Синтию Фицуильям называли в свете Снежной королевой, потому что своей неприступностью она славилась больше, чем красотой и очарованием. Отвергнутым поклонникам нет числа… Однако дерзкий, насмешливый Дерек Уиттакер вовсе не намерен разделять судьбу этих несчастных. Он — мужчина. Настоящий мужчина. И женщина, которую он — впервые в жизни! — полюбил по-настоящему, будет принадлежать только ему!..
Неприступная красавица АСТ Москва 2006 5-9713-1703-2 Diane Farr Under A Lucky Star

Диана Фарр

Неприступная красавица

Марджи, мне так тебя не хватает.

Глава 1

Май 1803 года

Божественная Софрония была на устах всего Лондона.

Ее изумительное сопрано приводило высший свет в восторг, не поддающийся описанию. Однако у Дерека Уиттакера голос певицы не вызывал восхищения. Нельзя было сказать, что этот голос его не трогал. Напротив, он задевал его до такой степени, что хотелось немедленно уйти из зала.

Знаменитая певица медленно подошла к рампе, и все поняли, что сейчас последует ария. Зал притих в ожидании.

Сидевшие рядом с Дереком зрители даже подались вперед и приоткрыли рты, предвкушая удовольствие.

Дерек решил, что с него довольно. Его место, как обычно, было в последнем ряду партера с краю. За его спиной была ложа лорда Стоуксдауна. Никто не заметит, если он незаметно исчезнет. Когда оркестр воодушевленно заиграл вступление, он ловко проскользнул за тяжелую портьеру, закрывавшую выход в фойе, и сбежал.

Все-таки положение скромного секретаря при важной особе имело свои преимущества, размышлял он. Ему были доступны многие прелести жизни аристократии — взять, к примеру, возможность посещать оперу, как сегодня. Но вместе с тем он не был обременен светскими обязанностями.

Он мог позволить себе иметь собственное мнение по любому вопросу, потому что, откровенно говоря, никто им не интересовался. Никто не следил за тем, что он делает, не замечал, когда он приходит в зал, а когда уходит. Ему просто надо вернуться во время антракта на случай, если он понадобится лорду Стоуксдауну или кому-нибудь из его гостей. Никому не было никакого дела до того, слушал ли Дерек Уиттакер, как заливается Софрония, или провел вечер в гардеробной, играя в карты с капельдинерами.

Дерек всегда маячил где-нибудь на обочине каждого светского сборища, невидимый, словно призрак. И такой же, как призрак, нищий. Жалованье, которое платил ему лорд Стоуксдаун, было даже поменьше, чем у дворецкого или камердинера. Но урожденный Уиттакер не мог позволить себе стать слугой. И хотя для Дерека смысл такого порядка вещей был не совсем понятен, он подчинился ему с такой же веселой беззаботностью, с которой вообще относился ко всему общепринятому.

Как говаривала его старая няня, приходится терпеть то, что нельзя исправить. К тому же лорд Стоуксдаун ему нравился. И он всегда был занят делом, старался быть полезным и никогда не чурался балов, обедов, раутов или театров, если долг обязывал его присутствовать на них. Его, Дерека Уиттакера, никто никогда специально не приглашал, но очень часто оказывалось, что лучше быть призраком, чем гостем.

Наслаждаясь одиночеством, он прогуливался по слабо освещенному фойе. Сквозь портьеры, закрывавшие вход в ложи, доносились приглушенные звуки музыки, эхом отдававшиеся в просторных помещениях с высокими потолками. На расстоянии голос Софронии терял свою неприятную пронзительность, а музыка приобретала какое-то новое, завораживающее звучание.

На верхней площадке лестницы стоял молодой капельдинер, который, облокотившись на перила, слушал музыку.

Завидев Дерека, он выпрямился и сделал стойку. — Дерек скрыл улыбку. Это все его вечернее платье. Капельдинер по ошибке принял его за джентльмена из высшего света. Вообще-то он немного кичился своим умением одеваться — а почему бы и нет? Если бы не неожиданное рождение брата Гектора, он и в самом деле был бы сейчас состоятельным человеком.

Он подошел к капельдинеру и заговорщически прошептал:

— Скажите, сколько у меня времени до антракта?

— Довольно много, сэр.

— Никто не будет против, если я немного осмотрюсь?

Дерек кивнул в сторону арки, за которой был виден слабо освещенный коридор, кончавшийся какой-то дверью.

— Нет, сэр, — явно удивился капельдинер, — думаю, никто не будет возражать.

— Ты хороший малый, — одобрительно отозвался Дерек. — Благодарю.

Дружески кивнув молодому человеку, Дерек миновал фойе и пошел по коридору. Вдали приглушенно звучала музыка, но здесь он был совершенно один. У него даже мурашки побежали по спине в предвкушении чего-то необычного.

Было что-то необъяснимо возбуждающее в том, чтобы осматривать места, где ему не положено было быть. Дерек немного стыдился этого своего странного хобби, но оно обладало такой притягательностью, что он не мог ему противиться с самого раннего детства. Одним из преимуществ его существования в качестве призрака было то, что он мог — и он часто это делал — сбрасывать, так сказать, оковы и бродить в одиночестве по незнакомым местам.

Театр оказался, что было очень приятно, настоящим лабиринтом коридоров. Куда бы он ни шел, везде лампы освещали ему путь. Это было, конечно, расточительностью — такой расход керосина, ведь нигде не было ни души.

Узкий коридор, по которому он шел, неожиданно сделал поворот, и Дерек оказался в небольшой пыльной комнате. Он предположил, что скорее всего находится совсем близко от сцены. Напротив комнаты широкая деревянная лестница вела наверх и куда-то наружу. У основания лестницы с потолка на толстой цепи свисала лампа, освещавшая кучу наваленных в беспорядке старых декораций. Дерек стал с интересом их рассматривать. Но когда он вертел в руках грубо раскрашенную тонкую ширму из муслина, то вдруг почувствовал чье-то присутствие и обернулся.

Кто-то спускался по лестнице. Дерек услышал тихий шум шагов и слабое шуршание шелковых юбок. Как же он удивился, когда в поле его зрения появилась девушка! Она спускалась вниз, держась за шаткие перила. Странно, но девушка была совершенно одна. Завидев Дерека, она вздрогнула и остановилась как вкопанная, глядя на него испуганными глазами.

От изумления Дерек замер, открыв рот. Опомнившись, он принял безразличный вид и старался не смотреть на девушку. Все же он успел ее разглядеть. Ей могло быть и шестнадцать, и двадцать, но она, без сомнения, была самой хорошенькой девушкой, какую только он когда-либо видел.

Ее красота была просто ошеломляющей. Почти неземной. Дерек всегда отдавал предпочтение блондинкам, но у этой был совершенно необычный цвет волос. Даже при тусклом верхнем свете ее платинового оттенка волосы сияли и переливались, словно лунный свет на воде.

Трудно было определить, к какому слою общества она принадлежала. Фасон ее простого белого платья казался слишком строгим для молодой леди из высшего общества. Однако материал, из которого оно было сшито, выглядел скандально прозрачным. Тонкий шелк подчеркивал женственность линий. Нелегко было понять, была ли она благородной леди или случайно очутившейся здесь потаскушкой.

Но она была так хороша, что на несколько секунд Дерек был буквально ослеплен. Потом он заметил ужас в ее глазах.

— Помогите, — прошептала она и нерешительно спустилась вниз на несколько ступенек. — Помогите мне.

Дереком моментально овладели рыцарские чувства. Он подошел к ней и услышал сам себя:

— Конечно. Все, что в моих силах.

Она протянула к нему руки, как это делает ребенок, ищущий защиты. Он взял ее за руку, а другой рукой обнял за талию, чтобы успокоить. На мгновение она с благодарностью прильнула к нему, и он не мог не заметить, как идеально она вписалась в его объятие. Но девушка дрожала от страха, и это было очевидно.

— Спрячьте меня, — шепнула она.

Почти в ту же секунду Дерек услышал, как совсем близко у них над головами стукнула дверь и на той же лестнице, по которой только что спустилась девушка, отчетливо прозвучали уверенные шаги. Скорее всего мужские.

Девушка судорожно всхлипнула, и Дерек понял, что, кто бы ни был этот человек, именно он напугал ее. Дерек не растерялся и в мгновение ока увлек ее в тень под лестницей. Она трогательно прижалась к нему, и он почувствовал себя ее защитником.

«Я не позволю причинить зло этой девушке», — поклялся себе Дерек. Ему было все равно, кто она. Герцогиня или нищая попрошайка, принцесса или девица легкого поведения. Если для ее спасения придется сразиться с драконом или пройти по раскаленным углям, так тому и быть.

Шаги над их головами замерли. Человек, видимо, остановился на верхней площадке лестницы. Потом резкий мужской голос требовательно произнес:

— Синтия!

В этом единственном слове слышались одновременно и приказ, и угроза. Тон был враждебным и вместе с тем вкрадчивым. При звуке этого голоса Синтия, казалось, перестала дышать.

Если его не остановить, этот человек наверняка спустится вниз, подумал Дерек. Приложив палец к губам, чтобы Синтия хранила молчание, он отпустил ее и вышел один из-под лестницы на свет.

— О, здравствуйте, — как можно более непринужденно сказал он, притворяясь изумленным и внимательно всматриваясь в человека, стоявшего на верхней площадке лестницы. — Я вас не заметил, — извиняющимся тоном продолжил Дерек. — Вы меня ищете?

Вопрос Дерека, видимо, огорошил незнакомца. Он не сразу ответил.

— Нет. — Его тон был резким, но достаточно вежливым. — Извините.

Дерек снова непринужденно махнул рукой:

— Не извиняйтесь, прошу вас. Вы нисколько мне не помешали. — Все еще подражая манерам светского бонвивана и стараясь создать впечатление, будто выпил лишнего, он нетвердым шагом направился к сделанным из папье-маше рыцарским доспехам. — Просто захотелось взглянуть. Все эти декорации так завораживают, вы не находите?

Человек наверху даже не пошевелился, но вид у него был настороженным. Казалось, он изучающе рассматривает Дерека, прикидывая, подвергнуть ли сомнению то, о чем болтает этот юнец, или спуститься вниз, не обращая на него внимания. Дерек еще раз бросил беглый взгляд на незнакомца. Остановившись рядом с доспехами, он добился того, что свет больше не бил ему в глаза, и это дало ему возможность получше его разглядеть.

Дерек сразу же узнал этого человека, но ему пришлось быстро отвернуться, чтобы тот не заметил, что его узнали.

Это был пресловутый сэр Джеймс Файли. Проклятие! Как получилось, что Синтия попалась в лапы этого человека, пользующегося в свете дурной славой? Игрок, гуляка, развратник. К тому же по возрасту он годился ей в отцы. Если не в деды, черт возьми!

А может, Файли действительно был ее отцом? Ведь в его голосе безошибочно угадывались властные нотки.

— Простите, что я злоупотребляю вашей учтивостью… — Тон Файли был холодным как лед.

Все еще притворяясь подвыпившим, но внутренне напрягшись, Дерек повернулся и, слегка покачиваясь, проронил:

— А?

Файли даже не потрудился скрыть свое презрение. Его лицо приняло насмешливое выражение.

— Я ищу девчонку со светлыми волосами и в белом платье.

Так. В чем бы ни состоял интерес сэра Джеймса Файли к Синтии, он явно не был родительским. Скрывая отвращение, Дерек криво улыбнулся.

— Ха! Мы все таких ищем, — пьяно ухмыляясь, подмигнул Дерек.

От нетерпения голос Файли стал резким.

— Так вы видели, как такая особа проходила здесь несколько минут тому назад, или нет?

— Нет, черт возьми, — с притворным сожалением отозвался Дерек. — А она хорошенькая?

— Очень, — отрезал Файли.

— Правда? Я помогу вам найти ее. — Дерек начал с готовностью карабкаться вверх по лестнице.

— Благодарю вас. В этом нет необходимости.

Файли жестом остановил непрошеного помощника.

Дерек встал, держась одной рукой за перила, и изобразил на лице оскорбленную добродетель.

— Незачем говорить со мной таким тоном, друг мой. Я всего лишь предложил вам помощь.

— Которая мне не нужна. Предпочитаю охотиться в одиночку. — Губы Файли изогнулись в презрительной усмешке. — Желаю приятного вечера.

Он слегка поклонился и исчез. Дерек подождал, пока его шаги не стихли, и мрачно усмехнулся.

— Убить этого дракона было слишком легко. — Его язык уже не заплетался, и он легко сбежал с лестницы. — Как жаль, что не потребовалось пустить в ход кулаки. Я бы с удовольствием дал этому негодяю в морду.

Из-под лестницы раздался слабенький голосок:

— Что вы! Я рада, что вы не подрались.

Синтия вышла на свет. Ее попытка казаться смелой выглядела трогательно. Теперь, когда Файли ушел, она дрожала всем телом. Дерек видел, как она стиснула зубы, чтобы они не стучали. Жалость захлестнула его. Вся его веселость по поводу того, что ему удалось обмануть Файли, вмиг с него слетела. При виде страха, испытываемого Синтией, невозможно было притворяться, что ничего не произошло.

— Я избавился от него с помощью простого обмана, — тихо сказал Дерек. — Возможно, я оказал бы вам большую услугу, если бы избил негодяя.

Синтия подняла на него небесно-голубые глаза. У Дерека перехватило дыхание, словно взгляд этих глаз обладал какой-то божественной силой.

— Вы были великолепны.

В ее немного отстраненном взгляде промелькнула тень удивления, как будто эти слова вырвались у нее помимо воли.

Она вдруг окаменела, а потом ее дрожь прекратилась.

Как же она была прекрасна! Но было в ней что-то еще, кроме красоты, что привлекало его. Какие-то безумные мысли проносились в его голове — цитаты из Шекспира вперемешку с клокочущими чувствами. Но где-то в подсознании появилась вполне рассудочная мысль, представлявшая почти научный интерес: так, значит, вот как это бывает… Любовь с первого взгляда. Прежде он думал, что это плод поэтического воображения. В реальной жизни такие вещи не случаются. В действительности люди никогда не влюбляются в первых встречных. Просто не могут.

Они молча, не шевелясь, стояли в кругу света и смотрели друг на друга. Безумие! В разделявшем их пространстве витали, вспыхивая и пульсируя, взаимопонимание и родство душ, сама основа жизни. Как такое могло вообще произойти? И, не говоря ни слова, Дерек открыл ей свои объятия.

Более безумного поступка невозможно было представить. На что он рассчитывал? Ни одна приличная женщина не ответит на подобное приглашение. Но… О чудо из чудес!

Синтия шагнула ему навстречу и оказалась у него на груди.

Да так, словно именно там было ее место.

Когда совершается волшебство, реальность отступает.

Обычные законы земного существования, включая правила человеческих поступков, в этом случае просто неприменимы. Что бы здесь ни происходило, это больше, важнее и более неотвратимо, чем любой кодекс поведения. На мгновение Дерек утонул в этих голубых глазах, которые были так близко от его собственных. Потом он подчинился неизбежному. Он опустил голову и поцеловал ее.

Она доверчиво к нему прильнула и подставила губы для поцелуя. Какая сладость! Ее губы были мягкими и теплыми.

И такими податливыми. Он изучал их с благоговением, лаская каждый изгиб и впадинку. Кто же отважится осквернить чудо? Мужчине не должно позволять своей ничтожной, ненасытной похоти посягать на святое. Дерек закрыл глаза, наслаждаясь подарком — поцелуем Синтии.

Когда он поднял голову, ему показалось, что Синтия открыла глаза одновременно С ним. И так же синхронно они вздохнули и немного отодвинулись, но, видимо, только для того, чтобы лучше рассмотреть друг друга.

Дерек дотронулся до щеки девушки и провел пальцем по идеальной линии подбородка. Он медленно покачал головой, и в его глазах появился благоговейный ужас.

— Я надеюсь, — произнес он хриплым голосом, — что вы не ждете от меня извинений.

Уголки ее прелестных губ изогнулись в еле заметной улыбке.

— Нет, — призналась она. — Я думаю… что расстроюсь, если вы выразите сожаление. — При этих словах ее щеки слегка порозовели.

— Сожаление? Никогда в жизни, — пылко заверил Дерек.

Она опустила глаза. Это была явно запоздалая попытка не показаться нескромной. Еще мгновение, догадался он, и она поймет непозволительность того, что они сделали. Она вспомнит правила поведения и придет в ужас от своего необъяснимого поступка. А в следующий момент убежит от него. Но он не мог допустить, чтобы этот момент наступил.

— Давайте сядем, — мягко попросил он. — Вы пережили потрясение. Вам надо немного отдохнуть и собраться с мыслями. — Он подвел ее к лестнице и постелил носовой платок на нижнюю ступеньку, чтобы она не запачкала свое белое платье. Желая как-то сгладить неловкость, он робко улыбнулся. — Конечно, джентльмен должен был бы предложить вам свой камзол, но сегодняшняя мода не позволяет это сделать.

Она посмотрела на него с недоумением. Он продолжал улыбаться.

— Я не могу из него выпутаться без посторонней помощи, — объяснил он. — Чтобы извлечь меня из этого камзола, потребуются двое сильных мужчин, рожок для обуви, лом и ведро жира.

Ее смех был именно таким звонким и мелодичным, каким он и представлял.

— Не беспокойтесь. — Она грациозно опустилась на носовой платок. — Какая жалость, что мы не можем вас освободить. Сегодня вечером я захватила с собой ножницы, но, боюсь, они остались в моем ридикюле.

Он не мог оторвать от нее глаз. Ее движения были такими плавными и элегантными, что казалось, будто расположиться на ступенях лестницы на мужском носовом платке — для нее дело совершенно естественное. Она сидела прямо под лампой.

Свет отражался от ее волос подобно мерцающему ангельскому ореолу, складки шелкового платья струились белым потоком, молочно-белая кожа нежно светилась. Разве мужчина может этого не заметить? Дереку пришлось откашляться, прежде чем он снова обрел голос.

— А где ваш ридикюль? Я могу его принести. Хотите?

— Нет, спасибо. — По ее лицу пробежала тень. — Я, наверное, его оставила, когда мы… Когда я сбежала из ложи.

И хотя Дерек был весь поглощен восторженным созерцанием девушки, он не мог не заметить, как ее передернуло при воспоминании о том, что с ней случилось всего несколько минут назад. Страх снова затуманил ее взгляд. Смотреть на это было невыносимо. Он должен что-то сделать, чтобы она перестала бояться.

Он сел рядом с ней на ступеньку и нахмурился.

— Синтия, — он взял ее за руку, — что произошло? Расскажите мне.

Ее щеки запылали, и она отвела взгляд.

— Мне стыдно, — еле слышно прошептала она. — Это было… Он был отвратителен.

— Вы говорите о Файли. — Это не было вопросом. Этот негодяй, должно быть… Дерек не мог даже в мыслях заставить себя закончить фразу. Его обуяла ярость, — Черт! Я должен был избить негодяя, пока у меня была возможность!

— Вы сердитесь? — Синтия посмотрела на него с опаской.

— Конечно, сержусь. Я должен был сразу все понять, как только увидел, что вы его боитесь. — Дерек стиснул зубы. — Что этот мерзавец вам сделал? Впрочем, не важно. Если вы все расскажете, мне придется убить его.

В ее глазах появился испуг. Он постарался ее успокоить.

— Я пошутил, — натянуто улыбнулся он.

Она недоверчиво посмотрела на него.

— На шутку это как-то не похоже. Вы вроде бы и шутите, но в вас есть что-то от странствующего рыцаря, от Дон Кихота.

— Но на мне нет сверкающих доспехов. Может, мне позаимствовать вот эти, из папье-маше, а уж потом я вызову на бой Джеймса Файли.

— На самом деле, — она опустила глаза, — он не совершил ничего такого… — Она остановилась и подавила странный смешок. — Он позволил себе не более того, что сделали вы.

Удивление и досада на мгновение парализовали Дерека.

Ему пришлось прикусить язык, чтобы не выругаться. Вообще-то это было не так страшно, как могло бы быть, но все же — Файли ее поцеловал! Эта грязная свинья! Он позволил себе поцеловать ее! Не имело никакого значения то, что этот человек сделал то же самое, что и он. Если бы Файли пришел сейчас сюда, Дерек не задумываясь схватил бы его за горло.

Синтия не спускала с него глаз. Она, должно быть, поняла по его лицу, какие его обуревают чувства, улыбнувшись не по годам мудрой улыбкой.

— Вы считаете, что сэр Джеймс не имел права… — тихо произнесла она. — Не имел права ко мне прикасаться?

— Да, — с трудом выдавал Дерек. — Извините меня, ради Бога! Понимаю, из моих уст это звучит абсурдно, но я ничего не могу с собой поделать.

Улыбка заиграла на ее губах.

— Но я не вижу здесь никакого абсурда. Я совершенно с вами согласна. Он не имел права ко мне прикасаться. И тем более меня целовать.

— Синтия, мне стыдно. — Он обнял ладонями ее лицо.

Ее щеки были мягкими, как у младенца. Его сердце переполняло раскаяние, такое острое, что граничило с горем. — У меня тоже не было права целовать вас. — Он открыл было рот, чтобы еще раз извиниться, но она опередила его, нежно приложив палец к его губам.

— Нет, вы имели право, — прошептала она тихо. Не ослышался ли он? — У вас было на это полное право.

Раскаяние было тотчас забыто. Оно растопилось в благоговении. Ему стало трудно дышать.

— Неужели это возможно?

На него смотрели голубые, как утреннее небо, глаза.

— Не знаю. — Синтия немного смутилась. — Не знаю, — повторила она с робкой улыбкой. — Некоторые вещи трудно объяснить. Они просто есть.

Он поцеловал ее еще раз. И еще.

Потом ему стало не хватать воздуха, и он от нее оторвался, но только для того, чтобы снова обнять и поцеловать, но Синтия резко отстранилась, тяжело дыша.

— Я не могу… О, который сейчас час? — Она выпрямилась. Вид у нее был ошеломленный. — Что же это я делаю?

— Целуете меня, — глухо ответил он. Очевидно, то, что ей еще предстояло сделать, было еще более важным. Он потянулся к ней, но она отклонилась.

От поцелуев ее лицо заметно порозовело. Она выглядела обворожительно, в смущении прижав ладони к щекам.

— Боже милостивый! Я еще никогда в жизни… Я хочу сказать… Ах, это просто безумие! Я вас даже не знаю.

Но на этот счет у Дерека не было сомнений.

— Вы меня знаете. — Опьяненный ее поцелуями, он глупо улыбнулся и заправил ей в прическу выбившийся локон. — В этом можете не сомневаться, Синтия.

Она засмеялась, как будто соглашаясь с ним вопреки здравому смыслу.

— Возможно, вы и правы. Что в имени твоем? — непринужденно спросила она.

Внутренне содрогнувшись, он узнал эти слова. Она не только цитировала Шекспира, но и ту самую пьесу[1].

— И все же мне бы хотелось его узнать.

— Разумеется. Какой я болван! — Он откинул волосы со лба и попытался собраться с мыслями. — Меня зовут Уиттакер. Дерек Уиттакер. Вряд ли есть необходимость добавить — я весь к вашим услугам.

Лицо Синтии снова просияло.

— Дерек Уиттакер, — повторила она. Никогда еще его имя не звучало так сладостно. — А я Синтия Фицуильям. — Ему показалось, что она ждет, что ее имя вызовет у него какой-то отклик, но оно было ему незнакомо. Чуть помедлив, она добавила:

— Мой отец — герцог Баллимер.

Нет, он этого не знал. Сердце его упало. Эта была плохая новость. Титул герцога, по всей видимости, был ирландским, но, каким бы он ни был, его дочь была для бедного секретаря недосягаемой. Ну не смешно ли, что это имеет для него такое большое значение? Ведь он едва знаком с этой девушкой. Разве он уже решил, что будет за ней ухаживать?

Да, решил. Совершенно определенно решил.

Улыбка исчезла с ее губ.

— Мне надо возвращаться.

Он почувствовал, что к ней опять вернулся страх. Вся ее изящная фигурка напряглась, хотя по лицу ничего не было заметно.

— Сэр Джеймс сейчас, наверно, уже вернулся вложу.

Дерек был поражен.

— Сэр Джеймс? Уж не хотите ли вы сказать, что пришли в театр в сопровождении Файли?

Синтия закрыла глаза. Гримаса боли исказила ее прелестное лицо.

— Да, это так, — прошептала она и в отчаянии закрыла лицо руками. Ее плечи поникли. — Господи, что вы обо мне подумаете?

Дерек обнял ее и привлек к себе. Он молчал. Да и что он мог сказать? Прийти в оперу с холостым мужчиной, не говоря уже о том, что им был такой человек, как Файли, — такого приличная молодая девушка никогда бы себе не позволила. Если бы она уже не сказала ему, что она дочь герцога, а он уже почти что не влюбился в нее, Дерек усомнился бы в ее порядочности.

Синтия снова задрожала и, видимо, была склонна искать утешения у него на груди.

— Он не сопровождал меня в театр, — сказала она, уткнувшись ему в плечо. — Все не так ужасно, как вам показалось. Я приехала сюда со своей матерью.

Дерек вздохнул с облегчением.

— Тогда я отведу вас к ней, — твердо заявил он. — А не к Файли.

— Вы не поняли, — печально откликнулась она. — Да вы и не могли понять. Ведь я рассказала вам не все. — Она выпрямилась и подняла на него глаза. Выражение ее лица было горестным. — Сегодня мы с матерью здесь в качестве гостей сэра Джеймса. Он… Среди моих поклонников он у моей матери пользуется самой большой благосклонностью.

Я вижу, что вам это кажется невероятным, но это правда.

Она была в таком восторге, когда он пригласил нас в театр в свою ложу. Она страшно на меня рассердится за то, что я от него сбежала. — Было видно, что она очень расстроена и дрожит. — Но я ничего не могла с собой поделать, — прошептала она и заглянула в глаза Дереку. — Он был совсем не таким, как вы.

Сердце Дерека сжалось. В груди защемило. Их взгляды снова встретились и на мгновение задержались, и он почувствовал, что его опять к ней тянет.

Однако по глазам Синтии он понял, что у нее возник какой-то вопрос. Она нахмурила тонкие брови.

— Дерек, а откуда вы знаете сэра Джеймса?

— Да кто же не знает сэра Джеймса Файли?

Она была явно удивлена.

— Но он-то вас не знает.

— О, в этом нет ничего странного. Меня никто не знает. — Он усмехнулся, но его ирония вмиг растворилась. Впервые его безвестность оказалась недостатком. Кем бы ни была эта девушка, а она упомянула о своих поклонниках во множественном числе, она вряд ли остановит свой выбор на человеке без положения в обществе. Мисс Фицуильям явно принадлежала к лондонскому высшему свету.

«Мой отец — герцог Баллимер». Черт бы все побрал! Она была не просто мисс Фицуильям. У дочери герцога всегда есть титул. Она леди Синтия. Возможно, и мелочь, но этот титул отдалял ее от него. Проклятие!

По выражению его лица она, видимо, угадала ход его мыслей.

— Что-то не так? — шепотом спросила она. В глазах появилось беспокойство.

Он попытался было сформулировать ответ. Но тут все вокруг неожиданно огласилось странным грохочущим звуком, слабо отозвавшимся в залах наверху. Дерек был так поглощен своими чувствами, что в течение нескольких секунд не мог понять, что происходит. Потом до него дошло: это были аплодисменты! Они доносились из того временно забытого им мира, где по долгу службы он должен был находиться. Приближался антракт. Если он не поспешит и не займет свое место у ложи лорда Стоуксдауна, его отсутствие будет замечено.

— Боже милостивый! — воскликнул он и вскочил, увлекая за собой Синтию.

— Что… что?..

— Извините! Я потерял счет времени. Сейчас будет антракт, дорогая моя. Все выйдут из своих лож и начнут прогуливаться по фойе.

— О Господи! Что же нам делать?

— Присоединиться к ним и сделать вид, что мы тоже гуляем. — На мгновение, не желая отпускать Синтию, он снова взял в ладони ее лицо. — Я не могу оставаться с вами, — неохотно признался он. — Хотя мне очень бы этого хотелось. Синтия, что я должен сделать? Отвести вас к вашей матери? Или вы могли бы пойти куда-нибудь еще, чтобы не встретиться с сэром Джеймсом? Я с радостью буду сопровождать вас к другу, к какой-нибудь родственнице…

— Нет. Отведите меня обратно в ложу сэра Джеймса. В конце концов мне придется встретиться лицом к лицу с ним и моей матерью, — добавила она бесцветным голосом.

Он не стал с ней спорить. То, что она сказала, было вполне логично, а кроме того, у них уже не оставалось времени.

Он повел ее вверх по лестнице к фойе, где действительно уже прогуливалась нарядная публика. Стараясь держаться в тени, он немного приблизил ее к себе и тихо шепнул:

— Вы меня еще увидите.

Она подняла на него прекрасные глаза. В них была печаль.

— Я надеюсь.

Прежде чем он успел ответить, она выскользнула из его рук и растворилась в толпе.

Глава 2

Для прогулок в Гайд-парке в отличие от элегантных салонов высшего света приглашения даже в самые модные часы не требовалось. В последующие три дня после посещения оперы Дерек Уиттакер появлялся в знаменитом парке точно в пять часов, разодетый в пух и прах, и присоединялся к армии щеголей, курсировавших взад-вперед по аллеям. В это время года по парку фланировали толпы молодых людей, так что он без проблем мог смешаться с теми, кто искал здесь встреч со своими возлюбленными. Прогуливаясь в самых людных местах в компании то одного, то другого одетого с иголочки франта и непринужденно болтая, Дерек незаметно прочесывал взглядом толпу, но все три дня — увы! — оказались безрезультатными.

На четвертый день он нанял верховую лошадь. На это он потратил больше денег, чем мог себе позволить без ущерба для своего бюджета, но преимущества верховой езды стали очевидны очень скоро. Он не только более тщательно прочесал парк, но имел возможность рассматривать толпу с высоты своего положения и видеть больше и дальше. Сначала он проехал рысцой вдоль берега Серпантина[2], потом дважды — по более многолюдным местам парка. Когда он был на середине Роттен-роу[3], его усилия были наконец вознаграждены. Он увидел Синтию.

Она сидела в открытой четырехместной коляске лицом к нему. Лошади шли медленно, поскольку движение затруднялось скоплением экипажей и всадников, ехавших в обоих направлениях. Дерек был рад этому обстоятельству. У него была возможность собраться с мыслями. Когда он увидел Синтию, его сердце забилось с такой бешеной скоростью, что даже лошадь, почувствовав напряжение всадника, забеспокоилась.

Синтия показалась ему волшебным видением. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь ветви платанов, освещали кружевной край ее зонтика, который трепетал на ветру высоко над ее головой. Ее лицо было слегка повернуто в сторону собеседницы, которую она слушала с почтительным вниманием. Но когда Дерек посмотрел на нее, она обернулась к нему, словно почувствовав его взгляд. И он снова ощутил то непреодолимое притяжение, которое возникло между ними в вечер их знакомства. Что-то было в этой девушке, помимо ее потрясающей красоты, что влекло его к ней. Он ощущал это так же явно, как тепло солнца на своем лице.

Он дернул поводья лошади и радостно улыбнулся. Он даже поднес было руку к шляпе, но тут до него дошло, что Синтия его не узнала. Бросив на Дерека рассеянный взгляд, она отвернулась и продолжила беседу со своей спутницей.

Смутившись, Дерек придержал лошадь. Признаться в том, знакомы они или нет, было, конечно, прерогативой леди. Но он был уверен, что его Синтия не могла сделать вид, что не заметила его. Их не представили друг другу официально, но все же…

Ну, разумеется, спохватился он. То, что она его игнорирует, было свидетельством хорошего воспитания, и ничем более. Надо, чтобы их представили.

И тут неожиданно он нашел выход. Он никогда раньше не видел пожилую леди, которая сидела рядом с Синтией, но он узнал дородного господина, сидевшего напротив них.

Как же его зовут, дьявол его побери? Хендерсон. Некто Хендерсон. Дерек вспомнил, что несколько недель тому назад этот господин присутствовал на политическом обеде, который давал в своей резиденции лорд Стоуксдаун.

Это, конечно, не было достаточным поводом, чтобы приблизиться к карете, но отчаявшийся человек всегда совершает неординарные поступки. Дерек подъехал к экипажу, где сидела Синтия, и обратился к некоему Хендерсону:

— Хендерсон! — воскликнул Дерек с выражением неописуемой радости на лице. — Как поживаете, сэр? Прекрасная погода сегодня, не правда ли?

— Что? — Хендерсон глядел на Дерека в недоумении. — Ах да. Прекрасная. — Было совершенно очевидно, что он не имеет ни малейшего представления о том, кто такой Дерек. — Как поживаете?

— Очень хорошо, спасибо, сэр. — Дерек обернулся к дамам и одарил их лучезарной улыбкой. — Леди. — Вежливым жестом он приложил руку к краю шляпы, изо всех сил стараясь не смотреть на Синтию. Потом он снова обернулся к Хендерсону, чтобы намекнуть ему, где они познакомились. — Вам, наверное, будет интересно узнать, что лорд Стоуксдаун намеревается выступить с официальным запросом, касающимся, насколько мне известно, дилеммы, связанной с налогами.

До Хендерсона, кажется, дошло. Ассоциация с лордом Стоуксдауном, очевидно, помогла ему вспомнить лицо Дерека.

— Вот как? Очень хорошо. Полагаю, он выступит в верхней палате?

— Именно так, сэр. — Дерек решил, что надо срочно поменять тему разговора, прежде чем Хендерсон поймет, что Дерека, лицо которого он, хотя и смутно, припоминает во время обеда у лорда Стоуксдауна, вовсе не было среди тех, кто сидел за столом. С чарующей улыбкой он посмотрел на пожилую леди, сидевшую рядом с Синтией. — Но я думаю, что в присутствии дам нам не следует вести скучные разговоры о политике.

Дерек всегда нравился пожилым дамам, и он умел этим пользоваться. Спутница Синтии явно смягчилась и позволила себе улыбнуться Дереку.

— Весьма похвально, молодой человек. Однако мне кажется, что мы не знакомы, — вежливо добавила она.

Мысленно Дерек благословил даму. И чтобы избавить несчастного Хендерсона от дальнейшего замешательства, он приподнял шляпу и вежливо поклонился:

— Дерек Уиттакер, мадам, к вашим услугам.

— Очень рада с вами познакомиться. Я Мария Хендерсон, как вы, без сомнения, догадались. Я вижу, что вы встречались с моим мужем у лорда Стоуксдауна, но знакомы ли вы с леди Синтией? Синтия, дорогая, разреши представить тебе Дерека Уиттакера. Мистер Уиттакер, леди Синтия Фицуильям.

Дерек отвесил очень низкий поклон.

— Для меня это большая честь.

Синтия подняла на него голубые глаза и пробормотала что-то невнятное. Ее осанка все еще была гордой, но ему показалось, что ее щеки слегка порозовели. Она скромно опустила взгляд, но уголки ее губ предательски дернулись.

Все то время, что Дерек вел непринужденную светскую беседу с болтливой миссис Хендерсон, Синтия упорно не поднимала глаз от лежащих на коленях рук.

Дерек не посмел слишком долго задерживаться. Их с Синтией официально представили, и на сегодня этого было достаточно. Обменявшись еще несколькими любезностями с миссис Хендерсон, он поклонился и попрощался. Однако, когда он взял в руки поводья и приготовился отъехать прочь, Синтия все же смилостивилась. Она подняла глаза и, смело встретившись с ним взглядом, произнесла две фразы.

— Было приятно познакомиться с вами, мистер Уиттакер, — сказала она. Ее тон был идеально нейтральным: в голосе не было и намека на теплоту. Он был восхищен тем, как умело она демонстрировала безразличие. — Надеюсь, мы встретимся с вами снова на балу в посольстве.

Миссис Хендерсон рассмеялась:

— О, на нем будет весь свет!

Дерек, естественно, и слыхом не слыхал о бале в посольстве. Но он сразу же решил, что непременно там будет. Ему удалось изобразить на лице льстивую улыбку и выразить полагающуюся по светским приличиям надежду, что предсказание. Синтии сбудется. Снова поклонившись, так что его поклон пришелся точно посередине коляски, а не кому-нибудь из сидевших в ней персонально, он отъехал.

У него не заняло много времени вернуть лошадь и отправиться прямиком в городской особняк лорда Стоуксдауна. Там он кинул на стол в прихожей шляпу и заперся в библиотеке, где быстро просмотрел стопку приглашений. Если на этом балу, по мнению миссис Хендерсон, ожидался весь свет, Дерек не сомневался, что лорд Стоуксдаун был включен в список приглашенных. Через десять минут он вышел из библиотеки с белой прямоугольной карточкой в руке. Он торжествовал.

Бал должен был состояться через три дня в посольстве Австрии. Все, что оставалось Дереку, так это убедить своего работодателя, что тому необходимо присутствовать на этом балу… из политических соображений. Это, конечно, было большой натяжкой, но только политические причины могли склонить его светлость к тому, чтобы поехать на бал. По долгу службы Дереку часто приходилось сопровождать лорда на многочисленные великолепные обеды, а иногда в театр, реже — на балы.

К сожалению, лорд Стоуксдаун особенно не жаловал посольские балы. Его интересы лежали в сфере внутренней политики, а иностранными делами он не занимался. Все же Дерек решил не отчаиваться. Лорд Стоуксдаун всегда полагался на мнение Дерека относительно того, какие приглашения следует принимать, а какие отклонять. Поэтому Дерек был уверен, что, если он порекомендует его светлости поехать именно на бал в австрийское посольство, лорд Стоуксдаун согласится без лишних разговоров.

Более сложно преодолеть другое препятствие — убедить лорда Стоуксдауна в том, что присутствие на балу его секретаря будет очень полезным. Но, взвесив все доводы «за» и «против», он решил, что не следует создавать себе трудности заранее и загадывать наперед. У него еще есть время.

На деле никаких изощренных доводов не потребовалось.

Когда Дерек как бы между прочим высказал мнение, что лорду Стоуксдауну следует появиться на балу в австрийском посольстве, естественно, вместе с секретарем, сначала наступила небольшая пауза. Потом его светлость неожиданно громко расхохотался и воскликнул, похлопав своего ошарашенного сотрудника по спине:

— Ха! Ты познакомился с девушкой!

Дерек покраснел до корней волос.

Но лорд Стоуксдаун еще раз похлопал его по спине:

— Не надо смущаться, мой мальчик. Я буду очень рад, если ты удачно устроишь свою жизнь.

— О, ваша светлость, что касается этого… Я совсем недавно с ней познакомился.

— Ну и что? Какое это имеет значение? Ты, наверно, просто околдован ею, если пытаешься уговорить меня поехать на какой-то дурацкий бал только ради того, чтобы взглянуть на нее одним глазком. — Последовал еще один взрыв хохота. — Не бойся, я непременно поеду. Хотя бы для того, чтобы понаблюдать, как ты попытаешься проложить себе дорогу в высшее общество. Если ты надеешься встретить эту девчонку на балу в посольстве, значит, она из знатной семьи. Да? Вот и отлично!

Для тебя это то, что надо.

— Но, сэр, я боюсь, сэр… что она может быть немного…

Ну… — Дерек набрал побольше воздуха и посмотрел прямо в глаза своему патрону. — Боюсь, что она для меня недосягаема.

Дружеский блеск в глазах лорда Стоуксдауна слегка потускнел.

— Не говори так. Кто она?

Дерек уже пожалел, что был так откровенен. Одно дело быть честным со своим работодателем, но совсем другое — трепать имя Синтии.

— Она… — Дерек судорожно сглотнул. — Насколько я понимаю, она дочь лорда Баллимера, сэр.

— Баллимер. — Лорд Стоуксдаун уже не смеялся. Он стал беспокойно теребить подбородок. — Баллимер. Это, конечно, ирландский титул. Но с твоей родословной все а порядке, мой мальчик. Если бы твои родители не привели свое имение в такое плачевное состояние, я бы посчитал ваш брак с дочерью Баллимера вполне респектабельным. Не блестящим, конечно, но респектабельным.

— Да, сэр, — сдержанно отозвался Дерек. — Спасибо, сэр. Но имение моей семьи действительно в плачевном состоянии. К тому же я его не наследую. Всем управляет мой брат. — Дерек криво усмехнулся. — И насколько мне известно, они с женой уже устраивают в доме детскую.

— Вот как? Они уже в ожидании, да? — сочувственно отозвался лорд Стоуксдаун. — Я об этом ничего не слышал.

— И есть еще одно небольшое препятствие, из-за которого я не могу ухаживать за дочерью лорда Баллимера. — Если ук, он начал раскрывать патрону душу, то почему бы ему не раскрыть ее до самого дна. — Она красавица.

— Бог мой, — еще более сочувственно сказал лорд Стоуксдаун. — Красавица. Наверно, у ее семьи по этому поводу большие амбиции. Самые радужные надежды и все такое.

— Да, сэр.

— Что ж, мой мальчик, на твоем месте я не стал бы питать больших надежд, — прямо высказался его светлость. — Но у тебя приятная наружность, и ты образованный молодой человек с хорошими манерами. Никогда нельзя предугадать — вдруг эта девушка в тебя влюбится? А лорд Баллимер, как знать, не исключено, что он современный человек, а не ретроград. Может, он не станет навязывать дочери жениха, а разрешит ей самой выбирать себе мужа.

— Да, сэр. Я на это надеюсь.

Было похоже, что лорд Стоуксдаун был готов переменить тему разговора, но он вдруг замолчал, а потом его лицо приняло задумчивое выражение.

— Баллимер, — пробормотал он. — Боже милостивый!

Не говори мне, что ты… — Он остановился на полуслове и внимательно посмотрел на своего секретаря. — Я надеюсь, что ты не влюбился в Синтию Фицуильям. В противном случае — да помогут тебе небеса!

— Что вы хотите этим сказать, сэр? — встревожился Дерек.

— Значит, ты влюбился, — почти простонал лорд Стоуксдаун. — Черт бы побрал этого мальчишку! Он влюбился в Снежную королеву! — Лорд печально покачал головой. — Тебе никогда не удастся ее завоевать. Она самая холодная девица во всей Англии. — Заметив, что Дерек собирается ему возразить, он поспешно добавил:

— Если верно то, что о ней говорят, мой мальчик. Я с ней не знаком.

— Да, я влюбился, милорд, — неохотно ответил Дерек. — Немного. Вы сказали что-то насчет Снежной королевы. Будьте добры, объясните, что это значит.

Лорд Стоуксдаун откашлялся.

— Ты об этом ничего не слышал? Неудивительно. Хотя очень жаль, это могло бы послужить тебе предостережением. — Выражение столица не было сердитым, но сдвинутые брови говорили о том, что он обеспокоен. — Не знаю, кто первый сказал это, мой мальчик, но теперь все ее так называют.

А Дерек, наоборот, начал по-настоящему сердиться.

— Мне бы хотелось знать, почему кто-то пустил такой слух, милорд. Мне кажется, что это несправедливо.

— Ну, ну, не отчаивайся. Сплетники всегда лепят ярлыки и дают прозвища появившимся в свете красавицам, все к этому привыкли. Иногда эти прозвища пристают, а иногда — нет. — Лорд Стоуксдаун смотрел на Дерека с сочувствием. — .{Это прозвище прочно закрепилось за леди Синтией, поэтому я и хочу предупредить тебя, Дерек. Прозвище может показаться тебе глупым — большинство из них действительно глупые. Но, как говорится, нет дыма без огня. Уж слишком многим оно показалось подходящим.

Дерек неожиданно нашел этому объяснение и почувствовал облегчение.

— Возможно, это прозвище относится к ее внешности, милорд, — с надеждой в голосе предположил он. — У нее удивительно белый цвет кожи.

— Полагаю, что частично это может быть и так. Чтобы утешить тебя, будем надеяться, что цвет кожи сыграл решающую роль. Но слухи говорят не об этом, — все еще хмурился лорд Стоуксдаун. — Я пойду на этот дурацкий бал и возьму тебя с собой. Но буду с тобой откровенен, мой мальчик, — я очень рассчитываю, что ты встретишь какую-нибудь другую девушку, которая вытеснит Снежную королеву из твоих мыслей. Я человек занятой и не могу себе позволить, чтобы мой секретарь впал в депрессию и зачах от любви.

— Вам не о чем беспокоиться, сэр, — громко рассмеялся Дерек. — Так, значит, она вгоняет здоровых молодых людей в чахотку?

Лорд Стоуксдаун остался серьезным.

— У нее именно такая репутация. Так что береги свое сердце. А теперь… Что насчет этого письма Шерингаму? Я наконец подпишу его или нет? — И лорд Стоуксдаун снова погрузился в свои бумаги.

* * *

Собираясь на бал в посольстве, Дерек одевался с большим тщанием, чем когда-либо. Слава Богу, последняя мода не требовала, чтобы джентльмены украшали себя бриллиантами, накладными буклями, дорогими кружевами и парчовыми с золотой нитью тканями, как лет пятнадцать тому назад. Скромный секретарь не мог бы позволить себе такой маскарад. Но сегодня Дерек выглядел просто великолепно — настоящим джентльменом, — и его нельзя будет отличить от любого молодого человека среди присутствующих на балу. Тонкое сукно отличного покроя и накрахмаленная льняная рубашка — такими были требования современной моды. Все, что было необходимо для того, чтобы выставить напоказ высокое социальное положение, — это жилет из скромной, но элегантной парчи.

Покончив с одеванием, он критически оглядел себя в зеркале.

— Сойдет, — пробормотал он.

Он выглядел достаточно элегантно, чтобы сойти за сына лорда Стоуксдауна. Конечно, только для тех, кто не знал семью его светлости. «Не похоже ли это на мошенничество?» — подумал он. Трудно сказать. У него же не было намерения лгать по поводу своих планов. В высшем свете вращалось более чем достаточно джентльменов, находящихся в стесненных обстоятельствах, а у многих было даже меньше денег, чем у Дерека.

«Все средства хороши в любви и на войне», — напомнил он своему отражению в зеркале и, взяв шляпу, вышел из комнаты.

Дереку и лорду Стоуксдауну пришлось выстоять в длинной очереди, чтобы выразить свое уважение послу и целой шеренге других высокопоставленных посольских лиц. Когда дворецкий в ливрее и великолепном парике зычно провозгласил: «Герцог Стоуксдаун! Мистер Уиттакер!» — Дерек выступил вперед и поклонился. Насколько он мог судить, никто не задался вопросом, кто бы мог быть этот молодой человек рядом с лордом Стоуксдауном. Его светлость посчитал необходимым взять его с собой, и этого, очевидно, было достаточно.

Везде было очень много народу. Это было именно такое сборище, которым всегда упивался Дерек, особенно если ему выпадала честь наблюдать за ним, а не быть его участником.

Светские увеселения не были главным в его жизни. А сейчас его нервы и вовсе были напряжены. Он обошел зал, всматриваясь в толпу. Но Синтии не было видно.

Оркестранты настраивали инструменты, но звуки были еле слышны в гуле голосов. Скоро начнется бал. Дерек благоразумно остановился недалеко от входа и не спускал глаз с открытых дверей.

Вскоре он был вознагражден за свое терпение. Она появилась на небольшом возвышении у входа — там, где он и ожидал. Волнение охватило Дерека. Она была одета точно также, как многие другие девушки в зале, но почему-то производила совершенно другое впечатление. Все девушки выглядели прелестно — в белых платьях они были похожи на статуи греческих богинь, но Синтия… С гордо поднятой головой, белыми, как мрамор, покатыми плечами, ореолом платиновых волос, переливавшихся в освещении многочисленных люстр, в облегающем стройную фигуру полупрозрачном платье Синтия была воплощением Афродиты. Она держалась с грациозной уверенностью. Ее окружала целая группа людей, но Дерек не мог понять, кто они такие. Его внимание было приковано только к Синтии.

Как и в Гайд-парке, ему показалось, что она сразу же почувствовала на себе его взгляд. Она повернула прелестную головку, и ее голубые глаза безошибочно остановились на нем. Именно это, мелькнуло в затуманившемся мозгу Дерека, называли древние греки стрелами Купидона. Эта мысль его поразила. Он смотрел на нее во все глаза и увидел, как поднялась и опустилась ее грудь — всего один раз, видимо, оттого что у нее перехватило дыхание. Но она тут же взяла себя в руки. Ее взгляд скользнул по фигуре Дерека, и она снова обратила взор на своих спутников. Взяв под руку стоявшую рядом молодую леди, она спустилась в зал и направилась в противоположную от Дерека сторону.

Что за черт, недоумевал он. Такая осторожность выглядит уж слишком странно.

Заинтригованный, Дерек стал прокладывать себе путь через толпу — туда, где была Синтия. Вскоре он очутился позади шеренги молодых людей, расталкивавших друг друга локтями, чтобы занять место рядом с двумя вновь прибывшими дамами.

При этом все смеялись и подтрунивали друг над другом, но Дереку было совсем не весело. Он стоял позади этой компании, с трудом справляясь с душившей его яростью.

Стоявший рядом молодой человек дружески ткнул его локтем в бок.

— Послушайте, вам какая больше нравится? Несравненная Изабель или Снежная королева?

— Простите? — не понял Дерек.

— Какая вам больше нравится? — нетерпеливо повторил молодой человек. — Мне все равно, с которой из них я буду танцевать. Можете пригласить Снежную королеву, даже если вам нравится Несравненная, или наоборот. К тому времени, когда мы окажемся к ним достаточно близко, чтобы пригласить на танец, все танцы уже будут разобраны.

На какой-то момент от острого разочарования у Дерека отнялся язык. Не может быть, напомнил он себе, чтобы Синтия не оставила для него хотя бы один танец. Ведь она пригласила его на этот бал. Иначе его бы здесь не было. Он вымученно улыбнулся молодому человеку:

— Я сейчас попытаюсь…

Но когда он прорвался к Синтии, да так близко, что даже вообразил себе, что ощущает тепло ее тела, она все еще делала вид, что не узнает его. Она стояла, прелестная и совершенная, как мраморная статуя. И такая же безжизненная.

Ее взгляд был устремлен в противоположную сторону зала.

Что с ней происходит? Несравненная Изабель была живой брюнеткой, и ее веселый щебет отвлекал компанию от безмолвия Синтии. Но ее молчание казалось ему громче, чем веселая болтовня Изабель.

Наконец терпение его кончилось. Когда все, кроме него и Синтии, смеялись, он осторожно дотронулся до ее локтя.

— Синтия, — тихо, но настойчиво прошептал он.

Она заметно напряглась. После короткой паузы она посмотрела на него, и в ее глазах он прочел немой укор. А может быть, это был и… страх? Но эти чувства, тенью пробежавшие по ее лицу, быстро исчезли. Не ошибся ли он?

— Сэр? — холодно произнесла она, даже не посмотрев в его сторону.

— Леди Синтия, — поспешил он исправить свою ошибку и слегка поклонился. Скорее всего она боится сплетен.

Что ж, он готов сыграть с ней в эту игру, если она того желает. Ему, конечно, трудно было притворяться, что Синтия ничего для него не значит, но у нее было полное право заботиться о своей репутации. Он одарил ее одной из своих самых чарующих улыбок. — Похоже, я наконец добрался до начала длинной очереди, леди Синтия. Надеюсь, вам удалось оставить для меня хотя бы один танец.

Обращенный к нему взгляд был отчужденным и немного скучающим.

— Мне очень жаль, — вежливо ответила она. Потом, словно спохватившись, она добавила:

— Может быть, в другой раз.

И отвернулась от него, давая понять, что разговор окончен.

Дерек остолбенел. Что он такого сделал? Неужели он оскорбил ее? В таком случае он должен загладить свою вину — и немедленно. Он сделал шаг вперед, чтобы попасть в поле ее зрения, и снова прикоснулся к ее локтю.

— Прошу прощения, — сказал он, надеясь, что его слышит только Синтия. — Не могу ли я… — Он весь напрягся, стараясь придумать что-либо малозначащее и безобидное. — Не могу ли я принести вам бокал пунша?

— Благодарю вас, — спокойно ответила она.

Ему показалось, что она не только не сердится, но вообще не испытывает никаких эмоций. Пока он собирался с мыслями и придумывал, каким будет его следующий ход, широко ухмыляющийся джентльмен в полосатом жилете увлек ее в центр зала, где пары выстраивались для первого танца.

Дерек смотрел им вслед, совершенно сбитый с толку.

Веселый молодой человек, минутами раньше заговоривший с ним, толкнул его локтем в бок:

— Она вас заморозила, черт возьми! Я уже не раз такое наблюдал, даже много раз. А вы попались в эту ловушку, старина. — Он посмотрел на Дерека более пристально и перестал улыбаться. — Не принимайте это близко к сердцу. Она славится такими штучками. Почти все попадаются на этот крючок.

«Только не я», — хотел возразить Дерек. Но промолчал.

Было бы опрометчиво произнести вслух эти слова. Тем более что это было не правдой. Однако он не стал развивать мысль, слишком болезненную для его самолюбия. Он подумает об этом завтра. Не сейчас. И не на людях.

Он несколько натянуто улыбнулся дружелюбному молодому человеку:

— Полагаю, что именно по этой причине ее прозвали Снежной королевой?

— Да. А вы разве не знали? Ха! Ха! Теперь я понимаю, почему у вас такой растерянный вид. — Он просто трясся от смеха. — Хорошо, если она оставит за вами один танец, мой друг. Ближе она вас к себе не подпустит. И заметьте, никогда не бывает два танца с одним кавалером за вечер. Вам не удастся провести с этой девчонкой более десяти минут. Это еще никому не удавалось.

— Это почему же?

— Вряд ли вам покажется приятным времяпрепровождением танец с девушкой, которая презрительно задирает свой хорошенький носик и цедит слова сквозь зубы… — Молодой человек пожал плечами. — Если бы она не была такой красавицей, наверняка никто не стал бы с ней связываться.

— Не думаю, что это такое уж наказание — танцевать с ней, — едко заметил Дерек. — Вспомните, какая выстроилась очередь из джентльменов, жаждущих получить согласие на танец.

— Да, разумеется. Все так. Все сходят по ней с ума. Знаете, все хотят быть модными, поэтому они непременно должны танцевать со Снежной королевой, если смогут. Кроме всего прочего, она действительно красавица, этого у нее не отнимешь. — Он посмотрел ей вслед голодными глазами. — К тому же мужчинам нравится, когда им бросают вызов. Она не со всяким пойдет танцевать. Так что это своего рода предмет гордости — как же, я танцевал с леди Синтией.

— Понимаю.

Дереку вдруг стал тесен шейный платок. Но ему ничего не оставалось, как следить за тем, как ухмыляющийся фигляр в полосатом жилете выполняет фигуры кадрили в паре с Синтией. Наблюдать за танцем было невыносимо. Видеть, как Синтия в ходе кадрили переходит от одного партнера к другому, как каждый из них прикасается к ее руке и что-то ей говорит. Дерек сгорал от ревности.

Вечер, о котором он мечтал, быстро превращался в кошмар. Последние несколько часов он провел, подпирая стены бального зала или прислонившись к одной из колонн, с тоской наблюдая за Синтией, переходящей от одного партнера к другому. К каждому из них она относилась с одинаковой холодностью и отстраненностью, но это не очень-то утешало Дерека — к нему она отнеслась еще хуже. Насколько он мог понять, его присутствие было ей совершенно безразлично. Она, казалось, не замечала, что, где бы она ни находилась, он повсюду следил за ней глазами. И хотя в это было трудно поверить, создавалось впечатление, что она его нарочно игнорировала.

Он не мог себе это объяснить. Зачем было намекать, что они встретятся на балу, если она собиралась не обращать на него внимания, когда он придет? И зачем вообще так себя вести? Ведь в тот вечер под лестницей она чувствовала то же, что и он. Должна была чувствовать. Так почему сегодня она отвернулась от него?

Может быть, кто-то за ней следит? Он внимательно оглядел зал, выискивая какого-нибудь родственника, который, смешавшись с толпой, не спускает с Синтии зорких глаз, но никого не увидел. На бал она явно приехала со своей семьей, но потом ей и Изабель разрешили отделиться и самим выбирать себе кавалеров для танцев. Значит, никакого надзора за девушками нет.

Может быть, кто-нибудь рассказал ей о нем? Но кто это мог сделать? Да и зачем? Он вел достаточно безупречную жизнь. Женщины иногда проявляли к нему больше внимания, чем допускали приличия, но он никому не разбил сердце. В таком большом городе, как Лондон, мужчине трудно не встретить добровольную жертву. Насколько он знал, врагов у него не было. Да и вообще он был недостаточно известен, чтобы кто-нибудь распространял о нем слухи.

А может, она поручила кому-либо осторожно навести о нем справки и узнала что-то о его происхождении? Но что она могла узнать? Его семья была вполне достойной. Не было ни наследственного безумия, ни криминальных деяний или чего-то в этом роде. Он происходил из респектабельной семьи, правда, не аристократической, но, безусловно, дворянской. А четыре поколения Уиттакеров, которые были землевладельцами и собственниками поместья Кросби-Холл, где он родился и вырос?

Его семье принадлежали самые обширные земельные угодья в округе. Правда, у него самого не было ничего, но…

Он был уверен, что Синтия не столь меркантильна. Вряд ли ее интересует богатство. Особенно учитывая, что они чувствуют друг к другу, что гораздо важнее любых денег. До того как он встретил Синтию, он никогда не испытывал таких чувств и мог бы побиться об заклад, что и она тоже не знала ничего подобного.

Под конец этого бесконечного вечера Дерек уже стал в этом сомневаться. Он вообще уже ни в чем не был уверен.

Он был как выжатый лимон — естественный результат многочасового эмоционального напряжения. Все происходящее было совершенно невероятно. Синтия не только отказалась танцевать с ним, она больше ни разу с ним не заговорила.

Он ожидал этой встречи с трепетом, мечтая о вечере, полном тайного романтизма, нежного шепота, скрытых от посторонних глаз прикосновений. Но за исключением того волнующего мгновения, когда Синтия появилась на балу, она ни разу на него не взглянула.

Было уже раннее утро, когда он, совершенно отупевший от разочарования, сел в карету напротив лорда Стоуксдауна.

Его светлость внимательно на него посмотрел, но не промолвил ни слова до тех пор, пока дверца кареты не закрылась и они не отправились домой. Только после этого лорд наклонился к Дереку и дружески похлопал его по колену.

— Эй, мальчик мой, — сказал он с напускной строгостью. — Взбодритесь. У вас такой унылый вид, будто вы провели вечер еще хуже, чем я. А это о чем-то говорит.

Дерек заставил себя улыбнуться.

— Вы имеете полное право обвинять во всем меня, милорд. Благодарю вас за снисходительность и за возможность присутствовать на этом балу. Если бы не вы, я бы…

Лорд Стоуксдаун презрительно фыркнул.

— Вы мне нравитесь, Дерек, и я надеюсь, что вы это знаете.

Иначе я напомнил бы вам о том, что говорил третьего дня.

— О том, что вы предупредили меня, как все будет? — Дерек невесело засмеялся. — Да. Мне следовало прислушаться к вашему мнению.

— Всегда прислушивайтесь, — посоветовал лорд Стоуксдаун. Он положил ногу на ногу, так что в темноте кареты стали видны его белые чулки, и откинулся на спинку сиденья. — Но я больше имел в виду мое предостережение не впадать в депрессию. — Тон лорда был строг и холоден. — Я думаю, что у вас хватит благоразумия, мой дорогой друг, не тратить попусту время и не сохнуть по этой девчонке. Я еще никогда не видел девушки, которая бы так недвусмысленно давала понять о своих намерениях. Она не примет ваших ухаживаний.

Боль закралась в сердце Дерека. Невидящим взглядом он уставился в окно кареты. Лорд Стоуксдаун был прав.

Инстинкт подсказывал ему, что все произошедшее на балу , не могло быть правдой, но именно так оно и было. Он не мог понять, что за причины заставили Синтию отвернуться от него… Но в конце концов какое значение имели эти причины? Она не захотела продолжить их знакомство — о чем можно еще говорить? Только грубиян станет преследовать леди, если она ясно дала понять, что между ними не может быть никаких отношений. Настоящий джентльмен должен исчезнуть из ее жизни и больше не доставлять ей беспокойства. Таковы правила света.

— Я постараюсь не раскисать, — собрав всю свою гордость, заявил Дерек. — Если честно, я вообще совсем ее не знаю. И что бы ни говорили кумушки, от разбитого сердца еще никто не умирал.

Однако все последующие дни, казавшиеся ему бесконечными, он очень страдал. Но молча. Он не хотел расстраивать своего патрона. Кроме того, человеку не следует терять самоуважения. Он не жаловался и старался быть веселым, но у него вскоре пошатнулось здоровье. Его ничто не интересовало. Он потерял аппетит. И спать он тоже почти не мог.

По ночам его усталые мысли все время крутились вокруг одних и тех же вопросов, на которые он не находил ответа.

Темные круги залегли у него под глазами, щеки покрыла нездоровая бледность. Виду него становился все более изможденным, одежда висела на нем как на вешалке.

К счастью, прежде чем настало время для полной депрессии, о которой по-отечески его предупреждал лорд Стоуксдаун, его горю пришел конец. Избавление пришло со страниц газеты «Морнингпост».

Дерек сидел за письменным столом, сочиняя письмо премьер-министру, когда лорд Стоуксдаун вошел в кабинет и, раскрыв газету на соответствующей странице, бросил ее на стол перед Дереком.

Объявление сразу бросилось Дереку в глаза. Он сначала тупо смотрел на него, а потом прочел несколько раз. Он не сразу поверил в то, что было напечатано. Потом огромным усилием воли поверил. Холодная ярость охватила его и широкой волной смела угнездившееся в его душе горе.

Синтия была помолвлена. И человеком, за которого она согласилась выйти замуж, был сэр Джеймс Файли.

Глава 3

Март 1806 года

Дерек наклонился и похлопал своего громадного жеребца по шее, чтобы подбодрить его.

— Мы уже почти на месте. Макс. Сегодня ты будешь спать в конюшне герцога. Что ты об этом думаешь, а?

Макс раздул огромные ноздри и закивал головой. Дерек засмеялся.

— Ты этому рад, я правильно тебя понял? Я позабочусь о том, чтобы тебе дали самого лучшего овса, который только есть в конюшне герцога. Ты его заслужил, мой друг.

Дерек долго ехал верхом. Путь от Кросби-Холла до имения, принадлежавшего свекру его сестры, герцогу Оулдему, был довольно длинным. Холодный ветер пронизывал насквозь, а пейзаж был таким унылым, что глазу не на чем отдохнуть. Однообразные краски зимы — коричневые, серые и белые — еще не уступили место радужным оттенкам весны. Все же Дерек не жалел, что решил поехать верхом: трястись в душной карете было бы куда как неприятно. Зима в этом году выдалась суровой, и дороги были в ужасающем состоянии. Верхом он доедет быстрее, чем в карете. А сейчас время имело большое значение.

Его сестра Натали — человек, которого он любил больше всех на свете, — должна была в ближайшее время родить второго ребенка. Беременность протекала тяжело, она жила далеко от родного дома, и это ее удручало. Как только Дерек закончил читать письмо сестры, он помчался наверх в свою комнату, чтобы собрать вещи. Кросби-Холл как-нибудь обойдется без него несколько недель. Он нужен Натали. Дерек понесся к ней со скоростью, на которую только был способен Макс.

Конечно, было смешно ехать так далеко, если учесть, что она и ее супруг были ближайшими соседями Дерека. Имение лорда Малкома — Ларкспер — граничило с землями Дерека, а их дома были друг от друга на расстоянии получасовой пешей прогулки. Но сейчас Натали жила не в Ларкспере. Как только врач определил, что она беременна, ее сразу же отправили в родовую усадьбу Чейзов — Оулдем-Парк.

Детская комната старшего брата мужа Натали Малкома — маркиза Графтона — была недальновидно переполнена девочками. Поэтому на лорда Малкома Чейза — второго сына герцога — была возложена задача произвести на свет мальчика.

Чейзам был нужен наследник. Первая жена Малкома, ныне покойная, тоже родила ему дочь, да и Натали пока что не исправила ошибки. Но когда она забеременела во второй раз, семья снова воспрянула духом, а Малком, подчиняясь воле отца, перевез жену в Ланкашир, с тем чтобы долгожданный наследник, конечно, если он окажется мальчиком, родился в имении, которым в будущем будет управлять.

Когда Дерек понял, что до места назначения осталось не больше пяти миль, он пустил уставшую лошадь шагом и стал с интересом оглядывать окрестности. Бледное зимнее солнце несколько высушило в то утро влажный воздух и вдохнуло немного жизни в грязно-коричневые голые ветви деревьев и промерзшую землю. Справа от дороги холмы Скалистого края отчасти разнообразили ландшафт. Через шесть недель, размышлял Дерек, эта земля преобразится и станет прекрасной. А его сестра, возможно, даст жизнь ребенку, которому будет однажды суждено стать в этих краях самым важным человеком. Странные, однако, мысли приходят ему в голову, удивился про себя Дерек.

— Он будет моим племянником и герцогом, — пробормотал Дерек, как бы пытаясь представить, что это означает.

Абсурд какой-то, усмехнулся он.

Какой удивительный поворот произошел в его жизни за последние три года! Настоящим чудом было уже то, что он стал вопреки всему хозяином Кросби-Холла и вместе с этим богатым, независимым и уважаемым в обществе человеком.

К тому же благодаря замужеству сестры он оказался в близком родстве с одной из самых высокопоставленных семей королевства. Скорость, с какой он неожиданно так высоко поднялся, была почти головокружительной.

Дорога повернула, и он увидел недалеко впереди яркое пятно брусничного цвета, выделявшееся на фоне грязноватых красок зимы. Этим пятном был женский костюм для верховой езды, принадлежавший даме, которая вела под уздцы хромую лошадь.

Дама двигалась в том же направлении, что и Дерек, и он видел ее только со спины. Он оценивающе оглядел ее стройную фигуру. Его мнение о соседях герцога несколько улучшилось. Разве может молодой человек не приободриться, когда в поле его зрения попадает леди, которой так идет костюм для верховой езды? И если он не ошибается, разве это не светлые волосы видны из-под шляпы? Он всегда отдавал предпочтение блондинкам.

И тут, словно чувствуя на себе его взгляд, девушка обернулась и посмотрела на него. На какой-то момент ему показалось, что земля качнулась под копытами лошади. Он был так поражен, что чуть было не чертыхнулся вслух. Дама была как две капли воды похожа на Синтию Фицуильям.

Проклятие! Это и была Синтия!

Какое счастье, что он верхом. Макс шел вперед размеренным шагом: какое ему было дело до того, что его хозяина неожиданно подстерег паралич? Она была уже так близко, что у него не было времени собраться с мыслями и оправиться от охватившей его давно забытой ярости. Наконец он с ней поравнялся и был вынужден из вежливости остановиться. Стиснув зубы, он смотрел на нее сверху вниз и не мог заставить себя заговорить.

Черт бы ее побрал! Она была, как всегда, прелестна. Немного бледна, с упрямо сжатым ртом, почти как у него, но все та же колдунья в обличье красивой девушки, которая приходила к нему в кошмарных снах вот уже три года. Он часто задумывался над тем, не приукрашивало ли ее его больное воображение. По-видимому, все-таки нет. Она была точно такой, какой он ее запомнил: от невероятно голубых глаз до нежного изгиба нижней губы. Каждая черточка в ее лице была ему знакома. И то, как она держала голову. Какой гибкой была ее спина. И мягкость ее кожи, похожей на прохладный фарфор и теплой на ощупь…

Помоги мне. Боже!

Прелестные губы приоткрылись, и она сказала дрожащим голоском:

— Вы меня помните? Я часто думала о том, вспоминаете ли вы меня.

— Помню, — хрипло ответил он. — Я вспоминал о вас тысячу раз на дню.

Что, черт подери, она здесь делает? Эта сверкающая комета, упавшая с неба в дебрях Ланкашира?

— Спасибо, что остановились, мистер Уиттакер.

— Я никогда не мог устоять против барышни, попавшей в беду. — Он старался не выдать своей горечи.

Болезненные воспоминания об их первой встрече пронеслись в воздухе между ними, скрестившись, будто мечи.

Он почти слышал свист и лязг стали.

Синтия отвела взгляд.

— Это говорит о вашем благородстве. — Она явно хотела придать своему голосу игривость, но он был еле слышен и заметно дрожал. Потом она откашлялась и посмотрела на Дерека. — Я бы приветствовала вас с большим достоинством, но моя лошадь потеряла подкову.

— Да уж вижу. — Внезапно до него дошел смысл ее слов.

Он нахмурился. — Вы хотите сказать, что ожидали встретить меня здесь?

— Да, — кивнула она. — Я посчитала, что будет честно, если я… предупрежу вас. Вам показалось бы странным войти в дом и узнать, что меня пригласили погостить в Оулдем-Парке.

Волна самых разноречивых чувств окатила Дерека. Главными были неверие и ужас. Ярость, печаль и огорчение омрачили его душу. Подумать только — Синтия в Оулдем-Парке! Какую жестокую шутку сыграла с ним судьба!

На его лице, должно быть, отразилась вся гамма охвативших его чувств, потому что Синтия, бросив на него взгляд, явно занервничала и смущенно опустила глаза.

— Я подумала, что, если вы войдете в дом и увидите меня — если вы вообще меня помните, — вы что-нибудь скажете или сделаете, что может выдать наш секрет, то есть что мы уже знакомы. И я решила, что будет лучше, если… вы этого не сделаете. Поэтому я поехала вам навстречу. Я не хотела, чтобы мое присутствие здесь застало вас врасплох.

Она еще раз украдкой посмотрела на него. Но то, что она увидела, заставило ее снова отвести взгляд. Она отвернулась, чтобы погладить морду лошади, как будто подсознательно искала утешения.

— Я хотела вам только добра, — словно защищаясь, добавила она.

Поскольку он все еще молчал, она смутилась, покраснела и сделала еще одну попытку.

— Я приехала в Оулдем-Парк по приглашению леди Ханны Чейз. Она дочь лорда Графтона, как вам, вероятно, известно. Моя мать сочла благоразумным принять ее приглашение, и мы останемся здесь по крайней мере до тех пор, пока не установятся дороги. А после этого, я вам обещаю, мы сразу же вернемся в Лондон на время сезона[4]. Пожалуйста, поверьте мне, мистер Уиттакер, я не знала… То есть я знала, что лорд и леди Малком будут гостями лорда Чейза, но я не подозревала, что вы… — Она запнулась. Но потом продолжила:

— Когда я узнала, что в Оулдем-Парк приедет брат леди Малком, я понятия не имела, что вы и есть этот брат. Я не знала ее девичьей фамилии и вообще ничего о ней не знала.

Даже когда она упомянула о своем брате Дереке, я подумала, что это просто совпадение. А потом услышала, что они говорят о мистере Уиттакере, и… — Она беспомощно покачала головой. — Все, что я могла сделать, так это дождаться утра вашего приезда сюда и предупредить вас. Хотя я даже не была уверена, необходимо ли это предупреждение, но… теперь вижу, что поступила правильно. И я этому рада.

Наверное, когда его гнев немного остынет, подумал Дерек, он тоже будет рад. Но в этот момент он не мог заставить себя поблагодарить ее.

— Не следует останавливать лошадей, — бесцветным голосом сказал Дерек. — Дайте мне поводья.

Поколебавшись, она подчинилась. Слава Богу, они оба были в перчатках. Она хотела избежать прикосновения его руки. Но это было невозможно. Дерек взял в правую руку поводья, а левую протянул Синтии. Она посмотрела на нее в недоумении.

— Дайте руку и наступите на мою ногу.

Лицо Синтии вспыхнуло, а в глазах появился страх.

— Я не могу.

Он насмешливо улыбнулся. У него не было намерения вести себя с ней особенно учтиво. Она этого не заслужила.

— А что бы вы хотели, чтобы я сделал, миледи? Посадить вас на свою лошадь и как галантный кавалер пройти пешком рядом с вами все пять миль до Оулдем-Парка? Нет уж, благодарю покорно. Я проделал длинный путь и очень устал.

Он покраснела до самых корней волос.

— Конечно же. Как глупо с моей стороны.

Глубоко вздохнув, она решительно ухватилась за его руку.

Когда она ступила на его ногу, он поднял ее и посадил в седло впереди себя. Их движения оказались настолько синхронными, словно они делали это сотни раз. Но потрясение, которое испытал Дерек, прикоснувшись к ней, и сознание того, что он практически обнимает ее, было выше его сил.

— Ловко у вас получилось, — сказал он, скрывая за саркастическим замечанием свою боль. — В это трудно поверить, но мы с вами даже ни разу не танцевали.

Он почувствовал, как она напряглась, но промолчала.

Лица ее он не мог видеть. Покраснела ли она? Маловероятно. Он даже сомневался в том, что она стыдится того, что сделала. То, что он о ней узнал, убеждало его в том, что Синтию редко мучил стыд или вообще какие-либо чувства.

После их встречи на балу в посольстве он приложил немало усилий к тому, чтобы узнать о ней как можно больше. Это было похоже на наваждение — пытаться понять, что произошло. Он решил, что, если он поймет, что ею двигало, если всплывут какие-либо непреодолимые препятствия, заставившие ее поступить именно так, а не иначе, ему удастся хотя бы частично вернуть себе душевное равновесие. Но эта попытка провалилась. Он никак не мог примириться с тем, что Синтия его отвергла. Однако он научился презирать ее, и это немного помогало. Гнев, который он продолжал лелеять в душе, помог ему худо-бедно пережить неприятный инцидент на балу и вернуться к прежней жизни. То, что произошло между ним и Синтией, был именно инцидент, и он не станет гробить свою жизнь из-за девушки, с которой был знаком менее часа.

В течение следующих нескольких минут ему пришлось неоднократно напомнить себе о своем решении.

До Оулдем-Парка осталось пять миль, повторял он в отчаянии. Всего пять миль. А может, он ошибся в подсчетах, и их окажется меньше. Гораздо меньше. Потому что ехать в этом мучительно медленном темпе, вести за собой хромую лошадь да еще сидеть в одном седле с Синтией было сущей пыткой. Сколько времени ему придется обнимать ее? Час?

Да это убьет его!

Молчание, воцарившееся между ними, было оглушительным. Оно просто сводило с ума. Он был уверен, что если никогда ее больше не увидит, а в этом он не сомневался, то совершенно успокоится. Он столько положил труда на то, чтобы не дать угаснуть в своей душе презрению к ней и сделать свое сердце неуязвимым! Но чем дольше она сидела перед ним в седле, такая мягкая, теплая, красивая, тем труднее ему становилось ее ненавидеть.

Но ему необходимо ее презирать. Иначе он сойдет с ума.

Надо что-то придумать, чтобы возродить свой гнев.

Наконец он нашел то, что ему было нужно, хотя он и понимал, что это подло.

— Скажите, я не слишком опоздал, чтобы выразить свое соболезнование по поводу потери вами жениха? — с деланной вежливостью осведомился он. — У него ведь был апоплексический удар, не так ли? Я слышал, что он скоропостижно скончался всего за несколько недель до свадьбы. Какая для вас это, должно быть, была трагедия!

Ее передернуло, прежде чем она смогла ответить.

— Вам больше, чем кому бы то ни было, известно, какая это была для меня трагедия.

Она говорила очень тихо, но он слышал каждое слово.

— Напротив. Я ничего не знаю. — Он ответил так резко, что сам не узнал своего голоса. — Я вообще ничего о вас не знаю. Почему бы вам не рассказать, как все случилось?

Она расправила плечи.

— Я принимаю ваши соболезнования, и оставим этот разговор, прошу вас.

Так-то лучше. Гнев, словно очищающее средство, вдруг захлестнул его, и голова прояснилась.

Она, видимо, считала, что ничего не должна ему объяснять.

Что ж, очень хорошо. Ему и не надо никаких объяснений. Он прекрасно понимал, что она не могла так неожиданно и быстро полюбить сэра Джеймса Файли, которого — всего за неделю до помолвки — она так боялась. И не только боялась. Она его презирала и, несмотря на это, согласилась выйти за него замуж. А причины были самые что ни на есть меркантильные.

Расследование, даже поверхностное, убедило его в этом.

Сэр Джеймс Файли со всеми своими многочисленными пороками был сказочно богат. Синтия готова была продать себя самому богатому из ее поклонников. Так что у Дерека никогда не было ни малейшего шанса завоевать расположение Снежной королевы. Ее сердце и руку нельзя было завоевать. Их можно было только купить.

И чем больше он об этом думал, тем подозрительнее казалось ему ее присутствие в Оулдем-Парке. Зачем такой корыстолюбивой охотнице за богатыми мужчинами, как Синтия Фицуильям, тратить время на то, чтобы жить в доме, где полно женщин? Оба сына герцога были женаты, а значит, не представляли интереса как женихи. Хотя Дерек не очень бы удивился, если бы Синтия пустила в ход свои чары, чтобы охмурить старого герцога, но здесь тоже не было никакой выгоды. Для своего возраста герцогиня отличалась отменным здоровьем и была в отличной форме. И уж конечно, Синтия не приехала в дом герцога, чтобы встретиться здесь с Дереком. Во-первых, его приезд не был запланирован заранее — его неожиданно вызвала письмом Натали. А во-вторых, даже сейчас, когда он стал владельцем Кросби-Холла, его состояние было недостаточно велико, чтобы прельстить таких девушек, как Синтия Фицуильям.

В чем же тогда состоит ее игра?

Их путешествие закончилось в полном молчании. У Дерека руки ныли от желания прижать к себе Синтию крепче, чем это было необходимо, и он мог бы поспорить, что и ее спина затекла от напряжения. Всю дорогу она сидела прямо, словно аршин проглотила, только бы к нему не прислониться.

Когда их маленькая процессия приблизилась к дому герцога, навстречу им выбежал крайне встревоженный грум.

Натянув поводья, Дерек остановил Макса, а грум помог леди Синтии спуститься на землю.

— Что случилось? Ваша лошадь потеряла подкову? Надеюсь, вы не ушиблись, миледи, — тараторил грум.

— Нет, все в порядке, Джейкоб. Со мной ничего не случилось. — Она поправила шляпу. — Спасибо. — Она даже не повернулась, чтобы поблагодарить Дерека, и, ни разу не оглянувшись, пошла к дому.

Дерек спешился, бросил груму монетку и, дав ему указания насчет Макса, на не гнущихся после долгой езды ногах пошел вслед за Синтией. О вещах, которые он взял с собой, в свое время позаботятся слуги. А пока ему надо забыть Синтию и обратить свое внимание на ту, ради которой приехал. На Натали.

Поднявшись по широким ступеням, Дерек вошел в величественные двери Оулдем-Парка и оказался в огромном пустом холле. Синтия уже куда-то исчезла. Ну и пусть. Он увидел дворецкого герцога — проворного пожилого джентльмена с добрым лицом, который спешил к нему навстречу из бокового коридора.

— Мистер Уиттакер, сэр! Мы ждали вас все утро, но я не заметил, как вы подъехали. Простите, что заставил вас ждать в холле.

— Вы не виноваты, Каммингс. Я пришел со стороны конюшен. Как поживаете?

— Очень хорошо, сэр, благодарю вас. Здоров, как обычно. Надеюсь, ваше путешествие было приятным?

Дерек предположил, что выражение его лица говорило само за себя. Каммингс оглядел его с головы до ног, и, прежде чем Дерек успел ответить, дворецкий добродушно улыбнулся.

— Можете не отвечать, сэр. Во всяком случае, оно уже позади. Могу я принести вам чего-нибудь в библиотеку, сэр?

Или вы предпочитаете, чтобы я сразу проводил вас в вашу комнату? Она уже готова.

— Лучше прямо в комнату. Думаю, что ванна поможет мне не хуже, чем рюмка бренди.

— У вас будет и то и другое, — заверил его Каммингс, указывая ему путь. — Мы поместили вас в голубую комнату, сэр. Надеюсь, вы ее одобрите. Она, правда, не такая большая, как те апартаменты, в которых вы останавливались у нас в прошлый раз, но в них мы сейчас разместили Эллсуортов, так что вам досталась голубая комната.

— Мне все равно, Каммингс. Тем более что я не гость. Я считаю себя членом семьи.

— Конечно, сэр, что правда, то правда, — тепло отозвался Каммингс. — И если мне будет позволено сказать, сэр, леди Малком будет страшно рада, узнав, что вы благополучно добрались до Оулдем-Парка. Вы позволите сейчас же сообщить ей об этом?

— Чем скорее, тем лучше. Как она, Каммингс?

Дворецкий, видимо, почувствовал беспокойство Дерека. Он бросил на него почти отеческий взгляд.

— Она держится молодцом, сэр. Нет никаких причин волноваться. Но могу ли я говорить откровенно?

Дерек кивнул.

— Спасибо, сэр. — Голос Каммингса понизился до шепота. — Мне кажется, что она немного подавлена, мистер Уиттакер. Это довольно тяжело — быть окруженной семьей, которая только и говорит о том, что обязательно должен родиться мальчик.

— Да, это нелегко.

— Вот мы и пришли. Это голубая комната.

— Большое спасибо. Послушайте, Каммингс…

— Да, сэр?

— А я знаком с Эллсуортами?

Каммингс немного удивился:

— Разве нет, мистер Уиттакер? Господи! Мне следовало бы вам объяснить. Они очень давние друзья семьи, сэр. Сэр Питер Эллсуорт владеет обширным имением в Дербишире.

Он и леди Эллсуорт обычно гостят у нас по несколько недель в это время года. А еще у нас гостят подруга леди Ханны леди Синтия Фицуильям и ее мать леди Баллимер.

— И это все?

— Да, сэр. Лорд Графтон с семьей, лорд Малком с семьей, Эллсуорты, леди Баллимер с дочерью и вы. Совсем небольшое общество. Поскольку леди Малком находится в интересном положении, было решено отказаться в этом году от приема большого числа гостей.

— Понятно. Спасибо, Камминге. — Дерек уже хотел было отослать дворецкого, но на минуту задумался. Что такое сказал Камминге про Эллсуортов? Обширное имение в Дербишире.

К тому же известны как постоянные визитеры в Оулдем-Парке в это время года. Неужели он догадался о причине появления здесь Синтии?

Он посмотрел на дворецкого:

— Скажите мне, Камминге, Эллсуорты, случайно, не приехали с сыном?

Дворецкий удивился еще больше.

— Да, сэр. Разумеется, они приехали с сыном. Их сын Джон очень приятный молодой человек.

— Полагаю, он их старший сын?

— Единственный, сэр. А откуда вам это известно?

Дерек невесело усмехнулся.

— Просто счастливая догадка, Камминге.

Глава 4

Только когда Синтия оказалась в своей спальне, наступила реакция. У нее дрожали руки, дергалась нижняя губа. Лишь огромным усилием воли ей удавалось сдержать слезы. Шок, который она испытала при новой встрече с Дереком, оказался сильнее, чем она ожидала. Особенно ее потрясло его презрение, такое сильное и глубокое. Его-то она боялась больше всего.

Ну не смешно ли было сомневаться в том, что он ее помнит, думала она. Конечно, он ее помнит. Глупо было убеждать себя, что он наверняка все забыл. Она была введена в заблуждение расхожими рассуждениями о том, что мужчины относятся ко всему по-другому, и потому решила, что их встреча, перевернувшая всю ее жизнь, для него ничего не значит. Видимо, она ошибалась. Она все же была ему небезразлична. Но она его оскорбила, а этого мужчины никогда не забывают.

Слава Богу, что она догадалась поехать ему навстречу.

Она уверила себя, что просто собиралась его предупредить на всякий случай. Однако ее стремление перехватить его, чтобы он собрался с духом и не выдал себя, неожиданно узнав о ее присутствии в доме герцога, на деле было попыткой самой подготовиться. Она не хотела встретиться с ним после стольких лет на глазах других гостей.

Что ж. Она, без сомнения, заслужила такое к себе отношение. Он, видимо, помнил ее так же ясно, как она его. И он презирает ее, как стал бы презирать любой нормальный человек, после того, как она с ним поступила.

Перемена в его поведении была поразительной, и это оказалось для нее невыносимым. Она помнила, какой радостью озарилось его лицо, когда он увидел ее на балу. А теперь ей было больно смотреть, каким оно стало холодным и угрюмым. Он все еще был необыкновенно красив, все так же привлекали его карие глаза, его высокая спортивная фигура и великолепные густые вьющиеся волосы, в которые так и хотелось запустить пальцы. Больше у нее никогда не будет такой возможности. Но больнее всего было сознавать, что он никогда не улыбнется ей так, как это было три года назад. Она своими руками все это уничтожила.

Но тогда она верила, что у нее нет выбора. Но правда ли это? Теперь она уже не была уверена в неотвратимости того, что произошло. В семнадцать лет все кажется таким ясным и понятным. Но чем старше она становилась, тем чаще задавала себе вопросы. С каждым годом ее уверенность в правильности своей жизни таяла, а сомнения все больше одолевали ее. Это было ужасно, но ей казалось, что с этим ничего нельзя поделать.

Она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней. Трясущимися руками сняла шляпу. У нее не было сил. Прошлую ночь она почти не спала. Как только она убедилась в том, что Дерек Уиттакер — брат леди Малком, ее стало лихорадить. И почему она не обратила внимания на то, как они похожи? Сразу же после завтрака она оседлала лошадь и поскакала во весь опор, чтобы перехватить его по дороге. Теперь, когда ее цель была достигнута, ее единственным желанием было расслабиться.

Больше всего ей хотелось заползти обратно в кровать и оставаться там всю неделю. Это, конечно, было бы трусостью. Нет, она не позволит страху взять над ней верх. Она немного отдохнет, потом встанет и спустится вниз, чтобы встретиться с Дереком. В конечном счете ей все равно придется это сделать. Расстегивая на ходу жакет, она подошла к кровати. Только ни о чем не думать…

— Синтия, дорогая, это ты? — услышала она из соседней комнаты взволнованный голос матери. — Господи, детка, где ты была? Я чуть с ума не сошла от беспокойства за тебя.

— Прости, мама. У лошади отвалилась подкова, — откликнулась Синтия. — Я только что вернулась.

Опустившись на кровать, она прислонилась головой к гладкой спинке красного дерева, закрыла глаза и тяжело вздохнула. Сейчас надо отдохнуть. Думать будешь потом.

Но после такого сенсационного заявления, которое она только что сделала, ей, конечно же, не позволят отдыхать.

— Боже милостивый! — Синтия услышала торопливые шаги матери. — Лошадь тебя скинула?

— Нет, мама.

Синтия открыла глаза. В дверях смежной с ее спальней комнаты стояла мать в просторном шелковом халате и с непросохшим пером в руке.

— Слава Богу, что этого не случилось. Ложись и подними повыше ноги, детка. Я сейчас позвоню горничной и прикажу, чтобы тебе приготовили горячую ванну. Нельзя допустить, чтобы ты заснула за картами сегодня вечером. Я слышала, что ты обещала мистеру Эллсуорту сыграть с ним партию в пикет. И хотя всегда лучше позволить джентльмену выиграть…

— Горячая ванна — это замечательно, — быстро отозвалась Синтия, прежде чем мать успела закончить фразу. Она попыталась смягчить свою резкость послушанием и подложила под ноги подушку. — Но я не так уж и устала. Мне пришлось идти пешком совсем немного. — Она вздохнула и собралась с духом перед тем, как произнести имя Дерека и не выдать при этом своего волнения. — Представляешь, по дороге я встретила мистера Уиттаксра. Ну, ты знаешь — брата миссис Малком.

— Это получилось удачно. — Миссис Баллимер дернула шнурок сонетки, вызывая горничную. — Значит, он помог тебе доехать до дома? Каким он тебе показался?

Синтия снова закрыла глаза, чтобы не встретиться с проницательным взглядом матери.

— Он молод, — неопределенно ответила Синтия. — Очень похож на леди Малком. Такой же высокий, как она.

И у него такие же темные глаза. И такая же улыбка. И цвет волос такой же, как у нее, и они тоже вьются.

— О, мне не нравятся кудрявые мужчины, — слишком поспешно заявила леди Баллимер. — Во вьющихся волосах есть что-то чересчур женственное, тебе не кажется?

— Да, мама, — послушно ответила Синтия, подавив раздражение. Но не преминула добавить:

— Хотя должна сказать, что волосы мистера Уиттаксра не так сильно вьются, как у его сестры.

Леди Баллимер натянуто засмеялась.

— Похоже, ты его очень хорошо разглядела.

Синтия снова почувствовала приступ раздражения, ни опять его подавила.

— Я увидела только то, что увидел бы каждый.

К счастью, в ответ на вызов леди Баллимер в дверь постучалась горничная, так что мать Синтии отвлеклась на несколько минут, приказывая горничной приготовить ванну. К тому времени, как дверь за служанкой закрылась и они с матерью остались одни, Синтия уже овладела собой. Не следует показывать матери, решила она, насколько обнажены ее чувства.

Леди Баллимер в нерешительности потопталась немного в центре комнаты.

— Что ж, пойду закончу письмо твоему отцу. А ты полежи в ванне подольше, любовь моя. Желаю тебе хорошенько расслабиться.

— Спасибо, мама. — Синтия изобразила на лице подобие улыбки.

Леди Баллимер направилась в свою комнату, но остановилась на пороге.

— А он красив?

Синтия притворилась удивленной.

— Кого ты имеешь в виду, мама?

— Молодого мистера Уиттакера, кого же еще?

Синтия сделала вид, будто раздумывает.

— Да, думаю, его можно назвать красивым. Но ты сама сможешь об этом судить сегодня вечером. Полагаю, что он будет обедать вместе со всеми.

— Можно подумать, что мое мнение что-то значит! — Но миссис Баллимер явно успокоилась. Синтии, видимо, удалось убедить ее, что Дерек Уиттакер не произвел на нее особого впечатления. Поэтому она наконец удалилась в свою комнату, оставив ее принимать ванну.

Как же это было утомительно — постоянно находиться под наблюдением! Однако Синтия понимала причину беспокойства матери. Влюбиться означало бы для Синтии катастрофу. Вся семья сплотилась в молчаливом заговоре, только бы предотвратить это неминуемое бедствие. Пока что им это удавалось… Насколько им было известно. Синтию, естественно, раздражали постоянные попытки матери прослеживать ее отношения с любым молодым человеком, с которым она знакомилась, но по крайней мере эти попытки были очевидны. От внимания Синтии не ускользали маленькие уловки и хитрости матери, и поэтому ей удавалось их худо-бедно, но обходить.

Когда-то она чувствовала себя виноватой, когда чуть ли не каждый день обманывала мать, правда, по мелочам, мороча ей голову. Больше этого не будет. С годами борьба за сохранение в неприкосновенности своей личной жизни стала принимать угрожающие размеры. Желание самой решать свою судьбу стало превалировать над правом матери знать о ней все. А в данных обстоятельствах, когда ей приходится скрывать слишком много, она будет отчаянно бороться с постоянным вмешательством матери в ее дела. Могут же у девушки быть свои секреты.

Расслабляющее действие горячей ванны только увеличило ее усталость. Она высушила у огня волосы, заползла под одеяло и уснула. Спустя несколько часов она проснулась: леди Баллимер трясла ее за плечо.

— Синтия, любовь моя, ты не заболела? Уже поздно.

Пора одеваться к обеду.

— Уже так поздно? Нет, мама, я не заболела.

Синтия спустила ноги с кровати и зевнула.

Леди Баллимер поглядела на дочь с беспокойством.

— Надеюсь, ты не простудилась. Это так на тебя не похоже — проспать почти целый день.

— Я плохо спала прошлой ночью, — непроизвольно вырвалось у Синтии, которая еще не проснулась окончательно. Она тут же пожалела о сказанном.

— Почему? — насторожилась леди Баллимер.

— Не знаю. — Это было почти ложью, и Синтия пожалела о том, что соврала. Поэтому она поправилась:

— Это не имеет значения. — Но Синтия боялась взглянуть матери в глаза. Она встала и направилась к гардеробу. — Что мне надеть сегодня: желтое платье из крепа или шелковое синее?

Наряды всегда были у леди Баллимер на первом плане.

Ее основным занятием было следить, как одета ее дочь. Надежды Синтии оправдались: мысли матери сразу же заработали в привычном направлении.

— Ты была в синем в прошлую среду.

— Я не имею в виду темно-синее. Я говорю о новом платье. — Она вынула платье из коробки, в котором его доставили от портного. Папиросная бумага шурша упала на пол. Бледно-голубые складки шелка заструились у нее между пальцами. — Я еще ни разу его не надевала.

— Нет, нет, моя дорогая. Это блестящий шелк, и он не подходит для обычного семейного обеда даже в Оулдем-Парке. Это платье мы прибережем для особого случая. Давай я его сверну, а то оно помнется. — Леди Баллимер выхватила платье из рук Синтии и начала ловко складывать его, не скрывая озабоченности. — Ты должна относиться к своим платьям бережно. Ты же знаешь, в каких стесненных обстоятельствах мы находимся. Наши средства весьма ограниченны.

Синтии это было слишком хорошо известно.

Равно как не прошел мимо ее ушей жалобный тон матери. Все обвиняли в том, что средства семьи ограниченны, именно Синтию, хотя она ничего не сделала такого, чтобы их ограничить. Ее считали ответственной за то, что она их не пополняет. Тот факт, что ее помолвка с сэром Джеймсом Файли принесла семье три года назад десять тысяч фунтов, не удовлетворил ее родителей. Наоборот, у них разыгрался аппетит и появилось желание получить еще. И никто, кроме Синтии, не видел ничего дурного в том, чтобы укорять ее в стесненных обстоятельствах семьи. Правда, все соглашались, что это по вине лорда Баллимера — большого любителя лошадей и разгульной жизни — семья оказалась в долгах.

Но поскольку считалось, что Синтия может исправить положение, если захочет, недовольство семьи было направлено именно против нее.

Однако в последнее время Синтия начала понемногу сама возмущаться своей семьей. Это ее настолько беспокоило и тревожило, что она боялась в этом признаться даже себе самой. Тем не менее негодование росло с каждым днем.

Подчиняясь, как обычно, авторитету матери, Синтия надела розовое с перламутровым отливом платье, которое выбрала леди Баллимер. Но в душе она уже ощутила крошечные признаки недовольства. Она, конечно, как всегда, промолчала. Но как же ей хотелось надеть платье из блестящего голубого шелка!

Ей было необходимо почувствовать себя сегодня Снежной королевой. Хотя бы внешне она должна была выглядеть холодной. А в этом платье она была похожа на розовый леденец, хотя оно очень ей шло, делая ее еще более привлекательной. Розовый шелк выгодно оттенял цвет ее лица, а платье облегало все соблазнительные изгибы ее тела. В розовом она выглядела цветущей, обаятельной и доступной. А сегодня ей надо было казаться — да и быть — отчужденной и неприступной, как зимняя луна.

* * *

Гостиная в Оулдем-Парке была величественной и тем не менее очень уютной. Эффект уюта достигался с помощью расположенного у одной стены гостиной камина, в котором потрескивали дрова, и умелой расстановки мебели, несколько скрадывавшей огромные размеры комнаты. Когда Дерек вошел в гостиную, лакей как раз заканчивал зажигать свечи в люстре, освещавшей центральную часть зала, где обычно располагались гости. Герцог и герцогиня сидели у камина, но при появлении Дерека вежливо встали.

— Мистер Уиттакер, как это замечательно снова видеть вас, — пробормотала герцогиня, протягивая ему руку для поцелуя. — Добро пожаловать в Оулдем-Парк.

Дерек склонился над рукой герцогини и, выразив признательность за разрешение приехать, чтобы составить компанию своей сестре, повернулся и поклонился герцогу. Официальные манеры герцога и герцогини могли бы создать впечатление приверженности холодному светскому этикету, однако Дерек знал, что их гостеприимство искренне. Родители Малкома очень любили своих детей и ради Малкома и Натали были готовы распространить свои теплые чувства и на Дерека.

Герцог предложил Дереку сесть. Дерек опустился на диван рядом с герцогиней, и та спросила его с улыбкой:

— Как вы нашли свою сестру, мистер Уиттакер?

— По-моему, она в добром здравии, ваша светлость. — Он едва заметно подмигнул. — Хотя мне кажется, что сама она этого не понимает.

Герцог одобрительно кивнул:

— Я тоже так думаю. Ей совершенно не о чем беспокоиться. Она так и светится здоровьем.

Однако герцогиня печально вздохнула:

— Бедная девочка. По-моему, она выглядит измученной.

Новы, мужчины, ничего не знаете о том, как страдают женщины.

— А мы и не хотим знать, — согласился Дерек. — Мне рассказывали, что ребенок так сильно толкается в утробе матери, что будит даже Малкома.

— Так это же замечательно! — воскликнул герцог. — Он будет настоящим Чейзом — сильным и энергичным.

Дерека чуть было не передернуло. Натали рассказала ему в отчаянии, что его светлость, говоря о будущем ребенке, неизменно употребляет местоимение мужского рода. Она была в ужасе от того, что доставит семье Чейзов еще одно разочарование. Рождение Пиппы уже было для них ударом.

Сейчас все, конечно, обожали крошку, но, когда девочка появилась на свет, все семейство Чейзов пришло в уныние.

Словно в ответ на мысли Дерека дверь гостиной открылась, и достопочтенная Файлиппа Чейз ворвалась в комнату так стремительно, как только могла. Дерек тут же забыл о формальностях, которые он приберег для приветствия герцога и герцогини, и, опустившись на колено, протянул руки к племяннице и воскликнул:

— Пиппа!

Девчушка подбежала прямо к нему, взвизгнув от радости:

— Дядя Дерек!

Он схватил ее и громко поцеловал в пухлую щечку.

— Ты была хорошей девочкой?

— Холосей девоцкой. — Она так энергично затрясла головой, что ее темные кудряшки подпрыгнули.

Старшая дочь Малкома от первого брака Сара почти всегда была рядом с Пиппой. Но она вошла в гостиную с достоинством, приличествующим старшей сестре, и стала отчитывать сестренку с притворной строгостью:

— Пиппа, разве я не говорила тебе, чтобы ты не бегала?

Как поживаете, дядя Дерек?

— Скучал по моей любимой девочке. Как ты, моя сладенькая? — Одной рукой Дерек поднял Пиппу, а другой обнял Сару. Сара считала себя слишком взрослой и не любила, чтобы с ней обращались как с ребенком, но Дерек подозревал, что девочка, которой совсем недавно исполнилось девять лет, еще достаточно маленькая и нуждается в том, чтобы ее тоже приласкали. Она опустила голову с застенчивым видом, но тем не менее дала себя обнять. При этом ее щеки порозовели от удовольствия.

Дереку всегда доставляло радость видеть Пиппу и Сару вместе. Между сводными сестрами не было внешнего сходства, но это было понятно: обе они были похожи на своих матерей. У краснощекой Пиппы были такие же, как у Натали, темные кудри и огромные карие глаза, в которых всегда плясали чертики. Сара была хрупкой, серьезной девочкой со светлыми волосами и светлой кожей, а сидевшие на курносом носике очки придавали ей еще более серьезный вид.

Но было отрадно наблюдать их взаимную преданность. В этом была, конечно, большая заслуга Натали, сумевшей объединить членов своей небольшой семьи узами любви, которые были крепче уз родства.

Вслед за Сарой в гостиной появились Малком и Натали. Натали тяжело опиралась на руку мужа. На ней было просторное платье, делавшее ее огромной, но Малком обращался с ней так, словно она была самым хрупким предметом в комнате. Он сначала удобно устроил ее на диване рядом с герцогиней на том месте, где только что сидел Дерек, и только после этого поздоровался за руку со своим шурином.

— Как поживаешь, родственничек? Натали рассказала мне, что ты так спешил поскорее с ней увидеться, что проделал весь путь сюда верхом. Разве ты сомневаешься в том, что я могу позаботиться о собственной жене?

— Не хотелось пропустить главного события, — усмехнулся Дерек. — Судя по всему, я приехал как раз вовремя.

— О, я так надеюсь, что ты окажешься прав, — горячо отозвалась Натали. — У меня уже нет сил ждать, когда это произойдет.

Герцог кашлянул. Разговор, по его строгому мнению, принимал слишком откровенный оборот и не был предназначен для невинных ушей его малолетних внучек.

— Сара, детка, иди сюда. — Герцог похлопал по стулу, стоявшему рядом с ним. — Расскажи дедушке, чем ты сегодня занималась.

Сара послушно отошла от Дерека и села рядом с дедушкой. Дерек, все еще с Пиппой на руках, отозвал в сторону Малкома.

— Я весь день разговаривал с Натали. А теперь я хочу послушать, что скажешь ты. — Он понизил голос, чтобы другие не могли его слышать. — Это правда, что твой брат и его семья явились сюда, чтобы присутствовать при том, когда ребенок появится на свет? Не могли бы мы что-нибудь сделать и уговорить их уехать?

— Вижу, ты решил сразу же взять быка за рога.

— Извини! Я ничего не имею против лорда и леди Графтон, однако, согласись…

Малком махнул рукой:

— Знаю, знаю. Артуру и его семейству нечего здесь делать, тем более ждать, пока моя бедная жена начнет рожать.

Нервы Натали и так напряжены, оттого что все ждут, что она родит мальчика. На меня присутствие брата тоже давит. Но что я могу сделать?

— Только минуту назад его светлость сказал о будущем ребенке — «он».

Губы Малкома сжались.

— Он постоянно это делает. И все семейство переняло у него эту привычку.

— Послушай, Малком… — Дерек запнулся, но потом решил высказаться откровенно. — Они уже считают Натали членом семьи Чейзов, не так ли? Что я хочу сказать, так это…

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — прервал его Малком. — Да, это так. Но они приняли ее независимо оттого, родит она мальчика или девочку.

— Тогда все в порядке, — облегченно вздохнул Дерек. — Знаешь, дело в том, что в свое время Натали боялась, что твоя семья не одобряет твой выбор. Я всегда был благодарен твоим родителям за то, что они приняли ее безоговорочно.

Но мне иногда приходит в голову, а возможно, и Натали, не было ли это связано с обстоятельствами твоей женитьбы?

Малком усмехнулся.

— Ты имеешь в виду, что мои родители ничего не знали о Натали до того, как я уже женился на ней?

— Именно так, раз уж ты говоришь об этом так откровенно.

— Если у моих родителей и были какие-либо сомнения по поводу моего выбора невесты, они их ни разу не высказали. Может быть, их и не было вовсе.

— Дело в том, старик, что мы никогда об этом не узнаем, — сухо заметил Дерек. — Поскольку ты поставил их перед свершившимся фактом.

Взгляд Малкома упал на Натали, и выражение его лица смягчилось.

— Признаюсь, что в то время это не приходило мне в голову. Она мне нравилась, и я на ней женился. Наверно, мне надо было притащить ее сюда заранее и представить родителям, хотя бы для того, чтобы она успокоилась. Но Натали обладает врожденной утонченностью — и внешней, и внутренней — и хорошо воспитана. И если бы этого было мало, чтобы завоевать расположение моих чопорных родственников, тот факт, что она сделала меня счастливым, не говоря уже о маленькой Саре, был бы более чем достаточен, чтобы я решил заключить этот союз. Ее все обожают, Дерек, и я с самого начала был в этом уверен.

Малком повернулся к своему шурину и так широко улыбнулся, что в уголках его губ появились глубокие морщинки.

— Она и сама это знает, просто сейчас, когда беременность подходит к концу, она часто бывает не в настроении.

Говорят, рождение ребенка влияет на сознание женщины.

— Я тоже об этом слышал. Знаешь, о чем я подумал? Если ты не можешь убедить всех уехать, ты мог бы куда-нибудь увезти Натали. Хотя бы в свое имение…

— Исключено. — Малком потер подбородок и нахмурился. — Как бы привлекательно это ни звучало. Мой отец будет в ярости, хотя и виду не подаст. Ты же его знаешь. — Тут Малкому пришла в голову новая мысль. — Мало того, что у нас здесь болтается вся семья, что уже само по себе плохо. Но известно ли тебе, что у нас в доме есть и посторонние? Ужас что такое. Думаю, что ты скоро с ними познакомишься. Это Эллсуорты. Они давние друзья семьи, но сейчас не самый подходящий момент для визитов людей, которых не знает Натали. В довершение всего на нас свалились леди Баллимер и се дочь, совершенно не знакомые ни мне, ни Натали люди, которым мы должны оказывать гостеприимство.

В течение последнего часа Дерек мысленно готовился к тому моменту, когда кто-нибудь наконец упомянет о Синтии. Но внешне он старался выглядеть расслабленным. Никто не должен заметить, как он напряжен.

— А они-то зачем к вам пожаловали? — небрежно спросил он.

— Синтия, очевидно, была приглашена Ханной — одному Богу известно зачем, — пожал плечами Малком. — Ты, должно быть, помнишь Ханну, Дерек. Она средняя дочь моего брата Артура. Две его старшие дочери вышли в прошлом году замуж, а две младшие еще не выезжали в свет, так что сейчас Ханна считается в семье невестой на выданье. И поскольку она пригласила в Оулдем-Парк леди Синтию, пришлось пригласить и ее мать леди Баллимер. А теперь они собираются остаться здесь до тех пор, пока не установятся дороги. Если учесть состояние английских дорог, — ледяным тоном добавил Малком, — неизвестно, как долго продолжится их визит.

— Но дороги сейчас действительно в плачевном состоянии, — подтвердил Дерек. — Я на себе испытал, когда ехал к вам. Но ты прав — даже если они в прекрасном состоянии, они могут стать непроходимыми, случись неожиданный ливень. В чем же заключается их игра?

— Игра?

— В чем настоящая причина их появления у вас? Если тебе, конечно, она известна.

Дерек понял, хотя и поздно, что в тоне его вопроса слишком явственно прозвучала заинтересованность. Малком посмотрел на него с удивлением:

— Что за странный вопрос? Ты считаешь, что у них есть какой-то скрытый мотив?

Ответ Дерека был «да», но он не мог произнести его, чтобы не заронить зерно сомнения в душу Малкома. Пока он раздумывал, как же ему все-таки ответить, Пиппа, которая все еще была у него на руках, начала вертеться.

— Пусти меня, — потребовала она.

Дерек спустил ее на пол, и девочка, подбежав к матери, уцепилась за ее пышные юбки.

Дверь в гостиную снова открылась, и Дерек напрягся, ожидая появления Синтии. Но это был старший брат Малкома Артур Чейз, лорд Графтон, с женой, леди Графтон. За ними гуськом вошли три — из пяти — их дочери. А еще за ними — и вовсе не знакомые Дереку люди. Это, должно быть, были Эллсуорты — несчастные мишени матримониальных замыслов жадной Синтии. Дерек стал с интересом их рассматривать.

Сэр Питер выглядел добродушнейшим человеком. Такой же приятной казалась и леди Эллсуорт. Однако наиболее пристальное внимание Дерека привлек третий член семьи Эллсуортов — их сын. Он оказался моложе, чем предполагал Дерек, и абсолютно ничем не примечательным. Среднего роста, скромно одетый, он держался с известной долей высокомерия, но это ничего не добавляло к его совершенно заурядной внешности.

Дерек почувствовал себя немного уязвленным: его самолюбие было задето. Он надеялся, что Джон Эллсуорт будет необыкновенным человеком — либо вызывающим явное отвращение, каким был Джеймс Файли, либо, наоборот, очень достойным. Но ничего такого в мистере Эллсуорте не было. Он был обыкновенной посредственностью.

Если не считать его денег, было ли что-нибудь в мистере Эллсуорте, что могло бы по-настоящему привлечь женщину? Особенно такую блестящую, как Синтия Фицуильям?

Дерек сгорал от нездорового любопытства. После того как были соблюдены необходимые приличия — он поздоровался с лордом Графтоном и его многочисленным семейством и поклонился сэру Питеру и леди Эллсуорт, — он подошел к Джону Эллсуорту, чтобы пожать ему руку. Он был решительно настроен на то, чтобы разговорить молодого человека.

Дереку было немного стыдно за ту цель, которая им руководила, но он ничего не мог с собой поделать — он должен был понять, что это за человек.

У мистера Эллсуорта было круглое лицо и мягкие руки.

Он был настолько ниже его ростом, что Дерек без труда разглядел, что волосы мистера Эллсуорта, несмотря на его молодость, уже начали редеть на макушке. Все же в целом он производил впечатление достаточно безобидного человека.

Здороваясь, он дружелюбно улыбнулся Дереку.

— Уиттакер? Как поживаете? Мне сказали, что вы брат леди Малком.

— Да, правильно.

— Думаю, она будет довольна, что в такое время рядом с ней будет родной человек.

— Я надеюсь. — Дерек напряженно думал о том, что бы такое еще сказать. — Насколько мне известно, вы живете в Дербишире.

— Да. А вы бывали в Дербишире?

— Нет.

— А-а.

Больше говорить было не о чем. Мистер Эллсуорт засунул большие пальцы за проймы жилета и стал раскачиваться на каблуках, тихо напевая себе что-то под нос.

— Вы занимаетесь спортом, мистер Эллсуорт?

— Что? Ах нет, очень редко. Люблю иногда порыбачить.

Время от времени закинуть удочку в какое-нибудь озерцо или речку. — Он проиллюстрировал свои слова жестом — словно закидывает удочку.

— А в Дербишире хорошая рыбалка?

— Вполне приличная. — Он снова покачался, напевая. — Но мне не удается так часто выбираться, как хотелось бы, — добавил он.

Беседа снова застопорилась. Дерек было открыл рот, чтобы сделать еще одну попытку оживить разговор, но дверь в гостиную в очередной раз открылась, и он сделал ошибку — поднял глаза.

Слова, которые он собирался произнести, застряли у него в горле. Ему показалось, что его мозг отделился от головы, поплыл к потолку, да так и остался там, на недосягаемой высоте. А он сам стоял внизу с открытым ртом.

Синтия. При виде девушки его пронзила неподдельная физическая боль. Как будто над ним витала тень порочного Купидона, который выпускал в него свои отравленные стрелы. Может ли сердце мужчины устоять против такой красоты? Все, что ему остается, — это стоять и принимать один за другим уколы стрел. Дереку казалось, что он даже слышит, как они с тихим звоном впиваются ему в сердце.

Он с трудом отвел глаза от этого неземного видения и заставил себя сосредоточиться, хотя у него все плыло перед глазами, на женщине, вошедшей вместе с Синтией. Это, должно быть, была леди Баллимер. Она была худенькой миловидной женщиной с немного нервной манерой держаться и похожей на норовистую и грациозную чистокровную кобылку.

Войдя в гостиную, она слишком громко и неестественно рассмеялась:

— Боже мой! Кажется, мы всегда приходим последними.

Надеюсь, мы не заставили вас ждать, ваша светлость.

— Вовсе нет, леди Баллимер, — спокойно ответила герцогиня. — У нас еще есть несколько минут до того, как подадут обед. Скажите, вы со всеми знакомы? Возможно, вы не встречались с мистером Уиттакером. Он приехал только сегодня днем.

Леди Баллимер повернулась к Дереку с лучезарной улыбкой:

— Нет, полагаю, мы не знакомы.

Герцогиня протянула руку, показывая Дереку, что он должен сделать шаг навстречу гостье.

— Позвольте мне представить вас. Леди Баллимер, это брат леди Малком, мистер Уиттакер. Мистер Уиттакер, леди Баллимер.

Дереку удалось поклониться, как того требовали приличия, и сказать то, что от него ожидали:

— Для меня это большая честь.

Да будут благословенны светские ритуалы! В трудные минуты им нет цены. Нет необходимости раздумывать. Надо лишь совершить заученные движения и сказать дежурные слова, как ты уже делал сотни раз.

Леди Баллимер окинула Дерека изучающим взглядом. Ее и без того натянутая улыбка стала еще фальшивее.

— Как поживаете? — холодно произнесла она.

Это было так странно, что Дерек, хотя и был сбит с толку, насторожился. Похоже, леди Баллимер невзлюбила его с первого взгляда. Ему даже представить себе было трудно, чем он мог ее обидеть. Да ничем. Ведь до сего момента он ни разу с ней не встречался.

Так вот от кого, подумал Дерек, Синтия научилась своим манерам. Циничная улыбка скривила его губы.

Герцогиня, очевидно, почувствовав витавшую в воздухе враждебность, обернулась к Синтии:

— Леди Синтия, разрешите представить вам мистера Уиттакера.

Синтия стояла в тени около двери. Теперь она вышла на свет.

— Благодарю вас, ваша светлость, но мы с мистером Уиттакером уже встречались. — Она помолчала. Интересно, признается она в том, что они познакомились в Лондоне, подумал Дерек. Скорее всего не признается. А Синтия между тем продолжила:

— Он весьма любезно проводил меня до дома сегодня утром, после того как моя лошадь потеряла подкову и захромала.

— Вот как? — Герцогиня посмотрела сначала на Дерека, потом на Синтию.

Дерек почувствовал, как предательски дернулся мускул на его подбородке, хотя он очень надеялся, что удачно имитировал безразличие. Синтия стояла с опущенными глазами, старательно изучая рисунок ковра. Дерек позавидовал ее хладнокровию.

— Что ж, это вышло удачно, — с обычным спокойствием сказала герцогиня. — Мне жаль, что ваша лошадь захромала. Это так неприятно! Я пошлю на конюшню и прикажу, чтобы конюхи были более внимательны. Я рада, что вы не ушиблись, моя дорогая.

— Спасибо, ваша светлость.

Леди Баллимер все еще пристально наблюдала за Дереком.

— С вашей стороны было крайне любезно подвезти мою дочь в своей карете, мистер Уиттакер.

Никакой благодарности за его любезность в ее голосе он не услышал. Дерек разозлился, но учтиво ей улыбнулся:

— Это было еще более любезно, чем вы думаете, леди Баллимер, потому что я приехал не в карете. Нам пришлось ехать вместе на одной лошади.

Он очень надеялся — и не без злорадства, — что его слова разозлят ее. Но эффект был совершенно не тем, на который он рассчитывал. Он мог бы поспорить, что леди Баллимер была не только шокирована, но — и это показалось ему особенно странным — напугана его заявлением. Она бросила быстрый взгляд на Синтию, а потом повернулась к нему.

— Надеюсь, моя дочь не доставила вам неудобства? — Леди Баллимер неодобрительно поджала губы.

Что с ней происходит, недоумевал Дерек. Он постарался улыбнуться как можно более убедительно.

— Абсолютно никакого. — В его намерения входило уверить миссис Баллимер, что ей не о чем беспокоиться, но он не мог удержаться, чтобы не добавить:

— Неудобство испытывала моя лошадь. Что до меня, мне показалось, что сидеть вдвоем в одном седле все же тесновато.

Леди Баллимер явно не понравилась картина, которую нарисовал Дерек. Ее губы сжались еще больше.

— Тесновато? Понятно. Но я полагаю, что можно было бы избежать тесноты, если бы вы шли рядом и вели лошадь под уздцы.

— Разумеется, — согласился Дерек. — Лошади так было бы легче. Но я не получил бы такого удовольствия.

Джон Эллсуорт приглушенно хохотнул, а все три дочери лорда Графтона прыснули. Однако герцогу и герцогине замечание Дерека не показалось смешным, а леди Баллимер и подавно.

Ледяное спокойствие Синтии, казалось, было не нарушено, но Дерек остро ощущал ее присутствие. Он скорее почувствовал, чем увидел, в какое смятение ее привело его замечание. Однако она немедленно вмешалась в ход разговора, с безмятежным видом выступив вперед и сказав скучающим тоном:

— Лошадь была очень большая, мама, а до дома оставалось совсем немного. Полагаю, мистер Уиттакер просто шутит.

— Неужели? — бесстрастно отозвалась леди Баллимер. — Очень смешно.

Глава 5

Она чувствовала на себе его взгляд. Каждый раз когда общий разговор на минуту умолкал, он смотрел на нее, словно пытаясь силой воли вынудить ее обратить на него внимание.

Она упорно сопротивлялась его взгляду, и это мешало ей собраться с мыслями. Если бы он наконец отвел от нее глаза, чтобы ей удалось взглянуть на него украдкой! Но она не посмеет этого сделать. Не должна. Дерек Уиттакер не для нее.

Все, ее, силы ушли на то, чтобы избежать горящих глаз Дерека. За обедом она почти ничего не ела. Она не слышала непринужденного светского разговора за столом. Когда кто-либо задавал ей вопрос, она всякий раз отвечала невпопад.

К тому времени, как убрали со стола, ее голова раскалывалась от усилий вести себя безупречно. Внешне она была само спокойствие и невозмутимость, но ее нервы напряглись до предела.

Мало того, она остро чувствовала на себе осуждающий взгляд матери, зорко следившей за ней. У Синтии было такое чувство, что она попала в ловушку. С Дереком она вроде бы справилась, но надо было внести ясность в отношения с матерью. Причем чем скорее, тем лучше. Когда леди вышли из-за стола, Синтия нарочно пошла рядом с ней, собрав все силы для неприятного разговора.

Ждать долго ей не пришлось. Леди Баллимер тут же взяла дочь под руку и склонилась к ней, чтобы никто их не услышал.

— Ты не сказала мне, что ехала в одном седле с мистером Уиттакером.

Синтия пренебрежительно пожала плечами:

— Разве? Наверно, мне показалось, что это не так уж важно.

— А мне кажется это важным. — Тон леди Баллимер был довольно резким. — Ты же не дочь какого-нибудь кузнеца.

Почему тебя не сопровождал грум или лакей?

— Мы не у себя дома, мама. Мы в гостях. Я посчитала крайне эгоистичным отвлечь кого-либо из слуг от их обязанностей только для того, чтобы они выполнили мой каприз.

— В таком случае ты должна была попросить мистера Эллсуорта сопровождать тебя. Он тоже гость и ничем особенным не занят. Я уверена, что он с радостью согласился бы услужить тебе.

— Мне не пришло в голову обратиться к нему. — Это было правдой.

В отчаянии леди Баллимер тяжело вздохнула.

— Синтия, когда ты научишься советоваться со мной, прежде чем что-либо делать? Ведь существует так мало ситуаций, когда леди может, не нарушая при этом приличий, оставаться наедине с джентльменом! Если бы ты попросила мистера Эллсуорта прокатиться с тобой верхом, ты могла бы продолжить свое знакомство с ним без помощи бедняжки Ханны, которая повсюду таскается за тобой, словно собачонка.

Синтия рассердилась, но не показала виду. Она не любила, когда ее мать говорила пренебрежительно о ее единственной подруге. У Синтии было много поклонников, а подруг, как она давно поняла, не так-то легко приобрести.

— Мама, прошу тебя не забывать, что своим присутствием в Оулдем-Парке мы обязаны приглашению Ханны.

— Я этого не забыла, — оборвала Синтию мать. — Просто, к сожалению, леди Ханна слишком часто требует твоего внимания, которое ты могла бы уделять кое-кому другому. — Последние слова были произнесены леди Баллимер многозначительным шепотом. — Я всего-навсего хочу указать тебе на то, что ты сегодня прозевала отличную возможность.

— Да, мама, — без всякого энтузиазма ответила Синтия. — Я постараюсь исправиться.

Леди Баллимер была смягчена покорностью дочери. Она похлопала Синтию по руке и сказала более дружелюбным тоном:

— Полагаю, тебе просто захотелось прокатиться в одиночку. Ты всегда это любила, моя дорогая.

Эта тема была более безопасной, и Синтия с готовностью ее подхватила.

— Я обожаю одиночество.

— Кажется, мы с твоим отцом слишком тебя избаловали, — вздохнула леди Баллимер с явным сожалением. — Нам следовало внушить тебе, что леди не годится скакать верхом по полям без сопровождения. Это опасно.

Синтия не удержалась от смеха.

— Опасно? Да я отлично держусь в седле. Папа видел меня.

Леди Баллимер снова раздраженно нахмурилась:

— Я не сомневаюсь в том, что ты искусная наездница, Синтия. Но позволь мне подвергнуть сомнению твое благоразумие.

Вряд ли это добавило бы тебе уважения в глазах общества, если бы тебя увидели верхом на одной лошади с джентльменом. Не могу себе даже представить, почему ты на это согласилась. — Она поправила шаль на плечах, раздраженно дернув при этом за бахрому. — И уж, конечно, это не говорит в пользу мистера Уиттакера, — добавила она ехидно. — Посадить тебя впереди себя, словно ты самая что ни на есть вульгарная девица. Да он просто плохо воспитан, вот что я скажу! Обойтись с тобой так фамильярно! Мне кажется, что он легкомысленный молодой человек и ведет себя непочтительно. Ему следовало посадить тебя на лошадь, а самому идти рядом. Ты должна была настоять на этом, моя дорогая.

Синтия уже была по-настоящему раздражена, но постаралась ответить спокойно:

— Мама, ты несправедлива. Вспомни, что он проделал утомительный путь из Лондона. Как я могла просить его идти пешком?

Тут они подошли к гостиной, и разговор пришлось прервать. Синтия была этому рада. В гостиной она села на диван рядом с Ханной. Какое счастье быть рядом с подругой и ни о чем не думать!

Ханна застенчиво улыбнулась Синтии.

— Какая ты красивая, — восхитилась она. Полное отсутствие зависти было одной из самых привлекательных черт в характере Ханны и, как подозревала Синтия, единственной причиной, делавшей возможной их дружбу. — Это чудесное платье тебе сшили в Лондоне?

— Нет. Оно ирландское. — Синтия разгладила на коленях складки блестящей тафты. — Но я ни за что в жизни ни одной душе в этом не призналась бы, — поддразнила она подругу.

Ханна лукаво улыбнулась:

— Я твоего секрета не выдам. Какой прелестный цвет!

Если бы я могла носить такой!

Ханна, как и полагалось девятнадцатилетней девушке, была одета в скромный, но элегантный индийский муслин.

Она была права — белое платье шло ей больше: в нежно-розовом наряде ее и без того розовые щеки казались бы красными.

— Тебе очень идет твое платье, — заявила Синтия, не желая огорчать подругу.

— Благодарю. Я в нем выгляжу толстой, как раскормленный голубь. Но с этим ничего не поделаешь.

Синтия не нашлась что ответить. Ханна действительно была маленького роста и полноватой.

Но тут к девушкам подошла леди Баллимер и села на стул напротив, хитро улыбаясь. Она вмешалась в разговор, прежде чем Синтия попыталась разубедить Ханну.

— Леди Ханна, я вся в нетерпении. Хотелось бы узнать ваше мнение о мистере Уиттакере. Вы ведь уже давно его знаете, не так ли? Очень красивый молодой человек. Во всяком случае, таково мое мнение.

Синтия почувствовала, что снова начинает злиться, но Простодушная Ханна не заметила ничего подозрительного в словах леди Баллимер.

— Мистер Уиттакер действительно очень привлекателен, — невинно согласилась она. — Их с леди Малком часто принимают за близнецов. И я считаю, что моя тетя Натали тоже очень хорошенькая.

— Мистер Уиттакер не только красив, но он, кажется, воспитанный и приятный молодой человек.

— О, это слишком мало сказано! — Ханна внезапно оживилась. — Он добрейший человек. Знаете, я всегда ужасно боялась лошадей. Глупо, не правда ли? А он в прошлом году научил меня ездить верхом. Я не очень способная ученица, но до него никто даже не пытался учить меня. А он был таким терпеливым и никогда надо мной не подсмеивался. Я так ему благодарна!

— Вот как! Красивый и добрый. Я думаю, он будет идеальным мужем для какой-нибудь счастливицы. — Леди Баллимер бросила лукавый взгляд на Синтию, как бы приглашая посмеяться над своей шуткой. — Интересно, почему он из всех выделил именно вас, Ханна, дорогая? В чем причина?

Ханна опешила:

— Нельзя сказать, что он меня выделил.

Леди Баллимер снисходительно усмехнулась.

— А разве он учил ездить верхом и других юных леди?

Нет? — Она сделала вид, что раздумывает, а потом покачала головой. — Что ж, полагаю, что вы сочтете мою точку зрения слишком дерзкой, поэтому я не стану больше говорить на эту тему.

Поднявшись со стула, она направилась к сидевшим у камина леди Малком и герцогине, так что не видела, как смутилась и покраснела Ханна.

— Мне никогда это даже не приходило в голову, — растерянно пробормотала она.

— Ты слишком скромная, — тихо сказала Синтия. Но у нее защемило сердце. Неужели она ревнует? Но она не станет сейчас об этом думать. Сейчас ей надо сосредоточиться на расстроенном лице Ханны. Она должна помочь Ханне, которая, видимо, считает себя дурнушкой. — Разве это так невероятно, что мужчина может тобой восхищаться?

Ханна вздохнула.

— Восхищаться мной? — Ханна начала нервно теребить и мять складки своей муслиновой юбки. — Чтобы Дерек Уиттакер восхищался мной? — Она отчаянно потрясла головой. — Все было по-другому. Я не могу этого объяснить, но все было совсем не так.

Синтия внимательно наблюдала за подругой.

— Кажется, тебе не нравится моя мысль?

— Не нравится!

— Почему?

На минуту Ханна задумалась, очевидно, подбирая слова. Наконец она заговорила.

— Потому что я не знала бы, что с этим делать, — сказала она и невесело рассмеялась. — Подумай только, как это было бы неловко. Знаешь, мной никогда никто не восхищался. В том смысле, как ты сказала. А если бы мной восхищался такой джентльмен, как мистер Уиттакер, который пользуется невероятным успехом у дам, по которому многие вздыхают… — Ханна прикусила губу и опять покраснела. — Ах, ЭТО просто противоречит здравому смыслу! Мной никогда не заинтересуется такой человек, как он! Ты бы видела, как на него смотрят женщины! Кроме того, он же член семьи.

Он брат тети Натали. Что-то в этом есть… я не… не правильное, что ли. Во всяком случае, мне так кажется.

Сбивчивое объяснение Ханны не успокоило Синтию.

Наоборот, оно заставило ее задуматься. Но это же глупо!

Какое ей дело до того, что Дереком интересуются другие женщины? И влюбленность Ханны в Дерека, если бы она существовала на самом деле, тоже ее не касается. И все же хорошо это или плохо, но с ее души свалился камень.

Она все еще боролась со своими противоречивыми чувствами, когда Ханна взяла ее за руку.

— К тому же, — застенчиво прошептала Ханна, — я влюблена в другого человека.

Вот это новость! Синтия удивленно посмотрела на подругу.

— Ты влюблена? В кого?

— В того, кого люблю уже много лет.

— Ты никогда мне об этом не говорила.

— Ты не была с ним знакома.

— А теперь я его знаю?

Ханна кивнула, и лицо ее просияло. Она даже похорошела.

— Не догадываешься?

Синтия не догадывалась. Тем более что ее занимали совсем другие мысли. Ханна влюблена! И не в Дерека Уиттакера! Мысль о том, что девушка, знакомая с мистером Уиттакером, может каким-то образом влюбиться в кого-нибудь другого, а не в него, казалась ей просто невероятной. Она смотрела на Ханну в полнейшем недоумении.

Щеки Ханны пылали. Она наклонилась к Синтии и еле слышно прошептала:

— Конечно же, это Джон Эллсуорт.

Конечно? Первой реакцией Синтии было — не может быть! У нее не укладывалось в голове, что Ханна — или вообще какая-нибудь другая девушка — тайно питает нежные чувства к этому заурядному Джону Эллсуорту. Но Ханна уже шепотом пустилась в объяснения, словно ее признание прорвало плотину чувств, с которыми она давно хотела с кем-нибудь поделиться.

— Я знаю его всю жизнь. Он только на два года меня старше. Детьми мы часто играли вместе. Он всегда был таким хорошим, порядочным, каким и должен быть мужчина. — Было видно, что Ханну обуревала нежность к этому ничем не примечательному человеку. — Когда мне было восемь лет, я заболела скарлатиной, и он навещал меня каждый день и читал мне книжки. Можешь себе представить? Он ничуть не боялся, что может от меня заразиться. Я была одинока, несчастна и страшно больна, а он принес свой игрушечный кораблик, чтобы показать его мне, и пообещал, что мы будем его пускать на нашем пруду, когда я выздоровею. Он сидел со мной часами и что-то все время мастерил — у него это очень хорошо получается, — и разговаривал со мной даже тогда, когда я была слишком больна, чтобы отвечать. Я этого никогда не забуду.

— И ты… ты любишь его с тех пор, когда тебе было восемь лет?

Ханна весело кивнула:

— Похоже, что так.

Но это же ужасно! Ханна влюблена в мистера Эллсуорта! Синтии пришлось отвернуться, чтобы скрыть свое замешательство. Что она может сказать Ханне, чтобы убедить ее поискать какую-нибудь более достойную кандидатуру?

— Возможно, — предположила Синтия, — тебе проще разговаривать с мистером Эллсуортом, чем с другими мужчинами, поскольку ты знаешь его с детства?

— Разумеется, — согласилась Ханна. — Я знаю, что я слишком застенчивая и что надо сделать над собой усилие, чтобы как-то это преодолеть, но у меня не получается — особенно в разговорах с мужчинами. Многие из них такие надменные! Я никогда не знаю, о чем с ними говорить. Ас Джоном я всегда чувствую себя свободно и ничуть не стесняюсь.

— Именно это я и имела в виду. — Синтия кашлянула. — Другими словами, если бы ты была знакома с другими джентльменами так же хорошо, как с мистером Эллсуортом, они тоже могли показаться тебе приятными. — Синтию вдруг осенило. — Вот посмотри на мистера Уиттакера, например. Когда ты дала ему шанс быть с тобой добрым, он же откликнулся.

— О, я думаю, что на свете много приятных и добрых Мужчин. Возможно, их даже большинство. — Ханна вдруг задумалась. — Я не знаю, в чем причина, но почему-то из всех приятных и добрых мужчин на свете сердце выбирает одного-единственного, и другого ему не надо.

Настроение у Синтии упало. Трудно было оспаривать наблюдения Ханны. Она была абсолютно права. Сколько мужчин увивалось вокруг нее, с тех пор как ей исполнилось семнадцать лет и она стала выезжать в свет? Их даже пересчитать было невозможно. И тем не менее из всей этой толпы поклонников лишь один тронул ее сердце.

Однако один вопрос остался невыясненным. Синтия внимательно посмотрела на Ханну, пытаясь понять чувства, которые испытывает ее подруга.

— А мистер Эллсуорт отвечает тебе взаимностью? — осторожно осведомилась она.

У Ханны вытянулось лицо.

— Не знаю, — призналась она, вздохнув. — Он никогда об этом не говорил. — Она стала разглаживать складки юбки, которые до этого так безжалостно мяла. — Мы еще очень молоды, — с надеждой в голосе добавила она. — Некоторые девушки, конечно, выходят замуж в девятнадцать лет, но Джону всего двадцать один. В этом возрасте мужчина редко задумывается о женитьбе.

— Что правда, то правда. — Синтия почувствовала себя виноватой. Ведь они с матерью пытаются воспользоваться в своих целях именно молодостью и неопытностью мистера Эллсуорта. Но те же самые качества, которые помогут красивой девушке завлечь мужчину в брак без любви, могут обернуться против искренне любящей его дурнушки.

— Но я совершенно уверена в его дружбе. В этом смысле я могу сказать, что пользуюсь взаимностью.

Синтия не знала, что на это ответить. Ей надо оградить подругу от разочарования. Но как сделать, чтобы ее сердце не было разбито? Как тактично предупредить ее?

Между тем Ханна заметила, что Синтия молчит. Это ее удивило и, похоже, даже немного обидело.

— В чем дело? — шепнула она.

Синтия покачала головой.

— Так, ничего. Просто… Мужчины часто не замечают того, что происходит у них под носом. Я вот думаю, не легче ли тебе завоевать расположение кого-нибудь другого? Того, кто не был бы уже твоим другом?

Ханна хотела было возразить, но ее внимание неожиданно привлекло что-то за спиной Синтии. Дверь открылась, и в гостиную вошли мужчины.

Синтия почувствовала, как забилось ее сердце, успокойся, строго приказала она себе. Первыми вошли герцог и лорд Графтон с сэром Питером Эллсуортом. Все трое о чем-то озабоченно беседовали. За ними следовал лорд Малком: он сразу же стал искать глазами жену. Синтия даже позавидовала тем улыбкам, которыми они обменялись. Они были такими теплыми и откровенными, что Синтия тут же отвернулась, словно непроизвольно вторглась в чужие интимные отношения. Лорд Малком подошел прямо к жене и сел рядом с лей. За ним из темного коридора на свет вышли Дерек и мистер Джон Эллсуорт.

Синтия заметила, как Ханна при появлении мистера Эллсуорта выпрямила спину, и краем глаза увидела, как ее подруга приветливо улыбнулась. Бедная Ханна! Теперь, когда Синтия знала секрет подруги, влюбленность Ханны в мистера Эллсуорта была очевидна. Для себя Синтия решила, что скорее умрет, чем станет вот так откровенно выдавать свои чувства.

И все же… Было что-то привлекательное в искренности Ханны.

Интересно, думала она, каково это — вот так улыбаться, не задумываясь, вернут тебе эту улыбку или нет? Что должна чувствовать девушка, выставляя напоказ свои чувства?

Для этого нужна смелость, неожиданно поняла Синтия. Она снова посмотрела на Ханну, на этот раз с уважением. При всей Своей застенчивости Ханна оказалась храброй девушкой. Про себя Синтия сказать такого не могла.

Эта мысль была Синтии неприятна. Неужели ее легендарная холодность и самообладание, которыми она так гордилась, были всего-навсего трусостью? Когда в гостиную вошел Дерек, она определенно испытала страх. Поэтому-то она и приняла привычную позу грациозного безразличия, которая, как она впервые поняла, была ее защитной реакцией.

Это от страха — даже сейчас — ее лицо превращалось в маску безмятежной отстраненности. Скрываясь за обычной личиной неприступной Снежной королевы, она чувствовала себя в относительной безопасности.

И вот сейчас из-за этой стены самоконтроля она наблюдала за Дереком. Внутренне она была вся на нервах и ни в чем не уверенной. А внешне — само спокойствие и невозмутимость. Она знала, что довела эту позу до совершенства.

Никто не догадается о ее смятении, об истинных чувствах, которые она к нему испытывает просто оттого, что находится с ним в одной комнате. Глядя на скучающее выражение ее лица, никому и в голову не придет, что ночью она будет лежать без сна от тоски по нему.

И надо же было так распорядиться судьбе! Дерек и мистер Эллсуорт вошли в гостиную одновременно! Они были полной противоположностью друг другу. Это было настолько заметно, что не было смысла себя обманывать. Ханна была права. Сердце выбирает одного-единственного мужчину, и другого ему не надо. Отчаяние охватило Синтию. Какой же непроходимой дурой она была, уверяя себя, после того как по милости Божьей счастливо избежала брака с отвратительным сэром Джеймсом Файли, что для нее важно только, чтобы ее будущий муж был добрым человеком.

У нее не было никакой разумной причины надеяться, что в браке с Джоном Эллсуортом, каким бы добрым он ни был, она найдет свое счастье. Было ошибкой притворяться, что это возможно. И вдобавок из-за амбиций матери Синтии придется предать свою единственную подругу.

Глава 6

Слава Богу, в коридоре было довольно холодно. Возвращаясь в гостиную, Синтия задержалась и прижалась лбом к прохладным обоям. Хотя бы на минуту остаться одной. Как же чудесно быть в одиночестве, вдали от яркого света люстр и людей, которые следят за тобой.

Все в гостиной ожидали ее появления. Не может же она все время от всех прятаться. Конечно, хорошо было бы убежать в свою комнату, но, к сожалению, она уже проспала днем несколько часов, так что извиниться и рано уйти под тем предлогом, что она устала, невозможно: ее мать сразу же всполошится. А подвергнуться еще одному допросу леди Баллимер было свыше ее сил. Во всяком случае, сегодня.

Прохладная темнота и тишина в коридоре немного ее успокоили. Закрыв глаза, она прислонилась к стене, позволив себе расслабиться. Скоро она соберется с духом, и тогда можно будет вернуться в гостиную. А пока ей нужна еще минута, чтобы побыть одной. Потом она сможет снова выдержать все взгляды и продолжить игру, притворяясь, что она ничего не чувствует, хотя на самом деле она была глубоко несчастна.

* * *

В этом длинном коридоре холоднее, чем на Северном полюсе, думал, поеживаясь, Дерек. Куда она, черт побери, подевалась? В своем тонком прозрачном платье она, чего доброго, простудится и заболеет.

Конечно, ему нет до этого никакого дела. Но кого он, собственно, хочет обмануть? Ему есть до этого дело Это было до смешного ясно. Он пытался перестать думать о ней, решил, что, если будет на нее сердиться, это ему поможет.

Не помогло. Что еще попробовать? Неужели он навсегда обречен сохнуть по этой бессердечной шельме?

А, вот она где. Дерек остановился, забыв про холод. Он пришел сюда в поисках Синтии. Ну не дурак ли?

Но что с ней? Похоже, она вот-вот потеряет сознание и упадет в обморок. Она стояла, бессильно прислонившись к стене. Ее щека была прижата к обоям. При виде ее явных страданий он тут же забыл о своей враждебности.

Дерек подошел к ней, хотя и проклинал себя за это. Но он не мог отвернуться от нес и оставить ее в горе. Ему легче было бы перестать дышать.

— Синтия?

Она вздрогнула и повернула к нему лицо, все еще прижимаясь к стене. Потом она завела руки за спину, словно хотела убедиться, что за ней стена, которая ее защитит. Это был такой странный, на грани отчаяния, жест, что у Дерека защемило сердце. Такой он еще ее не видел.

Он понял, что означало это движение. Для него мир тоже неожиданно показался опасным местом. В мире, в котором три года страданий и гнева могли в одно мгновение улетучиться, испариться, могло случиться что угодно. Могла раствориться мебель. Мог провалиться пол. Могли рассыпаться и исчезнуть стены. Линия, отделявшая действительность от вымысла, стала расплывчатой, и Дерек уже не был уверен, что все происходящее не сон.

Скорее всего это сон: уж слишком голубые у нее глаза. У реального человека не могут быть глаза такой фантастической голубизны. Только у Синтии, у той, что являлась ему в мечтах, были такие глаза. Неужели это она? Неужели она здесь, в этом доме, в этом пустом коридоре, совершенно одна и с ним?

Но это была она. Настоящая. Сон не может быть таким ярким и четким. Он видел, как расширились ее глаза, как забилась крохотная жилка у нес на шее. Он чувствовал, как неровно она дышит, видел, как дрожит ее нижняя губа, как вздымается и опускается грудь от стесненного дыхания. Она боролась, но скрыть своих чувств не могла.

«Ах, Синтия! — Его вдруг охватила пронзительная нежность. — Тебе не удастся от меня спрятаться».

* * *

Ей нельзя плакать. Но почему ей кажется, что она вот-вот расплачется? Он ее напугал. Она испытала шок, оттого что он так близко, а она к этому оказалась не готова. Он просто застал ее врасплох, вот и все.

Нет, вовсе не потому. Неужели она забыла? Что-то было в этом человеке: он сумел пробиться сквозь защитную стену, которой она себя окружила. Как она могла забыть об этом?

Она беспомощно смотрела на него и чувствовала, как у нее подгибаются колени. Ее воля, вся ее решимость быть сильной вмиг покинули ее. Она может скрыть свою внутреннюю сущность от всех, от всего мира, но только не от этого человека. От него она не может скрыть ничего.

Ощущение незащищенности все росло. Неужели возможно одновременно чувствовать и отчаяние, и восторг? Вероятно, возможно. А она так старалась вычеркнуть его из своего сердца! До сегодняшнего дня она практически поверила, что ей это удалось. А сейчас Синтии казалось невероятным, как она могла убедить себя в этой лжи? И она продолжала бы в нее верить, если бы они больше с ним не встретились.

Жалела ли она или была рада тому, что ей открылась правда? Она прикоснулась к чему-то такому, что люди всю жизнь стремятся найти. Еще никогда ничто так ее не радовало. Но и не огорчало так сильно. Радость и печаль, восторг и страдание — все эти чувства пронзили ее сначала холодом, потом жаром и привели в полное смятение.

Она все время убеждала себя, что ее чувство к Дереку было мнимым. В конце концов она поверила: человек, в которого она влюбилась, не существует, он пригрезился ей в мечтах, как это бывает с молодыми девушками, а мужчина, оставшийся в ее памяти, был плодом ее воображения. Но вот теперь он здесь, настоящий и неотвратимый, как сама реальность. Она больше не может обманывать себя и считать их встречу три года назад просто выдумкой. Он именно тот, кого она помнила, во плоти, и все то, что она испытывала при первой с ним встрече, было таким же потрясающим и сейчас.

Он стоял так близко, что у нее закружилась голова. В тусклом свете белела манишка его фрака. И пахло от него восхитительно. Все в нем вызывало у нее восторг — от классических черт его красивого лица до выражения глаз, таких темных и неотразимых, притягивающих. Она глядела в них, и ее сердце взмывало куда-то вверх и рассыпалось. Она в них увидела сострадание и нежность.

Сердитый незнакомец, разделивший с ней место в седле, исчез. Перед ней стоял Дерек. Ее Дерек — человек, о котором она мечтала и которого изо всех сил безуспешно старалась забыть. Дерек — ее тайная любовь.

* * *

Ему казалось, что се бледное лицо и матовая кожа светятся в полутьме. Она была эфирным созданием, хрупкой, словно паутина, нематериальной, будто иллюзия. Что, если он до нес дотронется, а она исчезнет?

Не важно. Он все равно до нее дотронется, даже если от этого прикосновения они оба рассыплются на мелкие осколки. Будь она ангелом или призраком, тенью или существом из плоти и крови, он псе равно до нее дотронется.

Он протянул руку. Желание прикоснуться к ней было больше, чем его гордость. А она, будто в трансе, качнулась ему навстречу. Они сошлись, словно металл и магнит, непроизвольно охваченные единым порывом, и оказались в объятиях друг друга.

В их поцелуе не было нежности. Никакой нерешительности. Дерек вдруг увидел, как черты лица Синтии, когда она, как во сне, подняла голову, постепенно становятся расплывчатыми, услышал свой собственный судорожный вздох, а потом впился губами в ее рот. Как только их губы соприкоснулись, обоих охватило безумие. Все те желания, которые мучили их столько лет, те чувства, которые они так долго подавляли, смели все барьеры и взорвались, словно бомба.

Он погрузился в этот поцелуй, будто изголодавшийся, а она ответила на него с еще большей страстностью. Она прижалась к нему, обуреваемая желанием, и это подхлестнуло его еще больше. Он был потрясен: ведь это Синтия, его Синтия, в его объятиях. Он и надеяться на это не смел, даже в самых смелых мечтах он боялся себе представить, что такое может случиться. Но сейчас он с готовностью погрузился в море, нет, в океан чувств и утонул в нем.

Недолго это не могло продолжаться. Хотя он и потерял всякое чувство времени и места. Она наконец оторвалась от него, тяжело дыша, и спрятала лицо у него на груди. Она прижалась щекой к тонкому сукну точно так же, как совсем недавно прижималась к прохладным обоям, словно надеялась, как это бывает с маленькими детьми, что, спрятав лицо, она скроется от всего мира.

Ее била дрожь. Дерек тоже тяжело дышал. Несколько минут ни он, ни она не могли говорить или пошевельнуться. Все же Синтии с огромным трудом удалось высвободиться из его объятий и отвернуться. Она поднесла к губам трясущуюся руку, словно хотела убедиться, что после этого губительного поцелуя все черты се лица остались на месте.

— Синтия, — прохрипел Дерек. Это было все, что он мог произнести.

Она подняла руку, умоляя его замолчать, не приближаться к ней.

Он молча ждал, наблюдая за ней. Он понимал, что она пытается так трогательно восстановить треснувшее самообладание. Она все еще дышала неровно, но скоро она возьмет себя в руки. И как только она обретет равновесие и обычную манеру держаться, она, несомненно, постарается преуменьшить значение того, что только что произошло. Но он не может этого позволить.

Не обращая внимания на ее упреждающий жест, он сделал шаг ей навстречу и обнял ее за талию. Словно в агонии, она откинула голову и судорожно втянула глоток воздуха.

— По-моему, достаточно, — тихо, но тоном, не терпящим возражений, сказал он. — Ты слишком долго мучила себя, — И добавил:

— Да и меня тоже.

Из груди Синтии вырвался странный стон, и она покачала головой:

— Ты не понимаешь…

Что ж, это было правдой. Он не понимал.

— Давай сядем.

Она не сопротивлялась. Он подвел ее к стоявшей у стены банкетке, и они сели. Она прислонилась к нему, будто признавая свое поражение.

— О, как это ужасно! — Казалось, она говорит сама с собой. Ее голос был почти не слышен. — Что мне делать?

— Думаю, тебе надо выйти за меня замуж.

Ему следовало бы хорошенько себя пнуть, прежде чем открывать рот. Но он не мог вести себя сдержанно. Его душа пела от радости. Он обнимал Синтию, и было совершенно не важно, почему и каким образом это случилось. Он был опьянен счастьем.

Однако его скоропалительное предложение не произвело впечатления на Синтию. Она не выразила негодования, но и не подставила лицо для еще одного поцелуя. Она просто сидела, и было похоже, что она вообще не слышала что он сказал. Потом она вздохнула.

— Нам пора возвращаться.

— Нет, не пора, — твердо заявил Дерек. — Ты не можешь вот так просто проигнорировать предложение выйти замуж.

Признаю, я его сделал не так, как полагается. Но слова были сказаны. На них нужно ответить.

На ее губах появилось бледное подобие улыбки.

— Я не была уверена, правильно ли я их поняла. У меня какой-то туман в голове.

— У меня вообще-то тоже. — Он выпрямился и, взяв ее за плечи, повернул к себе. Выражение ее лица было печальным, в глазах затаилась грусть. Сердце Дерека дрогнуло. С безудержной нежностью он обхватил ладонями ее лицо. — Но с каждой минутой мое сознание все больше проясняется, — прошептал он взволнованно. — Синтия, я люблю тебя.

Она вздрогнула. В глазах промелькнул страх.

— Нет!

— Да! — Он был в этом совершенно уверен. — Я не понимаю почему, но я люблю тебя.

— В таком случае ты должен забыть об этом. Должен перестать любить меня, — тусклым голосом повторила она. — Так же, как и я вынуждена прекратить думать о тебе. — Она посмотрела ему прямо в глаза и попыталась улыбнуться. — Думаю, это будет не так уж трудно. Мы ведь совсем не знаем друг друга. Наши пути никогда не пересекались. Мы можем каждый жить своей жизнью и никогда больше не вспоминать друг о друге.

По ее глазам он понял, что она говорила серьезно. Нахмурив брови, он попытался ее разубедить.

— Все, что ты говоришь, — вздор. Я знаю, у нас не было шанса как следует познакомиться. Но то, что внезапно произошло между нами, — реально. Мы не можем это отмести.

Не можем притвориться, что этого не было.

— В таком случае мы должны это забыть.

— Я пытался это сделать в течение трех лет, — с непривычным для себя пылом воскликнул он. — А ты — разве нет?

Она закрыла глаза, чтобы он не увидел, как ей больно.

— Да, — прошептала она, опять вздохнула и устало потерла лоб. — Во что я превратила свою жизнь…

В конце коридора открылась дверь, осветив их убежище. Леди Баллимер, вглядываясь в темноту, держала над головой лампу. Увидев сидящих в темноте бок о бок Синтию и Дерека, она всполошилась.

— Синтия, тебе плохо?

Дерек вежливо встал.

— Я нашел ее здесь минуту назад. Она стояла, прислонившись к стене. Я решил, что она должна сесть. Но сейчас, по-моему, ей уже лучше.

— Да, — чуть слышно произнесла Синтия. — Благодарю вас, мистер Уиттакер. — Она позволила ему помочь ей подняться.

— Боже милостивый. — Леди Баллимер с подозрением смотрела то на бледное лицо Синтии, то на Дерека. — Боже милостивый, — повторила она и взяла дочь за руку. — Моя бедняжка. — Она потрогала тыльной стороной ладони лоб Синтии, чтобы убедиться, что он не горячий. — Я уже днем заподозрила, что ты не совсем здорова.

— Просто немного болит голова, мама. Мне, наверное, лучше подняться к себе и лечь.

— Конечно, любовь моя. Так и сделай. — Леди Баллимер оттащила дочь от Дерека, а потом взглянула на него через плечо. Ему показалось, что температура в коридоре упала не менее чем на десять градусов. — Я бы попросила вас, мистер Уиттакер, извиниться за нас перед остальными.

Дерек склонил голову:

— Разумеется. Надеюсь, что утром леди Синтии будет лучше.

— Я уверена, что завтра я буду чувствовать себя как обычно, — без всякого выражения сказала Синтия.

Дерек понял намек. Чувствовать себя лучше и как обычно не обязательно означало одно и то же. В смятении он смотрел, как дамы направились к лестнице. В одной руке леди Баллимер высоко держала лампу, а другой крепко обнимала за талию Синтию, направляя ее шаги.

Как странно. Он признался в любви, и ему было сказано, что его любовь не осталась без ответа. Это должно было бы вселять радость и надежду. Однако он ощущал смутное беспокойство. Ему не понравилось, с какой покорностью Синтия позволила матери увести себя. В этом было что-то слишком пассивное и безличное. Что-то, не предвещавшее ничего хорошего. Он был в этом уверен.

Он смотрел, как Синтия поднимается по лестнице, как шаг за шагом все больше отдаляется от него. С нею исчез и свет, и Дерек оказался один в коридоре, показавшемся ему еще более темным и холодным.

Глава 7

— Выпей свой шоколад, любовь моя.

Леди Баллимер, шурша халатом, опустилась в кресло на длинных тонких ножках, стоявшее у окна в спальне Синтии. Утреннее солнце проникало из-за ее спины в комнату, освещая нестерпимо ярким светом кровать Синтии.

Синтия прикрыла глаза рукой:

— Какое сегодня ослепительное солнце! Мама, не могла бы я попросить тебя…

Леди Баллимер немного помедлила, постучав длинным ухоженным ногтем по подлокотнику.

— Ладно, — наконец сказала она, встала и с видимым неудовольствием задернула занавески. — Хотя мне кажется, что солнце тебе не повредит.

Синтия почувствовала, что одержала пусть маленькую, но победу. Она определенно оказалась бы в проигрыше, если бы ей пришлось, ослепленной ярким светом, смотреть в лицо матери, остававшееся в тени. Она откинулась на высоко взбитые подушки и стала послушно пить маленькими глотками шоколад из крошечной чашки.

— Спасибо, мама.

Леди Баллимер вернулась в кресло. Теперь, когда в глаза Синтии больше не бил яркий свет, она увидела, что ее мать была явно взвинчена, что с ней случалось крайне редко.

Когда она заговорила, ее голос был напряженным.

— Надеюсь, ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы встать?

— Да, мама.

— Рада это слышать. — Ее ноготь снова ритмично застучал по подлокотнику. — Вчера ты меня огорчила.

— Мне очень жаль, мама. Но ничего страшного не произошло. Мне просто было немного не по себе.

— Вчера меня обеспокоила не только твоя головная боль.

Если ты действительно чувствуешь себя лучше, я считаю своим долгом с тобой поговорить, хотя и не решаюсь выразить свои опасения словами, Синтия. Надеюсь, что я ошибаюсь, Очень на это надеюсь.

Синтия почувствовала, как ее сердце учащенно забилось, Начинается. Она промолчала и упорно не сводила глаз с чашки с шоколадом, следя за тем, чтобы с ее лица не исчезло выражение покорности.

— Мне показалось, что мистер Уиттакер за то короткое время, что он здесь…Я просто не знаю, как лучше выразиться… Он не то чтобы позволил себе какие-либо вольности. Я по крайней мере на это надеюсь.

Леди Баллимер умолкла, но вопросительно подняла бровь.

Она практически ждала от Синтии, что та либо подтвердит, либо опровергнет подозрения матери. Поскольку Синтия не ответила, леди Баллимер помрачнела.

— Что ж. Как бы то ни было, мне кажется странным, что за какие-то несколько часов своего пребывания в Оулдсм-Парке ему удалось, во-первых, посадить тебя в седло впереди себя, а во-вторых, уединиться с тобой в темном коридоре. Очень странно, ты не находишь? — Так как Синтия все еще не проронила ни слова, тон леди Баллимер стал резким. — Я надеюсь, Синтия, что ты развеешь мои сомнения и убедишь меня в том, что эти два случая были простым совпадением.

— Они и были совпадением, мама.

— И они были совершенно безобидными?

— Да, мама.

— Он не позволил себе ничего неприличного?

Он и вправду ничего себе не позволил. Это она позволила, притом очень даже охотно.

— Ничего, мама.

Леди Баллимер была явно не удовлетворена ответом дочери.

— Разумеется, я должна поверить тебе на слово. — Леди Баллимер раздраженно поджала губы.

— Спасибо, мама.

Робость Синтии не произвела наледи Баллимер желаемого впечатления. Напротив, она казалась обеспокоенной еще больше.

— Синтия, мне бы хотелось, чтобы ты была со мной откровенна. — Леди Баллимер сжала перед собой ладони, как будто умоляя дочь. — Мы с тобой уже говорили на эту тему.

Мне казалось, что ты поняла, что мы не можем себе позволить вывозить тебя в свет в Лондоне сезон за сезоном без всякого результата. Совершенно необходимо, чтобы ты вышла замуж в этом году.

— Я это знаю, мама.

— Превосходно. Следовательно, ты знаешь, что мы должны заботиться о твоей репутации. Тебе необходимо избегать ситуаций, которые могли бы бросить тень на твое поведение.

Даже малейший слух может оказаться для нас роковым.

Синтия чуть было не поперхнулась шоколадом. Она осторожно поставила чашку на блюдечко и еле удержалась, чтобы не рассмеяться.

— Мама, тебе не кажется, что об этом уже поздно беспокоиться? Про меня уже столько лет ходят самые нелепые слухи. По-моему, с тех самых пор, как меня впервые вывезли в свет.

— Те слухи, о которых ты говоришь, рождаются от обыкновенной зависти, моя дорогая. — Леди Баллимер презрительно фыркнула. — На них не стоит обращать внимания.

Такая красавица, как ты, всегда оказывается в центре внимания. Я опасаюсь не этих слухов. В глазах мужчин они даже добавляют тебе интереса.

— Тем не менее эти слухи невыносимы, — тихо, но твердо отреагировала Синтия. — И, ты уж меня прости, мама, я не согласна с тем, что они были пустой болтовней. И тем более что их источником была зависть или ревность.

— Что ты имеешь в виду, детка?

— Сначала я это не поняла. Все эти перешептывания за моей спиной и то, как на меня смотрели. Я не знала, что я такого сделала, чтобы навлечь на свою голову всеобщее осуждение. Но теперь, когда я уже столько лет выезжаю в свет, я поняла, какими неуместными и неразумными были некоторые из наших действий, мама.

Леди Баллимер беспокойно заерзала в кресле.

— Ерунда. Не пытайся переменить тему, Синтия. Мы говорим о мистере Уиттакере. Я предупреждаю тебя — держись от него подальше.

Блюдце начало дрожать в руке Синтии. Она поставила его на столик возле кровати, прежде чем мать заметила ее волнение. У нее вдруг появилось желание — в порядке исключения — высказать матери все, что она думала. Но посмеет ли она? Мать попросила ее быть с ней более откровенной. Прекрасно. Она попытается хотя бы слегка приподнять завесу и посмотреть, понравится ли это леди Баллимер.

— Я вовсе не пытаюсь переменить тему. — Не надо вести себя вызывающе, предупредила она себя. Возражать матери — все равно что гладить против шерсти. — Мы говорили об опасности слухов. Ты предупредила меня, что я должна избегать, как ты выразилась, даже намека на неприличие. — Синтия сделала глубокий вдох. — А я хочу сказать, что, по моему мнению, мы не раз давали повод для таких намеков все эти три года. И особенно во время моего первого сезона.

Леди Баллимер в недоумении посмотрела на Синтию:

— Ради Бога, о чем ты говоришь?

Синтия изо всех сил старалась унять дрожь. Ее так давно беспокоило то, о чем она собралась сказать! Настало время высказаться! Она должна произнести это вслух. Как это по-детски и какая трусость так бояться вызвать недовольство матери!

— Мама, — нерешительно начала она, — я понимаю, что заставило тебя вывезти меня в свет, когда мне исполнилось семнадцать лет. Я прекрасно представляю себе наше финансовое положение. Однако, оглядываясь назад, я думаю, было ошибкой так часто наряжать меня в платья из кисеи и шелкового газа. Я должна тебе сказать, что многие платья, которые ты для меня заказывала, были нескромными. Почти неприличными.

Леди Баллимер на минуту лишилась дара речи.

— Тогда была такая мода, — наконец проговорила она.

— Но не для очень юных девушек.

Растерянность леди Баллимер, однако, очень быстро прошла. Она уже овладела собой и отмахнулась от замечания Синтии.

— Моде надо следовать всегда. А ты что, хотела, чтобы я одевала тебя как неряху? Вряд ли. Можешь мне поверить, любовь моя, твоя невинность была вне всякого сомнения.

И ты вела себя безупречно даже в тот первый сезон.

— О, я была просто образцом! Мое поведение было настолько продумано, что меня прозвали Снежной королевой, — полным сарказма тоном сказала Синтия. — Ты наверняка слышала это прозвище.

Леди Баллимер улыбнулась с довольным видом.

— Да, пару раз оно доходило до моих ушей, — призналась она.

— Я довольно быстро освоилась с этой маской, частично потому, что была еще ребенком и чувствовала себя неуверенно, но главным образом из-за того, что хотела защититься от того впечатления, которое производили мои наряды.

— Боже! — снова фыркнула леди Баллимер. — Сколько шума из ничего! Это прозвище не нанесло тебе никакого вреда. Любовь моя, сейчас я могу признаться, что выбор стиля твоих платьев был тщательно мной продуман. — Леди Баллимер выпрямилась в кресле и оживилась, поскольку разговор коснулся ее любимой темы. — Я считаю, что мой выбор был правильным. Сочетание нордического цвета твоих волос и кожи, твоей необыкновенной красоты, откровенных платьев и обескураживающе естественных манер — именно это принесло желаемый успех.

Синтия была поражена, увидев мечтательный взгляд матери.

— Ты очень привлекательна, — пояснила леди Баллимер, — но ты по природе очень сдержанна. Если бы мы одевали тебя так, как были одеты остальные молодые девушки, тебя могли бы и не заметить. А я не хотела рисковать и упускать этот шанс. — Она тихо рассмеялась. — Просто удивительно, насколько привлекательность женщины зависит от ее наряда. Многие женщины, считающиеся красавицами, на самом деле ими не являются. У них есть шарм, а ты, дорогая Синтия, обладаешь настоящей красотой.

— Но не шармом. — Не это ли имела в виду ее мать?

Леди Баллимер сделала недовольную гримасу.

— Я не говорила, что у тебя нет шарма. Но тебе не хватает живости, жизнерадостности.

— Понимаю. — Синтия сделала глубокий вдох, чтобы набраться духу для дальнейшего разговора с матерью. — Значит, для того чтобы выделиться из толпы, мне надо было выставить напоказ как можно больше своего тела, ты это имеешь в виду?

Неудивительно, что она привлекала внимание всех повес и распутников города. С каждой минутой для Синтии все яснее становилась жестокая правда. Мать наряжала ее словно куклу, а потом выставляла, как наживку, для тех мужчин, которым была нужна красивая игрушка.

Леди Баллимер болтала без умолку, видимо, совершенно не замечая, в каком ужасе пребывает ее дочь.

— Ты пойми, я не стала бы наряжать тебя в эти платья, какой бы красивой ты в них ни была, если бы ты была веселой и кокетливой девушкой. Это произвело бы нежелательное впечатление. Но поскольку твое поведение было таким идеальным, ты вела себя так неприступно… — Леди Баллимер слегка пожала плечами. — Ты заняла принадлежащее тебе по праву место среди самых желанных женщин Лондона.

У Синтии уже не было сил все это выслушивать. Она отвела взгляд.

— Да, вниманием я точно не была обделена.

— Что правда, то правда. — Леди Баллимер была явно довольна собой.

— Одно внимание сэра Джеймса Файли чего стоило. — При воспоминании о развратном старике у Синтии непроизвольно сжались кулаки. Она заставила себя встретиться глазами с матерью. — Его внимание я привлекла почти мгновенно.

Довольное выражение лица леди Баллимер несколько поблекло.

— Да, верно. Теперь я понимаю, что все могло кончиться плохо. Тут я с тобой согласна.

Синтия закрыла лицо руками.

— Плохо? Ах, мама! Как ты могла?

— Я сказала, что могло кончиться плохо, — поправилась леди Баллимер. — Но, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается, не так ли?

— Мама, да я чуть было не вышла за него замуж! И все это подстроила ты. — Синтия опустила руки на одеяло и посмотрела на мать полным отчаяния и муки взглядом. — Я не знала, что именно ты задумала, но у тебя наверняка была цель. Ты просто продала меня сэру Джеймсу.

Леди Баллимер вздрогнула.

— Помилуй Бог, Синтия, что ты такое говоришь? Брак — это не рабство.

— Моя жизнь превратилась бы в ад на земле.

— Ты преувеличиваешь.

— Ты ничего не знаешь. — Синтия, как ни старалась, не смогла скрыть дрожи в голосе. — Ты не знаешь, что он со мной делал. Какие говорил гадости. У него была… склонность к молоденьким девушкам. Он сам мне об этом сказал.

И он признавался, что моя сдержанность, мое отвращение к его прикосновениям и поцелуям… — голос Синтии упал до стыдливого шепота, — его возбуждают. — Ее глаза наполнились слезами. — Чем я становилась испуганнее, тем ему больше это нравилось. Он ни перед чем не останавливался, лишь бы напугать меня, мама. Чтобы убедиться, что я его боюсь и одновременно испытываю к нему отвращение. — В отчаянии Синтия покачала головой. — Я не могу тебе передать, как это было страшно. У меня слов нет, чтобы объяснить, каким он на самом деле был порочным и злым.

Все услышанное привело леди Баллимер в неподдельный ужас.

— Мое бедное дитя! Неужели это правда?

— Конечно, правда! Неужели ты думаешь, что такое можно выдумать?

Нечто похожее на стыд и одновременно недоверие отразилось на лице леди Баллимер.

— Просто не верится, — тихо произнесла она, словно разговаривая сама с собой. — О, я не могу в это поверить.

Синтия молчала. Было совершенно очевидно, что мать ей поверила. То, что она это отрицала, было лишь привычкой возражать, не более того.

Наконец леди Баллимер посмотрела на дочь. Она была явно обеспокоена.

— Почему ты мне тогда ничего не сказала?

— Я пыталась, мама. — Пришел черед Синтии удивляться.

Леди Баллимер заметно напряглась. Синтия действительно пыталась ей все рассказать. Она помнила, Синтия умоляла выслушать ее, а она всякий раз отмахивалась от нее и, хлопнув дверью, выходила из комнаты, оставляя дочь в слезах.

Но леди Баллимер, видимо, было тяжело вспоминать о тех днях. Она беспокойно сжимала и разжимала лежавшие у нее на коленях ладони.

— Бог наказал сэра Джеймса, послав ему смерть, — поспешила она заявить. — Божья кара настигла его неожиданно. В то время все только об этом и говорили. Он пользовался весьма дурной репутацией. С каждой встречей он нравился мне все меньше и меньше. Но, честное слово, детка, всей правды я о нем не знала, поверь мне.

— Мама, ты должна была знать. — Синтия набрала побольше воздуха, чтобы сказать то, что должна была сказать.

Но как же тяжело было критиковать собственную мать! — Ты обязана была знать, ты же мать. Ради меня ты должна была навести о нем справки. Или заставила бы папу это сделать. Разве ты не знала, что сэр Джеймс сделал предложение одной из сестер Лэкстон всего за год до того, как мы с ним познакомились? И что она сбежала, лишь бы не стать его женой?

— Это были только слухи, — защищалась леди Баллимер. — Я считала, что они лживы. Он, конечно, ухаживал за ней, но она вскоре вышла замуж за лорда Мейблторпа, и все говорили, что это был брак по любви.

— Но о слухах тебе было известно? — в отчаянии воскликнула Синтия. — Так почему тебе не пришло в голову их проверить, мама? Ты должна была…

— Ну, хватит, — оборвала ее леди Баллимер. — Ты забываешься, Синтия. Я всегда действо вала только в твоих интересах.

Предложение, которое сделал тебе сэр Джеймс, было весьма лестным. Его условия превзошли все наши ожидания. Мы были не в том положении, чтобы отказаться от такого щедрого предложения. Хотя, — поспешно добавила она, — ты можешь быть уверена, что мы защитили бы тебя, детка, если его поведение вышло бы за рамки приличий.

Синтия смотрела на мать с мрачным видом.

— Вы бы ничего не сделали. Как только узел был бы завязан, у вас больше не было бы ни права, ни возможности помочь мне. — Она опустила глаза, испугавшись, что мать заметит ее гнев. — Тридцать тысяч фунтов сэра Джеймса были для вас гораздо важнее, чем мое счастье.

— Чепуха. К тому же у него было намного больше тридцати тысяч, — заявила леди Баллимер раздраженно. — Ты была бы очень богатой женщиной. Сэр Джеймс предложил тридцать тысяч лишь в качестве брачного контракта. Но, естественно, никакие деньги не могли бы компенсировать его плохое с тобой обращение. Но он не обращался с тобой плохо, насколько мне известно.

— Только потому, что он не успел жениться на мне.

— Вот именно. Он на тебе так и не женился, — отрезала леди Баллимер. — И давай прекратим эту бесполезную дискуссию. Ты оплакиваешь судьбу, которая тебя не постигла.

Синтия подавила горький смешок.

— Что правда, то правда, — призналась она. — Какая жалость, что сэр Джеймс не дожил до дня нашей свадьбы.

Прости меня, что так случилось, но, если бы он пережил свадебную церемонию, ты получила бы свои тридцать тысяч. А мне больше не пришлось бы оправдывать твои ожидания.

Леди Баллимер даже рот открыла от изумления.

— Синтия, ты меня удивляешь.

— Извини, мама. — Синтия прикусила губу. Она и сама не ожидала от себя такого всплеска эмоций. А сарказм и вовсе не был ей свойствен. — Я не хочу, чтобы ты подумала, будто я неблагодарная дочь.

— Я очень на это надеюсь. — Леди Баллимер стала нервно теребить манжету халата. — И между прочим, не думай, что мы тебе не благодарны, — неохотно заявила она. — Я знаю, что с твоей стороны это была бы жертва, если бы ты вышла замуж за сэра Джеймса. Я рада, что этого не случилось. И хотя мы получили лишь треть той суммы, которую он обещал, десять тысяч фунтов все же значительная сумма.

Не думай, что мы этого не оценили.

— Спасибо, мама. — Голос Синтии прозвучал глухо и безжизненно.

Леди Баллимер смягчилась.

— Но нам — всем нам — приходится жертвовать во имя долга, дорогое дитя. Мир так суров. Особенно по отношению к женщинам.

— Да, я знаю. Так уж устроен мир.

«Но почему?» — хотелось ей спросить, хотя она знала, что вряд ли получит ответ на свой вопрос. Леди Баллимер подумает, что она недовольна, а хорошо воспитанная девушка не должна жаловаться. Поэтому Синтия лишь натянуто улыбнулась и больше ни о чем не стала спрашивать.

Леди Баллимер одарила дочь лучезарным, любящим взглядом.

— Я вовсе не думаю, что это неразумно, любовь моя, предпочесть мужа, который будет хорошо к тебе относиться. Я очень рада, что на этот раз мы нашли для тебя более молодого и, по всей видимости, доброго мужчину.

Леди Баллимер имела в виду Джона Эллсуорта. Что-то похожее на панику охватило Синтию. Она судорожно схватилась за край одеяла, стараясь собраться с мыслями.

— Мама, — нерешительно начала она, — неужели это было бы так ужасно, если бы я не вышла замуж за мистера Эллсуорта? Он может и не сделать мне предложения. Ты об этом подумала?

Вопрос Синтии так взволновал леди Баллимер, что она вскочила с кресла и воскликнула в ажиотаже:

— Синтия, как ты можешь говорить такое! Не смей даже думать об этом! Тебе надо больше стараться, чтобы завоевать его расположение, любовь моя. — Леди Баллимер стала лихорадочно ходить по комнате, шурша полами шелкового халата и заламывая руки. — Мистер Эллсуорт еще так молод. А молодые люди нуждаются в поощрении.

Твои высокомерие и сдержанность возбуждают более пожилых мужчин, которые уже утвердились в высшем обществе. Пожилые мужчины любят, когда им бросают вызов. Но ты не можешь держать мистера Эллсуорта на расстоянии и при этом завоевать его расположение.

— А я и не хочу завоевывать его расположение.

Это заявление вырвалось у Синтии непроизвольно, но оно шло от самого сердца. Слова слетели с ее губ прежде, чем она поняла, что сказала. Леди Баллимер от неожиданности остолбенела. Ее словно громом поразило. Она повернулась к Синтии и посмотрела на нее негодующим взглядом.

Испугавшись, что ей не хватит смелости, если она сейчас же не выскажется, Синтия не дала матери заговорить.

— Прости меня, мама, но я думаю, что твой план не сработает. Пожалуйста, не вини в этом меня. Вчера вечером я узнала, что Ханна любит мистера Эллсуорта.

Ужас отразился на лице леди Баллимер.

— Боже мой! — С минуту она беззвучно шевелила губами. — Боже мой, — повторила она еле слышно. — А он отвечает ей взаимностью? Я что-то ничего не заметила.

— Я не знаю. Но…

— Я уверена, что не отвечает. Это же просто невозможно. Не может он любить се. — Леди Баллимер возобновила хождение по комнате. Она молчала, но было видно, что она крепко задумалась. — А ты такая красавица, моя дорогая, и гораздо опытнее Ханны. Ты знаешь, чем можно привлечь мужчину. Как бы мы сейчас ни относились к бедной девушке, я уверена, что тебе без особого труда удастся отбить мистера Эллсуорта и он забудет эту дурнушку. Так что не стоит слишком беспокоиться, даже если он и испытывает нежные чувства к Ханне.

— Мама! Ты не можешь ждать от меня, что я буду намеренно отбивать молодого человека у Ханны, которая его любит. Она моя лучшая подруга.

Леди Баллимер снова остановилась и бросила на Синтию разъяренный взгляд.

— Вот как? А я, по-твоему, кто тебе, скажи на милость?

Синтия невольно отодвинулась назад на подушки, потому что леди Баллимер склонилась над ней, презрительно прищурившись.

— Это как же понимать? Подруга значит для тебя больше, чем твои родители? Даже больше, чем вся твоя семья?

Синтия почувствовала легкое головокружение. Именно этого заявления матери она так боялась. Она перегнула палку и обрушила на свою голову гнев матери.

— Нет, мама, конечно же, нет.

— У тебя есть обязанность, Синтия, долг перед семьей. И ты не можешь руководствоваться своими склонностями в этом важном деле. Твой отец и я старались, насколько это было возможно, считаться с твоими желаниями. Ты говорила, что хочешь выйти замуж за доброго человека. Отлично. Мы нашли тебе такого. Ты полагаешь, что состоятельные мужчины на деревьях растут? Ты думаешь, было легко найти для тебя подходящего жениха? Ты прекрасно понимаешь, как это трудно. Другого такого, как Джон Эллсуорт, тебе не найти, если только ты не станешь искать жениха в среде купеческого класса, что крайне огорчило бы нас с отцом. Чрезвычайно трудно найти богатого джентльмена, а богатые молодые джентльмены встречаются еще реже. Как только мистер Эллсуорт появится в Лондоне, у него отбоя не будет от молодых девушек, которые станут добиваться его расположения. А здесь, в этом Богом забытом месте, у нас есть прекрасная возможность привлечь и удержать его безраздельное внимание. Ради Бога, Синтия, не упускай такой возможности!

Синтия спрятала дрожащие руки под одеяло. Она презирала собственную трусость, но ничего не могла поделать.

Она боялась гнева, как собственного, так и в других людях.

Перенести гнев матери было тяжелее всего. Но все же ради Ханны она должна себя пересилить и попытаться переубедить мать.

— А как же Ханна? — с трудом выдавила она. Ее голос звучал скорее жалобно, чем вызывающе. — Разве мы не должны считаться с ее чувствами, мама?

Леди Баллимер присела на край постели и изучающе посмотрела на дочь. Тревога сжала сердце Синтии.

— Я думаю, — медленно начала леди Баллимер, — что, если ты хочешь сослужить хорошую службу Ханне, ты должна направить ее внимание на Дерека Уиттакера.

Синтия не смогла скрыть, что она шокирована.

— Ты шутишь.

— Нисколько.

— Но… Из этого ничего не получится. Вчера вечером я ей на это намекнула, и Ханне эта идея совсем не понравилась.

Леди Баллимер цинично улыбнулась.

— Просто она считает, что не может привлечь внимание такого писаного красавца, как мистер Уиттакер. И честно говоря, ей это и не удалось бы, если бы не ее титулы. Но ведь она дочь маркиза и внучка герцога. Так что леди Ханна Чейз может выйти замуж за того, кого она сама выберет.

Сердце Синтии стучало, как у загнанного кролика. Она заставила себя дышать ровно.

— Возможно, это и так, но я думаю, что она не остановит свой выбор на мистере Уиттакере. Она считает его членом своей семьи, почти родственником.

Леди Баллимер презрительно хмыкнула.

— Ерунда. Он шурин ее дяди, а это не считается кровным родством. На мой взгляд, они были бы отличной парой. Она занимает достаточно высокое положение, чтобы заинтересовать его, несмотря на то что далеко не красавица.

А он настолько привлекателен, что может отвратить ее от мистера Эллсуорта и привлечь ее внимание к себе.

По крайней мере в последнем Синтия не сомневалась.

Все же она смотрела на мать с неподдельным изумлением.

— Но это же переходит все границы, — вырвалось у Синтии. — Мы решили во что бы то ни стало завлечь в свои сети бедного мистера Эллсуорта, что само по себе отвратительно. Так ты еще предлагаешь заняться сводничеством?

Ничуть не смутившись, леди Баллимер пожала плечами:

— Ты же сказала, что тебе небезразличны чувства Ханны. Но послушай, дорогая, мы не можем позволить себе, чтобы мистер Эллсуорт ускользнул от нас. Так что самое лучшее средство уберечь твою подругу от сердечных мук — постараться отвлечь ее внимание от мистера Эллсуорта на кого-нибудь другого.

— А что, если мы оставим в покое мистера Эллсуорта, — Синтия по-прежнему нервно теребила край одеяла, — и сами обратим взор на кого-либо другого? Поскольку Ханна уже определилась со своими предпочтениями. Если, — Синтия бросила взгляд на леди Баллимер, но тут же его опустила, — я положу глаз на мистера Уиттакера?

Она сама себе не поверила, что действительно решилась сказать это. Как она посмела? Одного взгляда на рассерженное, полное недоумения лицо матери было достаточно, чтобы понять все, что ей надо было знать. Ей никогда не будет позволено выйти замуж за джентльмена, живущего в своем имении, а не в Лондоне. Как Синтия и ожидала, леди Баллимер энергично затрясла головой в знак того, что предложенный Синтией вариант не пройдет.

— Я так и знала, — сказала леди Баллимер с горечью в голосе. — Как только я увидела мистера Уиттакера, я сразу поняла, что он опасен. Высокий, темноволосый, красивый!

И ни гроша за душой, насколько я понимаю.

— Он не может быть таким уж бедным, мама. У него есть земли недалеко от имения лорда Малкома.

— Ничего не хочу об этом слышать! Ни слова больше! — Голос леди Баллимер дрожал от гнева. — Он никто. Ты меня слышишь? То, что его сестра вышла замуж за лорда Малкома, все считали поразительной удачей. У нее не было ни богатства, ни связей, абсолютно ничего, что заслуживало бы внимания. Лорд Малком мог позволить себе мезальянс, но ты, моя дорогая, не можешь. Предупреждаю тебя: я не потерплю никаких разговоров на эту тему.

Вид у Синтии был запуганный. Она сжала кулаки и промолчала. Леди Баллимер встала с кровати и расправила складки своего халата.

— Ни твой отец, ни я никогда тебя не били, Синтия. Но если ты будешь продолжать разыгрывать из себя Снежную королеву с мистером Эллсуортом, ты вынудишь меня… Ну, ты понимаешь. Я хочу, чтобы ты его поощряла, и я должна убедиться в этом собственными глазами.

Она подошла к двери и, открыв ее, обернулась, в упор поглядев на дочь.

— Я жду перемены в твоем поведении, Синтия. Я достаточно ясно выразилась?

— Да, мама, — прошептала Синтия, боясь пошелохнуться.

— Отлично.

Дверь захлопнулась.

Синтия судорожно всхлипнула. Она чувствовала себя несчастной — так было всегда, если мать на нее сердилась.

Но сейчас она испытывала еще что-то. Нечто жгучее и мучительное, что заставляло стиснуть зубы и сжать кулаки.

Неужели она рассердилась? Она даже опешила от этой мысли. Имеет ли право дочь сердиться на собственную мать?

Не гребли это, если тебе не нравится, когда тобой командуют?

Не важно. Ей это не понравилось. Она и вправду рассердилась.

Глава 8

Как хорошо, размышлял Дерек, что ему нравится бродить в одиночестве. Другой бы сейчас довел себя до умопомрачения, разыскивая повсюду Синтию и не находя ее. Однако Дерек оставался абсолютно спокойным. Лучшее, чем мог похвастаться герцогский особняк, по мнению Дерека, — это то, что он был огромен. По нему можно было бродить часами и везде находить что-нибудь интересное, стоящее внимания. Казалось, этим комнатам и залам конца краю нет.

Синтии не было ни в одном из тех мест, где он предполагал, что может ее найти. Если она разыскивает его так же, как он ее, то наверняка задержалась бы в комнате для завтраков, в библиотеке либо в общей комнате для утреннего отдыха. Но нигде в этих столь очевидных местах ее не было.

Может, у нее нет желания с ним встречаться?

Это слегка разочаровало Дерека, но было понятно. А что, если она намеренно его избегает? Вполне возможно. Но Дерек не стал отчаиваться. Он был уверен, что непременно ее найдет, где бы она от него ни пряталась. Во-первых, он отличался умением «слоняться, околачиваться и таиться». Во-вторых, Синтия так его притягивала, что он почти верил в то, что стоит ему закрыть глаза, и ноги сами понесут его по ее следам. У него внутри словно находился невидимый компас, стрелка которого всегда указывала нужное направление.

Поэтому он не спеша заглядывал то в одну комнату, то в другую, то шел по широким современным коридорам, а то и по узким извилистым каменным переходам, оставшимся от древних времен, будучи в полной уверенности, что за каким-нибудь углом обязательно наткнется на Синтию. Это было словно предначертано свыше.

В это ясное теплое утро вообще не хотелось думать о печальном. Что вчера вечером сказала бы Синтия, если бы их разговор неожиданно не прервала леди Баллимер? Это мучило его больше всего. Он не успокоится до тех пор, пока не останется с Синтией наедине и не спросит ее без всяких обиняков, что она хотела сказать. Кто бы ни воздвигал преграды на пути их союза, будь то судьба, сама Синтия или ее семья, он их преодолеет. Он знал, что сумеет это сделать. Он еще смутно представлял себе, какая перед ним стоит задача, но, какой бы она ни была, ему уже не терпелось начать ее решать.

Поиски привели его к лестнице для слуг, которая шла наверх. Здесь скорее всего искать не стоило, но его неотвратимо влекло в полутемный коридор, оканчивавшийся длинным, покрытым ковром холлом. Он узнал это место.

Здесь были апартаменты Малкома, рядом с его старой детской, которая сейчас была переоборудована в спальню и игровую комнату для дочерей Малкома. Дереку показалось странным, что это место возле лестницы для слуг было выбрано для детской, но он неожиданно услышал голос Синтии, доносившийся из открытой двери детской. Слов он разобрать не мог, но ее голос узнал бы где угодно. Но каково же было его удивление, когда он услышал голосок Сары Чейз, которая громко сказала:

— Это подснежники.

Дверь в детскую была открыта. Это было уже само по себе приглашением. Он подошел к двери с острым предвкушением чего-то необыкновенного. Он не мог себе представить причину, по которой Синтия была в детской, но она была именно здесь. Она склонилась над стоявшим посреди комнаты низким столиком, за которым сидела его племянница, увлеченно что-то рисовавшая. Когда Сара была по-настоящему чем-то увлечена, она всегда снимала очки. Она уверяла, "то это помогало ей сосредоточиться на том, что она делала, и ничего не видеть вокруг. Вот и сейчас аккуратно сложенные очки лежали на столе возле левой руки девочки.

Ни Сара, ни Синтия не заметили появления Дерека.

Синтия дотронулась до листа бумаги, лежавшего перед Сарой, и пробормотала:

— Я сразу их узнала.

Потом она, как обычно, почувствовала на себе его взгляд и подняла глаза. Когда их взгляды встретились, Дерека словно ударило током, и все краски детской стали удивительно яркими и четкими.

Он не смог сдержать улыбки.

— Доброе утро.

Синтия выпрямилась и тотчас же спряталась за обычную завесу сдержанности. Разочарование Дерека было безгранично.

— Доброе утро, мистер Уиттакер.

Восторг на лице Сары почти компенсировал холодность Синтии.

— Дядя Дерек! Я не ожидала тебя увидеть!

Пошарив рукой, она безошибочно нашла место, где лежали очки.

— Что ты делаешь? Погоди, дай я сам догадаюсь. Ты рисуешь акварелью.

Он подошел к столику и стал рассматривать рисунок.

Поскольку на столе стояло несколько баночек с грязной водой, лежала открытая коробка красок и несколько кисточек, не надо было быть гением, чтобы догадаться, чем именно рисовала Сара.

Сара водрузила на нос очки.

— Сообразительный, — кокетливо ответила она.

— Не дерзи! — Дерек начал ерошить волосы Сары до тех пор, пока она не запищала и не попыталась безуспешно схватить его за руку. — Когда ты научишься относиться ко мне с уважением? Я сейчас вылью на тебя всю твою грязную воду.

Я преподам тебе урок!

— Не посмеешь, — уверенно возразила Сара. Она взглянула на Синтию. — Знаете поговорку: «Собака, которая лает, редко кусает», — пояснила она.

— Где ты это слышала? — потребовал Дерек, — Нигде. В книжке прочитала.

— Вот что получается, когда дают образование женщинам. — Дерек покачал головой в притворном отвращении.

— Предупреждаю тебя. Не смей говорить со мной поговорками. Я этого не потерплю, так и знай.

Сара захихикала, но, взглянув на неподвижное лицо Синтии, смутилась.

— Вы не думайте, что он говорит это серьезно.

Синтия, словно очнувшись, натянуто улыбнулась.

— Я и не думаю.

Дерек понимал, что Синтия все больше уходит в себя, и, если он сейчас же не втянет ее в разговор, она найдет повод, чтобы уйти из детской. Он подмигнул ей и, кивнув в сторону Сары, сказал:

— Она маленький тиран, вам не кажется? Не позволяйте ей заарканить себя. Ей нужно, чтобы вы восхищались ее акварелями.

Синтия явно опешила, а Сара возмущенно воскликнула:

— Я ее не заарканиваю, правда, леди Синтия?

— Нет, моя дорогая, конечно же, нет. — Она положила руку на плечо Сары. — Мне нравится смотреть, как ты рисуешь. И твои рисунки тоже. Ты очень талантлива.

— Она приходит сюда каждое утро, дядя Дерек. Ей здесь очень нравится.

Дерек вытаращил глаза, делая вид, что страшно удивлен.

— Что за чушь! Почему взрослой женщине должно нравиться приходить в детскую?

Он пришел в восторг от того, что Синтия и Сара тут же объединились против него. Именно этого он и добивался.

— Дядя Дерек, она мой друг…

— Мне всегда нравилось общаться с детьми…

— ..и я не позволю тебе прогонять ее из моей комнаты.

— ..а Сара — очень приятная девочка.

Он поднял руки, сдаваясь:

— Хорошо, хорошо! Но зачем же так кричать!

— Мы не кричали, — с достоинством возразила Сара. — Мы просто хотели тебе объяснить.

Щеки Синтии немного порозовели.

— Вы все шутите, — заметила она, посмотрев на него с упреком.

— Верно. Простите меня.

— Он всегда шутит. — Сара презрительно фыркнула. — Лучше не обращать внимания на то, что он говорит.

— Вот видите! — с деланным возмущением воскликнул Дерек. — Она опять дерзит. Следи затем, что говоришь, соплячка. Я очень даже часто бываю совершенно серьезен.

Очень часто, — строго повторил он, когда увидел, что Сара еле сдерживает смех. — И если ты не изменишь своего поведения, ты скоро это заметишь.

— Я тебя не боюсь. — Сара подняла мокрую кисточку и сделала вид, будто собирается брызнуть водой на Дерека. А Дерек, рыча, как разъяренный медведь, обогнул столик. И началась погоня, за которой последовала борьба за овладение кисточкой. Все это время Дерек краем глаза видел, с каким изумлением за ними наблюдает Синтия, особенно когда он прижал хохочущую и извивающуюся девочку к полу, сел на нее верхом и стал, как флагом, размахивать кисточкой.

Синтия, казалось, не понимала, что происходит и как ей к этому относиться. Дерек встал, одернул жилет и протянул руку Саре, которая все еще лежала на полу. Девочка ухватилась за руку Дерека, и он помог ей подняться.

— Ты в порядке? — немного обеспокоенно спросила Сару Синтия. Она пригладила растрепавшиеся волосы девочки и отряхнула невидимую пыль с ее платья.

— Конечно, — ответила Сара с явным удивлением.

— Это пойдет ей на пользу, — строго сказал Дерек, бросив на столик кисточку. — Будет знать, как надо разговаривать со взрослыми.

Сара прислонилась к Синтии и обняла ее за талию.

— Знаете, он мой любимый дядя, — призналась она.

Синтия улыбнулась.

— А твоя мама не возражает, что он обращается с тобой так невежливо?

— Нет, потому что он ее любимый брат.

— Любить меня не так уж трудно, — усмехнулся Дерек. — Вы, наверно, не знакомы с нашим вторым братом. Нет? Тогда я вас поздравляю. Гектор — довольно мерзкий субъект.

Синтия была явно шокирована. Поэтому Дерек поспешил пояснить:

— Он наш сводный брат. Когда-нибудь я об этом вам расскажу. Мне не хотелось, чтобы вы плохо думали о нас с Натали из-за того, что мы стараемся держаться от него подальше. Но когда вы все узнаете, вы, надеюсь, нас поймете.

Синтия все еще стояла, положив руку на плечо Сары.

— Ваша семья очень отличается от моей, — тихо призналась она.

— В каком смысле? — насторожился Дерек.

Ему показалось, что, прежде чем ответить, она немного замялась.

— Это трудно объяснить. Я бы сказала, что вы гораздо проще, что ли, относитесь друг к другу, свободнее. Во многих отношениях. — Легкая улыбка тронула ее губы. — Мне, например, никогда не разрешали играть с моими братьями.

Уж не говоря о моих дядях. Мне бы в голову никогда не пришло даже попытаться играть с ними. — Она взглянула на Сару, которая, подняв голову, так пристально и серьезно на нее посмотрела, что Синтия не удержалась и рассмеялась. — Тебе кажется это странным?

— Ну, у меня нет братьев. Но я думаю, что, если бы мне не разрешили играть с дядей Дереком, я бы чувствовала себя довольно одинокой.

— Но у тебя есть маленькая сестренка.

— Да, точно. И я очень люблю Пиппу. Но это не одно и то же.

— Пиппа не умеет тузить Сару, — пояснил Дерек. — К тому же она пока еще слишком мала, чтобы прижать Сару к полу.

Синтия выглядела озадаченной.

— Неужели кому-то нравится, когда его тузят и прижимают к полу?

Сара и Дерек обменялись взглядами. Дерек пожал плечами, а Сара возмущенно посмотрела на Синтию;

— Он никогда не сделал бы мне больно.

Замешательство Синтии заставило Дерека улыбнуться.

— Перестань, Сара. Леди Синтию никогда как следует не лупили. И до тех пор, пока никто этого не сделает, она не поймет, как это может быть весело. — Прислонившись к краю стола Сары, Дерек наблюдал за Синтией, безуспешно стараясь стереть созданный его воображением образ: он прижимает к полу Синтию и… старается сделать так, чтобы ей это было приятно. — Расскажите о своей семье, — предложил он. — Чем она отличается от наших семей? Она больше похожа на семью Чейзов или на семью Уиттакеров?

Синтия прикусила губу.

— Вам это вряд ли покажется интересным.

— Напротив. — Он сделал знак Саре поддержать его просьбу.

Сара, похожая в своих очках на добрую маленькую сову, вопросительно посмотрела на Синтию.

— Да, леди Синтия, расскажите, — умоляющим голоском попросила она. — Ваша семья ужасно скучная, да?

Синтия рассмеялась:

— Вот уж нет! Про моего папу никак не скажешь, что он скучный. Он заядлый спортсмен. Это он научил меня и моих братьев ездить верхом. Но мне не разрешали делать многие вещи, которые мне нравились. Например, сидеть на полу, класть ноги на стул, слишком громко говорить, сутулиться.

Не разрешали бегать по дому или взбегать по лестнице через две ступеньки. — Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, словно она погрузилась в давно ушедшие годы детства. — Однажды меня наказали за то, что я в одних чулках скользила по паркету гостиной, который только что натерли. Это было так весело! Как будто катаешься на коньках. Но мне сказали, что леди так не поступают.

— Так вы же тогда еще не были леди, — изумилась Сара, выступив в защиту Синтии-ребенка. — А как же вы играли в бирюльки, если вам не разрешали сидеть на полу?

— За столом.

Сара взглянула на Синтию скептически.

— Скукота. Я предпочитаю сидеть на полу.

Все, о чем рассказала Синтия, пролило свет на ее теперешнее поведение. Ее все время подавляли в детстве, догадался Дерек, вот почему она стала такой сдержанной и скрытной, когда выросла. Стала женщиной, которая боялась. Чего?

Божьей кары, если она переступит какую-нибудь невидимую черту? Он пристально изучал едва уловимые изменения в выражении ее лица, отражавшие ее мысли и чувства, когда она рассказывала о своем детстве. Он понял, что в ее душе бушуют скрытые чувства и сейчас они в полном хаосе. Одно за другим подвергались сомнению понятия, которые внушались строгим воспитанием. Был ли он виновником этого смятения? Он очень на это надеялся. Смятение еще никогда никому не вредило. Оно могло стать толчком к переменам. А он был твердо намерен изменить жизнь Синтии. Очень скоро и самым радикальным образом.

— Судя по выражению вашего лица, когда я говорил о моем сводном брате Гекторе, в вашей семье никогда не отзываются плохо друг о друге, — заметил Дерек. — Мы могли бы это позаимствовать. Что ты на это скажешь, Сара? Может, перевернем новую страницу? Перестанем разыгрывать друг друга?

— Мы не разыгрываем друг друга, — мрачно заявила Сара. — Мы просто шутим. В этом вся разница.

— Но мы никогда не обижаемся, если кто-то не сдержан на язык, не так ли?

— А зачем обижаться? — Сара поправила на носу очки. — Если люди понимают друг друга, они знают разницу между шуткой и руганью. Я думаю, что никому не помешает, если с ним немного пошутят и чуть-чуть поругают.

— Сара, дружочек, — рассмеялся Дерек, — да ты умна не погодам.

— А уж талантлива определенно не по годам. — Синтия подошла к столу и склонилась над листом бумаги, на котором так хорошо были нарисованы подснежники. — Какие чудесные цветы! Этим рисунком можно было бы проиллюстрировать какую-нибудь статью о садоводстве.

Сара покрутила головой, рассматривая свой рисунок. Ее личико просияло от удовольствия. Дерек понял, что от смущения его племянница потеряла дар речи, и решил прийти ей на помощь, сказав что-нибудь смешное и нелепое.

— Если хотите знать, — сказал он страдальческим голосом, — мы очень ею гордимся. Но я просто стараюсь, чтобы этот маленький чертенок не вообразил о себе бог знает что.

Это очень трудная задача, но я выполняю желание семьи. Я стараюсь ограничить комплименты одной похвалой в неделю, в редких случаях — двумя, Это полезно для души.

Синтия улыбнулась.

— Для чьей души? Ее или вашей?

Дерек сделал вид, что удивлен.

— Ее, разумеется. Моей душе уже давно насильно придали нужную форму. А душа Сары все еще в стадии формирования.

Ему понравилось, как веселые искорки заплясали в глазах Синтии.

— И кто же придал форму вашей душе, позвольте спросить? У вас тоже был любимый дядя?

— Увы, не было. Мне не повезло. Мне пришлось ждать, пока меня не научит жизнь, и поэтому мое учение протекало очень тяжело. — Дерек притворно вздохнул.

— А я могла бы подождать, пока меня начнет учить жизнь, — вмешалась Сара. — Так что ты, дядя, можешь не слишком стараться, чтобы мне в этом помогать.

Дерек приложил руку к сердцу и с благочестивым видом воздел глаза к небу.

— Дорогое дитя! Если бы ты только знала, как я за тебя беспокоюсь. Но я не из тех, кто пренебрегает своим долгом.

Синтия и Сара обе рассмеялись этой нелепой тираде, чему Дерек был несказанно рад. Он усадил Сару обратно за стол, снял с нее очки и положил их у ее левой руки. Глаза девочки слегка затуманились — она снова погрузилась в свой любимый мир рисования. Выбрав кисточку, самую тонкую из набора, она обмакнула ее в воду, затем умело набрала краску и низко склонилась над чистым листом бумаги. Дерек уже знал, что, собираясь рисовать, Сара впадала в своего рода транс. Вот и сейчас она так сосредоточилась, что уже полностью отключилась от внешнего мира и не замечала присутствия Синтии и Дерека. Если бы они захотели обратить на себя ее внимание, им бы пришлось потрясти ее за плечи.

Дерек не удержался от улыбки. Сара была, конечно, странной девочкой, но Дерек по-настоящему гордился ею. И просто ее обожал.

Он взглянул на Синтию и увидел, что и она заметила фантастическое умение Сары отключаться и что эта странность не умаляет в ее глазах таланта девочки. Она смотрела на Сару с восхищением и нежностью.

Синтия подняла глаза и, встретившись взглядом с Дереком, улыбнулась. На какое-то мгновение ему показалось, что стена между ними рухнула. Но она опустила глаза, и этот благословенный момент прошел.

Дереку захотелось вернуть его.

— Я рад, что и вы видите в ней то, что дорого нам, — тихо сказал он. — Не каждому это дастся.

Казалось, она поняла, что он имел в виду.

— Ей, наверно, трудно дружить с детьми ее возраста?

— Думаю, что да.

— Особо одаренные дети часто кажутся немного странными. — Задумчивая улыбка тронула уголки ее губ. — Я ей даже немного завидую. Жаль, что в детстве я не изобрела такого замечательного способа уйти от реальности.

Сара была настолько поглощена своим занятием, что можно было считать, что в комнате, кроме них, больше никого нет. Что-то витало в воздухе между ними, и Синтия, очевидно, тоже это чувствовала. Она непроизвольно скрестила руки на груди, словно хотела защититься.

— Что ж, — с натянутой улыбкой обратилась она к Дереку, — пора оставить Сару наедине с ее творчеством. Я, пожалуй, пойду. До свидания, мистер Уиттакер.

Она уже была на полпути к двери, когда он нагнал ее.

— Могу я спросить, куда вы направляетесь? — Он постарался, чтобы тон был небрежным, словно это был обычный праздный вопрос. — Я с радостью сопроводил бы вас.

— Спасибо, меня не надо сопровождать.

Он одарил ее обезоруживающей улыбкой.

— Я и не говорил, что вам это надо. Я сказал, что был бы рад сопроводить вас. Разница небольшая, но немаловажная.

Так что скажете? — Он открыл перед ней дверь.

Она остановилась в нерешительности.

— Благодарю вас, — бесцветным голосом ответила она. — Я бы предпочла, чтобы вы этого не делали.

— Возможно, я неясно выразился. Сопровождать вас было бы для меня удовольствием. — Она отвела взгляд, так что он сложился чуть ли не пополам, чтобы оказаться в поле зрения се опущенных глаз. — Ну же, Синтия, — продолжал он уговаривать, — не заставляйте меня умолять вас. Ведь это такой пустяк, не так ли? — Подняв руку, он приблизил друг к другу большой и указательный пальцы, чтобы показать, насколько мала была его просьба. — Обещаю не делать ничего такого, что могло бы вас напугать.

Что-то дрогнуло в лице Синтии.

— Ладно, — сказала она покорно. — Я согласна. Но только потому, что боюсь, если я откажусь, вы будете повсюду следовать за мной, словно тень.

Дерек тут же выпрямился.

— Как же хорошо вы меня знаете, — заметил он с явным удовольствием.

Она засмеялась и вышла в коридор. Ему захотелось подпрыгнуть от радости, но он все же удержался.

— Куда мы идем? — поинтересовался он, вышагивая рядом с ней.

— Я хотела погулять в саду.

— Отлично.

— Но похоже, что собирается дождь.

— Разве? — Он никак не мог перестать улыбаться. — Я не вижу никаких туч.

Синтия покраснела.

— Мистер Уиттакер. — Ее голос немного дрожал. — Прошу вас, не надо все время улыбаться.

— Ничего не могу с собой поделать.

— Вы меня смущаете.

— Это невозможно. Вы никогда не теряете самообладания.

— Да вы меня просто дразните.

— Дразню? — воскликнул он. — Чепуха. Я еще никогда не встречал человека, который бы так умел держать себя в руках. А вы этим славитесь. Полагаю, что я мог улыбаться вам, как деревенский дурачок, часами, а на вашем лице не дрогнул бы ни один мускул.

Она прижала ладонь ко рту, чтобы не рассмеяться.

— Очень прошу вас не приводить в исполнение свою шутку. И помните. Дер… мистер Уиттакер, что я разрешила вам сопровождать меня при условии, что вы не будете делать ничего такого, что могло бы меня расстроить.

— О, а это бы вас расстроило?

— Чрезвычайно!

— Тогда я воздержусь, — пообещал он. — В данный момент.

Она снова покраснела и стала выглядеть еще прелестнее. Но он видел, что в ее душе происходит борьба.

— Надеюсь, вы понимаете, — сказала она наконец, — что я совершенно не привыкла к таким вещам.

— К каким?

— Чтобы меня поддразнивали. И к пустым комплиментам. А еще, я не знаю, как это назвать, к слащавым речам!

Так говорят в Ирландии.

— Ну да, конечно. Вы ведь выросли в Ирландии. — Он подавил смешок. — А я никогда там не был.

— Никто бы об этом не догадался, — лукаво возразила она. — У вас такой дар молоть чепуху и безбожно льстить…

— Синтия, дорогуша, я надеюсь, что это комплимент, — растягивая слова в подражание ирландскому акценту, произнес он.

Синтия поперхнулась от смеха.

— И не надейтесь. К тому же у вас совершенно не получается ирландский акцент.

— Во всяком случае, я заставил вас рассмеяться. Мне нравится, когда вы смеетесь.

Она улыбнулась, но покачала головой.

— Я не знаю, почему мне смешны ваши выходки. Дело не в том, что именно вы говорите, а в той манере, в какой вы всю эту чепуху преподносите.

— Правильно, — согласился он. — Мне не хватает настоящего остроумия, и я компенсирую его глупостью.

— О Господи! Неужели я так сказала?

— Что-то вроде этого. Не беспокойтесь. Мне все равно, считаете ли вы меня простачком или умником. Главное — чтобы вам со мной было весело.

— Дерек! — возмутилась она. — Что вы такое говорите!

Вряд ли кто-нибудь считает вас простачком.

Они уже спустились на первый этаж. Дальше по коридору были слышны голоса. Видимо, несколько человек собрались в библиотеке. Синтия автоматически пошла на шум голосов, но Дерек взял ее за локоть, чтобы остановить. Она удивленно повернулась к нему.

— Не ходите туда, — серьезно сказал он, понизив голос, так чтобы никто не мог их услышать. — Я все утро повсюду искал вас, а теперь собираюсь удержать. — Он увидел, что она напряглась, и добавил намеренно небрежным тоном:

— По-моему, я это заслужил. И вы, как мне кажется, тоже. — Сквозь ткань платья он ощутил, как она дрожит.

— Удержать меня? Не понимаю, что вы хотите этим сказать.

— Удержать вас возле себя, — поправился он. — На какое-то время. — Это было не совсем то, что он имел в виду, но пока этого хватит. Он еще больше понизил голос. — Нам так много надо сказать друг другу.

Настроение у обоих моментально изменилось. В воздухе повисло напряжение. Поскольку она молчала, он тихо добавил:

— Я должен поговорить с вами, или я сойду с ума.

Она окаменела. Потом очень медленно подняла на него глаза, полные муки.

— Разве вы не понимаете? — Это был почти шепот, но сколько в нем было боли! — Мне нечего вам сказать. И я не могу вас слушать. Мне не следовало идти с вами. — Вся дрожа, она выдернула руку. — Не преследуйте меня, прошу вас.

Отпустите меня.

Но он не мог ее отпустить. Он загородил ей дорогу.

— Всего пять минут. Ведь я прошу не слишком много, не так ли? — Он увидел, что она собирается отказать ему даже в этом, и сказал:

— Хорошо. Три. Три минуты.

Ее взгляд был устремлен на дверь библиотеки.

— Я не могу. Даже три минуты. Не здесь. Не сейчас.

— Тогда где? И когда?

— Дерек, ради Бога…

— Я встречусь с вами там и тогда, где и когда вы скажете.

— Нигде! И никогда.

Она попыталась обойти его, но он опять загородил ей дорогу. На этот раз он почти прижал ее к стене.

— Вы от меня не уйдете. — Он говорил тихо, но твердо. — Вы сами знаете, что вам от меня не избавиться. Я, буду вас преследовать, Синтия, также, как вы преследовали меня — в моих мыслях, конечно. Вы не знаете, как я страдал, как не знал покоя все эти три года.

За се спиной была стека, и ей пришлось остановиться.

— Нет, я знаю, — прошептала она. Она побелела как полотно. — Я тоже страдала.

Ее близость сводила его с ума. Он хотел прижаться к ней, обнять се. Он так сильно этого хотел, что весь дрожал от желания прикоснуться к ней.

— Встретимся сегодня вечером, — прохрипел он, нависая над ней. — Мне все равно где.

Он увидел, как у нее расширились зрачки, как от волнения билась крошечная жилка на шее. Ее губы разомкнулись, и она прошептала:

— На верхней площадке лестницы. Я встречусь с вами на верхней площадке лестницы.

— Когда?

— В полночь. Нет… без четверти двенадцать.

— Я приду.

Он вздохнул и выпрямился. Синтия поднесла к лицу дрожащую руку, но не закрыла его, хотя казалось, что она в ужасе от того, что только что пообещала Дереку. Потом она, нагнувшись, проскользнула под рукой Дерека и убежала.

Он улыбнулся ей вслед. Он одержал победу! Ему хотелось кричать, прыгать и бить кулаками по воздуху.

— А на какой лестнице? — пробормотал он, но в коридоре уже никого не было. Он усмехнулся и пообещал исчезнувшей Синтии:

— Ничего. Я тебя найду.

Глава 9

Синтия положила на стол перед собой лицом вверх бубновую семерку, аккуратно прикрыв все карты, кроме верхнего края восьмерки треф. Дерек громко застонал, а Ханна вскричала:

— Синтия, негодница!

— Ну, ну, — укоризненно сказал мистер Эллсуорт, посмеиваясь. — Это же всего-навсего игра.

— Да, конечно, но почему ей так поразительно везет? — Дерек с явным отвращением взглянул на свои карты. — Мне ни за что не избавиться от всей этой мелочи.

Синтия позволила себе чуть улыбнуться.

— Это всего лишь игра, мистер Уиттакер.

— Которую я, как обычно, обречен проиграть. Это был последний удар, который вы мне нанесли, или у вас есть в запасе еще, леди Синтия?

Синтия посмотрела на лежащие на столе карты и внимательно сравнила их с теми, что были у нее на руках. Дерек был слишком близко, и ей было трудно сосредоточиться на игре. Она решила, что лучше рискнуть, чем продумывать все до конца. Все взгляды были устремлены на нее, а сегодня такое пристальное внимание было ей невыносимо.

— Пожалуй, что последний, — ответила она, имитируя спокойствие, которого она отнюдь не ощущала.

Игра перешла к Дереку. Он притворился, что тихо ругается себе под нос, с комичным видом перетасовывая карты, словно они каким-то волшебным образом могли превратиться в другие, если их перекладывать то в одном, то в другом порядке. Время шло. Он дважды выбирал карту из тех, что веером держал в руке, и в нерешительности помахивал ею над столом, будто собираясь ее сбросить. Но оба раза он засовывал выбранную карту обратно, качая головой и яростно бормоча нечто невнятное. Ханна начала наконец посмеиваться, а мистер Эллсуорт рискнул вполне дружелюбно запротестовать:

— Послушайте, дорогой друг, либо играйте, либо берите еще карту. Одно из двух.

Синтия не позволила себе смеяться. Она не смела расслабиться. Маска полной невозмутимости словно приклеилась к ее лицу, хотя она наблюдала за Дереком из-под полуопущенных ресниц. Ее сердце бешено колотилось. Она смогла провести вечер рядом с Дереком — при этом под столом их колени были на расстоянии нескольких дюймов друг от друга только потому, что Ханне и мистеру Эллсуорту нужны были для игры еще два партнера. В тот вечер она всячески избегала взгляда матери и намеренно пыталась создать впечатление, что поощряет именно мистера Эллсуорта. Но сердцем она чувствовала, что ее недавно обретенное понимание того, что она может найти в себе силы и смелость взбунтоваться против матери, все росло. Более того, стремление противостоять родителям и следовать велению своего сердца с каждым часом все больше крепло.

Однако она должна подавить опасные импульсы в самом зародыше, сказала она себе. Только по этой причине — и не по какой-нибудь недозволенной — она согласилась встретиться сегодня ночью с мистером Уиттакером. Исключительно для того, чтобы раз и навсегда расставить все по местам. Она все ему объяснит, и он ее поймет. Но даже если и не поймет, то она попытается растолковать ему, что придется оставить ее в покое. Ради него самого и ради нее, в сотый раз напомнила она себе. Отвергнув его окончательно и бесповоротно, она сослужит ему хорошую службу. Надежда слишком обманчива. Если она не сбудется, то принесет ему еще большую боль. Она избавит его от боли, не оставив ему никакой надежды. Да, именно так она и поступит!

Один раз она уже все это проделала. Ужасно, что ей придется сделать это снова. Первого случая — на балу в посольстве три года тому назад — было достаточно. В ту ночь она проплакала до самого рассвета. Но она пообещала себе, что сегодня ночью она плакать не будет. Она ни о чем не будет сожалеть.

Фарфоровые часы на каминной полке пробили десять.

Дерек, казалось, не обратил на это никакого внимания, и она была ему за это благодарна. Каждый бой часов был напоминанием того, что их ночное свидание неумолимо приближается, и от этого Синтию бросало в жар. Что это было — страх или возбуждение? Что держало ее в таком напряжении весь вечер?

Верно, и то и другое, решила она, но не могла понять, какое из этих чувств было сильнее.

Хотя имело ли это значение? Оба эти чувства были неуместны. И нечего ей ни бояться, ни волноваться. У них с мистером Уиттакером сегодня ночью произойдет обсуждение — и ничего больше. Она ему кое-что разъяснит, спокойно, но твердо, и уйдет.

Но почему ей все время приходится напоминать себе о своем решении? Это было похоже на то, что в душе она не решила все окончательно. Да, так оно и есть.

Синтия вдруг поймала себя на том, что судорожно сжимает в руке карты. Она заставила себя спокойно вздохнуть и расслабила руку. Бояться совершенно нечего, сказала она своему отчаянно бьющемуся сердцу. И волноваться тоже не о чем. Но неуправляемые чувства кипели, бушевали, гремели, шипели и жужжали у нее в груди. От предчувствия того, что должно было произойти, кружилась голова и подкатывала тошнота, как будто у нее поднялась температура. Слава Богу, все скоро кончится. Через час и сорок пять минут…

Нет, уже через час и тридцать минут.

Время свидания неумолимо приближалось, и сосредоточиться на картах было все труднее.

Насколько она могла понять, Дерек вел себя совершенно нормально, словно предстоящая встреча его вовсе не касалась. Она надеялась, что у нее такой же невозмутимый вид.

Поскольку она вообще никогда не была слишком болтлива, возможно, никто и не заметит, что се мысли далеки от игры.

Леди Баллимер, если бы у нес была возможность наблюдать за дочерью, конечно, заметила бы, что с ней что-то происходит, но карточная игра помогла Синтии уйти из поля зрения матери. К тому же она специально выбрала такое место за карточным столом, чтобы сидеть спиной ко всем остальным, находящимся в гостиной.

Воспользовавшись тем, что была очередь Ханны делать ход, Синтия украдкой взглянула на Дерека. Всякий раз, когда она на него смотрела, ее обдавало жаром. В глазах Синтии он был воплощением мужественности. Синий камзол из тончайшего сукна и безупречно белая рубашка. Ничего показного, нарочитого. Никаких крайностей. Простой, отлично сшитый лондонским портным камзол, выгодно подчеркивающий высокую, хорошо сложенную фигуру. Темные волнистые волосы, идеальный профиль… мужественно очерченный подбородок… скулы… форма рук — сильных и чистых — все в нем вызывало у Синтии головокружительное чувство вожделения.

Но главное в нем все же не красота, подумала она с замиранием сердца. Было в нем нечто гораздо большее, чем просто правильные черты лица и великолепная фигура. В нем чувствовались сила и уверенность, а властность смягчалась умением посмеяться над собой. Он, несомненно, был лидером, но казалось, что он не осознает, что его всесокрушающая энергия является чем-то необычным. Его скромность была такой же подкупающей, как его сила. И самое важное, самое главное, что привлекало се в нем, были доброта и тепло, исходившие от его темных глаз.

Господи, какая же это мука! Она снова опустила глаза и стала смотреть в карты, стараясь игнорировать подавлявшее ее присутствие Дерека. Но это было то же самое, что не замечать земного притяжения. Ее сознание было подвластно только ему, что бы она ни делала и о чем бы ни думала. Чем больше она его узнавала, тем сильнее становилось ее убеждение, что он был именно таким, каким показался ей в тот далекий вечер в лондонском театре, — мужчиной ее мечты.

И тем тяжелее ей было оказаться лицом к лицу со своим будущим, в котором нет места Дереку Уиттакеру.

Часы исправно тикали. Карты тасовались и сдавались, козыри объявлялись — все шло своим чередом. Вокруг нее все болтали и смеялись. А Синтии казалось, что она завернута в вату и задыхается от необходимости улыбаться, разговаривать и следить за игрой. Как раз в тот момент, когда заканчивалась последняя партия игры, часы пробили одиннадцать. Через три четверти часа. Неужели никто не слышит, как громко бьется ее сердце?

Она еще раз украдкой взглянула на Дерека. Ничего глупее придумать было нельзя! Если бы он в этот момент посмотрел на нее, их взгляды встретились бы и от стены спокойствия, которой она с таким трудом себя окружила, остались бы только осколки. Но он, слава Богу, не смотрел на нее. Его отсутствующий, но хмурый взгляд был устремлен в другой конец комнаты, где сидели все остальные.

Проследив за его взглядом, Синтия увидела, что Дерек смотрит на свою сестру. Она все еще осмысливала этот факт, когда услышала, как резко чиркнул по паркету отодвигаемый Дереком стул и карты шлепнулись на стол. Он вежливо извинился перед партнерами по картам, пообещал вернуться, когда подведут счет: «У вас будет шанс обвинить меня и сказать, какой я никудышный игрок», — и направился к группе людей, окруживших леди Малком.

Синтия видела, как он озабоченно наклонился к сестре и что-то тихо ей сказал. Леди Малком немного растерянно кивнула. Дерек выпрямился и, перехватив взгляд своего зятя, дал ему едва заметный знак. Ему удалось привлечь внимание лорда Малкома, который тут же с обеспокоенным видом посмотрел на жену. Не теряя времени на извинения, он подошел к ней и, взяв ее под руку, повел из гостиной. Меньше чем через минуту заботливый муж уже уложил леди Малком в постель.

Синтия почувствовала, как от волнения у нес перехватило дыхание. У нее действительно до предела напряжены нервы, раз эта невинная маленькая семейная сцена произвела на нее такое впечатление.

Дерек вернулся к карточному столу. Синтия долго не решалась прямо взглянуть на него, но, когда он сел, она все же спросила:

— С вашей сестрой все в порядке, мистер Уиттакер? Надеюсь, она не заболела?

— Мне показалось, что она выглядит уставшей.

Его улыбка заставила Синтию отвести взгляд. Было очень трудно не ответить на его улыбку, но она видела, что леди Баллимер не спускает с нее глаз. Синтия почувствовала на себе взгляд матери в тот момент, когда она, обернувшись, смотрела, как Дерек направляется к сестре.

— Вы хороший брат. — У нее было такое ощущение, что кто-то просто вырвал эти слова у нее изо рта. Она не собиралась их произносить. Она не хотела говорить ничего сверх того, что уже сказала. Прикусив губу, Синтия смотрела на свои руки, чувствуя себя несчастной. Она боялась поднять голову.

— Натали хорошая сестра.

Ничего необычного или пугающего в этом ответе не было. Да и прозвучал он как экспромт. Надо брать с него пример и ни в коем случае не выдавать своих чувств. Поскольку она все еще не могла прямо смотреть на Дерека, она обратилась с улыбкой к Ханне и мистеру Эллсуорту.

— Я думаю, что леди Малком очень повезло, что двое мужчин так о ней заботятся.

— Она другого мнения, — весело отозвался Дерек. — Она называет это издержками чрезмерного богатства. Она очень часто просит нас не суетиться вокруг нее и не волноваться по пустякам.

Ханна озорно улыбнулась.

— А я считаю, что это замечательно. Если хотите, я разрешаю вам обоим перенести свою заботу на меня. Я не стану жаловаться. Наоборот, мне это будет очень приятно.

Синтия подумала о том, что тоже ничего не имела бы против. Она просто не могла представить себе, чтобы ее братья заметили, если бы она выглядела уставшей, не говоря уже о том, что они что-нибудь предприняли бы по этому поводу.

Даже если бы она была беременна, как Натали. Будет ли у нее когда-нибудь муж, который станет нежно о ней заботиться? Перспектива вырисовывалась неясная.

При этой мысли Синтия машинально перевела взгляд на Джона Эллсуорта. Ее снова поразило, как мало он похож на идеал, сидевший за столом напротив него. Но что толку об этом думать?

Синтия внимательно посмотрела на мистера Эллсуорта в сотый раз за этот вечер, чтобы определить, насколько он к ней расположен. Ничего, кроме раздражения, эти наблюдения ей не дали. Впечатление было такое, что она его вовсе не интересует. Скорее он ее боится. В его присутствии Синтия старалась смягчать свою природную сдержанность, особенно в тех случаях, когда находилась под неусыпным оком матери, но мистер Эллсуорт, по-видимому, принадлежал к тем людям, которые прячут свою застенчивость за добродушной манерой общения. Таких людей очень трудно понять по-настоящему. Синтия не замечала видимых признаков его симпатии к ней, однако он, вероятно, и к Ханне не питал особых чувств. Короче говоря, он оказался невосприимчивым к ее чарам, и это было обескураживающим. Синтия никак не могла понять, радоваться этому открытию или сожалеть о нем.

Она надеялась, что се голова прояснится, как только она избавится от навязчивого внимания мистера Уиттакера. Дерек все время ее отвлекал.

Разумеется, сегодня вечером он очень тщательно следил затем, чтобы не обращать на нее внимания, но это порождало еще большую сумятицу в се душе. Невидящим взором она смотрела, как мистер Эллсуорт в очередной раз сдает карты.

Прошло еще десять мучительно долгих минут. К четверти двенадцатого Синтия превратилась в комок нервов. Неужели этот вечер никогда не кончится? Однако, когда герцогиня поднялась со своего места у камина, давая этим понять, что пора расходиться, Синтии вдруг показалось, что бесконечный вечер пролетел, словно один миг. Она вышла из гостиной в сопровождении леди Баллимер, старательно глядя в пол.

Ей пришлось выдержать еще одно испытание: леди Баллимер поднималась по лестнице так медленно, что Синтия была готова обогнать ее, чтобы поскорее оказаться у себя в комнате.

Горничная матери Люси дремала в кресле в ее спальне, но сразу же вскочила, когда они вошли. Как только леди Баллимер и Люси скрылись в комнате, Синтия посмотрела на себя в зеркало, чтобы поправить прическу. Она молилась лишь о том, чтобы предстоящее ей опрометчивое свидание осталось незамеченным. Если ей повезет, мать даже не узнает, что она покидала свою комнату.

Половина двенадцатого. Все еще рано выскользнуть из комнаты. Может, это и к лучшему: будет неловко, если она наткнется в коридоре на Люси. Она подождет до того времени, когда Люси уйдет наверх, в комнаты для слуг.

Без двадцати двенадцать. Люси закончила вечерний туалет леди Баллимер и, зевая, пришла к Синтии, чтобы предложить свои услуги.

— Спасибо, Люси, я сегодня справлюсь сама. — Синтия надеялась, что ее улыбка была достаточно убедительной. — Можешь идти спать, если хочешь.

Люси слегка удивилась, но послушно поклонилась и вышла. Когда дверь за горничной закрылась, Синтия услышала обеспокоенный голос матери:

— Синтия! Ты отослала Люси?

У Синтии упало сердце.

— Да, мама. А тебе еще что-нибудь нужно?

— Нет, любовь моя.

Но Синтия слышала, как скрипнули пружины кровати, и поняла, что мать встала и торопливо надевает халат, чтобы войти к ней и проверить, все ли в порядке. Черт! Она села за туалетный столик. К тому моменту, как леди Баллимер появилась на пороге ее комнаты, Синтия делала вид, будто роется в одном из ящичков. Подняв глаза, она встретилась в зеркале с глазами матери, надеясь, что у нее достаточно невинный вид. Однако леди Баллимер смотрела на нее с холодной подозрительностью.

— Что ты делаешь, Синтия? Ты еще даже не разделась.

— Мне что-то пока не хочется спать. Я подумала, может, мне немного почитать?

— А какое это имеет отношение к… — нахмурилась леди Баллимер.

— Кажется, я забыла свою книгу внизу в библиотеке.

Какая досада! Придется спуститься и найти ее.

— Тебе надо было послать за, книгой Люси.

— Нет, мама. Я не совсем уверена в том, где именно я ее оставила. И сейчас уже так поздно, что я не хотела задерживать Люси. Она очень хотела спать.

— И ты собираешься идти в библиотеку одна, в темноте, ночью? Все уже легли спать. Мне это не нравится.

— Что за ерунда, мама, — ответила Синтия с деланным смешком. — Я возьму лампу. Что такого ужасного может со мной случиться? — Она встала и подняла со стола лампу, надеясь, что ее слова и действия покажутся матери вполне разумными.

Но леди Баллимер явно насторожилась.

— Мне это не нравится, — повторила она.

Синтия сделала вид, что она в отчаянии. На самом деле она чувствовала себя виноватой.

— Может быть, мне взять с собой кинжал? — пошутила Синтия, но таким тоном, чтобы не показаться неуважительной. — Право, мама, ты слишком осторожна. Не думаю, что встречусь в Оулдем-Парке с какими-нибудь отчаянными типами. Во всяком случае, не по дороге в библиотеку. — Она поцеловала мать в щеку. — Спокойной ночи, мама.

— Я не лягу до тех пор, пока ты не вернешься, — решительно заявила леди Баллимер. — Если ты не придешь обратно через десять минут, я позову на помощь.

Ужас охватил Синтию. Десять минут! Она не сможет сказать все, что хотела, за десять минут. И что, если Дерек опоздает на свидание?

Она похлопала мать по рукаву халата, как она обычно делала, когда была маленькой девочкой, чтобы задобрить ее.

— Ах, мама, прошу тебя. Я хотела немного посидеть и почитать в библиотеке. Там гораздо удобнее.

— Нет, — решительно возразила леди Баллимер. — Нет и нет! Сейчас же возвращайся, Синтия Фицуильям, или я подниму на ноги весь дом, чтобы найти тебя.

Синтия не сомневалась, что мать так и поступит, и сказала испуганно:

— Пожалуйста, не делай ничего такого, чтобы над нами потом смеялись. Я постараюсь вернуться как можно скорее.

Но я могу и не успеть за десять минут.

— Десяти минут более чем достаточно.

— А что, если книга не там, где я думаю? Мне придется поискать. Позволь мне вернуться через двадцать минут, мама.

— Пятнадцать. И ни секундой больше.

— Это же очень большой дом. К тому же я могла забыть книгу где угодно.

— Если ты ее не найдешь, возвращайся без нес. Даю тебе пятнадцать минут, Синтия. — Из холла донесся бой часов — было без четверти двенадцать. — Ты должна быть здесь ровно в полночь.

Синтия уже не могла терять времени на перепалку.

— Хорошо, мама. Пусть будет в полночь. Или чуть позже.

Она сбежала от матери прежде, чем та успела что-либо возразить или рассердиться. Синтия опасалась также, что за этим могут последовать новые вопросы и еще более жесткие ограничения.

Деспотизм мужа вряд ли может быть хуже, чем тирания матери, с горечью подумала Синтия. Ради одного этого стоит выйти замуж за кого угодно, только бы избавиться от опеки матери.

Эта предательская по отношению к матери мысль пришла ей в голову непрошеной, и Синтия тут же почувствовала себя виноватой. Какая же она плохая дочь: скрытная, непослушная, неблагодарная! Ну почему она не может быть хорошей?

Но она будет хорошей, пообещала она себе. Начиная с этого момента и через пятнадцать минуте ее опасными чувствами к Дереку Уиттакеру будет покончено раз и навсегда.

Или по крайней мере, поскольку она не может контролировать свои чувства, когда дело касается Дерека, она самым решительным образом отвадит его. И как только она это сделает, уже не будет иметь значения, что она чувствует.

Крепко сжав в руке лампу, с высоко поднятой головой, полная благородной решимости, Синтия закрыла за собой дверь и пошла по коридору в сторону лестницы.

Она вздрогнула от испуга, когда рядом вдруг оказался Дерек, и чуть было не вскрикнула от неожиданности, но он приложил палец к губам, чтобы она не поднимала шума. В его глазах плясали искорки, но не насмешки, а озорства. Он обнял ее за талию и увлек в дальний угол коридора, подальше от двери в ее комнату.

Состояние Синтии от этого прикосновения отнюдь не улучшилось.

— Нельзя же так! Вы до смерти меня напугали, — прошептала она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более сердито. Ее сердце прыгало не то от радости, не то от страха. — Откуда вы появились?

— Из ниши, где стоит статуя.

Он смотрел на нее с усмешкой. Никакого раскаяния. Вид этой усмешки, которую она находила довольно привлекательной, когда глядела на нее издали, сейчас, на расстоянии всего нескольких дюймов от ее лица, привел ее в радостное возбуждение. Желание волной прокатилось по всему телу. Она почувствовала, что слабеет. Выполнить то, ради чего она согласилась на это свидание, очевидно, будет труднее, чем она думала.

Между тем он, не отнимая руки от ее талии, вел ее нежно, но неумолимо все дальше по коридору.

— Хотя мне страшно нравится рыскать по дому, чтобы найти вас, — заметил он, — я все же не стал рисковать и решил, что лучше всего поджидать вас у вашей же двери.

— Вы слышали, что мне было сказано?

— Нет. А что? Расскажите.

Он подвел ее к высокой готической арке, застекленной цветным витражом. В дневное время это огромное окно освещало лестницу и площадку. В темноте ночи витраж был непрозрачным и почти черным. Синтия опустилась на каменный выступ под окном, и Дерек сел рядом с ней.

— Я могу уделить вам всего пятнадцать минут.

— Так много? Помнится, вы соблаговолили разрешить только три.

Синтия прикусила губу. В своем благородном желании отвадить его раз и навсегда она начисто об этом забыла.

— Я… решила дать вам больше времени, потому что…

Впрочем, это не имеет значения. Я обещала маме, что вернусь к полуночи.

— Она знает, что вы со мной? — удивился он.

— Разумеется, нет. Я сказала ей, что мне надо спуститься вниз в библиотеку, где я забыла книгу. — Внезапно ее охватила дрожь. — Какое холодное это стекло.

Дерек тут же обнял и прижал ее к себе, чтобы согреть.

Синтия сопротивлялась меньше, чем полминуты, а потом сдалась. В конце концов это будет последний раз, когда она насладится объятием мужчины, которого любит. К горлу подступил ком, и она судорожно сглотнула. Слезы были готовы пролиться, но ей удалось их сдержать. Она не должна плакать, сказала она себе. У нее нет на это времени. У нее всего пятнадцать минут.

— Дерек. — Она положила голову ему на плечо. Какое волшебное чувство! — Я пришла, чтобы с тобой попрощаться, Она почувствовала, что он замер. Прежде чем он успел опомниться и прервать ее, она поспешила добавить:

— У нас с тобой нет будущего. Они никогда не позволят мне выйти за тебя замуж.

— То есть ты хочешь сказать, что не хочешь выходить за меня?

— Я говорю тебе, что не могу. Мои родители никогда не согласятся на наш брак. Ты, наверно, скажешь, что мы должны ослушаться их, открыто им не повиноваться…

— Можешь не сомневаться, я именно так и скажу.

— ..но я не могу. С моей стороны это будет неблагодарностью.

— Что за ерунду ты говоришь? — Он взял ее за плечи и немного отстранил от себя, чтобы лучше видеть ее лицо. — Я знаю, что ты чувствуешь то же, что и я. — Он смотрел не отрываясь прямо ей в глаза. — Я это знаю, — тихо повторил он.

— Возможно. Но какое это имеет значение? — горестно ответила она.

— Это единственное, что имеет значение, поверь мне. Но если ты думаешь по-другому, — сухо добавил он, — я сомневаюсь, что ты сможешь объяснить это за пятнадцать минут.

— Я попытаюсь. Дерек, умоляю тебя, выслушай меня. И постарайся не спорить со мной, иначе я собьюсь.

— Хорошо. Говори.

— Боюсь, что мне придется признаться в некоторых вещах, касающихся моей семьи, и я надеюсь, что ты никому никогда об этом не расскажешь.

— Даю слово.

— Спасибо.

Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и, сложив руки на коленях, задумалась. Какие найти слова, чтобы рассказать об этом? Сухая информация? Факты? Все это не подходит. Слишком грубо и резко. Расправив плечи, она медленно начала:

— Мой отец во многих отношениях замечательный человек. Но он слишком увлекается спортом. Особенно скачками. А еще…он…любит выпить. — Она почувствовала, как краска заливает ей лицо, и потупилась. — Как ты понимаешь, эти два качества в одном человеке…

— Да, я понимаю, что это страшное сочетание. — Его голос был полон сочувствия, но ей показалось, что он все же насторожился. Разве она могла винить его за это? Если она собирается с ним распрощаться, ему незачем стараться облегчить ей задачу. — Я слышал, что это достаточно распространенная проблема. И как далеко это все зашло?

— Ты хочешь знать, велики ли потери? Думаю, что очень велики. Конечно, об этом обычно не говорят с детьми, поэтому мне ничего никогда не объясняли. Размеры бедствия мне неведомы. Но у меня сложилось определенное мнение по поводу нашей финансовой ситуации. Она ужасна уже в течение нескольких лет.

— Нет необходимости рассказывать мне все подробности. Я могу сэкономить тебе несколько минут. — Его голос стал вдруг суровым. — Когда ты отвергла меня в Лондоне, я кое-кого порасспросил, чтобы понять, что произошло, и разобраться в причинах, по которым ты это сделала. Я узнал достаточно, чтобы быть уверенным в одном: в страстном желании твоей семьи выставить тебя на аукционе невест, и чем скорее, тем лучше. Как ты наверняка догадываешься, ты ценный товар.

Синтия вздрогнула, и Дерек немного смягчил тон.

— Что для меня менее ясно, любовь моя, так это то, почему ты разрешаешь использовать себя таким образом. Почему ты должна жертвовать собой для того, чтобы они могли пополнить свои карманы?

Его обращение — он сказал «любовь моя»! — взволновало ее.

«Мне нельзя плакать, — в отчаянии напомнила она себе. — Как бы он меня ни называл».

— Это не так уж трудно понять. — Она попыталась ответить спокойно, но ее выдала дрожь в голосе. — Так устроен мир. Так было всегда. Дочерей выдают замуж, чтобы увеличить состояние своих семей.

Она увидела, как в его темных глазах вспыхнул гнев, и жестом показала, что умоляет его молчать.

— Ты согласился выслушать меня и не спорить.

— Да, — процедил Дерек сквозь зубы. — Продолжай.

— Я легко могу себе представить, что ты обо мне подумал!

На нее вдруг нахлынули воспоминания. Как же больно ей было вспоминать выражение удивления на лице Дерека на том несчастном балу, даже больнее, чем то, с каким гневом и горечью он смотрел на нее, когда они встретились во второй раз. Но она понимала его чувства, ведь ее поведение могло вызвать только презрение. Она, верно, так глубоко ранила его сердце, что он все еще после стольких лет на нее сердится. И это было самым невыносимым, потому что у нее не было намерения причинять ему такую боль.

Она на минуту закрыла глаза, чтобы скрыть боль и ту вину, которую за собой чувствовала.

— Мне очень жаль, — прошептала она. — Прости меня за мою холодность, но я больше виню себя в другом. — Она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. — Мне не следовало поощрять тебя.

— Черт возьми! Не извиняйся за это! — У него вырвался какой-то придушенный смешок. — Это мне как раз нравилось больше всего.

Синтия понимала, что он хочет заставить ее улыбнуться.

— Нет, это было ошибкой. Мне следовало бы это понять и не поддаваться искушению.

— Ты говоришь это серьезно?

— Да.

— Что ж. — Он был явно огорошен ее ответом. — Ты с этого начала — я имею в виду, что была не против моих ухаживаний, и мне бы очень хотелось, чтобы так было и дальше. Зачем было, например, намекать мне, что мы встретимся на этом несчастном балу, если все, что ты хотела, — это унизить меня?

— Тебе, наверно, показалось это очень странным.

— Я бы употребил другое слово, но «странно» сойдет.

Синтия опустила глаза и уперлась взглядом в его колено, кстати, очень привлекательное: сильное и хорошей формы.

— Я не собиралась разжигать страсти. Я хотела… Думаю, ты знал, чего я хотела.

— Мне все еще будет приятно услышать это от тебя.

Слабая улыбка осветила ее лицо.

— Я хотела танцевать с тобой.

— И все? Ладно, это не важно. Я не буду искушать судьбу.

Она не смела поднять на него глаза: он сказал это с такой теплотой в голосе, что она побоялась, что расплачется.

— А что заставило тебя изменить решение?

— Мне пришлось. В тот день, когда мы встретились в парке, ты помнишь? Я была с Хендерсонами.

— Помню.

— Мистер Хендерсон сначала тебя не узнал. Только по пути домой он вспомнил, где он видел тебя в последний раз и кто ты. Он сказал мне и своей жене, что ты секретарь лорда Стоуксдауна. Сначала он даже почувствовал себя немного оскорбленным из-за того, что ты осмелился заговорить с ним. А потом ему пришло в голову, что это была отличная шутка. Он стал смеяться над твоей смелостью и поддразнивать меня, клянясь, что это моя красота заставила тебя нарушить приличия и разыграть эту сцену. Что это я своей красотой притянула тебя к нашей карсте и тому подобное. Ничего плохого он не имел в виду. Он, естественно, не догадался, что мы уже были знакомы, и просто надо мной подшучивал. Но… — Она почувствовала, что краска снова заливает ей лицо, но все же посмотрела на Дерека. — Дерек, пойми меня… — Ее голос дрогнул. — Я так испугалась, когда узнала… когда поняла…

Приличных слов, чтобы сказать ему об этом, не было. Почему она этого не предвидела? Какие бы слова она ни подобрала, все они будут звучать как оскорбление. И сейчас — только сейчас — она поняла, что это действительно оскорбление.

Убийственно тихим голосом он закончил за нее предложение:

— Когда ты поняла, что я беден.

Она сжала ладонями пылающие щеки.

— Господи, как подло это звучит.

— Правда часто неприглядна. — Он выглядел сердитым, но она знала, что на самом деле была задета его гордость. — И насколько же бедным я, по твоему мнению, был, Синтия?

Слишком бедным, чтобы содержать семью? Неужели ты принимала меня за негодяя, который заманивает в свои сети приличных женщин, не имея при этом намерения на них жениться?

— Нет, что ты, я никогда так не думала!

— Тем не менее ты прекрасно объяснила внезапную перемену в своем поведении.

Отвращение — вот что она увидела в его взгляде.

— К тому моменту, когда я увидел тебя на балу в посольстве, ты уже обнаружила, что я не тот богатый джентльмен, за которого ты меня принимала. И ты отнеслась ко мне соответствующим образом, не так ли?

— Мне пришлось это сделать, Дерек. Разве ты этого не понимаешь? — Она подняла на него умоляющий взгляд и дотронулась до его рукава. — Не понимаешь? Я пыталась быть доброй.

— Доброй? — Он отшатнулся от нее. — Это так ты представляешь доброту?

— Да, — Рука, лежавшая на его рукаве, дрожала. — Я знала, что не могу позволить тебе преследовать меня. Тогда я считала, что тебе будет легче, если ты возненавидишь меня. — Ее глаза наполнились слезами: у нее уже не было сил их сдерживать. — Это сработало, разве не так? Дерек, умоляю тебя, скажи, что это тебе помогло. Скажи… Ради Бога, скажи, что мои страдания были не напрасны. — Из ее груди вырвался всхлип. — Ты себе даже представить не можешь, чего мне стоило унизить тебя.

Он был ошеломлен. Синтия глубоко вздохнула, проклиная себя за то, что выдала свою слабость. Она стерла постыдную влагу со щек и сказала:

— Извини, я дала себе обещание не плакать. Но мне никогда не удается его выполнить, когда дело касается тебя.

Он тут же потянулся к ней, чтобы заключить в объятия, Но Синтия отпрянула и уперлась руками ему в грудь, чтобы удержать его.

— Нет, — сказала она прерывающимся голосом. — Не надо быть ко мне добрым. Делай что хочешь, только не прикасайся ко мне. — Она вдруг поняла, что смеется и плачет одновременно. — Иначе будет хуже нам обоим.

Он молча достал носовой платок и протянул его Синтии.

— Спасибо. — Стараясь сохранить хотя бы каплю достоинства, она промокнула слезы и несколько раз глубоко вздохнула. — По-моему, я сейчас потеряла две драгоценные минуты.

— Ты потеряла не меньше десяти. А если все, что ты собиралась сделать, — это попрощаться со мной, ты вообще понапрасну потеряла время.

Она посмотрела на него с опаской:

— Что ты этим хочешь сказать? Я пыталась тебе объяснить… О, кажется, я поняла. Ты имеешь в виду, что на самом деле я ничего не объяснила.

— Синтия, любовь моя, ты и не можешь ничего объяснить, — убежденно возразил он. — В то мгновение, когда ты созналась, что чувствуешь то же, что и я, ты проиграла. — Он улыбнулся. — Я никогда не позволю тебе сказать мне прощай. — И хотя он произнес эти слова шепотом, его взгляд был полон уверенности и бесконечной нежности.

Он взял носовой платок из ее внезапно ослабевших рук, осторожно вытер влажные щеки, сложил платок и, поцеловав его, положил обратно в карман. Все это время она провожала его действия беспомощным взглядом. В голове был полный хаос. Она каким-то образом все испортила или что-то напутала. Ей почему-то не удалось все объяснить ему. Если бы он понял, он отпустил бы ее. Так поступил бы любой человек, будь он джентльменом.

А если он не понял? Но это показалось ей совершенно невероятным. Как он мог не понять? Ведь она попросила его держаться от нее подальше, и он должен был отнестись к ее просьбе с уважением. Ей казалось, что она растолковала ему все достаточно ясно, но, по всей вероятности, она ошибается. Придется сказать все еще раз и без обиняков. Времени у нее почти не остается.

Она посмотрела ему прямо в лицо и, схватив обе его руки, подалась вперед, стремясь полностью завладеть его вниманием и заставить его понять.

— Дерек, прошу тебя. Все и так слишком тяжело, так не осложняй мою задачу еще больше. Я надеялась, что я все тебе объяснила. Я прощаюсь с тобой не потому, что хочу этого, а потому, что должна. Мне очень жаль, если это причиняет тебе боль, но ты должен с этим смириться.

Как это сделала я.

— Синтия, любовь моя…

— Не называй меня так. Я не твоя любовь и никогда не смогу ею быть. — Она заглядывала ему в глаза, но читала в них лишь отказ, нежелание смиряться. И нежность. В отчаянии она покачала головой. — Ну как ты не понимаешь? Я должна выполнить свой долг. Долг важнее, чем чувство. Мои родители подарили мне жизнь. Они дали мне дом, воспитание, образование. Если бы не они, меня бы вообще не существовало на свете. Разве не сказано в Библии «чти отца своего и мать свою»? Как я могу ослушаться? Все их надежды связаны со мной. Выйти замуж за того, за кого мне велит мой долг, — это единственная возможность отблагодарить их за все то, что они для меня сделали. Если бы дела обстояли иначе, если бы, например, у меня была сестра, которая могла бы занять мое место… — Ее голос прервался, но она нашла в себе силы продолжить. — Но у меня нет сестры, так что глупо роптать. Моя жизнь такая, как она есть, и с этим ничего нельзя поделать.

Дерек выслушал ее, но посмотрел с недоумением:

— Но ты, надеюсь, понимаешь, что я не тот бедный молодой человек, каким был три года назад?

Она кивнула, но как-то безрадостно.

— Я знаю, что ты унаследовал Кросби-Холл, хотя я не в курсе, как именно это произошло. Но… — В ее душе зашевелилась надежда. У нее даже перехватило дыхание. Неужели мама ошиблась в оценке имения Дерека? Что, если он окажется достаточно богатым, чтобы помочь се семье? — А каких размеров твое имение? — смущенно спросила она.

Дерек смутился даже больше, чем Синтия.

— Что за неделикатный вопрос, дорогая моя. Но поскольку ты так откровенно рассказала о том, что касается тебя, я отвечу с такой же откровенностью. Кросби-Холл — довольно большое имение, и оно процветает. Оно обеспечивает мне то, что в свете называют «приличный доход».

— Да, я так и думала, — ответила она, но ее сердце упало.

— Что? Ты удручена? Стало быть, просто приличный доход недостаточен? Тебя и твоих родителей он не устроит?

Она поняла, что обидела его. Но избежать этого было нельзя.

— Дерек, очень жаль, что у меня нет времени обсуждать этот вопрос, но часы начнут бить полночь с минуты на минуту…

— Да, да, я понимаю. Тебе нужно большое богатство, и на меньшее ты не согласишься.

— Яне могу, — ответила она. — Я должна думать не только о себе, не только о своих желаниях. Моя семья смотрит на меня с надеждой. Ее благосостояние зависит от меня.

Только я могу помочь своей семье поправить материальное положение.

— Позволь мне задать тебе один вопрос. И подумай, прежде чем ответить, Синтия. Это очень важно. — Его глаза еще больше потемнели, выражение лица стало непроницаемым. — Только твоя семья хочет, чтобы ты вышла замуж за богатого человека? Дорогая, мне надо это знать, так что ответь честно. Все хотят жить в достатке. В этом нет ничего зазорного. Но жить в роскоши — для тебя это важно? Будешь ли ты чувствовать себя обделенной, если не сможешь иметь все самое лучшее? Если не сможешь сорить деньгами, не задумываясь, покупать все, что твоей душе угодно? Ответь мне честно.

Сама идея показалась Синтии настолько абсурдной, что она рассмеялась. Она никогда не знала, что значит жить в роскоши. Ее семья находилась в затруднительном финансовом положении с тех пор, как она себя помнила. Маме стоило неимоверных усилий создавать иллюзию богатства лишь для того, чтобы вывезти Синтию в свет. Уже с малых лет Синтия воспитывалась в рамках строгой экономии. В отличие от своих родителей она никогда не стремилась к большому богатству. Она было начала рассказывать об этом Дереку, но внезапно остановилась.

Он подсказал ей выход.

Все, что ей надо, — это признаться в своем меркантилизме. Это будет выдуманным признанием, не правдой, но, возможно. Бог простит ей эту маленькую ложь. Это будет ложь во спасение. Она воспользуется ею для достижения благородного дела: заставит Дерека смириться с неизбежным.

Потому что в противном случае, если он не поможет ей отказаться от него, у нее не хватит сил выполнить свой долг. Ее слабость к Дереку сродни зависимости се отца от алкоголя. Если она ей поддастся, она себя погубит. Чувство презрения к матери, охватившее ее с недавних пор, растущее беспокойство, полный хаос в мыслях — все это было результатом се любви к Дереку Уиттакеру. Эта любовь была ошибкой. Эта любовь вредна… пагубна… даже опасна. Она сделала несчастной ее. Из-за нее она восстала против власти родителей, данных ей Богом.

Однако даже сейчас, когда она размышляла о том, что ее ложь будет ложью во спасение, ее сердце бунтовало. Ее вероломное сердце умоляло не лгать Дереку никогда, ни при каких обстоятельствах.

Она опустила глаза и уставилась на узел его галстука.

— Думаю, ты был прав, — осторожно начала она, — когда говорил, что каждому человеку хочется жить хорошо.

Полагаю, что некоторые люди могут считать себя обеспеченными, не имея больших средств. А другим нужно гораздо больше материальных благ, чем остальным, чтобы чувствовать себя по-настоящему комфортно, — Я спросил, что нужно лично тебе, Синтия.

Его тон стал жестким. Предчувствуя ее ответ, он уже осуждал ее. Хорошо, подумала она, хотя ее сердце болезненно сжалось. Очень хорошо. Именно это ей было нужно — чтобы он осудил ее. Она хотела убедить его в том, что он прав: она жадная до денег гарпия. Что слухи о ней верны — у нее холодное, как у Снежной королевы, сердце. То, что последние два дня она отчаянно боролась с обуревавшими се чувствами, не имело значения.

— Я думаю, что мне хотелось бы быть богатой, — услышала она сама себя.

— Синтия, а как ты определяешь слово «богатая»? — Он уже явно сердился.

Она понятия не имела, потому что никогда серьезно об этом не задумывалась. Конечно, девушка, которая стремится стать богатой, задумывалась бы над этим хотя бы иногда.

Так что Синтия решила немного потянуть время. Она вздохнула и постаралась сделать вид, будто размышляет.

— Ах, я не знаю, — сказала она таким тоном, чтобы создать впечатление, что знает, какой доход является для нее приемлемым, но стесняется сказать об этом.

Она больше не смотрела на Дерека, так что не видела выражения его лица и не могла догадаться, каковы же были его намерения. Но когда он неожиданно рывком поднял ее с каменного уступа, она вскрикнула от неожиданности.

Прежде чем она успела сообразить, что он собирается сделать, она оказалась в его объятиях. Тут уж она поглядела на него и поняла, что проиграла. Он сверлил ее взглядом, полным боли.

— Богатство может быть самым разным, Синтия, — прохрипел он. — И может быть измерено по-разному. Разреши мне показать одно из них.

Он собирается поцеловать се. Ах, нет. Ее охватила паника. Он поймет… Он все поймет. И что она на самом деле чувствует. И что солгала ему. Но ее вдруг охватила странная апатия. Ей показалось, что она не может пошевелиться. От страха у нее расширились зрачки, но она не вырвалась из его объятий. А когда его губы сомкнулись с ее губами, она вообще потеряла способность думать, а с ней, как дым от сильного ветра, улетучился и страх.

Она обмякла в его руках, наслаждаясь его близостью.

Вкусом его губ. Дерек. Больше ни о чем думать не хотелось.

Мысли, путавшиеся в ее голове, вдруг стали ясными. Воля к сопротивлению, поглощенная пожаром чувств, была сломлена. Хаос кончился. Сомнения рассеялись.

Ее место здесь — в объятиях Дерека. Это было именно то, о чем она всегда мечтала. В течение нескольких волшебных секунд Синтия была в раю.

А потом она услышала, как часы в холле начали отбивать полночь.

Глава 10

Как же она могла с такой страстью ответить на его поцелуй, если она его не любит? Должна же она чувствовать хоть что-нибудь. Нежность, желание. Что-нибудь.

Смутно он слышал где-то вдалеке бой часов. Синтия, видимо, тоже услышала этот звук и замерла в его объятиях. Со стоном разочарования она оторвалась от его губ и, прислонившись лбом к его груди, глядя в пол, приглушенно сказала:

— Мне надо идти.

Ну да. Часы бьют полночь.

Дерек почувствовал, что и ему необходим глоток воздуха.

— Ничего не поделаешь, — нерешительно отозвался он. — Моя Золушка.

Ей понравилась его шутка, и, улыбнувшись, она подняла голову и посмотрела на него.

— Придется сказать маме, что я так и не нашла книгу.

— Может, она разрешит тебе вернуться и поискать ее еще где-нибудь?

— Вряд ли. Я бы на твоем месте не оставалась в коридоре, ожидая моего возвращения.

По ее прелестному личику пробежала тень печали. Она, хотя и безуспешно, попыталась скрыть ее под неуверенной улыбкой. Глядя на нее, у него разрывалось сердце. Он поднес ко рту се руку и стал целовать кончики пальцев.

— Синтия, — прохрипел он, — я бы с радостью прождал здесь всю ночь, если бы…

— Тихо. Не говори больше ни слова. Мне надо уходить, и чем скорее, тем лучше. Спокойной ночи.

— Еще один поцелуй. — Он склонил голову, но она в панике его оттолкнула.

— Дерек, я не могу больше здесь оставаться. Она начнет трезвонить в колокольчик и поднимет на ноги всех слуг. Я должна вернуться к себе. — Дрожащей рукой она подняла с уступа лампу.

— Дай мне лампу. Я провожу тебя.

Она постояла в нерешительности, но потом покачала головой.

— Моя мать может открыть дверь, и тогда она увидит тебя. Спокойной ночи, Дерек. И… прощай.

Ее голос, полный слез, оборвался. Он протянул было к ней руку, чтобы утешить, поспорить с ней, вырвать ее из рук алчных родителей, но она уже убежала. Он услышал ее легкие торопливые шаги в конце коридора.

Дерек тяжело вздохнул и провел пятерней по волосам.

Все произошло не так, как он планировал. Единственным утешением было, что и Синтия не добилась того, чего хотела. Надо же, она с ним попрощалась! И все из-за денег, подумать только! Он даже фыркнул от негодования. Что деньги могут сделать с человеком! Гоняясь за ними, люди готовы пойти на что угодно, совершить самые отвратительные поступки. И что они получают взамен? Ни любви, ни счастья.

Ничего такого, что в действительности обогащает человека, нельзя купить за деньги.

Но он понял, что Синтия выставлена на продажу. И не стоило закрывать глаза на то, что она могла бы сделать его жизнь богаче.

Он нахмурился и, сунув руки в карманы, с мрачным видом отправился в комнату, которую приготовил для него Каммингс. Ему пришлось признаться, как бы неприятно это ни было, что, если Синтия на самом деле так любит деньги, без нее ему будет лучше. Он был довольно богатым человеком. Но в свете существовало немало женщин, которые любое количество денег считали недостаточным, полагая, что их никогда не бывает слишком много. Такая женщина может погубить жизнь мужчины. Даже если он добьется се руки, то в конце концов может об этом пожалеть. Стало быть, ему нужно перестать мечтать о Синтии.

Однако в течение последних трех лет он уже пытался совершить этот подвиг — и без всякого успеха. Раньше он лишь боялся того, что сейчас обернулось правдой, и вопреки твердому убеждению, что Синтия Фицуильям — меркантильная девица, он постоянно о ней мечтал. Почему же он сможет забыть ее теперь, если тогда не смог?

Он был уверен, что она к нему неравнодушна. Какими бы ни были ее амбиции, как бы последовательно она ни шла к своей цели, он наверняка сможет ее разубедить. Он уже не раз продемонстрировал свое умение отговаривать ее. Но стоит ли это делать? Разумно ли? Не лучше ли отойти в сторону и дать ей возможность заманить Эллсуорта?

Он пришел к выводу, что ему нужна дополнительная информация. Более весомые доказательства либо в пользу поведения Синтии, либо наоборот. Предпочтения Синтии, казалось, представляли собой странную смесь дочерней преданности, любви к нему и жадности к деньгам. Но картина получалась какая-то странная, и он никак не мог понять, в чем дело.

Ладно. Время покажет. Он во всем разберется. Он всегда считал себя удачливым малым. Люди говорили, что он родился под счастливой звездой, и он был склонен этому верить. Когда в его жизни все казалось ужасным, судьба почему-то неизменно вмешивалась и была на его стороне. Несмотря ни на что, он все же унаследовал Кросби-Холл, хотя обстоятельства были против него. Может быть, он сумеет завоевать Синтию и будет с ней счастлив?

Если только это — завоевать Синтию и жить с ней счастливо — не взаимоисключающие вещи. В таком случае ему придется довериться своей счастливой звезде, которая помешает ему соединиться с Синтией, даже если он начнет слишком рьяно пытаться это сделать вопреки здравому смыслу. Ему необходимо во что-то верить: в Бога ли, в судьбу или в свою счастливую звезду. Самому себе — и это было очевидно — он верить не мог.

На следующее утро он снова стал подкарауливать Синтию, но голова его при этом была занята гораздо более важным: Натали не спустилась к завтраку.

Дерек напугал горничную, которая несла поднос с завтраком в спальню леди Малком. Перехватив ее в коридоре, он силой отнял у нее поднос. Подмигнув служанке, он пообещал не расплескать чай леди Малком. Схватив поднос обеими руками, он понес завтрак сестре.

Натали лежала с отрешенным видом на высоко взбитых подушках. Когда Дерек вошел, она повернула к нему голову, и скорбное выражение ее лица сменилось радостным ужасом.

— Ах нет! — в отчаянии воскликнула Натали. — Только не ты!

— Да, дорогая сестра, это я, — в тон ей ответил Дерек.

Он вошел в комнату и осторожно поставил поднос на низкий столик возле кровати Натали. — Я пришел навестить тебя на твоем ложе печали.

Натали сердито взглянула на него:

— Никакое это не ложе печали. Просто это не очень удобная кровать. Выметайся, Дерек! Не смотри на меня! Я выгляжу отвратительно.

— Чепуха, — успокоил он сестру. — Встряхнись, Натали, и перестань все время жалеть себя. Все говорят мне, что ты гораздо более здорова, чем сама думаешь.

Сказав это, он помолился небесам, чтобы эти «все» были правы. Бедная женщина действительно выглядела ужасно.

Дело было не только в огромном животе. У нее был нездоровый цвет лица и темные круги под глазами.

— А ну-ка подвинься, — приказал он. — Я хочу сесть на край кровати, поближе к тебе.

— Здесь мало места, — мрачно ответила Натали. — Я такая огромная, что занимаю всю кровать. Если уж ты хочешь сесть, пододвинь стул: Господи, да не этот! Это стульчак для ночного горшка!

— Правда? — Дерек с интересом стал рассматривать стульчак. — Очень умно придумано.

— Во всяком случае, практично. Я сейчас не решаюсь далеко от него отходить. Возьми стул, который стоит около туалетного столика.

Этот стул выглядел уж очень хрупким.

— Стульчак кажется мне более удобным, — пожаловался Дерек.

— Я же сказала, что тебе незачем оставаться здесь со мной.

— Ерунда. Как иначе мне удастся влить в тебя весь этот чай? — Он придвинул стул к кровати и уселся лицом к Натали. — Расслабься, Натали, дорогая. Если ты не хотела, чтобы я приехал в Оулдем-Парк, тебе незачем было посылать мне такое отчаянное письмо. Оно меня напугало.

У нее дернулись губы.

— Просто мне было нужно, чтобы ты был рядом, — призналась она. — Но не так близко. — Она взглянула на поднос с подозрением. — Что это? Овсянка?

— Размазня, — Он поднял крышку и блаженно принюхался. — Пахнет вкусно.

Натали передернуло, и она закрыла глаза.

— Ради Бога, убери ее.

— Поосторожней, дорогая, — предупредил он ее. — Еще минута, и ты меня здорово обидишь. Я начинаю думать, что ты вовсе не желаешь, чтобы я был здесь.

Натали сначала засмеялась, а потом, прикрыв лицо подушкой, издала стон.

— Дело не в тебе. — Через подушку се голос звучал глухо. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме Малкома, видел меня в таком состоянии.

— А почему это только Мал ком должен страдать? — резонно заметил Дерек. — Раздели свою ношу с нами, Натали.

Позволь нам всем смотреть на тебя по очереди.

Как он и ожидал, Натали отняла от лица подушку и швырнула ее в Дерека.

— Так-то лучше, — лукаво сказал он. — Теперь тебе стало легче? А где, между прочим, Малком?

— Я заставила его уйти. Никто не может мне помочь. Я просто должна все вытерпеть, пока это не кончится. Если тебе непременно надо кого-то пожалеть, займись Пиппой.

Малком и Сара достаточно взрослые, чтобы меня понять, а вот малышка Пиппа считает, что я ее бросила.

— Ничего, у нее это пройдет. И у тебя, конечно, тоже. — Он взял с подноса кусок тоста и помахал им перед лицом Натали. — Тост будешь? Он с маслом.

— Хорошо, хотя я не голодна. — Она взяла тост и неохотно откусила кусочек.

— Отлично. Покаты восстанавливаешь силы, я отвлеку тебя от твоих несчастий сказочкой.

Она искоса поглядела на него, и он хохотнул.

— На самом деле это не совсем сказочка, — признался он. — Это правдивая история. Мне нужен совет — для одного моего друга, — спохватился он. — Ты всегда лучше в этом разбиралась, чем я. Так вот, слушай.

Натали слегка заинтересовалась.

— Надеюсь, что это любовный треугольник. Такие истории я люблю больше всего.

— Это не треугольник в обычном смысле слова, но определенно романтическая история. Как раз такая, в каких я абсолютно ничего не понимаю.

В Натали явно пробудилось любопытство.

— Рассказывай! Я постараюсь помочь, если это в моих силах.

Дерек откинулся на спинку хлипкого стула, сложил руки на груди и задумался.

— Что бы ты посоветовала парню, — медленно начал он, — который влюбился в девушку…

— Поздравила бы!

— Погоди, я не закончил. Он влюбился в девушку, которая, как он подозревает, охотится за большими деньгами.

— О! — Натали на минуту задумалась. — А твой друг богат?

— Нет.

— Понятно. Поздравления, стало быть, преждевременны. А он уверен, что девушке нужно именно большое богатство?

— Почти уверен. Она сказала ему, что не может выйти за него замуж, потому что он недостаточно богат.

Натали поперхнулась тостом и закашлялась.

— Боюсь, что с этим ничего нельзя сделать.

— Да, но он пока не готов порвать с ней окончательно.

Он думает, что девушка все же его любит.

— Ах так? — Натали машинально потянулась за вторым тостом. — Это несколько усложняет ситуацию. Я имею в виду девушку.

Дерек удивленно посмотрел на сестру.

— Не даст ли ему это кое-какую надежду?

— Возможно. — Натали в задумчивости жевала тост. — Это зависит от того, насколько сильны ее чувства к нему и почему ей надо выйти замуж за богатого. И еще от того, нет ли у твоего друга серьезных соперников. Может, уже есть на примете богатый поклонник, который только и ждет, чтобы ему подали знак?

— Думаю, что так оно и есть, — мрачно признался Дерек.

— Я бы не стала обвинять девушку, если она отдаст предпочтение богатому. — Натали заметно оживилась и повеселела. — Причин для того, чтобы гнаться за богатством, достаточно много. И некоторые из них весьма убедительны.

Не зная причин, которыми руководствуется девушка твоего друга, невозможно правильно оценить ситуацию.

— О чем ты говоришь? — нахмурился Дерек. — По-твоему, если у нее есть веская причина выйти замуж ради денег, в этом нет ничего предосудительного, так?

— Мой дорогой Дерек, — невозмутимо ответила Натали, — так уж устроен мир. Или ты об этом никогда не слыхал?

— Как же, слыхал, — буркнул Дерек, все больше мрачнея. — Но это же отвратительно. Неужели на свете нет ничего важнее денег?

— Есть, конечно, и немало. Но нет необходимости убеждать меня. Надо убедить девушку. И если дорогого дядюшку Джо приходится вызволять из долговой тюрьмы, все земли папочки давным-давно заложены-перезаложены и кредиторы требуют возврата денег или что-нибудь в этом роде, ты и твой друг ничего не сможете поделать. Вот все, что я могу тебе сказать.

— А что, если у нее нет веских причин? Если она просто обожает безудержно тратить деньги на всякие красивые вещи?

И вообще жить в роскоши?

Натали пожала плечами:

— Любой разумный человек, если ему выпадет такой шанс, скорее захочет быть богатым, чем бедным. Но если она действительно питает нежные чувства к твоему другу, я могу предположить, что ее любовь к нему перевесит желание иметь кучу шелковых платьев и армию слуг.

Дерек поерзал на неудобном стуле.

— А если нет?

— Тогда это значит, что твой друг ошибается относительно чувств девушки или ее здравого смысла и ему следует перестать за ней ухаживать.

Это был не тот отпет, который ожидал услышать Дерек.

— А не сумеет ли он изменить ее мнение о том, что нет ничего важнее денег? Если она все же предпочитает его, а не другого парня. Может, она еще как следует не подумала. И если он не перестанет ее добиваться…

— Тогда он, очевидно, глупец. — Натали стряхнула крошки с таким видом, будто ее приговор был окончательным. — Девушка либо влюблена в твоего друга, либо нет — одно из двух. Если она не любит его, он может попытаться завоевать ее сердце. Но ты говоришь, что она уже влюблена.

Дорогой Дерек, в таком случае эта девушка просто дурочка, и ему определенно будет лучше без нее.

Дерек был ошарашен.

— Постой! Минуту назад ты мне говорила, что так устроен мир, что любой человек скорее захочет быть богатым, чем бедным, и еще всякую белиберду.

Натали показала глазами на чайник. Дерек стал послушно наливать в чашку чай. Натали между тем продолжила:

— Говорила, что из того? Но я уверена, что любая женщина предпочтет выйти замуж за богача, к которому она безразлична, чем за бедняка, которого любит.

— Он вовсе не беден. Просто он не так богат, как ей нужно.

— Еще хуже! — вскричала Натали. — Значит, она выбирает не между бедностью и богатством, а между богатством и свсрхбогатством?

— Что-то вроде этого, — признался Дерек и передал ей чашку с чаем.

— Твой друг производит на меня впечатление идиота, — заметила Натали с явным отвращением. — И что он нашел в этой гарпии? Судя по всему, она глупая и жадная. И видимо, играет твоим другом просто ради собственного удовольствия. Я не верю, что она вообще в него влюблена.

— Так что же мне делать? — Дерек совсем запутался. — Не могу же я сказать своему другу, что он идиот, а его возлюбленная — гарпия. Человеку нужен совет, а не приговор.

— Вот ему мой совет: пусть забудет о девушке и поищет другую.

— Да не может он! Он влюблен в девчонку. Уже несколько лет сходит по ней с ума.

— Бог ты мой! — Натали отпила глоток чаю. — Как это грустно. Но, признаться, счастливого конца я не вижу.

Взыгравшие в Дереке чувства подняли его со стула, и он начал бегать по комнате, бормоча себе под нос проклятия.

Натали невозмутимо наблюдала эту картину.

— Кажется, ты принимаешь судьбу своего друга слишком близко к сердцу, — заметила она.

— Я хотел дать ему какой-нибудь стоящий совет, а не просто сказать «откажись и возвращайся домой». Натали, как ты можешь быть так уверена в своей правоте, если не знаешь людей, о которых шла речь?

Натали удивленно посмотрела на брата:

— Если ты считаешь, что мой совет не подходит, тогда сам ему что-нибудь предложи. Ты же спросил моего совета, и я тебе его дала.

Ему пришлось признать справедливость этого утверждения. Все же что-то его терзало.

— Я надеялся на тебя, — пробурчал он. — Ты обычно даешь отличные советы. Но на этот раз ты, по-моему, в цель не попала.

— Почему? А что, ты считаешь, должен сделать твой друг?

— Преследовать се, словно от этого зависит его жизнь, — не задумываясь ответил Дерек. — Не давать ей покоя. Все время попадаться на ее пути. Заставить ее признаться в своих чувствах к нему.

— Ну… — осторожно протянула Натали. — Возможно, это и принесет пользу. Но не в том смысле, как ты думаешь.

— Что ты имеешь в виду?

— Я полагаю, что твой друг сам скорее разберется в истинных чувствах этой девушки, чем заставит сделать это ее.

Но он, очевидно, против этого. — Она неуклюже повернулась, чтобы поставить пустую чашку на поднос. — Во всяком случае, если он не перестанет ее преследовать, ее реакция — какой бы она ни была — будет так или иначе очень скоро понятна. А теперь, Дерек, мне надо, чтобы ты ушел. И пожалуйста, убери с дороги этот стул.

Глава 11

Дерек решил не оставлять ее в покое, всюду преследуя.

Синтия не только чувствовала это, но и видела. Она приходила в ужас от того, что очень скоро все тоже это заметят.

Куда подевалось его безукоризненно осмотрительное поведение, которое так успокаивало ее нервы накануне вечером? У нес создалось впечатление, что он не воспринял всерьез ни ее слова, ни объяснения, ни ее прощание с ним.

Напротив, все это возымело совсем не тот эффект, на какой она рассчитывала. Он вел себя совсем не как человек, которому дали отставку. Наоборот! Он держался с ней так, словно она его поощряет. Что с ним случилось? Он что, ослеп?

Или поглупел? А может, он просто груб?

Она была вынуждена целыми днями как-то изворачиваться, чтобы избегать встреч с ним. Ей не то чтобы не нравилось проводить время с Ханной. И хотя Ханна была ее лучшим другом, она отдавала себе отчет в том, что единственной причиной, по которой она старалась все время быть рядом с ней, был страх. Если она останется одна, Дерек может неожиданно ворваться в комнату и каким-то образом ее похитить. Она уже не смела оставаться с ним наедине.

Сегодня вечером компания, гостившая в Оулдем-Парке, собиралась отправиться на благотворительный бал в зале дворянского собрания в Рочдейле. Леди Баллимер настояла на том, чтобы Синтия надела голубое платье из блестящего шелка, которое они приберегали для особого случая. Когда Синтия поднялась наверх, чтобы одеться, она раскапризничалась, словно двухлетний ребенок, которого не уложили поспать после обеда. Она была раздражена. Она злилась на Дерека, проигнорировавшего ее просьбу, на себя, не сумевшую отказаться от его поцелуев, на мать, которая не переставала командовать ею, на мистера Эллсуорта за то, что он не мог быть таким же привлекательным и интересным, как Дерек, и, наконец, на жизнь вообще.

Она мрачно смотрела на свое отражение в зеркале, пока Люси делала ей прическу. Нелегко ей будет пережить этот несчастный вечер. Наверно, самая правильная линия поведения, которая одновременно задобрит ее мать и помешает планам Дерека, — это безудержный флирт с мистером Эллсуортом, как бы противно ей это ни было. Однако ей не хватало живости, чтобы флиртовать, а мистер Эллсуорт был трудным объектом для этого. Она подозревала также, что Дерек сделает все, что в его силах, чтобы помешать им. Да у нее и не было никакого желания провести вечер в обществе одного мистера Эллсуорта. И наконец самое важное — Синтию беспокоила предполагаемая реакция Ханны. Если ей удастся возбудить интерес мистера Эллсуорта, она причинит боль своей подруге. А если не удастся, рассердится мать.

Синтия даже не знала, чего боялась больше: успеха или неудачи.

Люси наконец закончила возиться с прической. Синтия встала перед большим трюмо, и леди Баллимер оглядела критическим оком каждую деталь ее наряда. Бледно-голубой, почти белый шелк переливался в свете свечей. Он облегал стройную фигуру Синтии, подчеркивая женственность ее линий. Со знанием дела леди Баллимер одернула крошечные, фонариком, рукава, пригладив маленькие розочки по их краю так, чтобы они лежали совершенно плоско, поправила отделку декольте и нить жемчуга, охватывавшую шею дочери. Глаза матери блестели от возбуждения, которого совсем не чувствовала Синтия.

— Все идеально, — сказала леди Баллимер, и ее лицо просияло улыбкой. — Глядя на тебя, мне снова хочется быть молодой и предвкушать вечер танцев и флирта. Что-то мне подсказывает, что в этом платье ты многого сегодня добьешься, Синтия. Я в этом почти уверена.

Синтия заставила себя ответить на улыбку матери.

— Ты бы справилась с этим вечером гораздо лучше, чем я, мама, — искренно призналась Синтия.

— Ерунда. В молодости я была достаточно привлекательна, но никогда не была такой красавицей, как ты, любовь моя.

Все же леди Баллимер выглядела польщенной, считая, очевидно, что дочь хотела сделать ей комплимент. Так оно и было… Но Синтия вдруг поймала себя на мысли, что это вовсе не комплимент. Разве можно считать комплиментом, если имеют в виду, что можно разбивать сердца? Разве можно гордиться умением причинять людям боль?

Мрачные мысли, очевидно, отразились на лице Синтии, потому что леди Баллимер посмотрела на нее с недоумением:

— Что с тобой? Ты выглядишь просто прелестно.

Но как раз это Синтию не волновало. Ограниченность матери вызывала у нее отвращение и действовала на нервы.

Как это похоже на мать, цинично подумала она, считать, что любое беспокойство дочери обязательно связано с ее внешностью. Но она не стала перечить.

— Да, мама, — машинально произнесла Синтия. И тут же поправилась, поймав удивленный взгляд матери:

— Я хочу сказать, все в порядке. Ты считаешь, что я должна надеть именно эти перчатки?

Морщины на лбу леди Баллимер как по волшебству разгладились, а ее озабоченность сразу же пропала, когда надо было решать важнейший вопрос: какие надеть перчатки?

— Думаю, что короткие будут смотреться идеально.

Впрочем, и длинные подойдут, если ты их предпочитаешь.

Нет? Тогда оставим короткие. Если у тебя замерзнут руки, ты можешь прикрыть локти шалью — думаю, вот этой, белой шелковой. Конечно, шерсть была бы теплее, но она не будет так хорошо оттенять бледно-голубой цвет платья.

Мать продолжала болтать, но Синтия перестала ее слушать. То, что леди Баллимер считала важным, редко имело значение для Синтии. Этот прискорбный факт подтвердился, когда все собрались в холле в ожидании карет, которые должны были отвезти их в Рочдейл. Когда леди Баллимер узнала, как предполагается рассадить всех по экипажам, она не могла скрыть своего разочарования и явно расстроилась.

Очевидно, она надеялась, что они поедут в одной карсте с четой Эллсуортов, так что Синтия сможет уже в карете начать обольщать их сына. Но выяснилось, что Эллсуорты поедут в карете лорда Графтона. Это был самый большой экипаж — он вмещал шесть человек. Поэтому лорд и леди Графтон и их дочь Ханна пригласили ехать вместе с ними сэра Питера, леди Эллсуорт и их сына Джона. Герцог и герцогиня ехать на бал не собирались, леди Малком и девочки Чейз, Сара и Пиппа, естественно, тоже. Так что леди Баллимер и ее дочери ничего не оставалось, как поместиться в одной карете с лордом Малкомом и его шурином мистером Уиттакером.

Все было разумно и логично. Но леди Баллимер состроила недовольную гримасу, узнав, что им не придется ехать с Эллсуортами, а у Синтии забилось сердце от тревоги, хотя внешне она ничем себя не выдала. Сколько времени займет дорога до Рочдейла? Наверно, час или около того. Почти час сидеть в одном тесном экипаже с Дереком и матерью. Такое начало вечера не предвещало ничего хорошего. А что будет дальше, Синтии даже подумать было страшно.

В этот момент в холл вошел Дерек.

Его появление в безупречном вечернем наряде она ощутила, как удар в солнечное сплетение. Ей стало трудно дышать. Еще никогда она не видела такого красивого и такого желанного мужчины, как Дерек Уиттакер. Он действовал на нее на каком-то подсознательном уровне, который она не могла контролировать или изменить. Все в нем — то, как он выглядел, говорил и двигался, его улыбка, голос, его могучие плечи — все было великолепно! Боже, как это ужасно!

Он притягивал ее каким-то непостижимым образом. А его превосходный вид в этом вечернем костюме делал это притяжение еще более сильным. Это была катастрофа.

Однако, как бы ей этого ни хотелось, она не могла позволить себе задержаться на нем взглядом. Он и так почти ослепил ее своей красотой. Лучше она будет смотреть на лорда Малкома. Это безопаснее. Она рассеянно улыбнулась ему, не заметив удивления на лице Малкома. Но его светлость подошел к ней как ни в чем не бывало и, протянув руку, сказал;

— Леди Синтия, сегодня вы так ослепительны, что поблекли даже самые яркие звезды. Поскольку я благополучно женат, мне позволено смотреть на вас и расточать комплименты.

Вот когда она пожалела, что у нее нет таланта вести светские разговоры! Она понимала, что лорд Малком всего-навсего хочет казаться дружелюбным. Лорд Малком ей нравился. Но по давно укоренившейся привычке на первый план тут же выступила Снежная королева. Выражение ее лицо стало холодным и замкнутым.

— Благодарю вас, — ответила она голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций, и выдернула руку.

Мужчина прикоснулся к ней и сделал ей комплимент, а она отпугнула его своей холодностью.

Сухость, с которой она восприняла его дружеское замечание, озадачила лорда Малкома. Синтии было страшно жаль, но она не знала, как исправить ситуацию. Она ужаснулась тому, что сделала, хотя внешне оставалась невозмутимой. Она могла представить себе других девушек, менее робких, более искушенных в светской болтовне, которые нашли бы способ, как извиниться перед ним или обратить все в шутку. А Синтия просто окаменела. Она не знала ни что делать, ни что сказать. Меньше всего она ожидала, что ее спасет Дерек, — но он спас. Он засмеялся и тем привлек к себе внимание Малкома.

— Ах, ты благополучно женат, вот как! Сейчас же возьми свои слова обратно, шалун, или я позову Натали. Она мигом приведет тебя в чувство.

Все засмеялись, а Малком, обернувшись к Дереку, стал шутливо пенять ему за то, что он слишком подозрителен.

Синтия заставила себя улыбнуться и притвориться, что холодный прием, оказанный ею лорду Малкому, тоже был шуткой. Надо же, с какой легкостью Дерек вмешался и разрядил обстановку! Как это у него получается так быстро придумать, что надо сказать, восхищенно подумала Синтия. Да у него просто талант! Жаль, что у нее такого нет. Вот еще одна причина, по которой он тебе нужен, шептал ей на ухо предательский голос. Но усилием воли она подавила эту мысль и стала прислушиваться к разговору в холле.

Собравшаяся в холле группа выглядела элегантно. На леди Баллимер было скромно декольтированное платье темно-синего шелка — этот цвет был намеренно выбран, чтобы создать подходящий фон для бледно-голубого платья Синтии. Однако альтруизм играл здесь не главную роль. Леди Баллимер все еще была привлекательной женщиной, и ей очень шел именно темно-синий цвет. Что касается лорда и леди Графтон, то они будто сошли с картинки модного журнала. Даже Ханна выглядела гораздо более хорошенькой, чем обычно, в бледно-желтом наряде, который был очень ей к лицу.

Эллсуорты были одеты скорее консервативно, чем модно, но Джон Эллсуорт отдал дань случаю и взбил редеющие волосы в нечто напоминающее кок и в целом не был похож на провинциала. Лорд Малком Чейз был высокого роста и, как большинство высоких людей, выглядел очень изысканно в вечернем костюме. Дерек был просто самым красивым и элегантным творением природы, настолько ослепительным, что Синтия даже не решалась открыто на него смотреть.

Подали кареты. Она оказалась рядом с матерью и сидящим напротив нее Дереком. Лорд Малком расположился напротив леди Баллимер. Рывок — и путешествие в Рочдейл началось.

Между матерью и лордом Малкомом завязался довольно беспорядочный разговор. О чем — Синтия при всем желании не могла понять, потому что была не в силах ни говорить, ни следить за ходом беседы. Она сидела молча и почти неподвижно, опасаясь выдать чувства, бушевавшие в ее душе.

Дерек не спускал с нее глаз. Отвернувшись, она смотрела в оконце кареты невидящим взором, но, как всегда, ощущала пристальный и напряженный взгляд Дерека. Она понимала, что он пытается силой воли заставить ее посмотреть в его сторону, но упорно сопротивлялась этому. Ей казалось, что окно может стать барьером, хоть и ненадежным, который поможет ей отгородиться от Дерека.

Время от времени, когда карета подпрыгивала на ухабах, их колени на мгновение соприкасались в темноте, и каждый раз она испытывала потрясение. Ее то пронизывал холод, то бросало в жар. Эти прикосновения заставляли се содрогаться, пальцы ног непроизвольно поджимались в каком-то неописуемом желании сделать… что? Она не знала, что именно, но желание было чувственным и диким.

Она никак не могла избавиться от него. Не могла сделать так, чтобы эти случайные соприкосновения не повторялись. Не могла ни избежать их, ни подавить в себе чувств, которые они у нее вызывали. Хуже, они будили в ней стремление снова и снова переживать шок, который она испытала при первом соприкосновении. Сначала Синтия не могла предотвратить, чтобы их колени время от времени касались друг друга. Но очень скоро поймала себя на том, что намеренно это провоцирует. Она слегка подалась вперед, и теперь каждый ухаб на дороге, на который попадала карста, увеличивал ее шансы войти в тайный контакт с коленями Дерека.

Когда до нее дошло, что она делает, се обдало жаром.

Если это распутство, она должна была бы раскаиваться. Но случилось обратное. Ее желание прикасаться к нему все росло. И она сразу поняла, что Дерек делает то же самое. Он, должно быть, нарочно дотрагивается до ее колена. Это же Дерек! Он, несомненно, все время делал это нарочно! И под самым носом у леди Баллимер и лорда Малкома! Да как он посмел!

Но как это возбуждало!

Противиться у нее не было сил. Интересно, как далеко он зайдет в своей смелости? Все еще безучастно глядя в окно, она на один дюйм подвинула вперед ногу в бальной туфельке. Возможно, движение было совсем крошечным и почти незаметным, но собственное бесстыдство привело ее в трепет. Она и не подозревала, что столько смелости притаилось в ее сердце.

Волнение удвоилось, когда почти сразу она почувствовала ответное движение Дерека. Сидя напротив нее, он немного поменял положение, и на следующем ухабе, когда карета покачнулась, она ощутила, как его колено оказалось между ее коленями, и он внутренней стороной ноги — от колена до щиколотки — слегка прижался к ее ноге.

Она и не подозревала, какой чувствительной была внутренняя сторона ноги. Это интимное прикосновение шокировало. Все, что их разделяло, — это тонкая ткань, через которую она ощущала тепло его тела, его мускулистые икры.

Из полуоткрытых губ у нее непроизвольно вырвался тихий стон, а ее глаза, словно по собственной воле, вышли из повиновения и сдались. Она повернула голову и посмотрела на него.

На секунду их взгляды встретились. У нее перехватило дыхание. Он сидел к ней ближе, чем она думала. Проход между сиденьями был узким, а его ноги — длинными. Его глаза блестели. В полутьме кареты белела лишь манишка. Он был совсем рядом — такой желанный и недосягаемый. В голове проносились какие-то дикие мысли. Что могло бы случиться, если бы они были одни? Ее губы почти чувствовали вкус жгучих поцелуев, которые обещал его взгляд.

Лошади замедлили ход. За окнами кареты появились огни.

Путешествие окончено. Но Синтия не могла оторвать взгляда от глаз Дерека. Только когда карета, качнувшись в последний раз, остановилась, она пришла в себя. Настолько, чтобы выйти из экипажа и перейти улицу к зданию, где должен был состояться бал. Освободившись от чар Дерека, она приложила все усилия, чтобы не смотреть на него. Все же она еще долго ощущала то, что произошло между ними. Словно реальность осталась там, в темноте кареты, с Дереком.

Уже в фойе, ожидая, когда лакей возьмет у нее шаль, она услышала возбужденный шепот матери, теребившей ее за локоть:

— Боже! Какое великолепие! Мне и в голову не приходило, что здесь мы встретим столько элегантно одетых людей.

Синтия, все еще до конца не оправившаяся от потрясения, довольно невнятно и скорее машинально выразила свое согласие с матерью. Однако, оглядевшись, она обнаружила, что леди Баллимер права.

Бальные залы и залы для приемов и собраний были расположены на первом этаже здания, выглядевшего вполне современно. Оно, должно быть, было построено специально для таких случаев, как сегодняшний бал. Анфилада хорошо освещенных больших комнат была явно предназначена для балов. По одну сторону от фойе располагался ряд небольших комнат — гардеробные, буфеты, комнаты для игры в карты, а по другую — огромный бальный зал. Широкая мраморная лестница вела наверх в мезонин, откуда, по всей вероятности, был выход на балкон или галерею.

Леди Баллимер постучала по руке Синтии веером.

— Вон там наша компания, — показала она туда, где над всеми возвышалась фигура лорда Графтона. — Пошли к ним.

Расталкивая толпу, постепенно наполнявшую фойе, леди Баллимер поспешила к чете Графтонов. Синтия послушно шла сзади. Они не стали дожидаться, когда в здании появятся лорд Малком и Дерек, но это, как посчитала Синтия, было к лучшему.

Пока они шли, мать повернула голову и тихим голосом дала дочери последние наставления:

— Помни, любовь моя, что это не Лондон. Мы понятия не имеем, кто все эти люди, но осмелюсь заметить, что со многими из них в обычной обстановке мы бы не стали общаться. Ты должна танцевать только с джентльменами Оулдем-Парка или с теми, кого тебе представят Чейзы.

— Да, мама.

— И не забудь — не больше двух танцев с одним и тем же джентльменом. Даже с женатым.

— Я знаю, мама.

— Если только не случится так, что тебя пригласит в третий раз мистер Эллсуорт, но я и представить себе не могу, что он может позволить себе что-нибудь столь неприличное.

— Конечно, мама.

Для дальнейшего разговора уже не было времени. Они подошли к месту, где лорд и леди Графтон раскланивались с гостями. Присутствие на балу членов семьи Чейзов вызвало в толпе некоторый ажиотаж, что было неизбежно — они были самой богатой и знаменитой семьей в этом краю. Когда леди Баллимер и Синтия подошли к ним, лорд и леди Графтон уже были окружены местными дворянами, которые деловито здоровались с именитыми гостями. Мать Синтии, не теряя попусту времени, присоединилась к сэру Питеру, леди Эллсуорт и Джону, стоявшим несколько в стороне от толпы, и сразу же заговорила с ними.

— Боже, здесь столько народу, — заверещала леди Баллимер с сияющим видом. — Я рада, что в этой толпе у меня есть несколько друзей. Я не могу доверить свою дочь неизвестно кому, вы меня понимаете? Я настаиваю на том, чтобы она танцевала только с джентльменами, с которыми она познакомилась в Оулдсм-Парке. — Она многозначительно посмотрела на Джона Эллсуорта и улыбнулась ему. — Вы все такие галантные джентльмены, что я уверена, что моя Синтия не окажется среди молодых леди, оставшихся на балу без кавалеров.

Мистер Эллсуорт, видимо, правильно понял подсказку.

Он энергично закивал головой и высказал мнение, что леди Синтию совершенно невозможно не заметить даже в такой огромной толпе. После неловкой паузы, во время которой леди Баллимер выжидающе смотрела на Джона, он попросил Синтию разрешения пригласить ее на кадриль. Синтия, естественно, согласилась.

Очевидно довольная результатами своих усилий, леди Баллимер, взяв под руку леди Эллсуорт, отошла в сторону, оставив Синтию и мистера Эллсуорта дожидаться, когда заиграет музыка. Синтия чувствовала себя неловко. У нее так давно выработалась привычка не обращать внимания на мужчин, что ей было трудно расслабиться и начать естественную беседу. А добродушный мистер Эллсуорт был таким же застенчивым, как и она. Так они и стояли — мистер Эллсуорт, покачиваясь на каблуках и напевая себе что-то под нос, и Синтия, не знавшая, о чем с ним говорить.

Наконец Синтия отважилась:

— Наверно, уже скоро начнется кадриль.

— А? Да, да. Думаю, скоро начнется. Так всегда бывает, не правда ли? Бал всегда начинается с кадрили.

«В таком случае наши страдания скоро кончатся», — хотелось ей сказать. Наступила еще одна неловкая пауза. Поверх голов гостей Синтия увидела неодобрительный взгляд матери. Она знала, что должна сделать над собой усилие. Она повернулась к мистеру Эллсуорту, но не смогла перехватить его взгляд: он смотрел в другую сторону.

— Вы любите танцевать, мистер Эллсуорт? — громко спросила она.

Он покосился на нее глазом точь-в-точь как норовистая лошадь.

— Танцевать? Вы спросили, нравится ли мне танцевать? — Синтия, видимо, застала его врасплох. Он сглотнул, но потом обрел дар речи. — Я ничего не имею против танцев. Ведь надо танцевать, да? От вас этого ждут. Но учтите, я не очень хорошо танцую, — добавил он. — Я не из тех, кто… Я хочу сказать, что я не особенно… Ну, я никогда не увлекался…

— Танцами, — подсказала Синтия.

— Да. — Он явно был ей благодарен.

Оба они почувствовали облегчение, когда Ханна, оторвавшись от толпы, окружавшей ее родителей, подошла к ним. Ее присутствие облегчило страдания мистера Эллсуорта, да и Синтии тоже. Взяв его за руку и протянув Синтии другую руку, Ханна повела их из фойе в зал с таким видом, будто для них это было самым обычным делом — повсюду ходить втроем.

— Как это неприятно! — призналась она. — Я жду не дождусь, когда мы вернемся в Лондон. Я ненавижу быть в центре внимания, но каждый раз, когда мы получаем приглашение на эти местные балы, нас окружает толпа.

— Это и правда выводит из равновесия, — поддержал Ханну мистер Эллсуорт. Потом он улыбнулся Синтии, и его улыбка была самой естественной, какую она до сих пор видела. — Но осмелюсь заметить, что сегодня вечером вас обязательно будет окружать толпа, леди Ханна. Клянусь, вы просто очаровательны.

Ханна хотя и удивилась, но пришла в восторг от комплимента. Синтия испугалась, не заметил ли этот тугодум мистер Эллсуорт, что Ханна не сумела скрыть своих чувств.

Но она, видимо, переоценила умственные способности мистера Эллсуорта. Он не увидел ничего особенного в том восторженном взгляде, который на него бросила Ханна. Синтия была так возмущена, что ей захотелось сейчас же надрать ему уши. Потом она вспомнила о той роли, которую предназначила ей леди Баллимер. Она здесь не для того, чтобы сосватать Ханну за мистера Эллсуорта. Наоборот, она должна увести несчастного мистера Эллсуорта у своей подруги. А это означало, что она должна радоваться его несообразительности.

Настроение Синтии было испорчено. Утешала лишь мысль, что Ханна окажется гораздо счастливее, если не выйдет замуж за Джона Эллсуорта. Синтия должна в это верить…

Иначе сойдет с ума. Брак с мистером Эллсуортом, по ее мнению, — такое наказание судьбы, которого заслуживает только она. Если она позволит себе поверить, что Ханна и мистер Эллсуорт могли бы быть счастливы друг с другом, она будет считать себя еще более низкой и презренной.

Неожиданно по спине Синтии пробежали мурашки, и, еще не увидев Дерека, она поняла, что он появился в зале.

Она ощутила тревогу, которая охватывает человека при приближении грозы. Казалось, от него исходили какие-то невидимые токи. Она инстинктивно стерла с лица все эмоции и устремила взгляд в пустую середину зала.

Ханна подвинулась, чтобы дать Дереку место рядом с Синтией.

— Привет всем троим, — благодушно сказал он. — Я рад увидеть знакомые лица среди этих полчищ.

Ханна засмеялась.

— На этих балах всегда столько народу, что не протолкнуться.

— Надеюсь, милые дамы, вы сберегли для меня хотя бы по одному танцу.

Сердце Синтии сжалось от боли, когда она заметила, как Ханна бросила на мистера Эллсуорта робкий, полный надежды взгляд.

— Я пока еще никому ничего не обещала, — сказала она.

Это давало мистеру Эллсуорту замечательную возможность сразу же пригласить ее. Но мистер Эллсуорт, по своему обыкновению, ничего не заметил.

Синтия немного переместилась в сторону, чтобы показать, что она стоит как бы не со всеми, а только с мистером Эллсуортом.

— Я пообещала мистеру Эллсуорту танцевать с ним кадриль, — заявила она. А потом, вспомнив инструкции матери, улыбнулась ему. — Я еще не знаю, но, может, он захочет оставить за собой и некоторые другие танцы.

Это было утверждение, но Синтия произнесла его так, что оно было больше похоже на вопрос. Мистер Эллсуорт, видимо, пораженный ее неожиданным напором, часто заморгал.

— О, э… конечно. Думаю, мне захочется, леди Синтия.

Конечно же. Кто бы отказался? Да, если вы окажете мне честь… Я попытаю счастья…

Весь этот бессвязный лепет был начисто лишен каких-либо чувств, но был образцом пусть скудной, но все же галантности. Самое главное — ей удалось загнать его в угол.

Какими бы ни были его первоначальные намерения, ему придется попросить у нее по крайней мере еще один танец.

Это успокоит и ублаготворит маму. Следующий трюк, который ей надо совершить, — это сбежать, чтобы не дать Дереку загнать ее в такой же угол. Ему не составит это труда, а она не сможет отказаться танцевать с ним, ведь он, так же, как и она, гость в доме Чейзов.

Бог, а скорее музыканты, расположившиеся на балконе, сжалились над ней. Оркестр начал настраивать инструменты. Бал должен был вот-вот начаться. Мистер Эллсуорт предложил Синтии руку. Синтия с благодарностью оперлась на нее, бросив холодный взгляд на Дерека. Однако она избегала смотреть на Ханну, чувствуя, как разочарована ее подруга. Поэтому она не видела, какими взглядами обменялись Ханна и Дерек, после того как они с мистером Эллсуортом вышли на середину зала, чтобы занять места для кадрили.

Она могла только догадываться об этом и была рада, когда ее партнер нашел для них место в ряду танцующих в самом дальнем углу зала. Леди Ханна и мистер Уиттакер тоже заняли свое место, и оно оказалось, как и ожидала Синтия, рядом с ней и мистером Эллсуортом.

Началась кадриль. Уже не в первый раз Синтия задумалась над тем, почему балы всегда начинаются с кадрили. Научиться танцевать кадриль было делом нелегким, и всегда находились люди, которые либо путали последовательность фигур, либо шли не в том направлении. Очень скоро стало ясно, почему мистер Эллсуорт с такой скоростью встал с Синтией четвертой парой: увы, он был одним из тех, кто весь танец только и ждал, пока очередную фигуру сделает пара рядом с ними, чтобы самому повторить ее. В результате они с Синтией все время опаздывали. Он был настолько поглощен переменами фигур, что ни о каком разговоре не могло быть и речи. Весь танец он бормотал себе под нос, считая такты музыки, и все время смотрел на ноги других танцующих, стараясь предугадать, что потребуется от его собственных.

Когда танец подошел к концу, Синтия была раздражена сверх меры. Она была поражена его невоспитанностью. Зачем он пригласил ее именно на кадриль? Все в зале, должно быть, заметили, что он не умеет танцевать. Однако Синтия ничем не выразила своего неудовольствия. Она спрятала свое раздражение за улыбкой и взяла его под руку, чтобы он отвел ее на место.

Знакомая белая манишка вдруг оказалась в поле ее зрения, и ей ничего не оставалось, как остановиться. Все еще опираясь на руку мистера Эллсуорта, она подняла взгляд на Дерека и приподняла заученным движением бровь, выражая тем самым холодное недоумение.

Она уже не раз пресекала таким образом попытки заигрывания. Даже искушенные кавалеры вставали в тупик от этой слегка приподнятой брови. Взрослые мужчины, равно как и безусые юнцы, начинали краснеть, бормотать что-то невнятное и отходили. Но ее ледяной взгляд не произвел ни малейшего впечатления на дерзкого мистера Уиттакера.

Никакого смущения, испуга или на худой конец извинения.

Он лишь дерзко ухмыльнулся. Но в этой ухмылке чувствовался такой жар, что он мог бы растопить самое ледяное сердце, и Синтия почувствовала, что се воля парализована.

Ругая себя за непозволительную слабость, она выпрямила спину и подняла другую бровь.

— Мы мешаем вам пройти, мистер Уиттакер? — В ее голосе идеально сочетались вежливость и высокомерие.

— Как раз наоборот, — тут же ответил он с той же ухмылкой. — Это я вам мешаю. Послушайте, Эллсуорт, вы, случайно, не видели, куда пошла леди Ханна?

Мистер Эллсуорт выглядел растерянным.

— Нет, не видел. Вы ее потеряли?

— Ну, здесь ее нет, — как-то неопределенно ответил Дерек.

Так оно и было, но Синтия очень хорошо умела отличать выдумку от правды. Ей было ясно, а мистеру Эллсуорту, по-видимому, нет, что Дерек просто врет. Она бросила на него возмущенный взгляд, но он отскочил от Дерека, как от глухой стены. Он был занят тем, что пытался подольститься к Джону.

— Будьте другом и разыщите ее для меня, — извиняющимся тоном попросил он. — Мне это место незнакомо. Мне не хочется думать, что леди Ханна где-то здесь заблудилась и осталась без сопровождающего.

Мистер Эллсуорт обеспокоился.

— Разумеется. Это было бы неприлично. Народ тут всякий, это же не бал в доме у знакомых. Прошу простить меня, леди Синтия, я уверен, что мистер Уиттакер позаботится о вас.

— Не сомневайтесь, — заверил его Дерек с видом робкой благодарности, показавшейся Синтии крайне подозрительной. Она бросила на него оскорбленный взгляд, но не добилась видимого результата.

— Не позволяйте леди Синтии отлучаться от вас, ладно?

Мистер Эллсуорт уже прочесывал взглядом зал с таким видом, что было ясно, что он начисто забыл о существовании Синтии.

— О, я не повторю своей ошибки, — пообещал Дерек.

Он снял руку Синтии с рукава мистера Эллсуорта и уверенно просунул ее себе под локоть. — Леди Синтия не сможет от меня сбежать.

— А мне в этом деле слова не дано? — спросила Синтия, но мистер Эллсуорт уже расталкивал толпу плечами и локтями. Угрожающе посмотрев на Дерека, она заявила:

— Вы, сэр, недобросовестный человек.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Прекрасно понимаете. И не надо смотреть на меня такими невинными глазами. Меня вы не одурачите. Я вас слишком хорошо изучила.

— Согласен, — сразу же ответил он. — А вы перестаньте замораживать меня своим арктическим холодом. Меня вы тоже не проведете. Я тоже хорошо вас знаю.

Он повел ее к двери, ведущей в фойе, и Синтии пришлось идти рядом. Не может же она устроить скандал! Он все еще держал ее под руку, прикрыв ладонью другой руки ее руку как бы для того, чтобы предупредить ее бегство. Однако Синтии пришлось себе признаться, что у нее и не было желания выдергивать руку. Более того, втайне она была рада, что он придумал всю эту историю с Ханной, чтобы не отпускать ее от себя, хотя мысль об этом еще более ее взволновала.

— Куда вы меня ведете?

— В буфет. По-моему, вас мучит жажда.

— Я не хочу пить, мистер Уиттакер. Я сердита.

— Как? Вы сердитесь, потому что я вас разлучил с мистером Эллсуортом? Я ненавижу говорить дамам неприятные вещи, леди Синтия, но, по-моему, он слишком уж легко от вас отделался. — Он покачал головой с притворным сочувствием. — Боюсь, что это плохой знак, если учесть ваши амбиции.

Синтию разбирала злость. Она была так занята, пытаясь подыскать подходящие слова и дать ему отпор, что не заметила, куда на самом деле вел ее Дерек. Она очнулась лишь тогда, когда он открыл дверь, ведущую на террасу, расположенную вдоль заднего фасада здания.

Она остановилась как вкопанная, в недоумении глядя на открытую дверь и на темноту за ней.

— Это не буфет.

— Нет, но вы же сказали, что не хотите пить. Я подумал, что вам, может быть, понравится побыть на свежем воздухе.

Чтобы немного остудить свой гнев, — добавил он, явно имея в виду прямо противоположное.

Синтия сразу же выдернула руку и повернулась, чтобы бежать. Но она не успела сделать и двух шагов, как он протянул руку и, обняв ее за талию, резким движением прижал к себе.

Она похолодела. Что, если кто-нибудь увидит, как он ее обнимает? Она ощутила его теплое дыхание у себя за ухом.

— Не пытайся убежать от меня, Синтия. Я уже говорил, что тебе это не удастся.

— Сейчас же отпусти меня.

— Отпущу, если ты согласишься потанцевать со мной.

— Как тебе не стыдно! Ты хочешь меня заставить?

— Если придется. — Но он с явной неохотой все же отпустил ее. — Я надеюсь, что до этого не дойдет.

Ну, это уж слишком. Она обернулась, чтобы посмотреть ему в лицо, и стала раздраженно ему выговаривать:

— Я не знаю, что мне с тобой делать. Ты умышленно пренебрегаешь моей просьбой. Ты слышишь только то, что хочешь слышать. Я не знаю, как еще все тебе растолковать.

Вам не на что надеяться, мистер Уиттакер. Ваши ухаживания не помогут. Сколько раз можно это повторять?

— Все верно. — Он был совершенно невозмутим. — И все же я отказываюсь быть вычеркнутым из списков. Странно, ты не находишь? Я и сам удивляюсь. Почему я не сдаюсь? Почему я так настойчив? Другие уже давно бы это сделали. Называй меня глупцом…

— Я назову тебя еще хуже. Ты упрямый осел. Я прекрасно понимаю, почему ты продолжаешь изматывать меня. Ты слишком упрям, чтобы признать свое поражение.

Он задумчиво потер подбородок.

— Возможно, — признался он. — Я знаю, что иногда бываю удивительно упорным.

— Упорным? Это слишком вежливое слово для того, чтобы определить, кто ты на самом деле.

— В то же время, — невозмутимо продолжал он, — я неплохой танцор, что возвращает нас к началу нашей беседы.

Вы окажете мне честь, леди Синтия, и подарите мне танец? — Он поднял указательный палец, как бы предупреждая. — Будьте осторожны! Не придавайте слишком большого значения моему приглашению, или я начну думать, что вы тщеславны. Я попросил вас потанцевать со мной, а не выйти за меня замуж.

Это было так смешно, что она еле удержалась, чтобы не рассмеяться.

— Вы уже просили меня выйти за вас замуж, — презрительно буркнула она. — Так что не надо говорить, что я тщеславна.

— Но позвольте вам напомнить, что эти два предложения были сделаны мной в разное время. То, что вы согласились на второе предложение, не обязывает вас соглашаться на первое.

Какая же у него привлекательная улыбка! Нельзя на нее не ответить, пусть даже неохотно.

— Хорошо. Один танец. — Потом ей в голову пришла неожиданная мысль, и улыбка стала лукавой. — Пусть это будет павана, если музыканты смогут ее сыграть.

— Павана! — Сначала он вроде бы пришел в ужас, но быстро оправился. — Я уверен, что они сыграют. Мне подсказывает это мой внутренний голос. — В глазах Дерека появился хитрый блеск.

Синтия была уверена, что он не задумываясь подкупит музыкантов. Она еле удержалась от того, чтобы не рассмеяться.

— Прошу вас, проводите меня к лорду и леди Графтон.

Вы можете подойти ко мне, когда услышите, что заиграли павану. Если вы ее услышите.

— О! Я могу подойти к вам задолго до этого, — уверил он ее.

Стараясь выглядеть строго, она сказала:

— Прошу вас не делать этого. Ваше присутствие действует на меня странным, непонятным образом, мистер Уиттакер. Вы заставляете меня терять самообладание. В моей жизни так редко это случается, что я даже не сразу поняла, что со мной происходит.

— Вам это на пользу. В жизни даже самой холодной из снежных королев должен найтись человек, которого ей не удастся напугать.

— Что за абсурд! Я не пугаю людей.

Он посмотрел на нее скептически.

— А как бы вы это назвали?

Она прикусила губу.

— Не слишком-то вежливо дразнить меня за мою робость, — высокомерно парировала она.

Запрокинув голову, он радостно расхохотался:

— Сдаюсь! Приношу свои извинения, миледи.

— Так вы отведете меня обратно в зал?

— Ваше желание для меня закон. — Он взял ее под руку и снова прикрыл ладонью се руку.

Она многозначительно посмотрела на его руку.

— Вы слишком фамильярны, сэр, — сказала она, но ее голосу не хватало уверенности.

И он почему-то сорвался.

— Ах, Синтия, не заморозь меня. — Его голос прозвучал так тихо и интимно, что у нее по спине побежали мурашки. — Позволь мне прикасаться к тебе, пока это возможно.

Сердце Синтии затрепетало. Прежде чем подумать, она подняла глаза на Дерека, и это было фатальной ошибкой.

Слова протеста, которые она собиралась произнести, так и не слетели с ее губ. Вместо них прозвучало совсем другое:

— Дирек, ты меня погубишь. Когда я с тобой, я не знаю, на каком я свете.

Она увидела, как потемнели его глаза. Он все понял.

Синтии показалось, что все вокруг вдруг стало расплываться и пропадать и они остались совершенно одни в каком-то прекрасном уединенном месте.

— Ты стараешься следовать правилам. Но, Синтия, моя дорогая девочка, правила — это не для нас с тобой.

Его слова как будто не имели смысла, но она им поверила. В глубине души она чувствовала, что он прав.

Она вздрогнула и отвернулась, чтобы не видеть его глаз и тем вернуть себе самообладание. Они все еще стояли в фойе, почти на пороге бального зала, полного народу.

— Отведи меня обратно, — сказала она еле слышно. — Когда я с тобой, я даже думать не могу.

— Ты знаешь, что я прав.

— Мне кажется, — ответила она, чувствуя себя несчастной, — что я больше вообще ничего не знаю. И чем я становлюсь старше, тем больше убеждаюсь в том, что все, что я когда-то знала, не правильно. Отведи меня обратно, Дерек.

Пожалуйста.

Глава 12

В каком-то трансе Синтия наблюдала за тем, как Дерек сначала исчез, а потом появился на лестнице. Эта лестница вела в мезонин. А оттуда можно было пройти к музыкантам.

Она поняла его намерение и улыбнулась. Он собирался любыми средствами — честными или не очень — добиться того, чтобы павана сегодня вечером обязательно прозвучала. И Синтия, не задумываясь о том, правильно это или не очень, не могла не восхититься его настойчивостью.

Она чуть было не рассмеялась, представив себе сцену которая, несомненно, разыграется у нее над головой. Пава на — старинный придворный танец — не был ни романтичным, ни модным. Она не могла себе представить, что павана была среди тех танцев, которые современные влюбленные молодые люди часто заказывали музыкантам.

Неожиданно кто-то довольно грубо ударил се по руке.

Обернувшись, она увидела, что сзади к ней подошла леди Баллимер и стучит по руке веером. Глаза матери сверкали гневом. Синтия похолодела от страха.

— Где ты пропадала? Пока тебя не было, мистер Эллсуорт пригласил леди Ханну.

— Мама, я не могу танцевать с ним каждый танец, — нерешительно ответила Синтия, стараясь образумить мать.

— Я видела, как ты после кадрили куда-то ушла с мистером Уиттакером. Синтия, ради Бога, что ты затеяла? Почему ты не попросила мистера Эллсуорта принести тебе бокал пунша? Ты могла бы удержать его возле себя по крайней мере еще четверть часа.

— С какой целью? — не удержалась Синтия. — Но это же полный абсурд! Не могу же я силой заставить его полюбить меня.

На мгновение леди Баллимер обомлела. Потом в ее глазах сверкнула ярость.

— Я с этим не согласна, — прошипела она. — И позволь спросить, кто ты такая, чтобы противиться моей воле? Как ты смеешь пренебрегать моим авторитетом, ты, неблагодарная девчонка? Мы всегда тебе потакали, Синтия, больше, чем это сделали бы другие родители. Разве мы не договорились после смерти сэра Файли, что если я позволю тебе в течение двенадцати месяцев отказывать всем претендентам на твою руку, то после этого ты выйдешь замуж за того, кого выберу я? Что? Разве не так? — Пальцы леди Баллимер больно впились в руку Синтии.

— Да, мама, — ответила насмерть перепуганная Синтия.

Она не выносила, когда ее ругали. — Мама, прошу тебя, отпусти мою руку. Пожалуйста.

Леди Баллимер отшвырнула от себя руку Синтии.

— Вы только послушайте, что она говорит! — возмущенно воскликнула она. — «Я не могу силой заставить его полюбить меня», — передразнила она Синтию рыдающим голосом.

— Ах, мама, прошу тебя…

— Вот что я тебе скажу: ты плохо старалась! Почему бы ему не полюбить тебя? Ты в этом зале сегодня самая красивая девушка. Любой из присутствующих здесь мужчин с радостью воспользовался бы шансом поухаживать за тобой. Но ты не проявляешь никакого интереса к мистеру Эллсуорту.

Ты хотя бы раз ему улыбнулась? Нет. Стоишь в сторонке и молчишь, вместо того чтобы попытаться снискать его расположение. Я тебя предупреждала, Синтия, что ты ничего не добьешься, если будешь себя так вести. Тебе просто надо быть более доступной. Неужели это так трудно?

— Мне трудно. Не знаю почему, но трудно. Я не собираюсь пренебрегать твоими советами, мама. Я знаю, чем я обязана тебе… моей семье.

— Рада это слышать, — отрезала мать, взволнованно обмахиваясь веером. — Я верю, что ты хочешь быть хорошей дочерью. Я просто прошу тебя вести себя немного по-другому. Ради Бога, не подведи нас. Те десять тысяч фунтов, которые нам дал сэр Файли, уже почти все потрачены.

И по чьей вине? Уж, конечно, не по моей. Отвращение — сильное и невыносимо гнетущее — переполнило ее сердце.

Остановить его было невозможно. Оно было как нефть, бьющая из глубин земли. Синтия чувствовала, что больше не избавится от этого отвращения. Кто-то открыл невидимый кран, и оно вытекло, и ее сердце вовек не очистится от липкой грязи и больше никогда не будет таким, как прежде. Она уже не будет любить свою мать так, как любила в детстве.

Доверие, чистота и непорочность навсегда запятнаны этим страшным чувством.

Ей пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы не дать вырваться словам, о которых — она это знала — потом пожалеет. Ничего хорошего не выйдет из того, что она станет кого-то винить, напомнила она себе. Надо подавить в себе скверные чувства. Десять тысяч фунтов — это немалая сумма денег, но их оказалось недостаточно. Какая разница почему. Ее семья рассчитывала на тридцать тысяч, а получила всего десять. Ей надо выйти замуж за человека со средствами, достаточными для того, чтобы возместить разницу. Ее брак с богачом и, если повезет, ежегодное обеспечение для родителей невесты — такова была мечта леди Баллимер. Вот что было необходимо ее родителям.

И Синтия была их единственной надеждой.

Музыка смолкла. Леди Баллимер поспешила обратно к леди Эллсуорт, с тем чтобы выполнить свою роль в намеченной ею кампании: заискивать и подлизываться к родителям мистера Эллсуорта. Синтия, оставшись одна, увидела, что Ханна об руку с мистером Эллсуортом направляется к ней.

Ханна явно была в приподнятом настроении. Синтия видела, как мистер Эллсуорт наклонился к ней и с добродушной улыбкой слушает ее болтовню. Синтия знала, что ей надо отбить у Ханны мистера Эллсуорта. Это был ее долг, и надо было действовать быстро. За ней наблюдает мама. Она собралась с духом, чтобы справиться с этой крайне неприятной задачей, но, на ее счастье, парочка неожиданно свернула куда-то в сторону, видимо, в буфет. У Синтии отлегло от сердца. Пусть даже ненадолго.

А потом рядом с ней вдруг оказался Дерек, и блеск в его глазах и дьявольская улыбка заставили ее сердце сделать кульбит. Почти против воли она ответила на его улыбку и вдруг ощутила, как, словно по волшебству, напряжение, сковывавшее плечи, исчезло. Одно то, что он рядом, заставляет ее чувствовать себя увереннее. Но какой в этом смысл? Ведь она прекрасно знает, что, когда он рядом, она в еще большей опасности.

— По-моему, вы собой довольны, — заметила она.

— Я умный и находчивый малый, — согласился он. — Я полагаю, что за вами танец, миледи, вы обещали…

Он еще не закончил говорить, а она уже услышала, что оркестр снова заиграл. Не было никакого сомнения, что это были первые такты паваны. Ей пришлось плотно сжать губы, чтобы не рассмеяться.

— Какое странное совпадение — они собираются играть павану. И так скоро!

— Вообще-то говоря, музыканты не собирались ее играть. Мне кажется, они думали, что никто от них этого не ожидает. Они пытались убедить меня, что павану больше не танцуют.

— Вы только себе представьте, — пробормотала Синтия. — Неужели?

— В это трудно поверить, не правда ли? К счастью, мне удалось убедить их, что павану танцуют на всех лучших балах и что это будет большим упущением, если они ее не сыграют. — Он подал Синтии руку. — Я, знаете ли, умею убеждать.

— В этом я не сомневаюсь. — Она позволила ему вывести ее в зал, при этом она все еще еле удерживалась от смеха. — Но если они вообще не намеревались играть павану, вы, должно быть, были очень красноречивы.

— Конечно, мы сначала немного поговорили, и они предложили сыграть павану в конце программы, — признался он. — Но потом мне удалось уговорить их сделать это немедленно.

— Вот как! — После полагающегося реверанса она, грациозно повернувшись, встала рядом с ним. — Это почему же?

У него хватило наглости подмигнуть ей.

— Не мог же я ждать так долго.

* * *

Здесь что-то произошло, пока он там наверху подкупал музыкантов. Это он сразу понял по тому, как напряжены были ее плечи и как сверкали глаза. Но он понял и то, что ее настроение сразу же изменилось, когда появился он. Он был этому рад. Он все еще не слишком хорошо знал Синтию, но ему казалось — он был даже в этом почти уверен, — что она еле заметно менялась в его присутствии. У него создалось впечатление, что даже когда она ему выговаривала, ей от этого становилось веселее. А Синтия была не из тех, кто готов радоваться по любому поводу.

Он посмотрел на нее украдкой. Она была так прелестна в этом бледно-голубом платье, что с трудом верилось, что это эфемерное создание существует в реальности. Было совершенно очевидно, что она согласилась танцевать с ним павану из чувства противоречия, надеясь, что оркестр не знает этой старинной музыки. Но теперь, когда ему удалось помешать ее проделке, он увидел, что, танцуя павану, она выглядит невероятно грациозной. Она скромно плыла рядом с ним, подняв изящные руки, как того требовал танец, и прикоснувшись одной рукой к тыльной стороне его ладони, но так легко, что он почти ее не ощущал. Эта изысканная поза была придумана для того, чтобы продемонстрировать пышные рукава платьев эпохи Возрождения, но сейчас она подчеркивала дивные руки Синтии, хотя то, как они были обнажены, наверняка шокировало бы придворных дам той эпохи. Крошечные рукавчики и большое декольте — все по сегодняшней моде — выставляли напоказ ее восхитительную мягкую молочно-белую кожу, при виде которой у Дерека просто захватывало дух.

Они были не единственной парой, что очень развеселило Дерека. Павана была тем танцем, которому в высшем обществе так или иначе учили и девушек, и молодых людей независимо от того, приходилось ли им танцевать ее на балу или нет. Па были очень простыми, но величественными, так что постепенно зал наполнился и другими парами, включая тех, которые чувствовали себя не слишком уверенными в более энергичных современных танцах или которым не хватало смелости отважиться на более сложные.

— Мы, кажется, попали в цель, — заметил Дерек.

— Естественно.

— О! — удивился он. — Вы этого ожидали?

— Всем нравится что-то испытанное, проверенное. Во всяком случае, в танцах.

— Знакомое всегда надежнее?

— Вот именно.

— Я забыл, что мы должны делать, когда дойдем до конца зала. Пробьем стену или выйдем через дверь?

Она все-таки не удержалась и засмеялась.

— Я пойду впереди вас, а потом мы пройдем променадом по залу в обратном направлении.

— Ах да. Начинаю припоминать.

— Мистер Уиттакер, наверняка все подумают, что вы редко танцуете павану.

Ему показалось, что она с ним флиртует. Или она его поддразнивает? Он очень на это надеялся. Если уж ему не суждено ничего сделать для своей любимой, он по крайней мере немного скрасит ее жизнь.

Он посмотрел на нее свысока и шутливо сказал, медленно растягивая слова:

— Леди Синтия, вы раните меня в самое сердце. Разве мы не установили, что павану танцуют на всех лучших балах? За кого вы меня принимаете — за деревенщину?

Тут уж она и вправду рассмеялась, но, спохватившись, сразу же прикрыла рот ладонью.

— Прошу вас, не смешите меня, — попросила она и с опаской поглядела куда-то в сторону.

Он проследил за ее взглядом и увидел, что Синтия смотрит туда, где стояла ее мать. Леди Баллимер якобы разговаривала с леди Эллсуорт, а на самом деле не спускала глаз со своей дочери. Взгляд леди Баллимер был таким холодным и многозначительным, что даже Дерек невольно поежился.

— Чего вы боитесь, Синтия? — вдруг посерьезнев, спросил он. — Неужели вы хотите сказать, что леди Баллимер не разрешает вам смеяться?

— Только не на публике, — поспешила ответить Синтия. — И не громко. Я никогда и не смеюсь в публичном месте, так что, если она меня увидит…Давайте я пройду перед вами, мы уже очень близко подошли к концу зала.

Это был неподходящий момент для того, чтобы поддразнить ее и напомнить, кто из партнеров должен вести, а кто — идти следом. Она так и не сказала ему, чего боялась. Но он мог и сам догадаться. Он молча пропустил Синтию вперед, и они повели процессию в обратную сторону. Когда она очутилась от него с другой стороны, где глаза матери уже не могли руководить каждым ее движением и выражением лица, ему показалось, что ей стало легче дышать.

— Сдается мне, — начал он, осторожно подбирая слова, — что вы все время находитесь в состоянии неизвестности и это вас беспокоит. Мне кажется, что вы особенно боитесь, что ваша мать обнаружит нашу…

— Ах, тише! — Синтия стала дико озираться, словно опасаясь, что за ней все шпионят. — Не говорите так.

— Хорошо. Я не стану заканчивать свою фразу. — Он понизил голос и спросил:

— Но я попал в точку, не так ли?

Если ваша мать увидит, что я заставляю вас смеяться, она может прийти к выводу, что вам нравится моя компания. — В его голосе она явно услышала нотки сарказма. — А мы не можем себе этого позволить, я угадал?

— Да, угадали. — Синтия гордо вздернула подбородок. — И я говорила вам об этом уже не раз.

— А тогда почему она до сих пор ничего не заметила? — спросил он. — Неужели она так плохо вас знает? Я с другого конца комнаты могу угадать, в каком вы настроении.

— Вы единственный человек, кто это видит, — тихо ответила она и как-то странно на него посмотрела. — Разве вы этого не понимаете? Про меня все говорят, что по моему лицу нельзя определить, что я чувствую.

Дерек удивленно поднял брови. Он было хотел отмести это заявление как нелепое и сказать ей, что на самом деле она прозрачна, как стекло, но вспомнил, какой она пользовалась репутацией в свете. Из очень многих источников до него доходили слухи, что несравненная леди Синтия Фицуильям холодна как рыба. Он слышал шутки по этому поводу и даже иногда про себя повторял их.

— Черт возьми! — пробурчал он. — Вы правы.

С минуту он молча переваривал это открытие. Оно показалось ему еще одним доказательством, в котором он в общем-то и не нуждался, того, что он и Синтия предназначены друг для друга.

— Что мне действительно кажется странным, — задумчиво сказала Синтия, — так это то, что она больше не говорила мне, что не доверяет вам. Хотя и смотрит на вас с явным подозрением. — Она не удержалась от иронии. — Но я не заметила, чтобы она относилась к вам с большей враждебностью, чем у другим мужчинам, которые попадаются на моем пут.

— Неужели она не заметила, что я вами увлечен? Несомненно, потому, что считает, что так и должно быть. Разве вы не чувствуете, любовь моя, что в настоящий момент я предмет зависти каждого мужчины в этом зале?

Синтия еле заметно нахмурилась.

— Смешно.

— Вовсе нет. Нас не удалось вычислить по двум причинам. Во-первых, глядя на вас, никто не может сказать, что вы на самом деле чувствуете, а во-вторых, мое восхищение совершенно не выделяется в этом зале, где все тоже восхищены вами. То, что я сейчас выбрал вас, тоже ни о чем не говорит, миледи, потому что очень многие мужчины смотрят на вас открыв рты.

Синтии его высказывание совсем не понравилось.

— В лучшем случае это преувеличение, а в худшем — совершеннейшая чепуха. Я всегда стараюсь не привлекать к себе внимания.

Удивительно. Неужели она и вправду верит в то, что если она будет вести себя сдержанно и осмотрительно, например, никогда громко не засмеется, то люди перестанут се замечать? Неужели она не понимает, что ей достаточно просто войти в комнату, чтобы вызвать сенсацию? Однако, если задуматься, то, как она ведет себя на светских приемах — отстраненно и с непроницаемым лицом, — говорит о том, что она, возможно, слишком уходит в себя и действительно не замечает ничьих взглядов.

Тогда почему она реагирует моментально, когда он на нее смотрит?

Он опять посмотрел на ее ангельское личико, но она о т вернулась: не хотела, чтобы он ее рассматривал.

— Вы всегда чувствуете, когда я на вас смотрю, — тихо сказал он. — Все это время я считал, что вы необыкновенно впечатлительны. Замечаете каждую пару глаз, смотрящих на вас.

— Я ощущаю только ваш взгляд, — уверила она, но неожиданно покраснела. — Я вообще перестала себя понимать! — удивленно воскликнула она. — В последнее время я стала вести себя странно: могу выпалить не подумав все, что приходит мне в голову.

— Да-а, нелегкие настали для вас времена, прямо скажем, — посочувствовал он ей, но его глаза смеялись. — Трудновато гнаться за деньгами, если сердце ведет вас в совершенно другом направлении.

Она, должно быть, поняла, что он над ней насмехается, и посмотрела на него с возмущением.

— Вы все обращаете в шутку?

— Очень многое. Но не все. Такое, например, никогда Но согласитесь, что лучше смеяться, чем плакать.

Темп музыки несколько замедлился. Это означало, что танец подходит к концу. Дерек был вынужден выпустить руку Синтии, повернуться к ней лицом и поклониться.

Синтия сделала реверанс, но выражение ее лица все еще было негодующим. Он сразу же предложил ей руку, чтобы отвести ее на место, но она проигнорировала его жест и отвернулась. Ему пришлось просто идти с ней рядом.

— Я опять вас рассердил. Извините меня.

Она бросила на него мимолетный взгляд и как будто не много смягчилась.

— В последние дни я и впрямь стала слишком уязвимой, призналась она. — Видимо, для меня действительно настали трудные времена.

— Вы думали, что я шутил? Ничего подобного.

— Не важно. — Она говорила тихо, но уже не сердилась Они почти подошли к своим знакомым: леди Баллимер, леди Эллсуорт и леди Графтон сидели на хрупких стульях, а лорд Графтон и сэр Питер стояли рядом. Мистера Эллсуорта, Ханны и лорда Малкома среди них не было.

— Остановитесь на минутку. — Дерек дотронулся до рукава Синтии, и она неохотно обернулась. — Подарите мне еще один танец, — шепнул он умоляющим тоном. — Пожалуйста.

Синтия покачала головой.

— Я не могу, чтобы все увидели, что я отдаю предпочтение вам, а не мистеру Эллсуорту.

— Если я сделаю так, что мистер Эллсуорт снова пригласит вас, вы уделите мне такое же время?

В ее лице что-то дрогнуло — возможно, она подавила улыбку.

— Придется. Мама сказала мне, что я должна танцевать только с мужчинами из нашей компании. Это означает, что я могу танцевать и с вами.

Она повернулась, чтобы уйти, но он опять ее остановил.

— Синтия, не выходите замуж за человека, который не может понять, что вы чувствуете. Поверьте мне, это рецепт на вечные мучения.

— Как раз наоборот. — В ее взгляде был вызов. — Это рецепт на личную жизнь. А я научилась ценить это больше всего на свете, мистер Уиттакер.

Глава 13

Синтия начинала понимать, почему, когда человек сердится, его иногда называют сумасшедшим. Чем больше Синтия возмущалась матерью, тем больше теряла контроль над собственными мыслями.

Смутное чувство, что ее обожаемая семья бессовестно ее использует, постепенно превращалось в твердое и непоколебимое убеждение. И это несмотря на отчаянные попытки его подавить. За ее спокойной внешностью кипел бунт, растущее давление которого грозило сорвать крышку с ее размеренной, освященной долгом жизни. Слава Богу, сегодняшний вечер у нее занят — она танцует, улыбается и ведет вежливые пустые разговоры. Но если бы она осталась одна хотя бы на пять минут, то непременно бросилась бы прочь отсюда, несмотря на ночь.

Однако она подавила бунтарские чувства и заставила себя еще раз принять приглашение мистера Эллсуорта. Во время этого второго танца она решительно настроилась на то, чтобы очаровать его. Она ему улыбалась. Она ему льстила. Она даже пошла дальше — заставила его говорить о самом себе, что было невероятно трудно.

Боже, какой же он был нудный! Это был скучный маленький человек, который вел неприметную жизнь, и в течение тех десяти минут, что длился танец, у них не нашлось ни одной темы для мало-мальски живого разговора. У них не было ни пересекающихся интересов, ни общего жизненного опыта, ни сближающих впечатлений. Она не почувствовала в нем ни единой искры интереса к себе.

И вдруг, по счастливой случайности, Синтия упомянула Ханну. Глаза мистера Эллсуорта сразу заблестели, и он просиял.

— О, моя старая няня-шотландка назвала бы Ханну благородной девушкой. В ней нет ни капли эгоизма.

Синтия искренне поддержала его в этом мнении. Слава Богу, что он смог распознать в Ханне эту черту.

— Ханна очень скромна и никогда не важничает. Вообще, на мой взгляд, она себя недооценивает.

— Да, черт возьми, это правда. Она никогда не кичится, это точно. Но именно это в ней восхищает и привлекает. Она спокойная, тихая и скромная, поистине благородная девушка.

Синтия не вполне понимала, что он имеет в виду, называя Ханну благородной девушкой, но она была счастлива, что о ее подруге отзываются так тепло. Оставшиеся минуты танца были посвящены пересказу эпизодов из жизни Ханны, свидетельствовавших о ее доброте и скромности. Когда танец кончился, они оказались в гораздо более дружеских отношениях, чем Синтия могла предположить полчаса назад. На какое-то время у нее даже улучшилось настроение.

А потом она увидела Ханну. Девушка стояла неподвижно в дверях зала и смотрела на свою подругу с таким ошеломленным, почти трагическим выражением лица, что у Синтии похолодела спина. Еще никогда она не видела Ханну такой растерянной, но сразу поняла, что та наконец догадалась об истинных намерениях Синтии и почувствовала себя оскорбленной и преданной. Прежде чем Синтия успела что-либо сказать, Ханна опрометью кинулась бежать.

Что-то в душе Синтии оборвалось. Расстроенное лицо Ханны было первым, что она с горечью увидела за весь вечер. А возможно, и за все годы жизни вообще. Боль в глазах Ханны, которую причинили подруге ее действия, глупые, бессердечные, необдуманные, была для Синтии откровением. Но разве она не этого боялась? И правильно делала. Нельзя было повиноваться матери. Вот к чему привело слепое послушание — она потеряла способность рассуждать здраво.

Однако винить она должна только себя. Ведь это не мама флиртовала с мистером Эллсуортом. Это она вела себя недостойно, и ответственность за это лежит на ней. На нее словно снизошло озарение: Синтия Фицуильям, тебе давно пора повзрослеть, сказала она себе.

Она забыла о долге. О внешних приличиях. О том, где находится, с кем она сюда приехала и что должна делать. Все это не имело никакого значения. Важна была только Ханна и непреодолимое желание стереть с лица подруги это выражение боли. Не говоря ни слова ничего не подозревающему мистеру Эллсуорту, не закончив даже фразы, Синтия бросилась бежать из зала.

Краем глаза она смутно увидела изумление мистера Эллсуорта, воскликнувшего уже за ее спиной: «Боже мой!» Провожаемая любопытными взглядами — удивленными, осуждающими — людей, мимо которых она пробегала, она кричала в отчаянии:

— Ханна!

Уже в фойе она остановилась, озираясь по сторонам. Но Ханны нигде не было.

Неизвестно откуда вдруг появился Дерек.

— Что случилось? — озабоченно спросил он, но его голос был тверд. — Могу я чем-нибудь помочь?

Она подняла глаза, и се самообладание рухнуло окончательно. Неужели и насчет Дерека она тоже ошибалась? Но с этим она разберется потом. Сейчас главное — Ханна. Дерек Уиттакер был именно тем человеком, к которому обращаются при непредвиденных обстоятельствах. Инстинктивно она схватила его за руку.

— Ханна выбежала в эту дверь, — дрожащим голосом сказала она. — Но я не знаю, где она.

Он не стал задавать вопросов. Он просто сделал то, что должен был сделать: он ей помог.

— Мы найдем ее. Пойдемте.

Взяв ее за руку, он повел Синтию к лестнице, ведущей в мезонин.

Его уверенность была бальзамом для ее истерзанных чувств.

— Спасибо, — с искренней благодарностью прошептала она, стараясь поспеть за ним. Они начали подниматься по лестнице. — Вы видели, куда она пошла?

— Нет, но в этом здании всего несколько мест, куда можно пойти.

— Откуда вы знаете?

Он опешил:

— Я… э… Скажем так: я инстинктивно это чувствую.

Ответ показался ей загадочным, но она ему доверяла и не колеблясь стала подниматься вслед за ним. На верхней площадке она огляделась. Слева был большой балкон, нависавший над бальным залом. Краем глаза она увидела музыкантов, сидевших в просторной нише.

Ее сердце вдруг упало: она услышала приглушенные рыдания, однако не сразу поняла, откуда они доносились. Но Дерек уверенно подошел к узкой двери на противоположной стороне лестничной площадки и осторожно постучался.

Рыдания прекратились. Дерек прислонил ухо к двери и прислушался.

— Леди Ханна? Это вы?

Наступила пауза. Тот, кто находился по ту сторону двери, видимо, раздумывал, как поступить. Наконец из-за двери раздался женский голос:

— Кто там?

— Дерек Уиттакер.

Снова наступила пауза, и Дерек добавил:

— И ваша подруга леди Синтия.

Следующая пауза показалась Синтии зловещей. Она больше не могла ждать. Подойдя к двери, она стала дергать ручку.

Дверь неожиданно легко распахнулась. В мгновение ока Синтия очутилась в комнате и обняла Ханну, которая тут же снова разразилась слезами.

Комната была небольшой и темной. Слабый свет проникал лишь через стеклянную дверь, выходившую на крошечный балкон. В помещении не было даже стула, так что Ханна, рыдая, вынуждена была ходить взад-вперед по комнате. Казалось странным, что в кладовке — а это, по всей видимости, была именно кладовая — была стеклянная дверь и балкон, но они скорее всего служили оформлением фасада, чем имели какое-либо практическое назначение. У одной стены были нагромождены изящные стулья — такие же, как в бальном зале; все остальное было покрыто чехлами из сурового полотна.

Синтия смутно помнила, что Дерек закрыл дверь, чтобы никто не мог их услышать. Все ее внимание было поглощено несчастной подругой.

— Ах, Ханна, как ты могла подумать, что я сыграю с тобой такую злую шутку?

— Прости меня. Но все выглядело так… выглядело так, как будто вы…

Синтию снова захлестнула волна вины: она вдруг поняла, что ее вопрос, хотя он и шел от сердца, все же мог ввести Ханну в заблуждение.

— Да, наверно, так и было, — сказала Синтия в порыве откровенности. — Все выглядело так, как было на самом деле. Ах, Ханна, мне так жаль! Прости меня. Больше это не повторится, клянусь тебе.

Лицо Ханны снова сморщилось.

— Я не могу соперничать с тобой, Синтия. Ты такая красавица, а я такая простушка…

— Ты не простушка! — в гневе воскликнула Синтия.

Дерек тактично кашлянул.

— Я подожду за дверью, ладно?

Ханна вздрогнула. Она, по-видимому, не заметила Дерека и решила, что они с Синтией одни.

— Да, прошу вас, мистер Уиттакер.

Синтия бросила на него благодарный взгляд, и Дерек вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Между тем Ханна немного успокоилась. Достав откуда-то носовой платок, она начала промокать им лицо.

— Прости меня за то, что я такой ребенок.

— Ты не ребенок. Это все моя вина, — горячо ответила Синтия. — Я вела себя бездумно и подло.

— Что ты, Синтия. Не говори так!

— Не защищай меня, Ханна! Я никогда себя не прощу, и ты даже не пытайся заставить меня не раскаиваться в том, что я сделала. Я больше не буду вести себя так, как вела до сих пор. Я поняла, что мне надо совершенно изменить свое поведение.

Слабая улыбка озарила лицо Ханны.

— Зачем? Ты мне кажешься идеалом.

— Я слишком идеальна, — горько заметила Синтия. — Слишком послушна. — Сказав это, она вдруг усомнилась и покачала головой. — Разве это возможно? Возможно быть слишком послушной? Слишком покорной?

Ханна на минуту задумалась, а потом, шмыгнув носом, кивнула:

— Думаю, что любая добродетель, доведенная до крайности, становится пороком. Я слышала, как кто-то сказал, что, если любовь заходит слишком далеко, она превращается в идолопоклонство. А излишняя скромность в конце концов оборачивается ханжеством. А чем, интересно, становится послушание, как ты думаешь?

Синтии никогда раньше не приходил в голову этот вопрос. Обхватив себя руками, она задумалась.

— Может быть, ленью, — мрачно сказала она. — Душевной ленью. И конечно, ленью ума. Мне сейчас трудно сказать. Надо как следует подумать. — Синтия нахмурилась, подбирая нужные слова. — Мое послушание сделало меня пассивной. Подчиняясь воле других людей, я подавляла в себе собственное мнение. Я все чаще и чаще старалась вообще не думать. А ведь это не правильно, разве не так?

Она не ждала ответа на свой вопрос, а просто шагала взад и вперед по комнатушке, изливая свои путаные мысли Ханне, которая слушала ее с большим сочувствием. Возбуждение вес росло в душе Синтии, и она чувствовала, что находится на грани очень важного открытия.

— Конечно же, не правильно! Именно моя глупая приверженность долгу привела меня к тому, что я причинила боль своей лучшей подруге. И что ужасно — я это знала с самого начала! Но я предпочла подчиниться матери, а не прислушаться к голосу сердца.

Ханна была явно поражена откровенностью Синтии.

— Ты хочешь сказать, что это твоя мать, а вовсе не ты хотела, чтобы ты…

— Да, именно так. — Синтия махнула рукой, отметая догадку Ханны как несущественную. — Неужели тебя это удивляет, Ханна? Разве ты не замечала, что я всегда подчинялась воле мамы? Хотя, признаться, я делала это все с большей неохотой. Но я всегда считала, что послушание само по себе — добродетель. Поэтому-то даже вопреки здравому смыслу я всегда старалась быть покорной. Теперь я думаю, что это детская добродетель. А как взрослый человек, я должна иметь собственное мнение и сама принимать решения.

— Ты права, — горячо поддержала ее Ханна. — Почему чье-то мнение должно быть более веским, чем твое?

Синтия засмеялась. Ей вдруг стало легко. Даже немного кружилась голова.

— Как это похоже на тебя! Ты всегда соглашаешься со мной, какие бы сумасшедшие идеи у меня ни возникали. Но я могла бы назвать несколько причин, по которым мое мнение не так уж и убедительно. Прежде всего я так редко следовала собственному мнению, что могу ошибиться, если вдруг начну на него полагаться.

Ханна улыбнулась. Она явно уже чувствовала себя лучше.

— Возможно, ты немного и отстала от жизни, — согласилась она. — Тебе надо начинать постепенно, с малого. Но не думаю, что это должно тебя останавливать, Синтия. Тебе надо учиться думать своей головой. Нам всем это не помешало бы.

— Я так и сделаю, — пообещала Синтия. — Я буду сама принимать решения. Я постараюсь противостоять маме. — Ее уже начали одолевать первые сомнения. Она сурово их подавляла, понимая, что впервые в жизни она преодолевает свою робость, а вовсе не бунтарство. Интересный поворот!

Она глубоко вздохнула и улыбнулась Ханне. — Я совершенно уверена в одном. Я не имею никаких видов на твоего мистера Эллсуорта.

Даже в полутемной комнате Синтия заметила, как Ханна смутилась и покраснела.

— Он не мой мистер Эллсуорт.

— Даже если это сейчас и не так, — твердо заявила Синтия, — в один прекрасный день он может стать твоим мистером Эллсуортом. И у меня не было никакого права вмешиваться в ваши отношения, зная о твоих чувствах к нему. — В приступе раскаяния она подошла к подруге и взяла ее за руки. — Что за размазня я была! Нет мне никакого оправдания, Ханна, никакого! Я лишь могу умолять тебя о прощении.

— Не говори глупостей. Ты просто поступила так, как считала нужным.

После того как дружеские отношения были восстановлены, Ханна заявила, что она готова вернуться в бальный зал. Она обещала танец своему дяде Малкому, и он, возможно, уже ее разыскивает. Синтия убедила Ханну выйти из комнаты первой, потому что хотела немного побыть одна, чтобы собраться с мыслями и с силами. Что-то ждет ее впереди? Заметила ли мать ее долгое отсутствие? И как отреагирует?

Она редко оставалась одна. Несмотря на то что в голове царил хаос, Синтия восприняла одиночество как нечто замечательное. Она подошла к стеклянной двери и открыла ее. Свежий воздух хлынул в душную комнату. Она вздохнула полной грудью, упиваясь прохладой. Музыка, приглушенно доносившаяся из зала, звучала особенно волнующе в тишине ночи. Она прислонилась головой к косяку и задумчиво глядела на звездное небо. А подумать было о чем.

Но очень скоро она услышала слабый скрип двери. Ей не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто вошел.

— Здесь холодно, — сказал Дерек.

— Мне нравится. — Она не двинулась, не повернула головы, а продолжала смотреть на звезды. За спиной раздались тихие шаги, а воздух словно наполнился электричеством.

— Ты, конечно, понимаешь, что я кое-что слышал из того, что произошло между тобой и леди Ханной. Кажется, она добилась того, чего не смог я. — Его тихий голос прозвучал над самым ее ухом.

Синтия обернулась и посмотрела на него. Его лицо было совсем близко. Серебристый свет луны, лившийся в открытую дверь, обволакивал их слабым сиянием. Их взгляды встретились, и сердце Синтии затрепетало.

— Что ты имеешь в виду? — прошептала она потерянно.

Голос Дерека тоже был тихим и взволнованным.

— Если я правильно понял, ты согласилась больше не заманивать в свои сети Джона Эллсуорта.

— Ax, это.

— Так я правильно понял?

Его близость и настойчивость сделали свое дело.

— Да, — призналась она, потупившись, — Я поступила плохо. Теперь я это понимаю. Я надеюсь, — она искоса взглянула на него и тут же опустила глаза, — я надеюсь, что ты не обиделся. На то, что Ханне удалось убедить меня, а тебе — нет.

— Обиделся? Да я в восторге.

Но его оптимизм был преждевременным.

— Ну и зря. Новости не такие приятные, как ты, возможно, рассчитываешь.

— Я тебя не понимаю, Синтия. Это же все меняет.

— Мне жаль тебя разочаровывать. Ты себе не представляешь, как мне жаль. Но для нас с тобой это ничего не меняет. По крайней мере… — Ее голос оборвался. Он молча ждал, пока она найдет нужные слова, чтобы продолжить. — По правде говоря, я пока и сама не знаю. Мне надо все хорошенько обдумать. Мне надо разобраться, и очень тщательно, в том, что изменилось, а что — нет. — Она вздохнула. — Безусловно лишь то, что я не стану больше пытаться заполучить Джона Эллсуорта. Это мое решение окончательно.

Дерек был явно сбит с толку.

— Знаешь, Синтия, я терпеливый человек. — Он очень осторожно подбирал слова, как будто его хваленая выдержка висела на тончайшем волоске. — Но даже у святого лопнуло бы терпение. Я-то думал, что ты наконец образумилась, но, видимо, ошибся. Помилуй, Синтия, если уж ты решила не делать меня самым счастливым человеком на свете, зачем ты хочешь позволить сорваться с крючка Эллсуорту? — Ответ, очевидно, тут же пришел ему в голову. — Это имеет какое-то отношение к леди Ханне?

Синтия не сомневалась, что Дерек догадается о том, что Ханна влюблена в мистера Эллсуорта. Но по крайней мере не она сказала ему об этом. Улыбнувшись, она покачала головой.

— Я не могу обмануть доверие.

— Не можешь, и не надо. И слепому видно, что происходит. — Немного подумав, он нахмурился. — В целом я одобряю твое решение. Значит, у тебя более мягкое сердце, чем тебе приписывает молва. Однако, если ты жертвуешь своими амбициями ради счастья подруги, это означает лишь то, что ты согласилась отказаться только от Эллсуорта. Насколько я понимаю, твое намерение выйти замуж за очень богатого человека не изменилось.

— Правильно. И поэтому тебе, увы, не на что надеяться.

На его лице было написано отвращение.

— Ты откровенна.

— А зачем кривить душой? Бесполезно. Ты заслуживаешь того, чтобы знать, как обстоят дела.

— Да, это самое малое, что ты можешь для меня сделать, — холодно улыбнулся он и отошел прочь.

Ну и что? Разве не об этом она его все время просила? В который раз ей некого было винить, кроме себя. Она решила стоять на своем, хотя уже не была уверена, правильно ли она поступает.

Синтия была в полной растерянности. Что реально, а что нет? Она сказала ему, что должна выйти замуж за человека с большими деньгами. Она даже уточнила, что хочет этого.

Первое соответствовало действительности, а вот второе…

Если она позволит ему поверить в свою алчность, будет ли это нечестно или просто убережет его от несбыточных надежд? До какой степени она должна быть с ним откровенной? А если она скажет ему правду, не станет ли все намного хуже? Еще час назад она именно так и думала. Но теперь, когда она хочет сама принимать решения, стоит ли подвергать сомнению их правильность?

Лицо Дерека было непроницаемо. Хотя все же было видно, что ему больно и он сердится. И виной этому она. Она терпеть не могла, когда на нее сердились. Ей страшно хотелось извиниться перед ним и как-то успокоить, но новая Синтия не доверяла этому внезапному импульсу. Она поняла, что ее отвращение к конфликтам было неотъемлемой частью ее нездоровой покорности, той робости, которую она решила преодолеть. Она не должна менять свой патологический страх перед недовольством матери на болезненный страх перед недовольством Дерека. Это заведет ее в тупик на пути взросления.

Что же ей делать? Еще мгновение, и решать будет поздно. Он уже отошел от нее и поклонился.

— Очевидно, в моем дальнейшем присутствии нет никакого смысла, — бесцветным тоном произнес он. — Желаю вам приятного вечера, миледи.

Он уже был почти у двери, когда она наконец очнулась.

— Дерек, — хриплым от напряжения голосом окликнула она. — Подожди.

Он остановился, но обернулся не сразу. Ему пришлось сделать над собой усилие. Благодарность захлестнула ее сердце, и на глазах выступили слезы.

— Спасибо. — Она моргнула, чтобы смахнуть слезы. — Я не могу… Я не могу тебя отпустить… До тех пор, пока не скажу тебе что-то важное.

Он не двинулся с места, но спросил:

— Что же это?

Времени на обдумывание не было. Придется руководствоваться интуицией. Она прислушалась к своему сердцу и выбрала честность.

— Я тебе солгала.

У него был такой вид, будто она его ударила. Испугавшись, она зажала рот ладонью. Несказанного не воротишь.

Под натиском долго сдерживаемой правды плотина прорвалась, и она уже не могла сдержать поток слов.

— Я знала, что это глупо и трусливо. Я знала это с той самой минуты, как… Я больше не хочу и никогда не буду тебе врать. Я надеюсь, что ты сможешь мен" простить. — Она запнулась, проглотила комок в горле и вздернула подбородок. — Я сказала тебе, что хочу быть богатой. Это ложь. Моя семья хочет, чтобы я стала богатой, потому что нуждается в деньгах.

Они не видят другого способа получить их, кроме как выдать меня замуж за богача. Ты об этом догадался, но я пыталась убедить тебя, что ты не прав. Я сказала тебе, что люблю деньги и поэтому мне нужен богатый муж. Это не правда.

Дерек все еще молчал, но подошел к окну и обнял ее.

Она прильнула к нему, почувствовав облегчение. Всего на минутку, пообещала она себе. Это будет нехорошо, если она долго так простоит. Уже то, что она здесь с ним одна, само по себе скандально.

— Каждый раз, когда я думаю, что наконец тебя понимаю, оказывается, что ты каким-то образом сбиваешь меня с толку. Хотя в данном случае я рад, что ошибся.

— Дерек, мне так жаль. Правда в том, что я запуталась. В последнее время я чувствую, что в голове у меня все перемешалось. Я сама не знаю, кто я, так как же кто-то другой может меня понять? Даже ты.

— Даже я. — Он поднял за подбородок ее лицо так, чтобы заглянуть ей в глаза, и улыбнулся. — Если это означает, что, по твоему мнению, я понимаю тебя лучше других, я этому рад.

Она высказала ему псе не подумав, но он был прав. Именно это она имела в виду.

— Да, я так считаю. Я в это верю. — Странно, но она действительно в это верила. — Глупо, не так ли? Я не могу понять, почему я в это верю.

В лунном свете его улыбка казалась ей загадочной.

— Согласен, в этом есть что-то непостижимое. Но это очевидно. Мы оба это почувствовали в тот первый вечер. Что между нами возникла какая-то связь. Ты помнишь?

Эта связь существует до сих пор.

Она молча кивнула и снова прильнула к нему, прижавшись щекой к его груди.

— Я помню.

Ее голос слегка дрожал. Как трудно пережить все это, подумала она.

Он немного подержал ее в своих объятиях, а она, закрыв глаза, с упоением прислушивалась к биению его сердца. Но потом вдруг поняла, что он трясется от сдерживаемого смеха.

— Значит, ты все-таки не такая уж и алчная.

— Не совсем, — пробормотала она.

— Я долго боролся с собой, пытаясь убедить себя, что без тебя мне будет лучше, что ты просто бессердечная охотница за деньгами. Но дело это оказалось трудным. — Он сжал ее крепче. — Я знал, что ты не такая, — тихо, но убежденно сказал он. — Как это говорят французы? У сердца есть причины, о которых разум ничего не знает.

Она не могла удержаться и на минуту зарылась носом ему в жилет. Запах был волшебным.

— Я надеюсь, что ты объяснишь мне, зачем ты мне лгала. И собственно говоря, почему ты только что в этом призналась.

— О, это легко. — Она как будто немного опьянела. Все эти разговоры о правде и лжи ударили ей в голову. И объятия Дерека тоже не помогали ей вернуть равновесие. — Я боялась, что не смогу оттолкнуть тебя, а думала, что должна.

Поэтому я лгала про то, что люблю деньги. Я надеялась, что тогда ты меня возненавидишь. Или хотя бы станешь меня избегать. А это, конечно, помогло бы мне устоять против тебя. Понимаешь?

— А как же признание?

— Мной в основном двигал страх. — В ее деланно беспечном тоне появились нотки самоиронии. — Я испугалась, что зашла слишком далеко и ты не намерен больше меня преследовать. — Она запнулась, поразившись собственной откровенности. Но она тут же поняла, что если сейчас не договорит, то снова позволит страху диктовать, как ей следует себя вести. Возмущение собственной трусостью подхлестнуло ее. Она сделала глубокий вдох и продолжила:

— Я уже в очень многом не уверена, Дерек, но я точно знаю, что я чувствую. И меньше всего на свете я хотела бы прогнать тебя сейчас, когда у тебя есть возможность изменить мое отношение к жизни. Наверно, это эгоизм с моей стороны…

Он закрыл ей рот поцелуем, и все ее мысли разлетелись, как перышки на ветру. Она позволила губам прильнуть к его рту, почти теряя сознание от желания. Ей пришел конец! Она знала это и пришла в отчаяние, но даже это отчаяние было приятно. Как она может оставаться добродетельной, если Дерек Уиттакер искушает ее своими страстными поцелуями? Она всего-навсего женщина.

Дерек оторвался от нее, а она, подняв подбородок и не открывая глаз, потянулась за его губами, но он уже поднял голову.

— Выходи за меня замуж, Синтия, — прохрипел он. — Мне встать на колени и умолять тебя? Если хочешь, я это сделаю.

— Нет. — Она открыла глаза. — Не надо.

— Но ты выйдешь за меня. — Это не было вопросом. Он решительно обнял ее. — Выйдешь.

— Нет! — в отчаянии воскликнула Синтия. — Дерек, я не могу обещать тебе этого. Столько всего может помешать.

Моя мать…

— Будь проклята твоя мать! Извини, — добавил он, почувствовав, как она напряглась. — Я не хотел, чтобы это прозвучало как неуважение. Позволить леди Баллимер решать твое будущее уже само по себе плохо. Хуже того, от нее, оказывается, может зависеть и мое будущее. — Он взял Синтию за плечи и немного отстранил от себя, чтобы заглянуть ей в лицо. — Разве ты не понимаешь, дорогая, что, если ты согласишься выйти за меня замуж, я смогу защитить тебя от нее? От них всех. Никто больше никогда не будет читать тебе наставления или ругать.

Неужели влияние твоей матери настолько сильно, что она сможет не позволить нам пожениться?

На словах все было прекрасно, а в реальности… Синтия вздохнула.

— Сможет. Мне через два месяца исполнится двадцать один год, но…

— Значит, мы поженимся через три месяца. Июнь считается счастливым месяцем для свадеб.

— Дерек, прекрати! Все не так просто. — Она высвободилась из его рук и отвернулась. Она была и возбуждена, и подавлена. — На карту поставлено больше, чем наше счастье. И дело не только в том, чтобы пойти наперекор воле моих родителей, которые до конца своих дней будут обречены на благородную нищету, хотя это уже само по себе плохо. Я их люблю. И я люблю Баллимер — поместье, где я родилась и где живут дорогие мне люди… — Она ощутила, как к горлу подкатывает комок. — Все зависят от меня. Если я удачно выйду замуж, моя семья разбогатеет. Спасая землю отца, я спасу всех, кто на ней живет и работает. — Она посмотрела на него умоляющими глазами. — Дерек, неужели ты не понимаешь? Это страшная ответственность. Как я буду себя чувствовать, если подведу свою семью? Мне даже страшно об этом подумать.

Он внимательно на нее посмотрел.

— В таком случае нам придется что-нибудь придумать.

Должно же быть что-то, что мы смогли бы сделать. Тебе известно, сколько нужно твоей семье?

Она печально покачала головой:

— Понятия не имею.

— Сколько им обещал Файли?

— Тридцать тысяч, — неохотно ответила она.

Он был поражен.

— Тридцать тысяч фунтов?

— Да. Я понимаю, что это похоже на безумие. Но заметь — так было записано в брачном соглашении. У меня было такое впечатление, что мои родители надеялись, что он время от времени будет предлагать им дополнительную помощь по мере необходимости.

— Боже милостивый! — Дерек все еще не мог опомниться. — Мне такого не потянуть.

— Нет, конечно. И вряд ли это кому-то еще под силу.

Его вдруг осенила новая мысль. Он посмотрел на Синтию скептически.

— Знаешь, у Эллсуортов, возможно, денег куры не клюют, но я не могу себе представить, что они выложат кругленькую сумму в тридцать тысяч фунтов только для того, чтобы заполучить невесту для своего Джона. Даже за такую невесту, как ты, любовь моя. С какой стати они станут это делать? Если в него влюблена леди Ханна, он, вероятно, не так уж безнадежен, как мы с тобой предполагаем.

— О, я не думаю, что мама ожидает, что мне кто-то сделает предложение, равное тому, какое сделал сэр Джеймс.

Тогда обстоятельства были исключительными. — Она не хотела вспоминать о том времени. Ее помолвка с Файли была чрезвычайно неприятной.

Догадывался ли Дерек о ее мыслях? Она упорно рассматривала верхнюю пуговицу его жилета, но чувствовала на себе его взгляд.

— Он, должно быть, страстно желал тебя заполучить, — с сочувствием в голосе сказал Дерек. — А договориться о меньшей сумме он не мог?

— Нет, не мог. Мама — искусный переговорщик. А он, как ты сказал, очень хотел меня заполучить. — Синтия тяжело вздохнула и, прислонясь к косяку открытой балконной двери, изо всех сил старалась не выдать волнения, которое вызывали у нее воспоминания о ее первом сезоне. — Лондонскому свету было хорошо известно, что сэр Джеймс питает слабость к молоденьким девушкам — целомудренным, со светлыми волосами и нежной кожей и без какого бы то ни было жизненного опыта. В семнадцать лет я идеально подходила по всем статьям. — Синтия старалась говорить спокойно, но скрыть горечь ей плохо удавалось. — Мама и сыграла на его слабости. Цель была выбрана идеально. Сэр Джеймс был именно тем человеком, который был нужен ей, а я той, кто был нужен ему. — У нее вырвался почти истерический смешок. — Сама не знаю, зачем я тебе все это рассказываю.

— Затем, что я тебя об этом попросил. А еще потому, что ты мне доверяешь. Я правильно делаю, что злюсь?

У Синтии на глаза навернулись слезы. Она делала героические усилия, пытаясь улыбнуться.

— Ты прекрасно знаешь, что такие вещи происходят сплошь и рядом. Богатых мужчин заманивают в ловушки, и они, как правило, охотно в них попадаются.

— Я спросил, следует ли мне злиться из-за тебя, Синтия, что так поступили с тобой?

Ее передернуло. На губах промелькнула слабая улыбка.

— Еще никто не задавал мне такого вопроса. Я слышала, как люди жалеют ту рыбешку, что болтается на крючке, но вряд ли кто-либо задумывается над тем, насколько ужаснее себя чувствует наживка.

— А ты была наживкой. Моя дорогая, любимая девочка.

Он снова привлек ее к себе, а она прижалась к нему, чтобы найти утешение, хотя и сознавала, какая опасность таится в этой близости.

У нее было малодушное желание рассказать ему все, признаться, насколько было унизительно появляться на публике в почти прозрачных платьях, для того чтобы соблазнить сэра Джеймса. Ей хотелось поведать ему, какой униженной она себя чувствовала при виде неприкрытой похоти в лице Файли, который повсюду следил за ней голодными глазами и почти никогда не смотрел ей в лицо, даже заговаривая с ней. Сначала леди Баллимер принимала меры к тому, чтобы сэр Джеймс не оставался наедине с дочерью, за это Синтия даже испытывала к матери глупую благодарность. Но вскоре стало ясно, что все это — лишь часть ее хитроумного плана: не подпускать его к Синтии, которую он так жаждал, и таким образом вынудить его сделать предложение. Первый раз, когда мать разрешила сэру Джеймсу практически похитить Синтию и он начал к ней приставать, случился в опере.

Именно в тот день, когда она встретила Дерека. Уже через две недели после этого было объявлено о помолвке с сэром Джеймсом Файли и решена ее судьба. Это было самое ужасное время в ее жизни.

Нет, она не станет ничего ему рассказывать. Она, возможно, и облегчит свою душу, но Дереку она причинит только боль. Сэр Джеймс умер и похоронен, а ей не следует оглядываться назад. Она навсегда освободилась от сэра Джеймса Файли. Она не позволит отвратительным воспоминаниям отравить минуты счастья. Сейчас ее обнимают руки Дерека, но это ненадолго, напомнила она себе. Это украденные мгновения. Она не сможет остаться с Дереком Уиттакером.

Он не для нее, если она совершит сделку, которую заключила с матерью.

— Я все еще наживка, но мать пообещала, что мы попытаемся поймать на крючок рыбку совсем иного типа. — Синтия немного отстранилась от Дерека, силясь улыбнуться. — Знаешь, а это стоило того — подцепить Джона Эллсуорта.

Он по крайней мере молод. Не так-то легко найти богатого молодого человека.

— Не сомневаюсь.

— Теми десятью тысячами фунтов, которые мы получили от сэра Джеймса, мы расплатились с самыми неотложными долгами отца, что позволяет нам на какой-то срок быть более разборчивыми. Мои родители стали великодушными по отношению ко мне и совсем перестали давить на меня в смысле замужества. На короткое время. — Время уже было на исходе, но Синтия не хотела об этом думать.

— Вы получили от Файли десять тысяч фунтов еще до того, как ты вышла за него замуж? — удивился Дерек.

— Да, и, к счастью, его смерть не обязывала отца возвращать эти деньги.

Дерек присвистнул.

— Десять тысяч фунтов. Должен сказать, любовь моя, что твои родители сорвали достаточный куш за твою красоту. После того как ты выловила рыбку такого размера, тебя должны были бы, если продолжить аналогию, снять с крючка.

Она сморщила нос:

— Фу.

— Извини. — Выражение его лица немного смягчилось.

Он провел пальцем по ее щеке, словно восхищаясь ее бархатистостью. От этого нежного прикосновения у Синтии защемило сердце.

— Я не могу от тебя отказаться, — прошептал он. — Даже не проси меня об этом.

— Боюсь, что придется. Но я еще не все продумала до конца. Дай мне время, Дерек. Просто еще немного времени.

Если я найду выход… — Она прекрасно понимала, что, если только не произойдет чуда, никакого выхода не будет.

— Ты сама не веришь тому, что есть выход.

Синтия молча покачала головой. Она боялась, что голос ее выдаст.

Он притянул ее к себе одной рукой и повернул так, чтобы ей было видно небо.

— Ты видишь эти звезды? — шепнул он ей и провел губами у нее за ухом. Она вздрогнула от этого прикосновения и кивнула. — Среди них есть моя счастливая звезда.

Это утверждение ее немного развеселило.

— Которая?

— А вот это я никогда не мог определить. Но одна из них точно моя.

Он сказал это так уверенно, что Синтия рассмеялась.

— Надеяться на какую-то неизвестную звезду кажется мне не очень разумным.

— Она никогда меня не подводила.

— А у меня в жизни не было счастливой звезды. Как ты думаешь, ты смог бы поделиться со мной своею?

— Встань поближе, — предложил он, — чтобы она могла светить нам обоим.

Она и так уже стояла слишком близко, а теперь прижалась всем телом.

— Вот так?

— Еще ближе.

Улыбнувшись, она закрыла глаза.

— По-моему, сейчас она светит на меня. Я это чувствую.

Как бывает, когда подставляешь лицо солнцу.

Он провел горячими губами по ее прохладной щеке.

— Доверься мне, любовь моя, — пробормотал он. — Счастливая звезда — это гораздо лучше, чем счет в банке.

«Я очень на это надеюсь, — подумала она. — Может, он окажется прав?» Потом он прижался губами к ее губам, и она вообще перестала думать.

Глава 14

Спрятавшись за высокой колонной, леди Баллимер наблюдала за тем, как ее дочь с невозмутимым видом спускается по лестнице в сопровождении мистера Уиттакера. Холодная ярость захлестнула ее. Хотя внешне Синтия казалась абсолютно спокойной, леди Баллимер было не так-то просто обмануть. Наметанным глазом она отметила легкий беспорядок в прическе Синтии и тот факт, что нитка жемчуга уже не так аккуратно охватывала ее шею. Галстук мистера Уиттакера был также не совсем на месте. Случайный наблюдатель вряд ли увидел бы эти предательские признаки, но леди Баллимер отнюдь не была таковым.

Она уже двадцать минут назад заметила, что эти двое куда-то исчезли, но одному Богу известно, сколько прошло времени с тех пор, как они на самом деле ушли из зала. Когда леди Баллимер увидела их вместе и вспомнила, как Синтия высказала нелепую идею о том, чтобы ей разрешили попытаться женить на себе мистера Уиттакера, у нее от злости чуть не случился удар. Она не могла припомнить, чтобы ее дочь когда-либо теряла голову при виде красивого лица, но всегда с ужасом думала, что когда-нибудь это может произойти.

Она так крепко сжала кулаки, что даже через перчатки почувствовала, как ногти впились в ладони. Она сделала над собой усилие и глубоко вздохнула, чтобы расслабиться. Синтия была не единственным членом семьи Фицуильямов, умевшим скрывать свои истинные чувства за непроницаемой маской. Леди Баллимер будет улыбаться и вести себя, как обычно, и выжидать, пока не придумает, что ей делать.

Но она знала точно, что этот нарождающийся роман должен быть задушен в зародыше.

Она ничем себя не выдала и сделала вид, что не заметила ничего неподобающего. Ей удалось быть любезной с мистером Уиттакером и ласковой с Синтией, и она даже позволила дочери скрепя сердце снова сесть напротив него в карете во время обратной поездки в Оулдем-Парк. Она решила, что будет действовать осторожно, потому что была уверена — явные попытки помешать им видеть друг друга могут привести лишь к тому, что ее планы провалятся. На следующее утро она даже притворилась, что поверила Синтии, когда та сказала, что они с мистером Эллсуортом договорились прокатиться верхом в Сэддлворт-Мур в компании с Ханной и мистером Уиттакером.

Леди Баллимер сразу же разгадала истинную причину этой поездки, но заставила себя улыбнуться и согласиться.

Она притворилась, что очень довольна их планом. С болью в сердце она даже наблюдала за тем, как эта четверка отъехала от дома — Синтия на своей лошади рядом с мистером Эллсуортом, а за ними Ханна и мистер Уиттакер, — именно так, как рассказала ей Синтия. Но леди Баллимер была более чем уверена, что, как только они скроются из виду, расклад наверняка поменяется.

Вернувшись в свои апартаменты, она принялась беспокойно ходить по комнате, обдумывая план действий. С какой бы стороны она ни рассматривала неожиданно возникшую проблему, лучшим решением всех наболевших вопросов семьи был брак Синтии с мистером Эллсуортом. Поэтому он должен состояться во что бы то ни стало. Мистер Эллсуорт был молод и богат, добр и, честно говоря, простоват, то есть обладал всеми преимуществами, которые только можно было желать для мужа. Если, не откладывая, заключить помолвку здесь, в Оулдем-Парке, можно избежать лишних расходов на сезон в Лондоне. Еще один сезон Фицунльямы вряд ли смогут себе позволить.

У леди Баллимер возник план. Она перестала ходить по комнате и, прижав кончики пальцев ко рту, стала обдумывать детали. По правде говоря, ее план был слишком хитроумным, он даже смахивал на грязную закулисную игру. Но сработает ли он? Однако цель оправдывает средства. На этой стадии задуманной ею игры она была готова поступиться моральными принципами. Порядочностью счетов не оплатишь.

Какой толк заботиться о чести, если банкротство на пороге?

Существовал всего один важный вопрос, единственный, который вообще имел значение. Она остановилась, глубоко задумавшись.

Сработает ли?

* * *

На Синтии снова был ее костюм для верховой езды брусничного цвета. Выглядела она очень соблазнительно. Выбившиеся от свежего ветра пряди волос блестели на солнце, обрамляя ее лицо, словно золотые ленты, щеки порозовели.

Она смеялась, и от этого становилась еще прелестнее. Каждый раз, когда Дерек смотрел на нее, его охватывали восторг и изумление. А когда она улыбалась, ему казалось, что его сердце разорвется и он умрет на месте. Интересно, может человек умереть от любви? Если не может и он переживет этот день, он его никогда не забудет.

По молчаливому соглашению они вскоре оставили Ханну и мистера Эллсуорта далеко позади. Ханна была неумелой наездницей и слишком нервничала, чтобы сойти с верховой тропы. Мистер Эллсуорт, кажется, был рад воспользоваться такой отговоркой — не мог же он бросить леди Ханну одну, — чтобы избежать необходимости посоревноваться с мистером Уиттакером в искусстве верховой езды.

Он с готовностью принял на себя роль спутника Ханны. А Синтия, сияя от предвкушения, сразу же приняла вызов Дерека помериться с ним и помчалась через пустошь. Это были настоящие скачки! Пригнувшись к самой гриве лошади, она неслась, невзирая на опасность. И почти выиграла.

Дерек остановил своего Макса за секунду до того, как Синтия оказалась возле скалы, которую они наметили в качестве финиша. Натянув поводья, она тоже остановилась и крикнула:

— Это нечестно! — Лошадь скользила по грязи, фыркая и мотая головой. Синтия похлопала ее по шее и без всякого усилия успокоила. — Макс тебя хорошо знает, а эта маленькая лошадка еще мне не доверяет. Если бы я скакала на своем Уэствинде, я бы тебе не уступила. Ты должен как-нибудь приехать в Баллимер, чтобы дать мне возможность отыграться.

— С удовольствием! Но ты и сегодня устроила настоящие скачки. — Он смотрел на нее с нескрываемым восхищением. — Леди Синтия, вы просто чудо. Мне не очень-то хочется в этом признаваться, но что поделаешь — этого требует честность. Ты первая женщина, которая бросила мне вызов, да еще почти выиграла скачку. Большинство дам слишком заботятся о своих костях и прическах.

— Вот еще! А о них-то зачем думать? — Она тряхнула головой. При этом еще несколько прядей выбились на свободу и затрепетали на ветру. — Я ни за что на свете не отказалась бы от такой скачки, как сейчас.

— А где твоя шляпа?

— Осталась где-то там, — махнула она рукой. — Я надеюсь, что со всеми шпильками. Неужели ты думал, что я остановлюсь из-за такой мелочи?

— Черт возьми, нет! В конце концов, что такое шляпа?

Хороший галоп куда важнее, не так ли?

— Вот и я так думаю.

Он еще никогда не видел ее такой раскованной. Они повернули лошадей и поехали тихим шагом обратно по той же дороге, высматривая в зарослях вереска, покрывавших пустошь, шляпу Синтии. Она прекрасно держалась в седле. Ее поза была грациозной и естественной. Ее непокрытые светлые волосы блестели на солнце. Дерек не мог оторвать от нес глаз.

Она подставила лицо солнцу и, улыбаясь, закрыла глаза.

— Боже мой, как чудесно, — пробормотала она. — Весна уже совсем близко.

— Еще несколько дней такой погоды, и дороги снова установятся. Ты не знаешь, когда твоя мать собирается увезти тебя обратно в Лондон?

Она опустила голову и открыла глаза. Его слова вернули ее к действительности, о которой она ненадолго забыла.

— Надеюсь, что не слишком скоро.

— Дай-то Бог!

— Думаю, она не сможет, — с деланным смешком сказала Синтия. — Ведь я еще не завоевала сердце мистера Эллсуорта. Во всяком случае, насколько мне известно.

— Не надо отчаиваться. В тихом омуте черти водятся.

Может, он втайне уже давно в тебя влюблен.

Она весело рассмеялась. Как приятно было видеть, что она может так смеяться! Он усмехнулся:

— Что такого смешного я сказал? Почему ты думаешь, что человек не может быть влюблен в кого-то тайно? Я, например, уже влюблен несколько лет.

— И все же не всякому это дано. — Она явно развеселилась. — Как бы трудно тебе ни было в это поверить.

— Чертовски трудно, — согласился он.

— Когда Ханна призналась мне… О Господи.

Она на мгновение прикрыла рот ладонью, поймав себя на том, что чуть было не выдала чужого секрета.

— Не бойся. Я уже и сам догадался. В чем тебе призналась Ханна? Что ей нравится мистер Эллсуорт?

Синтия кивнула, видимо, смирившись с тем, что нарушила свое обещание и выдала подругу.

— Да. Когда она мне об этом сказала, я подумала, что она сошла с ума. Я ведь знала, что она знакома с тобой.

Дерек посмотрел на Синтию в недоумении. Но когда до него дошло, что она имела в виду, он рассмеялся.

— Черт возьми! Это самый лучший комплимент, который мне когда-либо делали.

— Смотри, чтобы он не ударил тебе в голову.

Наступила минута полного согласия. Дерек тут же решил, что надо спять сделать Синтии предложение. Но он сурово подавил в себе эту мысль. Упоминание о женитьбе может вернуть их к еще одному обсуждению преград, стоящих на пути к их браку, а он был решительно настроен на то, чтобы ничто столь унизительное не испортило им сегодняшний день. У них будет один день — или по крайней мере одно утро — ничем не омраченного счастья. Он подумал о том, что им понадобится воспоминание об этой полной блаженства прогулке, чтобы поддержать их в предстоящих битвах, какими бы они ни были. Он знал, что сатана уже маячит за поворотом.

— Смотри! По-моему, это твоя шляпа.

— Да, это она. Чудно!

Она так ловко повернула свою кобылку, словно составляла с ней единое целое. Потом спустилась с небольшого холма в низину, где среди буро-коричневых зарослей пожухшего вереска виднелись яркие красные островки брусники.

Шляпа зацепилась за шипы какого-то куста. Перо, украшавшее ее, трепыхалось на ветру, словно пойманная птичка.

Дерек последовал за ней в низину и спешился. Макс спокойно стоял, пока Дерек брал поводья из рук Синтии. Закусив губу, она лукаво поглядела на него сверху вниз.

— Мне не следует позволять тебе помочь мне слезть. Я хочу попросить тебя просто подать мне шляпу.

Он протянул ей руку.

— Слезайте с лошади, леди Синтия, — вкрадчивым тоном сказал он. — И я помогу вам надеть шляпу.

Глядя ему в глаза, она подала руку. Он потянул за нее, и Синтия соскользнула вниз, сразу же оказавшись в его объятиях. Низина защищала их от ветра и создавала иллюзию уединенности — ведь лошади ни о чем не смогут рассказать.

Поэтому он не спеша поцеловал ее, наслаждаясь драгоценным моментом. А она, да простит ее Господь, прильнув к нему всем телом, с готовностью ответила на поцелуй, совершенно равнодушная к тому, что их кто-то может увидеть.

— Я, наверно, сейчас вытащу еще несколько шпилек из твоих волос, — наконец пробормотал он.

— Не смей! — сказала Синтия, но по всему было видно, что она не очень этим озабочена. Закрыв глаза, она потерлась носом о его подбородок.

— Мне очень хочется посмотреть, как они выглядят, когда распущены, а еще больше — какие они на ощупь.

Он стал трепать выбившиеся пряди, пытаясь представить себе, каким будет ощущение, если он запустит пальцы в эту теплую массу освещенного солнцем шелка.

Она немного отстранилась и посмотрела на него.

— Если тебе непременно надо знать, мои волосы на ощупь такие же шелковые, как у младенца. Что мы ни делаем, нам никак не удастся справиться с ними, такие они тонкие и мягкие. Они никогда не будут виться так естественно, как твои, но мы с мамой очень прилежно стараемся что-то с ними сделать. Каждый вечер я сто раз провожу по ним щеткой для волос.

Он представил себе эту картину и нервно сглотнул. Крепче прижав ее к себе, он прорычал:

— Когда-нибудь эта обязанность перейдет ко мне. — Дерек заметил, что по ее лицу пробежала тень, и он поспешил переменить тему, прежде чем она напомнит ему, что у них нет будущего. — Какая это тяжелая работа — быть первой лондонской красавицей.

Это замечание, как он и надеялся, заставило се засмеяться.

— Ты даже представить себе не можешь, насколько тяжелая, — с наигранной серьезностью уверила она его. — Одно постоянное применение датского лосьона уже изматывает.

А какой он дорогой! Просто ужас! А его нужно огромное количество.

Он сделал вид, будто изучает ее лицо.

— Тебе ни за что не удастся убедить меня в том, что у тебя такая кожа только благодаря датскому лосьону.

Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее, но она увернулась.

— Это скорее не от датского лосьона, а от клубники.

— От клубники?

— Ее мнут и мажутся ею, чтобы улучшить цвет лица. А кусочки огурца прикладывают к векам, чтобы избежать припухлости. О, а еще масло какао для рук… Наверно, остатками всех этих продуктов, которые я размазывала по своей коже, можно было бы накормить целую армию.

— Дай посмотреть, каков эффект, — попросил Дерек, потянув за перчатку. Но она была надежно застегнута на пуговицу на запястье, иначе Синтия и оглянуться бы не успела, как он стянул бы се. Эти пуговицы здорово ему мешали, да и Синтия, хохоча, отдергивала руку, так что между ними завязалась небольшая потасовка. Кончилось тем, что ее руки оказались у нее за спиной, а сами они — крепко прижатыми друг к другу.

— Что ты делаешь? — не на шутку испугалась Синтия.

— Хочу научить тебя кое-чему, что стоит знать. — Он усмехнулся и повел бровями. — Иногда, миледи, сдаться в борьбе очень даже полезно. — Она начала было протестовать, но он поцелуем заставил ее молчать. Наблюдать за тем, как легко ее было отвлечь, доставляло ему большое удовольствие. Уже через секунду ее тело обмякло и она полностью отдалась во власть поцелуя. Однако она была способной ученицей и быстро поняла, как можно выиграть борьбу. Он целовал ее с такой жадностью, что потерял над собой контроль и уже не так крепко держал се руки. Воспользовавшись этим, она выскользнула из его объятий. Он зарычал в притворном гневе, а она рассмеялась и начала отталкивать его, упираясь кулаками ему в грудь, но только до тех пор, пока он снова не схватил ее за руки и не начал опять целовать. Ее игривость пришлась ему по душе. Он подозревал, что мало кто знает эту сторону ее характера.

Однако пора было выполнить свое обещание помочь ей надеть шляпу.

Он снял ее с куста, притворяясь, что исколол все руки о шипы, и торжественно преподнес Синтии. Она повертела шляпу в руках, изучая ее.

— Хм. Полагаю, что зеркала у тебя нет:

— Извини, нет. Может быть, я поработаю горничной?

Она посмотрела на него с сомнением.

— Доверить тебе шпильки? Уж не думаешь ли ты, что я дурочка и сама не справлюсь?

Однако кончилось тем, что ей все же пришлось доверить ему шпильки. Он с огромным удовольствием воткнул шпильки в шляпу, а потом и в ее вьющиеся волосы. Синтия тщетно пыталась убрать отдельные пряди под шляпу, но она была слишком маленькая, по тогдашней моде, и непригодна для того, чтобы спрятать под нее такую копну волос, так что Синтия бросила это занятие и пряди по-прежнему трепал ветер. Дерек уверил ее, что она выглядит прелестно, и, хотя в ответ на это утверждение она состроила гримаску, она действительно казалась очаровательной.

Настало время возвращаться назад. Дерек переплел пальцы обеих рук, приготовившись подсадить Синтию в седло.

Но она не захотела ступать ботинком на подставленные руки, а заставила его выпрямиться, чтобы он обнял ее и еще раз поцеловал.

После поцелуя она так печально вздохнула, что у Дерека екнуло сердце.

— Не грусти, Синтия, — шепнул он. — Это не последний наш поцелуй. Обещаю.

— Как бы мне хотелось быть так же в этом уверенной, как и ты.

— Это очень просто сделать. — Он поднес ее руку к губам и запечатлел поцелуй на крошечном пространстве между перчаткой и рукавом. От этого нежного прикосновения ее передернуло, словно от боли, и она закрыла глаза. — Разреши мне поговорить с твоей матерью, — стал настаивать он. — Позволь, моя дорогая. Прямо сегодня.

Синтия еле заметно нахмурила брови и покачала головой:

— Нет.

— Синтия…

— Нет! — Она открыла глаза. — Мне нужно время, Дерек. Пойми меня, пожалуйста.

— Время для чего? — Отчаяние сделало его тон излишне резким. — Ждать совершенно незачем. Мы любим друг друга. Этого уже не изменишь — слишком поздно. Наступит момент, моя дорогая девочка, и твоим родителям придется с этим смириться… Так, как это сделали мы с тобой. Ты не сможешь скрыть наших отношений, поверь мне.

Она ответила не сразу. Ее глаза были прикованы к узлу его галстука, словно она боялась встретиться с ним взглядом. Потом она схватила его за лацканы сюртука — это позволяло ей одновременно и прижимать его к себе, и держать на расстоянии. Когда она наконец заговорила, ее голос дрожал, а в лице не было ни кровинки.

— Дерек, я не знаю, что мне делать.

Он видел, что она страдает.

— Я бы с радостью тебе ответила, если бы могла. А до тех пор, пока я не смогу, нет никакого смысла разговаривать с моей матерью. Тебе придется это принять. Что-то уже изменилось, ты и сам это понимаешь. — Она попыталась улыбнуться. — Еще вчера я была твердо уверена, что никогда не выйду за тебя замуж. А сейчас… Я не знаю.

— Я чувствую большое искушение принять за тебя это решение, любовь моя.

— Мне кажется, что все хотят принимать за меня решения, — невесело засмеялась она.

— Да, знаю, — признался он. — Но именно это меня и останавливает. Я чувствую себя отвратительно, пытаясь заменить Деспотизм твоей матери своим собственным.

Синтия вздохнула с облегчением.

— Спасибо. Я знаю, как тебе, должно быть, трудно. Я тоже мучаюсь, поверь мне. Ты, наверно, скажешь, что все зависит от меня, что в моих силах прекратить наши мучения, — поспешила добавить она, заметив его иронический взгляд. — Но я боюсь торопить события. Я еще не привыкла сама принимать решения. И я не хочу ошибиться.

Выражение его лица стало суровым.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я не приму отказа.

— Что ты хочешь этим сказать? — испуганно спросила она.

Взяв ее за подбородок, он поднял ее голову и заглянул ей в глаза.

— Ты уже пыталась оттолкнуть меня, Синтия, — напомнил он. — Дерек говорил мягко, но было ясно, что он не собирается щадить ее чувства. — Ты уже не один раз пыталась со мной распрощаться, и к чему мы пришли? Ты не можешь отвергнуть меня, потому что тебе пока не удалось убедить меня в том, что ты действительно хочешь, чтобы я исчез. Я признаю свое поражение только в день твоей свадьбы с другим мужчиной, ни днем раньше, так и знай.

Страх и вместе с тем ликование отразились на лице Синтии.

— Сейчас меня это радует, — прошептала она. — Каким бы ни было мое будущее, я всегда буду хранить в памяти приятные воспоминания о днях, проведенных с тобой.

— Со мной у тебя будут не дни, а вся жизнь.

— Время покажет. — Она высвободилась из его объятий и задумчиво добавила:

— Надеюсь, ты окажешься прав.

— В этом можешь не сомневаться. — Он сказал это уверенно, но слова почему-то прозвучали бесцветно.

Поскольку им все равно надо было возвращаться, не было ничего неожиданного — тем более зловещего — в том, что Синтия его так решительно оттолкнула. Но это почему-то его обеспокоило. У него сложилось впечатление, что она закончила разговор, потому что не хотела его разочаровывать. Однако, судя по тому, какими печальными были ее глаза, он понял, что она просто решила отложить неприятный разговор. А это означало, что вопреки всему она чувствовала, что очень скоро ей предстоит сообщить ему нечто очень плохое.

Он помог ей сесть в седло, и, пока он садился на широкую спину Макса, она аккуратно расправила юбку.

— А теперь, миледи, уберите с лица это постное выражение, а то Эллсуорт, чего доброго, подумает, что я вас обидел, — с притворной суровостью сказал он.

За эту шутку он был награжден лишь слабой улыбкой.

Очень скоро они встретились с Ханной и мистером Эллсуортом, которые все еще медленно ехали по верховой тропе. Когда они к ним приблизились, Ханна выразила наивное удивление:

— Какая ты растрепанная, Синтия! Где вы были так долго?

— У меня слетела шляпа, и ушло много времени на то, чтобы найти ее.

Хладнокровие Синтии поразило Дерека. Он искоса посмотрел на нее, удивляясь, как ей удается быть столь невозмутимой. Несмотря на действительно немного растрепанные волосы, она выглядела такой собранной и спокойной, словно последние полчаса они скакали легким галопом рядом и просто разговаривали.

— Как бы я хотела уметь скакать так же, как вы!

— Ты прекрасно держишься на лошади, — солгал мистер Эллсуорт, будучи настоящим джентльменом. — Очень даже грациозно, ей-богу.

Ханна была так довольна комплиментом, что Дерек воздержался от шутливого возражения. Ханна улыбнулась ему и застенчиво сказала:

— Это меня мистер Уиттакер научил. Я раньше всегда боялась лошадей. Ты же знаешь, Джон.

— Да, я помню, — усмехнулся мистер Эллсуорт. — Однажды к ней подошел огромный конь и выхватил у нее из руки яблоко. Знаете, такой битюг, просто громадный. А леди Ханна была тогда совсем крошкой, меньше, чем сейчас Сара.

И она так испугалась! Мы еле ее успокоили.

— Неужели вы это помните? Я сама-то уже почти забыла.

— Как же не помнить! Я еще никогда не видел, ни до, ни после, чтобы вы так быстро бегали. — Он снова засмеялся и покачал головой.

Ханна выглядела смущенной. Синтия вмешалась в разговор, спасая подругу:

— Теперь, Ханна, ты уже не боишься лошадей. Я считаю, что ты заслуживаешь похвалы. Надо быть смелой, чтобы преодолеть страх, который преследовал тебя с детства.

Дерек посмотрел на Синтию исподтишка. Казалось, она не заметила его взгляда, но его не обманула эта демонстрация безразличия.

— Избавиться от страхов и предубеждений детства трудно, — вежливо сказал он, будто соглашаясь с Синтией. — А иногда взрослые считают необходимым специально внушать детям страхи. Эти страхи могут защитить нас, пока мы маленькие, но потом, повзрослев, мы должны изживать их.

Ханна наморщила нос.

— Что вы имеете в виду? Боязнь темноты и другие такие же страхи?

— И это тоже. Для собственной безопасности дети должны, например, научиться слушаться взрослых. Но иногда взрослые воспитывают в своих детях беспрекословное повиновение, которое потом…

— Мне это знакомо. У меня был гувернер, который однажды ударил меня тростью, — прервал Дерека мистер Эллсуорт. — Он был жутким сквалыгой. И к тому же, помнится, пил. Надолго он, слава Богу, у нас не задержался.

После этого высказывания мистер Эллсуорт и леди Ханна начали, перебивая друг друга, обмениваться воспоминаниями о своих гувернерах и гувернантках. Поскольку ни Синтия, ни Дерек не были знакомы ни с одним из этих персонажей, они не смогли участвовать в разговоре и замолчали.

Оставаться вместе четверке было трудно. Ханна сидела на небольшой жирной кобылке, которая медленно брела по дороге, явно раздражая этим Макса. Он мотал головой и фыркал, очевидно, пытаясь сообщить Дереку, что терять зря такое утро нельзя. Дерек склонялся к тому, чтобы с ним согласиться. Он повернулся к Синтии, которая ехала рядом с ним.

— Не желаете еще немного поскакать? — пробормотал он, словно провоцируя се. — Вы же сказали, что хотите взять реванш.

Синтия улыбнулась и взглянула на него сквозь густые ресницы.

— Я сказала, что хотела бы взять реванш в Баллимере.

Но можно и здесь.

К сожалению, их разговор услышала Ханна.

— Ах, нет! — воскликнула она в отчаянии. — Не оставляйте нас больше. К тому же разве нам не пора поворачивать обратно? Мы уже и так сидим верхом почти все утро.

— Хорошо. — Дерек выпрямился и остановил Макса. Все тоже остановились и окружили Дерека. — Мы повернем и поскачем до вершины вон того холма. Кто со мной?

— Я, — вызвалась Синтия, как он и предполагал. Но совершенно неожиданно вмешался мистер Эллсуорт.

— Давайте поскачем все вместе, — предложил он. — Ханна, ты же говорила, что хочешь попробовать, разве нет? Мы, конечно, не можем тягаться с леди Синтией и мистером Уиттакером, но мы можем посоревноваться друг с другом.

Ханна съежилась от страха, но было видно, что ей тем не менее хочется принять вызов.

— О Господи. Вы думаете, что я смогу?

— Вам это будет полезно, леди Ханна. Немного свежего ветра вам не помешает.

— Я надеюсь, что моя Леди меня не сбросит. Она очень смирная лошадка.

Дерек чуть было не расхохотался. Он не сомневался, что эта смирная кобылка не то что галопом не поскачет, ее и рысью-то вряд ли заставишь плестись.

— У нее не будет на это времени, — успокоил ее Дерек. — Отсюда до вершины холма меньше четверти мили.

Они быстро обговорили условия, и все четверо заняли места на узкой верховой тропе — Синтия и Дерек впереди, а мистер Эллсуорт и Ханна на достаточном расстоянии от них позади. Для того, как пошутил мистер Эллсуорт, чтобы им не пришлось глотать пыль. Когда Ханна повернула свою кобылку и оказалась перед своего рода треком, она заметно занервничала. Однако она храбро промолчала и приготовилась заставить Леди пойти галопом. Ханне поручили дать сигнал для начала скачки, и, когда она крикнула «Старт!», все ринулись вперед.

Дерек и Синтия рванулись с места одновременно. Пригнувшись к гривам своих лошадей, они поскакали все с большей и большей скоростью. Ветер свистел у них в ушах, копыта лошадей стучали по твердому грунту, так что Синтии и Дереку не было слышно, что происходит у них позади, и они не знали, намного ли отстали от них Ханна и мистер Эллсуорт. Только когда они достигли вершины холма и, хохоча, остановились и обернулись, чтобы мистер Эллсуорт и леди Ханна определили победителя, они увидели, что произошло.

Синтия поняла все раньше Дерека. Вскрикнув, она направила свою лошадь к тому месту, где в пыли рядом с тропой лежала Ханна, а мистер Эллсуорт с растерянным видом склонился над ней.

Дерек первым делом отправился за Леди, которая мирно брела по пустоши, и привел ее обратно на тропу. Он спешился и, взяв в руки поводья всех четырех лошадей, прислушался к разговору Синтии с Ханной.

— Нет, — задыхаясь, говорила Ханна, которая, судя по всему, испытывала страшную боль. — Я такая глупая! Я даже не успела толком понять, что произошло.

— Это моя вина, — объявил мистер Эллсуорт, заламывая в отчаянии руки. — Мне не следовало позволять вам даже пытаться. Почему вы нам не сказали, моя дорогая, что вы никогда не скакали галопом, а всегда ездили только шагом?

— Я не думала, что это имеет значение. Я не знала, что галоп — это совсем другое, — чуть не плача заявила Ханна. — Откуда мне было знать?

— Не думай об этом сейчас. — Синтия взяла руки Ханны в свои и, склонившись над подругой, спросила в тревоге:

— Не важно, как это случилось. Где ты ушиблась?

— Она соскользнула боком. Прямо из седла, — сказал мистер Эллсуорт. — Я ничего не мог поделать. Это произошло так неожиданно.

— Да, да, мистер Эллсуорт, — терпеливо сказала Синтия. — Мы потом обсудим, как это случилось. А пока позвольте Ханне сказать, где у нес болит.

Ханна на минуту задумалась.

— Когда я упала, я очень сильно ударилась. И как-то странно упала — как бы в сидячем положении. — Казалось, она очень не хочет признаваться, какая именно часть тела пострадала. — И когда я попыталась предотвратить падение, у меня коленка зацепилась за луку седла.

— А ты можешь ею пошевелить? Только осторожно, — предупредила Синтия, увидев, как Ханна в испуге вздрогнула.

— Не очень хорошо. Больно.

— Она не может ехать верхом, это ясно, — сказала Синтия, взглянув на Дерека.

— Я съезжу, — кивнул Дерек.

— Куда съездите? — не поняла Ханна.

— Поеду в конюшню и вернусь с какой-нибудь каретой.

— О Господи! Как это унизительно. — Слезы покатились по грязным щекам Ханны. — Я доставляю вам столько хлопот. И я испортила вам утро. Мне так жаль. Простите меня.

— Никаких хлопот. Я мигом вернусь. — Дерек подмигнул Ханне и, отсалютовав, бросил поводья трех лошадей мистеру Эллсуорту, легко вскочил на Макса и умчался. Этот слюнтяй Эллсуорт был совершенно бесполезен, но на Синтию можно положиться.

Чем больше он за ней наблюдал, тем сильнее она ему нравилась. Отличная наездница и не теряет головы в непредвиденных обстоятельствах. Какому-то счастливчику достанется замечательная жена.

Глава 15

Мистер Эллсуорт невероятно раздражал Синтию. Он был даже хуже, чем просто бесполезен. Он причинил Ханне еще большую боль, пытаясь помочь ей сесть. Коленка Ханны быстро опухала, и Синтия в конце концов попросила мистера Эллсуорта оставить Ханну в покое.

— Если вы знаете, как это делается, пожалуйста, расседлайте Леди. — Синтия надеялась отвлечь мистера Эллсуорта, поручив ему конкретное дело. — Мы положим мягкую часть седла под ногу Ханне.

Получив задание, мистер Эллсуорт тут же перестал заламывать руки и прекратил винить себя в падении Ханны.

Он отвел Леди в сторону и, хотя и не сразу, сумел снять седло. Синтия оставалась возле подруга, закрывая ее лицо от солнца и весело разговаривая с ней, чтобы отвлечь от боли.

Ханна была и без того пуглива, а поведение мистера Эллсуорта и его причитания могли привести только к тому, что она решит, что может остаться инвалидам на всю жизнь.

Синтия помогла Ханне осторожно поднять ушибленную ногу, а мистер Эллсуорт, деликатно отведя взгляд, сунул под нее седло. Ханна вскоре призналась, что в таком положении колено болит немного меньше. Синтия понимала, что Ханна храбрится и это, возможно, всего лишь маленькая ложь, но она одобрительно сжала руку подруги. Попытки Ханны быть сильной и мужественной сослужат ей лучшую службу, чем страхи, которые мистер Эллсуорт слишком охотно ей внушал.

К сожалению, после того как мистер Эллсуорт выполнил порученное ему дело, он снова принялся выражать Ханне сочувствие и уверять ее в своем искреннем раскаянии.

Ханна благосклонно принимала причитания мистера Эллсуорта, ей, по-видимому, красилось его внимание, но Синтию они бросали в дрожь. А мистеру Эллсуорту доставляло удовольствие собственное благородство. Синтая наконец умолила его немного прогулять лошадей.

— Ведь я не могу оставить Ханну, — напомнила она ему, и он немедленно согласился.

Когда вернулся Дерек, ей уже казалось, что они провели на этой тропе много часов. Солнце стало припекать, а Синтия устала от невероятных усилий предотвращать все возрастающую панику Ханны и одновременно тактично держать на расстоянии мистера Эллсуорта. У нее отлегло от сердца, когда она увидела высокую фигуру Дерека, показавшуюся из-за вершины холма. У него было что-то в руках, но он шел пешком.

— Боже мой! — воскликнул мистер Эллсуорт. — Верховая тропа слишком узка для кареты. Как же нам не пришло это в голову? О Боже, Боже!

— Нет карсты? — В голосе Ханны явственно слышалось смятение. Лежа на земле, она не могла видеть Дерека. — Но я не в состоянии идти. А уж верхом и подавно не смогу.

Терпение Синтии было на исходе.

— Помолчи, Ханна. И вы, мистер Эллсуорт, прошу вас, успокойтесь. Я уверена, что мистер Уиттакер что-нибудь придумал.

Дерек весело помахал им рукой. Его уверенный вид был просто бальзамом на сердце Синтии. Он подошел к ним и бросил свой груз на землю.

— Я рад, что додумался до этого. — Он указывал на лежавший на земле предмет. Это были две длинные жерди, между которыми было натянуто суровое полотно. — Это носилки, — пояснил он. — Нам с мистером Эллсуортом выпадет честь их нести.

— Ах, что вы! — Ханна приподнялась на локте и в ужасе смотрела на носилки. — Вы, наверно, шутите.

— Все не так страшно, как вы думаете, — улыбаясь, уверил Дерек Ханну. — По ту сторону холма нас ожидает двуколка, которая довезет вас до Оулдем-Парка. Я не мог подъехать ближе. Доверьтесь нам, миледи. Мы постараемся нести вас как можно осторожнее.

Видно было, что Дереку не удалось убедить Ханну до конца. Но Синтия ей посочувствовала. Не очень-то приятно, да к тому же и неловко, когда тебя несут на носилках.

Особенно если ты тайно влюблена в одного из тех мужчин, которые понесут их. И вдвойне неприятно, если ты стесняешься своей полноты. Бедняжка Ханна!

Мужчины разложили носилки на земле около Ханны, и Синтия помогла ей на них перебраться. Это было нелегко.

Мистер Эллсуорт был явно шокирован, когда Дерек предложил помощь джентльменов, а Ханна слишком смущена, чтобы возразить ему, и потому промолчала. В результате, чтобы не нарушать приличий, дамам пришлось управляться без посторонней помощи. Юбки Ханны и уже довольно сильно распухшая нога сковывали ее движения, и Синтии пришлось приподнять ее, чтобы потом опустить на носилки. Это явно было ей не под силу, но она все же справилась.

Поправив рваное и грязное платье Ханны, она сообщила мужчинам, что они готовы.

Ханна выглядела испуганной.

— Что мне теперь делать?

— Просто лежите как можно спокойнее, — сказал Дерек таким тоном, будто ничего особенного или трудного им не предстояло. — Мы постараемся, чтобы вы ничего не почувствовали, леди Ханна. Я правильно говорю, Эллсуорт?

— Господи! Я надеюсь. — Он, похоже, нервничал не меньше Ханны. — Мы будем очень осторожны. — Он склонился над Ханной. Она лежала вытянувшись, словно тело в гробу. — Ханна, дорогая моя, мы постараемся не уронить тебя. Но если так случится и ты по какой-либо причине упадешь с носилок, постарайся подстраховать падение руками, — с самым серьезным видом попросил он.

— Она не упадет с носилок, — твердо заявил Дерек. — И уж совершенно исключено, чтобы мы ее уронили. — Он подошел к Синтии и помог ей сесть в седло. — Что за дурак этот Эллсуорт, — с отвращением буркнул он, но так, чтобы его услышала только Синтия. — Он напугает ее до смерти.

Синтия едва слышно ответила, ставя ногу в ботинке на сплетенные пальцы Дерека:

— Когда я увидела тебя у вершины холма, я так обрадовалась. — И громко добавила, когда он посадил ее в седло и передал поводья:

— Благодарю вас, мистер Уиттакер.

Перед тем как обернуться к остальным, он многозначительно посмотрел на Синтию.

— Что ж, Эллсуорт, предлагаю отдать все поводья леди Синтии, — сказал он уверенным тоном, потирая руки. — Я не смогу нести ее светлость и одновременно вести двух лошадей. Так мы готовы? Леди Ханна, вам удобно? Ничего, ничего, не волнуйтесь. Сейчас мы вас поднимем с твердой холодной земли, и вы сразу почувствуете себя намного лучше. Леди Синтия, прошу вас, следуйте за нами.

Дерек поймал взгляд Синтии, и она ему подмигнула. Она поняла его стратегию: постоянно поддерживать разговор и не дать мистеру Эллсуорту вклиниться со своими предсказаниями еще больших несчастий. Какой он все-таки умный!

Но еще большее впечатление произвела на Синтию его находчивость, когда они без всяких происшествий, как он и предсказывал, дошли до двуколки. Он предвидел, что двуколку будет трясти, и поэтому обложил спинку подушками и валиками, которые должны были защитить Ханну. Лошадь была привязана к высокому кусту — на пустоши не было ни одного дерева — и мирно щипала траву. Мужчины осторожно положили носилки с Ханной на заднее сиденье. Двуколка была не очень широкой, и концы жердей торчали наружу с каждой стороны. Дерек посчитал это опасным, и Ханне пришлось перебраться с носилок на подушки, а он сложил носилки и сунул их в отделение для багажа.

— Я так вам благодарна, что вы подумали о подушках!

— А еще я послал за хирургом. Надеюсь, что к тому времени, как мы вернемся, он уже будет в Оулдем-Парке.

— Замечательно! — воскликнула Синтия. — Мистер Уиттакер, вы позаботились обо всем!

— Приедет хирург? — испуганно спросила Ханна. — Я не думала, что мне потребуется медицинская помощь. Полежу день-два…

— Послушай, Ханна. Не надо бояться. Мы все почувствуем себя лучше, если будем знать, что тебя осмотрел специалист. Хирург посоветует тебе, что надо делать, как лечить твое колено. У тебя могут быть и другие ушибы.

Ханна посмотрела на Синтию в нерешительности, но тут, к счастью, вмешался мистер Эллсуорт:

— Моя дорогая Ханна, осторожность не помешает. Леди Синтия совершенно права. А я не успокоюсь, пока не узнаю, что вам оказана самая лучшая медицинская помощь, какая только возможна.

Это свидетельство заботы мистера Эллсуорта приободрило Ханну, так что Синтия воздержалась от нагоняя, который она собиралась обрушить на него. Странно, подумала она, как по-разному они с Ханной реагируют на поведение мистера Эллсуорта. Ханну в отличие от нее рьяная заботливость мистера Эллсуорта нисколько не раздражала, а даже наоборот — утешала. Ей она приносила облегчение. Синтия же находила его несносным. Она просто сошла бы с ума, если бы с ней случилось такое, как с Ханной, и кто-нибудь все время вокруг нее суетился, с мрачным видом предполагал худшее и предсказывал еще более ужасное будущее.

Синтия посмотрела украдкой на Дерека. Он являл собой образец рыцарского поведения. Никаких глупостей, никакой суеты, никаких пустых слов сочувствия, никаких ненужных мер предосторожности. Только действия. Умелые и решительные. Каким прекрасным мужем он будет для какой-нибудь счастливицы! Как жаль, что этой счастливицей окажется не она!

Она подавила тяжелый вздох и сосредоточила внимание на порученном ей деле: вести под уздцы лошадь мистера Эллсуорта. Мистер Эллсуорт настоял на том, чтобы ехать в двуколке вместе с Ханной, якобы для того, чтобы подхватить ее, если она, упаси Бог, начнет падать. Так что Синтия, сидя верхом, должна была вести за собой его лошадь. Дерек управлял двуколкой, а кобылка Ханны шла на привязи позади всех.

Странная кавалькада, ползущая со скоростью улитки по верховой тропе, представляла собой занятное зрелище. Однако по пути до самого Оулдем-Парка они не встретили ни души. Дерек указал кнутом на блестящий черный кабриолет, который стоял перед замком:

— Это кабриолет хирурга, леди Ханна?

Ханна едва успела повернуть голову и ответить: «Полагаю, что так», — как к ним подлетели два помощника конюха во главе с главным грумом. Одновременно открылись массивные двери герцогского замка, и появился Каммингс, а с ним два дюжих лакея. Поднялась суматоха. Ханну выгрузили из двуколки и осторожно отнесли в холл, Синтии помогли спешиться, а лошадей повели в конюшню. Мистер Эллсуорт не отходил от Ханны, все время что-то восклицая, и на каждом шагу давал указания лакеям. Синтия слышала его удалявшийся голос, пока Ханну несли в библиотеку:

— Осторожно! Не трясите ее! Не наткнитесь на стул!

Синтия поднялась по ступеням последней. Когда она входила в холл, стягивая перчатки, она увидела, как Каммингс отвел в сторону Дерека и что-то ему прошептал, от чего лицо Дерека окаменело. Он тут же подошел к ней. Она не могла не обрадоваться тому, что он, возможно, инстинктивно решил поделиться с ней тем, что было важно для него.

— Это действительно кабриолет хирурга, — тихо сказал Дерек. — Но он приехал не из-за леди Ханны. Он уже был на пути в Оулдем-Парк, когда я послал за ним. Он приехал с повитухой.

— О! Значит, леди Малком пришло время рожать? Я так рада!

Дерек кивнул:

— Я тоже рад. Возможно, ее страданиям придет конец.

Хотя я немного волнуюсь, откровенно говоря.

— Еще бы! Но я уверена, что все обойдется. А у хирурга будет время, чтобы осмотреть и Ханну, как вы думаете?

— Рождение ребенка, насколько я слышал, дело долгое.

С Натали, конечно же, будет повитуха. Ну и Малком, разумеется, тоже.

— Лорд Малком? — удивилась Синтия. — Вы, должно быть, ошиблись. Ни один мужчина не останется со своей женой в этих обстоятельствах.

— Вы не знаете Малкома. Он ни за что не отойдет от Натали ни на шаг. Когда родилась Пиппа, он к концу родов был измотан не меньше, чем Натали.

— Никогда не слышала ничего подобного. — Синтия была поражена. — Обычно мужчины уходят из дома, когда их жены рожают, не говоря уже о том, чтобы оставаться с ними в одной комнате. И я предполагаю, что большинство жен предпочли бы, чтобы их мужья отправились в свой клуб, на конюшню или еще куда-нибудь, а не слонялись бы по дому. Почему хирург это разрешает? Мне кажется, муж будет только вертеться под ногами и мешать.

— Это не относится к Малкому. Он, наоборот, всячески помогает. Разговариваете Натали, ободряет, поддерживает и все такое. Вытирает ей лоб, обмахивает лицо. В общем, делает все, что полагается.

— Ну и ну. — Синтия задумалась. Она не могла себе представить, чтобы захотела видеть рядом с собой мужа во время родовых мук. То немногое, что она знала о родах, было связано не только с болью. В такое время женщина выглядела не лучшим образом. А из того, что она знала о мужчинах, она сделала вывод, что для них внешний вид женщины и ее поведение были настолько важны, что вид рожающей жены может убить в муже любовь.

По не было ли это еще одним заблуждением, размышляла она. И не слишком ли длинным получается список этих заблуждений? Надо в этом разобраться.

Жизнь в Оулдем-Парке замерла в ожидании. Лишь изредка были слышны приглушенный топот пробегающих ноги хлопанье дверей где-то наверху. Горничные с полотенцами и тазами сновали вверх и вниз по лестницам. Их молодые лица сияли от ощущения важности происходящего. Хирург все же вышел из спальни леди Малком в сопровождении леди Графтон, чтобы осмотреть колено Ханны, но его осмотр был поверхностным, и ни он, ни мать Ханны долго около нее не задержались. Хирург порекомендовал держать ногу повыше, что и так уже было сделано, и прикладывать холодные компрессы: «Лучше всего лед, если есть. Чтобы отек спал, подержать компресс пятнадцать минут, потом на пятнадцать минут снять». Он пообещал навестить Ханну через двадцать четыре часа и очень скоро откланялся. Эта очевидная торопливость возмутила мистера Эллсуорта, но Ханна была рада его уходу. Она боялась, что хирург порекомендует старинное средство — поставить банки, а эта процедура ее пугала.

Синтия оставалась с Ханной и мистером Эллсуортом в библиотеке, поддерживая вялый разговор и чувствуя себя третьей лишней. Дерек, само собой разумеется, где-то прождал весь день, скорее всего наверху, и спустился в библиотеку лишь к пяти часам, к чаю. Он был хмур и бледен.

Синтия поднялась ему навстречу:

— Мистер Уиттакер, мы так рады вас видеть! Есть какие-нибудь новости?

Он удрученно покачал головой и взял из ее рук чашку с чаем.

— Большое спасибо, — сказал он, опускаясь в кресло. — Нет, пока никаких новостей нет. Мне сказали, что схватки начались у Натали еще на рассвете, но она никому ничего не говорила об этом, пока не убедилась… А мы к тому времени уже уехали из дома.

— Да, это занимает довольно длительное время, — посочувствовала Ханна. — Но вы ведь знаете, что ничего необычного в этом нет.

— Верно. — Он тупо смотрел на чашку, но не сделал ни одного глотка. — Я все это время слонялся по коридору второго этажа, недалеко от ее комнаты. Подходить слишком близко я боялся. — Из его груди вырвался короткий невеселый смешок. — Даже на расстоянии слышать все это невыносимо.

Мистер Эллсуорт ужаснулся.

— Сочувствую вам, Уиттакер. Почему бы вам не посидеть здесь с нами? Они же позовут нас, как только ребенок появится на свет.

— Нет, — покачал головой Дерек, — я должен быть там.

На тот случай, если понадоблюсь Натали.

Мистер Эллсуорт хмыкнул не то сочувствующе, не то презрительно.

— Но вы же ничем не можете помочь, Уиттакер. Вы же всего-навсего ее брат.

— Я знаю. — Дерек стиснул зубы и помолчал. Он встал и поставил на стол чашку. — Боюсь, у меня нет аппетита. Извините. Я вернусь, когда буду лучше себя чувствовать.

Натянуто улыбнувшись Синтии, он слегка поклонился и вышел.

Мистер Эллсуорт скрестил на груди руки.

— Увольте, но я не понимаю, какая Уиттакеру польза от того, что он слоняется по коридору. Так можно довести себя до безумия.

Синтию так и подмывало сказать мистеру Эллсуорту, что он болван. Но она стиснула руки на коленях и постаралась говорить вежливо.

— Он не хочет в этом признаваться, мистер Эллсуорт, но вы же знаете, что леди Малком послала за ним на прошлой неделе, потому что неважно себя чувствовала. Он не простил бы себе, если бы упустил шанс попрощаться с ней.

Мистер Эллсуорт выпучил глаза, а Ханна вздрогнула и прикрыла ладонью рот. Синтия смутилась и покраснела.

— Возможно, мне не следовало этого говорить. И конечно, все полагают, что опасности почти нет. Но я думаю, что именно поэтому мистер Уиттакер хочет быть как можно ближе к дверям спальни леди Малком.

— Бедный мистер Уиттакер. — Глаза Ханны наполнились слезами. — Что за ужасная мысль!

— Не переживайте так, моя дорогая Ханна, — серьезно сказал мистер Эллсуорт. — Ведь леди Синтия думает, что опасность невелика. И что бы ни случилось с леди Малком, вы должны направить все свои силы на то, чтобы поправиться.

— Я совершенно здорова, — заявила Ханна. — Что такое больная коленка? Сущий пустяк! Я ни о чем другом не могу думать, как о бедной тете Натали.

Это, конечно, было благородно со стороны Ханны, но Синтии пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Мысли Ханны действительно были полностью заняты, но не мыслями о страданиях тети. Несмотря на временное недомогание, она просто купалась в безраздельном внимании и сочувствии Джона Эллсуорта.

Беспомощность Ханны явно стала предметом забот и — интереса мистера Эллсуорта. Он сидел справа от нее, придвинув стул к дивану, на котором она лежала, и почти не спуская с нее глаз. Синтии казалось забавным наблюдать за тем, как внимательно он смотрел на Ханну, как был готов выполнить любое ее желание. Не холодно ли ей от ледяного компресса? Он вскочил и раздул огонь в камине. А теперь стало слишком жарко? Он откинул плед, прикрывавший ноги Ханны. Ей опять холодно? Плед вернулся на свое прежнее место. Лучи солнца, пробившиеся сквозь окно, упали ей налицо. Он подбежал к окну и задернул шторы так, как она просила, оставив немного света. Каждые четверть часа он — забирал у нее компресс со льдом и подавал новый — в точном соответствии с инструкцией хирурга.

Это было поистине удивительное зрелище. Синтия вспомнила, как Ханна ей рассказывала о постоянном внимании к ней Джона, когда она в детстве болела скарлатиной, и улыбнулась про себя. Если хвори и ушибы выявляют в характере Джона Эллсуорта самое лучшее, то не пройдет и десяти лет, как он превратит Ханну в инвалида. Воображаемого. Конечно, если женится на ней. От этой мысли у Синтии по спине пробежали мурашки. Если мистер Эллсуорт и дальше будет ходить перед Ханной на задних лапках, мама непременно это заметит, и тогда не миновать бури.

Синтия ни на минуту не сомневалась в том, что мать возложит на нее всю вину за такой поворот событий. Мама пребывала в полной уверенности, что стоит Синтии поманить пальчиком, и любой мужчина, кто бы он ни был, окажется у ее ног. И эту веру не могли поколебать даже многочисленные случаи, когда этого не происходило. Мама твердо верила в превосходство дочери над любой другой девушкой на выданье. Но ее ожидания то и дело играли с ней злые шутки.

Синтия нахмурилась и, глядя в окно на темнеющее небо, стала размышлять. Самый лучший способ избежать скандала — это найти какого-нибудь другого джентльмена, который был бы приемлем и для нее, и для ее семьи и которого она могла бы сразу предложить в качестве замены мистеру Эллсуорту. Но кого? По-настоящему богатых людей было так мало, а те, с которыми она уже была знакома, хотя и восхищались ею, серьезных намерений не имели. Кроме сэра Джеймса Файли, конечно. И если подумать, можно было бы назвать еще нескольких джентльменов того же круга. Пожилые мужчины, все еще цепляющиеся за атрибуты прошлого века. Мужчины с испитыми лицами, тягучими голосами, вялыми движениями и хищными улыбками. При воспоминании о них Синтию передернуло. Ничего, кроме отвращения, они у нее не вызывали.

Ее задумчивый взгляд снова остановился на мистере Эллсуорте. Из мужчин, которых мать велела ей поощрять, он был лучше всех. Это правда. Как жаль, что в него влюблена Ханна. И что появился Дерек.

В конечном счете, поскольку действительно появился Дерек, она должна была бы радоваться тому, что Ханна любит мистера Эллсуорта. Было бы труднее оправдать перед матерью свой отказ от него, если бы у нее не было другой причины, кроме своих собственных чувств. Посмеиваясь, она наблюдала за тем, как мистер Эллсуорт в сотый раз взбивал подушки под головой Ханны. Она была почти уверена, что когда-нибудь — может быть, не в этом году и не в следующем — наступит день, когда мистер Эллсуорт женится на Ханне. И эта уверенность плюс чувства Ханны были веской причиной поискать себе другого жениха.

Как ей хотелось верить в то, что поиски нового жениха позволят ей обратить свой взгляд на Дерека Уиттакера! Однако она не разделяла его оптимизма, его веры в то, что все образуется, тем более — в его счастливую звезду. При этой мысли улыбка исчезла с ее лица. У нее всего неделя или две на то, чтобы предаваться своим мечтам. Потом они вернутся в Лондон, и ей выберут очередного претендента из ряда неприлично богатых женихов. Если только не произойдет чуда…Но Синтия, как ей казалось, уже исчерпала свою долю божественного вмешательства. Внезапная смерть сэра Джеймса Файли прямо перед свадьбой — вот что было чудом.

Ждать еще одного она вряд ли посмеет.

Наступил вечер, и все разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться к обеду. Ханне принесли трость, и она храбро продемонстрировала, как у нее здорово получается передвигаться без посторонней помощи. Тем не менее мистер Эллсуорт настоял на том, чтобы Ханну перенесли в се спальню и подали ей обед туда. Она сморщила нос и, смеясь, сказала ему, что он слишком о ней беспокоится. Все же было заметно, что его забота была ей приятна. И хотя она проковыляла по коридору без его помощи, она позволила дворецкому — под строгим наблюдением мистера Эллсуорта — отнести себя наверх.

Интересное положение леди Малком посчитали недостаточно убедительной причиной для того, чтобы нарушать заведенный в доме порядок. Обед был подан в обычное время. Лорд и леди Малком, мистер Уиттакер и леди Ханна отсутствовали, но остальные собрались как ни в чем не бывало, как будто не произошло ничего из ряда вон выходящего. Светское воспитание герцога и герцогини не позволяло им упоминать о том, что было у всех на уме, поэтому беседа за столом все время прерывалась и вообще была несколько беспорядочной.

В действительности нервы у всех были на пределе. Обедавшие все время прислушивались одним ухом к тому, не торопится ли кто-нибудь по ту сторону дверей столовой и не услышат ли они долгожданную новость. А другим ухом они вежливо выслушивали очередной спортивный анекдот герцога. Но его светлость неожиданно оборвал рассказ на середине предложения. В холле раздались быстрые шаги. Потом двери распахнулись, В столовую вошел сияющий хирург. Он поклонился герцогу и герцогине.

— Ваша светлость, — произнес он, глядя в пространство между хозяевами, — родился мальчик.

Началось настоящее столпотворение. Четырнадцатилетняя сестра Ханны Элизабет даже подбросила вверх салфетку и в полном восторге закричала:

— Ура! Молодец, тетя Натали.

— Ах, Бетси, тише. — Шестнадцатилетняя леди Джейн смеялась от радости, хотя и притворилась, что недовольна выходкой младшей сестры.

Герцог, опершись локтем на стол, на пару секунд прикрыл глаза ладонью, чтобы скрыть охватившее его волнение, но сразу же оправился. Даже рождение первого мальчика за всю тридцатишсстилстнюю историю семьи Чейзов не могло выбить из колеи герцога Оулдема. Он сделал глубокий вдох, выпрямился и спокойно справился о здоровье новорожденного.

— Замечательный, здоровый ребенок, ваша светлость, — радостно уверил его хирург. — Большой, хорошо сложенный и страшно голосистый.

Услышав это, даже герцог рассмеялся. Поднялся такой гвалт — все поздравляли друг друга, — что герцогине пришлось повысить голос.

— Прошу вас, мистер Тернер, скажите, как моя невестка?

— Леди Малком сейчас отдыхает, ваша светлость.

— Все прошло хорошо?

— Очень хорошо, ваша светлость.

Плечи герцогини обмякли, и она удовлетворенно кивнула:

— Благодарю вас. — Она посмотрела на мужа и улыбнулась. — Поздравляю тебя, Уильям.

— Спасибо, дорогая. — Такого выражения нежности на лице герцога Синтия еще никогда не видела.

Волнение охватило не только тех, кто сидел во главе стола, и тех, кто занимал место в конце, но и всех присутствующих. Джейн и Бетси обнимались, леди Баллимер выражала свои чувства более сдержанно, но тоже поздравляла герцога и герцогиню. Однако взгляд Синтии был прикован к леди Графтон. Она увидела, как маркиза незаметно взяла за руку своего мужа и они обменялись печальными взглядами.

Сердце Синтии сжалось от сострадания к ним. Они, должно быть, испытывали двоякие чувства. С одной стороны, они радовались, что у лорда Малкома после стольких неудачных лет родился наконец долгожданный наследник. Но лорд Графтон был следующим за герцогом по старшинству и должен был бы в свое время унаследовать его титул. А теперь оказывалось, что его племянник, а не сын станет наследником. Синтия видела, как тяжело было леди Малком нести груз ожиданий семьи Чейзов. Леди Графтон, рожавшая одну за другой дочерей, наверно, испытывала то же самое, видя, как все затаив дыхание ждали появления мальчика, а им приходилось поздравлять ее с чувством разочарования с рождением дочери.

Как, должно быть, разрывалось ее сердце, каким это было для нее, как и для любой матери, потрясением!

Сидя за роскошным обеденным столом, сервированным сверкавшими в свете свечей хрусталем и серебром, Синтия не принимала участия во всеобщем ликовании, а размышляла о горькой женской доле. Почему эти белоснежные скатерти, тонкий фарфор, хрусталь, столовое серебро, замок и все, что в нем находится, должно перейти к этому орущему наверху младенцу, а не к его сестрам или теткам? Впервые в жизни ее поразила несправедливость этой древней традиции наследования богатства семьи исключительно по мужской линии.

Она тупо посмотрела в тарелку и заставила себя встряхнуться. Почему все в эти дни ее так удручает? Что с ней происходит? Должно быть, это ее — доселе незнакомое — бунтарское настроение или ее твердое намерение самой решать свои проблемы. А может, она просто страдает от приступа уныния? Если так будет продолжаться и она станет подвергать сомнению все жизненные установки, она скорее всего окончит свои дни в Бедламе.

Глава 16

Малкома было невозможно оторвать от Натали, так что Дерек отправился вниз один. От счастья у него немного кружилась голова. Он видел, правда, всего секунд двадцать, мать и ребенка и теперь мог с уверенностью рассказать всем, что Натали в порядке, а у Чейзов наконец появился наследник.

Он надеялся, что ему поверят на слово, потому что любому, кто захотел бы лично в этом убедиться, придется дождаться утра. Сам он добился своей цели, проскользнув в спальню незамеченным, но теперь Малком зорко охранял покой жены "сына.

Напевая себе что-то под нос, он миновал гостиную и стал Спускаться по лестнице в надежде, что Синтия уже вернулась в библиотеку после обеда. Его ждало разочарование. В комнате была только леди Ханна Чейз, которая лежала на диване и с угрюмым видом перелистывала тоненький томик стихов. Синтия, видимо, была в гостиной вместе с остальными. Придется объяснить ей правила игры: если все собираются в гостиной, надо извиниться и под любым предлогом уйти. Надо же дать человеку шанс увидеться наедине.

Нужно последовать примеру леди Ханны.

Интересно, подумал он, какого черта леди Ханна находится в библиотеке одна?

— Здравствуйте, миледи, — весело приветствовал он Ханну, предусмотрительно оставив открытой дверь. — Я вам помешал?

Она быстро закрыла книгу.

— Нет-нет, мистер Уиттакер, что вы. Как себя чувствует тетя Натали? Вы ее видели?

— Видел. И я пришел сюда, чтобы сообщить, что ваша тетя и ваш новорожденный кузен оба находятся в добром здравии. Однако им пришлось пройти через страшное испытание, и сейчас они спят.

Дерек опустился в кресло напротив дивана и рассказал о тех подробностях, о которых знал. Как ему показалось, Ханна была рада его видеть, но он все же почувствовал, что она ждала не его, а кого-то другого.

Он справился о ее самочувствии, и она рассказала ему с видимым удовольствием о той ужасной боли, которую она испытала, о страхе перед осмотром хирурга, о несвоевременности компрессов со льдом в марте и о жутком цвете своей больной коленки. Она как раз показывала руками диаметр распухшего колена, скромно спрятанного под пледом, когда в библиотеку вошел Джон Эллсуорт. Лицо Ханны вспыхнуло от радости. Чтобы поздороваться с ним, она прервала свои излияния на полуслове и, казалось, вообще забыла, о чем собиралась сказать.

Дереку было знакомо это чувство.

Не скрывая улыбки, он следил за тем, как мистер Эллсуорт поспешил к Ханне, выговаривая ей за то, что она ушла одна, не дождавшись его, и легла так далеко от сонетки.

— Что, если вам что-нибудь понадобится? — говорил он. — Трость не защитит вас от новых ушибов. Вы подвергнете себя еще большей опасности, если у вас появится ложное чувство независимости. Вы можете снова упасть, если встанете и подойдете к сонетке, чтобы попросить о помощи. Нельзя же быть такой неблагоразумной, моя дорогая. Вы не должны подвергать себя ненужному риску.

Вся эта чепуха явно нравилась леди Ханне. Она хотела что-то возразить, но мистер Эллсуорт схватил ее за руку и, похлопывая по ней, не дал ей говорить.

— Моя дорогая, вы должны оставить все мысли о том, чтобы выходить из дома и идти гулять, особенно когда стемнеет. Я пришел сюда, чтобы просить вас, даже умолять, чтобы вы ни в коем случае этого не делали.

Он был страшно возбужден. Ханна смотрела на него во все глаза. Щеки ее все больше розовели.

— Да нет, я , то есть, конечно, Джон. Если вы считаете, что это неразумно…

— Именно так я и считаю, — сказал он горячо и сел на стул рядом с диваном, все еще сжимая ее руку. — Вы мне обещаете, Ханна? Пообещайте, что вы не сделаете ничего столь безрассудного.

— Обещаю, — выдохнула она с сияющим видом.

Дерек почувствовал, что ему лучше удалиться из библиотеки на цыпочках, чем присутствовать при этой сцене. Она явно становилась слишком интимной. Он не знал точно, что именно только что пообещала мистеру Эллсуорту Ханна, и мог бы побиться об заклад, что сама Ханна этого не знала.

Но это не имело значения. Судя по выражению ее лица, она могла бы пообещать Джону Эллсуорту что угодно.

— Эллсуорт немного успокоился. Еще раз похлопав Ханну поруке, он отпустил ее.

— Спасибо. Знаете, вы, ей-богу, заставили меня побеспокоиться.

— Правда? — растерянно откликнулась Ханна.

— Конечно. — Он наклонился к ней и, понизив голос, добавил:

— Я был бы счастлив — почел бы за честь — в любое время поговорить с вами наедине, если вы этого пожелаете. Где угодно. Что здесь удивительного?

Кажется, он ждал ответа.

— Действительно.

— Мы можем поговорить, о чем захотите.

Ханна была смущена.

— Спасибо.

Мистер Эллсуорт просиял.

— Нет необходимости уходить из дома или прятаться в кустах, да? Ха-ха! Полагаю, что Уиттакер извинит нас прямо сейчас, если хотите. Или нет? — спохватился он. — Если вы Предпочитаете другое время…

Оба повернулись к Дереку: Эллсуорт — выжидающе, а Ханна — со страхом. Дерек кашлянул.

— Я не возражаю. Мне уйти, леди Ханна?

Лицо Ханны медленно покрывалось пятнами.

— Н-не знаю, — неуверенно произнесла она. — Что вы на это скажете, Джон?

Мистер Эллсуорт с растерянным видом надул щеки. Он, видимо, не ожидал прямого к себе обращения.

— Моя дорогая Ханна, это полностью зависит от вас. Я в вашем распоряжении. Вы пообещали, что из-за вашего колена не будете ходить более, чем это необходимо. Большего я не могу просить. Других условий у меня, право же, нет.

Ханна в нерешительности смотрела то на Дерека, то на Джона.

— Что ж, — наконец сказала она, — если вам на самом деле все равно, я думаю… Я бы предпочла подняться сейчас наверх. Вы меня проводите? Нести меня, я полагаю, не надо.

Я бы просто оперлась на вашу руку.

— Разумеется. С большим удовольствием. Счастлив буду помочь. — Эллсуорт мгновенно вскочил с явным облегчением и подал леди Ханне трость. — Возьмите меня под руку со стороны вашего больного колена, а на трость опирайтесь с другой стороны. Да, вот так. Замечательно.

Пожелав Дереку спокойной ночи, они медленно направились к двери. Ханна одной рукой тяжело опиралась на мистера Эллсуорта, а другой — на трость. Эллсуорт, казалось, был полностью сосредоточен на неуверенных шагах Ханны, однако не переставал давать нежные наставления и предостережения по поводу того, как ей следует себя вести.

Правила приличия требовали, чтобы Дерек оставался стоять до тех пор, пока Ханна была в комнате, так что он хорошо видел то, что случилось, когда парочка подошла к порогу. Мистер Эллсуорт пробормотал что-то вроде того, что: «И нам это больше не понадобится, не так ли?» — вытащил из кармана лист бумаги, смял его на ходу и бросил в корзину для мусора. После чего незамедлительно снова обратился к Ханне, умоляя ее идти как можно осторожнее.

— Боюсь, что пол здесь очень скользкий. Слишком сильно натерт, ей-богу.

Странная сцена, которую он только что наблюдал, возбудила любопытство Дерека. Как только леди Ханна и мистер Эллсуорт вышли из библиотеки, он заглянул в мусорную корзину.

— По-моему, я выбрал не ту профессию, — пробурчал он себе под нос, роясь среди обрывков бумаг на дне корзины. — Мне следовало бы стать шпионом. У меня для этого просто дар от природы. О! А это что такое?

Он расправил скомканную бумагу. Это был аккуратно сложенный пополам лист бумаги самого высокого качества, на внешней стороне которого летящим, явно женским почерком были написаны инициалы «Дж. Э.». То, что выбросил мистер Эллсуорт, было запиской от женщины. Интересно.

Дерек вернулся на середину комнаты, под лампу, где было светлее. Он сел на диван, на котором только что лежала леди Ханна, и стал вертеть записку. «Развернуть ее?» — думал он.

Наверно, не следует. Кто бы ее ни написал, она явно не была предназначена для чужих глаз. Только для глаз адресата.

Но любопытство взяло верх. Дерек уверил себя, что послание вряд ли носит личный характер или очень важное, если Эллсуорт просто его выкинул. Это соображение немного успокоило совесть Дерека. Раз уж записка оказалась у него в руках, он должен ее прочесть, и дело с концом.

Он развернул записку и разгладил бумагу. Послание было коротким, почерк идеально разборчивым.

Мне надо поговорить с Вами наедине об очень важном деле.

Полагаюсь на Ваше благородство и умоляю Вас обязательно прийти в оранжерею сегодня в полночь. Дело не терпит отлагательства, а мне не к кому обратиться, кроме Вас.

Он прочел записку, потом еще раз. Сначала он ничего не мог понять. Записка не была подписана. Она могла быть адресована кому угодно, если бы не инициалы «Дж. Э.». Все же у Дерека вдруг странно сжалось сердце, ему стало трудно дышать, и закружилась голова, как будто какой-то злой дух выкачал весь воздух из библиотеки. У него было такое ощущение, что его тело поняло смысл записки раньше, чем его мозг.

Прошло несколько минут, прежде чем к нему вернулась способность думать.

Джон Эллсуорт получил эту записку и предположил, что ее написала Ханна Чейз. Это было ясно как божий день.

Очевидно, что скромнейшему мистеру Эллсуорту и в голову не пришло, что какая-либо другая дама могла прислать ему такую записку. Но, судя по тому, как смутилась Ханна всего несколько минут назад, когда Эллсуорт выбросил записку, это не она ее послала. А список других дам, кроме Ханны, был прискорбно короток. Дерек подумал лишь об одной даме, которая могла бы появиться в этом списке.

Грудь Дерека сжала свинцовая тяжесть. Он тупо смотрел на записку, отказываясь поверить очевидному. Он почувствовал то же самое, что и в тот далекий день, когда он прочел в доме лорда Стоуксдауна объявление о помолвке Синтии с сэром Джеймсом Файли. В течение нескольких минут он отчаянно старался придумать невинное объяснение тому, зачем бы ей было писать это загадочное послание. Зачем понадобилось Синтии назначать свидание Джону Эллсуорту? Дерек напрасно ломал себе голову. Никакого невинного объяснения он придумать не мог. Что бы ни должно было произойти, ничего невинного в этом скорее всего не было.

Может быть… хотя это и маловероятно… Синтия ведет двойную игру? В чем причина того, что она с ним так уклончива? Возможно, в том, что ей каким-то образом удается флиртовать одновременно и с ним, и с Эллсуортом?

При этой мысли его даже передернуло. Нет, нет. Не может этого быть! Даже если предположить, что она проделывает такое в доме, а ему пришлось признать, что это было возможно, хотя и невероятно, ее поведение на балу напрочь отметает его версию. Она оставалась с ним наедине в течение получаса, а может быть, и дольше. И она дважды с ним танцевала.

Но она и с Эллсуортом танцевала два раза.

Дрожащей рукой Дерек провел по лицу. Но это же отвратительно. Ему следовало бы стыдиться таких мыслей. Это же чистое безумие — даже на секунду предположить, что Синтия способна на такую чудовищную игру. Она любит его.

Он это знал, знал на каком-то подсознательном уровне, который нельзя опровергнуть.

Но она с постоянным упорством говорила ему, что не выйдет за него замуж. И она отказалась разрешить ему обратиться к ее матери.

Может быть, Натали правильно оценивала поведение Синтии и была права, убеждая его, что Синтия просто им играет? Что, если она использует его, чтобы испытать чувства, от которых в дальнейшей жизни в замужестве ей придется отказаться? Возможно, именно это Синтия пыталась довести до его сознания — что он се единственное и последнее увлечение, ее попытка испытать хотя бы раз в жизни настоящую страсть, перед тем как выйти замуж за человека, к которому она не будет питать никаких чувств.

Если это действительно так, будет нечестно винить ее.

Сколько раз она пыталась объяснить ему вещи, о которых он и слышать не хотел!

Все же, честно это было или нет, он осуждал ее.

Его внезапно охватила холодная ярость. Значит, его сначала используют, а потом отшвырнут за ненадобностью, так, что ли? Несколько поцелуйчиков, немного пошептаться в темноте, пару раз потанцевать, а потом — прощай? Очевидно, таков был се план с самого начала. Оглядываясь назад, вспоминая, что именно она говорила и делала, он все же отдавал ей должное — она была последовательна. Она ни разу не пообещала ему больше, чем уже дала. Это его собственное упрямство, его нежелание считаться с реальностью породили пустые надежды. Вины Синтии в этом нет никакой.

Однако признание этой очевидной истины не улучшило его настроения.

Только вчера Синтия уверила его, что не станет заманивать мистера Эллсуорта. Но всего днем раньше она призналась, что хочет стать богатой. Потом она стала уверять его, что это было ложью. Так где же ложь, а где правда? Его сердце давало один ответ, а факты говорили о другом.

Дерек еще раз прочитал злосчастную записку, морщась от отвращения. Тьфу! Что за мелодрама! Встреча в полночь в оранжерее! Назначить свидание в оранжерее, да еще в такое время, мог только ребенок, играющий в привидения или шпионов. Он сердито скомкал записку и с силой швырнул ее в мусорную корзину, вернув туда, где ей и было место.

Он уже был на середине лестницы по дороге в свою спальню, когда ему вдруг пришло в голову, что Синтии придется провести долгий час в холодной оранжерее, напрасно поджидая Джона Эллсуорта. Дерек невесело рассмеялся.

Что ж, пусть это послужит ей уроком. Ей следовало хорошенько подумать, прежде чем посылать неподписанную записку такому простаку, как Эллсуорт. Ее попытка соблюсти приличия обернулась против нее.

Была, впрочем, и еще одна причина, по которой интрижка Синтии провалилась. Она не знает, что Дерек перехватил записку, что ее тайное вероломство разоблачено. Он мог бы на что угодно поспорить, что меньше всего она хотела бы, чтобы эта записка попала к нему.

Он остановился, держась за перила. Ему в голову пришла интересная мысль. Эллсуорт не знает, что Синтия будет Ждать его в оранжерее, а он знает. А Синтия об этом не догадывается. Он неожиданно появится в оранжерее вместо Эллсуорта и застанет ее врасплох. Надо подумать, стоит ли это делать? Верно, стоит. Следует преподнести ей урок. Неприятный, но поучительный.

Возможность огорошить Синтию была заманчива. Задумчиво потирая подбородок, он вошел к себе в комнату.

Что произойдет, когда он застанет се в оранжерее среди ночи одну, ожидающую встречи с кем-то? Притворится ли она, что не замышляла ничего недозволенного? Или будет вести себя вызывающе и напомнит ему, что всегда говорила о том, что никогда не будет ему принадлежать? А может, начнет плакать и просить прощения? Или обернет все против него и потребует, чтобы он сказал, что делает в оранжерее? Или устроит сцену, в которой смешает все это в одну кучу?

Был только один способ все узнать.

Неожиданно он увидел себя в зеркале гардероба и, нахмурившись, стал изучать свое лицо. Если все, что ему хотелось, — это разоблачить неблаговидную игру Синтии, лучше всего, если он появится в оранжерее неожиданно. Но как?

Отличительной чертой любой оранжереи были огромные окна от пола до потолка с двух сторон. Она наверняка будет наблюдать в эти окна за его появлением. А он совсем не похож на Джона Эллсуорта.

Однако люди в большинстве случаев видят то, что ожидают увидеть. Под покровом темноты он может сойти за Эллсуорта, особенно если закутается в длинный плащ. Ведь она будет ждать, что появится Эллсуорт.

У него была более мощная, чем у Эллсуорта, фигура, и ростом он был значительно выше. Но когда Дерек надел плащ, то обнаружил, что он довольно хорошо скрыл эти особенности своего телосложения. Под плащом у него могла быть какая угодно фигура, а длина плаща позволяла ему скрыть свой рост — он просто подойдет к оранжерее на немного согнутых коленях и таким образом станет на несколько дюймов ниже. Шляпу он надвинул низко на лоб. В этом наряде он был больше похож на разбойника, чем на любовника, отправляющегося на свидание, но, возможно, это было к лучшему. Он надеялся, что его вид наведет на нее страх.

Синтия заслужила, чтобы ее хорошенько напугали.

Полный решимости, он спустился вниз и выскользнул в ночь. Было гораздо холоднее, чем накануне. Гравий хрустел у него под ногами, когда он шел по аккуратным дорожкам, пересекавшим любимый розарий герцогини. Освещенные луной голые кусты выглядели уныло.

За розарием на небольшом холме и была расположена оранжерея. Она представляла собой романтическое сооружение, смутно напоминавшее греческий храм. Впечатление храма усиливалось тем, что оранжерея стояла отдельно от всех других строений усадьбы и к ней можно было подойти только по узкой тропинке. Дерек вдруг вспомнил увиденный где-то рисунок: одинокий паломник, приближающийся к Парфенону. Попытка идти на согнутых коленях, чтобы уменьшить свой рост, еще больше увеличивала сходство с этим рисунком, и Дерек горько усмехнулся. Поднимаясь вверх по холму, он даже почувствовал, что в руке должен был бы держать либо палочку благовоний, либо пучок колосьев пшеницы. Храм, то есть оранжерея встретила его темными высокими окнами, черневшими на фоне более светлых стен.

У входа тропинку окаймляли какие-то кусты. Никаких признаков жизни он не обнаружил. Вблизи оранжерея, одиноко стоящая на вершине холма, казалась больше и выше.

Но, подойдя совсем близко, он увидел: что-то, что издали казалось храмом, на самом деле было одной длинной комнатой с таким количеством окон, которое только были способны выдержать стены.

Задвижка поддалась сразу же, как только Дерек до нее дотронулся. Стараясь не шуметь, он вошел и тихо прикрыл за собой дверь.

Воздух в оранжерее оказался неожиданно теплым. Таким теплым, словно здесь обитали не растения, а люди. По сравнению с холодной зимней ночью в оранжерее было настолько тепло, что он даже почувствовал, как приятно стали гореть щеки.

А затем в нос ему ударили такие ароматы, которых он никак не ожидал. Так, наверно, пахнет в раю, подумал он.

Дерек невольно стал принюхиваться. Вдоль стен в цветочных горшках стояли невысокие деревца, но их было великое множество: лимонные и лаймовые, апельсиновые и еще апельсиновые… Аромат источали и фрукты, и цветы, притом — что было совершенно невероятно — некоторые деревья одновременно и цвели, и плодоносили. Ничего подобного он никогда не видел. Или, вернее, никогда не вдыхал такого аромата.

Середину крыши венчал стеклянный купол. Через него в оранжерею проникал лунный свет, слабо освещавший мраморный пол и небольшую печку, откуда и шло тепло. И вдобавок к ощущению, что он случайно оказался не иначе, как в раю, он увидел Синтию, которая грела руки над печкой.

Она стояла к нему спиной и, по-видимому, не слышала, как он вошел.

У Дерека от боли сжалось сердце. Она показалась ему видением небесной красоты. Капюшон плаща был откинут, и освещенные луной волосы были похожи на нимб. Она была воплощением ангела из его сновидений. И она ждала другого мужчину.

Он на цыпочках подошел к ней сзади и закрыл ладонями се глаза. От неожиданности она вздрогнула и тихо вскрикнула, но потом рассмеялась.

— Догадайтесь — кто? — прорычал он голосом, который мог бы принадлежать кому угодно.

Она не колебалась ни секунды. Он ощутил, как под его ладонями ее щеки приподнялись от улыбки.

— Джон Эллсуорт, — радостно ответила она.

Она повернулась и, оказавшись в его объятиях, закрыла ему рот поцелуем.

Глава 17

Дерек напрягся и сразу же отпрянул.

— Не правильно. — Его голос стал хриплым от гнева и отчаяния. — Попробуйте еще раз.

Она засмеялась. Он не поверил своим ушам: она смеялась.

— Что ж, дайте подумать, — сказала она, склонив голову набок и глядя на него. — Сколько у меня попыток?

Он смотрел на нее в недоумении. Что-то было не так.

Его возбуждение вдруг как-то разом прошло, как бывает с несущимся во весь опор экипажем, если неожиданно осадили лошадей.

В колеблющемся лунном свете было трудно разглядеть выражение ее лица, но он мог бы поклясться… Да, он мог бы поклясться, что она была совершенно спокойна. Она улыбалась ему. Она не была ни смущена, ни напугана. Вместе с тем сейчас она уже должна была бы догадаться, что перед ней Дерек Уиттакер, а вовсе не Джон Эллсуорт. Однако его реакция была непонятной. Если только…

— Синтия, ты знаешь, что это я? — вырвалось у него.

Теперь он увидел, что удивлена она.

— Разумеется.

Разумеется? Какого черта?

— Ничего не понимаю! Это какая-то загадка! — воскликнул он, — Почему же ты сказала, что я Эллсуорт?

Она удивилась еще больше.

— Я пошутила. И не надо притворяться, что ты думал, будто я не поняла, что это ты. Неужели ты мог подумать, что я спутаю тебя с бедным мистером Эллсуортом? — Все еще смеясь, она покачала головой.

Она уверяет, что это шутка. Он тоже так подумал, когда прошло первое потрясение. Это как-то объясняло ее поведение. Однако что-то было здесь не так.

— Разве ты ждала не мистера Эллсуорта?

Наступила странная пауза. Она перестала смеяться.

— Зачем мне было ждать мистера Эллсуорта? Если только… ты привел его с собой?

— Я? Помилуй Бог! Зачем мне было тащить сюда Эллсуорта среди ночи?

— Не знаю. Дерек, что происходит?

— Давай начнем все сначала. — Он пошел к двери, повернулся и снова подошел к ней. — Ну! Кто я?

Она смотрела на него с веселым недоумением.

— Или я здорово ошибаюсь, или ты Дерек Уиттакер.

— А кого ты ожидала здесь встретить?

— Дерека Уиттакера. — Она все еще была весела, но в ее голосе уже слышались нотки отчаяния. — А разве ты не Дерек Уиттакер? Мы для того здесь встретились, чтобы обсуждать тот факт, что ты самозванец?

— Я уже и сам начинаю удивляться, — ответил он, потирая подбородок. — Синтия, любовь моя, если ты желала встретить здесь меня, какого дья… зачем ты послала записку Джону Эллсуорту?

— Что ты сказал?

— Зачем ты послала… — начал он медленно, отчетливо выговаривая слова, но она его перебила.

— Я слышала, что ты сказал, но я не поняла вопроса.

Дерек, я не посылала никакой записки.

— Ты мне не посылала записки?

— Я не посылала записки, — терпеливо повторила она. — Ни тебе и вообще никому. И уж, конечно, не мистеру Эллсуорту. Дерек, о чем весь этот разговор?

— Моя дорогая, если ты не посылала записки, тогда что ты здесь делаешь?

— Встречаюсь с тобой. Как ты меня и просил.

Ее смущение казалось совершенно естественным. А уж в каком смятении был он!

— Ароматы в этой оранжерее, видимо, обладают колдовской силой, — серьезно сообщил он. — Одного из нас явно околдовали. Можно мне снять плащ? Здесь слишком жарко.

— Ради Бога, — вежливо ответила она. — Может быть, с тобой случился тепловой удар?

— Это могло бы все объяснить, — согласился он, стягивая перчатки и засовывая их в карманы. — Галлюцинации. — Он отшвырнул шляпу и шарф и принялся расстегивать пуговицы плаща. — Я мог бы поклясться, что ты послала записку Эллсуорту, умоляя его встретиться с тобой в оранжерее в полночь. Глупо, да?

— Очень глупо. — Она скрестила руки на груди. — Особенно если принять во внимание, что ты не мог увидеть записки, которая, очевидно, была послана мистеру Эллсуорту.

— Я… э… нашел ее в мусорной корзине. Не важно, как это вышло, — торопливо добавил он, заметив, что она сейчас спросит, зачем он рылся в мусорной корзине. — Сейчас я понимаю, что надо было принести записку тебе, но я, конечно, ее выбросил. Так ты говоришь, что никому ничего не писала? Все же это была твоя записка. — Он смотрел на нее с сомнением. — Ты именно здесь, как было сказано в записке. И в полночь — точно, как было написано в этом злополучном послании.

— Да. Потому что об этом просил ты. Это в твоей записке было предложено, чтобы я встретилась здесь с тобой. Что это за игра? Ведь это игра, не правда ли? — У нее был немного растерянный вид. — Ты прекрасно знаешь, что я никогда не послала бы такой записки мистеру Эллсуорту. И зачем мне надо было встречаться с ним там и в то же время, если я уже согласилась на свидание с тобой?

— Погоди минутку. — Дерек в задумчивости провел рукой по волосам. — Ты получила от меня записку. — Это был не вопрос, а утверждение. Картина все еще была ему не ясна, но он чувствовал, что она проясняется с каждой минутой, как это бывает, когда рассеивается туман, если вдруг налетит ветер. — Записка, случайно, не при тебе?

Она покачала головой. Судя по выражению ее лица, Синтия тоже начинала догадываться о том, что они с Дереком столкнулись с чем-то весьма странным.

— В ней говорилось, что мне следует написать «да» или «нет», а потом вернуть записку. Я написала «да», чтобы сказать тебе, что буду здесь, и сунула ее под угол ковра перед гостиной.

— Так было сказано в записке?

— Да, — прошептала она еле слышно. — А она была не от тебя? Как… как это могло быть? Другого человека с инициалами «Д. У.», который мог бы написать записку, нет… — Синтия замолчала, и в ее глазах появился страх. — Ах, как это все ужасно! Это означает, что кто-то знает о нас с тобой.

Дерек хмуро сдвинул брови.

— Ты так думаешь? Идет какая-то сложная игра, но я пока не могу ее разгадать. Синтия, ты уверена, что записка, которую ты получила, была составлена так, чтобы убедить тебя, будто она написана мной? Уверена, что она предназначалась именно тебе?

— Что ты имеешь в виду?

— Там указывалось конкретно, что записка была от меня для тебя? Или ты просто так решила?

Она посмотрела на него так, словно он был лунатиком.

— Записка была адресована «С. Ф.» и подписана «Д. У.».

Если только ты можешь назвать какую-нибудь другую пару с такими же инициалами…

— Нет, не знаю. Похоже, записка, которую получила ты, была достаточно конкретной. А та, которую выудил из мусорной корзины я, была другой. Она была адресована "Дж.

Э.", но не было никакой подписи. Эллсуорт подумал, что записку написала Ханна. Это я пришел к заключению, что она от тебя.

— Все это довольно сложно.

— Согласен. — Он положил плащ рядом со шляпой и шарфом. Потом обнял Синтию за талию. — Давай сядем и вместе подумаем над разгадкой этой шарады. — Он подвел ее к каменной скамье, стоявшей между двумя деревьями.

После той эмоциональной встряски, которую он пережил в последние несколько часов, какое это было счастье — оставаться наедине с Синтией и в таком прекрасном месте! Лучшего и желать нельзя.

— Похоже, ты не очень-то расстроен.

— Так оно и есть. — Он усмехнулся. — Я не планировал этого свидания, и ты, судя по всему, тоже. Но теперь, когда мы встретились, я склонен думать, что это была замечательная идея. Когда мы поймем, кто это все придумал, я пошлю этому человеку бутылку редкого вина. И поблагодарю его.

— Дерек, прошу тебя, будь посерьезнее. То, что происходит, очень меня пугает.

Он скорее почувствовал, чем увидел, что ее щеки пылают.

— Если бы ты видел записку, которую я получила! Это было любовное послание. Кто-то пришел к заключению, что я к тебе неравнодушна. Тот, кто все это написал, был уверен, что я отвечу «да». И он не ошибся. Если бы отправитель во мне сомневался, я бы это почувствовала. — Она закусила губу. — Я ответила «да», не так ли? И вот я здесь.

— Да, ты здесь, — эхом отозвался Дерек. Он сел на скамью и усадил Синтию рядом с собой. — И должен признаться, любовь моя, что вообще-то я доволен. А особенно я рад узнать, что ты не посылала записки Эллсуорту.

— А что было в этой записке? Ах, Дерек, — вздохнула она, когда он провел губами у нее за ухом. — Когда ты так делаешь, я не могу думать.

— Вот и хорошо. — Он наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Но ведь это важно. Кто-то очень постарался, чтобы заманить нас в ловушку.

Дерек помолчал.

— Да, кто-то ее расставил, — признался он. — Но не нам. Я не должен был прочитать записку, адресованную Эллсуорту. Я прочел ее случайно. — Дерек неохотно выпрямился. Как же трудно было настроиться на серьезное, если рядом с ним Синтия, да еще в освещенном луной апельсиновом раю! Вести серьезные разговоры в такой волшебной обстановке — пустая трата времени. Все его существо протестовало против этого, но пришлось ограничиться тем, чтобы как можно крепче прижать к себе Синтию. — Ты права. Надо все обдумать. Во всем этом есть что-то дьявольски загадочное.

— Да. Кто-то очень хорошо поработал. Но кто?

— Думаю, если мы поймем, для чего затеяна игра, нам станет ясно, кто в нее играет. — Он сплел свои пальцы с пальцами Синтии. — Записки посланы тебе и Эллсуорту, — начал он рассуждать вслух. — Видимо, для того, чтобы свести вас вдвоем в оранжерее наедине. И в чем же тогда цель игры?

Дерек почувствовал, что Синтия вдруг застыла. Через секунду в его мозгу появилась та же мысль, которая поразила Синтию. В тот момент, когда они догадались, какова цель игры — свести вместе Синтию и Эллсуорта так, чтобы их скомпрометировать, — они поняли, кто за всем этим стоит. Выиграть от этой затеи мог только один человек — леди Баллимер.

Реакция Дерека была неоднозначной: странная смесь шока, презрения и жалости. Однако жалость он испытывал только к Синтии. Он мог лишь догадываться, какие противоречивые чувства ее сейчас одолевают. Когда она вскочила и отошла от него, он не стал ее удерживать. Она начала бесцельно бродить в темноте, словно не знала, куда ей идти и что делать. Потом остановилась у противоположной стены оранжереи у окна, напротив того места, где сидел Дерек. Он смотрел на нее с состраданием. Ее взгляд был устремлен в темноту, но он знал, что она ничего не видит. Бедная девушка.

Она вздрогнула и закуталась в плащ.

— Все это подстроила моя мать, — тихо произнесла она наконец.

— Да, боюсь, что это так.

Покачав головой, она сначала сделала глубокий вдох, а потом с шумом выдохнула и с потерянным видом прислонилась к оконной раме.

— В это почти невозможно поверить, — сказала она будто самой себе. — Почти. И все же теперь, когда я поняла, кто именно все это затеял, я ничуть не удивлена. Как это ни печально, такой поступок характерен для моей матери.

Терпеть дольше у Дерека не было сил. Он подошел к Синтии и молча раскрыл ей свои объятия. С горестным рыданием она прижалась к нему, и он, крепко обняв ее, стал медленно и нежно ее баюкать, шепча слова утешения.

Однако почти сразу он почувствовал, как ее пальцы нащупывают верхний карман на его груди, и улыбнулся, когда гонял, что она достает носовой платок. Сглотнув слезы, она подняла голову.

— Я не буду плакать. — Она стала яростно утирать слезы. — Ни за что.

— Вот и отлично. — Он взял у нее платок и осторожно вытер ей лицо.

— Что-то я в последнее время слишком много плачу, — заявила она, недовольная собой. — Даже не знаю почему.

Дерек усмехнулся. Какая же она обворожительная!

— Твоя жизнь слишком быстро меняется. Разве ты этого не заметила, любовь моя?

— Как же, заметила.

— А перемены всегда вызывают тревогу. Даже перемены к лучшему лишают человека равновесия. — Он провел пальцем по ее щеке. У него щемило сердце от любви к ней. — А в данном случае, моя бедная девочка, тебе пришлось сделать для себя довольно неприятное открытие: человек, которому ты привыкла доверять, обманул тебя.

— Да, но это не повод для того, чтобы превращаться в лейку, — всхлипнула она, — только из-за того, что моя мать ведет себя как преступница.

— Ну что ты, дорогая. Все не так плохо. — Ему было больно видеть, что она так расстроена.

Но Синтия не желала, чтобы ее утешали.

— Наоборот. Все очень плохо. Я с трудом могу в это поверить, но это просто чудовищно. Она написала мне записку, при этом очень искусно изменила свой почерк, якобы от тебя. А потом послала записку Эллсуорту, как будто от меня.

Это ведь подлог, не так ли? То есть преступление?

— Не совсем, — уклонился он от прямого ответа. — Не в смысле соблюдения закона. Подлог является преступлением лишь в том случае, если оно совершено с целью извлечения денежной выгоды. — Синтия взглянула на него, не скрывая иронии, и он на секунду остановился. — О! Ты, верно, скажешь, что все было сделано именно с целью извлечения выгоды. Но тебе же известно, любовь моя, что мамаши девушек на выданье частенько виновны в нечистоплотных махинациях. Твоя мать не первая, кто предпринимает несколько неблаговидные шаги, для того чтобы…

Она посмотрела на него так, словно не верила своим ушам.

— Это больше чем глупый трюк. Это ловушка с целью запутать нас и извлечь из этого выгоду. Если бы об этом стало известно в обществе, репутация моей матери была бы погублена. Она была бы опозорена и стала изгоем. В Лондоне не нашлось бы ни одного приличного дома, где бы ее стали принимать.

С этим было трудно спорить. Она была права.

— Полагаю, что вся эта история выходит за рамки дозволенного, — согласился он. — Интересно, как она решилась пойти на такой риск? Чего она надеялась достичь? Тем, что она решила свести вас двоих в оранжерее, она ничего бы не добилась. Эллсуорт не похож на человека, который мог бы тобой воспользоваться. — Ему хотелось поддразнить ее каким-либо ехидным замечанием по поводу своих собственных намерений, но он воздержался, увидев выражение ее лица.

На какую-то долю секунды на лице Синтии появился ужас. Потом оно окаменело и стало непроницаемым. Он достаточно хорошо ее знал, чтобы понять, что это было инстинктивным способом защиты от того, чего она не хотела знать или обсуждать.

— В чем дело? — довольно резко спросил он.

Она высвободилась из его объятий и, словно лунатик, направилась к двери. В полутемной оранжерее она была похожа на привидение — светлые волосы, освещенные луной, выглядели серебряными, длинный плащ, окутывавший ее плечи и спускавшийся почти до пола, был похож на саван.

Когда она подошла к двери, он увидел, как ее белая рука потянулась к ручке.

— Дверь заперта, — тихо сказала она. — Я так и думала.

— Что?!

Дерек прекрасно помнил, что не запирал двери, когда входил в оранжерею. Он бросился к Синтии. Она посмотрела на него каким-то мечтательным, отстраненным взглядом, и подобие улыбки промелькнуло на ее лице. Дерек подергал ручку, но Синтия была права. Дверь была заперта.

— Веселенькая история, — с отвращением сказал он. — Вот что вышло из того, что я попытался выглядеть как Эллсуорт. Ты меня сразу узнала, но, кажется, мне удалось одурачить кое-кого другого.

— Она, должно быть, пряталась за кустами. Как это недостойно и унизительно, — с тем же выражением сказала Синтия. — Как она могла?

— Отойди немного, — приказал Дерек. — Я сейчас вышибу эту дверь.

Но Синтия не отошла, а встала перед ним и, прижавшись спиной к двери, раскинула руки, чтобы не дать ему прикоснуться к ней. Она посмеивалась, но вид у нее был по-прежнему странный.

— Нет. Я думаю, что тебе не следует этого делать.

Атмосфера в оранжерее заметно изменилась. Дерек посмотрел на Синтию — чутко и внимательно. Ее глаза светились, а губы казались такими мягкими. Она была совершенно не защищена: окружавшие стены внезапно рухнули. В тот момент, когда она дотронулась до ручки двери и поняла, что ее заперли в оранжерее вместе с Дереком, с ней что-то произошло. Что-то ее изменило. Как будто эта последняя попытка матери манипулировать ею не рассердила ее, а сняла тяжесть с души. Ему показалось, что она наконец почувствовала себя свободной.

От ее блаженной улыбки у него сильнее забилось сердце.

— К тебе наконец пробился свет твоей счастливой звезды, — прошептала она, глядя на него влюбленными глазами. — Не отказывайся от такого подарка.

Глава 18

Восторг переполнял ее сердце. Она знала, что он мечтает поцеловать ее, а может быть, и о чем-то большем. Даже когда он смеялся и молол чепуху, стараясь развеселить ее, в глубине его глаз пряталось желание.

Теперь он уже не смеялся. Он хотел ее. И теперь он мог ее получить. Она покончила с сомнениями. Она больше не колеблется. Больше никакой нерешительности, никакой неуверенности.

У нее на лице было написано все, что она чувствует.

— Дерек, — выдохнула она. — Дерек.

От этого голоса, полного любви, он издал какой-то неясный звук — то ли зарычал, то ли подавил рыдание — и, пробормотав что-то неразборчивое, заключил ее в свои объятия. Она самозабвенно прильнула к нему. Он впился губами в ее рот, а она с восторгом ответила на поцелуй. Это было именно то, чего она хотела, на что так давно надеялась. И хотела она именно Дерека. Они должны принадлежать друг другу. И с этого дня ничто другое не будет иметь значения.

Он оторвался от ее губ только для того, чтобы сказать:

— Ты выйдешь за меня замуж.

— Да.

Она не чувствовала страха. Она была абсолютно уверена. Сделка, на которую се вынудили родители, не состоится. Она выйдет замуж только за того, кого выбрала сама, а не по чьему-либо приказу.

Он нежно взял ее лицо в свои ладони и так внимательно посмотрел ей в глаза, словно хотел прочитать ее мысли.

— Я хочу тебя, — срывающимся голосом сказал он. — Но для меня важно, чтобы и ты желала этого всем сердцем.

Не надо выходить за меня замуж, потому что сердишься на своих родителей или назло своей матери.

Ее сердце радостно забилось. Какой же он хороший!

Какой порядочный! Найдется ли на свете другой такой человек, который, обуреваемый страстью, оторвался бы от ее губ, чтобы предупредить ее, защитить от неверного шага?

Она улыбнулась дрожащими губами.

— Дерек, я твоя. Я была твоею с того самого вечера, когда мы впервые с тобой встретились в театре. Ты знаешь это также точно, как и я.

Лунный свет был у него за спиной, но она все же увидела выражение его лица.

— Да, наверно, знаю, — прошептал он. — Ты останешься здесь со мной?

— Если потребуется — всю ночь.

Он поднес ее руку к губам и почти благоговейно поцеловал в ладонь. Потом он прижал ее к своей щеке.

— Я не смогу удержаться, чтобы оставить тебя нетронутой, как это сделал бы Эллсуорт. Если ты проведешь ночь со мной, Синтия, ты будешь наверняка скомпрометирована.

Надеюсь, ты это понимаешь, моя дорогая?

Она погладила его по щеке, наслаждаясь прикосновением к его коже.

— Ах, Дерек, я так надеюсь, что буду скомпрометирована. — Счастье вскружило ей голову и сделало отчаянной.

Он засмеялся и опять поцеловал ее в ладонь. Но на этот раз — со страстью. Она ощутила, какими горячими, сильными и возбуждающими были его губы. От движения его рта по чувствительной коже ладони она содрогнулась, и по руке — до самого верха — пробежали мурашки.

— Я люблю тебя, Синтия.

Она подняла подбородок и закрыла глаза.

— Я знаю, — прошептала она и замерла в ожидании.

Долго ждать не пришлось. Он прижал ее к себе и начал осыпать поцелуями, сначала нежными, а потом настойчивыми и страстными. Она просунула руки ему за спину и полностью отдалась этим поцелуям.

Он сделал шаг вперед, и ее спина уперлась в закрытую дверь. Прижавшись к ней всем телом, он поцеловал ее с таким самозабвением, что у нее закружилась голова. Этот поцелуй не был похож ни на один из тех, которые она уже испытала. Он был горячим, влажным, интимным. Ощущение от этого поцелуя было настолько новым, что у нее перехватило дыхание.

И такая близость мужчины тоже была ей до этой минуты не знакома. Ощущение тяжести всей этой массы мужского тела было одурманивающим. Чувство, что она может оказаться раздавленной, должно было ее напугать, но этого почему-то не случилось. Сердце бешено колотилось вовсе не от страха. И не от страха стало прерывистым ее дыхание.

Это было какое-то другое, неизведанное чувство. Но оно переплелось с ее любовью к нему и вспыхнуло, словно от искры. Она вся горела. Ей казалось, что даже ее кости тают. Она все теснее к нему прижималась, безотчетно стремясь слиться с ним в единое целое.

Ей казалось, что она знает, что такое желание. Она уже много лет желала Дерека, плакала и горевала, когда думала, что он навсегда ушел из ее жизни. Но то было желание сердца, а не тела. Она стремилась к нему всей душой, но сейчас…

Сейчас все было по-другому. Она и раньше отвечала на его поцелуи, но теперь и поцелуи были другими. Более глубокими, страстными.

Именно это, очевидно, имеют в виду поэты, когда пишут о желании, сравнивая его с душевным недугом. Мук желания Синтия еще никогда не испытывала, но она читала стихи. Этот приступ безумия, который заставлял ее дрожать от вожделения, скулить, словно дикое существо, хвататься за пуговицы его жилета, а потом, не сумев их расстегнуть, нетерпеливо и с жадностью засунуть руки под него — все это было не что иное, как страсть.

А он уже целовал ее волосы, потом провел губами по мочке уха. Она вздрогнула и откинула назад голову. Его горячие губы оставили жаркий след по всей длине шеи, от чего у нее все поплыло перед глазами и закружилась голова. Она стонала и извивалась, выкрикивая его имя.

— Пойдем со мной, — хрипло сказал он, отрываясь от нее, и она неохотно, но все же пошла за ним.

Он привел ее в центр комнаты и, взяв свой плащ, стал искать место, где бы его можно было расстелить. Передышка настолько остудила кровь Синтии, что она смогла оглядеться и понять, где они находятся. Они стояли у окна, возле которого было много горшков с деревьями — несколько апельсиновых, но больше лимонных, с густой зеленой листвой и спеющими плодами. Апельсины и лимоны светились среди блестящих листьев, словно свечи на рождественской елке. А цветы! Цветы были похожи на белые восковые звезды и источали божественный аромат. Синтия вдыхала этот аромат полной грудью. Безумие, которое охватило ее несколько минут назад, скоро вернется: искра все еще горела — ровно и ярко. И как только Дерек снова дотронется до нее, эта искра вспыхнет с новой силой и поглотит ее. А окружающая обстановка для этого просто идеальна, мечтательно подумала она.

Над маленькими деревцами за высоким окном был виден большой кусок темного неба, усеянного звездами и омытого лунным светом. А под окном и цветущими деревьями Дерек расстелил свой плащ, предварительно соорудив из пустых мешков некое подобие подушки. Устроив это ложе, он обернулся к Синтии. Момент показался ей почти торжественным — преисполненным значения и тайного смысла.

Дерек вел себя так, словно это была формальная церемония.

Они не знали, что готовит им ночь, но Синтия была спокойна. Она сделала свой выбор. Она приняла его предложение. Пусть он сам решает, лишить ли ее невинности сегодня ночью или в какую-нибудь из ночей до или после свадьбы.

Она обещала принадлежать ему, и это окончательно и бесповоротно.

Дерек потянул за шелковый шнурок, которым был завязан ворот ее плаща. Плащ стал сползать с плеч Синтии, но Дерек подхватил его, не дав ему упасть на пол.

— Мы можем им прикрыться, — тихо пояснил он. — Если захочешь.

Она почувствовала, что краснеет, но кивнула. На его губах играла нежная улыбка. Даже в тусклом свете луны он, наверно, увидел, что она смущена. Он притянул ее к себе и поцеловал в макушку.

— Доверься мне, любовь моя. Если ты захочешь, чтобы я остановился, я пойму. Если ты предпочитаешь, чтобы мы соединились по-настоящему в нашу брачную ночь, я отнесусь к этому с уважением.

— Я тебе доверяю. — Она улыбнулась, но ее губы дрожали. — Все же меня немного успокоили твои слова.

— Когда мы поженимся, радость моя, тебе придется спрашивать разрешения у меня. — Он лукаво усмехнулся.

— Когда мы поженимся, — возразила она, — мне этого не потребуется.

Весело рассмеявшись, он чмокнул ее в щеку, и не успела она опомниться, как он поднял ее на руки и опустил на импровизированное ложе. Она испуганно пискнула, а он упал рядом с ней и усмехнулся. Но, взглянув на ее лицо, он вдруг стал серьезным.

— То, что происходит между нами, угодно провидению, Синтия. — Таким серьезным она его еще не видела. — Мы не выбирали друг друга. Этот выбор сделан за нас. — Он снова поднес ее руку к своим губам, поцеловал, а затем зажал между своими ладонями. — Ты меня понимаешь? Ты тоже это чувствуешь, как и я, не правда ли, любовь моя?

— Да, и не имеет значения, как мы сюда попали и почему. Нам было предназначено оказаться в этом месте.

Тебе и мне.

Он стал целовать кончики ее пальцев.

— Я всегда буду любить и защищать тебя, — прошептал он. — Можешь в этом не сомневаться, моя дорогая, что бы ни произошло сегодня ночью.

— А что произойдет, Дерек? — В ее голосе слышалось беспокойство, хотя она старалась не выдавать его. — Я хочу сказать… — Она стала теребить конец его галстука. — У меня нет никакого опыта… Я никогда не была с мужчиной…

Дерек приподнялся на локте.

— Как же я буду рад научить тебя всему, — пробормотал он и снова улыбнулся. — Хотя некоторым вещам лучше учиться на опыте, а не на словах. — Он провел пальцем по ее подбородку, а потом ниже, по шее, так что она задрожала. — Вот видишь? — Палец заскользил еще ниже — по корсажу, приводя ее в трепет. — На словах это не так приятно, как…

— Да. — Она была настолько поглощена движениями его пальца, что с трудом следила за смыслом его слов.

— Я постараюсь не торопить тебя. Я буду сдерживаться ради того, чтобы доставить тебе удовольствие. Но я хочу предупредить тебя, Синтия… Мне будет нелегко это сделать.

Может случиться так, что я увлекусь. Ты должна сказать мне, если тебе покажется, что я зашел слишком далеко или слишком тороплюсь.

Она кивнула, хотя и не совсем поняла то, что он имел в виду.

— А что должна делать я? — застенчиво спросила она.

Его глаза внезапно загорелись. В своей наивности она, видимо, сказала нечто провоцирующее.

— Делай что хочешь.

Его загадочная улыбка обещала то, о чем она ничего не знала, — что-то незнакомое и волнующее. Одна эта улыбка заставила ее трепетать.

Он склонился над ней и стал не спеша прикасаться к ее губам, словно пробуя их на вкус. Глаза Синтии закрылись сами собой, она вздохнула и расслабилась в его объятиях.

Теперь он целовал ее не так, как у дверей в оранжерею. От тех поцелуев она загорелась, словно от удара молнии. А от этих страсть вспыхнула в ней так, как бывает, когда к бумаге подносят горящую спичку. Языки пламени обжигали все ее тело, но она пропустила момент, когда начался этот пожар.

Ведь только что она расслабилась, стала податливой и плыла на волнах нежности, и вдруг… все в ней запылало от желания и нетерпения.

Он, по-видимому, почувствовал происшедшую в ней перемену. Однако понял, что рано менять тактику. Он по-прежнему прикасался к ее губам с осторожной нежностью, хотя видел, что она становится нетерпеливой. Тогда он начал ласкать ее руками, медленно, очень медленно. Он провел пальцами по ее талии, потом выше — по груди и, должно быть, ощутил, как трепетно бьется ее сердце. Да, он знает, что он с ней делает, промелькнуло у Синтии в голове. Но он дает ей время… Для чего?

Однако, несмотря на сумятицу в голове, на его поцелуи, которые пьянили ее, она вдруг поняла, чего он от нее ждет.

Он ждет, чтобы она подала ему знак, чего хочет она. Но она лишь знала, что хочет отчаянно, а чего именно, не могла понять.

— Прикасайся ко мне, — услышала она свой шепот. Она сама не понимала, откуда взялись эти слова. Но, видимо, какой-то потаенный уголок ее натуры знал, несмотря на ее неопытность, чего она хочет. Она даже не была уверена, что произнесла эти слова вслух. Но, судя по тому, что он начал действовать, он ее услышал.

Он оторвался от ее губ и завладел ее грудью, словно не мог одновременно сосредоточиться на двух таких ошеломляюще приятных занятиях. У него вырвался приглушенный стон. Он смотрел на свои руки, наблюдая, как его пальцы гладят, ласкают ее груди, обводят их по контуру… Очевидно, вид этих рук, так бесстыдно прикасающихся к ней, привел его в возбуждение. Синтия это поняла и выгнула спину, словно приглашая его не останавливаться.

Он посмотрел на нее. Его взгляд был затуманен. Вдруг он довольно сильно провел ногтями по корсажу ее платья.

Более легкое прикосновение не проникло бы сквозь планки корсета. А от этого Синтию пронзил такой приступ удовольствия, что она чуть было не вскрикнула от восторга.

— Тебе это нравится, любовь моя? — прошептал он.

— Да, — простонала она. — О да!

Он стал теребить ее соски и одновременно целовать.

Вскоре она уже непроизвольно извивалась под его руками. Это было самое острое, самое приятное ощущение, какое она когда-либо испытывала в своей жизни, — такое сильное и почти невыносимое, но ей хотелось, чтобы оно не прекращалось.

Но Дерек вдруг приподнял и усадил ее. Его рот заскользил по ее шее, и он шепнул ей на ухо:

— Давай освободим тебя от этого корсета, радость моя.

Еще час назад такое предложение привело бы ее в замешательство. Теперь же оно показалось ей столь естественным, что она даже удивилась, как ей самой не пришло это в голову. А еще ее осенила и другая такая же отличная идея.

Она начала торопливо стягивать с него камзол. Он не стал сопротивляться, а разрешил ей не только снять камзол, но и развязать галстук и расстегнуть жилет, пока он расправлялся с пуговицами на спине ее платья. Был момент, когда они оба не удержались от смеха: его локти застряли в рукавах камзола, и он не смог двигаться. Но каким-то образом вся его верхняя одежда вместе с ее платьем были наконец отброшены в сторону.

Оказавшись раздетой, Синтия засмущалась. На ней были лишь корсет, тонкая нижняя сорочка и чулки. Рубашка Дерека, не стесненная жилетом и галстуком, распахнулась, обнажив его грудь до самого пояса. Он встал и одним движением скинул рубашку. У Синтии перехватило дыхание. Его мускулистое тело было прекрасно. Она смотрела на него с благоговением, несмотря на то что ее кровь кипела от желания. Он был похож на статую Аполлона. В лунном свете его тело казалось высеченным из белого мрамора. Но протянутая к ней рука и улыбка, отразившаяся в его глазах, были живыми и теплыми. Она взяла эту руку и позволила ему поднять себя на ноги. Пока он расшнуровывал корсет, он отвлекал ее тем, что целовал в шею. Было удивительно, что она может вот так полностью кому-то довериться и этот кто-то был мужчиной. Это было странно и восхитительно, и хотелось покориться.

Он снял с нее корсет и бросил его на пол. Она осталась в одной сорочке из тончайшего полупрозрачного батиста, облегавшей ее фигуру. Когда Дерек начал медленно стягивать с нее эту сорочку, выражение его лица слегка изменилось: глаза потемнели, мускулы напряглись от желания.

— Ты такая красивая, любовь моя, — пробормотал он глухо. — Такая прекрасная.

Синтия тихо засмеялась от счастья. Она и раньше слышала такие слова, но не от него. Тогда они часто казались ей неискренними и лишенными смысла, грубой попыткой лести. Но сейчас, сказанные любимым голосом Дерека, в этом чудесном месте, они наполнили ее радостью. Именно для этих мгновений, неожиданно поняла она, и создана красота. Впервые в жизни она отнеслась к своей красоте не как к наказанию. Она почувствовала себя красивой. Ее внешность доставляет Дереку удовольствие. А это радует ее сердце.

Застенчивость вдруг исчезла, и она, улыбаясь, сняла через голову прозрачную сорочку и бросила ее на пол вслед за корсетом. Дерек вскрикнул, потрясенный. Она отступила на шаг, так чтобы лунный свет упал на ее тело.

— Так хорошо? — тихо спросила она, глядя ему в глаза. — Я тебе нравлюсь?

Он, кажется, потерял дар речи, но в его глазах она прочла то, что хотела знать. Он смотрел на нее восторженными глазами. Потом медленно покачал головой — но не в ответ на ее вопрос, а как человек, понимающий, что слова бессильны выразить то, что он чувствует.

Синтия тоже пожирала глазами Дерека, упиваясь видом скульптурных мускулов и великолепного торса. Дерек. Ее Дерек. На Синтию вдруг нахлынуло собственническое чувство.

Она подошла к нему и прислонилась ладонями к его груди. Он не пошевельнулся, с трудом сдерживая себя, пока она проводила пальцами по его теплой коже, упиваясь прикосновениями к его мускулистому телу. Ноздри ей щекотал солоноватый запах чистого мужского тела, который смешивался с ароматом цитрусовых деревьев. Ее дыхание становилось все более прерывистым; тепло, которое исходило от него, пьянило и обволакивало, словно пары колдовского зелья.

Наконец ее пальцы нащупали ремень брюк. Она взглянула на Дерека, и ее губы изогнулись в провокационной улыбке.

— Можно?

Но он остановил ее.

— Нет пока. — Его голос звучал неровно и хрипло. — Иначе я не смогу сдержаться.

От этих слов ей вдруг стало жарко.

— А может быть, мне это понравится. — Она подняла голову и поцеловала его в подбородок. Твердые соски уперлись ему в грудь. Незнакомое ощущение заставило ее вздрогнуть, но тут Дерек, видимо, потерял над собой контроль и рывком прижал ее к себе.

В тайных мечтах Синтия не раз представляла себе этот момент, но реальность превзошла все ее фантазии. Она не была готова — да и как она могла быть готовой — к тем ощущениям, которые может вызвать прикосновение к его обнаженному телу. Даже при том, что их полуобнаженные тела разделяли брюки Дерека, эти ощущения были более приятными, чем прикосновение шелковых простыней, чем погружение в горячую ванну холодным ноябрьским вечером. Они были ни с чем не сравнимы.

Она почувствовала, как его руки скользнули по ее бедрам, и поняла, что он намеренно хочет лишить ее равновесия. Она охотно ему повиновалась и позволила опустить себя на плащ. Он вытянулся во весь рост рядом и тут же принялся покусывать ее плечо, одновременно расстегивая одной рукой подвязки и стягивая шелковые чулки. Вытянув пальцы ног, она помогла их снять — это был последний предмет одежды, еще остававшийся на ней. Приподнявшись на локте, он смотрел на нее, упиваясь видом ее великолепного тела.

— Невероятно, — прошептал он. Его голос был хриплым от вожделения и вместе с тем прозвучал как молитва.

Казалось, что он даже не заметил, что произнес это слово.

Синтия уже не могла сдерживаться. Она не хотела, чтобы ее боготворили. Она хотела, чтобы ее… скомпрометировали. Она протянула руку к ширинке его брюк и стала делать вид, что расстегивает пуговицы.

Дерек задержал дыхание. Его глаза впились в Синтию.

— Синтия, ты не должна, ты не знаешь, что ты со мной делаешь.

Уголки ее губ приподнялись в лукавой улыбке.

— Но я хочу это узнать.

Глава 19

Леди Баллимер встала с кровати и нервно закуталась в халат. Ей, конечно, следовало бы оставаться в постели до утра и ждать, пока Люси принесет поднос с завтраком, — она обычно вставала примерно в это время. Но у нее не было сил выдерживать напряжение хотя бы еще минуту.

Она не сомкнула глаз всю ночь. Ее нервы были напряжены до предела, но она была почти уверена, что Синтия в своей комнате не появлялась. Но только почти. Что, если она не услышала, как Синтия вернулась? Она непременно должна узнать. Она нетерпеливо сунула ноги в домашние тапочки, стоявшие наготове на ковре, и подошла к двери, разделявшей ее спальню и комнату дочери.

Кровать была пуста. Даже лучше, чем просто пуста. Она была застелена. Леди Баллимер почувствовала облегчение.

Ее план сработал! Зря она беспокоилась всю ночь. Но ведь могло произойти что-нибудь непредвиденное. Поэтому-то она и терзалась до самого рассвета, мучимая видениями неминуемой катастрофы. Но, видимо, все случилось так, как она задумала.

Самым трудным в ее игре было обмануть Синтию. Сначала она подумывала о том, чтобы посвятить дочь в свой план, но в конце концов решила иначе. Синтия испытывала какие-то глупые угрызения совести относительно того, чтобы во что бы то ни стало завлечь Джона Эллсуорта, и одному Богу известно, какую игру она затеяла с мистером Уиттакером. Поэтому леди Баллимер пришла к выводу, что безопаснее обмануть и Синтию, и мистера Эллсуорта. Тем не менее ночью, после того как было уже слишком поздно что-либо изменить, у нее появились большие сомнения по поводу того, как Синтия отнесется к ее обману. Станет ли Синтия подыгрывать матери, когда поймет, что та задумала, или рассердится? Скорее всего Синтия все же ей подыграла. Избежать ловушки было бы достаточно просто. Все, что им надо было сделать, — это или взломать замок в оранжерее или разбить одно окно. Поскольку они не сделали ни того, ни другого, все, должно быть, прошло по плану.

В то же время торжествовать было еще рано. Возможно, была какая-либо другая причина, по которой они не выбрались из оранжереи; например, они побоялись нанести ущерб собственности его светлости герцога. Могло статься, что парочка решила, что будет лучше дождаться того момента, когда их обнаружат, заявить, что они не виноваты, и начисто отрицать свою вину. Весь ее замысел мог вообще провалиться. Синтия может демонстративно не покориться ей. Так что ей придется еще потрудиться, чтобы эта свадьба состоялась.

С наступлением утра Синтия и мистер Эллсуорт могут быть обнаружены и освобождены в любой момент. Повариха могла послать служанку в оранжерею, чтобы собрать к завтраку апельсины. Возможно, она уже там. Леди Баллимер необходимо принять срочные меры к тому, чтобы ее тщательно спланированная интрига не превратилась в обыкновенную кухонную сплетню. Чтобы решить судьбу Синтии, обычной кухонной сплетни недостаточно. Надо, чтобы весь дом был поднят на ноги.

Леди Баллимер решительно подошла к сонетке и энергично дернула шнур. Люси наверняка уже встала и идет к ней, но это не важно. Она должна дать сигнал тревоги, поднять на ноги всю половину дома, где живут слуги. Поэтому она не переставая дергала и дергала шнур.

Представив себе, какой переполох поднимется среди слуг, леди Баллимер мрачно усмехнулась. Они наверняка начнут клясть ее за нетерпеливость. А потом, когда узнают, в чем причина ее нетерпения, будут сгорать от любопытства: начнут ахать и гадать, судачить и шушукаться. А когда из оранжереи вернется служанка, посланная за апельсинами, и расскажет, что она не могла туда попасть, потому что дверь была заперта, тут уж все заподозрят скандал. Они начнут собираться кучками и обсуждать новость. А потом слухи расползутся по дому, как лесной пожар.

Когда появилась Люси, леди Баллимер, словно тигр, ходила взад и вперед по комнате. Полы ее халата развевались в такт ее шагам. Она накинулась на испуганную служанку, как только увидела ее:

— Люси! Слава Богу, что ты пришла! Ты не поверишь!

Ах, если бы ты знала, как я растеряна. Я в прострации. Мои нервы этого не выдержат. Ах, я сама не понимаю, что я говорю. — Леди Баллимер заломила руки, чтобы продемонстрировать, в какой она прострации, а потом понизила голос до трагического шепота:

— Леди Синтии нет в ее комнате.

Она не спала в своей постели этой ночью. О! О! Что могло с ней случиться? Где моя дорогая доченька?

В лице Люси леди Баллимер нашла благодарную аудиторию. От волнения девушка чуть было не уронила поднос.

Все же ей удалось благополучно поставить его на туалетный столик леди Баллимер. Потом она робко заглянула в открытую дверь соседней спальни, увидела нетронутую постель леди Синтии и в ужасе прижала руки к груди.

— Господи!

— Ужасно, не правда ли? О, что же мне делать? — Леди Баллимер грациозно опустилась на свою кровать и схватилась за голову. — Где она может быть? Просто ума не приложу!

Люси повернулась к хозяйке. Ее глаза были полны ужаса.

— Ее похитили, миледи. Помяните мои слова, ее похитили, чтобы получить выкуп.

Леди Баллимер подавила чувство раздражения.

— Я искренне надеюсь, что этого не случилось. Но с ней мог произойти несчастный случай. Надо послать людей, чтобы они ее поискали. Прошу тебя, выйди в коридор и найди кого-нибудь из лакеев или служанок. Надо сразу же сообщить об этом Каммингсу. А потом, ради Бога, возвращайся и помоги мне одеться. Я больше не могу здесь оставаться.

Люси с такой скоростью выскочила из комнаты, будто за ней гнались собаки. Леди Баллимер вдруг подумала, что она должна быть бледной от испуга, чего на самом деле, естественно, не было. Как только Люси ушла, чтобы поднять на ноги весь дом, леди Баллимер тщательно напудрила лицо Обыкновенным тальком. Эффект превзошел ее ожидания.

Через двадцать минут леди Баллимер, бледная, как ей и полагалось, появилась в комнате для завтрака. Завтрак в Оулдем-Парке был не столь официальным, как, например, обед, и поэтому никогда нельзя было знать, сколько человек окажется за столом и в какое время могут прийти остальные. Но удача по-прежнему сопутствовала леди Баллимер.

Когда она вошла, в комнате было довольно много народу — герцог и герцогиня, лорд и леди Графтон и их младшие дочери Джейн и Элизабет.

Лорд Графтон встал из-за стола, подошел к леди Баллимер и взял обе ее руки в свои с видом глубочайшего сочувствия.

— Леди Баллимер, до нас уже дошел тревожный слух. Я надеюсь, что вы нас успокоите.

— Увы, милорд! — Голос леди Баллимер был полон печали и тревоги. — Боюсь, что все, что вы слышали, правда.

Моя дочь исчезла. И мне совершенно неизвестно, где она может быть.

Ее заявление было встречено сочувственными возгласами, а леди Элизабет пропищала тоненьким голоском:

— Может быть, она сбежала с возлюбленным!

— Замолчи, Бетси, — прошипела оскорбленная неприличным поведением сестры леди Джейн.

Однако леди Баллимер втайне была благодарна девочке за ее дерзкое замечание. Оно дало ей возможность схватиться за горло, широко раскрыть глаза и воскликнуть:

— Боже мой, только не это! Это невозможно! Леди Синтия воспитана в самых строгих правилах. Вы все ее знаете.

Моя дочь — образец приличного поведения, разве не так?

Она никогда не сделает ничего предосудительного. — Леди Баллимер притворно вздрогнула и добавила мрачно:

— Во всяком случае, по собственной воле.

Герцогиня сделала знак сыну, чтобы тот подвел леди Баллимер к столу.

— Леди Баллимер, прошу вас, садитесь, — любезно сказала она. Ее спокойствие немного снизило драматизм ситуации. — Прошу вас, не надо так волноваться. Я не сомневаюсь, что отсутствию вашей дочери найдется вполне невинное объяснение. Знаете, такое иногда случается.

Люди, например, решают совершить рано утром прогулку и забывают о времени. Я надеюсь, что она не повторила несчастную ошибку моей внучки и не упала с лошади, но если это и произошло, кто-нибудь из слуг очень скоро ее спасет. Пока мы здесь сидим, два лакея, грум, помощник конюха и весь штат моих садовников уже ищут ее. Надо только набраться терпения и немного подождать, дорогая леди Баллимер.

Уже ищут все садовники! Значит, Синтию найдут очень скоро. У леди Баллимер оставалось мало времени, чтобы подготовить обстановку.

Она поблагодарила герцогиню и опустилась на стул, подвинутый ей лордом Графтоном.

— Я не смогу и куска проглотить, — трагическим тоном заявила она, — пока не узнаю, что моей Синтии не грозит опасность. Я пришла сюда, чтобы просить вашей помощи.

Я надеюсь, что вы поймете, ваша светлость, что я не пренебрегаю вашими слугами. Но я не хочу, чтобы этим делом занимались они. Предложенное вами объяснение, увы, несостоятельно. Леди Синтия не отправилась на утреннюю прогулку. Она вообще не спала эту ночь в своей постели.

Слова леди Баллимер вызвали за столом небольшое волнение.

— Боже мой, — слегка нахмурилась ее светлость. — Это действительно вызывает тревогу.

Леди Графтон, обычно державшаяся в тени, перегнулась через стол и робко похлопала леди Баллимер по руке. Ее глаза потемнели от сочувствия.

— Я тоже мать, и у меня дочери, — тихо сказала она. — Я легко могу себе представить то состояние, в котором вы находитесь. Я всем сердцем вам сочувствую, леди Баллимер.

— Спасибо, леди Графтон. Вы очень добры.

Ее светлость легко прикоснулась салфеткой к уголкам губ и, удивленно посмотрев наледи Баллимер, спросила:

— Но, простите меня, как случилось, что вы не заметили отсутствия леди Синтии, если она не ложилась вечером спать? Разве она не поднялась в свою комнату в то же время, что и вы?

— Конечно, ваша светлость, — быстро ответила леди Баллимер. — Но я вчера неважно себя чувствовала и, перед тем как лечь спать, приняла капли от головной боли. — Леди Баллимер окинула взглядом присутствующих и беспомощно пожала плечами. — А когда я принимаю капли, я сплю как убитая. И могло случиться что угодно. — Леди Баллимер красноречиво передернула плечами. — Если моей девочке причинили какое-нибудь зло, я никогда себе этого не прощу.

Герцог облокотился на стол, сложил кончики пальцев и задумался, словно пытаясь разгадать тайну неожиданного исчезновения Синтии.

— Могу я полюбопытствовать, леди Баллимер, ваша дочь знала, что вы приняли капли?

Леди Баллимер сделала вид, что удивлена.

— Конечно, знала, ваша светлость. Я сказала ей об этом перед тем, как я… О! — Леди Баллимер прижала ладони к щекам. — На что вы намекаете, ваша светлость? Вы полагаете… Вы думаете, что она задумала с кем-нибудь сбежать?

Что вы! Это совершенно невозможно, уверяю вас.

Лорд Графтон посмотрел на Джейн и Бетси.

— Мы, родители, никогда не думаем, что наши дочери способны вести себя неподобающим образом. Но меня всегда удивляло, в какие переделки иногда попадают молодые девушки.

— Артур, дорогой, право же. Что ты такое говоришь, — еле слышно пробормотала его жена. — Мы сейчас говорим о леди Синтии.

— Ты права, милая моя. — Лорд Графтон бросил извиняющийся взгляд на леди Баллимер. — Я сказал не подумав.

Вы правы, миледи, поведение вашей дочери всегда было безупречным. Я просто хочу сказать… — Он вдруг остановился, словно в недоумении. — Я чуть было не сказал «от мальчишек всего можно ожидать». Интересно, а есть подобное выражение о девочках? Если нет, его следовало бы придумать. В жизни всякое случается.

— Моя Синтия никогда не доставила мне ни минуты беспокойства, — высокомерно заявила леди Баллимер. — Она в высшей степени разумна. Я не знаю другой такой девушки ее возраста, которая бы так строго следовала правилам приличия. Сама по себе идея, что она может намеренно обманывать свою мать и сделать что-либо тайком от меня, просто невероятна.

Леди Графтон попыталась ее утешить:

— Никто этого и не думает, миледи. Я уверена, что леди Синтия никогда не позволит себе никаких вольностей.

— Разумеется. — Леди Баллимер быстро заморгала, делая вид, будто хочет сдержать слезы, и сказала срывающимся голосом:

— Но я опасаюсь за се безопасность, леди Графтон. Боюсь, вдруг ее втянули в какую-нибудь грязную игру.

Такую красавицу, сами понимаете… — Леди Баллимер запнулась и с удовольствием отметила, что сидевшие за столом немного обеспокоились.

Лорд Графтон переглянулся с отцом.

— Я помогу в поисках сразу же после завтрака. Малком, естественно, озабочен другим. Но полагаю, что отец и сын Эллсуорты и мистер Уиттакер ко мне присоединятся.

— Но у нас в округе никогда не совершалось подобного преступления, — сказала герцогиня. — Прошу вас, успокойтесь, леди Баллимер. Я не припомню, чтобы по соседству с нами жил хотя бы один опасный человек, который мог бы похитить леди Синтию. Мы не должны давать волю своему воображению. Она наверняка вернется здоровой и невредимой. Я думаю, что она может войти сюда с минуты на минуту.

Леди Баллимер все еще судорожно пыталась найти ответ, который противоречил бы высказыванию герцогини и был бы при этом любезным, когда дверь открылась. Разговор прервался, и все в ожидании посмотрели на входящих.

Но это были лишь сэр Питер и леди Эллсуорт.

Единственной, кто не был разочарован появлением четы Эллсуортов, была, очевидно, леди Баллимер. Совсем наоборот. Это были именно те люди, ради которых она устроила все это представление и чье мнение ей надо было склонить на свою сторону. Ее сердце учащенно забилось: приз был почти в ее руках. Наконец-то окупятся усилия, потраченные на то, чтобы завоевать дружбу леди Эллсуорт. Леди Баллимер вскочила и, окрыленная, бросилась к леди Эллсуорт.

Леди Эллсуорт явно опешила, но не отпрянула.

— Мой дорогой друг! — воскликнула леди Баллимер, чуть не плача от переполнявших ее чувств. Леди Эллсуорт была немного смущена проявлением такой пылкости, но, казалось, она приятно ее удивила. Она с рассеянным видом похлопала леди Баллимер по плечу, очевидно, желая успокоить.

— Нет смысла делать вид, — откашлявшись, сказал сэр Питер, — что мы не слышали, что произошло. Слуги всегда раньше всех узнают, что происходит в доме. Но мы очень вам сочувствуем. Очень. Мы подумали, что, может, к этому времени леди Синтия уже появилась. А что? Ее все еще нет?

И ничего о ней не известно? Странно, очень странно…

Леди Баллимер молча кивнула, словно была слишком огорчена и не могла говорить. Леди Эллсуорт подвела ее обратно к столу.

— Вам не следует так беспокоиться, леди Баллимер. Этим вы ничего не добьетесь. Леди Синтия не оставила никакой записки? Нет? Тогда она должна быть где-нибудь в доме.

Если бы она намеревалась уехать куда-нибудь далеко, она наверняка оставила бы записку.

Леди Баллимер заглянула в глаза леди Эллсуорт.

— Я надеялась расспросить ее близких друзей. Спросить, не говорила ли она чего-нибудь им. Она могла поделиться с вашим сыном Джоном тем, о чем не сказала бы мне, своей матери. Вы же знаете, каковы современные молодые люди.

Если у них появляются близкие друзья, они скорее делятся своими секретами друг с другом, чем с родителями.

Леди Эллсуорт удивленно подняла брови.

— Разумеется, вы можете поговорить с Джоном, если хотите. Если он сможет пролить свет на то, где находится леди Синтия, я уверена, он это сделает. Но я не могу себе представить, что она стала бы делиться с ним. С какой стати?

Леди Баллимер снисходительно рассмеялась.

— Ах, бросьте, леди Эллсуорт. Вы так же, как и я, не могли не заметить, как сдружились ваш сын и моя дочь в последнее время. Это же очевидно!

Леди Эллсуорт изумилась. Однако на сей раз это явно не было ей приятно. Сэр Питер пододвинул стул, и она села.

Было видно, что она не знает, что сказать.

— Спасибо, сэр Питер, — пробормотала она и подняла обеспокоенный взгляд на леди Баллимер. — Если вы заметили какие-либо признаки близкой дружбы между леди Синтией и Джоном, то от моего внимания, признаться, они ускользнули. Но я за этим и не следила, а иногда, чтобы что-то увидеть, надо смотреть попристальнее.

Леди Баллимер опять засмеялась.

— Мне и не надо было смотреть пристально, уверяю вас, чтобы понять, какое впечатление ваш Джон произвел на мою дочь. Она не раз говорила мне о том, как она его уважает.

Мне даже пришло в голову… О! Не важно, — поспешно добавила она, притворившись, что хотела сказать нечто такое, о чем, возможно, могла бы потом пожалеть.

— Что же пришло вам в голову, леди Баллимер? — потребовал сэр Питер недовольно.

Леди Баллимер прикусила губу в надежде, что это похоже на кокетливое смущение.

— Простите меня. Сегодня утром я немного не в себе и не всегда понимаю, что говорю. Я собиралась сказать нечто совершенно нелепое. Я хотела сказать, что моей первой мыслью сегодня утром, когда я обнаружила отсутствие Синтии, было… что она, должно быть, с мистером Эллсуортом. Ну не абсурд ли это?

— Полный абсурд, — сверкнула глазами леди Эллсуорт.

— Поймите меня правильно. Я поняла всю абсурдность этой мысли, как только она пришла мне в голову. Во-первых, ни Джон, ни Синтия никогда не сделают ничего столь неприличного. А во-вторых, зачем им было это делать? — Леди Баллимер с хитрым видом покачала головой. — Зачем красть, если стоит только попросить, и…

Леди Эллсуорт гордо расправила плечи и выпрямила спину.

— Моя дорогая леди Баллимер, что вы этим хотите сказать? — воскликнула она. — Никто не думал о том, что леди Синтия и Джон поженятся!

— Конечно же, нет. — Леди Баллимер казалась шокированной. — Я не это имела в виду.

— Джон еще слишком молод, чтобы задумываться о столь серьезном шаге.

— О! Что касается этого, я знавала многих молодых людей, которым ранняя женитьба пошла на пользу. И несмотря на молодость Джона, уверяю вас, я бы не стала возражать против его брака с Синтией. То есть я хочу сказать, что у меня не было бы серьезных возражений. Хотя… — леди Баллимер покачала головой, — было бы трудно согласиться на брак, которому предшествовала такая малоприятная история, как эта.

Сэр Питер стал похож на раздувшуюся жабу. Леди Эллсуорт была готова выскочить из-за стола. Герцог и герцогиня смотрели неодобрительно. Лорд Графтон повернулся к жене:

— Дорогая, я полагаю, этот разговор нас не касается. — Он многозначительно указал глазами на дочерей. Джейн и Бетси давно перестали есть и во все глаза и уши следили за тем, о чем говорили взрослые.

Леди Графтон сразу поняла мужа.

— Конечно, дорогой. Девочки! Пошли!

Наступило молчание, пока маркиз и маркиза выводили своих разочарованных дочерей из комнаты.

В дверях лорд Графтон остановился.

— Позовите меня, пожалуйста, если понадобится моя помощь в поисках леди Синтии, — сухо сказал он и добавил:

— Или мистера Эллсуорта. — Поклонившись, он вышел.

Услышав имя сына, леди Эллсуорт побледнела.

— Боже милостивый! — вскричала она. — Неужели сегодня утром все сошли с ума? Зачем искать Джона? Мой сын не похищал леди Синтию!

— Успокойтесь, Юнис, — сказала герцогиня. — Никто и не думает обвинять его в этом. Просто леди Баллимер слишком возбуждена и расстроена.

Леди Баллимер постаралась сделать вид, что не расслышала такого нелестного отзыва о своем поведении. Она ничего не добьется, если восстановит против себя Чейзов.

— Во всяком случае, эту часть загадки очень легко разгадать, — улыбнулась она. — Где ваш сын, леди Эллсуорт? Я бы хотела задать ему пару вопросов. У него могут быть соображения, которые не пришли в голову никому из здесь присутствующих.

У леди Эллсуорт был растерянный вид. Она нервно теребила лежавшую перед ней салфетку.

— Я еще не видела Джона сегодня утром.

Именно этого ответа ждала леди Баллимер, но она изобразила на лице удивление и беспокойство, — Боже! Как это возможно? Сэр Питер, а вы видели сегодня вашего сына?

У сэра Питера был такой же растерянный вид, как у его жены.

— Но, дорогая леди Баллимер, не надо делать слишком поспешных выводов.

Леди Баллимер, естественно, проигнорировала этот совет сэра Питера. Она вскочила со стула, стала ходить по комнате и закатила настоящую истерику.

— Мы должны его найти! Пошлите за его камердинером… пошлите же за кем-нибудь! Кто-то должен же знать, где он. О! Я сойду с ума! Они оба отсутствуют… Сэр Питер, прошу вас! — Она остановилась перед ним, прижав руки к груди. — Ради всего святого, сжальтесь надо мной, успокойте мое сердце! Если что-то случилось, если честь моей дочери скомпрометирована…

— Что за абсурд! — воскликнула леди Эллсуорт.

Сэр Питер встал одновременно с леди Баллимер.

— Ну, ну, вы напрасно изводите себя по пустякам, леди Баллимер. Что бы ни случилось, какой бы ни оказалась разгадка этой истории, уверяю вас, что Джон не скомпрометировал вашу дочь. Мой сын никогда и ни за что не сделал бы такого.

Леди Баллимер протянула руки к герцогу.

— Ваша светлость, — жалобно простонала она, — я взываю к вам о помощи.

Герцог грозно нахмурился.

— Я нахожу эту сцену крайне неприятной. Но уверяю вас, леди Баллимер, если случилось что-либо неприличное — в чем я искренне сомневаюсь, — справедливость восторжествует. Я не потерплю распущенности в своем доме.

В разговор вмешалась герцогиня:

— Я думаю, что вы ничем не рискуете, сэр Питер, если дадите леди Баллимер обещание, которое она так жаждет услышать.

— Да, да, конечно, — заспешил сэр Питер. — Ради Бога, мадам, сядьте. Все кончится благополучно, помяните мое слово. Но если вам нужны мои уверения, я готов их дать. Не сомневайтесь, мой сын сделает все как полагается.

Напустив на себя мрачный вид, но в душе ликуя, леди Баллимер опустилась на стул.

— Спасибо, сэр Питер. Извините меня за то, что я позволила себе так распуститься. Мне не следовало бросать тень на репутацию вашего сына. Если будет необходимо, он, конечно, поступит как джентльмен.

Сэр Питер тихо фыркнул, но тоже сел.

— Я отлично понимаю ваши чувства, леди Баллимер, — уступил он. — Вы слишком расстроены исчезновением вашей дочери. Но я позволю себе сказать, вы подняли шум на пустом месте.

Герцогиня позвонила в колокольчик, стоявший рядом с ее тарелкой.

— Я прикажу Каммингсу найти мистера Эллсуорта, — спокойно заявила она. — Мы должны успокоить леди Баллимер хотя бы в том, что мистер Эллсуорт находится в доме.

— Прекрасная идея, — сухо отреагировала леди Эллсуорт. — Я буду счастлива разубедить вас в том, миледи, что мой сын замешан в приключении леди Синтии. Я абсолютно убеждена, что он не имеет к нему никакого отношения.

Леди Баллимер напомнила себе, что именно сэр Питер пообещал ей, а герцог и герцогиня были этому свидетелями.

Теперь она могла позволить себе быть снисходительной.

Поэтому она слабо улыбнулась и, махнув рукой, извинилась:

— Простите меня, моя дорогая леди Эллсуорт, если я вас обидела. Возможно, вы и правы. Ваш Джон — прекрасный молодой человек во всех отношениях. Простите меня. Я, — она приложила ко рту ладонь, словно для того, чтобы скрыть рыдание, — просто хватаюсь за соломинку. — Она потрясла головой, как будто предотвращая слезы. — Я надеялась на чудо, — трагическим голосом продолжала она. — Я надеялась, что моя бедная Синтия попала в хорошие руки. Но боюсь, вы правы, и она вовсе не с вашим сыном.

Леди Баллимер никак не могла заплакать настоящими слезами — слишком уж она была возбуждена. Ведь победа была близка. Но, прикрыв глаза платочком, она не переставала извиняться, пока не настало время, как она считала, справиться со своими чувствами.

Слуг послали искать мистера Эллсуорта, и все за столом умолкли в ожидании. Леди Баллимер нервно пила маленькими глоточками чай. Леди Эллсуорт тыкала в тарелке яичницу, но не могла проглотить ни кусочка. Один только сэр Питер методично расправлялся с ветчиной, однако, судя по выражению его лица, удовольствия от еды он не получал. Герцог и герцогиня, как обычно, сохраняли спокойствие, но у герцога были недовольно сжаты губы. Только герцогиня, по своему обыкновению, оставалась совершенно безмятежной.

В холле раздались торопливые шаги. Дверь открылась.

Леди Баллимер подняла глаза. Напряжение от ожидания было так велико, что она слышала, как стучит кровь в ушах.

Чего бы она ни ожидала, однако это было не то: в комнату вошел мистер Эллсуорт. Он был явно сбит с толку, встревожен и… один. Один! Хуже того, на нем был утренний халат.

Что бы это могло значить? Как это вообще возможно?

Он каким-то образом сумел переодеться. А где же Синтия?

Леди Баллимер похолодела от страха. Она не знала, что и как, но что-то произошло не так, как она задумала.

Это она поняла за секунду. Мистер Эллсуорт остановился на пороге и неловко всем поклонился.

— Ваша светлость. Милорд герцог. Мама. Отец. Леди Баллимер. Вы за мной посылали, ваша светлость? — Он словно предчувствовал недоброе. — Что-нибудь случилось?

— Входите, Джон, — вежливо предложил герцог. — Леди Баллимер хочет задать вам несколько вопросов.

— Леди Баллимер? — Мистер Эллсуорт повернулся к леди Баллимер с выражением крайнего недоумения на лице. — Извините… Прошу прощения, — запинаясь, произнес он и опять поклонился. — Я отвечу на какие угодно вопросы, миледи. Разумеется. Все, что в моих силах, миледи…

Он был явно растерян. А леди Баллимер вообще была в шоке и не могла выговорить ни слова. Она сидела, ошеломленная, и пыталась придумать, что сказать. Между тем сэр Питер вкратце обрисовал происшествие, случившееся сегодня утром. Выслушав рассказ отца, мистер Эллсуорт снова повернулся к леди Баллимер. На его честном простоватом лице были написаны ужас и неподдельное сочувствие.

— Нет дома! Господи, мадам, вы, должно быть, в страшном волнении. Скажите, Бога ради, что я могу для вас сделать? Прошу вас, не стесняйтесь, говорите. Не следует терять ни минуты. Мы должны найти леди Синтию.

Леди Баллимер была потрясена. Какой актер! Какой превосходный актер! Кто бы мог подумать, что Джон Эллсуорт, этот тюфяк, способен на такой обман? Глядя на него, нельзя было не поверить, что его изумление и сочувствие абсолютно искренни и он не имеет ни малейшего представления о том, где Синтия и что с ней случилось. Какой мерзавец!

— Благодарю вас, мистер Эллсуорт, — холодно произнесла леди Баллимер. — Не соблаговолите ли ответить, где только что были вы?

— Я навещал леди Ханну, — без запинки ответил он. — Она в утренней комнате. — Мистер Эллсуорт обернулся к герцогине. — Вам будет приятно узнать, ваша светлость, что Ханна чувствует себя гораздо лучше. Я настоятельно просил ее не вставать еще день или два и посоветовал ей не спускаться к завтраку. Ей же могут принести завтрак в постель.

Если честно, я предложил, что сам принесу поднос с завтраком, чтобы убедиться, что все сделано правильно. Я думаю, Ханна последует моему совету. Она…

— Мистер Эллсуорт, — грубо оборвала его леди Баллимер. — Скажите, пожалуйста, когда вы в последний раз видели мою дочь? — Она посмотрела на него в упор, сощурив глаза. — И где? — добавила она, провоцируя его на еще одну ложь.

— Погодите, дайте вспомнить. — Он надул щеки и крепко задумался. — Не за обедом ли вчера вечером? Да, конечно, именно тогда. В последний раз я видел леди Синтию вчера за обедом.

Леди Баллимер чуть было не задохнулась от такой наглости. Ложь! Наглая ложь! Но мистер Эллсуорт, видимо, не замечая гнева леди Баллимер, продолжал:

— После обеда дамы, как обычно, удалились в гостиную.

Я выпил рюмку портвейна, а спустя некоторое время вернулся в библиотеку, чтобы повидаться с леди Ханной. А потом я проводил ее в…

Внезапно он остановился, и на его лице появилось странное выражение.

— Черт возьми. Вот и она, — сказал он, указывая куда-то поверх головы леди Баллимер.

Что это за игра? Леди Баллимер сидела спиной к стеклянной балконной двери, выходившей на газон перед домом.

Как и все находившиеся в комнате, она обернулась и не поверила своим глазам. Она сразу же увидела то же, что и мистер Эллсуорт, но ее разум отказывался этому верить. Это совершенно невозможно! У нее кровь застыла в жилах, и она была не в силах двинуться с места. Представшая перед ее изумленным взором картина повергла ее в шок. У нее даже мелькнула мысль о том, что она сейчас упадет в обморок.

Газон неторопливо пересекали два человека. Они шли из сада по направлению к дому, как раз к комнате для завтраков.

Одним из этих людей была Синтия, одетая в то платье, в котором она была вчера за обедом. Однако вид у нее был довольно растрепанный. В ее волосах почти не было шпилек, и они спускались на спину золотым каскадом. Она совершенно недвусмысленно опиралась на руку своего спутника.

Мистер Уиттакер выглядел почти таким же взъерошенным, как Синтия. На нем не было галстука, от чего его довольно помятая рубашка была открыта у ворота. На левой руке висел плащ, шарф, какая-то светлая полоска ткани, по-видимому, это был галстук, и плащ Синтии. Правой он поддерживал Синтию, которая что-то ему говорила, глядя на него с явным обожанием. А мистер Уиттакер, выглядевший таким же влюбленным, как Синтия, внимательно слушал ее, стараясь не пропустить ни слова.

Было совершенно очевидно, что они любовники. Какая-либо другая интерпретация их поведения была исключена.

То, что леди Баллимер увидела, не допускало никакого иного толкования. Оставалось лишь посмотреть этой неизбежной и неприятной правде в лицо.

Все ее надежды и мечты рушились прямо на глазах. Брак с Джоном Эллсуортом, еще минуту назад казавшийся решением всех проблем, стал невозможным. Как же это произошло? Леди Баллимер была в полном замешательстве. Ее охватила паника.

Не понимая, что она делает, леди Баллимер встала. Зажав в похолодевших пальцах салфетку, она смотрела не отрываясь на приближавшуюся пару. Хаос царил в ее голове, она почти обезумела от того, что все рушилось. Должен же быть какой-то способ, чтобы спасти ситуацию. Просто должен быть.

Когда Синтия и мистер Уиттакер вошли в открытую балконную дверь и Синтия увидела лицо матери, у нее по крайней мере хватило совести покраснеть. Но она по-прежнему прижималась к мистеру Уиттакеру, и леди Баллимер посчитала это бесстыдством.

— Доброе утро, — весело сказал мистер Уиттакер, ничуть не смущаясь. — Сегодня чудесная погода.

Негодяй! Он наслаждался изумленными взглядами, удивлением, неодобрением и неприкрытым любопытством на их лицах! По мнению леди Баллимер, это было уже слишком.

Но ярость мешала ей говорить. К счастью, герцог, по-видимому, разделял ее неприязнь, вызванную наглым поведением мистера Уиттакера. Он поднялся из-за стола, и, когда он заговорил, его голос источал холод:

— Заходите, прошу вас, мистер Уиттакер. Леди Синтия, мы все утро пребывали из-за вас в страшном беспокойстве.

Синтия покраснела еще больше. Однако, к недовольству матери, она еще теснее прижалась к мистеру Уиттакеру, как будто искала у него защиты.

— Прошу меня простить, ваша светлость, — ответила она почтительно. — Я никого не хотела пугать.

— Где вы были, дорогая? — спросила герцогиня.

— Я была в оранжерее, — спокойно ответила Синтия.

— В оранжерее? Что вы такое говорите, черт возьми! — воскликнул мистер Эллсуорт. — Ведь это… — Он осекся, перехватив грозный взгляд мистера Уиттакера, и, смутившись, замолчал, делая вид, будто поперхнулся.

Мистер Эллсуорт был красным как рак. Негодяй! Если он не виноват, почему он так смущен? Стало быть, виноват.

Она же знает, что он виноват. Однако каким-то образом ему удалось выпутаться из ловушки, которую она так тщательно расставила. Ярость захлестнула леди Баллимер, она почувствовала, как ногти впились ей в ладони. Позеленев от злости, она повернулась к мистеру Эллсуорту.

— Прошу вас, закончите свое предложение, — прошипела она. — Вы собирались сказать, не так ли, что оранжерея — это то место, куда вы пошли, чтобы прошлой ночью встретиться с леди Синтией. Так как? — Леди Баллимер вызывающе повысила голос. — Отвечайте, сэр. Что вы можете сказать в свое оправдание?

Мистер Эллсуорт выпучил глаза.

— Я? — задохнулся он. — Встретиться с леди Синтией?

Ради Бога, мадам. Нет! — Он так отчаянно затряс головой, что его волосы, растрепавшись, упали ему на лоб. — Мне это никогда и в голову не приходило, ей-богу! Встретиться с леди Синтией! Господи помилуй! Зачем?

— Как вы смеете это отрицать? — закричала леди Баллимер в истерике. — Я вас видела.

В то же мгновение, как эти слова вылетели у нее изо рта, она поняла, что выдала себя. Помимо воли поддавшись гневу, она практически призналась, что с самого начала знала, где находится Синтия, и считала, что мистер Эллсуорт был с ней.

Наступила мертвая тишина. Все взгляды были направлены наледи Баллимер — осуждающие, клеймящие, полные ужаса. Обессиленная, она упала на стул и прижала к губам салфетку. На мгновение ей показалось, что она упадет в обморок. Как бы она хотела упасть в обморок! Это было бы таким облегчением. Но, видимо, по заказу это сделать невозможно.

Дерек Уиттакер, обнимая Синтию за талию, выступил вперед.

— Это вы меня видели, леди Баллимер, — тихо сказал он. — Это я встретился с вашей дочерью в оранжерее. А вы приняли меня за мистера Эллсуорта.

В голове у леди Баллимер все перепуталось, но она промолчала, поскольку боялась говорить: вдруг снова скажет что-нибудь ужасное? Да и что было говорить? Она не могла спросить, как мистер Уиттакер узнал, что Синтия будет в оранжерее. Неужели ему об этом сказал мистер Эллсуорт?

Леди Баллимер ничего не могла понять, но и задавать вопросы, не выдавая себя и дальше, она тоже не решалась.

Но мистер Уиттакер сам все разъяснил.

— Мы с леди Синтией, возможно, встретились бы в оранжерее всего на несколько минут. Сейчас трудно сказать, что могло бы произойти. Но когда мы попытались открыть дверь, то обнаружили, что она заперта. — Дерек медленно оглядел всех. — Кто-то нас запер.

Все взгляды снова обратились к леди Баллимер. От этих взглядов ей стало жарко. Стыд и разочарование навалились на нее с такой тяжестью, что она едва могла говорить.

— Может быть… — хрипло произнесла она, потом, сглотнув, начала снова:

— Может быть, это была случайность.

— Возможно, — согласился мистер Уиттакер, но было очевидно, что он в это не верит. — Как бы то ни было, леди Баллимер, ущерб нанесен. Ваша дочь и я провели всю ночь в оранжерее. Взаперти. Наедине.

Отчаяние овладело леди Баллимер. Синтия погибла! Ее дочь скомпрометирована, но не тем человеком! О, что же ей делать? Что она может сделать?

Она подняла умоляющий взгляд на мистера Эллсуорта, словно ожидая, что он спасет положение. Она так жаждала услышать от него эти слова, что они уже звучали у нее в ушах:

«Позвольте мне вмешаться, леди Баллимер. Леди Синтия окажет мне честь, если согласится выйти за меня замуж». Но мистер Эллсуорт смотрел на нее с отвращением. Ее вдруг охватило чувство стыда. Она вспомнила, что он видел подброшенную ему записку. Так же, как Синтия и мистер Уиттакер, он знал, что она сделала. И возможно, он понял, зачем она это сделала.

С болью в сердце она обратила свой взгляд на сэра Питера и леди Эллсуорт. Но они смотрели на нее так, словно она на их глазах превратилась в какое-то отвратительное пресмыкающееся. А они в отличие от их сына ничего не знали о тех злополучных записках. Они не подозревали о ее подлоге, направленном против их сына. Что они станут думать о ней, когда узнают всю правду? Она не могла льстить себя надеждой, что ее махинации останутся тайной. Мистер Эллсуорт, конечно же, расскажет родителям все и в деталях.

Сколько еще людей узнают о ее позоре? История слишком пикантная, чтобы люди о ней не стали сплетничать.

О, как это было ужасно! От этой истории пострадала не Синтия. Это ее репутация, а не репутация ее дочери лежит в развалинах!

Когда снова заговорил герцог, его голос был суров и холоден.

— Правильно ли я вас понял, мистер Уиттакер? Вы скомпрометировали эту невинную девушку — гостью в моем доме?

— Да, ваша светлость, — спокойно ответил мистер Уиттакер. — Хотя я и не намеревался этого делать.

Герцог встал, глядя на Дерека со злостью.

— Мне наплевать на ваши намерения, сэр, — отрезал он. — Вам придется исправить то зло, которое вы причинили. Вы попросите руки леди Синтии.

— Да, ваша светлость. — Мистер Уиттакер отпустил от себя Синтию настолько, чтобы иметь возможность поклониться. — Вы себе не можете представить, с каким огромным удовольствием.

Леди Баллимер всполошилась.

— Нет, — слабым голосом произнесла она. Ее так трясло, что было слышно, как стучат ее зубы. — Мистер Уиттакер, в… в этом н-нет необходимости, — с трудом выдавила она. Сказать больше ей не удалось.

— Как это нет необходимости? — раздраженно возразил герцог. — Господи, женщина! Взгляни на них. Более виноватой пары я еще в жизни своей не видел. Мистер Уиттакер знает правила. Он будет их соблюдать, черт побери, или я, будь он хоть трижды мой родственник, лично укажу ему на дверь.

Мистер Уиттакер приложил руку к сердцу.

— Сэр, вы меня пугаете, — торжественно заявил он. — Спешу подчиниться вашей воле. — Он обнял Синтию за талию.

Леди Баллимер глазам своим не поверила, но Синтия — ее Синтия! — с радостью прильнула к этому негодяю.

— Я немедленно сделаю предложение леди Синтии, — пообещал мистер Уиттакер.

— А я приму его. — Синтия сияла от счастья.

Леди Баллимер со стоном протянула руку к дочери:

— Синтия. Нет. Как же так? Ты едва знакома с мистером Уиттакером.

— Позволь мне возразить тебе, мама. — Синтия говорила вежливо, но как-то отстраненно, словно разговаривала с незнакомым человеком. — Это не я, а ты едва знакома с мистером Уиттакером. А я знаю мистера Уиттакера очень хорошо. — Синтия оперлась на руку Дерека и посмотрела на него с обожанием.

— Я очень рад, дорогая леди Синтия, — сказал герцог. — У меня такое впечатление, что вы не питаете отвращения к браку с нашим шалопаем.

— Ни малейшего, ваша светлость.

Герцог перевел взгляд на мистера Уиттакера.

— А ты, мой мальчик? По-моему, ты доволен своей судьбой.

— Более чем доволен, ваша светлость. — Лицо Дерека расплылось в улыбке. — Я уже несколько лет мечтаю жениться на леди Синтии.

Это признание было встречено удивленными возгласами.

Все вздохнули с облегчением и начали поздравлять счастливую парочку. Леди Баллимер смотрела на все с изумлением.

— Как это может быть? Что вы такое говорите? — все повторяла она в замешательстве.

Никто и не думал ей отвечать. Она словно превратилась в невидимку. Эллсуорты бросились поздравлять Синтию и мистера Уиттакера, не обращая внимания наледи Баллимер.

Мистер Эллсуорт жал руку мистеру Уиттакеру и желал ему счастья. Герцогиня, грациозно поднявшись из-за стола, подошла к Синтии, чтобы поцеловать ее в щеку. Даже герцог немного оттаял. А леди Баллимер все еще сидела за столом, то складывая, то разворачивая салфетку.

Герцогиня подошла к мужу и тронула его за рукав.

— Давай оставим молодых людей одних, мой дорогой. У них есть о чем поговорить. Надеюсь, никто меня не осудит зато, что я не проявляю интереса к предстоящим событиям, как это положено. Но сегодня утром мои мысли заняты более важными вещами.

Герцог посмотрел на жену с удивлением. Она застенчиво улыбнулась и похлопала его по руке.

— Ради Бога, Уильям, проводи меня наверх. Я хочу увидеть нашего внука.

Глава 20

День был счастливым, но утомительным. Дерек решил, что они заслужили вознаграждение за те волнения, которые им пришлось пережить за последние несколько часов. Схватив Синтию за руку, он увлек ее в темную библиотеку и через нее подвел к двери, ведущей из дома. Синтия стала сопротивляться.

— Дерек, на улице холодно, — смеясь, отбивалась она.

На ней было вечернее платье из тончайшего шелка. В нем она, конечно, выглядела великолепно, но теплым его назвать было нельзя. С видом фокусника Дерек извлек из-за спинки дивана ее плащ, который он еще раньше здесь спрятал.

— Где ты его взял? — удивилась Синтия.

— Не важно. У меня свои секреты, — подмигнул он. — Пойдем. С меня хватит поздравлений. Я хочу побыть наедине с моей невестой.

Синтия вышла вслед за ним на мраморную террасу. Вечер был прохладным, но воздух чист и прозрачен. Освещенный луной мраморный пол террасы сверкал у них под ногами. Дерек укутал плащом ее плечи и нежно привлек к себе.

— Как это чудесно — остаться с тобой наедине, — мечтательно произнесла она. — Особенно теперь, когда я знаю, что никто меня не осудит.

— Твоя мать не слишком-то радуется, — напомнил он. — Но я надеюсь, что ради тебя она в конце концов смирится с тем, как все закончилось.

— А мне все равно, — безмятежно улыбнулась Синтия. — Ты не можешь себе представить, какое это облегчение — не думать о том, как она к этому отнесется. Я знаю, что все правильно. Сердце мне подсказывает, что так и должно быть. Я не нуждаюсь в ее разрешении на то, чтобы быть счастливой. — Она удовлетворенно вздохнула. — Я счастлива независимо от того, одобряет она мой брак или нет.

Он обнял ее одной рукой за талию и заглянул в глаза. В них не было и тени тревоги. Но, любя се, он хотел, чтобы она чувствовала себя совершенно счастливой. Увидев, что он нахмурился, она удивленно спросила:

— Дерек, в чем дело? Разве ты не счастлив?

— А как ты думаешь?

— Думаю, что счастлив.

— Правильно. Но я хотел бы, чтобы обстоятельства нашей помолвки были другими.

Она покачала головой:

— Я ни о чем не жалею. Если бы ты стал ухаживать за мной, как это положено, моя мать так или иначе воспрепятствовала бы этому. Нам никогда не разрешили бы пожениться.

— Наверно, ты права.

— Представь себе, я очень часто бываю права, — лукаво улыбнулась она.

Он крепче прижал ее к себе, и она не сопротивлялась.

— Как бы то ни было, я чувствую себя так, будто нас благословили небеса, — взволнованно признался он.

— Я тоже, — вздохнула она. — Между прочим, то, что ты отказался от моего приданого, было приятной неожиданностью.

— Да? Я вообще щедрый малый.

— Я до сегодняшнего дня не знала, что моя бабушка оставила мне приданое. Сэр Джеймс никогда этим не интересовался.

— Я боялся, что с твоей матерью случится истерика, когда я спросил про приданое.

— Мама слишком мало тебя знает, чтобы понять, отчего у тебя в глазах появился блеск. Я-то знала, что ты просто хитрил.

— Все же я был удивлен не меньше тебя, когда она призналась, что у тебя есть приданое.

— Всего-то тысяча фунтов.

— Всего-то! Синтия, ты меня удивляешь. Для большинства людей тысяча фунтов — это очень большие деньги. — Он притворился, что обижен. — Ты не оценила по достоинству благородство моей жертвы, когда я предложил переписать твое приданое на имя твоих родителей.

— О! Я оценила, можешь не сомневаться. Это моя мама считает такую сумму ничтожной.

— Если бы спросили меня, — серьезно заявил Дерек, — я бы сказал, что в этом и заключается суть затруднений твоих родителей.

Синтия так же серьезно кивнула:

— Думаю, ты прав. На меня произвело большое впечатление то, что ты сказал сегодня вечером.

— Я много чего сегодня наговорил. Какое из моих высказываний тебя так поразило?

— Если честно — все. Но я имела в виду одно. Мне помнится, ты сказал, что нет таких денег, которые могли бы гарантировать безопасность. Потому что, сколько бы у тебя их ни было, всегда есть вероятность того, что ты их потратишь. — Маленькая складка залегла у нее между бровями. — Я сразу же подумала, что, если бы мои родители получили от сэра Джеймса тридцать тысяч фунтов, они бы вряд ли принесли им удачу. Она так же быстро их промотали бы, как те десять тысяч, которые получили после моей помолвки. Они тратят все, что у них есть, сколько бы денег у них ни было.

Так что, гоняясь за богатым женихом для меня в надежде, что это поможет им решить свои проблемы, они гнались за призраком. Ты об этом говорил, не так ли?

— Что-то вроде того, — согласился он. — Я, конечно, не мог сказать об этом твоими словами. Это обидело бы твою мать. Поскольку она и так была выбита из колеи из-за нашей помолвки, я не хотел восстанавливать ее против себя еще больше.

— Да ты просто воплощение предупредительности, — засмеялась она.

— Я стараюсь, — с напускной скромностью ответил он. — Легче всего быть уважительным, если затронуты твои собственные интересы. Я всегда буду неизменно вежлив с твоей матерью, во всяком случае, до тех пор, пока не надену тебе на палец обручальное кольцо. Поскольку тебе исполнится двадцать один год в мае, а я намерен жениться на тебе как можно скорее, расположение твоей матери для меня жизненно важно.

— Она не отзовет свое согласие на наш брак. Не посмеет.

— Из-за боязни, что история выйдет наружу? Да, скорее всего. Это единственный плюс в той ситуации, в которой мы оказались. Твоя мать в настоящее время страшно напугана.

А что еще хорошо, — добавил он, запахивая плотнее плащ на Синтии, — это то, что ты живешь в Оулдем-Парке уже три недели.

— А что в этом хорошего для нас? — не поняла она.

— После того как ты проживешь здесь четыре недели, я могу получить лицензию, и мы сможем пожениться. В часовне герцога, если хочешь.

— О! — оживилась Синтия. — Мне бы очень этого хотелось. Мы в самом деле можем пожениться уже через неделю? Просто не верится. Я думала, что нам придется ждать официального оглашения.

Ее ответ привел его в восторг.

— Синтия, ты меня удивляешь! Это была всего лишь шутка. Ну, не совсем… Ты только подумай, любимая моя!

Разве тебе не хочется, чтобы в твою честь были балы и рауты? А как же подвенечное платье? Ты не хочешь появляться везде, как королева, на зависть всем твоим знакомым?

— Нет!

Он не сомневался в ее искренности. Она даже состроила недовольную гримасу, когда он описывал светскую суету, обычно связанную со свадьбами.

— Я не люблю всего этого. Я хочу стать твоей женой. Я хочу, — она вдруг немного задохнулась, — я хочу всего того, что бывает в браке. — Ее глаза потемнели. — Я хочу тебя, — прошептала она.

Такого Дерек не ожидал. Он поднес к губам ее руку и поцеловал нежную кожу запястья выше перчатки.

— Ты меня получишь, — пообещал он.

Ее кожа была такой мягкой и гладкой, что он не мог удержаться и заскользил губами вверх, целуя и покусывая внутреннюю сторону ее руки до локтя. Синтия вздрогнула и вытянула руку, подставляя ее поцелуям. Она даже не заметила, как плащ соскользнул с ее плеч и упал на пол террасы.

— Как бы мне хотелось прийти к тебе сегодня ночью, — шепнула она.

Он застонал и прижал ее к себе.

— Не говори так. Ты меня мучаешь.

— А есть способ?

Кровь забурлила в жилах Дерека.

— Если я что-нибудь придумаю, я дам тебе знать.

— Ах, Дерек. Ты думаешь, что нас поймают?

— Почти наверняка, — неохотно ответил он. — Твоя мать будет стеречь тебя, как кошка у мышиной норы. И слуги всегда знают, что происходит в доме.

Синтия вздохнула.

— Что ж. Если мы так долго ждали, чтобы быть вместе, можем подождать еще неделю. Нам и так повезло, что у нас была прошлая ночь.

— Да, нам действительно очень повезло.

Он прижался щекой к ее волосам. Они были мягкими, как пух, и пахли цветами апельсина. А над ними простирался усеянный звездами небосвод. Звезд было такое множество, что казалось, будто они собрались со всей Вселенной в небо Ланкашира, чтобы стать свидетелями их счастья.

— Дерек, — пробормотала она.

— Да, любовь моя.

— Если бы я знала, какая из звезд — твоя счастливая звезда, я поблагодарила бы ее.

Он улыбнулся.

— Я тоже. Давай поблагодарим их все, — предложил он. — Будем благодарить по одной каждую ночь.

— Но это займет целую вечность.

Он взял в ладони ее лицо и посмотрел ей в глаза.

— А у нас с тобой впереди — вечность.

И он поцеловал ее на виду у всех звезд.

body
section id="note2"
section id="note3"
section id="note4"
Имеется в виду светский сезон (май — июль), когда королевский двор и высший свет находятся в Лондоне. Это время балов, посещения скачек и т.п.