Земля от начала времен… В четвертой книге масштабной эпопеи Александра Прозорова «Смертный страж» главные герои узнают о том, какова на самом деле история Земли и человека на ней. Были времена, когда человеческой цивилизации еще не существовало, а люди были всего лишь одним из творений другой — гораздо более древней цивилизации, царившей на Земле миллионы лет. В дошедших до наших дней наскальных рисунках, на стенах древних пирамид ацтеков и майя, в древнейших легендах и сказках сохранились туманные обрывки рассказа людей прошлого о тех, кто создал их и повелевал ими. О тех, кого первые люди называли своими богами. И эти боги отнюдь не были гуманоидами…

Александр Прозоров

ХРАМ ОКЕАНОВ

Я предпринял большие дела: построил себе домы, посадил себе виноградники,

Устроил себе сады и рощи, и насадил в них всякие плодовитые дерева;

Сделал себе водоемы для орошения из них рощей, произращающих деревья;

Приобрел себе слуг и служанок, и домочадцы были у меня; также крупного и мелкого скота было у меня больше, нежели у всех…

Екклезиаст. Гл.2.ст.4–7.

Пролог

— Трудно так сразу поверить, что на Земле всего сто тысяч лет назад существовала совершенно иная цивилизация. Ничем не похожая на нашу и созданная не людьми, а другими существами. — Дамира, все еще цепко державшая Шеньшуна за руку, успела более-менее свыкнуться с воскрешением нуара, а потому после рассказа Гекаты о появлении ее на свет тут же проявила профессиональное любопытство: — Так значит, твой бог научил тебя всему, о чем знал? Воспитал как ученицу? А как его звали? Он умер или уснул?

— Ты задаешь столько вопросов сразу, премудрая археологиня… — покачала головой «деловая» ипостась триединой воительницы.

— …что невозможно ответить на все одновременно, — закончила толстушка.

— Может быть, выберешь один вопрос, попроще? — предложила «лягушонка».

— Хорошо, — замялась ученая. — Ну, для начала скажи просто, как его звали?

Геката — всеми своими тремя ипостасями — и страж богов рассмеялись.

— Я что-то спросила не так? — не поняла археологиня.

— Из всех вопросов ты выбрала именно тот, ответа на который не существует, — усмехнулась «лягушонка». — Точнее, ответ невозможно передать человеческой речью.

— Боги не имели имен. — Голос «деловой» заставил ее повернуть голову к другому краю стола.

— Они общались так, что понимали, о ком идет речь, через образы, — снова продолжила юная часть богини.

— Имена им были просто не нужны, — добавила «деловая».

— Они разговаривали в прямом волевом контакте, — уточнила «лягушонка».

— Ну, это как показывать друг другу фотографии, — подала голос толстуха. — Зачем имя, если всегда есть «фото» и всем понятно, о ком идет речь или к кому ты обращаешься?

— Да и мы всегда обращались к ним точно так же, — внезапно добавил нуар. — У богов нет имен. Они просто боги!

— Но ведь они как-то записывали свои мысли, открытия, события жизни? — предположила ученая. — Они должны были как-то называть себя хотя бы в письмах или документах!

— Ты просто не понимаешь, о чем говоришь, — цыкнула зубом «лягушонка». — Ты воспринимаешь их как людей и подозреваешь в человеческих поступках и желаниях. Пожалуй, я поступлю иначе. Для начала, чтобы ты хоть поняла, о чем спрашивать, я передам историю богов так, как говорил о ней мой учитель. Чтобы смертным было понятнее, я, наверное, так и стану его называть.

— По словам Учителя, — продолжила толстуха, — история любой цивилизации делится на четыре эры: Эпоха Дикости, Эпоха Прозрения, Эпоха Аскезы и Эпоха Мудрости. Правда, война побудила его к предсказанию еще и Эпохи Гибели, но это, скорее, была горечь от увиденного, нежели признанная научная мысль.

— Эпоха Дикости, — прихлебнула шампанского «деловая», — началась в те далекие темные времена, о которых в памяти богов не осталось никаких воспоминаний. Возможно, она тянулась тысячи лет, а может быть, и сотни тысячелетий. А то и вовсе миллионы. В том неведомом прошлом боги ничем не отличались от прочего живого мира. Разве только чуть-чуть иным был их способ охоты, который включал гипнотическое воздействие на жертву, парализующее ее, мешающее убежать. Впрочем, иные живые существа и сегодня умеют делать нечто похожее… Не стану углубляться, желающие могут вспомнить старый мультик про Маугли и оценить способности мудрого Каа. Нарисовано не очень достоверно, но наглядно и доходчиво.

— В Эпоху Дикости боги еще не умели делать что-либо сознательно, — подхватила рассказ упитанная ипостась. — Но тем из их диких предков, кто умел воздействовать на добычу лучше остальных, жилось куда сытнее прочих, и погибали они от клыков тупых, но сильных врагов намного реже.

— И так получилось, — развела руками «лягушонка», — что в один прекрасный день это умение позволило первым из богов перешагнуть пропасть, отделяющую глупое животное от разумного существа. То есть впервые в своей истории они смогли не просто парализовать или отпугнуть дикое существо, но и вынудить его сделать что-то по своей воле. Возможно, поначалу это были простые приказы — вроде освободить удобную нору или сигнал опасному хищнику повернуть в сторону. Может быть, прорыв был сильнее, и боги могли приказать зверю построить новое жилище или охранять свой сон… Никто не знает, ибо это тоже было очень, очень давно. Но с этого началась Эпоха Прозрения. Боги наконец-то осознали свою силу и свои возможности.

— Новая эра ознаменовалась тем, что повелители больше уже не приспосабливались к миру вокруг себя, — пояснила толстуха. — Они принялись переделывать саму планету, превращая ее в один большой и удобный для всех дом. Очень скоро богам перестало что-либо угрожать. Опасные звери сгинули, охотиться на богов и их стада стало некому. Поля заполнились обильной дичью. Послушные воле властителей животные рыли или строили им удобные дома, прокладывали пути к водопоям и храмам Плетения…

— Пускай они справились с хищниками, — перебила Гекату археологиня. — Но как с болезнями? У них были эпидемии?

— Нет, — покачали головой все три ипостаси, и нуар.

«Деловая» объяснила:

— Любые болезни — это ведь часть живого мира. Они послушны воле богов так же, как и все остальное, и легко изгоняются из тел.

— А каким богам были посвящены храмы? — продолжила расспросы Дамира. — Кому молились сами боги?

— В Эпоху Мудрости они верили в некоего Сеятеля, — ответила «деловая». — В великого мудреца, что бродит меж мирами и засевает их семенами жизни. Среди богов существовало поверье, что, оплодотворяя Землю, Сеятель так испугался мудрости получившихся здесь обитателей, что на всякий случай сотворил их без рук, дабы лишить возможности что-либо создавать. Видимо, поверье это не самое древнее, поскольку в древности руки изобретены еще не были, и знать о них никто не мог. Ну и, понятно, великого слепого поклонения Сеятелю, изначально «подпортившему» своих чад, боги тоже не испытывали. Они гордились тем, что перехитрили своего создателя, и руки для себя все-таки заполучили. Пусть и не напрямую, а через своих рабов.

— Тебе трудно это понять, — продолжила «лягушонка», подкрепившись кусочком жареного мяса, — но истинные боги, создавшие и вас, и немалую часть нынешнего мира, совершенно, абсолютно другие, не похожие на смертных прежде всего своими мыслями. И в первую очередь потому, что вам, «хомо сапиенсам» в наследство от дельфинов, помимо голой кожи, особенностей строения органов дыхания и мозгов, достались стайный инстинкт и сексуальное поведение. Точно так же, как ваши предки, вы занимаетесь сексом для удовольствия, вы стремитесь занять главенствующее положение в стае, либо получить хотя бы признание своих заслуг. Точно так же, как и прочие дельфины, вы стремитесь помогать друг другу и способны пожертвовать собой ради других. Вас состряпали, скрестив лемура с дельфином и присыпав немного поросятины, — разве ты забыла? Все три вида ваших прародителей в свою Эпоху Дикости жили стаями. А вот боги — нет. Они одиночки. Изначально полностью самодостаточные существа.

— Согласно вашей морали, обычаям смертных, — с бокалом шампанского откинулась на спинку стула «деловая», — боги — законченные социопаты. Безумные маньяки, ставящие интересы личности выше интересов общества. Ужасающие уроды, которых нужно стрелять и вешать без малейшего колебания. Богов никогда не интересовало мнение окружающих. Вообще. Для любого решения по любому вопросу богам полностью хватало своего личного желания. Даже если мелкая прихоть повелителя стоила кому-то жизни.

— Они не умели подчиняться… — припомнила толстуха.

— … или дружить, — кивнула «деловая».

— Ведь это все проявление стайного инстинкта, — пояснила «лягушонка».

— Они никогда не испытывали жажды славы… — добавила толстуха.

— … жажды власти…

— … стремления к наживе…

— … желания командовать…

— … жертвовать…

— … побеждать…

— … или вообще хоть как-то возвыситься над другими… — подвела итог «деловая» ипостась Гекаты.

— Зато они никогда не воевали, — словно попыталась оправдать древних повелителей толстуха.

— Ведь в любой войне жертвуются жизни немногих во имя процветания общества в целом, — опять объяснила «лягушонка». — А «одиночкам» наплевать даже на выживание всего мира, лишь бы лично им, самым главным в мире личностям, было хорошо.

— Как же они вообще выжили при таком отношении к самим себе? — не поняла Дамира.

— Точно так же, как выживают тигры в лесу, носороги в саваннах, пантеры в джунглях, анаконды в реках, леопарды в горах, — пожала плечами толстуха.

— Легко быть одиночкой, когда ты сильнее любого зверя окрест, — потянулась за салатом «лягушонка». — И даже любого прайда. Одолеть бога могла бы только стая подобных ему. Ведь толпа чаще всего сильнее одиночки. Но боги никогда не сбиваются в своры.

— Жуть, — передернула плечами Дамира. — Не хотела бы я жить в таком мире.

— Попробуй посмотреться в зеркало, смертная, — отозвалась Геката устами «лягушонки». — Вспомни, чего только вы не вытворяете ради своих животных инстинктов. Продажа секретных документов ради короткого сексуального контакта, причем даже без цели размножения — это поступок из нормального мира? Ноги, отмороженные ради минутной славы где-нибудь на безымянной горе, — это естественно? Зарезанные ради титула родители и братья — это ничего особенного? Охранники, расстрелянные из-за мешка наличности, — это тоже хорошо? Ваши стайные и сексуальные инстинкты, деточка, понуждают вас куда к более диким и безумным выходкам, нежели решения чистого разума, не отягощенного моралью. Ты просто успела привыкнуть к окружающему дикарству. Но это вовсе не значит, что повальное безумие двуногих есть образец для подражания. Вы просто слишком давно не попадали в руки санитаров.

Археологиня, хоть и вздрогнув из-за «деточки», предпочла промолчать. С одной стороны — поняла, что Геката обижается за близкий и родной для нее мир богов, с другой — если затевать споры и вставать в позу, то в итоге она наверняка не услышит больше ничего интересного.

— В Эпоху Прозрения, кстати, случилось еще одно очень важное событие: боги научились договариваться, — словно продолжая спор, сообщила «деловая» ипостась. — Ведь, меняя весь мир, они изменяли охотничьи угодья каждого, а личный участок — единственное, ради чего боги были готовы сражаться вплоть до гибели. К счастью, все преобразования вели только к дополнительным удобствам и сытости. Поэтому древние созидатели достаточно легко соглашались на перемены и даже на утерю части своих земель. Разум богов всегда был выше их животных инстинктов. Впрочем, даже не это стало наиболее значительным — а то, что многие задуманные дела оказались столь велики, что были не по силам кому-то одному. Боги смогли договориться творить перемены вместе. Каждый трудился во имя своих интересов — но в то же время и на общее благо. Не из страха перед вожаком, не в силу понуждения, как это происходит у вас, смертные; не из инстинкта преклонения, требующего слепо исполнять приказы. Боги объединили усилия сознательно, по своей воле. Понимая, что творят свое будущее и собственное благо. Сперва они сходились и сговаривались для малых дел, затем для все более и более великих.

— Тогда же были построены и первые из храмов Плетения, — добавила, широко улыбаясь, «лягушонка». — Места, куда боги собирались для общего праздника и в которых после праздника Плетения богини оставляли свои кладки яиц.

— Ну, ты должна их знать, Дамира, — с ласковым ехидством кивнула толстуха. — В найденных храмах богов места для кладок вы называете «погребальными камерами», если они чем-то замусорены, или «ложными захоронениями», если они сохранились в чистоте. Хотя, помнится, где-то в Индостане такое укрытие все же возвели до статуса «кельи отшельника».

— Боги строили их из камня, не имея рук и всего лишь управляя животными? — не менее ласково уточнила археологиня.

— Нет, поначалу храмами назывались всего лишь места для обряда Плетения и кладки, — нахмурилась «лягушонка».

— Возводить их из камня боги начали лишь в Эпоху Мудрости, — продолжила «деловая». — Когда создали смертных и научились успешно ими пользоваться. В Эпоху Прозрения ничего этого не было. Было множество послушных, но все еще неуклюжих животных, менять облик и возможности которых никто пока не умел. Опасных тварей, крупных и мелких, боги истребили, вкусным и полезным зверям обеспечили простор, сытость и безопасность. Прошло всего несколько тысячелетий, и вся планета стала одним большим и уютным домом, предназначенным для наслаждения жизнью. Настала Эпоха Аскезы.

— Эта эпоха стала самой печальной в истории богов, — вздохнула толстуха, ковыряя вилкой салат. — Они обрели все, чего хотели. У каждого из них было удобное, сухое и уютное убежище. Прямо туда послушные воле повелителя звери приносили воду, дичь сама являлась к порогу, дабы бог не испытывал голода. Отныне для удовлетворения любых надобностей никому не требовалось даже пошевелиться, и свои дома боги покидали только для праздника Плетения. А очень многие не вылезали наружу даже ради него.

— Учитель говорил, что все они посвятили себя бесконечным глубоким размышлениям, — поправила прическу «лягушонка». — И что ради этого полностью отреклись от окружающего мира. Но он же рассказал, что случалось и другое. Кто-то из мудрых мыслителей вспомнил про растения, которые позволяют испытывать огромное наслаждение, которые приносят куда больше удовольствия, нежели праздник Плетения. Эти растения животные сперва разыскивали для своих повелителей, а потом боги научили рабов выращивать источники счастья на больших плантациях. Другие мыслители нашли дым, безмерно увеличивающий наслаждение во время самого праздника, и во многих храмах стали им пользоваться…

— Наркотики, — перевел ее многословие на обычный язык Варнак. — Небось, еще и всякие уродства сразу после появления этой заразы начались?

— Да, — согласилась Геката. — Кладки, оставленные после праздников с использованием дыма, оказались… нежизнеспособны.

— И как вы справились с «божественной токсикоманией»? — спросил Еремей.

— Никак, — пожала плечами «деловая». — Желание бога есть высшая ценность, и потому никто не вправе ему перечить или его поучать. Если повелитель желает посвятить себя бесконечным наслаждениям, забыв про праздники, а нередко еще и про пищу, и воду, — воля его. И, разумеется, никто не вправе запретить богам проводить праздник так, что после него остаются только пустые кладки.

— Странно, что при таком обычае боги не вымерли вообще! — неуютно повел плечом Варнак.

— Эпоха Аскезы стала самой тяжелой в истории мира богов, — повторила «лягушонка». — Дома богов, выстроенные предками, пустели. Пастбища и водопои зарастали, сотни и тысячи храмов оказались заброшены. Беспризорные стада скудели, тут и там вновь стали появляться хищники, готовые напасть не только на прирученных повелителями слуг, но и на них самих. Огромные пространства на планете стремительно дичали, и у оставшихся богов больше не хватало сил, чтобы повернуть катастрофу вспять. Именно этот ужас запустения стал страшной вехой между Эпохами Аскезы и Мудрости.

— Боги взялись за ум? — позволил себе остроту Варнак.

— Не совсем, — покачала головой «деловая». — Просто в мире бесконечного наркотического счастья уцелели лишь те немногие, которым для ощущения радости и полноты жизни травы наслаждения оказалось мало. В нашей вселенной есть только одно неодолимое чувство, общее для смертных и богов, — это любопытство. Кому-то любопытно, что будет, если выпить натощак бутылку водки, кому-то — можно ли выкурить разом две пачки сигарет, кому-то — каковы на вкус бледные поганки, кому-то — отчего случается лунное затмение. Последние, как оказалось, живут намного дольше.

— Думаю, таких, что добровольно откажутся от рюмки водки ради таблицы умножения, будет один на миллион, — мрачно предположил Еремей.

— Именно, — согласилась толстуха. — Так и случилось. Богов уцелело очень мало. Зато все они крайне нуждались друг в друге. Иначе они не смогли бы выжить в огромном одичавшем мире. И все они были больны одной общей страстью.

— Любопытством, — на этот раз хором высказались Варнак и «лягушонка».

— Наверное, легенда о Сеятеле появилась примерно в это время, — закончила «деловая» ипостась. — Богам хотелось вернуть жизнь в покинутые земли. Поэтому они создали миф и пытались подражать великому создателю, стать равными ему. Сперва оживить свою планету, потом отправиться к другим и наделить жизнью уже их. Но к этому времени боги слишком долго общались между собой и жили вместе, у них стали возникать стадные инстинкты, ранее присущие лишь животным. В разных уголках планеты развились отдельные анклавы со своими обычаями. А там, где собираются стаи, все всегда заканчивается дракой. Началась война, и все рухнуло. Мир богов…

— Неправда, — внезапно прервал ее спокойный голос нуара.

— Что неправда, Шеньшун? — Геката поднялась со своих мест и собралась, триединая, возле окна, с трудом поместившись на подоконнике всеми тремя седалищами. — В чем я тебя обманула?

— Не было никаких стай, никакой вражды, никаких животных нравов, — покачал головой страж богов. — Ты родилась слишком поздно и не знаешь, как именно и почему все произошло. А я все это видел своими глазами. Война началась из-за обычного семечка, что упало с выросшего на скалах клена. Да-да, именно так. Мир богов рухнул из-за маленькой крылатки, не вовремя спорхнувшей с ветки перед моими глазами…

Часть первая

ПОЛЕТ КЛЕНОВОГО СЕМЕНИ

Глава первая

Как обычно, Шеньшун поднялся первым, с восходом солнца. Впрочем, ночные крикуны к этому моменту успели забиться по темным щелям под кровлей обширного дома. Не просто дома — обители могучего властелина, нередко именовавшегося смертными Повелителем Драконов. А чаще — просто Драконом. Истинного имени своего бога смертные, в силу убогости слабого разума, воспроизвести, увы, были не способны.

Ночных крикунов нуару доводилось видеть редко. Мелкие, не больше локтя ростом, лупоглазые и ушастые, они боялись не то что света, но даже предрассветных сумерек и сторонились чужих взглядов, выдавая свое существование только слабыми шорохами в глубоких лазах. Впрочем, стражами они были прекрасными, видя все далеко окрест даже в абсолютной мгле и поднимая тревогу при появлении любого постороннего существа, будь то зверь, нуар или даже незнакомый бог.

Шеньшун знал, что, если крикуны отправились на отдых в тишине, без недовольства и тревоги — значит, опасаться нечего. Однако долг стража богов побуждал его, во избежание неожиданностей, каждое утро собственными глазами осматривать гнездовье повелителя и подступы к нему. Ночные сторожа внимательны и глазасты — но глупы. Могут чего-нибудь и не уразуметь.

Опоясавшись мечом, сотворенным богом из дерева столь прочного, что его не царапал даже камень, нуар легко сбежал по мягким, пружинящим ветвям лестницы на желтый, чуть влажный песок, внимательно осмотрел поверхность широкого залива, образованного излучиной реки, затем пошел вдоль гнездовья, осматривая и его стены, и подступы к ним.

Дом Повелителя Драконов был древним, как сам бог, и огромным, как его жизненный путь. Что ни год, у властителя окрестных земель возникала нужда в новых помещениях для смертных, скота, для рабочих ящеров и драконов, для стражей и гостей. И каждый раз, повинуясь его неодолимой воле, ближние деревья склоняли свои кроны, сплетали сучья и ветки с ветвями старых стен, набирали толщину, заполняя мельчайшие щели, повисали густыми зелеными пологами при входах, распускали густую листву на кровле, жадно впитывая солнечные лучи — и гнездовье становилось больше еще на несколько десятков шагов.

Шеньшун подозревал, что даже сам Дракон, почивающий в глубине этого гигантского жилища, уже давно не знал, куда и к кому ведут отдельные подземные норы, подкровельные ходы, отрытые у корней стволов ворота, для кого и чего предназначены те или иные логова, залы и комнаты, кто и в каких концах здания обитает. Дом жил своей собственной жизнью, подсвечивая самые глубокие норы гирляндами светлячков, впитывая дожди толстой кровлей из переплетенных с корнями ветвей, сберегая внутри себя летом прохладу, а зимою — драгоценное тепло, жадно впитывая все выделения жильцов, чтобы тут же превратить их в новые стены, листву, пологи или ушедшие к глубоким грунтовым водам корни. Каждый из обитателей гигантского гнездовья знал, куда именно ему пробираться, где его безопасный и уютный уголок, в каком месте он получит любимую еду и куда ему отправляться на дневные или ночные работы — вмешательства бога во все эти мелкие хлопоты, в общем-то, и не требовалось. Хватало лишь однажды высказанного желания — и дальше все происходило уже само собой.

Обойдя дом и не заметив вокруг ничего подозрительного, нуар скинул одежду и с разбега нырнул в воды залива, распугав дремлющих на мелководье крокодилов. Он скользнул вдоль самого дна, пропетляв с раскрытыми глазами между корнями кувшинок и водяной крапивы, вынырнул уже на середине русла, ненадолго лег на спину, отдыхая, раскинув руки и ноги, потом извернулся и быстрыми саженками помчался обратно к берегу, там подобрал свою тунику из тонкой замши и пояс с оружием и зашагал, обсыхая под первыми утренними лучами, к котлам.

В теплое время года смертные, равно как и нуары, питались на улице из огромных деревянных чанов. Еще с вечера варщики кипятили в них воду, забрасывая внутрь раскаленные в кострах валуны, а потом заваривали в воде мясо и рыбу, коренья, ракушки и улиток, разные травы, клубни и семена — все, что на тот день попадало под руку. Большущие емкости остывали медленно, оставаясь горячими до самого утра — и к этому времени содержимое превращалось в однородное густое варево, не всегда вкусное, но неизменно сытное и питательное.

Надо сказать, что равенство между обычными смертными и отличающимися от них более крупным телосложением стражами богов было лишь кажущимся. Ведь нуары, помимо общего стола, могли позволить себе поохотиться в краткий промежуток между работами, перекусить в других местах дома, они могли найти себе какое-нибудь угощение и во время путешествий. Прочие же двуногие обычно знали только работу, гнезда над стойлами ящеров и общий для всех котел.

— Великий Шеньшун, старший из стражей, завершил свой обход! — торжественно провозгласил седовласый Хоттаку, вместе с еще десятком нуаров дожидавшийся юного стража у котлов. — Все ли в порядке с домом? Нет ли у нас повода для тревоги?

Хоттаку, возрастом чуть не впятеро старше, столь же сильный, ловкий, но еще и куда более опытный, был вожаком нуаров до Шеньшуна. И теперь каждый раз приветствовал молодого начальника или испрашивал его приказов таким тоном, словно издевался над врагом, а не склонялся в подчинении. И что обидно — Шеньшун никак не мог придумать, чем ответить своему завистнику.

— Все в порядке, Хоттаку. — Нуар сделал вид, что не замечает насмешливого тона. — Ты можешь не беспокоиться.

— Не изволит ли старший из старших разрешить нам приступить к трапезе? — почтительно склонился седовласый воин и двумя руками, словно величайшую ценность, преподнес Шеньшуну деревянную ложку.

И опять молодой нуар не нашелся, чем ответить. Ведь по устоявшемуся обычаю первым к еде приступал самый старший из присутствующих, затем остальные стражи и только потом — смертные, многие из которых уже успели проснуться и прийти к котлам, но пока еще теснились поодаль. Вроде бы, Хоттаку вел себя правильно — но выглядело это все равно издевательски.

После краткого колебания Шеньшун ложку все-таки взял, зачерпнул из ближнего котла горячее варево, отхлебнул, удовлетворенно кивнул и перешел к другому котлу, тем самым оставив седовласого воина без его ложки. Месть, может быть, и мелкая — но все равно приятная.

После старшего к котлам со всех сторон подступили нуары, а за ними — и остальные слуги. Общая трапеза началась.

Шеньшун, наевшись, сунул ложку кому-то из припозднившихся смертных, оделся и, еще раз обойдя дом, уселся на берегу разлива, на крупном валуне у самого среза воды, забавляясь тем, что своей волей заставлял крокодилов то бросаться в глубину, то выскакивать на берег, то выныривать вертикально, пытаясь устоять на длинном зеленом хвосте.

Как это все-таки хорошо, что боги даровали нуарам часть своей воли! А то ведь простые рабы, рожденные от женщин, не способны повелевать не то что зверьми, но даже обычной крапивой или мелкой мошкарой. А крокодилов они так и вовсе боятся. И это при том, что внешне стража богов и не отличить от взрослого, хорошо тренированного смертного! Но стоит произнести хоть слово, и рабы становятся послушными рабами, а воины — воинами.

— Все ли в порядке с водой, старший из старших? — По издевательскому тону Шеньшун понял, кто смог незамеченным подкрасться к размечтавшемуся нуару и выкрикнуть вопрос в самое ухо.

От неожиданности юный начальник даже подпрыгнул, схватившись за меч — но было, разумеется, уже слишком поздно. Он прозевал врага.

— В следующий раз, кладезь мудрости и опыта, я огрею тебя розгой, — пообещал Хоттаку. — Твоя глупость и невнимательность может стоить богу жизни! И как ты посмел попросить у него старшинства, жалкий безумный головастик?

— Да не просил я, не просил! — уже в который раз попытался оправдаться Шеньшун. — Я стоял в дальнем карауле, возле смертных на Болотной тропе. Повелитель Драконов проползал мимо и вдруг спросил, больно ли разбиваться, когда падаешь на камни? А я ответил, что желающему падать лучше стать кленовым семечком. Оно легко касается земли, с какой бы высоты ни оторвалось. Бог этому нежданно очень обрадовался и… И повелел мне стать старшим из нуаров.

— Ты лжешь! — рассвирепел Хоттаку. — Ты настолько неуклюж, что при первом же карауле в горах сорвался в пропасть! Ты настолько глуп, что не смог ответить на вопрос Дракона и наплел чушь про кленовое семечко. Ты столь невнимателен, что не замечаешь опасности, пока она не вцепится тебе в холку. И ты хочешь сказать, что за все это наш бог пожелал сделать тебя старшим из стражей?! Ты лжешь! Ты обманул Дракона, попросив у него старшинства. Ты солгал, пообещав ему что-то, чего не способен дать!

— Богу невозможно врать! — возразил Шеньшун.

— Можно, удерживая ложь в своих мыслях!

Их спор, в ходе которого стражи уже потянулись к рукоятям мечей, прервал тихий всплеск, после которого все крокодилы внезапно спохватились и ринулись в заводь, от противоположного берега взметнулись в воздух гуси и утки, шарахнулась в стороны по поверхности воды рыбья мелочь. Природа ощутила пробуждение своего повелителя.

Нуары, забыв о ссоре, резко повернулись спиной к реке, оценивая подступы к берегу и выискивая опасность. Вероятность оной здесь, в самом сердце угодий Повелителя Драконов, была ничтожно мала — но долг стражей богов требовал от них устранять любую возможность нападения на властелина. Впрочем, бог, могучий разум которого вмещал все происходящее вокруг, успел уловить разногласие среди слуг и понять его причину. И вскоре, когда голова Дракона поднялась из омута за их спинами, у обоих в сознании прозвучало:

— Хоттаку, ты остаешься вожаком всех нуаров. Называя Шеньшуна старшим, я желал лишь иметь его при себе постоянным охранником, — моментально разрешил их спор повелитель и, явно ощутив что-то в мыслях Хоттаку, добавил: — Я желаю, чтобы он всегда был сытым и отдохнувшим.

— Да, мой бог, — почтительно склонился возвращенный на высший пост опытный нуар, глаза которого загорелись торжеством.

— Выведи драконов, Шеньшун, мы летим на Серую топь, — приказал господин и плавно опустился обратно в воду: боги, равно как и люди, явно были созданы для жизни в воде и плескались в ней с не меньшим удовольствием, нежели смертные.

— Ты отвечаешь за жизнь бога, никчемный червяк! — тихо зашипел Хоттаку, но Шеньшун, пропустив его поучение мимо ушей, уже помчался к береговым стойлам.

Доселе неведомое нуарам звание постоянного личного стража показалось ему даже более желанным, нежели пост старшего над гнездовьем и многочисленными слугами. Ведь старший нуар почти все время проводит дома, следя за порядком, безопасностью, распределяя смертных, стражей и ящеров на работы или выпас. А служение лично богу сулило уважение и почет при минимуме хлопот и обязанностей. Просто будь рядом и делай, что приказано.

Обнажив на всякий случай меч, Шеньшун раздвинул толстый полог из длинных ивовых ветвей, закрывающих вход в стойло, заглянул внутрь, вскинул руку, давая приказ летучим ящерам отступить. Здесь всегда следовало быть настороже: драконы быстро уставали, теряли силы и постоянно пребывали в полуголодном состоянии, норовя схватить и проглотить все, что шевелится. Скотники, ухаживающие за ними, исчезали постоянно, им не помогали ни опыт, ни длинные острые ассегаи из прочного красного дерева, ни хорошее отношение подопечных. Чуть только зазеваешься, чуть только дракон ощутит в желудке чрезмерную пустоту, как сразу — щелк челюстями, и нет смертного. В пасть взрослого ящера человек с легкостью проскакивал целиком.

Нуар, в отличие от простых смертных, умел повелевать всем живым вокруг не хуже бога — но и стражи, невовремя отвлекшись, запросто попадали драконам в желудки.

Сегодня Шеньшуну повезло: ящеры столпились у дальней стены и не успели заметить его первыми. Спрятав меч, нуар выбрал взглядом пару самых крупных, вслух приказал:

— Идите сюда!

Повинуясь его воле, два дракона со сложенными на боках кожистыми крыльями на четвереньках выбрались за полог и тут же торопливо защелкали челюстями, выхватывая из воды зазевавшихся крокодилов. Шеньшун не мешал — пусть подкрепятся перед полетом. Мясистые неповоротливые твари для того и разводились, чтобы ящерам в любой час было чем подкрепиться.

Вслед за драконами из-за полога выскочил молодой скотник, держа наготове ассегай — но, увидев нуара, тут же успокоился и отступил назад.

Ящеры, только что активно щелкавшие челюстями, вдруг замерли, будто окаменели, опустили головы к воде и растопырились, расставив шире ноги и крылья, — верный признак того, что оказались под властью бога. Прямо из воды на шею одного из них стал медленно заползать повелитель: коричневый, с черными продолговатыми пятнами, с глянцевыми круглыми глазами, полуприкрытыми подвижной матовой пленочкой; крупная чешуйчатая голова чуть приплюснута сверху и спереди и разделена вдоль надвое тонкой красной полоской. В длину, от головы до кончика хвоста, бог почти вчетверо превышал рост Шеньшуна, тело его имело толщину упитанного взрослого мужчины, а пах он горячим песком и свежей сосновой смолой, капнувшей на влажную прелую хвою. Из пасти то и дело выскальзывал черный раздвоенный язык, словно пробуя воздух на вкус.

Вот повелитель занял свое место, дважды обернувшись вокруг шеи ящера и вытянув остальное тело вдоль его спины, Шеньшун мигом махнул на холку другого, и драконы, тут же начав разбег, сперва ринулись к воде, потом, с силой оттолкнувшись, уже в прыжке широко раскинули крылья и заскользили над самой рекой. Ящер нуара распахнул пасть, опустил нижнюю челюсть, вспарывая поверхность заводи, ловко выхватил из глубины зазевавшегося крокодильчика, проглотил и тяжелыми медленными взмахами начал набирать высоту. В лицо Шеньшуна брызнули мелкие холодные капли, но не успел он возмутиться, как его крылатый зверь, вслед за драконом повелителя, взмыл ввысь, проскочил над самыми макушками сосен и повернул к лысой горе, на которой не росло ничего, кроме жухлой травы. Здесь ветер подбросил ящеров вверх на добрую сотню шагов, после чего они отвернули к черному пустырю, оставшемуся от прошлогоднего пала, закружились под перистыми облаками, растопырив кожистые перепонки в стороны, насколько хватало длины передних лап. Крылья были огромными, полста шагов от кончика до кончика, и без труда удерживали на себе даже сытых драконов вместе с тяжелыми наездниками.[1]

Круг за кругом драконы поднимались все выше, чуть ли не к самым облакам. На миг Шеньшун уловил одобрительную мысль бога — тот был доволен, что новый страж, в отличие от многих других, не боится высоты, — и тут же крылатые ящеры один за другим повернули к сереющим у горизонта скалам.

Из-под небес гнездовье бога сделалось совершенно неприметным. Зеленая лиственная крыша затерялась среди окружающего леса, ведущие к нему тропы и дороги скрылись под кронами вековых деревьев, пляж возле дома оказался ничем не отличим от других, и только протяженная, чуть изогнутая, широкая речная заводь давала ориентир к родному дому.

Повелитель, мчась впереди, правил дракона к серым дымкам, поднимающимся между лесистыми холмами. Разгоняясь, он снизился почти до самых вершин, промелькнув над кострами со стремительностью брошенного камня.

Разумеется, Повелитель Драконов в любой миг и в любом месте мог узнать все, что происходило даже в самом дальнем уголке его угодий, и отдать приказ любому из бесчисленных слуг — однако он предпочитал видеть все лично, а не воспринимать издалека чужими глазами. Здесь, в трех днях пешего пути, по берегам мелкого ручейка, поселились одичавшие смертные. К удивлению бога, что ни год — несколько глупых двуногих сбегали от сытной, безопасной жизни под его властью в окружающие леса и пытались как-то уцелеть во враждебном мире. Большинство из них, разумеется, не переживало первой же зимы, многие — отощавшие, грязные и больные — уже осенью пытались пробраться обратно к своим гнездам, пугая бывших сотоварищей изможденным видом. Казалось бы — одно это должно было отбить у рабов желание соваться в леса. И тем не менее, что ни весна — находились очередные беглецы.

Повелитель Драконов не пытался вернуть одичавших рабов. Больше того, он приказал скармливать вернувшихся двуногих ящерам. Бог очень опасался, что слабые умом беглецы испортят ему породу смертных, и слуги начнут глупеть. К тому же, у обитателей здешней стоянки иногда обнаруживались забавные находки, которые Дракон потом использовал уже у себя в гнездовье. Так, именно дикари придумали кипятить воду раскаленными камнями или укрывать свою нежную гладкую кожу, с которой невозможно продираться через густые заросли, шкурами съеденных зверьков.

Проблема питания двуногих рукастых слуг, имеющих слабые зубы морского хищника и брюхо травоядного, была общей проблемой для всех богов. На растительной пище смертные быстро стирали зубы до пеньков, и вполне здоровые сильные экземпляры приходили в негодность. Кормить большие стада мясом выходило слишком хлопотно, отказываться же от умной и работящей породы тоже не хотелось. Кипячение еды в чанах оказалось великолепной находкой. Даже самые крепкие зерна, будучи запаренными на ночь, наутро быстро и легко поедались слугами — зубы при этом сохранялись, мяса расходовалось немного. Бог полагал, что теперь срок жизни рабов увеличится вдвое, и примерно на столько же можно будет увеличить их поголовье без трудностей с едой.

Что до шкур — нуары, которым было приказано опробовать штаны и куртки первыми, оказались настолько довольны, что теперь шили себе их сами, без напоминаний хозяина. А примеру стражей богов почти сразу последовали и простые смертные.

Повелитель промчался над стойбищем, развернулся, пронесся снова, потом в третий раз — но ничего интересного на сей раз не заметил, и его ящер начал набирать высоту. Теперь их путь лежал на север — туда, где в расселине между изломанными скалами спряталась влажная, бессточная низина, далеко вокруг распространявшая запах кислятины и гниения. Именно здесь, на Болотной тропе, пробитой от ближнего леса в низину, несколько дней назад бог впервые заметил Шеньшуна и пожелал забрать юного нуара с собой.

Возле Серой топи Повелитель Драконов не стал даже снижаться — сделал лишь несколько кругов под самыми облаками, убедился, что по тропе исправно двигается вереница громадных большебрюхих жрунов и нагруженных влажными травяными кипами спинозубов, и резко накренил ящера, поворачивая на юг.

Несколько взмахов крыльями, две задержки в тихих местах с медленным подъемом кругами на подоблачную высоту — и вот они уже промчались над просекой, что тянулась от текущей с пологих гор речушки к знойной, но безводной луговине между песчаными холмами, ощетинившимися сосновым бором.

Своим могучим разумом, неодолимой волей бог мог легко заставить лес расступиться, траву — убрать свои корни, кустарник — скрепить склоны. Но подчинить себе мертвую землю и песок Повелитель Драконов, увы, был не в силах. И потому оросительную канаву приходилось рыть медлительному могучему клюворылу, выгребавшему на стороны песок вместе с дерном и камнями, а вот выкладывать влажной глиной, которая не даст живительной влаге уходить в глубину, и мостить камнями, которые помешают потоку размывать саму глину, — все это приходилось делать смертным слугам, просто руками и ногами. Несколько десятков рабов трудились здесь, несколько десятков — по другую сторону холма, добывая глину и укладывая ее на спинозубов, которые и перетаскивали груз с места на место. За порядком следили два нуара. Один командовал глупыми ящерами, второй приглядывал за смертными, дабы не отлынивали от работы, и следил, чтобы те ничего не перепутали.

Шеньшун уловил в мыслях бога слабое удивление тому, как неожиданно перекручивается судьба разнообразных созданий и изобретений. Двуногие голокожие смертные, придуманные для работы на океанском мелководье — из-за сообразительности, удачных рук и всеядности неожиданно оказались востребованы практически во всех краях земли. Нуары, созданные всего лишь для защиты богов в дни слабости и потому наделенные способностями повелевать зверьми и растениями, — вдруг понадобились везде и всюду, поскольку могли заменить богов на нудных, но необходимых работах, вместо них отдавая приказы, которых никто не мог ослушаться…

И наоборот, самые продуманные, многообещающие замыслы, вроде громадного непобедимого жруна, что должен был истребить расплодившихся хищников, или длинношеего кроноеда, способного поднять голову на высоту в два дерева, — все эти изобретения оказались бесполезны. Огромный и страшный, но шумный и неуклюжий жрун в результате мог охотиться только на падаль — прочие враги от него успевали скрыться, а шея кроноеда получилась столь слабой, что вместо строительных камней еле поднимала саму себя. В итоге жрун всего лишь вычищал леса от крупных разлагающихся туш, опорожняя брюхо в заделах для новой рассады, а кроноед щипал недоступную прочей скотине листву, чтобы потом кормить собранной пищей работящих, но малоротых спинозубов и клюворылов…

«И почему у самых востребованных в работе животных всегда обнаруживаются такие сложности с жеванием еды? — уже чуть не в голос возмутился Повелитель Драконов. — Помнится, еще ни одному ученому не удалось совместить и то, и другое в одном слуге! Кто хорошо трудится — всегда плохо ест. Или наоборот».

Его ящер подтянул крылья, отворачивая к солнцу, дракон Шеньшуна накренился следом, тоже скользя по воздуху к темно-зеленому холму у горизонта. В лицо ударил плотный и холодный встречный ветер, заставив нуара прищуриться, а когда напор стих и ящер снова раскинул крылья, замедляя полет перед посадкой, — они оказались уже возле Родильного древа.

— Противно, но быстро, — пробормотал страж, осознавая, что всего за несколько вздохов оставил позади расстояние почти в полный день пешего пути. Увидев, как повелитель медленно соскальзывает с шеи своего дракона, Шеньшун торопливо спрыгнул, поправил меч, подбежал к богу и тут же замер, вдруг оказавшись глаза в глаза с властелином окрестных земель.

«Найди мне кленовое семечко!» — четко и ясно прозвучало прямо в голове нуара.

На миг в сознании Шеньшуна промелькнуло сомнение: имеет ли он, страж, право покидать господина, и возможно ли найти семя дерева сейчас, в самом разгаре лета, и… Но бесконечные колебания и вопросы были тут же сметены волей бога, и нуар лишь послушно склонил голову:

— Да, повелитель.

Бог, отвернувшись, с легким шелестом заскользил по песку к многочисленным ивовым шатрам, разбросанным по сторонам от толстого ствола Родильного древа, а Шеньшун, проводив его взглядом, зачесал в затылке, гадая, как исполнить неожиданный приказ.

Где взять семя клена в разгаре лета?

Глава вторая

Нуар огляделся. Драконы, оставшись без седоков, уже спешили на четвереньках к текущему под корни Древа ручейку. Чуть дальше, за ухоженным руслом, поднимались скалы, прикрытые тут и там пышными зелеными листьями. Между скалами, накрывая от края до края широкую, в несколько шагов, расселину, густо плелась лоза. Видимо — там скрывался дом ученика бога, берегущего Родильное древо и его слуг.

На самом деле Родильное древо было травой, каким-то ползучим растением с трубчатым стеблем, внутри которого трехлетний ребенок мог бы бегать, поднявшись во весь рост, с огромными листьями, каждый из которых легко укрыл бы от дождя летающего ящера, и с цепкими усиками, без труда выворачивающими огромные валуны в попытках зацепиться на склонах окрестных скал. Это чудесное растение было изобретено совсем недавно, всего несколько столетий назад, Пернатым Змеем — богом с южного континента, имеющим очень редкий мелко-чешуйчатый окрас и испытывающим особый интерес к животным, излучающим тепло. Именно он предположил, что, если звери благополучно живут, питаясь травой, — значит, в ней есть все, необходимое для роста и развития организмов. А коли так — можно добиться того, чтобы питательные соки шли напрямую в живое тело, без промежуточного переваривания. Он же вырастил и первую тыквенную лозу, которая через стебельчатую пуповину вскармливала мышь.

Поначалу среди ученых этот опыт вызвал восхищение мастерством коллеги — и только. Но при попытках повторить опыт у себя на огородах боги быстро заметили, что вырванные из родительской утробы и подсаженные в плоды зародыши оказались куда более чувствительными к воздействию их воли. Более того — внутри наполненных питательных соком плодов удавалось соединять в единое целое зачатки самых разных зверей, обычно к скрещиванию не способных. И опыты посыпались один за другим непрерывным потоком. Боги увлеченно смешивали рыб с птицами, животных с растениями, ящеров с улитками, а насекомых с китами. В большинстве случаев рожденные уродцы оказались тварями нежизнеспособными, хотя в отдельных лесах и землях надолго поселились медлительные животины с водорослями вместо шерсти, змеи с ногами или ежи с утиными носами и бобровыми хвостами. Но зато — за пару столетий властители Земли досконально научились пользоваться открывшимися возможностями и теперь создавали действительно нужных и полезных слуг. Разумеется, это были те ученые, которые сумели вырастить и сохранить Родильное древо — что оказалось совсем не просто и в южных тропиках, и в холодных северных угодьях.

Повелитель Драконов оказался, как всегда, на высоте. Он смог напоить Древо, досуха высасывающее за день ручей среднего размера, сумел доставить достаточно пищи его корням, сумел найти ему солнечное, но безветренное место, смог спасти цветки от дождей, а листву — от солнечных ожогов. Зато теперь Древо рождало ему и сильных, здоровых нуаров, и могучих спинозубов, и рослых горбачей, помогало создавать новых существ, подчиняя слабые зародыши воле мудрого ученого.

Родильное древо стелилось по обширной долине от края и до края, меж выстроившимися полукругом холмами, раскидывало стебли и листву среди серых скал, местами забрасывая молодые почки на самые их вершины. Чтобы обойти его по кругу, понадобилось бы не меньше, чем полдня, а чтобы заглянуть в каждый из плодов — несколько дней. Но… Но найти в них кленовое семя было невозможно, и помочь Шеньшуну в его стараниях это величайшее достижение разума, увы, ничем не могло.

— Где же оно может быть, где?

Нуар даже самым краешком своего сознания не допускал, что не исполнит воли повелителя и не сможет найти хоть одно прошлогоднее семечко. Оставалось только догадаться, где оно может быть.

Наверное, там, где сухо и безветренно. Там, куда его могло забросить осенним ветром, но где оно не проросло и не сгнило за прошедшее время.

— Под кровлей! — сообразил юный страж и кинулся к дому здешнего бога.

Местное жилище было куда скромнее, нежели дом Повелителя Драконов. Не потому, что считалось менее значимым. Просто работ по уходу за Древом было куда меньше, нежели хлопот в обширном хозяйстве у главного гнездовья. Пищу сюда пригоняли с пастбищ за холмами, перегной привозили спинозубы, вода текла сама, вредителей отпугивала могучая воля ученика Дракона. Посему смертным оставалось лишь принимать очередные роды, убирать оболочки плода и выкармливать новорожденное существо — либо уносить его, если изделие оказывалось нежизнеспособным. Не так уж и много труда для полутора десятков мужчин.

А еще в этом гнездовье не было женщин, ни одной. Повелитель Драконов, опытный ученый, заботясь о воспроизводстве здоровых слуг, всегда помнил: люди выведены из дельфинов. Потому и их самки должны рожать в воде, и младенцам необходимо подрастать тоже в свободном плавании.[2] Для обширного проточного водоема, нужного роженицам, здесь не хватало воды. А раз так — то и незачем мучить рабов понапрасну. Слуги к Родильному древу присылались из главного гнездовья по мере надобности, туда же увозились и выращенные для властелина новые существа.

Малому числу слуг дом требовался небольшой. Для него семь старых лип и вязов, сплетясь ветвями, перекрыли небольшую расселину, шагов двадцати в ширину и почти в сотню длиной. Смертным ученик повелителя отвел нижнюю часть гнездовья, где у каждого имелся небольшой закуток с плетеными стенами и гамак из лозы. Логово бога располагалось выше — тайну его местонахождения выдавал мелкий сухой песок, местами струящийся вдоль стволов.

Из нижнего темного жилья нуар забрал десяток светлячков, приказав им перелезть себе в волосы, потом по толстым ветвям наружной стены забрался наверх и пошел по мягкой, пружинящей кровле, осторожно раздвигая ногами густую листву. Он искал норы ночных крикунов. Втиснуться в них человеку, конечно, невозможно — но если ветер занесет в такой лаз семечко, то его наверняка можно будет достать и рукой. Норки у крикунов всегда сухие: кровля жадно впитывает влагу любого дождя, отводя лишнюю воду, а от земли сырость на такую высоту не поднимается. Где еще сохраниться семени, как не здесь?

Слева донесся недовольный писк — страж бога повернул на звук и присел возле темного зева. Услышав приближение чужака, крикун заорал погромче, привлекая внимание местного нуара. В тихом доме, не знающем женского смеха и детской беготни, этот вопль показался куда более громким, нежели был на самом деле, и Шеньшун поторопился успокоить зверя, похвалив его и приказав замолчать. Наклонил голову вниз, вглядываясь в темноту. Светлячки, защекотав ему уши, один за другим спустились вниз, зажглись, расползаясь по стенкам.

Толстый слой сухой трухи, накопившейся в норе, подсказал, что нуар ищет в нужном месте — все, что попадало в эту ловушку, оставалось здесь навсегда. Высохшие, скукожившиеся листья, крылышки съеденных крикуном жуков и стрекоз, пожелтевшие от времени, ломкие, пересохшие стебельки травы. И множество выцветших липовых семян.

Шеньшун поворошил труху, насколько хватало длины рук, но кленовых крылаток так и не обнаружил. Отозвав светлячков, он поискал следующий лаз. Здесь все прошло куда проще — крикун, укрывшийся в самом конце глубокой и извилистой норы, даже не проснулся, а в трухе у входа ничего интересного не нашлось.

Мысленно ругаясь, страж богов отправился дальше, но, к своему изумлению, других нор не встретил. Маленький домик охраняли всего два крикуна! Хотя здесь, на отшибе, больше, наверное, и не требовалось.

В печали и унынии Шеньшун перебрался с теплой и мягкой, сладко пахнущей кровли дома на примыкающую скалу. Светлячки, не понимая его смятения, копошились в волосах, выискивая спокойное место, первый из крикунов издал сонный недовольный писк.

«И что я скажу богу?» — подумал нуар и тут же, словно в ответ, услышал разговор повелителя с учеником:

— Ты храбр в своих стараниях, Растущий, но ты должен быть готов к трудностям, — вещал Повелитель Драконов, даже не подозревая, что его могучий глас звучит в сознании грустящего стража. — Есть наша воля и знания, есть голос власти и Родильные древа, есть опыт сотен поколений. Но есть и непреложные законы мироздания, переступить которые даже нам не так-то просто.

Дракон не попрекал своего ученика — он только радовался за его неожиданный порыв, однако опасался его спугнуть и заранее готовил молодого сородича к возможным разочарованиям.

— Да, ты прав. Смертные слуги были бы куда сильнее и выносливее, если бы их торс с руками находился на туловище крепкого четвероногого зверя. Но трудность в том, что все животные, что нам известны, имеют только четыре конечности. Когда ты совмещаешь зародыши животных в почке Родильного древа, их органы и скелет не складываются, добавляясь, а замещаются один другим или меняются к чему-то среднему. Увы, Растущий, законы мироздания предписывают животным только четыре конечности. Возможно, таковыми они остаются не только на Земле, но и во всех прочих мирах, в которых побывал Великий Сеятель.

— А как же спинозуб? — ответил ученик. — У него на хребте десятки костяных пластин, каждой из которых он может шевелить, как угодно, сбрасывая грузы, принимая их или разделяя на порции. Разве это не дополнительные конечности?

— Его скелет и органы такие же, как у прочих ящеров, — с готовностью ответил Дракон. — Создавшая первого спинозуба Белоспинка не нарушила общего закона, она просто добавила к возможностям прежнего зверя новые. Причем даже это было совсем не просто. Ученая наметила план изменений и следовала ему больше полувека, воздействуя на зародыши поколение за поколением. Ты тоже можешь добиться своей цели, если проявишь настойчивость. Но будь готов к очень долгому труду. Возможно, труду всей своей жизни. Кто знает, кто знает, может, ты и создашь новых многоконечных зверей и в конечном итоге станешь одним из Сеятелей.

— А разве Сеятелей было много? — удивился ученик.

— Конечно, — подтвердил Повелитель Драконов. — Подумай сам: в нашем мире обитают сразу несколько видов живых существ, абсолютно не схожих друг с другом. Это животные с четырьмя конечностями и скелетом внутри — раз, это насекомые со множеством ног и скелетом снаружи — два, это растения — три и грибы — четыре. Любой из этих живых миров способен существовать сам по себе, не замечая другого, у каждого свои размеры, свои правила и свой ток времени. Разве не понятно, что каждый из них создавался и высевался разными создателями? И, наконец, все мы, не имеющие рук и ног, но в отличие от прочих существ обладающие разумом — разве мы могли быть порождены тем же Создателем, что придумал пауков или кактусы? Ведь мы разнимся с ними до такой степени, что у нас не найти вообще ни единого похожего органа! Мир богов — это пятый мир, мир пятого Сеятеля. И только то, что мы с животными, насекомыми, грибами и растениями способны кушать друг друга, подсказывает, что основа для всех созданий была все-таки одна. Посему, Растущий, будь готов к любой неожиданности. Место Сеятеля вовсе не является запретным и недостижимым. Возможно, оно ожидает именно тебя!

— Это невероятно, учитель… — не поверил юный бог.

— Про все наши достижения когда-то говорили, что они невероятны, Растущий, — нравоучительно ответил Повелитель Драконов. — Что невозможно повелевать растениями, как зверьми, что невозможно летать без воздуха, невозможно создать несуществующих животных, скрестить рыб и зверей или наделить слуг частицей воли бога. И тем не менее, рано или поздно находился ученый, который это невероятное осуществлял…

Шеньшун, рассеянно царапавший тонким прутиком трещину в камне, вдруг вывернул с прочим мусором кленовую крылатку — и мгновенно забыл про разговор повелителей. Упав на колени, нуар принялся расковыривать одну выемку за другой, пока, наконец, в одной из глубоких выбоин не нашел целую горсть сухой трухи, в которой обнаружились три вполне еще крепких, закрученных кленовых пластинки с темной капелькой семени на конце.

— Нашел!!! — издал радостный клич нуар.

— Мой страж выполнил данное ему поручение. — Как оказалось, волна восторга дошла до Повелителя Драконов, перебив его разговор с учеником.

— Как можно полететь без крыльев? — попытался вернуться к прежней теме Растущий, но Дракон отказался отвечать:

— Ты все увидишь сам. Очень скоро. Мой страж должен мне помочь. Мне не терпится увидеть его находку.

— Ты позволишь мне тоже ее осмотреть?

— Конечно, Растущий. Будущему Сеятелю умение летать должно очень пригодиться в будущих деяниях.

Шеньшун огляделся, но повсюду, вплоть до самых дальних холмов, его окружало сплошное зеленое поле с редкими скалами. Разглядеть что-либо под крупными листьями Родильного древа было совершенно невозможно. Тем более — стелящихся по самой земле богов.

— Куда мне идти, повелитель? — растерянно спросил он.

— Жди на месте… — прозвучал ответ, и вскоре мерный шелест показал, что Повелитель Драконов и его ученик поднимаются на скалу. Еще несколько мгновений, и по разные стороны от вершины поднялись две чешуйчатые головы.

Растущий оказался почти вчетверо меньше учителя размерами, и его голова сейчас была не больше человеческой; многие чешуйки оставались молочно-белыми, еще не утвердившись в цвете, а язык имел коричневатый оттенок. Однако при всей своей молодости он все равно оставался богом, и его воля могла подчинить себе любое живое существо, будь то насекомое, зверь, растение или нуар, по прихоти создателей несущий в себе немалую часть их способностей. Одно его слово — и деревья изменяли свой рост или прерывали жизнь, животные сами шли в его пасть, а насекомые разбегались окрест на полдня пути, дабы не тревожить молодого властелина своим присутствием.

— Что может этот неопытный смертный? — усомнился Растущий, увидев совсем еще юного слугу. — Я помню его, Древо отрастило этого нуара всего два года назад, и он был сразу отослан на работы. Куда-то на строительство.

— На Болотную тропу, — уточнил учитель. — Но его мысли показались мне интересными. Хочу оценить их лучше.

— Откуда взяться мыслям у двуногого? — даже зашипел от возмущения Растущий, почти полностью забравшийся на вершину скалы. — Эти животные способны думать только о самках и о жратве! — Его коричневое тело, еще не тронутое никаким рисунком, стало собираться кольцами. — Если тело нуждается в еде каждый день, а в размножении — еще чаще, места для разума в звере уже не остается.

— Ты прав, Растущий, — согласился Повелитель Драконов. — В отличие от низших животных, мы едим всего четыре раза в году, а потомство оставляем лишь весной и осенью… Но разве слуги из твоего гнезда, будучи лишены самок, стали от этого хоть немного мудрее?

— Мы просто никогда не сравнивали их с твоими, учитель! — торжествующе объявил юный бог, довольный тем, что смог достойно ответить признанному ученому.

— Ты прав, — Дракон только порадовался сообразительности ученика, — не стоит доверяться непроверенным идеям. Слуг, живущих вместе с женщинами, и тех, что поселены отдельно от них, следует проверить на сообразительность и сопоставить результаты. Может статься, у тебя получится вывести более толковую породу двуногих. Это будет достойным взносом в копилку общей мудрости.

— Разве ты не хочешь сделать это открытие сам, учитель?

— Хочу, Растущий. Но сейчас мое внимание привлекает иная мысль, и я не стану от нее отвлекаться. — Голова повелителя повернулась к стражу, раздвоенный язык мелькнул перед самыми глазами: — Покажи мне семечко, смертный… Странно, оно не кажется чем-то интересным. Брось его!

Шеньшун, повинуясь воле высшего существа, повернул руку ладонью вниз еще до того, как понял, что именно нужно сделать. Крылатки устремились было к земле, но тут же закрутились, сливаясь в коричневые полупрозрачные круги, и, замедлив падение, плавно понеслись под порывом ветра в сторону солнца, почти не теряя высоты.

Повелитель Драконов разъяренно зашипел, вскинул голову:

— Подними! Подними их, Шеньшун!

Увы, крылатки оказались чересчур быстрыми, и нуару удалось поймать всего одну из трех отпущенных. Бог резко придвинул голову совсем близко к Шеньшуну, устремил взгляд на открытую ладонь, надолго замер, отдернув с глаз пленку. Затем приказал:

— Подними руку и брось!

Семечко, выпав из ладони, снова закрутилось, скользя по ветру вниз, и голова бога, удерживаемая могучим телом, двинулась рядом, сопровождая крылатку почти до самого камня.

— Подними! — кратко приказал Дракон. — Бросай!.. Подними!.. Бросай!.. Подними!.. Бросай…

Это повторялось раз двадцать, не меньше, пока властелин не отпрянул к краю скалы и не повернулся к ученику:

— Ты видишь, Растущий? Его легкий и хрупкий край повернут так, что при падении закручивается встречным ветром и скользит по воздуху, словно летучий ящер, раскинувший крылья. Никаких костей, никакого мяса. Только форма. Легкий изгиб тонкого крыла не дает упасть семени, весящему намного больше него!

— Ты прав, учитель. Но что за польза тебе от этого открытия? Ведь они могут только падать. Подниматься вверх эти семена не способны.

Разговор прервал отчаянный человеческий вопль. Боги вскинули головы, нуар просто повернулся на звук — и успел увидеть пару ног, напоследок трепыхнувшихся в пасти летающего ящера. Кто-то из слуг зазевался вблизи от вечно голодных драконов, отдыхавших у ручья, — и один из них не упустил шанса подкрепиться.

Но дальше случилось и вовсе чистое безумие: из ивовых шатров неподалеку от ручья высунулись сразу три человеческих головы! Ящеры, не помедлив и мгновения, повыдергивали длинными пастями добычу из легких плетеных укрытий. Один за другим раздались новые крики — и прежде чем боги приказали драконам остановиться, те успели слопать еще по смертному.

— Назад! Я недоволен! — Грозные слова повелителя вынудили драконов попятиться обратно к ручью.

Растущий же понурил голову, свесив ее с высоты человеческого роста, как перезревший плод:

— Я ошибался, учитель! Мои идеи оказались пусты. Трое слуг за один раз!!! Похоже, в отсутствие самок двуногие вовсе не умнеют. Скорее, наоборот. Трое за раз! И после первого крика еще пятеро чуть ли не сами полезли к ящерам в пасти! Опыты не нужны, учитель. Мои слуги катастрофически глупы!

— Я пришлю тебе новых из своего гнездовья. Но пешком они будут добираться не меньше двадцати дней. Ты управишься так долго с оставшимися рабами?

— Переведу молодых смертных с расчистки ручья. Я помню, кто посажен с этой стороны. В дальнем шатре должна вылупиться твоя очередная предсказательница, учитель. В соседних зреют нуары. Выкармливать своих сородичей двуногим несложно, они справятся.

Глава третья

Нуар был могуч и красив: чисто бритый, без волос, бороды и усов, гладкостью кожи он был подобен богам, на голову превосходил ростом самого высокого из рабов и казался вдвое шире в плечах любого из смертных. Его куртка и штаны так плотно прилегали к телу, что повторяли каждый бугорок мышц, на поясе уверенно покачивались знаком недостижимого для смертных величия меч и поясная сумка.

— Ты! — указал он пальцем на молодого раба, торопливо работающего ложкой возле котла. — Иди за мной.

— Я? — с надеждой на ошибку переспросил Сахун, зачерпывая еще густого мясного варева. В котле оставалось не меньше трети еды, и отрываться от него рабу очень не хотелось.

Однако страж богов молча повернулся и зашагал от гнездовой расселины в сторону ручья. Едва не заскулив от обиды, Сахун спешно кинул в рот еще кусочек мяса и потрусил следом, перепрыгивая камни, ныряя под листья Родильного древа и переваливаясь через его стебли. Уже нагоняя нуара, он облизал ложку и запихнул ее за пазуху.

Да, именно так — у молодого раба уже была одежда! Пусть не такая красивая и удобная, как у нуара, но сапоги и тунику Сахун себе сшил. На первый раз получилось, конечно, немного коряво — но у большинства смертных главного гнездовья не имелось даже таких. Уже много лет назад Повелитель Драконов распорядился, чтобы забойщики отдавали шкуры всех пущенных на еду животных своим двуногим слугам — но людей под его властью обитало несчитанно, а мясо требовалось на кухне всего раз в день. Сахун частенько мечтал, как было бы здорово пройтись по берегу родного залива, вызывая зависть сверстников, недовольство взрослых и восхищение девушек. Но, увы, слуги, отправленные в дальние гнездовья, почти никогда не возвращались в главный дом Повелителя Драконов.

— Тебе повезло, раб, — остановившись у одного из ивовых шатров, сказал нуар. — Несколько прежних кормителей настолько привыкли жить в покое и безопасности, что ухитрились целой толпой попасть в брюхо к ящерам. Так что больше тебе не придется по пояс в ледяной воде черпать грязь и выковыривать камни из русла. Будешь работать вместо одного из зазевавшихся дураков.

— Мне дадут ассегай?! — встрепенулся Сахун.

— Ишь чего захотел! — презрительно хмыкнул страж богов. — Ассегаи и мечи Повелитель Драконов выращивает самолично на отрогах Пологих гор из столь прочного дерева, что его невозможно поцарапать даже камнем, и кому попало такую ценность не доверяют. Только скотникам, дабы могли управиться с крупными ящерами, коли взбрыкнут, да нам, нуарам, для защиты богов от любой опасности. Тебе же острее деревянной миски ничего не потребуется…

Он раздвинул стебли полога, скользнул внутрь и двинулся вдоль стен, привычно оглядывая плотное переплетение лозы. В отдельных местах нуару что-то не нравилось, он останавливался, вскидывал ладони. Повинуясь его полубожественной воле, тут же начинали шевелиться ветви — смыкаясь, выпуская новые листья, вспучиваясь молодыми почками.

— Теперь ты обязан проводить здесь все свое время, — не отвлекаясь от работы, начал объяснять новичку его обязанности страж. — И днем, и ночью. Когда плод вылупится, будешь следить за ним, поить, кормить. Отогревать, коли мерзнуть начнет. Я велю варщику отдать тебе первые же шкуры и кожи, как появятся. Сошьешь из них покрывало на такой случай.

— Как отогревать? — не понял Сахун.

— Ты тупой совсем, раб? — удивился нуар. — Как всегда отогревают. Завернешься вместе с новорожденным и дышать внутрь будешь. Мы ведь все теплые, а ящеры холодные. Так что отогреешь легко, ничего сложного.

— Значит, там растет какой-то ящер? — с опаской посмотрел молодой слуга на огромный вытянутый плод длиной в полтора его роста и примерно в два обхвата толщиной. Его покрывала жесткая и шершавая желтая корка — почти такого же цвета, как песок, что толстым рыхлым слоем выстилал пол шатра.

— Здесь? — Нуар ненадолго задумался, почесал пальцем за ухом. — Нет, здесь не ящер, тут предсказательница. Повелитель Драконов у кого-то из богов такую увидел. Она для хозяина погоду умела предсказывать, неприятности всякие, ураганы, грозы. Вот он и захотел себе похожую изготовить. Не первый год старается. Уже восьмую растят, но пока все без толку.

— А где предыдущие?

— Съели, конечно же, — пожал плечами страж богов. — Отчего, думаешь, у нас в гнездовье кормежка всегда такая сытная и шкур вдосталь? Это потому, что, когда из плода уродец какой появляется или вовсе мертворожденный зверь, так его сразу на мясо и пускают. Иногда так выходит, что больше половины бутонов только на котел работают. Боги упорны и умеют добиваться своего. Могут по сто раз одно и то же делать, пока не получится. А все неудачные создания, само собою, нам с тобой в брюхо попадают.

— Чего же они в дереве-то зверей растят? — спросил Сахун. — Отчего обычным образом не рождают?

— Обычным образом необычные существа не появляются, — ответил нуар. — В бутонах боги могут с зародышами всякие разные штуки делать, которые иначе не сотворишь. Это уже потом, когда зверь получился, для него самца готовят, и дальше он обычным образом плодится. А первые только через Древо возникают. И вообще, не твоего ума это дело. Тебе полагается за шатром следить, дабы стена и крыша не прохудились, да новорожденного беречь. Коли дыра появится, меня ищи, я прореху заращу. Покрывало сшить не забудь! Вот об этом и думай.

— Если мне следить постоянно за плодом надо, когда же мне есть или за шкурами отлучаться?

— Коли плод не шевелится, то ненадолго можно, — дозволил нуар. — А вот коли потрескивать начнет, качаться и шевелиться, вот тогда — все! Даже не отворачивайся! И еще одно запомни. Коли из еды, что на корм зверю выдаваться будет, хоть ложку сожрешь, сам в тот же день в котел отправишься! Все понял? Тогда работай.

* * *

Все началось с боли. С невыносимой боли, скрутившей тело судорогой, с жуткой, выворачивающей тошноты и неподъемной тяжести в груди. От всего этого, одновременно обрушившегося кошмара она закричала слабым сиплым клекотом, сделала глубокий вдох, впервые в жизни наполнив легкие воздухом, закричала снова, на этот раз по-настоящему, — и сама же содрогнулась от ударившего по ушам вопля, мотнула головой, пытаясь разобраться в неясных образах перед лицом, и услышала изумленный возглас:

— Всемогущие боги, да это женщина!

— Кто ты? — прервав крик, попыталась узнать она. — Кто я? Где я?

— Ты родилась, ты жива, все хорошо…

Ее качнуло, приподняло, опустило. По телу, по лицу заскользили руки, и она вдруг прозрела: неясный свет сменился четкими образами. Она увидела молодого лохматого паренька в длинной тунике без рукавов, остроносого и голубоглазого, с небольшим шрамом на подбородке и слегка оттопыренными ушами.

— Кто ты? — снова спросила она.

— Меня зовут Сахун, — ответил паренек, продолжая счищать с новорожденной рыхлую и крупнозернистую овощную плоть.

— А кто я?

— Ты… Ты девушка. Симпатичная. Живая.

— А как меня зовут?

— Вос… Вом… — Сахун замялся. — Вол… Волерика. Тебя зовут Волерика. Красивое имя, правда?

Назвать свою подопечную просто восьмой кормитель как-то не решился. Хотя, наверное, для судьбы новорожденной это особого значения не имело. Срок ее жизни определялся лишь мастерством богов. Тем, смогли ли они добиться очередным своим опытом того, чего хотели. По крайней мере, восьмая из провидиц была красива. Зеленоглазая, фигуристая, с алыми губами и спутанными длинными волосами, вычистить которые от пахнущей укропом слизи Сахуну никак не удавалось.

— У тебя орали? — заглянул в шатер нуар. — Ага, вижу. У тебя.

Он выдернул меч и скрылся за пологом. Вскоре расколотый и изрядно помятый плод дрогнул и слегка завалился на сторону. Несколько мгновений спустя страж богов вернулся, спрятал оружие, скомандовал:

— Помоги!

Ухватив опустевший плод за ножку, люди выволокли его наружу, нуар махнул рукой:

— Бросай! Сейчас быков или оленей подгоню, тут и съедят. Ты это… Сегодня ее не корми, поить можно. И пакость всю эту травяную смой обязательно, пока сырая! Коли высохнет, застынет такой коркой, что камнем не отскребешь. Я предупрежу, чтобы теперь и на тебя миску с варевом выдавали, не забудь завтра забрать на кухне.

— Она разговаривает! — торопливо сообщил Сахун. — Только родилась — а уже разговаривает!

— А ты думал, смертный, боги станут ждать по десять лет, пока их новые зверьки подрастут? — усмехнулся нуар. — Нет, рожденный в пруду, здесь у нас все появляются на свет уже взрослыми. Давай, ступай к своей зверушке. У меня еще дело есть. Тут вроде, еще где-то крик слышался.

Сахун кивнул, вернулся в шатер, скинул тунику, поднял новорожденную на руки, вместе с ней добрел до ручья, благо тут было недалеко, вошел в воду и осторожно опустился на колени. Девушка охнула от холода — но зато набегающие стремительные потоки быстро и легко смыли с нее волокнистую кашицу, освободили волосы, унесли слизь из подмышек и со ступней. Кормитель лишь отер ее ладонями, после чего снова поднял, вернулся в шатер, уложил на сшитое еще позавчера из пяти разномастных кусков покрывало, вытянулся рядом и с головой накрыл их обоих меховым краем, дыша вниз, себе и девушке на грудь. Волерика быстро согрелась, перестала дрожать и даже задремала, уткнувшись носом ему под ухо и щекотно причмокивая губами в шею.

Вскоре в маленькой меховой норе стало даже жарко. Сахун поднял голову из-под полога, опустил край, оставляя снаружи свои и ее плечи, чуть повернулся, чтобы лечь удобнее, пригладил ее волосы цвета сосновой коры, осторожно высвободив длинные пряди. Коснулся плотных, чуть изогнутых темных бровей, пухлых губ. Его воспитанница вздрогнула, застонала, и он тут же отдернул пальцы, снова погладил Волерике волосы.

Зашелестел полог, внутрь заглянул нуар:

— Как она? Оклемалась? Успокоилась? Дышит? Отмыл?

— Грею, — кратко ответил Сахун.

Страж богов подступил ближе, глянул на новорожденную.

— Красавица. Боги всегда создают только красивых слуг. Кстати, раб, имей в виду: даже пальцем прикоснуться к ней не смей! А то я знаю, что за мысли у вас, рожденных в пруду, постоянно вертятся. Никто из существ, созданных богами, не должен смешиваться с простыми смертными! Ни мы, нуары, ни слухачи, ни памятники — никто! Если богам нужно потомство от нас, они создают его сами, либо находят пару, лучшего из лучших. Если ты испортишь им породу предсказательниц, я тебя сам, лично скормлю мордатикам. Чтобы не проглотили быстренько, как жруны или драконы, а на куски живьем рвали. Понял?

— Да, — согласно кивнул смертный.

— Ты ее уже поил? Не тошнит?

— Еще нет, — признался Сахун. — Кстати, страж, из чего мне ее кормить и поить? У Волерики ни миски, ни ложки нет.

— Какой еще Волерики? — удивился нуар, подходя к стене и вытягивая из нее ивовую веточку.

— Ее ведь нужно как-то называть, страж? Мне показалось, что просто Восьмая будет звучать нехорошо. Вот, изменил немного…

— Ничего себе «немного», — хмыкнул нуар. — Только один первый звук и остался. Да и какая ей разница, есть у нее имя или нет? Боги явятся, проверят, способна ли она будущее видеть, — на этом вся ее судьба и кончится. Пойдет на корм. А они новую творить начнут…

Страж говорил, а под его пальцами тем временем кончик ивовой ветки расползался в стороны с такой скоростью, что кора местами потрескалась и залохматилась, обрываясь с древесины. Плоское место вогнулось, одновременно наращивая края, на длину ладони ветка потолстела, слегка загнулась, и нуар обломил ее у самого кончика:

— Вот, держи ложку. Сейчас плошку для воды выращу, а миску утром на кухне возьмешь.

— Если Волерику скоро должны… — Сахун замялся, не решаясь озвучить ее ужасную судьбу. — Если ее… Тогда почему ее нельзя касаться?

— Я так и знал, что эти мысли уже крутятся у тебя между ног, смертный! — вроде даже обрадовался нуар. — У вас, плодящихся зверино, всегда одни и те же идеи в скудном умишке выплывают! Нельзя потому, что боги создают свои творения не из ничего, а вытягивая зародыш нового существа из предыдущего создания. Так, шаг за шагом, у них и появляются из простых смертных слухачи, способные услышать их слова и приказы за сотни дней пути, или памятники, не забывающие никогда и ничего из однажды услышанного и в любой миг способные напомнить хозяину нужные замыслы или события. Именно поэтому всеми их новыми созданиями всегда являются самки. Что двуногие, что спинозубы, что драконы. И если ты из-за своей дурацкой похоти испортишь богам зародыш прорицательницы, гнев их будет столь велик, что ты и представить себе не можешь… Вот, держи поилку.

— Откуда ты знаешь так много, страж? — с невольным восхищением спросил раб, принимая ивовую пиалку с высокими тонкими стенками. — Боги рассказывают тебе о своих замыслах?

— Они их просто никогда ни от кого не скрывают, — ответил нуар. — Я служу здесь больше двадцати лет и хорошо слышу, о чем разговаривают повелители, вижу, что они делают, и знаю, какие приказы отдают. Так что понимаю планы богов и их правила не хуже самого Дракона.

— Если все создания богов самки, то почему нуары мужчины?

— Стражи богов созданы, чтобы сражаться за повелителей, — с легкостью объяснил нуар. — Все самцы обладают врожденной агрессивностью. Мужчины всегда храбрее и воинственнее женщин. Поэтому мы лучше защищаем богов.

— Разве они нуждаются в защите?

— Ты слишком болтлив, смертный! — устал отвечать на его вопросы нуар. — Твоим слабым умишком мудрости богов не понять. Занимайся лучше тем, что тебе поручено, и думай только об этом. — Страж сделал шаг к пологу, но неожиданно приостановился и все-таки ответил: — Когда боги поедят, то спят по три-четыре дня подряд и совершенно беззащитны. Во время праздника Плетения они тоже не замечают ничего вокруг. Все это время их охраняем мы, нуары, стражи богов. Мы созданы только для этого, и скорее умрем, нежели подпустим кого-то к своим повелителям. А убить нас очень непросто, смертный. Ведь мы созданы для того, чтобы защищать богов в те дни, когда они не способны оборониться сами.

Глава четвертая

Бедро внезапно обожгло огнем. Невольно вскрикнув от боли и отскочив, Шеньшун обернулся — и напоролся горлом на острый кончик ивовой лозы.

— Говорил, пороть буду за тупость? Говорил, что розгами получишь, коли зевать станешь? — зло поинтересовался Хоттаку. — Вот теперь и получай!

Старший нуар взмахнул прутом, и гибкая лоза обожгла болью плечо юного стража.

— Ты чего?! — отскочил Шеньшун, увернувшись от очередного взмаха, поднырнул под другой, выхватил меч и парировал им третий.

— Уже лучше. В тебе просыпаются искорки разума, давно заплывшие жиром, — хмыкнул Хоттаку и попытался стегнуть Шеньшуна еще раз.

Юный нуар снова увернулся, взмахнул мечом, пытаясь в отместку плашмя ударить старшего по спине. Но клинок сухо стукнул о клинок, Хоттаку развернулся, ударил его коленом в пах, а когда противник согнулся от боли, резко рубанул по шее. К счастью — всего лишь лозой.

— И запомни, — самодовольно шепнул Шеньшуну на ухо старший нуар. — Мне велено держать тебя в сытости и бодрости. Но вовсе не в глупости. И если ради твоего вразумления нам придется тебя убить, то ты сдохнешь. И очень скоро.

— Это я тебя убью, — сквозь боль выдохнул юный страж.

— Попробуй, — с усмешкой разрешил Хоттаку, ткнув острием меча ему под ухо. — Вдруг ты и впрямь достоин того звания, которым наградил тебя повелитель? Скажешь, что меня сцапал ящер, — никто и беспокоиться не станет. А тело спихнешь крокодилам.

— А-а-а!!! — разогнувшись, кинулся на него Шеньшун, вскинул меч над головой, рубанул, но промахнулся — пробежал мимо увернувшегося врага, да еще и обидный пинок вдогонку получил.

— Ты жалкий смертный, а не нуар, — плюнул ему вслед Хоттаку. — Не знаю, как ты смог обмануть бога, но скоро он разгадает твою ложь. Или ему надоест твоя глупость. И тогда он вернет тебя мне, в общее гнездовье. Вот тогда ты пожалеешь, что я не убил тебя сегодня.

Старший страж спрятал оружие и невозмутимо, неспешной походкой отправился дальше вдоль берега, на котором застал свою жертву.

— Я тебе еще отомщу! — бросил ему вслед согнувшийся от медленно затухающей боли Шеньшун, но без всякой уверенности. Ведь он так и не понял, почему бог захотел приблизить именно его, а потому опасался, что, с какой легкостью Повелитель Драконов его возвысил, с той же и вернет обратно, на прежнее место смотрителя за Болотной дорогой.

— Готовь ящеров! Мы летим на Серую топь! — внезапно услышал нуар приказ повелителя и, нимало не сомневаясь, кому предназначались слова, кинулся к стойлам.

Вскоре, разогнавшись над гладью разлива, драконы взмыли к небесам, унося бога и его стража к далекому болоту. Проплывали далеко внизу реки и ручьи, тянулись над кронами дымки от стойбища диких смертных, то поднимались, то опускались леса, густо укрывающие высокие, но пологие холмы. Чуть в стороне и немного ниже мелко-мелко взмахивали крылышками крохотные, но стремительные стрижи, несмотря на все старания отстававшие от величавых неторопливых ящеров с седоками. То тут, то там среди зелени поблескивали слюдяными россыпями озерца, очертания которых почти не различались под густыми кронами. И вся эта красота заставила отступить мучившую Шеньшуна тревогу, а затем он и вовсе забыл о ней.

Он летал! Одно это стоило всех грядущих неприятностей. Кто еще, кроме богов, мог похвастаться подобной удачей? Два-три нуара, не более. И именно он, Шеньшун, стал одним из счастливцев!

— Тебе нравится летать? — неожиданно спросил Повелитель Драконов.

— Да, мой бог, — признался нуар.

— Сегодня ты увидишь то, чего не видел еще никто и никогда, страж, — пообещал Дракон. — То, чему я решил посвятить свою жизнь.

На миг Шеньшуном овладело легкое беспокойство. Он заподозрил, что, если задуманный богом опыт не удастся, то его, как свидетеля великого позора, могут просто проглотить. Однако опасение, едва возникнув, тут же исчезло. Судьба нуара и без того полностью зависела от милости повелителя, лишняя капля риска уже ничего не могла в ней изменить.

Ящеры, раскинув гигантские крылья, лениво кружили над темно-зеленой луговиной, медленно набирая высоту. Вдруг оба разом свалились в крутой крен, заскользили по прозрачному холодному воздуху к далеким скалам, молнией промелькнули над Болотной тропой, едва не чиркнули брюхом по гранитным россыпям перед топью и тут же взмыли вверх, теряя скорость. У стража богов от нескольких мгновений невесомости остро щекотнуло в животе — но тут драконы, уже вцепившиеся когтями в Малую скалу, сложили крылья и прижались к камню.

Увидев, что повелитель сползает с шеи своего ящера и скользит вниз, Шеньшун тоже перебрался на скалу и стал осторожно спускаться, цепляясь пальцами за трещины и старательно нащупывая ногами выступы. Упасть он не боялся: нуары созданы очень живучими, и, даже рухнув на камни с высоты в десять человеческих ростов, он все равно останется жив и быстро залечит переломы. Однако при всех великих возможностях боль стражам никто не отменял, и ломаться Шеньшуну не хотелось.

Дракон, спустившись первым, своего стража изволил дождаться, после чего пополз к небольшой заводи, которую обширная топь выпускала в подступающее с севера ущелье.

— Еще в молодости я заметил, как из болот выходит в пузырьках вонючий газ, — признался слуге господин.

— Этот запах в стороны не расползался, а значит, улетал вверх. И я подумал: если наполнить им какой-нибудь пузырь, то он сможет подняться на такую высоту, куда не добираются даже птицы. Это было давно, страж. Так давно, что смертные еще не были придуманы, а выполняемые вами работы делали мордатики. Да-да, те самые быстроногие ящеры с куцыми ручками. Получалось у них плохо, но как-то управлялись. Это сейчас они только носят бегом небольшие грузы из конца в конец угодий. А раньше выполняли буквально все.

Шеньшун промолчал. Он даже представить себе не мог, сколько лет должно было миновать с того времени, когда не существовало даже самых первых людей, и страшился подумать о возрасте своего повелителя. Бог казался ему таким же древним, как замшелые скалы возле топи или Пологие горы.

— Нет, — ощутив его мысли, ответил бог. — Мне еще не минуло и тысячи лет. Многие из растущих окрест деревьев были уже большими, когда я только-только вылуплялся из яйца в Северном храме. И почти все эти годы я пытался научить летать болотные лилии. Сперва я просто заставлял их листья вырастать в виде шариков, в которые набирался вонючий газ. Потом эти листья увеличивались в размерах, стенки их истончались. Но сколь бы легкими они ни вырастали, они все равно не желали отрываться от воды.

Повелитель Драконов, медленно ползя по тропе, рассказывал свою историю спокойно и размеренно, то ли соскучившись по благодарному слушателю, то ли репетируя речь, которую произнесет в случае удачи перед собратьями.

— С тех пор минуло невероятно много времени. Сгинул Северный храм, опустело и заросло множество жилищ окрест, растворились в небытии все угодья по эту сторону Пологих гор, кроме моих, а я все пытался решить свою загадку. Я затопил несколько долин, я завалил их гнилью, дабы дать богатую пищу корням моих драгоценных отборных лилий. Я вырастил тысячи рабов, чтобы иметь в достатке рабочие руки для ухода за ними. Я научил растения не просто ловить пузырьки, а впитывать их корнями и впускать через стебли прямо в листву. И наконец, совсем недавно, я смог найти нужный ответ…

Бог даже остановился и повернул голову к своему стражу:

— Оказалось, что болотный газ может усваиваться растениями. Они способны строить из него свои стебли, бутоны, листья, развивать корни. Они разлагают его, пуская полезную часть в собственный рост, а ненужную — исторгая наружу. Ты не поверишь, нуар, но эта ненужная часть легче самого газа в десятки, именно в десятки раз!

Повелитель Драконов пополз дальше.

— Болотная тропа трудилась много лет, чтобы сделать Серую топь пригодной для выращивания самой большой лилии в моей жизни. Но сперва я хочу убедиться, что один из ее саженцев растет именно так, как я хочу. Впитывая газ, он должен откладывать часть его в корнях, а часть выделять в листья.

Последние слова бог произнес уже совсем другим тоном. Они были не частью будущей речи, а лишь кратким сегодняшним пояснением.

Обогнув скалу у самого основания, Повелитель Драконов сполз с травы прямо в мутную вонючую жижу и, извиваясь, устремился по ней в самый дальний конец заводи. Шеньшун перешел на бег, прыгая с камня на камень — опускаться в топкое болото он не рискнул.

— Да!!! — чуть не сбила его с ног волна восторга и безумной радости, исторгнутая богом. И уже потом он увидел впереди, чуть выше прибрежных ивовых зарослей, огромный, почти в два человеческих роста толщиной, ярко-зеленый шарик, что болтался в воздухе, с трудом удерживаемый тонким, всего в руку, стеблем. — Режь его!!! Режь!

Устоять перед прямым приказом повелителя Шеньшун, естественно, не мог. Он тут же прыгнул с камня в болото и, утопая, заторопился к лилии. К счастью, погрузившись по грудь, нуар ощутил под ногами дно. Отталкиваясь от него и загребая руками, он добрался до стебля, выхватил меч и широким взмахом перерубил хрусткую «пуповину». Шар, словно подброшенный сильным ударом, прыгнул вверх и стал стремительно удаляться к зениту. И новая волна радости хлестнула по сознанию стража с такой силой, что Шеньшун едва не потерял сознание. А когда немного пришел в себя и снова поднял глаза к небу — зеленый шарик казался всего лишь слабой точкой далеко в небесах.

Глава пятая

Эти семь дней стали самыми ужасными в жизни Шеньшуна. Пользуясь тем, что повелитель насытился и отдыхает, Хоттаку и еще несколько старших нуаров превратили жизнь юного стража в настоящий кошмар: то его подлавливали в неожиданном месте и избивали палками, то подкрадывались ночью и нападали на сонного, то отвлекали и наносили удары в спину. Очень скоро Шеньшун нервно вздрагивал от каждого шороха, мгновенно поворачиваясь на звук с мечом в руке, непрерывно озирался даже в совсем безопасных, вроде бы, местах, держался настороже, разговаривая со смертными или другими стражами, и даже спал теперь чутко, как рысь на тонкой веточке.

К счастью, долгий отдых бога все же закончился, и нуар, сопровождая властелина, смог наконец-то снова оседлать летающего ящера и покинуть ненавистное главное гнездовье.

Повелитель Драконов был самым счастливым из богов. У него имелось четверо учеников, расселившихся в разных концах угодий. Растущий следил за Родильным древом, Зеленец увлекался выведением новых растений у склонов Пологих гор, а также памятниками и слухачами, которых обитало в его гнездовье больше сотни. Он первым узнавал новости, озвученные другими родами планеты, а его памятники удерживали столько знаний из самых разных областей науки, что сам Повелитель Драконов не гнушался слетать на юг, чтобы задать им возникающие порой вопросы.

Тонкохвост повелевал водами, умело орошая засушливые луговины и заболачивая пустыри, организуя озера и заводи иногда по необходимости, а чаще — просто ради своего удовольствия. Иной раз из чистого баловства он ухитрялся прятать под землю целые реки, чтобы где-нибудь неожиданно поднимать их обратно на поверхность. Именно он использовал для своих работ большинство слуг, собранных Повелителем Драконов, — но и польза от его умения направлять воду в нужное место была огромной.

И, наконец, Желтоушка, приползшая на север всего пять лет тому, еще не определилась в своих интересах, но пока интересовалась возможностями Родильного древа, выращивая для своих опытов новый росток возле небольшого озерца в десяти днях пешего пути на запад от главного гнездовья.

Счастливым Повелитель Драконов был потому, что к нему ученики приходили. Зная о мудрости старого ученого, они добирались из-за Пологих гор за знанием и опытом, за новыми открытиями, за интересными идеями. Приползали издалека, хорошо понимая, чего хотят. Его ученики не бросали своих начинаний, затворясь в норах, не предавались аскезе, не ленились в поисках истины.

В других родах, имеющих свои храмы Плетения, все происходило иначе. Там новорожденные боги, расползаясь по сторонам, быстро обосновывались в пустующих норах и домах, обретали голос и волю, рвались делать все и вся, хотели разом познать весь мир, и…

…И уже через год их вопросы звучали все реже…

…И года через три лишь один из десяти еще напоминал о себе учителю…

…И через десять лет на свой первый праздник Плетения являлся только один из сотни подростков…

…И через полста лет лишь считанные единицы из всего поколения продолжали свой труд познавания мира.

Полная аскеза — возможность невозбранно оставаться в своих укрытиях, пребывая в сытости и безопасности, а также лень и вседозволенность выкашивали ряды юных богов куда быстрее, нежели это делали хищники и болезни в далекую и почти забытую Эпоху Дикости.

В угодьях же Повелителя Драконов детей и подростков не появлялось, а потому он знал, что его старания в обучении молодых повелителей не пропадут даром, и уверенно вкладывал в них все свои знания и мудрость.

Облет гнездовий занял больше десяти дней. В каждом учитель задерживался на два-три дня, осматривая жилище, беседуя с учеником, давая советы и наставления и выслушивая мысли молодого бога. Последней на пути стала Серая топь, возле которой Дракона дожидался Растущий. Впрочем, внимание Шеньшуна привлек не он, а огромные зеленые шары, что плавали высоко над гладью болота подобно комкам тины в толще стоячей воды. Шаров было пять, и каждый соединялся толстым стеблем не с болотом, а с длинным овальным листом, на взгляд нуара невероятно похожим на крылатку кленового семени, но только невероятно увеличенную в размерах. Если каждый из шаров имел не меньше сотни шагов в толщину, то длина листа, за которые они держались, была больше почти втрое.

— У меня родилась очередная предсказательница, — сообщил Растущий своему учителю.

— Это хорошо, — ответил Дракон. — Но я не хочу отвлекаться на нее сейчас. Надеюсь, нам и без того будет что рассказать перед праздником в новом храме. Либо… Либо она уже не будет иметь для меня никакого значения.

— Позволь мне лететь с тобой, учитель! Почему ты выбрал в спутники раба? Я тоже хочу увидеть нашу землю с небес. А жалкий двуногий ничего не поймет. Только обделается от ужаса.

— Нет, Растущий. Ты самый опытный из учеников. Если я погибну, тебе останутся мои угодья, мои знания и мои исследования. Ты продолжишь мое дело. Мы не должны рисковать вдвоем. Нуары живучи. Если мы разобьемся, он сможет прийти в себя, добраться до гнездовья и все рассказать. Тогда ты не повторишь моей ошибки.

— Ты как всегда прав, учитель, — после короткого колебания признал Растущий.

— Запомни этот день, — добавил Повелитель Драконов. — Сегодня наш род делает первый шаг на пути Сеятелей.

Голова бога повернулась к болоту. Через несколько мгновений из воды и слякоти вспучился светло-серый корень гигантской лилии. Повинуясь воле Дракона, он стал быстро раздуваться, на глазах превращаясь в клубень с полостью внутри. Нервозность повелителя передалась Шеньшуну, и он, не дожидаясь приказа, полез вперед, пробираясь через болото к корню, первым забрался в свежую, пахнущую терпким соком и яблоками нору. Его повелитель, быстро переплыв заводь, скользнул следом и свернулся кольцами, высунув наружу только голову.

Откуда-то послышался громкий плеск. Нуар, извернувшись, тоже выглянул наружу, но что это было, не понял. Наверное, пухлый клубень, в котором обосновались воздухоплаватели, отделился от остального корня. Теперь их связывали с болотом только тонкие белесые нити мелких корешков. Но и они быстро вытягивались из жидкой почвы, поддергиваясь один за другим. Мягкий толчок — и лилия вдруг стала стремительно набирать высоту.

Шеньшун и охнуть не успел, как они уже пробили одно из проплывающих над болотом облаков, ненадолго оказавшись в пелене плотного тумана, а потом по глазам снова ударило ослепительное солнце, лучи которого наполняли чистое до хруста, совершенно прозрачное небо вокруг. Облака, сверху казавшиеся рыхлыми комками сбившегося тополиного пуха, быстро проваливались вниз, очертания рек, озер, лесов становились все мельче, простор для обзора — все шире и… все хуже. Редкие облака издалека начинали сливаться в единую полупрозрачную завесу, а при взгляде под углом — и вовсе в сплошную белую пелену. Пару раз нуару показалось, что где-то вдали он смог различить вершины Пологих гор и северные ледяные поля — но скорее всего, это была иллюзия.

Очень скоро страж богов ощутил холод. Это показалось Шеньшуну странным: ведь они поднимались к горячему солнцу, а небо вокруг было чистым и прозрачным — ведь именно сюда, наверх, всегда тянется теплый воздух от раскаленных полуденным жаром скал и земли. Однако он все равно мерз все сильнее.

— Холодно, — сказал нуар, вспомнив, что боги не очень хорошо ощущают плавные перепады температуры.

Повелитель не ответил, но страж ощутил эмоцию одобрения. Повелитель Драконов хвалил его за наблюдательность и догадливость. Сегодня земная цивилизация делала свой первый шаг в высоту, и они оба должны были заметить и запомнить в необычайном путешествии как можно больше.

— Чем выше, тем прохладнее. Парадокс? — Эти слова предназначались не Шеньшуну, а слухачу в гнездовье Зеленца. Обычные существа, даже боги, на таком удалении ничего услышать не способны. А вот слухач уже наверняка пересказывал сообщения с небес двум сидящим наготове памятникам. Чтобы полученные знания навсегда сохранились для ученых.

Между тем, холод усиливался. Шеньшуна начал бить крупный озноб. А кроме того — ему становилось все труднее и труднее дышать. Эта напасть нарастала плавно, по чуть-чуть, почти незаметно, пока страж богов вдруг не осознал, что хватает воздух широко раскрытым ртом, делая вдохи часто, как воробей, — но все равно не может надышаться.

— Здесь мало воздуха, — сообщил он повелителю. — Совсем мало.

— Или он стал другим… — Ответ бога показался ему медлительным и вялым, словно пробившимся через густой костный студень.

Нуар оглянулся на Повелителя Драконов, снова посмотрел вниз, не различая теперь ничего, кроме белого покрывала с темными разводами, похожего на слой первого выпавшего снега, пока еще очень тонкий и не способный полностью укрыть неровную, разноцветную почву. При взгляде вверх он сделал и вовсе невероятное открытие: небо стало черным!!! Мало того — на нем то тут, то там проглядывали знакомые ночные звезды.

— Посмотри туда, повелитель! — вскинул руку нуар. — Смотри!

Однако на этот раз Дракон не ответил вообще. Он заснул, как всегда засыпают боги с приходом в гнездовья зимних холодов.

Шеньшуну тоже пришлось несладко. Все его тело давно покрыли мурашки, ноги и руки начали неметь, щеки и нос потеряли чувствительность. Чтобы хоть немного разогнать кровь, он подергал конечностями, насколько позволяли размеры норы в корне лилии, покрутил плечами, растер уши. Снова выглянул наружу.

Мир вокруг стал черным и мрачным, как сама ночь, со всех сторон звезды кололись, точно шипами, яркими острыми лучиками. Солнце же било по глазам словно плетью, обжигало кожу лица и рук, испепеляло короткие волосы, но при всем при том… Оставалось холодным! Шеньшун мерз и горел одновременно, коченел от холода и покрывался ожогами.

Лилия тоже выглядела престранным образом. В тени ее поверхность покрылась изморозью, переливчато сверкая в свете звезд всеми стеблями, шарами и крылаткой; на повернутой к солнцу стороне — прозрачно светилась, словно гигантская росинка на листе молодой осоки, и испускала слабый парок.

Нуар понял, что они с повелителем попали в беду. Похоже было, что лилия станет подниматься в бесконечность весь день, весь вечер и ночь, а потом еще день, все выше и выше, все дальше и дальше, сковывая их обоих смертоносным холодом, лишая воздуха. Пределов небесам страж богов не знал — как, впрочем, не знал их даже сам Повелитель Драконов, начавший столь ужасающий опыт именно ради проникновения в новые тайны.

— Что мне делать, господин? — сделал еще попытку поговорить с богом Шеньшун. — Мне ждать еще или попытаться остановить полет?

Повелитель молчал. Наур, не зная его планов, менять что-либо по своей воле не решался. А дышать между тем становилось все труднее. Шеньшун понял, что еще немного, и он, страж богов, созданный таким, что его почти невозможно убить, начнет задыхаться. В висках стучало, голова наливалась тяжестью, легкие горели от ледяного воздуха. Но в своих попытках хоть как-то продышаться Шеньшун перестал замечать холод.

Вдруг послышался слабый хлопок, словно кто-то над головой задумчиво ударил ладонью о ладонь. Нуар вскинул глаза и понял, что шаров осталось всего четыре. В его разуме еще не успел всплыть вопрос о том, куда делся один из распухших листьев летучего растения, как еще один шар вдруг разлетелся в зеленые светящиеся и одновременно искристые обрывки.

«Лопаются…» — устало догадался полуокоченевший, полузадохнувшийся страж.

В его теле образовалась странная щекочущая легкость. Приятная и слабо что-то напоминающая. И вскоре он понял, что. По лицу, трепля короткие волосы, заскользил быстрый ветер, болезненно царапая обожжено-обмороженную кожу. Ветер дул снизу вверх. То есть — лилия падала. Причем все быстрее и быстрее.

Шеньшун заметил, как слабоизогнутый корешок, в котором они укрывались, под встречным напором пытается отклониться в сторону, поддергивая длинную тонкую крылатку, но раз за разом опадая обратно вниз. Причем с каждым разом взмахи становились все шире и шире, а рывки крыла — жестче.

Не требовалось много ума, чтобы догадаться, отчего гигантское кленовое семя никак не может начать вращение и перейти в медленный плавный спуск: три уцелевших шара продолжали тянуть край крылатки вверх, удерживая в вертикальном положении. Их подъемной силы не хватало, чтобы остановить падение, но вот помочь путникам разбиться они могли запросто.

Нуар вскинул руку, приказывая стеблям истончиться у комля, — но лилия никак не отозвалась на его волю. Похоже, от холода она уснула так же крепко, как и Повелитель Драконов.

Ветер крепчал, красноречиво доказывая, что падение ускоряется все больше. Стебли напряглись, словно нити паутины, и мелко дрожали от натуги, шары под напором вытянулись в капли — но отрываться упрямо не хотели.

Шеньшуну оставалось только одно. Он нащупал рукоять меча, сдвинул оружие на спину и полез наружу, хватаясь негнущимися пальцами за тонкие корневые лохмотья, что местами торчали из клубня. Нуар не очень надеялся на успех — он был обязан хотя бы попытаться спасти повелителя от неминуемой гибели.

И тут нежданным помощником оказался ветер, который, набросившись стремительным вихрем, сперва подергал из стороны в сторону одежду, а потом принялся мягко, но настойчиво подталкивать нуара вверх. Перебравшись с его помощью на макушку корневища, Шеньшун пробил пальцами тонкую перепонку между твердыми прожилками каркаса крылатки — и сразу ощутил себя увереннее. Теперь ему было за что держаться. Так, делая окошко за окошком и крепко хватаясь за одревесневшие ребра лилии, он добрался до ближнего стебля, выхватил меч и перерубил его одним сильным ударом.

Растение резко просело вниз, ветер ощутимо подтолкнул стража выше. Шеньшун быстро продвинулся на пять шагов и рубанул комель второго стебля. Последовал новый рывок, на этот раз не просто к далекой земле, но еще и в сторону. Нуар от неожиданности едва не слетел со своего места и как мог крепче вцепился в прочные узловатые прожилки.

Лилия легла почти набок и сделала медленный поворот вокруг клубня. Потом второй, третий, четвертый, утягивая последний из шаров за собой. Тот, будучи заметно больше клубня, крутиться так же быстро не успевал, и стебель его стремительно превращался в жгут.

«Сейчас раскрутит в обратную сторону», — понял страж.

Но случилось другое. Стебель лопнул где-то посередине, надутый газом лист мгновенно исчез в вышине, а корень, увлекаемый изогнутым крылом, принялся раскручиваться и вовсе с дикой скоростью. Падение замедлилось — но на Шеньшуна внезапно обрушилась немыслимая тяжесть, перевернувшая его через голову и потянувшая не вниз, а вбок от клубня, пытаясь сорвать нуара с крыла и отшвырнуть в сторону. Да так яростно, словно его вес увеличился сразу раз в пять.

Шеньшун сжал пальцы что было сил, безуспешно нащупывая ногами опору и пытаясь спасти лицо от ветра, ставшего вдруг жестким и хлестким, как розга Хоттаку. Семечко крутилось, с низким воем опускаясь с невероятных небес, но куда оно летело, на какой высоте находилось — нуар даже примерно не представлял. Глаза слезились, лицо горело, руки гудели от натуги, мир вращался вокруг с такой скоростью, что небо, земля и облака сливались в единое бурое месиво. Это длилось целую вечность, долгие годы, много-много жизней — так показалось юному стражу. А потом внезапно произошел рывок, сделавший его тяжелее сразу в сотни раз. С оглушительным треском нуар оторвался от крыла и полетел…

Глава шестая

Она тщательно облизала ложку, с надеждой заглянула в миску, но та уже была вычищена до блеска:

— Да, так вправду удобнее, Сахун, — тяжело вздохнула Волерика. — Хотя просто ртом быстрее.

— Быстрее, — согласился кормитель. — Но только нос и подбородок постоянно грязные.

Порученная его вниманию женщина постоянно поражала юношу. Она с рождения умела разговаривать, она знала, кто такие боги и кому принадлежит она и весь удел, знала, что ей запрещена близость со смертными и нуарами, что покидать пределы гнездовья очень опасно и что даже в нем следует держаться подальше от глупых ящеров, не понимающих разницы между домашними и дикими существами. Что богам нужно безусловно подчиняться, а к любым двуногим можно обращаться с просьбами. И то же время она не знала, что такое ложка, откуда берется еда и вода, не имела понятия о зиме и лете, о ветре и дожде.

— Теперь мы пойдем гулять? — спросила она юношу.

— Да, пойдем, — согласился Сахун.

Страж богов особо предупредил слугу, что предсказательницу нужно почаще выводить на воздух и обращать ее внимание на небо и облака, на порывы ветра, что обязательно следует показать ей дождь, как только тот начнется, и если уж особо повезет — то и грозу. Повелитель Драконов считал, что восьмая должна сама получить и усвоить эти знания, чтобы те уложились в сознании женщины согласно с особенностями ее уникального ума. Если вложить в нее все это сразу при рождении — она станет воспринимать погоду так же, как и прочие рабы. И отвечать станет так же, как и все прочие.

— Ты мне покажешь, откуда берется вода? — совсем как ребенок, обрадовалась Волерика.

— Покажу, — кивнул Сахун и протянул ей руку: — Пойдем…

До ручья от шатра было шагов сто, не более. Ведя воспитанницу за руку, слуга, как и было велено, водил ладонью, указывая то на небо, то по сторонам:

— Помнишь, какой вчера дул ветер? А сегодня все тихо, ничто ни колыхнется. Мы бы уже измучились от зноя, если бы не облака. Плывут куда-то и плывут, плывут и плывут. Наверное, там, наверху, у них дует. А здесь нет. Совсем. Вчера облаков почти не было. Наверное, погода меняется. К дождю.

Женщина молча кивала. То ли запоминала его слова, то ли пропускала мимо ушей. Встрепенулась она, только услышав впереди звонкое журчание.

— Вот и ручей, — сказал Сахун, помогая воспитаннице перебраться через очередной толстый ствол Родильного древа. — По нему к нам вода и течет от самых Рыбьих отрогов. Рыбы там, говорят, изрядно водится.

— Ой, как ее много сразу!

Волерика попыталась сбежать по берегу, но не тут-то было: многие камушки по сторонам недавно вычищенного русла больно кололись острыми гранями. Женщина испуганно пискнула, отскочила назад, обиженно посмотрела на Сахуна. Юноше стало неудобно — сам-то он ходил в сапогах! Воспитанница же, разумеется, гуляла босиком.

— Давай подальше спустимся, — предложил он. — Там песок. Хоть кувыркайся — все равно не поцарапаешься.

— А почему все вы — и ты, и остальные смертные — ходите в одежде, а я без нее? — естественно поменялся ход мыслей провидицы. — У вас-то ноги ничего не царапает!

— Ты же совсем еще недавно родилась, — напомнил Сахун. — Вот и не успела тунику сшить. А нам всем уже много лет.

На самом деле, конечно же, никто Волерику одевать и не собирался. Даже на просьбу увеличить воспитаннице порцию, поскольку она не наедается, нуар гнездовья презрительно ответил, что нечего переводить еду зазря. За первые дни, мол, новорожденная и на половинной пайке не отощает, а вскорости ее саму на корм пустят. Нетрудно догадаться, что скажут Сахуну, если он попросит для воспитанницы выделанную кожу. В лучшем случае просто посмеются.

— Почему все смертные на нас так смотрят? — перескочила на другую тему Волерика. — Двое рабов, кажется, специально из шатров вышли, чтобы поглазеть.

— Они завидуют мне и любуются тобой. Ты самая красивая из всех существующих женщин.

— Откуда ты знаешь? Ведь в вашем гнездовье нет больше ни одной женщины!

— Меня перевели сюда всего три года назад, Волерика. До этого я жил в главном гнездовье. И видел очень многих женщин и девушек. Лучше тебя нет никого.

Но новорожденная, похоже, так и не поняла, что услышанным можно возгордиться. Она увидела впереди песчаный спуск и с радостным криком побежала вперед, пару раз кувыркнулась на теплом, мягком песке — как ей и советовали, — с ходу влетела в прозрачную воду… И испуганно закричала, округлив глаза:

— Она хол-лодная!!!

— Так вылезай, чего стоишь?

— Холодно! И ногам… Странно…

— Судорога? — испугался Сахун, прямо в сапогах и тунике влетел в ручей, подхватил Волерику на руки, вынес на берег: — Больно? Ногам больно?

— Н-нет… — мотнула она головой. — Только они не слушаются.

— Как это? Ну-ка, подними левую… — Воспитанница брыкнула ногой. — Теперь другую.

Волерика подкинула правой и рассмеялась:

— Как странно… А когда я попала в воду, они не слушались. И холодно очень…

— Сейчас согреемся… — Сахун поставил провидицу на песок и быстро скинул свою одежду, которая теперь не грела, а студила тело. — Побежали в шатер.

Вскоре они, на этот раз замерзшие оба, завернулись в покрывало, сберегая общее тепло. Юноша помог Волерике выпустить волосы наружу, чтобы холодные пряди не попадали ей на спину или плечи.

— Так намного лучше, — согласилась воспитанница и крепче прижалась к нему всем телом. — Зачем они нужны, такие длинные? Ведь больше ни у кого из зверей таких нет!

— Младенцы за них держатся, когда с мамой в родильном пруду плавают, — ответил Сахун. — Кроме нас, смертных, больше никто в прудах не рожает и в них не растет. Вот другим зверям волосы и не нужны.

— Откуда ты так много знаешь, Сахун?

— Просто я это своими глазами видел, Волерика. И сам так в детстве плавал.

— Наверное, это очень приятно, да? — спросила она и наивно добавила: — Так же приятно, как когда ты меня обнимаешь?

Юношу кинуло в жар. На миг вдруг подумалось, что быть разорванным в клочья — не такая уж страшная смерть. Ведь никто не вечен… Но здравомыслие, разумеется, быстро вернулось, и он лишь погладил ладонью ее плечи:

— Ты знаешь, Волерика, в главном гнездовье женщины свои волосы расчесывают. Чтобы не путались, чтобы красиво падали на плечи, струйками и косичками. Хочешь, я сделаю тебе гребень? Тогда ты тоже сможешь причесываться.

— Хочу! — тут же согласилась новорожденная, всегда готовая услышать или попробовать что-то новое. — Неужели ты можешь вырастить гребень сам, без помощи богов и нуаров?

— Не выращу… Но ты его получишь… — Он почти в упор смотрел в яркие зеленые глаза, ощущал на губах дыхание воспитанницы, почти не вслушиваясь в ее щекочущий шепот.

Корм… Почему обязательно корм?!

«Потому, раб, что больше она ни на что не годна, — всплыл в памяти ответ нуара. — Ее нельзя просто отпустить в гнездовье, оставить одной из женщин. Боги еще не добились нужного результата, и она только испортит породу. Ее потомки не дадут новым поколениям рабов ничего хорошего, но могут привнести не замеченные ранее недостатки. Самое безопасное — избавиться от нее и растить другую. Она еще никто, раб. Она всего лишь промежуточный образец. Боги поколение за поколением тянут их в нужную сторону. Испытывают, делают новых, испытывают, опять что-то меняют. Может статься, лет через пятьдесят появятся те, кому найдется важная работа, которые станут нарасхват, и для простоты размножения им позволят плодиться звериным способом. А нынешние… Они не женщины, раб, не думай об этом. Это просто похожие на нас существа. Выкорми хорошо это, и я поручу тебе новое. Увидишь, оно окажется точно таким же, разницу замечают только боги. Потом родятся еще и еще. И ты тоже привыкнешь, перестанешь привязываться, станешь хорошим кормителем: всегда сытым, хорошо одетым и уважаемым. Самые трудные — это три-четыре первых воспитанника. Когда сдашь забойщикам первого, сразу станет намного легче».

— Я сделаю тебе сапоги, — внезапно сказал Сахун. — Сапоги и красивую тунику. У меня спрятано немного кожи. Страж поначалу приказал давать, сколько захочу, вот и удалось отложить на всякий случай. Завтра принесу и сошьем. Я сделаю для тебя все, что угодно, только скажи.

Если уж Волерике суждено прожить всего пару десятков дней, пусть они станут для нее хотя бы счастливыми.

Глава седьмая

Шеньшун пришел в себя под полутораохватной елью, срубленной примерно посередине, с поломанными ниже по стволу ветвями. Нуар очень надеялся, что дерево сломал не он, хотя боль в ноге, спине и грудине ясно доказывала, что переломов было несколько и они только-только срослись. Да и то, что он, страж богов, потерял сознание — тоже многое значило. Похоже, ему досталось так крепко, что он почти умер… Но уже в который раз оказался сильнее смерти.

— Хорошо, зверья никакого рядом не оказалось, — пробормотал страж, проверяя свой слух и голос. — А то бы сожрали раньше, чем начал соображать…

Последнее, что он понял, так это то, что в руках у него по-прежнему одревесневшая жилка крылатки. Значит, это не он сорвался — это сломалось само семя.

«Мой бог! — обожгло его ужасом, и юный нуар вскочил, схватившись за рукоять меча. — Неужели Дракон погиб?!»

Вокруг, на удалении больше ста шагов, все было усыпано обломками деревьев, сучьями, свежей хвоей и листвой, обрывками крылатки и обломками ее «скелета». Похоже, вращаясь в своем падении с невероятной скоростью, гигантское кленовое семя расколошматило все, до чего дотянулось, еще прежде, чем рассыпалось само. Внешняя хрупкость лилии оказалась обманчива. Ее вращение, наверное, не смогла бы остановить даже скала.

Одно радовало: треск и грохот, сопровождавшие изничтожение ближних зарослей, наверняка распугали все живое на полдня пути, и никаких хищников в ближайшее время потерпевшим крушение можно не опасаться.

Это была единственная хорошая мысль, посетившая стража богов, рыскавшего среди месива из ломаных ветвей, колотых стволов, щепы и прочего мусора. Клубень, в котором летали они с Драконом, был довольно крупным, и даже в этом буреломе он остался бы заметным. И тем не менее…

Шеньшуна бросило из жара в холодный пот: неужели корневище разбилось? Если лилию ударило о землю с такой силой, что клубень разбился, то и Повелитель Драконов…

— Нет, нет, нет, — тряхнул он головой, отгоняя дурные мысли. — Этого не может быть!

Однако память продолжала подсказывать, с какой силой неведомая тяжесть пыталась сорвать его с крыла, швырнуть в сторону, с какой непостижимой мощью его размазало о ель, ломая кости и толстые сучья. Если клубень ударило о препятствие точно так же, лилия наверняка разбилась в брызги! Ведь корневища, в отличие от людей, не срастаются, и внутренние органы у них не восстанавливаются.

— Только не это, только не это… — Разбрасывая лапник, нуар добирался до земли, после чего переползал на четвереньках по пружинящему завалу дальше и снова зарывался в глубину. — Найдись, найдись, найдись… Найдись хоть кусочек!

После этой мольбы Шеньшун сообразил, что, если клубень разбился — его куски должны валяться в буреломе повсюду. А раз нет кусков — лилия цела. Нуар немного успокоился и продолжил поиски более методично. Ведь если крылатка всегда крутится вокруг семени — то оно должно находиться в самом центре разрушений. Правда, завал из ломаного леса на круг походил мало. Скорее, на плавно расширяющуюся, вытянутую полосу. Но у этой полосы тоже была середина.

Выбрав на глазок самый центр бурелома, страж богов раскидал ветки, ничего не нашел, отступил дальше, стараясь удерживаться на средней линии, снова разрыл, сдвинулся на пять шагов, добрался до земли, еще сдвинулся и… И почти сразу, под двумя слоями веток и осевшей сверху хвои, увидел желтую сочащуюся массу, подернутую тонкой пленкой инея.

— Повелитель!

Нуар воспрянул духом, оттягивая в сторону тонкие стволы молоденьких сосен, лапник, раскидывая щепу. Вскоре он наткнулся на торчащий из клубня жгут обломанного корневища, на котором когда-то держалась крылатка, потом ступил на землю.

Лилия почти не пострадала при посадке, подтвердив безмерную мудрость Повелителя Драконов. Спуск оказался достаточно медленным, плавным и безопасным. Раскрученное крылаткой корневище всего лишь глубоко вкопалось, вкрутилось в мягкий песок, что подстилал разрушенный бор. И чтобы добраться до норки, в которой провели весь полет исследователи, Шеньшуну пришлось разрыть песок на глубину почти по пояс.

Вскоре он увидел бога. Недвижимого, покрытого крупными хлопьями изморози, но к счастью — без единой заметной царапины. Стены норы тоже ощетинились толстым снежным ворсом и ощутимо дышали холодом.

Мертвенное безмолвие Дракона ничуть Шеньшуна не пугало. Он знал, что в холода оставшиеся в гнездовьях боги засыпают, а отогревшись — возвращаются к жизни без всякого для себя вреда. Его пугало то, что внутри огромного промерзшего клубня летний зной доберется до повелителя только через много, много дней. Так долго в незнакомом диком лесу еще нужно суметь продержаться.

Безусловно, нуар мог бы справиться с любым живым существом планеты, подчинить его своей воле и даже заставить служить, выполнять простейшие приказы. Но страж богов нуждался во сне. А когда спал — был так же беззащитен, как длинноухий мягкотелый кролик. Когда у хищников пройдет первый испуг, они наверняка подкрадутся, дабы узнать, что ж такое стряслось в некогда тихой, безопасной чащобе. И очень обрадуются появившейся буквально с неба добыче.

Выхватив меч, Шеньшун попытался просто изрубить толстую мякоть клубня над повелителем, но клинок оставлял на мерзлой плоти лишь белые щербины в полпальца глубиной. Колоться подобно льду лилия упрямо не желала. А когда после долгих стараний, на глубине в ладонь нуар дорубился до толстой одревесневшей прожилки, то отступил, поняв, что развалить клубень на куски успеет лишь к тому моменту, когда он и сам растает.

Недовольно бурча, юный страж спрятал меч, спустился в яму, обхватил голову бога руками, изо всех сил потянул на себя — и только крякнул от натуги. Повелитель Драконов даже не шелохнулся. При своих размерах весил он никак не меньше трех взрослых людей, да еще свернутые кольца плотно упирались в твердые, глубоко промерзшие стены норы. Шеньшуну такую тяжесть было не сдвинуть. А если и сдвинуть — бог, вытаскиваемый грубой силой, мог пораниться кожей о жесткие края убежища.

Вот когда юный страж остро пожалел, что так и не удосужился узнать, каким образом забойщики и варщики добывают огонь. Многие нуары носили на поясе сумочки с «огневыми камнями» — на случай, если придется заночевать где-то в лесу или если попадется неожиданная добыча. Шеньшун тоже намеревался обзавестись такими, но все откладывал на потом. Вот и дооткладывался! А ведь как хорошо было бы развести костер прямо перед входом в нору… Тут тебе и тепло, и свет. Долгий день исследователей небес уже катился к вечеру, и для полной радости на месте крушения скоро станет еще и темно.

Страж богов огляделся, надеясь найти какую-нибудь подсказку. Но вокруг были только сучья, обломки, растрескавшиеся пни и щепа.

— Стоп! — сам себя остановил Шеньшун. — Пеньки! Они-то живые!

Пара ближайших елей были заломаны на высоте в половину человеческого роста, и нижние ветви остались на стволе. А значит — были живы и достаточно сильны, питаясь корневой системой всего дерева. Управлять же растениями умел любой нуар. Пусть и не так хорошо, как боги, но достаточно для простейших работ.

Ухватившись за одну из ветвей, Шеньшун потянул ее на себя, мысленно приказав стать длиннее — и та немедленно подчинилась.

Облегченно переведя дух, нуар направил ветку в нору — тонким кончиком под Повелителя Драконов, — одновременно приказывая набрать толщину и поднять бога… Утолщиться-то ветка утолщилась, но вот поднять бога не смогла. Как быстро догадался юный страж — у нее просто не было хорошей опоры. Он велел ветке изогнуться в нескольких местах, чтобы оторвать Дракона от заледенелого корневища, но… Но после этого лапа отказалась выползать наружу. То ли застряла, то ли замерзла, то ли просто не понимала его приказов.

Вокруг уже смеркалось, и Шеньшун решился на отчаянный поступок: снова схватил бога за голову и со всех сил потянул к себе. К его удивлению, Дракон качнулся на еловой лапе в его сторону. Пусть слабо, но все же шевельнулся. Нуар поднатужился, оттолкнул повелителя в глубину норы, раскачивая, а потом снова рванул к себе. По инерции тяжелое тело сместилось немного к выходу. Самое большее — на палец, но все же выдвинулось из ледяного плена!

Воодушевившись, юный страж точно так же, с легкой раскачкой, стал дергать повелителя снова и снова, в увлечении уже совсем перестав проявлять уважение к богу. Но тому, оцепеневшему от холода, было, наверное, все равно.

Где-то к середине ночи, когда ветер уже совершенно разогнал облака, открыв взору Шеньшуна искристое многозвездное небо, навевающее теперь только недобрые воспоминания, стражу удалось вытянуть повелителя на взрыхленный ногами песок больше, чем наполовину. Дальше стало легче. Повинуясь воле нуара, две ветки одного из пней приподняли бога и сместили на три шага вверх и в сторону. Там Дракона приняли другие ветки и тоже перенесли на несколько шагов. Потом — еще живое молодое сосновое деревце, затем — почти не пострадавшая, только сильно помятая черемуха, еловый пень, береза, ольха, еще одна береза…

Так, шаг за шагом, Шеньшун смог переместить повелителя к краю бурелома еще до рассвета, где и отдал завершающий приказ: вынудил могучую вековую ель согнуться чуть выше комля, вогнать свои толстые сучья в землю по сторонам от бога и распустить от лап мелкие корешки, надежно укореняясь в песке. Теперь спящего на толстой хвойной подстилке Дракона надежно защищала от крупных хищников клетка из толстых деревянных прутьев, поставленных в несколько рядов. Никакому жруну, туполобу, синючнику или крокодилу через такое препятствие не пробраться, пусть хоть сдохнут рядом от голода! Мелких зверьков нуар опасался меньше. Они, конечно, в укрытие могли и пробраться — но были не в силах причинить властелину опасные раны. Впрочем, Шеньшун надеялся вовремя таких гостей отпугнуть. Они сами обходят крупных врагов стороной, и обычное сонное ворочанье с боку на бок отбывает у мелюзги охоту к нападению.

В быстро светлеющем небе мелькнула тень. Нуар тут же вскинул голову, поднял руку. Большекрылый сокол, повинуясь приказу, снизился, сел рядом на еловую ветку, глядя Шеньшуну в глаза.

Юный страж еще ни разу в жизни не пытался смотреть на мир чужими глазами. Но это умение давалось рожденным в Древе изначально, а потому он знал, что делать: установить волевую связь, затем, улавливая зрительные сигналы в разуме птицы, поймать картинку и наконец — просто отпустить пернатого, старательно удерживая получившееся единение.

Сокол стремительно взмыл в зенит, насколько хватило его сил, послушно описал круг и, торопливо хлопая крыльями, помчался к далекому гнезду. Внизу, под ним, с таким же облегчением плюхнулся на песок Шеньшун: он уже понял, что вокруг нет ни единого знакомого места. Ни озерца, ни холма, ни речной излучины. И теперь болезненно тер виски.

Правы были опытные стражи: после единения с глупой птицей сам надолго дуреешь, становясь похожим на цыпленка. Установить контакт с птичьими глазами легко: половина птичьего разума — это как раз зрение и есть. Даже с мышами такие попытки не проходят. Не потому, что они умнее, а потому, что картинки в их разуме куда меньше места занимают. Установить легко — разорвать трудно. Собственное сознание как бы глохнет и сделать это не догадывается. Большое усилие нужно приложить. И потом приходится долго мучиться головной болью.

Может быть, поэтому даже боги, способные смотреть на мир не только глазами птицы, но любого иного живого существа, все же предпочитают подползать к нужному месту сами, а не обходиться чужим взором.

— Жалко, огня разводить не умею, — снова посетовал Шеньшун, на этот раз вслух. — Раз выхода отсюда не нашел, мог птичку хотя бы зажарить да наесться. Если выберусь, обязательно огневыми камнями пользоваться научусь!

Без огня пришлось обходиться грибами и ягодами, благо черника возле места катастрофы успела поспеть в необъятных количествах. Только ешь, не ленись, да сыроежками с боровиками закусывай. Плотно набив живот, страж не без труда протиснулся между еловыми прутьями, каждое в руку толщиной, к своему повелителю и вытянулся рядом. Здесь было хорошо. Крона прикрывала от солнца, спасая от ожогов, зато теплый воздух свободно гулял из стороны в сторону, медленно и равномерно прогревая тело бога. Теперь нуару оставалось только ждать.

Шеньшун закрыл глаза и, благодаря бессонной ночи, мгновенно провалился в полное небытие.

Глава восьмая

Изготовление обуви, как известно, никакой сложности не представляет. Берется шкурка среднего крокодила, режется пополам, чтобы получились куски примерно локоть на полтора, после чего нога ставится посередине, а края загибаются наверх: сперва передний на ступню, потом задний, потом, с аккуратным закладыванием изгибов — боковые. Верх ровно обводится угольком, выпирающие наружу складки — тоже. Потом по этим линиям лишняя кожа срезается, из обрезков делаются шнурки: короткими кожа сшивается через дырки в местах складок, длинные же вдеваются спереди, чтобы завязывать, когда сапоги снимаются или надеваются. Вот и все, полдня неспешной работы. А инструменты для нее всегда под рукой: холодный уголек Сахун прихватил от очага на кухне, резак сделал на берегу, расколов подходящий камень.

За три года чистки ручьев и проток паренек научился отлично разбираться в камнях: он хорошо знал, как плотно укладывать булыжники, чтобы они и сами не осыпались, и берега удерживали, он навострился ворочать валуны намного больше себя весом, прикладывая силу к тем местам, в которых они наименее устойчивы, мог издалека метнуть камень точно туда, где ему нужно лежать, или наскоро обколоть одним другой, придавая удобную форму. Он знал, при соударении каких пород высекаются яркие искры, какие легко крошатся, какие при ломке дают острые грани, а какие — не поддаются вообще никакой обработке, хотя многие рабы из любопытства и пытаются их перетереть или растрескать.

Сахун так набил себе руку, что даже не сберегал на будущее наиболее удобные резаки. Подобрал камень, расколол, раскроил кожу получившимся лезвием[3] — выбросил. Голышей вокруг навалом. Коли опять понадобится что-то порезать — всегда можно отколоть другой резец.

С туникой обычно дело обстояло еще проще: выбирались три куска кожи, в одном делалась посередине овальная дыра для головы и разрез на грудь с отверстиями для шнуровки. К этому куску спереди и сзади подшивались длинные полотнища, насколько богатства слуги хватало — хоть до бедер, хоть до пят, — соединялись по бокам. И все, можно носить. Однако, одевая Волерику, Сахун вдруг столкнулся с неожиданным обстоятельством. Ибо спереди форма ее тела несколько отличалась от мужской. Даже весьма сильно отличалась.

Юноша примеривался и так и этак, мучаясь от подавляемого томления и пытаясь определить правильные размеры выпуклостей, прикинуть, как воссоздать их на почти готовой одежде. Его воспитанница хихикала от щекотки или от чего-то еще, то вдруг резко отстраняясь, то неожиданно, наоборот, удерживая его руку. Ей тоже было явно не по себе от желаний, тупо игнорирующих и разум, и запреты богов, одновременно и пугающих, и приятных.

К счастью, ничего плохого так и не случилось. Молодые люди смогли себя сдержать, и Сахун в конце концов радостно хлопнул себя по лбу:

— Знаю! Знаю, что нужно делать!

Старательно вымеряв ладонями на Волерике формы ее выпуклостей, он выскочил из шатра и очень скоро вернулся с двумя голышами очень близкого размера и формы. Оставив их, юноша схватил почти готовую тунику, опять убежал, на этот раз надолго, а когда вернулся — с ворота туники часто-часто капала вода.

— Прости, кожу нужно было хорошенько размочить… — Он снова очень деловито примерился к формам воспитанницы, прикинул их местоположение на тунике, засунул камни внутрь — один рядом с другим — и, наваливаясь всем телом, стал обтягивать влажной кожей один голыш, давя обеими руками на его края. — Давай, помогай! Нам ведь две выпуклости надо. Я эту сделаю, а ты вторую обжимай.

Волерика послушалась, так же, как он, растянув кожу на втором камне, потом спросила:

— И долго так сидеть?

— Пока не высохнет… — с натугой выдохнул Сахун. — Зато потом туника форму навсегда запомнит… Если сильно не мочить, конечно же… Хотя… Хотя и поправить всегда нетрудно… Так, давай меняться. Ты эту сторону теперь будешь держать, а я твою половину вытяну. А то они сейчас разные получаются.

За этим занятием их и застал нуар гнездовья Растущего, не без удивления воззрившийся на кормителя и одетую в новые сапожки восьмую предсказательницу, что вместе навалились на разложенную на песке тунику.

— Это еще что за глупость? — спросил он. — Ты пытаешься ее одеть? Зачем?

— Но ведь в одежде удобнее, страж, — поспешно стал оправдываться Сахун, беспокоясь, что не сможет объяснить, откуда взял шкуры для этакой своевольности. — Мы ведь все ходим одетыми!

— Она сидит в шатре, раб, а не бегает по зарослям и не лазит через скалы. Она не царапается о шипы и не раздирается о камни. Она сидит в тихом и уютном шатре! Зачем ей туника?

— Ты велел нам постоянно следить за погодой, — после короткой заминки нашелся Сахун. — Ночью бывает холодно, днем жарко. В одежде легче.

— Ерунда, — небрежно отмахнулся страж богов. — Сейчас не такие холодные ночи, чтобы замерзнуть, а до осени она, может статься, и не доживет. Если не пройдет испытания, конечно. Боги к зиме сделают другую — и что? Опять тратить кожи?

Волерика тихо охнула и посерела лицом.

— Но я… — растерялся от такой жестокой прямолинейности кормитель. — Но зачем?.. Почему?

— Потому что она должна знать, — обойдя тунику, остановился перед женщиной нуар. — Она должна знать, чем рискует в момент испытания, и очень постараться его пройти. Ты понимаешь меня, восьмая? Это будет совсем не невинная беседа с повелителями. Если ты не сможешь им ответить, тебя не станет. Вообще. Вместо тебя создадут другую.

Предсказательница, забыв о тунике, попятилась.

— Нет, не бойся, я не желаю тебе вреда, — покачал головой страж богов. — Я буду только рад, если ты окажешься успешной рабыней, и этой череды новорожденных больше не понадобится. Но во имя богов и ради себя самой, ты должна постараться сделать все, что в твоих силах!

— Когда это случится? — спросил Сахун.

— Боги проверяют результат на двадцатый день после рождения новой провидицы. Будь готова и постарайся их не разочаровать.

— Она сможет! Она ответит! — горячо воскликнул юноша.

— Ответит, — спокойно согласился страж богов. — Я в нее верю.

Разумеется, он знал, что испытания восьмая провидица не пройдет. Слишком уж мало поколений отделяло ее от простых смертных. Но богам нужны правдивые ответы. Поэтому страж должен сделать так, чтобы восьмая показала на испытании все способности, которыми только обладает. Чтобы не отчаялась раньше времени, не сдалась — но и не расслаблялась.

Да и хорошие кормители при Родильном древе богам тоже нужны. Юный раб оказался неплохим, заботливым. Надо же такое придумать — одежду воспитаннице сшил из утаенных шкур! Из него должен получиться отличный работник. Такой, что даже самых слабеньких и болезненных выхаживает. Если после забоя первых выкормышей не «перегорит», если научится переносить свои чувства, свое старание на новых воспитанников — то станет для гнездовья сущей находкой. Не менее ценной, нежели сама предсказательница. Сейчас важно со строгостью не перегнуть, чтобы не отбить у мальчишки охоту к работе и хотя бы исподволь к будущему испытанию подготовить, дабы потом не сломался…

— Слушай меня, раб… — кивнул Сахуну нуар. — Я прощаю тебя за кражу, раз ты старался не для себя. Заканчивай шитье. Все предсказательницы рождаются одинаковыми. Если эта разочарует богов и отправится к забойщикам, одежда пригодится следующей. Осенью туника будет очень кстати.

Юноша вскинулся, намереваясь что-то возразить, но страж жестом остановил его порыв:

— Держите тунику, кожа сохнет! Как бы не стянулась. Тогда придется все переделывать. Восьмая, ты красива. Надеюсь, ты пройдешь испытание, и эта туника останется твоей, пока не истреплется.

— Да-да, боги будут довольны! — подтвердил смертный.

«Наивный мальчик! Он все еще не понимает, что даже в случае самого большого успеха эта женщина никогда не будет принадлежать ему. Дрожит, боится, старается. Но ведь восьмую все равно заберут. Если не забойщики, то боги или нуары гнездовья, куда ее отправят работать. Родильное древо — это всего лишь место появления на свет. Готовься, юноша, отныне вся твоя жизнь будет чередой расставаний с теми, к кому привязался всем сердцем. А если не привязался — ты плохой кормитель.»

Но вслух ничего этого страж не сказал. Он только одобрительно кивнул, вскользь осмотрел стены и вышел за полог.

По крайней мере, за этот шатер он мог быть спокоен. Молодой работник у своей воспитанницы ни царапинки не допустит. А ведь немало и таких, кто новорожденным разве только похлебку даст поутру, да воды через раз принесет. Чего стараться, если все равно «в котел»? Вот тут точно глаз да глаз нужен, если не хочешь, чтобы старания богов прахом пошли.

— И ведь ящерам лентяев не скормишь, — буркнул себе под нос нуар. — Не хватает кормителей в гнездовье! Так не хватает, что хоть забойщиков к плодам отправляй!

В шатре же после уходя стража богов надолго воцарилось молчание. Пока Волерика не призналась:

— Я не смогу. Я не знаю, как смотреть в будущее и что-то предсказывать. Меня… Что со мной сделают, Сахун? Это будет больно?

— Ты должна, — ответил ей кормитель. — Обязательно должна!

— Что со мной сделают? — снова спросила она. Глаза женщины заметно повлажнели.

— Я не допущу этого, — мотнул головой Сахун. — Не позволю!

— Такова воля богов, — ответила рожденная Древом. — Мы должны исполнять ее, а не спорить.

Мысль о безусловном подчинении богам вкладывалась в сознание всех их творений так же глубоко и надежно, как необходимость дышать или утолять жажду. Отказаться умереть по их воле было для Волерики так же нелепо, как летать без крыльев или ходить вниз головой. Ее страшил лишь способ исполнения этого обязательства. Быстро или медленно? Придется мучиться — или она ничего не успеет почувствовать?

— Посмотри мне в глаза. — Сахун взял ее лицо в ладони и притянул близко-близко к своему. — Ты не умрешь!

— Умру. Я все равно умру… — Эта простая мысль внезапно сделала бессмысленными все те запреты, что останавливали ее желание весь минувший день. Она все равно умрет — так зачем и чего еще можно опасаться?

И это слово — «умру» — превратилось в первый в их недолгой жизни, преступный поцелуй. Запрет рассыпался, как гнилая деревяшка под ударом горного селя, и шатер стал местом горячей страсти между изделием холодного разума и порождением звериной природы.

С этого мгновения им двоим было уже больше нечего терять. Только брать. Ведь до испытания оставалось еще полтора десятка дней. Целая жизнь! Можно успеть очень и очень многое.

Глава девятая

Ночью к убежищу приходили волки. Мохнатые и горячие, они были властелинами здешних земель в нескончаемые холодные зимы, когда крупные хищники откочевывали на юг, а мелкие прятались по норам, ямам или другим убежищам и впадали в долгую спячку. Вот тогда-то волки разворачивались во всю свою удаль, наводя ужас на прочих жителей лесов. Однако с весенним теплом возвращались более ловкие, быстрые и сильные звери, вынуждая волков таиться и прятаться в ночи.

Возможно, отъедаясь зимой и умело прячась летом, они и смогли бы стать главными хищниками северных лесов — но, увы, имея горячую кровь, волки, как и люди, нуждались в пище постоянно, чуть ли не каждый день. И потому в годы засух или затяжных дождей, когда способные голодать хоть целый год ящеры лишь с изумлением обозревали опустевшие окрестности, не желающие кормить своих обитателей — волки, как и другие теплокровные, вымирали целыми стаями и стадами, чтобы потом многие годы снова постепенно набирать былую численность.

Отдохнувший за день нуар сразу ощутил поблизости движение, поднял голову и одним словом заставил мохнатых гостей замереть. Некоторое время он размышлял, как бы использовать забредших зверюшек — но ничего не придумал и просто ослабил свою волю. Волки тут же сорвались с места и без понуканий удрали куда-то за бурелом. У Шеньшуна возникла уверенность, что больше они к убежищу и близко не подойдут.

Новым днем, когда он обирал чернику с ближнего ягодника, к месту крушения прибрел каралак — крупный двуногий ящер, очень похожий на жруна, но с длинной, чисто крокодильей пастью. Так же, как и жрун, он имел сильные руки, почти вдвое больше человеческих. Впрочем, на огромном теле они все равно казались куцыми неуклюжими отростками. Зная про стремление богов снабжать свои творения руками, смертные верили, что каралаки — это просто одичавшие жруны, одни из первых. Тем более, что эти гиганты тоже были падальщиками. Да оно и понятно: в густом лесу великану невозможно ни за добычей побегать, ни заметить ее в густом переплетении крон. Вот тухлятинка — другое дело. Она сама себя запахом за много дней пути выдает — только собирай. И чем крупнее падальщик, тем труднее его отогнать от добычи другим любителям дармовщины.

Каралаки были столь безобидны, что Шеньшун даже никак не стал воздействовать на неожиданного гостя. Просто выпрямился и посмотрел, как живая мясистая гора безуспешно потыкалась мордой в толстые еловые сучья, повела носом, сделала несколько шагов, легко раскидала лапник и ломаные стволы на краю завала, выдернула оттуда что-то бурое, размером с быка, быстро заглотила, потопталась еще немного и зашагала дальше.

Страж богов гнилью не пах — и никакого интереса у ящера не вызвал.

На третий день от обилия грибов и ягод нуара начало пучить. Он, вроде, и не голодал — но травяная диета стала ему сильно докучать. А охотиться, не располагая огнем, смысла не имело.

Между тем Повелитель Драконов, хотя и сделался теплым на ощупь, не подавал никаких признаков жизни. Шеньшун начал опасаться, что богу нужна помощь, оказать которую из-за своей глупости он не в силах. Ведь мог, мог поинтересоваться у хранителей гнезда, что и как полагается делать в похожих случаях — однако и в мыслях такого не возникло… И вот к чему это привело: остался наедине с богом — ни живым, ни мертвым, — не зная, что с ним делать, как согреть и где искать свое гнездовье.

К полудню неподалеку от убежища опустился на макушку сосны крупный темный ворон. Нуар воспользовался такой возможностью и еще раз оглядел окрестные земли с высоты, на которую только птица могла подняться. И не просто осмотрелся, а вынудил ее совершить под облаками широкий круг.

Увы, ни знакомых очертаний в ближних реках и холмах, ни каких-либо дымов или приметных скал он снова не заметил… Однако внезапно вспомнил, что на Болотной тропе как-то слышал мимоходом от одного из старших стражей, будто все ручьи и реки по северную сторону Пологих гор, сколько бы они ни петляли, как бы ни выкручивались, в конце концов всё едино впадают в одну-единственную, обильную, полноводную реку, которая несет свои воды в сторону заката. Уже там, среди угодий, относящихся к святилищу Элам, эта обширная река впадает в море.

— Если бы мне было нужно к соседям, то дорогу я бы нашел легко, — вслух посетовал Шеньшун, ослабляя волю и отпуская ворона. — Достаточно просто идти по течению. А вот своего гнезда почти под боком не сыскать!

Голову снова заломило, да так, что нуар, согнувшись, отчаянно ею затряс. А когда пришел в себя, то в разуме осталась одна до наивности простая мысль: «Если попасть к богам рода Элам, они легко укажут путь к дому. Ведь мудрого Повелителя Драконов знают все, и место его гнездовья тоже всем известно!»

Эта простая идея заставила Шеньшуна тут же сорваться с места и помчаться по следу каралака, благо огромная туша оставляла за собой довольно широкую тропу из поваленных молодых деревьев, ломаных ветвей и глубоких ям от лап в мягкой песчаной почве.

Ящер, навестивший укрытие воздухоплавателей день назад, никуда не торопился. Он часто останавливался, принюхиваясь к ветрам и почесываясь о толстые деревья, разрывал русла тонких ручейков, чтобы было удобнее пить огромной пастью, подолгу топтался на возвышенностях, выбирая для себя дальнейший путь. И нюхал, нюхал, нюхал, ища в воздухе подсказку о местонахождении возможного обеда. Благодаря этой чудесной лености гигантского падальщика нуар и смог нагнать его всего за несколько часов бега, заставил замереть и с ходу взбежал по длинному хвосту на холку, словно это был не далекий сородич рослого жруна, а приземистый и медлительный спинозуб.

— Поворачивай!

Человеческой речи каралак, разумеется, не понимал — но воле стража богов противостоять не мог. Потоптавшись на месте и снеся при повороте длинным мясистым хвостом целый рябинник, что расположился в уютной болотине, ящер широкими шагами помчался к месту падения летающей лилии. Еще до сумерек он остановился возле укрытия Дракона, терпеливо дождался, пока ель поднимет свои вросшие в землю, толстые сучья, передними лапами осторожно вытянул из укрытия безвольное тело бога и размеренно зашагал с ним через сухой прозрачный бор.

Дабы не рисковать зря, полагаться на свою память Шеньшун не стал. Поэтому сперва каралак направился к роднику в сырой низине, из которого нуар утолял жажду все последние дни, потом по этой же низине, вытаптывая молодые березки и ольховник, добрел до протоки в три человеческих шага шириной. Дальше, уже в мертвенном лунном свете, ящер добрался до настоящей реки, русло которой не могли перекрыть даже падающие в воду с берегов, подмытые течением, могучие ели. Повинуясь воле нуара, падальщик вышел на самую стремнину и повернул вниз по течению.

Шеньшун выбрал этот путь вовсе не из желания помучить покорного гиганта. Просто посередине реки и упавших стволов было меньше, и дно ровнее, и деревья дикой чащобы путникам не мешали. Да и путь в давно наступившей ночи был виден куда лучше. Что до глубины — вода здесь едва скрывала ящеру ноги, не касаясь даже кончика хвоста Повелителя Драконов.

Каралак шел спокойно и размеренно, слегка покачиваясь с боку на бок. Под его лапами иногда испуганно всплескивали крокодилы, шарахаясь к берегам, выскакивали блестящими свечками рыбы, раскидывая белые, как льдинки, брызги. Время от времени в чаще вспыхивали чьи-то завистливые глаза — то парами, то целыми россыпями, — кто-то шуршал, пробираясь совсем рядом через кустарник… Но напасть на столь крупную дичь здешние хищники никак не решались. Когда же стало светать, таинственные обитатели темноты бесследно исчезли, уступив кустарник разноголосым птичьим стаям, а пляжи и отмели — сонным коротколапым крокодилам.

Ближе к концу дня двуногий гигант добрел до очередного притока, оказавшегося едва ли не более широким, нежели тот, по которому двигались они. Река сделалась столь полноводной, что соваться на глубину Шеньшун уже не решился, опасаясь застудить бога. Он повел ка-ралака на удалении всего лишь трех десятков шагов от южного берега — подальше огибая острые, грубо заломанные вершины упавших деревьев и держась ближе к земле на отмелях или вдоль влажных луговин. Но даже здесь то и дело встречались ямы, в которые ящер проваливался до самых передних лап.

После того, как Повелитель Драконов в третий раз с головой ухнулся в воду, нуар смирился с неизбежным и у первого же встреченного бора повернул к суше. Выпрямившись во весь рост, каралак опустил бога на нижние ветви одной из высоких сосновых крон, дождался, пока следом переберется маленький человечек, отступил и медленно побрел дальше по мелководью, вскинув морду и старательно принюхиваясь к дуновениям прохладных ночных ветерков. Судя по поведению, он даже не заметил, что полтора дня находился в позорном рабстве.

Впрочем, ум никогда не являлся сильной стороной крупных тварей. При своих размерах и простоте питания — они прекрасно обходились и без него.

Последним усилием воли Шеньшун загнул ветки дерева вокруг себя и повелителя, превращая крону в единую шарообразную клетку, и тут же с облегчением заснул.

Теперь, на большой реке, страж богов мог продемонстрировать всю свою лихую удаль! Он поймал самого крупного крокодила, вместе с Повелителем Драконов устроился ему на широкую спину со множеством костяных гребней и помчался, помчался по волнам — вверх-вниз, вверх-вниз, все быстрее и быстрее, громадными прыжками, получая после каждого болезненный пинок крокодильим гребнем то в спину, то в бок, то по копчику. После особенно сильного тычка нуар не выдержал, открыл глаза…

…И понял, что оказался на пути могучей грозы. Черные тучи уже захватили половину неба, стремительно накатываясь на реку, порывы ветра раскачивали высокую сосну с такой легкостью, словно играли с хрупкой соломинкой. Ствол жалобно трещал, плача смолой и роняя хрупкие нижние ветки. Где-то неподалеку послышался громкий хлопок, словно некий гигант ударил в ладони над самым его ухом, послышался шум падающего дерева.

Страж глянул под ноги и понял, что падать придется высоко. За себя он, естественно, не беспокоился — но вот бога камни внизу могли здорово покалечить. Оставалось одно: заставить дерево наклониться к воде, подрубить комель мечом и сплавляться прямо в кроне, благо волны были невысокие. Ураган, развлекаясь с лесными чащами по берегам, до самой реки почти не добирался.

Шеньшун уже наложил руки на ствол, когда ветер внезапно стих. Нуар оглянулся, подняв глаза к небу, и оно ответило ему сразу четырьмя ослепительными молниями и оглушительным громом, вслед за которым резко обрушились плотные потоки воды.

Не имея под руками ничего более, страж попытался накрыть повелителя собой — хотя бы голову и верхнюю часть длинного тела. Небо снова сверкнуло, грохотнуло, и тут он услышал тихий приказ:

— Отодвинься…

— Жив! — не удержался от радостного клича нуар. — Ты жив, повелитель!

— Мне нравится дождь, — тихо ответил бог. — Не мешай ему.

— Но почему так долго, повелитель? — с огромным облегчением Шеньшун забрался по сучьям немного выше и уселся по другую сторону ствола. — Ты заснул меньше, чем за четверть дня, а просыпался почти пять!

— Это кровь, страж. Пока бьется сердце, она быстро разносит холод по всему телу. А когда сердце стоит, обратно в глубину тепло пробирается очень, очень медленно. Но теперь кровь течет снова, и теплый дождь будет кстати. Где мы, нуар?

— Не знаю, повелитель, — виновато опустил голову Шеньшун. — Не вижу вокруг ни одной знакомой скалы или протоки.

Мудрый властелин надолго замолчал, потом шелохнулся, заструился по сучьям, обвиваясь вокруг ствола. Его голова замерла на расстоянии вытянутой руки перед лицом слуги:

— Слухачи Зеленца мне ответили. Мы где-то недалеко от южного гнездовья. После дождя нас найдут. Теперь расскажи мне, что случилось с нами в полете? Не помню, когда я заснул. Опиши все с самого начала. Подробно. Лилия оторвалась от болота… Что было потом?

Когда Шеньшун завершил свой рассказ, не только успела закончиться гроза, но и сами тучи медленно уползли в сторону восхода, и с небес, замусоренных лишь мелкими облачками, жарко засветило солнце.

— Жаль, я не видел этого сам, — с горечью произнес Повелитель Драконов. — Смотри в небо. Зеленец поднял своих ящеров, они кружат по сторонам гнездовья, все шире и шире. Когда мы увидим хоть одного, он поймет, где нас забрать.

— Слушаю, мой бог. — Нуар поднялся еще выше и замер, наблюдая на горизонтом.

Незадолго до заката повелитель разглядел на севере, у самого края небес, медленно плывущего с раскинутыми крыльями дракона. Спустя несколько мгновений, следуя приказу, переданному через далекого слухача, ящер послушно качнулся из стороны в сторону и отвернул к родному стойлу. Теперь Зеленец знал направление, в котором дожидается помощи его учитель — и ранним утром над рекой промчались сразу три могучие птицы и ловко опустились под сосной. А в полдень Шеньшун, сытый, слегка хмельной от горячего отвара чабреца с шиповником, сухой и отогревшийся у костра, уже повторял историю полета в пещере Поющего ущелья, облюбованной учеником мудрого бога для своего жилища.

Польщенный вниманием сразу двух богов, Шеньшун старался вспомнить все до мельчайших подробностей, и в этот раз не остановился на моменте падения, добавив впечатления от искореженного семенем леса и о своих стараниях пробудить бога.

— Разводить костер было нельзя! — внезапно перебил его признания Зеленец. — Излишний нагрев только одной части тела приведет к тому, что пока бог пробудится целиком, места, согревшиеся раньше, успеют отмереть и даже начнут загнивать. Это могло убить, а не спасти учителя!

Нуар внутренне похолодел, на миг представив себе, что он чуть было не натворил.

— Даже пытаясь согреть спящего холодного бога своим телом, можно причинить ему ожоги! — сурово продолжал ученик Повелителя Драконов. — Покрывало, спасающее от солнечных лучей и летнего воздуха, будет намного полезнее тепла, особенно попадающего только с одной стороны!

— Я виноват, — побелевшими губами пробормотал Шеньшун. — Я достоин смерти.

— Ты поступил правильно, — с легким шипением ответил ему Дракон. — И теперь не ошибешься в будущем. Глупо карать стража, спасшего своего господина и получившего полезный опыт. Напротив, ты достоин награды. Чего ты желаешь, нуар? Новую одежду, пищу, оружие, право на детей? Говори!

— Я хочу знать, повелитель, как найти самый быстрый путь к богам из любых необитаемых земель, — склонил голову Шеньшун.

— Повтори, — с явным удивлением переспросил ученый, высоко подняв голову и глядя на него сверху вниз.

— Прости, повелитель, — сглотнул юный страж. — Когда я понял, что не знаю, куда попал, то хотел спуститься по рекам к морю, во владения рода Элам, чтобы они указали путь в твое гнездовье. Я узнал про такую возможность случайно… Боюсь, повелитель, что, если бы мы упали в другом, совсем незнакомом месте, я уже не смог бы найти путь к дому. Позволь мне узнать заранее, из каких мест, как и в какую сторону следует выбираться, если мы окажемся вдали от твоих угодий.

— Он желает летать снова, Зеленец! — Стремительный бросок могучего тела, и Повелитель Драконов обвился вокруг нуара плотными кольцами, сжал его так, что треснули кости, а в глазах потемнело. Но в словах бога звучал не гнев, а восторг. Властелин почему-то радовался мыслям стража так, словно на миг счел его равным прочим ученикам. Удушающие кольца опали, бог величественно отполз к Зеленцу, и Шеньшун услышал его суровую волю: — Ты останешься здесь на четырнадцать дней и получишь от памятников все искомые ответы о землях, родах, святилищах и местах, где они стоят. Узнаешь, где и куда текут реки, в каких сторонах лежат мертвые пустыни, а где — приятные для отдыха долины, какие и где есть удобные пути и как их быстро обнаружить. Посмотрим, на что способен двуногий страж, возжелавший знаний высшего существа.

Повелитель вовсе не гневался. Но в голове у него восторг сменился любопытством. А вдруг в стражах удастся использовать не только руки и волю, но и ум? Это сулит большие удобства в исследованиях, освобождение разума богов для более важных мыслей. Осталось понять, сколь велика та частица разума, что смогла проникнуть в сознание этих особей? Если это молодое создание способно осуществить хотя бы половину того, что просит…

— Через четырнадцать дней ты должен быть готов к испытанию! — твердо решил он.

И награда Шеньшуна моментально обратилась его повинностью.

Глава десятая

Юного стража спас Зеленец — молодой, но уже знающий бог, выбравший главным интересом изучение смертных, в которых поколение за поколением Повелитель Драконов развивал способности мозга, а не тела. Достижения были пока не очень велики, но рожденные Древом и воспитанные Зеленцом слухачи уже могли различить голос бога на удалении почти в сто дней пешего пути или за два дня полета сильного ящера, а памятники надежно хранили всю мудрость, собранную за долгий век ученого всеми родами планеты.

Разумеется, жизнь смертных была коротка. Во избежание риска, памятников в гнездовье молодого бога было всегда не меньше полусотни, а слухачей — около полутора десятков. Все они обитали в пещерах. Бритые наголо, полуобнаженные, тощие и бледные, бродящие от стены к стене с большими безумными глазами, они вызывали священный трепет у обычных людей, приносивших им пищу и дрова для костров, что горели день и ночь в нескольких залах, поддерживая приятное тепло и даруя трепещущий алый свет.

И слухачам, и памятникам было проще общаться с богами, нежели со смертными или даже нуарами — однако Зеленец, постоянно находясь рядом, с легкостью переводил невнятную речь хранителей мудрости в яркие образы, которые вспыхивали прямо в сознании Шеньшуна. Страж видел самые приметные горы и озера планеты, рукотворные маяки для драконов, поставленные там, где удобные воздушные пути долго тянулись над однообразной местностью, видел острова и берега, видел храмы и гнездовья, видел землю — такой, какой она представлялась с высоты птичьего полета. Он запоминал изгибы и направления рек, бессточные моря, доступные перевалы и непроходимые джунгли. Зубрил — куда идти, что искать, как выбираться, если вдруг свалишься с неба на южный Полуледник, на Осиные земли, Водяные острова или Водяную же сушу.

Усвоить хотя бы малую толику знаний из бездонного хранилища памятников оказалось не так-то просто, иногда юному нуару казалось, что его голова загорится от натуги и просто расколется, как перезревший кочан, — но в такие моменты Зеленец начинал снова и снова выспрашивать его о подробностях полета, отвлекая и позволяя немного расслабиться. Вероятно, молодой ученый стремился наиболее полно перенести описание столь великого прорыва в память своих слуг. А может — просто пытался как можно лучше подготовить стража к грядущим испытаниям.

В сумрачных каменных пещерах, что надежно защищали память Повелителя Драконов от хищников, несчастных случаев, непогоды и прочих опасностей, от жары и холода, время не ощущалось. Только смертные иногда приносили свежие фрукты, ароматные варева и печеное мясо, наполняли толстые большие кадки, выращенные из корней дуба, холодной водой. Но как часто они это делали, приходили на рассвете или вечерами, или несколько раз в сутки — нуар не знал. Шеньшуну казалось, он только начал свое учение — но как-то раз, совсем внезапно, разорвав в клочья картинку бездонного, растянутого с востока на запад озера Света, окруженного скалистыми берегами, Зеленец объявил:

— Тебе пора, страж богов! Повелитель Драконов ждет тебя у Серой топи. Скотники выводят отдохнувшего ящера к Кривому Зубу за ущельем. Ступай туда. Послезавтра узнаем, на что ты годен.

После полумрака каменных подземелий утреннее солнце ударило по глазам столь ярко, словно нуар снова оказался в корне лилии высоко в черном небе. Свежий воздух наполнил легкие сочным густым воздухом, заставившим сердце биться вдвое чаще и охолонив все тело волной бодрости.

Последний подарок Зеленца: Шеньшун знал, где находится Кривой Зуб. Быстро сбежав по каменистой осыпи, нуар перескочил тощий, весело журчащий ручеек, миновал плотный густой кустарник усыпанной коричневыми стручками акации, что на деле служил внешней стеной загона, потом, прыгая с уступа на уступ, поднялся на узкую площадку, на которой недовольно щелкал длинной крокодильей пастью молодой дракон, и вскинул руку, приказывая тому опустить голову.

Ящер подчинился. Нуар нырнул ему под крыло, подпрыгнул, хватаясь за сухую чешуйчатую шею, с размаху забросил свое тело выше, оседлал широкую холку между крыльями и приказал лететь.

Дракон тут же прыгнул, скользнул над запыленными смертными, что складывали из плит известняка лестницу к слабо дымящей пещере. Шеньшун помнил, зачем: чтобы не соскальзывать с крутой обледенелой осыпи зимой. Но откуда пришло это знание в его и без того перегруженную голову — так и осталось тайной.

Самый удобный путь из южного гнездовья ящер знал лучше Шеньшуна. В конце ущелья он отвернул влево, к озаренному солнцем обширному горному склону, и широко развернул крылья, ловя восходящие потоки. Нуар не стал ему мешать, а когда легкие кучевые облака стали совсем близки, не столько велел, сколько подсказал дракону, что повернуть отсюда лучше всего на север. Тот коротко, по-вороньи, каркнул, наслаждаясь ничем не ограниченной свободой, заложил крутой вираж и помчался к далекому горизонту.

Юный нуар впервые летел один и не знал, как правильно управлять полетом. А потому старался не мешать дракону, полагая, что самый удобный и легкий способ движения тот выберет сам. Шеньшун лишь изредка, очень осторожно касался его сознания, вкладывая интерес именно к северному горизонту и желание подняться как можно выше.

Получалось, вроде как, неплохо. Крылатый зверь, по одному ему ведомым приметам, издалека угадывал места с восходящими потоками, медленно кружил в них, набирая высоту, потом соскальзывал, быстро разгоняясь. Тут же начинал вкрадчиво шелестеть ветер по мелким сухим чешуйкам, холодный встречный поток заставлял слезиться глаза, трепал волосы, задорно насвистывал в самые уши. Стремительно уносились назад редкие сосновые боры, сверкающие болотные прогалины, густо-зеленые лиственные чащи, темные до черноты ельники, молниеносно проскакивали под ногами извилистые реки и ручьи, небольшие озерца. А потом вдруг наступала тишина и покой, солнце быстро согревало лицо и руки, ветер исчезал совершенно, словно никогда его и не было. Это ящер, найдя поток, замирал в нем, описывая широкие круги, — он словно нежился, утопая в воздушном пространстве, будто в мягкой копне свежесобранной травы.

Высота, терпение, наука Зеленца и опыт прежних полетов принесли успех юному нуару. Около полудня он заметил вдалеке знакомые излучины, похожие на верховья реки, что текла через главное гнездовье. Поворачивать и проверять себя Шеньшун не стал — зачем терять время и утомлять ящера? Куда более уверенный в себе, нежели утром, он лишь слегка подправил линию полета. Впереди теперь должен встретиться канал, подпитывающий гнездовье новой ученицы повелителя, а затем — высокие холмы со скалами на вершинах, из которых истекает ручей, питающий Родильное древо. Там сразу и будет ясно, промахнулся он или нет.

Холмы со скалами вскоре поднялись над горизонтом по левую руку. Это означало, что канала страж не увидит, а также то, что до Серой топи осталось совсем недалеко. Шеньшун немного не рассчитал правильный путь — но не заблудился. От истоков ручья промахнуться было уже совершенно невозможно.

Страж богов невольно заторопился, его нервозность передалась дракону, и тот чуть ли не впервые за время пути стал взмахивать крыльями, а не парить. Впрочем, это уже не имело особого значения: внизу стремительно промелькнула Болотная дорога, край топи — ящер вскинулся и быстро, с привычной ловкостью, вцепился в одну из крайних скал.

— Я здесь, повелитель! — громко сообщил нуар, еще даже не видя бога.

— Посмотри на топь. — Это был приказ, но в нем проскользнула и эмоция похвалы. — Ты можешь что-нибудь сказать?

На болотине набирала вес и размеры новая, молодая лилия. Клубень чуть приподнимал тину и ряску, прямо от него в стороны расходились пять стеблей. Листья, пока еще не больше двадцати шагов в ширину, только-только начали набухать. Крылатка же и вовсе походила на рассыпанную в стороне от клубня коричневую плесень.

Шеньшун сразу понял, что изменилось в болотном растении: стебли росли не от крылатки, а от корня. Это означало, что обрубить их можно будет прямо из норы, не вылезая. И еще — эта лилия корнем была вроде как уже сейчас крупнее той, на которой они летали. И крылатка длиннее…

— Если на крыле не будет ни одного листа, — указал на лилию Шеньшун, — нас будет постоянно крутить ветром.

— Жди! — В ответе бога смешались и удивление, и одобрение, и согласие. И недовольство, что теперь понадобятся дополнительные старания.

Похоже, Повелитель Драконов провел у Серой топи все последние дни, выращивая лилию для нового полета, изменяя оставшийся саженец к более удобному виду. Новый лист, да еще в неожиданном месте, требовал к себе внимания на лишних полдня. Оставить хлопоты на потом бог тоже не мог: сделанный позднее росток не успеет накопить газ и набрать форму. Создавать его требовалось именно сегодня и сейчас.

Боги были всесильны, но… Но не всемогущи. Им беспрекословно подчинялись и звери, и растения — но ни одна травинка, ни одно дерево не способны сделать большего, нежели это позволят корни, питающие их воды и перегной. Как ни одно животное не выполнит своих работ, если его не накормить и не напоить. Не позаботишься о питании — твои рабы умрут от старания, но ничего не выполнят.

Корни лилии отдавали сейчас своим огромным листьям все, что могли. Новый мог вырасти либо вместо какого-то другого листа, либо естественным путем: медленно, набирая размеры по мере развития новых корней. А значит, следовало прямо сейчас проклюнуть на крылатке почку, раскрыть ее в лист — и ждать.

Дабы не мешать повелителю, Шеньшун отступил от края болота, забрался на ближайшую скалу и замер на ней, положив ладонь на рукоять меча и обозревая окрестности. Все-таки он был стражем и всегда в первую очередь думал о безопасности своих богов.

Уже незадолго до сумерек в небе промелькнул дракон, снизился над скалами, закружил сверху. Снизу ящер казался двухголовым — голова Растущего смотрела вниз рядом с головой зверя, а толстая шея дракона все равно была тоньше сильного тела бога.

— Я ждал тебя, учитель, — сказал с высоты Растущий. — Начал беспокоиться.

— Нужно закончить работу, — ответил Повелитель Драконов. — Встретимся завтра.

— У меня родилась предсказательница, — напомнил ученик. — Она освоилась и готова к испытанию.

— Это всего лишь восьмое поколение, Растущий. Так быстро заметного развития проявиться не может. Обождем. Нам и без нее есть что сказать родам в храме Океанов.

— Да, учитель, — не стал спорить молодой бог. — Встретимся завтра.

Двухголовый дракон завершил неторопливый круг вокруг Серой топи и бесшумно заскользил к северу.

Вскоре поднялись в воздух и повелитель со стражем. На мелководье возле главного гнездовья они приземлились уже глубокой ночью. Бог с легким шелестом скользнул к себе в покои. Шеньшун, пробравшись по освещенному светлячками и гнилушками, мягко проседающему под его весом лазу из ветвей в комнаты стражей, забрался в свой жесткий, растерявший траву и мох гамак, который уже давно следовало хорошенько перетрясти. Но не заниматься же этим в темноте?

Он проснулся, как от толчка, нутром почуяв неладное — и успел перехватить занесенную над лицом руку с ивовой розгой. Вскочил, отпихнул старшего нуара и выхватил меч:

— Никак не уймешься, Хоттаку? Ну, давай, подходи. Чего застыл?

— Взбучку получишь потом, — ответил старший страж. — Идем, повелитель почему-то желает взять тебя с собой.

И вскоре, не успев даже позавтракать, они уже рассекали прозрачное и чистое, без единого облачка, небо, уносясь на юг вслед за Драконом и Растущим, который тоже взял одного из стражей в неведомое пока Шеньшуну путешествие.

Глава одиннадцатая

Сахун и Волерика, взявшись за руки, прогуливались с закатной стороны Красных скал. Вечера к концу лета становились все прохладнее, а здесь, в тихом, закрытом от ветра и освещенном закатным солнцем уголке, было тепло и уютно до самой ночи.

— Небо какое ясное, — больше по привычке, нежели из желания исполнить свой долг кормителя, указал Сахун. — И не поверишь, что вчера поливало, как под водопадом. Гроза какая была… Я думал, шатер сдует.

— Да, я тоже испугалась, — признала восьмая предсказательница и крепче сжала ладонь молодого человека. — Как у нас крыша не протекла, даже непонятно. Там ведь только веточки да листья. Почему вода сквозь них не просачивается?

— Ей по веткам и листьям течь проще, чем насквозь пробираться, — пояснил Сахун. — Главное — крышу потолще застелить, чтобы тяжелыми каплями не пробивало. И уклон крутой сделать. Тогда дождь сперва среди стеблей застревает, а потом по ним в стороны струится, а вниз не капает.

— Откуда только ты все знаешь? — изумилась женщина.

— Когда ручей вдалеке от гнездовья чистили, приходилось и шалаши от дождя делать, и корни на обвязку копать, и деревья рубить, — пожал плечами юноша. Рядом с воспитанницей он ощущал себя умудренным жизнью мужем, хотя внешне рожденная Древом выглядела более зрелой и опытной, нежели Сахун. — Коли промокнуть или замерзнуть не захочешь, быстро всему научишься. Тебе, кстати, не холодно?

— Ну, что ты, Сахун, — огладила женщина тунику, плотно облегающую ее красивое и сильное тело. — Теперь мне не страшен никакой мороз.

— Ты еще не видела настоящего холода, — улыбнулся юноша, уже успевший пережить почти два десятка зим, отпустил ее руку и обнял за плечо: — Ничего, к заморозкам мы чего-нибудь придумаем, маленькая моя.

— Нас кто-то ищет, — подняла она голову.

— Ничего не слышу, — отступив, закрутил головой кормитель.

— Ищут, — уверенно повторила Волерика.

— Хорошо, — не стал спорить с ней Сахун. — Тогда пойдем в шатер.

Но едва они вышли из-под укрытия стоящих полукругом камней, как от ручья послышался радостный крик:

— Они здесь!

— Они здесь, повелитель, — почтительно произнес нуар с другой стороны. Он стоял совсем неподалеку от скал.

— Повелитель? — Сахун не успел ни испугаться, ни обрадоваться, ни испытать почтение.

Рядом с ними неожиданно, чуть не из песка, выросло могучее чешуйчатое тело, голова бога нависла над женщиной, вперив в нее неподвижный взгляд, несколько раз выстрелила черным раздвоенным языком. Смертные замерли, парализованные неодолимой волей высшего существа.

— Ты знаешь, что такое дождь, зной или облака? — спросил повелитель. — Ты знаешь о бурях и грозах?

— Да, — одними губами ответила Волерика.

— Какой будет погода завтра в полдень, восьмая?

— Я… — Голос женщины вдруг стал слабым и хриплым. — Я не знаю…

— Учитель был прав, — опал на землю бог и пополз к воде. — Бесполезное существо. Нужны десятки поколений. Хорошо, что нам и без нее есть о чем сказать на празднике…

По воде Растущий промчался вниз по течению до главных корней Родильного древа, выбрался там на берег и исчез за стволом. Нуар, придерживая меч на боку, побежал следом. Стоящие неподалеку кормители, помогавшие в поисках предсказательницы, стали медленно расходиться.

— Это было оно? — после долгой заминки растерянно спросила Волерика. — Это было испытание?

— Н-наверное… — Сахун был ошарашен не меньше ее. Он даже представить себе не мог, что судьба его воспитанницы может быть решена вот так, мимоходом, после нескольких словечек на узкой тропе.

— Значит… Всё? — сглотнула женщина. — Совсем всё?

— Может… догнать? Ты знаешь, какая завтра будет погода? Ну, подумай, постарайся! Неужели даже не догадываешься?

Волерика покачала головой. Ее глаза быстро наполнялись слезами.

— Как это будет, Сахун? Как это со мной сделают?

Юноша промолчал.

— Ты будешь там со мной, Сахун? Ты меня не оставишь? Сколько мне осталось, Сахун? Это со мной сделают сейчас? Или… Или я еще… Хоть немного…

Рожденная двадцать дней назад женщина, не выдержав, спрятала лицо в ладони. Ее плечи задрожали.

— Не плачь, маленькая моя, — обнял ее кормитель. — Не плачь. Пойдем со мной.

* * *

Из подоблачной выси драконы, раскинув крылья, долго и величественно скользили вниз — до тех пор, пока пенистые волны едва не начинали задевать гребнями их поджарые животы. Когда ящеры проносились мимо храма Океанов, боги один за другим скользнули с их шеи вниз, стремительными ассегаями вонзаясь в воду. Стражам ничего не оставалось, кроме как тут же последовать их примеру — резко склониться с холки под крылья летающих зверей и нырнуть вниз.

Хлесткий удар по плечам, шипение пузырьков… Шеньшун вынырнул, отер теплой соленой водой лицо, проверил, на месте ли меч, проводил взглядом драконов, торопящихся к далеким островам с теплыми рощами по краям и полными сытных крокодилов лагунами в центре.

— Заснул, обуза?! — резко окликнул его Хоттаку. — За мной давай! Шевели руками!

Старший страж быстрыми саженками поплыл к зеленому от пальм храму, безнадежно отставая от богов, головы которых возвышались над волнами на высоту в несколько локтей. Повелители рассекали море с такой скоростью, что угнаться за ними человек не смог бы даже бегом по суше. Но это не могло послужить оправданием для потерявшихся нуаров.

Выкладываясь изо всех сил, Шеньшун вскоре догнал Хоттаку и выбрался на берег даже раньше Челипера и Разана, что сопровождали на праздник Растущего и Зеленца. Лобач — страж Тонкохвоста — доплыл до отмели самым первым.

— Ничего не потерял, обуза? — Хоттаку, расправив свою одежду, придирчиво осмотрел Шеньшуна. — И не забудь: мы из одного клана. Если кто тронет любого — руби сразу, не задумываясь. И всегда заступайся за стражей богов рода Ари, я их тебе покажу. Зачем только повелитель взял с собой тебя, жалкого врунишку?! Нужно было Плечушника выбрать, или Рогача!

Юный страж уже не пытался возражать. За время их многодневного перелета он успел усвоить, что большой праздник богов — это немалая трудность для нуаров. Призванные защищать повелителей в те дни, когда боги не замечают ничего вокруг, стражи разных родов нередко доказывают достоинство своих хозяев с помощью мечей и кулаков, решают вопросы того, кто и где несет службу, путем поединков и требуют подчинения от всех, кто не относится к их клану. То есть — все требуют подчинения от всех. Со вполне предсказуемым результатом.

Боги никогда не поощряли буйства стражей, но… Но победами своих нуаров гордились и никогда не наказывали даже самых отчаянных драчунов. Ведь хорошие воины должны быть храбры и агрессивны. Если так — за что их ругать?

Именно поэтому Хоттаку, вместо крепких искусных бойцов внезапно получивший в напарники неопытного малолетку, теперь иначе, кроме как обузой, Шеньшуна не называл и во время каждого привала пытался научить хотя бы начальным навыкам рубки на клинках.

— Да ладно, Хоттаку, отобьемся, — не выдержал уже Лобач. — Праздник большой, все храмы соберутся. У половины меж собой давняя вражда идет, про нас и не вспомнят. Пойдем лучше места забивать, если еще остались.

И он, не тратя времени на поиски ворот, быстро и ловко стал забираться на стену, сложенную из граненых базальтовых столбов.

Храм Океанов, впервые встречающий в своих водах праздник Плетения, являл собой обширную заводь, которую окружала стена в четыре человеческих роста высотой, сложенная местами на островах, а местами идущая прямо по дну моря между этими островами. Внутри гавани тоже имелось несколько строений, часть из которых росла прямо из воды. Тяжелые базальтовые бревна не боялись ни влаги, ни ветров, ни штормов, и род Океана не преминул использовать возможности каменного строительства до предела.

Нуары не раз слышали, что именно род Океана и именно для строительства своего храма создал породу смертных, сведя воедино в своем Родильном древе ум и тело дельфина, руки лемуров, брюхо свиньи и медвежьи ноги. Результат оказался столь неожиданно удачным, что на время строительство храма было забыто, и местные боги все свое любопытство устремили на изучение возможностей получившихся особей. Новые существа, способные одинаково легко работать в воде и на суше, всеядные и не боящиеся холода, с большим, гибко меняемым мозгом, быстро распространились по всей планете, почти вытеснив в гнездовьях всех других рабов. А храм… Храм достроили только сейчас, с опозданием на несколько столетий.

Впрочем, великолепие нового святилища оправдывало долгие ожидания его открытия. Просторные помещения для кладок, стоящие под защитой каменных стен, океанских волн и вод лагуны; просторные отмели для отдыха и согревания богов, огромный внутренний бассейн.

Вода буквально кипела от множества плещущихся в лагуне богов, собравшихся на праздник со всех концов планеты, а воздух чуть ли не гудел от ведущихся одновременно сотен бесед, сливающихся, расходящихся, плавно перетекающих одна в другую. Все боги легко слышали любого собрата, вошедшего в храм, а потому могли тут же включиться в любой разговор или не обратить на него внимания.

Как это обычно и происходило во время праздников Плетения, поначалу говорили все и обо всем, хвастаясь своими достижениями и узнавая о чужих. Потом наиболее интересные рассказы начинали привлекать внимание все большего числа богов, которые оставляли другие беседы — скучные темы быстро иссякали, важные стремительно обрастали слушателями и комментаторами. Сотни разговоров превращались в десятки, десятки — в единицы.

К полудню общий интерес привлекло исследование молодой черноголовой богини с Южной земли. Она отправила несколько отрядов своих смертных во главе с нуарами в ледяные пустыни. Отправила на поиски жизни, в существование которой никто никогда не верил. Разумеется, такая глупость могла прийти только в разум неопытной малолетки — но реальность в который раз доказала, что проверять следует даже самые очевидные, на первый взгляд, постулаты.

Смертные нашли ледяных животных!!! В мертвых, по общему убеждению, насквозь промерзших сугробах и торосах неожиданно обнаружились крохотные червячки и чахлые водоросли.[4] Совсем не густо, но все ученые хорошо понимали: там, где нашлась травка и червячок, в конечном итоге может встретиться и гигантский горебрюх. Хватило бы пищи. А первая еда даже в джунглях начинается именно с них — с мелких растений и крохотных червячков.

— Ледяная трава? — решительно вмешался в беседу Повелитель Драконов. — Это очень важное открытие! Оно поможет создать живое гнездовье для полета Сеятеля. На высоте очень, очень холодно, обычные растения мгновенно замерзают. Если скрестить мою лилию и твою ледяную траву, юная исследовательница, можно создать гнездовье, которое останется живым на любой высоте и в любой холод. Оно сможет впитывать свет и кормить своего хозяина, позволяя лететь куда угодно и засевать другие миры.

— О чем ты говоришь, мудрейший? — возразила ему Белоспинка, чьи знания не вызывали ни у кого сомнений. — Всем известно, что, чем выше подниматься над землей, тем теплее там будет. Ведь именно сверху, от солнца, льется на землю тепло, и именно туда, наверх, уходит теплый воздух.

— Я поднялся всего на день пути, мудрейшая, — скромно возразил Повелитель Драконов, — но даже там царил такой мороз, что моя лилия покрылась инеем и заледенела, а сам я впал от холода в спячку.

Шеньшуну показалось, что его со всего размаха ударили по голове мешком с травой — столь сильная волна эмоций плеснула в окружающий мир от лагуны с богами. Некоторые нуары даже потеряли сознание, не выдержав столь сильного воздействия высшей воли. Эта эмоция содержала все: восторг, недоверие, восхищение, радость, уважение и желание повторить подвиг великого ученого. Все понимали: властители всего лишь одной планеты сделали свой первый шаг к совершенно новому состоянию. Они открыли путь к тому, чтобы самим стать великими Сеятелями. Богами богов.

Небрежное признание Повелителя Драконов раз и навсегда изменило общее обсуждение, сведя его к тщательному анализу каждой мелочи случившегося полета. Угол лагуны, примыкавшей к стене, на которой расположились нуары Драконьего клана, стал тесным из-за десятков богов, желающих лично взглянуть на двуногого зверька, перенесшего невероятное приключение.

Совместными усилиями несколько сот ученых быстро разрешили множество самых сложных вопросов, возникших во время опасного опыта. Вспомнив, как задыхался страж, боги догадались, что причиной гибели шаров стало уменьшение количества воздуха на огромной высоте. Заключенному в листьях газу стало слишком тесно без нажима снаружи — и он разорвал свою оболочку. Признали они и то, что воздух наверху действительно теплее, нежели над землей — но его слишком мало, чтобы согревать тела и растения.

Также объединенными усилиями повелители пришли к выводу, что юной Чернушке из Южной земли действительно стоит поделиться с Драконом водорослями, умеющими жить во льду, а великому мудрецу с севера следует озаботиться выведением рассады своих лилий, дабы ученые других родов могли попытаться вырастить летающие растения и повторить его подвиг.

Зашла речь и о том, что для полетов к другим мирам богам понадобится новая порода людей — более устойчивая к малому количеству воздуха и более теплокровная, чтобы согревать нору, в которой повелители будут отправляться в полет. Все понимали: там, далеко в небесах, с каждым шагом к новым высотам, будет становиться только холоднее и безвоздушнее. А значит — обычному живому существу там не уцелеть. Даже самые сильные боги рано или поздно впадут в спячку и не смогут управлять полетом. Нужны новые породы слуг. Таких, которых удастся напрямую соединять с клубнями летающих лилий. Тогда живущее благодаря солнечному свету растение сможет питать раба, а тот — управлять полетом и в нужные моменты своим теплом пробуждать бога.

— Что же вы творите, собратья?! — внезапным диссонансом ворвался в обсуждение голос молодого Двухвоста, бога из рода Кетсоатль, окраска которого как бы делила его хвост надвое. — Не безумие ли это — порождать все более и более ловких, умных, всесильных рабов, самим оставаясь при этом прежними, слабыми и зверинорожденными? Подумайте, мудрейшие, долго ли станут служить нам те, кого мы сотворяем умнее, сильнее и выносливее себя?! Подумайте, кто сделается Сеятелем нового мира: бог или раб, выращенный нами и посаженный в летающий клубень? Станет ли это сильнейшее существо служить и повиноваться нам, слабым и беззащитным? Не пожелает ли с высоты своего разума и власти поработить нас самих, сделать своими покорными слугами?

Общий настрой обсуждения немного изменился, несколькими волнами по лагуне прокатилось сомнение и опасение. Новые рабы, становясь все более совершенными, обладая лучшей памятью, слухом, выносливостью, имея достаточную волю для управления зверьми и растениями, все чаще казались повелителям излишне сильными, умелыми, самостоятельными, чуть ли не равными богам. А что, если они вдруг захотят жить сами, если они взбунтуются, откажутся повиноваться?

Смогут ли тогда боги сберечь цивилизацию, сохранить свой привычный комфорт и безопасность? Вдруг взбунтовавшиеся создания вообще захотят власти, потребуют от них покорности? Что тогда?

— Опять наш собрат Двухвост напрасно будоражит умы! — Белоспинка, словно бы случайно, не стала называть гостя храма Океанов «мудрым». — Он раз за разом говорит о вещах столь невероятных, как если бы стены норы вдруг захотели сожрать своего обитателя или проложенные через водопад лианы попытались задушить случайного путника. Скажите, мудрейшие, чем отличаются нуары или памятники от таких вот переправ? Только тем, что они сложнее в изготовлении, и ничем более! Какой бунт, собратья, какое порабощение?! В каждое существо, созданное Родильным древом, изначально закладывается потребность безусловно повиноваться богам, каждой нашей прихоти, приказу, желанию. Какой может быть бунт среди полученных таким образом рабов? За всю историю цивилизации ни один из рожденных Древом не пытался даже совершить побега, не то что оспорить волю бога! Это невозможно. Это невозможно никак и никогда! Скорее небо упадет на землю, а реки потекут вспять, нежели наши создания станут нашими врагами. Мы сотворили их, как свои руки. Могут ли руки взбунтоваться против своего разума? Способен ли хвост напасть на собственную голову, а живот начать борьбу со спиной?

— Смертные довольно часто убегают, — возразил Двухвост. — Это происходит почти во всех родах!

— Все смертные являются зверинорожденными, — спокойно напомнила ему Белоспинка. — Среди них встречаются и уроды, и безнадежные глупцы. Все ученые прекрасно знают, что для поддержания чистоты породы в любом стаде нужна отбраковка больных особей. Беглые смертные — это и есть та самая отбраковка. Уродцы, слишком слабые умом, ленивые и слабые. Непригодные для работы в общей стае. Но даже среди полноценных смертных и даже наилучшие экземпляры не дотягиваются по своим способностям: по памяти, слуху, силе и здоровью — до слуг, создаваемых Древами. А рожденные Древом не способны к неповиновению.

Спор о возможном бунте созданий против создателей затих, тема вернулась к обсуждению летающих растений и требуемых в них изменений, необходимых для безопасности и комфорта богов, что пожелают стать Сеятелями. Кто-то спросил, как далеко придется лететь до других планет — и тут же вспыхнул короткий яростный спор, показавший лишь то, что о других мирах никто ничего не знает. Совершенно ничего. Мудрейшие из мудрых быстро нашли выход, решив выстроить в разных краях обширных земель специальные инструменты для наблюдений за небом и вырастить для них особых животных с хорошим зрением. Возможно, сказалось влияние Двухвоста — но создавать глазастов решили из лемуров и горных ящеров. Инструменты же следовало строить из камня. Небо велико — а потому инструменты тоже предполагалось делать огромные, размером с многоуровневое гнездовье. За день или даже за год не создашь — планы развивались вперед на десятилетия…

Глава двенадцатая

— Стоп, стоп, стоп, стоп, стоп!!! — не выдержав, взмолилась Дамира. — Ты хочешь сказать, не только самые древние каменные храмы строились гигантскими змеями для своих праздников, но и все обсерватории древности тоже возводились при тебе?

— Их найдено много? — полюбопытствовал Шеньшун.

— Под сотню, — не стала врать своему избраннику археологиня. — Причем все древние, оценки возраста от «старше пяти тысяч лет» до «старше десяти тысяч». Такое ощущение, что сто веков назад древним людям очень-очень сильно понадобились звезды, а спустя пять тысяч лет они узнали все, что хотели, и дружно забросили все обсерватории всего мира. И чего им вдруг понадобилось на небесах — есть тайна, покрытая мраком. Например, Карахунджу восемь тысяч лет. Цивилизации еще не было, а обсерватория уже появилась!

— А нам в школе говорили, что астрономия была нужна древним земледельцам, чтобы знать о начале сельскохозяйственного сезона и вовремя сажать хлеб, — любезно подсказал Варнак.

— Правда? — как-то недружелюбно покосилась на него Дамира Маратовна. — Вы картошку когда-нибудь сажали, Еремей?

— Да, у мамы на участке, — кивнул бывший лейтенант.

— Какой астрономический справочник для этого выписывали, Кембриджский или Оклахомский?

— Картошку сажают, когда листья на березах с копеечную монету становятся, — хмыкнул Варнак. — Какой на хрен справочник?

Дамира вопросительно вскинула брови.

— Все, можно не продолжать, — виновато поднял руки Еремей. — Сам все понял. Пахарю вся эта астрономия нужна, как рыбе зонтик. Он по погоде сажает, а не по планетам.

— Меня вот что смущало в твоем рассказе… — Женщина положила ладонь на руку своего избранника. — Слова больно умные они все употребляют: «диссонанс», «альтернатива», «гипербола»… Откуда они их знали?

— Надо же, — удивился Варнак, — а я ничего такого не заметил.

— Каждый слышит свое, — ответила археологине Геката. — Нуары говорят с вашим разумом, а не слуховым центром. Были бы тут иностранцы, они бы еще и на разных языках все воспринимали.

— Ну да, — спохватилась Дамира. — Это уже я увлеклась, все забыла. Мой Шеньшун все языки мира свободно понимает, если собеседник рядом. А через радио или телевизор ни слова различить не может… А как выглядели обсерватории древних змеев? Может, мы про разные строения говорим?

— Я ни одной не видел, только слышал планы богов, — виновато развел руками нуар. — Они хотели делать некий маленький маячок, а в сотне шагов от него ставить пометки на равном удалении друг от друга. Глазаст должен выбирать место так, чтобы звезда находилась точно на маячке. По тому, на какой метке находится глазаст, легко определить угол на звезду по высоте и по горизонту. Сравнив углы из разных приборов в разных краях земли, можно определить расстояние до звезды.

— М-мда, похоже, — задумчиво кивнула Дамира. — А храмы — как выглядели они? Ты рассказывал, как я понимаю, про Нан-Мадол. Неважно, про старый или новый.[5] Но если храмы твоих богов строились в воде, они должны быть раскиданы по морям. А ты, между прочим, в Пакистане искал святилище на суше, а в Перу — так и вообще в горах.

— Ты все время забываешь самое главное, единственная моя, — поцеловал ее руку могучий рассказчик. — Храмы строились не для богов. Они возводились для кладок.

— Это как? — и вправду не поняла археологиня.

— В Эпоху Прозрения и даже в Эпоху Аскезы число храмов исчислялось многими тысячами, даже десятками тысяч, — тихо, словно себе под нос, произнесла «деловая» ипостась Гекаты.

— Следуя древним традициям, в них никто и никогда не оберегал кладки, — эхом отозвалась «лягушонка».

— Да и сами храмы Плетения представляли собой обычные луговины возле скал, теплые песчаные поляны или водоемы неподалеку от гор.

— Но в Эпоху Мудрости богов осталось очень мало. Опасно мало. Каждый новый вылупившийся сородич превращался в огромную ценность.

— И повелители начали беспокоиться за безопасность отложенных яиц.

— Только во имя сохранности кладок они и начали возводить монументальные строения, удобные для созревания яиц, но недоступные для хищников, ищущих легкой добычи.

— А почему просто не поставить охрану, дорогой? — спросила археологиня.

— У богов никогда не было такой традиции, девочка моя, — опять вместо нуара ответила Геката. — Великая вещь традиция: между родственниками не спариваются, людей не кушают, от однополой любви воротит. Хотя, по большому счету, все эти явления безвредны и в ряде культур даже обыденны. К тому же, у богов даже собственные стражи появились только после создания смертных. Можно сказать, совсем недавно. А ящера возле кладки на посту оставишь — он же сам первый ее и пожрет.

— Наверное, нам тоже не доверяли, — буднично пожал плечами Шеньшун. — Но ты зря беспокоишься, Дамира. Храмы сберегали кладки очень надежно. Обычно богини оставляли яйца в камерах, немногим больше твоей комнаты. Двери немедленно замуровывались до следующего праздника, и попасть внутрь никто не мог.

— Как же тогда выбирались сами малыши?

— Для них делались маленькие ходы, — развел нуар руки сантиметров на двадцать. — Вполне хватало, чтобы новорожденные выползли на свет. А чтобы внутрь не пробрались мелкие хищники, ходы делались так, чтобы вылезти из них было легко, а забраться снаружи сложно. В храме Океанов они вели в море. Сухопутным зверям подводного лаза не найти, морские в сухую камеру не полезут. В горах эти ходы выводились на высокие и гладкие каменные склоны, такие, что ни трава не растет, ни воды не скапливается. Или просто повыше в горах храмы строили, там, где никто вовсе не обитает. На равнинах у храмов делали высокие стены, похожие на мертвые каменные склоны. Тоже чтобы никакие дикие твари там не лазили. В храме Луны так и вовсе сперва вокруг святилища глубокую реку прорыли, потом еще башню выстроили, ходы для будущих богов на самый верх вывели, и перед каждым праздником Плетения охоту вокруг устраивали, специально жрунов, мордатиков и нуаров туда пригоняли. Вот как старались! Без всякой охраны каждая кладка, как в сейфах ваших, надежно хранилась, созревала и пробуждалась.

— Допустим, так. Теперь ответь: боги могли прилетать на праздник в любой из храмов или были ограничения? — вскинула палец Дамира.

— Твердых правил не существовало… — замялся нуар. — Известного ученого с уважением встречали всегда и везде, на празднике в любом храме. Простого чужака могли не пустить. Во время важных событий в своей истории каждый род созывал гостей из других концов света. Как это случилось, например, в год освящения храма Океанов. Великий день, большое торжество. Нередко случалось, что в прославленный храм гости напрашивались сами. Как это не раз случалось в храме Ари после открытий Повелителя Драконов или в храме Океанов после создания смертных. Ученые стремились приехать, дабы ознакомиться с новыми достижениями, получить образцы…

— Так родственные связи между богами имелись или нет? — уточнила вопрос Дамира.

— Только по местонахождению главного гнездовья, — ответила за стража Геката, «деловая» ипостась которой неторопливо вкушала полувыдохшееся шампанское. — Если ты выбрала местом жизни Пермь, то ближайший храм находился за Пологими горами, и на праздник ты отправлялась туда. И становилась богом из рода Ари. А те, кто жил в Индонезии, считались родом Океанов. Техасцы, мексиканцы — это род Кетсоатль… Ну, и так далее. А кто твой отец или кого из молодых богов ты можешь назвать своим отпрыском — никто никогда не знал. Да и потребности узнать об этом не испытывал.

— Ладно, допустим, — опять кивнула археологиня. — Но вот все эти праздники… Я правильно понимаю, что боги пару раз в году собирались в одно священное место с конкретно сексуальными целями и там, по ходу дела, заодно решали разные научные проблемы?

— Деточка моя, — скрипнула зубами богиня, — не нужно ровнять всех вокруг по своим рыбьим стайным инстинктам! Если вас интересует только секс и место в трале, это не значит, что другие мыслят точно такими же категориями. Боги рождены одиночками. Ради возможности продолжать род природа дважды в год присущую им страсть к одиночеству ослабляет, и повелители перестают чувствовать раздражение от близости сородичей. В эти дни и решаются самые сложные вопросы. Все прочее время боги живут по одному, и лишь ненадолго могут встретиться с кем-то из привычных соседей. Пиво, экстези и толкучка в ночных клубах их не прельстит. Это может нравиться только тухлым сельдям в бочке.

— И никакие мы не рыбы! — вспыхнула Дамира. — Генетики, между прочим, доказали, что люди и шимпанзе на девяносто девять процентов одинаковы.

— Боже мой, где ты набралась такой чуши?! — поперхнулась вином Геката. — Тебя сто лет держали в нафталине?

— А что, не так? — вскинула брови археологиня.

— Эта побасенка, про девяносто девять процентов, гуляла лет пятьдесят назад, когда старикашки из третьесортных институтов пребывали в уверенности, что молодая наука генетика станет с визгом и радостью подтверждать их ветхие теории, — вместо «деловой» широко улыбнулась Дамире «лягушонка». — Но получилось-то все с точностью до наоборот. Как только начались серьезные исследования, тут же выяснилось, что из двух тысяч проверенных генов тысяча четыреста восемнадцать у человека и шимпанзе разные![6] То есть как минимум шесть с половиной процентов отличий. После этого иезуиты вбухали кучу денег, чтобы вернуть эволюционного родственника в семью, но стало только хуже. Разница прыгнула до десяти процентов и продолжает расти, окончательно переместив обезьян из числа «ближайших родственников» в ряды «прочих животных», куда-то между крысами и асцидиями.[7]

— Не может быть… — Дамира дернула плечом, скидывая руку нуара, схватилась за телефон.

— Милая, а на часы ты когда последний раз смотрела? — ласково поинтересовалась Геката.

— Пять утра?! Надо же… Да, сейчас лучше не звонить, — отложила трубку археологиня. — Проверю потом.

— Ты лучше ответь, отчего это вдруг в организме человека и обезьян белковый состав на семьдесят с лишним процентов различается? Они ведь, вроде как, должны быть с одной планеты? Почему строение организмов разное? Генетики тебе об этом как — не сказывали?

— Откуда ты об этом знаешь, Геката?

— Вообще-то, я богиня мудрости, если ты еще не забыла, — рассмеялись «деловая» ипостась и «лягушонка». Толстуха, скорее всего, спала в соседней комнате, точно так же, как спал под диваном Вывей, позволяя своей человеческой половине сохранять бодрость. Челеби и фария могли обходиться без сна сколь угодно долго. А вот сколько еще протянут за столом смертная с нуаром, было неизвестно.

— Если ты такая умная, тогда скажи, сколько общих генов у человека с дельфином? — нашлась археологиня.

— Столько же, сколько с обезьяной! У дельфина сорок четыре хромосомы, у человека сорок шесть, у шимпанзе сорок восемь. Налицо прямая эволюционная линия развития от китов к обезьянам, — ехидно хмыкнула «деловая». — Но только не забывай: я богиня мудрости, а не справочник по переменным величинам. Я указываю путь, а не рассыпаю готовые ответы. К сожалению, ваши стайные инстинкты, деточка, на корню истребляют любые научные начинания. Четыре раза! Четыре раза я пыталась приучить смертных к познанию мира. И каждый раз после короткого всплеска любопытства все превращалось в тупоголовую, бессмысленную грызню за приоритеты и старшинство, за табель о рангах, за место в стаде. Вот и твоя генетика… Иезуиты хотят доказать, что бог сотворил Вселенную и человека через эволюцию, от Большого взрыва и до нынешних смокингов и кофе с коньяком, экклезиасты вполне справедливо подозревают их в подтасовке фактов, посторонние в этой сваре ничего не понимают, а на реальное происхождение нашего мира всем наплевать. Для ваших рыбьих мозгов самое главное — оказаться сверху, а не найти истину!

— Неправда! — вскинулась Дамира, вовремя вспомнив одну из бесед со слащавым монахом. — Есть еще профессор Алистер Харди! Он аж пятьдесят лет назад доказал, что человек из воды произошел![8] У него еще институт то ли в Оксфорде, то ли в Кембридже…

— Ну и как, — широко улыбнулась лягушонка, — открытие заценили? Или остепененные смертные по-прежнему бьются за место в старой стае, соревнуясь, кто лучше обоснует библейскую теорию? Ведь старая стая больше и круче, находиться в ней даже мелким дураком приятнее, нежели реально искать истину. Инстинкты, дитя мое, инстинкты. Все вы жалкие жертвы стайных инстинктов, и даже не замечаете, какие дикие противоречия сидят в ваших мозгах. Вы веруете во множественность миров — но не верите в появление инопланетян, вы веруете в эволюцию — но не верите в происхождение от лемуров, вы веруете в древность пирамид — но не верите в возможность высокоразвитых древних цивилизаций. А все почему? Потому что ощущать принадлежность к стае для вас важнее того, во что эта стая верит. Плевать на логику, факты и противоречия! Важен только размер стада. Инстинкт…

— Стой! — чуть не подпрыгнула на месте Дамира. — Что ты сказала?

— Что вы цените в науке не аргументы в пользу теории, а только размеры собравшегося вокруг стада и авторитет вожака, — с хорошо ощутимым злорадством повторила Геката. — Ничем вас не пронять.

— Значит, ты все-таки пыталась, триединая? — спросил Варнак. — Пыталась насадить среди людей законы богов и их науку?

— И не один раз. Меня ведь не просто так…

— Пирамиды, — перебив богиню, громко сказала археологиня. — Во всех пирамидах сделаны камеры размером с мою комнату, во всех пирамидах есть ведущие наружу узкие каналы, так называемые «вентиляционные шахты», все камеры надежно замурованы снаружи, а каналы ведут к верхней части гладких стен. Туда, куда никакие хищные животные не доберутся. Да и не полезут: чего им на мертвом гладком камне искать? Каналы начинаются не от потолка, как это было бы логично для вентиляции, а снизу, примерно с высоты колена. Для вентиляции это плохо, но вот маленьким змеям вылезать по таким норам было бы удобно. Вот проклятье, все сходится! Точно под описание ложится!

— Подождите, Дамира Маратовна, — забеспокоился Еремей. — А разве это не погребальные помещения?

— За всю историю науки в пирамидах Гизы не было найдено ни одного признака захоронения, — сухо ответила археологиня. — В других местах мумии были. В ступенчатых мастабах, в подземных захоронениях, в долине царей их сколько угодно. А вот великие пирамиды девственно пусты.

— В школе говорили, они все были разграблены еще в древности.

— Ну… — пожала плечами Дамира. — При всем уважении… Достоверно известно, что в восемьсот втором году младший сын Гаруна аль-Рашида, один из образованнейших людей своего времени, арабский халиф аль-Мамун взломал Великую пирамиду. Это была непростая задача, работали много людей и не один месяц. Зато халиф мог быть совершенно уверен, что проникает внутрь первым. Проделать подобный труд до него и не оставить следов — не по силам никакому вору. Но когда аль-Мамун наконец-то добрался до цели, то нашел лишь пустую пыльную комнатку размером с эту, с двумя вентиляционными шахтами и без каких-либо украшений. Полное и документированное ничего. Можно говорить о разграблении других пирамид — хотя непонятно, зачем ворам уносить мумии и сопутствующий разорению мусор. Ведь мертвецы ценности для воров не представляют, в других гробницах они брошены за ненадобностью даже с частью украшений. Но уж в пирамиде Хеопса никого не хоронили абсолютно точно. Однако, если это главная часть храма змеиных богов в Гизе… То все становится на свои места. Храм богов отдельно, человеческие могильники отдельно. Ведь храмов для… э-э-э… «плетения» богов было всего по три-четыре на континент. Я правильно поняла, Шеньшун?

— Да, где-то так, — согласился нуар. — Но только я не помню никакого святилища возле Нила. Там было очень холодно.

— И выглядят пирамиды подозрительно новенькими, — ухмыльнулся Варнак, заметив то, на что не обратили внимание влюбленные: — Что-то наша богиня мудрости вдруг приумолкла. На нее это совсем не похоже. Мне почему-то кажется, что последние боги Древнего Египта совершенно случайно оказались враждебными к богам ее рода. Так, Геката? Просвети нас, дремучих, триединая, сделай милость!

— Не все боги сгинули при «ударе милосердия», не все спали так долго, как повелитель Шеньшуна, — лаконично ответила «лягушонка». — Не стоит отвлекаться, а то ведь упустим самое интересное. Так что там было дальше, нуар? Ты остановился на празднике в храме Океанов.

— Ты что-то скрываешь, триединая! — не дал себя отвлечь Варнак.

— Я скрываю то, что знаю, — пожала плечами деловая ипостась. — А Шеньшун рассказывает о неизвестном. Пока историю стража богов до конца не дослушаю, о себе ни слова не добавлю. Вопросы есть?

— Есть.

— Запиши в блокнотик, — посоветовала лягушонка. — Будет из чего кораблики делать долгими зимними вечерами. Так что было дальше, нуар?

Шеньшун, потянувшись, сел ближе к археологине и обнял ее, привлек к себе.

— Ты наверняка знаешь, фария, — продолжил он свое повествование, — что в первые три дня празднества боги обсуждают свои открытия и загадки, потом постепенно забывают о беседе, сплетаясь в клубки, в длинные живые плети, стекаясь и расплескиваясь, подобно водным потокам. Итак, к пятому вечеру к ним пришла усталость. Повелители замерли там, где их настиг сумрак, и в ночной тьме богини заползли в храмы, чтобы оставить свои кладки в неприступных каменных схронах. Последний, шестой день стал временем расставания, когда боги утратили друг к другу всякий интерес и даже не помышляли начинать новые споры. Однако у Повелителя Драконов разум оказался сильнее любого обычая. Он помнил о своем желании получить ледяные растения и после праздника отправился не на север, в свое гнездовье, а на юг, на самый дальний континент нашей планеты. Разумеется, мы с ним летели вдвоем, в стороне от других повелителей. На Полуледнике он встретился с Чернушкой и получил у нее указания, где найти живущих в холоде червей и водоросли. Но оказалось, что эти существа, стоило перенести их в тепло, тут же погибали. Поэтому пришлось задержаться, сделать для них укрытия, проверить их и только потом возвращаться через всю планету. В общем, застряли мы надолго, а жизнь в угодьях Дракона тем временем вовсе не замерла…

Часть вторая

ТОЛЬКО ТЫ И Я

Глава тринадцатая

Они остановились в развале между двумя скальными уступами, подмытыми медлительной рекой, что плавно уносила свои воды в сторону заката. Сахун, придирчиво осмотрев сужающуюся наверх расселину, удовлетворенно кивнул:

— Никто крупный не пролезет… — И, резко развернувшись, полез в воду.

— Ты куда? — Уставшая женщина присела на сложенную вдвое и туго скатанную подстилку.

— Есть хочется. Грибами да ягодами не насытишься. Это так, только брюхо набить… — рассеянно ответил он, ощупывая булыжники в каменистом русле. Выбрал один, вскинул над головой и с размаху расколотил о другой камень сразу на несколько частей. Подобрал средний, несколькими размеренными ударами разбил вдоль на продолговатые куски с острыми гранями, взвесил в кулаке: — Крокодила бы сейчас — наелись бы от пуза. Сюда ведь заплывать должны, протока широкая. Ну да ладно…

Под внимательным взглядом Волерики он несколькими сильными ударами подрубил сосенку в полторы руки толщиной, скинул одежду и полез в воду, ловко и привычно ворочая валуны на дне. Как-никак, несколько лет этой работе успел отдать. За полдня Сахун выковырял на мелководье яму по пояс глубиной, оставив на дне только песок, а камни выложил вокруг в две стены, направленные друг к другу от берега под тупым углом. Одна доходила почти до середины русла, вторая обрывалась в трех шагах от края воды, на шаг не доходя до первой. Получилось что-то похожее на воронку, нацеленную на яму. Попасть в нее было легко, просто двигаясь вдоль любого каменного вала. Выбраться — труднее, поскольку для этого в конце короткой стенки нужно остановиться и повернуть практически в обратную сторону. Сразу и человек не догадается.

Сперва закатив на нужное место крупные валуны, Сахун заложил проемы между ними камнями поменьше — некоторые пришлось для этого даже обколоть, — оставшиеся просветы забил мелкими окатышами, а на оставшиеся махнул рукой:

— Прочая мелюзга пусть уплывает — только мараться.

— И что это будет? — спросила предсказательница.

— Утром узнаем.

Юноше было не до разговоров. День клонился к закату, а он еще не успел сделать всего самого нужного. Пока не обуваясь, Сахун пошел вдоль берега, острым краем каменного осколка срезая длинные ветки прибрежных ив. Вернувшись к спутнице, сел рядом, быстро связал кончики десятка прутьев и стал вплетать оставшуюся лозу между ними, наскоро изготавливая простенькую остроконечную корзинку. — Нужно успеть, пока влажные…

Уже в темноте, под звездным небом, он нарубил лапника, который толстым слоем сложил под одной из скал, сверху застелил свежесорванной травой и устало свалился сверху.

— Как тут мягко, — развернув покрывало и устраиваясь рядом, похвалила Волерика. — Лучше, чем дома.

Но Сахун уже спал.

На рассвете юноша тоже поднялся первым. Глянул на небо, затем на реку, поправил покрывало на женщине, подобрал слегу, что помогала ему весь вчерашний день, и, обогнув скалы, углубился в лес, приглядываясь к валежнику и упавшим деревцам. Вернулся назад он с охапкой хвороста, несколькими полосками тонкой бересты и обломком сухой гнилушки.

Дальше все было проще. Растерев пальцами гнилушку на полоску бересты, Сахун несколько раз вскользь ударил над ней одним осколком матово поблескивающего камня по другому, пока какая-то из редко вылетающих искр не упала в серую древесную пыль. Почти сразу от нее потянулась вверх тонкая струйка полупрозрачного сизого дымка.

— Ты что делаешь? — спросила проснувшаяся от стука Волерика.

— Тепло добываю… — Юноша склонился над слабо тлеющим трутом, подул на крохотную красную точку, заставляя ее разрастись, поднес тонкий краешек бересты, подул снова. Дымок стал чуть гуще, береста полыхнула, и Сахун тут же переложил ее к сложенному в шалашик хворосту. Огонь, жадно потрескивая, с готовностью перескочил на ветки. — Получилось!

Он придавил разгорающийся костер двумя увесистыми валежинами, подхватил корзинку, легкой походкой спустился к реке, по краешку подобрался к вырытой накануне яме, широким жестом зачерпнул оттуда воду. Та легко протекла меж прутьями, а внутри корзины тяжело запрыгали четыре крупные красноперые рыбины.

Вскоре выпотрошенные на прибрежном камне тушки уже запекались над огнем, нанизанные на заточенные еловые веточки. Растянувшийся рядом на траве Сахун, поглядывая на дозревающее угощение, вслух прикинул планы на будущее:

— Первым делом расселину валунами нужно заложить. Когда стену поставим, ни одна зверюга к нам уже не подберется, за ней спать спокойно будем, хоть даже жрун сюда ночью забредет. И крышей, конечно, надо закрыть. Под крышей да с костерком в любую погоду уютно будет. Еще несколько ловушек выше и ниже по течению поставлю — тогда о еде можно не беспокоиться. Десяток рыбешек в день всяко попадется. А коли крокодил заплывет или иная тварь с крепкой шкурой, то и вовсе хорошо. Покрывало второе сделаем, одежду теплую сошьем — и жить можно.

— Жить? — не поняла Волерика. — Но ведь боги… Боги решили, что меня быть не должно.

— Ну и что? — пожал плечами Сахун, поправляя рыбу, провисшую слишком близко к огню. — Я знаю эту реку, мы тут неподалеку в прошлом году работали. Она уходит в леса, за которыми нет гнездовий, а ручей к Родильному древу сделан от притока выше по течению. Здесь никто не бывает. Нет надобности. А будет неладно — уйдем еще дальше.

— Но ведь это нарушит волю богов, Сахун, — взяла его за руку женщина. — Богам нельзя перечить. Мы должны выполнить их желание.

— Они хотели, чтобы тебя не было, — после короткой заминки ответил юноша, — и тебя больше нет. Они могут растить себе другую. Для гнездовья ты теперь как мертвая.

Рожденный по звериному обычаю, от женщины, Сахун тоже был воспитан в послушании богам и тоже превыше всего чтил их волю. Но отнюдь не до такой степени, чтобы по первой прихоти дарить свою жизнь.

— Но ведь это не так, — покачала головой Волерика. — Это обман. Боги желают, чтобы меня не было. А я есть.

— Ну и что? — Юноша подтянул ноги и сел на корточки. — Они нас здесь не найдут. Так что никакой разницы.

— Мы должны вернуться, Сахун, — уже тверже потребовала женщина. — Если они не могут нас найти, мы обязаны вернуться как можно скорее. Воля богов должна быть исполнена всегда и в любом случае!

— Ты что, не понимаешь? — вскочив, замотал головой юноша. — Тогда ты умрешь!

— Воля богов должна быть исполнена. Всегда!

— Значит… Значит, воля богов? — Сахун ощутил внутри себя неприятный холодок, в душу гадким слизняком вползало опустошение, ощущение полной бессмысленности происходящего.

Рожденные Древом не способны мыслить себя без повелителей. Нуары, памятники, слухачи. Об этом знали все смертные, но… На миг ему показалось, что к его воспитаннице это не относится. Что жизнь все-таки важнее покорности.

Ошибся…

Юноша снял с веточек запеченную рыбу, осторожно отложил ее на крупную гальку возле кострища, спустился к воде и вскоре вернулся с окатанным камнем размером с кулак. Опустился перед Волерикой на колени и протянул ей.

— Что это? — не поняла предсказательница.

— Я мужчина, ты женщина, — пожал плечами Сахун. — Я знаю, ты самая лучшая. Ты самая красивая, добрая и отзывчивая. Я думал, мы останемся вместе навсегда.

— Но мы останемся вместе! Разве нет? — забеспокоилась Волерика. — Ты не пойдешь со мной?

— Если ты моя женщина, я должен заботиться о тебе и защищать. Если ты голодна, я должен принести тебе еду. Если тебе холодно, я должен найти тебе одежду и добыть огонь. Если тебе грозит опасность, я должен встать между тобой и зверем. Если тебе грозит смерть, я должен спасти тебя или умереть первым, — изложил Сахун нехитрую звериную мораль. — Я знаю, как поступить, если тебе будет угрожать жрун или медведь, как защитить тебя от холода или бури. Но я не понимаю, что делать, если ты хочешь умереть сама. Однако я сделал свой выбор и не стану его менять даже сейчас. Я твой мужчина, ты моя женщина. Если тебя ждет смерть, я должен умереть первым.

— Нет, — попятилась предсказательница, начиная понимать смысл его действий.

— Я твой мужчина, я должен тебя защищать, — повторил Сахун и вложил камень в ее руку. — Раз боги хотят тебя убить, я не отпущу тебя на смерть. Но есть способ…

— Как ты можешь так говорить?! — Она отшвырнула камень и попятилась дальше. — Я не стану тебя бить!

— Тебе придется, — пожал плечами Сахун. — Ведь ты выбираешь смерть.

— Не нужно, не нужно так! — Волерика кинулась вперед и крепко его обняла. — Тебе незачем идти со мной. Ты останешься, а я уйду. И все будет хорошо!

— Не будет, Волерика, — погладил он ее по пышным волосам, которые так часто расчесывал в минувшие дни. — Я думал, ты часть меня. Я думал, спасу тебя, и мы всегда будем вместе. Получается — нет. Ты лучше умрешь, чем разделишь со мной жизнь. Не ожидал, что настолько тебе отвратителен.

— Неправда! Неправда! — крикнула она Сахуну в самое ухо. — Ты, ты… Я…

Волерика остановилась, явно не зная, что еще можно сказать. Опыта женщины всего двух десятков дней от роду не хватало, чтобы справиться с обрушившимися на нее сложностями.

— Ты не хочешь быть моей, — поцеловал он ее шею. — А я уже не понимаю, как можно существовать без тебя. Глупо было надеяться. Сам виноват.

— Ты самый лучший, — зашептала она. — Самый-самый. Я рада, что провела жизнь рядом с тобой. Но волю богов нарушать нельзя. Пойдем назад.

— Я твой мужчина, — покачал головой Сахун. — Я не отпущу тебя на смерть.

— Ты мой мужчина. Ты не станешь заставлять меня силой, — разжала она свои объятия и немножко отодвинулась. Потом еще на шаг.

Пусть она и была совсем юным, практически новорожденным существом, но вложенных Родильным древом первых навыков оказалось достаточно, чтобы осознать самое главное: Сахун действительно не попытался схватить ее, связать, удержать как-то еще. Он слишком дорожил Волерикой, чтобы причинить ей боль.

— Боги ждут… — Он прошел мимо нее, поднял рыбу, разломил: — Поешь, пока не остыло, голодная ведь.

— Нужно идти, — нетерпеливо помялась она с ноги на ногу.

— Куда спешить? — не понял юноша. — Возьми, поешь. Чего с пустым брюхом путешествовать?

Предсказательница, поколебавшись, села возле костра, взялась за угощение. Вскоре от утренней добычи остались только белые ароматные косточки.

— Теперь идем? — снова предложила она.

— Шагать обратно в такую даль только для того, чтобы умереть? Нет, Волерика, не пойду, — отказался Сахун. — Это и здесь нетрудно сделать.

Он взялся было за слегу, но тут же отбросил:

— Чего это я? Стена теперь не нужна. Лишняя морока.

Женщина, осмотрев руки, сполоснула их у берега в воде, тщательно вытерла о тунику, вернулась к очагу, вытянула ладони над огнем, отерла еще раз и снова предложила:

— Пойдем назад, к богам…

Сахун только отрицательно покачал головой, глядя в радостно приплясывающий огонь. В душе его было холодно и темно, словно в глубоком омуте. Жить не хотелось. Но и стаптывать ноги ради мучительной смерти — тоже.

Волерика, смиренно опустив голову, прошла с десяток шагов вниз по течению, описала небольшой полукруг и вернулась обратно:

— Сахун, но ведь мы должны к ним прийти. Обязаны! Такова воля богов.

— Ты дороже мне любого из повелителей, Волерика, — устало ответил он. — Пропади они все пропадом!

— Но я не могу без тебя уйти, Сахун! — в отчаянии воскликнула она. — Ты со мною всю жизнь, всегда рядом! Когда ты отдаляешься, у меня словно что-то из груди пропадает и на тонкой жилке следом тянется. Больно и страшно. Не оставляй меня, Сахун. Умоляю, не оставляй!

В груди юноши горячо бухнуло сердце и начало биться так, словно он только что перекопал целую реку. Сахун наконец-то услышал то, ради чего действительно стоило умереть. Но самое главное — умирать ради этого не требовалось.

— Кажется, мне нужно собрать еще валежника, — сглотнув, сказал он. — А то запас очень маленький. И еще нужно подобрать тяжелые валуны для стены. Легкие жрун раскатит.

— А как же боги? — В голосе женщины все еще звучала тревога.

— Забудь про них, — подобрал слегу юноша. — Есть кое-что поважнее богов.

— Что?

— То, — остановился Сахун перед ней, — что держится одним кончиком в твоей груди, а другим — в моей. То, что больно растягивать и невозможно разорвать. Боги не придумали этому названия. Но они все равно не способны это победить.

Глава четырнадцатая

У Чернушки, несмотря на ее молодость, было чему поучиться. Богиня нашла способ путешествовать во льдах! Для этого вокруг ее тела вытягивались полтора десятка крупных мохнатых белок, переделанных так, чтобы между передними и задними лапами росла толстая кожаная перепонка. Эти горячие зверьки, точно живые покрывальца, обнимали свою хозяйку и грели ее в любой холод. Правда, ползти сама она при этом не могла, и десять смертных несли ее в длинном пологе, сшитом из четырех медвежьих шкур.

Повелитель Драконов участия в экспедиции не принял: в совсем небольшом гнездовье южной богини для него не хватило бы перепончатых белок. Да и путешествовать бок о бок с сородичем богу было бы некомфортно. Одно дело — встретиться ненадолго для беседы, держась на уважительном удалении, и совсем другое — находиться поблизости день за днем. Даже на побережье, посетив гнездовье Чернушки, он с разрешения хозяйки обосновался примерно в дне пути, превратив густые, цветущие белыми гроздьями, заросли в плотную уютную нору для себя и нуара.

Шеньшун, однако, возле повелителя предпочитал не задерживаться. Прежде всего потому, что возле временного гнезда он был вынужден есть только камышовые корешки — а у хозяйки здешнего угодья от пуза кормили кукурузной кашей и птичьим мясом. Потому-то после двух первых неудачных походов он с готовностью напросился в третий и бережно понес за плечами большую корзину, набитую сухой травой.

Путь к ледникам Южной земли тянулся через поросшие мхом равнины, часто испещренные прозрачными ручьями, и никакой сложности не представлял. Шагай себе и шагай, вечерами подкрепляйся сытным сушеным мясом, измельченным в крупку, да ночуй, завернувшись в толстую шкуру неведомого местного зверя.

На шестой день пути отряд добрался до уже знакомых горных отрогов, круто уходящих в высоту. Здесь носильщики остались рядом с богиней, а нуары — Шеньшун и трое местных стражей, — немного отдохнув, стали карабкаться наверх, пробираясь между скалами и протискиваясь в узкие расселины.

Уже к вечеру они достигли голубовато светящихся под солнечными лучами ледников и тут же разошлись в стороны по длинному искристому языку, надежно сгладившему все выступы и трещины. Опыт Чернушки, слушавшей снизу доклады своих слуг, подсказывал, что места, выбранные для жизни холодолюбивыми растениями и червями, обычно отличаются цветом, иногда оказываясь красными или желтыми, зелеными, но чаще — просто чуть голубоватыми.

В этот раз повезло именно Шеньшуну: в тени одного из торосов он заметил овальное желтое пятно в несколько шагов длиной. Стражи богов, собравшись рядом, вырыли себе норы, поели и разошлись снова, надеясь найти другие «полянки». Но до темноты так больше ничего и не обнаружили.

Вопреки ожиданиям Шеньшуна, ночлег в слежавшемся снегу оказался не столь ужасным. В норке не дуло, плотная шкура защищала нуара от холода, а лед — от таяния. Конечно, не так тепло, как дома в гамаке, но все-таки он ничуть не замерз.

Слуги Чернушки ждали его пробуждения снаружи. На глазах у гостя с далекого севера они собрали у торосов почти всю рыхлую желтую пленку, опустили в кожаный мешок поверх мелко колотого льда, мешок положили в корзину, хорошенько закопав в сено, помогли повесить поклажу на спину.

— А вы? — спросил Шеньшун, заметив, что они не торопятся сворачивать лагерь.

— Повелительница послала тебе дракона, — ответил один из местных. — Тебе нужно спешить.

Действительно, не успел нуар дойти до края ледника, как возле него опустился крылатый ящер — почти такой же, как из гнездовья Зеленца, но только совершенно черный. Принудив зверя опустить голову, Шеньшун забрался ему на загривок, и дракон, торжествующе каркнув, спрыгнул со скалы.

Разумеется, полет не сравним ни с какими пешими переходами! Еще задолго до полудня страж достиг берега моря. Садиться возле временного пристанища не пришлось: повелитель дождался его уже в воздухе — и решительно повернул к открытому океану.

Они летели над волнами почти весь день. Здесь не было восходящих потоков, и драконам раз за разом приходилось взмахами набирать высоту, скользить вниз, потом снова тяжело работать крыльями. К тому мгновению, когда впереди показался берег, они выдохлись так, что буквально свалились в густые заросли, окружавшие мелководную бухточку, и долго лежали, тяжело дыша, даже не пытаясь ловить непуганую местную живность.

Но отдых пока заслужили только драконы — а путники тут же пересели на других, уже своих ящеров, из родного гнездовья. Снова поднявшись в воздух, они мчались к северу до самой темноты. Зато вечером впереди показались горные вершины, причем некоторые — в белых снежных шапках.

— Высади их… — кратко приказал Дракон, предусмотрительно отворачивая в низину. — Дальше полетим послезавтра.

Это было мудрое решение — дать ледяным растениям возможность впитать солнечные лучи, остыть на морозной высоте. А вот Шеньшун весь день просидел возле них голодным, чтобы с утра отправиться в новый дальний перелет.

К счастью, вечерняя остановка оказалась неподалеку от святилища Кетсоатль. По приказу повелителя разбросав содержимое корзины на снегах одной из вершин, нуар спустился в гнездовье неведомого бога, был сытно накормлен и смог отдохнуть целых два дня, пока ученые обсуждали какие-то свои планы и исследования. А затем — снова в полет, от одних горных кряжей к другим, с долгими холодными дневками. Но на этот раз у стража хотя бы имелись с собой кое-какие припасы.

Шеньшун уже потерял счет дням, когда под крылом дракона наконец-то промелькнули знакомые вершины Пологих гор. Целеустремленный повелитель, несмотря на усталость, сперва отправился через все свои угодья на север, к растущим в ожидании совсем уже близкой зимы ледникам, рассеял с таким трудом доставленные водоросли сразу в нескольких местах и только после этого наконец-то повернул домой.

Глава пятнадцатая

Утром Волерика с удивлением ловила на ладони первые редкие снежинки, мгновенно превращающиеся в мелкие капли.

— Что это, Сахун?

— Это пока еще только намек, — ответил он. — Для зимы рановато. Но скоро придет. Пора корни сосновые копать, да колья точить. И дрова готовить. Хотя самое главное мы сделать уже успели…

Юноша придирчиво осмотрел расселину, в которой они с предсказательницей провели остаток лета. Теперь трещину в скале надежно перекрывала стена из валунов, каждый из которых весил больше него раз в пять. Пришлось немало помучиться, ворочая этакие махины — но что с трудом ставится, так же трудно и убрать. И уж конечно, этого не сумеют сделать ни рыси, ни волки, ни даже медведи, слегой работать не умеющие. Крупные сильные ящеры, может статься, с такой преградой и справятся — да только зимой их в снежных лесах не бывает. На юг уходят, за солнцем.

Поверх стены была наброшена крыша из толстых, плотно уложенных слег, накрытых лапником и дерном. Нарезать высокой травы в здешних хвойных лесах у Сахуна не получилось, камыша вдоль протоки тоже почти не росло. Вот и пришлось выкручиваться с тем, что имелось под рукой. Но получилось, вроде, ничего. Не протекало. Незакрытой осталась только небольшая щель у скалы, на которую упирались кончики слег, но это было только к лучшему — туда уходил дым от костра.

— Ничего, перезимуем, — решил он. — Лишь бы дров по весне хватило.

— Почему по весне? — не поняла женщина, прижимаясь к нему и пристраивая голову на плечо.

— Снег весной тает, все сырое, — пояснил он. — Так что в лесу ничего не собрать. Зимой и то проще. Валежник не сыреет, мясо не портится, шкуры не тухнут… Корни нужно тянуть, для ловушек. Вот как раз их-то в мороз будет уже не достать. А без добычи пропадем. Шкуры нужны: туниками в мороз не обойдемся. И мясо. Ставни в реке замерзнут, рыбы не будет. А тебе, — он опустил руку и погладил живот Волерики, — тебе нужно хорошо кушать.

— Это все неправильно, — вздохнула она. — Мы опять нарушаем волю богов. Это плохо.

— Что плохо? То, что мы живы, — или то, что мы вместе? Или то, что скоро у нас появится малыш? Или плох наш дом?

— Нет, это все хорошо, — улыбнулась она, обняла супруга и потерлась кончиком носа о его нос. — Я самая счастливая на свете! Я даже рада, что не прошла испытание. Ведь тогда бы ничего этого не было, да?

— Тогда что плохо?

— Плохо нарушать волю богов. Мы с тобой плохие рабы, Сахун… Зато счастливые, — засмеялась она и поцеловала его в губы. — Давай нарушим ее еще раз?

* * *

Шеньшун напрасно надеялся на отдых. В своем гнездовье Повелитель Драконов задержался всего на одну ночь, сменил измотанных невероятно долгим перелетом ящеров на свежих и на рассвете снова поднялся в студеный осенний воздух, грозящий вот-вот ударить ночными заморозками. Юный страж не успел даже увидеться с Хоттаку — ни розги от того не получил, ни ругани не послушал.

Впрочем, себя повелитель тоже не щадил, воздерживаясь от еды с середины лета. Десять дней, необходимые для отдыха и переваривания пищи, были сейчас слишком большой ценностью, чтобы ученый мог себе их позволить. Он слишком задержался с возвращением после праздника в храме Океанов, и теперь любой день, первая же ясная ночь грозили убить холодом с таким трудом выращенную в Серой топи лилию.

У болота, окруженного скалами, оказалось куда теплее, нежели окрест. Правда, и тут над всей поверхностью топи стелился белый пар, наглядно доказывая, что вода стремительно отдает свое тепло, пытаясь хоть как-то противостоять подступающей зиме. Пять огромных зеленых шаров и один маленький вяло покачивались над каменными уступами, иногда сталкиваясь, иногда отплывая под порывами ветра. Они были полупустыми, и оттого казались сонными, усталыми, опадающими, как пожелтевшая листва с соседних деревьев.

Драконы, что перенесли сюда повелителя и его стража, перекаркиваясь и норовя клюнуть друг друга длинной зубастой мордой, снялись со скал, полетели в сторону гнездовья Растущего. А вскоре появился и он сам, закружил над Серой топью, глядя вниз со спины дракона.

— Ты торопишься, учитель, — с беспокойством сказал бог. — Ты не убедился, насколько правильной выросла лилия, хватит ли прочности ее клубня, хватит ли силы листьев для безопасного полета. Ты голоден! К тому же небо в тучах — ты ничего не сможешь там увидеть, вскоре может случиться дождь…

— Я знаю, Растущий, — согласился Повелитель Драконов. — Но уже завтра может быть поздно.

Словно в ответ по поверхности болота застучали капли, пошли частые круги. Дождь намочил Шеньшуну волосы, потек по рукам, за ворот туники. Нуар недовольно поморщился. Приключение обещало стать куда более неприятным, нежели в прошлый раз. Мерзнуть мокрым гораздо хуже, чем просто мерзнуть. Хотя бы потому, что есть риск покрыться ледяной коркой, которую потом придется отрывать вместе с кожей.

Нуар невольно поежился, а Растущий вдруг вспомнил:

— Предсказательница сбежала, учитель! Вместе со своим кормителем.

— Печально, — ответил Дракон и сразу забыл о неприятном известии.

Под его взглядом корень лилии начал вспучиваться из болота, безжалостно обрывая верхние тонкие нити. Облепленная тиной и водорослями громадина медленно поднималась на свет, заставляя испуганно дрожать туго натянутые стебли. На сей раз клубень был выращен уже довольно крупным и с норой внутри. Сейчас из нее, переливаясь через матовый бесцветный край, выплескивалась наружу бесцветная жижа.

Повелитель поднял голову, следя за трепещущими шарами, потом скользнул взглядом по болоту, заставив его буквально вскипеть пузырьками, и снова вперился в клубень. С корнем лилии видимых изменений не случилось, однако бог испустил волну удовлетворения и пополз вперед. Шеньшун немного постоял, ожидая приказа — а потом проявил своевольность и сам полез следом.

Пещера в этом корне заметно отличалась от предыдущей. Прежде всего, она была овальной, и повелитель мог вполне благополучно ползать вдоль стены с места на место. Кроме того, стены оказались не просто бесцветными, но еще и полупрозрачными, какими становятся многие белесые окатыши после того, как смачиваются водой. Сквозь низ клубня были неплохо видны разводы тины, мечущиеся в ней стрекозиные личинки и плавунцы. Кроме того, хорошо просвечивала густая сеточка одревесневших прожилок, со всех сторон пронизывающая стенки внутри.

— Не высохнет, — неожиданно ответил повелитель на невысказанный вопрос нуара. — На воздухе слизь должна выделиться, она сохранит корень влажным.

Повелитель Драконов быстро заращивал отверстие, через которое они забрались внутрь. Вначале закрыл мякотью, потом выпустил в нее жилки внутреннего каркаса. Вскоре вход совершенно перестал отличаться от прочих стен клубня.

— Будь осторожен, Растущий! — предупредил бог.

Ученик отвернул в сторону, заставив ящера описать крутую петлю.

Лилия дрогнула, пошла вверх, мелко задрожала, обрывая один за другим тонкие корешки. Толчок — и клубень стремительно помчался ввысь, навстречу дождю, легко скользнув мимо тяжело взмахивающего крыльями дракона. Шеньшун и охнуть не успел, как вокруг сгустился мрак, снаружи обтекающий клубень крупными размазанными каплями. Однако, не успели путники огорчиться столь неудачным началом полета — туча посветлела, разошлась белыми пухлыми облаками, и со всех сторон на них обрушилось ослепительно-голубое небо.

Растение, на глазах расправляя листья, продолжало набирать высоту, облака проваливались все дальше под ноги, и вскоре стало ясно, что они занимают не все небо, а тянутся широкой и плотной кудрявой полосой от северных ледников на юг, к Пологим горам. На запад же и восток вдоль гор можно было разглядеть лишь отдельные мелкие облака.

Повелитель Драконов восторженно зашипел, крутя головой, пытаясь смотреть сразу во все стороны. Шеньшун же опасливо поглядывал наверх, на медленно набухающие листья. Они уже стали напоминать тугие круглые шарики первой лилии — однако продолжали медленно толстеть. Между ними тут и там стали просвечивать звезды, плавно набирая яркость. Одновременно с этим постепенно, словно вкрадчиво, чернел мир вокруг.

Страж сделал глубокий вдох и выдох. В этот раз он не то что не задыхался, а вроде даже ощутил свежесть, можно сказать сочность воздуха.

— Листья на свету тянут из клубня влагу, а вместо нее выбрасывают сюда получившийся газ, — пояснил бог. — Ученые давно заметили, что травы и деревья делают воздух лучше, но раньше это знание было бесполезным. Лилия, которая нас несет, дышит вместо нас!

Повелитель Драконов был безмерно горд своей идеей и ее воплощением. Его слова сейчас наверняка воспринимали слухачи Зеленца, передавали дальше, в гнездовья других родов, сохраняли в памяти для будущих поколений на вечные времена. И открытие того стоило: внутри толстого и тяжелого корня было тепло и уютно, легко дышалось, отсюда открывался великолепный обзор. Причем всего этого удалось добиться всего лишь со второй попытки!

Между тем, высота полета росла. Лилию уже давно окружала чернота, повсюду сверкали звезды, и только внизу, словно сверкающее летнее мелководье, светилась и переливалась яркими красками земля, далекий край которой слегка загибался по сторонам. Не мучаясь удушьем, не замерзая, путники могли спокойно наслаждаться открывающимися видами. Угодья Повелителя Дракона закрывала белая пелена, но зато за их пределами реки, моря и горы были полностью открыты.

— Вот оно, Западное море. — Бог поднял голову к самому потолку их норы, словно это могло улучшить обзор. — Отрезано горами и лесами от северного Ледяного залива. Земля рода Элам. А эта широкая сверкающая полоса и есть великая северная река, что отрезает нас от вечных ледников. Жалко, не видно проток, что впадают в нее от нашего гнездовья. Ты это видишь, страж? Похоже, она двигается к горизонту. Если так, то даже здесь, в безвоздушной черноте, существуют ветра.

— Да. — Любое пожелание повелителя звучало для нуара как приказ. — Я вижу, что река и вечные ледники уходят от нас за горизонт.

— Это мы летим на юг, — поправил его властелин и резко повернул голову в другую сторону. — Я тысячи раз летал над Пологими горами, но еще ни разу не видел их с такой высоты!

Впрочем, как раз с высоты они особого впечатления на Шеньшуна не произвели. Отсюда, из черноты, горы казались просто чередой коричневых выпуклостей. Никаких глубоких ущелий, крутых отрогов, мохнатых от леса склонов или суровых голых скал, что открывались путникам со спины дракона. Так, небольшая перемена цвета на далекой земле — и все.

— Мы пролетаем над Зеленцом, — между тем продолжал восхищаться ученый. — Он видит нас и поднял всех своих ящеров… Нет, никого не различить. Это огромную лилию в чистом небе заметить легко, а коричневого дракона над серыми скалами не углядишь…

— Я тоже не вижу, повелитель, — согласился страж.

— Сколько здесь, оказывается, озер! Даже не догадывался об этом.

— Их разделяют несколько дней пути, мой бог. Даже на драконе можно между ними пролететь и не заметить ни одного.

— Да, это так. Нам нет надобности бывать в тех местах, вот мы и не знаем. Из-под облаков так далеко не видно, а отсюда можно все рассмотреть. Впервые за всю историю Земли! — Дракона распирала законная гордость. — Одним взором увидеть всю планету!

Лилия тем временем миновала Пологие горы и продолжила свой путь на юг. Двигалась она наверняка быстрее самого сильного из драконов — но из поднебесья казалось, что стоит на месте. Горизонт очень скупо, ноготь за ногтем, открывал новые места, и даже солнце скользило по черному небу куда быстрее воздухоплавателей. Храмовую реку, что несла свои воды мимо святилища рода Ари, они смогли разглядеть только перед самым закатом, добраться же до нее засветло так и не успели…

Рассвет насквозь пронзил почти прозрачный клубень ослепительными лучами, сразу пробудив путников. Нуару показалось, что в их летающей норе стало душно, а повелитель ведет себя куда более вяло, но Шеньшун сразу догадался: воздух испортился из-за того, что листья лилии долго не освещались и не могли дышать вместо них. Больше того — за ночь они покрылись толстым инеем.

— Если растение не проснется, придется опускаться… — ответил на его мысли бог.

Внизу, между тем, тянулась бескрайняя зеленая равнина без каких-либо приметных мест. Ни скал, ни рек, ни озер. Куда и как отсюда выбираться, нуар совершенно не представлял.

— Похоже, ты зря потратил дни с памятниками Зеленца, — опять подслушал его мысли повелитель.

Шеньшун прикусил губу, ломая голову в поисках ответа, и вскоре догадался:

— Это Большой лес, мой бог! Мы все время летели на юг, а за реками, что текут на запад от Пологих гор, и до самых Срединных гор раскинулся лес. За ночь нас унесло примерно на тридцать дней пути. Значит, впереди должно быть море и две большие реки. Тамошние святилища заброшены, но это приметное место, оттуда нас смогут забрать драконы. Либо вверх по реке можно выбраться в угодья рода Кунли.

— Уверен ли ты в этом, страж? — переспросил ученый.

Юный нуар поколебался, добавил:

— У восточного края Большого леса лежат верховья Храмовой реки. По ней можно просто спуститься вниз по течению. А между землями Кунли и верховьем есть Лучистое озеро. Надежная примета.

— Вижу, что-то в твоем разуме все-таки появилось, — сказал Повелитель Драконов. — Но мне не нужно от тебя бессмысленных знаний. Я хочу получить ясный ответ: как нам добраться в родное гнездовье, если прямо сейчас лилия начнет падать? Отвечай — или я проглочу тебя, как бесполезного крокодила! Я голоден, и в моем брюхе ты будешь полезнее, чем снаружи.

По спине Шеньшуна пополз неприятный холодок. Он отлично знал: бог проглотит слугу без всяких колебаний или сожалений, как сами смертные с легкостью едят свинок, баранов или кроликов, с которыми накануне играли, которых ласкали и любили. Мир устроен так, что все едят всех… Если не видят от своей жертвы больше пользы от живой, нежели от мертвой.

Нуар прижался лицом к стене, внимательно оглядываясь по сторонам: леса, леса, леса, местами меняющие цвет и густоту, но нигде ни одной проплешины. Да еще облака ползали длинными лентами там и сям, путая и отвлекая внимание. Внезапно он заметил слабый блеск у горизонта — солнечные лучи касались там какой-то глади. Шеньшун вгляделся: слабо изогнутая полоска, широкая с юго-западной стороны и узкая с восточной. Длинная, не меньше десяти дней пути, если пешему… Такой водоем на юге только один!

— Лучистое озеро! — уверенно указал туда страж. — На востоке от него исток Храмовой реки. Самый быстрый и надежный путь.

— Плохо! — ответил повелитель. — Очень плохо! Ты оставил меня без еды. Впрочем, посмотрим, что ты ответишь мне в следующий раз.

Над однообразным пейзажем шар словно бы завис на целый день, добравшись до Лучистого озера только к вечеру, а новый рассвет и вовсе заставил Шеньшуна содрогнуться: вокруг их клубня, насколько хватало глаз, раскинулся горный край — изломанный, словно пережеванный и выплюнутый оленем крапивный лист. Знай он пути выхода отсюда, не знай — но падение на остроконечную вершину или перевал закончится неминуемым заломом крылатки, после чего клубень скатится в ближайшую пропасть, да еще перемелется хорошенько о камни по дороге. После такого спуска не выживают.

Как назло, очень хотелось пить и есть, и потому мысли о посадке навевались все чаще.

— Ты же смертный, — опять проявил внимание Повелитель Драконов. — Вы способны переваривать корни болотных трав. Вокруг ее в достатке, ешь.

— А можно? — неуверенно переспросил страж.

— Там, где есть иней, есть и вода, — ответил бог. — Лилия должна усваивать влагу, что на ней оседает. Ее хватит и на тебя, и на дыхание.

Шеньшун, более не сомневаясь, вытянул меч, срезал со стены несколько длинных тонких полосок, запихал в рот. На язык их летающий клубень напоминал листья осоки — пресные и шершавые. Но тошноты не вызывал. Набив желудок, нуар припал к стене губами, приказал растению выделить сок. Лилия подчинилась, щедро напоив его чуть сладковатой влагой.

Повелитель следил за слугой не без зависти. Зверьки сами не понимали своего счастья: они-то могли есть все, что угодно, и в любом виде. Листья, корни, рыбу, мясо: свежее, сушеное, лежалое, вареное, печеное, подкисшее и парное — какое угодно! Эти не умрут с голоду нигде и никогда. Боги же могли употреблять только свежую пищу. И не просто свежую — а живую и только живую! Добыча, даже просто потерявшая сознание от ужаса, и то вызывала у них инстинктивное отторжение. Зажатая в несокрушимые кольца зверюга должна еще брыкаться, когда ты начинаешь ее поедать — только тогда у победителя и появляется аппетит.

А этот двуногий: чикнул своим резаком по ближайшему растению, постучал зубами — и сыт. Этот в полете хоть целый год провести сможет, и ничего с ним не случится! Боги же за подобный срок ослабевают так, что рискуют умереть…

Мысли ученого прозвучали достаточно ясно. Похоже, предназначались какому-то слухачу.

— Тебя кто-нибудь слышит, повелитель? — спросил Шеньшун.

— Да, сразу два гнездовья. Где-то здесь есть озера. Они отвечают, что не только слышат, но и видят…

Это радовало Дракона. Пусть никто и никогда не подозревал ученого во лжи — однако открытие его казалось столь невероятным, что продемонстрировать его обитателям разных уголков планеты было очень полезно.

Над горами путники плыли целых три дня, после чего внизу наконец-то опять раскинулись густые зеленые леса. Множество мелких холмов, изрезанных руслами невидимых проток, подсказали нуару, что они оказались неподалеку от святилища Лахоки — рода весьма многочисленного, известного своими мудрецами. Может быть, поэтому повелитель и не подверг стража новому испытанию — увлекся разговором с богами, наверняка наблюдавшими его в чистом небе.

Через день путники предполагали достичь угодий рода Океанов — но, как назло, после очередного рассвета обнаружили внизу лишь белую плотную пелену. Лилия продолжала полет в том же направлении, Дракон без труда вел беседу с Белоспинкой, предупредившей его о сильнейшем ненастье над морем — но где именно они находятся, над какими островами или проливами, разглядеть было невозможно.

Неизвестность растянулась на два дня, после чего внизу открылся бесконечный океан, лишь местами украшенный мелкими россыпями облаков.

— Надеюсь, мы не улетели за край земли? — Вода от горизонта до горизонта вогнала Шеньшуна в уныние.

— Земля не плоская, она есть обычный валун, только очень большой, — успокоил его Дракон. — Если постоянно лететь в одну сторону, вернешься в гнездовье, из которого полетел.

— Кто-нибудь пробовал? — с надеждой спросил нуар.

— Нет, — честно признался повелитель.

— Ты кого-нибудь слышишь, мой бог?

— Нет.

Если даже голос бога не мог дотянуться до какого-нибудь гнездовья — это значило, что пытаться высмотреть землю не имело смысла. Но Шеньшун все равно старательно вглядывался в горизонт. Кто знает, а вдруг в океане есть земли, еще неведомые повелителям?

И был день, и была ночь, и было утро, еще до рассвета принесшее волну несказанного облегчения.

— Невероятно! — сказал Повелитель Драконов. — Мы попали в угодья рода Кетсоатль! Тебе не понять, что это значит, страж, но мы пересекли Великую Воду, которая считается бесконечной. Не в научном смысле бесконечной, а по обычаю. Все, кто пытался ее одолеть, сгинули безвестно.

Клубень осветили яркие лучи, и Шеньшун вскочил, готовый высматривать обещанный берег — но земля внизу все еще оставалась черной. Пришлось ждать довольно долго, прежде чем поднявшееся солнце вырвало его из темноты.

Над океаном гуляли облака. Но пелена была не плотной, и в разрывах между белыми развалинами нуар очень быстро заметил долгожданные зеленые пятна, разбросанные среди серых проплешин.

— Земля! — радостно выкрикнул он.

— Вижу… — прошипел повелитель, на самом деле поднявший морду вверх.

— Что ты делаешь, мой бог?

— Воздух… Заставляю лилию наполнить лист воздухом. Он лопнет, и мы начнем снижаться.

Шеньшун глянул вниз, потом наверх. Шары показались огромными, а берег — уже слишком близким.

Уроки Зеленца не прошли для нуара даром. Он хорошо знал: угодья рода Кетсоатль расположены на довольно узкой полосе земли между двумя огромными океанами. Еще немного — и можно проскочить через сушу в новые моря.

— Может быть, истончить стебель, повелитель? — предложил он.

— Ему приходится держать огромный вес, страж. Поэтому внутри проходит жилка, — объяснил Дракон. — Такая же, как в стенках. Стебель живой, но жилка мертвая. Мне не заставить ее порваться.

— А если его подрубить, мы спустимся быстро?

Повелитель некоторое время размышлял, потом решился, отпрянул к стене. Шеньшун выдернул свой клинок, способный оцарапать даже камень, нацелился через полупрозрачную макушку клубня в основание стебля и совершил быстрый выпад. Послышался хлопок, в ушах зазвенело, от корня оторвался крупный кусок мякоти — но и стебель с шаром молниеносно унеслись в сторону и вверх. Не дожидаясь холода и одышки, страж ударил в просвет между жилами каркаса во второй стебель и тут же — в третий.

В норку воздухоплавателей ворвались свист и холод, от стены к стене загулял ветер. Лилия быстро пошла вниз, закручиваясь напирающим потоком. Но почти сразу стебли переплелись, и объемные шары остановили вращение. Шеньшун, торопясь провалиться к теплым слоям воздуха, еще двумя ударами подрубил последние листья клубня — они скользнули друг по другу, обдирая мякоть, и дружно помчались к зениту.

Теперь крылатка обрела почти полную свободу, стала ввинчиваться в воздух, издавая зловещий рев — раскрутиться полностью ей мешал небольшой шар на кончике лопасти. Похоже, именно от него следовало избавиться в первую очередь — теперь же было просто не достать. Оставалось надеяться на то, что перекрученный стебель лопнет от нагрузки.

Но случилось другое: завитый в тугой жгут стебель стал закручивать сам лист, по низу шара пошли глубокие складки. Еще несколько оборотов — и оболочка лопнула, лохмотьями разлетевшись по сторонам. Рев тут же оборвался, крылатка со слабым свистом разрезала воздух, отклоняясь вбок, закрутилась сильнее и сильнее. Клубень по инерции просел еще немного, а потом замедлился, переходя из падения в плавный пологий полет.

После нескольких витков Шеньшун уселся на пол и закрыл глаза. Он понял, что в стремительном, размазывающем все образы вращении все равно ничего не разглядит — а так был шанс хоть как-то спастись от головокружения. Нуар сидел и не без страха ждал удара… Но такового не случилось. Просто послышался сильный всплеск, резкий толчок сорвал нуара с места, несколько раз кувыркнув его по корню и телу властелина, и все затихло — клубень лилии успокоился и закачался на волнах. Сквозь прозрачные стены были видны обрывки крылатки, белые гребни катящихся валов и темная полоска на краю неба с восточной стороны.

— Поплывем? — спросил он Повелителя Драконов, собираясь прорубить в стене выход.

Глава шестнадцатая

Восхищение подвигом Повелителя Драконов, его открытием, его мудростью и умением было столь велико, что многие боги рода Кетсоатль, подавив отвращение к близкому общению со своими собратьями, отправились-таки к святилищу, чтобы лично взглянуть на знаменитого гостя, выразить ему восторг и почитание, поздравить с великой победой.

Нет, толпы на просторном песчаном поле, конечно же, не собралось. Десятки повелителей, прилетевшие сюда на ящерах или принесенные могучими жрунами, держались друг от друга поодаль, старались не встречаться взглядами, не здоровались и вообще не общались меж собой, обращая свои слова и мысли только к гостю — но даже такое сборище властелинов в промежутке между днями Плетения было событием невероятным. Ничего похожего за всю историю планеты не мог упомнить даже самый старый из богов.

— Да, — раз за разом повторял Повелитель Драконов, — да, моя лилия перенесла нас через Великую Воду. Да, она парила много дней и могла парить дольше, если бы я не приказал спускаться. Да, она может летать годами, кормя путников и давая им воздух. Да, Сеятель вполне может отправиться на ней к другим мирам. Да, теперь ученым достаточно всего лишь указать нам путь!

Разумеется, Шеньшун не был удостоен подобных почестей — но тоже стал жертвой немалого внимания. Впрочем, на него просто смотрели с любопытством, не вовлекая в беседы и расспросы — в то время как присланные из ближнего гнездовья смертные сперва чисто его побрили и омыли, вдосталь напоили сладким фруктовым соком неизвестного северянину растения, а потом накормили, принеся на выбор добрый десяток блюд от запеченной рыбы до сваренного с кукурузой сладкого мяса.

Повелитель принимал почести четыре добрых дня подряд, после чего поток богов все-таки иссяк, и Дракон смог наконец-то поесть, употребив на обед могучего быка — подарок рода Кетсоатль почетному гостю. Шеньшун, впервые в своей жизни, наконец-то исполнил священный долг нуара: с мечом в руке охранять беззащитного спящего повелителя от возможных бед.

Разумеется, в самом сердце могучего рода, возле нор его святилища никакой опасности для повелителя не возникло. Неприятность случилась чуть позднее, когда ученый уже пришел в себя после обильного угощения, но все еще был слишком тяжел и благодушен, чтобы собираться в дальний кружной путь. В этот день дракон доставил к святилищу рода скандально известного Двухвоста, постоянно предрекающего цивилизации гибель от собственных созданий.

— Я восхищен твоей мудростью и мастерством, мудрый Повелитель Драконов, — не преминул признать заслуги северянина Двухвост. — Ты открыл врата в новый мир, который может оказаться для всех богов величайшим шагом в их развитии. Ведь стать Сеятелями для нас — все равно, что для смертных стать нами. Путь длиною в невозможность. Но ты свершил это чудо!

— Благодарю тебя за добрые слова, — приподнял голову над распухшим брюхом Дракон. — Ты тоже хочешь испросить для себя саженец моей лилии?

— Разумеется, я не откажусь от подобного великого дара, — не стал кривить душой Двухвост. — Но все же, пока общее внимание было приковано к твоему подвигу, я заметил, как твои ученики обмолвились еще об одном невероятном чуде.

— Каком? — благодушно поинтересовался Дракон.

— Твой ученик Растущий через слухачей сообщил ученику Зеленцу, что из его гнездовья сбежала предсказательница. В твоих угодьях, мудрейший, тебя предала рожденная Древом, в сознание которой изначально вложена полная и рабская покорность твоей воле. Как красиво выражается наша многомудрая Белоспинка, в твоих угодьях, Дракон, «хвост напал на голову», а «руки взбунтовались против тела». Какое великое совпадение: в то самое время, когда ты открывал врата в новый мир, наши создания решили закрыть от нас врата в старый. Бунт изобретений начался!

— Ты преувеличиваешь, Двухвост. Пропажа одной несовершенной самки вовсе не означает бунта созданий, — не согласился Дракон. — Я даже не знаю, сбежала она, или просто попалась на глаза голодному ящеру.

— Но твои ученики говорили именно о побеге! — продолжал стоять на своем Двухвост. — Все ученые всегда утверждали, мудрейший, что подобное противление воле богов невозможно никак и никогда. Согласись, о столь вопиющем факте нельзя просто забыть. Нужно понять, что произошло. И быть готовыми к новым случаям вражды и неповиновения!

— Я расскажу всем ученым о причинах побега, когда смогу узнать о них сам, — пообещал Повелитель Драконов.

— Боги будут благодарны тебе, мудрейший, — с шипением отступил Двухвост. — Ты позволишь посетить твои угодья и глянуть на бунтарей самолично?

— Ты мне не доверяешь, Двухвост? — удивился Дракон.

Бог тут же ответил импульсом почтения и уважения — он не искал вражды с собеседником. Но все-таки добавил:

— Твоя лилия обещает цивилизации великую новую силу, мудрейший. Мы должны хорошо подумать, кому доверять управление этой силой. Довериться рабам — или творить будущее по своей воле…

Гость уполз к своему дракону, оставив ученого в тяжких раздумьях.

Бунт? Его создания? Против него? Нет, конечно же, это невозможно! Этому, несомненно, есть понятное, разумное объяснение… Однако здесь его не найти. Нужно возвращаться!

В тот же миг слухачи рода Кетсоатль, услышав короткое сообщение для Растущего из рода Ари, тут же перекинули его в род Толобам, те — Истучам, Истучи — уже самим ариям. Не успел Повелитель Драконов улечься снова, как по той же цепочке пришел ответ на пожелание как можно быстрее найти беглянку. Зеленец лаконично сообщил: «Растущий спит».

Это означало, что в угодья Дракона все-таки пробралась суровая северная зима.

Разумеется, молодой бог вполне мог улететь на юг и переждать зиму в более теплых краях, мог приказать рабам согреть гнездовье кострами, либо утеплить для него только нору — просто своими телами. Именно так поступали многие повелители, обитающие в холодных землях. Вот только зачем это нужно? Родильное древо на зиму засыпало под лапником и травой, которой его заботливо укрывали смертные, под пышными сугробами, которые они же старательно подправляли. Другими научными изысканиями Растущий особо не увлекался. Так что ему делать хоть на чужбине, хоть в своем гнездовье? Проще заснуть, чтобы бодрому и сильному вернуться к жизни вместе с первой весенней травой и набухающими на ветках почками.

В гнездовье у Родильного древа, конечно же, оставались и нуары, чтобы следить за порядком, и другие слуги. Вот только слухачи до них докричаться не могли — разум двуногих слишком слаб, чтобы различать речь богов на таком удалении. Дракона с вестником туда тоже не отправишь — ящеры засыпают в мороз даже раньше своих повелителей. Крылья большие, сердце сильное, кровь по жилам бежит быстро — холод разносит так стремительно, что прямо в полете недолго окаменеть.

Зимой, когда с неба начинают сыпаться первые снежинки, сила в северных землях переходит от тех, кто крупнее, быстрее, умнее и выносливее, к тем, кто способен обогреваться только собственным, внутренним теплом.

— Отправь в его гнездовье слухача, нуаров и смертных, сколько сможешь, Зеленец, — попросил Дракон. — Пешком. Мне очень важно найти эту глупую беглянку!

* * *

Свет костра наполнял жилище призраками: темные тени, вытягиваясь от торчащих из поленницы валежин, от подвешенных к крыше корзин, от оставленной у стены лесенки, сплетенной из гибких, но невероятно прочных сосновых корней, плясали, изгибались, ползали по стенам и кровле, тянулись кривыми лапами к спящей женщине и к самому беглому кормителю. Однако всех их объединяло одно: они были накрепко привязаны ногами к вещам, от которых росли, а потому не вызывали у молодого мужчины никакого опасения. Негромко мурлыкая себе под нос, Сахун мазнул обмотку трещины рыбьим клеем, потом развел кончики можжевелового древка, вставил в них сколотый на острие наконечник и осторожно, стараясь не порезаться об острый, как лист осоки, камень, принялся заматывать тонким влажным ремешком.

Поначалу юноша не испытывал особого желания делать столь сложное оружие. Для того, чтобы отогнать мелких лис и даже крупных ящеров, ему вполне хватало заточенной слеги. Ею он и камни ворочал, и местного мордатика в распахнутую пасть ткнул, когда тот решил перекусить безобидной с виду добычей… В итоге — сам стал вкусным обедом и новыми штанами для Сахуна и Волерики.

Но зима изменила многое. Речные ставни оказались недоступны — после первых серьезных морозов достать рыбу из-подо льда уже не получалось. Заготовленные перед самыми холодами сушеные грибы кончались с пугающей стремительностью. Вся надежда осталась только на охоту. А пробить шкуру встреченному зверю — это совсем не то, что палкой по морде настучать или в пасть ею же ткнуть. Тут просто заточенной деревяшкой не обойдешься.

К тому же, Сахуну очень быстро надоело раз за разом накалывать себе новые резаки. Проще показалось сделать один, но уж действительно крепкий, красивый и удобный. После нескольких попыток выбрать самый удобный резак, таковых у юноши оказалось целых три: длинный — чтобы резать крупные куски мяса, маленький — потрошить рыбу и кроить кожу, большой и тяжелый на короткой палке — рубить ветки и деревья. И теперь длинная палка с каменным наконечником становилась его четвертым «резаком».

Привыкший за свою жизнь к тому, что все деревянные миски, ложки, слеги, опоры, гамаки и перекрытия отрастают сами, а любые, даже самые страшные звери покорно исполняют волю нуаров и уныло бредут на убой, бывший кормитель просто не знал слов «топор» или «копье». Подобные инструменты не требовались ни в одном гнездовье, и даже ассегаи скотников куда больше напоминали очень длинные мечи с длинными же рукоятями, нежели то, что он сейчас сделал.

Волерика сонно заворочалась под покрывалом, повернулась на бок и приоткрыла глаза:

— Не пора? — Долгими зимними ночами они спали по очереди, поддерживая огонь.

— Нет еще. — Он приставил почти готовое оружие к скале возле очага, подбросил в осевшее пламя пару толстых валежин, пересел к изголовью, погладил ее волосы: — Что, не спится?

— Представляешь, Сахун, мне приснилось, что боги наши стали очень-очень добрыми. Они соскучились по нам и послали своих нуаров, чтобы те нас нашли и привели к ним. И когда я встала перед ними, а богов почему-то оказалось сразу пятеро, и все разные, то самый старый и мудрый сказал мне: «Проси все, чего пожелаешь для счастья!». И я сказала, что хочу провести жизнь с самым смелым, сильным и умным из людей. И тебя тоже он спросил, и ты то же самое ответил. И тогда они подхватили нас крыльями, перенесли на тихую реку, в уютную расселину. В ней появилась и стена, и крыша, и загорелся жаркий огонь… Просыпаюсь — а я и правда здесь! И ты тоже!

— Здорово… — Сахун провел пальцем по ее бровям. Сперва по одной, потом по другой. — Только для этого нас не нужно было отсюда забирать.

— А как бы они иначе нас об этом спросили?

— Они боги, они знают все. Они и так должны знать.

— Должны, — признала Волерика. — Скажи, а боги могут быть добрыми? Или нам теперь всегда придется их бояться?

— Мне кажется… — Его ладонь скользнула по щеке женщины вниз, чуть задев уголок губ, легко коснулась подбородка, шеи. — Мне кажется, они и так добры и стараются для смертных, как могут. Помню, когда был маленьким, я то у забойщиков мусор чистил, то от кухни грязь выносил, то возле гнездовья убирался. И все тосковал, что так всю жизнь и проведу — голым и в мусоре. Но вдруг, по воле богов, я отправился в угодья Растущего, в сытный дом, на простор и свободу. Ходил из края в край, чистил ручьи и протоки, укреплял берега. Сшил себе одежду, научился ворочать камни и строить стены. И уж начал печалиться тому, что так и застряну на годы в воде по пояс, пока болью не скрутит от извечного холода. И тут вдруг меня в кормители перевели! И сидел я в шатре, и думал о том, что живу в сытости и удовольствии, одетый и здоровый, но в жизни своей никогда больше не увижу ни одной девушки. И вдруг из плода Родильного древа выходит прекраснейшая из женщин… Разве можно обижаться на богов, если всю мою жизнь они только и делали, что исполняли мои желания?

— Если ты так благодарен богам, то почему от них сбежал? — перехватила его руку Волерика.

— Даже всесильные боги могут ошибаться. И тогда их волю нам нужно чуть-чуть подправить. Разве не так?

— А ведь правда! — широко распахнулись ее зеленые глаза. — Боги сделали так, что мы оказались вместе! Мы всего лишь не стали расставаться. Наверное, если бы я прошла испытание, то мы и там, в гнездовье, были бы счастливы, да?

Сахун такой уверенности не разделял, а потому просто пожал плечами.

— А чего бы ты пожелал, если бы боги спросили, чего ты хочешь? — поинтересовалась Волерика.

— Хорошей добычи завтра в лесу, — уверенно ответил юноша.

— И все?! — возмутилась она.

— А все остальное у меня уже есть. — Он наклонился и поцеловал ее в губы. — Похоже, я перетопил. Жарко тут, правда?

Оказавшись вместе под покрывалом, костер они, разумеется, проспали. Но в очаге оставалось еще довольно много углей, раздувать их женщина давно научилась, а потому Сахун, одевшись, с чистой совестью оставил ее обогревать дом, перебрался по плетеной лестнице через стену и, опираясь на новенькое копье, направился на обход поставленных в бору ловушек.

Зима еще только осваивалась в здешних лесах, а потому снега успело нападать меньше, чем по колено. Идти он почти не мешал, однако бывший кормитель, имея за плечами немалый жизненный опыт, отлично знал, что вскоре это удовольствие закончится, снега навалит выше пояса, и пробиться через него будет труднее, нежели перейти вброд горный поток. Нужно заранее позаботиться о ногах пошире — иначе из жилища будет просто не выйти.

Сахун пока еще не очень надеялся на успех — все же это была его первая попытка добыть пропитание настоящей охотой, — и больше смотрел под ноги, нежели вперед. Местами на кочках еще можно было заметить насквозь промороженные грибы, с осени ожидающие своего срока… То, что петля сработала, он понял, лишь когда огромные ветвистые рога царапнули его по макушке.

— О великие боги! — только и смог растерянно воскликнуть юноша. — Я просил хорошей добычи… Но не до такой же степени!

Лось никак не должен был попасться в развешанную на высоте пояса петлю из размоченных сосновых корней. В такие обычно заходят олени, лани. Может по глупости влететь волк или кабан. Но лось, вдвое выше Сахуна ростом?!

Видимо, сохатого уж очень соблазнили разбросанные охотником на снегу красные, ароматные рябиновые грозди. Он опустил голову — да так ею в удавку и сунулся.

Разумеется, как учили мальчишку бывалые ловцы, то тут, то там тайком добывавшие для чистильщиков проток немного мяса в добавку к гнездовому вареву, Сахун сделал и сторожок, и противовес, чтобы добычу вздергивало наверх, подальше от мелких хищников — но разве такую тушу пеньком трухлявым от земли оторвешь?

— Что уж тут поделаешь, — прислонив копье к заиндевевшей сосне, Сахун вынул из поясной сумки резак. — Коли выпросил, надо забирать.

Работать предстояло быстро и решительно — пока добыча не смерзлась в ледяной монолит. Поэтому шкуру охотник снял грубо, тут же отделил задние ноги до крупа, бросил на кожу и поволок за собой.

— Волерика! — крикнул он. — Волерика, боги любят нас! Помогай…

Перевалив первую часть добычи в дом, они уже вместе пошли к силкам за остальным… И тут их ждал сюрприз: стая из пяти крупных серых волков, жадно рвущих чужое мясо.

— Так и есть, — перехватывая копье, хриплым шепотом повторил охотник. — Боги нас любят. Очень…

Встреча хищников из разных стай у одной добычи иначе закончиться и не могла — волки немедленно, все вместе ринулись в схватку.

— О, мой бог… — Самого крупного, обогнувшего сородичей, он встретил в длинном выпаде, взяв копье у самого основания и с силой толкнув вперед. Матово поблескивающий наконечник на удивление легко вошел зверю чуть ниже шеи. Сахун тут же отдернул оружие назад, перехватывая его посередине, с размаху опустил тупой конец на оскалившуюся морду забегающей слева волчицы, дернул в обратную сторону, загоняя камень меж ребер хищнику справа, отдернул, перевернул — и край тщательно обколотого наконечника легко рассек шкуру на шее зазевавшейся после ощутимого удара волчицы. Двое уцелевших зверей остановились, предупреждающе зарычав, — и Сахун поторопился вогнать свое оружие в загривок вожака, завалившегося на бок, но еще живого и пытающегося встать.

Волки поняли намек правильно, попятились, не переставая злобно скалиться.

Охотник выдернул копье и сделал шаг вперед. Серая парочка отскочила, развернулась и, часто оглядываясь, потрусила прочь. Свои шкуры они ценили явно больше парной лосятины.

— Боги любят нас, — уже в четвертый раз за утро признал Сахун, обозревая место короткой кровавой схватки. — Сколько шкур и мяса сразу!

— Нам столько не съесть… — Волерика, похоже, не успела даже испугаться.

— Зима, моя хорошая, зима, родная! — Не в силах сдержать радости, юноша рванул ее к себе, обнял и несколько раз поцеловал: — Зима! Мороз! Ничего не испортится! Мы можем хранить это мясо хоть до самой весны!

Он расплылся в широкой довольной улыбке и закончил:

— Таскать нам — не перетаскать!

Работа действительно заняла весь оставшийся день. Волчьи туши Сахун забрал целиком, чтобы освежевать и разделать ночью в тепле, лося покромсал на крупные куски — только чтобы с места можно было сдвинуть, — и сложил в верхней части расселины, закрыв от птиц лапником и завалив снегом. Не поленился забрать и рога — хотя они одни весили примерно столько же, сколько Волерика. Но зато при взгляде на них юношу распирала гордость — а с этим чувством расстаться труднее, чем с теплым местом у очага.

Разумеется, проверять после этого оставшиеся ловушки он уже не смог. Не успел. И даже второй день был полностью посвящен обработке шкур — их следовало хорошенько вычистить и подсушить. И, хочешь не хочешь — требовалось принести дров.

Только на третье утро бывший кормитель нашел время, чтобы снова отправиться в обход своих ловушек. К первой он даже не повернул — ее он больше не настораживал. Вторая оказалась сорванной. То ли зверь не захлестнулся, то ли застывшая на холоде веревка соскочила с зацепов — но петля бесполезно повисла в густых ветвях соседней ели. Оставалась последняя: изготовить больше Сахун еще не успел.

Теперь, набравшись опыта, охотник смотрел в основном вперед, а не себе под ноги, и потому издалека понял, что капкан сработал. Наверху, под кроной сосны, через нижний сук которой была переброшена веревка, медленно покачивался человек. Не просто смертный: хорошо сшитая куртка и штаны, широкий ремень, крепкое телосложение, бритая голова и деревянный меч безошибочно выдавали в нем нуара. Стража богов!

Поначалу замерев, Сахун медленно сдвинулся за дерево, а потом осторожно, стараясь не производить никакого шума, поспешил в сторону реки.

Встречаться с полубогами, слугами повелителей, ему не хотелось ни с живыми, ни с мертвыми. Он отлично знал, что нуары умеют не только объяснять, что и как требуется исполнить — но и приказывать. Приказывать так, что перечить его воле невозможно. Захочет — собственными руками голову себе отрежешь, в костер прыгнешь или в пасть ящеру заберешься. И потому держаться от этих порождений Древа следовало как можно дальше. Так, чтобы не докричался.

— Вот это да… — Он рискнул перевести дух, только выйдя на лед протоки, зачерпнул снега, отер лицо. — Однако, что же это он тут делал, на звериной тропе между излучин? Вроде, зима… Никаких работ вдалеке от гнездовья быть не должно… Да тут и летом никому из слуг Растущего делать нечего! Откуда он мог взяться?!

Сахун перебросил копье из руки в руку. Рисковать понапрасну ему не хотелось — но оставаться в неизвестности было еще опаснее, нежели случайно попасться на глаза кому-нибудь из слуг богов. Сейчас он хотя бы настороже. А если нуары нагрянут внезапно…

Решившись, охотник вернулся в лес и пошел вверх по реке. Но не по удобной звериной тропе, которую выбрал для силков именно по этой причине, а за кустарником вдоль русла. Долго, трудно, неудобно — но зато никаких следов на виду не останется.

Обогнув почти всю излучину, он наконец-то заметил на льду изрытый снег. Наследить здесь было уже не страшно, Сахун вышел на открытое место, пытаясь понять, что же тут происходило?

Следы на льду, следы по берегам, следы на всех отходящих в чащу заметных звериных тропах, следы между излучинами. Было похоже, что смертные обшаривали лес вдоль реки. Что-то или кого-то искали. Командовал, разумеется, нуар. То ли рабы позвали его, когда нашли капкан, то ли он сам первым сунулся на короткую тропу между изгибами русла — но чем это для него кончилось, было уже ясно. Без стража богов смертные, конечно, повернули назад. Он ведь в лесу был для них и защитой, и кормильцем, и вожаком. Куда им в зимней чаще с голыми руками оставаться?

Странным было только то, что они нуара оставили, не сняли. Стражи ведь живучие, как болотная тина. Очнулся бы нуар после петли, ничего бы не случилось. Может, просто побоялись приближаться? Он-то сам ведь тоже полубога стороной обойти предпочел. Может, злым тот был, гневливым? Вот и решили разозлившегося так оставить, не трогать. Чтобы не узнать, какие кары он на рабов способен обрушить. Нуары — они ведь разные. Бывают и злобные.

— Значит, ищут они тут чего-то, — повторил свой вывод вслух Сахун. — Интересно, что?

Ответ был очевиден. Единственной ценностью для богов, ради которой повелители могли затеять прочесывание окрестных лесов, была женщина. Красивая до безумия, очень молодая — и провалившая самое важное испытание в своей жизни.

— Вот это да… — Сахун вдруг вспомнил недавний ночной разговор с Волерикой и ошалело зачесал голову. — Говоришь, боги хотят нас видеть? Говоришь, боги послали своих нуаров? Вот это да! Выходит, повелители ошиблись и в ней? Она действительно способна знать будущее!

Но тут же его мысли перескочили на куда более важный вопрос. Он поднялся на берег, прежним путем вернулся к обжитой скале, по пути срубив несколько упругих ивовых прутьев и березовых веток, на подходе к дому старательно разрыхлил старые следы и замел за собой свежие. Под скалой, набрав снега, старательно забил им щели между камнями стены, а потом поднакидал еще и сверху, изо всех сил стараясь придать кладке вид естественной осыпи. Крыша дома и без того была засыпана нетронутым снегом и выглядела как земляной скос от макушки утеса.

Замаскировав в силу возможностей открытые подступы к дому, он обошел скалу с обратной стороны, забрался выше, перелезая с уступа на уступ, осторожно пробрался под кровлю с верха расселины и устало уселся перед изумленной женщиной:

— Ничего… Лестницу удлиню, проще будет. Она плетеная, ее все равно на какую сторону бросать. Хотя с дровами, конечно, намучаемся. И топить, боюсь, придется только по ночам, чтобы дыма видно не было.

— Что случилось, Сахун? — не поняла она.

— Посторонних возле дома видел. Чего-то ищут. Не хочу, чтобы нас заметили. Дней десять тихо посидим, потом проверю, нет ли свежих следов. Если не появятся, значит обошлось.

— Боги! — все поняла Волерика. — Они нас ищут. Они хотят исполнить свою волю…

Кормитель внутренне сжался, ожидая продолжения — и женщина сказала:

— Сахун, давай положим одну из волчьих шкур на постель? С нею будет намного теплее. Ой, чего это я?! Ты наверняка голоден. Я запекла мясо. Садись к очагу. Осторожнее, корец с талой водой сомнешь! Так положим?

— Для меня теплее с тобой, — облегченно вздохнул он. — Там, где ты, там и хорошо.

— Но со шкурой будет еще лучше. — Она наколола палочкой шматок мяса, прилепленный к камню за очагом, протянула юноше. — Тебе придется порезать остальной окорок самому. У меня не получается.

— Хорошо, Волерика, я порежу, — кивнул Сахун.

При виде качающегося на заточенной ветке куска у него на миг снова мелькнуло удивление из-за брошенного смертными нуара — и тут же забылось. В теплом уютном доме хватало о чем подумать и без этой неприятности…

* * *

— Нуар, который проверял верховья ручья, питающего Древо, исчез, — закончил отчет Зеленец. — Смертные сказали, на них напали дикие драконы. Летающие ящеры.

— Что за безумие?! — возмутился Повелитель Драконов. — Какие ящеры посреди зимы? Они все спят! Даже в наших гнездовьях — и то без сознания!

— Смертные сказали: когда они шли через лес, на нуара кто-то напал, схватил и выдернул наверх. Они испугались, что это охотятся дикие драконы, и разбежались в стороны, прячась под кроны. А потом пошли назад. Рабам стало страшно без стража. Они не знали, что делать.

— Нету… Нигде нету… — недовольно скрутился в кольца ученый. — Куда они могли деться?! Может, все же кто-то сожрал их в гнездовье Растущего?

— В шатре предсказательницы, учитель, не осталось ни покрывала, ни гребня, который сделал ей слуга, ни мисок, ни ложек. Раз они взяли все с собой, значит ушли сознательно, а не пропали помимо своей воли.

— Но ведь это невозможно, Зеленец! Рожденные Древом не способны противиться воле богов, они не могут просто уйти! Прикажи нуарам еще раз тщательно обыскать окрестности на пять дней пути! Все норы, в которых можно спрятаться, все заводи, пригодные для жизни, все кусты и скалы!

— Это всего лишь юный кормитель и еще более молодая женщина, учитель. Полагаю, хищники сожрали их в лесу в первый же день. Она предсказательница, он раб. Никто из них не обладает даже зачаточной волей для сопротивления дикому зверью.

— Это еще хуже, Зеленец. Если их сожрали, мы никогда не узнаем причину побега. Ладно смертный… Но рожденная Древом! В ее создании наверняка допущены серьезные ошибки. Очень опасные. Их нужно понять и исправить. Пусть ищут!

Гнездовье Зеленца тоже оказалось во власти зимы — но его пещеры, в которых день за днем и год за годом пылали костры, морозам оказались не по зубам. Двуногие орудия разума, обитающие в них, даже не подозревали о том, что снаружи, там, где живут солнце, ветер и дожди, случаются времена года. У них была своя собственная неизменная погода, своя жизнь в мире мудрости и далеких, никому не слышных перекличек.

У пещер обнаружилось еще одно неожиданное достоинство: разделенные ущельем и каменными стенами боги переносили близость друг к другу без сильного раздражения, и потому ученик смог приютить Повелителя Драконов в одном из сумрачных, но теплых укрытий.

Слухачи то и дело приносили вести о том, что шумливый Двухвост ищет встречи с известными учеными, активно предрекает бунт созданий, ссылается на мудрого, и даже великого Повелителя Драконов как своего сторонника, перенесшего первое из подобных восстаний. А лучший ученый севера по-прежнему не мог ничего противопоставить этому горлопану.

— Искать! Искать везде, где только можно! — жестко и сурово потребовал он.

Снаружи тем временем начинался тихий, умиротворяющий, затяжной снегопад, уже в который раз накрывающий здешние угодья свежим пушистым одеялом.

Глава семнадцатая

— Ой-ёй-ёй, какая холодрыга! — поежившись, высунулся наружу Рарик. — И темно-то еще как вдобавок!

— Вылезай! У огня согреешься, — подогнал его нуар.

Разумеется, сам страж богов остался под теплой меховой накидкой вместе со смертными. Там, пока под общее одеяло дышали сразу семь человек, было тепло и без всяких костров. Там было хорошо. Вокруг же от мороза то и дело потрескивали ближние деревья.

Радовало только то, что шалашик из сухих дров был сложен между двумя крупными валунами еще с вечера. Оставалось только высечь искру, раздуть трут и сунуть листок бересты под хворост. И пока Рарик убирал огневые камни, пламя успело вырасти почти ему по грудь.

Смертный туго набил кожаное ведро снегом, сунул его чуть не в самое пламя, следом поставил второе, поменьше. Пока товарищи досматривали сны, он сыпанул в начавшую бурлить воду щедрую горсть мелко рубленного мороженого мяса, сушеных грибов, завяленные еще летом корешки. Вскоре над рекой пополз такой соблазнительный аромат, что путники и сами полезли наружу, доставая ложки, а нуар — еще и миску. Страж всегда ел из своей посуды, брезгуя махать ложкой в общей толпе.

После горячего густого варева, запитого обжигающей водой, всем стало намного теплее. По крайней мере, изнутри. Разобрав подстилки, покрывала, ведра и мешки с припасами, путники неспешно двинулись дальше в дорогу, пробивая тропинку через рыхлый высокий снег. Смертные послушно следовали каждому изгибу реки: в лесу в такой сезон ноги переломать можно запросто — под снегом, куда ступаешь, не видно. А лед — он хотя бы ровный.

— Внимательно смотрите! — предупредил нуар. — Они в любом месте могут оказаться. Следы ищите. И над лесом поглядывайте. Может, дым заметите. В такую погоду без огня не выжить, должны палить. Снег какой хороший, рыхлый. На таком следы не заметешь!

Следов и вправду было много. Тонкие лисьи строчки, заячьи вилки, беличьи пятнышки, канавы, оставленные лосиными или кабаньими тушами. Но размеренных овальных человеческих отпечатков не попадалось нигде.

— Вроде как мяском жареным пахнуло, — повел носом Рарик. — Свеженьким.

— Да это у тебя в зубах навязло! — весело отозвался Тотам.

— Во дает, только завтракали, уже опять на пожрать намекает! — удивился Василек.

Смертные захохотали, продолжая свой путь и торя новую тропу через искристое снежное покрывало.

Если бы они не были в пути пятый день, если бы не устали с утра до вечера крутить головой без всякой пользы, приглядываясь ко всему подряд, если б хотя бы знали, куда смотреть — то наверняка обратили бы внимание, что на одной из скал макушка совершенно черная, словно закопченная сырым дымом. И что пологий край заснеженного уступа почему-то чистый и гладкий, а часть скалы просвечивает сквозь снег витиеватыми трещинами… Однако сыщики уже давно думали только о том, как бы поскорее забраться под теплое покрывало и как хорошо бы еще раз поесть горячего, отдохнуть от долгой бессмысленной дороги. А лучше всего — вернуться назад, в родное гнездовье, в тепло, покой и уют. Но излучины сменялись излучинами, скалы самой разной формы и высоты торчали тут и там, морозный обжигающий ветер настырно дул в лицо — и на закопченную скалу никто из следопытов даже не покосился. Ни по пути вниз по реке, ни по пути обратно.

Когда вернувшиеся нуары, проверившие окрестные земли вокруг гнездовья Растущего на десять дней пути, один за другим почтительно доложили, что никаких следов человеческой жизни — ни костров, ни стоянок, ни троп — так нигде и не найдено, Повелитель Драконов наконец признал очевидное: предсказательница и ее слуга погибли. Причину, побудившую рожденную Древом пойти против воли богов и совершить побег, узнать уже не удастся. Тайна умерла вместе с порчеными двуногими. Навсегда.

Разрешив измученным смертным и стражам возвращаться в родные гнездовья, Дракон покинул пещеру Зеленца и отправился в новый полет — в земли далекого южного святилища.

Теперь ученый понял, что бывают ситуации, когда на зиму засыпать нельзя. На случай новой возможной неприятности он решил развести у себя в гнездовье согревающих белок с кожаными перепонками между лапами. Если эти зверьки будут выстилать стены его норы — в ней станет достаточно тепло, чтобы сохранять разум в любые морозы.

Чернушка через цепочку слухачей передала согласие поделиться с известным мудрецом последним выводком живых покрывал — но забрать их, естественно, можно было только лично.

Пятнадцать дней полета туда, пять дней там, двадцать дней обратно. Когда Шеньшун доставил корзинку с попискивающими малышами в главное гнездовье, сугробы уже истекали веселыми радужными ручейками, на деревьях набухали почки, а окрестные леса звенели радостными птичьими трелями. Передав скотникам новых зверушек и передав на словах правила ухода за детенышами, он вернулся к Пологим горам, на склонах которых, уже зеленых после сошедшего снега, распускали листья могучие красные акации, под волей повелителя обретающие форму, крепость и остроту мечей и ассегаев.

Создание оружия требовало от Повелителя Драконов немалых сил и времени, а урожай, как водится, собирать получалось только осенью — когда перед заморозками растения вытягивают из стволов все соки. Обретя нужные очертания по весне, многие ветки к осени начинали загибаться из-за плохого освещения, портились вредителями, банально засыхали. Поэтому в дело удавалось пустить только каждый пятый из весенних зародышей. Увы, клинки были так прочны, что переделать длинный, но кривой меч или ассегай в короткий хороший нож не представлялось возможным. Чем обработать самый прочный материал на планете? Конечно же — ничем.

Благодаря этой задержке сугробы, скопившиеся вокруг жилища знаменитого ученого, полностью исчезли еще до его прилета — стекли в заводь, практически полностью очистившуюся ото льда и даже выпустившую на отмели первых крокодилов, что безуспешно пытались отогреться на холодном еще солнце. Смертные завтракали уже не в тесных и темных норах, а у больших котлов на прибрежной поляне. В стойлах время от времени слышался недовольный рев медленно просыпающихся клюворылов и спинозубов.

У себя дома Повелитель Драконов изволил откушать самолично пойманным могучим вепрем — и Хоттаку, встав со старшими нуарами на охрану повелителя, в этот раз не досаждал Шеньшуну своими дурацкими приставаниями. Юный страж посвятил свободные восемь дней изучению искусства разводить огонь, которого ему так часто не хватало во время долгих путешествий с повелителем.

А затем отдохнувший мудрец снова поднял его на крыло. Оценить, как выглядят угодья после зимы, что изменилось, что пострадало, что уцелело, проще всего с воздуха, охватывая одним взглядом сразу огромные просторы в два-три дня пути.

В первую очередь Повелитель Драконов, разумеется, помчался к Серой топи — к самой великой своей ценности. Болото, спрятанное от ветров меж высокими скалами и подогретое изнутри богатым перегноем, уже давно избавилось от снега и старательно парило, разбросав тут и там сочные листья пробивающихся к свету лилий. Здесь не случилось ничего страшного: посадки уцелели, вода не ушла, Болотная тропа не обрушилась. Правда, она еще пустовала — привычные караваны с травой и гнилыми отходами сюда пока не добрались. Но это дело всего нескольких дней, скоро оживет и она.

Мимолетом вспомнив о том, что обещал отводок летающей лилии юной Чернушке, повелитель повернул к Родильному древу, сделал круг над гнездовьем Растущего, пока еще не подающего признаков разума. Однако толстый стебель Древа выглядел крепким, без следов гнили, без отмерших побегов, из сотен молодых почек уже разворачивались клейкие листья. Здешние смертные активно суетились, убирая ненужный больше лапник, сметая ломаные ветки, расчищая русло ручья от нанесенного талыми потоками мусора, подсыпали свежий песок в родильные шатры. Еще несколько дней — и можно будет помещать в бутоны новые зародыши.

Драконы, повинуясь воле повелителя, сделали вокруг гнездовья широкий круг, потом еще один.

— Мне кажется, ручей обмелел, — сказал ученый. — Если он даже в половодье такой узкий, то летом вообще пересохнет.

Ящеры качнули крыльями и стремительно понеслись вверх по течению рукотворной протоки. Вскоре стало ясно, что властелин северных земель, как всегда, прав: русло реки, от которой был сделан отвод, перегорожено упавшим деревом. Половодье накидало на него целые охапки мусора: вывернутых ручьями кустов, жухлой прошлогодней травы, валежника и мелкого хвороста. Теперь ствол, как гигантская заслонка, направлял течение в сторону, оставляя ручью лишь самые крохи воды, пробивающейся сюда сквозь череду водоворотов.

«Сообщу Растущему, когда проснется», — решил ученый, и ящеры снова стали описывать неторопливые круги.

— Это здесь зимой кто-то сожрал нуара? Неведомые зимние драконы, не боящиеся холода? Если они столь хороши, что летают в любой мороз, то, может статься, они добрались сюда из иных миров?

Шеньшун промолчал. Он ничего не знал ни о пропавшем страже, ни о зимних драконах, и уж вовсе не представлял, где могут находиться другие миры и как они выглядят.

Ящеры тем временем нашли темную влажную прогалину, замерли в восходящих потоках, накапливая высоту.

— Или приказать нуару Растущего послать сюда смертных не медля, пока протоку не занесло песком? — глянул вниз повелитель. — Скинуть дерево сейчас проще и быстрее, нежели потом рыть канал с самого начала… Хотя, отменять приказы Растущего его смертным будет неправильно. Это ведь его гнездовье. Клюворылы тоже далеко… — размышлял он вслух. — А это что еще за странные линии? Уж не гости ли из иных миров отметились?

Парящие гиганты заскользили над рекой в сторону диких нехоженых лесов, совсем бледных на фоне распускающихся лиственных рощ и болотных кустарников. Теперь и Шеньшун заметил в русле реки сразу в четырех местах ровные серые линии, что наискось пересекали протоки почти от берега до берега. У основания каждой, к ней навстречу, шла еще полоска, но намного короче. Судя по тому, что никаких запруд перед линиями не возникало, вода легко протекала сквозь них…

Драконы проскочили дальше, к покрытому сосновым бором холму, круто развернулись и понеслись обратно, скользя уже намного ниже. Теперь богу и его стражу удалось разглядеть, что линии сложены из камней и достают от дна до поверхности. Любому понятно, что случайно такие стены в воде возникнуть не могли — это непонятное творение сознательно сложено какими-то существами с непонятной целью. Только вот какими?

Летающие ящеры устремились к уже знакомому болотцу, стали набирать высоту. Ученый, сгорая от любопытства, молчал, всматриваясь в кроны. Ему невероятно хотелось найти неведомых строителей — но вот как это сделать? Для облавы в столь далеком уголке угодий у него не было ни домашних зверей, ни смертных, ни нуаров. А чтобы поймать самому, парализовать волей и увести для изучения — сперва нужно понять, кого именно он ищет, увидеть этого незнакомца…

Вновь и вновь отправлялись ящеры в бесшумное скольжение вдоль реки, с каждым разом спускаясь все ближе к кронам — чтобы седоки могли лучше разглядеть землю под деревьями, скалы и берега. Тут и там на глаза им попадались мелкие рыжие белки, олени, ощипывающие молодую листву с веток ивы и низких берез, пару раз мелькнул солидный медвежище и стайка подобных мордатикам ящеров, крадущихся следом.

— Построили и улетели? — предположил ученый. — И все равно: зачем?

Усталые драконы развернулись снова…

Глава восемнадцатая

В этот день они заспались. Весеннее тепло, позволяющее обходиться без костра, и привычка к длинным зимним ночам способствовали тому, что молодая пара теперь выглядывала утром из укрытия, когда солнце уже успевало подняться высоко в небо. Вдобавок накануне вечером они заболтались, неспешно лакомясь упитанной щукой, которую на пробу не зажарили, а запекли в листьях лопуха. Получилось очень неплохо…

Поднявшись уже сильно после рассвета, они подзасиделись с завтраком и выбрались наружу, щурясь на солнце, уже за полдень. Дружно потянувшись, влюбленные спустились к воде, помыли липкие после завтрака руки, после чего Сахун подобрал корзину, поцеловал женщину и пошел вдоль берега к дальнему ставню. Он начинал с него всегда — не таскать же улов сперва в одну сторону, потом в другую!

— Я найду чеснок! — крикнула ему в спину Волерика. — Я поняла, на что он похож!

— Тогда завтра мы не встанем вообще, — полуобернувшись, рассмеялся он.

Ставни были уловисты. Каждый за день хоть немного рыбы, но приносил. Правда, у всех был один серьезный недостаток: наилучшую добычу они давали в первые дни после строительства. Затем в них забредало все меньше и меньше речных обитателей. Чтобы оставаться в сытости, приходилось перегораживать русло в новых местах и желательно — как можно дальше от предыдущих ловушек.

Сахун уже подумывал о том, чтобы снова поставить в лесу силки, снятые сразу после первой большой удачи. Лосятины им хватило на всю зиму, только есть успевай. Так почему не попытать охотничью судьбу еще раз?

— С другой стороны, с рыбой проще, — пробормотал он. — Мясо летом не сохранить, а рыбы взял, сколько нужно, а остальную в ставне плавать оставил, пока не понадобится. Нет, на зверя нужно охотиться только после первого снега. Иначе смысла нет…

С этими словами он споткнулся и растянулся на камнях.

Еще не понимая, что случилось, Сахун попытался встать — но руки и ноги отказались его слушаться. Только кончики пальцев бессильно скребли по окатанной гальке. Сбоку промелькнула тень, чуть позже еще одна пронеслась обратно, он услышал громкое хлопанье крыльев, и рядом опустился огромный, как облюбованная ими расселина, дракон.

Юноша бессильно застонал, вкладывая все силы в попытку хотя бы подтянуть руку — но она как приклеилась к земле.

Рядом послышались шаги, негромкий голос приказал:

— Поднимись.

Сахун с облегчением послушался, выронив корзину и свесив руки вдоль тела. Перед ним стоял нуар — невероятно похожий на того, что командовал в гнездовье Растущего, но чуть моложе и в другой одежде. Дракон барахтался в реке, хватая пастью ледяную воду.

На бывшего кормителя накатила волна ужаса: их поймали! Их поймали и теперь скормят ящерам! Ведь они не просто сбежали — но еще и нарушили все мыслимые запреты, провозглашенные повелителем для смертных и рожденных Древом. Он услышал шелест, оглянулся и увидел огромного бога, скользящего вдоль ивового кустарника. Сбоку от него, плача, шагала Волерика.

— Нет! Отпустите! — рванулся было к ней юноша, но страж приказал:

— Не двигаться.

И Сахун послушно замер. Однако молчать ему не приказывали, и он всячески пытался спасти хотя бы Волерику:

— Не трогайте ее!!! Не убивайте! Она способна предсказывать будущее! Я видел, я знаю! Ее пророчества сбылись!

— Предсказательница? — зашипев, вскинулся повелитель. — Она нашлась? Она жива? Она сумела скрыться от поисков?

Его изумлению не было предела. Какие неожиданные способности… Да еще, оказывается, беглянка доказала своему слуге дар предвидения! Столько всего, и сразу… Однако, загадка речных линий разрешилась крайне интересной находкой. Сразу даже и не уразуметь, насколько интересной.

Волерика, размазывая по лицу слезы, вышла на отмель, опустилась на четвереньки, покорно склонив голову.

— Не-е-т… — заскрежетал от бессилия зубами Сахун.

— Замолчи, — надоели его причитания нуару.

Повелитель Драконов заполз в кустарник, втянулся на шею притаившегося там ящера. Тот, резко выпрыгнув, взлетел, промчался вдоль реки, набирая высоту, развернулся, потом разогнался, снижаясь к воде, точным и четким ударом лап сцапал женщину и начал набирать высоту.

— Иди сюда, — приказал нуар.

Все в душе юноши протестовало — ему хотелось броситься на невозмутимого здоровяка, убить его, растерзать, уничтожить! Однако что-то внутри, в глубине сознания, подсказывало, что ничего плохого от послушания не случится, а если так — то почему и не подчиниться? И эта тихая подсказка, к его собственному возмущению, оказывалась сильнее его истинных желаний. Мучаясь, страдая и ненавидя, он послушно вышел на отмель и опустился на четвереньки, подставляясь удару ящера.

Страж богов поднялся на загривок дракона, поднял его в воздух, тут же спикировал, как до этого сделал повелитель — беглый смертный ощутил сильнейший рывок, удар, страшную боль в спине, и земля стремительно ушла вниз.

Теперь, когда приказание было исполнено до конца, Сахун ощутил свободу. Он закричал, попытался вырваться — но стало только хуже. Каждое движение причиняло боль, когти только крепче впивались в тело, кости трещали — и юноша предпочел замереть.

После долгого полета ящеры, мчавшиеся крыло к крылу, спикировали на широкую заводь, стремительно чиркнули над самой поверхностью, возле берега разжали когти и…

Вода жестко и больно ударила в лицо, зашипела пузырьками, охладила тело и тут же наполнила нос и рот. Сахун рефлекторно рванулся вверх, фыркнул, отплевываясь, глубоко вдохнул, увидел неподалеку барахтающуюся женщину, повернул было к ней — но вдруг испытал неодолимое желание плыть к берегу. Такое сильное, что устоять перед ним было совершенно невозможно. Немного успокаивало только то, что и Волерика плыла в том же направлении.

Скоро он ощутил под ногами дно, зашагал в сторону гнездовья и с облегчением понял, что наконец-то выполнил свое желание. И тут же, бросившись к провидице, схватил ее за плечи:

— Ты как, ты цела?!

На миг он успел обнять плачущую женщину, но желание выйти к кормовым котлам смертных вынудило его бросить свою воспитанницу и заторопиться к поляне. Волерика, пытаясь на ходу поправить мокрые волосы, потрусила следом.

Повелитель Драконов был уже здесь, его огромное тело огибало один из чанов, а поднятая вверх голова покачивалась над ним. Нуар, что захватил Сахуна, стоял рядом. Еще несколько бежали от гнездовья, придерживая мечи.

— Она ни в чем не виновата, мой бог! — быстро проговорил Сахун. — Это я увел ее из гнездовья Родильного древа. Она не хотела. Она способна видеть будущее, она пройдет испытание! Ее не нужно заменять!

Он выплеснул это на едином выдохе, спеша сказать все, пока его не остановили. И теперь, успев выпалить нужное, не знал, что еще можно к этому добавить.

— Вот… — после короткой заминки с облегчением закончил он. — Во всем виноват только я.

— Неправда! Я ушла сама! Сама! — дернулась с места Волерика, и сразу несколько стражей резко приказали ей стоять. Женщина смолкла и замерла в нелепой позе — с чуть вздернутыми руками и на полшаге.

— Ты-ы-ы… — зловеще зашипел повелитель. — Ты лжешь… Ты не мог ее забрать против ее воли. Ты смертный, ты раб. Ты слишком слаб!

— Я ее обманул, — легко объяснил Сахун. — Я был ее кормителем, она мне во всем доверяла. Просто сказал, что ты хочешь, чтобы она ушла со мной, она и поверила.

Ученый надолго задумался. Такой странный зигзаг послушания ему в голову не приходил. Служанка, полностью покорная его воле, взбунтоваться против богов не могла. Не могла она перечить их приказам или просто уйти по своему желанию! Но если кто-то ей сказал, что повелитель приказывает покинуть гнездовье, — то она, конечно же, ушла, при этом никак не помышляя о бунте.

Почему никто не учел такой возможности? Наверное, потому, что никто не ожидал, что высокоразвитым существом, рожденным Древом, будет командовать жалкий раб, обычный смертный. Что смертный посмеет говорить от имени бога.

Повелителя Драконов неприятно кольнуло воспоминание о Двухвосте. О чем-то похожем тот и предупреждал. Не о бунте развитых, обученных слуг, покорность которых не подлежит сомнению. Он говорил о бунте низших созданий, мысли которых никого не беспокоят. И вот, пожалуйста: раб увел с собой в леса рожденную Древом! Увел, как покорную овцу.

Странным было лишь то, что она так долго не смогла распознать обмана и не вернулась в первые же дни.

— Значит, ты хитростью выманил ее с собой? — переспросил Дракон. — Ты понимаешь, что за такую выходку ты подлежишь долгому и мучительному смертельному наказанию, которое нуары свершат в назидание прочим рабам?

— Да, повелитель, — смиренно кивнул Сахун.

Ему было страшно — хотя до сего дня он ни разу не видел в гнездовьях никаких показательных казней. Но было и легко. Раз гнев обрушится на него, значит, от Волерики подозрения удалось отвести.

— И ты готов принять смерть?

— Да, повелитель. Я виноват. Я обманул тебя и предсказательницу.

Чем дальше, тем сильнее величайший мудрец севера путался в происходящем. Пусть раб обманул женщину, пусть увел с собой. Но почему он с такой готовностью призывает на себя смерть? В его словах и мыслях чувствуется больше удовлетворения, чем ужаса. Можно подумать, именно смерти он и добивается!

— Это правда, женщина? — чуть повернул голову повелитель.

— Нет, — наконец-то обретя свободу, выпрямилась Волерика. — Я ушла сама, он ни в чем не виноват!

Ну вот! Теперь, похоже, и беглянка захотела попросить себе казни…

— Она умеет предсказывать! Испытай ее, мой бог! — немедленно напомнил Сахун.

— Он невиновен! Он раб, это я забрала его в лес!

— Ты полагаешь, я не способен различать ложь?! — Женщина содрогнулась от волны высшего гнева. — Молчи!

Повелитель Драконов опять задумался. Кое-что прояснилось: раз предсказательница лжет — значит, ее действительно увел смертный. Но почему они оба так жаждут гибели? Может быть, это какая-то болезнь? Болезнь, пораженные которой люди совершают бессмысленный побег?

Хотя нет, ничего не совпадает. Беглые смертные не искали смерти. Они не знали, что попадутся, и стали выпрашивать казнь только здесь. В лесу же были вполне бодрыми и жизнелюбивыми…

Сплошная путаница!

— Я вижу, она носит ребенка, — вслух произнес повелитель. — Это портит мне весь опыт и достойно сурового наказания. Но раз она невиновна, то пусть живет. Она мокрая и замерзшая, Шеньшун, может заболеть. Отведи ее в теплые женские гнезда. Там есть опытные рабыни, ее разденут и согреют.

— Да, повелитель, — коротко кивнул нуар, поманил к себе женщину и приказал: — Иди за мной.

Волерика дернулась, словно ее рванули за привязь, метнула на юношу прощальный взгляд и пошла за стражем.

— Скажи мне, раб, — как мог ласковее обратился к Сахуну Повелитель Драконов, — сыт ли ты был в гнездовье Растущего? Ты вдосталь спал, тебе давали все необходимое?

— Да, мой бог, — глядя женщине в спину, признался смертный. — Там очень хорошо и уютно. Обильно кормят, каждый слуга имеет свой угол и гамак, в достатке раздают кожи — я оделся в первый же год. Растущий очень заботливый повелитель, и служить ему радостно и приятно.

— Тогда почему ты убежал, безумный раб?! — окончательно перестал понимать смертного ученый.

— Я хотел жить с Волерикой, — честно признался Сахун. — Я обманул ее и увел с собой.

— Ты захотел жить с ней? Просто захотел? И поэтому ушел из сытного гнездовья в дикий лес?! Стал бездомным, стал голодным, влез в пасть диким ящерам потому, что захотел жить с ней?! — От гнева тело повелителя заплясало кольцами. — Тупая, жалкая, безумная, мерзкая тварь! Ты испортил мой лучший опыт потому, что тебе захотелось с ней жить?! За одно это ты трижды достоин смерти! Безмозглая, никчемная, умалишенная зверюга!!! Пошла вон, вон, вон! Меня бесит один твой только вид! Вон! Пошел вон!

Это была не просто волна гнева — это был прямой приказ бога. Сахун сорвался с места и бросился бежать вдоль берега, проламываясь сквозь кусты, перепрыгивая коряги, поднимая тучи брызг на мелководье и задевая свесившиеся над водой деревья. Пара нуаров, положив руки на мечи, двинулись следом.

— Ты куда собрался, Хоттаку? — одернул старшего нуара Дракон.

— Ты сказал, он достоин смерти, повелитель. — Страж потянул клинок из ножен.

— Если бы я хотел его смерти, Хоттаку, я бы приказал ему умереть, — сурово сообщил ученый. — Но я его просто выгнал!

— Да, мой бог, — склонил голову нуар и жестом отослал в гнездовье остальных.

«Куда катится планета? — устало подумал мудрец. — Зверорожденные командуют полубогами, стражники додумывают приказы, смертные убегают от сытости и безопасности… И это в то время, когда нам наконец-то открылись врата в другие миры!»

Повелитель Драконов выполз на солнце и свернулся в тугие кольца. Ему хотелось погреться и посоветоваться с Зеленцом, куда лучше знающим хитрости поведения двуногих. Может, ученик найдет какую-то подсказку для распутывания накопившихся загадок?

Сахун же в это время все еще бежал, проскакивая между деревьями и перемахивая выпирающие из земли корни. Леса вокруг главного гнездовья были сильно вытоптаны и тщательно расчищены от валежника, промчаться через них на полдня пути в любую сторону труда не представляло.

Впрочем, свалился он намного раньше, влетев на всем бегу в небольшой ручеек с рыхлым песчаным дном и потеряв равновесие. Вставать беглец уже не стал. Его «отпустило».

Бог приказал: «Пошел вон!» — и раб умчался, куда сказано.

Повелителя рядом нет — выходит, его воля исполнена.

Раскинув руки, Сахун тяжело дышал, приходя в себя, и даже не пытался выбраться из воды. Сейчас в потоке было хорошо: ручей охлаждал разгоряченное тело, успокаивал боль от ран в спине, оставленных когтями дракона, захлестывал на лицо и тем самым давал возможность утолить жажду, не поворачивая головы. Однако вскоре юноша начал мерзнуть, а потому тяжело поднялся и выбрался на берег, сев на камень возле молодой сосенки и привалившись спиной к дереву.

Он жив! Это было странно и удивительно. Но объяснимо. Рассвирепевший властелин вместо того, чтобы хорошенько обдумать жестокую кару, просто отшвырнул его в сторону, как он сам в раздражении отшвыривает камень, о который случайно разбил ногу.

— Повезло, — перевел дух Сахун, поднимаясь и оправляя одежду. Открыл поясную сумку, заглянул внутрь. Оба ножа, большой и маленький, на месте. Огненные камни тоже. И даже трут — но он безнадежно намок. В каком виде его застигли, в таком и отшвырнули в божественном раздражении. Можно спокойно разводить костер, сушиться и обустраиваться на новом месте. — Еще как повезло!

Но самым важным, конечно же, было то, что он сумел отвести гнев повелителя от Волерики. Сейчас предсказательница в тепле и безопасности, хорошо поела и спокойно отдыхает. В гнездовье Повелителя Драконов умели заботиться о беременных. Как-никак, от качества рабочего стада в немалой степени зависел успех любого из исследований великого мудреца.

Вытряхнув испорченный трут, юноша разделся, развесил одежду на ветвях ближней рябины и вышел на открытое место, отогреваясь на солнце и пытаясь сообразить, как ему выбраться отсюда и вернуться обратно к дому. Не то, чтобы он пропал бы в другом месте — но в обжитой расселине Сахун уже привык, приспособился. Там были готовые ловушки и веревки для силков. Начинать все с самого начала ему не хотелось.

Однако воспоминание о полете не радовало. Мало того, что драконы мчались с невероятной скоростью, покрыв за короткий срок дней десять, а то и двадцать пешего пути, так ведь они еще и летели по прямой! По земле так не походишь. Оказывающиеся на пути скалы и болота, буреломы и реки, холмы и овраги заставляют пешего человека кружить, петлять, надолго задерживаться, одолевая препятствия, тратить время на поиски пищи и устройство ночлега — да и просто на отдых. Ведь шагать непрерывно много дней подряд никому не по силам.

Выходило — раньше осени домой не попасть. Даже если набраться наглости и пойти открыто, по тропе Рождений, ведущей от главного гнездовья к угодьям Растущего, — все равно только к концу лета получится вернуться. Он ведь не скотник, ведущий спинозубов или клюворылов на работы, не молодой раб, посланный взамен пропавших. Его просто так никто кормить не станет. А искать еду самому — тратить время.

Согревшись, Сахун оделся — все было еще влажным, но теплым, а потому особо не раздражало. Вниз по ручью он спустился до речной заводи и вдоль берега пошел на юг, с грустью поглядывая на разлегшихся вдоль воды крокодилов. Зверюги его мысли как чувствовали, и многие — те, что помельче, — предпочитали сорваться с места и уйти в глубину. Но охотнику сейчас было не до них.

Первые полтора десятка лет своей жизни беглец провел в главном гнездовье, и хорошо знал, что ночью оно охраняется крикунами, мимо которых незаметно и муха не пролетит. Днем вокруг огромного жилища повелителя за порядком и безопасностью следят нуары. Они не столь глупы, как мелкие обитатели верхних нор, их можно и обмануть.

В этой мысли не было никакого противоречия. Там, где крикун просто орал, заметив движение, поднимал тревогу — страж богов думал, и принимал какое-то решение. А обмануть возможно только того, кто думает.

Когда до гнездовья оставалось всего ничего, юноша снова разделся, туго скрутил одежду и спрятал ее под корнями подмытой сосны на берегу залива. Быстро вошел в воду между задумчивыми крокодилами и торопливо нырнул.

Все мальчишки знают, что эти водяные ящеры всегда яро кидаются на все, что плавает по поверхности — и почти не замечают того, что находится в глубине. По весне и поздней осенью подростки даже развлекались тем, что плавали среди сонных от холода громадин и ныряли под них. Летом таким весельем заниматься не стоило — на мелководье могли и сцапать.

Одолев столько расстояния, насколько хватало воздуха, юноша выглянул наружу, повернул, нырнул, проплыл под водой сколько смог, плавно подвсплыл, подражая медлительным разлапистым тушам, снова нырнул, вскоре опять ухватил толику воздуха и опять нырнул. Миновав скучающего далеко на берегу нуара, повернул к берегу, выбрался на отмель за кустарником, спугнув оттуда крупную серую ворону, и залег, приглядываясь к происходящему возле гнездовья.

Там шла обычная хозяйственная жизнь: кто-то из мужчин тащил за овраг дурно пахнущую корзину, ему навстречу несли охапки с хворостом трое седых бородатых рабов. Вот скотники погнали к восточным холмам недовольно мычащих оленей — на выпас. Три женщины понесли к отмели свернутую в длинный валик покрывашку. Судя по размеру — из детской норы. Для постели великовата. Большая стайка детишек лет до десяти появилась на дальней тропе с большими корзинами, полными мягкого мха.

Многие смертные занимались работами полностью обнаженными. В густо населенном гнездовье людей было куда больше, нежели одежды. Молодые же ребята шастали голыми почти все — им излишков шкур почти не доставалось.

Увидев двух парней примерно своего возраста, старательно волокущих большущую бадью к заводи перед домом, Сахун скользнул вперед, спокойно прошел вдоль берега, не привлекая внимания излишней спешкой, нагнал рабов со стороны гнездовья и взялся за край толстой деревянной емкости:

— Давайте помогу!

— От Лахтаса прячешься? — понимающе подмигнул один из парней, второй же просто кивнул:

— Помогай, коли не лень…

Попытка слуги примазаться к легким работам, чтобы отлынить от тяжелых, была уловкой не новой, а потому особого удивления не вызвала. К тому же, втроем оно и правда легче.

Дотянув бадью до глубокой воды, слуги вместе опрокинули ее набок, хорошенько сполоснули и протерли изнутри, вычищая какие-то травяные лохмотья и темный налет, отволокли немного в сторону, ополоснули еще раз и понесли обратно. Вороны закружили сзади над водой и недовольно раскаркались, не найдя для себя ничего вкусного.

Трое юных голых рабов, занятых полезным трудом, внимания нуара, скучающего у полога, не привлекли. Дружными усилиями смертные затянули бадью в пустое стойло и поставили на место в углу, между шершавыми стволами сосны и ели. Тут беглец предпочел сразу отступить дальше в сумрачный угол, пока его не нагрузили новым поручением, нашарил низкий лаз над самой землей и нырнул туда. Попасться на глаза скотнику он не боялся: днем слуга должен был находиться на работе — или приглядывать за ящером, или раздавать поручения присланным в помощь подросткам.

Норы скотников когда-то были предметом его зависти: собственное жилище, личный мягкий гамак, место для вещей, которые хочется оставить только для себя. Мечта смертного! И хотя жизнь этих слуг была навсегда привязана к животным, подле которых они находились и днем и ночью, это казалось небольшой платой за доступный комфорт.

Однако сейчас, пожив в гнездовье Растущего, который одаривал этакой роскошью практически каждого раба, Сахун только презрительно поморщился: темно, вонюче, низкие потолки, сырость. А про его собственный просторный дом с очагом, припасами и прочными стенами лучше и вовсе не вспоминать!

У нор скотников была замечательная особенность — все они имели два входа. На тот случай, если соваться к разбушевавшимся зверям опасно, или наоборот — когда не хочется их потревожить. Нащупав внутренний лаз, проделанный здесь на высоте груди, Сахун нырнул туда, развел руки и на некоторое время замер, давая глазам время привыкнуть к темноте.

Вскоре во мраке один за другим зажглись светлячки, приученные то ли нуарами, то ли самим повелителем обитать в темных норах. В их мертвенно-голубоватом сиянии юноша полез наверх, благо стены из переплетенных ветвей и пальцами легко цепляться позволяли, и ногу давали куда поставить.

Вскоре нора разошлась, открыв обширные пространства справа и слева, ныне тихие. Тоже знакомые гнезда — в таких, над стойлами, отделенными толстым слоем переплетенных ветвей и корней, отдыхали по ночам молодые смертные. Отчего-то считалось, что над животными теплее. Но Сахун особых отличий от улицы никогда здесь не замечал.

Гнезд для смертных было много, но небольших — они возникали как бы сами собой, в сплетениях ветвей, и зависели только от размеров кроны использованных деревьев и от расстояния, на котором те стояли друг от друга. Гнезда и заселялись точно так же, случайным образом — когда подростки, отлученные от детских нор, искали себе место для ночлега. Смертные укладывались кто где придется — и на работы их отсюда звали точно так же, наугад.

От гнезда к гнезду, забравшись под самую кровлю, Сахун перелез на соседние деревья. Ходов здесь не было — просто сучья торчали достаточно редко, и между ними можно было пробраться. Характерный запах мокрой шерсти подсказал, что теперь он попал в более старую часть дома. Здесь жили старшие смертные — которым нашлось постоянное место среди забойщиков, истопников, варщиков, загонщиков, копателей или людей других сложных профессий. Здесь многие смертные ночевали в гамаках, все имели постоянные места в гнездах, одежду, а нередко — и покрывала. Именно последние и придавали кронам такой ощутимый аромат.

Все стражи и сам повелитель понимали, что умелого варщика или копателя глупо отправлять таскать дрова или вычищать мусор, а потому посторонние тут появлялись редко. Свое место, своя работа, свои знакомые, свой нуар.

За гнездами обученных рабов начиналась древнейшая крона. Где-то там, в центре, по слухам, стоял вечный дуб, в котором и была сплетена первая нора Повелителя Драконов. Она ничуть не изменилась — вот только лаз к ней от внешних стен вытянулся на добрую сотню шагов.

Вокруг обители властелина, само собой, жили нуары. Стражи, кроме самых молодых или явившихся на время из других гнездовий, имели каждый свою нору или гнездо, собственный гамак, отдельный проход к своему месту. Узкие лазы переплетались непостижимым образом, и даже вездесущие мальчишки опасались туда соваться: можно влезть утром с одной стороны и только через пару дней выбраться из путаницы ветвей где-нибудь в дальнем конце дома.

Некоторые старшие подростки утверждали, что это сделано специально, дабы запутать возможных хищников, что иногда забирались-таки в гнездовье. Но скорее всего — так вышло случайно. Ведь нуары умели повелевать растениями не хуже богов, каждый творил свое укрытие сам, проход к нему плел тоже самостоятельно… Вот в итоге и вышло, что каждый страж знал лишь, как попасть к себе домой. Влезь он в чужую нору — тут же неминуемо бы заблудился.

К счастью, даже самая древняя и толстая часть кровли имела то же основание, что остальной дом — толстые кривые сучья. Они были даже мощнее, чем в других местах. Но бывшего шкодливого мальчишку интересовало совсем другое. Пробираясь от тонких веток к толстым, он подкрался ближе к стволу, зашарил рукой по старым, уже сухим веткам, толкая их из стороны в сторону. В одном месте ветки поддались, раздвинулись, и беглец просунул голову в получившуюся прореху.

Здесь тоже были светлячки — десятка два, наверное, — освещавшие овальное гнездо с одиноким гамаком, накрытым мохнатым покрывалом, с парой старых сапог на полу и истертой поясной сумкой между ними.

Все, как и во времена детства: наиболее почетные места — возле покоев властелина, и здесь же — самые ветхие и старые стены, которые никто не пытался поправить уже десятки лет — ведь под толстой древней кровлей не бывает протечек, а тепло она держит куда лучше, чем легкие укрытия для молодых смертных.

Облизнувшись, Сахун надежно оплел ногами крепкий сук, затем протиснул в узкую щель руку, дотянулся до края покрывала, дернул к себе, перехватил угол крепче и поволок, протаскивая через раздвинутые ветви. Тут же аккуратно заправил их назад, убирая следы проникновения, потуже скатал добычу и сунул под мышку.

— Теперь будет чем в пути укрыться, — довольно хмыкнул он.

В детстве они немало веселились, представляя выражение лица у стража богов, обнаружившего исчезновение мехового одеяла из гнезда с совершенно целыми стенами — а сами эти покрывала рано или поздно заканчивали свой путь подстилкой на полу малышовой комнаты. Выносить добычу из гнездовья или укрываться ею в своей норе никто, по понятным причинам, не рисковал.

Дальше кровля немного проседала — от дуба до ближних сосен было изрядное расстояние. Здесь переплетение крыши почти ложилось на ветки, державшие стенки подростковых гнезд. Это было место, где он провел самые веселые годы своей жизни — уже достаточно взрослым, чтобы как-то понимать окружающую реальность, но еще слишком маленьким, чтобы попасть на тяжелые работы.

Сахун уверенно обшарил сплетение ветвей, и оно сразу раздалось. Видать, сегодняшние ребята лазали под кровлю так же часто и охотно, как и они в свое время.

Проскользнув через получившуюся дырку в сумеречное гнездо, он спрыгнул на мягкий плетеный пол, привычно поправил ветки потолка и, пригнувшись, быстро пошел вперед. За соседним гнездом спрыгнул на уровень ниже и стал протискиваться узкими боковыми лазами, тоже пробитыми когда-то детьми, чтобы бегать из норки в норку тайком от строгих мам. Далеко отходящие от стволов ветки прогибались под его весом — но выдерживали.

Наконец впереди послышался детский смех, визги, выкрики, пахнуло распаренной кашей и травой. Это было оно: женское крыло, в котором жили маленькие дети и их мамы, а также мамы будущие.

Разумеется, никаких стойл на нижнем ярусе тут не было. Частью его занимали зимние котлы для заваривания еды, благодаря которым этот край жилья был наиболее теплым, а частью — детские норы, откуда малышня могла спокойно выбегать на улицу и заскакивать обратно, прыгать, кувыркаться, ковырять все вокруг, пинать и толкать без боязни пораниться о прутья, застрять в какой-то щели или обзанозиться о сучья.

Гнезда над ними, у самых стволов, отводились тем, кто готов вот-вот родить, а выше — тем, кто собирался родить чуть позже. Мелкие норки по краям кроны принадлежали новорожденным и их мамашам. Под кровлей в пяти обширных помещениях по десять шагов в ширину собирались на ночь мамы и дети постарше — те, что уже способны забраться по толстым веткам к себе в спальню.

Здесь появление юноши могло вызвать некоторое непонимание — поэтому Сахун съежился как можно сильнее, втянул голову в плечи и попытался быстро проскочить застеленные шкурами норы, надеясь, что в полумраке его примут за одного из старших подростков. Только уже спускаясь вниз, он замедлил шаг, раздумывая, как среди тысяч нор, гнезд и отводов найти тот, куда нуару приказали отвести его Волерику.

Глава девятнадцатая

Вопрос решился сам собой — тихим всхлипыванием, доносящимся из темноты. Беглец метнулся влево, на четвереньках быстро прополз на звук. Рука коснулась кожи, кто-то испуганно вскрикнул, и Сахун с надеждой спросил:

— Малышка?

Тут же его шею обхватили страстные руки, и знакомый голос с подвсхлипыванием зашептал:

— Сахун? Неужели это ты? Ты жив? Ты цел? — Она плакала и смеялась одновременно, ощупывая его лицо и тело. То начинала порывисто целовать, то отодвигалась и гладила по голове, пытаясь разглядеть лицо в почти полном мраке. — Это ты? Это правда ты?

— Бог разозлился и меня прогнал, — ответил юноша, целуя ее руки. — Я цел! Со мной ничего не случилось.

— Тогда пошли! — спохватилась она, зашарила руками вокруг, нащупывая одежду. — Бежим скорее, пока никого нет…

— Могут поймать… — осторожно предупредил Сахун. — Второй раз так легко уже не обойдется.

— Ты хочешь меня бросить? — замерла Волерика. И от того тона, каким прозвучал вопрос, у бывшего кормителя мгновенно вылетели из головы мысли о том, что здесь ее ждут все возможные удобства, сытость и уважение, милость богов и почет слуги, рожденной Древом. Таким тоном люди разговаривают только с предателями, которых ненавидят лютой ненавистью.

— Я говорю, что нужно быть очень осторожными, — ответил он. — Если попадемся снова, гнев Дракона будет ужасен. Сейчас уходить нельзя. Вечером все обитатели главного гнездовья собираются сюда на ночлег. Если кто-то пойдет всем навстречу, это будет подозрительно. Бежать нужно утром. Отдохни, выспись. Дай высохнуть одежде. Скажи, что голодна, — рожениц всегда кормят по первой просьбе. На рассвете будешь сыта и со свежими силами. Ты меня поняла?

Она кивнула и снова всхлипнула.

— Да что же ты плачешь? Я жив, мы вместе. Мы всегда будем вместе. Ты моя душа, Волерика, ты мое сердце, моя жизнь! Я никому тебя не отдам! Хорошо?

Женщина придвинулась и крепко его обняла:

— Не уходи!

— Скоро здесь начнут укладываться на ночь другие роженицы. Они увидят меня и поднимут тревогу. Сделаем иначе. Я уйду вниз и спрячусь в зимней варне. A-а, ты не знаешь… От детской площадки справа будет полог, за ним большие деревянные чаны. В них еду только зимой готовят, сейчас там пусто. В одном я и укроюсь. На рассвете, когда все станут выбираться наружу, выходи, поешь, потом позови меня. Все поняла?

— Да. А ты не можешь остаться?

— Если останусь, все провалится! — Он наклонился и крепко ее поцеловал: — Ты моя жизнь… Набирайся сил. Утром все кончится.

Он торопливо отполз и стал спускаться. На улице, отводя глаза, свернул к варне, тут же нырнул за полог.

Внутри действительно было тихо и пусто. Беглец потрогал внутреннюю стенку одного из громадных котлов. Тот был на ощупь чуть жирным, но совершенно сухим. Дабы случайно не попасться никому на глаза, Сахун нырнул внутрь, завернулся в ворованное одеяло и затаился…

Сон унес его в детство: беззаботность, смех, мамины глаза, игры на мелководье. Вроде бы, счастливое время — а проснулся юноша с грустью. Ведь он так и не узнал, куда однажды исчезла его мать, почему больше никогда не приходила и даже не попадалась на глаза ни около пруда, ни в других местах гнездовья.

Снаружи пахло вареным мясом и овощами. Там набивали животы слуги богов, прежде чем разойтись на работы и спокойно, размеренно выполнять свои обязанности. Им не нужно было думать о силках и ставнях, о крышах и стенах, они не беспокоились о еде и безопасности. Делай, что велено, и получай все, что нужно. В этой жизни все-таки была какая-то своя безмятежная благодать… От которой он отпихнулся собственными же руками… Может, все-таки, зря?

— Сахун, ты здесь?

— Иду, малышка! — Стряхнув с себя сонное наваждение, он перемахнул стенку котла, крепко поцеловал Волерику, небрежно свернул покрывало, чтобы сверток казался более объемистым, пояснил: — Выходи из варни, поворачивай вдоль гнездовья и иди с серьезным видом. А я сзади вроде слуги пристроюсь. Я потом подскажу, куда повернуть…

В общем потоке расходящихся на работы смертных очередной раб, почтительно несущий за хорошо одетой роженицей какой-то сверток, внимания не привлекал. Сперва беглецы добрались до поляны с остывающими, но уже пустыми котлами, от нее вслед за сборщиками хвороста двинулись по ближней к заводи тропе, потихоньку отставая. У приметной сосны Сахун отвернул, вскрыл тайник, с удовольствием облачился в тунику и штаны, опоясался ремнем с сумкой, накинул куртку. Шастать голышом за минувшие годы он настолько отвык, что чувствовал себя здесь каким-то… голым!

— За ручей уйдем, там дальше за подступами никто не следит, — уже вполне спокойно сказал он. — Нуары там только на работы со смертными ходят. На случай, если в дальних местах зверь появится. Нам лучше северной стороной этот разлив обогнуть и вдоль течения лесом пробраться. Потом на тропу выйдем, по ней куда быстрее двинемся.

Он раскинул одеяло, скатал его потуже и перебросил через плечо, чтобы освободить руки. Сверху недовольно каркнули две вороны, снялись с ветки, перелетели дальше на несколько деревьев, снова уселись, с укоризной глядя на беглецов.

— Откуда их тут столько? — удивился Сахун. — Раньше, вроде как, было меньше. Ну, пошли!

Быстрым шагом они направились вдоль берега навстречу свободе, дому и полюбившейся реке, но не успели добраться до тропы, когда за одиноким камышовым островком вдруг увидели незнакомого купающегося стража.

— Это еще что такое?! — не вылезая из воды, возмутился тот. — Милая, ты куда утопала от гнездовья с таким-то животом? Тебе рядом с повитухами сидеть надо, а не тропинки топтать. Ну-ка, назад быстро вернулась и немедленно в пруд, в пруд полезай! Тебе там сейчас самое место. А ты, скотник, тоже нашел развлечение! Твои дружки клюворылов уже давным-давно угнали, а ты тут все еще с девками ручкаешься. Гляди, все нуару вашему расскажу… Чего таращишься? Беги, догоняй! А ты, красавица, поворачивай — и в пруд. Иди, иди, не стой!

— Он ничего не понял, — шепнул Сахун, отпуская ладонь Валерики. — Пруд — это хорошо. Роженицы всегда в нем плавают, чтобы ребенка не так тяжело носить. Иди, а я прикинусь скотником. Потом лесом вернусь.

— По ночам шептаться надо! — начал злиться страж. — А сейчас на работы расходитесь! Или вы прямой приказ хотите получить?!

— Увидимся у варни, — быстро шепнул Сахун и громко добавил: — Слушаю, страж! Бегу!

Он и вправду побежал — пока его было видно с берега. Потом, оказавшись за густым молодым ельником, перешел на медленный шаг. Огляделся по сторонам — и свернул к елкам. Присел между ними, скрываясь от посторонних глаз. Вздохнул.

С одной стороны — получилось глупо. Почти сбежали — и на тебе! С другой — страж ничего не заподозрил, тревогу в гнездовье не подняли. Когда еще и Волерика в пруду покажется, все будут знать, что она на месте, спокойна и никуда не рвется. Вечером он незаметно, в толпе других смертных, вернется назад и утром можно снова попытаться сбежать. Главное — напрасно не суетиться, не привлекать внимания.

Он присел, сорвал еловую почку, зажевал. Сорвал другую.

Очень хотелось есть… Но возле гнездовья охоту не затеешь — уж очень шумное это дело. Да и костер разводить нельзя, сразу заметят. Придется потерпеть.

Сахун откинулся на спину, заложил руки за голову, глядя в глубокое голубое небо с легкими, словно взбитый тополиный пух, облачками.

Между ними на изрядной высоте вдруг промелькнул дракон. Похоже, повелитель отправился куда-то в дальний путь и еще до полудня промчится над их домом… Как бы ему хотелось перемещаться по миру с такой же легкостью! Но для смертных эта дорога, увы, закрыта.

— Вот ты где валяешься?! — От неожиданного окрика Сахун вскочил и увидел перед собой того самого стража, что поймал его на реке возле дома. Тот вскинул руку и сразу предупредил: — Стоять!

Это был приказ — ноги беглеца мгновенно приросли к земле. Нуар же легко прошелся, крикнул ему за спину:

— Свободен!

Тут же захлопали крылья, откуда-то сверху послышалось довольный клекот.

— Это хорошо, что ты не убежал далеко, — весело произнес нуар. — Думал, весь день искать придется… Да ты не бойся, смерть отменяется.

— Моя? — на всякий случай хрипло уточнил Сахун.

— Твоя! Будешь жить и веселиться. — Шеньшун остановился перед смертным, широко расставив ноги. — Вы сбежали в конце лета? Вас искали ползимы, но так и не нашли? Вы легко выжили в осеннем лесу, в зимнем и в весеннем, остались сытыми и довольными?

— Это было не очень легко… — слегка притушил его восторг юноша.

— Но вы же выжили! Выжили, не обладая ни толикой воли, не умея управлять ни травами, ни животными! Не спорь, я видел это сам, — кивнул страж. — Повелитель Драконов обдумал этот чудесный случай. Он решил, что в тебе есть достоинства, которые нужно сохранить для породы. Он более не гневается на тебя. Ты ему интересен. Ступай за мной!

Неспешным прогулочным темпом они направились к гнездовью, где оказались уже сильно после полуночи. Шеньшун оставил беглеца у старого стойла между дубовым гнездовьем и женским крылом, ушел, но вскоре вернулся и позвал под полог. Там, как оказалось, стояли пять молодых девушек, вызывающе вскинувших головы и убравших за спину руки. Опешивший от такого зрелища Сахун вопрошающе повернул голову к стражу.

— Ты же слышал волю повелителя, раб! — повысил тот голос. — Он намерен получить от тебя детей. Выбирай, с кем ты желаешь провести эту ночь?

— Я? — все еще не верил своим ушам юноша.

— Да ты, ты, лемур лесной! Которая из них тебе наиболее приятна? Не стой, как дерево! Выбирай!

— Она! — не особо приглядываясь, ткнул пальцем беглец.

— Хорошо! Подстилка у тебя есть, управишься… Остальные свободны.

С шелестом колыхнулся полог, юноша и выбранная им рабыня остались наедине.

Сахун чуть обождал, прислушиваясь, потом прошел к пологу, раздвинул толстый слой свисающих веток, выглянул наружу.

— Ушли…

— Ты же не можешь играть сразу с несколькими, — ответила из темноты девушка. — Для уверенности в ребенке нужно встречаться только с одной женщиной в день.

— Это сказал страж богов?

— Это известно всем. — Она с тихим шорохом подошла и положила руки ему на плечи. — Ты уже встречался с кем-нибудь из девушек?

Беглец наклонился, провел рукой по полу. Тот был усыпан толстым слоем листвы.

— Странно. Я почему-то не помню этого стойла. — Он свернул в глубину высокого помещения, присел, ощупал стену над самым полом: ходы в норы скотников обычно делались очень низко, чтобы ящерам было не сунуться. Почти сразу обнаружился лаз, пробраться в который можно было только ползком.

— Зимой тут спал большой клюворыл, — сообщила девушка. — Говорят, поблизости друг от друга их держать нельзя. Дерутся.

Сахун не ответил, вернулся к пологу, выглянул снова. До вечера было еще далеко. Интересно, как там Волерика, где она? Отдыхает в пруду, покачиваясь на воде, греется на берегу или вернулась в гнездо?

— Меня зовут Сибилия, — прервав долгое молчание, сказала девушка.

— Как ты здесь оказалась? — оглянулся на нее юноша.

— К нам пришел нуар и сказал, что повелителю нужны самые красивые и сильные молодые девушки. Я подумала, что должна понравиться богу. Разве не так?

— Я не бог, — покачал головой Сахун.

— Нуар сказал, что привез в гнездовье самого сильного, умелого и умного охотника, лучшего из лучших. Повелитель Драконов желает получить для гнездовья детей от этого мужчины.

— Правда? — От неожиданно лестного отзыва Сахуна бросило в румянец.

— Я думала, ты совсем другой. — Сибилия снова подошла к нему, положила руки на грудь. — Неужели ты и есть тот самый великий мужчина, которого видел бог?

— Смотря как поглядеть, — пожал плечами юноша. — Наверное, есть те, что выше, сильнее и старше. Но, в отличие от них, я смог прожить всю зиму в лесу, оставшись сытым и здоровым.

— Неужели это возможно?

— Возможно, — кивнул Сахун. — Если ум и руки приложить, возможно все. А ты? Вот так просто согласилась остаться с незнакомцем?

— Сам повелитель считает тебя лучшим из лучших! В чем тут можно сомневаться?

— Да, — усмехнулся юноша. — Чудны дела твои, бог мой. Сперва чуть не убил, теперь хвалит и награждает. Чего мы стоим? Присаживайся…

Он скинул с плеча покрывало, сложил вдвое около стены. Получилась теплая и мягкая сидушка.

— А за что он хотел тебя убить, охотник? — спросила Сибилия.

— За побег. Как, по-твоему, я на всю зиму в лесах оказался?

— Но ведь беглых скармливают ящерам!

— Только тех, кто возвращается…

За разговором время побежало быстрее. Сахун узнал новости главного гнездовья… Которых, в общем-то, и не было — жизнь текла своим чередом. «Великий охотник» поделился с девушкой некоторыми секретами проживания на свободе… Которые не понадобятся ей никогда в жизни.

Впрочем, эти тайны «лучшего из лучших» вызвали в ней огромное восхищение. Теперь она полностью согласилась с выбором Повелителя Драконов. Сахун был тем, чьи способности стоило сохранить для будущего…

Глава двадцатая

Между тем снаружи, за пологом, слышалось все больше голосов. Смертные, возвращаясь с работы, окликали знакомых, переговаривались, спрашивали, куда складывать инструмент и где выгружать принесенные корни, дрова и травы.

— А у тебя уже был мужчина? — вдруг спросил Сахун.

— Нет, — покачала головой Сибилия. — Ведь Дракону нужны были те, в чьих детях не случится ошибки.

— Повелитель предусмотрел все… — Юноша встал, поймал ее за руки, потянул к себе, провел ладонью по плечам, пригладил волосы. — Ты самая красивая. У тебя нежный голос, чудесные волосы. У тебя глубокие глаза и зовущие губы. Ты прекрасна, Сибилия. Ты создана для нежности, для ласк и поцелуев. Я надеюсь, ты тоже найдешь свое счастье…

Он подхватил с пола покрывало, чмокнул ее в щеку, нырнул в лаз для скотника, пересек темную нору, нащупал другой лаз, по нему поднялся на второй уровень и там повернул в женское крыло. Вскоре Сахун уже был среди суетящихся перед сном женщин и гомонящих, веселящихся малышей. Найти знакомое гнездо среди ярко освещенных светлячками нор труда не составило.

— Я здесь, Волерика, все хорошо, — негромко предупредил он женщину, коснувшись плеча рукой.

— Сахун! — облегченно воскликнула она. — А я уже не знала, что и думать…

— Боги и вправду оказались добры, — ответил юноша. — Прямо как в твоем сне. Утром встречаемся там же, где и сегодня. Надеюсь, завтра глупых случайностей не произойдет. Жду тебя, малышка. Ты моя душа.

Сахун быстро поцеловал ее в губы и стал спускаться вниз.

Теперь он находился в гнездовье, можно сказать, законно. Но привлекать лишнего внимания к себе и Волерике все равно не хотел. Люди любопытны. Вдруг кому-то из окружающей толпы захочется узнать чуточку побольше?

Ночью ему снился крокодил. Уже освежеванный и целиком зажаренный на углях. Сахун попытался откусить сочный румяный шматок — и проснулся, вцепившись зубами в край котла.

Хорошо хоть, Волерика не увидела этакого зрелища! Она скользнула за полог чуть позже, когда охотник успел вернуться в реальность и выбрался из огромной деревянной посудины наружу, старательно опоясываясь ремнем.

Молодые люди поцеловались и взялись за руки:

— Идем?

Яркий солнечный свет заставил их зажмуриться. Они даже не поняли, когда их успел заметить невозмутимый Шеньшун:

— Где ты ходишь, дикарь?! — громко спросил нуар. — Никто не знает, никто не видел. Идем со мной, тебя желает видеть Повелитель Драконов. Не бойся, он в добром настроении. А ты, предсказательница, ступай к пруду. Ныне твое место там. Ты нужна гнездовью здоровой!

Сахун и Волерика растерянно переглянулись.

— Что же за невезение такое у нас каждое утро? — пробормотал «лучший из лучших». Однако, пока ни ему, ни Волерике ничто не угрожало, совершать глупости не стоило. И он разжал руку женщины, шепнув: — Я тебя найду.

— Найдешь, если будет на то божья воля, — громко предупредил Шеньшун.

Повелитель Драконов ожидал охотника там же, где вершил суд и в прошлый раз: на поляне возле котлов, все еще теплых и пахнущих наваристой кашей. От такого запаха у Сахуна свело судорогой желудок, и юноша скрипнул зубами, борясь с желанием хотя бы мазнуть по внутренней стенке пальцем. Из-за чанов он не сразу обратил внимание, что впереди, между несколькими стражами, стоят полтора десятка молодых женщин.

— Ты показал немалую ловкость, оказавшись в лесу. — Повелитель высоко поднял голову, нависая над ним. — Успешно добывал пищу, создавал оружие, нашел надежное укрытие, справился с морозом. Я решил, что ты удачный образец смертного существа. Но от тебя не будет великой пользы в гнездовье, на общих работах, с которыми справится любой неопытный раб. Куда интереснее, чего ты сможешь достичь, продолжив самостоятельную жизнь…

Сахун похолодел от восторженного предвкушения, в груди застучало сердце, плечи невольно развернулись шире: их отпускали!!!

— Я решил вернуть тебя на свободу, — подтвердил его радость Повелитель Драконов. — Ты станешь жить, как прежде, и никто более не посмеет тревожить твои угодья, дарованные тебе моей волей.

— Благодарю тебя, мой бог! — счастливо воскликнул юноша.

— Выбирай себе женщину, и можешь отправляться назад.

— Я хочу забрать Волерику.

— Это предсказательница, смертный. Она нужна гнездовью. Выбери другую.

— Мне не нужна другая!

— Разве ты не понял меня, раб? — удивился Дракон. — Твоя прежняя женщина нужна здесь. Но из доброты своей, что я питаю к ловким двуногим, и оценив твои умения, я дозволяю тебе выбрать ей замену. Посмотри на них! Они моложе, сильнее, красивее. Они умеют намного больше, нежели рожденная Древом. От них будет больше пользы и больше удовольствий, чем от совсем юного существа, слепленного с другой целью.

— Прости, мой бог, но мне не нужен никто, кроме моей Волерики, — покачал головой Сахун.

— Я не спрашиваю твоего мнения! — Речь повелителя стала жестче. — Бери любую, и Шеньшун немедленно отвезет вас на твою реку. Ты свободен!

«Все лето добираться!» — ёкнуло в груди у бывшего кормителя. Дорога из дальних лесов обратно сюда показалась бесконечностью. И он твердо ответил:

— Нет!

— Как ты смеешь, раб?! — зашипел бог, резко наклонился к нему, почти коснувшись лица раздвоенным жалом. — Ты перечишь моей воле!

— Я никуда без Волерики не полечу.

— Я тебе приказываю!

— Ты можешь заставить меня сесть на ящера. Ты можешь скинуть меня в мою реку. Но даже ты не в силах заставить меня жить там, где я не хочу, и с тем, с кем я не желаю! — глядя ему в самые глаза, выпалил Сахун.

— Гнилой отводок! — нервно забил хвостом повелитель. — Никак, ты ищешь смерти? Немедленно бери женщину и улетай отсюда!

— Нет!

— Я не хочу тебя больше видеть! Или ты подчиняешься — или кормишь крокодилов!

— Или ты отдашь мою Волерику — или…

Сахун осекся. Он угрожал богу!!!

Понял это и Повелитель Драконов. Он рывком собрался кольцами и резко приказал:

— Приведите несчастную!

Нуары сорвались с места. Сахун напрягся, начиная понимать, какую глупость совершил. Тихо нужно было уходить, без ссоры. А потом вернуться — и забрать. Теперь выходило — сам же и обрушил на Волерику гнев властелина.

Вскоре стражи вернулись с женщиной, еле поспевающей за ними из-за большого живота.

— Посмотри на этого слугу, — вкрадчиво предложил Дракон, подползая к провидице и укладывая вокруг нее кольцами свое могучее тело. — Он ищет смерти. Он буквально выпрашивает себе погибель. Но я добр! Скажи ему, что он тебе не нужен. Скажи, чтобы взял себе другую самку и убирался прочь. Скажи, что хочешь остаться и жить здесь. Скажи: ты только рада тому, что не увидишь его больше никогда в жизни. Скажи, что ты не хочешь уходить с ним! Ты нужна мне… Пусть убирается с другой.

— Я… — сглотнула Волерика. — Я… Я… Я согласна уйти вместе с ним…

— Нет, ты не поняла! — вскинулся властелин. — Ты получишь себе другого мужчину. Намного лучше этого смертного. Твою судьбу разделит нуар! Самый умелый, самый лучший. Тебе будет хорошо. Скажи, что остаешься…

— А можно, я лучше уйду с Сахуном?

— Вы хотите испытать силу моего гнева! — От великого бога во все стороны хлестнула такая волна эмоций, что дрогнули даже стражи, а несчастные девушки просто разбежались кто куда, не испрашивая на то разрешения. — Вы расстанетесь или умрете, жалкие, никчемные существа!

— Хорошо, мой бог, — всхлипнула испуганная женщина. — Я согласна.

— Ты остаешься? — мгновенно улетучился весь гнев властелина.

— Нет, мой бог, — торопливо утерла нос Волерика. — Я согласна умереть.

— И я… — Сахун, терять которому было уже нечего, перелез три кольца гибкого божьего тела и обнял женщину. — Я тоже согласен. Лучше сразу, чем врозь…

— Да будет так! — устало смирился Дракон.

— Остановись, учитель! — свесилась из сосновой кроны голова Зеленца. — Она ведь предсказательница. Сперва нужно ее испытать!

— Да, — согласился повелитель, отполз в сторону и занял место возле котла. — Скажи мне, женщина, какой будет погода завтра в полдень?

— Я не знаю, — ответила Волерика, прижимаясь к Сахуну.

— Ты лжешь, — не поверил Дракон. — Твой смертный признавался, что ты умеешь видеть будущее.

— Я не умею, — мотнула головой она.

— Ты лжешь! Ты ищешь смерти и скрываешь свое умение!

— Я правда не умею ничего предсказывать, повелитель.

— Как же вы упрямы, двое безумцев! — недовольно воскликнул ученый. — Но мне нужен ответ, а не упрямство… Посмотри на меня! Если ты правильно предскажешь будущее, я помилую вас обоих и отпущу назад, дабы вы не раздражали меня своей невероятной глупостью. Не сможешь — умрете оба. Драконы голодны, скормлю вас им прямо сейчас.

— Ты обещаешь? — В очередной раз выдернутый с самого края гибели, Сахун крутанулся к властелину, приотпустив свою избранницу. — Ты нас действительно отпустишь, мой бог?

— Да, отпущу, — заполз на край котла ученый. — Если она не ошибется с предсказанием, то отпущу. Обоих. Навсегда.

— Скажи ему, — взял Волерику за плечи юноша. — Скажи ему, что он хочет, и уйдем.

— Но я не знаю… Я не умею. — Она опасливо покосилась на повелителя. — Сахун, правда, я не могу.

— Говори — или умрите, — повторил Дракон.

— Ты можешь, Волерика, можешь, — чуть встряхнул ее Сахун. — Можешь! Помнишь, ты видела, как боги ищут нас, как посылают нуаров, как спрашивают, чего мы хотим, как отпускают? И все это сбылось, это сбывается прямо сейчас! Тебе нужно только постараться, напрячься, попробовать.

— Я не могу, Сахун… Прости, не могу! Я не умею!

— Мне это надоело! Раб, ты знаешь, где находится стойло драконов? Ступай туда!

Это уже был приказ. Сердце бывшего кормителя сжалось от ужаса, душа заметалась, пытаясь вырваться из груди, все тело пробил холодный пот — однако ноги все равно развернули юношу и размеренным шагом понесли к далекому пологу, обращенному в сторону залива.

— Не-е-ет! — Волерика кинулась было за ним, но всего одно слово нуара пригвоздило ее к месту. — Сахун! Нет, не нужно! Сахун!!!

— Загляни в будущее, предсказательница, — еще раз потребовал ученый. — Загляни — и ты спасешь его жизнь!

— Но я не… Не-е-х-ш-ш… — Она вдруг сорвалась на хрип, изо рта пошла пена. Женщина упала, забилась в судорогах, выгнулась, словно натянутая на валун шкура. — Вижу! Вижу волну размером с гору, что потушит пожарища! Вижу огонь, низвергающийся с небес! Вижу рабов, неподвластных смерти, идущих убивать чуждых богов по приказу своих. Вижу чудищ неимоверных, жрущих все, что только колыхнется! Вижу смерть и разрушения по всей земле от края и до края. Боги мира восстали в драке великой, род против рода, земля против земли, восток против запада, юг против севера! Гибель найдет каждого: и малого, и великого, и мудрого, и глупца. И сгинут все живые в той страшной вражде, и рабы все сгинут старые, и слуги всякие, и рабы новые, для убиения придуманные, разумом разорванные, волей проклятые! Сгинут боги, Древом рожденные, и боги звериные, и боги всякие, что созданными во страхе появятся! И кровь станет питьем вашим! И сажа едой станет! И закроются врата мира для жизни любой. И будет мрак! И будет вода! И останутся лишь кости на дне волны великой, саму Землю с места вечного сорвавшей… Сорвавшей… вавшей… ш-ш-ш… хра-а-а…

Ее тело дернулось еще несколько раз и мертво обмякло.

— Волерика!!!

Властелин повернул голову к рабу. Тот сделал еще пару шагов навстречу гибели, но вдруг сорвался с приказа, стремительно промчался через поляну, упал рядом с ней на колени, обнял, приподнял:

— Маленькая моя, милая! Нет, нет… Милая, дыши… Она дышит! — радостно крикнул он.

Женщина застонала, открыла глаза. Увидела над собой юношу, улыбнулась:

— Ты жив? Как хорошо… А что со мной? Что это было?

— Ты заглянула в будущее, малышка. Понимаешь? Ты смогла!

— Значит, мы можем уходить домой?

Сахун, крепче прижав ее к себе, вопросительно посмотрел на повелителя.

— Ничего себе, про погодку спросили… — мрачно произнес Зеленец, покачиваясь под кроной из стороны в сторону.

Похоже, боги чувствовали себя ничуть не лучше женщины. И это понятно. Смертные слышали только слова — повелители увидели еще и образы.

— Дай мне попить… — попросила Волерика.

Сахун кинулся к озеру, влетел в него по пояс — туда, где нет прибрежной мути, — черпнул воды ладонями, понес назад. Но того, что удалось уберечь, хватило только на половину глотка.

— Вот, возьми. — Шеньшун достал из поясной сумки небольшую мисочку, дал смертному. Тот сбегал еще раз, напоил свою женщину, помог ей встать.

— Страж, — наконец напомнил о себе Повелитель Драконов. — Отведи их в какую-нибудь нору, пусть сидят там.

— Ты обещал отпустить нас, бог! — возмутилась немного пришедшая в себя Волерика. — Ты обещал.

— Я знаю, — ответил Дракон. — Но ты дала предсказание, которое трудно проверить. Поэтому мне непонятно, какое из двух обещаний нужно исполнять. Почему ты не сказала просто про грозу, зной или облака?!

— Я не знаю… — после короткой заминки призналась женщина. — Я ничего не помню. Это была не я!

— Идите. Я буду думать.

Шеньшун подступил к молодым людям, кивнул на гнездовье. Те послушно поплелись в указанном направлении. На поляне повисла долгая мучительная тишина.

— Забудь про это, Зеленец! — наконец решительно приказал Повелитель Драконов и с силой ударил хвостом по утоптанной смертными земле. — Забудь! Это был бред перепуганной самки, ужаснувшейся гибели. Бессмысленный бред. Давай вернемся к науке. Что нам удалось выяснить в этом своем опыте?

— Ничего, учитель. Мы запутались еще сильнее.

— Нет, обсуждать результаты так грубо — неправильно. У нас были различные идеи, конкретные цели у каждого эксперимента. Вот и давай оценим их по порядку. Первое… — Дракон хлестнул хвостом по котлу, и тот отозвался сухим коротким пением. — Я полагал, что беглец ленив и туп, и потому попросту сбежал от работ. Я его отпустил. Но этот дурной охотник, вместо того, чтобы удрать как можно дальше, тут же вернулся назад, к рожденной Древом.

— Второе! — снова загудел деревянный чан. — Я полагал, смертный обманул восьмую, и она пошла с ним, полагая, что следует моей воле. Но когда он нашел ее здесь, она опять убежала с ним! Хотя точно знала, что перечит моим желаниям.

— Третье! — прокатился над поляной знакомый гул. — Ты сказал, что смертные спариваются так же часто, как их китовые предки, и желание близости затмевает их жалкий разум. Мы дали непутевому молодых самок. Любых на выбор. И что? Он сбежал от них, не тронув ни одну, и опять полез к своей ворованной женщине!

— Четвертое! — последовал новый удар. — Ты сказал, что ему, как некоторым диким животным, для спаривания нужна свобода. Мы предложили ему и то, и другое. И самок, и свободу. И что? Он предпочел сдохнуть! А его женщина? Она потребовала того же самого! Четыре допущения, четыре опыта, четыре провала! Ты можешь предложить еще какую-нибудь идею? Что-нибудь вразумительное для объяснения поведения этих зверушек? В моем разуме не осталось ни одной научно состоятельной теории, которая обосновала бы их поступки! Как? Как управлять рабами, если мы не понимаем мотивации этих животных? Получается, любой из них может в любой момент взбрыкнуться и умчаться в леса? Мало того, еще и рожденные Древами оказываются подверженными этой заразе!

— Я поместил их в загон клюворыла, мой бог, — доложил вернувшийся Шеньшун.

— Как себя ведут?

— Обнимаются, плачут.

— Зато мы совершенно однозначно выяснили, — ответил учителю Зеленец, — что расставанию они предпочитают гибель. Осталось выявить причину этого феномена.

— Чтобы остаться вместе, они отказываются от более обильной пищи. Чтобы быть рядом, они отказываются от тепла, покоя и безопасности. Отказываются даже от более здоровых партнеров для спаривания! Какое этому может быть взвешенное и разумное научное объяснение? Да никакого! Похоже, они просто больны! Ими овладело безумие! Надеюсь, оно хотя бы не заразно и не расползется на все мое гнездовье?

— Прикажешь убрать их, повелитель? — схватился за меч старший нуар. — Пока они не разнесли болезнь?

— Да, Хоттаку! Ступай к ним и… Хотя нет, стой здесь. Ты проявляешь слишком много фантазии при исполнении моих приказов. Шеньшун, иди к этим несчастным и скажи, что их бог исполнит свое обещание. Я не знаю, насколько верны ее слова, но завтра утром, после завтрака, ты самолично посадишь их на драконов и отвезешь обратно на реку. Туда, откуда мы их забрали.

— Ты собираешься их отпустить, учитель? Почему? — искренне удивился Зеленец.

— У нас больше нет идей для опытов, — напомнил Повелитель Драконов. — Мы выяснили только то, что ничего не понимаем. И на этом остановились. Не забывай, при всей странности этой парочки, она нам нужна. Это восьмая предсказательница. Нам нужно ее семя. Даже если она ошиблась, ее семя сэкономит нам восемь поколений. Если права — то оно и вовсе окажется бесценным.

— Она беременна, учитель. У нее невозможно взять семя.

— Ты это тоже заметил, Зеленец? — насмешливо ответил повелитель. — Да, мне нужно дождаться, пока она разрешится ребенком, а потом подождать еще столько же, пока созреет семя. За это время они наверняка сбежали бы из гнездовья и спрятались неведомо куда. Этих явно не удержат никакие запреты. Но если я отпущу их сам, по своей воле, то они без опаски останутся на том же месте, что и прежде. Приходи и забирай в любой момент.

— Но женщину можно просто посадить в клетку, а его — скормить ящерам!

— Уничтожить самца, ради которого она хотела умереть и падала в бреду, а потом оставить вспоминать об этом в тесноте и темени за прутьями акации, без прогулок и купаний? Ты полагаешь, это хороший способ получить от нее здоровое потомство?

— Да, учитель, ты прав, — смирился Зеленец. — Простой и прямой путь не всегда оказывается лучшим. Однако вот о чем я думаю… Смертный перед обмороком восьмой напоминал ей некое предыдущее предсказание. Она предрекла, что мы отпустим их домой. Выходит, она была права? Предсказание верно?

— Вот, стало быть, ты о чем… — Речь ученого сделалась плавной, растянутой, задумчивой. — Если я ее отпущу, то получится, что она говорила правду. Тогда и ее сегодняшнее видение тоже следует считать истинным. Если уничтожу — получится, что она ошибалась, а ее прозорливость — полная чушь. Какой интересный парадокс…

Повелитель Драконов погрузился в долгое размышление, покачивая хвостом возле стенки котла. Потом решительно ответил:

— Нет! Ученый не должен быть суеверным. Как она говорила? «Боги, Древом рожденные, и боги звериные». Что за безумная глупость?! Боги из Древа? Откуда?! Нет, это был бред. Пустые страхи не должны побеждать рассудок и логику, Зеленец. Именно разум отличает нас от животных! Решим судьбу смертных, опираясь только на логику и потребности дальнейших исследований. Мы еще не нашли разгадку их привязанности. Мы не получили семя. Мы не знаем, как долго они смогут протянуть в диком лесу, не обладая волей и развитым умом? Там будет за чем понаблюдать. Живые они намного интереснее мертвых. Решено! Пусть улетают…

Глава двадцать первая

Древний род богов Ари еще не успел обзавестись каменным храмом. Желание его соорудить все чаще возникало в умах властителей здешних земель — но простого желания для такого строительства было мало. Ведь храм нужно придумать, затем составить порядок возведения, найти для него материал, подготовить слуг, способных и умеющих тесать и класть камень, руководить ими, кормить, поддерживать необходимую численность…

Пользоваться чужими придумками и планами считалось среди повелителей неправильным. Каждый род должен обладать своим, неповторимым сооружением — не только сохраняющим в безопасности кладки, но и доказывающим сплоченность клана, его многочисленность и наличие великих умов, способных на такое созидание.

Увы, как раз с мудрецами, хорошо понимающими свойства камней, умеющими укладывать их плотно и надежно, в роде Ари было плохо. Не то чтобы северные боги уступали иным в разуме — но здешние обильные земли, покрытые густыми лесами, позволяли богам на протяжении многих поколений при возведении строений любой сложности обходиться лишь растениями. А раз так — то и ковыряться с валунами никто не привык.

Правда, храм Ари все-таки существовал, причем был постарше многих. Но возведен он был из земли. Попросту — насыпан. Когда-то очень давно, во времена изобретения клюворыла, род общим уговором собрал своих зверей и направил сюда, к пологому взгорку у слияния двух рек.

Всего за лето, обкапывая дальние подступы и перенося землю на холм, могучие звери насыпали целых четыре земляных кольца — четыре крутых вала, высотою равных кронам деревьев. Склоны сразу засеяли жасмином и рябинником, а через год, когда корни надежно связали землю в единое целое, поверху рассадили березы и клены, выгоняя ростки в деревья волевым приказом. Через год растения стали достаточно большими, чтобы опустить их горизонтально и заставить ветки врасти в землю на соседних валах.

Поначалу храм был даже знаменит: высокий, правильной формы, трехсот шагов в диаметре и с идеально ровной площадкой наверху из плотно сплетающихся древесных стволов, опушенных густой листвой. Именно под стволы, вниз, через небольшие лазы и уходили богини для окончания праздника Плетения. Там пространство между валами было разделено на бесчисленное количество просторных нор — сухих, чистых, недоступных зверью. Позднее понизу были даже прорыты канальчики для отвода за пределы храма стекающей сверху дождевой воды.

Однако с тех пор, как в разных концах планеты начали возникать храмы каменные — вечные, не нуждающиеся в присмотре, с малым числом нор, каждая из которых была настоящей крепостью, — слава храма Ари померкла. Богов становилось все меньше. Храмы больше не нуждались в сотнях камер для кладки — наиболее важными качествами становились прочность и безопасность.

Впрочем, когда проводились большие, действительно большие праздники Плетения, земляные строения все же доказывали свои преимущества: туда можно было смело приглашать всех желающих. Столько, сколько не вместили бы разом все каменные святилища, вместе взятые.

Весенний праздник рода Ари стал именно таким — беззаботно щедрым, открытым, свободным! Арийцам было чем гордиться: именно их, северный, мудрец сотворил чудо, создал великое изобретение, открыл врата к новому уровню развития, показал путь к другим мирам. Отныне боги уже могли примерять на себя звание Сеятелей, созидателей новых планет и новых жизней. Ради Повелителя Драконов, в очередной раз прославившего сородичей на всю планету, и было объявлено торжество. Любой желающий мог прилететь сюда, на берега Храмовой реки, увидеть своими глазами ученого, задать вопросы, обменяться с ним мыслями, сплестись воедино.

А хотелось этого очень и очень многим…

Повелитель Драконов явился на праздник одним из последних. Не потому, что кичился славой или испытывал пренебрежение к другим богам. Просто, находясь всего в полутора перелетах от святилища, он мог точно подгадать время прибытия к самому разгару празднества. Тем же, кто добирался издалека, приходилось планировать путь с запасом. А попутные ветра и удача этот «запас» нередко сильно увеличивали, позволяя сэкономить порой по два-три дня.

Время Плетения — это тот недолгий период в году, когда повелители с легкостью переносят близость своих собратьев, а потому ученый опустился на берег Храмовой реки сразу на двадцати ящерах: трое учеников, их стражи, а также нуары Дракона образовали внушительный эскорт.

Движения и разговоры на высоком холме с ровной деревянной площадью наверху замерли — все повернули головы к виновнику торжества. Соскользнув с шеи ящера, мудрец дождался Зеленца, Растущего и Тонкохвоста, в их сопровождении неторопливо поднялся по густо поросшему зверобоем склону.

Тут же на них обрушилась волна восторга, восхищения, приветствий и радости. Боги упивались умением и мужеством ученого — тот пересылал похвалы ученикам, без умения которых он не смог бы ни заболотить нужной пещеры, ни собрать нужных знаний, ни общаться с миром во время полета, ни создать необходимых слуг.

Некоторое время боги клана Повелителя Драконов купались в почестях, потом слова простого одобрения стали сопровождаться вопросами о том, как удалось совершить те или иные открытия? Дискуссия сперва рассыпалась на горсть раздельных бесед: одни удивлялись использованию Зеленцом костров для обогрева слухачей и памятников, другие интересовались у Тонкохвоста хитростью распределения ледниковых вод — ведь их тоже требовалось подогревать перед тем, как применять для орошения. Растущему же пришлось рассказывать о правильной подготовке земли для проращивания лилий и Древ.

Затем, естественно, интерес объединился вокруг устройства летающей лилии и тонкостей крепления стеблей. Ведь первые полеты ученого наглядно продемонстрировали, что подняться ввысь, оказывается, намного проще, нежели потом оттуда спуститься. И сборище великих умов планеты принялось искать пути безопасного отделения листьев и даже нащупало интересные варианты — например, специальной петли, выходящей к середине клубня, чтобы ее можно было перерезать изнутри. Либо встраивание в стебли мелких животных, способных по команде оные перегрызть.

Наиболее интересной, но и самой сложной стала идея Чернушки вживить вдоль одревесневших жил растения желудочную ткань. Не занимая места и почти не отличаясь от прочего стебля в обычное время, по волевому импульсу она начнет выделять желудочный сок, который разъест волокна — и корень с путешественником благополучно уйдет на посадку.

От вопросов добавления в плоть лилии животных или желудочной ткани вопросы закономерно скатились к нуарам. Ученые понимали, что именно они, стражи — своим теплом, способностью питаться мякотью клубня, живучестью и готовностью в любой момент покинуть укрытие и исправить повреждение — становятся главной основой безопасности высотных полетов. Оставалось понять, насколько разумно готовить для путешествий к другим мирам обычных нуаров — или все же следует озаботиться выведением новой породы, более устойчивой к холоду и удушью и способной питаться от лилии напрямую — получая силы благодаря свету, который она усваивает, и влаге, что оседает на поверхность листьев и клубней.

— Не расскажет ли мудрый Повелитель Драконов о бунте созданий, что случился в его угодьях? — дождавшись, пока все втянутся в спокойное обсуждение будущих летающих рабов, внезапно спросил Двухвост, до того тихонько слушавший чужие разговоры. — Великий ученый обещал исследовать этот невероятный случай и поведать нам его причины.

— Да, это так, — не стал отпираться Дракон. — Одно из рожденных Древом существ действительно совершило прошлым летом побег из гнездовья одного из учеников и всю зиму прожило в лесах вместе со смертным. Однако тщательная проверка показала, что на деле никакого неповиновения не случилось. Смертный просто обманул свою воспитанницу, отдав ей приказ от имени богов. Она совершила побег в полной уверенности, что исполняет мою волю!

— Она вернулась, когда узнала об обмане, мудрейший? — немедленно уточнил Двухвост.

— Мы полагаем, она одичала, надолго оказавшись в лесах сразу после рождения.

— Другими словами, она окончательно вышла из повиновения?

— Двухвост, ты сильно преувеличиваешь желание двуногой вернуться в привычную обстановку, — попытался хоть как-то сгладить впечатление от случившегося ученый. — Она просто осталась там, куда попала.

— Она предпочла собственное удобство желаниям бога? Ты говоришь об этом, Повелитель Драконов? — Похоже, Двухвост весьма внимательно следил за развитием ситуации и теперь спешил провозгласить миг своего торжества. — Вы слышали, боги?! Вот оно, ваше будущее во всей его красе! Даже самые верные из слуг, рожденные Древом, впитавшие покорность вместе с соками утробы, начинают следовать собственным прихотям, а не вашей воле! Задумайтесь! Задумайтесь, кому вы намерены доверять свою жизнь и свою судьбу?! Что будет, если раб не просто убежит в чащу? Что будет, если он окажется частью лилии, плывущей между мирами? Захочет ли он пробуждать спящего хозяина, когда увидит впереди место для отдыха и размножения? Пожертвует ли собой ради повелителя в трудный миг — или сожрет, как самый обычный мясной припас? Станет ли преклоняться перед слабым — или потребует его покорности? Бунт созданий начался, о боги! Остановитесь! Не умножайте силу своих будущих врагов и пожирателей! Не совершенствуйте их!

Короткая страстная речь взорвала обсуждение. Двухвосту верили и не верили одновременно, мысли, образы и вопросы сталкивались, как волны, расплескивая фонтаны мнений, протестов и подтверждений. Единого мнения никак не складывалось. Кто-то считал, что на единичный бунт не стоит обращать внимания — как не стоит паниковать из-за случайного уродства, что попадаются в любом стаде. Кто-то, наоборот, ужасался обрушению главной основы цивилизации: безусловного подчинения малоразвитых созданий мудрым всесильным богам.

— Не сгущай краски, Двухвост! — попытался сбить бурю споров Повелитель Драконов. — Даже самые злостные из бунтарей все равно покорно подчиняются прямым приказам повелителей и даже нуаров!

— Жруны тоже подчиняются приказам! — парировал Двухвост. — Но согласишься ли ты остаться рядом с ними, когда засыпаешь? Разве не это ты предлагаешь, мудрейший? Заснуть от холода на много лет полета, полностью доверив жизнь и судьбу выращенным на болоте умным, сильным и живучим рабам! Захотят ли они, такие совершенные, вкусив свободу, возвращаться в рабство? Вспомни беглянку! Она — захотела?

— Трусость — плохой советчик ученого! — вмешался Растущий. — Ты хочешь, чтобы мы отказались от пути Сеятелей из страха перед невероятным бунтом созданий? Оглянись! Побег случился один, а рабов — несчитанное море!

— Нет, мудрейший! — ярким образом пылающего солнца выплеснул свой ответ Двухвост. — Я хочу сделать Сеятелями нас самих! Мы должны развиваться так, чтобы бунт созданий стал невозможен никак и никогда. Мы должны стать сильнее и умнее смертных. Я предлагаю совершенствовать не рабов, а самих себя!

И снова невообразимая буря мнений, вопросов и протестов заштормила над древним святилищем Ари.

— Это безумие еще худшее, нежели мифический бунт созданий, — напрямую к Двухвосту обратился северный ученый. — Как можно подвергать опытам богов? Ведь исследования приносят пользу лишь в одном случае из ста! А как же все остальные рожденные? Ты превратишь их в корм?

— Если не решиться на такой шаг, мы все равно станем кормом. Кормом рабов, которые окажутся слишком сильны для удержания их под нашей властью. Повелитель сможет стать Сеятелем лишь тогда, когда он сам поведет лилии к новым мирам и новым открытиям, а не будет валяться куском мяса на дне клубня.

— Ты хочешь создать новую породу богов, Двухвост? Новую расу повелителей? А что станет с прежними родами? Они войдут в число их рабов наравне со смертными и спинозубами?

— Они спокойно доживут свой век, мудрый Повелитель Драконов, радуясь достижениям собственных созданий, новых представителей своих родов, — уверенно ответил тот. — Согласись, мудрейший, уж лучше обрести покой, наблюдая за свершениями потомков, а не за успехами бывших рабов. Согласись, единственный надежный способ избежать бунтов и порабощения — это всегда быть лучше, сильнее и совершеннее своих слуг!

Северный ученый не ответил. Его мгновенно выбило из разговора короткое напоминание Зеленца. Ученик повторил слова, выплеснутые беглянкой во время истерического бреда: «Боги, Древом рожденные, и боги звериные, и боги всякие, во страхе созданные…»

Получалось — она знала! Она знала, чем закончится спор богов, еще до того, как тот возник!

И знание это ученых ничуть не радовало…

Впрочем, споры продолжали бушевать и без участия Дракона. Боги быстро разделились на тех, кто был категорически против превращения своих сородичей в подопытных зверьков, и тех, кто видел в этом шанс нового стремительного развития и даже превращения в истинных Сеятелей. Но общего мнения никак не вызревало. Скорее, нарастали разногласия, и чем дальше, тем больше.

Горячку споров остановила жизнь, ее великий зов, который в конце концов побеждает всех и каждого. Вроде бы, переживания и эмоции разделили повелителей на две неравные группы. Но они начали сперва плестись между своими, а затем, когда в неистовстве звериных эмоций высокий интеллект богов умер окончательно, уже все гости слились в единое целое, верша великое таинство продолжения рода…

А потом был рассвет, и была усталость, и пришло омерзение от созерцания валяющихся совсем рядом туш, загаживающих одним своим видом здешние богатые угодья. Природный инстинкт, десять дней назад сумевший собрать вместе богов едва ли не со всей планеты, теперь так же решительно и резко расшвыривал их в стороны. Драконы взлетали один за другим и, подгоняемые раздражением хозяев, уносились прочь, тяжело взмахивая крыльями. Храм стремительно пустел — и даже боги рода Ари, поддавшись чувству, предпочли вернуться в свои гнездовья.

Но, конечно, всегда находились те, кто оказывался другим. Те, у кого разум был сильнее инстинкта, а составленные планы — сильнее желаний. На берегу Храмовой реки, напротив святилища, молча отдыхали на почтительном расстоянии друг от друга мудрый Повелитель Драконов и молодая Чернушка из невероятно дальних земель.

Остаться для встречи прямо на месте праздника Плетения даже для них оказалось невыносимо противно, но здесь они чувствовали себя достаточно спокойно.

Богов охраняли верные нуары: Хоттаку и Шеньшун — северного ученого, Громобой и Илам — южную гостью.

— Ты обещал передать мне саженец своей знаменитой лилии, мудрый Повелитель Драконов, — наконец напомнила богиня.

— Я помню, мудрая Чернушка. Росток — в корзине моего стража. Шеньшун, где она?

— На берегу, в затопленной траве, повелитель. Как ты и велел ее хранить.

— Ты назвал меня мудрой, Повелитель Драконов? — Гостья и удивилась, и порадовалась. — Мне казалось, на празднике я самая молодая из всех!

— Мудрость измеряется не возрастом, Чернушка. Вспомни, именно ты подала замечательную идею про желудочную ткань. Никто из многократно более старших сородичей о такой возможности не догадался.

— Просто мне не нравится зависеть от кого-то, — ответила богиня. — У меня никогда не получится самой перерезать стебли. Нужно брать раба и приказывать ему. А вдруг с нуаром что-то случится? Для меня страшнее всего оказаться бессильной. Желудочной же тканью я всегда смогу управлять сама.

— Выходит, ты тоже все и всегда намерена делать самостоятельно?

— Россказни Двухвоста вспоминаешь, мудрейший? Нет, я не боюсь бунта созданий. Вероятность отравиться наевшимся тухлятины кабаном в нашем мире намного выше. Но мы ведь не отказываемся из-за этого от еды? Перестав доверять слугам, мы опять скатимся в Эпоху Дикости. Будем прятаться в норах и выглядывать наружу лишь ради еды и питья. Полет на твоей лилии сам по себе куда опаснее, нежели риск того, что именно в небе взбунтуется именно тот нуар, которого ты взял с собой. Кстати, мудрый Повелитель Драконов, а что это за бунт, который так радует Двухвоста и его сторонников? Что случилось с твоими рабами, ты можешь рассказать?

— Ты просто не поверишь! В моем гнездовье рожденная Древом сбежала с одним из смертных… Но только не это главное. Интересно другое. Мы с Зеленцом поставили несколько опытов над этими зверушками и получили однозначный результат. Беглые двуногие настолько стремятся быть рядом, что гибель предпочитают расставанию! Поверь, мы очень старались разгадать этот феномен, но никаких правдоподобных объяснений не нашли. Однако это именно так. Сохранить близость со смертным для служанки оказалось важнее, чем следовать моим желаниям. Это не было бунтом. В этом кроется что-то другое.

— Все смертные находятся в состоянии праздника Плетения постоянно, мудрейший. Может, выявленный феномен связан с этой особенностью их физиологии?

— У дельфинов та же физиология, что и у смертных, но ведь у них подобных случаев не замечено! Род Океанов довольно долго пытался превратить китов в слухачей и памятников и отлично изучил эту породу.

— Наверное, есть что-то еще… — предположила она.

— Наверное, есть, — согласился Дракон. — Но что? Ты умна и находчива, предложи хоть какое-то объяснение. Вот, мы здесь с тобой, рядом. Представь себе: ты и я. Только ты и я. Что такое должно нас связать, чтобы мы предпочли смерть расставанию?

— Только ты и я?

Чернушка зашипела, двинулась с места, спускаясь к воде, проплыла вверх по течению до собеседника, выбралась на берег, оказавшись совсем рядом. Повелитель Драконов невольно сжал тело в кольца, не в силах сдержать отвращение. Богиня выдержала лишь на миг дольше и отвернула, быстро забралась на высокий вяз и уже оттуда ответила:

— Это невозможно. Нам их никогда не понять.

— Шеньшун, покажи стражам богини, где спрятана корзина с саженцами, — подвел под разговором черту повелитель. — Я надеюсь, Чернушка, когда ты станешь ее растить, ты поделишься со мной своими идеями и догадками. Мне нравится твое умение ясно мыслить.

— Мы зря обсуждаем это после праздника Плетения, Повелитель Драконов, — рассудила богиня. — Если для смертных плетение случается каждый день, то они каждый день ощущают себя, как перед праздником! Чтобы попытаться понять их, нужно встретиться перед праздником, а не после него!

— Ты умна, — в который раз признал Дракон, поднял голову… и невольно содрогнулся от столь интимной близости чуждого сородича. — Это безумие, Чернушка! Мы собираемся ставить опыты над собой, чтобы понять звероподобных тварей! Это ужас, до чего нас порой доводит наше неутолимое любопытство… Не держи зла.

Он бросился в воду, стремительно пересек Храмовую реку, подозвал дракона и тут же взмыл к облакам. Хоттаку, тихо ругаясь, не медля поплыл следом, но одолеть полноводный поток оказалось для него не так-то просто. И потому он смог броситься в погоню за повелителем лишь тогда, когда тот уже скрылся на севере, за чередой Пологих гор.

Шеньшун и вовсе застрял еще на половину дня. Ведь ему нужно было передать стражам южной исследовательницы драгоценные ростки.

Глава двадцать вторая

Наверное, кому-то это показалось бы дуростью, но, несмотря на постоянную жару и только-только начинающееся лето, Сахун заготавливал дрова. Таскал волоком на сложенном в несколько слоев лапнике крупные и средние бревна, кромсал их топором на куски и сваливал под скалой со стороны бора, перекладывая крученым, пахнущим смолой валежником. В первую очередь смертный, конечно же, предпочитал брать сухостоины — однако и от поломанных за зиму снегом сосенок не отказывался, и от пожухлых берез, и даже от толстых ивовых ветвей, посвящая своим стараниям все дни напролет.

Минувшая зима очень доходчиво объяснила беглецам, что в морозы дров много не бывает, и что добывать их по снегу, проваливаясь по пояс на каждом шагу, не так-то просто. Ближний лес юноша уже хорошо подвычистил, и возле дома, коли понадобится, хвороста уже не набрать.

Опять же, в отличие от рыбы или мяса — дрова не портятся, их не грызут бурундуки и не таскают росомахи, к ним не приваживаются медведи и каралаки. Они от лежания в сухом месте только лучше становятся. Так почему не заняться полезным делом, пока есть на это время?

Тем более, что Волерика ходила уже с трудом, и Сахун хорошо знал, что очень скоро случится. И знал, что их малышу понадобится нескончаемое количество мха и травы, покрывальца, шкурки — и много, много внимания. Этого он в женском крыле гнездовья насмотрелся когда-то вдосталь.

— Эге-ге-гей, смертные! — услышал юный охотник громкий крик.

Сахун бросил очередную волокушу у поленницы и, на ходу выдергивая из-за спины копье, выскочил к реке. Там, у самой воды, стоял знакомый нуар и махал рукой:

— Это я, Шеньшун! Я пришел с добром!

— Чего тебе тут нужно? — Сахун, не опуская копья, стрельнул глазами вправо и влево вдоль русла.

— Повелитель беспокоится, что, если он появится неожиданно, то напрасно вас испугает. Парализовать вас приказами он тоже не хочет. И мне запретил. Ведь он желает только добра. Если сперва схватить смертного, а потом предложить ему помощь, это может вызвать некоторое недоверие. Как думаешь?

— Повелитель Драконов желает помочь? — удивился юноша. — Чем это вдруг? Я его ни о чем не просил!

— Сам скажет. Теперь он вас в страх не вгонит, вы предупреждены… — Страж поднял голову, прикрывая ладонью глаза от солнца. — Да, сейчас спустится.

Сахун испытывал двойственное чувство. Ничего хорошего от встречи с властелином он не ждал и предпочел бы при его появлении отсидеться в укрытии. В то же время бывший кормитель понимал, что бежать бесполезно. Одно слово нуара — и он застынет, как сосновый пень. Правда, пользоваться своей силой Шеньшун действительно не спешил.

— Повелитель сказал, что выделил тебе угодья из своих охотничьих земель, смертный, — следя за небом, добавил нуар. — Удел — Зеленцу, удел — Растущему, удел — Тонкохвосту, удел — Желтоушке, и удел — тебе. Теперь, выходит, ты вроде как один из его учеников. Забавно, правда? Боги — и ты… Кстати, как твое имя? Рабом тебя кликать, вроде как, уже не положено.

— Сахун, — немного успокоившись от этой болтовни, опустил копье охотник.

— А половину твою как?

— Кого?

— Женщину, — рассмеялся Шеньшун, — с которой ты так сросся, что помереть был готов, лишь бы не оторвали.

— Волерика…

— Она цела, жива, здорова?..

Над самой водой раскрылись огромные крылья, ящер мягко опустился прямо в неглубокое русло и позволил властелину величаво сползти на гальку.

— Ты выглядишь здоровым, Сахун, — оценил его состояние повелитель. — А как Волерика? Позови ее сюда!

— Ей трудно ходить, мой бог.

— Я так и думал, — на удивление не разгневался ученый. — В прошлый раз она была еще не готова. По ее состоянию, срок должен наступить в ближайшие дни.

Сахун кивнул, пока не понимая, о чем идет речь.

— Ты не лось и не крокодил, смертный, ты вырос в гнездовье. Ты знаешь, как должны рожать женщины. В теплом пруду, под присмотром повитух, при общей помощи. Ваши тела еще не так совершенны, чтобы размножаться без опаски, да еще и в чуждой среде. Я желаю вам добра. Пусть Волерика разрешится от бремени как все, с должной помощью и легкостью, — предложил Дракон.

— Я ее никуда не отпущу! — решительно отрезал Сахун, снова хватаясь за копье.

— И не нужно, — спокойно ответил бог. — Ты полетишь вместе с ней, ты будешь следить за ней в пруду, ты будешь держать ее за руку во время родов, ты примешь ребенка в свои руки, ты останешься с ней рядом на все дни, пока она не отдохнет после этого и не окрепнет.

— Но почему? — растерялся от такой щедрости Сахун.

— Я исполнил свое обещание, охотник. Я отпустил вас на свободу, позволил жить вдвоем и так, как вам хочется. Но не забывай, она все еще моя предсказательница! Мне совсем не хочется, чтобы она умерла из-за «сухих» родов. Мертвый ребенок меня тоже не порадует. А тебя, охотник?

Сахун, крепко сжав копье, колебался всего мгновение, после чего решительно кивнул:

— Я согласен!

Вскоре они уже опять мчались по воздуху — но на этот раз не в когтях драконов, а на их спинах. Больше того, испуганно вскрикивающую время от времени женщину повелитель даже придерживал, обняв своим сильным телом. И когда ящеры опустились на отмели возле гнездовья, он не просто ее отпустил, а осторожно поставил на землю.

Родильный пруд, что располагался в густых жасминовых зарослях в паре сотен шагов от женского крыла, был совсем мелким, по колено с одной стороны и по пояс с другой, и имел полсотни шагов в ширину. Его питал слабенький ручеек, вытекающий из ямки меж двумя рябинами. И хотя родниковая вода была, конечно же, ледяной — но мелководье, яркое солнце, безветрие и нежно-розовый цвет позволяли прудику быстро прогреваться, всегда оставаясь теплым и ласковым.

Розовый цвет воде придавала не кровь рожениц, как думали мужчины, видевшие пруд издалека, а обилие крохотных, полупрозрачных красноватых рачков, рыскающих в глубине. Эти крохотульки питались тем, что находили в воде, непрерывно пропуская ее через свой желудочек, очищая от всего, что попадало им в рот — и потому пруд всегда был кристально чистым. Его воду можно было без опаски пить в любой момент, даже если чуть раньше туда была бы слита бадья кухонных отходов… Чего, разумеется, никто себе не позволял.

Именно сюда нуар и повел Волерику сразу после прибытия. С трудом шагая, она еле добрела до пруда, скинула тунику и с наслаждением погрузилась в воду, буквально воспарив в ее теплых объятиях и наконец-то расслабившись после постоянной тяжести.

— Ты как? — спросил ее Сахун, присаживаясь на пляжике между плотной стеной жасмина и водой.

— Хорошо как… — Она протянула назад руку, взяла за ладонь. — Вы все родились здесь? Какие вы счастливые! А мне до сих пор от воспоминаний страшно становится…

Напротив, по мелководью, бегали друг за другом дети, другие плавали, играя с бодро барахтающимися грудничками. На берегу лежали мамы, приглядывая за малышами, еще две беременные женщины тоже отдыхали в полуплавучем состоянии.

— Ой, как-то мне странно, — вдруг забеспокоилась Волерика. — Что-то происходит… Ой!

— Сиди здесь! — сорвался с места нуар. — Я позову повитух!

— Ой, что-то… Сахун!!!

К вечеру охотник держал на руках крепенького и тяжелого малыша, который сладко посапывал, словно знал, что находится в самых надежных объятиях.

— Повезло, что Повелитель Драконов прилетел именно сегодня, — прошептал юноша. — Даже не знаю, смог бы я сам… все сделать правильно…

— Я же говорила, боги добры, — ответила ему уставшая Волерика. — Просто мы не всегда понимаем друг друга.

Отведенное им гнездо находилось на краю дальней кроны — там, куда не долетал шум резвящихся детей от главного ствола. Плетеный пол был застелен толстой новенькой кожей — в этом Сахун уже разбирался; наружные стены, между ветками, плотно заплетала многослойная паутина. Для малыша имелось отдельное небольшое углубление, выложенное мягким болотным мхом и подсвеченное тремя светлячками. Здесь было так хорошо и уютно, что не хотелось выходить даже к пруду — хотя повитуха советовала пускать новорожденного плавать с первого дня, чтобы быстрее рос и развивался.

К счастью, поначалу ребенок почти все время спал, лишь ненадолго просыпаясь, чтобы поесть и размяться. Так что недавние обитатели дикого леса могли хоть некоторое время предаваться блаженному безделью. Это было так хорошо и приятно, что Сахун даже заколебался, когда три десятка дней спустя повелитель, вызвавший их обоих на берег залива, вдруг спросил:

— Вы хотите остаться?

— Мы благодарны тебе, мой бог, — все же ответил юноша, — но мы привыкли к свободе. Привыкли быть хозяевами самим себе. Самим решать, когда и что делать, самим выбирать, где и как жить, радоваться своим успехам и страдать только от своих ошибок.

— Ты молодец, смертный, — похвалил его ученый. — Умеешь внятно объяснить свои желания. Но что скажет Волерика? Здесь ей и ребенку будет намного легче.

— Я благодарна тебе, мой бог, — покачала головой женщина. — Твое жилище намного удобнее нашего. Но свой дом — он все-таки свой. Я сама сделаю его уютнее, и когда-нибудь мы тоже сможем пригласить тебя к себе.

— Если хочешь меня отблагодарить, Волерика, загляни в будущее… — попросил Повелитель Драконов.

— Я не умею, мой бог… — сразу напряглась женщина. — Я же говорила… Я не знаю, как это получилось в прошлый раз.

— Не бойся, я не стану принуждать тебя силой, — тут же предупредил ее властелин. — И завтра же на рассвете Шеньшун доставит вас обратно домой, даже если ты откажешься. Но все же… Попытайся!

Волерика передала малыша на руки отцу, закрыла глаза, сжала кулаки и честно напряглась — даже капельки пота выступили на лбу. Но вскоре выдохнула:

— Нет, не получается. Прости меня, мой бог!

— Позволь, повелитель, — забеспокоился Хоттаку.

— Нет, — ответил ему Дракон и повернул голову к охотнику: — Моя доброта всегда будет с вами, Сахун, а мой ящер станет опускаться возле вашей скалы лишь с радостными вестями. Запомни: всегда, в любой день вы можете вернуться в мое гнездовье. Когда у вас снова случится прибавление, мой родильный пруд будет готов принять новых малышей. Приходи без опасений. Я всегда буду рад выполнить ваши просьбы.

— Я тоже всегда буду рад выполнить твои пожелания, мой бог, — склонился перед властелином бывший кормитель.

— Раз вы не передумали, то собирайтесь, — отпустил их Дракон. — Шеньшун уже получил нужный приказ.

Счастливые молодые родители ушли, и Хоттаку нетерпеливо спросил:

— Почему ты не позволил хорошенько напугать ее, повелитель?! Я бы смог!

— А зачем мне ее пророчество? — резко ответил ученый. — Я сейчас даже не знаю, о чем спрашивать. Я лишь хотел знать, способна ли предсказательница видеть образы по своей воле. Она не смогла. Хотя очень старалась. А напугать… Она бы, наверное, что-нибудь увидела. А потом я бы ее потерял. Они сбежали бы, перестали доверять. И почему ты требуешь от меня оправдания моих желаний, Хоттаку?! Ты, мой страж! Двухвост прав, наши создания становятся все более своевольными.

— Прости, мой бог, — почтительно склонился нуар.

— Я знаю, что у нее есть дар, — все же продолжил ученый. — Осталось научиться им пользоваться. Для этого пять дней назад, пока они спали, у нее было забрано семя. Полагаю, девятая предсказательница ничем не уступит своей матери. С ней и попробуем. Но как Сахун и Волерика льнут друг к другу! Интересно, что они чувствуют, чтобы так держаться?

Глава двадцать третья

Разумеется, чтобы поместить добытое после стольких нервотрепок семя в бутон и начать воздействие, северный ученый прилетел лично. Или, если быть более точным — он прибыл наблюдать за этим тонким процессом, совершаемым умелым нуаром.

— Что ты думаешь об идеях Двухвоста, учитель? — вдруг поинтересовался Растущий в то самое время, когда страж закрывал оплодотворенный бутон.

— Я уже говорил, — ответил Дракон. — Меня пугает судьба богов, которые окажутся естественным отходом этого эксперимента. Мы с легкостью пускаем в котел неудачных быколапов, крикунов или спинозубов. Но допустимо ли так поступать со своими сородичами, пусть и неудачно рожденными Древом?

— Ты, видно, его не дослушал, учитель! — Растущий, излучая гневное беспокойство, думать забыл о проводимом опыте. — Он желает, чтобы новые, совершенные боги заняли места в клубнях лилий. Чтобы они, способные выжить при любых тяготах перелета, понесли семена нашей жизни в другие миры. Чтобы они стали Сеятелями вместо нас! И кем тогда останемся мы? Отмирающей породой? Выходит, все наши старания, открытия, достижения достанутся другим, а сами мы останемся в отходах? Дурачками, не способными покинуть Землю?

Самолюбие молодого бога разыгралось не на шутку. После создания воздушных лилий и их первого полета он, похоже, уже всерьез примерял на себя звание Сеятеля. А теперь это звание у него грубо отнимали. Причем вместе с лилиями. Если сторонники Двухвоста смогут переделать растения так, чтобы они могли срастись с новыми, совершенными богами — у нынешнего поколения никаких шансов на завоевание неба уже не останется. И не только неба — опыт предыдущих открытий показывал, что самые удачные животные быстро совершенствуются, их способности используются во всех возможных областях науки, повсеместно применяются в работах. И несомненно, совершенные боги стремительно завладеют и Родильными древами, и полями с опытными растениями, они станут и повелителями вод, и хозяевами общей памяти.

И что тогда останется ныне живущим повелителям? Хорошо, если просто смотреть за чужими успехами со стороны. А если еще и выполнять поручения, которые новым богам покажутся скучными?

— Да, — раз за разом кивал Повелитель Драконов. — Это верно. Но для опытов нужны зародыши, много зародышей. Разве кто-нибудь из богинь решится отдать свои? И даже если кто-то согласится — много ли удастся собрать? Богини не смертные, у них каждые три десятка дней новые семена не развиваются.

— Ты согласен, учитель? — продолжал напирать Растущий. — Этого нельзя допустить!

— Это просто невозможно. Напрасное беспокойство…

Самым ужасающим в этом долгом монологе ученика было то, что совсем недавно Повелитель Драконов слышал очень похожее от Зеленца. Но совершенно в другом ключе. Хозяина слухачей, памятников и горных садов идея усовершенствовать самих себя, напротив, обрадовала и воодушевила. Он убеждал учителя, что, если уж повелители в своем совершенстве изначально ничем не уступают его подопечным, выведенным с таким трудом, то, ежели раскрыть все способности высших существ, усилить их так же, как были усилены способности смертных, — боги смогут легко разговаривать даже между мирами, сохранять в памяти всю мудрость вселенной до самых мелочей, выживать и в вулкановом пламени, и в мертвых льдах!

Зеленец понимал, что ему самому путь в будущее закрыт, что эти способности достанутся другим — но жаждал хотя бы краешком глаза взглянуть на всесильных потомков. И, похоже, готов был пожертвовать всем ради исполнения столь великой мечты.

Теперь Повелитель Драконов мучился догадками: что произойдет, если двое его любимых учеников вдруг окажутся рядом во время очередного опыта со смертными? Ведь большинство слуг Зеленца создает Растущий в своем Древе. А Зеленец помогает, зная, в каком направлении нужно развивать способности будущих рабов.

Похоже, созывать их к себе для помощи было теперь нельзя. Путей к общему согласию между сторонниками и противниками Двухвоста ученый пока не находил.

И ведь беда коснулась не только этих двоих! Разногласия поселились в умах многих сотен богов и быстро расползались по миру.

— Так ты согласен со мной, учитель? — опять потребовал подтверждения Растущий.

— Я не могу так сразу разобраться в столь сложном вопросе, — ответил повелитель. — Мои мысли заняты другим. Похоже, в создании предсказательницы мы добились неожиданного прорыва. Но вот беда, она не способна отвечать, находясь в сознании. Откровение случилось, когда она впала в беспамятство.

— Есть много ядов, учитель, с похожим воздействием. Многие растения повергают смертных в беспамятство. Обычно мы стараемся, чтобы они не попали в пищу. Но если требуется кого-то отравить, я прикажу собрать нужные грибы и травы.

— Хорошая идея. Опробуем ее на девятой, — обрадовался северный ученый. — Готовься, дабы потом не тратить время на поиски.

Он очень хотел отвлечь ученика от неприятных раздумий. И, вроде бы, смог этого добиться.

От Родильного древа ученый полетел к Серой топи, на которой уже активно разрастались молодые лилии, выбросившие вверх, на высоту человеческого роста, свои пухлые зеленые листья. Довольно долго он наблюдал за набирающими массу растениями, потом решил:

— Этим летом пущу все на рассаду. Нужно скрестить их с ледяными водорослями. Иначе в пространство меж мирами не взлететь. Шеньшун! Завтра отправляемся на ледник. Выбери с собой нескольких смертных, приготовь им теплую одежду, еду, корзины… Себе, конечно, тоже. Пойдешь туда с рабами. Мне на лед, сам понимаешь, пути нет.

— Можно, сделать носилки, как у Чернушки, повелитель! — предложил нуар.

— Белки еще не выросли, мелкие. Да и мало их еще, на мой рост не хватит. Так что будешь управляться сам. Теперь посмотрим, как там поживают ростки у Желтоушки… Если она справилась с питанием и водой, ее Родильное древо сегодня может принести первый плод. Надеюсь, хотя бы ее не коснулась эта зараза! Двухвост, Двухвост… Если так пойдет дальше, я лишусь половины учеников.

— А что думаешь об этом ты сам, мой бог? — не удержался от вопроса Шеньшун.

— Не знаю, страж, — поколебавшись, ответил ученый. — Если кто-то рискнет усилить способности нашей расы и избавит ее от врожденных недостатков, это действительно сулит невероятные возможности. Я не могу этого отрицать. Как и того, что после появления новых богов все ныне живущие станут никчемными существами. Меня это не пугает, Шеньшун. Я прожил долгую и славную жизнь. Мои открытия навечно останутся моими, первый полет навсегда будет связан с моим именем. Я не потеряю ничего. Но молодые ученые… Их жизни сгорят понапрасну, окажутся лишены всякого смысла. Кто-то из них готов пожертвовать собой ради величия нашей расы, а кто-то — нет. Этого спора не решить ни силой разума, ни знанием, ни логикой. Правильного ответа на него просто не существует. И самое страшное, что это спор молодых.

— Почему, повелитель?

— Когда-то давным-давно, в Эпоху Дикости, новорожденные боги расползались из кладок и искали для себя охотничьи участки. Но детей в те времена было куда больше, нежели сейчас, а земля не бесконечна. Почти всегда место для охоты оставалось за тем, кто мог отстоять его в схватке. С тех самых пор в молодых богах осталась инстинктивная готовность к дракам, агрессии, поединкам. С годами все это уходит. Властелинам моего возраста мало кто способен противостоять. Даже не используя волю, я могу легко задушить слишком настырного жруна или каралака. В нас нет страха, а без него нет и агрессии. Может быть, именно поэтому я сейчас так спокоен, а ученики так горячи. Увы, при всем своем могуществе и интеллекте мы остаемся наполовину животными. Нами правят инстинкты, а не разум.

— Ты полагаешь, повелитель, Зеленец и Растущий могут подраться?

— Нет. Сейчас, вроде, не Эпоха Дикости. Мне трудно поверить, чтобы в наше время кто-то из богов пожелал смерти другому, сколь бы сильны ни были их разногласия. Но вот вести разумную беседу они точно не смогут.

— А как же предсказание?

— Видения насмерть испуганной женщины и должны были страшными, это вполне нормально. Ее воображение преобразило обычное научное разногласие в кровавое месиво. Но мы разумные существа. В нашем мире войны невозможны. Где ящеры, Шеньшун? Нам пора лететь!

Вскоре драконы опять поднялись в чистые голубые небеса и медленно поплыли к закату. Однако, едва они миновали устье ручья, как повелитель вдруг повернул в обратную сторону, его ящер заскользил вниз, стремительно разгоняясь. Под крыльями замелькали рощи, прогалины, озерца, скалы. Нуар и охнуть не успел, как впереди показалась знакомая речка. Дракон промчался над самой водой — быстрый как молния и бесшумный как тень, — взмыл у дальних деревьев, отвернул к луговине и замер, набирая высоту в теплых потоках.

— Ты это видел, Шеньшун?

— Да, мой бог…

При всей стремительности полета, нуар успел заметить безмятежно валяющихся бок о бок на галечном пляже Сахуна и Волерику — спиной на суше, ногами в воде. У охотника на животе лежал загорелый малыш, что пытался поймать крохотными ручками отцовский подбородок.

— Мы животные, они животные, крокодилы животные, дельфины животные… Все мы одинаковы. Что же тогда заставляет этих смертных так крепко держаться друг друга? Держаться даже тогда, когда жить врозь намного сытнее и приятней?

— Безумие, повелитель, — вспомнил давешнее предположение Шеньшун.

— Хорошо бы так, страж. Всегда хорошо, когда все просто и понятно. Но почему-то случается такое невероятно редко.

Одновременно с этим слухачи Зеленца услышали приказ далекого Повелителя Драконов:

— Передайте Чернушке с южного Полуледника вопрос: «Только ты и я?».

И едва драконы соскользнули с восходящего потока, как северный мудрец получил столь же краткий ответ: «Да».

— Нынче все наперекосяк, — недовольно буркнул ученый и свалил ящера обратно в пике.

Несколько мгновений стремительного воя, жестко ударившего в лицо ветра — наконец драконы резко раскинули крылья, гася скорость, и опустились по сторонам от отдыхающей парочки.

— Рад видеть вас здоровыми, охотник и предсказательница, — поспешил бог поприветствовать смертных, пока те не перепугались.

— И я рад тебя видеть, мой повелитель. — В голосе Сахуна все же звучала тревога.

— У тебя красивый дом, охотник… Ты можешь сложить для меня такой же в том месте, которое я укажу? Я позабочусь, чтобы ты и Волерика не голодали, пока ты будешь занят.

— Мы и сейчас не голодаем, — прищурился юноша. — Мы лежим, ставни рыбу ловят, солнце дрова сушит, морковь на наволоке растет. Но если кто-нибудь поможет мне с добычей после первых морозов, то это будет очень и очень вовремя.

— Да будет так! Шеньшун, считай, что это приказ, который ты должен исполнить.

— Я понял, повелитель.

— Что нужно тебе для строительства, Сахун?

— Хорошая слега, камни, десять дней. И чтобы Волерика была со мной.

— Надеюсь, ты все же измыслишь награду, одарить которой способен только я, — даже обиделся простоте желаний смертного повелитель. — Бог я или не бог?

Глава двадцать четвертая

Лето постепенно втягивалось в серую обыденность. Желтоушка с выращиванием Древа не справилась, изрядно его подтопив, и повелителю пришлось приложить много сил, чтобы спасти уже довольно крупный росток: досыпать песка и травы, прокопать дренажные канавы, отдать перегной из своих запасов. Радовало то, что совсем юная богиня не отчаялась — она внимательно следила за поступками учителя и старательно перенимала опыт. Если так пойдет и дальше, второе Древо в клане Повелителя Драконов все же зацветет, причем уже будущей весной.

Затеянные Двухвостом споры Желтоушка ухитрилась полностью проигнорировать — и это тоже радовало.

Поход Шеньшуна за ледяными растениями закончился провалом.

Нет, нуар смог их и найти, и доставить к Серой топи — но вот сохранить порождение ледников возле теплого болота никак не получалось. После трех попыток стало ясно, что ученому придется строить для водорослей особое укрытие, наполненное снегом, и тянуть новую тропу к самому леднику — для доставки свежего снега взамен непрерывно таящего.

Зеленец и Растущий все же встретились — как раз когда их учитель спасал Древо Желтоушки. Хозяин слухачей и памятников явился в гнездовье брата по клану с предложением попытаться вырастить теплокровного бога из семени сторонницы Двухвоста из рода Кунли.

До драки каким-то чудом не дошло, но теперь слухачи из пещер Зеленца не желали слышать от Растущего никаких сообщений. Тот оказался совершенно отрезан от всех знакомых. Раздражение обоих утихло только тогда, когда Двухвост обратился ко всем своим сторонникам с просьбой не начинать опытов без общего согласия.

Но это не было отказом от планов создать высшую расу. Просто Двухвост, как и Дракон, очень высоко ценил каждого рожденного и даже еще не рожденного бога. Прежде чем создавать из драгоценного зародыша нового повелителя, он предлагал сперва договориться, каким тот должен стать. Определить конкретные способности, которые и должно развивать Древо. А в этом вопросе единства мнений тоже не было. Через слухачей планеты из конца в конец метались предложения одарить его руками, сделать теплокровным, сотворить летучим, трехголовым и всеядным, и наоборот — научить питаться только светом и воздухом, увеличить мозг до половины тела, наградить сверхглазами и сверхушами. Споры были столь же горячи, сколь и ругань с противниками сверхбогов, и обещали растянуться до бесконечности, превратив угрозу в фантазию…

Для личного эксперимента Повелитель Драконов выбрал небольшое озерцо на восточной окраине своих угодий. Один из берегов этого водоема был пологим, заболоченным, поросшим чахлыми, постоянно желтыми березками и вечно тощими сосенками. На другом — возвышался скалистый ступенчатый холм. Сахун уже сам нашел удобную для строительства расселину между обветрившимися скалами. С помощью Шеньшуна и еще двух смертных, привезенных из гнездовья, он заделал оба выхода из нее крупными, сложенными в два ряда, валунами. Сверху, как и дома, бывший кормитель поместил сосновые хлысты, застелил их сверху толстым слоем камыша, присыпал их землей и закрыл плотным дерном. Попасть в ущелье теперь было можно только через небольшой округлый лаз чуть больше шага шириной — но и возле него уже лежал наготове валун, способный запереть отверстие, стоит только подкатить его на пару шагов.

Особенной удачей стало то, что для крыши вольный охотник срубил самые ближние деревья, растущие перед расселиной, — и на каменной ступени перед ней образовалась обширная поляна. К концу лета укрытие и места окрест уже успели омыться дождями, снова зарасти колокольчиками и пыреем и больше ничем не выделялись на склоне древней дикой скалы.

* * *

Эта осень стала уникальной в истории праздников Плетения. Впервые за тысячелетия земной цивилизации повелители планеты собирались для исполнения долга перед природой не в храмах своих родов, и не в святилищах, объявивших о каких-то торжествах. Боги слетались в те земли, где в большинстве оказались сторонники их убеждений. Где-то считали единственно верным путь, предложенный Двухвостом. Где-то его объявляли немыслимым, невозможным, ужасающим. Единомышленники и тут и там готовились найти наилучшее решение для своих вопросов — у каждого разных.

Впервые за многие годы клан Дракона разлетелся на праздники поодиночке: Растущий выбрал для этого один храм, Зеленец — другой, Тонкохвост тоже умчался куда-то сам по себе. Только Желтоушка была еще слишком молода, чтобы принимать участие в Плетении. Но так выходило, что, когда настанет ее год — волей-неволей ей придется выбирать. И выбирать не просто святилище — а убеждения, которым потом придется служить.

Впрочем, Повелитель Драконов смог остаться в стороне от идейной схватки. За пару дней до начала празднеств, что объединяли Землю в единое целое, он приземлился на берегу безымянного озера на востоке своих угодий и, отпустив нуара с ящерами, не спеша заполз по каменистому склону на поляну, буквально растворившись в высокой траве. Он приготовился к долгому ожиданию — возможно, бессмысленному, — но почти сразу после него над озером промчалась тройка драконов, с одного из которых в воду соскользнула быстрая тень.

— Чернушка? Ты все-таки прилетела? — спросил он, еще не видя юной гостьи.

— Разве мы не уговаривались, мудрейший? — услышал он ответ. — Только ты и я.

— Мы нарушаем все нормы и обычаи. Никто не знает, чем это может закончиться. Ты была вправе передумать.

— Разве настоящий ученый способен отказаться от столь интересного опыта? — Внизу плеснула вода, зашелестели светлые травяные колосья, рассыпая семена от быстрых прикосновений. — К тому же, чем может грозить нам даже самая страшная неудача? Разве только пустой кладкой, и все.

Он появилась на поляне: черная матовая голова стреляла серым острым язычком, влажное тело поблескивало радужным слюдяным переливом, внимательный немигающий взгляд густо-зеленых глаз с вертикальными зрачками завораживал, как окно в небытие. Ученый невольно приподнялся и предупреждающе зашипел. Богиня словно не ощутила угрозы. Она спокойно подтянула все тело, двинулась вперед и переползла прямо через Дракона, через все его кольца, резко развернулась и улеглась рядом, собравшись плотной змейкой.

— Что ты чувствуешь, мудрейший?

— Мне щекотно, Чернушка.

— Ты теплый… Вот видишь, опыт встречи после Плетения и перед ним приносит совсем разные результаты. Ты мне ничуть не противен. Мне даже приятно ощущать рядом твое тело. Спроси ты меня сейчас — я бы сказала, что не против находиться с тобою рядом сколь угодно долго.

— Сегодня твои прикосновения мне тоже приятны, мудрая Чернушка. Но я не уверен, что соглашусь умереть ради того, чтобы больше не расставаться.

Богиня зашипела, подползла ближе:

— В моем роду никто не называет меня мудрой, Дракон. Да и в других кланах тоже.

— Они глупцы. Я знаю тебя всего год, но уже получил много полезных советов. И первый из ростков лилии отдал именно тебе не просто так… Кстати, как он?

— Этим летом я его не тревожила. Пустила на рассаду. Высажу потом в три разных болота. Так будет меньше риска.

— Вот видишь! Ты поступаешь взвешенно и последовательно. После предыдущего праздника Плетения мне показалось, что таких ученых уже не осталось.

— Разумных богов куда больше, чем кажется, мудрейший. Просто от увлеченных Двухвостом и их противников слишком много шума. А как мои ледяные водоросли? Прижились?

— На ледниках — да. Возле угодий — нет. В тепле они словно тают вместе со снегом. Придется делать для них укрытие и по тропе все лето возить из-за северной реки лед.

— Нет такой нужды, Дракон. Я поступила иначе: выбрала большую яму, велела залить водой. Когда зимой яма хорошенько промерзла, приказала завалить ее ветками, гнилой травой и землей. До весны насыпь тоже промерзла. Потом в этой яме лед за все лето так и не растаял. Можно держать водоросли на нем, можно откалывать лед и добавлять в бадьи со снегом, чтобы не таяли.

— Вот видишь, мудрая Чернушка! Ты опять спасла меня от огромной ошибки. Вырыть яму куда проще, нежели торить дорогу в десятки дней пути. Ты умнейшая из богинь, которых мне только доводилось встречать.

— Да? — Гостья наклонилась к нему головой и не спеша, размеренно и вдумчиво обернулась вокруг верхней части его тела. Северный ученый все-таки почти втрое превосходил ее размерами. — Что ты чувствуешь, мудрейший?

— Я совсем не против.

— А мне даже нравится ощущать тебя всей собой. Может статься, в нас уже проснулся призыв плетения?

— Нет, мудрая Чернушка. Когда богов захватывает призыв, они перестают осознавать реальность и не понимают, что делают. А я прекрасно все осознаю. И ты права, мне приятны твои прикосновения.

— Никогда не чувствовала себя так странно. Оставаться в сознании тогда, когда близость приносит удовольствие… Невероятно! Ради одного этого уже стоило затевать наш опыт. А что, если к богам, оставшимся наедине, призыв плетения не приходит? Что, если мы его так и не услышим? Что делать тогда?

— Пока не попробуем, не узнаем…

…Услышав треск позади, Шеньшун вздрогнул и мгновенно забыл про звучащий в ушах разговор богов. Он выхватил меч, вскинул руку, готовый или убить, или парализовать неведомого зверя. Но из-за пересохшего малинника предупредили:

— Я из Южного клана, нуар! Помнишь, на ледники прошлым летом ходили?

— Рад видеть, — спрятал оружие Шеньшун.

— Счастливчик! А я тебя совершенно не вижу… — Малинник захрустел с новой силой. — Как вы тут ходите?

— Со стороны болота ничего не растет.

— Но чавкает и под ногами трясется. Тонуть-то ведь тоже не хочется.

— А чего ты ищешь?

— Я за драконами слежу, разорви меня касатка! Они голодные, меня самого склевать готовы. А вокруг никакой жратвы. Где их покормить, посоветуй?

— Здесь еды не найдешь. Мы с повелителем специально всех тварей крупнее мыши на два дня пути вокруг распугали, чтобы тут спокойно было. Поднимай ящеров в воздух, летите на запад. За чередой холмов будет долина, в ней река. Там крокодилов непуганых столько, хоть с завязанными глазами лови.

— Благодарю, страж! Коли так, за ночь отожрутся.

— Ты чего, нуар, первый раз на Плетении? — рассмеялся Шеньшун. — Раньше, чем через пять дней, можешь не возвращаться.

— Пять дней?! — не поверил своим ушам невидимый собеседник. — Они будут заниматься этим пять дней? Ничего себе! Я бы сдох…

Нужно признать, пять дней спустя боги тоже выглядели неважно. Их спасали только прохладные воды озера, в которых, у разных берегов, они и лежали на мелководье, наблюдая, как наверху, на скале, обычный смертный невозмутимо, словно подправлял поленницу, подкатывал валун к темному зеву каменного укрытия, принявшего в себя щедрую кладку.

Сахун, привалив камень, не успокоился. Подобрав крупный серый окатыш, он отработанным движением разбил его о гранитный уступ, подсунул под валун слегу, навалился на нее, чуть приподнял и быстро подложил снизу расколотые на «клинья» камни, пристукнул ногой, отпустил слегу:

— Вот теперь надежно! Гора рухнет, а валун все едино на месте останется.

Он сладко зевнул, отбросил деревяшку, подобрал у скалы копье, закинул за спину и стал бодро спускаться вниз. Он намеревался вернуться домой еще до темноты.

— Как ты себя чувствуешь, мудрая Чернушка? — спросил северный ученый.

— Хорошо… Но странно.

— Тебя что-то беспокоит?

— Не знаю, как это передать… Впервые в своей жизни я знаю, где осталась именно моя кладка и где родятся именно мои дети. Мало того, мне известно, кто их отец. Необычное чувство. Даже не знаю, радостно это или страшно. А еще мне уже любопытно: как они будут выглядеть? Никогда не задумывалась ни о чем подобном. А как ощущаешь себя ты, Повелитель Драконов? Наш опыт помог найти тебе разгадку?

— У меня появился симптом.

— Какой?

— Для достоверности эксперимента его следовало бы повторить с разными партнершами. Но мне почему-то не хочется встречаться с кем-то другим. Похоже, я заражен.

— Не огорчайся, мудрец, — развеселилась Чернушка. — Я тоже не соглашусь повторить этот опыт с кем-то еще. Мы заболели оба!

— Но только все равно не знаем, чем…

Эпилог

— Ч-черт! — захлопал себя по карманам Варнак, нашел телефон, глянул на экран, чертыхнулся еще раз, нажал кнопку ответа: — Доброе утро, Сергей Васильевич. Вы случайно выбрали не того абонента.

— Ты мне еще в микрофон попикай, Еремей, — хмыкнул полковник. — Куда ты там запропастился так лихо, что хоть с собаками ищи? Три дня вне связи был!

— Плохо еще у нас с сотовой связью на лесных грунтовках, Сергей Васильевич, вы уж не серчайте.

— Врешь ты все. По маячку, ты в центре Москвы.

— Вы подложили мне маячок?!

— Твой сотовый и есть твоя метка, балда! Ты чего там, водку хлещешь, коли таких простых вещей не понимаешь?

— Я алкоголь не употребляю, Сергей Васильевич, разве забыли?

— Это хорошо, что трезвый. Тогда бери ноги в руки и чеши на ВДНХ. Есть работа.

— Вот я сразу заподозрил, Сергей Васильевич, — хмыкнул Еремей, — что вы точно номером ошиблись. Никогда я у вас не работал и работать не планирую.

— Я бы мог с тобой устроить пикировку, Варнак, но поскольку дело серьезное и подставлять я тебя собираюсь по полной программе, то скажу просто: за тобой должок. Должок помнишь? Вот и не ерепенься. Подмывайся там, одевайся и давай сюда. Тут один из твоих приятелей новую систему вторичного энергоотъема рекламирует. Возле него и засветишься. Правда, я так и не понял, то ли этот агрегат морозит, то ли наоборот, сам электричество вырабатывает?

— Вот, черт, как невовремя, — отключился Еремей. — На самом интересном месте! А послать подальше нельзя, не тот товарищ.

— Так ведь я уже все рассказал, — пожал плечами страж богов. — Остальное уже к вопросу не относится.

— К какому вопросу?

— Так ведь — с чего все началось? — терпеливо напомнил Шеньшун. — Геката почему-то решила, что война случилась из-за того, что боги по примеру людей начали сбиваться в стаи. А стаи всегда между собой дерутся: за территорию, за пищу, просто за статус среди сородичей. Так вот, на самом деле было не так. Вражда развилась чисто из-за научных разногласий. Когда новые открытия начали влиять на возможности повелителей, разные ученые объединились вокруг разных идей. Никаких стай не было.

— Ты не дорассказал про Чернушку и Дракона! — напомнила Дамира.

— Это очень длинная и отдельная история, в которой никто не умер, — криво усмехнулся нуар. — К войне она никакого отношения не имеет. До первых нападений противников перерождения на Родильные древа двухвостов прошло еще несколько лет. Много лет. Повелитель Драконов поначалу долго не верил в такую возможность, а потом еще успел построить убежища и создать стражей с разнесенным сознанием для их защиты.

— Да, это место пророчества мне особенно понравилось, — улыбнулась «деловая» ипостась Гекаты. — «Для убиения придуманные, разумом разорванные, волей проклятые». Это про нас с тобой, челеби, про нас! Странно. Я была уверена, что боги просто дерутся друг с другом. А оказывается, они отстаивали научную идею! Или к концу войны все успели забыть, откуда и зачем все пошло?

— Я заснул в самом начале, после первых набегов, — сказал Шеньшун. — Рассказал все, что знаю. Теперь твоя очередь, Геката. Мне тоже интересно, что там без меня происходило.

— Стоп! Стойте! Так нечестно, я тоже хочу послушать, — забеспокоился Еремей. — Давайте, пока я не вернусь, не начинать?

— А Сахун и Волерика? Что случилось с ними? — спросила Дамира.

— Тоже ничего. Они стали самыми преданными слугами Повелителя Драконов. Хотя особой службы он от этих смертных и не просил. Я почти каждую осень, после первого снега, помогал ему с охотой, и мороженого мяса им хватало почти до весны. Детей у них было много, все родились в пруду главного гнездовья. Думаю, если в вашем мире кто-то еще умеет предсказывать будущее, это значит, что в нем есть частица странной Волерикиной крови. В общем, жили они долго и счастливо, а их потомки благополучно расселились по всей Ильме, как сейчас называется эта река. Я специально смотрел, было любопытно.

— Вот как? — Археологиня встала, потянулась, зашла стражу на спину и обняла, сложив руки ему на груди: — Так твой повелитель разгадал тайну Сахуна и Волерики или нет? Что за сила связывала их вместе?

— Я разгадал, — ответил нуар, поднимая к ней лицо. — Это безумие!

— Что?! — растерянно переспросила Дамира, а руки ее как-то странно дернулись, оказавшись у Шеньшуна на горле. — Что ты сказал?

— Я сказал, что я от тебя без ума!

Женщина улыбнулась, поцеловала его в губы:

— Бесовство какое творится… Вроде, и слова те же самые, и даже смысл не поменялся. А звучит иначе. Ты мне вот на что ответь, страж богов… По смыслу у тебя, вроде как, в Пермском крае все происходило, и Пологие горы очень на Уральские похожи. Правильно? Но у тебя так все звучит, как будто они тянутся с запада на восток, а Пермь севернее. А великая северная река, которая отделяет удел бога от ледников, — это, выходит, и вовсе Волга получается? Ты ничего не напутал?

— Нет, — лаконично парировал нуар. — В мое время все выглядело именно так. Отсюда к Пологим горам лететь нужно было на юг, а не на восток. И еще я лазил по южному Полуледнику, названному так потому, что половина континента была покрыта льдом. Не весь. Половина.

— Так! — отступила от него археологиня и направила палец, словно целилась из пистолета. — Уверен?

Страж улыбнулся. Дамира Маратовна посмотрела на часы и достала мобильник:

— Последний шанс признаться, — предупредила она.

— Стреляй! — разрешил Шеньшун.

Археологиня быстро пролистала список контактов, нажала кнопку вызова, поднесла трубку к уху:

— Ильхан Гергиевич? Это вас Дамира Иманова беспокоит. Помните студентку с истфака?

— A-а, как же, как же, помню. Сакмара, кумыс, горы… Ты как, еще не профессор? А то я встану!

— К сожалению нет, Ильхан Гергиевич, не успела. Но стараюсь. Вы не могли бы мне консультацию небольшую по своему профилю дать? Мы сейчас пытаемся произвести датировку мегалита в Ахуново. Это который на границе Челябинской области и Башкирии. Возникли некоторые вопросы по геологии.

— Ну, геология понятие растяжимое. Но если смогу, отвечу.

— Тут так получается, что половина Антарктиды в эпоху его строительства была свободна ото льда. Не подскажете, когда это было?

— Так я и поверил, что вы половину Антарктиды там откопали! — весело отозвался геолог. — Что ты мне голову морочишь? Опять, небось, кто-то картой Пири Рейса сбоку трясет?

— То есть, в обозримом прошлом это невозможно?

— Ох, Дамира, странный у тебя какой-то интерес для археолога. Но если тебе зачем-то нужно этот факт доказать, на карту Пири Рейса не ссылайся. Ее в желтой прессе до дыр затаскали — сразу на смех подымут. Ссылайся на доктора Джека Хока из Иллинойского университета. Он в восемьдесят шестом году изучал керны, взятые со дня моря Росса, и обнаружил в них речные отложения, которые датируются вилкой от шести тысяч лет назад до пятнадцати. А раз есть речные отложения — значит, там текли реки. А если текли реки — значит, льда на континенте не было. В общем, если интересны подробности, ищи на сайте тамошнего университета. Для своей датировки, если она действительно нужна, можешь выбрать среднюю дату. Десять тысяч лет назад устроит?

— Зря смеетесь, Ильхан Гергиевич. У нас по ориентировке мегалитов получается, что север был там, где запад, а запад — там, где юг. Ну, примерно. Точную градусную сетку не составить, мегалиты были повалены. Потому и вопросы такие странные получаются. У вас есть геологические данные о том, чтобы север мог оказаться от нас в направлении современной Норвегии? И чтобы запад Европы был покрыт вечными ледниками?

— От проклятье! — Собеседник что-то свистнул себе под нос. — Десять тысяч лет твоему мегалиту, так и запиши.

— А-а-а… А почему? — растерялась археологиня.

— Ну-у, надеюсь, развернутой лекции ты от меня по телефону не ждешь? А если вкратце, то с семьдесят первого по семьдесят четвертый годы в Северо-Европейском бассейне Ледовитого океана работали наши научные корабли «Профессор Зубов» и «Профессор Визе», которые собрали обширную коллекцию кернов с тамошнего дна. Исследуя отложения, они обнаружили, что десять тысяч лет назад и ранее воды Атлантического океана в бассейн Ледовитого не попадали. Я понятно выражаюсь? Короче, если для школьников, десять тысяч лет назад Гольфстрим был перегорожен в районе Исландии. Тогда это объяснили подъемом Фареро-Исландского порога… Это хребет на дне океана. В общем, было решено, что он поднимался и перекрывал течение. Десять тысяч лет назад утонул обратно, и всем снова стало тепло, светло и весело.

— Но при чем тут моя древняя обсерватория?

— Да при том, милая, что происходило это сорок лет назад! Я про взятие кернов говорю. А двадцать лет назад теория подъема и опускания дна океана была объявлена лженаукой и похоронена с громкими фанфарами и малыми почестями. Сиречь, Исланский порог перекрывать течение теперь не могёт. И остается одноединственное объяснение: что десять тысяч лет тому в районе Исландии был северный полюс, а течение Гольфстрима перекрывала сопутствующая злобным холодам ледяная пробка. Поздравляю с открытием, жду шампанское. Но только чур на меня не ссылаться! Ссылайся на отчеты по экспедициям, они в институте Арктики и Антарктики в открытом доступе.

— Вот это да! — ошарашенно подняла глаза Дамира, завершив звонок. — Шеньшун, почему ты всегда оказываешься прав?

— Я страж богов, — с достоинством ответил нуар. — Я воспитан в честности и всегда говорю правду.

— Так, сейчас проверим… — Археологиня включила компьютер, несколько минут сосредоточенно стучала клавишами. — Ага, вот карта Антарктиды, вот море Росса. Проклятье, опять все совпадает! От моря идет равнина, а потом горная гряда. Ты забирался за ледяными водорослями вот здесь?

— А чего тебя так удивляет, девочка? — подошла ближе Геката.

— Если Антарктида — Полуледник, а Исландия — север, то получается, что весь Ледниковый период — это просто то время, когда полюса располагались в других местах! Северный — возле Исландии, южный — в Индийском океане, в море Дейвиса.

— Молодец, малышка, быстро соображаешь.

— Разве такое возможно?

— Ты помнишь пророчество? Помнишь волну, о которой говорила в своем видении предсказательница?

— Стоп! Стоп! Стоп! Имейте совесть! — взмолился Еремей. — Мне же тоже интересно! Не обсуждайте всего этого без меня!

— Ладно, челеби, так и быть, — подмигнула «деловая». — Сейчас, специально для тебя, я сотворю чудо.

— Больно не будет?

— Будет хорошо. Как ты мог заметить, наши голубки не спали уже примерно пятьдесят часов и не клюют носом из чистого упрямства. Сейчас я хлопну в ладоши, они упадут в постель и от прикосновения простыней отключатся, как китайский фонарь при виде батарейки. Занимай низкий старт, в твоем распоряжении не больше восьми часов. Итак, внимание…

«Лягушонка» развела руки:

— Ап-п-п!

Размах крыльев найденных на сегодня летающих ящеров достигает 15 метров. Но маловероятно, что палеонтологам попались самые крупные экземпляры существовавших птерозавров. Скорее всего — уцелели останки «середнячков», как наиболее многочисленных.
Учитывая ситуацию, возникшую в последние годы вокруг «водных родов», автор считает своим долгом напомнить, что при всех безусловных преимуществах этого естественного способа появления детей, оно не дает полной гарантии от возможных осложнений, а потому роды в любом случае должны происходить под присмотром врача. Что до воспитания младенцев в воде — то польза от такого решения уже признана даже официальной медициной, и бассейны для «грудничков» ныне доступны повсеместно. Как ни крути, но против природы не попрешь: все мы потомки зубатых китов, и наши дети растут в воде лучше, чем на суше.
Сколь остры инструменты каменного века, известно любому современному человеку, ибо в мире нет никого, кто хотя бы раз в жизни не порезался осколком стекла. Между тем, такие осколки, способные наносить глубокие раны даже при легком прикосновении — это и есть классическая заготовка для инструментов далекого прошлого.
Ныне хорошо известные как Mesenchytraeus solifugus, Chlamydomonas nivalis, Rha
Под ныне известным «водяным святилищем» Нан-Мадол располагается еще одно, более древнее, на глубине шестидесяти метров.
Исследования проводил сперва калифорнийский ученый Рой Бриттен (Roy Britten, California Institute of Technology), затем специалист из Блумингтона Мэтью Хан (Matthew Hahn, Indiana University at Bloomington).
Данные исследования ведет по общей программе международный коллектив: Томас Маркус-Бонет, (Tomas Marqus-Bonet, Evolutionary Biology Institute), Эван Эйхлер (Evan E. Eichler, Washington University) и Аркадий Наварро (Arcadi Navarro, ICREA-IBE Barcelona).
17 марта 1960 года сэр Алистер Харди, профессор Оксфордского университета, опубликовал статью «Был ли предок человека водным обитателем?» («Was Man More Aquatic In The Past?») в журнале «The New Scientist».