену. Он выбрался на улочку, которая была за стеной туалета.

Пеллиг на мгновенье остановился, соображая, что делать дальше. Перед ним, ослепительно сверкая на солнце, возвышалась огромная золоченая башня Директории. Он глубоко вздохнул и шагом, не торопясь, направился к ней.

Зажглась новая лампочка.

Тело вздрогнуло. Новый оператор, от неожиданности, с трудом овладел его управлением. Тело свалилось на груду мусора, вскочило и вновь двинулось легким шагом.

Похоже, его никто не преследовал.

Пеллиг дошел до оживленной улицы, посмотрел по сторонам и остановил такси — робота.

Мгновение спустя автомобиль уже мчался в сторону башни Директории. Движение ускорилось, пешеходы и автомобили полетели назад с молниеносной быстротой.

Пеллиг расположился поудобнее, закурил и стал смотреть по сторонам.

Новый оператор быстро адаптировался.

Пеллиг почистил ногти, проверил стрелки на брюках и попытался завязать разговор с роботом — кондуктором.

Происходило что — то ненормальное. Девис посмотрел на схему локализации, показывающую расстояние по воздуху между телом и кабинетами Директории. Телу удалось слишком многое. Это было невероятно, но факт: сети телепатов не удалось его остановить.

Но почему?

Девис почувствовал, как у него вспотели ладони. Ему становилось дурно. Его начало поташнивать. Это могло удаться, тело, быть может, сумеет преодолеть все препятствия.

Спокойный, расслабившийся, уверенный Кейт Пеллиг находился на борту такси — робота на пути в Директорию и с отсутствующим видом поглаживал свой бластер.

Майор Шеффер метался по своему кабинету, рыча от ярости и страха.

«Это невозможно, — повторялись надрывные мысли ближайшего телепата. — Невозможно!»

— Он должен иметь разум.

Шефферу удалось включиться.

— Мы его упустили.

По всей сети туда — сюда полетели недоуменные, испуганные мысли.

— Шеффер, мы его упустили! Вальтер Ремингтон перехватил его, как только он сошел с корабля. Он нащупал все его атрибуты: бластер, страх, стратегию, личные качества. А потом…

— Вы дали ему уйти.

— Он исчез, Шеффер.

Вновь нахлынул поток недоумения.

— Он рассыпался, растаял в воздухе. Я говорил всем об этом. Мы не упустили его, он просто перестал существовать.

— Но как?

— Я не знаю.

Почувствовалось немое отчаяние.

— Ремингтон в магазине тканей передал его Аллдизону. Это не оставляет никаких сомнений. Оттиски мыслей были прозрачны, как кристалл. Убийца забегал по магазину. Аллдизону не составляло труда поддержать контакт Как в случаях с другими убийцами, мысли этого были чрезвычайно рельефны.

— Он должен был бы использовать защиту.

— Нет, никакого глушения. Его личность вся целиком исчезла, внезапно, не только его мысли.

Шеффер подумал, что он рехнулся.

— Этого с нами еще никогда не случалось.

Он начал браниться так яростно, что на письменном столе задрожали безделушки.

— И Вейкман на Луне. Мы можем с ним связаться только через инквик.

— Передайте ему, что у нас ничего не выходит. Скажите, что убийца улетучился.

Шеффер побежал в зал связи. Когда он запускал цепь, связывавшую его с лунной станцией, новая волна обезумевших мыслей пригвоздила его к месту.

— Я нашла его!

Это была нетерпеливая телепатка, связанная со многими другими членами Корпуса.

— Я держу его!

— Где вы?

Телепаты посылали целую серию мысленных вопросов, готовясь к действию.

— Где он?

— Театр около магазина.

Последовали быстрые отрывочные инструкции.

— Он идет к туалетам. В нескольких метрах. Мне за ним следовать? Мне было бы легко…

Мысль женщины прервалась.

Шеффер послал в сеть вопль ярости и отчаяния:

— Продолжайте!

Тишина.

Затем мозг, с которым они связывались, завыл.

Резким движением Шеффер заткнул уши и закрыл глаза. Но напрасно. Мощный взрыв потряс всю сеть телепатов. Мозг каждого из них один за другим оказался замкнут и катастрофически перегружен энергией. Боль от разрушения прошла по всей сети и вернулась туда, откуда вышла.

Прошло три минуты.

— Где он? — закричал Шеффер. — Что произошло?

Следующее звено слабо ответило:

— Она его упустила. Она выпала из сети. Думаю, она мертва, сожжена.

Изумлению не было предела.

— Я нахожусь рядом, но не могу нащупать мозг, зацепленный ею. Он исчез!

Шефферу удалось связаться с Питером Вейкманом по инквик — связи.

— Питер, — сказал он. — Мы побеждены. — Его голос срывался. — Мы нащупали убийцу, затем… упустили, через несколько минут вновь зацепили в другом месте. Питер, он прошел через три звена и продолжает двигаться вперед, как…

— Послушайте меня, — перебил его Вейкман. — Когда вы снова войдете в контакт с его мозгом, постарайтесь не выпустить его. Сомкните ваши ряды. Следите за ним до тех пор, пока с вами не свяжется следующее звено. Может быть, вы слишком удалены друг от друга. Или же…

— Я нашел его. — услышал Шеффер мысль. — Он около меня. Я удержу его. Он здесь, совсем рядом.

Вся сеть вибрировала от нетерпения.

— То, что я обнаружил, очень странно.

Сомнение, смешанное с любопытством, уступило место ошеломленному скепсису.

— Он должен быть не одним убийцей… Но это невозможно.

Напряжение росло.

— Я вижу его. Он только что сошел с такси. Он идет по улице передо мной. Сейчас он войдет в помещение Директории через главный вход. Я прочитал об этом в его мозгу. Я сейчас убью его. Он остановился на перекрестке из — за красного света. Он хочет перейти улицу, затем…

Ничего.

Шеффер ждал. Совершенно ничего.

— Вы убили его? — спросил он. — Он мертв?

— Он исчез! — пронеслась паническая, на грани истерического хохота, мысль. — Я вижу его перед собой, но в то же время он не здесь. Он здесь, но не здесь… Кто вы? Кого вы хотите видеть? Мистера Картрайта сейчас здесь нет. Как вас зовут? Вы тот человек, которого я… или же… которого мы не… Это кончается… это… кончилось.

Телепат затерялся за невнятным инфантильным бормотанием и Шеффер выключил его из сети. Это было непостижимо, нелогично, невозможно. Кейт Пеллиг был там, лицом к лицу с одним из членов Корпуса, на расстоянии выстрела и, тем не менее, Кейт Пеллиг исчез с лица Земли!

Веррик, следя на экране за передвижением убийцы, повернулся к Элеоноре Стивенс.

— Мы ошибались. Все идет лучше, чем мы могли бы себе вообразить. Почему?

— Представьте, что вы разговариваете со мной, — ответила Элеонора. Ее голос прерывался от волнения. — Обыкновенная беседа. И вдруг я исчезаю, а на моем месте появляется кто — то совершенно незнакомый.

— Некто, физически отличающийся от вас, — сказал Веррик. — Так.

— Не обязательно женщина, может быть, молодой человек или старик, некто абсолютно отличный от меня, но продолжающий разговор с вами так, словно ничего не произошло.

— Я понимаю, — произнес Веррик.

— Телепаты оперируют не со внешним видом, а с телепатическим изображением. Каждый отдельный ум имеет свой особый вкус, свой типичный признак. Телепаты связываются с прочими существами при помощи мысленного контакта, и если он вдруг обрывается… — Она мертвенно побледнела. — Риз, я думаю, что вы делаете их сумасшедшими.

Веррик поднялся и отошел от кресла.

— Хотите посмотреть?

— Нет, — вздрогнула Элеонора. — Я не хочу этого видеть.

На столе Веррика раздался звонок.

— Список кораблей, вылетевших из Батавии, — произнес голос регистратора. — Полный список вылетов за прошедший час с указанием пунктов назначения. Особо отмечены спецрейсы.

— Хорошо. — Веррик взял листок металлройла и бросил его поверх кучи писанины, наваленной на его столе. — Благодарение Богу, — сказал он Элеоноре, — осталось недолго.

Кейт Пеллиг со спокойным видом, засунув руки в карманы, поднимался по мраморным ступеням, ведущим к главному входу в Директорию. Он двигался прямо в личные апартаменты Картрайта.

Глава 12

Питер Вейкман допустил ошибку. Ему потребовалось немало времени, чтобы осознать все ужасные последствия.

Дрожащими руками он достал из чемодана бутылку шотландского виски и наполнил бокал. Заметив, что бокал потускнел от присохшей к нему накипи протина, он выбросил его в корзину и стал пить прямо из бутылки. Затем он поднялся и направился к лифту, поднимающему на верхнюю палубу.

Члены Корпуса, одетые по — летнему в купальные костюмы, отдыхали или играли в большом голубом бассейне с искрящейся водой. Прозрачный купол над ними отделял наполненный ароматрм воздух от зловещего лунного пейзажа Вейкман пересек «мостик», окруженный смехом, живыми красками, голыми, проворно плавающими телами.

Рита О’Нейл сидела немного в стороне, греясь на солнце после купания. Ее голое гладкое тело блестело в теплых золотистых лучах солнца, проникающих сквозь пластиковый купол.

При виде Вейкмана она быстро поднялась. Ее длинные черные волосы волнами упали на загорелые плечи.

— Все идет нормально? — спросила она.

Вейкман плюхнулся в шезлонг. Приблизился Мак — Миллан с подносом. Вейкман механически взял коктейль.

— Я разговаривал с Батавией, с Шеффером, — сказал он.

Рита принялась расчесывать волосы, разбрасывая вокруг искрящиеся брызги, исчезавшие при соприкосновении с землей.

— Что он вам сказал? — спросила она с притворно безразличным видом. Взгляд ее при этом был мрачен и серьезен.

Вейкман, слегка разморенный мягким теплом, медленно посасывал коктейль. Недалеко от них группа неугомонных купающихся затеяла в воде игру с мячом. Гибкое, крепкое девичье тело Риты, загорелое и блестящее выделялось на влажном белом купальном полотенце.

— Они не могут его остановить, — сказал Вейкман. Попавшее в желудок замороженное виски холодило ему почки. — Ему потребуется немного времени, чтобы добраться сюда. Я ошибся в своих предположениях.

Черные глаза Риты расширились. На мгновенье она прервала расчесывание, но вскоре медленно и методично продолжила. Затем она встряхнулась и медленно выпрямилась.

— Он знает, что Леон здесь?

— Еще нет, но скоро узнает.

— И мы никак не можем его здесь защитить?

— Мы можем попытаться Быть может, мне удастся разгадать, в чем загвоздка. Тогда я больше узнаю о Кейте Пеллиге.

— Увезете ли вы отсюда Леона?

— Это бесполезно. Здесь не хуже, чем в любом другом месте. По крайней мере, здесь не так много умов и меньше помех для зондирования.

Вейкман деревянно поднялся и поставил свой полупустой бокал. Он чувствовал себя старым. Болели все косточки.

— Пойду прослушаю еще раз имеющиеся у нас записи о Хербе Муре, особенно сделанные во время его визита к Картрайту. Быть может, это позволит мне яснее все представить.

Рита надела пляжный костюм, стянула пояс вокруг тонкой талии, взяла расческу, темные очки и флакон с лосьоном.

— Сколько у нас остается времени до его прибытия сюда?

— Надо бы начинать приготовления События развиваются быстро, быстрей, чем следовало бы. Говорят что все рушится.

— Надеюсь, что вы сможете сделать что — нибудь. — Рита говорила спокойным, лишенным всяких эмоций голосом. — Леон отдыхает. Доктор дал ему что — то, чтобы он уснул.

Вейкман помедлил и сказал:

— Я сделал так, как считал лучшим. Что — то, должно быть, от меня ускользнуло. Очевидно, наш противник более сложен и хитер, чем мы думали о нем.

— Вам надо было бы предоставить ему возможность действовать самому, — сказала Рита. — Вы лишили его всякой инициативы. Вы, как Веррик и все остальные, никогда не думали, что он сам сможет выпутаться из этого. Вы сделали из него ребенка, и в конце концов он покорился вам.

— Я остановлю Пеллига, — спокойно сказал Вейкман. — Я восстановлю всю ситуацию, разберусь с тем, что происходит и остановлю его прежде, чем он явится к вашему дяде. Операцией руководит не Веррик, он бы никогда не додумался до столь гибкой стратегии. Руководителем должен быть Мур.

— Как жаль, — сказала Рита, — что Мур не с нами.

— Я остановлю его, — повторил Вейкман. — Я найду способ.

— Да уж, одно из двух, — ответила Рита. Она натянула сапожки, направилась к перилам, ведущим в личные апартаменты Картрайта, и больше не оглядывалась.

Кейт Пеллиг, ускоряя шаг, поднимался по мраморной лестнице. Он шагал в одном быстром ритме с толпой оживленно толкавшихся классифицированных бюрократов. В центральном вестибюле он на мгновение остановился, чтобы сориентироваться.

Со всех сторон раздался звенящий вой сирены. Служащие и посетители тотчас застыли, лица потеряли привычное равнодушие. Мирная спокойная толпа мгновенно преобразилась в испуганную, недоверчивую массу. Раздались жесткие механические голоса:

— Освободите помещение! Все без исключения должны покинуть Директорию!

Голоса сливались в пронзительную какофонию.

— Убийца находится здесь! Немедленно освободите все залы и коридоры!

Пеллиг затерялся в грозных волнах спешивших к выходу людей. Он пробрался против течения к лабиринту коридоров, выходивших из вестибюля.

Раздался вой. Кто — то его распознал.

Последовало несколько быстрых, почти без прицела, выстрелов, упало несколько обугленных, почерневших тел.

Пеллиг увернулся и принялся, не останавливаясь, кружить по вестибюлю.

— Убийца в центральном вестибюле! — взревели механические голоса. — Сосредоточьте ваши силы на центральном вестибюле.

— Вот он! — крикнул какой — то человек.

Другие голоса подхватили:

— Вот он! Это он!

Первая группа военных высаживалась на крышу. Солдаты в зеленой униформе рассредоточились по лестницам и заняли лифты. Тяжелое оружие было выгружено и доставлено частично на лифтах, частично при помощи крючьев снаружи здания.

Риз Веррик на мгновение отвернулся от экрана и сказал Элеоноре Стивенс:

— Они вызвали телепатов. Не означает ли это…

— Это означает, что Корпус здесь не может помочь, — ответила Элеонора. — Они выключены из игры. С ними покончено.

— Но ведь они будут визуально следить за Пеллигом. Это тоже ослабляет нашу стратегию.

— Убийца в вестибюле! — не переставая ревели над сутолокой механические голоса.

Тяжелые орудия Мак — Миллан катились по коридорам, ощетинив блестящие дула пушек. Часть солдат протягивала в отверстия в стенах сеть кабелей, другие подталкивали к выходу беспокойно бурлящую толпу служащих. На улице вооруженные люди образовывали вокруг здания сплошное кольцо. Всякий, выходивший из Директории, тщательно изучался, прежде чем быть отпущенным на свободу.

Но Пеллиг не выходил. Только раз он ступил на один шаг — и сразу зажглась красная лампочка, дав ему другой ум.

Новый оператор был энтузиастом, готовым ко всему. Прежде чем войти в синтетическое тело, он уже разработал стратегию.

Он рванулся в боковой коридор в тот момент, когда тяжелая пушка Мак — Миллан уже собиралась преградить ему путь, и в последний момент сумел проскочить. За его спиной Мак — Миллан развернула свой гигантский стальной зев перед его преследователями.

— Убийца покинул вестибюль! — затявкали механические голоса. — Уберите эту Мак — Миллан, закупорившую весь проход!

Пушка была быстро отведена в сторону и оставлена в резерве. Солдаты ринулись туда, где только что пробежал Пеллиг, в пустынные коридоры, очищенные от бюрократов, погруженные в желтый свет ламп, звонко разносящие все шумы.

Пеллиг прорезал себе путь сквозь стену и очутился в большом зале. Он был тих и пустынен. Здесь были только кресла, столы, заваленные бобинами от видео — и звуковых магнитофонов, ковры… И никого.

Бентли, глядевший на экран, подпрыгнул. Он узнал кабинет, где он ждал Веррика.

Синтетическое тело шагало прямо из кабинета в кабинет, разрушая без каких — либо видимых усилий все, что попадалось на его пути. В одном из кабинетов еще работали служащие. Мужчина и женщина, горланя от ужаса, побросали свои рабочие места и заметались, ища спасения.

Пеллиг не придал им никакого значения и продолжал движение вперед, едва касаясь ногами земли. Минуя один из контрольных пунктов, он поднялся в воздух и полетел, — этакий Меркурий с бледным лицом и влажными волосами.

Оставив позади последний кабинет, Пеллиг очутился перед огромным, герметично закрытым помещением, являвшим собой внутреннюю крепость Ведущего Игру.

Он попятился было назад, увидев, что его пистолет впустую облучает толстую поверхность рексероида. Будучи внезапно застигнутым врасплох, Пеллиг заколебался.

— Убийца во внутреннем кабинете! — закричали металлические голоса. — Окружите его! Уничтожьте его!

Пеллиг побежал было вокруг, но заколебался, какое избрать направление. И снова произошла смена оператора.

Новый оператор споткнулся, наскочил на мебель, но тут же проворно поднял синтетическое тело и методично прорезал себе дорогу в обход убежища из рексероида.

Сидя в своем кабинете, Веррик удовлетворенно потирал руки.

— Больше он не задержится. Это Мур сейчас действует?

— Нет, — ответила Элеонора. Она глядела на табло с индикаторами. — Это один из его помощников.

Тело издало сверхзвуковой свист. Часть стены обрушилась, открыв запасной выход. Тело, ни минуты не колеблясь, устремилось туда. Под его ногами лопались безвредные для него капсулы с газом: тело не дышало.

Веррик смеялся, как ребенок.

— Вы видите? Они ничего не могут сделать против него! Он вошел! — Веррик принялся прыгать и хлопать в ладоши. — Теперь он убьет его!

Но убежище из рексероида, массивная внутренняя крепость с собственным арсеналом и собственным инквик — оборудованием, было пусто.

Веррик выругался пронзительным голосом.

— Он не там! Он скрылся! — Его массивное лицо корчилось от сознания, чтр он обманут. — Они вывезли этого негодяя!

Херб Мур, совершенно подавленный, сидел перед своим экраном и конвульсивно перебирал руками контрольные лампочки.

Мигая поочередно или светясь одновременно, на экране появлялись различные индикаторы. В это время тело Пеллига, стоявшего в пустом кабинете, застыло в полной неподвижности. Перед ним стоял массивный письменный стол, за которым должен был сидеть Картрайт. Остались только бумаги, аппараты, экраны, различные механизмы. Картрайта здесь не было.

— Пусть продолжает искать! — завыл Веррик. — Картрайт должен прятаться где — то неподалеку!

Переданный телефоном скрипучий голос Веррика достиг ушей Мура. Его мозг работал быстро. Техники отобразили на экране схему необычной активности внутри тела. В центре схемы был показан сам Пеллиг в самом сердце Директории: убийца пришел к цели, но его добычи там не было.

— Это западня! — горланил Веррик в ухо Муру. — Приманка! Теперь они его уничтожат!

Войска и орудия стягивались со всех сторон к разрушенной крепости. Все огромные ресурсы Директории были подчинены приказам Шеффера.

— Убийца в центральном кубе! — триумфально выли голоса.

— Окружите его! Убейте его!

— Загоните его в угол!

— Сразите и уничтожьте его!

Элеонора склонилась над широкой, слегка сгорбленной спиной Веррика.

— Они дали ему свободно войти. Смотрите, они идут.

— Да пусть же он двигается, Христа ради! — взвыл Веррик. — Если он будет тут стоять, как вкопанный, они превратят его в груду мусора!

Пеллиг был в полном замешательстве. Он побежал вдоль стен куба, слепо, подобно электронному зверю, тыкаясь то в одну, то в другую дверь.

На мгновение он остановился, чтобы разрушить слишком близко подъехавшую пушку Мак — Миллан, затем побежал по ее дымившимся обломкам, но коридор впереди был заполнен вооруженными солдатами. Он сделал полный поворот.

— Они перевезли Картрайта подальше от Батавии, — сухо сказал Веррику Херб Мур.

— Ищите его.

— Его там нет. Мы теряем время. — Мур на мгновение задумался. — Принесите мне обработанные данные вылетов из Батавии. Особенно за прошедший час.

— Но…

— Мы знаем, что еще час назад он был здесь. Быстро!

Из щели неподалеку от руки Мура показался лист металлофора: Мур быстро просмотрел его.

— Они на Луне, — сказал он. — Они увезли его туда на ракете С+.

— Вы не можете ничего об этом знать, — яростно возразил Веррик. — Возможно, они в каком — нибудь подземном убежище.

Мур даже не слушал его. Он с силой потянул вниз рубильник. Его тело бессильно осело в предохранительном кольце.

Тэд Бентли увидел на экране, как Пеллиг вздрогнул и весь напрягся. Легкая дрожь прошла по его телу и едва заметно исказила черты лица. В игру вошел новый оператор.

Человек, занявшийся теперь управлением Пеллига, не терял времени даром. Он сжег пяток солдат, затем вырезал кусок стены. От вылитой из стали и пластика стены потянулся едкий дым. Едва касаясь пола, синтетическое тело выбралось через образовавшуюся брешь и с лицом, лишенным всяких эмоций, полетело, подобно снаряду, по восходящей траектории. Мгновение спустя он выбрался из здания, быстро набрал высоту и скорость и поплыл к белевшему на еще светлом небе бледному диску Луны. Позади Пеллига быстро уменьшалась Земля. Он вышел в открытое пространство.

Бентли, как загпнотизированный, не отрывал глаз от экрана. Внезапно вое прояснилось. Наблюдая за телом, пересекавшим все больше темневшее, усыпанное звездами пространство, Бентли понял, что с ним произошло в тот вечер. Нет, это не было сном. Тело было миниатюрной ракетой, изготовленной в лабораториях Мура. Мало того, он с восхищением осознал, что тело могло обходиться без воздуха и было нечувствительно к экстремальным температурам. Оно было способно совершить межпланетный перелет.

Всего через несколько секунд после того, как Пеллиг покинул землю, Питер Вейкман получил по инквик — каналу вызов от Шеффера.

— Он улетел, — пробормотал Шеффер. — Как метеор, в пространство.

— В каком направлении? — опросил Вейкман.

— К Луне. — И так бледное лицо Шеффера стало совсем прозрачным.

— Мы растеряны. Я приказал группе вернуться. Корпус больше не может ничего сделать.

— Значит, я должен быть готовым к его прибытию в любой момент?

— В любой момент, — устало подтвердил Шеффер. — Он в пути. Он движется к вам.

Вейкман выключил связь и вернулся к своим регистрационным журналам и отчетам. В его кабинете царил настоящий хаос: всюду валялись окурки, громоздились чашечки из — под кофе, бесчисленные недопитые бутылки шотландского виски. Больше не могло быть сомнений: Кейт Пеллиг не был человеческим существом. Это был робот, снабженный быстрым реактором, очевидно, разработанным в экспериментальных лабораториях Мура. Но это еще не объясняло изменений личности, деморализовавших Корпус телепатов. По крайней мере…

Ускользающий и вновь появляющийся множественный мозг. Пеллиг был мозаичной личностью, составленной из независимых элементов, каждый из которых имел свои собственные желания, свои характеристики, свою стратегию. Шеффер хорошо сделал, призвав на помощь обычные группы телепатов.

Вейкман покурил и стал играть своим талисманом, который в конце концов свалился на груду регистрационных журналов на его столе. Если бы только у него было несколько дней, чтобы предвидеть все эти перипетии создавшейся ситуации, разработать стратегию. Внезапно он поднялся и направился к запаснику.

— Ситуация такова, — подумал он по направлению к членам Корпуса, рассредоточенным по всей станции. — Пройдя через нашу сеть в Батавию, убийца остался цел и движется к Луне.

Его сообщение вызвало у слушавших ужас и оцепенение. Где бы они ни были — в бассейне или на прогулочных мостиках, в каютах или салонах — всюду они приготовились к действию.

— Все члены Корпуса должны снова надеть комбинезоны Фарли, — продолжал думать Вейкман. — Хоть это и не вышло в Батавии, я хочу установить здесь импровизированную сеть. Убийца должен быть перехвачен вне станции.

Он передал им то, что узнал о Пеллиге, и то, как он представлял себе его истинную природу.

— Робот?

— Синтетический человек с множественной личностью?

— Тогда мы не сможем использовать мысленный контакт. Надо будет держать его под визуальным наблюдением.

— Не обязательно, — подумал Вейкман. Он застегнул свой комбинезон Фарли. — Вы можете перехватывать мысли убийцы, но не ждите от них непрерывности. Мысленный процесс может внезапно оборваться. Будьте готовы перенести шок: именно это расстроило ряды Корпуса в Батавии.

— И каждый отдельный элемент имеет свою стратегию?

— Без сомнения.

Этот ответ вызвал всплеск изумления и восхищения.

— Фантастика!

— Найдите его, — с ожесточением подумал Вейкман, — и тотчас же уничтожьте. Превратите его в пепел сразу, как только перехватите мысли убийцы. Не ждите, чтобы он начал первым.

Вейкман сделал последний глоток шотландского виски из личных запасов Риза Веррика, затем защелкнул шлем и подсоединил провода питания. Схватив скорчер, он побежал к одному из выходных люков. Вид бесплодного пустынного пространства привел его в состояние, близкое к шоку.

Вертя ручки контроля за влажностью и гравитацией, он постарался, впрочем, без особого успеха, присоединиться к этой бесконечной неживой материи.

Лунная поверхность была огромной равниной, изрытой опустошенными кратерами и перекопанной испортившими весь вид метеоритами. И ни малейшего признака жизни, ни дуновения ветерка, поднявшего хотя бы легкую пыль. Повсюду те же беспорядочные груды осколков, та же, словно изрытая оспой, поверхность, те же холодные и белые, как кости мертвых, скалы и расщелины.

Лицо Луны было иссушено и потрескалось, кожа и плоть были отделены тысячелетним действием не знающей пощады эрозии. Оставались лишь кости черепа, пустые глазницы и зияющие отверстия рта.

Ощупывая ногами очертания этой мертвой головы, Вейкман осторожно двинулся вперед. Позади него светящимся шаром горела всеми своими огнями станция, удобная и теплая.

Когда Вейкман быстрым шагом пересекал пустынный пейзаж, необузданный ликующий сигнал вдруг толкнул его в мозг:

— Питер! Я заметил его! Он только что приземлился в пятистах метрах от меня!

Не спуская руки с разрядника, Вейкман неловко побежал по каменистой поверхности.

— Не упустите его! — подумал он в ответ. — Помешайте ему подойти к станции.

Посыпались одновременно возбужденные и недоверчивые мысли телепатов:

— Он приземлился, как метеор. Я находился уже в миле от станции, когда получил ваш приказ. Я увидел вспышку и направился посмотреть, что это было.

— На каком вы расстоянии от станции?

— Приблизительно в трех милях.

— Три мили. Пеллиг в трех милях от своей добычи. Вейкман повернул до минимума ручку гравитационной настройки и, как сумасшедший, ринулся вперед. В его мозгу скакали удивительные сообщения от телепатов, видевших Пеллига. Светящийся шар позади него побледнел и исчез. Вейкман задыхаясь, бежал к убийце. Его нога попала в расщелину и он упал ничком Поднимаясь, он услышал бешенный свист вырывающегося наружу воздуха. Одной рукой он вытащил набор для срочного ремонта, другой стал нащупывать оружие. Оно исчезло. Оно упало и лежало теперь где — то среди хаотически нагроможденных осколков.

Воздух выходил быстро. Он оставил мысль об оружии и сосредоточил все свое внимание на дыре в комбинезоне Фарли. Пластиковая замазка мгновенно затвердела и ужасающий свист кончился. Затем он неистово принялся обыскивать хрупкую почву Его настигла новая волна сверхвозбужденных мыслей.

— Он направляется к станции! Он локализовал станцию!

Вейкман выругался и поскакал вперед. Скалистый гребень преградил ему путь, он взбежал на него и спустился с другой стороны. Он очутился в широком, усеянном кратерами амфитеатре.

Мысли телепатов теперь доходили до него сильными и четкими. Он уже должен быть недалеко.

И тут в первый раз Вейкман перехватил мысли убийцы. Вейкман замер на месте.

— Это не Пеллиг! — обезумев, передал он. — Это Херб Мур!

Мозг Мура бурлил в неутомимой деятельности. Не зная о том, что он перехвачен, он отбросил всякую предосторожность. Его вдохновленные и динамичные мысли лились широким потоком и безмерно усилились, как только он заметил светящийся шар, скрывавший в себе станцию Директории.

Замерев, Вейкман сосредоточился на бивший в его мозг поток умственной энергии, извлекая из него все, чего он до сих пор не знал, все элементы информации, которых ему до сих пор недоставало.

Пеллиг был составлен из различных человеческих умов В нем сменялись различные личности соединенные сложным механизмом, выбиравшим их случайно без какого — либо начального плана и в непредсказуемой последовательности. Минимакс, неопределенность, теория игр…

Это была ложь.

Вейкман подпрыгнул от неожиданности.

Под толстым слоем теории Минимакса был хорошо запрятан целый комплекс, состоявший из ненависти, желаний, выворачивающего душу страха, ревность к Бентли, панический страх смерти, сложные комбинации, неопределенная нужда, направленная к одной цели и выражающаяся в виде всеразрушающей амбиции.

Мур не принадлежал себе. Его подавила мучительная неудовлетворенность. И эта неудовлетворенность толкала его на безжалостные козни.

Механизм, выбиравший оператора Пеллига, подчинялся не случаю. Мур его полностью контролировал. Он мог в любой момент сменить оператора, выбирая комбинации исключительно по своему усмотрению. Он был волен сам включаться и выключаться в те моменты, когда хотел. И…

Внезапно мысли Мура сконцентрировались на одной точке. Он заметил преследовавшего его телепата. Тело взмыло вверх, приняло положение равновесия и выпустило по тщетно пытавшемуся спастись телепату луч смертоносной энергии. Ум человека на мгновение взвы/i, а его фиаическая оболочка превратилась в пепел.

Пронесшийся с головокружительной быстротой момент смерти телепата поразил Вейкмана. Он ощутил упорную, но тщетную борьбу ума, не желающего терять свою монолитность, пытавшегося сохранить сознание своей личности после исчезновения вещественной оболочки.

— Питер…

Подобный испаряющейся жидкости, ум телепата безуспешно боролся с неизбежностью рассеяния. Мысли его ослабли и исчезли.

— О, боже!

Его сознание, его существо распалось на беспорядочные частицы освобожденной энергии. Его ум перестал быть чем — то единым. Гемтальт, бывшая человеком, рассыпалась — это была смерть.

Вейкман начал проклинать потерянное им оружие. Он проклял и себя самого, и Картрайта, и всех обитателей Системы. Ему пришлось быстро нырнуть за скалу, чтобы скрыться от глаз приближающегося Пеллига, скакавшего по мертвой лунной поверхности.

Пеллиг огляделся вокруг, похоже, удовлетворился увиденным и осторожно двинулся в сторону находившейся в трех милях станции Директории.

— Схватите его! — безнадежно думал Вейкман. — Он почти у самой станции!

Ответа не последовало. Никто из членов Корпуса не был достаточно близок, чтобы перехватить и приняться осуществлять его мысль. Смерти самого близкого к нему телепата оказалось достаточно, чтобы привести в негодность импровизированную сеть.

Пеллиг спокойно двигался к никем не защищаемой бреши.

Вейкман рывком вскочил. Он поднял на бедро огромный камень и, шатаясь, полез на вершину холмика, за которым спрятался. Под ним спокойно, едва ли не улыбаясь, двигался Пеллиг. Он выглядел молодым человеком с приятным характером, с волосами соломенного цвета.

Благодаря слабой гравитации Вейкману удалось поднять камень над головой. Собрав все силы в адском рывке, он швырнул камень в синтетического человека.

Лицо Пеллига выразило удивление при виде катившегося на него камня. Ловким скачком он отклонился на несколько метров от его траектории. Поток, состоящий из страха и удивления, вылетел из его мозга. Он вздрогнул и поднял на Вейкмана свой бластер.

И Херб Мур вышел из игры.

Тело Пеллига едва заметно изменилось.

При виде этого странного явления у Вейкмана кровь застыла в жилах. Здесь, на бесплодной лунной поверхности, у него на глазах изменился человек. Его черты расплылись, смешались, затем вновь стали четкими. И это было уже не то. Это было уже не то лицо, потому что это был уже не тот человек. Мур уступил место новому оператору. Другая личность просматривалась во взгляде бледно — голубых глаз.

Новый оператор чуть помешкал. Он пытался обрести контроль над телом, которое, наконец, окончательно выпрямилось. Камень при этом продолжал свой бесполезный полет. Целиком занятый попытками поднять другой камень, Вейкман уловил смесь удивленных и сконфуженных мыслей.

— Вейкман! — говорили мысли оператора. — Питер Вейкман!

Вейкман выпустил камень и выпрямился.

Новый оператор узнал его, да и его мысль была уже знакома. Вейкман глубоко прозондировал его. Сначала ему трудно было распознать эту личность. Она была ему, безусловно, знакома, но стушевалась в создавшейся ситуации. Она была скрыта шапкой недоверия, страха и антагонизма. Но он знал ее. Не могло быть никаких сомнений: это — Тэд Бентли.

Глава 13

В бесплодном пространстве вдали от обитаемой Системы старый грузовой корабль худо — бедно двигался вперед. В отсеке корабля с мрачным лицом, освещенным горящим в отсеке светом, сидел Гровс и слушал.

— Диск Пламени еще далеко, — шептало обширное нечто, сидевшее в его мозгу. — Не теряйте контакта с моим кораблем.

— Вы — Джон Престон, — с нежностью проговорил Гровс.

— Я очень стар, — ответил голос. — Я здесь уже давно.

— Полтора века, — произнес Гровс. — В это трудно поверить.

— Я ждал здесь. Я знал, что вы придете. Мой корабль останется поблизости от вашего. Он некоторое время будет служить вам абсолютно точным ориентиром. Если все пойдет хорошо, я доведу вас вплоть до посадки на Диск.

— А вы там будете? — спросил Гровс. — Мы увидим вас?

Ответа не последовало. Голос исчез. Гровс был один. Он, шатаясь, поднялся и позвал Конклина. Тот мгновение спустя появился вместе с Мери Юзич. Джерети шел следом.

— Вы слышали его? — сказал Гровс, задыхаясь от волнения.

— Это был Престон, — прошептала Мери.

— Каким он должен быть старым, — сказал Конклин, — маленький старичок, столько времени ожидавший нашего появления в космосе.

— Я думаю, что мы дойдем туда, — произнес Гровс. — Даже если им удастся убить Картрайта, мы достигнем Диска.

— Что слышно о Картрайте? — спросила его Мери. — Придало ли это ему мужества?

Гровс замялся.

— Он показался мне встревоженным.

— Но он, конечно, должен был…

— Его в любой момент могут убить! — Гровс в бешенстве рванул несколько рукояток. — У него нет времени думать о чем — либо другом.

Долгое время все молчали. Наконец, Конклин спросил:

— У вас есть новости?

— Мне не удается увидеться с Батавией. Видимо, инквик — сигналы глушатся из соображений безопасности. Тем не менее, мне удалось обнаружить движение войск от планет к Земле.

— Что это означает? — спросил Джерети.

— Что Пеллиг достиг Батавии, и что дела плохи. Картрайт, наверное, заперся в своих последних укреплениях. По каким — то причинам Корпус телепатов оказался бессилен защитить его.

Вейкман завопил во всю силу своих легких:

— Бентли, послушайте меня! Мур нечестен! Он обманывает вас! Это не неопределенность!

Тут он сообразил, что из — за отсутствия атмосферы звук не может выйти за пределы его шлема. Мысли Бентли приходили к нему ясными и четкими, но он не имел никакой возможности войти в контакт. Вейкман растерялся.

Мысли Бентли раздваивались. «Это Питер Вейкман, — думал он, — телепат, которого я встречал в зале. Я в опасности, светящийся шар вон там, станция недалеко».

Вейкман ощутил образ Картрайта. Это работал убийца. И спрятанное под этим сомнение, глубокое отвращение Бентли к этой роли, его недоверие к Веррику и его ненависть к Муру. Бентли колебался. Мгновение — и он задвигал пальцем на курке.

Вейкман спустился к нему по склону. С панической поспешностью он начал выводить на нетронутой с незапамятных времен лунной пыли неровные буквы: «Мур обманул вас, операторы выбираются не случайно».

Бентли увидел написанное, и бесцветное лицо Пеллига стало жестким. Одна мысль вертелась теперь в мозгу Бентли: «Что же это значит?» Вдруг он понял, что между ним и Вейкманом возможен обмен мыслями.

— Продолжайте, Вейкман, — резко передал он ему. — В каком смысле он меня обманул?

Бентли не мог помешать себе прочувствовать всю комичность этой парадоксальной ситуации: телепат — мутант, вынужден выражаться, рисуя, подобно примитивному, глухому и немому созданию, значки на пыли.

Вейкман писал в отчаянии: «Мур убьет вас вместе с Картрайтом».

Мозг Бентли вытолкнул глубокое изумление:

— Но как?

Оно сменилось недоверием: «Это, наверное, военная хитрость. Без сомнения, сейчас появятся другие телепаты». Он поднял свой бластер.

«Бомба». Задыхаясь, Вейкман искал нетронутый участок поверхности, чтобы продолжать запись. Но он сказал уже достаточно, Бентли сам домыслил остальное.

Появилось целое нагромождение подробностей: его борьба с Муром, его сексуальные отклонения с возлюбленной Мура Элеонорой, ревность Мура. Эта удивительная процессия живых сцен отрезвила Бентли, и он опустил свое оружие. «Они видят все это на своих экранах, — подумал он. — Все операторы, в том числе и Мур».

Чувствуя неизбежность опасности, Вейкман побежал к Пеллигу. Бешено жестикулируя и пытаясь перекричать вакуум, он приблизился к нему на полметра, когда был остановлен угрожающе поднятым бластером.

— Не подходите, — свирепо подумал Бентли. — Я не могу доверять вам. Вы работаете на Картрайта.

Вейкман неистово записал каракулями: «Около Картрайта Пеллиг должен будет перестроиться, и Мур включит вас в этот момент».

— Веррик знает об этом? — мысленно спросил Бентли.

— Да.

— А Элеонора Стивенс?

— Да.

В мозгу Бентли появилась сильная тревога:

— Как я могу удостовериться в том, что это правда? Докажите!

— Осмотрите ваше тело. Найдите провод, ведущий к бомбе.

Не медля ни минуты, Бентли отодрал синтетическую оболочку, прикрывающую его грудь. Припоминая технические детали, он нашел провода питания и углубился в электронное тело синтетического человека.

Тем временем Вейкман, тяжело дыша, сидел на корточках в нескольких шагах от него и тщетно пытался найти талисман, забытый им в кабинете.

Бентли покорился. Последние остатки его преданности Веррику быстро испарялись, уступая место ненависти и отвращению. «Так вот как это функционировало», — подумал он. Новая стратегия начала складываться в его мозгу.

— Согласен, Вейкман. — Его ум ожесточился. — Я верну тело в Фарбен.

— Благословение Господу, — громко произнес Вейкман. Чудовищное напряжение последних минут отпустило его.

Бентли принялся за работу. Сознавая, что Мур наблюдает за ним, он торопливыми жестами проверил реактор, различные команды и затем, не произнося ни звука, направил робота в черное небо по направлению к Земле.

Тело успело пролететь около пятисот метров, прежде чем Херб Мур взялся за выбирающий механизм. Резко, без всякого перехода Тэд Бентли очутился в своем теле в Фарбене, окруженный предохраняющим кольцом.

На крохотном экранчике он увидел, как тело Пеллига, описав дугу, вновь направилось к лунной поверхности. Он увидел прыгающий силуэт Вейкмана и потряс своим бластером. Вейкман увидел, что его ожидает. Он остановился и со спокойным достоинством посмотрел на снижавшееся на него тело. Пеллиг обернулся вокруг себя, нашел положение равновесия и сжег Вейкмана. Мур вновь взял проведение операции в свои руки.

Бентли высвободился из предохраняющего кольца, оторвал провода, подведенные под кожу, в язык, в уши, под руки. Через мгновение он уже стоял около выходной двери, нажимая рукой на массивную стальную ручку. Дверь была заперта. Он предвидел это. Вернулся к гудящим механизмам и вырвал десяток реле.

Короткое замыкание в основной цепи яркой вспышкой осветило кабину. Поднялся едкий дым. Гудение прекратилось. Дверь, магнитный засов которой оказался выключенным из цепи, открылась сама собой. Бентли выскочил в коридор и побежал в сторону центральной лаборатории Мура. По дороге ему попался охранник. Бентли свалил его и овладел его скорчером. Мгновение спустя, он уже влетел в лабораторию.

Тело Мура безжизненно лежало в предохранительном кольце. Неподалеку пятеро техников трудились над вторым синтетическим телом, уже частично собранным в питательной ванне, подвешенной над рабочим столом. Никто из людей не был вооружен.

Со всех сторон в лаборатории Бентли увидел одинаковые кабины, подобные ячейкам в сотах, в каждой из которых сидел человек с глазами, прикованными к экрану, и телом, окруженным таким же предохранительным кольцом, абсолютные дубли его собственной кельи. Оторвавшись от этого, похожего на галлюцинацию видения, он направил на техников свое оружие, сделав им знак уйти. Он бросил взгляд на экран Мура: тело еще не достигло станции. Было еще не поздно.

Бентли выстрелил в инертное и бесчувственное тело Херба Мура. Пеллиг отреагировал мгновенно. Конвульсивный прыжок оторвал его от лунной поверхности и в бешеном ритме, резко меняя траекторию, он заметался в гротескной пляске смерти. Внезапно тело оставило неистовые арабески, овладело собой и остановилось. Мозг Мура заставил его описать широкую дугу и направил прямо в межпланетное пространство.

Луна на экране удалилась, стала маленьким шариком, точкой и, наконец, совсем исчезла.

Дверь лаборатории резко отворилась. Вошел Веррик в сопровождении Элеоноры Стивенс.

— Что это на вас нашло? — заорал Веррик. — Он сошел с ума. Он удаляется в пространство…

Тут он увидел безжизненное тело Мура.

— Ах, вот оно что, — тихо сказал он.

Бентли на полной скорости выбежал из лаборатории. Веррик даже не пытался его остановить. Он тщетно ощупывал тело Мура. Его массивное лицо, парализованное шоком, ничего не выражало.

Бентли сбежал по лестнице к выходу и вынырнул на улицу. Была ночь. Он направился к освещенной стоянке такси и подал знак одной из междугородных машин.

— Куда направляетесь, месье или мадам? — спросил Мак — Миллан, открывая дверь и включая питание.

— В Брем, — выдохнул Бентли. Он застегнул спасательный ремень и наклонил голову в ожидании маленького отправного шока. — И поскорее.

Делая свое дело, Мак — Миллан металлическим голосом произнес несколько стереотипных фраз. Маленький корабль на высокой скорости, безопасной для его металлического корпуса, устремился, в небо, оставляя позади Фарбен.

— Доставьте меня в аэропорт, — приказал ему Бентли. — Вы знаете расписание?

— Нет, но я могу воспользоваться информационной сетью.

— Не утруждайте себя, — сказал Бентли.

Он спрашивал себя, следили ли другие члены Корпуса хоть частично за его разговором с Вейкманом.

Так или иначе, Луна была единственным якорем спасения. Управляемые Холмами, Девять Планет стали смертельной ловушкой: Веррик не успокоится, пока не отомстит.

Неизвестно еще, какой прием готовила ему Директория. В качестве сотрудника Веррика он рисковал быть убитым при первом же своем появлении. С другой стороны, может статься, что его будут рассматривать, как спасителя Картрайта.

Куда направлялось синтетическое тело?

— Вот порт, месье или мадам, — сказал ему шофер.

Такси приземлилось в общественном паркинге.

Персонал площадки принадлежал Холму.

Бентли заметил межконтинентальные корабли и большие межпланетные ракеты, окруженные оживленной толпой, за которой наблюдали стражи порядка Холма. В последний момент он передумал.

— Не садитесь. Наберите снова высоту.

— Как вам будет угодно, месье или мадам.

Такси взмыло вверх.

— Есть поблизости военная площадка?

— У Директории есть маленькое взлетно — посадочное поле в Карнике. Желаете ли туда? Гражданским машинам запрещено там садиться, но я могу оставить вас за оградой.

— Это мне кажется идеальным, — сказал Бентли.

Леон Картрайт уже совсем проснулся, когда вбежал телепат.

— На каком он расстоянии? — спросил Картрайт. Он проспал всего несколько часов, несмотря на инъекцию пектатола. — Надеюсь, не очень далеко.

— Питер Вейкман мертв, — произнес телепат.

Картрайт вскочил.

— Кто убил его?

— Пеллиг.

— Значит, он уже здесь, — сказал Картрайт. Он расчехлил свой скорчер. — Каким средством защиты мы располагаем? Как он мог меня найти? Что случилось с сетью телепатов в Батавии?

Вошла Рита О’Нейл, спокойная, но очень бледная.

— Корпус приведен в негодность. Пеллигу удалось проникнуть во внутренние укрепления и он понял, что вы их покинули.

Мгновение Картрайт смотрел на нее, затем повернулся к телепату.

— Что случилось с вашими друзьями?

— Наша стратегия провалилась, — сказал телепат. — Веррик прибегнул к военной хитрости. Полагаю, что, прежде чем умереть, Вейкман постиг ее.

— Вейкман мертв? — Рита вздрогнула.

— Да, Пеллиг его убил, — лаконично ответил Картрайт. — Теперь мы можем рассчитывать только на самих себя.

Он снова повернулся к телепату.

— Каково точное положение вещей? Знаете ли вы с достоверностью, где убийца?

— Сеть, впопыхах организованная нами, провалилась. С момента смерти Вейкмана мы полностью потеряли контакт с Пеллигом. Мы абсолютно не знаем, где он.

— Поскольку Пеллиг зашел так далеко, — задумчиво прдизнес Картрайт, — мы не имеем никаких шансов его остановить.

— И Вейкман руководил операцией! — гневно сказала Рита. — Вы могли бы сделать это гораздо лучше.

— Почему?

— Потому что Вейкман — ничто по сравнению с вами! Ничтожество из ничтожеств, мелкий бюрократишка!

Картрайт указал ей на свой скорчер.

— Вы помните его? Много лет он лежал на заднем сиденьи в моем автомобиле. У меня никогда не было случая им воспользоваться. Я специально посылал людей, чтобы мне его доставили. — Он погладил знакомую металлическую трубку. — Видимо, обыкновенная сентиментальная привязанность.

— Вы собираетесь этим защищаться? — Глаза Риты метали молнии. — И это все, что вы думаете делать?

— В настоящий момент я голоден, — мягко сказал Картрайт. — Который час? Может, пока ждем, пообедаем?

— У нас нет времени… — начала было Рита.

Телепат перебил ее:

— Мистер Картрайт, только что сел корабль, прилетевший с Земли. Минутку… С майором Шеффером на борту с остатками Корпуса. И это не все. Он хочет немедленно вас видеть.

— Прекрасно, — сказал Картрайт. — Где он?

— Он сам придет сюда. Сейчас он поднимается по трапу.

Картрайт засунул руки в карманы и извлек смятую пачку сигарет.

— Забавно, — сказала Рита, — что после всех этих кропотливых приготовлений Вейкман мертв. Я не сожалею о его смерти, но предпочла бы, чтобы вы что — нибудь делали, а не оставались здесь в бездействии.

— Куда вы хотите, чтобы я пошел? Мы все испробовали. Если здраво поразмыслить, нам особенно нечего делать. Я не могу запретить себе думать, что если одному человеку предназначено убить другого, то практически ничто не может ему в этом помешать. Можно задержать его, создать ему тяжелые условия, заставить его потратить много времени и энергии, но рано или поздно он достигнет цели.

— Лучше бы вы испытывали страх, — с горечью сказала Рита. — По крайней мере, это чувство я понимаю.

— А что же вы сейчас не понимаете?

— Тогда бы вы имели страх смерти. Сейчас же вы не человек: вы полностью лишены всяких эмоций. С равным успехом вы могли бы быть мертвецом. Быть может, вы и есть мертвец?

— Уступаю вам, — сказал Картрайт. — Сяду напротив двери. — Держа в руке разрядник, он сел в конце стола, лицо его было пустым и бесцветным. — Как выглядит Пеллиг? — спросил он у телепата.

— Молодой, худой, белокурый, без особых примет.

— Каким оружием он пользуется?

— Бластером, испускающим инфракрасные лучи. Вполне может быть, что это не все.

— Попытаюсь его узнать, — пояснил он Рите. — Быть может, он будет следующим человеком, который войдет в эту дверь.

Следующим человеком, вошедшим в дверь, оказался майор Шеффер. Вместе с ним вошел аккуратно одетый классифицированный брюнет чуть старше тридцати лет.

— Я позволил себе привести к вам этого человека, — сказал Шеффер. — Думаю, вы захотите поговорить с ним.

Шеффер представил его:

— Тэд Бентли, служащий Риза Веррика.

Бентли с Картрайтом обменялись рукопожатиями.

— Вы опередили его, — заметил Картрайт. — Спустясь по трапу, вы найдете бассейн, комнату для игр и бар. Убийца должен прибыть с минуты на минуту, так что вам ждать недолго.

Бентли забился в нервном хохоте. Таким возбужденным его еще никто не видел.

— Шеффер ошибается, — сказал он. — Я не служащий Веррика. Я покинул его.

— Вы нарушили вашу клятву? — удивился Картрайт.

— Это он ее нарушил. Я спешно уехал оттуда. Я прибыл прямо из Фарбена. С некоторыми трудностями.

— Он убил Херба Мура, — пояснил Шеффер.

— Не совсем так, — поправил Бентли. — Я убил его тело.

Рита вытаращила глаза.

— Что произошло?

Бентли стал объяснять им ситуацию. В середине рассказа Картрайт прервал его:

— Где Пеллиг? По последним данным, он был в двух — трех милях отсюда.

— Тело Пеллига в открытом пространстве. Мур больше не интересуется вами. Ему достаточно своих собственных проблем. Как только он понял и осознал, что связан навеки с телом Пеллига, он покинул Луну и направился прямо в глубины космического пространства.

— В каком направлении? — спросил Картрайт.

— Не знаю.

— Это неважно, — нетерпеливо сказала Рита. — Главное, что он больше не занят преследованием вас. Быть может, он сошел сума, или же потерял контроль над телом.

— Возможно, — подтвердил Бентли. — Он не был готов к этому. Он только что разрушил вашу сеть телепатов.

Бентли рассказал им, как Мур убил Вейкмана.

— Мы знаем это, — сказал Картрайт. — Какой скорости может достичь синтетическое тело?

— С+, — ответил Бентли. — Но разве вам недостаточно узнать, что он удалился?

Картрайт облизал пересохшие губы.

— Я знаю, куда он направляется.

Послышался изумленный шепот, затем Шеффер сказал:

— Очевидно, надо найти способ следить за ним. Во время перелета Бентли невольно упомянул о вещах, которые помогли мне все уяснить. Нет никакого сомнения, что, имея определенную информацию, он отправился искать Престона.

— Престона? Разве он жив? — изумился Бентли.

— Это объясняет запрос в справочную библиотеку, опередивший наш запрос, — сказал Картрайт. — Значит, Веррик перехватил инквик — передачу с астронефа.

Он яростно раздавил окурок и закурил новую сигарету.

— Я должен был бы уделить больше внимания тому, о чем докладывал мне Вейкман.

— Что бы вы смогли сделать? — спросил Шеффер.

— Наш корабль находится поблизости от корабля Престона, но не думаю, что он его интересует. — Он с раздражением тряхнул головой. — Есть ли возможность визуально следить за Муром?

— Думаю, да, — сказал Бентли. — С помощью инквик — лучей установлена постоянная видео — связь между телом и Фарбеном. Она должна функционировать бесперебойно. Нам, наверное, удастся подключиться к ней. Я знаю частоту, на которой она работает. — Затем он раздраженно добавил: — Гарри Тейт предан Веррику!

— Кажется, что весь мир работает на него, — сказал Картрайт. — Нет ли кого другого в инквик — службе, на кого мы могли бы положиться?

— Надавите на Тейта. Если вам удастся отсечь его от Веррика, он будет с вами сотрудничать. Если верить тому, что говорила мне Элеонора Стивенс, ему не очень нравится вся эта затея.

Шеффер с интересом прозондировал его мозг.

— Она раскрыла вам немало тайн. С тех пор, как Элеонора покинула нас и уехала в Фарбен, она немало помогла вам.

— Так я хотел бы иметь возможность следить за Пеллигом.

Картрайт нервно осмотрел свой скорчер и сунул его в чемодан.

— Благодаря вам наше положение улучшилось. Спасибо, Бентли.

Затем он задумчиво продолжал:

— Итак, Пеллиг здесь больше не появится. У нас остается по крайней мере одна забота.

Рита пристально посмотрела на Бентли.

— Вы не нарушили вашей клятвы и не считаете себя изменником?

— Я уже говорил вам, — ответил он, глядя ей прямо в глаза, — что это Веррик нарушил клятву. Он освободил меня, предав меня.

Все натянуто молчали.

— Ладно, — сказал Картрайт. — Я голоден. Пойдемте обедать или завтракать, или я не знаю, что. Остальное вы нам расскажете за столом. — Он с улыбкой облегчения направился к двери. — Теперь у нас есть время. Мой первый убийца — это уже дело прошлое. Незачем спешить.

Глава 14

За столом Бентли, занятый едой, постарался объяснить всем свои чувства:

— Я убил Мура, потому что у меня не было другого выхода. Несколькими секундами позже он передал бы тело Пеллига кому — нибудь из техников и вернулся бы в свое настоящее тело в Фарбен. Пеллиг продолжил бы свой полет и прибыл бы, чтобы взорваться вместе с вами. Достаточное число подчиненных Мура до сих пор верны этой затее.

— На каком расстоянии от меня он должен был взорваться?

— По крайней мере в двух милях от вас. Еще одна миля, и Веррик снова господствовал бы в Системе.

— Контакт для этого не был необходим?

— Я смог только бегло осмотреть цепь, но там было устройство наведения на расстояние, настроенное на вашу центральную схему. Кроме того, он имел мощность бомбы. Закон предусматривает все виды оружия, которые человек не может держать в руке. Эта бомба была, по сути, водородной бомбой времен холодной войны.

— Эта бомба есть, — напомнил ему Картрайт.

— Это все было функцией Пеллига? — спросила Рита.

— Готовится второе синтетическое тело. Оно наполовину закончено. Никто в Фарбене не ждал полного успеха.

Дезорганизация в рядах Корпуса телепатов была для всех сюрпризом. Но Мур устранен. Второе тело никогда не будет дееспособно. Только Мур мог бы довести его до кондиции. Другие пребывали в неведении относительно основополагающих процессов. Веррик, впрочем, был в курсе.

— Что произойдет, когда Мур войдет в контакт с Престоном? — спросила Рита. — Тогда надо будет снова считаться с ним.

— Я не знал о существовании Престона, — признался Бентли. — Я уничтожил тело Мура для того, чтобы он не мог покинуть синтетическое тело. Если Престон согласится помочь ему, он должен будет действовать быстро. Синтетическое тело не продержится долго в открытом пространстве.

— Почему вы не хотели, чтобы он убил меня? — спросил Картрайт.

— Это не имело для меня значения. Я не думал о вас.

— Это не совсем так, — уточнил Шеффер. — Эта мысль была на заднем плане. Но она была. С момента вашего психологического разрыва с Верриком вы более или менее сознательно стали нашим могучим помощником.

Бентли не слушал его.

— С самого начала они все играли мной: и Веррик, и Мур, и Элеонора Стивенс. С момента моего приезда в Директорию Вейкман делал все возможное, чтобы пробудить мою бдительность. Я прибыл, чтобы избежать разложения, а оказался связанным, как никогда. Веррик давал мне приказы, и я подчинялся. Что можно сделать в полностью прогнившем обществе? Подчиняться прогнившим законам? Разве это преступление — неподчинение бесчестному закону или нарушенной клятве?

— Это преступление, — медленно сказал Картрайт — но, быть может, совершить его — это благо.

— В обществе преступников, — вставил Шеффер, — невинные отправляются за решетку.

— Кто имеет право решать, что общество состоит из преступников? — продолжил Бентли. — Откуда вы можете знать, что ваше общество идет по ложному пути? Как вы узнаете, когда стоит не подчиниться закону?

— Вы это знаете, и этого достаточно, — страстно произнесла Рита О’Нейл.

— Ваш мозг подаст специальный сигнал предуведомления? — спросил Бентли. — Я бы предпочел иметь хоть один такой. Это же должно быть дьявольски удобно. В Системе живет шесть миллиардов человек, и большинство из них думает, что все функционирует в совершенстве. Можно ли от меня требовать, чтобы я шел против всех тех, кто меня окружает? Они все подчиняются законам.

Он думал об Эле и Лауре Девис.

Они счастливы, удовлетворены, имеют хорошую работу и комфортабельное жилище, сытно едят. Элеонора Стивенс сказала, что у меня больной ум. Как знать, может быть, я свихнулся, если вообще не психопат.

— Вы должны иметь закон внутри себя самого, — сказала Рита О’Нейл.

— Все его имеют. Он струится по улицам. Я так долго претерпевал разложение, что восстал против всего этого. Быть может, они правы, и я изменник. Думаю, что Веррик, будучи сам неверен связывающей нас клятве, освободил меня от нее. Я так думаю, но может быть, я ошибаюсь.

— Если вы ошибаетесь, — заметил ему Шеффер, — то всякий имеет полное право убить вас.

— Да, я знаю, но… — Бентли не мог подобрать слова. — В каком — то смысле это не столь важно. Я не уважал своей клятвы не потому, что боялся ее нарушить, а потому, что считал — она не должна быть нарушена. И только. На какой — то стадии все это опротивело мне настолько, что я больше не мог работать на эту Систему. Я не хочу больше иметь ничего общего с ними, даже если меня за это должны преследовать и убить.

— Это еще может случиться, — сказал Картрайт. — Вы говорите, что Веррик знал о существовании бомбы?

— Это точно. — Картрайт задумался. — Шефу не полагается посылать классифицированного служащего на смерть. Для этого есть инки. Ему не полагается уничтожать своих классифицированных служащих, напротив, он обязан охранять их. Судья Уоринг мог бы знать это. Он эксперт по материалам. В момент принесения клятвы Веррику вы не знали, что он низложен?

— Нет, но они это знали.

Картрайт почесал подбородок.

— Быть может, ваше дело выиграет У вас есть что — то интересное, Бентли. Что вы будете делать теперь, когда нарушили правила игры? Снова приносить клятву?

— Не думаю.

— Почему?

— Нет человека, созданного для того, чтобы стать слугой другого человека.

— Я не это имею ввиду, — сказал Картрайт. — Он помедлил, подбирая слова. — Клятву посту.

— Не знаю, — утомленно произнес Бентли. — Может быть, потом когда — нибудь. Я устал.

Рита О’Нейл вставила:

— Хорошо бы вам войти в штаб моего дяди.

Все взоры устремились на нее. Бентли долго молчал, затем произнес:

— Члены Корпуса приносят клятву посту, а не какому — то лицу, не так ли?

— Точно так, — подтвердил Шеффер. — Питер Вейкман придавал большое значение этой клятве.

— Если хотите, — сказал Картрайт, — я могу в качестве Ведущего Игру принять от вас клятву. — Он лукаво поглядел на Бентли.

— У Веррика хранится моя карточка…

На мгновение непонятная сильная гримаса исказила черты Картрайта.

— А? Это не так уж трудно исправить. — Он сунул руку во внутренний карман своей куртки и вытащил оттуда тщательно свернутый пакетик. Не спеша, он старательно развернул его и разложил содержимое на столе.

Там была дюжина карточек.

Картрайт перебрал их, выбрал одну, долго и пристально изучал ее, затем положил остальные обратно в пакетик, тщательно свернул его и вновь опустил в карман. Выбранную карточку он протянул Бентли.

— Это стоит два доллара. И можете хранить ее у себя. Каждый в этой игре должен иметь свой шанс.

Бентли медленно поднялся, вынул из портфеля два доллара, положил их на стол, затем сунул карточку в карман.

Картрайт тоже поднялся.

— Это мне что — то напоминает, — сказал Бентли.

— Я не знаю, как это делается, — заметил Картрайт. — Кто — то должен мне помочь.

— Я знаю клятву, — сказал Бентли.

Под молчаливыми взглядами Риты О’Нейл и Шеффера Бентли произнес клятву Ведущему Игру Картрайту, после чего сразу сел. Его кофе уже остыл, но, погруженный в свои мысли, он выпил, не заметив этого.

— Теперь вы официально наш, — сказала Рита О’Нейл.

Бентли что — то пробурчал в ответ.

Рита продолжала пристальным взглядом сверлить Бентли.

— Вы спасли моему дяде жизнь. Вы нам всем спасли жизнь. Наверняка от взрыва тела пострадала бы вся станция.

— Отстаньте же, наконец, от него! — крикнул ей Шеффер.

Не обращая на эти слова никакого внимания, Рита склонила к Бентли горящее лицо и продолжала:

— Пока вы там были, вам следовало бы убить и Веррика.

Бентли резко поставил свою чашку.

— Я поел, — хмуро сказал он, встал и вышел из — за стола. — Пойду пройдусь, если вы не имеете ничего против.

В проходе было всего несколько тихонько переговаривающихся служащих Директории. Бентли брел наугад, пытаясь успокоиться.

Через несколько минут появилась Рита О’Нейл. Мгновение она молча глядела на него, затем сказала:

— Я в отчаянии.

— Не волнуйтесь, это пройдет.

С приоткрытыми губами, жарко дыша, она вплотную подошла к нему.

— Я не должна была этого говорить. Вы и так достаточно сделали. — Ее дрожащие пальцы легли на его руку. — Спасибо.

Бентли стряхнул ее руку.

— Зачем обманывать себя? Я нарушил клятву, связывавшую меня с Верриком, и убил Мура. Его душа теперь — только синтетическое тело. Теперь он ничто иное, как интеллектуальный робот, но не человек. Но я никогда не трону Риза Веррика. Этого нельзя от меня требовать.

Черные глаза Риты заметали молнии.

— У вас должно быть больше здравого смысла. Но ваши чувства столь благородны! А знаете ли вы, что сделает с вами Веррик, если вы попадетесь ему в руки?

— Вы не можете вовремя остановиться. Я принес клятву вашему дяде. Этого вам недостаточно? По идее, я изменник, нарушивший закон. Я не рассматриваю себя, как преступника. — Он в упор посмотрел на нее. — Достаточно?

Рита отступила.

— Я тем более не рассматриваю вас как изменника. — Она поколебалась. — Вы не будете пытаться руководить его действиями?

— Картрайта? Конечно, нет.

— Вы предоставите ему возможность действовать самому? Вейкман не хотел с этим смириться. Надо дать ему свободу действовать одному, не вмешиваясь.

— Я никогда никому не говорил, что ему следует делать. И чего я хочу, так это… — Бентли в бешенстве и отчаянии потряс головой. — Я не знаю. Может быть, как Эл Девис. Иметь уютный дом, хорошую работу. Жить своей жизнью! — Era голос наполнился отчаянием. — Но не в этой дрянной Системе. Я не хочу быть Элом Девисом в мире, где я могу подчиняться законам. Я хочу уважать закон, но для этого он должен быть достойным уважения. И я также хочу уважать окружающих меня людей.

Рита мгновение помолчала, затем сказала:

— Вы уважайте моего дядю. Или же вы скоро начнете его уважать. — Она замолчала, затем, поколебавшись, спросила: — А меня вы уважаете?

— Конечно, — ответил Бентли.

— Правда?

Подбежал майор Шеффер.

— Бентли! — крикнул он. — Бентли! Бегите!

Бентли на мгновение застыл на месте, потом побежал от Риты.

— Идите к вашему дяде! — Он вытащил свой скорчер. — Но что это… — Бентли бегом спустился по лестнице. Отовсюду спешили служащие и телепаты. Очутившись на земле, Бентли бросился к стенке шара.

Но было слишком поздно.

Причудливая фигура в наполовину стянутом комбинезоне Фарли преградила ему путь. Ему навстречу спешила Элеонора Стивенс с рыжими, развевающимися на ходу волосами.

— Бегите отсюда, — выдохнула она. Не имея привычки ходить в громоздком комбинезоне, она споткнулась о снабженца Мак — Миллана и почти легла на стенку.

— Не пытайтесь бороться с ним, Тэд, — взмолилась она. — Бегите! Если он схватит вас…

— Я знаю, — сказал Бентли. — Он убъет меня.

Быстрый транспортный корабль только что сел на бесплодную почву как раз напротив входного люка в шар. С него сходили пассажиры. Маленькая группка тяжелых силуэтов аккуратно двигалась ко входу в станцию.

Риз Веррик прибыл.

Глава 15

Картрайт шел к люку.

— Лучше будет, если вы сейчас исчезнете, — сказал он Бентли. — Я хочу поговорить с Верриком.

Прибежала группа телепатов и служащих.

Шеффер отдал краткие указания.

— Это ничего не даст, — сказал он Картрайту. — С равным успехом он может остаться здесь. Он не может покинуть станцию и Веррик знает, что он здесь. Лучше постараться раз и навсегда поставить точки над «i».

— Веррик имеет право войти сюда? — нетерпеливо спросил Бентли.

— Разумеется, — ответил Картрайт. — Это общественная станция, и он не убийца, а обычный гражданин.

— Вы сможете остаться? — спросил Шеффер у Бентли. — Это, может быть, несколько чревато.

— Я остаюсь.

Через люк пролезла небольшая группа прибывших во главе с Верриком. Они сняли комбинезоны и недоверчиво оглядывались.

— Салют, Веррик, — сказал Картрайт.

Они пожали друг другу руки.

— Идите сюда. Вот кофе. Мы только что окончили обедать.

— Спасибо, — сказал Веррик. — С удовольствием.

Он выглядел суровым, но спокойным. Вслед за Картрайтом он последовал в столовую.

— Вы ведь знаете, что Пеллиг улетел?

— Да, — ответил Картрайт. — Он направляется к астронефу Джона Престона.

Остальные прибывшие вошли следом за ним и расселись за уже убранным Мак — Милланами столом. Роботы спешно расставили чашки с блюдцами. Бентли расположился рядом с Ритой О’Нейл, по возможности подальше от Веррика, который увидел его, но, казалось, не обращал на него никакого внимания. Шеффер, телепаты и служащие сели в стороне и сразу включились в разговор.

— Полагаю, что он найдет его, — сказал Веррик. — В момент нашего отбытия из Фарбена он был уже на расстоянии тридцати девяти астрономических единиц.

Он взял чашку черного кофе и с жадностью приник к обжигающей жидкости.

— Спасибо. Сегодня немало всего произошло.

— Что, по — вашему, сделает Мур, если ему удастся овладеть открытиями Престона? — спросил Картрайт.

— Трудно сказать. Мур — одиночка. Я снабжал его необходимым оборудованием, я он работал над своими проектами. Этот парень — необычный, блестящий талант.

— Он произвел на меня такое же впечатление. Он единственный автор проекта Пеллига?

— Это была его идея. Я его санкционировал. Я знал ему цену и не пытался объяснить ему, что следует делать.

В столовую бесшумно вошла Элеонора Стивенс. Очень взволнованная, она, сцепив руки, постояла мгновение в нерешительности, затем молча, с выражением испуга на лице села в дальнем углу, почти растаяв в полумраке.

— Я хотел бы знать, где вы были, — спросил ее Веррик. — Ведь вы опередили меня на… — Он посмотрел на часы. — Всего на несколько минут.

— Вернется ли к вам Мур, если ему удастся достичь желаемого? — спросил его Картрайт.

— Сомневаюсь. У него не будет для этого достаточно серьезных оснований.

— А его клятва?

— Он никогда не придавал большого значения такого рода вещам. — Взглядом черных глаз Веррик быстро скользнул по зале. — Это похоже на своеобразную моду среди наших блестящих молодых людей. По — моему, сейчас клятвы не имеют больше той ценности, что раньше.

Бентли хранил молчание. Его оружие было холодным и влажным от вспотевших рук. На столе перед ним стыл нетронутый кофе. Рита О’Нейл нервно курила сигарету за сигаретой.

— Вы собираетесь созывать второй Конвент Вызова? — спросил Картрайт Веррика.

— Не знаю. Во всяком случае, не сразу. — Веррик сплел пальцы, с интересом осмотрел получившуюся массивную пирамиду и вновь развел руки. Его отсутствующий взгляд заблуждал по зале. — Я здесь в первый раз. Станция принадлежит Директории?

— Мы всегда стараемся все предусмотреть, — сказал Шеффер. — Вы, конечно, помните космическую станцию около Марса, которую мы в свое время приготовили для вас? Она была построена во времена господства Робинсона.

— Робинсон… Да, помню. С тех пор уже прошло десять лет. Как давно…

— Зачем вы прибыли сюда? — взорвалась Рита О’Нейл.

Веррик недовольно нахмурил брови. Он вопросительно посмотрел на Картрайта, который пояснил:

— Это моя племянница.

Он представил их друг другу. Рита, опустив глаза в чашечку с кофе, поджав губы и сжав пальцы рук, хранила молчание. Казалось, Веррик забыл о ее существовании и вновь задумчиво сплел пальцы в пирамиду.

— Да, — наконец произнес он. — Не знаю, что рассказал вам Бентли, но, надеюсь, вы понимаете мое теперешнее положение.

— То, чего Бентли не рассказал мне, Шеффер сам прочел в его мозгу, — ответил Картрайт.

Веррик пробормотал что — то, затем спросил:

— Стало быть, нет необходимости в том, чтобы я давал вам объяснения?

— Нет, — подтвердил Картрайт.

— Я не склонен обсуждать действия Херба Мура. Что касается меня, то это дело решенное. — Он запустил руку в карман и вынул огромный суперскорчер, который положил напротив своего стакана с водой. — Однако я не могу убить Бентли, пока мы сидим за столом. Я подожду.

Ему в голову пришла одна мысль.

— На самом деле я не обязан убивать его здесь. Он может меня сопровождать, и я убью его где — нибудь по дороге.

Шеффер переглянулся с Картрайтом. Веррик не заметил этого. Он смотрел прямо на свой скорчер и на свои огромные лапы.

— Эти детали неважны, — сказал Картрайт. — Но лучше было бы поставить точки над<i>. В настоящее время Бентли связан клятвой со мной. Он произнес клятву посту Ведущего Игру.

— Это невозможно, — сказал Веррик. — Он нарушил клятву, связывающую его со мной. Это лишает его возможности принести другую клятву.

— Мне не кажется, что он нарушил клятву, связывающую его с вами, — сказал Картрайт.

— Вы предали его, — пояснил Шеффер.

Веррик долго размышлял, затем сказал:

— Я не вижу никакого предательства. Я выполнял все возложенные на меня обязательства.

— Это абсолютно неверно, — перебил его Шеффер.

Осмотрев напоследок свой скорчер, Веррик, ворча, сунул его в карман.

— Надо бы проконсультироваться, — сказал он. — Попробуем вызвать судью Уоринга.

— Это я нахожу приемлемым, — согласился Картрайт. — Желаете ли остаться здесь до его прибытия?

— Спасибо, — ответил Веррик. — Я ужасно устал. — Он огляделся. — Здесь, по — моему, идеальное место для отдыха.

Судья Феликс Уоринг был старым ворчливым карликом, одетым в черный, изъеденный молью костюм и старомодную шляпу. Этот белобородый старик был самым известным в Системе юристом.

— Я знаю о вас, — пробурчал он и одарил Картрайта взглядом. — И о вас также, — добавил он и чуть кивнул Веррику. — О вас и о вашем миллионе долларов. Ваш Пеллиг развалился, не так ли? — Он усмехнулся. — Пеллиг не вызвал у меня доверия. Слишком мало мускулов.

На станции было «утро». Из корабля, привезшего судью, непрерывным потоком выходили Мак — Милланы — информаторы, бюрократы Директории и служащие Холмов. Техники инквик — связи, прибывшие в своем корабле, тянули через всю станцию кабель. К полудню станция превратилась в гудящий улей.

— Все в порядке? — спрашивал высокий служащий Директории у техника инквик — связи.

— Не совсем. Что это такое вон там?

— Зала для игр.

— Подойдет превосходным образом. Может, акустика здесь и не очень хорошая, но это не страшно.

— Ну, нет! Мы не хотим эхо. Выберите помещение поменьше.

— Не сломайте шар, — сказал солдат группе рабочих, тянувших кабель. — Не бойтесь, он прочный. Все было построено с учетом туристов и пьяных буянов.

Зала для игр была полна мужчин и женщин в пестрых костюмах для отдыха. Они бегали и играли, а между ними техники устанавливали столы и аппаратуру. Как всегда неловкие Мак — Милланы виднелись повсюду.

Один Бентли, в углу, мрачно смотрел на оживленную суету игравших.

В моде были крокет, ручной мяч и футбол. Интеллектуальные игры были запрещены. Это была станция физического отдыха, и все игры на ней имели целебное значение.

В нескольких шагах от Бентли молоденькая девушка с фиолетовыми волосами быстрыми движениями рук складывала сложные узоры из тканей разных цветов и фактур на полихромной трехмерной шахматной доске.

— Здесь приятно, — сказала ему Рита на ухо.

Он согласно кивнул.

— У нас есть еще немного времени до того, как они начнут, — сказала Рита.

Она задумчиво бросила пестрый диск в самую гущу роботов — гусей. Как и полагается, один гусь упал замертво. Это было сразу же отмечено на светящемся табло.

— Хотите сыграть во что — нибудь, немного поразмяться? Мне страсть как хочется попробовать себя в некоторых из этих игр.

Рита впереди, Бентли сзади проследовали в гимнастический зал.

Солдаты Директории, скинув униформу, измеряли с помощью специальных приспособлений свои магнитные поля, динамические лучи, способность ходить под искусственной сильной гравитацией и прочие свои мускульные возможности. В центре зала группа людей с интересом наблюдала за борьбой между солдатом и роботом.

— Для здоровья просто великолепно, — зло произнес Бентли.

— А я обожаю это место. Вам не кажется, что Леон воспрянул духом? Он сейчас выглядит наилучшим образом с момёнта исчезновения Пеллига.

— Без сомнения, он доживет до глубокой старости, — ответил Бентли.

— Зачем вы так говорите? Вы ни к кому не можете быть милостивы? Вы думаете только о себе.

Бентли отошел от нее. Но через мгновение Рита вновь была рядом.

— Сможет ли судья Уоринг принять решение под шум всех этих энтузиастов?

Они остановились перед высоким длинным гамаком, в котором загорали распластанные под солнцем тела.

— Все развлекаются. Даже у Мак — Милланов хорошее настроение. Опасность миновала. Убийца исчез.

Она радостно скинула свою одежду, доверила ее механическому сторожу и бросилась в трепещущий гамак. Контрполе низкой гравитации расслабило ее тело, она с головокружительной быстротой завертелось в глубоком гамаке, затем, красная и задыхающаяся, выскочила из него, стараясь удержаться за какой — нибудь неподвижный предмет.

Бентли помог ей сохранить равновесие.

— Я забыла о слабой гравитации. — Возбужденно смеясь, она высвободилась из его рук и еще глубже нырнула в гамак. — Идите сюда! Я никогда не думала, что это может быть так забавно.

— Я ограничусь созерцанием, — ответил Бентли. Он не заразился ее весельем.

Гибкое, ловкое тело Риты исчезло. Гамак ходил ходуном. Наконец она вынырнула на поверхность и томно разлеглась, подставив свое мокрое от пота тело палящим лучам искусственного солнца. Закрыв глаза, она сладко зевнула.

— Как хорошо отдыхать, — прошептала она.

— Это идеальное место для отдыха, — сказал Бентли, перефразируя Веррика. — Если нет других забот.

Рита не ответила ему. Она уснула.

Засунув руки в карманы, Бентли стоял неподвижно посреди этого коловращения движений, красок и игр.

В стороне Картрайт беседовал с человеком с могучим торсом и мрачным лицом. Это был Гарри Тейт. Он — президент Инквик — службы и сейчас поздравлял Ведущего Игру со счастливым исходом в единоборстве с первым убийцей.

Бентли наблюдал за ними, пока они не ушли. Затем он перевел взгляд и оказался нос к носу с Элеонорой Стивенс.

— Кто эта девушка? — спросила она твердым и ясным голосом.

— Племянница Картрайта.

— Вы давно ее знаете?

— Я с ней только что познакомился.

— Она хорошенькая, но она ведь старше меня? — Лицо Элеоноры стало холодным, как металл. Она натянуто улыбнулась. — Ей должно быть, по крайней мере, тридцать.

— Ну, не совсем, — сказал Бентли.

Элеонора пожала плечами.

— Впрочем, это неважно.

Внезапно она отошла от него. Он последовал за ней.

— Хотите что — нибудь выпить? — спросила она его, не оборачиваясь. — Здесь так жарко, а от всех этих криков у меня вообще разболелась голова.

— Нет, спасибо, — сказал он, пока она выбирала в стенной нише коктейль. — Я воздержусь.

Вертя в руках стакан с коктейлем, Элеонора сделала несколько шагов.

— Они сейчас начнут. И решать будет этот старый козел.

— Я знаю, — спокойно ответил Бентли.

— Он абсолютно не в курсе дел. Веррик заставит его плясать под свою дудку, как он это сделал с Конвентом. Есть ли что — нибудь новое о Муре?

— По просьбе Картрайта служба Инквик установила свои экраны. Веррик не препятствовал, словно это его не касается.

— И что они показывают?

— Я не ходил смотреть.

Бентли замер. Сквозь полуоткрытую дверь он только увидел стол, стулья, записывающую аппаратуру.

— Что, это и есть…

— Они оборудовали эту комнату.

Внезапно она закричала:

— Тэд, умоляю тебя, увези меня отсюда!

В дверь только что прошел Риз Веррик.

— Он знает — сказала она ледяным голосом. — Я приехала, чтобы предупредить тебя. Он знает это, Тэд.

— Это ужасно, — невыразительно произнес Бентли.

— Тебе все равно?

— Я в отчаянии, но я не могу ничего сделать против Риза Веррика. Если бы можно было что — то сделать, полагаю я сделал бы, хотя и не уверен в этом.

— Ты можешь его убить! — В ее голосе послышались истерические нотки. — Ты вооружен. Убей его, пока он не убил нас обоих!

— Нет, я не буду убивать Риза. Веррика. Это исключено. Я подожду дальнейшего развития событий. И хватит об этом.

— И со мной тоже… хватит?

— Ты знала о существовании бомбы?

Элеонора задрожала всем телом.

— Что я могла сделать?

Обезумев от страха, она шла за ним сквозь сверкающую, смеющуюся толпу.

— Тэд, я ничего с этим не могла сделать. Ты согласен, Тэд?

— Ты знала об этом во время нашей совместной ночи и тем не менее посоветовала мне работать с вами.

— Да! — Она с вызовом преградила ему путь. — Да, я знала это. Но все, что я говорила тебе той ночью, правда. Все, Тэд.

— О, господи! — пробормотал Бентли, с отвращением отводя глаза.

— Выслушай меня! — Она умоляюще взяла его за руку. — Риз тоже знал. Все знали. С этим ничего нельзя было поделать: кто — то должен был быть в теле в тот момент, так ведь?

Он резко высвободился, и она, задыхаясь, побежала за ним.

— Ответь мне! — завопила она.

Бентли попятился назад, потому что перед ним прошел старик, бормоча что — то в свою седую бороду. Он вошел в комнату и шумно положил на стол огромную книгу, которую все время таскал подмышкой. Не спеша высморкавшись, он критически оглядел расставленные стулья и занял место во главе стола. Риз Веррик, сидевший с холодным видом напротив окна, обменялся с ним несколькими словами. Мгновение спустя появился и Картрайт.

Медленно и как бы сожалея, вновь застучало сердце Бентли.

Заседание начиналось.

Глава 16

Их было пятеро, во главе стола судья Уоринг, обложившийся сборниками со сводами законов и своими записями. Разделенные двумя пепельницами и жуткого вида графином с водой, сидели друг напротив друга Веррик и Картрайт, чуть дальше — майор Шеффер и Бентли. Служащие, солдаты Холма и техники инквик — связи находились в бассейне и в игровой комнате, откуда доносились их голоса.

— Здесь не курят, — пробурчал судья Уоринг. Он недоверчиво поглядел на Веррика, потом на Картрайта, потом снова на Веррика. — Запись ведется?

— Да, — ответил Шеффер.

Записывающий робот ловко проехал вдоль стола и остановился около Веррика.

— Это тот самый? — спросил Уоринг, указывая на Бентли.

— Именно из — за него я прибыл, — сказал Веррик. — Но он не единственный. Теперь никто не считается с клятвами: они становятся неверными, предают меня. — Он вздохнул. — Это не то, что было раньше. — Веррик поднялся и вкратце изложил дело: — Бенли отказали в месте на Птица — Лира. Это был изгнанный классифицированный, без места. Он явился ко мне в Батавию, прося место 8–8, — это его класс. Дела у меня шли плохо, я не знал, что предстоит в будущем. Я подумывал даже о том, чтобы освободиться от части своего персонала. Однако, несмотря на отсутствие моей собственной безопасности, я принял его. Я ввел его в свой дом и дал ему жилье в Фарбене.

Шеффер, предвидя, что сейчас последует, обменялся краткими взглядами с Картрайтом.

— Возможно, это и странно, но я дал Бентли то, что он желал. Я включил его в подразделение биохимических исследований, я дал ему женщину, чтобы она разделила с ним ложе, я кормил его, заботился о нем, охранял его.

Он повысил голос.

— Бентли настаивал на том, чтобы работать вместе с нами на самом высоком уровне. Тогда я дал ему ответственный пост в проекте. Я доверился ему. В критический момент он предал: он убил своего непосредственного начальника и бежал, бросив свой пост. Он был слишком труслив, чтобы продолжать. Он нарушил свою клятву. По его вине сорвался весь проект. Он прибыл сюда на корабле Директории и попытался принести клятву Ведущему Игру.

Веррик замолчал.

Чем дольше он говорил, тем сильнее расплывалась на лице Бентли глупая улыбка. Было ли тому причиной, что все уже в прошлом?

Уоринг с интересом смотрел на него, ожидая, что он скажет. Бентли пожал плечами. Ему нечего было сказать. Все уже было сказано.

Слово взял Картрайт.

— Какова была роль Бентли в этом проекте?

Веррик поколебался.

— В сущности, он делал то же, что и другие класса 8–8.

— И не было никаких различий?

— Насколько я помню, нет, — ответил Веррик, помолчав.

— Это ложь, — сказал Шеффер судье. — Он знает, что различия были.

Веррик вынужден был согласиться.

— Да, Бентли потребовал и получил такое же место, что и другие, но он должен был довести проект до финальной стадии. Мы ему полностью доверяли.

— А в чем заключалась эта финальная стадия? — спросил судья Уоринг.

Ответил Картрайт.

— Смерть Бентли.

Веррик не возражал. Он сидел, погрузившись в свои бумаги, пока судья не спросил его:

— Это правда?

Веррик согласно кивнул.

— Бентли знал об этом? — спросил судья Уоринг.

— Вначале нет. Нельзя было сразу сообщить ему об этом. Он был новичок среди нас. Он изменил мне, когда узнал об этом. — Веррик судорожно ворошил кипу бумаг. — Он разрушил весь проект. Они мне все испортили.

— Кто еще изменил вам? — с любопытством спросил Шеффер.

— Элеонора Стивенс, Херб Мур.

— Гм… — промычал Шеффер. — Я полагал, что Бентли убил Мура.

Веррик согласно кивнул.

— Мур был его шефом. Он руководил проектом.

— Если Бентли убил Мура, а Мур изменил вам…

Шеффер повернулся к судье Уорингу.

— Казалось бы, он повел себя, как преданный служащий.

Веррик громко фыркнул.

— Мур изменил мне уже после того, как Бентли…

— Продолжайте, — сказал ему Шеффер.

— После того, как Бентли убил его, — с трудом выговорил Веррик.

— Как? — изумленно произнес судья. — Я не понимаю.

— Расскажите ему, в чем состоял этот проект, — тихо подсказал Шеффер. — Тогда он поймет.

Веррик сидел, глядя прямо перед собой. Он изорвал на мелкие кусочки лист бумаги и обьявил:

— Мне нечего добавить. — Он медленно поднялся. — Я опустил детали, касающиеся смерти Мура. Они не имеют отношения к нашему разговору.

— Итак, какова же ваша позиция? — просил его Картрайт.

— Бентли сбежал, бросив свое рабочее место. Он покинул пост, который я доверил ему, и который он получил, принеся мне клятву.

Тут поднялся Картрайт.

— Я хотел бы кое — что добавить, — сказал он. — Я заставил Бентли принести клятву мне, потому что я рассматривал его, как законно освобожденного от клятвы Веррику. Я считаю, что это Веррик нарушил клятву. Он послал Бентли на смерть. Покровителю не полагается посылать своего классифицированного служащего на смерть, не получив предварительно от него письменного согласия.

— Да, — сказал Веррик. — Но он должен был остаться на своем посту. Это был его долг.

Судья Уоринг покачал головой.

— Классифицированный служащий должен дать согласие. Покровитель может уничтожить своего классифицированного служащего, только если тот нарушит свою клятву. В этом случае служащий теряет все свои права, но остается собственностью своего покровителя. — Судья собрал книги. — Настоящий случай имеет следующие варианты. Если рассматриваемый покровитель нарушил клятву первым, то рассматриваемый служащий оправданно мог бросить свою работу и скрыться. Но если покровитель не нарушал клятвы, прежде чем его служащий сбежал, то этот последний есть изменник и заслуживает смертного наказания.

Картрайт направился к двери.

За ним, глубоко засунув руки в карманы, последовал мрачный и надутый Веррик.

— Очень хорошо, — сказал Картрайт. — Мы подождем вашего решения.

Бентли был вместе с Ритой О’Нейл, когда к ним подошел Шеффер.

— Я прозондировал старого Уоринга, — сказал он. — Судья, наконец, принял решение.

Это был «вечер». Бентли и Рита неясными силуэтами затерялись в подкрашенном полумраке одного из баров станции. Единственная алюминиевая свеча неровными вспышками освещала столик. Несколько служащих, стоявших у бара или сидевших за столиками, тихонько переговаривались, попивая из бокалов. Обслуживал Мак — Миллан.

— И что же? — спросил Бентли.

— Оно в вашу пользу. Через несколько минут он обьявит его официально. Картрайт попросил меня дать вам об этом знать, как только станет возможно.

— Значит, Веррик не имеет — таки никаких прав на меня? — все еще недоверчиво спросил Бентли. — Мне нечего бояться?

— Совершенно верно, — ответил Шеффер, отходя. — Примите самые теплые поздравления.

Рита положила свою руку на руку Бентли.

— Благодарение господу!

Но он не мог радоваться.

— Думаю, что этот конфликт наконец урегулируется, — пробормотал он.

Бентли наблюдал за цветной пеленой, поднявшейся вдоль стены, профланировавшей, подобно жидкому пауку, под потолком, превратившейся в бабочку, в точку, затем расплывшейся в медленно уплывшей в сторону.

— Мы должны это отметить, — оживилась Рита.

— Я добился того, чего хотел, — сказал Бентли. Он отхлебнул из бокала. — Я работаю на Директорию, я нанят Ведущим Игру. Это именно та, чего я желал, направляясь в Батавию. Теперь мне кажется, это было давно.

— Как вы себя чувствуете?

— Почти как прежде.

Рита разорвала спичечный коробок и подожгла уголок о металлическую свечу.

— Вы не удовлетворены?

— Я так далек от удовлетворения, как это только возможно.

— Почему? — мягко спросила она.

— На самом деле я ничего не совершил. Я полагал, что дело в Холмах, но Вейкман был прав: дело во всем обществе. Повсюду зловоние. Недостаточно порвать с Системой Холмов. — Он яростно поставил бокал. — Я, разумеется, мог бы заткнуть нос и воображать, что никакого зловония нет. Но этого недостаточно. Надо что — то делать. Вся эта блестящая, но ослабевшая структура должна быть низвергнута. Она испортилась, прогнила, сама готова разрушиться. Но на ее месте надо построить что — то другое. Недостаточно разрушить. Я должен помочь создать новое, жизнь должна меняться для других. Я хотел бы своими действиями преобразовать существующий порядок. Надо, чтобы я сумел проделать это.

— Может быть, вы на это способны.

Бентли попытался проникнуть в неведомое будущее.

— Как? Кто предоставит мне случай? Я всего лишь служащий, связанный клятвой.

— Вы молоды. Мы оба молоды. У нас впереди долгие годы. — Рита подняла бокал. — Посвятим нашу жизнь изменениям в ходе мирового развития.

Бентли улыбнулся.

— Согласен. Я пью за это. — Он поднял свой бокал и звонко чокнулся с Ритой. — Но не слишком много. Веррик еще таскается вокруг. Подожду его отбытия и выпью по — настоящему.

Рита подожгла последний уголок коробка о раскаленную добела свечу.

— Что будет, если он вас убьет?

— Он будет убит.

— Что будет, если он убьет моего дядю?

— У него отберут карточку. Он никогда не сможет стать Ведущим Игру.

— Он им больше не станет в любом случае, — спокойно сказала Рита.

— Что вас беспокоит? Вы о чем — то думаете.

— Я не думаю, что он вернется с пустыми руками. Он зашел слишком далеко, чтобы на этом остановиться. — Она серьезно посмотрела на него своими черными глазами. — Это не конец, Тэд. Он кончит, когда убьет кого — нибудь.

Бентли собирался ответить, когда чья — то тень легла на стол. Нащупав в кармане холодный металл скорчера, он поднял глаза.

— Салют, — сказала Элеонора Стивенс. — Можно к вам присоединиться?

Она села напротив них, сложив руки перед собой, с наигранной застывшей улыбкой на губах. Ее зеленые глаза метали молнии. Пышная шевелюра каскадами спадала на обнаженные плечи, казавшиеся ржавого цвета в полумраке бара.

— Кто вы? — спросила Рита.

Элеонора наклонилась вперед, прикуривая от свечи, пламя которой отразилось в ее глазах.

— Имя. Ничего, кроме имени. Никакой личности. Не правда ли, Тэд?

— Вам лучше бы уйти отсюда, — посоветовал Бентли. — Не думаю, что Веррику понравится видеть вас в нашей компании.

— С момента моего прибытия сюда я видела его только издали. Быть может, я его просто покину. Похоже, что все так делают.

— Будьте осторожны, — сказал Бентли.

— Осторожной? Почему? — Она выдохнула в их сторону облако дыма. — Я не смогла заставить себя не слушать конец вашего разговора. Вы правы, — она говорила ломающимся голосом, не сводя глаз с Риты. — Веррик сейчас принимает какие — то решения, он колеблется. Он хотел бы иметь тебя, Тэд, но, если это будет невозможно, он удовольствуется и Картрайтом. Раньше у него был Мур, который мог все уравнять. Положим в произвольных единицах плюс пятьдесят за то, чтобы быть в результате убитым самому. Положим плюс сорок за убийство Картрайта, но минус пятьдесят за потерю карточки. В обоих случаях он проигрывает.

— Точно, — сказал Бентли. — Он теряет в любом случае.

— А вот другой, — весело сказала Элеонора. — Это со мной. — Она весело стрельнула глазами в Риту. — То есть, идея ваша, а теперь представьте: минус сто от Картрайта за вероятность быть убитым. Это доля Риза, а кроме того, есть еще я, хотя это не имеет большого значения.

— Я не понимаю, о чем вы, — равнодушно сказала Рита.

— Напротив, — сказал Бентли, — я весь внимание, Рита…

Но Элеонора бесшумно и мягко, словно кошка, уже схватила пылавшую алюминиевую свечку и прижала ее к лицу Риты.

Быстрым жестом Бентли бросил свечу на пол, и она покатилась, бурля и шипя.

Элеонора, обогнув стол, очутилась рядом с Ритой, закрывшей руками лицо.

Кожа и волосы у Риты были сожжены. В прокуренном воздухе бара распространялся острый запах паленой кожи. Элеонора с силой отняла ее руки от лица, в пальцах у нее что — то блеснуло. Это была острая шпилька. Она уже собиралась впиться Рите в глаза, когда Бентли схватил ее и потянул назад. Она яростно сопротивлялась, царапалась и кололась, пока он не выпустил ее. С бешенно сверкавшими зелеными глазами она тотчас же покинула бар.

Бентли сразу вернулся к Рите.

— Все в порядке, — произнесла он сквозь стиснутые губы. — Свеча была уже потухшей, а шпилькой ей не удалось достать до моих глаз. Бегите скорей, схватите ее.

Со всех сторон бежали люди. Медицинская помощь в лице робота Мак — Миллана, быстрая и эффективная, уже выбралась из ниши в стене и ехала к столику, приглашая всех, в том числе и Бентли, отойти.

— Идите, — терпеливо сказала Рита сквозь руки, которыми все время закрывала лицо. — Идите за ней. Постарайтесь ее остановить. Вы знаете, что она собирается делать.

Бентли вышел из бара. Коридор был пуст.

Он побежал к лифту. Мгновение спустя он был уже на уровне лунной поверхности.

Отдельные люди задержались в коридоре. Вдалеке он увидел вспышки красного и зеленого цвета. Он бросился туда, завернул за угол и остановился, как вкопанный.

Элеонора Стивенс стояла перед Верриком.

— Послушайте меня! — говорила она ему. — Разве вы не понимаете, что это единственный выход? — Ее голос стал визгливым и истеричным. — Риз, поверьте мне, ради бога. Возьмите меня обратно! Я в отчаянии. Я больше не сделаю этого. Я покинула вас, но больше этого никогда не будет! Ведь я пришла не с пустыми руками, так ведь?

Веррик заметил Бентли. С мрачной улыбкой он взял руку Элеоноры в свою железную лапу.

— Вот мы и снова вместе, все трое.

— Вы ошибаетесь, — сказал ему Бентли. — Она не собиралась изменять вам. Она всегда была предана вам.

— Я другого мнения, — сказал ему Веррик. — Она коварна и ничтожна. Она абсолютно ничего не стоит.

— Тогда отпустите ее на все четыре стороны.

Веррик, казалось, задумался.

— Нет, — сказал он наконец. — Я не отпущу ее.

— Риз, — простонала Элеонора, — я рассказала вам, что они думали. Я показала вам, как вы могли бы это сделать. Возьмите меня обратно, умоляю вас!

— Да, — признал Веррик, — я могу это сделать. Но я уже решил.

Бентли рванул к ним, но недостаточно быстро.

— Тэд, — завопила Элеонора. — На помощь!

Веррик оторвал ее от земли и в три гигантских прыжка очутился у служебного люка. Вокруг прозрачного шара простиралась голая и безжизненная лунная поверхность. Мощным движением Веррик поднял сопротивлявшуюся и вопившую девушку и просунул ее через люк наружу.

Застыв от ужаса, Бентли видел, как Веррик отступил на один шаг. Элеонора с распростертыми руками упала на причудливых очертаний ледяную лунную поверхность. Ее тут же застывавшее дыхание образовывало облако вокруг носа и рта. Наполовину повернутая к шару, с вытянувшимся лицом и вытаращенными глазами, она забила руками, пытаясь подняться. Целое жуткое мгновение она скреблась к Бентли, подобно насекомому, тщетно пытающемуся взлететь в пустоте.

Наконец ее грудь и брюшная полость лопнули. Бентли закрыл глаза, чтобы не видеть отвратительного взрыва внутренностей, когда рвущиеся в лунном вакууме органы брызнули струей и тут же превратились в ломкие кристаллы… Все было кончено. Элеонора мертва. Бентли, как во сне, достал свое оружие.

Со всех сторон бежали люди. Надрывалась сирена тревоги. Веррик стоял спокойно, лицо его было лишено всякого выражения.

Резким движением Шеффер выбил скорчер из рук Бентли.

— Это ничего не изменит. Она мертва!

— Да, — сказал Бентли. — Я знаю.

Шеффер нагнулся поднять оружие.

— Я останусь сторожить здесь.

— Он попытается скрыться, — сказал Бентли.

— Да, — ответил Шеффер. — Но это все равно. Она не была классифицированным служащим.

Бентли ушел. У него возникло неясное желание вернуться в лазарет. В его мозгу смешивались картины только что виденной жуткой смерти на студеной лунной поверхности с видом обоженного лица Риты О’Нейл.

Он медленно поднялся по лестнице. Сзади него раздались тяжелые шаги и хриплое дыхание.

За ним следовал Веррик.

— Погодите, Бентли, — сказала он. — Я иду с вами. Мне хотелось бы обговорить с Картрайтом одно маленькое предприятие, одну сделку, которая, я думаю, вас заинтересует.

Веррик подождал, пока ругающийся судья Уоринг наконец уселся, напротив него сидел Картрайт, еще бледный от перенесенного шока.

— Как здоровье вашей племянницы? — спросил его Веррик.

— Идет на поправку, — ответил он, — благодаря Бентли.

— Мне всегда казалось, что у Бентли голова варит. Когда это нужно, он умеет действовать решительно. Это на ее лицо озлилась Элеонора.

— К счастью, она попала только на кожу и волосы. Ожоги ликвидируются благодаря пересадкам кожи.

Бентли не мог помешать себе смотреть на Веррика, выглядевшего необычайно спокойным и естественным. Лицо Бентли было серым, в бордовых пятнах, но дыхание его стало опять ровным, и руки больше не дрожали. Он чувствовал себя, как после оргазма: общий спазм, кратковременный и мощный, полностью лишил его сил.

— Чего вы хотите? — спросил Картрайт у Веррика. — Затем он обратился к судье Уорингу: — Я не знаю цели этого собрания.

— Я тоже, — с раздражением ответил Уоринг. — Итак, Риз, в чем дело?

— Я хотел бы, чтобы вы были здесь, — сказал Веррик, — поскольку у меня есть предложение Картрайту, и мне хотелось бы, чтобы вы рассудили нас со всей вашей объективностью. — Он вытащил свой тяжелый скорчер и положил его рядом с собой. — Думаю, никто не станет отрицать, что мы зашли в тупик. Вы, Леон, не можете меня убить: я не убийца, и вы будете наказаны. Я ваш гость.

— Вы желанный гость, — ответил Картрайт потухшим голосом. Он не спускал с Веррика глаз.

— Я прибыл, чтобы убить Бентли, но не могу этого сделать. Пат. Мы все в пате. Вы не можете меня убить. Я не могу убить Бентли, и я не могу убить вас.

Все молчали.

— Или же могу? — Он посмотрел на скорчер. — Думаю, что, быть может, я это сделаю.

— Вас бы тогда на всю жизнь исключили из игры в Минимакс. Было бы глупо так поступить. Что бы вы от этого выиграли? — с отвращением высказался судья Уоринг.

— Удовольствие, удовлетворение…

— Были бы вы удовлетворены, если бы потеряли свою карточку?

— Нет, — согласился Веррик. — Но у меня есть три моих Холма. На них это бы не повлияло.

Картрайт, сидя неподвижно и чуть заметно кивая головой, слушал доводы Веррика.

— По крайней мере, после всего этого вы останетесь живым. У вас будет передо мной это преимущество, не так ли?

— Точно так. Я не буду Ведущим Игру, но и вы тоже. Они должны будут вертеть все с новой отметки.

В комнату вошел Шеффер. Он поприветствовал судью Уоринга и сел.

— Леон, — сказал он Картрайту, — Веррик морочит вам голову. Эту идею подала ему та девица, прежде чем он ее убил. У него нет намерения убивать вас. Единственное, чего он хочет, это запутать вас.

Холодные глаза Шеффера сузились.

— Любопытно.

— Я знаю, — сказал Картрайт. — Он предложил мне выбор: смерть или полюбовная сделка. Итак, Риз, что вы мне предложите?

Веррик покопался в карманах и вынул оттуда карточку.

— Обмен вашей карточки на мою.

— Вы станете Ведущим Игру, — заметил Картрайт.

— А вы останетесь в живых. Вы выберетесь из переделки, а я стану Ведущим Игру. Мы не будем больше в пате.

— И вы заполучите Бентли.

— Точно.

Картрайт повернулся к Шефферу.

— Убьет он меня, если я откажусь?

— Мы разобрались со всем, за исключением Херба Мура. Астронеф еще не сел, а тело Пеллига находится в том же районе в нескольких сотнях тысяч миль от Диска Пламени. — Немного поколебавшись, он добавил: — На самом деле, если верить Инквик — службе, Мур достиг корабля Престона и проник в него.

Повисло тяжелое молчение.

— Он смог бы разрушить наш астронеф? — спросила Рита.

— Запросто, — ответил Бентли. — И заодно добрую часть Диска Пламени.

— Быть может, Джон Престон займется им, — не очень уверенно подсказала Рита.

— То, как развернутся события, зависит от позиции будущего Ведущего Игру, — заметил Бентли. — Надо ры послать команду, чтобы перехватить Мура. Его тело должно прийти в негодность. Мы могли бы его уничтожить.

— Но только не тогда, когда он вошел в контакт с Престоном, — сухо сказал Картрайт.

— Думаю, что нам надо бы поставить эту проблему перед будущим Ведущим Игру, — настаивал на своем Бентли. — Мур станет угрозой всей Системе.

— Это более чем возможно.

— Вы полагаете, что будущий Ведущий Игру станет что — либо предпринимать?

— Думаю, да, — сказала Картрайт. — Тем более, что вы и есть будущий Ведущий Игру. Если, конечно, у вас все еще сохранилась карточка, которую я вам дал.

Бентли имел ее при себе. Он с недоверием вынул ее и повертел перед глазами. Его пальцы так дрожали, что выронили ее. Он спешно наклонился за ней.

— И вы хотите, чтобы я вам поверил?

— Пока нет, но через двадцать четыре часа вы мне поверите.

Бентли осмотрел карточку со всех сторон. Она абсолютно ничем не отличалась от других.

— Как вам удалось заполучить ее?

— Ее владелец уступил мне карточку за пять долларов, что было достаточно дорого по тем временам. Я уже забыл его имя.

— И с тех пор вы храните ее?

— Я храню весь пакет. Я перепродал вам ее себе в убыток, но я должен быть уверен, что вы ее примете и что эта сделка будет совершенно законна — не подарок и не ссуда, а продажа по всем правилам, как обычно.

— Дайте мне время прийти в себя, — сказал Бентли. Он спрятал карточку в карман. — Вы утверждаете, что это правда?

— Да. И не потеряйте ее!

— Так вы открыли метод предсказания, то, что не перестают искать все обитатели Системы? И именно таким образом вы стали Ведущим Игру?

— Нет, — ответил Картрайт. — У меня нет никакой формулы. Я не могу предсказывать скачки вероятного. Никто не может этого.

— Но у вас же была эта карточка! Вы знали, что она выйдет!

— Все, что я сделал, — сказал Картрайт, — это проанализировал механизм возможностей. В своей жизни я тысячу раз бывал допущен в центр в Женеве. Поскольку я не могу предсказать скачки вероятного, я придумал наилучший алгоритм замены: я упорядочивал карточки по тому принципу, чтобы девять следующих выходящих номеров были номерами девяти имевшихся у меня карточек. Думаете, что я стал Ведущим Игру благодаря моей собственной карточке, а не тем, которые я купил. Мне надо было быть осторожней: если бы у кого — нибудь возникло желание изучить это получше, все мои планы были бы расстроены.

— С каких пор вы работаете над этим? — спросил Бентли.

— Со времен моей молодости. Как и все, я хотел найти систему, позволяющую предвидеть скачки вероятного. Я изучил все, что было написано об этом, о принципе Гейзенберга, о законах случайностей. Я стал наладчиком электронной аппаратуры. Мне еще не было сорока, когда я был принят на работу в базовых контурах в Женеве. Тогда я считал, что это невозможно предвидеть. Все подчиняется принципу неопределенности. Движение субатомных частиц, определяющих скачки, не может быть рассчитано людьми.

— Честно ли это было? — спросил Бентли. — Это против всяких правил.

— Я играл в эту игру много лет, — продолжал Картрайт — Многие играют в нее всю жизнь, Потом я сообразил, что правила таковы, что я не могу выиграть. Кто стал бы в такой ситуации продолжать? Мы ставим против банка, и банк всегда выигрывает.

— Это верно, — согласился Бентли. — Какой смысл играть, когда с вами мошенничают? Но каков ваш ответ? Что делать, когда замечаешь, что игра такова, что в ней нельзя выиграть?

— Делать то, что сделал я: создавать новые правила и следовать им. Правила, создающие равные шансы для всех играющих, то, чего нет в случае с Минимаксом. Он, как и система классификации, у нас не в чести. Итак, я задался вопросом, какие же правила были бы наилучшими. Я работал над тем, чтобы поставить их на ноги, затем я руководствовался ими, словно они были в силе. Помолчав, он добавил:

— И я стал членом Общества Престонистов.

— Почему?

— Потому что Престон тоже понимал, что происходит, и, как и я, желал игры, в которой каждый имеет шаре выиграть. Разумеется, я не склонен к тому, чтобы делить выигрыш на равные части для всех игроков, находящихся к концу игры в равноправных условиях, но я считаю, что каждый должен иметь шанс выиграть.

— Значит, вы знали, что стали Ведущим Игру до того, как вас об этом, уведомили?

— Я знал за несколько недель до этого. Когда я в последний раз налаживал механизм, то сместил центр. На этот раз мне — удалось полностью проконтролировать процесс. Он управляется отнюдь не случаем. Он запрограммирован на годы вперед. Но это уже было ни к чему. Я навеки уже не мог быть никем смещен.

— Что вы собираетесь делать теперь? — спросил его Бентли. — Вы больше не сможете прийти к власти.

— Я вам уже сказал: я выхожу в отставку. Ни Рита, ни я никогда по — настоящему не отдыхали. Я рассчитываю провести остаток дней на залитой солнцем станции, подобной этой. Я смогу расслабиться, много спать, размышлять, издавать труды.

— Да? И на какую тему?

— По уходу за электронным оборудованием и ремонту его, — ответил Картрайт. — Это моя специальность.

Заговорила Рита.

— Через двадцать четыре часа вы, Тэд, станете Ведущим Игру. Сейчас вы находитесь в таком положении, в каком был мой дядя несколько дней назад. Теперь вы будете ждать, что они придут известить вас. Я никогда не забуду момент, когда мы услышали, как они приземлились на крышу. Затем появился майор Шеффер с портфелем под мышкой.

— Шеффер в курсе, — сказал Картрайт. — Мы все проиграли вместе с ним до того, как я дал вам карточку… Перед вами стоит трудная задача. Мир меняется, звезды открываются, словно расцветают розы. Диск является важным этапом. Вся Система должна измениться.

— Вы чувствуете себя способным на это? — спросила Рита у Бентли.

— Полагаю, да. Я хотел иметь возможность изменить мир — и вот я ее имею. — Внезапно он рассмеялся. — Я, без сомнения, первый человек, находящийся под клятвой самому себе. Я одновременно и служащий, и его покровитель. Я имею право на жизнь и на смерть — собственную.

— Быть может, у вас получится, — сказал Картрайт. Он явно волновался. — По — моему, это хорошая клятва. Вы должны одновременно обеспечить вашу защиту и делать то, что нужно. Вы ответственны только перед вашей совестью. Это правильное слово?

— Да, это правильное слово, — сказал вбежавший Шеффер. — Оно употребляется в исторических документах. А у меня новость: Инквик дал нам последний рапорт по Муру.

Прошло несколько мгновений, прежде чем Картрайт смог спросить:

— Последний?

— Инквик — техники проследили за синтетическим телом до момента, когда оно проникло в корабль Престона. Об этом вы уже знали. Потом он побеседовал с Престоном и принялся изучать аппаратуру, поддерживающую в нем жизнь. На этом изображение оборвалось.

— Окончательно? Почему?

— По мнению техников, тело взорвалось. Мур, корабль, Джон Престон с его аппаратурой превратились в пепел. Непосредственное видимое изображение могло бы быть замечено обсерваториями.

— Какие — либо поля могли вызвать взрыв бомбы, — подсказал Бентли. — Механизм ее был дьявольски чувствителен.

— Нет. Было видно, как Мур решительно открыл синтетический торс и накоротко замкнул детонатор. — Шеффер пожал плечами. — Интересно было бы знать, зачем. Полагаю, мы должны послать туда группу и посмотреть, что они смогут раздобыть. Я не смогу спать спокойно, пока не узнаю всех подробностей.

— Я полностью согласен, — страстно поддержал его Бентли.

Картрайт достал свою записную книжку и вычеркнул последнюю запись.

— Ладно. Вот как это разрешилось. У нас еще будет время приказать собрать пепел. Теперь есть более срочные дела. — Он посмотрел на свои большие карманные часы. — Корабль скоро должен сесть. Если все прошло хорошо. Гровс должен приступить к высадке на Диск Пламени.

Диск был огромен. Тормозные двигатели гудели, — борясь с возраставшей гравитацией. Вокруг Гровса отслаивалась чешуя металлической живописи. Циферблат разбился, послышался звук лопнувшей канализации.

— Мы сейчас будем уничтожены, — сказал Конклин.

Гровс протянул руку и выключил свет.

Контрольный отсек потонул в темноте.

— Что это… — начал было Конклин, но тут увидел, что от экрана исходил мягкий свет. Это было холодное, бледное свечение, отражающееся на обоих мужчинах и механизмах. Исчезло черное пространство, усеянное звездами. Весь экран заполняло обширное лицо планеты. Прямо под ними был Диск Пламени. Долгое путешествие закончилось.

— Как странно, — пробормотал Конклин.

— Вот что увидел Престон.

— Что? Разновидность водоросли?

— Только не на таком расстоянии от Солнца. Это, без сомнения, радиоактивные минералы.

— Где Престон? Я полагал, что его корабль будет сопровождать нас до конца.

Поколебавшись, Гровс ответил:

— Примерно три часа назад мои приборы засекли термоядерный взрыв в десяти тысячах миль отсюда. С момента взрыва гравитационным индикаторам не удалось больше нащупать корабль Престона. Быть может, из — за близости Диска столь малая масса не…

В стеклянный корпус контрольного отсека вошел Джеретти.

— Великий Боже! — вскричал он, взглянув на экран. — Мы у цели!

— Это наша новая страна, — сказал ему Конклин. — Величественное зрелище, не правда ли?

— Оттуда исходит этот странный свет? Это напоминает спиритический сеанс. Вы уверены, что это планета, а не космическая змея? Мне не хотелось бы жить на космической змее, сколь бы огромна она ни была.

Конклин вышел из отсека и стал спускаться по сверкающему и вибрирующему коридору. Казалось, тихое зеленоватое свечение сопровождало его, пока он спускался по трапу на основную палубу. Перед дверью в кабину он на мгновение остановился и прислушался.

Остальные члены экипажа собирали в трюме свои пожитки: сковородки и кастрюли, постельные принадлежности, провизию, одежду.

Возбужденный говор доходил до Конклина сквозь рев тормозных двигателей. Гарднер, техник — ракетчик, начинал раздавать им комбинезоны Долдса и шлемы.

Конклин открыл дверь кабины и вошел. Мария подняла на него глаза.

— Мы прибыли?

— Нет еще. Вы, я вижу, готовитесь приступить к владению вашим новым миром. — Он рассмеялся. — Можете оставить все это здесь: мы будем жить тут, пока не возведем на поверхности дома.

— А… — сказала Мария. Она в смущении начала раскладывать по местам собранные вещи.

— Мы создадим здесь что — то типа колонии?

— Конечно, — сказал Конклин. Он потрогал металлическую перегородку. — Здесь.

Мария остановилась, держа в руках ворох одежды.

— Это ведь будет хорошо, Билл? Очевидно, вначале это будет тяжело, но потом не должно быть плохо. Мы будем жить главным образом под землей, как это делают на Уране и Нептуне. Ведь это даже приятней, да?

— Мы очень хорошо устроимся, — сказал Конклин.

Он галантно принял одежду из ее рук.

— Пойдем к Гарднеру. Он распределяет комбинезоны Долдса.

Жан нет Сиббей, нервно возбужденная, встретила их восклицанием:

— Он слишком маленький! Я не могу влезть в него!

Конклин помог ей застегнуть комбинезон.

— Но будьте особенно внимательны, чтобы не упасть. Это старая модель, и достаточно одного камешка, чтобы его продырявить. Через секунду вы умрете.

— Кто спускается первым? — спросила Мария. Она медленно застегивала многочисленные заклепки на комбинезоне.

— Капитан Гровс?

— Полагаю, что тот, кто первый подойдет к люку…

— Может быть, им буду я, — сказал, подходя, Джеретти. — Быть может, я окажусь первым человеческим существом, ступившим на Диск Пламени.

Они еще продолжали застегивать комбинезоны, балагуря и смеясь, чтобы унять нервное возбуждение, когда раздалась сирена, возвестившая о приземлении.

— Держитесь, — крикнул Конклин, — и проверьте ваши комбинезоны.

Астронеф с грохотом коснулся поверхности планеты, и все попадали друг на друга. Корпус задрожал, тормозные двигатели взвыли еще сильней, пытаясь остановить сумасшедший ход корабля, вгрызавшегося в застывшую поверхность планеты.

Свет замерцал и погас. В наступившей темноте члены экипажа застыли, парализованные жутким ревом разогнавшихся реакторов и оглушительным скрежетом раздиравшего скалы металла.

Конклин был отброшен на груду матрацев. На него посыпались ящики и кастрюли. Схватившись пальцами за продольную балку, он сумел подняться.

— Мария! — крикнул он. — Где ты?

Неподалеку он услышал шевеление.

— Я здесь, — ответила она слабым голосом. — Я, кажется, потеряла шлем.

Конклин нащупал его.

— Нет, все в порядке.

Корабль продолжал двигаться вперед, сопровождаемый ужасным скрежетом сминаемого металла.

Однако вскоре он замедлил ход и после заключительного толчка замер.

Где — то капало.

В другом конце коридора загорелась куча различных принадлежностей.

— Затушите огонь! — приказал Гровс.

Джеретти с огнетушителем в руках неуверенно пошел вперед.

— Думаю, что мы прибыли, — сказал он, поливая в центр пламени. Его напряженный голос дрожал в их наушниках.

Кто — то зажег электрический факел.

— Похоже, что в обшивке пробоина, — сказал Конклин. — Слышно, как выходит воздух.

Гровс был уже у люка. Он подождал когда подойдут остальные, раздвинул руками тяжелые засовы и пояснил:

— Больше нет утечки. Пробки должны были заткнуть дыру.

Люк открылся. Широко раскрыв глаза, Гровс торжественно двинулся вперед. Остальные, вначале колеблясь, затем увереннее, двинулись по трапу за ним. Мария дрожала, Джеретти помог ей овладеть собой.

Первым удалось коснуться поверхности планеты одному японскому рабочему — оптику. С горячим под массивным шлемом лицом он ловко соскользнул на обледеневшую скалистую поверхность. Японец улыбнулся им и помахал рукой.

— Все в порядке! — крикнул он им. — В пределах видимости нет никаких чудовищ!

Но Мария остановилась.

— Посмотрите на этот слабый свет, — сказала она.

Планета казалась огромной равниной, излучавшей зеленый свет. Мягкий, прозрачный, не дававший тени, он исходил отовсюду: от почвы, от камней. В этом зеленом свечении люди выглядели странно непроницаемыми, черными колоннами из металла и пластика, неуверенно шагающими вперед.

— Удивительно, что это существует так давно, — сказал Джеретти. Он поддел ногой обледенелый камушек. — А мы впервые это видим.

— А это неизвестно, — серьезно сказал Гровс. — Я надеялся найти здесь что — нибудь после приземления.

Он взял в руки мощное оружие, висевшее у него через плечо.

— Престон полагал, что Диск может принадлежать другой Системе.

На открытом участке почвы виднелось строение. Это была матовая металлическая сфера, гладкая и без всяких украшений. Мириады ледяных зеленых кристалликов летали вокруг, они осторожными шагами приближались к ней.

— Как, черт возьми, мы сможем войти в нее? — спросил Конклин.

Гровс поднял свое оружие.

— Не вижу никакого другого способа. — Он нажал на спусковой крючок и медленно вычертил круг.

— По — видимому, это из нержавеющей стали. Может быть, сделано человеком.

Конклин и Гровс пролезли в еще не остывшее отверстие. Их ушей достигла регулярная пульсация. Они находились в своеобразной комнате, заставленной механизмами. Позади них со свистом выходил воздух.

— Давайте постараемся вновь закрыть отверстие, — сказал Гровс.

Вдвоем им удалось заткнуть брешь. Затем они начали осматривать гудящие механизмы, связанные в сложные контуры.

— Добро пожаловать, — тихо раздался слабый ломкий голос/Они резко обернулись, держа оружие наготове.

— Ничего не бойтесь, — продолжал старческий голос. — Я всего — навсего человеческое существо такое же, как и вы.

Конклин и Гровс застыли в изумлении.

— О Боже, — произнес Гровс, — я полагал, что…

— Я Джон Престон, — сказал Старик.

У Конклина по спине пробежал холодок. Зубы его начали выбивать мерную дрожь.

— Вы говорили нам, что его корабль уничтожен. Посмотрите на него: ему, должно быть, миллион лет. И он плавает в этом растворе.

Будто в ответ на его слова, тонкие, словно бумага, губы раздвинулись и вновь раздался мерный шепот.

— Я очень стар, — сказал Престон, — почти полностью глух и парализован. — Рот открылся в улыбке. — Как вам наверняка известно, я страдаю артритом. Должно быть я где — то потерял очки и вижу не совсем четко.

— Это ваш корабль? — спросил Конклин. — Вы сели сюда перед нами?

Голова наклонилась в знак согласия.

— Он смотрит на нас, — сказал Гровс. — Как жутко.

— С каких пор вы находитесь здесь? — спросил Конклин у мумифицированного создания, плавающего в питательной ванне.

— Извините, — сказал Престон, — но я не могу выйти отсюда, чтобы пожать вам руки.

Конклин на мгновение закрыл глаза.

— Похоже, что он не услышал меня…

— Мы представляем Общество Престонистов, — нерешительно начал Гровс. — Мы следуем вашим трудам. А вы…

— Я так долго ждал, — перебил его Престон. — Столько грустных лет, столько одиноких лет!

— Тут что — то не так, — обезумев, произнес Конклин. — За этим что — то кроется! Он глух и слеп. — Конклин направился к скоплению механизмов. — И это не астронеф. Не совсем. По — моему…

— Я хочу рассказать вам о Диске Пламени, — перебил его сухой и безжизненный голос. — Для меня важно только это.

— Для нас тоже, — озадаченно ответил Гровс.

Конклин судорожно исследовал монолитную внутреннюю поверхность сферы.

— Нет реакторов. Эта штука не может перемещаться. Очевидно, есть антигравитационная защита, подобная той, что ставится в бакенах. — Он резко повернулся к Гровсу. — Это бакен. Я начинаю понимать.

— Послушайте меня, — сказал Престон. — Необходимо, чтобы я рассказал вам о Диске.

— Он должен иметь несколько таких бакенов, — сказал Конклин. — Этот, по — видимому, сел здесь, притянутый силами гравитации. Быть может, есть тысячи аналогичных бакенов.

Он подошел к Гровсу.

— Мы вошли в контакт не с кораблем, а с серией бакенов. Каждый направлял нас к следующему. Мы прошли по всей линии бакенов вплоть до последнего.

— Делайте, что хотите, — непреклонно твердил голос, — но выслушайте, что я хочу вам сказать.

— Замолчите! — закричал Конклин.

— Я должен остаться здесь, — с трудом говорил Престон. Он с усилием подбирал слова. — Я не смею выйти. Если я…

— Престон! — завопил Конклин. — Сколько будет дважды два?

— Я ничего не знаю о вас, — бесстрастно продолжал голос.

— Повторяйте за мной, — крикнул Конклин, — у Мэри была маленькая овечка. Ее шерстка была, как снег, бела.

— Прекратите! — закричал Гровс на грани истерики. — Вы что, сошли с ума?

— Поиски были долгими, — продолжал бормотать монотонный скрипучий голос, — и ничего не дали. Совсем ничего.

Конклин наклонил голову, а затем обернулся к проделанному ими отверстию.

— Он неживой. Это не питательная ванна, а какое — то летучее вещество, в котором сохранено видеоизображение. Синхронные звуко — и видеозаписи заставляют его двигаться весьма правдоподобным образом. Но он мертв. Мертв в течение пятисот лет.

В тишине раздавалось только непрерывное бормотание.

Конклин открыл брешь и наполовину высунулся наружу.

— Эй! — крикнул он остальным. — Идите сюда! Входите!

— Мы почти все слышали в наушниках, — сказал Джеретти. Он пролез в сферу. — Что это означает? И эта история про Мэри и маленькую овечку? — Увидев дубль Джона Престона, он замолчал. За ним, трепеща от нетерпения, вошли остальные.

Один за другим они застыли, увидев старика и услышав цепляющиеся друг за друга, еле слышные во все более и более разряжавшемся воздухе, слова.

— Закройте, — сказал Гровс, когда вошел последний японский рабочий.

— Это что… — недоверчиво начала Мария. — Почему он так бормочет? Ведь говорили, что он… рассказывает.

Конклин сильно надавил молодой женщине на плечо.

— Это всего только изображение. Он оставил их сотни, может быть, тысячи, разбросанные в пространстве, чтобы привлечь астронефы и направить их к Диску.

— Значит, он мертв?

— Уже очень давно. Но посмотрите на него. Он должен был умереть очень старым. Без сомнения, он уже много лет исследовал Диск. Он знал, что когда — нибудь в этом направлении пойдут корабли. Он хотел проводить их сюда, в этот мир.

— Он, наверное, не знал, что было основано Общество, — грустно сказала Мария. — Он не думал, что кто — нибудь пустится на поиски Диска.

— Нет. Но он знал, что рано или поздно астронеф пройдет здесь.

— Это как — то обманчиво…

— Не думаю, — вмешался Гровс. — Не поддавайтесь отчаянию. Мертва только физическая оболочка Джона Престона, и это не так уж важно.

— Наверное, вы правы, — сказала Мария. Ее лицо сразу просветлело. — В каком — то смысле это чудесно. Это почти чудо.

— Помолчи и послушай, — мягко сказал Конклин.

Все замолчали и принялись слушать.

— Это не слепое движение, — говорило дряхлое изображение старика. Его глаза, ничего не видя, скользили по ним. Он ничего не слышал. Он абсолютно не осознавал их присутствия. Он говорил с далекими — далекими слушателями. — Не живой инстинкт делает нас беспокойными и удовлетворенными. Я вам вот что скажу: самое возвышенное, что есть в человеке, это потребность расти, прогрессировать, открывать новые вещи, двигаться вперед, распространяться дальше, достигать новых территорий, проводить новые эксперименты, начинать понимать и жить, рвать с монотонностью привычного, идти вперед и никогда не останавливаться…

Джон Данн Макдональд

Вино грез

Глава 1

Поздним вечером по дороге, ведущей через штат Нью — Мексико на юг, мчался серый седан и мягкий рокот его турбин почти терялся в шелесте встречного ветра. Вечерний воздух, как всегда, был прохладен. «В этой стране, — подумал человек за рулем, — ночь всегда необычна. Кажется, будто земля отдыхает от жесткого кулака солнца».

Но как только рассеиваются прохладные тени раннего утра, встает солнце и непрекращающимся яростно — белым ударом бьет по глазам. Оно жадно высасывает влагу изо всего, до чего дотягиваются несущие жар лучи. Стоит здесь кому — нибудь заблудиться или застрять на целый день, как уже к вечеру он превратится в мумию с почерневшим ртом и высохшим телом, и по скорчившемуся трупу нельзя будет понять умер он сегодня или сотни лет назад.

Обжигающий и непрерывно перемещающийся воздух высушивает слизистые оболочки рта и носа. Солнце иссушает мужчин, неумолимо покрывая их лица морщинами. Краски на солнце выгорают, а кожа женщин становится тускло — коричневой.

По вечерам в синих сумерках пустыни звучат заунывные старинные баллады и с откровенной непринужденностью танцуют молодые женщины. Они знают, что солнце сокращает пору молодости и дух юности скоро исчезнет. Индейцы с плоскими загоревшими лицами всматриваются в танцовщиц и глаза их неподвижны, словно из полированного обсидиана. Индейцы знают, что только они рождены для этой страны, и когда уйдут смеющиеся бледнолицые, они, индейцы, останутся.

В них живет расовая память, но боли в костях одолевают их чаще, чем воспоминания. Солнце — это бог. Бог разгневан, потому что высокие пирамиды больше не служат ему. Давным — давно солнце выжгло тусклые краски на вершинах пирамид, на каменных чашах и на сглаженных временем канавках. Оно давно не слышит песнопений на рассвете, не видит черного отблеска от поднимающегося над жертвой каменного ножа, не видит ослепленных девственниц, ожидающих ловкого искусного удара, выдирающего бьющееся сердце из заполняемой горячей кровью груди.

«Может быть, — подумал человек за рулем, без малейшего напряжения управляя автомобилем, — они были ближе к истине, чем мы. Мы, с нашими учеными разговорами, с гелиево — водородными реакциями».

Ночью скорость гипнотизировала; стрелка спидометра не опускалась ниже девяноста пяти миль в час. А легкая вибрация машины, вызванная неровностями дорожного покрытия, усиливала это действие. Завораживали и белые вспышки несущихся навстречу насекомых, влетавших в лучи резкого яркого света передних фар. И утомление. Это была не простая усталость, а глобальное утомление от жизни в постоянном напряжении, напряжении всех сил — физических, интеллектуальных, эмоциональных. Временами казалось, будто автомобиль застывает на месте, а дорога несется ему навстречу и бросается под колеса. Бад Лэйн расправил плечи и с силой потряс головой, чтобы стряхнуть сонливость, заставившую его на мгновение сомкнуть веки. Потом он слегка повернул боковое стекло так, чтобы в лицо ударил сильный поток прохладного воздуха.

Далеко впереди появился грузовик, расцвеченный огнями, как рождественская елка. Ехал он в ту же сторону. Бад Лэйн медленно нагнал его, посигналил фарами, требуя дороги и пронесся мимо, машинально отметив, что это был автопоезд, состоящий из тягача с четверкой тяжелых прицепов. Проезжая мимо тягача, Бад Лэйн чуть приподнялся на сиденье и заглянул в зеркало заднего обзора, чтобы при свете фар тягача посмотреть на заключенного, который, скорчившись, спал на заднем сиденьи.

Вдали показались огни унылого городка. Бад Лэйн плавно сбавил скорость и увидел, как единственный светофор на въезде вспыхнул красным. В свете уличных фонарей Бад мог хорошо рассмотреть девушку, сидевшую рядом с ним на переднем сидении. Она спала, прислонившись к дверце автомобиля, неудобно устроив голову между дверцей и спинкой сиденья. Длинные ноги девушка вытянула под приборную панель; руки с полураскрытыми ладонями расслабленно покоились на коленях. Она выглядела удивительно молодой и совсем беспомощной. Но Бад Лэйн знал, что Шэрэн Инли вовсе не отличалась беспомощностью. Въехав в предместье городка, он снова увеличил скорость и почувствовал, как опять наваливается сонливость и тяжелеют веки.

Он потряс головой, протянул руку и включил радиоприемник, убавив громкость, чтобы не разбудить девушку.

«… и помните, если вам скучно, пейте мед Уилкинса. Мед Уилкинса — безалкогольный, не ведущий к привыканию, напиток. Четверо из пяти врачей знают, что мед Уилкинса устраняет скуку простым процессом усиления ваших восприятий ко всем стимулам. Мед Уилкинса появился на рынках три года назад, в мае 1972 года. С той поры сто шестьдесят миллионов американцев узнали, что никогда по — настоящему не видели заката солнца, не радовались поцелую, не чувствовали вкуса мяса, пока не попробовали мед Уилкинса в бутылках с удобным для губ горлышком. А сейчас вы услышите человека, которого не может заставить замолчать даже Сенат, наш ведущий программы «Мед Уилкинса“ и телекомментатор Мелвин С. Линн в программе «Мед Уилкинса“ с ежевечерним обзором международных новостей».

«Мелвин С Линн сообщает новости для всех, кто пьет мед Уилкинса и сотрудников фирмы «Лаборатория Уилкинса“, где совершенствуются секреты вашего благополучия».

«На международном фронте сегодня был спокойный день. Парижская конференция продолжается и из информированных источников к концу дня стало известно, что делегаты еще не потеряли надежду на достижение соглашения по основным проблемам, стоящим перед ними. Паназиатский делегат вылетел в Москву за дальнейшими инструкциями по Сибирскому соглашению, предусматривающему прекращение запусков шпионских спутников до определения новых орбит для каждой великой державы. Южноамериканская коалиция отказалась отступиться от своих притязаний на пять тысяч миль для размещения лунной базы, хотя признает, что прошел почти месяц после получения последних слабых сигналов и весь состав экспедиции следует считать погибшим. Завтра во время конференции по всему миру будет объявлена ставшая традицией минута молчания в память очередной годовщины гибели первого космического корабля с экипажем космонавтов, стартовавшего на Марс…» «А теперь новости по стране.

Блисс Бэйли, капитан паромной переправы на остров Стэтен, после погрузки поведший железнодорожный паром на Бермуды, сегодня был возвращен под конвоем назад. По рассказам большинства пассажиров, постоянно пользующихся переправой и невольно попавших в этот круиз, они обнаружили, что паром плывет по спокойному морю на восток, когда что — нибудь предпринимать было уже слишком поздно, и превратили поездку в праздник. Личность наглой блондинки, спрыгнувшей с борта парома в первую же ночь поездки, еще не установлена. Говорят, что по поводу происшедшего Бэйли сказал: «Тогда мне это показалось отличной идеей». Свидетели утверждают, что он казался несколько удивленным. Работодатели Бэйли еще не предали гласности решение, касающееся участи капитана. Пассажиры этого круиза подали прошение о восстановлении капитана Бэйли в должности».

«Итак, с завтрашнего утра в штате Невада оформлением разводов займутся машины со щелевыми приемниками. Предполагается, что тридцать таких машин справятся с наплывом клиентов. Проситель должен ввести в приемную щель пятидесятидолларовую банкноту, затем, обращаясь в микрофон, ясным тихим голосом назвать свою фамилию, адрес и причину запрашиваемого развода, после чего крепко прижать большой палец правой руки к выдвинувшейся чувствительной пластине. Спустя шесть недель, проситель должен вернуться к той же машине, повторить описанную процедуру и, в выходную нишу выпадет решение».

«Спикер палаты Уолли Блайм после вчерашнего ребяческого выступления получил серьезную нахлобучку от общественной прессы и сети радиовещания. Репортер, поднявший вопрос, как и другие, полагает, что рок для подростков и стрельба горохом слишком плохие заменители достойного поведения общественного лица на высоком посту. Единственное, что может оправдать Блайма, это лишь то, что кто — то приказал ему сделать это. И это, друзья мои, мы услышали от человека, который два года назад разбил четырнадцать окон на Мэдисон — авеню в Нью — Йорке, прежде чем его задержала полиция. Его оправдание в тот раз было таким же. Уолли, вот вам совет друга. Этот репортер считает, что вам самое время вернуться к частной жизни».

«Ларри Рой, любимец государственного телевидения, сегодня выпрыгнул или выпал с сорок первого этажа нью — йоркской гостиницы «Нью — Йорк сити“. Мелли Мьюроу, седьмая жена Ларри Роя, заявила полиции, что она не допускает и мысли о наличии каких — то причин для самоубийства, разве что полный упадок сил вследствие переутомления от чрезмерной работы. Если радиослушатели помнят, Мелли — рыжеволосая женщина — три месяца назад играла в высшей степени значительную роль в разводе Франца Стивэла, композитора и дирижера. Ларри Рой был ее шестым мужем».

«Марта Нидис, владелица гостиницы в Джерси — сити, в прошлый вторник убившая молотком для отбивания бифштексов семерых постояльцев в постелях, все еще находится на свободе».

«В Мемфисе с дебютантки Гэйлы Деннисон было снято обвинение в убийстве своего телохранителя. Это известие вызвало у нее слезы радости».

«Сегодня на Абердинском испытательном полигоне в Мэриленде психологи из правительственной комиссии пришли к согласию относительно диагноза болезни добровольно поступившего на военную службу капрала Брендта Рейли, десять дней назад открывшего огонь из самолетной пушки по аэродромным сооружениям, убив при этом семнадцать человек и ранив двадцать одного».

«А вот новости более легкого содержания.

Пьеру Бреве, французскому художнику, угрожает серьезная опасность. Разгневанные американские женщины жаждут подвергнуть его линчеванию. Он находится в нашей стране уже три дня. На днях в разговоре с репортерами он сообщил, что искренне одобряет новые купальные костюмы француженок, состоящие только из узеньких лифчиков, но побывав вчера на пляже Джоунс Бич, он заявил, что это — слишком смелый стиль купальника, без которого наша страна может обойтись. Он подчеркнул, что это его убеждение, а его убеждения непоколебимы. Может быть, это только шутка, Пьер?».

«Вы только что прослушали Мелвина С. Линна, телекомментатора программы новостей «Мед Уилкинса“, А теперь вы кое — что услышите. И знаете что? Вы, выпивающие свой первый полный стакан золотого меда Уилкинса из бутылки с удобным, по форме губ, горлышком. Сегодня у вас свидание, которого вы ждали. Большое важное свидание с одной и единственной. Возьмите бутылочку меда Уилкинса и ей. Тогда вы можете быть уверены, что вы вдвоем насладитесь одним из самых…».

Бад Лэйн тихо выругался и выключил радио. Голос, рекламирующий напиток «Мед Уилкинса» умолк. Бад облегченно вздохнул.

— Только не меду, — сухо сказала Шэрэн Инли. — А вот попить пива не помешало бы. Если только вы сможете это устроить.

— Я разбудил вас этим шумом? Извините.

— Это не вы разбудили меня. Меня разбудил коварный масляный вкрадчивый голос Мелвина С. Он вполз в мои сны, облизываясь от предвкушения дешевого виски, Бад. Я прислушивалась к нему и понимала, что мы живем в эпоху упадка, и Мелвин С. — ее пророк. Интересно, что вынуждает его делаться таким масляным по поводу хорошенького сочного убийства молотком?

— Вы все время работаете, Шэрэн, правда? Вы — всегда психолог. — Бад ощутил на себе ее взгляд.

— А вы всегда сторонитесь психологии. Когда вы говорите о ней, в вашем голосе всегда слышится горечь. Почему?

— Если я начну объяснять свое отношение к психологии, то влезу в дискуссию. Впереди, похоже, место, где есть пиво. Как там наш парень?

Шэрэн встала коленками на переднее сиденье и перегнулась за спинку, и Бад начал притормаживать; где — то далеко впереди заморгал неоновый знак. Тем временем Шэрэн повернулась и со вздохом плюхнулась на сиденье.

— Он продержится без побудительного укола еще часа три. Лучше бы припарковаться там, где потемнее, чтобы никто не сунул сюда носа.

На большой стояночной площадке находилось несколько сияющих лаком новеньких автомобилей, куча запыленных «тачек», несколько грузовичков и пара огромных трансконтинентальных автопоездов. Бад поставил машину около довольно чахлых дубков и заботливо запер машину. Пытаясь размяться, он выпрямился и потянулся. Шэрэн, стоя поблизости, исключительно по — женски пыталась оглядеть себя сзади, бросая взгляд через каждое плечо, чтобы оценить насколько ужасно помялась юбка. Ночной ветерок облепил ее тело, выставив напоказ соблазнительные линии бёдер и ножек. Бад, с удовольствием разглядывавший ее фигуру, почувствовал возбуждение, но одновременно с этим и близость ловушки. Биологической ловушки. Природа дает стройное тело, свежую кожу, юность и детородную способность, выставляет все это на обозрение и уговаривает: «Вот то, что ты хочешь». И пульс тут же на это реагирует.

В вечернем воздухе разносились гнусавые завывания музыкального автомата: «… а на самом деле она никогда не говорила, что любит меня…».

Во внутреннем дворике на каменном полу, еще хранившем тепло солнечных лучей, стояли металлические столики. Бад подвинул стул для Шэрэн и направился в помещение, пытаясь не обращать внимания на затекшие ноги и прикрывая рукой зевок.

Внутри веселились, раздавался женский смех; под столами стояли ящики с безалкогольными напитками, так чтобы из них легко было доставать бутылки. Бад подошел к стойке, где наливали пиво и стал терпеливо дожидаться бармена. Им оказался высокий, обожженный солнцем человек с костлявым лицом. Широкий козырек, сползающий на серые брови, не мог скрыть странного взгляда, мягкого и властного одновременно. На мужчине была мятая, цвета хаки, охотничья куртка, а под ней поблекшая голубая рабочая рубашка с расстегнутым воротом.

Бад поставил на стол две покрытые инеем бутылки и один стакан. Шэрэн, подкрашивая губы, повернулась на стуле так, чтобы свет из открытой двери падал на ее зеркальце под нужным углом. Она улыбнулась Баду, со щелчком закрыла помаду и бросила ее в свою белую сумочку.

— Мы укладываемся во время, Бад?

— Мы можем убить здесь полчаса, и до конференции еще останется целый час.

— Может, машину повести мне?

— Нет, спасибо. По мне, так лучше что — нибудь делать. Большие темные кулаки Бада покоились на столе. Быстро и нежно Шэрэн похлопала по этим рукам.

— Не позволяйте одолеть себя. Вы не отвечаете за организацию работы службы безопасности.

— Я отвечаю за то, чтобы работа была выполнена. Я не могу свалить ответственность на другого, даже если бы хотел.

Свет позади Шэрэн образовал нимб вокруг ее коротко подстриженных волос. На нее, в самом деле, было приятно смотреть, на ее довольно худощавое, подвижное лицо. Стакан Шэрэн держала двумя руками. Связанные общей работой, Шэрэн и Бад поддерживали дружеские отношения, основанные на взаимном уважении. Были, конечно, отдельные моменты: совместное рассматривание документов, мимолетные взгляды через переполненную канцелярию, невольные прикосновения и сумбурные мысли о возникшем между ними чувстве. Но по молчаливому уговору они всегда заставляли себя держаться в рамках чисто профессиональных отношений. Может быть, когда — нибудь с плеч свалится груз ответственности и появится время для личных дел.

Сначала Шэрэн просто удивляла Бада. У нового поколения женщин — профессионалов не было надобности бороться за равноправие. Оно уже существовало. Поначалу Бад допускал мысль, что в плане интимных отношений, Шэрэн окажется такой же, как и большинство, занятых в проекте женщин ее возраста, и надеялся уговорить ее дополнить их сотрудничество такими напрашивающимися более близкими отношениями. Но со временем понял, что задание требует всей силы, без остатка, и решил посвятить всего себя работе.

Сейчас он был рад, что принял тогда такое решение: чем лучше он узнавал Шэрэн, тем больше понимал, что распущенность вряд ли бы гармонично сочеталась с остальными чертами ее характера. В этом отношении она скорей была старомодной. И Бад до сих пор подозревал, что будь он тогда в своих уговорах настойчивей и приведи они тогда к ее отказу, то в их теперешних отношениях чего — то бы не хватало. А женщины, сами зарабатывающие себе на жизнь, так редки, что терять такую сотрудницу было неосмотрительно.

Пока не будет завершена эта всеохватывающая важнейшая работа, Работа с большой буквы, Шэрэн ли будет оставаться доктором медицинских наук Инли, помощником руководителя проекта по психонастройке.

— Генерал воспринимает меня как бык красную тряпку, — грустно сказала Шэрэн.

— Это мягко сказано. Глупые молодые щеголи в синем собираются прищемить ему хвост.

Шэрэн допила пиво из стакана и снова наполнила его из бутылки.

— Так как насчет дискуссии, которую мы собираемся начать? Хотите сейчас?

— Вы хотите услышать, как нападают на вашу профессию, доктор Инли?

— Конечно. Я же миссионер. Я несу просвещение в ваши бедные умы — умы неспециалистов.

— Приступаю. Еще со времен Фрейда[1] и Юнга[2] вы, психологи, оттачиваете некое базисное оружие. Я — не специалист по психологии. Но я — ученый и, как все ученые, встревожен тем, как вы устанавливаете истинность ваших основных положений. Возьмем случай того индивида, что мы везем в автомобиле. Я не буду пользоваться вашим профессиональным жаргоном. Этого индивида проверяли двумя путями. На лояльность и по вашей части — на стабильность. Вы охотились за всеми заурядными неврозами и не смогли обнаружить ни одного мало — мальски значительного. Значит, нам достался малый с устойчивой психикой. Никакой вам мании преследования, никаких маниакально — депрессивных тенденций, даже в самоконтроле не наблюдается чрезмерности, от которой могло бы пахнуть шизофренией. Вы не оставили без внимания его мать, кроме ее интимных дел и привлечения порнографических картинок. Ваши тесты с чернильными пятнами, надлежаще подходящие для таблиц статистического распределения, показывают что мистер «Икс» — превосходный порядочный человек, испытывающий двойственные чувства, идеальный материал для специалистов.

— Вы против этого? — Шэрэн нахмурила брови.

— Нисколько! Но лаконичные немногие тесты устанавливают, что эта стабильность является постоянным состоянием.

— Нет, не устанавливают! Тесты и вся теория в целом допускают, что при неожиданных напряженных ситуациях даже самый стабильный, самый приспосабливающийся человек может стать в том или ином отношении психоневротиком. Мой Бог, именно поэтому меня наняли сюда. Моя работа — уловить наличие любых изменений при напряженных ситуациях и…

— Вот вы и подтверждаете мой взгляд. Я говорю, что одно из ваших основных положений заключается в том, что необходимо изменение в окружающей среде, чтобы создать такое напряжение, результатом которого стало бы изменение этого основного частного составляющей стабильности. Я утверждаю, что это слишком поспешное утверждение. Я убежден, что это положение надо продолжать исследовать. Я думаю, что сдвиг от стабильности к нестабильности может произойти в мгновение ока и при этом произойти независимо от любых внешних стимулов. Забудьте о наследственных слабостях. Забудьте о старой песне о спасающихся от жизни, ставшей невыносимой. Я утверждаю, что можно взять совершенно приспособленного малого, поставить его в ситуацию, в которой его жизнь удовлетворительна… и вдруг — «бац», и он может свихнуться, вроде этого, что мы везем. Вы такое видели. Я тоже видел такое. Почему? Почему такое случается? Такое случилось с Биллом Конэлом. Вот только что он был в полном порядке. А в следующее мгновение… словно что — то… совсем чуждое завладело его сознанием. Теперь мы везем его в автомобиле, и четырехмесячная работа пошла коту под хвост.

— Уж не собираетесь ли вы, Бад, вернуться к старым идеям об одержимых дьяволом?

— Может быть, и следовало бы. А что вы скажете о прослушанных нами новостях? Что заставляет человечество вечно гадить себе же? Откуда берутся шутники, которые становятся помешанными в то время, как у них для этого нет никаких причин? Нет, вы — психологи, делаете хорошую, но ограниченную работу. Где — то вокруг чего — то носится Х — фактор, которого вы никак не можете обнаружить. И пока вы его ищете, я, Шэрэн, отношусь к психологии и психиатрии с ограниченным и сомнительным доверием.

Издалека донеслось сипение. Бад пробежал глазами по темному небу, пока не увидел перемещающиеся на фоне звезд огни реактивного транспортного самолета, заходящего на посадку в Альбукерке; на таком расстоянии его шесть огненных языков сливались в одну тонкую оранжевую черточку.

Ветерок пошевелил волосами Шэрэн.

— Мне следовало бы в величайшем гневе восстать, — медленно сказала она, — и поразить вас словом, босс. Но тихий слабый голос внутри меня говорит, что в ваших горьких словах есть смысл. Как бы то ни было, если я сделаю допущение, что вы можете оказаться правы, то я также должна допустить невозможность изолирования Х — фактора. Как можно найти нечто, поражающее без предупреждения, и точно так же исчезающее?

— Это — одержимость бесами, — ухмыляясь, заметил Бад.

Шэрэн поднялась и оказалась на фоне света, не сознавая этого, будучи полностью поглощена своими мыслями. Эффект был потрясающий: в совершенно просвечивающемся платье она показалась не просто очаровательно стройной, но вызывающе соблазнительной, причем гораздо соблазнительнее, чем если бы старалась добиться того же обдуманными позами.

— Тогда, — сказала она, — в последнее время бесы стали более активными. О, я знаю; каждое поколение, достигающее среднего возраста, стойко верит в то, что мир, кажется, катится в тартарары. Но на этот раз, Бад, даже при моей юности, я думаю, что в этом что — то есть. Наша цивилизация представляется мне машиной, которая разваливается на куски от собственной вибрации. Во все стороны разлетаются части, очень важные части. Приличия, достоинство, нравственность. Все мы стали импульсивными, стали действовать по внутреннему побуждению. Все, что хотим сделать, — все правильно, при условии, что ваша убежденность достаточно сильна. Это… э — э…

— Социологическая анархия?

— Да. И все мои побуждения, мистер Лэйн, направлены против этого. Теперь вы понимаете, почему я так безумно хочу, чтобы вы добились успеха. Во мне живет вера в то, что если человечество сможет найти новые горизонты, то произойдет поворот к миру, в котором восторжествует порядочность. Ну как, не кажусь ли я вам чудачкой?

Они пересекали стояночную площадку, направляясь к автомобилю. Бад взглянул на ночное небо, на звезды, которые здесь казались более близкими, более достижимыми.

— Значит, неуловимые дьяволы, правда?

Шэрэн схватила руку Бада за запястье; ногти ее с внезапной силой впились в плоть руки.

— Но ведь они не останутся всегда неуловимы, Бад? Не останутся?

— Уже четыре года, как мной завладела навязчивая идейка, а дьяволы все так же далеки, как и вначале.

— Вы никогда не сдадитесь, Бад.

— Хотел бы я знать.

Они уже были около автомобиля. Через заднее чуть — чуть приоткрытое стекло до них донесся приглушенный храп Билла Конэла.

— Мне становится не по себе, — глухо сказала Шэрэн, — когда вы заговариваете о возможности капитуляции.

Бад наклонился, чтобы вставить в замок ключ. Его плечо коснулось Шэрэн. В тот же момент она оказалась в его объятиях, причем ни он, ни она не поняли, как это произошло, Со сдавленным стоном она тесно прижалась к нему, подставив ему полураскрытые губы. Бад понимал, что травмирует ее губы, но не мог остановиться. Он понимал, что это — забывчивость, частичка времени, украденного от проекта, от бесконечного потока сил и ответственности. Ему хотелось найти в ней всю теплоту и пыл любого физически здорового молодого взрослого человека. Ему было приятно, что ее пылкость оказалась под стать его собственной пылкости.

— Это — нехорошо, — прошептала она и, наклонив голову, отодвинулась от него.

Баду же пришлось встать на колено, и он принялся шарить рукой по гравию, пока, наконец, не нащупал упавшие ключи.

— Извините, — поднимаясь, сказал он.

— Мы оба устали, Бад. Мы оба напуганы до смерти тем, что может натворить генерал Сэчсон. Мы уцепились друг за друга… в поисках убежища. Давайте забудем об этом.

— Давайте забудем, Шэрэн. Но не насовсем. Отложим это на будущее?

— Пожалуй, — резко отреагировала Шэрэн.

— Ладно, мне не следовало этого говорить, — сказал он, понимая, что говорит это негодующим тоном.

Он открыл дверцу, и Шэрэн проскользнула мимо рулевой колонки на свою сторону сиденья, а он, сев за руль, захлопнул дверцу и, запустив двигатель, повел автомобиль по плавной дуге на шоссе, резко наращивая скорость. Мельком он взглянул на Шэрэн. При свете достигающего сюда наружного освещения она с лишенным всякого выражения лицом смотрела прямо перед собой. Вдруг с обочины на проезжую часть, испугав Бада, выехал большой грузовик. Бад ощутил легкий удар в руках от рывка рулевого колеса, но тут же овладел ситуацией. С места Шэрэн до него донесся резкий вдох.

— Будем считать, что я был одержим только что одним из проклятых дьяволов, — выдавил из себя Бад.

— Возможно, одержимы были мы оба, — откликнулась Шэрэн.

Бад опять взглянул на нее. Она улыбнулась и придвинулась к нему чуть — чуть поближе. — Кроме того, Бад, я полагаю, что я — чопорная дева.

— Я этого не ощутил.

— Именно это я имела ввиду, — загадочно объяснила она. — А сейчас ведите себя прилично.

Наступила тишина, нарушаемая лишь рокотом турбин несущегося сквозь ночь серого седана.

Глава 2

Свет электрических ламп уже поблек от наступающего с востока рассвета; Бад, Шэрэн и еще три человека ждали генерала Сэчсона в комнате для совещаний.

Седой лохматый полковник Пауиз, координатор проекта, с раздражающим треском катал по поверхности полированного стола желтый шестигранный карандаш. Майор Либер, прилизанный и напыщенно сдержанный адъютант Сэчсона, покусывал кончики усов. Худой вольнонаемный стенотипист вертел в руках стеклянную пепельницу.

Бад бросил взгляд на Шэрэн. Она ответила ему вымученной улыбкой. Под глазами у нее появились темные круги.

— Генерал очень огорчен всем этим, — громыхнул Пауиз. Его слова падали в тишине; которая давала понять, что кроме генерала, никто больше не огорчился. Бад Лэйн еле удержался, чтобы не отпустить саркастическое замечание по поводу высказывания полковника.

Секундная стрелка на стенных часах продолжала движение по циферблату. При каждом ее полном обороте минутная стрелка с легким скрипучим щелчком перепрыгивала на следующее деление. Либер зевнул, как пресыщенный кот, и тихо произнес:

— Вы довольно молоды для этого ответственного дела, доктор Инли.

— Слишком молода, майор? — вежливо спросила Шэрэн.

— Доктор, вы вкладываете не те слова в мои уста.

— Майор, этот титул я употребляю только при парадных событиях. Во всех других случаях я — мисс Инли.

Либер улыбнулся, сонно полузакрыв веки.

Как только секундная стрелка перевалила за двенадцать, а минутная щелкнула, открылась дверь и вошел, печатая каблуками шаг, генерал Сэчсон, глаза которого, казалось, метали электрические разряды. Это был энергичный человек минимально допустимого по армейским меркам роста, с лицом, похожим на сушеный американский орех, в отлично сшитой, безукоризненно вычищенной и выутюженной форме.

— Смирно! — скомандовал Пауиз.

Все поднялись, осталась сидеть только Шэрэн.

Сэчсон обогнул угол стола, в наступившей тишине обвел всех глазами и сел, махнув детской худой ручкой, чтобы остальные тоже садились.

— Объявляю совещание открытым! — начал он. — Ради бога, сержант, в этот раз запишите фамилии правильно.

— Есть, сэр, — не дрогнув голосом и не моргнув глазом, откликнулся стенотипист.

— Доложите об ущербе, доктор Лэйн. И придерживайтесь сути.

— Конэл взломал дверь в лабораторию, где велась сборка панелей управления. Он находился там около десяти минут. По оценке Адамсона Конэл отбросил нас назад на целых четыре месяца.

— Судя по всему, — начал Сэчсон нарочито слащавым голосом, — эта дверь не считалась существенно важным объектом, который следовало бы охранять.

— Там было два охранника. Конэл оглушил их обрезком трубы. С одним охранником все благополучно. Жизнь второго — в опасности. Проникающий пролом черепа.

— Военные, доктор Лэйн, давно открыли, что употребление пароля вовсе не детская игра.

— У Конэла было исключительное право на вход в эту лабораторию в любое время, был и пропуск. Он подолгу работал там.

Сэчсон помедлил, ощущая нарастающую тревожность наступившей тишины. Сержант наготове замер, держа руки над клавиатурой стенотипа. Голубые глаза генерала остановилсь на Шэрэн Инли.

— Насколько я понимаю теорию вашей работы, доктор Инли, вашей обязанностью является предупреждение любых ментальных или эмоциональных расстройств, не так ли? — спросил Сэчсон. В подчеркнуто галантном тоне сквозила насмешка; генерала коробило, что к такому проекту, как этот, привлекли женщину.

Бад Лэйн увидел, как отхлынула кровь от лица Шэрэн.

— Так как Уильям Конэл имел доступ ко всем секциям в зоне проекта, генерал, то совершенно очевидно, по психологической основе он относился к группе риска «дубль А».

— Возможно, я глуп, доктор Инли, — тонкие губы Сэчсона растянулись в улыбке. — Я не считаю, что все это «совершенно очевидно», как, кажется, полагаете вы.

— Три дня назад Конэл прошел предписанную проверку, генерал.

— Возможно, ошибка, доктор Инли, заключается в применении предписанной проверки в особо важных случаях? Кстати, в чем заключается предписанная проверка?

— Вводится снотворное и служащему задается серия вопросов о его работе. Его ответы сравниваются с ответами, которые он давал на всех предыдущих проверках. Если обнаруживаются какие — либо отклонения — любые отклонения, в чем бы они не заключались, — то служащий подвергается более исчерпывающим специальным исследованиям.

— И вы, конечно, можете доказать, что Конэл на самом деле прошел эту предписанную проверку?

— Рассматривать это как допрос, генерал? — вспыхнула Шэрэн.

— Простите, доктор Инли. Я очень прямой человек. Мне раньше попадались доклады, помеченные более поздними датами. Просто мне приходилось…

— Я могу поддержать доктора Инли по этому вопросу, если вы считаете, что ее слова нуждаются в доказательстве, — довольно резко прервал генерала Бад.

Генерал перевел взгляд на Бада.

— Я предпочитаю, доктор Лэйн, чтобы на мои вопросы отвечали те лица, которым они заданы. Это исключает путаницу в стенограмме совещания, — он снова обратился к Шэрэн. — Почему не проводятся специальные проверки вместо предписанных?

— Их можно было бы проводить, генерал, если бы можно было утроить штаты, если бы лица, подвергаемые проверке, освобождались от работы над проектом на три дня.

— А около вас возникнет целая империя, принадлежащая вам, доктор Инли, не правда ли?

— Генерал, — глаза Шэрэн сузились, — я вполне готова отвечать на ваши вопросы. Я понимаю, что каким — то образом я должна была предупредить буйное психическое расстройство Конэла. Я не знаю, как я должна была это сделать, но я понимаю, что мне нужно было это сделать. Я принимаю это обвинение. Но я не намерена выслушивать инсинуации, касающиеся какой — либо возможной нечестности с моей стороны или усилий сделать свою персону более значительной.

— Вычеркните это из протокола, сержант! — рассерженно приказал Сэчсон.

— Я предпочла бы, чтобы это осталось в протоколе совещания, — спокойно возразила Шэрэн.

Сэчсон опустил глаза на свои маленькие темные руки.

— Если вы считаете, — вздохнул он, — что протокол совещания недостаточно полно отражает ход совещания, у вас есть право написать замечания, которые будут присоединены к каждой копии протокола, исполненной в этом учреждении. А так как веду это совещание я, то я буду руководить и подготовкой документа. Это всем ясно?

— Так точно, сэр, — мгновенно выпрямившись, ответил Пауиз.

— Сержант, — продолжал Сэчсон, — будьте добры, перестаньте стучать по вашей машинке. Все это будет вычеркнуто из протокола. Я хочу сказать, что я сделал умеренно удачную военную карьеру. Она была удачной, потому что я неуклонно избегал ситуаций, где бы меня могли наделить ответственностью без власти. Сейчас же я столкнулся именно с таким вариантом. Для любого офицера, занимающего высокое положение, это смертельная ловушка. Мне это не нравится. Я не могу вам приказывать, доктор Лэйн. Я могу только давать советы и предлагать. Каждый раз, когда вы вылезаете из графика работ, срыв сроков влияет на мой отчет, на мой послужной список, на мою воинскую репутацию. Вы, штатские люди, понятия не имеете, что это значит для нас, военных. Вы можете менять своих начальников. Обстоятельства забываются или на них смотрят сквозь пальцы. Я же всегда подчиняюсь одному и тому же шефу. И всегда найдутся Сибири, куда можно сослать опальных офицеров.

— Разве этот проект не важнее, чем репутация любого отдельно взятого человека? — спросил Бад, прислушиваясь к прерывающемуся от негодования дыханию потрясенного Пауиза.

— Доктор Лэйн, — ответил Сэчсон, — это весьма беспочвенная точка зрения. Позвольте мне объяснить вам, что именно я думаю о проекте «Темпо». Во всех предыдущих проектах, связанные с внеземным пространством, вооруженные силы всегда находились под полным контролем. Штатские специалисты нанимались, как на гражданскую службу, в качестве технических служащих и советников. Финансирование наших проектов было частью общего финансирования вооруженных сил. И должен добавить, что те проекты, честь руководить которыми была оказана мне, завершились в срок или досрочно.

Теперь, доктор Лэйн, командуйте, если я могу употребить это слово, вы. У вас — полномочия. У меня — ответственность. Это отвратительная ситуация. Я знаю не так уж много о том, что происходит в вашей укромной долине в горах Сангре де Кристо. Но я знаю что если бы все предписания по военной линии выполнялись охрамой надлежаще, то этого бы… гм… происшествия не случилось. Поэтому я хочу потребовать от вас следующее: как только мы возобновим совещание с записью для протокола, вы попросите откомандировать в зону проекта майора Либера в качестве советника. Обо всех делах, которые по его компетентному суждению могут повлечь за собой срыв сроков завершения договора, он будет докладывать мне лично.

Бад Лэйн насторожился, почувствовав в этих словах скрытую угрозу.

— А если я против?

— Я бы хорошенько над этим поразмыслил, доктор Лэйн. Если вы будете против, то я буду просить освободить меня в будущем от всякой ответственности за все дела, связанные с проектом «Темпа» и, по — видимому, заявлю о необходимости расследования по поводу использования бесконечного множества денег, затрачиваемых на проект. Моя отставка кристаллизует это давление. Вы и ваш проект подвергнетесь расследованию.

— И что же дальше? — тихо спросил Бад Лэйн.

— А дальше вы обнаружите, что многие значительные лица разделяют ту же мысль, что и я: единственный путь в глубокий космос, мой ученый друг, проходит через дальнейшее совершенствование движителей, основанных на физических явлениях, как, например, общепринятые прямоточные реактивные движители типа «А–6». А все эти складки энштейновского пространства и всякие временные поля — от начала и до конца всего лишь грезы и мечты.

— Если вы, генерал, так в этом уверены, почему же вы не порекомендуете прекратить работы по проекту «Темпо»?

— Это не входит в мои обязанности. Моя обязанность — обеспечить вашему кораблю «Битти–2» все необходимое, чтобы он поднялся с Земли. Если в полете его постигнет неудача, на мне это не отразится. Если вы не сможете поднять его с Земли, то мы сможем использовать корпус для ныне рассматриваемого военного проекта. Перед вами выбор, доктор Лэйн. Либо вы согласитесь с назначением Либера к вам советником, либо вам придется примириться с прекращением работ по вашему проекту.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Бад собрался с мыслями.

— Генерал, позвольте мне взять на себя смелость подытожить современную историю развития межпланетных полетов. Со времени самых первых работ по созданию старинного реактивного двигателя на химическом топливе «Битти–2» в Уайт Сэнде — свыше двадцати пяти лет назад — история развития межпланетных полетов была историей неудач. Эти неудачи можно рассортировать на три категории. К первой относятся неудачи из — за технических недостатков в структуре материалов и в конструкции кораблей. Ко второй — неудачи из — за шпионажа и саботажа. К третьей — неудачи из — за ненадежности человеческого фактора.

В проекте «Темпо», генерал, предусмотрены меры, понижающие вероятность всех этих неудач. Передача всех полномочий гражданскому техническому персоналу делает этот персонал ответственным за предотвращение неудач первой категории. Засекреченность местоположения лабораторий и внимательная проверка кадров на благонадежность предусмотрены, чтобы проект не постигла неудача второй категории. А неудачи третьей категории — на совести доктора Инли и ее сотрудников. Пока, как вы говорите, командую я, я приму майора Либера при выполнении трех условий. Первое — он не будет обсуждать теоретические и технические проблемы ни с кем из персонала. Второе — он будет носить штатскую одежду и ему придется приспособиться к нашим правилам. Третье — ему придется пройти проверку на благонадежность по «классу А» и расширенную проверку на стабильность психики, которой подвергаются все вновь принимаемые на работу.

Майор Либер покраснел и уставился в потолок.

— Доктор Лэйн, — спросил Сэчсон, — вы считаете, что ваше положение дает вам право устанавливать такие условия?

Бад понял, что сейчас может решиться многое. Если он отступит, то вскоре Либер сколотит свой персонал, ядро военного штаба, и генерал Сэчсон дюйм за дюймом перехватит все руководство проектом. А если не отступит, Сэчсон может выполнить свою угрозу. Но такая отставка будет смотреться в послужном списке генерала не слишком — то удачно.

— Я не приму майора Либера ни на каких других условиях, — ответил Бад.

Секунд десять Сэчсон внимательно смотрел на Бада.

— Я не вижу причин, — вздохнул он наконец, — не пойти на компромисс. Но меня обижает ваше подозрение, касающееся того, что любой сотрудник из моего личного персонала может оказаться неблагонадежным человеком.

— Генерал, я могу напомнить вам случай капитана Сэнгерсона, — заметил Бад.

Сэчсон, казалось, не услышал этого замечания. Он взглянул на Либера.

— Введите заключенного, майор, — приказал генерал. Либер открыл дверь комнаты для совещания и что — то тихо сказал охраннику. Тотчас же в комнату ввели Уильяма Конэла.

Карие глаза Шэрэн удивленно расширились, она торопливо подошла к Конэлу и осмотрела припухлость под его левым глазом. Затем повернулась к генералу, бросив на него раздраженный взгляд.

— Генерал, этот человек не заключенный, а пациент. Почему его били?

— Не поднимайте шума, доктор Инли, — жалостно скривился в улыбке Конэл. — Я не виню парня, побившего меня.

— Сотрите это из протокола, сержант, — приказал Сэчсон. — Сядьте на тот стул, Конэл. Вы являетесь… или являлись специалистом?

— Более, чем специалистом, — быстро вставил Бад Лэйн. Конэл является компетентным физиком, свыше пяти лет проработавшим в Брукхэвене[3].

— Допустим, — произнес Сэчсон, холодно взглянув на Бада. — Но неужели обязательно, доктор Лэйн, напоминать вам вновь, что я хочу получать ответы от тех, кому заданы вопросы. — Генерал снова обратился к Конэлу.

— Вы вдребезги разбили дорогое и точное оборудование. Вы имеете представление о наказании за преднамеренное уничтожение государственного имущества?

— Это совершенно неважно, — уныло ответил Конэл.

— Я считаю ваш ответ, — улыбнулся генерал Сэчсон, — весьма странным заявлением. Может быть, вы соблаговолите пояснить его.

— Генерал, — начал Конэл, — «Битти» значит для меня больше, чем я могу выразить словами. За всю свою жизнь я никогда ни над чем не работал так упорно. И никакая работа до этого не приносила мне столько счастья. И мне наплевать на наказание, даже если меня станут варить в кипящем масле.

— У вас странный способ выражения вашего великого уважения к проекту «Темпо». Может быть, вы сумеете рассказать нам, почему вы уничтожили государственное имущество?

— Я не знаю.

— А может быть, вы не хотели рассказать нам, кто поручил вам разбить вдребезги панели? — шелковым голосом спросил Сэчсон.

— Все, что я могу сделать — это рассказать вам все, что я рассказывал Ба… доктору Лэйну, генерал. Я проснулся и больше не мог заснуть. Поэтому оделся и вышел глотнуть воздуха и покурить. Я стоял на улице, как вдруг, ни с того ни с сего, сигарета выпала у меня из руки. Будто кто — то перенял мою руку и разжал пальцы. И вообще все это было… будто меня загнали в уголочек моего сознания, откуда я мог смотреть, но не мог ничего делать.

— Вас загипнотизировали, я полагаю, — язвительно заметил Сэчсон.

— Не знаю. Но это было непохоже на состояние, возникающее, когда дают гипнотическое снадобье. Мое сознание не было одурманено. Только загнано в угол. Я не могу описать это состояние по — другому.

— Значит, вы находились с сознанием, загнанным в угол. Продолжайте, пожалуйста.

— Я прошел туда, где строится новое общежитие. Там валялись несколько забытых водопроводчиками обрезков труб. Я поднял короткий обрезок и засунул его за пояс. Затем отправился в лабораторию и подошел к двум охранникам. Они узнали меня. Вы должны понять, все это время мое тело выполняло действия без приказов моего сознания. И все это время во мне, где — то на краю сознания, тлело странное ощущение того, что строительство «Битти» неправильное дело. Более того, оно казалось отвратительным, грязным. А все мои друзья, все люди, спящие в зоне строительства, стали моими врагами и вроде как… ну… не очень сообразительными. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Я думаю, — посмотрел на него Сэчсон, — что на этом вам следует остановиться поподробнее.

Конэл потер лоб.

— Послушайте. Предположим, генерал, что вы ночью забрались в африканскую деревню. Все туземцы спят. Вы чувствовали бы себя намного умнее и выше этих дикарей, и все же, немного боялись бы того, что они проснутся и нападут на вас. Так вот, я испытывал нечто подобное. Я вытащил трубу и ударил ею обоих охранников. Они упали, а я взломал дверь. Я вошел в лабораторию и мне казалось, будто я никогда не бывал в ней прежде. Оборудование, панели управления — все было мне незнакомо. И все это было нечистое так же, как и «Битти», и я должен был все это разгромить. У меня было десять минут до того, как до меня добрались. Как только меня схватили, я снова стал самим собой. Поработал я там здорово. Адамсон заплакал, когда увидел разгром. Он плакал как ребенок. То, что овладело моим сознанием и телом… я полагаю, это было что — то вроде дьявола.

Шэрэн бросила на Бада быстрый изумленный взгляд.

— Значит, вами овладели бесы? Да? — с наигранным удивлением и явно насмешливо спросил Сэчсон; брови его поползли дугой на лоб.

— Что — то овладело мной. Что — то вошло и завладело моим сознанием. А я, будь оно проклято, ничего не мог поделать. Когда я снова стал самим собой, я попытался покончить с собой. Но не сумел этого сделать.

Сэчсон повернулся к полковнику Пауизу.

— Что там говорится в дисциплинарном уставе по таким случаям, Роджер?

— Мы не можем передать дело в суд, генерал, если подозреваемый знает слишком много о совершенно секретном проекте, находящемся в процессе завершения, — у Пауиза был хриплый, громыхающий голос. — Человек, пытавшийся взорвать. «Гиттисберг — три», рассказывал историю почти аналогичную тому, что рассказал нам Конэл. Ведущие доктора придумали для этого название и мы спрятали диверсанта в дом для умалишенных, пока «Геттисберг — три» не оторвался от земли. Конечно, корабль оказался неустойчивым на высоте пятисот миль и грохнулся у Гаваев…

— Я не просил вас рассказывать историю полетов на Марс, полковник. Что случилось с Мак Брайдом?

— Ну, когда «Геттисберг — три» погиб, ведущие доктора сообщили, что Мак Брайд выздоровел и тогда мы отдали его под суд. Ввиду того, что он поступил на военную службу добровольно, нам удалось дать ему пять лет трудовых лагерей, но, как мне представляется, этот случай к Конэлу не приложим.

Сэчсон одарил Пауиза ледяным взглядом.

— Благодарю вас, полковник. Коротко и, как всегда, по сути.

— Уильям, — обратился Бад к Конэлу. — Я думаю, что тебе было бы лучше всего вернуться к проекту. Хочешь попытаться?

— Хочу ли? — Уильям вытянул руки. — Бог мой, как бы я вкалывал! Адамсон говорит, что потеряно четыре месяца. Я мог бы сократить этот срок, по крайней мере, до трех.

— Вы что, совсем сошли с ума, Лэйн? — возмущенно спросил Сэчсон.

— А как полагаете вы, Шэрэн? — проигнорировал его Бад.

— Я не вижу причины возражать, если он пройдет через первичные проверочные психологические тесты. Мы применяем самые лучшие из известных. Если он пройдет через них, его кандидатура станет такой же приемлемой, как кандидатура всякого, кто через них проходит. Майор Либер может проходить тесты в то же время.

— Я продолжаю протоколировать и протестую, — произнес Сэчсон.

— Я тоже, — громыхнул Пауиз.

— Извините, генерал, — сказал Бад. — Конэл — высокообразованный человек. Он нужен нам. Если произошедшее с ним только временное отклонение, а не повторяющееся расстройство, он может помочь нам ликвидировать вред, который он причинил. У меня нет времени на размышления о соответствии наказания преступлению. Билл накажет себя гораздо сильней, чем это сможет сделать кто — либо другой.

— По — видимому, это — ваш малый. Все ваши слова запечатлены в документах. Когда он вас лишит еще четырех месяцев, проект «Темпо» будет либо распущен, либо получит нового директора. Сержант, доктор Лэйн даст вам точные формулировки своих условий, касающихся майора Либера. Совещание откладывается. Когда поедете в зону, захватите с собой майора Либера, — закончил маленький генерал Сэчсон и широким шагом направился к двери, одарив холодным прощальным кивком всех оставшихся.

Как только за генералом закрылась дверь, майор Либер затянул елейным голосом:

— Я понимаю, ребята, что вы считаете меня шипом в вашем боку. Не моя вина в том, что старик затолкал меня в ваше горло. Но, поверьте мне, я не буду становиться у вас на дороге. Томми Либер может быть по — настоящему уживчивым парнем. Хорошенькая встряска стаканчиком чего — нибудь покрепче да пара розовеньких ушек, в которые можно пошептать — вот и все, что ему нужно. Дважды в неделю я буду отправлять туманные доклады и мы все вместе счастливо заживем в горах.

На чересчур полных губах под темными, разрешенными воинским уставом, усами, появилась ленивая улыбка, но черные немигающие глаза под полуприкрытыми веками, придававшими майору сонный вид, оставались холодными и настороженными.

— Мы счастливы, что вы с нами, — без всякой сердечности произнес Бад.

Шэрэн поднялась и Либер тут же придвинулся к ней.

— А как вы, доктор Инли? Вы рады, что я в одной с вами команде?

— Конечно, — отсутствующе ответила она. — Бад, скоро мы отправимся назад?

— Лучше отправиться в полдень. Это даст нам время немного поспать.

В комнате остались только Бад и сержант. Сержант выжидательно посмотрел на Бада. Тот улыбнулся.

— Вы же знаете своего босса. Отредактируйте протокол так, чтобы он почувствовал себя счастливым, насколько позволят включенные в протокол условия, навязанные мной. Вы обработали условия?

— Да, сэр. Прочитать их вам?

— В этом нет надобности, — Бад двинулся к двери.

— Хм — м…, доктор Лэйн, — позвал сержант.

— Да? — обернулся Бад.

— Насчет майора Либера. Он очень умен, доктор. Он делает прекрасные успехи в армии. Я думаю, что недалеко то время, когда он станет генералом.

— Полагаю, это заслуженное стремление.

— Он любит производить… хорошее впечатление там, где больше всего считаются с впечатлением.

— Благодарю вас, сержант. Большое вам спасибо.

— Пожалуйста, доктор, — усмехнулся сержант.

В предназначенном ему номере офицерской гостиницы Бад улегся в постель и в ожидании сна невольно начал размышлять о дьяволе, который может, вторгшись в сознание против желания человека, использовать тело в качестве инструмента. Неужели древние были ближе к истине, чем мы, со всеми нашими измерениями, циферблатами и тестами по чернильным кляксам? Человечество не может спрятать теорию, заключающуюся в том, что в сознании имеется мера врожденной нестабильности, в том, что безумие может прийти с любым последующим вздохом. Теория дьяволов или бесов более удобна для объяснения внезапных припадков безумного разрушительства. «Может быть, — думал Бад, — мы эту планету с кем — то разделяем; всегда ее разделяли. Мы для других… вещи, которые они могут использовать в своих целях. Может быть, они незаметно проскальзывают в сознание человека и тешатся своими дьявольскими прихотями. А может быть, наведываются к нам с какой — нибудь далекой планеты, и для них это всего лишь яркий пикник, красочная экскурсия. И очень может быть, они смеются…»

Глава 3

Мир Рола Кинсона был ограничен стенами. Это был мир комнат, покатых поверхностей и коридоров.

Ничего другого в нем больше не было. Мысли не могли вырваться за пределы стен, за пределы самых дальних комнат. Рол пытался пробиться мыслями сквозь стены, но они не могли охватить идею небытия и поэтому свивались обратно, отраженные концепцией, находящейся за пределами возможностей его ума.

Когда ему было десять лет, он нашел в стене отверстие. Через это отверстие нельзя было пролезть, потому что оно было заделано каким — то странным материалом: смотреть через него можно было, как через воду, а на ощупь это вещество было твердым.

А грезить таким малолеткам, как он, еще не позволялось.

Грезить разрешалось только старшим; тем, кто достаточно вырос, чтобы иметь право участвовать в любовных играх.

В старинных микрофильмах и микрокнигах он нашел слово, обозначающее отверстие в стене. Окно. Рол много раз повторял это слово. Никто другой не читал микрокниг.

Никто другой не знал этого слова. Слово стало тайной, причем тайной драгоценной, потому что тайна была непридуманной. Слово существовало. Конечно, позднее он узнал, что в грезах встречается много окон. Их можно было трогать, смотреть через них, открывать. Но не своими собственными руками. В этом заключалось различие. В грезах приходилось пользоваться чужими руками, чужими телами.

Ему никогда не забыть тот день, когда он наткнулся на окно. Обычно другие дети обижали его. Ему никогда не нравились игры, в которые они играли. Они смеялись над ним, потому что он не был таким слабым, как они. Его игры, развивающие мышцы, причиняли им боль и вызывали слезы. В тот знаменательный день они пустили его поиграть в одну из их игр, старинную игру «танцующие статуи». Игру затеяли в одной из самых больших комнат на самом нижнем уровне. Длинная худая девочка держала в руках два белых брусочка, а остальные дети танцевали вокруг нее. Неожиданно девочка хлопнула брусочками друг о друга. По этому сигналу все остановились и замерли, словно превратились в статуи. Но Рол находился в неустойчивом положении и, когда попытался замереть, неловко грохнулся прямо на двух хилых мальчишек, которые, пронзительно завопив от боли, раздражения и гнева, свалились на пол. Но его гнев превзошел их гнев; прозрачный пол под ним засветился мягким янтарным светом.

— Ты не умеешь играть, Рол Кинсон. Ты — груб. Уходи, Рол. Мы не разрешаем тебе играть с нами.

— А я и сам не хочу с вами играть. Это глупая игра. Рол покинул детей и спустился в длинный коридор, проходивший через лабиринт помещений с энергетическими установками, где, казалось, вибрировал даже воздух. Ролу нравилось гулять здесь, так как это давало ему странное, но приятное ощущение. Теперь, конечно, он знал, что размещалось в этих помещениях, и знал название серого мягкого металла, из которого были сделаны стены коридора в энергетической зоне. «Свинец» — вот как он назывался. Но понимание того, что пронизывало энергетические помещения, никогда не уменьшало удовольствия, которое он испытывал, проходя через гудящее пространство, через вибрирующий на частотах за пределами слышимости воздух.

Уйдя тогда от детей и их игр, он бесцельно слонялся повсюду. Воспоминания о том дне отчетливо сохранились, хотя с тех пор прошло четырнадцать лет. Ему было скучно. Комнаты, в которых без конца звучала музыка, и музыка, которая звучала там с самого начала Времени и будет звучать всегда, больше не доставляла ему удовольствия. Взрослые, которых он встречал, не замечали его — это было в порядке вещей.

И вот, в поисках новых впечатлений, он ступил в нишу непрерывно движущегося подъемника, который пронес его вверх через двадцать уровней и доставил на уровень, где спали грезящие и куда детям вход был запрещен. Он на цыпочках прошмыгнул по коридору и попал в зал, где в кабинках с толстыми стеклянными стенками лежали грезящие.

Рол взглянул на кабинку со спящей женщиной. Свернувшись, почти как кошка, клубочком, она лежала на мягком ложе, подложив одну руку под щеку и уронив другую на грудь. Рот ее был деформирован вложенной в него подогнанной по форме зубов металлической пластинкой. Выходящие из выдающейся части пластинки скрученные спиралью провода исчезали в стене за ее спиной. К этой стене примыкали все кабины. Подойдя поближе, Рол мог ощутить слабенькие пульсации, очень похожие на те, что ощущались вблизи энергетических установок, но только послабее.

Пока Рол рассматривал кабину, женщина вдруг пошевелилась, и внезапный страх пригвоздил его на месте. Неуверенными движениями женщина медленно вынула изо рта пластинку, отложила ее в сторону и потянулась за связанным из тусклых металлических нитей платьем, лежавшим около ее ног. Она широко зевнула и протянула руку, чтобы открыть дверь из стеклянной кабины, и тут увидела Рола; ее ничего не выражавшее сонное лицо тут же исказилось гримасой гнева. Рол бросился бежать, зная, какое ему грозит наказание, и надеясь, что в сумеречном освещении женщина плохо его рассмотрела и не запомнила. Он еще услышал, как она пронзительно закричала:

— Мальчик! Стой!

Рол не остановился, а наоборот припустил еще быстрее, рассуждая на ходу, что если он воспользуется медленно движущимся непрерывным подъемником, крики женщины могут потревожить кого — нибудь на нижем уровне, и этот кто — то сможет его перехватить. Поэтому он решил схитрить и побежал к неподвижному эскалатору, ведущему на двадцать первый уровень. Однажды он уже пытался изучать этот уровень, но тишина помещений внушала такое благоговение и так его напугала, что в тот раз он поторопился вернуться обратно, вниз. Но теперь молчаливые комнаты могли стать убежищем.

Выше, еще выше! Ролу казалось, что двадцать первый уровень недостаточно безопасен. И он, запыхавшись, устремился еще выше — к следующему уровню; во рту у него пересохло, в боку кололо, а сердце, казалось, было готово выскочить из груди. Отдышавшись, он прислушался: его окружало полное безмолвие.

Вот тогда — то он заметил совсем близко, слева от себя, обод огромного колеса, которое приводило в движение ленту эскалатора. Оно было таким же, как колеса на нижних уровнях, но с одной поразительной разницей — оно было неподвижным.

Рол осторожно дотронулся до колеса. В его сознании начала формироваться странная новая мысль. Это, наверное, машина, которая… сломалась. Она перестала действовать. От такой мысли голова его пошла кругом, потому что такое ему еще не встречалось. Все устройства действовали — и точка; все устройства, предназначенные действовать, действовали спокойно, надежно и всегда. Рол знал об эскалаторах, расположенных выше двадцатого уровня, и полагал, что так и должно быть. Но вот теперь он был смущен этой новой для него концепцией «сломанности». Как — то одна из женщин сломала руку. Ее стали избегать, потому что ее рука превратилась в скрюченную уродливую вещь. Рол понимал, что не посмеет никому рассказать об этой новой концепции, так как она связана с эскалатором над двадцатым запретным уровнем. И если бы он высказал эту мысль, ее признали бы ничем иным, как ересью.

Думать о подобном было трудно. От этого начинала болеть голова. Если бы этот эскалатор работал, то этими верхними уровнями пользовались бы все наблюдатели, но теперь их избегали, скорее всего потому, что добраться до них было довольно — таки сложно. Рол не мог припомнить, чтобы кто — нибудь из взрослых или детей поднимались выше двадцатого уровня. Это никому не было нужно. На нижних уровнях находилась теплые благовонные ванны, помещения, где можно было выпить вина или полакомиться медом, помещения для сна. Там же находились комнаты, где можно было поесть, и комнаты, где можно было вылечиться.

Внезапно Рола заинтересовало, сколько же еще уровней над ним. Можно ли добраться до самого верха? Будет ли уровням конец? Или они тянутся и тянутся, все выше, и выше, и никогда не кончаются? Сила желания получить ответы на эти вопросы поразила Рола. В горле запершило, как будто он только что кричал от страха, а внутри неистово и в то же время мягко трепетало возбуждение.

Одежду Рола, как и всех других детей, составлял единственный длинный лоскут из мягкой металлической материи, обернутый вокруг талии и бедер. Свободный конец этой набедренной повязки был пропущен между ног и крепко заткнут за виток на талии. Когда дети становятся постарше и им уже разрешено грезить, юношам выдают тогу и ремень, а девушкам — платье. Когда приходит смерть, обнаженный мертвец соскальзывает в пасть овальной трубы и исчезает в черной неизвестности, а его одежда сохраняется. Рол бывал в помещении, где эта одежда хранится в блестящих стопках, до верха которых мог дотянуться только взрослый.

Рол встал, сделал глубокий вдох, поправил повязку на бедрах и торжественно зашагал по следующему неподвижному эскалатору. Потом — по следующему, все выше и выше. Подъем был довольно крутым; Рол устал карабкаться и остановился отдохнуть, сообразив, что потерял счет уровням. Коридоры, в которые он заглядывал, проходя мимо, выглядели одинаковыми, в них царило безмолвие.

Наконец он увидел работающие эскалаторы, они двигались плавно и бесшумно. Встав на эскалатор, движущийся вверх, Рол стал размышлять, когда в последний раз касались этих ступенек чьи — нибудь босые ноги.

Вверх, вверх, все выше и выше. Знакомые уровни остались устрашающе далеко внизу. Но привычное бесшумное движение эскалатора, обдувающее лицо легким ветерком, усыпляло все эти страхи.

И когда, наконец, он увидел, что эскалатора, который бы поднял его еще выше, больше нет, и выше идти уже некуда, он даже растерялся. Коридор на этом уровне был меньше, чем на других уровнях, и ему пришлось перебороть себя, чтобы тут же не повернуться и быстро спуститься обратно. Хуже всего действовала тишина. Здесь не было слышно ни мягкого шороха ног по теплому, как тело, полу, ни отдаленных голосов. Никаких признаков чего — нибудь живого. Только безмолвие и сияние стен.

Значит, это — верх мира, верх вечности, вершина всего. Восторг подавил страх, и Рол почувствовал себя значительнее, чем сама жизнь. Как же! Он — Рол Кинсон, добрался в одиночку до самого верха мира! В сознании сформировалась насмешка над всеми остальными. Он выпятил грудь и высоко задрал подбородок. Старшие говорили, что пределов мира не существует, что безмолвные уровни простираются в бесконечность, что те, кого опускают в трубу смерти, падают вечно, медленно вращаясь в черноте до скончания Времени.

Рол двинулся по слегка изгибающемуся коридору и почти тут же остановился. В конце коридора находилась картина, большая картина. Рол знал, что это такое. На восемнадцатом уровне хранились тысячи картин, и ни одна из них не была по — настоящему понятной.

С чувством знатока и некоторым презрением он направился к картине. Он так стремительно подошел к ее странно сияющей поверхности, что ударился, и, еще не успев почувствовать удара, упал. В глазах потемнело, и звук изумления пузырем застрял в горле.

Придя в себя, Рол поднялся на колени и снова взглянул на картину. Он понял, что это — не картина. Это было само откровение. Это была истина, причем настолько фантастическая, что он не смог сдержать бессмысленные, нечленораздельные звуки, срывающиеся с его губ. И лопоча, как младенец, Рол понял, что, начиная с этого дня, он будет в стороне от всех тех, кто не видел истины, кто не разделит с ним ее концепции.

Всех учили, что снаружи, за этими уровнями, за сияющими стенами, находится «небытие». Часто, укладываясь спать, он пытался представить себе это «небытие». Все это оказалось ложью.

Все уровни находились в страшно огромном помещении. Невообразимо высокий потолок глубокого пурпурного цвета был усеян яркими колючими светящимися точками, окружавшими один огромный диск, источник густо — красного света, от которого у Рола заболели глаза, когда он посмотрел прямо на него. А пол этого помещения был окрашен в рыжевато — коричневый, бурый и серый цвета. Самым ужасным было то, что увидеть стены этого странного помещения никак не удавалось. Они были за пределами видимости, что, само по себе, являлось новой концепцией. От долгого пристального рассматривания виднеющегося далеко внизу пола у Рола закружилась голова.

Справа, вдали зазубренными рядами громоздились холмы, вершины которых вздымались выше уровня глаз. А на переднем плане, выстроившись в ряд на рыжевато — коричневом полу, возвышались, словно башни, шесть необычных предметов. В свете круглого красного источника они казались серебряными. Чем больше Рол всматривался, тем лучше его глаза приспосабливались к непривычной перспективе, тем точнее он мог оценить высоту шести непонятных, лишенных характерных черт цилиндрических предметов с тупыми рылами и сверкающими частями. Понаблюдав некоторое время, он заметил какое — то движение. Участок пола ожил и, поднявшись, оказался высокой вращающейся колонной. Рол понятия не имел, зачем и кому это было нужно, но продолжал следить за тем, как эта штука, не прекращая вращения, направилась к высоким и неотесанным холмам, и там скрылась из виду. Рол было коснулся губами твердой поверхности прозрачной субстанции и тут же отпрянул. Для мира, где все всегда было теплым, поверхность незнакомого материала оказалась до странности холодной.

В конце концов голод заставил его оторваться от вида в «картине», которая, как он потом выяснил, называлась «окно». Теперь всю дорогу, пока он достиг знакомых нижних уровней, ему пришлось спускаться. Рол никому не стал рассказывать о том, что увидел. Потрясенный чудовищными размерами Того, что находилось снаружи известного ему мира, в котором жил, он ощущал себя маленьким, словно съежившимся. Он ел, спал, купался и бродил один, пользуясь любой возможностью ускользнуть и вернуться к «своему» окну, смотрящему в другой мир, по сравнению с которым известный мир казался карликовым.

Однажды, переполненный значимостью новых знаний, Рол попытался рассказать об увиденном одному из старших ребят. Тот страшно рассердился, и Ролу Кинсону пришлось подниматься с пола с окровавленным ртом и с твердой уверенностью больше ни с кем об этом не разговаривать.

С Лизой, конечно, все обстояло по — другому. Как его сестра, она в какой — то степени разделяла с ним биологическую прихоть судьбы, которая наделила его развитой грудью, широкими плечами, буграми мышц на ногах и руках, в мире, где физическая сила была бесполезной.

Он запомнил, что когда в первый раз привел ее к окну, ему было двенадцать лет, а ей — десять. В этом возрасте она уже была выше и сильнее всех своих ровесниц. Как и у Рола, у нее была густая шапка иссиня — черных волос. И это выделяло их в мире, где волосы у всех были светлыми, очень жиденькими и к двенадцати годам уже почти у всех выпадали.

Они поговорили, и Рол понял, что и Лизу преследует смутное ощущение беспокойства, беспричинной досады, но все это действует на нее по — другому. Если он старался постоянно что — то изучать, чтобы больше понять, то она с детской непосредственностью и бездумностью делала из этого фетиш.

Ролу понравилось, что Лиза не испугалась «картины» или сумела скрыть испуг. Они стояли у окна и Рол говорил, щеголяя новыми словами:

— Это все — снаружи. А весь наш мир и все уровни находятся внутри того, что называется «зданием». Там, снаружи, холодно. А красный круглый источник света — Солнце. Оно движется па потолку, но никогда полностью не исчезает из виду. Я следил за ним. Оно перемещается по кругу.

Лиза на все смотрела с непоколебимым спокойствием.

— Внутри лучше.

— Конечно. Но это же здорово — знать, что снаружи что — то есть.

— Да? А разве это хорошо — просто знать о чем — то? Я сказала бы, что хорошо танцевать и петь, хорошо, когда тепло, хорошо долго купаться или находить еду повкуснее.

— Ты никому не расскажешь об этом?

— Чтобы меня наказали? Я что, дура, Рол?

— Ну, тогда пошли. Я покажу тебе еще кое — что.

Он провел ее на несколько уровней ниже, где было много небольших комнат. В комнате, куда они пришли, стояли десять кресел. Они были расставлены так, что сидящие в них были обращены лицом к дальней стене. Рол заставил Лизу сесть в одно кресло, а сам подошел к машине, над разгадкой назначения которой он перед этим бился несколько месяцев. Он сломал четыре таких машины, прежде чем, наконец, овладел ее управлением.

Лиза раскрыла рот от удивления, когда погас свет, и на стене, на которую они смотрели, как по волшебству, появились картины.

— Я думаю, — спокойно предположил Рол, — что эти помещения предназначались для того, чтобы приводить сюда всех детей и показывать им изображения. Но почему — то давным — давно их забросили. Вот эти значки под каждой картинкой для тебя, Лиза, ничего не значат. Но я узнал, что они означают надписи. Как ты знаешь, каждая вещь имеет название — слово. Так вот эти значки и означают слова. Понимая эти значки, ты могла бы прочитать, что там написано, а я сообщить тебе что — нибудь, не разговаривая.

— А зачем тебе это делать? — удивленно спросила она.

— Я мог бы составить тебе сообщение. Я умею читать надписи под картинками. В этой комнате есть бесчисленное множество кассет, которые надо вставлять в машины. И в каждой комнате хранятся кассеты со все более сложными надписями, чем в каждой предыдущей. Я думаю, что эта комната предназначалась для очень маленьких детей, потому что слова здесь очень простые.

— Ты очень умный, Рол, раз научился понимать эти значки. Но мне кажется, что это очень трудно. И я никак не пойму, зачем это тебе нужно?

Ее удивление переросло в скуку. Рол нахмурился. А ему так хотелось поделиться с ней этими новыми словами.

Он вспомнил о помещении, которое должно было заинтересовать ее, и повел на несколько уровней ниже, в гораздо большую комнату. Здесь картинки двигались и казалось имели естественные размеры и объем, а странно одетые персонажи разговаривали, употребляя незнакомые слова, щедро рассыпанные среди других, более знакомых.

— Это — рассказ о событиях, — сказал Рол. — Я могу это понять, потому что выучил незнакомые слова; по крайней мере, некоторые из них.

В полумраке он заметил, что Лиза с приоткрытым ртом вся подалась вперед. На экране, в странных помещениях, двигались люди в незнакомых одеждах.

Рол выключил проектор.

— Рол! Это же… восхитительно. Сделай, чтобы картина появилась снова.

— Нет, не сделаю. Ты не понимаешь содержания.

— Эти картины похожи на то, какими, мне кажется, Должны быть грезы, когда мы достаточно повзрослеем и нам разрешат грезить. И я думала, что мне не дотерпеть до этого. Пожалуйста, Рол. Покажи, как их заставить двигаться снова.

— Нет. В тебе нет настоящего интереса к этим вещам. Тебя не привлекают женщины, которые носят такие странные одежды, и сражающиеся мужчины. Ступай вниз, к своим игрушкам, Лиза.

Она попыталась его ударить, но, получив отпор, заплакала. В конечном итоге он сделал вид, что уступает.

— Ладно, Лиза. Но ты должна начать с того, что и я. С простых рисунков. И когда ты научишься, тогда сможешь посмотреть все это снова, и будешь все понимать.

— Я сегодня же научусь!

— За сто дней. Если будешь сообразительна и если проведешь здесь много часов.

Он отвел ее в первую комнату и попытался ей помочь во всем разобраться. Сначала ничего не получалось, как ей того хотелось, она расстроилась и опять заплакала. В конце концов в коридорах потемнело и ребята поняли, что пора идти спать. Время пробежало слишком быстро. Дети заторопились вниз, прячась, когда кто — либо проходил по коридору, и с преувеличенно спокойным видом присоединились к другим детям.

В шестнадцать лет Рол Кинсон был выше всех мужчин этого мира и возвышался над любым, словно башня. Он знал, что близится его время, что вот — вот придет его день. Он замечал взгляды, которые бросали на него женщины, искорки, вспыхивающие в их глазах, искорки, волновавшие его. Женщинам не разрешалось разговаривать с ним до тех пор, пока он не начнет грезить. А до тех пор он считался ребенком.

Среди взрослых были люди, имеющие определенные обязанности. Готовясь ко времени своей смерти, они обучали своим умениям молодых, которых отбирали сами. Например, одна женщина отвечала за родильные помещения, а еще одна — заботилась о маленьких детях. Мужчина, который был толще всех, организовывал игры для взрослых. Но из всех этих людей с определенными обязанностями самым всесильным был Джод Олэн, который всегда держался в стороне от остальных и отличался скрытностью. У него были мудрые добрые глаза, а на лице все время отражалась печать тяжкого бремени грез и грезящих, за которых он был ответственным.

Джод Олэн легко коснулся плеча Рола Кинсона и повел его в дальний конец десятого уровня, к комнатам, где он жил в одиночестве, обособленно от жизни общины. Рол почувствовал внутреннюю дрожь от охватившего его волнения. Он сел там, где указал Джод Олэн, и замер в ожидании.

— По окончании сегодняшнего дня, сын мой, ты перестанешь считаться ребенком. Все, кто больше не является детьми, должны грезить. Грезы — привилегия взрослых. Вы все приходите ко мне с массой неправильных представлений о грезах. Это происходит из — за того, что обсуждение грез с детьми запрещено. Многие вообще относятся к грезам слишком легкомысленно, и это прискорбно. Эти люди полагают, что грезы — это чистое и невыхолощенное удовольствие, и забывают о главном — об ответственности всех тех, кто грезит. И я не желаю, сын мой, чтобы ты когда — нибудь забыл о ней. Со временем я объясню тебе все, что касается этой ответственности. В наших грезах мы всемогущи. Я отведу тебя к стеклянной кабине, которая станет твоей до прихода времени твоей смерти. Покажу, как управлять механизмом, контролирующим грезы. Но сначала мы поговорим о других проблемах. Ты оказался обособление от других детей. Почему?

— Я отличаюсь от них.

— Телом — да.

— И умом. Их развлечения никогда меня не интересовали.

Олэн взглянул куда — то вдаль.

— Когда я был маленьким, я был таким же.

— Мне можно задавать вам вопросы? В первый раз мне разрешено разговаривать со взрослым таким образом.

— Конечно, сын мой.

— Почему мы называемся Наблюдателями?

— Я сам ломал голову над этим. Полагаю, что название вызвано грезами. Ключ к слову утерян в древности. Возможно, это название идет от фантастических существ, за которыми мы наблюдаем в наших грезах.

— Вы говорите, что эти существа фантастические? Они люди?

— Конечно.

— Что же тогда является реальностью? Это ограниченное пространство или открытые миры грез? — Рол настолько увлекся, что совсем перестал следить за своей речью и начал употреблять новые слова.

Джод Олэн подозрительно взглянул на Рола.

— У тебя незнакомый язык, сын мой. Где ты научился ему? И кто рассказал тебе об «открытых мирах»?

— Я… я… — запнулся Рол. — Я сам сочинил слова. Я предположил, что существуют открытые миры.

— Ты должен понять, что думать о существах из грез, как о реальности, это уже ересь. Машины для грез, я в этом убежден, основаны непростом принципе. Ты знаком с туманными хаотическими снами. Машины, определенно распределяя энергию, лишь проясняют и придают логический порядок этим снам. Но сны ограничены всего тремя сферами или мирами, в которых мы можем грезить. В свое время ты познакомишься с каждым из этих миров. Но никогда — никогда не обманывай себя, полагая, что эти миры существуют. Единственный возможный мир находится здесь, на этих уровнях… Это — единственный мыслимый род окружающей среды, в которой может существовать жизнь. Благодаря грезам мы становимся мудрее.

— И сколько же времени, — решившись, спросил Рол, — существует наш мир?

— С начала Времени.

— А кто… кто его создал? Кто построил эти стены и машины для грез?

— Вот ты снова, сын мой, своими вопросами подбираешься к ереси. Все это существовало всегда. И человек был здесь всегда. Здесь нет начала и нет конца.

— Думал ли кто — нибудь о том, что снаружи уровней может существовать огромный мир?

— Я вынужден попросить тебя прекратить задавать подобные вопросы. Эта жизнь устроена хорошо, и она истинна для всего нашего человечества, для всех его девятисот человек. Вне этих стен ничего не существует.

— Могу я задать еще один вопрос?

— Конечно. При условии, что в нем будет больше смысла, чем в предыдущих.

— Я знаю, что этот мир огромен: такое впечатление, что в нем когда — то жило гораздо больше людей, чем теперь. Нас стало меньше, чем в прошлом?

Олэн внезапно отвернулся. До ушей Рола донесся тихий голос:

— Этот вопрос волновал меня, но я уже давно не думал об этом. Когда я был очень маленьким, нас здесь жило свыше тысячи. Меня это удивляло. Каждый год остаются одна или две тоги, одно или два платья, для которых не родились дети, — голос Джода потвердел. — Но это совершенно не имеет значения для всей нашей жизни. Я никогда не поверю, что человеческий род истощится и вымрет в этом мире. Я никогда не поверю, что когда — нибудь этот мир опустеет, и когда последний человек умрет, его никто не сможет опустить в трубу смерти. — Олэн взял Рола за руку. — Идем, я покажу кабину, предназначенную для тебе на всю жизнь.

Олэн не проронил ни слова, пока они не пришли на двадцатый уровень, и остановились перед пустой кабиной.

— Когда ляжешь на ложе, — сказал Олэн, — коснешься вон той ручки с насечкой, у изголовья. Она устанавливается в трех положениях; каждое из них соответствует одному из миров грез. Первое положение отмечено прямой черточкой. Это — самый прекрасный из всех трех миров. Второе положение отмечено изогнутой линией и является исходным. Сначала этот мир может тебя напугать. Он очень шумен. Третье положение, отмеченное линией с двойным изгибом, устанавливает машину на создание третьего мира, который мы считаем менее всего интересным. Грезить разрешается в любое время, по желанию. Надо закрыться изнутри, установить переключатель на тот мир, о котором хочешь грезить, раздеться, вложить в рот металлическую пластинку и крепко прикусить ее. Грезы придут очень скоро. В грезах у тебя появится новое тело и новые навыки странных бессмысленных занятий. Я не могу научить тебя, как достигается умение менять тело и свободно перемещаться в мирах грез. Этому ты должен будешь научиться сам. Все учатся быстро, но как это делается — словами не выразить. Ты будешь грезить до десяти часов в одном сне, и в конце сна машина разбудит тебя. Чтобы снова заснуть и грезить, рекомендуется дождаться следующего дня.

Рол не удержался от вопроса:

— Когда светильники в стенах и на уровнях ярко пылают, мы называем это время днем, а когда они почти все погашены, мы называем это ночью. Для этого существует какая — то особая причина?

Рука Джода Олэна соскользнула с голого плеча Рола.

— Ты говоришь как безумец. Зачем у нас головы? Почему мы называемся людьми? День — это день, а ночь — это ночь.

— В детстве мне приснился сон, в котором мы жили снаружи, на поверхности огромного шара и над нами не было ничего, кроме пространства. А вокруг нас обращался другой шар, дававший нам свет и тепло, и который мы называли солнцем. Днем называли время, когда солнце передвигалось над головой, а ночью — время, когда солнце находилось с другой стороны этого шара. Олэн подозрительно взглянул на Рола.

— В самом деле? — вежливо спросил он. — И люди жили во всех сторон этого шара?

Рол кивнул утвердительно, и тогда Олэн с видом победителя заметил:

— Абсурдность твоего сна — налицо! Ведь те, кто находятся с нижней стороны шара, просто свалятся с него! — его голос стал хриплым. — Я хочу предупредить тебя, сын мой. Если ты будешь упорствовать в своих абсурдных заблуждениях и ересях, тебя отведут в сек — ретное место, о котором знаю только я. В прошлом иногда приходилось им пользоваться. Там есть дверь, за которой только пустота и холод. Тебя вытолкнул из этого мира. Понятно?

Рол утвердительно кивнул. Им руководил здравый смысл.

— А теперь ты должен погрезить в каждом мире по очереди. После этого ты вернешься ко мне, и тебе расскажут о Законе.

Джод Олэн ушел, а Рол, дрожа от возбуждения, остался у кабины. Поднял стеклянную дверцу, быстро проскользнул внутрь и лег на спину, ощущая мягкость ложа. Он развязал набедренную повязку и отложил ее в сторону. Едва ощутимая пульсация энергии окружала его, покалывая обнаженное тело. Рол установил ручку переключателя на цифру «1». Олэн не знал, что этот знак является цифрой, математическим символом.

На ощупь металлическая пластинка казалась прохладной. Он открыл рот и вложил ее между зубами. Опустив голову на ложе, он крепко стиснул пластинку зубами… и провалился в сон, будто упал с огромного красного солнца на бурую, покрытую пылью, равнину, рядом с зазубренными горами.

Он продолжал падать все дальше во тьму, теряя ощущение тела, рук, ног, лица…

Прекратилось всякое движение. Значит, это и есть пресловутые «грезы»? Абсолютное ничто, абсолютная пустота и только ощущение собственного существования. Рол, не шевелясь, ждал, и вот в нем постепенно стало возникать осознание существования размеров и направления. Продолжая неподвижно висеть, он обнаружил, что где — то вдали существует еще одно бытие. Но обнаружил он это не зрением, не осязанием и не слухом. Пока он мог думать об этом чувстве только как об осознании. И силой своего сознания он рванулся к этому бытию. Осознание усилилось. Он рванулся еще раз и еще, и вдруг почувствовал, что сливается с этим бытием, а оно сопротивляется. Рол ощутил, как оно изворачивается и пытается увернуться. Но он крепко держал его и тянул к себе без помощи рук. Он притянул бытие к себе и слился, заталкивая чужую сущность вниз и вглубь подальше от себя, пока она не съежилась и не забилась в самый дальний угол бытия.

Рол Кинсон обнаружил, что шагает по пыльной дороге. Болела кисть руки. Он опустил глаза и был потрясен, увидев худую жилистую кисть, твердый металл, охватывающих сухощавое запястье, и засохшую кровь там, где металл повредил кожу. Рол был одет в драные отрепья и ощущал вонь собственного тела. К тому же, он прихрамывал на ушибленную ногу. Металлическое кольцо на запястье соединялось с цепью, прикрепленной к длинному тяжелому бревну. Рол был одним из многих мужчин, прикованных с одной стороны бревна; с другой стороны находилось еще столько же людей. Перед глазами Рола мелькали до странности темные сильные плечи и спины, сплошь исполосованные старыми рубцами и свежими ранами.

Сущность, которую Рол загнал было в уголок, закончилась, и Рол отпустил ее, ослабив чисто психическое напряжение, природы которого он не понимал. Чужое сознание, казалось, влилось в его сознание, принеся с собой страх и ненависть, и незнакомые слова чужого языка, которые, как ни странно, имели для него смысл. Люди вокруг него были его товарищами. Да, они вместе сражались против солдат Арада Старшего, в семи днях пути отсюда. Лучше бы их настигла смерть, а не плен. А теперь не жди ничего хорошего, кроме пустого желудка, жизни в рабстве и жестоких наказаний, неотступного безнадежного желания бежать, чтобы вернуться в далекие зеленые поля Роэма, в деревенский дом, где его ждет женщина, и у грязного порога играют детишки.

Зрение и другие чувства начали меркнуть. Рол понял, что слишком свободно отпустил сознание этого человека, и этим дал ему возможность оттеснить себя опять в небытие. Он напрягся и снова перехватил контроль. Вскоре Рол понял, что весьма неустойчивое равновесие необходимо поддерживать: захваченное сознание должно быть загнано, но не настолько глубоко, чтобы язык и окружающие обстоятельства потеряли смысл.

Ощущение, которое он испытывал, поддерживая равновесие между сознаниями, было таким, будто он существовал сразу в двух мирах. Через сознание пленника, личности, называвшей себя Лэрон, он ощущал ненависть и безнадежный гнев, и одновременно из — за чуждого вторжения в свое сознание — побочную боязнь сойти с ума.

Лэрон (Рол) с трудом тащился по пыльной дороге. Солдаты, охранявшие пленников, шли налегке — их отягощали только длинные копья с металлическими наконечниками — и забавлялись, обзывая пленников дурацкими именами.

Лэрон (Рол) чуть не задохнулся от боли, когда конец копья ткнулся в предплечье.

— Костлявый старик, — неистовствовал солдат. — Завтра тебя, если ты до этого доживешь, скормят львам.

Дорога впереди серпантином вползала на склон холма. А за холмом можно было разглядеть белые башни города, откуда с традиционной жестокостью правил своим королевством Арад Старший. Но до города было еще много часов.

Что там говорил Джод Олэн о перемещениях и подвижности? Должна быть достигнута сноровка. Эта беспомощность и боль от ходьбы, кажется, не обещают ничего приятного.

Рол позволил захваченному сознанию всплыть потайными каналами, еще раз захватить волю и власть над телом. Ощущения Рола померкли и, как только небытие начало окутывать сознание, он попытался рвануться в сторону, к солдатам.

Снова возникло ощущение схватки с чужой сопротивляющейся личностью. Промелькнул момент захвата контроля и заталкивания чужой сущности в дальний угол мозга, и зрение прояснилось.

Он лежал на животе в зарослях кустов, всматриваясь в отдаленную пыльную дорогу, проходящую внизу под холмом, в массу человеческих фигурок, медленно бредущих по дороге. Рол позволил захваченному сознанию немного распространиться, чтобы ощутить его мысли и эмоции. И снова — ненависть и страх. Этот человек бежал из города. Он обладал огромным и сильным телом, был вооружен здоровенной дубинкой и, осуществляя побег, убил троих. Рол ощутил презрение и жалость к пленникам, бредущим по дороге. Ненависть к конвоирующим их солдатам. Боязнь, что его обнаружат. Ум этого человека оказался более простым, более грубым, чем первого. Контролировать его было легче. Некоторое время Рол еще понаблюдал, затем выскользнул из сознания прятавшегося беглеца и рванулся по запомнившемуся направлению к дороге.

Новая сущность была более увертлива, и захват контроля прошел с ощутимым трудом. Рол обнаружил, что занял тело молодого солдата, шедшего немного в стороне от остальных. Пленники брели справа от него, изнемогая от тяжести державших их на привязи бревен, и были похожи на одно многоногое насекомое. Рол прощупал настроение молодого солдата и выявил отвращение к порученному делу, презрение к товарищам по оружию за их бездушность и жалость к грязным заключенным. Солдат сожалел о том, что стал солдатом, и всем сердцем желал, чтобы обязанности поскорее закончились. Куда лучше будет в городе, когда он, солдат, вернувшийся с войны, будет, будет бродить в сумерках по базару, останавливаясь у палаток, чтобы купить любимые лакомства.

Рол заставил солдата повернуть голову и оглянуться на колонну. Через несколько мгновений он нашел худого человека, раненного копьем в предплечье, и ощутил трепет паники, возникшей в сознании молодого солдата, совершившего движение без всякой видимой причины. «Почему я повернул голову и уставился на этого тощего старика? Чем он важнее других? Не слишком ли нагрелся на солнце мой шлем?»

Рол повернулся и взглянул на холмы, пытаясь отыскать куст, за которым прятался беглец. Эти действия еще больше встревожили захваченный ум. «Почему я поступаю так странно?»

Рука Рола надежно охватила древко копья. Он немного приподнял его, сознавая, что, пожелай он воспользоваться им, уменья и навыки молодого солдата хорошо послужат ему. Некоторое время Рол довольствовался осмотром ландшафта, вылавливая в уме солдата названия Увиденных предметов. Птица, быстрой голубой вспышкой пронесшаяся по небу. Запряженная волами телега, нам руженная шелухой от кукурузных початков. Позади остались руины каменного строения, бог весть с каких пор стоящего здесь.

Услышав резкий крик, солдат (Рол) повернулся. Это упал доходяга, в чье сознание Рол проникал ранее. Груз-] ный солдат с сердитым и лоснящимся от пота лицом снова и снова колол копьем истекающего кровью старика, делая это весьма сноровисто. Рол поднял копье и всадил его в шею изверга. Тот обернулся, выпучив от изумления и боли глаза. Затем обеими руками вцепился в горло, упал на колени и опрокинулся в желтую дорожную пыль.

В сознании Рола пронеслась паническая мысль молодого солдата: «Я убил его! Должно быть, я сошел с ума! Теперь меня убьют!»

Шагающий с важным видом глава отряда нахмурился. С одного взгляда оценив ситуацию, он тут же выдернул из ножен палаш; только он был владельцем такого оружия. Остальные, ухмыляясь в предвкушении зрелища, отрезали молодому солдату путь к бегству, окружив его полукругом копий, направленных на него.

Поддавшись панике, просочившейся в его сознание, Рол опять ткнул копьем. Сверкнувший палаш перерубил копье; жгучая боль пронзила руку, державшую его. Рол опустил взгляд и увидел, а потом и почувствовал, как палаш вонзается в его живот. Предводитель отряда провернул палаш и выдернул его из живота. Спазмы и судороги заставили Рола опуститься на четвереньки. Все умолкало по мере того, как ослабевали его руки, а лицо медленно приближалось к пыли. Уголком глаза он еще заметил, как снова сверкнул палаш. Резкая боль в шее пониже затылка выбросила его сознание в небытие, где не на что было смотреть, нечего было слушать, и ничто не создавало ощущения прикосновения.

К сумеркам Рол оказался в городе; вокруг него кипела и била ключом жизнь. Он вел тяжело нагруженного ослика и периодически выкрикивал, что у него есть вода, прохладная вода, для всех желающих смочить пересохшее горло. Из сознания продавца воды Рол получил сведения о местонахождении дворца. Рол все больше и больше овладевал осуществлением целенаправленных перескоков сознания, секретами оценки расстояний между сознаниями. Он побывал в сознании стражника у ворот замка, в сознании человека, несущего тяжелый груз вверх по нескончаемым каменным ступеням.

И, наконец, он стал Арадом Старшим, властелином. К своему удивлению, заполучив контроль над королевским сознанием, Рол обнаружил, что оно такое же примитивное и грубое, как сознание беглеца, прятавшегося в кустах. В нем он нашел ненависть и страх. Ненависть к далеким королям, бесконечными войнами истощавшими его человеческие силы и богатства. Страх перед предательством, таившимся в стенах этого дворца. Страх оттого, что его могут убить.

Ощупывая и познавая программы действий Арада, Рол расслабился. Арад застегивал тяжелый пояс, охватывавший обширную талию. Пояс был сделан из мягкой кожи, усыпанной бляшками из драгоценного металла. Он набросил на широкие плечи накидку, заткнул большие пальцы за пояс и с чванливым видом спустился по каменному переходу, пинком открыв дверь в конце перехода. Там, откинувшись на спинку дивана, лежала женщина. У нее были длинные, цвета пламени, волосы и рот, выражавший неумолимость и жестокость.

— Я жду вашей благосклонности, — жестко произнесла женщина.

— Сегодня мы посмотрим заключенных. Прибыла первая партия.

— В этот раз, Арад, отбери несколько заключенных для зверей, чтобы они были достаточно сильными для продолжительной схватки.

— Сильные нужны для работы на стенах, — хмуро заметил Арад.

— Ну, пожалуйста, — замурлыкала женщина. — Для меня, Арад. Для Нэры.

Рол покинул сознание Арада и погрузился во тьму. Понадобилось едва ощутимое движение, и он медленно и неумолимо просочился в сознание женщины, где обнаружил искусную изворотливость; захватить контроль Удалось далеко не сразу. Наконец он загнал ее в угол. Мысли женщины с трудом фильтровались через сознание Рола. Они были отрывочны и в основном состояли из цветных вспышек и блеска. Постоянными и неизменными были только ее презрение и ненависть к Араду. Рол выяснил, что справляться с женским сознанием и поддерживать точное равновесие гораздо труднее. Ему приходилось подавлять ее сознание настолько, что утрачивалось понимание языка ее женской сущности — он оставался Ролом в теле женщины. Потом он наступал через ее сознание; оно захватывало контроль, пока у него не оставался лишь небольшой спектр контроля. Затем все повторялось.

Вскоре Рол узнал о женщине все. Он познал Нэру, дочь пешего солдата, танцовщицу, побывавшую любовницей капитана, потом генерала и, наконец, ставшую любовницей Арада. Рол понял и признал, хотя и с некоторым презрением, власть ее подобных пламени волос и трепещущего, по — кошачьи грациозного тела.

Арад приблизился к дивану. Прижав кончики пальцев ко лбу, он неторопливо произнес:

— Только что я почувствовал в своем уме странное ощущение. Словно в мой мозг вторгся кто — то чужой и издали позвал меня.

— Арад, ты еще не дал обещания отобрать сильных рабов.

Арад взглянул на Нэру. Протянув к ней сильную руку, он попытался погладить ее грудь, причинив женщине боль своей бесцеремонностью. Нэра оттолкнула его руку и сжала губы. Он опять потянулся и рывком разорвал тонкую материю от горла до бедра.

Рол порыскал в мыслях и памяти женщины и наткнулся на воспоминание о кинжале с рукояткой из слоновой кости, втиснутом в щель между диванными подушками. Потеснив ее сознание, он подавил ее гнев, заменив его страхом. Она хотела что — то сказать. Но Рол не разрешил. Тем временем Арад с неуклюжей бесцеремонностью опустился на диван, пытаясь прильнуть губами к шее Нэры. Рол заставил ее схватить кинжал. Она затаилась от страха, и в ее обезумевшем сознании он ощутил, как все естество женщины восстало против этого убийства. Если она убьет Арада сейчас, ее немедленно схватят. Но Рол не уступал. Кончик кинжала коснулся спины. Затем тонкое лезвие, как масло, пронзило мощные мышцы тела и достигло сердца. Арад испустил дух, и его тело придавило Нэру к дивану. Почувствовав утомление и отвращение, Рол покинул сознание женщины, но успел услышать ее безумный пронзительный вопль.

Рол проснулся в стеклянной кабине. Некоторое время он лежал, подчиняясь глубокой, тупой и безграничной вялости и ощущал истощенность скорее духа, чем сознания или тела. Когда он покинул тело Нэры, как раз закончился десятичасовой сон. Ему же казалось, что он находился в чужом, незнакомом мире не меньше нескольких месяцев. Преодолевая вялость, Рол вынул металлическую пластинку изо рта. Мускулы челюстей свело судорогой, и они ужасно ныли. Рол медленно повернулся на бок, толкнув боковую стенку кабины вверх, повернул ее и опустил босые ноги на теплый пол.

Неподалеку стояла женщина и, улыбаясь, смотрена на него. Нелегко перебороть привычки детства, и Рола шокировало то, что на него обратила внимание взрослая женщина. Но женщина была не пожилой.

— Ты грезил? — спросила она.

— Да. Такой длинный сон. Он утомил меня.

— Вначале все грезы таковы. Я никогда не забуду свой первый сон. Не забудешь и ты, Рол. А как зовут меня, знаешь?

— Я помню тебя по детским играм. Ты стала грезящей несколько лет назад. Ты — Федра, правильно?

— Я рада, что ты вспомнил, — обрадовалась она и одарила его улыбкой.

Ролу польстило, что взрослый обращался с ним так по — дружески. Детство было временем одиночества. Федра отличалась от остальных почти так же, как он и Лиза, но не так заметно. Она не была такой хрупкой, как все, и на голове у нее сохранились блестящие каштановые волосы.

Рол потянулся было за своей набедренной повязкой, брошенной в кабине, но Федра остановила его.

— Разве ты забыл?

— Рол посмотрел на нее. В одной руке она держала мужскую тогу, а в другой ремень. Сердце у Рола дрогнуло. Подумать только! Сколько времени он мечтал о мужской тоге! И вот — она здесь. Его тога. Рол потянулся за ней. Но Федра отдернула руку с тогой.

— Разве ты не знаешь обычая, Рол? Разве тебе не рассказывали?

Она поддразнивала его. А Рол вспомнил. В первый раз мужская тога и ремни должны быть надеты на него женщиной, которая станет его партнершей в первом любовном танце, и такие танцы тоже станут его привилегией. Он смущенно остановился.

А Федра отступила, и ее рот неприятно искривился.

— Может быть, ты думаешь, Рол Кинсон, что можешь избрать другую? Тебе нелегко будет сделать это. Тебя не любят. Только две женщины согласились, но другая передумала перед самой жеребьевкой.

— Дай мне одежду, — потребовал он, вспыхнув. Федра снова сделала шаг назад.

— Не разрешается. Таков закон. Если ты отказываешься, то будешь обязан носить детскую одежду.

Рол уставился на нее и подумал о Нэре с волосами цвета пламени и смуглым телом. По сравнению с Нэрой Федра была мучнисто — белой, блеклой. Неожиданно он заметил в ее глазах предательский блеск слез и понял, как уязвлена ее гордость.

Тогда он встал, закрыл дверцу кабины для грез и позволил ей облечь себя в тогу и застегнуть поясной ремень, наблюдая, как она выполняет медленные стилизованные движения ритуала. Федра встала на колени и обвила серебристые ремни вокруг его правой лодыжки, заплетая концы ремня в противоположных направлениях, с каждым оборотом поднимая витки так, чтобы получался узор из ромбов. Закончив переплетение, она крепко традиционным узлом связала концы чуть ниже колена. Рол протянул вторую ногу; девушка сплела на ней ремень, но с колен не встала, а продолжала смотреть снизу верх в его глаза. Рол вспомнил обычай и, взяв ее за руки, поставил на ноги.

Взявшись за руки и не произнося ни слова, они спустились с верхних уровней в нужный коридор и прошли в помещение, где их ждали другие взрослые. Толстый старик, руководивший играми взрослых, с облегчением взглянул на Рола и Федру, прошел к музыкальной панели и коснулся блекло — красного диска. Зазвучала музыка. Остальные пары прекратили беседовать и выстроились в ряды. Рол почувствовал себя ребенком, укравшим тогу и ремни мужчины. Когда он, глядя на Федру, занимал свое место в ряду, у него дрожали руки и подгибались коленки. Украдкой он следил за другими мужчинами.

Толстый старик заиграл на серебряной дудке, висевшей у него на шее, и комната наполнилась протяжными звуками. В янтарном сиянии стен блестели лысые головы. Начался церемонный, не затрагивающий душу запутанный танец, заменявший порыв и потребность. Рол почувствовал, что движется как во сне. Живой жестокий мир, который он посетил, пришелся ему больше по вкусу, чем эта стилизованная подмена. Он заметил, что других забавляют его неуклюжие движения, а Федра стыдится его неловкости. Он понимал, что этот танец был необходим, потому что означал продолжение мира Наблюдателей.

Ритм музыки постепенно ускорился, и Ролу захотелось спрятаться на одном из самых высоких уровней. Но он заставил себя улыбаться, как все остальные.

Глава 4

Бад Лэйн стоял у окна кабинета, устремив взгляд на новые барачные строения, построенные между двумя старыми. Недавно тут были туго натянуты проволочные сетки, и бригада рабочих с распылителями медленными отработанными движениями наносила на них пластик.

Лично генерал Сэчсон давления не оказывал. Но давили со всех сторон. Отдел технических расчетов опубликовал безосновательное опровержение по принципиальным положениям теории «Битти», и редакции разнообразных программ новостей подхватили его, основательно упростив. «Кредо», новый микрожурнал, визжит о «миллионах, растраченных на какие — то сумасбродные эксперименты в горах северной части штата Нью — Мексико».

Кучка непереизбранных конгрессменов пыталась затеять политический скандал, наняв воздействующих на общественность писак и напустив их на вопрос о весьма неустойчивых ассигнованиях для освоения космоса. Диктор телекомпании «Джей — Си — Эс» намекнул на предполагаемую полную реорганизацию высшего руководства военно — гражданскими космическими силами.

Предчувствуя возможность аннулирования проекта «Темпо», административные отделы в Вашингтоне: финансовый отдел, отдел кадров, отдел снабжения — основательно натянули вожжи и осложнили выполнение проекта, требуя составления множества дополнительных отчетов.

Шэрэн Инли постучала в дверь и вошла в кабинет Бада. Он кивнул ей и устало улыбнулся. На ней была обычная рабочая одежда: джинсы и мужская белая рубашка с распахнутым воротом и закатанными рукавами. Шэрэн с отвращением посмотрела на гору бумаг, скопившихся на столе.

— Бад, вы клерк или ученый?

— Я слишком занят тем, как стать вышеупомянутым, чтобы делать что — либо в качестве второго. Я уже начинаю разбираться в административно — канцелярских тонкостях. Знаете, я поначалу старался управиться с каждым отчетом или, по крайней мере, создать разумную процедуру их исполнения. Но потом обнаружил, что, не успевал я толком вникнуть в отчет, как обстановка вокруг полностью менялась, и его надо переделывать. Знаете, что я сейчас делаю?

— Что — то решительное?

— Я сделал резиновые штампы. Вот, взгляните. Посмотрите на этот. «Держать до исполнения — координационная группа». И на этот: «На рассмотрение и составление отчета — статистический комитет». А вот еще штампик. «В папки переходящих — отдел планового программирования».

— А на кой черт они нужны? — О, это так просто. Вот возьмем хот бы вот эту директиву. Она прислана в трех экземплярах. Комиссия по промышленным исследованиям из планового отдела по надзору министерства обороны хочет получить от нас отчеты. Цитирую: «Начиная с месяца получения настоящей директивы вам предписывается представлять в наш адрес по состоянию на двенадцатое и двадцать седьмое число каждого месяца отчеты по запланированному расходу дефицитных материалов согласно прилагаемому перечню, за предстоящие три месяца (от даты отчетности), причем, расход металлов должен быть выражен в процентном отношении к реальному расходу этих металлов за предшествовавшие каждому отчету шесть месяцев». А вот и прилагаемый перечень. В нем семнадцать позиций. Вы заметили в общем зале, в дальнем углу, новенькую сотрудницу?

— Маленькую брюнеточку? Да, заметила.

— Так вот, я отправляю этот запрос ей. Она подготовит трафарет, и, размножив его на мимеографе, получит сто копий. Она — моя координационная группа, статистический комитет и отдел планового программирования. Двенадцатого и двадцать седьмого числа каждого месяца она отправляет по почте копии директив с пометкой, сделанной одним из резиновых штампов. Одну копию она пошлет в комитет по надзору министерства обороны, одну — в группу распределения материалов, одну — в плановый отдел и одну — в комиссию по промышленным исследованиям. Я разрешил ей ставить тот штамп, какой ей вздумается. Кажется, результат получается тот же, что и при отправке составленного отчета. Я только требую, чтобы она на трафаретах проставляла исходящие номера.

— Ох, Бад, как это ужасно, что твое время отнимают вот такие дела!

— Ну, я не против большинства из них. Но есть и трудные дела. Например, я не могу никого взять так просто в штат. По крайней мере, принять нового человека так сложно, что оформление документов длится месяцами. Нам и дальше придется располагать только теми, кто у нас уже есть. Мне аккуратненько ставят палки в колеса. А я никому не могу дать сдачи. Там не с кем воевать. Там только большое бесформенное чудовище со щупальцами из копирки, с зубами из скрепок и со шкурой, сделанной из повторных экземпляров ведомостей и отчетов.

— Почему, Бад? Почему они восстали против проекта? Когда — то же они верили в него.

— Очевидно, потому, что он слишком долго тянется.

— Вы не могли бы съездить в Вашингтон?

— Я не силен в делах такого рода. Я чувствую себя связанным по рукам и ногам. Я знаю, что надо сказать, как умаслить их, но у меня это не получается.

Шэрэн подошла к массивному дубовому креслу, стоявшему у окна, плюхнулась в него и закинула на ручку кресла стройную ногу. Она посмотрела в окно и нахмурилась. Бад подошел и встал рядом, посмотрев туда же, куда был устремлен ее взгляд.

— Ну, Шэрэн, даже если он никогда не оторвется от земли, никто не сможет сказать, что нам не удалось построить большой корабль.

Даже в самые солнечные дни освещение строительной площадки было рассеянным. Четыре гигантские стальные башни разного размера были сооружены по углам неправильного прямоугольника. А над башнями, как гротескный цирковой тент, была растянута ткань, разрисованная по всем правилам искусства камуфляжа. С воздуха она казалась неровным склоном скалистого холма, присыпанного песком и кое — где поросшего шалфеем. Кабинет Бада размещался возле южного края огромного тента, «Битти–1» стоял по центру. А вокруг него, словно муравьи, непрерывно сновали люди; строительная горячка продолжалась уже больше года.

Некоторые лаборатории были вырублены в твердых скалах, окружавших строительный комплекс. Все остальные здания были построены и размещены так, что выглядели одной из сонных деревень в горах Санта — де — Кристо, деревень, в которых во время Пасхи флагелланты[4] все еще бичуют спины избранных для этого мужчин, медленно движущихся под бременем тяжелого креста.

Бад на мгновение опустил взгляд на Шэрэн и с трудом поборол желание погладить ее вьющиеся волосы, почувствовать под своими сильными пальцами всю округлость этой восхитительной головы.

Сцепив руки за спиной, Бад поглядел в сторону, где размещался тусклый металлический корпус «Битти–1», в диаметре он составлял сто семьдесят футов, а что касалось высоты, тупое рыло ракеты почти касалось ткани огромного тента. Взгляд Бада остановился на подъемнике. Платформа с людьми в рабочих спецовках медленно ползла вверх. Она перемещалась так, что оператор мог поднять платформу к любой точке внешней оболочки величественного корабля.

— Кто — нибудь рассчитывает на то, что он взлетит, док?

— Лично я гарантирую, что он оторвется от земли по крайней мере на двенадцать дюймов.

Улыбка на лице Шэрэн вдруг стала грустной.

— Есть новости, хорошие и плохие, — сказала она. — Хорошая новость об Уильяме Конэле. Мы разобрали его на части, проверили каждый рефлекс, каждый нерв, каждую реакцию на любые побуждения, и собрали вновь. Конечно, есть изменения. Но все же они уменьшаются, и именно в тех пределах, которых и следовало ожидать после того, что с ним случилось. Он здоров и крепок, как горы вокруг нас.

— Отлично. Направьте его сюда. Утром я подпишу подтверждение.

— А плохая новость в том, что не могу найти никакой по — настоящему хорошей причины сплавить майора Либера. Он мне не нравится, но я ничего не могу поделать. Но уж если мы докопались до множества очевидных сложностей в целом, все очень старо. Ум его подобен дверной петле — он работает только в одном направлении. «А что лучше для Томми Либера?». Он полностью подчиняется указаниям начальства и, конечно, имеет право доступа к самым секретным делам. Так что передаю его всецело в ваше распоряжение, Бад. Я привела его с собой. Он ждет снаружи и рассчитывает на роскошную прогулку.

Бад Лэйн посмотрел на часы.

— Самое время. Увидимся за обедом. Спасибо вам за все, что сделали для меня.

«Битти» произвел на майора Либера такое же впечатление, какое обычно производил на новоприбывших, получивших наконец возможность подойти к кораблю поближе и оценить его размеры. После того, как он обошел корабль, из него, наконец, улетучился дух упрямого неверия, он улыбнулся своей ленивой улыбкой и произнес:

— Так… все равно не верю…

Доктор Бад Лэйн вызвал подъемник и дал знак оператору поднять его к носу корабля. Встав на платформу и прислонившись к поручню, он следил, как Л ибер прошел точно в центр платформы. На изгибе свода, совсем близко от нависшего над головой маскировочного тента, платформа наклонилась к корпусу корабля и проследовала по круговой к последнему входному отверстию. Либер явно чувствовал себя здесь нехорошо.

— Идемте, — позвал его Бад, перешагнув через порог шлюза. Он спустился на палубу, подал майору руку, помогая спуститься по трапу, и начал обычную ознакомительную лекцию. — Здесь будет главный входной шлюз для экипажа. Корабль рассчитан на экипаж из шести человек. Без пассажиров. В передней части, занимающей одну десятую общей площади, располагаются жилые каюты, жизнеобеспечивающие системы, разнообразные запасы и главные пульты управления. Мы находимся в рубке управления. Три кресла в карданных подвесках воодружены на гидравлические цоколи, предназначенные для компенсации внезапного возрастания ускорения. Они подобны применявшимся ранее конструкциям, но немного усовершенствованы. Как вы видите, импульсный экран уже установлен, но еще не подключен к системам ручного и компьютерного управления.

Либер исследовал главную панель управления и заметил:

— Похоже на пульт ракет А–6, и не слишком отличается от пульта А–5. А где же управление ориентирующими реактивными двигателями?

— Мы исключили их в пользу двадцатитонного гиродвигателя, который может поворачиваться по десятиградусной дуге. В свободном пространстве корабль сможет развернуться в любую желаемую сторону. Приходится поднимать большой груз, почти такой же, как стандартная система реактивных двигателей для установки положения корабля и нужная для них топливная система, но мы значительно снизим вес, исключив начальные подъемные двигатели на химическом топливе, и у нас нет стартовой ступени, отбрасываемой при взлете.

— Отрыв от земли на атомных двигателях? Отравлять воздух?

— Да, но короткоживущими радиоактивными загрязнениями. Уже через десять часов место запуска будет чистым. В двенадцати тысячах миль от поверхности Земли произойдет переключение на стандартное ускоряющее топливо, и корабль полетит с постоянным ускорением. Это значит, что…

— … в двенадцати тысячах миль от Земли корабль превратится в тот самый старинный А–6 на атомном топливе и полетит с постоянным ускорением. Доктор, я не штатский человек. Итак, этот удивительный корабль — просто еще один сукин сын переросшего А–6 с гироскопическим маховиком и короткоживущей радиоактивной смесью для взлета. Потрясающе! — улыбка Либера была ироничной, но глаза оставались холодными.

— С одним маленьким изменением, майор. Через восемьдесят дней полета с постоянным ускорением корабль выберется из солнечной системы. И тогда будет включен двигатель Битти. Двигатель — неточное слово, но мы еще не придумали ничего лучшего. Я работал с Битти и вел группу, завершившую выводы его уравнения после его смерти два года назад. У вас есть какая — нибудь подготовка по теоретической физике?

— Всего лишь некоторое представление. Попытаюсь понять, доктор.

— Что означает для вас «система отсчета»?

— Старинную аналогию с тремя лифтами, в каждом из которых находится по одному человеку. Лифт А идет вверх с высокой скоростью, лифт Б медленно спускается, а лифт В застрял между этажами. Каждый из них перемещается относительно двух других с разной скоростью.

— Очень хорошо. Но у вас один лифт неподвижен. Пойдем дальше. У неподвижного лифта нулевая скорость. Ладно, а где неподвижная точка в космосе? Можно висеть в пространстве абсолютно неподвижно относительно одной звезды, но двигаться со скоростью десять тысяч миль за секунду относительно звезды, находящейся в каком — то другом месте. Теоретически можно найти такую неподвижную точку в пространстве, подсчитывая скорости и направления движения всех звезд во всех галактиках. В этой точке алгебраическая сумма всех скоростей, направленных к ней и от нее, под какими бы углами они ни были направлены, должна составлять нуль. Даже если бы мы знали приемы математики для решения задач со многими неизвестными, мы не смогли бы ввести в нее все известные из — за ограниченного времени… и физического ограничения… наблюдений. Ну как, ясно?

— Я думаю… Ну, продолжайте.

— Вот основа нашего проекта. Битти назвал задачу нахождения нулевой точки в пространстве структуированием пространства. Так вот, он сделал предположение, что аналогично должно существовать и структурирование времени. Он изобразил Вселенную, замкнутую на себя по концепции Эйнштейна, но усложнил ее меняющимися временными отношениями и экстраполировал мысль о том, что средне — алгебраическая сумма отношений скоростей дает нулевое место, где не существует движения. И вот он приложил эту теорию к парадоксу расширяющейся Вселенной, и его уравнения сделали то, чего не удалось сделать красному смещению теории «старения света». Битти доказал, что кажущееся расширение фактически является искривлением времени во всех наблюдаемых галактиках, и тем больше кажущийся эффект, чем больше искривление… то есть, в самых отдаленных галактиках… Кажется, вы потеряли нить…

— Боюсь, что потерял.

— Тогда попробуйте так. До работ Битти мы полагали, что максимальная достижимая скорость всегда будет на какую — то долю процента ниже скорости света, потому что, согласно уравнениям Фитцджеральда, при скорости света сокращение массы бесконечно. Битти дал нам возможность обойти этот барьер проталкиваем корабля в другую систему отсчета времени. Вот наша типичная упрощенная аналогия. Вы едете из Эль Пасо в Нью — Йорк. Дорога займет три дня. Вы отправляетесь в понедельник. И предполагаете добраться до Нью — Йорка в среду. Так вот, как только вы выедете за черту города Эль Пасо, вы нажимаете на приборном щитке маленькую кнопку с табличкой «среда». И вот, прямо перед вами, на горизонте — Нью — Йорк.

— А разве… уравнение Фитцджеральда не показывает, что время сокращается вместе с массой пропорционально достигаемой скорости?

— Великолепно, майор! Уравнения Битти показывают, что градиент времени между разными системами, вместо того, чтобы разгоняться почти до скорости света, может быть получен при быстром сдвиге времени, точно так, как при переезде из одного часового пояса в другой.

— Кажется, ваши прыжки будут немного больше, чем от понедельника до среды?

— Приращение в стандартных числах составит сто лет. Но не думайте о приращении, как о ста годах, пролетающих в одну минуту. Это лишь отдаленное сравнение. Вы прибудете в Нью — Йорк в то мгновение, в которое покинете Эль — Пасо.

— Итак, если вы знаете, когда делать прыжок, как далеко вы прыгнете и где окажетесь, если туда доберетесь?

Бад Лэйн пожал плечами и улыбнулся.

— Именно это заняло семь месяцев программирования и три месяца компьютерного времени. Потом по результатам вычислений мы построили пульты управления.

— И этот помешанный расколошматил их?

— Вы имеете в виду доктора Конэла? Да, расколошматил. Но опять работает. Я буду настаивать на своем решении забрать его обратно, поэтому не переступайте черту, к которой вы так опасно приблизились.

— Я? Черт побери, давайте останемся друзьями. Жизнь так коротка. Это ваш риск, а не мой. Что вы собираетесь показывать мне дальше?

— На сегодня все. Обед. А по лабораториям я поведу вас завтра утром.

— Где я могу пообедать?

— Я покажу вам клуб, когда мы будем спускаться на стартовую площадку.

Глава 5

Бад Лэйн сел на край постели. Днем он с майором Либером произвели инспекторский обход, а сейчас была глубокая ночь.

Как струйки дождя, оставляющие неровный след на оконном стекле, в сознании потекли ручейки страха. Они — то и заставили его сесть. И хотя ночь была прохладной, и ветерок, проникавший через занавеску, обдувал голую грудь и плечи, но на лице снова и снова выступала испарина, от которой оно казалось смазанным маслом.

Как будто он вернулся в детство, к давно канувшим в прошлое кошмарным снам. Крик:

— Мама, мама! Тут был гниющий человек. Он сидел на моей постели!

— Все в порядке, малыш. Это только сон, дорогой.

— Он был здесь! Был! Я видел его, мама!

— Тс — с… ты разбудишь отца. Я посижу рядом и подержу тебя за руку, пока ты не заснешь.

Сонный голос:

— Но он БЫЛ здесь.

Бада затрясло. Сейчас звать было некого. Кроме того человека, которого он ДОЛЖЕН был позвать, но тогда этот зов мог означать только одно — поражение.

Можно бороться со всеми врагами во внешнем мире, но как быть, если враг — в вашем сознании? Что делать тогда?

Нужно было на что — то решиться. И Бад решился. Он быстро оделся, сдернул с вешалки кожаный пиджак и уже за дверью на ходу набросил его на плечи. Спускаясь по склону, на котором стоял его домик, Бад окинул взглядом территорию строительства. Тонкий серп луны плыл вверху, заливая серебром темные здания. Но Бад знал, что за темнотой скрываются освещенные помещения и активная деятельность — почти везде работали ночные смены, даже в лабораториях — пещерах.

Шэрэн Инли занимала квартиру в общежитии для женщин. Бад спустился с холма и пересек улицу. Дежурная по общежитию сидела у пульта и читала журнал. Она взглянула на вошедшего и улыбнулась.

— Добрый вечер, доктор Лэйн.

— Добрый вечер. Доктор Инли, пожалуйста. Соедините ее, пожалуйста, с кабиной.

Бад прикрыл дверь кабинки. Прозвучал сонный голос:

— Хэллоу, Бад.

— Я вас не разбудил?

— Еще десять секунд и тогда бы разбудили. Что стряслось, Бад?

Бад посмотрел через стеклянную дверь кабинки. Дежурная вернулась к своему журналу.

— Шэрэн, будьте любезны, оденьтесь и спуститесь сюда. Мне надо поговорить с вами.

— Вы чем — то… расстроены, Бад. Я спущусь через пять минут.

Она появилась раньше и Бад был благодарен ей за быстроту. Она шла рядом с ним, не задавая вопросов, позволив ему самому выбрать время и место для беседы. Он привел ее на веранду клуба. Рабочий день уже давно кончился и все стулья были на столах. Бад снял два стула и поставил на пол. Где — то на холмах завыла собака. Около общежития рабочих кто — то рассмеялся.

— Шэрэн, я хочу посоветоваться с вами как пациент.

— Разумеется. О ком вы беспокоитесь?

— О себе.

— Но это же… абсурдно. Валяйте дальше.

— Сегодня вечером я обедал с майором Либером, — заговорил Бад ровным, ничего не выражающим голосом. — Потом вернулся в кабинет, чтобы закончить разборку бумаг. На это ушло немного больше времени, чем я рассчитывал. И к концу работы меня охватила усталость. Выключив свет, я решил посидеть несколько минут и набраться сил, чтобы встать и добраться до своей квартиры. Я повернулся со стулом и взглянул в окно. Проникавшего сквозь маскировочный тент лунного света было достаточно, чтобы разглядеть контуры «Битти–1».

И вдруг, без всякого перехода, я ощутил в сознании… легкий толчок, словно локтем. По — другому я не могу описать это чувство Именно, легкий толчок локтем, а потом едва ощутимое, настойчивое проталкивание. Я попытался сопротивляться, но сила проталкивания увеличилась. В этом проталкивании чувствовалась некая ужасная… уверенность, что ли. Чье — то чрезвычайно чуждое давление. Хладнокровное внедрение в мой мозг. Вы когда — нибудь падали в обморок?

— Да.

— Помните, как вы пытались бороться с охватывающей чернотой, и как она становилась сильней? Подобное происходило со мной. Я сидел совершенно спокойно, но даже во время борьбы с этим давлением, какая — то часть сознания пыталась найти причину этого явления. Перенапряжение, переутомление или боязнь неудачи? Я перебрал в уме все причины, о которых только мог вспомнить. Попытался сосредоточить все мысли только на видном мне уголке маскировочного тента, и ни на чем другом. Впился пальцами в ручки кресла и попытался сосредоточиться на боли. Эта штука в моем мозгу усилила давление и у меня возникло чувство, что она приноравливается к мозгу, поворачиваясь по мере протискивания, словно разыскивая самые легкие способы вторжения. Я утратил способность владеть телом. Я больше не способен был сжимать ручку кресла. У меня нет слов выразить, как это меня напугало. Я всегда, Шэрэн, всегда, владел своим телом. Может быть, я был слишком самонадеян, с презрением относившись к тем, у кого возникали заскоки, психические отклонения.

Я все еще смотрел на маскировочный тент. Потом, без всякого моего желания, голова моя приподнялась, — и я уставился на «Битти–1», пытаясь различить его контуры. Что — то глубоко проникло в мой мозг, и я был твердо уверен в том, что вижу корабль в первый раз. Я ощущал все реакции этой штуки. Она была в замешательстве, испытывала страх и изумление. В этом состоянии, Шэрэн, меня можно было заставить сделать… все что угодно. Уничтожить корабль. Убить себя. Моя воля и желания не принимали бы в этом никакого участия.

Шэрэн коснулась его руки и мягко сказала:

— Потише, Бад.

Бад понял, что в возбуждении сильно повысил голос; еще чуть — чуть, и он просто бы орал. Бад перевел дух.

— Скажите мне, существует ли такая вещь, как кошмар пробуждения?

— Существуют иллюзии, фантазии сознания.

— Я почувствовал себя… одержимым бесами. Вот я и проговорился. Эта штука в моем мозгу, казалось, пыталась сказать мне, что она не враг, что она не желает мне зла. Когда давление в мозгу достигло самой верхней точки, вокруг все померкло. Вокруг меня наступила тьма и я ощутил, как кто — то… трогает и перебирает мои мысли и воспоминания. Ощупывает их и выбирает.

А потом, Шэрэн, наступила очередь чистого кошмара. Эта штука втиснула в мой мозг свои мысленные изображения. Словно бы мои воспоминания были заменены чьими — то. Я всматривался в длинный и широкий коридор. Полы и стены излучали приглушенное сияние. Хрупкие среднего роста голубовато — белые люди имели почти бесполый вид, но, тем не менее, они были людьми. И они были рождены от родителей, состоявших в близком родстве друг с другом. Их полугипнотическое поведение, казалось, было отмечено печатью вневременной усталости и посвящено каким — то непостижимым целям; каждое их движение было скорее частью ритуала, чем жизненной необходимостью. И вдруг, я уже смотрю через большое окно, расположенное на огромном расстоянии от уровня земли. Шесть сигарообразных с хвостовыми стабилизаторами объектов, которые могли быть только космическими кораблями, нацелились в пурпурное небо, четверть которого занимало огромное умирающее красное солнце. Я понял, что вижу умирающий мир, древний мир и людей, остававшихся в нем. Я уловил ощущение печали, очень отдаленной и очень слабой. Затем в сознании замерцало и что — то покинуло мой мозг так быстро, что я ощутил головокружение. Моя воля, которая, казалось, была загнана в крошечный уголок мозга, быстро расширилась и я снова стал самим собой. Я пытался отнестись к этому как как к чему — то не имеющему значения. Я пошел в свою квартиру, разделся и готовился лечь спать, не собираясь больше думать о происшедшем. Но я должен был пойти и рассказать все вам.

В ожидании Бад устремил взгляд на Шэрэн. А она встала и подошла к балюстраде, огораживающей веранду, и, засунув руки в карманы, прислонилась к ней.

— Бад, — начала она, — мы разговаривали об икс — факторе в душевных болезнях. В психиатрии мы имеем возвратный феномен. Мозг, временно утратив сосредоточенность, будет использовать в качестве материала для иллюзий все, что происходило в непосредственно близком прошлом. Наши грезы во время сна, как вы знаете, почти всегда базируются на запомнившихся событиях, имеющих отношение к предшествовавшему периоду бодрствования. Недавно мы разговаривали об одержимости дьяволом. Глупая, ничего не стоящая фраза. Билл рассказывал нам о своих симптомах. Заимствовать его симптомы и выдать их за свои — для вас ничего естественней и не придумать. Но, конечно, благодаря вашему окружению и вашему честолюбию, вы пошли на шаг дальше. Вы обязаны были превратить дьяволов или бесов в представителей некой внесолнечной суперрасы, потому что вы слишком рациональны, чтобы удовлетвориться иллюзией дьявола. Бад, это все от нагнетания давления, от страха, что проект будет закрыт, из — за раздражения, вызванного генералом Сэчсон. — Шэрэн повернулась и, не вынимая рук из карманов джинсов, взглянула Баду в лицо. — Бад, возвращайтесь в постель. Мы остановимся около моего жилища и я вам вынесу маленькую розовую пилюльку.

— Значит, я не сумел рассказать так, чтобы вы поняли?

— Я думаю, что поняла.

— Доктор Инли, завтра я запишусь к вам на обычные тесты. Если вы найдете что — либо вне нормы, сразу ж скажите, я тут же подам в отставку.

— Не будьте ребенком, доктор Бад! Кто еще сможет тащить проект «Темпо» на своем горбу? Кто еще может получить доверие пятнадцати сотен людей, создающих здесь, на этом богом проклятом клочке гор, нечто, в чем разбираются, может быть, единицы.

— А если вдруг, — сухо возразил он, — в следующий раз у меня будет заскок, и я наделаю таких дел, с которыми не сравнить погром Конэла?

Шэрэн медленно подошла к Баду, подвинула свой стул поближе, села и взяла его за руку.

— Не наделаете, Бад.

— Надо думать, успокаивать — это часть вашей работы, правда?

— И сплавлять отсюда всех, кто оказывает признаки зарождающегося душевного разлада. Не забывайте этого. Еще одной частью моей работы является наблюдение за вами. Я наблюдала за вами. У меня есть полное досье на вас, Бад. Попытайтесь посмотреть на себя объективно. Вам тридцать четыре года. Вы родились в маленьком городке, в штате Огайо. В восемь лет осиротели. Воспитывались дядей. Общая школа. В двенадцать лет у вас появились собственные идеи о способах решения задач по геометрии. Вы скептически относились к Эвклидовым решениям. За оригинальность эксперимента, проведенного вами в физической лаборатории высшей школы, вы получили докторскую степень. Зарабатывая нужные вам деньги, выполняли заказы в разных учреждениях. Репутацию получили, когда помогли сконструировать первое устройство с практическим применением атомной энергии для промышленных целей. Затем служба в государственном учреждении. Годы изнурительного труда над А — четыре, А — пять и А — шесть. Теперь вы понимаете, чем был вызван этот маленький… ляпсус в кабинете?

— Что вы имеете в виду?

— Вы не умеете отдыхать. У вас никогда не находилось времени на девушек, на выходные дни. Вы никогда не засыпали поддеревьями, никогда не ловили форель. Если вам приходилось читать для развлечения, то это были, опять же таки, научные статьи и новости. Ваши представления об удачном вечере — это заполнить пятнадцать страниц чистой бумаги мелкими, как птичьи следы, греческими значками или провести заседание с такими же однобокими, как вы, людьми.

— Доктор хочет прописать лечение? — осторожно спросил Бад.

Шэрэн отпустила руку Бада и откинулась на спинку стула. Луна опустилась уже довольно низко, тень навеса на веранде подвинулась, и теперь лунный свет падал на ее лицо; он ярко высветил, будто нарисовал светлой помадой, нижнюю губу, но глаза Шэрэн оставались в тени.

После длительного молчания она ответила.

— Доктор прописывает вам доктора, Бад. Я пойду в вашу квартиру вместе с вами, если… если вы… хотите меня.

Бад почувствовал, как от волнения застучало сердце. Летели секунды. Наконец, он заговорил:

— Думаю, нам следует быть честными друг с другом до конца, Шэрэн. Так будет лучше всего. Вы поставили и меня, и себя в деликатное положение, и все эмоции оказались выставленными напоказ. Я знаю о вашем добром отношении ко мне и проекту. Знаю о вашей глубокой верности. А теперь, дорогая, ответьте честно. Если бы я не пришел к вам со своей… бедой, сделали бы вы подобное предложение?

— Нет, — прошептала Шэрэн.

— А если бы я попросил при случае?

— Не знаю. Вероятно, нет, Бад. Извини.

— Тогда давай бросим эту тему пока не случилось ничего плохого Я ограничусь розовой пилюлькой и свиданием утром.

— А после того, как вы пройдете проверку, Бад, я пошлю вас побродить по холмам с охотничьим ружьем, которое я одолжила у друзей. Вы будете обязаны целый день стрелять лис и не думать ни о чем, что хоть как — то связано с этим отвратительным проектом. Таков приказ.

— Так точно, сэр! — Бад встал по стойке «смирно» и отдал честь.

— Пожалуйста, Бад. Вы должны понять, что была только слабость, заставившая вас почувствовать симптомы, описанные Уильямом Конэлом. Слабость, рожденная напряжением и утомлением. Это было самовнушением, чистый и простой самогипноз. Такое может случиться с любым из нас.

— Что бы это ни было, Шэрэн, мне это не нравится. Пойдемте. Я провожу вас.

Они медленно направились к дороге. До самого ее дома они не разговаривали — в этом не было необходимости. В какой — то степени Шэрэн устраивала его. И вот уже в постели, ожидая, когда начнет действовать слабенькое лекарство, он удивился себе, своему отказу; ведь он не позволил ей пожертвовать своей честностью ради проекта. Он думал о ее освещенной луной стройной фигурке, о юных грудях под тонкой блузкой. Он улыбнулся при воспоминании о своих отговорках, об отказе принять такой дар. Они оба ощущали, что подходят друг другу, но не совсем. А «не совсем» было недостаточно для любого из них.

Глава 6

Рол Кинсон понял, что восемь прошедших лет доказали правоту Федры. Никому не забыть свои первые сны, те первые три сна, по одному на каждый чужой мир, помеченный на шкале в изголовьи кабины для грез.

Федра родила его ребенка к концу первого года его грез.

Иногда он наблюдал за детьми во время игр и ему хотелось бы узнать, который из них его сын. Но напрасно он искал хоть какие — нибудь признаки сходства. И он часто удивлялся своему любопытству, которого, кажется, никто из других грезящих не испытывал.

Да, первые грезы незабываемы. Даже по прошествии восьми лет он помнил каждое мгновение второго сна.

Во втором сне у него уже была дерзкая уверенность при осуществлении контакта, дерзкая самоуверенность, рожденная опытом первого сна. Ему не терпелось повидать второй мир. И в своей нетерпеливости он ухватился за первое же попавшееся сознание, втиснулся всей силой своего интеллекта, продиктованной крайним любопытством.

И сразу же обнаружил себя в чужом теле, корчащемся под ослепительно горячим светом на твердой поверхности, Но овладеть мускулами и чувствами захваченного тела он не смог. Все, что он видел, раскалывалось на куски. Рол попытался было ослабить свое проникновение, но мозг носителя не перехватывал власти над телом. Мозг которого он коснулся, оказался разбитым, неуправляемым, посылающим судорожные команды неподчиняющимся мышцам. Сначала Рол было подумал, что он поселился в уже разрушенный мозг, но потом заподозрил, что причиной разрушения мозга носителя могло быть его бесконтрольное вторжение, осуществленное на полную мощность. Рол приложил все силы, чтобы овладеть ситуацией, и выскользнул из тела, заставив себя приблизиться к другому телу.

Он осторожно скользнул в новый мозг, ни в коей мере не перехватывая контроль, а только ожидая, наблюдая и прислушиваясь, но проник достаточно глубоко, чтобы понимать язык нового тела. Новым носителем оказался мускулистый человек в синей форменной одежде. Он говорил:

— Отодвиньтесь! Эй, вы! Дайте парню воздуха! Люди, дайте ему прийти в себя.

Подошел второй человек в такой же синей форме.

— Что тут у тебя, Эл?

— С типом припадок, или что — то вроде. Я послал за скорой помощью. Эй, вы, там! Я слышал, что вы доктор? Взгляните на парня, будьте любезны.

Человек в сером костюме нагнулся и втиснул корчившемуся на тротуаре человеку карандаш между зубов. Затем поднял голову и взглянул на полицейского.

— Скорее всего, он эпилептик. Лучше вызовите скорую помощь.

— Спасибо, док. Я уже вызвал.

Глазами человека по имени Эл и считавшего себя полицейским, Рол с любопытством наблюдал, как подъехал металлический экипаж, издавая по дороге пронзительные звуки. Развернувшись, машина перекатилась через бордюр тротуара. Человек в белом осмотрел больного на тротуаре, перенес его на носилки и задвинул их в экипаж. Вскоре вой машины замер вдали.

Из кармана форменного пиджака Эл вынул небольшую коробочку, нажал кнопку и заговорил, приблизив коробочку к губам. Он доложил о происшедшем и в конце доклада сообщил:

— Я что — то неважно себя чувствую. Что — то вроде головной боли. Если станет хуже, я позвоню и попрошу освобождения.

Он положил переговорное устройство в карман, а Рол глазами Эла посмотрел на широкую улицу, забитую торопящимися людьми и незнакомыми машинами на колесах, управляемыми другими людьми. По сложению и цвету кожи эти люди были похожи на людей первого мира. Но одежда была другой. В поисках определяющих слов Рол порылся в сознании Эла и выяснил, что эта часть города называется Сиракьюс и входит в большую зону, называемую штат Нью — Йорк. Улица называлась Саус Сейнлайнэ.

Еще Рол узнал, что у Эла ноют ноги, что ему хочется пить, и что его «жена» поехала в гости в какое — то отдаленное место. Он ощутил, что «жена» — это сексуальный партнер, но в этом понятии содержалось что — то большее. Кроме спаривания, под ним подразумевалась и совместная жизнь, общие горести и радости, и проживание в особой необщественной структуре, называемой «дом». Вскоре, в случайных мыслях Эла, Рол обнаружил еще одно знакомое понятие. Эл думал о «деньгах» и Рол догадался, что они представляют собой нечто вроде тех удивительных и явно бесполезных кусочков металла, которые вкладывали ему в руку, когда он продавал воду в первом мире. Он узнал, что Элу давали деньги взамен за его службу полицейским, а деньги расходовались на приобретение пищи, одежды и содержание «дома». Рол внушил Элу мысль о том, что он больше никогда ни от кого не получит денег, и был ошеломлен мощью волны страха, последовавшей за этим предположением.

Он поглядел глазами Эла в окно магазина, пытаясь угадать возможное назначение предметов, которых он ни разу не видел в учебных классах самых верхних уровней. Если Эл переводил взгляд на что — либо самостоятельно, Рол мог понимать мысли, получать название предмета и узнавать, для чего он нужен. Тонкий прут с металлической катушкой на одном конце использовался для обмана существа, жившего под водой и называвшегося «морской окунь». Когда крючок впивается в плоть «окуня», при помощи вращения катушки его поднимают в лодку и позже съедают. Увидев мысленное изображение окуня в сознании Эла, Рол подумал о поедании окуня и его затошнило. Если Рол заставлял Эла смотреть на что — либо силой, шок и страх оттого, что он делает нечто противоречащее своим целям и сознанию, был так велик, что мозг застывал и Рол ничего не мог узнать.

Рол провел в городе десять часов, обучаясь более искусно отделяться от одного носителя и переноситься к другому, тренируясь виртуозно овладевать чужими телами, от полного захвата контроля до степени, при которой он мог покоиться в уголочке сознания носителя, наблюдать, вслушиваться, понимать, и все это при том, что носитель не осознавал его присутствия. Рол пил пиво, смотрел движущиеся картинки, управлял автомобилем, грузовиком, мотоциклом, смотрел телевизор, печатал буквы, мыл окна, вломился в запертый автомобиль и украл кинокамеру, примерял свадебный наряд в примерочной, сверлил зубы, совокуплялся, подметал тротуар, варил мясо, играл мячом. Он узнал, что в детское сознание нужно вторгаться медленно и осторожно, как в тесное помещение с хрупкими предметами, но освоившись, там можно найти волшебные вещи, яркие мечты и желания. Он узнал, что сознание у стариков расплывчато и туманно, разве что некоторые из старых воспоминаний еще ясные и отчетливые. Он наловчился подсовывать в мозг носителя нужную мысль так тонко, что об этом можно было узнать только по ответным действиям тела. Внутри же мозга связь сознаний, по сути, превращалась в странную беседу, в которой сознание носителя полагало, что разговаривает само с собой. По большей части, мысли посещаемых Ролом людей были похожи на мечты о том, к чему они стремились, и представляли ощущения и изображения желанных удовольствий, которых они не имели. Удовольствий от обладания деньгами, властью и удовлетворения голода плоти. В основном он попадал в сознание напуганных, неуверенных ни в ком и ни в чем, несплоченных людей. Глубоко внутри в них тлели сильные порывы, как у людей первого мира, но из — за господствовавшей в их обществе механической подчиненности законам, у них не было путей высвобождения этих порывов. Побуждения, не успев вспыхнуть в их мозгах, тут же затухали. Этих людей не пожирали львы, но их снедали собственные машины и сооружения. Все они жили под тиранией «денег», что казалось Ролу таким же жестоким угнетением, как гнет власти Арада Старшего, — и таким же бессмысленным.

Закончился десятичасовой сон; Рол успел побывать в несчетном количестве сознаний. Все пережитое во сне истощило его и ослабило. Но он все запомнил. Запомнил Рол и то, что спускаясь с двадцатого уровня после этого сна, он встретил Лизу, направляющуюся вверх, и по ее лукавому взгляду понял, что она держит путь в учебные залы. Лизе уже было четырнадцать, она подросла и стала выше остальных, созревая быстрее, но пока еще одевалась в металлизированную повязку, как все дети наблюдателей.

Как и после первого сна, он набросился на еду, ощущая невероятный голод. Позже он узнал, что грезы всегда вызывают острую необходимость наполнить желудок. Как и после первого сна, он снова попытался вспомнить некоторые из слов чужого языка, которым он владел во время сна, но все они улетучились из памяти.

Рол поел и ввел опустевший поднос в щель, прислушиваясь, как само собой закрывается отверстие в стене и шумят струи горячей воды и пара, обмывающие поднос для того, кто следующим сядет на это место. Когда он встал, к нему подошли две женщины и мужчина и попросили его пройти с ними в место для бесед и рассказать свой сон. Он согласился, но ужасно оробел и боялся, что его рассказ будет неинтересным и он пропустит многое из того, что узнал. Догадываясь о причине его застенчивости, одна из женщин предложила сначала рассказать свой сон.

— Я хотела испытать переживания красавицы и боль, — начала она, — и выбрала для этого первый мир. Прошло половина сна, пока я нашла красавицу. Она была заперта в каменной комнате, была очень слаба, но очень красива. Ее обуревала сумятица мыслей, полных гордости, ненависти и страсти. Я не совсем поняла, за что ее осудили. За какую — то веру, смысл и важность которой не имели для меня никакого значения. Я выяснила, что ей осталось жить совсем немного, надеялась, что мне не придется покинуть ее мозг до того, как ее прикончат. Люди, которые заперли ее там, пытались сломить ее волю. Один из них наблюдал, а остальные по очереди насиловали ее. Потом они менялись. В конце концов, ее в разорванных и окровавленных отрепьях повели по узким улицам. В нее бросали грязь и нечистоты. Потом ее привязали к столбу и навалили вокруг какие — то предметы. Перед ней встал человек и громким голосом начал перечислять ее преступления. Потом в наваленные вокруг нее кучи что — то бросили, и сразу со всех сторон с фырканьем и потрескиванием ее охватила жгучая боль. Это были самые ужасные муки, которые я когда — либо испытывала в любом из трех миров, самая полная и самая восхитительная боль. Перед тем, как сознание женщины померкло, изображение и огни вокруг разбились на куски и утратили значение. Когда сознание потухло, я переместилась в человека, который стоял так близко, что красная боль обжигала его лицо, и взглянула на черное обвисшее тело, все еще привязанное к столбу и которое когда — то было красавицей. Теперь же никто не мог сказать, кто это был. И тут сон закончился.

В наступившем молчании Рол взглянул на женщину; остреньким кончиком розового языка Бара провела по губам. Под тяжелыми веками сияли глаза. В матовом свечении стен ее голый череп блестел, как полированный.

Мужчина печально улыбнулся и покачал головой.

— Бара всегда ищет боль и наслаждается, испытывая ее. Зачем стремиться чувствовать то, что ощущает существо из грез? Мне больше нравится второй мир. Я внедряюсь в существо и выталкиваю его мысли. Я совсем не собираюсь постигать незнакомый язык. Мне нравится тьма в их сознании. Обычно, я нахожу молодого и сильного самца, заставляю его пригнуться и ждать, а потом прыгать на слабых, ломая их сильными руками, опрокидывая их. Машины грез очень умны. Любой может принять вопли существ за настоящие. Другие существа начинают охоту за телом, захваченным мной. Игра заключается в том, чтобы меня не поймали, пока не кончится сон. Иногда других существ слишком много, да еще с оружием, вокруг полно света, и им удается быстро разрушить тело. Иногда они успевают схватить тело и связать его. Я обзываю их идиотами на их же языке; они трясутся от страха. Это очень волнующие грезы, — и на лице мужчины появилась таинственная улыбка, он зашевелил пальцами и закивал головой.

— Хорошие ли грезы были у тебя в первых двух мирах? Хорошо ли тебе грезилось во втором мире? — спросила вторая женщина. Все в ожидании уставились на Рола.

Он встал.

— Во втором мире я наведывался в сознания очень многих. Некоторых из них… было приятно познавать — так хорошо было с ними. Мне хотелось помочь им, но я не знал как. Мне они понравились. Больше, чем многие из тех, кого я знаю здесь, среди нас.

С секунду собеседники Рола молчали, изумленно глядя на него, а потом начали хохотать. Рол раньше никогда не слыхал таких резких звуков. Наблюдатели смеялись очень редко.

— Ох — хо — хо! — обессиленно рыдали они, вытирая слезы. Успокоившись, мужчина встал и положил руку на плечо Рола:

— Нам не следовало бы смеяться над тобой. Для тебя это все слишком ново. В первое время грезы кажутся очень реальными. Но ты должен понять, существа из снов — это плод твоих грез. Вы с машиной для грез создаете их внутри твоего спящего и грезящего сознания. Это же совершенно ясно, что они перестают существовать; если бы они продолжали существовать, то они оказались бы здесь, верно? Здесь единственное существующее место. Все остальное — это ничто без конца и края.

Услышав это, Рол нахмурился.

— Вот еще, что я не могу понять. Можно ли в грезах попасть в тот же самый мир и найти ту же самую особу снова?

— Да. Это возможно.

— А та особа… жила в то время, пока о ней не грезили?

— Жила? — недоуменно повторила одна из женщин. — Вопрос не имеет смысла.

— Могу ли я в одном из своих снов грезить об особе, которая снилась во сне кого — то другого?

— Случается, но не часто. Это ничего не значит, Рол. Это всего лишь ловкость и хитрость машины, преобразующей фантастические и невероятные выдумки ума в три упорядоченных мира, которые кажутся связанными и упорядоченными незнакомой логикой. Но доказательство, конечно, заключается в том, что жизнь не может существовать в условиях тех миров. Скоро ты поймешь, что все это ловкая иллюзия, и все это для того, чтобы ты радовался, что ты уже не ребенок.

Бара, давясь смехом, встала и дернула Рола за складку его тоги. У нее были сочные пухлые губы и мягкий воркующий голос.

— Рол, это — единственный мир. Только в этом месте все, что нас окружает, настоящее. Не позволяй машинам обманывать себя. Их магия очень сильна. Некоторые из наших людей сошли с ума из — за того, что поверили в реальность мира, создаваемого грезами.

Под конец, когда они начинали считать этот мир, наш мир, сном, их пришлось выбросить отсюда. У меня много причин желать, чтобы этого не случилось с тобой, — она потянула его за руку. — Пойдем со мной в одну из маленьких игровых комнат. Там вдвоем мы сыграем пару сцен, которые я видела в грезе. Тебе они покажутся очень интересными.

Рол молча вырвал руку, оттеснил плечом мужчину и пошел прочь. Зайдя на двадцатый уровень, он остановился, разглядывая ряды кабин. Здесь, на двадцатом уровне, освещение всегда было приглушенным. Самый яркий свет на уровне зажигался только в кабинах. В какую бы сторону Рол ни посмотрел, всюду простирались ряды кабин, выстроившихся по обе стороны коридора; уменьшаясь в перспективе, они исчезали за изгибом.

Рол медленно пошел по коридору. Некоторые из кабин были пусты. Во многих лежали грезящие. В одной из кабин Рол увидел Джода Олэна, лежавшего со скрещенными на голубовато — белой груди руками. Некоторые грезили, лежа на спине, другие — свернувшись калачиком, Одна женщина грезила, обхватив прижатые к груди колени. Рол шел дальше, пока вокруг него по обеим сторонам коридора не остались одни пустые кабины с ожидающими использования пластинками для рта и свернутыми кабелями. В этом месте коридор резко поворачивал, и перед Ролом открылась еще одна перспектива из кабин для грез. Он медленно зашагал вдоль кабин.

Вид занятой кабины напугал его. Но подойдя поближе, он увидел, что ее обитатель давно мертв; закрытые глаза глубоко запали, кожа высохла и потемнела. Высохшие губы обнажили пожелтевшие зубы, которые все еще удерживали перекосившуюся пластинку. Кто — то умер во время сна и был забыт среди машин, слишком удаленных от используемых и посещаемых секций коридора. Если кто — то и обнаружил отсутствие этого человека, то, скорее всего решил, что тот надлежаще введен в трубу и отправлен во тьму.

Рол долго стоял и смотрел на кабину. Сначала он подумал, что нужно рассказать об этом Олэну, но сообразил, что придется объяснять, почему он оказался в таком малопосещаемом месте. Этот человек умер давно. Возможно, его вообще никогда не обнаружат. Его никогда не опустят головой вперед в овальную трубу. Женщин помещали в трубу вперед ногами. Таков был закон.

Легкое дуновение теплого воздуха из зарешеченных вентиляционных отверстий над головой вывело Рола из задумчивости. Он повернулся и зашагал к сломанному эскалатору и дальше вверх — на поиски Лизы.

Он нашел ее на верхнем уровне целиком поглощенную боевыми действиями развертывающейся на экране древней войны. Из динамиков неслись звуки сражения. Рол окликнул Лизу и она, выключив проектор, с сияющими глазами подбежала к Ролу.

— Живей, рассказывай! — нетерпеливо потребовала она, взяв его за руку. — Расскажи о грезах.

Рол сел; нетерпеливость сестры заставила его нахмуриться.

— Не знаю почему, но я уверен, что старшие неправы. Когда — нибудь, ты тоже поймешь это. Грезы означают больше, чем… утверждают взрослые.

— Но это же нелепость, Рол. Грезы — всего лишь сны. И грезить — наше ПРАВО.

— Ребенок не должен разговаривать так со взрослыми. Я говорю, что грезы — реальность. Они так же реальны, как этот пол, — и он топнул босой ногой по полу.

— Не… не говори так, Рол, — Лиза немного отодвинулась. — Не смей этого даже говорить! За это тебя могут выбросить из нашего мира. Через дверь, о которой ты говорил мне. И тогда я останусь здесь одна. В этом мире не останется ни одного человека, такого же уродливого, как я, с такими ненавистными волосами, с такими огромными массивными руками и ногами.

— Я никому не буду об этом говорить, — улыбнулся Рол — и ты еще насладишься грезами, Лиза. Женщины которые выглядят так, как будешь выглядеть ты, став взрослой, в грезах считаются очень красивыми.

Лиза уставилась на Рола.

— Красивыми? Как я? Рол, я безобразна, как женщины на картинках, которые я рассматриваю.

— Увидишь. Я обещаю.

Лиза присела на корточки у стула и улыбнулась.

— Ну, давай. Рассказывай. Ты обещал. Рассказывай о грезах.

При одном условии.

Ты всегда ставишь условия, — надула губки Лиза.

Ты должна пообещать, что поможешь мне в поисках по всем учебным комнатам, по всем этим тысячам кассет.

Поиск может длиться годы. Не знаю. Но где — то здесь. Лиза, мы должны найти ответы на все, что нас гложет. Наш мир ведь не вырос сам собой, его построили. Что такое грезы? Почему мы называем себя Наблюдателями? Все это должно иметь начало. И где — то здесь мы обязательно найдем историю сотворения нашего мира. Кто создал этот мир?

— Он всегда существовал.

— Так ты поможешь мне искать?

Лиза утвердительно кивнула головой, и Рол начал рассказ. Пока он рассказывал о грезах в первых двух мирах, она, раскрыв рот от изумления, не сводила с него глаз.

На следующий день Рол рассказал ей о третьем мире. Но перед этим, как только закончился сон, он отчитался по нему Джоду Олэну, и тот, в свою очередь, обучил его основам единого Закона Грезящих. И Рол был потрясен значением инструкций, данных Джодом Олэном.

Лиза, как и прежде, в восхищении не сводила с него глаз.

— Третий мир, — начал Рол, — совершенно отличается от первых двух. Первый мир — это сплошь кровь и жестокость. Второй — это мир беспокойных страхов и механизмов, запутанных социальных отношений, основанных на необычных видах опасений. Третий же мир… я собираюсь снова отправиться туда. Много раз. Умы людей, заселяющих его, полны энергии и проницательности. И я уверен, что они знают о нас.

— Но это звучит глупо, Рол! Это только сон. Разве могут существа из грез знать о грезящих? Другие же не знают о нас.

— Вторгаясь в первое сознание, я был слишком осторожен. На мгновение возникло сопротивление, но тут же исчезло. Я самонадеянно двинулся глубже. И вот, в то время, как я осторожно протискивался в сознание, оно оттолкнуло меня с таким напором, что я был вынужден покинуть его. Пришлось потратить некоторое время, чтобы снова найти этот мозг. На этот раз я втискивался активней. Пришлось преодолевать большое сопротивление. В конце концов, когда я перехватил управление чувствами, я увидел, что сижу перед небольшим строением. Пейзаж был великолепен. Роща, деревья, поля и обилие цветов составляли единое целое со строением. Его внутренние стены, открывавшиеся моему взгляду, сияли точно также, как сияют коридоры нашего мира. Казалось, дом был начинен автоматически действующими машинами, как на наших нижних уровнях. Когда я попытался исследовать захваченное сознание и выяснить, что представляет собой этот мир, я обнаружил пустоту. Сначала я подумал, что у существа, возможно, нет мозга, но тут же вспомнил изумительную силу его сознания. Я в полной мере управлял телом, но его сознание оказалось способным воздвигнуть барьер существу, крадущему мысли. Я осмотрелся и увидел просто одетых мужчин и женщин, стоявших на приличном расстоянии и глядевших в мою сторону. Я встал.

Из сознания захваченного тела просочилась одна мысль. Она предупреждала, что при попытке насилия с моей стороны, его немедленно убьют те, кто наблюдают. Мысль передавалась мне медленно и отчетливо, и у меня создалось впечатление, будто он обращается к подчиненному, упрощая мысли для сообразительного ума. Он объяснил, что было бы лучше всего, если бы я вернулся туда, откуда пришел. Если я попытаюсь переместиться в другое сознание, новый носитель окажется в том же положении, в каком оказался он сам. С помощью его губ я сумел выразить одно слово на нашем языке «почему». Он ответил, что они умеют читать мысли друг друга и для них не составляет труда обнаружить присутствие чужого сознания в мозге. В настроении носителя я уловил неумолимость. Окружавшие его люди стояли и наблюдали, и я начал сознавать, что ему каким — то образом удавалось общаться с ними по каналу, которого я не мог нащупать. Я понял, что он все знает о грезах и грезящих и попытался убедительно объяснить ему, что мной руководит только любопытство, и у меня нет намерения совершать насилие. Я сел, а он, как мне показалось, чуть насмешливо спросил, что я хотел бы узнать.

— Какой скучный сон! — воскликнула Лиза.

— Мне так не кажется. Мы провели в разговорах весь сон. Они называют этот третий мир — Ормазд[5].

Это название обязано не то принципу добродетели, не то имени какого — то божества. Живут они уединенно, весьма непритязательно, на значительном расстоянии Друг от друга. Но на обучение и практическую работу с молодежью не жалеют ни забот, ни внимания, ни времени.

Мне все время казалось, что он «разговаривает» со мной как с ребенком. Вся их жизнь посвящена развитию и прогрессу абсолютного мышления, независимого от всяких эмоций. Чтение мыслей является частью этого процесса. Он рассказал мне, что когда они, наконец, изъяли из обращения все языки и слова, то избавились от всевозможных недоразумений, возникавших ранее между людьми. У них нет преступлений, нет насилия, нет войн.

— И ты говоришь, что это не скучно? — вставила Лиза.

— Но вот, что больше всего удивляет меня. Я знаю, что они знают о нас. Но мысленное понятие, которое он употреблял, означало совсем не «грезы» или «со»», плюс ко всему оно заключало внимательное рассматривание, оценку или осмотр. Я пытался расспросить поподробнее, но в ответ он только мрачно мысленно рассмеялся и сказал, что помешать им не в нашей власти. Когда же я заявил, что ищу знание, он ответил, что, скорее всего, оно не принесет мне ничего хорошего. Он сказал, что уже слишком поздно. Слишком поздно для нас, наблюдателей. А еще, что для меня было бы гораздо спокойнее держаться подальше от его мира. И вот в этой его мысленной схеме, на краткий мир промелькнула печаль. У меня возникло убеждение, что эта печаль была связана совсем не со мной. Она просуществовала очень краткое время и, все же, я успел воспринять смутное сожаление о каком — то великом плане, завершившемся провалом. Я ощутил его грусть и очень обрадовался, когда, наконец, проснулся.

— Первые два мира выглядят гораздо лучше, — заметила Лиза.

— После того, как я разделался с первыми тремя снами, я могу грезить о любом, каком бы ни пожелал мире, — пояснил Рол. — Я ходил к Джоду Олэну и он познакомил меня с Законом.

— А ты можешь рассказать о нем мне?

— Это запрещено. Но тебе я, конечно, расскажу. Мы с тобой и так знаем слишком много запретного, Лиза. Вот Закон в том виде, в каком мне его растолковали. Если когда — нибудь существа из любого мира грез соорудят машины, с помощью которых смогут передвигаться из своего мира в другие миры, где они смогут жить, то грезы прекратятся.

— Почему?

— Я спрашивал. Он ответил, что таков Закон. Он рассказал, что в очень давнее время первый мир очень приблизился к постройке таких машин, но наблюдатели повиновались Закону и стали заставлять людей первого мира уничтожать эти машины снова и снова; по всему миру распространилась волна разрушительных взрывов, и сейчас этот мир очень далек от постройки таких машин. Третий мир в постройке этих машин не заинтересован. Опасность таится во втором мире. Джод Олэн опасается, что слишком многие из грезящих забыли о Законе. Сам он за всю свою жизнь уничтожил во втором мире три больших космических корабля. Он говорит, что нам всем следовало бы грезить только о втором мире, но, к сожалению, многие не хотят грезить ни о чем другом, как только о первом мире. В каждом сне Джод Олэн бродит по второму миру, разыскивая великие машины, которые угрожают грезам.

— Раз таков Закон, — произнесла Лиза, — значит, он должен выполняться.

— Почему? Ты и я научились читать и писать. Только мы можем читать старинные записи, вставлять старинные касеты и приводить в действие проекторы. Джод Олэн стоек и добр, но он больше ничем не интересуется. Хотя интересовался, когда был молод. Он принимает Закон без обсуждений. Он не интересуется его подоплекой, причиной его возникновения. Это — слепота. Я хочу все это узнать, если причина обоснована, я подчинюсь Закону. Каков смысл моей жизни? Зачем я здесь?

— Может быть, грезить?

Ему никогда не забыть первые три сна; даже по прошествии восьми лет, заполненных грезами, впечатление, произведенное первыми снами, не ослабело.

В то время как другие грезили ради озорства, ощущений или праздных развлечений, Рол научился соединять грезы и время бодрствования в единый продолжающийся поиск. Восемь лет все перерывы между грезами он проводил на безмолвных уровнях, копаясь в заброшенных кассетах и записях, увековечивших историю Наблюдателей.

И все восемь лет в грезах он отправлялся во второй мир. Ранние сны начинались в примитивных местностях, вроде джунглей или пустынь, где сны тратились зря, потому что обычно кончались раньше, чем он, перемещаясь из сознания в сознание на значительные расстояния, добирался до какого — либо города, с библиотеками и лабораториями. Многие из грез впустую проходили в маленьких деревеньках, пока он не приноровился сильнее выталкиваться вверх, парить во мраке, а потом протискиваться вниз, стараясь нащупать присутствие сознаний местных людей. А когда он изучил географию второго мира, то научился узнавать местность, в которую попадал в первые секунды грез, и рывком переносился в выбранном направлении на заданное расстояние; впустую тратился только один час из десяти. Оставшееся время, пользуясь обученными и профессиональными умами, он заполнял чтением книг, брошюр и газет по астрономии, физике, математике, электронике, истории…

Наконец, совсем неожиданно, он нашел потрясший его ответ. Он понял, что уже какое — то время знал его, но не способен был воспринять, потому что для этого требовалась полная переоценка сознания, полный переворот всех предыдущих убеждений.

Ответ ослепил Рола, как яркая вспышка света. Ответ был таким же неопровержимым и неоспоримым, как сама смерть.

Глава 7

Рол Кинсон был убежден, что должен поделиться своим открытием с Лизой. С тех пор, как ей разрешили грезить, они встречались гораздо реже. Он нашел ее в группе молодежи и некоторое время наблюдал, стоя у двери. Лиза приобрела популярность и лидерство, то есть то, в чем было отказано ему самому. Хотя все считали Лизу безобразной, она была для сверстников неиссякаемым источником удовольствий и развлечений.

Никто не мог состязаться с дьявольской хитростью и изобретательностью ее ума, когда она овладевала злополучным телом какого — нибудь бедняги из первого или второго мира. И никто не мог рассказывать о своих подвигах в грезах более забавно.

Рол понимал, что чувство неполноценности заставляло ее соревноваться с другими в неумеренностях грез и вело по все более туманным тропам снов. Вокруг Лизы после грез всегда собиралась группа грезящих, которые пытались превзойти ее, но всегда терпели неудачу.

Как в соревнованиях, каждый член группы кратко излагал о похождениях в последнем сне. Если остальные одобряли сон громкими криками, его следовало рассказать подробно. Рол прислушался к рассказам, и у него заныло сердце.

— Я нашла носителя тела во втором мире, — рассказывала молодая женщина. — Он плыл на судне. Большой грубый мужчина. Судно было небольшое. Я побросала всех за борт, а потом прыгнула сама. Пища, которую они собирались есть, осталась на столе. Найдя судно, все другие существа придут в ужасное замешательство.

Никто не заинтересовался этим сном и женщина надула губки.

— Я стал одним из тех, — стал рассказывать молодой человек, — кто управляет большими машинами, летающими по воздуху. Я покинул пульт управления, вышел в салон, запер за собой дверь на ключ, оперся на нее спиной и стал рассматривать лица пассажиров. Машина в это время стала стремительно падать на землю.

Все взглянули на Лизу, ожидая ее одобрения. На ее губах появилась злая усмешка.

— Из — за того, что я в прошлом сне причинила кому — то большое несчастье, вам всем понадобилось сделать то же самое. В последнем вне я устроила маленькое несчастье, но оно очень удивило меня.

— Расскажи, Лиза, расскажи!

— Я очень мягко проскользнула в сознание великого человека второго мира. Очень могущественного человека, согбенного годами, но полного благородства. Целых десять часов сна я заставляла его вслух считать предметы: экипажи на улицах, трещины в тротуарах, окна в зданиях. Я заставила его считать громко и не позволяла делать ничего другого. Его друзья, семья, соратники — все страшно перепугались. Сановный человек считал до тех пор, пока не охрип. Он ползал на старческих коленках и считал паркетные планки. Доктора пичкали его лекарствами, но я сохраняла контроль над мозгом старика, и он продолжал считать. Это было самое изумительное переживание.

Все захохотали. Рол не сомневался, что в очередных грезах все бросятся на поиски вариаций последнего озорства Лизы, но к тому времени, как соберутся и станут рассказывать свои сны, Лиза опять пойдет дальше и придумает что — то новое.

Рол подумал было о бесчисленных жизнях, которые она изувечила в попытках доказать самой себе, что грезы не реальны, но изгиб ее рта выдавал ее мысли. Рол понял, что Лиза все же подозревает, что грезы могут быть реальностью, и каждые дополнительные муки, которые она причиняет существам в грезах, тяжким бременем ложатся на ее совесть.

Кроме грез и разговоров о грезах, Лиза не имела ничего общего с остальными взрослыми. Этому способствовала ее внешность, которая, хотя и соответствовала стандартам красоты в первом и втором мире, в мире Наблюдателей привлекала лишь тех, кто хотел подстегнуть увядшие вкусы чем — то необыкновенным.

Лиза увидела Рола, возвышавшегося над головами ее собеседников, и их взгляды встретились. Он кивнул, подзывая ее к себе и, пока она медленно шла к нему, вышел в коридор. Она вышла за ним.

— Я хочу поговорить с тобой, Лиза. О чем — то очень важном.

— Грезы — самое важное.

— Пойдем в одну из учебных комнат.

— Я не была там уже больше двух лет, — холодно ответила Лиза. — И не намерена подниматься туда сейчас. Если ты хочешь поговорить со мной, мы можем встретиться во втором мире. Мы уже разговаривали там как — то.

Рол с неохотой согласился. Последняя встреча и разговор с Лизой во втором мире оставили в памяти довольно мрачное впечатление. Рол согласовал с Лизой время и место встречи и опознавательный сигнал. Они вместе поели, вместе вошли в коридор с кабинами для грез и разошлись по своим местам.

Рол уже почти привык к шуму уличного движения, толкотне и спешке толп на улицах этого самого большого города во втором мире. Он опаздывал и знал об этом, ему пришлось потратить почти час, чтобы пересечь полконтинента. Вдруг Лиза устала дожидаться его? Последнее время она не отличалась терпением.

Он выбрал себе тело молодого худощавого мужчины и самоуверенно, даже как — то беззаботно овладел его мозгом. Заставив захваченное тело войти в отель, он загнал сознание носителя в уголок плененного мозга. Оттесняемое сознание запаниковало, но боролось вяло, и его слабое трепыхание не представляло для Рола никакого интереса.

В вестибюле находилось несколько молодых женщин, явно кого — то ожидающих. Под часами Рол вынул из кармана захваченного тела несколько вещиц и, как будто случайно, уронил их на пол. Наклонился и собрал: нож, мелкие деньги, зажигалку.

Выпрямившись, Рол увидел стоящую рядом высокую девушку в сером костюме. Он посмотрел ей в глаза и обратился:

— Лиза.

— Ты опоздал, Рол, — ответила она на языке Наблюдателей.

— Я рад, что ты дождалась меня.

Они тихо разговаривали, и для посторонних эта сцена не представляла ничего необычного: нервный молодой человек только что пришел и встретился со своей девушкой. Они вместе покинули отель. Девушка что — то проговорила на языке этого города. Используя чужие знания, Рол научился понимать этот язык, но гораздо удобнее было ослабить давление на сознание носителя и позволить ему всплыть до уровня, где язык носителя становился понятным сам по себе. Девушка улыбнулась и повторила вопрос:

— Куда теперь?

Они свернули в более тихую улицу. Посмотрев на противоположную сторону улицы, в окне другого отеля, он увидел стоящих рядом мужчину и женщину, что — то разглядывающих на улице.

— Если в комнате только они, — обратился он к Лизе, — то это подходящее место.

Как только серое ничто окутало Рола, он сделал отработанное движение, чуть наклонился вперед и устремился вверх. Чувствительные кончики щупалец передвижения коснулись чужого мозга, опознали быструю, как взмах ножа, реакцию женского мозга, отклонились в сторону, нашли другой пункт сопротивления и мягко в него проникли.

Он стоял, рассматривая улицу с пятого этажа. На противоположной стороне, возбужденно разговаривая, стояла молодая пара.

— Пусть они постараются объяснить это друг другу, — рассмеялась Лиза, стоявшая рядом с Ролом.

Рол, осматривая маленькую комнатку, глубоко затолкал плененное сознание, на самый край критического Уровня, и удерживал его там усилием воли, которое уже стало почти автоматическим. Это тело было старше предыдущего. В нем было слишком много мягкой белой плоти. Но женщина, в которую вселилась Лиза, бесспорно была красива.

— Ну, что интересного ты хочешь рассказать? — спросила Лиза, усаживаясь на кровать.

— Надеюсь, тебе будет интересно. Слушай внимательно. Уже шесть месяцев, как я разузнал о нашей истории почти все. Недавно я получил последние кусочки мозаики. Часть информации я нашел в учебных классах, часть — при постоянном расспрашивании самых лучших умов мира — три, Остальное — из наук этого мира. Очень много лет назад, Лиза, куда больше, чем можно себе представить, наш мир был чрезвычайно похож на этот, на мир — два.

— Чепуха!

— Я могу доказать каждое свое слов. Когда — то наша раса была многочисленна. Мы нашли секреты путешествий в космосе. Наша родная планета вращается вокруг умирающего красного солнца недалеко от звезды, которую эти люди называют Альфой Центавра. Двенадцать тысяч лет назад на нашей планете сложилась критическая обстановка. Лидеры расы понимали, что жизнь на планете может сохраниться, если будет постоянно приспосабливаться к постоянно изменяющимся климатическим условиям, неуклонно понижающейся температуре и влажности. Вся жизнь людей превратилась бы в постоянную борьбу за выживание, и лидеры санкционировали поиски более молодых планет, пригодных для переселения. Было найдено три таких планеты: эта планета, то есть планета — два, потом планета — один, вращающаяся вокруг Дельты созвездия Малого Пса, Проциона, в десяти с половиной световых годах отсюда, и планета — три — в системе Беты созвездия Орла около Альтаира, в шестнадцати световых годах до этого мира. Их сочли пригодными.

— Я слышу слова, которые ты произносишь, но я не понимаю их значения.

— Пожалуйста, Лиза. Слушай. Двенадцать тысяч лет назад наш мир умирал. Лидеры нашли три планеты, на которые мог переселиться наш народ. Первый мир, ставший первым миром грез, был назван Марит, второй — Земля, третий — Ормазд. Две тысячи лет заданием всей нашей расы было Великое Переселение. Для этого построены корабли, которые могли преодолевать огромные расстояния за чрезвычайно короткое время, и наша раса переправилась через космос на три пригодные для жизни планеты.

— Но, Рол…

— Помолчи, пока я не закончу. Лидеры были мудрыми людьми. Они понимали, что предстоит колонизировать три сырые, дикие планеты, и при колонизации возникнет разница в тенденциях развития культур на каждой из них. Они опасались, что наши народы, развиваясь по трем отдельным направлениям, станут врагами. Перед ними встал выбор. Либо вести колонизацию таким образом, чтобы между мирами существовали частые контакты, либо изолировать три колонии до тех пор, пока не настанет время, когда колонии продвинутся на высокий уровень развития, и восстановление контактов произойдет без боязни столкновений между мирами. Был выбран второй путь, потому что предполагалось, что, поддерживая расхождение в развитии, каждая раса сможет внести свой вклад в развитие первоначальной расы в целом, как только будут восстановлены контакты. Чтобы выполнить второй путь и предотвратить преждевременные контакты между колониями, были учреждены Наблюдатели.

Мы, Лиза, являемся далекими потомками первых Наблюдателей. Все корабли, на которых осуществлялось переселение, кроме тех шести, которые я показывал тебе из окна, были уничтожены. Место, которое Джод Олэн зовет «наш мир», всего лишь гигантское здание, построенное свыше десяти тысяч лет назад. Лидеры использовали всю науку, находившуюся в распоряжении нашей расы, чтобы сделать это сооружение полностью автоматическим и насколько возможно неподверженным разрушению временем. Первые наблюдатели, в количестве пяти тысяч человек, были выбраны из всего нашего многочисленного народа. В их число отбирались индивидуумы с самой высокой стабильностью здоровья и психики, самые свободные от наследственных расстройств, с самым высоким уровнем интеллекта. Этих первых наблюдателей проинструктировали о чрезвычайной важности их обязанностей, об их долге по отношению к будущему нашей расы. Им отдали величественное сооружение в умирающем мире и шесть кораблей для периодического патрулирования колонизируемых миров.

— Но корабли не…

Слушай внимательно. Планировалось, что контактов между колонизируемыми мирами не должно быть на протяжении пяти тысяч лет. Но вот прошло уже десять тысяч лет, и все еще существует Закон, по которому мы должны препятствовать мирам «грез» создавать устройства, дающие им возможность покидать свои планеты. И вот что случилось. Сооружение, называемое Олэном «нашим миром», оказалось слишком удобным для жизни. Патрулирование осуществлялось почти три тысячи лет. Но те, кто отправлялся в патрульные полеты, ненавидели их: они отрывали Наблюдателей от праздности и теплой атмосферы сооружения. Оно было построено слишком хорошо. В то время Наблюдатели еще не растеряли науку расы. Около тысячи лет ушло на то, чтобы найти способ выполнить поставленную задачу, исключив физическое патрулирование. В конце концов Наблюдатели, экспериментируя с явлениями гипнотического контроля, мыслепереноса, с тайнами сношения человеческих сознаний на уровне чистой мысли — явлением, считающимся на Земле суеверием, а на Ормазде практикуемым настолько широко, что речь там уже почти атрофировалась, изобрели метод механического усиления этих латентных[6] способностей человеческого мозга.

То, что мы называем машинами для грез, — это ни что иное, как устройства, подключающие мощные источники энергии нашего изобретательного мира к проекциям мысли, настроенные на три положения с таким расчетом, что на любой, выбранный «грезящим», колониальный мир мгновенно направляется узкий луч. Когда мы грезим, мы совершаем мысленное патрулирование реально существующей колониальной планеты.

— Это абсурд! Ты сошел с ума!

— В течение многих — многих лет грезы были трезвым серьезным делом, выполняемым так, как предназначалось. Корабли стояли без дела. Окружающий мир становился все холоднее. Никто больше не покидал здание. Наука была забыта. Наблюдатели оказались не в состоянии выполнять свое предназначение. Генетический отбор первых Наблюдателей был достаточно разнороден, чтобы предотвратить инбридинг и наступающее в результате этого вырождение, по крайней мере, на пять тысяч лет. Когда были утрачены научные знания, на которых основывалось мысленное патрулирование, машины для грез обрели примитивное религиозное значение. Мы превратились в маленькую колонию с населением меньше одной пятой первоначальной численности. Мы уже не знаем настоящей цели нашего существования. Мы вдвое продлили свое существование по сравнению с первоначально предполагаемым сроком. Мы стали проклятием и недугом трех колониальных планет лишь только потому, что считаем эти миры нереальными, думая, что они возникают в наших грезах для нашего же удовольствия.

— Рол, ты же понимаешь, что меня здесь нет. Ты же знаешь, что я нахожусь в кабине для грез, которая предназначена мне на всю жизнь, и моя щека покоится на моей ладошке…

— Мы хозяйничаем на трех колониальных планетах. Марит, нашу любимую игровую площадку, четыре тысячи лет назад мы ввергли в хроническое примитивное варварство. А ведь Марит был близок к космическим полетам. При помощи «грез» мы вдребезги разбили их культуру. И теперь местным жителям мы известны как «дьяволы» или «демоны», овладевающие их душами.

Пять тысяч лет назад Земля тоже была готова к космическим полетам. Мы и там разбили вдребезги их культуру. После нашего вмешательства ацтеки остались с символами того, что когда — то было атомной культурой. Мы оставили их с зачатками нейрохирургии; с каменными пирамидами, формой напоминающими космические корабли, которые они пытались строить; с жертвоприношениями богу солнца на вершинах пирамид — а на самом деле с жертвоприношениями водородно — гелиевой реакции, которую они начинали осваивать и технологию которой мы уничтожили, едва лишь они попытались применить ее. Сейчас Земля вновь вернулась к атомной культуре. И снова мы вдребезги разобьем ее и ввергнем их в дикость. Когда мы завладеваем телом жителя, то этому у них есть много названий: временное помешательство, эпилепсия, безумие, экстаз… Нас, кому разрешено грезить, — семьсот человек. Семьсот пустоголовых взрослых ребятишек, которые могут совершать невероятнейшие поступки, не боясь наступающих за этим последствий.

На Омазде знают, кто мы и что мы делаем. Мы дважды гробили их попытки пересечь космос. Они больше не имеют желания покидать свою планету. Внутри человеческого сознания они обнаружили гораздо более обширные гаактики, чем те, которые могут быть освоены с помощью машин. Лиза, всем трем колониям было бы гораздо лучше отделаться от нас.

— Я стараюсь поверить тебе, — прерывающимся голосом заговорила Лиза, — но не могу. Поверить тебе, значит…

— … принять моральную ответственность за совершенные тобой действия, за смерти, которые ты причинила людям, таким же реальным, как ты и я?

— Рол, мы в кабинах для грез. Хитроумные машины создают эти миры для нас.

— Тогда разбей это зеркало. Завтра ты сумеешь вернуться сюда — и найдешь разбитое зеркало. Или выпрыгни из этого окна. Завтра ты сможешь вернуться — и найдешь покалеченное тело девушки, в которую ты сейчас вселилась.

— Это все хитрости машины.

— Существуют другие доказательства. На Ормазде ты можешь найти записи о первых переселениях. На Марите ты можешь почитать их легенды и найти ссылки на корабли, изрыгающие при посадке огонь. Здесь же, на Земле, есть раса, которая считает себя спустившейся с Солнца. И здесь, в земных легендах, тоже есть следы упоминаний о гигантах, ходивших по Земле, об огромных кораблях и колесницах, летавших по небу. До того, как на эти три планеты прибыли наши предки, эти планеты были населены человекообразными существами. Значит, спустя некоторое время, на Земле могло произойти скрещивание двух рас. На Марите и Ормазде расы, первоначальное населявшие эти планеты, вымерли. Видишь, Лиза, сколько доказательств. Их нельзя игнорировать.

— Не могу поверить в то, что ты говоришь, — после долгого молчания наконец произнесла она. — Завтра я снова закрою дверь кабины. Я стану нагой дикаркой в джунглях или женщиной, ведущей ослика по горной тропе. Или встречусь на Марите со своими друзьями, и мы сможем поиграть в отгадывание — кто в кого вселился, в убийства, в сексуальные игры, в гонки… Нет, Рол. Я не могу разрушить то, во что верю.

— Лиза, — тихо сказал он, — ты же всегда верила всем сердцем, что эти миры реальны. Поэтому ты и в грезах такая распутная, такая жестокая — ты все время стараешься отвергнуть их существование. Ты и я отличаемся от остальных. Мы не похожи на остальных. Мы сильнее. Мы с тобой можем изменить…

Рол остановился, увидев, что женщина на кровати поднесла руку ко лбу и, странно взглянув на Рола, заговорила. Она говорила так медленно, что даже не ослабив давления на сознание носителя, Рол мог понимать ее.

— Джордж, у меня странное чувство.

Лиза ушла. И он не мог понять куда. Она прервала разговор и сделала это так, чтобы он не смог найти ее. Рол позволил сознанию носителя максимально овладеть контролем, вплоть до уровня затухания зрения и слуха, что по существу было полным освобождением носителя.

— Может быть, что — то не в порядке с выпивкой? Буфетчик как — то странно смотрел. Может, он чего — то намешал. Мне тоже как — то не по себе.

Женщина легла на кровать. Рол ощутил, как в теле носителя появляется и постепенно растет желание. Мужчина направился к постели, а Рол, высвободившись из тела, окунулся в знакомую мглу, где нет ни света, ни цвета. Ничего, кроме направленности на чужое сознание. Легким толчком Рол скользнул вниз, медленно паря, пока не почувствовал рядом новую сущность; сориентировался на нее и, не торопясь, сосредоточился. Появилось зрение. Рол оказался в такси. Его носитель опаздывал, сознание было затуманено алкоголем, но эмоции наоборот отличались особой яркостью. Рол читал мозг, будто листая страницы книги. Он ощутил отчаяние, муки и желание умереть. Ненависть, страх и зависть. Но особенно огромное страстное желание заснуть и никогда больше не просыпаться. Человек заплатил водителю такси, медленно вошел в вестибюль и на небольшом самообслуживаемом лифте поднялся на восьмой этаж. Отпер дверь и вошел в комнату. Из спальни вышла женщина, в ее руке поблескивало оружие. Она прицелилась и закрыла глаза. Маленькие горячие кусочки свинца пробили в теле носителя каналы, тут же заполнившиеся теплой жидкостью. Боли не было. Только шок, волна тепла и ощущение, подобное растворению. Сознание носителя быстро померкло, но выскальзывая из мозга, Рол уловил его последний проблеск. Но там было не удовлетворение от нечаянного дара, не желание смерти, а паника, страх и страстное желание насладиться еще неиспробованными прелестями жизни.

Рол долго не мог найти душевного покоя, пока, наконец, не вошел в сознание мужчины, старика, сидевшего в парке и дремавшего на солнышке. В этом мозге он и решил дождаться конца сна.

Глава 8

Так как Джод Олэн был Лидером, ему полагались личные апартаменты. Пригласив к себе девушку и усадив ее перед собой, он уставился на нее, рассчитывая молчанием привести ее в замешательство. Эта Лиза Кинсон была слишком… живой, что ли. У нее были необычные густые черные волосы. Такие же, как у людей из грез или ее брата Рола. Черты ее лица выражали душевную силу, а губы были необычно алыми. Джод Олэн предпочитал иметь дело с более спокойными, более тусклыми, пожилыми женщинами. Наконец, ему с трудом удалось вспомнить причину ее вызова сюда.

— Лиза Кинсон, мне доложено, что у тебя нет ребенка.

— Правильно.

— Мне доложили, что ты не благоволишь ни к одному мужчине в нашем мире.

Она улыбнулась, будто для нее это не имело никакого значения.

— Возможно, никто не хочет меня. Мне сказали, что я очень уродлива.

— Ты улыбаешься. Разве ты забыла Закон? У нас слишком много бесплодных женщин. Все женщины, которые могут иметь детей, должны рожать. Обязанность женщин — иметь детей. Ты сильна, как мужчина. Закон таков, что у тебя должно быть много детей. Слабые женщины слишком часто умирают, и вместе С ними умирают их дети.

— Ты говоришь о Законе? Где Закон? Могу я его взять в руки и почитать?

— Чтение — это обычай первого и второго миров. Но не нашего.

— Я умею читать, — губы Лизы скривились в усмешке.

— Я научилась чтению на верхних уровнях еще ребенком. Мой брат научил меня. Я умею читать на нашем языке и писать тоже. Покажи мне Закон.

— Закон был передан мне устно. Мне его рассказывали столько раз, что я запомнил его и теперь даже учу других. Я надеялся обучить всему, что знаю и умею, Рола, но…

— Ему не интересно быть Лидером. А учиться читать противозаконно?

— Твой вопрос я считаю дерзким. Это общий Закон, Лиза Кинсон. Учиться читать не противозаконно. Но просто бессмысленно. Каковы причины для чтения? У нас есть грезы, пища, сон, залы для игр и лечения. Так зачем читать?

— Хорошо знать то, чего не знают другие, Джод Олэн.

— Если ты будешь продолжать дерзить, я накажу тебя, отказав тебе в праве грезить много — много дней.

Лиза пожала плечами и спокойно посмотрела на Джода. Под взглядом этих серых глаз ему сделалось до странности неуютно.

— Старые обычаи, — самые лучшие обычаи, — более спокойно произнес Джод. — Почему ты не счастлива?

— А кто счастлив?

— Ну, я! Все мы. Наша жизнь заполнена. А ты и Рол — недовольные люди. Странные. Когда я был маленьким, среди нас был человек похожий на вас. Я уверен, он мог быть отцом вашей матери. У него тоже была необычная внешность. Он натворил много бед и его много раз наказывали. Он побил многих мужчин; его ненавидели и боялись. Последний раз его видели карабкающимся в овальную трубу, которая ведет в черную бесконечность. Это видела одна женщина и у нее не возникло желания остановить его. Видишь, чем кончается недовольство. Ты должна научиться быть довольной.

Веки у Лизы опустились, и она зевнула. Ее реакция рассердила Джода. Он подался к ней.

— Лиза Кинсон, я убежден, что твое поведение неестественно. Я убежден, что причиной этому является твой брат. Он оказывает на тебя плохое влияние. Он никогда ни с кем не общается. Когда он не грезит, его невозможно найти.

Мысль начала формироваться сама собой. Он полностью на ней сосредоточился.

— Можно идти? — спросила Лиза.

— Нет. Меня интересует твой брат. Много раз я пытался с ним поговорить. Никто ничего не знает о его снах. Он не вступает ни в какие игры. Я подозреваю, что он пренебрегает главной обязанностью грез. Не разговаривал ли он с тобой… о некоторых проблемах, которые можно рассматривать как ересь?

— Я должна рассказать?

— Думаю, что ты должна быть рада это сделать. Я не мстителен. Если его мысли неверны, я попытаюсь исправить их. Если ты откажешься дать мне информацию, я прикажу тебе оказывать внимание мужчине, которого я выберу сам, а уж он — то подчинится приказу. Сделать это — в моей власти. Рожать детей ты должна по Закону.

Лиза сжала губы.

— Приказ можно не выполнить.

— Тогда тебя отведут на самый нижний уровень и вытолкнут из этого мира за ослушание. Мне не хотелось бы этого делать. Так что лучше расскажи мне, что тебе рассказывал Рол.

Избегая взгляда Джода, она поерзала на стуле.

— Он… он говорил неправильные вещи.

— Продолжай.

— Он говорил, что три мира из грез существуют на самом деле, а то, что мы называем грезами, это метод, с помощью которого мы посещаем настоящие три мира. Он говорит, что наш мир — это большое здание, которое покоится на планете, подобной остальным трем, но старше и холоднее.

Джод Олэн встал и забегал по комнате.

— Оказывается, это более серьезно, чем я думал. Он нуждается в помощи. Очень плохо. Его надо заставить увидеть Истину.

— Истину, которую видите вы? — тихо спросила Лиза.

— Не дерзи. Что ты сказала, когда Рол рассказывал тебе свои абсурдные теории?

— Я сказала, что не верю ему.

— Очень хорошо, дитя мое. Но теперь ты должна пойти к нему и притвориться, будто веришь тому, что он рассказывает. Ты должна выяснить, что он делает в грезах. И немедленно докладывать мне обо всем. Когда мы узнаем глубину его еретических заблуждений, нам легче будет взять его за руки и повести к Истине, — голос Лидера стал более звучным; он воззрился на Лизу, распростер руки; лицо его задышало вдохновением. — Давно, когда я был молод, меня тоже обуревали сомнения. Но когда я стал мудрее, я нашел Истину. Вся Вселенная, заключена внутри нашего мира. Снаружи — конец всего, невообразимая пустота. Наш ум не может воспринять абсолютную пустоту. Она в тысячу раз ничтожнее той, в которой парит грезящий, перед тем как войти в мозг существа из грез. В этой Вселенной, в этой всеобъемлемости нас почти тысяча душ. Мы — постоянная часть Вселенной, единственный небольшой объем реальности. Вселенная всегда была и будет такой, теперь иди и делай, как я тебе говорю, Лиза.

Уходя от Джода Олэна, Лиза вспоминала, о чем ей говорил Рол накануне того дня, когда ей впервые разрешили грезить; «Если маленькое, только что родившееся существо поместить в белую коробочку до того, как у него откроются глаза, и если оно проживет всю жизнь в этой коробочке, обеспеченное теплом и пищей, и умрет в этой коробочке… то в момент смерти это маленькое существо может окинуть взглядом стены коробочки и сказать: «Это — Вселенная».

Эти слова потом часто приходили ей в голову в самое неподходящее время.

Она нашла Рола на одном из самых высших уровней. Содержание страницы микрокниги, на которую смотрел Рол, было ей совершенно непонятно. Рол услышал шорох босых ног и испуганно обернулся. Но тут же улыбнулся.

— Давно тебя здесь не было, Лиза. Я не виделся с тобой с тех самых пор, как ты прервала наш разговор.

Рол выключил проектор.

— Что ты рассматривал? — спросила Лиза.

Он встал, потянулся и с кислым видом повернулся к Лизе.

— Что — то такое, чего, я боюсь, никогда не пойму. Эта кассета содержит в себе все знания, используемые техниками, которые пилотировали корабли переселенцев. Я совершенно случайно нашел ее. Я могу искать всю оставшуюся жизнь и так и не найти промежуточные знания. Наука — вне моего понимания. В древние времена она была не под силу любому отдельному человеку. Люди организовывались в исследовательские группы и рабочие бригады. Каждый человек в такой команде занимался одной частью небольшой проблемы, а вся работа координировалась интегрирующими вычислительными машинами. Но, может быть, я смогу… — он внезапно умолк.

— Что сможешь? — спросила Лиза и села на один из многочисленных стульев.

— Может быть, я смог бы узнать достаточно, чтобы справиться с управлением патрульного корабля. Я уже сейчас знаю все о внутреннем устройстве этих кораблей.

— Что же в этом хорошего?

— Я смог бы отправиться на один из этих миров. Смог бы взять несколько человек на корабль и доставить их сюда, привести их в нашу башню и показать их Олэну и остальным. Тогда они прекратят детский лепет о Законе и о своем существовании как единственной реальности. На Земле есть люди, которые могут исследовать патрульный корабль, в частности, один человек, который может Много понять, и даже, если я не сумею вернуться, то он будет в состоянии… О… я слишком разболтался.

— Ну что ты, это очень интересно.

— Еще недавно тебя это не интересовало.

— Разве я не могла передумать? — она обиженно отвернулась.

— Лиза! — возбужденно воскликнул Рол. — Неужели ты начинаешь понимать то, что я понял уже давно?

— А почему бы не понять? Может быть, я смогла бы… помочь тебе.

— Могла бы, — нахмурился Рол. — А я уже потерял было надежду когда — нибудь… Ладно, неважно. Думаю, я должен доверять тебе, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Теперь ты понимаешь, что шесть лет ты вела жизнь, ломая судьбы реально существующих людей, которые и сейчас живут и торопятся по своим делам, в то время как мы сидим здесь и разговариваем. Ты веришь в это? Лиза крепко сжала подлокотники кресла и как можно хладнокровнее ответила.

— Да.

— Я уже рассказывал тебе, что мы пережили нашу цель. Если ничего не будет сделано, то мы окончательно исчезнем; вспомни — нас было пять тысяч, а сейчас нас меньше тысячи; но мы будем до самого конца продолжать и продолжать грезить, поражая жизни людей, как случайные молнии, общественных деятелей делать опасные и непостижимые поступки, невзрачных маленьких мужчин и женщин — совершать деяния, ставящие в тупик их суды, поражать их друзей и рушить их жизни. Я собираюсь покончить с этим.

— Как, Рол?

— Марит слишком примитивен для космических путешествий… Ормазд слишком погряз в дебрях человеческого мозга, чтобы перейти на механический образ деятельности. Вся моя надежда на Землю. Там есть человек, который руководит проектом по строительству космического корабля, очень похожего на те, которые я показывал тебе из окна. Из — за многих странных неудач, происходивших со всеми предыдущими попытками строительства — а их объяснить можем мы, а не они, — работы по этому проекту ведутся в величайшей тайне. При одиннадцати миллиардах мозгов — носителей, любой из которых может выбрать кто — нибудь из неполных восьми сотен наблюдателей, этот проект вряд ли обнаружит, даже находись он в зоне, где были разрушены предыдущие проекты. Я стараюсь защитить этот проект, и пытаюсь вступить в более прямой контакт с человеком по имени Бад Лэйн, руководителем проекта. Я хочу объяснить ему, что случилось с предыдущими проектами и заверить в своем желании помочь, я хочу рассказать ему, что может делать кто — либо из нас во время грез, и в случае чего — предупредить, Не так давно кто — то наткнулся на проект, овладел одним из специалистов и испортил труд нескольких месяцев. Я не сумел установить, кто это был. Пока в зону проекта грезящие еще не возвращались, но они снова могут появиться там. Я не могу поговорить с нашими людьми. Сразу возникнут подозрения, потому что я год не разговаривал о снах. Но ты, Лиза, могла бы найти того, кто там был.

— И если я найду?

— Тому, кто овладел тогда специалистом, скажешь, что ты наткнулась на этот же проект и здорово раздолбала его. Чтобы сделать это поубедительней, тебе следует…

— Почему ты замолчал? — Могу я доверять тебе? Мне кажется, ты совсем… тебя вроде не трогает то, что в мирах грез мы имеем дело с реальностью. В тот день, когда я убедился в этом, я долго не мог найти себе места, а временами мне казалось, что я просто сойду с ума. Мне хотелось пойти в коридоры грез, повыдергивать все кабели из стен и расколошматить все переключатели.

— Ты можешь довериться мне, — твердо заверила его Лиза.

— Тогда, чтобы убедить грезящего, разрушившего массу приборов, тебе следует взглянуть на проект. Он называется «Проект «Темпо“. Я досконально объясню твое, как его найти. Это трудно из — за отсутствия связей с населением окружающих деревень. Наибольшего успеха я добивался, используя водителей экипажей; все зависит от везения — насколько близко удается возникнуть около дороги. Прошлый раз мне пришлось добираться туда так долго, что на запланированное дело осталось меньше часа.

— А что ты там делаешь, когда попадаешь?

— Пытаюсь объяснить Баду Лэйну, что мы собой представляем.

— Как ты находишь это место?

— Прежде чем я расскажу тебе, как туда попасть, ты должна дать торжественное обещание не причинять вреда проекту. Ты обещаешь?

— Я не причиню вреда, — сказала она, а мысленно добавила, что не причинит вреда, по крайней мере, в первое посещение. Рол открыл чемоданчик, стоящий на полу.

— Вот, — сказал он, — карта, которую я сделал уже здесь, выполняя ее по памяти.

Лиза встала на коленки рядом с Ролом и внимательно следила за движениями его пальца, показывающего все возможные пути, ведущие в зону проекта.

Глава 9

Доктор Шэрэн Инли сидела за рабочим столом. Всем своим сердцем она сокрушалась, почему она не стенографистка, не домашняя хозяйка, не сварщица, в конце концов.

Можно иметь дело, симпатизировать, интересоваться людьми, если они представляют собой типажи, соответствующие типажи в учебниках. И все равно, как ты к ним не относишься, всегда немного чувств остается в резерве. Это — самозащита. И вдруг так вляпаться. Типаж, который может разбить ее сердце… Непонятно как, она оказалась связанной с индивидуумом, который оказался не столько типажем, как личностью.

— Надеюсь, вы нашли объяснение? — холодно спросил Бад Лэйн, как только распахнул дверь в кабинет Шэрэн.

— Закройте дверь и сядьте, доктор Лэйн, — с усталой улыбкой произнесла она.

Он подчинился. Лицо его вытянулось.

— Будь я проклят, Шэрэн, но я сижу слишком высоко. Адамсону нужна помощь. Дурацкая комиссия, желающая зацеловать весь проект до смерти, только ждет удобного момента. Я понимаю, что вы в любое время вправе вызвать сюда любого сотрудника, но я думаю, вы можете немного умерить свое рвение. Просто примите во внимание количество работы, которую я…

— Как вам спалось этой ночью?

Бад Лэйн уставился на Шэрэн и решительно поднялся со стула.

— Прекрасно. Ел я тоже отлично. Даже совершаю прогулки. Вы хотите, чтобы у меня наросли мышцы…

— Садитесь, доктор Лэйн! — жестко остановила она Бада. — Я делаю свое дело. И попрошу вас сотрудничать.

Он немедленно уселся; в глазах промелькнул страх.

— В чем дело, Шэрэн? Я в самом деле считаю, что спал достаточно нормально. Хотя утром чувствовал себя утомленным.

— Когда вы легли в постель?

— Незадолго до полуночи. Встал в семь.

— Томас Беллинджер в дежурном рапорте отметил, что сегодня ночью в десять минут третьего вы заходили в свой кабинет.

— Он сошел с ума!.. — у Бада перехватило дыхание. — Нет! Подождите минутку… А если кто — то подставил человека, похожего на меня… Вы всю охрану поставили на ноги?

Шэрэн печально покачала головой.

— Нет, Бад. Этот номер не пройдет. Только на этой неделе вы прошли полную серию тестов с мелькающими разноцветными узорами и тесты ничего не выявили. Вы обратили внимание на то, что Бесс Рейли не было сегодня утром в вашей приемной?

— Она заболела, — нахмурился Бад. — Она звонила из дому.

— Она звонила отсюда, Бад. Я попросила ее позвонить. Дело в том, что Бесс немного отстала по работе и решила наверстать ее. Пришла на работу намного раньше, зашла в ваш кабинет и вынула из диктофона вчерашнюю ленту, чтобы перепечатать заметки. Когда она начала прослушивать запись, ей подумалось, что вы решили подшутить. Она послушала запись дальше и перепугалась.

И немедленно принесла ее прямо ко мне. Я прослушала ленту дважды. Хотите послушать?

— Диктовка… — задумчиво произнес Бад. — Шэрэн, мне снился страшный кошмар. Несуразный, как большинство кошмаров. Казалось, во мне появилось нечто, с чем мне пришлось повозиться, прежде чем оно покинуло мой мозг. Мне снилось, что я…

— Значит, вы ходили во сне, Бад. Послушайте, что вы говорили.

Шэрэн включила магнитофон на воспроизведение и подвинула его ближе к Лэйну. Голос, донесшийся из динамика, бесспорно принадлежал ему.

— Доктор Лэйн! Таким способом я пытаюсь осуществить связь с вами. Не пугайтесь и не сомневайтесь ни в себе, ни в моем существовании. В этот момент я нахожусь физически почти в четырех с половиной световых лет от вас. Но я спроецировал свои мысли на ваш мозг и завладел вашим телом, чтобы выполнить намеченную задачу. Меня зовут Рол Кинсон; я уже некоторое время наблюдаю за осуществлением вашего проекта. Я очень хочу, чтобы проект завершился успехом, потому что в нем заключается единственный для вашего мира шанс освободиться от тех из нас, чьи визиты безнравственны и несут вам только разрушения и несчастья. Я же хочу помочь вам в созидании. Есть опасности, о которых я могу предупредить вас, опасности, значения которых вы до сих пор не поняли. Попытайтесь извлечь урок из того, что случилось, когда один из нас завладел телом специалиста Конэла. Мы жители, оставшиеся жить на планете ваших предков. Мне не хотелось бы в настоящий момент останавливаться на этом вопросе. Но хочу заверить вас в дружественности моих намерений. Не пугайтесь. И не впадайте в логическую ошибку, не делайте заключения, что происшедшее — признак душевного расстройства. Немного позже я попытаюсь связаться с вами более прямым способом. Выслушайте меня, когда я сумею связаться.

Шэрэн выключила магнитофон.

— Видите, — спокойно сказала она. — Те же иллюзии. Просто более уточненные. Я и рада, и не рада тому, что мисс Рейли принесла запись мне. Вот она — эта запись, Бад. Так как вы теперь считаете, должна я была послать за вами?

— Конечно, — прошептал он. — Конечно.

— Что же мне делать? — спросила Шэрэн.

— Делайте свое дело, — ответил Бад. Губы его сжались в жесткую бескровную линию.

— Вот вызов на обследование, — голос Шэрэн звучал беспристрастно, но вручившие заранее приготовленную повестку руки дрожали. — Я не вижу необходимости назначать вам сопровождающего на то время, пока вы соберете вещи. А Адамсона я уведомлю о том, что он становится временно исполняющим обязанности главы проекта до вашего возвращения или замены.

Бад взял повестку и, не говоря ни слова, вышел из кабинета. Как только дверь за ним тихо закрылась, она, сразу сгорбившись, уткнулась в сгиб локтя, другой рукой в отчаянии замолотила по столу.

Бад Лэйн прошел из больничной гостиной в свою палату, находившуюся в конце коридора. На нем был выданный ему здесь купальный халат без пояса и пластиковые босоножки. Он лег на постель и попытался почитать журнал, захваченный им в гостиной. Это оказался дайджест с новостями, который, судя по всему, не обещал ничего, кроме пустословных нелепостей.

«Новая подводная лодка Морских сил успешно выдерживает давление в самых глубоких местах Тихого океана».

«Меллоу Нунэн, видеозвезда с восхитительными кремовыми волосами, сажает гелиоцикл на наблюдательной площадке нового небоскреба Стэнси Билдинг и, улыбаясь, выплачивает дорожной полиции штраф в сорок долларов».

«После тщательных исследований русские доказали, что впервые человек начал ходить выпрямившись в местности, расположенной в четырнадцати милях восточнее бывшего Сталинграда».

«У девочек — подростков новая причуда: они бреют головы наголо и окрашивают их в зеленый цвет. Встречаясь на улице, они сбрасывают туфли и «здороваются за руки ногами“.

«Музыкант из Мемфиса размозжил подружке голову своим инструментом — басовой трубой».

«Вдова из города Виктория, штат Техас, заявляет, что получает мысленные сообщения от давно умершего Валентино».

«Экс — убийца из Джорджии заявляет, что был «одержим бесами“, обвиняя тещу в том, что она его сглазила».

«Вынесено судебное постановление против дальнейшего использования новых щелевых машин «Рено“, которые за плату в пятьдесят долларов выдают документы о разводе».

«Врачи не в состоянии вывести из транса девятилетних близнецов, проживающих в Дейтоне. Транс был вызван непрерывным торчание перед видеоэкраном в течение сорока одного часа».

«Обман при голосовании в Северной Дакоте… информативные круги предъявили обвинение… рисковый корабль утонул… невеста оставляет третий класс… невероятное убийство… направляет автомобиль в покупателей… выпрыгнул с восемьдесят третьего этажа… священнослужитель поджег церковь… платья на четыре дюйма короче в следующем году… узда против… ненависть… страх… гнев… зависть… похоть…»

Бад лег на спину. Журнал выскользнул из руки, упав на пол с сухим стуком, как существо с омертвевшими крыльями. В мире — сплошное безумие. Безумие похоронным звоном колотилось в его мозгу, словно огромный треснувший колокол, раскачиваемый неведомыми ветрами в заброшенной колокольне. Бад сжал кулаки, зажмурился и вдруг ощутил, что его душа — это затухающая коллапсирующая точка уверенности в ставшем чужим теле, в теле, состоящем из переплетенных нервов, мышечных волокон и изрезанного извилинами мозга. Он понял, что любая идея, касающаяся плана или порядка в этом мире, — чистая иллюзия, что человек — это крошечное существо, связанное по рукам и ногам беспощадными инстинктами, которое может только глядеть на звезды, но никогда не достигнет их. Где — то на грани сознания ему казалось, что он стоит на краю изломанного утеса и вот — вот сорвется в темную пропасть. Так легко упасть, свалиться с воплем вниз, с таким осязаемым и вселенским воплем, кажущимся гладкой серебряной колонной, хитроумно вставленной в горло. Он падал бы с закотившимися от ужаса зрачками, с затяжной мучительной судорогой, которая…

На кровать кто — то сел. Бад открыл глаза. На краю постели сидела маленькая блондинка — сиделка из гостиной. Жесткий накрахмаленный халатик на ней, казалось, дерзко жил собственной жизнью, нежное тело внутри него как будто отдергивалось от него при каждом соприкосновении с жестким материалом. Под полупрозрачной кожей на висках ажурным рисунком пульсировали вены. А глаза девушки казались иссиня фиолетовыми стеклянными бусинами с витрины мишуры для театральных костюмов.

— Так плохо, Бад Лэйн? — поинтересовалась она. Бад нахмурился. Сиделкам не полагалось сидеть на постелях пациентов. Медсестрам не положено разговаривать с такой фамильярностью. Может быть, в психиатрических заведениях медсестрам оказывают снисхождение при нарушении жестких правил, неукоснительно соблюдаемых медперсоналом при лечении обычных травм.

— Может мне станцевать балетный танец, чтобы показать, какой я веселый? — огрызнулся Бад.

— Он мне рассказывал о вас. Я подумала, что надо бы взглянуть, пока он не вытащил вас отсюда. Конечно, он может этого не одобрить.

— О ком вы говорите, сестра? И что он вам рассказывал, кто бы он ни был?

— Сестра — слишком официально. Меня зовут Лиза.

— Очень странное имя. Да и сами вы странная девушка. Я не вполне вас понимаю.

— Я и не рассчитывала, что вы будете все понимать Бад Лэйн. В действительности же я говорила о Роле, моем брате, если вам это имя что — то говорит. О Роле Кинсоне.

Лэйн сел, его лицо пылало от гнева.

— Сестра, я еще не зашел так далеко, чтобы участвовать в любом заумном эксперименте. Возвращайтесь к Шэрэн и скажите ей, что это не работает. Я еще не выжил из ума.

Сиделка склонила золотую головку на плечо и улыбнулась.

— А мне нравится, когда вы сердитесь, Бад Лэйн. Вы становитесь таким свирепым! Между прочим, Рол очень сожалеет, что впутал вас в эту неприятность, слишком поспешно вступив с вами в контакт. Сейчас он пытается исправить положение. Бедняжка Рол! Он считает что вы существуете на самом деле. Вы, люди, находитесь все как один во власти навязчивой идеи, будто вы существуете на самом деле. От этого становится скучно. Надоело!

Бад уставился на нее.

— Сестра, — с расстановкой сказал он. — Вот вам Дружеский совет от пациента. Почему бы вам не пойти к доктору Инли и попросить ее провести стандартную серию тестов. Понимаете, если кто — либо слишком долго имеет дело с психическими больными, иногда случается…

Смех ее был заразителен и удивительно нормален.

— Господи! Так торжественно и доброжелательно! Через минуту вы будете гладить меня по головке и целовать в лобик.

— Если предполагается, что такое обращение должно помочь мне, сестра, я…

— Послушайте меня, — сиделка посерьезнела, — так как это меня касается. Вы являетесь частью неприятного и довольно скучного сна. Но Рол, кажется, получает некоторую долю развлечений, одурачивая себя вами. Мне хотелось взглянуть, как вы выглядите. Кажется, вы произвели на него сильное впечатление. Но не на меня. Я…

В распахнутой двери появилась приземистая женщина в белом халате.

— Андерсон! — удивилась она. — Что все это означает? Семнадцатый номер сигналит уже целых десять минут. А я всюду вас разыскиваю. И вам следовало бы это знать, а не рассиживаться на постели пациента. Извините за произошедшее, доктор Лэйн, но…

Маленькая белокурая сиделка важно подмигнула своей начальнице, потом передвинулась к изголовью, обняла Бада за шею мягкими руками и крепко и жарко поцеловала в губы. У начальницы отвисла челюсть.

Белокурая сиделочка выпрямилась. На ее лице стало медленно проступать выражение ужаса. Она вскочила на ноги, прижав до хруста в суставах руки к груди.

— Я требую объяснений, — с угрозой в голосе произнесла старшая сестра.

— Я… я… — две слезинки выкатились из уголков глаз и потекли по щекам. Сиделка отпрянула от кровати.

— Я полагаю, что Лиза немного не в себе, — сказал Бад умиротворенно.

— Ее зовут Элионор, — резко поправила старшая сестра.

Сиделка повернулась и убежала.

— Вот еще беда, — вздохнула старшая сестра. У меня и так не хватает рабочих рук, а теперь я буду вынуждена отправить девочку на проверку. С этими словами она удалилась из палаты.

Шэрэн уставилась на майора Либера. Голос его оставался таким же спокойным, чуточку шутливым; выражение лица было доброжелательным, а агатовые глаза выражали твердость. Но его слова звучали, как отдаленный гром.

— Если это что — то вроде глупой шутки, майор…

— Я опять начну сначала, доктор Инли. Я совершил ошибку. И вы тоже. Меня зовут Рол Кинсон. В этот момент я использую тело человека по фамилии Либер. Не так уже трудно допустить это в качестве основной предпосылки. Чуть раньше я использовал тело Лэйна и послал ему сообщение. И вы, и Лэйн, очевидно, пришли к заключению, что Лэйн психически нездоров.

— Я полагаю, майор Либер, генералу Сэчсону очень понравилось бы, если Лэйна и меня отстранят от проекта. Мне лично безразлично, каким образом вы постараетесь меня устранить, но…

— Пожалуйста, доктор Инли, выслушайте меня. Должен же найтись какой — то тест, который убедит вас. Вас устроит, если я повторю сообщение, которое я оставил для Лэйна…

— Бесс Рейли могла пересказать вам это сообщение. — Не знаю, о ком вы говорите, но давайте вы ее пригасите и расспросите.

Бесс Рейли пришла через несколько минут. Она оказалась очень высокой, угловатой и на первый взгляд не особо привлекательной девушкой. Но глаза Бесс цвета морской волны, оттененные длинными ресницами, отличались необыкновенной выразительностью.

— Бесс, вы с кем — нибудь говорили о ленте с записью диктовки доктора Лэйна?

Бесс чуть — чуть приподняла подбородок.

— Вы же велели мне никому не рассказывать о записи. И я никому не рассказывала. Я не такая…

— Вы разговаривали сегодня с майором Либером?

— Я увидела его впервые только вчера. И еще ни разу с ним не разговаривала.

Шэрэн долго изучающе смотрела на девушку. Наконец, она произнесла:

— Спасибо, Бесс. Можете идти.

Когда дверь за девушкой закрылась, Шэрэн повернулась к майору.

— А теперь расскажите мне, что содержала запись. Либер повторил запись. В двух местах он незначительно изменял структуру предложений, но в остальном все было повторено совершенно дословно. Либер держался спокойно и уверенно, и это тревожило Шэрэн.

— Майор, — обратилась она, — или Рол Кинсон, или кто вы ни есть… я… все это нечто такое, во что я не могу заставить себя поверить. Я не могу поверить в идею овладения другими людьми. В идею прибытия с некой чужой планеты. Известны и зарегистрированы случаи, когда люди читали содержание писем в запечатанных конвертах. Вы справитесь с подобным заданием лучше.

— Бад Лэйн должен вернуться к руководству проектом. Я вынужден напугать вас, доктор Инли. Но это будет самым лучшим доказательством, которое я могу вам предоставить. Не пытаясь объяснить, как я это сделаю, я покину мозг этого человека и войду в ваш. В процессе перехода, майор Либер полностью обретет собственное сознание. Но он ничего не запомнит о том, что с ним происходило. Чтобы отделаться от него, я использую ваш голос.

Вымученная улыбка Шэрэн ничем не уступала изображениям улыбок на полотнах авангардистов.

— Ох, ну же!

Надежно опершись ладонями на прохладную столешницу, Шэрэн приготовилась к вторжению. От одной лишь мысли, несмотря на всю ее абсурдность, ее охватило странное ощущение стыда, будто бы вторжение чужого сознания в ее мозг было любой физической близости. Мозг был ее храмом, прибежищем, укромным пристанищем тайных мыслей, и подчас эти мысли были настолько свободными и раскрепощенными, что могли смутить любого, не разбирающегося в области психиатрии человека. Выставить напоказ эти тайные уголки… все равно, что пройтись голой по улицам города.

Шэрэн увидела, как на лице Либера появилось выражение потрясения, как он сконфуженно окинул взглядом кабинет, как он смущенно прикрыл рот тыльной стороной ладони. Дальше у нее уже не было времени наблюдать за Либером. Она ощутила, как невидимые щупальца зондируют ее мозг. Она почувствовала их мягкое прикосновение и попыталась сопротивляться. Выплыли воспоминания о давно ушедших днях. В сознании возник слякотный день в северном городке. Шэрэн играла около водосточной канавки вместе с мальчиком из соседней квартиры. Вода от тающего снега быстро сбегала по склону. Они с мальчиком сооружали плотину из снега, чтобы задержать поток. Но ничего не получалось. Вода обтекала края снежной дамбы, просачивалась сквозь нее, с неуклонной неизбежностью вытекая из запруды.

Сознание Шэрэн отступало и отступало в поисках последнего места защиты. Внезапно возникло чувство полного присутствия в ее мозге чужой сущности, подстраивающейся к ее нервной системе и устраивающейся поудобнее, как обычно, устраивается поспать собака.

Она не успела еще осознать, что с ней происходит, как без ее участия губы задвигались: значение слов проникало в ее сознание одновременно с их произнесением.

— Здесь очень палящее солнце, майор. Оно вызвало легкое головокружение. Попейте сегодня побольше воды и попринимайте таблетки соли. Можете запастись ими в аптеке. Избегайте солнца, и завтра утром вы будете в полном порядке.

— А — а… спасибо, — выдавил из себя Либер.

В дверях он остановился, с изумленным выражением оглянулся, недоуменно покачал головой и удалился.

В сознании Шэрэн возникла мысль. Она не прозвучала внутри мозга, она не была выражена словами, но тем не менее при ее появлении образовались соответствующие слова.

— Теперь вы поняли? Теперь вы верите? Я ослабляю контроль, а вы, чтобы общаться со мной, говорите вслух.

— Я сошла с ума!

— Все так думают, Нет, вы не безумны, Шэрэн. Следите за своей рукой.

Она посмотрела на руку. Рука потянулась к блокноту, и вопреки воле написала имя «Шэрэн». Комната замерцала, померкла и все исчезло. Как только зрение вернулось, Шэрэн увидела под своим именем еще одно слово. По крайней мере, она так решила что это слово.

— Да, это слово, Шэрэн. Это ваше имя, но на моем языке. Мне пришлось оттеснить ваше сознание далеко за порог осознания, чтобы написать его.

Слово было написано более отчетливо, чем ее собственные каракули. В то же время, оно напоминало арабские письмена, написанные курсивом, и не имело ничего общего с ее почерком.

— Безумна, безумна, безумна, — громко произнесла Шэрэн.

— Я найду ваши мысли и вашу веру. Я узнаю все, что нужно, чтобы познать вас, Шэрэн.

— Нет, — возразила она.

Чужая воля осадила ее и крошечные мягкие гребни начали прочесывать все уголки ее мозга. В ней возродились безнадежно перепутанные воспоминания о давних событиях. Музыка на похоронах матери. Выдержки из ее докторской диссертации. Настойчивые губы мужчины. Песня, которую она когда — то написала. Досада. Гордость за свою профессию. Еще несколько бесконечно длящихся минут, и она ощутила себя распластанной на огромном предметном стекле под объективом громадного…

— Теперь я знаю вас, Шэрэн. Я хорошо вас знаю. Теперь вы верите?

— Безумие.

Гнева больше не было. Появилось терпеливое смирение. Потом затухло сознание. Оно ушло… медленно замерло, как едва слышная песня в прохладных сумерках лета.

Она осталась одна. Открыв ящик стола, она взяла там узкий листок бумаги, такой же, как она давала Баду Лэйну и начала заполнять. Фамилия и имя. Симптомы. Предварительный диагноз. Прогноз.

Открылась дверь и вошел Джерри Дилэйн, молодой доктор — фармацевт. Шэрэн нахмурилась и довольно резко обратилась к нему:

— Разве у нас принято входить без стука, доктор Дилэйн?

Не обращая внимания на ее слова, доктор сел напротив.

— Я же говорил вам, что оставлю мозг Либера и войду в ваш. Я так и сделал. Конечно, вы можете назвать меня фантазией, которая представляется вашему большому мозгу, поэтому я постараюсь дать вам физическое доказательство, — он подвинул к себе диктофон и заговорил, повернувшись к микрофону:

— Фантазии не могут записывать свои слова, Шэрэн. В глазах у Шэрэн все потемнело; осталось только светлое пятно вокруг улыбающегося рта доктора, которое приближалось к ней, стремительно увеличиваясь в размерах, а потом эта улыбка, как будто потянула ее по ревущему туннелю к белым ровным зубам, к убийственно красным губам…

Она очнулась на кожаной кушетке: доктор стоял на коленях около нее. К левой стороне ее лба он прижимал мокрый компресс. В его глазах притаилось беспокойство.

— Что…

— Вы потеряли сознание и упали. И ударились о ребро стола.

Шэрэн нахмурилась.

— Я… я думаю, что больна, Джерри. У меня странные мысли… иллюзии…

Доктор прервал ее слова, приложив к губам палец.

— Шэрэн, пожалуйста. Я хочу, чтобы вы поверили мне, я Рол Кинсон. Вы должны мне поверить.

Шэрэн пристально взглянула на него. Неторопливо отодвинула его руку от своего лба. Встала и, слегка пошатываясь, подошла к столу. Включила диктофон, перемотав предварительно часть записи назад. Невыразительный голос произнес:

— Фантазии не могут записывать свои слова, Шэрэн. Шэрэн всем корпусом повернулась к доктору и безжизненна сказала:

— Теперь я вам верю. И выбора нет, правда? Совсем никакого выбора.

— Никакого. Освободите Бада Лэйна. Приведите его сюда. Мы поговорим втроем.

Они уселись в ожидании Бада Лэйна. Рол взглянул на Шэрэн и тихо проронил:

— Странно, странно.

— Вам ли употреблять это слово.

— Я думал о вашем мозге, Шэрэн. Обычно я избегал вмешиваться в умы женщин. Все они имеют изменчивый, расплывчатый, подчиняющийся интуитивным порывам образ мышления. Но не ваш мозг, Шэрэн. Каждая грань и фаза его деятельности кажутся мне… м — м… знакомыми. Как будто я всегда знал вас. Как будто каждая ваша эмоциональная реакция на любую ситуацию является женской параллелью моих реакций.

— Знаете ли, — она отвела взгляд, — вы не оставили мне личной уединенности.

— А разве нужна уединенность? Я знаю мир, в котором не употребляют слова. Где мужчина и женщина при совокуплении могут при желании входить друг в друга и сознаниями. Вот тогда у них наступает настоящая близость, Шэрэн. В вашем уме я нашел… еще одну причину моей уверенности в том, что проект будет успешно завершен.

Щеки ее жарко запылали, и она ощутила досаду.

— Это что — то новое в клеймении, — кисло сказала она. — Может быть, вы соизволите снять с меня заодно и отпечатки пальцев?

Вошла Бесс Рейли. Она захлопнула дверь, зевнула и присела на край стола. Послала ухмылку Джерри и лениво произнесла:

— Скоро закончится время сна, Рол. Не скажу, что мне жаль этого. Ты, мне кажется, не слишком — то забавляешься в своих грезах, правда? Мне пришлось поменять тел сорок, пока я снова нашла тебя.

— Несколько минут назад я почувствовал тебя где — то рядом, — ответил Рол, поворачиваясь к Шэрэн. — Представляю мою сестру, Лизу Кинсон.

Шэрэн отсутствующе посмотрела на знакомое лицо Бесс Рейли. Бесс уставилась на Шэрэн и спросила.

— А она тебе верит, Рол?

— Да, верит.

— Как забавно чувствовать, что одна из них понимает, кто мы такие. Со мной такого еще не бывало. Как — то я, дурачась, попуталась убедить мужчину в том, кто я, завладев телом его супруги. Потребовалось всего полтора часа, чтобы он чокнулся. С тех пор я не повторяла таких попыток. До сегодняшнего дня. Я завладела маленькой белокурой сиделкой и попыталась представиться вашему другу Баду Лэйну. Он малость сконфузился… Вы что, все под угрозой рехнуться, женщина?

— Да, — ответила Шэрэн, — если такое состояние продлится долго.

— Не принимайте все это близко к сердцу, — захохотала Бесс.

В кабинет неторопливо вошел Бад Лэйн и закрыл за собой дверь. Он серьезно посмотрел на Джерри Дилэйна и Бесс Рейли и обратился к Шэрэн.

— Вы посылали за мной?

— Это я, ваш старый друг Лиза, — заговорила Бесс. — А что стала делать сиделочка, когда я выскользнула из нее?

Шэрэн увидела, как кровь отхлынула от лица Бада и торопливо сказала:

— Бад, мы были неправы. Только поверьте мне. Они мне доказали. Я знаю, это невозможно, но это — правда. Я полагаю, это какой — то вид далеко простирающегося гипноза. Здесь присутствует Рол Кинсон. Он… он пользуется телом Джерри Дилэйна. Он хочет поговорить с нами. А его сестра Лиза… она в теле Бесс. Джерри и Бесс не будут помнить о том, что случилось. Так вот, запись, которую вы делали ночью, — правда, Бад. Какое — то время я думала, что сошла с ума, но потом поняла, что все это правда.

Бад Лэйн тяжело рухнул в кресло и закрыл глаза руками. Никто не решался заговорить. Наконец, Бад поднял холодный, спокойный взгляд и устремил его на Джерри.

— Так о каких испытаниях вы хотите рассказать?

Отчетливо произнося слова и иногда замолкая, Рол Кинсон рассказал о Наблюдателях, о Лидерах, переселениях, о машинах для грез, и об извращении через пятьдесят веков того, что некогда было логическим планом. Он рассказал об основном Законе, который веками правил всеми грезящими.

Все это время Бесс сидела на краешке стола со скучающим видом.

— Итак, — глухо сказал Бад, опустив взгляд на побелевшие косточки сжатых в кулак пальцев, — если вам можно верить, вы нам объяснили, почему, при наличии самой высокой технологии любые попытки завоевать дальний космос, становились жалкими неудачами.

Ответа не было. Бад поднял глаза. Посреди комнаты, недоуменно озираясь, стоял Джерри Дилэйн.

— Что я здесь делаю? Как я сюда попала? Бесс быстро соскользнула со стола.

— Вы меня вызывали, доктор Инли? — спросила она охрипшим испуганным голосом.

— Совещание окончено, ребятки, — Шэрэн заставила себя улыбаться. — Можете идти. Вы останетесь, Бад?

Джерри и Бесс покинули кабинет.

— Мы сошли с ума? — спросил Бад.

— Бад, такие явления, как разделенные иллюзии, совместные фантазии не существуют, — устало сказала Шэрэн. — Либо вы все еще находитесь в психике и это происходит в вашем уме… либо я полностью рехнулась и только воображаю вас здесь. Или, что кажется самым трудным из всего… то, что это правда, — она остановилась на мгновение. — Черт побери, Бад! Если я начинаю подходить с умом ко всему происходящему, то сразу же чувствую, что мой ум слишком мал и ограничен, чтобы охватить все это. Но попытайся… только попытайся… проглотить эти басни о чужих мирах, Лидерах, переселениях. Нет, это пустое дело. У меня есть лучшая идея.

— Буду рад послушать.

— Саботаж. Новая и очень хитрая разновидность. Некоторые из наших друзей на другой стороне земного шара сумели развить технику гипноза до новых уровней воздействия. Может быть, они пользуются чем — то вроде механических усилителей. Они постараются дискредитировать нас, если не сумеют свести с ума. Это именно так.

— Если их техника настолько хороша, — нахмурился Лэйн, — зачем действовать таким сложным путем. Не проще ли было бы завладеть Адамсоном, Биллом Конэлом и еще несколькими специалистами на ключевых постах и заставить их потратить по несколько часов на разрушение «Битти–1».

— Ты забыл. Они уже овладели Биллом Конэлом. Это дало им несколько месяцев отсрочки. Сейчас они экспериментируют. Может быть, они постараются внушить нам оставить это место и уехать в другую страну. Разве можно сказать, что у них на уме? Бад, тот, кто называет себя Ролом Кинсоном, предупреждал меня, что собирается войти в мой мозг. И после этого вошел. Это… это было так унизительно и ужасно. Нам нужно войти в контакт с нашими людьми, которые могут знать что — нибудь об этом. Может быть, с кем — то из эсперов[7]. А потом есть еще Лурдорфф. Он проделывал с гипнозом удивительные штуки, осуществляя контроль над кровоизлиянием и тому подобное. Почему ты на меня так смотришь?

— Я просто пытаюсь представить, как ты разрешишь эту проблему, не оказавшись при первой же попытке в приемном пункте некоего воображаемого отделения шоковой терапии, Шэрэн.

Она медленно села: ноги у нее подкосились.

— Ты прав, — ответила она. — Нет никакой возможности предупредить людей. Ничего не получится.

Глава 10

Проходя по одному из нижних уровней, Лиза увидела, как с подвижного спуска сошел Джод Олэн, заметил Лизу и быстро оглянулся. Она ускорила шаг, чтобы догнать Олэна.

— У меня для вас кое — что есть, — окликнула она Джода. Он с подозрением посмотрел по сторонам.

— Все в порядке. Роль ушел на заброшенные уровни.

— Тогда пойдем.

Двигаясь впереди Лизы, он привел ее в свою квартиру. Когда он повернулся к ней, девушка уже сидела. Джод Олэн нахмурился. Почтительный житель дождался бы приглашения.

— Я ждал доклада, Лиза Кинсон.

— Рол верит мне. Возможно, даже слишком. Мне от этого не по себе.

— Помни, что это для его же добра.

— Мне приходится притворяться, будто я раскаиваюсь за все те разрушения, которые я причинила в мирах грез всем этим ужасным человечкам, которых он считает по — настоящему живыми.

Раздражение, вызванное поведением Лизы, улетучилось.

— Очень хорошо, дитя! И ты разделила его грезы?

— Да. Рол рассказал, как он разыскал строительство космического корабля, путем исследования мозга некоего полковника в Вашингтоне, и объяснил мне, как найти строительство. Мы встретились там в телах — носителях. Рол, по — моему, очень гордится людьми, работающими над проектом. Он хочет защитить строительство от… нас. Не так давно один из нас, скорее всего случайно, нанес строительству урон. Он заставил специалиста поломать ценное оборудование. Рол не хочет, чтобы такое повторилось.

— Как же он рассчитывает это предотвратить?

— Он рассказал двоим людям грез о Наблюдателях, и ему удалось доказать, что мы существуем.

— Это же парадокс! — от изумления у Джода Олэна перехватило дыхание. — Убедить кого — то несуществующего о существовании настоящей проекции! Многие из нас развлекались, пытаясь рассказать людям грез о Наблюдателях. Все эти люди неизменно сходили с ума.

— А эти двое не рехнулись. Наверное, потому что женщина — эксперт по безумиям, а мужчина… он очень крепок духовно.

Джод Олэн внимательно посмотрел на Лизу.

— Не попадись в ловушку, в которую попался твой брат. Когда ты говорила о мужчине, у тебя был такой вид, будто ты веришь, что он настоящий. А он всего лишь выдумка машины для грез. Ты это знаешь.

— Но тогда, Джод Олэн, разве не бессмысленно разрушать то, что строится всего лишь в грезах?

— Нет, не бессмысленно. Таков Закон. Закон не может быть бессмысленным. Нелепо обсуждать Закон. Ну ладно, продолжай. Расскажи о месторасположении; я организую группу, и мы полностью разгромим строительство.

— Ну нет, — улыбаясь, возразила Лиза. — Вы испортите мне всю игру. А мне она начинает нравится. Так что спасибо. Я оставляю это удовольствие себе.

— Я могу превратить просьбу в приказ.

— А я ослушаюсь приказа, вы выбросите меня из этого мира и, скорее всего, никогда не найдете место расположения строительства.

Джод Олэн на несколько минут погрузился в раздумье.

— Конечно, лучше всего было бы действовать группой. Тогда мы в грезах убили бы всех существ, обладающих самыми высокими познаниями, и этим уменьшили бы опасность возникновения нового космического проекта.

— Нет! — резко воскликнула Лиза, сама изумившись страстности своего возражения, глаза ее расширились и она зажала рот рукой.

— Теперь я понимаю, — утешающе сказал Джод Олэн. — Привлекательность одного существа из грез покорила тебя и ты не желаешь, чтобы тебя лишили развлечения. Ну что ж, ладно. Но только удостоверься, что разрушение будет полным. Потом мне доложишь.

Когда она была уже у дверей, Олэн снова заговорил. Лиза выжидающе повернулась к нему лицом.

— Через несколько дней, дорогая, тебя разыщет Рид Толлет. Я приказал ему. Он один из самых благорасположенных к тебе, но он нуждается в поощрении.

— Он слабосильный дурак, — выпалила Лиза. Разве вы забыли о своем обещании, Джод Олэн? Если я буду делать, как вы говорите, вы не будете принуждать меня к таким…

— Никто тебя не принуждает. Это только совет. Лиза ушла, не ответив Джоду. Ее охватило необъяснимое беспокойство. Девушка дошла до коридора, в который выходили двери маленьких комнат для игр и задержалась у двери одной из них. Три женщины, такие молоденькие, что на их головах еще не исчезли остатки седеньких жалких, словно присыпанных пылью, волос, со смехом и визгом гонялись за коренастым и проворным пожилым мужчиной, который с кошачьей ловкостью от них увертывался. Он широко улыбался. Лиза сразу разгадала его игру. Он проявлял благосклонность к одной из женщин и стремился быть пойманным ею. Наконец, она схватила его и проворно расстегнула пряжку тоги на его плече. Проигравшие женщины, огорченные своим поражением, покинули комнату, оставляя пару наедине. Лиза тоже отвернулась и пошла дальше. Она невольно дотронулась до губ, вспомнив о тяжелых, крепких и загорелых мужских руках, резко выделявшихся на белизне больничной койки.

Несколько следующих комнат пустовали. А в зале со светоуправлением кто — то развлекался. Смешанная группа Наблюдателей исполняла стилизованный танец, настроив освещение на кроваво — красный цвет. Танец был медленным, изобилующим множеством точно рассчитанных пауз. Лиза хотела было присоединиться, но какое — то необьяснимое чувство подсказало ей, что, присоединившись к танцующим, она может внести напряженность и лишить некоторых танцоров удовольствия.

Беспокойство росло в ней, как неумолимо распространяющееся гонение. На следующем уровне она услышала плач малышей и решила посмотреть на них. Ей и раньше доставляло удовольствие наблюдать за их неуверенными движениями. Она смотрела на младенцев, и их личики казались множеством нулей, ничего не выражающих овалов безымянности.

Она поднялась к давно неработающим эскалаторам и пошла наверх. Пройдя полдороги до двадцать первого уровня, Лиза присела, обняв коленки и сжавшись в комочек, как маленький беззащитный ребенок. Она уткнула лицо в ладошки и заплакала. И никто не сумел бы объяснить почему она плачет.

Глава 11

Бад Лэйн услышал, что кто — то его зовет и обернулся пытаясь его догнать, наискосок через улицу от клубной столовой широкими шагами торопился майор Либер. На губах майора как приклеенная, цвела неподвижная улыбка, но глаза пылали гневом.

— Надеюсь, у вас найдется минута, доктор Лэйн?

— Боюсь, майор, не больше, чем минута. Что у вас?

— Согласно записям, доктор Лэйн, проверка моей лояльности оказалась на высоте. А мои мозговые волны пробрались через все ученоведьмовские премудрости доктора Инли. Так зачем же эти две тени, которые прицепились ко мне? — майор ткнул большим пальцем через плечо в направлении двух охранников, стоявших в нескольких шагах за ним и явно чувствующих себя не в своей тарелке.

— Эти люди прикреплены к вам в соответствии с новыми оперативными инструкциями, майор.

— Если вы думаете, что сможете выжить меня отсюда, создавая мне неудобства, чтобы…

— Майор, мне наплевать на ваш тон и мне нечего сказать о ваших наблюдательных способностях. Все служащие, имеющие доступ в производственные зоны и зоны лабораторий, должны подчиняться новым порядкам. Вы заметили, у меня тоже есть охрана. Мы находимся в критической фазе. Если вас вдруг охватит безумие, вас тут же свяжут и придержат в таком состоянии до проверки. То же сделают и со мной. Фактически, вам даже легче, чем мне. Мне приходится еще и следить за охраной в то время, как она следит за мной. Мы используем такой метод как защиту против любого… временного безумия, для заблаговременного выявления которого у доктора Инли нет надлежащих тестов.

— Вы увидите, как я отделаюсь от этих мальчиков!

— Майор, покиньте территорию строительства. Либер провел пальцем по подбородку.

— Послушайте, док. Я знаю, что вы не получали подкрепления. Так откуда взялась дополнительная охрана?

— Из рабочих и служащих других профессий.

— И это разве не замедляет работы?

— Да, это так.

— У вас и так уже куча неприятностей из — за того, что вы здорово отстали от графика, доктор Лэйн. Не кажется ли вам странным именно сейчас еще больше замедлять темпы работ?

Какое — то мгновение Бад пытался представить, что почувствовали бы его костяшки пальцев, коснувшись темненьких армейских усов и полных губ майора. Зрелище майора Либера, сидящего задом на мостовой, доставило бы ему огромное удовольствие.

— Можете доложить об этом новшестве генералу Сэч — сону, майор. Можете сказать ему, что, если ему хочется, то он может отменить это правило безопасности. Но это может быть сделано лишь при наличии письменного приказа. Тогда, если кто — либо еще наделает столько же бед, как Конэл, или еще больше, вся вина ляжет на его плечи.

— Я думаю, док, старик не слишком — то расстроится. Он прикидывал, что через максимум шестьдесят дней здесь не останется никого, кроме комиссии по пригодности и утилизации имущества, отмечающей мелом все, что подлежит сохранению.

— Не думаю, что вам следовало это говорить, майор Либер, — тихо произнес Бад. — Не особенно обдуманный шаг.

Он внимательно смотрел на Либера и видел, как быстро прокручиваются смазанные колесики в мозгу Либера. Тот улыбнулся самой чарующей из своих улыбок.

— О черт, док. Не обращайте внимания. Я просто сорвался, потому что эти двое, хвостом пристроившиеся ко мне, испортили операцию, связанную с инструктажем.

— Либер, я не рассчитываю на вашу верность, но хочу надеяться хотя бы, на разумное сотрудничество.

— Тогда я приношу свои извинения. Я пристраивался к маленькой белокурой пышечке, которая работает на компьютере в химической лаборатории, но ничего не мог сделать… из головы не выходили эти два парня, выглядывающие из — за моего плеча.

— Значит, уведите ее из зоны, Либер. Заявив по возвращении о своем прибытии в воротах, вам придется лишь подождать, пока вам назначат новых охранников.

Ребром подошвы Либер нагреб немного пыли.

Благородный совет, док. Не составите ли вы мне компанию — пропустим быстренько по одной?

Спасибо, но на это у меня нет времени.

Ладно, надо думать, мне тоже не очень хочется, чтобы эти парни составляли мне компанию на моем личном совещании. Значит, лучше забрать ее из зоны да, док?

— Только так, иначе вас будет четверо. Нет, пятеро, если вы добавите охрану, назначенную ей. Женскую охрану.

Либер пожал плечами, шутливо отдал честь и небрежной походкой зашагал прочь.

Бад Лэйн вошел в клубную столовую и занял один из столиков у стены, где никто не смог бы нарушить его одиночество. Он уже подносил к губам стакан томатного сока, как вдруг ощутил уже знакомое давление в мозгу. Бад не стал противодействовать вторжению, но на несколько секунд придержал стакан и лишь потом продолжил движение. Ощущение в мозгу напомнило ему о времени первых лабораторных работ в колледже. Ему вспомнился жаркий полдень, когда он смотрел в микроскоп, тщательно настраивая стереоскопическое изображение, пока ему не показалось, что крошечные существа в капле воды прыгают на него. Посредине плавало существо с бахромой длинных ресничек. Оно неторопливо обволокло шарообразный организм меньшего размера, и Бад наблюдал, как оно сливается с жертвой, усваивая ее. Он надолго запомнил безмолвную микроскопическую жестокость, инстинктивную безжалостность этой борьбы.

И вот теперь, в то время, как он спокойно попивает томатный сок, его мозг медленно поглощается чужим сознанием. Бад поставил стакан на блюдце. Для посторонних он оставался доктором Бадом Лэйном — боссом, главой, «стариком». Но сам он понимал, что в отношении свободы воли — он уже не Бад Лэйн.

Чужое сознание быстро вплелось в структуру его мозга, почти как челнок, снующий туда — обратно в ткацком станке. Бад чувствовал ощупывание своих мыслей и впервые познакомился с восприятием мыслей чужого сознания. Мысли были такими четкими словно их нашептывали на ухо.

— Нет, Бад Лэйн, Нет. Вы с Шэрэн пришли к неверному заключению. Мы не с этой планеты. И мы не результат воздействия хитроумного устройства для одурачивания вас. Мы дружественны вашим целям. Я рад видеть, что вы вняли нашим предупреждениям и предприняли меры. Пожалуйста, втолкуйте всем своим доверенным людям, что они должны действовать очень быстро при самом малейшем подозрении. Любая ничтожная странность, неожиданное слово или движение должно стать основанием решительных действий — немедленно хватайте подозреваемого. Промедление может быть фатальным.

Бад постарался четко сформулировать свои мысли, мысленно обдумывая каждое слово, мысленно подчеркивая каждый слог:

— Как мы можем узнать, что вы дружественны?

— Вы не сможете этого узнать. Доказать это вам мы не в силах. Все, что я могу сказать, это то, что двенадцать тысяч лет назад наши общие предки жили на одной планете. Я рассказал вам о Замысле. Замысел потерпел неудачу, потому что люди в моем мире забыли истинную цель своих обязанностей. Один мир, Марит, погряз в грубой жестокости; другой мир, Ормазд, нашел ключ к поискам счастья на собственной планете. Мы же вырождаемся и приходим в упадок. В вашем проекте — вся надежда человечества.

— Каковы ваши мотивы?

Некоторое время в сознании сохранялось молчание. Но вот вновь возникли мысли:

— Если быть с вами, Бад Лэйн, честным, то я должен назвать скуку, жажду изменений, желание совершать важные дела. А теперь появилась еще одна причина.

— Какая?

— В эмоциональную структуру сознаний вплелась ниточка сопереживания, — Бад Лэйн смутился, он почувствовал, как к шее и щекам прихлынула горячая кровь.

— Я хочу иметь возможность встретиться с Шэрэн лицом к лицу. Я хочу коснуться ее руки своей рукой, а не рукой того, в кого я мог бы вселиться.

Мысли торопливо перенеслись на другие темы.

— Меня интересует, нет ли путей, которыми я мог бы оказать вам техническую помощь. Мне непонятны формулы, обосновывающие принцип действия вашего корабля. Я знаю только, что передвижение основано на чередовании темпоральных систем отсчетов. Это то уравнение, которое было применено в наших кораблях много лет назад. Как я уже говорил, шесть таких кораблей стоят за стенами нашего мира. Я нашел микрокнигу по управлению, но ее содержание мне недоступно. Я могу вспомнить монтажные схемы, диаграммы, схемы пультов управления и, пользуясь вашей рукой, начертить их.

— У нас есть еще проблемы, которые мы еще как следует не обсосали. Вы могли бы помочь в этом.

— Что я должен искать?

— Способ, которым астронавигационные карты согласовывались с прыжком во времени. Наши астрономы, математики и физики полагают, что после совершения прыжка понадобится несколько недель, чтобы выполнить наблюдения и переориентировать корабль. Сейчас мы разрабатываем метод, который бы рассматривал прыжок во времени, как гипотетическую линию, проходящую в пространстве от начальной точки до новой темпоральной системы отсчета. Для ориентации корабля в новом положении, от координат этой гипотетической линии, использующих противопоставленные группы звезд как опорные точки отсчета, отнимаются первоначальные координаты. Вам все понятно?

— Да. Я посмотрю, смогу ли найти, как это делалось в прошлом.

К Баду вплотную подошел охранники поразительно быстро и крепко схватил его руку чуть выше локтя. Лицо охранника выражало почтение, но пальцы у него были словно из стали.

— Сэр, вы разговаривали вслух сами с собой. Чужое сознание в мозгу Бада сжалось, оставаясь только наблюдателем. Бад улыбнулся.

— Я доволен вашей бдительностью, Робинсон. Я отрабатываю некоторые выражения для диктовки важного письма, которое я должен написать после ленча.

Робинсон заколебался. Бад положил салфетку рядом с тарелкой.

— Я был бы рад пройтись в кабинет доктора Инли, Робинсон, но…

— Я думаю, так было бы лучше всего, сэр. Приказ очень строг.

Сильный захват причинял боль в руке, и когда Бад и охранник выходили из зала, вслед им поворачивались головы посетителей. За спиной он слышал перешептывание, но шепот смолк, как только они вышли за дверь и в глаза им, как позолоченный кулак, ударило солнце. Охранник к Бадом направились по улице прямо к лабораториям Шэрэн Инли.

И тут тревожно завыли сирены.

Бад вырвался из хватки Робинсона и, далеко выбрасывая длинные ноги, резко рванулся к центру связи, находившемуся в семидесяти метрах отсюда. Когда он пробегал через дверь, вой сирен перешел в жалобный стон. Человек у главного пульта, бледно — серый от напряжения, взглянул на Бада, включил настенный экран над пультом и прохрипел:

— Это с корабля, сэр. Скорее! Его поднимают…

— Кто на связи? — требовательно спросил Бад, глядя на экран.

Шеллуонд, — в голосе отвечающего звенел металл. — Я на корабле. Только что на палубе Джи, около экранировочной оболочки, нашли мертвого охранника, уже остывшего, сэр.

— Кто это сделал?

— Мы пока не знаем, сэр… Корабль начинает трястись, сэр! Весь…

Диффузор громкоговорителя задребезжал и взвизгнул. Дежурный отключил динамик. И тогда стал слышен звук — голос корабля. Кто хоть раз слышал этот звук, никогда его не забудет. Бад Лэйн слышал его много раз.

Этот звук был похож на глухой раскат замолкающего за отдаленными холмами грома, на рев тысячи мужских голосов, нестройно тянущих одну ноту.

Это была песнь людей, пытающихся достичь звезд. Это была резонирующая ярость расщепления материи, едва сдерживаемая на грани взрыва. В Хиросиме это был один оглушительный удар бича судьбы, принесший человечеству новую эру. Сейчас это бич запрягли в надежную упряжь, с помощью которой им управляли, направляя туда, куда нужно.

Бад Лэйн повернулся и выскочил из комнаты. По дороге он врезался плечом в дверь и она сорвалась с петель. Но Бад не обратил внимания на боль в плече. Он выбежал на улицу и сжав кулаки, устремил взгляд на «Битти–1».

Громовые раскаты становились все громче. Языки голубовато — белого пламени лизали монтажные площадки вокруг стабилизаторов корабля. Лицо обдала волна жара, и Бад отвел глаза от невыносимого ослепительно блеска. Когда грохот двигателей заполнил все пространство, «Битти–1» уперся носом в маскировочный тент. Корабль начал подниматься. Он поднимался с болезненной медлительностью, с тяжеловесностью невообразимого доисторического животного. Медленно набирая скорость, он распорол тент облепивший его стрельчатый нос, оторвался от башен и, по мере соскальзывания тента по корпусу сжигал его яростным хвостовым пламенем. Теперь столб нестерпимо яркого голубовато — белого пламени был вдвое длиннее самого корабля, корабль стоял на этом столбе.

Основание одной из башен, размягченное жаром, просело, и башня стала плавно клониться к земле. Начало плавиться основание фермы подъемника, но ферма пока держалась. С верхней платформы упала крошечная обуглившаяся фигурка.

Белая, пышущая огнем, корма «Битти–1» поднялась на высоту, втрое превышающую высоту все еще стоящих башен. «Битти–1» набирал скорость, и рев пламени проходил октаву за октавой, становясь все выше и выше. Большой лоскут горящей ткани слетел вниз. За ним соскользнули остатки тента, освободив засверкавший, как зеркало на солнце, серебряный корпус корабля. И несмотря на отчаяние и ужас, заполнившие сердце чудовищное потрясение от катастрофы, Бад испытал невероятное чувство благоговения перед утонченной красотой корабля.

Из открытого верхнего люка вывалилась маленькая фигурка человека. Корабль поднимался с небольшим отклонением от перпендикуляра как будто из падающей башни и выпавшая фигурка, рассекая пронизанный солнечными лучами жаркий воздух, стремительно неслась к земле. Тело ударилось о почву — рабочий комбинезон треснул в нескольких местах — и, отскочив на полметра, распласталось железобетонной бесформенной массой. Басовый рев перешел в вой: «Битти–1» мерцал высоко в солнечных лучах и подымался все выше и выше, оставляя за собой инверсионный след. Потом корабль медленно наклонился, будто знал, что так и должно быть без двадцати стабилизирующих пластин Моха, которые еще не установили в реактивных двигателях А–6 и вычертил на невероятно голубом небе ярко — белую дугу, изящную параболу, прочерченную, как пером на разграфленной бумаге. Вой перешел в визг, от которого лопаются барабанные перепонки. Бад увидел вспышку и оценил расстояние до нее: где — то в пределах пятнадцати — двадцати миль к югу. Вспышка захватила полнеба; визг внезапно прекратился. Бада толкнуло воздушной волной. Почву затрясло, как при землетрясении, и, наконец, раздался оглушительный взрыв. Над строительством повисла пронзительная тишина. С юга поднималось грибовидное облако, а высоко в небе плыли остатки инверсионного следа.

Бад Лэйн сделал два шага к обочине, сел и закрыл лицо руками. Невдалеке, выбрасывая языки пламени, потрескивало деревянное строение. Взвыли останавливающиеся пожарные машины; вой сирен был ничем по сравнению с оставшимися в памяти воем и визгом умирающего «Битти–1» — москиты, пытающиеся перекричать орла… кто — то твердо положил на плечо Баду руку. Он поднял глаза и увидел флегматичное, изборожденное морщинами, лицо Адамсона. На пыльных щеках были видны дорожки от слез.

— Ник, я… я…

— Я распрошу аварийную команду и узнаю, — грубовато утешил его Адамсон, — что делала Шэрэн, когда стартовал корабль. Если нам везет, она была в пяти милях от стройплощадки. Лучше иди, сядь на микрофон, отдай необходимые приказы, Бад. Потом, я думаю тебе нужно будет сделать сообщение по всей строительной зоне. И Адамсон зашагал прочь.

Бад пошел в свой кабинет, Охранник добровольно отказался от своего намерения отвести Бада в психлабо — раторию. Все служащие высыпали на улицу и стояли небольшими группками по двое — трое. Разговаривали тихо и мало. Люди посматривали на Бада и тут же отводили глаза. Он прошел в приемную. Бесс Рейли сидела за столом, уткнувшись лбом в пишущую машинку. Плечи ее сотрясались от беззвучных рыданий..

Сообщив шифром по радио о происшедшем генералу Сэчсону и в Вашингтон, он получил открытые линии на все усилители по всей строительной зоне.

— Говорит доктор Лэйн, — медленно заговорил он. — Мы пока не знаем причины случившегося. Возможно, никогда не узнаем, кто или что ответственно за это. Я очень сомневаюсь в том, что нам предоставят возможность снова взяться за дело. Послезавтра большинство из вас получит подготовленные для окончательного расчета чеки. Некоторые конторские служащие и служащие складов, а также сотрудники лабораторий на время будут задержаны здесь. Перечень людей, которым необходимо остаться, будет вывешен завтра в полдень на доске бюллетеней. И еще одно. Не вздумайте считать, что из — за случившегося все, сделанное вами, потрачено впустую. Мы кое — чему научились. И если нам не дадут возможности использовать наши знания, их рано или поздно использует кто — нибудь Другой. Он научится на наших ошибках. Прошу всех служащих и рабочих пройти к табельным часам и забрать свой табельные карточки. Сдайте их, пожалуйста, мистеру Нолэну. Мистер Нолэн, после того, как пройдет достаточное время для вручения вам табелей, пошлет кого — нибудь собрать невостребованные табели. Боюсь, это единственный способ, при помощи которого мы узнаем, кто совершил… первый и последний полет на «Битти–1», Доктор Инли, пожалуйста, явитесь в мой кабинет. Бентон, оградите веревками стартовую зону и сообщите мне, как только уровень радиоактивности снизится до безопасного уровня. Те из вас, кто потерял личное имущество при пожаре общежитий, приготовьте заявления по стандартной форме. Формы и бланки заявлений можно получить в бухгалтерии у мисс Мизщ. Брэйнард, ваша команда может начинать работы по разрезке на металлолом башни, которая упала за радиоактивной зоной. Клуб сегодня вечером будет закрыт. И… не знаю, как это выразить, но я хочу, невзирая на все, что я испытывал раньше, поблагодарить каждого из вас в отдельности за… преданность и доверие. Благодарю всех.

Бад выключил микрофон и поднял глаза. В дверях стояла Шэрэн Инли. Когда он отодвинул микрофон, она подошла к столу.

— Вы хотели меня видеть?

— Спасибо, Шэрэн, — устало улыбнулся он.

— За что?

— За то, что вы сообразили не лезть ко мне с соболезнованиями, не рассказывать мне, как вам жалко, и что это не моя вина, ну и тому подобное.

Шэрэн устроилась в кресло, перекинув ногу в грубых джинсах через ручку кресла.

— А тут нечего говорить. Наш хороший друг, который называет себя Ролом, добрался до одной из групп и уделал нас. Я представляю, как на другой стороне нашего шара кто — то сейчас чувствует себя даже очень превосходно.

— Что ты собираешься делать, Шэрэн?

— Ну, найдется же дыра, в которую меня заткнут. Возможно, вернут опять в Пентагон, измерять Эдипов комплекс[8] у квартирмейстеров и лейтенантов. Или что — нибудь подобное, вызывающее страшную дрожь в коленках. Но у меня теперь есть хобби.

— Хобби?

— Выяснить, как разработали этот дистанционный гипноз. Есть несколько человек, которые не сочтут меня выжившей из ума, когда я расскажу им обо всем.

— Но, боюсь, тебя отсюда заберут не сразу. Будет еще расследование. У нас будут звездные роли. Ты, я, Адамсон, Либер, Конэл да еще несколько человек. Будьте под рукой, доктор Инли. Примите участие в большом цирковом представлении с тремя аренами. Слышите, как рычат тигры, требуя мяса. Платите деньги — и увидите семь чудес света.

С севера надвигался штормовой фронт. День неожиданно оказался необычайно душным. В зал совещаний генерала Сэчсона принесли дополнительные стулья. У окна за столиком со стенографическими машинками сидели две скучающие девицы, приставленные в дополнение к записывающим устройствам. Несколько метров белой ленты уже было покрыто располагающимися уступами значками. Для репортеров и фотокорреспондентов дверь была закрыта, все они толпились в коридоре.

Бад Лэйн сидел за столом для свидетелей. Он вспотел, во рту пересохло и ощущался привкус металла.

Сенатор Лидри, похожий на высохший корешок, был тощим, маленьким, но заносчивым человечком с большим животом. Он все время улыбался, и его баритон попеременно то ласкал, то становился скальпелем или газовым резаком.

— Я ценю, доктор Лэйн, ваши попытки объяснить технические подробности так, чтобы мы, бедные миряне, могли их понять. Поверьте, мы ценим это. Но я полагаю, мы не настолько сообразительны, как вы представляете. По крайней мере, я не настолько сообразителен. Так вот, если вас это не слишком затруднит, не обьясните ли вы нам еще раз вашу историю, касающуюся произошедшего.

— В двигателях А–6 используется, как ее называют в армии, «мягкая» радиоактивность. Экранирующая оболочка одновременно играет и роль замедлителя ядерной реакции. При запуске двигателя в камеру сгорания подаются две топливные таблетки. Для создания тяги в камере сгорания используются элементы старинных кумулятивных зарядов. Управление на двигатели А–6 не устанавливалось, поэтому случайная подача топливных таблеток в камеру сгорания просто невозможна…

Военный министр Логэн Брайтлинг прокашлялся, тем самым прервав объяснения Бада Лэйна. В мультипликационных фильмах его изображали в точности похожим на кадьякского медведя[9], со стоячим воротничком военного покроя.

— Почему «Битти–1» был загружен радиоактивным топливом раньше, чем было установлено управление двигателями?

— Несмотря на замедлители, топливные таблетки генерируют ощутимое количество тепла. На «Битти–1» обнаружились эффективные способы использования этого тепла как источника энергии для собственных нужд. Использование этой энергии для необходимых сварочных и сборочно — монтажных работ оказалось более выгодным, чем доставка энергии от источников снаружи корабля. Можно сказать, что как только заработал внутренний источник энергии, «Битти–1» начал помогать себя строить. Возвращаясь к сказанному, я повторяю, что не считаю произошедшее случайностью. На схемах и чертежах схематически изображено поперечное сечение корабля, — Бад Лэйн подошел к развешанным на стене чертежам и схемам. — Вот сюда может войти человек. Это — нормальная инспекционная процедура, выполняемая через определенные промежутки времени для проверки экранирующей оболочки и замера радиоактивности, чтобы контролировать, находится ли она в пределах безопасных значений или превышает их. Вот по этому проходу человек может полностью обойти экранирующую оболочку и камеру сгорания. Вот в этом месте имеется люк, которым можно пользоваться только тогда, когда в секции хранения нет топливных таблеток. За этим люком радиация убьет человека приблизительно за двенадцать минут. Но если он туда проникнет, ему понадобится не более трех минут, чтобы вручную переложить топливные таблетки из ниш хранения на конвейер и спустить их на приемную плиту над камерой сгорания. Еще за несколько минут этот человек может слезть туда, запустить мотор на плите, пос — ле чего топливные таблетки будут сами сыпаться в камеру сгорания. Если после этого вывести замедляющие стержни, то немедленно возникнет реактивная тяга, и корабль взлетит. Тщательное исследование зоны, где стоял «Бит — ти–1», показало, что остаточная реакция там превышает нормально ожидаемую. Из этого мы заключили, что в камеру было подано больше таблеток, чем может подать конвейер за один раз по норме, и поэтому мы считаем, что причиной является не случайное самовключение конвейера.

Лидри надул свои тонкие губы.

— Значит, доктор Лэйн, вы хотите нас уверить, что кто — то вошел в эту… в это испепеляющее радиационное пекло и организовал всю эту диверсию?

Бад вернулся к своему месту.

— Я не вижу другой возможности. После того, как люк в секцию хранения побудет открытым пять секунд, не останется ни малейшей надежды прожить более двадцати минут, невзирая на любые предпринятые медицинские меры. Этот человек пожертвовал своей жизнью. В то время на корабле было двенадцать специалистов и с ними двенадцать охранников, следящих за ними в соответствии с новым приказом по соблюдению безопасности, который я издал за четыре дня до происшествия. Очевидно, диверсант одолел своего охранника. Машинист подъемника и двое рабочих, находившиеся слишком близко к кораблю, погибли. Громадный кусок горящего маскировочного тента упал на машинистку из бухгалтерии. Вчера она скончалась от ожогов. Итак, всего погибших двадцать восемь.

Генерал Сэчсон подошел к Линдри, наклонился и что — то прошептал на ухо. Выражение лица сенатора не изменилось, но он произнес:

— Доктор Лэйн, не пересядете ли вы, пожалуйста, на несколько минут за другой стол. Доктор Инли, будьте любезны, выйдите сюда.

Проходящие секунды глыбами нависли над присутствующими. Шэрэн постаралась утихомирить глухие удары сердца и сосредоточиться.

— Доктор Инли, перед этим вы давали показания, касающиеся ваших обязанностей и действующих правил, на которые они опирались. Насколько я понял правила, если вы направляете любого служащего данного проекта на детальное обследование, минимальный срок пребывания в больнице составляет семь суток. Мы же по записям обнаружили, что доктор Лэйн был направлен на обследование и освобожден всего лишь через три дня. Я надеюсь, у вас есть какое — то объяснение этому отклонению от установленных правил.

По залу пронесся тихий гул перешептываний. Председатель следственной комиссии призвал всех к порядку. Шэрэн прикусила губу.

— Подойдите, доктор Инли. Вы, конечно, знаете, по чему вы приказали отпустить доктора Лэйна?

— Я открыла… причины, по которым я назначила док тору Лэйну обследование, оказались не теми… которые я сначала предполагала.

— Это правда, что вы были в дружеских отношения с доктором Лэйном? Разве не правда, что вы часто бывали вместе? Разве не правда, что среди сотрудников проекта ходили слухи о том, что ваши отношения были… скажем… немного ближе, чем предполагают нормальные профессиональные отношения? — Лидри хищно подался вперед.

— Меня оскорбляют ваши намеки, Сенатор.

— Отвечайте только на вопросы, доктор Инли.

— Доктор Лэйн — мой хороший друг. Ничего больше. Мы часто бывали вместе и часто обсуждали, какие направления действий были бы лучшими для проекта.

— В самом деле? — спросил Лидри.

— Сенатор, — поднялся Бад, — я рассматриваю эту линию расследования такой же благотворной, как и письменные упражнения на стенах общественных уборных.

— Вам слова не давали! — вспыхнул председатель. — Сядьте, пожалуйста.

— Займите свое место, доктор Лэйн, — приказал Лидри. — Доктор Инли, вы понадобитесь нам опять через несколько минут.

Бад сел на место. Лидри опять пришлось дожидаться, когда члены комиссии перестанут перешептываться.

— Как вы считаете, ведь доктор Инли весьма привлекательна? — спросил он, пытаясь изобразить общительность.

— Она — компетентный психолог, — ответил Бад.

— О, несомненно. Тогда вот, доктор Лэйн. Вчера мы получили свидетельские показания от одной из больничных медсестер. Можете ли вы объяснить, как так случилось, что вас видели в больнице, предающимся любви с молоденькой сиделкой по фамилии Андерсон?

— Могу ли я спросить вас, что вы стараетесь доказать?

— Я с радостью скажу вам, доктор Лэйн. А лучше всего я это объясню, задав вам еще один вопрос. Доктор Пэйн, знаете ли, вы очень знаменитый человек. И вы очень молоды для громадной ответственности, возложенной на вас Вы потратили намного больше, чем миллиард долларов денег налогоплательщиков. Денег, которые собраны с большого количества маленьких людей, которым приходиться тяжко трудиться, чтобы заработать на жизнь. Вы, наверняка, чувствовали бремя этой ответственности. А теперь ответьте мне, доктор Лэйн, на такой вопрос. С тех пор, как вы разрешили некоему Уильяму Конэлу вернуться к своим обязанностям — после того, как он разбил вдребезги очень важное оборудование для управления кораблем — не ощущали ли вы, что возложенная на вас ответственность — слишком непосильный для вас груз?

Бад Лэйн сжал большие коричневые кулаки. Он бросил взгляд на Шэрэн Инли и увидел, что ее глаза затуманены.

— Да, ощущал.

— Тем не менее, вы не просили отставки?

— Нет, сэр.

— Вы свободны. Подождите в приемной. Пожалуйста, займите место, майор Либер. Я понимаю, что вы были в положении наблюдателя со времени случая с Конэлом.

— Это верно, — отвечая, майор Либер выпрямился; все латунные детали его формы сверкали, как маленькие золотые зеркальца; от ленивого тона не осталось и следа.

— Вы поделитесь с нами вашим мнением о качестве руководства доктора Лэйна?

— Лучше всего будет, если я приведу дословную выдержку из доклада, отправленного мною генералу Сэч — сону, моему непосредственному начальнику, за три дня до «происшествия». Я процитирую третий параграф моего доклада. «Кажется, доктор Лэйн лучше всего подходит для надзора за выполнением технологических заданий в области исследований; у него нет ни темперамента, ни навыков для административной работы, требуемой от главы такого проекта, как этот. Процветающая здесь неофи — циальность в отношениях с сотрудниками указывает на отсутствие дисциплины. Доктор Лэйн в своих новых правилах безопасности, приведенных выше, заходит далеко, все же допускает братание между высокопоставлен — ыми сотрудниками и операторами второстепенных средств автоматизации из конторского персонала. Нижеподписавшийся офицер настоятельно рекомендует прижить все силы, чтобы довести это положение дел до сведения тех лиц в Вашингтоне, которые обладают властью организовать всестороннюю ревизию осуществления проекта».

Лидри обратился к Сэчсону:

— Генерал, можете не подходить к свидетельскому месту. Только ответьте, что вы сделали с докладом майора?

— Я утвердил его, констатируя свое личное одобрение и этим подтверждая выводы майора Либера, и отослал с курьером в офицерском звании через начальника артиллерийского снабжения Главнокомандующему вооруженными силами. Я предполагал, что доклад будет обсуждаться с Министром обороны.

— Доклад лежал на моем столе, — загромыхал министр обороны, — и рассматривался мною, когда пришло сообщение о том, что «Битти–1» преждевременно поднялся в воздух. Поздравляю генерала Сэчсона и майора Либера; они хорошо справились со своей задачей. Я прослежу, чтобы в их послужные списки были занесены надлежащие записи.

Шэрэн Инли расхохоталась. В этом помещении ее смех был явно неуместен. Он казался таким же холодным и прозрачным, как звон падающих и бьющихся ледяных сосулек.

— Джентльмены, вы забавляете меня. Армия с самого начала обижала проект «Темпо». Она считает, что попытки космических путешествий абсурдны, если они не ведутся в атмосфере войсковых соединений и армейской дисциплины, с обеспечением по вертикали и с подтверждением каждого решения не менее чем семью подписями. Доктор Лэйн влип в историю и попал в немилость. А печальная правда заключается в том, что в его лице содержится больше честности, чем майор Либер способен себе представить. Она повернулась к Либеру и, не меняя тона, произнесла: — Понимаете, вы действительно необыкновенно подлый человек. Джентльмены, от всего этого мне становится тоскливо и больно за все происходящее. Я ухожу, а вы можете вызвать меня в суд за оскорбление личности или задержать здесь силой. Полагаю, что последнее было бы более в вашем стиле. Было приятно с вами познакомиться.

Она прошмыгнула мимо вооруженного сержанта, и дверь за ней тихо закрылась.

— Пусть уходит, — сказал Лидри. — Мне кажется, что ей придется долгонько дожидаться, пока государственная гражданская служба сможет предоставить ей другую государственную должность. И потом, она только что сказала все, что нам было нужно. Ее слепое увлечение Лэйном и влияние этого увлечения на ее суждения теперь занесены в протокол. Полагаю, пора перейти к обсуждению заключения. Мое личное мнение — проект «Темпо» потерпел неудачу из — за вопиющей халатности и душевной нестабильности доктора Бада Лэйна. А сейчас нам необходимо освободить зал от свидетелей и провести голосование среди членов комиссии.

Стоявший до сих пор генерал Сэчсон попросил слова:

— Сенатор, не предоставите ли вы мне возможность внести одно замечание?

— Конечно, генерал, — горячо отреагировал Лидри.

— В моих документах вы найдете, что два года назад когда обсуждался проект «Темпо», я читал обзорные доклады и регистрировал отрицательные мнения. Эта девушка… мне следовало бы сказать, доктор Инли… в своих высказываниях подразумевала, что военные старались заблокировать проект «Темпо». Я хочу опровергнуть этс голословное утверждение. Я — солдат. Я выполняю приказы. И как только проект «Темпо» был одобрен, я искренне стал сотрудничать в нем. Все документы по совещаниям моих сотрудников, касающиеся проекта «Темпо» являются доказательством такого сотрудничества.

Однако, чтобы быть честным, я должен признаться, чтс с самого начала рассматривал проект, как необдуманную затею. Я уверен, что при настойчивости, надлежащей дисциплине и общих усилиях, мы успешно продвинулись бы в освоении Космоса, осуществляя план, начертанный гe нералом Роумером шестнадцать лет назад. И для начала мы должны укрепить нашу лунную базу. Луна — это переходная ступенька к Марсу и Венере. Конечно, джентльмены, это звучит по — военному, — прежде чем продвигаться вперед, надо укрепиться на своей территории. Проект «Тем по» же ставил телегу на несколько миль впереди лошади Старые пути — самые лучшие. Нужно действовать известными методами, и они не подведут.

Представляет ли эта теория прыжков во времени что то, что можно рассмотреть, пощупать и почувствовать. Нет! Это — лишь теория. Лично я не верю тому, что есть какие — либо вариации темпоральных систем. Я считаю, чтс время постоянно во всех галактиках, во всей Вселенной.

Лэйн — мечтатель, Я — исполнитель. Вы знаете мой послужной список. Я не хочу, чтобы постигшая проект «Тем — по» неудача заставила вас повернуться спиной к космическим полетам. Нам нужна значительно расширенная лунная база. Оттуда мы сможем разглядеть горло Паназии. Мы должны усилить лунную базу, а не распылять наши усилия на ублажение лунатических идей, выклевывающихся на крайних рубежах нашей национальной физики. Благодарю вас, джентльмены.

Лидри первым положил начало вежливым одобрительным аплодисментам. Майор Либер вскочил и присоединился к аплодирующим.

Глава 12

Несчетное количество дней Рол Кинсон провел в одиночестве в одной из комнат для обучения, отделенный множеством уровней от остальных Наблюдателей. Изредка он спускался вниз, чтобы разжиться пищей в столовой. Однажды его нашла Лиза. Он даже не взглянул на нее и не стал слушать, что она говорила. А когда она ушла, Рол ощутил даже некоторое облегчение.

Вновь и вновь перед ним возникала картина катастрофы. Он видел ее глазами Бада Лэйна — крушение ревущей «Битти–1», крушение его надежд, очевидный результат предательства. Ему страстно хотелось сомкнуть пальцы на горле Лизы, но он понимал, что не решится убить ее.

Он не ходил грезить. Он не хотел проектироваться на Землю. Ему и раньше было стыдно за Наблюдателей. Теперь добавилась новая причина для стыда. Рол очень медленно возвращался к жизни. Час за часом. Он размышлял. На Земле рождался один корабль. Здесь их было шесть. Умрет ли человек снаружи здания, считающегося миром Наблюдателей? Если бы он смог там жить, смог бы найти путь в один из шести кораблей…

Рол спустился на самый низший уровень, часто оглядываясь через плечо. Он хотел убедиться, что его никто не преследует. В комнатах, расположенных по обе стороны коридора, ведущего к выходу, находились вещи, о назначении которых никто из Наблюдателей давно уже не знал. Странные одеяния, инструменты и многое другое не использовались в течение многих столетий.

Наконец Рол подошел к выходу. Верхний обрез двери находился на уровне глаз. Из металлической двери торчали два колеса со спицами. Он дотронулся до одного. Оно слегка повернулось. Тогда он резко крутнул его. Штурвал беззвучно закрутился и остановился с легким щелчком. То же Рол проделал со вторым штурвалом. Потом, бросив взгляд на коридор за спиной, он схватился за оба штурвала. Дыхание стало тяжелым и глубоким, от возбуждения по спине побежали мурашки. Он медленно потянул дверь на себя и она открылась. Рол не впервые сталкивался с ветром и холодом, но это всегда происходило в чужом теле, теперь же он понял, что эти ощущения словами передать почти невозможно. Ветер тупым ножом заскреб его тело и песок, нагромоздившийся у двери тут же заструился по полу коридора. Рол понял, что не выдержит такого холода. Песок мешал прикрыть дверь. Тогда он опустился на колени и принялся выгребать его руками. Наконец, он закрыл дверь и обессиленно к ней прислонился. Постепенно отогреваясь, Рол перестал трястись. Ему казалось крайне невероятным, что за дверью нет такого же теплого, как внутри здания, коридора.

Одежду он нашел в третьей комнате. В основном комбинезоны были металлизированными, но подкладка внутри них оказалась мягкой. Рол выбрал комбинезон по своему размеру и неловко в него влез. Ногам было неудобно и тяжело. Сначала возникли проблемы с застегиванием, но потом он обнаружил, что застежки представляют собой две металлические ленты, которые слипаются и крепко держатся сами собой.

Одевшись, и таким образом, защитившись от холода, он вернулся к двери во второй раз и только тогда подумал о другой очевидной опасности. Дверь будет прикрытой до тех пор, пока он не отожмет ее снаружи. Но что, если Джод Олэн или кто — нибудь из старших выследит его, подойдет к двери и повернет штурвалы?

— Рол! — окликнула его Лиза, подошедшая почти к самой двери. Оклик испугал его, он оглянулся, посмотрел на сестру и отвернулся от нее.

— Рол, ты должен выслушать меня. Ты должен!

— Я ничего не хочу от тебя слышать.

— Я знаю, что ты думаешь обо мне. Я предала тебя, Рол. Я дала тебе слово и предала. Ты знаешь, что я уничтожила корабль, — она рассмеялась странным надрывным смехом. — Но пойми, поверь, я не понимала, что при этом предала и себя.

Рол не повернулся. Он стоял, тупо глядя на полированный металл двери. — Рол, я много раз грезила и пыталась розыскать Бада. Я отыскала Шэрэн Инли, и рассказала ей о том, что я сделала. Она возненавидела меня, Рол. Лишь после долгих бесед мне удалось заставить ее понять меня. Она… добрая, Рол. Но она не может найти его. Никто не знает, куда он исчез. А я должна найти его и рассказать ему… про… почему я это сделала…

Рол услышал за спиной странные звуки. Короткие всхлипывания, Он обернулся. Лиза опустилась на колени и, поникнув плечами, уткнулась лицом в ладони.

— Я никогда не видел раньше, чтобы ты плакала, Лиза.

— Помоги мне найти его, Рол. Пожалуйста, помоги!

— Я хочу, чтобы ты нашла его, Лиза. Я хочу, чтобы ты увидела в его сознании все, что ты причинила ему.

— Я знаю, что я причинила ему. Я была один раз в его мозгу, Рол, после этого… случая, — простонала Лиза, подняв к нему мокрое от слез лицо. — Это… это было ужасно.

— Как же это может быть, Лиза? Разве ты забыла? Это же только существа из грез. Их нет на самом деле. Это все хитрости машин. Машины для грез создали Бада Лэйна специально для твоего развлечения.

— Нет! Пожалуйста, не говори так.

— Уж не скажешь ли ты, сестрица, что ты убедилась в истинном существовании этих существ? — насмешливо произнес он. — Что же заставило тебя изменить мнение?

Лиза серьезно посмотрела на Рола. В ее взгляде появилось что — то новое, более зрелое.

— Я не умела думать об этом, как ты. Я побывала в его сознании. Я знаю все его мысли, все его воспоминания и все его мечты. Я знаю его лучше, чем себя, И вот теперь я не могу жить во Вселенной, где он не существует. А если он существует, то существуют и остальные. Ты был прав. Все остальные Наблюдатели неправы, точно так же, как была неправа я.

— И я должен поверить тебе сейчас?

— А есть ли причина не доверять мне… сейчас? Рол взял Лизу за руки, поставил ее на ноги и улыбнулся.

— Я снова поверю тебе. Если ты поможешь мне, мы сможем его разыскать. Я знаю, что ты чувствуешь, Лиза, потому что… я… не могу перестать думать, вспоминать…

Она была…

— Шэрэн Инли? Он отвернулся.

— Да, Лиза. Какая жестокая ловушка для нас обоих!

— Чем я могу помочь тебе?

— Я хочу выйти наружу к кораблям и войти в один из них. Я выучил кучу инструкций по их эксплуатации. Наши сроки жизни окончатся задолго до того, как Земля построит другой корабль, подобный уничтоженному тобой. Корабли снаружи имеют почти тот же принцип, что и строившийся на Земле «Битти». Я хочу запустить один из наших кораблей и довести его до Земли.

Глаза Лизы расширились. Она была потрясена.

— Но…

— Может быть, снаружи слишком холодно. Я могу умереть. Может быть, на нашей планете не осталось достаточно кислорода. Если я потерплю неудачу, ты пойдешь во вторую комнату и выберешь там инструменты для резки кабелей. Перенесешь их украдкой к кабинам для грез. Начни с неиспользуемых кабин и перережь кабели в каждой кабине. В каждой. Ты поняла?

— Но тогда я нигде не найду Бада?

— Это было бы очень хорошо. Я не хочу приходить к Шэрэн Ипли в чьем — то теле. Я хочу прийти и коснуться ее вот этими руками, посмотреть в ее глаза своими глазами. Все остальное — плохо.

— Один из тех кораблей… после стольких лет… это невероятно, Рол…

— Я открывал эту дверь. Думаю, что смогу там выжить. Помоги мне. Дождись меня здесь. Я должен быть уверен, что смогу вернуться внутрь. Если кто — либо придет сюда, ты должна удержать… штурвал, чтобы никто не прикасался к двери. Понимаешь?

— Да.

Рол подошел к двери и открыл ее. Он увидел, как Лиза съежилась от порыва резкого холодного ветра. Рол нагнул голову и шагнул наружу. Некоторое время Рол стоял на месте, повернувшись к ветру спиной, и прикидывая, сможет ли он дышать этим воздухом. Пришлось делать глубокие и частые вдохи. Мороз покусывал скулы, а песок сек обнаженные руки и щеки. Рол повернулся и посмотрел на тускло освещенную равнину и стоящие на ней шесть кораблей. Установив их местонахождение, он зашагал к ним, сгибаясь под порывами ветра. Одной рукой он прикрывал глаза, а вторую, пытаясь согреть, прятал в рукав. Взглянув на корабли еще раз, он увидел, что пройденная им сотня шагов увела его немного влево. Он сориентировался и двинулся дальше. Еще сто шагов. Корабли, казалось, не приблизились. Посмотрев на них в очередной раз, он понял, что они все же стали ближе. И, кроме того, задыхаясь от напряжения, он заметил новые детали в конструкции кораблей. Повернувшись спиной к ветру, Рол вскрикнул, когда увидел далеко позади себя известный ему мир, он был неизмеримо выше кораблей, но казался карликом на фоне зубчатых гор. Белые пояса уровней устремлялись ввысь в пурпурное небо, а слепые, лишенные каких — либо особенностей стены, чуть сдвинутые на каждом последующем уровне, вздымались на головокружительную высоту.

Рол поборол желание вернуться. Двинулся дальше. Ветер за его спиной тут же засыпал его следы. Корабли становились все ближе. Значительная часть кормы каждого из них была засыпана песком. Один корабль стоял чуть накренившись. Рол никогда не представлял себе истинного размера кораблей и расстояний между ними. Последние тридцать метров оказались самыми легкими, потому что ближайший корабль загораживал от жестокого режущего ветра. Со всех сторон корабля длинными крутыми гребнями громоздился нанесенный песок, и слегка расширяющийся корпус как бы нависал над Ролом. Обшивка еще сохраняла фактуру сверкающего полировкой металла, но вся была покрыта рябью и шрамами, выеденными космосом и годами. Но самое худшее — не обнаружилось никакой возможности проникнуть внутрь корабля. Совсем никакого входа. Рол обошел корабль, чуть не плача от досады. Только сияющий металл, на который невозможно вскарабкаться. Неуклюже ковыляя по наносам, Рол одной рукой касался корабля. Руки закоченели до такой степени, что он уже не ощущал поверхности металла. Он сделал два полных круга вокруг корабля. А на другой стороне равнины высокий белый мир, казалось, с молчаливым изумлением наблюдал за его действиями.

Рол споткнулся и упал; при этом он ударился лицом о стенку корабля, чуть не потеряв сознание. Он полежал, пытаясь собраться с силами, чтобы встать на ноги. Корабль был всего в нескольких дюймах от глаз. Рол вздрогнул. Металл корпуса пересекала расселина в виде угла со слишком прямыми линиями, чтобы быть случайной. Рол уселся, раскинув ноги в стороны, как дети в песочнице, и закоченевшими бесчувственными, как палки, руками, начал рыть песок. Расселина удлинялась, явно обозначая угол какого — то прямоугольного отверстия. Копая, Рол начал смеяться глубоким горловым смехом, перекрывающим завывание ветра.

Он перестал копать и, любовно похлопывая по металлу, называл корабль ласковыми именами. Сейчас Ролу стало гораздо теплее. И намного приятнее.

Рол ощупывал корабль у своих ног. Хороший корабль, он отвезет Рола на Землю. Навестить Шэрэн.

Рол повернул голову. Вообще — то на Землю лететь нет надобности. Вот ведь она, Шэрэн, стоит рядом и улыбается. Ей наплевать на ветер. Ей тоже тепло. Рол потянулся к ней, но она, дразня, отступила назад. Ее ноги не оставляли следов на песке.

— Шэрэн! — хрипло заорал он, но его голос потерялся в неумолчном вое ветра, — Шэрэн!

Спотыкаясь бесчувственными ногами о песок, он пустился вдогонку. Но она продолжала ускользать от него, все время отступая к большому теплому миру. Рол надеялся, что Лиза следит за ним, так что тоже сможет увидеть Шэрэн. Но сейчас Шэрэн уже исчезла, он не мог найти ее. Он побежал, споткнулся и растянулся на песке. Ему было уютно лежать и вставать не хотелось. Слишком тепло. На его левый бок быстро нанесло песок и через некоторое время струйки песка нежно, как женская ласка, начали пересыпаться через шею и затылок.

Глава 13

Шэрэн Инли с отвращением взглянула на узкий переулок. Сотрудник агентства подрулил к обочине и остановил автомобиль. Уже наступили сумерки и кое — где засветились неоновые огни реклам.

— Вы найдете его там, мисс, — сотрудник агентства указал на заведение, носившее название «Алиби Джо». — Может быть, вы хотите, чтоб я его оттуда выдернул? Это заведение — не для женщин, а он может оказаться не в лучшем виде и может не захотеть идти по своей воле.

— Нет я зайду — возразила она.

— Ну, тогда мне лучше пойти с вами. Вам понадобится помощь.

— Как хотите, — согласилась Шэрэн.

Сотрудник агентства взглянул на растрепанных, неряшливых детишек, игравших поблизости, и выйдя из машины, тщательно закрыл все дверцы автомобиля.

Когда Шэрэн и агент перешли мостовую и ступили на тротуар, до них донесся хриплый смех. Но как только Шэрэн отвела рукой занавеску, прикрывавшую дверной проем, и вошла в помещение, смех и говор прекратились. Шэрэн прошлась по залу и повернулась к агенту.

— Его здесь нет, — с упавшим сердцем сказала она.

— Посмотрите еще раз, мисс, — посоветовал агент.

Шэрэн вгляделась в человека у стола. Тот спал, сидя на стуле, уронив голову на грудь. Стул запрокинулся назад и не падал только потому, что спинка упиралась в стену. Худое землистое лицо ощетинилось небритой бородой; распахнутый ворот рубашки был грязен.

Шэрэн быстро подошла к столу.

— Бад! — тихо окликнула она. — Бад!

— Его так зовут? — заметил бармен в тишине. — А мы зовем его «прохвессор». Он у нас тут, вроде как талисман. Вы хотите его разбудить?

Обогнув угол бара, бармен с широкими покатыми плечами отклонил от стены стул вместе со спящим Бадом, схватил Бада за ворот перепачканной рубашки, без всякого усилия приподнял его и отвесил ему полновесную пощечину, прозвучавшую как пистолетный выстрел.

— Эй, полегче, приятель, — возмутился агент.

Бад по — свиному захлопал веками.

— А теперь прислушайтесь к его речам, — сказал бармен. — Прохвессор! Ты слышишь меня, Прохвессор? Расскажи нам о них, о марсианах.

Глухим пропитым хриплым голосом Бад произнес:

— Они приходят к нам с далекой планеты и завладевают нашими душами. Они наполняют наши умы злом и толкают нас на черные дела. Никто не знает, когда они приходят. Никто не знает. Мы должны быть настороже.

— Умница, правда? — ухмыляясь, спросил бармен.

Шэрэн сжала пальцы в кулак и шагнула к бармену.

— Руки прочь от него, — прошептала она.

— Конечно, леди. Безусловно. У меня и в мыслях не было ничего такого.

Бад глазами отыскал Шэрэн и нахмурился.

— Чего вы хотите?

— Пойдемте со мной, Бад.

Мне и здесь хорошо. Извините, — пробормотал тот.

Из — за Шэрэн вышел агент. Он схватил Бада за запястье и вывернул руку ему за поясницу. Бад почти не сопротивлялся, и агент повел его к двери; за ними последовала Шэрэн.

— Хорошо заботься о Прохвессоре, милашка, — бросил ей вдогонку один из посетителей.

Шэрэн вспыхнула, а посетители захохотали.

Она открыла дверцу автомобиля и агент втиснул Бада на сиденье. Едва Бад уселся, как тут же уснул. Когда агент сел за руль, Бад оказался между ним и Шэрэн.

— От него чуточку пахнет, правда? — заметил агент.

Шэрэн не ответила. Дом, где Бад снимал жилье, находился в соседнем квартале. Это был довольно гнусного вида дом, казалось, хранивший в себе воспоминания о злых деяниях, об исковерканных судьбах и о безудержных оргиях.

— Второй этаж, окна на улицу, — сказал агент.

Бада разбудили. Он выглядел изумленным, но не протестовал и не сопротивлялся. Агент подхватил его и повел вверх по лестнице, Шэрэн поднималась за ними. Дверь в квартиру Бада была незаперта. Комната оказалась крошечной и неприглядной, а в прихожей было темно и неуютно.

— Хотите, я останусь и помогу вам, леди? — предложил агент.

— Спасибо. Я справлюсь сама. Вам большое спасибо.

— Управились за один день. Будьте осторожны: некоторые из таких свирепеют, если от них начинают что — то требовать.

Бад свалился на узкую кровать и захрапел. Шэрэн не стала запирать за собой дверь, но ключ забрала с собой. Через час она вернулась с полным комплектом одежды, которая должна была подойти Баду. Включив единственную лампочку, она попыталась убрать в ком — чате. Ванная комната была через прихожую. Душа не было. Только ванна.

Туфли Бада потрескались и покорежились; похоже, они Достались ему из мусорного бака. Носков он не носил и лодыжки были в грязи. Шэрэн приготовила в ванной бритвенные принадлежности и разложила новую одежду.

А затем последовала кошмарная возня с его пробуждением, с попытками заставить его открыть мутные глаза на страшном землистом лице. Казалось, он больше не узнавал Шэрэн. Ей пришлось фактически самой дотащить его до ванной. Сам он не в состоянии был ничего делать. Она усадила его на стул, привалив спиной к стене, и раздела его, как ребенка. Усадить Бада в ванну оказалось великим инженерным действом, после чего ей пришлось долго ждать, пока холодная вода не привела его в чувство и она удостоверилась, что он не захлебнется. Тогда она вышла и принесла кварту горячего кофе. Он выпил, и, наконец, в его взгляде появились проблески сознания.

— Бад! Слушай меня. Побрейся, вымойся и оденься.

— Конечно, конечно, — пробормотал он.

Время от времени Шэрэн подходила к двери ванной комнаты и прислушивалась. Она слышала, как он плескался, затем шлепал босыми ногами по полу, Позже она различила звяканье бритвы. Дожидаясь его, она увязала его старую одежду в узел и завернула в обертку, оставшуюся от новой одежды.

Наконец, он выбрался из ванной и медленно вошел в комнату. Здесь он сразу же сел и закрыл глаза дрожащими руками.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Шэрэн.

— Прегадостно, Шэрэн.

— Рядом с тобой — кофе. Выпей — станет лучше.

Хоть он держал чашку обеими руками, немного кофе выплеснулось ему на руку.

— Лучшего решения ты не нашел, правда? — спросила она.

— А разве есть вообще какое — нибудь хорошее решение?

— Сдаться, — совсем не хорошее решение.

— Пожалуйста, избавь меня от скрипичной музыки. Меня отбросили в сторону, как выжатый лимон. Мне казалось, что нужно играть роль до конца.

— У каждого бывает полоса, когда он чувствует себя мучеником, Бад.

Бад посмотрел на нее. Глаза у него были пустые, безжизненные.

— Меня отлично уделали. Детка, на меня наклеили ярлык. Ни одна лаборатория в стране не захочет связываться со мной. Ты знаешь это. У меня были кое — какие сбережения. Я захотел доказать всем. Я разговаривал с некоторыми жертвами несчастных случаев — тех, в участии которых я подозревал происки Рола и его банды. Я вел записи на магнитофоне. Знаете, какое самое распространенное выражение? «Не знаю, что на меня нашло», говорят жертвы. Я пытался заинтересовать газеты. Со мной мило беседовали и в это же время посылали за ребятами и рубашкой с длинными рукавами.

— Я читала об этом, Бад, — тихо сказала она. — Хорошенькая статья, правда? Чертовски забавная. — О тебе не упоминали в газетах свыше месяца. У публики короткая память. О тебе уже забыли. — Только — то утешения. — Сейчас тебе лучше?

— Доктор Инли, — Бад уставился на нее, — пациент отказывается лечиться. Почему бы вам не применить лоботомию или что — нибудь подобное? Шэрэн улыбнулась.

— Хватит ребячиться. Заканчивайте кофе. Мне хочется отвести вас в парикмахерскую и накормить бифштексом… именно в таком порядке.

На лице Бада появилась кислая улыбка. — И чему я обязан всем этим вниманием? — Потому что в тебе нуждаются. Не прячься в панцирь, Бад. Просто делай, что я говорю. Позже я все тебе объясню.

Город погрузился в сумерки, а они все еще сидели в обшитой дубовыми панелями кабинке в глубине тихого зала ресторана. Глаза Бада стали ярче, а руки дрожали уже гораздо меньше. Он отодвинул в сторону кофейную чашечку, прикурил сигареты: себе и Шэрэн. — Пришло время поговорить, Шэрэн. — Мы поговорим об ошибочных предположениях, Бад. Мы предположили, что «Битти–1» был уничтожен неким гипнотическим устройством, управляемым с другой стороны земного шара. После того, как мне деликатно разъяснили, что со мной всецело покончено, и что меня вызовут, если появится необходимость в специалисте моего класса, я была… со мной снова был установлен контакт. В связи с тем, что «Битти–1» исчез, в таком контакте, мне казалось, не было смысла. Я высмеяла их фантазию о чужом мире. Я посмеялась над нашим другом Ролом и над его сестрой. Им пришлось повозиться со мной довольно долго. Я привлекла к этому делу Лурдорффа. С ним было все просто — он слишком эгоцентричен, чтобы усомниться в собственном нормальном психическом состоянии. Теперь он тоже верит. Они те, за кого себя выдают.

Бад устремил на Шэрэн ничего не выражающий взгляд.

— Продолжай.

— Все, что Рол нам говорил, оказалось правдой. Это девушка, его сестра, уничтожила корабль. Она завладела специалистом по А–6 Майкельсоном. Заставила его вывести из строя охранника. Остальное протекало так, как и предполагали. Бад, вы помните, когда я сказала, что хотела бы… переспать с вами?

— Помню.

— Этого хотел кто — то другой. А именно сестра Рола. Она узнала обо всем слишком поздно. Она считала, что все мы — вымысел из ее грез. Теперь она, как и Рол, убедилась, что мы — реальность. Логические процессы в уме большинства женщин довольно странные. И вот она и ее брат помогли мне искать тебя. Я рассказала им о сыскных агентствах, и какие дорогие их услуги. На следующий день меня остановил на улице мужчина, отдал мне все деньги, которые были в бумажнике, и ушел. То же самое сделали еще несколько человек. Таким путем Рол решил вопрос денег. И вот мы нашли тебя.

Бад пожевал кончик сигареты и беззвучно засмеялся.

— Что — то вроде затянувшегося романа, а? По рассказам Рола их планета находится где — то около Альфы Центавра. Если он дал правильное описание того, что является их настоящим миром, то у моей возлюбленной леди лысый и блестящий череп и тело двенадцатилетнего ребенка. Вряд ли я ее дождусь.

— Не надо шутить над этим, Бад! — пылко воскликнула Шэрэн. — Ты нам нужен. Если мы хотим дожить до исполнения надежд, которые мы возлагали на «Битти–1», то ты должен помочь нам.

— Понимаю. Рол заставит миллиард людей дать нам по одному доллару и мы на пустом месте начнем все сначала.

Шэрэн быстро поднялась и потушила сигарету.

— Ладно, Бад. Я думала, что ты захочешь помочь. Извини меня. Я ошиблась. Приятно было повидать тебя. Счастливо оставаться, — и она повернулась к выходу.

— Вернись и сядь, Шэрэн. Извини меня.

Поколебавшись, Шэрэн вернулась.

— Тогда слушай. Из всех людей на Земле у тебя самое полное представление о проблемах, связанных с космическими полетами с применением уравнений Битти. Некий давно забытый человек на планете Рола завершил эти уравнения приблизительно за тринадцать тысяч лет до того, как до них дошел Битти. Рол добрался до кораблей, о которых он говорил, и чуть не погиб при этом. Когда он в первый раз ушел и долго отсутствовал, Лиза вышла за ним и едва сумела дотащить его обратно в здание, иначе он бы замерз. После этого он побывал в одном из кораблей не менее дюжины раз. Он считает, что корабль все еще в рабочем состоянии. Он приводил в действие некоторые системы: воздушное обеспечение, внутренний обогрев. Но что касается систем управления, то ты — единственный, кто может помочь ему. Он зашел в тупик.

— Как же я могу помочь?

— Мы это обсуждали. Он может, пользуясь твоей рукой, нарисовать по памяти точное положение каждой кнопки и выключателя вместе с переводом символов, относящихся к этим органам управления. Если принцип тот же, а Рол почти убежден в этом, то ты сможешь разгадать большинство логических назначений каждого органа управления.

— Но… послушай, Шэрэн, очень мало шансов, что я разгадаю верно. Зато шансы на неудачу — огромны. Самая ничтожная ошибка приведет к тому, что Рол погибнет в Космосе или в огне при взлете. Предположим даже, что он найдет нас. Представь себе, как он входит в атмосферу со скоростью десять тысяч миль в секунду и врезается в землю в Центральном Парке или районе Чикагской петли.

— Он хочет использовать свой шанс.

Бад задумался. Шэрэн не мешала ему, наблюдая, как он бесцельно водит острием ножа по скатерти.

— Что это даст?

— А что дал бы «Битти–1»? Ты что, не читаешь газет? Таинственное крушение стратолайнера. Отец шестерых детей убивает всю свою семью. Растратчик из банка выбрасывает два миллиона долларов в озеро Эри. Подружка романиста похоронена заживо. В часы пик автомобиль врезается в толпу на оживленном перекрестке. Мы всегда считали такие происшествия необъяснимыми, Бад. Мы много трепались и разводили турусы на колесах вокруг колдовских чар, мы болтали о временном безумии, о причинах склонности человеческого мозга к нарушению психического равновесия безо всякого предупреждения. Разве дело не стоит того, чтобы прекратить эти безобразия, даже если за это всего один шанс против миллиарда? Религии родились из фантазий Наблюдателей, насаждаемых ими в умах людей. Войны затевались ради развлечения тех, кто считал нас всего лишь изображениями, которым странные машины придавали вид реальности.

Снова наступило молчание. Прервал его Бад:

— С чего начнем? — улыбнулся он.

— Мы выработали синхронизированный график времени. Их «сутки» длиннее, чем наши. Мы должны поехать ко мне. Наши контакты будут осуществляться там; это легче и быстрее, чем разыскивать нас каждый раз на новом месте. У нас в распоряжении еще час, чтобы добраться до моей квартиры.

Шэрэн снимала в гостинице номер — люкс, состоящий из спальни и гостинной. Физически, в комнате находилось два человека. Психически же здесь присутствовало четверо. Бад сидел в глубоком кресле; торшер освещал блокнот, лежащий у него на коленях. Шэрэн стояла у окна.

Первым заговорил Рол, шевеля губами Бада:

— Обсуждение должно вестись между нами всеми, поэтому я считаю, что все наши мысли должны высказываться вслух. Как будем определять, кто выступает?

— Говорит Лиза, — заговорила Шэрэн. — Рол, я предлагаю, когда будем говорить мы — поднимать правую руку. Этого будет достаточно.

Все согласились с этим. Баду стало жутко, когда он увидел, как без участия его воли, поднимается рука.

— Шэрэн и Лиза, доктор Лэйн еще не избавился от сомнений. По всему он старается сотрудничать с нами, но еще не преодолел свой скептицизм, — рука опустилась.

— Я ничего не могу с собой поделать, — сказал Бад. — И я согласен — во мне таится некоторая враждебность. Как я понял, это ведь Лиза разрушила проект «Темпо»?

Теперь правую руку подняла Шэрэн.

— Только из — за того, что я тогда не понимала своих действий. Поверьте мне, Бад. Вы должны поверить мне. Видите ли, я…

Поднялась правая рука Бада, и заговорил Рол:

— Лиза, у нас нет времени на это. Не вмешивайся пока. Я хочу нарисовать доктору Лэйну приборную панель.

Бад Лэйн ощутил давление, которое загнало его сознание за порог волеизъявления. Рука схватила карандаш.

Рисунок древней приборной панели быстро начал обретать узнаваемые черты. Сверху располагались десять прямоугольных шкал. Вертикальная калибровка каждой шкалы имела посредине нулевую отметку; положительные значения располагались над нулем, отрицательные — под нулем. Указательной стрелкой служила прямая черта поперек шкалы, установленная на нулевой отметке. Под каждой шкалой находилось нечто, напоминавшее две клавиши — одна над другой.

— Это часть панели, — пробормотал Рол, — которая мне непонятна. Остальные органы управления я разгадал. Самый простой орган — направления. На конце рычага, вращающегося в шаровом шарнире, закреплена крошечная копия корабля. Корабль может направляться этим рычагом вручную. По тому, что я выудил из инструкции по ручному управлению кораблем, рычаг с копией корабля устанавливается в желаемом положении, после чего корабль сам приспосабливается к исполнению команды и, по мере того, как направление корабля меняется, рычаг с копией постепенно возвращается в нейтральное положение. Над десятью непонятными шкалами находится объемный экран. При приближении корабля к планете, на экране появляются и планета, и корабль. Чем ближе подходит корабль к поверхности планеты, тем крупнее становится масштаб изображения, позволяя видеть все более мелкие детали рельефа местности. Посадка заключается в плавном совмещении изображения корабля с изображением поверхности планеты. Такое маневрирование, очевидно, основывается на тех же принципах, как и у «Битти — один», Но для этого применяется управление не рукой, а голосом. По обе стороны гортани пристраиваются диафрагмы и скорость движения управляется интенсивностью произношения определенных гласных звуков. Я испытывал эту часть управления кораблем, произнося гласные звуки как можно тише. Корабль вздрагивал. Я полагаю, что такая система управления создана для того, чтобы пилот мог управлять кораблем, даже, если он окажется не в состоянии шевельнуть пальцем при перегрузках. Я чувствую, что способен поднять корабль и посадить его. Но пока я не разберусь в десяти шкалах под объемным экраном, ясно, что я не могу предпринять длительный полет на большое расстояние.

Давление в мозгу исчезло.

— А вы пытались, — спросил Бад, — разобраться в монтаже и деталях под шкалами?

— Да. Я не смог понять их назначение. А потом, все очень усложняется необходимостью хорошо запомнить этот участок схемы за один раз и передать изображение этого участка вам. Я думаю, что потребуется не менее одного года, чтобы завершить эту работу, но и тогда во мне не будет полной уверенности, что все передано в точности как есть.

— Значит, положительные и отрицательные значения, да? Насколько хорош ваш перевод символов? Ваша математика эквивалентна нашей?

— Нет. У вас десятиричная система, а у нас — девятиричная. По самому приближенному сравнению ваше число двадцать будет выражено у нас второй цифрой в третьем порядке.

— Значит, девять положительных и девять отрицательных значений выше и ниже нуля соответствуют полным простым порядкам. Я всегда остерегаюсь поспешных суждений, но эти шкалы напоминают мне, несомненно, клавиатуру в вычислительных устройствах. При десяти шкалах с одними только положительными значениями можно получить число эквивалентное нашему миллиарду. Добавив отрицательные значения, мы можем получить действительно огромные порядки значений. Достижимое количество чисел может быть высчитано умножением одного миллиарда на девятьсот девяносто девять миллионов девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять. Навигация всегда предполагает наличие известных координат. Допустим, что базовое отношение будущего местоположения корабля к прошлому выражается в виде положительных и отрицательных чисел. Далее допустим, что при изменении меняющихся систем отсчета времени, необходимо пересечь, самое большее, десять линий времени, для того, чтобы достичь самой отдаленной звезды — звезды, которая относительно вашего положения эквидистантна, независимо от того, в каком направлении ни начнется движение корабля. При движении к любой звезде, находящейся ближе этого предела, всегда найдется оптимальный маршрут, Это и будет предполагаемое направление. Корабль пересечет системы отсчета в предполагаемом месте. Значит, шкалы должны быть выставлены таким образом, чтобы воспользоваться в соответствующую долю секунды этим плюс — минусовым отклонением, или точнее, переходом от темпоральной системы отсчета точки отправления к темпоральной системе отсчета места назначения. Метки на шкалах означают числовой индекс каждой звезды, учитывающий первоначальное положение корабля, то есть, не фиксированный постоянный числовой индекс, а число, скорректированное по формулам, учитывающим орбитальные и галактические движения. Одним из неизвестных, представляемых в уравнение, перед его использованием, должно быть теперешнее время на вашей планете. Хотя… нет. Одну минуточку. Если бы я конструировал органы управления, я встроил бы в управление часы — устройство отсчета времени, для точности, по радиоактивности, и управление само, пользуясь уравнением, корректировало бы индекс и, таким образом, можно было бы пользоваться постоянным стандартным индексом темпоральной системы отсчета нужной звезды. Все пересчеты на текущее время и положение корабля будет выполнять компьютер.

— Именно так и должно быть, ведь прошли века с тех пор, как поддерживалась регистрация текущего времени.

— Кнопки или клавиши под шкалами — не иначе, как устройство для установки индекса. Верхняя клавиша должна при каждом нажатии поднимать индикаторную метку на одно деление вверх. Нижняя клавиша должна опускать метку на одно деление вниз. Окончательно выставленное на шкалах число, или индекс, должно переправить корабль через космос к звезде с заданными координатами. Это был бы самый простейший тип управления, использующий уравнения Битти, и куда более простой тип, чем тот, над которым мы работали. Но, чтобы уметь им пользоваться, вы должны найти, может быть, на самом корабле инструкцию, в которой вы получили бы перечень значений уставок для звезд.

Бад Лэйн ощутил возбуждение, возникшее в сознании Рола.

— Давно — давно. Три года назад, а может быть и больше, я нашел книги, отпечатанные на тонких металлических листках. Я ничего не понял в них тогда. Там были длинные Двухцветные числа. По сравнению с микрокнигами, читать их неудобно. Я помню рисунок на обложке — стилизованная карта звезд и планетной системы.

— Может быть, это — то, что нужно. Но если я прав, я должен вас предупредить, и вы должны зарубить у себя на носу, что при неправильно установленном числовом индексе вы, по всей вероятности, никогда не сможете найти ни землю, ни свою родную планету. Вы потратите в поисках сорок жизней с таким же успехом, как при поисках двух специфичных пылинок в атмосфере этой планеты Убедитесь в том, что вы вполне готовы рискнуть. — Вполне готовы, Бад, — тихо сказала Лиза.

— Тогда найдите эти книги. Изучите числа. Посмотрите, соответствуют ли они шкалам. Посмотрите, сможете ли вы со всей уверенностью определить наш числовой индекс. И тогда снова свяжитесь со мной.

Давление в его мозгу быстро исчезло. Но прежде, чем оно исчезло совсем, Бад уловил слабую мысль: «Этот сон заканчивается».

В комнате остались двое.

— Сможет ли он это сделать? Сможет ли он прилететь сюда? — задумчиво произнесла Шэрэн.

Бад встал и подошел к окну. Внизу в свете уличного освещения рука об руку шла парочка. А наискосок у подъезда образовалась очередь, ожидающая, когда их впустят в видеостудию.

— Какая она? Какие у нее мысли?

— Как у всякой женщины.

— Когда они появятся опять?

— Завтра в полночь.

— Я приду.

В апартаментах Джода Олэна собралось десять пожилых мужчин. Их глаза сверкали решимостью. Джоду Олэну пришлось долго убеждать их принять соответствующее решение.

— Наш мир — хорош, — выпевал Джод.

— Наш мир — хорош, — охрипшими голосами, в унисон скандировали остальные.

— Грезить — хорошо.

— Грезить — хорошо.

— Мы — Наблюдатели, и мы чтим Закон.

— Да, мы чтим Закон.

Олэн выбросил вперед руку со сжатым кулаком.

— А они хотят положить конец грезам.

— … конец грезам, — слова прозвучали печально.

— Но их надо остановить. Двоих. Черноволосых и странных.

— Их надо остановить.

— Я пытался, братья мои, показать им их заблуждения а пытался направить их на путь истинный. Но они заявляют, что три мира грез — это реальность.

— Олэн пытался.

— Я — не мстителен. Я — только человек. Я чту Закон и Истину. Они должны уйти в ничто, в пустоту, что окружает нас поискать миры, о которых мы грезим и которые приходят к нам во сне. Смерть будет для них милостью.

— Милостью.

— Разыщите их, братья мои. Отправим их в трубу смерти. Пусть они скользнут в темноту и вечно падают в черноте. Я пытался спасти их, но потерпел неудачу. Нам не остается ничего другого.

— Ничего другого.

Все двинулись к двери, сначала медленно, потом быстрее. Еще быстрее. Джод Олэн встал и прислушался к шлепанью босых ног по теплому полу, к хриплому дыханию и покашливаниям уходящих мужчин. Все вышли. Джод снова тяжело опустился на стул. Он очень устал. И не знал, правильно ли он поступает. Но сомневаться было уже слишком поздно. И все же… Джод нахмурился. Во всем процессе размышлений образовался основной изъян: если снаружи не было ничего, то есть там было ничто, то как могли эти двое выйти туда, а потом вернуться? То, что они сделали это, должно указывать на то, что ничто было «чем — то». А если это так, то к фанатической вере Рола Кинсона следует отнестись с определенным доверием.

Но если допустить правоту Рола Кинсона, все здание его собственных убеждений пошатнется и рухнет. У Джода Олэна разболелась голова. Очень грустно прожить долгую жизнь в совершенном довольстве, в ладу со своими мыслями, а затем вдруг обнаружить в себе червяка сомнения, грызущего душу. Ему хотелось бы избавиться от него. А может быть, соглядатай ошибся? Может быть, эти Двое не выходили в ничто?

Джод обнаружил, что в большой спешке опускается на нижний уровень. Там он нашел дверь. Ему не пришлось Долго вспоминать секрет сдвоенных штурвалов. Поворотом двери он открыл проход. В этот раз он сумел удержать глаза открытыми. Ветер ожег щеки. Джод искоса взглянул в дверной проем. Прямо перед ним вдали под огромным красным солнцем стояли шесть высоких космических кораблей. У ног Джода по полу несло песок. Он собрал и выбросил почти пригоршню. Преодолевая ветер, он закрыл дверь и прислонился головой к холодному металлу. Долгое время он не шевелился. Наконец, он повернулся и заторопился тем же путем, каким пришел сюда.

Рола держало шесть человек. Лицо его было искажено яростью, и Джод Олэн услышал треск суставов, заглушаемый звуками борьбы, в которой Рол иногда отрывал пленивших его мужчин от пола.

Остальные четверо вели не менее трудную борьбу с девушкой. Они схватили ее и подняли: двое держали за ноги, двое — за руки. Платье с нее было сорвано. Как только подошел Джод Олэн, мужчины с Лизой двинулись к трубе, прямо к ее черному овальному отверстию. Но Лизе удалось высвободить одну ногу, упереться ею в стену и со всей силы оттолкнуться. Державшие ее мужчины не устояли и все вместе рухнули на пол.

— Остановитесь! — закричал Олэн.

— Нет! — закричали мужчины.

— Вы хотите, чтобы они умерли легкой смертью? Труба — это легкая смерть. Их же грех огромен. Их нужно вытолкать в ничто и пусть они там снаружи и умрут.

На лицах мужчин он увидел сомнение.

— Я приказываю вам! — твердо бросил он.

Во главе с Олэном и не сопротивляющимися больше пленниками, снова облачившимися в платье и тогу, процессия оставила позади сбежавшихся молчаливых зрителей и двинулась к выходной двери на нижнем уровне.

На углу коридора Олэн остановил сопровождавших мужчин.

— Пусть они пройдут через выход сами. Я пойду с ними. Если вы взглянете на ничто, то у вас навсегда повредятся глаза и ум. Я присоединюсь к вам, когда они покинут помещение.

Мужчин обуял страх и гнев, но страх пересилил. Они остались ждать за углом, а Джод Олэн пошел с Ролом и Лизой.

— Я видел странные одежды, — тихо произнес он. — Чтобы отважиться выйти, нужно их одеть.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Рол.

— То… что в нашем мире есть что — то, чего я не могу понять. И прежде, чем я умру, я хочу узнать… все. Я не верил в корабли до тех пор, пока сам не увидел их собственными глазами. Теперь я разделяю грех с вами. Мои убеждения ослабли. Если вы сможете достичь другого мира, значит…, — он отвернулся. — Пожалуйста, поторопитесь.

— Идемте с нами, — предложила Лиза.

— Нет. Я нужен здесь. Если ваша ересь окажется правдой, мой народ будет нуждаться в том, чтобы объяснить им это. Мое место — здесь.

Рол и Лиза прошли через дверь, и Джод закрыл ее за ними, успев запечатлеть в сознании картинку: две фигурки преодолевающие напор ветра на фоне шести кораблей. Затем он вернулся к ожидающим людям и успокоил их, сказав, что с учениками покончено.

Глава 14

Осветительные панели, встроенные в стены рубки управления, излучали мягкое сияние. Как бесконечный вдох, звучал воздух, поступающий из отверстий, прикрытых мелкой решеткой.

Вся рубка управления была размещена в сверкающем металлом стакане — поршне, который проходил прямо через сердцевину корабля. Вдоль одной из стен было отгороженное пространство размером сорок футов на десять, что — то вроде комнаты с кроватями. За отгороженной частью располагались склады с припасами, баки с водой и гигиенические помещения.

Лиза легла на койку и Рол набросил на нее переплетение ремней, пристегивая их потуже. Последний ремень лег ей на лоб.

Лиза взглянула в глаза Рола.

— Мы в самом деле готовы?

— Надо же когда — то решиться. Я должен сделать признание. Если бы всего этого не случилось, я попытался бы улететь один, без тебя.

— Возможно, — тихо сказала она, — это всего лишь еще один сон, Рол. Более хитроумный сон. Мы сможем найти Землю?

— Я знаю числовой индекс Земли. Я установлю его так, как подсказывал Бад. И затем, совсем скоро, мы все узнаем.

— Обещай мне одну вещь, Рол.

— Какую? — вопросительно посмотрел Рол на нее.

— Если мы окажемся неправы. Если снаружи нет миров. Или если мы заблудимся, я хочу умереть. Быстро умереть. Обещаешь?

— Обещаю.

Рол опустил разделяющую помещение перегородку и прошел к панели управления. Пилотское кресло перемещалось по рельсовым направляющим так, что усевшись в него, он мог задвинуть его под вертикальную панель и закрепиться замками. Он пристегнул ремни вокруг лодыжек и талии, задвинул кресло в рабочее положение и, лежа, взглянул на экран и органы управления. Потом включил панель управления и объемный экран. На нем появились шесть кораблей, высокое белое здание его мира, песчаная равнина и холмы. Открыв книгу и найдя нужную страницу, он бросил последний взгляд на числовой индекс Земли, хотя уже давно запомнил его наизусть. Затем набрал это десятизначное число на шкалах: шесть положительных значений и четыре отрицательных; снова проверил правильность установки числа. Копия корабля находилась в нейтральном положении. Только после этого он крепко пристегнул к горлу диафрагмы, набросил и пристегнул налобную повязку и втиснул руки в наручные ремни.

Как можно тише он почти пропел гласный звук. Корабль вздрогнул и заурчал. Крошечное изображение корабля на экране медленно двинулось вверх. Вот корма поднялась уже до высоты закруглений остальных кораблей. Рол усилил звучание гласного звука: изображение корабля осталось в центре экрана, но планета понеслась вниз; обнаружилась кривизна поверхности, а размеры белой башни сильно уменьшились.

Рол опрометчиво еще раз усилил звук. Огромный вес отжал его челюсть, расплющил живот и ослепил, вдавив глаза глубоко в глазные впадины. Как будто издалека, до него донесся приглушенный стон Лизы. Рол умолк. Постепенное давление прекратилось. Зато от невесомости возникло головокружение. Родная планета съежилась до размера кулака. Она оказалась в правом нижнем углу экрана, а изображение корабля превратилось в яркую пылинку на потемневшем экране.

Рол высвободил невесомую руку из ремней и ткнул большим пальцем в выпуклую кнопку около экрана. Планета ушла за пределы экрана, и Рол, экспериментируя с кнопками, увеличил изображение корабля. Рол придвинулся поближе к экрану. Кнопка, с другой стороны экрана, казалось, заставила корабль вращаться, меняя положение носа и кормы измерением ракурса, но Рол понял, что это всего лишь изменение положения точки и взгляда. Он настроил изображение корабля таким образом, чтобы видеть его перед собой точно по центру кормы. Прямо по курсу был громадный диск солнца. Он перенес руку на рычаг с копией корабля и плавно по дуге повернул его на девяносто градусов. По мере того, как солнце уходило с экрана, рычаг медленно возвращался в нейтральное положение, а в абсолютной темноте, показываемой экраном, появлялось все больше невообразимо далеких ярких точек света. Рол снова начал тянуть гласные звуки, сначала весьма осмотрительно, каждый раз доводя ускорение до предела терпимости, а потом умолкая и отдыхая, в то время как корабль бесшумно несся в межзвездном пространстве. Рол понял, что каждый раз при повышении голоса корабль наращивал скорость. Наконец, независимо от громкости издаваемых Ролом звуков, он перестал чувствовать прижимающее его давление, и понял, что они достигли верхнего предела скорости.

Где — то впереди сработает эффект настройки смены темпоральной системы отсчета, но где это произойдет, Рол не знал, как не знал и того, когда это случится.

Глава 15

Прошло четыре ночи. Каждую полночь Бад и Шэрэн ждали по три часа, но свидания не состоялись. Четыре ночи они уже не ощущали в своих умах чужих ощупывающих пальцев, предвещающих радостное воссоединение. Первые три ночи Бад и Шэрэн отнеслись к этому беспечно, весело пересмеиваясь.

Но в четвертую ночь, когда прошли три напряженных часа ожидания, Бад внимательно посмотрел на Шэрэн.

— Шэрэн, Рол говорил мне, что критическое отношение к грезам в его мире считается ересью?

— Да. Но почему они не приходят? Почему?

— По логике вещей возникает два предположения. Первое: их наказал, и возможно, смертью, их собственный народ. Второе: они отправились в путешествие.

— А третья возможность? — голос Шэрэн был напряженным.

— Что все это была игра, которая им надоела? Или им не хватило выдержки и терпения следовать намеченному плану действий? А сама — то ты веришь в это по — настоящему?

Легкая улбыка пробежала по лицу Шэрэн. — Нет, не верю. А не странно ли чувствовать, что знаешь их как облупленных, ни разу их не видев?

— Не так уже странно, если делишься мыслями. Не странно для двух… душ, если можно употребить это слово, разделяющих одну и ту же мозговую ткань. Шэрэн, мы в долгу перед ними. Мы должны предполагать, что вынудили их каким — то образом отправиться в полет. Не знаю, сколько времени он займет. Возможно, месяц. Теперь представь себе, что случится, если корабль такого рода попытается приземлиться здесь или в Паназии. С воем взлетят ракеты — перехватчики. Ведь сначала стреляют, а вопросы задают потом. Наши друзья за несколько секунд превратятся в голубовато — белую вспышку и в разлетающееся облако радиоактивных частиц. Ты думала об этом?

— Нет! — Шэрэн схватилась за горло. — Этого не должно случиться!

— Тогда послушай, Шэрэн. По словам Рола и Лизы, все остальные Наблюдатели убеждены даже несмотря на то, что посещают другие миры при помощи машин для грез, что они одни во всей Вселенной. А какое главное проявление эгоизма человека? А в том, что он считает свою планету единственным населенным миром, а свою расу — верхом достижения жизни во вселенной. Таким образом, любой неизвестный корабль может быть ТОЛЬКО кораблем вражеской нации НА ЭТОЙ ЖЕ САМОЙ ПЛАНЕТЕ. — Значит, у них нет никаких шансов! — Мы — их шанс, Шэрэн. Мы должны каким — то образом довести до сведения землян, что они летят. Нас поднимут на смех. Ну и пусть, но если Рол и Лиза — на подлете, это может означать, что в критический момент, кто — нибудь решит не нажимать смертоносную кнопку. Мне хотелось бы, чтобы Рол и Лиза пришли к нам еще раз. Я намеревался предупредить их, рассказать им, как выйти на орбиту за пределами досягаемости ракет и как объявить о себе. При теперешних обстоятельствах они обязательно нарвутся на ракеты.

— А если они никогда не прилетят, Бад? — Мы окажемся призовым посмешищем века. Тебя это волнует?

— Да не очень.

— Мы должны начать с правдивого рассказа о конце проекта «Темпо». А сначала мы расскажем о Билли Конэле. Доктор Лурдорфф поможет нам убедить Билла. Мы должны просунуть рассказ самого Конэла туда, где он привлечет максимальное внимание прессы, радио, видео и всех других средств массовой информации. Мы, вчетвером, должны выложить наши карты и раскрыть их перед человеком, который не только может склонять общественное мнение на свою сторону, но и имеет ум, восприимчивый к такого рода делам. И мистер X при этом должен быть заинтересован и в личной выгоде, впутываясь в это дело. Что скажете?

— Судя по всему, это должен быть кто — то из правительства.

— Или же обозреватель с большой свитой лоследователей. Так. Посмотрим. Пелтон не подойдет. Не думаю, чтобы мы смогли продать это и Тримблону.

— Послушайте! А как на счет Уолтера Говарда Паса? У него своя обзорная программа и программа новостей на видео. Это он несколько лет назад вытащил на свет дело с летающими тарелками и заявил, что воздушные силы никогда не разрешали публиковать настоящие данные об НЛО. Он брал у меня интервью, когда я ушла с того злосчастного совещания. Он казался славным, а интервью, опубликованное им, по меньшей мере, хоть чуточку было доброжелательным.

— Похоже, Шэрэн, что это наш парень. Подай — ка телефон.

— Так… так быстро?

— А сколько можно тянуть время? Вы знаете? Шэрэн заказала разговор. Было почти четыре часа утра. Десять минут спустя в трубке отозвался Уолтер Говард Пас, находившийся в своей штаб — квартире в Нью — Йорке.

— Доктор Инли? О, да. Я отлично помню вас, доктор. — Мистер Пас, вы не хотели бы получить исключительное право на историю того, что случилось с проектом «Темпо»?

Наступило долгое молчание.

— Доктор Инли, мне совсем не будет интересно, если ваш рассказ обернется довольно безвкусной интрижкой. Одного рассказа недостаточно, а проект похоронен уже давно.

— Мистер Пас, предположим, я смогу привести доказательства того, что проект «Темпо» саботировался существами с чужой планеты?

— Ну вот опять, доктор Инли!

— Пожалуйста, не кладите трубку. Кроме меня, есть еще кто — то, кто хочет поговорить с вами.

Бад быстро взял трубку.

— Мистер Пас, это говорит Бад Лэйн. Если вы хотите рискнуть заняться этой историей, я предлагаю вам вылететь сюда. У нас почти не осталось времени. Я понимаю, что обещание сенсации часто отдает безвкусицей. Но это, мистер Пас, действительно, самое большое событие этого или любого другого века!

— Давайте ваш адрес!

Уолтер Говард Пас оказался худым чудовищно высоким сутулым мужчиной с изборожденными морщинами щеками и безостановочно бегающими глазами. Заткнув большие пальцы рук в задние карманы брюк, он наклонился к окну номера — люкс и смотрел на улицу. Остальные четверо глядели на его неподвижную спину. Совещание длилось уже пять часов. Уолтер Говард Пас был сердит: целый час он подозревал во всем этом какую — то хитрость; в следующие два часа подозрительность сменилась недоверчивостью; к концу чертветого часа дело начало интриговать его, а затем незаметно внушило ему смутное чувство страха.

— Это адски рискованно, братва, — не оборачиваясь, произнес он. — Даже несмотря на то, что все здорово совпадает. И несмотря на то, что разъясняет многое происходящее на этой чокнутой планете. Черт подери, люди просто не захотят поверить этому. И те, кто первыми заговорят об этом, станут такими же чудаками, культопоклонниками, как те, что проповедуют конец мира.

Выключился магнитофон. Уолтер Говард Пас удивительно легкой походкой направился к столику с магнитофоном и повозился с кассетой. Тень улыбки скользнула по его лицу.

— Итак, я полагаю, мне придется попотеть и выйти на большую сцену. Сегодня среда. Я преподнесу материал в воскресном обзоре и в воскресной вечерней программе. А затем нам лучше всего вырыть нору, забиться в нее и держать ухо востро.

«Мелвин С. Линн сообщает новости для всех, кто пьет «Мед Уилкинса“ и сотрудников «Лабораторий Уилкинса“, где совершенствуются секреты вашего благополучия».

«Сегодня, наши дорогие слушатели, я собираюсь дать вам программу новостей, отличающуюся от обычных. Сегодня коллега Уолтер Говард Пас преподнес довольно удивительную сказку. В сфере информации и передачи новостей считается неэтичным относиться к конкурентам с открытым презрением. Однако, ваш ведущий программы «Мед Уилкинса“ чувствует, что сейчас самое время дать порядочного пинка непомерному честолюбию мистера Паса».

«Я всегда старался сообщать вам новости честно и искренне. Иногда я попадался на обман. Все мы попадаемся. Но никто не поставит мне в вину умышленный обман. У мистера Паса огромная аудитория, куда больше моей. Ответственность его перед этой аудиторией равно огромна. Однако, честные новости, оказывается, не удовлетворяют нашего мистера Паса. Вспомните, как он несколько лет назад раскопал мистификацию с летающими тарелочками. Вероятно, такая погоня за сенсациями и добавила ему несколько слушателей».

«На этот раз, однако, Уолтер Говард Пас переплюнул себя. Все вы помните скандал с проектом «Темпо“. Доктора Бада Лэйна, физика, уволили тогда за некомпетентность. Он прикрыл специалиста, Уильяма Конэла, совершившего диверсию на строительстве. Ходили слухи об интрижке между доктором Лэйном и доктором Шэрэн Инли, весьма эротичной молодой женщиной, занимавшей в проекте пост главного психолога. При окончательном крушении проекта, при преждевременном старте корабля, погибло двадцать восемь человек. Для любого репортера здесь не о чем было больше сообщать».

«А теперь давайте посмотрим, что же нагородил Уолтер Говард Пас. Он собрал вокруг себя неблаговидную компашку. Доктора Лэйна, дискредитированного физика. Шэрэн Инли, эротичного психолога. Мистера Уильяма Конэла, ненаказанного специалиста, виновного в уголовном преступлении. Доктора Лурдорффа, гипнотизера и, якобы, психиатра. Вспомните, что, вероятно, за исключением Лурдорффа, остальные трое имели веские причины найти какое угодно оправдание своим предыдущим поступкам».

«Так вот, эти пять персон сварганили самую фантастическую историю, какую когда — либо слышали мои старые усталые уши. Дистанционный гипноз с другой планеты! Похожие на нас люди прибывают к нам на мыслеволнах, или чем — то таком, и заставляют нас делать все, что им захочется! Напомните мне, когда я в следующий раз приду поздно домой, сослаться на этих марсиан, или кто там они есть, чтобы оправдаться перед женой. Только посмотрите, как в их истории все подогнано! У нас, дорогие слушатели, удивительная страна. Какую бы ни рассказали бредовую выдумку, всегда найдутся такие, что поверят».

«Давайте на этом задержимся и рассмотрим вероятные результаты, если Уолтеру Говарду Пасу разрешат использовать мощь прессы, радио и видео и распространять эту сказку. Доктор Бад Лэйн будет освобожден в глазах дураков от обвинения в плохом руководстве, некомпетентности и времяпрепровождении с хорошенькой Шэрэн Инли вместо исполнения своих обязанностей. Шэрэн Инли станет высшей жрицей нового культа и, возможно, отлично справится с этим делом, в финансовом смысле. Доктор Хайнц Лурдорфф заработает себе на этом паблисити[10]. А Уильям Конэл получит возможность заявить: «Видите? Я этого не делал. Это сделали марсиане».

«А что же получит Уолтер Говард Пас? Бесценную популярность на выдумке, которой не коснулся бы ни один из честных репортеров. И вот его искусная стряпня. Он заявляет, что двое инопланетян, из тех, что захватывают наши умы и заставляют выделывать всякие штучки — дрючки, — о, господи! — лично летят сюда на космическом корабле. Парочка. Брат и сестра. Рол и Лиза Кинсон. Вашему ведущему программы «Мед Уилкинса“ интересно, сколько времени потратил мистер Пас на то, чтобы придумать эти имена. Играете в анаграммы? Возьмем имя — Лиза Кинсон. Из этого имени составляют два слова: «NO SENSE“[11]. А оставшиеся четыре буквы составляют слово «ALKI» — жаргонное доисторическое слово, обозначающее человека, злоупотребляющего алкоголем. Сколько же времени Уолтер Говард Пас будет кормить нас иллюзиями, добываемыми со дна бутылки? Насколько же наглой может стать его мистификация?»

«Ваш ведущий программы «Мед Уилкинса“ предоставляет вам возможность поразмышлять над следующим. Как может ответственная видеовещательная компания или ответственный издатель предоставлять время и место таким безответственным людям, как Уолтер Говард Пас, и одновременно заявлять, что служит интересам общественности?»

«Из телеграммы Ассошиэйтид Пресс. Вчера утром был убит один человек и трое пострадали от беспорядка в Бенсоне, штат Джорджи. Конфликт возник между поклонниками нового культа, проводящими часы на вершинах холмов в ожидании мифического космического корабля Уолтера Говарда Паса, и подразделением полиции штата. Поклонники нового культа называют себя «кинсонистами“.

«Приводим выдержку из речи, произнесенной на ежегодном обеде, организуемом американской ассоциацией врачей: «Разве в целом не странно, что массовая галлюцинация в конце тысяча девятьсот сороковых годов, затрагивающая «летающие тарелочки“, теперь дублируется массовыми галлюцинациями, затрагивающими «космические корабли“. Даже самое поверхностное изучение истории массовых истерий ясно обнаруживает циклический характер со вспышками, разделенными интервалами в среднем от двадцати до сорока лет между пиками интенсивности. По самым последним подсчетам, о посадке «космических кораблей“, которые мы должны, по утверждению кинсонистов, принять со всей гостеприимностью, сообщалось из двадцати шести различных мест. И не случайно местоположение этих «приземлений“ удивительно согласуется с активностью кинсонистских групп в этих районах“.

ПРИКАЗ ПО ВООРУЖЕННЫМ СИЛАМ № 7112 отдел общественных отношений

1. Всему личному составу предписывается воздержаться от обсуждения вопросов, связанных с проектом «Темпо» с представителями прессы и других средств массовой информации.

2. Всему военному личному составу, связанному с проектом «Темпо», предписывается изменить место службы. Немедленно перевести таковых на новые места службы за пределы континентальных границ Соединенных Штатов, где вероятность таких интервью значительно меньше.

3. Официальное состояние по данному вопросу таково, что в свете текущей мировой напряженности и того, что это явление представляет собой сомнительную ценность для национальных сил. Массовая истерия может быть подхлестнута до такой степени, что промышленный абентеизм достигнет беспрецедентных масштабов.

4. Все офицеры и вольнонаемный состав, исповедующие открыто любую степень веры в кинсонизм, предупрежденные, продолжающие настаивать на своих убеждениях, будут считаться непригодными к службе.

«А теперь, леди и джентльмены нашей телевизионной аудитории, мы представляет вам чудо стратосферы с забинтованной шеей, человечка, который не прибыл в космическом корабле, заставляющего лопаться от смеха комика — Уилли Уайса! Эй, Уилли! В чем дело, Уилли? Камера здесь, а не на потолке.

— Не отвлекай меня, Гарри. Я высматриваю космический корабль. Ты хочешь заработать миллион «зелененьких» Гарри?

— Может, между тобой и мной есть разница. Уилли, но мне всегда нужен миллион «зелененьких».

— Посмейся еще и тебе вдобавок ко всему прочему придется искать работу. Знаешь, что мы должны сделать? Приладить тебе на шею резиновую подушку, чтобы она у тебя не вывихнулась. Держу пари, что в этой стране вывихнутых шей больше, чем галстуков.

— Уилли, пожалуйста, посмотри в камеру. Сегодня вечером у нас гость. Это — она.

— О, она тоже может высматривать этот корабль. Привет, милашка. Как вас зовут?

— Шэрэн Райли, мистер Уайс.

— Прекрасное имя, Шэрэн. У вас есть тетя, или сводная сестра, или какая — нибудь родня, которую зовут Шэрэн Инли?

— Ну что вы, конечно, нет. Она же — знаменитость.

— Послушайте, какая у меня только что возникла теория. Как вы на нее посмотрите? Вам приходилось видеть фотографию хорошенькой Шэрэн Инли? Вот как все случилось! Видите ли, она встретилась с этим парнем, Лэйном. Он ей нравится. Она обнимает его своими прелестными руками и… будьте здоровы! Именно с этого момента, люди, доктор Лэйн стал видеть космические корабли, марсиан и маленьких зеленых человечков. Кто может порицать парня? Ведь до этого ему не доводилось терпеть поражений с бунзеновскими горелками, или чем они там пользуются в лабораториях».

«Сегодня в Олбани, по требованию губернатора Ле Пайджа, через законодательную власть штата был продвинут закон, запрещающий кому — либо выступать в защиту или в пользу кинсонизма. Критики заявляют, что этот закон является нарушением права на свободу слова. Губернатор обосновывает защиту своих действий на том, что штат Нью — Йорк испытывает недостаток в производстве пищи, энергии и других предметов первой необходимости, возрастающий от прогулов, совершаемых кинсонизстами. Губернатор заявляет, что кинсонисты отождествляют прибытие инопланетного корабля с концом света. Остальные штаты с интересом дожидаются решения суда по легализации новой меры».

Глава 16

Воскресные сумерки незаметно окутали улицу. Бад Лэйн отвернулся от окна номера — люкса, превращенного в два сообщающихся номера. Недавно нашли Бесс Рейли, и понадобилось не так уж много времени и усилий, чтобы привлечь ее к работе с доктором Лэйном.

Телефон на ее столе звонил не переставая. Шэрэн и Лурдорфф играли в куод — бридж восьмиугольными картами. Конэл, сплетя руки на животе, мирно спал на диване.

— Что случилось с теми троими? — спросил Бад. — Они давно стоят на улице и только и делают, что глядят на наши окна.

— Фам бы следовало брифыкнудь чуфсдфофадь себя фысшим жрецом бракдически нофой религии, — ухмыльнулся Хайнц Лурдорфф.

— Это меня раздражает — сказал Бад. — Телефонные звонки меня тоже раздражают. И женщина, которая звонила после полудня и назвала меня антихристом. Что она имела в виду?

— Вы, Бад, являетесь либо самым уважаемым, либо самым ненавистным человеком в Америке, — объяснила Шэрэн. — Кладу, Хайнц, одинадцатку пик.

— И фсегда — до у нее есдь нужная карда, — скорбно вздохнул Хайнц.

— Как бы то ни было, — произнес Бад, мы делаем это. Мы делаем то, что собирались сделать. И мне становится страшно, когда я начинаю думать о том, что случится, когда и если корабль совершит посадку. Я так и не понимаю, почему все это… так сильно возбудило общественное воображение. А вы понимаете, Хайнц?

— Конечно. Челофечесдфо фсегда ходело малчика для бидья кнудом. Фы дали им его. Они любяд фас и любяд дакое. И помог губернатор Нефады.

— Да, он здорово подлил масла в огонь расследованием случаев бессмысленных убийств и оправдав людей. Удивительно.

Проснулся Конэл и зевнул.

— Самая пора появиться нашему любимцу, а? — сказал он, посмотрев на часы.

Бад включил телевизор. Экран тут же засветился и как только кончилась реклама и на экране появился диктор, объявлявший программу Уолтера Говарда Паса, он прибавил громкости.

«… сожалением объявить, что Уолтер Говард Пас не сможет появиться не экране, как обычно. Мистер Пас перенес нервное потрясение в связи с переутомлением и ему предоставили бессрочный отпуск. Эту программу будет вести Кинси Холмастер, выдающийся репортер и журналист. Мистер Холмастер, прошу».

Мистер Холмастер сидел за обширным столом и весь лучился улыбкой, адресованной всей телевидеоаудитории. Моргающие глазки и сильно выдающиеся вперед передние зубы придавали ему сходство с довольным бобром.

«Меня удостоили чести быть приглашенным вести эту еженедельную программу новостей. Тем не менее, мне очень жаль, что мистер Пас не может быть с вами, как обычно. Я надеюсь на его скорое выздоровление».

«Первым делом я обязан зачитать вам заявление, подготовленное мистером Пасом».

«К вам обращается Уолтер Говард Пас. Только что я получил дополнительную информацию относительно космического корабля, который, якобы…»

— Якобы! — сердито воскликнул Бад. Остальные зашикали.

«… и эти исследователи, нанятые мною за деньги из моего же кармана, доставили мне дополнительную информацию, которая привела меня к убеждению, что я, как и многие из широкой публики, был введен в заблуждение Лэйном, Инли, Лурдорффом и Конэлом. Среди других документов передо мной лежит заверенное нотариусом свидетельство владельца таверны, который заявляет, что в течение трех недель доктор Лэйн, находясь в постоянно пьяном состоянии, произносил в таверне речи, касающиеся так называемых ментальных визитов из космоса. Я искренне сожалею о том, что был обманут. Нет никакого космического корабля. Нет никаких Наблюдателей. Инопланетные брат и сестра являются выдумками перезрелого воображения Лэйна, Инли, Лурдорффа и Конэла. Я обращаюсь ко всем вам, к людям, из — за честной ошибки ставшими кинсонистами, отнесите все это не счет слишком необычной доверчивости вашего обозревателя Уолтера Говарда Паса».

Холмастер отложил документ в сторону, сплел пальцы в замок и опустил руки на стол.

— Что же получается? — спросил он. — Здоровье мистера Паса ухудшилось, когда он открыл, что его ввели в заблуждение.

«Однако, у меня есть еще несколько слов, касающихся всего этого дела. Из официального и хорошо информированного источника в высших кругах Вашингтона достоверно известно, что во всем этом деле замешано нечто куда более худшее, чем попытка небольшой клики жадных людишек сколотить состояние, оказавшись в центре внимания общества. Мы знаем по абсолютным фактам, что Инли, Лэйн, Лурдорфф и Конэл были… скажем так… в финансово стесненных обстоятельствах еще за две недели до того, как мистер Пас так несчастливо поддержал их дикие бредни. Теперь же они достаточно богаты, чтобы свободно тратить деньги, жить в дорогих номерах — люкс и оплачивать услуги стенографистки. И эти деньги к ним поступили не от мистера Паса. Откуда же они взялись? — Послушайте меня еще пару минут. Предположим, на наше государство будет совершено нападение. Ракеты — перехватчики поразят первую же цель. А теперь предположите, что нас, как все государство, заставили ожидать прибытия какого — то мифического космического корабля. Очень возможно, что Кинсоны прибудут на двадцати космических кораблях, которые совершат посадку в двадцати индустриальных городах. И, вероятно, местом их отправления явится не какая — то далекая планета, а, скорее всего, центральные районы Паназии. Что тогда? Надо ли продолжать?

Холмайстер остановился, позволяя обширной телеаудитории самой додумать последствия только что высказанных предположений.

«А теперь перейдем к более серьезной части новостей. Мы обнаружили…»

Бад порывисто выключил телевизор. Все находящиеся в комнате замолчали. Зазвонил телефон. Бесс подняла трубку с рычага и положила ее рядом с телефоном, не ответив на вызов.

— Это… низко… грязно…

— За пять минут, — тихо сказала Шэрэн, — он уничтожил все, что мы сделали. Все до последнего слова.

— Может быть, останутся еще люди, которые будут верить, — предположил Конэл.

— После этого? — презрительно сказал Лурдорфф. — Я думаю, можно уходить. Изфиниде. Мы ничего больше не сможем сделать.

— Хорошо организованный поцелуй смерти, — произнесла Шэрэн. — Мы потерпели поражение от культуры «Меда Уилкинса». Нам нужен новый символ. Обезьяну с шестью руками, как у Вишну[12], чтобы она могла одновременно закрыть ими глаза, уши и рот.

— Милая, добавь еще одну пару рук, чтобы она могла заткнуть и нос, — добавил Конэл.

Просидев целый час на телефоне, Бад Лэйн выяснил, что Уолтер Говард Пас находится в частном пансионе для психически больных, куда на неопределенный срок поместила его жена.

Глава 17

По приблизительным подсчетам, прошло десять суток, когда вдруг резкий визг предупреждающего устройства заставил Рола и Лизу застыть на месте. В это время они как раз ели.

Лиза, испугавшись, отпустила поручень, идущий вдоль стены, и отлетела от него настолько, что уже не могла схватиться за него обратно. Она извивалась, как могла, но ее положение в пространстве существенно не менялось. Рол рассчитанным усилием оттолкнуся от стены и отпустил поручень. Пролетая мимо Лизы, он схватил ее за лодыжку и, сделав, словно одно большое цевочное колесо, один оборот, они коснулись верхнего поручня на противоположной стороне кабины. Рол пристегнул Лизу ремнями, а сам медленно спикировал на пилотское кресло. Пристегнувшись к нему, он вкатился под пульт управления и внимательно всмотрелся в экран.

Прошло целых пять минут, прежде чем началось изменение, перестройка. Оно длилось всего микросекунду: огромные невидимые руки сграбастали Рола и, жестко скрутив его, словно выжимая влагу из постиранного белья, тут же отпустили. Полуоглохшие уши смутно восприняли испуганный возглас Лизы. Зрение восстановилось почти сразу, и он увидел, что индикатор первой шкалы показывает ноль. Прозвучал более мягкий звон колокола, и Рол предположил, что это окончание предупредительного периода. Подстроив экран, он увидел вокруг незнакомый рисунок звезд.

Несколько суток спустя, когда снова зазвучал сигнал предупреждения, они успели пристегнуться вовремя. Второй прыжок во времени был похож на первый, но Рол и Лиза перенесли его легче, потому что были к нему готовы.

При третьем прыжке, через день после второго, они не стали пристегиваться. Они ждали, держась за поручни, и когда наступило выворачивание, ногти Лизы впились в ладонь Рола. Он увидел, как конвульсии исказили ее лицо, а когда прыжок завершился, они улыбнулись друг другу.

Часом позже сигнал прозвучал более пронзительно, и они решили занять свои места. Ощущение выкручивания и выворачивания следовали одно за другим и, когда Рол наконец, обрел способность взглянуть на шкалы, все индикаторы показывали ноль. Ослабевшей рукой Рол настроил экран.

— Это… это уже кончилось? — спросила Лиза.

— Полагаю, да.

— Что ты видишь? Говори скорей!

— Обожди немного. Я должен повернуть корабль. Вот теперь я вижу солнце. Оно — ослепительно белое.

— Это — их солнце, Рол?

— Я видел их солнце с Земли. Оно было желтое.

— Ищи планету.

Рол развернул корабль. На экране призрачно сияла отраженным светом крошечная отдаленная планета.

— Вижу планету! — воскликнул Рол.

— Полетели туда, Рол. Скорей. Как можно скорей.

Рол осторожно запел, двинув корабль вперед; после долгих дней невесомости снова возник вес. Рол ощутил плавное движение большого поршня в цилиндре, которое частично компенсировало воздействие ускорения на тела Рола и Лизы. Он запел снова и планета стала расти. Он следил за увеличением размера планеты и у него перехватило дыхание.

Он понял, в чем дело. Долгое время он не произносил ни слова. А когда он позвал Лизу, голос его звучал, как у дряхлого старика.

— Что там, Рол?

— У планеты девять лун, Лиза. А у Земли Луна — одна.

В наступившей тишине он услышал приглушенные всхлипывания Лизы. Тем временем они неуклонно приближались к планете.

— Рол, мы все еще направляемся к ней? — Да.

— Ты помнишь свое обещание? — Помню.

— Закрой глаза, Рол. Не трогай управление. Все произойет быстро, Рол, — голос ее звучал удивительно безжизненно, словно она уже умерла и за нее говорил призрак.

Он закрыл глаза. Вот и все. Конец борьбы и восстания. Так не лучше ли было принять… подчиниться вере в теплом мире Наблюдателей. Рол подумал о Земле. Может, он неверно прочитал металлические страницы справочника? И неправильно выбрал индекс. Ведь так легко выбрать неправильный индекс из множества миллионов чисел.

Бад Лэйн и Шэрэн Инли так и не смогут убедить Землю в существовании Наблюдателей. Точно так же, как он не смог убедить Наблюдателей в том, что Земля так же реальна, как их мир.

Он открыл глаза. Планета была устрашающе близко. Корабль отвесно пикировал на землю. Рол снова закрыл глаза.

Может быть, когда — нибудь Земля построит такой корабль, как этот. Сначала они посетят планеты собственной системы…

Когда возникла эта мысль, Рол широко открыл глаза… В тот же миг он грубо крутанул рычаг с копией корабля и запел гласный звук. Прежде чем страшное ускорение, словно молотом, повергло его в бессознательность, в его глазах отпечаталось слабое изображение планеты, медленно уплывающей с экрана.

Во сне Бад Лэйн снова был в зоне строительства и следил, как «Битти–1» поднимается по дуге, ведущей корабль к смерти. Но в этом сне двигатели работали с перерывами. Их работа сопровождалась тряской, заставляющей корабль двигаться рывками по ее самоубийственной траектории. Сон пропал, а звуки сотрясения превратились в настойчивый стук в дверь. Бад потер заспанные слипающиеся глаза и, болезненно морщась, выпрямился, поднявшись из неудобного положения в кресле, где он заснул после того, как Шэрэн легла спать.

— Входите, входите! — раздраженно отозвался он. Затем потянулся и посмотрел на часы. Было десять часов утра. За окнами было пасмурно, порывистый ветер хлестал по стеклам струями дождя. Некоторое время Бад не мог сообразить, почему он в таком угнетен ном состоянии. Потом он вспомнил выступление Холмастера накануне вечером.

Совершенно разбитый, он открыл нараспашку дверь в номер.

— Почему бы вам просто не вломиться? — огрызнулся Бад.

Перед дверью, как столб, стоял, дымя сигарой, человек с выпяченной вперед квадратной челюстью. За ним стояли два полицейских в форме.

— Еще минута и мы бы это сделали, дружок, — ответил мужчина и враскорячку двинулся прямо на Бада, заставив его отступить в сторону. За ним последовали полицейские.

— Может быть, нам всем поможет, если вы скажете, чего хотите? — сказал Бад.

Человек с квадратной челюстью сдвинул шляпу на затылок.

— Доктор Лэйн, — это прозвучало скорее как утверждение, а не как вопрос.

— Просто здорово с вашей стороны прийти так рано в понедельник и сообщить мне это, — произнес Бад.

— Я должен был бы невзлюбить тебя, дружок, — коренастый мужчина повернулся и кивнул одному из полицейских. Тот небрежно подошел к Баду и тяжело наступил ему на ногу.

— Надо же. Извините меня, — процедил он, освободив ногу Бада, и всем весом наступил на другую.

Бад автоматически двинул его кулаком; излив все напряжение, головную боль и досаду, скопившиеся в нем за целый месяц.

Полицейский частично блокировал удар, но кулак Бада скользнул по предплечью и с хрустом, доставившим Лэйну невыразимое удовольствие, врезался в тяжелую челюсть. Оба полицейских тут же квалифицированно и ловко захватили руки Бада. Человек с квадратной челюстью покатал сигару между пальцев.

— Руководство этого отеля, доктор Лэйн, донесло мне, что вы совершаете странные поступки. Я — Хемстрэйт, офицер медицинской службы. Явился сюда расследовать донос и нахожу его оправданным. Вы напали на патрульного Куина безо всякого повода.

— Так чего же вы хотите?

— Я ничего не хочу. Я передам вас в государственную клинику на шестьдесят дней для обследования и лечения. Таким чудакам, как ты, нечего болтаться на свободе.

— Чьи приказы вы выполняете, Хемстрэйт?

К щекам Хемстрэйта прилила кровь.

— Проклятие, Лэйн. Там с вами обойдутся, как надо. А где женщина, Инли?

— Вам — то она не нужна.

— В отеле говорят, что она тоже сумасшедшая. Я должен выполнить задание. Я обязан расследовать все доносы.

В этот момент Шэрэн, раскрасневшаяся ото сна, завязывая пояс белого халатика, открыла дверь и вышла из спальни.

— Бад, что… — она остановилась и ее глаза широко раскрылись.

— Отпустите его! — воскликнула она. — Вы неразумны, леди, — объявил Хемстрэйт. — Не разговаривай и ничего не делай, — быстро предупредил Бад.

Хемстрэйт с досадой посмотрел на Бада. Он придвинулся к Шэрэн и положил мясистую руку на ее плечо. Шэрэн стряхнула руку. Он снова положил ее. Шэрэн отодвинулась. Хемстрэйт последовал, ухмыляясь, за ней. Она отвесила ему пощечину, оставившую след на его толстой щеке. Хемстрэйт ухмыльнулся и схватил ее.

— Леди, как офицер медицинской службы, я передаю вас в государственную клинику на шестдесят дней для обследования и лечения. Вам следовало бы знать, чем пахнет нападение на офицера медицинской службы.

— Плохо дело, Шэрэн, — мрачно сказал Бад. — Кто — то дал ему приказ. Похоже, те же люди, которые, вероятно, позаботились о Пасе и дали прочитать заявление Хол — мастеру. Мы — нарушители спокойствия.

— Заткнись, дружок, — весело сказал Хемстрэйт. — Идемте, леди. Там с вами обойдутся как надо. Мы сцапали Лурдорффа и Конэла утром в вестибюле. Конэл наделал столько шороху, что нам пришлось сунуть его в «жакетик». Вам бы следовало быть более благоразумными, чем он.

Утром следующей среды Шэрэн Инли, одетую в серый бесформенный больничный халат, сестра — смотрительница привела в кабинет молодого психиатра государственной клиники. Смотрительница не ушла, а осталась стоять за стулом, на котором села Шэрэн. Психиатром оказался узколицый молодой человек с серьезным и торжествующим взглядом.

— Доктор Инли, счастлив познакомиться с вами. Я очень надеялся на встречу с вами… хотелось бы, чтобы она произошла… при более приятных обстоятельствах. В особенности я помню некоторые из ваших статей, печатавшиеся в «Обозрении».

— Благодарю вас.

— Я полагаю, вы заинтересовались собственным случаем. Необычайно устойчивые иллюзии, и что самое удивительное, иллюзии, разделяемые несколькими людьми. Очень необычный случай. И как вы понимаете, с неблагоприятным прогнозом, — психиатр, чувствуя себя неуютно, поерзал в кресле и деланно улыбнулся. — По правилам я должен объяснить пациенту, что влечет за собой глубокий шок. Но вы, конечно же, работали с Белтером, когда он усовершенствовал технику… — голос его прервался.

Шэрэн переборола страх и заставила себя говорить спокойно.

— Вам не кажется, доктор, что в данном случае такое лечение несколько чрезмерно? Память при таком методе лечения не восстанавливается. А это означает полное перевоспитание пациента и настолько существенные повреждения психики, что по шкале Белтера, умственное развитие после лечения глубоким шоком никогда не превысит уровня дебильности.

— Откровенно говоря, — продолжал доктор, — мне как — то не по себе предписывать это лечения для случая, в котором одинаковые иллюзии разделяются вами четверыми. Но доктор Лурдорфф пришел в неистовство, и он будет подвергнут лечению сегодня в полдень. В самом деле, стыдно. Такой блестящий ум… Но, к сожалению, плохо нацелен. Все вы можете быть обращены в приносящих пользу членов общества. Вы будете способны вести вполне удовлетворительную жизнь, выполняя обыденную работу. И вам известно, как мы ускорили процесс перевоспитания. Речь восстанавливается до прежнего уровня за месяц, а недержание кончается уже через неделю.

— Могу ли я просить пригласить психиатра — консультанта, доктор?

— Видите ли, доктор Инли, лечение назначено по результатам консультации с очень компетентными людьми. Сейчас, когда вы вне периода приступа иллюзий, вы вполне способны принимать здравые решения. При небуйных случаях у нас принято предоставлять время для того, чтобы написать письма, составить завещание, распорядиться имуществом и все такое. Мы дадим вам ложную память, новую фамилию, слегка измененное лицо. Вас направят, конечно, в сферу труда, испытывающую недостаток рабочих рук.

— На самом деле, это — ведь смерть, правда?

— Давайте пока без эмоций, доктор Инли. Я надеялся, что вы, как психиатр и нейрохирург, будете…

Шэрэн выдавила улыбку.

— Я думаю, сейчас наступила пора признаний, доктор. Мы все считали это дело с Наблюдателями рекламным трюком. Нам всем нужны были деньги.

Доктор печально покачал головой.

— Кому знать об этом как не вам, доктор Инли. Ваше признание — не что иное, как страндартная реакция. Под воздействием гипноза вы все цепляетесь за любую зацепку. Это одна из стадий развития массовой иллюзии.

— Тогда вопрос. Если одну и ту же иллюзию переживают несколько человек, то, может быть, этот вовсе не иллюзия?

Доктор хихикнул, в первый раз за все время беседы почувствовав себя свободней.

— О, люди! Разве вы не видите, что в основе всех иллюзий — это желание уйти от реальности. Мир, как вы его понимаете, 'стал для вас четверых невыносим. Очень плохо, что вы не впали в кататоническое состояние. Тогда мы, безусловно, вылечили бы вас. Вместо этого вы можете возложить вину за свою неадекватность, свое недовольство миром. Доктор Инли, мы — единственная раса во Вселенной. Все остальное — грезы. Единственная реально существующая раса — здесь, на Земле. И мы должны приучить себя жить с этой расой, как это ни бывает иногда неприятным; иначе вами займется кто — либо, кто сумеет определенными искусственными мерами сделать мир приемлемым для вас.

— Вы, доктор, слепой самодовольный эгоистичный дурак.

— Я слишком симпатизирую вам, доктор Инли, — вспыхнул он, — чтобы сердиться на вас. Взгляните в будущее. Вы — здоровая молодая женщина. Доктор Лэйн — крепкий мужчина. Ваша действительность отныне будет заключаться в работе на общество и в рождении детей. Я готов перевоспитать вас двоих в семейную пару. Будет очень интересно проследить, какая степень преданности может быть внушена гипнозом. Это будет сделано, конечно же, с вашего обоюдного согласия. Я буду разговаривать с Бадом Лэйном после вас.

— Не имеет значения, — безжизненно ответила Шэрэн. — Это же буду… не я. Я буду мертва. Вы забыли, доктор, что я работала с техникой глубокого шока. Я видела это состояние… эту бездумность.

— Тогда я скажу доктору Лэйну, что вы согласны. Мы будем готовы приступить к лечению вас двоих завтра утром. Обслуживающий персонал окажет вам положенную по закону помощь и позаботится, чтобы у вас были письменные принадлежности.

В дверях Шэрэн обернулась и попыталась заговорить с доктором. Молодой врач делал заметки в ее истории болезни. Он даже не поднял головы. Смотрительница мягко, но настойчиво, вывела ее в холл.

В холле, ожидая своей очереди, между двумя охранниками стоял Бад Лэйн. Его лицо посерело. Он посмотрел на Шэрэн, но, как ей показалось, не узнал ее, а она с ним не заговорила. Шэрэн Инли никогда больше не придется разговаривать с Бадом Лэйном. Теперь друг с другом будут разговаривать двое незнакомых ей людей, и это для нее уже не имело никакого значения.

Глава 18

Утром в один из октябрьских дней над всей страной наблюдалась чудесная погода. Один максимум установился над большей частью восточного побережья, а второй, очевидно, стал на якоре в зоне Чикаго.

Министр погоды совещается с министром сельского хозяйства по вопросу благоразумности получения разрешения Канады на рассеивание грозового фронта, скапливающегося на северо — западе.

Хозяйка Атланты решает продолжить прием, начатый в среду, в полдень. Она будит своих гостей, выводя их из отупения, и, улыбаясь, преподносит им амфетаминовые коктейли, которые восстановят замершее было веселье.

Разорившийся брокер возбужденно дрожит в плетеном сидении своего гелиоцика, упорно заставляя его превысить установленный правилами рабочий потолок и надеясь, что Аэрополиция не засечет его и он успеет расстегнуть ремни и предпринять долгий спуск в вельветовые каньоны города, распростершегося далеко внизу.

Тимбер Маллой, сердитый и насупленный, проводит с протестующими музыкантами внеплановую утреннюю репетицию для записи нового видеоальбома, который должен принести авторский гонорар, достаточный для того, чтобы расплатиться с долгами.

В фирме «Фонда Электрик» семьсот девушек с нетерпением ждут перекура в десять часов утра.

В Гросс — пойнте девочка — подросток, наследница богатых родителей, стоит голая перед большим, во весь рост, зеркалом и решительным вспарывающим движением перерезает себе горло.

На уединенной радарной станции Томми Либер внимательно разглядывает потускневшие майорские знаки различия и проклинает тот день, когда его назначили адъютантом генерала Сэчсона, а Сэчсон, на другом краю континента, стоит перед зеркалом в стальной рамке и подстригает седые волосы, торчащие из ноздрей, и думает о двух годах, которые остались ему до того момента, когда он сможет подать в отставку.

Шэрэн Инли лежит на койке, уткнувшись лицом в подушку и ожидает, когда за ней придут. В другом конце здания на койке сидит Бад Лэйн, медленно перелистывая страницы памяти, которую у него вскоре отберут.

Чудесное утро.

В Коннектикуте, на чем свет стоит клянет санитара его шеф за то, что тот не уследил и не предотвратил самоубийства Уолтера Говарда Паса.

Десять часов тридцать секунд. Семьсот девушек чиркают спичками и клацают зажигалками.

В двенадцати милях от Омахи, увидев на экране всплеск, хмурится оператор перехватывающего радиолокатора. Он подстраивает радар и переключается на автоматическое слежение за целью. В это же время он опускает глаза на перечень ожидаемых полетов. При автоматическом слежении под экраном на табло появляются высота, скорость и направление на цель.

Скорость — постоянная. Направление — почти точно на юг. Высота уменьшается со скоростью полмили в секунду.

Следующее движение оператора отработано долгой практикой. Он нажимает кнопку тревоги по станции, затем перебрасывает ключ, который оповещает тревогу одновременно на двенадцати перекрывающихся зонами слежения радиолокационных станциях и включает их в прямую связь со штабом.

Медсестра выкладывает мазь, которой смазывают виски и электроды. Техник проверяет шкалы на приборах для шоковой терапии. Молодой психиатр государственной клиники закрывает за собой дверь своего кабинета и, не торопясь, направляется в зал.

При прохождении цели через пункт перехвата вспыхивает сигнал тревоги. Еще на пяти экранах возникли изображения, и данные увязываются на перехватывающих станциях. Шестьсот пусковых ракетных установок, по десять на каждой станции перехвата, связаны с автоматическим слежением таким образом, что безошибочно нацеливаются в соответствующие точки перехвата, предсказанные меткой выплеска на экране. Если всплеск на экране пойдет вниз, ручное управление пуском ракет автоматически отключается. Ни одна человеческая рука не управится так быстро.

На главном пульте управления противовоздушной обороны, где — то за пределами Эль — Пасо, полковник с волевым лицом в нужный момент отключит ручное управление на станциях перехвата и примет решение. Под его пальцами находится шесть кнопок. Каждая кнопка запускает один полный комплект из десяти ракет любого обозначенного пункта перехвата.

У губ полковника — микрофон. Сам он следит за экраном.

— Курс меняется, — произносит он без выражения.

Его слова громко гудят в маленькой комнатке в Вашингтоне. Комнатка быстро заполняется людьми. — Падение скорости вдвое. Теперь цель устремилась вверх. Скорость продолжает падать. Похоже, что это цель с поврежденным автоматическим управлением, либо управляется некомпетентным пилотом. Из динамика над головой полковника доносится металлический голос:

— Перехватывайте, как только курс совпадет с направлением на любую критическую зону.

— Вот будет шуму среди киносонистов, — произносит майор, стоящий рядом с полковником.

Полковник не отвечает. Он думает о своем сыне, об извержении безумного кровавого слепого насилия, которое оборвало жизнь сына. Его, словно отлитое из металла, лицо не меняет выражения. Он вспоминает выступление Уолтера Говарда Паса.

— Новое направление — северо — северо — запад. Высота — триста тридцать миль. Цель вошла в зону. Скорость упала до пятисот миль в час. Высота — триста, скорость — четыреста семьдесят.

— Перехват! — падает из динамика приказ.

Пальцы напряженно нависают над кнопками.

— Перехватывайте! — повторяет динамик. — Подтвердите приказ.

Двадцать пять лет дисциплины уравновешиваются воспоминанием ошеломленного непонимающего выражения на лице мальчика.

— Рекомендую разрешить чужаку посадку.

Полковник слышит напряженный вздох майора и видит, как его рука тянется к кнопке. Полковник поворачивается и со всей силой обрушивает кулак на челюсть майора.

Сверху из динамика доносится плоский невыразительный голос:

— Заставьте чужака совершить посадку в Муроке.

Телевизор в комнате отдыха фирмы «Фонда Электрик». Радио в комнате в Атланте, где совершает свое неистовое чудо амфетамин. Брокер, кувыркаясь падает вниз, а из его карманного радиоприемника доносятся тихие звуки музыки, заглушаемые встречным ветром. Тимбер Маллой, надевающий наушники, чтобы прослушать одну из записей. Радио в Гросс — пойнте легко напевает над окровавленным телом, лежащим в кровавой луже у подножия большого, во весь рост, зеркала. Молодой психиатр, идущий к кабинету шоковой терапии, приближается к столику дежурной по этажу сестры, а на столике радио наигрывает…

«… мы прерываем эту программу, чтобы проинформировать всю Америку о том, что в данный момент пытается приземлиться космический корабль неизвестного происхождения. Корабль полностью отвечает описанию, которое дал Бад Лэйн Уолтеру Говарду Пасу в его интервью, и которое, как полагали, было выдумкой. Только что получили сообщение, что первая попытка посадки оказалась безуспешной. Дальнейшие сведения будут передаваться по мере их получения. А теперь возвращаемся к прерванной программе…»

Джод Олэн покинул кабину для грез и вернулся в свои апартаменты. Он прикусил язык, и от вкуса крови его немного подташнивало.

Сидя в одиночестве, он пытался восстановить то, во что больше не мог верить. Здание его убеждений рухнуло, и клеить черепки было бесполезно.

Он снова, восстановил в памяти, увидел большой космический корабль, его древнюю оболочку, изъеденную оспинами, выбитыми космическими осколками; корабль стоял на поверхности чужого мира. Здесь же, снаружи, там, где было шесть кораблей, теперь стало только пять.

Джод втиснулся в мозг земного зрителя и увидел, как Рол и Лиза, вышедшие из корабля, усаживаются в экипаж и направляются к удаленному зданию. Он видел их в одном из снов; они похудели, по сравнению с тем, когда покидали этот мир. Джоду удалось поменять носителя и придвинуться поближе, чтобы услышать речь Рола — звенящий от напряжения ликующий голос, с трудом выговаривающий слова земного языка, ведь говорить приходилось самому, без участия мозга носителя.

— Доктор Йнли и доктор Лэйн. Это должны их мы видеть быстро.

От веры ничего не осталось. Не во что было верить. И Джод вспомнил Закон. Это путешествие Рола и Лизы означало конец грезам. Перед собой и своим народом он увидел долгие пустые годы, не заполненные ничем, кроме ставших бессмысленными чудовищных игр.

Он знал, что ему надо делать. На самом нижнем уровне в одной из комнат он нашел тяжелый длинный инструмент. К тому времени, как он закончил то, что должен был сделать, его руки покрылись волдырями и кровоточили.

Затем он пошел к своему народу чтобы объявить, что с грезами покончено.

Глава 19

Шэрэн стояла рядом с Бадом Лэйном и вместе с ним смотрела сквозь стеклянную перегородку студии. Там за столом сидели Рол и Лиза; камеры были направлены на них; рядом с ними сидел ведущий диктор, берущий у них интервью. С помощью Шэрэн и Бада Рол и Лиза отстояли право одеться, как земные люди, а не в бросающиеся в глаза одежды мира Наблюдателей.

— Сколько же все это будет продолжаться? — утомленно спросила Шэрэн.

— Это будет продолжаться неопределенно долго, потому что они пока единственные пришельцы на этой планете. Такого типа новизна никогда не проходит.

— Значит, вам лучше бы поторопиться с проектом «Темпо–2», мой друг, и постараться привезти людей с Марита и Ормазда. Как, кстати, движутся дела?

— Хорошо. Особенно, с тех пор, как к проекту решила присоединиться Паназиатская группировка. Они все еще немного не верят в наше великодушие, в то, что мы дали им доступ ко всем работам по проекту.

Шэрэн посмотрела сквозь стекло на Лизу.

— Она очень терпелива, правда?

— Она объяснила мне это поведение… Это что — то вроде… покаяния, так сказать. В том, что содеяла в прошлом, в том, что содеял ее народ. Как тебе нравится ее английский язык?

— Ну, по крайней мере, кое — где он уже не так странен, как был, — рассмеялась Шэрэн. — Вы знаете, Бад, о чем я вспомнила. Как — то вы описывали ее, как существо, вероятнее всего, лысое, с фигурой как у двенадцатилетнего ребенка.

Бад Лэйн тоже помнил. Он посмотрел на стройную изящную фигурку девушки с копной темных волос. Лиза заметила его взгляд и едва заметно пожала плечами, призывая к терпению.

— Она говорила мне, — сказал Бад, — что в ее мире на нее смотрели как на что — то вроде женщины — урода. Здесь же она — всего лишь хорошенькая девушка, выглядящая лишь немного слабее средней земной девушки. А твой Рол сможет затеряться в любой толпе.

— Нет, не сможет!

Бад усмехнулся. Они прислушались — близились минуты завершения программы.

— Мистер Кинсон, вы говорите, что Наблюдатели никоим образом не входили в контакт с вами и вашей сестрой за те недели, что вы находитесь здесь с нами?

— Я этого не понимаю, — нахмурился Рол. — Я не представляю, почему они этого не сделали. Это было бы так легко.

— Ну, так у меня есть кое — что, что может послужить сюрпризом для вас обоих. Мы только что получили таблицы данных от всех организаций, поддерживающих правопорядок, собранные за время вашего пребывания здесь. Наблюдается беспрецедентный спад преступлений с применением насилия. Конечно, насилие все еще остается в нас. Возможно, оно всегда будет в нас. Пока мы не изучим тайны других миров, о которых вы рассказывали нам. Но безмотивное насилие, необъяснимые действия — кажется, они исчезли напрочь.

Бад заметил, как Рол и Лиза посмотрели друг на друга и перекинулись несколькими словами на своем языке.

— Это может означать, что либо мой народ все узнал и понял, либо по какой — то причине он не пользуется машинами для грез. Нам не узнать, какова настоящая причина. Мы узнаем об этом только, если кто — либо из нас… вернется туда.

— Вам хотелось бы вернуться? Лиза медленно повернула голову и посмотрела прямо на Бада. Она приподняла подбородок; взгляд ее стал мягче.

— Ни за что на свете, сэр, я никуда не поеду без доктора Лэйна.

— Вот так — то! — шепнула Шэрэн. — О, как вы покраснели! — Тише.

— А вы, мистер Кинсон? Вы бы вернулись назад, если бы вам представилась такая возможность?

— Не знаю, — пожал плечами Рол, — смогу ли я хорошо выразиться. Все зависит от плана — о части этого большого Плана я вам уже рассказывал. Сейчас грезящие прекратили разрушения. Три планеты, которые колонизировали наши предки, могут теперь воссоединиться. Эта земля может много дать Мариту. А земля и Марит могут '«Иного получить от Ормазда. Все мы — дети, пошедшие по трем различным путям, теперь выросли и обрели силы, которыми можем помочь друг другу.

— А теперь о моем Плане. Я имею в виду себя, как личность, которая, как вы знаете, взяла в жены доктора Инли в соответствии с вашими обычаями, точно так же, как моя сестра стала женой доктора Лэйна в той церемонии, которую совершили для нас перед телекамерами, чтобы ее могли видеть все. Я обращаюсь к вам сейчас со всей прямотой, которая идет вразрез с вашими обычаями. Никто из вас, наблюдающих эту передачу, не может познать друг друга всем сердцем. Уже сейчас я не знаю хорошо доктора Инли, хотя и женат на ней. Не так хорошо, как тогда, когда с помощью машины для грез я входил в ее сознание, познавая ее мысли и чувства, как свои собственные. То же самое относится к моей сестре. Мы разговаривали с ней. Мы не так счастливы, как могли бы, потому что между нами имеется барьер.

— Попадая в грезах на Ормазд, я узнал, что они на близких расстояниях пользуются своим мозгом так же, как машина для грез на громадном расстоянии. Именно туда я хотел бы полететь вместе с сестрой и теми… с кем мы женаты. Ормазд может научить нас тому, что необходимо нам для того, чтобы наши личности не были… всегда разделены друг от друга и немного одиноки.

— Когда мы вчетвером постигнем эту способность, мы захотим вернуться и научить этому других. Следуя по этому пути, можно будет удалить с планеты остатки того насилия, о котором мне только что говорили. Это — мечта… грезы, но на этот раз хорошие грезы. Очень долго три планеты, заселенные когда — то давно детьми Лидеров, ждали, когда же наступит пора воссоединения, пора прогресса.

— Этот процесс, я думаю, будет медленным. В нашей жизни, в жизни присутствующих здесь и тех, кто смотрит и слушает нас, больших изменений не произойдет. Но себе я желаю того небольшого изменения, которое даст моему сознанию свободу войти в сознание другого, дорогого мне, человека, как только я смогу это сделать. Видите, я еще недостаточно владею языком.

— Чтобы все это наступило, я хочу быть рядом со своей женой. Я хочу работать рядом с доктором Лэйном. Есть многое, чему я могу научиться, и многое, что я умею делать. Я больше не хочу быть животным, которое рассматривают с помощью телекамер. Моя сестра тоже не любит телекамеры. И сейчас мы хотим приступить к работе по созданию достаточно большого космического корабля, который, мы надеемся, понесет на себе имя человека, который был добр, мудр и очень мужественен. Рол поискал Шэрэн, улыбнулся ей и добавил: — Корабль должен быть назван «Пасфайдер»[13].