Высокий смуглый аристократ с гордым испанским профилем сумел бы с ходу завоевать сердце любой женщины, но только не Кэтрин Конелли. Так считала эта независимая девушка, пока не встретилась с мужественным, загадочным Районом. От этого мужчины буквально исходил чувственный аромат пуэрторианских ночей, и не поддаться его обаянию было совершенно невозможно…
ru en А. Суворова Roland ronaton@gmail.com FB Tools 2006-02-13 http://www.litportal.ru E283307D-0529-4CF8-BD5A-587DA3F01618 1.0 Триумф нежности АСТ Москва 2003 5-17-017326-1

Джудит Макнот

Триумф нежности

Глава 1

Высокий темноволосый мужчина стоял у окна фешенебельной квартиры в пентхаусе, отрешенно глядя с высоты небоскреба на панораму мерцающих огней ночного Сент-Луиса. Горечь и усталость сквозили в резких движениях Рамона Гальварры, когда он, дернув за узел, ослабил галстук и, подняв бокал скотча, одним глотком почти осушил его.

В тускло освещенную гостиную стремительно ворвался взволнованный молодой блондин.

— Ну, что они там решили, Рамон? — нетерпеливо спросил он.

— А ты как думаешь? — огрызнулся Рамон. — Своя рубашка ближе к телу, дорогой Роджер.

— Вот сволочи! — взорвался Роджер. В бессильной ярости он запустил руку в волосы, затем решительно шагнул к бару.

— Думают, пока старый черт был с тобой, деньги сыпались сами! — Роджер со злостью плеснул в бокал бурбон.

— Что ж, тут они принципиальны, — саркастически заметил Рамон. — Если бы золотой дождь продолжался, они стояли бы за меня горой.

Роджер щелкнул выключателем: при виде мебели в стиле Людовика XIV его передернуло. Сейчас она казалась насмешкой.

— Если бы ты только рассказал, в каком состоянии был отец перед смертью… Я уверен, банкиры поддержали бы тебя. Нельзя же валить на тебя все его грехи!

Отвернувшись от окна, Рамон прислонился плечом к оконной раме, какое-то мгновение смотрел на оставшийся в бокале скотч, затем залпом выпил его до дна.

— Но я же не помешал ему грешить.

— Не помешал! — яростно повторил Роджер. — Да как ты мог все предвидеть?! Этот человек всю жизнь вел себя как Господь Бог, а под конец, кажется, в самом деле себя им вообразил! Глупость за глупостью, пока все не пошло коту под хвост! Ну хорошо, пусть бы ты оказался ясновидящим! Что ты мог сделать? Контрольный пакет акций — у него, а не у тебя. До последнего дня он всем в корпорации распоряжался единолично. У тебя руки были связаны.

— Теперь развязаны, ну и что? — Рамон пожал плечами.

— Слушай, — в голосе Роджера звучало отчаяние, — я не заводил этот разговор раньше, чтобы не задевать твою гордость, но ты же знаешь, я далеко не беден. Сколько тебе нужно? Если у меня нет таких денег, может быть, я смогу достать.

Впервые за это время безжалостно-властное лицо Рамона Гальварры — холодный слепок древнего испанского благородства — смягчилось. Он улыбнулся одними глазами:

— Миллионов пятьдесят помогли бы, а лучше — семьдесят пять.

— Пятьдесят миллионов? — растерянно повторил Роджер, уставившись на своего старого приятеля по гарвардской студенческой скамье. — Помогли бы… или спасли бы?

— Помогли бы, Роджер. Не очень сильно.

Резко поставив бокал на мраморный стол, Рамон повернулся и направился в комнату, которую он занимал с того дня, как на прошлой неделе появился в Сент-Луисе.

— Рамон, — озабоченно сказал Роджер, — тебе нужно встретиться с Сидом Грином, пока он здесь. Он сможет достать эту сумму, если захочет, и к тому же он тебе обязан.

Голова Рамона резко дернулась. Его лицо исказила гримаса.

— Если бы Сид хотел помочь, он связался бы со мной. Он знает, где меня искать. Что я сижу в луже, он тоже знает.

— Ты уверен? До сих пор ты хранил в тайне, что корпорация терпит крах.

— Знает, будь спокоен. И вместе с правлением банка не хочет, чтобы мне продлевали выплату ссуды.

— Но…

— Нет! Если бы Сид хотел помочь, он не бездействовал бы так красноречиво. Просить я не стану. Через десять дней я собираю аудиторов и адвокатов корпорации в Пуэрто-Рико и объявляю о банкротстве.

Повернувшись на каблуках, Рамон стремительно вышел из комнаты, с трудом сдерживая гнев.

Когда он вернулся, его густые черные волосы были влажны после душа. На нем были старые потертые джинсы. Роджер молча смотрел, как Рамон закатывает рукава белой рубашки.

— Рамон, пожалуйста, задержись на неделю. А вдруг Сид что-нибудь предпримет? Кажется, его сейчас и в городе нет.

— Он в городе, а я уезжаю в Пуэрто-Рико через два дня. Это решено.

Роджер тяжело вздохнул:

— Какого черта ты собираешься делать в Пуэрто-Рико?

— Нужно проследить за банкротством корпорации, а потом я займусь тем же, что делали мои предки, — с трудом ответил Рамон. — Я собираюсь обрабатывать землю.

— Ты в своем уме? — вспылил Роджер. — Обрабатывать клочок земли? Уж не та ли это лачуга, где мы с тобой однажды развлекались с девочками?

— Довольно! — прервал Рамон. — Этот клочок земли — все, что у меня есть. Вместе с домом, в котором я родился.

— А что с домом около Сан-Хуана, виллой в Испании, что с островом в Средиземном море? Продай один из домов или остров — и будешь купаться в роскоши до конца дней своих.

— Они проданы с аукциона, иначе корпорация не смогла бы возместить ущерб. А банки, которые ссужали деньги, кружат, как стервятники.

— Черт бы все побрал! — беспомощно пробормотал Роджер. — Если бы твой отец не умер, я бы сам его придушил.

— Боюсь, тебя бы опередили акционеры, — горько улыбнулся Рамон.

— Как ты можешь стоять тут и острить, как будто это тебя не касается?

— Я уже смирился с поражением, — хладнокровно произнес Рамон, — я сделал все, что мог. И я не вижу ничего страшного в том, чтобы работать на своей земле, среди людей, которые веками работали на нашу семью.

Зная, что друг не выносит сантиментов, Роджер отвернулся, скрывая выражение своего лица:

— Рамон, я могу сделать для тебя хоть что-нибудь?

— Да.

— А что именно? — радостно спросил Роджер, бросая взгляд через плечо. — Давай говори, я все сделаю! — Ты не смог бы дать мне на время твою машину? Я хотел бы поехать один.

Просьба была пустяковая — Роджер полез в карман и бросил ключи другу.

— Есть проблемы с подачей топлива и с фильтром, а ремонт сделают только через неделю. Так что, если тебе повезет, машина заглохнет посреди улицы уже сегодня вечером.

Рамон пожал плечами, его лицо было отрешенным.

— Если это случится — пойду пешком, нужно привыкать к сельской жизни.

— Слушай, не строй ты из себя бедного крестьянина! Ты был и остаешься крупной фигурой в международном бизнесе.

Рамон стиснул зубы, ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы усмирить бушующую в нем ярость.

— Фигурой крупного неудачника. В международном бизнесе у меня теперь репутация неудачника, и этого мне не простят. Не попросить ли у друзей рекомендацию «великий неудачник»? А может, стоит прийти завтра на твою фабрику и подать заявление на работу в брючный цех?

— Не юродствуй! Но ты можешь что-нибудь придумать! Ты за несколько лет построил финансовую империю. Найди теперь способ спасти хотя бы ее часть. Мне не верится, что…

— Хватит с меня миражей! — отрезал Рамон. — «Лир» стоит в ангаре в аэропорту. Не в порядке один из двигателей. Как только его починят и в воскресенье вечером вернется мой пилот, я улетаю в Пуэрто-Рико.

Роджер открыл рот, чтобы возразить, но Рамон взглядом заставил его замолчать.

— А возделывать землю, мне кажется, — это куда большая честь, чем иметь дело с банкирами. Пока мой отец был жив, я не знал мира в моей душе. Он умер, но я не нашел покоя. Теперь пришла пора поисков.

Глава 2

Ночью в пятницу огромный бар гостиницы «Глубокое ущелье» невдалеке от Восточного порта был, как всегда, полон.

Кэти Конелли рассеянно взглянула на часы и устремила взор поверх смеющейся, пьющей, болтающей толпы, отыскивая того, кого она ждала. Но главный вход ей загораживали пышные растения, свисающие из огромных кашпо, и ручной работы макраме, бросавшие при свете шелковых ламп длинные тени от пола до витражных стекол потолка.

Сохраняя ослепительную улыбку, Кэти рассматривала мужчин и женщин, толпящихся вокруг нее.

Какой-то мужчина наступил Кэти на ногу, стараясь дотянуться до стойки бара. Затем он долго доставал из кармана монеты и отпихнул Кэти локтем. Мужчина не принес извинений, впрочем, она и не ожидала их. Здесь царило равноправие.

Отвернувшись от стойки с рюмкой в руке, мужчина заметил Кэти.

— Привет… — Он сделал паузу, бросив заинтересованный взгляд на ее стройную, гибкую фигуру в облегающем голубом платье. — Неплохо, — сказал он, откровенно разглядывая ее.

Он обратил внимание на ее светлые волосы с рыжеватым отливом, волной спадающие на плечи, сапфировые глаза, оттененные длинными загнутыми ресницами, безупречный подбородок и аккуратный носик. И пока он продолжал ее изучать, на персиковом лице Кэти проступил легкий румянец.

— Очень неплохо, — резюмировал мужчина.

Уставился как в магазине, даже не понял, что покраснела она отнюдь не от удовольствия! Впрочем, здесь, в конце концов, бар, а в баре своя этика.

— Где твоя рюмка? — поинтересовался он, лениво рассматривая красивое лицо девушки.

— У меня ее нет, — ответила Кэти, утверждая очевидный факт.

— Почему?

— Я уже выпила две.

— Хорошо, почему бы тебе не взять еще одну и не пойти со мной вон туда? Я адвокат, — добавил он, словно сообщал что-то безумно приятное.

Кэти поджала губы и взглянула на него нарочито разочарованно.

— Что такое?

— Терпеть не могу адвокатов.

— Очень жаль, — пробормотал он ошарашенно. Пожав плечами, адвокат повернулся и начал прокладывать себе путь в толпе. Кэти увидела, как он остановился возле двух девушек, очень привлекательных. Обе поощрительно улыбнулись в ответ на его оценивающий взгляд.

На нее нахлынуло отвращение к нему, ко всей этой шумной толпе и в особенности к себе — за то, что она находилась здесь. В душе Кэти была смущена своей грубостью, однако места, подобные этому, вызывали необходимость защищаться, и ее природная деликатность испарялась, как только она переступала порог таких заведений.

Адвокат, конечно же, мгновенно позабыл о Кэти. Да и зачем ему тратить впустую два доллара на выпивку, пытаться очаровывать ее! Зачем напрягаться, если в этом не было необходимости! Если бы Кэти или какая-нибудь другая девушка захотела познакомиться с ним, он был бы не против. Давайте, девушки, старайтесь, интригуйте! И если она будет в ударе, он даже пригласит ее к себе домой — на ее машине, разумеется, чтобы заняться сексом. После чего он с удовольствием с ней выпьет и — если, конечно, не слишком устанет — проводит до двери. А дальше пусть добирается до дома сама.

Так просто и буднично, никаких привязанностей. Никаких обязательств, впрочем, их здесь никто и не ждал.

Кэти подняла глаза, ища в толпе Роба и жалея, что предложила встретиться именно здесь. Музыка звучала слишком громко, перекрывая высокие голоса и неестественный смех толпы. Она разглядывала лица, окружавшие ее, такие разные и такие похожие, искаженные откровенной похотью.

— Да ведь это Кэти! — раздался позади нее незнакомый мужской голос.

Вздрогнув, Кэти повернулась и увидела самоуверенно улыбающегося мужчину. Она отметила хорошо сшитый блейзер, великолепный галстук и пуговицы на рубашке от Леже.

— Мы познакомились две недели назад в супермаркете.

У него были живые ухмыляющиеся глаза. Кэти насторожилась, и ее улыбка стала немножко натянутой.

— Привет, Кен, рада снова тебя видеть.

— Слушай, Кэти! — воскликнул он, как будто ему в голову пришла совершенно оригинальная идея. — Почему бы нам не удрать отсюда и не найти место, где немного поспокойнее?

Его квартира или ее. Та, которая ближе. Кэти знала заведенный порядок, и это вызывало у нее отвращение.

— Что ты имеешь в виду?

Он не ответил на вопрос. Вместо этого он задал другой:

— Где ты живешь?

— В нескольких кварталах отсюда — на Виллидж-Грин. Соседки — две лесбиянки, — храбро солгала она. Он поверил, но шокирован не был:

— Не шутишь? Это тебя не напрягает? Кэти посмотрела на него широко открытыми невинными глазами:

— Я обожаю их.

Его лицо на миг исказилось гримасой отвращения, а Кэти еле сдержала смех.

— Жаль. Еще встретимся.

Кэти наблюдала, как он слонялся по бару, затем он увидел кого-то и исчез, протискиваясь через толпу.

Ну, с нее довольно, сыта по горло. Кэти коснулась руки Карен, отвлекая ее от оживленной беседы с двумя интересными мужчинами о лыжных гонках в Колорадо.

— Карен, я зайду в дамскую комнату и после этого уйду!

— Роб так и не объявился? — рассеянно спросила Карен.

— Я ухожу, — с тихой решительностью ответила Кэти.

Карен только пожала плечами и вернулась к собеседникам и лыжам.

Дамская комната находилась за баром, и Кэти пришлось поработать локтями, продираясь сквозь толпу. Наконец она облегченно вздохнула, преодолев последние преграды. В безлюдном коридоре было потише. Роб так и не пришел. Кэти не знала — радоваться или огорчаться этому. Восемь месяцев назад она была безумно, страстно увлечена им, его умом, его ироничной нежностью. У него было все: прекрасная внешность, обаяние, шарм и надежное будущее главы одной из крупнейших в Сент-Луисе акционерной брокерской фирмы. Он был и красивым, и благоразумным, и вообще замечательным. Но… женатым.

Кэти вспомнила их последнее свидание, и ее лицо исказилось от боли. После изумительного вечера в ресторане они вернулись в ее квартиру и выпили. Часами она думала о том, что произошло потом. Он заключил ее в объятия, взял на руки. В ту ночь, впервые, она не собиралась останавливать Роба, если его попытки зайдут слишком далеко. В течение последних месяцев он сотни раз говорил ей, что любит ее. Она поверила. Но у нее хватило решимости изменить их отношения, после того как Роб откинулся на софу и обреченно вздохнул: «Кэти, завтра в светской хронике появится статья обо мне. И не только обо мне, но и о моей жене, о сыне. Я женат».

Ошеломленная Кэти потребовала, чтобы он никогда не звонил ей и не пытался встречаться. Он пытался неоднократно. Кэти упорно не отвечала на его звонки на работу и вешала телефонную трубку дома, как только слышала его голос.

Это было пять месяцев назад, и только однажды Кэти позволила себе горьковато-сладкое наслаждение подумать о нем. Только несколько дней назад она наконец-то поверила, что полностью освободилась от него. Но когда в среду она услышала по телефону знакомый до боли голос Роба, это заставило ее задрожать всем телом. «Кэти, не вешай трубку. Все изменилось. Нам необходимо встретиться и поговорить».

Ему не понравилось место встречи, которое выбрала Кэти, но она настояла на своем. Гостиница «Глубокое ущелье» шумная и многолюдная, там легко Погасить его нежную настойчивость, если эта настойчивость входит в его намерения. К тому же каждую пятницу сюда приходила Карен, и в крайнем случае Кэти рассчитывала на ее поддержку.

Дамская комната была полна, и Кэти пришлось подождать. Она вышла через несколько минут, рассеянно ища в сумочке ключи от машины.

У входа в бар была толпа, и Кэти пришлось остановиться. Мужчина, стоящий рядом с ней около телефона-автомата, вдруг спросил ее с легким испанским акцентом:

— Извините, вы не могли бы назвать адрес этого места? Кэти повернулась, чтобы взглянуть на высокого, гибкого мужчину, который смотрел на нее с едва заметным нетерпением.

— Вы это мне? — поинтересовалась Кэти. Его лицо было бронзовым от загара, волосы — густыми и такими же черными, как глаза цвета оникса. Он был одет в потертые джинсы и белую рубашку с закатанными рукавами. Незнакомец явно не принадлежал к обычным здешним постояльцам, которые всегда напоминали Кэти смесь коммивояжера и компьютера. Он был слишком… естественным.

— Я спросил, — повторил голос с испанским акцентом, — не могли бы вы назвать адрес этого места? У меня сломалась машина, и я пытаюсь вызвать техпомощь.

Кэти машинально проговорила названия двух улиц, на углу которых находилась гостиница, проигнорировав узкие черные глаза и аристократический нос на нездешнем надменном лице. Высокие смуглые иностранцы с тяжелым мужским запахом может и привлекали некоторых женщин, но только не Кэтрин Конелли.

— Спасибо, — ответил он ей и повторил в трубку названия улиц, которые сообщила ему Кэти.

Повернувшись, Кэти уперлась лицом в чей-то темно-зеленый свитер, натянутый на мускулистую грудь, которая загораживала ей путь в бар.

— Позвольте пройти!

Свитер услужливо пропустил ее к дверям.

— Куда это ты? — дружелюбно спросил его владелец. — Еще так рано.

Кэти подняла глаза и увидела широкую улыбку и нескрываемое восхищение.

— Я знаю, но мне необходимо уехать. Иначе в полночь я превращусь в тыкву.

— В тыкву превратится твоя карета, — поправил владелец свитера. — А вот одежда превратится в лохмотья.

— Второе случается чаще со времен Золушки, — вздохнула Кэти.

— Умная девочка, — одобрил ее собеседник. — Ты Стрелец, не так ли?

— Ошибаешься, — ответила Кэти, извлекая ключи со дна сумочки.

— И какой же твой девиз?

— Медленно и осмотрительно, — бросила она. — А твой? Он задумался на мгновение.

— С аппетитом, — ответил он многозначительно, откровенно исследуя каждый изгиб ее изящной фигуры. Протянув руку, он слегка коснулся шелковистой ткани платья Кэти. — Мне нравится любить интеллигентных женщин: я не чувствую угрозы с их стороны. Решительно подавив в себе желание посоветовать ему обратиться к психоаналитику, Кэти вежливо сказала:

— Мне действительно пора ехать — назначена встреча.

— Счастливчик.

Кэти шагнула в темноту. Ее окатила душная летняя ночь, вызывая чувство одиночества и подавленности. Девушка остановилась у входа под навесом, и ее сердце отчаянно заколотилось: знакомый «корвет» проскочил на красный свет на перекрестке, развернулся и остановился около нее, взвизгнув тормозами.

— Извини, я опоздал, Кэти. Садись. Поедем куда-нибудь и поговорим.

Кэти посмотрела на Роба через открытое стекло машины и почувствовала такую волну страстного желания, что это причинило ей боль. Он все такой же невыносимо привлекательный, и только улыбка, всегда самоуверенная и победная, была теперь какой-то виноватой. Сердце у нее защемило, но она нашла в себе силы возразить:

— Уже поздно. И мне не о чем разговаривать с женатым мужчиной.

— Кэти, поговорим в другом месте. Не обижайся, что опоздал. Очень неудачный перелет, к тому же и в Сент-Луисе задержали посадку. А теперь будь хорошей девочкой — садись в машину. И не надо терять время на споры, у меня его нет.

— Почему у тебя нет времени? — упорствовала Кэти. — Тебя ждет жена?

Роб тихо выругался, проехал несколько метров и поставил машину в темное место около здания. Он вышел и прислонился к дверце, поджидая Кэти. Легкий ветерок растрепал ее волосы и играл складками платья, когда Кэти неохотно шагнула к нему в темноту.

— Кэти, прошло столько времени, — произнес он хрипло. — Ты не хочешь меня поцеловать?

— Ты все еще женат?

Вместо ответа он заключил ее в объятия. В его поцелуе были одновременно и неистовый голод, и мольба. Однако он достаточно хорошо знал Кэти, чтобы не уклоняться от ответа. Да, он все еще женат.

— Не будь такой! — прошептал он, обдавая ее ухо жарким дыханием. — Все это время я ни о ком не мог думать, только о тебе. Давай поедем к тебе.

— Нет, — произнесла Кэти, чувствуя, что в ее голосе не хватает решимости.

— Кэти, я люблю тебя. С ума схожу. Не отталкивай меня.

В его дыхании Кэти почувствовала запах ликера и была тронута, что ему пришлось приободриться перед встречей с ней. Тем не менее она ответила:

— Мне не нужна грязная связь с женатым мужчиной.

— Но раньше, пока ты не узнала, что я женат, ты не видела ничего грязного в отношениях со мной. Он ласкал ее все настойчивее.

— Пожалуйста, пожалуйста, не делай этого со мной, Роб. Я не могу спокойно жить, зная, что разбиваю чью-то семью.

— Семья была разбита уже давно, до встречи с тобой, любимая. Я пытался тебе это объяснить.

— Подай на развод, — отчаянно сказала Кэти. Даже в темноте Кэти увидела горькую улыбку, которая искривила его лицо.

— Южане не разводятся. Так заведено нашими отцами, — сказал он с горечью.

Двери бара открывались и закрывались, люди входили и выходили, и Роб не повышал голос. Его руки скользнули вниз по ее спине, легли на бедра.

— Я весь твой. Только твой. Ты не можешь разрушить брак, который давным-давно не существует.

— Прочь! — вырывалась она. — Или ты лжец, или трус, или и то и другое вместе.

Руки Роба крепко сжали ее, когда она попыталась бороться с ним.

— Я ненавижу тебя, — почти кричала Кэти. — Пусти меня!

— Отстань от нее! — прозвучал из темноты голос со слабым акцентом.

Роб повернулся:

— Какого черта тебе здесь надо? Ты его знаешь?

Ее голос охрип от унижения и гнева:

— Нет, не знаю. Да отпусти же ты меня! Я хочу уехать.

— Ты останешься, — прорычал Роб. Повернув голову к мужчине, он приказал:

— А ты убирайся… пока я не показал тебе куда.

— Если хочешь, можешь попробовать. Только сначала оставь даму в покое. — Голос с акцентом стал пугающе учтивым.

Роб оттолкнул девушку и замахнулся огромным кулаком, целясь прямо в челюсть противника. После секундной тишины последовал удар и шум падения тяжелого тела. Кэти открыла блестящие от слез глаза и увидела Роба, лежащего без сознания у ее ног.

— Откройте дверцу машины! — приказал незнакомец не терпящим возражений тоном.

Кэти машинально открыла дверцу «корвета». Мужчина бесцеремонно затолкал Роба внутрь, положил его голову на руль машины — как будто тот заснул после выпивки.

— Где ваша машина?

Кэти беспомощно уставилась на незнакомца.

— Нельзя же его бросить так… без помощи. Ему нужен врач.

— Где ваша машина? — нетерпеливо повторил он. — У меня нет желания оставаться здесь, неприятности с полицией для меня лишнее.

— Нет, — запротестовала Кэти, глядя через плечо на «корвет», пока торопливо шла к своей машине. — Вы уезжайте. А я не могу.

— Можно подумать, я его убил. Через несколько минут он придет в себя — с разбитым лицом и выбитыми зубами, вот и все. Я поведу, — сказал он, с силой подталкивая Кэти на место рядом с водителем. — Вы все равно не в состоянии. Сев за руль, он стукнулся коленом о рулевую колонку и выругался.

«Наверное, по-испански», — подумала Кэти.

— Дайте мне ключи, — сказал он.

Кэти протянула ключи. Им пришлось подождать, чтобы выехать со стоянки. Они лавировали между машинами. На задворках гостиницы стоял сильно побитый старый грузовик.

— Это ваша машина? — с сомнением в голосе спросила Кэти, решив, что беседа не помешает.

Он мельком взглянул на грузовик, скользнул по своей спутнице взглядом.

— Как вы догадались?

Кэти покраснела от досады на себя. Он испанец, он небогат, и поэтому она угадала: незнакомец водит этот грузовик. Он прочел ее нелестные мысли. Чтобы как-то загладить свою вину, Кэти сказала:

— Когда вы говорили по телефону, то упомянули, что вам нужен буксир, вот я и решила…

Они выехали наконец со стоянки, и Кэти объяснила, как проехать к ее дому, который находился совсем рядом.

— Я хотела бы вас поблагодарить…

— Рамон, — представился он.

Кэти нервно коснулась сумки и достала бумажник. Она жила так близко от центра, что частенько брала с собой лишь пятидолларовую банкноту, чтобы расплатиться за такси. Они уже въезжали на место для парковки машин около ее дома.

— Я живу прямо здесь — первая дверь направо, под фонарем.

Он поставил машину поближе ко входу в ее квартиру, выключил зажигание, вышел из машины и хотел помочь ей. Однако Кэти торопливо выпорхнула из машины. Она неуверенно взглянула на смуглое, гордое лицо и решила, что на вид ему около тридцати пяти. Что-то в нем — его иностранное происхождение? А может быть, смуглая кожа? — смущало ее. Она протянула руку с пятидолларовой бумажкой.

— Большое спасибо, Рамон. Пожалуйста, возьмите. Он взглянул на деньги, потом на нее.

— Пожалуйста, — вежливо настаивала она, навязывая ему деньги, — Я уверена, что вы найдете им применение.

— Конечно, — сухо ответил он после паузы, взял деньги и засунул их в задний карман джинсов. — Я провожу вас до квартиры, — добавил он.

Кэти была слегка обескуражена, когда он вежливо, но твердо взял ее под локоть. Это был подчеркнуто галантный жест — она поняла, что неосторожно задела его.

Он вставил ключ в замок и открыл перед ней дверь. Кэти вошла внутрь и повернулась, чтобы поблагодарить, но он неожиданно сказал:

— Если не возражаете, я хотел бы воспользоваться вашим телефоном, нужно выяснить, что там с техпомощью.

Его могли арестовать из-за нее. Кэти понимала, что обычная учтивость требует разрешить ему позвонить. Тщательно скрывая свое нежелание впускать его, она отступила, чтобы он прошел в ее роскошную квартиру.

— Телефон на кофейном столике, — сказала она.

— Я собираюсь здесь задержаться, чтобы быть уверенным, что ваш друг, — он с презрением подчеркнул это слово, — не пришел в себя и не решил сюда заявиться. Тем временем механики завершат работу, и я пешком вернусь к гостинице. Это недалеко.

Кэти, которая даже не подумала, что Роб может прийти сюда, застыла с босоножкой в руках. Конечно же, Роб больше никогда и близко не подойдет к ней после того, как она его отвергла и стала свидетельницей его унижения.

— Я уверена, он больше не появится, — сказала Кэти. Но ее охватила запоздалая дрожь. — Я, пожалуй, приготовлю кофе. — Она направилась на кухню. И так как у нее не было выбора, вежливо добавила:

— Не возражаете?

Рамон принял ее предложение в таких изысканных выражениях, что ее сомнения в его порядочности исчезли. С тех пор как они познакомились, он не сказал и не сделал ничего такого, что заставило бы сомневаться в нем.

Только оказавшись на кухне, Кэти обнаружила, что в мыслях о встрече с Робом она забыла купить кофе. Это ставило ее в неловкое положение. Внезапно она почувствовала, что ей необходимо выпить чего-нибудь покрепче. Открыла шкаф над холодильником и достала бутылку бренди.

— Боюсь, что смогу предложить вам только бренди или воду, — обратилась она к Рамону. — Кока-кола выдохлась.

— Бренди было бы неплохо.

Кэти плеснула бренди в два бокала и вернулась в гостиную, как раз когда Рамон повесил трубку.

— Техпомощь уже добралась?

— Да, механики ремонтируют, и я скоро смогу ехать. Рамон взял бокал и насмешливо осмотрелся.

— А где ваши друзья? — поинтересовался он.

— Какие друзья? — безучастно переспросила Кэти, устало опускаясь в бежевое кресло.

— Лесбиянки. Кэти рассмеялась:

— Неужели вы слушали, что я говорила? Глядя на нее сверху вниз, Рамон кивнул, но ни тени улыбки не было на его прекрасно очерченных губах.

— Я был позади вас. Пытался дозвониться от бармена.

— Лесбиянок я выдумала.

— Но адвокатов вы действительно не любите?

— Честно говоря, да. Долго рассказывать. Но уж тщеславных во всяком случае.

— А вы не тщеславны?

Кэти подняла на него изумленные глаза. Была детская беспомощность в том, как она сидела в кресле, поджав под себя голые ноги.

— Я… я не знаю.

— А когда вы предположили, что я вожу эту рухлядь?

Впервые за эту ночь Кэти искренне улыбнулась, мягкие губы дрогнули в обаятельной усмешке, ее глаза блестели.

— Я, наверное, была слишком ошеломлена и не очень понимала, что говорю. Но к этой гостинице обычно не приезжают на грузовиках.

— А что в этом предосудительного?

— Да в общем-то ничего. Хотя некоторые могут посмотреть на это косо.

Рамон как будто удивился се словам. Взгляд его скользнул по рассыпавшимся по плечам золотистым волосам Кэти. Неожиданно Рамон отвел глаза. Подняв бокал, он залпом выпил половину.

— Бренди пьют маленькими глотками, — заметила Кэти, но тотчас поняла, что допустила бестактность. — Я имела в виду, — неуклюже исправилась она, — что люди, которые привыкли его пить, обычно предпочитают пить медленно.

Рамон опустил бокал и пристально посмотрел на нее.

— Спасибо, — ответил он с безупречной учтивостью. — Я попытаюсь этого не забыть, если мне еще когда-нибудь посчастливится пить бренди.

Кэти ощутила неловкость: она не хотела оскорбить его. Кэти наблюдала, как он стоял у окна спиной к ней, его фигура была резко очерчена на фоне занавески. Окно выходило на стоянку, за стоянкой проходила широкая пригородная улица. Прислонившись плечом к оконной раме, он медленно потягивал бренди. Кэти отметила, что его белая рубашка туго обтянула широкие мускулистые плечи. Ей хотелось, чтобы он ушел. Ее физические и духовные силы были истощены. И незачем ее охранять — Роб не придет.

— Сколько вам лет? — внезапно спросил он. Их взгляды встретились.

— Двадцать три.

— Пора бы побольше понимать в правилах приличия.

— Что вы имеете в виду?

— То, что я неприлично пью бренди, вы заметили. А прилично ли приглашать в гости первого встречного? Стоило бы больше думать о своей репутации.

— Первого встречного?! — взорвалась Кэти. — Если мне не изменяет память, вам нужно было позвонить! Прикажете отказать человеку, который за меня вступился?! Не знаю, как там у вас в Мексике или где…

— Я родился в Пуэрто-Рико, — подсказал он.

Кэти проигнорировала это.

— ..но здесь, в США, уже нет таких примитивных понятий о женской репутации! Мы делаем то, что нам нравится!

Его, несомненно, разбирал смех.

— И вы делаете то, что вам нравится?

— Конечно! — с чувством воскликнула Кэти.

— И что же вы делаете?

— Простите?

— Что вы делаете из того, что вам нравится?

— Все, что хочу!

— И что же вы хотите сейчас? Хриплые ноты в его голосе заставили ее внезапно осознать всю чувственность, исходящую от его могучего тела. Обтягивающие джинсы и плотно облегающая белая рубашка только подчеркивали первобытную красоту. Кэти задрожала, когда его взгляд коснулся се лица, задержавшись на мягких полных губах, прежде чем скользнуть на грудь, бурно дышавшую под мягкой тканью платья. Она почувствовала что-то пронзительное, вызывающее смех, а может быть, и слезы, а может быть, и то и другое вместе. Кэти Конелли ухитрилась оказаться в обществе пуэрто-риканского Казановы, который решил, что сможет разрешить одним махом все ее сексуальные проблемы! Заставляя себя быть оживленной, она наконец ответила на его вопрос:

— Чего я хочу сейчас? Я хочу быть счастливой. Я хочу быть… свободной. — Она закончила неуверенно — темные чувственные глаза мешали ей собраться с мыслями.

— И от чего же вы хотите быть свободной? Внезапно Кэти резко вскочила на ноги:

— От мужчин!

Как только она встала, Рамон подошел к ней неторопливой осторожной походкой:

— Вы хотите быть свободной от своей свободы, а не от мужчин.

Кэти начала пятиться к двери, а он наступал. Да она сошла с ума, впустив его в квартиру! Изнасилует, а то и убьет в придачу, вот чем это кончится! Она вздрогнула, когда ее спина коснулась двери. Рамон остановился в шаге от нее:

— Если бы вы хотели освободиться от мужчин, как говорите, то не пошли бы ночью в бар, где вы столкнулись с этим человеком. Вы не знаете, чего хотите.

— Я знаю, что уже поздно, — сказала Кэти дрожащим голосом. — И я знаю, что хочу, чтобы вы ушли.

Он прищурился, глядя на нее, но его голос смягчился, когда он спросил:

— Вы боитесь меня?

— Нет, — солгала Кэти. Он удовлетворенно кивнул:

— Тогда вы не будете против, если я приглашу вас завтра пойти со мной в зоопарк?

Кэти могла сказать, что у нее нет ни малейшего желания куда-либо идти с ним… Нет, сейчас лучше соглашаться на что угодно, лишь бы он убрался отсюда…

— Хорошо, — сказала она. — Во сколько?

— Я зайду за вами в десять утра.

Когда дверь за ним захлопнулась, Кэти почувствовала себя пружиной, которую скручивали все туже и туже, как будто кто-то хотел посмотреть, до какого предела ее можно закрутить, прежде чем она сломается. Она нырнула в постель и уставилась в потолок. У нее достаточно проблем, не хватало только латиноамериканца с зоопарком. Вспомнив сцену с Робом, Кэти в отчаянии зарылась головой в подушку. Нет, к черту все! А завтра, конечно, надо пораньше удрать из дому. К родителям. Давно пора их навестить.

Глава 3

На следующее утро в восемь часов ее глубокий сон был прерван звоном будильника. Зачем она его поставила на такую рань в субботу? Кэти сонно нащупала будильник и заставила его заткнуться.

Было уже девять, когда она снова открыла глаза. Свет потоком лился в ее украшенную цветочными узорами спальню. «О Господи! Через час припрется этот потомок конкистадоров!»

Пулей вылетев из постели, Кэти метнулась в душ. Положительно, все было против нес: вода слишком медленно смывала пену, фен целую вечность сушил волосы. Когда наконец вскипит чайник?! Кэти металась по комнате, в поспешных сборах оставляя ящики открытыми. Успела! Темно-синие брючки, верх с белым кантом — в тон, шелковый шарф на волосы…

На ходу застегивая дорожную сумку, Кэти выбежала из дома в девять тридцать пять. Ее встретило солнечное майское утро. Кэти подошла к машине, шаря по кармашкам сумки.

— Черт! — выдохнула она и опустила сумку на землю около машины, роясь в ней. Она бросила нервный взгляд на поток машин на улице, ожидая увидеть старый грузовик, с грохотом въезжающий во двор. — Куда делись эти чертовы ключи?!

Ее нервы были до того напряжены, что, когда чья-то рука легла на ее плечо, Кэти едва сдержала крик.

— Они у меня, — спокойно произнес глубокий голос. Кэти повернулась, полная испуга и ярости:

— Какое право вы имеете шпионить за мной?

— Я просто ждал вас, — ответил Рамон. — Вот ваши ключи. Я случайно положил их к себе в карман вчера вечером.

Он протянул ей ключи вместе с розой на длинном стебле. Кэти схватила их, тщательно избегая даже прикасаться к темно-красному цветку.

— Возьмите розу, — тихо попросил он, не убирая руки. — Это для вас.

— Оставьте меня! Здесь не Пуэрто-Рико, и не нужно мне ваших роз!

Рамон не сдвинулся с места.

— Я же сказала, что мне это не нужно! — Кэти в бессильной ярости защелкнула замок на сумке и нечаянно выбила розу из его руки.

Вид прекрасного цветка, валяющегося на сером бетоне, вызвал у Кэти угрызения совести, она смущенно взглянула на Рамона. Его гордое лицо было спокойным, на нем не отражалось ни ярости, ни осуждения — только глубокое сожаление.

Кэти отвела глаза. Тьфу, как все мерзко получилось! А он, похоже, постарался ради нее: аккуратный черный наряд — рубашка с короткими рукавами и строгие брюки, запах дорогого одеколона… И так тщательно выбрит. Чем он, собственно, заслужил эти грубые выходки? Цветок валялся на асфальте, Кэти захотелось разреветься.

— Рамон, извините меня.

Она подняла цветок и с мольбой взглянула на сдержанное лицо Рамона.

— Спасибо вам. И если вы еще хотите, я пойду с вами в зоопарк, как обещала. — Кэти сделала паузу для глубокого вздоха. — Но я хочу, чтобы вы поняли — вы не должны… — Она в смущении замолкла, когда в его глазах заплясали озорные огоньки.

Он произнес с едва заметной усмешкой:

— Я предложил вам пока только цветок и поход в зоопарк. Руку и сердце пока не предлагал.

Внезапно Кэти поймала себя на том, что улыбается ему.

— Да, пожалуй, вы правы.

— Ну, теперь мы пойдем? — поинтересовался он.

— Да, но сначала я отнесу домой сумку. Рамон взял сумку у нее из рук:

— Я отнесу сам.

Когда они вошли в квартиру, она забрала сумку и направилась в спальню. Вопрос Рамона остановил ее:

— Вы из-за меня пытались убежать? Кэти повернулась в дверях:

— Не только. После прошлой ночи мне надо было уехать от всего и от всех хотя бы на время.

— И что же вы собирались делать? Ее губы дрогнули в печальной улыбке.

— То же, что и многие независимые самоуверенные американки, когда они не могут справиться с собой, — бежать к мамочке с папочкой.

Пять минут спустя они вышли из дома и направились к автостоянке. Кэти размахивала дорогой камерой, которую она держала в левой руке.

— Это фотоаппарат, — сообщила она.

— Я знаю, — подтвердил он с насмешливой серьезностью. — Они есть даже в Пуэрто-Рико.

Кэти расхохоталась и покачала головой:

— Никогда не знала, что я такая противная американка.

Остановившись около изящного «бьюика», Рамон открыл дверцу рядом с водительским местом.

— Очень симпатичная американка, — тихо сказал он и добавил:

— Садись.

К своему стыду, Кэти успокоилась, когда поняла, что они поедут на машине. Трястись по автостраде на развалюхе-грузовике было не по ней.

— Ваш грузовик опять сломался? — спросила она, когда они плавно выехали с автостоянки и влились в интенсивный субботний поток машин.

— Я решил, что вы предпочтете эту машину грузовику. Я одолжил ее у приятеля.

— Мы могли бы взять мою машину, — возразила она.

По взгляду, который бросил на нее Рамон, она поняла, что если он приглашает кого-нибудь, то на своем транспорте. Кэти включила радио и украдкой оглядела нового знакомого. Великолепное сложение, загорелые лицо и руки.

Он напомнил ей одного испанского теннисиста.

В зоопарке оказалось не так уж плохо, хотя слишком многолюдно, Кэти и Рамой бродили рядом по широким дорожкам, болтая, как школьники. Рамон купил ей арахис, чтобы кормить медведя. Он от души расхохотался в птичьем вольере, когда тукан с чудовищным клювом опустился на Кэти и та пронзительно взвизгнула, прикрывая голову. Потом они подошли к питомнику с рептилиями. Туда Кэти входила неохотно — змеи вызывали у нее омерзение.

— Посмотри, — прошептал Рамон ей на ухо, кивая в сторону огромного стеклянного террариума.

— Я не хочу смотреть, — ответила Кэти сухими губами. — Я и так знаю, что там дерево, а с него свисает очередная змея. Ее ладони стали влажными, как будто рука коснулась чешуи.

— Что-нибудь не так? — озабоченно спросил Рамон, заметив, что она побледнела. — Ты не любишь змей?

— Да, — проворчала Кэти, — очень.

Тряхнув головой, он взял ее за локоть и вывел наружу. Кэти с облегчением вдохнула чистый воздух и опустилась на ближайшую скамейку.

— Я уверена, что они поставили скамейку около питомника для таких, как я. Иначе нас пришлось бы просто выносить.

В улыбке Рамона появилось некоторое превосходство.

— Вообще-то змеи очень полезны. Они едят грызунов, насекомых…

— Пожалуйста, — взмолилась Кэти, — не описывай мне их меню.

Рамон продолжал, не отрывая от нее глаз:

— Они необходимы для равновесия в природе. Дрожащая Кэти встала, бросив на него ироничный взгляд:

— Да что вы говорите? Вот уж никогда бы не подумала.

Ее изящный носик сморщился от отвращения. Рамон, задумчиво улыбаясь, пристально посмотрел в голубые глаза.

— Вообще-то я их тоже не люблю, — признался он. Они долго бродили по зоопарку. К своему изумлению, Кэти стала замечать, что слегка театральная испанская галантность Рамона начинает ей импонировать.

Кэти истратила больше половины второй пленки, когда они подошли к острову, где обитали обезьяны, павлины и другие интересные, но менее редкие животные.

Жуя поп-корн, она оперлась на узорную ограду маленького пруда и бросала зернышки уткам. Ее поза была ненамеренно соблазнительной, темно-синяя ткань туго обтянула изящные бедра. Рамон откровенно наслаждался этим зрелищем. Не подозревая о том, что ее рассматривают, Кэти оглянулась через плечо:

— Хочешь, сфотографирую? У него дрогнули губы.

— Что именно?

— Острова, — ответила Кэти, озадаченная его улыбкой. — Эта пленка скоро кончится. Я собираюсь подарить се тебе. Когда ты сделаешь фото, у тебя будет сувенир на память о зоопарке в Сент-Луисе.

— Эти фото для меня?

— Конечно, — ответила Кэти, взяв очередную горсть поп-корна.

— Если бы я это знал, — усмехнулся Рамон, — я бы сфотографировал нечто более интересное, чем медведи и жирафы, на память об этом дне.

Кэти вопросительно подняла брови:

— Змей? Брр. Тогда бери фотоаппарат и иди туда один, я подожду.

— Нет, — ответил он с кривой усмешкой, отводя ее от изгороди. — Не змей.

На обратном пути они остановились у магазинчика, где Кэти смогла наконец купить кофе. Поддавшись порыву, она решила пригласить Рамона на легкую закуску и присоединила к покупке бутылку красного вина и немного сыра. Рамон проводил ее до двери, но, когда Кэти позвала его в квартиру, он заметно колебался, прежде чем согласиться.

Не прошло и часу, как Рамон поднялся.

— Я работаю сегодня вечером, — объяснил он.

Улыбнувшись, Кэти вышла и вернулась с фотоаппаратом.

— Остался еще кадр. Встань здесь, я сфотографирую тебя и отдам тебе обе пленки.

— Нет! Оставь его. Я сфотографирую тебя завтра на пикнике.

«Значит, новое свидание?» Кэти решила согласиться. Впервые за долгое время она чувствовала себя такой веселой и юной…

— Нет. Я не могу, правда. Но спасибо.

Несомненно, Рамон был очень привлекательным. Но его мужское обаяние все еще больше пугало ее, чем привлекало. Ну и, наконец, они все-таки принадлежат к разным кругам.

— Почему ты отводишь глаза, как будто хотела бы никогда не видеть меня? — внезапно спросил он. Она быстро взглянула на него:

— Я… ты ошибаешься.

— Нет, — упрямо возразил он, — я не ошибаюсь. Кэти решила солгать, но передумала под испытующим взглядом черных глаз:

— Ты напоминаешь мне одного человека, который уже умер. Он был высокий, темноволосый и очень похож на тебя.

— Его смерть причинила тебе сильное горе?

— Его смерть принесла мне огромное облегчение! — воскликнула Кэти. — Было время, когда я мечтала прикончить его своими руками!

Он усмехнулся:

— Какое темное и зловещее прошлое у такого юного и такого очаровательного существа.

Кэти подарила ему беспечную улыбку. Ее все любили за жизнерадостный характер, а воспоминаниями, которые причиняли ей боль, она не делилась ни с кем.

— Я полагаю, что лучше темное и зловещее, чем скучное.

— Зато в гостиничном баре ты сама выглядела изрядно скучающей, — усмехнулся Рамон. Уже придерживая рукой дверь, он добавил:

— Позвоню тебе в полдень. Угощение беру на себя. Тебе придется приготовить только лекцию о моей невоспитанности.

— Что?..

— Ну, я ведь не спрашиваю твоего согласия, хочешь ли ты ехать со мной.

Вечером Кэти рано вернулась домой. Шумная вечеринка у друзей отчего-то показалась ей скучной. Кэти вспомнила слова Рамона, сказанные на прощание, и задумалась над ними: была ли скука причиной этого странного нетерпения, этой неуловимой и необъяснимой досады, которая с каждым днем росла в ней в течение последних месяцев? Нет, решила она наконец, ее жизнь можно назвать какой угодно, но только не скучной — временами она была даже слишком полна событий. Свернувшись калачиком на софе в гостиной, Кэти рассеянно провела длинным ухоженным ногтем по обложке книги, лежащей у нее на коленях. Ее голубые глаза затуманились. Что происходит с ней в последнее время? Этот вопрос она все чаще задавала себе, с разочарованием понимая, что ответ ускользает. Что же она упустила в своей жизни? Знать бы, тогда можно было попытаться это исправить.

— Ничто не прошло мимо меня, — твердо сказала себе Кэти. И все же, все же…

Раздраженная неопределенностью, она мысленно перебрала все доводы, чтобы чувствовать себя счастливой: в двадцать три года у нее диплом об окончании университета, прекрасная высокооплачиваемая работа. Да и без работы денег отца для жизни более чем хватает. К тому же у нее роскошная квартира, стенные шкафы набиты одеждой. Она привлекает внимание мужчин, у нее хорошие друзья, в пестрой светской жизни она участвует ровно настолько, чтобы это было развлечением, а не обузой. Чего же ей не хватает для счастья?

«Мужчины», — сказала бы Карен. Это она всегда говорила в подобных случаях.

Легкая улыбка коснулась губ Кэти. «Мужчина» определенно не был решением ее проблем. Она одернула себя: нет никаких причин чувствовать себя несчастной! Во всем мире женщины страстно желают сделать карьеру, сражаются за свою свободу и самостоятельность, мечтают о финансовой независимости. А она, Кэти Конелли, достигла всего этого уже в двадцать три года.

— У меня есть все, — сказала Кэти непреклонно, открывая книгу. Строчки расплывались у нее перед глазами, а внутренний голос продолжал нашептывать: «Этого мало, слишком мало. В твоей жизни чего-то недостает».

Глава 4

Для пикника они выбрали Форест-парк. Прямо под громадными дубами Рамон расстелил одеяло, которое принесла Кэти. Раскидистые ветви качались над ними, а они с аппетитом ели копченую говядину, ветчину и французские булочки с хрустящей, поджаристой корочкой. Пока они весело болтали, Кэти рассеянно ощущала на себе его оценивающий взгляд — он скользил по лицу, по светлым волосам с рыжеватым отливом, спадающим на плечи; она чувствовала его даже тогда, когда отворачивалась, чтобы достать что-нибудь из корзинки. Но ей было так хорошо, что она не придавала этому никакого значения.

— Мне кажется, что в Америке на пикниках обычно бывают жареные цыплята, — сказал Рамон, когда в беседе возникла пауза. — Но, увы, я не умею готовить. Для следующего пикника я куплю, а ты приготовишь цыпленка.

Кэти потягивала кьянти из бумажного стаканчика.

— Ну, ты настоящий мужчина! — рассмеялась она. — Почему ты решил, что я умею готовить?

— Конечно же, потому, что ты женщина.

— Ты это серьезно?

— Серьезно считаю тебя женщиной? Или серьезно думаю, что ты умеешь готовить? Кэти уловила чувственную хрипоту, придающую его голосу глубину.

— Серьезно, что стряпня — женское дело? — натянуто спросила она.

Он усмехнулся, заметив ее неловкость.

— Я не сказал, что только женское, просто все женщины должны уметь готовить. Мужчина обязан работать, чтобы можно было купить пищу, а женщина должна уметь приготовить ее. Таков вечный закон.

Кэти недоверчиво уставилась на него, почти убежденная, что он нарочно поддразнивает ее.

— Может быть, для тебя будет странно услышать, но далеко не все женщины родились, сгорая от желания резать лук и тереть сыр.

Рамон подавил смех, затем ловко сменил тему:

— Где ты работаешь?

— В одной большой фирме, менеджером по кадрам. Я интервьюирую людей перед приемом их на работу.

— Тебе нравится твоя работа?

— Очень, — ответила она, доставая из корзинки огромное красное яблоко. Подтянув ноги в хлопчатобумажных брюках к груди, она обхватила их руками и надкусила яблоко. — Очень вкусно!

— Просто невероятно.

Кэти посмотрела на него с изумлением:

— Невероятно, что мне нравится яблоко?

— Невероятно, что тебе нравится твоя работа. Будет обидно бросить ее, когда ты выйдешь замуж.

— Бросить, когда я… — Кэти от смеха была не в состоянии вымолвить ни слова, а только покачивала головой. — Рамон, как тебе повезло, что ты не американец. Ты даже не представляешь, что могут состряпать для тебя американские женщины.

— Я — американец, — заметил он, игнорируя предостережение Кэти.

— Мне кажется, ты назвался пуэрториканцем.

— Я сказал, что родился в Пуэрто-Рико. На самом деле я испанец.

— Ты только что сказал, что ты и американец и пуэрториканец.

— Кэти, — он впервые обратился к ней по имени, и это вызвало в ней прилив неизъяснимого трепета, — Пуэрто-Рико — свободно присоединившееся к США государство. Любой, кто родился в нем, автоматически становится гражданином Америки. Однако мои предки — испанцы, а не пуэрториканцы, так что я — американец испанского происхождения, рожденный в Пуэрто-Рико. Так же, как ты, — он не спеша оглядел ее белую кожу, голубые глаза и рыжеватые волосы, — американка ирландского происхождения.

Кэти была слегка задета нотками превосходства в его голосе, когда он прочел ей эту лекцию.

— Надо же, какой испано-пуэрто-риканский американец и еще к тому же настоящее ископаемое. Тебе бы жить во времена, когда на суфражисток рисовали карикатуры.

— Почему ты говоришь со мной таким тоном? Только лишь потому, что я считаю, что когда женщина выходит замуж, она обязана заботиться о своем муже?

Кэти высокомерно взглянула на него:

— Не имеет никакого значения, что ты считаешь. У большинства женщин есть свои интересы и заботы вне дома, впрочем, как и у мужчин. Нам нравится делать карьеру, мы ее делаем и гордимся ею.

— Женщина должна испытывать чувство гордости за своего мужа и детей.

Кэти захотелось сказать что-нибудь такое, что стерло бы эту невыносимую, самодовольную усмешку с его лица.

— К нашему счастью, американцы, рожденные в США, ничего не имеют против того, чтобы их жены делали карьеру. Они более понимающие и тактичные…

— Очень понимающие и очень тактичные, — насмешливо подхватил Рамон. — Они разрешают вам работать, позволяют отдавать им заработанные вами деньги, разрешают завести детей, нанимают кого-нибудь, чтобы заботиться о них, убирать дом и, — он усмехнулся, — даже готовить.

На мгновение Кэти была просто ошарашена его речью, затем откинулась на спину и залилась смехом.

— Ты абсолютно прав.

Рамон прилег около нее, закинув руки за голову, и посмотрел в блеклое небо с белоснежными облаками.

— У тебя замечательный смех. Кэти надкусила яблоко.

— Думаешь, переубедил? Как бы… Я самая типичная деловая женщина. Мечтаю о карьере. Обожаю тратить деньги как хочу. Прозябать на заработок мужа — благодарю покорно.

— Изумительно. Современная деловая женщина делает деньги и карьеру, демонстрируя всем и каждому, что считает своего мужа неспособным ни на первое, ни на второе. Боюсь, что американские американцы вконец утратили мужскую гордость.

— Вздор! — запротестовала Кэти. — Предположим, ты полюбил девушку и хочешь на ней жениться, но на те деньги, что ты зарабатываешь на старом грузовичке, вы сможете жить только где-нибудь вроде Гарлема. Но при этом ты понимаешь, что если бы она работала там, где ей нравится, вы оба имели бы то, о чем мечтаете. Что ты на это скажешь?

— Я ожидал бы, что она будет счастлива тем, что смогу предложить ей я.

Кэти вздрогнула, представив себе жизнь в трущобах только потому, что из-за своей гордости Рамон не позволяет ей работать. Навевающим дремоту голосом он добавил:

— И мне бы не понравилось, если бы она стыдилась того, как я зарабатываю на жизнь.

Кэти услышала тихий укор в его словах, но продолжала упорствовать:

— А ты когда-нибудь мечтал делать что-нибудь другое, кроме как водить потрепанный грузовик? Рамон долго не отвечал, потом сказал:

— Я… Конечно. Я еще возделываю землю. Кэти высоко подняла брови:

— Ты работаешь на ферме? В Миссури?

— В Пуэрто-Рико, — поправил он.

Кэти не могла решить, хорошо для нее или плохо, что он не останется в Сент-Луисе. Он лежал, прикрыв глаза, и Кэти решилась внимательно рассмотреть его вблизи. В бронзовых чертах его лица, в твердой линии подбородка и носа запечатлелось испанское высокомерие. А вот длинные ресницы и еще эта ямочка на подбородке делают лицо мягче. Прекрасно очерченные чувственные губы — Кэти представила, как они будут целовать ее, и почувствовала приятное смущение. Вчера он сказал, что ему тридцать четыре. Сейчас он кажется куда моложе. Широкие плечи и могучая грудь прямо-таки рвут красную трикотажную рубашку. А бедра узкие, живот плоский. Хорош, ничего не скажешь. Только… похож на Дэвида.

Он не открыл глаз, но его губы дрогнули в усмешке.

— Надеюсь, вид вызывает у тебя одобрение? Кэти с неохотой перевела взгляд на холмистый парк, лежащий перед ней:

— Да, сегодня парк просто замечательный, деревья, как…

— Вы смотрели на деревья, сеньорита. Кэти не нашлась что ответить. Но ей понравилось, как он назвал ее сеньоритой. Незнакомо, экзотично и подчеркивает различие между ними.

«Девочка, пора признаться себе, что заигралась. Вот сейчас ты хотела, чтобы он тебя поцеловал. Да, хотела, и этого, и всего остального! Хорошо, а что дальше? Завтра, тебе ехать на барбекю к родителям. Представь-ка хорошенько, могла бы ты прихватить его с собой? Знакомить с их клубными друзьями?.. Это мой знакомый, нет, не по университету, он, знаете ли, водит грузовик… М-да. Нет, пора завязывать, пока еще не поздно. Так будет лучше для обеих сторон».

— Ну что, Кэти, хочешь дать деру? Под взглядом его проницательных черных глаз Кэти стало не по себе. Она сделала вид, что поправляет одеяло.

— Что-то я не понимаю, о чем ты, — сказала она, старательно отводя взгляд.

— Хочешь знать, что я вижу, когда смотрю на тебя?

— Нет, — сухо ответила она. — Похоже, что ты собираешься сказать нечто в духе героя из мыльной оперы.

Кэти попыталась рассмеяться, но в тишине, наступившей после ее слов, сделать это было невозможно.

— Я думаю, мне пора домой, — заявила она, поднимаясь с колен и собирая корзинку.

Рамон безмолвно встал и сложил одеяло. По пути домой Кэти дважды прерывала натянутое молчание, надеясь загладить свою бестактность, но в ответ слышала короткие «да»и «нет». Ей было стыдно за свои мысли, за свою манеру разговаривать с ним, и она была раздражена тем, что он не хочет помочь ей сгладить бестактность. К тому времени когда он поставил «бьюик» на стоянке напротив дверей ее квартиры, Кэти мечтала лишь о том, чтобы этот день скорее закончился, хотя было только три часа. И не успел Рамон обойти машину, чтобы помочь ей выйти, как Кэти сделала это сама.

— Я открою дверь, — отрывисто сказал он. — Обычная вежливость.

Кэти неожиданно поняла, что он с трудом сдерживает ярость. Но это почему-то не испугало ее.

— Может быть, тебе покажется странным, — объявила она, поднимаясь по ступенькам и вставляя ключ в замок, — но с моими руками все в порядке, и я способна открыть дверь сама. И я не понимаю, почему ты со мной должен быть вежлив — я-то вела себя с тобой по-свински. — В дверях она обернулась:

— Благодарю, Рамон. Я прекрасно провела время.

Кэти не поняла, почему Рамон взорвался от хохота. К ее испугу, он проскользнул за ней в квартиру и запер дверь. Смысл его взгляда не оставлял никаких сомнений. Его спокойно произнесенные слова наполовину приглашали, наполовину приказывали:

— Подойди, Кэти!

Кэти отрицательно покачала головой и сделала осторожный шаг назад, она вся дрожала.

— Разве свободные американские женщины не подтверждают поцелуем, что они очень хорошо провели время? — настаивал Рамон.

— Не все, — ответила Кэти, — некоторые ограничиваются словом «спасибо».

Слабая улыбка тронула его губы, но его взгляд был прикован к ее манящему рту.

— Подойди сюда, Кэти! — И, видя, что она еще раздумывает, добавил:

— Неужели тебе не интересно, как целуются испанцы и как пуэрториканцы занимаются любовью?

Кэти судорожно сглотнула.

— Нет, — прошептала она.

— Подойди же, Кэти, и я покажу тебе.

Как во сне, Кэти подошла к нему, загипнотизированная его бархатным голосом и этими черными глазами, полная страха и восхищения. Она никак не ожидала, оказавшись в объятиях Рамона, что будет покорена и увлечена в густую сладкую темноту, где были лишь жгучее наслаждение, возникающее, когда его губы осыпали непрерывными поцелуями ее губы, и жаркие волны, прокатывающиеся по следам его ласкающих рук.

— Кэти, — хрипло прошептал он, неохотно оторвавшись от ее рта и целуя глаза, виски и щеки. — Кэти, — повторил он страстным шепотом и вновь овладел ее губами.

Казалось, прошла вечность, прежде чем он наконец поднял голову. Ослабевшая и дрожащая Кэти коснулась щекой его могучей груди и услышала, как бешено билось его сердце. Она была совершенно опустошена происшедшим. Ее столько раз целовали мужчины, умеющие целовать, — можно сказать, профессионалы в этом деле. В их объятиях она чувствовала вполне понятное удовольствие. Но этот безрассудный взрыв восторга был для нес внове. Губы Рамона нежно коснулись ее великолепных волос.

— А теперь я могу сказать, что я вижу, когда смотрю на тебя?

Кэти попыталась ответить легко, но ее голос был таким же хриплым, как и его:

— Ты собираешься говорить, как герой мыльной оперы?

— Да.

— Хорошо.

Его смех был сильным и низким.

— Я вижу красавицу с золотистыми волосами и улыбкой ангела. Я припоминаю принцессу, стоящую в баре и неодобрительно на всех поглядывающую; затем я услышал колдунью, которая сообщила мужчине, делающему ей довольно определенные предложения, что она живет с лесбиянками.

Он погладил кончиками пальцев ее щеку.

— Когда я смотрю на тебя, я думаю, что ты, моя красавица, принцесса и колдунья.

То, что он назвал ее своей, заставило Кэти вернуться к реальности. Решительно вырвавшись из объятий Рамона, она сказала с неестественной веселостью:

— Ты не хочешь спуститься вниз в бассейн? Он сегодня открыт. — Говоря это, она засунула руки в задние карманы, позволив взгляду Рамона скользнуть по натянувшейся на груди футболке, и, заметив его взгляд, торопливо опустила руки.

Бровь Рамона приподнялась в немом вопросе: почему она возражает против того, чтобы он смотрел на нее, ведь только что она была в его объятиях?

— Конечно. Я буду рад увидеть ваш бассейн и познакомиться с твоими друзьями.

Кэти снова почувствовала себя неудобно. Он покажется слишком смуглым, слишком чужаком для блестящей светской компании в бассейне. К тому же она хорошо знала, когда мужчина хочет затащить се в постель. Рамон именно этого и добивается. И как можно скорее.

Двери из стекла с витражами вели из гостиной в маленький внутренний дворик, окруженный изгородью, которая создавала иллюзию уединения. В центре дворика стояли два деревянных шезлонга красного цвета с огромными подушками, украшенными цветным узором. Вокруг было посажено множество пышных растений, некоторые из них цвели. Кэти остановилась около скульптуры, окруженной бордовыми и белыми петуниями. Держась рукой за изгородь, она колебалась, пытаясь подобрать слова для тех мыслей, что вертелись у нее в голове.

— У тебя прекрасная квартира, — заметил Рамон, — да и цена за нее, наверное, немалая.

Кэти быстро повернулась к нему, намереваясь использовать это вскользь брошенное замечание, чтобы сказать, что они не пара и что он должен охладить свой не в меру горячий пыл. Но так, чтобы не обидеть его.

— Спасибо. Честно говоря, плата очень высокая. Я живу здесь потому, что для моих родителей это гарантия, что мои соседи и друзья — люди определенного достатка.

— Ты хочешь сказать — богатые люди?

— Не обязательно богатые, но достаточно обеспеченные люди, добившиеся определенного успеха в жизни.

Лицо Рамона превратилось в маску, лишенную каких-либо чувств.

— Наверное, будет лучше не представлять меня твоим друзьям.

Кэти посмотрела на его надменное красивое лицо, и ей опять стало стыдно. Взволнованно проведя рукой по лбу, она перевела дыхание.

— Рамон, забудем, что произошло между нами. Я хочу, чтобы ты понял — я не собираюсь ложиться с тобой в постель. Никогда.

— Потому что я испанец? — хладнокровно спросил он. Кэти покраснела от досады.

— Нет, конечно же, нет! Потому что… — Она насмешливо улыбнулась. — Если использовать известную фразу — «я девушка не такого сорта». — Чувствуя себя намного лучше оттого, что между ними все стало ясно, она повернулась к воротам, ведущим к бассейну:

— Ну, теперь давай спустимся и посмотрим, что там в бассейне.

— Не думаю, что это благоразумно, — сардонически заметил Рамон. — Я не хочу ставить в неловкое положение тебя перед твоими преуспевающими, обеспеченными друзьями.

Кэти взглянула через плечо на высокого мужчину, который смотрел на нее сверху вниз. Его глаза были полны иронии и презрения. Кэти вздохнула:

— Рамон, если я самодовольная дура, то тебе едва ли стоит мне уподобляться. Пожалуйста, пойдем в бассейн.

Он засмеялся и распахнул перед ней дверь. В бассейне стоял крик и летели брызги. Играли в водное поло. Девушки в бикини и мужчины в плавках грелись на солнце. Их тела блестели от лосьона для загара. Всюду банки с пивом, радиоприемники, из динамиков неслась веселая музыка.

Кэти подошла к ближайшему столику с тентом, пододвинула алюминиевое кресло и села.

— Как тебе все это нравится? — спросила она, когда Рамон опустился рядом с ней.

Его взгляд разом охватил пестрое сборище.

— Забавно.

— Привет, Кэти! — окликнула Карен, появляясь из бассейна.

Она напоминала прелестную русалку. Ее тело блестело от капелек воды. Как обычно, Карен сопровождали двое безнадежных воздыхателей.

— Ты знакома с Доном и Брэдом? — спросила Карен, небрежно кивнув на мужчин.

Кэти знала их так же хорошо, как и Карен, — они жили рядом, поэтому она слегка удивилась вопросу, но потом вспомнила, что Карен никогда не помнит, кто с кем знаком. Тем более что взгляд Карен был сейчас прикован к Рамону. С необъяснимой неохотой Кэти познакомила их. Она пыталась не заметить вспыхнувшую улыбку Рамона и блеск в зеленых глазах подруги, когда та протянула руку для пожатия.

— Почему бы вам не сбросить одежду и не поплавать? — предложила Карен, не отводя глаз от красавца атлета. — На закате здесь будет классная вечеринка. Вы могли бы остаться.

— У Рамона нет с собой плавок, — быстро отказалась Кэти.

— Это не проблема, — тут же нашлась Карен. — Брэд одолжит ему, не так ли?

Брэд, который настойчиво ухаживал за Карен уже около года, с куда большим удовольствием одолжил бы Рамону билет из города, но тем не менее вежливо предложил плавки.

— Где… — чуть ли не благоговейно выдохнула Карей, — ты нашла его? Он похож на греческого Адониса… или Адонис был блондином? Так или иначе, он похож на темноволосого греческого бога.

Кэти подавила в себе желание охладить интерес Карен к Рамону, она не сказала, что «Адонис»— всего-навсего испанский фермер. Вместо этого она произнесла:

— Мы познакомились в пятницу в «Глубоком ущелье».

— На самом деле? Что-то я там его не видела, а его невозможно не заметить. Что же он делает, кроме того, что выглядит как античный бог?

— Он… — Кэти заколебалась, но, решив избавить Рамона от возможных затруднений, сказала:

— Он занимается перевозками.

— Не шутишь? — Карен бросила на Кэти внимательный взгляд. — Он только твой или и другим кое-что позволено?

Кэти не смогла сдержать улыбки от обезоруживающей откровенности Карен.

— Это имеет значение?

— Ты же знаешь, что имеет. Мы подруги. И если он твой, то пусть твоим и остается.

Зеленые раскосые глаза смотрели откровенно. У Карен своеобразная этика, она не крала у подруг мужчин. И тем не менее Кэти стало обидно, что Карен не задумываясь предположила, что может легко увлечь Рамона, и только ради их дружбы не делает этого.

— Кокетничай на здоровье, мне плевать! — ответила Кэти, хотя она этого не чувствовала. — Он весь твой, если хочешь. А я пока собираюсь переодеться.

Пока она надевала бикини, ее постепенно заполняло чувство досады: почему она не сказала Карен, чтобы та оставила Рамона в покое? И что означает то откровенное восхищение в глазах Рамона, с которым он смотрел на пышную фигуру Карен?

Кэти стояла перед зеркалом в купальном костюме и критически изучала свою внешность. Яркая голубая ткань бикини подчеркивала великолепную фигуру во всей ее красе: полная высокая грудь, узкая талия, изящная линия бедер, длинные стройные ноги. Кэти подумала, что, вероятно, она единственная из женщин, которая может рассматривать себя, почти обнаженную, совершенно беззастенчиво. Мужчины восхищенно свистели вслед Карен Вильсон, но они замирали в молчании перед Кэти Конелли. Спокойное достоинство в наклоне головы и природная грация, с которой она двигалась, делали ее в глазах окружающих немного отстраненной, и Кэти, даже если бы и захотела, не смогла бы изменить свой образ, что, впрочем, она и не пыталась сделать. За исключением баров Кэти редко общалась с незнакомыми мужчинами. Она казалась недоступной. Как правило, когда мужчины устремляли взгляд на ее безупречную кожу и чистые голубые глаза, они видели в ней скорее классическое совершенство, чем чувственный призыв. Узнавая ее получше, они обнаруживали, что Кэти не только очень сердечная, доброжелательная, но и наделена хорошим чувством юмора, и им хватало такта не вынуждать ее к резким отказам, чуждым ее природе. Они болтали с ней, смеялись и назначали свидания, но их ухаживания обычно ограничивались мягкими шутливыми намеками, которые Кэти игнорировала, подчеркнуто улыбаясь.

Она вынула гребень из струящихся волос, встряхнула головой, чтобы придать им естественный вид, кинула последний раздосадованный взгляд в зеркало.

Вернувшись в бассейн, она нашла Рамона в шезлонге в окружении трех красоток, сидящих на полотенцах. Красотки явно флиртовали с ним. Под тентом расположилась Карен в обществе Брэда и Дона.

— Рамон, могу ли я присоединиться к твоему гарему? — иронически поинтересовалась Кэти, слабо улыбаясь.

Ленивая усмешка пробежала по загорелому лицу Рамона, когда он, посмотрев на девушку, поднялся, уступая ей свой шезлонг. Кэти вздохнула — судя по всему, она могла бы прийти и в пальто; Рамон не обратил на бикини никакого внимания. Он сел за столик к Карен.

Пытаясь не замечать перемены в своем настроении, Кэти начала покрывать ноги кремом для загара.

— Может, тебе помочь? — ухмыльнулся Дон. Кэти подняла глаза с вымученной улыбкой.

— У меня не настолько длинные ноги, — сказала она. В отличие от Брэда Дон не был очарован Карен столь сильно, чтобы не замечать других девушек. И даже слабого поощрения со стороны Кэти было бы достаточно: Дон с легкостью перенес бы свои притязания с Карен на нее.

Кэти втирала крем в левую руку, когда услышала, как Карен сказала:

— Рамон, Кэти говорит, что ты занимаешься перевозками на транспорте.

— Да. Она так сказала? — произнес Рамон, растягивая слова и таким тоном, что Кэти остановилась и пристально посмотрела на него. Он сидел откинувшись в кресле, с тонкой сигарой, зажатой между белоснежными зубами, и вопросительно глядел на Кэти.

Она вспыхнула и поспешно отвела глаза. Карен между тем сделала все возможное, чтобы уговорить Рамона пойти поплавать, но встретила лишь вежливый отказ.

— Ты не умеешь плавать? — спросила Кэти, когда остальные покинули их.

— Кэти, Пуэрто-Рико — остров, — сухо ответил Рамон. — С одной стороны — Атлантический океан, с другой — Карибское море. Так что в Пуэрто-Рико достаточно воды, чтобы научиться плавать.

Кэти посмотрела на него в замешательстве. С того момента как он поцеловал ее в квартире, в их отношениях произошел неуловимый сдвиг. До этого от нее зависело все происходящее и она оставалась уверенной в себе. Теперь она чувствовала себя смущенной и удивительно ранимой, в то время как Рамон казался решительным и самоуверенным. Пожав плечами, она сказала:

— Я только лишь хотела предложить научить тебя плавать, думала, ты не умеешь. И совсем нет необходимости разражаться лекцией о географическом положении Пуэрто-Рико.

Не обращая внимания на ее раздраженный тон, он предложил:

— Если хочешь поплавать, пойдем.

У Кэти похолодело все внутри, когда Рамон подошел и взглянул на нее с высоты своего роста. Его грудь была покрыта легким пушком темных волос. Смущенная Кэти остановила взгляд на цепочке с серебряным медальоном, которую он носил. Потом она отвернулась и старалась не смотреть на него, пока не осознала, что Рамон и не думает отходить от нее. Когда же она наконец смогла поднять глаза, Рамон мягко произнес:

— По-моему, ты выглядишь великолепно. Непрошеная улыбка тронула губы Кэти.

— Я думала, ты не заметишь, — сказала она, когда они подходили к бассейну.

— Я и не думал, что ты хочешь, чтобы я смотрел на тебя.

— Ты же смотрел на Карен, — вырвалось у Кэти. Она смущенно тряхнула головой и постаралась произнести следующую фразу более уверенно:

— Я не это имела в виду.

— Да, — улыбнулся он. — Разумеется, не это. Ей стало легко. Кэти непринужденно и грациозно вошла в воду. Рамон плыл около нее, без видимых усилий задавая темп. Проплыв около мили, Кэти коснулась дна. Рамон плавал еще долго, и она весело крикнула ему:

— Рисуешься!

Ловко нырнув, он исчез из виду. Кэти пронзительно взвизгнула, когда Рамон под водой обхватил ее ноги и потащил ко дну. Она всплыла на поверхность, хватая ртом воздух, глаза ее слезились от хлорки.

— Это, — тоном строгой наставницы сказала Кэти, когда над водой показалась голова Рамона, — просто ребячество. Так же, как и вот это!

Она ударила рукой по воде и плеснула ему прямо в лицо. Затем быстро нырнула, чтобы избежать наказания. В течение пятнадцати минут они соревновались в скорости, ныряли и хохотали. Обессиленная, тяжело дыша, Кэти вылезла из бассейна, опустилась в кресло и протянула Рамону полотенце, которое захватила для него.

— Ты грубовато играешь, — добродушно проворчала Кэти, наклонив голову и вытирая длинные тяжелые волосы.

Рамон, который тоже тяжело дышал после их соревнований, вдруг опустил руки, как школьник, и тихо сказал:

— Я буду с тобой таким нежным, как ты захочешь. У Кэти все оборвалось внутри, когда она поняла смысл его слов. Убежденная в том, что он говорил о любви, она опустилась на живот в шезлонг и склонила голову на руки. Она вздрогнула, когда Рамон вылил лосьон для загара ей на спину и опустился на колени рядом с ней. Кэти сжалась — руки Рамона начали медленно поглаживать ее, ритмично втирая лосьон в атласную кожу.

— Мне расстегнуть застежку?

— Только попробуй!

Когда его руки поднялись к плечам и пальцы прошлись по шее, Кэти прерывисто задышала — каждый дюйм ее тела трепетал под руками Рамона.

— Кэти, я волную тебя? — спросил он хриплым шепотом.

— Ты же знаешь, что волнуешь, — как будто из забытья, прошептала Кэти, не сдерживая себя. Она услышала его довольный смех и отвернулась. — А еще я волнуюсь, что ты мешаешь мне отдыхать. А я должна выйти на работу отдохнувшей.

— Ну что же, в таком случае расслабься. Я ухожу, — сказал он, поднимаясь с ее шезлонга.

Пытаясь не думать о том, что он собирается делать, Кэти решительно закрыла глаза под слепящим послеполуденным солнцем. Время от времени она слышала глубокий голос Рамона, после которого следовал взрыв женского смеха. Кто-то из мужчин что-то кричал ему. «Он, конечно же, хорошо вписался в эту компанию. А почему бы и нет! — сурово подумала она. — Привлекательное тело, красивое лицо, и если у мужчины к тому же престижная работа, что еще нужно для успеха у женщин?» Кэти с помощью маленькой лжи обеспечила Рамона и этим.

«Что же со мной происходит?»— удивлялась Кэти. У нее не было абсолютно никаких причин для жалоб. Несмотря на ее обычное недовольство окружающим миром, населенным, как ей иногда казалось, пустыми и мелкими людьми, Кэти радовалась остроумным пикировкам, которыми она обменивалась с восхищенными ею мужчинами. Ей нравилось иметь красивую одежду и хорошую квартиру. Ей льстило мужское внимание, хотя интимных отношений она избегала. На первом месте для нее была непреодолимая потребность вернуть чувство собственного достоинства и уважения к себе, которые отнял у нее Дэвид. Роб был единственным другим мужчиной, которому она разрешила бы заняться с ней любовью. К счастью, она обнаружила, что он женат, прежде чем позволила этому случиться. Когда-нибудь появится тот, который нужен ей, и тогда уже ничто ее не остановит.

Единственный. Ни при каких обстоятельствах Кэти Конелли не могла представить себя в окружении трех или четырех мужчин, знающих все интимные подробности ее тела. Такое бывало с другими женщинами и часто, но Кэти это казалось мерзким и унизительным.

— Эй, Кэти, поднимайся, — скомандовал Дон. Кэти прищурилась, удивляясь, что сумела заснуть, и послушно села.

— Уже шесть часов. Мы с Брэдом собираемся пойти купить пива и пиццы для сегодняшней вечеринки. Взять что-нибудь покрепче для вас с Рамоном?

Послышалась ли ей презрительная насмешка в том, как он произнес имя Рамона?

— Крепче, чем пицца? Боже упаси! Она оглянулась в поисках Рамона и увидела его, идущего к ней в обществе Карен и какой-то незнакомки.

— Здесь всю ночь будет вечеринка — танцы и все такое. Ты не хочешь остаться?

— Конечно же, он останется, Кэти, — быстро ответила Карен.

— Ну что же, замечательно, — пожала плечами Кэти. Она будет веселиться со своими друзьями, а Рамон — с Карен или с кем захочет.

К половине десятого от нескольких ящиков пива, груды закусок и полудюжины бутылок ликера остались одни воспоминания. Лампы придавали воде бассейна переливчатый зеленый оттенок, кто-то включил музыку. Кэти, которая танцевала уже около часа, внезапно обнаружила, что Рамон далек от веселья. Он одиноко стоял, прислонившись к изгороди, окружавшей бассейн.

— Рамон, — с волнением сказала Кэти, подойдя к нему и положив руку ему на плечо. Он медленно повернулся и посмотрел на нее, и Кэти увидела, что он улыбается: он был рад ее прикосновению. Она осторожно убрала руку. — Почему ты здесь? Один?

— Мне нужно было побыть одному, чтобы подумать. А у тебя так никогда не бывает?

— Конечно, — согласилась она, — но обычно не во время вечеринки. Ты не хочешь потанцевать?

Он наклонил голову в сторону динамиков, из которых звучал голос Нейла Даймонда.

— Танцуя, я предпочитаю держать женщину в своих объятиях. Ну и, кроме того, я хотел бы дождаться очереди, чтобы потанцевать с тобой.

— Рамон, ты что, умеешь танцевать? — До этого Кэти была уверена, что он не умеет. Отбросив сигару, он ответил:

— Да, Кэти, я умею танцевать. Я умею плавать. Я знаю, как завязывать шнурки на ботинках. У меня легкий акцент, из-за которого я кажусь тебе невежественным, но многие женщины находят его привлекательным.

Кэти окаменела. Задрав подбородок, она уставилась ему прямо в глаза и сказала тихо и отчетливо:

— Иди к черту.

Она намеревалась уйти, уже повернулась — и открыла рот от изумления, когда руки Рамона обхватили ее за плечи и развернули назад.

Он сказал дрожащим от ярости голосом:

— Не смей разговаривать со мной таким тоном и не ругайся. Это тебе не идет.

— Я говорю так, как мне нравится, — ответила Кэти, — и если другие женщины находят тебя чертовски привлекательным, то отправляйся к ним.

Рамон взглянул в ее неистовые голубые глаза, и непрошеная улыбка восхищения озарила его лицо.

— Маленькая злючка! — тихонько засмеялся он. — А когда ты в ярости…

— Я никакая не маленькая! — пылко прервала его Кэти. — Я около пяти футов и семи дюймов. И если ты надумал сказать мне, как я хороша в ярости, то предупреждаю тебя — я начну смеяться. Мужчины часто говорят это женщинам, потому что слышали это в каком-то нелепом фильме, и…

— Кэти, — выдохнул Рамон, прикоснувшись к ее губам своим настойчивым чувственным ртом, — ты прекрасна в ярости, и если ты начнешь смеяться, я скину тебя в бассейн.

Нервная дрожь пробежала по телу Кэти от этого нежного и злого поцелуя. Затем он обвил руками ее талию, притянул к себе и повел Кэти в толпу танцующих пар, как только зазвучала медленная любовная песня. Когда они танцевали, Рамон что-то шептал ей своим низким голосом, но Кэти не разбирала слова. Она была поглощена своей странной слабостью, которая возникала, когда он прижимался к ней. Они двигались в такт музыке. Ее охватило страстное желание. Она хотела поднять голову и почувствовать его требовательные губы, так же, как тогда в ее квартире, и ей хотелось, чтобы его руки опять увлекли ее в то дивное забвение… В отчаянии прикрыв глаза, Кэти призналась самой себе, что хочет мужчину, которого знает всего сорок восемь часов. Она хотела этого так сильно, что была поражена и взволнована… но, в конце концов, она могла понять свое физическое влечение к нему. Но чего она не могла понять и что пугало ее, так это странное магическое притяжение, которое возникло между ними. Иногда, когда он говорил с ней глубоким неотразимым голосом или смотрел на нее темными пронзительными глазами, Кэти ощущала, как он тихо дотрагивался до нее и неумолимо притягивал ее все ближе и ближе к себе.

Кэти была в полном смятении. Забыть не удается! Но что делать — они же полностью несовместимы! Он гордый, бедный и независимый, а она тоже горда, состоятельна — по его меркам — и независима от природы. Любые взаимоотношения между ними закончатся крахом.

Кэти, как интеллигентная, здравомыслящая молодая женщина, какой она себя считала, пришла к выводу, что лучший способ избежать опасной привлекательности Рамона — это избегать самого Рамона. Она решила держаться от него подальше на протяжении всей вечеринки и твердо отказаться от дальнейших встреч. Вместо этого, когда его губы коснулись ее виска, затем лба, Кэти, забыв, что она здравомыслящая, интеллигентная женщина, подставила ему губы, чтобы получить тот сладостный поцелуй, который, как она знала, он намерен ей подарить.

Как только закончилась песня, Кэти отодвинулась от него. С сияющей улыбкой, приклеенной к ее лицу, она встретила его вопросительный, недоумевающий взгляд и беззаботно сказала:

— Почему бы тебе не сменить партнершу и не повеселиться? Увидимся позже.

Следующие полтора часа Кэти флиртовала со всеми мужчинами, которых знала и не знала. Она была в прекрасной форме, куда бы она ни направлялась, за ней следовали мужчины, готовые танцевать, плавать, выпивать или заниматься любовью. Она смеялась, пела и танцевала. И все время знала, что Рамон последовал ее совету и вполне развлекается в обществе четырех женщин, включая Карен, которая не отходила от него ни на шаг.

— Кэти, давай уберемся отсюда куда-нибудь в более тихое место. — Она почувствовала горячее дыхание Дона, с которым танцевала под томительную музыку.

— Я ненавижу тихие места, — объявила Кэти, выскользнув из его рук, и приблизилась к Брэду, который радостно удивился, обнаружив ее у себя на коленях. — Брэд тоже ненавидит тихие места, не так ли?

— Конечно, — хитро прищурился Брэд. — Так что давай поднимемся ко мне и нашумим вдвоем.

Кэти не слушала его. Краем глаза она следила за Карен, танцующей с Рамоном. Ее руки обвивали его шею, а тело откровенно прижималось к нему. Как ни странно, но это невинное нарушение верности причинило Кэти сильную боль. Она встала, изо всех сил стараясь быть веселой, и потянула за собой упирающегося Брэда:

— Вставай, лентяй, и пойдем танцевать. Брэд послушно поставил банку с пивом и влился в танцующую толпу, обнимая Кэти за плечи, а затем, пользуясь случаем, заключил ее в свои на редкость сокрушительные объятия.

— Что, черт побери, с тобой происходит? — тихо спросил он. — Ты никогда себя так не вела.

Кэти не отвечала — ей нужно было найти Карен с Рамоном, которых нигде не было. У нее стало тяжело на сердце: Рамон ушел вместе с Карен.

Прошло с полчаса, а их все не было, и у Кэти уже не было сил казаться веселой. Ей хотелось сжаться от боли, она пристально вглядывалась в танцующую толпу, отчаянно пытаясь найти высокую фигуру Рамона.

Кэти была не единственной, кто заметил исчезновение этой пары. Она танцевала с Брэдом, совершенно не обращая на него внимания. Напряженно вытянув шею, она искала Карен и Рамона, когда вдруг Брэд ошеломил ее:

— Что, нет никакого шанса повиснуть на шее у этого бабника — его утащила Карен?

— Не смей его так называть! — горячо воскликнула Кэти, вырываясь из его объятий. Слезы брызнули из ее глаз, она повернулась и бросилась прочь.

— И куда же ты собралась? — раздался знакомый голос.

Кэти увидела Рамона, ее пальцы бессильно сжались.

— Где ты был?

Его брови приподнялись.

— Ревнуешь?

— Знаешь, — сказала она, — ты мне даже не нравишься.

— Ты мне тоже не нравишься сегодня, — спокойно ответил он. И вдруг спросил:

— У тебя слезы на глазах.

Почему?

— Потому что, — яростно прошептала Кэти, — этот ублюдок назвал тебя бабником. И он прав!

Рамон расхохотался и заключил ее в объятия.

— О, Кэти, — смеялся он, гладя ее по волосам, — да он просто вне себя от ярости — его любимая женщина пошла со мной прогуляться.

Откинув назад голову, Кэти пристально вглядывалась в его лицо:

— Вы только пошли прогуляться? Он уже не смеялся:

— Только прогуляться. И ничего больше. Они начали двигаться в такт музыке. Кэти доверчиво положила голову на его грудь и отдалась томительному наслаждению — его руки ласкали ее обнаженные плечи и спину, затем скользнули ниже, заставляя гибкое, податливое женское тело прижаться к нему. Ладонь легла ей на затылок, чувственно лаская его, затем повелительно наклонила ее голову назад. Сдерживая дыхание, Кэти послушно подняла лицо, принимая поцелуй. Его руки погрузились в густые, шелковистые волосы Кэти, удерживая добровольную пленницу.

Когда Рамон наконец отступил, их дыхание было прерывистым и кровь стучала у обоих в висках. Она уставилась на него и серьезно сказала:

— Я очень напугана.

— Я знаю, querida, — сказал он нежно. — Для тебя все происходит слишком стремительно.

— Что значит querida?

— Дорогая.

Кэти закрыла глаза, ее слегка покачивало.

— Когда тебе нужно возвратиться в Пуэрто-Рико?

Он долго молчал, прежде чем ответить:

— Я могу остаться еще на неделю, до воскресенья, но не дольше. Мы будем проводить каждый день вместе до моего отъезда.

Кэти была разочарована и даже не пыталась скрыть этого:

— Мы не сможем. Мне нужно поехать к родителям на День поминовения. Во вторник я не работаю, но в среду обязательно надо быть в офисе. — Ей очень хотелось провести с ним все время, которое у них осталось, и Кэти рискнула:

— Может быть, поедем завтра к моим родителям?

Он замешкался, и Кэти подумала, что он прав.

— Да, это плохая мысль. Тебе они не понравятся, да и ты им, наверное, тоже.

— Потому что они богаты, а я нет? — слабо улыбнулся Рамон. — Кто знает, может быть, они мне понравятся, несмотря на их богатство.

Кэти невольно улыбнулась тому, как он легко разрешил проблему. Он уверенно притянул ее к себе. У него была обаятельная улыбка, она смягчала его зрелую красоту и придавала ему мальчишеский вид.

— Давай вернемся ко мне.

Рамон кивнул, и Кэти пошла собирать свои вещи. Тем временем он наполнил два бумажных стаканчика виски, добавил воду, лед и присоединился к ней. Когда они добрались до маленького внутреннего дворика, Кэти удивилась, что, вместо того чтобы войти внутрь, Рамон поставил стаканчики на маленький столик между двумя шезлонгами и растянулся на одном из них. Почему-то она ожидала, что они продолжат беседу в постели…

Со смешанным чувством разочарования и облегчения она свернулась клубочком напротив него в другом шезлонге. Он зажег сигару, и ее красный кончик был единственной светящейся точкой в темноте. — Кэти, расскажи мне про твоих родителей.

Кэти сделала спасительный глоток.

— По всем стандартам мои родители весьма богатые люди. Правда, десять лет назад они не были такими. Мой отец владел всего-навсего обычной бакалейной лавкой. Его удалось уговорить взять в байке ссуду, и он расширил лавку до роскошного супермаркета. Дела пошли хорошо, и после этого он открыл еще двадцать других. Может быть, ты проходил мимо супермаркетов Конелли?

— Вполне возможно.

— Они наши. Четыре года назад отец вступил в загородный клуб «Форест Оакс». Он не так престижен, как «Олд Варсон» или загородный клуб Сент-Луиса, но членам «Форест Оакс» нравится считать его таковым, и мой отец построил огромнейший дом на территории клуба.

— Я спрашиваю о твоих родителях, а ты рассказываешь об их деньгах. Что они за люди?

Кэти попыталась быть честной и объективной:

— Они очень любят меня. Мама играет в гольф, отец много работает. Я думаю, что самым важным для них, кроме детей, является их великолепный дом с хорошей прислугой, два «мерседеса»и… и членство в загородном клубе. Мой отец очень красив в свои пятьдесят восемь, а мать выглядит всегда потрясающе.

— У тебя есть братья, сестры?

— И брат и сестра. Я самая младшая. Моей сестре Маурин тридцать, она замужем. Отец сделал ее мужа вице-президентом корпорации Конелли, и теперь тот ждет не дождется, когда отец уйдет в отставку. Моему брату Марку двадцать пять, он красив. Марк не так претенциозен и жаден, как Маурин. Та вечно переживает, что Марк получит часть фамильного дела, когда отец уйдет в отставку, причем несравненно большую, чем она с мужем. Теперь, когда ты знаешь самое худшее, ты все еще хочешь поехать со мной? Соберутся друзья и соседи моих родителей, а они не намного лучше.

Рамон потушил сигару и устало откинулся в шезлонге. — Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой?

— Да, — решительно сказала Кэти. — Но с моей стороны это желание эгоистично — моя сестрица скорчит очень кислую мину, узнав, на что ты живешь. А Марк способен выкинуть черт знает что, чтобы доказать, что он не Маурин, и тем еще больше смутит тебя.

Глубоким бархатным голосом, который она так обожала, Рамон спросил:

— Но все же ты хотела бы меня взять, Кэти?

— Я… просто не знаю.

— Тогда я думаю, что мне придется поехать.

Поставив стаканчик, он встал.

Кэти, понимая, что он собрался уходить, настояла на том, чтобы он остался выпить кофе. Причина этому была проста — она сейчас не сможет вынести его уход.

Кэти принесла кофе в гостиную на маленьком подносе и села на софу рядом с Рамоном. Они пили кофе в затянувшемся и все более и более неудобном молчании. Это молчание Кэти не в силах была ни прервать, ни понять.

— О чем ты думаешь? — наконец спросила она, изучая его угрюмый профиль в неярком свете настольной лампы.

— О тебе. Вещи, важные для твоих родителей, важны и для тебя? — резко спросил он.

— Некоторые из них, полагаю, — согласилась она.

— И насколько они важны?

— По сравнению с чем?

— По сравнению вот с этим, — беспощадно прошептал он.

Его губы впились в ее губы, заставляя их раскрыться, чтобы она впустила его настойчивый язык, затем он положил ее на софу и прижал своим телом. Кэти застонала, протестуя, и немедленно его рот смягчился. Рамон начал невыносимое утонченное обольщение, заставив Кэти извиваться в диком желании. Его язык дразнил, проникал в глубь ее рта и медленно удалялся, когда она пыталась удержать его, пока Кэти не утонула в поцелуе. Когда он хотел поднять голову, она обвила его руками за шею и задохнулась от поразительного наслаждения — он сдернул верхнюю часть бикини, освобождая ее грудь и приникая ртом к розовым соскам. Рамон медленно и дразняще водил языком то вокруг одного, то вокруг другого соска, пока Кэти не захлебнулась от желания. Рамон взял себя в руки и слегка приподнялся над ней, его горящие глаза продолжали ласкать высоко поднятую грудь, соски, затвердевшие от его языка, губ, зубов.

— Кэти, прикоснись ко мне, — прошептал он. Кэти подняла руки, медленно касаясь тонкими пальцами его мускулистой груди, глядя, как он вздрагивает, а потом расслабляется.

— Ты прекрасен, — прошептала она. Теперь ее пальцы повторяли ласки, от которых секунду назад задыхалась она.

— Для мужчины внешность не главное. — Он попытался поддразнить ее, но его голос стал хриплым от того, что ее руки делали с ним.

— Но что же я могу сделать, если ты прекрасен? Так же, как океаны и горы. — Она легкомысленно позволила своим пальцам скользнуть вниз по его телу прямо к тому месту, где начинались плавки.

— Прекрати! — хрипло приказал он. Кэти остановилась и взглянула в его лицо, потемневшее от страсти.

— Ты прекрасен, и ты такой сильный, — прошептала она, глядя в его горящие глаза. — Но такой нежный. Я думаю, ты самый нежный из всех, кого я знаю. Я даже не знаю, почему я так решила.

Рамон уже не мог сдерживаться.

— О Боже! — простонал он.

Его губы обрушились на нее с безумной страстью, и волна желания захлестнула ее. Руки Рамона утонули в ее густых волосах; держа ее голову, он покрывал ее губы бесконечными поцелуями. Кэти упивалась тем, как пульсировала его плоть, невыносимо сладостно давящая на нее, затем застонала от лихорадочного желания, когда он начал медленно вращать бедрами.

— Захоти меня! — резко приказал он. — Так же сильно, как я хочу тебя.

Кэти почти рыдала от страсти, когда он внезапно отодвинулся от нее, сел и откинулся на софе, закрыв глаза. Даже сейчас, спустя несколько минут, дыхание его было тяжелым. Она пробежала дрожащей рукой по растрепанным волосам и, чувствуя себя ненужной и задетой, отползла в дальний угол софы и села, поджав ноги.

— Кэти. — Его голос был мрачным и суровым. Он все еще лежал на спине и его глаза были закрыты, когда он произнес:

— Я не хотел тебе говорить, когда ты была в моих объятиях и мы оба были дикими от желания. Я вообще не хотел говорить тебе этого. И все-таки я знал уже с первого взгляда, что прежде, чем уеду, я обязательно скажу тебе…

У Кэти остановилось сердце. Он собирался сказать, что он женат, и она… Она не хочет этого знать! Как больно.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Пуэрто-Рико.

— Что? — прошептала она.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Кэти открыла рот, но только лишь спустя несколько минут смогла выговорить:

— Я не могу. У меня здесь работа, родители, друзья… Мое место здесь.

— Нет! — яростно ответил он, повернув голову и обжигая ее взглядом. — Твое место не здесь. Я следил за тобой еще тогда, в барс, и я наблюдал за тобой сегодня вечером. Ты не похожа на этих людей, твое место не здесь.

Он увидел, как от растущего беспокойства у нее расширились глаза, и протянул к ней руки.

— Иди ко мне! — мягко произнес он. — Я хочу, чтобы ты была в моих объятиях.

Слишком ошеломленная, чтобы не повиноваться, Кэти прижалась к нему, положив голову ему на плечо. Он нежно продолжал:

— Ты так непосредственна, ты не похожа на тех людей, которых называешь своими друзьями. Кэти медленно покачала головой:

— Ты не знаешь меня. Ты не можешь серьезно хотеть жениться на мне.

Он коснулся ее подбородка, запрокинул ей голову и улыбнулся, глядя в растерянные голубые глаза.

— Помнишь, ты бросила цветок, который я тебе преподнес, на землю, и я увидел слезы стыда у тебя на глазах. Тогда я узнал тебя всю. Мне тридцать четыре года, и я точно знаю, чего хочу. — Он прильнул к ней в страстном поцелуе. — Стань моей женой, Кэти! — прошептал он.

— Ты не мог бы… не мог бы остаться в Штатах, в Сент-Луисе? Мы бы узнали друг друга получше. Может быть, позже…

— Нет, — ответил он решительно. — Я не могу.

Он встал, и Кэти поднялась с ним вместе.

— Не отвечай мне сейчас. У тебя есть время подумать. — Он взглянул на маленькие часы около лампы. — Уже поздно. Мне нужно переодеться и еще сегодня надо сделать одну работу. Во сколько тебе завтра можно позвонить, чтобы поехать к твоим родителям?

Обескураженная, Кэти назначила ему время.

— Да, мама говорила о барбекю, так что можешь ехать в джинсах.

Когда он ушел, Кэти машинально убрала чашки, выключила лампу и разделась. Наконец она легла и, уставясь в потолок, попыталась разобраться в том, что произошло. Рамон хотел, чтобы она стала его женой и уехала в Пуэрто-Рико! Это абсолютно невозможно, абсолютно. Просто бред какой-то! Она перевернулась на бок, все еще чувствуя его руки, ласкающие ее с неистовой нежностью, его жадный и настойчивый рот. Ни один мужчина не мог заставить ее тело так трепетать. Нет, дело было не в технике, о которой так много болтают, а в силе чувства. Для Рамона естественно всего себя бросать в любовный поток, его сдержанность и надменность скрывают бешеный темперамент, он настоящий мужчина, мужчина-властелин.

«Забавно», — думала Кэти, но ей нравилось, что он подавлял ее. Как тихо он приказал ей: «Подойди, Кэти!»— и заключил в свои объятия. Это пьянящее сочетание властности и нежности! Кэти закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Если Рамон даст ей время на раздумье, возможно ли, чтобы она согласилась стать его женой?

«Конечно же, нет!»— ответил ее разум. Но сердце? Сердце шепнуло: «Может быть».

Почему, удивлялась Кэти, почему она вообще должна думать о замужестве? Ответ был прост — он был в том странном чувстве, которое возникало, когда они смеялись или болтали, как старинные друзья, в непостижимом ощущении, что, невзирая ни на какие логические доводы, они прекрасно подходят друг другу, в том глубоком чувстве, что исходило от него и находило отклик в ее душе. И этот магнетизм, который медленно, но неумолимо притягивал их друг к другу…

И сразу же разум Кэти стал противиться ее эмоциям. Если она настолько глупа, что позволит себе выйти замуж за Рамона, то должна будет жить только на его доходы. А уж этого она себе совсем не могла представить, хотя деньги и не дали ей абсолютного счастья. К тому же он — испанец, привыкший к женскому повиновению. Но несмотря на всю свою властность, он тонок и способен ее понять. Кэти громко застонала, осознав до конца, в какую ловушку она попала. Она закрыла глаза и погрузилась в болезненный, беспокойный сон, в котором логика и чувства продолжали бороться.

Глава 5

Кэти провела следующее утро в мрачных предчувствиях. Появиться у родителей с Рамоном! Над предложением руки и сердца она старалась даже не думать. Неприятностей и без того ожидалось предостаточно. А вдруг они оскорбят его? Маурин явно забыла, что Конелли не всегда были богачами. Лучше сказать — очень постаралась забыть. С родителями дело не так плохо — они вежливы… Да, пока не почуют, что пахнет жареным. А уж если они заметят, что их драгоценная дочка влюблена… Это будет похуже, чем колкости и гримасы Маурин. Кэти поежилась, представляя художественное развитие темы о проходимцах и богатых невестах.

Рамон появился ровно в половине четвертого. Кэти впустила его в квартиру с бодрой улыбкой, которая если и ввела его в заблуждение, то ненадолго. Заключив ее в объятия, он поднял ее подбородок, посмотрел в глаза и сказал с мрачным юмором:

— Кэти, мы не собираемся атаковать неприступную крепость. Мы собираемся только лишь познакомиться с твоей семьей.

Его поцелуй был нежным и утешающим, и когда он ослабил свои объятия, Кэти почему-то почувствовала себя увереннее, и это чувство не ослабевало, пока они не въехали через каменные ворота в загородный клуб «Форест Оакс»и не остановились около дома ее родителей.

Дом с белыми колоннами, окруженный ухоженным газоном, представлял собой величественное сооружение. К парадному подъезду вела широкая дорога. Кэти ожидала, что Рамон восхитится или хотя бы удивится, но он только небрежно скользнул по зданию взглядом, как будто видел тысячу таких, и обошел машину, чтобы помочь ей выйти. Он так ничего и не сказал, пока они не прошли половину пути по аллее, выложенной кирпичом и ведущей к массивным входным дверям. Какой-то бесенок заставил Кэти отвести в сторону взгляд, полный странной насмешки, и спросить:

— Ну, как тебе?

Она засунула руки в задние карманы джинсов и сделала еще четыре шага, прежде чем поняла, что не только не получила ответа от Рамона, но что он вообще остановился.

Повернувшись, Кэти обнаружила, что он пристально ее изучает. Его взгляд неторопливо перемещался сверху вниз, выразительно задержался на ее губах и великолепной груди, затем исследовал грациозные линии талии и бедер, пробежал по длинным стройным ногам, остановился на сандалиях и опять вернулся к лицу.

— Мне кажется, — сказал он с тихой серьезностью, — что твоя улыбка может осветить темноту, а когда ты смеешься, твой смех звучит словно музыка. А твои волосы — как тяжелый шелк, светящийся в лучах солнца.

Завороженная этим глубоким голосом, Кэти замерла, чувствуя, как ей становится жарко.

— Я думаю, что у тебя самые голубые глаза, которые я когда-либо видел, и мне нравится, что они светятся, когда ты счастлива, и темнеют от желания… ко мне, разумеется. — Озорная усмешка раздвинула его губы, когда он взглянул еще раз на ее грудь, подчеркнутую бессознательно вызывающей позой. — И мне нравится, как ты выглядишь в этих брюках. Но если ты не вытащишь руки из карманов, я утащу тебя назад в машину и тоже суну туда руки.

Кэти медленно вытащила руки, пытаясь унять дрожь, вызванную его полукомплиментом-полунасмешкой.

— Я имела в виду, — сказала она охрипшим голосом, — что ты думаешь о доме?

Он взглянул на него и тряхнул головой:

— Прямо как из «Унесенных ветром». Кэти нажала кнопку дверного звонка.

— Кэти, дорогая! — сказала ее мать, крепко обнимая ее. — Заходи. Все уже собрались.

Она улыбнулась Рамону, стоящему рядом с Кэти, и изящно протянула ему руку, когда Кэти представила их друг другу.

— Мы рады видеть вас, мистер Гальварра, — сказала она с безупречной учтивостью.

Рамон ответил, что он счастлив быть в их доме, и Кэти, которая стояла затаив дыхание, почувствовала, как напряжение спадает. Когда мать ушла, извинившись, Кэти показала Рамону дом. Затем они оказались на прекрасной лужайке, где пили, смеялись и болтали гости ее родителей.

Кэти была уверена, что они приехали на барбекю, но в действительности это оказалось пышным приемом с коктейлями, который заканчивался ужином на тридцать человек. Рамон был единственным мужчиной, одетым в джинсы, и Кэти подумала, что он выглядит весьма экстравагантно — но великолепно! Она с веселой гордостью отметила, что она не единственная женщина, которая его оценила. Друзья ее матери откровенно восхищались высоким темноволосым мужчиной, который шел рядом с ней, когда они кочевали, здороваясь, от одной группы гостей к другой. Кэти представляла его тем друзьям своих родителей, которых знала сама, наблюдая, как Рамон покоряет женщин ослепительной улыбкой и обаянием. Этого она и ожидала. Чего она не ожидала, так это его свободы в общении с преуспевающими бизнесменами. В каком таинственном прошлом Рамон приобрел тот светский лоск и спокойную учтивость, которые поразили Кэти? Он вел себя крайне непринужденно, свободно говорил на любые темы, начиная со спорта и кончая внутренней и внешней политикой. Кэти в этом никогда не разбиралась, особенно во внешней политике, и преисполнилась к нему уважения.

— Ты прекрасно осведомлен в международной политике, — заметила она, когда они остались на какое-то время вдвоем.

Рамон уклончиво улыбнулся.

— Я умею читать, Кэти. — Сдержавшись, Кэти отвернулась, и Рамон, угадав ее невысказанный вопрос, добавил:

— Этот прием такой же, как многие другие. Где бы мужчины ни собирались, они обсуждают бизнес, если они все заняты в одной области. Если же нет, то обсуждают или спорт, или политику, или международные дела. Так всюду.

Кэти не совсем была удовлетворена его ответом, но решила продолжить этот разговор в другое время.

— Кажется, я просто ревную, — заметила она позже со смехом, когда сорокалетняя матрона с двумя взрослыми дочерьми завладела Рамоном на целых десять минут.

— Почему? — удивился Рамон. — Ведь все как обычно И это заставило Кэти подумать, что он привык к женскому восхищению.

— Потом они потеряют ко мне всякий интерес, как только обнаружится, что я простой фермер.

К несчастью, это было во многом правдой, что и тревожило Кэти. Обнаружилось это два часа спустя.

Гости сидели в богато обставленной гостиной, наслаждаясь великолепным ужином, когда сестра Кэти спросила с другого конца длинного стола:

— Чем вы занимаетесь, мистер Гальварра? Кэти показалось, что звон столового серебра по английскому фарфору сразу же стих и все разом прервали беседу.

— Он занимается перевозками и бакалеей, — сымпровизировала она быстрее, чем Рамон смог ответить.

— Перевозками? Какими перевозками? — настойчиво повторила Маурин.

— А какие существуют? — уклонилась от ответа Кэти, уничтожающе смотря на сестру.

— Ты сказала, бакалея? — Брови мистера Конелли взлетели вверх с явным интересом. — Оптовая торговля или розничная продажа?

— Оптовая, — поспешно вставила Кэти, не дав Рамону даже рта раскрыть.

Рамон наклонился к ней, очаровательно улыбнулся и сказал громким, беспощадным голосом:

— Помолчи, Кэти, иначе все подумают, что я не умею говорить.

— Оптовая? — задумчиво переспросил мистер Конелли. Он всегда был рад поговорить о бакалейном бизнесе. — И чем же именно — распределением или распространением?

— Нет, выращиванием, — спокойно ответил Рамон, сжимая холодную руку Кэти под столом и тем самым извиняясь за то, что говорил с ней таким тоном.

— Я полагаю, акционерное общество? — спросил отец. — И большое?

Отрезая себе нежный кусочек телятины, Рамон ответил:

— Это маленькая ферма.

— Вы хотите сказать, что вы фермер? — допрашивала Маурин таким тоном, как будто это сообщение ее лично оскорбляло. — В Миссури?

— Нет, в Пуэрто-Рико.

Марк, брат Кэти, вмешался в разговор немедленно и неудачно:

— Джейк Настерс на прошлой неделе рассказал мне, что однажды нашел в партии ананасов паука из Пуэрто-Рико, который был вот таких размеров…

Один из гостей, которого, очевидно, не интересовали пауки, прервал неуклюжий пассаж Марка, обратившись к Рамону:

— Гальварра — это испанская фамилия? Я что-то слышал о каком-то Гальварре, но не могу вспомнить.

Кэти скорее почувствовала, чем увидела напряжение Рамона.

— Это довольно редкая фамилия. А имя мое достаточно обыкновенное.

Кэти улыбкой извинилась перед Рамоном. Но потом она перехватила взгляд матери, в котором было не просто раздражение, и внутри ее все сжалось.

Дальше было еще хуже, и ко времени отъезда настроение у Кэти стало совсем мрачным. Ее родители вежливо попрощались с Рамоном у дверей, но Кэти заметила тревогу в глазах матери, когда она провожала его взглядом. Не говоря ни слова, она старалась показать Кэти и, несомненно, Рамону, что не одобряет ни его, ни их дальнейших отношений. Когда Рамон с Кэти уезжали, семилетний сын Маурин дернул мать за юбку и громко сказал:

— Мам, этот тип что — неотесанная деревенщина? Он в джинсах приперся.

— Пожалуйста, не употребляй таких слов!

Рамон вел машину молча, погруженный в размышления.

— Не расстраивайся, это я виновата, что предложила тебе надеть джинсы. — Кэти смогла заговорить, только когда они подъехали к ее дому. — Могу поклясться, что две недели назад мама говорила о барбекю.

— Это не важно, — сказал Рамон, — одежда не влияет на сущность людей.

Кэти не поняла, что он имел в виду, говорил ли о себе или о своих обидчиках.

— Я прошу прощения за поведение Маурин, — начала она снова.

— Кэти, можно подумать, что ты в чем-то виновата.

Человек не может извиняться за другого. Смешно даже пытаться.

— Я понимаю, но это моя сестра, а мои родители…

— Любят тебя, — закончил за нее Рамон. — Они хотят видеть тебя счастливой, с надежным будущим и всем тем, что оно включает. К несчастью, как большинство родителей, они уверены, что твое счастье именно в этом надежном будущем. А если оно не будет таким, то, по их мнению, ты не будешь счастлива.

Кэти была поражена, что он защищает ее родителей.

Уже у себя в квартире она в недоумении всматривалась в его загадочное смуглое лицо.

— Кто ты? — спросила она. — Ты защищаешь моих родителей, хотя прекрасно знаешь, что если я решусь поехать с тобой в Пуэрто-Рико, они сделают все, чтобы этого не случилось. Сегодня казалось, что тебя забавляли, а не поражали люди, с которыми ты познакомился. Дом моих родителей — богатый дом, а ты его едва заметил. Ты говоришь по-английски с акцентом, но твой словарный запас больше, чем у большинства людей с университетским дипломом. Так кто же ты?

Рамон положил руки на ее напряженные плечи и тихо сказал:

— Я — тот, кто хочет увезти тебя от всего, что ты знаешь, от этих людей, которые любят тебя. Я — тот, кто хочет взять тебя в странную страну, где тебе придете: трудно без языка. Я — тот, кто хочет ввести тебя в дом где он родился. Дом с четырьмя комнатами, которые чисты, но не более того. Я — тот, кто понимает, что очень эгоистично с моей стороны мечтать об этом. Но тем не менее я попытаюсь это сделать.

— Почему? — прошептала Кэти.

Он наклонил голову и своими теплыми губами скользнул по ее губам:

— Потому что я верю, что смогу дать тебе счастье. Больше счастья, чем ты когда-либо мечтала.

Невероятно взволнованная нежным прикосновением этих губ, Кэти все же возразила:

— Но как я могу быть счастливой, живя в убогом доме, среди чужих людей? Даже поговорить ни с кем не смогу!

— Я объясню тебе позже, — внезапно улыбнулся он. — А сейчас я надену плавки, свои собственные, а не взятые взаймы.

— Ты… ты хочешь поплавать? — запнулась Кэти, не веря. Улыбка Рамона была совершенно недвусмысленной.

— Я хочу, чтобы на тебе было как можно меньше одежды и, главное, чтобы мы были в уединенном месте. А это возможно лишь в бассейне.

Кэти пошла в спальню, быстро скинула одежду, надела необычайно яркое желтое бикини и критически, со слабой улыбкой, посмотрела на себя в зеркало.

Это был самый откровенный наряд из всех, которые ей случалось носить: две очень узкие полосочки материи, которые подчеркивали каждый изгиб ее тела. Ей бы никогда не хватило мужества появиться в нем раньше, но сегодня это казалось возможным. Почему-то Рамон вздумал держать ее на расстоянии, но, упрямо решила Кэти, она сумеет его переубедить. Она расчесывала волосы до тех пор, пока они не заискрились, и вышла из спальни, как раз когда он появился из ванной. Он переоделся в черные плавки, они так подчеркивали его великолепное тело, что у Кэти пересохло во рту.

Тем не менее реакция Рамона была неожиданной. Темные глаза обежали ее обнаженное тело с головы до ног.

— Переоденься, — сказал он таким резким тоном, которого она никогда раньше не слышала от него. И запоздало добавил:

— Пожалуйста.

— Нет! — резко ответила Кэти. — Я не собираюсь переодеваться. С какой стати?

— Потому что я прошу тебя об этом.

— Ты не просишь, а приказываешь, и мне это не нравится.

— Теперь я прошу, — по-прежнему упорствовал Рамон. — Пожалуйста, переоденься.

Кэти бросила на него уничтожающий взгляд:

— Я надела бикини, чтобы поплавать.

— Тогда я не пойду с тобой.

Внезапно Кэти почувствовала себя вульгарной обнаженной девкой, и она обвинила Рамона в своем унижении. Она вернулась в спальню, сняла желтое и надела зеленое бикини.

— Спасибо, — тихо поблагодарил ее Рамон, когда она вошла в гостиную.

Кэти была слишком зла, чтобы говорить. Она рывком открыла стеклянную дверь во внутренний дворик, прошла через ворота и спустилась к бассейну, который был почти пуст. Ведь большинство людей праздновало сейчас со своими семьями День поминовения. Кэти изящно опустилась в шезлонг, не обращая внимания на Рамона, который стоял и смотрел на нее, держа руки на бедрах.

— Ты пойдешь плавать? — спросил он.

Кэти отрицательно покачала головой, стиснув зубы.

Усевшись в кресло напротив нее, Рамон зажег одну из тех тонких сигар, запах которых ей так нравился, и нагнулся вперед, положив руки на колени.

— Кэти, выслушай меня.

— Я не хочу тебя слушать. Мне не нравится то, что ты говоришь.

— Все равно тебе придется это сделать. Кэти наклонилась к нему так поспешно, что ее длинные волосы рассыпались по плечам.

— За этот вечер, Рамон, ты уже второй раз говоришь, что мне надо делать, и это мне не нравится. И если раньше мне хотелось стать твоей женой — пусть я знаю, что это невозможно, — то последние двадцать минут мне этого совсем не хочется. — Она поднялась на ноги, радуясь ощущению своего превосходства — это было новое чувство в их отношениях. — Только для спасения остатков нашего вечера, нашего последнего вечера вместе, я пойду поплавать. Я уверена — именно это ты прикажешь мне сейчас сделать.

Три широких яростных шага — и Кэти в бассейне. Несколько секунд спустя она задела рукой Рамона, который вспенивал воду рядом. Кэти плыла очень быстро, но не удивилась, когда он легко догнал ее. И когда он прижал к себе ее сопротивляющееся, неподатливое тело, она тоже не удивилась.

— Рамон, в бассейне еще четыре человека. Отпусти меня.

— Кэти, ты не могла бы помолчать и дать мне…

— Ты приказываешь уже в третий раз! — вышла из себя Кэти. — Убирайся!

— Черт побери! — услышала она в ответ. Рамон запустил руку в ее волосы и, повернув ее голову к себе, накрыл губы Кэти почти грубым поцелуем.

Кэти вырвалась и вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Мне это не понравилось, — сухо заметила она.

— И мне тоже, — ответил он. — Пожалуйста, выслушай меня!

— Придется! Мне некуда деться — мы посреди бассейна.

Рамон не обратил внимания на ее злой тон:

— Кэти, у меня дух захватило, когда я увидел тебя. Если ты выслушаешь, я объясню, почему мне не хотелось, чтобы ты была так одета. Вчера мужчины перешептывались: неужели я спал с их «весталкой»? Они тебя так называют.

— Как? — переспросила Кэти с отвращением в голосе.

— Весталкой. Они тебя так зовут, потому что никто из них не спал с тобой.

— Тебя это удивляет, да? — горько сказала Кэти. — Ты ведь думаешь, что с такими тонкими полосочками ткани на теле можно быть только шлюхой.

— Я очень горд тобой, — тихо прервал он. Наконец-то они доплыли до того места, где Кэти смогла встать на ноги. Она ткнулась лицом в его грудь:

— Мне не хочется разочаровывать тебя, но и обманывать не хочется. Я не девственница.

Она увидела, какое сильное впечатление произвели ее слова. Подбородок у него напрягся, но заговорил он о Другом:

— Пусть это прозвище произносят шутливо, но оно свидетельствует об уважении. Но если ты появишься здесь в этих ленточках — на тебя накинутся, как свора кобелей на суку во время течки.

— Мне плевать на то, что они думают! И, — мрачно предупредила Кэти, когда он попытался открыть рот, — если ты прикажешь мне не ругаться, я тебя утоплю!

Он ослабил объятия. Кэти поплыла к лестнице, выбралась из бассейна и побежала домой.

Оказавшись у себя, она хотела запереться, но одежда Рамона была здесь, поэтому она закрыла только дверь своей спальни. Через полчаса, когда она уже приняла душ и лежала в постели, постучал Рамон. Кэти очень хотелось открыть дверь и позволить Рамону обнять ее. Достаточно было одного его прикосновения, и — она отказывалась что-либо понимать в своем поведении — она таяла и готова была уступить всем его желаниям.

— Кэти, перестань глупить и открой дверь!

— Я думаю, ты сам сможешь взять свои джинсы и убраться, — холодно сказала Кэти. — А мне нужно спать. — И она выключила лампу на ночном столике.

— Кэти, ради Бога, не поступай так с нами!

— Пожалуйста, не объединяй себя и меня. «Нас» нет и никогда не было, — отрезала она. И, желая причинить ему боль, добавила:

— Я не знаю, почему ты хочешь жениться на мне, но хорошо знаю, почему я не могу стать твоей женой. Пожалуйста, уходи! Я на самом деле считаю, что так будет лучше для нас обоих.

После этих слов в квартире наступила мрачная тишина. Кэти подождала некоторое время, затем осторожно открыла дверь спальни. Рамон ушел, потушив свет и закрыв за собой дверь. Она вернулась в спальню, села в постели, облокотившись на подушки, и включила лампу.

Какой она избежала опасности! Ну, не очень серьезной — ей и в голову не приходило выйти замуж за Рамона. В его объятиях она, правда, теряла голову — это верно. Но такое в ее возрасте случается, и Кэти Конелли не исключение. Но если она была ближе к капитуляции, чем ей казалось?

Ее работа не была такой уж интересной, мужчины, которых она знала, казались поверхностными и эгоистичными. А Рамон был полной противоположностью им. Он выполнял каждый ее каприз — в зоопарке он шел туда, куда она хотела. Если она уставала, он настаивал, чтобы она села и отдохнула. Если она задерживала взгляд на пирожках или мороженом, он тут же интересовался, не проголодалась ли она или не хочет ли она пить. Если она хотела плавать — он плавал. Если она хотела танцевать — он танцевал. «И при этом обнимал меня всласть», — напомнила она себе улыбаясь. Он никогда не позволял ей нести самой даже нетяжелую сумку. Он учтиво открывал перед ней дверь и пропускал ее вперед, а не позволял двери захлопываться перед ее носом, как это делали многие ее знакомые. Они, казалось, говорили: «Ты, женщина, мечтала о равноправии, вот и давай открывай дверь сама!»

Кэти тряхнула головой. Что же с ней происходит, если она думает выйти замуж за человека только потому, что он нес ее сумку и открывал перед ней дверь? Но в Рамоне было нечто большее, чем эти мелочи. Он был так уверен в своей мужской силе, что не боялся быть нежным.

Мысли Кэти потекли в другом направлении. Если он на самом деле простой бедный фермер, то откуда он знает, как надо вести себя в обществе, за изящно накрытым столом? С какой естественностью он использует бесчисленные столовые приборы — а ведь это целая наука! И с богатыми друзьями ее родителей он держался непринужденно, на равных. И если он собирается жениться на ней, то почему он до сих пор с ней не переспал? Прошлой ночью, на софе, он хорошо понимал, что она не в состоянии отказать ему ни в чем.

«Желай меня так же сильно, как я желаю тебя», — настаивал, умолял и заклинал он ее. А когда она наконец вспыхнула, он отстранился, закрыл глаза и хладнокровно попросил ее стать его женой. Вместо того чтобы заняться с ней любовью, он сделал ей предложение! Может быть, он подумал, что она невинна? Латиноамериканцы до сих пор высоко ценят непорочность, даже теперь, в дни сексуальной свободы. Продолжает ли он хотеть брака теперь, когда он знает о ней все? Кэти в этом сомневалась, и эти сомнения заставили ее почувствовать себя униженной и взбешенной. Рамон Гальварра прекрасно знал, как довести ее до безумного желания в постели, и он знал это не из книг. Что он о себе думает? Он-то давно потерял свою невинность. Кэти опустилась на подушки. Слава Богу, она решила не ехать с ним в Пуэрто-Рико! Он бы настаивал на своем главенстве в семье, во время пикника он ясно это сказал! Он надеется, что его жена будет готовить, убирать и угождать ему! Ее ждет участь многодетной домохозяйки.

А может, это не так уж плохо? Почему бы свободной американской женщине, находящейся в здравом рассудке, не решиться стать женой этого красавца шовиниста… который будет обращаться с ней так, как будто она сделана из хрупкого стекла… который, возможно, будет работать до тех пор, пока не сможет обеспечить ее всем, что она захочет… который может быть таким страстным… таким нежным.

С мечтой о Рамоне Кэти заснула.

Глава 6

Кэти проснулась следующим утром от телефонного звонка.

Она на ощупь взяла трубку и, не открывая глаз, приложила к уху. Голос ее матери зазвучал раньше, чем Кэти успела вымолвить слова приветствия.

— Кэти, дорогая, кто, в конце концов, этот человек?

— Рамон Гальварра, — спокойно ответила Кэти.

— Я знаю его имя, ты нам его представляла. Что он с тобой делает?

— Со мной? — пробормотала Кэти. — Ничего.

— Кэти, не глупи! Он же охотится за твоими деньгами!

— Ему не нужны деньги, ему нужна жена, — слабо вступилась Кэти.

В трубке замолчали. Когда голос матери зазвучал снова, в каждом слове сквозило презрение:

— Этот пуэрто-риканский фермеришка собирается жениться на тебе?

— Испанский, — поправила Кэти.

— Что?

— Я сказала, что он испанец, а не пуэрториканец. А вообще он такой же американский подданный, как мы с тобой.

— Кэтрин! — Голос матери прозвучал очень сухо и наставительно. — Я знаю, что моя дочь, к сожалению, не всегда бывает разумна. Но ты же не решила выйти замуж за этого человека?

Кэти заколебалась. Со сна можно ответить «да». Она села и свесила ноги с кровати:

— Мне так не кажется.

— Тебе так не кажется? Кэтрин, оставайся дома и не впускай этого мужчину, пока мы не приедем. Господи, это убьет твоего отца! Мы будем у тебя сразу после завтрака.

— Нет, не надо! — сказала Кэти, окончательно проснувшись. — Мам, послушай. Ты меня разбудила, и я с трудом соображаю, но тебе не о чем беспокоиться. Я не собираюсь замуж за Рамона и вообще не предполагаю с ним встречаться дальше.

— Кэтрин, ты уверена? Или ты так говоришь, чтобы успокоить меня?

— Ох, ну честное слово.

— Хорошо, дорогая, но если он появится около тебя снова, только позвони, и мы приедем через полчаса.

— Мам…

— Позвони нам, Кэти. Мы с отцом любим тебя и хотим защитить. Не стыдись признаться, что не сможешь справиться с этим испанцем, или пуэрториканцем, или кем бы он там ни был.

Кэти открыла рот, чтобы возразить, что у нее нет необходимости защищаться от Рамона, но затем передумала. Мать все равно не поверит, что толку спорить.

— Хорошо, — вздохнула она. — Если ты мне понадобишься, я позвоню. Пока, ма…

«Что случилось с родителями?»— недоумевала Кэти спустя полчаса, натягивая желтые велюровые брюки. Надо же было так себя накрутить! Спасать ее от Рамона… Почему бы им уж сразу не вызвать пожарную машину, «скорую помощь»и полицию! Да, верх тоже желтый! Зачесав волосы назад, она скрепила их черепаховым гребнем. Провела по губам коралловой помадой. А теперь надо пойти купить что-нибудь подороже и полегкомысленнее, чтобы выбросить из головы и родителей и Рамона.

Кэти положила кофейную чашку в посудомоечную машину, и вдруг зазвенел дверной звонок. О Господи, родители! Позавтракали и прикатили наводить порядок. Она покорно прошла в гостиную, рывком открыла дверь и в изумлении отступила перед высокой, гибкой фигурой, загораживающей солнечный свет.

— Я… я как раз собиралась уходить, — сказала Кэти. Не обращая внимания на ее слова, Рамон вошел и решительно закрыл за собой дверь. Насмешливая улыбка промелькнула на его лице.

— Почему-то я так и подумал.

Кэти посмотрела на его суровое красивое лицо, в котором читалась железная решимость, и на могучие плечи. Столкнувшись с его баскетбольной высотой и твердыми намерениями, Кэти решила отступить, чтобы привести в порядок мысли. Повернувшись, она бросила через плечо:

— Я приготовлю тебе кофе.

Она чуть не уронила чашку, когда руки Рамона обняли ее за талию, прижав к себе. Его дыхание слегка коснулось ее волос.

— Я не хочу кофе, Кэти.

— Завтрак?

— Нет.

— Тогда чего же ты хочешь?

— Повернись — и я покажу тебе.

Кэти отрицательно покачала головой. Чтобы не повернуться, она так сильно схватилась за край стола, что кончики ее пальцев побелели.

— Кэти, я не сказал тебе главную причину, по которой я не захотел, чтобы ты надела этот купальник. Мне в этом трудно признаться даже самому себе. Но между нами все должно быть честно. — Он сделал паузу, затем с неохотой сказал:

— Я бешено ревновал. Не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, любовался твоим телом.

Кэти нервно сглотнула. Ну зачем он ее обнимает, это так мешает собраться с мыслями!

— Ладно, принимаю твои объяснения. Честно говоря, мне он и самой не нравится — слишком вызывающий. Но тем не менее я сама решаю, что мне носить. Я вчера тоже была хороша, вела себя как истеричный подросток. Извини. Но дело не в этом, Рамон. Я не могу стать твоей женой. Ничего хорошего из этого не получится.

Она ожидала, что он согласится с этим. Очевидно, что ей виднее. Его руки скользнули вверх к ее плечам, и он нежно, но настойчиво повернул ее к себе. Кэти смотрела на загорелую кожу его груди. Верхние пуговицы светлой голубой рубашки расстегнуты. Контраст сводил ее с ума.

— Посмотри на меня, querida! Этот глубокий, хриплый голос, называющий ее дорогой, заставил Кэти повиноваться. Она неохотно подняла огромные, полные тревоги глаза.

— Ты сможешь стать моей женой. И это будет прекрасно. У нас все будет хорошо. Я сделаю все, чтобы было так.

— Мы люди разных культур! — отчаянно воскликнула Кэти. — Хоть это ты должен понимать! У нас разная психология, все разное!

Его глаза уверенно смотрели на нее.

— Не все. Я буду возвращаться вечером домой, и мы будем любить друг друга до тех пор, пока ты не станешь умолять меня остановиться. А утром я буду покидать тебя, и твой поцелуй будет гореть на моих губах. Я буду жить ради тебя. Я наполню твои дни радостью. А если Господь пошлет нам большое горе, я буду держать тебя в своих объятиях, пока не высохнут твои слезы, и тогда я научу тебя снова смеяться.

Как зачарованная, Кэти смотрела на твердый чувственный рот, наклоняющийся к ней.

— Такое чувство, что мы боремся не на жизнь, а на смерть.

Он приблизил свои губы к ее губам:

— Борьба — это тоже компонент любви.

— Мы будем… мы будем спорить по любому поводу. Ты — властный, а я люблю независимость.

Его губы на мгновение прикоснулись к ее губам.

— Мы научимся ладить.

— Человек не может только давать. Что же ты хочешь от меня?

Его руки сжали ее.

— Все, что я предлагаю тебе, ты тоже можешь дать мне. Он приник к ее губам, заставляя их раскрыться и проникая языком в глубину ее рта.

Что-то произошло с Кэти, тлевший огонь страсти вдруг вспыхнул, обжигая ее неистовой яростью. Она прильнула к Рамону, отвечая на бесконечные возбуждающие поцелуи. Беспомощная, Кэти только стонала от желания. Под ласками его умелых пальцев ее соски затвердели, она часто, порывисто дышала.

— Мы принадлежим друг другу, — прошептал он. — Скажи мне, что ты знаешь это, — хрипло приказал Район, и его руки скользнули под упругий пояс ее брюк, обнажая ее ягодицы и принуждая ее тесно прижаться к его трепетно пульсирующей возбужденной плоти. — Наши тела знают об этом, Кэти.

Слабеющая защита благоразумия окончательно рухнула и от прикосновений его рук к ее обнаженному телу, и от неистовства его страсти.

— Скажи мне, — настаивал Рамон, — мы принадлежим друг другу.

Сказанные шепотом слова прогремели в ее ушах, они слегка остудили страсть Кэти, напомнив, кто она и кто он. Она откинулась в его объятиях и пристально посмотрела на него.

Взгляд Рамона отметил лихорадочный цвет, окрасивший ее щеки, расширенные от страсти глаза. Проведя рукой по ее волосам, он прижал лицо Кэти к своей груди.

— Не пугайся, querida, — нежно сказал ей. — Мне кажется, ты сильно испугана тем, как быстро мы проходим все ступени страсти.

Его большие пальцы погладили ее по горящим щекам.

— Я отдал бы все, чтобы мы побыли вместе подольше, но я не могу. Нам нужно уехать в Пуэрто-Рико в воскресенье. Чтобы упаковать твои вещи, у нас целых четыре дня. Я не могу задерживаться здесь до понедельника, вообще-то я собирался уехать еще два дня назад.

— Но мне… мне нужно завтра на работу, — слабо запротестовала Кэти.

— Безусловно. Нужно предупредить, что ты уезжаешь в Пуэрто-Рико и что это твоя последняя неделя здесь. Кэти уцепилась за, мысль о работе как утопающий за соломинку:

— Я не могу просто прийти и сказать, что ухожу через четыре дня. Об этом я должна сообщить за две недели.

— Нет, Кэти, — тихо сказал он, — ты можешь…

— И потом, мои родители — о нет! Нам нужно смыться отсюда! — сказала она с внезапной настойчивостью. — Я совсем забыла о них. Не хватает, чтобы они заявились сюда и обнаружили тебя. У меня и так уже был телефонный разговор в стиле «Кэтрин»с мамой сегодня утром.

Беспокойным движением Кэти освободилась от объятий Рамона, потащила его в гостиную, схватила свой кошелек и успокоилась только в его машине.

— Что значит, — спросил Рамон, бросив на нее изумленный взгляд и поворачивая ключ зажигания, — телефонный разговор в стиле «Кэтрин»?

Кэти залюбовалась его умением вести машину, его длинными сильными пальцами, лежащими на руле.

— Если мои родители зовут меня Кэтрин вместо Кэти, это означает, что началось сражение, их артиллерия занимает исходные позиции, и если я не выкину белый флаг, они начнут войну.

Он усмехнулся ее объяснению, и Кэти успокоилась. Когда он повернул с автострады на скоростное шоссе номер 40, Кэти лениво спросила:

— Куда мы едем?

— К Арке. У меня никогда не было времени, чтобы увидеть ее вблизи.

— Турист! — поддразнила его Кэти.

И они провели оставшуюся часть утра и добрую часть дня как настоящие туристы. Они сели на речной трамвайчик и совершили небольшую прогулку по темным водам Миссисипи. Кэти рассеянно смотрела на проплывающие мимо пейзажи, и в ее голове проносились несвязные мысли. Рамон стоял рядом, опираясь на перила и глядя на Кэти.

— Когда ты собираешься поговорить с родителями? При одной мысли об этом руки Кэти вспотели. Она покачала головой.

— Я еще не решила, — медленно ответила она, не уверенная в том, что именно она не решила.

Они бродили по старым кирпичным улицам Лакледс-Лэндинг около набережной и зашли в замечательный маленький паб, где местным шедевром оказались сандвичи. Кэти съела немного и теперь смотрела в окно на толпу клерков из деловой части города, пришедших перекусить в Аэндиш. Рамон сидел, откинувшись в кресле с сигарой в зубах, прищурившись от дыма, и не отрывал глаз от Кэти.

— Ты хочешь, чтобы я был рядом с тобой, когда ты решишься им сказать? — Об этом я не думала.

Они вышли из паба и отправились бродить по парку, над которым возвышалась Арка. Экскурсоводом Кэти оказалась неумелым. Единственное, что она знала про Арку, была ее высота — 630 футов и что это самый высокий памятник в США. Затем надолго погрузилась в молчание и мало что замечала вокруг.

Без какой-то особой цели они спустились по ступенькам, ведущим к реке. Кэти села. Рамон остановился рядом, обнял ее.

— Чем дольше ты будешь откладывать разговор с ними, тем труднее он будет для тебя.

— Ты действительно хотел подняться к Арке? — уклонилась от ответа Кэти. — Я не знаю, идет ли туда трамвай, но если да, вид с Арки должен быть фантастический. Правда, судить об этом могу лишь с чужих слов. Я всегда слишком боялась высоты, чтобы подниматься туда.

— Кэти, у нас мало времени.

— Я понимаю.

Они вернулись к машине, и, когда проезжали по Маркет-стрит, Кэти безучастно заметила, что лучше было бы поехать вниз по бульвару Лин. Рамон машинально последовал ее указаниям. Они ехали западнее Линделл, когда Рамон спросил:

— Что это?

Кэти взглянула направо:

— Кафедральный собор Сент-Луиса. Она была поражена, когда он подъехал ко входу грандиозного здания.

— И зачем мы здесь остановились?

Рамон повернулся на сиденье и обнял ее за плечи.

— Осталось всего лишь несколько дней до нашего отъезда. И в эти дни нужно принять важные решения и многое сделать. Я помогу тебе упаковать вещи и сделать все необходимое, но я не могу вместо тебя ни беседовать с твоими родителями, ни уволиться с работы.

— Да, я понимаю.

Его рука коснулась ее подбородка, нежно приподняла его. И поцелуй Рамона убедил ее больше слов.

— Но почему ты хочешь зайти в церковь? — спросила Кэти, когда он обошел машину и помог ей выйти.

— Полюбоваться на тени прошлого, таящиеся в работах старых мастеров.

Кэти почуяла подвох. Зачем он тащит ее в церковь? Ее нервы натянулись до предела. Молодые люди поднялись по крутым каменным ступеням, ведущим к собору. Прямо над ними сиял в солнечном свете купол.

Рамон открыл массивные резные двери и отступил, пропуская Кэти в громадный прохладный собор. Тотчас ее охватили воспоминания о горящих свечах, о цветах на алтаре.

Рамон взял ее под руку, заставляя идти рядом с собой. Глаза Кэти скользили по бесконечным рядам церковных скамей, по сводчатому потолку с великолепными витражами, сияющими позолотой. Посещая церковь, она всегда избегала мраморного алтаря, намеренно избегала. Около первого ряда скамей она опустилась на колени рядом с Рамоном, чувствуя себя мошенницей, непрошеной гостьей. Она неохотно взглянула на алтарь, затем закрыла глаза, чувствуя головокружение. Бог не хотел, чтобы она была здесь — ни одна, ни с Рамоном. Было слишком мучительно быть здесь с ним. И слишком не по-христиански. Все, что она от него хотела, было связано с его телом, а не с душой.

Рамон стоял на коленях подле нее, и Кэти поняла, что он молится. Это открытие ее ужаснуло. Она даже знала, о чем он молится, и, чтобы его молитвы не дошли до Бога, Кэти тоже начала молиться, быстро, бессвязно. Ее охватила паника.

«Господи! Пожалуйста, пожалуйста, не слушай его. Не дай этому свершиться. Я не смогу сделать то, чего он хочет от меня. Я знаю, что не смогу. И я не хочу. Господи! — молча плакала Кэти. — Ты слышишь меня? Ты хоть когда-нибудь услышишь меня?»

Кэти вскочила на ноги, слезы ослепили ее. Она повернулась и натолкнулась на Рамона.

— Кэти! — Его голос был полон беспокойства, его руки нежно коснулись ее.

— Пусти меня, Рамон! Пожалуйста! Мне нужно уйти отсюда!.. Я… я не знаю, что со мной случилось, — извинялась Кэти, вытирая слезы.

Они стояли в лучах яркого солнца на ступеньках церкви. Кэти смотрела на движение по бульвару Анфелла, измученная и растерянная, ей страшно было взглянуть в сторону Рамона. Наконец она объяснила:

— Я не была в церкви со дня своей свадьбы. Она начала спускаться по ступенькам и замерла, услышав его ошеломленный голос:

— Ты была раньше замужем? Кэти кивнула, не оборачиваясь:

— Да. Я вышла замуж два года назад, когда мне было двадцать один, после окончания университета, и через год развелась.

Ей до сих пор было тяжело признаться кому-нибудь в этом. Она спустилась еще на две ступеньки, когда поняла, что Рамон не последовал за ней. Обернувшись, она натолкнулась на его взгляд — изучающий и тяжелый.

— Вы венчались в католической церкви? — Резкость его тона удивила ее. Кажется, он больше расстроен тем, что она венчалась в католической церкви, а не тем, что она вообще была замужем. Вопрос обрушился на Кэти, как водопад холодной воды, отрезвляя ее и причиняя острую боль. Рамон, должно быть, католик. И его религия не позволит ему жениться на Кэти, если она венчалась в католической церкви, а затем была разведена. «Бог услышал мою молитву», — с горьким сарказмом подумала Кэти. Она была разведена, но Дэвида убили шесть месяцев спустя, так что, в сущности, не было препятствий для их брака с Рамоном. С другой стороны, он этого не знал и Кэти не собиралась ему об этом говорить.

— Да, я венчалась в католической церкви, — тихо сказала она.

Кэти едва поняла, что они сели в машину и поехали по направлению к автостраде.

Мысли ее возвратились к прошлому, к Дэвиду. Он был красив суровой мужской красотой, и, чтобы не повредить карьере, ему было необходимо пресечь слухи о своей связи с женой компаньона его юридической фирмы, да и еще кое о каких интрижках. Обручение с юной, наивной и очаровательной Кэтрин Конелли пресекло все слухи разом. Тем, кто еще сомневался, достаточно было только взглянуть на Кэти. Кто бы смог бегать на сторону от такой жены, решили все.

Дэвид Колдвелл мог. Это был адвокат, бывший университетский футбольный игрок, искушенный в житейских делах, мужчина с огромным личным обаянием и гипертрофированным эгоизмом. Каждая женщина, которую он встречал, была для него вызовом. Каждая любовная победа, которую он одерживал, подтверждала его первенство над остальными мужчинами. Он был так обаятелен… пока не впадал в ярость. А в ярости это была 195 — фунтовая туша, которая обрушивалась и давила насмерть.

Когда прошло полгода со дня их свадьбы, в день юбилея, Кэти отпросилась с работы. Она задержалась в магазине, чтобы купить что-нибудь необыкновенное, и вернулась домой, полная потрясающих планов, как можно отметить эту дату. Когда она появилась в квартире, то обнаружила, что Дэвид уже «отмечал» их праздник с привлекательной женщиной среднего возраста. Это была все та же жена его компаньона. Кэти никогда не сможет забыть того момента, когда она увидела их. Она застыла в дверях. Даже теперь воспоминания об этом вызывали у нее отвращение. Но то, что произошло потом, было куда мучительнее. Те синяки, которыми наградил ее Дэвид, прошли в срок, положенный даже очень страшным синякам, но душевные раны зарубцовывались намного медленнее.

Кэти вспомнила телефонный звонок, раздавшийся ночью, после того как она оставила его: Дэвид убеждал ее, что он изменится, что он любит ее. Но когда он понял, что она не верит ему, то перешел к злобным ругательствам, угрожая ей жестокой расправой, если она попытается хоть кому-нибудь рассказать о том, что произошло.

Надежды Кэти на тихий, достойный развод также не оправдались. Как причину выдвинули несовместимость характеров. Но Дэвид на этом не успокоился. В страхе, что бывшая жена может проговориться, он начал поливать Кэти грязью перед всеми, кто его слушал. Грязь била таким фонтаном, что большинство его слушателей отворачивались в омерзении или начинали сомневаться в нормальности психики Дэвида. Но Кэти была слишком унижена, чтобы осознать это. И только через четыре месяца после развода она сумела взять себя в руки и выбраться из ямы ужаса и страданий. Она посмотрела на себя в зеркало и сказала:

— Кэтрин Элизабет Конелли, неужели ты позволишь Дэвиду Колдвеллу превратить твою жизнь в руины? Неужели ты доставишь ему такое удовольствие?

И она поставила перед собой задачу — склеить себя заново по кусочкам. Кэти сменила работу, уехала из дома родителей в собственную квартиру. Не скоро, но к ней вернулась улыбка, а затем и смех. Она начала жить снова той жизнью, которую подарила ей судьба. И она принимала ее решительно и весело. Но бывали минуты и даже дни, когда эта жизнь казалась ей пустой. Такой пустой!..

— С кем? — спросил Рамон.

Кэти откинулась на сиденье и закрыла глаза.

— С Дэвидом Колдвеллом. Адвокатом. Мы были женаты шесть месяцев и потом развелись.

— Расскажи мне о нем, — резко попросил он.

— Я ненавижу говорить о нем, ненавижу даже вспоминать.

— Расскажи! — потребовал Рамон.

Преследуемая ужасными воспоминаниями о своем замужестве, которые снова нахлынули на нее, и защищаясь от настойчивого желания Рамона жениться на ней, Кэти ухватилась за единственную оставшуюся возможность спастись. Она думала только об одном: даже если позже будет презирать себя за собственное малодушие, ей придется ввести Рамона в заблуждение, убедив, что Дэвид еще жив. Это нужно сделать, чтобы положить конец всем разговорам о свадьбе и об отъезде в Пуэрто-Рико. Заставив себя говорить о Дэвиде так, как будто он все еще жив, она сказала:

— А что о нем рассказывать? Ему тридцать два, высокий, темноволосый и очень красивый. Ты напоминаешь мне его.

— Я хочу знать, почему вы развелись.

— Я развелась с ним, потому что презирала и боялась его.

— Он угрожал тебе?

— Нет, он не угрожал. Он не тратил времени на слова.

— Он бил тебя? — Рамон выглядел взбешенным.

— Он называл это обучением манерам.

— И я напомнил тебе его?

Казалось, он готов был взорваться, и Кэти поспешно его заверила:

— Только внешне. У вас обоих оливковая кожа, темные волосы и темные глаза. Дэвид играл в футбол в университете, а ты, — она скользнула украдкой по его лицу и отшатнулась в страхе — его черты исказила ярость, — ты, похоже, играл в теннис, — неубедительно закончила она.

Когда они подъехали к стоянке около ее дома, для Кэти уже стало ясно, что это их последний день вместе. Если Рамон такой ревностный католик, он не будет больше думать ни о браке, ни о встречах. Мысль, что она никогда больше не увидит Рамона, причинила такую боль, что Кэти решила отодвинуть расставание. Нужно продлить этот день и провести вместе как можно больше времени. Но не наедине — иначе он обнимет ее, и через пять минут она забудет все благоразумные решения и согласится на все.

— Ты знаешь, что мне хотелось бы сделать сегодня вечером? — спросила она, когда он проводил ее до двери. — Ты не работаешь сегодня?

— Нет, — сказал он сквозь зубы.

— Я хочу, чтобы мы пошли куда-нибудь вместе, где можно потанцевать и послушать музыку.

Это простое предложение заставило ее покраснеть. Его подбородок окаменел, пульсирующая жилка выделилась на виске. «Он в ярости», — подумала Кэти со страхом. Она заговорила быстро и примирительно:

— Рамон, я должна была понять, что ты католик! Конечно, ты не признаешь развода. Я дура, что не подумала об этом раньше. Мне очень грустно.

— Так грустно, что хочется пойти потанцевать? — спросил он с едкой иронией. Затем, сделав над собой явное усилие, он спросил:

— Во сколько мне зайти за тобой?

Кэти посмотрела на послеполуденное солнце:

— Часов в восемь.

Кэти выбрала шелковое платье чистого синего цвета, которое так подходило к ее глазам и контрастировало с красноватым оттенком волос. Глянув на себя в зеркало, она решила, что этот наряд Рамон не сочтет слишком вызывающим. Вырез глубокий, но вполне пристойный. Это единственная вольность. Предстоящий вечер будет их последним вечером, и не надо его портить спорами о тряпках.

Она надела золотые серьги, широкий золотой браслет и элегантные туфли в тон платью. Быстро проведя расческой по волосам, она дала им свободно рассыпаться по плечам и вернулась в гостиную ждать Рамона.

Их последний вечер вместе… У Кэти перехватило дыхание, она вернулась на кухню и плеснула бренди в бокал, затем опустилась на софу. Без четверти восемь она медленно, маленькими глотками выпила бренди и взглянула на часы, висящие на противоположной стене. Дверной звонок прозвенел ровно в восемь. Кэти нервно вскочила, отставила пустой бокал и пошла открывать дверь. Ничто в их недолгом знакомстве не могло подготовить Кэти к встрече с Рамоном Гальваррой, который стоял на пороге. Он выглядел потрясающе элегантно в темно-синем костюме, белоснежной рубашке и в галстуке в мелкую полоску.

— Ты выглядишь фантастически, — сказала Кэти с восхищением. — Как президент банка, — добавила она, отступив на шаг, чтобы лучше разглядеть его высокую атлетическую фигуру.

Выражение лица Рамона стало саркастическим.

— По правде говоря, я не люблю банкиров. Чаще всего они стремятся получить выгоду за счет чужого риска, но сами, как правило, не рискуют.

— О! — сказала Кэти, чем-то смущенная. — Как бы то ни было, они неплохо одеваются.

— Откуда ты знаешь? — спросил Рамон. — Может быть, ты еще была замужем и за банкиром, только забыла сказать?

Руки Кэти похолодели, и она дотронулась до шелкового платка, накинутого на платье.

Они спустились на набережную, слушали джаз, бродили по маленьким улочкам. Остановились — где-то звучал очень красивый блюз. И чем меньше времени оставалось до конца вечера, тем Рамон становился неприступнее и равнодушнее. Кэти изо всех сил старалась его развлечь.

К тому времени когда они добрались до дансинга около аэропорта, Кэти чувствовала себя совершенно несчастной. Площадка, которую она выбрала, была забита народом, несмотря на вечер вторника, но им посчастливилось найти свободный столик. К сожалению, на этом счастье Кэти и закончилось. Рамон решительно отказался танцевать с ней, и Кэти не знала, как долго она сможет выносить его леденящую сдержанность, за которой он просто скрывал свое презрение. Он изучал ее с циничным, бесстрастным интересом. Кэти всю передергивало от этого взгляда.

Она смотрела по сторонам, избегая встречаться с холодными глазами Рамона. Окружающие мало интересовали ее. Красивый мужчина, сидящий за соседним столиком, приподнял брови и спросил одними губами:

— Вы танцуете?

И Кэти в полном отчаянии кивнула головой. Он приблизился к их столу, оценил очевидную силу Рамона и вежливо пригласил Кэти на танец.

— Ты не возражаешь? — спросила Кэти, более всего мечтая убежать.

— Ни в коей мере, — безучастно ответил Рамон, пожав плечами.

Кэти любила танцевать, у нее была естественная грация и манеры, выделявшие ее из толпы. Ее партнер оказался страстным танцором. Гремела музыка, ярко вспыхивали цветные лампы, и Кэти танцевала, отдавшись ритму.

— Да ты здорово танцуешь! — воскликнул ее партнер, заставляя ее танцевать быстрее и прижимаясь теснее, чем она бы хотела.

— Ты тоже! — ответила Кэти.

Танцующая толпа сначала расступилась, давая им большее пространство, а затем и вовсе прекратила танцевать. Громкие аплодисменты всех присутствующих в зале совпали с окончанием танца.

— Они хотят, чтобы мы еще потанцевали, — сказал партнер Кэти, беря ее за плечи, когда она направилась назад к столику. И тут же начался следующий танец, и Кэти вынуждена была уступить просящим взглядам, хотя она чувствовала себя выставленной напоказ, обнаженной.

Танцуя, она украдкой посмотрела на Рамона и в ужасе отвела глаза. Он сидел, откинувшись на стуле, засунув руки в карманы, и смотрел на нее с бесстрастным интересом сутенера, стерегущего свою шлюху. Музыка смолкла, раздался грохот аплодисментов. Ее партнер пытался уговорить Кэти на следующий танец, но на этот раз она решительно отказалась.

Кэти села за столик напротив Рамона, все больше и больше злясь на его холод.

— Ну, — вызывающе спросила она, — как я танцую? Его черная бровь иронически поднялась.

— Неплохо.

У Кэти возникло желание убить его. Зазвучала очень медленная романтическая песня о любви. Она посмотрела вокруг, увидела еще двоих претендентов на танец с ней и решилась… Но Рамон проследил за ее взглядом и неохотно поднялся. Он молча взял ее под руку и повел на танцевальную площадку.

Прекрасная музыка, томительное наслаждение оказаться вновь в объятиях Рамона — все это стало гибельным для Кэти, она прижалась к его груди. Она мечтала, чтобы он обнял ее и прикоснулся губами к ее виску, как вчера, во время танца у бассейна. Она мечтала… о таких смутных, невозможных вещах.

Она все еще мечтала, когда они вернулись к ней домой. Он проводил ее до двери, и Кэти, в сущности, упросила его войти и выпить стаканчик чего-нибудь крепкого на ночь. Как только Рамон допил бренди, он встал и, не сказав ни слова, направился к двери.

— Рамон, пожалуйста, не уходи! Только не так, — взмолилась Кэти.

Он повернулся и посмотрел на нее без всякого выражения на лице. Кэти подошла к нему, затем отступила назад, дрожа от разрывающей сердце печали и страстного желания.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — услышала она себя и, обвив руками его шею, приникла к его неподатливому телу. — Ты даже не хочешь поцеловать меня на прощание? — спросила она трепеща.

Его тело замерло в напряженной позе, выражающей отказ, затем он заключил ее в объятия.

— Черт бы тебя побрал! — яростно прошептал он, когда его губы прижались к ней с жестокой жадностью.

Кэти прильнула к нему, отвечая со всей беззащитностью желания. Его руки ласкали ее и вдруг оттолкнули. Кэти, задыхаясь, посмотрела на него и отступила в страхе, заметив гнев в его глазах.

— И это все, что ты хочешь от меня, Кэти? — зло спросил он.

— Да, — быстро сказала Кэти. — То есть я имею в виду, что я ничего не хочу. Я… я только знаю, как отвратителен был для тебя этот вечер, и…

— И поэтому ты затащила меня сюда, чтобы мы провели время получше, не так ли? — прервал он ее, оскорбительно растягивая слова.

— Нет! — воскликнула Кэти. — Я…

Она смолкла, когда его темные глаза окинули ее с головы до ног. Кэти подумала, что он сейчас повернется и уйдет, но он подошел к кофейному столику. Рамон взял ручку, лежавшую около телефона, и что-то написал в маленьком блокнотике. Дойдя до двери, он повернулся:

— По этому телефону меня можно найти до четверга. Захочешь поговорить — звони.

Его взгляд задержался на ее лице, и затем он вышел, закрыв за собой дверь.

Кэти стояла там же, где он оставил ее, ошеломленную, несчастную. Этот последний взгляд перед его уходом… Он смотрел так, как будто пытался запомнить ее лицо. Ненавидя ее, он все же хотел навсегда сохранить память о ней. Кэти не могла поверить, что она так расстроена. Слезы навернулись на глаза, с большим трудом ей удалось проглотить ком в горле. Она пошла в спальню. Что с ней происходит? Она получила именно то, что хотела, не так ли? Да, но не совсем. Она хотела Рамона. Но чтобы при этом он оставался в Сент-Луисе, служил в какой-нибудь престижной фирме.

Глава 7

Следующим утром Кэти, решительная и бодрая, появилась в своем кабинете. И только синяки под глазами и сдержанность ее всегда непринужденной улыбки говорили о бессонной ночи.

— Привет, Кэти! — услышала она. — Как твои четыре выходных?

— Хорошо, — ответила Кэти. Она взяла пачку сообщений, которую протянула ей секретарша. — Спасибо, Дона!

— Как насчет кофе? — поинтересовалась Дона. — Выглядишь ты не ахти. Только непонятно — ты четверо суток не ложилась в постель или четверо суток не вылезала из постели?

Кэти выдавила бледную улыбку в ответ на добродушный смешок Доны:

— Кофе я бы выпила.

Скользнув взглядом по сообщениям, она прошла в свой маленький кабинет, опустилась в кресло около письменного стола и осмотрелась вокруг. Иметь личный кабинет, не важно, какого размера, считалось престижным в Техническом бюро, и Кэти всегда гордилась этим свидетельством своего успеха. Сегодня это показалось ей довольно-таки бессмысленным. Как могло случиться, что, запирая стол в пятницу, она и не слышала о Рамоне, а сейчас мысль о том, что она никогда не увидит его снова, терзала ее сердце. «Тело, но не сердце», — решительно поправила себя Кэти. Она взглянула на Дону, которая поставила ей на стол чашку дымящегося кофе.

— Мисс Джонсон хотела бы видеть тебя в девять пятнадцать, — сказала Дона.

Вирджиния Джонсон, шеф Кэти, была блестящей, одаренной, привлекательной незамужней сорокалетней женщиной. Она заправляла кадровым отделом. Из всех женщин, сумевших сделать карьеру, Кэти восхищалась Вирджинией больше, чем кем-либо другим.

По сравнению с маленьким кабинетом Кэти, предназначенным для бесед с кандидатами на работу, кабинет Вирджинии был просторнее и обставлен прекрасной французской мебелью, на полу лежал плотный добротный зеленый палас. Кэти знала, что Вирджиния готовит ее на свое место, что она намерена именно Кэти передать руководство отделом кадров, сделать ее новым владельцем этого кабинета.

— Надеюсь, ты хорошо отдохнула? — спросила Вирджиния, улыбаясь, когда Кэти вошла в комнату.

— Очень, — сказала Кэти, садясь в кресло напротив стола Вирджинии. — Так хорошо, что до сих пор не пришла в себя.

— У меня есть новость, чтобы тебя встряхнуть. — Вирджиния сделала многозначительную паузу. — Твое повышение одобрено.

— О, замечательно! Спасибо, Вирджиния, — сказала Кэти, слегка взглянув на бланк, из которого было ясно, что ей предоставляется основательная прибавка — восемнадцать процентов к жалованью. — Я тебе сейчас еще нужна?

— Кэти! — воскликнула Вирджиния с раздраженным смехом. — Мне пришлось сражаться зубами и когтями, чтобы добыть тебе такую прибавку. Хоть бы спасибо сказала.

— Я знаю, — отвечала Кэти, пытаясь, чтобы ее голос звучал с должной признательностью. — Ты всегда была добра ко мне, и я очень рада этой прибавке.

— Ты заслужила это, а если бы ты была мужчиной, то получила бы ее намного раньше. Это я и сказала нашему уважаемому вице-президенту.

Кэти поерзала в кресле:

— Так я тебе сейчас нужна? У меня назначено собеседование, посетитель ждет.

— Нет, это все.

Кэти встала и пошла к двери, но замерла, услышав озабоченный голос Вирджинии:

— Кэти, что стряслось? Может быть, ты мне расскажешь?

Кэти колебалась. Ей было необходимо поговорить с кем-нибудь, а Вирджиния Джонсон была здравомыслящей женщиной и вообще той женщиной, которой Кэти хотела подражать.

Подойдя к широким окнам, Кэти посмотрела вниз на бесконечный поток машин.

— Вирджиния, ты когда-нибудь думала о том, чтобы бросить карьеру и выйти замуж?

Быстро повернувшись, Кэти посмотрела на Вирджинию и заметила ее пристальный, изучающий взгляд.

— Кэти, говори честно! Ты имеешь в виду конкретную кандидатуру или заглядываешь в туманное будущее?

— Мое будущее с ним уж точно будет туманным, — невесело рассмеялась Кэти. Нервно проведя рукой по волосам, она воскликнула:

— Я встретилась с мужчиной — совсем недавно, и он хочет, чтобы я стала его женой и покинула Миссури. Он не отсюда.

— Когда ты с ним познакомилась? — понимающе спросила Вирджиния. Кэти покраснела:

— Вечером в пятницу.

Вирджиния разразилась гортанным хохотом, что совсем не соответствовало ее миниатюрным размерам.

— Ты было меня перепугала. Теперь мне все ясно. Четыре дня назад ты познакомилась со стоящим мужчиной, мужчиной, непохожим на тех, кого ты знала раньше. Ты не в состоянии даже представить себе, что можешь потерять его. Это правильная картина? Он, конечно же, потрясающе красив. И обаятелен. Ты увлеклась им, как никем раньше. Все правильно?

— Что-то вроде этого, — согласилась Кэти, смутившись.

— В таком случае я счастлива, что у меня есть для тебя прекрасное лекарство: не отпускай его до тех пор, пока это возможно. Ешь с ним, спи с ним, живи с ним. Делайте все вместе.

— Ты думаешь, — в изумлении пролепетала Кэти, — что это возможно и мне следует стать его женой?

— Я предлагаю лекарство, а не замужество! То, что я прописываю, — это огромные дозы, которые необходимо принимать по часам — прямо как антибиотики. Лекарство очень эффективно, и результатом будет… разочарование. Поверь мне, я знаю. Живи с ним, если ты хочешь, Кэти! Но выкинь мысль о том, что можно влюбиться за четыре дня, выйти замуж и жить счастливо. Вечная проблема. Омут страстей. Ты, кстати, никогда не задумывалась, почему омут, а не гора, например? Только утонуть в них и можно, а не подняться. — Она оборвала себя, услышав заразительный смех Кэти. — Прекрасно, я рада видеть тебя опять смеющейся.

Взяв какую-то бумагу из кучи корреспонденции, Вирджиния широко улыбнулась и махнула Кэти в сторону двери.

— Теперь иди интервьюируй своего посетителя и отрабатывай прибавку.

Наблюдая за тем, как двадцать минут спустя рассерженный молодой человек покидал ее кабинет, Кэти с грустью подумала, что ее секретарша провела бы собеседование намного лучше, чем она. Она задавала самые общие, неопределенные вопросы, мало относящиеся к делу, и затем выслушивала ответы с полным безразличием. Но самым потрясающим оказалось завершение этого неудачного интервью. Поднявшись, она пожала ему руку и, полная раскаяния, сообщила, что не уверена в его шансах занять место инженера в Техническом бюро.

Молодой человек слегка раздраженно заметил:

— Я подавал заявление на работу в качестве аудитора.

— И аудитора тоже, — бестактно пробормотала Кэти. Все еще красная от смущения из-за своего промаха, Кэти набрала номер телефона Карен.

— Как дела в газете? — поинтересовалась она, когда секретарша Карен их соединила.

— Превосходно, Кэти! Как дела? Как дела в отделе кадров могущественного Технического бюро? — поддразнила она.

— Отвратительно! В сущности, я только что сказала посетителю, что у него нет шансов получить работу у нас.

— Ну и что из этого? Вздохнув, Кэти ответила:

— Требуется более тонкое отношение к посетителям.

Чаще всего мы говорим, что у нас нет никакой подходящей должности, учитывая их опыт и квалификацию. Это тоже отказ, но звучит лучше и не ранит ничьих чувств. — Массируя рукой напряженные мышцы шеи, она сказала:

— Слушай, я звоню, чтобы узнать, что ты делаешь сегодня вечером? Мне не хотелось бы провести этот вечер одной. — «И думать о Рамоне», — про себя добавила Кэти.

— Мы собираемся пойти в «Багровую бутылку», может быть, присоединишься? Я, правда, должна тебя предупредить, что это заведение строго для холостяков. Но у них прекрасный певец и неплохая музыка.

После разговора с Карен если не энтузиазм, то работоспособность Кэти заметно выросла. Она провела весь день, решая повседневные дела и улаживая обычные разногласия. На ее долю достались громкие и утомительные жалобы начальника на клерка, а затем скорбные жалобы клерка на начальника. Кэти отклонила жалобы начальника, а клерк был переведен в другое отделение. После этого, просмотрев заявления на работу, она выбрала клерка, который во время собеседования произвел на нее большое впечатление своей самоуверенностью и напором, и назначила ему встречу для собеседования.

Она успокоила сердитого бухгалтера, который угрожал подать жалобу на компанию за дискриминацию — его обошли по службе. К концу дня она закончила отчет о том, как в компании выполняются требования государственной безопасности. За всем этим пролетел рабочий день.

Кэти откинулась в кресле и мрачно задумалась о своей жизни. Крутиться как белка в колесе — это и значит «делать карьеру»? Вирджиния Джонсон отдала всю свою энергию, всю свою жизнь именно этому? И беспокойное, тоскливое чувство, преследовавшее Кэти последние несколько месяцев, опять охватило ее. Она постаралась не обращать па него внимания и потянулась закрыть стол.

В «Багровой бутылке» Кэти провела самый отвратительный вечер в своей жизни. Она вынуждена была слушать музыку и наблюдать за чужими флиртами. Она ловила на себе взгляды трех мужчин, сидевших за соседним столиком справа от нее. Казалось, они оценивают Кэти, соразмеряя ее сексуальность с теми усилиями, которые придется приложить, чтобы добиться ее согласия.

«Да, — подумала про себя Кэти, — от всех женщин, которые решились на развод, нужно потребовать, чтобы они провели хоть один вечер в баре для холостяков. После таких взглядов многие из них как на крыльях понеслись бы к своим мужьям».

Она ушла через час, в половине десятого, и поехала домой. В машине мысли о Рамоне снова захватили ее. У нее своя жизнь, и он не может быть частью ее. У него тоже все уже определено. Мысль о соединении их жизней казалась нереальной.

Кэти легла спать в одиннадцатом часу и после нескольких часов бессонницы наконец-то погрузилась в беспокойный сон.

Глава 8

Она спала так глубоко, что даже не услышала звона будильника, ей пришлось одеваться в безумной спешке, и все же на работу она опоздала на пятнадцать минут.

3 июня, четверг — назойливо напомнил ей календарь, когда она отперла стол. Она взяла чашечку кофе, которую ей принесла Дона, и задумалась.

Последний день, когда она может застать Рамона. До какого времени он будет по этому телефону? Кончает ли он работать в пять или в шесть? Или он будет работать поздно вечером? А какая, в сущности, разница? Если она позвонит ему, она — его жена, и нужно уезжать отсюда. А на это она не могла решиться.

3 июня. Кэти печально улыбнулась, прихлебывая дымящийся кофе. Фантастическая скорость! Много ли нужно времени, чтобы влюбиться? Кэти решительно тряхнула головой, пытаясь прогнать эти мысли. Способность управлять собой она приобрела во время бракоразводного процесса.

Кэти была захвачена массой неотложных дел весь день. Она не только управилась со всеми назначенными интервью, но и приняла еще троих претендентов на рабочие места, которые появились без рекомендаций. Она сама провела тесты, сама сверила ответы с образцами, как будто более захватывающего чтения у нее в жизни не было. Она смотрела, как они печатают анкеты — этот процесс пленял ее. Кэти забежала к Вирджинии, проникновенно поблагодарила ее за такую значительную прибавку и замечательный совет, затем медленно закрыла дверь ее кабинета и неохотно пошла домой.

Не так-то просто им воспользоваться в одиночестве, в пустой квартире, особенно когда радио решило напомнить, который час. «В эфире» КМОХ-радио «, сейчас 18 часов 40 минут», — сообщил диктор.

«И Рамона по этому номеру больше не будет, даже если сейчас он еще там», — добавил голос в голове.

В раздражении Кэти выключила радио, побродила по комнате, не в силах усидеть на месте, включила телевизор. Если она позвонит Рамону, ей придется сказать правду, полуправда здесь невозможна. И если она это сделает, то, возможно, он не захочет жениться на ней. Он был вне себя, услышав, что она уже была замужем. Может быть, церковь не так уж важна? Может быть, он не хочет «подержанную» вещь? Но тогда зачем он оставил телефон?

Наконец-то заработал телевизор.

«Температура воздуха в Сент-Луисе семьдесят девять градусов по Фаренгейту к восемнадцати сорока пяти», — голос диктора ворвался в ее мысли.

Она не может позвонить Рамону, пока не будет готова подать заявление об отставке с однодневным уведомлением. Это то, чего он ждет от нее. Ей придется войти в кабинет Вирджинии Джонсон и сообщить женщине, которая так замечательно к ней относилась: «Извини, что я тебя так подвела, но ничего не поделаешь».

А родители… Она никогда не сможет объяснить им… Они придут в ярость, разволнуются, и, конечно, они будут убиты горем разлуки. Они любят ее и будут ужасно скучать, если она уедет из Сент-Луиса.

Кэти позвонила родителям, и слуга сообщил, что мистер и миссис Конелли уехали в загородный клуб на обед.

«Черт побери! — подумала Кэти. — Почему они уехали именно тогда, когда они так нужны? Они должны быть дома, скучая по своей маленькой Кэти, которая навещает их каждую неделю. А что произойдет, если они будут видеть меня раз в несколько месяцев? Будут ли они скучать?»

Кэти вскочила на ноги, желая что-нибудь сделать, переоделась в бикини — в желтое бикини! Сидя за туалетным столиком в своей просторной спальне, она лихорадочно причесала волосы. Как она могла даже подумать такое! Променять все это на бедность, в которой существует и с которой борется Рамон! Она, должно быть, больна. Ее жизнь — мечта современной американской женщины. У нее замечательная работа, прекрасная квартира, одежда, какая захочешь, никаких финансовых забот. Она молода, привлекательна и независима. У нее есть все, абсолютно все.

От этой мысли расческа замерла в ее руках. Боже мой, было ли это действительно все? Ее глаза потемнели от отчаяния, когда она представила свое будущее. Чтобы жить, надо иметь еще что-то. Конечно же, это не все. Это просто не может быть всем!

Пытаясь избавиться от мрачных мыслей, Кэти схватила полотенце и отправилась в бассейн. Там было много народу. Плавали, валялись под тентами. Дон и Брэд с другими мужчинами пили пиво. Кэти приветственно помахала им рукой, а когда они пригласили ее присоединиться к ним, она отрицательно покачала головой.

Положив полотенце на самый уединенный шезлонг, который смогла найти, Кэти спустилась в бассейн. Она проплыла около мили, затем выбралась и присела в шезлонг, положив руки на колени.

«В Сент-Луисе девятнадцать часов пятнадцать минут, температура воздуха семьдесят восемь градусов», — донеслось из радиоприемника.

Кэти прикрыла глаза, пытаясь ни о чем не думать. Но тут же она вспомнила губы Рамона, почувствовала его жгучий поцелуй, неистово чувственный и волнующий. Какое счастье уступить его страстному желанию! Его глубокий голос шептал ее сердцу: «Я буду жить для тебя… Наши ночи не будут знать конца… Я наполню твои дни счастьем…»

Дыхание Кэти стало прерывистым.

«Мы принадлежим друг другу, — сказал он хрипло. — Скажи мне, что ты знаешь это. Скажи, что ты моя».

Она сказала это. Она знала это точно — так же точно, как она знала, что они не могут быть вместе.

Бывает женоподобная красота. Его красота была красотой сильного мужчины. Кэти подумала о ямочке на его подбородке и черных глазах…

— Ой! — Она вздрогнула от неожиданности, когда что-то мокрое коснулось ее бедра.

— Просыпайся, спящая красавица! — усмехнулся Дон, присаживаясь на шезлонг.

Кэти подвинулась, давая ему побольше места и настороженно наблюдая за ним. У него были тусклые глаза, лицо слегка раскраснелось, наверное, он пил весь день.

— Кэти, — сказал он, уставившись на ее грудь, — ты действительно сводишь меня с ума, ты знаешь об этом?

— Не думаю, что есть с чего сводить, — ответила Кэти, с неподвижной улыбкой отводя руку Дона.

Он рассмеялся:

— Не злись, Кэти! Я могу быть очень милым.

— Я не пожилая леди, которой некому оставить наследство, — усмехнулась Кэти.

— У тебя бойкий язычок, моя красавица. Но лучше давай займемся более приятными вещами, чем состязанием в остроумии. Давай покажу. — И его губы стали приближаться к ней.

Кэти отклонила голову.

— Дон… — Она его едва не умоляла. — Я не любительница устраивать сцены, но если ты не прекратишь, я закричу и мы оба окажемся в дурацком положении.

Он отстранился и свирепо посмотрел на нее:

— Что, черт побери, с тобой происходит?

— Ничего, — ответила Кэти. Она не хотела, чтобы он стал ее врагом, она только хотела, чтобы он убрался. — Что ты хочешь? — наконец-то спросила она.

— Ты шутишь? Я хочу женщину, на которую я смотрю, — с прекрасным лицом, роскошным телом и невинным маленьким умишком.

— Почему? — без обиняков спросила она, посмотрев ему прямо в глаза.

— Дорогая, — поддразнил он, а его глаза между тем шарили по ее телу, — это дурацкий вопрос. Но я отвечу, как отвечают мужчины, когда их спрашивают, почему они лезут на горы. Я хочу на тебя залезть, чтобы покорить эту высоту. Точнее, красоту. Хочешь, я могу сказать и более резко? Я хочу залезть на тебя и…

— Убирайся вон! — прервала его Кэти. — Ты омерзительно пьян!

— Я не пьян! — обиделся Дон.

— Тогда ты просто омерзителен! А теперь убирайся! Он поднялся и пожал плечами:

— О'кей. Позвать Брэда? Он тоже заинтересован. Или как насчет Дина, он…

— Мне никто не нужен! — с чувством ответила Кэти. — Когда ты наконец уйдешь?

Дон был неподдельно сбит с толку:

— Почему? Мы ничуть не хуже других ребят. В сущности, даже лучше.

Кэти медленно выпрямилась, уставясь на него. Смысл его слов стал доходить до нее.

— Что ты сказал? — прошептала она.

— Я сказал, что мы даже лучше, чем большинство других.

— Ты прав, — медленно выдохнула она. — Ты абсолютно прав.

— Тогда в чем дело?

И внезапно Кэти поняла. О Господи, она поняла! Она чуть не налетела на Дона, спеша обойти его.

— Похоже, ты втрескалась в того чертова испанца! — прокричал он ей вдогонку.

Но у Кэти не было времени, чтобы отвечать, она уже бежала. Она толкнула дверь и сломала ноготь, спеша открыть ее. Задыхаясь от страха, что уже опоздала, Кэти набрала номер, который Рамон написал в блокноте. Она считала гудки, и ее надежды уменьшались с каждым гудком, оставшимся без ответа.

— Алло, — произнес женский голос на десятом гудке, когда Кэти уже собиралась повесить трубку.

— Я… я хотела бы поговорить с Рамоном Гальваррой. Он еще здесь?

Кэти была настолько удивлена, услышав женский голос, что забыла сразу представиться.

— Мое имя Кэтрин Конелли, — исправилась Кэти.

— Прошу прощения, мисс Конелли. Мистера Гальварры сейчас нет. Хотя мы ожидаем его вскоре. Мне попросить его перезвонить вам?

— Да, пожалуйста, — сказала Кэти. — Вы уверены, что он узнает о моем звонке, как только появится?

— Конечно. Как только он появится.

Кэти повесила трубку и уставилась на нее. Действительно ли Рамон отсутствовал или он просто решил отвязаться от нее? Он был в ярости, когда она сказала ему, что раньше была замужем… Возможно, за эти два дня его страсть поутихла и ему больше не нужна «использованная» жена? И что она будет делать, если он не позвонит? Можно ли предположить, что ему не скажут о ее звонке, и позвонить ему снова? Или ей следует понять намек, что он не хочет говорить с ней?

Через двадцать минут раздался телефонный звонок. Кэти судорожно схватила трубку и выдохнула:

— Алло!

По телефону голос Рамона казался более глубоким:

— Кэти?

Она сжала трубку так крепко, что у нее заболела рука.

— Ты сказал, что я могу позвонить, если я… я захочу поговорить. — Она сделала паузу, надеясь, что теперь он скажет хоть слово, чтобы облегчить ее положение, но он молчал. После глубокого вдоха Кэти продолжала:

— Я хочу поговорить… но не по телефону. Рамон, может, ты зайдешь?

— Да. — Его голос был бесцветным.

Но и этого было достаточно. Кэти кинулась переодеваться. Она не знала, что ей надеть, и мучилась в раздумьях, как будто от этого зависело ее будущее. Наконец, выбрав персиковый тренировочный костюм с капюшоном, она высушила и расчесала волосы, подкрасила губы, слегка подрумянила щеки и провела тушью по ресницам. Кэти посмотрелась в зеркало и увидела, что сильно раскраснелась и что у нее сверкают глаза.

— Пожелай мне удачи, — сказала она своему отражению. Она прошла в гостиную, присела, но затем в возбуждении прищелкнула пальцами.

— Виски, — громко сказала она. Рамон любит виски. А у нее его нет. Оставив входную дверь открытой, Кэти помчалась к соседям и одолжила у них бутылку. Она надеялась к своему возвращению найти Рамона в квартире, но его не было. Она прошла на кухню и смешала такой же коктейль, как он однажды заказал, когда они где-то были, с небольшим количеством льда. Она поднесла бокал к свету, критически проверяя содержимое. Сколько же нужно класть льда? И почему она допустила такую глупость — смешала коктейль так рано? К тому времени когда он придет, лед уже растает!

Без пятнадцати девять раздался звонок. Он показался ей громоподобным. Сдерживая себя в последний момент, чтобы не распахнуть широко дверь и не кинуться к нему, она улыбнулась деланной улыбкой и спокойно открыла. В мягком свете фонаря перед дверью стоял очень высокий и ослепительно красивый мужчина в светло-сером костюме и темно-бордовом галстуке. Он смотрел ей прямо в глаза, его невозмутимое лицо не выражало никаких чувств.

— Спасибо, что пришел, — сказала Кэти, пропуская его и закрывая за ним дверь. Она так нервничала, что не знала, с чего начать. Наконец она решилась:

— Садись, я приготовлю тебе выпить.

— Спасибо, — ответил Рамон, прошел в гостиную, снял пиджак. Даже не посмотрев в ее сторону, он небрежно кинул его на спинку стула.

Кэти была окончательно сбита с толку его поведением, но, в конце концов, если он снял пиджак, значит, намеревается задержаться. Когда она вернулась из кухни с бокалом, он стоял спиной к ней, засунув руки в карманы, и смотрел в окно. Он повернулся, услышав ее шаги, и впервые Кэти увидела глубокие морщины усталости вокруг его глаз и рта.

— Рамон, ты выглядишь измученным! Он освободил галстук и взял бокал, протянутый ему Кэти.

— Кэти, я пришел сюда не обсуждать состояние моего здоровья, — сухо произнес он.

— Да, я знаю, — вздохнула Кэти. Он был холодный, далекий и, как почувствовала Кэти, все еще в ярости.

— Ты даже не хочешь мне помочь? — вслух высказала она то, что думала.

Его темные глаза оставались безучастными.

— В чем? Я уже говорил тебе, что могу предложить очень немного, если ты станешь моей женой. Честность между нами входит в то малое, что я обещаю. Всегда. Я ожидаю того же и от тебя.

Молча кивнув головой, Кэти отвернулась от него, схватилась за спинку стула — она поняла, что от мужчины, стоящего около нее, никакой поддержки ожидать не приходится. Он ее не простил. Сделав глубокий вдох, Кэти прикрыла глаза.

— Рамон, в четверг, в церкви, я… я подумала, что ты набожный католик. И тогда я решила, что если это так, то светский развод для тебя не действителен. Вот почему я сказала, что венчалась в католической церкви и была разведена. Это все правда. Я была разведена, но Дэвид умер.

Голос позади нее прозвучал холодно и бесстрастно:

— Я знаю.

У Кэти онемели пальцы — так она сжала спинку стула.

— Ты знаешь? Но откуда?

— Не делай из меня дурака. Однажды ты сказала, что я напоминаю кого-то, чья смерть принесла тебе огромное облегчение. Когда ты рассказывала о своем бывшем муже, ты упомянула, что я на него похож. Я предположил, что ты вряд ли знала двух мужчин, которые бы напоминали меня. Кроме того, ты совершенно не умеешь лгать.

Его полное безразличие разрывало сердце Кэти.

— Я понимаю, — сказала она.

Ее душили слезы. Очевидно, Рамон не хочет той, что была женой другого, и не важно, разведена она или вдова. Понимая, что в дальнейшем ей придется казнить себя за то, что она позволила себе сказать это, Кэти прошептала:

— Ты не мог бы объяснить мне, почему ты все еще сердишься на меня, после того что я только что сказала тебе? Я понимаю — ты в ярости, только я не совсем понимаю почему, и…

Он схватил ее за плечи и повернул к себе, его пальцы впивались в ее тело.

— Потому что я люблю тебя, — выдавил он. — И за эти два дня прошел семь кругов ада. — Его голос звучал так хрипло, что, казалось, он усилием воли вырывал из груди эти слова. — Я люблю тебя, и около сорока восьми часов я ждал твоего звонка, умирая с каждым часом твоего молчания.

Улыбаясь сквозь слезы, Кэти коснулась его щеки, подбородка, стараясь успокоить его:

— Эти дни для меня были просто ужасными… Он сжал ее в объятиях с неистовой силой. Его руки нетерпеливо ласкали ее шею, спину, грудь, скользнули вниз, крепко прижимая ее к возбужденной мужской плоти. Кэти инстинктивно пошевелила бедрами, и Рамон застонал от переполнявшего его желания. Он сжал ее голову, их рты были слиты, его язык колебался в такт возбуждающим движениям Кэти.

Наконец он оторвался от ее рта и начал, торопясь, покрывать поцелуями ее лицо, глаза, шею.

— Ты сводишь меня с ума! Ты знаешь об этом! — шептал он.

Но Кэти не могла отвечать. Она погрузилась в океан наслаждения, отдаваясь его волнам. Кэти начала медленно возвращаться к действительности, только когда почувствовала, что поцелуи Рамона ослабли, а затем и совсем прекратились. Ощущая себя покинутой, она прижалась щекой к его груди.

Рука Рамона ласково коснулась ее щеки, Кэти подняла глаза, блестящие от слез, очарованная той новой нежностью, которая появилась в его лице.

— Кэти, я бы женился на тебе, даже если бы ты венчалась с этим животным в каждой церкви на земле, а потом разводилась с ним в каждом суде.

Кэти с трудом узнала в хриплом шепоте свой голос:

— Я думала, что ты разъярился из-за того, что я позволила тебе полюбить меня и не сказала о своем замужестве. Он покачал головой:

— Меня разозлила твоя ложь. Ты сказала, что твой муж жив, чтобы легче было отказать мне — ты не хотела стать моей женой. Я понимал, что ты напугана своим внезапным чувством ко мне. А я не мог оставаться здесь дольше, чтобы побороть твой страх. Я был взбешен от своего бессилия.

Кэти приподнялась на цыпочки и поцеловала его в теплые чуткие губы, но, когда он попытался сжать ее в объятиях, она отстранилась, чтобы не искушать себя:

— Кажется, мне лучше переговорить со своими родителями, прежде чем я совсем потеряю разум. Не считая сегодняшнего, у нас осталось всего три дня, чтобы выиграть сражение.

Кэти подошла к кофейному столику, подняла телефонную трубку и стала набирать номер. Взглянув на Рамона, она сказала:

— Я собиралась сказать, что мы приедем к ним, но мне кажется, будет лучше пригласить их сюда. — Она смущенно улыбнулась. — Они могут выгнать тебя вон из своего дома, но не из моего.

Она гладила его по взъерошенным волосам, одновременно пытаясь придумать, как начать. Когда мать наконец ответила, Кэти окончательно растерялась:

— Привет, мам! Это я.

— Кэти, что-нибудь случилось? Половина десятого!

— Нет, ничего не случилось… — Она сделала паузу. — Если еще не очень поздно, я надеюсь, что вы с папой сможете приехать ко мне на бокал вина. Мать рассмеялась:

— Думаю, что сможем. Мы как раз вернулись с ужина в клубе. Нам не помешает поужинать еще раз.

Кэти мучительно думала, как подготовить родителей, и, пытаясь задержать мать у телефона, сказала:

— Только вино захвати, пожалуйста, с собой. У меня нет ничего, кроме виски.

— Очаровательное приглашение, дорогая! Что еще привозить?

— Транквилизаторы и нюхательную соль, — невнятно пробормотала Кэти.

— Что, прости, дорогая?

— Ничего, мам. Я кое-что собираюсь тебе сообщить. Но прежде мне надо у тебя спросить. Помнишь, когда я была маленькой, ты сказала мне, что ты и папа всегда будете любить меня, что бы я ни сделала? Ты сказала, что я для вас всегда ваша Кэти, ты…

— Кэти! — резко прервала ее мать. — Если ты намерена была напугать меня, то у тебя это уже получилось.

— Я не хотела, — несчастно вздохнула Кэти. — Мам, здесь Рамон. Я собираюсь в воскресенье уехать вместе с ним в Пуэрто-Рико и там стать его женой. Об этом мы и хотим поговорить сегодня вечером с тобой и папой.

На секунду наступила тишина, затем из трубки донеслось:

— Нам тоже хотелось бы с тобой поговорить, Кэтрин. Кэти повесила трубку и посмотрела на Рамона, который приподнял бровь в немом вопросе. Кэти пыталась казаться веселой, но получалось кисло. Ох, что сейчас заварится!

Она смотрела в окно, рядом с ней стоял Рамон и заботливо обнимал ее за плечи. По скорости, с которой пара передних фар ворвалась на стоянку около дома, она поняла, что приехали ее родители. Кэти направилась к двери, когда голос Рамона остановил ее:

— Кэти, если бы я мог снять с тебя эту тяжесть, я бы сделал это. Но это не в моей власти — я только могу обещать тебе, что это единственное несчастье, которое я причинил тебе умышленно.

— Спасибо, — страстно прошептала она, вложила свою руку в его протянутую ладонь и почувствовала силу его пожатая. — Я когда-нибудь говорила тебе, как я люблю слушать твои признания?

— Нет, — сказал он со слабым смешком. — Как раз самое время.

Но у Кэти уже не было времени для ответа, нежного или насмешливого, — в прихожей надрывался звонок.

Отец Кэти, известный своим обаянием и хорошими манерами, стремительно ворвался в квартиру, пожал протянутую руку Рамона и сказал:

— Мы рады вас видеть, Гальварра, и будем счастливы встретиться с вами еще — лет через тридцать. Вы нам чертовски потрепали нервы, предложив Кэти стать вашей женой. Вы просто сошли с ума, если надеетесь, что мы согласимся с этим.

Мать Кэти, прославленная среди друзей своей способностью оставаться хладнокровной даже в самых необычных ситуациях, как жонглер, держала по бутылке ликера в каждой руке.

— Мы этого не потерпим, — объявила она. — Мистер Гальварра, мы просим вас удалиться. — Бутылка величественно указала на дверь. — А ты, Кэтрин, иди в свою комнату. — Другая бутылка дернулась в противоположную сторону.

Кэти смотрела на родителей, как загипнотизированный кролик смотрит на удава. Наконец она пришла в себя настолько, чтобы сказать:

— Папа, садись. Мама, ты тоже.

Они, как подкошенные, упали в кресла. Кэти открыла рот, чтобы заговорить, но увидев, как мать сжимает бутылки за горлышки, отобрала их у нее:

— Мам, поставь, а то поранишься.

Освободив мать от опасного оружия, Кэти выпрямилась, пытаясь придумать, как начать, провела ладонями по своим персиковым бедрам, ничего не придумала и бросила беспомощный взгляд на Рамона. Рамон обнял ее за тонкую талию, игнорируя свирепый взгляд отца, и спокойно сказал ему:

— Кэти согласилась поехать со мной в Пуэрто-Рико, где мы поженимся. Мы уезжаем в воскресенье. Я понимаю, насколько сложно для вас это принять, но для Кэти необычайно важно знать, что вы ее поддерживаете.

— Поддерживаем?! Да вы с ума сошли! — закричал мистер Конелли.

— В таком случае, — спокойно продолжал Рамон, — вы заставляете ее выбирать между нами, и это плохо для нас всех. Она так или иначе поедет со мной, но будет ненавидеть меня как причину разрыва с вами. Но она также будет ненавидеть и вас за то, что вы пытались разрушить ее счастье. Главное, ей будет больно. Для меня же очень важно, чтобы Кэти была счастлива.

— И для нас тоже, — проскрипел отец Кэти. — И что за жизнь вы можете ей предложить на какой-то ферме в Пуэрто-Рико?

Кэти заметила, как побледнел Рамон, и за это она была готова задушить отца. Он не смеет унижать ее жениха! Но когда Рамон заговорил, его голос был спокойным:

— У нее будет маленький дом, в котором не протекает крыша и можно жить. У нее всегда будут еда и одежда. И я подарю ей детей. Кроме этого, я не могу обещать Кэти ничего — за исключением того, что каждый день она будет просыпаться, зная, что любима.

Глаза матери наполнились слезами, враждебность исчезла с ее лица, когда она взглянула на Рамона.

— О мой Бог! — прошептала она.

Однако отец Кэти уже разогрелся для сражения.

— Получается, Кэти будет работать как батрачка, не так ли?

— Нет, она станет моей женой!

— Фермершей, — с презрением бросил отец. — Легкая жизнь, ничего не скажешь.

Рамон сжал зубы и побледнел еще сильнее.

— Да, конечно, у нее будут какие-то обязанности.

— А вы отдаете себе отчет, что Кэти за всю свою жизнь была на ферме только один раз, мистер Гальварра? Я могу красочно описать это событие.

Его безжалостный взгляд устремился на испуганную дочь.

— Ты не хочешь ему рассказать об этом, Кэтрин, или я попробую?

— Папа! Мне было всего лишь двенадцать лет.

— Там было еще трое твоих друзей, Кэтрин. Но они не кричали, что фермер — убийца, и не отказывались потом в течение двух лет есть цыплят. Они не находили лошадей «зловонными», а коров «чудовищами»— это мирных-то коров! — они не считали богатую ферму, приносящую миллионные доходы, огромной помойкой с мерзкими животными.

— Конечно, — огрызнулась Кэти, — им посчастливилось не упасть в кучу навоза, их не щипали гуси, их даже не мчала шалая лошадь!

Поспешно повернувшись к Рамону, она хотела оправдать себя в его глазах. Но кажется, что его эта трагическая история просто рассмешила.

— Вы смеетесь, Гальварра, — в ярости бросил мистер Конелли, — но вы перестанете смеяться, когда узнаете, что для Кэти жить по средствам означает тратить все, что у нее есть, и получать все, что ей хочется, за мой счет. Она не умеет ничего готовить, только положить содержимое банки на тарелку; она не знает, как нитка вдевается в иголку, она…

— Райен, ты преувеличиваешь! — неожиданно обиделась миссис Конелли. — Кэти после окончания университета живет на собственные деньги, а шить и готовить она давно уже научилась.

Казалось, что Райен Конелли взорвется:

— Я до сих пор так и не понял, что это было за блюдо — то ли рыба, то ли сова, и ты, между прочим, не поняла тоже!

Кэти невольно засмеялась.

— Это были грибы, — объяснила она, повернувшись к Рамону. — Я их приготовила, когда мне было четырнадцать. Какая незаслуженно долгая память суждена той сковородке грибов! — От смеха у нее выступили слезы, она вытерла их и подняла на Рамона свои лучистые глаза. — Ты знаешь, мне вообще-то казалось, что родители сочтут тебя недостойным такой жены. Кажется, получается наоборот?

— Все, что мы думаем, — Райен Конелли ухватился за эту мысль, — это…

— Это то, что Кэти не подготовлена к такой жизни, которую ей придется вести с вами, мистер Гальварра. — Миссис Конелли прервала вспышку гнева своего мужа:

— Кэти очень трудолюбива, но и в университете, и на службе она занималась умственным трудом, а не стирала и мыла полы. Она окончила университет с высокими наградами, и я знаю, с каким удовольствием она работает. Но Кэти никогда не знала изнурительного физического труда.

— И не узнает, если станет моей женой, — ответил Рамон.

Эти слова окончательно вывели из себя Райена Конелли, благоразумие покинуло его. Он вскочил, сделал два быстрых шага куда-то в сторону, затем повернулся к Рамону, глядя на него с той ненавистью, с какой кошка шипит на собаку:

— Я недооценил тебя, Гальварра, когда ты был у нас дома. Я решил, что у тебя есть и гордость и честь, но я ошибся. — Кэти почувствовала, как окаменел Рамон, а ее отец продолжал свою истерическую тираду:

— Да, я понимаю, вы бедны, и я дам вам в кредит немного, так, для приличия. Вы тут стояли и говорили нам, что вам нечего предложить ей, и все же вам хочется забрать нашу дочь от нас, от всего, что ей дорого, — от семьи, от друзей. Я спрашиваю вас: разве это поступок порядочного, честного человека? Если отважитесь, то отвечайте мне. Кэти, желая заступиться, взглянула на Рамона, но его мрачный, отрешенный вид заставил ее промолчать. Громким голосом он сказал, высокомерно растягивая слова:

— Я заберу Кэти из любого рая — ей нет рая без меня! Такой ответ устраивает вас?

— Да, слава Богу, этого достаточно! Это характеризует вас, как…

— Сядь, Райен! — резко сказала миссис Конелли. — Кэти, вы с Рамоном отправляйтесь на кухню и приготовьте нам что-нибудь выпить. Я хочу поговорить с твоим отцом наедине. — Когда молодые люди вышли, она продолжала:

— Я сойду с ума без нее, милый, я этого не переживу…

Кэти, не подозревая, что Рамон подошел, чтобы быть рядом, прислонилась головой к двери, и слезы потекли по ее щекам.

В комнате тоже плакали. Приподняв подбородок жены, Райен кончиками пальцев стер слезы с ее лица. Миссис Конелли попыталась улыбнуться:

— Этого всегда можно было ожидать, это… как раз в духе Кэти. Ведь с такой добротой жить очень сложно. Она всегда готова отдать всю себя. И с детьми прекрасно играла, и не было ни одной бездомной собаки, в которую бы она не влюблялась. Помнишь? До этого мига мне казалось, что Дэвид уничтожил эту лучшую, прекрасную часть ее души, и я ненавидела его за это… но он не смог.

Слезы скатывались по ее щекам.

— Райен, неужели ты не видишь? Кэти нашла своего бездомного и полюбила его.

— А он ее укусил, — печально усмехнулся отец. — Скорее, он укусит того, кто ее обидит.

Заключив свою готовую расплакаться жену в объятия, Райен взглянул через комнату и увидел Кэти, рыдающую на груди Рамона. С улыбкой, обозначающей примирение с этим высоким мужчиной, защитником его дочери, Райен сказал:

— Рамон, у тебя нет запасного носового платка? Рамон коротко улыбнулся — он признал примирение:

— Для женщин или для вас?

Когда родители Кэти ушли, Рамон попросил разрешения воспользоваться телефоном.

Не желая его стеснять, Кэти вышла из квартиры во внутренний дворик. Она бродила по нему, рассеянно касаясь растений в огромных чашах, затем прислонилась к спинке одного из шезлонгов, взглянула на темно-синее небо. Она вспомнила одну из картин Ван Гога, на ней звезды лучились, как астры. Значит, он рисовал с натуры!

Рамон тоже вышел во двор и замер, зачарованный красотой своей будущей жены. Свет из окна очерчивал ее силуэт на фоне бархатной тьмы ночи. Ее волосы свободно струились по плечам; в профиле была какая-то античная законченность; тихой гордостью веяло от наклона головы. Весь ее облик, соблазнительный и неприступный одновременно, был полон очарования и поэзии.

Почувствовав его присутствие, Кэти слегка повернула голову.

— Что-нибудь не так? — спросила она, имея в виду его звонок.

— Да, — ответил он с нежной торжественностью. — Я боюсь, что если подойду ближе, то ты окажешься только сном.

Улыбка, которая была и ласковой и чувственной, тронула ее губы.

— Я очень реальна.

— Ангелы тоже реальны. Но ни один мужчина не сможет протянуть руки и обнять ангела.

— У меня очень земные мысли, когда ты меня целуешь. Он шагнул к ней, пристально взглянул в ее глаза:

— И о чем твои мысли, когда ты стоишь здесь в одиночестве и смотришь на небо, словно поклоняешься звездам? Кэти вдруг почувствовала странную застенчивость:

— Я думала, как невероятно, что за семь дней моя жизнь так изменилась. Нет, не за семь дней, а за семь секунд. В тот миг, когда ты спросил адрес, вся моя жизнь изменилась. Хотела бы я знать, что случилось, если бы я вошла в бар на пять минут позже.

Рамон приблизился к ней:

— Ты не веришь в судьбу, Кэти?

— Только когда совсем плохо.

— А когда все прекрасно?

В глазах у Кэти заплясали игривые огоньки.

— Ну тогда это благодаря моему блестящему плану и упорной работе.

— Спасибо, — сказал он с мальчишеской усмешкой.

— За что?

— Эти последние семь дней ты все время заставляешь меня улыбаться.

Он наклонился над ней, и их губы слились в сладостном поцелуе.

Кэти поняла, что он, щадя ее, не собирается заниматься любовью сегодня, и она была благодарна ему за это. Ее силы — и духовные и физические — были на пределе.

— Какие у тебя планы на завтра? — спросила она немного позже, когда он уходил.

— Мое время — твое, — сказал Рамон. — Я был намерен уехать в Пуэрто-Рико завтра. Но мы не уедем до воскресенья, поэтому единственное обязательство, которое необходимо выполнить, — это позавтракать с твоим отцом.

— Может быть, ты подвезешь меня до работы завтра утром перед встречей с ним? — спросила Кэти. — Мы сможем провести какое-то время вместе, а в конце дня ты заедешь за мной.

Руки Рамона обвились вокруг нее.

— Конечно, — прошептал он.

Глава 9

Кэти сидела за столом, машинально крутя ручку. Вирджиния присутствовала на заседании совета управляющих, и это позволяло Кэти спокойно привести в порядок мысли. У нее было полтора часа, чтобы решить, увольняться ли с работы или взять двухнедельный отпуск за свой счет. Она знала, какого решения ждал от нее Рамон. Конечно же, уволиться, разорвать все узы сразу. А если не увольняться, просто попросить отпуск на месяц? Но тогда Рамон почувствует, что она не верит ему полностью, оставляет для себя лазейку. Она вспомнила взгляд Рамона, когда он заехал утром. Его темные глаза изучали ее с проницательной напряженностью.

— Ты не передумала? — спросил он и, когда Кэти ответила «нет», заключил ее в объятия и приник к губам. В его поцелуе было огромное облегчение.

С каждым мгновением, которое она проводила с Рамо-ном, Кэти становилась ближе ему духовно. Ее сердце все больше верило в правоту Рамона, верило, что их любовь важнее общепринятых условностей. Но разум… ее разум отчаянно сопротивлялся. Он вкрадчиво шептал Кэти, что все происходит слишком поспешно. Ее мучили опасения: а вдруг Рамон не тот человек, каким кажется, вдруг он что-то скрывает от нее? Голубые глаза Кэти помрачнели. Утром на нем был красивый золотистый свитер для игры в гольф с широкими рукавами. Дважды до этого он приходил в прекрасном строгом деловом костюме. Это казалось так необычно для фермера, что трудно было поверить, что это его вещи. Однажды Кэти прямо спросила его об этом. Рамон с улыбкой ответил, что деловые костюмы у фермеров такие же, как и у бизнесменов. Кэти пришлось поверить этому, но, когда она попыталась узнать о нем еще что-нибудь, он уклонился от ее вопросов:

— Кэти, все ответы обо мне и о своем будущем ты получишь в Пуэрто-Рико.

Меж тем жизнь в отделе кадров текла обычным порядком: претенденты заполняли бланки, выполняли тесты, ожидали встречи с Кэти или с одним из ее пяти помощников.

Может быть, она и не права, не доверяя Рамону. Она выяснит это в Пуэрто-Рико, но пока все страхи и сомнения не исчезнут, она не может рисковать, увольняясь с работы. Если она откажется от должности сегодня, то это будет увольнение без предупреждения. Тогда она никогда не сможет вернуться в Техническое бюро, не получит хорошей рекомендации, нужной на случай поисков другой работы. И Вирджиния… она будет выглядеть совершенно глупо перед вице-президентом, который только что по рекомендации Вирджинии прибавил Кэти жалованье. И как она, Вирджиния, будет объяснять вице-президенту, что Кэти, ее протеже, уволилась без предупреждения — как увольняется большинство безответственных временных работников, подметающих полы.

Кэти поднялась, рассеянно поправила волосы и прошла в приемную, миновав Дону и двух секретарей, работающих в отделе. Зайдя в машбюро, она вставила чистый лист бумаги в пишущую машинку и в нерешительности замерла над клавишами.

Рамон ожидал, что она уволится. Конечно, она поступит по отношению к нему как предательница, если возьмет отпуск на месяц. Можно умолчать об этом, но честность так много значит для Рамона, да и для нее тоже. И она не хотела лгать ему. Вчера вечером, согласившись стать его женой и уехать в Пуэрто-Рико, она и не представляла себе, какие терзания будут разрывать ее грудь сегодня утром. Она не была уверена, разумно ли будет рассказать об этом Рамону. Это была тяжелая, но разрешимая проблема. Она гнала от себя подозрения о существовании тайных сторон в его жизни, но это бесконечно тревожило ее. Только вряд ли Рамон захочет посвящать ее в это.

Ей казалось, что намного лучше поехать в Пуэрто-Рико и со временем узнать Рамона поближе. Там ее подозрения разрешатся или подтвердятся.

Вздохнув, Кэти постаралась придумать, как объяснить Рамону свое решение не увольняться. Солнечный лучик лег ей на руку, и с ним пришло решение. Оно было настолько очевидным, что Кэти изумилась, как она могла думать об увольнении без предупреждения. Быстро и умело она напечатала заявление на имя Вирджинии о предоставлении ей двухнедельного отпуска за свой счет, начиная с завтрашнего дня. Вечером она объяснит Рамону, что, вероятно, не сможет уволиться без предупреждения о своем замужестве. Мужчины не увольняются без предупреждения о женитьбе, и, если Кэти поступит таким образом, это повлечет большие неприятности для остальных сотрудниц, которые отчаянно борются за равные права в аппарате управления. Всякий знает эти разговоры о том, что женщин не стоит продвигать. Они-де то выходят замуж, то рожают, то переезжают вместе с мужем… Начальник кадров — настоящий женоненавистник. Если Кэти уволится без предупреждения о замужестве, он никогда не простит этого бедной Вирджинии. Он найдет какую-нибудь причину, чтобы не допустить на место Кэти другую женщину. С другой стороны, если Кэти уволится во время отпуска в Пуэрто-Рико, то формальности будут соблюдены. Все это означало, что у нее будет две недели до принятия окончательного решения. И Кэти почувствовала себя наконец-то спокойной.

Мысли ее потекли дальше. Находясь в Пуэрто-Рико, ей совершенно не обязательно сообщать начальству, что она увольняется из-за замужества. Мотив ее увольнения — так всегда делают в подобных случаях мужчины — более выгодная должность. Все обдумав, Кэти вставила другой лист бумаги в машинку и напечатала заявление об уходе, датировав его двумя неделями вперед. Она захватила свои бумаги и направилась к Вирджинии. По мере того как Кэти приближалась к кабинету начальницы, ее спокойствие испарялось.

Вирджиния была поглощена чтением каких-то записок, ее темноволосая голова с короткой стрижкой низко склонилась над столом. Как всегда, она выглядела деловой и женственной.

«Элегантный вечный двигатель», — с любовью подумала Кэти. Приведя в порядок свой темно-синий блейзер и разгладив складки шотландки, она проскользнула в кабинет:

— Джикки, ты не могла бы уделить мне несколько минут?

— Если это не срочно, дай мне полчаса просмотреть отчет, — ответила Вирджиния, не поднимая головы.

Волнение Кэти нарастало с каждой секундой. Ей показалось, что она не выдержит еще полчаса.

— Это… это очень важно.

Женщина за столом быстро подняла голову, услышав дрожь в голосе Кэти. Она очень медленно положила ручку на стол, взглянула на приближающуюся Кэти и по ее лицу что-то поняла — от огорчения у нее появились складки на лбу.

Теперь, когда пришло время, Кэти не знала, с чего начинать. Она подала Вирджинии свои бумаги.

— Теперь объясни толком, к чему эта двойная бухгалтерия?

— Я хочу поехать в Пуэрто-Рико с Рамоном. Там я смогу решить — стать его женой или нет. Если я решусь — вот мое заявление об отставке. Двухнедельный отпуск может сохраниться как предупреждение, вот оно, если ты позволишь.

Вирджиния откинулась в кресле и в изумлении посмотрела на Кэти.

— Кто он? — спросила она.

— Мужчина, о котором мы говорили в среду. — Вирджиния продолжала смотреть на нее с недоверием, и Кэти пришлось объяснять:

— У Рамона маленькая ферма в Пуэрто-Рико. Он хочет, чтобы я стала его женой и, жила с ним.

— О Господи, — протяжно вздохнула Вирджиния. Кэти, которая никогда не видела Вирджинию в таком состоянии, беспомощно добавила:

— Он вообще-то испанец.

— О Господи! — почему-то снова повторила Вирджиния.

— Джикки! — в отчаянии умоляла Кэти. — Я понимаю — это так внезапно, что почти невероятно. Это…

— Ненормально! — решительно объявила Вирджиния, наконец-то придя в себя. Она сокрушенно покачала головой:

— Кэти, по твоему рассказу два дня назад я представила его не только красивым, но и утонченным, имеющим стиль — под стать тебе. Теперь ты говоришь, что он пуэрто-риканский фермер, — и ты собираешься стать его женой?

Кэти только молча кивнула головой.

— Я думаю, что ты просто сошла с ума, но, в конце концов, у тебя есть достаточно здравого смысла, чтобы не отказываться от должности и не сжигать за собой все мосты. Через четыре недели или несколько раньше ты будешь раскаиваться в этом романтичном, но слишком абсурдном порыве. И ты знаешь, что я права — иначе не просила бы об отпуске, а просто уволилась.

— Это не безрассудство и не порыв. — Глаза Кэти были полны слез. — Рамон так отличается…

— Я думаю! — мрачно проговорила Вирджиния. — Латиноамериканский мужчина обычно считает жену своей рабыней.

Кэти промолчала — она и сама хорошо знала, что Рамон — настоящий латиноамериканец. Со всеми вытекающими последствиями.

— Рамон не такой, как все, — наконец сказала Кэти, пытаясь убедить в этом не только подругу, но и себя. — Рядом с ним и я чувствую себя особенной. Он не пустой и не эгоист, как большинство мужчин. — Заметив, что Вирджиния по-прежнему не верит ей, она добавила:

— Джикки, он любит меня. Я чувствую, что любит. И я нужна ему. Я…

— Конечно, ты нужна ему! — усмехнулась Вирджиния. — Он мелкий фермер, он не в состоянии оплачивать повара, домохозяйку и ту, с которой можно спать. Ему нужна жена, которая выполнит все обязанности разом… — Но, взглянув на дрожащее лицо Кэти, она не стала продолжать. — Извини, Кэти, я не должна была так говорить. У меня свои представления о браке, а у тебя, может быть, все будет по-другому. Но я сомневаюсь, что такой брак — твоя судьба, ты не сможешь вписаться в эту жизнь.

— Но и моя жизнь меня не радует, Джикки, — с тихой убежденностью сказала Кэти. — Задолго до того, как я встретила Рамона, я это почувствовала. Я не смогу быть счастливой, посвящая все время себе — своей карьере, своему будущему. Для меня такая жизнь пуста и бессмысленна.

— А ты знаешь, у скольких женщин нет ничего из того, что есть у тебя? Ты знаешь, сколько женщин мечтают о независимости?

Кэти кивнула, ей стало неудобно — отвергая свою жизнь, она косвенно отвергала и стиль жизни Джикки:

— Я знаю. Может быть, это так, но не для меня. Джикки взглянула на часы и поднялась, извиняясь:

— Я спешу, у меня назначена встреча, я не вернусь до твоего ухода. Бери все четыре недели. Если ты решишься отказаться от должности, я положу это заявление в твое досье и скажу, что ты вручила его мне заранее. Вице-президент поморщится, но придется ему это съесть. — Она мельком еще раз пробежала заявление и улыбнулась, прочитав причину увольнения. — «Предложена лучшая должность», — процитировала она. — Очень красиво выглядит.

Кэти встала, ее глаза были влажны от нахлынувшей нежности к подруге.

— В таком случае я намерена попрощаться.

— Нет, Кэти, — сказала со смехом Джикки, собирая бумаги в портфель. — Через две недели ты начнешь скучать. Через четыре — почувствуешь пустоту, тебе будет не хватать азарта карьеры. И ты вернешься. Пусть у тебя будут хорошие каникулы. Ты просто переутомилась. Мы встретимся через месяц или раньше.

В начале шестого Кэти вышла через вращающиеся стеклянные двери и бросилась по дорожке к машине Рамона. Она опустилась на сиденье, смело встретив его вопросительный взгляд:

— Я не уволилась, взяла отпуск на месяц. У него окаменел подбородок. Кэти покачала головой и улыбнулась — она была уверена, что поступила правильно.

— Не сердись. Я это сделала потому, что…

— Не теперь! — отрывисто сказал он. — Мы это обсудим, когда доберемся до твоей квартиры.

Они молчали всю дорогу. Молча вошли в квартиру. Кэти почувствовала себя безмерно усталой. Она положила сумку, пожала плечами и повернулась к нему:

— С чего ты хочешь, чтобы я начала? Он сжал ее плечи.

— Почему? — грубо сказал он, встряхнув ее. — Скажи почему!

Кэти пыталась смотреть своими голубыми, расширенными от страха глазами прямо ему в лицо.

— Пожалуйста, не смотри на меня так. Я понимаю — ты задет, ты в ярости, но для этого нет причины. — Она забралась под его мягкий свитер: ладони гладили его мускулистую грудь, пытаясь хоть как-нибудь успокоить.

Это привело к неожиданному результату. Он оттолкнул ее руки:

— Не пытайся отвлечь меня своими ласками, это излишне. Это не та игра, в которую мы играем.

— Я не играю в игры! — взорвалась Кэти, освобождаясь из его рук с неожиданной силой. — Если бы я захотела играть, я солгала бы тебе, что отказалась от должности.

Гордо прошествовав мимо него на середину комнаты, Кэти остановилась и повернулась к нему.

— Я решила попросить о четырехнедельном отпуске, потому что смогу подать в отставку, находясь в Пуэрто-Рико. И это очень важно. Вирджиния Джонсон не только мой босс, я ее люблю и безмерно уважаю. Она выглядела бы полной дурой, если бы я подала в отставку без предупреждения. — Кэти упрямо вздернула подбородок и продолжала свою гневную тираду:

— И еще кое-что очень важно… Если я уволюсь без предупреждения, они все будут довольны — еще бы, мужчины не удирают, чтобы жениться. Я не могу предавать свой пол. Из Пуэрто-Рико я сообщу, что ухожу, поскольку мне предоставлена лучшая должность. Я думала, что это будет должность твоей жены! — с вызовом закончила она.

— Спасибо, — едва ли не робко сказал Рамон и начал приближаться к ней улыбаясь.

Кэти, чье настроение заметно улучшилось, отступила.

— Я еще не закончила, — сказала она, ее глаза блестели. — Ты говорил мне, что хотел бы видеть наши отношения честными, а когда я веду себя честно, ты запугиваешь меня. Если ты хочешь, чтобы я была с тобой откровенной, я должна быть уверена, что ты готов выслушать правду.

Ты был несправедлив несколько минут назад, и я думаю, у тебя невыносимый характер!

— А у тебя, злюка? — нежно спросил ее Рамон.

— Не думаю! — воскликнула Кэти, топнув каблучком. — Когда я дотронулась до тебя, я хотела быть ближе к тебе. Я не лукавила!

Измученная своими жалобами, Кэти сердито смотрела в сторону, избегая встретиться с ним взглядом. В голосе Рамона были и признание его вины, и просьба:

— А сейчас ты не хочешь коснуться меня?

— Ничуть!

— Даже если я скажу, что виноват, Кэти?

— Да.

— И ты не мечтаешь быть ближе ко мне, Кэти?

— Нет, не мечтаю.

— Посмотри на меня. — Пальцы Рамона коснулись ее подбородка, приблизили ее лицо к себе. — Я неосторожно задел тебя, теперь ты — меня, и все это, несмотря на наше влечение друг к другу. Мы можем изощряться в нанесении уколов друг другу, пока гнев не испарится, или не делать этого, а попытаться понять друг друга. Я не знаю, какой путь ты выберешь.

Она посмотрела в его полные решимости глаза и все поняла. Черты ее лица дрогнули. Перед ним стояла прежняя Кэти — милая, ранимая и… смущенная. От прошедшей грозы ее голубые глаза потемнели. Она глубоко вздохнула, как ребенок, и храбро сказала:

— Обними меня.

С нежностью, в которой сквозило нетерпение, Рамон заключил ее в свои объятия.

— И я хочу, чтобы ты поцеловал меня.

— Как? — нежно выдохнул он.

— Как друга — ты же не сердишься, — ответила Кэти, смущенная вопросом.

Его губы прижались к ней, они были теплыми, но плотно сжатыми.

— И не только дружески, — задыхаясь, уточнила она.

Его губы жадно прильнули к ней, его руки неутомимо гладили ее по плечам, по спине, затем скользнули ниже, заставляя теснее прижаться к его возбужденному телу. Продолжая целовать, он опустил ее на софу и пытался расстегнуть крошечные пуговицы шелковой блузки. Не справившись с ними, он, чисто по-мужски, переложил всю работу на Кэти.

— Расстегни пуговицы, — низким настойчивым голосом велел он.

Казалось, Кэти понадобилась на это целая вечность. У нее дрожали руки, а Рамон не переставал покрывать ее поцелуями. Когда она наконец-то покончила с последней пуговицей, он оторвался от девушки и нетвердо прошептал:

— Я хочу, чтобы ты сняла ее для меня.

Сердце Кэти бешено заколотилось, она вытащила руки из рукавов, белый шелк скользнул вниз. Взгляду Рамона предстал кружевной бюстгальтер.

— Это тоже.

С пламенем в каждой клеточке тела, Кэти расстегнула бюстгальтер. Ее круглые груди цвета слоновой кости открылись его взгляду, в котором было что-то собственническое, соски медленно затвердели, когда его пальцы, вслед за взглядом, коснулись их. Глаза загорелись, и голос огрубел от желания:

— Я хочу увидеть моего ребенка у твоей груди. Смущение Кэти затмилось желанием, поднимающимся в ней. Сдерживая дрожь, она сказала:

— Сейчас мой ребенок — это ты.

— Дай мне пить, Кэти! Я жажду.

Неудержимое возбуждение потрясло ее, когда, положив ладонь на его затылок, она прижала к себе темную голову Рамона и одновременно откинулась назад, предлагая ему свой сосок. Когда мужские губы коснулись ее тела, она едва не закричала. Она не поняла почему. И только когда его губы отпустили ее, по острому сожалению можно было заключить о силе наслаждения.

— Дай мне другую! — хрипло приказал он. Кэти, дрожа, обхватила грудь и поднесла ее к его рту. Невыносимое блаженство, жгучий огонь желания сотрясали ее тело, когда губы Рамона приникли к ее соску.

— Пожалуйста! — простонала она. — Я не могу больше ждать, ты нужен мне!

— Ты не можешь? — выдохнул он.

Они упали на софу, его губы изучали ее ухо, изгиб ее шеи, щеки. Обезумев от желания, Кэти почувствовала, как его руки скользнули ей под юбку, рванули легкую ткань.

Пальцы Рамона замерли между ее ног.

— Ты хочешь меня, но ты не нуждаешься во мне, — выдохнул он. Он говорил одно, а руки, лихорадочно ласкавшие, говорили другое.

Кэти едва не рыдала от желания, страстно гладя его упругое тело.

— Ты мне нужен, — пылко прошептала она, обрушивая на него неистовые поцелуи. — Пожалуйста! Рамон приподнял голову и почти грубо сказал:

— Я тебе не нужен!

Взяв ее руку, он плотно прижал ее к своей твердой, возбужденной плоти.

— Вот кто нужен, Кэти! — Открыв потускневшие от желания глаза, Кэти посмотрела в его искаженное лицо, когда он сказал:

— Ты хочешь меня, когда я держу тебя в своих объятиях, но я нуждаюсь в тебе каждый миг своей жизни. Это желание не отпускает меня никогда, желание сделать тебя моей скручивает меня в узел. — Внезапно он спросил:

— Ты знаешь, что такое страх?

Сбитая с толку внезапной переменой темы, Кэти смотрела на красивые мрачные черты Рамона, но даже не пыталась ответить.

— Страх знать, что у меня нет никакого права желать тебя, и знать, что это сильнее меня. Страх момента, когда ты увидишь мой маленький дом и скажешь, что ты не хочешь жить там.

— Не терзай себя так! — умоляла Кэти, гладя пальцами короткие волосы на его висках. — Пожалуйста, не надо.

— Страх — лежать ночью без сна, думая о том, что будет, если ты не решишься стать моей женой, и о том, как я переживу все это. — Он нежно вытер слезу, катившуюся по щеке Кэти. — Я боюсь потерять тебя, и если это делает меня грубым и невыносимым, тогда я извиняюсь. Это только потому, что я боюсь.

Тая от нежности, Кэти взяла его за подбородок и взглянула в темные глаза Рамона.

— За всю свою жизнь, — прошептала она, — я никогда не встречала мужчину, который бы признался, что он боится.

— Кэти… — Ее имя было хриплым стоном, вырвавшимся из его груди. Губы Рамона требовательно и жадно касались ее, руки становились все настойчивее, казалось, что сердце Кэти не выдержит того томительного и страстного желания, которое переполняло ее.

И тут раздался звонок в дверь.

— Не открывай! — умоляла Кэти, когда он мгновенно вырвался из ее объятий и сел. — Пусть уйдут.

Одарив ее полной сожаления улыбкой, Рамон провел рукой по своим густым волосам, приводя их в порядок.

— Это твои родители. Я вконец потерял голову и забыл сказать, что они придут помочь нам собраться, а потом пообедают с нами.

Кэти вскочила, схватила одежду и выбежала в спальню.

— Впусти их поскорее, иначе они догадаются, чем мы занимались, — сказала Кэти, видя, что Рамон все еще стоит рядом.

— Кэти, — сказал он с озорной усмешкой, — если я впущу их так быстро, они увидят, чем мы занимались.

— Что? — спросила она, замерев в двери спальни, ее ошеломленный взгляд скользнул по раскинутой софе, по полу, затем по Рамону. — О! — только и сказала она, покраснев, как школьница, Кэти стащила с себя одежду в сумасшедшей спешке, говоря себе, что ее поведение весьма странно. Ей двадцать три года, она была замужем, и она собирается замуж за Рамона. Несомненно, ее родители предполагают, что они уже занимались любовью и не раз. Кроме того, они современные люди.

Ровно через четыре минуты после звонка в дверь Кэти вышла в гостиную, одетая в рыжевато-коричневые штаны и мягкий кремовый свитер с высоким воротом, ее волосы аккуратно лежали на плечах. Она попыталась спокойно поздороваться с матерью, но ее лицо выражало смущение, глаза были подозрительно томны, и внутренне она еще дрожала от недавнего желания.

Рамон был в кухне, он не казался настолько чувствительным к происшедшему и, весело смеясь над чем-то с ее отцом, смешивал напитки.

— Я отнесу в гостиную, — сказал Райен Конелли, взяв два бокала. Повернувшись, он натолкнулся на свою смущенную дочь. — Милая, да ты вся сияешь! — Отец был в восторге от ее румянца и запечатлел поцелуй на ее щеке. — Рамон, должно быть, любуется тобой.

Краска смущения залила лицо Кэти, она беспомощно улыбнулась отцу. Дождавшись, пока он не исчезнет в гостиной, Кэти повернулась к Рамону, который клал лед в два оставшихся бокала. Рамон улыбался уголками губ. Не глядя на нее, он сказал:

— Ты краснеешь, querida. И ты действительно выглядишь сияющей.

— Спасибо, — несколько раздраженно ответила Кэти. — Я выгляжу так, как будто была изнасилована, а ты — самое большее полистал газету! И как ты можешь оставаться таким спокойным?

Она попыталась взять бокал, который Рамон приготовил для нее, но он отставил коктейль подальше. Повернувшись, он заключил ее в объятия, чтобы одарить продолжительным поцелуем.

— Я не спокоен, Кэти, — прошептал он. — Я жажду тебя.

— Кэти! — позвала мать из глубины гостиной. Ее голос заставил Кэти вырваться из объятий Рамона. — Вы придете сюда или нам подождать вас во дворе?

— Мы идем, — поспешно ответила Кэти. Посмотрев на Рамона с веселой улыбкой, она сказала:

— Я когда-то читала повесть, где каждый раз, когда мужчина и женщина начинали заниматься любовью, звонил телефон, кто-то приходил или что-то случалось, чтобы помешать им.

Рамон легко усмехнулся:

— Этого с нами не случится. Я этого не допущу.

Глава 10

Солнечный свет вспыхивал на большом реактивном лайнере, когда он пролетал в юго-восточном направлении на высоте 30 000 футов.

Осторожно, чтобы не потревожить Кэти, которая спала, положив золотистую голову ему на плечо, Рамон протянул руку и опустил шторку на иллюминаторе, заслонив ее лицо от яркого света. Полет был необычно тяжелым, на лицах многих пассажиров отражалась тревога.

«А Кэти — молодец!»— с нежностью подумал Рамон, глядя на ее лицо. Он уже понял, что под очаровательно мягкой, женственной внешностью Кэти скрываются потрясающее мужество, сила духа и решительность. Даже вчера и сегодня, когда ее родители были очевидно расстроены приближающейся разлукой и трудностями, свалившимися на хрупкие плечи дочери, она перенесла все мужественно, с улыбкой, несмотря на то что ей тоже было больно покидать их.

Ночью в пятницу родители Кэти вызвались договориться о сдаче ее квартиры в аренду и упаковать вещи для отправки в Пуэрто-Рико. Затем они настояли на том, чтобы она провела оставшееся до отъезда время с ними, а не у себя в квартире. Рамон тоже жил там, однако за это время у них с Кэти не было ни возможности, ни повода, чтобы побыть наедине.

Проходили часы, он видел растущее напряжение Кэти и трепетал — большой, сильный мужчина. Ему казалось, что он видит, как она сопоставляет свое сомнительное будущее с ним и безопасную, комфортную жизнь здесь. Он страстно желал вернуться с Кэти в ее квартиру, заключить ее в свои объятия и остаться с ней наедине. Он доказал бы ей, что их чувство значит больше, чем все ее здешние блага.

Длинные ресницы Кэти отбрасывали тень на ее кремовые щеки, и он, как и подобает истинному ценителю красоты, любовался ее профилем. Он был рад, что заказал места первого класса, здесь было просторнее. Кэти же ошибочно предполагала, что причиной их «удачи»— лететь первым классом — была какая-то неразбериха с билетами, и Рамон не разуверял ее в этом.

Рамон отвернулся, глядя в окно через проход. Воспоминания всколыхнули горечь в его душе. Несколько месяцев назад он мог бы прилететь с Кэти в Пуэрто-Рико на «Боинге — 727», реактивном самолете «Гальварра интернэшнл», имеющем великолепную спальню, столовую и просторную гостиную, обставленную антикварной мебелью и устланную белым ковром. «Кэти бы понравилось это», — подумал Рамон. Но еще больше ей понравился бы «лир»— сверкающий реактивный самолет, на котором он прилетел в Сент-Луис и который теперь стоит в ангаре аэропорта. «Лир»— его самолет, не собственность корпорации, но, как и все, чем он сам владел, включая дома, остров и яхту, он продал его с аукциона, чтобы покрыть долги корпорации. Для чего же было лететь с Кэти в Пуэрто-Рико на «лире»? Для чего ей знать, какая роскошная жизнь могла бы ждать ее — чтобы острее почувствовать бедность?

Утомившись от грустных мыслей, он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. У него не было права заставлять Кэти участвовать в его заточении, забирать ее из прекрасной квартиры, лишать карьеры, чтобы жить в заброшенном доме на ферме. Все это было эгоистично и не правильно, но он не смог бы вынести даже мысли о жизни без нее. Когда-то он мог предоставить ей все, теперь — ничего, не может даже правдиво рассказать о себе. Не сейчас.

На завтра он наметил несколько встреч, одна из них была необычайно важна для него. Он цеплялся за слабую надежду узнать, что его финансовое положение не так ужасно, как казалось. После встречи он будет точно знать о состоянии дел и тогда найдет слова, чтобы объяснить Кэти, кто он и кем он был. Он настаивал на честности между ними, и, хотя он не лгал ей, теперь он просто обязан рассказать ей правду — всю правду. Мысль о том, что Кэти узнает, что он неудачник, банкрот, сжала его сердце. Ему было безразлично, что весь мир считает его таковым, но Кэти…

Достаточно тяжело было объяснять ситуацию ее отцу во время завтрака утром в пятницу. При воспоминании об этой встрече напряженные черты лица Рамона заметно смягчились.

Рамон пришел в частный мужской клуб, где они договорились встретиться. Райен Конелли встретил его со сдержанным гневом.

— Какую игру вы ведете, Гальварра? — потребовал он ответа громким, яростным голосом, как только Рамон сел. — Вы такой же бедный фермер, как и я. Меня сводило с ума ощущение, что вы мне знакомы. И не столько ваша фамилия, сколько ваше лицо. Прошлой ночью я вспомнил статью о вас в журнале «Тайм», и…

Когда Рамон рассказал отцу Кэти о неминуемом крахе «Гальварра интернэшнл», гнев Райена Конелли сначала перешел в изумление, а затем в сочувствие. Рамон с трудом сдержал улыбку, когда отец Кэти предложил финансовую поддержку. Райен Конелли, конечно, богатый человек, но как объяснить ему, что для поддержки «Гальварра интернэшнл» необходимо сто таких инвесторов, как Райен? В противном случае корпорация потерпит крах и потащит за собой каждого инвестора.

Огромный реактивный самолет попал в глубокую яму и затем, накренившись, стал медленно, с трудом, подниматься.

— Идем на посадку? — пробормотала Кэти.

— Нет, — ответил Рамон. Он скользнул губами по ее волосам. — Спи. Я разбужу тебя, когда приземлимся.

Кэти послушно закрыла глаза и устроилась поближе к нему.

Открылась дверь передней кабины, и пилот пошел по проходу в комнату для отдыха. Пассажир впереди Рамона остановил его и задал несколько вопросов, тот наклонился к нему, чтобы ответить. Рамон заметил, как его глаза оценивающе блуждают по лицу Кэти, задержавшись на нем непозволительно долго. Рамон вспыхнул от раздражения. Ревность. Ревность — это новое, не знакомое ранее чувство, с которым он должен научиться бороться, чтобы не оскорбить Кэти. Обдав несчастного пилота ледяным взглядом, Рамон демонстративно взял руку Кэти в свои пальцы. Если так будет продолжаться, то ревность скоро станет его постоянным спутником. Проходя с ней по аэропорту, он ловил восхищенные взгляды мужчин, которые оборачивались ей вслед, и ему приходилось сжимать зубы. Одетая в бирюзовое шелковое платье, со стройными ногами, на высоких каблуках, она была похожа на фотомодель. Но у фотомоделей не было ее изящества, ее законченной красоты. Они были с рекламной картинки. Кэти — с картины старого мастера.

Кэти сжала его пальцы, и Рамон осознал еще раз, насколько он богат. Легко и чувственно он провел большим пальцем по ее ладони. Даже во сне Кэти отозвалась на его прикосновение. Боже, как он хотел ее!

Одно ее сонное движение — она просто прильнула к его плечу — заставило его трепетать от желания и нежности.

Откинув голову назад, Рамон закрыл глаза и вздохнул. Он добился своего. Кэти летит вместе с ним! Она летит в Пуэрто-Рико! Она собирается стать его женой. Он восхищался ее независимостью и интеллигентностью и обожал ее ранимость и мягкость. Она воплощала все, что ему нравилось в женщинах: быта женственной, но не скучной или беспомощной; гордой, но не высокомерной; настойчивой, но не агрессивной. Сексуально она была раскрепощена, но в мыслях, а не в поступках. Он знал, что возненавидел бы ее, если бы Кэти бездумно отдавала свое прекрасное тело кому попало. Она была бесконечно желанна для него, потому что не находила удовольствия в случайном сексе. Рамон усмехнулся — для мужской и женской морали у него, как и у всех мужчин, были разные стандарты. Он продолжал улыбаться, думая о том, как разгневалась бы Кэти, если бы узнала эти мысли. Она обвинила бы его, что он на редкость старомоден и безнадежный латиноамериканец. Последнее, на его взгляд, было достаточно забавно, ему казалось, что он привлек Кэти по причине…

Эти рассуждения ненадолго отвлекли его от тех сомнений, которыми он был полон в последние дни. Он не знал, чем он привлек Кэти. Он не понимал, почему она согласилась стать его женой, какие мысли в ее голове способствовали этому. Единственным объяснением была бы ее любовь к нему. Но она его не любила.

Мысленно Рамон избегал этой правды даже в глубине сознания, хотя иногда в горькие минуты и принимал ее. Кэти создана, чтобы любить. И быть безмерно любимой. Три ночи назад, когда он сказал ей, что любит ее, Кэти предпочла сделать вид, что не расслышала. Какая горькая ирония — он первый раз в жизни сказал женщине, что любит ее, а его не услышали! Рамон мрачно подумал, не отплатила ли ему судьба за тех женщин, которые говорили ему о своих чувствах, а он отвечал или молчанием, или уклончивой улыбкой. Если Кэти не любит его, то почему она в самолете? Она хочет его, он понимал это. С первого момента, когда он обнял ее, он заставил ее хотеть его и все сильнее разжигал пламя желания в ее теле. По-видимому, страсть была единственным, что привязывало ее к нему. Плотское желание горит в ней — вот почему она в самолете.

Нет, черт побери! Это не может быть правдой! Кэти слишком интеллигентна, чтобы решить стать его женой только ради сексуального удовольствия. Она должна чувствовать к нему еще что-то. Кроме того, между ними сразу возникла огромная магнетическая связь, и не только физическая, но и эмоциональная. Если она не любит его, то мог ли он привязать ее к себе только лишь одним своим телом? А если это так, то вынесет ли он жизнь с ней?

Глава 11

Вернувшись из дамской комнаты аэропорта Сан-Хуана, Кэти направилась к багажному отделению, где уже шла выдача багажа, прибывшего с их самолетом.

Дрожь пробежала по спине, когда вокруг себя она услышала поток непостижимой скорострельной испанской речи, в которой изредка слышались английские слова. Слева от нее находилась группа элегантных светловолосых людей, должно быть, шведов. Рядом с ней расположились туристы, общающиеся на журчащем французском. Она поняла с неожиданным восторгом, что в Пуэрто-Рико отдыхают не только американцы.

Кэти скользнула взглядом по толпе и увидела Рамона, кивнувшего носильщику, который немедленно изменил направление своего движения, подкатил тележку прямо к Рамону и погрузил на нее шесть чемоданов Кэти от фирмы «Гуччи». Она улыбнулась, потому что кто-нибудь другой размахивал бы руками и звал носильщиков, пытаясь привлечь их внимание, но только не Рамон. Он просто наклонил голову. «И все», — с гордостью подумала она. Одетый в темный деловой костюм и неяркий галстук, Рамон был самым впечатляющим мужчиной, которого когда-либо видела Кэти. От него исходила такая властная, спокойная целеустремленность, что даже носильщики не могли Этого не заметить. Глядя на него, Кэти подумала, что он больше походит на богатого аристократа, потомка знатнейшего рода, чем на местного трудягу-фермера. И носильщик, наверное, подумал то же и ожидал приличных чаевых. Как неловко от этого Рамону! Почему она не предложила, чтобы они сами несли свой багаж? Им бы хватило двух или трех заходов, потому что Рамон путешествовал только с двумя большими чемоданами. Она собиралась научиться быть экономной, помня о том, что у Рамона очень мало денег и что ему пришлось подрабатывать на грузовике, чтобы иметь побольше.

— Готова? — спросил Рамон, взяв Кэти под локоть, и повел ее по переполненному аэропорту.

Снаружи, ожидая пассажиров, выстроилась вереница такси. Носильщик, а за ним и Кэти с Рамоном направились к первому из них.

— Здесь всегда такая замечательная погода? — спросила она, подняв лицо к голубому небу, украшенному пушистыми белыми облаками. Радость, промелькнувшая в лице Рамона, подсказала ей, как сильно он хочет, чтобы ей понравился ее будущий дом.

— Вообще-то да. Температура обычно поднимается выше семидесяти, а восточный ветер… — Рамон посмотрел, где носильщик с их вещами, и то, что он хотел сказать, осталось незаконченным.

Проследив за его яростным взглядом, Кэти была удивлена тем, что их багаж погрузили в сверкающий темно-бордовый «роллс-ройс», который стоял на стоянке далеко впереди такси. Шофер, одетый в безукоризненную черную униформу и фуражку, ожидал их в положении «смирно» около лимузина. Когда они приблизились к машине, он открыл черную дверь и, отступив в сторону, пропустил их.

Кэти внезапно остановилась и вопросительно посмотрела на Рамона, который обрушился на шофера с вопросами на испанском. Что бы тот ни отвечал, все, казалось, приводило Рамона в еще большую ярость. Не говоря ни слова, он подтолкнул Кэти в прохладную роскошь «роллс-ройса», обитого бедой кожей изнутри.

— Что происходит? — спросила Кэти, как только он уселся около нее. — Чья это машина?

Рамон подождал с ответом, пока шофер не закрыл дверь для пассажиров. В его голосе было напряжение, и чувствовалось, что он с большим трудом сдерживает необъяснимый гнев:

— Машина принадлежит одному человеку, у которого вилла на острове, он редко бывает здесь. Гарсия, шофер, ну, старый друг моей семьи. Узнав, что мы сегодня прилетаем, он решил нас встретить.

— Как это мило! — воскликнула Кэти.

— Я сказал ему, что не хотел бы, чтобы он так поступал.

— О! — нерешительно протянула она. — Я уверена, что он не имел в виду ничего дурного.

Переключив внимание на шофера, который сидел за рулем, глядя в зеркало заднего вида, Рамон нажал на кнопку, которая опускала стеклянную перегородку, разделяющую водителя и пассажиров. Резким голосом он дал какие-то инструкции по-испански, а затем стеклянная перегородка вернулась назад и машина плавно тронулась с места.

Кэти никогда не ездила в «роллс-ройсе»и пришла в восторг. Она провела пальцами по сиденью, наслаждаясь прикосновением к невероятно мягкой коже.

— Что это? — спросила она, вытянувшись вперед, и нажала кнопку в спинке водительского кресла. Она рассмеялась, когда из кресла автоматически выдвинулась конторка из розового дерева и слегка ударила ее по коленям. Подняв крышку, она заглянула внутрь и обнаружила, что конторка заполнена тонкой пергаментной бумагой и золотыми ручками. Там был даже золотой степлер.

— Как мне убрать ее назад? — спросила она после нескольких неудачных попыток задвинуть конторку на место.

— Нажми ту же кнопку еще раз.

Кэти нажала. Со слабым жужжанием конторка приподнялась с ее колен, щелкнула и вернулась на место, а панель из белой кожи скользнула вниз, чтобы прикрыть ее.

— А зачем вот эта? — улыбнулась Кэти, кивнув на другую кнопку.

Рамон посмотрел на нее, его лицо было полностью лишено эмоций.

— Она открывает бар с ликерами, скрытый в сиденье передо мной.

— А где же телевизор и стерео? — поддразнила Кэти.

— Между конторкой и баром.

Улыбка восхищения постепенно стерлась, когда она обнаружила, что Рамон не разделяет ее восторга по поводу уникального и роскошного оборудования машины. После неуверенной паузы она нерешительно произнесла:

— Кем бы ни был владелец этой машины, он, должно быть, чрезвычайно богат.

— Был богат.

— Был? — повторила она. — Он умер?

— Он финансовый труп, — ответив так кратко и загадочно, Рамон отвернулся и уставился в окно.

Сбитая с толку и задетая его холодностью, Кэти тоже посмотрела в окно. Ее мрачные размышления были прерваны, когда ее рука, безвольно лежащая между ними, внезапно оказалась в теплых и решительных руках Рамона.

Все еще отвернувшись, Рамон резко произнес:

— Я хотел бы подарить тебе дюжину таких машин, Кэти. Между ними прошла горячая волна, и Кэти была какое-то время слишком ошеломлена, чтобы говорить. Ей стало намного легче, а затем нахлынуло беспричинное веселье.

— Я хотела бы, чтобы ты смог подарить мне хотя бы одну такую. В конце концов, дорогая машина — гарантия счастья, не так ли? — Острый взгляд Рамона устремился прямо на нее, и Кэти распахнула свои голубые глаза с преувеличенной наивностью. — Дэвид подарил мне «порше»в качестве свадебного подарка, и видишь, какой счастливой была моя жизнь с ним?

Когда она продолжила, суровая линия рта Рамона смягчилась от слабой улыбки.

— Если бы тогда Дэвид подарил мне «роллс-ройс», я была бы полностью удовлетворена нашим браком. Хотя, — сказала она, когда Рамон обнял ее за плечи, прижимая к себе, — единственная вещь, которая сделала бы мою жизнь совершенно счастливой, это…

Ее слова были прерваны внезапным прикосновением губ Рамона. В этом поцелуе, как поняла Кэти, была искренняя благодарность.

Когда он наконец поднял голову, она насладилась нежностью его улыбки.

— Что же сможет сделать твою жизнь совершенно счастливой? — хрипло поддразнил он ее.

У Кэти расширились глаза, когда она прижалась к нему:

— «Феррари»!

Рамон взорвался от хохота, и Кэти почувствовала, как напряжение медленно покидает его сильное тело. Теперь вещи предстали пред ними в истинном свете и они могли просто смеяться. Этого она и хотела.

Пуэрто-Рико поверг Кэти в полное изумление. Она никак не ожидала увидеть гористый тропический рай с роскошными зелеными долинами и спокойными голубыми озерами, сверкающими в лучах света. «Роллс» плавно мчался по извилистым дорогам, окаймленным деревьями, их ветки были густо покрыты розовыми и желтыми цветами.

Они проезжали через живописные деревни, ютящиеся между горами, в каждой деревне была площадь, в центре которой находилась церковь с остроконечным шпилем. Кэти вытягивала шею, чтобы получше разглядеть, и ее глаза, сияющие от восхищения яркими красками природы, перебегали по горам и лугам. Когда она перечисляла, что попадало в поле ее зрения, начиная с папоротника и кончая домами фермеров, ее голос трепетал от счастья.

На протяжении всего пути она чувствовала на себе проницательные глаза Рамона, наблюдавшие за ней из-под опущенных век. Дважды она внезапно поворачивалась, приглашая его разделить ее восхищение чем-то уж очень красивым, и замечала беспокойство, которое он немедленно скрывал за одной из своих ласковых улыбок. Ему отчаянно хотелось, чтобы ей понравилась его родина, но по каким-то причинам он не мог поверить, что это действительно так.

Примерно через час после того, как они покинули аэропорт, лимузин проехал через очередную деревеньку и свернул с асфальта на грунтовую проселочную дорогу, заканчивающуюся подъемом. Кэти открыла рот в безмолвном изумлении. Это было похоже на прозрачный красный тоннель из солнечных лучей.

По обеим сторонам дороги росли великолепные деревья, их тяжелые ветки смыкались высоко в небе, а опавшие алые лепестки устилали дорогу, превращая ее в насыщенный красный ковер под колесами машины.

— Это совершенно бесподобно, — выдохнула Кэти, повернувшись к Рамону. — Мы где-то около твоего дома?

— Около полутора миль вверх по этой тропинке, — сказал он, но напряжение опять ожесточило черты его лица, а улыбка была не более чем легким изгибом плотно сжатых губ. Он уставился прямо вперед, словно он, как и Кэти, не знал, что ожидает их в конце пути.

Кэти собиралась спросить его, не были ли прекрасные цветы с алыми чашечками разновидностью тюльпанов, когда «роллс» вынырнул из-под двухмильного красного полога и подъехал к жалкому белому кирпичному дому, окруженному заросшим двором. Пытаясь скрыть свое разочарование, Кэти повернулась к Рамону, который уставился на дом с такой злобой, что она невольно откинулась на подушку сиденья.

Прежде чем машина окончательно остановилась во дворе, Рамон торопливо открыл дверь, выскочил еще на ходу и яростно зашагал по жалкой лужайке.

Пожилой шофер помог выйти Кэти, и они одновременно повернулись на какой-то грохот. Это Рамон распахнул дверь дома, при этом двинув по ней плечом с такой силой, что она соскочила с петель и свалилась на пол.

Кэти, похолодев от ужаса, застыла на месте, вглядываясь в черную дыру, где до этого находилась дверь. Ее взгляд скользнул по покосившимся ставням и обшарпанным деревянным подоконникам.

Мужество покинуло ее. Она вспомнила о своей прекрасной квартире с бассейном во внутреннем дворике. Жить в таком доме?! Нет, о нет, она переоценила свои силы…

Легкий ветерок растрепал ее волосы. Кэти подняла руку, чтобы поправить пряди, упавшие на лицо, и в то же время пытаясь отмахнуться от страшной картины. Она стояла посреди заросшего сорной травой небольшого двора, такого же запущенного и неопрятного, как и эта ужасная лачуга. Через год или два она сама станет такой же неряшливой, как и все вокруг, такая жизнь выбьет чувство достоинства из кого угодно! Здесь можно незаметно для самого себя опуститься.

Без всякого желания она ступила на кирпичную тропу, ведущую к двери дома.

Черепица свалилась с крыши и разбилась вдребезги от удара о кирпич, и Кэти пришлось быть очень осторожной, чтобы не наступить на осколки тонкими подошвами своих дорогих итальянских туфель. Она нерешительно вошла в дом, щуря глаза, чтобы приспособиться к темноте. Отвращение переполняло ее, а к горлу подступила тошнота. Внутри пустой дом был покрыт паутиной, толстым слоем грязи и отбросов. Там, где солнечные лучи пробивались сквозь ставни, пыль светилась в воздухе. «Как Рамон мог жить здесь?»— подумала Кэти с отвращением. Он всегда так безукоризненно выглядел, что она не могла себе представить его в этом… этом убожестве.

Собрав последние остатки воли, Кэти попыталась успокоиться и заставила себя мыслить логически.

«Во-первых, здесь никто не жил, грязь не убиралась годами. Во-вторых… Кажется, здесь есть мыши! Что-то шуршит в углу… Во-вторых… Что же там было во-вторых?.. Неужели это вправду мыши?»

Рамон стоял в центре комнаты, спиной к ней.

— Рамон? — прошептала она полным тревоги голосом.

— Беги из этого места, — сказал он громким голосом, дрожащим от ярости. — Грязь пристанет к тебе, даже если ты ни к чему не прикоснешься.

Больше всего на свете Кэти хотелось уехать, сначала в аэропорт, а затем самолетом — домой, в свою милую квартиру.

Она пошла к выходу, но, заметив, что Рамон не идет следом, снова повернулась к нему. Он все еще стоял отвернувшись, чтобы не встретиться с ней взглядом. С внезапным состраданием Кэти поняла, как сильно он боялся того момента, когда она увидит это место. Неудивительно, что он казался таким напряженным, когда они поднимались по тропинке. Теперь он был в ярости, потому что ему стыдно за этот жалкий дом — то лучшее, что он мог ей предложить.

Она заговорила, чтобы нарушить неловкое молчание:

— Ты говорил, что родился здесь? Рамон медленно повернулся и уставился сквозь нее, как если бы ее просто не существовало.

Не обращая на это внимания, Кэти продолжала:

— Но с тех пор никто не жил здесь в течение многих лет, не так ли?

— Да, — лязгнул он зубами. Кэти вздрогнула от его тона:

— Ты давно был здесь в последний раз?

— Да, — отрубил он.

— Дома, в которых долго никто не жил, всегда выглядят ужасно мрачно! — Она отчаянно пыталась утешить его, несмотря на то что на самом деле это ему надо было утешать ее. — Возможно, этот дом не похож на тот, который сохранился у тебя в памяти.

— Он выглядит именно так, как я его запомнил. Его злой сарказм резанул по сердцу Кэти, но она решила попытаться еще раз.

— Если он выглядит таким же, каким ты его помнишь, то почему ты в такой яр… так расстроен? — торопливо исправилась она.

— Потому, — сказал он ужасным голосом, — что четыре дня назад я отправил телеграмму, попросив послать сюда несколько человек привести все в порядок.

— Ой! — с облегчением выдохнула Кэти. Это только ожесточило Рамона. Его глаза стали парой кинжалов, готовых пронзить ее.

— Неужели ты такого низкого мнения обо мне, что подумала, что я привез тебя жить в этой… в этой грязной лачуге? Теперь, когда ты видела дом в таком состоянии, я не позволю тебе жить здесь. Ты никогда не сможешь забыть, как он выглядит сейчас.

Кэти уставилась на него с гневом и недоумением. Только минуту назад она была уверена в своем будущем и в том, что желанна и любима. Теперь же она во всем сомневалась и досадовала на Рамона за то, что он несправедливо вылил на нее свое разочарование. Кэти придумала дюжину возмущенных возражений, но они застряли у нее в горле. Она взглянула на Рамона, и ее переполнило нежное сочувствие. Господи, да он бесится потому, что иначе разревелся бы как ребенок! Сердце Кэти трепетно забилось.

— И ты сам веришь в то, что говоришь? Тогда, извини, ты очень низкого обо мне мнения.

Отвернувшись от окаменевшего Рамона, Кэти подошла к сводчатым дверям, ведущим в правую половину гостиной, и заглянула внутрь. Две спальни, одна большая — в передней части дома, и другая, поменьше, — в глубине.

— Из окон обеих спален прекрасный вид, — объявила она.

— Ни в одном из окон не вставлены стекла, — кратко отозвался Рамон.

Кэти не обратила на это внимания и подошла к другой двери. Как будто бы ванная, предположила она с горькой усмешкой, увидев ржавую раковину. Она невольно вспомнила мраморную ванну в доме родителей. В ее квартире тоже неплохая. Она храбро отогнала эти воспоминания и щелкнула выключателем.

— В доме есть электричество! — пришла она в восторг.

— Которое не включено, — огрызнулся Рамон. Кэти понимала, что говорит, как продавщица, расхваливающая негодный товар, но не могла себя остановить.

— А здесь, должно быть, кухня, — сказала она, пройдя к старомодной фарфоровой раковине, стоящей на стальных ножках. — И есть горячая и холодная вода. — Чтобы доказать это, она дотронулась до крана.

— Ни той и ни другой, — сказал Рамон бесстрастным голосом, наблюдая за ней из двери. — Кран не работает.

Кэти попыталась собраться с духом, чтобы повернуться и посмотреть ему в глаза, но задержалась у широкого грязного окна над раковиной.

— Рамон, — выдохнула она, — кем бы ни был тот, кто построил этот дом, но ему этот вид нравился так же сильно, как и мне. — Прямо перед ней простирались зеленые холмы, склоны которых были покрыты желтыми и розовыми цветами.

Когда она отвернулась от раковины, на ее лице появилось выражение подлинного восхищения.

— Это потрясающе, действительно потрясающе! Я буду мыть тарелки и любоваться этим пейзажем.

Ее взгляд нетерпеливо скользнул по огромной прямоугольной кухне. Одновременно это была и терраса: две стены были застеклены. В центре кухни стоял грубый деревянный стол со стульями.

— Можно будет есть и смотреть в обоих направлениях, — объявила она, заметив слабый, неуверенный свет в глазах Рамона. — Слушай, эта кухня может стать светлой и просторной!

Старательно избегая смотреть на изорванный линолеум, Кэти повернулась и пошла обратно в гостиную. Она подошла к большому окну и слегка стерла грязь. Небольшое пятно стало пятном в мир.

— Я вижу деревню! — в благоговении воскликнула она. — Я даже могу разглядеть церковь. Отсюда, сверху, все это кажется игрушечной деревенькой с почтовой открытки. Эти окна, должно быть, специально расположены так, чтобы отовсюду можно было увидеть что-нибудь прекрасное. И знаешь что? — Не подозревая, что Рамон подошел к ней, Кэти резко повернулась и коснулась лицом его груди. — У этого дома есть реальные возможности! — Она встретила скептическое выражение на его лице яркой улыбкой. — Все, что нужно, — как следует все отмыть, покрасить и повесить новые занавески.

— А также пригласить армию плотников, — едко ответил Рамон. — А еще лучше — квалифицированного поджигателя.

— Ну хорошо — свежая покраска, новые занавески, химикаты и ты с молотком и гвоздями. — Она прикусила губу, когда у нее появилась беспокойная мысль. — Ты действительно умеешь плотничать?

Впервые за то время, когда они появились в доме, Кэти заметила, как слабая улыбка коснулась его красивого лица.

— Полагаю, что знаю о плотничьих работах ровно столько же, сколько ты о том, как шьют занавески.

— Замечательно! — сказала Кэти, у которой были достаточно туманные представления о том, как шить занавески. — Тогда у тебя не будет проблем с мелочами типа дверей, не так ли?

Казалось, что Рамон колеблется, затем он скользнул презрительным взглядом по запущенной комнате. Черты его лица потяжелели.

Кэти положила руку на его плечо:

— Этот дом может стать уютным и светлым. Я понимаю, как ты смущен тем, что я увидела его в таком состоянии, но это лишь сделает его еще более дорогим для нас, когда мы приведем его в божеский вид. Я действительно буду рада помочь тебе восстановить его, честное слово, Рамон, — умоляюще прошептала она, когда он просто уставился на нее. — Ну, пожалуйста, сделай это ради меня.

— Сделать это ради тебя? — закричал он, хватаясь за голову. — Сделать ради тебя? — Без предупреждения он бросился к ней, и Кэти очутилась в его крепких объятиях. — Я знал, что не должен был привозить тебя в Пуэрто-Рико, Кэти, — сказал он охрипшим голосом. — Я понимал, что это эгоистично с моей стороны, но тем не менее я это сделал. И теперь я понимаю, что должен отправить тебя домой. Я знаю это, — сказал он, переводя неровное дыхание. — Но, прости меня. Господи, я не вынесу этого!

Кэти обняла его за талию и прижалась к его могучей груди.

— Я не хочу возвращаться домой, я хочу остаться здесь, с тобой. — И вдруг она поняла, что действительно хочет этого.

Она услышала, как он затаил дыхание, внезапно весь напрягся. Он медленно отстранился и ласково приподнял ее голову.

— Почему? — прошептал он, а его черные глаза пристально всматривались в нее. — Почему ты хочешь остаться здесь со мной?

Лучезарная улыбка осветила лицо Кэти.

— Потому что я смогу доказать тебе, что этот дом сможет стать домом твоей мечты!

Ее ответ вызвал у него необъяснимую печаль, которая омрачила его лицо. Она сохранилась, когда Рамон медленно наклонил к Кэти голову.

— Вот истинная причина, по которой ты хочешь остаться здесь со мной, Кэти. — Его теплые и дразнящие губы обрушились на нее, его руки легли ей на плечи, а затем скользнули по спине.

У Кэти в предвкушении ласк затрепетал каждый нерв. Казалось, что прошли недели, а не дни, с тех пор как Рамон целовал и ласкал ее с неистовой страстью. Теперь он умышленно тянул время, заставляя ее ждать, поддразнивая ее. Но Кэти не хотела, чтобы ее дразнили и подвергали танталовым мукам. Обвив руками его шею, она прильнула к его могучему телу и страстно поцеловала, пытаясь заставить его потерять над собой контроль. Она почувствовала растущее давление его бедер, но, как бы желая еще больше возбудить ее, Рамон отнял губы от ее губ и начал целовать уголок ее рта, водить губами вниз по щеке, к чувствительной коже шеи, а затем снова вверх, возвращаясь к уху.

— Не надо! — умоляюще вскрикнула Кэти, трепеща от страстного желания. — Не дразни меня, Рамон. Не сейчас.

Она сказала это, но не хотела, чтобы он послушался. В ответ его губы накинулись на нее с неистовым голодом и грубой настойчивостью, которая превосходила ее собственную. Его руки прижимали ее, скользили по затылку и по плечам, ласкали ее жаждущую грудь, а затем спустились ниже, прижимая ее к своим напряженным бедрам.

Дрожа от наслаждения, Кэти радостно утоляла ненасытный голод его рта и с готовностью отвечала на требовательные ритмичные удары его тяжелой возбужденной плоти.

Спустя вечность давление его губ уменьшилось, а затем и прекратилось, и Рамон медленно приподнял голову. Кэти узнала страсть, горящую в его глазах, — то же самое было и с ней. Все еще дрожа от быстрых, пронизывающих волн желания, она поймала страстный взгляд, устремленный на ее мягкие полуоткрытые губы. Его руки судорожно сжались, когда он начал склоняться к ней. На миг он остановился, пытаясь бороться с искушением.

— О Боже! — тяжело вздохнул он, и его губы еще раз жадно коснулись ее.

Время от времени он отстранялся, чтобы перевести дыхание, и вновь были долгие, дурманящие поцелуи.

Когда это кончилось, Кэти была беспомощной, ничего не понимающей и вместе с тем счастливой от страсти и удовольствия. Рамон коснулся щекой ее прекрасной головы, его руки нежно ласкали ее спину, а Кэти слабо прижималась к нему, держа руки все еще вокруг его шеи.

Прошло несколько минут, когда Кэти показалось, что Рамон что-то прошептал. Ей удалось поднять голову, открыть свои томные голубые глаза и посмотреть на него. Потерянная, в сладостной эйфории, она в который раз восхитилась мужественным лицом Рамона. «Он действительно безумно красив», — подумала она. Кэти приподнялась и скользнула рукой по его виску, затем по щеке, и ее большой палец лениво коснулся ямочки на подбородке.

Темные глаза Рамона неотрывно смотрели на нее, захватив в сладкий плен. Он взял ее руку и скользнул губами вверх и вниз по чувствительной ладони. Он заговорил, и его голос был хриплым, но звучало в нем не только сексуальное возбуждение:

— Ты делаешь меня очень счастливым, Кэти. Кэти попыталась улыбнуться, но ее глаза наполнились слезами. После трех дней суматохи и после ужасного открытия последнего часа она была слишком слаба, чтобы остановить их.

— Ты тоже делаешь меня счастливой, — прошептала она, и две слезинки скатились с ее ресниц.

— Да, — сказал он с торжественным весельем, когда увидел мерцающие слезы. — Я вижу это.

Кэти чувствовала себя балансирующей на краю безумия. Десять секунд назад она могла поклясться, что в его голосе были слезы, а теперь он улыбается, а она плачет. Тогда она начала нервно смеяться.

— Я всегда плачу, когда счастлива, — оправдывалась она, стирая со щек слезы.

— Конечно! — воскликнул он в притворном ужасе. — И наверное, смеешься, когда несчастна?

— Вот именно, — согласилась она, и ее лицо озарилось лукавой улыбкой. — С тех пор как мы познакомились, я все время чувствую себя поглупевшей. — Она импульсивно приподнялась и поцеловала его в теплые, чуткие губы, а затем откинулась в его объятиях. — Гарсия, должно быть, гадает, чем мы занимаемся. Наверное, нам лучше пойти к нему.

Она вздохнула с таким сожалением, что Рамон усмехнулся:

— Гарсия — достойный человек, не думаю, чтобы он стал за нами подглядывать.

Рамон осторожно отпустил ее, обнял за талию, и они вышли под лучи солнца. Кэти собиралась спросить его, когда они смогут начать работы в доме, но обнаружила, что внимание Рамона было приковано к мужчине лет шестидесяти, который шел по двору.

Когда он увидел Рамона, на его загорелом, жестком лице медленно появилась улыбка.

— Твоя телеграмма пришла только час назад, как раз когда я увидел, что «роллс» проезжает по деревне. Старые глаза меня обманывают, Рамон, или я действительно вижу тебя, стоящего здесь?

Усмехнувшись, Рамон протянул ему руку:

— Твои глаза так же остры, как той памятной ночью, когда ты поймал меня с пачкой сигарет, Рафаэль.

— Это были мои сигареты, — напомнил ему мужчина, встряхивая руку Рамону и дружески похлопывая его по плечу.

Рамон подмигнул Кэти:

— К несчастью, у меня еще не было своих собственных.

— Ему было девять лет, — засмеялся Рафаэль. — Вы бы его видели, senorita. Он валялся на стоге сена, закинув руки за голову, лопаясь от гордости. Я заставил его тогда съесть три сигареты.

— Это исправило тебя?

— Да, — согласился Рамон. — С тех пор я курю только сигары.

— Следом за сигарами он пристрастился к девушкам, — сказал Рафаэль с комичной серьезностью. Он повернулся к Кэти:

— Когда сегодня утром на мессе падре Грегорио огласил имена вступающих в брак, все senoritos зарыдали от разочарования, а падре Грегорио вздохнул с облегчением. Моления за бессмертную душу Рамона всегда отнимали у него очень много времени. — Сделав паузу в этом добродушном монологе, он добавил:

— Но вам не следует беспокоиться, senorita. Теперь, после того как он обручился с вами, Рамон, несомненно, сойдет со своего безнравственного пути и не будет обращать внимание на тех легкомысленных женщин, которые преследовали его все эти годы.

Рамон бросил на Рафаэля взгляд, в котором были и гнев, и смех.

— Если ты наконец закончил во всех красках описывать мой характер, то я представлю тебе свою невесту, если, конечно же, Кэти согласится стать моей женой после того, как послушала тебя.

Она была ошеломлена тем, что оглашение имен вступающих в брак, формальное объявление о свадьбе, уже было сделано здесь в церкви. Как Рамон ухитрился провернуть это из Сент-Луиса? Тем не менее Кэти удалось слабо улыбнуться, когда Рамон представил Рафаэля как человека, который был для него «вторым отцом», но только лишь через несколько минут она смогла взять себя в руки и прислушаться к их беседе.

— Когда я увидел, что сюда едет машина, — говорил Рафаэль, — я обрадовался, что ты не постыдился привезти свою novia и показать то место, где ты вырос, несмотря на то что ты теперь…

— Кэти, — резко прервал его Рамон, — ты не привыкла к этому солнцу. Наверное, тебе лучше подождать в машине, там попрохладнее.

Кэти, удивленная этим грубоватым намеком оставить их наедине, попрощалась с Рафаэлем и послушно вернулась в «роллс»к кондиционеру. Она наблюдала из окна, как Рамон что-то рассказывал собеседнику, и была удивлена целой гаммой чувств, сменившихся у того на лице. Ироническое удивление, гнев, глубокая печаль. Но вот они обмениваются прощальным рукопожатием.

— Прости меня, что я попросил тебя уйти таким тоном, — сказал Рамон, скользнув в машину. — Нам с сеньором Виллсгасом нужно было обговорить работы в доме, а его смутило бы твое присутствие при денежных расчетах.

Нажав кнопку, которая открывала перегородку между ними и шофером, Рамон сказал что-то по-испански, затем снял пиджак, ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки кремового цвета и вытянул ноги. Он выглядел, подумала Кэти, как человек, который только что прошел через суровое испытание, но был относительно доволен результатом.

В ее голове роились вопросы, и она начала с наименее важного:

— И куда мы теперь?

Рамон обнял ее за плечи, играя маленькими бирюзовыми сережками в ее ушах.

— Пока мы будем обедать, замужняя дочь Рафаэля приготовит тебе свободную спальню. Я-то думал, что ты останешься в этом доме, но он совсем не пригоден для жилья. Кроме того, я совсем забыл о том, что тебе нужна компаньонка, хорошо, что Рафаэль напомнил.

— Компаньонка! Ты имеешь в виду…. — возмутилась Кэти.

— Это необходимо, — помог ей Рамон.

— Я собиралась сказать, что это звучит по-викториански архаично и, в конце концов, глупо.

— Верно. Но в нашем случае без этого не обойтись. Брови Кэти поползли вверх.

— В каком случае?

— Кэти, здесь — провинция. Каждый шаг — пища для сплетен. Я холостяк, следовательно, являюсь объектом пристального внимания.

— Это я и так поняла из того, что сказал сеньор Виллегас, — резко заметила Кэти.

У Рамона дрогнули губы, но он это никак не прокомментировал.

— Конечно же, за моей невестой тоже будут следить десятки глаз. К тому же ты — американка, следовательно, мишень для критики. Здесь многие очень невысокого мнения о морали американских женщин. На лице Кэти явно читалась борьба. Ее высокие скулы порозовели, а голубые глаза яростно сверкали. Рамон успокоил ее, прижав к себе и коснувшись губами ее виска:

— Под «компаньонкой»я не имел в виду злобную старую мымру, которая будет ходить за тобой по пятам. Я только лишь хотел сказать, что ты не можешь жить одна. Иначе в тот же миг, когда я переступлю порог твоего дома, сплетницы скажут, что мы легли в постель, и все этому поверят. Сейчас тебе наплевать, но скоро эта деревня станет твоим домом. И тебе скорее всего не понравится, если даже спустя много лет ты не сможешь пройти по деревне, чтобы люди не шептались за твоей спиной.

— Я по-прежнему против этой идеи, из принципа, — сказала Кэти, но уже не так убежденно, потому что Рамон нежно исследовал ее ухо.

От его приглушенного смеха у Кэти по спине пробежала дрожь.

— А я-то надеялся, что ты против этой идеи, поскольку компаньонка помешает нам быть наедине.

— И из-за этого тоже, — лукаво согласилась Кэти. Рамон искренне развеселился:

— Я собираюсь жить у Рафаэля. Дом Габриэлы всего лишь в миле от него. — Проведя рукой по ее мягкой щеке, а потом по волосам, он хрипло произнес:

— Мы сможем найти время и место для того, чтобы встречаться и…

Кэти улыбнулась, гадая, научится ли она когда-нибудь понимать его. Это уникальное сочетание нежности и силы, необузданной мужской жажды и спокойного знания и опыта в области секса и потрясающего самообладания. Неудивительно, что она была смущена с первого дня их знакомства. Этих качеств она не встречала прежде ни у кого.

Гарсия остановился около деревенской площади.

— Мне показалось, что ты бы предпочла прогуляться, — объяснил Рамон, помогая ей выйти из машины. — Гарсия отвезет твои вещи в дом Габриэлы, а затем вернется к себе в Маягуэс.

Солнце начинало садиться, небо уже окрасилось в золотисто-красные тона, когда они пересекли площадь, в центре которой возвышалась величественная старинная испанская церковь.

— Вот здесь мы будем с тобой венчаться, — сказал Рамон.

Кэти посмотрела на церковь, а также на маленькие здания, окружавшие ее со всех сторон. Испанское влияние сказывалось в сводчатой форме дверей, окон и в черных металлических решетках, которыми были украшены витрины магазинов. В этих магазинах продавалось все — от свежего хлеба до маленьких, замысловато вырезанных статуэток святых. Повсюду были цветы: они свешивались с балконов и окон, росли в огромных кадках перед домами, и многообразие их красок дополняло очарование маленькой площади.

По площади прогуливались туристы с фотоаппаратами, некоторые останавливались взглянуть на витрины или сидели в кафе, потягивая прохладные спиртные напитки и глазея на деревенских жителей.

Кэти бросила взгляд на Рамона, который шел рядом с ней, повесив пиджак на плечо. Несмотря на его внешнее спокойствие, Кэти все время улавливала тревогу, с которой он ожидал ее первую реакцию на свою деревню.

— Она прекрасна, — честно сказала она. — Очень живописна и очаровательна.

Беглый взгляд, который он бросил на нее, был подозрительным.

— Но крошечная и совсем не такая, как ты ее представляла.

— Куда более комфортабельная, чем я ожидала, — упрямо возразила Кэти. — Здесь даже есть центральный магазин. И, — добавила она шутливо, — здесь целых две гостиницы! Я поражена.

Похвалы не достигли цели, но замечание про гостиницы, кажется, помогло. Усмехнувшись, он положил руку ей на талию и притянул к себе, чтобы быстро, но крепко обнять.

— Большой Дом, — сказал он, кивнув в сторону старинной причудливой трехэтажной гостиницы с чугунными решетками на балконах. — Предмет его гордости — десять комнат для гостей. В другой только семь, но есть маленькая гостиная и намного лучше стол. Там мы и пообедаем.

В ресторане было пять столиков, четыре из них занимали туристы, которые смеялись и болтали. Кэти и Рамон заняли свободный. Официант зажег свечу в центре стола, покрытого скатертью в красно-белую клетку, и принял заказ. Рамон откинулся на стуле и улыбнулся Кэти, которая глядела на него с недоумением.

— Ну и как тебе здесь? — спросил он.

— Я все пытаюсь понять, где ты до этого жил и чем занимался. Ты не работал на своей ферме, иначе тебе не пришлось бы жить у Рафаэля.

Рамон ответил медленно и очень осторожно:

— В прошлом я жил недалеко от Маягуэса и работал на компанию, которая потерпела банкротство.

— Эта компания занималась фермерским бизнесом? — спросила Кэти.

Рамон поколебался и затем кивнул:

— Среди прочего она занималась и консервированием. Еще до того как познакомиться с тобой, я решил, что, вместо того чтобы перейти в другую компанию, я буду работать на собственной ферме, чтобы не платить кому-то за то, что смогу сделать сам. В течение ближайших двух недель какое-то время я собираюсь посвятить компании, а оставшееся — потрудиться с людьми, которые будут чинить наш дом.

Наш дом. От этой фразы у Кэти сжалось сердце. Это прозвучало так странно. Так окончательно. Отведя глаза, она играла с бокалом, вращая его в пальцах.

— Что тебя пугает, Кэти? — спросил он после паузы.

— Ничего. Я просто думаю о том, что мне делать, пока тебя не будет.

— Пока я работаю, ты можешь покупать вещи, необходимые для нашего дома. Многое ты сможешь купить в деревне. Мебель придется купить в Сан-Хуане. Габриэла покажет тебе магазины и будет сопровождать тебя в качестве переводчика.

— Мебель? — уставилась на него Кэти. — Разве в твоем доме в Маягуэсе нет мебели?

— Мне пришлось продать ее. Так или иначе, она все равно не подошла бы к деревенскому дому.

У него напрягся подбородок. Кэти решила, что мебель была предметом его смущения, так же как и дом, и что ему, наверное, кажется, что она недостаточно хороша для нее. Она прекрасно понимала, что Рамон предложил ей жить с дочерью Рафаэля, потому что он не смог бы оплатить ее двухнедельное пребывание в отеле. Ремонт дома и покупка новой мебели стоят больших денег. Которых у него нет. Осознав это, она почувствовала себя крайне неудобно.

А если произойдет что-нибудь, что убедит ее не выходить за него? Как она сможет посмотреть ему в глаза, говоря об этом, после того как позволит ему потратить так много денег ради ее комфорта?

Кэти почувствовала, что ее заманили в ловушку. Прав — , да, зашла она сама, но как только двери начали закрываться за ней, она испугалась. Внезапно брак предстал перед ней со всей его устрашающей неизбежностью. Кэти решила, что надо пока сохранить независимость, чтобы можно было уехать, если она передумает в течение последующих недель.

— Я хочу заплатить за часть мебели, — внезапно выпалила Кэти.

Рамон подождал с ответом, пока официант, который принес им еду, не ушел.

— Нет, — кратко сказал он.

— Но…

— Я не предлагал бы ее купить, если бы не смог заплатить сам.

По-видимому, он считал, что покончил с дискуссией раз и навсегда, но Кэти была в отчаянии.

— Не в этом дело!

— Неужели? — поинтересовался он. — Тогда в чем же?

— Дело в том, что ты и так потратишь кучу денег на ремонт дома, а тут еще мебель…

— Завтра я дам тебе три тысячи долларов, чтобы ты купила все необходимое.

— Три тысячи долларов? — изумленно прервала его Кэти. — Как ты можешь позволить себе потратить так много? Где ты собираешься их взять?

Рамон немного поколебался, прежде чем ответить:

— Компания задолжала мне за несколько месяцев. Они выплатят мне долг.

— Но… — начала возражать Кэти.

Лицо Рамона окаменело. Он холодно подвел черту:

— Как мужчина, я отвечаю за дом для тебя и за твое будущее в нем. Ты не будешь ни за что платить.

Длинные ресницы Кэти опустились, чтобы скрыть мятежные голубые глаза от его пронзительного взгляда. Мебель обойдется ему в полцены, а остальное она втихомолку потратит сама!

— Ты сделаешь так, как я сказал, Кэти. От его властного тона у нее задрожали руки, когда она резала мясо.

— Я запрещаю тебе тратить свои деньги. Ни сейчас, ни после того, как мы поженимся. Они должны остаться нетронутыми на твоем банковском счете в Сент-Луисе.

Она была так решительно настроена стоять на своем, что проигнорировала, каким тоном он произнес слово «запрещаю»:

— Ты не понимаешь… Я даже не почувствую этих затрат. Кроме тех денег, которые я откладывала с жалованья, у меня есть деньги, которые отец положил на мое имя много лет назад. Я не буду прикасаться к основному капиталу, а просто сниму…

— Нет, — непримиримо отрезал он. — Я не нищий. Даже если бы я и был нищим, я бы все равно не принял твоих денег. Ты знала мое отношение к этому с самого начала, не так ли?

— Да, — пробормотала Кэти.

Его слова были наполнены гневом, который, как почувствовала Кэти, скорее относился к нему самому, а не к ней.

— Кэти, я никогда не жил только на доходы от фермы. Я даже не знаю, сколько необходимо вложить денег, чтобы каждый акр стал приносить доход. Когда-нибудь земля станет плодородной и будет обеспечивать нас всем необходимым, но до этого все деньги, которые я смогу сэкономить, пойдут на обработку земли. Эта ферма — единственное, что я могу тебе предложить, и все, что я в состоянии сделать для нее, я сделаю. Для меня очень унизительно объяснять тебе это сейчас, после того как я привез тебя сюда. Мне казалось, что ты понимала, какую жизнь я смогу тебе предложить, еще до того, как ты согласилась поехать со мной.

— Я все понимаю и совсем не боюсь жизни без роскоши.

— Тогда о чем же ты беспокоишься?

— Ни о чем, — солгала Кэти, окончательно вознамерившись потратить свои деньги на мебель. Рамон со своей гордостью зашел слишком далеко! Но раз он столь серьезно относится к этому, ему просто незачем знать о ее тратах.

Внезапно черты его лица смягчились.

— Если хочешь, можешь вкладывать свои деньги в будущее наших детей.

«Дети?»— подумала Кэти с сильным сердцебиением, в котором смешались наслаждение и паника. С такими темпами у нее через год, несомненно, появится малыш. Почему все должно происходить так быстро? Она вспомнила замечание Рафаэля о том, что сегодня утром в церкви были оглашены имена жениха и невесты, и еще больше запаниковала. Она знала, что оглашение происходит в воскресенье за три недели до свадьбы. Каким-то образом Рамону удалось устроить так, что оглашение состоялось сегодня, и он спокойно уменьшил на неделю время, за которое Кэти рассчитывала принять окончательное решение. Она попыталась есть, но кусок не шел в горло.

— Район, как тебе удалось сделать так, чтобы оглашение состоялось сегодня утром, хотя мы прилетели только днем?

Что-то в ее голосе говорило о внутреннем смятении. Он отставил тарелку в сторону, явно огорченный:

— В пятницу, когда ты была на работе, я позвонил падре Грегорио и сказал, что мы хотели бы пожениться как можно скорее. Он знает меня с детства и уверен, что у меня нет ни одного препятствия к браку. Я заверил его, что у тебя их также нет. Ранее, тем же утром, когда я завтракал с твоим отцом, он назвал мне священника, который знает тебя. Я дал его телефон падре Грегорио, чтобы он смог сам удостовериться, в чем сочтет необходимым. Так что все очень просто.

На какое-то время Кэти опустила глаза.

— Что-то тебе не нравится, — холодно заключил он. — Что именно?

После натянутой паузы Кэти покачала головой:

— Ничего, правда. Просто я слегка удивлена тем, что это было сделано, а я об этом ничего не знала.

— Так уж получилось. Я думал, что отец рассказал тебе, а он, очевидно, предположил, что ты уже знаешь.

Руки Кэти задрожали, когда она отставила тарелку в сторону.

— Падре Грегорио необходимо встретиться со мной, с нами, я имею в виду, прежде чем он обвенчает нас? — спросила она.

— Да.

Рамон закурил сигару, затем откинулся на стуле, внимательно изучая сидящую напротив него Кэти.

Она нервно провела рукой по золотистым волосам, убирая несуществующие пряди.

— Пожалуйста, прекрати на меня так смотреть. Рамон кивнул официанту, требуя счет.

— Очень трудно не смотреть на тебя, Кэти. Ты так прекрасна. И так напугана.

Он сказал это так холодно, что только спустя какое-то время Кэти поняла, что расслышала его правильно. Она хотела ответить что-то нежное или строптивое, но не нашлась вовремя. Рамон уже положил деньги на стол, встал и подошел к ней, чтобы помочь ей подняться.

Не говоря ни слова, они вышли в черную бархатную ночь, сверкающую звездами, и пересекли пустынную площадь. После жаркого послеполуденного солнца вечерний легкий ветерок казался на удивление прохладным и нахально раздувал подол бирюзового платья Кэти. Она дрожала, но не столько от холода, сколько от нахлынувших эмоций. Рамон снял пиджак и укутал ее.

Когда они проходили мимо старинной испанской церкви, в ее голове прозвучали слова Рамона: «Здесь мы будем венчаться».

Возможно, что через две недели она выйдет из этих дверей новобрачной.

Так уже было однажды. Но тогда это был огромный готический собор, около которого выстроилась шеренга лимузинов, перекрывшая субботнее движение. Дэвид стоял на ступеньках в лучах солнца рядом с юной женой, а фотографы все время делали снимки. Он был в роскошном смокинге, а она в изумительном белом платье и вуали. Затем они пробирались сквозь толпу друзей и просто зевак и смеялись, когда их осыпали градом риса. Дэвид был так красив, и она так любила его в тот день! Она чертовски сильно любила его!

Кэти шла рядом с Рамоном вниз по узкой деревенской дороге. Неярко светились окна домов. Внезапно она вспомнила то, что, как ей казалось, она давно похоронила в своей памяти.

Все шесть месяцев их брака Дэвид держал ее в состоянии постоянного унижения, а позже и страха. Даже во время их короткой помолвки Кэти изредка ловила его заинтересованные взгляды на других женщин, но это было всего лишь несколько раз, и она попыталась укротить свою болезненную ревность, говоря себе, что это только взгляды и не больше. Она считала, что на самом деле он никогда не изменит ей.

Через два месяца после свадьбы Кэти наконец-то заговорила, она была слишком задета, чтобы промолчать. Они были на официальном приеме для членов Ассоциации адвокатов Миссури, на котором Дэвид не отходил от очаровательной жены выдающегося адвоката из Канзас-Сити.

Их флирт начался во время коктейля до обеда, развивался, когда они сидели рядом за столом, и полностью расцвел во время танцев. Вскоре после этого они исчезли примерно на полтора часа, и Кэти осталась в окружении сочувствующих знакомых и кипящего от ярости супруга этой женщины.

Когда они с Дэвидом вернулись домой, Кэти пылала от негодования. Дэвид слушал ее возмущенные излияния, полные слез, а его рука сжималась и разжималась, но только четыре месяца спустя Кэти обнаружила, что предвещали эти конвульсивные движения.

Закончив свою речь, она ожидала от него или заверений в том, что он не делал ничего дурного, или оправданий. Вместо этого он встал, окинул ее презрительным взглядом и отправился спать.

Его месть началась на следующий день. Ее суровое обращение было встречено с утонченной бессердечностью. Казалось, он давал понять, что просто терпит ее нежелательное присутствие в своей жизни. Существование Кэти стало настоящей пыткой.

Он критиковал, а он умел это делать, — на Кэти обрушился град болезненных уколов.

«Плиссированные юбки делают твои широкие бедра еще шире», — беспристрастно замечал он. Кэти возражала, что у нее не широкие бедра, но записалась на аэробику только лишь для того, чтобы быть уверенной в этом.

«Если ты пострижешься покороче, твой подбородок не будет казаться таким выступающим». Кэти говорила, что до сих пор ее подбородок всем нравился, но сделала стрижку покороче.

«Если ты будешь поднимать вверх колени, твой зад не будет так покачиваться при ходьбе». Кэти поднимала колени, но чувствовала, что все равно «покачивается».

Его глаза следовали за ней повсюду, выискивая малейшие недостатки, пока Кэти не стала настолько неловкой, что не могла пройти по комнате, чтобы не удариться о стол. Это тоже стало предметом его колкостей. Подгоревшее блюдо, куртка, которую она забыла отдать в чистку, пыль, которую она не вытерла с верхней книжной полки…

— Некоторые женщины в состоянии делать карьеру и при этом содержать дом в чистоте, — заметил Дэвид однажды вечером, когда она чистила пылесосом кресло. — Очевидно, ты не из них. Тебе придется оставить работу.

Оглядываясь назад, Кэти не могла поверить, как просто он манипулировал ею. В течение двух недель Дэвид «работал допоздна в офисе». Когда же он бывал дома, то полностью игнорировал ее. Если он все же заговаривал с ней, то говорил с холодной насмешкой или вежливым сарказмом.

Кэти неоднократно, всеми способами, какие могла придумать, пыталась прекратить их ссоры, но Дэвид наблюдал за ее усилиями с холодным презрением. За две недели он умудрился довести ее до истеричного состояния и заставил поверить, что она неуклюжая, глупая и неспособная. А ей шел только двадцать первый год, и она как раз окончила университет, была напичканной знаниями и наивной, в то время как Дэвид был на девять лет старше ее, разбирался в психологии и в женщинах.

Мысль о том, чтобы оставить работу, привела ее в ужас.

— Но я люблю свою работу, — сказала она, и слезы потекли по ее щекам.

— А я-то полагал, что ты любишь своего мужа, — холодно возразил Дэвид.

Он посмотрел на ее руки, лихорадочно мечущиеся по столу.

— Мне очень нравится эта ваза, — оскорбительно протянул он. — Отодвинь-ка ее, пока ты ее не опрокинула.

— Я не собираюсь ее опрокидывать, — взорвалась Кэти, рыдая, и в ярости немедленно смахнула со стола дорогую хрустальную вазу.

Она ударилась о пол с отвратительным грохотом и разбилась. Кэти была разбита так же, как и ваза. Она кинулась к Дэвиду и затряслась от мучительных рыданий.

— Я люблю тебя, Дэвид, я не знаю, что со мной происходит в последнее время. Я так виновата. Я брошу работу, и я…

Дэвид был отомщен. Все было забыто. Он успокаивающе похлопал ее и сказал, что, пока она его любит, все будет хорошо и что, конечно же, ей не надо бросать работу.

Солнце опять засияло над их браком, и Дэвид стал таким же чутким, деликатным и очаровательным, как прежде.

Через четыре месяца Кэти ушла с работы пораньше, чтобы удивить Дэвида праздничным ужином в честь полугодового юбилея их свадьбы. Она удивила его… Он был в постели с женой основного партнера своей юридической фирмы. Откинувшись на спинку кровати в обнимку с обнаженной женщиной, он небрежно курил сигарету.

Даже несмотря на дрожь, сотрясавшую ее тело, смертельное спокойствие охватило Кэти.

— Как только вы совсем закончите, — тихо сказала она, стоя в дверях, — я буду очень признательна, если вы уберетесь отсюда. Оба.

Как во сне, она прошла на кухню, вытащила грибы из сушки и начала их резать для ужина. Она дважды порезалась, не замечая крови.

Несколько минут спустя позади нее раздался низкий, взбешенный голос Дэвида:

— Ты маленькая сучка, придется научить тебя хорошим манерам. Муж Сильвии Коннер, должно быть, станет моим боссом. А теперь убирайся отсюда и пойди извинись перед ней.

— Пошел к черту, — ровно сказала Кэти. Его руки злобно вцепились в ее волосы, запрокидывая ей голову назад.

— Я предупреждаю тебя, делай то, что я сказал, или тебе будет еще хуже, когда она уйдет.

Кэти словно пробудилась. Ее глаза наполнились слезами от мучительной боли, но она встретила его сверкающий взгляд не дрогнув:

— Нет.

Дэвид отпустил ее и шагнул в сторону.

— Сильвия, — услышала она, — Кэти извиняется за этот маленький эпизод. Забудь о ней, дорогая, расстраиваться не из-за чего. Пойдем, я провожу тебя до машины.

Когда они покинули квартиру, Кэти на негнущихся ногах прошла в спальню, которую она делила с Дэвидом, и достала из чулана свой чемодан. Она механически открывала ящики и вытаскивала одежду, когда услышала, что он вернулся.

— Знаешь, детка, — сказал Дэвид вкрадчивым голосом, — мне казалось, ты поняла, что не стоит заставлять меня сердиться. Я уже пытался научить тебя этому, но, похоже, не преуспел. Надеюсь, новый урок ты запомнишь лучше.

Кэти подняла глаза, мысленно собираясь с духом, и увидела, что он спокойно расстегивает ремень и вытаскивает его из брюк. От ужаса у нее все внутри похолодело.

— Если ты хотя бы пальцем тронешь меня, — сказала она срывающимся голосом, — тебя арестуют за нападение.

Дэвид медленно подкрался к ней, наблюдая со злобной радостью, как Кэти отшатнулась от него.

— Тебе придется очень громко рыдать, извиняться и говорить, как сильно ты меня любишь.

Он оказался прав. Тридцать минут спустя, когда дверь захлопнулась за ним, Кэти еще продолжала кричать «Я люблю тебя»в подушку.

Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем она сползла с постели, натянула пальто, взяла кошелек и покинула квартиру. Она не помнила, как добралась до дома своих родителей.

Дэвид звонил ей днем и вечером, попеременно пытаясь то лестью, то угрозами заставить ее вернуться. Он очень виноват, на него давила срочная работа, этого никогда больше не повторится.

В последний раз она встретилась с ним в сопровождении своего адвоката в суде по делу о разводе.

Кэти обнаружила, что Рамон свернул в узкий, грязный переулок. Вдали она разглядела огонек, сияющий на склоне горы. Дом Габриэлы, предположила она. Кэти взглянула на окружающие холмы, усеянные теплыми огоньками. Это делало их уютными и сулящими безопасное пристанище в темной ночи.

Она попыталась сосредоточиться на настоящем и будущем, но прошлое отказывалось отпускать ее. Оно предостерегало ее…

Это не Дэвид Колдвелл обманул ее, это она позволила себе оказаться обманутой. Даже в свои невинные двадцать один она понимала, что он не был такой сказкой, какой умел казаться. Подсознательно она замечала сдерживаемый гнев в его глазах, когда официант в ресторане недостаточно быстро выполнял заказ, она видела, как он сжимал руль машины, когда другой водитель обгонял их, она даже ловила звериный огонек соперничества, когда он смотрел на других мужчин. Кэти была слишком влюблена и на все закрывала глаза.

Теперь она собиралась стать женой Рамона и не могла отринуть охватившего ее подозрения, что он тоже не тот, за кого себя выдаст. Он был похож на головоломку, кусочки которой никак не складывались вместе. Он был в таком замешательстве, когда она спросила его о прошлом. Если ему нечего скрывать, то почему он с такой неохотой говорит о себе?

Это вызвало бурю чувств в сердце Кэти. То, что Рамон не любит говорить о себе, не обязательно означает, что за этим скрывается что-то зловещее. Дэвиду очень нравилось говорить о себе, уж в этом-то они отличались друг от друга!

«Нет, не только в этом, во всем!»— твердо сказала себе Кэти. А если нет?

Ей просто нужно время, нужно привыкнуть к мысли о том, что она выйдет замуж еще раз. Все произошло так быстро, что она запаниковала. За ближайшие две недели страх оставит ее. А если нет?

Дом Габриэлы был уже хорошо виден, когда Рамон резко остановился перед ней, не давая пройти.

— Почему… — спросил он резким, расстроенным голосом, — почему ты так напугана?

— Я… нет, ты ошибаешься, — вздрогнула Кэти.

— Нет, — хрипло сказал он. — Ты напугана. Кэти посмотрела на его лицо, освещенное лунным светом. Несмотря на резкий тон, в его глазах была нежность, а в лице — спокойная сила. Дэвид никогда не был ни нежным, ни сильным. Он был просто злобным трусом.

— Мне кажется, что все происходит очень быстро, — отчасти правдиво ответила она.

Его брови сошлись на переносице.

— И это все, что тебя тревожит?

Кэти колебалась. Она не могла объяснить ему причину своего страха. Она сама не совсем понимала ее. По крайней мере пока.

— Так много всего необходимо сделать, и так мало времени на это, — уклонилась она от ответа.

Он вздохнул с облегчением, и его руки скользнули по ее плечам, прижимая ее к своему сердцу.

— Кэти, я с самого начала хотел повенчаться с тобой через две недели. Твои родители будут на церемонии, и я сделаю все необходимые приготовления. Все, что тебе нужно сделать за это время, — встретиться с падре Грегорио.

Все в нем оказывало магическое влияние на Кэти: его бархатный голос, дыхание, разметавшее ее волосы, мускусный мужской запах его тела.

— Чтобы обсудить церемонию бракосочетания? — сказала она, откинувшись назад в его объятиях, чтобы посмотреть на него.

— Нет, чтобы убедить его в том, что ты сможешь стать мне хорошей женой, — поправил ее Рамон.

— Ты это серьезно? — выдохнула она, хотя ее внимание было поглощено тем, как его губы медленно приближались и приближались к ней. Огонь желания пробежал по телу Кэти, сметая все сомнения и страхи.

— Серьезно хочу тебя поцеловать? Да, очень серьезно, — пробормотал он, его губы были теперь настолько близко, что его теплое дыхание смешивалось с ее.

— Серьезно говоришь, что мне необходимо убедить падре Грегорио, что я стану тебе хорошей женой? — сказала она приближающимся губам.

— Да, — прошептал он. — А теперь убеди в этом меня.

Легкая улыбка коснулась ее губ, когда она обвила одной рукой его шею, еще ближе прижимая свои губы к его.

— А тебя будет трудно убедить? — поддразнила она. Голос Рамона был хриплым от нарастающей страсти:

— Я собираюсь попытаться сопротивляться. Другая рука Кэти плавно приподняла его подбородок с такой умышленно дразнящей нежностью, что Рамон задрожал и у него перехватило дыхание.

— Как ты думаешь, сколько времени мне потребуется, чтобы убедить тебя? — вкрадчиво спросила Кэти.

— Около трех секунд, — жарко пробормотал он.

Глава 12

Кэти перевернулась на спину и открыла глаза, вырвавшись из глубокого, изнурительного сна. Но странное ощущение нереальности не проходило. Комната, в которой она спала, была солнечной, безукоризненно чистой и почти пустой. Хотя там было все необходимое: старинный кленовый туалетный столик и этажерка, отполированная до зеркального блеска.

— Доброе утро, — прозвучал из-за двери мягкий голос Габриэлы.

Кэти вспомнила, где она находится, а в это время Габриэла пересекла комнату и поставила на этажерку чашку с горячим кофе.

Двадцатичетырехлетняя Габриэла была поразительно мила. Ее высокие скулы и блестящие карие глаза были бы находкой для рекламы. Прошлой ночью она сообщила Кэти по секрету, что ее попросил позировать известный фотограф, который видел ее однажды в деревне, но ее муж, Эдуарде, возражал.

«Этого, — раздраженно подумала Кэти, — следовало ожидать от молчаливого красивого мужчины, с которым меня познакомили прошлой ночью».

Кэти поблагодарила Габриэлу за кофе, и та улыбнулась.

— Рамон заходил проведать тебя утром, прежде чем уехать, но когда узнал, что ты спишь, попросил не будить тебя, — объяснила Габриэла. — Он просил сказать тебе, что встретится с тобой сегодня вечером, когда вернется.

— Из Маягуэса, — вставила Кэти, чтобы поддержать беседу.

— Нет, из Сан-Хуана, — поправила ее Габриэла. Что-то вроде комического ужаса промелькнуло в ее лице. — О, возможно, из Маягуэса. Прошу прощения, я позабыла.

— Это не важно, — заверила Кэти, заметив ее замешательство.

Габриэла вздохнула с облегчением:

— Рамон оставил тебе много денег. Он сказал, чтобы мы занялись покупками прямо сегодня. Ты не против?

Кэти кивнула. Пластмассовые часы около ее кровати показывали уже десять часов. Завтра нужно будет встать пораньше, чтобы встретиться с Рамоном, прежде чем он уедет на работу в Маягуэс. Хотя какая работа, если фирма потерпела банкротство?

Тишина покровом опустилась на семерых мужчин, сидевших за столом в кабинете для совещаний главного управления «Гальварра интернэшнл»в Сан-Хуане. Неожиданно она была нарушена зловещим боем старинных часов в стиле барокко, которые отмечали последние вздохи умирающей корпорации.

Со своего места во главе длинного стола Рамон взглядом блуждал по лицам членов совета директоров «Гальварра интернэшнл». Каждый из них был заботливо отобран его отцом и обладал качествами, которые Симон Гальварра требовал от членов совета: холодный ум, жадность и смелость.

В течение двадцати лет Симон эксплуатировал их интеллект, пользовался их жадностью, а смелость была необходима, чтобы для пользы дела они опровергали или подвергали сомнению решения главы корпорации.

— Я спросил, — повторил Рамон холодным голосом, — может ли кто-нибудь из вас предложить альтернативу банкротству корпорации?

Два директора нервно прочистили горло, третий потянулся к графину с ледяной водой.

Их бегающие глаза и продолжительное смиренное молчание распаляли гнев, который Рамон сдерживал, с трудом владея собой.

— Предложений нет? — спросил он с вкрадчивой угрозой. — Тогда, возможно, кто-нибудь объяснит мне, почему я не был проинформирован о губительных решениях моего отца или о его сумасбродном поведении в течение последних десяти месяцев?

Проведя пальцем по шее над стоячим воротником, один из мужчин произнес:

— Ваш отец не велел беспокоить вас. Он специально оговорил это, не так ли, Шарль? — Он кивнул французу, сидящему около него. — Вот что он сказал: «Рамон будет наблюдать за операциями во Франции и Бельгии в течение полугода, затем выступит на Всемирной конференции предпринимателей в Швейцарии. Живя здесь, он будет занят переговорами в Каире. Так что не нужно загружать его здешними делами». Это то, что он сказал, не так ли? Пять голов дружно кивнули, подтверждая это. Рамон посмотрел на них, медленно перекатывая карандаш между пальцами.

— Итак, — заключил он опасно мягким голосом, — ни один из вас не «побеспокоил» меня. Даже тогда, когда он продал флот танкеров и авиалинию за половину стоимости… Даже когда отец решил пожертвовать наши южноамериканские рудники местному правительству в качестве подарка?

— Рамон, это были деньги вашего отца. — Мужчина в конце стола поднял руки в беспомощном жесте. — Все мы имели очень маленький процент от основного капитала корпорации. Оставшаяся часть принадлежала вашей семье. Мы понимали, что его действия не в интересах корпорации, но ваша семья владеет корпорацией. И мистер Гальварра сказал, что он хочет, чтобы корпорация имела несколько налоговых сумм, списанных со счета.

В Рамоне закипела ярость. Карандаш в его руках разломился на половинки.

— Налоговые суммы, списанные со счета? — свирепо переспросил он.

— Да, — сказал другой. — Налоговые скидки для корпорации.

Рамон стукнул кулаком по столу и резко встал.

— Вы пытаетесь объяснить мне, что в действиях отца по раздаче собственности корпорации, чтобы уклониться от уплаты налогов, была логика? — Его подбородок задергался, когда он напоследок обвел всех убийственным взглядом. — Я уверен, вы понимаете, что корпорация не в состоянии оплатить вам перелет, дабы присутствовать на этом собрании. — Он сделал паузу, злобно усмехнулся, глядя на окаменевшие лица. — Понимаете и то, что вы не получите гонорара за вашу службу в качестве «директоров» за последний год. Это собрание объявляется закрытым!

Один из присутствующих неблагоразумно проявил чрезмерную настойчивость:

— Позвольте, Рамон, в уставе корпорации сказано, что директорам платят ежегодные предварительные гонорары…

— Разберемся в суде! — фыркнул Рамон. Повернувшись на каблуках, он гордо вышел в соседний кабинет в сопровождении мужчины, который сидел справа от него, молча наблюдая за происходящим.

— Налей себе чего-нибудь, Мигель! — сказал сквозь зубы Рамон, снимая пиджак. Ослабив галстук, он подошел к окну, Мигель Виллегас едва взглянул на бар на противоположной стене, обитой панелями, затем быстро сел в одно из четырех золотистых бархатных кресел, обращенных к роскошному столу. Его темные задумчивые глаза с симпатией смотрели на Рамона, который стоял к нему спиной около окна. Не замечая этого, Рамон сжал руку в кулак и прислонил горячий лоб к стеклу. Наконец рука разжалась и опустилась. Рамон утомленно ссутулил плечи, затем провел рукой сзади по шее, массируя напряженные мышцы.

— Я думал, что уже смирился с поражением, — сказал он с печальным вздохом. — Но боюсь, что ошибался.

Подойдя к столу, он сел в массивное кресло с высокой спинкой и взглянул на старшего сына Рафаэля Виллегаса. Без всякого выражения на лице он произнес:

— Я признаю его. Поэтому говори прямо — твои поиски не принесли ничего ободряющего?

— Рамон, — едва не оправдывался Мигель, — я только бухгалтер, а это работа для аудиторов компании. Ты не можешь полагаться на добытые мной сведения.

Рамон не обратил внимания на его попытку принизить свои знания.

— Этим утром мои аудиторы вылетели из Нью-Йорка, но я не подпущу их к тем записям отца, которые я дал тебе. Что ты обнаружил?

— Что ты и ожидал, — вздохнул Мигель. — Твой отец продал все, чем владела корпорация, и сохранил только убыточные компании. Когда он уже не мог ничего найти на продажу, он стал жертвовать миллионы каждому благотворительному заведению. — Он вытащил несколько листов из своего портфеля и неохотно передал их Рамону. — Больше всего меня удручают небоскребы, которые ты строил в Чикаго и Сент-Луисе. Ты вложил в каждый из них по двадцать миллионов долларов. Если бы банки дали ссуду на продолжение строительства, ты смог бы их закончить, а потом продать и вернуть инвестиции. К тому же ты смог бы получить приличную прибыль.

— Банки не помогут, — немногословно ответил Рамон. — Я уже встречался с банкирами и в Чикаго, и в Сент-Луисе.

— Но почему, черт побери! — взорвался Мигель, отказавшись от попытки быть только профессиональным бухгалтером.

Его лицо было перекошено от гнева, когда он взглянул на Рамона, которого любил как брата.

— Они ссудили тебе часть денег, чтобы начать строительство, так почему же им не ссудить оставшиеся, чтобы закончить его?

— Потому что они утратили веру в мое чутье и в мои способности, — сказал Рамон, глядя на цифры в документах. — Они действительно не верят, что я в состоянии завершить строительство этих зданий и их ссуды будут возвращены. Для них дело выглядит так: пока мой отец был жив, им ежемесячно выплачивали проценты — один миллион долларов. Он умер, я взял контроль над корпорацией, и мы уже почти в течение четырех месяцев не выплачиваем проценты.

— Но это по вине твоего отца у корпорации нет денег для их выплаты! — воскликнул Мигель.

— Если ты объяснишь это банкирам, они скажут, что, пока он был главой правления, я был президентом и должен бил предпринять шаги, чтобы предотвратить его ошибки.

— Ошибки! — взорвался Мигель. — Это были не ошибки. Он планировал все таким образом, чтобы тебе ничего не досталось. Он хотел, чтобы корпорация умерла вместе с ним.

Глаза Рамона стали холодными.

— У него была опухоль мозга, он не мог отвечать за свои поступки.

Мигель Виллегас выпрямился в своем кресле, и его тонкое лицо раскраснелось.

— Он был жестоким, эгоистичным, мелким тираном, и ты знал это! Все знали! Он завидовал твоему успеху и ненавидел твою славу. Все, что сделала опухоль, так это развязала ему руки. Он окончательно потерял контроль над своей ревностью. — Заметив растущую ярость Рамона, Мигель снизил тон:

— Я знаю, ты не хочешь слушать, но это правда. Ты пришел в корпорацию и за несколько лет создал всемирную финансовую империю. При твоем отце о ней и не слыхали! Корпорацию сделал ты, а не он. О тебе одном писали журналы и газеты, только тебя называли одним из наиболее энергичных предпринимателей мира, тебя попросили выступить на Всемирной конференции предпринимателей в Швейцарии. Я завтракал в отеле за столом с твоим отцом в тот день, когда он узнал об этом. Он не был горд, он был в бешенстве! Он пытался убедить людей, сидящих за его столом, что на конференции ты будешь в качестве его представителя, потому что у него просто нет свободного времени поехать в Швейцарию.

— Хватит! — резко сказал Рамон с побелевшим от ярости и боли лицом. — Он все-таки был моим отцом, и он сейчас мертв. Когда он был жив, мы не слишком любили друг друга, так что не уничтожай хотя бы то небольшое чувство, которое я испытывал к нему!

В зловещем молчании Рамон сосредоточился на бумагах, которые ему дал Мигель. Когда он пробежал глазами по последней записи, он взглянул на Мигеля:

— Что это за принадлежащее мне имущество в размере трех миллионов долларов, которое ты последним внес в список?

— Не совсем имущество, — угрюмо произнес Мигель. — Я обнаружил среди вещей твоего отца бумаги в доме в Маягуэсе. Насколько я понял, это ссуда, которую ты дал Сиднею Грину в Сент-Луисе девять лет назад. Он все еще должен тебе эти деньги, но ты не сможешь возбудить против него дело, пытаясь их вернуть. По закону ты мог в течение семи лет представить иск, время давно прошло.

— Ссуда была возвращена, — сказал Рамон, пожав плечами. — Нет, согласно записям, которые я обнаружил.

— Если ты копнешь поглубже, ты обнаружишь, что она была возвращена, так что не трать больше времени на досье. У тебя и так есть работа.

В дверь коротко постучали, и после этого немедленно появилась элегантная секретарша:

— Аудиторы из Нью-Йорка. А еще два репортера из местных газет спрашивают о запланированных интервью, и срочный звонок из Цюриха.

— Проводите аудиторов в комнату для совещаний, а репортеры пусть приходят через месяц, скажите, сейчас это некстати. Я перезвоню в Цюрих позже.

Кивнув, секретарша удалилась, и ее юбка пленительно обвивала длинные, стройные ноги.

Мигель проводил девушку глазами, и его лицо выразило восторг.

— Знаешь, твой отец хорошо разбирался в секретаршах. Элис просто изумительна, — заметил он тоном беспристрастного эстета.

Рамон отпер массивный стол и, не отвечая, вытащил три тяжелые папки с грифом «Конфиденциально».

— Кстати, о красивых женщинах, — продолжал Мигель с деланным безразличием, упаковывая бумаги и собираясь уходить. — Когда я смогу познакомиться с дочерью бакалейщика?

Дотянувшись до селектора, Рамон нажал кнопку и продиктовал инструкции Элис:

— Пусть Дэвид и Рамирес подъедут. Когда они появятся, отправьте их в комнату для совещаний к аудиторам. — Помолчав, Рамон произнес, все еще внимательно изучая документы:

— О какой дочери бакалейщика идет речь?

Мигель широко раскрыл глаза:

— О той, которую ты привез из Штатов. Эдуарде говорит, что она действительно хороша. Зная, как он не любит американских женщин, надо думать, что она чрезвычайно красива. Он сказал, что она — дочь бакалейщика.

— Дочь?.. — На мгновение лицо Рамона стало озадаченным, затем твердая линия его подбородка медленно расслабилась. Его глаза, холодные и жесткие, вспыхнули теплом, и необъяснимая улыбка коснулась его сурового рта. — Кэти, — громко произнес он. — Он говорит о Кэти. — Откинувшись на спинку кресла, Рамон прикрыл глаза. — Как я мог забыть, что здесь Кэти? — Глядя на Мигеля из-под полуприкрытых век, Рамон сказал с кривой улыбкой:

— Кэти — дочь богатого американца, который владеет большой сетью супермаркетов. Вчера я прилетел с ней из Штатов. Она будет жить у Габриэлы и Эдуарде в течение двух недель, пока мы не поженимся.

Пока Рамон кратко объяснял, почему ввел Кэти в заблуждение, Мигель снова уселся в кресло, которое он только что собирался покинуть. Он потряс головой:

— Dios mio, я подумал, что она твоя любовница.

— Эдуарде знает, что нет. Он действительно недолюбливает американских женщин и думает, что я изменю свое решение жениться на ней. Между тем, из уважения ко мне, он относится к ней как к гостье и не обсуждает с ней мое прошлое.

— Но вся деревня сплетничает о твоем возвращении. Твоя Кэти непременно узнает кой-какие сплетни.

— Услышит сплетни? Кэти не говорит по-испански. Поднявшись из кресла, Мигель бросил печальный взгляд на Рамона:

— Что касается членов моей семьи, они все говорят по-английски, и младший может нечаянно подставить тебя.

— Только лишь твои родители, Габриэла и ее муж помнят свой английский, — сухо заметил Рамон. — До сегодняшнего дня твои братья и сестры знали только испанский.

— Рамон, надеюсь, больше тебе нечем меня удивить?

— Я хочу, чтобы ты был моим шафером. Мигель угрюмо улыбнулся:

— Это меня не удивляет. Я всегда надеялся быть твоим шафером, ты ведь прилетел из Афин, чтобы быть моим. — Он протянул руку через стол:

— Прими мои поздравления, друг.

Его твердое рукопожатие выразило и удовольствие, и невысказанное сожаление по поводу финансовых потерь Рамона.

— Я вернусь к работе над бумагами твоего отца.

Зазвонил внутренний телефон, и голос секретарши сообщил, что два поверенных, которых Рамон вызвал, ожидают его в комнате для совещаний вместе с аудиторами.

Все еще оставаясь за столом, Рамон смотрел, как Мигель уходит, ступая по толстому золотистому ковру. Когда дверь за ним захлопнулась, Рамон обвел глазами свой кабинет, как бы прощаясь с ним навсегда, бессознательно запоминая всю обстановку в ее величии.

Пейзаж Ренуара, который он приобрел за непомерную сумму у коллекционера, был вставлен в раму и освещен снизу специальной подсветкой. Его краски резко контрастировали с роскошными стенами из орехового дерева. Рамон продал с аукциона все, что принадлежало лично ему, чтобы приобрести заем для корпорации, еще до того, как обнаружил, что его деньги бессильны что-либо изменить. Ренуар вскоре уйдет с аукциона. Рамон печально понадеялся, что новый владелец будет любить картину так же сильно, как и он сам.

Откинувшись в кресле, Рамон прикрыл глаза. Через минуту он собирался пойти в комнату для совещаний, освободить аудиторов и дать инструкции поверенным корпорации, как подготовить необходимые документы, сообщающие судам и деловому миру, что «Гальварра интернэшнл» понесла урон. Обанкротилась.

В течение четырех месяцев он боролся за ее спасение.

Он проиграл… Теперь он мог лишь удостовериться в том, что она умерла быстро и достойно.

Каждую ночь он просыпался от ужаса перед тем, что сейчас свершилось. Но теперь он принял свое поражение без того страдания, которое испытал бы две недели назад.

Теперь у него была Кэти.

Рамон отдавал всю свою жизнь корпорации. Теперь весь ее остаток он собирался посвятить Кэти. Только Кэти.

Впервые за многие годы Рамон чувствовал себя глубоко религиозным. Это было похоже на то, что Бог решил забрать у него семью, имущество, положение, и тогда, обнаружив, что у Рамона ничего не осталось, он сжалился и дал вместо этого всего Кэти. И Кэти возместила все, что он потерял.

Кэти подвела губы розовато-коричневой помадой в тон блестящему лаку на длинных овальных ногтях, подкрасила глаза и пробежала пальцами по волосам. Удовлетворенно улыбнувшись, она отвернулась от зеркала на туалетном столике и взглянула на часы. В половине шестого было еще светло, а Рамон сказал Габриэле, что придет между половиной шестого и шестью, чтобы поужинать с Кэти у Рафаэля.

Поддавшись порыву, Кэти решила выйти и встретить его. Переодевшись в белые брюки и шелковую блузку с белоснежной отделкой, она выскользнула из дома, радуясь возможности избежать достаточно угнетающего присутствия Эдуарде, мужа Габриэлы, который относился к ней со скрытой недоброжелательностью.

Голубое небо было усыпано кремовыми облаками. Вокруг нее поднимались горы, покрытые изумрудной травой и усеянные розовыми и красными цветами. Кэти с довольным вздохом подняла лицо навстречу легкому ветерку и прошла через двор прямо к грязному проезду, который вел через деревья к главной дороге.

Она чувствовала себя слегка потерянной среди незнакомых людей и скучала без Рамона. Она не видела его с прошлой ночи, когда он представил ее Габриэле и ее мужу, а затем ушел час спустя к Рафаэлю.

— Кэти! — послышался знакомый голос.

Повернув голову, она увидела Рамона. Он спускался по склону горы от дома Рафаэля, и она, очевидно, только что пересекла тропинку, по которой он шел. Он остановился, ожидая ее. Радостно взмахнув рукой, Кэти повернулась и начала подниматься в гору.

Сознание того, что она вышла встретить его, доставило Рамону истинное наслаждение. Переполненный восторгом, он с трудом заставил себя оставаться на месте. Он следил за ней с нежной лаской, любуясь, как ее волосы, светящиеся золотым блеском, разметались по плечам. В глубоких голубых глазах играли веселые искорки, а приветственная улыбка подчеркивала призывную полноту ее губ. Она двигалась с прирожденной грацией, ее стройные бедра слегка покачивались, выглядя утонченно соблазнительными.

Его сердце колотилось от безумного желания заключить ее в объятия, прижать и растворить в себе. Он хотел прильнуть губами к ее губам и шептать: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя». Он хотел сказать ей это, но побоялся, что ее ответ или ее молчание скажут ему, что она не любит его. А этого он не сможет пережить.

За несколько шагов до него она остановилась, охваченная странным ощущением радости и застенчивости одновременно. Темно-синяя рубашка Рамона была широко распахнута, открывая загорелую грудь, покрытую черными волосками, темные брюки обтягивали его стройные бедра, подчеркивая каждую линию его длинных ног. Рядом с ним Кэти чувствовала себя странно хрупкой и ранимой.

Она сглотнула, пытаясь что-нибудь сказать, и наконец произнесла с мягкой нерешительностью:

— Привет!

Руки Рамона широко распахнулись ей навстречу. Он хрипло ответил:

— Привет, mi amor.

Кэти поколебалась, затем бросилась в его приглашающие объятия. Его руки сомкнулись вокруг нее, прижимая к себе, словно он собирался больше никогда не отпускать ее.

— Ты скучала по мне? — хрипло прошептал он, когда смог заговорить.

Кэти прижалась губами к его горлу, вдыхая пьянящий запах мужского тела, смешанный с одеколоном.

— Да. А ты скучал по мне?

— Нет.

Откинувшись, Кэти взглянула на него с лукавой улыбкой:

— Не скучал?

— Нет, — сказал он с тихой торжественностью. — Потому что ты была со мной с десяти утра, и я не отпускал тебя ни на миг.

— С десяти часов утра?.. — начала расспрашивать Кэти, но что-то в его голосе заставило ее приглядеться к нему повнимательнее.

На самой глубине ониксовых глаз она увидела усталость и опустошенность. Приподнявшись на цыпочки, она взяла его за подбородок большим и указательным пальцами и повернула его изумленное лицо сначала налево, потом направо. Сохраняя веселый вид, она спросила:

— А как они выглядят?

— Кто?

— Те, кто пытался тебя поколотить?

— Ты хочешь сказать, что я выгляжу, как после драки? — спросил Рамон.

Кэти медленно кивнула, и ее улыбка стала еще шире.

— С шестью вооруженными бандитами и с сумасшедшим бульдозером.

— Так ужасно? — криво усмехнулся Рамон.

Кэти опять кивнула, а затем рассудительно заметила:

— Наверное, очень тяжело, очень гнетуще работать на компанию, когда ты знаешь, что она терпит крах.

Его ошеломленный взгляд подтвердил, что ее заключение правильное.

— Знаешь, — сказал Рамон, смущенно тряхнув головой, — множество людей из многих стран говорили, что просто невозможно прочитать то, что написано у меня на лице, если мне этого не захочется.

— И ты хотел, чтобы и я этого не смогла сегодня вечером? — предположила Кэти. — Потому что не хотел, чтобы я видела тебя усталым и подавленным?

— Да.

— Ты вкладывал собственные деньги в эту компанию?

— Фактически все деньги и всю свою жизнь, — согласился с ней Рамон, удивляясь ее догадливости. — Ты очень восприимчива. Но для твоих волнений нет повода. Теперь все будет намного проще и мне не придется пропадать там по многу часов каждый день. Завтра днем я уже начну помогать людям, которые работают в нашем доме.

Ужин в доме у Рафаэля прошел со смехом и шутками. Сеньора Виллегас, жена Рафаэля, оказалась плотной и шумной женщиной, относящейся к Рамону с такой же заботой, какую расточала на своего мужа и детей — двух мальчиков тринадцати лет и четырнадцатилетнюю девочку.

Чтобы Кэти было проще, говорили по-английски. Юные члены семьи, видимо, немного понимали этот язык, потому что Кэти несколько раз замечала, как они улыбнулись тому, что говорили Рафаэль или Рамон.

После ужина мужчины пошли в комнату для отдыха, в то время как женщины убрали со стола и вымыли посуду. Когда они закончили, то присоединились к мужчинам, пившим кофе. Казалось, что Рамон ожидал ее, он взглянул и протянул к ней манящую руку. Кэти скользнула ладонью в его ладонь, и он заставил ее сесть рядом с собой. Она, прислушивалась к разговору Рафаэля Виллегаса с Рамоном по поводу фермы, но все время ощущала рядом его бедро. Его рука незаметно ласкала ее плечо, его большой палец лениво двигался по ее затылку под покровом се тяжелых волос. Ничего особенного не было в том, что он делал, просто он умышленно удерживал ее около себя. Или нет, внезапно задумалась Кэти. Она вспомнила, как он сказал, что она была с ним, подразумевая, что он думал о ней целый день. Удерживал ли он ее теперь, пытаясь запомнить ее тело, чтобы сохранить ее образ ночью?

Кэти украдкой взглянула на его точеный профиль и с острым состраданием заметила озабоченность в его лице.

Кэти прикрыла рот рукой и зевнула. Рамон мгновенно взглянул на нее:

— Устала?

— Немножко.

Через три минуты Рамон принес извинения Виллегасам и быстро вышел с ней из дома.

— Ты в состоянии идти или мне лучше отвезти тебя?

— Я в состоянии делать что угодно, — улыбнулась Кэти. — Но ты выглядел таким усталым и рассеянным, что я стала зевать, чтобы ты смог уйти.

Рамон был тронут.

— Спасибо, — нежно сказал он.

Габриэла и ее муж давно легли спать, но оставили входную дверь открытой.

Кэти остановилась, чтобы включить лампу, пока Рамон прошел и опустился на диван. Когда она приблизилась к нему, он протянул руки, вынуждая ее сесть к нему на колени. Решительно вырвавшись из его объятий, Кэти встала позади него.

Под ее нежными руками было напряженное тело, и она хотела массажем расслабить твердые мышцы. Он уступил безмолвным уговорам успокоиться.

Между ними наступила странная близость, которой раньше не было. Она всегда чувствовала желание Рамона, направленное к ней, и поэтому она всегда была в состоянии трепетного предчувствия. Сегодня вечером это ощущалось особенно отчетливо.

— Ну что, так лучше? — спросила она, растирая его плечо.

— Даже лучше, чем ты себе можешь представить, — ответил Рамон, наклонив свою темноволосую голову так, чтобы ей было удобнее массировать шею.

Когда у него уже не хватило сил пассивно отдаваться ее прикосновениям, он благодарно поцеловал ее ладонь и посадил к себе на колени.

— Теперь я сделаю так, чтобы ты почувствовала себя лучше, — заявил он, расстегивая ее блузку.

Прежде чем Кэти пришла в себя, его рот коснулся ее груди, уничтожая мысли, пробуждая безумное желание. Одной рукой обняв ее за плечи, а другой за талию, он положил ее на диван, а сам стал рядом на колени.

— Он умер, — горячо напомнил он. — Забудь о нем. Я не хочу, чтобы его тень стояла между нами.

Несмотря на резкий тон, его поцелуй был полон любви.

— Похорони его, — шепотом умолял он, — пожалуйста. Кэти обвила его руками, изогнувшись дугой под его телом, мгновенно позабыв обо всем на свете.

Глава 13

На следующее утро Мигель прошел мимо взволнованной секретарши, открыл дверь в кабинет Рамона и резко захлопнул ее за собой.

— Расскажи мне о своем замечательном друге Сиднее Грине из Сент-Луиса, — сказал Мигель, саркастически подчеркнув слово «друг», сказал Мигель, откинувшись в кресле, углубился в какие-то правовые документы, которые он просматривал с расстроенным видом.

— Он не мой друг, он только знакомый моего друга, — не отрываясь от документов, сказал он. — Он заговорил со мной на вечеринке в его доме девять лет назад и описал новую технологию изготовления краски, над которой работал. Он сказал, что его технология даст возможность выпускать краску, которая будет самой конкурентоспособной на рынке. На следующий день он принес мне отзывы о своем изобретении, которые были представлены независимой лабораторией и подтверждали его слова. Ему было необходимо три миллиона долларов, чтобы начать производство и сбыт, и я договорился с корпорацией и ссудил их ему. Я также свел его с несколькими моими друзьями, которым для выпуска их продукции была необходима краска. Ты сможешь найти информацию в каком-нибудь закрытом досье. Пожалуй, это все.

— Я ознакомился с этим самым досье, остальную информацию я получил от казначея корпорации сегодня утром. Все не так просто, как ты полагаешь. Твой отец навел справки о Грине и выяснил, что он химик по образованию. После этого он решил, что, так как Грин никогда не имел деловой хватки, необходимой, чтобы продать свою продукцию, три миллиона будут просто выброшены на ветер. Поскольку твой отец был «добрым, любящим папой», он решил преподать тебе урок. Он велел перевести три миллиона долларов на твой собственный счет и уже с него выдать ссуду Грину. Год спустя, когда ссуда должна была быть выплачена, Грин попросил об отсрочке. Если верить казначею, ты в это время был в Японии, и он передал письмо Грина твоему отцу. А тот проигнорировал письмо и не делал никаких попыток вернуть ссуду.

Рамон раздраженно вздохнул:

— Так или иначе, но ссуда была возвращена. Я помню, как отец сказал мне об этом.

— Не имеет значения, что сказал тебе этот старый черт! Она не была возвращена. Сам Сидней Грин подтвердил это.

Рамон лязгнул зубами, и его подбородок задрожал от гнева.

— Ты позвонил ему?!

— Ну да. Ты же сам велел мне не терять больше времени на просмотр бумаг, Рамон, — напомнил Мигель, отступая под яростным взглядом Рамона.

— Черт бы тебя побрал! Я не давал тебе права звонить ему! — взорвался Рамон.

Откинувшись назад, он ненадолго прикрыл глаза, очевидно, борясь со своим буйным нравом. Когда он заговорил снова, его голос звучал обычно:

— Даже когда я был в Сент-Луисе, я не позвонил ему. Он знал, что я в затруднительном положении, и, если бы хотел помочь мне, связался бы со мной там. Он воспринял твой звонок о старом долге как жалкую уловку с моей стороны и, наверное, очень повеселился. Девять лет назад, когда у него ничего не было, кроме рубашки на теле, он уже был самонадеянным ублюдком. Представляю себе, каким он стал, добившись успеха.

— Он по-прежнему самонадеянный ублюдок, — сказал Мигель. — И он никогда не возвращал ни цента. Когда я Сказал ему, что попытался найти записи, свидетельствующие о возврате долга, и не нашел их, он ответил, что уже слишком поздно подавать иск.

Рамон слушал это с циничным весельем.

— Он прав, конечно. Это было моей обязанностью — проверить, возвращены ли деньги, и, если нет, предпринять законные действия, прежде чем истечет время.

— Ради Бога! Ты дал человеку три миллиона долларов, и он отказывается вернуть их тебе, после того как стал миллиардером с твоей помощью. Как ты можешь оставаться в бездействии?

Рамон пожал плечами:

— Я не «давал» ему деньги, я ссудил их ему. Я сделал это не по доброте душевной, а только потому, что продукт, который он мог выпустить, высокого качества и должен был принести высокую прибыль. Это был деловой вклад, а вкладчик несет ответственность за свои деньги. К несчастью, я не обнаружил, что инвестором оказался я, а не корпорация. Что касается Грина, то в его отказе возвращать деньги сейчас, когда ничто его не вынуждает в правовом отношении, нет ничего оскорбительного — он просто заботится о своих собственных интересах. Таков бизнес.

— Это не бизнес, а грабеж! — горько возразил Мигель.

— Нет, просто хороший бизнес, — холодно объяснил Рамон. — Я полагаю, после того как Грин сообщил тебе, что не собирается выплачивать деньги, он передал мне наилучшие пожелания и «глубокое соболезнование» по поводу моего печального состояния.

— Ни черта подобного! Он попросил передать тебе, что если бы ты был хотя бы наполовину таким находчивым, каким все тебя считают, ты бы потребовал свои деньги много лет назад. Он сказал, что если ты или кто-нибудь, представляющий тебя, свяжется с ним хотя бы еще один раз, пытаясь вернуть деньги, ему придется натравить на тебя всю свою компанию. После этого он бросил трубку.

Безразличие исчезло с лица Рамона, он положил ручку.

— Он, что, с ума сошел? — спросил он с беспощадной мягкостью в голосе.

— Он… он сказал все это, а потом бросил трубку.

— Теперь это становится плохим бизнесом. Рамон немного помолчал, его рот дернулся в слабой ироничной усмешке, затем он резко потянулся и нажал на кнопку селектора. Когда Элис ответила, он продиктовал ей семь имен и семь телефонных номеров, чтобы позвонить в семь различных городов, раскинутых по всему миру.

— Если я вспоминаю условия ссуды правильно, — произнес Рамон, — я ссудил ему три миллиона под какие-то проценты, которые возрастают при невыплате в срок.

— Правильно, — сказал Мигель. — Если он брал ссуду на год, то процент составлял восемь, и тогда он был тебе должен около 3 240 000 долларов.

— Сегодня выплата составляет семнадцать процентов, и он должен за девять лет.

— Формально, юридически, он должен тебе более двенадцати миллионов долларов, — сказал Мигель. — Но это не важно. У тебя нет возможности получить их.

— Я даже не собираюсь пытаться, — любезно заметил Рамон. Его глаза были устремлены на телефон: он ждал, когда прозвучит первый трансатлантический звонок.

— Тогда что ты хочешь делать?

Брови Рамона взлетели насмешливо вверх.

— Я собираюсь преподать нашему другу Грину урок, который он должен был выучить много лет назад. Это то, о чем говорили древние.

— И что же говорили древние?

— Они говорили, что, когда ты взбираешься по лестнице успеха, не следует нарочно наступать на руки других, потому что, может быть, они тебе понадобятся, когда ты будешь на пути вниз. Никогда не наживай себе лишних врагов, говорили они. И этот урок будет ему стоить двенадцать миллионов долларов.

Как только раздавался звонок, Рамон нажимал на кнопку телефона, в который был встроен громкоговоритель, так что Мигель мог слышать обоих собеседников. Несколько бесед велось на французском, и Мигель отчаянно пытался уловить их смысл — он плохо знал французский, которым Рамон владел свободно. Тем не менее после первых четырех звонков Мигель сумел понять, что происходит нечто поразительное.

Все, с кем беседовал Рамон, были главными владельцами компаний, которые использовали краску, производимую фирмой Грина. Все они были заинтересованы в сотрудничестве и поэтому слушали с изумлением, когда Рамон кратко объяснял, что он собирается сделать. Когда очередной разговор близился к концу, каждый спрашивал, может ли он что-нибудь сделать, чтобы помочь Рамону в его «сложной ситуации», и в каждом случае Рамой вежливо отклонял предложение.

— Рамон! — взорвался Мигель, когда в половине четвертого завершился четвертый разговор. — Любой из этих людей мог вытащить тебя из этого финансового омута, в котором ты оказался, и они все предлагали помощь.

Рамон покачал головой:

— Вежливая формальность и не более того. Они предлагают помощь, понимая, что я отклоню их предложение. Это хороший бизнес. Видишь ли, — сказал он с тенью улыбки, — мы уже выучили тот урок, который преподается мистеру Грину.

Мигель не смог сдержать радости:

— Если я понял эти беседы правильно, завтра в парижской прессе появится сообщение, что главный производитель автомобилей отказывается от краски Грина, которая облезла с испытательной машины, и будет использовать какую-нибудь другую.

Рамон подошел к бару и наполнил бокалы для себя и для Мигеля.

— Это не так уж смертельно для Грина, как тебе кажется. Мой друг в Париже уже давно сказал мне, что решил выступить против краски Грина, потому что она слишком дорогая. Именно я и свел его с Грином девять лет назад. Постепенное отслоение краски стало возможным, потому что при ее нанесении фабричным персоналом моего друга были допущены ошибки, но он, конечно же, не поставит об этом в известность прессу.

Рамон протянул один из бокалов Мигелю.

— Производитель оборудования для ферм в Германии подождет ровно один день после парижского сообщения, а потом позвонит Грину и пригрозит ему, что аннулирует свой заказ после того, что он прочитал в парижской прессе.

Рамон засунул руки в карманы и усмехнулся, зажав сигару между белоснежными зубами.

— К несчастью для Грина, его краска больше не лучшая. Другие химики его обскакали. Мой друг из Токио ответит на сообщение в парижской прессе, что они никогда не использовали краску Грина и поэтому у них никогда не было трудностей с покраской автомобилей. В четверг Димитрос Василадис позвонит из Афин и аннулирует все заказы на краску для всех своих судостроительных заводов.

Рамон сделал глоток, сел за стол и начал запихивать в портфель бумаги, которые он собирался изучить вечером, после встречи с Кэти.

Мигель, заинтригованный, подался вперед на своем кресле:

— И тогда что?

Рамон взглянул на него так, как будто уже потерял всякий интерес к этому делу.

— Кто знает. Я предполагаю, что остальные американские производители быстро сообразят, что сейчас удобный момент разбить Грина в пух и прах в американской прессе. Возможно, такие публикации приведут к понижению курса акций Грина.

Глава 14

Ранним утром в четверг Мигель рассказывал о данных финансового отчета, который он подготовил для Рамона, когда в кабинет без предупреждения вошла Элис.

— Прошу прощения, — сказала она, и ее бледное лицо было каменным. — Звонит какой-то грубиян. Я уже дважды говорила, что вас нельзя беспокоить, но как только я вешала трубку, он перезванивал и начинал на меня орать.

— Что ему нужно? — нетерпеливо спросил Рамон.

Секретарша нервно сглотнула:

— Он хочет поговорить с грязным ублюдком, который пытается спустить его краску в унитаз. Сэр, это — вы? У Рамона от смеха дрогнули губы.

— Кажется, да. Соедините меня с ним.

Мигель нетерпеливо подался вперед. Рамон щелкнул переключателем на селекторе, откинулся в кресле, собрал финансовые документы, которые он читал, и молча продолжал их просматривать.

По комнате прогремел картавый бас Сиднея Грина:

— Гальварра, ты ублюдок! Ты зря теряешь время, слышишь? Мне плевать на то, что ты собираешься делать, и я не заплачу ни цента из тех трех миллионов. Ты понял? Плевал я на тебя! — Ответа не последовало, и Грин заорал снова:

— Скажи мне хоть что-нибудь, черт бы тебя побрал!

— Я восхищаюсь твоим мужеством, — подчеркнуто медленно произнес Рамон.

— Так тебя разэдак, намекаешь, что у тебя еще карты в кармане? Так прикажешь понимать? Гальварра, ты что, угрожаешь мне?

— Убежден, что никогда не стану настолько груб, чтобы угрожать тебе, Сид, — ответил Рамон спокойно.

— Черт тебя побери, ты угрожаешь мне! Кем ты себя считаешь?

— Ублюдком, который спустит твою краску в унитаз, — сказал Рамон, протянул руку и отключил Сида.

Кэти быстро написала на своей расчетной карточке сумму, равную половине стоимости мебели, которую она только что приобрела, а после этого заплатила вторую половину из денег, которые оставил ей Рамон. Продавец удивленно взглянул на нее, когда она попросила две расписки в получении, каждую на половину общей стоимости. Кэти твердо проигнорировала его взгляд, но Габриэла покраснела и отвернулась.

На улице было тепло, и туристы прогуливались по залитому солнцем Сан-Хуану.

Машина стояла на стоянке. Это был потрепанный, но прочный старый автомобиль мужа Габриэлы, который тот предоставил в распоряжение жены и ее подопечной.

— Хорошие покупки мы сделали, — вздохнула Кэти, опуская стекло, чтобы впустить легкий ветерок в душный салон. Уже был четверг, четвертый день их тяжелых, но успешных и веселых поездок, и она пребывала в счастливом возбуждении.

— Не могу отделаться от чувства, что все-таки что-то позабыла, — задумчиво произнесла она, взглянув через плечо на две лампы и край стола, загромождавшие все заднее сиденье.

— Да, кое-что ты забыла. — Прекрасное лицо Габриэлы было озабоченным, когда она повернула ключ зажигания и печально улыбнулась Кэти. — Ты забыла сказать Рамону правду о том, сколько все это стоит. — Она вырулила со стоянки и влилась в поток машин. — Кэти, он очень рассердится на тебя, когда узнает.

— Он не узнает, — бодро сообщила Кэти. — А я не собираюсь ему об этом рассказывать. И ты тоже обещала мне этого не делать.

— Конечно же, я не расскажу! — сказала Габриэла с обиженным видом. — Но падре Грегорио много раз говорил на воскресных проповедях, как важно, чтобы была честность между мужем и…

— Ох! — громко застонала Кэти. — Вот о чем я забыла. — Она откинулась и прикрыла глаза. — Сегодня четверг, в два часа дня я должна была встретиться с падре Грегорио. Рамон договорился о встрече еще во вторник и напомнил мне об этом сегодня утром, а у меня вылетело из головы.

— Может быть, ты встретишься с падре сейчас? — предложила Габриэла час спустя, когда машина подъезжала к деревне. — Сейчас только четыре часа.

Кэти быстро покачала головой. Весь день она думала о том, что они с Рамоном собираются провести вечер в их доме. Она должна принести туда еду. Он работал там с, другими мужчинами. Когда помощники уйдут, Кэти и Рамон планировали остаться наедине на несколько часов, впервые за четыре дня с тех пор, как приехали.

Когда они добрались до дома Габриэлы, Кэти пересела за руль, помахала на прощание Габриэле и развернула машину назад, прямо в деревню, чтобы заехать в магазин и купить еду и бутылку вина на вечер.

Эти последние четыре дня были для нее очень необычными. Рамон по утрам уезжал в Маягуэс, а позже, до наступления темноты, работал в доме, так что они виделись только по вечерам. Она проводила дни в покупках, надеясь, что выбранные ею вещи ему понравятся. Кэти чувствовала себя как на каникулах, получив разрешение обставить дом на свое усмотрение. Она радовалась, но дом оставался для нее домом Рамона, а не ее собственным. Возможно, это было из-за того, что Рамон был занят и она видела его так мало, а если они и были вместе, то всегда поблизости находились люди.

Рафаэль и его сыновья тоже работали в доме вместе с Рамоном, и вечером, за ужином, четверо мужчин были бодрыми, но явно усталыми. Хотя Рамон окружал ее вниманием, когда они сидели за дружеской беседой в гостиной Рафаэля, времени и места для того, чтобы «смешать тела и разделить потом, воскреснув к новой жизни», так и не было.

Каждый вечер Рамон провожал ее до дома Габриэлы, где все уже спали, увлекал к дивану и усаживал рядом с собой.

Он нежно освобождал ее почти что от всей одежды, возбуждал так, что она едва могла удержаться от крика, но затем одевал, провожал до спальни и желал ей спокойной ночи, страстно целуя на прощание. И каждую ночь Кэти ложилась под холодные простыни своей временной постели, сгорая от неудовлетворенного желания, чего, как она начинала понимать, и ожидал от нее Рамон. Однако у нее не было никаких сомнений в том, что сам он возбуждался даже больше, чем она, так что не было никакого смысла заставлять их обоих испытывать такие муки.

Прошлой ночью, волнуясь от смущения и желания, Кэти взяла инициативу в свои руки и предложила захватить одеяло со своей постели, чтобы пойти куда-нибудь, где они смогут побыть наедине и где никто им не помешает.

Рамон взглянул на нее глазами, похожими на горячие черные угольки, и его лицо потемнело от страсти. Но он только неохотно покачал головой:

— Нам помешает дождь, Кэти. Он собирается уже целый час.

Когда он говорил, вспышка молнии озарила всю комнату. Но дождь так и не пошел.

Без всякого сомнения, сегодня вечером дождь не помешает им, решила Кэти со сладким томлением.

Кэти остановилась около большого магазина и вышла из машины. Толкнув тяжелую дверь, она вошла в старое здание, которое было переполнено народом, и на миг зажмурилась.

В магазине продавалось все — от муки и консервов до купальников и дешевой мебели. Груды товаров покрывали деревянные полы, оставляя только узенький проход для покупателей. Все прилавки были завалены товарами, впрочем, как и полки, тянувшиеся вдоль стен. Без помощи продавщиц понадобились бы часы, чтобы разыскать путь через завалы вещей.

Испанская девушка, которой Габриэла раньше уже представила Кэти как novia Рамона, радостно улыбнувшись покупательнице, куда-то исчезла. В понедельник с ее помощью Кэти нашла толстые пушистые полотенца под грудой мужских рабочих брюк. Кэти купила все шесть и заказала еще дюжину. Очевидно, девушка подумала, что Кэти пришла узнать, не готов ли заказ. Она подняла полотенце, протянула его и покачала головой, полная сожаления, что прибегает к пантомиме, так как не владеет английским.

Кэти усмехнулась и кивнула на полки с бакалеей, усеянные лопатками для круп, а затем отправилась делать покупки.

Неся свежие фрукты, хлеб и упакованное в целлофан мясо, она пробиралась к прилавку, около которого толпились люди. Кэти копалась в кошельке, разыскивая деньги, когда, взглянув вверх, обнаружила, что невысокая испанка протягивает ей, улыбаясь, два счета, каждый на половину той суммы, на которую она сделала покупки. Девушка была очень горда тем, что запомнила, что Кэти всегда просила оформить свои счета именно таким образом, и Кэти не стала объяснять, что сейчас в этом не было необходимости.

Сцена, открывшаяся перед глазами Кэти, когда машина вынырнула из-под деревьев, покрытых алыми цветами, повергла ее в полное изумление. Двор был заполнен старыми грузовиками, две телеги и грузовик были нагружены строительным мусором, который, очевидно, вынесли из дома и собирались увозить. Двое мужчин крыли крышу черепицей, а еще двое сдирали облупившуюся краску с деревянной отделки. Ставни были починены и распахнуты. В окна вставлены кристально чистые стекла.

Кэти впервые увидела дом с того памятного воскресенья. Снаружи он очень изменился. Ей страстно захотелось увидеть, что было сделано внутри. Она бросила быстрый взгляд в зеркало заднего вида, освежила губы помадой и поправила волосы.

Она выбралась из машины, стряхнула нитку с джинсов и заправила внутрь клетчатую рубашку.

Равномерные удары молотков, доносящиеся из дома, резко приостановились. Мужчины на крыше стали спускаться вниз, когда Кэти пошла по кирпичной дорожке, на которой больше не валялись ни разбитые кирпичи, ни осколки черепицы. Она взглянула на часы: было ровно шесть, и скорее всего мужчины заканчивали работу.

Входная дверь, которую Рамон сломал в то воскресенье, была повешена на петли, облупившаяся краска счищена до гладкого дерева. Кэти посторонилась, когда восемь мужчин прошли мимо, неся деревянные ящики с инструментами. Рафаэль и его сыновья были среди них. «Да здесь работает целая армия», — в изумлении подумала Кэти.

— Рамон на кухне с водопроводчиком, — тепло сказал Рафаэль, по-отечески улыбнувшись.

А его сыновья усмехнулись, когда проходили мимо нее.

Стены в гостиной, сделанные из резных досок, и пол были уже очищены и оказались приятного светло-коричневого цвета. В доме было солнечно и светло: все окна блестели чистотой, а некоторые из них были распахнуты, впуская ветер, и доносимый им аромат цветов смешивался с едким запахом свежих опилок. Пожилой человек прошаркал из кухни, держа в каждой руке огромные гаечные ключи. Он вежливо приподнял кепку перед Кэти, а затем прошел через гостиную и вышел из дома. «Водопроводчик», — предположила Кэти.

Кинув последний взгляд вокруг себя, Кэти прошла в кухню. Как и все остальные деревянные поверхности, стены там были очищены песком, а отвратительный облупившийся линолеум содран. Резкий лязг металла по металлу заставил ее посмотреть в угол. Кто-то стоял на четвереньках под раковиной. Кэти улыбнулась, узнав эти длинные ноги и узкие бедра.

Очевидно, Рамон не понял, что водопроводчик ушел, потому что знакомый голос резким тоном отдал приглушенный приказ. Кэти нерешительно поколебалась, затем, чувствуя себя ребенком, играющим со взрослым, схватила гаечный ключ и протянула его Рамону, под новую раковину из нержавеющей стали. Она негромко рассмеялась, когда гаечный ключ был грубо выброшен назад и тот же приказ был повторен, правда, теперь вместе с нетерпеливым ударом по дну раковины.

Кэти наклонилась вперед и повернула оба крана. За потоком воды последовала вереница ругательств, которыми сыпал Рамон из-под раковины, когда вода полилась ему на лицо, волосы и обнаженную грудь. Схватив полотенце с пола, он вскочил одним гибким яростным движением и начал вытирать голову и лицо, в то время как Кэти бросилась к кранам и выключила воду. С испуганным обожанием она слушала злые испанские фразы, которые доносились из-под полотенца, а когда он отбросил его и свирепо уставился на нее, приняла самый невинный вид.

Выражение его лица стало озадаченным.

— Я хотела сделать тебе сюрприз, — объяснила Кэти, прикусив нижнюю губу, чтобы удержаться от смеха.

Капли воды блестели на его кудрявых волосах, бровях, ресницах, на жестких волосках широкой груди.

— Надо думать, что один сюрприз заслуживает другого, — свирепо сказал Рамон.

Он вытянул правую руку и открыл кран с холодной водой. Прежде чем Кэти успела сообразить, ее голова оказалась наклоненной в раковину на расстоянии дюйма от водной струи.

— Только посмей! — пронзительно взвизгнула она. Вода побежала еще сильнее, а ее голова стала еще ближе к струе. — Прекрати! — запротестовала она, и раковина отозвалась эхом на ее смех. — Вода бежит по полу!

Рамон освободил ее и закрыл кран.

— Трубы протекают, — заметил он без особого огорчения. Он приподнял бровь и добавил зловеще:

— Я припомню тебе этот сюрприз!

Кэти со смехом проигнорировала угрозу.

— А я-то думала, что ты разбираешься в плотничьих работах, — поддразнила она его.

— Я сказал, — сухо уточнил Рамон, — что разбираюсь в них так же, как ты в шитье занавесок.

Кэти украдкой хихикнула и постаралась принять возмущенный вид:

— У меня с занавесками все нормально, чего не скажешь о твоих познаниях в сантехнике. — «Потому что занавески шьют Габриэла и сеньора Виллегас», — мысленно добавила она.

— Неужели? — усмехнулся Рамон. — А ну-ка отправляйся в ванную.

Кэти была слегка удивлена, что он не последовал за ней, а потянулся к полотенцу и чистой рубашке, висящей на гвозде.

Она остановилась перед дверью ванной, мысленно готовясь увидеть ржавую посудину, кишащую насекомыми. Когда она нерешительно открыла дверь, то застыла в удивлении.

Исчезло старое оборудование. На его месте появились современная раковина и просторный душ из оргстекла со скользящими дверями. Ради эксперимента Кэти отвела одну дверь в сторону и заметила с одобрением, что она плавно заскользила. Из душа текла вода — почему же тогда Рамон сетовал по поводу протекающих труб? Стараясь не наступать в скользкие лужи на полу, Кэти осторожно вошла внутрь, чтобы выключить воду. Этого как раз и не получилось. Ее рот распахнулся в немом крике, когда поток ледяной воды хлынул ей прямо в лицо. Кэти повернулась, чтобы выбраться из-под душа, но кожаные подошвы ее туфель заскользили по полу, и она упала прямо под ледяной ливень.

Она выползла из ванной на четвереньках, мокрая одежда прилипла к телу, а вода стекала с лица и волос. Она неуклюже встала на ноги и отбросила волосы с лица. Рамон стоял в дверях, заметно пытаясь сохранить невозмутимый вид.

— Только попробуй рассмеяться! — злобно предупредила Кэти.

— Может быть, тебе нужно мыло? — заботливо предположил Рамон. — А может, полотенце?

Он начал расстегивать чистую рубашку, которую только что надел.

— Ты не против надеть рубашку, которая только что была на мне? — Кэти, которая собиралась рассмеяться над собой, попыталась произнести несколько робких возражений, когда Рамон добавил:

— Странно, не так ли, что один сюрприз влечет за собой другой?

Когда она осознала, что он проделал это нарочно, все внутри ее взорвалось. Вздрогнув, она выхватила рубашку из его руки и захлопнула дверь прямо перед его ухмыляющимся лицом! Он, должно быть, увидел, что она вошла в душ, и повернул вентиль, яростно предположила Кэти, сдирая с себя холодные мокрые джинсы. Так вот какова месть латиноамериканца за то, что оказался выкупанным без своего согласия! Этого возмездия требовало его жесткое мужское «я»! Она рывком открыла дверь ванной, одетая только в свои мокрые трусики и белую рубашку Района, и гордо вышла из пустого дома.

Рамон был уже во дворе, хладнокровно расстилая под деревом одеяло, которое она привезла с собой. Самовлюбленный негодяй!

Рамон, стоя на коленях, взглянул на нее снизу вверх, выражение его лица оставалось невозмутимым.

— Никогда не хлопай дверью перед моим лицом, — спокойно сказал он. А затем, словно инцидент был уже исчерпан, восхищенно улыбнулся.

В душе кипя от гнева, Кэти скрестила руки, прислонилась к дверному проему и застыла, позволяя ему посмотреть на себя. Глазей, глазей! А потом она заберет одеяло, завернется в него и вернется к Габриэле!

Взгляд Рамона скользнул по каскаду медных волос, спадающих волнами на плечи, по ее выступающей груди, подчеркнутой облегающей рубашкой, задержался на том месте, где его рубашка заканчивалась, а затем продолжил движение по ее длинным, стройным ногам.

— Достаточно? — спросила она, не пытаясь скрыть свою враждебность. — Ну что, удовлетворен?

Он резко поднял голову, не до конца понимая ее настроение:

— Кэти, ты хочешь «удовлетворить» меня? Не обращая внимания на сексуальный подтекст, Кэти выпрямилась и подошла к одеялу, на котором он сидел на корточках.

— Я уезжаю, — сказала она, глядя на него с каменным высокомерием.

— Нет никакой необходимости ехать за другой одеждой. Твоя скоро высохнет, и, кроме того, я уже видел тебя, когда на тебе было надето куда меньше.

— Я уезжаю не за одеждой. Я не собираюсь оставаться здесь с тобой, после того как ты меня выкупал.

Рамон медленно встал на ноги, возвышаясь над ней, и Кэти яростно взглянула на его бронзовую грудь.

— Мне нужно одеяло, я собираюсь завернуться в него, чтобы по пути хоть немного согреться, а ты стоишь на нем.

— Ну конечно, — мягко произнес он, отступая на шаг. Кэти схватила одеяло, обвернула его вокруг себя и направилась к машине, чувствуя, что Рамон, небрежно прислонившись к дереву, следит за каждым ее шагом. Она села за руль и потянулась за связкой ключей, среди которых был и ключ зажигания. Ключей не было. Искать под креслом на полу не пришлось, потому что Кэти совершенно точно знала, где они находятся.

Кэти сердито посмотрела на Рамона через открытое окно машины. Рамон полез в карман и показал ей ключи, держа их на открытой ладони.

— Кажется, тебе это нужно.

Кэти вышла из машины и промаршировала к нему с тем чувством собственного достоинства, которое только позволяло ей одеяло.

— Отдай их мне, — потребовала Кэти, протягивая руку.

— Возьми, — безразлично ответил он.

— Ты что, поклялся не дотрагиваться до меня?

— Я и не мечтал об этом, — ответил Рамон с возмутительным спокойствием. — Но не вижу причины, почему бы не позволить тебе коснуться меня.

В яростном изумлении Кэти смотрела, как он засовывает ключи в глубокий карман своих джинсов и скрещивает руки на груди.

— Давай, попробуй достать их!

— Собираешься получить удовольствие? — яростно спросила Кэти.

— Собираюсь.

Кэти была в таком гневе, что сбила его с ног и начала бороться за проклятые ключи. Она уселась на него верхом, засунула руку в боковой карман и вытащила их, коснувшись при этом весьма интимных частей его тела.

— Спасибо, — зло сказала она. — Ты отдал мне ключи при первом же требовании.

— Спасибо, — ответил он, — за то, как ты достала их. Она резко повернулась и встала на ноги, рванула одеяло и упала на землю, потому что Рамон прочно стоял на противоположном его конце. Слабо упираясь кулаками в землю, Кэти качнулась на корточках.

— Как ты могла подумать, что я сделал это нарочно? — тихо спросил Рамон.

Кэти посмотрела на его красивое, спокойное лицо, и ее гнев мгновенно улетучился.

— Ты не делал этого?

— А как ты сама думаешь?

Кэти прикусила губу, чувствуя себя глупой и несносной.

— Я не думаю, что ты сделал это нарочно, — пробормотала она, глядя на свои босые ноги с удрученным видом. Его голос зазвенел от веселья:

— Ну и что ты теперь собираешься делать? Голубые глаза Кэти потеплели от смеха и чувства вины.

— Я собираюсь доказать тебе, что мне стыдно, и буду прислуживать тебе в течение всего вечера.

— Понятно, — сказал он с многозначительным смешком. — В таком случае что же делать мне?

— Просто постой, пока я разложу одеяло, а затем я налью тебе немного вина и сделаю сандвичи.

С веселым удовлетворением Рамон позволил ей сделать три сандвича с ростбифом, наполнить его бокал вином и нарезать для него сыр.

— Мужчина может привыкнуть к этому, — хмыкнул он, когда Кэти настояла не только на том, чтобы очистить яблоко и порезать его на дольки, но и на том, чтобы вкладывать дольки в его рот.

Кэти посмотрела на него в полумраке, и ее душа затрепетала от его близости. Он откинулся на спину, закинув руки за голову, и был похож на большую гибкую и сильную пантеру, которая лениво смотрела на добычу. Добыча находилась очень близко и не собиралась убегать.

— Кэти, — мурлыкнул он, — знаешь, чего я сейчас хочу? Рука Кэти застыла, когда она поднесла бокал с вином к губам, и у нее участился пульс.

— Чего? — мягко спросила она.

— Чтобы ты сделала мне массаж спины, — объявил он, перекатываясь на живот и предоставляя спину в ее распоряжение.

Кэти отставила бокал и встала на колени рядом с ним. Под ее ласкающими пальцами очутилась гладкая, теплая спина и широкие, могучие плечи. Она растирала и массировала его твердое тело, пока не устали руки. Тогда она села и подняла свой бокал с вином.

— Кэти, — произнес он, отвернув от нее свою темную голову.

— Что?

— Я сделал это нарочно.

Одним легким движением Кэти выплеснула вино на его обнаженную спину, вскочила на ноги и понеслась к дому. Рамон схватил ее за талию, когда она почти пересекла темную гостиную. Все его тело сотрясалось от хохота, когда она начала отбиваться от него.

— Ты — животное, — задохнулась она, охваченная чем-то средним между весельем и враждебностью. — Ты самый вероломный, самонадеянный…

— Невинный человек из всех, кого ты знаешь, — хихикнул он. — Я тебе дарю мое определение.

— Я убью тебя! — рассмеялась она, вырываясь все слабее.

Внезапно его глубокий голос охрип:

— Если ты не прекратишь, то мне понадобится холодный душ.

Кэти замерла, начиная ощущать, как желание охватывает ее. Его губы легко коснулись ее уха, затем чувственно скользнули к изгибу шеи, исследуя каждый дюйм ее возбужденного тела. Его руки ласкали ее грудь с тем властным мастерством, от которого у нее всегда подкашивались ноги.

— Твои соски возбуждены, — сказал он громким, волнующим голосом, проводя большими пальцами по напряженным чувствительным бугоркам. — А твои груди поднимаются, наполняя мои руки. Повернись, querida, — пылко пробормотал он, — я хочу почувствовать их своей грудью.

Трепеща от предчувствия безмерного блаженства, Кэти повернулась в его объятиях. Он посмотрел на ложбинку между ее полными, жаждущими грудями, затем перевел горящий взор на ее лицо. Кэти зачарованно смотрела, как его губы медленно приближаются к ней, в то время как его рука легла ей на затылок, а пальцы утонули в ее тяжелых волосах.

В тот момент когда его полуоткрытый рот накрыл ее губы, она потеряла всякую сдержанность. Его язык проник в ее рот с таким отчаянным голодом и откровенной настойчивостью, что Кэти вспыхнула огнем в его объятиях. Его свободная рука обняла ее, прижимая ее тающее тело к горячим бедрам. Кэти, находившаяся в полуобморочном состоянии, почти повисла на этой сильной руке.

— Пойдем отсюда, — хрипло приказал он, а когда Кэти прошептала: «Хорошо», — он застонал и начал покрывать ее влажное, нежное тело еще более страстными, разрушительными поцелуями.

Слепящая вспышка света болезненно резанула глаза Кэти. И в тот же момент какой-то голос потребовал:

— Могу я узнать, кто свершил свадебный обряд, который ускорил наступление медового месяца, а, Рамон?

Кэти открыла глаза и в шоковом состоянии взглянула на странно одетого мужчину, который стоял посреди ярко освещенной комнаты. Затем она посмотрела на Рамона, голова которого была запрокинута назад, глаза закрыты, а на лице смешались смущение, гнев и веселье. Вздохнув, Рамон открыл глаза и взглянул через левое плечо на незваного гостя.

— Падре Грегорио, я… У Кэти подогнулись колени.

Объятия Рамона смягчились, он перевел взгляд со священника на бледное лицо Кэти.

— Кэти, с тобой все в порядке? — обеспокоенно спросил он.

— Уверен, что с сеньоритой Конелли не все в порядке, — убедительно сказал священник. — Несомненно, ей было бы лучше уйти и одеться.

Бледные щеки Кэти покраснели от растерянности.

— Моя одежда все еще мокрая, — пыталась не то возражать, не то оправдываться она.

В этот момент Кэти осознала, что ее рубашка задралась над трусиками и она стоит почти нагая. Она неловко одернула рубашку и рванулась из объятий Рамона.

— Тогда, возможно, вам лучше будет взять одеяло, которое я заметил во дворе, и прикрыться им.

Рамон что-то резко сказал священнику по-испански и потянулся, чтобы остановить Кэти, но она отступила и бросилась вон из дома. Она была унижена, напугана и злилась на себя за то, что ощущала себя непослушной пятнадцатилетней девчонкой. Этот властный старик оказался священником, чье одобрение ей необходимо было заслужить, повторяла она про себя. Никогда, ни разу за свою жизнь она никого так не ненавидела! За десять секунд он заставил ее почувствовать себя грязной и низкой! Ее, которая была по сегодняшним меркам практически невинной!

Рамон спокойно разговаривал со священником, когда Кэти появилась в доме, завернутая в одеяло. Он протянул руку и привлек ее к себе, но его первые слова были полны укора:

— Почему ты не пришла на встречу с падре Грегорио, Кэти?

Она вскинула голову, защищаясь, и посмотрела на священника. На макушке у него сияла лысина, а по краям свешивались, как занавески, длинные седые пряди. Густые белые, слегка приподнятые брови придавали ему сатанинский вид, который, подумала Кэти, очень подходил этому старому черту. Тем не менее ее взгляд дрогнул, когда встретился с его голубыми пронзительными глазами.

— Я забыла о ней.

Кэти почувствовала на себе презрительный взгляд Рамона.

— В таком случае, — сказал падре холодным и непреклонным голосом, — возможно, вы не забудете о другой встрече. Скажем, завтра, в четыре часа.

Кэти нелюбезно пробормотала:

— Очень хорошо.

— Я отвезу вас назад в деревню, падре, — сказал Рамон. Кэти была готова провалиться сквозь пол, когда после кивка, выражающего согласие, священник направил на нее многозначительный взгляд поверх очков:

— Я уверен, что сеньорита Конелли хочет вернуться к Габриэле. Уже довольно поздно.

Не дождавшись ответа Рамона, Кэти резко повернулась и пошла в ванную, прикрыв за собой дверь гостиной. Задыхаясь от унижения, она влезла во влажную одежду и провела руками по волосам.

Рывком открыв дверь, она подошла прямо к Рамону, который стоял в дверном проеме, держась за косяк. Неожиданное веселье на его лице вызвало лишь раздражение у Кэти, уже терзавшейся сомнениями.

— Кэти, он считает, что защищает твое целомудрие от моих распутных намерений.

Кэти, которая внезапно оказалась близка к истерике, уставилась на ямочку на подбородке Рамона.

— Он ни на минуту не верит в то, что у меня есть хотя бы капля достоинства! Пожалуйста, давай уедем. Я хочу убраться отсюда. Я очень устала.

Когда Кэти приблизилась к падре Грегорио, стоящему около машины, ее мокрые парусиновые туфли издавали громкие хлюпающие звуки, а джинсы влажно хлопали по ее ногам. Это неоспоримое доказательство того, что ее одежда была действительно мокрой, вызвало у священника слабую улыбку, но Кэти только обдала его холодным взглядом и юркнула в машину. По дороге в деревню он дважды пытался заговорить с ней. Кэти отделывалась односложными предложениями.

Высадив священника в деревне, они поехали к дому Габриэлы.

Спустя пятнадцать минут, когда Кэти появилась из спальни в сухой одежде, Рамон стоял в гостиной, разговаривая с Эдуарде. Как только он увидел ее, он сразу же извинился и предложил Кэти выйти с ним. Волнение по поводу неожиданной встречи с падре Грегорио почти улеглось, но Кэти слегка тревожилась из-за настроения Рамона.

В тяжелом молчании они перешли чистый маленький дворик. Кэти остановилась в дальнем его конце и прислонилась спиной к дереву. Рамон обхватил ее руками, не давая вырваться. Кэти увидела решительно сжатый рот и холодный настойчивый взгляд.

— Почему ты не встретилась с падре Грегорио? Кэти, захваченная врасплох, ответила запинаясь:

— Я же сказала, что забыла.

— Я напомнил тебе об этом сегодня утром, когда зашел, чтобы увидеть тебя до работы. Как же ты смогла забыть о встрече через несколько часов?

— Я забыла, — защищалась она, — потому что уже четвертый день занята покупками. Я пытаюсь купить все необходимое для твоего дома.

— Почему ты все время говоришь «твой», а не «наш»?

— Почему ты вдруг решил задать мне все эти вопросы? — взорвалась Кэти.

— Потому что, когда я задаю эти вопросы себе, мне очень не нравятся те ответы, которые приходят на ум.

Сделав шаг назад, он спокойно достал из кармана тонкую сигару и зажигалку. Прикрывая пламя ладонью, чтобы прикурить, он посмотрел сквозь облако ароматного дыма на Кэти, которая почувствовала себя неловко.

— Падре Грегорио — единственное возможное препятствие для свадьбы через десять дней, не так ли?

Кэти чувствовала, что этими словами он загоняет ее в угол.

— Ну?

— Скажи-ка мне вот что, — заявил он с небрежным любопытством. — Ты собираешься встретиться с ним завтра?

Кэти откинула волосы со лба взволнованным жестом:

— Да, конечно. Но ты же понимаешь, что я ему не понравилась. Мне кажется, что он не более чем тиран, вмешивающийся в чужие дела.

Рамон отогнал эту мысль уклончивым пожатием плеч.

— Мне кажется, что это обычно для священника — убедиться в том, что обручившиеся действительно подходят друг другу и могут создать счастливую семью. Это распространено и в Соединенных Штатах. Это все, что он желает выяснить.

— Он не поверит в это! Он уже решил иначе.

— Нет, не решил, — стоял на своем Рамон. Он шагнул ближе. Кэти бессознательно царапала грубую кору дерева. Его взгляд блуждал по ее лицу, как бы вычисляя ответ на свой следующий вопрос, прежде чем задать его.

— Ты хочешь, чтобы он решил, что мы не подходим друг другу, Кэти?

— Нет, — прошептала Кэти.

— Расскажи мне о своем первом браке, — резко приказал он.

— Нет! — отшатнулась Кэти, и ее тело затряслось от гнева. — Никогда не проси меня об этом, потому что я все равно ничего не скажу. Я пытаюсь даже не думать о моем замужестве.

— Если ты действительно вышла из него без душевных ран, — продолжил Рамон, — тебе ничто не мешает говорить о нем.

— Говорить о нем? — истерично закричала Кэти.

— Да.

В следующий миг неистовство своей реакции повергло Кэти в шоковое молчание. Сделав глубокий вдох, она постаралась избавиться от панического страха, растущего в душе. Она сказала Рамону, который изучал ее как под микроскопом, с извиняющейся улыбкой:

— Единственное, чего бы я не хотела, так это чтобы уродство прошлого портило настоящее, а это будет именно так. Ты ведь, конечно, это понимаешь?

Тень улыбки коснулась губ Рамона, когда он взглянул на ее покрасневшее лицо.

— Да, понимаю, — мягко вздохнул он. Его руки нежно легли ей на плечи. — У тебя прекрасная улыбка, но ты очень устала.

Кэти обвила руки вокруг его шеи. Она понимала, что он не удовлетворен ее объяснениями, и была благодарна ему за то, что он не собирался продолжать свои расспросы.

— Да, немного устала. Мне лучше лечь.

— А перед сном о чем ты думаешь? — спросил он, и его голос был хриплым и дразнящим.

Глаза Кэти загорелись в ответном блеске.

— О сочетании цветов для кухни, — невинно ответила она.

— Неужели? — выдохнул он нежно.

Кэти кивнула, и легкая улыбка коснулась ее губ.

— А о чем думаешь ты?

— Об оптовой цене на ананасы.

— Лжец, — прошептала она, устремив взгляд на чувственные губы, которые приближались к ней.

— Желтый? — выдохнул он около ее губ.

— Кто, ананас?

— Цвет кухонных стен.

— Нет, зеленый.

Рамон вдруг резко отступил. Он казался добродушным и задумчивым.

— Возможно, ты права. Зеленый — очень красивый цвет. И от него не устаешь.

Он взял ее за руку и повел по направлению к дому, нежно поглаживая ее по щеке.

— Подумай об этом сегодня ночью.

Кэти сделала несколько нерешительных шагов, затем повернулась, глядя на Рамона с откровенным разочарованием.

Его белоснежные зубы сверкнули в ленивой усмешке, когда он вопросительно поднял бровь:

— Ты хочешь еще чего-нибудь? Наверное, другую тему для размышлений в постели?

Кэти почувствовала мощный сексуальный магнетизм, который он излучал. Она была не в силах сопротивляться. Создавалось впечатление, что даже его бархатный голос дотягивается до нее и обволакивает теплым облаком.

— Подойди ко мне, Кэти, и я дам это тебе. Все тело Кэти вспыхнуло, когда она шагнула в его манящие объятия. Суматоха последнего часа, дикие скачки настроения от желания до унижения и ярости, а теперь и вот эта ласка — все завертелось перед глазами Кэти, когда руки Рамона сомкнулись вокруг нее.

Желая уверить и Рамона и себя, что все окончится хорошо, Кэти целовала его с такой неистовой настойчивостью, что его сильное тело задрожало и он слегка ослабил свои объятия.

Он начал лихорадочно целовать ее лицо, лоб, глаза и шею. И прежде чем его губы обрушились на нее с последним, сокрушительным поцелуем, ей показалось, что он прошептал;

— Я люблю тебя, Кэти.

Глава 15

Кэти и Габриэла провели утро и большую часть дня прочесывая магазины в двух ближайших деревнях. Габриэла очень нравилась Кэти. Она была не только хорошей спутницей, но и неутомимой покупательницей. Иногда Габриэла была в большем восторге от того, что делала Кэти, чем сама Кэти. И временами, после бесконечных покупок, приобретя сотни вещей и уже не имея сил двигаться дальше, Кэти с некоторым испугом думала о ее энтузиазме.

Кэти платила за простыни и покрывала, которые только что приобрела, а Габриэла деликатно отступила назад. Кэти попросила двойные счета, каждый на половину стоимости, а затем, как всегда, заплатила, взяв равное количество из денег Рамона и своих.

— Как ты думаешь, Рамону понравятся те цвета, которые я выбрала для спальни? — радостно спросила Кэти, когда они сели в машину.

— Конечно, — сказала Габриэла, повернувшись на сиденье, чтобы с улыбкой посмотреть на Кэти. Ее густые темные волосы по-настоящему живописно растрепались, а глаза сияли. — Но все, что ты купила, больше подойдет ему, чем тебе. На твоем месте я бы взяла то одеяло с оборочками.

Кэти, которая сидела за рулем, взглянула в зеркало заднего вида, прежде чем влиться в медленное движение, а затем с сомнением посмотрела на Габриэлу:

— Не могу себе представить Рамона, спящего под одеялом с цветочками.

— Эдуарде в недостатке мужественности тоже не упрекнешь, но не думаю, что он стал бы возражать против вещи, которую выбрала я.

Кэти со вздохом кивнула. Эдуарде уступил бы желаниям Габриэлы с той особенной покорной улыбкой очень сильного человека, с которой он часто любовался женой. За последние четыре дня Кэти изменила свое мнение об Эдуарде. Он не смотрел на мир суровыми, недоброжелательными глазами. Так он смотрел только на Кэти. Он был всегда с ней неизменно учтив, но не более.

Это не было бы страшно для Кэти, будь он мелок или туп, но дело было в том, что Эдуарде производил сильное и хорошее впечатление. Поэтому было обидно.

Эдуарде обладал истинно испанской красотой. Ему было тридцать пять лет, он был на три дюйма ниже Рамона и излучал уверенность и мужское превосходство, которое то раздражало, то интриговало Кэти. Рамон, с его изысканными манерами, всегда улыбался другу, но, когда мужчины были вместе, между ними возникало легкое соперничество.

— Может быть, я чем-то оскорбила Эдуарде? — спросила вслух Кэти, надеясь, что Габриэла не согласится с тем, что в его отношении к ней было что-то необычное.

— Не обращай на него внимания, — ответила Габриэла с поразительной прямотой. — Эдуарде не доверяет американским девушкам, особенно таким богатым, как ты. Ко всему прочему, он считает их избалованными и безответственными Кэти предположила, что под «прочим» подразумевается неразборчивость в связях.

— Почему он решил, что я богата? — осторожно поинтересовалась она.

Габриэла с извиняющейся улыбкой посмотрела на нее:

— Из-за твоего багажа. Видишь ли, Эдуарде работал в гостинице первого класса в Сан-Хуане, когда ходил в школу. Он говорит, что твой багаж стоит дороже, чем вся обстановка в нашей гостиной. — Прежде чем Кэти успела прийти в себя, Габриэла продолжила:

— Эдуарде по многим причинам очень любит Рамона, и он боится, что ты не сможешь быть женой испанского фермера. Он думает, что так как ты — богатая американская женщина, тебе не хватит мужества, чтобы остаться, что ты уедешь, как только обнаружишь, что твоя жизнь здесь будет иногда очень тяжелой. А когда окажется, что урожай слишком низкий или цены слишком высоки, ты сразу же выложишь перед Рамоном свои деньги.

Кэти слегка покраснела, и Габриэла глубокомысленно кивнула.

— Вот почему Эдуарде не должен обнаружить, что ты не подчинилась Рамону. Он решит, что ты делаешь это потому, что Рамон не может купить все то, что тебе необходимо. Когда-нибудь, если захочешь, ты мне все объяснишь, но сейчас Эдуарде ни в коем случае не должен узнать об этом. Он сразу же расскажет обо всем Рамону.

— Никто ничего не обнаружит, если только ты им не расскажешь, — успокоила ее с улыбкой Кэти.

— Ты же знаешь, что я не расскажу, — взглянула на солнце Габриэла. — Ты не хочешь зайти на аукцион, в тот дом в Маягуэсе? Мы совсем близко от него.

Кэти с готовностью согласилась и три часа спустя была горда своими покупками: обеденным сервизом, диваном и двумя креслами. Этим домом раньше владел богатый холостяк, который, очевидно, высоко ценил изящество и комфорт. Кресла были с высокой спинкой, обитые кремовой с рыжеватыми прожилками стеганой тканью. Диван — с широкими овальными подлокотниками и мягкими подушками. Расплатившись и договорившись о доставке мебели, Кэти сказала:

— Рамону понравится.

— Кэти, а тебе они нравятся? — озабоченно спросила Габриэла. — Ты тоже собираешься жить здесь. Но ты не купила ни одной вещи, которая понравилась бы тебе.

— Конечно, нравятся.

Без десяти четыре Габриэла остановила машину перед маленьким домом падре Грегорио. Он располагался на восточной стороне деревенской площади, прямо напротив церкви.

Кэти взяла сумочку с сиденья, нервно улыбнулась Габриэле и выскользнула из машины.

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я подождала тебя? — спросила ее Габриэла.

— Конечно, — сказала Кэти. — Отсюда недалеко до вашего дома, я вернусь пешком. У меня будет еще уйма времени переодеться и проведать Рамона.

Кэти неохотно поднялась к двери. Она задержалась, чтобы разгладить юбку. Она была одета в спортивного покроя платье пастельно-зеленого цвета. Затем провела дрожащей рукой по золотистым волосам, которые собрала в мягкий узел. Она надеялась, что выглядит очень строго и вместе с тем красиво, но чувствовала себя нервозно.

Пожилая экономка открыла дверь и пригласила войти в дом. Следуя за ней в темный холл, Кэти ощущала себя осужденной, поднимающейся на гильотину. А чего она, собственно, психует? Подумаешь, деревенский диктатор!

Падре Грегорио встал при ее появлении. Он был худее и ниже ростом, чем ей показалось вчера вечером. Как ни абсурдно, но это ее утешило, хотя было понятно, что они не собираются вступать в кулачный бой. Священник указал на кресло напротив себя и сел сам.

Какое-то время они разглядывали друг друга с вежливой осторожностью, затем он предложил:

— Может быть, вы хотите кофе?

— Спасибо, нет, — ответила Кэти с твердой учтивостью. — У меня мало свободного времени.

Что не нужно было этого говорить, Кэти поняла, когда его густые брови сошлись на переносице.

— Не сомневаюсь, что вам необходимо переделать много дел, — кратко заметил священник.

— Не для себя, — торопливо объяснила Кэти, чтобы достичь перемирия, — для Рамона.

К ее безмерному облегчению, падре Грегорио принял ее предложение о перемирии. Его твердые губы расслабились в каком-то подобии улыбки, когда он кивнул своей седой головой:

— Рамон торопится все завершить. Он, должно быть, очень загружает вас.

Открыв стол, он достал какие-то бланки и взял ручку.

— Давайте начнем с формальностей. Ваше полное имя и возраст, пожалуйста. Кэти назвала.

— Семейное положение? — Прежде чем Кэти успела ответить, он взглянул на нее и печально произнес; — Рамон упоминал, что ваш первый муж умер. Как трагично было для вас оказаться вдовой в расцвете вашего брака.

Кэти никогда не лицемерила. Вежливо, но твердо она сказала:

— Я оказалась «вдовой»в расцвете нашего развода, и если была какая-нибудь трагедия, так это та, что мы вообще были женаты.

Стало заметно, как под очками сузились его голубые глаза.

— Прошу прощения?

— Я развелась с ним де того, как он умер.

— По какой причине?

— Несовместимость характеров.

— Я не спрашиваю вас о формальном основании. Я спросил о причине.

Кэти вспыхнула от возмущения. Она медленно и тихо перевела дыхание:

— Я развелась с ним, потому что презирала его.

— За что?

— Я предпочла бы не обсуждать это.

— Понятно, — сказал падре Грегорио. Он отложил бумаги в сторону, положил ручку, и Кэти почувствовала, что хрупкое перемирие начало разрушаться. — В таком случае, может быть, вы не будете против того, чтобы поговорить о вас и о Рамоне. Как давно вы знакомы?

— Всего две недели.

— Очень необычный ответ, — заметил он. — Где вы познакомились?

— В Штатах.

— Сеньорита Конелли, — сказал он холодным тоном, — вы не сочтете за вторжение в вашу личную жизнь, если я попрошу вас быть немного более конкретной?

Глаза Кэти воинственно вспыхнули.

— Ну что вы, падре. Я познакомилась с Рамоном в баре, cantina, как вы здесь это называете. Он остолбенел:

— Рамон познакомился с вами в cantina?

— Точнее, это было снаружи. — Простите?

— Это было снаружи, на стоянке, у меня были неприятности, и Рамон помог мне.

Падре Грегорио расслабился и одобрительно кивнул:

— Конечно, у вас была поломка в машине, и Рамон помог вам.

Кэти ни с того ни с сего обуяло стремление говорить правду и только правду:

— Точнее, у меня были проблемы с мужчиной, который… целовал меня на стоянке, а Рамон избил его. Он был слегка возбужден, полагаю.

За золотой оправой очков глаза священника превратились в сосульки.

— Senorita, — сказал он с презрением, — вы пытаетесь меня убедить, что Рамон Гальварра участвовал в пьяном уличном скандале на стоянке cantina из-за какой-то женщины, которую он не знал, то есть из-за вас?

— Конечно же, нет! Рамон не был пьян, и я вряд ли смогу назвать это уличным скандалом. Он только ударил Роба один раз, но так, что тот упал без сознания.

— И что же было после этого? — нетерпеливо спросил священник.

К несчастью, капризное чувство юмора Кэти выбрало именно этот момент, чтобы проявить себя:

— Потом мы засунули Роба в его машину и уехали с Рамоном на моей.

— Просто очаровательно.

Искренняя улыбка пронеслась по лицу Кэти.

— Вообще-то на самом деле это было зге настолько ужасно, как, наверное, прозвучало.

— В это очень трудно поверить. Улыбка Кэти увяла. Ее глаза стали темными и мятежными.

— Верьте во что хотите, падре.

— То, во что вы хотите заставить меня поверить, изумляет меня, senorita, — огрызнулся он, поднимаясь из-за стола.

Кэти встала. Ее чувства были так запутанны, что она сама не понимала, было ли столь резкое завершение их беседы ее победой или поражением.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила она, поставленная в тупик.

— Вы подумаете об этом, и мы встретимся с вами в понедельник в девять утра.

Час спустя Кэти переоделась в белый трикотажный костюм. Она чувствовала себя разгневанной, смущенной и виноватой, когда начала взбираться по крутому склону к дому, в котором работал Рамон. Она остановилась взглянуть на холмы, покрытые полевыми цветами. Она различила крыши домов Габриэлы и Рафаэля, полюбовалась деревней. Дом Рамона был далеко в стороне от остальных. Кэти решила присесть и отдохнуть. Потом легла на траву.

«То, во что вы хотите заставить меня поверить, изумляет меня, senorita», — сказал старый священник. «Ему действительно показалось, что я пыталась произвести на него плохое впечатление», — раздраженно подумала Кэти, когда на самом деле она целый день подбирала платье и туфли, чтобы быть одетой почтительно и скромно во время их встречи.

Она просто рассказала ему правду о том, как они с Рамоном познакомились. Если это оскорбило его старомодные представления, то в этом, естественно, не ее вина. Если он хотел, чтобы на его вопросы отвечали, он не стал бы задавать их в таком тоне.

Чем больше Кэти размышляла, тем меньше ей было стыдно за вспышку гнева во время первой встречи с падре Грегорио. Но слова Рамона всплыли у нее в памяти: «Как ты могла забыть о встрече с падре Грегорио через несколько часов после того, как я напомнил об этом? Падре Грегорио — единственное возможное препятствие для нашей свадьбы через десять дней… Ты хочешь, чтобы он решил, что мы не подходим друг другу, Кэти?»

Эти мысли сразу охладили Кэти. Как она могла забыть о встрече? К ее первой свадьбе готовились месяцы, были бесчисленные встречи с портнихами, торговцами цветами, поставщиками провизии, фотографами и множеством других людей. Но ни разу она не забыла ни об одной встрече.

Может быть, она подсознательно хотела избежать вчерашней встречи с падре Грегорио, подумала Кэти с легким чувством вины. Может быть, она умышленно пыталась произвести на него сегодня плохое впечатление? Эти вопросы заставили Кэти поежиться.

Нет, она не пыталась произвести на него никакого впечатления — ни плохого, ни хорошего, она хотела быть честной. Но она позволила ему создать себе искаженное представление о ее знакомстве с Рамоном. Когда он спросил о причинах развода, она фактически заявила ему, что это не его дело. Хотя, призналась себе Кэти, в действительности это было его дело. С другой стороны, она чувствовала, что вправе обижаться на всякого, кто попытается заставить ее говорить о Дэвиде. Она могла бы просто сказать падре Грегорио, что причины, по которым она развелась с Дэвидом, — это прелюбодеяние и телесное оскорбление, которое он нанес ей. Затем, если бы он попытался копнуть поглубже, она могла объяснить ему, что не может обсуждать детали, так как хотела бы забыть об этом.

Вот что она должна была сделать. Вместо этого она пререкалась, вела себя дерзко и вызывающе. В результате она настроила против себя единственного человека, который стоял на пути к их свадьбе с Рамоном через десять дней. Как глупо все вышло!

Кэти сорвала тюльпан и начала лениво обрывать алые лепестки. Ей вспомнились непрошеные слова Габриэлы: «Ты не купила ни одной вещи, руководствуясь только своим вкусом. Всегда думаешь о Рамоне». Тогда Кэти не согласилась с тем, что это правда. Но теперь, когда она задумалась об этом, она поняла, что бессознательно избегала выбирать что-то, что несло бы отпечаток ее личности. Потому что это обязало бы ее стать женой Рамона и жить здесь.

Чем ближе был день их свадьбы, тем более тревожной и нерешительной она себя чувствовала. Когда они с Рамо-ном покидали Сент-Луис, она была уверена, что поступает правильно. Теперь она ни в чем не была уверена. Теперь она не понимала даже собственных своих поступков! Она, которая всегда гордилась логическим мышлением, внезапно начала себя вести как законченная неврастеничка. «Плохо дело, когда сама себе не можешь придумать никакого оправдания», — гневно подумала Кэти.

Нет, все-таки можно подыскать оправдание! Когда-то она уже вверяла себя мужчине, и ее мир рухнул. Стоит ли пробовать второй раз? Возможно, она никогда не решится на повторное замужество и… Кэти вскочила на ноги.

Она не позволит прошлому превратить ее жизнь в руины. Она не доставит Дэвиду Колдвеллу такого удовольствия, ни живому, ни мертвому!

Но выйти замуж еще раз… При этой мысли ее вдруг начала бить дрожь и Кэти чуть не расплакалась в отчаянии. Она чувствовала, что ее разрывает на кусочки. Разум тянул ее в одну сторону, а сердце — в другую. В ее груди трепетал страх, желание пульсировало в венах, но сильнее всего была ее любовь к Рамону.

Она действительно любила его. Раньше она никогда не отдавала себе в этом отчета, и это открытие вызвало в ней бурю восторга и страха. Теперь, когда она поняла свои чувства, почему бы ей просто не согласиться со своей любовью к этому прекрасному, нежному, страстному мужчине и не последовать за ним, куда бы он ни повел ее? «Следуй за своей любовью», — с горьким смехом подумала Кэти. Она так и поступила однажды, и это превратило ее жизнь в кошмар. Прикусив губу, Кэти повернулась и начала вновь подниматься на холм.

Почему воспоминания о Дэвиде и первом браке преследуют ее? Рамон и Дэвид похожи не только внешне. Они оба были разносторонне образованны, очень начитанны, оба прекрасно разбирались во внешней политике. Для Дэвида это казалось естественным: он был талантливым юристом, вращался в высшем свете. Тогда как Рамон…

Он был загадкой. Он упорно называл себя фермером, но все его интересы лежали вне фермы. Бизнес и международная политика, о которых он говорил с ее отцом, искусство, особенно живопись, которую, как заметила Кэти, он глубоко любил и в которой хорошо разбирался. Спорт. Гоночные яхты, о которых он болтал с друзьями ее родителей. Но не земля. Он ни разу не взял Кэти с собой в поле, хотя она просила его об этом. Когда они обсуждали с Рафаэлем нововведения на ферме, голос его звучал твердо, но без энтузиазма.

Он был кем угодно, но не фермером.

— Тогда почему же ты собираешься работать на ферме? — как-то спросила она.

— Потому что ферма — здесь, — неопровержимо ответил он. — Потому что она принадлежит нам. Потому что я нашел больше покоя и радости в жизни с тобой, чем в чем-то ином.

«Покоя от чего?»— отчаянно задумалась Кэти. И к тому же если он действительно счастлив, то почему никогда не выглядит таким? За прошлую неделю Кэти много раз замечала беспощадное напряжение его лица и холодную ярость во взгляде. Но как только он обнаруживал, что она наблюдает за ним, это выражение сразу же исчезало, и он улыбался ей своей теплой, хорошо знакомой улыбкой.

Что он скрывал от нее? Какую-то глубокую печаль? Или что-то пострашнее? Порочность, как Дэвид, или…

Кэти отрицательно покачала головой. Рамон совсем не похож на Дэвида. Совсем не похож. Она остановилась, чтобы сломать веточку небольшого дерева, покрытого красивыми желтыми цветами. Кэти поднесла веточку к лицу: резким ароматом она пыталась прогнать мучительную нерешительность, которая преследовала ее везде.

Поднявшись на вершину холма, Кэти услышала стук молотков. Четыре маляра работали снаружи, накладывая свежий слой белой краски на кирпичи и деревянную отделку, а еще один красил ставни изнутри.

У Кэти поднялось настроение, когда она сравнила жалкую лачугу, которую видела в воскресенье, с тем, что было теперь. За пять дней армия плотников превратила развалину в живописный маленький домик. Рамон, должно быть, хотел восстановить его таким, каким он был в то время, когда здесь жил его дед.

— Цветочные горшки, — вслух произнесла Кэти. Она наклонила голову, пытаясь представить кадки с распустившимися цветами под широкими окнами и около входной двери. Она решила, что это совершенно необходимо для украшения дома. Это сделает его сказочным домиком на пряничном острове. Но вот будет ли жизнь похожа на сказку?

Она нашла Рамона спускающимся по лестнице на дальней стороне дома, где стена была уже покрашена. Услышав ее приветствие, он обернулся в изумлении. Медленная, сокрушительно манящая улыбка расцвела на его загорелом лице. Он был так откровенно счастлив увидеть ее, что внезапно Кэти тоже почувствовала себя счастливой, счастливой до абсурда.

— Я тебе кое-что принесла, — сказала она, доставая из-за спины ветку, покрытую цветами, и протянула ему ее как букет.

— Цветы? — поддразнил он, принимая ветку с серьезной педантичностью. — Для меня?

Хотя он посмеивался, Кэти уловила, как зажглись его выразительные глаза. Она кивнула, и ее губы изогнулись в соблазнительной улыбке.

— Завтра будут сладости. — А на следующий день?

— Драгоценности, разумеется. Что-нибудь сделанное со вкусом, дорогое, но небольшое. Так, ничего показного, чтобы ты не забеспокоился о моих истинных намерениях.

Он хмыкнул:

— Ну и что же будет на следующий день?

— Закрой двери и сторожи свое целомудрие, потому что это будет День благодарения, — рассмеялась она.

Его широкая грудь была бронзовой от загара. От него пахло мылом и потом. И эту смесь Кэти нашла странно возбуждающей. Он обнял ее.

— Тебе, — сказал он, когда его руки лениво скользнули по ее спине, — я отдам свое целомудрие за одни цветы. Но тебе придется терпеть последствия такого обмена.

— Бесстыдный распутник! — слегка задыхаясь, поддразнила Кэти.

Его глаза потемнели.

— Поцелуй меня, Кэти.

Глава 16

Кэти вздрогнула, когда падре Грегорио назвал ее имя с алтаря вслед за именем Рамона. Он огласил имена вступающих в брак — дошло до ее сознания. Казалось, что каждый, кто находился в переполненной церкви, повернулся к скамье, где Рамон и Кэти сидели между Габриэлой и ее мужем вместе с семьей Рафаэля.

Но не это удивило Кэти. Конечно же, жители деревни знали, кто такой Рамон Гальварра Винсент, так как он здесь родился. Что было странным, так это их своеобразное отношение к нему. С того момента как Рамон вошел вместе с ней в церковь, они глазели на него с откровенным любопытством. Некоторые кивали и улыбались ему, но как-то нерешительно и даже с трепетом.

Конечно же, до того, как началась месса, Рамон вел себя так, что это обескуражило бы любого, кто, может быть, и хотел дружески заговорить с ним.

С надменной, но учтивой улыбкой он бросил единственный взгляд на любопытных прихожан, сел около Кэти и больше не обращал на них никакого внимания.

Во время проповеди падре Грегорио Кэти делала вид, что увлеченно слушает его, но не поняла ни слова на чужом страстном языке. Она думала о том, что, наверное, все сговорились помешать ей и Рамону остаться наедине хоть ненадолго. За последние семь дней не было никакой возможности «делиться друг с другом телами», как выразился Рамон. В пятницу, когда Кэти получала пьянящие поцелуи благодарности за свой «букет», темные облака заволокли небо, скрывая солнце. То, что начиналось мелким дождиком, вскоре превратилось в ливень. Они провели замечательный вечер, играя в карты с Габриэлой и ее мужем, но, к сожалению, совсем не было времени для близости.

В субботу небо очистилось и люди целый день работали в доме. Теперь, когда было проведено электричество, Рамон заставлял их работать внутри, пока не наступала темнота.

Ранним вечером в субботу Эдуарде предположил, что Кэти, быть может, понравится поездка в Залив Света.

Кэти была поражена, что из всех знакомых именно Эдуарде предложил романтичную загородную прогулку и свою машину, чтобы поехать на юго-западный берег острова. Она не могла представить себе Эдуарде в роли Купидона, потому что знала, насколько неодобрительно он к ней относится. Загадка была разрешена, когда Рамон посовещался с Кэти и она с готовностью согласилась на путешествие.

— Тогда решено, — сказал Эдуарде, — Мы с Габриэлой очень рады, что вы присоединяетесь к нам.

Это помешало им остаться наедине в доме. По лицу Рамона Кэти поняла, что он был очень раздражен поведением своего друга.

Несмотря на это, вечер оказался неожиданно удачным. В начале пятидесятимильного пути по прекрасным дорогам острова Рамон хранил молчание, сидя рядом с Кэти на заднем сиденье. Как только Кэти поняла, что Эдуарде является причиной его мрачного настроения, она ослепительно улыбнулась, и вскоре Рамон смеялся вместе с ней, пытаясь ответить на ее нескончаемые вопросы о пробегающих мимо пейзажах.

Залив Света оказал на Кэти просто магическое действие. Те же тяжелые облака, которые заставили уехать из залива большинство туристов, скрыли и луну. Габриэла и Эдуарде расположились на носу взятой напрокат моторной лодки, а Кэти с Рамоном — сзади. Кэти то поднимала лицо к Рамону, чтобы получить томительный воровской поцелуй, то вертелась на сиденье, разглядывая мерцающие зеленые огоньки, которые поднимались в кильватере за лодкой. По совету Рамона она перегнулась через борт и опустила руку в воду. Когда она ее вытащила, вуаль из мерцающих огоньков покрывала ее пальцы. Даже рыбы, которые выскакивали из воды, оставляли за собой светящийся шлейф.

Рамон казался снисходительным уроженцем этих мест, который ублажал трех туристов. Если и было что-то, что доставляло ему больше удовольствия, чем смотреть на Кэти сейчас, так это мысль, что ему удалось расстроить планы Эдуарде романтически уединиться с женой на корме лодки. Каждый раз, когда Эдуарде предлагал Рамону с Кэти пересесть, Рамон отказывался с добродушной улыбкой:

— Спасибо, Эдуарде, но мы прекрасно здесь устроились.

К концу вечера уже Эдуарде выглядел раздраженным, а Рамон улыбался с удовлетворением.

Прогремел гром, прокатившийся эхом по темной церкви, очередная вспышка молнии осветила окна с прекрасными витражами. Кэти грустно улыбнулась, понимая, что природа гонит их в помещение. Это скорее всего будут очередные день и вечер, когда они с Рамоном не смогут даже поговорить наедине.

— Сегодня замечательный день для покупок, — объявила Габриэла в половине девятого следующего утра. Она принесла свой утренний кофе в спальню Кэти. — Солнца нет, — весело добавила она, садясь на постель.

Она прихлебывала кофе, наблюдая за Кэти, которая подготавливалась к встрече с падре Грегорио.

— Как ты думаешь, я выгляжу достаточно скромно? — спросила Кэти, расправляя золотой пояс на талии оранжево-белого платья.

— Ты выглядишь великолепно, — улыбнулась Габриэла. — Как всегда великолепно!

Кэти округлила глаза, смеясь приняла комплимент и, покидая дом, обещала Габриэле вернуться сразу же после встречи с падре Грегорио.

Пятнадцать минут спустя ей уже было не до смеха. Она была пригвождена к стулу, краснея под пронзительным, испытующим взглядом падре Грегорио.

— Я спросил, — угрожающе повторил тот, — знает ли Рамон, что вы используете свои деньги и кредитные карточки для уплаты за мебель в доме?

— Нет, — полная тревоги, ответила Кэти. — Но как вы об этом узнали?

— Мы перейдем к этому через минуту, — сказал он низким яростным голосом. — Прежде всего я хочу понять, осознаете ли вы, что Рамон вернулся в эту деревню после отсутствия в течение нескольких лет? Что он уехал отсюда много лет назад, чтобы найти что-нибудь получше?

— Да, чтобы работать в фирме, которая прогорела. Ее признание заставило падре Грегорио взглянуть на нее еще более гневно.

— Тогда вы понимаете, что Рамон вернулся, чтобы все начать сначала, с нуля?

Кэти кивнула, чувствуя, что вот-вот должен упасть топор палача, но не была уверена, с какой стороны это произойдет.

— Вы имеете хотя бы какое-нибудь представление, senorita, о том, сколько человек должен иметь силы и мужества, чтобы вернуться на родину не победителем, а проигравшим? Вы осознаете, что происходило с этим гордым человеком, когда он думал о том, что ему предстоит встретиться с теми, кто верил, что он оставил их, чтобы добиться успеха, а теперь поймут, что он оказался неудачником?

— Не думаю, что Рамон чувствует себя потерпевшим поражение или опозоренным, — запротестовала Кэти. Падре Грегорио ударил кулаком по столу:

— Да, он не был опозоренным, но станет таким благодаря вам! Теперь благодаря вам каждый в этой деревне скажет, что его богатая novia из Соединенных Штатов платила даже за полотенца, чтобы он смог вытереть руки!

— Никто не знает, что я платила за половину всего! — взорвалась Кэти. — За исключением вас и… никого, — быстро исправилась она, выгораживая Габриэлу.

— Никто, кроме вас и меня, — жестоко передразнил он. — И Габриэлы Аварес, конечно. И половины деревни, которая в эту минуту сплетничает об этом с другой! Я ясно выразился?

Кэти несчастно кивнула.

— Габриэла, очевидно, скрыла это от Эдуарде, иначе бы он сам рассказал Рамону. Вы заставляете ее ради своих целей обманывать собственного мужа!

Кэти, охваченная ужасом, смотрела, как он пытается овладеть собой.

— Сеньорита Конелли, была ли у вас хотя бы какая-нибудь надежда, что Рамон не будет возражать против того, что вы делаете?

Больше всего на свете Кэти хотела ухватиться за это оправдание, но гордость помешала ей.

— Нет, я говорила Рамону, что хочу оплатить часть стоимости вещей, но он… ему не понравилась эта идея. — Она увидела, как сузились глаза священника. — Ну, хорошо, он был непреклонен, он был против этого.

— Итак, — холодно произнес он, — Рамон сказал вам, чтобы вы этого не делали, но тем не менее вы это сделали, только хитро, не так ли? Вы не повиновались ему.

Кэти вышла из себя:

— Не применяйте ко мне слова «повиноваться», падре. Я не дрессированная собака. И я хотела бы вам напомнить, что использовала свои деньги для Рамона. И это вызвано, как мне кажется, желанием сотворить благо для него. А это вряд ли можно назвать преступлением!

— Благотворительность! — в ярости закричал он. — Это Рамон для вас объект для благотворительности?

— Нет! Конечно, нет! — Глаза Кэти стали огромными от подлинного ужаса.

— Вы расходуете вдвое больше того, что он может себе позволить. Неужели вы настолько избалованы, что вам необходимо иметь все, что вы хотите, тотчас же, в эту минуту?

Кэти подумала, что по сравнению с этим разговором испанская инквизиция была, должно быть, просто перебранкой. Она не могла избежать вопроса, но, конечно же, не могла объяснить, что платила за половину всего, что покупала, чтобы не быть обязанной стать женой Рамона.

— Я жду ответа.

— И я хотела бы вам, его дать, — несчастно сказала она. — Только не могу. Я делала это совсем по другим причинам, не по тем, которые вы предполагаете. Это слишком тяжело объяснить.

— И так же тяжело понять. По правде говоря, senorita, я совсем не понимаю вас. Габриэла — ваша подруга, но вы без колебания вовлекли ее в ваше предательство. Вы живете под крышей Эдуарде, но тем не менее вы не испытываете угрызений совести, платя ему за гостеприимство тем, что заставляете его жену обманывать мужа. Вы хотите стать женой Рамона, но тем не менее вы не повинуетесь ему, обманываете и позорите его. Как вы можете так поступать с теми, кого вы любите?

Кровь отхлынула от щек Кэти, и падре Грегорио, заметив выражение ее лица, покачал головой в бессилии. Когда он заговорил опять, его голос звучал напряженно, но стал мягче:

— Senorita, несмотря ни на что, я не могу поверить, что вы настолько эгоистичны или бессердечны. У вас должна быть какая-то причина, чтобы делать то, что вы делаете. Прошу вас, объясните мне так, чтобы я смог понять.

Кэти, безмолвная от горя, смогла только лишь взглянуть на него.

— Скажите мне! — почти попросил он. — Скажите мне, что вы любите Рамона, что вы не осознавали, что по деревне могут пойти слухи, и я поверю этому. И даже помогу вам объяснить это Рамону. Просто скажите это, и мы закончим приготовления к вашей свадьбе прямо сейчас.

У Кэти болезненно сжалось все внутри, но ее бледное лицо было спокойным.

— Я не обязана давать вам какие-либо объяснения, падре. И тем более я не собираюсь обсуждать с вами свои чувства к Рамону.

Его густые брови сошлись на переносице, и падре грозно уставился на нее. Откинувшись на стуле, он долго смотрел на Кэти:

— Вы не будете говорить о своих чувствах к Рамону, потому что у вас нет к нему никаких чувств… Не так ли?

— Я этого не говорила! — не согласилась Кэти, но судорожное движение ее рук на коленях выдало ее внутреннее беспокойство.

— Вы можете сказать, что любите его? Кэти чувствовала, что ее разрывает на части сильными эмоциями, которые она не могла ни понять, ни контролировать. Она попыталась выговорить слова, которых от нее ждали… На не могла. Все, что Кэти могла, — это смотреть на грозного священника в холодном молчании.

У падре Грегорио поникли плечи. Когда он заговорил, ужасное отчаяние в его голосе заставило Кэти почувствовать, что она вот-вот разрыдается.

— Понятно, — тихо сказал он. — Если вы испытываете такие чувства, какой же женой вы сможете стать для Рамона?

— Хорошей! — с вызовом прошептала Кэти. Казалось, что ее ответ оглушил его. Он взглянул на Кэти снова, как будто действительно пытался ее понять. Его взгляд коснулся ее бледного лица, исследовал голубые глаза и обнаружил на самой глубине что-то, из-за чего его голос стал неожиданно нежным.

— Хорошо, — мягко произнес он. — Я принимаю это. Это удивительное сообщение произвело такой же удивительный эффект на Кэти, которая внезапно начала дрожать с головы до пят от необъяснимого сочетания освобождения и тревоги.

— Если вы мне скажете, что готовы выполнить свои обязанности в качестве жены Рамона, я поверю вам. Вы готовы ставить его потребности выше своих собственных, почитать и уважать его…

— Власть? — немногословно подсказала Кэти. — Не забудьте еще «слушаться его», — мятежно добавила она, поднявшись. — Не это ли вы собирались спросить?

Падре Грегорио также встал.

— Предположим, собирался, — сказал он с хладнокровной учтивостью. — Что бы вы ответили?

— То же, что любая женщина с головой и твердым характером! Я не буду, не буду обещать повиноваться никакому мужчине. Животные и дети повинуются, но не женщины!

— Вы закончили, senorita? Кэти сглотнула и резко кивнула.

— Тогда позвольте мне сказать, что я не собирался употреблять слово «повиноваться». Я собирался спросить вас, сможете ли вы уважать желания Рамона, а не его власть. И, к вашему сведению, я потребовал бы от Рамона тех же самых обязательств, что и от вас.

Ресницы Кэти опустились на ее бледные щеки, скрывая сильное смущение.

— Простите, — сказала она пристыженным голосом. — Я думала…

— Нет необходимости извиняться, — утомленно вздохнул священник.

Он повернулся и подошел к окну, которое выходило на маленькую площадь и церковь.

— Для вас также нет необходимости приходить сюда еще раз, — добавил он, не глядя на нее. — Я дам знать Рамону о своем решении.

— Каково же оно? — поинтересовалась Кэти. Он покачал головой:

— Я хочу какое-то время подумать. Кэти нервно провела рукой по волосам:

— Падре Грегорио, вы не можете запретить нам вступить в брак. Если вы нас не повенчаете, это сделает кто-нибудь другой.

Он выпрямился. Медленно повернувшись, он посмотрел на нее взглядом, который был одновременно и гневным и веселым.

— Спасибо, что напомнили мне о моих полномочиях, senorita. Я был бы очень разочарован вами, если бы вы не сумели отыскать прямо перед уходом такие слова, чтобы у меня сложилось наихудшее о вас мнение.

Кэти посмотрела на него в бессильной ярости.

— У вас огромное самомнение, вы самый непогрешимый… — Она сделала длинный осторожный вдох, чтобы остановить себя. — Мне безразлично ваше мнение обо мне.

Падре Грегорио наклонил голову с преувеличенной вежливостью:

— Еще раз благодарю.

Кэти вырвала пучок травы и раздраженно отбросила его. Она сидела на широком плоском камне, прислонившись спиной к дереву, и невидящим взором смотрела на пологие холмы и долины. Солнце садилось, небо окрасили золотисто-красные полосы, но после встречи с падре Грегорио прекрасный закат не слишком радовал. Не успокоили ее и шесть часов, проведенные в покупках с Габриэлой. В сотне шагов от нее прошла большая группа людей. Это уходили домой на обед те, кто работал в доме Рамона.

Кэти рассеянно подумала о том, где провел день Рамон, но была слишком обессилена, чтобы задерживаться на этой мысли. Она все время возвращалась к утреннему визиту.

Как этот человек посмел рассуждать о ее мотивах и эмоциях, подумала Кэти, гневно глядя на неясно вырисовывающиеся горы.

— Я надеюсь, — растягивая слова, произнес глубокий веселый голос, — ты не обо мне думаешь с таким выражением лица.

Кэти обернулась в изумлении, и ее блестящие волосы заструились по правому плечу. Рамон стоял почти что рядом с ней, и его широкоплечая фигура закрывала золотой закат. Он выглядел так, как будто провел целый день в офисе под работающим кондиционером. Разве что снял пиджак, расстегнул воротник свежей белоснежной рубашки и завернул рукава на загорелых руках. Его темные брови были слегка приподняты в вопросе, а взгляд не отрывался от ее лица.

Кэти подарила ему послушную улыбку:

— Вообще-то я…

— Вынашивала план убийства? — сухо предположил Рамон.

— Что-то вроде этого, — пробормотала Кэти.

— И кто же жертва?

— Падре Грегорио, — призналась она, поднимаясь на ноги.

Взглянув на нее со своей устрашающей высоты, Рамон засунул руки в карманы брюк, и белая рубашка от вздоха натянулась на его могучей груди. Кэти почувствовала, как у нее участился пульс в ответ на это мощное мужское движение. Тем не менее его следующие слова вернули ее к тому, о чем она размышляла.

— Кэти, я видел его в деревне несколько минут назад. Он отказывается венчать нас.

Кэти была подавлена тем, что презрение падре Грегорио зашло так далеко. Ее прекрасное лицо вспыхнуло от негодования.

— Он объяснил тебе почему?

Неожиданно Рамон улыбнулся одной из тех внезапных, сокрушительных улыбок, от которых у Кэти всегда перехватывало дыхание.

— Кажется, падре Грегорио считает, что тебе не хватает некоторых качеств, которые, по его мнению, необходимы, чтобы стать хорошей женой.

— Каких, например? — с досадой потребовала Кэти.

— Кротость, послушание и уважение к власти. — Кэти разрывалась между гневом и чувством вины. — И что же ты ему сказал?

— Я сказал, что мне нужна жена, а не собака.

— И?

Черные глаза Рамона вспыхнули от смеха.

— По-моему, падре Грегорио считает, что мне будет лучше завести собаку.

— Замечательно! — пылко воскликнула Кэти. — Кажется, этот надоедливый старый тиран демонстрирует неестественный интерес к твоему благу.

— На самом деле он заботится о тебе, — криво усмехнулся Рамон. — Он очень боится, что через некоторое время после свадьбы мне захочется убить тебя.

Кэти повернулась к нему спиной, чтобы спрятать смущение и обиду;

— Неужели для тебя так важно, что он думает? Руки Рамона легли ей на плечи, и он нежно, но твердо прижал ее к себе.

— Ты же знаешь, что нет. Но для меня нестерпима мысль о промедлении нашей свадьбы. Если падре Грегорио не передумает, я найду священника в Сан-Хуане, и наши имена огласят заново. Но это означает отсрочку. Кэти, падре Грегорио — единственный, кто может обвенчать нас в воскресенье. Ты знаешь это. Все остальное уже приготовлено. Работа в доме закончится сегодня, твои родители уже заказали билеты на самолет в субботу, и я забронировал им номер в гостинице.

Кэти затрепетала от его теплого дыхания, раздувающего ее волосы, от интимной близости его могучего тела. Но он вдруг сказал:

— Падре Грегорио только что уехал на остров Вьекус. Он вернется во вторник, и я хочу, чтобы ты опять встретилась с ним и дала любые обязательства, которые ему необходимы.

Сопротивление Кэти было подавлено, когда он развернул ее к себе и нежно поцеловал.

— Ты сделаешь это для меня? — хрипло пробормотал он, оторвавшись от нее.

Кэти взглянула на его сильный, чувственный рот. Она не могла ему сопротивляться. Он хотел ее так сильно, что уже почти не владел собой. И она так же сильно желала его.

— Да, — прошептала Кэти.

Его объятия яростно сжались, когда он захватил ее губы жадным, ищущим поцелуем. Когда ее губы раскрылись, он застонал от удовольствия, и этот звук вызвал в Кэти какой-то первобытный отклик. Она бесстыдно отвечала на его страсть, желая доставить ему такое же удовольствие, какое он давал ей. Она целовала его так же чувственно, как и он ее, ее руки возбуждающе скользили по его спине и плечам, а ее тело изгибалось под ним.

Ей было почти больно, когда он прервал поцелуй и поднял голову. Все еще трепеща от желания, Кэти открыла свои как будто сонные глаза.

В глубоких сумерках их взгляды встретились.

— Я люблю тебя, Кэти, — сказал он.

Кэти открыла рот, но не смогла сказать ни слова. У нее все сжалось внутри. Она попыталась произнести «я люблю тебя», но слова, которые Дэвид заставлял ее снова и снова выкрикивать в ту отвратительную ночь, застряли сейчас в горле, парализуя голосовые связки. Она обвила руками его шею с мучительным стоном и начала целовать в страстном отчаянии, несмотря на то что каждый мускул его тела был натянут в ожидании ее ответа.

Боль, как горячий острый нож, пронзила Рамона. Она не любит его. Черт бы ее побрал. Она не любит его!

— Я… я не могу сказать это, — судорожно произнесла она, прижимаясь к нему. — Я не могу сказать тех слов, которых ты ждешь от меня. Я просто не могу.

Рамон уставился на нее, ненавидя ее и себя за любовь к ней. Передернувшись, он хотел подняться, но Кэти яростно затрясла головой, еще крепче обнимая его и еще ближе прижимаясь к нему. Слезы хлынули из ее прекрасных глаз, блестя на длинных ресницах и стекая по щекам.

— Не переставай любить меня, — горячо умоляла она, — только лишь потому, что я еще не сказала этих слов, Рамон. Пожалуйста, не надо!

— Кэти! — резко проговорил он.

Ее мягкие губы задрожали от холода в его голосе. Он схватил ее за плечи. Он намеревался освободиться из ее объятий, решительно оттолкнуть ее от себя.

Кэти поняла это.

— Пожалуйста, не надо, — прошептала она, и у нее перехватило дыхание.

И самообладание покинуло Рамона. Он со стоном привлек ее к себе и прильнул к ее губам. Она таяла у него в руках, и ее пламя разжигало в нем глубокую страсть.

— Кэти, — страстно прошептал он, сжимая девушку в своих объятиях, когда она поцеловала его с таким пылом, которого никогда еще не выказывала. — Кэти… Кэти… Кэти…

Она любит его, он знает это! Он смог это почувствовать. Она была не в состоянии произнести слова, но ее тело говорило ему, что она любит его. Ни одна женщина не смогла бы отдавать свое тело мужчине так, как сейчас Кэти, если только она до этого уже не отдала своего сердца.

Рамон опустил ее на траву. Губы Кэти не отпускали его, а руки продолжали лихорадочно ласкать. Она разжигала в нем огонь, и Рамон расстегнул рубашку и, на все махнув рукой, бросился в любовный костер.

Его руки освободили ее от блузки и лифчика и насладились тяжестью ее обнаженной груди, нетерпеливо набухающей под его ладонями. Склонившись над ней, он захватил ее рот, а язык, ритмично входя в него, рассказывал о том, чего бы хотело его тело. И Кэти приветствовала это вторжение.

— Я умру за тебя, — страстно прошептал он. — Я до боли хочу тебя. — Он обхватил ее затылок ладонью и хрипло произнес:

— Заставь меня захотеть тебя еще сильнее, Кэти.

Она заставила. Она вложила в свой поцелуй все сердце, и Рамон со стоном удовольствия чувственно задвигался, прижимая ее к себе и желая раствориться в ее теле. Наконец он перекатился на бок, увлекая ее за собой.

Ресницы Кэти, вздрогнув, приподнялись. Рамон тяжело и быстро дышал, его лицо потемнело от страсти. Она приподняла свои губы к нему, и он начал приближаться к ней, но сдержался.

— Прежде чем это закончится, — хрипло выдохнул он, — ты сведешь меня с ума.

Кэти ожидала, что он завершит то, что они начали. Но он лег на спину и вытянулся рядом с ней, убаюкивая ее в своих объятиях. Смущенная, Кэти лежала рядом. Она не могла попять, почему Рамон внезапно остановился. Может быть, он решил, что она захотела этого? Но она этого совсем не хотела! Как он мог так подумать, когда все ее тело желало его, когда больше всего на свете она хотела доставить ему наслаждение? Она перекатилась на бок, полная намерения взять все в свои руки.

— Если я действительно свожу тебя с ума, то в этом только твоя вина, — сказала Кэти, и прежде чем он успел ответить, она начала неторопливо и соблазнительно исследовать языком контуры его уха.

Он потянулся к ней свободной рукой и обхватил за талию, лаская ее. Его рука прижимала ее крепче, и он вздохнул от наслаждения, когда она слегка лизнула его шею.

— Кэти, прекрати, — предупредил он с рычанием. — Или я сделаю это с тобой.

Кэти бесстрашно продолжала свои эротические исследования.

— Ты уже сделал, — выдохнула она. — И мне это нравится.

— И мне тоже, вот почему я прошу тебя остановиться. Кэти собрала все свои силы и приподнялась на локте. Какое-то время она задумчиво разглядывала сверкающую серебряную цепочку и медальон, лежащий на его груди, а затем подняла на него огромные, полные недоумения глаза.

— Рамон, — сказала она, проведя ногтем по цепочке и не обращая внимания на то, какой эффект на него это произвело, — тебе не приходило на ум, что мы не должны останавливаться?

Рамон схватил ее своенравную руку, удерживая от дальнейших мучительных ласк.

— Я думал об этом, — пробормотал он, — наверное, две сотни раз за последние десять минут.

— Тогда почему? Я имею в виду, почему мы остановились?

Он отвернулся и посмотрел на маленькие звезды, застенчиво сверкающие в вечернем небе.

— Потому что скоро мимо нас пойдут люди, окончившие работу.

Конечно же, это было правдой, но не поэтому он отстранился. Если бы он был уверен, что Кэти любит его, он взял бы ее где угодно, лишь бы они смогли остаться наедине. Если бы он был уверен, что она любит его, они бы занимались любовью каждый день с их приезда в Пуэрто-Рико. Если бы Кэти любила его, единение их тел только усилило бы это чувство.

Но если то, что она испытывала к нему, было лишь сильным физическим влечением, если это была единственная причина, по которой она хотела выйти за него, тогда удовлетворение этого желания до свадьбы освободило бы ее от силы, которая тянула ее к алтарю. А он не хотел рисковать. «Не хотел», — подумал он горько. В течение девяти дней он умышленно возбуждал ее страсть до лихорадочного, томительного нетерпения и останавливался, не давая ей освобождения. Он намеренно разжигал ее сексуальный аппетит, не утоляя ее голода. Для этого ей придется сначала стать его женой.

Временами Рамон стыдился себя. Кэти доверяла ему, а он использовал ее желание как орудие, чтобы заставить ее стать его женой. Но оружие оказалось обоюдоострым, потому что и он подвергал себя физическим мукам, когда целовал и ласкал ее и оба они загорались яростной страстью, а затем отступал от нее. Каждый раз, когда он удерживал ее, это было для него страшным мучением, так как он знал, что она любима, разгорячена и желает отдаться, но все же не брал ее.

«Какой же я мужчина, если подвергаю ее такому унизительному сексуальному мучению?»— виновато задумался Рамон и с горечью сам же ответил на этот вопрос: он был мужчиной, который глубоко любил женщину, по-видимому, не разделявшую его чувств. Он резко возразил себе, что Кэти любит его! Он чувствовал это по ее поцелуям. Ей-богу, еще до свадьбы она согласится с этим! Он заставит ее произнести эти слова.

А если она не скажет?

Рамон, закрыв глаза, сделал глубокий, неровный вдох. Тогда ему придется ее отпустить. Его гордость и самоуважение никогда не позволят ему жить с ней, любя ее так сильно, но зная при этом, что она не любит его. Он не переживет стыда или боли, какую приносит любовь без взаимности.

Кэти прижалась к нему, пробуждая его от мрачных размышлений.

— Пора уходить, — сказал он, с неохотой приподнимаясь. — Габриэла и Эдуарде ждут нас к ужину. Они, наверное, гадают, куда это мы подевались.

Кэти невесело улыбнулась, надевая блузку и приглаживая руками растрепанные волосы.

— Габриэла знает, где мы. А Эдуарде, разумеется, предположит, что я утащила тебя куда-нибудь, пытаясь соблазнить.

Рамон посмотрел на нее с внезапным весельем:

— Эдуарде беспокоится совсем не о том, что ты можешь украсть мою невинность, Кэти. Я потерял ее много лет назад, в ту же ночь, если не ошибаюсь, что и он.

Прелестный подбородок Кэти приподнялся с благовоспитанным безразличием, но ее голос зазвенел от ревности, что доставило удовольствие Рамону, который ожидал именно такой реакции.

— И сколько тебе было лет?

— А вот это тебя не касается, — рассмеялся он.

Глава 17

— Еще раз большое спасибо, — весело воскликнула Кэти. Это было два дня спустя.

Она стерла грязное пятно со щеки, помахала на прощание Рафаэлю, его жене и сыновьям, которые помогали ей убираться, расставлять мебель и вешать занавески — словом, придавать дому жилой вид. Она смотрела, как старый грузовик Рафаэля с грохотом поехал вниз по дороге, а затем повернулась к Габриэле, которая утомленно раскачивалась в кресле.

Они работали с восхода, а сейчас уже приближался вечер.

— Как ты думаешь, Рамон удивится? — спросила Кэти. На ее лице застыло выражение того счастливого изнеможения, которое она заметила и у Габриэлы.

— Будет ли он удивлен? — повторила Габриэла, и ее темные глаза вспыхнули от веселья. — Два дня назад здесь работали рабочие и дом был пустым. Вечером, когда Рамон увидит, что мебель стоит на месте, кровать собрана и даже свечи и льняные скатерти украшают кухонный стол, он просто не поверит своим глазам!

— Надеюсь, что ты права, — с оттенком гордости сказала Кэти. — Я говорила ему, что этот дом сможет стать прелестным, но он мне не верил.

— Прелестным? — Габриэла, тряхнув головой и забрав сумочку, направилась к двери. — Он потрясающий! Кэти, у тебя просто талант декоратора!

Глядя на нее, Кэти вспомнила о тех бесчисленных милях, которые они проехали вместе, о бесконечных покупках, которые они сделали, об утомительных часах, проведенных в поисках этих вещей. Несмотря ни на что, Габриэла оставалась бодрой и готовой поддержать ее в трудную минуту.

— Габи, — мягко сказала Кэти, захваченная волной любви и признательности, — а у тебя великий талант — талант быть другом.

Улыбка осветила лицо Габриэлы.

— Странно, не так ли, это сходство между нами? Мы знакомы каких-то одиннадцать дней, а ты мне как сестра.

Две женщины застенчиво улыбнулись друг другу. В конце дня они распили бутылку вина, чтобы снять усталость.

Теперь им было легко сказать то, что они чувствовали, но о чем молчали. Габриэла ушла домой.

Кэти подняла бокал и допила последний глоточек, взглянула на наручные часы: было уже пять часов. Вчера она настояла, и Рамон пообещал зайти сюда прямо после работы. Это означало, что он мог появиться в любую минуту. Она прошла на кухню, вымыла оба бокала и поставила их на новую белую стойку, чтобы они высохли к приходу Рамона.

Она открыла буфет и достала другую бутылку красного вина и штопор. Вообще-то она уже достаточно выпила. «Даже немного больше, чем достаточно», — усмехнулась Кэти. Она чувствовала себя слегка навеселе. Но завершение ремонта дома может послужить хорошим поводом для торжества.

Она обвела гордым взглядом кухню. Стены над деревянной панелью были оклеены зелено-белыми обоями. На одной стене красовалась коллекция соломенных корзинок всех размеров и форм, которую Кэти приобрела за полцены по сравнению с ценой в Штатах. Все шкафы были заново выкрашены белой краской, со вставкой из обоев, что очень гармонировало с цветом стен.

Она вышла из кухни и прошлась по комнатам. В спальне она задержалась, чтобы, хотя в этом не было необходимости, расправить на постели одеяло ручной работы. Оно было расшито большими квадратами, каждый из которых был новой расцветки, но подходил при этом к основным цветам — золотистому, белому и коричневому. Золотистые занавески на широких окнах служили хорошим дополнением к темному дубовому туалетному столику, передней спинке кровати и густому золотистому ковру, который лежал на отполированном дубовом полу. Кэти расправила складки на занавесках так, чтобы они изящно обрамляли окна. «Спальня — просто отличная», — решила она. И мужская.

Кэти отогнала прочь непрошеную мысль и медленно перешла в гостиную. Она потратила почти три тысячи долларов из своих денег, но они были потрачены не зря, гордо подумала она. Она поставила два кресла, обитых кремовой тканью, напротив дивана рыжеватого цвета с широкими валиками и высокой спинкой. Между ними на полу лежал темный ковер. Наибольшим расточительством для нее оказалась покупка инкрустированного кофейного столика с медной отделкой. Но когда она увидела его, то не смогла устоять. Еще ей понравился комплект из стола с лампой и двух стульев. Или все-таки антикварная медная лампа была самой дорогой ее покупкой? Кэти не смогла вспомнить этого, да это и не имело никакого значения. Комната с гардинами кремового цвета на высоких окнах была богатой и уютной.

«И мужской», — прошептал тихий голос.

Кэти твердо решила не обращать на него никакого внимания и перешла в ванную, умылась и причесалась. От ожидания у нее заблестели глаза, когда она посмотрела на себя в зеркало. Или ее глаза блестели от вина? Кэти тряхнула головой и оглядела ванную. «Она стала слишком ультрамодной», — с некоторым сомнением подумала она. Как только все принадлежности в ванной покрасили в белый цвет, она сделала такого же цвета обои, используя ослепительно белую пленку с рельефно напечатанными вырезками из газет. Практичный фон! Стоит сменить цвет полотенец — и ванная будет выглядеть как новая. Кэти вытерла руки красным полотенцем, бережно расправила его и повесила повыше черного. Наверное, уже сегодня в деревенском магазине появились заказанные ею полотенца. Завтра после встречи с падре Грегорио она заедет и заберет их.

Она бросила последний взгляд на ванную. Ванная, конечно, чуть более современная, чем все остальное в доме, но выглядит элегантной.

И мужской.

Наконец-то Кэти согласилась с этим. Но Рамону это должно понравиться. В конце концов, он был очень мужественным. Она подошла к кофейному столику в гостиной и передвинула в центр яркие желтые и оранжевые цветы.

Темно-бордовый «роллс-ройс» плавно остановился на обочине дороги рядом с грязным грузовиком. Рамон нетерпеливо взглянул на длинную аллею, раздумывая, стоит ли Гарсии подвозить его к входной двери. Он страстно желал увидеть Кэти и поэтому не хотел тратить время на подъем в гору пешком. Но с другой стороны, если Кэти увидит, что шофер привозит и отвозит его с работы на «роллсе» каждый день, она, естественно, начнет задавать вопросы. Вопросы, на которые он вынужден будет отвечать, но не сможет ответить без лжи. Как глупо — приходится лгать ей во имя… честности. Но ведь он на самом деле бедняк!

— Жди меня завтра как обычно, — проинструктировал он Гарсию.

Рамон открыл дверцу и вышел из машины, не дожидаясь ответа шофера. Он знал, что завтра в полвосьмого Гарсия притормозит на дороге и будет ждать его около поворота в полумиле от деревенской площади. Вопросы не задавались, объяснений не ждали. Даже несмотря на то что Гарсия давно уже не получал денег, старик все еще настаивал на том, чтобы возить Рамона.

— Мы с тобой так долго вместе, ты и я, — сказал Гарсия Рамону в аэропорту, когда они с Кэти прилетели в Пуэрто-Рико. Сверкая мрачными темными глазами, он добавил с огромным чувством собственного достоинства:

— Пока эта машина не продана, я буду делать то, что делал всегда.

Поднимаясь в гору, Рамон думал о Гарсии со смешанным чувством нежности и раскаяния. Если бы Рамон попросил его подогнать машину с включенным двигателем ко входу в банк и подождать, пока он ограбит его, Гарсия выполнил бы это без колебаний. И вот его награда за двадцать лет безупречной службы: без работы, с одними лишь блестящими рекомендациями в кармане! Рамон надеялся, что сможет дать ему больше. Гарсия заслужил большего.

Рамон замер около входа в дом. Все печали и проблемы дня улетучились и были забыты. Кэти была здесь, в его доме, она ждала его. Солнечный свет струился в окно, головку окружал золотистый ореол, когда она наклонилась, чтобы поставить полевые цветы в керамическую вазочку.

Чувство глубокого удовлетворения охватило Рамона, обволакивая его своим теплом. Как странно, что он, по общему мнению, один из богатейших людей в мире, никогда раньше этого не испытывал, приходя домой. Его ждали любовницы и слуги, многоквартирный дом, виллы на берегу моря. Но он никогда не знал этого тихого и светлого ощущения покоя, потому что он никогда не приходил действительно к себе «домой». Кэти оказалась для него «домом».

Раньше люди завидовали ему, а теперь жалели его, потому что он потерял свое богатство. Какая потрясающая глупость! Теперь у него была Кэти, и она сделала его действительно богатым. Этот прелестный ангел со светлыми волосами и смеющимися голубыми глазами собирался родить ему детей и делить вместе с ним дни и ночи. Она была всем тем, чего не хватало в его деловой жизни. Она была его счастьем.

Рамон произнес очень тихо:

— Я люблю тебя, Кэти.

Она повернулась к нему, и улыбка вспыхнула на ее лице.

— Ну? — лучезарно улыбнулась она. — Что скажешь? Она покружилась с протянутыми руками и выжидающе посмотрела на него через плечо.

Рамон знал, что она услышала его слова, и его сердце сжалось оттого, что она не ответила. Но он все-таки смог преодолеть эту боль.

— Ты выглядишь великолепно! — сказал он, пробежав оценивающим взглядом по ярко-зеленому велюровому верху, оставляющему обнаженной часть ее груди, и шортам, открывающим длинные стройные ноги. Кэти округлила глаза:

— Не обо мне! О доме, мебели, обо всем…

Сначала Рамон мог смотреть только на Кэти. Потом туман рассеялся, и он огляделся. То, что он увидел, ошарашило его.

— Как ты умудрилась купить все это на те деньги, которые я тебе оставил? Не ожидал, что ты обернешься так быстро. Я собирался дать тебе еще денег, когда ты сказала, что готова поискать мебель.

Она побледнела:

— Тебе не нравится?

— Не нравится? — усмехнулся он. — Я даже еще не осмотрелся. Но как…

— Прекрати думать о деньгах. Я оказалась ужасно ловкой транжирой, — сказала Кэти, беря его под руку, и повела из комнаты в комнату.

Реакция Рамона поставила ее в тупик. Она видела, что ему понравилось и то, что она приобрела, и то, как она это расставила. Он был щедр на похвалы, и они были искренними, хотя что-то явно угнетало его.

Ей не пришлось долго ждать, чтобы выяснить, в чем дело. Кухня была последним местом ее экскурсионного маршрута. Когда Рамон внимательно осмотрел ее, он прошел к стойке, куда она поставила бутылку вина. Кэти восхищенно смотрела, как его длинные умелые пальцы ловко откупорили бутылку.

— Ну? — выжидающе протянула она. — После того, как ты увидел дом целиком, что скажешь?

— Я нахожу его исключительно привлекательным, — сказал он, наливая вино в оба бокала. Один он протянул ей. — Ты собираешься здесь жить?

Этот вопрос поверг ее в кратковременное молчание, затем она ответила:

— Да.

— И как долго? — хладнокровно поинтересовался он. Из-за выпитого в голове у Кэти был какой-то туман.

— Почему ты задаешь мне эти вопросы?

— Потому что в этом доме две спальни, — сказал он, пристально разглядывая ее. — Вторая, как ты понимаешь, для детей. Тебе пришлось потратить много усилий, чтобы обставить ее для меня красивым столом, книжными полками и одним креслом. Не двумя. Но ты подготовила эту комнату для меня одного, не для нас обоих и не для наших детей. Твоя квартира была заполнена растениями, а в этом доме нет ни одного. Твоя спальня была такой женской, а…

— Растениями? — Кэти прищурилась. Она перестала тревожиться, развеселившись. — Я даже и не подумала о цветах. Я подарю тебе цветы в качестве свадебного подарка, — быстро решила она.

— А ты подаришь мне детей? — спросил он с невозмутимым лицом.

— В качестве свадебного подарка? — усмехнулась Кэти. — Нет, конечно. Подумай о сплетнях!

Рамон перевел взгляд от ее пылающих румянцем щек к пустой бутылке, стоявшей около той, которую он только что откупорил.

— И сколько ты выпила?

— Чуть больше половины, — гордо объявила она. — Остальное — Габриэла.

Казалось, что Рамон хотел встряхнуть ее. Вместо этого он подошел к широкому окну в углу кухни. Посмотрев на бокал, он медленно выпил вино, а затем уставился в окно:

— Почему ты хочешь стать моей женой, Кэти? Кэти заметила напряжение в его лице и безрассудно попыталась развеселить его.

— Потому что ты высокий, темный и красивый! — поддразнила она его.

Он улыбнулся ей недолгой кривой ухмылкой, в которой не было никакого веселья. — Почему еще ты хочешь стать моей женой?

— Ну, по тем обычным причинам, по которым люди теперь женятся, — пошутила она. — Мы любим одинаковые картины, мы…

— Перестань играть со мной! — попросил он. — Я спросил тебя, почему ты хочешь стать моей женой!

Кэти охватила паника, ее сердце отчаянно заколотилось.

— Я… — Она попыталась сказать и не смогла. Она знала, что Рамон хочет, чтобы она сказала, что любит его, и что он хочет услышать, как она дает окончательное и безвозвратное обязательство стать его женой. Кэти не могла сказать ни того, ни другого. Она лишь смотрела на него в безмолвном отчаянии.

В напряженной тишине она почувствовала, как Рамон мысленно отодвинулся от нее, а когда он заговорил, в его голосе прозвучали нотки твердой печальной решимости:

— Мы больше никогда не будем говорить об этом. В тяжелом молчании они вернулись к Габриэле. Кэти пыталась оправдать себя вином, которое выпила, но с каждым шагом у нее появлялись все более и более тяжелые предчувствия. Вместо того чтобы остаться на ужин, Рамон остановился около двери, прикоснулся губами к ее виску и сказал:

— Спокойной ночи.

В этом был зловещий намек. Это прозвучало скорее как «прощай», а не как «спокойной ночи».

— Ты не собираешься зайти до работы, чтобы увидеть меня?

Он повернулся и взглянул на нее. На его лице застыло выражение, которое невозможно было прочитать.

— Я завтра не работаю.

— Тогда, может быть, я увижу тебя после встречи с падре Грегорио? Это то, что я собираюсь сделать завтра в первую очередь. А потом я пойду домой, чтобы все доделать.

— Я найду тебя, — сказал он.

— Рамон, — продолжала она, боясь отпустить его в таком состоянии, — мне кажется, ты не особенно доволен нашим домом. Он тебе не понравился?

— Приношу глубокие извинения, — вежливо ответил он. — Ты проделала потрясающую работу. Он отлично подходит мне.

Хотя он не сделал ударения на слове «мне», Кэти отметила, что он не использовал слова «нам». Она не знала, что сказать, когда он находился в таком сдержанно-учтивом состоянии.

Она открыла дверь:

— Тогда спокойной ночи.

Рамон смотрел на закрывшуюся за ней дверь, пока горечь и боль не стали невыносимыми.

Он в течение нескольких часов бродил, размышляя о двух прошедших днях. Два дня он ждал, когда она скажет, что любит его. Он поддразнивал ее, хохотал вместе с ней и заставлял стонать от желания в своих объятиях, но даже в наиболее страстные моменты она не отвечала на его признания. Она целовала или улыбалась, успокаивая его как малыша, но так и не произнесла этих слов.

Луна была высоко в небе, когда Рамон вернулся в свою комнату в доме Рафаэля. Он просил ее о честности, и она была честной. Она отказывалась говорить о чувствах, которых не испытывала. Все очень просто.

Боже мой! Как она может не любить его, когда он любит ее так сильно!

Перед ним заплясал образ Кэти: Кэти легкой грациозной походкой спешит на холм навстречу ему, и ветерок треплет ее великолепные волосы; Кэти смотрит на него, и ее глубокие голубые глаза искрятся от смеха или темнеют от огорчения, потому что он выглядит усталым.

Рамон закрыл глаза, пытаясь отсрочить момент, когда ему придется принять решение, но это не помогло. Решение уже было принято. Он собирается отправить ее домой. Он отправит ее домой завтра. Нет, не завтра, послезавтра. Он удержит ее рядом с собой еще на один день и еще на одну ночь. Только на одну.

Еще один день он будет смотреть, как она ходит по дому, населяя для него комнаты своими образами… И потом без конца вспоминать ее, когда ее уже здесь не будет. Еще на одну ночь, чтобы заняться с ней любовью в спальне, которую она украсила для него, чтобы приникнуть к ней своим изголодавшимся телом и раствориться… Он заполнит эту ночь всеми утонченными удовольствиями, которые мужчина может дать женщине, заставит ее стонать от наслаждения, плакать от восторга и будет доводить ее снова и снова до трепетного экстаза.

Еще один день и еще одна ночь, чтобы накопить воспоминаний, которые, возможно, принесут ему больше мучений, чем радости. Но это уже не будет иметь значения. Потому что у него будут они — воспоминания.

А потом он отправит ее домой. Она наконец-то успокоится, теперь он понимал это. Он всегда знал об этом. Хотя она ответила согласием, но внутренне она никогда не хотела стать его женой. Если бы она хотела, она не сделала бы свой будущий дом красивым холостяцким пристанищем, в котором нет даже ее тени.

Глава 18

Когда на следующий день экономка провела Кэти в кабинет, падре Грегорио приветствовал ее с вежливой сдержанностью. Он подождал, пока она сядет, а затем занял место за столом.

Кэти насторожило его спокойствие.

— Рамон сказал, что вы считаете, что мне не хватает кротости, послушания и уважения к власти.

— Да, я это сказал. — Он откинулся в кресле. — Вы не согласны?

Кэти медленно повела головой, и улыбка коснулась ее губ.

— Не совсем. Фактически я сочла это за комплимент. — Так как выражение его лица не изменилось, она, поколебавшись, добавила:

— Очевидно, вы так не считаете. Вы сказали Рамону, что это является причиной, по которой вы не хотите венчать нас.

— Вы предпочитаете, чтобы я сказал ему, что причина заключается в том, что женщина, которую он любит, не отвечает ему взаимностью?

Длинные ухоженные ногти Кэти впились в ладони.

— Я не говорила…

— Сеньорита Конелли! — прервал он ее сдержанным тоном. — Мы не будем терять время, вальсируя друг с другом по кругу, потому что, двигаясь по кругу, никуда не придешь. Вы искали способ избежать этого брака, и я даю вам его.

Кэти была поражена:

— Как вы могли произнести такие слова?

— Потому что это правда. Я почувствовал это с нашей первой встречи. Когда я спросил вас, как долго вы знакомы с Рамоном, вы сказали мне «всего две недели». Вы нарочно позволили мне думать, что вы из того сорта женщин, которые часто посещают cantina в надежде познакомиться с мужчиной, мужчиной, которому вы позволяете публично ласкать вас на стоянке. Но вы совсем не такая, и мы оба это отлично знаем.

Он повелительно поднял руку, приказывая Кэти молчать.

— Слишком поздно. Есть другие причины, по которым я считаю, что поступаю правильно. Я сказал вам, что, если вы просто скажете мне, что вы любите Рамона, мы покончим со всеми формальностями. Если бы вы действительно хотели стать его женой, вы сказали бы мне эти слова, чтобы я согласился на церемонию. Когда я сказал вам, что принимаю ваши заверения, что вы собираетесь стать Рамону хорошей женой, ваше лицо побелело как полотно. Десять секунд спустя вы вскочили и обвинили меня, что я вынуждаю вас обещать уважать его власть и слушаться его.

Взгляд Кэти опустился на колени. Она терла руки, как будто они замерзли.

— Неужели я ничего не смогу сделать, чтобы убедить вас, что вы не правы?

— В действительности вы и не хотите доказать мне ошибочность моих слов, senorita. В душе вы желаете избежать этого брака. — Он снял очки и утомленно потер кончик носа. — Возможно, вы боитесь обязательств, которые вас свяжут. Я не знаю. Но что я действительно знаю, так это то, что, когда Рамон поймет, что вы можете отдать ему только тело, но не сердце, он не будет удовлетворен. Ни один мужчина, обладающий гордостью, не позволит себе продолжать глубоко заботиться о той, кто не заботится о нем. Любовь Рамона к вам ослабнет, как только он убедится в этом. И тогда он сам убьет ее в себе. Когда это произойдет, он должен быть свободен, чтобы найти другую и жениться на ней. Понимая это, я не могу связать его с вами на всю его оставшуюся жизнь неразрывными узами священного брака.

К концу его речи глаза Кэти заблестели от слез, которые она не хотела показывать, а в горле застрял ком.

— Для вас обоих будет лучше, если вы немедленно вернетесь в Штаты. Если вам не хватит мужества и достоинства, чтобы сделать это, живите с ним в грехе или сочетайтесь гражданским браком. Я не смогу остановить вас. Я даю вам возможность избежать этого и ожидаю, что вы освободите Рамона и не свяжете его с собой узами церкви.

Кэти, задыхаясь, встала:

— И это ваше окончательное решение? Казалось, что падре Грегорио понадобилась вечность, чтобы встать.

— Если для вас необходимо, чтобы фраза прозвучала таким образом, — да, это мое окончательное решение. Я оставляю за вами право сказать о нем Рамону.

В его голубых глазах загорелся добрый огонек.

— Не чувствуйте себя виноватой за то, что не можете полюбить его, senorita. Рамон из тех мужчин, которые нравятся женщинам. В прошлом многие любили его, многие полюбят его и в будущем и будут более чем страстно желать стать его женой.

Кэти гордо выпрямилась, но ее глаза были полны слез.

— Я не чувствую себя виноватой, я… в ярости! Повернувшись на каблуках, она направилась к двери. Голос падре Грегорио прозвучал невероятно печально:

— Senorita!

Кэти отвернулась, не желая, чтобы он обрадовался, увидев ее рыдающей.

— Да?

— Да благословит вас Господь. У Кэти в горле застряли слезы, не давая ей ответить. Она выбежала вон.

Кэти подъехала к дому, ослепленная слезами. Падре Грегорио был прав. Она искала способ избежать, нет, не избежать, а потянуть время.

— Будь ты проклят, Дэвид! — яростно прошептала она.

В том, что ее жизнь превратилась в такую путаницу, была его вина. Даже мертвый он преследовал, преследовал ее. Если бы не он! Если бы не эта боязнь повторной ошибки!

Однажды она уже была замужем, и ее собственная интуиция предупреждала ее, что муж не тот, за кого себя выдает. Она так и не смогла отделаться от этого ощущения.

Она остановилась перед маленьким домом из сказки, вошла внутрь, успокоенная тем, что Рамона там не было. Она не хотела объяснять ему свое состояние. Как она сможет? Как она сможет сказать: «В тебе есть что-то такое, что пугает меня, Рамон»?

Кэти прошла в кухню и насыпала кофе в новый кофейник с ситечком, который она недавно купила. Когда кофе был готов, она наполнила чашку и отнесла ее на кухонный стол. Обвив пальцами горячую чашку, она посмотрела на холмы за окнами. Их вид успокаивал ее, наполненную противоречивыми чувствами.

Она мысленно вернулась ко времени помолвки с Дэвидом. Какой-то инстинкт, какая-то интуиция предупреждали ее, что Дэвид Колдвелл не такой, каким пытается себя представить. Она должна была прислушаться к себе. А теперь она хотела выйти замуж за Рамона, и опять интуиция говорит ей, что он не тот, за кого пытается себя выдать. Она потерла пальцами виски. Никогда она не была так напугана и смущена. И больше не было времени, чтобы обманывать себя. Ей придется либо не обращать внимания на психологические преграды и выйти замуж, либо вернуться в Штаты.

При мысли о том, что она останется одна, без Рамона, Кэти почувствовала физическую боль. Она обожала его!

Она любила его темные глаза и ослепительную улыбку, надежную силу в его твердо выточенном лице и спокойную властность в линии его подбородка. В нем было что-то от хищника, от ягуара, но он был нежным и мягким с ней.

Он был от природы настоящим мужчиной, зрелым и самоуверенным, а она была упрямой и независимой. Ей следовало бы негодовать на него за желание ограничить ее ролью жены и матери, но она не была возмущена. Идея быть его женой наполняла ее восторгом, а при мысли о детях она испытывала трепет. Она с удовольствием будет убирать его дом и готовить ему ужин, зная, что ночью окажется в его сильных объятиях.

Он хотел, чтобы она признала свою женскую слабость, и тогда он возьмет ее тело и жизнь под свою охрану. Он станет ее любовником, кормильцем и отцом ее детей. Кэти стыдливо сказала себе, что и она тоже хотела бы этого. Может быть, это не по-американски, может быть, недостойно эмансипированной женщины, но это так естественно, так изначально правильно. По крайней мере для нее.

Кэти уставилась на свои руки, безвольно лежащие на коленях. Рамон совмещал все, о чем женщина может только мечтать: он был интеллигентным, утонченным, он был идеальным любовником. Он любил ее. Только его не было.

Он был не тем, чем хотел казаться. Она не знала, почему так чувствовала, но это ощущение не покидало ее.

Рамон остановил машину Рафаэля около входа в большой магазин и вышел. Эдуарде тоже открыл дверцу:

— Я пойду с тобой. Габриэла просила купить молока.

— Что? — рассеянно спросил Рамон.

— Я сказал… — Эдуарде гневно потряс головой. — Ничего. Ты не слышал ни слова из того, что я говорил в течение всего утра. Подготовка к свадьбе плохо влияет на твой слух, друг мой.

— Я не женюсь, — зловеще сказал Рамон и, оставив изумленного Эдуарде, рывком открыл дверь и вошел в магазин.

По сравнению с жарой снаружи в магазине было прохладно. Не обращая внимания на нерешительный взгляд Эдуарде, а также на десяток посетителей, которые уставились на него с жадным любопытством, Рамон выбрал несколько сигар, затем отнес их на прилавок, где двое продавцов ожидали покупателей. Эдуарде поставил бидон с молоком рядом с сигарами Рамона и сказал низким голосом:

— Ты шутишь?

Рамон взглянул на него:

— Нет, не шучу.

Милая невысокая пуэрто-риканская девушка, ожидающая огромную женщину, которая выбирала фартук, увидела Рамона, и ее лицо просветлело. Она попросила другого продавца, мужчину среднего возраста, проследить за уплатой и шагнула к Рамону и Эдуарде.

— Вы меня помните? Меня зовут Мария Рамерез. Я еще носила косички, когда была совсем маленькой; а вы дергали меня за них и говорили, что я стану хорошенькой, когда вырасту.

— Я оказался прав, — с усилием улыбнувшись, сказал Рамон.

— А теперь я помолвлена с Хуаном Вега, — сказала она.

Все еще улыбаясь, она достала из-под стойки большой сверток, завернутый в белую бумагу и перевязанный лентой.

— Это полотенца, которые сеньорита Конелли заказывала для вас. Вы их захватите?

— Конечно, — отрывисто произнес Рамон. Засунув руку в задний карман джинсов, он достал свой бумажник и взглянул на приклеенный чек.

— Ты взяла деньги только за сигары, Мария. Сколько за полотенца?

— Сеньорита Конелли уже уплатила за них своей кредитной карточкой, — заверила она его. Рамон попытался терпеливо возразить:

— Это, должно быть, ошибка.

— Ошибка? — повторила Мария. — Не думаю, но давайте посмотрим.

Она перерезала ленту и рывком развернула белую бумагу. Груда мягких, пушистых красных и черных полотенец высыпалась на стойку. Рамон почувствовал, как жители деревни незаметно столпились вокруг, чтобы получше разглядеть содержимое тюка.

— Вот счет, а вот чек. Нет, здесь нет ошибки. Сеньорита Конелли заплатила за полотенца своей картой тогда же, когда и платила за то, что купила неделю назад. Посмотрите, вот все на чеке, на общую сумму в пятьсот долларов. Она заплатила за тостер, кофейник с ситечком, посуду, горшки и кастрюли, бокалы различных размеров, ротационный миксер, кухонную утварь и другие вещи.

Старик, стоящий рядом с Рамоном, лукаво ткнул его под ребра:

— Ты счастливчик, Рамон. Твоя novia покупает тебе столько добра! Она не только красива, но и очень щедра, не так ли?

— Заверни полотенца, — огрызнулся Рамон низким свирепым голосом.

Мария побледнела, взглянув на его лицо, и стала неловко и поспешно заворачивать полотенца в бумагу.

— Вот, вот дубликатные чеки сеньориты Конелли, каждый на половину от стоимости.

Она запнулась, увидев ярость на лице Рамона.

— Сеньора Аварес, — она растерянно взглянула на Эдуарде, который побледнел от гнева, когда она назвала имя его жены, — объяснила, что мне необязательно подготавливать дубликатные чеки, если сеньорита Конелли платит наличными, но я делаю это в любом случае.

Она вручила Рамону сверток, как будто он жег ей руки, и ее голос понизился до панического шепота.

— Я никогда не забывала. Рамон сказал ледяным тоном:

— Не сомневаюсь, что сеньорита Конелли высоко ценила твою помощь, Мария.

Все поспешно расступились, освобождая ему дорогу, когда он выходил из магазина.

Одиннадцать жителей деревни посмотрели на дверь, которая захлопнулась сначала за Рамоном, а потом и за Эдуарде. Они одновременно повернулись и уставились друг на друга. Их лица выражали различные эмоции, от смятения до удовлетворения. Только один посетитель магазина не обратил внимания на происшедшее — англичанин, не понимающий испанского. Он вежливо прочистил горло и попытался что-то сказать, но никто его не слушал.

Первой заговорила Мария. Она огляделась вокруг, и ее мягкие карие глаза были полны слез, когда она прошептала:

— Что я сделала не правильно? Один из продавцов, мужчина средних лет, сухо объяснил ей:

— Мария, только что ты оказала сеньорите Конелли медвежью услугу.

Старик, который подколол Рамона щедростью его novia, хлопнул ладонью по прилавку и весело хихикнул:

— Я говорил вам, что Гальварра не знает, что делает девушка. Я говорил!

Его морщинистое лицо сморщилось в удовлетворенной усмешке, когда он посмотрел на своих соседей.

— Говорил вам, что он никогда не стал бы жить за счет женщины, даже если бы умирал с голоду! Ему следовало бы выпороть ее.

— Я вернусь за другим фартуком, — сказала громадная женщина, направляясь к выходу.

— Роза, куда ты? — позвал ее друг.

— В церковь, возносить молитву.

— За американскую девушку? — смеясь спросила одна из женщин.

— Нет, за Габриэлу Аварес.

— Ее тоже следует выпороть, — чопорно объявил старик.

Кэти, услышав, что Рамон вошел в дом, встала и сделала вид, что перекладывает плетеные салфетки на кухонном столе. С ума можно сойти, как поднялось у нее настроение только лишь при звуке его голоса, назвавшего ее по имени.

— Вот полотенца, которые ты заказывала, — сказал он, небрежно кидая сверток на стол. — Девушка в магазине сказала, что за них уже было заплачено. Кофе еще свежий? — спросил он, пройдя в кухню и наливая немного в кружку.

Кэти улыбнулась ему через плечо и кивнула. Вынув полотенца из оберточной бумаги, она начала их расправлять.

— До сих пор не понимаю, как ты умудрилась купить все это на те деньги, которые я тебе дал, — заметил он.

— Я же говорила, — радостно сказала Кэти, — что я фантастически ловкая транжирка.

— А также и лгунья.

Кэти круто повернулась, чувствуя, что охвативший ее страх перерастает в панику. Лицо Рамона, несмотря на безразличный голос, было искажено беспощадной яростью.

— Сколько своих денег ты потратила? У Кэти пересохло во рту.

— Совсем немного. Сотню долларов. Его глаза сузились, как острие ножа.

— Я спросил тебя сколько!

— Две, две сотни.

— Солжешь еще один раз, — вкрадчиво предупредил он, — и я сделаю так, что твой первый муж покажется тебе святым.

От этой угрозы Кэти помертвела от страха.

— Около трех тысяч долларов. Следующий вопрос хлестнул ее как кнут:

— Почему?

— Потому что я… не хотела чувствовать себя обязанной выходить за тебя замуж.

Явная боль мгновенно исказила черты его лица, потом все тело будто застыло.

— Завтра в два часа Гарсия отвезет тебя в аэропорт. У него будет чек на ту сумму, которую ты потратила. Нет необходимости давать объяснения Габриэле и Эдуарде. Они уже знают, что ты уезжаешь.

Кэти с трудом перевела дыхание:

— Ты действительно собираешься отправить меня назад только лишь потому, что я купила несколько вещей для дома?!

— Потому что я просил тебя не делать этого, — жестко поправил он.

— И только, только за это? За непослушание? Кэти почувствовала себя так, как будто ее избили. Ее мозг отказывался понимать. Он, должно быть, сошел с ума. Мужчина, которого, как ей казалось, она знала, никогда не поступил бы с ней так. И за такую малость.

Кэти медленно, с трудом передвигая ноги, направилась к двери. Когда она проходила мимо Рамона, она взглянула на него, и ее глаза потемнели от боли и разочарования.

— И только за это… — пробормотала она и оцепенело покачала головой. — Нет! — вскрикнула она, когда его руки обхватили ее и с силой прижали к твердой как гранит груди.

Его глаза блеснули, а лицо побелело от гнева.

— В тебе нет ничего, кроме нетерпеливого тела и пустого сердца, — яростно прошипел он. — Неужели ты думала, что я доведен до такого отчаяния твоим телом, что приму краткосрочную ссуду нашей связи и назову ее браком?

Он оттолкнул Кэти, как будто брезговал касаться ее, и пошел к двери. Открывая ее, он заговорил. Его голос был холоден:

— Если ты не получишь деньги по чеку, который тебе даст Гарсия, в течение двух недель, я вытащу все отсюда и сожгу.

Кэти щелкнула замком на последнем чемодане и отнесла его в спальню, поставив рядом с пятью остальными. Больше нечего было делать, только спать.

Она села на кровать в доме Габриэлы и вяло огляделась вокруг. Она мечтала о времени, чтобы подумать, и вот теперь оно у нее есть. Всю свою оставшуюся жизнь она проведет, гадая, упустила ли она шанс быть потрясающе счастливой или избежала кошмара. Кэти взглянула в зеркало, на нее смотрело печальное лицо — отражение ее переживаний.

Габриэла спала, а Эдуарде после ужина сразу же ушел. Кэти вздрогнула, вспоминая этот отвратительный ужин. Никто не проронил ни слова. Эдуарде ел в яростном молчании, а Габриэла, бледная как смерть, пыталась улыбнуться Кэти, утешая ее. Кэти, не способная проглотить ни кусочка, старательно избегала взгляда Эдуарде и виновато смотрела на несчастную Габриэлу. Когда они поужинали, Эдуарде откинул волосы назад и с глубоким возмущением посмотрел на Кэти.

— Примите мои поздравления, — произнес он сквозь стиснутые зубы. — Вам удалось стереть в порошок великолепного человека. Этого не удавалось даже его собственному отцу, хотя он очень старался. А у вас получилось.

Затем он гордо вышел…

Кэти машинально взглянула на пластмассовые часы, стоявшие около постели, и услышала, как открылась, а потом захлопнулась входная дверь. Тяжелые шаги Эдуарде стучали прямо по направлению к ее спальне. Она поспешно провела кончиками пальцев по щекам, затем взглянула на Эдуарде, чей силуэт вырисовывался в дверном проеме. Она приподняла голову со слабым вызовом, когда он приблизился к кровати, на которой она сидела.

Протягивая ей большой кожаный фотоальбом, он холодно сказал:

— Вот человек, которого в глазах жителей этой деревни вы низвели до уровня нищего. Кэти в оцепенении взяла альбом.

— Откройте его, — проговорил Эдуарде. — Он принадлежит Рафаэлю и его жене. Они хотят, чтобы вы увидели его до отъезда.

Кэти сглотнула:

— Здесь вместе с ними Рамон?

— Нет, — отрезал Эдуарде.

Когда он ушел, Кэти открыла альбом. В нем не было фотографий, он был наполнен дюжинами и дюжинами журнальных и газетных вырезок. Ее глаза устремились на первую, и руки начали дрожать. Это была газетная фотография. Рамон стоял перед десятком микрофонов, когда выступал на Всемирной конференции предпринимателей.

— О Боже! — прошептала она. — О мой Бог!

Обрывки материалов нахлынули на нее, фотографии Рамона закружились перед глазами. Красивое лицо Рамона было серьезным, когда он говорил с арабскими нефтяными шейхами; Рамон, откинувшийся в кресле, за столом для переговоров с международными лидерами делового мира; Рамон с портфелем в руке, поднимающийся по трапу реактивного самолета с золотыми буквами «Гальварра интернэшнл» на борту…

Кэти попыталась прочитать статьи, но ее смятенное сознание могло улавливать лишь обрывки фраз:

…Обладающий потрясающим даром вести переговоры, Гальварра стал инициатором приобретений, которые подняли «Гальварра интернэшнл» до статуса финансовой империи… Свободно владеющий испанским, французским, итальянским, английским и немецким… Окончил Гарвардский университет… Магистр… Дочерние компании раскиданы по всему миру… Врожденно замкнутый человек, против любых вторжений прессы в свою личную жизнь…

Рамон в смокинге, играющий в казино в Монте-Карло, в то время как ослепительная блондинка обворожительно улыбается ему. Рамон, прислонившийся к перилам своей огромной океанской яхты, а легкий ветерок треплет его волосы.

Многие фотографии свидетельствовали о его нежелании фотографироваться, так как были размытыми, очевидно, пересняты с увеличением.

В этом альбоме было все, включая начало конца. Среди рассказов о корпорации, терпящей финансовый крах в Иране, были и фотографии наполовину недостроенных небоскребов в Чикаго и Сент-Луисе.

Кэти закрыла альбом и обвила его руками, прижимая к сердцу. Она терлась щекой о его крышку, а ее тело сотрясалось от рыданий.

— О, дорогой, почему ты не рассказал мне? — судорожно всхлипывала она.

Глава 19

Гарсия отнес последние два чемодана в «роллс», и Кэти повернулась к Габриэле, которая уныло стояла в гостиной.

— Мне так жаль, — прошептала Габриэла, когда Кэти попрощалась с ней, — мне так жаль.

Эдуарде шагнул вперед и холодно протянул руку.

— Счастливого полета, — сказал он, и его голос был еще более отчужденным, чем когда-либо.

Гарсия открыл дверцу «роллса», и Кэти села. Она взглянула на роскошный, обшитый белой кожей салон, который однажды поразил ее. Конечно же, это была машина Рамона, осознала Кэти с внезапной болью. Неудивительно, что он выглядел таким мрачным, когда она пришла от нее в восторг: он терял эту машину. Он потерял все, даже ее.

Обнаружив, что Гарсия до сих пор не закрыл дверцу, Кэти подняла на него глаза. Он полез в карман своей черной униформы и вытащил банковский чек. Кэти уставилась на чек в немом горе. Он был на три с половиной тысячи долларов, на пять сотен больше, чем она потратила. Очевидно, Рамон не поверил ей даже тогда, когда она сказала правду.

Кэти почувствовала себя больной. То, в чем она себя упрекала, не было ее виной! Если бы Рамон не пытался выдавать себя за обычного фермера, она не была бы такой подозрительной и не боялась бы выйти за него замуж. Она бы не чувствовала себя обязанной оплачивать половину покупок. Тогда ничего бы не произошло. Но это случилось. Она опозорила и унизила его, и теперь он отправляет ее домой.

«Отправляет меня назад», — подумала она, когда машина плавно тронулась с места. Что с ней случилось, что она позволила Рамону отослать ее?

Еще не пришло время, чтобы становиться послушной. Но Кэти задрожала от ужаса, вспомнив ярость, застывшую на его лице, убийственный гнев в каждом отчетливо произносимом слове. Его угрозу: «Солжешь еще один раз, и я сделаю так, что твой первый муж покажется тебе святым». Этого ему лучше было не говорить!

Кэти прикусила губу, отчаянно пытаясь найти в себе хоть какое-нибудь мужество, чтобы попросить старого шофера отвезти ее к Рамону и объясниться с ним. Она обязана поехать к нему. Она без конца повторяла себе, что Рамон не стал бы делать того, что сделал с ней Дэвид. Рамон не знал, как напугал ее, когда сказал эти слова. В любом случае она не собирается лгать ему, так что у него не будет причины.

Из этого ничего не выйдет, осознала Кэти. Она не могла остаться с его яростью наедине. Подсознательно или нет, она безумно боялась физической расправы.

Ей был необходим кто-то, кто пошел бы с ней к нему. Но ей неоткуда ждать помощи. К тому же уже слишком поздно. Рамон ненавидит ее за то, что она сделала. Нет, он любил ее. А если он любил, то не смог разлюбить так быстро и просто.

«Он должен выслушать меня», — лихорадочно подумала Кэти, когда темно-бордовый «роллс» плавно остановился, пропуская группу туристов, переходящих через улицу. «Боже мой, кто-то должен заставить его выслушать меня!» Как раз в это время Кэти увидела, как падре Грегорио идет через сквер от своего маленького домика к церкви. Его темная сутана развевалась от легкого ветерка. Он взглянул прямо на машину, увидел ее лицо через окно и медленно отвернулся. Падре Грегорио никогда не поможет ей… Или?

«Роллс» уже тронулся с места. Кэти никак не могла найти кнопку, чтобы открыть перегородку. Она постучала в нее и позвала:

— Остановитесь! Parese!

Но только по тому, как сузились глаза Гарсии в зеркале заднего вида, она поняла, что он услышал ее. Очевидно, Рамон дал ему приказ посадить ее на самолет, и именно это он и собирался сделать. Кэти попыталась открыть дверь, но она была заблокирована.

В полном отчаянии она прикрыла рот рукой и закричала:

— Пожалуйста, остановитесь, меня сейчас стошнит. Это сработало! Гарсия мгновенно остановил машину, открыл дверь и помог ей выйти.

Кэти оттолкнула руку изумленного старика.

— Мне уже намного лучше! — крикнула она и побежала через площадь прямо в церковь к человеку, который однажды предлагал ей свою помощь.

Она метнула взгляд через плечо, но Гарсия ждал около машины, думая, очевидно, что ее охватило сильное религиозное чувство.

На верхней ступеньке Кэти замешкалась: падре Грегорио не испытывал к ней ничего, кроме презрения. Он никогда не станет помогать ей. Он решительно велел ей возвращаться в Штаты. Она заставила себя рывком открыть тяжелую дубовую дверь и вошла в холодную, освещенную лишь свечами темноту. Она бегло осмотрела алтарь и небольшие украшенные ниши, где в маленьких красных светильниках мерцали свечи, но священника там не было. А потом она увидела его. Он не был занят чем-то, как она предполагала, а просто одиноко сидел на второй скамье. Его седая голова была наклонена, плечи опущены, то ли в отчаянии, то ли в благоговейной молитве.

Она тяжело вздохнула, остатки мужества покинули ее. Он никогда не поможет ей. Падре Грегорио не любил ее так же, как и Эдуарде, и на то были причины. Повернувшись, Кэти пошла назад по проходу.

— Сеньорита! — Резкий, властный голос падре Грегорио просвистел как кнут, заставив се содрогнуться всем телом.

Кэти медленно повернулась и взглянула ему в лицо. Он стоял в центре прохода, глядя на нее более сурово, чем когда-либо.

Кэти с трудом проглотила ком, застрявший в горле, и попыталась набрать воздуха в грудь.

— Падре Грегорио, — сказала она нервным, умоляющим голосом, — я знаю, что вы думаете обо мне, и не виню вас. Но до вчерашнего вечера я не понимала, почему для Рамона было так унизительно позволить мне платить за вещи, особенно в деревенском магазине. Вчера, когда Рамон обнаружил, что я наделала, он пришел в ярость. За свою жизнь я никогда, никогда не видела человека в такой ярости. — Ее голос упал до задыхающегося шепота:

— Он отправляет меня назад домой.

Она посмотрела на его строгое лицо в надежде обнаружить хоть какой-нибудь признак понимания или сочувствия, но он смотрел на нее прищуренными пронзительными глазами.

— Я не хочу уезжать, — всхлипнула она. Она подняла руку в беспомощном, умоляющем жесте, и, к ее полному ужасу, слезы брызнули из глаз и потекли по щекам. Слишком униженная, чтобы смотреть на священника, Кэти безуспешно пыталась остановить их.

— Я хочу остаться с ним здесь, — пылко добавила она. Священник мягко прошептал:

— Почему, Екатерина?

Кэти вздрогнула в изумлении. Он никогда раньше не называл ее как прихожанку, и она застыла от невероятной нежности в его голосе. Он приближался к ней, и медленная улыбка осветила черты его лица.

— Скажи мне почему, Екатерина? — Тепло и доброта его голоса подали надежду сердцу Кэти.

— Я хочу остаться здесь, потому что хочу выйти замуж за Рамона, я больше не хочу избегать свадьбы, — сказала Кэти с детской прямотой. Ее голос приобрел силу, когда она продолжила:

— Я обещаю вам, что сделаю его счастливым. Я знаю, что сумею. И он, он сделает меня такой же счастливой.

Не было никаких сомнений в том, что падре Грегорио улыбнулся и, к глубокому восторгу Кэти, начал задавать те же вопросы, ответы на которые он пытался получить в понедельник.

— Ты будешь ставить его потребности выше собственных?

— Да, — прошептала Кэти.

— Ты полностью вверяешь себя этому браку и видишь в нем главную цель своей жизни?

Кэти энергично кивнула и добавила:

— Я буду самой замечательной женой, какую вы когда-либо видели.

У падре Грегорио дрогнули губы.

— Ты будешь слушаться его, Екатерина? Кэти с укором посмотрела на него:

— Вы же говорили, что не будете просить меня обещать это.

— А если я все-таки попрошу?

Кэти взвесила на внутренних весах твердость своих убеждений и будущее счастье. Счастье перетянуло. Она посмотрела падре Грегорио прямо в глаза и сказала:

— Я обещаю.

Его глаза блеснули от смеха.

— Вообще-то я только навожу справки. Кэти с облегчением перевела дух:

— Это хорошо, потому что я вряд ли бы сумела сдержать это обещание. — Она умоляюще произнесла:

— А теперь вы обвенчаете нас?

— Нет.

Он сказал это так по-доброму, что на какой-то миг Кэти показалось, что она просто не поняла его.

— Нет? — повторила она. — Но почему, почему же нет?

— Потому что вы до сих пор не сказали то, что мне необходимо услышать от вас.

Сердце Кэти стучало около самого горла, краска отхлынула от ее лица. Она закрыла глаза, не желая вспоминать себя, выкрикивающую эти слова… Нужно научиться произносить их опять.

— Я… — У нее сломался голос. — Я не могу. Я не могу сказать. Я хочу, но я…

— Екатерина! — сказал с тревогой падре Грегорио. — Садитесь! — быстро произнес он, усаживая ее на ближайшую скамью.

Он уселся рядом с ней, и его доброе лицо было полно заботой и участием.

— Вам не обязательно говорить, что вы любите его, Кэтрин, — поспешно успокоил он ее. — Я прекрасно вижу, что вы его любите. Но можете ли вы наконец сказать мне, почему для вас так болезненно и невыносимо трудно произнести это?

Побледневшая Кэти повернула голову, взглянула на него в беспомощном испуге и вздрогнула. Голосом, который прозвучал как хриплый шепот, она сказала:

— Я все еще помню, когда произносила их в последний раз.

— Дитя мое, тебе не по силам дальше нести это в себе. Неужели ты никому не рассказывала?

— Нет, — покачала головой Кэти. — Мой отец убил бы Дэвида, моего мужа. К тому времени когда мои родители вернулись из Европы, синяки прошли. А Анна, их служанка, поклялась никогда никому не рассказывать, как я выглядела в ту ночь.

— Может быть, ты попытаешься рассказать мне, что тогда произошло? — мягко спросил он.

Кэти посмотрела на свои руки, безвольно лежащие на коленях. Если рассказ об этом окончательно изгонит Дэвида из ее памяти и жизни, то она готова попробовать.

Вначале она говорила запинаясь, но затем из нее вырвался поток приглушенных, мучительных слов.

Когда Кэти закончила, она прислонилась к спинке скамьи, совершенно измученная воспоминаниями. Но теперь она была освобождена от боли. И еще она поняла, что между Дэвидом и Рамоном не было ничего общего, ничего. Дэвид был эгоистом, эгоцентриком, садистом и монстром, в то время как Рамон хотел любить, защищать и обеспечивать ее. И даже несмотря на то что она пренебрегла его словами, унизила и довела до бешенства, Рамон не обидел ее физически. То, что произошло в прошлом, оставалось здесь, под сводами церкви.

Кэти взглянула на падре Грегорио и поняла, что он взвалил на себя все ее бремя. Он выглядел разбитым.

— Я чувствую себя намного лучше, — мягко сказала она, надеясь поднять ему настроение. Падре Грегорио заговорил вновь:

— Рамон знает, что с вами произошло той ночью?

— Нет. Я не могла говорить об этом. Я действительно не думала, что это будет меня когда-нибудь беспокоить. Я даже с трудом вспоминала о Дэвиде.

— Это беспокоило вас, — возразил падре Грегорио. — И вы думали о нем, сознавали вы это или нет. Иначе вы бы просто уличили Рамона, что он не тот, за кого себя выдает. Вы этого не сделали, потому что в глубине души боялись того, что услышите. Потому что из-за вашего ужасного опыта вы автоматически предположили, что каким бы ни был секрет Рамона, он окажется таким же страшным, как тот, который вы обнаружили у другого мужчины.

Он тихо размышлял в течение нескольких минут, затем отрешился от своей задумчивости.

— Мне кажется, что будет лучше, если вы признаетесь в этом Рамону до вашей брачной ночи. Вполне возможно, что из-за ваших воспоминаний вы испытаете некоторое отвращение, когда столкнетесь с интимной близостью между мужем и женой. Рамон должен быть готов к этому.

Кэти улыбнулась и уверенно покачала головой:

— Я не испытываю никакого отвращения к Рамону, так что никакого повода для беспокойства у меня нет.

— Возможно, вы правы.

Неожиданно лицо падре Грегорио потемнело.

— Хотя, даже если вы невольно отвергнете супружескую близость, я уверен, что у Рамона достаточно опыта в общении с женщинами, чтобы разрешить любую проблему подобного рода.

— Я абсолютно уверена, что он сможет, — успокоила его Кэти и рассмеялась, глядя на осуждающее лицо падре Грегорио.

Прищуренный взгляд старого священника избегал улыбающихся глаз Кэти.

— Не так уверена, — поспешно исправилась она. Он одобрительно кивнул:

— Хорошо, что вы заставили его подождать. К своему стыду, Кэти почувствовала, что у нее покраснели щеки. Падре Грегорио тоже заметил это. Его пушистые брови взлетели, и он всмотрелся в ее лицо через свои золотые очки.

— Или Рамон заставил вас подождать? — хитро спросил он.

В этот момент несколько туристов вошли в церковь.

— Пойдемте, мы можем закончить наш разговор снаружи, — сказал он.

Они вышли на площадь.

— Что вы теперь собираетесь делать?

Кэти прикусила губу и взглянула в сторону магазина.

— Я полагаю, — сказала она с трудом, — что отнесу назад вещи, которые здесь купила, и скажу, что Рамон не… — споткнулась она на слове, — позволяет оставить их.

Падре Грегорио запрокинул голову, и вся площадь огласилась его хохотом. Несколько жителей деревни, выходящих с покупками из магазинов, повернулись, чтобы взглянуть на него.

— Позволяет или не позволяет… Это звучит обнадеживающе, — рассмеялся он. Затем покачал головой:

— Не думаю, что Рамон захочет, чтобы вы сделали это. Он не захочет выкупить свою гордость ценой вашей. Тем не менее вы можете это предложить. Это поможет ему убедиться в том, что вы действительно раскаиваетесь.

Кэти наклонилась к нему с беспечной, дразнящей улыбкой:

— Вы все еще считаете, что мне недостает кротости, послушания и уважения к власти?

— Я искренне надеюсь на это, — тепло сказал он, глядя на ее сверкающее лицо. — Как Рамон достаточно прямо дал мне понять, у него нет желания жениться на коккер-спаниеле.

Улыбка Кэти погасла.

— Теперь у него нет желания жениться на мне.

— Вы хотите, чтобы я был с вами, когда вы будете разговаривать с ним?

После минутного размышления Кэти покачала головой:

— Это было то, о чем я собиралась вас попросить, когда шла в церковь. Я была напугана его гневом, и он действительно пригрозил, что Дэвид покажется мне святым.

— Рамон поднял на вас руку?

— Нет.

У падре Грегорио дрогнули губы.

— Если он не ударил вас вчера, я уверен, что он никогда этого не сделает.

— Полагаю, что я всегда это знала, — согласилась Кэти. — Хотя я очень испугалась Рамона вчера и была напугана сегодня из-за воспоминаний о Дэвиде.

Падре Грегорио, заложив руки за спину, с одобрением обвел взором горы, небо, деревню и ее жителей.

— Жизнь может быть настолько хороша, насколько вы ей позволите, Кэтрин. Но вы должны совершать обмен с жизнью. Вы отдаете ей что-то и получаете что-то от нее, потом вы снова отдаете и опять получаете взамен. Жизнь плохо обходится с теми, кто пытается только брать и ничего не отдает взамен. Они возвращаются с пустыми руками, и им все труднее начать наконец жить. С каждой попыткой растут разочарование и досада. — Он задумчиво улыбнулся. — Если вы больше не боитесь, что Рамон ударит вас, то полагаю, что я больше не нужен вам?

— Думаю, да, — согласилась Кэти. Тут она увидела Гарсию — она совсем забыла о нем! — стоящего около «роллса» со скрещенными на груди руками и следящего за каждым ее движением. — Мне кажется, что Рамон велел Гарсии убрать меня с острова, и если я пропущу самолет, то этот человек засунет меня или на корабль, или в ящик, или в бутылку, но выполнит то, что ему велел Рамон. Как вы думаете, вам удастся убедить его отвезти меня назад к Габриэле и объяснить ему, что я хочу сделать Рамону сюрприз, и чтобы он не говорил о том, что я не уехала?

— Мне кажется, что я смогу с этим справиться, — сказал священник, взял ее под локоть и повел к машине. — Человек «с самомнением и непогрешимый» вполне сможет запугать бедного шофера.

— Прошу прощения за то, что я наговорила, — с раскаянием произнесла Кэти.

Голубые глаза падре Грегорио смеялись.

— После сорока лет эти качества обычно расцветают пышным цветом. Не побоюсь признаться, что с тех пор как вы мне сказали об этом, я несколько раз заглядывал себе в душу, пытаясь понять, были ли вы правы.

— Именно этим вы и занимались, когда я нарушила ваши размышления?

На его лицо набежала тень.

— Это был момент глубокой скорби, Кэтрин. Я видел вас в машине Рамона и знал, что вы уезжаете. Я надеялся и молился, что прежде чем это случится, вы осознаете, что происходит в вашем сердце. Несмотря на то что вы говорили или делали, я чувствовал, что вы любите его. А теперь давайте посмотрим, удастся ли мне убедить преданного Гарсию, что в интересах Рамона ему следовало бы ослушаться его приказа.

Когда «роллс» въехал во двор Габриэлы, Кэти обдумывала, не попросить ли Гарсию о том, чтобы он отвез ее прямо в дом Рамона. Проблема заключалась в том, что, возможно, Рамон не вернется туда в течение нескольких дней, и Кэти не представляла, как найдет его. Габриэла сможет помочь ей, пока Эдуарде не узнает о том, что Кэти не улетела.

Она подняла руку, чтобы постучать, но дверь распахнулась сама. Перед ней была не Габриэла, а Эдуарде, непреклонный и угрожающий.

— Вы не уехали?

— Нет, я… — умоляюще начала Кэти, но не успела закончить, потому что оказалась в медвежьих объятиях Эдуарде.

— Габриэла говорила мне, что я в тебе ошибался. То есть что ты… замечательная, — сердито прошептал он.

Обняв Кэти за плечи, он потащил ее в гостиную к сияющей от счастья Габриэле.

— Она говорила, что у тебя есть мужество, — резко заявил он. — Тебе придется им запастись, чтобы встретиться с Рамоном… Он будет вдвое яростнее и — не надейся — не станет поддаваться.

— Как ты думаешь, куда он может пойти вечером? — храбро спросила Кэти.

Рамон стоял, опираясь о стол, в своем кабинете. На его лице не отражалось никаких эмоций, когда Мигель и четверо аудиторов, сидевшие на роскошном диване, обсуждали бумаги о банкротстве, которые они подготовили.

Взгляд Рамона был устремлен в окно его высотного офиса в Сан-Хуане, когда он увидел реактивный самолет, взлетающий по широкой дуге в голубое небо. Посмотрев на часы, он понял, что это был самолет Кэти. Он провожал его взглядом, пока самолет не превратился в серебристую точку на горизонте.

— Как ты, собственно, и предполагал, Рамон, — заговорил Мигель, — нет необходимости заявлять о банкротстве. У тебя достаточно денег, чтобы покрыть все задолженности. Банки, ссудившие тебе деньги, которые ты, в свою очередь, ссудил корпорации, лишают тебя права пользоваться островом, домами, самолетом, яхтой, коллекцией произведений искусства и прочим. Они получат обратно свои деньги, продав это с аукциона. Единственной твоей личной непогашенной задолженностью являются два здания, которые ты строил в Чикаго и Сент-Луисе.

Мигель подошел к огромному столу и вытащил лист бумаги из одной стопки.

— Банки, которые ссудили тебе часть денег на сооружение зданий, собираются продать их другим инвесторам. Естественно, эти инвесторы и получат прибыль, когда закончат эти здания. К несчастью, с тебя могут удержать около двенадцати миллионов долларов из твоих собственных денег, которые ты вложил в каждое здание. — Он со вздохом взглянул на Рамона:

— Ты, должно быть, все это давно знаешь?

Рамон нетерпеливо кивнул.

На столе рядом с ним раздался звонок, и взволнованный голос Элис сообщил:

— Звонит Сидней Грин из Сент-Луиса. Он настаивает на разговоре с вами, сеньор Гальварра. Он ругается, — кратко добавила она. — И кричит.

— Передайте ему, чтобы он позвонил мне в другое время, когда будет чувствовать себя более спокойно, а затем разъединитесь, — отрывисто произнес Рамон.

Мигель улыбнулся:

— Нет сомнения, что он слегка в шоке от того, что слухи о плохом качестве его краски, которые сейчас распространяются, подрывают его репутацию. Ими пестрят страницы журнала «Уолл-стрит»и деловые колонки американских газет.

Один из аудиторов взглянул на Мигеля, забавляясь его наивностью.

— Представляю, как чертовски он обеспокоен тем, что происходит с его акциями. Две недели назад «Грин Пайнт и кемикал» продавали акции по двадцать пять долларов за штуку, а сегодня утром — по тринадцать. Там что-то вроде паники.

Мигель откинулся на диване и с удовлетворением скрестил руки на груди.

— Интересно, что же все-таки произошло?

— Вы говорите о Сиднее Грине из Сент-Луиса? — Худощавый аудитор в очках, сидевший на правом краю дивана, впервые оторвался от бумаг. — Этот человек возглавляет группу, планирующую вступить во владение офисными зданиями, которые вы сооружали в Сент-Луисе, Рамон. Она уже сделала предложение банку выкупить и закончить их.

— Вот стервятник, — присвистнул Мигель и свирепо выругался.

Рамон не слышал его. Боль и ярость, которые он испытывал после потери Кэти, поднялись в нем бурной волной. Сидней Грин вполне подходил для удара этой волны.

— Он также член правления того самого банка, который отказался отсрочить выплату ссуды, чтобы я смог завершить строительство, — сказал он низким угрожающим голосом.

Раздался телефонный звонок. Рамон машинально ответил, пока аудиторы собирали бумаги, готовясь уйти.

— Сеньор Гальварра, — сказала Элис, — на связи мистер Грин. Он сказал, что уже успокоился.

— Соедините, — мягко сказал Рамон. По селектору взорвался голос Грина.

— Внебрачный ублюдок! — завопил он. Рамон кивнул, освобождая аудиторов, и взглядом остановил Мигеля.

— Ты, грязный подонок, ты здесь? — орал Грин. Голос Рамона был опасно спокойным:

— Теперь, когда мы исчерпали тему моей законнорожденности, может быть, перейдем к делу?

— У меня нет к тебе никакого дела, ты…

— Сид, — вкрадчивым голосом сказал Рамон, — ты надоедаешь мне, а я этого не люблю. Ты должен мне двенадцать миллионов долларов.

— Я должен тебе три миллиона, — прогремел тот.

— С учетом процентов теперь это больше двенадцати миллионов. За девять лет ты нагрел руки на моих деньгах, и я хочу получить их обратно.

— Убирайся к черту! — картаво прошипел Грин.

— Я и так там! — ровно ответил Рамон. — И я хочу, чтобы ты составил мне компанию. Начиная с сегодняшнего дня это будет тебе стоить один миллион долларов в день, пока деньги не будут выплачены.

— Ты не можешь этого сделать, у тебя нет такого влияния, ты самонадеянный сукин сын…

— Только повстречайся мне, — предупредил Рамон и бросил трубку.

Мигель нетерпеливо наклонился:

— У тебя есть такие возможности, Рамон?

— Нет.

— Но если он поверит, что ты..

— Если он поверит этому, то он дурак. Если он дурак, то не захочет рисковать миллионом. Поэтому он перезвонит в течение трех часов, чтобы доставить деньги в мой банк в Сент-Луисе, прежде чем он закроется.

Спустя три часа и пятнадцать минут Мигель угрюмо сгорбился на стуле, ослабив галстук и распахнув пиджак. Рамон оторвался от бумаг, которые подписывал, и сказал:

— Ты так и не сделал перерыв на ленч. Сейчас время обеда. Позвони вниз и скажи, чтобы из ресторана прислали какую-нибудь еду. Если мы задержимся здесь еще, тебе бы лучше подкрепиться.

Мигель задержался, набирая номер:

— Рамон, а ты ничего не хочешь? Вопрос вызвал образ Кэти, и Рамон закрыл глаза, борясь с нестерпимой болью.

— Нет.

Мигель заказал по телефону сандвичи. Как только он повесил трубку, телефон сразу же зазвонил опять.

— Элис ушла домой, — задумчиво сказал Рамон. Какое-то время он сидел неподвижно, затем потянулся и нажал на кнопку.

Задыхающийся голос Сиднея Грина наполнил элегантный кабинет:

— ..необходимо знать, в какой банк.

— Не в банк, — резко ответил Рамон. — Передай их моим поверенным в Сент-Луисе. — Он дал название и адрес фирмы, затем добавил:

— Передай им, чтобы они позвонили мне по этому номеру, как только чек будет у них в руках.

Через полчаса позвонили поверенные. Когда Рамон повесил трубку, он взглянул на Мигеля, чьи глаза возбужденно блестели.

— Как ты можешь так просто сидеть, Рамон? Только что ты сделал двенадцать миллионов долларов! Рамон иронически улыбнулся:

— Фактически только что я сделал сорок миллионов. Я пущу двенадцать миллионов на покупку акций «Грин Пайнт и кемикал». За две недели я смогу их продать за двадцать миллионов. Я возьму эти двадцать миллионов и пущу их на окончание строительства здания в Сент-Луисе. Когда я продам здание через полгода, я получу назад двадцать миллионов, которые я первоначально инвестировал, и плюс эти двадцать миллионов.

— Плюс вся та прибыль, которую ты получишь от здания.

— Плюс это, — уныло согласился Рамон. Мигель уже надевал на себя пиджак.

— Давай пойдем и отметим, — сказал он, затягивая галстук. — Это будет мальчишник перед свадьбой и одновременно празднование твоей победы.

Глаза Рамона стали стеклянными.

— Нет необходимости в мальчишнике. Я забыл сказать, что не женюсь в воскресенье. Кэти… изменила решение.

Рамон весь ушел в документы, избегая изумленного сочувствия, которое, как он знал, было написано на лице его друга.

— Иди и отметь мой «успех» за нас двоих. Я хочу просмотреть документы на это здание.

Некоторое время спустя Рамон увидел мальчика, стоящего перед его столом и держащего два белых бумажных пакета.

— Кто-то позвонил снизу и заказал сандвичи, сэр, — сказал он, с трепетом разглядывая роскошный кабинет.

— Просто положи их туда. — Рамон кивнул в сторону стола и рассеянно полез во внутренний карман пиджака. Он достал бумажник и заглянул в него в поисках долларовой банкноты мальчику на чай.

Оказалось, что самого меньшего достоинства у него была пятидолларовая банкнота Кэти. Он не собирался разлучаться с ней и сложил ее пополам, затем еще раз пополам, чтобы отличить от остальных денег, которые были в бумажнике. Это была память о рыжеволосом ангеле со смеющимися голубыми глазами, и он хранил ее, как сокровище.

Рамон почувствовал, что его сердце разрывается на кусочки, когда медленно вытащил деньги Кэти из своего бумажника.

Его пальцы судорожно сжали банкноту, а затем он заставил себя расстаться с ней, точно так же, как он заставил себя расстаться с Кэти. Он раскрыл руку и отдал скомканную банкноту посыльному.

Когда он ушел, Рамон взглянул на бумажник. Больше нет денег Кэти. И Кэти тоже нет. Он опять стал безумно богатым человеком.

В нем забурлил горький гнев, и руки сами сжались в кулаки. Ударить бы кого-нибудь, разнести что-нибудь в щепки!

Глава 20

Эдуарде провел рукой по темным вьющимся волосам и взглянул на Кэти — на ней просто не было лица!

— Охранник сказал, что он покинул здание три часа назад, в девять часов. Гарсия заехал за ним на «роллсе», но ни Гарсия, ни Рамон не вернулись на виллу в Маягуэсе. Если только Рамон не в доме в старом Сан-Хуане.

Кэти мучилась мрачными мыслями.

— Ты думаешь, Гарсия сказал Рамону, что я не уехала, и тот просто отказывается отвечать на звонки?

Взгляд Эдуарде был полон насмешливого презрения.

— Поверь мне, если бы Рамон знал, что ты все еще здесь, он бы не стал прятаться от тебя, а обрушился на этот дом как сорок дьяволов.

— Эдуарде, — сказала Габриэла с сердитым вздохом, — ты пугаешь Кэти. Она и так нервничает.

Засунув руки в задние карманы, Эдуарде прекратил расхаживать и остановился, глядя на Кэти.

— Кэти, я действительно не знаю, где он может быть. Его нет ни в одном из его домов, нет у Рафаэля. Я не знаю, где еще он смог бы переночевать.

Кэти попыталась не обращать внимания на болезненный укол ревности, который она испытала, думая, что, возможно, Рамон решил провести ночь в объятиях красотки, с которой он был часто изображен на журнальных вырезках.

— Я была уверена, что он поедет домой, — сказала она. — Ты точно уверен в том, что его там нет?

— Я говорил тебе, что был там. Было только пол-одиннадцатого, слишком рано для него, чтобы лечь спать, но внутри не было света.

Кэти в безрадостных раздумьях склонила голову:

— Если все так изменилось, то я должна туда поехать, там я смогу почувствовать себя ближе к нему.

— Кэти! — решительно сказала Габриэла. — Я знаю, о чем ты думаешь, но ты не права. Он не отправится к другой женщине сегодня ночью.

Кэти была слишком поглощена своими мыслями, чтобы заметить сомневающийся взгляд Эдуарде, брошенный на жену.

— Ты стучал, когда подошел к дому? — спросила Кэти. Эдуарде повернулся к ней:

— Зачем мне стучать в дверь темного, пустого дома? Кроме того, Рамон должен был увидеть свет фар. Он бы вышел, чтобы посмотреть, кто там.

Кэти нахмурилась:

— Я думала, что ты постучал. — Она встала с такой решительностью, которой раньше в ней не было, а затем сказала:

— Я думаю, что мне надо поехать туда.

— Кэти, его там нет, но если ты настаиваешь на том, чтобы поехать, я поеду с тобой.

— Со мной все будет хорошо, — успокоила его Кэти.

— Я не хочу, чтобы ты говорила с ним наедине, — упорствовал Эдуарде. — Я видел, в какой ярости он был вчера, я был с ним и…

— Я тоже была с ним, — мягко напомнила Кэти. — И я уверена, что все будет в порядке. Сейчас он не будет таким, как вчера.

Эдуарде залез в карман, вытащил ключи от машины и протянул их Кэти.

— Если бы я хоть на минуту поверил, что он там, я поехал бы с тобой. Но его там нет. Тебе лучше подождать до завтра, чтобы поговорить с ним.

— Завтра прилетят мои родители, — отчаянно сказала Кэти.

Она посмотрела на часы, которые угрожающе тикали на стене.

— Уже за полночь, уже утро субботы. Моя свадьба в воскресенье, то есть завтра.

Чтобы Рамон не увидел свет от фар, Кэти проехала последние сотни ярдов с выключенными фарами. Если Рамон здесь, подумала она, то с ее стороны будет лучше подъехать незаметно. И особенно потому, что она не хотела сталкиваться с возбужденным Рамоном на ступеньках.

Сквозь качающиеся ветки деревьев пробивался луч света, и сердце Кэти забилось от радости, когда она притормозила около дома. Она шла по залитой лунным светом кирпичной дорожке, и с каждым шагом ее все сильнее охватывала дрожь. В спальне горела лампа!

Кэти дотронулась до двери, бормоча несвязную молитву о том, чтобы она не была заперта, потому что ключа у нее не было, и облегченно вздохнула, когда она легко распахнулась. Гостиная была погружена во тьму, но из открытой двери в спальню струился мягкий свет от лампы.

Вот он. Кэти стащила свитер и кинула его на пол. Она пробежала дрожащими руками по облегающему платью светло-коричневого цвета, которое она выбрала несколько часов назад с целью помучить Рамона и ослабить его сопротивление. Оно было с глубоким вырезом, на узких лентах, спина фактически обнажена. Она пригладила длинные распущенные волосы и тихо пошла вперед.

У двери в спальню Кэти остановилась — ее сердце стучало, как после долгого бега.

Рамон лежал на кровати, закинув руки за голову и уставившись в потолок. Его белая рубашка была расстегнута, и он даже не потрудился снять ботинки. У него был такой несчастный вид, что Кэти затрепетала от жалости.

Она сделала шаг в его сторону. Рамон уставился на нее, но взгляд его блестящих черных глаз скользнул мимо, словно она была невидимкой.

— Я не уехала, — с трудом прошептала Кэти. При звуке ее голоса Рамон взлетел с постели одним гибким, вселяющим ужас прыжком.

Его лицо застыло в непроницаемой маске, а Кэти слишком нервничала, чтобы понять что-нибудь в его настроении, за исключением того, что он был напряжен и, казалось, готов на нее броситься.

— Я не захотела уезжать, — запинаясь пробормотала она.

Рамон начал наступать на нее, Кэти медленно отступала.

— Падре Грегорио сказал, что обвенчает нас, — быстро проговорила она.

— Неужели? — спросил Рамон низким голосом. Он продолжал наступать, а Кэти — пятиться.

— Я верну все, за что заплатила, в магазин, — прошептала она.

— Неужели прямо сейчас? — мягко выдохнул Рамон. Кэти энергично кивнула, стукнулась о диван и начала обходить его.

— Я видела альбом Рафаэля, — задыхаясь, объяснила она. — Если бы ты мне сказал, кто ты на самом деле, я бы поняла, почему ты не хотел, чтобы я платила за что-то сама. Я бы послу… — она споткнулась на слове, — послушалась тебя.

— Я вижу, ты выучила новое слово, — усмехнулся Рамон.

Кэти ударилась о столик с лампой и боком обошла его.

— Я наполню дом растениями, суматохой и детьми, — отчаянно пообещала она.

Она задела за стул, мешающий отступлению, и паника охватила ее.

— Ты должен выслушать меня! Я боялась стать твоей женой, потому что чувствовала, что ты что-то скрываешь от меня, но я не понимала что, а у Дэвида…

Рамон сократил дистанцию, и Кэти вытянула руку, пытаясь отгородиться от него.

— Пожалуйста, выслушай меня! — выкрикнула она. — Я люблю тебя!

Он обхватил ее за плечи, с силой притянул к себе, запрокидывая голову Кэти назад. Она оказалась настолько близко, что смогла увидеть свое отражение в его горящих глазах. Они были полны ею и любовью к ней. Любовью настолько всепоглощающей, что Кэти утонула в этом чувстве.

— Ты любишь меня, — повторил он странно-грубоватым голосом. — И ты думаешь, что, если ты скажешь мне, что любишь меня, я позабуду все остальное и прощу тебя?

— Да, — прошептала Кэти. — Я думаю, ты можешь.

Только на этот раз.

— Только на этот раз, — пробормотал он в безумной радости, и у него дрожала рука, которую он медленно поднял, чтобы пригладить густые золотистые волосы.

Он издал звук, который был наполовину стоном, наполовину смехом, когда его пальцы утонули в ее волосах.

— Только на этот раз? — повторил он, как если бы это было величайшим из всех высказываний, и его другая рука прижала ее к себе, а его губы приникли к ее губам в безумном поцелуе.

С пьянящим восторгом, словно у нее внутри взорвался фейерверк, Кэти обвила руками его шею и ответила на его поцелуй. Она прижалась к его могучему телу, и Рамон задрожал от счастья. Его руки ласкали ее плечи и спину, а затем спустились ниже, прижимая ее бедра к своим.

Он отнял свои губы от ее губ и начал покрывать торопливыми поцелуями ее глаза, шею.

— Скажи мне это еще раз, — хрипло приказал он.

— Я люблю тебя, — страстно сказала Кэти. — И ты мне нужен… и я хочу тебя… и я…

Рамон жадно поцеловал ее, заглушая ее слова и унося с собой в мир, где не существовало ничего, кроме их пламенных тел. Он целовал ее еще и еще, до тех пор, пока Кэти не застонала от жгучего и томительного желания.

— Пойдем в постель, querida, — жарко пробормотал он.

Кэти коснулась дрожащими пальцами его груди. К безумному разочарованию Рамона, прекрасная женщина в его объятиях очень мягко сказала:

— Нет.

— Да, — прошептал он, уже наклоняя голову, чтобы с помощью поцелуя преодолеть ее сопротивление, но в это время она покачала головой.

— Нет, — повторила она. Улыбнувшись, она объяснила с задумчивым сожалением:

— Эдуарде не хотел, чтобы я встретилась с тобой один на один. Он отпустил меня сюда только потому, что был уверен, что тебя здесь нет. Я не вернулась сразу, так что он сейчас придет, чтобы защитить меня от твоего гнева.

У Рамона сошлись брови на переносице, и Кэти погладила его плечо и улыбнулась.

— Есть еще две причины, по которым я хотела бы подождать. Первая — мы должны поговорить. Ты просил меня о честности, настаивал на этом, а сам морочил мне голову. Я хочу понять, почему ты так делал. Рамон неохотно слегка ослабил объятия.

— А другая причина?

Кэти печально посмотрела мимо него:

— Завтра день нашей свадьбы. Мы и так уже долго ждали. Ну и падре Грегорио…

Рамон взорвался от хохота и сжал ее в своих объятиях.

— Когда Эдуарде, Мигель и я были молоды, мы верили, что если мы сделаем что-нибудь плохое, падре Грегорио посмотрит нам в глаза и сразу же узнает об этом.

Он повел ее к дивану и усадил к себе на колени, обняв за талию.

— И это удерживало вас от плохих поступков? — поддразнила Кэти.

— Нет, — усмехнулся он. — Но это мешало нам получать от них удовольствие.

В тускло освещенной гостиной, которую она убрала для него, Рамон так просто, как смог, объяснил Кэти, почему вводил ее в заблуждение, и рассказал, как события дня круто изменили их планы на будущее. Она слушала рассказ о Сиднее Грине, и ее это очень забавляло. Она разбиралась и в бизнесе, и в психологии бизнесмена. Но еще до того, как он закончил, восторженное, приподнятое настроение Кэти слегка поблекло.

— Кэти, что-то не так? — нежно спросил Рамон. Кэти оглядела уютную комнату, в которой они находились:

— Ничего особенного. Просто я буду скучать по этому дому, а я могла бы быть здесь так счастлива. Рамон мягко поднял к себе ее лицо:

— Другие дома тебе понравятся намного больше. Кэти нахмурила брови в замешательстве:

— Я думала, что все дома и остров заберут банки.

— Это все еще не факт, — сказал Рамон. — Банкиры нюхом чуют неудачника, они набрасываются на него, требуя гарантий, что свою долю они получат. Но если неудачник сможет выкарабкаться, то их поведение изменяется. Они будут ждать и наблюдать, будут размышлять, какую пользу они извлекут, если я опять буду процветать, как в прошлом. Мои юристы из Сент-Луиса рассказывают, что Сидней Грин кричит всем подряд, что я погубил его как бизнесмена. Банкиры услышат это и задумаются, что, возможно, недооценили моего влияния. Они продолжат кружить и наблюдать, но вскоре начнут пятиться от меня подальше. Когда я возобновлю строительство небоскреба в Сент-Луисе, чикагские банкиры получат прибыль, и тогда им придется дать мне ссуду, чтобы я завершил строительство небоскреба в Чикаго. Так что, — заключил он, — у тебя будут и дома, и слуги, и…

— ..и не надо будет ничего делать, — закончила Кэти с тусклой улыбкой. — Потому что ты считаешь, что место женщины дома.

Рамон прищурился:

— Несколько минут назад ты сказала, что могла бы быть очень счастлива в скромном доме. Почему же ты не будешь счастлива, когда у тебя будет все?

Кэти встала с его колен и подошла к окну. Она чувствовала на себе взгляд Рамона, когда, отодвинув занавески, смотрела в темноту, размышляя, как бы это попроще ему объяснить.

— Я сказала, что могла бы быть счастлива здесь, — спокойно произнесла она, — потому что чувствовала бы себя нужной и полезной. Я хочу чувствовать себя нужной и полезной, но ты не разрешишь мне.

Она услышала, что Рамон встал и подошел к ней, и в ее голосе появилась решительность.

— Ты собираешься восстанавливать «Гальварра интернэшнл», а моя квалификация — подбор кадров и работа с персоналом. Я хорошо разбираюсь в том, кого и как принимать на работу, хорошо знакома со шкалой заработной платы, с государственными постановлениями и с процедурой увольнения. Я могла бы помочь тебе, но ты не разрешишь. — Он обнял ее за плечи, но Кэти отказалась повернуться, продолжив свою речь:

— Я знаю, что ты думаешь о женщинах, которые работают вне дома, ты давно объяснил мне это. Ты сказал, что если женщина работает, то она показывает всему миру, что ее муж недостаточно обеспечивает ее. Ты сказал, что это ранит его гордость и…

Рамон сжал ее в объятиях.

— Повернись и посмотри на меня, — нежно прервал он ее.

Кэти повернулась, уверенная, что он попытается заставить ее замолчать с помощью поцелуя. Вместо этого он посмотрел на нее с тихой серьезностью.

— Кэти, мужчина всегда очень чувствителен, когда дело касается его гордости. Особенно когда он знает, что его любовью можно было бы гордиться. — Ему нелегко было говорить, но он продолжал:

— Указывая женщине, где находится ее место, мужчина пытается заставить ее не искать большего. Мне было стыдно, что я немногое могу тебе предложить, но я верил, что сделаю тебя счастливой и здесь, когда ты будешь просто моей женой. Я пытался убедить тебя в твоем бесправии, потому что это было единственное будущее, которое нас ожидало. Я был бы горд и счастлив, если бы ты теперь работала со мной.

Он резко повернул голову, и Кэти проследила за его взглядом. Маленький огонек медленно двигался вверх по холму, в сторону дома. Эдуарде с фонарем шел спасать Кэти.

Она взглянула на Рамона, но тот, вместо того чтобы разгневаться на неуместное появление друга, лишь задумчиво хмыкнул.

— О чем ты думаешь? — ласково спросила она. Рамон посмотрел на нее, и его глаза потемнели от любви.

— Я решаю, что подарить тебе в качестве свадебного подарка…

«Ты — мой свадебный подарок», — подумала она со страстной нежностью.

— А какой у меня выбор? — лукаво спросила она.

— Или ребенок, или «феррари», — ответил он, ухмыльнувшись, и обнял ее. — Как-то ты сказала, что только «феррари» сможет сделать твою жизнь «совершенно счастливой».

— Я бы предпочла ребенка, — рассмеялась Кэти. Рамон тоже рассмеялся, но ему хотелось дать ей и то и другое.

Глава 21

В солнечное июньское воскресенье Екатерина Елизавета Конелли медленно шла по проходу величественной старой испанской церкви мимо улыбающихся жителей деревни, чтобы с готовностью и гордо встретиться со своей судьбой.

Церковь была освещена разноцветными лучами, льющимися сквозь витражи. Кэти вложила свою руку в руку высокого темноволосого красивого мужчины, который ожидал ее около алтаря рядом с торжественно-серьезным священником со смеющимися голубыми глазами, и стала Кэтрин де Гальварра.

Рамон взглянул на прекрасную женщину рядом с собой, ее сверкающие волосы были украшены цветами. Он слушал, как она произносит брачные клятвы, а в его голове проносились воспоминания.

…Кэти, мрачно красивая и потрясающе равнодушная в баре гостиницы, где они познакомились три недели назад…

…Кэти, протягивающая ему пятидолларовую банкноту:

— Возьмите, Рамон, пожалуйста. Уверена, что вы сможете их потратить.

…Кэти, ее глаза, сияющие от смеха во время пикника, когда она обвинила его в том, что он — восточный тиран:

— Может быть, тебе странно это слышать, но не все женщины рождаются с горячим желанием резать лук и тереть сыр.

…Кэти, танцующая в его объятиях на вечеринке в бассейне, на ее губах страстный поцелуй. У нее потемнели глаза, и она смущена:

— Мне кажется, что я очень напугана.

И вот Кэти стоит рядом с ним перед алтарем. Кэти, повернувшая к нему свое лицо:

— Я, Екатерина, беру тебя в законные мужья… Рамон посмотрел на нее и затрепетал от восторга, обжегшего его тело.

Он знал, что будет помнить ее сияющее лицо до конца своей жизни, ее чуть дрожащий голос навсегда сохранится в его сердце.

Эта картина стояла перед его глазами, когда Кэти вошла в спальню. Ее нагое тело купалось в лунном сиянии, льющемся в окна.

Страсть пронзила его, когда ее руки притянули его к себе, и он накрыл ее тело своим. Нежность и благодарность заполнили его, когда она приняла его в свое пылающее естество.

Их тела двигались в едином зачарованном любовном ритме, пока Кэти не закричала в экстазе. Тогда, сжимая ее в своих объятиях и шепча ее имя, Рамон отдал ей залог новой жизни — бессмертный дар любви, отраженный в грядущем.